Арта туко Смекалка

Тейзаны наблюдают, как умело их маэтри ориентируются в мире, и думают: это потому, что они знают, как тут всё устроено. Тейзаны ошибаются.

Мир всё время меняется, и истинный аргоси не может полагаться на карты, нарисованные чужой рукой. Вместо этого мы приходим в каждое новое событие как в неизведанную страну – и рисуем карты сами.

Глава 5 Городок

После рассказа Бинто я воображала сотни ужасов, поджидающих нас за каждым углом. К счастью, углов в пустыне не так уж много. В основном она состоит из перемежающихся участков песка и кустарника; впереди виднеются горы, которые будто бы вообще не приближаются, а ещё тут изредка встречаются городки и деревушки, едва ли заслуживающие название.

Тинто-Рея – или, как называл её мальчик, «городок» – была одним из таких мест.

– Ты уверен, что здесь безопасно? – спросила я.

Бинто уставился на меня и постучал по уху.

– Прости, – ответила я жестом.

За последние два дня езды, когда нам нечем было заняться, кроме как выделывать замысловатые движения пальцами, я привыкла к языку Бинто и порой забывала, что он меня не слышит, если говорить вслух. Я недоумевала, почему он до сих пор не научился читать по губам. Но когда я подняла эту тему, Бинто пожал плечами и сообщил, что никто в монастыре Сад-Без-Цветов не издаёт звуки ртом, посему в этом не было смысла.

Ему придётся научиться, если он намерен жить среди обычных людей. Ну, при условии, что в Тинто-Рее ещё остались какие-нибудь обычные люди.

– Я пойду вперёд и проверю, безопасно ли в городе, – жестами объяснила я мальчику. – А ты побудешь здесь вместе с конём, ладно? Он пугается, когда остаётся совсем один.

Думаю, Бинто решил, что я нянчусь с ним, потому что в ответ изобразил довольно резкий жест, подняв два пальца. Этот знак я раньше не видела, но он не требовал перевода.

Сумерки опустились на азуритовые пески, которые придавали всему в этих краях переливчатый голубоватый блеск. Мы были примерно в полумиле от городка. Достаточно далеко, чтобы Бинто и Квадлопо никому не попались на глаза. Достаточно близко, чтобы броситься назад, схватить мальчика, прыгнуть в седло и сбежать, если дела пойдут плохо.

В тот момент мне было трудно представить какой-нибудь благополучный исход мероприятия. Насколько я поняла из наших бесед, сам монастырь находился в паре миль к востоку от городка. Учитывая, что отец Бинто и госпожа Сурчиха убили всех монахов, а потом шли по следу мальчика, не было особых причин думать, что жители городка заражены. И всё же я не могла избавиться от картины, стоявшей перед глазами: высокий стройный мужчина и низкорослая полноватая женщина, перемазанные кровью убитых ими людей. Они скрежетали зубами. Они шипели и пытались выдавить из глоток слова, которые не могли произнести, лишившись языков… Давайте просто скажем, что я решила проявить осторожность.

Я достала из тубуса шпагу и принялась готовить её к предстоящей миссии. Бинто похлопал меня по руке, чтобы привлечь внимание.

– Что это? – спросил он.

Я как раз откупорила небольшую баночку и вылила на тряпку примерно столовую ложку чёрной жижи. Затем я растёрла маслянистую кашицу по лезвию шпаги. Смесь состояла из корня валерианы, муки и липкой смолы, которую получаешь, хорошенько выварив серый кактус. Объедините всё это в правильных количествах – и получите вещество, которое воры называют «зачернитель». Если нанести его на блестящий кусок стали, произойдёт именно то, о чём вы подумали.

– Это скроет мою шпагу от посторонних глаз, – объяснила я, покончив с первым слоем.

Бинто бросил на меня недоверчивый взгляд.

– Если жители городка заразились, шпага не поможет.

Он был прав, но молодую женщину, которая идёт одна в незнакомое место, подстерегают и другие опасности, помимо монстров. Впрочем, я решила не развивать эту тему.

Пока подсыхал второй слой, я проверила края и баланс всех моих шести стальных карт.

– Что это такое? – спросил Бинто.

Как и во многих других случаях, когда я разговаривала с мальчиком, сейчас требовалось придумать термин, имеющий для него смысл. Нечто примитивное, вроде «оружие» или даже «метательные карты», лишь разозлило бы Бинто. Ему нравились названия, которые описывали не только основные функции.

Дюррал в шутку называл эти карты «любовными письмами», подразумевая, что они передают послание, но я боялась, что Бинто не оценит юмор.

Энна назвала их просто «острые карты», но опять же – это слишком примитивно. Бинто решит, что я просто пытаюсь отмахнуться от его вопроса.

Я развернула шесть карт веером, так что они блеснули в угасающем свете дня. Я восхищалась их гладкостью; мне нравилось то, что карты обязательно нужно держать правильно – иначе они выскользнут из твоих пальцев. Обращаться с картами не так-то просто. Вдобавок, существует много разного другого метательного оружия, более мощного и смертоносного. Но когда вы бросаете карту правильно – идеальный щелчок пальцами, движение запястья и разгибание локтя – это может произвести большое впечатление.

– Ты когда-нибудь видел белкокота? – спросила я мальчика.

Он покачал головой и поднёс палец к губам, прервав мои объяснения. Бинто иногда так делал. Он знал что-то под другим названием, но затем сопоставлял характеристики того, что было одновременно белкой и кошкой – и прикидывал, о чём может идти речь.

– Летающий-рычащий-кусачий вор? – изобразил он жестами.

Я усмехнулась. Не худшее описание белкокота.

– Да, – ответила я.

Потом я взяла одну из карт. С запада дул неплохой ветерок, и я подбросила карту в воздух, под углом, как это делал Дюррал, когда выпендривался. Карта взлетела и покружилась пару секунд, затем встречный ветер подхватил её и быстро принёс обратно. Я аккуратно поймала карту большим и указательным пальцами. Дюррал гордился бы мной – если б не был слишком занят, пытаясь свернуть мне шею.

– Мне это не кажется опасным, – сказал Бинто.

Он притронулся к краю карты, но тут же отдёрнул руку и пососал кровоточащий палец.

– Больно! – изобразил он второй рукой.

– У белкокошек острые зубы, – ответила я, возвращая карту к остальным. – И они путешествуют стаями.

Я проверила лезвие шпаги. Оно уже высохло, и я засунула клинок обратно в тубус.

– А как насчёт твоего лица и рук? – спросил Бинто. – Их тоже легко разглядеть в темноте.

Я с трудом удержалась от смеха. Точно такой же вопрос я первым делом задала ворам из банды «Чёрного галеона», когда они показали мне, как использовать зачернитель.

– Если я намажу этой штукой лицо, горожане точно решат, что я явилась с дурными намерениями.

Прежде чем Бинто успел засыпать меня новыми вопросами, я закинула сумку-тубус за спину и положила метательные карты в карман своего кожаного пальто. Похлопав угрюмого Квадлопо по шее и тем самым заверив его, что скоро вернусь, я трусцой побежала в сторону городка.

Я потратила несколько следующих драгоценных минут, готовясь к тому, с чем могла столкнуться. Для этого я включила свою арта туко – смекалку аргоси и талант к стратегическому мышлению.

– Мудрый странник никогда не входит в комнату, ежели не знает, как оттуда выйти, – любил говаривать Дюррал. – Всегда должен быть план на такой случай. А лучше бы десяток.

– И как же ты выберешь один план из десятка, когда настанет время выходить?

– Не важно, малышка. Вот первое, чему ты научишься, бродя по длинным дорогам: планы подобны молитвам. Полезны для души, но не стоит на них особенно рассчитывать.

Это было очень типично для моего приёмного отца – навязывать мне запутанные и противоречивые аксиомы, ожидая, когда я сама пойму, что они значат.

У Энны – моей приёмной матери – был другой подход к обучению обычаям аргоси. После того как Дюррал улёгся спать, она разъяснила мне этот парадокс.

– Цель арта туко – настроить разум так, чтобы он воспринимал возможности, а не вероятности. Перейти от ожидания к предвкушению.

Да, она оказалась не намного полезнее Дюррала в этом плане.

Однако, в конце концов я кое-что поняла. Смыл постоянной разработки планов в том, чтобы это происходило инстинктивно. Каждый раз, влипая в неприятности, вы изобретаете кучу схем для того, чтобы отвлечь противников или отключить ловушки. Если вы долго практиковались – я имею в виду: действительно долго, – ваши мысли ускоряются. Они теперь не текут плавно, а мчатся стремительным галопом. И когда вы окажетесь в гипотетической комнате, упомянутой Дюрралом, ваш мозг сам придумает способ сбежать.

Я, конечно, не так хорошо преуспела в арта туко, как Дюррал. А уж угнаться за Энной не мог даже он. И всё-таки были моменты, когда я начинала воспринимать мир подобным образом. Как будто… словно я видела всё вокруг совершенно по-новому. Дерево больше не было деревом – оно становилось лестницей, по которой можно подняться; или барьером, защищающим от смертельного удара; или шероховатой поверхностью, подходящей чтобы перетереть верёвку, если двигаться правильно.

Порой казалось, что физический мир исчезает, и на его месте возникают тысячи и тысячи механизмов и устройств, ловушек и уловок, которые только и ждут, чтобы я использовала их в своих целях.

Однако, из всех искусств аргоси арта туко – самое опасное. В подобном образе мышления есть какая-то холодность. Люди и животные начинают выглядеть всего лишь инструментами, а такие штуки как достоинство и порядочность могут вообще исчезнуть.

Так же бывает и с арта эрес – искусством защиты. Вы можете настолько увлечься, размахивая клинком, что забудете, зачем вообще его вытащили.

Мне очень жаль, мамочка. Я вовсе не хотела… Стоп. Если бы Энна была здесь, она напомнила бы, что для аргоси вина, горе и стыд – три названия одного и того же яда. Вы либо возмещаете ущерб, либо находите какой-то способ примириться с самим собой. Я не могла ничего возместить, поэтому бежала, не останавливаясь, – чтобы приёмный отец не догнал меня и дела не пошли плохо для нас обоих.

Я не могла оставить Бинто на произвол судьбы в пустыне, и это значило, что придётся найти ему дом. Тинто-Рея была единственным местом, кроме монастыря, которое он знал, и, стало быть, это наилучший выбор.

В городке стояла тишина. По крайней мере – за пределами шестнадцатифутовых стен. Должно быть, столетия назад тут находился замок или крепость, для которой и были выстроены эти укрепления.

Забравшись наверх, я принялась осматриваться, все органы чувств были настороже – я старалась не пропустить ничего, что происходило внизу и могло означать неприятности. Но там было тихо. Нет, не в том смысле, что в городке царила мёртвая тишина – напротив, он был наполнен звуками. Именно такими, которые вы ожидаете услышать в подобном месте после наступления темноты. Люди готовили еду в своих домах, разговаривали и звенели кастрюлями. До меня доносился запах дыма из печных труб. Я видела несколько мужчин и женщин, идущих по истёртым мощёным дорожкам. Никакой крови. Никакого хаоса. Можно многое узнать о месте, если посмотреть, как люди там живут своей жизнью, не зная, что за ними наблюдают.

Тинто-Рея была самым милым городком, какой мне доводилось видеть в Семи Песках. Станет ли она идеальным домом для глухонемого мальчика, потерявшего всё в результате невообразимо жутких событий? Я не знала наверняка, но думала, что альтернатива намного хуже.

Я прошла по стене до главных ворот и тут соскользнула на землю. Здесь, в приграничных землях, на входе вешают колокольчик, в который путешественники должны звонить, если хотят попасть внутрь. Я трижды как следует дёрнула за верёвку, сообщая о своём прибытии. Даже звон казался дружелюбным.

«Ладно, – подумала я, прислушиваясь к шагам людей, которые шли к воротам, чтобы меня впустить. – Давай-ка выясним, что не так с этим местом».

Глава 6 Тинто-Рея

Если и существовало на свете место, где жили более добрые и порядочные люди, чем в Тинто-Рее, то мне не доводилось там бывать. Я провела в городке полчаса, прежде чем вернуться к Бинто. И всё это время местные жители общались со мной вежливо, дружелюбно и добросердечно.

Да, я понимаю, о чём вы подумали: здесь должен быть какой-то подвох. Верно? Ловушка в пустыне, приготовленная для доверчивых путников, которых приглашают на ужин лишь затем, чтобы они в итоге стали тушёным мясом в котле.

Ладно, дружелюбие изобразить легко, а вот скорбь – гораздо сложнее.

– Мы получили известия два дня назад, – сообщил мне дородный мэр.

Его звали Орфанус. Это был немолодой мужчина, лет за шестьдесят, но в его плечах по-прежнему чувствовалась сила, какую приобретаешь, ведя простую жизнь, полную трудовых будней, но без чрезмерных страданий и лишений. Если его живот начинал давить на брючный ремень – что ж… он носил свой вес так, будто заслужил его.

Он покачал головой и сильно прикусил губу.

– Эти монахи никогда не причиняли вреда ни одной живой душе. Все в городе только и говорили о том, чтобы пойти в монастырь и достойно похоронить погибших. Увы, мы не знаем толком, что с ними случилось, и…

Орфанус указал в сторону людей, которые вышли из домов, бросив ужин, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор.

– Мы здесь все зависим друг от друга. Я не могу рисковать своими людьми, если там опасно.

– А хорошо ли вы знали монаха, который управлял скрипторием?

– Хатама? Думаю, лучше, чем большинство из них. Он время от времени приходил сюда вместе со своим… О, духи земли и воздуха, бедный мальчик!

– У него был сын? – спросила я. – И что с ним случилось?

Я пока не собиралась рассказывать, что Бинто прячется всего в полумиле отсюда.

Орфанус вытер уголок глаза волосатым пальцем.

– Странный паренёк. Не произносил ни слова, разговаривал только на языке жестов, которым пользуются в монастыре. Хатам говорил, что он не глухой и не немой, просто… что-то с головой у него было не в порядке, я думаю. Что-то перестало работать, когда умерла его мама.

Так Бинто не глухой? Я хотела бы вытянуть из мэра больше, но ещё не готова была открывать свои карты.

– Хатам когда-нибудь вёл себя жестоко? – спросила я. – Может, он выпивал?

Орфанус бросил на меня такой взгляд, словно я смертельно его обидела. Впрочем, он тут же вздохнул и взял себя в руки.

– Ты, видимо, никогда не была в монастыре. Я в жизни своей не встречал более порядочных людей. Нет, Хатам не был склонен к насилию. Так же, как и другие монахи. Он любил свои книги и своего мальчика – вот и всё.

– А его подруга? Госпожа… Сурчиха?..

Пару секунд Орфанус смотрел на меня выпученными глазами, а потом расхохотался.

– Падра? Ты говоришь о Падре? – Он снова вытер глаза. – Думаю, она и правда была немного похожа на…

Он осёкся, когда мы оба поняли, как сильно я облажалась. Кто ещё мог придумать такое дурацкое прозвище для любовницы Хатама, кроме его сына?

Мэр протянул руку, пытаясь ухватить меня за ворот. Я двинула его локтем снизу вверх по внутренней стороне запястья. Там находится нервный узел. Если в него ударить, фатального вреда не причинишь, но противник дважды подумает, прежде чем снова хватать вас.

К тому времени, когда Орфанус был готов повторить попытку другой рукой, я отступила на три шага и открыла сумку-тубус.

– Я пришла не создавать проблемы, – сказала я.

Рядом с мэром стояло человек десять, но ни у кого из них не было арбалета и ничего такого прочего, чтобы в меня пульнуть. Я следила за всеми, кто вышел на улицу – с того самого момента, как миновала ворота. До сих пор никто из них не зашёл сзади. Теоретически, кто-нибудь мог выйти за стену другим путём и подкрасться к воротам, но я следила за всеми, и никто не посматривал мне за спину.

Если дойдёт до драки, придётся заколоть Орфануса, бросить пару острых предметов в остальных, чтобы они поостереглись, – и бежать со всех ног.

«Что ж, теперь станет ясно, кто мы все такие на самом деле», – подумала я и стала ждать, что Орфанус будет делать дальше.

– У нас есть деньги, – сказал он.

Ладно, это не то, чего я ожидала. Я держала руку на рукояти шпаги, но пока не вытащила её.

– Деньги?

– Для Синей Птицы. Мальчика. Мы не так богаты, но если ты пришла требовать за него выкуп, мы дадим сколько сможем. А если ты решишь продать его в рабство или в какой-нибудь притон на севере, я лично тебя найду.

– Я не… Я не торгую детьми!

Орфанус глянул на меня с некоторым сомнением.

– Мы тебя не знаем. Ты пришла к воротам, спрашивала о бойне в монастыре и скрыла, что у тебя в руках сын нашего друга. Это не очень-то располагает тебе доверять.

– Сначала надо было убедиться, что можно доверять вам, – сказала я, оценив иронию ситуации. – Я не хотела вас обидеть.

Мэр примирительно вскинул руки.

– Тогда, может быть, начнём всё сначала?

Молодая женщина, немногим старше меня, с вьющимися каштановыми волосами, подошла к Орфанусу. Она была очень похожа на мэра. Вероятно, его дочь.

– С ним всё в порядке? С мальчиком?.. Я иногда присматривала за ним, когда Хатам бывал в городе.

Я выпустила рукоять шпаги, позволив ей скользнуть обратно в тубус. Я двигалась медленно и осторожно: не хотелось бы, чтобы люди подумали, будто я готова проткнуть насквозь любого, кто сделает хоть один неверный шаг.

– У него было несколько тяжёлых дней и ночей, но физически он не пострадал.

Женщина кивнула с облегчением, но тут же на её лице снова отразилась тревога.

– Неужели он… Синяя Птица был там, когда всё случилось?

Я кивнула. Орфанус и некоторые из горожан бормотали едва слышные молитвы. Не знаю, почему, но меня это раздражало. Я никогда не была поклонницей религии, и монахам она точно не помогла.

– Молитвы не принесут ему никакой пользы! – сказала я.

Пожалуй, это прозвучало слишком яростно. Кажется, я была на взводе – сильнее, чем думала.

– Сейчас мальчику нужен дом и люди, которые о нём позаботятся. Научат его читать по губам. Будут обнимать всю ночь, когда ужас, от которого он убежал, вернётся в кошмарах. Люди, согласные с ним нянчиться, когда он начнёт капризничать. А он начнёт! Он будет злым, агрессивным и даже жестоким к тем, кто о нём заботится. Потому что так ведут себя люди, когда они сломлены. Они кричат, они говорят ужасные, жуткие вещи, а иногда вообще…

Возьми себя в руки, Фериус! Где, чёрт возьми, твоя арта фортезе?

Арта фортезе – это талант аргоси к стойкости. Человек, который в своих странствиях то и дело оказывается в опасных ситуациях, должен научиться терпеливо переносить боль и страдания – физические, умственные и эмоциональные.

Я не слишком преуспела в арта фортезе.

Дочь Орфануса, которую звали Лирида, сказала тогда нечто странное. Одну вещь, которую я никак не ожидала услышать от человека, который не был Энной Бурой. Всего несколько слов, которые заменили тысячу.

– Хорошо, что он нашёл человека, который его понимает. – Вот что она сказала.

Тогда вокруг воцарилась тишина, и Орфанус обнял дочь. Потом он снова обратился ко мне:

– От своего имени и от имени всех жителей этого города я принесу любую клятву, которую ты сочтёшь достойной. Мальчик нам не родственник, но мы самые близкие люди, какие у него есть. Он может жить здесь сколько пожелает, и мы будет заботиться о нём, как умеем. Ты тоже можешь остаться – столько, сколько надо, чтобы убедиться, что Синяя Птица счастлив с нами.

Он чуть поколебался и добавил:

– И даже дольше.

За свои семнадцать лет я успела повстречать тысячи лжецов. Недоверие – такая же часть меня, как рыжие завитки волос и шрамы на моей коже. Задолго до того, как овладеть навыками аргоси, я на собственном опыте научилась распознавать обман в каждой улыбке и каждом прищуре глаз.

Этот человек не лгал. И люди, которые были с ним, не лгали. Они искренне хотели дать Бинто приют. Не ради какой-то выгоды, а потому, что стремились сделать доброе дело и противопоставить его бессмысленной жестокости монахов, которых прежде знали как соседей и друзей.

– Я пойду и позову Бинто… То есть Синюю Птицу, – сказала я.

– Его зовут Бинто? – спросила Лирида.

– Нет, это просто… Просто я так его называю, вот и всё.

– У мальчика должно быть нормальное имя, – вступил Орфанус. – Бинто вполне подходит.

Я повернулась и пошла обратно к воротам, чтобы забрать мальчика и привести в лучший дом, какой я могла для него найти. Напряжение, которое я носила с собой с тех пор, как его жизнь стала моей заботой, ослабло. Теперь я хоть немного понимала, куда двигаться дальше.

Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы пройти полмили по песчаной дороге. Ещё три, чтобы рассказать Бинто о городке и спросить, хочет ли он туда пойти. И ещё пять, чтобы вернуться в Тинто-Рею на спине Квадлопо.

Казалось, все горожане ждали нас. Я почувствовала облегчение, увидев, как счастлив Бинто и как люди в Тинто-Рее рады его видеть.

Облегчение и помешало мне заметить, что во всём этом кое-чего не хватает.

«Мы получили известие два дня назад», – вот что сказал Орфанус, когда я упомянула о бойне в монастыре.

В его глазах не было злобы. В его словах не было никакого коварства. Любой нормальный аргоси – да чёрт возьми! любой туповатый городской констебль – задал бы простой и очевидный вопрос.

Знаете, какие трюки самые смертоносные? Знаете, какие уловки вы не можете разглядеть, сколько бы арта превис не было у вас в запасе? Те, которые направлены не против вас.

Глава 7 Вопрос

В тот вечер я не пила. Даже не сделала ритуальный глоток ликёра, который отведал Бинто, когда горожане устроили праздник в его честь.

Я улыбалась, когда люди улыбались мне, рассказывала байки и анекдоты, если меня просили, и даже потанцевала с парой местных парней. Однако я ни на миг не перестала искать признаки обмана. И возможно, именно поэтому я оказалась застигнута врасплох, когда наконец нашла их.

Вероятно, горожане удивились не меньше моего.

– Жизнь в Семи Песках нелегка, – начал Орфанус, поднимаясь на маленький деревянный подиум в главном зале городского магистрата. К тому времени вечернее празднество уже начало стихать. – Никто не знает этого лучше, чем семьдесят три души, живущие в нашем городе.

Он поднял палец и исправился:

– Семьдесят четыре души.

В зале раздалось несколько одобрительных возгласов. Люди, сидевшие возле нас с Бинто, потянулись, чтобы коснуться плеча мальчика. Он поднял сонные глаза и улыбнулся, будто понял слова мэра, а потом посмотрел на меня.

– Что он сказал? – жестами спросил Бинто.

– Он сказал, что ты жутко уродливый мальчишка и пахнешь хуже скунсов, которые иногда воруют их капусту. Но если ты пообещаешь не создавать проблем, то можешь жить со свиньями.

Бинто изобразил уже знакомый жест двумя пальцами, положил голову на стол и тихо захрапел.

Лирида, сидевшая рядом со мной, усмехнулась.

– Что ты там говорила насчёт свиней?

– Ты знаешь язык жестов? – удивилась я.

– Немного. Хатам меня учил, когда приводил Синюю Птицу… Бинто в город. Но я говорю на нём гораздо хуже тебя. Давно ты изучаешь безмолвную речь?

Первый урок арта локвит, который преподала мне Энна, заключался вот в чём: надо слушать всё, что говорит тебе человек. За небрежным тоном Лириды скрывалась мелодичная хрупкость, как будто мой ответ имел для неё большее значение, чем подразумевал вопрос. Ей было важно выучить язык Бинто, и она старалась изо всех сил, – поняла я. Теперь едва уловимая нервозность этой темноволосой молодой женщины стала казаться милой и подкупающей.

Второй урок арта локвит, преподанный мне Энной, состоял в том, что всегда надо понимать, зачем ты говоришь то или это. Ты хочешь поделиться информацией? Что-то узнать? Или просто выглядеть умным? Какова ценность твоих слов и как это повлияет на ваши отношения с тем, кто слушает?

– Довольно давно, – сказала я. – Кажется, уже целую вечность.

Лирида улыбнулась. Казалось, мой ответ успокоил её.

– Сложно, да? Мне всё время кажется, что я тупица, если не могу научиться правильно дёргать пальцами.

Я громко застонала.

– Уф, я знаю. И Бинто очень быстрый. Я едва за ним поспеваю.

Лирида засмеялась. Это был тёплый смех, заставивший меня посмотреть ей в глаза и увидеть, что они зелёные. А потом на её губы. И они…

– Что ты делаешь, Добрая Собака, – спросил Бинто, едва заметно шевельнув пальцами.

Его голова по-прежнему лежала на столе, но сонные глаза приоткрылись. Лирида же неотрывно смотрела мне в лицо, так что я сумела незаметно ответить Бинто:

– Ничего. Спи давай, или я сама скормлю тебя свиньям.

– Ты останешься на ночь? – спросила Лирида.

На этот раз её голос звучал немного иначе, он словно бы стал более глубоким, и в нём появилось чуть заметное придыхание. Мы с ней не танцевали вместе, но когда выходили на танцпол и отплясывали джигу, которую Орфанус и ещё пара стариков играли на раздолбанных инструментах, мы не раз словно бы невзначай задевали друг друга. Теперь я увидела, что рука Лириды лежит на столе очень близко к моей – ближе, чем раньше. А когда она подвинула стул… её колено оказалось в дюйме от моего.

И о чём ты сейчас думаешь, Добрая Собака?

Я представила, как Бинто это спрашивает, но на сей раз он действительно спал.

Я никогда и ни с кем не… была. Большую часть своей жизни я избегала даже прикасаться к людям. Заклятия джен-теп, встроенные в сигилы на моей шее, заставляли любого человека возненавидеть меня. Теперь заклинание исчезло. Я жила с Дюрралом и Энной, а эта леди любит обниматься, скажу я вам. Какое-то время мне вполне хватало ласки. Но сейчас?..

Я потянулась через стол к блюду с чем-то вроде жареной картошки. Её нарезали ломтиками и подали с невероятно острым соусом. Когда я доела, моё колено касалось колена Лириды. Она не отодвинулась. И теперь – я не поняла, каким образом – наши пальцы переплелись.

– Ты в порядке? – тихо спросила она.

– Да. А что?

Её улыбка вернулась, но теперь она была другой. Более… интимной.

– У тебя дыхание участилось, Фериус.

Я потянулась за своей арта валар – тем, что Дюррал называл «дерзостью», но, как я поняла, могло быть и неким аналогом развязности. К сожалению, ничего не вышло.

– Соус очень острый, – сказала я.

Моё смущение стало болезненно очевидным. Лирида попыталась убрать руку, но я удержала её.

Порой вы не осознаёте, насколько одиноки, пока – хотя бы на краткий миг – не избавляетесь от одиночества.

– Да, я хотела бы остаться на ночь, – сказала я.

Лирида кивнула и выдержала мой пристальный взгляд.

Вот так были составлены планы, которые не требовали никаких обсуждений или дебатов. Никаких дополнительных предположений или неловких подтверждений. Я никогда ни с кем не была – ни с парнем, ни с девушкой. Никогда не целовалась. Никогда даже не прикасалась к ним, так что… Я думаю, это было бы великолепно.

Орфанус приближался к кульминации своей речи. Мы с Лиридой обернулись, чтобы послушать, молчаливо согласившись, что сейчас требуется немного осмотрительности.

– Итак, теперь мы можем посвятить себя этому мальчику, Бинто. Наша любовь поможет ему бороться с ужасной тьмой, которая забрала его отца, а также добрых братьев и сестёр из Сада Безмолвия.

Он сунул руку в карман и достал скомканный кусок пергамента.

– Странница дала мне это перед отъездом. Стихотворение. Обещание лучших времён. Я, конечно, не знаю всех слов. Похоже, это стихотворение написано на семи разных языках. Но она записала всё по слогам, чтобы я мог поделиться им с вами.

– Странница? – спросила я Лириду.

Она шикнула на меня, но я схватила её за руку и стиснула изо всех сил.

– О ком говорит твой отец?

Лирида поморщилась, но ответила:

– О путешественнице. Женщине, которая пришла в Тинто-Рею и рассказала про бойню в монастыре.

И вот он: ответ на вопрос, который я не задала.

«Мы получили известие два дня назад», – сказал Орфанус.

«Известие от кого? Кто рассказал вам о монастыре?» Я не успела спросить.

Мэр читал стихотворение. На первых строчках он спотыкался и запинался, как любой человек, читающий на незнакомом языке. Но с каждой секундой слоги произносились всё быстрее и увереннее, так легко, словно их вытягивала из Орфануса невидимая рука.

К тому времени, когда он дошёл до третьей строки, все в зале повторяли первую, следуя за каждой фразой Орфануса, как утята за уткой. Потом и Лирида заговорила. А затем я услышала те же слова – прекрасные, невероятные и непостижимые слова – слетающие с моих собственных губ. Они увлекали меня в ту же бездну, которую я уже видела в глазах Лириды. Она смотрела на меня голодным взглядом, не имеющим ничего общего с той нежной болью, какую мы обе испытывали минуту тому назад.

А потом раздался крик. С той стороны, где спал Бинто. Крик ударил в левое ухо, оглушив меня. Я обернулась и увидела, что мальчик стоит на скамье, широко раскрыв рот.

Бинто, который не умел разговаривать, кричал, кричал и кричал.

Глава 8 Две стрелы

– Эй, малышка!

– Да, папуля?

– Две стрелы. Одна летит в два раза быстрее другой. Которая из них попадёт в цель раньше?

– Па-ап?

– Что, малышка?

– Ты действительно разбудил меня среди ночи, чтобы спросить, какая стрела летит быстрее – быстрая или медленная?

– Отвечай на вопрос, Фериус Перфекс. Однажды это спасёт тебе жизнь.

Когда я впервые встретила Дюррала Бурого, он делал невероятные вещи. Почти волшебные. Хотя на самом деле он никогда бы не опустился до чего-то столь жалкого, как магия.

Тогда более всего на свете я хотела быть похожей на него. Дюррал мог войти в любую комнату и мгновенно найти дюжину выходов, которые изумили бы даже архитектора, построившего её. Дюррал мог противостоять убийцам и боевым генералам – и при этом его улыбка предупреждала, что любая битва, которую они задумают начать против него, заранее проиграна.

– Фокусы, малышка. Ты используешь уловки и хитрости, пока не сообразишь, что делать.

Отсюда этот вопрос – или любой из сотни других, подобных ему. Дюррал время от времени дразнил меня, заставляя постигать истинный путь аргоси.

Видите ли, самый важный навык, которым должен овладеть любой странник-аргоси, содержится не в боевых приёмах арта эрес и не в стратегической смекалке арта туко. Дело не в отваге арта валар и не в неотразимом обаянии, которое мы называем «арта сива». Вы не найдёте его в красноречии арта локвит, в стойкости арта фортезе и даже в проницательности, сокрытой в арта превис, которую я так долго осваивала. Это всего лишь инструменты.

Какая стрела попадёт в цель раньше? Та, которая направлена в нужную сторону, разумеется.

В семи искусствах содержатся разнообразные и бесчисленные техники. Всё зависит от того, каким из четырёх путей ты следуешь. Вода. Ветер. Гром. Камень. То, как мы ориентируемся в этих направлениях в каждый следующий момент своей жизни, и определяет, доживём ли мы до глубокой старости или помрём в канаве. Поможем ли тем, кто нам дорог, или принесём им страдания. Служим ли мы благородным устремлениям или становимся рабами своих самых жестоких желаний.

Звучит сложновато, да? А я ещё не дошла до самой трудной части.

Кто такой истинный аргоси? Человек вроде Дюррала или Энны? Кто-то, кем я хотела стать, но всё никак не могла?..

Я оказалась в ловушке посреди зала, заполненного мужчинами и женщинами, которых свели с ума стихи, нацарапанные на клочке бумаги. Отчаянно кричал ребёнок, которому уже довелось увидеть невероятный ужас. Такой, какого не пожелаешь ни одной живой душе. А теперь он знал, что грядёт ужас ещё больший. И на сей раз нет способа убежать. Всё, что осталось, – пасть под волной безумия и кровопролития.

Вот когда аргоси должен использовать все семь талантов и идти всеми четырьмя путями – Воды, Ветра, Грома и Камня – одновременно.

– Папуль, о чём ты говоришь? Это невозможно! Такое никому не под силу.

– Конечно, возможно, малышка. Знаешь, почему?

– Почему?

Дюррал погладил меня по голове и взъерошил волосы, хотя мне уже сравнялось шестнадцать и я была старовата для такой ерунды. Потом он вышел из комнаты, бросив напоследок:

– Потому что иначе ты умрёшь, вот почему.

Я окликнула его:

– Но пап, как использовать все семь талантов и идти всеми четырьмя путями одновременно?

Он остановился и обернулся – всего лишь тень в дверном проёме.

– Это зависит от тебя, малышка.

И он одарил меня одной из своих улыбок, которая – я знала – играла у него на губах, хотя я и не видела этого в темноте.

Я? Мне всегда нравилось начинать с арта валар. Возможно, именно поэтому я и сделала то, что сделала.

Вокруг меня царило безумие, неотвратимо приближалась гибель, а в ушах звенело от криков Бинто. А я встала со стула и подхватила мальчика на руки. Ужас, который я видела в его глазах, передался и мне, охватив каждую клеточку моего тела, но я ухмыльнулась и высвободила одну руку, чтобы подать Бинто знак.

– Улыбнись, малыш. Я с этим разберусь.

Глава 9 Танец грома

Я начинаю с арта туко. Исчезают крики, стоны, рычание и цепкие руки, тянущиеся ко мне. Здесь больше нет зала со стенами, которые удерживают нас. Нет пола, скользкого от пролитых напитков, пота и крови, льющейся из ртов с откушенными языками. Я отбрасываю все вопросы, скидываю их как омертвевшую кожу, потому что сейчас они мне ни к чему.

Заставляет ли болезнь людей откусывать себе языки – или это последняя отчаянная попытка воспротивиться, чтобы не распространять заразу дальше?

Это не имеет никакого значения. Прямо сейчас люди хотят только одного: разорвать меня в клочья.

Как могут несколько предложений – стихотворение, написанное на разных языках, которых эти люди даже не знают, – сводить с ума?

Не имеет значения. Они больше не люди. Это ногти, раздирающие кожу, и зубы, вгрызающиеся в плоть.

Неужели крик Бинто, ударивший в уши, защитил меня от безумия? Ведь все остальные оказались заражены и откусили себе языки, так что больше не могли внятно произносить слова. И есть ли какая-то связь между неумением мальчика разговаривать и его невосприимчивостью к этой странной болезни?

Все вопросы потом – когда мы выберемся отсюда.

Если выберемся.

Я поднимаю взгляд, и зал распадается на составные части. Сорок футов в ширину, чуть меньше двухсот футов в длину. Пол больше не пол, потому что разбросанные повсюду столы и стулья сделали его пересечённой местностью, отлично подходящей для лазания и прыжков. Мебель может стать укрытием, только и ждущим, когда кто-нибудь им воспользуется. Оружием, если дела пойдут совсем плохо.

Я перекидываю Бинто через плечо. Его вес – это бремя, которое… Нет. В арта туко нет бремени, только инструменты. Прямо сейчас я не представляю, как орущий ребёнок может стать инструментом, но я разберусь с этим позже.

Вес Бинто на моём плече влияет на равновесие, поэтому я меняю манеру движения и бегу к двери. Дверь перегораживают трое молодых людей, но я пока их игнорирую. У меня ещё много дел, с которыми надо разобраться.

Сперва – мужчина и женщина. Я бы сказала, что им обоим за шестьдесят, но они приближаются так стремительно, словно и знать не знают, что такое старость. Скрюченными как когти пальцами они тянутся к Бинто. Я иду Путём Воды – подныриваю под их руки, не сбавляя темпа, не беря у них ничего и ничего не оставляя позади.

Я слышу стук сандалий и башмаков по полу, как будто люди в зале кружатся в бешеном безумном танце. Я следую Путём Ветра, стараясь по звукам понять, сколько их там сзади – и в какую сторону повернуть, чтобы они врезались друг в друга.

Заражённые, похоже, не нападают друг на друга. Может быть, дребезжащее шипение, которое вырывается из их окровавленных ртов, – это некий язык, объединяющий их?.. Однако я сомневаюсь, что смогу воспроизвести подобные звуки, и не собираюсь откусывать себе язык и ломать зубы, чтобы это проверить.

Бежать становится труднее, поскольку всё больше горожан отрезают нам путь к отступлению. Я разворачиваюсь, делая вид, что возвращаюсь назад. Запрыгиваю на стул, а с него – на ближайший стол.

Горожане окружают нас. Держа Бинто на плече, я перепрыгиваю на соседний стол. Раздаётся визг, когда обезумевшие мужчины и женщины начинают толкать первый из столов, пытаясь добраться до нас. Теперь нужно спуститься и вернуться к двери, но это невозможно. Людей слишком много, и они подобрались слишком близко.

Пришло время для Пути Грома.

Я использую твои таланты и начинаю танец со многими партнёрами. Шпага лежит в сумке-тубусе за спиной, и на то, чтобы открыть футляр и вытащить клинок, уйдёт больше времени, чем у меня есть. Бросить карты было бы быстрее, но они бесполезны против врага, который не ощущает боли.

Тогда я хватаю то, что могло быть пивной кружкой, но в моих руках это оружие – с удобной рукояткой и твёрдой изогнутой поверхностью, идеально подходящей, чтобы ломать мелкие кости.

Передо мной женщина с добрым лицом, та самая, которая предложила мне пряный картофель. Не знаю, почему, но теперь я отчаянно хочу этой картошки. Я разбиваю женщине нос, ударив кружкой снизу вверх, чтобы брызги крови попали ей в глаза.

Молодой человек – с широкими плечами и тонкой талией. У него красивая улыбка. Была. Я ломаю ему передние зубы тяжёлым днищем жестяной кружки.

Я пинаю один из стульев, чтобы он отлетел под ноги заражённым, идущим в нашу сторону. Чья-то рука хватает меня за правое плечо.

Я выпускаю кружку, накрываю руку своей ладонью и, крепко сжав её, резко приседаю, слыша хруст сломанных пальцев.

Вырвавшись из цепкой хватки двух других горожан, я вижу на полу нож и наклоняюсь, чтобы его поднять. Мои удары не останавливают нападающих, но кровоточащие порезы на ладонях мешают им меня схватить. Это даёт мне ещё три секунды. И десять футов до двери.

Всё это время в уши бьёт несмолкаемое шипение. Оно вырывается из глоток горожан, охваченных безумием, которое – как я теперь знаю – исходит от клочка бумаги. Эту бумагу дала им таинственная женщина, приехавшая в монастырь Сад Безмолвия в поисках слов из старых книг, которые могли привести мир в движение и свести его с ума.

Я снова иду Путём Ветра. И почти слышу, как Дюррал предупреждает меня: оставь это на потом.

Я как раз собираюсь совершить самую глупую из ошибок – заглянуть в будущее и вообразить, что мы уже сбежали. В этот миг Орфанус загораживает мне дорогу. Его большой живот оказывается между мной и дверью, а сзади напирают люди. Они вот-вот свалят меня с ног, как стая волков, окруживших загнанного оленя. Я могу ударить мэра ножом, но лезвие недостаточно длинное, чтобы достать до внутренних органов и убить Орфануса за одно мгновение.

Старик тянет к нам руки, и арта превис подсказывает, что он хочет получить Бинто даже больше, чем меня. Я бросаю ему мальчика. Прости, малыш, но в бою арта туко превращает в оружие буквально всё.

Пока Орфанус ловит Бинто, я проскальзываю ему за спину и глубоко вонзаю нож в затылок мэра. Его конечности начинают дёргаться, и тело изгибается в последнем судорожном танце, который отправит бедолагу в могилу. Я хватаю Орфануса за волосы на затылке и дёргаю его назад. Он падает, роняя мальчика. Я подхватываю Бинто и плавно разворачиваюсь, чтобы бежать к выходу, но Путь Грома вот-вот предаст меня. Хотя мы всего в нескольких футах от двери, я слышу, что горожане слишком близко, прямо за спиной. И с Бинто на руках я не смогу бежать достаточно быстро.

Квадлопо стоит в сарае в сорока ярдах отсюда; я его даже не расседлала – просто на всякий случай. Понадобится всего несколько секунд, чтобы добраться до коня, вспрыгнуть на него и ускакать галопом. Вот только этих секунд у нас с Бинто нет.

Придётся следовать Путём Камня. Я выпускаю Бинто и выталкиваю его в распахнутую дверь. Он оборачивается, и я делаю несколько быстрых резких жестов пальцами, приказывая ему:

– Иди. Конь. Убегай.

Потом я разворачиваюсь, чтобы встретиться лицом к лицу с добрыми жителями Тинто-Реи, которые сейчас разорвут меня на клочки. Но я использую всё своё мастерство и каждую клеточку своего тела, чтобы встать на Путь Камня. И в эти последние секунды жизни я буду сдерживать натиск безумцев, чтобы Бинто успел уйти.

Пока скалящаяся и рычащая толпа надвигается на меня, я позволяю себе на миг представить будущее, которое никогда не увижу. Бинто – умный парень. Он побежит к Квадлопо и заберётся в седло. Потом он вернётся сюда, но увидит, что шансов нет – и уедет. Квадлопо – хороший конь. Он отвезёт Бинто к Дюрралу и Энне. Они поймут его язык, даже если это займёт больше времени, чем потребовалось мне. Они сообразят, что делать. Дадут Бинто приют и, может быть, даже научат обычаям аргоси.

«Неплохая мысль, чтобы с ней умереть», – думаю я. Ко мне уже тянутся чьи-то руки. И я едва не прыскаю от смеха, когда поднимаю взгляд и вижу перед собой Лириду.

«Похоже, – думаю я, – в конце концов мы с ней всё-таки станцуем».

Глава 10 Цена одиннадцати секунд

Время имеет грандиозное значение для всех семи талантов аргоси.

Арта локвит учит нас улавливать совершенно разный смысл коротких и длинных пауз в разговоре. Способность аргоси видеть сокрытое при помощи арта превис полностью зависит от того, сколько часов, минут или долей секунды мы можем на это потратить. Все танцевальные приёмы, которым Дюррал учил меня в арта эрес, тоже были связаны с чувством времени. А как насчёт арта фортезе – искусства стойкости, умения выдержать то, что другие не могут? Ну, тут время вообще самое главное.

По моим подсчётам Бинто требовалось одиннадцать секунд, чтобы добежать до сарая, отвязать Квадлопо и дать дёру. Одиннадцать секунд – это много, когда ты сражаешься, сдерживая смерть. Но я поклялась себе, что буду стоять в дверном проёме и следовать Путём Камня, пока не дам Бинто эти одиннадцать секунд.

Рука Лириды тянется ко мне. Я не пытаюсь оттолкнуть её, а поднимаю левый локоть и с размаху опускаю его на ладонь девушки. Возможно, ей наплевать на боль, но удар в нервный узел парализует руку и мешает Лириде схватить меня.

Это даёт нам одну секунду. Нужно ещё десять.

Двое других горожан нагоняют Лириду, оказавшуюся во главе стаи. Первый кидается на меня, и это большая удача. Всё, что нужно, – отклониться на пару дюймов влево. Он теряет равновесие и падает лицом вперёд. Я бью его каблуком по черепу и надеюсь, что через девять секунд позабуду отвратительный треск челюсти, сломавшейся об пол.

Девять секунд.

Следующий… Духи милосердные и жестокие! Это же просто мальчик! Мальчик лет одиннадцати. Он рычит и пытается укусить меня, как собака. Я хватаю пацана за волосы на затылке, поднимаю ногу и выбиваю ему зубы, разбивая нёбо. Он отшатывается, и это очень плохо, поскольку его место занимают двое милых людей с жаждой убийства в глазах. Вероятно, родители мальчика.

Ещё восемь секунд.

Я делаю шаг назад – раньше, чем собиралась, и оказываюсь прямо за дверным проёмом. Теперь двое не могут напасть на меня одновременно. Проблема в том, что в следующий раз, когда я сдам позиции, возникнет брешь, которая позволит остальным окружить меня.

Мать мальчика кидается вперёд первой. Я низко наклоняюсь, упираюсь плечом ей в живот и резко выпрямляюсь, перекинув женщину через себя. Я знаю, что она сейчас встанет на ноги и нападёт на меня сзади. Всё в порядке, это часть плана.

Семь секунд. Мне нужно всего семь секунд.

Отец мальчика получает удар в горло, и его шипение превращается в судорожные всхлипы. Кто-то оттаскивает его от двери, чтобы освободить место. Лирида вцепляется мне в руку. Хватка у неё сильнее, чем я надеялась, но она ненамного крупнее меня, а я стою, согнув колени, что даёт мне более надёжную опору.

Разворачиваясь, я дёргаю Лириду за собой и швыряю к женщине, которая пытается кинуться на меня сзади – как я и предсказывала. Похоже, это столкновение сбивает их обеих с толку, потому что они кружатся в отвратительном танце, кусая друг друга за шеи и раздирая ногтями мягкую плоть.

Пять секунд.

Безумие, заразившее это место, делается всё хуже. Сперва все горожане охотились за мной, но теперь Лирида рвёт глотку женщине, которая, в сущности, могла быть её лучшей подругой. Остальные столпились в дверном проёме, так что из него сплошь торчат лица и тянущиеся ко мне руки.

Ярость заражённых дала мне две драгоценные секунды. Я использую их, чтобы сделать выдох и открыть сумку-тубус. Однако, пока я выхватываю шпагу, самые сильные из горожан прорываются сквозь массу тел, и я знаю, что не смогу их сдержать.

Три секунды.

Всё, что нужно Бинто – ещё три секунды.

Лирида добирается до меня первой, оттолкнув в сторону крупного мужчину. Она делает это с такой силой, что я поневоле задумываюсь: не превратилась ли та короткая связь, мимолётное притяжение между нами, в жгучую ненависть, намного превосходящую жалкие возможности мышц и костей.

Я пытаюсь ударить её шпагой, но вытаскивать оружие было ошибкой. Я не могу сохранить нужную дистанцию между нами. Лирида хватает меня обеими руками за лицо, стискивая щёки, и сжимает изо всех сил. Кажется, она раздавит мне череп ещё раньше, чем дотянется зубами до горла.

Отшвырнув шпагу, я отпихиваю Лириду всем телом, но она продолжает надвигаться. Её губы приоткрыты, словно она хочет меня поцеловать, но шипящий звук, рвущийся из горла, недвусмысленно подсказывает, что это не так. Рот Лириды становится всё больше, будто она намеревается заглотить меня целиком. Я заглядываю в эту бездну и вдруг понимаю, что смотрю на железный наконечник стрелы.

Не успев понять, что происходит, я слышу свист второй стрелы. Она убивает человека, которого Лирида оттолкнула в сторону. Сама Лирида до сих пор пытается меня укусить, но силы уже покинули её. Я поворачиваюсь и дёргаю её голову вниз, роняя девушку на землю.

Потом я с кретинским видом оборачиваюсь, пытаясь понять, кто стреляет в толпу, нагромождая перед дверью тела, которые не дают остальным выйти.

Лицо моей спасительницы закрыто полупрозрачной бежевой тканью, ей обёрнуты голова, туловище и руки, словно вся её одежда состоит из единого куска льняного полотна, скреплённого коричневыми кожаными ремешками. В руках она держит четырёхфутовый лук, вроде тех, что используют конные воины Забана.

– На твоём месте я бы легла на землю, – сообщает она мне мелодичным голосом.

Я не могу понять, что у неё за акцент, и это меня тревожит. Как тревожит и то, что она говорит очень спокойно, будто мы беседуем о погоде.

– У тебя не хватит стрел на всех, – отвечаю я ей.

Я пытаюсь отбежать подальше от магистрата и оказываюсь между двумя крепкими мужчинами. Они так похожи, что обязаны быть братьями. Женщина с закрытым лицом приканчивает их парой стрел и неторопливо направляется ко мне. Она роняет лук, хватает меня за руку и дёргает, роняя на землю. Как раз в этот миг раздаётся грохот – оглушительнее любого грома. Он бьёт по ушам, и я чувствую спиной обжигающий жар, когда из магистрата вырывается яростное пламя.

– Лежи! – велит женщина.

Подняв взгляд, я вижу бестолково мечущихся горожан, ослеплённых дымом. Их одежда пылает, они превратились в живые факелы, рассеивающие ночную тьму.

Снова раздался жуткий треск – это провалилась крыша магистрата. Сквозь тонкую ткань льняного одеяния я вижу усмешку на губах женщины, которая только что спасла мне жизнь и обрекла всех остальных на гибель.

– Кажется, я переборщила со взрывчаткой…

Трещит пламя, и шипят безумцы. Вокруг нас – настоящая симфония хаоса. Я лежу на животе, уставившись на эту странную женщину, а она, по-моему, едва замечает кавардак, который сама же тут устроила. Женщина смотрит на меня, и я кажусь себе маленьким ребёнком, которого она нашла заблудившимся в лесу.

– Не волнуйся, – говорит она, – теперь ты в безопасности.

Я чувствую огромное облегчение и бесконечную благодарность. Правда, всё дело портит её слишком уж высокомерный тон.

– Кто ты такая? – спрашиваю я.

Она стягивает ткань с нижней части лица, обнажая кожу – более тёмную, чем моя. Судя по её чертам, женщина едва ли сильно старше меня.

– Можешь звать меня Идущей Тропой Шипов и Роз, – говорит она. – Я аргоси.

Глава 11 Погребальный костёр

Когда моё тело наконец-то снова согласилось двигаться, а разум – возможно, по глупости – решил, что готов воспринять жуткие беды, обрушившиеся на когда-то мирный городок Тинто-Рея, я неуклюже поднялась на ноги.

– Надо потушить огонь, – пробормотала я, глядя на пылающий магистрат. Теперь он превратился в погребальный костёр для десятков семей, которые когда-то жили, любили и трудились в этом про́клятом месте.

Женщина подошла и встала рядом со мной. Она подтянула повыше ткань, обёрнутую вокруг шеи, чтобы прикрыть рот и нос – защищая лёгкие от дыма, от которого я уже раскашлялась.

– И зачем бы нам делать такую глупость? – спросила она.

Я вскинула руку и не слишком уверенно указала на магистрат. Пламя уже грозило перекинуться на соломенные крыши ближайших домиков.

– Огонь распространится. Весь город сгорит дотла.

– Этот город мёртв, – просто ответила она. – Все здешние мужчины, женщины и дети погибли там, внутри.

Я на миг задумалась. Неужели правда все? Каждая живая душа в Тинто-Рее?.. Я не видела в магистрате ни младенцев, ни малышей, но в конце концов это был всего лишь крошечный городок. Лирида что-то говорила о родителях новорождённых, которые уезжают на север, подальше от суровой пустыни, и возвращаются, лишь когда их детям исполнится семь лет и они смогут переносить тяготы здешней жизни.

– Всё-таки может быть ещё кто-то! – настаивала я, хотя даже для меня самой это возражение звучало вяло и слабовато. – Вдруг кто-нибудь не пошёл на праздник и…

– Я проверила каждый дом в городе, прежде чем заложить взрывчатку. Никого не осталось.

Дым струился из развалин магистрата, и я кашляла всё сильнее. Уже почти вообще не могла дышать. Идущая Тропой Шипов и Роз схватила меня за ворот и оттащила подальше от огня – как упрямого мула.

– По-моему, это шок, – заявила она мне. – Психологическая травма. Потрясение от смерти людей, с которыми у тебя уже возникла эмоциональная связь. Будет очень круто, если ты сейчас возьмёшь себя в руки.

Мне хотелось наорать на неё, но всё, что я сумела выдавить – это жалобный стон.

– Мы только что вырезали целый город.

Почему я едва могу шевелиться? Конечно, меня измотал бой и мучительная концентрация, которая требовалась, чтобы мыслить категориями арта туко. Царапины на руках и лице сочились кровью. Кто-то укусил меня за плечо. Дважды. В общем, синяков и ссадин оказалось предостаточно. Однако настоящие раны были куда глубже – и болели ещё сильнее от того, что я не могла говорить о них вслух.

Идущая Тропой Шипов и Роз начала вытаскивать свои стрелы из мёртвых тел, разбросанных вокруг магистрата. Она внимательно осматривала каждую из них, вытирала тряпочкой и клала в кожаный колчан, пристёгнутый ремнём к бедру. Меня она едва удостоила взглядом.

– Должна признать, что я удивлена, – сказала она. – Я наблюдала за тобой со стены, пока ты пробивалась сквозь крикунов. Похоже, ты использовала какие-то примитивные приёмы аргоси, но, на мой взгляд, слишком уж осторожно. Тем не менее, осмелюсь предположить, что ты тоже аргоси, как и я.

– Да, я аргоси, – ответила я. – Но не такая, как ты.

Тропа Шипов и Роз посмотрела на меня с интересом.

– Как тебя зовут?

– Фериус Перфекс.

– Это не имя аргоси. Скажи настоящее.

– Что? У меня его нет.

– Тогда ты не аргоси.

– Да пошла ты!

Она вложила последнюю стрелу обратно в колчан и двинулась прямо на меня, будто собиралась напасть. Потом я поняла, что эта женщина, вероятно, всегда так ходила – словно каждый её шаг вёл прямиком к великой и славной цели.

– Оживи какого-нибудь мертвеца, – сказала она.

– Что?

Она указала на труп мужчины средних лет, распростёртый на земле.

– Верни его к жизни своим чувством вины. Или ты ещё не научилась превращать вину, горе и стыд в чудодейственную силу воскрешения?

Я уставилась на неё, разинув рот.

– А ты можешь… Такое возможно?

Щеке стало больно и горячо. Я не сразу поняла, что девица влепила мне пощёчину.

– Конечно, нет, идиотка. Хватит уже вести себя как ребёнок.

Всего несколько минут назад мои разум и тело были полностью погружены в танец арта эрес. И теперь оплеуха вернула меня туда. Я взмахнула рукой, метя кулаком девице в челюсть и заранее зная, что им не сужено будет встретиться. Идущая тропой Шипов и Роз просто пригнётся и толкнёт меня ладонью в грудь, отбросив назад. Это даст ей дополнительный фут, нужный для правильной контратаки.

Однако мой удар был обманным манёвром. Когда она попыталась толкнуть меня, я присела, развернувшись, и её руки пролетели у меня над головой. Я схватила её за предплечье, вывернула его и выпрямилась, одновременно шагнув противнице за спину, а потом швырнула её через плечо.

Дюррал не одобрял такие грубые боевые приёмы. Он хотел, чтобы схватка становилась танцем, и нёс какую-то ахинею – дескать, как бы ни была эффективна техника, аргоси, который сражается как солдат, уже сдал самую важную позицию.

Возможно он был прав, потому что, хотя бросок казался идеальным, моя соперница каким-то образом использовала его, чтобы перекувыркнуться в воздухе и грациозно приземлиться, попутно зажав моё запястье в жёстком захвате.

– Больно? – спросила она небрежным тоном. Слишком небрежным для человека, который так жестоко выкручивает противнику руку.

Я молниеносно применила подряд три разных приёма, позволяющих высвободиться. Все они работали. Вот только каждый раз она просто использовала новый захват, ещё более сложный, чем предыдущий. В итоге она просто вывернула мне пальцы так, что пришлось прикусить язык – иначе бы я заорала.

– Разве боль не наделяет тебя сверхъестественными способностями, Фериус Перфекс? Разве благородное страдание не наполняет твоё тело такой могучей праведностью, что я просто никак не сумею причинить тебе вред?

Она развернулась, и теперь оказалась у меня за спиной. Моя рука больно впилась в мою же собственную поясницу, а противница обхватила меня локтем за шею и повернула лицом ко всё ещё пылающему огню.

– Или муки так же бесполезны, как и чувство вины? Они не могут освободить тебя от моей хватки? Не более, чем горе способно воскресить мёртвого? Эти люди погибли. Их больше нет. Вини меня. Или вини себя, если тебе так нравится. Но не сомневайся, что все они умерли в тот момент, когда их безмозглый мэр произнёс вслух Алые Вирши.

– Значит, тебя совсем не волнуют те, кого ты убила? – выдавила я сквозь стиснутые зубы.

– Ни капельки. И я не пролью над ними ни слезинки. Аргоси не скорбит, ибо скорбь – это впустую растраченная любовь. Вокруг Семи Песков разбросаны сотни городов и деревень. Ты хочешь плакать? Собираешься оплакивать всех, кто умрёт, если эта чума распространится? А она распространится, Фериус Перфекс.

Она встряхнула меня. Мои и без того растянутые связки взвыли дурным голосом.

– Я видела трупы в монастыре Сад Безмолвия, – сообщила мне Идущая Тропой Шипов и Роз. – Расстояние между ними наводило на мысль, что потребовалось повторить стихи несколько раз, иначе зараза не перешла бы от человека к человеку. И всё же здесь, в Тинто-Рее, одна-единственная декламация забрала всех, кто её слышал. Кроме тебя и мальчика. Из этого можно сделать вывод, что человек, принёсший сюда чуму, усовершенствовал стихи.

– А почему тогда ты не заразилась? – спросила я. Как обычно, в самый неподходящий момент меня охватили подозрения. – Бинто не понимает разговорную речь. И он заорал, оглушив меня, когда мэр начал читать стихи. Но ты? Ты ведь наверняка была поблизости, так почему же на тебя это не подействовало?

Она тихо фыркнула у меня над ухом. Видимо, мой вопрос однозначно показывал, насколько я тупая.

– Разумеется, я залила уши свечным воском. Будь у тебя хоть капля арта туко, ты бы сделала то же самое.

– Отпусти меня, – буркнула я.

Всё это время я не оставляла попыток вывернуться из захвата. Безуспешно. Во всём, что касалось арта эрес, Идущая Тропой Шипов и Роз безусловно меня превосходила. И моя неспособность сопротивляться, казалось, раздражала её даже больше, чем моё невежество.

Она потрудилась дать мне это понять.

– Послушай, желторотик. Если что-то и замедляет распространение чумы, так это то, что заражённые откусывают себе языки и ломают зубы. Я полагаю, что баба, убившая людей, над которыми ты проливаешь бесполезные горькие слёзы, такого не планировала. Это просто побочный эффект. Но она совершенствует стихи. И что произойдёт, когда они распространятся во всех Семи Песках и за их пределами?.. А? Вот с чем мы столкнулись, Фериус Перфекс.

Женщина наконец отпустила меня. Более того: оттолкнула, заставив сделать несколько неуклюжих шагов в сторону догорающего магистрата.

– Так что либо проливай слёзы, пока пустыня не станет океаном, либо выбери путь, которого требует истинное сострадание, – и помоги мне положить конец Алому Крику.

– Алому Крику? – переспросила я, отступая от огня.

Она восприняла мой вопрос как капитуляцию, и её гнев, казалось, рассеялся.

– Так я называю эту заразу. Мне представляется, что безумие похоже на… бесконечный крик, вырывающийся из глоток жертв. Стихи, которые используются для распространения болезни – Алые Вирши, как я их поименовала, – они запускают что-то в мозгу, и это разрушает человеческую личность.

Я увидела свою шпагу, валявшуюся в нескольких футах поодаль, и пошла за ней.

– Похоже, ты много знаешь о болезни. Кто эта женщина, которая принесла сюда заразу? Горожане называли её странницей. Как она вообще создала Алый Крик? И зачем ей…

– У меня мало ответов, Фериус Перфекс. Я знаю лишь то немногое, что рассказали мне трупы, гниющие в монастыре Сад Безмолвия. И то немногое, что мы сами увидели в этом городе. И… это.

Я сунула шпагу в тубус и, обернувшись, увидела, что Идущая Тропой Шипов и Роз держит в руке игральную карту.

Я подошла. На карте не была обозначена никакая масть – только красиво нарисованная картинка. Тёмная фигура, идущая по извилистой тропке, а на заднем плане разбросаны старинные книги. Пламя, мерцающее у меня за спиной, заставляло фигуру казаться почти живой. Надпись под изображением гласила: «Искатель стихов».

До сих пор я только раз видела нарисованную вручную карту. Нарисовал её Дюррал Бурый, а на карте была я. Ну, та я, которая немного старше и у которой на губах играет подлинная улыбка аргоси. Я по сей день носила эту карту с собой и по сей день мечтала однажды стать той женщиной. Пока дела шли не слишком хорошо.

– Кто дал тебе этот дискорданс? – спросила я.

Энна рассказала мне, как работают колоды аргоси. У тех, которые встречались наиболее часто, была масть для каждой цивилизации континента. Они назывались конкордансами и изображали основные процессы и иерархию в том обществе, которое представляли. Но когда аргоси наталкивались на что-то неожиданное – то, что могло изменить ход истории – они рисовали карту под названием «дискорданс». Эти рисунки были скорее символичными, нежели реалистичными, и содержали те элементы, которые, по мнению аргоси, имели отношение к сути дискорданса. Если аргоси сознавал, что больше ничего не может сделать для решения этой проблемы, он передавал карту кому-то ещё – в надежде, что иной путь приведёт к большей ясности.

Наблюдая, как я медленно и методично изучаю взглядом каждый элемент карты, Идущая Тропой Шипов и Роз сказала:

– Хорошо. Ты не полный профан в наших обычаях.

Я посмотрела на неё, вглядываясь в черты лица так же внимательно, как в рисунок на карте. Ткань, обматывающая голову, снова сползла, открывая широкий рот, высокие скулы и слегка миндалевидные глаза. Она могла быть берабеском или даже гитабрийкой, но я не сказала бы наверняка, откуда она родом.

– Ты закончила восхищаться мной? – спросила она без тени смущения в голосе.

Седьмой талант аргоси – это арта сива, искусство убеждения. Или, как любит говорить Дюррал, очарования.

Твоя арта сива – полный отстой, Идущая Тропой Шипов и Роз.

Аргоси не верят в пророчества. Карты, подобные той, что она держала в руке, предназначались для понимания настоящего, а не для заглядывания в будущее. И всё же я была вполне уверена, предсказывая, что мне не понравится компания этой девушки. Я и представить не могла, что Бинто…

Бинто!

– Семнадцать преисподней и винторогий дьявол! – выругалась я, бросаясь к сараю.

Ведь я же сама приказала Бинто сваливать! Пока я стояла тут, препираясь с заносчивой и бессердечной аргоси, он мог преодолеть уже много миль. И если кто-то найдёт его раньше меня…

– Ты куда? – заорала Идущая Тропой Шипов и Роз.

– Мальчик! Который спас меня от заразы! – крикнула я, не замедляясь. – Я велела ему прыгать в седло и бежать! Я должна пойти по его следам, пока ветры пустыни не стёрли их нафиг!

Глава 12 Дурные слова

Я не успела добежать до сарая – Идущая Тропой Шипов и Роз догнала меня. А я даже не поняла, что она последовала за мной.

– Не о чем беспокоиться, Фериус Перфекс. Я разобралась с мальчиком до того, как всё тут взорвала.

Разобралась?! О нет! Пожалуйста, нет! Я надеюсь, что эта бездушная долбанутая не…

Я подскочила к сараю, сделанному из дерева и камня. Изнутри кто-то стучал кулаком по двери, которая – как я теперь увидела – была заложена тяжёлой дубовой доской.

Я уже собралась убрать её, когда кто-то со всей дури вделал по стене сарая справа от меня. Раздался оглушительный треск. Потом подкованные копыта большой разъярённой лошади ударили снова, пробив стену конюшни. В нас полетели осколки дерева и каменное крошево.

Очевидно, Квадлопо не закончил, поскольку пробил ещё две секции внешней стены – пока не расширил дыру достаточно, чтобы выйти. Оказавшись снаружи, он кинул на меня злобный взгляд.

– Это не я тебя заперла, – сказала я.

Квадлопо, казалось, не был уверен, в какой мере подобные показания могут служить оправданием в деле о его незаконном заключении.

Бинто пролез в дыру позади коня. Он плакал. Увидев, что я стою в нескольких шагах поодаль, он кинулся ко мне, размахивая руками. Его пальцы снова и снова повто-

ряли:

– Добрая Собака! Добрая Собака!

Я поймала его в объятия и крепко прижала к себе. Всё маленькое тело мальчика сотрясалось от рыданий, он тихо всхлипывал.

– Как я и сказала, – послышался голос у меня за спиной. – Я позаботилась о ребёнке ради тебя.

Я удвою усилия, изучая искусства аргоси, – поклялась я себе в тот момент. – И овладею арта эрес так, как никто и никогда прежде. Исключительно ради того, чтобы выбить из тебя всё дерьмо, дамочка.

Я выпустила Бинто из объятий и присела на корточки, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

– Ты нет ранен? – жестами спросила я.

– Нет. Кто эта мерзкая тварь?

Почти рефлекторно я ответила:

– Так нельзя говорить. Это очень дурные слова.

Мастер Финус – наставник хороших манер, обучавший дароменских девочек и мальчиков достойному поведению – гордился бы мной.

– Она плохая женщина! – безапелляционно заявил Бинто.

Я обернулась. Идущая Тропой Шипов и Роз наблюдала за нами. Она явно не знала безмолвного языка монахов, и всё же я видела, что аргоси начинает понимать смысл знаков, которыми обменивались мы с Бинто. Очевидно, она делала выводы из контекста и нашей мимики.

Если эта мадам и была старше, то вряд ли больше, чем на год. Как же вышло, что она во всём этом настолько лучше меня?

Бинто жестами показал, что было бы невежливо не представить его нашей несимпатичной спасительнице. Но на удивление трудно оказалось придумать знаки, чтобы объяснить ему имя «Идущая Тропой Шипов и Роз».

После трёх попыток Бинто покачал головой и сказал жестами:

– Роза. Она Роза.

Я попыталась поправить его, но, похоже, мальчик решил, что тема закрыта.

– Что он сказал? – спросила Идущая Тропой Шипов и Роз.

– Назвал твоё имя.

– Как-то… слишком коротко, – сказала аргоси и повторила знак, который уже ухватили её изящные пальцы. Казалось, она была разочарована его простотой.

– Это значит «Роза», – объяснила я, но, увидев досаду на её лице, решила сделать кое-что получше. – На самом деле, это означает «Розочка». Бинто говорит, что отныне так и будет тебя звать.

Оставив Розочку наедине с её недовольством, я вошла в сарай через разломанную стену и забрала седло Квадлопо, из которого он умудрился вывернуться во время побега. Затем пришлось предпринять неоправданно трудные шаги, надевая седло на коня, который был недоволен и желал это продемонстрировать. Потом я обернулась и увидела, что аргоси и Бинто взирают друг на друга, словно состязаясь в поединке воль.

– Мальчик на удивление туп, – сказала Розочка, очевидно, не понимая, как неприятно это прозвучало. – Похоже, он не умеет читать по губам, чему должен был научиться любой глухой ребёнок. И хотя он не реагирует на звуки, я вижу, что какая-то часть его сознания улавливает окружающие шумы. Более того: когда мэр начал читать Алые Вирши – он закричал. Значит, способен воспринимать хотя бы элементарную речь. Из всего этого мы можем сделать вывод, что его странное поведение в отношении звуков является результатом обучения. Иными словами, отец в монастыре научил его быть таким.

– И ты всё это узнала, просто посмотрев на него пару минут?

Она ответила лёгким, почти мелодичным, фырканьем.

– Я знаю гораздо больше, Фериус Перфекс.

– Просвети меня.

Она указала на Бинто:

– Ребёнок, похоже, невосприимчив к Алому Крику. Это объясняет, почему он пережил бойню в монастыре. Кроме того, некоторые горожане сидели даже дальше вас от подиума, где мэр читал стихи. Учитывая это, вполне очевидно, что тебя защитил именно крик мальчика, находившегося поблизости. Таким образом, перед нами открывается путь для расследования. А также налицо серьёзная проб-

лема.

Я помогла Бинто подняться и усадила его в седло Квадлопо.

– Какая проблема?

– Странница, кем бы она ни была, осуществляет сложный план и преследует цель, которую мы пока не знаем. Она придумала болезнь, которая заражает человеческий разум просто через последовательность слогов. Это доказывает, что враг обладает недюжинным интеллектом. И она сделала всё так, что до сих пор никто не раскрыл её замысел. Иными словами, она очень хитра. В общем, не стоит сомневаться, что либо эта женщина уже знает об иммунитете мальчика, либо очень скоро узнает. Странница придёт за нами.

Розочка оглянулась на меня.

– Придётся оставить ребёнка в живых, пока мы не поймём, каким образом он сопротивляется Алым Виршам.

– И как же мы это сделаем? Мы ничего не знаем об этой «страннице», и никто из нас не разбирается ни в науках, ни в магии. Словом, ни в чём таком, что могло бы остановить болезнь. Кроме того: куда теперь везти Бинто?

Идущая Тропой Шипов и Роз подтянула кожаные ремни, которые удерживали её льняные рукава на запястьях и предплечьях.

– Что ж. Впервые зараза появилась в Саду Безмолвия. Отсюда следует вывод: последние ингредиенты, которые требовались Страннице для создания болезни, находились именно там.

– Да. Но все монахи уже мертвы. Что мы можем узнать в монастыре? Или ты думаешь, что там остались какие-то нужные книги?

Аргоси бросила на меня взгляд, в котором было не столь много презрения, сколь любопытства: окажусь ли я хоть чем-то полезной – или ей придётся спасать мир в одиночку?

– Очевидно, что нет. Однако, как я сказала, та женщина нашла в монастыре только последние компоненты для своих смертоносных стихов. Последние, а не все. Сад Безмолвия вряд ли был первой остановкой в её путешествии. Таким образом, если мы экстраполируем её намерения на другие места, где хранятся запрещённые тексты, мы вполне можем найти людей, которые встречались со Странницей, но остались в живых. И от них что-то узнаем о её целях и намерениях.

– Или просто пройдём по следу из мёртвых тел, – буркнула я.

Бинто, чувствуя, что стал предметом обсуждения, спросил:

– О чём говорит эта неприятная женщина?

Я обдумала ответ, пытаясь собрать воедино всё то, что так быстро выяснила Тропа Шипов и Роз.

– Она говорит, что мы с ней защитим тебя, – сказала я наконец. В конце концов, это была правда, пусть и не вся.

– Она мне не нравится. У неё самодовольный вид.

Я усмехнулась и ответила жестами:

– В этом мы с тобой солидарны, малыш.

Аргоси направилась по тропинке в сторону города. Поняв, что мы не последовали за ней, она остановилась и обернулась:

– Ну так ты собираешься помогать или нет? Я-то думала, ты настолько преисполнена состраданием к этим несчастным душам, что твоё сердце просто-таки разорвётся, если ты не постараешься ради них.

– Но ты сказала, что здесь все мертвы!

– Я сказала, что люди мертвы. Есть ещё животные. Домашний скот в загонах, собаки на цепях в своих конурах. Разве ты не слышишь рёв и лай? Или их жизни не стоят наших усилий?

Она продолжила путь по тропинке.

– Что происходит? – спросил Бинто, глядя на меня с седла Квадлопо. – Ты искажаешь своё лицо непонятными способами.

Я взяла коня за уздечку и направилась вслед за аргоси – спасать невинных обитателей этого проклятого места.

– Такое лицо я делаю, когда чувствую себя глупо.

Вот так мы отправились освобождать из плена разнообразных коз, пастушьих собак и прочих животных. Это должно было занять не один час. Внезапно загадочная девушка – которая, хотя и следовала Путями аргоси, была вообще ни в чём не похожа на меня, – остановилась и обернулась, как будто пришла к некоему важному выводу.

– Ну что? – спросила я.

Она стянула с лица льняное покрывало. Её губы сжались в тонкую линию, брови были нахмурены, а щёки пылали, словно она впервые в жизни испытала смущение.

– Я решила, что мне не нравится имя «Розочка», – сообщила она нам. – Отныне ты будешь называть меня Идущей Тропой Шипов и Роз и научишь ребёнка делать так же.

Я подмигнула ей и повела Квадлопо с Бинто на спине к ближайшему коттеджу.

– Как скажешь, Рози.

Загрузка...