Алые когти

7. ТОТ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ ТЬМЫ

— Чтоб я кушита вот так увидел!

Конан с любопытством глядел на человека, привязанного к железному колесу.

— Какого черта ты делаешь на этой штуке?

Мычание было ему ответом. Тогда Конан вырвал кляп изо рта узника и тот закричал от страха, потому что железный шар упал вниз и почти коснулся его широкой груди.

— Осторожней, во имя Сета! — простонал Ольмек.

— С чего бы это? — спросил Конан. — Или ты думаешь, что твоя судьба меня интересует? Было бы у меня время, я бы посидел и посмотрел, как этот кусок железа выдавит из тебя кишки. Но я тороплюсь. Где Валерия?

— Освободи меня! — просил Ольмек. — Я все скажу!

— Сперва скажи.

— Ни за что! — князь стиснул массивные челюсти.

— Хорошо, — сказал Конан и уселся на ближайшую скамью. — Я сам ее найду после того, как тебя придавит. Думаю, что дело пойдет быстрее, если я мечом прочищу тебе ухо, — добавил он и протянул оружие к голове Ольмека.

— Подожди! — слова посыпались из князя как зерно из мешка. — Таскела похитила ее у меня. Я всегда был только игрушкой в ее руках…

— Таскела? — Конан сплюнул. — Эта жалкая…

— Нет-нет! — прохрипел Ольмек. — Дело хуже, чем ты думаешь. Таскела очень старая — ей много сотен лет. Она продлевает свою жизнь и возвращает молодость, принося в жертву красивых молодых женщин. Вот почему их так мало в нашем роду. Она вытянет из Валерии жизненную силу и вновь расцветает…

— Ворота заперты? — спросил Конан, пробуя большим пальцем остроту меча.

— Да! Но я знаю, как пройти в Техултли. Эта дорога известна лишь мне и Таскеле, но она думает, что я беспомощен, а тебя нет в живых. Освободи меня, и, клянусь, я помогу тебе освободить Валерию. Без моей помощи тебе не справиться, даже если бы ты пыткой вырвал у меня все секреты, то не сумел бы ими воспользоваться. Освободи меня! Мы подберемся к Таскеле и убьем ее раньше, чем она успеет напустить свои чары. Довольно будет и ножа в спину. Я бы сам давно это сделал, но боялся, что без ее помощи ксоталанцы нас одолеют. И ей нужна была моя помощь, потому что она и позволила мне жить. Теперь один из нас должен умереть. Клянусь, расправимся с ведьмой, и вы с Валерией уйдете от нас с миром. Народ подчинится мне, когда не станет Таскелы.

Конан нагнулся и перерезал путы, удерживающие князя. Тот осторожно выскользнул из-под огромного шара и встал на ноги, мотая головой, словно бык и осыпая всех проклятиями. Оба они, встав плечом к плечу, были олицетворенной мужественностью. Ольмек был так де высок, как Конан, и даже более массивен, но было в нем все же что-то звериное, отталкивающее и киммериец рядом с ним выглядел куда как благородно.

Конана можно было причислить к цвету человечества, Ольмека — к цвету его первобытной побочной ветви.

— Веди! — приказал Конан. — И все время держись впереди меня: веры тебе не больше чем быку, которого тянут за хвост.

И Ольмек пошел, расчесывая пятерней свою спутанную бороду. Он был уверен, что Таскела закрыла ворота, поэтому и направился в одну из комнат на границе Техултли.

— Тайне этой полвека, — говорил он на ходу. — Наш клан не знал ее, а ксоталанцы тем более. Этот тайный ход сделал сам Техултли, а рабов, помогавших ему, убил. Он опасался, что любовь Таскелы легко может перейти в ненависть и она однажды закроет перед ним ворота. Но Таскела открыла тайный ход и заперла его, когда вождь бежал после неудачной вылазки. Ксоталанцы схватили его и казнили. А я узнал об этом, потому что следил за ней.

Он надавил золотое украшение на стене и одна из плит упала, открыв идущие вверх ступени.

— Лестница эта устроена прямо в стене, — говорил Ольмек, — Она ведет в башню на крыше, а оттуда винтовые лестницы спускаются в разные залы. Поспешим!

— Только после тебя, дружище! — ответил Конан весело и взмахнул мечом. Ольмек пожал плечами и стал подниматься, Конан отстал на полшага.

Они все поднимались, и киммериец понял — уровень верхнего этажа пройден. Оба оказались в цилиндрической башне. Через большие окна были видны другие купола и башенки Ксухотла.

Ольмек не тратил время на пейзаж за окнами, начал спускаться по одной из лестниц, которая через несколько шагов пересекалась узким длинным коридором. Коридор тоже кончался идущими вниз ступенями. Князь остановился.

Откуда-то слышался приглушенный женский стон, полный страха, гнева и стыда. Конан узнал голос Валерии.

Как же велика должна была быть опасность, если даже отважная Валерия заголосила? Конан позабыл про Ольмека, обогнал его и помчался вниз. Но инстинкт приказал ему обернуться как раз в тот момент, когда Ольмек поднял свой громадный кулак. Удар должен был прийтись в основание черепа, но задел только шею. У обычного человека наверняка переломился бы позвоночник, но Конан только крякнул. Он уронил меч, бесполезный на таком расстоянии, схватил Ольмека за руку и дернул на себя. Они покатились по лестнице и еще не остановились, когда железные пальцы киммерийца нашли бычью шею врага и сомкнулись на ней.

Шея и плечо варвара онемели от удара, но это не сказалось на его боевых качествах. Он вцепился в шею Ольмека, как лев в загривок носорога и не обращал внимания на удары о ступеньки. Они с маху врезались в дверь из слоновой кости и разнесли ее на кусочки. Ольмек уже был к этому времени мертв — Конан свернул ему шею.

Киммериец поднялся, стряхнул с себя обломки двери и протер глаза.

Он находился в тронном зале. Кроме него, там было десятка полтора людей, но первой он увидел Валерию. Причудливый черный жертвенник стоял перед яшмовым постаментом, вокруг него были расставлены семь свечей черного воска в золотых подсвечниках. Кольца густого зеленого дыма поднимались к потолку.

На черном камне жертвенника белело обнаженное тело Валерии. Она не была связана и лежала, запрокинув руки за голову. Сильный молодой воин держал ее руки в изголовье жертвенника. С противоположной стороны за ноги жертвы ухватилась женщина. Валерия не могла даже пошевелиться.

Одиннадцать остальных из клана Техултли стояли на коленях, образовав полукруг и жадными глазами глядели на происходящее. На троне из слоновой кости развалилась Таскела. Из ваз, наполненных курящимися благовониями, струился дым.

На грохот развалившейся двери никто не обратил внимания. Коленопреклоненные мужчины и женщины посмотрели без всякого выражения на останки своего князя и на его убийцу, и снова уставились на жертвенник.

Таскела испытующе глянула на киммерийца и снова раскинулась на троне, издевательски хохоча.

— Ведунья! — в глазах Конана появилась жажда убийства. Он двинулся к ней и кулаки его превратились в кувалды. При первом же шаге в его ногу вонзились стальные зубья. Только крепкие мышцы икр спасли кость. И он увидел углубления в полу где поджидали его другие капканы.

— Глупец! — фыркнула Таскела. — Неужели же я не предусмотрела бы твоего возвращения? Возле всякой двери тебя ждала такая же ловушка. Стой и смотри, какая судьба предназначена твоей прекрасной подруге. Потом займемся тобой.

Конан машинально потянулся к мечу, но нашел лишь пустые ножны. Меч он обронил там, на лестнице, тесак еще раньше, в пасти дракона. Боль от стальных зубьев была и вполовину не так сильна, как сознание беспомощности. Мечом он бы отрубил себе ногу и дополз до Таскелы. Валерия глядела на него с безмолвной мольбой, и гнев заполонил душу варвара.

Он опустился на колено и попытался разжать страшные челюсти. Кровь брызнула из-под ногтей, но пружина не уступала ни на йоту.

Таскела не обращала внимания на старания киммерийца. Обведя взглядом своих подданных, она спросила:

— Где Ксатмек, Янат и Тахик?

— Они не вернулись из катакомб, княгиня, — ответил один из воинов. — Они вместе со всеми переносили туда тела и не вернулись. Наверное, их похитил дух Толькемека.

— Замолчи, болван! Это всего лишь легенды!

Она сошла с возвышения, поигрывая узким стилетом с золотой рукоятью. Глаза ее горели пламенем, неведомым и преисподней.

— Твоя жизнь вернет мне молодость, о дева с белой кожей. Я коснусь своими губами твоих и медленно — о, как медленно! — буду вонзать острие в твое сердце. И жизнь твоя, покидая холодеющее тело, перейдет в меня и сделает меня юной и бессмертной!

Не торопясь, как удав перед кроликом, она стала склоняться над жертвой. Недвижная девушка с ужасом смотрела, как приближаются к ней окутанные клубами дыма глаза, подобные двум черным лунам.

Коленопреклоненные люди взялись за руки и затаили дыхание, ожидая кровавой развязки. Единственным звуком был хрип Конана, все еще боровшегося с капканом.

Все глаза были устремлены на жертвенник и тело, распростертое на нем. Казалось, даже гром не властен был нарушить этот обряд. А нарушил его негромкий голос — негромкий, но такой, от которого волосы встают дыбом.

Все обернулись… Обернулись и увидели.

Кошмарная фигура стояла в двери слева от постамента. Это был старик со спутанными белыми волосами и косматой седой бородой. Лохмотья едва прикрывали его тощее тело, оставляя открытыми руки иного неестественной формы. Да и кожа его не походила на человеческую — она была чешуйчатой, словно ее обладатель долгое время жил в условиях, противоположных тем, в которых существуют люди. И совсем уже не было ничего человеческого в глазах — то были большие фосфоресцирующие круги, не выражавшие никаких чувств.

Вместо членораздельных слов из высохшего рта раздавался только пронзительный писк.

— Толькемек! — прошептала Таскела, а остальные замерли в суеверном страхе. — Значит, это не сказка! Клянусь Сетом, он двенадцать лет прожил во мраке! Двенадцать лет среди скелетов! Представляю, чем он питался, сумасшедший калека, погруженный в вечную ночь! Теперь понятно, почему трое наших не вернулись из катакомб и не вернутся никогда. Но почему он так долго выжидал? Что он искал в подземельях? Какое-нибудь таинственное оружие? Нашел ли он его?

Единственным ответом Толькемека был все тот же отвратительный писк. Одним длинным прыжком он миновал все капканы и очутился в зале. Было ли это случайностью или он помнил обо всех ловушках Ксухотла? Он не был безумным в обычном человеческом смысле. Он слишком долго жил один, чтобы остаться человеком. И только одно соединяло его с людьми — ненависть. Она помогла ему выжить в черных коридорах.

— Да, он искал и нашел! — Таскела отступила на шаг. — А, ты все помнишь? После стольких лет во тьме?

В тощей руке Толькемека дрожала причудливая палка яшмового оттенка, заканчивающаяся светящейся шишкой вроде плода граната. Он вытянул палку перед собой, словно копье, и княгиня отскочила в сторону, а из шишки вырвался алый луч. Он не коснулся Таскелы, зато угодил между лопаток той, что держала за ноги Валерию.

Раздался громкий щелчок, огненный луч вышел из груди несчастной и рассыпался голубыми искрами на камне жертвенника. Женщина упала в бок и стала корчиться и усыхать, как мумия.

Воин, удерживающий руки Валерии, погиб вторым. Она сползла с жертвенника и на четвереньках побежала к стене. Воин тоже пытался убежать, но Толькемек с необыкновенным для его возраста проворством переменил позицию и бедняга оказался между ним и жертвенником. Снова брызнул огненный луч, и человек рухнул на пол, и голубые искры посыпались из камня.

Потом началась бойня. Крича от ужаса, люди метались по залу, натыкались друг на друга, спотыкались и падали. А посреди этого хаоса плясал и кружился Толькемек, сеющий смерть. Никому не удалось бежать через двери, потому что они были окованы металлом и это, видимо, было необходимым условием действия дьявольской силы, вылетавшей из «волшебной палочки», которой размахивал старик.

Те, кто оказывался между ним, дверями или жертвенником, гибли тотчас же. Толькемек не выбирал себе жертв, махал своей палкой туда и сюда и его писк был громче всех воплей. Один из воинов в отчаянии замахнулся на старика кинжалом, но так и не успел нанести удар. Остальные даже не помышляли о бегстве или обороне.

И вот пали все люди Техултли, кроме Таскелы. Княгиня подбежала к Конану и Валерии, которая спряталась за его широкую спину, и, наклонившись, коснулась пола в известной ей точке. Стальные челюсти тотчас же разжались, освободив окровавленную ногу, и скрылись в углублении.

— Убей его, если сможешь! — она вложила в руку варвара тяжелый кинжал. — Моя магия здесь бессильна!

Конан не чувствовал боли. Толькемек старался подгадать, чтобы киммериец оказался между ним и дверью или жертвенником, но варвар всякий раз ускользал, выбирая время для удара. Женщины смотрели, затаив дыхание.

Толькемек уже не прыгал, понимая, что перед ним противник более грозный, чем те, что умирали с воплями. Первобытный блеск варварских глаз был не менее страшен, чем фосфорическое свечение старца. Они кружили и кружили; один менял позицию, и другой немедленно делал то же самое, словно их соединяла невидимая нить. Но с каждым разом Конан подходил все ближе к противнику. Он уже приготовился к прыжку, но тут раздался предостерегающий крик Валерии. На какое-то мгновение киммериец оказался между старцем и дверью. Огненный луч обжег бок Конана, который успел отскочить в сторону и метнуть нож. Старый Толькемек упал на плиты, рукоятка ножа дрожала в его груди.

Таскела прыгнула — но не к варвару, а к Палке, что валялась на полу и пульсировала, как живое сердце. И Валерия прыгнула, вооруженная отнятым у мертвеца кинжалом. Лезвие, направленное крепкой рукой аквилонки, вонзилось в спину княгини Техултли и вышло из груди. Таскела вскрикнула и умерла.

Конан и Валерия стояли над безжизненным телом и смотрели друг на друга.

— Вот теперь война действительно кончилась! — заметил Конан. — Ну и ночка выдалась. Где эти ребята хранят жратву? Я голоден, как волк.

— Нужно тебе ногу перевязать, — Валерия оторвала кусок шелковой шторы, обернула его вокруг пояса и нащипала корпии; потом тщательно обработала рану Конана и крепко забинтовала.

— Ладно, поголодаем, — сказал он. — Идем отсюда. За стенами этого дьявольского города начинается настоящий мир. Хватит с нас Ксухотла. Эти выродки перебили друг друга — ну и прекрасно. Не нужны мне их проклятые сокровища. Они еще, чего доброго, заколдованные.

— Да, в мире еще много честной добычи для тебя и для меня, — сказала Валерия и потянулась всем своим прекрасным телом.

Давешний блеск снова появился в глазах Конана, и на этот раз аквилонка уже не хваталась за меч.

— Далека дорога до побережья, — ласково сказала она, прервав поцелуй.

— Неужели? — рассмеялся он. — Разве есть для нас с тобой преграды? Да в стигийских портах еще не откроется торговый сезон, как мы уже будем стоять на палубе. И тогда мы покажем всему миру, что такое настоящий грабеж!