Simak, Clifford – Destiny Doll / (1971)
17.11.2005г. Тексты совместил Александр Васильев ( Санкт-Петербург ).
Примечания в тексте от А. Васильева – зеленый шрифт, курсив.
| Destiny Doll | Роковая кукла |
| Clifford Simak | Клиффорд Саймак |
| Перевод- ? | |
| Клиффорд Саймак (Clifford Simak) родился 3 августа 1904г – умер 1988г. | |
| Клиффорд Дональд Саймак - один из крупнейших американских фантастов - родился 3 августа 1904 года в штате Висконсин (не случайно именно там происходит действие многих его произведений). | |
| Учился в Университете штата Висконсин в Мэдисоне, но не окончил его. Работал репортером и редактором отдела новостей в городской газете Миннеаполиса (шт. Висконсин), где и прожил всю жизнь. | |
| Хотя первый свой научно-фантастический рассказ Саймак напечатал в 1931 году, признание пришло к нему позже - в конце 30-х годов, когда он начал сотрудничать в журнале "Эстаундинг", редактором которого был Джон Кемпбелл. Вместе с Азимовым, Ван Вогтом, Дель Реем, Каттнером, Старджоном, Ханлайном, которые печатались в журнале Кэмпбелла, Саймак считается отцом современной американской научной фантастики, а благодаря этим писателям период с конца 30-х до второй половины 40-х годов по праву называют "золотым веком" фантастики США. Российскому читателю имя Клиффорда Саймака известно с 1957 года, когда на страницах журнала "Знание-сила" был опубликован его рассказ "Однажды на Меркурии". С тех пор на русском языке вышли его романы "Всё живое...", "Почти как люди", "Заповедник гоблинов", "Город", "Кольцо вокруг Солнца" и многие другие. | |
 С начала 60-х годов Саймак переключился в основном на написание романов, наиболее значительным из которых является "Пересадочная станция" (1963), также удостоенная премии "Хьюго", однако другие его книги того времени - "Что может быть проще времени" (1961), "Почти как люди" (1962), "Все живое" (1965) не слишком ему уступают. В 1968 году выходит знаменитый роман "Заповедник гоблинов", почти сразу же переведенный на русский язык и ставший чрезвычайно популярным среди советских любителей фантастики. Романы Саймака, опубликованные в 70-80-х годах заметно уступают ранее опубликованным, наиболее значительными из них являются "A Choice of Gods" (1972), "A Heritage of Stars" (1977), "The Visitors" (1980). Рассказ "Грот танцующих оленей" (1980) удостоен премий "Хьюго" и "Небьюла". |
|
| Отличительная черта творчества Саймака вера в разум, в доброе начало в человеке и человечестве, призыв к миру и единению всех, кто живёт на планете Земля и с кем ещё, возможно, встретятся земляне. Свыше тридцати романов, сборников повестей и рассказов, многочисленные литературные премии, в том числе и самая престижная в американской фантастике премия "Хьюго", лауреатом которой Саймак становился неоднократно, - таков итог более чем пятидесятилетней творческой деятельности этого патриарха научно-фантастического жанра. | |
| В 1977 году Саймаку был присужден приз "Grand Master Nebula". В этом же году вышел на пенсию. 25 апреля 1988 года скончался. | |
| ONE | 1 |
| The place was white and there was something aloof and puritanical and uncaring about the whiteness, as if the city stood so lofty in its thoughts that the crawling scum of life was as nothing to it. | Все вокруг было белым-бело, и белизна казалась враждебной, а город выглядел строгим и равнодушным. Город высокомерно взирал на нас, он был погружен в свои мысли, и ему как будто не было дела до мирской суеты и превратностей бытия. |
| And yet, I told myself, the trees towered over all. It had been the trees, I knew, when the ship started coming down toward the landing field, riding on the homing beam we'd caught far out in space, that had made me think we'd be landing at a village. | И все же, говорил я себе, над всем этим высятся деревья. Я вспомнил, что, когда корабль в пучке приводных лучей, пойманных нами в открытом космосе, уже спускался на посадочное поле, — тогда именно лес навел нас на мысль о загородном местечке. Наверно, мы опускаемся на деревню. |
| Perhaps, I had told myself, a village not unlike that old white New England village I had seen on Earth, nestled in the valley with the laughing brook and the flame of autumn maples climbing up the hills. | Может быть, говорил я себе, на деревню, похожую на ту старую белую деревеньку в Новой Англии, которую я видел на Земле, на то селеньице, уютно расположившееся в долине веселого ручья, среди холмов, покрытых по-осеннему пламенеющими кленами. |
| Watching, I had been thankful, and a bit surprised as well, to find such a place, | Теперь, оглядываясь вокруг, я был приятно удивлен новой встречей с райским уголком. |
| a quiet and peaceful place, for surely any creatures that had constructed such a village would be a quiet and peaceful people, not given to the bizarre concepts and outlandish mores so often found on an alien planet. | Тихое, мирное местечко и, конечно же, здесь живут тихие и мирные существа, и их не коснулись причудливые нравы и диковинные обычаи, которых я в избытке навидался на других планетах. |
| But this was not a village. It was about as far from a village as it was possible to get. It had been the trees towering over the whiteness of it that had spelled village in my mind. | Но это не деревня. И ничего общего с деревней. Меня обманул лес, возвышающийся над белизной, он напоминал мне сельский пейзаж. |
| But who would expect to find trees that would soar above a city, a city that rose so tall one must tilt his head to see its topmost towers? | Нельзя было и представить себе, что деревья могут парить над городом, причем городом, разросшимся вверх настолько, что увидеть его самые высокие башни можно, только запрокинув голову. |
| The city rose into the air like a towering mountain range springing up, without benefit of foothills, from a level plain. | Город врывался в небо, словно горная цепь без предгорий, резко возвышающаяся над плоской равниной. |
| It fenced in the landing field with its massive structure, like an oval of tall bleachers hemming in a playing field. | |
| Он окружал посадочную площадку всей своей громадой, подобно высоким трибунам, овально окаймляющим спортивное поле. | |
| From space the city had been shining white, but it no longer shone. It was white, all white, but soft satiny, having something in common with the subdued gleam of expensive china on a candle-lighted table. | Когда мы смотрели на город из космоса, он был ослепительно белым. Но теперь блеск исчез, и белизна приобрела нежный бархатистый оттенок. Перед нами предстал город цвета фарфоровой безделушки, освещаемой тусклым огоньком свечи. |
| The city was white and the landing field was white and the sky so faint a blue that it seemed white as well. | Город был белым, и посадочная площадка была белой, и небо — таким бледно-голубым, что тоже казалось белым. |
| All white except the trees that topped a city which surged up to mountain height. | Все абсолютно белое, кроме деревьев, венчающих невероятно высокий город. |
| My neck was getting tired from tilting my head to stare up at the city and the trees and now, when I lowered my head and looked across the field, I saw, for the first time, there were other ships upon the field. | Я все еще изучал город и деревья, откинув голову, и от этого шея начала уставать. Я перевел взгляд на поле и только теперь заметил другие корабли, |
| A great many other ships, I realized with a start-more ships than one would normally expect to find on even some of the larger and busier fields of the human galaxy. | |
| очень много кораблей. Кораблей даже больше — удивился и, — чем бывало на крупных и оживленных площадках, которые я встречал в галактике. | |
| Ships of every size and shape and all of them were white. That had been the reason, I told myself, I'd not spotted them before. | Корабли всевозможных размеров и форм, и все — белые, вот почему я не заметил их раньше. |
| The whiteness of them served as a camouflage, blending them in with the whiteness of the field itself. | |
| Белый цвет, сливаясь с белизной самого поля, служит им камуфляжем. | |
| All white, I thought. The whole damn planet white. | Все белое, думал я. Проклятая, целиком белая планета! |
| And not merely white, but a special kind of whiteness-all with that same soft-china glow. | И не просто белая, а особого белого цвета — кругом один и тот же фарфоровый отблеск. |
| The city and the ships and the field itself all were china-white, as if they had been carved by some industrious sculptor out of one great block of stone to form a single piece of statuary. | И город, и корабли, и само поле похожи на белые изваяния, вырезанные трудолюбивым скульптором из одной-единственной каменной глыбы. |
| There was no activity. There was nothing stirring. No one was coming out to meet us. The city stood up dead. | Ничего не происходило. Ничего не двигалось. Никто не встречал нас. Город стоял как мертвый. |
| A gust of wind came from somewhere, a single isolated gust, twitching at my jacket. And I saw there was no dust. | Вдруг сильный порыв ветра, одно сильное дуновение рвануло меня за куртку. И тут же я обратил внимание на то, что вокруг совсем нет пыли. |
| There was no dust for the wind to blow, no scraps of paper for it to roll about. | Пыли, которую мог бы развеять ветер, или бумажных обрывков, которые бы он закрутил. |
| I scuffed at the material which made up the landing surface and my scuffing made no marks. The material, whatever it might be, was as free of dust as if it had been swept and scrubbed less than an hour before. | Я потер ногой по земле, и трение не оставило следа. Посадочное поле было покрыто неизвестным материалом, на нем не скапливалась пыль. Поле выглядело так, словно его скоблили и чистили не больше часа тому назад. |
| Behind me I heard the scrape of boots on the ladder's rungs. It was Sara Foster coming down the ladder and she was having trouble with that silly ballistics rifle slung on a strap across one shoulder. | Я услышал, как за спиной заскрипел трап. По лестнице спускалась Сара Фостер, и было заметно, что дурацкая баллистическая винтовка, висевшая на ремне через плечо, причиняет ей неудобство. |
| It was swinging with the motion of her climbing and bumping on the ladder, threatening to get caught between the rungs. | Оружие качалось в такт ее шагам, угрожая застрять между перекладинами. |
| I reached up and helped her down and she swung around as soon as she reached the ground to stare up at the city. | Я помог ей спуститься, и как только Сара оказалась на земле, она обернулась и изумленно уставилась на город. |
| Studying the classic planes of her face and mop of curling red hair, I wondered again how a woman of such beauty could have escaped all the softness of face that would have rounded out the beauty. | Изучая классические линии лица мисс Фостер и копну ее вьющихся рыжих волос, я вновь подумал, что Сара — по-настоящему красива. Только почему-то ее облику не доставало той нежной слабости, которая могла бы лишь подчеркнуть красоту. |
| She reached up a hand and brushed back a lock of hair that kept falling in her eyes. It had been falling in her eyes since the first moment I had met her. | Сара подняла руку и откинула локон. Он все время падал ей на глаза, еще с тех пор, как я впервые встретил ее. |
| “I feel like an ant,” she said. “It just stands there, looking down at us. Don't you feel the eyes?” | |
| — Я ощущаю себя муравьем, — сказала она. — Оно просто стоит там, глядя на нас сверху вниз. А вы не чувствуете взгляд? | |
| I shook my head. I had felt no eyes. | Я покачал головой. Нет, я не чувствовал никакого взгляда. |
| “Any minute now,” she said, “it will lift a foot and squash us.” | — Каждую минуту, — сказала она, — оно может поднять лапу и раздавить нас. |
| “Where are the other two?” I asked. | — А где другие (двое)? — поинтересовался я. |
| “Tuck is getting the stuff together and George is listening, with that soft, silly look pasted on his face. He says that he is home.” | — Тэкк собирает вещички, а Джордж слушает — и, как всегда, со своим тупым умиротворенным выражением. Он говорит, что он — дома! |
| “For the love of Christ,” I said. | — О, Господи! |
| “You don't like George,” said Sara. | — Вы не любите Джорджа, — сказала Сара. |
| “That's not it at all,” I said. “I can ignore the man. It's this whole deal that gets me. It makes no sort of sense.” | — Это не так (вовсе/совсем), — заметил я. — Я не обращаю на него внимания. Меня раздражает сделка сама по себе. Она бессмысленна. |
| “But he got us here,” she said. | — Но он привел нас сюда. |
| “That is right,” I said, “and I hope he likes it.” | — Верно. И надеюсь, теперь он доволен. |
| For I didn't like it. Something about the bigness and the whiteness and the quietness of it. Something about no one coming out to greet us or to question us. | (Так как мне не нравилось это.) А вот сам я не был доволен ничем. Ни величием города, ни окружающей белизной, ни спокойствием. Ни тем, что никто не вышел навстречу нам. |
| Something about the directional beam that had brought us to this landing field, then no one being there. And about the trees as well. | Ни лучом, который привел нас на эту безлюдную посадочную площадку. Ни деревьями. |
| No trees had the right to grow as tall and big as those that rose above the city. | |
| Деревья не могут, не имеют права расти так высоко, как эти, возвышающиеся над городом. | |
| A clatter broke out above us. Friar Tuck had started down the ladder and George Smith, puffing with his bulk, was backing out the port, with Tuck guiding his waving feet to help him find the rungs. | Над нами раздался топот. Это были монах Тэкк и Джордж Смит. Джордж, громко пыхтя, пятился из люка, а Тэкк, который спускался первым, помогал его трясущимся ногам нащупать ступеньки. |
| “He'll slip and break his neck,” I said, not caring too much if he did. | — Он оступится (поскользнется) и сломает себе шею, — сказал я, не беспокоясь особенно, если так и случится. |
| “He hangs on real good,” said Sara, “and Tuck will help him down.” | — Он очень крепко держится, — отметила Сара, — да к тому же Тэкк помогает ему (поможет ему спуститься). |
| Fascinated, I watched them coming down the ladder, the friar guiding the blind man's feet and helping him to find the rungs when he happened to misjudge them. | Я заворожено наблюдал, как они спускаются по трапу, как монах управляет ногами слепого, как помогает ему найти ступеньку, когда тому случается ошибиться. |
| A blind man, I told myself-a blind man and a footloose, phony friar, and a female big game hunter off on a wild goose chase, hunting for a man who might have been no man at all, but just a silly legend. | Слепой, — твердил я себе. — Слепой, а с ним вольный монах и женщина, любительница большой охоты — ничего себе компания для погони за дикими гусями, для поиска человека, который, возможно, вовсе не человек, а нелепая легенда. |
| Я, должно быть, сошел с ума (out of my mind), — говорил я себе, — взявшись за подобное дело. | |
| I must have been out of my mind, I told myself, to take on a job like this. | |
| The two men finally reached the ground and Tuck, taking the blind man's arm, turned him around so he faced the city. | Джордж и Тэкк наконец спустились, и монах, взяв слепого за руку, повернул его лицом к городу. |
| Sara had been right, I saw, about that silly smile. | |
| Smith's face was wreathed in beatitude and a look like that, planted on his flabby, vacant face, reeked of obscenity. | Сара была права относительно его глупого вида. |
| Лицо Смита расплылось в блаженной улыбке, и это выражение в сочетании с его вялой и безучастной фигурой казалось просто неприличным. | |
| Sara touched the blind man's arm with gentle fingers. | Сара слегка тронула слепого за руку. |
| “You're sure this is the place, George? You couldn't be mistaken?” | — Вы уверены, что это то самое место, Джордж? Вы не ошибаетесь? |
| The beatitude changed to an ecstasy that was frightening to see. | Блаженство на лице слепого сменилось исступленным восторгом, наводящим страх. |
| “There is no mistake,” he babbled, his squeaky voice thickened by emotion. “My friend is here. I hear him and he makes me see. | — Ошибки нет, — пролепетал он, его писклявый голос снизился от волнения. — Мой друг здесь. Я слышу его, и благодаря ему, я вижу. |
| It's almost as if I could reach out and touch him.” | Как будто я могу протянуть руку и коснуться его. |
| He made a fumbling motion with a pudgy hand, as if he were reaching out to touch someone, but there was nothing there to touch. It all was in his mind. | Он вытянул толстую коротенькую ручку, словно хотел нащупать что-то перед собой. Но то, что он хотел тронуть, существовало только в его воображении. |
| It was insane on the face of it, insane to think that a blind man who heard voices-no, not voices, just a single voicecould lead us across thousands of light years, toward and above the galactic center, into territory through which no man and no human ship had been known to pass, to one specific planet. | Я прав — судя по всему, это безумие. Безумно считать, что слепой человек, слышащий голоса — нет, не голоса, а один единственный голос, — способен провести нас через тысячи световых лет, сначала к галактическому центру, а потом за его пределы, в неизведанную область, на планету, известную ему одному. |
| There had been, in past history, many people who had heard voices, but until now not too many people bad paid attention to them. | Всегда находились люди, которые слышали голоса, но до сих пор мало кто обращал на них внимание. |
| “There is a city,” Sara was saying to the blind man. “A great white city and trees taller than the city, trees that go up and up for miles. Is that what you see?” | |
| — Здесь город, — объясняла слепому Сара. — Огромный белый город, а деревья — выше города, они уходят вверх и вверх на мили. Это то, что вы видите? | |
| “No,” said George, befuddled by what he had been told, | — Нет, — ответил Джордж, весь зачарованно обратившись в слух. |
| — Нет, я вижу не это. Я не вижу ни города, ни деревьев, он набрал воздух. — Я вижу, — сказал он, — я вижу... | |
| “No, that isn't what I see. There isn't any city and there aren't any trees.” He gulped. “I see,” he said, “I see...” | Джордж попытался найти слова, но в конце концов сдался. |
| He groped for what he saw and finally gave up. | |
| He waved his hands and his face was creased with the effort to tell us what he saw. | Он размахивал руками, и его лицо морщилось от усилия поведать нам о том, что он видит. |
| “I can't tell you what I see,” he finally whispered. “I can't find the words for it. There aren't any words.” | — Я не могу объяснить вам, — прошептал он, — я не могу подобрать слова, я теряюсь в мыслях. |
| “There is something coming,” said Friar Tuck, pointing toward the city. | — К нам идут! (Там что-то приближается) — сказал монах Тэкк, показывая на город. |
| “I can't make it out. Just a shimmer. As if there were something moving.” | — (Я не могу) Не разобрать (make*out – понять, разобрать), что там происходит... Какое-то мерцание. Как будто что-то движется. |
| I looked where the friar was pointing and I caught the shimmer. But that was all it was. There was nothing one could really see. | Я всмотрелся и действительно заметил мерцание. Но разглядеть что-либо еще было невозможно. |
| Out there, at the base of the city wall, something seemed to be moving, an elusive flow and sparkle. | |
| Где-то там, у подножия городской стены ощущалось волнение, неотчетливое движение и блеск. | |
| Sara was looking through her glasses and now she slipped the strap over her shoulder and handed them to me. | Сара смотрела в бинокль, потом она передала его мне, стянув ремень с плеча. |
| “What do you think, captain?” | — Что вы думаете об этом, капитан? |
| I put the glasses to my eyes and moved them slowly until I caught the movement. | Я приблизил бинокль к глазам и начал настраивать его до тех пор, пока не засек движение. |
| At first it was no more than a moving blur, but slowly it grew in size and separated. Horses? | Сперва я увидел передвигающееся пятно, оно медленно увеличивалось, потом распалось. Лошади? |
| I wondered. It didn't make much sense that there'd be horses here, but that was what they looked like. | Я был изумлен. Как ни странно, но это были именно лошади. |
| White horses running toward us-if there were horses, of course they would be white! | К нам скакали белые лошади — ведь если здесь и есть такие животные, то они, конечно, должны быть белыми! |
| But very funny horses and, it seemed, with very funny feet, not running the way a normal horse would run, but with a crazy gait, rocking as they ran. | — и, к тому же, очень забавные лошади. Они бежали необычно, не так, как бегают лошади, они двигались неустойчивым аллюром, забавно раскачиваясь. |
| As they came closer I could make out further detail. They were horses, all right. | Когда они приблизились, я смог лучше разглядеть их. Это действительно были лошади. |
| Formalized horses-pert upright ears, flaring nostrils, arched necks, manes that rose as if the wind were blowing through them, but manes that never moved. | Настоящие лошади — изысканно стоящие уши, изогнутые шеи, раздутые ноздри, и даже гривы, хоть и неподвижные, но как будто вздыбленные ветром. |
| Like wild running horses some crummy artist would draw for a calendar, but keeping the set pose the artist had given them, never changing it. | Подобные изображения обычно помещают на календарях, где лошади застывают навеки в позе, выбранной для них художником. |
| And their feet? Not feet, I saw. Not any feet at all, but rockers. | А их ноги? Нет же, не ноги, заметил я. Совсем не ноги, а полозья. |
| Two pair of rockers, front and rear, with the front ones narrower so there'd be no interference as the horses ran-reaching forward with the rear pair and, as they touched the ground, rocking forward on them, with the front pair lifted and reaching out to touch the ground and rock in turn. | Две пары полозьев — передняя и задняя, и когда лошади бежали, они поочередно касались ими земли — то раскачивались на передней, более узкой паре, то на задней. |
| Shaken, I lowered the glasses and handed them to Sara. | В недоумении я опустил бинокль, передал его Саре (Это что-то, во что вы не поверите.) и продолжал наблюдать за приближающимися лошадьми. |
| “This,” I said, “is one you won't believe.” | Она приложила бинокль и посмотрела на приближающихся лошадок. |
| Их было восемь, и все они были белые, похожие друг на друга так, что их нельзя было различить. | |
| She put the glasses up and I watched the horses coming on. | |
| There were eight of them and they all were white and one was so like the other there was no telling them apart. | |
| Sara took down the glasses. | Сара убрала (опустила) бинокль. |
| “Merry-go-round,” she said. | — Карусель, — сказала она. |
| “Merry-go-round?” | — Карусель? |
| “Sure. Those mechanical contraptions they have at fairs and carnivals and amusement parks.” | — Вот именно. Такая хитрая механическая штуковина, на ярмарках, или карнавалах, или в луна-парках. |
| I shook my head, bewildered. “I never went to an amusement park,” I told her. “Not that kind of amusement park. But when I was a kid I had a hobbyhorse.” | Я отрицательно покачал головой. |
| The eight came rushing in, sliding to a halt. Once they halted, they stood rocking gently back and forth. | — Я никогда не был в луна-парке. Но когда я был ребенком, у меня был конь-качалка. |
| Восемь лошадей стремительно приблизились и постепенно остановились. Даже на месте они продолжали слабо раскачиваться вперед и назад. | |
| The foremost of them spoke to us, employing that universal space argot that man had found already in existence when he'd gone into space more than twenty centuries before, | Стоящая впереди лошадь начала вещать на межкосмическом жаргоне. Этот язык уже существовал, когда человек более двадцати веков назад появился в космосе. |
| a language composed of terms and phrases and words from a hundred different tongues, forged into a bastard lingo by which many diverse creatures could converse with one another. | |
| Он был составлен из терминов, фраз и слов, выбранных из сотни различных языков и в конце концов превратился в подобие тарабарщины, но при его помощи существа, не похожие друг на друга, все же получили возможность общаться. | |
| “We be hobbies,” said the horse. “My name is Dobbin and we have come to take you in.” | — Мы — лошади-качалки, — сказала лошадь. — Меня зовут Доббин, и мы пришли, чтобы забрать вас с собой. |
| No part of him moved. He simply stood there, rocking gently, with his ears still perked, his carven nostrils flaring, with the nonexistent breeze blowing at his mane. | Пока Доббин говорил, не дрогнула ни одна частица его тела. Он просто стоял перед нами — уши стоймя, точеные ноздри, развевающаяся на несуществующем ветру грива. |
| I got the impression, somehow, that the words he spoke came out of his ears. | У меня даже сложилось впечатление, что слова, которые он произносил, исходили из его ушей. |
| “I think they're cute,” Sara cried, delighted. And that was typical; she would think that they were cute. | — Думаю, они очень милы, — восхитилась Сара, и это было в ее духе. Ей действительно хотелось думать, что они «очень милы». |
| Dobbin paid her no attention. | Доббин не моргнул и глазом в ее сторону. |
| “We urge upon you haste,” he said. “There is a mount for each of you and four to take the luggage. We have but a small amount of time.” | — Мы настаиваем на том, чтобы вы поторопились, — сказал он. — Для каждого есть оседланная лошадь, а четверо из нас помогут вам перевезти груз. Мы не располагаем временем. |
| I didn't like the way that it was going; I didn't like a thing about it. I'm afraid I snapped at him. | Все, что происходило, не нравилось мне, совсем не нравилось. Плевал я на эту качалку! |
| “We don't like being hurried,” I told him. | — Мы не любим, когда нас подгоняют, — сказал я Доббину. |
| “If you have no time, we can spend the night on the ship and come in tomorrow morning.” | — Если у вас нету времени, то мы проведем ночь на корабле и отправимся завтра утром. |
| “No! No!” the hobby protested frantically. | — Нет! Нет! — страстно возразила лошадка. |
| “That is impossible. There exists great danger with the setting of the sun. You must be undercover by the time the sun is set.” | — Это невозможно. С заходом солнца возникнет великая опасность. Вы должны быть спрятаны до захода солнца. |
| “Why don't we do the way he says,” suggested Tuck, pulling his robe tight around himself. | — Почему бы нам не сделать так, как он говорит? — предложил Тэкк, поплотнее закутываясь в рясу. |
| “I don't like it out here. If there is no time now, we could come back and pick up the luggage later.” | — Мне не нравится здесь. Если время поджимает, то мы можем вернуться и собрать вещи потом. |
| Said Dobbin, “We'll take the luggage now. There'll be no time in the morning.” | Доббин ответил: — Мы возьмем ваш груз сейчас. Утром будет некогда. |
| “It seems to me,” I said to Dobbin, “you're greatly pressed for time. If that's the case, why don't you simply turn around and go back where you came from. We can take care of ourselves.” | — Мне кажется, — заявил я Доббину, — вы спешите. И если это правда, то почему бы вам попросту не повернуться и не уйти туда, откуда вы явились? Мы сами можем позаботиться о себе. |
| “Captain Ross,” said Sara Foster, firmly, “I'm not going to walk all that way if there's a chance to ride. | — Капитан Росс, — решительно сказала Сара Фостер. — Я не собираюсь идти пешком, если есть шанс двигаться верхом (=подъехать). |
| Я полагаю, вы ведете себя глупо. | |
| I think you're being foolish.” | |
| “That may well be,” I said, angrily, “but I don't like snotty robots ordering me around.” | — Очень может быть, — рассердился я, — но я терпеть не могу, когда мной командуют нахальные роботы. |
| “We be hobbies,” Dobbin said. “We not be any robots.” | — Мы — лошади-качалки, — сказал Доббин. — Мы не (какие-то) роботы. |
| “You be human hobbies?” | — Вы человеческие качалки? |
| “I do not know your meaning.” | — Я вас не понимаю. |
| “Human beings made you. Creatures very much like us.” | — Вас сделали люди? Я имею в виду — существа, похожие на нас? |
| “I do not know,” said Dobbin. | — Я не знаю, — ответил Доббин. |
| “The hell you don't,” I said. I turned to Smith. “George,” I said. | — Как бы не так (, ты не знаешь)! — сказал я и обратился к Смиту. — Джордж! |
| The blind man turned his puffy face toward me. The look of ecstasy still was pasted on it. | Слепой повернул ко мне одутловатое лицо. Восторженное выражение как будто прилипло к нему. |
| “What is it, captain?” | — В чем дело, капитан? |
| “In your talk back and forth with this friend of yours, did you ever mention hobbies?” | — Скажите-ка, Джордж, когда вы толковали о том о сем со своим приятелем, не упоминался ли в ваших беседах какой-нибудь конек? |
| — Мой конек? Вы имеете в виду коллекционирование? | |
| “Hobbies? Oh, you mean stamp collecting and...” | |
| “No, I don't,” I said. “I mean hobbyhorses. Did you ever mention hobbyhorses?” | — Нет, — сказал я. — Я подразумеваю конька, который качается. Вы говорили про коня-качалку? |
| “Until this moment,” said the blind man, “I never heard of them.” | — Впервые слышу, — ответил слепой. (До этого момента, --, я никогда не слышал о них.) |
| “But you had toys when you were a child.” | — Но ведь у вас были игрушки, когда вы были ребенком? |
| The blind man sighed. | Слепой вздохнул. |
| “Not the kind you are thinking of. I was born blind. I have never seen. The kind of toys other children had were not...” | — Не такие, как вы думаете. Я слепой от рождения. Я никогда не был зрячим. Игрушек, обычных для других детей, не было... |
| “Captain,” Sara said, angrily, “you are ridiculous. Why all this suspicion?” | — Капитан, — Сара злилась, — вы нелепы. К чему все эти подозрения? |
| “I'll tell you that,” I said, just as angrily, “and it's an easy answer...” | — Я объясню, — сказал я столь же злобно. — И ответ прост... |
| “I know,” she said. “I know. Suspicion, time and time again, has saved that neck of yours.” | — Я знаю... Я знаю. Вы подозревали всех и каждого — и тем самым спасали свою шкуру. (Подозрительность, снова и снова, спасала эту вашу шею.) |
| — Милостивая госпожа, — вмешался Доббин, — и прошу вас, поверьте: как только зайдет солнце, вам будет угрожать страшная опасность. | |
| “Gracious lady,” Dobbin said, “please believe there is great danger once the sun has set. | Я умоляю вас, я заклинаю вас, настоятельно советую отправиться с нами, и как можно скорее. |
| I plead with you, I implore you, I urge you to come with us and most speedily at that.” | |
| “Tuck,” said Sara, “get up that ladder and start getting down the stuff!” She swung belligerently toward me. “Have you objections, captain?” | — Тэкк, — обратилась Сара к монаху, — иди (поднимайся по трапу) и начинай спускать из корабля наши вещи, — она воинственно повернулась ко мне. — У вас есть возражения, капитан? |
| — Мисс Фостер, — сказал я ей. — (это) Корабль ваш, и деньги ваши. Музыку заказываете вы. | |
| “Miss Foster,” I told her, “it's your ship and it's your money. You're paying for the show.” | |
| “You're laughing at me,” she stormed. | Она взорвалась. — Вы смеетесь надо мной. |
| “You've laughed all the way. You never really believed in anything I told you. You don't believe at all-not in anything.” | Смеялись все время. Вы никогда не доверяли моим словам! Ни одному слову! (Вы не верите вовсе – ни во что.) |
| “I got you here,” I told her, grimly, “and I'll get you back. That's the deal we made. All I ask is that you try not to make the job any harder than it has to be.” | — Я привел вас сюда, — твердо сказал я. — И выведу назад. Мы договаривались об этом. Я только прошу (Все что я прошу), чтобы вы (постарались) не усложняли мою задачу (не делать эту работу/дело труднее, чем оно есть.). |
| And immediately that I said it, I was sorry that I had. | Но не успел я произнести эти слова, как тут же пожалел о них. |
| Мы были на непонятной чужой планете, очень далеко от дома, и, чем затевать перебранки, лучше было бы поддерживать друг друга. Сара абсолютно права, признался я сам себе, я действительно вел себя нелепо. | |
| We were on an alien planet and very far from home and we should stick together and not start off with bickering. More than likely, I admitted to myself, she had been quite right; I might have been ridiculous. | |
| But right away, I amended that. Ridiculous on the surface, maybe, but not in principle. | Но тут же я представил дело в более выгодном для себя свете. Да, быть может, я и нелеп, но только на первый взгляд. |
| When you hit an alien planet, you are on your own and you have to keep your senses and your hunches sharp. | Я знал, что если уж оказался на чужой планете, надо действовать на свой страх и риск и доверять шестому чувству. |
| I'd been on a lot of alien planets and had always managed | У меня был богатый опыт, и я всегда выходил сухим из воды (всегда справлялся). |
| and so, of course, had Sara, but she'd always hit them with a good-sized expeditionary force and I'd been on my own. | Так же, впрочем, как и Сара, но во время путешествий ее всегда сопровождал отлично снаряженный отряд — я же всегда действовал сам по себе. |
| Tuck, at the first word from her, had gone swarming up the ladder, with his robe tucked up underneath his belt so he wouldn't trip, | При первом же указании Сары Тэкк подоткнул рясу и быстро вскарабкался по трапу. |
| and now was handing down the duffle bags and the other plunder to Sara, who was halfway up the ladder, taking the stuff from him and dropping it as gently as she could at the ladder's base. | |
| Вскоре он уже передавал мешки со снаряжением Саре, которая стояла посередине трапа и аккуратно бросала груз к его подножию. | |
| There was one thing you had to say about the gal-she never shirked the work. She was al. ways in there, doing “her fair share and perhaps a good deal more. | Ничего не скажешь — эта девица еще ни разу не увильнула от работы, она всегда была в центре событий и трудилась, наверное, больше, чем другие. |
| “All right,” I said to Dobbin, “run your packhorses over here. How do you handle this?” | — Ну, хорошо, — сказал я Доббину. — Где же ваши вьючные лошадки? (Направляйте сюда ваших…) И что делать дальше? (И как вы справитесь с этим?) |
| “I regret,” said Dobbin, “that we haven't any arms. | — К сожалению, — сказах Доббин, — у нас нет рук. |
| But with the situation as it is, you'll be forced to do the packing. | (Но в ситуации, как она есть, вы вынуждены будете произвести укладку.) Поэтому навьючить лошадей придется вам. |
| Just heap the luggage on top the hobbies” backs and when the load is completed, metal cinches will extrude from the belly and strap the load securely.” | Сложите все вещи им на спины, и когда вы закончите, из их животов выскочат металлические подпруги и надежно стянут груз. |
| “Ingenious,” I said. | — Как это просто (Изобретательно/Оригинально), — удивился я. |
| Доббин слегка качнулся вперед, как будто кланяясь. | |
| Dobbin made a little forward dip upon his rockers, in the semblance of hewing. “Always,” he said, “we attempt to serve.” | — Мы всегда, — сказал он, — к вашим услугам (мы пытаемся/пробуем быть полезными/оказать помощь). |
| Four of the horses came rocking up and I began loading them. When Tuck got through with handing down the gear, Sara came and helped me. Tuck closed the port and by the time he had climbed down the ladder, we were all set to go. | Раскачиваясь, к нам приблизились четыре лошади, и я начал нагружать их. Тэкк уже вытащил вещи из корабля, и Сара стала мне помогать. Тэкк закрыл люк, и когда он спустился, все уже было готово к отправлению. |
| The sun was touching the city skyline and hunks were being nibbled out of it by the topmost towers. It was slightly more yellow than the sun of Earth-perhaps a K-type star. | (Солнце касалось очертаний города…) Город на линии горизонта соприкасался с солнечным диском, и самые высокие башни вгрызались в светило, откусывая от него целые ломти. Это было ярко-желтое солнце, ярче, чем земное, возможно, звезда из серии «К». |
| Конечно, корабль мог бы помочь и дать ответы на все вопросы. Ведь корабли работают на человека. | |
| The ship would know, of course; the ship would have it all. The ship did all the work that a man was supposed to do. | |
| It gobbled up the data and pulled it all apart and put it back together. | Они проглатывают информацию целиком, потом расчленяют ее, затем вновь собирают воедино. |
| It knew about this planet and about the planet's star, it knew about the atmosphere and the chemistry and all the rest of it and it would have been more than willing to give it out to anyone who asked. | Я понимал, что наш корабль знает все об этой планете и светиле. Он осведомлен о ее атмосфере и химическом составе, и он готов выдать информацию любому, кто ее запросит. |
| But I hadn't asked. I had meant to go back and get the data sheet, but I hadn't counted on getting a reverse bum's rush by a pack of hobbyhorses. | Но я не сделал этого. Я все время собирался взять с корабля лист данных, но вышло так, что табун лошадей-качалок преградил мне путь. |
| Although, I told myself, it probably made, no difference, I could come back in the morning. | Хотя, говорил я себе, это не имеет значения. Я могу вернуться сюда утром. |
| But I couldn't bring myself to like the fact that I'd not latched onto that data sheet. | Но тем не менее оттого, что я так и не заглянул в лист данных, я испытывал чувство досады. |
| “Dobbin,” I asked, “what is all this danger business? | — Доббин, — спросил я, — в чем заключается опасность? |
| What are we supposed to be afraid of?” | Что угрожает нам? (Чего/(От чего of what) мы, предполагается/считается боимся (to be afraid of).) |
| “I cannot inform you,” Dobbin said, “since I, myself, fail to understand, but I can assure you...” | — Я не могу ответить на ваш вопрос, — сказал Доббин, — так как я и сам не понимаю, но я должен вас заверить, что... |
| “0K, let it go,” I told him. | — Ладно, хватит об этом! (let it go – оставить без внимания/оставить все как есть) |
| Tuck was puffing and panting, trying to boost Smith onto one of the hobbies, Sara already was on one of them, sitting straight and prim, the perfect picture of a gal on the threshold of a very great adventure, and that, of course, was all it was to her-another great adventure. | Тэкк, тяжело дыша, пытался подсадить Смита на лошадь. Сара уже сидела верхом, важно выпрямившись. Она воплощала образ женщины, предвкушающей грандиозное приключение; собственно, все, что с ней происходило, в любом случае было необычно. |
| Sitting there, proud, astride her mount, with that ridiculous ancient rifle slung across her shoulder, nattily attired in an adventure-going costume. | Вот так горделиво восседать в седле, с забавной древней винтовкой через плечо, в костюме, словно предназначенном для бурных событий, — чем не происшествие! |
| I glanced quickly about the bowl that was the landing field, rimmed in by the city, and there was nothing stirring. | Я мельком взглянул на посадочную площадку, обрамленную городскими постройками, и потому похожую на чашу. На поле не было заметно никакого движения. |
| Shadows ran out from the city's western wall as the sun went inching down behind the buildings and some of those western buildings had turned from white to black, but there were no lights. | Солнце медленно заходило за дома, и с запада, из-за городской стены, выплывали тени. Белые здания постепенно темнели, однако огни не зажглись. |
| Where was everyone? Where were the city's residents and all those visitors who'd come down on the spaceships standing like ghostly tombstones on the field? And why were the ships all white? | Где же все? Где жители города? Где те, кто прибыл сюда на кораблях, которые до сих пор возвышаются над полем, подобно фантастическим надгробиям? И почему все эти корабли белые? |
| “Honored sir,” Dobbin said to me, “if you please, would you get into my saddle. Our time is running short.” | — Высокочтимый господин, — обратился ко мне Доббин, не будете ли вы так любезны сесть верхом на меня? У нас мало времени. |
| A chill was in the air and I don't mind admitting that I felt a twinge of fright. I don't know why. | Повеяло холодом, и я признался себе, что мне становится страшновато, хотя и не понятно отчего. |
| Perhaps just the place itself, perhaps the feeling of being trapped on the landing field rimmed in by the city, perhaps the fact that there seemed no living thing in sight except the hobbies-if you could call them living and I suppose you could. | Возможно, меня пугал вид города, возможно, я предчувствовал, что это поле окажется ловушкой. Возможно, страх объяснялся тем, что вокруг не было ни одной живой души, кроме лошадей-качалок. Да и живые ли они? Но мне они казались вполне живыми. |
| I reached up and lifted the strap of my laser gun off my shoulder and, grasping it in hand, swung into Dobbin's saddle. | Я подошел к Доббину и, с лазерным ружьем наизготовку, запрыгнул к нему в седло. |
| “You need no weapon here,” Dobbin said, disapprovingly. | |
| I didn't answer him. It was my own damn business. | — Здесь оружие бесполезно (Вам не нужно/Вы не нуждаетесь оружие здесь), — явно неодобрительно сказал Доббин. |
| Я не ответил. Черт возьми, это мое личное дело! | |
| Dobbin wheeled and we started out across the field, heading toward the city. | Доббин тронулся с места, и мы двинулись к городу через поле. |
| It was a crazy kind of ride-smooth enough, no jerking, but going up and down as much, it seemed, as one was moving forward. | От скачки можно было сойти с ума: мы двигались спокойно, без резких толчков, но лошади под нами постоянно раскачивались. Казалось, мы перемещаемся не вперед, а только вверх и вниз. |
| Мы не ощущали тряски, мы как будто пробивались сквозь бесчисленные волны. | |
| It wasn't rocking; it was like skating on a sine wave. | |
| The city seemed not to grow much larger, nor to gain in detail. | Мы двигались, но город не приближался, еще не приобретал ясных очертаний. |
| We bad been much farther from it, I realized, than it bad appeared; the landing field was larger, too, than it had appeared. | Я понял, что на самом деле мы были дальше от него, чем казалось сначала. Да и посадочное поле — оно тоже на самом деле было гораздо больше. |
| Behind me, Tuck let out a yell. “Captain!” | — Капитан! — завопил Тэкк. |
| I twisted in the saddle. | Я повернулся к нему. |
| “The ship!” yelled Tuck. “The ship! They're doing something to it.” | — Корабль! — пронзительно крикнул монах. — Корабль! Они что-то с ним делают! |
| And they were, indeed-whoever they might be. | И верно, они — дьявол разберет, кто это, — суетились вокруг нашего корабля. |
| Рядом с машиной возвышалось механическое устройство. Оно напоминало насекомое с коротким толстым телом и очень длинной и толстой шеей, увенчанной крошечной головкой. | |
| A long-necked mechanism stood beside the ship. It looked like a bug with a squat and massive body and a long and slender neck with a tiny head atop it. | |
| From the mouth of it sprayed out a mist directed at the ship. Where it struck the ship, the ship was turning white, just like those other tombstone ships that stood upon the, field. | Из его пасти в сторону корабля вырывалась воздушная струи, и там, где она касалась его обшивки, корабль становился белым, как и другие корабли-надгробия, разбросанные по полю. |
| I let out an angry yelp, reaching for a rein and yanking hard. But I might as well have yanked upon a rock. Dobbin kept straight on. | Я взвыл от злости и сильно натянул поводья. С таким же успехом я мог бы попытаться остановить камнепад: Доббин настойчиво двигался вперед. |
| “Turn around,” I yelled. “Go back!” | — Разворачивайся! — заорал я. — Назад! |
| “There is no turning back, most honored sir,” said Dobbin, conversationally, not even panting with his running. | — Возвращение невозможно, высокочтимый сэр, — спокойно проговорил Доббин, ничуть не запыхавшийся от скачки. |
| — У нас нет времени. Нам надо спешить в город, чтобы обрести там спасение. | |
| “There is no time. We must reach the safety of the city.” | |
| “There is time, by God,” I yelled, | — Клянусь Богом, время есть! — завопил я. |
| jerking up the gun and aiming it at the ground in front of us, between Dobbin's ears. | Я сорвал с плеча ружье и, держа его над головой Доббина, направил дуло на дорогу впереди нас. |
| “Shut your eyes,” I yelled to the others, and pulled the trigger one notch back. | — Закройте глаза! — крикнул я своим спутникам и нажал на курок. |
| Even through my eyelids, I sensed the flaring of the laser-light as it bounced back from the ground. Under me Dobbin reared and spun, almost swapping end for end, | Я прищурился, но все равно вспышка лазерного света, отраженного от земли, чуть не ослепила меня. Доббин встал на дыбы и закружился волчком. |
| and when I opened my eyes we were heading back toward the ship. | Когда я открыл глаза, мы уже мчались к кораблю. |
| “You'll be the death of us, crazy being,” Dobbin moaned. “All of us will die.” | |
| — Вы погубите нас, — простонал Доббин. — Мы погибнем, безумец! | |
| I looked behind me and the hobbies all were following. | Оглянувшись, я убедился, что все лошадки следовали по пятам. |
| Оказывается, Доббин был их вожаком, и куда бы он ни направился, лошади послушно сопровождали его. | |
| Dobbin, it appeared, was leader and where he went they were content to follow. | Я заметил, что в том месте на дороге, куда попал лазерный заряд, не было даже отметины, хотя я ожидал увидеть дымящуюся воронку. Ведь след остается от любого, самого слабого выстрела. |
| But farther back there was no sign of where the laser bolt had struck. Even at first notch capacity it should have made a mark; there should have been a smoking crater back there where it struck. | |
| Sara was riding with one arm up across her eyes. | Сара ехала, прикрыв глаза рукой. |
| “You all right?” I asked. | — Вы в порядке? — спросил я. |
| “You crazy fool!” she cried. | — Идиот! (Вы сумасшедший дурак.) — закричала она. |
| “I yelled for you to close your eyes,” I said. “There was bound to be reflection.” | — Я предупредил (крикнул вам), чтобы вы закрыли глаза, — сказал я. — Всегда бывает такая яркая вспышка. |
| “You yelled, then fired,” she said. “You didn't give us time.” | — Ты крикнул и сразу же выстрелил, — ответила Сара. — А мы не успели. (Ты не дал нам времени.) |
| She took her arm down and her eyes blinked at me and, hell, she was all right. | Она отняла руку от лица и (ее глаза глянули на меня, и, черт, она была в порядке) тут же зажмурила глаза, но я успел заметить, что — слава Богу! — она не пострадала. |
| Просто был повод поблефовать (= постервозничать – to bitch), а она никогда его не упускала. | |
| Just something else to bitch about; she never missed a chance. | |
| Ahead of us the bug that had been spraying the ship was scurrying off across the field. | Между тем существо, которое обливало корабль, уже удалялось от нас через поле. |
| It must have had wheels or treads underneath it, for it was spinning along at a headlong clip, its long neck stretched out in front of it in its eagerness to get away from there. | Оно мчалось, вытянув шею вперед, с безумной скоростью. Я даже решил, что оно продвигалось на колесах или гусеницах. |
| “Please, sir,” Dobbin pleaded, “we are simply wasting time. There is nothing that can be done.” | — Пожалуйста, сэр, — молил Доббин. — Мы попросту теряем время. Вы ничем не поможете. |
| “One more word out of you,” I said, “and this time right between the ears.” | — Еще одно слово, — сказал я, — и на этот раз (прямо между глаз) ты тоже получишь. |
| We reached the ship and Dobbin skidded to a halt, but I didn't wait for him to stop. | Мы приблизились к кораблю, и Доббин притормозил. Я не стал ждать, пока он остановится. |
| I hit the ground and was running toward the ship while he still was moving. Although what I intended to do I had no idea. | Лошадка еще продолжала покачиваться, а я уже спрыгнул на землю и бежал к кораблю. Правда, я и сам не знал, что собираюсь предпринять. |
| I reached the ship and I could see that it was covered with some stuff that looked like frosty glass and when I say covered, I mean covered-every inch of it. There was no metal showing. | Я подбежал к кораблю и увидел, что он покрыт веществом, похожим на заиндевевшее стекло. Каждый дюйм машины был затянут белой оболочкой, из-под которой нигде не проглядывал металл. |
| It looked unfunctional, like a model ship. Reduced in size, it could have passed for those little model ships sold in decorator shops to stick up on the mantle. | Это был уже не настоящий корабль, а просто макет. Уменьшенный в размерах, он мог бы сойти за сувенирный значок. |
| I put out my hand and touched it and it was slick and hard. There was no look of metal and there was no feel of metal, either. | Я прикоснулся к кораблю. Покрытие было гладкое и твердое. Теперь уже ничто не напоминало о том, что корабль сделан из металла. |
| I rapped it with my gun stock and it rang like a bell, setting up a resonance that went bouncing across the field and came back as an echo from the city walls. | Я постучал по машине прикладом, и корабль зазвенел, как колокол. Звук отозвался по всему полю и эхом возвратился от городской стены. |
| “What is it, captain?” Sara asked, her voice somewhat shaky. This was her ship, and there was no one who could mess around with it. | — Что с ним? — спросила Сара. Ее голос слегка дрожал. Это был ее корабль, и он не был ей безразличен. |
| “A coating of something hard,” I said. “As if it had been sealed.” | — Какое-то твердое покрытие, — объяснил я. — Кажется, корабль опечатан. |
| “You mean we can't get into it?” | — Вы хотите сказать, что теперь нельзя войти внутрь? |
| “I don't know. Maybe if we had a sledge hammer to crack it, we could peel it off.” | — Не знаю. Возможно, удастся отколупать это кувалдой. |
| She made a sudden motion and the rifle was off her back and the butt against her shoulder. I'll say this for her: crazy as that gun might be, she could handle it. | Она сделала резкое движение, и вот уже — винтовка свернута, приклад прижат к плечу. Как бы нелепо ни выглядело ее оружие, но, точно скажу, обращаться с ним она умела. |
| The sound of the shot was loud and flat and the hobbies reared in terror. | Прозвучал выстрел, и лошадки в страхе попятились. |
| But above the sound of the report itself was another sound, a wicked howling that almost screamed, the noise of a ricocheting bullet tumbling end for end, and pitched lower than the shrill howling of the slug was the booming resonance of the milk-white ship. | |
| Но громче, чем выстрел, прозвучал другой звук — неприятное завывание, почти вопль. Наш молочно-белый корабль глухо загудел под ударом пули, которая, бешено крутясь, с пронзительным свистом отскочила от его поверхности. | |
| But there was no indication of where the bullet might have struck. The whiteness of the ship still was smooth-uncracked, unblemished, unmarked. Two thousand foot-pounds of metal had slammed against it and had not made a dent. | Но белизна корабля оставалась нетронутой; в том месте, куда попала пуля, не было и следа. Не было ни трещинки, ни пятнышка, ни отметины — от пули мощностью в две тысячи фунтов! |
| I lifted the laser gun and Dobbin said to me, | Тогда я поднял лазерное ружье, но Доббин сказал: |
| “There be no use, you foolish folk. There is nothing you can do.” | — Это бессмысленно, неразумный вы человек. Здесь уж ничего не поделать. |
| I whirled on him angrily. | Я со злостью обернулся к нему. |
| “I thought I told you... “ I yelled. “One more word out of you and right between the eyes.” | — Кажется (=Я думаю), я предупреждал, — почти провизжал я. — Еще одно слово — и получишь в лоб! |
| “Violence,” Dobbin told me, perkily, “will get you nowhere. But staying here, once the sun has set, spells very rapid death.” | — Насилие, — самоуверенно заметил Доббин, — не поможет. А вот пребывание здесь после захода солнца приведет к немедленной смерти. |
| “But the ship!” I shouted. | — Но наш корабль! — отчаянно крикнул я. |
| “The ship is sealed,” said Dobbin, “like all the others. Better sealed with you outside of it than with you still inside.” | — Корабль опечатан, — сказал Доббин. — Так же, как и все другие. И хорошо еще, что при этом вы оказались снаружи, а не внутри корабля. |
| And although I would not have admitted it, I knew that he was right in saying there was nothing we could do. | Я знал, что Доббин был прав (говоря что…), хотя мне было трудно признаться себе в этом. |
| For I recalled that the field had been unmarked by the laser beam and undoubtedly all this whiteness was the same-the field, the ships, the city, all coated, more than likely, with some substance so tightly bonded in its atomic structure that it was indestructible. | Вспомнив, что лазерный луч не оставил следов на поле, я вдруг понял, почему вокруг все было одинакового белого цвета. Конечно же, белое поле, белые корабли, белый город — все было покрыто одним и тем же сверхпрочным веществом, которое было невозможно разрушить. |
| “I sorrow greatly for you,” said Dobbin, with no sorrow in his voice. | — Я скорблю вместе с вами, — сказал Доббин без сожаления в голосе. |
| “I know the shock of you. But once on this planet, no one ever leaves. | — Я разделяю ваше возмущение. Но однажды посетивший эту планету никогда не покинет ее. |
| Although there is no need of also dying, I plead with you compassionately to get into the saddle and let us head for safety.” | Хотя это не обязательно означает смерть. Я сочувствую вам и умоляю (сесть в седло) двинуться в путь, чтобы мы могли надежно укрыться (и дать нам направиться к спасению). |
| I looked up at Sara and she nodded quietly. | Я взглянул на Сару, и она незаметно кивнула (спокойно). |
| She had figured it, I knew, about the way I had, although in my case most unwillingly. | Я знал: она рассуждала так же, как я, и уже давно приняла решение. |
| There was no use in staying out here. The ship was sealed, whatever that might mean or for whatever purpose, | Оставаться было бесполезно. Корабль опечатан — и этим сказано все. |
| and when morning came we could come back to see what we could do. | Утром мы, возможно, вернемся и попробуем что-нибудь предпринять. |
| From the moment we had met him, Dobbin had been insistent about the danger. There might be danger or there might be none-there was no way, certainly, that we could determine if there were or weren't. The only sensible thing, at the moment, was to go along with him. | С тех пор, как мы повстречались с Доббином, он не перестает говорить об опасности. Так или иначе — но проверить это было нельзя. И единственный разумный выход — последовать за лошадкой. |
| I swung swiftly to the saddle and even before I found seat, Dobbin had whirled about, running even as he led. | Поэтому я быстро вскочил в седло, и не успел я как следует усесться, как Доббин уже развернулся и начал свой бег. |
| “We have lost most valued time,” he told me. “We will try with valiance to make it up. We yet may reach the city.” | — Мы потеряли очень много времени, — сказал он. — Но мы приложим все силы и попытаемся наверстать упущенное. Мы еще можем успеть. |
| A good part of the landing field lay in shadow now and only the sky was bright. A faint, smokelike dusk was filtering through the city. | Теперь уже почти все поле находилось в тени, только небо еще оставалось светлым. Из города надвигалась легкая сумрачная дымка. |
| Once on this planet, Dobbin had said, no one ever leaves. But these were his words alone, and nothing else. | Итак, вырваться с этой планеты невозможно. Так сказал Доббин, но это только слова, и ничего более. |
| Perhaps there was a real intent to keep us here, which would explain the sealing of the ship, | Похоже, что кто-то действительно намеревается задержать нас здесь, — и именно по этой причине опечатал наш корабль. |
| Но должен же быть какой-нибудь выход, говорил я себе, какой-нибудь способ покинуть планету, и нам необходимо воспользоваться им. Выход можно найти всегда. | |
| but there would be ways, I told myself, that could be tried to get off the planet when the time to go should come. There were always ways. | |
| The city was looming up as we drew closer, and now the buildings began to assume their separate shapes. | Мы приближались к городу, и он приобретал все более четкие контуры. У домов появилась форма. |
| Up till now they had been a simple mass that had the appearance of a solid cliff thrusting up from the flatness of the field. They had seemed tall from out in the center of the field; now they reared into the sky so far that, this close, it was impossible to follow with the eye up to their tops. | До сих пор они выглядели одним сплошным массивом и напоминали громадный утес на ровном поле. Здания казались высокими даже с середины поля, теперь же их крыши терялись из виду высоко в небе. |
| The city still stayed dead. There were no lights in any of the windows-if, indeed, the buildings did have windows. | Город был по-прежнему пуст. Нигде в окнах не горел свет если, конечно, в домах вообще присутствовали окна. |
| There was no sign of movement at the city's base. There were no outlying buildings; the field ran up to the base of the buildings and the buildings then jutted straight into the sky. | Возле зданий не было никакого движения. И не было приземистых домишек, обычных для городских окраин: поле вплотную подступало к зданиям, устремленным в небесную высь. |
| The hobbies thundered cityward, their rockers pounding out a ringing clangor as they humped along like a herd of horses galloping wildly before a scudding storm front. Once you got the hang of riding them, it wasn't bad at all. | Лошади во весь опор мчались по направлению к городу, звонко цокая полозьями — точь-в-точь табун лошадей, спасающийся от бури. Мне стоило только приноровиться к езде на лошадях-качалках, как она мне понравилась. |
| You just went sort of loose and let your body follow that undulating sine wave. | Просто надо было расслабиться и отдаться во власть непрерывной качки. |
| The city walls loomed directly in front of us, great slabs of masonry that went up and up, and now I saw that there were streets, or at least what I took for streets, narrow slits of empty blackness that looked like fractures in a monstrous cliff. | Город все яснее маячил впереди, и теперь мы уже могли рассмотреть каменную кладку домов. Мы разглядели улицы, или по крайней мере нечто, отдаленно напоминающее улицы, — узкие пространства между домами, черные и пустые, похожие на трещины или щели в исполинской скале. |
| The hobbies plunged into one of the slits of emptiness and darkness closed upon us. There was no light here; except when the sun stood straight overhead, there never would be light. | Лошадки нырнули в одну из таких щелей, и темнота сомкнулась. Свет проникал на эту улицу, только когда солнце оказывалось прямо над ней. |
| The walls seemed to rise all about us, the slit that was a street narrowing down to a vanishing point so that the walls seemed on every hand. | |
| Дома обступали нас со всех сторон, их стены возвышались вокруг — и смыкались над нами в далекой невидимой точке. | |
| Ahead of us one building stood a little farther back, widening the street, and from the level of the street a wide ramp ran up to massive doors. | Одно из зданий стояло чуть в стороне, там, где расширялась улица. К его массивным дверям вел просторный пандус. |
| The hobbies turned and flung themselves at the ramp and went humping up it and through one of the gaping doors. | |
| Туда и направились лошадки. Они преодолели подъем и вбежали в здание через открытую дверь. | |
| We burst into a room where there was a little light and the light, I saw, came from great rectangular blocks set into the wall that faced us. | Мы очутились в комнате, и прямо перед нами на стене я увидел огромные прямоугольные блоки, от которых исходил неяркий свет. |
| The hobbies rocked swiftly toward one of the blocks and came to a halt before it. | Лошадки мягко подкатили к одному из блоков и остановились перед ним. |
| To one side I saw a gnome, or what appeared to be a gnome, a small, humpbacked, faintly humanoid creature that spun a dial set into the wall beside the slab of glowing stone. | Тут же у стены я заметил гнома — или его подобие — маленькое горбатое, похожее на человека существо. Гном возился с диском, закрепленным в стене за светящейся каменной плитой. |
| “Captain, look!” cried Sara. | — Капитан, посмотрите! — закричала Сара. |
| There was no need for her to cry out to me-and I had seen it almost as soon as she had. Upon the glowing stone appeared a scene-a faint and shadowed scene, as if it might be a place at the bottom of a clear and crystal sea, its colors subdued by the depth of water, its outlines shifting with the little wind ripples that ran on the water's surface. | Она могла бы и не кричать — я видел все не хуже ее. На светящемся блоке неотчетливо возникла картина. Это был пейзаж. Казалось, картина проступила со дна кристально-чистого моря и ее яркие краски скрыты под толщей воды, а очертания расплываются в легкой ряби на морской поверхности. |
| A raw and bleeding landscape, with red lands stretching to a mauve, storm-torn horizon, broken by crimson buttes, and in the foreground a clump of savage yellow flowers. | Это был кровавый пейзаж. Красная земля сливалась с лиловым небом; на горизонте, над редкими темно-красными холмами бушевала стихия, а на переднем плане ядовито желтели цветы. |
| But even as I tried to grasp all this, to relate it to the kind of world it might have been, it changed, and in its place was a jungle world, drowned in the green and purple of overwhelming vegetation, spotted by the flecks of screaming color that I knew were tropic flowers, and back of it all a sense of lurking bestiality that made my hide crawl even as I looked at it. | Я попытался сопоставить увиденное с известными мне планетами, но картина изменилась. Теперь перед нами уже были джунгли — мир, утопающий в зелени, испещренный пронзительно яркими пятнами — наверно, тропическими цветами. Но за пышной растительностью таилось что-то враждебное. От одного только вида этого непроходимого леса я ощутил легкую дрожь. |
| Then it, too, was gone-a glimpse and it was gone-and in its place was a yellow desert lighted by a moon and by a flare of stars that turned the sky to silver, with the lips of the marching sand dunes catching and fracturing the moon and starlight so that the dunes appeared to be foaming waves of water charging in upon the land. | Потом картина опять растаяла — я успел лишь взглянуть на нее — и на месте леса уже была желтая пустыня, освещенная луной и мерцающими звездами. Лунный свет серебром отражался в небе, преломляясь, падал на песчаные дюны и превращал их в пенящиеся волны. |
| The desert did not fade as the other places had. It came in a rush upon us and exploded in my face. | Пустыня не испарилась из виду подобно другим картинам. Она наступала на нас, словно желая поглотить. |
| Beneath me I felt the violent plunging of a bucking Dobbin and made a frantic grab at the cantle of the saddle which seemed to have no cantle and then felt myself pitched forward and turning in the air. | Я почувствовал, как Доббин бешено рванулся вперед. Я сделал отчаянную попытку удержаться и протянул руку к седлу, где должна была находиться задняя лука. Но напрасно — ее не было и в помине — и тут же я кувырком вылетел из седла. |
| I struck on one shoulder and skidded in the sand and finally came to rest, the breath knocked out of me. I struggled up, cursing-or trying to curse and failing, because I had no breath to curse with-and once on my feet, saw that we were alone in that land we had seen upon the glowing block. | Я упал — удар пришелся на плечо — проехал по песку и наконец остановился. Перехватило дыхание. Я с трудом встал и выругался — вернее, я только хотел выругаться, но не смог, потому что задыхался. И уже поднявшись, я увидел, что мы оказались в той самой пустыне, которая вырисовывалась на светящемся камне. |
| Sara sprawled to one side of me and not far off Tuck was struggling to his feet, hampered by the cassock that had become entangled about his legs, | Сара упала в стороне от меня. Неподалеку, пытаясь выпутаться из рясы, уже поднимался на ноги Тэкк. |
| and a little beyond Tuck, George was crawling on his hands and knees, whimpering like a pup that had been booted out of doors into a friendless. frigid night. | |
| Рядом с монахом ползал на четвереньках Джордж. Он скулил, как щенок, которого ночью выпихнули за дверь в чужой непонятный мир. | |
| All about us lay the desert, desiccated, without a shred of vegetation, flooded by the great white moon and the thousand glowing stars, all shining like lamps in a cloudless sky. | Вокруг простиралась пустыня, и не было ни травинки, ни капли воды, только белый свет огромной луны да мерцание звезд, разбросанных по безоблачному небу и похожих на лампочки. |
| “He's gone!” George was whimpering as he crawled about. “I can't hear him anymore. I have lost my friend.” | — Он исчез! — хныкал Джордж, все еще стоя на четвереньках. — Я больше не слышу его! Я потерял своего друга! |
| And that was not all that was lost. The city was lost and the planet on which the city stood. We were in another place. | Но друг Джорджа был не единственной потерей. Пропал город, да и сама планета, на которой он располагался. Мы были совсем в другом мире. |
| This was one trip, I told myself, that I never should have made. I had known it all along. | Мне не следовало браться за это дело. Я и раньше отдавал себе в этом отчет. |
| I'd not believed in it, even from the start. And to make a go of it, you had to believe in everything you did. You had to have a reason for everything you did. | Я не верил в успех с самого начала. А ведь удача всегда только с тем, кто верит в нее! Если уж взялся нельзя сомневаться в успехе. |
| Although, I recalled, I had really no choice. | Хотя, вспомнил я, у меня не было выбора. Я был обречен с того момента, когда в первый раз увидел на Земле великолепный корабль Сары Фостер. |
| I had been committed from the moment I had seen that beauty of a spaceship standing on the field of Earth. | |
| TWO | 2 |
| I had come sneaking back to Earth. Not back really, for I never had been there to start with. | Я возвратился на Землю в тайне от всех. Хотя слово «возвратился» здесь не совсем правильное. До тех пор я никогда не бывал на этой планете. |
| Но именно на Земле я хранил свои деньги, и к тому же Земля стала единственным местом, где я не чувствовал за собой слежки. | |
| But Earth was where my money was and Earth was sanctuary and out in space I was fair game to anyone who found me. | |
| Not that what I had done had been actually so bad, nor was I to blame entirely, but there were a lot of people who had lost their shirts on it | И дело не в том, что я нарушил закон или был не чист на руку. Просто вышло так, что многие из тех, с кем я был когда-то связан, в конце концов разорились до нитки и жаждали встретиться со мной. |
| И, конечно, они бы добились своего, не попади я на Землю, где действовало право неприкосновенности. | |
| and, they were out to get me and eventually would get me if I failed to reach Earth's sanctuary. | |
| The ship that I was driving was a poor excuse-a fugitive from a junkyard (and that was exactly what it was), patched up and stuck together with binder twine and bailing wire, but I didn't need it long. | Корабль, на котором я приземлился, помог мне сбить этих людей с толку. Машина едва избежала участи быть похороненной на кладбище кораблей, хотя место ей было именно там. Залатанный, наспех отремонтированный, корабль больше был мне не нужен. |
| All I wanted of it was to get me to Earth. | Единственное, что от него требовалось — доставить меня на Землю. |
| Я покинул корабль, и меня бы не огорчило, даже если бы он распался на куски. Я на Земле — и останусь здесь. | |
| Once I stepped out of it, it could fall into a heap for all it mattered to me. Once I got to Earth, I'd be staying there. | |
| I knew that Earth Patrol would be on watch for me-not that Earth cared; so far as Earth was concerned, the more the merrier. Rather a patrol to keep undesirable characters like myself from fleeing back to Earth. | Было очевидно, что мне предстоит встреча с Земным Патрулем. Земля гостеприимна и придерживается принципа «в тесноте, да не в обиде», но ей не помешает патруль, охраняющий планету от подозрительных личностей вроде меня. |
| So I came into the solar system with the Sun between myself and Earth and I hoped that my slide rule hadn't slipped a notch and that I had it figured right. | Итак, я вошел в Солнечную систему и оказался между Землей и Солнцем. Я надеялся, что компьютер не обманул меня при расчетах. |
| I piled on all the normal-space speed I could nurse out of the heap and the Sun's gravity helped considerably and when I passed the Sun that ship was traveling like a hell-singed bat. | Я выжимал из своего драндулета все, что было возможно, к тому же я воспользовался солнечным притяжением, и мимо Солнца мы промчались так, как будто за нами гнались черти. |
| There was an anxious hour when it seemed I might have sliced it just a bit too close. But the radiation screens held and I lost only half my speed and there was Earth ahead. | Был даже один рискованный момент, когда мне показалось, что, срезав путь, мы подошли к светилу слишком близко. Но спасла радиационная защита; я сбавил скорость наполовину, и Земля оказалась прямо впереди по курсу. |
| Заглушив двигатель и отключив все системы, я летел по инерции в направлении к Земле. Слева, не более чем в пяти миллионах миль от меня, пронеслась Венера. | |
| With all engines turned off and every circuit cut, I coasted on past Venus, no more than five million miles off to my left, and headed in for Earth. | |
| The patrol didn't spot me and it was sheer luck, of course, but there wasn't much to spot. | Мне повезло, и Патруль не обнаружил меня. По правде говоря, им было бы непросто это сделать. |
| I had no energy output and all the electronics were doused and all they could have picked up was a mass of metal and fairly small, at that. | Мой корабль не оставил энергетического следа, и все его электронные устройства были отключены. Единственное, что они могли засечь — это просто груду металла, да и то небольшую. |
| Кроме того, мне удалось миновать Солнце, а солнечная радиация затрудняет обнаружение даже посредством лучших приборов. | |
| And I came in, too, with the Sun behind me, and the solar radiations, no matter how good the equipment you may have, help louse up reception. | |
| It was insane to try it, of course, and there were a dozen very nasty ways in which I could have failed, but on many a planet-hunting venture I had taken chances that were no less insane. The thing was that I made it. | Конечно, с моей стороны это была безумная попытка, и на самом деле я подвергался большой опасности. Но я уже пережил множество межпланетных гонок с преследованием и, случалось, испытывал судьбу. Я рискнул и на этот раз. |
| There is just one spaceport on Earth. They don't need any more. The traffic isn't heavy. | На Земле существует только один космодром. Для них этого вполне достаточно, потому что корабли курсируют здесь не часто. |
| На Земле осталось мало людей, все они разлетелись по космическим далям. Те немногие, кто еще остался, считаются безнадежными мечтателями. Они полагают, что жизнь на планете, которая была колыбелью человечества, возвышает их над остальными. | |
| There are few people left on Earth; they all are out in space. The ones who are left are the hopeless sentimentalists who think there is status attached to living on the planet where the human race arose. | |
| They, and the ones like myself, are the only residents. The sentimentalists, I had heard, were a fairly snooty crowd of self-styled aristocrats, but that didn't bother me. | Теперь же эти идеалисты, а также люди, подобные мне, и являются обитателями Земли. Мне говорили, что сентиментальные чудаки с Земли не более чем сборище надменных лжеаристократов, но я не опасался их. |
| I wasn't planning on having too much to do with them. | Я не собирался иметь с ними дело. |
| Occasionally excursion ships dropped in with a load of pilgrims, back to visit the cradle of the race, and a few freighters bringing in assorted cargo, but that was all there was. | Возможно, я займусь экскурсионными кораблями, которые время от времени привозят на прародину человечества толпы паломников, или грузовыми кораблями — но не более. |
| I brought in the ship and set it down and walked away from it, carrying my two bags, the only possessions I had been able to get away with before the vultures had come flocking in. | Я установил корабль и ушел от него прочь. С собой у меня были две сумки, и в них вмещалось все мое добро — то немногое, что я успел схватить, когда на меня были спущены собаки. |
| The ship didn't fall into a heap; it just stood there, its slab-sided self, the sorriest-looking vessel you ever clapped your eyes on. | Корабль не распался на части, он просто стоял, как загнанная лошадь, и являл самое жалкое зрелище, которое только можно представить. |
| Just two berths away from it stood this beauty of a ship. It gleamed with smart efficiency, slim and sleek, a space yacht that seemed straining toward the sky, impatient at its leash. | Недалеко от места стоянки моей развалюхи я увидел прекраснейшую из космических машин. Блестящий, изящный корабль, от которого веяло мощью, — он был похож на космическую яхту, страстно устремленную в небо. |
| There was no way of knowing, of course, just by looking at it, what it had inside, but there is something about a ship that one simply cannot miss. Just looking at this one, there was no doubt that no money had been spared to make it the best that could be built. | Конечно, разглядывая корабль со всех сторон, я не мог точно сказать, что скрывалось внутри. Но каждый корабль всегда говорит сам за себя, и что касается этого, то я был уверен: на него не пожалели средств. |
| Standing there and looking at it, I found my hands itching to get hold of it. | Стоя перед кораблем и изучая его, я почувствовал, как у меня чешутся руки к нему прикоснуться. |
| I suppose they itched the worse because I knew I'd never go into space again. I was all washed up. | Думаю, что желание дотронуться до корабля было тем сильнее, чем лучше я понимал, что мне больше не вернуться в космос. Я вышел из игры. |
| Мне предстоит провести остаток жизни на Земле. Иначе меня сцапают. | |
| I'd spend the rest of my life on Earth the best way that I could. If I ever left it, I'd be gobbled up. | |
| I walked off the field and went through customs-if you could call it customs. They just went through the motions. | Я покинул посадочное поле и прошел через таможню — если это можно было так назвать. Таможенники просто выполнили необходимые формальности. |
| Они не имели ничего против меня, как и против кого-либо другого. Все сходятся на том, что таможня — лучшее учреждение на Земле. | |
| They had nothing against me or anyone; they weren't sore at me, or anyone. That, it seemed to me, was the nicest thing one could say of Earth. | |
| I went to an inn nearby and once I'd settled in, went down to the bar. | Я остановился в гостинице при космодроме. Устроившись в номере, я спустился в бар. |
| I was on my third or fourth when a robot flunky came into the bar and zeroed in on me. | Я был немного навеселе, когда в бар вошел робот и пугливо уставился на меня. |
| “You are Captain Ross?” | — Вы — капитан Росс? |
| I wondered, with a flare of panic, just what trouble I was in for. There wasn't a soul on Earth who knew me or knew that I was coming. | Неужели я снова влип в историю? — подумал я в тревоге. На Земле не было ни одной души, которая что-либо знала обо мне или о моем прибытии. |
| The only contacts I had made had been with the customs people and the room clerk at the inn. | Мои контакты здесь ограничились только общением на таможне и со служащим гостиницы. |
| “I have a note for you,” said the robot, handing it to me. | — У меня есть для вас письмо, — сказал робот, протягивая послание. |
| Конверт был без марок и скреплен печатью. Я раскрыл его, вытащил записку и прочел: | |
| The envelope was sealed and it had no marks upon it. I opened it and took out the card. It read: | |
| Captain Michael Ross, | Гостиница «Хилтон». |
| Hilton Inn | Капитану Майклу Россу. |
| If Captain Ross will be my dinner guest tonight, I would be much obliged. My car will be waiting at the entrance of the inn at eight o'clock. And, captain, may I be among the first to welcome you to Earth. | Буду очень обязана капитану Россу, если он поужинает сегодня вместе со мной. Моя машина будет ожидать у входа в гостиницу в восемь часов. И позвольте мне, капитан, первой поприветствовать вас на Земле. |
| Sara Foster | Сара Фостер. |
| I sat there staring at it and the bottle robot came sliding down the bar. He picked up the empty glass. “Another one?” be asked. | Я сидел, уставившись на листок бумаги. Робот-бармен, скользя вдоль стойки, подкатил ко мне и забрал пустой стакан. «Еще одну порцию?» — спросил он. |
| “Another one,” I said. | — Еще одну, — ответил я. |
| Just who was Sara Foster, and how had she known, an hour after my arrival, that I was on Earth? | Кто такая эта Сара Фостер, и как она узнала обо мне спустя час после моего появления на Земле? |
| I could ask around, of course, but there seemed no one to ask, and for some reason I could not figure out why I felt disinclined to do so. | Я мог бы, конечно, навести справки, но вокруг никого не было. Кроме того, мне почему-то казалось — я и сам не мог понять почему — что не стоит ни о чем выспрашивать. |
| It could be a trap. There were people, I well knew, who hated me enough to have a try at smuggling me off the Earth. | Возможно, это ловушка. Я знал: есть люди, ненавидящие меня настолько, что могут попытаться тайно вывезти меня с Земли. |
| They would know by now, of course, that I had obtained a ship, but few who would believe that such a ship would carry me to Earth. | Конечно, им уже известно, что я приобрел корабль, но вряд ли кому-то пришло в голову, что подобная развалина доставит меня на Землю. |
| And there could be none of them who could even guess I'd already reached the Earth. | И никто, естественно, не догадывается, что я уже на Земле. |
| I sat there, drinking, trying to get it straight in mind, and I finally decided I would take a chance. | |
| Я сидел в баре, тянул стакан за стаканом и, пораскинув мозгами, наконец решил рискнуть. | |
| Sara Foster lived in a huge house set atop a hill, surrounded by acres of wilderness that in turn surrounded more acres of landscaped lawns and walks, | Сара Фостер жила в просторном доме на вершине холма. Холм был окружен дикой местностью, которая простиралась на много акров и, в свою очередь, окружала акры тщательно ухоженных лужаек и аллей. |
| Посреди всего этого расположился огромный дом, сложенный из обожженного кирпича, с широкими галереями, огибающими здание, и многочисленными трубами на крыше. | |
| and in the center of all of this sat the huge house, built of sun-warmed bricks, with a wide portico that ran the length of the house, and with many chimneys thrusting from its roof. | |
| I had expected to be met at the door by a robot, but Sara Foster was there, herself, to greet me. | Я предполагал, что у дверей меня встретит робот, но навстречу мне вышла сама Сара Фостер. |
| She was wearing a green dinner dress that swept the floor and served to set off, in violent contrast, the flame of her tumbled hair, with the one errant lock forever hanging in her eyes. | На ней было нарядное зеленое платье, которое касалось пола и, создавая бешеный контраст, подчеркивало огненный оттенок ее растрепанных волос и непослушного локона, как будто навсегда упавшего ей на глаза. |
| “Captain Ross,” she said, giving me her hand, “how nice of you to come. And on such short notice, too. | — Капитан Росс, — сказала Сара, протягивая руку, — как мило, что вы пришли. И вас не смутила моя невразумительная записка! |
| Боюсь, я поступила необдуманно, но я слишком хотела увидеться с вами. | |
| I'm afraid it was impetuous of me, but I did so want to see you.” | |
| The hall in which we stood was high and cool, paneled with white-painted wood and the floor of wood so polished that it shone, with a massive chandelier of crystal hanging from the ceiling. | В высоком зале, где мы встретились, было прохладно. Его стены покрывали свежевыкрашенные деревянные панели; паркетный пол был отполирован до блеска, а с потолка свисала массивная хрустальная люстра. |
| The place breached wealth and a certain spirit of Earth-rooted gentility and it all was very pleasant. | От дома веяло богатством, эдаким земным аристократическим размахом — и все это мне очень понравилось. |
| “The others are in the library,” she said. “Let us go and join them.” | — Остальные в библиотеке, — сказала она, — давайте присоединимся. |
| She linked her arm through mine and led me down the hail until we came to a door that led into a room that was a far cry from the hall which I had entered. | Она взяла меня под руку, и мы прошли через зал к двери, ведущей в комнату, которая отличалась от зала, как небо от земли. |
| It might have been a library-there were some shelves with books-but it looked more like a trophy room. | Комната могла сойти за библиотеку — несколько полок в ней были заставлены книгами, — но больше всего она походила на склад трофеев. |
| Mounted heads hung from every wall, a glass-enclosed gun rack ran across one end, and the floor was covered with fur rugs, some with the heads attached, the bared fangs forever snarling. | Каждую стену украшали чучела, на застекленной полке хранилось оружие, на полу лежали шкуры животных, на которых еще сохранились головы с навеки застывшим оскалом. |
| Two men were sitting in chairs next to the mammoth fireplace and as we entered one of them got up. | |
| В комнате возле огромного камина сидели два человека, и, когда мы вошли, один из них поднялся. | |
| He was tall and cadaverous, his face long and lean and dark, not so much darkened, I thought as I looked at him, by the outdoors and the sun as by the thoughts within his skull. | Это был долговязый изнуренный человек с длинным, худым и смуглым лицом. Не солнце и не ветер затемнили его лицо, подумал я, глядя на него, просто чувствуется, какие темные мысли шевелятся у него в мозгу. |
| He wore a dark brown cassock loosely belted at the waist by a string of beads, and his feet, I saw, were encased in sturdy sandals. | Он носил темно-коричневую рясу, опоясанную четками, и был обут в крепкие сандалии. |
| “Captain Ross,” said Sara Foster, “May I present Friar Tuck.” | — Капитан Росс, — сказала Сара Фостер. — Позвольте представить вам монаха Тэкка. |
| He held out a bony hand. | Он протянул мне свою костлявую руку. |
| “My legal name,” he said “is Hubert Jackson, but I prefer Friar Tuck. In the course of my wanderings, captain, I have heard many things of you.” | — Официально, — сказал он, — меня зовут Хьюберт Джексон, но я предпочитаю, чтобы меня называли монахом Тэкком. Во время моих странствований, капитан, я много слышал о вас. |
| I looked hard at him. | Я пристально взглянул на него. |
| “You have done much wandering?” For I had seen his like before and had liked none of what I saw. | — Вы много путешествовали? |
| Надо признаться, я встречал таких типов и раньше, но никогда не питал к ним симпатии. | |
| He bent his bony head. | Он кивнул. |
| “Far enough,” be said, “and always in the search of truth?” | — Много и далеко, — сказал он. — И всегда в поисках истины. |
| “Truth,” I said, “at times is very hard to come by.” | — Иногда, — заметил я, — истину найти совсем не просто. |
| “And captain,” Sara said, quickly, “this is George Smith.” | — А теперь, капитан, — быстро проговорила Сара, — познакомьтесь с Джорджем Смитом. |
| The second man by this time had fumbled to his feet and was holding out a flabby hand in my direction. He was a tubby little man with a grubby look about him and his eyes were a milky white. | Второй незнакомец неловко поднялся на ноги и вяло протянул руку в мою сторону. Это был маленький кругленький человек неопрятной наружности, с абсолютно белыми глазами. |
| “As you can see by now,” said Smith, “I am quite blind. You'll excuse me for not rising when you first came in the room.” | — Как вы догадались, — начал Смит, — я слепой. Вы, конечно же, простите меня за то, что я не встал, когда вы зашли в комнату. |
| It was embarrassing. There was no occasion for the man to so thrust his blindness on us. | Я почувствовал себя неловко. Я впервые встретил человека, который так открыто заявлял о своей слепоте. |
| I shook his hand and it was as flabby as it looked, as nearly limp as a living hand can be. Immediately he fumbled his way back into the chair again. | Я пожал его руку, она оказалась совсем вялой — даже не верилось, что это рука живого человека. Слабое рукопожатие Смита вполне соответствовало его облику. |
| Слепой нащупал стул и уселся. | |
| “Perhaps this chair,” Sara said to me. “There'll be drinks immediately. I know what the others want, but...” | — Сюда, пожалуйста, — сказала Сара. — Сейчас подадут напитки. Вкус моих друзей мне известен, а вот ваш... |
| “If you have some Scotch,” I said. | — Если позволите, шотландское виски. |
| I sat down in the chair she had indicated and she took another and there were the four of us, huddled in a group before that looming fireplace and surrounded by the heads of creatures from a dozen different planets. | Я занял указанное место, Сара тоже уселась, и мы, вчетвером, словно дружная компания, устроились вокруг камина, и со стен на нас взирали набитые чудища, привезенные с других планет. |
| She saw me looking at them. “I forgot,” she said. | Сара заметила, что чучела привлекают мое внимание. |
| — Я совсем забыла, — сказала она. | |
| “You'll excuse me, please. You had never heard of me-until you got my note, I mean.” | — Прошу прощения. Вы ведь никогда ничего не слышали обо мне — пока не получили мою записку, конечно. |
| “I am sorry, madam.” | — Мне очень жаль, сударыня. |
| “I'm a ballistics hunter,” she said, with more pride, it seemed to me, than such a statement called for. | — Я — охотник, и охотник с баллистической винтовкой, — сказала она, и мне показалось, что она гордилась этим более, чем того заслуживало ее занятие. |
| Мне не удалось скрыть свою реакцию, вернее, ее отсутствие. | |
| She could not have missed the fact that I did not understand. | |
| “I use only a ballistics rifle,” she explained. | — Я использую только баллистическое оружие, — объяснила она. |
| — То есть оружие, которое стреляет пулями. Лишь такой способ охоты, — добавила она, — является настоящим спортом, потому что он требует значительного мастерства во владении оружием и наличия крепкой нервной системы. | |
| “One that uses a bullet propelled by an explosive charge. It is,” she said, “the only sporting way to hunt. It requires a considerable amount of skill in weapon handling and occasionally some nerve. | Если вы промахнетесь и не убьете зверя с первого же выстрела, он может броситься на вас. |
| It you miss a vital spot the thing that you are hunting has a chance at you.” | |
| “I see,” I said. “A sporting proposition. Except that you have the first crack at it.” | — Понятно, — сказал я. — Вы предпочитаете спортивное состязание. Но ведь за вами всегда право первого нападения. |
| “That is not always true,” she said. | — Это не обязательно так, — ответила она. |
| A robot brought the drinks and we settled down as comfortably as we could, fortified behind our glasses. | Робот принес напитки, и мы, с бокалами в руках, почувствовали себя свободней. |
| “I have a feeling, captain,” Sara said, “that you do not approve.” | — Я подозреваю, капитан, — сказала Сара, — что вы не одобряете мое занятие. |
| “I have no opinion at all,” I told her. “I have no information on which opinion could be based.” | — Ни да, ни нет. Я недостаточно хорошо разбираюсь в этом вопросе, чтобы составить свое собственное мнение. |
| “But you have killed wild creatures.” | — Но ведь вы убивали диких животных, не так ли? |
| “A few,” I said, “but there was no such thing involved as sporting instinct. | — Было дело, — сказал я, — но я ни разу не делал этого ради спортивного интереса. |
| For food, occasionally. At times to save my life.” | Иногда я убивал, чтобы прокормиться. Иногда — чтобы спасти себе жизнь. |
| I took a good long drink. | Я сделал несколько глотков из своего бокала. |
| “I took no chance,” I told her. “I used a laser gun. I just kept burning them as long as it seemed necessary.” | — Я не испытываю судьбу, — продолжал я. — Я стрелял из лазерного оружия. Я просто сжигал этих тварей. |
| “Then you're no sportsman, captain.” | — Вижу, что вы не спортсмен, капитан. |
| “No,” I said, “I am-let us say I was-a planet hunter. It seems I'm now retired.” | — Вы правы. Меня можно назвать космическим охотником. А теперь я вышел на пенсию. |
| And I wondered, sitting there, what it was all about. She hadn't invited me, I was sure, just for my company. | В течение всего разговора я не переставал гадать, к чему вела Сара. |
| I didn't fit in this room, nor in this house, any better than the other two who sat there with me. | Я понимал, что она пригласила меня не ради компании. Я не вписывался в эту комнату, в этот шикарный дом; я был чужим среди людей, сидящих бок о бок со мной. |
| Whatever was going on, they were a part of it and the idea of being lumped with them in any enterprise left me absolutely cold. | Как бы то ни было, но они вполне подходили друг другу, и предположение о том, что они могут втравить меня в авантюру, не придавало энтузиазма. |
| She must have read my mind. “I imagine you are wondering, captain, what is going on.” | Похоже, она читала мои мысли. |
| — Думаю, вам хотелось бы узнать, что происходит. | |
| “Ma'am,” I said, “the thought had crossed my mind.” | — Сударыня, — сказал я. — Не скрою, я размышлял об этом. |
| — Вам знакомо имя Лоуренс Арлен Найт? | |
| “Have you ever heard of Lawrence Arlen Knight?” | — Да, я слышал о нем. Его еще зовут Странником. О нем ходило много толков. Это — старая история. Она произошла задолго до моего рождения. |
| “The Wanderer,” I said. “Yes, I've heard of him. Stories told about him. That was long ago. Well before my time.” | |
| “Those stories?” | — И что же вы слышали? |
| “The usual sort of stories. Space yarns. | — Обычная нелепица. Космические сказки. |
| There were and are a lot of others like him. He just happened to snare the imagination of the story tellers. That name of his, perhaps. It has a ring to it. Like Johnny Appleseed or Sir Launcelot.” | Герои, подобные Найту, всегда были и есть, но авторы небылиц оказались в плену у его образа. Может быть, все дело в звучном имени. Как, например, Джон Ячменное Зерно или Ланселот. |
| “But you heard...” | — Но известно ли вам, что... |
| “That he was hunting something? Sure. They all are hunting something.” | — Что он был охотником? Естественно. Все они где-нибудь охотятся. |
| “But he disappeared.” | — Однако он исчез. |
| “Stay out there long enough,” I told her, “and keep on poking into strange areas and you're bound to disappear. Sooner or later you'll run into something that will finish you.” | — Попробуйте побродяжничать, — объяснил я, — и если вы будете соваться в чужие дела и в чужие земли, вам суждено исчезнуть. Рано или поздно вы столкнетесь с тем, что прикончит вас. |
| “But you...” | — А вы же... |
| “I quit soon enough,” I said. “But I was fairly safe, at that. All I was hunting were new planets. | — Я вовремя завязал. Но мне ничего не угрожало. Единственное, что мне было нужно, так это новые планеты. |
| No Seven Cities of Cibola, no mystic El Dorado, no trance-bound Crusade of the Soul.” | Ни Семь Городов Сиболы, ни таинственный Эльдорадо, ни Сады Эдема... |
| “You mock at us,” said Friar Tuck. “I do not like a mocker.” | — Вы смеетесь над нами, — заявил монах Тэкк. — Мне не нравится это. |
| “I did not mean to mock,” I said to Sara Foster. “Space is full of tales. The one you mention is only one of many. | — Я и не намеревался смеяться, — сказал я Саре. — Космос наводнен сказками. Я упомянул только несколько. |
| They provide good entertainment when there's nothing else to do. And I might add that I dislike correction at the hands of a phony religico with dirty fingernails.” | Они развеивают скуку, когда нечего делать. И, кроме того, должен заметить, что я не в восторге, когда поп-шарлатан с грязными ногтями делает мне замечания. |
| I put my glass down upon the table that stood beside the chair and got up on my feet. | Я поставил стакан на стол и поднялся. |
| “Thanks for the drink,” I said. “Perhaps some other time...” | |
| — Спасибо за угощенье. Возможно, в другой раз... | |
| “Just a moment, please,” she said. “If you will please sit down. I apologize for Tuck. But it's I you're dealing with, not him. I have a proposal that you may find attractive.” | — Подождите минутку, — попросила Сара. — Пожалуйста, присядьте! Простите Тэкка. Вы имеете дело со мной, а не с ним. У меня есть для вас соблазнительное предложение. |
| “I've retired,” I said. | — Я в отставке. |
| “Perhaps you saw the, ship standing on the field. Two berths from where you landed. | — Возможно, вы видели корабль недалеко от того места на поле, где вы приземлились. |
| “Yes, I saw the ship. And admired it. Does it belong to you?” | — Да, я видел его и восхищен. Так он — ваш? |
| She nodded. | Сара кивнула. |
| “Captain, I need someone to run that ship. How would you like the job?” | — Капитан, мне нужен кто-нибудь, кто мог бы управлять этим кораблем. Что вы скажете на это? |
| “But why me,” I asked. “Surely there are other men.” | — Но почему я? Есть ведь и другие... |
| She shook her head. | Она покачала головой. |
| “On Earth? How many qualified spacemen do you think there are on Earth?” | — На Земле? Сколько, вы думаете, настоящих астронавтов осталось на Земле? |
| “I suppose not many.” | — Полагаю, не так уж и много. |
| “There are none,” she said. “Or almost none. None I'd trust that ship to.” | — Никого! — сказала она. — Или почти никого. По крайней мере, никого, кому бы я могла доверить корабль. |
| I sat down again. | Я снова сел к столу. |
| “Let's get this straight,” I said. “How do you know you can trust the ship to me? What do you know about me? How did you know I had arrived on Earth?” | — Давайте начистоту. Почему вы уверены, что можете доверить его мне? И вообще, что вы знаете обо мне? Откуда вам известно, что я прилетел? |
| She looked straight at me, squinting just a little, perhaps the way she'd squint down a rifle barrel at a charging beast. | Сара взглянула на меня, чуть прищурившись. Наверно, она так же щурилась, когда прицеливалась в зверя. |
| “I can trust you,” she said, “because there's nowhere you can go. You're fair game out in space. Your only safety would lie in sticking with the ship.” | — Я доверяю вам, — сказала она, — потому, что вам некуда деться. В космосе вы — изгой. Пока вы будете на корабле, вам гарантирована безопасность. |
| “Fair enough,” I admitted. “And how about going out in space? The Patrol...” | — Ну что же, достаточно откровенно, — признал я. — А как же мы выйдем в космос? Патруль... |
| “Captain, believe me, there's nothing that can overtake that ship, And if someone should set out to “do it, we can wear them down. | — Капитан, поверьте, ничто не способно остановить мой корабль. И если кто-нибудь осмелится сделать это, нам все равно не смогут помешать. |
| We have a long, hard way to go. It would not be worth their while. And, furthermore, I think it can be arranged so that no one ever knows you've gone into space.” | Нам предстоит долгий сложный путь. Никакие трудности не сравнятся с ним. И кроме того, можно так устроить, чтобы никто и не узнал, что вы отправились в космос. |
| “That's all very interesting,” I said. “Could you bring yourself to tell me where we might be going?” | — Это все очень интересно, — сказал я. — Не могли бы вы поведать мне, куда мы собираемся? |
| She said, “We don't know where we're going.” | Она ответила: |
| — Я не знаю куда. | |
| And that was damn foolishness, of course. You don't set out on a flight until you know where you are going. If she didn't want to tell, why couldn't she just say so? | Это была неудачная уловка, конечно. Нельзя отправляться в путь, когда не известна цель. Если она не хотела говорить, так почему бы не сказать об этом прямо? |
| “Mr. Smith,” said Sara, “knows where we are going.” | — Мистер Смит, — добавила Сара, — знает, куда мы направимся. |
| I switched my head to look at him, that great lump huddled in his chair, the sightless, milk-white eyes in his flabby face. | Я повернулся к Смиту, подобно глыбе развалившемуся в кресле, и мое внимание снова привлекли его незрячие белые глаза на рыхлом лице. |
| “I have a voice in my head,” he said. “I have contact with someone. I have a friend out there.” | — Я слышу голос внутри себя, — объяснил Смит. — У меня есть связь кое с кем. Там, далеко, у меня есть друг. |
| Oh, wonderful! I thought. It all comes down to this. He has a voice in his head. | Ничего себе! — подумал я. — Вот, оказывается, к чему все шло. Он, видите ли, слышит голос внутри себя! |
| “Let me guess,” I said to Sara Foster. “This religious gentleman brought Mr. Smith to you.” | — Спорим, что я догадался, — сказал я Саре, — мистера Смита к вам привел этот верующий джентльмен. |
| She suddenly was angry. Her face turned white and her blue eyes seemed to narrow to gleaming jets of ice. | Неожиданно она разозлилась. Она побледнела, ее голубые глаза сузились и казались блестящими льдинками. |
| “You are right,” she said, biting off the words, “but that's not all of it. You know, of course, that Knight was accompanied by a robot.” | — Вы правы, — процедила она сквозь зубы. — Но это еще не все. Вы знаете, конечно, что Найта сопровождал робот? |
| I nodded. “A robot by the name of Roscoe.” | Я кивнул: |
| — Знаю, его звали Роско. | |
| “And that Roscoe was a telepathic robot?” | — А вам известно, что это был робот-телепат? |
| “There's no such thing,” I said. | — Таких не бывает, — сказал я. |
| “But there is. Or was. I've done my homework, captain. | — Нет, бывает. Или были. Я все проверила, капитан. |
| I have the specifications for this particular robot. And I had them long before Mr. Smith showed up. | У меня есть техническое описание этого робота. Я получила его задолго до того, как возник мистер Смит. |
| Also letters that Knight had written to certain friends of his. | А еще есть письма Найта к своим друзьям. |
| I have, perhaps, the only authentic documentation concerning Knight and what be was looking for. | Я единственная, быть может, обладаю достоверными материалами о Найте и предмете его поиска. |
| All of it acquired before these two gentlemen showed up and obtained from sources of which they could have had no knowledge.” | Все это появилось у меня еще до возникновения этих двух джентльменов, и из источников, о которых у них даже не было представления. |
| “But they could have heard...” | — Но они могли случайно услышать... |
| “I didn't tell a soul,” she said. “It was-what would you call it? Perhaps no more than a hobby. Maybe an obsession. | — Я никому ничего не говорила. Это было — как бы выразиться? — не более чем хобби. Или навязчивая идея. |
| Bits and pieces picked up here and there, with never any hope of fitting them together. It was such a fascinating legend...” | Я собирала информацию по крохам, то там, то здесь, и не предполагала, что из этого что-то выйдет... Такая захватывающая легенда! |
| “And that is all it is,” I said. “A legend. Built up through the years by accomplished, but nonmalicious, liars. | — Вот именно. Всего лишь легенда. Пронесенная сквозь годы, абсолютная, пусть и непреднамеренная, ложь. |
| One tiny fact is taken and twisted and interwoven with other tiny facts until all these interwoven tiny facts, forced into fictitious relationships with one another, become so complicated that there is not a shred of hope of knowing which is solid fact and which is inspired fiction.” | Берется один незначительный тактик, обсасывается со всех сторон, связывается с другими, такими же незначительными, и так до тех пор, пока цепочка всех этих тактиков не станет такой запутанной, что в конце концов исчезнет всякая возможность узнать, где правда, а где вымысел. |
| “But letters? And specifications for a special kind of robot?” | — Но письма? И техническое описание робота? |
| “That would be something else again. If they were authentic.” | |
| — Просто очередные факты. Если только они достоверны. | |
| “There is no question about their authenticity. I've made sure of that.” | — В этом не может быть сомнения. У меня есть доказательства. |
| “And what do these letters say?” | — И что вы прочли в письмах? |
| “That he was looking for something.” | — Я поняла, он искал что-то. |
| “I've told you they all were looking for something. Every one of them. | — Я же говорил вам, они все ищут — все до одного. |
| Some of them believed the things they were looking for are there. Some of them simply hypnotized themselves into believing it. | |
| That's the way it was in the old days, that's the way it is right now. These kind of people need some excuse for their eternal wandering. | Некоторые верят в реальность своих целей. Некоторые заставляют себя в нее верить. |
| Так было в старину, то же самое происходит и в наши дни. Они тем самым искупают вину за постоянное бродяжничество. | |
| They need to graft some purpose to a purposeless existence. They're in love with space and all those new unknown worlds which lie out beyond the next horizon. | Им надо скрасить бесцельное существование придуманной целью. Они обожают космос и новые, неизведанные миры, открывающиеся за горизонтом. |
| There is no reason in the world why they should be batting around out there and they know this, so they concoct their reasons and...” | Никто вокруг не понимает, отчего они порхают там-сям, вот они и стряпают всякие небылицы и... |
| “Captain, you don't believe a word of it?” | — Капитан, так вы не верите мне? |
| “Not a word,” I said. | — Ни одному слову. |
| It was all right with me if she let these two adventurers lead her on a wild-goose chase, but I was not about to be a party to it. | То, что два авантюриста предлагают ей охотиться вслепую, меня не касалось, но я не собирался составлять им компанию. |
| Although, remembering that ship standing out there on the landing field, I admit that I was tempted. But it was impossible, I knew. Earth was sanctuary and needed sanctuary. | Правда, когда я вспоминал корабль на поле, и испытывал сомнение. Но нет, это невозможно! Земля предоставляла убежище, а я в нем нуждался! |
| “You do not like me,” Friar Tuck paid to me. “And I don't like you, either. | — Я не нравлюсь вам, — сказал монах Тэкк. — Да и вы мне не по душе. |
| But let me tell you, honestly, that I brought my blind companion to Miss Foster with no thought of monetary gain. I am past all need of monetary gain. All I seek is truth.” | Но позвольте мне честно признаться, что я привел моего слепого друга к мисс Фостер, не думая о материальной выгоде. Я выше денег! Все, что я ищу, — это правду. |
| I didn't answer him. Of what use would be an answer? I'd “known his breed before. | Я не ответил ему. Да и зачем? Я понимал, кто передо мной. |
| “I cannot see,” said Smith, speaking not to us, not even to himself, but to some unknown person that no one knew about. | — Я слепой, — сказал Смит, обращаясь не к нам, не к себе самому, а к какому-то собеседнику, которого никто ни разу не видел. |
| “I have never seen. I know no shape except the shapes that my hands can tell me. | — Я никогда не был зрячим, и я могу судить о форме предметов только по подсказке рук. |
| I can envision objects in my imagination, but the vision must be wrong, for I do not know of colors, although I am told there is such a thing as color. | В моем воображении живут образы, я вижу их, но наверняка неправильно, потому что я не представляю себе, что такое цвет. Хотя мне говорили, что предметы бывают цветные. |
| Red means something to you, but it is meaningless to me. There is no way one can describe a color to a man who cannot see. | «Красное» что-то значит для вас, а для меня это бессмысленное понятие. Слепому человеку невозможно описать цвет. |
| The feel of texture, yes, but no way in the world to really know of texture. Water to drink, but what does water look like? | |
| Изучить предмет на ощупь — пожалуйста, но это не означает, что предмет действительно изучен. Я пью воду, но как она выглядит? | |
| Whiskey in a glass with ice, but what does whiskey look like? Ice is hard and smooth and has a feel I'm told is cold. It is water that has turned to crystals and I understand it's white, but what is crystal, what is white? | Виски подают в стакане со льдом, но на что похоже виски? Лед — тот тяжелый и гладкий и дает ощущение, называемое холодом. Я знаю, лед — это вода, которая превратилась в кристаллы, и я понимаю, что он белый. Но что такое кристалл, что значит «белый»? |
| “I have nothing of this world except the space it gives me and the thoughts of other people, but how am I to know that my interpretations of these thoughts are right? | Наш мир существует для меня только в виде пространства, в котором я двигаюсь, и, кроме того, передо мной раскрыты мысли людей. Но как я могу быть уверен, что я правильно толкую чужие мысли? |
| Что я верно понимаю происходящее? Да, от этого мира мне досталось немного, но я обладаю совсем иным миром, | |
| Or that, I can marshal facts correctly? I have little of this world, but I have another world.” | |
| He lifted his hand and with his fingers tapped his skull. “Another world,” he said, “here inside my head. Not an imagined world, but another world that's given me by another being. | — Смит постучал пальцами по макушке. — Иной мир, — сказал он, — здесь, в моей голове. И это не воображаемый мир, но мир, врученный мне другим существом. |
| I do not know where this other being is, although I've been made to know he is very distant from us. That is all I know for certain-the great distance that he lies and the direction of that distance.” | Я не знаю, где обитает это существо, хотя мне было дано понять, что очень далеко. Больше я не знаю ничего — только об огромном расстоянии, разделяющем нас, и в какой стороне расположен тот мир. |
| “So that is it,” I said, looking at Sara. “He's to be the compass. We set out in the direction that he tells us and we keep on going...” | — Теперь все понятно, — сказал и, обращаясь к Саре. — Он будет служить компасом. Мы отправимся в указанном им направлении и будем двигаться, пока... |
| “That is it,” she said. “That was the way it was with Roscoe.” | — Именно так, — ответила она. — И так же было с Роско. |
| “Knight's robot?” | — С роботом Найта? |
| “Knight's robot. That's what the letters say. Knight had it himself-just a little of it. Just enough to know there was someone out there. So he had the robot fabricated.” | — С роботом Найта. Об этом говорится в письмах. Найт сам немного обладал такими способностями — достаточно для того, чтобы ощутить существование далекого голоса. И для него был специально изготовлен робот. |
| “A made-to-order robot? A telepathic robot?” She nodded. | — Заказной робот? Робот с телепатическим управлением? |
| It was hard to swallow. It was impossible. There was something going on here beyond all belief. | Сара кивнула. |
| Это было невозможно осознать и абсолютно неправдоподобно. Такое видится только в бреду. | |
| “There is truth out there,” said Tuck. “A truth we cannot even guess. I'm willing to bet my life to go out and see.” | — Здесь кроется истина, — заявил Тэкк. — Истина, о которой можно лишь догадываться. Я готов рискнуть жизнью, но отправиться на поиски. |
| “And that,” I said, “is exactly what you would be doing. Even if you found the truth...” | — Вы правы, — сказал я, — вам придется рисковать жизнью. И даже если вы отыщите истину... |
| “If it's out there,” Sara said, “someone, some time, will find it. Why can't it be us?” | — Если она действительно существует, — сказала Сара, — кто-нибудь когда-либо найдет ее. Почему не мы? |
| I looked around the room. The heads glared down at us, fantastic and ferocious creatures from many distant planets, and some of them I'd seen before and others I had only heard about and there were a number of them that I'd never heard about, not even in the alcoholic tales told by lonely, space-worn men when they gathered with their fellows in obscure bars on planets of which perhaps not more than a thousand people knew the names. | Я огляделся вокруг. На нас смотрели диковинные животные, фантастические свирепые существа с различных далеких планет. Некоторые из этих тварей встречались мне, а о других я знал только понаслышке, но были там звери, которых никто никогда не упоминал даже во время пьяных бесед между одинокими, измотанными космосом людьми, когда мы собирались вместе на планетах, названия которых были известны отнюдь не многим. |
| The walls are full, I thought. There is no more room for other heads. And the glamor of hunting and of bringing home more heads may be fading, too. Perhaps not alone for Sara Foster, big game huntress, but for those other people in whose eyes. her adventures on distant planets spelled out a certain kind of status. | Все стены заняты чучелами. Для новых уже нет места, подумал я. — И, кроме того, охота и погоня за трофеями, возможно, теряют прелесть и остроту. И не только для Сары Фостер, охотницы на крупного зверя, но и для окружающих ее людей, в глазах которых приключения на далеких планетах придавали ей некоторый престиж. |
| So what more logical than to hunt another kind of game, to bring home another kind of head, to embark upon a new and more marvelous adventure? | И, разумеется, было бы вполне логично изменить объект охоты, принести домой непохожее на прежних чучело, пережить новое и более чудесное приключение. |
| “No one,” said Sara Foster, “would ever know you'd gone into space, that you had left the Earth. You'd come here someday and a man would leave again. | — Никто, — сказала Сара, — никогда не узнает, что вы покинули Землю и находитесь в космосе. Вы сможете вернуться сюда когда-нибудь, а ваш двойник исчезнет. |
| He'd look exactly like you, but he would not be you. He'd live here on Earth in your stead and you'd go into space.” | Он будет похож на вас, как две капли воды, но это будете не вы. Он будет жить на Земле вместо вас, а вы отправитесь в космос. |
| “You have money enough to buy a deal like this?” I asked. “To buy the loyalty of such a man?” | — И у вас достаточно денег, чтобы оплачивать подобное предприятие? — спросил я. — Чтобы купить молчание такого человека? |
| Сара пожала плечами. | |
| She shrugged. “I have money enough to buy anything at all. And once we were well out in space what difference would it make if he were unmasked?” | — На свои деньги я могу купить все, что угодно. И, кроме того, если мы окажемся в космосе, не все ли равно, будет ли он здесь разоблачен? |
| “None at all,” I said, “except I'd like to come back with the ship-if the ship comes back.” | — Отнюдь нет, — ответил я. — Я бы хотел и сам вернуться сюда с кораблем, если кораблю суждено возвратиться. |
| “That could be arranged,” she said. “That could be taken care of.” | — Это можно будет устроить, — сказала Сара. — Я позабочусь обо всем. |
| “The man who would be me here on Earth,” I asked, “might meet with a fatal accident?” | — Может быть, — спросил я, — мой двойник погибнет в результате несчастного случая? |
| “Not that,” she said. “We could never get away with that. There are too many ways to identify a man.” | — Ни за что! Это не для нас. Существует много способов установить подлинную личность погибшего. |
| I got the impression she was just a little sorry so simple a solution was not possible. | Мне показалось, Сара была огорчена невозможностью воспользоваться таким простым решением. |
| I shied away from it, from the entire deal. I didn't like the people and I didn't like the project. But there was the itch to get my hands upon that ship and be out in space again. | Затея претила мне. Мне не нравились эти люди и не нравился их план. Но вся история предоставляла мне небольшой шанс принять участие в судьбе прекрасного корабля Сары и вновь оказаться в космосе. |
| A man could die on Earth, I thought; he could suffocate. I'd seen but little of the Earth and the little I had seen I'd liked. But it was the kind of thing a man might like for a little time and then slowly grow to hate. | Земля губит людей, — подумал я, она выпивает из них все соки. Я не успел хорошо изучить Землю, а то немногое, что я видел, мне понравилось. Но моих симпатий хватит ненадолго, и очень скоро я начну ненавидеть здесь все. |
| Space was in my blood. I got restless when I was out of it too long. There was something out there that got beneath one's skin, became a part of one. | Любовь к космосу у меня в крови. Я теряю покой, когда подолгу не бываю там. Космос проникает в душу, становится частью тебя. |
| The star-strewn loneliness, the silence, the sense of being anchored nowhere, of being free to go wherever one might wish and to leave whenever one might wish-this was all a part of it, but not all of it. | Заполненное звездами пространство, безмолвие, ощущение того, что ты ни к чему не принадлежишь, что волен отправиться куда и когда тебе угодно... Но не только это. |
| There was something else that no man had ever found a way to put a name to. Perhaps a sense of truth, corny as it sounded. | |
| Существует что-то еще, чему пока не удалось подыскать название. Может быть, как это ни банально, ощущение истинности бытия. | |
| “Think of price,” said Sara Foster, “then double it. There'll be no quibbling.” | — Подумайте об оплате, — сказала Сара, — потом удвойте цифру. Вы не встретите непонимания. |
| “But why?” I asked. “Does money have no meaning for you?” | — Но как же так? — спросил я. — Неужели вы не жалеете денег? |
| “Of course it has,” she said, “but having it also has taught me that you must pay for what you get. And we need you, Captain Ross. | — Конечно, жалею, — ответила Сара. — Но деньги научили меня, что надо платить за то, что имеешь. А мне нужны вы, капитан Росс. |
| You've never traveled the safe spaceways, all marked out and posted. You've been out there ahead of all the others, hunting for your planets. We can use a man like you.” | Вы никогда не пользовались проторенными космическими дорогами, размеченными и безопасными. Вы продвигались впереди других и исками новые планеты. Мы можем довериться вам. |
| A robot stepped through the doorway. “Dinner is ready to be served, Miss Foster.” | В дверях показался робот. |
| She looked at me, challenging me. | — Стол накрыт, мисс Фостер. |
| “I'll think on it,” I promised. | Она с вызовом посмотрела на меня. |
| — Я подумаю о вашем предложении, — пообещал я. | |
| THREE | 3 |
| And I should have thought on it much longer, I told myself as I stood on that moon-washed desert; I never should have gone. | И мне бы следовало получше подумать над ним, говорил я себе, разглядывая утопающую в лунном свете пустыню. Мне не надо было лететь. |
| Smith still was crawling around on his hands and knees and whimpering. His blind-white eyes, catching the moonlight, glinted like the eyes of a hunting cat. Tuck was getting his legs unwound from the ridiculous robe he wore, stumbling toward the moaning Smith. | Смит все еще ползал на четвереньках и скулил. Его белые незрячие глаза блестели, как глаза кошки, завидевшей добычу. Тэкк выпутался из своей смехотворной рясы и заковылял к ноющему Смиту. |
| What was it, I wondered, that made the two of them such pals? Not homosexuality, for that would have been apparent in the close confines of the space trip out from Earth; there must be within them some sort o spiritual need that reached out and touched the other. | Что же все-таки, — подумал я, — связывает этих людей? Они, конечно, не гомосексуалисты, потому что ничего подобного я за ними не замечал в течение всего путешествия. Должно быть, они душевно очень близки друг другу. |
| Certainly Smith would be glad of someone to look after him and Tuck might well regard the blind man and his voice in the head as a good sort of investment, but their friendship must be something more than that. | Естественно, Смит радуется, что кто-то заботится о нем, и, наверно, Тэкк рассматривает слепого и его способности как выгодное капиталовложение, но секрет их дружбы в ином. |
| Two fumbling incompetents, perhaps, who had found in each other's weaknesses a common bond of compassion and of understanding. | |
| Возможно, двух этих ни к чему на свете не приспособленных людей объединяют похожие страдания, и они испытывают друг к другу сочувствие. | |
| The desert was almost as bright as day and, looking at the sky, I saw it was not the moon alone that accounted for the brightness. | В пустыне было светло, как днем, и, глядя на небо, я понял, что свет шел не только от луны. |
| The entire vault of sky was ablaze with stars, more stars and bigger stars and brighter than I had ever seen before. | |
| Небесный свод был опален звездным огнем. Я никогда раньше не видел столько больших и ярких звезд. | |
| The stars had not been apparent in the quick glance we had gotten of this place before the hobbies bucked us into it, but now they were-stars that seemed so close it seemed a man could reach up his hand and pick them, like the apples off a tree. | Они выглядели теперь иначе, чем когда лошади-качалки вышвырнули нас в пустыню. Над нами были звезды, которые очутились так близко, что, казалось, можно было протянуть руки и собирать их, как яблоки с дерева. |
| Sara was on her feet by now, still grasping her rifle, carrying it at port arms across her body. | Сара была уже на ногах, она так и не выпустила винтовку и теперь крепко держала ее наперевес. |
| “I managed to keep the muzzle up,” she told me. | — Я следила, чтобы она была дулом вверх, — сказала она. |
| “Well, hurrah for you,” I said. | — Да здравствует мисс Фостер! — воскликнул я. |
| “That's the first rule, always,” she told me. “Keep the uzzle up so it doesn't clog. If I hadn't, the barrel would be full of sand.” | — Главное правило, — объяснила она мне, — всегда держать оружие дулом вверх, чтобы оно не засорилось. Если бы я не проследила, в ствол бы забился песок. |
| George still was wailing and now his wailing took the form of words “What happened, Tuck?” he screamed “Where are e? What happened to my friend? He has gone away. I don't hear him anymore.” | Джордж продолжал ныть, но теперь сквозь завывания можно было различить слова. «Что случилось, Тэкк? — стонал он. — Где мы? Что случилось с моим другом? Он исчез. Я не слышу его больше». |
| “For the love of Christ,” I said to Tuck, disgusted, “get him on his feet and dust him off and wipe his nose and tell him what has happened.” | — Ради Бога, Тэкк, — сказал я с отвращением, — поднимите Смита, стряхните с него грязь и вытрите ему нос! И объясните своему товарищу, что происходит! |
| “I can't explain,” growled Tuck, “until someone tells me what is going on.” | — Я не могу ничего объяснить, — ответил Тэкк, — пока мне самому не растолкуют, что происходит. |
| “I can tell you that,” I said. “We got took. We've been had, my friend.” | — Я помогу вам сделать это, — пообещал я. — Мой друг, мы в плену. Нас обвели вокруг пальца. |
| “They'll come back,” howled George. “They'll come back or us. They won't leave us here.” | — Они вернутся! — простонал Джордж. — Они придут за нами. Они не оставят нас здесь! |
| “No, of course they won't,” said Tuck, hauling him to his feet. “They'll come back when the sun is up.” | — Конечно, не оставят, — сказал Тэкк, ставя его на ноги. — Они возвратятся с восходом солнца. |
| “The sun ain't up now, Tuck?” | — А есть ли солнце на небе сейчас, Тэкк? |
| “No,” said Tuck. “The moon. And a-lot of stars.” | — Нет, — ответил Тэкк. — Только луна. И множество звезд. |
| And I was stuck with this, I thought. Heaved into a place where I had no idea where I was and loaded down with a couple of nincompoops and a white Diana who could only think about how she had kept he muzzle up. | А я был в недоумении. Я был выброшен на незнакомый берег в компании с двумя простофилями и белокурой Дианой, которая заботилась лишь о том, чтобы удержать ружье в правильном положении. |
| I took a look around. We had been dumped on the lower slope of a dune and on either side of us the dunes heaved up to meet the night-time sky. | Я огляделся вокруг. Мы упали на пологий склон дюны по обе стороны к ночному небу вздымались песчаные холмы. |
| The sky itself was empty of everything but the moon and stars. There was not a cloud in sight. | |
| На небе виднелись только луна и звезды, не было ни облачка. | |
| And the land was empty of anything but sand. There were no trees or bushes, not a blade of vegetation. There was a slight chill in the air, but that, I figured, would be dissipated as soon as the sun came up. | А на земле ничего, кроме песка, — ни деревца, ни кустика, ни травинки. В воздухе ощущался легкий холодок, но я понимал, что и он исчезнет с восходом солнца. |
| More than likely we had a long, hot day ahead and we hadn't any water. | |
| (Более чем вероятно, что мы…) Было очевидно, что нам предстоит провести длинный жаркий день без капли воды. | |
| Long furrows in the sand showed where our bodies had plowed through it, pushing up little mounds of sand ahead of us. | На песке были отчетливо видны места, где наши тела пробороздили его. |
| We had been thrown from the direction of the other dune, and knowing exactly from where we had been thrown, it occurred to me, might have some importance. | |
| Мы были брошены со стороны другой дюны, и мне пришло в голову, что точная информация о том, откуда нас выбросили, нам бы пригодилась. | |
| I walked out a ways and with the butt of my gun drew a long line in the sand and made some rough arrows pointing from it. | Я прошел назад и прикладом ружья провел на песке длинную линию и несколько неровных стрел, ведущих от нее. Сара внимательно наблюдала за мной. |
| Sara watched me closely. “You think we can get back?” she asked. | — Вы думаете, мы можем вернуться обратно? — спросила она. |
| “I wouldn't bet on it,” I told her, shortly. | — Я бы не рискнул утверждать это. |
| “There was a doorway of some sort,” she said, “and the hobbies bucked us through it and when we landed here there wasn't any doorway.” | — Там была какая-то дверь, — продолжала она. — И лошадки вышвырнули нас в нее, а когда мы упали, здесь уже не было никакой двери. |
| “They had us pegged,” I said, “from the minute we set down. They gave us the business, from the very start. We never had a prayer.” | — Они держали нас на крючке, — сказал я, — с той минуты, как мы появились. Они не цацкались с нами с самого начала. У нас не было шансов. |
| “But we are here,” she said, “and we have to start to think how we can get out.” | — Но мы уже здесь, и нам стоит подумать о том, как выбраться отсюда. |
| “If you can keep an eye on those two clowns,” I said, “and see they cause no trouble, I'll go out for a look.” | — Если вы последите за двумя нашими шутами и позаботитесь о том, чтобы они не наделали бед, — предложил я, — я бы мог пойти на разведку. |
| Сара внимательно посмотрела на меня. | |
| She regarded me gravely. “Have you anything in mind, captain? Anything in particular?” | — Вы что-то задумали, капитан? Что-нибудь определенное? |
| I shook my head. “Just a look around. There could be a chance I might stumble on some water. We'll need water badly before the day is over.” | Я покачал головой. |
| “But if you lost your way...” | — Только взглянуть, что вокруг. Возможно, мне удастся наткнуться на воду. Сегодня нам понадобится много воды. |
| — Но если вы потеряетесь... | |
| “I'll have my tracks to follow,” I told her, “if a wind doesn't come up suddenly and wipe them out. | — Я буду ориентироваться по своим следам, — объяснил я. — Если только внезапно не поднимется ветер и не сотрет их. |
| Но если что-нибудь случится, я выпущу вверх луч, а вы стрельнете один- два раза, и звук выстрела укажет мне путь обратно. | |
| If anything goes wrong, I'll fire a beam up into the sky and you loose off a shot or two to guide me back.” | |
| “You don't think the hobbies will come back to get us?” | — А вы не думаете, что лошадки вернутся за нами? |
| “Do you think so?” | — А вы? |
| “I suppose not,” she said. “But what's the point of it? What did they gain by it? Our luggage couldn't be worth that much to them.” | — Мне кажется, нет, — ответила она. — Но в чем же их цель? Чего они добивались? Вряд ли их привлек наш груз. |
| “They got rid of us,” I said. | — Зато они избавились от нас. |
| “But they guided us in. If it hadn't been for that beam...” | — Но они сами заманили нас к себе! Если бы не приводной луч... |
| “There was the ship,” I said. “It could have been the ship that they were after. They had a lot of ships out on the field. They must have lured a lot of other people.” | — Вы забываете о корабле, — сказал я. — Возможно, им нужен был корабль. Видели, сколько у них кораблей на поле? Наверно, они сцапали многих. |
| “And all of them on this planet? Or on other planets?” | — И всех выбросили сюда? Или на другие планеты? |
| “Could be,” I said. “Our job right now is to see if there's any place better than this desert we can go.. We haven't any food and we have no water.” | — Я допускаю все, — ответил я. — Наша задача сейчас найти более подходящее место, чем это. У нас нет ни пищи, ни воды. |
| I settled the strap of my rifle on my shoulder and started to plod up the dune. | Я повесил ружье на плечо и начал карабкаться вверх по склону песчаного холма. |
| “Anything else I can do?” asked Sara. | — Я могу как-нибудь помочь? — спросила Сара. |
| “You might keep those two from tracking up that line I made. If a wind comes up and starts to blot it out, try to mark it somehow.” | — Хорошо, если бы вы позаботились о том, чтобы те двое не затоптали линию, проведенную мной. Если подует ветер и песок заметет линию, попытайтесь оставить отметки. |
| “You have a lot of faith in that line.” | — Вы возлагаете большие надежды на эту линию? |
| “Just that it's a good idea to know where we are.” | — Она, надеюсь, поможет выяснить, где мы находимся. — Но может ничего не означать, — сказала Сара. — Мы, вероятно, оказались в ином временном измерении, и определять наше местонахождение бесполезно. |
| “It mightn't mean a thing,” she said. “We must have been thrown through some sort of space-time null-point and where we wound up wouldn't mean...” | — Согласен, — заметил я. — Но пока у нас нет других шансов вырваться. |
| “I agree,” I said, “but it's all we have to go on.” | |
| I plodded up the dune and it was heavy going. My feet sank deep into the sand and I kept sliding back I could make no time. And it was hard work. Just short of its crest I stopped to rest a moment and looked back down the slope. | Я поднимался по дюне, и это оказалось нелегким делом. Ноги глубоко вязли в песке, я все время скользил вниз. Я едва продвигался вперед. Когда я, наконец, почти добрался до гребня холма, я остановился на минутку отдохнуть и оглянулся. |
| The three of them stood there, looking up at me. And for some reason I couldn't explain, I found myself loving them-all three of them, that creepy, soft fool of a Smith and that phony Tuck, and Sara, bless her, with her falling lock of hair and that ridiculous oldtime rifle. | Все трое стояли у подножия дюны, наблюдая за мной. И меня охватило необъяснимое чувство: я ощутил, что люблю их — и вечно копошащегося дурачка Смита, и мошенника Тэкка, и Сару — черт ее возьми с ее непослушным локоном на лбу и дурацкой старомодной винтовкой! |
| No matter what they were, they were human beings and somehow or other I'd have to get them out of here. For they were counting on me. | Несмотря ни на что, они — люди, и так или иначе мне надо вытянуть их отсюда. Потому что они надеются на меня. |
| To them I was the guy who had barnstormed space and rode out all sorts of trouble. I was the rough, tough character who technically headed up the expedition. | |
| Для них я был человеком, «исколесившим» космос и пережившим различные приключения и неприятности. Я фактически возглавлял экспедицию и действовал грубо и сурово. | |
| I was the captain and when the chips were down it was the captain who was expected to come through. | Но я был капитаном, а когда встает вопрос жизни и смерти, именно от капитана экипаж ждет спасения. |
| The poor, damn, trusting fools, I thought-I didn't have the least idea of what was going on and I had no plans and was as puzzled and beaten and hopeless as any one of them. | Проклятые идиоты, бедные доверчивые простаки — они и не предполагают, что я и сам не могу разобраться в происходящем, что у меня нет ни планов, ни надежд и что я обеспокоен, растерян, потрясен так же, как и они. |
| But I couldn't let them know it. I had to keep on acting as if at any moment I'd come up with a trick that would get us all home free. | Но нельзя было допустить, чтобы они поняли это. Я должен играть роль человека, который может в любой момент при помощи хитроумных фокусов сохранить всех целыми и невредимыми. |
| Я поднял руку и помахал им, и как я ни старался сделать это весело и беспечно, у меня не получилось. | |
| I lifted a hand and waved to them and I tried to keep it jaunty, but I failed. | |
| Then I clambered up the dune and over the top of it and the desert stretched before me. | Потом я вскарабкался на самую вершину дюны и увидел, что передо мной простиралась пустыня. |
| In every direction that I looked, it was all the same-waves of dunes as far as I could see, each dune like the other and no break at all-no trees that might hint water, absolutely nothing but a sweep of sand. | В любой стороне, куда бы я ни посмотрел, открывалась одна и та же картина — песчаные волны, дюны, похожие друг на друга, везде одно и то же и ни намека на дерево, а, значит, и на воду, абсолютно ничего, кроме песчаной россыпи. |
| I went plunging down the dune and climbed another and from its crest the desert looked the same as ever. | Увязая в песке, я спустился по склону дюны, взобрался на другую, с нее пустыня выглядела такой же. |
| I could go on; I admitted to myself, climbing dunes forever and there might never be a difference. The whole damn planet might be desert, without a single break. | Я могу идти и идти, понял я, перебираться с дюны на дюну, и не встречу ничего нового. Вся проклятая планета, возможно, состоит из пустыни, и здесь не найти оазисов. |
| The hobbies, when, they'd bucked us through the gate or door or whatever it might be, had known what they were doing, and if they wanted to get rid of us, they could not have done a more efficient job of it. | Лошади-качалки знали, что делали, когда выбросили нас сюда через дверь, или ворота, или Бог знает что еще. Если они хотели избавиться от нас, они не могли придумать ничего лучшего. |
| For they, or the world of which they were a part, hadn't missed a lick. We had been tolled in by the beam and hustled off the ship and the ship been sealed and then, without the time to think, with no chance to protest, we had been heaved into this world. A bum's rush, I thought, all worked out beforehand. | Лошадки (или тот мир, к которому они принадлежали) не тратили усилий даром. Они заманили нас приводным лучом, вынудили оставить корабль, опечатали его, а потом, не дав нам ни подумать, ни воспротивиться, вытолкнули в этот мир. Выпихнули людей под зад коленом, — подумал я, — и проделали это не в первый раз. |
| I climbed another dune. There always was the chance, I kept on telling myself, that in one of those little valleys which lay between the dunes there might be something worth the finding. | Я вскарабкался на другую дюну. Все же есть шанс, — твердил я себе, — что где-нибудь между дюнами найдется что-нибудь заслуживающее интереса. |
| Water, perhaps, for water would be the thing that we would need the most. | |
| Например, вода — это нам нужнее всего. | |
| Or a path that might lead us to better country or to natives who might be able to give us some sort of help, | Или дорога, которая могла бы вывести нас к более приятным краям или к местным жителям, способным помочь нам. |
| although why anyone would want to live in a place like this was more than I could figure. | Хотя сложно представить себе, чтобы кто-нибудь мог жить в стране, подобной этой. |
| Actually, of course, I expected nothing. There was nothing in this sweep of desert upon which a man could build much hope. | Честно говоря, я ни на что не надеялся. Среди песчаных волн пустыни ничто не поддерживало надежду. |
| But when I neared the top of the dune-near enough so that I could see over the top of it-I spotted something on the crest of the dune beyond. | |
| Но когда я почти достиг вершины дюны и увидел пространство за ней — я заметил что-то на гребне соседнего холма. | |
| A birdcage sort of contraption was half buried in the crest, with its metallic ribs shimmering in the moon and starlight, like the ribcage of some great prehistoric beast that had been trapped atop the dune, bawling out its fright until death had finally quieted it. | Какая-то штуковина, похожая на птичью клетку, наполовину утонула в песке, ее металлические прутья поблескивали в свете луны и звезд и походили на скелет доисторического животного, которое было загнано на дюну и корчилось от страха, пока смерть не прервала его мучений. |
| I slipped the rifle off my shoulder and held it ready. The sliding sand carried me slowly down the dune, whispering as it slid. | Я сдернул ружье с плеча и приготовил его к бою. Песок подо мной заскрипел и протащил меня вниз по дюне. |
| When I had slid so far that I could no longer see over the crest of the dune, I set off at an angle to the left and began to climb again, crouching to keep my head down. | |
| Больше я уже ничего не видел из-за гребня холма. Тогда я развернулся влево и вновь начал подъем, пригнув голову. | |
| Twenty feet from the top I got down and crawled flat against the sand. | За двадцать футов до вершины дюны я лег на песок и, распластавшись, пополз вверх. |
| When my eyes came over the crest and I could see the birdcage once again, I froze, digging in my toes to keep from sliding back. | Когда мои глаза оказались над гребнем, и я снова увидел клетку, я замер, уткнувшись носками в песок, чтобы не скользить вниз. |
| Below the cage, I saw, was a scar of disturbed sand and even as I watched, new blobs of sand broke loose beneath the, cage and went trickling down the slope. | Я увидел, что песок под клеткой был взрыхлен и песчинки тонкими струйками все еще неслись по склону. |
| It had not been long ago, I was sure, that the cage had impacted on the dune crest-the sand disturbed by its landing had not as yet reached a state of equilibrium and the scar was fresh. | |
| Должно быть, подумал я, — клетка приземлилась не так давно, — следы на песке еще совсем свежие, они даже не приняли окончательную форму. | |
| Impacted seemed a strange word, and yet reason told me that it must have impacted, for it was most unlikely that anyone had placed it there. | Приземлилась — не совсем подходящее слово для клетки, но все же я считал, что она именно приземлилась, потому что вряд ли кто-то просто положил ее туда. |
| A ship of some sort, perhaps, although a strange sort of ship, not enclosed, but fashioned only of a frame. | Конечно же, это корабль какой-то незнакомой мне марки, с необшитым каркасом. |
| And if, as I thought, it were indeed a ship, it must have carried life and the life it carried was either dead within it or somewhere nearby. | А если, как я предполагал, это был действительно корабль, то в нем наверняка находилось нечто одушевленное, и это живое существо либо погибло внутри корабля, либо находилось поблизости. |
| I glanced slowly up and down the length of the dune and there, far to the right of where the birdcage lay, was a faint furrow, a sort of toboggan slide, plunging from the crest downward into the shadow that lay between the dunes. I strained to penetrate the shadows, but could make out nothing. I'd have to get closer to that toboggan slide. | Я внимательно обшарил взглядом дюну и далеко справа заметил глубокую борозду, похожую на санный след, исчезающую в тени между двумя дюнами. Я напряг зрение и попытался различить что-нибудь в темноте, но так ничего и не разглядел. Мне надо было приблизиться к санному следу. |
| I backed off down the dune and went spidering across it, angling to the right this time. | Пятясь, словно паук, я начал спускаться с дюны и все время стремился держаться правее. |
| I moved as cautiously as I could to keep down the sound of the sliding sand that broke free and went hissing down the dune face as I moved. There might be something over on the other side of that dune, listening for any sign of life. | Я двигался очень осторожно, стараясь, чтобы песок скользил и падал по склону дюны бесшумно. Наверно, там, по другую сторону холма, притаилось что-то и прислушивается к малейшему шуму. |
| When I thrust the upper part of my head over the dune crest, I still was short of the toboggan slide, but much closer to it and from the hollow between the dunes came a sliding, scraping sound. | Когда я поднял голову, я был еще далеко от санного следа, но все же немного поближе, чем раньше. Мне удалось услышать, что из ложбины между дюнами доносился монотонный скрежет. |
| Straining my ears, it seemed to me that I caught some motion in the trough, but could not be sure. | Я прищурился и, как мне показалось, заметил, что во впадине кто-то шевелится. Но я мог и ошибиться. |
| The Sound of sliding and of scraping stopped and then began again and once more there was a hint of movement. | Монотонный скрежет прекратился, затем зазвучал вновь, и опять мне почудилось еле уловимое движение. |
| I slid my rifle forward so that in an instant I could aim it down into the trough. | Я направил ружье вперед, с тем чтобы в любой момент прицелиться в сторону ложбины. |
| I waited. | Я ждал. |
| The slithering sound stopped, then started once again and something moved down there (I was sure of it this time) and something moaned. All sound came to an end. | Звук исчез, возник опять, что-то там, внизу, шевельнулось (теперь я был в этом уверен) и простонало. Потом все замолкло. |
| There was no use of waiting any longer. | Ожидание становилось бессмысленным. |
| “Hello down there!” I called. | — Эй, там, внизу, привет! — позвал я. |
| There was no answer. | Ответа не последовало. |
| “Hello,” I called again. | — Привет! — крикнул я еще раз. |
| It could be, I realized, that I was dealing with something so far removed from my own sector of the galaxy that the space patois familiar to that sector was not used by it and that we would have no communications bridge. | Возможно, — подумалось мне, — я имею дело с представителем мира, настолько удаленного от привычного мне сектора галактики, что межкосмический язык неизвестен ему, и у нас не будет возможности понять друг друга. |
| And then a quavering, hooting voice answered. At first it was just a noise, then, as I wrestled with the noise, I knew it to be a word, a single hooted question. | Но в ответ раздался прерывающийся свистящий голос. Сначала я воспринял его просто как шум, но, прислушавшись, я понял, что это было слово, скорее, один просвистанный вопрос. |
| — Друг? — вопрошало слово. | |
| “Friend?” had been the word, “Friend,” I answered. | — Друг! — ответил я. |
| “In need am I of friend,” the hooting voice said. “Please to advance in safety. I do not carry weapon.” | — Испытываю необходимость в друзьях! — заявил свистящий голос. — Просьба приблизиться без опасений: не имею оружия. |
| — А я имею, — заявил я устрашающе. | |
| “I do,” I said, a little grimly. | |
| “Of it, there is no need,” said the thing down in the shadows. “I am trapped and helpless.” | — Нет нужды, — донесся голос из тени. — Слаб и беспомощен. |
| “That is your ship up there?” | — Этот корабль там, наверху — твой? |
| “Ship?” | — Корабль? |
| “Your conveyance.” | — Я имею в виду средство передвижения. Оно твое? |
| “Truly so, dear friend. It have come apart. It is inoperative.” | — Именно так, друг. Пришло в негодность и стало неуправляемым. |
| “I'm coming down,” I told it. “I'll have my weapon on you. One move out of you...” | — Я спускаюсь, — предупредил я. — Ты под прицелом. Учти, одно движение — и... |
| “Come then,” the hooter croaked. “No move out of me. I shall lie supine.” | — Иди сюда, — просвистело существо. — Буду лежать как мертвый. |
| I came to my feet and went across the top of that dune as quickly as I could and plunging down the other slope, crouched to present as small a target as was possible. | Я встал во весь рост и быстро пересек вершину дюны. Пригнувшись, я стал спускаться по склону. Я пытался вести себя так, чтобы в меня было нелегко выстрелить. |
| I kept the rifle trained on that shadowed area from which the voice came. | Дуло моего ружья было направлено в ту затененную точку, откуда шел скрипучий голос. |
| I slid into the trough and crouched there, bending low to sight up its length. Then I saw it, a hump of blackness lying very still. | Я соскользнул в ложбину и скрючился там, стараясь разглядеть все вокруг. И наконец я увидел его — темное неподвижное пятно. |
| “All right,” I called. “Move toward me now.” | — Эй! — позвал я. — Теперь приблизься. |
| The hump heaved and wallowed, then lay still again, “Move,” it said, “I cannot.” | Пятно вздулось, потом приняло прежнюю форму и вновь замерло. |
| — Подойди! — ответило пятно. — Я не могу. | |
| “OK, then. Lie still. Do not move at all.” | — Хорошо. Лежи спокойно. Не вздумай шевелиться. |
| I ran forward and stopped. The hump lay still. It did not even twitch. | Я побежал вперед и остановился. Пятно не двигалось. Оно даже не дрогнуло. |
| I moved closer, watching it intently. Now I could see it better. From the front of its head a nest of tentacles sprouted, now lying limply on the ground. | Я придвинулся еще немного, не спуская с него глаз. Теперь я мог лучше разглядеть существо, распластавшееся передо мной. |
| From its rather massive head, if the tentacle-bearing portion of it actually was its head, its body tapered back, four feet or so, and ended in a bluntness. It seemed to have no feet or arms. With those tentacles, perhaps, it had no need of arms. It wore no clothing, upon its body was no sign of any sort of harness. The tentacles grasped no tool or weapon. | Из его головы — если только это была голова — во все стороны торчали щупальца, безжизненно лежавшие на земле. Голова переходила в суживающееся книзу туловище. Я заметил, что у него были короткие ноги без ступней. Рук не было. Вероятно, с такими щупальцами уже нет нужды в руках. На нем не было ни одежды, ни снаряжения. В щупальцах я не увидел никакого оружия или инструмента. |
| “What is your trouble?” I asked. “What can I do for you?” | — Что у тебя стряслось? — спросил я. — Чем я могу помочь? |
| The tentacles lifted, undulating like a basketful of snakes. The hoarse voice came out of a mouth which the tentacles surrounded. | Щупальца поднялись, извиваясь подобно клубку змей. Изо рта, окруженного щупальцами, раздался сиплый голос: |
| “My legs are short,” it said. “I sink. They do not carry me. With them I only churn up sand. I dig with them a deeper pit beneath me.” | — Ноги слишком коротки. Не могу передвигаться на них. Только взрыхляю песок под собой и тону в нем. |
| Two of the tentacles, with eyes attached to their tips, were aimed directly at me. They looked me up and down. | Двое щупалец с глазами на кончиках были направлены в мою сторону. Существо оглядывало меня с ног до головы. |
| “I can hoist you out of there.” | — Я могу поднять тебя. |
| “It would be a useless gesture,” the creature said. “I'd bog down again.” | — Не принесет пользы. Песок вновь затянет. |
| The tentacles which served as eye-stalks moved up and down, measuring me. | Щупальца, на которых были глаза, двигались вверх и вниз, как бы примериваясь ко мне. |
| “You are large,” it croaked; “Have you also strength?” | — Новый друг большого роста, — проквакало существо. — Но есть ли в нем сила? |
| — Чтобы перенести тебя? | |
| “You mean to carry you?” | |
| “Only to a place,” the creature said, “where there is firmness under me.” | — Только на твердую поверхность. |
| “I don't know of such a place,” I said. | |
| “You do not know... Then you are not a native of this planet.” | — Я не знаю, где найти такую. |
| — Ты не знаешь... Так друг не местный? | |
| “I am not,” I said. “I had thought, perhaps, that you... | — Нет, — ответил я. — Я надеялся, что, может быть, ты... |
| “Of this planet, sir?” it asked. “No self-respecting member of my race would deign to defecate upon such a planet.” | — Как ты мог подумать? Представитель моего рода счел бы для себя унизительным даже справить нужду на подобной планете. |
| I squatted down to face him. | Я сел на корточки и пригнулся к нему. |
| “How about the ship?” I asked. “If I could get you back up the dune to it...” | — А твой корабль? — спросил и. — Если бы я смог отнести тебя туда... |
| “It would not help,” he told me. “There is nothing there.” | — Это не поможет. Там ничего нет. |
| “But there must be. Food and water...” | — Но ведь что-то должно остаться. Пища или вода... |
| And I was, I must admit, considerably interested in the water. | А я был особенно заинтересован в воде. |
| “No need of it,” he said. “I travel in my second self and I need no food or water. | |
| Slight protection from the openness of space and a little heat so my living tissues come to no great harm.” | — Мне ничего не требуется. Путешествую в своем втором образе и не испытываю ни голода, ни жажды. |
| Защита в открытом космосе и немного тепла — вот все, в чем я нуждаюсь. | |
| For the love of God, I asked myself, what was going on? He was in his second self and while I wondered what it might be all about, I was hesitant to ask. I knew how these things went. | Господи Боже мой, подумал я, что происходит? Он находится в своем втором образе. И, хотя я не знал, что это означает, я все же не решался уточнить. Я догадывался, что может последовать за расспросами. |
| First surprise or horror or amazement that there could exist a species so ignorant or so inefficient that it did not have the concept, the stammering attempt to explain the basics of it, followed by a dissertation on the advantages of the concept and the pity that was felt for ones who did not have it Either that or the entire thing was taboo and not to be spoken of and an insult to even hint at what it might entail. | Сначала удивление, или ужас, или любопытство при мысли о существе настолько беспомощном и неосведомленном, что оно само не осознает себя. Потом — неуверенная попытка объяснить суть явления, за которой последуют пространные рассуждения о преимуществах самосознания, и затем — чувство жалости к тем, у кого оно отсутствует. А может быть, об этом вообще нельзя говорить, и даже намек на недоумение оскорбит странное создание. |
| And that business about his living tissues. As if there might be more to him than simply living tissues. | И его боязнь холода. Кажется, тепло играет в его жизни немалую роль. |
| It was all right, of course. A man runs into some strange things when he wanders out in space, but when he runs into them he can usually dodge them or disregard them and here I could do neither. | А на самом деле все шло нормально. Тот, кто путешествует в космосе, часто сталкивается с непонятными существами, но если обычно их можно обойти стороной или перехитрить, то в этот раз я не мог сделать ни того, ни другого. |
| I had to do something to help this creature out, although for the life of me I couldn't figure just how I could help him much. | Мне надо было каким-нибудь образом вызволить попавшее в беду живое создание — пусть я даже не имел ни малейшего представления о том, как это сделать. |
| I could pick him up and lug him back to where the others waited, but once I'd got him there he'd be no better off than he was right here. | Я мог бы поднять его и перенести туда, где остались мои спутники, но это не изменит его положения. |
| But I couldn't turn about and walk away and simply leave him there. | Однако просто так повернуться и уйти, оставив его одного, было тоже невозможно. |
| He at least deserved the courtesy of someone demonstrating that they cared what happened to him. | Существо, по крайней мере, стоило того, чтобы кто-то позаботился о нем и дал ему понять, что его жизнь что-нибудь да значит. |
| From the time I had seen the ship and had realized that it was newly crashed, the idea had arisen, of course, that aboard it I might find food and water and perhaps other articles that the four of us could use. | Когда я увидел его корабль и понял, что он потерпел крушение не так давно, во мне зародилась надежда: вдруг на борту окажется пища или вода, или другие полезные для нас предметы. |
| But now, I admitted, the entire thing was a complete and total washout. I couldn't help this creature and he was no help to us and the whole thing wound up as just another headache and being stuck with him. | Но теперь я знал, что мои надежды не оправданы. Я был не в силах помочь незнакомцу, а он был бесполезен для нас и мог оказаться еще одной ношей, дополнительной головной болью. |
| “I can't offer you much,” I told him. “There are four of us, myself and three others. We have no food or water-absolutely nothing.” | — Не знаю, что и предложить тебе, — сказал я. — Нас всего четверо, со мной трое моих товарищей. У нас нет ни воды, ни пищи — абсолютно ничего. |
| “How got you here?” he asked. | — Как сюда попали? — спросило существо. |
| I tried to tell him how we had gotten there and as I groped and stumbled for a way to say it, I figured that I was just wasting my time. | Я попытался объяснить, но, подбирая слова, почувствовал, что зря теряю время. |
| After all, what did it really matter how we had gotten there? But he seemed to understand. | |
| В конце концов, не так уж и важно, как мы оказались на этой планете! Но он, тем не менее, понял меня. | |
| “Ah, so,” he said. | — Ах, вот как, — заметил он. |
| “So you can see how little we can do for you,” I said. | — Итак, ты сам видишь, что мы немногим способны помочь тебе. |
| — Взялся бы перенести меня туда, где разбили лагерь? | |
| “But you would essay to carry me to this place where the others are encamped?” | |
| “Yes, I could do that.” | — Да, пожалуй. |
| “You would not mind?” | — Не имеешь ничего против? |
| “Not at all,” I told him, “if you'd like it that way.” | — Нет, конечно, если тебя это устраивает. |
| I did mind, of course. | Естественно, я был против. |
| It would be no small chore to wrestle him across the sand dunes. | Семь потов сойдет, пока потащишь его через дюны до цели. |
| But I couldn't quite see myself assessing the situation and saying the hell with it and then walking out on him. | Но я не представлял себе, что возможно, оценив серьезность ситуации, послать все к черту и бросить потерпевшего. |
| “I would like it very much,” the creature said. “Other life is comfort and aloneness is not good. Also in numbers may lie strength. One can never tell.” | — Более чем устраивает, — ответил он. — В компании лучше, одиночество вредно. Кроме того, вместе — легче. Никогда не угадаешь, как сложится дело. |
| “By the way,” I said, “my name is Mike. I am from a planet called the Earth, out in the Carina Cygnus arm.” | — Между прочим, меня зовут Майк, — представился я. — Я с планеты, которая называется Земля. Она расположена в направлении созвездия Карина Сигнус. |
| — Майк, — проговорил он, приноравливаясь к непривычным звукам. Он просвистел это слово так, что его можно было принять за все, что угодно, но только не за мое имя. | |
| “Mike,” he said, trying it out, hooting the name so it sounded like anything but Mike. | |
| “Is good. Rolls easy on the vocal cords. The locale of your planet is a puzzle to me. The terms I've never heard. | — Нравится. Доступно для голосовых связок. Твоя планета — загадка. Ориентиры ничего мне не говорят. |
| The position of mine means nothing to you, too. And my name? | Если опишу, где находится моя планета, ты тоже не поймешь. А мое имя? |
| My name is complicated matter involving identity framework that is of no consequence to people but my own. | Сложная основа — описание структуры моего организма. Понятно только моему народу. |
| Please, you pick a name for me. You can call me what you want. Short and simple, please.” | Пожалуйста, выбери для меня имя по вкусу. Короткое и простое, прошу. |
| It had been a little crazy, of course, to get started on this matter of our names. The funny thing about it was that I'd not intended to. | Конечно, было смешно вообще затевать разговор об именах. Как это ни забавно, но я даже не собирался представляться. |
| It was something that had just come out of me, almost instinctively. I had been somewhat surprised when I'd heard myself telling him my name. | Мое имя вырвалось у меня само собой, почти инстинктивно. Назвав себя, я удивился этому. |
| But now that it had been done, it did make the situation a bit more comfortable. We no longer were two alien beings that had stumbled across one another's paths. It gave each of us, it seemed, a greater measure of identity. | Но теперь, когда знакомство состоялось, я почувствовал себя спокойней. Отныне мы уже не чужаки, повстречавшиеся на узкой тропе. Казалось, мы больше сблизились. |
| “How about Hoot?” I asked. And I could have kicked myself the minute I had said it. For it was not the best name in the world and he would have had every reason for resenting it. | — Что, если я буду звать тебя Свистуном? — спросил я, но тут же прикусил язык. Я предложил не самое подходящее имя, и он имеет право отвергнуть его. |
| But he didn't seem to. He waved his tentacles around in a snaky sort of way and repeated the name several times. | |
| Но это было не так. Он пошевелил похожими на змей щупальцами и несколько раз повторил имя. | |
| “Is good,” he finally said. “Is excellent for creature such as me.” | — Отлично! — сказал он в конце концов. — Подходяще! — и добавил: — Привет, Майк! |
| “Hello, Mike,” he said. | |
| “Hello, Hoot,” I told him. | — Привет, Свистун! |
| I slung the rifle on my shoulder and got my feet well planted and reached down to get both arms around him. | Я повесил ружье на плечо, зарылся ступнями в песок и наклонился, чтобы обхватить Свистуна обеими руками. |
| Finally I managed to hoist him to the other shoulder. He was heavier than he looked and his body was so rounded that it was hard to get a grip on him. | Мне удалось поднять его на другое плечо. Он оказался тяжелее, чем я ожидал, а его туловище было таким круглым, что удержать его было очень трудно. |
| But I finally got him settled and well-balanced and started up the dune. | Но все же я приноровился и начал подниматься вверх по дюне. |
| I didn't try to go straight up, but slanted at an angle. With my feet sinking to the ankles with every step I took and the sand sliding under me, and fighting for every inch of progress, it was just as bad, or worse, than I had thought it would prove to be. | Я даже и не пытался идти вверх напрямик, но двигался к вершине холма под углом. Песок рассыпался под моими ногами, засасывая их по щиколотку; мне приходилось бороться за каждый дюйм — и поэтому подъем оказался труднее, чем я предполагал. |
| But I finally reached the crest and collapsed as easily as I could, letting Hoot down gently then just lying there and panting. | Наконец я достиг гребня дюны и позволил себе расслабиться; осторожно опустил Свистуна на землю и упал на песок, тяжело дыша. |
| “I cause much trouble, Mike,” said Hoot. “I tax your strength, exceeding.” | — Слишком много хлопот из-за меня, — сказал Свистун. — Потратил на меня столько сил! |
| “Let me get my breath,” I said. “It's just a little farther.” | — Мне надо чуть-чуть передохнуть, — объяснил я. — Нам уже не далеко. |
| Я перевернулся и уставился в небо. | |
| I rolled over on my back and stared up at the sky. | |
| The stars glittered back at me. Straight overhead was a big blue giant that looked like a flashing jewel and a little to one side was a dull coal of a star, a red supergiant, perhaps. And a million others-as if someone had sat down and figured out how to fill the sky with stars and had come up with a pattern. | Звезды, мерцая, смотрели вниз. Прямо над моей головой сиял голубой гигант, похожий на драгоценный камень, а рядом тускло, как красный уголек, поблескивало еще одно светило, наверно, супергигант. А вокруг сверкали миллионы других звезд, словно волей художника разбросанных по небу. |
| “Where is this place, Hoot?” I asked. “Where in the galaxy?” | — Где мы, Свистун? — спросил и. — В каком месте галактики? |
| “It's a globular cluster,” he said. “I thought you knew that.” | — Сферическое созвездие, — ответил он. — Я думал, знаешь. |
| And that made sense, I thought. For the planet we had landed on, the one that great fool of a Smith had led us to, had been well above the galactic plane, out in space beyond the main body of the galaxy-out in globular duster country. | Это было похоже на правду. Планета, на которую мы приземлились, куда нас привел идиот Смит, находилась выше уровня галактической плотности, далеко от ее центра — в области сферического созвездия. |
| “Is your home here,” I asked. | — Твоя родина где-то здесь? |
| “No. Far away,” he said, and the way he said it, I asked him nothing more. | — Нет, далеко, — ответил Свистун. И он проговорил это так, что у меня пропала охота продолжать расспросы. |
| If he didn't want to talk about where he'd come from, it was all right with me. He might be on the lam, he might be a refugee, or he might have been banished as an undesirable. All of these things happened. Space was full of wanderers who could not go home again. | Если ему не хотелось говорить, откуда он родом, то я не настаивал. Может быть, он в бегах, или эмигрант, или изгнан. Все было возможно. Космос полон бродяг, которым нельзя возвратиться домой. |
| I lay looking at the stars and wondering exactly where we were. A globular cluster, Hoot had said, and there were a lot of them and it could be, I supposed, any one of them. | Я лежал, глядя на звезды, и пытался представить себе, где мы находимся. Сферическое созвездие, как сказал Свистун. В галактике таких много, и это могло быть любым из них. |
| Distance or proximity, I realized, would not make a great deal of difference when one was shunted from one place to another by the method that had been used to get us here. | Расстояние не играет роли, когда приходится перемещаться из одного места в другое. |
| Nor did it make a great deal of difference where we were. If we failed to locate water, we'd not be here for long. Food too, of course, but food was less critical than water. I wondered rather vaguely why I wasn't more upset. | И вообще, какая разница, где мы? Если мы не обнаружим воду, мы не продержимся долго. Без пищи нам тоже придется туго, но все же найти воду куда важнее. Тем не менее, я не был особенно удручен. |
| It might be, I told myself, that I had been in so many scrapes in so many alien places and had always, somehow, gotten out of them, that I had come to think I'd always be able to get out of them. | Возможно, объяснял я себе, я так часто попадал в передряги в незнакомых местах и каким-то чудом выбирался из них, что уверовал в собственную неуязвимость. |
| Or maybe it was the ingrown realization that my margin of good luck had been more than overrun, that I was overdue to meet the end I had escaped so many times-a realization that someday some planet or some ornery critter would finally do me in. | Или во мне созрело ощущение, что удача наконец отвернулась от меня, что мне пора уже было сдаться смерти, которую я столько раз обманывал, — ощущение, что в какой-то момент кто-нибудь покончит со мной самым заурядным способом. |
| And realizing that, deciding that there was no great point to worry over it, for when that day came I'd had it and prior worry would not help at all. | И, осознав это, я решил, что беспокоиться не о чем, раз этому моменту суждено так или иначе прийти, и преждевременное волнение не поможет. |
| I was trying to figure which it might be when something touched me softly on the shoulder. | Я старался представить себе, как это произойдет, когда кто-то легко тронул меня за плечо. |
| I switched my head and saw that Hoot was tapping me with one of his tentacles. | Я оглянулся и понял, что это Свистун дотронулся до меня одним из своих щупалец. |
| “Mike,” he croaked, “you should take a look. We are not alone.” | — Майк, — просвистел он. — Посмотри. Мы не одни. |
| I jerked bolt upright, grabbing at the rifle. | Я резко повернулся, схватив ружье. |
| A wheel was coming up over the dune behind us, the one on which Hoot's spacecraft had come to grief. It was a big wheel and a bright one and it had a green hub that glistened in the moonlight. | Над той самой дюной, на которую упал корабль Свистуна, висело колесо. Это было большое блестящее колесо с зеленой точкой в центре, ярко сверкающей в лунном свете. |
| I could see only part of it, but the monstrous, gleaming curve of it rose into the air above the dune a hundred feet or so. | Я не мог видеть весь круг, а только одну гигантскую дугу, светящуюся над дюной на высоте ста футов. |
| Its tread was broad-ten feet or more, I guessed-and it had the shine of polished steel. Hundreds of silvery spokes ran from the inside of the rim to the green and glistening hub. | |
| Обод колеса достигал десяти или более футов, блестел, как шлифованная сталь, и был соединен с зеленым блестящим пятном в центре сотней серебрящихся спиц. | |
| It was not moving. It hung there in the air, poised above the dune. The moon-silvered ribs of Hoot's ship looked like a smashed toy when measured by its size. | Колесо не двигалось. Оно парило в воздухе над дюной. Освещенный луной остов корабля Свистуна казался раздавленной игрушкой по сравнению с исполинским колесом. |
| “Living?” asked Hoot. | — Живое? — спросил Свистун. |
| “Perhaps,” I said. | — Возможно, — ответил я. |
| “Then we best prepare to defend...” | — Тогда лучше приготовиться к бою... |
| “We sit right here,” I snapped. “We don't raise a hand against it.” | — Мы будем спокойно ждать, — выпалил я. — И не поднимем на него руки. |
| It was watching us, I was sure. Whatever it was, it might have come out to investigate the wreckage of Hoot's ship. There was nothing to indicate that any part of it was alive, | Я был уверен: оно наблюдает за нами. Что бы оно из себя ни представляло, оно, скорее всего, пытается исследовать остатки корабля Свистуна. Ничто не говорило о том, что колесо живое. |
| Но казалось, в зеленом пятне скрывается жизнь. Возможно, колесо покружит и улетит. Но если даже этого не случится, мы были не в том положении, чтобы лупить по всякому двигающемуся предмету. | |
| but the greenish hub, for some reason I couldn't put a finger on, had the look of life about it. It might turn around in a little while and go away. And even if it didn't, we were in no position to start banging away at anything that moved. | |
| “You better slide down into the trough,” I told Hoot. “If we have to make a run for it, I can scoop you up.” | — Лучше-ка спрячься внизу, — сказал я Свистуну. — Если нам придется бежать, я подниму тебя. |
| He waggled a tentacle in disagreement. “I have weapon you may need.” | Он пошевелил щупальцами, выражая несогласие. |
| — Есть оружие, можно бы воспользоваться. | |
| “You said you had no weapon.” | — Ты сказал, что безоружен. |
| “Dirty lie,” he booted, cheerfully. | — Враки, — весело просвистел он. |
| “You could have taken me,” I protested, angrily, “any time you wished.” | — Ты мог напасть на меня, — рассерженно сказал я, — в любой момент. |
| “Oh, no,” he said. “You came as my befriender. Had I told you, you might not have come.” | — Нет, — ответил он. — Пришел как друг. Если бы я сказал правду, ты бы не подошел. |
| I let it pass. He was a tricky devil, but for the moment he was on my side and I had no objections. | Я решил пропустить это мимо ушей. Он был хитрый, дьявол, но на моей стороне, и я был рад этому. |
| Someone called back of me and I swiveled my bead around. Sara stood on top of the next dune and off to the left of her, two heads poked above the ridge. | Кто-то позвал меня, и я резко повернул голову. На вершине соседней дюны стояла Сара, а слева от нее я увидел две торчащие над гребнем головы. |
| She was planted on the crest, with her silly rifle at the ready and I was scared stiff that any minute she might start throwing lead. | Она стояла с винтовкой наперевес, и я замер от страха, когда подумал, что она может разрядить ее в небо. |
| “Are you all right, captain?” she called to me. | — Все нормально, капитан? — спросила она. |
| “I'm all right,” I said. | — Я в порядке. |
| “Can we be of any help?” | — Вам помочь? |
| “Yes,” I said. “You can lug my pal back to camp with you.” | — Да, — ответил я. — Захватите моего дружка с собой в лагерь. |
| I said camp because, for the life of me, I could think of no other way to put it. | Я назвал место, где оставил их, лагерем, потому что, как ни старался, не мог придумать ничего лучшего. |
| Out of the side of my mouth, I snarled at Hoot. “Cut out the goddamned foolishness and slide down into the trough.” | Я посмотрел на Свистуна и проворчал сквозь зубья «Хватит молоть языком и скатывайся вниз». |
| I switched my attention back to the wheel. It stayed where it was. I still had the feeling that it was looking at me. I twisted around and got my feet planted under me, ready to take off if the situation should demand. | Я вновь обратил внимание на колесо. Оно находилось на прежнем месте. Не отпускало чувство, что оно смотрит на меня. Я пригнулся и напряг ноги, чтобы в случае необходимости сразу рвануть вперед. |
| I heard Hoot go sliding down the slope. A moment later Sara called to me. | Я слышал, как Свистун скользит вниз по склону дюны. Через мгновение меня окликнула Сара. |
| “What is this thing? Where did you find it?” | — Что это такое? Где вы нашли это? |
| I looked around and she was standing over Hoot, staring down at him. | Она стояла над Свистуном, уставясь на него. |
| “Tuck,” I yelled, “get down there and help Miss Foster. Tell Smith to stay exactly where he is.” | — Тэкк, — воскликнул я, — спустись и помоги мисс Фостер. Скажи Смиту, чтобы он оставался на месте. |
| I could envision that damn fool of a blind man trying to follow Tuck and getting all fouled up. | Я боялся, что этот слепой идиот пойдет за Тэкком и испортит все дело. |
| Sara's voice was plaintive and a little sharp. “But captain...” | — Но, капитан... — начала Сара жалобным и все же строгим голосом. |
| “He's lost just like us,” I told her. “He doesn't belong here and he's in trouble. Just get him back to camp.” | — Он заблудился так же, как и мы, — объяснил я. — Он нездешний и попал в беду. Просто отнесите его в лагерь. |
| I looked back at the wheel. It had finally started to move, revolving slowly, almost majestically, walking up the dune slope and looming higher every minute. | Я опять взглянул на колесо. Оно наконец начало двигаться. Колесо медленно вращалось, почти завораживающе, и поднималось все выше и выше над дюной. |
| “Get out of here,” I yelled at Tuck and Sara, without looking back. | — Убирайтесь отсюда, — крикнул я Саре и Тэкку, не оборачиваясь. |
| The wheel stopped. It was almost at the crest. Very little of it was hidden by the dune. It loomed high into the sky. | Колесо остановилось. Теперь оно было над гребнем, и дюна не мешала рассмотреть его. Оно маячило высоко в небе. |
| Now that I had a better chance to look it over, I saw that the strange thing about it was that it was actually a wheel and not just something that might look like a wheel. Its outer rim was formed of some sort of very shiny substance, with a tread ten feet across, but perhaps no more than a foot thick. For all its massiveness, it had a slender look about it. | Самое удивительное, что странный предмет действительно оказался колесом. Его обод, шириной десять футов и толщиной не более чем фут, был сделан из необычайно блестящего материала. Несмотря на громадные размеры, колесо казалось изящным. |
| As it had climbed slowly up the dune, the rim had picked up sand and carried it up its rearward surface, with the sand spilling free as the wheel moved forward. The greenish hub floated in the center of the wheel-and floated was the word for it, for the fragile spokes, despite the number of them, could not have held the hub in place. | Пока оно медленно крутилось над дюной, к ободу поднимался песок, а потом высыпался из него. Зеленое пятно плавало посреди колеса. Именно плавало — потому что тонкие спицы, невзирая на их многочисленность, не могли удержать его в центре. |
| And now I saw that the spokes, thin as they were, were crisscrossed by even finer wires (if they, indeed, were wires) to make the entire area between the hub and rim a sort of spider web. The thought stopped there, however, for the hub itself had no semblance to a spider. It was simply a sphere of some sort, hanging in the center of the wheel. | И вдруг я увидел, что между спицами были протянуты еще более тонкие провода (если это были провода), они заполняли все пространство между центром колеса и его ободом паутиной. Однако, зеленое пятно ничуть не походило на паука. Это была просто какая-то сфера, висящая в центре. |
| I looked quickly over my shoulder and there was no sign of the others. The slope of the dune was scarred with deep tracks, where they had climbed it. | Я поднялся на ноги, оглянулся и никого не увидел. Склон дюны был покрыт глубокими следами в том месте, где мы взбирались. |
| I got to my feet and went sliding down the slope and labored up the face of the dune. | Я встал, соскользнул со склона и поднялся на соседний песчаный холм. |
| At the top, I turned and had a look. The wheel had stayed where it was. I went down the rope and climbed the dune behind which I had left the others. | На его вершине я остановился и посмотрел назад. Колесо все еще было на прежнем месте. Я спустился и возобновил подъем вверх по дюне, за которой я оставил своих спутников. |
| They were all down there, I saw, and the wheel still hadn't moved. Maybe this was the end of it, I thought. | Они все уже собрались там, а колесо, заметил я, так и не двигалось. Может быть, этим все и кончится, понадеялся я. |
| The wheel might have come out to have a look and now, satisfied at what it had seen, might go about its business. | Наверное, колесо появилось, чтобы посмотреть на нас, и теперь, удовлетворившись увиденным, может заняться своими делами. |
| I went sliding down the slope and Sara came climbing up meet me. | Я спускался к лагерю, а навстречу мне с торжественным видом поднималась Сара. |
| Her face was very solemn. “We may have a chance,” she said. | — У нас есть шанс, — сказала она. |
| “A chance of getting out of here?” | |
| — Шанс выбраться отсюда? | |
| “You told this Hoot of yours what happened,” she said. “He seems to know about this sort of thing.” | — Вы рассказали этому свистуну, что случилось, а он, кажется, может чем-то помочь. |
| I was astonished. “I wasn't even sure he knew what I was talking about,” I told her. | Я удивился. |
| — Я даже не был уверен, что он понимает меня. | |
| “He didn't understand entirely, but he asked some questions and now they're working on it.” | — Он не все понял, и у него есть вопросы. Сейчас они обсуждают это. |
| “They?” | — Они? |
| “Tuck and George are helping. George is very good at it. It seems he is able to pick out the door.” | — Ему помогают Тэкк и Джордж. Джордж очень полезен в таких случаях. Он, кажется, умеет найти общий язык со всеми. |
| “George would be able to,” I said. | — Еще бы не уметь! |
| “I wish you'd stop not liking George,” she said. | — Жаль, что вы продолжаете недолюбливать Джорджа. |
| It was no time to get into a hassle with her, so I went on down the dune. | Не время выяснять с ней отношения, подумал я и пошел взглянуть на них. |
| The three of them were squatting in a row-or at least the other two of them were squatting and Hoot was lying there, with his legs buried in the sand. Tuck was staring fixedly ahead and Smith had an intense, excited look upon his flabby face. | Три моих спутника сидели в ряд на корточках, вернее, двое из них, а что касается Свистуна, то он лежал, зарывшись ногами в песок. Тэкк напряженно смотрел вперед, а вялое лицо Смита казалось возбужденным. |
| All Hoot's tentacles were extended straight in front of him and the tips of them were quivering. | Все щупальца Свистуна были вытянуты вперед, и кончики их дрожали. |
| I looked where Tuck was looking and I couldn't see a thing. There was just the slope of the other dune pitching upward to the sky. | Я посмотрел туда, куда уставился Тэкк, но ничего не увидел, кроме склона дюны, вздымающейся к небу. |
| I stood quietly behind them and Sara came up and stood beside me. We didn't stir a muscle. | Я тихо стоял позади них. Подошла Сара и встала рядом. Мы замерли. |
| I didn't know what was going on, but whatever it might be, I didn't want to interfere. If they thought there was a chance to bust that door wide open, I was all in favor of it. | Я ничего не понимал, но что бы ни происходило, мне не хотелось вмешиваться. Если они думают, что есть шанс смыться, я был только за. |
| Suddenly Hoot's tentacles went limp and sagged down to the ground. Tuck and Smith slumped in, upon themselves. | Неожиданно щупальца Свистуна стали вялыми и безжизненно повисли. Тэкк и Смит упали ничком на землю. |
| It was quite apparent that whatever they had tried had failed. | |
| “More strength we need,” said Hoot. “If all of us, perhaps...” | Похоже было, что у них что-то не получалось. |
| — Недостает силы, — сказал Свистун. — Может быть, если все... | |
| “All of us?” I asked. “I'm afraid Fm not good at this sort of thing. What is it you are trying?” | — Все? — спросил я. — Боюсь, я вам здесь не помощник. Для чего столько стараний? |
| “We strain upon the door,” said Hoot. “We try to pull it | — Вспоминаем дверь, — ответил Свистун, — чтобы открыть ее. |
| “ open.” | |
| “It still is there,” said George. “I can sense the edges of it.” | — Она все еще рядом с нами, — добавил Джордж. — Я ощущаю ее. |
| “We can try,” said Sara. “That's the least that we can do.” She squatted down beside Hoot. | — Мы можем попробовать, — сказала Сара. — Больше ничего мы все равно не в силах сделать. |
| Она присела на корточки рядом со Свистуном. | |
| “What do we do?” she asked. | — Что делать? — спросил я. |
| “You try to visualize the door,” said Tuck. | — Попробуйте представить себе дверь, — сказал Тэкк. |
| “Then you pull,” said Hoot. | — Открой ее, — сказал Свистун. |
| “Pull with what?” I asked. | — Открыть как? |
| “With your mind,” Tuck said, nastily. “This is a time, captain, when a big mouth and muscles do not help at all.” | — При помощи воображения, — продолжал Тэкк. — Иногда, капитан, громкий голос и крепкие мускулы оказываются бессильны. |
| — Монах Тэкк, — строго сказала Сара, — ваши слова неуместны. | |
| “Friar Tuck,” said Sara coldly, “that was very much uncalled for.” | |
| “That's all he's been doing,” Tuck declared, “ever since we set foot upon the ship. Yelling at us and pushing us around.” | — Это все, чем он примечателен, — заявил Тэкк. — Он только и делал, что орал на нас да погонял. |
| “Brother,” I said, “if that is what you thinks once we're out of this...” | |
| — Брат, — сказал я, — если вы так считаете, то, когда мы выберемся отсюда... | |
| “Be quiet, the two of you,” said Sara. “Captain, if you please.” | — Успокойтесь оба! — велела Сара. — Капитан, пожалуйста... |
| She patted the sand beside her and I squatted down with the rest of them, feeling mortified and foolish. In all my life, I'd never seen such downright stupidity. | Она разгладила песок рядом с собой, и я покорно сел на корточки бок о бок с остальными. Я ощущал себя кретином. За свою жизнь я не видел столь откровенной глупости. |
| Oh, there was no doubt about it-there were some alien folk who could accomplish wonders with their mental powers, but we were human beings (all of us but one) and the human race had never been noted for anything like that. | Да, конечно, есть космические народы, которые могут творить чудеса при помощи умственной энергии, но люди не отличаются таким умением. |
| Although, I thought, take a couple of jerks like Tuck and George and anything might happen. | |
| Хотя, подумал я, стоит связаться с чудаками вроде Тэкка и Смита, и всякое может случиться. | |
| “Now, please,” said Hoot, “all of us together leave us bring forth the door.” | — Теперь прошу, — сказал Свистун, — все вместе распахнем дверь. |
| His tentacles shot out in front of him, so fast they seemed to snap, standing out rigidly with their tips a-quiver. | Свистун так стремительно вытянул щупальца вперед, что казалось, он выстрелил ими. Щупальца выпрямились, их кончики дрожали. |
| God knows, I tried to concentrate. I tried to see a door in front of us, and, so help me, I did see it, a sort of ghostly door with a thin edge of light around it, and once I saw it, I fried to pull on it, | Господь свидетель, я старался сосредоточиться, я старался увидеть дверь со светящимся ореолом вокруг, и когда я ее увидел, я сделал попытку открыть ее. |
| but there was nothing on it for a man to grab a hold of and with nothing to grab a hold on there was little chance of pulling. | |
| Но на ней не было ничего, за что удалось бы схватиться, и поэтому ее вряд ли вообще было возможно открыть. | |
| But I tried just the same and kept on trying. I could almost feel the fingers of my mind trying to get hold of its smooth and slippery surfaces, then slowly sliding off. | Но я все равно снова и снова пытался открыть. Я даже чувствовал, как мои руки стараются ухватиться за гладкую скользкую поверхность, но в конце концов сползают с нее. |
| We would never make it, I knew. The door seemed to be coming open a bit, for the crack of light around it appeared to have widened. | У нас никогда ничего не получится, подумал я. Казалось, что дверь немного приоткрылась и полоска света вокруг нее стала шире. |
| But it would take too long; we never could hold out, to get it open wide enough so we could slide through. | Но дело продвигалось слишком медленно, мы бы не смогли распахнуть ее настолько широко, чтобы пройти. |
| I was getting terribly tired-both mentally and physically, it seemed-and I knew the others could be in no better shape. | Я почувствовал страшную усталость — не только физическую, но и умственную. Я понимал, что другие чувствуют себя не лучше. |
| Мы, конечно, будем пытаться еще и еще, лезть из кожи вон, но с каждым разом будем слабее и слабее, и если только мы не сможем добиться ничего с первых попыток, мы выдохнемся. | |
| We would try again, of course, and again and again, but we'd be getting weaker all the time and if we couldn't get it open in the first several tries, I knew that we were sunk. | |
| So I tried the harder and I seemed to get some small hold on it and pulled with all my might and could feel the others pulling, too | Итак, я прикладывал все силы, и мне показалось, что я ухватился за дверь, тогда я потянул за нее что было мочи и чувствовал, как все остальные тоже тянут. |
| -and the door began to open, swinging back toward us on invisible hinges until there was room enough for a man to get his hand into the crack, that is, if the door had been really there. | И дверь начала открываться, поворачиваясь в нашу сторону на невидимых петлях. И вот она уже открылась настолько, что в щель — если дверь существовала в действительности — можно было просунуть руку. |
| But I knew, even as I pulled and sweated mentally, that the door had no physical existence and that it was something a man could never lay a hand on. | Но даже когда, обливаясь потом, я мысленно открывал ее, я знал, что на самом деле никакой двери нет, и человек никогда не сможет прикоснуться к ней. |
| Then, with the door beginning to open, we failed. All of us together. And there was no door. There was nothing but the dune climbing up the sky. | И в конце концов, лишь только дверь приоткрылась, произошла осечка. Попытка провалилась. И дверь исчезла. Перед нами не было ничего, кроме дюны, поднимавшейся до неба. |
| Something crunched behind us and I jumped up and swung around. | За спиной что-то щелкнуло, я подпрыгнул и резко повернулся. |
| The wheel loomed tall above us, crunching to a halt, and swarming down from the green mass in the center, swinging down the silvery spider web between the rim and hub was a blob that dripped.It was not a spider, although the basic shape of it and the way it came scrambling down the web brought a spider to one's mind. | Колесо висело высоко над нами и, скрежеща, понемногу теряло скорость. А по серебряной паутине, натянутой между ободом и центром колеса, из зеленого сгустка опускалось, сползало на нас нечто, похожее на каплю. Форма капли и особенно способ стекания по паутине, напоминали паука. Но это был не паук. |
| A spider would have been friendly and cozy alongside this monstrosity that came crawling down the web. It was a quivering obscenity, dripping with some sort of filthy slime, | Паук показался бы красавцем по сравнению с тем уродом, который спускался по паутине. Вниз сползало трясущееся, безобразное существо, похожее на омерзительного слизняка. |
| and it had a dozen legs or arms, and at one end of the dripping blob was what might have been a face-and there is no way to put into words the kind of horror that it carried with it, the loathsome feeling of uncleanliness just from seeing it, as if the very sight of it were enough to contaminate one's flesh and mind, the screaming need to keep one's distance from it, the fear that it might come close enough to touch one. | |
| У него было с дюжину рук и ног, и на одном конце непонятной капли я разглядел то, что можно было назвать лицом. Нет слов, чтобы описать чувство ужаса, ощущение гадливости, которые вызывало это лицо. Меня охватило единственное острое желание — держаться подальше от этого чудовища, я боялся, что оно приблизится и коснется меня. | |
| As it came down the web it was making a noise and steadily, it seemed, the noise became louder. Although it had what one could imagine was its face, it had no mouth with which to make the noise, | Слизняк с нарастающим шумом спускался по паутине. Хотя у него и было лицо, но на нем не было рта, и кричать ему было нечем. |
| but even with no mouth, the noise came out of it and washed over us. | |
| Тем не менее урод издавал шум, от которого у нас звенело в ушах. | |
| In the noise was the crunch of great teeth splintering bones, mixed with the slobbering of scavenger gulping at a hasty, putrid feast, and an angry chittering that had unreason in it. | В этом шуме слышался и скрежет зубов, размалывающих кости, и чавканье шакала, жадно раздирающего гниющий труп, и озлобленное рычание. |
| It wasn't any of these things alone; it was all of them together, or the sense of all of them together, and perhaps if a man had been forced to go on listening to it for long enough he might have detected in it other sounds as well. | |
| Все эти звуки раздавались одновременно, а не поочередно, или, может, одновременно напоминали и то, и другое, и третье: я думаю, если бы мы слушали дольше, наверняка бы расслышали и новые ноты. | |
| It reached the rim of the wheel and leaped off the web to land upon the dune-spraddled there, looming over us, with the filthiness of it dripping off its body and splashing on the sand. I could see the tiny balls of wet sand where the nastiness had dropped. | Жуткий монстр достиг обода колеса, спрыгнул на дюну и замер над нами, широко расставив ноги. Отвратительная слизь текла с его тела на песок, и там, куда падали капли слизи, песок скатывался в маленькие мокрые шарики. |
| It stood there, raging at us, the noise of it filling all that world of sand and bouncing off the sky. | Он стоял, уставясь на нас, издавая звуки, которые заполняли всю пустыню от земли до неба. |
| And in the noise there seemed to be a word, as if the word were hidden and embedded in the strata of the sound. Bowed down beneath that barrage of sound, it seemed that finally I could feel-not hear, but feel-the word. | И за страшным шумом, как будто закодированное в самих звуках, звучало одно-единственное слово. И в жуткой какофонии я, казалось, смог почувствовать — именно почувствовать, а не услышать — это самое слово. |
| “Begone!” it seemed to shout at us. “Begone! Begone! Begone!” | — Убирайтесь! — кричало нам существо. — Убирайтесь! Убирайтесь! Убирайтесь! |
| From somewhere out of that moonlit-starlit night, from that land of heaving dunes, came a wind, or some force like a wind, that hammered at us and drove us back- | Откуда-то из лунной ночи, из страны вздымающихся дюн, на нас налетел ветер, или другая сила, подобная ветру, которая закрутила нас и отбросила назад. |
| although, come to think of it, it could not have been a wind, for no cloud of sand came with it and there was no roaring such as a wind would make. | Хотя, если хорошенько подумать, ничего общего с ветром не было, ведь ни одна песчинка не шелохнулась, и мы не слышали гула ветра. |
| But it hit us like a fist and staggered us and sent us reeling back. | Но нас как будто ударили со всего размаху, толкнули и опрокинули, отшвырнули назад. |
| As I staggered back with the loathesome creature still spraddled on the dune and still raging at us, I realized that there was no longer sand underneath my feet, but some sort of paving. | Мерзкая тварь все еще стояла на дюне и неистовствовала, а я, отшатнувшись под напором ветра, вдруг сообразил, что у меня под ногами уже не песок, а что-то вроде мостовой. |
| Then, quite suddenly, the dune was no longer there, but a wall, as if a door we could not see had been slammed before our faces, and when this happened the creature's storm of rage came to an end and in its stead was silence. | А потом, неожиданно, из виду исчезла и дюна, а вместо нее перед нами была стена. Все произошло так, словно невидимая дверь распахнулась прямо перед нами. И в то же мгновение приступ ярости уродливого существа закончился, и воцарилась тишина. |
| But not for long, that silence, for Smith began an insane crying. “He is back again! My friend is back again! He's is in my mind again! He has come back to me.” | Но недолгое молчание было прервано возгласом Смита, который начал кричать как сумасшедший: «Он снова вернулся! Мой друг с нами опять! Он вновь в моем мозгу! Он вернулся...» |
| — Заткнись! — заорал я. — Кончай нытье! | |
| “Shut up!” I yelled at him. “Shut up that yammering!” | |
| He quieted down a bit, but he went on muttering, flat upon his bottom, with his legs stuck out in front of him and that silly, sickening look of ecstasy painted on his face. | Он утихомирился, но все же продолжал негромко бормотать, сидя с вытянутыми вперед ногами. На его лице появилось знакомое выражение безумного восторга. |
| I took a quick look around and saw that we were back where we had come from, in that room with all the panels and behind each panel the shimmering features of another world. | Я быстро огляделся и обнаружил, что мы находимся в том месте, откуда начали свое путешествие, в той же комнате с картинами, и на каждой картине изображены непохожие друг на друга миры. |
| Safely back, I thought with some thankfulness, but through no effort of our own. | Мы вернулись живыми и здоровыми, подумал я с чувством облегчения, но в том нет нашей заслуги. |
| Finally, given time enough, we might have hauled that door wide enough for us to have gotten through. But we hadn't had to do it; it had been done for us. A creature from that desert world had come along and thrown us out. | Возможно, если бы у нас было время, мы в конце концов распахнули бы эту дверь сами. Однако это было сделано за нас. Появился монстр из песчаного мира и вышвырнул нас из своей страны. |
| The night that had lain over the white world when we had been brought there had given way to day. Through the massive doorway, I could see the faint yellow light of the sun blocked out by the towering structures of the city. | Ночь, опустившаяся на город, уже сменилась днем. За просторным дверным проемом светило солнце, и на фоне желтого света я увидел возвышающиеся городские кварталы. |
| There was no sign of the hobbies or the gnomelike humanoid who had picked the world into which the hobbies threw us. | Я не приметил ни лошадей-качалок, ни того гномообразного существа, по воле которого мы оказались в пустыне. |
| I shucked up my britches and took the gun off my shoulder. I had some scores to settle. | |
| Я отряхнул одежду и снял с плеча ружье. Мне нужно было кое с кем свести счеты. | |
| FOUR | 4 |
| We found them in a large room, which appeared to be a storeroom, one flight down from the lobby that had the doors to all those other worlds. | Мы обнаружили их в большом зале, этажом ниже комнаты, ведущей в другие миры. Похоже, это был склад. |
| The little gnomelike creature had our luggage spread out on the floor and was going through it. | |
| Several bundles of stuff had been sorted out and he was going through another bag, with the rest of it all stacked neatly to one side, waiting his attention. | Маленький гном раскидал наши вещи по полу и теперь просматривал их. |
| Несколько тюков уже прошли через его руки. Он изучал очередной мешок, а оставшаяся часть груза была аккуратно сложена в стороне и ожидала своей очереди. | |
| The hobbies stood in a semicircle about him, looking on and rocking most sedately and while they had no expression on their carven faces, I thought that I detected in them a sense of satisfaction at having made so good a haul. | Лошадки собрались в полукруг и наблюдали за происходящим. Они спокойно покачивались, и хотя их морды ничего не выражали, мне показалось все же, что я заметил на них удовлетворенные ухмылки. Они явно были довольны собой. |
| They were so engrossed in what was going on that none of them noticed us until we were through the door and had advanced several paces into the room. | Все в комнате были настолько поглощены своим занятием, что никто не обратил на нас внимания, пока мы не вошли внутрь и не приблизились к ним. |
| Then the hobbies, seeing us, reared back upon their rockers and the gnome began to straighten slowly, as if his back might have grown stiff from standing all bent over to go through our things. | Увидев нас, лошадки откатились назад, а гном начал медленно распрямляться. Наверно, пока он стоял, склонившись над нашими вещами, у него затекла спина. |
| Still half bent over, he stared up at us through a tangle of unruly hair that hung down across his eyes. He looked like an English sheepdog looking up at us. | Все еще полусогнувшись, он уставился на нас сквозь взлохмаченный чуб, падающий ему на глаза. Он был похож на скотч-терьера. |
| All of us stopped and stood together. We didn't speak, but waited. | Мы остановились и встали плечом к плечу. Мы не проронили ни слова. Мы выжидали. |
| The gnome finally, straightened up by degrees, very cautiously and slowly. The hobbies stayed motionless, reared back on their rockers. | Гном наконец-то выпрямился, сантиметр за сантиметром, очень осторожно и медленно. Лошадки стояли неподвижно, откатившись назад, насколько это было возможно. |
| The gnome rubbed his gnarled hands together. “We were about, my lord,” he said, “to come after you.” | Гном всплеснул неуклюжими ручонками. |
| — Мы собирались, господин, пойти за вами. | |
| I motioned with my gun toward the luggage on the floor. He looked at it and shook his head. | Я указал ружьем на наш груз, разбросанный на полу. Гном посмотрел на нас и покачал головой. |
| “A mere formality,” he said. “An inspection for the customs.” | — Формальность чистой воды, — заявил он. — Таможенная проверка. |
| “With a view to a heavy tax?” I asked. “A very heavy tax.” | — Чтобы вытянуть пошлину? — поинтересовался я. — И, наверно, высокую? |
| “Oh, not at all,” he said. “It is merely that there are certain things which must not be allowed upon the planet. Although, if you should be willing, a small gratuity, perhaps. | — Ни в коем случае, — сказал он. — Просто некоторые предметы запрещены к ввозу на нашу планету. Однако, если вы не против, речь может идти о чаевых. |
| We have so little opportunity to collect anything of value. And we do render services of which you are much in need. The shelter against the danger and the...” | У нас почти не бывает возможности отобрать что-нибудь стоящее. Ведь мы оказываем нужные услуги. Я имею в виду укрытие в случае опасности и... |
| I looked around the storeroom. It was piled with crates and baskets and other kinds of less conventionalized containers and there were articles of all sorts all heaped and piled together. | Я осмотрел склад. Он был весь заполнен коробками, корзинами, какой-то другой неизвестной мне тарой. Меня окружали различные предметы, аккуратно сложенные в груды. |
| “It seems to me,” I said, “that you've been doing not too badly. If you ask me, I think you had no thought to get us. We could have stayed in that desert world forever if it had been up to you.” | — Кажется, — заметил я, — ваши дела идут не так плохо. У вас и в мыслях не было возвратить нас. Будь ваша воля, мы бы остались в пустыне навсегда. (… если бы это зависело от вас.) (be up to – зависеть от кого-л.) |
| “I swear,” he said. “We were about to open up the door. But we became so interested in the wonderful items that you carried with you that we quite lost track of time.” | — Клянусь, — сказал он, — мы вот-вот хотели открыть дверь. Но слишком увлеклись вашим замечательным багажом и потеряли счет времени. |
| “Why did you put us there to start with?” Sara asked. “In the desert world?” | — Почему вы, ответьте прежде всего, выбросили нас туда? — спросила Сара. — В эту пустыню? |
| “Why, to protect you from the deadly vibrations,” be explained. “We, ourselves, took cover. Each time a ship lands there are these vibrations. | — Почему? Чтобы защитить вас от смертоносной вибрации, — объяснил гном. — Мы и сами прячемся в укрытии. Каждый раз, когда приземляется корабль, происходят эти колебания. |
| Обычно они случаются по ночам в предрассветные часы, на следующий день после приземления корабля. | |
| They always come at night, before the dawning of the day that follows the landing of the ship.” | |
| “An earthquake?” I asked. “A shaking of the planet.” “Not of the planet,” said the gnome. “A shaking of the senses. It congeals the brain, it bursts the flesh. There can nothing live. | — Землетрясение? — спросил я. — Планета трясется? |
| That is why we put you in that other world-to save your very lives.” | — Не планета, — ответил гном. — Происходит сотрясание чувств. Мозг свертывается, а плоть разрывается. Не остается ничего живого. |
| Именно поэтому мы поместили вас в другой мир — чтобы спасти ваши жизни. | |
| He was lying to us. He simply had to be. Or at least he was lying about his intention to bring us back from the desert world. | Он лгал. Я был уверен в этом. Или, по крайней мере, он обманывал, говоря, что они намеревались привести нас из пустыни обратно. |
| The kind of rat he was, there was no reason that he should. He had everything we had; there would have been nothing for him to gain by getting us out of the world he'd thrown us into. | Он был провокатором, больше никем. Он добился всего, чего хотел, и ему не было смысла спасать нас, возвращая из того мира, куда он сам нас вышвырнул. |
| “Buster,” I said, “I don't buy a word of what you say. Why should the landing of a ship set off vibrations of that kind?” | — Послушай, приятель, — сказал я. — Я не верю ни одному твоему слову. С какой это стати приземление корабля должно вызывать вибрацию, о которой ты рассказал? |
| He laid a crooked finger alongside his bulbous nose. | Он потер скрюченным пальчиком бесформенный нос. |
| “The world is closed,” he said. “None is welcome here. When visitors do come the world makes certain that they die before they can leave the city. | — Этот мир закрыт для всех, — объяснил он. — Тут никого не ждут. Когда все-таки гости наведываются, требуется убедиться, что все они погибли, не успев покинуть город. |
| And if they should so manage to escape, the planet seals the ship so they can't take off again and spread the word of what they found.” | А если им удается ускользнуть, корабль опечатывается, чтобы они не смогли воспользоваться им вновь и разнести по вселенной информацию об этой планете. |
| “And yet,” I said, “there is a strong directional beam, a homing beam, reaching well out into space. A beam to lure them in. | — И все же, — сказал я, — существует мощный направленный луч, или приводной луч, распространяемый на огромные расстояния в космосе. Луч-приманка. |
| You lured us in and you got rid of us in the desert world and you had everything we had taken from the ship. | Вы заманили нас сюда, потом избавились от нас, бросив в пустыню, а потом вы забрали все, что мы взяли с собой с корабля. |
| You had everything but the ship and maybe you are working on how to get the ship-our ship and all the others that are standing out there, sealed. | Вы получили все, кроме корабля, и, возможно, вы заняты тем, что пытаетесь овладеть и кораблем — и нашим, и другими, опечатанными на взлетном поле. |
| No wonder the hobbies insisted on bringing all our luggage in. They knew what would happen to the ship. | Не удивительно, что лошади настаивали на том, чтобы мы ничего не оставляли. Они знали, что произойдет с кораблем. |
| Apparently you haven't figured out how to beat this sealing business yet.” | Очевидно, вы еще не изобрели способ распечатывания. |
| He shook his head. | Он кивнул. |
| “It's a part of the closed planet routine, sir. There must be a way to get around it, but it's not been ciphered yet.” | — Таковы порядки на закрытых планетах, сэр. Возможно, секрет можно разгадать, но пока это не удалось. |
| Now that he knew I had him pegged, he'd not bother to deny it. He'd admit everything or almost everything and hope to gain some credit for being frank and forthright. | Я попал в точку. Он понял это и больше не пытался отпираться. Он признался во всем или почти во всем и надеялся спасти свое положение, подкупая нас честностью и откровенностью. |
| Отчего, подумал я, многие человекообразные, где бы я их ни встречал, оказываются дерьмом? | |
| Why was it, I wondered, that so many primates, no matter where you found them, turned out to be such stinkers? | |
| “Another thing that I can't cipher,” said the gnome, “is how you all got back here. | — Еще я не могу понять, — сказал гном, — каким образом вы вернулись. |
| Never before has there been anyone who could come back from one of the other worlds. Not till we let them out.” | Никому не удавалось возвратиться из другого мира. Если только мы сами не помогали им. |
| “And you claim you were going to let us out?” | |
| — И ты заявляешь, что собирался вызволить нас? | |
| “Yes, I swear we were. And you can have all your things. We had no intention of keeping any of them.” | — Да, клянусь в этом. И вы можете забрать все свои вещи. У нас не было намерения присваивать их. |
| “Now, that is fine,” I said. “You're becoming reasonable. But there are other things we want.” | — Хорошо, — сказал я. — Ты становишься благоразумнее. Нам надо еще кое-что. |
| He bristled a little. | Гном напрягся. |
| “Like what?” he asked. | — Что же это? — спросил он. |
| “Information,” I told him. “About another man. A humanoid very much like us. He would have had a robot with him.” | — Информация, — ответил я. — Она касается другого человека. Гуманоида, очень похожего на нас. С ним должен был быть робот. |
| He glanced around, trying to make up his mind. I twitched the muzzle of the gun and helped him make it up. | Он отвел взгляд, пытаясь принять решение. Я поднял ружье, и это помогло. |
| “Long ago,” he said. “Very long ago.” | — Давно, — сказал он. — Очень давно. |
| “He was the only one to come? The only one of us?” | — Появлялись ли еще такие, как мы? Или он был единственным? |
| — Нет. До него здесь побывали подобные вам. Их было шестеро или семеро. Они вышли за черту города и больше я их не видел. | |
| “No. Even longer than him there were others of you. Six or seven of them. They went out beyond the city and that was the last I saw of them.” | — А разве вы их не отправили в другой мир? |
| “You didn't put them into another world?” | |
| “Why, yes, of course,” he said. “All who come we put there. It is necessary. | — Конечно, отправили, — ответил гном. — Мы поступаем так со всеми, кто прибывает. Это необходимо. |
| Each arrival triggers another killing wave. Once that killing wave is done, we are safe until another ship arrives. | Каждое приземление вызывает новую смертоносную волну. Как только она уходит, мы снова в безопасности до появления следующего корабля. |
| Всех прибывших мы перемещаем в другие миры, но мы всегда возвращаем их. | |
| We put all who arrive into another world, but we always bring them out.” | |
| Perhaps, I admitted to myself, he was telling us the truth. Although maybe not all the truth. Perhaps he had another angle that he hadn't sprung on us. | Может быть, думал я, он говорит правду. Хотя, очевидно, только частично. Или он снова готовится поймать нас на удочку. |
| Although now, I was fairly certain, even if be had another one he might hesitate to spring it. We had him dead to rights. | Однако теперь я был абсолютно уверен, если у него и есть приманка, он остережется воспользоваться ею. Он был в наших руках. |
| “But there is always another killing wave,” I reminded him, “when another ship arrives.” | — Но ведь всегда следует другая смертоносная волна, — напомнил я, — когда прибывает новый корабль. |
| “But only in the city,” he told me. “Out of the city and you are safe from it.” | — Но только в городе, — объяснил он. — Если вы оказались за его границами, вы в безопасности. |
| “And no one, once they arrive, stays in the city?” | — И никто из прибывших не остается в городе? |
| “No. They always leave the city. To hunt for something they think they'll find outside the city. All of them always hunt for something.” | — Никто. Они всегда покидают его. Они охотятся за чем-то и думают найти это что-то вне города. Они всегда за чем-нибудь охотятся. |
| God, yes, I thought, all of them are on the trail of something. How many other intelligences, in how many different forms, had heard that voice Smith had heard and had been lured to follow it? | О Боже, он прав, подумал я, каждый из них идет по чьему-нибудь следу. Кто знает, сколько разнообразных мыслящих существ слышали голос, который слышит Смит, и были заворожены им? |
| “Do they ever tell you,” Sara asked, “what it is they hunt for?” | — Они когда-нибудь рассказывали вам, — спросила Сара, — что именно ищут? |
| He grinned crookedly. “They are secretive,” he said. | Он криво усмехнулся. |
| — Они держат это в тайне. | |
| “But this other humanoid,” Sara reminded him. “The one who came alone, accompanied by the robot...” | — Но тот гуманоид, — не отставала Сара, — тот самый, который прибыл один в сопровождении робота... |
| “Robot? You mean the metal humanoid very like himself?” | — Робота? То есть металлического гуманоида, похожего на него? |
| “Don't play dumb,” I snapped. “You know what a robot is. Those hobbies there are robots.” | — Не придуривайся! — прикрикнул я. — Ты знаешь, что такое робот. Эти лошадки — роботы. |
| “We not be robots,” Dobbin said. “We be honest hobbies.” | — Мы не роботы, — заявил Доббин. — Мы честные лошадки. |
| “You shut up,” I said. | — Заткнитесь-ка! — сказал я. |
| “Yes,” said the gnome. “The one with the robot. He also went away and did not come back. | — Да, — продолжал гном. — Был один с роботом. Он тоже ушел и не вернулся. |
| But in time the robot did. Although he would tell me nothing. He had not a word to say.” | Однако робот позже возвратился. Хотя он мне ничего не объяснил. Он не сказал ни слова. |
| “And the robot still is here?” asked Sara. | — И робот все еще здесь? — спросила Сара. |
| The gnome said, “A part of him I have. The part that makes him function, I regret very much, is gone. The brain I suppose you call it. The brain of him is gone. | — У меня есть одна часть от него, — сказал гном. — Мне очень жаль, но та часть, которая управляла им, пропала. Мозги, по-вашему. Так вот, его мозги пропали. |
| I sold it to the wild hobbies that dwell in the wilderness. Very much they wanted it, very much they paid. Still I could not refuse them. It was worth my life to do it.” | Я продал их диким лошадям, которые обитают в плохо изученных районах. Они очень просили и много заплатили. Я не мог отказать им. Это была выгодная сделка. |
| “Those wild hobbies?” I asked. “Where do we go to find them?” | — Дикие лошади? — переспросил я. — Где мы можем найти их? |
| He made a shrugging motion. | Гном пожал плечами. |
| “No telling that,” he said. “They wander wide and far. Most often they are found north of here. Very wild indeed.” | — Трудно сказать, — ответил он. — Они живут на больших и отдаленных территориях. Чаще всего их можно обнаружить к северу отсюда. Там действительно очень дикие места. |
| “What did the wild hobbies want of Roscoe's brain?” asked Sara. “What possible use could it be to them?” | — Зачем же им понадобились мозги Роско? — спросила Сара. — Какая от них польза? |
| He spread his hands. “How could I know?” he asked. | Гном развел руками. |
| — Откуда мне знать? — сказал он. | |
| “They are beings one does not question closely. Very rough and wild. They have a hobby's body, but heads they have like you, and arms, and they yell most loudly and are unreasonable.” | — Им не задают вопросов. Они на редкость грубые и дикие. У них туловище лошадей, а головы — такие же, как ваши, и руки тоже; они неразумны и издают очень громкие звуки. |
| “Centaurs,” said Tuck. “There are many of them, I understand, spread throughout the galaxy. | — Кентавры, — сказал Тэкк. — Насколько мне известно, их много по всей галактике. |
| Almost as common as the humanoids. And they are, I understand, as the gentleman here says, most unreasonable. Although I have never met one.” | Не меньше, чем гуманоидов. И они, как заметил джентльмен, неразумны. Но, правда, я их ни разу не встречал. |
| “You sold them only the braincase,” I said. “You still have the robot's body here.” | — Ты продал им только мозговой блок, — сказал я. — У тебя еще должно остаться туловище. |
| “They did not want the body. I still have it here.” | — Лошади не просили туловище. Оно у меня. |
| I dropped the space lingo and switched to English, speaking to Sara. | Я обратился к Саре, перейдя с космического языка на английский. |
| “What do you think?” I asked. “Do we try to track down Knight?” | — Что вы думаете об этом? — спросил я. — Мы продолжаем поиски Найта? |
| “He would be the one...” | — Он один из тех... |
| “If he is still alive, he'd be an old, old man by now. I think the chances are he is not alive. The robot came back. He'd not have left Knight if he were still alive.” | — Если он все еще жив, он очень, очень стар. Я думаю, у нас мало шансов найти его живым. Робот вернулся. Он бы не покинул Найта, если бы тот был жив. |
| “We might find out where he was heading,” Sara said. | — Хорошо бы выяснить, куда они направлялись, — сказала Сара. |
| — Если бы нам удалось раздобыть мозговой блок Роско и соединить его с туловищем, то он бы мог сообщить, что искал Найт и где он теперь находится. | |
| “If we could get the braincase and put it back in Roscoe's body, he might have some idea of what Knight was looking for and where it might be found.” | — Но робот молчал. Он ничего не сказал гному. |
| “But he wasn't talking. He wouldn't tell the gnome.” | |
| “He might talk to us,” said Sara. “After all, we're his people. It was people like us who made him and if he had any loyalty, which I suspect he had, that loyalty also was to a human being.” | — Может, он заговорит с нами, — сказала Сара. — В конце концов, мы — люди, такие же, как те, что сделали его. Если он предан кому-либо, а я подозреваю, что это так, то он может быть предан только человеку. |
| I turned back to the gnome. “All right,” I said, “we'll need the robot's body and maps of the planet. A supply of water. The hobbies to carry us and our packs and...” | Я повернулся к гному. |
| — Итак, — сказал я, — нам необходимы: туловище робота, карты планеты, запас воды. А также лошади-качалки, для того, чтобы везти нас, и наш груз, и... | |
| He threw up his hands in horror, backing away from me, shaking his head stubbornly from side to side. | Гном в ужасе взмахнул руками, отпрянув от меня, упрямо мотая головой из стороны в сторону. |
| “The hobbies you can't have, he said “I have need of them myself” | — Я не могу предоставить лошадей, — твердил он. — Мне самому они нужны. |
| “You didn't let me finish.,” I said. “We are taking you along.” | — Ты не дал мне закончить, — сказал я. — Мы берем тебя с собой. |
| “That you cannot do,” shrilled Dobbin. “He must stay to warn the creatures on incoming ships and get them under cover against the killing wave. Sire, you must understand...” | — Нельзя, — воскликнул Доббин. — Он должен остаться, чтобы предупреждать вновь прибывших и спасать их от смертоносной волны. Господин, поймите... |
| “We'll take care of all of that,” I said. “We'll shut off the beam. If there is no beam to lure them, no one will ever come.” | |
| — Мы позаботимся об этом, — сказал я. — Мы заблокируем луч. Если луч не будет приманивать, то никто не появится здесь. | |
| “But you can't shut it off,” wailed the gnome. “No one can do that, for the location of the transmitter is something that we do not know. I have never found it. I have hunted and the others before me hunted and it has not been found.” | — Вы не сможете ничего сделать с лучом, — ныл гном. — Никто не сможет, потому что нам неизвестно местонахождение датчика. Мне не удалось обнаружить его. Я охотился за ним, и не я один, но все было напрасно. |
| He stood before us, dejected. Somehow or other the props had been knocked out from under him. | Он был удручен. Так или иначе почва была выбита у него из-под ног. |
| “Well, I'll be damned,” I said. | — Проклятье! — проговорил я. |
| “It makes sense,” said Sara. “It had me puzzled all the time. Whoever built this city installed the beam and our scrawny friend is not the kind of people who could have built this city. He is simply living here-a savage living in a deserted city, picking up whatever scraps he can.” | — Кажется, он говорит правду, — сказала Сара. — Луч придумал тот, кто построил и сам город, а наш худосочный друг на создателя города не похож. Он просто живет здесь — варвар, который рыщет в пустом городе и тащит, что плохо лежит. |
| I should have thought of it myself, I knew. But I had been so burned up at being tossed into the desert world, and burned up, too, when I found the gnome going through our things that I'd been out for blood. If that little twerp had made one wrong step, I would have mowed him down. | Я должен был сам понять это. Но я сгорал от злости из-за нашего путешествия в пустыню и чуть с ума не сошел, когда увидел гнома, копающегося в наших вещах. Кровь ударила мне в голову. Если маленький пройдоха надул нас, я уничтожу его. |
| “Tell us,” Sara said to him, “exactly what you are. It wasn't your people who built this city, was it?” | — Скажите нам, — обратилась к гному Сара, — кто вы такой. Вы ведь не один из строителей этого города? |
| His face was contorted with rage. “You have no right to ask,” he screeched. “It is bad enough without you asking it.” | Его лицо перекосилось от гнева. |
| — Вы не имеете права спрашивать, — закричал он в ярости. — Вы и так зашли слишком далеко. | |
| “We have every right to ask,” I said. “We need to know exactly what is going on. I'll give you about five seconds.” | — Мы имеем право задавать вопросы, — сказал я. — Мы должны знать правду о том, что происходит. Я даю тебе пять секунд. |
| Ему не понадобилось и пяти секунд. Его ноги подогнулись, и он тяжело осел на пол. Он обхватил себя худыми ручонками и принялся раскачиваться назад и вперед, словно его мучили желудочные колики. | |
| He didn't take five seconds. He legs collapsed and he sat down hard upon the floor. He wrapped his scrawny arms about his middle, hard, and rocked back and forth as if he had the bellyache. | |
| “I'll tell,” he moaned. “Do not shoot-I'll tell. But the shame of it! The shame, the shame, the shame.” | — Я скажу, — простонал он. — Не стреляйте, я скажу. Но какой стыд! Стыд, стыд, стыд! |
| He looked up at me with beseeching eyes. “I cannot lie,” he said. “If I could, I would. But there is someone here who would know if I were lying. | В его глазах была мольба: |
| — Я не могу лгать. Если бы я мог, я бы солгал. Но здесь есть тот, кто распознает мою ложь. | |
| “Who is that?” I asked. | — Кто же? — спросил я. |
| “It is me,” said Hoot. | — Он обо мне, — сказал Свистун. |
| “What have you got?” I asked “A built-in lie detector?” | — У тебя есть детектор лжи? |
| “One of my feeble capabilities,” said Hoot. | — Одна из моих незначительных способностей, — ответил Свистун. |
| — Не спрашивайте, нельзя выдавать тайну. Мои возможности невелики, но этой я управляю отлично. Была сказана правда, хотя не вся. | |
| “Do not ask me how, for I cannot tell you. Deficiencies I have in amplitude, but of this and several others I have good command. And this personage, aware of it, has been telling a semblance of the truth, although not in all its fullness.” | |
| The gnome was still staring up at me. “It seems that in times like this,” he pleaded, “us humanoids should somehow stick together. There is a common bond...” | Гном внимательно смотрел на нас. |
| I said, “Not between you and I, there isn't.” | — Мне кажется, что в подобных ситуациях гуманоиды должны поддерживать друг друга. Мы связаны и... |
| — Только не ты и я. Мы ничем не связаны. | |
| “You are being hard on him,” said Sara. | — Вы слишком грубы с ним, — сказала Сара. |
| “Miss Foster,” I said, “I haven't even started. I intend to hear this.” | — Мисс Фостер, — заметил я, — это еще не грубость. Я намерен выяснить все. |
| “But if he has any reason.. .” | — Но если у него есть оправдание... |
| “He hasn't any reason. Have you a reason, Buster?” He had a good look at me, then he shook his head. | — У него нет оправдания. Не правда ли, парень? |
| Гном бросил на меня пристальный взгляд. Затем он кивнул головой. | |
| “My pride is in the dust,” he said. “The memories of my ancestors are besmirched. It has been so long-we pretended for so long that at times even we ourselves believed it-that we were the ones who raised this wondrous city. | — Моя честь поругана, — сказал он. — Память о моих предках осквернена. С давних пор — таких давних, что всего и не упомнишь, — мы делали вид, что принадлежим к числу тех, кто воздвиг этот необычный город. |
| And if you had let me alone, if you had never come, I finally could have died believing it, warm in the pretence that it were we who built it. Then it would have been all over, it would not have mattered if someone, or all the universe, should know we were not the architects. | И если бы вы оставили меня в покое, если бы вы никогда не появились здесь, я бы умер со сладкой мыслью о том, что именно мы построили его. Тогда бы все кончилось; уже было бы не важно, если кто-то, даже вся вселенная узнает, что архитекторами были другие. |
| For I am the last of us and there is no one further to whom it will ever matter. There are no others after me. The duties I've performed then will be passed on to the hobbies and in the fullness of time they may find some other to whom they can pass those duties on. For there must be someone here to warn and save those who arrive upon this planet.” | Потому что я последний в роду, и больше никого не заинтересует эта история. У меня нет потомков. Обязанности, которые я выполняю, перейдут лошадям, а с течением времени они могут передать их кому-нибудь еще. Ведь всегда кто-то должен предупреждать прибывших на планету об опасности и помогать им. |
| I looked toward Dobbin. “Could you tell me,” I asked, “what this is all about?” | Я взглянул на Доббина. |
| “Nothing I will tell you, sire,” said Dobbin. “You come to us with a heavy hand. We save your life by putting you in another world, then you suspicion we will not get you out. | — Не могли бы вы объяснить, — попросил я, — в чем здесь дело. |
| — Ничего я не скажу вам, — ответил Доббин. — Вы пришли сюда с дурными намерениями. Мы спасли вас, спрятав в другом мире, а вы подозреваете, что мы бы вас не вернули. | |
| You are incensed greatly when you find your benefactor satisfying no more than normal curiosity in an examination of your luggage. And you talk of the giving of five seconds and you throw your weight around and act vastly ungracious in every sort of way and you.. .” | Вы негодуете, когда ваш благодетель из простого любопытства рассматривает ваш багаж. И вы еще даете нам пять секунд, и помыкаете нами, и ведете себя отвратительно, и вы... |
| “That's enough from you!” I shouted. “I won't take that kind of talk from a crummy robot!” | — Достаточно! — крикнул я. — Я не позволю недоделанному роботу так разговаривать со мной. |
| “We not be robots,” Dobbin primly said. “I have told you, yet and yet again, that we be but simple hobbies.” | — Мы не роботы, — натянуто сказал Доббин. — Я говорил вам и повторяю снова и снова, что мы — самые обычные лошади-качалки. |
| So we were back to that again, to this ridiculous assertion. This strange and stubborn pride. If I'd not been so sore at them, I would have bust out laughing. But as it stood, I'd had about as much of what was going on as I was able to take. | Ну вот, мы опять вернулись к этой теме, к нелепому утверждению лошадок, к их странной упрямой гордости. Если бы я не был столь раздражен, я бы расхохотался. Но мне срочно надо было что-то предпринять и сделать все от меня зависящее. |
| I reached down and grabbed the gnome by the slack of his robe that hung about his chest and lifted him. He dangled and his scrawny legs kicked and kept on kicking as if he were trying to run, but couldn't, since his feet were in the air. | Я дотянулся, вцепился в рубашку гнома на груди и приподнял его. Тот повис, болтая тонкими ножками, как будто пытался убежать. Но убежать он не мог, потому что его ноги «упирались» в воздух. |
| “I've had enough of this,” I told him. “I don't know what it is all about and I don't give a damn, but you're giving us what we need and without any quibbling. If you don't, I'll snap your filthy neck.” | — Это уже слишком, — сказал я ему. — Я не знаю, что тут у вас происходит, да мне и наплевать, но вы дадите нам все, что нужно. И не финтить! А если нет — я сверну твою мерзкую шею. |
| “Look out!” screamed Sara and as I jerked my head around, I saw the hobbies charging us, rocking forward on their rear rockers and their front rockers lifted menacingly. | — Осторожно! — крикнула Сара. Я резко повернул голову и увидел, как лошадки нападают на нас. Они надвигались на задних полозьях, угрожающе подняв передние. |
| I threw the gnome away. I didn't look where I was throwing him. I just heaved him out of there and brought up my gun, remembering, with a sinking feeling, the lack of impression the laser beam had made upon that crystal landing field.. | Я отбросил гнома в сторону. Я даже не заметил куда, просто отшвырнул его и поднял ружье. Но тут же с упавшим сердцем я вспомнил, что лазерный луч не оказал воздействия на покрытие посадочного поля. |
| If the hobbies were fabricated of the same material, and it looked as if they were, I'd do just as well by standing off and pegging rocks at them. | Если лошадки сделаны из того же материала, а это было скорей всего, я с таким же успехом могу бросать в них камнями. |
| But even as I brought the rifle up, Hoot scurried quickly forward and as he scurried forward, suddenly he blazed. | Но как только я взвел курок, Свистун рванулся вперед и, делая рывок, вспыхнул. |
| That's an awkward way of saying it, but I can't think of any other way of describing it. | Возможно, я выбрал неподходящее слово, чтобы описать его состояние, но ничего другого на ум не приходит. |
| There he was, scampering forward, his little feet clicking on the floor, then his body quivered with a bluish sort of haze, as if he were an electrical transformer that had gone haywire. | Он выбежал вперед, стуча крохотными ногами по полу, потом задрожал, окутываясь голубоватой дымкой. Он напоминал мне забарахливший электрический прибор. |
| The air seemed to shake and everything did a funny sort of jig, then it all was over and the way it was before. Except that all the hobbies were piled into a far corner of the room, all tangled up together, with their rockers waving in the air. | Казалось, все пришло в движение, каждый из нас совершал немыслимые па, а затем все кончилось и встало на свои места. Только лишь лошадки сгрудились в дальнем углу комнаты, устроив кучу-малу. Их полозья шевелились в воздухе. |
| I hadn't seen them move-they just suddenly were there. It was as if they had been moved without actually traveling through space. One instant they had been charging us, with their rockers lifted, the next instant they were jammed into the corner. | Я не видел, каким образом они попали туда, — просто они ни с того, ни с сего оказались в углу. Все произошло так, как будто они и не перемещались в пространстве. Они наступали на нас с поднятыми полозьями — миг — и они уже прижаты в углу. |
| “They be all right,” said Hoot, apologetically. “They damaged not at all. They be discommoded for the moment only. They be of use again. Sorry for surprise, but need of moving rapidly.” | — Все будет нормально, — сказал Свистун, извиняясь. — Я не причинил им вреда. Они испытывают некоторое неудобство, но это на мгновение. Они смогут двигаться опять. Простите, все случилось слишком неожиданно, но нужно было действовать быстро. |
| The gnome was picking himself up slowly from the tangle of barrels and boxes and baskets where I had thrown him and I could see, just by looking at him, he had no fight left in him. Neither had the hobbies. | Гном медленно выбирался из-под кипы мешков, коробок и корзин, куда я швырнул его. Глядя на него, я понял, что бойцовский дух в нем иссяк. Лошадки выглядели не лучше. |
| “Tuck,” I said, “get moving. Get the stuff together. As soon as we can get the hobbies loaded, we are moving out.” | — Тэкк, — сказал я, — мы отправляемся. Соберите наши вещи. Как только навьючим лошадок, трогаемся. |
| FIVE | 5 |
| The city pressed close. It towered on every side. | Дома обступили нас. Они высились с обеих сторон. |
| Its walls were straight up into the sky and where they stopped (if they did stop, for down at their base one had the feeling he could not be sure) there existed only a narrow strip of blue, | Стены поднимались до неба, и там, где они кончались (если они действительно кончались, ведь, стоя у основания дома, нельзя было быть в этом уверенным), виднелась только узкая бледно-голубая полоска. |
| sky so far and faint that it faded out almost to the whiteness of the walls. | Небо было так высоко и такое блеклое, что почти сливалось с белыми стенами. |
| The narrow street did not run straight; it jogged and twisted, a trickle of a street that ran between the boulders that were buildings. | Узкая улица изгибалась впереди нас. Она струилась между домами, как ручеек среди валунов. |
| The buildings all were the same. There was slight difference among them. There was no such a concept as architecture, unless one could call straight lines and massiveness a kind of architecture. | |
| Здания были похожи друг на друга, словно близнецы. | |
| Everything was white, even the floor of the street we followed-and the floor could not be thought of as paving; it was, instead, a floor, | Все было белым, даже покрытие улицы, по которой мы продвигались. Его нельзя было назвать мостовой, это был, скорее, пол, |
| a slab that extended between the buildings as if it were a part of them, and a slab that seemed to run on forever and forever, without a single joint or seam. There seemed no end to it, nor to the city either. | одна сплошная плита, положенная между домами так, что казалась их продолжением. Плита тянулась без конца и края, на ней не было заметно ни одного шва. Плита убегала за горизонт, там же терялся из виду город. |
| One had the feeling that he would never leave the city, that he was caught and trapped and that there was no way out. | Было ощущение, что из города выйти невозможно, что мы захвачены в плен, и выхода не найти. |
| “Captain,” said Sara, walking along beside me, “I'm not entirely sure I approve of the manner in which you handle things.” | |
| — Капитан, — сказала Сара, шагая рядом со мной. — Я не одобряю ваше поведение. | |
| I didn't bother to answer her. I knew that dissatisfaction with me had been nibbling at her for days-on board the ship and after we had landed. Sooner or later, it was certain that she would get around to chewing on me about it and there was nothing I could have said that would have made a difference. | Я не счел нужным отвечать. Я знал, что недовольство мной зрело в ней день ото дня — и на борту корабля, и после приземления. Было очевидно, что рано или поздно она взорвется и все выскажет мне. Но что бы я ни сказал в ответ, ничего не изменится. |
| I threw a glance over my shoulder and saw that the others were coming along behind us-Smith and Tuck riding two of the-hobbies and the rest of them loaded with our supplies and tins of water. | Я бросил взгляд через плечо и увидел, что остальные движутся позади. Лошадки везли наш багаж и фляги с водой. Смит и Тэкк ехали верхом. |
| Behind the hobbies came Hoot, like a dog hazing a flock of sheep, and at times sidewheeling along the way a dog will run. | |
| Шествие замыкал Свистун. Он напоминал собачку, стерегущую стадо овец. Временами он даже описывал круги, как собака. | |
| His body was built low to the ground and on each side of it he had a couple of dozen stubby legs, like a centipede, and I knew that so long as he was back there behind them, the hobbies would try no monkey business. They were scared pink of him. | Его тело, словно тело сороконожки, было низко посажено на двух дюжинах ног. Я понимал, что пока Свистун идет за лошадками, они не посмеют дурачить нас. Он держал их в страхе. |
| “You are heavy handed,” Sara said when I didn't answer her. “You simply bull ahead. You have absolutely no finesse and I think in time that can lead to trouble.” | — Вы чересчур грубы, — сказала Сара в ответ на мое молчание. — Вы всегда идете напролом. Вы абсолютно не умеете хитрить, и иногда мне кажется, что это приведет нас к беде. |
| “You are talking about the gnome,” I said. | — Вы имеете в виду гнома, — предположил я. |
| “You could have reasoned with him.” | — Можно было бы договориться с ним. |
| “Reasoned with him and he about to steal us blind?” | — Договориться? В то время, как он обчистил нас до нитки? |
| “He said he would have gotten us out of that other world,” she said, “and I'm inclined to have believed him. There have been other parties here and he must have pulled them back out of the worlds he put them in and let them go ahead.” | — Он сказал, что собирался вызволить нас из пустыни, — настаивала она, — и я склонна верить ему. Очевидно, сюда прибывали другие экспедиции, и он всегда забирал их из того мира, куда их поместили, и, возможно, отпускал. |
| “In such a case,” I said, “please account for all that loot he had the storeroom jammed with.” | — В таком случае, — сказал я, — как вы объясните его комнату, набитую различными предметами? |
| “He maybe stole some of it,” admitted Sara, “or he ran a bluff and got some of it before they started out or some of the expeditions failed and he went out and picked up the stuff after they had failed.” | — Похоже, он украл их, — согласилась Сара. — Или напустил туману и получил от экспедиций эти вещи, когда освобождал их. Или некоторые экспедиции потерпели неудачу, и он собрал все это после их гибели. |
| It was possible, I knew, any one of the alternatives she suggested could be possible. But somehow I didn't think so. | Не исключено, что она была права. Каждая ситуация, которую она предположила, была возможна. Но я чувствовал, дело обстоит иначе. |
| The gnome had said that we had been the first to get out of one of the other worlds without any help from him, but that could have been a lie, perhaps calculated to make us feel good about being so smart we had gotten out of it. | Гном сказал, мы были первыми, кто смог выбраться из другого мира без его помощи. Может быть, он лгал, рассчитывая, что мы придем в восторг от собственной находчивости. |
| And we really hadn't gotten out of it. We'd been thrown out of it, and there was a good chance that some of the other parties that had landed here had been thrown out as well. | Но на самом деле, мы так и не выбрались из другого мира. Нас выбросили оттуда и, вполне вероятно, таким же образом оттуда выбросили и остальных. |
| The residents of those other worlds must by now be tired of having someone keep on dumping aliens in on them. | |
| Жители этих других миров, наверное, устали оттого, что им время от времени подсовывают чужаков. | |
| But not all of the people dumped into those other worlds would have been thrown out and that would have meant that the gnome and his pals, the hobbies, would have had good pickings. Although what good all that stuff was doing them was hard to figure out. | Но не все те, кто оказался в другом мире, выбрались оттуда, и это означало, что гном и его ребята — лошадки — могли набить карманы. Правда, я не понимал, какой прок был от собранных вещей. |
| They couldn't begin to use all of it and on a planet such as this, with a built-in trap for any who might land on it, there'd be little chance of trading with someone out in space. The gnome apparently did a little local trading, for he'd sold Roscoe's braincase to a centaur tribe, but the local trading couldn't amount to so very much. | Вряд ли они пользовались ими, а на планете, уничтожающей визитеров, вести торговлю весьма затруднительно. Ясно, гном был дельцом — недаром он продал мозговой блок Роско племени кентавров — но местная торговля не могла бы привести к такому изобилию товаров. |
| “Speaking of the gnome,” said Sara. “At first you threatened you'd bring him along with us and then you didn't bring him. Personally, since we're running this kind of show, I'd feel better if we had him where we could keep an eye on him.” | — Что касается гнома, — сказала Сара, — сначала вы пригрозили взять его с собой, а потом отказались. Лично я бы, уж если на то пошло дело, предпочла, чтобы он был с нами и мы могли присматривать за ним. |
| “I couldn't stand his whining and his bawling,” I told her, shortly. “And, besides, once it became apparent we weren't hauling him along, he got so happy about it that he let us take the other things we needed without any argument. Including what is left of Roscoe and all that water and the maps.” | — Я не вынес бы его воплей и нытья, — объяснил я Саре. — И кроме того, он был так счастлив от нас наконец отделаться, что не препирался, когда мы брали нужные нам вещи. В том числе останки Роско, воду и карты. |
| We walked in silence for a moment, but she still wasn't satisfied. She was sore at me. She didn't like the way I operated and she meant to tell me so, very forcefully, and she wasn't having much success. | Некоторое время мы шли молча. Сара не была удовлетворена беседой. Она злилась на меня. Ей не нравились мои методы, и она намеревалась решительно заявить мне об этом, но ее попытка не имела успеха. |
| “I don't like this Hoot of yours,” she said. “He's a crawly sort of creature.” | — Мне не по душе этот ваш Свистун, — продолжала Сара. — Какое-то пресмыкающееся. |
| “He saved our necks when the hobbies went for us,” I said. “I suppose you're all knotted up because you don't understand what he used to hit the hobbies. | — Он спас нас, когда угрожали лошади, — сказал я. — Я вижу, вы все озадачены поведением Свистуна, потому что не понимаете его приемов против лошадей. |
| Me, I don't care what he used, just so he still has it and can use it again if we get into a jam. And I don't care how crawly he may seem, just so he stays with us. We need a guy like him.” | Что касается меня, то мне все равно; лишь бы только он не потерял этой способности и применил ее, если мы вновь окажемся в переделке. И меня не волнует его внешность. Пусть он будет при нас. Нам нужен малый вроде него. |
| She flared at me. “That's a crack at the rest of us. You don't like George and you don't like Tuck and you're barely civil to me. And you call everybody Buster, I don't like people who call other people Buster.” | Сара вспыхнула. |
| I took a long, deep breath and began to count to ten, but I didn't wait till ten. | — Это пощечина нам всем. Вы не любите Джорджа, не выносите Тэкка, и едва вежливы со мной. И вы всех называете «парень». Мне не нравятся люди, которые так обращаются с другими. |
| Я глубоко вздохнул и начал считать про себя до десяти, но не досчитал. | |
| “Miss Foster,” I told her, “you undoubtedly recall all that money you transferred to my account on Earth. All I'm trying to do now is to earn all that lovely money. And I'm going to earn it no matter what you do or say. You don't have to like me. | — Мисс Фостер, — сказал я ей, — вы, несомненно, помните, какие деньги вы предназначили для меня на Земле. И теперь я пытаюсь заработать эту кругленькую сумму. И я заработаю ее независимо от того, что вы говорите или делаете. Вы не обязаны любить меня. |
| You don't have to approve of anything I do. But you're signed onto this harebrained scheme just like all the rest of us and I'm in charge of it because you put me in charge of it and I'm going to stay in charge of it and you haven't a damned thing to say about it until we're back on Earth again-if we are ever back.” | Вы не должны одобрять все мои действия. Но вы ввязались в эту нелепую авантюру так же, как и остальные, а я отвечаю за успех дела, потому что вы наделили меня этой ответственностью. Я и дальше буду в ответе за все, и вам не надо ничего говорить, пока мы не вернемся на Землю, — если нам суждено вернуться. |
| I didn't know what she might do. I didn't care too much. | Я не знал, что она предпримет. Меня это особенно и не волновало. История затянулась, с момента нашего старта с Земли прошло много времени. Пора было наступить развязке, иначе — мы все пойдем ко дну. Хотя, честно говоря, я чувствовал, что мы уже тонем. |
| This business had been building up for a long time now, since shortly after we had taken off from Earth and there had to be an end to it or we'd all go down the drain. Although, to tell the truth, I figured we were part-way down the drain already. | |
| There was something about the planet that made a man uneasy-something furtively vicious, a hard coldness like the coldness of a squinted eye, a thing a man couldn't put a finger on and perhaps was afraid to put a finger on because of what he'd find. And how were we to get off the planet with our ship sealed shut? | На этой планете есть нечто неуловимо-тревожное — в ней скрыто что-то злобное, какой-то сковывающий холод, похожий на холод разбойничьего взгляда, то, что человеку и не дано осознать, и, может быть, чего он не хочет осознавать, потому что боится. Да и как мы улетим с планеты, если корабль опечатан? |
| I thought maybe she'd stop right there in the street and throw a tantrum at me. I thought maybe she might try to brain me with her rifle or maybe try to shoot me. | Я ожидал, что Сара набросится на меня в гневе посреди улицы. Я был готов к тому, что она ударит меня винтовкой или выстрелит. |
| She did nothing of the sort. She just kept walking along beside me. She never broke her stride. Then quietly, almost conversationally, she said, “What a sleazy son-of-a-bitch you turned out to be.” | Она не сделала ни того, ни другого. Она продолжала идти рядом со мной. Она не сбилась с шага. Потом она спокойно проговорила: «А вы, оказывается, слабак и сукин сын». |
| And it was all right. I probably deserved it. I'd been rough on her, but I'd had to be. She had to understand and, anyhow, I'd been called lot worse things than that. | Ну и ладно. Наверное, я заслужил это. Я был суров с ней, но в силу необходимости. Она должна была понять меня, а, кроме того, я слышал и худшие слова в свой адрес. |
| We kept walking along and I wondered what time it was. | Мы продолжали идти, и мне захотелось узнать, который час. |
| My watch said we'd been walking down the street for a bit better than six hours, but that didn't mean a thing, for I hadn't the least idea of how long this planet's day might be. | Судя по моим часам, мы шли по улице уже чуть дольше шести часов, но это ничего не значило, потому что мне было неизвестно, сколько длится день на этой планете. |
| I tried to keep a sharp lookout as we went along, but I had no idea what I was watching for. The city seemed deserted, but that didn't mean there couldn't be something very nasty in it that might come popping out at us. It was all too quiet and innocent. A place like this begged for someone or something to be living in it. | Пока мы продвигались вперед, я старался не выпускать из виду ничего вокруг, хотя и сам не понимал, что я высматриваю. Город казался опустевшим, но не было никакой уверенности, что в нем не прячется что-нибудь для нас малоприятное. Город выглядел слишком тихим и безопасным. Место, подобное этому, как бы само напрашивалось, чтобы в нем кто-нибудь поселился. |
| The streets were narrow, the one that we were following and the others that ran off from it. The buildings rose straight up from them and went soaring upward. There were occasional breaks in the blank, white walls that probably were windows, but didn't look like windows. | Все улицы были узкими — и та, по которой мы шли, и те, которые от нее отходили. Над улицами возвышались дома. В белых, ничем не украшенных стенах то тут, то там виднелись отверстия. Хотя они и не походили на окна, но все же, наверно, это были окна. |
| Usually several small, unpretentious doors fronted the street from each building, but at times there were great ramps leading up through a recess sliced out of a building's front up to massive doors that stood several stories high. | Небольшие скромные двери, как правило, выходили на улицу, но иногда я замечал, что перед домами построены мосты, ведущие к массивным дверям, расположенным на верхних этажах зданий. |
| Seldom were any of these doors closed; most of them stood open. Someone, sometime, had built this city and used it for a while and then had walked away from it, not even bothering to close the doors when they turned their backs on it. | Только некоторые из дверей закрывались, большинство из них были распахнуты. Возможно, кто-то давным-давно построил этот город, жил в нем, а потом покинул его, даже не утруждая себя закрыть двери. |
| The street jogged suddenly and as we came around the corner we were looking down a narrow lane where the street ran straight for a much greater distance than it had run straight all the time we had traveled on it. | Неожиданно улица круто вильнула, и завернув за угол, мы увидели, что улица продолжается, такая же прямая, как прежде, и что впереди нас большее расстояние, чем мы уже прошли. |
| And far off, at the end of the street, stood a tree, one of those great trees that towered above the city. We had seen some of them when we'd been out on the landing field, | А вдалеке, в конце улицы росло дерево, одно из тех деревьев, которые возвышались над городом. |
| but this was the first one we'd seen since. Traveling in the street, the buildings stood so high that they cut off the sight of everything that wasn't directly overhead. | |
| Это было первое дерево, увиденное нами с тех пор, как мы покинули посадочное поле. Из-за высоченных городских домов удавалось разглядеть только то, что оказывалось прямо над головой. | |
| I stopped and Sara stopped beside me. Behind us the hobbies shuffled to a halt. Now that the clanking of the hobbies” rockers was still I could hear the crooning sound. I had been hearing it for some time, I realized, but had paid no attention to It, for it had been blotted out by the noise made by the rockers. | Я остановился, и Сара — рядом со мной. За нами, замедляя ход, семенили лошадки. Когда бряцанье их полозьев стихло, я услышал тихую мелодию. Она уже давно звучала, только я не обращал на нее внимания, потому что она сливалась с лошадиным цоканьем. |
| But the hobbies were standing silent now and the crooning still kept on and when I swung around I saw it came from Smith. He was sitting in the saddle, rocking gently back and forth and he was making these cooing sounds like a happy baby. | Но теперь лошадки угомонились, а мелодия все не смолкала. Я огляделся и понял, что не кто иной как Смит, слегка раскачиваясь в седле, словно дитя, мурлыкает что-то себе под нос. |
| I was standing there and saying nothing when Sara said, “Well, go ahead and say it.” | Я стоял спокойно и ничего не говорил. |
| “I haven't said a thing,” I told her, “and I won't say anything. But if he doesn't shut his trap, I'll rig a muzzle for him.” | Но Сара спросила: |
| — Вы что-то хотите сказать? | |
| — Я еще ничего не говорил и не собираюсь, — ответил я. — Но если он не прекратит, я заткну ему глотку. | |
| “It's only happiness,” said Tuck. “Surely, captain, you can't complain at a little happiness. We are getting very close, it seems, to the creature that has been talking with him all these years and he's almost beside himself with an inner happiness.” | — Он поет от счастья, — объяснил Тэкк. — Не сомневаюсь, капитан, вы не против, если кто-нибудь счастлив. Похоже, мы приблизились к тому существу, которое взывало к нему на протяжении многих лет, и сейчас счастье переполняет его. |
| Smith paid no attention to what was going on. He just sat humped there on the hobby, crooning to himself like a half-wit baby. | Смит никак не реагировал на происходящее. Он по-прежнему сидел верхом, напевая песенку, подобно неразумному ребенку. |
| “Let's get on,” I said. I had been ready to call a halt so we could rest and have a bite to eat, but for some reason this didn't seem to be the place for it. Although maybe that wasn't it at all-maybe I wanted to get going so that the sound of the hobbies” rockers would drown out that sound of crooning. | — Едем дальше! — скомандовал я. Конечно, надо было бы остановиться — отдохнуть и перекусить, но мне казалось, что это место не подходит для привала. Хотя, может быть, оно и было вполне подходящим — но мне хотелось двигаться вперед, чтобы звяканье лошадиных полозьев заглушило песню Смита. |
| I expected Sara might protest that I was driving everyone too hard, that it was time to take a rest, but she fell into step beside me and we went on down the street without a word from her. | Я предполагал, что Сара не согласится и заявит, что я держу их всех в черном теле, но она безмолвно пристроилась за мной, и мы продолжили путь. |
| The tree that stood at the end of the street kept getting bigger all the time, or seemed to be getting bigger. It was only, of course, that as we drew closer to it, we began to get a better perspective of it. | Дерево в конце улицы становилось все выше и выше. Возможно, так только казалось, потому что, по мере приближения мы могли лучше его рассмотреть. |
| Finally we could see that it stood a little distance beyond where the street came to an end and that it seemed to be twice as tall, perhaps more than twice as tall, as the buildings that stood on either side of the street. | В конце концов мы увидели, что оно растет чуть в стороне от того места, где кончается улица. Оно было минимум в два раза выше зданий, стоящих по обеим сторонам улицы. |
| And that meant twice as tall as any of the buildings in the city, for the buildings here were as tall as any we'd seen in the center of the city. | |
| И это означало, что оно было в два раза выше любого здания в городе, потому что дома, расположенные вокруг нас, были выше зданий, находящихся в городском центре. | |
| The sun was slanting toward the west when we finally reached the end of the street, and it really was the end. The city stopped, just like that, and open country lay beyond, a red and yellow land, not exactly desert, but very close to it, a land with buttes and the far-off blue of mountain ranges and here and there the trees. | Солнце клонилось к западу, когда мы дошли до конца улицы. Улица действительно обрывалась в этом месте. Город тоже закончился, и перед нами простирались его окрестности, красно-желтая земля — не пустыня, но похожая на нее, — край одиноких холмов, голубых горных цепей, деревьев, растущих поодаль друг от друга. |
| There was other vegetation, little scrubby stuff, but the only thing that reached any height were those monstrous trees. Only the one of them was close, perhaps three miles or so away, although it was hard, admittedly, to judge its distance. | Виднелась и другая растительность — невысокие кусты то тут то там, — но в глаза бросались только эти огромные деревья. Лишь одно из них росло близко — около трех миль — от нас, но, признаться, определить расстояние было не просто. |
| The street ended and a trail went on as a continuation of it-not a road, but a trail that over many years had been worn down a couple of feet or so into the very soil. It went winding out, twisting and turning, into that red and yellow land. | Улица завершалась и переходила в тропинку — не в дорогу, а именно в тропинку, вытоптанную за много лет. Кружась, изгибаясь и поворачивая, она пролегала через красно-желтую землю. |
| A mile or so beyond the city stood a single building, not as massive as the buildings that made up the city, but still good-sized. It was not like the buildings of the city, not just one huge rectangular mass. Rather, it was a frothy sort of thing, but solid and without any foolishness about its frothiness. | В миле от города я заметил отдельно стоящее здание, не такое массивное, как в городе, но все равно очень высокое. В отличие от городских домов, оно не напоминало огромную прямоугольную глыбу. Оно казалось и легким — но никак не легкомысленным, — и прочным. |
| It was built of some kind of red material and that alone was enough to set it out from the whiteness of the buildings in the city. It had spires and towers and what seemed to be windows, high up, and a huge ramp sprang up to three mighty doors that stood open on its front. | Его построили из какого-то красного материала, и уже это отличало его от белых городских зданий. Его украшали шпили, башни, высокие окна, а к трем распахнутым дверям в центре дома вел высокий пандус. |
| “Captain Ross,” said Sara, “perhaps we should call a halt. It's been a long, hard day.” | — Капитан Росс, — сказала Сара, — не устроить ли нам привал? У нас был долгий тяжелый день. |
| Maybe she expected that I would argue with her, but I didn't. It had been a long, hard day and it was time to call a halt. I should have done it sooner, perhaps, but I had felt an itch to get out of the city, if that were possible. | Она, наверно, ожидала, что я начну спорить, но я не стал. У нас действительно был долгий тяжелый день, и пора было устраивать привал. Следовало сделать это раньше, подумал я, но мне до смерти хотелось выйти из города. |
| We'd been marching steadily for eight hours or more and the sun still was only a little better than halfway down the western sky. There still would be several hours of light, but we'd done enough for one day. The days must run long here, I told myself. | Мы были на ногах в течение восьми часов, а солнце только-только начало склоняться к западной части неба. Стемнеет еще не скоро, но с нас достаточно. Световой день длится здесь целую вечность. |
| “Over by the building,” I suggested. “After we set up camp, we can have a look at it.” | — К дому! — предложил я. — Мы разобьем лагерь и осмотрим здание. |
| She nodded and we started out again. Smith still was crooning, but you could only hear the crooning in between the creaking sounds made by the rockers of the hobbies. If he kept it up once we set up camp, I'd be hard put to keep from belting him into at least a semblance of silence. To let him keep on with that silly sound was more than a man should have to stand. | Сара кивнула, и мы снова тронулись. Смит все еще напевал свою песенку, но ее было чуть слышно сквозь лязганье полозьев. Если он будет продолжать и в лагере, подумал я, мне будет трудно удержаться, чтобы не вынудить его замолчать. Позволить ему и дальше издавать эти идиотские звуки — выше моих сил. |
| Inside the city we had been shielded from the sun, but now the sun was warm-not hot, but warm, with that welcome, heartening warmness one associates with spring. It felt good just to be walking in the sunlight. The air was clean and had a sharpness to it and it carried in it a redolent scent of vegetation, a resinous, spicy scent that tingled in the nostrils. | Находясь в черте города, мы были спрятаны от солнца, теперь же мы вышли из тени. Солнце не слишком припекало, от него исходило приятное ласкающее тепло, напоминающее о весне. Мы с удовольствием купались в солнечном свете. Воздух был чист и пах зеленью, его пряный смолистый аромат щекотал ноздри. |
| Ahead of us the red building stood stark against the cloudless sky, its towers and spires seeming to reach up to pierce that very sky. It was good to get out of the city, to be where we could see the sky again, and it gave me the feeling that we were finally on our way, wherever we were going. | Красное здание стояло перед нами, выделяясь на фоне безоблачного неба. Казалось, его шпили и башни стремятся пронзить небо. Было здорово, что мы наконец выбрались из города, видим небо над собой; и у меня возникло чувство, что куда бы мы ни направлялись — мы на верном пути. |
| I wondered once again just how crazy one could get. If we followed this snaking trail we just might find the centaur people who had bought Roscoe's brain and if they still happened to have it they might sell it back to us, and if we could get it somehow we could pop it back into Roscoe's body and just possibly he might be able to tell us what the whole thing was about. | До какого же безумия можно дойти, подумал я. Если мы пойдем по этой змеящейся тропинке, мы сможем выйти к племени кентавров, купивших мозг Роско, и если он все еще там, а они, допустим, продадут его... и если нам удастся каким-нибудь образом вставить его в туловище робота, то последний, вполне вероятно, расскажет нам о том, что произошло. |
| In my time I'd been on wild-goose chases of my own, but to whomp up a honey, I told myself, it took a female big game hunter and a dreaming blind man and a sneaky little religico with dirty fingernails. There might be better combinations, but until a better one came along, those three would stand as tops. | В свое время я и сам любил большую охоту, но вот появилась женщина, которая тоже не прочь поохотиться, слепой мечтатель да отвратительный монах с грязью под ногтями — и я готов идти на поиски чудес. Не исключено, у меня когда-нибудь будет другая компания. Но пока нет другой, со мной пойдут эти трое. |
| We were about halfway to the building when behind me startled, frightened screams burst out and as I turned I saw the hobbies charging down upon us. Hardly thinking of what I was doing, I dived sidewise off the trail and as I dived caught Sara around the waist and carried her along with me. | Мы были на полпути к красному зданию, когда я услыхал испуганные возгласы. Я посмотрел назад и увидел, как на нас мчатся лошади. Ни секунды не размышляя, я спрыгнул с тропы, успев схватить Сару и оттащить ее в сторону. |
| Together we rolled out to one side of the path and the hobbies went rushing past us, their rockers moving so fast they seemed to be a blur. Both Smith and Tuck where hanging on to the saddles desperately and Tuck's brown robe was flowing out behind him, snapping in the wind. The hobbies were pounding as hard as they could go straight for the ramp that led into the building, screaming as they went-screams that sent cold shivers running up my spine. | Вместе с ней мы упали на обочину. Мимо нас пронеслись лошадки, их полозья промелькнули так быстро, что, казалось, слились в одно пятно. Смит и Тэкк отчаянно держались за седла, коричневая ряса Тэкка развевалась на ветру позади него. Лошадки устремились к пандусу, ведущему в здание. От их ора у меня по коже забегали мурашки. |
| I was halfway to my feet when something exploded just above my head, not a loud explosion, but rather a muffled thump, and dark red pellets went whizzing through the air and bouncing on the ground. | Я уже почти встал на ноги, когда над моей головой раздался негромкий взрыв, почти приглушенный; в воздухе просвистели темно-красные пули, рикошетом отскочив от земли. |
| I didn't know what was going on, but it was quite apparent that this was not a place to stay. The hobbies might know what was happening and they had headed for the ramp and I was more than willing to do my best to follow. I jerked Sara to her feet and we started running for the ramp. | Я не понимал, что происходит, но было очевидно, что оставаться здесь больше нельзя. Лошадки, вероятно, знали больше меня, поэтому они так спешили к пандусу, и мне очень хотелось последовать за ними. Я рывком поднял Сару на ноги и мы побежали за лошадками. |
| Off to the right was another thump and more of the dark-red pellets went skittering across the ground, raising little puffs of dust as they bounced along. | Справа от нас опять что-то взорвалось, по земле запрыгали темно-красные пули, поднимая пыль. |
| “It's the tree!” cried Sara, gasping for breath. “The tree is throwing things at us!” | — Дерево! — крикнула Сара, переводя дыхание. — В нас стреляет дерево! |
| I jerked up my head and saw that a number of dark balls were flying through the air above us and they certainly did seem to be coming from the tree. | Я поднял голову. Множество красных шариков проносилось над нами в воздухе. Без сомнения, их направляло дерево. |
| “Look out!” I yelled at Sara and gave her a push that sent her staggering to the ground, falling there myself. | — Осторожней! — воскликнул я и подтолкнул Сару. Она оступилась и упала на землю, увлекая меня за собой. |
| Above us the dark balls were going thump! thump! thump! and the air seemed to be filled with the pellets, whizzing wickedly. One caught me in the ribs and it felt as if a mule had kicked me and another clipped me on the cheek. | Вокруг нас пролетали темные шарики — удар! удар! удар! — казалось, все пространство было заполнено пулями, угрожающе свистящими. Одна попала мне в ребро, и мне почудилось, что меня лягнул осел. |
| Другая пуля ударила мне в щеку. | |
| “Now!” I yelled at Sara and jerked her to her feet She broke free of my clutching hand and beat me to the ramp. All around us the dull thumps were exploding and the floor of the ramp danced with the bouncing pellets, but “we made it up the ramp without being hit and stumbled through the door. | — Вперед! — крикнул я и потянул Сару с земли. Она вырвалась и побежала к пандусу. Пули все взрывались и взрывались вокруг, и отбивали чечетку по покрытию пандуса, но все-таки мы поднялись к дому и ворвались в дверь. |
| The others all were there, the hobbies huddled in a frightened group and Hoot scurrying up and down in front of them, like a worried sheepdog. Tuck was slumped in his saddle and Smith had quit his crooning, but instead of slumping, he was sitting straight or as straight as his tubbiness would let him, and his face was glowing with a silly sort of happiness that was downright frightening. | Все уже были там. Лошадки испуганно прижимались друг к другу, а Свистун сновал перед ними подобно встревоженной овчарке. |
| Тэкк привалился к седлу, а Смит прекратил петь, но сидел прямо насколько позволяла его неловкость, и лицо слепого глупо светилось счастьем. Его вид мог испугать любого. | |
| Outside the door the dark balls still were plunging in and exploding with their muffled crumps, throwing out sprays of the whizzing pellets that struck and bounced in dancing frenzy all along the ramp. | За дверью продолжали метаться из стороны в сторону темные шарики; они взрывались, издавая приглушенный звук, и из них гроздями вылетали свистящие пули, которые скакали по пандусу. |
| I took a look at Sara and she was—somewhat mussed. Her natty explorer outfit was wrinkled and dusty and she had a dark smudge across one cheek. | Я посмотрел на Сару. Она стояла с растрепанными волосами, ее всегда аккуратный походный костюм был смят и заляпан грязью. |
| I grinned at her. Through it all, I saw, she'd hung onto her rifle. I wondered if she had it glued to her. | Одна ее щека была испачкана. |
| Я улыбнулся. Несмотря ни на что, она не выпустила своего ружья. Уж не приклеила ли она его к себе, подумал я. | |
| Something small and running very fast went past me and then another one and as the tiny runners burst out onto the ramp I saw they were ratlike creatures. Each of them grabbed one of the bouncing pellets in their mouth, grabbing them even as they bounced, and then they were coming back, with their rodent teeth locked about the pellets. | Мимо меня быстро пробежало какое-то маленькое существо. За ним промчалось еще одно, потом — еще, и когда крохотные бегуны высыпали на пандус, я увидел, что они походили на крыс. Они набрасывались на пули, схватывали их зубами, причем их не останавливало даже то, что пули прыгали по земле. Потом, плотно сжав челюсти, грызуны исчезали один за другим. |
| From the darkness behind us came a rustling sound, interspersed with squeaks, and a second later hundreds of those ratlike creatures were pouring past us, running between our feet, bumping against our legs in their maddened haste, all heading for the ramp and the bouncing pellets. | В темноте позади нас послышался шорох и писк, и через секунду новые сотни крысообразных существ промчались мимо, задевая наши ноги, натыкаясь на них в безумной спешке. Они все стремились к пандусу и пулям. |
| With the coming of the ratlike horde, the hobbies had scurried to one side, beyond the doorway, to get out of the way. We followed the hobbies. The little scurrying animals paid us no attention. | С появлением ватаги грызунов лошадки сбились в кучу с одной стороны от дверного проема, чтобы освободить путь. Мы последовали их примеру. Маленькие суетящиеся звери не обращали на нас никакого внимания. |
| Their only interest were the pellets and they dashed back and forth, fetching and carrying as if their lives depended on it, running into one another, leaping over one another, each one for itself. | Их интересовали только пули, и они, толкаясь, сновали туда-сюда, пытаясь схватить странную добычу так яростно, как будто от этого зависела их жизнь. |
| Outside the dark balls kept coming in, bursting with dull thumps, continuing to scatter pellets. | Снаружи прибывали красные шарики, и все так же с глухим шумом взрывались и разлетались пули. Свистун поджал ноги и опустился на пол, раскинув щупальца. |
| Hoot came over beside me, pulled up his feet and collapsed upon his belly. He let his tentacles down upon the floor. | — Собирают урожай, — предположил он. — На черный день. |
| “They harvest food,” he said, “against the coming of the great hunger.” | |
| I nodded. It made sense, of course. The dark balls were pods filled with seeds and this broadcasting of them was the method by which the trees could give them distribution. But they likewise were something more than pods of seed. | Я согласился. Похоже, Свистун прав. Темные шарики — это стручки, наполненные семенами, и дерево нашло своеобразный способ их распространения. Да, шары — это стручки, но не только. |
| They could be used as weapons and they had been used on us. As if the tree had been aware of us and once we'd come in range, had opened fire. If the range had been a little shorter and if we'd been trapped out in the open, they could have done us damage. | Они могут использоваться в качестве оружия, как это и произошло в нашем случае. Наверно, дерево давно ожидало нас, и, как только мы приблизились к нему на нужное расстояние, оно открыло огонь. Если бы радиус попадания был меньше и мы были застигнуты стрельбой в открытом месте, нам пришлось бы туго. |
| My ribs still ached from the hit I'd taken and there was a little scratch along one cheek that was very tender. We had been extremely lucky that the building had been close. | Я еще чувствовал боль в боку, а на щеке я нащупал маленькую царапину. |
| Sara sat down upon the floor and laid her rifle in her lap. | Нам повезло, что красное здание стояло неподалеку. Сара уселась на пол, положив винтовку на колени. |
| “You all right?” I asked. | — Все нормально? — спросил я. |
| “Tired is all,” she said. “I suppose there is no reason we can't camp right here.” | — Устала — и все! — ответила она. — Думаю, что нам ничего не мешает обосноваться прямо здесь. |
| I looked around and saw that Tuck had gotten off his hobby, but Smith still was sitting in the saddle, bolt upright, as straight as he could sit, with his head held tall and rigid, twisted a little to one side, as if he were listening. On his face he still wore that idiotic, terrifying happiness. | Я осмотрелся. Тэкк спешился, но Смит сидел в седле, прямой как стрела. Он высоко поднял голову, склонив ее немного набок, как будто прислушивался. С его лица до сих пор не исчезло идиотское выражение счастья. |
| “Tuck,” I said, “would you and George unload the hobbies. I'll look around for wood.” | — Тэкк, — сказал я. — Не могли бы вы и Смит разгрузить лошадей? Я пока поищу дров. |
| We had a camp stove with us, but there was no sense in using up the fuel if we could rustle wood. And there is, as well, something to be said in favor of a campfire as a thing to sit around and talk. | Мы захватили с собой походную печку, но было глупо тратить горючее, имея возможность раздобыть дрова. Да и, кроме того, костер, вокруг которого можно собраться и поболтать, — совсем другое дело. |
| “I can't get him down,” said Tuck, almost weeping. “He won't listen to me. He won't pay attention.” | — Я не могу заставить его спуститься, — почти плача, сказал Тэкк, — он не слушается меня. Он попросту не обращает внимания. |
| “What's the matter with him? Was he hit?” | — Что с ним? Он ранен? |
| “I don't think so, captain. I think he has arrived.” | — Не думаю, капитан. Полагаю, он наконец оказался там, куда стремился. Я думаю, он добрался до места. |
| “You mean the voice...” | — Вы имеете в виду тот голос... |
| “Right here in this building,” said Tuck. “At one time it might have been a temple. It has a religious look to it.” | — Здесь, в этом здании... — сказал Тэкк, — здесь когда-то, возможно, был храм. Дом напоминает культовую постройку. |
| From the outside, come to think of it, it had had a churchy look but you couldn't get much idea of how it looked inside. By the door, with the sunlight slanting from the west, there was plenty of light, but other than that the interior was dark. | Извне дом действительно походил на церковь, но было трудно разглядеть его изнутри. Солнечные лучи проникали в дверь, вход ярко освещался, но дальше была абсолютная темень. |
| “We can't leave him sitting there all night,” I said. “We've got to get him down. You and I together can pull him from the saddle.” | — Его нельзя оставлять так на всю ночь, — сказал я. — Надо снять его. Вдвоем мы сможем стащить его с седла. |
| “Then what?” asked Tuck. | — А что потом? — спросил Тэкк. |
| “What do you mean then what?” | — Что вы подразумеваете под «потом»? |
| “We take him down tonight. What do we do tomorrow?” | — Мы снимем его сегодня. Но что мы сделаем завтра? |
| “Why, hell,” I said, “that's simple. If he doesn't snap out of it, we boost him in the saddle. Tie him on so he can't fall off.” | — Черт возьми! — сказал я. — Очень просто. Если он не придет в себя, мы поднимем его и привяжем к седлу, чтобы он не выпал. |
| “You mean you'd cart him off again when be finally had arrived? When he had finally reached the place he's been yearning toward for a great part of his life?” | — Вы хотите сказать, что собираетесь его увезти отсюда? Из того места, которое он искал и нашел? Он стремился сюда почти всю свою жизнь! |
| “What are you trying to say?” I yelled. “That we should hunker down and squat right here and never leave because this blubbering idiot.. .” | — На что ты намекаешь? — закричал я. — На то, что мы поставим на себе крест и останемся тут навсегда только потому, что этот блаженненький идиот... |
| “I must remind you, captain,” Tuck said, nastily, “that it was this blubbering idiot who charted the way for us. If it had not been for him.. .” | — Должен напомнить вам, капитан, — мрачно заметил Тэкк, — что не кто иной, как этот блаженненький идиот, начертал наш маршрут. Если бы не он... |
| “Gentlemen,” said Sara, getting to her feet, “please lower your voices. I don't know if you realize it, captain, but we may not be leaving here as soon as you might think.” | — Господа, — вмешалась Сара, — пожалуйста, потише. Вы, по-видимому, не понимаете, капитан, что мы не можем покинуть это место так быстро, как бы вам хотелось. |
| “Not leaving here,” I said, between my teeth. “What is there to stop us?” | — Не можем покинуть? — сказал я сквозь зубья — Что же задерживает нас? |
| She gestured toward the doorway. “Our friend, the tree,” she said, “has us zeroed in. I've been watching. All the stuff he's throwing at us is landing on the ramp. There aren't any misses. It would be worth your life to step outside that door. Fast as they are moving and little as they are, those seed-gathering animals are taking casualties,” | Сара указала на дверь. |
| — Наш друг-дерево выбрало нас в качестве мишени. Я наблюдала за ним. Все, чем оно бросается в нас, падает на пандус. Не было ни промаха. Выход за дверь будет стоить нам жизни. Даже эти грызуны не всегда могут увернуться, как они ни малы и ни юрки. | |
| I saw that the ramp still seemed alive with the bouncing, dancing seeds and here and there upon it lay tiny bodies, limp and motionless. | Я увидел, что дорога, ведущая к дому, кишела скачущими по ней семенами. То здесь, то там лежали маленькие крысиные тела, распростертые и неподвижные. |
| “The tree will get tired of it,” I said. “It will run out of energy or out of ammunition.” | — Дерево устанет, — предположил я. — У него истощатся силы или кончатся боеприпасы. |
| She shook her head. “I don't think so, captain. How tall would you say that tree might be. Four miles? Five miles? With foliage from a few hundred feet off the ground to its very top. The spread of the foliage at its widest point close to a mile, perhaps. How many seed pods do you think a tree like that might bear?” | Сара покачала головой. |
| — Не думаю, капитан. Какая, вы полагаете, высота дерева? Четыре мили? Пять миль? Его крона тянется на несколько верст вверх, а шириной достигает, наверное, мили. И сколько же, по-вашему, стручков, наполненных семенами, может расти на таком дереве? | |
| I knew that she was right. She had it figured out. If the tree wanted to, it could keep us pinned down for days. | Я понимал, что Сара права, что она рассчитала верно. Если дереву будет угодно, мы не сдвинемся с места в течение многих дней. |
| “Dobbin,” I said, “maybe you can tell us what is going on. Why is the tree pegging pods at us?” | — Доббин, — обратился я к лошади. — Может, вы объясните, что происходит? С какой стати дерево лупит по нам? |
| “Noble sir,” said Dobbin, “nothing will I tell you. I go with you. I carry your possessions. No further will I do. No information will we give and no help. Most shabbily you have treated us and in my heart I cannot find the reasons for doing further for you.” | — Благородный сэр, — сказал Доббин. — Я не пророню ни слова. Я следую за вами. Я несу ваше имущество. Большего я для вас не сделаю. Вы не получите ни информации, ни помощи. Вы недостойно вели себя по отношению к нам, и в глубине души я не вижу оснований, чтобы вас поддерживать. |
| Hoot came ambling out of the dark interior of the building, his tentacles waving, the eyes on the end of the two of them shining in the light. | Легкой походкой из темноты приблизился Свистун. Его щупальца шевелились, а два глаза на их кончиках светились. |
| “Mike,” he hooted at me, “a curious feel this place has about it. Of old mysteries. Of much time and strangeness. There be something here, a something that falls minutely short of a someone being.” | — Майк, — просвистел он, — любопытное зданьице. Напоминает о древних тайнах. О давних временах и чудесах. Наводит на мысль о том, что здесь кто-то есть. |
| “So you think so, too,” I said. | — Ага, ты того же мнения, — заметил я. |
| I had another look at Smith. He hadn't moved a muscle. He still sat bolt upright in the saddle and his face still was frozen with that dreadful happiness. The guy was no longer with us. He was a universe away. | Я снова взглянул на Смита. Он так и не пошевелился. Слепой продолжал прямо сидеть в седле. На его лице, как и прежде, застыла маска безумного счастья. |
| Наш спутник был далеко от нас. Его мысли гуляли по вселенной. | |
| “In many ways,” said Hoot, “there is a comfort in it, but so strange a comfort that one must quail in fear at the concept of it. I speak, you understand, as an observer only. One such as I can take no part in such a comfort. Much better comfort and refuge can I have if I so desire. But it be information I impart most willingly if it be of service.” | — В доме обретаешь покой, — продолжал Свистун. — Очень странный покой. Наводит страх. Говорю со стороны. Не знаю ничего подобного. Нахожу покой и отдых, когда понадобится. О чем догадаюсь — сообщу. |
| “Well,” said Sara, “are you two going to get George down off that hobby or do you plan to leave him there?” | — Скажите, — поинтересовалась у меня Сара, — вы собираетесь снять Смита с лошади или оставить его так, как есть? |
| “It looks to me,” I said, “as if it makes no difference to him if he stays up there or not, but let us get him down.” | — Похоже, — сказал я, — ему все равно, где он находится, но давайте спустим его. |
| Tuck and I between us hauled him from the saddle and lugged him across the floor and propped him up against the wall beside the door. He was limp and unresisting and he made no sign to indicate that he was aware of what was going on. | Я позвал Тэкка и мы сняли слепого с седла, опустили на пол и прислонили к стене возле двери. Он не сопротивлялся и не подал виду, что осознает происходящее. |
| I went over to one of the hobbies and unlashed a pack. Rummaging in it, I found a flashlight. | Я подошел к одной из лошадок и сбросил с нее мешок. Копаясь в нем, я обнаружил карманный фонарь. |
| “Come on, Hoot,” I said. “I'm going to scout around and see if I can find some wood. There must be some old furniture or such.” | — Давай-ка, Свистун, — предложил я, — пойдем на разведку и поищем дрова. Может быть, здесь есть старая мебель или что-то в этом роде. |
| Moving back into the building, I saw that it was not as dark as I had thought at first. It was the contrast of the brightness of the sunlight pouring through the door that had made it seem so dark. But neither was it light. An eerie sort of twilight filled the place like smoke and we moved through it as though we moved through fog. | Продвигаясь в глубь здания, я заметил, что было не так темно, как я ожидал. Дом казался темным по сравнению с ярким светом солнечных лучей, проникавших в дверь. Однако, в здании не было не очень светло. Все здесь утопало в сумрачной мгле. Мы шли как в тумане. |
| With Hoot pattering along beside me, we went deeper into the interior of the building. There wasn't much to see. The walls were blocked out by the twilight mist. Here and there objects loomed up darkly. | Вместе со Свистуном, который семенил бок о бок со мной, мы проникли в глубь здания. Рассматривать было нечего. Стены скрывались в полумраке. Предметы неотчетливо выступали из темноты. |
| Far overhead a glint of light showed here and there, let in by some chink or window. Off to our right flowed a tide of busy little ratlike creatures harvesting the seeds. I shone the light on them and little red, burning eyes glowed fiercely back at us. I snapped off the light. They gave me the creeps. | Высоко над нами светились солнечные блики — свет должно быть, пробивался сквозь щели окон. Справа от нас сплошным потоком бежали маленькие крысообразные твари, сжимая в зубах семена. Я направил на них фонарь, и свет отразился в их красных свирепых глазках. Я выключил фонарик — от вида грызунов меня пробила дрожь. |
| Something tapped my arm. I glanced down and saw that Hoot was tapping me with a tentacle. He pointed silently with another one. I looked and saw the heap, a mound of blackness, not neat and rounded, but a little ragged, as if a pile of junk had been thrown into a pile. | Свистун похлопал меня щупальцем по руке. Ни слова не говоря, он указывал в сторону. Я взглянул туда и увидел огромную кучу, похожую на черный холм, скорее всего, груду мусора, наваленного в беспорядке. |
| “Maybe wood,” said Hoot | — Вдруг есть дрова, — предположил Свистун. |
| We walked toward it and it was larger and farther off than we had thought it was, but we finally reached it and I threw a beam of light upon it. There was wood, all right-broken, shattered sticks and chunks of it, as if someone had smashed up a bunch of furniture and heaved it in a pile. | Мы свернули к куче, и оказалось, что она больше и дальше от нас, чем мы думали. В конце концов мы подошли к ней и осветили со всех сторон. Там действительно были дрова — поломанные, искореженные деревяшки, остатки мебели, словно нарочно разрушенной. |
| But there was more than wood. There was metal, too, some of it rusted and eroded, but some of it still bright. | Но в куче были не только дрова. Мы нашли и металлические детали — некоторые — ржавые и нещадно искривленные, некоторые — все еще сохранившие блеск. |
| At one time chunks of metal had been fashioned, apparently into tools or instruments, but they had been bent and twisted out of shape. | Когда-то эти куски металла представляли собой, вероятно, рабочие инструменты, но теперь все они были погнуты так, что абсолютно потеряли форму. |
| Someone had done a good wrecking job, as good a one upon the metal objects as had been done upon the furniture. And there was, as well, what seemed to be hunks of torn cloth and some strangely shaped chunks of wood with fiber tied about them. | Кто-то здесь хорошенько постарался и над изделиями из металла, и над мебелью. В куче валялись обрывки одежды и странного вида деревянные чурбаны. |
| “Much rage,” said Hoot, “expended upon objects of inanimation. Mystery very deep and logic hard to come by.” | |
| — Удивлен. Неживые объекты вызывают ярость! — заметил Свистун. — Таинственный случай, невозможно постичь разумом. | |
| I handed him the flashlight and he wrapped a tentacle about it and held it steady so I could see. I knelt and began to pick up wood and load it on one arm, selecting pieces that were campfire length. | Я передал ему фонарь. Он обвил его щупальцем и стал светить мне. Я встал на колени и принялся выбирать из кучи дрова, складывая бревна на одну руку и следя за тем, чтобы они подходили для костра. |
| It was dry and heavy and it should make good fuel and there was a lot of it and we'd not run out of it, no matter how long we might be forced to stay. I picked up one of the strangely shaped pieces with fabric tied about it and, seeing my mistake, was about to throw it to one side when the thought occurred to me that the fiber might serve as, tinder, so left it on the load. | Деревяшки были тяжелыми и сухими. Они будут хорошо гореть, и можно не бояться, что их не хватит, если придется провести здесь слишком много времени. Я наткнулся на кусок дерева, обтянутый тканью, и хотел было отбросить его, однако мне пришло в голову, что его можно использовать как трут, и я прихватил его с собой. |
| I built myself a good armload and rose slowly to my feet. The wood was loaded in the crook of my left arm and I found that I needed my right hand to keep the load from sliding loose. | Я приготовил дрова и начал медленно подниматься на ноги. Груз лежал на изгибе моей левой руки, и мне надо было подправить его правой, чтобы дрова не сползли на пол. |
| “You hang onto the light,” I said to Hoot. “I need all the arms I have.” | |
| — Помоги мне, — сказал я, обращаясь к Свистуну. | |
| He didn't answer and when I looked down at him, I saw that he was rigid. He had stiffened out like a dog pointing at a bird and two of his tentacres were pointed straight up at the ceiling-if the building had a ceiling. | Он не ответил, я взглянул вниз и увидел, что Свистун замер. |
| Он застыл, как пойнтер, учуявший дичь, и его щупальца указывали прямо на потолок — если только у этого здания был потолок. | |
| I glanced up and there was nothing there to see, except that I had the feeling I was looking up onto a great expanse of space, that the space extended, without interruption, from the floor on which I stood up to the very top of all the spires and turrets. | Я поднял голову и ничего не увидел. У меня лишь возникло ощущение, что передо мной необъятное пространство — одно сплошное пространство от пола до башенок и шпилей. |
| And out of that extent of space came a whisper that grew in volume-the sound of many wings beating frantically and fast, the same harsh whispering that could be heard when a flock of feeding birds burst from a marshy stretch of ground and beat across the sky. | С дальнего конца огромного пространства до нас доносился шелест, становившийся громче и громче. Как будто множество птиц быстро и отчаянно бились крыльями, как будто крылатая стая разом поднялась с земли и рвется в небо. |
| But it was no sudden rush of hurried flight that existed for a moment and then was done with. As we stood listening on the floor below, it kept on and on and on. Somewhere up there in the misty darkness that marked the building's upper structure a great migration seemed to be taking place, with millions of wings beating out of nowhere into nowhere. | Но звук не исчез, птицы не улетели испуганно прочь; пока мы вслушивались в шум, он усиливался с каждым мигом. В темной мгле над нашими головами происходил великий исход, и миллионы крыльев швыряли своих обладателей из ниоткуда в никуда. |
| They-whatever they could have been that had the beating wings-were not merely circling in that space above our heads. They were flying with a steady, almost frantic, purpose, and for a moment of that flight they crossed those few thousand feet of emptiness that loomed above us and then were gone while others took their place, a steady stream of others, so that the rush of wings was never broken. | Они — эти существа с хлопающими крыльями — не просто кружили в пространстве. Их неистовые метания не прекращались; в течение одного мига они пересекали несколько тысяч футов пустоты, зияющей над нами, и исчезали навсегда, но на их месте появлялись другие, и так снова и снова, и поэтому шуму хлопающих крыльев не было конца. |
| I strained my eyes to see them, but there was nothing to be seen. They were too high to see or they were invisible or, I thought, they might not be even there. | Я напряг зрение, но ничего не смог увидеть. Либо они носились слишком высоко, либо были невидимы, либо, подумал я, их не было там вовсе. |
| But the sound was there, a sound that in some other time or place might not be remarkable, but that here was remarkable and, unaccountably, had the freezing impact of the great unknowable. | Но звук шел оттуда, и в другой ситуации я вообще не обратил бы на него внимания, но здесь он казался необычным. С безотчетным леденящим чувством я понял, что столкнулся с явлением, которое выше моего понимания. |
| Then, as suddenly as they had come, the beating wings were gone; the migration ended, and we stood in a silence that was so thick it thundered. | Потом шум крыльев прекратился — так же неожиданно, как возник. Они все улетели, и теперь мы стояли в глухой тишине, от которой звенело в ушах. |
| Hoot let down his two pointing tentacles “Here they were not,” he said “They were otherwhere”. | Свистун опустил щупальца. |
| — Не здесь, — сказал он. — Где-то в другом месте. | |
| Immediately as he said it, I knew he had been feeling the same thing I'd been sensing, but had not really realized. Those wings-the sound of those wings-had not been in that space where we had heard them, but in some other space, and we had only heard them through some strange spatio-temporal echo. I don't know why I thought that; there was no reason to. | Я понял, что он был охвачен теми же ощущениями, что и я. Но он ничего не понял. Эти крылья, то есть шум этих крыльев, шел не из того измерения, где мы находились. Он зарождался в ином измерении, и только какое-то странное пространственно временное эхо помогло нам услышать его. Я не мог объяснить, что натолкнуло меня на эту мысль. |
| “Let's get back,” I said to Hoot. “All of us must be hungry. It's been a long time since we've eaten. Or had any sleep. How about you, Hoot? I never thought to ask. Can you eat the stuff we have?” | — Давай вернемся, — сказал я Свистуну. — Все, должно быть, проголодались. Мы давно не ели. И давно не спали. А ты, Свистун? Я не спрашивал тебя — можешь ли ты есть нашу пищу? |
| “I in my second self,” he said. And I recalled what he had said before. In his second self (whatever that might be) he had no need of food. | — Нахожусь в своем втором образе, — ответил Свистун. |
| Я вспомнил, что когда он во втором образе (что бы это могло значить?), ему не требуется еда. | |
| We went back to the front of the building. The hobbies were standing in a circle, with their heads all pointing inward. The packs had been taken off their backs and were stacked against the wall, close behind the doors. | Мы вернулись к входу в здание. Лошади собрались в круг, опустив головы. Мешки, снятые с их спин, аккуратно стояли возле стены недалеко от двери. |
| Alongside them sat Smith, still slumped, still happy, still out of the world, like an inflated doll that had been tossed against a wall, and beside him was propped the body of Roscoe, the brainless robot. The two of them were ghastly things to see, sitting there together. | Подле них расположился Смит, все еще расслабленный, все еще счастливый, все еще погруженный в себя, похожий на надувную куклу, прислоненную к стене. Рядом с ним упиралось в стену тело Роско, безмозглого робота. Жуть брала глядеть на эту парочку. |
| The sun had set and outside the doors lay a dusk that was not quite so thick as the dusk inside the building. The ratlike creatures still were pouring out the door and pouring back again, harvesting the seeds. | Солнце село. За дверью стало темно, но не так темно, как в здании. Крысообразные создания не прекращали сновать из дома и обратно, собирая семена. |
| “The firing has slacked off,” said Sara, “but it picks up again as soon as you stick out your head.” | |
| — Стрельба стихла, — сказала Сара. — Но она возобновляется, как только высунешь голову. | |
| “I suppose you did,” I said. | — Не сомневаюсь, что вы сделали это, — сказал я. |
| She nodded. “There wasn't any danger. I ducked back in again, real fast. I'm a terrible coward when it comes to things like that. But the tree can see us. I am sure it can.” | Сара кивнула. |
| — Это не опасно. Я нырнула обратно, мгновенно, — я всегда трушу в таких ситуациях. Но дерево видит нас. Я уверена. | |
| I dumped my armload of wood. Tuck had unpacked some pots and pans and a coffee pot stood ready. | Я опустил дрова на пол. Тэкк уже распаковал несколько кастрюлек, сковородок и даже кофейник. |
| “Just about here?” I asked. “Close to the door so the smoke has a chance of getting out” | — Разведем костер прямо здесь, — предложил я. — Рядом с дверью, чтобы дым выходил. |
| Sara nodded. “I'm beat out, captain,” she said. “Fire and food will be good for all of us. What about Hoot? Can he...” | Сара согласилась. |
| “He isn't doing any eating or any drinking,” I explained. “He's in his second state, but let's not talk about it.” | — Я чуть не падаю, капитан, — пожаловалась она. — Огонь и пища не повредят нам. А Свистун? Ест ли... |
| — Он не пьет и не ест, — ответил я. — Он в своем втором образе, но не стоит говорить об этом. | |
| She caught my meaning and nodded. | Она поняла меня и кивнула. |
| Tuck came up beside me and squatted down. “That looks to be good wood,” he said. “Where did you find it?” | Подошел Тэкк и присел на корточки. |
| “There's a heap of junk back there. All sorts of stuff.” | — Хорошие дрова, — сказал он. — Откуда? |
| — Мы набрели на мусорную кучу. Чего в ней только нет! | |
| I squatted down and took out my knife. Picking up one of the smaller sticks, I began to whittle off some shavings. I pushed them in a pile, then reached for the piece of wood that had the fiber tied to it. I was about to rip some of the fiber loose when Tuck put out a hand to stop me. | Я присел рядом и достал нож. Выбрав палку поменьше, я начал обстругивать ее. Потом я извлек из кучи деревяшку, обтянутую тряпкой. Я уже был готов сорвать ткань, как Тэкк знаком остановил меня. |
| “Just a second, captain.” | — Подождите, капитан! |
| He took the piece of wood out of my hands and turned it so that it caught some of the feeble light still coming from the doorway. And now, for the first time, I saw what it was that I had picked up. Until that moment it had been nothing more than a stick of wood with some straw or grass tied to it. “A doll,” said Sara, in surprise. | Он взял кусок дерева и повернул его к свету. И впервые я смог разглядеть, что подобрал. До тех пор я считал, что передо мной не больше, чем деревянная палка, обернутая тряпьем. |
| — Кукла, — сказала Сара удивленно. | |
| “Not a doll,” said Tuck. His hands were shaking and he was clutching the doll hard, probably in an attempt to keep his hands from shaking. “Not a doll. Not an idol. Look at its face!” | — Не кукла, — сказал Тэкк. Его руки дрожали, он крепко сжимал нашу находку, возможно, чтобы унять дрожь. |
| — Не кукла, — повторил он. — Но идол. Посмотрите ей в лицо! | |
| In the twilight the face was surprisingly plain to see. It was barely human. Primate, perhaps, although I couldn't be sure it was even that. But as I looked at it, I felt a sense of shock; human or not, it was an expressive face, and never had I seen a face with so much sadness in it or so much resignation to the sadness. | Лицо, как ни странно, отчетливо проступало в сумерках. Это было человеческое лицо. Возможно, лицо примата, хотя я не был уверен. Я испытал шок. Кукла выглядела на удивление выразительно. Никогда раньше мне не приходилось видеть в лице столько печали, столько смирения. |
| It was no fancy carving. The face, in fact, was crude, it had been simply hacked out of a block of wood. | Игрушку едва ли можно было назвать изящной. Черты ее лица, вырезанного из одного куска дерева, скорее были грубыми. |
| The whole thing had about it the look of a primitive corncob doll. | Вся фигурка напоминала кукурузный початок. |
| But the knowing hands that had carved the face, driven by God knows what sadness of their own, had caught within its planes a misery of existence that wrenched one's heart to see. | Но нельзя было не понять, что умелыми руками, которые вырезали кукольное личико, двигала печаль — одному Богу известна ее причина! — и они изобразили на нем весь ужас бытия, и сердце сжималось, когда я смотрел на их создание. |
| Tuck slowly raised the doll in both his hands and clutched it tight against his breast. He looked from one to the other of us. | Тэкк медленно поднял куклу и прижал ее к груди. Он переводил взгляд с одного из нас на другого. |
| “Don't you see?” he cried at us. “Don't you understand!” | |
| — Неужели вы не видите? — крикнул он. — Неужели вы не понимаете? | |
| SIX | 6 |
| Night had fallen. The fire carved a magic circle of light out of the darkness that pressed in all about us. Back of me I could hear the gentle creak as the hobbies rocked gently back and forth. Smith still sprawled limp against the wall. | Пришла ночь. Костер высветил в темноте волшебный круг, который заставил всех нас придвинуться к огню. За спиной спокойно покачивались лошадки, тихо звеня полозьями. Смит безжизненно привалился к стене. |
| We had tried to rouse him to give him food, but there was no such thing as rousing him. He was simply a sack, still with us in body, but certainly not in mind; his mind was somewhere else. | Мы сделали попытку поднять его и накормить, но ничто не могло привести его в чувство. Он лежал мешком, он был с нами телом, но не разумом. Его мысли унеслись далеко. |
| Beside him leaned the metallic body of the mindless robot, Roscoe. And off a little ways sat Tuck with that doll of his clutched tight against his breast, not moving, with his eyes staring out into the darkness. | Рядом с ним находилось металлическое тело неразумного робота. Поодаль сидел Тэкк. Он крепко прижимал к груди куклу, уставившись в темноту. |
| We were off to a damn poor start, I thought. Already the expedition had started to fall apart. | Все начинается сначала, — подумал я. — Экспедиция распалась. |
| “Where is Hoot?” asked Sara. | — А где Свистун? — осведомилась Сара. |
| “Off somewhere,” I said. “Prowling. He's a restless sort of being. Hadn't you ought to try to get some sleep?” | — Где-то ходит, — ответил я. — Вынюхивает. Он никогда не устает. Не попробовать ли вам заснуть? |
| “And you'll sit up and watch?” | — А вы будете сидеть и сторожить? |
| “I'm not Launcelot,” I told her. “if that's what you're getting at. You can depend on it-I'll rout you out later on so I can get some sack time.” | — Я не Ланселот, — сказал я, — если вы к этому клоните. Можете быть уверены: попозже я растолкаю вас, чтобы самому вздремнуть. |
| “In a little while,” she said. “Did you happen to notice this place is built of stone?” | — А вы обратили внимание, — спросила Сара, — что здание построено из камня? |
| “I suppose I had,” I said. “I hadn't thought about it.” | — Возможно. Но я не задумывался над этим. |
| “Not like the buildings in the city,” she said. “This one is made of honest stone. I'm not up on stone. Looks like granite, maybe. You have any idea what the city might be made of?” | — Оно не похоже на городские. Здесь — настоящий камень, я плохо разбираюсь, какой именно. Может быть, гранит. Вы имеете представление о том, из чего построен город? |
| “Not stone,” I said. “That stuff was never quarried from the ground. Some sort of fabricated material, most likely. Chemical, perhaps. | — Только не из камня, — предположил я. — Этот материал никогда не лежал в земле. Больше всего похоже на искусственный камень. Особый химический состав, вероятно. |
| The atoms bonded more tightly than anything we know. Nothing in God's world, more than likely, could pull that stuff apart. When I fired the laser bolt into the landing field, the field wasn't even scorched.” | Очень крепко сцепленные атомы. Ничто на свете не может разрушить этот материал. Когда я выстрелил в посадочную площадку из лазерного ружья, покрытие даже не было поцарапано. |
| “You know chemistry, captain?” | — Вы знаете химию, капитан? |
| I shook my head. “Not so you would notice.” | Я покачал головой. |
| — Не так хорошо, как кажется. | |
| “The people who built this building didn't build the city. A more ancient people.. .” | — Строители этого здания и строители города — не одни и те же мастера. Этот дом возвели раньше. |
| “We can't know that,” I said. “There is no way of knowing how long the city's stood. It would take millions of years for it to show any wear or erosion-if it would ever show it.” | — Неизвестно, — сказал я. — Довольно сложно выяснить, как давно существует город. Потребуется миллион лет, чтобы на зданиях появились следы повреждений, — если вообще появятся. |
| We sat in silence for a moment. I picked up a stick of wood and poked the sticks in the fire together. The fire blazed up. | В течение минуты мы сидели молча. Я поднял палку и бросил в костер. Огонь вспыхнул. |
| “Come morning, captain?” she asked. | |
| “What do you mean come morning?” | — А утром, капитан? |
| — Что вы имеете в виду? | |
| “What do we do” then?” | — Что мы будем делать утром? |
| “We go on if the tree will let us. We have some footloose centaurs to find, to see if they have a braincase and if we can get the braincase.. .” | — Мы пойдем дальше, если дерево позволит. Нам надо найти вольных кентавров, выяснить, есть ли у них мозговой блок и можем ли мы получить его... |
| She nodded her head in Smith's direction. “What of him?” she asked. | Она показала на Смита. |
| “Maybe he'll come to by then. If not we sling him on a hobby. And if Tuck doesn't snap out of his trance by then, I'll kick him back to life.” | — А что будет с ним? |
| — Может, он придет в себя. Если нет — мы усадим его в седло. А если к тому времени не выйдет из транса и Тэкк, я приведу его в чувство. | |
| “But George was looking for something, too. And he has found what he was looking for.” | — Но ведь Джордж тоже чего-то искал. И он нашел! |
| “Look,” I said, “who was it that bought the, ship and paid the bill? Who brought Smith to this place? Don't tell me that you are ready to cave in and stop short of what you are looking for because a creep like Smith goes all of a sudden limp on us.” | |
| — Послушайте, — сказал я. — Кто купил корабль и платит по счету? Кто привел сюда Смита? Не вздумайте сказать, что вы готовы зарыться здесь и остановиться на полпути в своих поисках только потому, что у нас на шее такая развалина, как Смит. | |
| “I don't know,” she said. “If it hadn't been for him...” | — Я не знаю, — ответила Сара. — Если бы не он... |
| “All right, then.” I said. “Let's just leave him here. If that is what he wants. If he's gotten to the place he was aiming for...” | — Хорошо, — сказал я. — Давайте просто оставим его здесь. Если ему так хочется, Если он достиг своей цели... |
| “Captain!” she gasped. “You wouldn't do a thing like that!” | — Капитан, — выдохнула Сара. — Вы не сделаете этого! |
| “What makes you think I wouldn't?” | |
| “There must be some humanity in you. You wouldn't turn your back...” | — Почему вы так решили? |
| — Вы не растратили доброту. Вы не отвернетесь от... | |
| “He's the one who is turning his back on us. He has what he wants.. .” | — Это он отвернулся от нас. Он получил желаемое... |
| “How do you know he has?” | |
| — Откуда вы знаете? | |
| That's the trouble with women. No logic. She had told me that this silly Smith had gotten where he was going. But when I said the same thing, she was set to argue. | Вот в чем беда, когда имеешь дело с женщиной. Нет логики. Она только что сказала, что этот идиот Смит получил все, что хотел. Когда я заявил то же самое, она принялась спорить. |
| “I don't know anything,” I said. “Not for certain.” | — Я ничего не знаю. Не уверен... |
| “But you'll go ahead and make decisions.” | — Но вы пробиваетесь вперед и принимаете решения. |
| “Sure,” I said. “Because if I don't we could sit here forever. And we're in no situation to be sitting still. We may have a long way to go and we've got to keep on moving.” | — Конечно, — сказал я. — Потому что, если я буду вести себя иначе, мы останемся здесь навсегда. А нам нельзя сидеть сложа руки. Нам надо еще много пройти. Необходимо продолжать путь. |
| I got up and walked over to the door and stood there, looking out. There was no moon and the night was dark and there were no stars. | Я поднялся, подошел к двери и выглянул наружу. Луна спряталась, ночь была темной и беззвездной. |
| A whiteness of the city was distinguishable in the darkness. A hazy and uncertain horizon led off beyond the city. There was nothing else that could be seen. | |
| Во мраке проступала белизна города, а дальше неясно вырисовывался горизонт. Больше ничего не было видно. | |
| The tree had stopped its bombing and with all the seeds duly gathered in, the ratlike creatures had gone back to wherever they had come from. | Дерево прекратило бомбардировку. Крысообразные существа, собрав все семена, ушли туда, откуда они появились. |
| Maybe, I thought, if we sneaked out right now we might be able to make it past the tree. But I somehow doubted it. | |
| Может быть, подумал я, если мы тронемся прямо сейчас, мы сможем беспрепятственно миновать дерево. Но я сомневался. | |
| I didn't think darkness made that much difference to the tree. It certainly didn't see us, for since when did trees have eyes. It must sense us in some other way. It had stopped the bombing, perhaps, because it figured it had us pinned down, knowing that it could start up again if we so much as tried to move, maybe even knowing somehow we'd not be apt to move at night. | Вряд ли темнота что-то меняет для него. Конечно же, дерево не могло видеть нас. С каких это пор у деревьев есть глаза? Оно, очевидно, воспринимало нас другим способом. Вероятно, оно остановило стрельбу, потому что понимает, что приковало нас к дому. Потому что знает, что в любой момент, если мы решимся тронуться с места, сможет вновь открыть пальбу. Наверно, оно даже знает, что мы не склонны путешествовать по ночам. |
| But even so the thought of trying for it in the dark had some attraction for me. But we'd be plunging headlong into terrain we knew nothing of, trying to follow a path that we could not see and had never traveled. And, besides, we were too beat out to try it. We needed a good night's rest. | Но тем не менее мысль о возможности воспользоваться темнотой не давала мне покоя. Правда, я понимал, что мы рискуем очутиться в неизвестной местности, руководствуясь едва заметной тропинкой, ни разу нами не хоженной. Да и кроме того, наши силы были на пределе. Надо было отдохнуть. |
| “Why are you here with us, captain?” asked Sara from the fire. “Even from the first you had no belief in the venture.” | — Почему вы пошли с нами, капитан? — послышался голос Сары. — С самого начала вы не верили в успех моей затеи. |
| I went back to the fire and sat down beside her. | Я вернулся к костру и уселся рядом с Сарой. |
| “You forgot,” I said. “All that money that you shoved at me. That's why I'm doing it.” | — Вы забываете, — объяснил я, — о деньгах, которые вы посулили мне. Вот вам и причина моего присутствия здесь. |
| “That's not all of it,” she said. “The money would not have been enough. You were afraid you'd never get back into space again. You saw yourself cooped up on Earth forever and even that first day you landed, it was gnawing on you.” | — Это еще не все, — сказала она. — Деньги не главное. Вы боялись, что вам не удастся больше вырваться в космос. Вы представляли себя прикованным к Земле навсегда. Уже в первый день вашего пребывания на этой планете она угнетала вас. |
| “What you really want to know,” I said, “is why I had to make the run for Earth, why I sought sanctuary. You're aching to know what sort of criminal you've been traveling with. How come you didn't get all the sordid details? | — На самом деле вы хотите знать, почему я оказался на Земле и искал убежище. Вы жаждете выяснить, какие преступления я совершил. Как случилось, что вы не осведомлены о моей жизни в неприглядных подробностях? |
| You knew everything else, even to the minute I would land? I'd shake up that intelligence system of yours, if I were you. Your operatives failed.” | Вам было известно все, даже точное время моего приземления. На вашем месте я бы разогнал свою разведывательную службу. Ваши агенты провалились. |
| “There were a lot of stories,” she said. “They couldn't all be true. There was no way of telling which one of them was true. But I'll say this much for you-you have space shook up. Tell me, Captain Ross, was it the swindle of all time?” | — Про вас ходило много слухов, один нелепей другого. Невозможно было ни во что поверить. Но знайте, вы переполошили весь космос. Скажите, капитан, может ли кто-нибудь сравниться с вами в умении мошенничать? |
| “I don't know,” I said. “I wasn't out to break a record, if that is what you mean.” | — Не знаю. Я не собирался ставить рекорды, если вы это имеете в виду. |
| “But a planet was involved. That is what I heard and it made sense because you were a planet hunter. Was it as good as they said it was?” | — Но речь шла о какой-то планете. Это то, что я слышала, и это похоже на правду, потому что вы охотник за планетами. Там действительно было так красиво, как говорят? |
| “Miss Foster,” I said, “it was a beauty. It was the kind of planet Earth was before the Ice Age hit.” | — Мисс Фостер, — сказал я, — эта планета была прекрасна. Похожа на Землю в доледниковый период. |
| “Then what went wrong? There were all sorts of stories. One said there was a virus of some sort. Another said the climate was erratic. One said there wasn't any planet.” | — Что же тогда с ней случилось? Рассказывали разное. Одни говорили о вирусе, другие — о губительном климате. Третьи считали, что никакой планеты и не было. |
| I grinned at her. I don't know why I grinned. It was no grinning matter. “There was only one thing wrong,” I said. “Such a little thing. It already was inhabited by intelligences.” | Я усмехнулся, сам не знаю почему. Мне было не до смеха. |
| “But you would have known...” | — Дело обстояло иначе, — сказал я. — Одна маленькая деталь. Она уже была населена разумными существами. |
| — Но вам следовало бы это знать... | |
| “Not necessarily,” I said. “There weren't many of them. And they were hard to spot. What do you look for when you search a planet for intelligence?” | — Не обязательно. Они были немногочисленны. И их было трудно обнаружить. Как исследовать планету, чтобы удостовериться в ее обитаемости? |
| “Why, I don't know,” she said. | — Не знаю, — сказала Сара. |
| “Nor do I” I said. | — Я тоже. |
| “But you.. .” | — Но вы... |
| “I hunted planets. I did not survey them. No planet hunter is equipped to survey a planet. | — Я охотился за планетами. Я не изучал их. Ни один охотник за планетами не снаряжен для исследования планет. |
| He can get an idea of what it's like, of course. But he hasn't got the gadgets or the manpower or the savvy to dig deeply into it. | У него, естественно, может быть представление о ней. Но у него не хватит ни оборудования, ни помощников, ни знаний, чтобы возиться с этими проблемами. |
| A survey made by the man who finds it would have no legal standing. Understandably, there might be certain bias. A planet must be certified.. .” | Исследование, проведенное первооткрывателем планеты, не имеет юридического статуса. Должен быть соответствующий контроль. На планету заводится патент... |
| “But certainly you had it certified. You could not have sold it until it was certified.” | — Но несомненно, планета была запатентована. Вы не могли ее продать без этого. |
| I nodded. | Я кивнул. |
| “A certified survey,” I said. “By a reputable surveying firm. It came out completely clean and I was in business. I made just one mistake. | — Патент был выдан, — сказал я. — Престижной исследовательской фирмой. Чистая работа. Я был заинтересован в результатах, но допустил ошибку. |
| I paid a bonus for them to pile in their equipment and their crews and get the job done fast. | Я дал денег, чтобы они вложили их в экспедиционное оборудование и больше платили людям. Я хотел, чтобы они поскорее сделали дело. |
| A dozen realty firms were bidding for the property and I was afraid that someone else might turn up another planet that would be competitive.” | Дюжина фирм по торговле недвижимостью уже представила выгодные предложения, и я боялся, что может возникнуть другая планета, которая окажет конкуренцию. |
| “That would have been most unlikely, wouldn't it?” | — Вряд ли бы это произошло. |
| “Yes, I suppose so. But you must understand that a man could hunt ten lifetimes and never come in smelling distance of a planet half as good. | — Вы правы. Но попробуйте понять меня. Можно потратить всю жизнь на охоту за планетами и при этом ни разу даже на расстояние выстрела не приблизиться и к менее прекрасной планете. |
| Но когда это наконец-то случается, ты оказываешься в плену диких фантазий. | |
| When something like that happens you fall victim to all sorts of fantasies. | |
| You wake up sweating at night at the imaginings that build up in your mind. You know you'll never hit again. You know this is your one and only chance to make it really big. You can't bear the thought that something might come along and snatch it all away.” | Ты просыпаешься по ночам в холодном поту от страшных снов. Ты знаешь, что больше не попадешь в цель. Что это твой единственный и последний шанс. И невозможно вынести мысль, что появится кто-то — и все пойдет прахом. |
| “I think I understand. You were in a hurry.” | |
| — Кажется, я понимаю. Вы спешили. | |
| “You're damned right I was,” I said. “And the surveyors were in a hurry, too, so they could earn the bonus. I don't say they were sloppy, but they might have been. But let's be fair with them. | — Вы чертовски правы! И исследователи спешили не меньше, чтобы отработать мои деньги. Не хочется говорить, что они были недобросовестны, хотя боюсь, это так. Но надо отдать им должное. |
| The intelligent life forms lived in a rather restricted stretch of jungle and they weren't very bright. | Разумные формы обитали в районе джунглей, незначительном по площади, и поэтому не были заметны. |
| A million years ago Earth might have been surveyed and not a single human have turned up. | Если бы миллион лет назад на Земле проводились подобные исследования, то не было бы обнаружено ни единого человека. |
| Тогда разумные организмы находились на той же стадии развития, что и на моей планете. Это были питекантропы. В свое время питекантропы не могли повлиять на результаты изучения Земли. | |
| These life forms were on about the same level, let us say, as Pithecanthropus. And Pithecanthropus would not have made a splash in any survey of the Earth at the time he lived. | |
| There weren't many of him and, for good reason, he would have stayed out of sight, and he wasn't building anything that you could notice.” | Их насчитывалось немного, они были скрыты из виду и не строили зданий. |
| “Then it was just a big mistake.” | — Ваша компания здорово ошиблась, — заметила Сара. |
| “Yeah,” I said. “Just a big mistake.” | — Ага, — сказал я, — ошиблась. |
| “Well, wasn't it?” | — А что, не так? |
| “Oh, sure. But try to tell that to a million settlers who had moved in almost overnight and had laid out their farms and surveyed their little towns and been given time enough to really appreciate this new world of theirs. | — О, именно так. Но попытайтесь объяснить это миллиону поселенцев, которые в мгновение ока перебрались на планету, обустроили свои фермы, основали маленькие города, и уже начали любить свою новую страну. |
| Try to tell it to a realty firm with those million settlers howling for their money back and filing damage claims. And there was, of course, the matter of the bonus.” | Попробовали бы вы объяснить все фирме по торговле недвижимостью, когда эти миллионы поселенцев вопили о возвращении своих денег и требовали возместить ущерб. И вот тогда всплыла история с моим денежным вкладом. |
| “You mean it was taken for a bribe.” | — Они решили, что вы дали взятку? |
| “Miss Foster,” I said, “you have hit it exactly on the head.” | — Мисс Фостер, — сказал я, — вы попали в точку. |
| “But was it? Was it a bribe, I mean?” | |
| — Но это правда? Это была взятка? | |
| “I don't know,” I told her. “I don't think so. I'm fairly sure that when I offered it and, later, paid it, I didn't think of it as a bribe. It was simply a bonus to do a good job fast. | — Я не знаю. Я бы не сказал так. Я абсолютно уверен, что когда я предложил, а потом дал деньги, я не считал их взяткой, Просто я вложил некоторую сумму, чтобы ускорить дело. |
| Although I suppose, unconsciously, that the company might have been disposed to do a little better for me than they would have done for someone else who didn't pay a bonus, that they might even be inclined to shut their eyes to a thing or two.” | Хотя я чувствовал, что фирма будет вынуждена постараться для меня больше, чем для кого-нибудь другого, не предоставившего вклада. Что им придется закрыть глаза на некоторые проблемы. |
| “But you banked your money on Earth. In a numbered account. You'd been doing that for years. That doesn't sound too honest.” | — Вы хранили деньги в земном банке. На расчетном счету. Вы делали так в течение многих лет. Это выглядит не слишком честно. |
| “That's nothing,” I said, “that a man can be hanged for. With a lot of operators out in space it's just standard operating procedure. | — За это петлю не накинешь, — объяснил я. — Для деловых людей космоса здесь нет ничего необычного. |
| It's the only planet that allows numbered accounts and Earth's banking setup is the safest one there is. A draft on Earth is honored anywhere, which is more than you can say for many of the other planets.” | |
| Земля — единственная планета, где можно открыть расчетный счет. Кроме того, земной банк — самый надежный. Чек, выданный на Земле, везде вызывает уважение, чего вы не скажете о чеках с других планет. | |
| She smiled at me across the fire. “I don't know,” she said. “There are so many things I like about you, so many things I hate. What are you going to do with George when we're able to leave?” | Сара улыбнулась. |
| — Странно, — сказала она. — Что-то в вас меня привлекает, а что-то отталкивает. Как вы собираетесь поступить с Джорджем, когда мы покинем это место? | |
| “If he continues the way he is,” I said, “we may bury him. He can't go on living too long without food or water. And I'm not an expert on force feeding. Perhaps you are.” | — Если его поведение не изменится, нам вскоре придется его хоронить. Сколько времени он может обходиться без еды и питья? Я не умею кормить насильно. Может, у вас получится? |
| Она сердито покачала головой. | |
| She shook her head a little angrily. “What about the ship?” she asked, changing the subject. | — Как насчет корабля? — спросила Сара, меняя тему. |
| “Well, what about it?” | — А что вас беспокоит? |
| “Maybe, instead of leaving the city, we should have gone back to the field.” | — Возможно, нам бы следовало не покидать город, а вернуться на поле. |
| “To do what? To bang a little on the hull? Try to bust it open with a sledge? And who has got a sledge?” | — Зачем? Постучать по скорлупе? Попробовать открыть корабль кувалдой? А где ее взять? |
| “We'll need it later on.” | — Корабль еще пригодится нам. |
| “Maybe,” I said. “Maybe not. We may know more then. Pick up an angle, maybe. Don't you think that if a ship, once covered by that goo, could be cracked open by main force and awkwardness someone else would have done it long ago?” | — Может, да, — сказал я. — Может, нет. Нужна информация. Вы не думаете, что если нашелся кто-нибудь способный так просто убрать вязкую дрянь, покрывающую корабль, это уже давным-давно сделано? |
| “Maybe they have. Maybe someone cracked their ship and took off. How can you know they haven't?” | — Возможно, они так и поступили. Или кто-то другой расковырял покрытие. Как узнать? |
| “I can't, of course. But if this vibration business is true, the city is no place to hang around.” | — Сложный вопрос. Но если история про вибрацию не выдумана, то город не место для прогулок. |
| “So we're going off without even trying to get into the ship?” | — Итак, мы уходим, даже не попытавшись возвратиться на корабль? |
| “Miss Foster,” I said, “we're finally on the trail of Lawrence Arlen Knight. That's what you wanted, wasn't it?” | — Мисс Фостер, — сказал я, — мы напали на след Лоуренса Арлена Найта. Разве вы не этого хотели? |
| “Yes, of course. But the ship.. . | — Да, конечно. Но корабль... |
| “Make up your mind,” I said. “Just what in hell do you want to do?” | — Решайтесь, — сказал я. — Что же, черт возьми, вам надо? |
| She looked at me levelly. “Find Knight,” she said. | Она спокойно посмотрела на меня. |
| — Отыскать Найта. | |
| SEVEN | 7 |
| Just before dawn she shook me awake. | Она разбудила меня перед рассветом. |
| “George is gone!” she shouted at me. “He was there just a minute ago. Then when I looked again, he wasn't there.” | — Джордж исчез! — крикнула она. — Он был здесь только минуту назад. Потом я взглянула опять, а его уже нет. |
| I came to my feet. I was still half asleep, but there was an alarming urgency in her voice and I forced myself into something like alertness. | Я тотчас встал. Я не мог проснуться окончательно, но в ее голосе звучала тревога, и я заставил себя действовать быстро. |
| The place was dark. She had let the fire burn low and the light from it extended out for only a little distance. George was gone. The place where he had been propped against the wall was empty. The shell of Roscoe still leaned grotesquely and a heap of supplies were piled to one side. | Вокруг было темно. Костер догорал и больше не отбрасывал тусклый свет. Джордж исчез. Место возле стены, где он находился, пустовало. Фигура робота неестественно вырисовывалась на фоне стены. Рядом лежало снаряжение, сброшенное в кучу. |
| “Maybe he woke up,” I said, “and had to go...” | — Может быть, он проснулся, — предположил я, — и ему надо было выйти... |
| “No,” she screamed at me. “You forget. The man is blind. He'd called for Tuck to lead him. And he didn't call. He didn't move, either. I would have heard him. I was sitting right here, by the fire, looking toward the door. It had been only a moment before that I had looked at George and he was there and when I looked back he wasn't and.. .” | — Нет! — закричала она. — Вы забываете, что он слепой. Он бы попросил Тэкка, чтобы тот вывел его. А он никого не позвал. Он даже не шевельнулся. Я бы услышала. Я сидела вот тут, у костра, и смотрела в сторону двери. За миг до этого я взглянула на Джорджа. Он был на своем месте. А когда я посмотрела снова, его уже не было... |
| “Now, just a second,” I said. There was hysteria in her voice and I was afraid that if she went on, she'd become more and more unstuck. “Let's just hold up a minute. Where is Tuck?” | — Стоп! — сказал я. Сара была на грани истерики, и я боялся, что, если она будет продолжать рассказ, она сорвется. — Подождите немного. Где Тэкк? |
| “He's over there. Asleep.” She pointed and I saw the huddle of the man at the firelight's edge. Beyond him were the humped shapes of the hobbies. They probably weren't sleeping, I told myself, rather stupidly; they undoubtedly never slept. They just stood there, watching. | — Там. Спит, — она махнула в сторону, и я увидел скрюченного человека, спящего у костра. За ним угадывались расплывчатые контуры лошадок. Скорее всего, роботы не спали. Очень глупо с их стороны, подумал я. Они, очевидно, никогда не спят. |
| Они попросту стояли и наблюдали за нами. | |
| There was no sign of Hoot. | Свистуна тоже нигде не было видно. |
| What she had said was right. If Smith had awakened from his coma and had wanted something-a drink of water or to go to the can or something of that sort-he'd have done nothing by himself. He would have set up a squall for Tuck, his every-watchful, ever-loving Tuck. | Сара права. Если бы Смит очнулся и ему что-либо понадобилось — глоток воды или справить нужду или что-то в этом роде — ему бы потребовалась помощь. Он бы поднял шум и позвал Тэкка, своего всегда заботливого, всегда любящего Тэкка. |
| And she would have heard him if he'd made any movement, for the place was silent with that booming quietness that fills an empty building when everyone had left. A dropped pin, the scratching of a match, the hiss and rustle of clothing rubbing against stone-any of these could have been heard with alarming clarity. | И Сара услышала бы каждое его движение. Нас обступала та оглушающая тишина, которая воцаряется в пустом доме, покинутом обитателями. Падение булавки, чирканье спичкой, дыхание, шорох одежды — каждый звук был бы слышен и заставил бы насторожиться. |
| “All right, then.” I said. “He's gone. You didn't hear him. He didn't call for Tuck. We'll look for him. We'll keep our heads. We won't go charging off.” | — Ну что же, — сказал я. — Он исчез. Вы не слышали его. Он не позвал Тэкка. Мы будем его искать. Надо сохранять спокойствие. Мы не собираемся никого списывать со счета. |
| I felt cold and all knotted up. I didn't give a damn for Smith. If he were gone, all right; if we never found him that would be all right, too. He was a goddamned nuisance. | Я поежился от холода. Мне было плевать на Смита. Он исчез, и хорошо, если мы никогда не найдем его. Он был чертовски обременителен. |
| But I still was cold with a terrible kind of cold, a cold that began inside of me and worked out to the surface, and I found myself holding myself tight and rigid so I wouldn't shiver with the cold. | Но я не переставал мерзнуть. Холод зарождался внутри меня и только потом леденил кожу. Я сгорбился и напрягся, потому что начинал дрожать от холода. |
| “I'm frightened, Mike,” she said. | — Мне страшно, Майк, — сказала Сара. |
| I stepped away from the fire and walked the few strides to where Tuck lay sleeping. | Я сделал несколько шагов по направлению к Тэкку. |
| Bending over him, I saw that he slept like no honest man. He was curled up in a fetal position, with his brown robe wrapped snugly about him and in the huddling place formed by his knees and chest, and with his arms clutching it, was that silly doll. | Склонившись над монахом, я увидел, что он спит не так, как обычно спят люди. Он свернулся калачиком, как дитя в материнской утробе, плотно завернувшись в коричневую рясу. Руками он крепко сжимал свою дурацкую куклу, устроив ее между коленями и грудью. |
| Sleeping with the thing like a three-year-old might sleep with a Teddy Bear or a Raggedy Ann in the fenced-in security of the crib. | Он напоминал трехлетнего ребенка, затащившего в безопасный мир своей постели плюшевого медвежонка или зайца с оторванным ухом. |
| I put out my hand to shake him, then hesitated. It seemed a shame to wake that huddled thing, safe in the depths of sleep, to the nightmare coldness of this emptied building on an alien planet that made no sort of sense. | Я готов был разбудить его, но остановился. Я стыдился потревожить этого скрюченного человечка, погруженного в глубокий сон, и возвратить его в кошмар холодной ночи, в пустое здание на чужой непонятной планете. |
| Behind me Sara asked, “What's the matter, captain?” | — Что случилось? — спросила Сара. |
| “Not a thing,” I said. | |
| I gripped Tuck's scrawny shoulder and shook him awake. | Я потряс Тэкка за костлявое плечо. |
| He came up out of sleep drugged and slow. With one hand he rubbed at his eyes, with the other he clutched that hideous doll more closely to him. | |
| Еще одурманенный сном, он медленно просыпался. Одной рукой он тер глаза, другой — крепче прижал к себе отвратительную куклу. | |
| “Smith is gone,” I said. “We'll have to hunt for him.” | — Смит исчез, — сообщил я. — Мы идем на поиски. |
| He sat up slowly. He still was rubbing at his eyes. He didn't seem to understand what I had told him. | Тэкк выпрямился. Он продолжал тереть глаза и, казалось, не понимал значения моих слов. |
| “Don't you understand?” I asked. “Smith is gone.” | — Вам непонятно? — спросил я. — Смит исчез. |
| He shook his head. “I don't think that he is gone,” he said. “I think he has been taken.” | Он покачал головой. |
| — Не думаю, что он исчез, — сказал Тэкк. — Полагаю, что его забрали. | |
| “Taken!” I yelled. “Who the hell would take him? What would want him?” | — Забрали? — воскликнул я. — Кто, черт возьми, уведет его? Кому он нужен? |
| He looked at me, a condescending look for which I gladly could have strangled hint. | Он снисходительно посмотрел на меня. Я готов был придушить его за этот взгляд. |
| “You don't understand,” he said. “You have never understood. You'll never understand. You don't feel it, do you? With it all around us, you don't feel a thing. You're too crass and materialistic. Brute force and bombast are the only things that mean anything to you. Even here.. .” | — Вы не понимаете, — сказал он. — Вы никогда не понимали. И не поймете. Вы ничего не ощущаете, не правда ли? Вокруг вас происходят события, а вы ничего не чувствуете. Вы чересчур грубы и материалистичны. Животная сила и напыщенность — вот все, что привлекает вас. |
| I grabbed his robe and twisted it to pull it tight around him and then rose to my feet, dragging him along with me. The doll fell from his grasp as he raised his hands to try to loosen my hold upon the robe. I kicked it to one side, clattering, out into the darkness. | Я уцепился за его рясу и резко обернул ее вокруг монаха. Потом я поднялся на ноги, потянув его за собой. Он попытался ослабить мою хватку, и кукла выпала у него из рук. Я отпихнул ее ногой далеко в темноту. |
| “Now,” I yelled, “what is all of this? What is going on that I don't see or feel, that I don't understand?” | — Ну, отвечай, — закричал я, — в чем дело? Что же такое происходит, чего я не замечаю, или не чувствую, или не понимаю? |
| Я тряс Тэкка с такой силой, что его руки безжизненно повисли, голова подскакивала, зубы стучали. | |
| I shook him so hard that his hands flopped away and hung down at his side; his head bobbed back and forth and his teeth chattered. | |
| Sara was at my side, tugging at my arm. | Подошла Сара и схватила меня за руку. |
| “Leave him alone,” she screamed at me. | — Оставьте его! — кричала она. |
| I let loose of him and he staggered a bit before he got his feet well under him. | Я отпустил Тэкка. Некоторое время он стоял, покачиваясь. |
| “What did he do?” Sara demanded. “What did he say to you?” | |
| — Что он сделал? — спросила Сара. — Что он сказал вам? | |
| “You heard,” I said. “You must have heard. He said Smith had been taken. Taken by what is what I want to know. Taken where? And why?” | — Вы сами слышали. Он сказал, что Смита забрали. Кто забрал — вот что мне надо знать. Куда? И почему? |
| “So would I,” said Sara. | |
| — И я хочу выяснить это, — сказала Сара. | |
| And, so help me, for once she was on my side. And just a while before she had called me Mike instead of captain. | Слава Богу, на этот раз она на моей стороне. А несколько минут назад она назвала меня по имени. |
| He backed away from us, whimpering. Then suddenly he made a break, scuttling out into the darkness. | Тэкк отступил от нас, постанывая. Потом он вдруг отпрыгнул, исчезнув в темноте. |
| “Hey, there!” 1 shouted, starting after him. | — Эй, куда?! — крикнул я, следуя за ним. |
| But before I could reach him, he stopped and stooped, scooping up that ridiculous doll of his. | Но прежде, чем я настиг его, он остановился, нагнулся и подобрал ту самую смехотворную куклу. |
| I turned about, disgusted, and went stalking back to the fire. I took a stick of wood off the stack of fuel and pushed the burning embers together, found three or four small sticks of wood and laid them upon the coals. | Я с отвращением повернулся и, с трудом пробираясь в темноте, возвратился к огню. Я вытащил палку из кучи поленьев, сгреб ею горящие головни и положил три или четыре деревяшки на угли. |
| Flames immediately began to lick up about them. | Языки пламени сразу же начали лизать дерево. |
| Squatting by the fire, I watched Sara and Tuck walking back toward me. I waited for them to come up and stayed there, squatting, looking up at them. | Я сидел у костра и смотрел, как Сара и Тэкк медленно двигались по направлению к костру. Я ждал, пока они приблизятся, и сидел на корточках, глядя на них снизу вверх. |
| They stopped and stood there, looking at me. Finally Sara spoke. | Они остановились передо мной. Первой заговорила Сара. |
| “Are we going to look for George?” | — Мы будем искать Джорджа? |
| “Where do we look?” I asked. | — А где? |
| “Why, here,” she said, with a wave of her arm indicating the dark interior of the building. | — Хотя бы здесь, — сказала Сара, указывая в темноту. |
| “You didn't hear him leave,” I said. “You saw him, just as he had been all night, then a moment later when you looked back, he wasn't there. You didn't hear him move. If he had moved, you would have heard him. | — Вы не слышали, как он ушел, — ответил я. — Вы видели его в течение всей ночи, потом в какой-то момент вы заметили, что он отсутствует. Вы не слышали, как он шевелится. Если бы он сделал хоть одно движение, вы бы услышали. |
| He couldn't just get up and tiptoe away. He didn't have the time to do it and he was blind and he couldn't have known where he was. If he had awakened, he would have been confused and called out.” | Он не мог встать и на цыпочках уйти. У него не было времени для этого, кроме того, он был слепой и вряд ли осознавал, где находится. Если бы он очнулся, он был бы в растерянности и позвал нас. |
| I said to Tuck, “What do you know about this? What was it you tried to tell me?” | Я обратился к Тэкку: |
| — Что вам известно о нем? О чем вы пытались мне поведать? | |
| He shook his head, like a sulky child. | Он потряс головой, как упрямый ребенок. |
| “You must believe me,” Sara said. “I didn't go to sleep. I didn't doze. After you woke me to get some sleep yourself, I kept faithful watch. It was exactly as I told you.” | — Поверьте, — сказала Сара. — Я не спала. Я даже не дремала. После того, как вы разбудили меня и заснули, я была все время начеку. Как я говорю, так и было. |
| “I believe you,” I said. “I never doubted you. That leaves it up to Tuck. If he knows something, let us hear it now before we go rushing off.” | — Я верю вам, — успокоил я ее. — Я не сомневаюсь в ваших словах. Стоит выслушать Тэкка. Если он знает что-то, пусть скажет сейчас, прежде чем мы куда-либо рванем. |
| Neither Sara nor I said a word. We waited for him and finally he spoke. “You know about the voice. The voice of the person George thought of as a friend. And here he found his friend. Right here. In this very place.” | Мы больше не обращались к Тэкку. Мы просто ждали, и наконец, он заговорил: |
| — Вы знаете, что был голос. Голос, принадлежавший его другу. И здесь Джордж нашел его. Прямо здесь, в этом самом месте. | |
| “And you think,” I said, “he was taken by this friend of his?” | — И вы считаете, что этот друг забрал его? |
| Tuck nodded. | Тэкк кивнул. |
| “I don't know how,” he said, “but I hope that I am right. George deserved it. He had something good coming after all the years. You never liked him. There were a lot of people who never liked him. He grated on them. But he had a beautiful soul. He was a gentle sort of person.” | — Не знаю, каким образом, — сказал он, — но надеюсь, это так. Джордж заслужил это. Наконец-то и он познал радость. Многие недолюбливали его. Он часто раздражал. Но он обладал прекрасной душой. Он был благородным человеком. |
| Christ, yes, I thought, a gentle sort of person. Lord save me from all these gentle, whining people. | О Боже, сказал я себе, благородный человек! Господь, сохрани меня от всех этих благородных нытиков. |
| Sara said to me, “You buy any of this, captain?” | — Вы принимаете версию? — спросила Сара. |
| “I don't know,” I said. “Something happened to him. I don't know if this is it. He didn't walk away. He didn't make it under his own power.” | — Трудно сказать. Что-то произошло с ним. Может быть, Тэкк не ошибается. Смит не уходил. Он исчез не по своей воле. |
| “Who is this friend of his?” asked Sara. | — А кто он — этот друг Джорджа? — поинтересовалась Сара. |
| — Не кто, — сказал я, — а что. | |
| “Not a who,” I said. “A what.” | |
| And, squatting there by the fire, I remembered the rush of beating wings I'd heard, flying through the upper darkness of this great abandoned building. | И, сидя перед костром, я припомнил шум крыльев, возникший в высях этого темного заброшенного здания. |
| “There is something here,” said Tuck. “Certainly you must feel it.” | |
| — В доме что-то происходит, — сказал Тэкк. — Вы должны чувствовать. | |
| Faintly out of the darkness came a sound of ticking, a regular, orderly, rapid ticking that grew louder, seeming to draw closer. We faced around into the darkness from which the ticking came, Sara with the rifle at the ready, | Из мрака донесся стук, быстрый, ритмичный стук, все время усиливающийся. Звук приближался. Мы повернулись лицом к темноте. Сара приготовила винтовку, |
| Tuck clutching the doll desperately against him, as if it might be some sort of fetish that would protect him from all harm. | |
| Тэкк отчаянно сжимал куклу, как будто он принимал ее за талисман, способный спасти его от любых напастей. | |
| I saw the shape that went with the ticking before the others did. | Я первым увидел того, кто стучал. |
| “Don't shoot!” I yelled. “It's Hoot.” | |
| He came toward us, his many little feet twinkling in the firelight, ticking on the floor. He stopped when he saw all of us facing him, then came slowly in. | — Не стреляйте! — крикнул я. — Это Свистун. |
| Он шел к нам. Его многочисленные ножки блестели при свете костра и стучали по полу. Когда он увидел, как мы встречаем его, он остановился, потом медленно приблизился. | |
| “Informed I am,” he said. “I knew him go and hurried back.” | — Обо всем осведомлен, — сказал он. — Узнал, что он покинул нас, и поспешил обратно. |
| “You what?” I yelled. | — Что-что? — переспросил я. |
| “Your friend is go. He disappear from sense.” | — Ваш друг исчез. Я его не ощущаю. |
| “You mean you knew the instant he was gone? How could you?” | — Ты узнал об этом в момент исчезновения? Как это возможно? |
| “All of you,” he said, “I carry in my mind. Even when I cannot see. And one is gone from out my mind and I think great tragedy, so I hurry back.” | — Все вы, — сказал Свистун, — всегда в моем сознании. Даже когда вас не вижу. Один исчез из сознания, я решил — трагедия, и вернулся. |
| “You say you heard him go,” said Sara. “You mean just now?” | — Вы сказали, что слышали, как он ушел, — сказала Сара. — Это случилось только сейчас? |
| “Just short ago," said Hoot. | — Совсем недавно, — ответил Свистун. |
| “Can you tell us where? Do you know what happened to him?” | — Вы знаете, куда он делся? Что с ним произошло? |
| Hoot waved a tentacle wearily. “Cannot tell. Only know is gone. No use to seek for him.” | Свистун устало помахал щупальцем. |
| “You mean he isn't here. Not in this building?” | — Не могу знать. Знаю — ушел. Бессмысленно искать. |
| — Хотите сказать, что он не здесь? Не в этом здании? | |
| “Not this edifice,” said Hoot. “Not outside. Not on this planet, maybe. He is gone entire.” | — Не в этом строении. Не извне. Не на этой планете. Полностью исчез. |
| Sara glanced at me. I shrugged. | Сара посмотрела на меня. Я пожал плечами. |
| Tuck said, “Why is it so hard for you to believe a fact that you can't touch or see? Why must all mysteries have possible solutions? Why must you think only in their terms of physical laws? Is there no room outside your little minds for something more than that?” | — Почему вы способны поверить только в то, что трогаете и видите? — спросил Тэкк. — Почему вы думаете, что все тайны возможно раскрыть? Почему вы мыслите только категориями физических законов? Неужели в ваших умишках нет места чему-то большему? |
| I should have clobbered him, I suppose, but right at that moment it didn't seem important to pay attention to a pipsqueak such as him. | Мне хотелось стереть его в порошок, но в тот момент было глупо обращать внимание на такое дерьмо, как он. |
| I said to Sara, “We can look. I don't think we'll find him, but we still could have a look.” | |
| — Можно поискать, — предложил я. — Не верится, что мы найдем его, но можно попробовать. | |
| “I'd feel better if we did,” she said. “It doesn't seem quite right not to even try.” | — Я буду чувствовать себя лучше, если мы рискнем, — ответила Сара. — Ничего не предпринять было бы неправильно. |
| — Не верите моей информации? — спросил Свистун. | |
| “You disbelieve this thing I tell you?” Hoot inquired. | |
| “I don't think we do,” I said. “What you say most undoubtedly is true. But there is a certain loyalty in our race-it's a hard thing to explain. Even when we know there is no hope, we still go out to look. It's not logical, perhaps.” | — Не думай так, — сказал я. — Ты, безусловно, прав. Но представители нашей расы преданы друг другу. Это сложно объяснить. Если даже надежды не осталось, мы все равно идем до конца. Вероятно, это нелогично. |
| “No logic,” said Hoot, “assuredly and yet a ragged sense and admirable. I go and help you look.” | — Логики нет, — согласился Свистун. — Бессмысленно, но привлекательно. Иду и помогу искать. |
| “There is no need to, Hoot.” | — Нет необходимости, Свистун. |
| “You withhold me from sharing of your loyalty?” | — Не позволяете участвовать в преданности? |
| “Oh, all right, then. Come along.” | — Ну, хорошо, пойдем, — согласился я. |
| Sara said, “I'm going with you.” | — Я тоже пойду, — сказала Сара. |
| “No, you're not,” I said. “We need someone to watch the camp.” | — Ни в коем случае, — ответил я. — Кто-то должен следить за лагерем. |
| “There is Tuck,” she said. | — А Тэкк? — спросила Сара. |
| “You should know very well, Miss Foster,” Tuck said, petulantly, “that he would not trust me to watch anything at all. Besides, it all is foolish. What this creature says is true. You won't find George, no matter where you look.” | — Вам следует знать, мисс Фостер, — сказал Тэкк, — что он не доверит мне ничего и никогда. Кроме того, вы поступаете глупо. Это создание говорит правду. Вы не найдете Джорджа, где бы вы его ни искали. |
| EIGHT | 8 |
| We had gone only a short distance into the interior of the building when Hoot said to me, “I came to carry news, but I did not divulge it, its import seeming trivial with the lamented absence of your companion. But perhaps you hear it now.” | Едва мы немного продвинулись в глубь здания, как Свистун сказал: |
| — Хотел рассказать новости, но не стал. Казались неважными по сравнению с печальным уходом спутника. Рассказать сейчас? | |
| “Go ahead,” I said. | — Я слушаю. |
| “It concerns the seeds,” said Hoot. “To this feeble intellect, great mystery is attached.” | — Касается семян, — сказал Свистун. — Великая тайна в немощном разуме. |
| “For the love of Christ,” I said, “quit talking around in circles.” | — Ради Бога, — взмолился я, — хватит ходить вокруг да около. |
| “I improve upon mere talk,” said Hoot. “I point it out to you. Please veer slightly with me.” | — Одобряю откровенный разговор. Все укажу. Будь добр, измени направление. |
| He started off at an angle and I veered slightly with him and we came to a heavy metal grating set into the floor. He pointed at it sternly with a tentacle. “Seeds down there,” he said. | Он резко свернул, и я пошел за ним. Мы увидели большую металлическую решетку в полу. |
| “Well, what about it?” | — Семена внизу, — сказал Свистун. |
| “Please observe,” he said. “Illuminate the pit.” | |
| — И что это означает? | |
| — Пожалуйста, смотри. Освети яму. | |
| I got down on my hands and knees and shone the flashlight down into the pit, bending down to see between the gratings until my face was pressed against the metal. | Я встал на четвереньки и направил луч в яму. Я склонился так низко, что прижался лицом к металлическим прутьям. |
| The pit seemed huge. The beam of light did not reach the walls. | |
| Яма казалась огромной. Луч света не достигал стен. | |
| Underneath the grating, seeds lay in a massive heapmany more of them, I was certain, than the ratlike creatures had carried in the day before. | А под решеткой в огромную кучу были свалены семена, и их было значительно больше, чем могли собрать крысовидные твари накануне. |
| I looked for something that might explain the great importance Hoot attached to the pit, but I failed to find anything. | Я попытался понять, почему Свистун придает яме такое значение, но, ничего не заметив, встал и выключил фонарь. |
| I got up and flicked out the light. | |
| “I don't see anything too strange,” I told him. “It's a cache of food. That is all it is. The rats carry the seeds and drop them through the grating. | — Не вижу ничего необычного, — сказал я. — Это склад провианта, не больше. Крысы приносят семена и сбрасывают их вниз. |
| “Is no cache of food,” Hoot contradicted me. “Is cache of permanent. I look. I stick my looker down into the space between the bars. I wiggle it around. I survey the well. I see that space is tight enclosed. Once seeds get in no way to get them out.” | — Ошибаешься, — не согласился Свистун. — Вечное хранилище. Я смотрю. Я просовываю свою смотрелку между прутьями. Я вожу ею из стороны в сторону. Я исследую колодец. Я вижу, пространство закрыто. Семена попадают внутрь, и нельзя взять их обратно. |
| “But it is dark down there.” | — Но внизу темно. |
| “Dark to you. Not dark to me. Can adjust the seeing. Can see to all sides of space. Can see through seeds to bottom. Can do more than simple eye. | — Темно для тебя. Не для меня. Умею настраивать зрение. Умею видеть во всех частях космоса. Умею видеть дно сквозь семена. Умею больше, чем просто видеть. |
| Can explore surface closely. No opening. No opening even closed. No way to get them out. Our little harvesters harvest seeds, but for something else.” | Умею подробно изучать поверхность. Нет выхода. Нет даже запертого выхода. Нет возможности вынуть их. Маленькие сборщики собирают семена, но не для себя. |
| I had another look and there were tons of seeds down there. | Я вновь взглянул вниз и увидел там тонны семян. |
| “Is not only storage place,” Hoot grated at me. “There be several others.” | — Нашел много любопытного. |
| “What else?” I asked, irritated. “How many other things have you turned up?” | |
| — Что еще? Что еще ты выискал? | |
| “Is piles of worn-out commodities such as one from which you obtained the wood,” he said. “Is marks upon the floor and walls where furnishings uprooted. Is place of reverence...” | — Груды ветоши. Как та, в которой нашли дрова. Следы на стенах и полу, оставленные сдвинутой мебелью. Место для поклонения. |
| “You mean an altar?” | |
| — Алтарь? | |
| “I know not of altar,” he said. “Place of reverence. Smell of holy. And there be a door. It leads into the back.” | — Не знаю про алтарь, — сказал Свистун. — Место для поклонения. Священное. И дверь. Ведет к выходу. |
| “Into the back of what?” | — К выходу куда? |
| “Into outdoors,” he said. | — Из дома. |
| I yelled at him, “Why didn't you tell me this before?” | — Почему ты не сказал сразу? — закричал я. |
| “I tell you now,” he said. “I hesitate before in respect of missing person.” | — Я говорю сейчас, — ответил Свистун. — Сомневался, в связи с пропавшим другом. |
| “Let's have a look at it.” | — Давай пойдем к ней. |
| “But,” said Hoot, “first we search more carefully for lost comrade. We comb, however hopelessly..” | — Но, — сказал Свистун, — сначала внимательно ищем исчезнувшего товарища. Прочешем все, без надежды однако... |
| — Свистун! | |
| “Hoot.” | — Да, Майк? |
| “Yes, Mike.” | |
| “You said he isn't here. You are sure he isn't here.” | — Ты сказал, его нет здесь, и ты уверен в этом. |
| “Sure, of course,” he said. “Still we look for him.” | — Уверен, конечно. Все же ищем его. |
| “No, we don't,” I said, “Your word is good enough for me.” | — Нет, не будем. Твоего слова достаточно. |
| He could see into a darkened bin and know that it was closed. He could do more than see. | Он посмотрел в закрома, покрытые мглой, и увидел, что нет ни выхода, ни входа. Он мог больше, чем просто видеть. |
| He didn't merely see; he knew. He carried each of us in his mind and one of us was gone. And that was good enough. | Он не видел: он знал. Мы все были в его сознании, и один из нас исчез. И этого довольно. |
| When he said Smith wasn't here, I was more than willing to agree he wasn't. | Если он сказал, что Смита больше нет, то я был не прочь согласиться с ним. |
| “I know not,” said Hoot. “I would not have you.. .” | — Не знаю, — сказал Свистун. — Я бы не хотел... |
| “I do,” I said. “Let us find that door.” | — Все нормально, — ответил я. — Давай поищем дверь. |
| He turned about and went pattering off into the darkness and, adjusting the rifle on my shoulder, I followed close behind him. We were walking through an emptiness that boomed back at us at the slightest sound. | Он повернулся и засеменил в темноту. Я поправил ружье на плече и пошел вслед за ним. Мы двигались в тишине, и малейший шорох отзывался громким шумом. |
| I looked over my shoulder and saw the tiny gash of light that was the open door in front. It seemed to me that I caught a glimpse of someone moving at the edge of it, but could not be sure. | Неожиданно я увидел, как сплошную тьму разорвало пятно слабого света. Впереди маячила приоткрытая дверь. Мне показалось, что какая-то фигура промелькнула в проеме, но я не был уверен. |
| We went on into emptiness and behind us the sliver of light grew smaller, while above us it seemed that I could feel the very presence of the looming space that went up to the roof. Finally Hoot stopped. | Мы шли дальше в пустоту, далекий свет костра позади нас становился все бледнее и бледнее. Над головой я ощущал огромное пространство, упирающееся в крышу. Вдруг Свистун остановился. |
| I had not seen the wall, but it was there, just a few feet ahead of us. A thin crack of light appeared and grew wider. Hoot was pushing on the door, opening it. It was small. Less than two feet wide and so low that I had to stoop to get through it. | Я не мог разглядеть стену, но она была там, впереди, через несколько футов. Полоска света стала шире. Свистун открыл дверь настежь. Дверца была невелика. Меньше двух футов в ширину, и такая низкая, что мне пришлось нагнуться. |
| The red and yellow landscape stretched away before me. To either side the dark-red stone of the building made a fence. There were other trees, far off, but I could not see the tree that had been shooting at us. It was blocked off by the structure. | Передо мной простиралась красно-желтая местность. Дом был окружен оградой, сложенной из того же темно-красного камня, что и само здание. Впереди, довольно далеко, виднелись деревья, но дерево, которое стреляло в нас, было скрыто из виду домом. |
| “Can we get that door open again if we go out?” I asked. | — Сможем ли мы вновь открыть дверь, когда захотим вернуться? — поинтересовался я. |
| Свистун внимательно изучил внешнюю сторону раскрытой двери. | |
| Still holding it open, Hoot sidled around and had a look at its outside panel. | — Безусловно, нет, — ответил он. — Открывается только изнутри. |
| “Undoubted not,” he said. “Constructed only to be opened from inside.” | |
| I hunted for a small boulder, kicked it out of the ground and rolled it over to the door, wedging it tightly so the door would stay open. | Я выбрал небольшой валун, подкатил его к двери и засунул под нее, чтобы она случайно не закрылась. |
| “Come along,” I said. “We'll have a look. But be sure to stay behind me.” | |
| — Пойдем, — позвал я. — Посмотрим. Но старайся идти за мной. | |
| I headed to my left, walking along the wall. I reached the corner of the building and peered out. The tree was there. | Я направился налево вдоль дома. Дойдя до края стены, я выглянул из-за угла и увидел дерево. |
| It saw me or sensed me or somehow became aware of me the second I poked my head around the corner, and started shooting. | Оно заметило меня, или почувствовало, или как-то иначе узнало обо мне и, когда я вторично выглянул, оно принялось стрелять. |
| Black dots detached themselves from it and came hurtling toward me, ballooning rapidly as they came. | От него отделялись черные точки, и по мере приближения, они раздувались, как шары. |
| “Down!” I yelled to Hoot. “Get down!” | — Ложись! — крикнул я. — Падай! |
| I threw myself backwards and against the wall, huddled over the crouching Hoot, burying my face in my folded arms | Я отпрянул к стене и упал на Свистуна, закрывая лицо руками. |
| Out beyond me the seed pods thudded. Some of them apparently struck against the corner of the building. The seeds went whizzing, with dull whistling sounds. | |
| Надо мной взрывались стручки. Какой-то из них ударил по углу здания. Семена проносились, издавая свистящий монотонный звук. | |
| One struck me on the shoulder and another took me in the ribs and they did no damage but they stung like fury. Others slammed against the wall above us and went ricocheting off, howling as they spun. | Одно задело мое плечо, другое ударило в ребро. Они не причиняли мне вреда, только жалили, как осы. Другие с легким завыванием рикошетом отскакивали от стены. |
| The first burst ended and I half stood up. Before I got straightened, the second burst came in and I threw myself on top of Hoot again. None of the seeds hit me solidly this time, but one grazed the back of my neck and it burned like fire. | Все стихло, и я встал. Не успел я как следует выпрямиться, как начался новый обстрел. Я опять бросился на спину Свистуна. В этот раз семена не задели меня серьезно, только слегка царапнули шею, и кожа в этом месте горела, как от ожога. |
| “Hoot,” I yelled, “how far can you run?” | — Свистун, — позвал я. — Ты можешь быстро бегать? |
| “Scramble very rapidly,” he said, “when materials at me are being hurled.” | — Передвигаюсь очень быстро, — ответил он, — когда в меня бросают различные предметы. |
| “Then listen.” | — Тогда слушай. |
| “I hearken most attentively,” said Hoot. | — Весь обратился в слух. |
| “It's firing in bursts. When the next burst ends, when I yell, try to make it to the door. Keep close to the wall. Keep low. Are you headed in the right direction?” | — Дерево стреляет залпами. После очередного залпа я крикну, а ты попытайся рвануть к двери. Держись поближе к стене. Не выпрямляйся. Сейчас ты лежишь головой к двери? |
| “In wrong direction,” said Hoot. “I turn myself around.” | — Нет, — ответил Свистун. — Развернусь. |
| He twisted underneath me. | Он завертелся подо мной. Грянул новый залп. Семена прыгали вокруг меня. Одно укусило меня в ногу. |
| Another salvo came in. Seeds peppered all around me. One nicked me in the leg. | |
| “Wait,” I said to Hoot. “When you get in tell Miss Foster to get the packs on those hobbies and get them moving, We're getting out of here.” | — Подожди, — сказал я. — Когда ты доберешься до мисс Фостер, передай ей, чтобы она погрузила мешки на лошадок и увела их с собой. Мы уходим. |
| Another burst of pods came storming in on us. The seeds rattled on the walls and skipped along the ground. One threw a spray of sand into my face, but this time none hit me. | На нас обрушился новый шторм снарядов. Семена барабанили по стенам и прыгали по песку. Песчинки угодили мне в глаза, однако, в остальном вроде бы пронесло. |
| “Now!” I yelled. Bent low, I raced for the corner, the rifle in my hand, and intensity lever pushed to its final notch. A blizzard of seeds caught me. One banged me on the jaw, another caught me in the shin. | — Давай! — крикнул я и, пригнувшись, выбежал из-за угла, держа руку на спусковом крючке. Семена, как буря, свирепствовали вокруг. Я почувствовал удар в челюсть и в голень. |
| I staggered and half went down, then caught myself and went plowing on. I wondered how Hoot was doing, but didn't have the time to look. | Меня качнуло, и я чуть не упал, но заставил себя бежать дальше. Интересно, как дела у Свистуна, подумал я, но у меня не было возможности оглянуться. |
| Then I was at the corner of the building and there was the tree, perhaps three miles away-it was hard to judge the distance. | Я поравнялся с углом здания и увидел дерево — возможно, в трех милях от меня. Непросто было определить расстояние. |
| I brought the rifle to my shoulder. What looked like black gnats were swarming from the tree, coming at me, but I took my time. I got my sight and then I pressed the trigger and twitched the rifle downward, sidewise in a slicing motion. | Я поднял ружье. От дерева ко мне направлялись черные точки, похожие на комаров, но я выждал. Я прицелился, затем нажал на курок. Ружье, выстрелив, дернулось вниз. |
| The laser beam blinked for a moment, then was gone, and in that instant before the seeds struck, I threw myself flat upon the ground, trying to hold the rifle high so it didn't absorb the full impact of the fall. | Лазерный луч блеснул яркой вспышкой и исчез, и прежде чем дерево ответило, я бросился ничком на землю. |
| A million fists were hammering at my head and shoulders and I knew what had happened-some of the pods had struck the corner of the building and exploded, showering me with seeds. | Миллионы кулачков заколотили по моей голове и плечам несколько стручков врезалось в стену и разорвалось, осыпая меня градом семян. |
| I struggled to my knees and looked toward the tree. It seemed to be reeling and, as I watched, began to topple. I wiped the dust out of my eyes and watched as it came farther and farther out of plumb. | Я привстал на колени и посмотрел в сторону дерева. Я видел, что оно пошатнулось и начало опрокидываться. Стряхнув песок с ресниц, я наблюдал, как оно все ниже и ниже клонится к земле. |
| It fell slowly at first, reluctantly, as If it were fighting to stay erect. | Дерево падало медленно, как бы неохотно, как бы пытаясь выстоять. |
| Then it picked up speed, coming down out of the sky, rushing toward the ground. | Потом оно стало набирать скорость и все быстрее валиться на землю, опускаясь с небес. |
| I got to my feet and wiped the back of my neck, and the hand, when it came away, was bloody. | Я поднялся и провел рукой по шее. На ладони остался кровавый след. |
| The tree hit the ground and beneath me the earth bounced, as if it had been struck a mighty blow. | Дерево рухнуло, и земля задрожала, как от мощного взрыва. |
| Above the place where the tree had fallen a geyser of dust and other debris billowed up into the sky. | Над местом падения дерева поднимался столб пыли и осколков. |
| I took a step to get turned around, headed back toward the door, and stumbled. | Я повернулся, чтобы направиться к двери, и не смог сдвинуться с места. |
| My head ballooned and as it ballooned, was filled with fuzziness. I saw that Hoot stood to one side of the open door, but that the way through it was blocked by a perfect flood of the ratlike creatures. | Голова разрывалась от боли. Однако я успел заметить, что дверь была открыта, возле нее стоял Свистун, но войти не представлялось возможным, потому что из дома сплошным потоком выбегали крысообразные существа. |
| They were piling up over one another, as if a wide front of them, running hard, had converged upon the narrowness of the door and now were funneling through it like water through a high-pressure hose, driven on by the press of their frantic need to gather up the fallen seeds. | Грызунам, наверно, было тесно в узком дверном проеме, они забрались один на другого, и теперь толпа крыс, движимых отчаянным желанием собрать упавшие семена, неслась сквозь проход, как бурный ручей, загнанный в тонкий шланг. |
| I fell-no, I floated-down through an eternity of time and space. I knew that I was falling, but not only was I falling slowly, but as I fell the ground seemed to draw away from me, to surge downward, so that no matter how I fell it always was as far away, or farther, than it had been to start with. | Я падал — нет, парил — сквозь вечность и пространство. Я понимал: это падение, но я падал не просто медленно; пока я падал, земля отдалялась от меня, уходила из-под ног, и как долго я ни падал, земля не приближалась, а наоборот, оказывалась все дальше и дальше. |
| And finally there was no ground at all, for night had fallen as I fell, and now I was plunging down through an awful blackness that went on and on forever. | |
| И в конце концов земля исчезла совсем, опустилась ночь, и я стал тонуть в непроглядной темноте, окутывающей меня. | |
| After what seemed an endless time, the darkness went away and I opened my eyes, for it seemed that I had closed them as I fell into the darkness. I lay upon the ground and when I opened my eyes I found that I was looking up into a deep-blue sky in which the sun was rising. | Время тянулось бесконечно, но все же темнота отступила, и я открыл глаза, которые почему-то закрылись, когда я упал в темноту. Я лежал на земле, а надо мной было ярко-голубое небо и солнце. |
| Hoot was standing to one side of me. The ratlike things were gone. The cloud of dust, slowly settling back to the ground, still stood above where the tree had fallen. | Возле меня стоял Свистун. Крысы ушли. Облако пыли рассеивалось над тем местом, где свалилось дерево. |
| To one side of me the red stone wall of the great building reared up into the sky. A heavy, brooding silence hung above the land. | |
| Неподалеку возвышалась красная каменная стена. Было тихо. | |
| I rose to a sitting position and found that it took all the strength I had to lever up the top half of my body. The rifle lay to one side of me and I reached out and picked it up. | Я попробовал сесть и обнаружил, что эта попытка отняла у меня последние силы. Ружье лежало под боком, и я взял его в руки. |
| It took no more than a single glance to see that it was broken. The shield of the tube was twisted out of shape and the tube itself had been knocked out of alignment. | Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что оно сломано. Ствол был искорежен, а приклад наполовину разбит. |
| I dragged it to me and laid it across my lap. I don't know why I bothered; no man in his right mind would ever dare to fire that gun again and there was no way I could fix it. | Я положил ружье на колени, хотя мог бы его выбросить: ни один человек в здравом уме не осмелился бы им воспользоваться, а починить его было невозможно. |
| “Drink your fluids I have done,” Hoot honked cheerfully, “and put them back again. I hope you have no anger at me.” | — Выпил твою жидкость, вот что я сделал, — проверещал Свистун весело. — И поместил обратно. Надеюсь, не сердишься. |
| “Come again?” I croaked. | — Что-что? |
| “No need to come again,” he hooted at me. “Done it is already.” | — Не о чем говорить, — просвистел он, — дело сделано. |
| “What is done already?” | — Какое дело? |
| “Your fluids I have drunk...” | — Выпил твою жидкость. |
| “Now wait just a goddamn minute,” I said. “What is this fluid drinking?” | — Черт возьми, подожди минутку! — недоумевал я. — Что это значит? |
| “Filled you were with deadly substances,” he said, “from being struck by seeds. Deadly to you, but deadly not at all to me.” | — Ты был наполнен смертоносной жидкостью, — объяснил он, — в результате ударов. Смертельно для тебя. Но не смертельно для меня. |
| “So you drank my fluids?” | — И ты ее выпил? |
| “Is only thing to do,” said Hoot. “Procedure is approved.” | — Что еще было делать? Процедура общепринята. |
| “Lord love us,” I said. “A walking, breathing dialysis contraption.” | |
| — Господи, спаси! — воскликнул я. — Вот тебе и живой фильтр с щупальцами! | |
| “Your words I do not grab,” he complained. “I empty you of fluids. I subtract the substances. I fill you up again. The biologic pump you have inside you scarcely missed a pump. But worry worry worry! I think I was too late. Apparently now I wasn't.” | — Слова твои не понятны, — пожаловался Свистун. — Я освобождаю тебя от жидкости. Я отделяю вредное вещество. Я наполняю тебя опять. Внутри тебя нахожу биологический насос. Но волнуюсь, волнуюсь, волнуюсь! Думаю, опоздал. Теперь вижу нет. |
| I sat there for a long moment-for a long, long moment-and it was impossible. And yet I was alive, weak and drained of strength, but still alive. | Мне снова надо было лечь. Я сидел всего одну минуту — долгую, долгую минуту — и ту с превеликим трудом. И все же я был живой — больной и ослабевший, но живой. |
| I thought back to how my head had ballooned and how I'd fallen slowly and there had been something very wrong with me, indeed. | Я вспомнил ощущение, что у меня разрывается голова, вспомнил, как я падал, как мне было плохо, очень плохо. |
| I had been hit by seeds before, but only glancing blows that had not broken skin. This time, however, there had been blood upon my hand when I wiped my neck. | Семена, ударявшие до этого, ни разу не поранили меня до крови. А в тот раз, когда я вытер шею, на руке осталась кровь. |
| “Hoot,” I said, “I guess I owe .. .” | |
| — Свистун, — прошептал я. — Кажется, я обязан тебе... | |
| “No debt for you,” he hooted happily. “I the one who pay the debt. My life you saved before. | — Ты ничего не должен, — ответил Свистун счастливым голосом. — Я плачу долг. Меня ты спас раньше. |
| Now I pay you back. We all even now. I would not tell you only that I fear great sin I had committed, maybe. | Теперь расплачиваюсь. Квиты. Не хотел тебе говорить. Боялся, что грех. |
| Perhaps against some belief you hold. Perhaps no wish to have body tampered with. No need to tell you only for this reason. But you undismayed at what I do, so everything all right.” | Запрещается твоей религией, возможно. Может быть, нельзя проникать в тело. Поэтому не хотел говорить. Но ты принял спокойно, и все правильно. |
| I managed to get to my feet. The rifle fell from my lap and I kicked it to one side. The kick almost put me on my face again. I still was wobbly. | Мне удалось подняться на ноги. Ружье упало с колен и так ударило меня по ноге, что я снова свалился. Я был без сил. |
| Hoot watched me brightly with his eyed tentacles. | |
| Свистун внимательно наблюдал за мной при помощи щупалец, оснащенных глазами. | |
| “You carry me before,” he said. “I cannot carry you. But if you lie down and fasten yourself securely to my body, I can drag you. Have much power in legs.” | — Ты нес меня раньше. Я тебя не могу, — сказал он. Если привяжешься ко мне, могу тебя тащить. Имею сильные ноги. |
| I waved the suggestion off. | |
| “Get on with you,” I said. “Lead the way. I'll make it.” | Я отверг предложение. |
| — Иди один, — сказал я. — Веди меня. Я справлюсь сам. | |
| NINE | 9 |
| Tuck tried to play the man. He and Sara got me hoisted up on Dobbin's back and then he insisted that Sara ride the second unladen hobby and that he lead the way on foot. | Тэкк пытался изображать настоящего мужчину. Они с Сарой усадили меня на лошадку, и он настоял на том, чтобы Сара ехала на второй, ненагруженной, лошади. Сам он собирался идти пешком. |
| So we went down the ramp and up the trail, with Tuck striding in the fore, still with the doll clutched against his chest, and with Hoot bringing up the rear. | Мы спустились по пандусу, вышли на тропу и двинулись. Тэкк, вцепившись в куклу, шагал впереди, а Свистун замыкал шествие. |
| “I hope,” Dobbin said to me, “you have failure to survive. I yet will dance upon your bones.” | — Я надеюсь, — сказал мне Доббин. — В этот раз вам не выжить. Я хочу сплясать на ваших костях. |
| “And the same to you,” I said. | — А я на твоих, — парировал я. |
| It wasn't a very brilliant answer, but I wasn't at my best. I still was fairly shaky and it was about all that I could do to hang onto the saddle. | Не самый умный ответ, конечно, но я был не в лучшем состоянии. Я чувствовал себя неуверенно и едва сидел в седле. |
| The trail led up a short rise and when we reached the top of it, we could see the tree. It was several miles away and it was bigger, even at that distance, than I had imagined it would be. | Тропа привела нас на вершину высокого холма, и с нее мы увидели дерево. Оно находилось на расстоянии нескольких миль и казалось больше, чем я предполагал. |
| It had fallen squarely across the trail and the impact of its fall had shattered the trunk from its butt up almost half its length, as any hollow tree might shatter when it falls victim to the axe. | |
| Упав, оно перегородило дорогу. Разломанный ствол напоминал ствол дерева, срубленного топором. | |
| Pouring out of the great rents in the wood were crawling, creeping things, gray and even from that distance, with a slimy look to them. There were great piles of them heaped along the fallen trunk and more were crawling out and others of them were crawling down the trail, humping in their haste. From them came a thin and reedy wailing that set my teeth on edge. | Из трещин во все стороны вылезали серые букашки. Они ползали, кишели вокруг поверженного дерева, сновали по тропе. Их было очень много, и они издавали тонкий пронзительный писк, от которого меня передергивало. |
| Dobbin rocked nervously and whinnied with what might have been disgust or fright. | Доббин нервно покачивался, и в его странном ржании слышался не то гнев, не то испуг. |
| “This you will regret,” he shrilled at me. “No other things have ever dared to put hands upon a tree. Never in all time have the tenants of the tree been loosed upon the land.” | — Вы пожалеете об этом, — взвизгнул он. — Никто до сих пор не осмеливался поднять руку на дерево. Никогда еще обитатели ствола не ступали на землю. |
| “Buster,” I told him, “the tree drew a bead on me. There don't nothing shoot at me that I don't shoot back.” | — Малый, — сказал я, — дерево превратило меня в мишень. Если в меня не стреляют, то и я не стреляю в ответ. |
| “We'll have to go around,” said Sara. | — Надо обойти, — предложила Сара. |
| Tuck looked up at us. “Around that way is shorter,” he said. He swept his arm toward the left, where the stump of the free still stood, sliced diagonally by the laser beam. | Тэкк посмотрел на нас. |
| — Здесь обойти быстрее, — он махнул влево, где находился пень, срезанный по диагонали лазерным лучом. | |
| Sara nodded. “Go ahead,” she said. | Сара согласилась: |
| — Идите вперед. | |
| Tuck stepped off the trail and the hobbies followed. The ground was rough, strewn with rounded stones the size of a person's head, studded with small, ground-hugging plants armed with heavy thorns. | Тэкк сошел с тропы на бугристую землю, усеянную круглыми камнями, величиной с человеческую голову. Кругом разрастался низкий кустарник с острыми колючками. |
| The ground itself was sand, interspersed with a reddish clay and mixed in both the sand and clay were shattered chips of stone, as if throughout millions of years busy little creatures had beaten rocks with hammers to reduce their mass to shards. | Под ногами у нас был песок, перемешанный с красной глиной и каменной крошкой. Я подумал, что на протяжении миллиона лет какие-то существа молотили по камням, с целью превратить их в осколки. |
| As soon as we moved off the trail to begin our detour around the tree, the heaving mass of gray and slimy creatures moved out convulsively in their bumping, hitching motion, to cut us off. | Как только мы свернули с тропы, чтобы обойти дерево, серая масса букашек двинулась нам наперерез. |
| They moved in a mass, a flowing sheet of motion with many tiny bobbing eddies, so that the entire group of them seemed to be in constant agitation. They looked very much, I thought, like an expanse of choppy water. | |
| Они ползли друг за другом и напоминали широкое подвижное полотно, волнующуюся реку с пенящимися водоворотами. Казалось, они никогда не остановятся. | |
| Tuck, seeing them move to cut us off, increased his pace until he was almost galloping, but stumbling and falling as he galloped, for the ground was most uneven and treacherous to the feet. | Тэкк разгадал их намерение и ускорил шаг. Он почти бежал, но все время падал и спотыкался, потому что земля под ногами была неровной и коварной. |
| Falling, he bumped his legs and knees against the rounded stones and his outstretched hands, flung out against the falls, smashed into the thorn-bearing vegetation that flowed along the ground. | |
| Падая, он ударялся коленями о камни и, пытаясь подставить руки, не раз угодил ими в колючки. | |
| He dropped the doll and stopped to pick it up and blood from his thorn-torn fingers ran into the fabric. | Он ронял куклу и останавливался, чтобы поднять ее, и кровь капала из его израненных пальцев на игрушку. |
| The hobbies increased their pace as well, but slowed or came to a halt each time that Tuck, his legs entangled in his robe, came crashing down. | Лошадки тоже прибавили шаг, но всякий раз, когда Тэкк, запутавшись в рясе, растягивался на земле, они притормаживали. |
| “We'll never make it,” Sara said, “with him out there floundering around. I'm going to get down.” | — У нас ничего не получится, — сказала Сара, — пока он плетется впереди. Я спешиваюсь. |
| “No, you're not,” I said. | — Нет! — решительно возразил я. |
| I tried to vault out of the saddle and I did get out of it, but it was an awkward operation and could by no stretch of imagination have been called a vault. | Я попробовал спрыгнуть с лошади, но сделал это так неловко, что только обладая большой фантазией, можно было назвать мою попытку прыжком. |
| I landed on my feet, but it was only with the utmost effort that I kept from falling on my face, right into a patch of the prickly vegetation. I managed to stay upright and ran ahead and grabbed Tuck by the shoulder. | Приземлившись, я лишь чрезвычайным усилием воли удержался на ногах и не упал прямо лицом в колючий куст. Я побежал вперед и схватил Тэкка за плечо. |
| “Get back and climb up on Dobbin,” I panted. “I'll take it from here on.” | — Возвращайся и садись на Доббина, — приказал я. — Дальше пойду я. |
| He swung around on me and there were tears of anger in his eyes. His face was all squeezed up and there was no question that he hated me. | Он повернулся ко мне, и я увидел, что его глаза горели злобой. Его лицо прямо-таки перекосилось от гнева. Не было сомнения, он ненавидел меня. |
| “You never let me have a chance!” he screamed. “You never let anyone have a chance. You grab it all yourself.” | — Вы никогда не давали мне шанс! — крикнул он. — Никому и никогда! Вы хапаете все сами. |
| “Get back there and get on that hobby,” I told him. “If you don't, I'll clobber you.” | — Убирайся и садись в седло, — повторил я. — Если ты этого не сделаешь, я поколочу тебя. |
| I didn't wait to see what he did, but went on ahead, picking my way as best I could over the difficult terrain, trying only to hurry, not to run, as had been the case with Tuck. | Я не стал дожидаться, пока он выполнит мой приказ, и двинулся вперед, осторожно выбирая дорогу. В отличие от Тэкка я не бежал, а просто шел быстрым шагом. |
| My legs were wobbly and I had a terrible, unhinged sense of emptiness in. my gut; my head had a tendency to float lazily upward and take on a spin. | Я по-прежнему неуверенно держался на ногах, у меня сосало под ложечкой, перед глазами все расплывалось, и голова кружилась. |
| During all of this, the wobbly legs, the empty gut, the floating head, I still managed to keep plunging ahead at a fairly steady pace and at the same time stay aware of the progress of that flowing blanket of gray sliminess that poured out from the fallen tree. | И несмотря на все это — на ватные ноги, пустой желудок, звон в ушах, я размеренно пробирался вперед и даже успевал замечать, как ширится серая живая лента. |
| It was moving almost as fast as we were moving and it was proceeding on what a military man probably would have called an interior line and I could see that no matter what we did we couldn't quite escape it. | Букашки быстро ползли в нашу сторону. Их процессия явно напоминала боевой порядок, и я понял, что, как ни старайся, невозможно избежать встречи. |
| We would brush against the outer edge of it; the creatures in the forefront of the mass would reach us, but we'd escape the main body of them. | |
| Надо попытаться обойти их с фронта, в этом случае нам грозит столкновение лишь с авангардом, но не с основными частями. | |
| The keening of the creatures, as the distance between us lessened, became sharper-an unending wail, like the crying of lost souls. | По мере того, как мы приближались к букашкам, их писк звучал все громче и все больше походил на протяжный вой, на плач заблудившихся существ. |
| I looked back over my shoulder and the others were coming on, very close behind me. I tried to speed up a bit and almost came a cropper, so settled down to covering ground as rapidly as I could with safety. | Мои спутники наступали мне на пятки. Я попробовал идти быстрее, но чуть не грохнулся, и мне пришлось присесть, чтобы передохнуть. |
| We could swing a little wider on the detour, and have had a chance of outdistancing the wailing horde that humped across the land. But the chance was not a sure one and would lose a lot of time. As we were going, we would just graze the outer edge of them. | Мы могли бы сделать крюк и обойти дерево в другом месте. Возможно, в этом случае нам удалось бы избежать нападения серых букашек. Но вероятность удачи была мала, да и времени терять нельзя. Будет лучше просто не сводить глаз с авангардных рядов и пройти между ними. |
| There was no way, of course, to figure out beforehand what danger they might pose. If they should prove too dangerous, we could always run for it. | Конечно, трудно предугадать, насколько они опасны. Если они будут вести себя слишком угрожающе, мы всегда сможем убежать. |
| If the laser rifle had not been broken, we could have handled almost any danger, but the ballistics weapon Sara carried was all that we had left. | Какая досада, что лазерное ружье сломано! Единственное оружие, которым мы располагаем, — это баллистическая винтовка Сары. |
| For a moment I thought that after all we would reach our point of intersection before they had arrived, that we would move on past them and be on our way and free of them. | Одно время я даже надеялся, что мы опередим их и сможем спокойно продолжать путь. |
| But I miscalculated and they came rolling up on us, the edge of that great humping carpet of them hitting us broadside as we cross their front. | |
| Но я ошибся, они накатывались на нас, и мы задевали ногами за край огромного ковра. | |
| They were small, not more than a foot or so in height and they looked like naked snails except that instead of snail faces they had a parody of human faces-the kind of ridiculous, vacant, pitifully staring faces that can be found upon certain cartoon characters, and now their keening wails turned into words-not into the actual sound of words, perhaps, but inside one's head that sound of wailing turned into words and you know what they were crying. Not all of them were crying the same thing, but crying about the same thing and it was horrible. | Букашки оказались крохотными — не более фута в высоту и выглядели как улитки. Только вместо улиточьих рожиц у них были человеческие лица, или, скорее всего, пародии на них смешные, безучастные, большеглазые физиономии — такие встречаются в мультфильмах. Визги букашек стали отчетливей и превратились в слова. Естественно, это были не слова, составленные из определенных звуков, но так или иначе их взвизгиванье и вой воспринимались как слова, и было понятно, что именно они кричат. Они выкрикивали разное, но каждый раз об одном и том же, и это было ужасно. |
| Homeless, they cried in their many tongues. You have made us homeless. You have destroyed our home and now we have no home and what will become of us? We are lost. We are naked. We are hungry. We will die. We know no other place. We want no other place. | — Мы бездомные, — многоголосо кричали они. — Ты лишил нас крова. Ты разрушил наш кров, и теперь у нас нет крыши над головой. Что же с нами будет? Мы в растерянности. Мы нищие. Мы голодные. Мы погибнем. Мы не знаем, куда податься. Мы не желаем другого дома. |
| We wanted so little and we needed so little and now you have taken that very little from us. What right did you have to take that very little from us-you who have so much? What kind of creatures are you that you fling us out into a world we do not want and cannot know and cannot even live in? | Мы довольствовались малым, а теперь ты забрал у нас и это. Какое право имел ты обездолить нас ты, обладающий многим? Что это за существо, которое вышвырнуло нас в мир, неизвестный, ненужный? |
| You need not answer us, of course. But there will be a time when an answer will be asked of you and what will be your answer? | Можешь не отвечать. Но рано или поздно тебе придется дать ответ — и что ты скажешь? |
| It wasn't that way, of course, not all of it flowing together, not connected, not a definitive statement, not a structured question. | Конечно же, слова не были связаны, не лились сплошным потоком, не заключали утверждений, не складывались в вопросы. |
| But in the bits and pieces of the crying that hammered in on us that is what it meant, that is what those slimy, bumping, bereft creatures meant to say to us-knowing, I think, that there was nothing we could do for them or would be willing to do for them, but wanting us to realize the full enormity of what we'd done to them. | Но именно это слышалось в отрывочных звуках, именно это хотели сказать нам крохотные ползучие осиротевшие существа, которые знали, что мы ничего не можем, да и не хотим сделать для них. |
| And it was not only the words that were carried in their crying, but the look of those thousands of pathetic faces that hurled the cries at us-the anguish and the lostness, the hopelessness and the pity, yes, the very pity that they felt for us who were so vile and so abandoned and so vicious that we could take their home from them. And of all of it, the pity was the worst to take. | Смысл их стона скрывался не только в словах, но и в лицах, на которых читалось горе, растерянность, беспомощность и жалость. Да, жалость к нам — низким, распутным, греховным созданиям, способным лишить их дома. Эта жалость была для меня хуже всего. |
| We won our way free of them and went on and behind us their wailing faded and finally dropped to silence, either because we were too far away to hear it or because they had stopped the wailing, knowing there was no longer any purpose to it, knowing, perhaps, that there had never been a purpose to it, but still constrained to cry out their complaint. | Итак, путь перед нами был свободен, и вскоре визги позади нас начали стихать, а потом и вовсе смолкли, должно быть, мы слишком удалились от букашек, или они просто прекратили стенать, поняв, что плач уже не имеет смысла. Скорее всего, они с самого начала знали — жаловаться бесполезно, но не могли сдержаться. |
| But even with the wailing no longer heard, the words beat in my brain and the knowledge grew and grew and grew that by the simple act of pressing a trigger I had killed not only a tree, but the thousands of pitiful little creatures that had made the tree their home and I found myself, illogically, equating them with the fairies which, in my boyhood, I'd been told lived in an ancient and majestic tree which grew behind the house, although these wailing things, God knows, looked not in the least like fairies. | Рыдания стихли, но слова не выходили у меня из головы, и в душе зарождалось и росло, росло, росло осмысление того, что простым нажатием на курок я убил не только дерево, но и тысячи несчастных маленьких существ, для которых дерево было пристанищем. Непонятно отчего я вспомнил, как в детстве мне рассказывали про эльфов, живущих в старом величественном дереве за нашим домом. Хотя, надо сказать, эти серые визгуны, Господь свидетель, не похожи на эльфов. |
| Dull anger rose inside me to counterweigh the guilt and I found myself trying to justify the felling of the trees and that part of it was easy, for it could be stated and set forth in very simple terms. The tree had tried to kill me and would have killed me if it had not been for Hoot. | Глухая злоба поднималась во мне. Надо было как-нибудь погасить ощущение собственной вины, и я пытался оправдать выстрел в дерево. Это оказалось простым делом и не потребовало долгих размышлений. Дерево хотело убить меня, и оно бы добилось своего, если бы не Свистун. |
| The tree had tried to kill me and I had killed it instead and that was as close to basic justice as anyone could come. But would I have killed it, I asked myself, if I had known that it had been the home of all the wailing creatures? | Дерево хотело убить меня, а я вместо этого убил его, и это было справедливо с любой точки зрения. Но убил бы я его, спрашивал я себя, если бы знал о сотнях тысяч букашек, населяющих дерево? |
| I tried to tell myself that I might not have acted as I had if I had only known. But it was no use. I recognized a lie even when I told it to myself. I had to admit that I would have acted exactly as I did even if I'd known. | Я старался убедить себя в том, что не поступил бы так. Но я не верил своим мыслям. Я лгал сам себе. Если бы я знал, все бы повторилось! |
| A sharp ridge rose up ahead of us and we began to climb it. As we started up it the sharpened upper edge of the tree stump barely showed above the ridge, but as we climbed more and more of the massive stump came into view. At the time I had used the laser I had been facing north and had aimed at the tree's western face, then had raked the laser down, cutting the stump on a sharp diagonal, making the tree fall eastward. | Перед нами вырос остроконечный холм, и мы начали подъем. Мы шли вверх, и из-за холма показался ствол дерева. Чем выше мы поднимались, тем выше становился пень. Я вспомнил, что когда я выстрелил в дерево, я стоял лицом к северу и целился в ту часть дерева, которая смотрела на запад. Потом, вспомнилось мне, я провел ружьем влево и вниз, срезав ствол по диагонали, и заставил дерево свалиться ветвями на восток. |
| If I had used my head, I told myself, I could have started on the eastern edge and made the tree fall to the west. That way it would not have blocked the trail. It beat all hell, I told myself, how a man never thinks of a better way to do a thing until he'd already done it. | Если бы я был предусмотрительней, я бы опрокинул дерево на запад. Тогда оно не перегородило бы тропу. Хлебнешь забот, если не подумаешь хорошенько перед тем, как что-либо предпринять! |
| Finally we reached the ridge-top and from where we stood looked down upon the stump, the first time we had really seen it in its entirety. | Наконец мы поднялись на холм и смогли впервые рассмотреть пень. |
| And the stump was just a stump, although a big one, but in a neatly drawn circle about it was a carpeting of green. | |
| A mile or more in diameter, it stretched out from the stump, an oasis of green-lawn neatness set in the middle of a red and yellow wilderness. | Перед нами был самый обычный пень, только очень большой, а вокруг него все поросло травой. |
| Да, посреди красно-желтой равнины находился зеленый оазис, круглая поляна, в милю или больше диаметром, обступающая ствол. | |
| It made one ache to look at it, it looked so much like home, so much like the meticulously cared-for lawns that the human race had carried with it and had cultivated or had tried to cultivate on every planet where they had settled down. | Сердце защемило при взгляде на нее — она так напоминала о родине, о заботливо ухоженных лужайках, которые всегда появлялись там, где бы ни очутились представители человеческой расы. |
| I'd never thought of it before, but now I thought about it, wondering what it was about it, wondering what it was about the trimmed neatness of a greensward that made the humanoids of Earth carry the concept of it deep into outer space when they left so much else behind. | Я никогда раньше не задумывался о них, но теперь мне хотелось понять причину, которая заставляла отказавшихся от многих привычек людей все же сохранить обычай высаживать траву и ухаживать за ней даже на самых отдаленных планетах. |
| The hobbies spread out in a thin line on the ridge-top and Hoot came scrambling up the slope to stand beside me. | Лошадки выстроились в ряд на тонком гребне холма. Рядом со мной встал Свистун. |
| “What is it, captain?” Sara asked. | — Что это, капитан? — спросила Сара. |
| “I don't know,” I said. | — Не знаю. |
| And that was strange, I thought. For I could have said it was a lawn and let it go at that. But there was something about it that told me, instinctively, that it was no simple lawn. | Очень странно, подумал я. Похоже на обычную лужайку. Но что-то подсказывало мне, что все не так просто. |
| Looking at it, a man wanted to walk down on it and stretch out full length upon it, putting his hands behind his bead, tilting his hat over his eyes, and settle down for an easy afternoon. Even with the tree no longer standing to provide the shade, it would have been a pleasant spot to take a midday nap. | Глядя на лужайку, хотелось спуститься к ней, растянуться на траве во весь рост, положив руки под голову и спрятав лицо под шляпой, и пролежать так полдня. Пусть там больше не было дерева, отбрасывающего тень, но все равно казалось, что нет ничего лучше, чем подремать на солнце. |
| That was the trouble with it. It looked too inviting and too cool, too familiar. | В том-то и беда, — решил я. — Лужайка слишком заманчива, слишком знакома, слишком спокойна. |
| “Let's move on,” I said. | — Пойдем вперед, — предложил я. |
| Swinging a little to the left to give the circular patch of green plenty of room, I set off down the ridge. As I walked I kept a weather eye cocked to the right and nothing happened, absolutely nothing. | Свернув влево, чтобы не очень приближаться к зеленому кругу, я начал спускаться с холма. Я шел, не отводя взгляда от лужайки, но ничего не происходило, совсем ничего. |
| I was prepared to have some great and fearsome shape burst upward from an expanse of sward and come charging out at us. I imagined that the grass might roll up like a rug and reveal an infernal pit out of which horrors would come pouncing. | Я был готов к тому, что дерн превратится в страшное чудище, которое нападет на нас. Я представлял, как трава расступится и под ней обнажится геенна огненная, а из нее вылетят привидения. |
| But the lawn continued to be a lawn. The massive stump speared up into the sky and just beyond it lay the mighty bulk of the shattered trunk-the ruined home of the humping little shapes that had cried out their anguish to us. | Но лужайка продолжала быть лужайкой. Посредине стоял высоченный пень, а за ним лежал израненный ствол — бывшее жилище несчастных существ, выплеснувших на нас свое горе. |
| Ahead of us lay the trail, a slender, dusty thread that wound out into the tortured landscape, leading into a dim unknown. And looming over the horizon other massive trees that towered into the sky. | А впереди виднелась тропинка, тонкая грязная нить, извивающаяся по неровной местности и ведущая в неизвестность. На горизонте, утыкаясь ветвями в небо, стояли другие огромные деревья. |
| I found that I was tottering on my feet. Now that we were past the tree and swinging back onto the trail, the nervous tension that had held me together was swiftly running out. I set myself the task of first one foot, then the other, fighting to stay erect, mentally measuring the slowly decreasing distance until we should reach the trail. | Я чуть не падал. Теперь, когда дерево оказалось позади и мы вновь вышли к тропе, нервное напряжение, которое не позволяло мне скиснуть, сошло на нет. Я поставил перед собой цель пройти один фут, потом другой, и все пытался держаться прямо, мысленно измеряя расстояние, отделяющее нас от тропы. |
| We finally did reach it and I sat down on a boulder and let myself come unstuck. | Наконец мы постигли ее. Я сел на валун и разрешил себе расслабиться. |
| The hobbies stopped, spread out in a line, and I saw that Tuck was looking down at me with a look of hatred that seemed distinctly out of place. | Лошади остановились, построились в ряд. Тэкк смотрел на меня глазами, полными ненависти, и этот взгляд абсолютно не вязался со всем его обликом. |
| There he sat atop Dobbin, a scarecrow tricked out in a ragged robe of brown and with the ridiculous doll-like artifact clutched against his chest. He looked like a sulky, overgrown girl, but with a strange wistfulness about him, if you left out his face. | Так он и восседал на лошади — пугало, ряженое в драное монашеское платье, — по-прежнему прижимал к груди археологическую находку, напоминающую куклу. Он был похож на угрюмую девочку-подростка с печально-задумчивым лицом. |
| If he'd stuck his thumb into his mouth and settled down to sucking it, the picture would have been entirely rounded out. But the face was the trouble, the impression of the ragged little girl stopped when you saw that hatchet face, almost as brown as the robe he wore, the great, pool-like eyes glazed with the hatred in them. | Если бы Тэкк сунул большой палец в рот и принялся сосать его, это выглядело бы абсолютно естественно. Но что-то в его облике разрушало образ взлохмаченной маленькой девочки, и стоило только получше вглядеться в его длинное, остроносое лицо, почти такое же коричневое, как и ряса, — и огромные, мутные глаза озадачивали выражением ненависти, скрывающимся в них. |
| “You are, I presume,” he said, with his rat-trap mouth biting off the words, “quite proud of yourself.” | — Вы, как я полагаю, гордитесь собой, — отчетливо проговорил Тэкк, обнажив похожие на капкан зубы. |
| “I don't understand you, Tuck,” I said. And that was the solemn truth; I didn't understand what he had in mind with that sort of talk. I had never understood the man and I supposed I never would. | — Я не понимаю вас, Тэкк, — отреагировал я. И это была чистая правда: я не понимал, что он хочет сказать. Я никогда не мог понять монаха и, боюсь, уже никогда не сумею. |
| He gestured with his hand, back toward the cut-down tree. | Он мотнул головой (указал рукой) назад, туда, где осталось поваленное дерево. |
| “That,” he said. | — Вон там, — сказал он. |
| “I suppose you think I should have left it there, taking shots at us.” | — А вы считаете, что я должен был оставить его в покое и позволить ему стрелять в нас? |
| I had no yen to argue with him; I was too beat out. And it was beyond me why he should be up in arms about the tree. Hell, it had been taking shots at him as well as the rest of us. | Я не намеревался спорить с ним, я был как выжатый лимон. И я не мог уразуметь, с какой стати он так печется о дереве. Черт возьми, оно било по нему, точно так же, как и по остальным. |
| “You destroyed all those creatures,” he said. “The ones living in the tree. Think of it, captain! What a magnificent achievement! A whole community wiped out!” | — Вы уничтожили их всех, — продолжал Тэкк, — тех, кто жил в дереве! Подумайте об этом, капитан. Какое грандиозное достижение! Один удар — и никого не осталось! |
| “I didn't know about them” I said. I could have added that even if I had, it would have made no difference. But I didn't say it. | — Я не знал об их существовании, — парировал я. Я бы мог, конечно, добавить, что знай я о букашках, их участь бы не изменилась. Но я промолчал. |
| “Well,” he demanded, “have you nothing more to say about it?” | — И что же, — допрашивал он, — вам больше нечего сказать? |
| I shrugged. “It's their tough luck,” I said. | Я пожал плечами: |
| — Им просто не повезло. | |
| Sara said, “Lay off him, Tuck. How could he have known?” | — Отстаньте от него, Тэкк, — попросила Сара. — Откуда ему было знать? |
| “He pushes everyone,” said Tuck. “He pushes everyone around.” | — Он ни с кем не считается, — заявил Тэкк. — Ему ни до кого нет дела. |
| “Most of all himself,” said Sara. “He didn't push you, Tuck, when he took your place. You were fumbling around.” | — Меньше всего он заботится о себе, — сказала Сара. — Он стал проводником вместо вас, потому что вы едва справлялись. |
| “A man can't take on a planet,” Tuck declared. “He has to go along with ft. He has to adapt. He can't bull his way through.” | — Нельзя хозяйничать на чужой планете, — провозгласил Тэкк. — Надо подстраиваться под ее законы. Приспосабливаться к ней. Нельзя идти напролом. |
| I was ready to let it go at that. He had done his grousing. He'd got it off his chest. He had had his say. It must have been humiliating, even for a jerk like Tuck, when I took over from him and he had something coming. He had a right to take it out on me if it helped him any. | Я был готов стерпеть его слова. Монах побрюзжал вволю. Он высказался и облегчил душу. Даже такой ничтожный человечишка, как Тэкк, имеет право почувствовать себя оскорбленным, когда его останавливают на полдороге. Пускай монах обливает меня помоями, если от этого ему легче. |
| I struggled off the boulder to my feet. | Я с трудом поднялся с камня. |
| “Tuck,” I said, “I wonder if you'll take over now. I need to ride a while.” | — Тэкк, — сказал я, — я бы попросил вас сойти с лошади. Мне необходимо двигаться верхом. |
| He got down off Dobbin and as I moved up to mount we came face to face. The hatred still was there, a more terrible hatred, it seemed to me, than had been in his face before. His thin lips scarcely moved and he said, almost in a whisper, | Он спешился, и пока я пытался усесться в седло, мы оказались лицом к лицу. Его взгляд все еще был полон ненависти, даже более сильной, чем раньше. Едва шевеля тонкими губами, он прошептал: |
| “I'll outlast you, Ross. I'll be alive when you're long dead. This planet will give you what you've been asking for all your entire life.” | — Я переживу тебя, Росс! Ты сдохнешь, а я останусь жив! На этой планете тебе воздастся по заслугам. |
| I didn't have too much strength left, but I had enough to grab him by an arm and fling him out, sprawling, into the dusty trail. He dropped the doll and groveled, on his hands and knees, picking it up. | Я был еще слаб, но во мне осталось достаточно силы, чтобы схватить его и отбросить — он распластался в пыли. Кукла выпала у него из рук, и Тэкк, ползая на четвереньках, старался поднять ее. |
| I hung onto the saddle to keep from falling down. “Now lead out,” I told him. “And, so help me Christ, you do one more stupid thing and I'll get down and beat you to a pulp.” | Я ухватился за седло, чтобы не упасть. |
| — А теперь веди нас вперед, — приказал я. — И видит Бог, если ты вновь дашь маху, я спущусь и сделаю из тебя котлету. | |
| TEN | 10 |
| The trail wound across the arid land, crossing flats of sand and little pools of cracked, dried mud where weeks or months, or maybe even years before, rainwater had collected. | Тропа извивалась по поверхности иссушенной земли, пересекая песчаные дюны и растрескавшиеся низины, которые недели и месяцы, а может быть, даже и годы назад заполнялись дождевой водой. |
| It climbed broken, shattered ridges, angling around grotesque land formations. It wended its way around dome-shaped buttes. | Она карабкалась по изломанным, осыпающимся склонам, возвышающимся среди нелепых нагромождений земли, огибала шарообразные валуны. |
| The land stayed red and yellow and sometimes black where ledges of glassy volcanic stone cropped out. Far ahead, sometimes seen, sometimes fading in the horizon blueness, lay a smudge of purple that I thought were mountains, but could not be sure. | Грунт повсюду был красным и желтоватым, и только кое-где выделялись гладкие черные пятна в местах выхода на поверхность вулканической породы. Далеко впереди, иногда видимая глазу, а иногда сливающаяся с голубизной горизонта, возникала отсвечивающая пурпуром линия, которую можно было принять за горную гряду. |
| The vegetation continued sparse-little bushes that crouched close against the ground, the sprawling thorn that ran along the surface. The sun blazed down out of a cloudless sky, but it was not hot, just pleasantly warm. The sun, I was sure, was smaller and fainter than the sun of Earth-either that, or the planet lay a greater distance from it. | Растительность представляла собой редкий низкорослый кустарник, прижавшийся к земле, с торчащими то там, то здесь колючками. На безоблачном небе продолжало ослепительно сиять солнце, но жара по-прежнему не наступала — было все так же тепло и приятно. Солнце, наверное, было меньшего размера и не таким ярким, как наше земное, либо планета находилась от него на большем расстоянии. |
| On some of the higher ridges were little, cone-shaped houses of stone, or at least structures that looked like houses. As if someone or something had needed temporary shelter or protection and had gathered up flat slabs of stone, which lay about the ridges, and had constructed a flimsy barrier. | На высоких склонах возвышались куполообразные каменные здания или, по крайней мере, какие-то сооружения, напоминавшие дома. Как будто кому-то срочно понадобилось временное убежище, и он, набрав плоских камней, которыми были усыпаны окрестные склоны, сложил эти хрупкие пирамиды. |
| The stones were laid up dry, with no mortar, piled one atop another. Some of the structures still stood much as their builders must have left them, in many of the others stones had fallen out of place, and in still others the entire structure had collapsed and lay in fallen heaps. | Камни были незатейливо нагромождены один на другой, причем, видимо, не скреплены раствором. Некоторые сооружения хорошо сохранились, в других часть камней осыпалась, а встречались и такие, что совсем развалились и лежали бесформенной грудой. |
| And there were the trees. They loomed in all directions, each one standing alone and lordly in its loneliness and each of them several miles from any other. We came close to none of them. | Были также и деревья. Они поднимались со всех сторон и каждое из них тянулось вверх в горделивом одиночестве, отделенное от соседних пространством в несколько миль. Мы не приближались ни к одному из них. |
| There was no life, or none that showed itself. The land ran on and on, motionless and set. There was no wind. | Не было ни одного признака жизни. Кругом простиралась лишь земля — застывшая и неподвижная. Не было даже ветра. |
| I used both hands to hang onto the saddle and continually I fought against falling down into the darkness that stole upon me every time I forgot to fight it back. | Я держался обеими руками за луку седла, чтобы сохранить равновесие и все время боролся с искушением провалиться в зияющую темноту, которая наплывала на глаза, как только я переставал ей сопротивляться. |
| — Все в порядке? — спросила Сара. | |
| “You all right?” asked Sara. | |
| I don't remember answering her. I was busy hanging on to the saddle and fighting back the darkness. | Я даже не помню, ответил ли я ей, настолько я был поглощен стараниями не выпасть из седла и одолеть темноту. |
| We stopped at noon. I don't remember eating, although I suppose I did. I do remember one thing. | Мы остановились на привал в полдень. Не помню, ели мы или нет, хотя полагаю, что ели. Хорошо помню одно. |
| We had stopped in a rugged badlands area below one of the ridges and I was propped up against a wall of earth, so that I was looking at another wall of earth and the wall, | Мы расположились на участке бесплодной земли под одним из склонов, и я сидел, прислонившись к земляной стене, перед моими глазами находилась другая такая же стена, |
| I saw, was distinctly stratified with various strata of different thicknesses, some of them no more than a few inches deep while others would have been four or five feet, and each of them a distinctive color. | и я заметил, что она была образована отчетливо проступающими слоями обнаженной породы различной плотности. Некоторые слои были глубиной не более нескольких дюймов, другие — не менее четырех-пяти футов, и каждый из них имел свой неповторимый оттенок. |
| As I looked at the strata I began to sense the time which each one represented. | По мере того, как я разглядывал эти слои, я постепенно начинал осознавать смысл исторических эпох, которые каждый из них представлял. |
| I tried to turn it off, for with this recognition was associated a most unrestful feeling, as if I were stretching all my faculties to a straining point, as if I were using all my energy and strength to drive deeper into this sense of time which the wall of earth invoked. | Я пытался переключиться на что-нибудь другое, так как с этими мыслями возникало тревожное ощущение причастности к великой тайне. Казалось, я, подвластный чьей-то посторонней воле, сосредотачиваю все свои способности, концентрирую свою энергию и духовные силы на глубоком проникновении в суть времени, которое на моих глазах воскрешает стена. |
| But there was no way to turn it off; for some reason I was committed and must keep on and could only hope that at some point along the way I would reach a stopping point-either a point where I could go no further or a point where I had learned or sensed all there was to learn or sense. | Но переключиться я не мог: по неведомой причине я должен был это делать, вынужден был прилагать все старания, чтобы добиться истины. Я мог лишь надеяться, что где-нибудь на пути познания достигну конечной точки — точки, за которой уже нет дороги вперед, или рубежа, на котором я пойму или почувствую все, что я должен понять или ощутить, подталкиваемый к этому невидимой рукой. |
| Time became real to me in a way I can't express in words. Instead of a concept, it became a material thing that I could distinguish (although it was not seeing and it was not feeling) and could understand. | Время стало настолько осязаемым и реальным, что у меня вряд ли найдутся слова, чтобы описать мое состояние. Вместо абстрактного понятия оно выступало в материальных формах, которые я мог не только отчетливо различать (хотя они не были ни видны, ни ощутимы), но также и осознавать. |
| The years and eons did not roll back for me. Rather, they stood revealed. | Причем годы и эпохи не прокручивались перед моими глазами, как в кино. Наоборот, они представали передо мной в застывшем виде. |
| It was as if a chronological chart had become alive and solid. | Словно хронологическая таблица вдруг ожила и окаменела. |
| Through the wavering lines of the time structure as if the structure might have been a pane of glass made inexpertly, I could faintly glimpse the planet as it had been in those ages past-ages which were no longer in the past but now stood in the present, | Через дрожащую зыбь временной структуры, как сквозь стекло витрины, плохо отшлифованное неумелым ремесленником, мне удалось смутно различить планету такой, какой она была в минувшие века; века, которые очутились не в прошлом, а перешли в настоящее. |
| as if I were outside of time and independent of time and could see and evaluate it exactly as I could have seen and evaluated some material structure that coexisted with me on my own time level. | Я будто бы находился за пределами времени и был независим от него, я, как сторонний наблюдатель, мог разглядывать и изучать его, словно некую материальную форму, находившуюся в одном измерении со мной. |
| The next thing I remember was waking up and for a moment it seemed to me that I was waking from that interval when I saw time spread out before me, | Еще я помню, как проснулся, и несколько секунд мне казалось, что я пробудился от бредового наваждения, в котором мне пригрезилось ожившее время. |
| but in a little while I realized that could not be so, for the badlands now were gone and it was night and I was stretched out on my back with blankets under me and another covering me. I looked straight up at the sky and it was a different sky than I had ever seen. | Но потом я понял, что это не так: перед глазами уже не было земли, я лежал спиной на подстеленных одеялах и был укрыт ими. Мое лицо было обращено к небу. Надо мной нависал небосвод, подобного которому я никогда в жизни не видел. |
| For a moment I was puzzled and lay quietly, trying to work out the puzzle. Then, as if someone had told me (although no one did), I knew that I was looking at the galaxy, all spread out before me. | Какое-то время я был просто ошарашен и лежал, пытаясь разгадать открывшуюся мне тайну. Затем, словно кто-то мне подсказал (хотя никто, конечно, не подсказывал), я понял, что передо мной наша галактика, раскинувшаяся на небосводе во всей своей красе. |
| Почти над моей головой сиял ее центр, а вокруг него в водовороте раскручивались щупальца ответвлений и оторвавшиеся от них сегменты. | |
| Almost directly overhead was the brilliant glow of the central area and spread out all around it, like a gauzy whirlpool, were the arms and outlying sectors. | |
| I turned my head to one side and here and there, just above the horizon, were brilliant stars and I realized that I was seeing a few of the globular clusters, or more unlikely, other nearby stars, fellows with the star about which the planet I was on revolved-those outlaw members of the galactic system which in ages past had fled the system and now lay in the outer dark at the edge of galactic space. | Повернув голову, я увидел, что то здесь, то там, чуть выше линии горизонта, сверкали крупные звезды. И тут до меня дошло — я наблюдаю одно из немногих шаровидных звездных скоплений или, что менее вероятно, космических соседей той самой звезды, вокруг которой обращалась эта планета. Это были изгои, века назад покинувшие галактику и теперь затерявшиеся в бездне космоса на ее периферии. |
| A fire was burning-almost burned down-just a few feet from me and a hunched and blanketed figure lay close beside the fire. Just beyond the fire were the hunched-up hobbies, gently rocking back and forth, with the dim firelight reflecting from their polished hides. | Костер догорал всего в нескольких футах от меня, рядом, скрючившись, лежал кто-то, закутанный в одеяла. Неподалеку, слегка покачиваясь, стояли навьюченные лошадки. Тусклый свет костра отражался от их лоснящихся боков. |
| A hand touched my shoulder and I twisted around to face in that direction. Sara knelt beside me. | Кто-то сзади тронул меня за плечо. Я перевернулся. Передо мной на коленях стояла Сара. |
| “How do you feel?” she asked. | — Как ты себя чувствуешь? — спросила она. |
| “I feel fine,” I said, and that was the truth. | — Хорошо, — ответил я. Это действительно было так. |
| Somehow I felt new and whole and my head and thoughts were clear with an echoing, frightening clarity-as if I were the first human waking to the first day of a brand-new world, as if time had been turned back to the first hour that ever was. | Я чувствовал себя каким-то обновленным и цельным, голова была чиста, и все мысли пронзительно ясны, словно я был первым человеком, проснувшимся в первый день новорожденного мира, в первый час мироздания. |
| I sat up and the covering blanket fell off me. | Я сел. Прикрывавшее меня одеяло сползло на ноги. |
| “Where are we?” I asked. | — Где мы? — спросил я. |
| “A day's journey from the city,” she told me. “Tuck wanted to stop. He said you were in no condition to be traveling, but I insisted we keep on. I thought you'd want it that way.” | — На расстоянии одного дня пути от города, — ответила Сара. — Тэкк хотел остановиться раньше. Он сказал, что ты не в состоянии путешествовать, но я настояла. Мне казалось, ты бы это одобрил. |
| I shook my head, bewildered. “I remember none of it. You are sure Tuck said that we should stop?” | Я удивленно покачал головой. |
| — Ничего такого не помню. Ты уверена, что Тэкк действительно сказал, что мы должны остановиться? | |
| She nodded. “You hung onto the saddle and were terribly sick, but you answered when we spoke to you. And there was no place to stop, no good camping spot.” | Она кивнула. |
| — Ты болтался в седле и совсем ослаб, но отвечал, когда с тобой заговаривали. И потом, не было места, подходящего для привала. | |
| “Where's Hoot?” | — Где Свистун? |
| “Out on guard. Prowling. He says he doesn't need to sleep.” | — Охраняет. Где-то бродит, наверное. Он сказал, что не нуждается в отдыхе. |
| I got up and stretched, like a dog will stretch after a good night's sleep. I felt fine. God, how fine I felt! | Я встал и потянулся. Потянулся так, как тянутся собаки после хорошего сна. Я чувствовал себя прекрасно. Боже, как мне было хорошо! |
| “Is there any food?” I asked. | — Есть чем перекусить? |
| She got to her feet and laughed. | Она поднялась и рассмеялась. |
| “What are you laughing at?” I asked. | — Над чем ты смеешься? — спросил я. |
| “You,” she said. | — Ни над чем. Над тобой. |
| “Me?” | — Почему? |
| “Because you are all right. I was worried. All of us were worried.” | — Теперь ясно, что у тебя все в порядке. Я беспокоилась, все мы беспокоились. |
| “It was that damn Hoot,” I said. “He drained my blood.” | — А все этот проклятый Свистун, — вздохнул я. — Это он выкачал из меня кровь. |
| — Я знаю, — кивнула она, — он мне все объяснил. Ведь он был вынужден это сделать. Другого выхода не было. | |
| “I know,” she said. “He explained it to me. He had to. There was nothing else to do.” | |
| I shivered, thinking of it. “It's unbelievable,” I said. | Меня аж передернуло, как только я представил, чем вся эта история могла закончиться. |
| — Невероятно, — сказал я. | |
| — Свистун сам по себе невероятен, — ответила Сара. | |
| “Hoot himself,” she said, “is unbelievable.” | |
| “We're lucky that we have him,” I told her. “And to think that I almost left him back there in the dunes. I wanted to leave him. We had trouble enough without reaching out for more.” | — Нам повезло, что мы его встретили, — сказал я. — Подумать только, я ведь почти уже собрался оставить его в дюнах. Хотел было бросить. Мы уже столько всего натерпелись, что даже не хочется думать, сколько еще испытаний нас ждет впереди. |
| She led the way to the fire. | Она первой подошла к костру. |
| “Build it up,” she said. “I'll fix some food for you.” | — Разведи огонь, — сказала она. — Я приготовлю что-нибудь поесть. |
| Beside the fire was a little pile of brush, twisted branches broken from some of the desert trees. I squatted down and fed some of them to the fire and the flame blazed up, licking at the wood. | Рядом с костром лежал хворост и кривые ветви, наломанные с приземистых деревьев пустыни. Я наклонился и подложил несколько ветвей в костер, пламя вспыхнуло, жадно облизывая сухое дерево. |
| “I'm sorry about the laser gun,” I said. “Without it, we stand sort of naked.” | — Сюда бы лазерное ружье, — сказал я. — Без него мы как будто голые. |
| “I still have my rifle,” she pointed out. “It has a lot of power. In good hands .. . | — Еще осталась моя винтовка, — заметила Сара. — Это грозное оружие. В надежных руках... |
| “Like yours,” I said. | — Вроде твоих. |
| “Like mine,” she said. | — Вроде моих. |
| Beyond the fire the heap of blankets lay unmoving. I gestured toward them. | Куча одеял рядом с костром оставалась все такой же неподвижной. Указав на нее, я спросил: |
| “How is Tuck?” I asked. “Any sign of him snapping out of it?” | — Как там дела у Тэкка? Никаких признаков избавления от дурных привычек? |
| “You're too hard on him,” she said. “You have no patience with him. He's different. He's not like the two of us. We are very much alike. Have you thought of that?” | — Ты слишком жесток по отношению к нему, — сказала она. — Тебе бы следовало быть к нему снисходительным. Он другой, совсем не похож на нас с тобой... Ведь мы очень похожи друг на друга. Ты не думал об этом? |
| “Yes,” I said, “I have.” | — Думал. |
| She brought a pan and set it on the coals, squatting down beside me. | Она принесла кастрюлю и поставила ее на углу, присев на корточки рядом со мной. |
| “The two of us will get through,” she said. “Tuck won't. He'll break up, somewhere along the way.” | — Мы оба выпутаемся, — сказала она. — Тэкк — нет. Где-нибудь по дороге он сломается. |
| And strangely I found myself thinking that perhaps Tuck now had less to live for-that since Smith had disappeared he had lost at least a part of his reason for continuing to live. | С удивлением я поймал себя на мысли, что думаю о нем. Тэкк, возможно, утратил часть воли к жизни. С тех пор, как исчез Смит, существование по меньшей мере наполовину потеряло для него смысл. |
| Had that been why, I wondered, he had appropriated the doll? Did he need to have something he could cling to, and make cling to him by offering it protection? | Не потому ли, размышлял я, он так привязался к этой кукле? Очевидно, он нуждался в ком-то, кого он мог бы обнять, к кому он мог бы приникнуть и, наконец, кто, в свою очередь, тоже нуждался бы в человеческом участии и защите? |
| Although, I recalled, he had grabbed hold of the doll before George had disappeared. | Правда, припомнил я, эта кукла появилась у него еще до исчезновения Джорджа. |
| But that might not apply at all, for he may have known, or at least suspected, that George would disappear. Certainly he had not been surprised when it had happened. | Да он и не казался особенно удивленным, когда все это произошло. |
| “There's another thing,” said Sara, “you should know. It's about the trees. You can see for yourself as soon as it is light. | — Есть еще кое-что, — сказала Сара, — о чем тебе необходимо знать. Это касается деревьев. Ты сам сможешь увидеть, когда рассветет. |
| We're camped just under the brow of a hill and from the hilltop you can see a lot of country and a lot of trees, twenty or thirty of them, perhaps. And they're not just haphazard. They are planted. I am sure of that.” | Мы расположились как раз у подножия холма, а с его вершины отлично видны окрестности, в том числе много деревьев: двадцать, а то и тридцать. Они не выросли сами по себе. Их посадили. Я уверена в этом. |
| “You mean like an orchard?” | — Ты хочешь сказать, что они представляют собой нечто наподобие сада? |
| — Правильно, — ответила она. — Что-то вроде сада. Деревья находятся на равном расстоянии друг от друга. Все они посажены в шахматном порядке. У кого-то когда-то здесь был сад. | |
| “That is right,” she said. “Just like an orchard. Each tree so far from every other tree. Planted in a checkerboard sort of pattern. Someone, at some time, had an orchard here.” | |
| ELEVEN | 11 |
| We went on-and on and on. | Мы продвигались все дальше, дальше и дальше. |
| Day followed day and we traveled from dawn until the failing of the light. The weather held. There was no rain and very little wind. From the appearance of the country, rain came seldom here. The country changed at times. | День за днем мы шли с рассвета до заката. Погода не менялась. Не было ни дождей, ни ветра. Местные природные особенности указывали на то, что дожди здесь редкость. Временами изменялся пейзаж. Случалось, мы поднимались и опускались по склонам холмов, шли по изрезанной оврагами местности. |
| There were days when we struggled uphill and down in twisted badland terrain; there were other days on end when we traveled land so flat that we seemed to be in the center of a concave bowl-a shallow dish-with the horizons climbing upward on every hand. | А бывали дни, когда мы пересекали равнины такие плоские, что словно оказывались в центре гигантской вогнутой чаши, а точнее — просторного неглубокого блюда, где нас со всех сторон окружали восходящие края горизонта. |
| Ahead of us what at first had been a purple cloud lying low against the horizon became unmistakably a far-off mountain range, still purpled by the distance. | |
| То, что первоначально представлялось багряным облаком, покоящимся на его северном ободе, теперь, без всяких сомнений, оформилось в отдаленную горную цепь, которая на расстоянии все еще казалась окрашенной в багряные тона. | |
| Now there was life, although not a great deal of it. There were honking things that ran along the hilltops when we crossed the badlands area and went streaking down the painted gulleys, gobbling their excitement. | Теперь нам стала встречаться, хотя и достаточно редко, кое-какая живность. На вершинах окрестных холмов появлялись крикливые существа, которые, завидев нас, давали стрекача, прячась в лощины, и верещали на ходу от восторга. |
| There were the ones we called the striders, seldom seen and always at a distance, so far off that even with our glasses we never got a good look at them, but from what we saw incredibly twisted life forms that seemed to be walking on stilts, lurching and striding along at a rapid rate, not seeming to move swiftly but covering a lot of ground. | Попадались также животные, которых мы прозвали скороходами. Они встречались не часто и всегда держались на приличном расстоянии, во всяком случае, достаточно далеко, так что даже при помощи бинокля мы были не в состоянии их как следует рассмотреть. Но даже то, что нам удалось разглядеть, представляло собой весьма оригинальный образец природной фантазии: передвигаясь на длинных конечностях, как на ходулях, они ковыляли вразвалочку с удивительной скоростью, причем не столько за счет частоты шага, сколько благодаря его длине. |
| And out on the desiccated plains the whizzers-animals (if they were animals) the size of wolves that moved so fast we were unable to see what they really were or how they traveled. | На безводных равнинах водились пискуны, животные (если, конечно, это были животные) размером с волка, передвигавшиеся столь стремительно, что мы так и не поняли, как же они выглядят и каким образом бегают. |
| They were a blur coming toward us and a whish going past and another blur as they went away. | Сначала они представали пятном, надвигавшимся на нас, затем что-то с писком проносилось мимо, и наконец они моментально превращались в другое пятно, но уже удалявшееся. |
| Но, даже приближаясь, они не причиняли нам никакого вреда. Впрочем, как и крикуны со скороходами. | |
| But although they came close, they never bothered us. Nor did the honkers or the striders. | |
| The vegetation changed, too, from one type of landscape to another. Out on some of the plains strange curly grasses grew and in some of the badlands areas distorted trees clung to the hillsides and huddled in the gullies. They looked more like palms than pines, although they were not palms. | Растительность по мере смены ландшафта также изменялась. В некоторых долинах росли странные вьющиеся травы, а в гористой местности какие-то уродливые деревца жались к скалистым склонам или, скрючившись, прятались в лощинах. По виду они больше напоминали пальмы, нежели сосны, хотя, разумеется, это были не пальмы. |
| Their wood was incredibly tough and oily and when we passed through regions where they grew we collected as many of their fallen branches as the hobbies could carry to serve as wood for campfires. | Их древесина была невероятно жесткой и маслянистой, и, пересекая области, в которых они росли, мы старались собрать столько упавших с них ветвей, сколько могли унести наши лошадки. Это было идеальное топливо для костра. |
| And always there were the trees, the great monsters that towered miles into the sky. Now we knew, without any question, that they had been planted, that the land had been surveyed and they had been laid out in orchards, forming a geometric gridwork over the face of the land. | И всегда нас окружали деревья — гигантские пирамиды, уходящие на мили в небеса. Сейчас уже не было и тени сомнения в том, что они некогда выращивались на хорошо ухоженной земле и представляли собой сады, покрывавшие геометрически безупречной сетью поверхность планеты. |
| We did not come closer than a mile or so to any one of them. | Мы не рисковали подойти ни к одному из них ближе, чем на милю. |
| The trail seemed to be engineered to avoid them. And while at times we saw them shooting out their seed pods, they never shot at us. | И тропа, очевидно, была проложена с таким расчетом, чтобы избежать соседства с деревьями. И когда периодически деревья отстреливали стручки с семенами, мы замечали, что они уже никогда не направляют их в нашу сторону. |
| “It's almost,” Sara said, “as if they'd learned a lesson. As if they knew what might happen to them if they fired at us.” | — Похоже, урок пошел им впрок, — заметила Сара. — Кажется, они поняли, что им грозит, если они попробуют выстрелить в нас. |
| “Except it wouldn't happen now,” I reminded her, blaming myself once again for having left the ship without going back to the control room to get the extra laser gun and the repair kit for it. | — Только теперь нам уже нечем ответить, — напомнил я, еще раз пожалев, что оставил корабль, поленившись зайти в зал управления и взять еще одно лазерное ружье и комплект запасных частей к нему. |
| “They don't know that, of course,” she said. | — Но им-то об этом не известно, — возразила Сара. |
| But I wasn't quite as sure as she was. | Однако я был далек от искушения разделить ее оптимизм. |
| At times, watching through glasses, we saw swarms of the little ratlike creatures scurry out of burrows some distance from the trees to collect the seeds from the thrown pods, carrying them to what undoubtedly were hidden pits to deposit them. | Иногда в бинокль мы замечали стаи похожих на крыс зверьков, проворно выскакивавших из своих нор, расположенных в некотором удалении от деревьев, и собиравших семена разбросанных стручков. У нас уже не было сомнений, что они переносили семена в укрытия, предназначенные для их хранения. |
| We never tried to investigate the pits; they were too close to the trees. If the trees were willing to leave us alone, we were quite glad to reciprocate. | Мы никогда не пытались заглянуть хотя бы в один из этих складов: слишком уж они были близко к деревьям. Коль уж деревья решили оставить нас в покое, мы были рады ответить им взаимностью. |
| The trail kept on, at times growing faint, at other times broader and better marked, as if at some time in the past parts of it had been more heavily traveled than were other sections of it. | Тропа уходила все дальше, временами становясь едва заметной, иногда расширяясь и отчетливо проступая на местности. Видимо, было время, когда некоторые ее участки чаще использовались для передвижения, чем другие. |
| But the travel in any event could not have been heavy. We did not meet a soul. | Путешествие не казалось нам тяжелым. По дороге нам так и не встретилось ни одного разумного существа. |
| One day the trail was crossed by what at one time had been a paved road, with only a few of the paving blocks remaining. The few that did remain were either shattered or canted out of place, but standing at the point where it crossed the trail, almost at right angles, one could look for a long distance either way along the slash marked out by the road, running straight without a single curve. | Однажды мы пересекли то, что когда-то представляло собой мощеную дорогу, теперь выщербленную, с торчащим лишь кое-где булыжником. Остатки мостовой были частью очень сильно разбиты, частью выворочены из земли. Однако даже вынутый булыжник был аккуратно, почти под правильным углом, поставлен в местах пересечения с тропой. В любом из двух направлений, куда тянулась дорога, прямой стрелой, без единого намека на поворот, рассекавшая равнину, открывалась далекая перспектива. |
| We held a conference. The road somehow was attractive, in some ways seemed more important than the trail we had been following. | Мы провели совет, решая, куда идти. Дорога выглядела более привлекательной и по всем признакам могла показаться более важной, чем тропа, по которой мы шли. |
| In times past it would have linked points of some importance, while the trail went dawdling across the land in a most haphazard way. But the trail did bear some signs of ancient travel. | Века назад она, должно быть, соединяла два значительных объекта, в то время как тропа петляла по местности и, очевидно, была проложена как придется, без разумного вмешательства. Но в то же время она, несомненно, несла в себе следы древнего, хорошо исхоженного пути. |
| The road bore none at all. It still existed only because enough time had not passed to erase it from the landscape. And the trail trended in a northerly direction and it was to the north that we understood we might find the centaurs. | Дорога же таких следов не имела. Она, похоже, все еще продолжала существовать только потому, что не прошло достаточно времени, чтобы окончательно стереть ее с лица земли. Более того, тропа шла в северном направлении, а именно на севере, как нам дали понять, можно было найти кентавров. |
| The road ran east and west. Another point. The trail undoubtedly was older than the road; it had an ancient look about it. In certain places where it was constricted by geographic features and thus not allowed to wander, it had been cut to a depth of three or four feet into the soil. | Дорога же пролегала с запада на восток. И еще: тропа, безусловно, была древнее дороги, каждый ее участок нес на себе неуловимый налет далекого прошлого. В местах, где ее делали непроходимой естественные природные препятствия, она была вытоптана на глубину от трех до четырех футов. |
| The evidence was that it had been used for millennia, that it had been a route of travel in times beyond all telling. | Совершенно очевидно, что по ней путешествовали на протяжении тысячелетий и что она была привычным маршрутом с незапамятных времен. |
| С некоторыми колебаниями мы наконец, наполовину сознательно, наполовину интуитивно, приняли решение продолжать путь по тропе. | |
| With some reluctance, we made our decision, composed half of logic, half of hunch. We continued on the trail. | |
| Someone had been here-how long ago? Someone who had built the city and laid out the road and planted the trees. But now the city stood silent and empty and the road had fallen into ruin. What did it mean, I wondered. | Ведь кто-то же все-таки обитал на планете? Но как давно? Ведь кто-то построил город, проложил дорогу и вырастил деревья. Но теперь город вымер, застыв в безмолвии и опустев, а дорога превратилась в руины. Что за всем этим кроется, гадал я. |
| A great deal of time and energy had been spent upon this planet. And then the spenders of this time and energy had left, taking steps before they left to insure that anyone who landed on the planet would have no chance to leave. | Цивилизация существовала на этой планете много веков, ее жителями было истрачено много энергии. А затем обитатели, которые так долго жили здесь и угрохали столько сил на благоустройство, разом покинули планету, причем перед уходом приняли все меры к тому, чтобы любой, попавший сюда, не имел шансов вырваться обратно. |
| Landing otherwhere than in the city, a ship undoubtedly would be safe and could take off again. But any ship approaching the planet would almost certainly land nowhere but in the city, lured in by the signals that reached far out in space. | Приземлись мы в любом другом месте, кроме города, наш корабль несомненно был бы в безопасности и без помех мог взлететь. Но в том-то и дело, что всякий корабль, приближающийся к планете, почти наверняка обречен был приземлиться не где-нибудь, а именно в городе, завлеченный (как мотылек — огнем свечи) в ловушку сигналами, посылаемыми из города в глубины космоса. |
| Along the trail at intervals the beehive houses of stone still were encountered, squatting on their hilltops. An examination of them showed nothing. There was no debris, nothing left behind. | Вдоль тропы, возвышаясь на вершинах холмов, продолжали встречаться похожие на пчелиные улья каменные дома. Их осмотр ничего не дал. Не было никакого мусора, никаких брошенных вещей. |
| They had not, apparently, been used at any time as permanent abodes; they were simply stopping places, to be used as shelter for a night or two. We camped out in the open; we never used them. For all their simplicity, they had a musty feel about them. | Очевидно, дома никогда не служили постоянным пристанищем, а просто использовались для ночлега — на ночь или две. Несмотря на всю свою кажущуюся необитаемость, воздух в них все равно был каким-то затхлым. |
| As we traveled, we shook down into shape. Tuck rode most of the time. He was too awkward, too gangling, to walk. Sara and I took turns at riding. Hoot continued to be file closer, bringing up the rear, hustling the hobbies along. | За время нашего путешествия постепенно сформировался и наш походный порядок. Тэкк почти постоянно ехал верхом. Он был чересчур неловок и неуклюж для того, чтобы быстро идти. Сара и я ехали по очереди. Свистун по-прежнему держался на расстоянии, находясь, как правило, в арьергарде и подгоняя лошадок. |
| There was no spoken agreement to this arrangement; we simply fell into a travel pattern. The hobbies remained sulky and after a time we did not try to talk with them. Tuck and I got along. We did not grow to like one another better; we just got along. | Этот порядок не являлся результатом какой-либо предварительной договоренности, мы сами собой влились в этот естественный походный режим. Мы с Тэкком мирно сосуществовали. Но мы не стали лучше относиться друг к другу, просто научились приспосабливаться. (get along – уживаться, ладить) |
| He still carried his ridiculous doll, clutched against his chest. | Он все еще таскал с собой эту дурацкую куклу, ни днем ни ночью не отнимая ее от груди. |
| Day after day he drew away from us, retreating more deeply inside himself. After the evening meal he sat alone, not talking, not noticing. | С каждый часом он все более отдалялся от нас, словно уходил в себя. После ужина он, как правило, уединялся, ни с кем не разговаривая и никого, похоже, не замечая. |
| We were covering a lot of ground, but we didn't seem to be getting anywhere. We were marching deeper and deeper into an unknown land which wasn't hostile at the moment, but perhaps could turn so at a moment. | Мы уже преодолели приличное расстояние. Однако конца нашему пути пока не было видно. Мы все дальше забирались в неведомые края, которые пока не пугали нас открытой враждебностью, но, казалось, опасность могла возникнуть в любую минуту. |
| Late one afternoon we came to a badlands area and when we'd gone into it a ways realized that it was one of the really bad ones and somewhat more extensive than we'd first imagined. So when we reached a fairly level place we stopped despite there being another hour or two of light. | Однажды днем мы вошли в район, столь сильно изрезанный самыми разнообразными препятствиями, что нам далеко не сразу удалось разобраться, куда же нас занесло. Вступая на эти косогоры, мы даже не могли представить, что нас ожидает впереди. Как только мы достигли сравнительно ровного участка, мы тут же сделали привал, хотя у нас в запасе еще оставалось часа два светлого времени. |
| We got the packs off the hobbies and stacked the supplies in a pile and the hobbies went wandering off, as they often did, as if they took this chance to be shut away from us for at least a little time. But it was all right. Hoot always went off with them and he always brought them back. | Мы развьючили лошадок и сложили тюки в кучу. Лошади мирно пошли пастись, что они делали всегда, как только им выпадал удобный случай хотя бы на короткое время оторваться от нас. Мы не испытывали опасений, что они могут сбежать. Свистун всегда сопровождал их и пригонял обратно. |
| Through the days that we had marched he had served as a sheepdog for the pack of hobbies and they were safe with him. | На протяжении всего пути он выполнял роль пастуха при табуне, и лошадки тоже, как нам казалось, чувствовали себя с ним в безопасности. |
| We got a fire started and Sara began putting a meal together while Tuck and I went up a draw to bring in some firewood. | Мы развели костер, и пока Сара готовила ужин, мы с Тэкком пошли набрать дров. |
| We were coming back, each of us with an armload of wood, when we heard the frightened screaming of the hobbies and the clangor of their rockers as they ran. | Мы уже возвращались назад, каждый с доброй вязанкой сушняка, когда вдруг услышали испуганное ржание лошадок и частый дробный звук, который обычно издавали их полозья на бегу. |
| Мы бросили хворост и устремились со всех ног по направлению к лагерю. Как только мы достигли его, мы увидели взмыленных лошадок, бешеным аллюром выбегающих из узкой лощины. | |
| We dropped the wood and set off swiftly for the camp and as we came in sight of it, the hobbies came boiling up out of a narrow gully. | |
| They were running fast and without pausing for an instant they overran the camp, scattering the blazing fire and the pots and pans Sara had set out, with Sara herself running for her life to get out of the way. | Они скакали во весь опор и проносились через лагерь, сметая все на своем пути. Они растоптали костер и разнесли в стороны кастрюли и горшки, приготовленные Сарой. Сара и сама едва уцелела, с трудом успев увернуться от их полозьев. |
| They didn't even hesitate when they reached the camp, but turned to the right to head back down the trail. Behind them, came Hoot. | Миновав лагерь, они без колебаний повернули направо и ринулись по тропе в ту сторону, откуда мы только что пришли. За ними гнался Свистун. |
| He was running close against the ground, the only way he could run, and he was making speed as well. He was little more than a dark streak at the hobbies” heels, but when he reached the camp he skidded to a halt and swung around broadside. | Он буквально стелился по земле, двигаясь одному ему известным способом и, надо признать, развил вполне приличную скорость. Он отставал совсем чуть-чуть, можно сказать, висел у них на пятках, но как только лошадки достигли лагеря, Свистун резко затормозил и, застыв как вкопанный, разразился страшными проклятиями. |
| Standing there, braced on his tiny feet, he blazed-as he had done back in the city when the hobbies had launched a sudden charge. Blue haze enveloped him and the world did a funny sort of jig and up on the trail the hobbies went flying, spinning in the air. | Упираясь в землю своими короткими ногами, он буквально кипел от ярости. С ним происходило то же, что случилось в городе, когда лошадки неожиданно набросились на нас. Его окутала голубая дымка, все вокруг заплясало и заходило ходуном, а бегущие впереди лошадки поднялись над тропой и полетели, шумно рассекая воздух. |
| But they got to their rockers once again and went plunging on and Hoot blazed once again, just as they reached the top of the hill that rose above the camp. This time they disappeared, flipped and hurled and blown over the hill by whatever Hoot was doing to them. | Коснувшись полозьями земли, они опять поскакали, но лишь только они достигли вершины холма, Свистун вскипел еще раз. Теперь они исчезли, снесенные, сметенные, смятые той неведомой силой, которую направил против них Свистун. |
| Cursing like a madman, I went tearing up the hill, but by the time I reached the top the hobbies were a long ways off and I saw there was no stopping them. They were high-tailing out of there, back toward the city. | Ругаясь как сумасшедший, я побежал вверх по склону, но когда я добрался до вершины, лошадки уже были далеко, и я понял, что их уже ничем не остановишь. Они неслись по направлению к городу, не чуя под собой ног. |
| I stood and watched them until they were almost out of sight, then went down the hill and back to camp. | Я стоял и наблюдал за ними до тех пор, пока они почти совсем не скрылись из виду, и только после этого спустился с холма в лагерь. |
| The campfire still lay scattered, with sticks of charred and smoking wood lying all about, and a couple of cooking pans lay crushed by the hobbies” rockers. Sara was kneeling on the ground above Hoot, who was lying on his side, a ghost of his former self. | Костер был совершенно разорен. Кругом валялись обугленные и дымящиеся головешки, а две кастрюли были раздавлены полозьями промчавшихся лошадок. Сара стояла на коленях, склонившись над лежащим на боку Свистуном. |
| And that was no figure of speech-he was a ghost of his former self. He had a hazy, half-substantial look about him, as if he might have tried to go somewhere and had gotten stuck and was halfway between this world and another one. | Теперь он казался мне призраком. Это было что-то туманное, полуматериальное, словно он пытался уйти в какое-то другое измерение и остановился на полпути, застряв на границе между этим и иным мирами. |
| I ran forward and went down on my knees beside him. I reached out my hands to pick him up and as I reached I wondered if there was anything that I could pick up. | Я подбежал и опустился на колени возле него. Я старался подсунуть под него руки, чтобы приподнять, и когда мне это удалось, возникло ощущение, что здесь уже и поднимать-то нечего. |
| Очень уж было странно — вроде что-то лежало передо мной, и, в то же время, я мог поклясться, не было ничего. | |
| Strangely enough, there was-I would have sworn there wouldn't be. | |
| I lifted him and he was very light; he couldn't have weighed half his normal weight. I hugged him close against me. | Я приподнял Свистуна, поражаясь его невесомости, в нем не было и половины его обычного веса. |
| He hooted at me feebly. “Mike, I try so hard.” | Он едва слышно прогудел: |
| — Майк, я очень старался. | |
| “What is the matter, Hoot?” I cried at him. “What is happening to you? What can we do for you?” | — Что случилось, Свистун? — закричал я. — Что с тобой происходит? Чем мы можем тебе помочь? |
| He didn't answer and I looked at Sara and tears were streaming down her face. “Oh, Mike,” she said. “Oh, Mike.” | Он не ответил. Я посмотрел на Сару, по ее щекам катились слезы. |
| — О Боже, Майк. О Боже, Майк, — причитала она. | |
| Tuck stood just a few feet behind her and for once he'd dropped the doll and his face was long and sad. | Тэкк стоял в нескольких футах позади нее, впервые выронив из рук куклу. Его вытянутое лицо выражало печаль. |
| Свистун пошевелился. | |
| Hoot stirred feebly. “Life I need,” he said, his voice so feeble I could scarcely make it out. “Permission to take some life from you.” | — Нужна жизнь, — произнес он таким слабым голосом, что я едва расслышал, что он сказал. — Нужно разрешение взять часть жизни кого-нибудь из вас. |
| And at those words, Tuck stepped quickly forward, and leaning, snatched Hoot away from me. He, straightened, holding Hoot tight against him as he had held the doll. His eyes blazed at me. | При этих словах Тэкк быстро подошел и, наклонившись, вырвал Свистуна из моих рук. Он выпрямился, прижав Свистуна к груди так же, как до этого прижимал куклу. Он прямо посмотрел на меня. |
| Его глаза сверкали. | |
| “Not you, captain,” he cried. “You need all the life you have. I have life to give.” | — Не вы, капитан, — решительно заявил он. — Вам нужно сохранить жизнь. Жизнь дам я! |
| “Permission?” Hoot asked, an eerie, hooting whisper. | — Разрешение? — спросил Свистун жутким хрипящим шепотом. |
| — Я даю разрешение, продолжай, — сказал Тэкк. — Пожалуйста, продолжай. | |
| “Yes, go ahead,” said Tuck. “Please will you go ahead.” | |
| Sara and I, crouching on the ground, watched in prayerful fascination. It took only a few minutes, perhaps only a few seconds, but the time stretched out into what seemed hours. | Сара и я, припав к земле, зачарованно следили за происходящим. Весь процесс занял всего несколько минут, а может быть, даже мгновений. Но время будто растянулось, и нам показалось, что прошли часы. |
| Neither of us moved and I felt my muscles cramp from tension. Slowly Hoot lost the insubstantial look and became himself again-coming back out of that other world into which he had been bound. | Никто не двигался, и я почувствовал, что мои мышцы начали болеть от напряжения. Постепенно Свистун изменил свой призрачный облик и снова стал самим собой, возвратившись из другого мира, в который он уже наполовину перешел. |
| And finally, stooping, Tuck set him on his feet, then himself collapsed into a heap. | Наконец Тэкк, наклонившись, поставил его на ноги, а потом сам мешком рухнул на землю. |
| I leaped to my feet and picked up Tuck. He hung limply in my arms. | Я подошел и приподнял Тэкка. Его тело безвольно повисло в моих руках. |
| “Quick,” I said to Sara. “Blankets.” | — Быстро, — сказал я Саре. — Одеяла. |
| She placed blankets on the ground and I laid him on them and got him straightened out, then took another blanket and tucked it close about him. Lying on the ground a few feet away was the fallen doll. | Она расстелила одеяло на земле, я положил Тэкка, распрямив его тело, а затем обернул его другим одеялом, плотно подогнув края. В нескольких футах от меня на земле лежала оброненная Тэкком кукла. |
| I picked it up and laid it on his chest. One of his hands moved slowly up to grasp and hold it there. | Я подобрал ее и положил ему на грудь. Он медленно приподнял руку и, нащупав куклу, прижал к себе. |
| He opened his eyes and smiled up into my face. “Thanks, captain,” he said. | Приоткрыв глаза, он улыбнулся мне. |
| — Спасибо, капитан, — сказал он. | |
| TWELVE | 12 |
| We sat around the fire in the deepening dark. | Мы сидели вокруг костра в сгущающихся сумерках. |
| “Bones,” said Hoot. “Bones upon the ground.” | — Кости, — сказал Свистун. — Кости на земле. |
| “You're sure of that?” I asked. “Could it have been something else? Why should the hobbies be so scared of bones?” | — Ты в этом уверен? — спросил я. — Может быть, это что-нибудь другое? Неужели лошадки так испугались каких-то костей? |
| “Sure of it,” said Hoot. “Bones was all to see. Nothing else in sight.” | — В этом уверен, — ответил Свистун. — Единственное, что там было — это кости. Больше там не было ничего. |
| “Maybe certain kinds of bones,” said Sara. “The skeleton of something they are afraid of, even dead.” | — Наверное, это были не просто кости, — предположила Сара, — а скелет какого-то существа, которое даже после смерти внушает им страх. |
| Somewhere in the fastness of the badlands a band of honkers were talking back and forth, breaking forth at times into flurries of insane gobblings. The fire flared as a new piece of the oily wood took flame and the wind that came flowing down the draw had an edge to it. | Где-то в скалах горластые животные наперебой перекликались друг с другом нестройным хором, переходящим иногда в какофонию безумного речитатива. Костер вновь ярко вспыхнул, как только занялось очередное полено маслянистого дерева, а налетевший порыв ветра подхватил огонь. |
| And here we were, I thought. Marooned in the center of a howling wilderness, not even sure where we had been heading, the winding trail our only orientation and the only place to flee to, if we could flee, back to that great white city, which in its way was as much of a howling wilderness as this. | Куда же мы попали, подумал я. Выброшенные, как потерпевшие кораблекрушение мореплаватели на необитаемый остров, в самый центр этой наполненной воем дикой страны, не ведающие даже пути своего. Петляющая тропа — наш единственный ориентир и единственный путь возможного спасения, если, конечно, считать убежищем большой белый город, который по-своему не менее дик, чем эта воющая пустыня. |
| But this, I sensed, was not the time to bring the matter up. | Я почувствовал, что сейчас не время заводить об этом речь. |
| In the morning, at the beginning of a brand new day, we'd have a look at it and then decide the best course for us to take. | Утром, когда займется новый день, мы посмотрим на все другими глазами и затем уже решим, что же предпринять. |
| Hoot waved a tentacle at the pile of blankets. | Свистун указал щупальцем в сторону одеял. |
| “I greedy,” he said. “I take too much of him. He have less than I imagine.” | — Я пожадничал, — сказал он. — Взял у него чересчур много. Не мог предположить, что у него так мало останется. |
| “He'll be all right,” said Sara. “He is sleeping now. He drank a bowl of broth.” | — Все будет в порядке, — успокаивающе сказала Сара. — Сейчас он спит, а до этого он съел целый котелок похлебки. |
| “But why?” I demanded. “Why did the damn fool do it? I was ready and willing. | — Но зачем? — зарычал я. — Зачем этому болвану понадобилось влезать? Я был готов и желал дать все, что нужно. |
| I was the one Hoot asked. It should have been me. After all, Hoot and I...” | И потом, Свистун обратился именно ко мне. Он имел в виду меня. Более того, Свистун и я... |
| “Captain,” Sara said, “have you considered that this was the first chance Tuck had to make a contribution? | — Капитан, — сказала Сара, — вам не приходило в голову, что это был первый удобный случай для Тэкка хоть каким-то образом внести свой вклад в наше дело? |
| Несомненно, он чувствовал себя самым бесполезным участником экспедиции. Причем именно вы сделали все возможное, чтобы он чувствовал свою ущербность. | |
| He must have felt a fairly useless member of this expedition. You have done your best to make him feel that way.” | |
| “Let us face it,” I said. “Up until he did this job for Hoot, he had been fairly useless.” | — Давайте смотреть правде в глаза, — ответил я. — Пока он не принес себя в жертву ради Свистуна, он был только обузой. |
| — И вы хотели лишить его единственного шанса? | |
| “And you begrudge him this chance?” | |
| “No,” I said. “No, of course I don't. What bothers me is what he said. I have life to give, he said. What did he mean by that?” | — Нет, — сказал я. — Конечно же, нет. Меня только волнует, что же он имел в виду, когда сказал, что именно он должен отдать жизнь? |
| “I wouldn't know,” said Sara. “There is no point now in worrying about what he might have meant. The thing we have to worry about is what we do now. We have been put afoot. | — Я не знаю, — ответила Сара. — Сейчас не имеет смысла ломать голову над этим. О чем следует побеспокоиться, так это о том, что нам делать дальше. Теперь-то мы можем рассчитывать лишь на собственные ноги. (afoot – устн. пешком) |
| Whatever we do we'll have to leave supplies behind. Water is the problem. Most of what we can carry will have to be water. Unless the hobbies should come back.” | Что бы мы ни предприняли, нам все равно придется бросить здесь припасы. И еще проблема воды. Нужно брать максимум воды, и она составит основную часть того, что мы сможем нести. До тех пор, пока лошадки не вернутся. |
| “They won't come back.” I told her. “They've been waiting for this chance ever since we left the city. They would have deserted in a minute if it hadn't been for Hoot. He kept them in line.” | — Они не вернутся, — перебил я Сару. — Они искали возможность удрать с тех пор, как мы вышли из города. Они дезертировали бы незамедлительно, если бы Свистун не присматривал за ними. Только он держал их в узде. |
| “Surprise they catch me by,” said Hoot. “I was ready for them. I bop them time and yet again and it did no good.” | — Поражаюсь, как им удалось застать меня врасплох, — прогудел Свистун. — Был готов ко всему. Казалось, все предусмотрел, не отходил от них ни на шаг, а все тщетно. |
| “The horrible thought occurs to me,” said Sara, “that this may be standard operating procedure. Take a group of visitors out here somewhere and leave them stranded, with little chance of getting back. Not, perhaps, that it would do much good if they did get back...” | — Мне на ум пришла ужасная догадка, — сказала Сара. — А вдруг это их стандартный способ заманивать в ловушку? Взять группу путешественников, завести их к черту на кулички и бросить, оставив им ничтожные шансы на выживание и возвращение назад. Хотя, возможно, наши шансы не стали бы выше, даже если бы лошадки вернулись... |
| “Not us,” I said. “Other people, maybe, but not these particular people. Not us, around this fire.” | — Не наши шансы, — сказал я. — Шансы других, может быть, но не тех, кто сейчас здесь, вокруг этого костра. |
| She glanced sharply at me and not approvingly-but that was not peculiar. By and large, she did not approve of me. | Она посмотрела на меня жестко и неодобрительно, но этот взгляд не был вызван непосредственно моими словами. Уж очень многое во мне она и без этого считала не заслуживающим одобрения. |
| “I can't quite be sure,” she said, “if you are trying to make fun of me or are whistling in the dark.” | — Я не совсем понимаю, — спросила она, — пытаешься ли ты уязвить меня или просто от нечего делать свистишь в темноту? |
| “Whistling in the dark,” I said. “You have no idea how much a little inspired and determined whistling will achieve.” | — Посвистываю в темноту, — ответил я. — Ты даже не можешь представить себе, каких результатов можно достигнуть с помощью воодушевляющего и решительного свиста. |
| “I suppose you knew exactly what to do,” she said. “You have it all in mind. You'll disclose it to us in a sudden flash of genius. You've been in jams before and you never panic and...” | — Мне кажется, ты уже точно знаешь, что нам нужно делать, — сказала Сара. — Тебе в голову пришла отличная мысль. И ты готов выдать ее нам как гениальное открытие, пришедшее в минуту вдохновения. Некоторое время ты был в растерянности, но не поддавался панике, и вот... |
| — Ну, хватит, — перебил я Сару, — давай покончим с этим. Поговорим утром. | |
| “Oh,” I said, “lay off it. Let's talk in the morning.” | |
| And the terrible thing about it was that I really meant let us wait till morning. It was the first time in my life that I had ever put off decision-making. It was the first time in my life that I found myself reluctant to face what I was up against. | Самое ужасное во всем этом было то, что я действительно подразумевал только одно — подождать до утра. Впервые в жизни мне пришлось отложить принятие решения. Впервые в жизни я боялся посмотреть в глаза опасности, которая ждала меня впереди. |
| It was these badlands, I told myself-these barren, desolate stretches of tortured land and twisted trees. | Во всем виноваты эти скалы, убеждал себя и, эти бесплодные, безлюдные пространства уродливой земли, эти изломанные деревья. |
| Они вырывают сердце из груди человека, лишают его воли, делают его таким же заброшенным и бесполезным, как эта нелепая, забытая Богом земля. | |
| They took the heart out of a man, they ground him down, they made him as desolate and no-account as the tangled, forsaken land itself. | |
| One could almost feel himself melting into the landscape, becoming a part of it, as uncaring and as hopeless. | Всем существом своим я ощущал, что меня поглощает этот унылый ландшафт, что я послушно превращаюсь в его органическую часть, такую же ненужную и отчаявшуюся. |
| — Утром мы пойдем, — сказала Сара, — и посмотрим кости, которые видел Свистун. | |
| “In the morning,” Sara said, “we'll go and see Hoot's bones.” | |
| THIRTEEN | 13 |
| We found the bones about a half mile down the gully. It made a sharp turn to the left and when we rounded the turn, there they were. | Мы обнаружили кости в полумиле от входа в ущелье. Здесь оно делало крутой поворот влево, сразу же за поворотом они и лежали. |
| I had expected that we would find a few bones scattered about, gleaming against the mudlike brownness of the soil, but instead of that there was a heap of bones, a great windrow of them that stretched from one wall of the gully to the other. | Я ожидал, что мы найдем несколько разбросанных костей, сверкающих белизной на коричневатом пыльном грунте. Но груда костей нам предстала широкой полосой, перегораживающей ущелье от стены до стены и напоминающей продолговатые стога скошенных колосьев. |
| They were large bones, many of them a foot in diameter or more, and a grinning skull that was so located in the heap that it appeared to be peeking out at us, was elephant-size or bigger. They were yellowed and crumbling, porous where exposure to the sun and weather had leached out the calcium. | Это были крупные кости, многие имели фут или даже больше в диаметре, а скалящийся череп, который, словно специально уставился на нас из кучи, должен был принадлежать существу размером не меньше слона. Кости, растрескавшиеся и пористые в местах, где солнце и ветер постепенно вытянули из них кальций, отливали желтизной. |
| While heaped mostly in a windrow, some were scattered about the edges of the windrow, probably hauled there by scavengers which in some long-gone day must have swarmed to feasting. | Кроме основной массы костей, лежащих в куче, были отдельные кости, разбросанные по ее краям. Их, видимо, растащили стервятники, которые в тот далекий страшный день, должно быть, слетелись на кровавое пиршество. |
| Beyond the bones the gully ended abruptly. The walls of earth, with rocks from fist-size to boulders, sticking out of them like raisins in a cake, swept around in a semicircle to close off the depression. | Сразу же за нагромождением костей ущелье резко обрывалось. Земляные валы, из которых, как изюм из пирога, то там, то здесь выпирали камни величиной от кулака до огромного валуна, полукругом закрывали низину. |
| The bones lay fifty feet or so from the end of the gully and at the foot of the earthen wall which marked its end lay a great jumble of rocks which in ages past had fallen from the cliff. | Кости находились приблизительно в пятидесяти футах от конца ущелья, а у подножия замыкавшей его насыпи в беспорядке лежало множество камней, скатившихся за долгие века с крутого обрыва. |
| The gully itself was depressing enough, with its earthy barrenness, lonely beyond all concept of loneliness. | Само по себе ущелье внушало отчаяние: бесплодная голая земля, столь голая, что не укладывалась в понятие пустыни. |
| One would have said that as it stood the place could not have been made more lonely or more barren, but that would have been wrong, for the bones added that one further factor or dimension which pushed it to a point of awesome loneliness that seemed to be more than the human mind could bear. | Можно было бы сказать, что в природе нет ничего более пустынного и бесплодного, чем данное место, но и это оказалось бы неверным, так как кости привносили дополнительный фактор, расширяющий шкалу измерения этих понятий до беспредела и возводящий картину в степень ужасающей пустынности. Пейзаж вызывал ощущение безысходности, которое, пожалуй, человеческий разум был не в силах выдержать. |
| I felt uneasy, almost ill-and it takes a lot to make me ill. There was a feeling that one should turn from this place and flee, that something which had happened here long ago had cast upon this place an aura of evil and of awfulness to which no one should subject himself. | Я чувствовал себя отвратительно, почти больным — а нужно было хорошо постараться, чтобы заставить меня ощутить недомогание. В этом месте витало дурное предчувствие, побуждавшее повернуть назад и бежать. Катастрофа, происшедшая здесь сотни лет назад, вселила в ущелье дух проклятия и ужаса, способный смертельно испугать любого. |
| And out of this awfulness a voice came to us. | И вдруг из самых глубин окружавшего нас страха донесся голос. |
| — Благородные дамы и господа, — пропел он неожиданно громко и бодро, — или те уважаемые создания, которыми вам довелось родиться, взываю к милосердию, прошу вас, вызволите меня из того неловкого и унизительного положения, в котором мне выпало несчастье некогда оказаться. | |
| “Gracious sirs or mesdames,” it piped, loud and cheerfully, “or whatever you may chance to be, pity please upon me, hauling me hence from this awkward and embarrassing position in which I have been long since.” | |
| I could not have stirred if I had been paid a million. The voice nailed me into place and held me stupefied. | Найди я вдруг миллион долларов, и то вряд ли был бы более поражен. Этот голос буквально пригвоздил меня к месту, так я был ошарашен. |
| — Я здесь, возле насыпи, — снова раздался голос, — за грудой камней, которые некогда оказались столь ненадежным укрытием, что не смогли защитить от гибели никого, кроме меня, вашего покорного слуги. | |
| The voice spoke again. “Against the wall,” it said. “Behind the jumbled rocks which, forsooth, proved so poor a fortress as to get all killed but I.” | |
| “It could be a trap,” said Sara in a hard metallic voice that sounded strange from her. “The hobbies might have sensed the trap. That's maybe why they ran.” | — Это может быть ловушкой, — сказала Сара твердым металлическим голосом. — Лошадки, должно быть, почуяли засаду. Поэтому они и убежали. |
| “Please,” pleaded the piping voice. “Please away you do not go. There been others and they did turn away. There is nothing here to fright you.” | — Пожалуйста, — молил напевный голос. — Пожалуйста, не уходите. Сюда приходили другие, и все повернули обратно. Здесь нет ничего, что могло бы испугать вас. |
| I moved forward a step or two. | Я сделал шаг или два вперед. |
| “Captain, don't!” cried Sara. | — Не надо, капитан, не надо, — закричала Сара. |
| “We can't walk away,” I said. “We would always wonder.” | — Мы не можем уйти, — сказал я. — Мы никогда себе этого не простим. |
| It wasn't what I meant to say or what I wanted to do. All I wanted to do was turn around and run. It was as if another person, some sort of second person, a surrogate of me, had spoken. | Это было совсем не то, что я хотел сказать или сделать. Мне хотелось лишь одного: повернуть назад и бежать. Но словно кто-то другой, спрятавшийся во мне двойник, ответил за меня. |
| But all the time I was walking forward and when I came to the pile of bones I began to scramble over them. They made unsteady footing and they crumbled under me and shifted, but I made it over them and was on the other side. | Несмотря ни на что, я пошел вперед, добрался до кучи костей и начал карабкаться на нее. Идти было трудно, кости крошились под ногами и осыпались, но я все же перебрался через них и оказался по другую сторону кучи. |
| “Oh, most noble creature,” cried the piping voice, “you come to sympathetic rescue of my unworthy self.” | — О, наиблагороднейшее из созданий природы, — пропел голос, — вы проявили сострадание и пришли спасти меня, недостойного и жалкого. |
| I raced across the space between the bones and boulders and went swarming up the pile of rocks from which the voice seemed to come. They were good-sized boulders, better than man-high, and when I scrambled to the top of them and looked down behind them I saw what had been piping at us. | Я перебежал пространство, отделяющее кости от валунов и полез на груду камней, из которой, похоже, и исходил голос. Валуны были довольно крупного размера, больше человеческого роста, и только когда я забрался на вершину нагроможденной из них гряды, я смог увидеть обладателя певучего голоса. |
| It was a hobby, its milk-glass whiteness gleaming in the shadow, flat upon its back with its rockers sticking straight up in the air. | Это была лошадка. В тени камней ее шкура отливала молочной белизной. Она лежала на спине с задранными вверх полозьями. |
| One side of it lay against the boulder that I stood upon, wedged tightly against it by another smaller boulder which had been dislodged from the pile. | Один ее бок был прижат к валуну, на котором стоял я, другим — меньшим валуном, отвалившимся от груды. |
| Pinned between these two masses of rock, the hobby was held completely helpless. | Сдавленная двумя огромными глыбами, бедняжка находилась в совершенно безвыходном положении. |
| “Thank you, gracious one,” it piped. “You did not turn away. See you I am unable, sir, but from other evidences I deduce you are humanoid. Humanoids be the best of people. Filled with much compassion and no little valor.” | — Благодарю вас, благороднейший. Я так признателен. Вы не спасовали. Увидеть вас я не в состоянии, но, полагаясь на свой опыт, я сделал заключение, что вы принадлежите к человеческой расе. Люди — это лучшие из разумных существ. Им присуще сострадание не в меньшей степени, чем доблесть. |
| It waggled its rockers at me in a gesture of gratitude. | В знак признательности мне оставалось только покачать ее полозья. |
| Зажатая среди камней лошадка была не единственным заслуживающим внимания объектом. Из пыли на меня скалился человеческий череп, кругом были разбросаны кости и куски проржавевшего металла. | |
| The trapped hobby was not the only thing behind the barricade. Out of the dirt a humanoid skull grinned at me and there were scattered bones and chunks of rusted metal. | |
| “How many years ago?” I asked the hobby, and It was a foolish thing to ask, for there were other more important questions that I should have asked. | — Как давно это случилось? — спросил я. Конечно, это был дурацкий вопрос, имелись гораздо более важные вещи, о которых мне следовало спросить. |
| “Honored sir,” it said, “of time all track I've lost. The minutes run like years and the years like centuries and it seems to me that since I last stood upon my rockers an eternity has passed. | — Досточтимый сэр, — ответила лошадка. — Мною потеряно всякое представление о времени. Минуты тянутся, как годы, а годы, как столетия, и мне кажется, что с того момента, когда я в последний раз стоял на своих полозьях, минула вечность. |
| No one upside down as I am can be relied upon to keep a count of time. There be others of us, but they ran away. And still others of us, but they died. I be the only one left out of that noble company.” | Любой, окажись он на моем месте, да еще вниз головой, утратил бы счет времени. Здесь были другие из моих собратьев, но все они разбежались или погибли. Так что из всей нашей экспедиции остался я один. |
| “All right,” I said, “just take it easy. We'll have you out of there.” | — Ладно, — сказал я, — не переживай. Мы вызволим тебя от сюда. |
| “Take it easy,” piped the hobby, “I have done for long. The time I passed with many thoughts and fantasies and much hoping and much fanciful imaginings of what would happen to me. | — Не переживать? — послышался напевный голос. — Я слишком долго переживал. Я проводил это нескончаемое время в размышлениях, мечтах, постоянных надеждах и предавался самым невероятным фантазиям, пытаясь представить, что меня ожидает. |
| I knew that at length the rocks would rot away, for this material of mine outlasts any rock. But hope I did that before that came about there would be other intervention, from such kind-intentioned person as yourself.” | Я знал, что рано или поздно буду свободен, так как со временем камни разрушатся: ведь материал, из которого я сделан, долговечнее любой породы. Но все же я надеялся, что мне удастся освободиться раньше, благодаря вмешательству существа, исполненного добрых намерений, подобного вам. |
| The others were scrambling across the pile of bones and I waved them on. | Я заметил, что мои попутчики тоже взбираются на груду костей и помахал им рукой. |
| “We have a hobby here,” I shouted at them, “and there is at least one human skull and some scattered bones.” | — Здесь лошадка, — закричал я им, — а также по крайней мере один человеческий череп и разбросанные кости. |
| And even as I told them this, I was not so much wondering about what might have happened here or why humans may have died here, but was thinking that with the rescued hobby we would be trapped no longer in this little stretch of badlands. The hobby could carry the water we would need either to continue up the trail or race back to the city. | Прокричав это, я не особенно задумывался, что же здесь произошло и что послужило причиной гибели людей. Я думал лишь о том, что с помощью спасенной нами лошадки мы уже не будем так беспомощны среди простирающейся вокруг пустыни. Лошадка сможет переносить воду, независимо от того, решим мы продолжать путь или повернем обратно к городу. |
| It took all three of us, with Hoot standing off and calling out encouragement to us, to roll away the smaller rock that held the hobby pinned against the bigger boulder. | Втроем (Свистун стоял в стороне и поддерживал нас одобряющими возгласами) мы с трудом откатили меньший из валунов, которым была зажата лошадка. |
| And when we had it rolled away we had to tip that stupid hobby over and set him on his rockers. | После этого мы перевернули это бестолковое существо и поставили его на полозья. |
| He stared at us solemnly, which, I suppose, was the only way that he could stare, for hobbies are not designed for facial expression. | Лошадка торжественно уставилась на нас тем взглядом, который, по моим наблюдениям, был единственным возможным для роботов ее породы, они вряд ли были спроектированы с расчетом на изменение выражения лица. |
| “I be Paint,” he told us, “although at times I be called Old Paint, which is beyond my feeble understanding, for I be no older than the hobbies. We all be forged and fabricated at the selfsame time and there be no one of us older than the other.” | — Меня зовут Пэйнт, — пропел голос, — хотя когда-то меня называли Старина Пэйнт, что не доступно моему ничтожному разумению. Мы все были изобретены и изготовлены в одно и то же время, и ни один из нас не был старше другого. |
| “There were other hobbies?” Sara asked. | — Были и другие лошадки? — спросила Сара. |
| “There be ten of us,” said Paint. “Nine others ran away and the only reason for my staying is the unfortunate circumstance from which you kindly liberated me. | — Нас было десять, — ответил Пэйнт. — Девять убежало, а единственной причиной того, что я остался здесь, явились трагические обстоятельства, от которых вы столь великодушно избавили меня. |
| We be forged on distant planet, of which I be ignorant the name, and brought here to this planet. Coming up the trail we be attacked by a horde of raveners, result of which you see.” | Нас изобрели на далекой планете, название которой мне неведомо, а затем доставили сюда. Следуя по тропе, мы подверглись нападению стаи хищников, результаты которого перед вашими глазами. |
| “The ones who brought you here, the ones who fabricated you,” asked Sara. “They were the same as us?” | — Те, что привезли вас сюда... Те, что изготовили вас, спросила Сара, — они были такими же, как мы? |
| “Same as you,” said Paint. “There be no profit in talking more of them. They died.” | — Такими же, как вы, — ответил Пэйнт. — О них нет смысла больше говорить. Они погибли. |
| “Why were they here?” she asked. “What were they looking for?” | — Зачем они сюда приехали? — спросила Сара. — Что они искали? |
| “For another one of them,” said Paint. “For humanoid person long disappeared, but with many stories told.” | — Еще одного такого же, как вы, — сказал Пэйнт, — человека, исчезнувшего давно и оставившего много рассказов. |
| “For Lawrence Arlen Knight?” | — Лоуренса Арлена Найта? |
| “I know not,” the hobby said. “They do not tell me things.” | — Не могу знать, — ответила лошадка. — Они ничего мне об этом не говорили. |
| FOURTEEN | 14 |
| We decided to go on, following the trail. We threshed it out as we sat around the smoky campfire, with Paint standing beside the pile of our supplies, gently rocking back and forth. Actually there wasn't much threshing out to do. Tuck didn't really care. | Мы решили продолжать путь, следуя по тропе. Мы постановили это после долгого обсуждения вокруг дымного костра, в то время как Пэйнт стоял возле кучи наших припасов, слегка перекатываясь на полозьях. В действительности обсуждать было практически нечего. Тэкка этот вопрос совершенно не интересовал. |
| He sat a little apart from us, clutching his doll tight against him and silently rocking back and forth. It was enough to give a man the jitters, watching the two of them, Paint and Tuck, rocking back and forth. | Он сидел немного в стороне от нас, прижимая к груди куклу и тихо покачиваясь. Наблюдая за этими двумя раскачивающимися фигурами, Пэйнтом и Тэкком, можно было дойти до нервного истощения. |
| Sara and I made the decision and there was no real argument. There was nothing, we were convinced, for us back there in the city. | Решение приняли Сара и я, и возражений оно не вызвало. Для нас обоих было очевидно, что в городе нам ловить нечего. |
| And so far as we knew, there was nothing for us up there on the trail, unless it were the sort of thing that had happened to those men back there in the gully. | Впрочем, ничего хорошего нельзя было ждать и от продолжения путешествия по тропе, разве что какого-нибудь неприятного сюрприза, вроде преподнесенного в ущелье нашим предшественникам. |
| But the very fact that other humans, Lord knows how long ago, had followed this same trail, apparently for the selfsame reason that we followed it, seemed at least to Sara a powerful argument that we should continue. | Однако сам факт того, что другие люди, Бог знает как давно, шли по этой же тропе, вероятно, имея перед собой такую же цель, как и мы, являлся для Сары достаточным аргументом, чтобы мы продолжили путь. |
| But there was one thing, I figured, I should get straight with her. | Но была одна деталь, которую, я считал, необходимо выяснить с ней окончательно. |
| “Knight must be dead,” I said. “Surely you know that. You must have known it back on Earth when we started out.” | — Найт наверняка уже умер, — сказал я. — Ты, несомненно, знаешь об этом. Ты была убеждена в этом еще до того, как мы покинули Землю. |
| She flared at me. “There you go again! Can't you let loose! You've been against this idea from the start. Why did you ever come with us?” | Она набросилась на меня: |
| “I told you that before,” I said. “The money.” | — Опять ты завел свою волынку! Не пора ли прекратить? Ты был против этой идеи с самого начала! Зачем ты вообще полетел с нами? |
| — Я уже говорил тебе раньше. Деньги. | |
| “Then what do you care if he's dead or alive? What do you care if we find him or we don't?” | — Тогда какое тебе дело до того, жив он или мертв? Не все ли равно тебе, найдем мы его или нет? |
| “That's an easy one,” I told her. “I don't give a damn one way or the other.” | — На это легко ответить, — сказал я ей. — Мне наплевать на любой исход. |
| “But you're willing to go on? You sounded just a while ago as if you preferred going on.” | — Но ты собираешься продолжать? Всего лишь недавно ты говорил так, как будто предпочитаешь идти вперед. |
| “I think I do,” I said. “We might find something up ahead. We'll find nothing going back.” | — Мне кажется, — сказал я, — только впереди нам удастся хоть что-то найти. Возвратившись, мы не найдем ничего. |
| “We might round up the hobbies.” | — Мы можем собрать лошадок. |
| I shook my head. “If either the hobbies or the gnome found we were coming back, we'd never see them, much less lay a hand on them. There must be a million places in that city where you could hide an army.” | Я отрицательно покачал головой. |
| — Если лошадки или гном узнают, что мы возвращаемся назад, мы их больше никогда уже не увидим, и тем более никогда не поймаем. В этом городе места достаточно, чтобы спрятать целую армию. | |
| “The hobbies must be the ones who ran away,” she said, “down there in the gully. Do you suppose that they remembered when they saw the bones? Do you suppose they might have forgotten, but when they saw the bones remembered and it was such a shock to them, this old memory from the past .. .” | — Лошадки, должно быть, разбежались, войдя в ущелье: ты думаешь, они что-то вспомнили, увидев кости? И это так потрясло их, что эти воспоминания, пришедшие из далекого прошлого... |
| “There were eight of them,” I said, “and Paint makes nine. He said there were ten. Where did the other go?” | — Их было восемь, — перебил я Сару, — а Пэйнт был девятым. Он говорил, что их было десять. Куда же делась десятая? |
| — Мы можем никогда об этом не узнать, — сказала Сара. | |
| “We may never know,” she said. | |
| I couldn't figure out what difference all this made, why we should be sitting here and speculating. | До меня никак не доходило, зачем нам все это нужно. Зачем нам нужно было сидеть и спорить до хрипоты. |
| I didn't really see what difference anything could make. | Я действительно не мог понять, какое нам до всего этого дело. |
| We would go on and we'd not know where we were going, but we could always hope that we'd find a better place than this bone-dry wilderness with its flinty ridges and its twisted badlands, we could always hope that we might get a break somehow and that we'd recognize it soon enough to take advantage of it. | Мы могли продолжать путь и в то же время не знать, куда идем. Но у нас всегда оставалась надежда, что где-то впереди нас ждет место лучше, чем эта высушенная, как кость, дикая местность с кремнистыми горными кряжами и изрезанной оврагами бесплодной землей. Мы всегда могли рассчитывать, что нам подвернутся благоприятные обстоятельства, которые мы не упустим и которыми вовремя воспользуемся. |
| The fact that the men whose bones lay there in the gully's end had been seeking someone did not necessarily mean they knew he'd come this way. | Люди, чьи кости были рассеяны у выхода из лощины, кого-то искали. Но это вовсе не обязательно означало, что тот человек шел именно этой дорогой. |
| Probably they had been as confused as we were. And there was no real evidence that Knight had been the one they had been looking for. | Возможно, они шли наугад, так же, как и мы. И не было никаких признаков, что Найт именно тот человек, поисками которого они занимались. |
| So we sat there by the campfire and planned it out. | Поэтому мы сидели у костра и планировали наши дальнейшие действия. Теперь мы можем погрузить на Пэйнта недвижный остов Роско, а также все оставшиеся запасы воды и продуктов, которые он в силах потянуть. |
| We would load Paint with Roscoe's useless carcass and all the water and food that he could carry. | |
| Tuck and I would carry heavy packs while Sara, the only one of us with a weapon, would carry a light load, so that in a moment of emergency she could drop her pack and be ready with the rifle. | Мы с Тэкком понесем тяжелые тюки, а Сара, единственная из нас имевшая оружие, возьмет более легкий груз, с расчетом, что в случае опасности, она быстро бросит вещи и будет наготове для стрельбы. |
| Hoot would carry nothing. He would be our scout, ranging out ahead of us and spying out the land. | Свистун не может нести ничего. Он будет нашим дозорным, двигаясь в авангарде и разведывая обстановку. |
| That afternoon, much as we disliked the doing of it, we went down the gully and dug through the fort. We found three human skulls and half a dozen rusted weapons that were too far gone to determine what kind of guns they might have been. | После полудня мы вышли из ущелья и, преодолевая отвращение, забрались в форт. Там мы обнаружили три человеческих черепа и полдюжины проржавленных ружей, изъеденных коррозией до такой степени, что было уже невозможно определить, к какому типу огнестрельного оружия они принадлежали. |
| Paint recalled that there had been eight humans and the large number of scattered bones seemed to bear him out. But three skulls were all we found. | Пэйнт припомнил, что тогда с ними было восемь людей: большое количество разбросанных костей, пожалуй, подтверждало его слова. Но нашли мы лишь эти три черепа. |
| Back at camp we made up our packs and hauled the rest of the supplies off the trail, caching them in a narrow fissure than ran down into the gully. Using branches, we brushed out our tracks leading off the trail. | Вернувшись в лагерь, мы перевязали тюки и перетащили оставшиеся запасы подальше от тропы, спрятав их в узкой расщелине. С помощью ветвей мы замели наши следы, идущие от тропы к тайнику. |
| Neither the caching job or the brushing out of tracks was done too expertly. But I had the feeling that it was all a waste of time, that the trail had been long abandoned and that we might have been the first to travel it for a century or more. | Ни маскировка припасов, ни заметание следов не проводились нами достаточно тщательно. Но у меня было ощущение, что все наши старания пустая трата времени, так как тропа давным-давно заброшена, и мы, скорее всего, были первыми, прошедшими по ней за последние сто лет. |
| The day was far gone, but we loaded up and left. | День уже давно закончился, но мы двинулись в путь. |
| There was none of us who wanted to stay in that camp for a minute longer than was necessary. | Никто из нас не хотел оставаться в ущелье хотя бы на минуту дольше, чем это было необходимо. |
| We fled from it, glad to get away, to be free of the depressing walls of barren earth and the sense of ancient doom one could feel hanging over it. | Мы ушли из лагеря, испытывая облегчение оттого, что наконец-то освободились от тягостных переживаний, нагнетаемых обступившими нас безжизненными земляными валами, и сбросили бремя древнего проклятия, витавшего над этим мрачным местом. |
| Кроме того, нас подгоняло никогда никем не высказываемое вслух опасение, в котором бы вряд ли кто-либо из нас решился признаться, опасение — что мы опаздываем, выбиваясь из созданного для нас кем-то свыше временного графика. | |
| And there was, as well, a sense of urgency, a never-expressed, perhaps never-admitted feeling that we were running out of time. | |
| FIFTEEN | 15 |
| Hoot stumbled on the centaurs the second day out. | Через день Свистун наткнулся на кентавров. |
| We still were in the badlands. Heretofore any of them we had come to had been crossed in a few hours or a day at most. | К этому моменту мы все еще не вышли из пустыни. До сих пор пустынные участки земли пересекались нами за несколько часов, максимум за день. |
| But this badlands area seemed to stretch on forever and we all looked forward to the end of it, if the end should ever come. | Но эта пустыня, казалось, была беспредельной, и мы все с нетерпением ждали, когда же она кончится, временами гадая, имеет ли она границы вообще. |
| Loaded down with heavy packs as Tuck and I were, it was rugged going, mostly up and down, with only short respites when the trail ran for short distances across more level land. | Для нас с Тэкком, нагруженных до отказа, это был довольно утомительный переход — большей частью пролегающий через пересеченную местность, с подъемами и спусками, перемежающийся редкими передышками, когда тропа выходила на достаточно ровную поверхность. |
| Hoot kept out ahead of us. We saw him only now and then and then only glimpses of him when he stood on some high point to look back and see how we were doing. | Свистун все время держался впереди. Мы очень редко видели его, и то лишь в те моменты, когда он задерживался на какой-либо господствующей высоте, чтобы убедиться, продолжаем ли мы идти следом. |
| Shortly before noon I saw him sidewheeling rapidly down the trail above us. Glad of an excuse to rest, I dropped my pack and waited for him. | Незадолго до полудня я увидел, как он быстро, перекатываясь с боку на бок, спускается по склону нам навстречу. Обрадовавшись возникшему вдруг предлогу сделать привал, я бросил на землю тюк с поклажей и стоял, выжидая, когда он подойдет. |
| So did Sara, but Tuck merely stopped when we stopped and did not drop his pack. He stood there, hunched over under the weight of it, staring at the ground. | То же сделала и Сара, только Тэкк, остановившись одновременно с нами, не снял рюкзака. Он застыл, сгорбившись под весом давившего на него груза и уткнувшись глазами в землю. |
| С момента, когда мы вышли из ущелья, после бегства лошадок, он выглядел еще более отрешенным, чем когда-либо. Обычно он ковылял в молчании и не обращал внимания ни на кого вокруг. | |
| Since we'd left the camp where we had lost the hobbies, he had been more withdrawn than ever, fumbling along without paying attention to anything at all. | |
| Hoot came slithering down the trail and stopped in front of us. | Свистун наконец скатился по тропе и остановился перед нами. |
| “Hobbies ahead,” he hooted at me. “Ten times ten of them. But without their rockers and with faces such as you.” | — Впереди лошадки, — прогудел он в мою сторону. — Десять раз по десять лошадок. Но они без полозьев, и у них лица, как у вас. |
| “Centaurs,” Sara said. | — Кентавры, — догадалась Сара. |
| “Playing,” panted Hoot. “In depression in the hills. Playing at game. Knocking sphere about with sticks.” | — Играют, — задыхаясь, пропыхтел Свистун. — В низине между горами. Во что-то играют. Гоняют шар палками. |
| “Centaurs playing polo,” Sara said, enchanted. “What could be more appropriate!” | — Кентавры играют в поло! — восторженно воскликнула Сара. — Сколько в этом гармонии!!! |
| She reached up to brush the truant lock of hair out of her eyes and watching her, I caught a glimpse again of the girl who had met me in the hallway of that old house back on Earth-as she had looked before the dust and wear of travel on this planet had blunted the sharp edge of her beauty. | Она грациозно подняла руку, чтобы поправить упавший на глаза локон, а я, следя за ее движением, вновь уловил знакомый облик той чудесной девушки, которая встретила меня в холле старого дома на Земле — той прежней Сары, какой она была до того, как пыль пустыни и усталость скрыли лучшие грани ее красоты. |
| “Understand do I,” said Hoot, “that you seek for them. Glad I be to find them.” | — Я понял, — сказал Свистун, — именно их вы искали. Очень рад, что нашел. |
| “Thank you, Hoot,” said Sara. | — Спасибо, Свистун, — сказала Сара. |
| I reached down and picked up my pack and shrugged into the harness. | Я поднял свой рюкзак и продел руки в лямки. |
| “Lead on, Hoot,” I said. | — Веди нас, Свистун. |
| “Do you think,” asked Sara, “that the centaurs still might have the brain case? They might have lost it or broken it or used it up some way.” | — Неужели ты думаешь, — спросила Сара, — что кентавры сохранили мозговой блок? Они наверняка потеряли или сломали его, а, может быть, уже использовали для какой-нибудь цели. |
| “We'll know,” I said, “when we talk with them.” | — Поговорим с ними — узнаем, — ответил я. |
| “What about his memory?” she asked. “If we get the case and put it into him, will the memory still be there? Will he remember as well as when it was taken out of him?” | — А что же с памятью? Если мы найдем блок и поставим его на место, сработает ли память? Будет ли робот помнить то, что он знал до изъятия мозга? |
| “The memory won't be lost,” I assured her. “Everything he ever knew will still be there. It's the way a robotic brain is made. They don't forget like people.” | — С памятью все будет в порядке, — уверил я ее. — Все, что он помнил, при нем и останется. Так уж сконструирован мозг роботов. Они ничего не забывают, в отличие от людей. |
| There was a chance, of course, that there'd be more than one tribe of centaurs on the planet, that there might be many tribes of them, and that this one up ahead, engaged in their polo playing, would not be the tribe that had Roscoe's brain case. But I didn't mention this to her. | Конечно, у меня сохранялось опасение, что на планете было не одно племя кентавров, могли быть и другие племена, и это, которое развлекалось игрой в поло на нашем пути, не обязательно было тем, которое когда-то завладело мозговым блоком Роско. Но я не стал волновать своим предположением Сару. |
| There was a chance as well they'd not be interested in parting with it. Although I couldn't imagine what earthly good a robotic brain case would be to anyone unless they had a robot. | И потом, кентавры могут не пожелать с ним расстаться. Хотя мне трудно было представить, какую практическую пользу можно извлечь из мозга робота, не имея самого робота. |
| When we neared the top of the hill beyond the one down which Hoot had scrambled to bring us word, he whispered to us that the centaurs were just beyond the hill. | Когда мы приблизились к вершине холма, следующего за тем, с которого скатился Свистун, неся нам долгожданную весть, он шепотом сообщил, что кентавры находятся сразу же за холмом. |
| I'm not sure why we did it, for no one passed the word to do it, but we all scrooched down when we neared the top of the hill and peeked over it. | Я не знаю, почему мы повели себя таким образом, поскольку никто не предлагал этого делать, но мы все дружно залегли, подобрались к вершине ползком и осторожно заглянули на другую сторону. |
| Below us lay a wide flat area of sand and scrawny vegetation and beyond that little area the red and yellow of the desert lay, with the badlands formations finally petering out. | Перед нами предстала ровная песчаная равнина с чахлой растительностью, а за ней — обширная желтовато-красная пустыня, на которой кое-где возвышались редкие невысокие скалы. |
| Hoot had been wrong in his counting of them. There were many more than ten times ten. | Свистун ошибся в подсчетах. Кентавров было гораздо больше, чем десять раз по десять. |
| The bulk of them were ranged solidly around a rectangular playing field, which was a playing field only by the virtue of a game being played upon it. | Основная их масса располагалась компактной группой по сторонам четырехугольного игрового поля, его можно было так окрестить, лишь наблюдая зрелище, для которого оно служило площадкой. |
| It was a level chunk of desert, with two rows of white stones serving as goals. | Оно представляло собой ровный пустынный участок с двумя рядами белых камней, служивших, видимо, для обозначения ворот. |
| Upon the field a dozen centaurs were involved in furious action, long clubs clutched in their hands, fighting for the possession of a ball, whacking it back and forth-a rude and very elemental version of the noble game of polo. | По полю бешено носилась дюжина кентавров; зажав в руках длинные дубины, они яростно боролись за мяч, гоняя его из стороны в сторону. Это можно было лишь с натяжкой считать грубой и весьма приблизительной версией благородного состязания, которое принято называть игрой в поло. |
| Even as we watched, however, the, game came to an end. The players trotted off the field and the crowd began breaking up. | Между тем, по нашим наблюдениям, игра закончилась. Игроки ускакали за пределы поля, а толпа начала расходиться. |
| Beyond the polo field a few tents were set up, although one should not have called them tents. | Неподалеку от игрового поля находилось несколько несуразных сооружений, по внешнему виду напоминавших навесы. |
| They were simply large squares of some sort of dirty fabric supported by poles thrust into the ground, designed perhaps for nothing more than shelter from the sun. | Они представляли собой несколько больших кусков грубой материи, привязанных к концам закрепленных в земле шестов. Их предназначение, видимо, ограничивалось простой защитой от солнца. |
| Here and there among the shelters were piles of packs, probably containing the few possessions of the tribe. | Кое-где под навесами виднелись кучки мешков, по всей вероятности, составлявших нехитрое имущество племени. |
| The centaurs were milling about, with no seeming purpose, exactly as a crowd of people on an aimless holiday would mill around. | Кентавры кружились по равнине без видимой цели — так обычно дефилируют толпы беззаботных людей, вышедших в праздничный день на прогулку в парк. |
| “What do we do now?” asked Sara. “Just walk down to them?” | — Что нам теперь делать? — спросила Сара. — Просто спуститься к ним? |
| Tuck came out of his trance. “Not all of us,” he said. “Just one.” | И тут Тэкк вышел из транса. |
| — Спуститься, но не всем сразу, — предложил он. — Только одному из нас. | |
| “And I suppose that's you,” I said, half-kidding. | — И я полагаю, что этот один — ты, — сказал я с издевкой. |
| — Конечно, я, — ответил Тэкк. — Если кому-то суждено погибнуть, то я — первый кандидат. | |
| “Of course it's me,” said Tuck. “If anyone is going to get killed, I'm the candidate.” | |
| “I don't think,” said Sara, “that they'd just up and kill someone.” | — Я не думаю, — предположила Сара, — что они просто так возьмут и убьют кого-то из нас. |
| “That's what you think,” I said. | — Это ты так думаешь, — резко возразил я. |
| “Let's look at it logically,” said Tuck, in that dirty supercilious way of his that made you want to belt him. | — Давайте размышлять логически, — сказал Тэкк в своей противной надменной манере, которая провоцировала меня задать ему хорошую трепку. |
| — Из всех нас я самый последний претендент на то, чтобы быть убитым. Самый скромный на вид, безобидный, без всяких признаков агрессивности. Более того, я похож на человека, у которого не все дома. Я ношу коричневую сутану, а на ногах у меня не тяжелые ботинки, а сандалии... | |
| “Of all of us, I am the least likely to get killed. I am a humble-looking person, very inoffensive and with no bluster in me and probably not appearing quite right in the head. And I have this brown robe and I don't wear shoes, but sandals.. .” | |
| “Those babies down there,” I told him, “don't know a thing about brown robes or sandals. And they could care less if you were bright or stupid. If they feel like killing someone.. .” | — Эти детки внизу, — сказал я ему, — не имеют ни малейшего представления о таких вещах как сутана и сандалии. И их не интересует, гений ты или дурак. Если они решат кого-нибудь прибить, то не будут особенно раздумывать... |
| “But you can't know that,” said Sara. “They might be friendly people.” | — Но ты не можешь знать этого, — сказала Сара. — А что, если они вполне дружелюбны? |
| “Do they look friendly to you?” | — Они что, кажутся тебе дружелюбными?! |
| “No, I guess they don't,” she said, “although you can't tell just by looking at them. But Tuck may have something going for him. | — Нет, я полагаю, они не такие уж добрые, — ответила она, — хотя только по одному внешнему виду судить преждевременно. А Тэкк, по-моему, обладает одним достоинством, с которым к ним не страшно пойти. |
| Maybe they don't know about brown robes and sandals, but maybe they could sense a simple soul. They might see right off he isn't dangerous but is filled with kindly thoughts.” | Может быть, им ничего не известно о коричневых сутанах и сандалиях, но они, должно быть, способны почувствовать простую человеческую душу. Они вполне могут определить, что Тэкк совершенно не опасен, а наоборот, полон благочестивых мыслей. |
| And I was thinking all the time she was saying this that she must have someone else in mind, for it couldn't be our Tuck. | Все время, пока она говорила, я думал о том, что, излагая свои аргументы, Сара проявляла заботу о другом человеке, который, по ее мнению, не должен был оказаться на месте Тэкка. |
| “I'm the one to go, by God,” I said. “So let's just cut out this jabbering and I'll go on down there. They'd mop up the place with Tuck.” | — Господи, да я — единственный, кто может туда пойти, — сказал я. — Так что давайте прекратим эту болтовню, и я пойду к ним. Тэкка они просто превратят в мокрое место. |
| “I don't suppose they would with you,” she said. | — Можно подумать, что тебе эта участь не грозит, — язвительно заметила Сара. |
| — Черт возьми, ты попала в самую десятку! По крайней мере я знаю, как обращаться... | |
| “You're damned right they wouldn't. I know how to handle.. .” | |
| “Captain,” said Tuck, “why don't you ever listen to reason? You just go popping off. You got to be the big shot. Consider just two things. What I said I meant. | — Капитан, — прервал меня Тэкк, — почему бы вам не прислушаться к голосу здравого смысла? Или вам не терпится уснуть вечным сном? Если уж вы претендуете на роль супермена, то постарайтесь понять две простые вещи. Во-первых, я говорил, что думал. |
| They might not clobber me because I'm a different kind of man than you are. There wouldn't be the satisfaction of taking off on me there'd be in taking off on you. | Они не забьют меня своими дубинами уж только потому, что я сделан не из того теста, из которого сделаны вы. Если они захотят расправиться со мной, то это не принесет им такого удовольствия, как если бы они захотели разделаться с вами. |
| Подумайте, что за радость убить или отдубасить слабого и жалкого. А если я постараюсь, то буду выглядеть втройне слабым и жалким. | |
| There isn't too much fun in killing or in beating up someone who is pitiful and weak and if I only put my mind to it, I can look awful pitiful and weak. | |
| And the other thing is this-you're needed more than I am. If something happened to me it wouldn't make much difference, but it would make a lot of difference to this expedition if you went down there and got yourself knocked off.” | И второе — вы нужны всем нам больше, чем я. Если что-то случится со мной, особой перемены не произойдет, а уж коли вы спуститесь вниз и позволите расправиться с собой, то вся наша экспедиция понесет невосполнимую утрату. |
| I stared at him, aghast that he had had the guts to say what he'd just said. “You mean all this foolishness?” I asked. | Я с удивлением уставился на него, ошеломленный: неужели у него хватило духу такое произнести! |
| — Ты хочешь сказать, что идти именно мне было бы глупо? — спросил я. | |
| “Of course I do,” “he said. “What did you think, that I was just grandstanding? Did you think I thought you wouldn't let me go and no matter what I said, I wouldn't have to go, that I would be safe?” | — Конечно. Неужели вы думаете, что я просто набиваю себе цену? Вы, наверное, решили, будто я смекнул, что вы все равно не отпустите меня, и что бы я тут ни говорил, мне не придется идти и рисковать собой? |
| I didn't answer him, but he was right. That was exactly what I'd thought. | Я не ответил ему, но он был прав. Именно так я и подумал. |
| “Whoever goes,” said Sara, “will have to ride Old Paint. The kind of things they are, they'd have more respect for you if you were riding Paint. And another thing, Paint could get you out of there if the situation started going bad.” | — Кому бы ни пришлось спускаться, — сказала Сара, — он должен ехать на Старине Пэйнте. Судя по их конституции, они испытывают большее уважение к тем, кто ездит верхом. И еще, Пэйнт сможет вывезти, если ситуация будет складываться неблагоприятно. |
| “Mike,” honked Hoot, “the holy one speaks vivid sort of sense.” | — Майк, — прогудел Свистун, — святой отец говорит очень разумно. |
| “It's all damn foolishness,” I told them. “I'm the one who is supposed to take the risks. I'm being paid for it.” | — Все это — глупости. Должен рисковать я. В конце концов именно мне за это платят деньги. |
| “Mike,” said Sara, sharply, “stop being infantile. Someone has to go down there-I might even be the one. There are three of us, not counting Hoot, and we can't send him down there. It must be one of us. So let's just marshal all the angles.. .” | — Майк, — сказала Сара резко, — перестань ребячиться. Кто-то все равно должен идти вниз — даже я могу быть этим человеком. Нас трое, не считая Свистуна, его мы не можем посылать к ним. Идти должен кто-то из людей. Давайте рассмотрим проблему со всех сторон... |
| “But it's not just going down to face them,” I protested. “We also have to bargain for the brain case. Tuck would get it all screwed up.” | — Но весь фокус в том, что нужно не просто спуститься, чтобы поговорить с ними, — запротестовал я. — Ведь придется еще и торговаться из-за мозга Роско. Тэкк может все испортить. |
| We crouched, glaring at one another. | Мы лежали, припав к земле, и смотрели друг на друга. |
| “Toss a coin,” I growled. “Would you settle for a toss?” | — Бросим монету, — прорычал я. — Никто не против жребия? |
| — У монеты только две сторонки, — сказала Сара. | |
| “A coin only has two sides,” said Sara. | |
| “That's enough,” I said. “You're out of this. It's either Tuck or I.” | — Этого достаточно, — заметил я. — Ты участвовать в этом не будешь. Либо Тэкк, либо я. |
| “No coin,” said Tuck. “I'm the one who's going.” | — Никакого жребия, — сказал Тэкк. — Пойду я. |
| Sara looked at me. “I think we should let him go,” she said. “He wants to. He is willing. He will do all right.” | Сара посмотрела на меня. |
| — Мне кажется, мы должны его отпустить, — поддержала она Тэкка. — Он сам так хочет. Сам. Он справится. | |
| “The bargaining?” I asked. | — А торговаться? — спросил я. |
| “We want the robot's brain case,” said Tuck. “We'll give almost anything for it if we have to give it and.. .” | — Нам нужен мозговой блок робота, — заявил Тэкк. — Мы отдадим за него все, что они попросят, и... |
| “Up to and including the rifle,” said Sara. | — Почти все (up to – вплоть до), включая винтовку, — продолжила Сара. |
| I blew up at her. “Not the rifle! We may need that rifle badly. It's the only thing we have.” | Я взорвался при ее словах. |
| — Только не винтовку! Она еще может нам очень пригодиться. Это единственное наше оружие. | |
| “We need the brain case, too,” said Sara. “Without it we are sunk. And we may not need the rifle. Since we've been here I have fired it once and even that once was a senseless piece of business. | — Нам нужен мозг, — возразила Сара, — без него уж точно ничего не выйдет. А винтовка нам может и не пригодиться. За все время, пока мы здесь, я выстрелила всего один раз, и то, это был совершенно бесполезный выстрел. |
| “There were the men back in the gully.” | — А эти парни, чьи черепа мы видели в ущелье? |
| She shrugged. “They had weapons. How much good did the weapons do them?” | Ее передернуло. |
| — У них было оружие. И что, оно им помогло? — заметила она. | |
| “All I can do,” said Tuck, “is to find if they have the case and if they'd be willing to let loose of it. The actual bargaining will come later. We can all take part in it.” | — Все, что я смогу сделать, — сказал Тэкк, — это узнать, есть ли у них блок и захотят ли они с ним расстаться. Настоящие переговоры начнутся после этого. Мы все сможем принять в них участие. |
| — Хорошо, — согласился я. | |
| “All right,” I said. | |
| Let him go ahead and make a mess of it. If he did maybe we could give up this silly hunt for Lawrence Arlen Knight and try to figure out how to get off this planet. | Пусть идет, подумал я, и попробует что-нибудь сделать. Если ему повезет, может быть, мы бросим всю эту дурацкую охоту за тенью Лоуренса Арлена Найта и попытаемся решить, как нам выбраться с этой планеты. |
| Признаться, у меня было самое туманное представление о том, каким образом это удастся провернуть. | |
| Although I had only the most foggy of ideas how to go about it. | |
| I walked over to Paint and unloaded him, piling the water tins to the side of the trail and draping Roscoe's limp metal body over them. | Я подошел к Пэйнту и освободил его от поклажи, поставив фляги с водой в стороне от тропы и положив на них металлический остов Роско. |
| “All right, sport,” I said to Tuck. | — Ну что ж, валяй, — сказал я Тэкку. |
| He walked over and got into the saddle. He looked down at me and held down his hand. I took it and there was more strength in those long, lean fingers than I had thought there'd be. | Он приблизился к Пэйнту и залез в седло. Посмотрев на меня сверху вниз, он протянул мне руку. Я протянул в ответ свою: в пожатии его длинных худых пальцев было больше силы, чем я мог ожидать. |
| “Good luck,” I said to him, and then Paint went galloping over the hilltop, heading down the trail. We peeked over the hilltop, watching. | — Удачи, — сказал я ему. |
| Пэйнт галопом перевалил через вершину холма и понесся вниз по тропе. Мы высунули головы и следили за ним. | |
| I had said good luck to him and meant it. God knows, the poor damn fool would need all the luck there was. | Я пожелал ему удачи и был искренен. Видит Бог, этому бедному остолопу поистине повезет, если он выберется из этой переделки. |
| Сверху он выглядел маленьким и жалким, смешно подпрыгивающим в седле. Поднятый капюшон закрывал его лицо, а края сутаны, как боевой плащ, развевались за спиной. | |
| Somehow he looked small and pitiful, bouncing along on the hobby's back, the hood pulled up around his face and his robe fluttering behind him. | |
| The trail turned and dipped and we lost sight of him, but in a few minutes he reappeared, riding across the flat toward the milling centaurs. | Тропа поворачивала и уходила вниз, и мы на какое-то время потеряли его из виду. Но через несколько минут Тэкк вновь показался: он скакал по равнине в направлении к прогуливающимся кентаврам. |
| Someone in the milling crowd caught sight of him and a shout went up. All the centaurs spun around to look at him and the milling stopped. | Наконец, кто-то из них заметил его и издал предостерегающий крик. Все кентавры повернулись в сторону Тэкка, чтобы рассмотреть его, и их круговое движение прекратилось. |
| This is it, I thought, and I was watching so hard that I held my breath. In another second they might rush him and that would be the end of it. But they didn't rush him; they just stood and looked. | Ну вот, началось, с волнением подумал я, глядя на происходящее внизу с замирающим сердцем. Через мгновение они могут наброситься на него, и все будет кончено. Но они не бросались на него, они просто стояли и смотрели. |
| Paint went rocking forward, Tuck bouncing on him like a doll clothed in a scrap of brown cloth. And that doll of his, I thought... | Пэйнт, покачиваясь, рысил вперед. Тэкк болтался на нем, словно кукла, неаккуратно завернутая в коричневую пеленку. Почти как его любимая кукла, подумал я... |
| “What about the doll?” I whispered to Sara. | — А где кукла? — вдруг вспомнив о ней, прошептал я Саре. |
| I don't know why I whispered. It was foolish of me. I could have shouted and that herd of centaurs would not have paid attention. They were busy watching Tuck. | Не знаю, почему я заговорил шепотом. Ведь никакой необходимости в этом не было. Я мог бы и закричать — орда кентавров внизу не придала бы этому никакого значения. Все их внимание было приковано к Тэкку. |
| “What about the doll? Did he leave it here?” | — Где же кукла? Он ее оставил? — не унимался я. |
| “No,” she said, “he took it with him. He tucked it underneath the belt and pulled the belt up tight to hold it.” | — Нет, — ответила Сара, — он взял ее с собой. Подоткнул ее под пояс и как следует затянул его, чтобы не потерять. |
| “For the love of Christ!” I said. | — Господи милосердный! — воскликнул я. |
| “You keep thinking,” he said, “that it is just a doll, that there's something wrong with him to carry it around. But there isn't. He sees something in it you and I can't see. | — Ты продолжаешь считать, — уверяла меня Сара, — что это — обычная кукла и нужно быть ненормальным, чтобы с ней таскаться. Но ты не прав. Он видит в ней нечто большее, чем ты и я. |
| It's not just a good luck charm, like a rabbit's foot. It's a good deal more than that. I've watched him with it. He handles it tenderly and reverently. As if it were religious. A Madonna, maybe.” | Это не просто приносящий удачу талисман, вроде кроличьей лапки. Это нечто большее. Я наблюдала, как он обращается с ней. Он делает это с нежностью и почтительностью. Словно это религиозный символ. Как скульптура Мадонны, возможно. |
| I scarcely heard the last of what she had to say, for Paint was getting close to the herd of centaurs and was slowing down. Finally, fifty feet or so from them, the hobby stopped and stood waiting. Tuck sat there like a lump. | Я пропустил ее последние слова мимо ушей — Пэйнт уже приближался к стаду кентавров и замедлял свой бег. Наконец, он остановился в футах пятидесяти от них и замер в ожидании. Тэкк сидел в седле — чурбан чурбаном. |
| He hadn't raised his hand in a peaceful gesture. He hadn't done a thing; he'd just ridden up to them, sitting on Old Paint like a lumpy sack. | Он даже не поднял руку в приветственном жесте. Он ничего не сделал: просто-напросто подъехал к ним и сидел на Старине Пэйнте, как мешок. |
| I looked around. Sara had the glasses trained on the flat. | Я оглянулся. Сара смотрела на равнину в бинокль. |
| “Is he talking to them,” I asked. | — Он говорит с ними? — спросил я. |
| “I can't tell,” she said. “He has the hood pulled up around his face.” | — Не могу определить, — ответила она. — Его лицо закрыто капюшоном. |
| It was all to the good, I told myself. They hadn't killed him out of hand. There might still be hope. | Неплохое начало, сказал я про себя. Если уж они не убили его сразу, то какая-то надежда остается. |
| Two of the centaurs trotted out to meet him, maneuvering so there'd be one on each side of him. | Два кентавра рысцой двинулись ему навстречу, маневрируя таким образом, чтобы оказаться по разные стороны от Тэкка. |
| — Смотри, — сказала Сара, передавая мне бинокль. | |
| “Here,” said Sara, handing me the glasses. | |
| Through them I could see nothing of Tuck except the back of that pulled-up hood, but could plainly see the faces of the two centaurs. They were the faces of tough and strong-willed men, brutal faces. | Через окуляры я тоже не мог хорошо разглядеть Тэкка: его голову полностью закрывал поднятый капюшон. Зато лица двух кентавров удалось рассмотреть достаточно четко — очень суровые, волевые лица, скорее даже жестокие. |
| They were far more humanoid than I had expected them to be. They had the appearance of listening to Tuck and from time to time one or the other of them seemed to make short replies. | Вопреки моим ожиданиям, в них было много человеческого. Похоже, они внимательно слушали Тэкка, и время от времени то один, то другой, казалось, бросал в ответ короткие фразы. |
| Then, suddenly, they were laughing, great shouts of uproarious laughter, taunting, contemptuous laughter, and behind them the herd took up the laughter. | Затем они вдруг засмеялись. Они смеялись во весь голос, можно сказать, оглушительно ржали. Это был язвительный смех, полный презрения. И сзади этот смех подхватило все стадо. |
| I put down the glasses and crouched there, listening to the distant booming of that mass laughter which echoed in the twisted hills and gullies. | Я отнял от глаз бинокль и, прижавшись к земле, прислушивался к этим доносящимся издалека раскатам дружного хохота, усиленного эхом, отраженным от скатов холмов и дна низины. |
| Sara made a wry face at me. “I wonder what is happening,” she said. | Сара смотрела на меня полными удивления глазами. |
| “Old Tuck,” I told her, “has mulled it once again.” | — Я не понимаю, что происходит, — сказала она. |
| — Преподобный Тэкк, — ответил я, — опять опростоволосился. | |
| The laughter quieted and died away and once again the two centaurs were talking with Tuck. I handed the glasses back to Sara. I could see as much as I wanted to see without the help of them. | Смех начал стихать и наконец прекратился. Два кентавра продолжили разговор с Тэкком. Я вернул бинокль Саре. И без его помощи я мог увидеть не меньше, чем мне хотелось. |
| One of the centaurs swung about and shouted to someone in the crowd. For a moment the three of them seemed to be waiting, then one of the centaurs in the crowd trotted out, carrying something that glittered in the sunlight. | Один из кентавров развернулся и прокричал что-то в толпу. Какое-то мгновение оба кентавра и Тэкк стояли в ожидании, затем из толпы выехал еще один кентавр и зарысил к ним, держа в руках какие-то блестевшие на солнце предметы. |
| “What is it?” I asked Sara, who had the glasses up. | — Что это у него? — спросил я Сару, приникшую глазами к окуляру бинокля. |
| — Это — щит, — ответила она. — И еще у него какой-то ремень. А, теперь я вижу. Это ремень и меч. Они передают все это Тэкку. | |
| “It's a shield,” she said. “And there seems to be a belt of some sort. Now I can see. It's a belt and sword. They're giving them to Tuck.” | |
| Paint was wheeling about and heading back, the sunlight glinting off the shield and sword that Tuck held in front of him in the saddle. And back on the flat, the centaurs again were hooting with mocking laughter. | Пэйнт развернулся и припустил назад. Солнечный свет играл на поверхности щита и на лезвии меча, которые Тэкк держал перед собой. А на плато кентавры вновь оскорбительно заржали. |
| It rolled in upon us, wave after wave of sound and out on the flat Paint built up sudden speed. He was running like a startled rabbit. | Раскаты смеха наплывали на нас волна за волной, и, словно подхваченный ими, Пэйнт летел по равнине с невероятной скоростью. Он мчался, как перепуганный кролик. |
| When he disappeared from view, the two of us sat back and looked at one another. | Когда он исчез из виду, я и Сара недоуменно переглянулись. |
| “We'll soon know,” I said. | — Скоро узнаем, — успокаивающе сказал я. |
| “I'm afraid,” said Sara, “that it won't be good. Maybe we made a mistake. You were the one to go, of course. But he wanted to, so badly.” | — Боюсь, — отозвалась Сара, — ничего хорошего мы не узнаем. Не исключено, что мы допустили ошибку. Вероятно, следовало идти тебе. Но Тэкк этого так хотел. |
| “But why?” I asked. “Why did the poor fool want to go? Mock heroics? This is no time, I tell you.. .” | — Но зачем? — спросил я. — Зачем этот безмозглый болван захотел идти? Из напускной храбрости? Но и ведь говорил, что сейчас не время рисоваться... |
| Сара отрицательно покачала головой. | |
| She shook her head. “Not mock heroics. Something more complicated than that. Tuck is a complex sort of person .. .” | — Это — не напускная храбрость. Что-то более серьезное. Тэкк — человек с очень сложным складом ума... |
| “There's something eating on him,” I said. “I'd like to know what it is.” | — Согласен. Его все время что-то гложет. Хотелось бы только знать — что? |
| “He doesn't think the way you and I do,” she said. “He sees things differently. There is something driving him. | — Он думает совсем не так, как мы с тобой, — продолжала она. — Он видит вещи совершенно иначе. Его как будто что-то направляет. |
| Что-то нематериальное, не подчиняющееся физическому измерению — не страх, не тщеславие, не зависть. | |
| Not a physical something. Nothing physical like fear or ambition or envy. | |
| A mystical force of some sort. I know. You've always thought he was just another religico. Another faker. One of that wandering tribe that takes on pretended religious attributes to cover up their strangeness. But I tell you he isn't. I've known him a lot longer than you have.. .” | Какая-то мистическая сила. Я знаю. Ты всегда считал его религиозным фанатиком. Думал, вот — мошенник, еще один из той когорты странствующих пилигримов, которые привыкли маскировать свои корыстные интересы религиозной одержимостью. Но, уверяю тебя, это не так. Я знаю его гораздо лучше, чем ты... |
| Paint came plunging over the hilltop and, setting his rockers, skidded to a halt. Tuck, sagging in the saddle, let go of the shield and sword belt and they clattered to the ground. | Пэйнт, ныряя, добрался до вершины и застыл, намертво зафиксировав свои полозья. Тэкк, свесившись с седла, выпустил из рук щит и меч, которые со звоном упали на землю. |
| Tuck sat there and stared at us, half-paralyzed. | |
| Тэкк сидел и тупо смотрел на нас, словно парализованный. | |
| “What about the brain case?” Sara asked. “Have they got it?” | — Ну, что же с мозговым блоком? — спросила Сара. — Он у них? |
| Tuck nodded. | Тэкк кивнул. |
| “Will they trade it?” | — Они продадут его? |
| “Not trade,” he croaked. “Not sell it. They will fight for it. It's the only way...” | — Они не будут менять его, — просипел он. — И не продадут. Они будут за него драться. Это — единственный выход... |
| — Драться за него? — спросил я. — На мечах?! | |
| “Fight for it?” I asked. “With a sword!” | |
| “That's what they gave it to me for. I told them I came in peace and peace, they said, was coward. They wanted me to fight immediately, but I said I had to go and pray and they laughed at that, but they let me leave.” | — Так они мне сказали. Я объяснил им, что пришел с миром. А они заявили мне, что мир — это трусость. Они хотели, чтобы я дрался с ними сразу же. Но я сказал, что я должен уйти и помолиться, и тогда они подняли меня на смех, но все же разрешили уехать. |
| He slid off Paint and collapsed in a heap upon the ground. | Он соскользнул с Пэйнта и грохнулся на землю, как мешок с дерьмом. |
| “I cannot fight,” he shrilled at us. “I have never fought. I have never held a weapon in my hand until this day. I cannot kill. I refuse to kill. They said it would be fair. One of me against one of them, but...” | — Я не могу драться, — завизжал он. — Я никогда не дрался. До сего дня я вообще никогда не держал оружия в руках. Я не могу убивать, не хочу убивать. Они сказали, что все будет честно. Я один против одного из них, но... |
| “But you couldn't fight,” I said. | — Но ты не можешь драться, — перебил я. |
| Sara snapped at me. “Of course he couldn't fight. He doesn't know a thing of fighting.” | — Конечно, он не может драться, — огрызнулась Сара. — Он совершенно не знает, как это делать. |
| “Stop that sniveling,” I snarled at him. “Get on your feet and get off that robe of yours.” | — Хватит пускать сопли, — зарычал я на Тэкка. — Поднимайся и снимай свою чертову рясу. |
| “You!” gasped Sara. | — Ты? — задыхаясь, произнесла Сара. |
| “Who the hell else?” I asked her. “He goes out and gums up the business. It's up to me to go out and finish it. You want that brain case, don't you?” | — А кто еще, черт побери? — сказал я. — Он поехал и заварил кашу. А теперь моя очередь ее расхлебывать. Или тебе уже не нужен этот блок? |
| “But you have never used a sword, have you?” | — Но ты ведь никогда не дрался на мечах! |
| “No, of course I haven't. What do you think I am? A damned barbarian?” | — Конечно, никогда. Или ты думаешь, дрался? Что я, какой-то дикий варвар? |
| Tuck hadn't stirred. I reached down and jerked him to his feet. | Тэкк все еще не пришел в себя. Я взял его за грудки и рывком поставил на ноги. |
| “Off with that robe!” I yelled. “We can't keep them waiting down there.” | — Снимай рясу! — заорал я на него. — Мы не можем заставлять их ждать. |
| I jerked off my shirt and began to unlace my shoes. | Я сбросил рубашку и начал развязывать шнурки на ботинках. |
| — Сандалии тоже снимай, — буркнул я. — Я должен выглядеть так же, как и ты. | |
| “The sandals, too,” I said. “I'll have to look like you.” | — Они заметят разницу, — сказала Сара. — Ты совсем не похож на Тэкка. |
| “They'll know the difference,” Sara said. “You don't look the least like Tuck.” | |
| “With the hood pulled up around my face, they won't know the difference. They won't remember what he looked like. And even if they did, they wouldn't care. They have a sucker and they know it. It's a lark for them.” | — Если я накину капюшон на голову и прикрою им лицо, они ничего не заметят. Они не помнят, как он выглядел. И даже, если помнят, им все равно. Они собрались драться против сосунка и уверены в себе. Для них это забава. |
| I stood up and peeled off my trousers. Tuck hadn't moved. | Я встал и начал стягивать штаны. Тэкк не шевелился. |
| “Get that robe off him,” I said to Sara. “That prayer of his can't last too long. They'll get impatient waiting for him. We don't want them to come out hunting him.” | — Сними с него рясу, — попросил я Сару. — Нельзя молиться бесконечно. В конце концов им надоест ждать. Неужели ты хочешь, чтобы они пришли сюда с облавой? |
| “Let's give it up,” said Sara. “Let's just admit that we are licked. We can head back down the trail.. .” | — Давай все бросим, — предложила Сара. — Следует признать свое поражение и вернуться назад по тропе... |
| “They'd come after us,” I said. “We couldn't outrun them. Get that robe off him.” | — Они будут нас преследовать, — ответил я. — Мы не сможем от них оторваться. Снимай же с него рясу! |
| Sara moved toward him and Tuck suddenly came alive. He unfastened the belt and shrugged out of the robe, tossing it to me. | Сара сделала движение в сторону Тэкка, и тут он неожиданно ожил. Он быстро расстегнул ремень и, сорвав с себя рясу, бросил ее мне. |
| I put it on and cinched it around me, pulling the cowl over my head. | Я надел ее и, закутавшись, натянул на голову капюшон. |
| “You've never used a sword,” said Sara. “You'll be going up against the best swordsman that “they have.” | — Ты ведь никогда не держал в руках меча, — продолжала уговаривать Сара. — А против тебя они выставят своего лучшего бойца. |
| “I'll have one advantage,” I told her. “This man of theirs, no matter how good he is, will be convinced he is paired off with a sissy. | — У меня есть одно преимущество, — возразил я. — Их лучший боец, как бы хорош он ни был в схватке, будет убежден, что ему противостоит неумеха. |
| He'll be off guard. He may try being fancy. Or he won't try too hard. He'll be a show-off and try to make it look like play. If I can get to him.. .” | Наверняка, он будет беспечен, потому что настроится не на бой, а на спектакль. И не станет особенно стараться. В общем, ему захочется показать себя, устроить красивое зрелище. Если мне удастся к нему приблизиться... |
| “Mike.. .” | — Майк... |
| “The sandals,” I, said. | — Сандалии, — требовательно сказал я. |
| Tuck kicked them toward me and I stepped into them. | Тэкк швырнул их в мою сторону, и я обулся. |
| He stood naked except for a dirty pair of shorts and he was the scrawniest human being I had ever seen. His stomach was so flat that it seemed to be sunk in toward his backbone and you could count every rib he owned. His arms and legs were pipestems. | Он стоял перед нами почти голый, на нем были только грязные мятые трусы. Он был самым тощим человеком, какого мне когда-либо приходилось видеть. У него был невероятно впалый живот, казалось, прилипший к позвоночнику. Все его ребра можно было без труда пересчитать. А ноги и руки были похожи на обтянутые кожей палки. |
| I bent down to pick up the sword belt and strapped it about my waist. I took out the sword and had a look at it. It was a heavy, awkward weapon, a little rusted, not too sharp-but sharp enough. I jammed it back into the scabbard, picked up the shield and slid it on my arm. | Я наклонился, чтобы поднять ремень с ножнами для меча, а затем обернул его вокруг талии. Вытащив меч, я с опаской рассмотрел его. Это было тяжелое, неудобное оружие, тронутое кое-где ржавчиной и не особенно острое. Я ввел меч обратно в ножны и, подняв щит, закрепил его у себя на руке. |
| “Good luck, Mike,” said Sara. | — Удачи, Майк, — сказала Сара. |
| “Thanks,” I said. But I wasn't thankful. I was just burned up. This blundering fool had gone out and messed up the detail and left me a dirty job to do and, deep inside of me, I wasn't sure at all of the kind of job that I could manage. | — Благодарю, — ответил я. Но я не испытывал чувства благодарности. Этот паршивый идиот сначала влез не в свое дело, все испортил, а теперь мне приходится браться за грязную работу. Глубоко в душе, что было особенно печально, я отнюдь не был уверен, что впрягаюсь в упряжку, которую смогу потянуть. |
| I climbed on Paint and as the hobby turned to go. Tuck rushed over to me and stood there, in his dirty shorts, reaching up the doll to me, offering it to me. | Я взобрался на Пэйнта. Как только он развернулся и уже готов был рвануться с места, Тэкк вдруг подбежал и, загородив мне путь, протянул куклу, видимо, предлагая ее взять. |
| I lashed out with my foot and struck his arm. The doll, jarred out of his grasp, went flying through the air. | Я сделал выпад ногой и ударил его по руке. Кукла, выбитая из его ладони, полетела в сторону, упав рядом с тропой. |
| Paint, turned now, went plunging up the hill and down the trail. The centaurs were still as they had been before. I had been afraid that I might meet them, streaming up the trail, coming to get Tuck. | Пэйнт, окончательно развернувшись, ныряя, побежал вниз с холма. Кентавры находились на прежнем месте. Я опасался, что столкнусь с ними, когда они будут подниматься по тропе в поисках Тэкка. |
| At my appearance they sent up a mocking cheer. | При моем появлении стадо разразилось оскорбительным ржанием. Мы выехали на плато, где собрались кентавры, и Пэйнт поскакал к ним резвым аллюром. Один из кентавров выбежал нам навстречу, и Пэйнт, приблизившись, остановился напротив него. |
| We reached the flat on which the centaurs were gathered and Paint went rocketing toward them at a steady clip. One of the centaurs trotted out to meet me and Paint stopped, facing him. | |
| He had a shield, exactly like the one I carried, and a sword belt strapped around one shoulder. | У кентавра был точно такой же, как у меня, щит, а ремень, на котором висел меч, был перекинут через плечо. |
| “You return,” he said. “We had not thought you would.” | — Ты возвратился, — сказал он. — А мы думали, что ты уже не появишься. |
| — Я и сейчас пришел с мирными намерениями. Неужели нет другого способа договориться? | |
| “I remain still a man of peace,” I said, “Is there no other way?” | |
| “Peace be coward,” he said. | — Мир — это трусость. |
| “You insist?” I asked. | — Вы настаиваете? — спросил я. |
| “There is,” he said, “no other way of honor.” He was mocking me. | — Да, — ответил он, — другого честного способа нет. |
| Он явно издевался надо мной. | |
| “Speaking of honor,” I said, “how do I know that when I get through killing you I will get the sphere?” | — Если мы заговорили о чести, — продолжал я, — могу ли я быть уверен, что после того, как убью тебя, я действительно получу шар? |
| — Ты говоришь, что убьешь меня, как будто для тебя это раз плюнуть. (Ты говоришь очень/чрезвычайно/весьма легко об убийстве меня.) | |
| “You speak most lightly of killing me,” he said. | |
| “One of us must die,” I told him. | — Кто-то из нас должен умереть, — заметил я. |
| “That is true,” he said, “but it will be you.” | — Верно, — усмехнулся он, — и это будешь ты. |
| “Just on the chance that you are wrong,” I insisted, “how about the sphere?” | — Но, если предположить, что ты ошибаешься, — настаивал я, — как быть с шаром? |
| “In the unlikely event that you still live,” he said, “it will be brought to you.” | — Если случится невероятное и ты останешься жив, — сказал он, — тебе его принесут. |
| “And I'll be allowed to leave in peace?” | — И мне позволят спокойно уйти? |
| “You insult me,” he said, in cold anger. “You insult my race.” | — Ты оскорбляешь меня, — холодно заявил он. — И ты оскорбляешь мое племя. |
| “I am a stranger here,” I said. “I do not know your race.” | — Я никогда здесь не был, — возразил я. — И не знаю обычаев твоего племени. |
| — Мы — честные, — сказал он сквозь зубы. | |
| “We are honorable,” he said, the words gritted through his teeth. | |
| “In that case,” I said, “let us proceed to business.” | — В таком случае, — предложил я, — приступим к делу. |
| “The rules must be observed,” he said. “Each of us will move back and turn around to face each other. You note the fabric on the pole?” | — Нужно соблюдать правила, — сказал он. — Каждый из нас должен отъехать назад и встать лицом друг к другу. Ты видишь вымпел на шесте? |
| I nodded. Someone in the crowd of centaurs was holding up a pole with a dirty piece of cloth tied to it. | Я кивнул. Кто-то в толпе кентавров держал в руках шест с привязанным к его концу обрывком замызганной тряпки. |
| “When the symbol falls,” he said, “the fight begins.” | — Когда вымпел опустят, — объяснил он, — начнется бой (бой начинается). |
| I nodded and kicked Paint in the ribs to get him turned around. I rode a few paces, then turned Paint around again. | Я снова кивнул и пришпорил Пэйнта пятками, понуждая его развернуться. Я отъехал на несколько шагов и повернул Пэйнта мордой в сторону своего противника. |
| Кентавр тоже развернулся. Теперь мы стояли друг против друга, как рыцари перед поединком. Шест с грязной тряпкой был все еще поднят вверх. Кентавр обнажил свой меч, я последовал его примеру. | |
| The centaur also had turned around and we were facing one another. The pole with the dirty piece of cloth still was held on high. The centaur unsheathed his sword and I followed his example. | |
| “Paint, old hoss,” I said, “now we're in for it.” | — Ну что, Пэйнт, старая кляча, — сказал я, — (теперь) здорово мы влипли! (be in for (it) – находиться в тяжелом/ затруднительном положении; we are in for it! мы влипли!) |
| — Высокочтимый сэр, — ответил мне Пэйнт, — в этой ситуации я постараюсь сделать все от меня зависящее. | |
| Шест с тряпкой опустился. | |
| “Most honored sir,” Paint told me, “I shall strive my utmost in our cause.” | |
| The pole with the dirty rag came down. | |
| We rushed together. | Мы ринулись вперед одновременно. |
| Paint was going full speed after the first two swings he made upon his rockers, and the centaur was thundering down upon us, his driving hoofs cutting great clots of earth out of the ground and throwing them behind him. | Пэйнт набрал полную скорость уже после двух качков на своих полозьях, а кентавр с грохотом надвигался на нас, вырывая копытами из земли большие куски дерна и далеко отбрасывая их назад. |
| He held his sword on high and his shield was raised above his head. As he charged toward us he let go with a strange shrill yodeling warwhoop that was enough to freeze the blood. | Свой меч он держал острием вверх, а щитом прикрывал голову. Как только мы сблизились, кентавр издал душераздирающий боевой клич, уже одного этого звука было достаточно, чтобы кровь застыла в моих жилах. |
| Not more than a couple of seconds could have elapsed between the time the flag had dropped and we were upon one another and in those two seconds (if it were two seconds) my suddenly busy mind thought of at least a dozen clever tricks by which I could outsmart my opponent, and as speedily dropped them all. | С момента падения вымпела не прошло и двух секунд (конечно, если действительно минуло две секунды, как мне показалось) а я уже очутился нос к носу с кентавром. За эти секунды в моем лихорадочно заработавшем мозгу прокрутилась по меньшей мере дюжина коварных уловок, с помощью которых я должен был перехитрить своего противника, и так же мгновенно все эти уловки были мною отвергнуты. |
| In that last moment, I knew there was nothing I could do other than try to catch the blow of his sword upon my shield and to try, by whatever means presented itself, to get in a blow of my own. | В последний миг перед столкновением я понял, что ничего не смогу ему противопоставить, кроме одного: сначала отразить удар его меча щитом, а потом постараться любым способом нанести ответный удар. |
| My mind dropped its wild flurry of ideas and became a hard, cold block and a grimness settled on me and I knew that this was it. | Мой мозг разом откинул все беспорядочно роившиеся в нем идеи и замыслы и превратился в волевую и бесстрастную вычислительную машину. Мой разум воплощал теперь беспощадную жестокость, и это было именно то состояние, без которого нельзя в такой момент обойтись. |
| I had to finish him off quickly or he would finish me and the matter of my finishing him must depend largely upon luck, for I had no skill and no time to learn the skill. | (Я должен прикончить его быстро или…) Или я сразу же прикончу его, или погибну сам. Удастся ли мне справиться с кентавром, зависело только от удачи, так как у меня не было ни навыков обращения с мечом, ни времени, чтобы ими овладеть. |
| I saw his sword coming down in a full-armed swinging stroke and I knew also that my sword was swinging at his head, driven by every ounce of strength I could muster in my arm. His eyes were half-closed and beady and his face wore a look of self-satisfied alertness. | Я видел, как он обрушивает на меня свой меч хорошо отработанным, размашистым ударом, и я также знал, что мой меч направлен в его голову со всей силой, которую я мог вложить в свою руку. Его глаза, почти утопавшие в густой бороде, были прищурены, их выражение представляло сплав самоуверенности и сосредоточенности. |
| For he knew he had me. He knew I had no chance. From many little things that he had noted, he must have sensed that I was no expert swordsman and was at an utter disadvantage. | Ведь он считал меня игрушкой в своих руках. Он знал, что у меня нет ни единого шанса. Наблюдая за мной, он должен был сделать вывод, что я не умею обращаться с мечом и, соперничая с ним, нахожусь в совершенно безнадежном положении. |
| His sword struck the edge of my shield so hard that my arm was numbed and the blade went skidding off it to go slicing past my shoulder. But even as this happened, he jerked suddenly, beginning to rear up and backward. | Его меч обрушился на край моего щита с такой силой, что моя левая рука тут же онемела. Отраженный клинок просвистел у моего плеча. И вдруг сразу же после удара кентавр как-то судорожно дернулся, отступая и заваливаясь назад. |
| A glazed look flitted across his face and the arm that held the shield dropped away and the edge of my sword came down squarely on top his head, driven with all the strength I had, slicing into his skull and bisecting his face to drive deep into his neck. | Его взгляд остекленел, а рука, держащая щит, оказалась в стороне, и здесь лезвие моего меча со всего размаха опустилось прямо на его голову и вошло в череп, разрубив его на две части до самой шеи. |
| And in that instant before my blade had struck him, when his face had taken on that glazed look and his shield arm had sagged away, I had glimpsed the black hole which blossomed in his forehead, on a line between and just above his eyes. | И вот как раз в то мгновение, когда мой клинок еще не коснулся кентавра, а его взгляд только начал терять ясность и рука, держащая щит, оказалась в стороне, я увидел черное отверстие точно на линии между его глазами, посредине лба. |
| But I saw it only for a fraction of a second, for almost as soon as it appeared, the sword was slicing through it, almost as if it had been placed there to show me where to strike. | Но я видел его только долю секунды, так как в следующий миг мой меч прошел через него. Словно это отверстие было специально нанесено чьей-то невидимой рукой, чтобы послужить ориентиром для моего удара. |
| SIXTEEN | 16 |
| The brain case was nicked and battered. It had had hard usage. | Мозговой блок робота был испещрен зазубринами и вмятинами. Кентавры нашли ему весьма своеобразное применение. |
| Я передал его Саре. | |
| I handed it down to Sara. “There it is,” I said. “That was a hell of a chance you took.” | — На, бери, — промолвил я. — Ради этого стоило рискнуть жизнью. |
| She bristled at the anger in my voice. | После моих слов она чуть не задохнулась от негодования. |
| “It was no chance at all,” she said. “The bullet goes where I aim the rifle and I am good at it. It worked out, didn't it?” | — Никакого риска не было, — закричала она. — Я стреляю так, что пуля попадает именно в то место, в которое я целюсь. Или я промахнулась? (Это сработало, не так ли?) |
| “It worked out just fine,” I said, still shaken. “But two feet to one side.. .” | — Нет, ты сработала отлично, — пробурчал я, все еще переводя дух после схватки. — Но стоило только взять на два фута в сторону... |
| — Это исключено, — вскипела она. — Я прицелилась точно... | |
| “It couldn't have,” she said. “I aimed it...” | — Да, да! Я знаю, — перебил я. — Точно в середину его лба. |
| “Yeah, I know,” I said. “Right in the center of his forehead.” | |
| I climbed down off Paint and shucked off the robe. Tuck was crouched at the foot of one of the twisted badlands trees. I tossed the robe to him. | Я слез с Пэйнта и сбросил с себя рясу. Тэкк лежал, скрючившись, у ствола уродливого низкорослого дерева. Я швырнул ему рясу. |
| “Where are my pants?” I asked. | — Где мои брюки? — спросил я. |
| “Over there,” said Sara, pointing. “I picked them up and folded them.” | — Здесь, — указала Сара. — Я их подобрала и сложила. |
| I picked up the trousers and shook them out and started getting into them. | Я поднял брюки и, встряхнув, начал залезать в них. |
| Sara had been turning the brain around and around in her band. | |
| Сара вертела мозг в руках, рассматривая повреждения. | |
| “What happened to it?” she asked. “What did they use it for?” | — Что с ним произошло? — с недоумением спросила она. — Для чего они его использовали? |
| “What would you expect a bunch of polo-playing barbarians to use a brain case for?” | — Интересно, как ты думаешь, что можно ожидать от банды варваров, помешанных на игре в поло, когда им попадает в руки такая штука? |
| “You mean a polo ball?” | — Ты имеешь в виду, что он служил им мячом для игры? — продолжала недоумевать Сара. |
| Я утвердительно кивнул. | |
| I nodded. “Now they'll have to go back to balls chiseled out of stone. They're all upset about it,” | — Теперь им придется вернуться к мячам, выдолбленным из камня. Представляю, как их это огорчило. |
| Hoot came swarming down the slope from where he had been standing lookout. | Свистун спустился к нам со склона, откуда мы недавно наблюдали за кентаврами. |
| “You perform excellent,” he hooted at me. “For one wielding an unaccustomed weapon.. .” | — Сработал превосходно, Майк, — протрубил он. — Покончить с ним всего лишь одним ударом, имея оружие, которым раньше никогда не пользовался... |
| “Miss Foster was the one who performed so excellently,” I told him. “She bagged my bird for me.” | — Уж кто превосходно сработал, так это мисс Фостер, сказал я. — Это она подстрелила птичку для меня. |
| “No matter which,” said Hoot, “the deed be neatly done and the game-playing hobbies are evacuating.” | — Не важно, чья заслуга, — заметил Свистун. — Главное дело сделано, а играющие лошадки эвакуируются. |
| “You mean that they are leaving?” | — Ты хочешь сказать, что они уходят? |
| “They are forming up to march.” | — Строятся для марша. |
| I climbed to the top of the hill and the centaurs had indeed formed into a ragged line and were marching west. | Я взобрался на вершину холма и увидел, что кентавры действительно образовали неровную колонну и направились на запад. |
| It was a relief to see them go. Honorable as they might be (and they were honorable; they had given me the brain case) I still would have felt slightly nervous if they had hung around. | Их уход принес мне величайшее облегчение. Несмотря на все их благородство (а оно было доказано хотя бы тем, что они вернули мозговой блок), я все же чувствовал себя крайне неуютно, когда они находились поблизости. |
| Turning back, I saw that Tuck and Sara had hauled Roscoe's body off the pile of water tins and were opening up his skull so they could insert the brain case. | Обернувшись, я заметил, что Тэкк и Сара откопали тело Роско из-под фляг с водой и теперь открывали его череп, чтобы поместить в него мозг. |
| “Do you think it has been damaged?” Sara asked. “The beating it has taken. Look at all the dents in it!” | — Как ты думаешь, он не поврежден, — спросила Сара, — после того, как его столь нещадно лупили? Только посмотри на эти вмятины! |
| Я отрицательно покачал головой. Если бы я имел понятие. | |
| I shook my head. I didn't know. | |
| “He doesn't have to know too much,” said Sara, hopefully. | — Ведь он наверняка не так уж много знал, — с надеждой в голосе утешала себя Сара. |
| “We won't ask much of him. Just some simple questions.” | — Нам не так уж много нужно от него. Ему достаточно ответить всего лишь на несколько простых вопросов. |
| Tuck held out his hand for the brain case and Sara gave it to him. | Тэкк протянул руку за мозгом, и Сара передала блок ему. |
| “You know how to do?” I asked Tuck. | |
| “I think I do,” he said. “There are slots. You just slip it in...” | — Ты хоть знаешь, что с ним делать? — спросил я. |
| — Думаю, что знаю, — ответил он. — Здесь есть пазы. Мозг нужно вдвинуть в череп как раз по ним. | |
| He slipped it in and slapped it with the heel of his hand to drive it home, then banged the skull plate shut. | Он вставил блок и задвинул его ладонью в глубь черепа. |
| Roscoe stirred. He had been propped against a wall of earth and now he straightened to stand upon his feet. | Затем захлопнул черепную крышку. |
| Роско зашевелился. Он был прислонен нами к земляной насыпи, а теперь он выпрямился, оторвавшись от опоры и стараясь встать на ноги. | |
| His head swiveled about to look at each of us in turn. His arms moved tentatively, as if he might be testing them. | Он вертел головой из стороны в сторону, поочередно рассматривая каждого из нас. Его руки двигались очень осторожно, словно он проверял их. |
| Наконец он медленно заговорил, постепенно повышая голос: | |
| He spoke, his voice grating. “Whyever,” he said, “wherever, however, forever, whenever.” | — Иногда, — промолвил он, — никогда, всегда, навсегда, завсегда. |
| He stopped speaking and looked around at us as if to see if we had understood him. When it must have been apparent that we hadn't, he said, solemnly and slowly, so there'd be no mistaking him this time, | Он замолчал и оглядел нас, как будто стараясь убедиться, понимаем ли мы его. Когда ему стало очевидно, что до нас ничего не дошло, он снова продекламировал, на этот раз торжественно и размеренно, полагая, что теперь ему удастся избежать неправильного понимания: |
| “Hat, cat, bat, fat, rat, sat, vat, pat, gnat, gat, drat, tat.” | — Шапка, тряпка, лапка, топка, лепка, репка, кошка, кепка. |
| “He's completely nuts,” I said. | — Абсолютный пень, — вскричал я. |
| “Guts,” said Roscoe. | — День, — откликнулся Роско. |
| “He rhymes,” said Sara. “That is all he does-just a rhyming dictionary. Do you suppose he's forgotten everything? Do you think he knows anything at all?” | — Он рифмует, — догадалась Сара. — Все, на что он остался способен, — это выступать в качестве словаря рифм. Ты предполагаешь, что он все забыл? Неужели он ничего больше не знает? |
| I grinned at her. “Why don't you ask him?” | Я улыбнулся ей. |
| — Почему бы тебе не узнать у него самого? | |
| “Roscoe,” said Sara, “do you remember anything at all?” | — Роско, — спросила она, — ты помнишь хоть что-нибудь? |
| “Tall,” said Roscoe, “call, ball, mall, fall, gall.” | — Позабудь, — отозвался он, — не вернуть, завернуть, как-нибудь, долгий путь. |
| “No, no,” said Sara, “do you remember your master?” | — О, нет же, нет, — воскликнула Сара. — Ты помнишь своего хозяина? |
| — Каина, — без всякого намека на издевку, просто и естественно ответил Роско. | |
| “Pastor,” said Roscoe, maddeningly conversational. | |
| “Oh, it's no use!” cried Sara. “All the way we traveled, all the, trouble we've been through and you down there risking your neck and all we get is this!” | |
| “Roscoe,” I said sharply, “we are looking for Lawrence Arlen Knight.. .” | — Роско, — решительно произнес я, — мы ищем Лоуренса Арлена Найта. Тебе ясно?.. |
| “Kite,” said Roscoe, “sight, night, blight .. .” | — Грязно, — сказал Роско, — гласно, опасно... |
| “No, goddamn it!” I shouted. “We are looking for him. Point in the direction we should look.” | — Да будь ты неладен, трепач проклятый! — завопил я. — Мы его ищем. Укажи хотя бы направление, где его искать, куда нам надо смотреть. |
| “Book,” said Roscoe, “cook, took.” But even as he mouthed his rhyming gibberish, he squared around and flung out his arm, with a finger pointing, holding his arm and finger rigid, like a steady sign board, pointing northward up the trail. | — Реветь, — проговорил Роско, — медведь, корпеть. |
| Но, несмотря на то, что он болтал рифмованную белиберду, он повернулся и, вытянув руку, указал пальцем вниз. Его рука с вытянутым пальцем застыла, как дорожный указательный знак, дающий четкое направление на север, дальше по тропе. | |
| SEVENTEEN | 17 |
| So we went on, northward, up the trail. | Итак, мы отправились по тропе на север. Пустыня и каменистые холмы остались позади, и теперь мы изо дня в день упорно поднимались на высокое плато, открывающее путь к неуклонно уходящим вверх горам. Они упирались в небо огромными, величественными кряжами, которые по-прежнему тонули в голубоватой дымке. |
| We left the desert and the badlands behind us and climbed steadily for days up a high plateau, while ahead of us the mountains steadily climbed higher in the sky, great, mystic, majestic ramparts that still were touched with the blue of distance. | |
| There was water now, flowing streams of it that ran cold and musically along the pebbled beds. We cached our water tins in one of the stone beehive huts that still sprouted, at intervals, along the trail. | Теперь нам попадались источники воды: холодные быстрые потоки мелодично звенели, устремляясь вниз по выстланным галькой руслам. Мы спрятали наши фляги в одной из каменных хижин, все еще встречавшихся на высотах вдоль тропы. |
| Since the badlands none of us carried packs; the packs we had carried were strapped on Roscoe's sturdy back. Feeling a bit sheepish about it, I traveled with the shield slung behind my shoulders and the sword buckled to my waist. | После того, как мы пересекли изрезанную каменистыми холмами равнину, никто из нас уже не нес поклажи: все тюки теперь были надежно закреплены на сильной спине Роско. Чувствуя с непривычки неудобство оттого, что теперь приходится идти налегке, я шел со щитом, пристегнутым к плечам за спиной, и мечом, висящим на поясе. |
| It was no kind of fighting equipment for a grown man to carry, but there was in that shield and sword a certain swashbuckling feeling of importance-a throwback to some old ancestor of millennia ago who had taken pride in a warrior's outfit. | Конечно, это было оружие, не достойное взрослого человека, но все же щит и меч придавали мне некое воинственное чувство собственной значимости, наверное, свойственное нашим жившим тысячелетия назад древним предкам, испытывавшим гордость лишь от одного обладания боевыми доспехами. |
| We marched, it seemed, with more purpose now. While at times I doubted that Roscoe had known what was going on when he had pointed north (and continued to point north each time we asked him) his seeming confidence gave us at least a feeling of assurance that we no longer were fumbling blindly, but had a track to follow. | Теперь наше путешествие, казалось, начинало приобретать смысл. Хотя иногда я все же сомневался, действительно ли Роско знал, куда нам идти, когда твердо указал на север (и продолжал указывать всякий раз, когда мы его об этом спрашивали). Его невозмутимая уверенность вселяла в нас, по меньшей мере, убеждение в том, что мы уже не слепо блуждаем во мраке, а видим выход из лабиринта. |
| The vegetation increased. There was grass and flowering plants, a vast variety of shrubs, and at times groves of stately trees along some of the water courses. And always of course, the sky-scraping trees that towered far into the distance. | Растительность вокруг нас стала более разнообразной. Вдоль тропы появились трава и цветы, оригинальные кустарники, а временами встречались рощи красивых деревьев, приютившиеся на берегах водоемов. И, разумеется, в отдалении все так же уходили ввысь подпирающие небо колонны деревьев-гигантов. |
| The air grew chilly and where there had been no wind, there now was wind, blowing with a knife-edge bite. Rodentlike creatures abounded, sitting up and whistling at us as we passed, and occasionally small herds of herbivores. | Воздух становился прохладным, и, если раньше ветра практически не было, то теперь он дул почти постоянно, налетая колючими, пронизывающими порывами. В траве обитали похожие на грызунов зверюшки, которые, сидя вдоль тропы, провожали нас свистом, временами попадались небольшие стада травоядных. |
| Sara shot one of these and we butchered it and drew straws to see who would be the guinea pig. The long straw fell to me and I ate a few bites of the steak we fried, then sat back to wait. | Сара подстрелила одного из этих животных, и после того, как мы его разделали, все по очереди тянули жребий, кому есть первый кусок; а так как самое длинное перо досталось мне, то я выступил в роли подопытного кролика. Я съел несколько кусков поджаренного мяса и долго сидел, ожидая результата. |
| Поскольку ничего со мной не случилось, остальные тоже принялись есть. Таким образом мы нашли источник пополнения наших съестных припасов. Оставшееся мясо было взято нами в дорогу. | |
| Nothing happened and all of us ate. We had found a food supply and could hoard the little stock we carried. | |
| There was about this high land an ecstatic mysticism and at times I found myself feeling that I was walking through a dream. | Нагорье, по которому мы шли, имело сказочный вид, над ним словно витал дух неразгаданной тайны, и временами мне казалось, что все это я вижу во сне. |
| It was not this high plateau itself, but the total impact of the planet that seemed to come crashing down upon methe wonder of who had been here before and why they'd left and what might be the purpose of the orchard they had planted and then abandoned, along with the great white city. | Причем восторженное чувство нереальности зарождалось не столько под влиянием волшебной красоты самого нагорья, сколько под воздействием всего облика этой странной планеты. Завораживающая сила ее чар пронизывала все поры моего существа — и я, как влюбленный юноша, все время думал о планете. Мною постоянно владели размышления о тех, кто населял планету, почему они покинули ее, для чего ими был посажен, а потом заброшен гигантский сад и построен опустевший затем белый город. |
| Huddling close to the campfire, grateful for its warmth against the chill of night, I watched Hoot and wondered at the brotherhood that lay between us, binding us together. | Нежась в тепле костра, отгонявшем ночную прохладу, я разглядывал Свистуна, не переставая удивляться, как между нами, такими непохожими, могло возникнуть связавшее нас навек чувство братства. |
| He had cleaned my blood of poison and had later asked me for a loan of life and when Tuck had snatched him from me had accepted the loan from Tuck, although I suspected it had been taken as a proxy of my life, for between him and Tuck there was no such thing as brotherhood. | Он очистил мою кровь от яда, а позднее просил меня поделиться с ним жизнью, потом, когда Тэкк уговорил его отказаться от моей помощи, он принял часть жизни Тэкка, хотя я подозревал, что он принял его помощь только потому, что она была дана ему как бы по доверенности от меня, поскольку между ним и Тэкком не было той братской близости, какая была между нами. |
| Now, more than ever, Tuck walked by himself, no longer even pretending that he was one of us. He almost never spoke except on those occasions when he mumbled to the doll and once the evening meal was done sat by himself away from the fire, apparently unmindful of the cold. | Сейчас, и это было более заметно, чем когда-либо, Тэкк шел словно сам по себе, как случайный попутчик, на время пристроившийся к нашей компании. Он почти всегда молчал, только изредка он что-то шептал своей кукле, а после ужина садился отдельно, вдалеке от костра, похоже, совершенно не ощущая ночного холода. |
| His face became thinner and his body seemed to shrink within the muffling folds of his robe, shrinking not into a skeleton, but into tough rawhide. He took on a gray quality, a shadow sense, so that one became unaware of him. | Его лицо еще более утончилось, а тело, казалось, совершенно затерялось в складках сутаны. Он будто усох, но напоминал скорее не скелет, а что-то вроде задубевшей необработанной шкуры, которую вовремя не успели замочить в растворе. Он стал каким-то ветхим и бродил, как тень. Мы просто перестали замечать его. |
| There were times when I'd look around and see him and be surprised to find him there and even wonder, momentarily, who he was, and that strange wiping-out-of-memory was, as well, a part of this high blue land through which we walked. | Были ситуации, когда я натыкался на него взглядом и никак не мог сообразить — кто же он такой. Может быть, эти странные, неожиданные провалы в памяти тоже возникали под влиянием заколдованной горной голубизны, в которую мы все глубже и глубже погружались. |
| Past and present and the thought and hope of future would seem to blend into a terribly logic feel of time that was in itself eternity, a never-beginning never-ending state of being that hung suspended, in duration and yet had about it a continuing and a sparkling sense of wonder. | Прошлое и настоящее, а также наши надежды и мысли о будущем, казалось, сливались в поразительно ясное общее ощущение времени; времени, ставшем живым воплощением вечности, не имеющим ни конца, ни начала; времени как субстанций нового измерения, неподвижно застывшей в пространстве в виде чудесной картины, открывающей дорогу к сокровенной тайне вселенской мудрости. |
| So we moved across that great plateau, Paint rocking along in silence except for the occasional click of a rocker against a stone protruding from the trail; | Мы по-прежнему двигались по обширному плато, и Пэйнт все так же молчаливо покачивался на ходу. Только иногда тишину нарушал стук камней, отскакивавших из-под его полозьев с тропы. |
| Hoot ranging out ahead, a dot against the distance, still working at his scarcely-needed role of scout; | Свистун держался впереди, на расстоянии одного перехода от нас, выполняя начинавшую казаться бесполезной роль дозорного. |
| Tuck stumbling along like a dim gray ghost muffled to the throat in brown, and Roscoe stumping sturdily, muttering to himself his endless string of rhyming words, never making sense, a vocal moron who trundled happily through an alien never-never land. | Закутанный с головой, Тэкк сопровождал нас, как привидение. Роско твердым шагом маршировал по тропе, бормоча под нос бесконечную поэму из рифмованных слов, абсолютно лишенную всякого смысла: жизнерадостный придурок, беспечно бредущий по враждебной и незнакомой земле. |
| And I, stalking along with the shield upon my back and the sword banging at my leg, must have appeared as strange as any of the rest. | Да и я, со щитом за спиной и мечом, путающимся в ногах, должно быть, представлял собой фигуру не менее нелепую, чем любой из них. |
| Sara probably was touched the least of all, but she changed as well, regaining the old flare of adventure which had been sheared from her by the toil and monotony and the tension of crossing the desert with its badlands stretches. | Одна лишь Сара, возможно, выглядела не так странно, как мы, но и она преобразилась, словно в ней опять запылал прежний огонь искательницы приключений, померкнувший недавно под влиянием монотонности и напряжения долгого перехода через пустыню и бесконечные гряды каменистых холмов. |
| I saw in her again the woman who had met me in the hallway of that aristocratic house in the midst of its sweeping lawn and who had walked with me, arm in arm, into that room where it all had started. | Я снова видел в ней женщину, когда-то встретившую меня в прихожей изысканного особняка, спрятанного в глубине старинного парка, женщину, которая ввела меня за руку в зал, откуда потом все и началось. |
| The mountains loomed higher and lost some of their blueness and we could see now that they were wild and fearsome and breathtaking mountains, with soaring cliffs and mighty canyons, clothed with heavy woods that extended almost to the rocky peaks. | Горы грозно вздымались над нами, и некогда скрадывавшая их острые грани голубоватая дымка постепенно растаяла. Теперь стало очевидно, что это были дикие, страшные горы, от одного вида которых захватывало дух. Горы с нависающими утесами, глубокими каньонами, крутыми склонами, покрытыми густым лесом, собиравшимся почти до самых скалистых вершин. |
| “I have a feeling,” Sara said one night as we sat beside the campfire, “that we are nearly there, that we are getting close.” | — У меня такое чувство, — как-то раз, сидя у костра, сказала Сара, — что мы уже почти у цели, что мы очень, очень близко. |
| I nodded, for I had the same feeling-that we were getting close, although I could not imagine close to what. Somewhere in those mountains just ahead we would find what we were looking for. | Я кивнул в ответ, поскольку чувствовал то же самое, хотя при всем желании не мог объяснить, к чему же такому мы столь близко подошли. Где-то здесь, в горах, мы, несомненно, должны найти ответ на этот вопрос. |
| I did not think that we would find Lawrence Arlen Knight, for he must long since be dead, but in some strange manner for which I could not account, the conviction had crept into me that we'd find something, that somewhere this trail must end and that at the end of it lay the thing we sought. | Я не был уверен, что мы найдем Лоуренса Арлена Найта. Здравый смысл подсказывал, что он уже давно должен был умереть. Я сам недостаточно ясно отдавал себе отчет почему, но во мне закрепилось убеждение, что мы отыщем эту вещь или предмет, что где-то рядом тропа должна оборваться, и там будет находиться это нечто, к которому мы так упорно стремились. |
| Although I could not, for the life of me, put into words the sort of thing we sought. I simply did not know. | Но как бы я ни старался выразить это нечто словами, я был не в состоянии. Я просто не мог представить, что это такое. |
| But not knowing did not suppress the excitement and anticipation of what lay just ahead. | Но незнание отнюдь не подавляло чувства возбуждения и не ослабляло напряженного ожидания встречи с невиданным. Мое отношение к этому «нечто», возникшее под влиянием окружающей нас голубизны, было совершенно необъяснимо. |
| It was all illogical, of course, an attitude born of the mystic blue through which we journeyed. | |
| More than likely the trail would never end, that once it reached the mountains it would continue to go snaking up and around and through that upended country. But logic had no place here. I still continued to believe that the trail would end somewhere just ahead and that at the end of it we'd find something wonderful. | А ведь могло случиться и так, что тропа не имеет конца, что, достигнув подножия гор, она будет карабкаться вверх, извиваясь змеей по бескрайним кручам. Да, для логики здесь попросту не было места. Но я все же продолжал верить — тропа вот-вот оборвется, и в том месте, где она исчезнет, мы обнаружим нечто удивительное. |
| Above us lay the glow of the galaxy-the fierce blue-whiteness of the central core, with the filmy mistiness of the arms spiraling out from it. | Над нами сияло сердце галактики — сумасшедшей красоты голубовато-белое ядро с расходящейся от него по спирали туманной паутиной щупалец. |
| “I wonder,” Sara said, “if we ever will get back. And if we do get back, what can we tell them, Mike? How is one going to put into words the kind of place this is?” | — Интересно, — вздохнула Сара, — вернемся ли мы когда-нибудь назад? А если вернемся, то что мы расскажем им, Майк? Как можно описать словами место, подобное этому? |
| “A great white city,” I said, “and then the desert and after that the highlands and beyond the highlands mountains.” | — Большой белый город, — сказал я, — затем пустыня, а после нее каменистые холмы, за ними плоскогорье и горы. |
| “But that doesn't tell it. That doesn't begin to tell it. The wonder and the mysticism...” | — Но все это ни о чем не говорит. Даже близко не отражает реальной картины. Чудо и мистика... |
| “There are never words,” I told her, “for the wonder and the glory, never words for fear or happiness.” | — Для этого еще не придумано слов, — ответил я. — Как нет слов для того, чтобы выразить волшебство и великолепие, страх и счастье. |
| “I suppose you're right,” she said. “But do you suppose we will get back? Have you any idea of how we can get back?” | — Я думаю, ты прав, — согласилась Сара. — Но как ты считаешь, мы возвратимся? Ты еще не придумал, как это сделать? |
| I shook my head. I had one idea, but it might be a very bad one and there was no use in telling it, there was no use in giving rise to hope that had only a fraction of a chance of ever coming true. | Я отрицательно покачал головой. У меня появилась одна идея, но она могла оказаться неверной, и не было нужды спешить ее высказывать. Не следовало воскрешать надежду, которая имела достаточно призрачные шансы воплотиться в реальность. |
| “You know,” she said, “I don't really care. It doesn't seem to matter too much. | — Ты знаешь, — заметила Сара, — собственно, меня это особенно и не беспокоит. |
| There is something here that I've found nowhere else and I can't tell you what it is. I've thought and thought about it and I still don't know what it is.” | Мне кажется, это уже не важно. Здесь есть что-то, чего и не находила нигде и никогда, и я не могу объяснить тебе, что именно. Я все думала и думала об этом, но так и не стригла понять. |
| — Еще день-два, и, может быть, узнаешь, — сказал я. | |
| “Another day or two,” I said, “and we may find what it is.” | |
| For I was under the spell as well as she, although perhaps not so completely under it. | Я был очарован так же, как и она, хотя, наверное, не поддавался всецело этим чарам, подобно Саре. |
| She may have been more sensitive than I, she may have seen things that I bad missed, or placed different interpretations upon certain impressions that both of us had experienced. | Она, вероятно, была чувствительней меня, замечала детали, ускользавшие от моего внимания, или совершенно иначе переживала общие для нас впечатления. |
| There was no way, I realized, that any one person might hope to realize or understand, or even guess, how another person's mind would operate, what impressions it might hold and how those impressions might be formed and how they might be interpreted or what impact the interpretation might have upon the intellect and senses of the owner of the brain. | Не было способа, размышлял я, понять, разгадать или хотя бы предположить, как будет реагировать мозг другого человека, какие в нем произойдут процессы, как эти сложные процессы будут взаимодействовать, и, наконец, какое влияние они могут оказать на разум и чувства другого человека. |
| “Tomorrow, maybe,” she said. | — Да, может быть, завтра, — отозвалась Сара. |
| And, yes, I thought, tomorrow. It might be tomorrow. | Действительно, подумал я, это может произойти уже завтра. |
| Я посмотрел на нее через пламя костра: она была похожа на ребенка, мечтающего о том, что завтра наступит Рождество, на самом деле понимая, что, может быть, оно и не наступит. | |
| I looked at her across the fire and she had the appearance of a child who was saying, not being sure at all, that tomorrow might be Christmas. | |
| But tomorrow was not trail's end, not Christmas. It turned out to be the day that Tuck disappeared. | И назавтра мы так и не дошли до конца тропы. Рождество не наступило. Завтра стало днем, когда исчез Тэкк. |
| We became aware that he was not with us in the middle of the afternoon and, try as we might, we could not recall if he'd been with us at the noonday stop. | Мы заметили, что его нет, в середине дня и, как ни старались, мы не могли вспомнить, был ли он с нами во время полуденного привала. |
| We were certain that he had started with us in the morning, but that was the only thing of which we could be certain. | Мы были уверены, что утром он вышел со всеми, но это было единственное, в чем мы были уверены наверняка. |
| We stopped and backtracked. We searched and yelled, but got no response. Finally, as evening fell, we set up camp. | Мы остановились и пошли назад. Мы искали и кричали, но так и не дождались ответа. Наконец, когда сгустились сумерки, мы прекратили поиски и расположились на ночлег. |
| It was ridiculous, of course, that none of us could remember when we had seen him last and I wondered, as I thought of it, whether he had actually left us, wandering off either intentionally or by accident, or if perhaps he had simply faded away, as George may have faded away that night when we were penned by the bombardment of the tree in the red-stone structure at the city's edge. | Было смешно, конечно, что никто из нас так и не смог вспомнить, когда же мы его в последний раз видели, и я, откровенно говоря, не исключал, обдумывая случившееся, что он вовсе не отстал от нас, заблудившись сознательно или случайно где-то по дороге, а попросту испарился, как Джордж в ту ночь, когда мы подверглись бомбардировке со стороны дерева и отсиживались в красном здании на окраине города. |
| It was the growing grayness of the man, I told myself, that had made it possible for us not to miss him. | Возможно, убеждал я себя, причиной того, что мы перестали замечать присутствие Тэкка, была его прогрессирующая неприметность. |
| Day by day he had grown more distant and less approachable, had progressively effaced himself until he moved among us as a ghost would have moved, only half-seen. | День за днем он все более замыкался в себе, отдалялся от нас, пока не дошел до того, что бродил между нами, как привидение, почти незаметно. |
| The growing grayness of the man and the half-sensed enchantment of this blue land through which we made our way, where time ceased to have a great deal of sense of function and one traveled as if he were walking in a dream-these two factors, teamed together, had made his disappearance, I told myself, quite possible. | Эта неприметность, а также колдовское очарование голубой земли, на которой время уже не имело привычного значения и смысла, а реальность сливалась со сновидением — соединение этих двух факторов, как я объяснял себе, — и послужило причиной его бесследного исчезновения. |
| “There is no point in looking for him anymore,” said Sara. “If he had been here, we would have found him. If he had been present, he would have answered us.” | — Нет никакого смысла продолжать поиски, — сказала Сара. — Будь он здесь, мы бы уже давно нашли его. Если бы он нас слышал, он бы откликнулся. |
| “You don't think that he is present?” I asked, thinking that ft was a strange way of saying he was not around. | — Ты думаешь, что его уже просто не существует? — спросил я, подумав, что это была достаточно замысловатая формулировка вопроса о том, жив он или нет. |
| Она кивнула в ответ. | |
| She shook her head. “He found what he was looking for. Just the way George found what he was looking for.” | — Он нашел то, что искал. Так же, как Джордж в свое время нашел то, что искал. |
| “That doll of his,” I said. | — А эта его кукла? — спросил я. |
| “A symbol,” Sara said. “A point of concentration. Like a crystal ball in which one can lose himself. A madonna or some ancient and effective religious belief. A talisman...” | — Символ, — ответила Сара. — Точка концентрации. Что-то вроде хрустального шара, глядя в который можно потеряться. Мадонна некой древней и могущественной религии. Талисман... |
| — Мадонна, — заметил и. — Ты уже как-то об этом говорила. (Ты упоминала это раньше.) | |
| “A madonna,” I said. “You mentioned that before.” | |
| “Tuck was sensitive,” said Sara, “down to his fingertips. In tune, somehow, with something outside our space-time reference. An offensive sort of man-yes, I'll admit that now-an offensive, sort of man, and different in a very special way. Not entirely of this world.” | — Тэкк был очень чувствительным, — продолжала Сара, — до мозга костей. И настроен в унисон с чем-то вне нашего времени и пространства. С агрессивным типом характера — да, теперь я могу это признать, — агрессивный тип и очень своеобразный. Не от мира сего. |
| “You told me once he wouldn't make it,” I said, “that somewhere along the way he would break up.” | — Когда-то ты говорила мне, что он не выдержит, — вспомнил я. — Что где-то по пути он должен сломаться. |
| “I know I did. I thought that be was weak, but he wasn't. He was strong.” | — Да, я помню. Я полагала, что он слаб, но я ошибалась. Он был сильным. |
| Standing there, I wondered where be had gone. Or was he gone at all? Had his grayness progressed to a point where he simply disappeared? | Стоя в молчании, я недоумевал, куда же все-таки он мог деться. Да и «делся» ли он? Или его неприметность постигла такой степени, что он просто растворился в воздухе? |
| Was he still with us, unseen and unsuspected, stumbling along at the edge of a twilight world into which we could not see? | Был ли он все еще с нами, невидимый и неосязаемый, споткнувшийся на границе, отделяющей реальный мир от потустороннего, иного мира, недоступного нашим органам чувств? |
| Was he out there even now, calling to us or plucking at our sleeves to let us know that he still was with us, and we unable to hear him or to feel the plucking? | Может быть, он все еще здесь, взывает к нам и дергает нас за рукава, чтобы подать сигнал о своем присутствии, а мы неспособны услышать его и ощутить его прикосновения? |
| But that, I told myself, could not be the case. Tuck would not pluck or call. | Да не в этом же дело, убеждал я себя. Тэкк не станет дергать за рукав и кричать. |
| He wouldn't care; he wouldn't give a damn. He would not care if we knew he was there or did not know. All he needed was the doll to clutch against his chest and the lonely thought that jangled in his skull. | Ему все равно! На черта мы ему сдались! Ему плевать, знаем ли мы о его присутствии или нет. Все, что ему нужно — это прижать к груди куклу и остаться наедине с наполняющими его дурацкую голову мыслями. |
| Perhaps his disappearance had not been so much a disappearance as a growing grayness, as his utter and absolute rejection of us. | Возможно, его исчезновение было не столько исчезновением как таковым (ведь и его бледность была не обычной болезненной бледностью), сколько полным и абсолютным отвержением всех нас. |
| — Вас осталось двое, — сказал Свистун, — но вас сопровождают надежные союзники. Втроем продолжаем оставаться с вами. | |
| “You now be only two,” said Hoot, “but strong allies travel with you. The other three of us still stand fast with you.” | |
| I had forgotten Hoot and the other two and for a moment it had seemed, in truth, there were only two of us, two of the four who had come storming up out of the galaxy to seek in its outland fringes a thing we could not know-and even now did not know. | Я совсем забыл о Свистуне и двух других наших спутниках: ведь мне казалось, что нас осталось только двое из четверых, дерзко вышедших за пределы галактики, чтобы найти на ее задворках что-то, неизвестное нам ни тогда, ни сейчас. |
| “Hoot,” I said, “you sensed George leaving us. You knew when he left. This time.. .” | — Свистун, — спросил я, — ты почувствовал, что Джордж покидает нас. Ты знал, когда он ушел. А сейчас?.. |
| “I did not hear him go,” said Hoot. “He gone long back, days back. He fade away so easily there be no sense of leaving. He just grow less and less.” | — Не слышал, как он уходит, — ответил Свистун. — Ушел уже давно, несколько дней назад. Растворился так легко, что у меня даже не появилось ощущения потери. Просто его становилось все меньше и меньше. |
| And that was the answer, of course. He'd just got less and less. I wondered if there had ever been a time when he'd been wholly with us. | Конечно, в этом все и заключалось. Его действительно оставалось все меньше и меньше. Интересно было бы узнать, находился ли он с нами когда-нибудь полностью. |
| Sara was standing close behind me, with her head held high, as if she might somehow be defiant of something out there in the gathering dark-the thing, perhaps, or the condition, or the interlocking of circumstances which had taken Tuck from us. | Сара стояла рядом — с высоко поднятой головой, словно бросая вызов чему-то безжалостному, набиравшему силу в наливающихся чернотой сумерках — нависшему над нами року, или, может быть, явлению, или фатальному стечению обстоятельств, забравших Тэкка от нас. |
| Although it was hard to believe that there was any single thing or any specific set of circumstances involved. The answer must lie inside of Tuck and the kind of mind he had. | Хотя, конечно, было трудно поверить, что в исчезновении Тэкка повинна какая-то случайность или какие-то определенные обстоятельства. Ответ находился в душе Тэкка и в его разуме. |
| При свете костра я заметил, как слезы катятся по щекам Сары: она плакала тихо, высоко подняв голову навстречу скрывавшейся в темноте неизвестности. | |
| In the light of the campfire I saw that tears were running down her cheeks, weeping silently, with her head held high against whatever might be out there in the dark. | |
| I reached out a tentative hand and put it on her shoulder and at the touch she turned toward me and I had her in, my arms-without planning to, surprised that it should happen-with her head buried in my shoulder and now sobs were shaking her while I held her close and fast against myself. | Я осторожно положил на ее плечо руку. Почувствовав прикосновение, она повернулась ко мне и оказалась в моих объятиях — это получилось непреднамеренно и совершенно неожиданно. Она уткнулась лицом в мое плечо, и теперь ее сотрясали рыдания, а я крепко прижимал ее к себе. |
| Out by the campfire stood Roscoe, stolid, unmoving, and in the silences punctuated by Sara's sobbing, I heard his whispered mumbling: “Thing, bring, cling, sting, wing, fling...” | Недалеко от костра стоял Роско, бесстрастный и неподвижный. Сквозь всхлипывания Сары я услышал его приглушенное бормотание: «Вещь, лещ, клещ...» |
| EIGHTEEN | 18 |
| We arrived the second morning after Tuck bad disappeared-arrived and knew that we were there, that we had reached the place we had struggled to reach all the endless days that stretched behind us. | Мы достигли цели на второе утро после исчезновения Тэкка — мы пришли на это место и поняли, что находимся именно там, куда и хотели попасть. Наступило мгновение, о котором мы мечтали все эти бесконечные дни по пути сюда. |
| There was no great elation in us when we topped a little rise of ground and saw against a swale the gateway where the trail plunged downward between two great cliffs and recognized that here was the gateway to the place we had set out to reach. | Честно говоря, мы не испытали большого восторга, когда, поднявшись на вершину небольшого холма, увидели в конце простиравшейся впереди болотистой низины образованные двумя огромными скалами ворота, в которые уходила тропа. И мы сразу догадались, что эти ворота открывают путь к нашей цели. |
| Beyond us the mountains climbed up into the sky-those mountains which back at the city had first appeared as a purple smudge which could be seen fleetingly on the northern horizon. | Перед нами вздымались в небеса горы. Горы, которые мы впервые наблюдали еще из города, когда они казались пурпурной лентой, протянутой на севере вдоль линии горизонта. |
| And the purple still remained, reflecting a dusk upon the blue land through which we had been traveling. | Они все еще сохраняли багряную окраску, теперь уже отражающую игру света и тени в голубоватых сумерках, окутавших землю. |
| Все слишком явно подсказывало нам, что мы у цели, — горы, ворота, наконец, наши чувства. | |
| It all felt so exactly right-the mountains, the gate, the feeling of having arrived-that I seemed to sense a wrongness in it, but try as I might I could not tell why there was a wrongness. | Но эта очевидность рождала у меня странное ощущение какого-то несоответствия, хотя, постарайся я его объяснить, мне вряд ли бы это удалось. |
| “Hoot,” I said, but he did not answer. He was standing there beside us, as motionless and quiet as we were. To him it must have seemed entirely right as well. | — Свистун, — позвал я, но не услышал отклика. Он стоял позади меня так же неподвижно и безмолвно, как и все остальные. Он, должно быть, переживал то же, что и мы, и по-своему ощущал приближение к цели. |
| “Shall we go?” asked Sara, and we went, stepping down the trail toward the great stone portals which opened on the mountains. | — Ну что, пойдем, — сказала Сара, и мы двинулись вниз по тропе в направлении величественной каменной арки, открывавшей дорогу в горы. |
| When we reached the gate formed by the towering cliffs between which the trail went on, we found the sign. It was made of metal, affixed to one of the cliff walls, and there were a dozen or more paneled legends that apparently carried identical information in different languages. | Когда мы дошли до ворот, составленных из нагроможденных друг на друга каменных плит, мы обнаружили табличку. Она была сделана из металла и закреплена на одной из каменных стен. Рядом было прикручено еще несколько таких же металлических табличек с текстом, по-видимому, содержащих аналогичную информацию на других языках. |
| One was in the bastard script that went with space patois and it said: | На одной из табличек ужасными каракулями было нацарапано объявление на местном диалекте, которое гласило: |
| All Biological Creatures Welcome, Mechanicals, Synthetic Forms, Elementals of Any Persuasions Whatsoever Cannot Be Allowed to Enter. Nor May Any Tools or Weapons, of Even the Simplest Sort, Be Allowed Beyond This Point. | «Все биологические создания, добро пожаловать. Механические, синтетические формы и их разновидности любого вида не имеют права доступа. Также запрещено проносить все типы инструментов и оружия, в том числе самые примитивные.» |
| “I care not,” said Paint. “I keep goodly company of great lumbering mumbler of rhyming words. And I watch most assiduously over rifle, sword, and shield. | — Я не в обиде, — прокомментировал объявление Пэйнт. — Составлю компанию этому железному бормотателю рифмованных слов и буду прилежно охранять ваши ружье, саблю и щит. |
| I pray you not be long, for following extended sojourn upon my back I shiver from apprehension at absence of biologic persons. There be strange comfort in the actual protoplasm.” | Я буду молиться, чтобы вы поскорее вернулись. После того, как я нес вас на своей спине, меня бросает в дрожь от одной мысли лишиться общества биологических существ. Поверьте, близость подлинной протоплазмы дает непередаваемое ощущение комфорта. |
| “I don't like it,” I said. “We'll be walking naked down that path.” | — А мне все это не нравится, — заявил я. — Теперь мы будем вынуждены продолжать путь с голыми руками. |
| “This,” Sara reminded me, “is what we started out to find. We can't quibble at a simple regulation. And it'll be safe in there. I can feel it. Can't you feel the safety, Mike?” | — Ведь это именно то, — напомнила Сара, — ради чего мы сюда шли. И мы не можем нарушать простого правила. К тому же здесь безопасно. Я это чувствую. А ты разве не чувствуешь, Майк? |
| “Sure I can feel it,” I told her, “but I still don't like it. The way you feel is no sure thing to go on. We don't know what we'll find. We don't know what is waiting for us. What say we pay no attention to the sign and.. .” | — Разумеется, чувствую, — ответил я. — Но все равно мне это не нравится. Чувство безопасности — слишком ненадежная защита. Мы ведь не можем знать, что нас ждет впереди. А что, если мы нарушим инструкцию и... |
| “BEEP,” said the sign, or the cliff, or whatever. | — Би-и-и-п, — дала сигнал табличка, или то, что там было на стене. |
| Я обернулся и на той же табличке, где только что были строки объявления, прочитал другую надпись: | |
| I swung around and there, on the panel where the regulations had been posted, was another message: | |
| The Management Will Not Be Responsible for the Consequences of Willful Disregarding of Regulations. | «Администрация не несет ответственности за последствия сознательного нарушения правил.» |
| “All right, Buster,” I asked, “what kind of consequences do you have in mind?” | — Ну ладно, ты, чудо-юдо, — обратился я к стене. — Какие такие последствия ты имеешь в виду? |
| The panel didn't deign to answer; the message just stayed put. | Табличка не удостоила меня ответом: на ней осталась прежняя надпись. |
| “I don't care what you do,” said Sara. “I am going on. And I'm doing what they say. I didn't come all this way to turn back now.” | — Не знаю, что собираешься делать ты, — сказала Сара, — а я собираюсь идти. И поступлю так, как они требуют. Не для того я преодолела весь этот путь, чтобы отступить сейчас. |
| “Who said anything about turning back?” I asked. | — Кто говорил об отступлении? — спросил я. |
| BEEP, said the panel and there was another message: | — Би-и-и-п, — пропиликал знак, и появилась новая надпись: |
| «Не рискуй, сам ты чудо-юдо!» | |
| Don't Try It, Buster! | Сара прислонила винтовку к стене под знаком, расстегнула пояс, на котором висел подсумок с боеприпасами, и опустила его рядом с прикладом винтовки. |
| Sara leaned the rifle against the wall of the cliff underneath the, sign, unfastened the cartridge belt and dropped it at the rifle's butt. | |
| “Come on, Hoot,” she said. | — Пойдем, Свистун, — сказала она. |
| BEEP, and the panel said: | Табличка снова подала сигнал: |
| The Many-Legged One? Is It a True Biologic? | «Многоногий? Он настоящее биологическое существо?» |
| Hoot honked with anger. “Know it you do, Buster. I be honest hatched!” | Свистун фыркнул от негодования. |
| — Соображаешь, что говоришь, чудо? Или считаешь, что я незаконнорожденный? | |
| BEEP! | — Би-и-и-п! |
| But You Are More Than One. | И снова надпись: |
| «Но тебя здесь больше одного!» | |
| “I be three,” said Hoot, with dignity. “I be now a second self. Much preferable to first self and unready yet for third.” | — Меня — трое, — с достоинством прогудел Свистун. — Сейчас я в своем втором образе. Превосходящем мое первое я, но еще недостаточном для перехода в третью степень. |
| The sign flashed off and there was a sense of someone or something pondering. You could feel the pondering. | |
| BEEP! and the panel said: | — Би-и-и-п, — прозвенела табличка, изменив содержание надписи: |
| Proceed, Sir, With Our Apology. | «Прошу прощения, сэр, милости просим!» |
| Sara turned around and looked at me. “Well?” she asked. | Сара обернулась и посмотрела на меня. |
| I threw the shield down beside the rifle and unbuckled the sword belt and let it fall. | — Ну, что? — спросила она. |
| Я бросил щит рядом с винтовкой и развязал ремень, на котором висел меч, — он упал на землю. | |
| Sara led the way and I let her lead it. It was, after all, her show; this was what she'd paid for. Hoot ambled along at her heels and brought up the rear. | Сара пошла первой, и я не стал возражать. В конце концов, затеяла этот спектакль и заплатила за музыку она. Свистун семенил за ней мелкими шажками, а я замыкал процессию. |
| We went down the trail in a deepening dusk as the towering walls of stone shut out the light. We moved at the bottom of a trench that was less than three feet wide. Then the trench and trail took a sudden turn and ahead was light. | Мы спускались вниз по тропе, все более погружаясь в густую тень, которую отбрасывали возвышавшиеся по сторонам каменные стены. Мы спустились на дно узкой траншеи, шириной не более трех футов. Затем траншея и проходящая по ней тропа сделали неожиданный поворот, и на нас хлынул поток ослепительного света. |
| We left the towering walls and the narrow trail and came into the Promised Land. | Мы вышли из замкнутого каменистыми стенами прохода и, сойдя с тропы, вступили на Землю Обетованную. |
| NINETEEN | 19 |
| It was a place out of the ancient Greece I had read about in school, the instructor trying to inspire in us some feeling for the history and the culture of the planet of mankind's first beginning. | Это было место, перенесенное из Древней Греции, о которой я когда-то читал в школе. Наш учитель пытался привить нам любовь к истории и культуре планеты, ставшей колыбелью человечества. |
| And while I had not cared at all about that distant planet nor the factors concerned with the rise of Man, I had been struck by the classical beauty of the Grecian concept. | И хотя ни Земля сама по себе, ни обстоятельства возмужания и развития человечества не вызывали во мне особых эмоций, я, помню, был поражен классической красотой и гармонией греческой философии. |
| It had struck me at the time as a heritage in which any race could take a certain pride and then I'd forgotten it and not thought of it for years. | В то время она поразила меня именно как оставленное нам богатейшее наследие, которое может быть предметом гордости любой расы. Правда, затем я забыл о своих переживаниях, связанных с изучением античности, и не вспоминал о них долгие годы. |
| Но здесь я увидел пейзаж, который в точности воскрешал картины, рисуемые моим воображением много лет назад, когда я читал о Древней Элладе в учебнике. | |
| But now here, at last, it was, just as I had imagined it when I had read that textbook many years ago. | |
| The trail continued through a rugged, rock-bound valley with a small and rapid mountain stream running through it, flashing in the sun where its waters tumbled down the sharp inclines of its boulder-strewn bed. | Тропа теперь проходила через узкую, окруженную скалами долину, по дну которой текла быстрая горная река. Она сверкала и золотом переливалась на солнце в местах, где поток перебегал через каменистые пороги. |
| The landscape itself was harsh and barren, mostly rocky surfaces, but here and there a patch of green with twisted, weather-beaten trees thrusting from the crevasses in the rocky slopes. | В целом пейзаж был суров и дик. В основном преобладали голые скалы, но то там, то здесь его оживляла свежая зелень горных деревьев, зацепившихся в расщелинах за скалистые склоны. |
| The trail led down the valley, sometimes close beside the stream, sometimes twisting sharply to negotiate a spur of rocky headland that came close down against the stream. | Тропа вела вниз по долине, иногда приближаясь к речке, иногда карабкаясь по серпантину на уступы скал, подходивших вплотную к потоку. |
| And perched here and there along the rugged, rock-bound slopes that hung above the valley were tiny villas built of gleaming marble-or at least it looked from where we stood like marble-all designed in the clean, clear-cut lines of Grecian architecture. | И повсюду на этих обрывистых скалистых склонах, нависающих карнизами над долиной, сияли белоснежным мрамором (или другим материалом, казавшимся нам снизу мрамором) портики небольших дворцов, построенных по безупречным классическим канонам греческой архитектуры. |
| Even the sun seemed to be the sun of Greece, or the sun of Greece as I had imagined it to be. Gone was the blueness of the great plateau we had climbed to reach the mountains, gone the purple of the mountains; in their place was the pure hard sunlight, white sunlight, beating down upon an arid land that was all angular and harsh. | Даже солнце в этой долине казалось мне не просто солнцем, а солнцем той Греции, которая некогда жила в моих мечтах. Исчезла голубизна, затоплявшая плоскогорье, исчезло пурпурное одеяние горных кряжей. Здесь в долине господствовал чистый и яркий солнечный свет, слепящая белизна, заливавшая сухую суровую землю. |
| This was it-the place we'd hunted for, not knowing what we hunted for, thinking, perhaps, it might be a man or a thing or simply an idea. Hunting blind. | Это было именно то, что мы искали — место, за которым мы бессознательно охотились, наивно предполагая, что нас ожидает встреча с человеком, предметом или просто какой-то идеей. Заканчивалась охота, которая велась нами вслепую. |
| Although it might be, after all, a man, for here in this valley we might find, if not the man himself, perhaps the grave or at least some indication of what had happened to that legended man of space. | Хотя, разумеется, после всех наших треволнений мы могли найти в этой долине даже самого искомого человека, или, возможно, его могилу, или какой-то знак, свидетельствующий о том, что произошло с этим легендарным космическим путешественником. |
| For looking at this rugged valley, I had no doubt at all that the trail we had followed had had no other purpose than to lead us here-not us alone, of course, but any who might follow it. | Любуясь суровой красотой долины, я не испытывал ни малейшего сомнения, что тропа, по которой мы шли, имела единственную цель — привести нас или кого-то другого, решившегося на долгий и трудный путь, именно сюда. |
| None of us had spoken when we'd come out of the notch into the Grecian sunlight. There was actually nothing one might say. And now Sara started down the path and Hoot and I followed on behind her. | Никто из нас не промолвил ни слова после того, как мы вышли из ущелья на этот древнегреческий солнцепек. Нам просто нечего было сказать. Сара продолжала идти впереди, а Свистун и я следовали за ней. |
| We came to a path that lunged upward toward the first of the villas perched on the rocky hillside that rose above the stream and beside the path was a post with a sign affixed to it, bearing a line of script that we could not read. | Мы дошли до пересечения с тропинкой, которая вела вверх к первому из расположенных высоко на скалистых утесах и нависших над речкой дворцов, и возле тропинки увидели указательный знак, с прикрепленной к нему табличкой и надписью на неизвестном нам языке. |
| Sara stopped. | Сара остановилась. |
| “A nameplate?” she asked, looking at me. | — Дощечка с именем? — спросила она. |
| I nodded. It could be a nameplate, the name of some creature that lived in the villa perched there on the hillside. | Я кивнул. Это действительно мог быть указатель с именем существа, жившего во дворце на вершине скалы. |
| But if it were a nameplate, there was no sign of the one who lived up there in the villa. There was, in fact, no sign of any life at all. | Но даже если это была дощечка с именем, не было ни единого признака, что дворец обитаем. Точнее, не имелось вообще никаких признаков жизни. |
| Nothing stirred to mar the smooth placidity of the valley. No one peeked out at us. No creature of the air flew overhead. There was no shrilling sound of insects or the equivalent of insects. | Не было ничего, что нарушало бы безмятежное спокойствие долины. Никто не выглядывал из окон, заинтересованный нашим появлением. Над головой не летали птицы. Не раздавалось назойливого гудения и стрекотания насекомых. |
| For all the signs we saw, for all we heard, we might be the only life there was. | Из всего того, что мы видели и слышали, можно было заключить, что мы — единственные живые существа в долине. |
| “It makes sense,” said Sara, “that it should be a nameplate.” | — Предполагаю, — заявила Сара, — что этот знак — именная дощечка. |
| “Let's pretend it is,” I said. | — Что ж, будем считать, что ты не ошиблась, — сказал я. |
| “Let's proceed and look for one that says Lawrence Arlen Knight.” | — Тогда пойдем дальше и поищем ту, на которой будет написано Лоуренс Арлен Найт. |
| “Even now,” she said, “can't you be serious about it? You said we'd never find him. You said he was just a story. You said he would be dead .. . | — Даже сейчас, — заметила Сара — ты относишься ко всему несерьезно. Ты ведь говорил, что мы никогда не найдем его. Ты утверждал, что он — лишь легенда; клялся и божился, что он умер... |
| “Don't look at me,” I told her. “I could be wrong. I don't think I am, but there is nothing that makes sense anymore.” | — Не надо так на меня смотреть, — возразил я. — Я мог ошибаться. Хотя я не думаю, что ошибался, но сейчас об этом бесполезно спорить. Это была твоя затея... |
| “This was your idea.. .” | |
| “And you were against it from the start.” | — И ты был против с самого начала. |
| “Not against it,” I said. “Just not a true believer.” | — Я не был против, — заметил я. — Я просто не принадлежал к ее безусловным сторонникам. |
| “We've come all this way,” she said, almost plaintively. | — Мы ведь уже прошли такой путь, — сказала Сара притворно жалобным тоном. |
| — Сара, — попросил я. — Тогда помоги мне разобраться, помоги мне понять. Пойдем дальше и посмотрим на указатели. | |
| “Sara,” I said, “so help me, I don't know. Let's just go ahead and keep an eye on the signs.” | |
| We went ahead, plunging down the inclines, toiling up the slopes. There were other villas and other signs, each of them in different alphabets, if some of them in fact could be called alphabets, and none that we could read. | Мы тронулись, спускаясь в низины, карабкаясь по склонам. Дальше были другие дворцы и другие знаки, на каждом из которых были надписи, все на разных языках, выведенные разными алфавитами, если, конечно, некоторые из них можно было отнести к алфавитам, и ни одну из них мы так и не смогли прочитать. |
| The sun beat down, a liquid flood that shattered off the stones and sparkled off the water. Except for the bubble and the chuckle of the water, the silence held. There was nothing stirring. | Солнечный свет обрушивался на нас сверху, разбиваясь вдребезги о камни, дробясь и переливаясь в речной воде. Кроме шепота и бормотания горного потока ничто не нарушало тишины. Ничто не вторгалось в покой долины. |
| And then another sign in solid block letters that we could read: | И тут мы увидели еще один знак с надписью, выведенной крупными печатными буквами: |
| LAWRENCE ARLEN KNIGHT | ЛОУРЕНС АРЛЕН НАЙТ |
| It was all insane, of course. You did not cross a galaxy to find a man-and find him. You did not find a man who should have years ago been dead. | Конечно же, все, что происходило с нами, было каким-то безумием. Безумием было пересечь всю галактику только ради того, чтобы найти одного-единственного человека — и действительно найти его. Безумием было найти человека, который должен был умереть десятки лет назад. |
| You did not trace a legend to its end. But there it was, the sign that said Lawrence Arlen Knight. | Безумием было дойти до истоков легенды. Но тем не менее, табличка с именем Лоуренса Арлена Найта была реальностью. |
| And then, as I stood there, the thought crossed my mind-not the home of, but the grave of, not a villa, but a tomb. | И теперь, когда я в растерянности стоял перед ней, мне оставалось тешить себя последней надеждой, что это не жилище, а гробница; не дворец, а мавзолей. |
| — Сара, — позвал я, но она уже карабкалась вверх по тропинке, рыдая от счастья и облегчения, дав, наконец, волю чувствам после долгих дней поиска. | |
| “Sara,” I said, but already she was scrambling up the path, sobbing in excitement and relief, all the tension of the long search resolved at last. | |
| And coming out on the porch of that white-shining structure was a man-an old man, but a man still hale, snow-white hair and beard, but with shoulders still unstooped, with his stride still steady. | А на крыльце этого сияющего белоснежного здания появился человек — старый, но все еще крепкий, с седой бородой и седыми волосами, прямой спиной и уверенной походкой. |
| He was dressed in a white toga, and that was no surprise at all. With a setup such as this he could have worn nothing but a toga. | Он был одет в белую тогу, и это не вызывало удивления. В подобной обстановке скорее любая другая одежда показалась бы неуместной. |
| “Sara!” I cried, scrambling after her, with Hoot close upon my heels. | — Сара! — закричал я. |
| She didn't hear. She paid me no attention. | Я и Свистун едва поспевали за ней. Она не слышала. Она просто не обращала на меня внимания. |
| And now the old man was speaking. | И тут старик заговорил. |
| “Visitors!” he said, holding out his hand. “My own people! I never thought I'd lay eyes on such again.” | — Пришельцы! — провозгласил он, простирая вперед руку. — Мои соплеменники! Мог ли я мечтать, что мои глаза вновь увидят вас! |
| The sound of that voice swept all my doubts away. Here was no illusion, no apparition, no magic. Here was a man, a human, the voice deep and somber, filled with human gladness at the sight of fellowmen. | Звук его голоса окончательно рассеял все мои сомнения. Это был не мираж, не привидение, не призрак. Это был нормальный человек, гомо сапиенс, с низким густым голосом, полным искренней человеческой радости, вызванной встречей с подобными себе. |
| Sara held out her hands and the old man grasped them and the two of them stood there, looking into one another's eyes. | Сара протянула ему руки, и старик сжал их в своих ладонях. |
| “It's been long,” the old man said. “Too long. The trail is far, the way is hard and no one knew. You-how did you know?” | Они стояли и смотрели друг другу в глаза. |
| — Как же это было давно, — сказал старик. — Очень давно. Путь по тропе долог и труден, и никто не знает о нем. А вы, как вам удалось узнать? | |
| “Sir,” said Sara, still gasping from her climb, “you areyou must be Lawrence Arlen Knight.” | — Сэр, — воскликнула Сара, задыхаясь после восхождения, — ведь вы, вы — Лоуренс Арлен Найт? |
| “Why, yes,” he said, “of course I am. Who did you expect?” | — Да, конечно, — ответил старик. — Это я. А кого вы ожидали встретить? |
| “Expect?” said Sara. “You, of course. But we could only hope.” | — Ожидали встретить? — переспросила она. — Конечно же, вас. Но мы могли только надеяться. |
| “And these good people with you?” | — А эти добрые люди с вами? |
| “Captain Michael Ross,” said Sara, “and Hoot, a good friend met along the way.” | — Капитан Майкл Росс, — представила меня Сара. — И Свистун, наш верный друг, которого мы встретили по пути сюда. |
| Knight bowed to Hoot. “You servant, sir,” he said. | Найт поклонился Свистуну. |
| Then he reached out a hand to me, grasping my hand in a warm, hard grip. | — Ваш покорный слуга, сэр, — сказал он. |
| Затем он протянул руку мне и сжал мою ладонь. Его рукопожатие было теплым и крепким. | |
| In that moment, when there were other more important things to note, I could only see that his hand, despite the firmness of the grip, was an old and wrinkled hand, blotched with liver spots. | В этот момент (когда, наверное, нужно было замечать более существенные детали) я увидел, что его рука, несмотря на крепость рукопожатии, была бледной, морщинистой и покрытой старческими пятнами. |
| “Captain Ross,” he said, “you are welcome. There are places here for you, for all of you. And this young lady-I do not have your name.” | — Капитан Росс, — сказал он, — добро пожаловать. Здесь есть место для вас, для всех вас. И для этой молодой леди, простите, я не знаю вашего имени. |
| “Sara Foster,” Sara said. | — Сара Фостер, — подсказала Сара. |
| “To think,” he said, “that no longer need I be alone. Wonderful as it all has been, I have missed the sound of human voices and the sight of human faces. There are many others here, creatures of great character and fine sensitivity, but one never quite outgrows the need of his own species.” | — Подумать только, — сказал он, — я уже больше не буду одинок. Боже мой, как это удивительно снова слышать звук человеческой речи, видеть лица людей. Как я об этом мечтал! Здесь есть много других разных существ, сильных характером и исключительной чувствительности, но общение ни с одним из них не может заменить общения с подобными себе. |
| “How long have you been here?” I asked, trying to figure in my mind how far back the legend of this man might run. | — Как давно вы здесь? — спросил я, стараясь прикинуть в уме, сколько же лет уже существует легенда об этом человеке. |
| “When a man lives each day to the full,” he told me, “and with the close of one day looks forward to the next, there is no counting of one's times each day, each minute becomes a part of all eternity. | — Когда человек проживает каждый день полноценно, — ответил он, — и заканчивает его с мыслью о дне грядущем, считать время бессмысленно. Каждый день, каждая минута становятся частью вечности. |
| I have thought about it and I am not sure there is such a thing as time. It is an abstract concept, a crude measuring device, a perspective structure built up by certain intelligences, and by no means all of them, because they feel a need to place themselves into what they call a spacetime framework. | Я размышлял об этом и теперь не уверен, существует ли реально такое явление как время. Время в обыденном понимании — это абстрактная категория, грубый измерительный прибор, структурная форма, изобретенная некоторыми видами цивилизаций, причем отнюдь не всеми, а лишь теми, которые испытывают потребность поместить себя в то, что они называют пространственно-временными рамками. |
| Time as such is lost in foreverness and there is no need to search for beginning or for end because they never did exist and under a situation such as here exists the meticulous measuring of ridiculously small slices of eternity becomes a task that has no meaning in it. Not, I must make haste to say, that one can slice eternity.. .” | Время в глобальном смысле теряется в беспредельной вечности, и нет нужды доискиваться до начала или конца, так как ни того, ни другого просто никогда не существовало, и в нашей ситуации скрупулезное измерение таких смехотворно маленьких и ничтожных частей вечности представляет собой задачу, лишенную всякого смысла. Разумеется, я спешу добавить, что можно отслаивать вечность... |
| He went on and on and I wondered, looking off across the valley from where I stood on the marble-columned porch, if he were unbalanced by his loneliness, or he might know some part of what he said. | Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал, свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был уверен в правильности того, в чем пытался нас убедить. |
| Может быть, именно эта возникшая, как по волшебству, долина несла на себе отпечаток вечности. | |
| For this place, this valley that sprang out of nowhere, did have a look of eternity about it. | |
| Although as I thought this, I wondered how any man might know how eternity would look-but be that as it may, there was a feel of the unchanging in this place of bright white sunlight. | Думая об этом, я никак не мог представить, каким образом может человек знать, как должна выглядеть вечность, но, будь я неладен, в этом чудесном месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться представление о постоянстве и неизменности. |
| “But I ramble on,” the old man was saying. “The trouble is I have too much to say, too much stored up to say. Although there is no reason why I should try to say it all at once. I apologize for keeping you out here, standing. Won't you please come in.” | — Но я, впрочем, перескакиваю с одного на другое, — продолжал рассуждать старик. — Вся беда в том, что я могу вам очень много рассказать, слишком много у меня накопилось. Конечно, неразумно пытаться выложить все сразу. Прошу прощения за то, что держу вас на пороге. Будьте любезны, проходите. |
| We stepped through the open doorway into quiet and classic elegance. | Мы прошли через открытую дверь и оказались в тихом помещении, воплощающем собой классическое изящество. |
| There were no windows, but from somewhere in the roof the sunlight came slanting in, to highlight with a classic brilliance the chairs and sofa, the writing desk with a small wooden chest and scattered sheets of paper on its top, the polished tea service on the smaller table in one corner. | В нем не было окон, но откуда-то сверху, из отверстий в крыше струился мягкий солнечный свет; стулья и диван, вырезанные с бесподобным мастерством, письменный стол с небольшим деревянным ящиком и разбросанными по нему листами бумаги, элегантный чайный сервиз на маленьком столике в углу, удачно дополняли световой эффект. |
| “Please,” he said, “have chairs. I hope that you can spend some time with me.” (And there, I thought, he talked of time when he had said there might be no such thing as time.) “And that is foolish of me, of course, for you have the time. | — Пожалуйста, — пригласил он, — садитесь. Надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени. (Ну вот, подумал я, а он еще говорил, что самого понятия времени не существует). — Господи, — поправил он себя, — как глупо с моей стороны говорить об этом, конечно же, у вас есть время. |
| You hold in the hollow of your hand all the time there is. Having gotten here, there is no place else to go, no place else that you would care to go. Once one gets here, he never wants to leave, never needs to leave.” | Вы держите в своих ладонях все время вселенной. Если вы пришли сюда, то вам уже некуда больше торопиться: лучшего места просто нет. Попав сюда, никто уже не хочет уйти, никогда не ощущает такой потребности. |
| It was all too sleek and smooth, too much like a play, well-written, and yet there was nothing wrong with it-just an old and lonely man with the gates of suppressed talk unlatched by the unexpected appearance of people of his race. | Все это казалось слишком уж елейным и гладким и до ужаса напоминало хорошо разыгранный спектакль, хотя по-прежнему выглядело вполне правдоподобно: будто старый и живущий в одиночестве человек вдруг дал волю давно распиравшим его словам, когда к нему домой нежданно нагрянули желанные гости. |
| Yet, underneath it all, underneath my own acceptance of this place and of this man (for here were both of them), I felt a prickling uneasiness. | Но подспудно, где-то в глубине моего сознания крылось тревожное подозрение в искусственности всего происходящего, причем недоверие вызывал не только старик, но и сама окружавшая нас обстановка. |
| “There are places here for you, of course,” he said. “There are always places waiting. Very few even win their way here and there is always room. In another day or two I'll take you around and we'll call upon the others. | — Здесь, разумеется, хватит места и вам, — продолжал говорить старик. — Здесь всегда найдутся уголки, ждущие своих хозяев. Очень редко кому-то удается добраться сюда, но зато здесь ему всегда находится место. Через день-два я покажу вам окрестности, и мы зайдем к остальным жителям долины. |
| Very formal calls, for we are formal here. But the thing about it, the best thing, is that once protocol has been observed, you need not call again, although you may find some of them you'll want to visit now and then. | Это будут сугубо официальные визиты, так как мы здесь привыкли строго соблюдать формальности. Но уж после этого, что особенно приятно, отдав должное требованиям приличий, вы будете избавлены от необходимости совершать повторные визиты. Хотя некоторые из здешних обитателей могут показаться вам симпатичными, и вы будете испытывать потребность их время от времени навещать. |
| Here dwells a select company called from all the stars and some may be amusing and others you will find instructive and there will be much that they do, I must warn you, you will not understand. | Тут собралась элита — общество избранных, приглашенных со всех звезд галактики. Одних вы найдете любопытными, других назойливыми, и, я должен предупредить вас, многое из того, чем они занимаются, может вызвать у вас недоумение. |
| And some of it you may find disturbing and disgusting. Which need not perturb you in the slightest, for each one keeps his counsel and his place and.. .” | Некоторые их привычки могут показаться вам неприятными и даже отвратительными. Впрочем, это не должно вас особенно беспокоить, так как каждый здесь имеет собственный угол, как рак-отшельник — собственную раковину, и... |
| “What is this place?” asked Sara. “How did you hear of it? How did you.. .” | — Что же представляет собой это место? — перебила его Сара. — Как вы узнали о нем? Как вам... |
| “What is this place?” he asked, with a muffled gasp. | — Что такое это место? — переспросил старик, приглушенно вздохнув. |
| “Yes, what is this place? What do you call it?” | — Да, что же это за место? Как вы его называете? |
| “Why,” he said, “I've never even wondered. I've never thought of it. I have never asked.” | — Я никогда не размышлял над этим. Никогда не задумывался. Ни у кого не спрашивал. |
| “You mean,” I said, “that you have been here all this time and you've never wondered where you were?” | — Вы хотите сказать, — спросил я, — что жили здесь все это время и никогда не удосужились задуматься, где находитесь? |
| Он посмотрел на меня с ужасом, словно я совершил неслыханное святотатство. | |
| He looked at me aghast, as if I had committed some unwitting heresy. | |
| “What would be the need to ask?” he said. “What the need to wonder? Would it make any difference if it had a name or did not have a name?” | — Какой смысл в том, чтобы спрашивать об этом? — воскликнул он. — Какая нужда в пустых размышлениях? Неужели что-то изменится от того, будет иметь это место название или нет? |
| — Простите нас, — вмешалась Сара. — Мы здесь новички и не хотели вас обидеть. | |
| “We are sorry,” Sara said. “We are new here. We did not mean to upset you.” | |
| And that was all right for her to say, but I had meant to upset him and in the process perhaps jar some sense from him. | Бесспорно, она поступила правильно, извинившись, но я, признаться, действительно хотел вывести его из равновесия и таким образом хоть как-то добиться от него логичных объяснений. |
| If this were a nameless place I wanted, illogically perhaps, to know why it had no name and, even more, how it had come about he had never asked the name. | Если эта долина была безымянной, то я бы желал узнать (хотя, может быть, это мне ничего бы и не дало), по какой причине она не имеет названия, и потом, мне казалось странным, почему старик никогда не интересовался, как она называется. |
| “You said the days were full,” I said. “Exactly how do you fill them? How do you pass the time?” | — Вы говорили, что дни здесь полноценны, — спросил я. — А чем же вы их конкретно заполняете? Как вы проводите время? |
| — Майк! — возмущенно воскликнула Сара. | |
| “Mike!” said Sara sharply. | |
| “I want to know,” I said. “Does he sit and contemplate his navel. Does he.. .” | — Я хочу знать, — настаивал я. — Просто знать, проводит ли он часы в праздных размышлениях или... |
| “I write,” said Lawrence Arlen Knight. | — Я пишу, — с достоинством ответил Лоуренс Арлен Найт. |
| “Sir,” said Sara, “I, apologize. This cross-examination is bad manners.” | — Сэр, — заволновалась Сара, — прошу прощения. Капитан, устраивая допрос с пристрастием, вы демонстрируете свои дурные манеры. |
| “Not for me,” I told her. “I am the roughneck type who wants to get some answers. He says no one who gets here ever wants to leave. He said the days are full. If we are to be stuck here, I want to know.. .” | — Для меня нет дурных манер, — я огрызнулся. — Я неисправимый упрямец, который всегда добивается правды во что бы то ни стало. Мистер Найт утверждает, что любой пришедший сюда никогда уже не захочет уйти. Он говорит, что дни здесь наполнены смыслом. Если уж нас навечно притянет к этому месту, я бы хотел знать, чем я буду здесь заниматься... |
| “Each one,” Knight said softly, “does what he wants to do. He does it for the sheer joy that he finds in the doing of it. He has no motive other than the satisfaction of doing very well either the thing he wants to do or the thing he does the best. | — Каждый, — мягко перебил меня Найт, — делает то, что ему хочется. И делает только потому, что ему так нравится. И у него нет других мотивов, кроме желания получить удовольствие от того, что он хорошо сделал задуманное, или от того, что просто занимается любимым делом. |
| There is no economic pressure and no social pressure. | Он не испытывает материальной нужды, не зависит от общественного мнения. |
| Он работает не за вознаграждение, деньги и не ради славы. Здесь чувствуешь всю суетность и ничтожность этих побуждений и остаешься верен только себе самому. | |
| He does not work for praise or money or for fame. Here one realizes how empty all those motives are. He remains true only to himself.” | |
| “And you write?” | — И поэтому вы пишете? |
| “I write,” said Knight. | — Да, пишу, — ответил Найт. |
| “What do you write?” | — А о чем вы пишете? |
| “The things I want to write. The thoughts inside myself. I try to express them as best I can. I write and rewrite them. I polish them. I seek the exact word and phrase. | — О том, о чем мне хочется писать. Я излагаю мысли, которые приходят мне в голову. Я стараюсь выразить их как можно яснее. Я излагаю их, а потом заново переписываю. Шлифую их. Я ищу точные слова и фразы. |
| I try to put down the total experience of my life. I try to see what kind of creature I am and why I am the way I am and try to extend.. .” | Я пытаюсь передавать посредством слова накопленный мною жизненный опыт. Стремлюсь понять, что я такое и почему я такой, какой есть. Хочу развить... |
| “And how are you getting along?” I asked. | — Это то, ради чего вы живете? (И как вы поживаете/ живете?) — спросил я. |
| Он указал на деревянную шкатулку, стоящую на столике. | |
| He gestured at the wooden box upon the table. | |
| “It is all there,” he said. “The bare beginning of it. It has taken long, but it is a task I never tire of. It will take much longer to finish it, if I ever finish it. | — Все, что мне необходимо — здесь, — ответил Найт. — Пусть это только начало. Намеченная мною работа займет много времени, но я от нее никогда не устаю. Нужно сделать вдесятеро больше, чтобы завершить ее, если это вообще возможно. |
| Although that is silly of me to say, for I have all the time there is. Others may paint, still others compose music, others play it. Or many other things, of which I had never heard before. | Хотя об этом глупо говорить, так как в моем распоряжении неограниченное время. Некоторые из здешних обитателей увлекаются живописью, другие сочиняют музыку, третьи ее исполняют. Некоторые занимаются вещами, о которых я раньше не имел никакого представления. |
| One of my near neighbors, a most peculiar creature if I may say so, is making up a most complicated game, played with many sets of pieces and many different counters on a board that is three dimensional and, at times, I suspect it may be four, and.. .” | Один из моих соседей — весьма оригинальное существо, если его можно так назвать, — играет в очень сложную игру с разными наборами фигур и шишек на доске, размещенной в трех измерениях. Иногда мне кажется, что даже в четырех и... |
| “Stop it!” Sara cried. “Stop it! You need not explain yourself to us.” | — Не надо! — закричала Сара. — Пожалуйста, прекратите. Не нужно все это нам объяснять. |
| She shriveled me with a look. | Она пронзила меня презрительным взглядом. |
| “I do not mind,” said Lawrence Arlen Knight. “In fact, I think I may enjoy it. There is so much to tell, so much that is so wondrous. | — Меня это не обижает, — сказал Лоуренс Арлен Найт. — В действительности, мне это даже нравится. Я хочу столько всего рассказать вам, что ваше любопытство может меня только радовать. |
| I can quite understand how someone coming here might be puzzled and might have many questions,he would want to ask. It is a difficult thing to absorb.” | Мне вполне понятно, что для вас, только что пришедших сюда, все кажется удивительным и вызывает много вопросов. Сразу просто невозможно все переварить. |
| “Mike,” said Hoot. | — Майк, — свистящим шепотом позвал меня Свистун. |
| “Hush,” said Sara. | — Тихо, — прервала его Сара. |
| “Difficult,” said Knight. “Yes, very difficult. Hard to understand that here time stands still and that except for the going and the coming of the light, which fools us into measuring time into artificial days, there is no such thing as time. | — Ведь это трудно, — продолжал говорить Найт, — очень трудно осознать, что здесь время неподвижно, и, если бы не смена дня и ночи, которая порождает обманчивую иллюзию его течения, было бы легко понять, что времени просто не существует. |
| To realize that yesterday is one with today and that tomorrow is, as well, one with yesterday, that one walks in an unchanging lake of foreverness and that there is no change, that here one can escape the tyranny of time and.. .” | Надо привыкнуть к тому, что вчера — это то же, что сегодня, а завтра — это одно целое с вчерашним днем. Каждый окунается в бездонную пучину вечности, неподвластную переменам. Здесь можно выйти из-под тирании времени... |
| Hoot honked loudly at me: “Mike!” | Свистун громко прогудел: |
| — Майк! | |
| Sara came to her feet and so did I and as I rose, the place changed-the place and man. | Сара поднялась, одновременно с ней встал я, и пока я поднимался, все на глазах переменилось — и комната, и человек. |
| I stood in a hovel with a broken roof and dirt floor. The chairs were rickety and the table, lacking one leg, was propped against the wall. On it stood the wooden box and the litter of papers. | Теперь я находился в лачуге с прогнившей крышей и грязным полом. Кругом стояли расшатанные стулья, а стол без одной ножки был прислонен краем к стене. На нем стоял деревянный ящик и лежала пачка бумаги. |
| “It is beyond human experience,” said Knight. “It is, indeed, beyond human imagination. I sometimes wonder if someone in some distant age, by some process which I cannot even begin to understand, caught a glimpse and the meaning of this place and called it Heaven.. .” | — Это ваше человеческого восприятия, — вещал Найт. — Это за пределами человеческого воображения. Иногда мне кажется, что в древние времена кому-то каким-то непонятным образом удалось увидеть это место, уловить его суть, и тогда он назвал его Раем Небесным. |
| He was old. He was incredibly old and filthy, a walking corpse. The skin was drawn tight over his cheekbones and pulled back from his lips, revealing yellowed, rotting teeth. Through a great rent in his robe, caked with filth, his ribs stood out like those of a winter-starved horse. | Найт был очень стар. Он был невыносимо старым и дряхлым настоящий ходячий труп. Кожа обтягивала его скулы, обнажая желтые гнилые зубы. Через огромную прореху в его задубевшей от грязи одежде просвечивали ребра необычайно худого, как у изголодавшейся лошади, тела. |
| His hands were claws. His beard was matted with dirt and drool and his hooded eyes gleamed with a vacant light, eyes half-dead and yet somehow sharp, too sharp to be housed in such an ancient, tottering body. | Его руки были похожи на клешни. У него была нерасчесанная грязная и забрызганная слюной борода, а запавшие глаза источали рассеянный свет. Это были наполовину мертвые глаза, но все же не настолько старые, чтобы принадлежать такому древнему и иссохшему телу. |
| “Sara,” I shouted. | — Сара! — закричал я. |
| For she was standing in complete and polite absorption, listening ecstatically to the words mouthed by the filthy old wreck who sat huddled in his chair. | Я закричал, так как она стояла, словно завороженная, жадно внимая словам Найта, впитывая в себя все, что врала нам эта скрючившаяся в кресле неряшливая развалина. |
| Она набросилась на меня. | |
| She whirled on me. “For the last time, Mike.. .” | — Если ты скажешь еще хоть одно слово, Майк... |
| By the look of cold fury on her face, I knew that she still saw him as he had appeared before, that the change was not apparent to her, that she still was trapped in whatever enchantment had ensnared us. | По выражению ее лица я догадался, что она все еще видит Найта в прежнем облике, что она не заметила происшедших с ним изменений и все еще находится во власти чудодейственных чар, пленником которых только что был я сам. |
| I moved fast, scarcely thinking. I clipped her on the chin, hard and accurately and without pity, and I caught her as she fell. | Я сделал все быстро, почти автоматически. Я ударил ее кулаком в подбородок сильно и безжалостно, и тут же поймал ее, не дав ей осесть на пол. |
| I slung her over my shoulder and as I did I saw that Knight was struggling to push himself out of the chair and even as he continued his efforts, his mouth kept moving and he never stopped his talk. | Перекинув ее бесчувственное тело через плечо, я заметил, что Найт тщетно пытается встать с кресла, и даже при этом его рот не перестает двигаться, а речь продолжает безостановочно литься. |
| “What is the trouble, my friends?” he asked. “Have I done some unwitting thing to offend you? It is so hard at times to know and appreciate the mores of the people that one meets. It is easy to perform one misguided act or say one unguarded word...” | — Что случилось, мой друг? — спросил он. — Разве я допустил какую-нибудь бестактность, обидел вас? Иногда бывает так непросто понять чужие вкусы и угодить другому человеку. Достаточно одного неловкого поступка, одного неосторожного слова... |
| I turned to go and as I did I saw that wooden box on the table top and reached out to grab it. | Я повернулся, чтобы уйти, и тут заметил деревянный ящик на столе и, не задумываясь, взял его. |
| Hoot was pleading with me. “Mike, delay do not. Stand not on ceremony. Flee, please, with all alacrity.” | Свистун с мольбой уговаривал меня: |
| — Майк, не задерживайся, пожалуйста, обойдись без церемоний. Уходи как можно быстрее. | |
| We fled with all alacrity. | И мы ушли, не задерживаясь. |
| TWENTY | 20 |
| We made good time, not looking back. I did look back, for an instant only, before we plunged into the canyonlike cleft between the soaring rocks that led back to the gateway. | Мы пробежали весь путь назад без оглядки. Я обернулся лишь однажды, когда мы уже дошли до края долины и готовы были нырнуть в теснину зажатого между отвесными скалами каньона, ведущего к воротам. |
| Sara came to and screamed at me, kicking and beating at my back with clenched fists, but I hung tightly to her with one arm, holding her against my shoulder. In the other arm, I clutched the wooden box I had lifted from the table. | Сара пришла в себя и с криком неистово колотила меня руками и ногами по чему попало, но я крепко держал ее, прижимая одной рукой к плечу. В другой руке я тащил деревянный ящик, который взял со стола Найта. |
| Still running, we reached the end of the canyon. Roscoe and Paint stood exactly as we had left them. Sara's rifle leaned against the rocky wail and my sword and shield lay beside them. | Так же бегом мы выскочили из каньона. Роско и Пэйнт стояли на том же месте, где мы их оставили. На месте была и винтовка Сары, а рядом с ней лежали мои щит и меч. |
| I dumped Sara on the ground with no ceremony. I had taken quite a beating from her flailing feet and fists, and was not feeling exactly kindly toward her and was glad to be rid of her. | Я сбросил Сару на землю, не особенно церемонясь. Признаться, ее тумаки мне уже порядком надоели, и, разумеется, в этот момент я был настроен по отношению к ней не особенно доброжелательно — так что с удовольствием избавился от столь неспокойной ноши. |
| She landed on her rump and stayed sitting there, looking up at me, her face white with fury, her jaws working, but so sore at me that she could form no word but one, “Youyou-you,” she kept saying. | Она шлепнулась на мягкое место и так и осталась сидеть с красным от ярости лицом и горящими от гнева глазами. Ее рот раскрывался, как у выброшенной на берег рыбы, но негодование настолько переполняло ее, что с губ слетало лишь одно слово: «Ты — ты — ты...» |
| It was probably the first time in her money-buttressed life that anyone had laid violent and disrespectful hands upon her. | Вероятно, впервые в ее благополучной и безбедной жизни Саре пришлось испытать такое унижение и столкнуться с такой грубостью по отношению к себе. |
| I stood there, looking down at her, blown with my mad, frantic running up the valley and through the canyon, gulping air, weak in the knees, sore in the back and belly, where she had hammered me-and thinking of that one backward look I'd taken before I'd plunged into the canyon. | Я стоял, глядя на нее сверху вниз, стараясь восстановить дыхание после сумасшедшей гонки по долине и каньону. Я шумно втягивал в себя воздух, чувствуя неприятную дрожь в коленях. Моя спина и живот болели в местах, по которым Сара особенно безжалостно молотила, но это меня не беспокоило. Я думал только об одном — о том, что увидел, бросив последний взгляд на долину. |
| “You hit me!” she finally said screaming in her outrage. | — Ты ударил меня! — наконец провизжала Сара. |
| She said it and waited for my answer. But I had no answer. | Прокричав это, она замолчала, видимо, ожидая ответа. Но его не последовало. |
| I had no answer in my mind and no breath to speak an answer. I don't know what she expected as an answer. Maybe she was hoping I'd deny it, so that she could berate me not only as a bully, but a liar, too. | У меня не было ни слов, ни дыхания, чтобы как-то отреагировать. Интересно только, что она рассчитывала услышать. Наверное, она думала, что я стану оправдываться, и тогда она сможет обозвать меня не только хулиганом, но и лгуном. |
| “You hit me!” she screamed again. | — Ты ударил меня! — снова выкрикнула она. |
| “You're damned right I did,” I said. “You didn't see a thing. You would have argued with me. There was nothing else to do.” | — Черт тебя подери, кто бы спорил! — прокричал я в ответ. — Ты же ведь ни черта не видела. Ты бы стала сопротивляться, и мне ничего не оставалось, как ударить тебя. |
| She leaped to her feet and confronted me. “We found Lawrence Arlen Knight,” she yelled. “We found a wonderful, shining place. After all our traveling, we found what we set out to find and then.. .” | Она поднялась на ноги и набросилась на меня с кулаками. |
| — Мы нашли Лоуренса Арлена Найта! — вопила Сара. — Мы нашли чудесное сказочное место! После всех наших мытарств мы наконец нашли то, что хотели, и вот... | |
| Hoot said, | И тут в разговор вмешался Свистун. |
| “Gracious lady, the fault belongs on me. I sensed it with the edges of my third self and I made Mike to see. Strength I did not have to make more than one of you to see. Not the second one. And I made Mike to see.. .” | — Благородная леди, — сказал он, — во всем случившемся виноват только я. Уловил реальность органами чувств своего третьего я и настроил Майка увидеть это. Не хватило сил на двоих. Пришлось выбирать. Настроил только Майка... |
| She whirled on him. | Теперь наступила очередь расплачиваться Свистуну. |
| “You filthy beast!” she cried. She lashed out with her foot. The kick caught him in the side and bowled him over. He lay there, his tiny feet working like little pistons, trying frantically to right himself. | — Ах ты, паршивая тварь! — заорала Сара и ударила беднягу ногой. Удар пришелся по бочкообразному туловищу и перевернул Свистуна вверх тормашками. Он лежал на спине, беспомощно перебирая крошечными конечностями, которые работали, как поршни двигателя, и отчаянно пытался вернуться в нормальное положение. |
| Then, swiftly, she was on her knees beside him. “Hoot,” she cried, “I'm sorry. Can you believe me, I am sorry. I am sorry and ashamed.” She set him on his feet. | Сара уже стояла на коленях подле него. |
| — Свистунчик, бедненький, — причитала она. — Прости меня, пожалуйста. Я очень огорчена, честное слово. Мне очень больно и стыдно, поверь мне. | |
| She looked up at me. “Mike! Oh, Mike! What has happened to us?” | Она поставила его на ноги и, повернув лицо ко мне, сказала: |
| — Майк! Боже мой, Майк! Что же с нами такое происходит? | |
| “Enchantment,” I said. “It's the only thing I can think of that would cover it. Enchantment happened to us.” | — Наваждение, — произнес я. — Думаю, что это единственно верное определение случившегося с нами. Мы стали жертвами наваждения. |
| “Kindly one,” Hoot said to her, “resentment I do not bear. Reaction of the foot was a natural one. I quite understand.” | — Добрейшая леди, — прогудел Свистун, — не испытываю ни малейшей обиды, вполне понимаю, что рефлекс вашей ноги был закономерным. |
| “Stand,” said Roscoe, “band, grand, sand.” | — Встань, — задолдонил Роско, — дрянь, рвань, пьянь... |
| “Shut up,” said Old Paint, gruffly. “You'll drive us nuts with that gibberish.” | — Заткнись, — грубо оборвал его Пэйнт. — Ты нас всех сведешь с ума своей белибердой. |
| “It was all illusion,” I told her. “There were no marble villas. There were only filthy huts. The stream did not run free and shining; it was clogged with garbage from those huts. | — Все, что мы видели, было лишь иллюзией, — сказал я Саре. — Не было никаких мраморных дворцов — одни лишь грязные лачуги. И речка, вовсе не была так чиста и стремительна, как нам казалось, — это была замусоренная застойная лужа. |
| There was a terrible smell to it that caught you in the throat. And Lawrence Arlen Knight, if that is who he was, was a walking corpse kept alive by God knows what alchemy.” | И потом еще этот ужасный запах: от этой грязной помойной канавы так несло, что у меня перехватило дыхание. А этот Лоуренс Арлен Найт, если это действительно был он, оказался ходячим трупом, неизвестно с помощью какой черной магии удерживаемый в этой жизни. |
| — Здесь нам места нет, — прогундосил Свистун. | |
| “Wanted here we're not,” said Hoot. | |
| “We are trespassers,” I said. “Once here we can't go back to space because no one must know about this planet. We're caught in a big fly trap. | — Мы оказались нарушителями границы, вторглись в запретную зону, — сказал я. — Теперь для нас закрыта дорога в космос, так как никто не должен узнать о существовании этой планеты. Мы оказались в западне, гигантской мышеловке. |
| Once we came near we were tolled in to a landing by the signal. And finally we chased a myth and that myth was another fly trap-a trap within a trap.” | Когда мы приблизились к планете, нас заманили сигналом приводного маяка. Мы увязались в погоню за легендой и оказались ее пленниками, угодив еще в одну ловушку — мышеловку в мышеловке. |
| — Но ведь Лоуренс Арлен Найт тем и занимался, что искал мифы в галактике. | |
| “But Lawrence Arlen Knight chased the myth back in the galaxy.” | |
| “And so did we,” I said. “So did the humanoids who left their bones back in the gully. In some insect traps certain scents and odors are used to attract the insects, even from far off. | — И тем же занялись мы, — заметил я. — То же делали люди, чьи кости мы видели рассыпанными по ущелью. Некоторые хищные насекомые используют определенные запахи и ароматы для приманки добычи. И эти запахи способны распространяться очень далеко. |
| And in many cases the scents and odors drift on the winds to very distant places. Read, instead of scent and odor, myth and legend.. .” | Случается, что их заносит ветром на невероятно большие расстояния в самые укромные уголки. В нашем случае запахами и ароматами послужили легенды и мифы. |
| “But that man back there,” she said, “was happy and contented and so full of life and plans. His days were busy days and full. Knight or not, he was sure he'd reached the place that he had hunted.” | — Но ведь этот человек в долине, — возмутилась Сара, — был так счастлив и доволен, полон жизни и творческих планов. Каждый его день проходил полноценно, в плодотворном труде. Будь это Найт или кто-либо другой, но он достиг того, к чему стремился. |
| “What simpler way,” I asked, “to keep a life form where you want it than to make it happy where you put it?” | — Как ты думаешь, что проще, — спросил я, — задержать живое существо там, где ты хочешь, или сделать его счастливым там, куда оно попадет? |
| — Ты уверен в этом? — спросила Сара. — Ты действительно убежден, что видел именно то, о чем рассказал мне? Может быть, Свистун обвел тебя вокруг пальца. | |
| “You are sure?” she asked. “Sure of what you saw? Hoot could not have fooled you?” | |
| “Fool him I did not,” said Hoot. “I make him see it straight.” | — Вовсе и не думал никого дурить, — с обидой прогудел Свистун. — Помог Майку увидеть все как есть. |
| “But what difference would it make?” she asked. “If he is happy there. If he has purpose there. If life is meaningful and there is no such thing as time to rob it of its meaning.. .” | — Но, в конце концов, не все ли равно! — воскликнула она. — Ведь он счастлив. У него есть цель. Если жизнь наполнена смыслом и никакое время не может лишить ее этого смысла, так как нет самого времени... |
| “You mean we could have stayed?” | — Этим ты хочешь сказать, что мы должны остаться? |
| She nodded. “He said there was a place for us. That there are always places. We could have settled down. We could have...” | Она кивнула. |
| — Он сказал, что там найдется место и для нас. Что там всегда найдется место. Мы могли бы поселиться в долине. Мы могли бы... | |
| “Sara,” I asked, “is that what you really want? To settle down in imagined happiness? Never to go back to Earth?” | — Сара, — оборвал я ее, — неужели ты действительно этого хочешь? Поселиться в стране воображаемого, поддельного счастья и никогда не возвратиться на Землю? |
| Она было нашлась, что ответить, но потом вдруг заколебалась. | |
| She started to speak, then hesitated. | |
| “You know damn well,” I said, “it isn't. Back on Earth you have this house filled with hides and heads, with trophies of the hunt. The great huntress. The killer of the vicious life forms of the galaxy. | — Черт возьми, ведь ты понимаешь, что все это чепуха! — сказал я. — На Земле ты имела прекрасный дом с самыми экзотическими охотничьими трофеями — целую коллекцию шкур и чучел. Славу великой амазонки галактики. Покорительницы самых зловещих чудовищ. |
| They gave you social status, they made you a glamor figure. But there were too many of them. People began to yawn at them. They were getting bored with your adventures. So to keep on being glamorous, you had to hunt a different game.. .” | На Земле ты была знаменита, вокруг тебя существовал романтический ореол. Но постепенно он стал исчезать. Людям наскучили твои подвиги, их больше не интересовали твои приключения. И тогда, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет, ты решила сыграть в иную игру... |
| She leaped to her feet and her hand swung in a vicious arc and caught me in the face. | Она стремительно подошла ко мне, и ее рука, изящно изогнувшись, резко хлестнула меня по щеке. |
| I grinned at her. “We're even now,” I said. | Я улыбнулся. |
| — Ну вот, теперь мы квиты, — сказал я. (even ['Jv(q)n] – ровный; равный, одинаковый; вровень; to be/to get even – свести счеты, расквитаться) | |
| TWENTY-ONE | 21 |
| We turned back, traveling down the trail that we had used in coming, back across that great blue land of high plateau, with the purple mountains looming up behind us. | Мы повернули назад и пошли по той же тропе, которая привела нас в долину, по огромному, отливающему голубизной нагорью, ограниченному стеной вздымающихся, но теперь уже за нашими спинами, гор. |
| I had expected Sara to raise a fuss about it. I was not sure that she believed what I had told her; how could she? | Я предполагал, что Сара будет противиться возвращению, и не был уверен, что она поверила моему рассказу. Да и почему она должна была поверить? |
| All she had was my word for it and I was not certain how much reliance she would put upon my word. She had seen none of what I'd seen. | Единственной гарантией его правдивости было мое честное слово, и оставалось только гадать, на сколько она ему доверяет. Ведь она не видела того, что открылось мне. |
| So far as she was concerned, the valley still was a shining place, with a flashing stream and bright white sunlight, with the marble villas still perched among the crags. | И для нее долина продолжала оставаться изумительным райским уголком, наполненным музыкой сбегающего с гор бурного потока и залитым морем ослепительно яркого солнечного света. Волны этого моря омывали мрамор античных дворцов, венчающих вершины живописных утесов. |
| If she were to go back, I was sure, it would all be there for her, unchanged. The enchantment still was working for her. | Тем более, и был уверен, что, если она решится возвратиться в долину, все это предстанет перед ее глазами в прежнем волшебном обличье. Ведь она все еще находилась во власти тех же чар. |
| We had no plans. We had no place to go. Certainly there was no incentive to reach the desert we had crossed. The great white city had no attraction for us. | У нас не было четкого плана. Наш поход не имел конкретной цели. Разумеется, задача достигнуть пустыни, которую мы пересекли на пути сюда, не могла считаться целью. Нас не привлекала и перспектива снова очутиться в белом городе. |
| I don't know what Hoot or Sara might have been thinking. I know that for myself the only thought was to build up some distance between ourselves and that gateway to the valley. | Не знаю, что думали об этом Свистун и Сара, но для себя я решил, что необходимо уйти на достаточное расстояние от входа в долину и держаться на приличной дистанции от этой каменной арки. (gateway ['geItweI] – ворота, вход, выход) |
| I had forgotten the blueness of the high plateau with its mossy hummocks, its thickets of sweet-smelling shrubs, the icy rills and, towering in every direction, the trees that reached miles into the sky. | Я не замечал ни голубизны нагорья, ни мшистых холмов, ни зарослей, источающих сладковатый аромат кустарников, ни мелодичного перезвона прохладных ручейков, и даже гигантские башни уходящих за облака деревьев ускользали от моего взора. |
| If one looked for a reason why this planet should be closed, or intended to be closed, I felt that one must look toward those towering trees. For they were clearly the handiwork of another intelligence. | Если бы кому-то пришло в голову докопаться до причин, почему эта планета непременно должна была быть недоступной или превратиться в таковую, то, по моим наблюдениям, ему нужно было начинать поиск истины с этих громадных деревьев. Так как совершенно очевидно, что огромный сад был делом рук чужой, пришлой цивилизации. |
| Trees, seeding naturally, do not grow in a grid arrangement, each one exactly so far from its nearest neighbor. | Деревья, выросшие в естественных условиях, не будут располагаться сами по себе в шахматном порядке. |
| One tended to become accustomed to them after a time, but this was only, I was well aware, because the mind, tired of fruitless speculation, turned them off, rejecting them as a way of preserving itself against the devastating question mark of wonder written by the trees. | Со временем к их присутствию можно было привыкнуть, но эта привычка, в чем я был абсолютно уверен, приходила в результате того, что разум, устав от бесплодных размышлений, оставлял их в покое, переставая задумываться об их происхождении. Чтобы не сойти с ума, человек должен был отказаться от опасного искушения разгадать эту головоломку. |
| That night, beside the campfire, we tried to put into perspective the situation which confronted us. | В эту ночь, сидя вокруг костра, мы попытались определить наши перспективы. |
| There seemed no hope we could get into the spaceship which stood on the field in the center of the city. At least two dozen other ships also stood upon the field. In all the years they'd stood there others must have tried to crack them, but there was no evidence they had. | Похоже, у нас не было надежды пробраться на корабль, запечатанный на космодроме в центре города. По крайней мере, две дюжины других кораблей находились в аналогичном положении, и за те годы, которые они стояли на космодроме, прилетевшие на них существа, несомненно, прилагали все усилия, чтобы проникнуть в них, но было ясно, что никому из них это не удалось. |
| And what had happened to those other people, those other creatures, that had ridden in the ships? We knew, of course, what had happened to the humanoids whose skeletons we'd found in the gully. | И потом, что же случилось с другими людьми, другими разумными существами, прилетевшими в этих кораблях? Мы уже знали, что произошло с людьми, чьи скелеты мы обнаружили в ущелье. |
| We could speculate that the centaurs might be retrogressed out-planet creatures which, centuries ago had landed on the field. | Также можно было предположить, что кентавры являются деградировавшими потомками некогда высокоцивилизованных пришельцев с другой планеты, прибывших сюда столетия назад. |
| The planet was large, with more land surface than the Earth, and there was plenty of space in which other stranded travelers might have found a living niche and settled down. | Эта планета была достаточно велика, ее полезная, пригодная для проживания площадь значительно превышала земную, и кругом было достаточно места для расселения целых орд заблудившихся путешественников. |
| Some of them might be living in the city, although that seemed doubtful because of the killing vibrations which swept the city whenever a ship should land. | Некоторые из них могли поселиться в городе, хотя это казалось нам довольно сомнительным из-за убийственной вибрации, потрясавшей город при каждом приземлении очередного космического корабля. |
| And there was, as well, the consideration that many expeditions might have consisted only of male members of a species, which would mean there'd be no continuation. Marooned, they'd simply die and that would be the end of it. | Нельзя было исключить и другую гипотезу, согласно которой все прибывшие на планету экспедиции состояли только из существ мужского пола, что лишало пришельцев возможности оставить потомство. Отрезанные от своих цивилизаций, они были обречены на элементарное вымирание. |
| “There's one more possibility,” said Sara. “Some of them may be back there in the valley. We know that Knight made it. Some of the others, perhaps many of the others, might have made it, too.” | — Есть еще один вариант, — заметила Сара. — Некоторые из них могли поселиться в долине. Ведь Найту же удалось в ней поселиться. То же самое, возможно, сделали и другие, причем многие из них. |
| I nodded, agreeing with her. It was the final trap. If a visitor did not perish in reaching it, then there was the valley. Once in it, no one would get out. | Я кивнул, соглашаясь с ней. Это была последняя ловушка. Если пришелец не погибал по пути к долине, он становился ее пленником. Однажды очутившись в ней, он уже не мог из нее выбраться. |
| It was the perfect trap in that no one would ever want to leave it. Although there could be no seeking what Lawrence Arlen Knight had sought-and what we had sought. They might have come for reasons quite unknown to us. | Это была идеальная западня, которую никто не хотел покидать по собственной воле. Хотя, совсем не обязательно, что все дошедшие до нее существа стремились попасть в нее по той же причине, что и Лоуренс Арлен Найт, и искали то же, что он или мы. |
| — Ты действительно убежден, — спросила Сара, — что видел все, о чем рассказывал мне? | |
| “You are sure,” asked Sara, “that you really saw what you say you saw?” | |
| “I don't know what I can do,” I told her, “to make you believe me. Do you think I threw it all away? To spite you, maybe? Don't you think I might have been a little happy, too? | — Честное слово, я уже не знаю, как мне заставить тебя поверить, — ответил я. — Неужели ты полагаешь, я все это придумал? Придумал специально, чтобы испортить тебе жизнь? Или ты считаешь, что я не способен чувствовать себя счастливым? |
| Maybe, being a suspicious sort of clown, not as happy as you were, but after all those miles.. .” | Конечно, такой отпетый скептик и дегенерат, как я, чересчур толстокож, чтобы испытывать истинную радость, на которую способна ты, но после такого изнурительного пути и меня должно было пронять... |
| “Yes, of course,” she said. “You had no reason to. But why you alone? Why not me? I did not see these things.” | — Да, конечно, — перебила меня Сара, — у тебя не было причин врать мне. Но почему все это видел ты один? Почему не я? Ведь я ничего такого не наблюдала. |
| “Hoot explained all that,” I told her. “He could alert only one of us. And he alerted me.. .” | — Свистун тебе уже все объяснил, — вскипел я. — Он мог заставить прозреть только одного из нас. И он открыл глаза только мне. |
| “A part of me is Mike,” said Hoot. “We owe one another life. A bond there is between us. His mind is always with me. We be almost one.” | — Одна из частей моего существа принадлежит Майку, — сказал Свистун. — Одалживали друг другу свои жизни. Есть незримая связь между нами. Его разум всегда со мной. Мы — почти что одно целое. |
| “One,” said Roscoe solemnly, “done, fun, gun...” | — Одно, — торжественно забубнил Роско, — давно, равно, темно... |
| — Прекрати квакать, — отозвался Пэйнт. — Что за бессмыслица? | |
| “Cease your clack,” said Paint. “No sense at all you make.” | — Мысль с лица, — невозмутимо ответил Роско. |
| “Fake,” said Roscoe. | |
| “The almost human one,” said Hoot, “tries, to talk with us. | — Самый умный из нас, — прогудел Свистун, — пытается нас чему-то научить. |
| “His brain is addled,” I said. “That's what is wrong with him. The centaurs.. .” | — У него просто переплелись все извилины в мозгу, — сказал я, — вот и вся разгадка. Эти кентавры... |
| “No,” said Hoot. “He attempts communication.” | — Нет, Майк, — возразил Свистун, — он пытается найти с нами взаимопонимание. |
| I hunched around and stared up at Roscoe. He stood straight and rigid, the flare of firelight on his metal hide. | Я повернулся и пристально посмотрел на Роско. Он стоял гордо и прямо, пламя костра замысловато отражалось от зеркальных граней его металлического корпуса. |
| Я припомнил, что еще в пустыне, когда мы упорно пытались от него чего-нибудь добиться и задавали бесчисленные вопросы, он указал нам, что нужно двигаться на север. | |
| And I remembered how, back there in the badlands, when we had asked a question, he had signaled that we should travel north. | |
| Did he, in fact, still understand? Was there something he could tell us if he could put it into words? | Неужели он действительно что-то соображал? Найди он способ сформулировать свою мысль... Было ли у него что-то в голове, чтобы поделиться с нами? |
| — Ты не можешь помочь, — обратился я к Свистуну, — заглянуть вовнутрь и узнать, что он хочет сказать? (Можешь ты вытащить это из него?) (dig*out – откопать, раскопать; узнать, выведать) | |
| I said to Hoot, “Can you dig it out of him?” | |
| “It beyond my power,” said Hoot. | — Это выше моих сил, — вздохнул Свистун. |
| “Don't you understand,” Sara said to me, “that there is no use trying. We're not going to get back to Earth; or anywhere. We are staying on this planet.” | — Неужели до тебя не доходит, — раздраженно сказала мне Сара, — что все наши попытки найти выход из этого тупика обречены на неудачу? Мы не можем возвратиться на Землю или улететь куда-либо еще. Мы останемся на этой планете навсегда. |
| “There is one thing we could try,” I said. | — Есть одно средство, к которому мы можем прибегнуть, — заявил я. |
| — Я знаю, что ты имеешь в виду, — сказала Сара. — Я тоже об этом думала. Другие миры. Вроде мира сплошных песчаных дюн и барханов. И ты думаешь, таких миров сотни... | |
| “I know,” she said. “I thought of it, too... The other worlds. The worlds like the sand dune world. There must be hundreds of them.” | — И не исключено, что один из этих сотен подойдет и нам. |
| “Out of all those hundreds, there might be.. .” | |
| She shook her head. “You underestimate the people who built the city and set out the trees. They knew what they were doing. Every one of those worlds would be as isolated as this world. Those worlds were chosen for a purpose.. .” | Она покачала головой. |
| — Ты недооцениваешь людей, построивших город и посадивших деревья. Они знали, что делали. Каждый из этих миров будет таким же изолированным, как и этот. Все они были задуманы с определенной целью... | |
| “Have you ever thought,” I argued, “that one of them might be the home planet of the folks who built the city?” | — Тебе никогда не приходило в голову, что один из них является родиной тех, что построили город? |
| “No, I never have,” she said. “But what difference would it make? They'd squash you like a bug.” | — Нет, не приходило, — сказала она. — Но разве это что-нибудь меняет? Они раздавят тебя, как букашку. |
| “Then what do we do?” I asked. | — Тогда что же нам делать? |
| “I could go back to the valley,” she said. “I didn't see what you saw. I wouldn't see what you saw.” | — Я могу возвратиться в долину, — сказала Сара. — Ведь я не видела того, что открылось тебе. Могу и не увидеть. |
| “That's all right for you,” I said, “if that's the kind of life you want to live.” | — Ну, ты молодец, — воскликнул я. — И там ты будешь жить так, как мечтала. |
| “What difference would it make?” she asked. “I wouldn't know what kind of life it was. It would be real enough. How would it be any different than the life we're living now? How do we know it isn't the kind of life we're living now? How do you judge reality?” | — А, собственно, какая разница? — заметила Сара. — Я еще не знаю, что за жизнь ждет меня там. Может быть, вполне, реальная. Почему она должна в корне отличаться от того существования, которое мы влачим здесь? Откуда нам знать, лучше там или хуже? Чем ты можешь доказать реальность происходящего? |
| There was, of course, no answer to her questions. There was no way in which one could prove reality. Lawrence Arlen Knight had accepted the pseudo-life, the unreality of the valley, living in delusion, imagining an ideal life with as much force and clarity as if it had been real. | Конечно, на ее каверзный вопрос был такой же каверзный ответ. Еще никем не был придуман способ, чтобы доказать реальность самой реальности. Лоуренс Арлен Найт добровольно принял вымышленную жизнь, смирился с нереальностью долины, жил в мире иллюзий, конструируя в своем воображении идеальную жизнь и приближая ее к реальности в меру своих сил и способностей. |
| But that was for Knight; easy, perhaps, for all the other residents of the valley, for they did not know what was going on. | Но Найту было легко пойти на это, так же, вероятно, как и другим обитателям долины, близким ему по складу ума, поскольку им было решительно все равно, в реальном или вымышленном мире они живут, на это им было наплевать. |
| Я размышлял, какие, наверное, фантастические побуждения приписал нам Найт, чтобы объяснить себе причины нашего стремительного бегства. | |
| I found myself wondering what sort of fantasy had been invoked within his mind to explain our precipitate departure from his living place. | |
| Something, naturally, that would not upset him, that would not interrupt, for a single instant, the dream in which he lived. | Естественно, он старался придать нашему поступку такой смысл, который ни на йоту не возмутит его спокойствия, не внесет ни малейшего диссонанса в гармонию его вымышленной жизни. |
| — Ну, ладно, Бог с тобой, — промолвил я, смирившись с бесполезностью своих доводов. — Но я не смогу вернуться. | |
| “It's all right for you,” I said, limply, beaten. “I couldn't go back.” | |
| We sat silently by the fire, all talked out, nothing more to say. There was no use in arguing with her. She didn't really mean it. In the morning she would have forgotten it and good sense would prevail. We'd be on our way again. But on our way to where? | Мы сидели молча у костра, высказав все, что думали, исчерпав все контраргументы. Ее нельзя было переспорить. Она не могла разобраться даже в собственных мыслях. Оставалось надеяться, что утром ее здравый смысл возьмет верх и мы найдем общий язык. Мы пойдем своим путем, но куда он нас приведет? |
| “Mike,” she finally said. | — Майк, — наконец произнесла она. |
| “Yes, what is it?” | — Да, что такое? |
| “It could have been good between us if we had stayed on Earth. We are two of a kind. We could have gotten on.” | — Если бы мы остались на Земле, наверное, у нас все вышло бы хорошо. Мы очень подходим друг другу. Мы смогли бы поладить. |
| I glanced up sharply. Her face was lighted by the flicker of the fire and there was a strange softness in it. | Я жестко посмотрел на нее. На ее лице играли блики огня, и его выражение показалось мне неожиданно мягким. |
| “Forget it,” I said angrily. “I make it a rule never to make a pass at my employer.” | — Забудь о том, что ты сказала, — зло отрубил я. — Я установил для себя правило никогда не заводить шашни с нанимателем. |
| Я ожидал, что она вскипит, но этого не произошло. Она проглотила мои слова, не моргнув глазом. | |
| I expected her to be furious, but she wasn't. She didn't even wince. | |
| “You know that's not what I meant,” she said. “You know what I mean. This trip spoiled it for us. We found out too much about one another. Too many things to hate. I am sorry, Mike.” | — Ты же ведь понимаешь, что я имела в виду совсем другое, — сказала она. — Ты знаешь, о чем я говорила. Все испортила эта проклятая экспедиция. Мы слишком много узнали друг о друге, слишком много, чтобы не возненавидеть. Ты уж прости меня, Майк. |
| — А ты меня, — ответил я. | |
| “So am I,” I said. | Утром она ушла. |
| In the morning she was gone. | |
| TWENTY-TWO | 22 |
| I stormed at Hoot. “You were awake. You saw her go. You could have wakened me.” | Я накинулся на Свистуна. |
| — Ты же ведь не спал. Ты видел, как она уходила. Ты мог разбудить меня! | |
| “For why?” he asked. “What the use of waking? You would not have stopped her.” | — Зачем? — спросил он. — Какой в этом смысл? Все равно не смог бы ее остановить. |
| “I'd beaten some sense into that stubborn skull of hers.” | — Я бы выколотил дурь из ее упрямой головы, — негодовал я. |
| “Stop her you would not,” Hoot maintained. | — Все равно это бы ее не остановило, — настаивал Свистун. |
| — Шла за своей судьбой. Ничья судьба не может стать судьбой другого. Не потерпит никакого насильственного вмешательства. У Джорджа — своя судьба. У Тэкка — своя. У Сары тоже своя судьба. Моя судьба принадлежит только мне. | |
| “She but follow destiny and no one's destiny another's destiny and no interference please. George, his destiny his own. Tuck, his destiny his own. Sara, her destiny her own. My destiny my own.” | |
| “The hell with destiny!” I yelled. “Look at what it got them. George and Tuck both disappeared and now I got to go and yank Sara out of.. .” | — К черту судьбу! — заорал я. — Посмотри, до чего она их всех довела. Джордж и Тэкк испарились, а теперь Сара. Я должен пойти и вытащить ее оттуда... |
| “No yank,” honked Hoot, puffing with anger. “That you must not do. Understanding you miss. It is of yours no business.” | — Не надо вытаскивать, — протрубил Свистун, распухая от негодования. — Нельзя этого делать. Пошевели мозгами! Не лезь не в свое дело. |
| “But she sneaked out on us.” | — Но она же чихать хотела на нас! |
| “She did not sneak,” said Hoot. “She tell me where she go. She take Paint to ride, but pledge to send him back. | — Ничего подобного, — упрямо гудел Свистун. — Сказала мне, куда собирается идти. Взяла с собой Пэйнта, чтобы доехать до места, а потом отошлет его обратно. |
| Оставила винтовку и боеприпасы. Сказала, что они могут нам пригодиться. Потом объяснила, что у нее не хватит духу проститься с тобой. Плакала, когда уходила. | |
| She left the rifle and what you call the ammo. She say you have need of it. She say she cannot bear to make farewell of you. She crying when she left.” | |
| “She ran out on us,” I said. | — Она просто дезертировала, — отрезал я. |
| “So did George run out. So did Tuck.” | — И Джордж сбежал, и Тэкк? |
| “Tuck and George don't count,” I said. | — Тэкк и Джордж не в счет. |
| “My friend,” said Hoot. “My friend, I crying for you, too.” | — Мой друг, — сказал Свистун, — мой друг, честное слово, я тебе очень сочувствую. |
| “Cut out the goddamn sentiment,” I yelled at him. “You'll have me bawling with you.” | — Оставь эти слюнявые сантименты при себе, — прорычал я. — Не то я пошлю тебя к чертовой матери. |
| “And that so bad?” | — А это очень плохо? — спросил он. |
| “Yes, it's bad,” I said. | — Да, очень. |
| “I have hope to wait,” said Hoot. | — Ничего, потерплю, (У меня есть надежда дождаться)— ответил он. |
| “Wait for what?” I asked. “Wait for Sara? Not that you can notice. I am going back and...” | — Что ты будешь терпеть? — кричал я. — Терпеть, пока возвратится Сара? Да тебе на это наплевать. Все, хватит, я иду за ней... |
| — Дело не в Саре, дело во мне. Надеялся, что могу подождать, но уже слишком поздно и ждать больше нельзя. | |
| “Not for Sara. For myself. I have hope to wait, but I can wait no longer.” | |
| “Hoot, stop talking riddles. What is going on?” | — Свистун, перестань нести околесицу. О чем ты говоришь? |
| — Должен уйти от тебя сейчас, — объяснил Свистун. — Больше не могу оставаться. Слишком долго был в своей второй сущности и должен переходить в третью. | |
| “I leave you now,” said Hoot. “Stay I can no longer. I in my second self for long, must go third self now.” | |
| “Look,” I said, “you've been blubbering around about the different numbers of yourself ever since we met.” | — Послушай, — сказал я, — ты ведь без устали говоришь о своих многочисленных сущностях еще со времени нашей первой встречи. |
| — Должен пройти три фазы, — торжественно заявил Свистун, — сначала первую, потом вторую, а затем третью. | |
| “Three phases,” Hoot declared. “Start with first self, then second self, then third.” | |
| “Wait a minute, there,” I told him. “You mean like a butterfly, First a caterpillar, then a chrysalis, then a.. .” | — Постой-ка, вот оно что, — догадался я, — ты трансформируешься, как бабочка. От гусеницы к кокону, а затем уже превращаешься в бабочку... |
| — Ничего не знаю ни о каких бабочках. | |
| “I know not this butterfly.” | |
| “But in your lifetime you are three things?” | — Но за свою жизнь ты ведь успеваешь побывать в трех состояниях? |
| — Вторая стадия должна была продолжаться несколько дольше, — с грустью промолвил Свистун, — если бы мне не пришлось на время перейти в свою третью сущность, чтобы ты смог разглядеть, что же в действительности представляет собой этот ваш Лоуренс Найт. | |
| “Second self a little longer, perhaps,” said Hoot, sadly, “if not flip momentarily into third self to see in rightness this Lawrence Knight of yours.” | |
| “Hoot,” I said, “I'm sorry.” | — Свистун, — сказал я, — мне очень жаль. |
| “For sorrow is no need,” said Hoot. “Third self is joyousness. To be much desired. Look forward to third self with overwhelming happiness.” | — Не стоит огорчаться, — ответил Свистун. — Третья сущность — это прекрасно. Она желанна. Великое счастье предвкушать ее наступление. |
| “Well, hell,” I said, “if that is all it is go ahead into your third self. I won't mind at all.” | — Ну ладно, черт с тобой, — сказал я, — если так надо, то переходи в свое третье состояние. Я не обижаюсь. |
| “Third self is awayness,” Hoot told me. | — Мое третье я — за пределами этого мира, — прогудел Свистун. |
| — Это не здесь. Это — вовне. Не знаю, как объяснить. Очень грустно, Майк. Жалко себя, жалко тебя. Очень жаль, что мы расстаемся. | |
| “Is not here. Is elsewhere. How to explain I do not know. I am sorrow for you, Mike. I sorrow for myself. I sorrow at our parting. | |
| You give me life. I give you life. We have a very closeness. Hard trails we travel side by side. We speak with more than words. I'd share this third life with you, but is not possible.” | Ты дал мне свою жизнь, а я дал тебе свою жизнь. Мы прошли вместе по трудному пути. Нам не нужно было слов, чтобы разговаривать. Охотно бы разделил свою третью жизнь с тобой, но это невозможно. |
| I took a step forward and stumbled on my knees. I held out my hands toward him and his tentacle reached out and engulfed my hands and gripped them hard and in that moment that hands and tentacles closed together and held, I was one with this friend of mine. | Я сделал шаг вперед и встал на колени. Мои руки потянулись к нему, а его короткие щупальца обвили их и сомкнулись в крепком пожатии. И в этот момент, когда мои руки и его конечности сомкнулись, я знал, что рядом друг. |
| For an instant I probed into the blackness and the glory of his being and caught a glimpseor many glimpses-of what he knew, what he remembered, what he hoped, | На какое-то время я словно погрузился в бездну его существа, а в моем сознании замелькали мириады его мыслей, воспоминаний, надежд, |
| what he dreamed, what ho was, the purpose of him (although I am not sure I really caught a purpose), the unreal, shocking, almost incomprehensive structure of his society and the faint, blurred, rainbowed edges of its mores. | зазвенели мелодии его мечтаний, открылись тайны его души, цель его жизни (хотя я не уверен, что действительно ее уловил), передо мной раскрылась невероятная, потрясающая и почти не поддающаяся постижению структура общества, в котором он жил; проявилась затейливая радужная гамма фантастических нравов этого общества. |
| It flooded in upon my mind and overwhelmed it in a roaring storm of information, sense, emotion, outrage, happiness, and wonder. | В мой разум ворвался стремительный поток, наводнивший его бурлящим морем информации и чувств — яростью, счастьем и восторгом. |
| For an instant only, then it was gone, and the hand grip and Hoot himself. | Все это длилось лишь один миг, и вдруг все пропало — и крепкое рукопожатие, и сам Свистун. |
| I was kneeling, with my two hands held out and there was nothing there. My brain ached with coldness and I could feel the fine bead of sweat that had started on my forehead and I was as close to nothingness as I bad ever been, as I could ever be and still remain a human. | Только я продолжал стоять на коленях с протянутыми вперед руками. Голову болезненно сжимало леденящим обручем, и я почувствовал, как по лбу скатилась капля холодного пота; никогда, сколько я себя помню, не был я так близок к небытию — но все же остался по эту черту жизни и сохранил человеческий облик. |
| Я чувствовал свое существование каждой клеточкой тела, гораздо острее и глубже, чем когда-либо раньше, я впервые отчетливо осознавал свою неповторимую человеческую сущность. | |
| I knew that I existed, perhaps with a sharper and a finer sense of existing than had ever been the case before, | |
| but I don't believe I remembered where I was, for in that linking contact I had been in too many places to sort out any single place | Но теперь я почему-то не мог вспомнить, где я был и что я видел, так как за короткий миг этого духовного сеанса связи я успел побывать в неисчислимом количестве мест. |
| and I did not think-I simply hung there, my mind in neutral, crammed with so much that was new that all mentality was clogged. | Мне не удавалось воскресить в памяти хоть одно из них — я не успевал осмыслить того, что стало доступным моим органам чувств. В этот миг я как будто воспарил над неизведанным миром, а мой разум выполнял роль наблюдателя, мгновенно впитывая в себя новые, доселе недоступные впечатления, которые не мог сразу переварить. |
| How long it lasted, I don't know, probably only for a moment, although it seemed much longer than a moment-and then, with a sharp suddenness, with the sort of jolt one experiences when hitting a hard surface after a long fall, I came back to myself and the high blue world and that stupid-looking robot standing rigidly beside the burned-out campfire. | Я не знаю, как долго длился этот сеанс, может быть, какую-то долю секунды, хотя мне показалось, что гораздо дольше, — а затем неожиданно, словно ощутив резкий удар, который испытывает парашютист во время раскрытия парашюта после затяжного прыжка, — я вдруг очнулся и пришел в себя: перед моими глазами вновь была небесная голубизна и фигура сумасшедшего робота, застывшего по стойке «смирно» возле потухшего костра. |
| I staggered to my feet and looked about me and tried to remember what had, until that instant, been crowded in my brain and it all was gone, all the details of it, covered over by the present and my humanity as a flash flood will cover the pebbles lying in the dry bottom of an ancient creek bed. It all was there, or at least some of it was there, for I could sense it lying there beneath the flash flood of my humanity. | Я с трудом встал на ноги и огляделся, пытаясь восстановить в памяти картины и явления, только что заполнявшие мое сознание, но тщетно: все открывшееся мне, вплоть до самой ничтожной детали, было начисто стерто возвратной волной реального мира, вытеснено моим человеческим я. Так приливная волна вмиг слизывает замысловатый рисунок на песке. Но я понимал, что открывшееся мне не ушло, я ощущал его присутствие под плотным покровом вернувшегося ко мне человеческого сознания. |
| And I wondered, vaguely, as I stood there, if this burial of the matters transmitted by my friend might not be for my own protection, if my mind, in a protective reflex action, had covered it and blanked it out in a fight for sanity. And I wondered what it was my inner self might know that I no longer knew-surely there was nothing I could remember now which seemed so dangerous that I could not be allowed to know it. | Оглушенный, я стоял, размышляя, была ли эта потеря памяти защитной реакцией организма, блокировавшего переданную Свистуном информацию, чтобы предохранить меня от умопомешательства. И еще я гадал о том, какие тайны канули в глубины моего подсознания, — видит Бог, я был уверен, что в них нет ничего опасного и ничего, что мне запрещалось знать. |
| I stumbled over to the fire and hunkered down beside it. Picking up a stick of firewood, I stirred the ashes and at their heart, buried deeply, I came upon a still glowing lump of fire. Carefully I fed tiny slivers to it and a pale ribbon of smoke curled up and in a moment a tiny flame began to flicker. | Я склонился над костром, присев на корточки. Разворошив золу палкой, я наконец добрался до тлеющих в глубине углей. Аккуратно положив на них сухие щепки, я дождался, когда над костром снова, вздрагивая на ветру, заструилась бледная лента дыма, и на дровах заплясал веселый язычок пламени. |
| I crouched there, in the silence, watching and nourishing the flame, bringing the fire of the night before back to careful life. I could bring back the fire, I thought, but nothing else. | Сжавшись в комок, я молча сидел, глядел на огонь и подбрасывал в костер щепки — медленно возвращал его к жизни. В моих силах вернуть жизнь костру, подумал я, но в остальном я бессилен. |
| Of the night before nothing now remained except myself and the hulking robot. It had come to this, I thought. | Прошедшая ночь унесла с собой всех, кроме меня и неуклюжего робота. Все пришло к логическому концу. |
| Of four humans and an alien, there was but one human left. | Из пяти разумных существ — четырех людей и одного инопланетянина остался один, им оказался я. |
| I wavered close to self-pity, but brought myself sharply back from it. | Я уже был близок к тому, чтобы распустить нюни и пожалеть себя, но быстро преодолел минутную слабость. |
| Hell, I'd been in tight jams before. I'd been alone before-in fact, I usually was alone. So this was nothing new. | Черт побери, ведь бывал же я и до этого в переделках. И в одиночестве мне не впервые оставаться, если уж по правде сказать, то почти всегда я и был один. Так что в этом для меня нет ничего нового. |
| George and Tuck were gone and no tears shed over them. Hoot was gone and there might be tears for him-no, not for him, but rather for myself, for he had changed somehow, in some way I could not understand, into a better form of life, to exist on a higher plane of sentience. | Джордж и Тэкк сгинули, и я о них не плакал, они просто не заслуживали ни единой слезы. Свистун ушел, вот уж действительно о ком стоит пожалеть, хотя в этой истории скорее пожалеть следует меня, так как он трансформировался, приняв более совершенную форму, перешел на новый высший уровень развития. |
| The one who mattered, I knew, the only one who really mattered, was Sara and she, as well as Hoot, had gone where she'd wished to go. | Единственная родственная душа, человек, по-настоящему дорогой мне — Сара, ну что ж, она, как и Свистун, ушла в свой мир, о котором всегда мечтала. |
| With a sense of shock I realized that George and Tuck also had gone where they'd wished to go. Everyone had had a place to go-all except myself. | Особенно убивала меня догадка, что Джордж и Тэкк тоже где-то нашли то, чего искали, свой идеал. Для всех нашлось место для всех, кроме меня. |
| But what, I asked of myself, of Sara? I could go down into the valley and drag her out, kicking and screaming. | Но что же все-таки будет с Сарой, спрашивал я себя. Конечно, можно пойти в долину и выгнать ее оттуда пинками. |
| Or I could sit around a while and wait for her to come to her senses and come back by herself (which, I told myself, would be a waste of time, for she never would). | Или можно переждать, пока она одумается, обретет чувство реальности и вернется сама (что, по моему убеждению, было совершенно невозможно, так как добровольно она никогда не вернется). |
| Или можно, не мудрствуя лукаво, послать все к черту и пойти назад, взяв курс на город. | |
| Or I could simply say the hell with it and go stumping down the trail, heading for the city. | |
| I could take the latter course, I argued with myself, with no particular sense of guilt. Certainly any responsibility had been amply discharged. I had fulfilled my part of the bargain. | Споря сам с собой, я пытался убедить себя, что, избрав последний вариант, я поступлю правильно и не буду впоследствии испытывать угрызений совести. Конечно, я мог плюнуть и снять с себя всякую ответственность. Ведь я выполнил все условия контракта. |
| And it had, come to think of it, come out a whole lot better than I had ever thought it would. It had been a wild-goose chase after all; there really had been a Lawrence Arlen Knight and there was a place that he had been seeking. | И, что говорить, результат получился гораздо более впечатляющим, чем я мог представить, и превосходил мои самые оптимистические прогнозы. В конечном итоге, вся наша авантюра обернулась даже не погоней за мифической жар-птицей: Лоуренс Арлен Найт оказался реальным живым человеком, а не призраком; реальным оказался и изображенный в его романах галактический рай. |
| All the others had been right and I had been wrong and maybe that was why I was sitting out here all by myself, with no place in particular that I was hunting for. | Все оказались правы — неправ был только я один. Я ошибался и, вероятно, поэтому мне и приходится теперь сидеть у разбитого корыта, в одиночестве, не зная, куда податься и чего искать. |
| There was a metallic clanging and when I looked up I saw that Roscoe had moved over and was squatting down beside me-as if, since there was no one else, he was willing to be a pal to me. | Послышалось звяканье металла и, подняв голову, я с удивлением обнаружил, что Роско пристраивается поближе ко мне, словно желая разделить мое одиночество и составить мне компанию, заменив ушедших товарищей. |
| When he had gotten squatted comfortably, he reached out a hand and with his flattened palm smoothed out a dusty spot beside the fire, half dust, half ash. There was a sprig of some sort of grass still remaining, wilted by the heat of last night's fire, and he reached out carefully with thumb and forefinger and uprooted it, then smoothed the area once again. | Устроившись поудобнее рядом с костром, Роско вытянул руку и тщательно выровнял ладонью на земле небольшую площадку. Посреди площадки оказался небольшой пучок оплавленной жаром костра травы. Роско аккуратно выщипал его пальцами, а затем снова выровнял поверхность, представлявшую собой смесь пыли и пепла. |
| I watched in fascination. I wondered what he might be about, but there was no use to ask. He'd just spout some gibberish at me. | Я завороженно наблюдал за ним, гадая, какой фортель он на этот раз выкинет. Задавать вопросы было бессмысленно: разравнивая землю, Роско продолжал нашептывать себе под нос несвязную тарабарщину. |
| He stuck out a forefinger neatly and made a squiggly line in the dust and followed that with other marks that, if not entirely squiggly, certainly made no sense. | Указательным пальцем он осторожно прочертил в пыли угловатую линию, а затем добавил к ней несколько непонятных значков. Возможно, он рисовал и не такую уж чепуху, но разобраться в ней было трудно. |
| As I watched, it seemed that he was writing a mathematical or chemical formula of some sort-not that I could make any reason of it, but some of the symbols he was writing I had seen before in leafing through a scientific journal in an idle moment. | Приглядевшись, я стал догадываться, что он пишет какую-то математическую или химическую формулу ее смысл казался совершенно неуловимым, но часть символов мне была знакома по статьям из научных журналов, которые я иногда просматривал на досуге. |
| I could hold in no longer and I yelled at him, “What the hell is that?” | Наконец я не вытерпел и заорал на него: |
| “That,” he said, “cat, rat, vat, pat, mat, sat,” | — Черт возьми, что это значит? |
| — Это, — отозвался он, — лето, где-то, вето, нетто, спето. | |
| and then suddenly he was talking, not in rhyme, but still, so far as I was concerned, in gibberish: “Valence bond wave function equals product of antisymmetric spatial wave functions times symmetric wave functions times spin function of both antisymmetric and symmetric wave functions.. .” | И вдруг он заговорил уже не в рифму. Но все равно, как мне показалось, без малейшего проблеска связной мысли. |
| — Функция валентных волновых связей идентична функциям, производимым асимметричными пространственными волнами; функции симметричных временных волн — функциям временных промежутков равно асимметричных и симметричных волновых функций... | |
| “Wait just a goddamn minute,” I yelped at him. “What is going on? You talk like Mother Goose one minute and now you're talking like a prof.. .” | — Да помолчи хоть минутку, будь ты неладен, — рявкнул я на него. — Что, черт возьми, происходит, то ты квакаешь, как лягушка, то вдруг читаешь лекции, как проф... |
| “Prof,” he said, happily and solemnly, “scoff, doff, cough...” | — Проф, — сияя от счастья, радостно задолдонил Роско, — кров, плов, клев... |
| But he went on writing that lingo in the dust. Writing steadily, with never any hesitation, as if he knew what he was doing and exactly what it meant. He filled the place he'd smoothed with symbols, then wiped it clean and smoothed it out again, and continued with his writing. | И снова он (продолжал – went on (=go on)) начал выводить знаки в пыли. Он писал уверенно, не испытывая даже секундного замешательства, будто достоверно знал, что он делает и что все эти формулы обозначают. Он полностью заполнил знаками выровненный им участок, тщательно стер написанное, вторично выровняв площадку, и снова продолжил писать с тем же усердием. |
| I held my breath and wished that I could read what he was writing, for despite all his clownishness, I was convinced that it was important. | Затаив дыхание, я следил за его движениями, сетуя, что не могу ничего понять. Все же, несмотря на кажущуюся комичность его поведения, я догадывался: за его усилиями стоит что-то действительно важное. |
| Suddenly he froze, with his finger in the dust, no longer writing. | И вдруг он застыл, его палец уткнулся в песок, больше не выводя знаков. |
| “Paint,” he said, and I waited for the string of rhyming words, but they did not come. “Paint,” he said again. | — Пэйнт, — промолвил он. |
| Я уже ожидал услышать привычный набор соответствующих рифм, но, к моему удивлению, его не последовало. | |
| — Пэйнт, — повторил Роско. | |
| I leaped to my feet and Roscoe rose to stand beside me. Paint was coming down the trail, loping gracefully. He was alone; Sara was not with him. | Я вскочил на ноги, и Роско, поднявшись, встал рядом со мной. |
| He came to a sliding halt before us. | Пэйнт резво сбегал вниз по тропе, выделывая на ходу грациозные па. Он был один, без Сары. Покачиваясь на полозьях, он остановился перед нами. |
| “Boss,” he said, “back I come, reporting for orders. She say for me to hurry. She say to you good-bye, she say to tell God bless you, which is beyond my feeble intellect to comprehend. | — Босс, — заявил Пэйнт, — докладываю о возвращении и готовности к исполнению новых приказов. Хозяйка велела мне поторопиться. Она велела попрощаться с вами от своего имени и еще передать, чтобы Господь хранил и благословил вас. Смысл сего высказывания не доступен моему скудному уму. |
| She say she hope you get safely back to Earth. This humble being, sir, ask you what is Earth.” | Она также сказала, что надеется на ваше благополучное возвращение на Землю. Простите за глупый вопрос, сэр, но мне не понятно, что такое Земля? |
| — Земля — это родная планета нашей с Сарой расы, — ответил я. | |
| “Earth is the home planet of our race,” I told him. | |
| “Please, illustrious sir, you take me back to Earth?” | — Прошу вас, досточтимый сэр, не окажете ли вы мне честь взять с собой на Землю меня. |
| Я недоуменно покачал головой. | |
| I shook my head. “Why should you want to go to Earth?” | — Что тебе нужно на Земле? |
| “You, sir,” he said, “are being of compassion, You did not run away. You come into place of terror and fail to run away. | — Мне нужны вы, сэр, — торжественно заявил Пэйнт. — Человек, способный на сострадание. Вы не бросили меня в минуту опасности. Вы пришли на страшное место и не позволили себе поддаться испугу. |
| Вы оказались настолько любезны, что вызволили меня из досадной и позорной западни, в которой я оказался. Теперь ничто меня не заставит добровольно расстаться с вами. | |
| From ridiculous predicament you rescue me with dainty gallantry. I would not willingly wish to wander from your side.” | |
| “Thank you, Paint,” I said. | — Спасибо за лестную оценку, Пэйнт, — поблагодарил я. |
| “Then, gratefully, I march with you, all the way to Earth.” | — Тогда, если вы позволите, я буду сопровождать вас на всем пути к Земле. |
| “No, you don't,” I said. | — Нет, этого я позволить не могу. |
| “But you said, fair sir...” | — Но вы же ведь говорили, благородный сэр... |
| “I have something else for you to do.” | — У меня на тебя другие планы. |
| “Gladly will I perform in small recompense for your rescue of me, but, dear human, I had wished so hard for Earth.” | — Я с готовностью выполню любые ваши пожелания, чтобы отблагодарить за мое спасение, но, добрый человек, мне так хочется полететь на Землю с вами. |
| “You'll go back,” I said, “and wait for Sara.” | — Ты должен вернуться назад, — твердо сказал я, — и дождаться Сару. |
| “But she say good-bye distinctly. She say it as she meant it.” | — Но ведь она ясно сказала: прощайте. Она сказала то, что думала. |
| “You'll wait for her,” I said. “I don't want her coming out and no way to get back.” | — Ты будешь ее ждать, — отрезал я. — Я не хочу, чтобы она вернулась из долины и не нашла никого, кто бы помог ей на обратном пути. |
| “You think she will come out?” | — Неужели вы думаете, что она вернется? |
| “I don't know,” I said. | — Не знаю. |
| “But wait for her I do?” | — Но я все равно должен ее ждать? |
| “That's exactly it,” I said. | — Совершенно верно, — сказал я. |
| “But I wait,” he wailed “You go off to Earth and waiting still I am. I may be wait forever. If you want her, most kindly being, why don't you come back and say to her.. .” | — Вот я буду ждать, — захныкал Пэйнт. — Вы улетите на Землю. А я все буду ждать и ждать ее. Может быть, ждать вечно. Если вам, добрейшему из живых существ, так хочется, чтобы она вернулась, почему бы не пойти в долину и не попробовать ее уговорить... |
| “I can't do that,” I said. “Damn fool though she may be, she has to have her chance. Like George. Like Tuck.” | — Да не могу я этого сделать, — взорвался я. — Какой бы дурой она ни была, она тоже должна воспользоваться своим шансом. Как Джордж и Тэкк. |
| And I was surprised when I heard what I was saying. | Я сам был удивлен больше всех, что набрался смелости такое сказать. Необходимо было решение. Требовалось принять решение. И вот, наконец, оно пришло — без размышлений, без колебаний, — это был выход, продиктованный не логикой, а пришедший по наитию. |
| Decision, I had told myself. There was a decision to he made. And here, finally, I had made it-without thought, with no pondering, a decision made without any reason, on no more than instinct. | |
| As if I, myself, may not have made it, as if someone else, standing off somewhere in the wings of time, had made it for me. As if Hoot had made it for me. | Словно не я, а кто-то другой, наперекор моей воле принял это решение за меня. Может быть, это сделал Свистун. |
| And as I thought of this, I remembered him telling me that I could not interfere, almost pleading with me not to go back into the valley and drag her out of there, as I had said I'd do. | |
| Подумав о нем, я сразу вспомнил, как он настойчиво уговаривал меня не вмешиваться, умолял не холить в долину, чтобы вызволить оттуда Сару, когда я заявил о своем намерении. | |
| Stricken, I wondered how much of himself Hoot had left in me when he'd gone into his third self. | Обескураженный этим, я размышлял: сколько же от себя оставил во мне Свистун перед исчезновением. |
| And I tried to snare some remembrance of what it had been like, hand in tentacle, but all of it still was buried, out of reach, somewhere inside my mind, and I couldn't reach it. | Я снова попытался восстановить в памяти то, что со мной происходило, когда мои руки были сомкнуты с его щупальцами, но так и не смог вспомнить: мои впечатления были погребены в бездне подсознания, в глубинах, недоступных человеческой воле. |
| “Then I return,” said Paint, “full of sadness, but obedient. Earth it may not be, but better than the gully.” | — В таком случае я возвращаюсь, — вздохнул Пэйнт, — преисполненный грусти, но покорный. Хоть здесь и не Земля, но все же и не ужасное ущелье. |
| He turned to go, but I called him back. I took the rifle and the cartridge belt and tied them to the saddle. | Он уже развернулся, чтобы уйти, но я остановил его. Я взял винтовку и патронташ и привязал их к седлу. |
| “The weapon she left for you,” Paint told him. “No need of it has she.” | — Оружие она оставила вам, — запротестовал Пэйнт. — Ей оно не нужно. |
| “If she comes out, she will,” I said. | — Если она вернется, оружие ей пригодится, — ответил я. |
| “She not coming out,” Paint declared. “You” know not coming out. Stars in her eyes she had when she go between the rocks.” | — Она никогда не вернется, — объявил Пэйнт. — И вы знаете, что она не вернется. Ее глаза так сверкали, когда она проходила через ворота. |
| I didn't answer. I stood and watched him as he turned and went back down the trail, going slowly so he'd not be out of hearing if I should call him back. | Мне нечего было ему сказать. (Я не ответил.) Я молча стоял и наблюдал, как он развернулся и неторопливо зарысил (вдоль) по тропе, (идя медленно) стараясь не забегать слишком далеко, чтобы услышать, если я позову его назад, вдруг передумав. (чтобы он не был вне зоны слышимости если…) |
| Но я не передумал. (Я не позвал его назад.) | |
| I didn't call him back. | |
| TWENTY-THREE | 23 |
| That evening, beside the campfire, I opened the box that I had grabbed off the table in Knight's shack. | Этим вечером, устроившись у костра, я вскрыл шкатулку, которую прихватил со стола в халупе Найта. |
| We had traveled well that day, although with every step I took I fought against the terrible feeling that something called me back, that, as a matter of fact, there was an actual force which sought to turn me back. | Я шел весь день, и каждый мой шаг сопровождало неприятное чувство чьего-то присутствия, причем этот некто уговаривал меня повернуть назад, и его беззвучный зов был так настойчив, что я ни на минуту не усомнился в реальности существования силы, пытающейся заставить меня вернуться. |
| Slogging along, I tried to figure who it was (not what it was, but who it was) who tried to hold me back. | В постоянном противоборстве с этой силой я старался понять, кто же за ней стоит (причем у меня не было и тени сомнения — это был именно кто-то, а не что-то). |
| Может быть, это была Сара — чувство, что я должен как-то ей помочь по-прежнему не оставляло меня, хотя максимум, что я мог для нее сделать — это попытаться дождаться ее возвращения. | |
| Sara, perhaps-the feeling that I should do something for her, if it were no more than going back to wait in hope she would return. | |
| A sense of guilt at deserting her, although I knew well and good I'd not deserted her, no more than we had deserted either George or Tuck. A belief that I had somehow failed her, and in certain instances I undoubtedly had failed her, but not in this particular instance. | Наверное, все же это были угрызения совести, вызванные мыслью, что я бросил ее, хотя, разумеется, и это было совершенно очевидно, я ее не бросил, также, как раньше мы не бросили ни Джорджа, ни Тэкка. Тем не менее я был уверен, что обманул ее ожидания и в определенном смысле изменил ей. |
| I think that more than anything else the thing that bothered me was that she apparently had not believed me about what Hoot and I had seen back in the valley. The idea persisted that somehow I should have made her understand, should have so convinced her she'd have had no thought of returning there. | По правде говоря, мне уже давно приходило в голову, что она не поверила нашим со Свистуном рассказам о том, как выглядит заколдованная долина в реальности. Но я должен был найти способ убедить ее и заставить поверить в правдивость наших слов — эта мысль беспрерывно сверлила мой мозг. |
| The going back I could understand-if someone had stood just for a moment inside the gates of Heaven he would not suffer gladly being yanked from out the gates. The thing I could not understand was how she could have, willfully and deliberately, failed to understand, clinging to a beloved delusion in the face of fact. | Ее возвращение в долину я мог вполне понять — если кому-то посчастливится оказаться по ту сторону врат рая, то он уже ни за что добровольно не согласится вернуться в грешный мир. Единственное, чего я не мог понять — как она могла упрямо не признавать иллюзорность своих идеалов перед лицом неопровержимых фактов. |
| Or could Hoot have been the one, I wondered, who was tugging at me? Was there something lying hidden in my mind, something that he had planted there in those last few seconds, that kept up a faceless nagging at me? | Или все это были проделки Свистуна, манипулировавшего изнутри моим сознанием? Может быть, что-то скрывалось в глубинах моего разума, нечто, имплантированное туда Свистуном в те несколько мимолетных мгновений нашего последнего контакта и заставлявшее меня, словно марионетку в кукольном театре, подчиняться чьей-то посторонней воле? |
| I tried once again to dredge up the bit of information-any bit of information-bearing upon that final encounter, but once again I failed. | Я попытался еще раз воскресить в памяти хоть какой-то ничтожный эпизод нашего контакта со Свистуном, отыскать малейшую зацепку, но и это усилие оказалось тщетным. |
| Or could it be Paint? I had played a dirty trick on Paint, setting him a task I was unable or unwilling to perform myself. Perhaps, I told myself, I should turn around and go back and tell him he was relieved of the charge I had placed upon him. | Или, может быть, все дело в Пэйнте? Ведь я сыграл с ним злую шутку, поставив задачу, которую не мог, точнее, не хотел выполнить сам. Наверное, думал я, нужно вернуться и сказать, что я освобождаю его от ответственности, которую на него возложил. |
| I tried to fend it off, but could not erase from mind the vision of Paint a thousand years from now, (a million years from now if he still existed a million years from now) still mounting solemn guard outside the portals, waiting for an event that was not about to happen, still faithful to words long gone into the wind as the mouth that spoke them had long gone into dust. | Я старался избавиться от неприятных мыслей, связанных с Пэйнтом, но у меня постоянно возникала перед глазами картина, на которой Пэйнт по прошествии тысячи (или даже миллиона) лет, если, конечно, он был способен столько прожить, все еще стоит, как стойкий оловянный солдатик, на страже перед фасадом классического дворца, терпеливо ожидая того, чему уже никогда не суждено произойти; стоит непреклонно, верный слову, данному столетия назад, послушный приказу, неосторожно сорвавшемуся с губ жестокого человека, который сам уже давно превратился в прах. |
| Miserable with all these thoughts, I stumbled down the trail. | Угнетенный этими размышлениями, я плелся вниз по тропе. Если посмотреть на нас со стороны, то, вероятно, мы с Роско представляли довольно чудную пару: идущий впереди человек с мечом на поясе и щитом в руках и покорно следующий за ним, увешанный рюкзаками и бормочущий себе под нос робот. |
| To a watcher, we must have seemed a strange pair, I with my ridiculous shield and sword, Roscoe with the pack slung upon his back, clumping along behind me, mumbling to himself. | |
| We had made a good day's journey when we stopped for the night. Going through the pack to get out food, I found the box I'd stolen from Knight. I put it to one side to look at after I had eaten. | Когда мы собрались расположиться на ночлег и я подвел итоги дня, оказалось, что за сутки мы сделали приличный переход. Роясь в рюкзаке, чтобы найти что-нибудь на ужин, я и наткнулся на эту шкатулку, взятую со стола Найта. Я отложил ее в сторону, решив разобраться с ее содержимым после еды. |
| Roscoe gathered wood and I built a fire and cooked myself a meal while that great stupid hulk hunkered down across the blaze from me and chattered conversationally-and this time not rhyming words nor equation gibberish. | Роско натаскал дров, а я развел костер и приготовил поесть. Пока я ел, этот безмозглый болван расхаживал по ту сторону костра и разговаривал сам с собой, — причем, на этот раз не выдавая, как автомат, рифмованные очереди и не извергая математический бред. |
| “One eye thou hast,” he told me, glibly, “to look to Heaven for grace. The sun with one eye viewed all the world.” | — Одно твое око сотворено, — велеречиво провозгласил Роско, — дабы прозревать красоту мироздания. Единственным своим оком солнце зрит мир сущий. |
| I stared at him, amazed, wondering hopefully if he'd snapped out of it and could finally talk some sense-either that, or gone completely off his rocker. | Я удивленно уставился на него, недоумевая, считать ли это признаками просветления ума, или он уже окончательно свихнулся. |
| “Roscoe,” I said, as quietly as I could, not wishing to startle him out of any new-found sense, “I wasn't listening. I was thinking of something else. I wonder.. .” | — Роско, — сказал я осторожно, стараясь не смутить его только что проснувшийся разум. |
| “They can be meek,” he told me, “that have no other cause. A wretched soul, bruised with adversity, we bid be quiet when we hear it cry; but were we burdened with like weight of pain, as much, or more, we should ourselves complain.” | И вдруг он произнес: |
| Они покорны могут быть, | |
| Такой удел им предрешен, | |
| Молчи, услышав плач души, | |
| Огнем несчастий обожжен. | |
| И как ни горек крестный путь, | |
| Тебе отмеренный судьбой, | |
| Смирись, терпи и не забудь, | |
| Как он ни тяжек, — но он твой. | |
| “Poetry!” I yelled. “Poetry, for the love of God! As if equations and senseless rhyming weren't enough.. .” | — Господи, не хватало еще поэзии, — возопил я. — Стихи, Боже милостивый! Как будто не достаточно дурацких рифм и формул... |
| He clambered to his feet and danced a merry, clanking jig and sang: “The capon burns, the pig falls from the spit. The clock hath strucken twelve upon the bell; my mistress made in one upon my cheek. She is so hot because the meat is cold; the meat is cold because you came not home; you came not home because you have no stomach; you have no stomach, having broke your fast.. .” | А тем временем Роско, проворно перебирая ногами и громыхая металлическими конечностями, отплясывал задорную джигу, напевая: |
| На сковороде сгорел каплун, | |
| А хряк сорвался с вертела, | |
| Двенадцать раз ударил гонг часов, | |
| А милочка моя лишь раз мне поддала. | |
| Она так распалилась оттого, | |
| Что холодно жаркое на плите, | |
| А холодно жаркое на плите | |
| Из-за того, что дома не был я. | |
| А не явился я домой в тот день | |
| Лишь потому, что брюхо разорвал, | |
| А брюхо прохудилося мое | |
| Из-за того, что в пост скоромного поел... | |
| He stopped in mid-caper and stared wonderingly at me. “Fast,” he said. “Last, mast, cast.” | Он замер, не закончив очередного па, и восторженно уставился на меня: «Пост, рост, тост, прост...» |
| At least he was back to normal. | В его случае этот переход можно было считать возвратом к норме. |
| Он опустился на корточки подле костра, уже не разговаривая со мной, а бормоча что-то себе под нос. | |
| He hunkered down by the fire again, no longer talking to me, but mumbling to himself. | |
| The twilight deepened and the galaxy blossomed in the sky, first the brilliance of the central core, hanging just above the eastern horizon, and then, as night came on, the wispy filaments of the spiral arms became apparent, first as a structure of silvery mist, which brightened as the darkness grew. | Сумерки сгустились, и галактика вновь расцвела на небе во всем своем великолепии. Сначала проявилась ее сердцевина, нависшая над горизонтом на востоке, затем, когда вечерние сумерки стали наливаться чернотой, прорезалась тончайшая паутина спиральных щупалец, сначала похожая на серебристый туман, а затем все более и более разгоравшаяся огнем. |
| Wind whispered overhead and the campfire smoke, after rising vertically for a short distance, leaned over and slanted off into the darkness as it met the wind. firelight. | Легкий ветерок что-то нашептывал у нас над головами, и прямой столб дыма, поднимавшийся вертикально над нашим костром, достигнув воздушного потока, ломался и, подхваченный ветром, растворялся в темноте. |
| Far off something was chuckling softly to itself and tiny forms of life scurried in the grass and brush just beyond the circle of | В отдалении заливался смехом какой-то зверек; в траве и кустах, недалеко от круга, очерченного светом костра, шевелились и шуршали крошечные животные и насекомые. |
| Shakespeare? I wondered. Had it been Shakespeare he had spouted? The words had sounded like it, but I could not be sure; it had been many years since I'd even thought of Shakespeare. And if it were, how had Roscoe known of Shakespeare? | Интересно, это были стихи Шекспира? Слова и размер похожи, но я не был уверен, ведь уже прошло столько лет, с тех пор как я в последний раз читал его стихи. Но если это были стихи Шекспира, где Роско мог их слышать? |
| In the long flight out from the galaxy, on the long march up the trail, had Knight read it aloud beside the nightly campfire? Had he carried in his knapsack or in a sagging pocket of his jacket a copy of that ancient, almost forgotten writer? | Может быть, во время полета через галактику, а затем на протяжении длинных ночей у костра, когда они шли по тропе, Найт читал их Роско? А может быть, в его рюкзаке или в кармане куртки лежал томик стихов древнего и почти забытого поэта? |
| I finished my meal and washed the dishes in the stream beside which we were camped, and set them aside for morning. Roscoe still squatted at the fire, writing with an outstretched finger on a piece of ground he'd smoothed. | Я закончил ужинать, помыл посуду в ручье, рядом с которым мы остановились на ночлег, и затем сложил ее в стороне, приготовив к завтраку. Роско все еще сидел перед затухающим огнем, выводя что-то пальцем на расчищенном пятачке земли. |
| I picked up Knight's wooden box and opened it. Inside lay a thick sheaf of paper, almost filling it. Lifting out the first page, I held it so it was lighted by the fire and read: | Я поднял шкатулку Найта и открыл ее. В ней лежала толстая несшитая рукопись, занимавшая почти все ее пространство. Взяв первый лист, я повернул его так, чтобы свет костра падал на текст, и прочитал: |
| Blue and high. Clean. Upstanding blue. Water sound. Stars ahead. Ground unbare. Laughter high above and blue. Blue laughter. We move unwise. Think unhard. | «Голубизна и высота. Чистота. Застывшая голубизна. Шум воды. Звезды над головой. Обнаженная земля. Раздающийся с высоты смех и грусть. Грустный смех. Наши действия лишены мудрости. Мысли лишены твердости...» |
| The writing was in a crabbed hand and the characters were cramped and small. Slowly I picked the words apart: | Все это было написано как курица лапой; буквы походили на маленьких танцующих уродцев. Я с трудом разбирал слова: |
| and thin. No end to start, no end to come. Foreverness and more. Blue foreverness. Runners after nothingness. Nothingness in emptiness. Emptiness is bare. Talk is nothingness. Deeds are emptiness. Where to find but empty? Nowhere, comes the answer. High and blue and empty. | «... и объема. Нет ни начала, ни конца. Вечность и бесконечность. Голубая вечность. Погоня за несуществующим. Несуществующее — это пустота. Голая пустота. Разговор — ничто. Дела — пустота. Где найти нечто — пустое? Нигде, таков ответ. Высокий, голубой и пустой». |
| It was gibberish, worse than the gibberish of Roscoe. I glanced down the page and the gibberish went on. Lifting a handful of pages from the box, I extracted another one. Page 52, it said in the upper right hand corner. And the text: | Это был бессмысленный набор слов, тарабарщина, почище бреда Роско. Я стал разбирать текст ниже и не нашел ничего путного. Взяв пачку листов, я извлек страницу из середины: «52» значилось в верхнем правом углу. А дальше шло: |
| far is distant. Distances are deep. Neither short nor long, but deep. Some without a bottom. And cannot be measured. No stick to measure with. Purple distances are deepest ones of all. No one walks a purple distance. Purple leads to nowhere. There is nowhere to lead to. | «... далеко не близко. Дали глубоки. Не коротки, не длинны, но глубоки. Некоторые бездонны. И не могут быть измерены. Нет средства их измерить. Пурпурные дали глубже всех. Никто не идет в пурпурную даль. Пурпур — это путь в никуда. Некуда вести...» |
| I put the pages back into the box and closed the lid and held my hand hard against the lid to prevent the pages getting out. Mad, I thought; living out a life of gentle madness in a Grecian valley of a strange enchantment. | Я положил листы обратно в шкатулку, закрыл крышку и долго держал ее рукой, чтобы не дать листам высыпаться. Сумасшествие, думал я, — жить жизнью наивного безумца в заколдованной, опутанной таинственными чарами древнегреческой долине. |
| And that was where Sara was at this very moment. Not knowing. Not caring, even if she knew. | И бедная Сара в это время находится там. Ничего не подозревая, ни о чем не догадываясь, не желая сбрасывать с себя цепи обмана. |
| I fought to keep from jumping up and screaming. I held as hard a hand against myself as I held against the lid to keep from leaping to my feet and go running back the way we'd come. | Я удержался, чтобы не вскочить и не закричать. Я не позволил себе подняться и броситься со всех ног назад в заколдованную долину. |
| Because, I told myself, I had no right to do it. For once in my life, I had to think of someone other than myself. She had chosen to go back to the valley. There was something that drew her there. Happiness, I wondered, and asked myself what was happiness and how much did it count? | Я не имею права этого делать, убеждал я себя. Впервые в жизни я думал о ком-то другом, а не о себе. Она выбрала свой путь — вернуться в долину. Что-то влекло ее туда. Счастье, может быть, думал я, и тут же спрашивал себя, а что значит счастье и чего оно стоит? |
| Knight was happy, writing his drivel, not knowing it was drivel, not caring it was drivel. | Найт чувствовал себя счастливым, когда писал эту ерунду, не понимая ее никчемности. Его это совершенно не волновало. |
| Он замкнулся в скорлупе своего выдуманного счастья, как червячок тутового шелкопряда в своем коконе, скованный паутиной заблуждений, и считает, что достиг цели своей жизни, — самодовольный слепец, не подозревающий, что его цель может оказаться иллюзией. | |
| Wrapped in a cocoon of happiness, in the sense of having reached a devoutly sought and lifelong goal, he was content, not knowing and not caring that the goal might be delusion. | |
| If only Hoot were here, I thought. Although I knew what he would have told me. You cannot interfere, he'd say, you must not interfere. He'd talked of destiny. And what was destiny? | Ах, если бы Свистун был сейчас со мной. Впрочем, я и так знал, что бы он сказал. Не должен вмешиваться, наверное, прогнусавил бы он, не должен встревать. Он говорил бы о судьбе. А что такое судьба? |
| Was it something not written in the stars, but in the genes of men that said how they would act, what they would want, how they would set about to get what they wanted most? | Записана ли она в генетическом коде человека или на звездах? Указано ли на ее невидимых скрижалях, как должен поступать человек, чего он будет желать, что он будет предпринимать, дабы осуществить самую заветную свою мечту? |
| The loneliness came on me and I crouched close against the fire, as if its light and heat might be protection against the loneliness. | Холодной волной на меня накатило одиночество, и я сжался, придвинувшись вплотную к костру, словно ища у него защиты от леденящих объятий пустоты. |
| Of all the ones I'd traveled with, there was only Roscoe left and in Roscoe there was nothing that would counter loneliness. In his own way, he was as lonely as I. | Из всех, кто начинал это путешествие или участвовал в нем, присоединившись по дороге, остались только я и Роско, причем, именно он был лишен качеств, позволяющих разделить мое одиночество. По-своему он был не менее одинок, чем я. |
| All the others had reached that half-seen, half-guessed vision they had followed. Perhaps because they had known, deep inside themselves, what they might be seeking. | Все остальные уже постигли каждый своего неясного и непостижимого миража, манившего их издалека. Возможно, всем им это удалось, потому что каждый из них знал или догадывался, что нужно искать. |
| And me, what was I seeking? I tried to figure what thing I wanted most and, for the life of me, I could think of nothing. | А я? Что искал я? Я пытался представить, чего я хочу больше всего, что для меня важнее всего в жизни и не мог. |
| TWENTY-FOUR | 24 |
| In the morning we found Tuck's doll, where it had been dropped beside the trail. It was in plain view, not more than six feet off the path. | Утром мы нашли куклу Тэкка на том же месте, недалеко от тропы, где она и была брошена. Она лежала открыто, не более чем в шести футах от дороги. |
| How we'd missed it before was hard to understand. I tried to pinpoint the place, wondering if this were in the area where we had hunted for him. | Ума не приложу, как мы ухитрились пропустить ее. Я старался припомнить район, который мы прочесывали в поисках Тэкка, и сопоставить его с этим местом. |
| But there was no landmark that stood out in my mind. | Но ни одного надежного ориентира я так и не смог восстановить в памяти. |
| I had not really had a chance to take a good look at it before. | По сути, до этого дня у меня не было возможности как следует рассмотреть куклу. |
| The only time I had really seen it had been that night when we had been penned inside the red-stone edifice at the outskirts of the city. | Единственный раз, когда я более или менее внимательно разглядывал ее, был в ту памятную ночь, которую мы коротали в красном здании на окраине города. |
| Now I did have a chance to look at it, to absorb the full impact of the sorrow that lay on the rudely carven face. | Теперь у меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть куклу во всех деталях, испытать на себе завораживающее влияние странного выражения грусти, запечатленного на ее грубом лице. |
| Either, I thought, the one who'd carried it had been a primitive who, by sheer chance, had fashioned the sorrow in it, or a skilled craftsman who, with a few simple strokes, evoked the hopelessness and anguish of an intellectual being facing the riddle of the universe and overwhelmed by it. | Одно из двух, думал я, либо тот, кто вырезал куклу, был невежественным дикарем, случайно ухитрившимся придать ее лицу выражение грусти, либо это был искусный мастер, способный несколькими скупыми штрихами воплотить в дереве отчаяние и терзания разумного существа, стоящего лицом к лицу с тайнами вселенной и дерзнувшего разгадать их. |
| The face was not entirely humanoid, but human enough so that one could equate it with humanity-a human face twisted out of shape by some great truth that it had learned-surely no truth that it had sought, but rather one that had been thrust upon it. | Это было не совсем человеческое лицо, но достаточно близкое к человеческому. Его можно было даже отнести к земной расе. Вернее, это было лицо человека, искаженное потрясением, вызванным грандиозной истиной — и очевидно, истиной, раскрывшей свои секреты не в результате сознательного поиска, а как бы внезапно обрушившейся на человека, дарованной свыше. |
| Having picked it up, I tried to throw it away, but could not throw it away. It had put roots into me and would not let me go. | Хорошенько изучив куклу, я хотел отбросить ее в сторону, но неожиданно обнаружил, что не могу этого сделать. Она словно пустила в меня корни. |
| It haunted me and would not forego its haunting. I stood with one hand clutching it and tried to toss it to one side, but my fingers would not loosen their grip nor my arms make a throwing motion. | Кукла как будто нашла во мне убежище и, заняв его, уже не хотела покидать. Я стоял, сжимая ее в кулаке, и пытался отшвырнуть от себя, но мои пальцы не могли разомкнуться, а руки не хотели подняться для замаха. |
| That had been the way it had been with Tuck, I thought, except that Tuck had been a willing captive of it, finding in it some attraction and significance that I did not find. Perhaps because it said to him a thing he found inside himself. | Мне пришло в голову, что нечто подобное происходило с Тэкком, единственное отличие состояло в том, что он добровольно подчинился ее власти, находя в этом непонятное для меня удовольствие. Не исключено, она порождала неслышные другим звуки, отклик на которые он находил в своей душе. |
| Because, perhaps, he saw within it a condition from which he was seeking to escape. A madonna, Sara had said, and it could have been, but I saw no madonna in it. | Видимо, потому, что он видел в ней божественный знак, способный указать ему дорогу к спасению. Сара назвала ее Мадонной. Возможно, она была права, хотя я так не считал. |
| So I went marching down the trail, like Tuck, hanging onto that damn thing, raging at myself-not so much for being unable to let go of it, as for the fact that it made me, after a fashion, a blood brother of the vanished Tuck. | Теперь я пошел по тропе, так же, как Тэкк, прижимая к себе этого проклятого деревянного идола и укоряя себя, но не столько за то, что у меня не хватает сил избавиться от куклы, сколько за то, что я поневоле становлюсь кровным братом Тэкка. |
| Больше всего меня раздражало, что я делаюсь чем-то похожим на него — человека, которого я органически не переваривал и глубоко презирал. | |
| Sore that I should be even in the slightest way like him, for if there ever had been a man I had despised it had been Tuck. | |
| We moved across the great blue plateau and behind us the purple mountains lost detail and resolved into a purple cloud. | Мы продолжали двигаться по бескрайнему голубому плато, сзади багровые горы теряли ясность очертаний, постепенно превращаясь в фиолетовые облака. |
| I wondered if Knight's fascination with blueness, as revealed in those first few paragraphs of his manuscript, might not be an echo of this blue land which he had crossed to reach the mountains and the valley, leaving Roscoe at the gate, with Roscoe later blundering down the trail to finally reach the city where, in his stupidity, he'd become a captive of the gnome. | Я размышлял, не являлась ли очарованность Найта голубизной, что доказывали первые предложения его рукописи, результатом влияния этой голубой земли, возбуждавшей его воображение на всем пути до подножия гор и входа в долину. Тут он и оставил Роско у ворот, а потом Роско поплелся назад по тропе в город, где, наконец, по наивности угодил в ловушку и стал пленником коварного гнома. |
| After several days, from boredom rather than from curiosity, I opened the box again and took out the manuscript. | По прошествии нескольких дней, скорее от скуки, нежели из любопытства, я снова открыл шкатулку и извлек рукопись. |
| Starting at the very beginning of it, I read it carefully-not all at once, of course, for it was slow going and tightly written and hard to decipher and there were many pages of it. | Я перечитал ее с самого начала, перечитал внимательно — конечно, не сразу. Уж слишком она была велика и к тому же убористо и небрежно написана. Мне стоило большого труда разобрать и расшифровать каракули Найта. |
| I studied it as a scholar in some time-droning monastery might have studied some arcane roll of parchment, seeking, I think, not so much information as an understanding of the kind of mind that would write such a mass of garbage, trying to look through the vapid wanderings of that mind to a kernel of truth that still might dwell subconsciously in the man. | Я вникал в ее содержание так же дотошно, как в забытом Богом монастыре историк копается в пыльных манускриптах, разматывая дюйм за дюймом пергаментный свиток, и не столько доискивается, как мне представлялось, до какой-нибудь сенсационной тайны, сколько старается понять человека, исписавшего такую груду бумаги, проследить маршрут блужданий человеческого разума на пути к истине, скрывающейся где-то в неизведанных глубинах подсознания. |
| But there was nothing there, or at least nothing I could find. It was totally unintelligible and most of it inconceivable to anyone but an utter moron overflowing with words that must be gotten out of him, no matter what they meant. | Но в тексте не было ни одного рационального зерна, или, по крайней мере, я не мог его отыскать. Это была абсолютная бессмыслица, не поддающаяся пониманию. Разве что только самому Найту, мучающемуся недержанием слов и изливающему их потоки ради них самих, это и казалось разумным. |
| It was not until the tenth night or so, when we were only two days march from the beginning of the desert, that I finally reached a portion of the manuscript that seemed to make some sense: | Лишь на десятый вечер, когда мы были в двух переходах от начала пустыни, я наконец наткнулся на отрывок, показавшийся мне не лишенным смысла: |
| And these ones seek blue and purple knowledge. From all the universe they seek it. They trap all that may be thought or known. | «... А эти ищут голубого и багрового знания. Они ищут его по всей Вселенной. Они ловят все, что может быть известно или придумано. |
| Not only blue and purple, but all spectra of knowing. They trap it on lonely planets, far lost in space and deep in time. In the blue of time. | Не только голубое и багровое, но весь спектр знаний. Они ставят ловушки на одиноких планетах, затерянных в бездне пространства и времени. В синеве времени. |
| With trees they trap it and trapped, it is stored and kept against a time of golden harvest. Great orchards of mighty trees that tower into the blue for miles. Soaking in the thought and knowledge. As other planets soak in the gold of sun. And this knowledge is their fruit. Fruit is many things. | Знания ловятся деревьями, и, пойманные, они складируются и хранятся до сбора золотого урожая. Огромные сады могучих деревьев пронзают синеву, на мили погружаясь в нее, пропитываясь мыслями и знаниями. Так иные планеты впитывают золото солнечного света. Эти знания — их плоды. Плоды многообразны. |
| It is sustenance of body and for brain. It is round and long and hard and soft. It is blue and gold and purple. Sometimes red. It ripens and it falls. It is harvested. For harvesting is a gathering and fruiting is a growing. Both are blue and gold. | Они — пища для тела и ума. Они круглы и продолговаты, тверды и мягки. Они и голубы, и золотисты, и багряны. Иногда красны. Они созревают и падают. И их собирают. Так как урожай — это время сбора, а созревание — время роста. И голубое и золотистое...» |
| And he was off again into his nonsensical ramblings in which color and shape and size, as it had all through the manuscript, played a major role. | Здесь Найт снова впал в бессвязный бред, который, как и во всей рукописи, преимущественно выражался в бесконечном перечислении оттенков цвета, разновидностей форм и размеров. |
| I went back and read the single paragraph again and went back carefully over the preceding page to find some indication of who “these ones” might be, but there was nothing that could help me. | Я опять внимательно перечитал этот единственный абзац, показавшийся не лишенным смысла, и пролистал предшествующие ему страницы текста в надежде обнаружить хоть какую-то зацепку, указывающую на то, что он подразумевал под «этими», но так ничего путного и не нашел. |
| I put the manuscript away and sat late beside the fire, thinking furiously. Was that one paragraph no more than the disordered meandering of a half-mad mind, as must be all the rest of it? | Я отложил рукопись и присел у костра, лихорадочно обдумывая, какой же смысл скрывается за содержанием этого отрывка. Был ли он случайным порождением больного воображения; также, как и текст в целом? |
| Or did it, perchance, represent a single lucid moment during which he'd written down some fact, couched in his disjointed, mystic style, that he knew might be important? Or could it be that Knight was less crazy than I thought and that all the gibberish of the manuscript was no more than a camouflage in which might be concealed a message that he wanted to transmit to whoever might somehow get his hands upon it? | Или представлял собой плод сиюминутного озарения, во время которого Найт успел изложить важный факт, несколько затуманенный пеленой мистицизма? А, может быть, Найт вовсе и не был таким сумасшедшим, каким казался, и вся эта рукописная галиматья была не более чем искусным камуфляжем, за которым скрывалось тайное послание, предназначенное для того, в чьих руках волею судьбы окажется рукопись. |
| That this might be the case seemed farfetched. | Впрочем, я тут же отбросил это предположение, как несостоятельное. |
| Если бы он был действительно в своем уме и додумался до столь хитрого способа передачи информации, он бы уже давно бежал из долины и стремглав несся обратно в город, надеясь выбраться с этой планеты-ловушки и с приобретенными знаниями вернуться в галактику. | |
| If he had been clear enough in mind to do a thing like that he would have long since quit the valley and come pelting down the trail, hoping against hope that he might find some way to flee the planet and carry what he knew back to the galaxy. | |
| If the words should be a hidden message, how had he found out? Was there a record somewhere in the city that would tell the story? | А если в этом отрывке действительно содержалось замаскированное послание, тут же возникал вопрос: как ему удалось об этом узнать? Были ли в городе какие-то записки, из которых он почерпнул сведения, проливающие свет на историю планеты? |
| Or had he talked to someone or something that had seized the chance to pass on the knowledge of why this planet should be a planted orchard? Or had it, perhaps, been Roscoe who had learned the truth? There might be ways, I thought, that Roscoe could find out, for Roscoe was, of all things, a telepathic robot. | Или он говорил с кем-то, кто объяснил ему, почему эта планета была превращена в гигантский сад? А, может быть, правду удалось раскопать Роско? Было вполне достаточно оснований подозревать в этом Роско, поскольку он, помимо всего прочего, быт еще и роботом-телепатом. |
| Although right now he didn't look like one. He squatted beside me and once again he had smoothed out a slate upon the ground and was writing symbols, softly jabbering to himself. | Честно говоря, вряд ли бы кто-нибудь решился сейчас приписывать ему эти феноменальные способности. Он пристроился рядом со мной и по-прежнему вычерчивал пальцем на расчищенном пятачке земли какие-то символы, бормоча себе под нос. |
| I almost asked him and then decided not to try. There was nothing, I was convinced, that anyone could learn from this battered robot. | Я почти уже собрался спросить его о верности моих предположений, но потом удержался. Я по-прежнему был убежден, что от этого болвана ничего не добьешься. |
| The next morning we went on and on the second day we came to the cache we'd made, filled one of the water tins and retrieved some food. With the water and the supplies on Roscoe's back, we faced the desert. | На следующее утро мы возобновили поход, а на второй день вышли к устроенному нами тайнику, где пополнили запасы воды и продовольствия. Закрепив флягу с водой и рюкзак с провизией на спине Роско, мы снова тронулись в путь, и вскоре перед нашими глазами открылась пустыня. |
| We made good time. We passed the field where I had fought the centaurs and came to, and went on without stopping, the gully where we'd found Old Paint. | Мы шли очень быстро. Мы пересекли поле, где я дрался с кентавром, и пошли дальше, не делая привалов, к ущелью, в котором мы нашли Старину Пэйнта. |
| We stumbled on old campfires where we'd spent a night, we recognized certain landmarks and the land was red and yellow and honkers hooted in the distances and we glimpsed at times some of the other strange denizens of the place. | Мы натыкались на оставленные нами костровища в местах наших остановок на ночлег по пути к горам. Я легко узнавал пройденные недавно места. Земля вокруг была все такой же красновато-желтой, в отдалении трубили неугомонные крикуны, а по временам мы замечали и других странных обитателей пустыни. |
| Никто и ничто не препятствовало нашему движению, и мы продолжали стремительно идти вперед по тропе. | |
| But nothing interfered with us and we drove on down the frail. | |
| Now the others came out to travel with us, a shadowy, ghostly company-Sara riding on Old Paint, Tuck tripping in his long brown robe and leading the stumbling, fumbling George Smith by the hand, Hoot ranging far ahead, always ranging far ahead to spy out the trail, and I found myself shouting to him, a, foolish thing to do, for he was too far ahead of us to hear me. | Я часто воображал, что покинувшие нас попутчики все еще с нами, что нас сопровождают их тени. Вот она — кавалькада призраков: Сара верхом на Старине Пэйнте; Тэкк, закутанный в коричневую сутану, ковыляет, поддерживая под руку спотыкающегося и трясущегося Джорджа Смита; Свистун, наш вечный дозорный, рыщущий далеко впереди. Иногда я что-то кричу ему, позабыв, что он ушел слишком далеко и не может меня услышать. |
| There were times, I think, when I believed they were really with us, and other times when I knew they weren't. But even when I knew they weren't, it was a comfort to imagine that I saw them. | Порой я настолько поддавался игре воображения, что действительно начинал верить, будто они с нами, а потом, очнувшись, понимал — их уже нет. Но даже зная, что их уже не вернешь, было приятно фантазировать, представляя их рядом. |
| There was one, thing that perplexed me. Tuck carried the doll clutched tight against his breast and at the same time I carried the selfsame doll in the pocket of my jacket. | Меня смущало только одно обстоятельство. Тэкк нес куклу, прижав ее к груди, и я тащил эту же куклу, только спрятав ее в кармане куртки. |
| The doll no longer was glued to my hand. I could let loose of it, but I kept on carrying it. I don't know why I did. Somehow I just had to. | Кукла уже больше не прилипала к руке, при желании я мог бы от нее легко отделаться, но все же я нес ее с собой. Я не знал, почему поступаю таким образом. Просто так было нужно. |
| At nights I'd sit and look at it, half-repelled, half-fascinated, but night by night, it seemed, the repulsion wore away and the fascination won. | Вечерами я подолгу рассматривал ее, иногда с отвращением, иногда с удовольствием, попадая под ее очарование, но с каждым вечером, казалось, моя антипатия к ней все более ослабевала, и притягательная сила ее обаяния брала верх. |
| И я продолжал коротать вечера, глядя кукле в лицо с надеждой, что в один прекрасный день смогу постичь мудрость, заключенную в его выражении, и поступить в согласии с ней. | |
| I either sat looking at the doll, hoping that some day I might encompass within my mind all I saw upon its face and then be done with it. | |
| Either that or read the manuscript, which continued on its witless way until near the very end when this occurred: | Временами я продолжал читать рукопись. Текст был все таким же бессвязным, и только в самом конце встретилась фраза: |
| «... Деревья — это вершины. Деревья достигают высот. Вечно неудовлетворенные. Всегда ненасытные. Все, что я пишу о деревьях и пойманном знании, — истинно. Их вершины туманны. Голубой туман...» | |
| Trees are tallness. Trees reach high. Never satisfied. Never fulfilled. What I write about trees and trapped knowledge being true. Tops are” vapory, blue vapor... | «Все, что я пишу о деревьях и пойманном знании — истинно...» |
| What I say about trees and trapped knowledge being true... | |
| Was that single sentence tucked in among the gibberish put there to fortify and reaffirm what he had written many pages back? Another flash of lucidity in the midst of all his foolishness? One was tempted to believe so, but there was no way to know. | Было ли это единственное предложение, потонувшее в волнах бредовых сентенций, специально вставлено, чтобы укрепить и подтвердить то, что было написано много страниц назад? Было ли оно еще одной искрой озарения во мраке затуманенного разума? Легко было поддаться искушению и поверить в это, но доказать было нельзя. |
| The next night I finished reading the manuscript. There was nothing more. | На следующий вечер я закончил чтение рукописи. Больше я в ней ничего не нашел. |
| And the third day after that we sighted the city, far off, like a snowy mountain thrusting up into the sky. | А на третий день после этого мы увидели на горизонте город, тянущийся в небеса белоснежными башнями домов — как горная цепь своими вершинами. |
| TWENTY-FIVE | 25 |
| The tree still lay where I had chopped it down with the raking laser beam, its jagged stump like a massive spear stabbing at the sky. The bole stretched for miles along the ground, its vegetation shriveled brown, revealing its woody skeleton. | Дерево лежало на том же месте, где я срезал его лучом лазерного ружья. Его высокий, неровно обрубленный пень упирался в небо кривыми зубцами. Массивный лежащий на земле ствол простирался на мили, листья уже засохли и сморщились, обнажая бурую древесину ветвей. |
| Beyond it loomed the bulk of the red-stone edifice in which the tree had penned us with its bombardment, and looking at, it, I could hear again, in memory and imagination, the sound of millions of invisible wings flying underneath its roof, beating their way out of nowhere into nowhere. | Позади дерева возвышалась громада красного каменного здания, в котором мы нашли убежище после устроенной нам деревом бомбардировки. Когда я смотрел на дом, в моей памяти воскресали пережитые в нем впечатления, и слух наполнялся хлопаньем миллионов невидимых крыльев, бьющихся под крышей в поисках дороги из ниоткуда в никуда. |
| A foul and bitter stench blew from the free and as we approached it I could see that the circular, lawnlike area which had surrounded the stump had caved in upon itself and become a pit. | От дерева исходил отвратительный тошнотворный запах, и по мере приближения к нему я смог разглядеть, что круглая лужайка, окаймлявшая пень, просела и превратилась в яму. |
| Out of the pit rose the stench and from the knoll on which we stood I caught a glimpse of slimy skeletonsstrangely wrought but undeniably skeletons-floating in the oily liquid that half filled the pit. | |
| Именно из этой ямы и несло, как из помойного ведра. С вершины холма, на который мы забрались с Роско, я увидел, что в вязкой маслянистой слизи, до половины наполнявшей яму, плавали разлагающиеся останки каких-то животных. | |
| Not just one life, I told myself, not the life of the free alone, but an entire community of life-the little, crying, mewling creatures that had swarmed out to cry their denunciations of us and now this, another community of life which had existed in a fluid reservoir underneath the tree. | Я с горечью подумал: одного выстрела хватило, чтобы отнять не одну жизнь — жизнь самого дерева, а жизни целой общины существ, вроде тех маленьких ноющих и хныкающих улиткообразных, которые высыпали из рухнувшего дерева и набросились на нас с упреками. А теперь, как оказалось, пострадали обитатели подземного резервуара, расположенного под деревом. |
| Life that in some way was intimately bound up with the free, that could no longer live once the tree was dead, that may have lived only so that the tree might live. I looked for some evidence of the mewling creatures which, by now, must be dead as well. There was no sign of them. Had they in death, I wondered, dried up into almost weightless nothingness, and been scattered by the wind. | Их благополучие было всецело связано с деревом, они не могли выжить после его гибели. Как только умерло оно, эти животные стали обречены. Я пытался отыскать какие-нибудь признаки присутствия маленьких грызунов, но не нашел. Они, должно быть, тоже уже погибли. Мне даже представилось, как их истлевшие, почти невесомые косточки разносит ветром. |
| I had been the one, I thought. It had been my hand that had loosed the death. I had intended to kill the tree alone; I had killed much else besides. I wondered what had come over me that I should be thinking this. They'd had it coming, hadn't they? | Я был убийцей, моя рука принесла им смерть. Я намеревался уничтожить только дерево, а в результате отобрал столько невинных жизней. Черт возьми, что же на меня нашло? Почему я вдруг стал задумываться о такой чепухе? Ведь они сами навлекли на себя беду! |
| The tree had attacked us and I had had every moral reason and every legal right to fight back. That much at least was gospel, a personal and very intimate gospel built up through the years. Nothing acted tough toward me that I didn't act tough right back. | Дерево первым напало на нас, и я имел полное моральное право на ответный удар. Это был древний неписанный закон — око за око, зуб за зуб. Всю свою жизнь на насилие я отвечал насилием. |
| And it worked, I told myself grimly. Throughout our long trek to the mountains and the long trek back, no tree had made a pass at us. The word somehow had been passed along: Leave this guy alone; he's pure poison if you mess around with him. Not knowing I no longer had a laser gun, apparently not wanting to take the chance of finding out. | И, надо признать, всегда срабатывало. И в данном случае, после того, как я срезал это чертово дерево, ни одно из других деревьев не посмело напасть на нас. Каким-то образом до них дошел сигнал: не трогай этого парня, свяжешься не поздоровится. Конечно, они не знали, что у меня уже нет лазерного ружья, но попробовали бы они проверить! |
| I felt Roscoe pawing at my shoulder and turned to see what it was he wanted. He pointed back the way we'd come. | Я вдруг почувствовал, как Роско схватил меня за плечо, и повернулся в ту сторону, куда он уже указывал рукой. |
| And there they were, a herd of them. There was no mistaking them. They were, in flesh, the kind of monstrous beasts that had left their skeletons piled in a windrow back in the gorge where we had rescued Paint. | |
| С севера, со стороны гор на нас двигались они. Их был легион. Их ни с кем нельзя было спутать. Это могли быть только те чудовища, чьи скелеты мы видели в груде костей, перегораживающих проклятое ущелье, где был найден Старина Пэйнт. | |
| They were massive things, running on great hind legs, with tails thrust out behind them to balance the great bulk of their bodies and their gigantic heads. With poised front legs armed with sharp and gleaming talons. | Теперь они предстали во плоти — массивные животные, быстро передвигавшиеся на задних лапах, с вытянутыми назад хвостами, помогавшими им сохранять равновесие на бегу. У них были могучие тела, гигантские головы. Передние лапы с острыми, сверкавшими на солнце когтями они держали на весу. |
| Они скалили пасти, и даже на большом расстоянии были хорошо видны их хищные жестокие гримасы. Вероятно, они уже давно преследовали нас, но показались впервые. | |
| The heads grinned at us and even from that distance there was evil in the faces. They might have been following us for a long time, but this was the first time they had shown themselves. | |
| They were big and ugly and they were coming fast. I had seen what they could do and I wasn't about to wait and let them get to work on me. I lit out of there, heading for the trail that led toward the city. The shield weighed me down and I threw it away. | Они были ужасно большими и уродливыми и приближались очень быстро. Не стоило обладать богатым воображением, чтобы представить, как они с нами обойдутся, если сумеют догнать. Долго раздумывать значило дать им возможность заживо спустить с себя шкуру. Я изо всех сил припустил по тропинке, ведущей к городу. Щит мешал мне, и я его бросил. |
| The scabbarded sword banged against my knees and I tried to get the belt unbuckled, and while I was doing this the sword tripped me and I went sprawling like a cartwheel. | Болтающийся в ножнах меч бил меня по коленкам, и я, пытаясь на бегу развязать ремень, споткнулся о него и кубарем покатился с пригорка, как оторвавшееся от телеги колесо. |
| Just before I came out of my spin and was falling flat upon my face, a hand reached out and grabbed me by the sword belt and held me high enough so that I cleared the ground, just barely. | Прежде чем я успел остановиться, сильная рука схватила меня за ремень, к которому были подвешены ножны, и приподняла вверх, так что я оказался на весу. |
| I hung there, swaying back and forth and watched the ground jerk by underneath my nose and out of one corner of my eyes I saw Roscoe's feet moving like a blur. | В таком подвешенном состоянии меня крутило то по, то против часовой стрелки, а мимо моего носа пролетали комья земли, выскакивавшие из-под ног бегущего Роско. |
| Краем глаза я видел, что его ноги мелькают, как спицы велосипеда. | |
| My God, how he could run. | Боже милосердный, как он, оказывается, умел бегать! |
| I tried to angle my head around to see where we might be, but I was so near the ground I couldn't see a thing. It wasn't comfortable and it was embarrassing, but I wasn't beefing any. Roscoe was covering the ground in a satisfactory manner, much faster than if he'd had to wait for me. | Я пытался повернуть голову, чтобы определить, где мы находимся, но мое лицо оказалось так близко от земли, что я ни черта не мог разглядеть. Что говорить, положеньице отнюдь не самое удобное, и это немного раздражало. Но и грех жаловаться: Роско шпарил, как гончая собака, а у меня показать такую прыть была кишка тонка. |
| Then finally I saw pavement underneath my face and Roscoe jerked me up and set me on my feet. I was a little dizzy and inclined to stagger, but I saw we were in the narrow city street we'd traveled days before, with the straight white walls arrowing up into the sky above us. | Вдруг перед моими глазами зарябила мощеная дорога, и Роско, перевернув меня вверх головой, поставил на ноги. Голова у меня кружилась, земля вокруг ходила ходуном, но я понял, что мы уже на узкой городской улице, замкнутой с двух сторон высокими стройными стенами белых домов. |
| Angry snarling and vicious trumpeting sounded behind me and when I spun around I saw the pursuing beasts throwing their bodies into the narrow cleft of street, throwing them ferociously and vainly, fighting to get at us, fighting to get in. But we were safe. Finally I had an answer as to why the streets should be so narrow. | Позади слышались злобное рычание и яростный скрежет когтей по камню. Обернувшись, я увидел, как преследовавшие нас чудовища тщетно пытаются протиснуться в узкую щель между домами. Все их усилия добраться до нас, к счастью, не принесли результата. Мы были в безопасности. И я наконец получил ответ на давно волновавший меня вопрос: зачем в городе такие узкие улицы. |
| TWENTY-SIX | 26 |
| The ghostly ships still stood upon the whiteness of the landing field with the great white cliffs of the city rising up like the inner sides of a gigantic cup. The field was as clean as ever and there was a deathly silence over everything. Nothing stirred; there was no breath of wind. | Призрачные силуэты кораблей все также виднелись на белом поле посадочной площадки космодрома. Величественные белоснежные утесы городских домов окаймляли ее, как края гигантской чаши. Площадка сияла стерильной чистотой. Кругом стояла мертвая тишина. Ни единого движения, ни малейшего дуновения ветерка. |
| The shriveled, shrunken body of the gnome hung limp and listless at the end of a rope tied to a rafter in the storeroom. The storeroom looked as it had before, with boxes, bales and bundles piled high. There was no sign of the hobbies. | Повешенное на привязанной к стропилу веревке сморщенное тело гнома расслабленно свисало из-под потолка кладовой. И в кладовой все было по-прежнему: те же горы поставленных друг на друга ящиков, коробок, тюков и узлов. Лошадки куда-то исчезли. |
| In that great room to which the ramp led up from the street the slabs of stone were still in place, with the circular control dial to one side of them. | В небольшой комнате, куда надо было подниматься с улицы по пандусу, каменные плиты тоже находились на своих местах. На их боковых гранях виднелись телефонные наборные диски. |
| One of the slabs was glowing and in the glow was a nightmare world of what seemed a brand-new planet, its half-molten, half-crystallized surface heaving in a slow pulsation, pitted with craters of red-hot slag, steam vents sending out slender plumes of smoke and superheated water. In the distance volcanoes belched flame and heavy clouds of smoke. | От одной из плит исходило сияние, и в нем, как на экране кинотеатра, демонстрирующего фильм ужасов, представала картина кошмарного мира новорожденной планеты. Ее наполовину расплавленная, наполовину затвердевшая поверхность медленно вздымалась, подвластная мощному внутреннему дыханию. Кругом открывались страшные, наполненные лавой нарывы кратеров, на дне которых шевелился раскаленный докрасна шлак. Из расщелин вырывались клубы дыма и пара, выплескивались волны кипящей воды. В отдалении вулканы извергали пламя, выбрасывая вверх огромные облака пепла. |
| Roscoe had unloaded his packs and the water tin just inside the door that opened on the ramp and now was hunkered down, scratching at the floor, but making no marks upon it, and for once he wasn't mumbling to himself. | Роско уже успел снять походные мешки, а флягу с водой поставил в проеме двери. Теперь он сидел на корточках, царапая пол пальцем, правда, на этот раз он не пытался изобразить какие-нибудь заумные формулы и, что особенно странно, уже не бубнил себе под нос. |
| I went on breaking up the wooden bench I'd taken from the storeroom, feeding the fire I'd built upon the floor. | Я принялся разламывать деревянную скамью, прихваченную из кладовой, чтобы как следует разжечь костер, устроенный мною прямо на полу. |
| Хорошенькое зрелище, подумал я, мы, наверное, представляем со стороны: дикий варвар, разбивший лагерь в мертвом городе погибшей цивилизации, еще один варвар из другого племени, болтающийся на веревке за дверью соседней комнаты, и представитель механического интеллекта, упорно старающийся разрешить одному ему понятную проблему (а может быть, непонятную ему самому). | |
| And here I was, I thought, a latter-day barbarian camping in the deserted city of a vanished race, with another barbarian swinging at the end of a rope in the next door and a mechanical intelligence working on a problem that no one knew, perhaps least of all himself. | |
| It was incredible that Roscoe could know what he was doing. There would have been no need to program him for the kind of calculations that he seemed to be engaged in working out. Was it possible, I wondered, that the beating his brain case had taken while being used as a polo ball had not only knocked out of him all ordinary sense, but had knocked genius into him? | Я бы упал в обморок от удивления, если бы мне доказали, что Роско отдает себе отчет в своих поступках. Наверняка он никогда не был запрограммирован для проведения тех расчетов, которыми он постоянно занимался. Видимо, размышлял я, основательная встряска, полученная его мозгом во время исполнения «заглавной партии» при игре в поло, не только вышибла все остатки здравого смысла, но и вколошматила вместо него черты гениальности. |
| The sun had passed its zenith and the lower part of the street outside lay in darkness, but by craning my neck, I could see the sunlight on the upper storeys of the soaring buildings. And from that upper part of the city came the faint, far-off sound of wind funneling through the higher levels. Down in the lower levels there was no hint of breeze. | Солнце уже прошло свой зенит, и правая сторона улицы теперь тонула в глубокой тени. Но, повернув голову, я увидел, что солнечный свет все еще озаряет верхние этажи домов на противоположной стороне. И здесь, в верхней части города, слышалось отдаленное, едва различимое дыхание ветра, посвистывавшего, как в дымоходе печной трубы. В нижних слоях воздуха не чувствовалось ни малейшего движения. |
| A deserted city and why had it been deserted? What had happened to drive its people from it Or had they been driven? | Покинутый город... А почему он был оставлен? Что заставило его обитателей уйти? Или они были увезены насильно? |
| Perhaps they had accomplished their purpose and the city had served its purpose and they had simply left, for there may have been other planets where they could carry out other purposes, or maybe the same purpose as they had followed here. | |
| Возможно, они выполнили свою задачу, а город обеспечил ее выполнение, и тогда людям уже не было необходимости здесь находиться. Их ждали другие планеты, где перед ними стояли уже другие цели, а может быть, там они занимались тем же, чем и здесь. | |
| And could that purpose have been solely the planting of the trees-the planting of them and their careful nurturing until they had reached a size where they no longer needed care? | Не исключено, что единственным их занятием на этой планете было выращивание деревьев — сначала посадка, а потом тщательный уход за ними до тех пор, пока они не наберут достаточно сил, чтобы существовать самостоятельно, и уже не будут нуждаться в помощи. |
| It would have taken centuries, perhaps millennia, before the trees could be left on their own. The surveying to determine where they should be planted and the planting of them, the preliminary task alone would have required many years. And after that the building of the pits to store the seeds and the raising of the little rodents that collected them-there would be much to do. | Этот период мог длиться века, даже тысячелетия, и только после этого можно было оставить деревья без присмотра. Лишь на предварительный этап — изучение условий выращивания деревьев и их посадки — понадобились многие годы. А помимо этого, нужно было еще построить подземные склады для хранения семян, вывести маленьких грызунов, занимающихся их сбором. Да, тут требовалось провести огромную работу. |
| But it would have been worth the work and time if the trees, indeed, were planted for the purpose hinted in Knight's manuscript. | Но эти колоссальные затраты времени и сил, естественно, не должны были пропасть даром, если деревья выращивались с целью, аллегорическая формулировка которой содержалась в рукописи Найта. |
| Каждое из деревьев выполняло функции своеобразного приемного центра, собиравшего информацию с помощью каких-то средств перехвата, принцип действия которых был мне не известен (может быть, это был перехват волн, излучаемых интеллектом?). Деревья представляли собой что-то вроде фильтров, пропускающих через себя распространяющееся по галактике информационное излучение. | |
| Each tree a receiving station that picked up information by a means that I could not imagine (the interception of mental waves, perhaps?) that filtered out from the galaxy. | |
| Millions of receivers hanging above the expanse of the galaxy, picking up the knowledge radiations, processing and enhancing them and storing them against a time when the planters could come at periodic intervals and extract the knowledge which had been thus collected. And where would the knowledge thus derived be stored? | Миллионы приемников были расставлены на периферии галактики и беспрерывно просеивали информационные волны, анализировали, усиливали их, а затем, после переработки, закладывали полученные данные на хранение. А через определенные промежутки времени являлись «садовники» и извлекали накопленные таким образом знания. К тому же, где и как можно было хранить такую информацию? |
| Certainly not in the trees themselves, but in the seeds, perhaps, storing it in a complicated DNA-RNA complex altering the purely biological characteristics of the nucleic acids so that instead of biological information alone many other kinds of information also might be stored. | Конечно, сами деревья не могли дополнительно брать на себя функцию банка данных. Лучше всего эту задачу можно было решить с помощью семян, закладывающих знания в сложные цепи ДНК-РНК, преобразуя сугубо биологические характеристики нуклеиновых кислот таким образом, что, помимо чисто биологической информации, позволяло семенам помещать на хранение самые разнообразные знания других видов, в том числе неорганического происхождения. |
| I sweated, thinking of it. In the pits and bins in which the rodents dropped the seeds rested a treasure greater than anyone could dream. | Когда я думал об этом, испарина выступила на моем лбу. В закромах и бункерах, в которые грызуны складировали семена, содержались поистине бесценные сокровища. |
| Anyone who could gather the seeds and crack the technique and the code to give up the knowledge they contained would have the intellectual resources of the galaxy at their fingertips. | Любой, кто бы смог овладеть семенами, а затем разработать технологию выделения из них информации или раскрыть код, открывающий доступ к зашифрованным в них данным, сосредоточил бы в своих руках все интеллектуальные ресурсы галактики. |
| If one could beat the planters of this planetary orchard to the harvest, there would be rich pickings to be had. The planters, well aware of such a danger, had taken extraordinary precautions against word of the planet and its purpose ever leaking out. | Тот, кому удалось бы опередить владельцев сада и снять урожай раньше их, завладел бы невиданной добычей. И «садовники», предусмотрев такую опасность, приняли чрезвычайные меры предосторожности, предупреждая малейшую возможность утечки информации как о самой планете, так и о цели, ради достижения которой она эксплуатировалась. |
| Outsiders could come here, were even encouraged to come here once they were in range, but once here there was, it seemed, no way to leave and carry back to the galaxy news of what they'd found. | Пришельцам, впрочем, не препятствовали появляться здесь, более того, их даже могли заманить на планету, если они оказывались поблизости от нее. Но коли уж им выпало несчастье совершить посадку на местном космодроме, они, похоже, уже не имели ни единого шанса выбраться из западни и возвратиться в галактику с сообщением о своем открытии. |
| How often did the planters come, I wondered. Every thousand years, perhaps. In each thousand years, most certainly, there'd be new galactic knowledge worthy of acquiring. Or did they come no longer? Had something happened to them that had stopped their harvest trips? Or could they have abandoned the entire project as no longer worth the effort? | Все-таки любопытно узнать, как часто появлялись на планете владельцы сада. Можно было предположить, что каждую тысячу лет в галактике накапливались знания, стоящие приобретения. А вдруг с этими «садовниками» что-нибудь случилось? И они не имели больше возможности прилетать на планету для сбора урожая. А еще они могли отказаться от осуществления задуманного ими проекта, как нереального или нерентабельного. |
| In the millennia which may have passed since this city had been built and this planet planted, had there been a shift in values and in viewpoint so that now to them, now either a more mature or a senile race, this planting of the planet (or, perhaps, of many planets) might seem no more than a childish program performed in the mistaken enthusiasm of their youth. | За тысячелетия, прошедшие со времен постройки города и разведения сада, могла произойти переоценка ценностей и коренной пересмотр стратегических целей расы. И теперь им, как более зрелой и умудренной опытом цивилизации, создание планеты-сада (или, не исключено, целой системы подобных планет) могло представляться не более, чем детской затеей, ошибочным начинанием, претворенным в наивном запале юношеского энтузиазма. |
| My legs were getting cramped from crouching and I put out a hand to rest, palm down, on the floor, preparatory to changing my position and as I reached out, my hand came down upon the doll. | От долгого сидения на корточках ноги начали затекать, и я, вытянув руку, оперся о пол ладонью, чтобы переменить позу. Сделав это, я почувствовал, что под моей рукой оказалась кукла. |
| I didn't pick it up; I didn't want to look at it. I simply ran my fingers over the carven planes of that saddened face and I thought, as I did this, that the planters of the planet, the builders of the city, had not been the first. | Я не стал ее поднимать: мне не хотелось смотреть на нее. Я просто нащупал ладонью ее лицо и прошелся по нему кончиками пальцев. И тут мне пришло в голову, что строители города и создатели сада не первые жители планеты. |
| Before they had arrived there had been another race, the one that had built the churchlike edifice at the city's edge. One of them had carved the doll and it might be, I told myself, that the carving of the doll had been a greater feat, a more intellectual, certainly a more emotional, accomplishment than the building of the city and the planting of the trees. | Прежде чем они появились здесь, планета была заселена другой расой — расой, построившей похожее на храм красное здание на окраине города. Один из ее представителей и вырезал эту куклу. Я был уверен, что создание куклы, в некотором смысле, явилось более значительным достижением, нежели строительство города и разведение деревьев. Эта кукла была грандиозным явлением духовной культуры планеты. |
| But now neither race was here. I, a member of another race, perhaps not so great but as weasel-motivated as any race in the galaxy, was here. | Но к настоящему времени обе эти великие расы покинули планету, а я, посланец другой цивилизации, вероятно, не такой развитой, но, бесспорно, не менее честолюбивой, находился здесь. |
| I was here and I knew the story and the treasure, and the treasure was a very solid thing, much more valuable than that haunted myth which Knight had hunted. | Я находился здесь и знал историю планеты, мне открылась тайна ее сокровищ. Это были настоящие сокровища, а не мифы, за которыми охотился Найт. |
| It was something that could be sold and in that context I could understand it better than I could understand a myth. | Они имели реальную цену, их можно было выгодно продать, и в этом плане для меня они были более привлекательны, чем бесплотные сказочные богатства. |
| Найт мог догадываться о их существовании — об этом недвусмысленно свидетельствовали отрывки из его записей, — но к тому времени, когда ему пришла в голову эта догадка, Найт уже настолько был увлечен своей идеей, настолько попал под власть созданных его собственным воображением призраков, что пренебрег своим открытием, как недостойным внимания. | |
| Knight may have known-he must have known to write of it as he had-but by the time he knew he probably had become so committed, so immersed in the phantom that he hunted that he would have passed it by as worthless. | |
| Poor fool, I thought, to pass up a chance like this. Although, I realized, he may have passed it up only after he had realized there was no way off the planet. | Несчастный глупец, думал я, упустить такой шанс! Хотя, не исключено, что он совершил такую оплошность уже после того, как утратил все надежды вырваться с этой планеты. |
| I was not convinced, I told myself. There had to be a way. There always was a way if you worked hard enough at it. No gang of stupid orchardists could keep me here. | А я этих надежд не утратил! Выход должен быть. Выход всегда можно найти, если упорно и непреклонно его искать. Никакая банда тупых «садовников» не сможет помешать мне выбраться отсюда! |
| First something to eat and a little rest and I'd get at those other worlds. Despite what Sara had said about the chance that all of them would be isolated worlds, it did not stand to reason that there'd not be one of them that had some space-capable intelligence. | Сначала нужно найти продовольствие и немного отдохнуть, а потом уж я доберусь до этих параллельных миров. Хотя Сара и старалась убедить меня, что все они изолированы один от другого, нельзя отвергать возможности, что хоть один из них населен разумными существами, имеющими средства передвижения в пространстве. |
| А это — все, что мне было нужно. Только бы добраться до них и любыми способами завладеть каким-нибудь кораблем. | |
| And that was all I asked. Just to get my hands, by any means, upon a ship, any kind of a ship. | |
| I wondered what I should do with the gnome and decided that I'd leave him hanging there, dangling from his beam. | Я раздумывал, как мне поступить с гномом, и решил, что надо оставить его повисеть. Пусть посидит на поводке. |
| Even if I took him down I'd not know what to do with him; I could not know what he might have wished for me to do with him. Hanging from the beam had been the way he'd wanted it and that's the way he had it and I'd not interfere. | |
| Если я его сниму, неизвестно, какая от него будет польза. К тому же я не знал, что он еще захочет выкинуть. В конце концов, он сам шел к подобному финалу и получил по заслугам, так что я не буду вмешиваться. | |
| Although I wondered why he did it. And recognized the fact that the way he'd done it emphasized that he was humanoid. Nothing other than a humanoid ever hanged itself. | Честно говоря, мне все же было любопытно узнать, зачем он это сделал. Сам по себе поступок доказывал его принадлежность к расе гуманоидного типа. Только существо, подобное человеку, могло на такое решиться. |
| I glanced over at Roscoe. He had quit his ciphering and now was sitting flat upon his bottom, with his feet stuck out before him staring into space. As if he had suddenly struck upon some astounding truth and had frozen into immobility to consider it. | Я бросил взгляд на Роско. Он перестал писать свои иероглифы и теперь смирно сидел с вытянутыми вперед ногами и тупо смотрел перед собой. У него был вид человека, впавшего в оцепенение после того, как ему внезапно открылась потрясающая правда. |
| TWENTY-SEVEN | 27 |
| Sara had been right. There was nowhere to go. The worlds offered no way out. I had been through them all, driving myself, sleeping only in snatches when I became so worn-out that I was afraid I'd become negligent and sloppy in my evaluation of them. | Сара оказалась права. Выхода не было. Все миры приводили в тупик. Я изучил каждый, неустанно переходя из одного в другой, постоянно подгоняя себя. Спал я урывками, и только тогда, когда изматывался до такой степени, что начинал опасаться, как бы, переутомившись, чего-нибудь по рассеянности или небрежности не пропустить. |
| I did not hurry the work. I spent more time, most likely, than was absolutely necessary, in having a good look at each of them in turn. | В то же время я не позволял себе допускать поспешность в работе. На изучение миров я тратил значительно больше времени, чем было необходимо, подвергая каждый из них самому скрупулезному и тщательному анализу. |
| It had taken a while to figure out how to operate the wheel to bring each world into being, but once I had done that I settled down to work, paying attention to nothing else. | Пришлось порядочно повозиться, прежде чем я научился обращаться с наборным диском, открывающим путь в другие миры. Но как только я приобрел навык, я немедленно, засучив рукава взялся за дело, уже ни на что не отвлекаясь. |
| Roscoe did not bother me and I, in turn, paid slight attention to him except to note that much of the time he was not around. I got the impression, somehow, that he was prowling through the city, but did not take the time to wonder what might be the purpose of his prowling. | Роско не беспокоил меня, и я, в свою очередь, не обращал на него внимания. Правда, иногда замечал, что он часто отсутствует. У меня сложилось впечатление, будто он бродил по городу, но времени разобраться, зачем ему это было нужно, не хватало. |
| One could not say, of course, that no one of the worlds held the kind of technology I sought. | Конечно, никто не мог поручиться, что ни одна из открывшихся мне планет не обладает техникой, поисками которой я занимался. |
| Only a small portion of each stood revealed and it would have been foolhardy for me to have entered one of them unless there had been ample evidence that it was the kind of place I hunted. | Ведь передо мной распахивалась лишь дверца, ведущая в другой мир, через проем которой можно было разглядеть только незначительную его часть. Было бы крайне безрассудно и рискованно перейти границу другого мира и вступить в неизведанное, не имея веских доказательств, что я найду в нем то, что мне было нужно. |
| For once one entered one of them, the chances of escaping from it would have been almost nil. Without Hoot and the creature of the wheel we never would have escaped from the sand dune world. | Однажды перейдя Рубикон, я мог потерять все надежды на благополучное возвращение назад. Без помощи Свистуна и паукообразного существа нам никогда бы не удалось выбраться из зыбучих песков пустынного мира. |
| But the fact was that I found no world that tempted me in the least to enter it, not a single one that showed any sign of even the most rudimentary intelligence. | Итак, к сожалению, я не увидел ни единой планеты, на землю которой мне захотелось бы вступить, ни одного мира, в котором бы я обнаружил хотя бы зачаточные формы разумной жизни. |
| Преимущественно все эти планеты были ужасны, в них только нарождалась живая природа — непроходимые дикие джунгли, скованные льдами пространства, материки, находящиеся в процессе карстовой ломки. | |
| All of them were vicious worlds, mostly primal worlds-jungle hells or frozen wastes or still in the state of crust formation. | |
| There were others that had thick atmospheres, with swirling clouds of gases that made me choke just to look at them. | Некоторые из планет имели очень плотную атмосферу, их поверхность окутывали клубящиеся облака паров, один взгляд на которые вызывал у меня удушье. |
| There were a few that were clearly dead worlds-great level plains without vegetation, dimly lighted by a dim and blood-red, dying sun. There was one charred cinder of a planet, burned out in a nova flare-up of its sun. | Было несколько совершенно мертвых планет (с обширными равнинами, начисто лишенными растительности), тускло освещенных бледным кроваво-красным умирающим солнцем. Встретилась и обуглившаяся планета, сожженная дотла вспышкой новой звезды. |
| Why, I wondered, had the doorways to the worlds been fashioned? Certainly if anyone had wanted to use the doorways to these other planets, he would have planned for them to open on the outskirts of a city, or at least a village. | Меня очень занимал вопрос, зачем были нужны эти двери в другие миры? Несомненно, если бы кто-то собирался пользоваться ими для того, чтобы переходить из одного мира в другой, он поставил бы двери где-нибудь на окраине города или в деревне. |
| He would not have settled for a jungle or an icy waste or a burned-out cinder. Could they have been there for no other reason than to get rid of unwelcome visitors? | Никто не стал бы переселяться в дикие джунгли, на ледяные торосы или на прогоревшие угли. Может быть, двери были сделаны с единственной целью — как канализационный люк, предназначенный для избавлении от непрошенных гостей. |
| But if that had been the case, one world or at most a half a dozen would have been sufficient; there would have been no need of hundreds. There was no reason for that many worlds or those kind of worlds. | Но если их предназначение ограничивалось только этой функцией, достаточно было бы выхода в один или несколько миров. А тут их сотни. Не было никакой необходимости иметь их так много. |
| Although I realized that there must, in the minds of that other race, have been logical reasons for it all, and these logical reasons could not possibly occur to me because they did not lie within the parameters of human logic. | Разумеется, представители использовавшей их расы могли руководствоваться совершенно другими соображениями, не доступными человеческой логике, а я просто был не в состоянии предусмотреть все способы их возможного применения. |
| So I came to an end of them and was no better off than I had been before; worse off, perhaps, for when I had started on it there had been hope and now the hope was gone. | Я проглядел все миры и теперь был не в лучшем, а даже, наверное, в худшем положении, чем до начала поиска. По крайней мере, до того, как я все это затеял, оставалась надежда, а теперь и она умерла. |
| I went back to the fire, but the fire was out. I pressed my palm down on the ashes and there was no warmth. Roscoe was gone; I could not remember seeing him for days. | Я подошел к костру. Он погас. Осторожно потрогав ладонью угли, я не ощутил тепла. Роско не было, и кажется, его не было уже несколько дней. |
| Had he deserted me, perhaps not actually deserting me, but simply wandering off and not bothering to come back? This might be, I admitted to myself, the end of it. There might be no more that a man could do. | Может быть, он бросил меня? Наверное, все же не бросил, но попросту забрел куда-нибудь и не особенно задумывается о возвращении. Да, черт побери, следует признать, что я исчерпал свою фантазию. Я сделал все, что было в человеческих силах. |
| I sat down beside the dead ashes of the fire and stared out into the twilight of the street. | Я тихо сидел у потухшего костра и всматривался в сумрак узких улиц. |
| There still might be other possibilities-somewhere in the city a man might find a way or clue; out on the planet, traveling east or west or south rather than toward the mountains looming to the north, there might be an answer waiting. | Возможно, еще есть за что уцепиться — например, отыскать какой-нибудь выход в городе или на планете, пойдя на восток, запад или юг, а не к призрачным вершинам пурпурных гор на севере. Где-то должен быть ответ. |
| But I didn't have the will for it. I didn't want to move. I didn't want to try again. I was ready to give up. | Но моя воля иссякла. Я не хотел никуда идти. Я не хотел ни за что больше браться. Хотелось бросить все к чертовой матери и сдаться (give up). |
| Будет еще один гномик, подумал я. | |
| Move over, gnome, I said. | Конечно, я был неправ. Это было пораженческое настроение. Нечего драматизировать. Когда придет время совершить новую попытку, когда только забрезжит новая, пусть самая эфемерная надежда на успех, я опять встану и ринусь в бой. |
| But that was wrong, I knew. It was defeatist talk. It was dramatizing. When the time came to try again, when and if I caught a glimmer of a hope, I'd get up and go. | |
| But now I simply sat and felt sorry for myself-and not only for myself, but for all the rest of us. Although why I should feel sorry for Smith or Tuck or Sara, I didn't really know. They'd gotten what they wanted. | Но сейчас я, сгорбившись, безвольно сидел у костра и жалел себя — не только себя, а всех нас. Хотя стоило ли переживать из-за Смита, Тэкка или Сары? Они получили то, что хотели. |
| Down in the twilight of the street a shadow moved, a darkness in the gray, and a twinge of terror went fluttering through me, but I didn't stir. | Внизу в уличной темноте мелькнула тень: черное пятно на сером фоне. Холодок страха пробежал по моей спине, но я не пошевелился. |
| If whatever might be down there wanted to come up and get me it would find me here, beside the campfire ashes. I still had the sword and I was awkward with it, but I'd still put up a fight. | Если некто или нечто, кто бы это ни был, захочет застигнуть меня врасплох и разделаться со мной, что ж, пусть придет и попробует. Пока у меня есть меч, пусть это и не самое подходящее для меня оружие, — без боя я не сдамся. |
| My nerves must have been worn down to frayed ends for me to be thinking this. There was no reason to believe there was anything in the city that was out to get me. The city was deserted and abandoned; nothing moved in it but shadows. | Как же все-таки были измочалены мои нервы, если я докатился до таких мыслей! Не было ни малейших оснований предполагать, что в городе мог находиться кто-то, кому была нужна моя жизнь. Город был пустынным и заброшенным, и никто, кроме привидений, в нем не мог обитать. |
| But the shadow, as I watched, kept on moving. It left the street and came up the ramp toward me, moving jerkily, like an old man stumping down a narrow lane that offered uneven footing. | Тем более странно, что тень продолжала двигаться. Она вышла с улицы и направилась по пандусу прямо ко мне, шагая медленной неуверенной походкой, напоминавшей старческую поступь. |
| I saw that it was Roscoe and, poor thing that be was, I was glad to have him back. As he came nearer I rose to greet him. | Теперь я разглядел, это был Роско. Боже, как я был рад, что этот несчастный вернулся. Я встал, чтобы поздороваться с ним. |
| He stopped just before he reached the door and speaking carefully, as if he might be fighting against falling into his rhyming routine, | Он остановился перед самой дверью и заговорил, осторожно произнося слова, словно боясь опять сбиться на привычную рифмованную белиберду. |
| he said, slowly and deliberate, with a pause between each word, “You will come with me.” | Медленно и старательно, делая отчетливые паузы после каждого слова, он произнес: «Пойдемте со мной». |
| “Roscoe,” I said, “thanks for coming back. What is going on?” | — Роско, — сказал я, — спасибо, я рад, что ты вернулся. Что произошло? |
| He stood in the twilight, staring stupidly at me, then he said, still slowly, carefully, with each word forced out of him: “If the mathematics work ...” Then came to a halt. Mathematics had given him quite a bit of trouble. | Он стоял в сгущающихся сумерках, тупо глядя в мои глаза. Затем также медленно и осторожно, с трудом артикулируя каждое слово, ой выдавил из себя: «Если математические выкладки...» — и снова замолчал. Особенно тяжело ему далось слово «математические». |
| “I had troubles,” he said. “I was confused. But I have worked it out and I am better now. Working it out helped to get me better.” | — У меня были трудности, — сказал он увереннее, — со мной случилась беда, но теперь я справился с трудностями и чувствую себя лучше. Борьба вылечила меня. |
| He was talking with somewhat less difficulty, but it still wasn't easy for him. The long speech had been an effort for him. You could feel him forcing himself to speak correctly. | Он уже говорил свободнее, но все еще с усилием. Длинные фразы давались ему нелегко. Было заметно, как он преодолевает невидимый барьер, чтобы правильно произнести фразу. |
| “Take it easy, Roscoe,” I counseled. “Don't try too hard. You are doing fine. Just take it easy now.” | — Не волнуйся, Роско, — посоветовал я. — Не мучай себя. У тебя прекрасно получается. Не стоит переживать. |
| But he wasn't about to take it easy. He was full of what he had had to say. It had been bottled up inside of him for a long time and it was bubbling to get out. | Но он не мог расслабиться. Ему очень нужно было что-то мне объяснить. Это что-то слишком долго бродило в его мозгу и теперь настойчиво требовало выхода наружу. |
| “Captain Ross,” he said, “I was fearful for a time. Fearful I would never work it out. For there are two things on this planet and they both struggled for expression and I could not get them sorted, sported, forted, courted ...” | — Капитан Росс, — сказал он, — долгое время я боялся, что не смогу справиться. На этой планете есть два явления, требующих объяснения, и я никак не мог привести их к знаменателю... нагревателю, предателю, законодателю... |
| I moved forward quickly and grabbed him by the arm. “For the love of God,” I pleaded, “take it easy. You have all the time there is. There isn't any hurry. I'll wait to hear you out. Don't try to talk too fast.” | Я быстро подошел к нему и взял за руку. |
| — Ради Бога, — взмолился я, — не волнуйся. У тебя вагон времени. Не надо торопиться. Я тебя спокойно выслушаю, не спеши. | |
| “Thank you, captain,” he said with an effort at great dignity, “for your forbearance and your great consideration.” | — Спасибо, капитан, — произнес он с усилием, в его голосе звучала искренняя признательность, — за ваше терпение и сострадание. |
| “We've traveled a long road,” I told him. “We can take a little time. If you have any answers, I can wait for them. Myself, I'm fresh out of anything like answers.” | — Мы прошли вдвоем длинный путь, — сказал я. — Мы можем позволить себе не торопиться. Если ты нашел ответы, я могу и подождать. Что до меня, то я готов воспринять любые открытия. |
| “There is the structure,” he said. “The white structure of which the city is made and the spaceport floored and the spaceships sealed.” | — Существует структура, — выдавил он, — материал белого цвета, из которого сделан город, вымощена посадочная площадка, которым опечатаны корабли. |
| He stopped and waited for so long that I was afraid something might have happened to him. But after a time he spoke again. | Он сделал паузу и молчал так долго, что я начал опасаться, как бы с ним опять чего-нибудь не произошло. Но потом он снова заговорил. |
| “In ordinary matter,” he said, “the bonding between the atoms involves only the outer shells. Do you understand?” | — В обычных молекулярных структурах, — сказал он, — связи между атомами существуют только вне их ядер. Вы понимаете? |
| — Думаю, что да, — ответил я. — Хотя, туманно. | |
| “I think I do,” I said. “Rather foggily.” | |
| “In the white material,” he said, “bonding extends deeper than the outer orbits of the electrons, down deep into the shell. You grasp the implication?” | — В белом материале, — пояснил он, — связи распространяются глубже внешних орбит электронов, распространяются на ядра атомов. Вы улавливаете идею? |
| I gasped as I understood at least a little of what he had just told me. | Я вздохнул, показывая, что, по крайней мере, частично до меня дошло. |
| “All hell,” I said, “couldn't break the bond.” | — А, черт, — сказал я, — и эти связи, наверное, никак нельзя разорвать. |
| — Точно, — объявил он. — Так и было задумано. А теперь, капитан, пожалуйста, пойдемте со мной. | |
| “Precisely,” he declared. “That is what was thought. Now you will come with me, captain, if you please.” | |
| “But just a minute,” I protested. “You haven't told it all. You said there were two things.” | — Погоди минутку, — запротестовал я. — Ты еще не все сказал. Ты говорил о двух явлениях. |
| He looked at me for a long moment, as if he might be debating if he should tell me further, then he asked a question, “What do you know, captain, of reality?” | Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывая, стоит ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил: |
| — Капитан, что вам известно о реальности? | |
| I shrugged. It was a foolish question. | Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса нельзя было придумать. |
| — Какое-то время назад, — ответил я с сомнением, — я мог поручиться, что хорошо умею отличать реальность от вымысла. Сейчас я не уверен. | |
| “At one time,” I told him, doubtfully, “I would have told you I could recognize reality. Now I'm not so sure.” | |
| “This planet,” he said, “is layered in realities. There are at least two realities. There may be many more.” | — На этой планете, — заявил он, — реальность разделена на части, слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше. |
| He was almost fluent now, although there still were times he stuttered and had to force his words out and his delivery of them was spaced imperfectly. | Теперь он говорил уже достаточно бегло, хотя временами начинал заикаться, с трудом выталкивая из себя слова, и тогда его речь становилась невнятной. |
| “But how,” I asked, “do you know all this? About the bonding and reality?” | — Но откуда, — спросил я, — ты обо всем этом знаешь? О молекулярных связях и реальности? |
| “I do not know,” he said. “I only know I know it. And now, please, can we go?” | — Не знаю, — ответил он. — Я только знаю, что знаю об этом. Ну, а сейчас, пожалуйста, пойдемте. |
| He turned and went down the ramp and I followed him. What had I to lose? I had nothing going for me and maybe he had nothing going for him, either, maybe all he said were just empty words born of an enlarged imagination, but I was at a point where I was ready to make a grab at any straw. | Он повернулся и начал спускаться по пандусу, и я последовал за ним. Мне нечего было терять. Я уже исчерпал все свои резервы, похоже, и у него тоже не было другого выхода, хотя, к сожалению, все его открытия могли оказаться ничем иным, как игрой больного воображения. Но я уже находился на той стадии, когда человек готов ухватиться за любую соломинку. |
| The idea of more tightly bonded atoms made a feeble sort of sense, although as I ran it through my mind I couldn't figure out how it might be done. But this business of a many-layered reality was outright gibberish. It made no sense at all. | Идея о более тесных молекулярных связях несла в себе рациональное зерно, правда, подвергнув ее анализу, я едва ли представлял, как эти связи могли осуществляться на практике. Но уж вся эта затея с многослойными реальностями казалась мне абсолютной белибердой. В ней не было ни капли здравого смысла. |
| We reached the street and Roscoe headed for the spaceport. He was no longer mumbling to himself and he was walking rapidly, as if he might have a purpose-so rapidly that I had to hurry to keep up with him. | Мы вышли на улицу, и Роско направился к космодрому. Он уже не бормотал себе под нос и шел очень быстро — уверенной походкой человека, знающего, куда и зачем он идет. Я едва поспевал за ним. |
| He was changed there was no doubt of that-but I had a hard time making up my mind whether it was an actual change or just a new phase of his madness. | Бесспорно, он изменился, но стоило еще хорошенько поразмыслить, являлись ли эти изменения следствием выздоровления или признаком новой стадии умопомешательства. |
| When we emerged from the street onto the spaceport, I saw that it was morning. The sun was about halfway up the eastern sky. | Когда мы подошли к космодрому, уже занималось утро. Солнце на востоке было на полпути к зениту. |
| The spaceport, with its milky-white floor, surrounded by the whiteness of the city, was a place of glare and in that glare the whiteness of the ships stood up like daytime ghosts. | |
| Молочно-белая посадочная площадка космодрома, окруженная белоснежными стенами городских домов, ослепительно сияла, как глянцевое дно фарфорового блюда. В этом сиянии бледные силуэты кораблей были похожи на ночные привидения, застигнутые врасплох рассветом. | |
| We headed out into the immensity of the port. Roscoe seemed to be moving just a little faster than he had before. Falling behind, I had to trot every now and then to keep up with him. | Мы двинулись вперед по огромному полю космодрома в сторону кораблей. Роско заметно прибавил шагу. Я то и дело вынужден был переходить на бег, чтобы не отстать. |
| I would have liked to ask him what it was all about, but I had no breath to waste in asking and, in any case, I wasn't sure he would tell me. | Мне очень хотелось спросить его, зачем нужна эта гонка, но у меня не хватало дыхания произнести хоть слово, к тому же я не был уверен, что добьюсь от него вразумительного ответа. |
| It was a long hike. For a long time it seemed we had scarcely moved and then, rather suddenly, we were a long way from the city walls and closer to the ships. | Этот марафонский бег выбивал меня из колеи. Тем не менее, очень долго мне казалось, что мы топчемся на месте. И вдруг я с удивлением обнаружил, что позади уже больше половины пути от домов к кораблям. |
| We were fairly close to Sara's ship before I saw the contraption at its base. | Когда мы подошли достаточно близко к кораблю Сары, я заметил какую-то штуковину, неизвестно откуда появившуюся у его основания. |
| Эта штуковина представляла собой настоящее чудо художественного дизайна, включавшее в качестве конструктивных элементов весьма странное зеркало и аккумуляторную батарею (или какой-то другой источник питания). Их дополняли невероятные хитросплетения проводов и трубок. | |
| It was a crazy-looking thing, with a mirror of some sort and what I took to be a battery (or at least a power source) and a maze of wires and tubing. | |
| It wasn't very big, three feet or so in height and maybe ten feet square and from a distance it looked like an artistic junk heap. | Довольно небольших размеров — около трех футов высотой и десяти квадратных футов площадью — эта машина смотрелась со стороны как скульптура в стиле авангардизма. |
| Closer up it looked less like a junk heap; it looked like something a couple of vacation-bored kids would rig up from assorted odds and ends they had managed to accumulate, pretending that they were building some sort of wondrous machine. | Вблизи она уже не казалась кучей художественного мусора, а скорее напоминала плоды творческих усилий мучающихся от безделья школьников, на каникулах устроивших игру в машину времени. |
| I stopped and stared at it, unable to say a word. Of all the goddamned foolishness I had ever seen, this was the worst. | Я стоял, уставившись на этот несуразный аппарат, не в силах вымолвить ни слова. Из сотен дурацких вещей, которые мне пришлось повидать на своем веку, эта была вне конкуренции. |
| During all the time I had been sweating out my heart, running through the worlds, this silly robot had been hunting through the city to pick up all kinds of forgotten and discarded junk and had been lugging it out here and setting up this thing. | Как оказалось, в то время, пока я обливался холодным потом, наблюдая ужасы самых отвратительных миров, этот рехнувшийся робот шастал по городу, собирал мусор и металлолом, затем сносил всю эту ерунду сюда для того, чтобы построить эту уродину. |
| He had squatted down before what I imagine he imagined to be a control panel and was reaching out his hands to the knobs and switches on it. | Он присел перед панелью, которую, видимо, воображал пультом управления, и начал крутить расположенные на ней ручки и включать тумблеры. |
| “Now, captain,” he said, “if the mathematics should be right.” | — А теперь, капитан, — заявил он, — пусть восторжествует математика! |
| He did something to the panel and here and there tubes flickered briefly and there was a sound like the sound of breaking glass and a shower of glasslike fragments were peeling off the ship and crashing to the ground and the ship stood free of the milk-white glaze the buglike machine had squirted over it. | Он произвел еще какие-то операции на «пульте управления», и вдруг прозрачные трубки конструкции засветились и замигали. Раздался звук, похожий на звон бьющегося стекла, и сверкающий ливень напоминающих стеклянные бусы осколков скатился по бортам корабля, рассыпаясь по земле звонкими брызгами. Корабль стоял, сбросив мантию из молочно-белой глазури, в лучах, исходивших от этого жукоподобного аппарата. |
| I stood frozen. I couldn't move. The fool machine had worked and the ship stood free and ready and I couldn't move. It was incomprehensive. I could not believe it. Roscoe couldn't do this. Not the fumbling, mumbling Roscoe I had known. I was only dreaming it. | Я был в шоке. Невероятно, но эта дурацкая машина сработала, и теперь корабль был распечатан. Оставалось только выяснить, готов ли он к полету. Я не верил своим глазам. Это было непостижимо. Нет, Роско не мог этого сделать! Этого не мог сделать придурковатый, бормочущий Роско, которого я знал как облупленного. Такое могло произойти только во сне. |
| Roscoe stood up and came over to me. He put out both his hands and gripped me by the shoulders, standing facing me. | Я не заметил, как Роско подошел ко мне. Он обнял меня за плечи, глядя прямо в глаза. |
| “It is done,” he said. “Both for it and I. When I freed the ship, I freed myself as well. I am whole and well again. I am my olden self.” | |
| — Я сделал это, — сказал он, — и для корабля, и для себя. Освободив корабль, я освободил себя. Я снова цел и невредим. Я такой же, как прежде. | |
| And indeed he seemed so, although I'd not known his olden self. He had no difficulty talking and he stood and moved more naturally, more like a man, less like a clanking robot. | Действительно, теперь он был похож на нормального робота, правда, я понятия не имел, каким он был прежде. Сейчас он говорил без натуги, раскованность движений делала его похожим скорее на человека, чем на искусственный механизм. |
| “I was confused,” he said, “by all that happened to me, by the changes in my brain, changes that I could not comprehend and did not know how to use. But now, having used them and proved that they are useful, I am quite myself once more.” | — Я был потрясен, — произнес Роско, — всем тем, что случилось со мной, теми изменениями, которые произошли в моем мозгу. Я не мог в них разобраться и не знал, как их использовать. Теперь, найдя им применение, я снова стал самим собой. |
| I found that the paralysis which had gripped me now was gone and I tried to turn so that I could run toward the ship, but he clung tightly to my shoulders and would not let me go. | Я почувствовал, что охватившее меня оцепенение прошло, и попытался повернуться, чтобы немедленно бежать к кораблю. Но Роско крепко держал меня за плечи, не позволяя вырваться. |
| “Hoot talked to you of destiny,” he said. “This is my destiny. This and more. The movers of the universe, whatever they may be, work in many ways to achieve each individual destiny. | — Свистун рассказывал тебе о судьбе, — сказал он. — Это моя судьба. Более того. Странники Вселенной всех рас и цивилизаций рыщут по галактике, пытаясь найти свое предназначение. |
| How other can one explain why the hammering of crude mallets on my brain could have so changed and short-circuited and altered the pattern of my brain as to have brought about an understanding I did not have before.” | Кто бы мог подумать, что удары деревянных колотушек по моему мозгу вызовут такие короткие замыкания и переключения в цепи умственных процессов, что мне вдруг станут доступны истины, доселе неведомые... |
| I shook myself free of him. | Я с трудом высвободился из его железной хватки. |
| “Captain,” he said. | — Капитан, — промолвил он. |
| “Yes.” | — Ну, что еще? |
| “You do not believe it even yet. You still think I am an oaf. And I may have been an oaf. But I am no longer.” | — Вы так и не поверили. Вы все еще считаете меня дурачком. Поверьте, я — другой. |
| “No,” I said, “I guess you're not. There is no way to thank you.” | — Да нет же, — ответил я, — конечно, ты не дурачок. Честное слово, даже не знаю, как тебя благодарить. |
| “We are friends,” he said. “There is no need of thanks. You freed me of the centaurs. I free you of this planet. That should make us friends. We have sat by many campfires. That should make us friends...” | — Мы же друзья, — воскликнул Роско. — Какие могут быть благодарности. Вы спасли меня, отобрав мой мозг у кентавров. Я освободил вас от ига планеты. Это сделало нас друзьями. А сколько дней мы провели рядом у костра! Это тоже сделало нас друзьями... |
| “Shut up!” I yelled at him. “Cut out the goddamned sentiment. You are worse than Hoot.” | — Да заткнись же ты, — оборвал я его. — То же мне, распустил слюни. Ты стал хуже Свистуна. |
| I went around his ridiculous contraption and climbed the ladder of the ship, Roscoe climbing close behind me. | Я обошел его несуразный аппарат и вскарабкался по трапу на борт корабля. Роско залез вслед за мной. |
| In the pilot chair I reached out and patted the panel. | Устроившись в кресле пилота, я проверил пульт управления. Все было в порядке. Можно было взлетать хоть сейчас. Мы могли немедленно покинуть планету и унести с собой тайну ее сокровищ. |
| This was it at last. We could take off any time we wanted. We could leave the planet and carry with us the secret of the planet's treasure. | |
| Just how a man could turn a treasure such as that into a cash transaction I had no idea at the moment, but I knew I'd find a way. Whenever a man had a commodity to sell, he'd find a way to sell it. | Конечно, в данный момент я не представлял, как перевести ее богатства в звонкую монету, но был уверен, что придумаю способ. Было бы что-нибудь стоящее, а уж как продать — это детали. |
| And was this what it all had come to, I asked myself-that I should have something I could sell? | Неужели, спросил я себя, все свелось к тому, что у меня появился товар на продажу? |
| Not another planet (although I suppose I could have sold the planet, too) but the knowledge and the information that was stored upon the planet in the form of seeds, knowledge collected by trees that were thought receivers, storing the knowledge they collected in the seeds they scattered and, that scattered, were collected by colonies of little rodents and not eaten, but deposited in great pits and granaries against the day of harvest. | Не просто еще одна планета (хотя ее тоже можно было выгодно реализовать), а бесценные знания, хранящиеся на планете в виде семян. Знания, которые сначала перехватывались в пространстве гигантскими приемниками-деревьями, затем трансформировались в семена. Семена разбрасывались по земле и тут же собирались прыткими грызунами, которые не ели их, а складывали в огромные закрома и амбары до сбора урожая. |
| But there was more to it than that, I told myself. More to the planet than a great white city and knowledge-grabbing trees. | Но я также отдавал себе отчет в том, что знания — не единственное богатство планеты. Не только белый город и информационные ловушки в виде деревьев были ее достоянием. |
| На этой планете любой человек мог бесследно исчезнуть (или испариться, как Тэкк), причем, было невозможно понять, куда он девается. | |
| It also was a planet where a man might simply disappear (or fade away, as Tuck faded) and when they faded or they disappeared, where did they go? | |
| Did they move into another reality, into another life, as Hoot had moved into another life? | Переходит ли он в другую реальность, в другую жизнь, как перешел в свое третье естество Свистун? |
| There had been another culture, an earlier culture than the one that had built the city. | Здесь существовала еще одна, более ранняя цивилизация, еще одна культура, процветавшая до того, как был построен город. |
| This earlier culture had built the now-empty red-stone building at the outskirts of the city and had carved the doll that sagged out of the pocket of my jacket. Could that culture, if it had survived, have been able to tell the secret of how a man might fade away? | Эта цивилизация сложила здание из красного камня, она создала деревянную куклу. Возможно, представителям этой культуры и была известна разгадка таинственных исчезновений. |
| Roscoe had spoken of a many-layered reality and was that what it was all about? And if this were the case, did such a segmented reality exist only on this planet or might it exist as well on other planets? | Роско болтал что-то о многослойных реальностях. Может быть, в них следовало искать ключ к тайне? И если все это окажется правдой, интересно, существуют ли такие многослойные реальности только на этой планете, или это явление — общее для всех планет? |
| I had thought of it as gibberish and perhaps it still was gibberish, but Roscoe had been right about the mathematics (or whatever one might call them) which had freed the ship. Might he not be right about the reality as well? | Я думал, что все это чепуха, и даже сейчас был уверен в своей правоте. Но Роско нашел способ с помощью математических расчетов (если его манипуляции не относились к области черной магии) создать устройство, освободившее корабль. Не исключено, что его идея о реальностях тоже может оказаться не такой уж блажной. |
| But all of this, I told myself, had nothing to do with me. I had wondered what I'd wanted back there on the trail and it had not been what Sara or Tuck or George, or even Hoot, had wanted. | Но все это не имело никакого отношения ко мне. Я вспомнил, чего же мне больше всего хотелось во время нашего похода по тропе. Ведь я не искал того, что искала Сара, Тэкк или Джордж, тем более Свистун. |
| All I'd wanted was to get off the planet and now I had the means of getting off. All of us, at last, had found the thing we wanted. All that remained for me was to seal the hatch and activate the motors. | Я мечтал об одном — поскорее убраться с этой планеты. Теперь я мог это беспрепятственно сделать. В конце концов, каждый из нас, по-моему, достиг своей цели. Мне оставалось только задраить люк и включить двигатель. |
| It was a simple thing and yet I hesitated. I stayed sitting in the pilot's chair staring at the panel. Why, I asked myself, this reluctance to get started? | Для меня это было раз плюнуть, тем не менее, я почему-то колебался. Я долго сидел в кресле, уставившись на приборную доску. Что же меня удерживает, спрашивал я себя? |
| Could it be the others? There had been four of us to start with; did I shrink from only one returning? | Может быть, причина в моем одиночестве? Мы прилетели сюда вчетвером, а теперь я должен возвращаться один. |
| I sat there and tried to be honest with myself and found that it was difficult to be honest with myself. | Я старался сосредоточиться, чтобы сказать себе правду. Но, оказалось, быть честным с самим собой совсем не просто. |
| Tuck and George were out of reach and so was Hoot. There was no sense hunting them to bring them back. But there was Sara still. She could be reached and I could bring her back, somehow I still could manage that. | Тэкка и Джорджа уже не найти. Свистун вне досягаемости. Бессмысленно их разыскивать. Но оставалась Сара. К ней я мог пойти, мог привести ее назад, во всяком случае, мог попробовать. |
| I sat and tried to fight it all out once again and there was a funny smarting in my eyes and with something close to horror I realized that tears were running down my cheeks. | Я силился перебороть свои сомнения, почти не замечая странного пощипывания в глазах, и вдруг с ужасом осознал, что плачу, и это слезы текут из моих глаз и скатываются по щекам. |
| Sara, I said to myself. Sara, for the love of Christ, why did you have to go and find what you were looking for? Why can't you come back and go home with me? Why can't I go and get you? | Сара, мысленно взывал я, Сара, Бога ради, ответь мне, зачем ты покинула меня, зачем тебе нужна эта долина? Почему ты не вернулась и не пошла со мной? Почему я не пошел за тобой и не забрал тебя? |
| I remembered that last night as we'd sat beside the campfire and she had said it could have been so good between us-so good between us if we'd not gone charging out to chase a legend. And why did the stupid legend have to turn out to be true and spoil it all for us? | Я вспомнил, как в ту нашу последнюю ночь, когда мы разговаривали у костра, она сказала, что между нами все могло бы быть хорошо. Да, да, у нас все было бы хорошо, если бы мы так не увлеклись погоней за легендой. Эх, зачем эта проклятая легенда оказалась правдой и все нам испортила! |
| And I remembered, too, that first day when she'd met me in the hall of that house back on Earth and we'd walked down the hall together, arm in arm, to the room where Tuck and George had waited. | А еще я вспомнил тот день, когда мы впервые встретились: она ждала меня в холле своего дома, и мы, взявшись за руки, пересекли холл и вошли в зал, где нас ждали Тэкк и Джордж. |
| Not Tuck or George or Hoot, for they were out of reach. Not Sara, because I couldn't bring myself to do it. But there was someone else. | Нет, дело не в Тэкке, не в Джордже, не в Свистуне. Даже не в Саре. Я все равно не решусь увезти ее силой. Есть кто-то еще. |
| I heaved out of the chair and went to the cabinet at the back of the cabin. From it I took the spare laser gun. | Я выскочил из кресла и бросился в отсек, расположенный за кабиной пилота. Здесь я нашел другое лазерное ружье. |
| “We're going back,” I said to Roscoe. | — Мы возвращаемся, — сказал я Роско. |
| “Going back,” said Roscoe, “for Miss Foster?” | — Возвращаемся? — переспросил Роско. — За мисс Фостер? |
| — Нет, — отрезал я, — за Пэйнтом. | |
| “No,” I said. “For Paint.” | |
| TWENTY-EIGHT | 28 |
| It was insane, of course, Paint was nothing but a hobby. He'd still be in the gulley, flat upon his back, if it hadn't been for me. How long did I have to keep flying to his rescue? He'd said he wanted to go to Earth and what did he know of Earth? | Конечно, это была сумасшедшая мысль: Пэйнт был только лошадкой. Если бы не мое вмешательство, он все так же лежал бы вверх тормашками, зажатый среди камней. Он говорил, что хочет попасть на Землю, а что он вообще знал о Земле? |
| He had never been there. He had even had to ask me what I meant by Earth. | Он никогда не видел ее. Он даже спрашивал меня, что означает слово Земля. |
| He hadn't wanted to go until I'd told him what it was. And yet I could not shake the memory of him going so slowly down the trail so he'd still be in hearing distance if I should call him back. | Он никуда не хотел лететь до тех пор, пока я сам не рассказал ему о Земле. И все же я не мог без жалости вспоминать его медленную поступь, когда я приказал ему идти к долине и ждать Сару, а он неохотно поплелся, стараясь не уходить далеко, чтобы расслышать, если я, передумав, попрошу его вернуться. |
| And I remembered, too, how he'd carried me so bravely in the battle with the centaur. Although, come to think of it, neither he nor I could claim any credit there. The credit all was Sara's. | Разве можно было забыть, как он отважно нес меня в седле на битву с кентавром. Хотя, надо честно признать, что ни мне, ни ему слава победы не принадлежала. Мы выиграли этот поединок только благодаря Саре. |
| “I wish,” said Roscoe, striding along beside me, “that I could understand, in fullness, the concept of multiple-realities. I am certain I have it all in mind, if I could only see it. | — Мне хочется, — промолвил Роско, подстраиваясь со мной в ногу, — постичь в деталях концепцию множественных реальностей. Так бы я их назвал. Я уверен, что представление о них уже оформилось в моем мозгу, только я пока не могу воссоздать целостной картины. |
| It's like a puzzle with a million pieces and all you have to do is put the pieces all together and there it is, so simple that you wonder why you didn't see it all to start with.” | Это что-то вроде головоломки, состоящей из множества деталей, — стоит только собрать их воедино и перед тобой предстанет целое, простое и естественное, а ты будешь удивляться, почему не мог дойти до решения сразу. |
| It would have been better, I thought, if he went back to mumbling. It would be less disturbing that way. I wouldn't have to listen to his mumbling because I'd know it made no sense. | Мне пришло в голову, что если бы он вернулся к своему бессвязному бормотанию, было бы лучше. Оно все же не так действовало на нервы. По крайней мере, я к нему не прислушивался. |
| But I had to keep on listening to his chattering because there might be something in whatever he was saying. | А теперь я должен вникать в его болтовню, чтобы добраться до сути его глубокомысленных суждений. |
| “It is a new ability,” “said Roscoe, “and it is most confusing. Environmental-sensing, I suppose, would be the proper term for it. No matter where you go you sense, and know, the environmental factors.” | — Эта моя новая способность, — продолжал тем временем Роско, — приводит меня в замешательство, полагаю, что ее можно было бы окрестить чувствительностью к окружающей среде. Куда бы ты ни пошел, чем бы ни занимался, ты всегда чувствуешь, вернее, знаешь факторы окружающего тебя мира. |
| I didn't pay too much attention to him, for I had a lot of thinking to be done. I wasn't even sure we should be heading out again. The logical thing to have done would have been to close the hatch and take off and be shut of the planet. | Я особенно не прислушивался к его словам, так как был занят своими мыслями. Я сомневался, стоило ли нам вообще возвращаться в долину. Разумнее было бы убраться с планеты подобру-поздорову. |
| Although if I had wanted to cash in later we should have picked up a pocketful of the seeds so they could be tested to see if they really carried knowledge. We could have left, I told myself, with clear consciences. All accounts were settled. The purpose of the voyage had been accomplished and everyone had gotten what they wanted. | Правда, для того, чтобы сделать бизнес и иметь доход с нашего открытия, следовало взять с собой несколько пригоршен семян, дабы исследовать их на Земле и выяснить, действительно ли они содержат ценные знания. А так можно было улетать с чистой совестью. Цель экспедиции была достигнута, программа выполнена: каждый получил то, что хотел. |
| Half a dozen times I was ready to turn back, but each time kept on going. It was as if someone had a broad hand against my back and was shoving me along. | Неоднократно я уже собирался было повернуть назад, но всякий раз продолжал идти вперед. Возникало ощущение, что чья-то сильная рука подталкивает меня в нужном ей направлении. |
| When we had left the city there had been no sign of the monstrous beasts which had chased us into it. I had half expected they might be waiting for us and I almost wished they had been. | Когда мы вышли из города, не было никаких факторов присутствия ужасных звероподобных монстров. Все же я опасался, что они будут ждать нас на окраине, но признаться, даже желал новой встречи. |
| With the laser rifle they would have been no sweat. But they weren't there and we went on, past the great red building dreaming in the sunlight, past the mighty tree trunk prone upon the ground for miles and the noisome pit centering on the jagged stump. | Теперь, когда у меня было лазерное ружье, боязнь исчезла. Однако их не было. И мы спокойно пошли дальше мимо дремлющего под палящими лучами солнца красного здания, лежащего на земле ствола гигантского дерева и зловонной ямы, окружавшей зубчатую башню огромного пня. |
| The way seemed shorter than it had on the first trip out. We drove ourselves, as if there were some great urgency. And at night around the campfire Roscoe smoothed out a patch of ground and worked on endless equations, mumbling at his work, half to me, half to himself. | Путь казался короче, чем наше первое путешествие. Мы летели на всех парах, словно догадываясь, что наше время ограничено. Вечерами Роско привычно расчищал участок земли возле костра и продолжал выводить пальцем бесконечные формулы и уравнения, что-то бормоча себе под нос, как будто стараясь убедить в чем-то то ли меня, то ли себя самого. |
| Night after night, as he wrote and mumbled, I sat with him in the flare of the campfire light and tried to figure out why we were here and not many millions of miles in space, heading back toward the galaxy. | И так вечер за вечером он все писал и бубнил, а я сидел рядом и, наблюдая за игрой пламени костра, старался понять, почему мы находимся здесь, а не за миллионы миль отсюда, в открытом космосе, на пути к своей галактике. |
| And it came clearly to me that it was not Paint alone, although Paint was a part of it. It was more than Paint; it was Sara who was dragging me back across the empty miles. | Теперь я решился признаться себе, что не Пэйнт был причиной моего безрассудного порыва, хотя обязательство перед ним тоже повлияло на мое решение. И все же мой выбор зависел не от него — Сара притягивала меня к себе через многокилометровые пространства. |
| I saw her face in the firelight, across the blaze from me, with the lock of hair forever falling in her eyes, with the streak of travel smudge smeared across one cheek, with her eyes looking at me steadily. | Я видел ее лицо в отблесках костра, за прозрачной вуалью легкого дыма; видел ее вечно непослушный локон, щеку, испачканную дорожной грязью, и, главное — ее глаза, пристально глядящие на меня. |
| At times I pulled the doll from the jacket pocket and sat staring at its face-at that terrible, tortured face-perhaps to cancel out that other face across the fire from me, perhaps in the irrational hope that those wooden lips would part and speak, giving me an answer. | Временами я извлекал из кармана куклу и сидел, изучая ее лицо. Возможно, этим я хотел отвлечь себя от взгляда Сары, неотступно преследовавшего меня. Или, может быть, я смотрел на жестокое лицо игрушки в безумной надежде на то, что эти немые губы разомкнутся и ответят на мучивший меня вопрос. |
| For, again irrationally, the doll was a part of it as well, a part of all that was happening as many great imponderables seemed to be closing upon collision courses. | Меня не покидало ощущение, будто кукла является необходимым и важным участником всего происходящего, и в резких чертах ее лица пересекаются неуловимые нити закономерностей и противоречий. |
| At last, after many days, we climbed a ridge and saw before us the beginning of that last badlands area-where the hobbies had deserted us and we'd found the pile of bones and Paint. | Наконец, после долгих дней пути мы взобрались на крутой склон и увидели холмистую, изрезанную оврагами равнину, открывающую дорогу к страшному ущелью. |
| The trail led down the rise and across a flat and climbed, twisting, up into the badlands. | |
| Тропа сбегала вниз под гору, пересекала небольшую ровную площадку и, извиваясь, карабкалась по каменистым склонам холмов. | |
| Far up the trail, just this side of the point where it plunged to disappear into the badlands, something was moving, a tiny point of light flashing in the sun. | Вдалеке, почти рядом с линией, где тропа терялась в неровных складках местности, по направлению к нам двигалась какая-то точка, маленькая блестка, сверкающая на солнце. |
| I watched it, puzzled for a moment, and then it moved into a position on the trail where it was outlined against the darker ground behind it. And there was no mistaking it-the rocking, bobbing lope. | Я некоторое время удивленно наблюдал за ней, пока она не выползла на участок, где ее можно было лучше рассмотреть на контрастном фоне более темной земли. Теперь я не мог ошибиться — эту тряскую подпрыгивающую иноходь нельзя было ни с чем спутать. |
| Roscoe spoke quietly beside me. “It is Paint,” he said. | Роско тихо сказал: |
| — Это — Пэйнт. | |
| “But Paint wouldn't come back without.. .” | — Но Пэйнт не может пойти назад без... |
| And then I was running down the slope, waving my arms and shouting, with Roscoe close upon my heels. | И вот я уже мчался вниз по склону, размахивая руками и безумно крича. Роско бежал вслед за мной. |
| From far off she saw us and waved back at us, a little gesturing doll upon the loping Paint. | Сара увидела нас издалека и помахала рукой в ответ. На расстоянии она была похожа на крошечную куколку с двигающимися ручками, посаженную верхом на лошадку-качалку. |
| Paint was coming like the wind. He fairly skimmed the ground. We met out on the flat, Paint skidding to a stop. Before I could reach her, Sara slid off Paint. She was raging at me. It was like old times. | Пэйнт несся к нам со скоростью ветра. Его полозья почти не касались земли. Мы встретились на ровной площадке. Прежде чем я подбежал к Саре, она уже успела спрыгнуть с Пэйнта. Боже, как восхитительно она кипела от бешенства! |
| “You did it again!” she yelled at me. “I couldn't stay. You loused it up for me. No matter how hard I tried, I couldn't forget what you and Hoot had told me. | — Ты снова добился своего! — кричала она на меня. — Я не смогла остаться. Ты все мне испоганил. Как я ни старалась, я не в состоянии была забыть того, что ты и Свистун мне напели. |
| You knew it would be like that. You had it figured out. You were so sure of it you left Paint to bring me back.” | Ты знал, что так оно и получится. Ты все рассчитал. Ты был так уверен в себе, что даже оставил Пэйнта, чтобы он довез меня до города. |
| — Сара, — запротестовал я, — ради Бога, будь разумной. | |
| “Sara,” I protested, “for the love of God, be reasonable.” | |
| “No,” she cried, “you listen. You spoiled everything for me. You took away the magic and you.. .” | — Нет, — орала она, — это ты меня послушай. Ты все испортил, ты лишил меня радости наслаждаться волшебством, ты, ты... |
| Она вдруг замолчала на полуслове, и было похоже, что она вот-вот разрыдается. | |
| She stopped talking in mid-sentence and her face was twisted up as if she were trying not to weep. | |
| “No, that's not it,” she said. “It wasn't only you. It was all of us... With our petty bickering and.. .” | — Нет, не то, — сказала она уже спокойнее, — виноват не только ты. Все мы виноваты. С этими нашими мелочными препирательствами... |
| I took two quick steps and had her in my arms. She clung to me. Hating me, perhaps, but clinging to me because I was the one last thing that she had to cling to. | Я быстро подошел к ней и обнял. Она приникла ко мне. Возможно, отвечая на мою ласку, она все еще продолжала меня ненавидеть, но я остался единственным человеком, на кого она могла положиться. |
| “Mike,” she said, her voice muffled against my chest, “we aren't going to snake it, it is simply no use. They won't let us make it.” | — Майк, — сказала она приглушенно, уткнувшись лицом в мою грудь. — Мы не выберемся отсюда. Все наши усилия ни к чему не приведут. Они нас просто не выпустят. |
| “But that's all wrong,” I told her. “The ship is clear. Roscoe found the way. We're going back to Earth.” | — Ты ошибаешься, — успокоил я ее. — Корабль свободен. Роско нашел способ распечатать его. Мы возвращаемся на Землю. |
| “If generous, hopeful human will only take a look,” said Paint, “he'll perceive what she be talking of. They follow all the way. They dog our hurrying footprints. They get more all the time.” | — Если благородный и полный надежд человек соблаговолит бросить только один-единственный взгляд, — вежливо вмешался Пэйнт, — ему сразу станет ясно, о чем говорит благородная леди. Они преследуют нас всю дорогу. Они, как гончие псы, идут по нашему следу. И они постепенно нас нагоняют. |
| I jerked up my head and there they were, crowding together along the rugged skyline of the badlands-a mighty herd of the massive beasts that bad left their bones in a wind-row in the gully. | Я поднял глаза и увидел их: их тела перекатывались через изрезанную холмами линию горизонта — на нас надвигалась могучая орда огромных зверей. |
| They crept forward, pushing and shoving, and some of them were forced down the distant slopes to make way for those who crowded in behind them. There were hundreds of them, more likely thousands of them. They didn't seem to move; they flowed, spilling off the slopes, spreading out on either flank. | Они, толкая и сшибая друг друга, яростно мчались к нам, некоторые из них скатывались со склонов под напором поджимавших сзади. Их были сотни, даже тысячи. Они наплывали, как волны, переваливаясь через вершины холмов и обтекая их с флангов. |
| “They're behind us, too,” said Roscoe, speaking far too quietly, making too much of an effort to stifle rising panic. | — Они и сзади нас, — сказал Роско неожиданно тихим голосом, очевидно, прилагая значительные усилия, чтобы не показать охвативший его страх. |
| Я повернул голову и увидел, как они появляются на седловине хребта, через который мы только что перешли. | |
| I twisted my head around and there, on the crest of the ridge we had just crossed, they were surging into view. | |
| “You found the doll,” said Sara. | — Ты ведь нашел куклу? — сказала Сара. |
| “What doll?” I asked. At a time like this, of all crazy things... | — Какую еще куклу? — раздраженно спросил я. В такой момент она выбрала самый «достойный» предмет для разговора... |
| “Tuck's doll,” she said. She reached out and tugged it from the pocket. “Do you know, all the time Tuck had it, I never really saw it.” | — Куклу Тэкка, — пояснила Сара. Она протянула руку и вытащила куклу из кармана моей куртки. — Ты знаешь, за все время, пока Тэкк носил ее с собой, я так ни разу и не удосужилась ее рассмотреть. |
| Я оттолкнул Сару и поднял ствол лазерного ружья. Роско перехватил мою руку. | |
| I pushed her away from me and lifted the laser rifle. Roscoe grabbed my arm. | |
| “There are too many of them,” he said. | — Их слишком много, — заявил он. |
| I pulled my arm savagely away from him. | Я резко выдернул руку из его стального захвата. |
| “What do you want me to do?” I shouted at him. “Stand here and let them run us down?” | — Интересно, чего ты ждешь от меня? — заорал я на него. — По-твоему, нужно стоять смирно и ждать, пока они нас растерзают? |
| There were more of them than ever and in any direction one might look. We were surrounded by them. They came surging up on every side. There was just one big herd of them and we were in the center of it and they all were facing us. | Зверей становилось все больше, целая тьма, и они приближались отовсюду. Мы были окружены. Волны их тел вскипали на склонах со всех сторон. Они образовывали сплошную бурлящую массу, а мы ютились на островке, который она была готова вот-вот поглотить. |
| They were taking it easy. They were not in any hurry. They had us pegged and they could take us any time they wanted. | Они надвигались уверенно. Теперь они уже не спешили. Они обложили нас, как охотники — медведя в берлоге, и готовы были прикончить в любую минуту. |
| Roscoe dropped to his knees and smoothed out a patch of ground with an outstretched palm. | Роско упал на колени и разровнял ладонью пятачок земли. |
| “What the hell!” I yelled. | |
| — На черта тебе это нужно?! (Что за черт/Какого черта?)— завопил я. | |
| Surrounded by man-eating monsters and there was Sara, standing transfixed, staring at a doll, and here that bumbling, mumbling idiot down upon his knees, fiddling with equations. | Картина была потрясающая: мы были со всех сторон окружены кровожадными монстрами, и в это время Сара не нашла ничего лучшего как разглядывать куклу, а этот железный идиот, стоя на коленях, колдовал над математическими уравнениями. |
| “The world at times makes little sense,” said Paint, “but with you and I on guard...” | — Иногда создается впечатление, что весь окружающий нас мир немножко сошел с ума, — невозмутимо провозгласил Пэйнт, но пока вы, капитан, и я на посту... |
| — Хоть бы ты помолчал! — рявкнул я на глупое создание. | |
| “You keep out of this!” I yelled at him. I had enough to keep an eye on without having to bandy words with a stupid hobby. | |
| I couldn't get them all, of course, but I'd get the most of them. I'd burn them by the thousands into smoking crisps of flesh and I might discourage them. They were brave and confident; they'd never faced a laser gun. | Конечно, я не мог уложить их всех. Но большую часть я бы поджарил. Я бы нарезал из них тысячи дымящихся бифштексов с кровью, и тем самым деморализовал их. Эти звери были чересчур наглыми и самоуверенными: чувствовалось, что им никогда не приходилось сталкиваться с лазерным ружьем. |
| They'd go up in puffs of smoke; they'd flare and not be there. Whenever they might take a mind to charge they would pay for it. | О-о-о... сейчас они взмоют вверх в клубах дыма, навсегда испарятся. Если они вдруг решатся напасть, им придется дорого заплатить за первую попытку. |
| But I knew there were too many of them. They were all around us and when they began to move, they'd move on every side. | Но все же их было слишком много. Они полностью окружили нас, и как только стая приходила в движение, волны тел начинали колыхаться со всех сторон. |
| “Captain Ross,” said Roscoe, “I think I finally have it.” | — Капитан Росс, — позвал Роско, — мне, кажется, удалось найти то, что нужно. |
| — Хорошо, оценка — «отлично», — ответил я. | |
| “Well, good for you,” I said. | |
| Sara moved over close beside me. Her rifle was slung across one shoulder and she had that silly doll clutched against her breast, the way Tuck always carried it. | Сара придвинулась вплотную ко мне. Ее винтовка свисала на ремне через плечо, а в руках была дурацкая кукла, которую она прижимала к груди, как в свое время делал Тэкк. |
| “Sara,” I said, saying what I hadn't meant to say, hadn't planned to say, had scarcely known I wanted to say, my breath catching in my throat like any awkward schoolboy. | — Сара, — сказал я. И тут я произнес такое, чего не хотел говорить, произнес с дрожью в голосе, как это прозвучало бы из уст подростка, впервые решившегося на подобное признание. |
| “Sara, if we get out of this, can you and I start over? Can we start as if I were just coming through that door back on Earth and you waiting in the hall? You were wearing a green dress...” | — Сара, если мы выберемся из этой переделки, может быть, попробуем начать все сначала? С того момента, когда я переступил порог твоего дома на Земле, а ты встретила меня в холле, на тебе тогда было зеленое платье... |
| “And you fell in love with me,” said Sara, “and then you insulted me and mocked me and I lashed back at you and the entire thing went haywire...” | — И ты влюбился в меня с первого взгляда, — сказала Сара, — а потом ты оскорблял и высмеивал меня, а я отвечала тебе тем же, и все у нас пошло кувырком... |
| “We fight so well together,” I said, “it would be a shame if anything should stop it.” | — Мы так с тобой, бывало, славно схватывались, — сказал я, — что будет обидно оставить наш спор незаконченным. |
| “You're a bully,” Sara told me, “and I hated you. There were times I hated you so hard I could have beat your head in. But thinking back, I guess I loved every minute of it.” | — Ты — хулиган, — заявила Сара, — и я тебя ненавижу. В некоторые моменты я была готова пробить тебе голову. Но когда я потом вспоминала эти мгновения, мне они почему-то казались самыми сладостными в моей жизни. |
| “When they come at us,” I said, “crouch down out of the line of fire. I'll be shooting in all directions as fast as I...” | — Когда они бросятся на нас, не забудь пригнуться, чтобы не попасть под огонь. Я буду вести круговой огонь, пока... |
| “There is another way,” said Sara. “Tuck used it. The doll. An old race made the doll. A race that understood...” | — Есть другой выход, — перебила меня Сара. — Им воспользовался Тэкк. С помощью куклы. Древний народ изобрел куклу. Они понимали... |
| “It's all hogwash!” I yelled. “Tuck was nothing but a freak...” | — Чушь собачья, — заорал я. — А Тэкк — просто урод и никто другой... |
| “Tuck understood,” she yelled back at me. “He knew how to use the doll. George knew some of it, even with no doll. Hoot would have understood.” | — Тэкк все понял, — заорала она в ответ. — Он понял, как можно использовать куклу. А Джордж знал, что нужно делать, и без куклы. Свистун на твоем месте тоже смог бы понять. |
| Hoot, I thought. Barrel-shaped, pattering, many-legged little scurrier, with a face full of tentacles and three lives to live, now gone forever into his third phase, a part of me and that part gone and if he were here he'd know... | Свистун, подумал я с грустью. Бочкообразная семенящая маленькая многоножка, со множеством щупалец на лице и жизнью, состоящей из трех фаз... Теперь он перешел в свой третий образ, оставив часть себя во мне и унеся большую часть с собой... Да, будь он здесь, от бы знал, что делать... |
| Even as I thought it, he was there, welling up inside my brain, as I had known him in that instant when hands and tentacles had clasped and held and we had been as one. | Я думал о нем и чувствовал его присутствие, его отзывное шевеление в моем мозгу, как тогда, в мгновения нашей наибольшей близости, когда мои руки и его щупальца были сомкнуты в крепком пожатии и мы оба были как единое целое. |
| It all was there again-all that I had known and felt, all that I had tried to recapture since and could not find again. All the glory and the wonder and some terror, too, for in understanding there must be certain terror. | И вдруг это ощущение вернулось ко мне — все то, что я тогда узнал и пережил, а потом безуспешно пытался восстановить в памяти. Это было смешанное чувство гордости, удивления и страха, да, именно страха, так как постижение тайн бытия не мыслимо без сопутствующего ему трепетного испуга. |
| And out of the welter of all the wonder and the knowing, certain facts separated themselves from the mass of it and stood out crystal clear. And, I stood there, half myself, half Hoot-and not only Hoot, but all the rest of them there with me, | Из сумбурного нагромождения знаний и эмоций постепенно начали прорисовываться четкие факты, наконец принявшие ясную форму. Только одна моя половина осталась мной самим, другая была Свистуном, точнее, не только им, а всеми его соплеменниками, пришедшими вместе с ним. |
| and they there only because of what Hoot had given me, the ability to reach out and grasp and merge with the minds of others, as if for an instant it were not many minds, but a single mind. And myself as well, the forgotten edges of myself, the unplumbed depths of self. | Они были рядом, благодаря способности, привитой мне Свистуном — способности, позволявшей проникать в чужой разум и схватывать смысл его знаний, словно на мгновение разрозненные интеллекты тысяч существ превращаются в один слитный коллективный ум. Тайные грани моего существа, неизмеренные глубины моего подсознания тоже вдруг открылись моему восприятию. |
| Sara's intuition, the symbolism of the doll coming clear, the philosophic gropings of a hobby flat on his back for centuries, the meaning of the equations Roscoe had been scratching on the ground. And that moment of myself when, half dead, half alive, I” had seen the strata in the badlands earthen cliff and bad sensed the chronology of them, glimpsing the time and the happenings of this planet that lay exposed within the strata. | Для меня стало доступным все окружающее: интуиция Сары, тайное предназначение куклы, философская мудрость Пэйнта, смысл выведенных на земле уравнений Роско. Мне стала понятна многослойная структура скалы, которую я разглядывал, пребывая между жизнью и смертью — я постиг эту говорящую хронологическую таблицу, повествующую о течении времени и событиях, потрясавших когда-то эту планету. |
| Now, quite suddenly, there was a different strata. I saw it as clearly as I had seen the other strata-not myself alone, of course, but myself plus Hoot, plus all the rest of them there with me. | И вдруг перед моими глазами открылась еще одна структура. Я видел ее так же ясно, как структуру времени, — конечно, не только своими глазами, но и глазами Свистуна и тех, других, вместе с ним. |
| There were many universes and many sentient levels and at certain time-space intervals they became apparent and each of them was real, as real as the many geologic levels that a geologist could count. | Передо мной лежало, как на ладони, множество вселенных, множество их самостоятельных уровней, в определенные временно-пространственные интервалы проступавших так же очевидно и реально, как были реальны слои геологических пород, хорошо известные любому геологу, способному читать их, как книгу. |
| Только в моем случае это была не просто видимая картина: я одновременно видел, чувствовал и постигал разумом архитектонику окружающего мира. | |
| Except that this was not a matter of counting; it was seeing and sensing and knowing they were there. | |
| The old ones of this planet had known before they had been swept away by the orchardists, had known or sensed imperfectly and had carved upon the face of the doll the wonder and the shock and some of the terror of the knowing. | Древние жители планеты знали об этом еще до того, как пришли «садовники». Они знали и чувствовали истину подсознательно и вырезали на лице куклы выражение, передающее восторг, удивление и ужас, вызванный их открытием. |
| George Smith had known, perhaps far better than any of the rest and Tuck, in his dream-haunted mentality, had struck very close to truth before he'd ever found the doll. Roscoe had been beaten into knowing, without recognizing what he knew, by the mallets of the centaurs. | Джордж Смит понимал это, наверное, лучше, чем остальные; Тэкк, впадая в экстаз, порожденный его воображением, также подошел близко к истине еще задолго, до того, как нашел куклу; Роско помимо своей воли овладел тайной после встряски, устроенной его мозгу деревянными молотками кентавров. |
| А теперь и для меня все стало совершенно ясно. | |
| And now, within my brain, it all came together. | |
| The ring of monstrous beasts were charging in upon us in a thunderous rush, their pounding hoofs throwing up a blinding cloud of dust. | Кольцо звероподобных монстров стало быстро сужаться, из-под их когтистых лап, взрыхляющих землю в стремительной скачке, поднимались густые облака пыли. |
| But they mattered no longer, for they were of another world, of another time and place, and all we had to do was to take one tiny step-not so much to be away from them as to attain a better place, to find a better world. | Но они уже не могли нас испугать: они принадлежали другому миру, другому времени, другой реальности, и нам было достаточно сделать один маленький шаг и — оказаться далеко от них, в другом — лучшем мире. |
| Not knowing how, but filled with mystic faith, we all took the step out into the infinite unknowing and were there. | Не знаю, как это произошло, но я ощутил переход всем своим существом: мы сделали шаг — и очутились в этом неведомом мире. |
| It was a place that had a feel of tapestry about it, a feel of unreality and yet a very friendly unreality. | Это было очень странное место, окруженное объемными пейзажами, словно вытканными на гобелене. Оно порождало чувство ирреальности, но ирреальности, дружественной нам. |
| It seemed as if it should be a place of silence and of peace, of immobility, that the people who inhabited it were folks who never spoke and that the boat upon the water would never move upon the water-that the village and the river, the trees, the sky, the clouds, the people and the little dogs all were elements of a set piece, woven centuries ago and untouched by time, the colored threads put in place and kept In place for all eternity, frozen and at rest. | Оно представлялось страной тишины и мира, неподвижности. Люди, населявшие эту страну, казалось, не проронили за свою жизнь ни одного слова, а лодка, застывшая на воде, — никогда не плыла по реке. Все, открывшееся перед моим взором: деревня и река, трава, облака, люди и собаки — было элементами неподвижной картины, искусно перенесенной на ткань много веков назад и не тронутой временем. Цветные нити прочно легли на предназначенное место и замерли навсегда. |
| The sky had a yellowishness about it that was reflected by the water and the humble homes were all brown and brickish-red, the green of the trees not the kind of green one ordinarily would expect, but the very composition one would expect of a hanging on a wall. | Небо имело желтоватый оттенок, хорошо подчеркнутый отражением в воде, скромные дома были окрашены в коричневато-красный цвет, а зелень деревьев была не той привычной глазу зеленью природной растительности, а мастерски выполненной композицией, созданной для украшения стен. |
| And yet one could sense in it all a human warmness and an easy welcome and one had the feeling that if he walked down into it he could never leave, but would be bound into its very fabric, blending into the tapestry of it, and such a possibility was good to think upon. | И все же от картины веяло человеческой теплотой и доброжелательностью. А нараставшая уверенность, что однажды войдя в этот пейзаж, ты уже не сможешь его покинуть, органично вплетясь в фактуру полотна, проникнув в выделку материи, слившись с ее красками, была загадочно приятна. |
| We stood on a rise of ground above the village and the river and all of us were there-all of us except the doll. Sara no longer held the doll. The doll had been left behind, perhaps for someone else to find. The doll and the weapons. | Мы стояли на высоком пригорке. Все были на месте. Не было только куклы, кукла осталась в покинутом нами мире, возможно, чтобы послужить кому-то другому. Не было не только куклы, не было оружия. |
| Sara no longer had the rifle, nor I the laser gun. There were rules, I thought. There were certain things, certain attitudes of mind perhaps, that could not be brought into this land. | Винтовка уже не висела на плече Сары, куда-то исчезло и мое лазерное ружье. Видимо, здесь тоже действовали определенные правила. Некоторые предметы и, вероятно, свойства характера нельзя было приносить в эту страну. |
| “Mike,” said Sara, softly, “this was the place we hunted. This is the place that Knight was hunting. But he never found it because he never found the doll. Or there was something else he missed. There must be many things that could have led him here.” | — Майк, — мягко сказала Сара, — это та земля, которую мы искали. Это — тот мир, за которым охотился Найт. Но ему не удалось найти его, так как он не сумел разыскать куклу. Или он упустил еще что-то важное. Много дорог могло привести его сюда. |
| I put out an arm and held her close against me and she lifted up her face and I kissed her and her eyes were bright with gladness. | Я крепко обнял ее. Она подняла лицо, и я поцеловал ее. |
| “We won't go back,” she said. “We'll never think of Earth.” | Глаза Сары сияли от радости. |
| “We can't go back,” I said. “There is no way to go.” | |
| — Мы не будем возвращаться, — сказала она. — Мы больше не вспомним о Земле. | |
| — Мы не можем вернуться, отсюда нет пути назад. | |
| Although there never would be a need of going. We had left it all behind, all we had ever known before, as a child will leave behind a toy he has outgrown. | Здесь не было места чувству ностальгии, влекущему человека к родному дому. Мы оставили его в том мире, как и многое другое, хорошо известное или привычное нам. Так ребенок, подрастая, забывает свои старые игрушки. |
| The village and the river lay below us and fields and woods stretched away to the far horizons. And I knew, somehow, that this was a world without an end and that it was, as well, the end of time, a place that was everlasting and unchanging, with room for everyone. | Внизу виднелись река и деревня. Поля и леса тянулись до самой линии горизонта. И каким-то образом я понимал, что этот мир бесконечен, в нем переставало действовать время и в этой вечной и неизменной стране было место для каждого. |
| Somewhere in this land were Smith and Tuck and maybe even Hoot, but we'd probably never find them for we'd not seek for them. The distances were far and there'd be no urge to travel. | Где-то здесь поселились Смит и Тэкк, возможно, Свистун. Но мы, наверное, никогда не смогли бы разыскать их, так как не испытывали в этом потребности. Пространства этой земли были необъятны, и стимулы к путешествиям здесь пропадали. |
| The unreality was gone, although the tapestry still remained. | Ирреальность исчезла, хотя сочные краски гобелена остались. |
| And the boat did move upon the water with a flashing of the oars. | Лодка плыла по реке, даже слышны были удары весел. |
| Boys and girls and dogs, yelling and barking, were running up the hill to greet us and the people in the village all had turned around to stare up at us and some of them were waving. | Маленькие дети — мальчики и девочки — бежали к нам с криком, радостно лаяли собаки: они спешили в гору нам навстречу. Взрослые в деревне дружелюбно смотрели на нас. Некоторые махали руками. |
| “Let us go down to meet them,” Sara said. | — Пойдем к ним, — предложила Сара. |
| The four of us, abreast, went down the hill to enter into another life. | И мы все вчетвером начали спускаться с горы навстречу новой жизни. |
All flesh is grass
Clifford Simak
Всё живое
Клиффорд Саймак
1
When I swung out of the village street onto the main highway, there was a truck behind me. It was one of those big semi jobs and it was really rolling. The speed limit was forty-five on that stretch of road, running through one corner of the village, but at that time in the morning it wasn't reasonable to expect that anyone would pay attention to a posted speed.
Когда я выехал из нашего городишка и повернул на шоссе, позади оказался грузовик. Этакая тяжелая громадина с прицепом, и неслась она во весь дух. Шоссе здесь срезает угол городка, и скорость разрешается не больше сорока пяти миль в час, но в такую рань, понятно, никто не станет обращать внимание на дорожные знаки.
I wasn't too concerned with the truck. I'd be stopping a mile or so up the road at Johnny's Motor Court to pick up Alf Peterson, who would be waiting for me, with his fishing tackle ready. And I had other things to think of, too—principally the phone and wondering who I had talked with on the phone. There had been three voices and it all was very strange, but I had the feeling that it may have been one voice, changed most wonderfully to make three voices, and that I would know that basic voice if I could only pin it down.
Впрочем, я тотчас забыл о грузовике. Примерно через милю, у «Стоянки Джонни», надо было подобрать Элфа Питерсона; он, наверно, уже ждал меня там со своей рыболовной снастью. Было и еще о чем подумать: прежде всего загадочный телефон; и с кем я все-таки говорил? Три разных голоса, но все какие-то странные, и почему-то казалось — это один и тот же голос так чудно меняется, он мне даже знаком, только никак не сообразить, кто же это.
And there had been Gerald Sherwood, sitting in his study, with two walls lined by books, telling me about the blueprints that had formed, unbidden, in his brain. There had been Stiffy Grant, pleading that I not let them use the bomb. And there had been, as well, the fifteen hundred dollars.
Затем Джералд Шервуд — как он сидит у себя в кабинете, где две стены сплошь заставлены книгами, и рассказывает мне о рабочих чертежах, что непрошеные, сами собой, возникают у него в голове. И еще Шкалик Грант — как он меня заклинал не допустить, чтобы сбросили бомбу. И про полторы тысячи долларов тоже следовало подумать.
Just up the road was the Sherwood residence, set atop its hill, with the house almost blotted out, in the early dawn, by the bulking blackness of the great oak trees that grew all around the house. Staring at the hill, I forgot about the phone and Gerald Sherwood in his book-lined study with his head crammed full of blueprints, and thought instead of Nancy and how I'd met her once again, after all those years since high school.
Дорога вела прямо к владениям Шервуда, но дом его на вершине холма было не разглядеть, он совсем терялся среди вековых дубов, которые обступали его со всех сторон, огромные и черные в предрассветной мгле. Глядя на вершину холма, я позабыл и про телефон, и про Джералда Шервуда, его заставленный книгами кабинет и голову, битком набитую проектами, и стал думать о Нэнси, — мы когда-то вместе учились в школе и вот снова встретились после стольких лет.
And I recalled those days when we had walked hand in hand, with a pride and happiness that could not come again, that can come but once when the world is young and the first, fierce love of youth is fresh and wonderful.
Мне вспомнились те дни, когда мы с ней были неразлучны и всюду ходили, взявшись за руки, неповторимо гордые и счастливые — так бывает только раз в жизни, в юности, когда весь мир молод и первая безоглядная любовь ошеломляет свежестью и новизной.
The road ahead was clear and wide; the four lanes continued for another twenty miles or so before they dwindled down to two. There was no one on the road except myself and the truck, which was coming up behind me and coming fairly fast.
Watching the headlights in my rear vision mirror, I knew that in just a little while it would be swinging out to pass me.
Передо мною лежало широкое пустынное шоссе, рассчитанное на езду в четыре ряда, миль через двадцать оно сузится до двухрядного. Сейчас на нем только и было, что моя машина да тот грузовик, он мчал полным ходом. По отражению его фар в моем зеркальце я понимал, что он вот-вот меня обгонит.
I wasn't driving fast and there was a lot of room for the truck to pass me, and there was not a thing to hit and then I did hit something.
Я ехал не быстро, места для обгона было вдоволь, наткнуться не на что, — и вдруг я на что-то наткнулся.
It was like running into a strong elastic band. There was no thump or crash. The car began slowing down as if I had put on the brakes. There was nothing I could see and for a moment I thought that something must have happened to the car—that the motor had gone haywire or the brakes had locked, or something of the sort. I took my foot off the accelerator and the car came to a halt, then started to slide back, faster and faster, for all the world as if I'd run into that rubber band and now it was snapping back. I flipped the drive to neutral because I could smell the rubber as the tires screeched on the road, and as soon as I flipped it over, the car snapped back so fast that I was thrown against the wheel.
Словно уперся в протянутую поперек дороги полосу очень прочной резины. Ни стука, ни треска. Просто машина стала замедлять ход, как будто я нажал на тормоза. Ничего не было видно, и я сперва подумал: что-то стряслось с машиной — мотор забарахлил, тормоз отказал или еще что-нибудь неладно. Я снял ногу с педали, и машина остановилась, а потом стала пятиться — быстрей, быстрей, точно я и впрямь уткнулся в упругую ленту и она прогнулась, а теперь расправляется. Завизжали покрышки, запахло резиной; тогда я выключил мотор — и тотчас машину отбросило назад, да так, что меня швырнуло на баранку.
Behind me the horn of the truck blared wildly and tires howled on the pavement as the driver swung his rig to miss me. The truck made a swishing sound as it went rushing past and beneath the swishing, I could hear the rubber of the tires sucking at the roadbed, and the whole thing rumbled as if it might be angry at me for causing it this trouble. And as it went rushing past, my car came to a halt, over on the shoulder of the road.
Позади яростно взревел клаксон, стоном заскрипели шины, грузовик круто вильнул в сторону, чтобы не напороться на меня. Он со свистом пронесся мимо, казалось, шины смачно причмокивают, всасывая в себя шоссе, и огромная махина свирепо рычит на меня, как на досадную помеху. Он промчался, а моя машина наконец остановилась на самой обочине.
Then the truck hit whatever I had hit. I could hear it when it struck. It made a little plop. For a single instant, I thought the truck might break through whatever the barrier might be, for it was heavy and had been going fast and for a second or so there was no sign that it was slowing down. Then it began to slow and I could see the wheels of that big job skidding and humping, so that they seemed to be skipping on the pavement, still moving forward doggedly, but still not getting through.
И тут грузовик налетел на тот же заслон, что и я. Послышалось что-то вроде негромкого всплеска. Я подумал — пожалуй, грузовик прорвет эту непонятную преграду, уж очень он был большой, тяжелый, и гнал во всю мочь, и еще секунду-другую ничуть не сбавлял скорость. А потом он все-таки стал замедлять ход, и я видел: огромные колеса скользят и подскакивают, упрямо вертятся вхолостую — и нисколько не продвигаются вперед.
It moved ahead for a hundred feet or so beyond the point where I had stopped. And there the rig came to a halt and began skidding back. It slid smoothly for a moment, with the tires squealing on the pavement, then it began to jackknife. The rear end buckled around and came sideways down the road, heading straight for me.
Тяжелая машина пролетела дальше того места, где сперва остановился я, футов на сто. Потом остановилась, забуксовала и начала скользить назад. Сперва плавно, только покрышки визжали, сползая по асфальту, а потом ее занесло. Прицеп вывернулся вбок и стал пятиться поперек дороги, прямо на меня.
I had been sitting calmly in the car, not dazed, not even too much puzzled. It all had happened so fast that there had not been time to work up much puzzlement. Something strange had happened, certainly, but I think I had the feeling that in just a little while I'd get it figured out and it would all come right again.
Все это время я преспокойно сидел за рулем, не ошарашенный случившимся, даже не слишком удивленный. Просто не успел удивиться. Да, конечно, произошло что-то странное, но, видно, ощущение у меня было такое: вот сейчас соберусь с мыслями — и все станет на свое место.
So I had stayed sitting in the car, absorbed in watching what would happen to the truck. But when it came sliding back down the road, jackknifing as it slid, I slapped the handle of the door and shoved it with my shoulder and rolled out of the seat. I hit the pavement and scrambled to my feet and ran.
Итак, я сидел и смотрел, что творится с грузовиком. Но когда его стало отжимать назад, а прицеп занесло вбок, я схватился за ручку, наддал плечом на дверцу и вывалился из машины. Треснулся об асфальт, кое-как вскочил и кинулся бежать.
Behind me the tires of the truck were screaming and then there was a crash of metal, and when I heard the crash, I jumped out on the grassy shoulder of the road and had a look behind me. The rear end of the truck had slammed into my car and shoved it in the ditch and now was slowly, almost majestically, toppling into the ditch itself, right atop my car
Позади раздался визг покрышек, металлический грохот и лязг — тут я соскочил на поросшую травой обочину и оглянулся. Прицеп врезался в мою машину, свалил ее в канаву и теперь медленно, чуть ли не величественно опрокидывался туда же, прямо на нее.
“Hey, there!” I shouted. It did no good, of course, and I knew it wouldn't. The words were just jerked out of me.
The cab of the truck had remained upon the road, but it was canted with one wheel off the ground. The driver was crawling from the cab.
— Эй, ты! — заорал я.
Толку, понятно, никакого, да я и не ждал толку. Просто сорвалось с языка.
Грузовик удержался на дороге, только накренился так, что одно колесо повисло в воздухе. Из кабины осторожно выбирался водитель.
It was a quiet and peaceful morning. Over in the west some heat lightning was skipping about the dark horizon. There was that freshness in the air that you never get except on a summer morning before the sun gets up and the beat closes down on you. To my right, over in the village, the street lights were still burning, hanging still and bright, unstirred by any breeze. It was too nice a morning, I thought, for anything to happen.
Вокруг было тихо, мирно. На западе по еще темному небосклону метались зарницы. В воздухе та свежесть, что бывает только ранним летним утром, пока не взошло солнце и на тебя не обрушилась жара. Справа на улице еще горели фонари — яркие, неподвижные в полнейшем безветрии. Чудесное утро, подумал я, в такое утро просто не может случиться ничего худого.
There were no cars on the road. There were just the two of us, the trucker and myself, and his truck in the ditch, squashing down my car. He came down the road toward me.
He came up to me and stopped, peering at me, his arms hanging at his side. “What the hell is going on?” he asked. “What did we run into?”
На шоссе по-прежнему было пусто — только я да водитель грузовика, его машина наполовину сползла в канаву, придавив мою. Он направился ко мне.
Подошел, остановился, свесив руки, поглядел на меня круглыми глазами.
— Что за чертовщина? — сказал он. — На что это мы напоролись?
“I don't know,” I said.
“I'm sorry about your car,” he told me. “I'll report it to the company. They'll take care of it.”
— Понятия не имею, — ответил я.
— Вашей машине досталось, уж не взыщите, — продолжал он. — Я доложу, как было дело. Убытки вам возвестят.
He stood, not moving, acting as if he might never move again. “Just like running into nothing,” he declared. “There's nothing there.”
Then slow anger flared in him.
“By God,” he said, “I'm going to find out...”
Он стоял передо мной, точно в землю врос и никогда уже не сдвинется.
— Надо же — споткнуться о пустое место! Тут же ничего нет! — сказал он.
В нем разгоралась злость. — Нет, черт подери, сейчас я докопаюсь, что там такое!
He turned abruptly and went stalking up the highway, heading toward whatever we had hit. I followed along behind him.
He was grunting like an angry hog.
Он круто повернулся и зашагал туда, где мы налетели на невидимое препятствие. Я пошел за ним. Он глухо ворчал, точно разъяренный кабан.
He went straight up the middle of the road and he hit the barrier, but by this time he was roaring mad and he wasn't going to let it stop him, so he kept ploughing into it and he got a good deal farther than I had expected that he would. But finally it stopped him and he stood there for a moment, with his body braced ridiculously against a nothingness, leaning into it, and with his legs driving like well-oiled pistons in an attempt to drive himself ahead. In the stillness of the morning I could hear his shoes chuffing on the pavement.
Шагая по самой середине шоссе, он наткнулся на ту же невидимую преграду, но теперь он уже себя не помнил от бешенства и не собирался отступать — он все рвался вперед, я никак не ждал, что он пройдет так далеко. Но в конце концов непонятная помеха все-таки остановила его, и секунду он стоял, нелепо наклонясь, упираясь всем телом в пустоту, и упрямо переступал ногами: как будто работали хорошо смазанные рычаги, тщетно силясь сдвинуть его еще хоть на шаг вперед. В утренней тишине громко шаркали по асфальту тяжелые башмаки.
Then the barrier let him have it. It snapped him back. It was as if a sudden wind had struck him and was blowing him down the road, tumbling as he rolled. He finally ended up jammed half underneath the front end of the cab.
I ran over and grabbed him by the ankles and pulled him out and stood him on his feet. He was bleeding a little from where he'd rubbed along the pavement and his clothes were torn and dirty. But he wasn't angry any more; he was just plain scared. He was looking down the road as if he'd seen a ghost and he still was shaking.
А потом загадочный барьер задал ему жару. Его отшвырнуло прочь — будто внезапным порывом ветра свалило с ног, и он покатился кувырком по шоссе. Наконец он влетел под задранный в небо нос своего же грузовика и там застрял.
Я подбежал к нему, выволок за ноги из-под машины и помог подняться. Он был весь в кровоточащих ссадинах — ободрало асфальтом, — одежда разорвана и перепачкана. Но злость как рукой сняло — теперь он попросту перепугался. Он с ужасом глядел на дорогу, будто ему там явилось привидение, и его била дрожь.
“But there's nothing there,” he said.
“There'll be other cars,” I said, “and you are across the road. Hadn't we ought to put out some flares or flags or something?”
That seemed to snap him out of it.
“Flags,” he said.
— Там же ничего нет! — сказал он.
— Скоро день, пойдут машины, а ваша торчит на самом ходу, — сказал я. — Может, выставим сигналы, фонари, что ли, или флажки?
Тут он словно опомнился.
— Флажки?
He climbed into the cab and got out some flags.
I walked down the road with him while he set them out.
He put the last one down and squatted down beside it. He took out a handkerchief and began dabbing at his face.
Залез в свою кабину, вытащил сигнальные флажки и пошел расставлять их поперек шоссе. Я шагал рядом.
Установив последний флажок, он присел на корточки, вытащил платок и стал утирать лицо.
“Where can I get a phone?” he asked. “We'll have to get some help.”
“Someone has to figure out a way to clear the barrier off the road,” I said. “In a little while there'll be a lot of traffic. It'll be piled up for miles.”
— Где тут телефон? — спросил он. — Надо вызвать подмогу.
— Кто-нибудь должен сообразить как снять этот барьер, — сказал я. — Скоро здесь набьется полно машин. Такая будет пробка — на несколько миль.
He dabbed at his face some more. There was a lot of dust and grease. And a little blood.
“A phone?” he asked.
“Oh, any place,” I told him. “Just go up to any house. They'll let you use a phone.”
Он все утирал лицо. Оно было в поту и в смазке. И ссадины еще кровоточили.
— Так откуда тут позвонить? — повторил он.
— Да откуда угодно, — сказал я. — Зайдите в любой дом, к телефону всюду пустят.
And here we were, I thought, talking about this thing as if it were an ordinary road block, as if it were a fallen tree or a washed-out culvert.
“Say, what's the name of this place, anyhow? I got to tell them where I am calling from.”
“Millville,” I told him.
А про себя подумал: ну и ну, разговариваем так, будто на дороге нет ничего необыкновенного, просто дерево упало поперек или канаву размыло.
— Послушайте, а как называется это место? Надо же им сказать, где а застрял.
— Милвилл, — сказал я.
“You live here?”
I nodded.
He got up and tucked the handkerchief back into his pocket.
“Well,” he said, “I'll go and find that phone.”
— Вы здешний?
Я кивнул.
Он поднялся, засунул платок в карман.
— Ладно, — сказал он. — Пойду поищу телефон.
He wanted me to offer to go with him, but I had something else to do. I had to walk around the road block and get up to Johnny's Motor Court and explain to Alf what had happened to delay me.
I stood in the road and watched him plod along.
Он ждал, что я пойду с ним, но у меня была другая забота. Надо было обойти эту непонятную штуку, которая перегородила шоссе, добраться до «Стоянки Джонни» и объяснить Элфу, почему я задержался.
Я стоял и смотрел вслед водителю грузовика.
Then I turned around and went up the road in the opposite direction, walking toward that something which would stop a car. I reached it and it stopped me, not abruptly, nor roughly, but gently, as if it didn't intend to let me through under any circumstances, but was being polite and reasonable about it.
Потом повернулся и пошел в другую сторону, к тому невидимому, что останавливало машины. Оно остановило и меня — не рывком, не толчком, а мягко: словно, отнюдь не собираясь меня пропустить, предпочитало при этом сохранять учтивость и благоразумие.
I put out my hand and I couldn't feel a thing. I tried rubbing my hand back and forth, as you would to feel a surface, but there was no surface, there was not a thing to rub; there was absolutely nothing, just that gentle pressure pushing you away from whatever might be there.
Я протянул руку — ничего! Я пытался нащупать невидимую стену, потереть ее, погладить — но погладить было нечего, моя ладонь ничего не ощущала, под нею ничего не было, ровным счетом ничего, — одна лишь непонятная сила, которая мягко отталкивала, отжимала меня прочь.
I looked up and down the road and there was still no traffic, but in a little while, I knew, there would be. Perhaps, I told myself, I should set out some flags in the east-bound traffic lane to convey at least some warning that there was something wrong. It would take no more than a minute or two to set up the flags when I went around the end of the barrier to get to Johnny's Motor Court.
Я посмотрел в один конец шоссе, потом в другой — никаких машин все еще не было, но я знал, скоро они появятся. Может, расставить флажки по ту сторону барьера, чтоб встречные машины на него не напоролись? Надо же предупредить людей, раз тут неладно. Это минутное дело, поставлю их на ходу, когда буду огибать барьер, чтоб добраться до «Стоянки Джонни».
I went back to the cab and found two flags and climbed down the shoulder of the road and clambered up the hillside, making a big sweep to get around the barrier—and even as I made the sweep I ran into the barrier again. I backed away from it and started to walk alongside it, climbing up the hill. It was hard to do. If the barrier had been a solid thing, I would have had no trouble, but since it was invisible, I kept bumping into it. That was the way I traced it, bumping into it, then sheering off, then bumping into it again.
Я вернулся к грузовику, нашел в кабине два флажка, спустился с насыпи в кювет и стал взбираться на холм, думая обойти невидимый барьер по кривой, — и, описывая эту широкую кривую, снова наткнулся на преграду. Я попятился и пошел вдоль нее, все время взбираясь в гору. Это оказалось нелегко. Будь этот самый барьер обыкновенной стеной или забором, все было бы просто, но он был невидим, и я то и дело на него наталкивался. Вот таким-то способом и пришлось определять, где он: упрешься в него, вильнешь в сторону, потом опять упрешься...
I thought that the barrier would end almost any time, or that it might get thinner. A couple of times I tried pushing through it, but it still was as stiff and strong as ever. There was an awful thought growing in my mind. And the higher up the hill I climbed, the more persistent grew the thought. It was about this time that I dropped the flags.
Я думал, барьер вот-вот кончится или, может быть, станет потоньше. Несколько раз пытался пойти напролом, но преграда была все такой же плотной и неподатливой. Страшная мысль шевельнулась у меня в голове. И чем выше взбирался я на холм, тем настойчивей становилась эта мысль. Наверно, тогда-то я и обронил флажки.
Below me I heard the sound of skidding tires and swung around to look. A car on the east-bound lane had slammed into the barrier, and in sliding back, had skidded broadside across both lanes. Another car had been travelling behind the first and was trying to slow down. But either its brakes were bad or its speed had been too high, for it couldn't stop. As I watched, its driver swung it out, with the wheels upon the shoulder, skinning past the broadside car. Then he slapped into the barrier, but his speed had been reduced, and he didn't go far in. Slowly the barrier pushed back the car and it slid into the other car and finally came to rest.
Внизу послышался скрип буксующих колес, и я обернулся. Машина, направлявшаяся на восток, нам навстречу, уперлась в барьер, — и теперь ее заносило назад и вбок, поперек шоссе. Другая машина, шедшая следом, пыталась затормозить. Но то ли тормоза отказали, то ли слишком она разогналась — и не смогла остановиться вовремя. У меня на глазах шофер круто свернул, машина съехала одним боком на траву и все-таки другим слегка задела ту, что стояла поперек. Потом наткнулась на барьер, но скорость была уже невелика, и машина мало продвинулась вглубь. Барьер медленно отжал ее назад, она уткнулась в первую машину и остановилась.
The driver had gotten out of the first car and was walking around his car to reach the second car. I saw his head tilt up and it was clear he saw me. He waved his arms at me and shouted, but I was too far away to make out what he said.
The truck and my car, lying crushed beneath it, still were alone on the west-bound lanes. It was curious, I told myself, that no one else had come along.
Первый шофер выбрался наружу и двинулся в обход своей машины ко второму автомобилю. И вдруг вскинул голову — видно, заметил меня. Он замахал руками, что-то закричал, но на таком расстоянии я не разобрал слов.
На нашей стороне шоссе все еще было пусто, если не считать моей машины и подмявшего ее грузовика. Странно, почему больше никто не едет на запад, мелькнуло у меня.
There was a house atop the hill and for some reason I didn't recognize it. It had to be a house of someone that I knew, for I'd lived all my life in Millville except for a year at college and I knew everyone. I don't know how to explain it, but for a moment I was all mixed up. Nothing looked familiar and I stood confused, trying to get my bearings and figure where I was.
На холме стоял дом, почему-то к его не узнал. Не мог же я не знать хозяев, ведь я всю жизнь прожил в Милвилле, только на год уезжал в колледж, и все милвиллцы мне хорошо знакомы. Непонятно почему, на минуту у меня в голове все перепуталось. Я ничего вокруг не узнавал и стоял в растерянности, пытаясь понять, куда же меня занесло.
The east was brightening and in another thirty minutes the sun would be poking up. In the west a great angry cloud bank loomed, and at its base I could see the rapier flickering of the lightning that was riding with the storm.
I stood and stared down at the village and it all came clear to me exactly where I was. The house up on the hill was Bill Donovan's. Bill was the village garbage man.
Восток все светлел, еще полчаса — и взойдет солнце. На западе громоздились гневные тучи, их опять и опять взмахами огненной шпаги прорезала молния: надвигалась гроза.
Я стоял и смотрел вниз, на наш городишко, и наконец понял где я: на холме живет Билл Доневен, мусорщик.
I followed along the barrier, heading for the house and for a moment I wondered just where the house might be in relation to the barrier. More than likely, I told myself, it stood just inside of it.
Вдоль невидимого барьера я двинулся к дому Билла и на мгновенье усомнился — а не окажется ли он по ту сторону? Нет, скорее по эту, но впритык к барьеру.
I came to a fence and climbed it and crossed the littered yard to the rickety back stairs. I climbed them gingerly to gain the stoop and looked for a bell. There wasn't any bell. I lifted a fist and pounded on the door, then waited. I heard someone stirring around inside, then the door came open and Bill stared out at me. He was an unkempt bear of a man and his bushy hair stood all on end and he looked at me from beneath a pair of belligerent eyebrows. He had pulled his trousers over his pajama, but he hadn't taken the time to zip up the fly and a swatch of purple pajama cloth stuck out. His feet were bare and his toes curled up a bit against the cold of the kitchen floor.
Я дошел до забора, перелез через него и зашагал по захламленному двору к покосившемуся заднему крыльцу. Осторожно поднялся по шатким ступеням, поискал глазами звонок. Звонка не оказалось. Я постучал в дверь кулаком и стал ждать. В доме послышалось движение, дверь распахнулась — на пороге стоял Билл, он в недоумении уставился на меня. Огромный, косматый, как медведь, волосы дыбом, свирепые брови насуплены. Поверх пижамы он натянул брюки, но не успел застегнуть их, так что клок лиловой пижамы торчал наружу. Обуться он тоже не успел и стоял босой, зябко поджимая пальцы: пол в кухне был холодный.
“What's the matter, Brad?” he asked.
“I don't know,” I told him. “There is something happening down on the road.”
“An accident?” he asked.
— Что случилось, Брэд? — спросил он.
— Сам не знаю, — сказал я. — На шоссе творится что-то непонятное.
— Авария?
“No, not an accident. I tell you I don't know. There's something across the road. You can't see it, but it's there. You run into it and it stops you cold. It's like a wall, but you can't touch or feel it.”
“Come on in,” said Bill. “You could do with a cup of coffee. I'll put on the pot. It's time for breakfast anyhow. The wife is getting up.”
— Не авария. Говорю тебе, сам не знаю, что такое. Поперек дороги какой-то барьер. Его не видно, а проехать нельзя. Упрешься в него — и ни с места. Вроде как стена, только ее ни потрогать, ни нащупать нельзя.
— Входи-ка, — сказал Билл. — Выпей чашку кофе, тебе не повредит. Сейчас сварю. Все равно пора завтракать. Жена уже встает.
He reached behind him and snapped on the kitchen light, then stood to one side so that I could enter.
Bill walked over to the sink. He picked a glass off the counter top and turned on the water, then stood waiting.
“Have to let it run a while until it gets cold,” he told me. He filled the glass and held it out to me. “Want a drink?” he asked.
“No, thanks,” I told him.
Он протянул руку и зажег в кухне свет, потом посторонился, давая мне пройти. Шагнул к раковине, снял с полки стакан и отвернул кран.
— Надо немного слить, а то теплая, — пояснил он. Наполнил стакан холодной водой и протянул мне: — Выпей.
— Спасибо, не хочу, — сказал я.
He put the glass to his mouth and drank in great slobbering gulps.
Somewhere in the house a woman screamed. If I live to be a hundred, I'll not forget what that scream was like. Donovan dropped the glass on the floor and it broke, spraying jagged glass and water.
“Liz!” he cried. “Liz, what's wrong?”
Билл поднес стакан к губам и стал пить большими, шумными глотками.
Где-то в доме раздался отчаянный женский вопль. Проживи я хоть до ста лет, мне его не забыть.
Доневен выронил стакан — расплескалась вода, брызнули осколки.
— Лиз! — закричал он. — Лиз, что с тобой?
He charged out of the room and I stood there, frozen, looking at the blood on the floor, where Donovan's bare feet had been gashed by the broken glass.
The woman screamed again, but this time the scream was muffled, as if she might be screaming with her mouth pressed against a pillow or a wall.
Он бросился вон из кухни, а я застыл на месте, не сводя глаз с кровавых следов на полу: Доневен босыми ногами напоролся на стекло.
Опять закричала женщина, но на этот раз глуше, словно уткнулась лицом в подушку или в стену.
I blundered out of the kitchen into the dining-room, stumbling on something in my path—a toy, a stool, I don't know what it was and lunging halfway across the room to try to catch my balance, afraid of falling and hitting my head against a chair or table.
And I hit it again, that same resistant wall that I'd walked into down on the road. I braced myself against it and pushed, getting upright on my feet, standing in the dimness of the dining-room with the horror of that wall rasping at my soul.
Я наугад прошел из кухни в столовую, споткнулся то ли о скамеечку, то ли о какую-то игрушку, пролетел до середины комнаты, изо всех сил стараясь не упасть и не грохнуться головой о стол или стул...
... и снова налетел на ту же упругую стену, что остановила меня на шоссе. Я уперся в нее, навалился на нее всем телом, кое-как выпрямился и стал посреди столовой, в полутьме, перед этой невидимой стеной; мороз продирал по коже, все внутри переворачивалось от страха.
I could sense it right in front of me, although I no longer touched it. And whereas before, out in the open, on the road, it had been no more than a wonder too big to comprehend, here beneath this roof, inside this family home, it became an alien blasphemy that set one's teeth on edge.
“My babies!” screamed the woman. “I can't reach my babies!”
Я больше не касался этой стены, но чувствовал: вот она, передо мной. Там, на дороге, под открытым небом я только изумлялся и недоумевал — но тут, в доме, в обычном человеческом жилище мне стало по-настоящему жутко от этого непостижимого дьявольского наваждения.
— Дети! — кричала женщина. — Я не могу попасть к детям!
Now I began to get my bearings in the curtained room. I saw the table and the buffet and the door that led into the bedroom hallway.
Donovan was coming through the doorway. He was half leading, half carrying the woman.
“I tried to get to them,” she cried. “There's something there—something that stopped me. I can't get to my babies!”
Теперь, хоть окна были занавешены, я немного осмотрелся. Разглядел стол, буфет и дверь, ведущую в коридор и дальше в спальню.
На пороге появился Доневен. Он вел жену, вернее сказать, почти нес на руках.
— Я хотела к детям! — кричала она. — Там... там что-то есть, оно меня не пускает. Я не могу пройти к детям!
He let her down on the floor and propped her against the wall and knelt gently beside her. He looked up at me and there was a baffled, angry terror in his eyes.
“It's the barrier,” I told him. “The one down on the road. It runs straight through the house.”
“I don't see no barrier,” he said.
Доневен посадил ее прямо на пол, прислонил к стене и осторожно опустился рядом на колени. Потом поднял голову и посмотрел на меня, в глазах у него были и растерянность, и ярость, и страх.
— Это тот самый барьер, — сказал я. — Тот, что на шоссе. Он проходит через ваш дом.
— Но я не вижу никакого барьера, — возразил Доневен.
“Damn it, man, you don't see it. It just is there, is all.”
“What can we do?” he asked.
“The children are OK,” I assured him, hoping I was right. “They're just on the other side of the barrier. We can't get to them and they can't get to us, but everything's all right.”
— Его никто не видит, черт бы его побрал. Но все равно он тут.
— Как же нам быть?
— С детьми ничего не случилось, — уверил я, от души надеясь, что так оно и есть. — Просто они по ту сторону барьера. Мы не можем добраться до них, а они до нас, но с ними ничего худого не случилось.
“I just got up to look in on them,” the woman said. “I just got up to look at them and there was something in the hall...”
“How many?” I asked.
“Two,” said Donovan. “One is six, the other eight.”
— Я только пошла на них поглядеть, — повторяла женщина. — Встала, пошла на них поглядеть, а там в коридоре что-то есть... и оно не пускает...
— Сколько у вас детей? — спросил я.
— Двое, — ответил Доневен. — Меньшому шесть, старшему восемь.
“Is there someone you can phone? Someone outside the village. They could come and take them in and take care of them until we get this thing figured out. There must be an end to this wall somewhere. I was looking for it .. .”
“She's got a sister,” said Donovan, “up the road a ways. Four or five miles.”
“Maybe you should call her.”
— А нельзя кому-нибудь позвонить? Есть у вас кто-нибудь, кто живет не в самом Милвилле? Пускай приедут, возьмут детишек и позаботятся о них, пока мы тут разберемся, что к чему. Кончается же где-нибудь эта стена. Я как раз и искал, где ей конец...
— У нее есть сестра, — кивнул Доневен на жену. — Живет от нас миль за пять, дальше по шоссе.
— Вот ты ей и позвони, — сказал я.
And as I said it, another thought hit me straight between the eyes. The phone might not be working. The barrier might have cut the phone lines.
“You be all right, Liz?” he asked.
She nodded dumbly, still sitting on the floor, not trying to get up.
“I'll go call Myrt,” he said.
И тут меня как обухом по голове стукнуло, а вдруг телефон не работает? Вдруг этот окаянный барьер перерезал провода?
— Посидишь минутку одна, Лиз? — спросил Доневен.
Жена только мотнула головой; она все еще сидела на полу и даже не пыталась подняться.
— Пойду позвоню Мирт, — сказал он.
I followed him into the kitchen and stood beside him as he lifted the receiver of the wall phone, holding my breath in a fierce hope that the phone would work. And for once my hoping must have done some good, for when the receiver came off the hook I could hear the faint buzz of an operating line.
Out in the dining-room, Mrs Donovan was sobbing very quietly.
Я прошел за ним в кухню; телефон висел на стене, и, когда Билл взялся за трубку, я затаил дыхание и отчаянно взмолился про себя: только бы работал! На сей раз мои надежды не пропали втуне: едва Билл снял трубку, я услышал слабое жужжанье — линия работала.
Из столовой доносились приглушенные всхлипывания миссис Доневен.
Donovan dialled, his big, blunt, grease-grimed fingers seemingly awkward and unfamiliar at the task. He finally got it done.
He waited with the receiver at his ear. I could hear the signal ringing in the quietness of the kitchen.
Грубыми, корявыми пальцами, темными от несмываемой, въевшейся в кожу грязи, Доневен стал поворачивать диск, видно было, что занятие это ему не в привычку. Наконец он набрал номер.
Он ждал, прижав трубку к уху. В кухне стояла такая тишина, что я отчетливо слышал гудки.
“That you, Myrt? said Donovan. “Yeah, this is Bill. We run into a little trouble. I wonder could you and Jake come over.... No, Myrt, just something wrong. I can't explain it to you. Could you come over and pick up the kids? You'll have to come the front way; you can't get in the back.... Yeah, Myrt, I know it sounds crazy. There's some sort of wall.
— Это ты, Мирт? — сказал потом Доневен. — Да, это я, Билл. У нас тут вышла заварушка. Может, вы с Джейком приедете?.. Да нет, просто что-то неладно, Мирт. Не могу толком объяснить. Может, вы приедете и заберете ребят? Только идите с парадного крыльца. С черного не войти... Да вот такая чертовщина, ничего понять нельзя. Вроде какая-то стенка появилась.
Liz and me, we're in the back part of the house and we can't get up to the front. The kids are in the front.... No, Myrt, I don't know what it is. But you do like I say. The kids are up there all alone and we can't get to them.... Yes, Myrt, right through the house. Tell Jake to bring along an axe. This thing runs right straight through the house.
Мы с Лиз сидим в задних комнатах, а в передние пройти не можем. А ребятишки там... Нет, Мирт, я и сам не знаю, что это такое. Только ты уж делай, как я говорю. Детишки там одни, и нам до них никак не добраться... Ну да, так весь дом и перегородило. Скажи Джейку, пускай прихватит с собой топор. Эта штука перегородила дом напополам.
The front door is locked and Jake will have to chop it down. Or bust a window, if that's easier.... Sure, sure, I know what I'm saying. You just go ahead and do it. Anything to get them kids. I'm not crazy. Something's wrong, I tell you. Something's gone way wrong. You do what I say, Myrt.... Don't mind about the door, just chop the damn thing down. You just get the kids any way you can and keep them safe for us.”
Парадная дверь на запоре, придется Джейку ее ломать. Или пускай окно выбьет, может, это проще... Ну да, ну да, я прекрасно понимаю, что говорю. А ты давай не спорь. Что угодно ломайте, только вытащите ребят. Ничего я не спятил. Говорят тебе, тут что-то неладно. Что-то стряслось неладное. Ты знай слушай, Мирт, и делай, что говорят... Да плевать на дверь, ломайте ее к чертям. Так ли, эдак ли, только вытащите малышей и приглядите за ними, пока мы тут торчим.
He hung up the receiver and turned from the phone. He used his forearm to wipe the sweat off his face.
“Damn woman,” he said. “She just stood there and argued. She's a flighty bitch.”
He looked at me. “Now, what do we do next?”
Он повесил трубку и обернулся ко мне. Рукавом утер взмокший лоб.
— Вот бестолочь, — сказал он. — Спорит и спорит. Лишь бы языком трепать... — Он поглядел на меня. — Ну, дальше что?
“Trace the barrier,” I said. “See where it goes. See if we can get around it. If we can find a way around it, we can get your kids.”
“I'll go with you.”
I gestured toward the dining-room. “And leave her here alone?”
— Пойдем вдоль барьера, — сказал я. — Посмотрим, докуда он тянется. Глядишь, и отыщем такое место, где его можно обойти. Тогда и доберемся до ваших малышей.
— Пошли.
Я махнул в сторону столовой:
— А жену одну оставишь?
“No,” he said. “No, I can't do that. You go ahead. Myrt and Jake, they'll come and get the kids. Some of the neighbours will take Liz in. I'll try to catch up with you. Thing like this, you might need some help.”
“Thanks,” I said.
— Нет, — сказал он. — Нет, это не годится. Ты ступай вперед. Мирт с Джейком приедут, заберут ребят. А я сведу Лиз к кому-нибудь из соседей. И тогда уж тебя догоню. Дело такое, может, тебе понадобится подмога.
— Спасибо, — сказал я.
Outside the house, the paleness of the dawn was beginning to flow across the land. Everything was painted that ghostly brightness, not quite-white, not quite any other colour either, that marks the beginning of an August day.
За окнами, по холмам и полям, уже понемногу разливался бледный предутренний свет. От всего исходило призрачное сияние — не то чтобы белое, но и не какого-нибудь определенного света, — так бывает только ранней ранью в августе.
On the road below, a couple of dozen cars were jammed up in front of the barrier on the east-bound lane and there were groups of people standing around. I could hear one loud voice that kept booming out in excited talk—one of those aggressive loudmouths you find in any kind of crowd. Someone had built a small campfire out on the boulevard between the lanes—God knows why, the morning was surely warm enough and the day would be a scorcher.
Внизу на шоссе, по ту сторону барьера, сгрудились десятка два машин державших путь нам навстречу, на восток; кучками стояли люди. До меня доносился громкий голос, он с жаром, не умолкая, что-то выкрикивал, такой неугомонный горлопан непременно найдется в любой толпе. Кто-то развел на зеленой разделительной полосе небольшой костер, непонятно зачем — утро выдалось совсем теплое, а днем наверняка будет жара невыносимая.
And now I remembered that I had meant to get hold of Alf and tell him that I wasn't coming. I could have used the phone in the Donovan kitchen, but I'd forgotten all about it. I stood undecided, debating whether to go back in again and ask to use the phone. That had been the main reason, I realized, that I'd stopped at Donovan's.
И тут я вспомнил: я же хотел как-то связаться с Элфом и предупредить, что не приеду. Надо было позвонить от Доневена, а я совсем про это забыл. Я стоял в нерешимости — может, все-таки вернуться? Ведь ради этого телефонного звонка я и зашел к Доневену?
There was this pile of cars on the east-bound lane and only the truck and my battered car on the west-bound lane and that must mean, I told myself, that the west-bound lane was closed, as well, somewhere to the east. And could that mean, I wondered, that the village was enclosed, was encircled by the wall?
I decided against going back to make the phone call, and moved on around the house. I picked up the wall again and began to follow it. I was getting the hang of it by now. It was like feeling this thing alongside me, and following the feeling, keeping just a ways away from it, bumping into it only now and then.
На шоссе скопились машины, идущие на восток, а на запад держали путь только моя машина да придавивший ее грузовик — стало быть, где-то дальше на востоке дорога тоже перекрыта. Так может быть... может быть, Милвилл огорожен со всех сторон?
Я раздумал звонить и двинулся в обход дома. Снова наткнулся на невидимую стену и пошел вдоль нее. Теперь я уже немного освоился с нею. Я смутно ощущал, что она здесь, рядом, и шел, доверяясь этому ощущению, так что держался чуть поодаль и лишь изредка все же на нее натыкался.
The wall roughly skirted the edge of the village, with a few outlying houses on the other side of it. I followed along it and I crossed some paths and a couple of bob-tailed, dead-end streets, and finally came to the secondary road that ran in from Coon Valley, ten miles or so away.
В общем барьер шел по окраине Милвилла, лишь несколько одиноких домишек остались по другую сторону. Идя вдоль него, я пересек несколько тропинок, миновал две-три улочки, которые никуда ни вели, а просто обрывались на краю поля, и наконец дошел до неширокой дороги, что соединяет Милвилл с Кун Вэли, — это от нас миль за десять.
The road slanted on a gentle grade in its approach into the village and on the slant, just on the other side of the wall, stood an older model car, somewhat the worse for wear. Its motor was still running and the door on the driver's side was open, but there was no one in it and no one was around. It looked as if the driver, once he'd struck the barrier, might have fled in panic.
Дорога здесь спускается к Милвиллу по отлогому склону, и на склоне, сразу за барьером, стояла машина — старый-престарый расхлябанный драндулет. Мотор работал, дверца со стороны водителя была распахнута настежь, но внутри и вокруг — ни души. Похоже, что водитель, наткнувшись на невидимую стену, перетрусил и бежал куда глаза глядят.
As I stood looking at the car, the brakes began to slip and the car inched forward, slowly at first, then faster, and finally the brakes gave out entirely and the car plunged down the hill, through the barrier wall, and crashed into a tree. It slowly toppled over on its side and a thin trickle of smoke began to seep from underneath the hood.
But I didn't pay much attention to the car, for there was something more important. I broke into a run, heading up the road.
Пока я стоял и смотрел, тормоза стали отпускать и драндулет двинулся вперед — сперва еле-еле, чуть заметно, потом быстрей, быстрей; под конец тормоза отказали начисто, машина рванулась под гору, через барьер, и налетела на дерево. Она медленно опрокинулась набок, из-под капота просочилась струйка дыма.
Но я вмиг забыл о машине, тут было кое-что поважней. Я бегом кинулся туда.
The car had passed the barrier and had gone down the road to crash and that meant there was no bather. I had reached the end of it!
I ran up the road, exultant and relieved, for I'd been fighting down the feeling, and having a hard time to fight it down entirely, that the barrier might run all around the village. And in the midst of all my exultation and relief, I hit the wall again.
Драндулет прошел сквозь барьер, проехал дальше по дороге и разбился — значит, в этом месте никакого барьера нет! Я дошел до конца!
Я бежал по дороге вне себя от радости, у меня гора с плеч свалилась, ведь я все время втайне опасался — и с большим трудом подавлял это чувство, — что барьер идет вокруг всего Милвилла. Но облегчения и радости хватило не надолго — я опять грохнулся о барьер.
I hit it fairly hard, for I was running hard, sure that it wasn't there, but in a terrible hurry to make sure it wasn't there. I went into it for three running strides before it tossed me back. I hit the roadbed flat on my back and my head banged upon the pavement. There were a million stars.
Грохнулся изрядно, потому что налетел на него с разбегу, ведь я был уверен, что его здесь нет, и очень спешил в этом утвердиться. С разгона я продвинулся еще на три прыжка, глубже врезался в невидимое — и тут оно меня отшвырнуло. Я распластался на спине, с маху ударился затылком о мостовую. Из глаз посыпались искры.
I rolled over and got on my hands and knees and stayed there for a moment, like a gutted hound, with my head hanging limp between my shoulders, and I shook it now and then to shake the stars away.
I heard the crackle and the roar of flames and that jerked me to my feet. I still was fairly wobbly, but wobbly or not, I got away from there. The car was burning briskly and at any moment the flames would reach the gas tank and the car would go sky high.
Я медленно перекатился на бок, встал на четвереньки и постоял так минуту-другую, точно пес, угодивший под колеса; голова бессильно болталась, и я изредка поматывал ею, пытаясь избавиться от искр, которые все еще мелькали перед глазами.
На дороге затрещало, взревело пламя, и я вскочил. Ноги подгибались, меня шатало и качало, но надо было уходить. Разбитая машина горела, как свеча, того и гляди пламя дойдет до бензобака и ее взорвет ко всем чертям.
But the explosion, when it came, was not too spectacular -just an angry, muffled whuff and a great gout of flame flaring up into the sky. But it was loud enough to bring some people out to see what was going on. Doe Fabian and lawyer Nichols were running up the road, and behind them came a bunch of yelling kids and a pack of barking dogs.
I didn't wait for them although I had half a mind to, for I had a lot to tell and here was an audience. But there was something else that stopped me from turning back—I had to go on tracking down the barrier and try to find its end, if it had an end.
Впрочем, эффект оказался поскромнее, чем я ожидал: в машине глухо, свирепо фыркнуло и взвился огненный фонтан. Все-таки получилось достаточно шумно, и кое-кто вышел посмотреть, что происходит. По дороге бежали доктор Фабиан и адвокат Николс, а за ними с громкими криками и лаем неслась орава мальчишек и собак.
Пожалуй, стоило бы их дождаться, я многое мог им сказать и мне не хватало слушателей, но я тут же передумал. Медлить нельзя, надо проследить, куда идет дальше этот барьер, и найти, где он кончается... если только он где-нибудь кончается.
My head had begun to clear and all the stars were gone and I could think a little better.
There was one thing that stood out plain and clear: a car could go through the barrier when there was no one in it, but when it was occupied, the barrier stopped it dead. A man could not go through the barrier, but he could pick up a phone and talk to anyone he wanted. And I remembered that I had heard the voices of the men shouting in the road, had heard them very clearly even when they were on the other side. I picked up some sticks and stones and tossed them at the barrier. They went sailing through as if nothing had been there.
В голове у меня стало проясняться, перед глазами уже не плясали искры, и я немного собрался с мыслями.
Одно ясно и несомненно: пустая машина может прорваться сквозь барьер, но если в ней кто-нибудь есть, барьер нипочем ее не пропустит. Человеку его не одолеть, но можно снять телефонную трубку и говорить с кем угодно. И ведь еще раньше на шоссе я слышал крики людей, стоявших по ту сторону, слышал совсем отчетливо.
Я подобрал несколько палок и камней и стал кидать в барьер. Они пролетели насквозь, словно не встречали никакой преграды.
There was only one thing that the barrier would stop and that single thing was life. And why in the world should there be a barrier to shut out, or shut in, life?
The village was beginning to stir to life.
Стало быть, этот барьер неодушевленным предметам не помеха. Он только не пропускает ничего живого. Но откуда он, спрашивается, взялся? И для чего это нужно — не пускать к нам или не выпускать от нас ни одно живое существо?!
А между тем Милвилл просыпался.
I watched Floyd Caldwell come out on his back porch, dressed in his undershirt and a pair of pants with the suspenders hanging. Except for old Doc Fabian, Floyd was the only man in Millville who ever wore suspenders. But while old Doc wore sedate and narrow black ones, Floyd wore a pair that was broad and red. Floyd was the barber and he took a lot of kidding about his red suspenders, but Floyd didn't mind.
Вышел на заднее крыльцо наш парикмахер Флойд Колдуэлл — без пиджака, подтяжки болтаются. Во всем Милвилле, кроме доктора Фабиана, один только Флойд ходит в подтяжках. Но у старика доктора они черные и узкие, как и подобает человеку степенному, а Флойд щеголяет в широченных и притом ярко-красных. Все, кому не лень, острят насчет этих его красных подтяжек, но Флойд не обижается.
He was the village smart guy and he worked at it all the time and it probably was all right, for it brought him a lot of trade from out in the farming country. People who might just as well have gone to Coon Valley for their haircuts came, instead, to Millville to listen to Floyd's jokes and to see him clown.
Он у нас малый не промах, сам первый остряк — и, видно, не зря старается: прославился на всю округу, от клиентов отбою нет, фермеры, которые с таким же успехом могли бы постричься в Кун Вэли, предпочитают съездить к нам в Милвилл, лишь бы послушать шуточки Флойда и поглядеть, как он валяет дурака.
Floyd stood out on the back porch and stretched his arms and yawned. Then he took a close look at the weather and he scratched his ribs. Down the street a woman called the family dog and in a little while I heard the flat snap of a screen door shutting and I knew the dog was in.
Стоя на заднем крыльце, Флойд потянулся и зевнул. Потом поглядел на небо — какова будет погода? — и почесал бок. Где-то в конце улицы женский голос позвал собаку, и немного погодя хлопнула дверь — значит, собака прибежала на зов.
It was strange, I thought, that there'd been no alarm. Perhaps it was because few people as yet knew about the barrier.
Perhaps the few who had found out about it were still a little numb. Perhaps most of them couldn't quite believe it. Maybe they were afraid, as I was, to make too much fuss about it until they knew something more about it.
But it couldn't last for long, this morning calm. Before too long, Millville would be seething.
Странно, подумал я, все спокойно, никто не поднял тревогу. Может быть, пока еще мало кто знает про этот барьер. Может, те немногие, кто на него наткнулся, слишком ошарашены и еще не успели опомниться. Может, им еще не верится. А возможно, они, как и я, боятся сразу поднимать шум, пробуют сперва хоть отчасти разобраться, что к чему.
Но, конечно, это безмятежное спокойствие не надолго. Еще немного — и поднимется суматоха.
Now, as I followed it, the barrier cut through the back yard of one of the older houses in the village. In its day it had been a place of elegance, but years of poverty and neglect had left it tumbledown.
An old lady was coming down the steps from the shaky back porch, balancing her frail body with a steadying cane.
Her hair was thin and white and even with no breeze to stir the air, ragged ends of it floated like a fuzzy halo all around her head.
Теперь, двигаясь вдоль барьера, я шел задворками одного из самых старых домов Милвилла. Некогда это был красивый, с большим вкусом построенный особняк, но владельцы давно обеднели, и теперь здесь царила мерзость запустения.
По шатким ступеням заднего крыльца, опираясь на палку, спускалась тощая старуха. Редкие, совершенно белые волосы развевались даже в безветрии, окружая ее голову зыбким ореолом.
She started down the path to the little garden, but when she saw me she stopped and peered at me, with her head tilted just a little in a bird-like fashion. Her pale blue eyes glittered at me through the thickness of her glasses.
Она поплелась было по дорожке, ведущей в убогий садик, но заметила меня, остановилась и стала приглядываться, по-птичьи склонив голову набок. За толстыми стеклами очков поблескивали выцветшие голубые глаза.
“Brad Carter, isn't it?” she asked.
“Yes, Mrs Tyler,” I said. “How are you this morning?”
“Oh, just tolerable,” she told me. “I'm never more than that. I thought that it was you, but my eyes have failed me and I never can be sure.”
— Как будто Брэд Картер? — неуверенно сказала она.
— Он самый, миссис Тайлер. Как вы нынче себя чувствуете?
— Да так, терпимо, — отвечала старуха. — Лучшего мне ждать не приходится. Я так и подумала, что это ты, а потом засомневалась, уж очень стала слаба глазами.
“It's a nice morning, Mrs Tyler. This is good weather we are having.”
“Yes,” she said, “it is. I was looking for Tupper. He seems to have wandered off again. You haven't seen him, have you?”
I shook my head. It had been ten years since anyone had seen Tupper Tyler.
— Славное утро выдалось, миссис Тайлер. Погодка — лучше не надо.
— Верно, верно. А я вот ищу Таппера. Опять он куда-то запропастился. Ты его не видал, нет?
Я покачал головой. Уже десять лет никто не видал Таппера Тайлера.
“He is such a restless boy,” she said. “Always wandering off I declare, I don't know what to do with him.”
“Don't you worry,” I told her. “He'll show up again.”
— Такой неугомонный мальчишка, — продолжала она. — Вечно он где-то плутает. Прямо не знаю, как с ним быть.
— Не тревожьтесь, — сказал я. — Побродит, да и придет.
“Yes,” she said, “I suppose he will. He always does, you know. “ She prodded with her cane at the bed of purple flowers that grew along the walk. “They're very good this year,” she said. “The best I've ever seen them. I got them from your father twenty years ago. Mr Tyler and your father were such good friends. You remember that, of course.”
“Yes,” I said. “I remember very well.”
— Надо полагать, он ведь всегда так. — Она потыкала палкой в землю, где росли, окаймляя дорожку, лиловые цветы. — Очень они хороши в нынешнем году. И не упомню, когда они так пышно распускались. Твой отец дал мне их двадцать лет тому назад. Мистер Тайлер с твоим отцом были такие друзья — водой не разольешь. Ты, конечно, и сам помнишь.
— Да, — сказал я, — это я очень хорошо помню.
“And your mother? Tell me how she is. We used to see a good deal of one another.”
“You forget, Mrs Tyler,” I told her, gently. “Mother died almost two years ago.”
— А как поживает твоя матушка? Расскажи мне про нее. Прежде-то мы с нею часто виделись.
— Вы запамятовали, миссис Тайлер, — мягко сказал я. — Матушка уже скоро два года как умерла.
“Oh, so she did,” she said. “It's true, I am forgetful. Old age does it to one. No one should grow old.”
“I must be getting on,” I said. “It was good to see you.”
— Да, да, твоя правда. Совсем я стала беспамятная. А все от старости. И зачем только ее придумали!
— Мне пора, — сказал я. — Рад был вас повидать.
“It was kind of you to call,” she said. “If you have the time, you might step in and we could have some tea. It is so seldom now that anyone ever comes for tea. I suppose it's because the times have changed. No one, any more, has the time for tea.”
“I'm sorry that I can't,” I said. “I just stopped by for a moment.”
— Очень приятно, что ты меня навестил, — сказала миссис Тайлер. — Может, у тебя есть минутка свободная? Зашел бы в дом, выпил бы чаю. Теперь редко кто заходит на чашку чая. Видно, времена не те. Все спешат, всем недосуг, чайку попить — и то некогда.
— Простите, никак не могу, — сказал я. — Я только так, по дороге заглянул.
“Well,” she said, “it was very nice of you. If you happen to see Tupper would you mind, I wonder, to tell him to come home.”
“Of course I will,” I promised.
— Что ж, очень мило с твоей стороны. Если, часом, увидишь Таппера, будь так добр, скажи ему, пусть идет домой.
— Непременно скажу, — пообещал я.
I was glad to get away from her. She was nice enough, of course, but just a little mad. In all the years since Tupper's disappearance, she had gone on looking for him, and always as if he'd just stepped out the door, always very calm and confident in the thought that he'd be coming home in just a little while. Quite reasonable about it and very, very sweet, no more than mildly worried about the idiot son who had vanished without trace.
Я рад был унести ноги. Конечно, старуха очень славная, но все-таки немного не в своем уме. Столько лет, как Таппер исчез, а она все ждет его, будто он только что вышел, и всегда она спокойная, и ничуть не сомневается, что он вот-вот вернется. Так здраво рассуждает, такая приветливая, ласковая, и только самую малость тревожится о полоумном сыне, который десять лет назад как сквозь землю провалился.
Tupper, I recalled, had been something of a pest. He'd been a pest with everyone, of course, but especially with me. He loved flowers and he'd hung around the greenhouse that my father had, and my father, who was constitutionally unable to be unkind to anyone, had put up with him and his continual jabber. Tupper had attached himself to me and no matter what I did or said, he'd tag along behind me.
Он всегда был нудный, этот Таппер. Ужасно всем надоедал, а мне больше всех. Он очень любил цветы, а у моего отца были теплицы. Таппер вечно возле них околачивался, и отец, неисправимый добряк, который за всю жизнь мухи не обидел, конечно, терпел его присутствие и его неумолчную бессмысленную болтовню. Таппер привязался и ко мне и, как я его ни гнал, всюду ходил за мной по пятам.
The fact that he was a good ten years older than I was made no difference at all; in his own mind Tupper never had outgrown childhood. In the back of my mind I still could hear his jaunty voice, mindlessly happy over anything at all, cooing over flowers or asking endless, senseless questions. I had hated him, of course, but there was really nothing one could pin a good hate on.
Tupper was just something that one had to tolerate. But I knew that I never would forget that jaunty, happy voice, or his drooling as he talked, or the habit that he had of counting on his fingers—God knows why he did it as if he were in continual fear that he might have lost one of them in the last few minutes.
Он был старше меня лет на десять, но это ему не мешало: сущий младенец умом, он с годами не становился разумнее. Так и слышу его беспечный лепет — как он бессмысленно радуется всему на свете, что-то ласково лопочет цветам, пристает с дурацкими вопросами. Понятно, я его не выносил, но по-настоящему возненавидеть его было не за что.
Таппер был вроде стихийного бедствия — его приходилось терпеть. И не забыть мне, как он беззаботно и весело лопотал, распуская при этом слюни, не забыть его нелепую привычку поминутно пересчитывать собственные пальцы — бог весть зачем ему это было нужно, быть может, он боялся их растерять.
The sun had come up by now and the world was flooded with a brilliant light, and I was becoming more certain by the minute that the village was encircled and cut off, that someone or something, for no apparent reason, had dropped a cage around us. Looking back along the way that I had come, I could see that I'd been travelling on the inside of a curve.
Looking ahead, the curve wasn't difficult to plot.
Взошло солнце, все вокруг засверкало в потоках света, и тут я окончательно уверился, что наш Милвилл окружен и отрезан от мира: кто-то (или что-то), неведомо почему и зачем, засадил нас в клетку. Оглядываясь назад, я теперь ясно видел, что все время шел по кривой. И, глядя вперед, нетрудно было представить, как эта кривая замкнется.
And why should it be us, I wondered. Why a little town like ours? A town that was no different from ten thousand other towns.
Although, I told myself; that might not be entirely true. It was exactly what I would have said and perhaps everybody else. Everyone, that is, except for Nancy Sherwood—Nancy, who only the night before had told me her strange theory that this town of ours was something very special. And could she be right, I wondered? Was our little town of Millville somehow set apart from all other little towns?
Но почему это случилось? И почему именно с нашим Милвиллом? С захудалым городишкой, каких тысячи и тысячи?
А впрочем, может быть, он и не такой, как другие? Раньше я бы сказал — в точности такой же, и, наверно, все остальные милвиллцы сказали бы то же самое. То есть, все кроме Нэнси Шервуд — она только накануне вечером ошарашила меня своей теорией, будто наш город совсем особенный. Неужели она права? Неужели Милвилл чем-то непохож на все другие заштатные городишки?
Just ahead was my home street and my calculations told me that it was located just inside the encircling barricade.
There was, I told myself, no sense in going farther. It would be a waste of time. I did not need to complete the circle to convince myself that we were hemmed in.
Передо мной была улица, на которой я жил, и нетрудно было рассчитать, что как раз за нею проходит дуга незримой баррикады.
Дальше идти незачем, сказал я себе. Пустая трата времени. Зачем возвращаться к исходной точке, когда и так ясно, что мы замкнуты в кольце.
I cut across the backyard of the Presbyterian parsonage and there, just across the street, was my house, set within its wilderness of flowers and shrubs, with the abandoned greenhouse standing in the back and the old garden around it, a field of purple flowers, those same purple flowers that Mrs Tyler had poked at with her cane and said were doing well this season.
I heard the steady squeaking as I reached the street and I knew that some kids had sneaked into the yard and were playing in the old lawn swing that stood beside the porch.
Я пересек задворки дома, где жил пресвитерианский священник, — напротив, через улицу, в зарослях цветов и кустарника, стоял мой дом, а за ним заброшенные теплицы и старый сад, целое озеро лиловых цветов — таких же, в какие ткнула палкой миссис Тайлер и сказала, что в этом году они цветут пышней, чем всегда.
С улицы я услыхал протяжный скрип: опять ко мне в сад забрались мальчишки и раскачиваются на старых качелях подле веранды!
I hurried up the street, a little wrathful at the squeaking. I had told those kids, time and time again, to leave that swing alone. It was old and rickety and one of these days one of the uprights or something else would break, and one of the kids might be badly hurt. I could have taken it down, of course, but I was reluctant to, for it was Mother's swing. She had spent many hours out in the yard, swinging gently and sedately, looking at the flowers.
Вспылив, я ускорил шаг. Сколько раз я им говорил, чтоб не смели подходить к этим качелям! Столбы ветхие, ненадежные, того и гляди рухнут либо переломится поперечина и кто-нибудь из малышей разобьется. Можно бы, конечно, и сломать качели, но рука не поднимается: ведь это память о маме. Немало тихих часов провела она здесь, во дворе, слегка раскачиваясь взад и вперед и глядя на цветы.
The yard was closed in by the old-time lilac hedge and I couldn't see the swing until I reached the gate.
I hurried for the gate and jerked it open savagely and took two quick steps through it, then stopped in my tracks.
There were no kids in the swing. There was a man, and except for a battered hat of straw set squarely atop his head, he was as naked as a jaybird.
Двор огораживали старые, густо разросшиеся кусты сирени, и мне не видно было качелей, пока я не дошел до калитки.
Я со злостью распахнул калитку, с разгона шагнул еще раз-другой и стал как вкопанный.
Никаких мальчишек тут не было. На качелях сидел взрослый дядя, и, если не считать нахлобученной на голову драной соломенной шляпы, он был совершенно голый.
He saw me and grinned a foolish grin. “Hi, there,” he said, with jaunty happiness. And even as he said it, he began a counting of his fingers, drooling as he counted.
And at the sight of him, at the sound of that remembered but long forgotten voice, my mind went thudding back to the afternoon before.
Завидев меня, он расплылся до ушей.
— Эй! — радостно окликнул он и тотчас, распустив слюни, начал пересчитывать собственные пальцы.
При виде этой дурацкой ухмылки, при звуке давно забытого, но такого памятного голоса я оторопел — и мысль моя шарахнулась к тому, что произошло накануне.
2
Ed Adler had come that afternoon to take out the phone and he had been embarrassed. “I'm sorry, Brad,” he said. “I don't want to do this, but I guess I have to. I have an order from Tom Preston.”
Накануне ко мне пришел Эд Адлер, очень смущенный: ему велено было выключить у меня телефон.
— Ты уж извини, Брэд, — сказал он. — И рад бы не выключать, да ничего не поделаешь. Распоряжение Тома Престона.
Ed was a friend of mine. We had been good pals in high school and good friends ever since. Tom Preston had been in school with us, of course, but he'd been no friend of mine or of anybody else's. He'd been a snotty kid and he had grown up into a snotty man.
Мы с Эдом друзья. Еще в школе подружились и дружим до сих пор. Том Престон, конечно, тоже учился в нашей школе, но с ним-то никто не дружил. Мерзкий был мальчишка, и вырос из него мерзкий тип.
That was the way it went, I thought. The heels always were the ones who seemed to get ahead. Tom Preston was the manager of the telephone office and Ed Adler worked for him as a phone installer and a troubleshooter, and I was a realtor and insurance agent who was going out of business. Not because I wanted to, but because I had to, because I was delinquent in my office phone bill and way behind in rent.
Вот так оно и идет, подумал я. Видно, подлецы всегда преуспевают. Том Престон — управляющий телефонной станцией, а Эд Адлер служит у него монтером — устанавливает аппараты, исправляет повреждения в сети; а вот я был страховым агентом и агентом по продаже недвижимости, а теперь бросаю это дело. Не по доброй воле, но потому, что нет у меня другого выхода: и за телефон в конторе я задолжал, и за помещение арендная плата давно просрочена.
Tom Preston was successful and I was a business failure and Ed Adler was earning a living for his family, but not getting anywhere. And the rest of them, I wondered. The rest of the high school gang—how were they getting on? And I couldn't answer, for I didn't know. They all had drifted off. There wasn't much in a little town like Millville to keep a man around. I probably wouldn't have stayed myself if it hadn't been for Mother. I'd come home from school after Dad had died and had helped out with the greenhouse until Mother bad joined Dad. And by that time I had been so long in Millville that it was hard to leave.
Том Престон — преуспевающий делец, а я неудачник; Эду Адлеру кое-как удается прокормить семью, но и только. А другие наши однокашники? Чего-то они достигли — вся наша компания? Понятия не имею, почти всех потерял из виду. Почти все поразъехались. В такой дыре, как Милвилл, человеку делать нечего. Я и сам бы, наверно, тут не остался, да пришлось ради матери. Когда умер отец, я бросил художественное училище: надо было помогать ей в теплицах. А потом и ее не стало, но к этому времени я уже столько лет прожил в Милвилле, что трудно было сдвинуться с места.
“Ed,” I had asked, “do you ever hear from any of the fellows?
“No, I don't,” said Ed. “I don't know where any of them are.”
I said: “There was Skinny Austin and Charley Thompson, and Marty Hall and Alf. I can't remember Alf's last name.”
— Эд, — сказал я, — а из наших школьных ребят тебе кто-нибудь пишет?
— Нет, — отвечал он. — Даже и не знаю, кто куда подевался.
— Помнишь Тощего Остина? — сказал я. — И Чарли Томсона, и Марти Холла, и Эльфа... смотри-ка, забыл фамилию!
“Peterson,” said Ed.
“Yes, that's it,” I said. “It's a funny thing I should forget his name. Old Alf and me had a lot of fun together.”
Ed got the cord unfastened and stood up, with the phone dangling from his hand.
“What are you going to do now?” he asked me.
— Питерсон, — подсказал Эд.
— Верно, Питерсон. Надо же — забыл фамилию Элфа! А как нам бывало весело...
Эд отключил провод и выпрямился, держа телефон на весу.
— Что же ты теперь будешь делать? — спросил он.
“Lock the door, I guess,” I said. “It's not just the phone. It's everything. I'm behind in rent as well. Dan Willoughby, down at the bank, is very sad about it.”
“You could run the business from the house.”
“Ed,” I told him shortly, “there isn't any business. I just never had a business. I couldn't make a start. I lost money from the first.”
— Да, видно, надо прикрывать лавочку. Тут не один телефон, тут все пошло наперекос. За помещение тоже давно не плачено. Дэн Виллоуби у себя в банке сильно из-за этого расстраивается.
— А ты веди дело прямо у себя на дому.
— Какое там дело, Эд, — перебил я. — Нет у меня дела и никогда не было. Я прогорел с самого начала.
I got up and put on my hat and walked out of the place. The street was almost empty. There were a few cars at the kerb and a dog was smelling of a lamp post and old Stiffy Grant was propped up in front of the Happy Hollow tavern, hoping that someone might come along and offer him a drink.
Я поднялся, нахлобучил шляпу и вышел. Улица была пустынна. Лишь две-три машины стояли у обочины да бродячий пес обнюхивал фонарный столб, а перед кабачком под вывеской «Веселая берлога» подпирал стену Шкалик Грант в надежде, что кто-нибудь угостит его стаканчиком.
I was feeling pretty low. Small thing as it had been, the phone had spelled the end. It was the thing that finally signified for me what a failure I had been. You can go along for months and kid yourself that everything's all right and will work out in the end, but always something comes up that you can't kid away. Ed Adler coming to disconnect and take away the phone had been that final thing I couldn't kid away.
Мне было тошно. Телефон, конечно, мелочь, и все-таки это означает конец всему. Окончательно и бесповоротно установлено: я неудачник. Можно месяцами играть с самим собой в прятки, тешить себя мыслью — мол, все не так плохо и еще наладится и стрясется, но потом непременно нагрянет что-нибудь такое, что заставит посмотреть правде в глаза. Вот пришел Эд Адлер, отключил телефон и унес, и никуда от этого не денешься.
I stood there on the sidewalk, looking down the street, and I felt hatred for the town—not for the people in it, but for the town itself, for the impersonal geographic concept of one particular place.
Я стоял на тротуаре, смотрел вдоль улицы и изнемогал от ненависти к этому окаянному городишке — не к тем, кто в нем живет, а именно к самому городу, к ничтожной точке на географической карте.
The town lay dusty and arrogant and smug beyond all telling and it sneered at me and I knew that I had been mistaken in not leaving it when I'd had the chance. I had tried to live with it for very love of it, but I'd been blind to try. I had known what all my friends had known, the ones who'd gone away, but I had closed my mind to that sure and certain knowledge: there was nothing left in Millville to make one stay around. It was an old town and it was dying, as old things always die.
Этот насквозь пропыленный городишко, невыразимо нахальный и самодовольный, словно издевался надо мной. Как же я просчитался, что не унес вовремя ноги! Я пробовал устроить здесь свою жизнь, потому что привык к Милвиллу и любил его, и я жестоко ошибся. Я ведь тоже понимал то, что понимали все мои друзья, которые отсюда уехали, — и все-таки не желал видеть бесспорную, очевидную истину: здесь ничего не сохранилось такого, ради чего стоило бы остаться. Милвилл отжил свое и теперь умирает, как неизбежно умирает все старое и отжившее.
It was being strangled by the swift and easy roads that took customers to better shopping areas; it was dying with the decline of marginal agriculture, dying along with the little vacant hillside farms that no longer would support a family. It was a place of genteel poverty and it had its share of musty quaintness, but it was dying just the same, albeit in the polite scent of lavender and impeccable good manners.
Он задыхается из-за новых дорог: ведь теперь, если надо что-нибудь купить, можно быстро и легко съездить туда, где больше магазинов и богаче выбор товаров; он умирает, потому что вокруг пришло в упадок земледелие, умирает вместе с убогими фермами на склонах окрестных холмов, захиревшими и обезлюдевшими, ибо они уже не могут прокормить семью. Милвилл — обитель благопристойной нищеты, в нем даже есть своя обветшалая прелесть, он изысканно благоухает лавандой, и манеры его безупречны, но, невзирая ни на что, он умирает.
I turned down the street, away from the dusty business section and made my way down to the little river that flowed dose against the east edge of the town. There I found the ancient footpath underneath the trees and walked along, listening in the summer silence to the gurgle of the water as it flowed between the grassy banks and along the gravel bars.
And as I walked the lost and half forgotten years came crowding in upon me. There, just ahead, was the village swimming hole, and below it the stretch of shallows where I'd netted suckers in the spring.
Я повернулся и пошел прочь из пыльного делового квартала, к речушке, огибающей город с востока. По берегу, под раскидистыми деревьями, вьется заброшенная тропка, я шагал по ней и слушал, как в жаркой летней тишине журчит вода, омывая заросшие травою берега и перекатываясь по гальке. На меня нахлынули воспоминания давних, невозвратных лет. Сейчас я дойду до излучины, это у милвиллцев излюбленное место купания, дальше — мелководье, где я каждую весну ловлю сачком мелкую рыбешку.
Around the river's bend was the place we had held our picnics. We had built a fire to roast the wieners and to toast the marshmallows and we had sat and watched the evening steal in among the trees and across the meadows. After a time the moon would rise, making the place a magic place, painted by the lattice of shadow and of moonlight. Then we talked in whispers and we willed that time should move at a slower pace so we might hold the magic longer. But for all our willing, it had never come to pass, for time, even then, was something that could not be slowed or stopped.
На берегу, за тем поворотом — наш заветный уголок. Сколько раз мы там разводили костер и жарили шницели по-венски и пекли сладкий корень алтея, а потом просто сидели и смотрели, как меж деревьев и по лугам подкрадывается вечер. Потом всходила луна и все вокруг преображалось, и это было заколдованное царство, расчерченное тончайшей сетью теней и лунных бликов. И мы переговаривались только шепотом, и всеми силами души заклинали время идти помедленнее, чтобы дольше длилось волшебство. Но как ни страстно мы этого жаждали, все было тщетно, такова уж природа времени — даже и в ту пору его невозможно было ни замедлить, ни остановить.
There had been Nancy and myself and Ed Adler and Priscilla Gordon, and at times Alf Peterson had come with us as well, but as I remembered it he had seldom brought the same girl twice.
I stood for a moment in the path and tried to bring it back, the glow of moonlight and the glimmer of the dying fire, the soft girl voices and the soft girl-flesh, the engulfing tenderness of that youthful miracle, the tingle and excitement and the thankfulness. I sought the enchanted darkness and the golden happiness, or at least the ghosts of them; all that I could find was the intellectual knowledge of them, that they once had been and were not any more.
Мы приходили сюда вчетвером — я с Нэнси и Эд Адлер с Присциллой Гордон, а порою к нам присоединялся и Элф Питерсон, но, помнится, всякий раз с другой девушкой.
Я постоял немного на тропинке, пытаясь воскресить все это: сияние луны и мерцание угасающего костра, тихие девичьи голоса и нежное девичье тело, чудо юности — всепоглощающую нежность, и жар, и трепет, и благодарность. Я вновь искал здесь зачарованную тьму и лучистое счастье или хотя бы только их призраки... но ничего не ощутил, только рассудком знал, что когда-то все это было — и минуло.
So I stood, with the edge worn off a tarnished memory, and a business failure. I think I faced it squarely then, the first time that I'd faced it. What would I do next?
Так вот что я такое — неудачник, неудачник во всем, даже воспоминания и те не сумел сохранить, все потускнело и выцвело. В эту минуту я трезво оценил себя, впервые посмотрел правде прямо в глаза. Что же дальше?
Perhaps, I thought, I should have stayed in the greenhouse business, but it was a foolish thought and a piece of wishfulness, for after Dad had died it had been, in every way, a losing proposition. When he had been alive, we had done all right, but then there'd been the three of us to work, and Dad had been the kind of man who had an understanding with all growing things. They grew and flourished under his care and he seemed to know exactly what to do to keep them green and healthy. Somehow or other, I didn't have the knack. With me the plants were poor and puny at the best, and there were always pests and parasites and all sorts of plant diseases.
Быть может, напрасно я забросил теплицы? Но нет, глупости, ничего бы у меня не вышло — с тех пор как умер отец, они медленно, но верно приходили в упадок. Пока он был жив, они давали недурной доход, но ведь тогда мы работали втроем, да к тому же у отца было особое чутье. Он понимал каждый кустик, каждую былинку, холил их и нежил, у него все цвело и плодоносило на диво. А я начисто лишен этого дара. В лучшем случае у меня всходят хилые и тощие растеньица, и вечно на них нападают какие-то жучки и гусеницы и всяческая хворь, какая только существует в зеленом царстве.
Suddenly, as I stood there, the river and the path and trees became ancient, alien things. As if I were a stranger in this place, as if I had wandered into an area of time and space where I had no business being. And more terrifying than if it had been a place I'd never seen before because I knew in a chill, far corner of my mind that here was a place that held a part of me.
И внезапно река, тропа, деревья — все отодвинулось куда-то в далекое прошлое, стало чужим и незнакомым. Словно я, непрошенный гость, забрел в некое запретное пространство и время и мне здесь не место. И это было куда страшней, чем если бы я в вправду попал сюда впервые, ибо втайне я с дрожью сознавал, что здесь заключена часть меня самого.
I turned around and started up the path and back of me was a fear and panic that made me want to run. But I didn't run. I went even slower than I ordinarily would have, for this was a victory that I needed and was determined I would have any sort of little futile victory, like walking very slowly when there was the urge to run.
Я повернулся и пошел обратно, спиной ощущая леденящее дыхание страха, готовый очертя голову кинуться бежать. Но не побежал. Я нарочно замедлял шаг, я решил одержать победу над собой, она была мне необходима, хотя бы вот такая жалкая, никчемная победа — идти медленно и размеренно, когда так и тянет побежать.
Back on the street again, away from the deep shadow of the trees, the warmth and brilliance of the sunlight set things right again. Not entirely right, perhaps, but as they had been before. The street was the same as ever. There were a few more cars and the dog had disappeared and Stiffy Grant had changed his loafing place. Instead of propping up the Happy Hollow tavern, he was propping up my office.
Потом из-под свода ветвей, из густой тени я вышел на улицу, окунулся в тепло и солнечный свет, и все стало хорошо. Ну, не совсем хорошо, но хотя бы так, как было прежде. Улица передо мною лежала такая же, как всегда. Разве что прибавилось несколько машин у обочины, бродячий пес исчез да Шкалик подпирал теперь другую стену. От кабачка «Веселая берлога» он перекочевал к моей конторе.
Or at least what had been my office. For now I knew that there was no point in waiting. I might as well go in right now and clean out my desk and lock the door behind me and take the key down to the bank. Daniel Willoughby would be fairly frosty, but I was beyond all caring about Daniel Willoughby. Sure, I owed him rent that I couldn't pay and he probably would resent it, but there were a lot of other people in the village who owed Daniel Willoughby without much prospect of paying. That was the way he'd worked it and that was the way he had it and that was why he resented everyone. I'd rather be like myself, I thought, than like Dan Willoughby, who walked the streets each day, chewed by contempt and hatred of everyone he met.
Вернее сказать, к моей бывшей конторе. Потому что теперь я знал: ждать больше нечего. С таким же успехом можно хоть сейчас забрать из ящиков стола все бумаги, запереть дверь и снести ключ в банк. Дэниел Виллоуби, разумеется, будет весьма холоден и высокомерен... ну и черт с ним. Да, конечно, я задолжал ему арендную плату, мне нечем уплатить, и он, надо думать, обозлится, но у него и кроме меня полгорода в долгу, а денег ни у кого нет и едва ли будут. Он сам этого добивался — и добился, чего хотел, а теперь злится на всех. Нет уж, пускай лучше я останусь жалким неудачником, чем быть таким, как Дэн Виллоуби, изо дня в день ходить по улицам и чувствовать, что каждый встречный ненавидит тебя и презирает и не считает человеком.
Under other circumstances I would have been glad to have stopped and talked a while with Stiffy Grant. He might be the village bum, but he was a friend of mine. He was always ready to go fishing and he knew all the likely places and his talk was far more interesting than you might imagine. But right now I didn't care to talk with anyone.
Будь все, как обычно, я не прочь бы постоять и поболтать немного со Шкаликом Грантом. Хоть он и первый лодырь в Милвилле, а все равно он мне друг. Он всегда рад за компанию пойти порыбачить, знает, где лучше клюет, и вы даже не представляете, как интересно его послушать. Но теперь мне было не до разговоров.
“Hi, there, Brad,” said Stiffy, as I came up to him. “You wouldn't happen, would you, to have a dollar on you?
It had been a long time since Stiffy had put the bite on me and I was surprised that he should do it now. For whatever else Stiffy Grant might be, he was a gentleman and most considerate. He never tapped anyone for money unless they could afford it. Stiffy had a ready genius for knowing exactly when and how he could safely make a touch.
— Эй, Брэд, — сказал Шкалик, когда я с ним поравнялся. — У тебя, часом, доллара не найдется?
Я поразился. Грант уже давным-давно не пробовал поживиться за мой счет, с чего это ему вдруг вздумалось? Правда, он пьяница, лодырь и попрошайка, но при этом настоящий джентльмен и необычайно деликатен. Никогда он не станет выпрашивать подачку у того, кто и сам еле сводит концы с концами. У Шкалика редкостное чутье, он точно знает, когда и как закинуть удочку, чтоб не нарваться на отказ.
I dipped into my pocket and there was a small wad of bills and a little silver. I hauled out the little wad and peeled off a bill for him.
“Thank you, Brad,” he said. “I ain't had a drink all day.”
He tucked the dollar into the pocket of a patched and flapping vest and hobbled swiftly up the street, heading for the tavern.
Я сунул руку в карман, там была тоненькая пачка бумажек и немного мелочи. Я вытащил пачку и протянул Гранту доллар.
— Спасибо, Брэд, — сказал он. — Мне весь день нечем было горло промочить.
Сунул доллар в карман обвисшей, латанной-перелатанной куртки и торопливо заковылял через улицу в кабачок.
I opened the office door and stepped inside and as I shut the door behind me, the phone began to ring.
I stood there, like a fool, rooted to the floor, staring at the phone.
It kept on ringing, so I went and answered it.
Я повернул ключ, вошел в контору, затворил за собой дверь, и тут раздался телефонный звонок.
Я стал столбом и как дурак уставился на телефон.
А он все звонил и звонил, так что я подошел и снял трубку.
“Mr Bradshaw Carter?” asked the sweetest voice I have ever heard.
“This is he,” I said. “What can I do for you?
— Мистер Брэдшоу Картер? — осведомился нежнейший, очаровательнейший голосок.
— Он самый, — сказал я. — Чем могу служить?
I knew that it was no one in the village, for they would have called me Brad. And, besides, there was no one I knew who had that kind of voice. It had the persuasive purr of a TV glamour girl selling soap or beauty aids, and it had, as well, that dear, bright timbre one would expect when a fairy princess spoke.
“You, perhaps, are the Mr Bradshaw Carter whose father ran a greenhouse?”
Я мигом понял, что это не может быть никто из здешних: в Милвилле все звали меня просто Брэд. И потом, ни у одной моей знакомой даже нот таких нету в голосе. Этот голосок вкрадчиво мурлыкал, будто красотка с экрана телевизора читала рекламное объявление про мыло или крем для лица, и в то же время в нем слышался словно хрустальный звон — так должна бы говорить принцесса из сказки.
— Скажите, пожалуйста, мистер Брэдшоу Картер, это у вашего отца были теплицы?
“Yes, that's right,” I said.
“You, yourself, no longer run the greenhouse?
“No,” I said, “I don't.”
— Совершенно верно.
— А вы теперь ими не занимаетесь?
— Нет, — сказал я, — не занимаюсь.
And then the voice changed. Up till now it had been sweet and very feminine, but now it was male and businesslike. As if one person had been talking, then had gotten up and gone and an entirely different person had picked up the phone. And yet, for some crazy reason, I had the distinct impression that there had been no change of person, but just a change of voice.
И тут голос переменился. Был нежный девичий голосок — и вдруг стал мужской, энергичный и деловитый. Будто трубку взял совсем другой человек. И однако, как это ни дико, я почему-то не сомневался, что собеседник у меня все тот же, переменился только голос.
“We understand,” this new voice said, “that you might be free to do some work for us.”
Why, yes, I would,” I said. “But what is going on? Why did your voice change? Who am I talking with?”
— Насколько мы понимаем, — сказал этот новый голос, — вы сейчас свободны и могли бы выполнить для нас кое-какую работу.
— Да, пожалуй, — сказал я. — Но в чем дело? Почему вы заговорили другим голосом? И вообще кто это говорит?
And it was a silly thing to ask, for no matter what my impression might have been, no human voice could have changed so completely and abruptly. It had to be two persons.
But the question wasn't answered.
We have hopes,” the voice said, “that you can represent us. You have been highly recommended.”
Вопрос был преглупый: сомневался я там или не сомневался, а никто не может так внезапно и резко менять голос. Конечно же, со мной говорили два разных человека.
Но вопрос мой остался без ответа.
— Мы надеемся, что вы можете выступать от нашего имени, — продолжал голос. — Вас рекомендуют наилучшим образом.
“In what capacity?” I asked.
“Diplomatically,” said the voice. “I think that is the proper...”
“But I'm no diplomat. I have no...”
— А в качестве кого я должен выступать?
— В качестве дипломата, — сказал голос. — Кажется, это самое точное определение.
— Но я не дипломат. Я этому не учился и не умею...
“You mistake us, Mr Carter. You do not understand. Perhaps I should explain a little. We have contact with many of your people. They serve us in many ways. For example, we have a group of readers...”
“Readers?”
— Вы нас не поняли, мистер Картер. Совершенно не поняли. Видимо, нам следует кое-что разъяснить. Мы уже установили контакт со многими вашими земляками. И они оказывают нам различные услуги. Например, у нас есть чтецы...
— Чтецы?
“That is what I said. Ones who read to us. They read many different things, you see. Things of many interests. The Encyclopaedia Britannica and the Oxford dictionary and many different textbooks. Literature and history. Philosophy and economics. And it's all so interesting.”
“But you could read these things yourself. There is no need of readers. All you need to do is to get some books...”
— Именно. Те, кто для нас читает. Понимаете, они читают самые разные тексты. Из разных областей. Британская энциклопедия, Оксфордский словарь, всевозможные учебники и руководства. Литература и история, философия и экономика. И все это в высшей степени интересно.
— Но вы и сами можете все это прочитать. Зачем вам чтецы? Нужно только достать книги...
The voice sighed resignedly. “You do not understand. You are springing at conclusions.”
“All right, then,” I said, “I do not understand. We'll let it go at that. What do you want of me? Remembering that I'm a lousy reader.”
В трубке покорно вздохнули:
— Вы нас не поняли. Вы слишком спешите с выводами.
— Ну, ладно, — сказал я. — Я вас не понял. Пусть так. Чего же вы от меня хотите? Имейте в виду, читаю я прескверно и безо всякого выражения.
“We want you to represent us. We would like first to talk with you, so that you may give us your appraisal of the situation, and from there we can...”
There was more of it, but I didn't hear it. For now, suddenly, I knew what had seemed so wrong. I had been looking at it all the while, of course, but it was not until this moment that a full realization of it touched my consciousness. There had been too many other things—the phone when there should have been no phone, the sudden change of voices, the crazy trend of the conversation. My mind had been too busy to grasp the many things in their entirety.
— Мы хотим, чтобы вы выступали от нашего имени. Прежде всего мы хотели бы с вами побеседовать, услышать, как вы оцениваете положение, а затем можно было бы...
Он говорил что-то еще, но а уже не слушал. Вдруг до меня дошло, что же тут неладно. То есть, конечно, это все время было у меня перед глазами, но как-то не доходило до сознания. И без того на меня свалилось слишком много неожиданностей: невесть откуда опять взявшийся телефон, хотя телефон у меня только что сняли, и внезапно меняющиеся голоса в трубке, и этот дикий, непонятный разговор... Мысль моя лихорадочно работала и не успевала охватить все в целом.
But now the wrongness of the phone punched through to me and what the voice might be saying became a fuzzy sound.
For this was not the phone that had been on the desk an hour before. This phone had no dial and it had no cord connected to the wall outlet.
“What's going on?” I shouted. “Who am I talking to? Where are you calling from?”
Но тут меня будто ударило — а ведь телефон какой-то не такой! — и я уже не разбирал слов, все слилось в невнятное жужжанье. Аппарат совсем не тот, что стоял час назад у меня на столе. У него нет диска и нет провода, который соединял бы его с розеткой на стене.
— Что такое? — закричал я. — Кто это говорит? Откуда вы звоните?
And there was yet another voice, neither feminine nor male, neither businesslike nor sweet, but an empty voice that was somehow jocular, but without a trace of character in the fibre of it.
“Mr Carter,” said the empty voice, “you need not be alarmed. We take care of our own. We have much gratitude. Believe us, Mr Carter, we are very grateful to you.”
Тут послышался новый голос, не поймешь, женский или мужской, не деловитый и не вкрадчиво нежный, а странно безличный, словно бы чуточку насмешливый, но лишенный какой бы то ни было определенности.
— Напрасно вы так встревожились, мистер Картер, — произнес этот безличный голос. — Мы очень заботимся о тех, кто нам помогает. Мы умеем быть благодарными. Поверьте, мистер Картер, мы вам очень благодарны.
“Grateful for what?” I shouted.
“Go see Gerald Sherwood,” said the emptiness. “We will speak to him of you.”
“Look here,” I yelled, “I don't know what's going on, but...”
— За что?!
— Навестите Джералда Шервуда, — сказал безличный голос. — Мы побеседуем с ним о вас.
— Слушайте! — заорал я. — Я не понимаю, что происходит, но...
“Just talk to Gerald Sherwood,” said the voice.
Then the phone went dead. Dead, completely dead. There was no humming on the wire. There was just an emptiness.
“Hello, there,” I shouted. “Hello, whoever you may be.”
But there was no answer.
— Поговорите с Джералдом Шервудом, — повторил голос.
И телефон заглох. Как отрезало. Не было смутного гуденья, не ощущалось, что где-то там по проводам идет ток. Все глухо и пусто.
— Эй! — кричал я. — Эй, кто там!
Никакого ответа.
I took the receiver from my ear and stood with it in my hand, trying to reach back into my memory for something that I knew was there. That final voice—I should know that voice. I had heard it somewhere. But my memory felled me.
I put the receiver back on the cradle and picked up the phone. It was, to all appearance, an ordinary phone, except that it had no dial and was entirely unconnected. I looked for a trademark or a manufacturer's designation and there was no such thing.
Я отвел трубку от уха и, не выпуская ее из рук, мучительно шарил в памяти. Этот голос, что говорил последним... словно бы он мне знаком. Где-то когда-то а его слышал. Но где? Когда? Не помню, хоть убей.
Я опустил трубку на рычаг и взял аппарат в руки. С виду самый обыкновенный телефон, но без диска и ни признака проводов и контактов. Я осмотрел его со всех сторон — ни фабричной марки, ни имени фабриканта, ни адреса фирмы не оказалось.
Ed Adler had come to take out the phone. He had disconnected it and had been standing, with it dangling from his hand, when I'd gone out for my walk.
When I had returned and heard the ringing of the phone and seen it on the desk, the thing that had run through my mind (illogical, but the only ready explanation), had been that for some reason Ed had reconnected the phone and had not taken it. Perhaps because of his friendship for me; willing, perhaps, to disregard an order so that I could keep the phone. Or, perhaps, that Tom Preston might have reconsidered and decided to give me a little extra time. Or even that some unknown benefactor had come forward to pay the bill and save the phone for me.
Только сегодня Эд Адлер снял у меня телефон. Он перерезал провода, и, когда я уходил из конторы, он стоял тут, держа аппарат на весу.
Когда я, возвратясь, услыхал звонок и увидел на столе телефон, в голове у меня мелькнуло не слишком логичное, но самое простое объяснение: почему то Эд не унес телефон и снова его подключил. Может быть, потому, что он мне друг; может, он готов ради меня не выполнить хозяйское распоряжение. Или, может, сам Престон передумал и решил дать мне небольшую отсрочку. А может быть, даже нашелся неведомый доброжелатель, который уплатил по счету, чтобы я не лишился телефона.
But I knew now that it had been none of these things. For this phone was not the phone that Ed had disconnected.
I reached out and took the receiver from the cradle and put it to my ear.
Но теперь я знал: все это чепуха. Потому что телефон у меня на столе — не тот, который сегодня отключил Эд.
Я опять снял трубку и поднес к уху.
The businesslike voice spoke to me. It didn't say hello, it did not ask who called. It said: “It is clear, Mr Carter, that you are suspicious of us. We can understand quite well your confusion and your lack of confidence in us. We do not blame you for it, but feeling as you do, there is no use of further conversation. Talk first to Mr Sherwood and then come back and talk with us.”
И опять раздался деловитый мужской голос. Он не сказал — «слушаю», не спросил, кто говорит. Он сказал:
— Очевидно, вы относитесь к нам с подозрением, мистер Картер. Мы прекрасно понимаем, что вы смущены и не доверяете нам. Мы вас не осуждаем, но при том, как вы сейчас настроены, продолжать разговор бесполезно. Побеседуйте сначала с мистером Шервудом, а потом возвращайтесь — и тогда поговорим.
The line went dead again. This time I didn't shout to try to bring the voice back. I knew it was no use. I put the receiver back on the cradle and shoved the phone away.
See Gerald Sherwood, the voice had said, and then come back and talk. And what in the world could Gerald Sherwood have to do with it?
I considered Gerald Sherwood and he seemed a most unlikely person to be mixed up in any business such as this.
И телефон снова заглох. На этот раз я не стал кричать в надежде, что голос снова отзовется. Я знал, это бесполезно. Опустил трубку на рычаг и отодвинул телефон.
Повидайте Джералда Шервуда, сказал голос, а после поговорим. Но при чем тут, спрашивается, Джералд Шервуд?
Невозможно поверить, чтобы Джералд Шервуд был причастен к этой странной истории, не такой он человек.
He was Nancy Sherwood's father and an industrialist of sorts who was a native of the village and lived in the old ancestral home on top of the bill at the village edge. Unlike the rest of us, he was not entirely of the village. He owned and ran a factory at Elmore, a city of some thirty or forty thousand about fifty miles away. It was not his factory, really; it had been his father's factory, and at one time it had been engaged in making farm machinery. But some years ago the bottom had fallen out of the farm machinery business and Sherwood had changed over to the manufacturing of a wide variety of gadgets. Just what kind of gadgets, I had no idea, for I had paid but small attention to the Sherwood family, except for a time, in the closing days of high school, when I had held a somewhat more than casual interest in Gerald Sherwood's daughter.
Отец Нэнси Шервуд, в некотором роде промышленник, был коренной милвиллец и жил на краю города, на вершине холма, в старом прадедовском доме. Не в пример всем нам, он не ограничивал свою жизнь рамками Милвилла. Ему принадлежала фабрика в Элморе — до Элмора от нас миль пятьдесят и там чуть ли не сорок тысяч жителей. Фабрика досталась Джералду от его отца и когда-то выпускала сельскохозяйственные машины. Но несколько лет назад разразился крах, сельскохозяйственные машины стали никому не нужны, и Шервуд занялся всевозможной технической мелочью. Какие там штучки и приспособления выпускала его фабрика, я понятия не имел: семейство Шервуд меня не слишком занимало, если не считать той поры, когда я кончал школу и всерьез увлекся дочерью Джералда.
He was a solid and substantial citizen and he was well accepted. But because he, and his father before him, had not made their living in the village, because the Sherwood family had always been well-off, if not exactly rich, while the rest of us were poor, they had always been considered just a step this side of strangers. Their interests were not entirely the interests of the village; they were not tied as tightly to the community as the rest of us. So they stood apart, perhaps not so much that they wanted to as that we forced them to.
Джералд Шервуд был человек солидный, состоятельный, в городе его уважали. Но деньги свои он, как и отец его, наживал не в Милвилле, а на стороне, притом Шервуды были если и не по-настоящему богаты, то все же люди с достатком, а мы, остальные, бедны как церковные мыши, и потому их всегда считали отчасти чужаками. У них были еще и какие-то другие интересы, не те, что у нас, мы, жители Милвилла, куда теснее связаны между собой. И Шервуды держались немного особняком — не по своей воле, но потому, что мы сами их сторонились.
So what was I to do? Drive out to Sherwood's place and play the village fool? Go barging in and ask him what he knew of a screwy telephone?
I looked at my watch and it was only four o'clock. Even if I decided to go out and talk with Sherwood, I couldn't do it until early evening. More than likely, I told myself he didn't return from Elmore until six o'clock or so.
Так что же мне делать? Нагрянуть к Шервудам и разыгрывать дурачка? Ввалиться без приглашения и спросить, что ему известно о сумасшедшем телефоне без проводов?
Я взглянул на часы — еще только четыре. Даже если идти к Шервуду, то не сейчас, а под вечер. Уж наверно, он возвращается из Элмора часам к шести, не раньше.
I pulled out the desk drawer and began taking out my stuff. Then I put it back again and closed the drawer. I'd have to keep the office until sometime tonight because I'd have to come to it to talk with the person (or the persons?) on that nightmare phone. After it was dark, if I wanted to, I could walk out with the phone and take it home with me. But I couldn't walk the streets in broad daylight with a phone tucked beneath my arm.
Я выдвинул ящик письменного стола и стал собирать свои пожитки. Потом сунул все назад и задвинул ящик. Контору пока закрывать нельзя, попозже вечером я должен буду вернуться, мне ведь надо еще поговорить с незнакомцем (или незнакомцами?) по этому, с позволения сказать, телефону. Когда стемнеет, я могу, если захочу, забрать аппарат и унести его домой. Но не идти же по Милвиллу с телефоном под мышкой средь бела дня!
I went out and closed the door behind me and started down the street. I didn't know what to do and stood at the first street corner for a moment to make up my mind. I could go home, of course, but I shrank from doing it. It seemed a bit too much like hunting out a hole to hide in. I could go down to the village hall and there might be someone there to talk with.
Although there was a chance, as well, that Hiram Martin, the village constable, would be the only one around. Hiram would want me to play a game of checkers with him and I wasn't in the mood for playing any checkers. Hiram was a rotten loser, too, and you had to let him win to prevent him from getting nasty.
Я вышел, запер дверь и зашагал по улице. И в растерянности остановился на первом же углу, пытаясь собраться с мыслями. Конечно, можно пойти домой, но очень это мне не по душе. Словно я удираю и ищу, куда бы зарыться. Можно пойти в муниципалитет, там, верно, найдется, с кем перемолвиться словом. Хотя вполне возможно, что я застану там одного только Хайрама Мартина, полицейского. Хайрам пристанет, чтобы я играл с ним в шашки, а мне сейчас не до шашек. Притом он не умеет вести себя прилично, когда проигрывает, и ему волей-неволей поддаешься, лишь бы не бесился.
Hiram and I had never got along too well together. He had been a bully on the schoolground and he and I had fought a dozen times a year. He always licked me, but he never made me say that I was licked, and he never liked me. You had to let Hiram lick you once or twice a year and then admit that you were licked and he'd let you be his friend. And there was a chance, as well, that Higman Morris would be there, and on a day like this, I couldn't stomach Higgy. Higgy was the mayor, a pillar of the church, a member of the school board, a director of the bank, and a big stuffed shirt. Even on my better days, Higgy was a chore; I ducked him when I could.
Мы с Хайрамом спокон веку не ладили. В школе он был первый задира и хулиган, мы вечно дрались. Он был куда сильнее, мне порядком доставалось, но ни разу он не добился, чтоб я запросил пощады, и потому меня терпеть не мог. Вот если раза два в год позволишь Хайраму себя поколотить и признаешь себя побежденным, тогда он соизволит зачислить тебя в друзья. Очень может быть, что я застану там сейчас еще и Хигмена Морриса, а разговаривать с ним в такой день свыше моих сил. Хигги — мэр нашего города, столп общества и опора церкви, член школьного попечительского совета, член правления банка, чванливый болван и ничтожество. Даже в лучшие мои времена я плохо переваривал Хигги и как мог его избегал.
Or I could go up to the Tribune office and spend an hour or so with the editor, Joe Evans, who wouldn't be too busy, because the paper had been put out this morning. But Joe would be full of county politics and the proposal to build a swimming pool and a lot of other things of lively public interest and somehow or other I couldn't stir up too much interest in any one of them.
Можно еще пойти в редакцию нашей «Трибюн» и провести часок с ее редактором Джо Эвансом, время у него найдется, ведь газета вышла только нынче утром. Но Джо станет рассуждать о высокой политике в масштабах нашего округа, о том, что пора наконец соорудить бассейн для плавания, и о прочих столь же злободневных и животрепещущих вопросах, а мне что-то не до них.
I would go down to the Happy Hollow tavern, I decided, and take one of the booths in back and nurse a beer or two while I killed some time and tried to do some thinking. My finances didn't run to drinking, but a beer or two wouldn't make me much worse off than I was already, and there is, at times, an awful lot of comfort in a glass of beer. It was too early for many people to be in the place and I could be alone.
Stiffy Grant, more than likely, would be there, spending the dollar that I had given him. But Stiffy was a gentleman and a most perceptive person. If he saw I wanted to be by myself, he wouldn't bother me.
Пойду-ка я в «Веселую берлогу», решил я, заберусь в угол за перегородкой в глубине, посижу подольше над кружкой пива — постараюсь убить время и о думать, как и что. Я не пьяница. При моих доходах не разгуляешься, но кружка-другая пива меня не разорит, а в иные минуты от глотка пива куда как легче становится на душе. Время раннее, народу скорее всего еще немного, смогу побыть один. Там сейчас почти наверняка пропивает мой доллар Шкалик Грант. Но Грант — джентльмен, и он всегда все понимает. Если увидит, что мне компания ни к чему, даже не подойдет.
The tavern was dark and cool and I had to feel my way along, after coming in from the brilliance of the street. I reached the back booth and saw that it was empty, so I sat down in it. There were some people in one of the booths up front, but that was all there were.
В «Берлоге» было темно и прохладно, после ярко освещенной солнцем улицы пришлось двигаться почти ощупью. Угол в глубине за перегородкой был свободен, и я сел за столик. Посетителей — никого, занят еще только один отгороженный столик у самого входа.
Mae Hutton came from behind the bar.
“Hello, Brad,” she said. “We don't see much of you.”
Из-за стойки навстречу мне вышла Мэй Хаттон.
— А, Брэд! Редкий гость!
“You holding down the place for Charley?” I asked her. Charley was her father and the owner of the tavern.
“He's catching a nap,” she said. “It's not too busy this time of day. I can handle it.”
“How about a beer?” I asked.
— А ты что же, заменяешь Чарли? — спросил я.
Чарли — это ее отец, хозяин «Веселой берлоги».
— Он прилег вздремнуть, — объяснила Мэй. — В эту пору много народу не бывает. Я и одна управлюсь.
— Пива можно?
“Sure thing. Large or small?”
“Make it large,” I told her.
— Ну, конечно. Большую кружку или маленькую?
— Давай большую, — сказал я.
She brought the beer and went back behind the bar. The place was quiet and restful not elegant, and perhaps a little dirty, but restful. Up front the brightness of the street made a splash of light, but it faded out before it got too far, as if it were soaked up by the quiet dusk that lurked within the building.
Она подала мне пиво и вернулась за стойку. «Берлога» — местечко мирное, отдохновенное — никакой изысканности и, пожалуй, грязновато, зато отдыхаешь. В окна врывался яркий солнечный свет, но быстро выцветал, словно растворялся в сумерках, затаившихся в глубине.
A man got up from the booth just ahead of me. I had not seen him as I came in. Probably he'd been sitting in the corner, against the wall. He held a half-filled glass and he turned and stared at me. Then he took a step or two and stood beside my booth. I looked up and I didn't recognize him. My eyes had not as yet become adjusted to the place.
“Brad Carter?” he asked. “Could you be Brad Carter?”
“Yes, I could,” I said.
Рядом за перегородкой поднялся человек. Я не заметил его, когда вошел. Вероятно, он сидел в самом углу, у стены. С недопитой кружкой в руке он обернулся и уставился на меня. Потом шагнул раз-другой и остановился у моего столика. Я поднял голову, но его лицо показалось мне незнакомым. Да и глаза мои еще не освоились с полутьмой «Берлоги».
— Брэд Картер? Да неужто Брэд Картер?
— А почему бы и нет? — сказал я.
He put his glass down on the table and sat down across from me. And as he did, those fox-like features fell into shape for me and I knew who he was.
“Alf Peterson!” I said, surprised. “Ed Adler and I were talking about you just an hour or so ago.”
Он поставил кружку и сел напротив меня. И тут я узнал эти черты, в которых было что-то лисье.
— Элф Питерсон! — изумился я вслух. — Надо же, только час назад мы с Эдом Адлером тебя вспоминали.
He thrust his hand across the table and I grabbed it, glad to see him, glad for some strange reason for this man out of the past. His handclasp was firm and strong and I knew he was glad to see me, too.
“Good Lord,” I said, “how long has it been?”
“Six years,” he told me. “Maybe more than that.”
Он протянул руку, я стиснул ее — я рад был его видеть, сам не знаю, отчего я так обрадовался этому выходцу из далекого прошлого! Он ответил сильным, крепким пожатием — явно тоже обрадовался мне.
— Боже милостивый! — сказал я. — Сколько же это времени прошло?
— Шесть лет. А то и побольше.
We sat there, looking at one another, in that awkward pause that falls between old friends after years of not seeing one another, neither one quite sure of what should be said, searching for some safe and common ground to begin a conversation.
“Back for a visit?” I inquired.
Мы сидели и смотрели друг на друга в неловком молчании, как бывает с давними приятелями после долгой разлуки: не знаешь, с чего начать, ищешь для разговора темы попроще, побезопаснее.
— Приехал погостить? — спросил я.
“Yeah,” he said. “Vacation.”
“You should have looked me up at once.”
“Just got in three or four hours ago.”
— Угу. В отпуск.
— Что ж сразу ко мне не зашел?
— Да я только часа три как приехал.
It was strange, I thought, that he should have come back to Millville, for there was no one for him here. His folks had moved away, somewhere east, several years ago. They'd not been Millville people. They'd been in the village for only four or five years, while his father worked as an engineer on a highway project.
“You're going to stay with me,” I said. “There's a lot of room. I am all alone.”
Странно, что ему тут делать, подумал я, ведь у него в Милвилле никого не осталось. Его семья уже несколько лет как переехала куда-то на восток. Питерсоны родом не здешние. Они провели в Милвилле всего лет пять, пока отец Элфа работал инженером на строительстве шоссе.
— Поживешь у меня, — сказал я. — Места сколько угодно. Я один.
“I'm at a motel west of town. Johnny's Motor Court, they call it.”
“You should have come straight to my place.”
“I would have,” he said, “but I didn't know. I didn't know that you were in town. Even if you were, I thought you might be married. I didn't want to just come barging in.”
— Да я остановился в мотеле, это немного западнее Милвилла. Называется «Стоянка Джонни».
— Надо было прямо ко мне.
— Верно, да ведь я не знал. Мало ли, может, ты уже уехал из Милвилла. Или, может, женился. Нельзя же просто так ввалиться к женатому человеку.
I shook my head. “None of those things,” I said.
We each had a drink of beer.
He put down his glass. “How are things going, Brad?”
Я покачал головой:
— И не уехал, и не женился.
Выпили пива. Элф отставил кружку.
— Как делишки, Брэд?
My mouth got set to tell a lie, and then I stopped. What the hell, I thought. This man across from me was old Alf Peterson, one of my best friends. There was no point in telling him a lie. There was no pride involved. He was too good a friend for pride to be involved.
“Not so good,” I told him.
“I'm sorry, Brad.”
Я уже раскрыл рот, чтобы соврать, но опомнился. Какого черта?! Ведь напротив сидит не чужой человек, ведь это же Элф Питерсон, в прежние годы он был мне едва ли не лучший друг. Чего ради я стану ему врать? Из самолюбия? Когда говоришь с другом, самолюбие ни при чем, надо начистоту.
— Делишки неважные, — сказал я.
— Ох, извини.
“I made a big mistake,” I said. “I should have gotten out of here. There's nothing here in Millville, not for anyone.”
“You used to want to be an artist. You used to fool around with drawing and there were those pictures that you painted.”
— Я дал маху, — сказал я. — Давно надо было убираться отсюда подобру-поздорову. Милвилл — гиблое место, тут делать нечего.
— Ты же хотел стать художником. Помнишь, вечно чего-то чиркал карандашом, даже красками писал.
I made a motion to sweep it all away.
“Don't tell me,” said Alf Peterson, “that you didn't even try. You were planning to go on to school that year we graduated.”
Я только рукой махнул.
— Будто ты так и не пробовал ступить на эту дорожку? Брось, все равно не поверю! — сказал Элф. — Когда мы кончали школу, ты собирался в художественное училище.
“I did,” I said. “I got in a year of it. An art school in Chicago. Then Dad passed away and Mother needed me. And there wasn't any money. I've often wondered how Dad got enough together to send me that one year.”
“And your mother? You said you are alone.”
— Ну да, собирался. И даже год проучился. В Чикаго. А потом отец умер, маме одной было не управиться. И денег ни гроша. Просто не пойму, как отец мне на один-то год наскреб.
— А мама? Ты сказал — живешь один?
“She died two years ago.”
He nodded. “And you still run the greenhouse.”
— Она два года как умерла.
Элф кивнул:
— И теплицы теперь на тебе.
I shook my head. “I couldn't make a go of it. There wasn't much to go on; I've been selling insurance and trying to handle real estate. But it's no good, Alf. Tomorrow morning I'll close up the office.”
“What then?” he asked.
Я покачал головой.
— С теплицами у меня ничего не вышло. Они после отца захирели вконец. Был я страховым агентом, пробовал ввязаться в перепродажу недвижимости. Ничего у меня не получается, Элф. Завтра утром прикрываю лавочку.
— А дальше что?
“I don't know. I haven't thought about it.”
Alf signalled to Mae to bring another round of beers.
“You don't feel,” he said, “there's anything to stay for.”
— Не знаю. Пока не придумал.
Элф помахал Мэй, чтоб принесла еще пива.
— Видно, тебя тут больше ничто не держит, — сказал он.
I shook my head. “There's the house, of course. I would hate to sell it. If I left, I'd just lock it up. But there's no place I want to go, Alf, that's the hell of it. I don't know if I can quite explain. I've stayed here a year or two too long; I have Millville in my blood.”
Я опять покачал головой:
— Не забудь, остается дом. До смерти не хочется его продавать. Если уеду, просто запру его на замок. Но ехать-то никуда неохота, Элф, вот беда. Не знаю, как тебе объяснить. Надо было унести отсюда ноги хотя бы года два назад. А теперь Милвилл так прочно в меня въелся — не вытравить.
Alt nodded. “I think I understand. It got into my blood as well. That's why I came back. And now I wonder if I should have. Of course I'm glad to see you, and maybe some other people, but even so I have a feeling that I should not have come. The place seems sort of empty. Sucked dry, if you follow me. It's the same as it always was, I guess, but it has that empty feeling.”
Элф кивнул:
— Кажется, понимаю. В меня он тоже въелся. Потому я и приехал. И сам не пойму, зачем. Конечно, я очень рад тебя повидать, и, может, еще кое-кого, но все равно чувство такое, что зря я сюда вернулся. Как-то здесь пусто. Будто от прежнего Милвилла ничего и не осталось, одна скорлупа — понимаешь, что я хочу сказать? Может, на самом деле он и не изменился, но такое у меня чувство.
Mae brought the beers and took the empty glasses.
“I have an idea,” Alf said, “if you care to listen.”
“Sure,” I said. “Why not?”
Мэй принесла пиво и забрала пустые кружки.
— Придумал! — сказал Элф. — Хочешь послушать?
— Конечно. Отчего не послушать.
“I'll be going back,” he said, “in another day or so. Why don't you come with me? I'm working with a crazy sort of project. There would be room for you. I know the supervisor pretty well and I could speak to him.”
“Doing what?” I asked. “Maybe it would be something that I couldn't do.”
— Через денек-другой я отправлюсь восвояси. Может, поедешь со мной? Я работаю в одном презабавном заведении. Там и для тебя найдется место. У меня отличные отношения с главным, могу замолвить за тебя словечко.
— А что там делать? — спросил я. — Вдруг я не сумею?
“I don't know,” said All, “if I can explain it very logically. It's a research project—a thinking project. You sit in a booth and think.”
“Think?”
— Не знаю, как толком объяснить. Это вроде исследовательской лаборатории... лаборатория мысли. Сидишь в четырех стенах и думаешь.
— И все?
“Yeah. It sounds crazy, doesn't it? But it's not the way it sounds. You sit down in a booth and you get a card that has a question or a problem printed on it. Then you think about that problem and you're supposed to think out loud, sort of talking to yourself, sometimes arguing with yourself.
— Угу. Звучит диковато, а?. На самом деле это не так уж дико. Входишь в закрытую кабинку и получаешь карточку, а на ней напечатан вопрос, какая-то задача. И ты думаешь над этой задачей, причем думать надо вслух — будто говоришь сам с собой, иногда сам с собой споришь.
You're self-conscious to start with, but you get over that. The booth is soundproofed and no one can see or hear you. I suppose there is a recorder of some sort to take down what you say, but if there is, it's not in sight.”
На первых порах словно бы неловко, но потом привыкаешь. Кабинка звуконепроницаемая, никто тебя не видит и не слышит. Наверно, какой-нибудь аппарат записывает твои слова, но если он и есть, так где-то скрыт, его не видно.
“And they pay you for this?”
“Rather well,” said Alf. “A man can get along.”
“But what is it for?” I asked.
— И за это платят?
— Да, и неплохо. Прожить можно.
— А для чего это все?
“We don't know,” said Alf. “Not that we haven't asked. But that's the one condition of the job—that you don't know what it's all about. It's an experiment of some sort, I'd guess. I imagine that it's financed by a university or some research outfit. We are told that if we knew what was going on it might influence the way we are thinking. A man might unconsciously pattern his thinking to fit the purpose of the research.”
— Мы не знаем, — сказал Элф. — Не то чтобы никто ни разу не спросил. Но тут такое условие: когда поступаешь на работу, тебе не объясняют, что к чему. Наверно, они проводят какой-то эксперимент. Я так думаю, за этим стоит какой-нибудь университет или научно-исследовательский институт. Нам объяснили, что если мы будем знать, в чем суть, это повлияет на ход нашей мысли. Невольно станешь подгонять свои рассуждения к конечной цели эксперимента.
“And the results?” I asked.
“We aren't told results. Each thinker must have a certain kind of pattern and if you knew that pattern it might influence you. You might try to conform to your own personal pattern, to be consistent, or perhaps there'd be a tendency to break out of it.
— Ну, а результаты?
— Нам не говорят. Для каждого, кто вот так сидит и думает, существует особый план, но если знать его заранее, это может помешать развитию мысли. Сам того не замечая, начнешь подстраиваться к схеме, соблюдать какую-то последовательность или, наоборот, попробуешь вырваться из рамок.
If you don't know the results, you can't guess at the pattern and there is then no danger.”
А когда не знаешь результатов работы, нельзя угадать основную схему и нет опасности, что она свяжет твою мысль.
A truck went by in the street outside and its rumble was loud in the quietness of the tavern. And after it went past, there was a fly buzzing on the ceiling. The people up in front apparently had left—at least, they weren't talking any more. I looked around for Stiffy Grant and he wasn't there. I recalled now that I had not seen him and that was funny, for I'd just given him the dollar.
“Where is this place?” I asked.
Мимо по улице покатил грузовик, в тишине «Берлоги» его громыхание показалось оглушительным. А когда он проехал, стало слышно, как о потолок бьется муха. Те, кто занимал отгороженный столик у входа, видно, ушли или по крайней мере замолчали. Я обернулся, поискал глазами Гранта — его не было. Тут я вспомнил, что с самого начала не увидел его в «Берлоге». Что за чудеса, ведь я только что дал ему доллар!
— А где оно находится, это ваше заведение? — спросил я.
“Mississippi. Greenbriar, Mississippi. It's just a little place. Come to think of it, it's a lot like Millville. Just a little village, quiet and dusty and hot. My God, how hot it is. But the project centre is air conditioned. It isn't bad in there.”
— В Гринбрайере, штат Миссисипи. Захудалый такой городишко. Вроде Милвилла, пожалуй. Даже не город, а так, поселок — тишина, пылища, жарища. Ох, и жарища — прямо пекло! Но у нас в здании воздух кондиционированный. И вообще не дурно.
“A little town,” I said. “Funny that there'd be a place like that in a little town.”
“Camouflage,” said All. “They want to keep it quiet. We're asked not to talk about it. And how could you hide it better than in a little place like that? No one would ever think there'd be a project of that sort in a stuck-off village.”
— Захудалый городишко, — повторил я. — Чудно что-то, неужели для вашего заведения не нашлось места получше.
— А это маскировка, — сказал Элф. — Чтоб не было лишнего шуму. И нам велено держать язык за зубами. Для секретной работы лучшего места не придумаешь. Никому и в голову не придет искать такую лабораторию в какой-то богом забытой дыре.
“But you were a stranger...”
“Sure, and that's how I got the job. They didn't want too many local people. All of them would have a tendency to think pretty much alike. They were glad to get someone from out of town. There are quite a lot of out-of-towners in the project.”
“And before that?”
— Но ты ведь приезжий...
— Ну, ясно, потому меня туда и взяли. Они не хотят брать на работу много местных жителей. Считается, что у людей, которые выросли в одних и тех же условиях, и мысль работает почти одинаково. Так что там охотно берут приезжих. В этой лаборатории куча всякого пришлого народу.
— А раньше что было?
“Before that? Oh, yes, I see. Before that there was everything. I floated, bummed around. Never stayed too long in any spot. A job for a few weeks here, then a job for a few weeks a little farther on. I guess you could say I drifted. Worked on a concrete gang for a while, washed dishes for a while when the cash ran out and there was nothing else to do.
— Раньше? А, со мной-то. Чего только не было. Шатался по свету, валял дурака. Нигде подолгу не застревал. Поработаю недели две в одном месте, перекочую немного подальше — там месячишко поработаю. В общем плыл по воле волн. Бывало, когда оставался без гроша, а лучшего ничего не подворачивалось, так и с бетонщиками спину гнул, и посуду в ресторане мыл.
Was a gardener on a big estate down in Louisville for a month or two. Picked tomatoes for a while, but you can starve at that sort of work, so I moved on. Did a lot of things. But I've been down in Greenbriar for eleven months.”
Месяца два служил садовником в Луисвиле, у одного земельного туза. Был одно время сборщиком помидоров, но на такой работе живо с голоду подохнешь, пришлось двинуться дальше. Словом, чего только не перепробовал. А в Гринбрайере вот уже одиннадцатый месяц.
“The job can't last forever. After a while they'll have all the data they need.”
He nodded. “I know. I'll hate to have it end. It's the best work I ever found. How about it, Brad? Will you go back with me?”
— Ну, это рано или поздно кончится. Соберут они там все данные, какие им требуются, — и крышка.
Элф кивнул.
— Да я и сам понимаю. А обидно! Лучшей работы у меня не было и не будет. Так что ж, Брэд? Поедешь со мной?“I'll have to think about it,” I told him. “Can't you stay a little longer than that day or two?”
“I suppose I could,” said All. “I've got two weeks” vacation.”
“Like to do some fishing?”
“Nothing I'd like better.”
— Надо подумать, — отвечал я. — А ты не можешь тут задержаться не на день-два, а немного подольше?
— Пожалуй, это можно, — сказал Элф. — Отпуск у меня на две недели.
— Съездим на рыбалку, хочешь?
— Отлично!
“What do you say we leave tomorrow morning? Go up north for a week or so? It should be cool up there. I have a tent and a camping outfit. We'll try to find a place where we can get some wall-eyes.”
“That sounds fine to me.”
— Тогда давай завтра утром и отправимся, ладно? Двинем на недельку на север. Там, думаю, сейчас прохладно. Я прихвачу палатку и всякую походную снасть. Поищем такое местечко, где водится лупоглаз.
— Здорово придумано!
“We can use my car,” I said.
“I'll buy the gas,” said All.
“The shape I'm in,” I said, “I'll let you.”
— Поедем на моей машине.
— А я куплю бензин, — предложил Элф.
— Что ж, купи, — сказал я. — Мои финансы такие, что спорить не стану.
3
If it had not been for its pillared front and the gleaming white rail of the widow walk atop its roof, the house would have been plain and stark. There had been a time, I recalled, when I had thought of it as the most beautiful house in the entire world. But it had been six or seven years since I had been at the Sherwood house.
I parked the car and got out and stood for a moment, looking at the house. It was not fully dark as yet and the four great pillars gleamed softly in the fading light of day. There were no lights in the front part of the house, but I could see that they had been turned on somewhere in the back.
Если бы не фасад с колоннами да не плоская крыша, обнесенная ослепительно белой балюстрадой, дом Шервудов был бы очень обыкновенным и даже унылым. А ведь когда-то я воображал, что это самый красивый дом на свете. Но уже лет шесть, а то и семь прошло с тех пор, как я был здесь в последний раз.
Я остановил машину, вылез и постоял минуту, глядя на дом. Еще не совсем стемнело, четыре высокие колонны чуть поблескивали в последних отсветах угасающего дня. С этой стороны все окна были темные, но я видел, что где-то в задних комнатах горит огонь.
I went up the shallow steps and across the porch. I found the bell and rang.
Footsteps came down the hall, a hurrying woman's footsteps. More than likely, I thought, it was Mrs Flaherty. She had been housekeeper for the family since that time Mrs Sherwood had left the house, never to return.
But it wasn't Mrs Flaherty.
Я поднялся по отлогим ступеням, пересек веранду. Ощупью отыскал и нажал кнопку звонка.
В прихожей раздались торопливые женские шаги. Наверно, миссис Флаэрти, подумал я, экономка. Она ведет здесь хозяйство с тех самых пор, как миссис Шервуд ушла из этого дома и не вернулась.
Но мне открыла не миссис Флаэрти.
The door came open and she stood there, more mature than I remembered her, more poised, more beautiful than ever.
“Nancy!” I exclaimed. “Why, you must be Nancy!”
It was not what I would have said if I'd had time to think about it.
Дверь распахнулась — и вот она стоит на пороге, уже совсем взрослая, уверенная в себе и еще красивее, чем прежде.
— Нэнси! — вырвалось у меня. — Да ведь это Нэнси!
Совсем не те слова, что нужно, но у меня не было времени подумать.
“Yes,” she said, “I'm Nancy. Why be so surprised?”
“Because I thought you weren't here. When did you get home?”
“Just yesterday,” she said.
— Ну да, Нэнси. Что тут такого удивительного?
— Я думал, тебя здесь нет. Когда ты вернулась?
— Только вчера, — сказала она.
And, I thought, she doesn't know me. She knows that she should know me. She's trying to remember.
“Brad,” she said, proving I was wrong, “it's silly just to stand there. Why don't you come in.”
Мне показалось, она меня не узнала. Но понимает, что это кто-то знакомый. И пытается вспомнить.
— Чего же мы тут стоим, Брэд, — сказала она (стало быть, узнала!). — Входи.
I stepped inside and she dosed the door and we were facing one another in the dimness of the hail.
She reached out and laid her fingers on the lapel of my coat.
Я переступил порог, она закрыла дверь, и вот мы стоим в полутемной прихожей и смотрим друг на друга.
Она протянута руку и коснулась отворота моей куртки.
“It's been a long time, Brad,” she said. “How is everything with you?
“Fine,” I said. “Just fine.”
“There are not many left, I hear. Not many of the gang.”
— Мы так долго не виделись, Брэд. Как ты живешь?
— Прекрасно, — сказал я. — Превосходно.
— Говорят, тут почти никого не осталось. Почти никого из нашей компании.
I shook my head. “You sound as if you're glad to be back home.”
She laughed, just a flutter of a laugh.
“Why, of course I am,” she said.
Я покачал головой.
— Ты говоришь так, будто рада, что вернулась.
Она засмеялась-легко, мимолетно:
— Ну, конечно, рада!
And the laugh was the same as ever, that little burst of spontaneous merriment that bad been a part of her.
Someone stepped out into the hall.
“Nancy,” a voice called, “is that the Carter boy?
Смех был совсем прежний: так свойственная ей мгновенная вспышка искрометной веселости.
Послышались шаги.
— Нэнси, — окликнул чей-то голос, — кто там пришел? Малыш Картер?
Why,” Nancy said to me, “I didn't know that you wanted to see Father.”
“It won't take long,” I told her. “Will I see you later?”
“Yes, of course,” she said. “We have a lot to talk about.”
— Разве ты пришел к папе? — спросила Нэнси.
— Я к нему ненадолго, — сказал я. — Потом еще поговорим?
— Да, конечно. Нам есть о чем поговорить.
“Nancy!”
“Yes, Father.”
“I'm coming,” I said.
— Нэнси!
— Да, папа.
— Иду! — отозвался я.
I strode down the hall toward the figure there. He opened a door and turned on the lights in the room beyond.
I stepped in and he closed the door.
И пошел к темной фигуре в дальнем конце прихожей. Шервуд распахнул дверь комнаты, повернул выключатель.
Я вошел, и он затворил за мною дверь.
He was a big man with great broad shoulders and an aristocratic head, with a smart trim moustache.
“Mr Sherwood,” I told him, angrily, “I am not the Carter boy. I am Bradshaw Carter. To my friends, I'm Brad.”
Он был высок ростом, плечи очень широкие, изящно вылепленная голова, аккуратно, почти щегольски подстриженные усы.
— Мистер Шервуд, — сказал я со злостью, — я не малыш Картер. Я Брэдшоу Картер. Для друзей — Брэд.
It was an unreasonable anger, and probably uncalled for. But he had burned me up, out there in the hall.
“I'm sorry, Brad,” he said. “It's so hard to remember that you all are grown up—the kids that Nancy used to run around with.”
Злиться было довольно глупо, да, наверно, и не из-за чего. Но уж очень он меня взбесил там, в прихожей.
— Извини, Брэд, — сказал он теперь. — Никак не укладывается в голове, что все вы уже взрослые — и Нэнси, и ребятишки, с которыми она дружила.
He stepped from the door and went across the room to a desk that stood against one wall. He opened a drawer and took out a bulky envelope and laid it on the desk top.
“That's for you,” he said.
“For me?”
“Yes, I thought you knew.”
Он прошел через комнату к письменному столу у стены. Достал из ящика пухлый конверт, выложил на стол.
— Это тебе.
— Мне?
— Ну да. Я думал, ты знаешь.
I shook my head and there was something in the room that was very close to fear. It was a sombre room, two walls filled with books, and on the third heavily draped windows flanking a marble fireplace.
“Well,” he said, “it's yours. Why don't you take it?”
Я покачал головой; в этой комнате мне отчего-то стало не по себе, почти жутко. Мрачная комната, по двум стенам сплошь книжные полки, в третьей — наглухо завешенные окна и между ними мраморный камин.
— Так вот, это тебе, — повторил Шервуд. — Бери, чего же ты?
I walked to the desk and picked up the envelope. It was unsealed and I flipped up the flap. Inside was a thick sheaf of currency.
“Fifteen hundred dollars,” said Gerald Sherwood. “I presume that is the right amount.”
“I don't know anything,” I told him, “about fifteen hundred dollars. I was simply told by phone that I should talk with you.”
Я подошел к столу и взял конверт. Он был не запечатан, я открыл его. Внутри оказалась толстая пачка денег.
— Полторы тысячи долларов, — сказал Джералд Шервуд. — Как будто, должно быть именно полторы.
— В первый раз слышу про какие-то полторы тысячи. Мне только сказали по телефону, чтобы я с вами побеседовал.
He puckered up his face, and looked at me intently, almost as if he might not believe me.
“On a phone like that,” I told him, pointing to the second phone that stood on the desk.
He nodded tiredly. “Yes,” he said, “and how long have you had the phone?”
Он поморщился и посмотрел на меня очень внимательно, словно бы даже недоверчиво.
— Вот по такому же телефону, — прибавил я и показал на аппарат у него на столе.
Шервуд устало кивнул.
— Понятно. А давно у тебя появился такой телефон?
“Just this afternoon. Ed Adler came and took out my other phone, the regular phone, because I couldn't pay for it. I went for a walk, to sort of think things over, and when I came back this other phone was ringing.”
He waved a hand. “Take the envelope,” he said. “Put it in your pocket. It is not my money. It belongs to you.”
— Только сегодня. Эд Адлер пришел и снял мой прежний телефон, обыкновенный, потому что мне нечем платить. Я пошел пройтись, хотел немного собраться с мыслями, а когда вернулся, вдруг зазвонил вот такой телефон.
Движением руки Шервуд остановил меня.
— Возьми конверт, — сказал он. — Положи в карман. Это не мои деньги. Они твои.
I laid the envelope back on top the desk. I needed fifteen hundred dollars. I needed any kind of money, no matter where it came from. But I couldn't take that envelope. I don't know why I couldn't.
“All right,” he said, “sit down.”
Но я положил конверт на стол. Мне позарез нужны были полторы тысячи. Позарез нужны были любые деньги, откуда бы они ни свалились. Но этот конверт я взять не мог. Сам не знаю почему.
— Ладно, — сказал Шервуд. — Садись.
A chair stood angled in front of the desk and I sat down in it.
He lifted the lid of a box on the desk. “A cigar?” he asked.
“I don't smoke,” I told him.
Я опустился на стул, стоявший боком у стола. Шервуд открыл ящик с сигарами.
— Хочешь?
— Я не курю.
“A drink, perhaps?”
“Yes. I would like a drink.”
“Bourbon?”
“Bourbon would be fine.”
— Может, выпьешь чего-нибудь?
— Выпить я не прочь.
— Бурбон?
— Отлично.
He went to a cellaret that stood in a corner and put ice into two glasses.
“How do you drink it, Brad?”
“Just ice, if you don't mind.”
He chuckled. “It's the only civilized way to drink the stuff” he said.
Он подошел к шкафчику стоящему в углу, опустил в бокалы лед.
— Как тебе разбавить, Брэд?
— Хватит и льда.
Шервуд усмехнулся:
— Сразу видно понимающего человека.
I sat, looking at the rows of books that ran from floor to ceiling. Many of them were in sets and, from the looks of them, in expensive bindings.
Я сидел и смотрел на книжные полки, протянувшиеся вдоль двух стен кабинета от пола и до самого потолка. Тут было немало каких-то многотомных собраний и комплектов, почти все, насколько я мог разглядеть, в дорогих переплетах.
It must be wonderful, I thought, to be, not exactly rich, but to have enough so you didn't have to worry when there was some little thing you wanted, not to have to wonder if it would be all right if you spent the money for it. To be able to live in a house like this, to line the walls with books and have rich draperies and to have more than just one bottle of booze and a place to keep it other than a kitchen shelf.
Наверно, это очень здорово — быть не то что богачом, но человеком с достатком, не маяться и не раздумывать, если тебе понадобилась какая-то мелочь, не выгадывать каждый грош, а спокойно взять и купить, что хочешь. Жить в таком вот доме, с книгами по стенам, с тяжелыми занавесями на окнах, и чтобы, когда хочется выпить, было из чего выбрать и не приходилось держать единственную бутылку дрянного виски в кухне на полке...
He handed me the glass of whisky and walked around the desk. He sat down in the chair behind it. Raising his glass, he took a couple of thirsty gulps, then set the glass down on the desk top.
“Brad,” he asked, “how much do you know?”
“Not a thing,” I said. “Only what I told you. I talked with someone on the phone. They offered me a job.”
Шервуд подал мне бокал, обогнул стол и снова опустился в кресло. С жадностью отпил несколько глотков и отставил бокал.
— Брэд, — начал он, — много ли тебе известно?
— Ровным счетом ничего. Только то, что я вам уже сказал. Я говорил с кем-то по телефону. И мне предложили работу.
“And you took the job?”
“No,” I said, “I didn't, but I may. I could use a job. But what they whoever it was had to say didn't make much sense.”
“They?”
— Ты согласился?
— Нет, — сказал я. — Пока нет, но, может, и соглашусь. Мне не худо бы найти работу. Но то, что они предлагали, — не знаю, кто они такие, — звучит довольно бессмысленно.
— Они?
Well, either there were three of them—or one who used three different voices. Strange as it may sound to you, it seemed to me as if it were one person who used different voices.”
He picked up the glass and gulped at it again. He held it up to the light and saw in what seemed to be astonishment that it was nearly empty. He hoisted himself out of the chair and went to get the bottle. He slopped liquor in his glass and held the bottle out to me.
— Ну, не знаю — либо их было трое, либо там кто-то один три раза менял голос. Конечно, это очень странно, но, по-моему, один и тот же человек говорил на разные голоса.
Шервуд опять жадно глотнул виски. Поднял бокал, посмотрел на свет и, кажется, очень удивился, что там уже только на донышке. Тяжело поднялся и пошел за бутылкой. Налил себе, чуть расплескав, потом протянул мне бутылку.
“I haven't started yet,” I told him.
He put the bottle on the desk and sat down again.
“OK,” he said, “you've come and talked with me. It's all right to take the job. Pick up your money and get out of here. More than likely Nancy's out there waiting. Take her to a show or something.”
Я еще не начинал, — сказал я.
Он поставил бутылку на стол и опять сел.
— Ладно, — сказал он. — Вот ты пришел и мы побеседовали. Все в порядке. Соглашайся на эту работу. Бери свои деньги и ступай. Нэнси, верно, тебя заждалась. Своди ее в кино или еще куда-нибудь.
“And that's all?” I asked. “That is all,” he said.
“You changed your mind,” I told him. “Changed my mind?”
— И это все?
— Все.
— Значит, вы раздумали, — сказал я.
— Раздумал?
“You were about to tell me something. Then you decided not to.”
He looked at me levelly and hard.
“I suppose you're right,” he said. “It really makes no difference.”
“It does to me,” I told him. “Because I can see you're scared.”
— Вы хотели мне что-то сказать. А потом передумали.
Шервуд холодно, в упор посмотрел на меня.
— Вероятно, ты прав. Но это все равно.
— А мне не все равно. Я ведь вижу, вы чего-то боитесь.
I thought he might get sore. Most men do when you tell them they are scared.
He didn't. He just sat there, his face unchanging.
Then he said: “Start on that drink, for Christ's sake. You make me nervous, just roosting there and hanging onto it.”
Я ждал, что он обозлится. Кому приятно, когда тебя назовут трусом.
Но он не обозлился. И даже не поморщился, сидел как каменный. Потом сказал:
— Пей же, черт подери. Смотреть на тебя тошно, сидит тут — и ни с места!
I had forgotten all about the drink. I had a slug.
“Probably,” he said, “you are thinking a lot of things that aren't true. You more than likely think that I'm mixed up in some dirty kind of business. I wonder, would you believe me If I told you I don't really know what kind of business I'm mixed up in.”
Я отхлебнул глоток виски: я соврем забыл про свой бокал.
— Вероятно, ты вообразил себе всякие небылицы. И, конечно, подозреваешь, что я ввязался в какие-то темные дела.
Вряд ли ты мне поверишь, но представь, я и сам не знаю, в какие такие дела я ввязался.
“I think I would,” I said. “That is, if you say so.”
“I've had a lot of trouble in life,” he said, “but that's not unusual. Most people do have a lot of trouble, one way or the other. Mine came in a bunch. Trouble has a way of doing that.”
I nodded, agreeing with him.
— Да нет, я вам верю, — сказал я.
— Чего только я не натерпелся на своем веку, — сказал Шервуд. — Да разве я один. У каждого свои беды — не одно, так другое. На меня свалилось все сразу. Так тоже часто бывает.
Я покивал в знак согласия.
“First,” he said, “my wife left me. You probably know all about that. There must have been a lot of talk about it.”
“It was before my time,” I said. “I was pretty young.”
— Началось с того, что меня бросила жена. Это ты, конечно, знаешь. В ту пору, надо думать, все милвиллские сплетники только об этом и говорили.
— Не помню, — сказал я. — Тогда я был еще мальчишкой.
“Yes, I suppose it was. Say this much for the two of us, we were civilized about it. There wasn't any shouting and no nastiness in court. That was something neither of us wanted. And, then, on top of that I was facing business failure. The bottom went out of the farm machinery business and I feared that I might have to shut down the plant. There were a lot of other small farm machinery firms that simply locked their doors. After fifty or sixty or more years as going, profitable concerns, they were forced out of business.”
— Да, верно. Скажу одно, оба мы вели себя вполне пристойно. Ни крику, ни скандалов, никакой грязи на суде. Всей этой мерзости мы постарались избежать. И сразу после развода — банкротство. В производстве сельскохозяйственных машин разразился кризис, и я боялся, что придется закрыть фабрику. Очень многие мелкие предприятия тогда прогорели. Держались по пятьдесят, по шестьдесят лет, приносили солидный доход, а тут лопнули.
He paused, as if he wanted me to say something. There wasn't anything to say.
He took another drink, then began to talk again. “I'm a fairly stupid man in a lot of ways. I can handle a business. I can keep it going if there's any chance to keep it going and I can wring a profit from it. I suppose that you could say I'm rather astute when it comes to business matters. But that's the end of it. In the course of my lifetime I have never really had a big idea or a new idea.”
Шервуд помолчал, словно выжидая, не скажу ли я чего-нибудь. А что было говорить?
Он налил себе еще виски и продолжал:
— Во многих отношениях я просто глуп. Я умею вести дело. Умею поддерживать фабрику на ходу, пока есть хоть какая-то надежда, пока можно из нее выжать хоть какие-то гроши. У меня, видно, есть хватка, есть способности. Но и только. За всю жизнь я ни разу не додумался до чего-нибудь нового, до чего-нибудь значительного.
He leaned forward, clasping his hands together and putting them on the desk.
“I've thought about it a lot,” he said, “this thing that happened to me. I've tried to see some reason in it and there is no reason. It's a thing that should not have happened, not to a man like me. There I was, on the verge of failure, and not a thing that I could do about it. The problem was quite simple, really. For a number of good economic reasons, less farm machinery was being sold. Some of the big concerns, with big sales departments and good advertising budgets, could ride out a thing like that.
Он подался вперед, крепко стиснул руки и оперся ими на стол.
— Я все ломаю голову, — сказал он. — Все пытаюсь понять, что же произошло? Почему именно со мной? Невозможно понять! Не должно это было со мной случиться, не такой я человек. Мне грозило разорение, и ничего я тут не мог поделать. В сущности, все это проще простого. Спрос на сельскохозяйственный инвентарь резко упал, на то были веские экономические причины. Крупным фирмам, у которых свои крупные магазины и вдоволь денег на рекламу, такая передряга не страшна.
They had some elbow room to plan, there were steps that they could take to lessen the effects of the situation. But a small concern like mine didn't have the room or the capital reserve. My firm, and others, faced disaster. And in my case, you understand, I didn't have a chance. I had run the business according to old and established practices and time-tested rules, the same sort of good, sound business practices that had been followed by my grandfather and my father.
У них есть простор, они могут перестроиться, как-то извернуться, смягчить удар. А таким, как я, тесно, у нас нет в запасе ни лишних возможностей, ни лишних денег. Моему предприятию, как и многим другим, грозил крах. Пойми, мне совершенно не на что было надеяться. Я вел дело по старинке, по испытанным и проверенным канонам, как до меня мой дед и мой отец.
And these practices said that when your sales dwindled down to nothing you were finished. There were other men who might have been able to figure out a way to meet the situation, but not me. I was a good businessman, but I had no imagination. I had no ideas. Ad then, suddenly, I began to get ideas.
But they were not my own ideas. It was as if the ideas of some other person were being transplanted to my brain.
А каноны эти говорят: если ты больше ничего не можешь продать, значит-все, крышка. Другие, может, исхитрились бы, нашли какой-то выход, а мне это не под силу. Делец я толковый, но у меня нет воображения. Мне не хватает новых идей. И вдруг, ни с того ни с сего, у меня начинают возникать новые идеи. Но они не мои. Как будто мне их внушает кто-то другой.
“You understand,” he said, “that an idea sometimes comes to you in the matter of a second. It just pops from nowhere. It has no apparent point of origin. Try as you may, you cannot trace it back to anything you did or heard or read. Somehow, I suppose, if you dug deep enough, you'd find its genesis, but there are few of us who are trained to do that sort of digging.
— Понимаешь, — продолжал он, — иногда бывает и так, что новая идея возникает мгновенно. Ни с того ни с сего. Словно бы на пустом месте. Ее никак не свяжешь с тем, что ты делал раньше, или читал, или слышал — ничего подобного! Но, наверно, если копнуть поглубже, можно докопаться до ее корней и проследить, откуда что взялось, только мало кто из нас обучен вот так докапываться.
But the point is that most ideas are no more than a germ, a tiny starting point. An idea may be good and valid, but it will take some nursing. It has to be developed. You must think about it and turn it around and around and look at it from every angle and weigh it and consider it before you can mould it into something useful.
А главное, новая идея — это почти всегда только зернышко, отправной пункт. Может, она и хорошая, и ценная, но ее еще надо вынянчить. Надо ее развить. Обмозговать, повертеть и так и эдак, оглядеть со всех сторон, помучиться с нею, все сообразить и взвесить — и только тогда вылепишь из нее что-то полезное.
“But this wasn't the way with these ideas that I got. They sprang forth full and round and completely developed. I didn't have to do any thinking about them. They just popped into my mind and I didn't need to do another thing about them. There they were, all ready for one's use. I'd wake up in the morning and I'd have a new idea, a new mass of knowledge in my brain. I'd go for a walk and come back with another. They came in bunches, as if someone had sown a crop of them inside my brain and they had lain there for a while and then begun to sprout.”
А с нынешними моими находками не так. Они выскакивают неизвестно откуда совсем готовенькие. Мне нечего додумывать. Хлоп — и все уже в голове, законченное, отшлифованное, заботиться больше не о чем. Бери и пользуйся. Просыпаюсь утром — а к моим услугам новое открытие, я знаю массу такого, о чем прежде и понятия не имел. Выйду пройтись, возвращаюсь — а в голове еще открытие. Они рождаются пачками. Сразу эдакий букет, будто кто посеял их у меня в мозгу, они полежали там немножко, созрели — и вот прорастают.
“The gadgets?” I said.
He looked at me curiously. “Yes, “the gadgets. What do you know about them?”
“Nothing,” I told him. “I just knew that when the bottom fell out of the farm machinery business you started making gadgets. I don't know what kind of gadgets.”
— И все это разные механические поделки? — спросил я.
Шервуд посмотрел на меня с любопытством:
— Вот именно, поделки. А что ты про них знаешь?
— Ничего. Знаю только, что, когда с сельскохозяйственными машинами стало худо, вы начали выпускать всякую техническую мелочь. А что именно — не слыхал.
He didn't tell me what kind of gadgets. He went on talking about those strange ideas.
“I didn't realize at first what was happening. Then, as the ideas came piling in on me, I knew there was something strange about it. I knew that it was unlikely that I'd think of any one of them, let alone the many that I had. More than likely I'd never have thought of them at all, for I have no imagination and I am not inventive.
Но он мне этого не объяснил. Он продолжал рассуждать о своих странных озарениях:
— Сначала я не понимал, что происходит. А потом открытия посыпались, как из мешка, и стало ясно: что-то тут не так. Маловероятно, чтобы я сам додумался хоть до одной такой новинки, а тут сразу целый фонтан. Скорее всего я вообще никогда бы ничего не придумал, у меня от природы нет воображения и никакой я не изобретатель.
I tried to tell myself that it was just barely possible I might have thought of two or three of them, but even that would have been most unlikely. But of more than two or three of them I knew I was not capable. I was forced, finally, to admit that I had been the recipient of some sort of outside help.”
Ну, ладно, допустим, идейки две-три я еще мог бы родить, да и то вряд ли. А уж на большее меня нипочем бы не хватило. Словом, хочешь не хочешь, а пришлось себе сознаться, что мне помогает кто-то извне.
“What kind of outside help?”
“I don't know,” he said. “Even now I don't.”
“But it didn't stop you from using these ideas.”
— Как же так? Кто?
— Не знаю. И по сей день не знаю.
— А идеями этими вы все-таки пользуетесь, — заметил я.
“I am a practical man,” he said. “Intensely practical. I suppose some people might even say hard-headed. But consider this: the business was gone. Not my business, mind you, but the family business, the business my grandfather had started and my father had handed on to me. It wasn't my business; it was a business I held in trust. There is a great distinction. You could see a business you had built yourself go gurgling down the drain and still stand the blow of it, telling yourself that you had been successful once and you could start over and be successful once again. But it's different with a family business.
— Я человек трезвый, практический. Кое-кто, наверно, даже скажет — прожженный делец. Но подумай сам: предприятие лопнуло. И не просто мое предприятие, пойми, а родовое, его основал мой дед и я получил его от отца. Не просто мое дело, а дело, которое мне доверено. Это совсем не одно и то же. Когда идет прахом то, что ты построил сам, — ладно, перетерпишь: мол, на первых порах мне все-таки повезло, начну все сызнова, глядишь, и еще раз повезет. А когда фирма перешла к тебе по наследству, тут совсем другое.
In the first place, there is the shame. And in the second place, you can't be sure that you can recoup. You were no success to start with. Success had been handed to you and you'd merely carried on. You never could be sure that you could start over and build the business back. In fact, you're so conditioned that you're pretty sure you couldn't.”
Во-первых, позор. А во-вторых, нет уверенности, что сумеешь все поправить. Ведь не ты положил начало, первый успех не твой. Ты пришел на готовенькое. И еще вопрос, способен ли ты сам добиться успеха, восстановить то, что разрушено. В сущности, тебе всю жизнь внушалось обратное.
He quit speaking and in the silence I could hear the ticking of a clock, faint and far off, but I couldn't see the clock and I resisted the temptation to turn my head to see if I could find it. For I had the feeling that if I turned my head, if I stirred at all, I'd break something that lay within the room. As if I stood in a crowded china shop, where all the pieces were precarious and tilted, fearing to move, for if one piece were dislodged, all of them would come crashing down.
Шервуд умолк; в тишине я услышал где-то позади негромкое тиканье, но часов не видел и не поддался искушению обернуться. И чувствовал, если поверну голову или хотя бы шелохнусь, что-то незримое в комнате разобьется вдребезги. Будто в посудной лавке, где полным-полно стекла и фарфора и все держится на честном слове: страшно вздохнуть, не дай бог, стронется что-нибудь одно — и все рухнет.
“What would you have done?” asked Sherwood.
“I'd have used anything I had,” I said.
— А ты бы как поступил на моем месте? — спросил Шервуд.
— Цеплялся бы за что попало, — сказал я.
“That's what I did,” said Sherwood. “I was desperate. There was the business, this house, Nancy, the family name—all of it at stake. I took all of those ideas and I wrote them down and I called in my engineers and draughtsmen and production people and we got to work. I got the credit for it all, of course. There was nothing I could do about it. I couldn't tell them I wasn't the one who'd dreamed up all those things. And you know, strange as it may sound, that's the hardest part of all. That I have to go on taking credit for all those things I didn't do.”
— Вот я и уцепился. С отчаяния. Выхода-то не было. Фабрика, дом, Нэнси, честное имя — все поставлено на карту! И я ухватился за эти самые идеи, записал их, собрал своих инженеров, конструкторов, чертежников — и мы взялись за работу. Понятно, всю заслугу приписали мне. Тут я ничего не мог поделать. Не мог я им объяснить, что не я все это выдумал. И, знаешь, может, оно тебе и странно покажется, но это-то и есть самое тяжкое: что поневоле пользуешься почетом и уважением за то, чего не делал.
“So that is that,” I said. “The family business saved and everything is fine. If I were you, I wouldn't let a guilt complex bother me too much.”
“But it didn't stop,” he said. “If it had, I'd have forgotten it. If there'd just been this single spurt of help to save the company, it might have been all right. But it kept right on. As if there might be two of me, the real, apparent Gerald Sherwood, the one sitting at this desk, and another one who did the thinking for me.
— Значит, так, — сказал я. — Родовая фирма спасена и все прекрасно. На вашем месте я не стал бы особенно терзаться и каяться.
— Но ведь этому нет конца, — сказал Шервуд. — Будь оно все позади, я бы выкинул это из головы. Если б мне вдруг помогли избежать разорениях — ну, ладно. Но конца-то не видно. Как будто я раздвоился, что ли: есть обыкновенный, всем известный Джералд Шервуд, который сидит вот за этим самым столом, а есть еще какой-то другой, и он думает за меня.
The ideas kept on coming and some of them made a lot of sense and some made no sense at all. Some of them, I tell you, were out of this world, literally out of this world. They had no point of reference, they didn't seem to square with any situation. And while one could sense that they had potential, while there was a feeling of great importance in the very texture of them, they were entirely useless.
Все время на ум приходит что-то новое, иногда только диву даешься, до чего здорово, а иногда кажется — ну чистейшая бессмыслица! Будто из другого мира, серьезно тебе говорю, у нас такого быть не может. Вещи, которым нет на Земле никакого подобия и соответствия, вещи ни с чем не сообразные. Догадываешься, что в них скрыты какие-то возможности, прямо на ощупь чуешь: есть в этом что-то очень важное, значительное, — а как их применить, непонятно.
And it was not only the ideas; it was knowledge also. Bits and bursts of knowledge. Knowledge about things in which I had no interest, things I had never thought of. Knowledge about certain things I'm certain no man knows about. As if someone took a handful of fragmented knowledge, a sort of grab-bag, junk-heap pile of knowledge and dumped it in my brain.”
И тут не только идеи, изобретения, тут еще и знание. Вдруг оказывается я знаю такое, о чем никогда и не подозревал. Какие-то взрывы, откровения. Никогда этим не интересовался, даже не задумывался. Или такое, что наверняка вообще никому на свете не известно. Как будто кто-то взял самые разные факты и сведения, сгреб в одну кучу клочки, обрывки — вперемешку, беж разбору — и запихал мне в башку.
He reached out for the bottle and filled his glass. He gestured at me with the bottle neck and I held out my glass. He filled it to the brim.
“Drink up,” he said. “You got me started and now you hear me out. Tomorrow morning I'll ask myself why I told you all of this. But tonight it seems all right.”
“If you don't want to tell me. If it seems that I am prying...”
Он потянулся за бутылкой, налил себе еще виски. Ткнул горлышком в мою сторону, и я тоже подставил бокал. Шервуд налил мне до краев.
— Пей, — сказал он. — Сам тянул меня за язык, так слушай. Завтра я, верно, стану ломать голову — чего ради я тебе все это выложил. Ну да ладно.
— Если вы не хотите рассказывать... Если вам кажется, что я сую нос, куда не просят...
He waved a hand at me. “All right,” he said, “if you don't want to hear it. Pick up your fifteen hundred.”
I shook my head. “Not yet. Not until I know how come you're giving it to me.”
Шервуд отмахнулся:
— Ладно, не нравится — не слушай. На, бери свои полторы тысячи.
Я покачал головой:
— Нет уж. Сперва объясните, откуда они взялись и почему вы мне их даете.
“It's not my money. I'm just acting as an agent.”
“For this other man? For this other you?”
He nodded.
“That's right,” he said. “I wonder how you guessed.”
— Деньги не мои. Я только посредник. Мне их поручили.
— Кто? Ваш двойник?
Шервуд кивнул:
— Правильно. Как ты догадался?
I gestured at the phone without a dial.
He grimaced. “I've never used the thing,” he said. “Until you told me about the one you found waiting in your office, I never knew anyone who had. I make them by the hundreds...”
“You make them!”
Я показал на телефон без диска. Шервуд поморщился.
— Ни разу не пользовался этой штукой. Вот ты, говоришь, нашел такой же у себя в конторе, а я и не знал, что у кого-то еще такие есть. Я их выпускаю сотнями...
— Вы?!
“Yes, of course I do. Not for myself. For this second self. Although,” he said, leaning across the desk and lowering his voice to a confidential tone, “I'm beginning to suspect it's not a second self.”
“What do you think it is?”
— Ну, ясно. Только не для себя. Для этого двойника. А впрочем (Шервуд подался ко мне через стол, доверительно понизил голос)... я начинаю подозревать, что никакой это не двойник.
— Тогда что же это?
He leaned slowly back in the chair. “Damned if I know,” he said. “There was a time I thought about it and wondered at it and worried over it, but there was no way of knowing. I just don't bother any more. I tell myself there may be others like me. Maybe I am not alone—at least, it's good to think so.”
“But the phone?” I asked.
Он снова медленно откинулся на спинку кресла.
— А черт его знает. Раньше я думал да гадал, ломал голову, покоя не находил — и все равно понять ничего не мог. А теперь мне плевать. Может, есть и еще такие, как я. Может, я не один... все-таки утешение.
— Ну а этот телефон?
“I designed the thing,” he said. “Or perhaps this other person, if it is a person, did. I found it in my mind and I put it down on paper. And I did this, mind you, without knowing what it was or what it was supposed to do. I knew it was a phone of some sort, naturally. But I couldn't, for the life of me, see how it could work. And neither could any of the others who put it into production at the plant. By all the rules of reason, the damn thing shouldn't work.”
— Я сам его спроектировал. Или, может, не я, а тот двойник, если только он человек. Этот телефон вдруг очутился у меня в голове, я и выложил его на бумагу. И учти, я чертил, а сам понятия не имел, что это за штука и для чего она. То есть, конечно, я сообразил, что это какое-то подобие телефона. Но, хоть убей, не понимаю, каким образом он работает. И никто на фабрике не понимает. Если верить законам физики и здравому смыслу, то эта чертовщина просто не может работать.
“But you said there were a lot of other things that seemed to have no purpose.”
“A lot of them,” he said, “but with them I never drew a blueprint, I never tried to make them. But the phone, if that is what you want to call it, was a different proposition. I knew that I should make them and how many might be needed and what to do with them.”
— Но вы сами сказали, ваша фабрика выпускает еще уйму всяких поделок, в которых вроде бы нет никакого толку.
— Сколько угодно, — подтвердил Шервуд. — Но там я не сам составлял планы и чертежи, я их и не касался. А с этим так называемым телефоном совсем другой коленкор. Я знал, что надо такие телефоны производить, знал, сколько их понадобится и что с ними делать.
“What did you do with them?
“I shipped them to an outfit in New Jersey.”
It was utterly insane.
— Что же вы с ними делали?
— Переправлял их одной фирме в Нью-Джерси.
Что за чушь!
“Let me get this straight,” I pleaded. “You found the blueprints in your head and you knew you should make these phones and that you should send them to some place in New Jersey. And you did it without question?”
— Как же так? Значит, у вас в голове неведомо откуда берется чертеж... что-то вам подсказывает — дескать, фабрикуй у себя эти телефоны, а потом отсылай их куда-то в Нью-Джерси. И вы ничтоже сумняшеся покорно все это выполняете?
“Oh, certainly with question. I felt somewhat like a fool. But consider this: this second self, this auxiliary brain, this contact with something else had never let me down. It had saved my business, it had provided good advice, it had never failed me. You can't turn your back on something that has played good fairy to you.”
“I think I see,” I said.
— Какое там ничтоже сумняшеся. Не только сомневался, а чувствовал себя дурак дураком. Но ты сообрази: этот мой двойник, мой второй мозг, неведомый помощник из другого мира — зови, как хочешь, — ни разу меня не подвел. Он спас меня от банкротства, давал дельные советы, столько раз меня выручал. Кто же отвернется от своего доброго гения?
— Кажется, понимаю, — сказал я.
“Of course you do,” he told me. “A gambler rides his luck. An investor plays his hunches. And neither luck nor hunch are as solid and consistent as this thing I have.”
He reached out and picked up the dialless phone and looked at it, then set it down again.
“I brought this one home,” he said, “and put it on the desk. All these years I've waited for a call, but it never came.”
— Чего ж не понять. Игрок верит в свою удачу. Вкладчик, когда покупает акции, полагается на чутье. Но и удача и чутье могут изменить, а тут у меня штука верная и надежная.
Он протянул руку, взял телефон без диска, пытливо оглядел и опять поставил на стол.
— Этот — один из первых, я давным-давно принес его домой, так он и стоит. Все годы я ждал, но он ни разу не позвонил.
“With you,” I told him, “there is no need of any phone.”
“You think that's it?” he asked.
“I'm sure of it.”
— Да ведь вам телефон ни к чему, вы и так обходитесь.
— Думаешь, причина в этом?
— Уверен.
“I suppose it is,” he said. “At times it's confusing.”
“This Jersey firm?” I asked. “You corresponded with them?”
He shook his head. “Not a line. I just shipped the phones.”
— Пожалуй, так оно и есть. Но иногда не знаешь, что и думать.
— Ну, а эта фирма в Нью-джерси — они вам пишут?
Шервуд покачал головой.
— Ни строчки. Просто я отсылаю туда аппараты.
“There was no acknowledgement?”
“No acknowledgement,” he said. “No payment. I expected none. When you do business with yourself...”
“Yourself! You mean this second self runs that New Jersey firm?
— И расписок не получаете?
— Никаких расписок. И никакой платы. Да я ее и не ждал. Когда ведешь дело сам с собой...
— Сам с собой?! Так, по-вашему, фирмой в Нью-Джерси заправляет тот двойник?
“I don't know,” he said. “Christ, I don't know anything. I've lived with it all these years and I tried to understand, but I never understood.”
And now his face was haunted and I felt sorry for him.
He must have noticed that I felt sorry for him. He laughed and said.
— Не знаю, — сказал Шервуд. — Ничего я не знаю, черт подери. Столько лет это гвоздем торчит у меня в голове, и все время я пытался хоть что-то понять, но так и не понял.
Лицо у него стало затравленное, и я от души его пожалел.
Должно быть, он это заметил. Он вдруг рассмеялся:
“Don't let me get you down. I can take it. I can take anything. You must not forget that I've been well paid. Tell me about yourself. You're in real estate.”
I nodded. “And insurance.”
“And you couldn't pay your phone bill.”
— Ты из-за меня не огорчайся. Вытерплю. Я что угодно вытерплю. Не забывай, мне заплачено с лихвой. Расскажи-ка лучше о себе. Занимаешься перепродажей недвижимости?
— Да, и еще страхованием.
— А заплатить по счету за телефон нечем.
“Don't waste sympathy on me,” I said. “I'll get along somehow.”
“Funny thing about the kids,” he said. “Not many of them stay here. Not much to keep them here, I guess.”
“Not very much,” I said.
— Можете меня не жалеть, — сказал я. — Уж как-нибудь да выкручусь.
— Чудно с вами, с молодежью. Почти никто не остался в Милвилле. Видно, ничто вас тут не держит.
— Видно, что так, — согласился я.
“Nancy is just home from Europe,” he told me. “I'm glad to have her home. It got lonesome here with no one. I haven't seen much of her lately. College and then a fling at social work and then the trip to Europe. But she tells me now that she plans to stay a while. She wants to do some writing.”
“She should be good at it,” I said. “She got good marks in composition when we were in high school.”
— Нэнси только вчера вернулась из Европы. Я ей рад. Тоскливо одному в пустом доме. В последние годы я ее почти и не видел. Училась в колледже, потом ударилась во всякую общественную деятельность, потом ездила по Европе. А сейчас вот хочет пожить дома. Надумала писать книжку.
— Это у нее, наверно, хорошо получится, — сказал я. В школе у нее всегда были лучшие отметки за сочинения.
“She has the writing bug,” he said. “Had half a dozen things published in, I guess you call them little magazines. The ones that come out quarterly and pay you nothing for your work except half a dozen copies. I'd never heard of them before. I read the articles she wrote, but I have no eye for writing. I don't know if it's good or bad. Although I suppose it has to have a certain competence to have been accepted. But if writing keeps her here with me, I'll be satisfied.”
— Она прямо помешалась на писательстве. Уже напечатала с полдюжины статеек в этой, как ее... в периодике. Знаешь, все эти журнальчики, которые выходят раз в три месяца и не платят авторам ни гроша, а только присылают несколько штук номеров. Прежде я про такие и не слыхивал. Статейки ее я прочитал, но это ведь не по моей части. Кто их там знает, хорони они или плохи. Наверно, что-то в них есть, раз напечатали. Главное, ради своего писания она поживет тут со мной, а мне только того и надо.
I got out of my chair. “I'd better go,” I said. “Maybe I have stayed longer than I should.”
He shook his head. “No, I was glad to talk with you. And don't forget the money. This other self, this whatever-you-may-call-it told me to give it to you. I gather that it's in the nature of a retainer of some sort.”
“But this is double talk,” I told him, almost angrily. “The money comes from you.”
Я поднялся.
— Пойду. Уж извините, засиделся.
— Нет-нет, я рад был с тобой потолковать. И не забудь деньги. Этот мой двойник, или как бишь его, велел отдать их тебе. Я так понимаю, это вроде аванса.
— Что за фокусы, — сказал я почти со злостью. — Деньги-то даете вы.
“Not at all,” he said. “It comes from a special fund that was started many years ago. It didn't seem quite right that I should reap all benefit from all of these ideas which were not really mine. So I began paying ten per cent profits into a special fund...”
“Suggested, more than likely, by this second self?
— Ничего подобного. Они взяты из особого фонда, он основан много лет назад. Не годится мне одному снимать все сливки, ведь по-настоящему изобретения не мои. Вот я и стал откладывать десять процентов прибыли в особый фонд...
— Наверно, тоже по подсказке того двойника.
“Yes,” he said. “I think you are right, although it was so long ago that I cannot truly say. But in any case, I set up the fund and through the years have paid out varying amounts at the direction of whoever it may be that shares my mind with me.”
— Да, пожалуй... хотя это было так давно, что я уже и сам не знаю. Короче говоря, завел я такой фонд и все годы давал деньги разным людям, как подсказывал этот самый, который хозяйничает у меня в голове.
I stared at him, and it was rude of me, I know. But no man, I told myself, could sit as calmly as Sherwood sat and talk about an unknown personality that shared his mind with him.
Even after all the years, it still would not be possible.
Я уставился на Шервуда во все глаза, невежа-невежей. Но уж очень это было дико: сидит человек и преспокойно рассказывает, как кто-то неведомый хозяйничает у него в голове! Свыкся он с этим, что ли, за столько лет?
Нет, все равно непостижимо!
“The fund,” said Sherwood, quietly, “is quite a tidy sum, even with the amounts I've paid out of it. It seems that since this fellow came to live with me, everything I've touched has simply turned to money.”
“You take a chance,” I said, “telling this to me.”
“You mean that you could tell it around about me?
— Я немало выплачивал из этого фонда, — невозмутимо продолжал Шервуд, — но все равно набралась кругленькая сумма. С тех пор как у меня в голове завелся сожитель, чего ни коснусь, все приносит изрядный доход.
— И вы не боитесь мне про это рассказывать?
— А чего бояться — что ты пойдешь болтать направо и налево?
I nodded. “Not that I would,” I said.
“I don't think you will,” he said. “You'd get laughed at for your trouble. No one would believe you.”
“I don't suppose they would.”
— Ну да. Только я болтать не стану.
— Еще бы. Тебя просто поднимут на смех. Кто ж тебе поверит.
— Никто, надо думать.
“Brad,” he said, almost kindly, “don't be a complete damn fool. Pick up that envelope and put it in your pocket. Come back some other time and talk with me—any time you want. I have a hunch there may be a lot of things we'll want to talk about.”
I reached out my hand and picked up the money. I stuffed it in my pocket.
— Брэд, — сказал Шервуд почти ласково, — не валяй дурака, черт тебя дери. Возьми-ка этот конверт и сунь в карман. Приходи когда-нибудь еще. Как захочешь, так и приходи — посидим, потолкуем. Чует мое сердце, что нам найдется о чем потолковать.
Я протянул руку и взял деньги. И сунул в карман.
“Thank you, sir,” I said.
“Don't mention it,” he told me. He raised a hand. “Be seeing you,” he said.
— Спасибо, сэр.
— Не стоит благодарности, — сказал он и помахал рукой на прощанье. — Еще увидимся.
4
I WENT slowly down the hall and there was no sign of Nancy, nor was she on the porch, where I had half expected to find her waiting for me. She had said yes, that I would see her later, that we had a lot to talk about, and I had thought, of course, that she meant tonight. But she might not have meant tonight. She might have meant some other time than this. Or she might have wafted and then grown tired of waiting. After all, I had spent a long time with her father.
Я медленно прошел через прихожую — Нэнси нигде не было видно, ее не оказалось и на веранде, а я-то надеялся, что она меня там ждет. Она ведь сказала — да, попозже увидимся, нам надо о многом поговорить, и я, конечно, решил, что это значит — попозже сегодня же вечером. А может, она совсем этого не думала. Может, она думала — как-нибудь в другой раз. Или, может, она меня ждала, а потом ей надоело. Я ведь и правда очень засиделся у ее отца.
The moon had risen in a cloudless sky and there was not a breath of breeze. The great oaks stood like graven monuments and the summer night was filled with the glittering of moonbeams. I walked down the stairs and stood for a moment at their foot and it seemed for all the world that I was standing in a circle of enchantment. For this, I thought, could not be the old, familiar earth, this place of ghostly, brooding oaken sentinels, this air so drenched with moonlight, this breathless, waiting silence hanging over all, and the faint, other-world perfume that hung above the soft blackness of the ground.
В безоблачном небе взошла луна, в тиши — ни ветерка. Исполинские дубы стояли недвижно, как изваяния, летнюю ночь пронизывали сверкающие нити лунного света. Я спустился с крыльца и замер, будто очутился в каком-то заколдованном круге. Эти великаны-дубы, словно призрачные угрюмые стражи, и все насквозь пронизавший лунный свет, и необъятная тишина, полная затаенным ожиданием чего-то, и слабый, какой-то потусторонний аромат, незримой пеленой стелющийся над податливой чернотой под ногами, — да разве это мой знакомый, привычный мир, моя Земля?
Then the enchantment faded and the glitter went away and I was back once more in the world I knew.
There was a chill in the summer air. Perhaps a chill of disappointment, the chill of being booted out of fairyland, the chill of knowing there was another place I could not hope to stay. I felt the solid concrete of the walk underneath my feet and I could see that the shadowed oaks were only oaks and not graven monuments.
А потом колдовство рассеялось, сверканье померкло — меня вновь окружал тот прежний мир, который я знал с детства.
В летней ночи меня пробирала дрожь. Быть может, то был холод разочарования оттого, что меня выгнали из волшебной страны, от сознания: она существует, эта страна, но у меня нет надежды там остаться. Я ощутил под ногами асфальт дорожки и ясно видел теперь, что тенистые дубы — все-таки просто дубы, а никакие не изваяния.
I shook myself, like a dog coming out of water, and my wits came back together and I went on down the walk. As I neared the car, I fumbled in my pocket for my keys, walking around on the driver's side and opening the door.
I was halfway in the seat before I saw her sitting there, next to the other door.
Я встряхнулся, точно пес, вылезший из воды, окончательно овладел собой и зашагал по дорожке. Вот и моя машина; я обошел ее, нашарил в кармане ключи и распахнул дверцу.
Только усаживаясь за баранку, я увидел, что рядом сидит Нэнси.
“I thought,” she said, “that you were never coming. What did you and Father find to talk so long about?
“A number of things,” I told her. “None of them important.”
“Do you see him often?”
— Я думала, ты уже никогда не придешь, — сказала она. — О чем это вы с отцом так долго рассуждали?
— Да так, о разном. Все пустяки, ничего интересного.
— Ты часто у него бываешь?
“No,” I said. “Not often. “
Somehow I didn't want to tell her this was the first time I had ever talked with him.
I groped in the dark and found the lock and slid in the key.
“A drive,” I said. “Perhaps some place for a drink.”
— Нет, не очень.
Почему-то мне не хотелось объяснять ей, что до этого вечера я ни разу с Шервудом и двух слов не сказал.
В темноте я на ощупь вставил ключ.
— Прокатимся? — предложил я. — Может, заедем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?
“No, please,” she said. “I'd rather sit and talk.”
I settled back into the seat.
“It's nice tonight,” she said. “So quiet. There are so few places that are really quiet.”
— Нет, не стоит. Лучше просто посидим и поговорим.
Я откинулся на спинку сиденья.
— Славный вечер, — сказала Нэнси. — Тихо, спокойно. По-настоящему тихое место теперь такая редкость.
“There's a place of enchantment,” I told her, “just outside your porch. I walked into it, but it didn't last. The air was full of moonbeams and there was a faint perfume...”
“That was the flowers,” she said.
“What flowers?
— Тут у вас есть совсем заколдованное местечко, — сказал я. — Как раз перед крыльцом. Я нечаянно ступил на него, да только колдовство быстро пропало. Все заливает луна, и так странно пахнет...
— Это те цветы...
— Какие?
“There's a bed of them in the curve of the walk. All of them those lovely flowers that your father found out in the woods somewhere.”
“So you have them too,” I said. “I guess everyone in the village has a bed of them.”
— На клумбе, что у поворота дорожки. Она вся засажена чудесными цветами, их еще давно отыскал где-то в лесу твой отец.
— Значит, и у вас они растут, — сказал я. — Наверно, в Милвилле в каждом саду есть такая клумба.
“Your father,” she said, “was one of the nicest men I ever knew. When I was a little girl he always gave me flowers. I'd go walking past and he'd pick a flower or two for me.”
— Твой отец был необыкновенно славный, я таких людей больше не встречала. Когда я была маленькая, он всегда мне дарил цветы. Бывало, иду мимо, а он непременно сорвет хоть один цветок и даст мне.
Yes, I thought, I suppose he could be called a nice man. Nice and strong and strange, and yet, despite his strength and strangeness, a very gentle man. He had known the ways of flowers and of all other plants. His tomato plants, I remembered, had grown big and stout and of a dark, deep green, and in the spring everyone had come to get tomato plants from him.
Да, правда, отец был, что называется, очень славный. Славный и сильный, и при этим странный и, однако, несмотря на свою силу и на все свои странности, удивительно мягкий. Цветы, плодовые деревья и все, что растет на земле, он знал, как свои пять пальцев. Помню, кусты томатов у него поднимались высокие, крепкие, листья у них были какого-то особенно густого темно-зеленого света, и по весне весь Милвилл приходил к нему за рассадой.
And there had been that day he'd gone down Dark Hollow way to deliver some tomato plants and cabbage and a box full of perennials to the widow Hicklin and had come back with half a dozen strange, purple-blossomed wild flowers, which he had dug up along the road and brought home, their roots wrapped carefully in a piece of burlap.
И вот однажды отец понес вдове Хиклин томатную и капустную рассаду и корзину многолетних растений — и возвратился с какими-то странными лиловыми цветами: он наткнулся на них по дороге, в Темной Лощине, осторожно выкопал с полдюжины, заботливо окутал корни куском холстины и принес домой.
He had never seen such flowers before and neither, it turned out, had anybody else. He had planted them in a special bed and had tended them with care and the flowers had responded gratefully underneath his hands. So that today there were few flower beds in the village that did not have some of those purple flowers, my father's special flowers.
“Those flowers of his,” asked Nancy. “Did he ever find what kind of flowers they were?”
“No,” I said, “he didn't.”
Никогда еще отец не видывал таких цветов; оказалось, и никто другой их прежде не видел. Отец высадил их на отдельную клумбу, холил за ними, как за малыми детьми, и цветы благодарно отозвались на добрую заботу. И теперь едва ли найдешь в Милвилле клумбу, где не росло бы хоть несколько лиловых цветов — цветов, открытых моим отцом.
— Странные они, эти его цветы, — сказала Нэнси. — А удалось ему определить, к какому виду они относятся?
— Нет, — сказал я, — так и не удалось.
“He could have sent one of them to the university or someplace. Someone could have told him exactly what he'd found.”
“He talked of it off and on. But he never got around to really doing it. He always kept so busy. There were so many things to do. The greenhouse business keeps you on the run.”
— Надо было послать образчик в какой-нибудь университет хотя бы. Кто-нибудь объяснил бы ему, что же это такое.
— Да он сколько раз об этом заговаривал. Но так и не собрался. Всегда работы по горло. Ни минуты передышки. С этими теплицами вечно крутишься, как белка в колесе.
“You didn't like it, Brad?”
“I didn't really mind it. I'd grown up with it and I could handle it. But I didn't have the knack. Stuff wouldn't grow for me.”
She stretched, touching the roof with balled fists.
— Ты сильно не любил теплицы, Брэд?
— Не то чтобы уж очень не любил. Я с детства к ним привык, умел кое-как управляться. Но у отца был особый дар, сноровка, а у меня — нет. Вся эта зелень у меня просто не желала расти.
Нэнси потянулась так, что руками, сжатыми в кулаки, коснулась верха машины.
“It's good to be back,” she said. “I think I'll stay a while. I think Father needs to have someone around.”
“He said you planned to write.”
“He told you that?”
“Yes,” I said. “he did. He didn't act as if he shouldn't.”
— А приятно вернуться домой! Пожалуй, я тут поживу. Мне кажется, папе плохо одному.
— Он говорил, ты хочешь стать писательницей.
— Так и сказал?
— Да. По-моему, он не считал, что это секрет.
“Oh, I don't suppose it makes any difference. But it's a thing that you don't talk about—not until you're well along on it. There are so many things that can go wrong with writing. I don't want to be one of those pseudo-literary people who are always writing something they never finish, or talking about writing something that they never start.”
— Ну, пусть. Но вообще об этом как-то не говорят заранее, надо сначала написать хотя бы половину. Может быть, ничего и не выйдет, тут столько подводных камней... Есть такие мнимые литераторы — либо он вечно что-то пишет и никак не допишет, либо вечно рассуждает о своей будущей книге и никак за нее не сядет, а я так не хочу!
“And when you write,” I asked, “what will you write about?”
“About right here,” she said. “About this town of ours.”
— А о чем ты собираешься писать?
— Вот об этом. О нашем городе.
“Millville?
“Why, yes, of course,” she said. “About the village and its people.”
“But,” I protested, “there is nothing here to write about.”
— О Милвилле?
— Ну да, чем плохо? Наш городок и его жители.
— Да тут же не о чем писать!
She laughed and reached out and touched my arm. “There's so much to write about,” she said. “So many famous people. And such characters.”
“Famous people?” I said, astonished.
Нэнси засмеялась и мимолетно коснулась моего плеча.
— Очень даже есть о чем! Сколько знаменитостей! Какие своеобразные характеры!
— У нас — знаменитости? — изумился я.
“There are,” she said, “Belle Simpson Knowles, the famous novelist, and Ben Jackson, the great criminal lawyer, and John M. Hartford, who heads the department of history at...”
“But those are the ones who left,” I said. “There was nothing here for them. They went out and made names for themselves and most of them never set foot in Millville again, not even for a visit.”
— Конечно! Билл Симпсон Ноуэлз — известная романистка, Бен Джексон — прославленный адвокат по уголовным делам, Джон Хартфорд стоит во главе исторического факультета в...
— Но ведь они уже не живут в Милвилле, — перебил я. — Здесь им нечего было делать. Они уехали куда-то и там прославились — и глаз не кажут в Милвилл, погостить и то не приедут.
“But,” she said, “they got their start here. They had the capacity for what they did before they ever left this village. You stopped me before I finished out the list. There are a lot of others. Millville, small and stupid as it is, has produced more great men and women than any other village of its size.”
— Но первые-то шаги они сделали тут, у нас, — возразила Нэнси. — Талант у них был, когда они еще не выезжали из Милвилла. И ты меня перебил, я не всех назвала. Из Милвилла вышло еще много выдающихся людей. Маленький, глупый, захолустный городишко, а породил столько прославленных деятелей, и мужчин и женщин, что больше ни один такой городок с ним не сравнится.
“You're sure of that?” I asked, wanting to laugh at her earnestness, but not quite daring to.
“I would have to check,” she said, “but there have been a lot of them.”
“And the characters,” I said. “I guess you're right. Millville has its share of characters. There are Stiffy Grant and Floyd Caldwell and Mayor Higgy...”
— Ты уверена?
Она говорила с таким жаром, что меня разбирал смех, но засмеяться я все же не посмел.
— Придется еще проверить, — сказала она, — но незаурядных людей из Милвилла вышло очень много.
— А насчет своеобразных характеров ты, пожалуй, права. Чудаков в Милвилле хватает. Шкалик Грант, Флойд Колдуэлл, мэр Хигги...
“They aren't really characters,” said Nancy. “Not the way you think of them. I shouldn't have called them characters to start with. They're individualists. They've grown up in a free and easy atmosphere. They've not been forced to conform to a group of rigid concepts and so they've been themselves. Perhaps the only truly unfettered human beings who still exist today can be found in little villages like this.”
— Это все не то. Они своеобразные не в том смысле. Я бы даже не сказала, что они — характеры. Просто они личности. Они росли привольно, в непринужденной обстановке. Никто не подавлял их, не связывал всякими строгостями и ограничениями, и они остались самими собой. Наверно, в наше время только в таких захолустных городках и можно еще найти подлинно свободную индивидуальность.
In all my life I'd never heard anything like this. Nobody had ever told me that Higgy Morris was an individualist. He wasn't. He was just a big stuffed shirt. And Hiram Martin was no individualist. Not in my book, he wasn't. He was just a schoolyard bully who had grown up into a stupid cop.
“Don't you think so?” Nancy asked.
“I don't know,” I said. “I have never thought about it.”
Сроду я не слыхал ничего подобного. В жизни мне никто не говорил, что Хигги Моррис — личность. Да и какая он личность! Просто самодовольное ничтожество. И Хайрам Мартин тоже никакая не личность. Уж я-то знаю. В школьные годы он был драчун и нахал, и вырос в безмозглого фараона.
— Ты со мной не согласен? — спросила Нэнси.
— Не знаю. Никогда об этом не думал.
And I thought—for God's sake, her education's showing, her years in an eastern college, her fling at social work in the New York welfare centre, her year-long tour of Europe. She was too sure and confident, too full of theory and of knowledge. Millville was her home no longer. She had lost the feel and sense of it, for you do not sit off to one side and analyse the place that you call your home. She still might call this village home, but it was not her home. And had it ever been, I wondered?
А про себя подумал: ох, уж эта образованность. Сколько лет Нэнси училась в университете, потом увлеклась общественной деятельностью, работала в Нью-Йорке по улучшению быта населения, потом год путешествовала по Европе — вот оно все и сказывается. Она чересчур уверена в себе, напичкана теориями и всяческой премудростью. Милвилл стал ей чужим. Она больше не чувствует его и не понимает — на родной дом не станешь смотреть со стороны и разбирать по косточкам. То есть, она сколько угодно может по привычке называть наш городишко домом, но на самом деле он ей больше не дом. А может, никогда и не был домом?
Could any girl (or boy) call a bone-poor village home when they lived in the one big house the village boasted, when their father drove a Cadillac, and there was a cook and maid and gardener to care for house and yard? She had not come home; rather she had come back to a village that would serve her as a social research area. She would sit up here on her hilltop and subject the village to inspection and analysis and she'd strip us bare and hold us up, flayed and writhing, for the information and amusement of the kind of people who read her kind of book.
Правильно ли девчонке (или мальчишке, все равно) называть родным домом захудалый нищий поселок, если сама она живет в единственном богатом особняке, каким может похвастать эта богом забытая дыра, и папаша разъезжает в кадиллаке, и к их услугам кухарка, горничная и садовник? Нет, Нэнси вернулась не домой; скорее, здесь для нее опытное поле, удобное место для наблюдений и изысканий. Она будет смотреть на Милвилл с высоты Шервудова холма, исследовать, раскладывать по полочкам, она разденет нас донага и, как бы мы ни корчились от позора и мук, выставит нас напоказ, на забаву и поучение той публике, что читает подобные книги.
“I have a feeling,” she said, “that there is something here that the world could use, something of which there is not a great deal in the world. Some sort of catalyst that sparks creative effort, some kind of inner hunger that serves to trigger greatness.”
“That inner hunger,” I said. “There are families in town who can tell you all you want to know about that inner hunger.”
— Мне кажется, — сказала Нэнси, — в Милвилле есть что-то такое, что может быть полезно всему миру и чего пока в мире недостает. Некий катализатор, благодаря которому в человеке вспыхивает искра творчества. Особый голод, неутолимая пустота внутри, которая заставляет стремиться к величию.
— Голод и пустота внутри, — повторил я. — У нас тут есть семьи, которые тебе могут все до тонкости порассказать про голод и пустоту внутри.
And I wasn't kidding. There were Millville families that at times went just a little hungry; not starving, naturally, but never having quite enough to eat and almost never the right kind of things to eat. I could have named her three of them right off, without even thinking.
“Brad,” she said, “you don't like the idea of the book.”
Я не шутил. В Милвилле иные семьи живут впроголодь — не то чтобы умирают с голоду, но вечно недоедают, и едят не добротную, вкусную и полезную пищу, а так, что придется. Три такие семьи я мог назвать с ходу, не задумываясь.
— Брэд, — сказала Нэнси, — тебе, видно, не по душе эта моя затея.
“I don't mind,” I said. “I have no right to mind. But when you write it, please, write it as one of us, not as someone who stands off and is a bit amused. Have a bit of sympathy. Try to feel a little like these people you write about. That shouldn't be too hard; you've lived here long enough.”
She laughed, but it was not one of her merry laughs.
— Да нет, я не против. Какое у меня право говорить что-то против. Только уж, пожалуйста, пиши так, как будто ты тоже наша, здешняя, а не гостья — поглядываешь со стороны и посмеиваешься. Постарайся нам хоть немного посочувствовать. Попробуй влезть в шкуру тех, про кого пишешь. Это будет не так уж трудно, все-таки ты столько лет жила в Милвилле.
Нэнси засмеялась, но на этот раз ее смех прозвучал невесело.
“I have a terrible feeling that I may never write it. I'll start it and I'll write away at it, but I'll keep going back and changing it, because the people I am writing of will change, or I'll see them differently as time goes on, and I'll never get it written. So you see, there's no need to worry.”
More than likely she was right, I thought. You had to have a hunger, a different kind of hunger, to finish up a book. And I rather doubted that she was as hungry as she thought.
— Я очень боюсь, что у меня просто ничего не выйдет. Начну, изведу гору бумаги, но все время надо будет возвращаться к началу, и менять, и переделывать, потому что меняются люди, про которых пишешь, или начинаешь смотреть на них другими глазами и понимать по-другому... и до конца я дописать не сумею. Так что можешь не беспокоиться.
Вероятно, она права, подумал я. Чтобы написать книгу, чтобы довести ее до конца, тоже нужно ощущать голод, пустоту внутри, только это совсем другой голод. А Нэнси вряд ли так голодна, как ей кажется.
“I hope you do,” I said. “I mean I hope you get it written. And I know it will be good. It can't help but be.”
I was trying to make up for my nastiness and I think that she knew I was. But she let it pass.
It had been childish and provincial, I told myself, to have acted as I had. What difference did it make? What possible difference could it make for me, who had stood on the street that very afternoon and felt a hatred for the geographic concept that was called the town of Millville?
— Надеюсь, — сказал я. — То есть, надеюсь, что ты напишешь свою книгу. И это будет хорошая книга, я уж знаю. Иначе просто быть не может.
Я старался как-то искупить недавнюю резкость, и Нэнси, видно, это поняла. Но ничего не сказала.
Экая глупость, ребячество, корил я себя. Разобиделся, распетушился, как заправский провинциал. А не все ли равное Не все ли мне равно, что она там напишет, когда я и сам только сегодня стоял посреди улицы и чуть зубами не скрипел от ненависти к этому убогому городишке, к жалкому географическому ничтожеству под названием Милвилл.
This was Nancy Sherwood. This was the girl with whom I had walked hand in hand when the world had been much younger. This was the girl I had thought of this very afternoon as I'd walked along the river, fleeing from myself. What was wrong, I asked myself.
And: “Brad, what is wrong?” she asked.
А рядом сидит Нэнси Шервуд. Та самая, с которой на заре нашей юности мы ходили, взявшись за руки... Та, кого я вспоминал сегодня, когда бродил по берегу реки, пытаясь убежать от самого себя.
Что же случилось, не пойму... И вдруг Нэнси спросила:
— Что случилось, Брэд?
“I don't know,” I said. “Is there something wrong?
“Don't be defensive. You know there's something wrong. Something wrong with us.”
“I suppose you're right,” I told her. “It's not the way it should be. It's not the way I had thought it would be, if you came home again.”
— Не знаю. Разве что-нибудь случилось?
— Не ершись, пожалуйста. Ты же сам знаешь, что-то неладно. Что-то у нас с тобой нехорошо.
— Наверно, ты права. Все как-то не так. Я думал, когда ты вернешься, будет совсем по-другому.
I wanted to reach out for her, to take her in my arms—but I knew, even as I wanted it, that it was not the Nancy Sherwood who was sitting here beside me, but that other girl of long ago I wanted in my arms.
We sat in silence for a moment, then she said, “Let's try again some other time. Let's forget about all this. Some evening I'll dress up my prettiest and we'll go out for dinner and some drinks.”
Меня тянуло к ней, мне хотелось ее обнять — и, однако, даже в эту минуту я понимал, что хочу обнять не эту Нэнси Шервуд, которая сидит рядом в машине, а ту, прежнюю подругу далеких-далеких дней.
Посидели, помолчали. И Нэнси промолвила:
— Давай как-нибудь в другой раз попробуем начать сначала. Давай забудем этот разговор. Как-нибудь вечером я надену свое самое нарядное платье и мы с тобой поедем куда-нибудь, поужинаем вместе и немножко выпьем.
I turned and put out my hand, but she had opened the door and was halfway out of the car.
“Good night, Brad,” she sad, and went running up the walk.
I sat and listened to her running, up the walk and across the porch. I heard the front door close and I kept on sitting there, with the echo of her running still sounding in my brain.
Я повернулся, протянул руку, но она уже отворила дверцу и вышла.
— Спокойной ночи, Брэд, — сказала она и побежала по дорожке к дому.
Я сидел и слушал, как она бежит по дорожке, потом по веранде. Хлопнула входная дверь, а я все сидел в машине, и эхо быстрых легких шагов все еще отдавалось где-то у меня внутри.
5
I told myself that I was going home. I told myself that I would not go near the office or the phone that was waiting on the desk until I'd had some time to think. For even if I went and picked up the phone and one of the voices answered, what would I have to tell them? The best that I could do would be to say that I had seen Gerald Sherwood and had the money, but that I'd have to know more about what the situation was before I took their job. And that wasn't good enough, I told myself; that would be talking off the cuff and it would gain me nothing.
Поеду домой, говорил я себе. Даже не подойду к своей конторе и к телефону, который ждет на столе: сперва надо все путем обдумать. Ведь если, допустим, я пойду, сниму телефонную трубку и один из тех голосов отзовется — что я скажу? В лучшем случае — что я был у Джералда Шервуда и получил деньги, но, прежде чем браться за работу, которую они мне предлагают, надо же все-таки понять, что к чему. Нет, это не годится: что толку бубнить заранее заготовленные слова, точно тупица по шпаргалке? Так я ничего не добьюсь.
And then I remembered that early in the morning I'd be going fishing with Alf Peterson and I told myself, entirely without logic, that in the morning there'd be no time to go down to the office.
И тут я вспомнил, что сговорился с Элфом Питерсоном с утра пораньше отправиться на рыбалку, и преглупо обрадовался: значит, утром некогда будет идти в контору!
I don't suppose it would have made any difference if I'd had that fishing date or not. I don't suppose it would have made any difference, no matter what I told myself. For even as I swore that I was going home, I knew, without much question, that I'd wind up at the office.
Main Street was quiet. Most of the stores were closed and only a few cars were parked along the kerb. A bunch of farm boys, in for a round of beers, were standing in front of the Happy Hollow tavern.
Вряд ли что-либо менялось оттого, сговорился я насчет рыбалки или не сговорился. Вряд ли тут что-либо могло измениться, какими бы рассуждениями я себя ни тешил. В ту самую минуту, как я давал себе клятву немедленно ехать домой, я уже знал, что неминуемо окажусь в конторе.
На Главной улице было тихо и безлюдно. Почти все магазины уже закрылись, только редкие машины еще стояли у обочин. Перед «Веселой берлогой» толпилась кучка фермеров — видно, собралась компания выпить пива.
I parked the car in front of the office and got out. Inside I didn't even bother to turn on the light. Some light was shining through the window from a street light at the intersection and the office wasn't dark.
I strode across the office to the desk with my hand already reaching out to pick up the phone—and there wasn't any phone.
У конторы я остановил машину и вылез. Вошел и даже не потрудился повернуть выключатель. Было не так уж темно: в окно падал с перекрестка свет уличного фонаря.
Я подошел к письменному столу, протянул руку, хотел снять трубку... телефона не было!
I stopped beside the desk and stared at the top of it, not believing. I bent over and, with the flat of my hand, swept back and forth across the desk, as if I imagined that the phone had somehow become invisible and while I couldn't see it I could locate it by the sense of touch. But it wasn't that, exactly. It was simply, I guess, that I could not believe my eyes.
Я стоял столбом, смотрел на стол и глазам не верил. Наклонился, провел по столу ладонью, обшарил его весь, будто вообразил, что телефон вдруг стал невидимкой и если его не углядишь, то нащупать все-таки можно. На самом деле ничего такого а не думал. А просто никак не мог поверить собственным глазам.
I straightened up from feeling along the desk top and stood rigid in the room, while an icy-footed little creature prowled up and down my spine. Finally I turned my head, slowly, carefully, looking at the corners of the office, half expecting to find some dark shadow crouching there and waiting. But there wasn't anything. Nothing had been changed. The place was exactly as I had left it, except there wasn't any phone.
Потом я выпрямился и застыл, а по спине у меня бегали мурашки. Наконец медленно, с опаской я повернул голову и оглядел все углы, вдруг там затаилась какая-то мрачная тень и подстерегает... Но нигде никто не прятался. И ничего в конторе не изменилось. Все было в точности как днем, когда я уходил, каждая мелочь на прежнем месте — только телефон исчез.
Turning on the light, I searched the office. I looked in all the corners, I looked beneath the desk, I ransacked the desk drawers and went through the filing cabinet.
There wasn't any phone.
Я зажег свет и обыскал комнату. Пошарил по углам, заглянул под стол, перерыл все ящики, перебрал папки в шкафу.
Телефона как не бывало.
For the first time, I felt the touch of panic. Someone, I thought, had found the phone. Someone had managed to break in, to unlock the door somehow, and had stolen it. Although, when I thought of it, that didn't make much sense. There was nothing about the phone that would have attracted anyone's attention. Of course it had no dial and it was not connected, but looking through the window, that would not have been apparent.
Впервые я по-настоящему стряхнул. Может, кто-то нашел этот телефон? Ухитрился залезть в контору или каким-то образом отпер дверь — и стащил аппарат? Но зачем, почему? Он вовсе не бросался в глаза. То есть, конечно, у него нет ни диска, ни проводов, но если посмотреть в окно с улицы, вряд ли можно было это заметить.
More than likely, I told myself, whoever had put it on the desk had come back and taken it. Perhaps it meant that the ones who had talked to me had reconsidered and had decided I was not the man they wanted. They had taken back the phone and, with it, the offer of the job.
And if that were the case, there was only one thing I could do—forget about the job and take back the fifteen hundred.
Нет, скорее, тот, кто прежде оставил этот телефон у меня на столе, вернулся и забрал его. Может быть, это означает, что те, кто мне звонил и предлагал работу, передумали: решили, что я им не подхожу. И забрали телефон, а тем самым взяли назад и свое предложение.
Если так, остается одно: забыть об этой работе и вернуть деньги.
Although that, I knew, would be rather hard to do.
I needed that fifteen hundred so bad I could taste it.
Back in the car, I sat for a moment before starting the motor, wondering what I should do next. And there didn't seem to be anything to do, so I started the engine and drove slowly up the street.
Не так-то легко будет их вернуть.
Они нужны мне, ох, как нужны — просто позарез!
Потом я сидел в машине и тщетно пытался понять — что же дальше? — но так ничего и не надумал, включил мотор и медленно покатил по Главной улице.
Tomorrow morning, I told myself, I'd pick up Alf Peterson and we'd have our week of fishing. It would be good, I thought, to have old Alf to talk with. We'd have a lot to talk about -his crazy job down in Mississippi and my adventure with the phone.
And maybe, when he left, I'd be going with him. It would be good, I thought, to get away from Millville.
Завтра утром, думал я, заеду за Элфом Питерсоном и двинем мы с ним на целую неделю на рыбалку. Да, хорошо бы потолковать со старым другом Элфом. Нам есть о чем потолковать — обсудим и его сумасшедшую работу в штате Миссисипи, и мое приключение с телефоном.
И может быть, когда Элф отсюда уедет, я поеду с ним. Чем дальше от Милвилла, тем лучше.
I pulled the car into the driveway and left it standing there.
Before I went to bed, I'd want to get the camping and the fishing gear together and packed into the car against an early start, come morning. The garage was small and it would be easier to do the packing with the car standing in the driveway.
Я не стал заводить машину в гараж. Перед сном надо будет еще собрать и уложить все походное снаряжение и рыболовную снасть, чтобы завтра с утра выехать пораньше. Гараж у меня маленький, укладываться сподручнее прямо на дорожке.
I got out and stood beside the car. The house was a hunched shadow in the moonlight and past one corner of it I could see the moonlit glitter of an unbroken pane or two in the sagging greenhouse. I could just see the tip of the elm tree, the seedling elm that stood at one corner of the greenhouse. I remembered the day I had been about to pull the seedling out, when it was no more that a sprout, and how my dad had stopped me, telling me that a tree had as much right to live as anybody else. That's exactly what he'd said as much as anybody else. He'd been a wonderful man, I thought; he believed, deep inside his heart, that flowers and trees were people.
Я вылез из машины и остановился. В лунном свете угрюмой горбатой тенью чернел дом; поодаль, за углом, поблескивали под луной два или три уцелевших стекла обветшалых, вросших в землю теплиц. И чуть виднелась макушка вымахавшего рядом с ними вяза. Помню, много лет назад я заметил нечаянно пробившийся побег — слабый, тоненький прутик — и хотел его выдернуть, но отец не позволил: дерево имеет такое же право жить, как и все мы, сказал он. Так и сказал: такое же право, как и мы. Удивительный человек был мой отец, в глубине души он верил, что цветы и деревья чувствуют и думают, как люди.
And once again I smelled the faint perfume of the purple flowers that grew in profusion all about the greenhouse, the same perfume I'd smelled at the foot of the Sherwood porch. But this time there was no circle of enchantment.
И опять я ощутил слабый аромат лиловых цветов, вольно разросшихся вокруг теплиц, — тот самый аромат, которым меня обдало у веранды Шервудов. Но магического круга на этот раз не было.
I walked around the house and as I approached the kitchen door I saw there was a light inside. More than likely, I thought, I had forgotten it, although I could not remember that I had turned it on.
The door was open, too, and I could remember shutting it and pushing on it with my hand to make sure the latch had caught before I'd gone out to the car.
Я обогнул дом и остановился: в кухне горел свет. Наверно, забыл погасить, подумал я... Впрочем, хоть убей, не помню, что бы я его зажег.
Но и дверь кухни оказалась открытой, а я точно помнил, как, уходя, захлопнул ее, да еще толкнул ладонью, проверяя, защелкнулся ли замок, и только потом пошел к машине.
Perhaps, I thought, there was someone in there waiting for me, or someone had been here and left and the place was looted, although there was, God knows, little enough to loot. It could be kids, I thought sonic of these mixed-up kids would do anything for kicks.
I went through the door fast and then came to a sudden halt in the middle of the kitchen. There was someone there, all right; there was someone waiting.
Может быть, кто-то меня ждет или в доме побывал вор и все очистил, хотя, бог свидетель, поживиться у меня нечем. А может, ребята озоровали — есть у нас такие шалые, никакого удержу не знают.
Несколько быстрых шагов — и я так и стал посреди кухни. Тут и впрямь был посетитель, меня ждали.
Stiffy Grant sat in a kitchen chair and he was doubled over, with his arms wrapped about his middle, and rocking slowly, from side to side, as if he were in pain.
“Stiffy!” I shouted, and Stiffy moaned at me.
На табурете сидел Шкалик Грант; он согнулся в три погибели, прижал обе руки к животу и медленно раскачивался из стороны в сторону, словно от боли.
— Грант! — крикнул я.
В ответ он то ли застонал, то ли замычал.
Drunk again, I thought. Stiffer than a goat and sick, although how in the world he could have gotten drunk on the dollar I had given him was more than I could figure. Maybe, I thought, he had made another touch or two, waiting to start drinking until he had cash enough to really hang one on.
“Stiffy,” I said sharply, “what the hell's the matter?”
Опять нализался. Пьян вдрызг, в стельку, и как он умудрился допиться до такого состояния на тот мой несчастный доллар? А может, он сперва выпросил и еще у двоих или троих, чтобы уж сразу налакаться всласть?
— Грант, — зло повторил я, — какого черта?
I was plenty sore at him. He could get plastered as often as he liked and it was all right with me, but he had no right to come busting in on me.
Stiffy moaned again, then he fell out of the chair and sprawled untidily on the floor. Something that clattered and jangled flew out of the pocket of his ragged jacket and skidded across the worn-out linoleum.
Я обозлился всерьез. Пусть его пьет, сколько влезет, это не моя забота, но по какому праву он врывается ко мне в дом?
Шкалик опять простонал, свалился с табурета и нелепой кучей тряпья шмякнулся на пол. Что-то выпало из кармана его драной куртки, забренчало, зазвенело и покатилось по истертому линолеуму.
I got down on my knees and tugged and hauled at him and got him straightened out. I turned him over on his back. His face was splotched and puffy and his breath was jerky, but there was no smell of liquor. I bent close over him in an effort to make certain, and there was no smell of booze.
“Brad?” he mumbled. “Is that you, Brad?”
Я опустился на колени и с немалым трудом кое-как перевернул пьянчугу на спину, физиономия у него была распухшая, вся в багровых пятнах, дыхание неровное, прерывистое, но перегаром от него не пахло. Не веря себе, я наклонился пониже — нет, он явно трезвый!
— Брэд! — пробормотал он. — Это ты, Брэд?
“Yes,” I told him. “You can take it easy now. I'll take care of you.”
“It's getting close,” he whispered. “The time is coming dose.”
“What is getting close?”
— Я, я, не волнуйся. Сейчас я тебе помогу.
— Уже скоро, — зашептал он. — Времени в обрез.
— Что скоро?
But he couldn't answer. He had a wheezing fit. He worked his jaws, but no words came out. They tried to come, but he choked and strangled on them.
I left him and ran into the living-room and turned on the light beside the telephone. I pawed, all fumble-fingered, through the directory, to find Doc Fabian's number. I found it and dialled and waited while the phone rang on and on.
Но он не ответил. Его одолел приступ удушья. Он силился что-то сказать и не мог, слова душили его, застревали в горле.
Я вскочил, кинулся в гостиную, зажег свет у телефона. Второпях, бестолково и неуклюже стал листать телефонную книжку, все время подворачивались не те страницы. Наконец я отыскал номер доктора Фабиана, набрал и стал ждать: в трубке раздавался гудок за гудком.
I hoped to God that Doc was home and not out on a call somewhere. For when Doc was gone, you couldn't count on Mrs Fabian answering. She was all crippled up with arthritis and half the time couldn't get around. Doc always tried to have someone there to watch after her and to take the calls when he went out, but there were times when he couldn't get anyone to stay. Old Mrs Fabian was hard to get along with and no one liked to stay.
Хоть бы старик был дома, хоть бы не укатил куда-нибудь по вызову! Если его нету, никто не отзовется, на миссис Фабиан надеяться нечего. У нее жестокий артрит, она еле ползает. Доктор всегда старается залучить кого-нибудь, чтоб присматривали за ней, когда его нет дома, и отвечали на звонки, но это ему не всякий раз удается. Миссис Фабиан — старуха нравная, на нее не угодишь, и сносить ее придирки никому не охота.
When Doc answered, I felt a great surge of relief.
“Doc,” I said. “Stiffy Grant is here at my place and there's something wrong with him.”
“Drunk, perhaps,” said Doc.
“No, he isn't drunk. I came home and found him sitting in the kitchen. He's all twisted up and babbling.”
Наконец доктор снял трубку, и у меня гора с плеч свалилась.
— Док, — сказал я, — у меня тут Шкалик Грант, с ним что-то неладно.
— Пьян, наверно.
— Да нет, не пьян. Прихожу домой, а он сидит у меня на кухне. Его всего скрючило, и он что-то лопочет.
“Babbling about what?”
“I don't know,” I said. “Just babbling—when he can talk, that is.”
“All right,” said Doc. “I'll be right over.”
— Что же он лопочет?
— Не знаю. Говорить не может, лопочет, не поймешь что.
— Хорошо, — сказал доктор Фабиан, — сейчас приеду.
That's one thing about Doc. You can count on him. At any time of day or night, in any kind of weather.
I went back to the kitchen. Stiffy had rolled over on his side and was clutching at his belly and breathing hard. I left him where he was. Doc would be here soon and there wasn't much that I could do for Stiffy except to try to make him comfortable, and maybe, I told myself, he might be more comfortable lying on his side than turned over on his back.
Надо отдать старику справедливость: на него можно положиться. Днем ли, ночью, в ненастье ли — никогда не откажет.
Я вернулся в кухню. Грант перекатился на бок, он по-прежнему держался обеими руками за живот и тяжело дышал. Я не стал его трогать. Доктор скоро будет, а до тех пор я ничем не могу помочь. Уложить поудобнее? А может, ему удобней лежать на боку, а не на спине?
I picked up the object that had fallen out of Stiffy's coat. It was a key ring, with half a dozen keys. I couldn't imagine what need Stiffy might have for half a dozen keys. More than likely he just carried them around for some smug feeling of importance they might give to him.
I put them on the counter top and went back and squatted down alongside Stiffy. “I called Doc,” I told him. “He'll be here right away.”
Я подобрал металлический предмет, который выпал у Гранта из кармана. Это оказалось кольцо с полудюжиной ключей. На что ему, спрашивается, столько ключей? Может, он их таскает для пущей важности — воображает, будто они придают ему весу?
Я положил ключи на стол, вернулся к Шкалику и присел подле него на корточки.
— Я звонил доку, Грант, — сказал я. — Он сейчас приедет.
He seemed to hear me. He wheezed and sputtered for a while, then he said in a broken whisper: “I can't help no more. You are all alone. “ It didn't go as smooth as that. His words were broken up.
“What are you talking about?” I asked him, as gently as I could. “Tell me what it is.”
Шкалик, кажется, услыхал. Минуту-другую он пыхтел и захлебывался, потом выдавил из себя прерывистым шепотом:
— Больше помочь не могу. Ты остаешься один.
У него это вышло далеко не так связно — какие-то клочки, обрывки слов.
— Про что это ты? — спросил я, как мог мягко. — Объясни-ка, в чем дело.
“The bomb,” he said. “The bomb. They'll want to use the bomb. You must stop them, boy.”
I had told Doc that he was babbling and now I knew I had been right.
I headed for the front door to see if Doc might be in sight and when I got there he was coming up the walk.
— Бомба, — сказал он. — Они захотят пустить в ход бомбу. Не давай им сбросить бомбу, парень.
Не зря я сказал доктору Фабиану, что Грант не говорит, а лопочет.
Я вышел к парадной двери поглядеть, не видно ли доктора, и тут он как раз показался на дорожке.
Doc went ahead of me into the kitchen and stood for a moment, looking down at Stiffy. Then he set down his bag and hunkered down and rolled Stiffy on his back.
“How are you, Stiffy?” he demanded.
Он прошел впереди меня в кухню и постоял минуту, глядя на Шкалика сверху вниз. Потом отставил свои чемоданчик, тяжело опустился на корточки и повернул Гранта на спину.
— Как самочувствие? — спросил он.
Stiffy didn't answer.
“He's out cold,” said Doc.
“He talked to me just before you came in.”
“Say anything?”
Шкалик не ответил.
— Глубокий обморок, — сказал доктор.
— Он только что со мной говорил.
— Что же он сказал?
I shook my bead. “Just nonsense.”
Doc hauled a stethoscope out of his pocket and listened to Stiffy's chest. He rolled Stiffy's eyelids back and beamed a light into his eyes. Then he got slowly to his feet.
“What's the matter with him?” I asked.
Я покачал головой:
— Да так, чушь какую-то.
Доктор Фабиан вытащил из кармана стетоскоп и стал слушать сердце Гранта. Потом вывернул ему веки и посветил в глаза. Потом медленно поднялся на ноги.
— Что с ним? — спросил я.
“He's in shock,” said Doc. “I don't know what's the matter. We'd better get him into the hospital over at Elmore and have a decent look at him.”
He turned wearily and headed for the living-room.
“You got a phone in here?” he asked.
“Over in the corner. Right beside the light.”
— Шок. Не понимаю в чем дело. Надо бы свезти его в Элмор, в больницу, и там обследовать по всем правилам.
Доктор устало повернулся и побрел в гостиную.
— Где у тебя телефон?
— В углу, возле лампы.
“I'll call Hiram,” he said. “He'll drive us into Elmore. We'll put Stiffy in the back seat and I'll ride along and keep an eye on him.”
He turned in the doorway. “You got a couple of blankets you could let us have?”
“I think I can find some.”
— Позвоню Хайраму, — сказал доктор. — Он отвезет нас в Элмор. Гранта уложим на заднее сиденье, я сам тоже поеду, пригляжу за ним.
На пороге он обернулся:
— У тебя найдется парочка одеял? Надо его укутать потеплее.
— Что-нибудь найду.
He nodded at Stiffy. “We ought to keep him warm.”
I went to get the blankets. When I came back with them, Doc was in the kitchen. Between the two of us, we got Stiffy all wrapped up. He was limp as a kitten and his face was streaked with perspiration.
Я пошел за одеялами. Когда вернулся, доктор уже снова был на кухне. Вдвоем мы спеленали Гранта, как младенца. Он был весь обмякший, будто без костей, по лицу его ручьями струился пот.
“Damn wonder,” said Doc, “how he keeps alive, living the way he does, in that shack stuck out beside the swamp. He drinks anything and everything he can get his hands on and he pays no attention to his food. Eats any kind of slop he can throw together easy. And I doubt he's had an honest bath in the last ten years. It does beat hell,” he said with sudden anger, “how little care some people ever think to give their bodies.”
— Непостижимо, как еще в нем душа держится, — сказал доктор Фабиан. — Живет в этой своей развалюхе у самого болота, хлещет спиртное подряд, без разбору, питается вообще неизвестно чем. Ест всякую дрянь, сущие помои. И за последние десять лет навряд ли хоть раз толком вымылся. — Старик вдруг вспылил: — Черт знает, до чего безобразно иные субъекты относятся к собственному телу.
“Where did he come from?” I asked. “I always figured he wasn't a native of this place. But he's been here as long as I remember.”
“Drifted in,” said Doc, “some thirty years ago, maybe more than that. A fairly young man then. Did some odd jobs here and there and just sort of settled down. No one paid attention to him. They figured, I guess, that he had drifted in and would drift out again. But then, all at once, he seemed to have become a fixture in the village. I would imagine that he just liked the place and decided to stay on. Or maybe lacked the gumption to move on.”
— Откуда он взялся? — спросил я. — Я всегда считал, что он родом нездешний. Но сколько себя помню, он вечно околачивался в Милвилле.
— Его сюда занесло уже тому лет тридцать, а то и побольше, — сказал доктор Фабиан. — Тогда он был еще совсем молодой. Нанимался то туда, то сюда, подрабатывал по мелочам, так тут и застрял. Никто не обращал на него внимания. Верно, думали — перекати-поле, опять его каким-нибудь ветром унесет. А потом как-то так прижился, что Милвилл без него и представить нельзя. Может, ему здесь понравилось. А может, просто не хватило ума двинуться дальше.
We sat in silence for a while.
“Why do you suppose he came barging in on you?” asked Doc.
Мы помолчали.
— А почему он вдруг ввалился к тебе? — спросил доктор.
“I wouldn't know,” I said. “We always got along. We'd go fishing now and then. Maybe he was just walking past when he started to get sick.”
“Maybe so,” said Doc.
The doorbell rang and I went and let Hiram Martin in. Hiram was a big man. His face was mean and he kept the constable's badge pinned to his coat lapel so polished that it shone.
— Право, не знаю. Мы с ним всегда ладили. Иногда ходим вместе на рыбалку. Может, он просто шел мимо и вдруг ему стало худо.
— Может быть, и так, — согласился доктор.
В дверь позвонили, я вышел открыть и впустил Хайрама Мартина. Хайрам — рослый детина, морда у него мерзкая, зато полицейская бляха на лацкане всегда начищена до блеска.
“Where is he?” he asked.
“Out in the kitchen,” I said. “Doc is sitting with him.”
It was very plain that Hiram did not take to being drafted into the job of driving Stiffy in to Elmore.
— Где он? — спросил Хайрам.
— На кухне, — сказал я. — И доктор с ним.
Сразу видно было, что Хайраму вовсе не улыбается везти Шкалика в Элмор.
He strode into the kitchen and stood looking down at the swathed figure on the floor.
“Drunk?” he asked.
“No,” said Doc. “He's sick.”
Он прошествовал в кухню и остановился, глядя на укутанное тело на полу.
— Пьян, что ли?
— Нет, — сказал доктор. — Он болен.
Well, OK,” said Hiram, “the car is out in front and I left the engine running. Let's heave him in and be on our way.”
The three of us carried Stiffy out to the car and propped him in the back seat.
— Ладно, — проворчал Хайрам. — Машина у крыльца, мотор не выключен. Давайте перетащим его и поехали.
Втроем мы вынесли Шкалика из дому и пристроили на заднем сиденье.
I stood on the walk and watched the car go down the street and I wondered how Stiffy would feel about it when he woke up and found that he was in a hospital. I rather imagined that he might not care for it.
I felt bad about Doc. He wasn't a young man any longer and more than likely he'd had a busy day, and yet he took it for granted that he should ride with Stiffy.
Я стоял на дорожке, смотрел им вслед и спрашивал себя, каково-то будет Гранту очнуться в больнице. Уж верно, он вовсе не стремился туда попасть.
И еще мне было не по себе из-за доктора Фабиана. Он уже очень не молод, наверняка целый день мотался по больным и все-таки счел своим долгом поехать со Шкаликом.
Once in the house again, I went into the kitchen and got out the coffee and went to the sink to fill the coffee pot, and there, lying on the counter top, was the bunch of keys I had picked up off the floor. I picked them up again and had a closer look at them. There were two of them that looked like padlock keys and there was a car key and what looked like a key to a safety deposit box and two others that might have been any kind of keys. I shuffled them around, scarcely seeing them, wondering about that car key and that other one which might have been for a safety box. Stiffy didn't have a car and it was a good, safe bet that be had nothing for which he'd ever need a safety deposit box.
Вернувшись на кухню, я надумал сварить себе кофе, хотел уже налить воду в кофейник — и увидел ту связку ключей, я ее раньше подобрал с полу и кинул на стол. Я взял ее в руки и стал разглядывать. Два ключа были большие, возможно, от сарая, два — самые обыкновенные ключи, неизвестно от чего, один от машины и еще один, похоже, от сейфа. Я вертел их в руках, уже почти не глядя, и мысленно пожимал плечами. Откуда у нашего выпивохи ключ от машины, а тем более от сейфа? Машины у него нет — и, даю голову на отсечение, сроду у него не было ничего такого, что стоило бы хранить в сейфе.
The time is getting close, he'd told me, and they'll want to use the bomb. I had told Doc that it was babbling, but now, remembering back, I was not so sure it was. He had wheezed out the words and he'd worked to get them out. They had been conscious words, words he had managed with some difficulty. They were words that he had meant to say and had laboured to get said. They had not been the easy flow of words that one mouths when babbling. But they had not been enough. He had not had the strength or time. The few words that he'd managed made no particular sense.
Времени в обрез, сказал он мне, они захотят сбросить бомбу. Доктору я сказал, что Шкалик лопочет безо всякого смысла, но теперь, как вспомню, не так уж я в этом уверен. Он задыхался, каждое слово давалось ему с великим трудом, и все же он так старался. Нет, это были осмысленные слова, ему важно было их выговорить. Он непременно хотел их сказать, собрал для этого последние силы? Совсем не похоже на бред, когда язык сам собою мелет и мелет всякую чушь. Но он сказал слишком мало. Ему не хватило сил или, может быть, времени. Ему удалось выговорить лишь несколько слов, но в чем их смысл, понять невозможно.
There was a place where I might be able to get some further information that might piece out the words, but I shrank from going there. Stiffy Grant had been a friend of mine for many years, ever since that day he'd gone fishing with a boy often and had sat beside him on the river bank all the afternoon, spinning wondrous tales.
Есть одно место, где я, пожалуй, еще до чего-нибудь дознаюсь и тогда пойму, что он хотел сказать, только очень мне это не по душе. Пьянчужка Грант — мой старинный друг, мы стали друзьями в тот далекий день, когда Грант, идучи ловить рыбу, прихватил с собой десятилетнего мальца и до вечера просидел с ним на берегу, без устали рассказывая всякие удивительные истории.
As I recalled it, standing in the kitchen, we had caught some fish, but the fish were not important. What had been important then, what was still important, was that a grown man had the sort of understanding to treat a ten-year-old as an equal human being. On that day, in those few hours of an afternoon, I had grown a lot. While we sat on that river bank I had been as big as he was, and that was the first time such a thing had ever happened to me.
Помню, тогда нам и кое-какая рыба попалась, но рыба — это было не главное. Важнее всего — это важно и по сей день, — что взрослый человек понимал десятилетнего мальчишку и держался с ним на равных. В тот день, в те несколько предвечерних часов, я разом вырос. Пока мы сидели на берегу реки, я был ничуть не меньше его — такой же человек, а это случилось со мной впервые.
There was something that I had to do and yet I shrank from doing it—and still, I told myself, Stiffy might not mind. He had tried to tell me something and he had failed because he didn't have the strength. Certainly he would understand that if I used these keys to get into his shack, that I had not done it in a spirit of maliciousness, or of idle curiosity, but to try to attain that knowledge he had tried to share with me.
Да, надо кое-что сделать... очень мне это не во душе... но, может, Шкалик и не рассердится. Он ведь пытался мне что-то сказать и не сумел, не хватило сил. Уж, конечно, он поймет, что если я воспользуюсь ключами и заберусь в его лачугу, так не с каким-то злым умыслом и не из праздного любопытства: надо же хоть попытаться понять, о чем он старался меня предупредить.
No one had ever been in Stiffy's shack. He had built it through the years, out at the edge of town, beside a swamp in the corner of Jack Dickson's pasture, and he had built it out of lumber he had picked up and out of flattened tin cans and all manner of odd junk he had run across. At first it had been little more than a lean-to, a shelter from the wind and rain. But bit by bit, year by year, he had added to it until it was a structure of wondrous shape and angles, but it was a home.
Еще никто никогда не переступал его порога. Свою халупу на окраине Милвилла, у самого болота, в которое переходит луг Джека Диксона, Грант строил понемногу, год за годом, из всякого хлама, какой попадался под руку: бревешко или доска, которая плохо лежит, расплющенная жестянка, обломок фанеры — все шло в ход. Сперва получилось что-то вроде конуры или курятника с односкатной крышей — лишь бы кое-как укрыться от ветра и дождя. Но по кусочку, по щепочке год за годом Грант все укреплял и увеличивал эту странную постройку — и в конце концов вышло хоть и нелепое, нескладное, с какими-то корявыми выступами и углами, а все-таки жилище.
I made up my mind and gave the keys a final toss and caught them and put them in my pocket. Then I went out of the house and got into the car.
Итак, я решился, в последний раз подбросил ключи, на лету поймал и сунул в карман. Вышел из дому и сел в машину.
6
A thin fog of ghostly white lay just above the surface of the swamp and curled about the foot of the tiny knoll on which Stiffy's shack was set. Across the stretch of whiteness loomed a shadowed mass, the dark shape of a wooded island that rose out of the marsh.
Призрачно белый туман тонкой пеленой стлался над болотом и завивался у подножия пригорка, на котором стояла хижина Шкалика. Дальше, за этой плоской белизной, вздымалась смутная тень: среди болота торчал поросший лесом островок.
I stopped the car and got out of it and as I did, my nostrils caught the rank odour of the swamp, the scent of old and musty things, the smell of rotting vegetation, and ochre coloured water. It was not particularly offensive and yet there was about it an uncleanliness that set one's skin to crawling. Perhaps, I told myself, a man got used to it. More than likely Stiffy had lived with it so long that he never noticed it.
Я остановил машину и вылез; в нос ударил едкий болотный дух: пахло тлением, плесенью, гниющими травами, ржавой стоячей водой. В сущности, не такой уж тошнотворный завах, и, однако, было в нем что-то нечистое, меня даже передернуло. Вероятно, к этому можно привыкнуть, подумал я. Шкалик живет здесь так долго, что, скорей всего, принюхался и уже ничего не чувствует.
I glanced back toward the village and through the darkness of the nightmare trees I could catch an occasional glimpse of a swaying street lamp. No one, I was certain, could have seen me come here. I'd switched off the headlights before I turned off the highway and had crawled along the twisting cart track that led in to the shack with no more than a sickly moonlight to help me on my way.
Я оглянулся на город — сквозь темную массу мрачных, будто в дурном сне приснившихся деревьев на миг блеснул луч уличного фонаря, что раскачивался на ветру. Да, можно не беспокоиться, я наверняка доехал незамеченным. Прежде чем свернуть с шоссе, я погасил фары и дальше, по проселочной дороге, которая, петляя, доходила до хижины Гранта, полз, как черепаха, при одном лишь тусклом свете луны.
Like a thief in the night, I thought. And that, of course, was what I was—except I had no intent of stealing.
I walked up the path that led to the crazy door fashioned out of uneven slabs of salvaged lumber, dosed by a metal hasp guarded by a heavy padlock. I tried one of the padlock keys and it fitted and the lock snicked back. I pushed on the door and it creaked open.
Яко тать в нощи, подумалось мне. Да так оно и есть, вот только красть я ничего не собираюсь.
Тропинка привела меня к двери, слепленной, будто из заплат, из кривых, бросовых дощечек и обрезков; дверь заперта была на тяжелый засов с огромные висячим замком. Я попробовал один из больших ключей, он подошел, дужка замка откинулась. Толкнул дверь, она со скрипом отворилась.
I pulled the flashlight I had taken from the glove compartment of the car out of my pocket and thumbed its switch. The fan of light thrust out, spearing through the doorway. There was a table and three chairs, a stove against one wall, a bed against another.
Я засветил карманный фонарик, который на всякий случай прихватил из машины. С порога повел лучом вправо и влево. Стол, три стула, у одной стены койка, у другой очаг.
The room was clean. There was a wooden floor, covered by scraps of linoleum carefully patched together. The linoleum was so thoroughly scrubbed that it fairly shone. The walls had been plastered and then neatly papered with scraps of wallpaper, and with a complete and cynical disregard for any colour scheme.
И — чистота. Деревянный пол устлан заботливо пригнанными друг к другу кусками линолеума. И линолеум протерт до блеска. Стены оштукатурены и тщательно оклеены клочками обоев, причем на какое-либо соответствие света и узора мастеру было в высшей степени наплевать.
I moved farther into the room, swinging the light slowly back and forth. At first it had been the big things I had seen -the stove, the table and the chairs, the bed. But now I began to become aware of the other things and the little things.
And one of these smaller things, which I should have seen at once, but hadn't, was the telephone that stood on the table.
Медленно поводя по сторонам лучом фонаря, я вошел в комнату. Теперь, кроме самых больших вещей, которые первыми бросились мне в глаза, — печка, стол, стулья, кровать, я стал замечать и другие, помельче.
И среди прочего — то, что должен был бы заметить прежде всего, но почему-то не заметил: на столе стоял телефон.
I shone the light on it and spent long seconds making sure of what I'd known to start with—for it was apparent at a glance that the phone was without a dial and had no connection cord. And it would have done no good if it had had a cord, for no telephone line had ever been run to this shack beside the swamp.
Я направил на него луч фонаря и долгие секунды смотрел, проверял то, что было очевидно с самого начала, с самого первого взгляда: у этого телефона не было ни диска, ни провода. Да и окажись у него провод, его здесь не к чему было бы присоединить: телефонная линия никогда не доходила до этой халупы на краю болота.
Three of them, I thought—three of them I knew of. The one that had been in my office and another in Gerald Sherwood's study and now this one in the shack of the village bum.
Although, I told myself, not quite so much a bum as the village might believe. Not the dirty slob most people thought he was. For the floor was scrubbed and the walls were papered and everything was neat.
Стало быть, их три... то есть, это я знаю три. Один стоял у меня в конторе, другой — в кабинете Джералда Шервуда, а вот и еще один — в лачуге первейшего милвиллского лодыря и забулдыги.
А впрочем, не такой уж он забулдыга, как воображает весь Милвилл. Мы-то думали, он зарос грязью в своей развалюхе. А между тем пол вымыт, стены оклеены обоями, все чисто и опрятно.
Me and Gerald Sherwood and Stiffy Grant—what kind of common bond could there be among us? And how many of these dialless phones could there be in Millville; for how many others of us did that unknown bond exist?
Джералд Шервуд, я и Шкалик Грант — что, спрашивается, может нас объединять? И сколько еще в Милвилле таких телефонов? С кем еще соединяют нас неведомые, непонятные узы?
I moved the light and it crept across the bed with its patterned quilt—not rumpled, not messed up, and very neatly made. Across the bed and to another table that stood beyond the bed. Underneath the table were two cartons. One of them was plain, without any lettering, and the other was a whisky case with the name of an excellent brand of Scotch writ large across its face.
Я повел фонариком, луч взобрался на постель, застланную лоскутным одеялом — не смятым, не скомканным, а расправленным гладко, без единой морщинки. А потом луч осветил еще столик по ту сторону кровати. Под ним стояли две картонные коробки. Одна без всякой надписи, на крышке другой яркие крупные буквы — известная марка превосходного шотландского виски.
I walked over to the table and pulled the whisky case out from underneath it. And in it was the last thing in the world I had expected. It was not an emptied carton packed with personal belongings, not a box of junk, but a case of whisky.
Я подошел к столику и вытащил ящик из-под виски. То, что я в нем увидел, меня огорошило. Я думал, там сложено белье и прочие пожитки или свален никчемный старый хлам, но никак не ожидал, что это и правда виски.
Unbelieving, I lifted out a bottle and another and another, all of them still sealed. I put them back in the case again and lowered myself carefully to the floor, squatting on my heels. I felt the laughter deep inside of me, trying to break out—and yet it was, when one came to think of it, not a laughing matter.
This very afternoon Stiffy had touched me for a dollar because, he'd said, he'd not had a drink all day. And all the time there had been this case of whisky, pushed underneath the table.
Не веря глазам, я доставал бутылку за бутылкой — непочатые, даже нераскупоренные. Потом снова поставил их все в ящик и осторожно присел на корточки. Где-то внутри росло желание расхохотаться... но, если вдуматься, тут было не до смеха.
Только сегодня Шкалик выклянчил у меня доллар, уверяя, что ему с самого утра нечем было промочить горло. А в это самое время у него под столом стоял целый ящик первоклассного виски.
Were all the outward aspects of the village bum no more than camouflage? The broken, dirty nails; the rumpled, thread-bare clothing; the unshaven face and the unwashed neck; the begging of money for a drink; the seeking of dirty little piddling jobs to earn the price of food—was this all a sham?
And if it were a masquerade, what purpose could it serve?
Неужели весь его вид, его повадки завзятого пьяницы и забулдыги — просто маскарад? Грязные, обломанные ногти; мятая драная одежда; вечно небритая физиономия и немытая шея, и вечно он клянчит на выпивку, и не брезгует самой грязной случайной работой ради хлеба насущного... так что же, все это — подделка и обман?
Но если это притворство, то — чего ради?
I pushed the case back underneath the table and pulled out the other carton. And this one wasn't whisky and neither was it junk. It was telephones.
I hunkered, staring at them, and it now was crystal clear how that telephone had gotten on my desk. Stiffy had put it there and then had waited for me, propped against the building. Perhaps he had seen me coming down the street as he came out of the office and had done the one thing that would seem entirely natural to explain his waiting there. Or it might equally well have been just plain bravado. And all the time he has been laughing at me deep inside himself.
Я затолкал ящик с виски обратно под стол и вытащил вторую коробку. Тут было уже не виски, но и не какой-нибудь старый хлам. Тут были телефоны.
Я оцепенел, вытаращив глаза. Так, значит, вот каким образом тот аппарат попал ко мне на стол! Его принес Шкалик, а потом дожидался меня, подпирая стенку. Возможно, выходя из конторы, он увидал меня в конце улицы — и попытался единственно правдоподобным образом объяснить, с какой стати он тут околачивается. А может быть, это просто нахальство и больше ничего. И все время он втихомолку надо мной насмехался.
But that must be wrong, I told myself. Stiffy never would have laughed at me. We were old and trusted friends and he'd never laugh at me, he. would never do anything to fool me.
This was a serious business, too serious for any laughing to be done.
If Stiffy had put the phone there, had he also been the one who had come back and taken it? Could that have been the reason he had come to my place—to explain to me why the phone was gone?
Нет, неправда. Не станет Грант надо мной насмехаться. Мы с ним старые, верные друзья, и не станет он надо мной измываться и дурачить меня. Тут кроется что-то серьезное, что-то очень, очень серьезное, тут совсем не до смеха.
Если это Шкалик принес телефон ко мне в контору, так, может, он сам его и забрал? Может, потому он и заявился вечером ко мне домой — хотел объяснить, отчего телефон исчез?
Thinking of it, it didn't seem too likely.
But if it had not been Stiffy, then there was someone else involved.
Нет, едва ли. Не похоже.
Но если телефон забрал не Шкалик, значит, тут замешан кто-то еще.
There was no need to lift out the phones, for I knew exactly what I'd find. But I did lift them out and I wasn't wrong.
They had no dials and no connection cords.
I got to my feet and for a moment stood uncertain, staring at the phone standing on the table, then, making up my mind, strode to the table and lifted the receiver.
Вынимать телефоны из коробки не было никакой надобности, я отлично знал, что это такое. И все-таки вытащил их — и, конечно, не ошибся. Ни дисков, ни проводов у них не было.
Я поднялся на ноги и постоял в раздумье, глядя на тот телефон, что стоял на столе; потом решился, подошел к столу и снял трубку.
“Hello,” said the voice of the businessman. “What have you to report?”
“This isn't Stiffy,” I said. “Stiffy is in a hospital. He was taken sick.”
— Слушаю! — отозвался уже знакомый мне деловитый голос. — Что вы можете сообщить?
— Это не Шкалик говорит, — сказал я. — Шкалика отвезли в больницу. Он заболел.
There was a moment's hesitation, thenthe voice said, “Oh, yes, it's Mr Bradshaw Carter, isn't it. So nice that you could call.”
“I found the phones,” I said. “Here in Stiffy's shack. And the phone in my office has somehow disappeared. And I saw Gerald Sherwood. I think perhaps, my friend, it's time that you explained.”
Короткая заминка, потом голос сказал:
— А, это мистер Брэдшоу Картер, не так ли? Очень мило, что вы позвонили.
— Я нашел телефонные аппараты у Шкалика. Я сейчас у него дома. А тот телефон, который был у меня в конторе, куда-то пропал. И я виделся с Джералдом Шервудом. Мне кажется, приятель, вам пора объясниться начистоту.
“Of course,” the voice said. “You, I suppose, have decided that you will represent us.”
“Now,” I said, “just a minute, there. Not until I know about it. Not until I've had a chance to give it some consideration.”
— Да, конечно, — сказал голос. — Как я понимаю, вы согласны представлять наши интересы.
— Стоп, одну минуту. Сперва объясните толком, в чем дело. И дайте мне время подумать.
“I tell you what,” the voice said, “you consider it and then you call us back. What was this you were saying about Stiffy being taken somewhere?”
“A hospital,” I said. “He was taken sick.”
— Ну, вот что, — сказал голос, — вы все обдумайте и позвоните нам. А что вы сказали про Шкалика, куда его увезли?
— В больницу. Он заболел.
“But he should have called us,” the voice said, aghast. “We would have fixed him up. He knew good and well...”
“He maybe didn't have the time. I found him...”
Where was this place you say that he was taken?”
— Почему же он не сообщил нам! — ахнули в трубке. — Мы бы привели его в порядок. Ведь он прекрасно знает...
— Может быть, он просто не успел. Когда я его нашел, он был очень плох.
— Как называется то место, куда его увезли?
“Elmore. To the hospital at...”
“Elmore. Of course. We know where Elmore is.”
— Элмор. Элморская больница.
— Элмор. Да, да, конечно. Мы знаем, где это.
“And Greenbriar, too, perhaps. “ I hadn't meant to say it; I hadn't even thought it. It just popped into my mind, a sudden, unconscious linking of what was happening here and the project that Alf had talked to me about.
— Может, вы и Гринбрайер знаете?
Сам не понимаю, как это сорвалось у меня с языка. Я и не думал про Гринбрайер. Он вдруг выскочил из подсознания — быть может, где-то там, в глубине, наши здешние происшествия связались для меня с тем, что рассказывал о своей работе Элф.
“Greenbriar? Why, certainly. Down in Mississippi. A town very much like Millville. And you will let us know? When you have decided, you will let us know?”
“I'll let you know,” I promised.
“And thank you very much, sir. We shall be looking forward to your association with us.”
— Гринбрайер? Да, разумеется. Это в, штате Миссисипи. Маленький город, совсем как Милвилл. Так вы нас известите? Когда окончательно примете решение, вы нас известите?
— Извещу.
— Большое спасибо, сэр. Рады будем сотрудничать с вами.
And then the line went dead.
Greenbriar, I thought. It was not only Millville. It might be the entire world. What the hell, I wondered, could be going on?
I'd talk to Alf about it. I'd go home and phone him now. Or I could drive out and see him. He'd probably be in bed, but I would get him up. I'd take along a bottle and we'd have a drink or two.
И телефон заглох.
Значит, и в Гринбрайере тоже. Не только в Милвилле. А может, и во всем свете то же самое. Кой черт, что же это творится?
Надо поговорить с Элфом. Пойду сейчас домой и позвоню ему. Или лучше поеду к нему, поговорим с глазу на глаз. Наверно, он уже в постели — придется разбудить. Прихвачу чего-нибудь выпить.
I picked up the phone and tucked it underneath my arm and went outside. I closed the door behind me. I snapped the padlock shut and then went to the car. I opened the back door and put the telephone on the floor and covered it with a raincoat that was folded on the seat. It was a silly thing to do, but I felt a little better with the phone tucked away and hidden.
Я взял телефон под мышку и вышел. Притворил дверь, проверил, защелкнулся ли замок, и пошел к своей машине. Открыл заднюю дверцу, поставил телефон на пол и накрыл плащом (он лежат сложенный на заднем сиденье).
Глупо, конечно, а все же как-то спокойнее, когда эта штука спрятана подальше и не бросается в глаза.
I got behind the wheel and sat for a moment, thinking, Perhaps, I told myself; it would be better if I didn't rush into things too fast. I would see Alf tomorrow and we'd have a lot of time to talk, an entire week to talk if we needed it. And that way I'd have some time to try to think the situation out.
It was late and I had to pack the camping stuff and the fishing tackle in the car and Ishould try to get some sleep.
Потом я сел за руль и задумался. Пожалуй, не стоит ничего делать второпях, очертя голову. Завтра утром мы с Элфом все равно увидимся, и тогда будет вдоволь времени на разговоры: если надо проговорим хоть целую неделю. А пока попробую сам обмозговать положение.
Час уже поздний, а надо еще собрать и уложить в машину все, что нужно для рыбалки и хоть немного поспать.
Be sensible, I told myself. Take a little time. Try to think it out.
It was good advice. Good for someone else. Good even for myself at another time and under other circumstances. I should not have taken it, however. I should have gone out to Johnny's Motor Court and pounded on Alf's door. Perhaps then things would have worked out differently. But you can't be sure. You never can be sure.
Не делай глупостей, говорил я себе. Не спеши. Постарайся все продумать.
Дельный совет. Только для кого-нибудь другого. И даже для меня — но только в другое время и при других обстоятельствах. А тут надо было действовать совсем иначе. Надо было гнать во весь дух к «Стоянке Джонни» и вломиться к Элфу. Быть может, тогда все пошло бы по-другому. А впрочем, кто его знает. Наверняка никогда ничего не знаешь.
But, anyhow, I did go home and I did pack the camping stuff and the fishing gear into the car and had a few hours of sleep (I wonder now how I ever got to sleep), then was routed out by the alarm dock early in the morning.
And before I could pick up Alf I hit the barrier.
Короче говоря, я все таки вернулся домой, уложил рыболовную снасть и все прочее в машину, соснул часок-другой (теперь понять не могу, как мне удалось уснуть), а ни свет ни заря меня поднял будильник.
И, не успев добраться до Элфа, я наткнулся на невидимый барьер.
7
“Hi, there,” said the naked scarecrow, with jaunty happiness. He counted on his fingers and slobbered as he counted.
And there was no mistaking him. He came clear through the years. The same placid, vacant face, with its frog-like mouth and its misty eyes. It had been ten years since I had seen him last, since anyone had seen him, and yet he seemed only slightly older than he had been then.
— Эй! — радостно окликнуло меня развеселое пугало.
Он стоял передо мной нагишом и, пуская слюну, пересчитывал собственные пальцы.
Обознаться было невозможно. За минувшие годы он ничуть не изменился. Все то же безмятежно тупое выражение лица, лягушачий рот до ушей, в глазах ни искорки мысли. Как и все в Милвилле, я не видел его целых десять лет, но, казалось, он не стал старше.
His hair was long, hanging down his back, but he had no whiskers. He had a heavy growth of fuzz, but he'd never sprouted whiskers. He was entirely naked except for the outrageous hat. And he was the same old Tupper. He hadn't changed a bit. I'd have known him anywhere.
Разве что волосы отросли и спадали на плечи, но он так и остался безусым. Просто всю физиономию покрывал какой-то цыплячий пух. И он был совершенно голый, только на голове торчал невообразимый соломенный колпак. Да, это был он, Таппер. Все тот же прежний Таппер. Его нельзя было не узнать.
He quit his finger-counting and sucked in his slobber. He reached up and took off his hat and held it out so that I could see it better.
“Made it myself,” he told me, with a wealth of pride.
“It's very fine,” I said.
Он перестал считать пальцы и сглотнул слюну. Снял свою дурацкую шляпу и протянул мне, чтобы я получше ее разглядел.
— Сам сделал! — сказал он, раздуваясь от гордости.
— Отличная шляпа, — отозвался я.
He could have waited, I told myself. No matter where he'd come from, he could have waited for a while. Millville had enough trouble at this particular moment without having to contend once again with the likes of Tupper Tyler.
“Your papa,” Tupper said. “Where is your papa, Brad? There is something I have to tell him.”
А про себя подумал: Таппер — принесла же его нелегкая! Не знаю, откуда он вдруг взялся, но хуже времени выбрать не мог. У Милвилла сейчас хватает забот, ему пока не до Тапперов.
— Твои папа, — сказал Таппер Тайлер. — Где твой папа, Брэд? Мне надо ему кой-чего сказать.
And that voice, I thought. How could I ever have mistaken it? And how could I ever have forgotten that Tupper was, of all things, an accomplished mimic? He could be any bird he wanted and he could be a dog or cat and the kids used to gather round him, making fun of him, while he put on a mimic show of a dog-and-cat fight or of two neighbours quarrelling.
А голос? Как можно было его не узнать? И как я мог забыть, что у Таппера необычайный дар подражания? Он всегда мастерски передразнивал любую птицу, лаял, мяукал и, к восторгу окружавшей его плотным кольцом хохочущей детворы, разыгрывал целые сценки — драку кошки с собакой или перебранку двух соседей.
“Your papa!” Tupper said.
“We'd better get inside,” I told him. “I'll get some clothes and you climb into them. You can't go on running around naked.”
He nodded vaguely. “Flowers,” he said. “Lots of pretty flowers.”
— Твой папа? — повторил Таппер.
— Пойдем-ка в дом, — сказал я. — Дам тебе что-нибудь надеть. Нечего разгуливать, в чем мать родила.
Он рассеянно покивал.
— Цветы, — сказал он. — Много-много, красивые.
He spread his arms wide to show me how many flowers there were. “Acres and acres,” he said. “There is no end to them. They just keep on forever. Every last one purple. And they are so pretty and they smell so sweet and they are so good to me.”
His chin was covered with a dampness from his talking and he wiped it with a claw-like hand. He wiped his hand upon a thigh.
И развел руки, показывая, как много цветов.
— Луга, луга. Всюду цветы. Конца-краю нет. И все лиловые. Такие красивые, и пахнут как хорошо, и какие добрые.
Рукой, похожей на птичью лапу, он утер подбородок, по которому во время этой длинной речи побежала струйка слюны. Потом вытер ладонь о бедро.
I got him by the elbow and got him turned around, headed for the house.
“But your papa,” he protested. “I want to tell your papa all about the flowers.”
“Later on,” I said.
Я взял его за локоть, повернул и повел к дому.
— А твой папа? Мне надо рассказать твоему папе про цветы.
— После расскажешь.
I got him on the porch and thrust him through the door and followed after him. I felt easier. Tupper was no decent sight for the streets of Millville. And I had had, for a while, about all that I could stand. Old Stiffy Grant laid out in my kitchen just the night before and now along comes Tupper, without a stitch upon him. Eccentrics were all right, and in a little town you get a lot of them, but there came a time when they ran a little thin.
Я заставил его подняться на веранду, подтолкнул к двери и вошел следом. Вот так-то лучше. Нечего ему болтаться в таком виде по улицам, людей пугать. А я и без того сыт по горло. Только вчера вечером у меня в кухне валялся без памяти Шкалик, и вот заявился нагишом Таппер. Чудаки народ неплохой, и в захолустных городишках их всегда хватает, но сейчас это, право, некстати.
I still held tightly to his elbow and marched him to the bedroom.
“You stand right there,” I told him.
He stood right there, not moving, gaping at the room with his vacant stare.
Все еще крепко держа Таппера за локоть, я привел его в спальню.
— Стой тут.
Он стал как пень посреди комнаты и только бессмысленно озирался, разинув рот.
I found a shirt and a pair of trousers. I got out a pair of shoes and, after looking at his feet, put them back again. They were, I knew, way too small. Tupper's feet were all spraddled out and flattened. He'd probably been going without shoes for years.
I held out the trousers and the shirt.
“You get into these,” I said. “And once you have them on, stay here. Don't stir out of this room.”
Я отыскал рубашку, штаны. Вытащил пару башмаков, но поглядел на его ноги и сунул башмаки на прежнее место. Наверняка малы. У Таппера огромные, расшлепанные ножищи — видно, многие годы топал босиком.
Я протянул ему штаны и рубаху:
— Надевай. И сиди тут. Никуда не выходи.
He didn't answer and he didn't take the clothes. He'd fallen once again to counting his fingers.
And now, for the first time, I had a chance to wonder where he'd been. How could a man drop out of sight, without a trace, stay lost for ten years, and then pop up again, out of that same thin air into which he had disappeared?
Он не ответил и одежду не взял. И опять принялся пересчитывать свои пальцы.
До этой минуты мне недосуг было задумываться, а тут я впервые спросил себя — да где же он пропадал? Как это могло случиться: исчез человек, скрылся без следа ни много ни мало на десять лет, и вдруг — здрасте! — явился неведомо откуда...
It had been my first year in high school that Tupper had turned up missing and I remembered it most vividly because for a week all of the boys had been released from school to join the hunt for him. We had combed miles of fields and woodlands, walking slowly in line an arm's length from one another, and finally we had been looking for a body rather than a man.
Таппер исчез в тот год, когда я только поступил в среднюю школу, — мне это крепко запомнилось, потому что на целую неделю нас, мальчишек, отпустили с уроков и мы помогали его разыскивать. Миля за милей мы прочесывали поля и леса частой цепью, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и под конец думали уже, что найдем не живого человека, а мертвеца.
The state police had dragged the river and several nearby ponds. The sheriff and a posse of townspeople had worked carefully through the swamp below Stiffy's shack, prodding with long poles. They had found innumerable logs and a couple of wash boilers that someone had thrown away and on the farther edge of the swamp an anciently dead dog.
But no one had found Tupper.
Полиция обшарила дно реки, окрестные пруды и озера. Отряд милвиллцев под командой шерифа облазил болото за хижиной Шкалика, старательно прощупывая трясину длинными шестами. Отыскали множество бревен, два или три дырявых, выброшенных за ненадобностью бака для белья, да еще в дальнем конце — давным-давно издохшего пса. Таппера не нашли.
“Here,” I told him, “take these clothes and get into them.”
Tupper finished with his fingers and politely wiped his chin.
“I must be getting back,” he said. “The flowers can't wait too long.”
— Ну что же ты, — сказал я ему. — На, оденься.
Он досчитал пальцы и из вежливости утер подбородок.
— Мне надо назад, — сказал он. — Цветы не могут долго ждать.
He reached out a hand and took the clothes from me. “My other ones wore out,” he said. “They just dropped off of me.”
“I saw your mother just half an hour ago,” I said. “She was looking for you.”
Он протянул руку и принял штаны и рубаху.
— Мои старые изорвались, — пояснил он. — Просто взяли и свалились с меня.
— Полчаса назад я видел твою матушку, — сказал я. — Она тебя искала.
It was a risky thing to say, for Tupper was the kind of jerk that you handled with kid gloves. But I took the calculated risk and said it, for I thought that maybe it would jolt some sense into him.
“Oh,” he said lightly, “she's always hunting for me. She thinks I ain't big enough to look out for myself.”
Сказал и насторожился: еще вскинется, никогда не знаешь, какая муха его укусит. Но я нарочно сказал неосторожные слова — вдруг это немного встряхнет его, всколыхнет в нем каплю здравого смысла.
— А она всегда меня ищет, — беспечно отвечал Таппер. — Она думает, я еще маленький, мне нянька нужна.
As if he'd never been away. As if ten years hadn't passed. As if he'd stepped out of his mother's house no more than an hour ago. As if time had no meaning for him—and perhaps it hadn't.
“Put on the clothes,” I told him. “I'll be right back.”
I went out into the living-room and picked up the phone. I dialled Doc Fabian's number. The busy signal blurped at me.
Как будто он и не пропадал. Как будто не прошло десять лет. Как будто он вышел из родительского дома всего час назад. Как будто время ничего для него не значило... да, наверно, так оно и было.
— Оденься, — велел я. — Сейчас вернусь.
Прошел к телефону и набрал номер доктора Фабиана. Зачастили гудки: занято.
I put the receiver back and tried to think of someone else to call. I could call Hiram Martin. Perhaps he was the one to call. But I hesitated. Doc was the man to handle this; be knew how to handle people. All that Hiram knew was how to push them around.
I dialled Doc once more and still got the busy signal.
Я повесил трубку. Кому еще позвонить? Можно Хайраму Мартину. Наверно, ему-то и надо звонить. Но стоит ли? Доктор Фабиан — вот кто здесь нужен, он умеет обращаться с людьми. А Хайрам только и умеет ими помыкать.
Я еще раз набрал номер доктора. Опять занято.
I slammed down the receiver and hurried toward the bedroom. I couldn't leave Tupper alone too long. God knows what he might do.
But I already had waited too long. I never should have left.
The bedroom was empty. The window was open and the screen was broken out and there was no Tupper.
I rushed across the room and leaned out of the window and there was no sign of him.
Брякнув трубку на рычаг, я кинулся в спальню. Таппера нельзя надолго оставлять одного. Кто его знает, что он может натворить.
И все-таки я мешкал слишком долго. Его совсем не годилось оставлять одного.
Спальня была пуста. Окно раскрыто настежь, рама с москитной сеткой выломана, Таппера как не бывало.
В два прыжка я пересек комнату, высунулся из окна — никого!
Blind panic hit me straight between the eyes. I don't know why it did. Certainly, at that moment, Tupper's escaping from the bedroom was not all that important. But it seemed to be important and I knew, without knowing why, that I must run him down and bring him back, that I must not let him out of my sight again.
В глазах у меня потемнело от страха. Почему — непонятно. Ну что за важность, если Таппер и удрал, сейчас есть заботы поважнее. И однако, бог весть почему, я знал: надо его догнать, вернуть, ни в коем случае нельзя снова его упустить.
Without thinking, I stepped back from the window and took a running jump, diving through the opening. I landed on one shoulder and rolled, then jumped up to my feet.
Tupper was not in sight, but now I saw where he had gone.
Безотчетно, не думая, я отошел вглубь комнаты, разбежался и нырнул головой в окно. Свалился наземь, ударился плечом, перевернулся и вскочил.
Таппера нигде не было видно, но теперь я понял, куда он пошел.
His dewy tracks led across the grass, back around the house and down to the old greenhouse. He had waded out into the patch of purple flowers that covered the old abandoned area where once my father and, later, I myself had tended rows of flowers and other plants. He had waded out some twenty feet or so into the mass of flowers. His trail was clearly shown, for the plants had been brushed over and had not had time to straighten yet, and they were a darker hue where the dew had been knocked off them.
На росистой траве ясно виднелись следы, они вели за угол дома, к старым теплицам. Он пошел прямиком к чаще лиловых цветов, они разрослись на заброшенном участке, где когда-то мой отец, а потом и я разводили на грядках цветы и овощи на продажу. Таппер прошел шагов двадцать вглубь этого лилового островка, за ним тянулась отчетливая борозда: примятые стебли еще не успехи расправиться, и листья, с которых он стряхнул росу, были темнее остальных.
The trail went twenty feet and stopped. All about it and ahead of it the purple flowers stood straight, silvered by the tiny dewdrops.
There was no other trail. Tupper had not backed out along the trail and then gone another way. There was just the single trail that headed straight into the patch of purple flowers and ended. As if the man might have taken wing and flown away, or dropped straight into the ground.
В двадцати шагах борозда обрывалась. Дальше и вокруг лиловые цветы стояли совершенно прямо, сплошь посеребренные капельками росы.
И больше никаких следов. Таппер не вернулся той же дорогой и не двинулся потом в другую сторону. Только одна эта протоптанная им узкая тропинка вела прямиком в заросли лиловых цветов и там обрывалась. Словно он вдруг распахнул крылья и взлетел или же провалился сквозь землю.
But no matter where he was, I thought, no matter what kind of tricks he played, he couldn't leave the village. For the village was closed in by some sort of barrier that ran all the way around it.
A wailing sound exploded and filled the universe, a shrieking, terrible sound that reverberated and beat against itself. It came so suddenly that it made me jump and stiffen. The sound seemed to fill the world and to dog the sky and it didn't stop, but kept on and on.
Что ж, где бы он ни был, какие бы фокусы ни выкидывал, из Милвилла ему не сбежать. Милвилл замкнут со всех сторон загадочной незримой оградой.
Мир вдруг наполнился истошным воплем — пронзительным, нескончаемым, леденящим душу. Застигнутый врасплох, я вздрогнул и оцепенел. А нестерпимый вой длился и длился, вздымался до небес, заполнял Вселенную.
Almost at once I knew what it was, but my body still stayed tense for long seconds and my mind was curdled with a nameless fear. For there had been too much happening in too short a time and this metallic yammering had been the trigger that had slammed it all together and made the world almost unendurable.
Gradually I relaxed and started for the house.
And still the sound kept on, the frantic, full-throated wailing of the siren down at the village hall.
Я почти сразу понял, что это такое, но еще долгие секунды не проходило мучительное, сводящее каждую мышцу оцепенение, и внутри все оледенело от невыразимого ужаса. Уж очень много всякого стряслось за последние часы, и этот железный вопль добил меня, я чувствовал: еще чуть — и не выдержу!
Понемногу я кое-как совладал с собой и направился к дому.
А она все выла, вопила во всю мочь, неистово, неумолчно — сирена на здании муниципалитете, вестница тревоги.
8
By the time I got up to the house there were people running in the street—a wild-eyed, frantic running with a sense of panic in it, all of them heading toward that screeching maelstrom of sound, as if the siren were the monstrous tootling of a latter-day Pied Piper and they were the rats which must not be left behind.
Когда я дошел до дверей, по улице уже бежали люди — сломя голову, вытаращив глаза, неслись они туда, откуда изливался надрывный вой, словно сирена эта — чудовищная дудка в руках Крысолова в последний день бытия, а они — крысы и нет для них ничего страшней, чем опоздать на зов.
There was old Pappy Andrews, hobbling along, cracking his cane on the surface of the street with unaccustomed vigour and the wind blowing his long chin whiskers up into his face. There was Grandma Jones, who had her sunbonnet socked upon her head, but had forgotten to tie the strings, which floated and bobbed across her shoulders as she stumped along with grim determination.
Торопливо прихрамывал дряхлый дядюшка Эндрюс, с необычайной силой размахивая костылем, громко стуча им по тротуару, и ветер вздувал ему до самых глаз длинную седую бороду. С мрачной решимостью ковыляла мамаша Джоунс, она нахлобучила на голову старомодный капор с огромными полями для защиты от солнца, но забыла завязать ленты, и они болтались по плечам.
She was the only woman in all of Millville (perhaps in all the world) who still owned a sunbonnet and she took a malicious pride in wearing it, as if the very fact of appearing with it upon her head was a somehow commendable flaunting of her fuddy-duddyness. And after her came Pastor Silas Middleton, with a prissy look of distaste fastened on his face, but going just the same. An old jalopy clattered past with that crazy Johnson kid crouched behind the wheel and a bunch of his hoodlum pals yelling, and cat-calling, glad of any kind of excitement and willing to contribute to it. And a lot of others, including a slew of kids and dogs.
Сия музейная редкость сохранилась у нее одной во всем Милвилле (а быть может, и в целом свете), и старуха ужасно этим чванилась, словно щеголять в головном уборе, в каких разгуливали модницы прошлого века, — признак величайшей добродетели. Следом шагал пастор Сайлас Мидлтон, на лице его застыла гримаса брезгливого осуждения, и все-таки он влился в общий поток. Продребезжал древний «форд». К рулю пригнулся сумасбродный мальчишка Джонсон; в машине полно было его приятелей, таких же хулиганов, они вопили, свистели, мяукали — словом, рады были случаю пошуметь. Спешили еще и еще милвиллцы, наперегонки мчались дети и собаки.
I opened the gate and stepped into the street. But I didn't run like all the rest of them, for I knew what it was all about and I was all weighed down with a lot of things that no one knew as yet. Especially about Tupper Tyler and what Tupper might have had to do with what was happening.
For insane as it might sound, I had a sneaky sort of hunch that Tupper had somehow had a hand in it and had made a mess of things.
Я отворил калитку и вышел на улицу. Но не бросился бежать, как другие, я ведь уже знал, из-за чего тревога, и меня угнетало и давило еще многое, чего пока не знал никто. Главное — Таппер Тайлер: как он связан с тем, что происходит?
Пусть это дико, нелепо, но в глубине души я уверен — без Таппера тут не обошлось, каким-то образом он заварил эту кашу.
I tried to think, but the things I wanted to think about were too big to get into mind and there were no mental handholds on them for my mind to grab a hold of. So I didn't hear the car when it came sneaking up beside me. The first thing I heard was the click of the door as it was coming open.
I swung around and Nancy Sherwood was there behind the wheel.
“Come on, Brad,” she yelled, to make herself heard above the siren noise.
Надо бы все обдумать, разобраться, но уж очень это огромно, и никак не укладывается в голове, и не за что зацепиться... За этими мыслями а не услышал, как сзади, словно крадучись, подкатила машина. Очнулся, только когда щелкнула распахнутая дверца.
Я круто обернулся — за рулем сидела Нэнси Шервуд.
— Садись, Брэд! — крикнула она сквозь вой сирены.
I jumped in and closed the door and the car slid up the street. It was a big and powerful thing. The top was down and if felt funny to be riding in a car that didn't have a top.
The siren stopped. One moment the world had been filled to bursting with its brazen howling and then the howling stopped and for a little moment there was the feeble keening as the siren died. Then the silence came, and in the weight and mass of silence a little blot of howling still stayed within one's mind, as if the howling had not gone, but had merely moved away.
Я поспешно сел рядом, захлопнул дверцу, и мы понеслись. Машина была большая, мощная, верх опущен; с непривычки как-то чудно мчаться в открытой машине, когда над головой ничего нет.
Сирена утихла. Только что мир был до отказа полон воем ее медной глотки — и вот все оборвалось коротким жалобным стоном и смолкло. Настала тишина — огромная, давящая, под ее необъятным грузом глубоко в мозгу еще таился слабый рыдающий отзвук. Словно вой не совсем кончился, а лишь отодвинулся куда-то очень далеко.
One felt naked in the coldness of the silence and there was the absurd feeling that in the noise there had been purpose and direction. And that now, with the howling gone, there was no purpose or direction.
Тишина обдала холодом, я почувствовал себя беззащитным и беспомощным. Глупо: будто, пока выла сирена, у нас была цель, было зачем и куда стремиться. А смолкла она — и непонятно, куда идти и что делать.
“This is a nice car you have,” I said, not knowing what to say, but knowing that I should say something.
“Father gave it to me,” she said, “on my last birthday.”
It moved along and you couldn't hear the motor. All you could hear was the faint rumble of the wheels turning on the roadbed.
— Хорошая у тебя машина, — сказал я первое, что пришло в голову. Ничего другого не подвернулось, а что-то сказать было необходимо.
— Это мне отец подарил ко дню рожденья, — ответила Нэнси.
Машина шла бесшумно, мотора совсем не было слышно, только глухо шуршали шины по асфальту.
“Brad,” she asked, “what's going on? Someone told me that your car was wrecked and there was no sign of you. What has your car to do with the siren blowing? And there were a lot of cars down on the road...”
I told her. “There's a fence of some sort built around the town.”
— Слушай, Брэд, что происходит? Кто-то мне говорил, будто твоя машина валяется разбитая, а тебя нигде нет. Это не из-за твоей аварии запустили сирену? И еще, говорят, на шоссе пробка, застряла масса машин...
— Вокруг Милвилла поставили ограду, — сказал я.
“Who would build a fence?”
“It's not that kind of fence. You can't see this fence.”
We had gotten close to Main Street and there were more people. They were walking on the sidewalk and walking on the lawns and walking in the road. Nancy slowed the car to crawling.
— Кто поставил? Зачем?
— Это не простая ограда. Ее не видно.
Мы подъезжали к Главной улице, здесь народу стало больше. Шли не только по тротуарам, но и по газонам перед домами, и прямо по мостовой. Нэнси сбавила скорость, машина теперь еле ползла.
“You said there was a fence.”
“There is a fence. An empty car can get through it, but it will stop a man. I have a hunch it will stop all life. It's the kind of fence you'd expect in fairyland.”
— Так ты говоришь, ограда?
— Ну, да. Автомобиль без шофера и без пассажиров может пройти сквозь нее, а человека она не пропускает. Подозреваю, что она не пропустит ничего живого. Заколдованная стена, как в волшебной сказке.
“Brad,” she said, “you know there is no fairyland.”
“An hour ago I knew,” I said. “I don't know any more.”
— Не хватало еще, чтобы ты верил в волшебство!
— Час назад не верил. А теперь не знаю...
We came out on Main Street and a big crowd was standing out in front of the village hall and more coming all the time. George Walker, the butcher at the Red Owl store, was running down the street, with his white apron tucked up into his belt and his white cap set askew upon his head. Norma Shepard, the receptionist at Doc Fabian's office, was standing on a box out on the sidewalk so that she could see what was going on, and Butch Ormsby, the owner of the service station just across the street from the hall, was standing at the kerb, wiping and wiping at his greasy hands with a ball of waste, as if he knew he would never get them clean, but was bound to keep on trying.
Мы выехали на Главную улицу, тут перед муниципалитетом собралась толпа, все время подходили еще и еще люди. Подбежал Джордж Уокер, мясник из магазина «Рыжий филин»: край белого фартука заткнут за пояс, белый полотняный колпак съехал на ухо. Норма Шепард, секретарша доктора Фабиана, забралась на какой-то ящик посреди тротуара, чтоб лучше видеть, что творится вокруг; Батч Ормсби, хозяин заправочной станции напротив муниципалитета, стоял у обочины и усердно тер комком ветоши перепачканные смазкой ладони, словно знал, что вовеки не ототрет их дочиста, а все-таки обязан стараться.
Nancy pulled the car up into the approach to the filling station and shut off the motor.
A man came across the concrete apron and stopped beside the car. He leaned down and rested his folded arms on the top part of the door.
“How are things going, pal?” he asked.
Нэнси подвела машину к бензоколонке и заглушила мотор.
Размашисто шагая по бетонной площадке, к нам подошел какой-то человек. Наклонился, оперся скрещенными руками о дверцу.
— Ну, приятель, как дела? — спросил он.
I looked at him for a moment, not remembering him at first, then suddenly remembering. He must have seen that I remembered him.
“Yeah,” he said, “the guy who smacked your car.
“ He straightened and reached out his hand.
Минуту я смотрел на него, не узнавая, и вдруг вспомнил. Он, видно, понял.
— Угу, — подтвердил он. — Я самый. Это я разбил твою машину.
Он выпрямился и протянул руку.
“Name is Gabriel Thomas,” he said. “You just call me Gabe. We never got around to trading names down there.”
I shook his hand and told him who I was, then introduced Nancy.
— Звать меня Гэбриел Томас. Попросту сказать, Гейб. Мы тогда на дороге и назваться-то не успели.
Я пожал ему руку и назвал себя, потом представил ему Нэнси.
“Mr Thomas,” Nancy said, “I heard about the accident. Brad won't talk about it.”
“Well,” said Gabe, “it was a strange thing, miss. There was nothing there and you ran into it and it stopped you as if it had been a wall of stone. And even when it was stopping you, you could see right through it.”
“Did you phone your company?” I asked.
— Говорят, на шоссе что-то случилось, мистер Томас, — сказала она. — Но Бред мне не рассказывает.
— Видите ли, мисс, тут дело темное, — сказал Гейб. — Вроде ничего и нет, наезжаешь на пустое место, а оно тебя не пускает — все равно как в каменную стену уперся. Проехать нельзя, а видно все насквозь.
— Звонили вы своему начальству? — спросил я.
“Yeah. Sure I phoned them. But no one will believe me. They think I'm drunk. They think I am so drunk I wouldn't dare to drive and I'm holing up somewhere. They think I dreamed up this crazy story as a cover-up.”
“Did they say so, Mr Thomas?”
— А как же. Ясно, звонил. Да только никто мне не поверил. Думают, я пьян. Думают, я до того допился, что боюсь ехать, вот и отсиживаюсь где-то. Думают, я сочинил эту дурацкую историю себе в оправдание.
— Они вам так и сказали, мистер Томас?
“No, miss,” he said, “but I know how them jokers think. And the thing that hurts me is that they ever should have thought it. I ain't a drinking man. And I got a good record. Why, I won driving awards, three years in a row.”
— Нет, мисс, не сказали, да только я и сам знаю, что они думают. То и обидно, что им такое в голову пришло. Я ж непьющий. И ничего за мной худого не водится. Я же три года кряду премии получал за классную езду.
He said to me, “I don't know what to do. I can't get out of here. There's no way to get out. That barrier is all around the town. I live five hundred miles from here and my wife is all alone. Six kids and the youngest one a baby. I don't know what she'll do. She's used to it, of course, with me off on the road. But never for longer than three or four days, the time it takes for me to make a run. What if I can't get back for two or three weeks, maybe two or three months? What will she do then? There won't be any money coming in and there are the house payments to be made and them six kids to feed.”
— Ума не приложу, как быть, — продолжал он, обращаясь ко мне. — Никак не выберусь из этого городишки. Никакого просвета нет. В какую сторону ни подамся — всюду стена. До моего дома пятьсот миль, жена одна осталась, на руках шестеро ребятишек, меньшой еще в пеленках. Ума не приложу, как она там управится. Она, понятно, привыкла, что я уезжаю. Так ведь я всегда за три дня оборачиваюсь, на худой конец — за четыре. А ну как застряну тут недели на три, а то и на все три месяца? Что ей тогда делать? Денег взять неоткуда, а за квартиру плати да шесть ртов прокорми.
“Maybe you won't be here for long,” I said, doing my best to make him feel a little better. “Maybe someone can get it figured out and do something about it. Maybe it will simply go away. And even if it doesn't, I imagine that your company will keep your salary going. After all, it's not your...”
He made an insulting, disgusted noise.
“Not that bunch,” he said. “Not that gang of chisellers.”
— Может, это и ненадолго, — сказал я; мне хотелось его немного подбодрить. — Может, кто-нибудь сообразит, как этот барьер одолеть. А может, он пропадет сам собой. И потом, мне кажется, компания пока будет выплачивать ваше жалованье жене. Ведь вы-то не виноваты...
Он презрительно фыркнул.
— Чтоб эти выжиги да заплатили? Держи карман шире! Знаю я ихнюю шатию.
“It's too soon to start worrying,” I told him. “We don't know what has happened and until we do...”
“I guess you're right,” he said. “Of course, I'm not the only one. I been talking to a lot of people and I'm not the only one.
I was talking to a guy down in front of the barber shop just a while ago and his wife is in the hospital over at—what's the name of that town?”
“Elmore,” Nancy said.
— Да вы не волнуйтесь, — уговаривал я. — Мы еще не знаем, что случилось, надо сперва разобраться...
— Это верно, — согласился Гейб. — Все-таки я ж не один такой. Я тут со многими толковал, которые тоже попались. Вот только что у парикмахерской мне один говорил — у него жена лежит в больнице... в этом, как бишь его...
— В Элморе, — подсказала Нэнси.
“Yes, that was it. She's in the hospital at Elmore and he is out of his mind, afraid he can't go to visit her. Kept saying over and over that maybe it would be all right in a little while, that he could get out of town. Sounds like she may be pretty bad off and he goes over every day. She'll be expecting him, he says, and maybe she won't understand why he doesn't come. Talked as if a good part of the time she's not in her right mind. And there was this other fellow. His family is off on a vacation, out to Yellowstone, and he was expecting them to get home today.
— Вот-вот. Жена в Элморе в больнице, а он рвет и мечет, боится — вдруг не сумеет ее навестить. Все твердит — хоть бы это поскорей уладилось, хоть бы ему отсюда выбраться. Видно, жена очень плоха, он ее навещал каждый божий день. И она его ищет и наверняка не поймет, чего он не едет. Вроде она малость не в своем уме, и ей не втолкуешь. И еще тут один. У него вся семья гостила в Йеллоустоуне, и как раз нынче он ждет их домой.
Says they'll be all tired out from travelling and now they can't reach their home after they have travelled all those miles to get back into it again. Was expecting them home early in the afternoon. He's planning to go out on the road and wait for them at the edge of the barrier. Not that it will do any good, meeting them out there, but he said it was the only thing he could do. And then there are a lot of people who work out of town and now they can't get to their jobs, and there was someone telling me about a girl here in town who was going to marry a fellow from a place called Coon Valley and they were going to get married tomorrow and now, of course, they can't.”
Приедут, говорит, усталые, дорога-то не близкая, а домой не попасть. Он их ждет среди дня. Решил выйти на дорогу и ждать у самого барьера. Встречай не встречай, толку-то чуть, но он говорит — больше ничего придумать не могу. Потом тут куча народу работает на стороне, и теперь они не могут попасть на работу. А еще, кто-то рассказывал, одна здешняя девушка собирается замуж за парня из Кун Вэли — есть такое место поблизости, — и они хотели завтра обвенчаться, а теперь, понятно, свадьбы не выйдет.
“You must have talked to a lot of people,” I said.
“Hush,” said Nancy.
Across the street Mayor Higgy Morris was standing on the top step of the flight of stairs that led up to the village hall and he was waving his arms to get the people quiet.
— Вы, я вижу, со многими успели потолковать, — заметил я.
— Тише! — сказала Нэнси.
На той стороне улицы, на высоком крыльце муниципалитета, появился наш мэр Хигги Моррис и замахал руками, чтоб все замолчали.
“Fellow citizens,” yelled Higgy in that phony political voice that makes you sick at heart. “Fellow citizens, if you'll just be quiet.”
Someone yelled, “You tell “em Higgy!” There was a wave of laughter, but it was a nervous laugh.
— Сограждане! — заорал Хигги фальшивым голосом, будто на предвыборном собрании; от такого голоса сразу начинает тошнить. — Сограждане, призываю вас соблюдать тишину и спокойствие!
— А ну, скажи им, Хигги! — выкрикнул кто-то.
В толпе прокатился смех, но совсем невеселый.
“Friends,” said Higgy, “we may be in a lot of trouble. You probably have heard about it. I don't know what you heard, for there are a lot of stories. I don't know, myself, everything that's happened.”
“I'm sorry for having to use the siren to call you all together, but it seemed the quickest way.”
— Друзья, — продолжал Хигги, — нам грозят неприятности. Вы про это, наверно, уже слышали. Не знаю, что именно вы слышали, ходит уйма всяких сплетен. Я и сам не знаю точно, что случилось. Прошу прощенья, что пришлось пустить в ход сирену, но это был самки быстрый способ созвать вас сюда.
“Ah, hell,” yelled someone. “Get on with it, Higgy.”
No one laughed this time.
— Да ладно, черт с ним! — крикнул кто-то. — Давай ближе к делу, Хигги!
На этот раз никто не засмеялся.
“Well, all right,” said Higgy. “I'll get on with it. I don't know quite how to say this, but we've been cut off. There is some sort of fence around us that won't let anybody in or anybody out. Don't ask me what it is or how it got there. I have no idea. I don't think, right now, that anybody knows. There may be nothing for us to get disturbed about. It may be only temporary; it may go away.”
— Ладно, попробую ближе к делу, — сказал Хигги. — Не знаю, как бы это выразиться — в общем, мы отрезаны. Нас огородило каким-то непонятным забором — ни к нам, ни от нас ходу нет. Не спрашивайте, что это за забор такой и откуда он взялся. Понятия не имею. Наверно, сейчас ни одна душа этого не знает. Может, в нем ничего страшного и нет, и нечего нам волноваться. Может, это ненадолго, может, оно и само исчезнет.
“What I do want to say is that we should stay calm. We're all in this together and we got to work together to get out of it. Right now we haven't got anything to be afraid of. We are only cut off in the sense that we can't go anywhere. But we are still in touch with the outside world.
А я вот что хочу вам сказать: сохраняйте спокойствие. Мы все вместе очутились в этой ловушке, и надо всем вместе искать выход. Пока бояться нечего, опасности никакой нет. Мы отрезаны только в том смысле, что сами не можем выбраться из города. Но связь с внешним миром у нас есть.
Our telephones are working and so are the gas and electric lines. We have plenty of food to last for ten days, maybe more than that. And if we should run short, we can get more food. Trucks loaded with it, or with anything we need, can be brought up to the barrier and the driver can get out, then the truck can be pulled or pushed through the barrier. It doesn't stop things that are not alive.”
Телефон работает, газ подается, электричество не выключилось. Запасы продовольствия у нас есть, вполне хватит дней на десять, а то и больше. И если даже запасы придут к концу, мы достанем еще. Можно подвести грузовики с продуктами и со всем, что нам понадобится, впритык к этому самому забору, потом водитель вылезет, а машину можно будет протолкнуть или перетянуть через забор. Он не пропускает только людей и вообще живую тварь.
“Just a minute, mayor,” someone shouted.
“Yes,” the mayor said, looking around to see who had dared to interrupt him.
“Was that you, Len?” he asked.
— Одну минутку, мэр! — крикнул кто-то.
— Да? — Хигги огляделся, отыскивая глазами того, кто посмел его перебить.
— Это вы кричали, Лен?
“Yes, it was,” said the man.
I could see now that it was Len Streeter, our high school science teacher.
“What did you want?” asked Higgy.
— Я кричал.
Теперь и я увидал, что это Лен Стритер, учитель естествознания из нашей школы.
— Что вы хотите сказать? — спросил Хигги.
“I suppose you're basing that last statement of yours—about only non-living matter getting through the barrier—on the car that was parked on the Coon Valley road.”
“Why, yes,” said Higgy, condescendingly, “that is exactly what I was basing the statement on. What do you know about it?”
— Насколько я понимаю, ваше последнее утверждение — будто сквозь преграду проходят только неодушевленные предметы — основано на случае с тем автомобилем на кунвэлийской дороге.
— Вот именно, — снисходительно подтвердил Хигги. — На том самом и основано. А вам что об этом известно?
“Nothing,” Len Streeter told him. “Nothing about the car itself. But I presume, you do intend to go about the investigation of this phenomenon within well restricted bounds of logic.”
“That's right,” said Higgy, sanctimoniously. “That's exactly what we intend to do.”
And you could tell by the way he said it he had no idea of what Streeter had said or what he was driving at.
— Ничего, — сказал Лен Стритер. — Об автомобиле мне ровно ничего не известно. Но, я полагаю, вы намерены расследовать это явление, строго соблюдая законы логики.
— Совершенно верно, — с лицемерной кротостью подтвердил Хигги. — Именно так мы и намерены поступать.
Ясно было, он понятия не имеет, о чем говорит Стритер и куда клонит. А Стритер продолжал:
“In that case,” said Streeter. “I might caution you against accepting facts at their first face value. Such as presuming that because there was no human in the car, there was nothing living in it.”
“Well, there wasn't,” Higgy argued. “The man who had been driving it had left and gone away somewhere.”
— В таком случае должен вас предостеречь: не спешите с выводами, не то можно совершить грубую ошибку. Например, если в автомобиле не было человека, это еще не значит, что там вообще не было ничего живого.
— Так ведь не было! — возразил Хигги. — Водитель бросил машину и куда-то ушел.
“Humans,” said Streeter, patiently, “aren't the only forms of life. We can't be certain there was no life in that car. In fact, we can be pretty sure there was life of some sort in it. There probably was a fly or two shut up inside of it. There might have been a grasshopper sitting on the hood. It was absolutely certain that the car had in it and about it and upon it many different kinds of micro-organisms. And a micro-organism is a form of life, just the same as we are.”
— Кроме людей, в природе существуют и другие живые организмы, — терпеливо объяснял Стритер. — Мы не можем утверждать, что в этом автомобиле не было ничего живого. Напротив, с уверенностью можно сказать, что какие-то формы жизни там были. Возможно, внутри застряла муха. На капоте мог сидеть кузнечик. Безусловно, и в самой машине, и на внешней ее поверхности имелись различные микроорганизмы. А это такие же живые организмы, как и мы с вами.
Higgy stood up on the steps and he was somewhat flustered. He didn't know whether Streeter was making a fool of him or not. Probably never in his life had he heard of such a thing as a micro-organism.
Хигги слушал растерянно и с досадой. Видно, не понимал — может, Стритер попросту над ним насмехается? Должно быть, он сроду и слов таких не слыхивал: микроорганизмы...
“You know, Higgy,” said a voice I recognized as DocFabian's, “our young friend is right. Of course there would be microorganisms. Some of the rest of us should have thought of it at once.”
“Well,” all right, then,” said Higgy. “If you say so, Doc. Let's say that Len is right. It don't make any difference, does it?”
“At the moment, no,” said Doc.
— А знаете, Хигги, наш юный друг прав, — раздался новый голос, который я тотчас узнал: это говорил доктор Фабиан. — Разумеется, микроорганизмы там были. Кое-кому из нас следовало сразу это сообразить.
— Ладно, пускай, — сказал Хигги. — Будь по-вашему, док. Пускай, Лен верно говорит. Да нам-то не все равно:
— Пока, пожалуй, все равно, — согласится доктор.
“The only point I wanted to make,” said Streeter, “is that life can't be the entire answer. If we are going to study the situation, we should get a right start at it. We shouldn't begin with a lot of misconceptions.”
“I got a question, mayor,” said someone else. I tried to see who it was, but couldn't.
— Я просто хочу подчеркнуть, что суть не только в том — живые организмы или неодушевленные предметы, — сказал Стритер. — Если мы хотим понять создавшееся положение, нельзя исходить из неверных предпосылок. Иначе мы с самого начала ступим на ложный путь.
— У меня вопрос, мэр, — сказал кто-то сзади, я обернулся, но не увидал, кто именно.
“Go ahead,” said Higgy, cordially, happy that someone was about to break up this Streeter business.
“Well, it's like this,” said the man. “I've been working on the highway job south of town. And now I can't get to it and maybe they'll hold the job for me for a day or two, but it isn't reasonable to expect the contractor to hold it very long. He's got a contract he has to meet—a time limit, you know, and he pays a penalty for every day he's late. So he's got to have men to do the job. He can't hold no job open for more than a day or two.”
— Валяй, друг, — обрадовался Хигги, очень довольный, что кто-то прервал непонятные рассуждения Стритера.
— Вот какое дело, — продолжал тот же голос. — Я работаю на прокладке дороги, это к югу от Милвилла. А теперь на работу не попадешь. Может, денек-другой меня и не уволят, а уж больше подрядчик ждать не станет, и думать нечего. У него время считанное, сами понимаете: подрядился сделать к сроку, опоздал — за каждый лишний день плати неустойку. Ему рабочий на месте нужен. Может, день-два обождет, а там и другого наймет.
“I know all that,” said Higgy.
“I ain't the only one,” said the man, “There are a lot of other fellows who work out of town. I don't know about the rest of them, but I got to have my pay. I ain't got any backlog I can fall back on. What's going to happen to us if we can't get to our jobs and there isn't any pay cheque and no money in the bank?”
— Это я все знаю, — сказал Хигги.
— И я не один, — продолжал рабочий. — В Милвилле полно таких, кто работает на стороне. Не знаю, как другим, а мне без заработка не прожить. У меня никаких капиталов не отложено. А ежели на работу не доберешься, жалованья не получишь, сбережений ни гроша, — так что же это с нами будет?
“I was coming to that,” said Higgy. “I know exactly what your situation is. And the situations of a lot of other men. There isn't enough work in a little town like this for everyone who lives here, so a great many of our residents have work outside of town. And I know a lot of you haven't too much money and that you need your pay cheques. We hope this thing clears up soon enough that you can go back and your jobs will still be there.”
— Про это я и хотел сказать, — заявил Хигги. — Я знаю, положение у тебя трудное. И еще у многих. Милвилл — невелик городок, на всех работы не хватает, очень многим приходится зарабатывать на стороне. И я знаю, многие из вас еле дотягивают до получки, а больше вам жить не на что. Надеюсь, это дело скоро уладится, так что вы все вовремя вернетесь к работе и места никто не потеряет.
“But let me tell you this. Let me make a promise. If it doesn't clear up, there aren't any of you going to go hungry. There aren't any of you who are going to be turned out of your homes because you can't make your payments or can't manage to scrape the rent together. There won't nothing happen to you. A lot of people are going to be without jobs because of what has happened, but you'll be taken care of, every one of you. I am going to name a committee that will talk with the merchants and the bank and we'll arrange for a line of credit that will see you through. Anyone who needs a loan or credit can be sure of getting it.”
Но вот что я вам еще скажу. Даю вам слово: если это и не враз уладится, никому из вас не придется голодать. И никого не выгонят на улицу, если вы задолжаете за квартиру или не внесете в срок арендную плату. Ничего худого с вами не случится. Из-за этой чертовщины многие потеряют работу, но о вас позаботятся, ни одного человека не бросят на произвол судьбы. Я назначу особую комиссию для переговоров с торговцами и с банком, и мы установим такую систему кредита, чтоб вы могли просуществовать. Кому потребуется кредит или ссуда, тот ее получит, можете не сомневаться.
Higgy looked down at Daniel Willoughby, who was standing a step or two below him.
“Ain't that right, Dan?” he demanded.
Верно я говорю, Дэн?
И Хигги поглядел на Дэниела Виллоуби, который стоял там же на крыльце, ступенькой ниже.
“Yes,” said the banker. “Yes. Sure, it's quite all right. We'll do everything we can.”
But he didn't like it. You could see he didn't. It hurt him to say it was all right. Daniel liked security, good security, for each dollar he put out.
— Да, да, — сказал банкир. — Ну конечно, все правильно. Мы сделаем все, что только в наших силах.
Но обещание Хигги пришлось ему очень не по вкусу. Это сразу было видно. И согласился он скрепя сердце. Если уж Дэн выкладывает хоть один доллар, так будьте любезны, дайте ему залог, гарантию, надежное обеспечение!
“It's too early yet,” said Higgy, “to know what has happened to us. By tonight maybe we'll know a whole lot more about it. The main thing is to keep calm and not start going off halfcocked.
— Пока мы еще не знаем, что такое стряслось, — продолжал Хигги. — Но, может быть, уже сегодня вечером будем знать куда больше. Самое главное — сохранять спокойствие и не терять головы.
“I can't pretend to know what is going to happen. If this barrier stays in place, there'll be some difficulties. But as it stands right now, it's not entirely bad. Up until an hour or so ago, we were just a little village that wasn't too well known. There wasn't, I suppose, much reason that we should have been well known. But now we're getting publicity over the entire world. We're in the newspapers and on the radio and TV. I'd like Joe Evans to come up here and tell you all about it.”
Не буду врать, я не знаю, как обернется эта история. Если забор так и останется на месте, некоторых затруднений не миновать. Но пока все не так уж плохо. Еще часа два назад почти никто и не знал, что есть на свете такой городок Милвилл. По правде говоря, ничего такого примечательного в нем не было. А сейчас мы прогремим на весь мир. О нас уже наговорили и газеты, и радио, и телевидение. Вот пускай сюда выйдет Джо Эванс, он вам подробно расскажет.
He looked around and spotted Joe in the crowd.
“You folks,” he said, “make way, won't you, so Joe can come up here.”
The editor climbed the steps and turned around to face the crowd.
Хигги оглядел толпу, высматривая Эванса.
— Эй, вы там, расступитесь-ка немного, дайте ему пройти.
Наш газетчик поднялся на крыльцо и обернулся к толпе.
“There isn't much to tell so far,” he said. “I've had calls from most of the wire services and from several newspapers. They all wanted to know what was going on. I told them what I could, but it wasn't much. One of the TV stations over in Elmore is sending a mobile camera unit. The phone was still ringing when I left the house and I suppose there are calls coming into the office, too.
— Пока что рассказывать особенно нечего, — сказал он. — Меня вызывали очень многие телеграфные агентства и несколько газет. Все расспрашивали, что у нас тут происходит. Я рассказал все, что знаю, только знаю-то я немного. Одна телевизионная компания посылает к нам из Элмора съемочную группу. Когда я сейчас уходил из дому, телефон все звонил, и в редакцию, наверно, тоже звонят без передышки.
“I think we can expect that the news media will pay a lot of attention to the situation here and there's no question in my mind that the state and federal governments will take a hand in it, and if I understand it rightly, more than likely the scientific community will have a considerable interest, as well.”
The man who had the highway job spoke up again. “Joe, you think them science fellows can get it figured out?”
“I don't know,” said Joe.
Надо думать, газеты и радио уже не выпустят нас из виду, не сомневаюсь, что и власти штата, и правительство не бросят нас на произвол судьбы. Как я понимаю, нашим положением всерьез заинтересуются и научные круги.
— А, по-твоему, эта ученая братия сумеет нас выручить? — спросил все тот же дорожный рабочий.
— Не знаю, — ответил Джо.
Hiram Martin had pushed his way through the crowd and was crossing the street. He had a purposeful look about hint and I wondered what he could be up to. Someone else was asking a question, but the sight of Hiram had distracted me and I lost the gist of it.
“Brad,” said someone at my elbow.
Сквозь толпу протолкался Хайрам Мартин и деловито зашагал через улицу. Куда это он собрался?
Кто-то еще спрашивал о чем-то мэра, но озабоченный вид Хайрама отвлек меня, и я прослушал, о чем речь.
— Брэд, — раздалось над ухом.
I looked around.
Hiram was standing there. The trucker, I saw, had left.
“Yes,” I said. “What is it?”
Я обернулся.
Рядом стоял Хайрам. Шофер грузовика еще раньше куда-то скрылся.
— Что тебе? — спросил я.
“If you got the time,” said Hiram. “I'd like to talk with you.”
“Go ahead,” I said. “I have the time.”
He jerked his head toward the village hall.
— Ты свободен? Мне надо с тобой потолковать.
— Валяй, я свободен.
Он мотнул головой в сторону муниципалитете.
“All right,” I said.
I opened the door and got out.
“I'll wait for you,” said Nancy.
Hiram moved off around the crowd, flanking it, heading for the side door of the hail. I followed close behind him.
But I didn't like it.
— Ладно, — сказал я, открыл дверцу и вылез из машины.
— Я тебя подожду, — сказала Нэнси.
Хайрам, огибая толпу, двинулся к боковому входу в здание муниципалитете. Я за ним.
Но все это мне сильно не понравилось.
9
Hiram's office was a little cubbyhole just off the stall where the fire engine and ladder rig were housed. There was barely room in it for two chairs and a desk. On the wall above the desk hung a large and garish calendar with a naked woman on it.
And on the desk stood one of the dialless telephones.
Хайрам привел меня в свой закуток рядом с помещением, где стояли машины пожарной команды. В закутке только и хватало места для стола да двух стульев. На стене позади стола болтался огромный, кричаще яркий календарь с изображением голой девицы.
А на столе стоял телефон без диска.
Hiram gestured at it. “What is that?” he asked.
“It's a telephone,” I said. “Since when did you get so important that you have two phones?”
“Take another look,” he said.
Хайрам широким жестом указал на него и спросил:
— Это что такое?
— Телефон, — сказал я. — С каких пор ты стал такой важный, что у тебя целых два телефона?
— Погляди получше.
“It's still a telephone,” I said.
“A closer look,” he told me.
“It's a crazy looking thing. It” hasn't any dial.”
“Anything else?”
— Все равно телефон.
— Лучше гляди, — настаивал Хайрам.
— Какой-то дурацкий аппарат. У него нет диска.
— А еще чего?
“No, I guess not. It just doesn't have a dial.”
“And,” said Hiram, “it has no connection cord.”
“I hadn't noticed that.”
“That's funny,” Hiram said.
— Вроде все. Только диска нету.
— И провода нету, присоединить нечем, — сказал Хайрам.
— А я и не заметил.
— Что-то чудно, — сказал Хайрам.
“Why funny?” I demanded. “What the hell is going on? You didn't get me in here just to show me a phone.”
“It's funny,” Hiram said, “because it was in your office.”
“It couldn't be. Ed Adler came in yesterday and took out my phone. For non-payment of my bill.”
— Почему чудно? — обозлился я. — И на кой черт ты меня сюда приволок — чтоб я любовался каким-то дурацким телефоном?
— Чудно потому, что телефон-то этот был у тебя в конторе.
— Ничего подобного. Эд Адлер вчера снял у меня телефон. За неуплату.
“Sit down, Brad,” he said.
I sat down and he sat down facing me. His face was still pleasant enough, but there was that odd glitter in his eyes—the glitter that in the olden days I'd seen too often in his eyes when he'd cornered me and knew he had me cornered and was about to force me to fight him, in the course of which endeavour he would beat the living Jesus out of me.
— Сядь-ка, Брэд.
Я сел, и Хайрам сел напротив. Лицо у него было пока словно бы даже добродушное, но в глазах появился особенный блеск... этот блеск был мне хорошо знаком по прежним временам, так смотрел Хайрам в школьные годы, когда загонял меня в угол и знал, что податься мне некуда и не миновать драки, и он наверняка излупцует меня до полусмерти.
“You never saw this phone?” he asked.
I shook my head. “When I left the office yesterday I had no telephone. Not this one or any other.”
“That's strange,” he said.
— Ты что, в первый раз видишь этот телефон? — спросил он.
Я кивнул:
— Когда я вчера уходил из конторы, у меня там телефона не было. Ни этого, ни какого другого.
— Удивительно!
“As strange to me as to you,” I told him. “I don't know what you're getting at. Suppose you try to tell me.”
I knew the lying in the long run would not get me anywhere, but for the moment it was buying me some time. I was pretty sure that right now he couldn't tie me to the telephone.
— И мне тоже удивительно. Не знаю, куда ты гнешь. Объясни толком.
Я знал, что никакое вранье меня не выручит, но старался пока выгадать время. Уж, наверно, сейчас у него нет доказательств, что я как-то причастен к этому телефону...
“All right,” he said, “I'll tell you. Tom Preston was the man who saw it. He'd sent Ed to take out your phone, and later in the afternoon he was walking past your office and he happened to look in and saw the phone standing on your desk. It made him pretty sore. You can see how it might have made him sore.”
— Ладно, объясню, — сказал Хайрам. — Том Престон — вот кто его у тебя видел. Он послал Эда снять у тебя аппарат, а попозже днем шел мимо, ненароком поглядел, а телефон стоит на столе. Ну, его разобрала досада. Ты, верно, и сам понимаешь.
“Yes,” I said. “Knowing Tom, I presume he would be sore.”
“He'd sent Ed out to get that phone and the first thing he thought of was that you'd talked Ed out of taking it. Or maybe Ed had just sort of failed to drop around and get it. He knew you and Ed were friends.”
— Еще бы, — сказал я. — У Тома характер известный. Воображаю, как его там разобрало.
— Он же велел Эду снять телефон. Сперва он подумал — может, ты как-нибудь Эду заговорил зубы. Или, может, Эд сам не торопился. Том же знает, что вы с Эдом друзья.
“I suppose, he was so sore that he broke in and took it.”
“No,” said Hiram, “he never did break in. He went down to the bank and talked Daniel Willoughby into giving him the key.”
“Without considering,” I said, “that I was renting the office.”
— Значит, его так разобрала досада, что он взломал дверь и сам унес телефон.
— Нет, — сказал Хайрам, — ничего он не взламывал. Он вошел в банк и выпросил у Дэниела Виллоуби ключ.
— А между прочим, помещение арендую я.
“But you hadn't paid your rent for three solid months. If you ask me, I'd figure Daniel had the right.”
“In my book,” I told him, “Tom and Daniel broke into my place and robbed me.”
— Арендуешь, да не платишь. Уже за целых три месяца не уплачено. Так что, я считаю, Дэниел в своем праве.
— А я считаю, что Том с Дэниелом вломились ко мне безо всякого на это права и еще обокрали меня.
“I told you. They didn't do any breaking. And Daniel had no part in it. Except giving Tom the extra key. Tom went back alone. Besides, you say you'd never seen this phone, that you never owned it.”
“That's beside the point. No matter what was in my office, he had no right to take it. Whether it was mine or not. How do I know he didn't walk away with some other stuff?”
— Говорят тебе, никто никуда не вламывался. И Дэниел тут ни при чем. Он просто дал Тому запасной ключ. Том вернулся один. И потом, ты ж сказал, этот телефон не твой и ты его раньше в глаза не видал?
— Не в том дело. Мало ли что у меня есть в конторе, а Том не имеет права ничего трогать. Все равно, мое оно или не мое. Почем я знаю, может, он и еще что-нибудь стащил?
“You know damn well he didn't,” Hiram told me. “You said you wanted to hear about this.”
“So go ahead and tell me.”
“Well, Tom got the key and got into your office and he saw right away that it was a different kind of phone. It didn't have a dial and it wasn't connected. So he turned around and started to walk out and before he reached the door, the phone rang.”
— Ничего он у тебя не тащил, черт подери, ты это и сам знаешь! И сам просил, чтоб я тебе рассказал что к чему.
— Так давай рассказывай.
— Ну вот, Том взял ключ, вошел и сразу увидал, что телефон какой-то не такой. Без диска и никуда не присоединен. Он было собрался уходить, а тут телефон возьми да и зазвони.
“It what?”
“It rang.”
“But it wasn't connected.”
“I know, but anyhow, it rang.”
— Как ты сказал?
— Телефон зазвонил.
— Без провода? Невключенный?
— Ну да, а все равно он зазвонил.
“So he answered it,” I said, “and there was Santa Claus.”
“He answered it,” said Hiram, “and there was Tupper Tyler.”
“Tupper! But Tupper...”
— Ага, — сказал я. — Стало быть, Том снял трубку, и это звонил Санта Клаус.
— Том снял трубку, и это звонил Таппер Тайлер.
— Таппер?! Но ведь он...
“Yeah, I know,” said Hiram. “Tupper disappeared. Ten years ago or so. But Tom said it was Tupper's voice. He said he couldn't be mistaken.”
“And what did Tupper tell him?”
“Tom said hello and Tupper asked him who he was and Tom told him who he was. Then Tupper said get off this phone, you're not authorized to use it. Then the phone went dead.”
— Знаю, знаю, — сказал Хайрам. — Таппер пропал без вести. Уже лет десять, что ли. Но Том говорит, это голос Таппера. Говорит, обознаться невозможно.
— И что же Таппер ему сказал?
— Том снял трубку — слушаю, мол, а Таппер спросил, кто это говорит. Том сказал. Тогда Таппер ему и говорит — убирайся подальше от этого телефона, он не про тебя. И все заглохло.
“Look, Hiram, Tom was kidding you.”
“No, he wasn't. He thought someone was kidding him. He thought you and Ed had cooked it up. He thought it was a joke. He thought you were trying to get even with him.”
“But that's crazy,” I protested. “Even if Ed and I had fixed up a gag like that, how could we have known that Tom would come busting in?”
— Слушай, Хайрам, да ведь Том тебя просто разыграл.
— Ну, нет. Он подумал, это его кто-то разыгрывает. Он подумал, это вы с Эдом подстроили. В насмешку. Хотели с ним сквитаться.
— Что за чушь! — сказал я. — Даже если б мы с Эдом состряпали такую штуковину — откуда нам было знать, что Том вломится в контору?
“I know,” said Hiram.
“You mean you believe all this?”
“You bet I believe it. There's something wrong, something awfully wrong.”
— С вас все станется.
— Да ты что? Может, ты поверил в эту ерунду?
— Ясно, поверил. Говорю тебе, дело темное, что-то тут нечисто.
But his tone of voice was defensive. I had him on the run. He had hauled me in to pin me to the wall and it hadn't worked that way and now he was just a little sheepish about the entire matter. But in a little while he'd start getting sore.
He was that kind of jerk.
Но в голосе его не было уверенности, он словно бы оборонялся. Я его провел. Он хотел припереть меня к стенке, да не вышло, и теперь он чувствовал, что попал малость впросак. Но еще немного — и он обозлится. Он такой.
“When did Tom tell you all of this?”
“This morning.”
“Why not last night? If he thought it was so important...”
— Когда Том тебе все это рассказал? — спросил я.
— Нынче утром.
— А почему не вчера вечером? Если уж он вообразил, что это так важно...
“But I told you. He didn't think it was important. He thought it was a joke. He thought it was you getting back at him. He didn't think it was important until all hell broke loose this morning. After he answered and heard Tupper's voice, he took the phone. He thought that might reverse the joke, you see. He thought you'd gone to a lot of work...”
— Да нет же, говорят тебе. Он не думал, что важно. Думал, это розыгрыш. Думал, это вы подстроили ему назло. А вот нынче утром, как началась кутерьма, тут он и решил, что дело-то серьезное. Вчера-то он, когда поговорил с Таппером, просто забрал аппарат. Решил, понимаешь, что еще не известно, кто на ком отыграется. Сперва он думал, это все твои фокусы...
“Yes, I see,” I said. “But now he thinks that it was really Tupper calling and that the call actually was for me.”
“Well, yes, I'd say so. He took the phone home and a couple of times early that evening he picked up the receiver and the phone was alive, but no one answered. That business about the phone being alive puzzled him. It bothered him a lot. It wasn't tied into any line, you see.”
“And now the two of you want to make some sort of case against me.”
— Понимаю, — сказал я. — А теперь он думает, что это и вправду звонил Таппер, и звонил не кому-нибудь, а мне.
— Ну да, верно. Он забрал этот аппарат к себе домой и вечером несколько раз снимал трубку, и телефон был вроде как включенный, только никто не отзывался. Вот это его и ошарашило — что телефон вроде дышит, как будто включенный. Он все ломал голову, в чем тут секрет. Понимаешь, проводов-то нет, аппарат ни в какую сеть не включен, а дышит.
— И теперь вы с ним хотите меня за эту штуку притянуть к ответу?
Hiram's face hardened. “I know you're up to something,” he said. “I know you went out to Stiffy's shack last night. After Doc and I had taken Stiffy in to Elmore.”
Лицо у Хайрама стало злобное.
— Меня не проведешь, — сказал он. — Я же знаю, ты что-то крутишь. Ездил зачем-то вчера вечером на болото к Шкалику, вот когда мы с доком повезли его в больницу.
“Yes, I did,” I said. “I found his keys where they had fallen out of his pocket. So I went out to his place to see if it was locked and everything was all right.”
“You sneaked in,” Hiram said. “You turned off your lights to go up Stiffy's lane.”
— Правильно, ездил, — сказал а. — Потому что нашел его ключи, они у него выпали из кармана. Вот я и поехал посмотреть, все ли там у него в порядке, может, он и дверь забыл запереть, мало ли.
— Не просто ездил, а воровским манером, — сказал Хайрам. — Когда сворачивал с шоссе, погасил фары.
“I didn't turn them off. The electrical circuit shorted. I got them fixed before I left the shack.”
It was pretty weak. But it was the best I could think of fast. Hiram didn't press the point.
“This morning,” he said, “me and Tom went out to the shack.”
— Ничего не гасил, они сами погасли. Короткое замыкание. Когда я оттуда уезжал, мне сперва пришлось исправить цепь.
Отговорка не бог весть какая. Но лучшей я наспех не придумал. Впрочем, Хайрам придираться не стал.
— Нынче утром мы с Томом тоже побывали в логове у Шкалика, — сказал он.
“So it was Tom who was spying on me.”
Hiram grunted. “He was upset about the phone. He got suspicious of you.”
— Стало быть, вот кто за мной шпионил — Том!
— Он уж больно расстроился из-за этого телефона, — проворчал Хайрам. — И подозревал, что это твоих рук дело.
“And you broke into the shack. You must have. I locked it when I left.”
“Yeah,” said Hiram, “we broke in. And we found more of them telephones. A whole box full of them.”
“You can quit looking at me like that,” I said. “I saw no telephones. I didn't snoop around.”
— И вы, значит, вломились к Шкалику в дом. Ясно, вломились. Я, когда уходил, дверь запер на замок.
— Ага, вломились, — подтвердил Хайрам. — И нашли еще такие телефоны. Полный ящик.
— Не пяль на меня глаза, — сказал я. — Я там никаких телефонов не видал. Я не сыщик, по чужим углам ничего не вынюхиваю.
I could see the two of them, Hiram and Tom, roaring out to the shack in full cry, convinced that there existed some sinister plot which they could not understand, but that whatever it might be, both Stiffy and myself were neck-deep in it.
Мне ясно представилось, как эти двое, точно гончие псы, с ходу ворвались в хижину Шкалика, убежденные, что напали на след какого-то преступного заговора: что именно тут кроется, в чем соль — кто его знает, но уж мы-то со Шкаликом наверняка кругом виноваты!
And there was some sort of plot, I told myself and Stiffy and myself were both entangled in it and I hoped that Stiffy knew what it was all about, for certainly I didn't. The little I knew only made it more confused. And Gerald Sherwood, unless he'd lied to me (and I was inclined to think he hadn't) knew little more about it than I did.
А ведь какой-то заговор и вправду существует, сказал я себе, и мы со Шкаликом вправду увязли... Надеюсь, хоть Шкалик понимает, в чем тут соль, потому как я-то ни черта не понимаю. От того немногого, что мне известно, все только становится еще непонятнее. И Джералд Шервуд, если он не соврал (а он едва ли врал), знает не больше моего.
Suddenly I was thankful that Hiram did not know about the phone in Sherwood's study, or all those other phones which must be in the village, in the hands of those persons who had been employed as readers by whoever used the phones for communication.
Although, I told myself, there was little chance that Hiram would ever know about those phones, for the people who had them certainly would hide them most securely and would keep very mum about them once this business of the phones became public knowledge. And I was certain that within a few hours” time the story of the mystery phones would be known to everyone. Neither Hiram nor Tom Preston could keep their big mouths shut.
Счастье еще, что Хайрам не проведал про тот аппарат, который стоит в кабинете у Шервуда! И про другие — их, наверно, немало в Милвилле у людей, что служат чтецами этим... неведомо кому... которые разговаривают по таким телефонам.
Впрочем, вряд ли Хайраму удастся пронюхать насчет остальных телефонов: уж, наверно, владельцы запрячут их понадежнее и будут держать язык за зубами, как только станет известно, что такие телефоны существуют. А слух этот наверняка через час-другой разнесется по всему Милвиллу. Хайрам и Том Престон сами же и проболтаются, они у нас первые трепачи.
Who would these other people be, I wondered, the ones who had the phones—and all at once I knew. They would be the down-and-outers, the poor unfortunates, the widows who had been left without savings or insurance, the aged who had not been able to provide for their later years, the failures and the no-goods and the hard-of-luck.
For that was the way it had worked with Sherwood and myself. Sherwood had not been contacted (if that was the word for it) before he faced financial ruin and they (whoever they might be) had not been concerned with me until I was a business failure and willing to admit it. And the man who seemed to have had the most to do with all of it was the village bum.
Любопытно, у кого еще есть такие телефоны?.. И вдруг я понял: у разных бедолаг, невезучих и нищих, у вдов, оставшихся без всяких сбережений и без пенсии, у стариков, которые уже не в силах заработать кусок хлеба, у бродяг, никчемушников и всяких горемык, кто потерпел крах или кому и вовсе ни разу не улыбнулось счастье.
Ведь как получилось с Шервудом и со мной? С Шервудом установили связь (если можно так это назвать), только когда он обанкротился; и мною они (кто бы они ни были) тоже заинтересовались лишь после того, как я окончательно сел на мель, и сам это понял. И, очевидно, теснее всего с ними связан отъявленнейший лодырь и пропойца во всем Милвилле.
“Well?” asked the constable.
“You want to know what I know about it?”
“Yes, I do,” said Hiram, “and if you know what's good for you...”
— Ну, чего молчишь? — рявкнул полицейский.
— А чего ты хочешь — чтоб я выложил, что я обо всем этом знаю?
— Вот именно. Не то тебе же будет хуже.
“Hiram,” I told him, “don't you ever threaten me. Don't you even look as though you meant to threaten me. Because if you do...”
Floyd Caldwell stuck his head inside the door.
“It's moving!” he yelled at us. “The barrier is moving!”
— Слушай, Хайрам, ты не грозись. Даже и не пробуй. Если ты думаешь меня запугать...
Дверь распахнулась.
— Пошел! — заорал с порога Флойд Колдуэлл. — Барьер пошел!
Both Hiram and I jumped to our feet and headed for the door. Outside people were running and yelling and Grandma Jones was standing out in the middle of the street, jumping up and down, with the sunbonnet flapping on her head. With every jump she uttered little shrieks.
Мы кинулись к выходу. По улице с криком бежал народ, посреди мостовой подскакивала на одном месте мамаша Джоунс и пронзительно взвизгивала, капор еле держался у нее на макушке.
I saw Nancy in her car across the street and ran straight for it. She had the motor going and when she saw me, she moved the car out from the kerb, rolling slowly down the street. I put my hands on the back door and vaulted into the back, then clambered up in front. By the time I got there the car had reached the drugstore corner and was picking up some speed. There were a couple of other cars heading out toward the highway, but Nancy cut around them with a burst of speed.
“Do you know what happened?” she asked.
Я глянул через улицу — Нэнси по-прежнему сидела в своей открытой машине, я со всех ног бросился к ней. Мотор был включен, и едва Нэнси заметила меня, машина тихонько двинулась вдоль тротуара. Я ухватился за верх задней дверцы и прыгнул в машину, потом перебрался на переднее сиденье. Тем временем машина уже поравнялась с аптекой, свернула за угол и теперь набирала скорость. Еще несколько машин направлялись к шоссе, но Нэнси в два счета обогнала их.
— Знаешь, что случилось? — спросила она.
I shook my head. “Just that the barrier is moving.”
We came to the stop sign that guarded the highway, but Nancy didn't even slow for it. There was no reason that she should, for there was no traffic on the highway. The highway was cut off.
Я покачал головой:
— Слышал только, что барьер сдвинулся.
Впереди был дорожный знак — перед выездом на шоссе полагалось остановиться, однако Нэнси даже не сбавила скорости. Да и зачем сбавлять, если на шоссе — никакого движения. Оно перекрыто с обоих концов.
She slewed the car out onto the broad slab of pavement and there, up ahead of us, the eastbound lane was blocked by a mass of jam-packed cars. And there, as well, was Gabe's truck, its trailer lying in the ditch, with my car smashed underneath it, and its cab half canted in the air. Beyond the truck other cars were tangled in the westbound lane, cars which apparently had crossed the centre strip in an effort to get turned around, in the process getting caught in another minor traffic jam before the barrier had moved.
Нэнси свернула на ровную широкую полосу асфальта; на той стороне шоссе, по которой шло встречное движение, сейчас все впереди сплошь было забито машинами, они застыли неподвижно впритык одна к другой. Перед нами на прежнем месте торчал грузовик Гейба: нос его задрался в воздух, прицеп всей тяжестью придавил ко дну канавы мою злосчастную тележку. Еще дальше сбились в кучу встречные машины: они, видно, подались на нашу сторону шоссе в надежде объехать препятствие — и, прежде чем барьер сдвинулся, там тоже кто-то на кого-то наехал.
The barrier was no longer there. You couldn't see, of course, whether it was there or not, but up the road, a quarter mile or so, there was evidence of it.
Up there, a crowd of people was running wildly, fleeing from an invisible force that advanced upon them. And behind the fleeing people a long windrow of piled-up vegetation, including, in places, masses of uprooted trees, marked the edge of the moving barrier. It stretched as far as the eye could see, on either side of the road, and it seemed to have a life of its own, rolling and tossing and slowly creeping forward, the masses of trees tumbling awkwardly on their outstretched, roots and branches.
А барьера здесь уже не было. То есть, конечно, его все равно никто бы не увидел, но он передвинулся примерно на четверть мили — в этом нетрудно было убедиться.
Там, впереди, неслась по шоссе обезумевшая толпа, гонимая какой-то непонятной силой. А вслед за бегущими двигался огромный вал словно вихрем сметенной травы, кустов и даже вывороченных с корнями деревьев — по нему и видно было движение незримого барьера. Вял тянулся вправо и влево от шоссе сколько хватал глаз, и, казалось, жил своей особой жизнью: покачивался, вскидывался вверх, вновь медленно полз вперед, и груды деревьев неуклюже перекатывались на растопыренных во все стороны корнях и ветвях.
The car rolled up to the traffic jam in the westbound lane and stopped. Nancy turned off the ignition. In the silence one could hear the faint rustling of that strange windrow that moved along the road, a small whisper of sound punctuated now and then by the cracking and the popping of the branches as the uprooted trees toppled in their unseemly tumbling.
Наша машина подъехала к затору и остановилась. Нэнси выключила мотор. В тишине стали слышны непрестанные шорохи, шелесты — это подавал голос скошенный неведомой силой зеленый вал; порою раздавался треск: ломались сучья, несуразно ворочаясь, громыхали стволы.
I got out of the car and walked around it and started down the road, working my way through the tangle of the cars. As I came clear of them the road stretched out before me and up the road the people still were running—well, not running exactly, not the way they had been. They would run a ways and then stand in little groups and look behind them, at the writhing windrow, then would run a ways and stop to look again. Some of them didn't run at all, but just kept plodding up the road at a steady walk.
Я вылез из машины, обошел ее и двинулся вперед, пробираясь в железном лабиринте. Наконец затор остался позади, передо мною тянулось свободное от машин шоссе, а по нему все еще убегали люди... впрочем, нет, теперь они уже не мчались очертя голову. Пробегут немного, приостановятся, сбившись в кучу, и оглядываются на вспухающий, медлительный зеленый вал; еще побегут и снова постоят, озираясь. Иные даже не бежали, а шли ровным, почти спокойным шагом.
It was not only people. There was something else, a strange fluttering in the air, a darting of dark bodies, a cloud of insects and of birds, retreating before this inexorable force that moved like a wraith across the surface of the land.
Отступали не только люди. Самый воздух дрожал и трепетал: мелькали темные тельца — тучами неслись птицы и насекомые, устрашенные таинственной силой, что неотвратимо надвигалась по равнине.
The land was bare behind the barrier. There was nothing on it except two leafless trees. And they, I thought—they would be left behind. For they were lifeless things and for them the barrier had no meaning, for it was only life that the barrier rejected. Although, if Len Streeter had been right, then it was not all life, but a certain kind, or a certain size, or a certain condition of life.
А позади барьера оставалась пустыня. Обнаженная земля, на которой только и торчали два голых, иссохших дерева. Так и должно быть, подумалось мне, естественно, что они уцелели. Ведь они мертвые, для них этот барьер не существует, ибо он отбрасывает только все живое. Впрочем, если Лен Стритер прав, то барьер этот противостоит не всему живому, а лишь определенным формам жизни, быть может, живым существам каких-то определенных размеров или определенных видов.
But aside from the two dead trees, the ground lay bare.
There was no grass upon it, not a single weed, not a bush or tree. All that was green was gone.
Но если не считать двух высохших деревьев, эта полоса земли обратилась в пустыню. Ни травинки, ни хотя бы крапивы или полыни, ни кустика, ни деревца. От всего, что здесь росло и зеленело, не осталось и следа.
I stepped off the roadbed onto the shoulder and knelt down and ran my fingers along the barren ground. It was not only bare; it was ploughed and harrowed, as if some giant agricultural rig had gone over it and made it ready for new seed. The soil, I realized, had been loosened by the uprooting of its mat of vegetation. In all that ground, I knew, no single root existed, no fragment of a root, down to the finest rootlet. The land had been swept clean of everything that grew and all that once had grown here was now a part of that fantastic windrow that was being swept along before the barrier.
Я сошел с асфальтовой полосы на обочину, опустился на колени и погрузил пальцы в обнаженную почву. Она была не просто обнажена, но вспахана, разрыхлена, будто какая-то исполинская борона прошлась по ней и подготовила под новый посев. Потому она и разрыхлилась, что весь растительный покров с нее сорван. Нигде не осталось ни единого корня, ни одного самого слабого, с волосок толщиной корешка. Все, что здесь прежде росло, сметено начисто и теперь катится чудовищным зеленым валом впереди незримой стены.
Above me a dull rumble of thunder rippled in the sky and rolled along the air. I glanced backward over my shoulder, and saw that the thunderstorm which had been threatening all morning now was close upon us, but it was a ragged storm, with wind-twisted clouds, broken and fragmented, fleeing through the upper emptiness.
“Nancy,” I said, but she did not answer.
В небе глухо зарокотал гром. Я огляделся: гроза, что собиралась с самого утра, надвинулась вплотную, но тучи не сплошь затянули небо, а неслись в вышине клоками, обрывками, их словно кружило вихрем.
— Нэнси, — позвал я.
Никакого ответа.
I got quickly to my feet and swung around. She had been right behind me when I'd started through the traffic tangle, but now there was no sign of her.
I started back down the road to find her and as I did a blue sedan that was over on the opposite shoulder rolled off down the shoulder and swung out on the pavement—and there, behind the wheel, was Nancy. I knew then how I'd lost her. She had looked among the cars until she had found one that was not blocked by other cars and with the key still in the lock.
Я вскочил, оглянулся. Когда я начал выбираться из скопления застрявших машин, она шла следом, а теперь ее нигде не видно!
Я зашагал по шоссе назад — надо же ее найти! — и тут с противоположной обочины скользнул на шоссе голубой седан, за рулем сидела Нэнси. Значит, вот как я ее потерял: она искала какую-нибудь машину, не зажатую намертво десятками других и притом незапертую.
The car came up beside me, moving slowly, and I trotted along to match its speed. Through the half-open window came the sound of an excited commentator on the radio. I got the door open and jumped in and slammed the door behind me.
“... called out the national guard and had officially informed Washington. The first units will move out in another—no, here is word just now that they have already moved out...”
“That,” said Nancy, “is us he's talking about.”
Седан медленно поравнялся со мной, я рысцой поспевал рядом. Через приспущенное окошко донесся взволнованный голос радиокомментатора. Я распахнул дверцу, вскочил в седан и тотчас ее за собой захлопнул.
«... вызвал воинские части и официально уведомил Вашингтон. Первые отряды направятся туда через... нет, только сейчас получено сообщение, что они уже выступили...»
— Это про нас, — пояснила Нэнси.
I reached out and twisted the dial. “... just came in. The barrier is moving! I repeat, the barrier is moving. There is no information how fast it's moving or how much distance it has covered. But it is moving outward from the village. The crowd that had gathered outside of it is fleeing wildly from it. And here is more—the barrier is moving no faster than a man may walk. It already has swept almost a mile...”
Я дотянулся до радио, покрутил настройку.
«... новость: барьер двигается! Повторяю: барьер двигается! Еще нет сведений о том, с какой скоростью он передвигается и какое расстояние прошел. Но он отдаляется от окруженного города. Толпа, собравшаяся с внешней стороны барьера, в панике бежит. Сообщаю новые данные: скорость движения барьера не превышает скорости пешехода. Он уже отодвинулся почти на милю от прежней границы...»
And that was wrong, I thought, for it was now less than half a mile from its starting point.
“... question, of course, is will it stop? How far will it move? Is there some way of stopping it? Can it keep on indefinitely; is there any end to it?”
Враки, подумал я, он еще и полумили не прошел.
«... вопрос в том, остановится ли он? Какое еще расстояние он пройдет? Можно ли как-нибудь его остановить? Долго ли он способен двигаться без остановки? И есть ли у него конец?»
“Brad,” Nancy said, “do you think it will push everyone off the earth? Everyone but the people here in Millville?”
“I don't know,” I said, rather stupidly.
“And if it does, where will it push them'? Where is there to go?”
— Послушай, Брэд, — сказала Нэнси. — А вдруг он сметет всех и вся с лица земли? Всех и все, кроме Милвилла?
— Не знаю, — тупо ответил я.
— Куда он, по-твоему, толкает людей? Куда от него бежать?
“... London and Berlin,” blared the radio speaker. “Apparently the Russian people have not as yet been told what is happening. There have been no official statements. Not from anywhere. Undoubtedly this is something about which the various governments may have some difficulty deciding if there should be a statement. It would seem, at first thought, that here is a situation which came about through no act of any man or any government. But there is some speculation that this may be a testing of some new kind of defence. Although it is difficult to imagine why, if it should be such, it be tested in a place like Millvile. Ordinarily such tests would take place in a military area and be conducted in the greatest secrecy.”
«... в Лондоне и в Берлине, — накликал между тем диктор. — Русским, по-видимому, еще не объявлено о том, что происходит. Никаких официальных заявлений ниоткуда не поступало. Безусловно, правительствам в разных странах не так-то просто решить, нужно ли выступать с какими-либо заявлениями. На первый взгляд может показаться, что создавшееся положение не вызвано действиями отдельных лиц или правительств. Однако высказывается предположение, что это испытывается какое-то новое оружие. Впрочем, если бы это было так, трудно понять, почему местом испытаний избран городок Милвилл. Обычно подобные испытания проводятся на военных полигонах и притом в обстановке строжайшей секретности».
The car had been moving slowly down the road all the time we'd been listening to the radio and now we were no more than a hundred feet or so behind the barrier. Ahead of us, on either side of the pavement, the great windrow of vegetation inched itself forward, while further up the road the people still retreated.
I twisted around in the seat and glanced through the rear window, back toward the traffic snarl. A crowd of people stood among the cars and out on the pavement just beyond the cars. The people from the village had finally arrived to watch the moving barrier.
Пока мы слушали радио, Нэнси не спеша вела машину по шоссе, и теперь мы оказались всего в какой-нибудь сотне футов от барьера. Перед нами, по обе стороны дороги, медлительно катился все тот же огромный зеленый вал, а дальше по шоссе по-прежнему отступали люди.
Я перегнулся на сиденье и глянул в заднее окошко на оставшуюся позади пробку. Среди сбившихся в кучу машин и сразу за ними собралась толпа. Наконец-то жители Милвилла подоспели посмотреть, как движется барьер.
“... sweeping everything before it,” screamed the radio.
I glanced around and we were almost at the barrier.
“Careful there,” I warned. “Don't run into it.”
“I'll be careful,” said Nancy, just a bit too meekly.
«... сметая все на своем пути!» — вопило радио.
Я снова посмотрел вперед — мы были уже почти у самого барьера.
— Полегче, — предостерег я. — Как бы в него не врезаться.
— Постараюсь полегче, — что-то чересчур кротко отозвалась Нэнси.
“... like a wind,” the announcer said, “blowing a long line of grass and trees and bushes steadily before it. Like a wind...”
And there was a wind, first a preliminary gust that raised spinning dust devils in the stripped and denuded soil behind the barrier, then a solid wall of wind that slewed the car around and howled against the metal and glass.
«... точно ветер упорно и неутомимо гонит гряду выкорчеванных деревьев, травы и кустарника. Точно ветер...»
И тут впрямь поднялся ветер — первый его порыв взвил и закружил на обнаженной почве позади барьера вихорьки пыли, и тотчас налетел настоящий ураган, машину круто занесло, вокруг завыло, засвистало.
It was the thunderstorm, I thought, that had stalked the land since early morning. But there was no lightning and no thunder and when I craned my neck to look out the windshield at the sky, there still were no more than ragged clouds, the broken, fleeing tatters of a worn-out storm.
The wind had swung the car around and now it was skidding down the road, pushed by the roaring wind, and threatening to tip over. Nancy was fighting the wheel, trying to bring the car around, to point it into the direction of the wind.
Вот она, гроза, которая подкрадывалась еще с утра. Но почему-то ни молний, ни грома... я вытянул шею, косясь из-за ветрового стекла, — в небе по-прежнему неслись разрозненные косматые клочья, словно последние обрывки отгремевшей бури.
Бешеным напором ветра нашу машину резко повернуло, подхватило, и теперь она боком скользила по шоссе — того и гляди опрокинется. Нэнси вцепилась в баранку, пытаясь вновь повернуть машину, поставить, как лодку, против ветра.
“Brad!” she shouted.
But even as she shouted, the storm hit us with the hard, peppering sound of raindrops splashing on the car.
— Брэд! — крикнула она.
И тут по стеклу и по металлу яростно застучал ливень.
The car began to topple and this time I knew that it was going over, that there was nothing in the world that could keep it from going over. But suddenly it slammed into something and swung upright once again and in one corner of my mind I knew that it had been shoved against the barrier by the wind and that it was being held there.
Наш седан начал заваливаться набок. Ну, теперь все, мелькнула мысль. Теперь он опрокинется и никакая сила его не удержит. Но вдруг машина ударилась обо что-то и вновь выпрямилась, и краешком сознании я понял: напором ветра ее накрепко прижало к барьеру.
With one corner of my mind, for the greater part of it was filled with astonishment at the strangest raindrops I had ever seen.
They weren't raindrops, although they fell like raindrops, in drumming sheets that filled the inside of the car with the rolling sound of thunder.
“Hail,” Nancy shouted at me.
But it wasn't hail.
Только краешком сознания — потому что я был захвачен и поражен другим: никогда в жизни не видал я такого странного дождя.
Он хлестал, как всякий проливной дождь, крупные капли барабанили по машине, гремели, оглушали... но только это были не капли.
— Град! — крикнула Нэнси.
Но это был и не град.
Little round, brown pellets hopped and pounded on the car's hood and danced like crazy buckshot across the hard flatness of the pavement.
“Seeds!” I shouted back. “Those things out there are seeds!”
It was no regular storm. It was not the thunderstorm, for there was no thunder and the storm had lost its punch many miles away. It was a storm of seeds driven by a mighty wind that blew without regard to any earthly weather;
По корпусу машины, по асфальту шоссе стучали, подскакивали, приплясывали маленькие бурые шарики, словно сумасшедший охотник палил какой-то невиданной дробью.
— Семена! — заорал я в ответ. — Это семена!
Это была не настоящая буря, не гроза — гром не прогремел ни разу, буря выдохлась, растеряла свою ярость, еще не дойдя до Милвилла. На нас хлынул ливень семян, и принес его могучий вихрь, порожденный бог весть чем, но только не капризами погоды.
There was, I told myself, in a flash of logic that was not, on the face of it, very logical, no further need for the barrier to move. For it had ploughed the ground, had ploughed and harrowed it and prepared it for the seed, and then there'd been the sowing, and everything was over.
The wind stopped and the last seed fell and we sat in a numbing silence, with all the sound and fury gone out of the world. In the place of sound and fury there was a chilling strangeness, as if someone or something had changed all natural law around, so that seed fell from the sky like rain and a wind blew out of nowhere.
Быть может, это покажется не слишком логичным, но меня осенило: да ведь барьеру вовсе незачем двигаться дальше! Он вспахал землю, взрыхлил, подготовил почву, и вот семена посеяны — и все кончено!
Ураган стих, упало последнее зернышко; шума, свиста, неистовства как не бывало — мы сидели, ошеломленные глубокой тишиной. После шума и неистовства нас оглушила леденящая близость чего-то чуждого, непостижимого: кто-то или что-то вокруг вас опрокинуло все законы природы, вот почему с неба дождем сыплются семена и вихрь налетает неведомо откуда.
“Brad,” said Nancy, “I think I'm beginning to get scared.”
She reached out a hand and put it on my arm. Her fingers tightened, hanging onto me.
“It makes me mad,” she said, “I've never been scared, never my life. Never scared like this.”
— Брэд, — сказала Нэнси, — кажется, я начинаю трусить.
Она ухватилась за мой локоть. Пальцы ее судорожно сжались.
— Прямо зло берет, — сказала она. — Ведь я никогда ничего не боялась, никогда в жизни. А сейчас боюсь.
“It's all over now,” I said. “The storm is ended and the barrier has stopped moving. Everything's all right.”
“It's not like that at all,” she told me. “It's only just beginning.”
— Все прошло, — сказал я. — Буря кончилась, барьер больше не двигается. Все в порядке.
— Ну, нет, — возразила Нэнси. — Это еще только начало.
A man was running up the road toward us, but he was the only one in sight. All the other people who had been around the parked cars were no longer there. They had run for cover, back to the village, probably, when the blast of wind had come and the seeds had fallen.
По шоссе кто-то бежал к нам — больше не видно было ни души. От толпы, что теснилась недавно у застрявших машин, не осталось и следа. Вероятно, когда налетел ураган и хлынул тот удивительный дождь, все они кинулись назад к Милвиллу в поисках укрытия.
The running man, I saw, was Ed Adler, and he was shouting something at us as he run.
We got out of the car and walked around in front of it and stood there, waiting for him.
He came up to us, panting with his running.
Наконец я узнал бегущего — это был Эд Адлер, на бегу он что-то кричал.
Мы вылезли из машины, остановились и ждали.
Он подбежал, задыхаясь.
“Brad,” he gasped, “maybe you don't know this, but Hiram and Tom Preston are stirring up the people. They think you have something to do with what's happening. Some talk about a phone or something.”
“Why, that's crazy!” Nancy cried.
— Брэд, — еле выговорил он, — ты, верно, не знаешь... Хайрам и Том Престон мутят народ. Дескать, это ты заварил кашу. Толкуют про какой-то телефон...
— Что за чепуха! — воскликнула Нэнси.
“Sure it is,” said Ed, “but the village is on edge. It wouldn't take too much to get them thinking it. They're ready to think almost anything. They need an explanation; they'll grab at anything. They won't stop to think if it's right or wrong.”
I asked him: “What do you have in mind?”
“You better hide out, Brad, until it all blows over. In another day or two .. .”
— Ясно, чепуха, — сказал Эд. — Только народ совсем очумел. Их сейчас сбить с толку ничего не стоит. Они чему хочешь поверят. Надо же понять, что такое стряслось, — вот и хватаются за первую попавшуюся байку. Им некогда разбирать, правда это или вранье.
— К чему ты это все? — спросил я.
— Спрячься куда-нибудь. Через денек-другой все поуспокоится...
I shook my head. “I have too many things to do.”
“But, Brad...”
“I didn't do it, Ed. I don't know what happened, but I didn't have a thing to do with it.”
Я покачал головой.
— Я еще и половины дел не переделал.
— Но послушай, Брэд...
— Вот что, Эд, я ни в чем не виноват. Не знаю, что стряслось и почему, но только я тут ни при чем.
“That don't make no difference.”
“Yes, it does,” I said.
“Hiram and Tom are saying they found these funny phones...”
— Это все равно.
— Нет, не все равно, — сказал я.
— Хайрам с Томом говорят, они нашли какие-то чудные телефоны...
Nancy started to say something, but I jumped in ahead of her and cut her off, so she didn't have a chance to say it.”
“I know about those phones,” I said. “Hiram told me all about them. Ed, take my word for it. The phones are out of it. They are something else entirely.”
Out of the corner of my eye, I saw Nancy staring at me.
Нэнси хотела что-то сказать, но я поспешно перебил:
— Знаю я про эти телефоны. Хайрам мне рассказывал. Слушай, Эд, даю тебе слово — телефоны тут ни при чем. Это совсем другая история.
Краем глаза я поймал на себе пристальный, пытливый взгляд Нэнси.
“Forget about the phones,” I said.
I hoped she'd understand and apparently she did, for she didn't say a thing about the phones. I wasn't actually sure that she'd intended to, for I had no idea if she knew about the phone in her father's study. But I couldn't take a chance.
“Brad,” warned Ed, “you're walking into it.”
— Забудь ты про них, — повторил я.
Хоть бы до нее дошло! Кажется, все-таки поняла — больше и не заикнулась об этих телефонах. Может, она и не хотела ничего такого сказать, может, она даже не знает про тот аппарат в отцовском кабинете. Но рисковать нельзя.
— Смотри, Брэд, сам лезешь на рожон, — предостерег Эд.
“I can't run away,” I told him. “I can't run somewhere and hide. Not from anyone, especially not from a pair like Tom and Hiram.”
He looked me up and down.
“No, I guess you can't,” he said. “Is there anything I can do?”
— Удирать я не стану. Не по мне это — удирать, прятаться. Да еще от кого — от Хайрама с Томом!
Эд оглядел меня с головы до пят.
— Понимаю, — сказал он. — Могу я чем-нибудь помочь?
“Maybe,” I said. “You can see that Nancy gets home safely. I've got a thing or two to do.”
I looked at Nancy. She nodded at me. “It's all right, Brad, but the car's just down the road. I could drive you home.”
— Можешь. Проводи Нэнси до дому, смотри, чтоб с ней ничего не случилось. А у меня есть кое-какие дела.
И я поглядел на Нэнси. Она кивнула:
— Все это так, Брэд, но ведь у нас машина. Давай я тебя отвезу.
“I'd better take a short cut. If Ed is right, there's less chance of being seen.”
“I'll stay with her,” said Ed, “until she's inside the house.”
Already, in two hour's time, I thought, it had come to this—to a state of mind where one questioned the safety of a girl alone upon the street.
— Я пройду задами, тут ближе. Если Эд верно говорит, лучше никому не попадаться на глаза.
— А я ее доставлю домой в целости и сохранности, — пообещал Эд.
Вот до чего мы докатились за каких-нибудь два часа, подумал я. Все просто спятили, девушке опасно остаться на улице без провожатого.
10
Now, finally, I had to do a thing I had intended to do ever since this morning—a thing I probably should have done last night—get in touch with Alf. It was more important now than ever that I get in touch with him, for in the back of my mind was a growing conviction that there must be some connection between what was happening here in Millville and that strange research project down in Mississippi.
Теперь, наконец, надо сделать то, что я собирался сделать с самого утра и, видно, напрасно не сделал еще накануне: разыскать Элфа. Это тем важней и необходимей, что почему-то я все больше утверждаюсь в подозрении — есть какая-то связь межу непонятными происшествиями у нас, в Милвилле, и загадочной лабораторией там, в штате Миссисипи.
I reached a dead-end street and started walking down it. There was not a soul in sight. Everyone who could either walk or ride would be down in the business section.
I got to worrying that maybe I'd not be able to locate Alf, that he might have checked out of the motel when I failed to get there, or that he might be out gawping at the barrier with a lot of other people.
Я дошел до глухой окраинной улицы и свернул на нее. Она была пуста. Должно быть, все, кто только мог, пешком или на машинах двинулись в центр города.
И тут я встревожился: а вдруг не сумею разыскать Элфа? Вдруг, не дождавшись меня утром, он выехал из мотеля или же торчит где-нибудь у барьера в толпе зевак?
But there was no need to worry, for when I reached my house the phone was ringing and Alf was on the line.
“I've been trying for an hour to get you,” he said. “I wondered how you were.”
“You know what happened, Alf?”
Но напрасно я боялся, не успел я войти к себе, как зазвонил телефон — говорил Элф.
— Битый час названиваю, — сказал он. — Беспокоился, как ты там.
— Элф, а ты слыхал, что творится?
He told me that he did. “Some of it,” he said.
“Minutes earlier,” I said, “and I would have been with you instead of penned up in the village. I must have hit the barrier when it first appeared.”
I went ahead and told him what had happened after I had hit the barrier. Then I told him about the phones.
— Кое-что слыхал.
— Чуть бы пораньше — и я успел бы к твое проскочить, а не застрял в Милвилле. Я, видно, налетел на этот барьер в самые первые минуты, когда он только-только появился.
И я рассказал ему все, что случилось с тех пор, как моя машина налетела на барьер. А потом и про телефоны.
“They told me they had a lot of readers. People who read books to them...”
“A way of getting information.”
“I gathered that was it.”
“Brad,” he said, “I've got a terrible hunch.”
— Они говорят, чтецов у них много. Людей, которые читают для них книги, — прибавил я.
— Это способ получать информацию.
— Я так и понял.
— Послушай, Брэд... у меня одно страшноватое подозрение.
“So have I,” I said.
“Do you think this Greenbriar project...?”
“That's what I was thinking, too.”
— Вот и у меня тоже.
— Может быть, эта лаборатория в Гринбрайере...
— Я тоже об этом думал.
I heard him drawing a deep breath, the air whistling in his teeth.”
“It's not just Millville, then.”
“Maybe a whole lot more than Millville.”
“What are you going to do now, Brad?”
Элф то ли тихонько ахнул, то ли задохнулся.
— Стало быть, это не в одном Милвилле.
— Пожалуй, таких Милвиллов не счесть.
— Что ж ты теперь будешь делать, Брэд?
“Go down into my garden and have a hard look at some flowers.”
“Flowers?”
“Alf,” I told him, “it's a long, long story. I'll tell you later. Are you staying on?”
“Of course I am,” said All “The greatest show on earth and me with a ringside seat.”
— Пойду к себе в сад и погляжу получше на кой-какие цветочки.
— Цветочки?!
— Это очень длинная история, Элф. После расскажу. Ты пока не уедешь?
— Охота была уезжать! — сказал Элф. — Этакого представления еще свет не видал, а у меня место в первом ряду.
“I'll call you back in an hour or so.”
“I'll stay close,” he promised. “I'll be waiting for your call.”
I put down the phone and stood there, trying to make some head or tail of it. The flowers, somehow, were important, and so was Tupper Tyler, but they were all mixed up together and there was no place one could start.
— Я тебе позвоню через часок.
— Буду ждать, — пообещал Элф. — Далеко отходить не стану.
Я дал отбой и постоял в раздумье. Ничего нельзя понять! Лиловые цветы явно каким-то образом замешаны в эту историю, и Таппер Тайлер тоже, но все так перепуталось — не поймешь, с чего начинать.
I went out of the house and down into the garden by the greenhouse. The trail that Tupper had left was still plain and I was considerably relieved, for I had been afraid that the wind that brought the seeds might have blown it away, that the flowers might have been so beaten and so twisted that the trail could well be lost.
Я вышел из дому и побрел в сад, к старым теплицам. По примятым стеблям еще можно было различить, где прошел Таппер, и у меня полегчало на душе: я боялся, что вихрь, принесший семена, смял и повалил цветы, замел все следы — и теперь их уже не сыскать.
I stood at the edge of the garden and looked around, as if I were seeing the place for the first time in my life. It wasn't really a garden. At one time it had been land on which we'd grown the stuff we sold, but when I quit the greenhouse business I'd simply let it go wild and the flowers had taken over. To one side stood the greenhouse, with its door hanging on the broken hinges and most of the panes gone from the windows. And at one corner of it stood the elm tree that had grown from seed—the one I'd been about to pull up when my father stopped me.
Я стоял на краю сада и озирался, будто видел его первый раз в жизни. В сущности, никакой это не сад. Когда-то на этом участке мы выращивали цветы и овощи на продажу, но потом я забросил теплицы, земля осталась без призора, и всю ее заполонили цветы. С одного бока эти заросли упираются в старые теплицы, двери криво повисли на ржавых петлях, почти все стекла выбиты. У одного угла высится вяз — тот самый, что пророс когда-то из семечка, и я хотел тогда вырвать побег, да отец не позволил.
Tupper had talked wildly about flowers growing by the acre. All of them, he said, had been purple flowers and he had been most emphatic that my father should be told of them. The mystery voice, or one of the mystery voices on the phone had been well informed about my father's greenhouse and had asked if I still ran it. And there had been, less than an hour ago, a perfect storm of seeds.
Таппер что-то болтал про эти цветы — как много их разрослось. Он уверял, что все они — те самые, лиловые, и непременно хотел рассказать про них моему отцу. Таинственный голос в телефонной трубке — или по крайней мере один из тех таинственных голосов — отлично знал о существовании отцовских теплиц и осведомлялся, занимаюсь ли я ими по-прежнему. И ко всему, часа не прошло с тех пор, как на нас обрушился ливень семян.
All the little purple flower-heads with their monkey faces seemed to be nodding at me as if at a secret joke and I jerked my gaze away from them to stare up at the sky. Broken clouds still streamed across it, shutting out the sun. Although, once the clouds were gone, the day would be a scorcher. One could smell the heat in the very air.
I moved out into the garden, following Tupper's trail. At the end of the trail I stopped and told myself that it had been a witless thing—this belief of mine that I would find something in this flower patch that would make some sense.
Маленькие лиловые головки — подобие львиного зева — обратились ко мне и дружно кивали, словно втайне посмеивались, а над чем — неизвестно; я резко отвел глаза и посмотрел на небо. Там все еще неслись клочья туч, поминутно заслоняя солнце. Когда их разгонит ветром, будет настоящее пекло. Я уже чуял в воздухе приближение жары.
Осторожно пошел я по следу Таппера. Дошел до конца, остановился и обругал себя стоеросовой дубиной: с чего, спрашивается, я вообразил, что здесь, в цветнике, найду какую-то разгадку?
Tupper Tyler had disappeared ten years ago and he'd disappeared today and how he'd managed it no man might ever know.
And yet the idea still went on banging in my skull that Tupper was the key to all this screwy business.
Таппер Тайлер исчез впервые десять лет назад, и сегодня снова исчез, а как это он ухитрился, должно быть, никто никогда не узнает.
И все же в голове у меня стучала упрямая догадка, что Таппер и есть ключ ко всей этой темной истории.
Yet I couldn't, for the life of me, explain the logic of my thinking. For Tupper wasn't the only one involved—if he was, in fact, involved. There was Stiffy Grant as well. And I realized, with a start, that I had not asked anyone how Stiffy might be doing.
Как я пришел к этой мысли — хоть убейте, объяснить не умею. Ведь тут не один Таппер замешан — если он и вправду замешан. Тут еще и Шкалик Грант... Ох, я же никого не спросил, что со Шкаликом!
Doc Fabian's house was on the hill just above the greenhouse and I could go up there and ask. Doc might not be home, of course, but I could wait around a while and eventually he'd show up. At the moment there was nothing else to do. And with Hiram and Tom Preston shooting off their mouths, it might be a good idea not to be found at home.
Дом доктора Фабиана стоит на холме, как раз над теплицами, можно пойти туда и спросить. Конечно, доктора, может, и нет дома, — ну что ж, немного обожду, глядишь, рано или поздно он объявится. Делать покуда все равно нечего. А при том, что там сейчас орут про меня Хайрам и Том Престон, пожалуй, умнее всего не возвращаться домой — уж лучше пусть меня не застанут.
I had been standing at the end of Tupper's trail and now I took a step beyond it, setting out for Doc's. But I never got to Doc's. I took that single step and the sun came out and the houses went away. Doc's house and all the other houses, and the trees as well, and the bushes and the grass. Everything disappeared and there was nothing left but the purple flowers, which covered everything, and a sun that was blazing out of a cloudless sky.
Раздумывая так, я стоял на том месте, где обрывался след Таппера, и теперь шагнул вперед в сторону докторова дома. Но к доктору Фабиану я не попал. Один только шаг — и засияло солнце, дома исчезли. Все исчезло — и дом доктора, и все другие дома, и деревья, и кусты, и трава. Остались одни лиловые цветы, лиловым морем они залили все окрест, а над головой в безоблачном небе запылало слепящее солнце.
11
I had taken that one step and everything had happened. So now I took another one to bring my feet together and I stood there, stiff and scared, afraid to turn around afraid, perhaps, of what I'd see behind me. Although I think I knew what I would see behind me. Just more purple flowers.
For this, I knew, in one dim corner of my curdled mind, was the place that Tupper had been telling me about.
И все это случилось оттого, что я сделал один только шаг. Тогда я ступил другой ногой — и вот стою на новом месте, окаменев от страха, не смея обернуться: кто знает, что там, позади... А впрочем, кажется, я знаю, что увижу, если обернусь, — те же лиловые цветы.
Ибо какой-то краешек оцепеневшего, перепуганного сознания подсказывает: вот об этих-то краях и говорил мне Таппер.
Tupper had come out of this place and he'd gone back to this place and now I'd followed him.
Nothing happened.
And that was right, of course. For it seemed to me, somehow, that this would be the sort of place where nothing ever happened.
Таппер отсюда пришел и сюда вернулся, а вслед за ним сюда попал и я.
Ничего не произошло.
И правильно. Видно, такое это место, здесь, наверно, никогда ничего не происходит.
There were just the flowers and the sun blazing in the sky and there was nothing else. There wasn't a breath of wind and there was no sound. But there was a fragrance, the almost overpowering, cloying fragrance of all those little blossoms with their monkey faces.
At last I dared to move and I slowly turned around. And there was nothing but the flowers.
Сколько хватает глаз всюду цветы, в небе пылает солнце, а больше вокруг ничего нет.
И — ни звука, ни ветерка. Только со странной силой охватывает, обволакивает благоухание несчетных лиловых цветов, напоминающих львиный зев.
Наконец я собрался с духом и медленно обернулся. Но и позади только цветы и цветы.
Millville had gone away somewhere, into some other world.
Although that was wrong, I told myself. For somewhere, in its same old world, there yet must be a Millville. It had not been Millville, but myself, that had gone away. I had taken just one step and had walked clear out of Millville into another place.
Милвилл исчез, провалился в какой-то другой мир. Нет, не так. Наверно, он остался в прежнем, обычном мире. Не Милвилл, а я сам провалился. Один только шаг — и я перенесся из Милвилла в какой-то неведомый край.
Yet, while it was a different place, the terrain seemed to be identical with the old terrain. I still was standing in the dip of ground that lay behind my house and back of me the hill rose steeply to the now non-existent street where Doc's house had stood and a half a mile away loomed the hill where the Sherwood house should be.
Да, это другой, незнакомый край, а между тем сама по себе местность словно бы та же. По-прежнему я стою в ложбине, что лежит позади моего дома, за спиной у меня все тот же косогор круто поднимается к пропавшей невесть куда улице, где только что стоял дом доктора Фабиана, а в полумиле виднеется другой холм, на котором должен бы стоять дом Шервудов.
This, then, was Tupper's world. It was the world into which he had gone ten years ago and again this morning. Which meant that, at this very moment, he must still be here.
And that meant, I told myself with a sudden rush of hope, that there was a chance of getting out, of getting back to Millvile. For Tupper had gotten back again and thus must know the way. Although, I realized, one never could be sure. You never could be sure of anything with a dope like Tupper Tyler.
Так вот он, мир Таппера. Сюда он скрылся и десять лет назад, и сегодня утром тоже. А стало быть, и сейчас, в эту минуту, он здесь.
И стало быть, есть надежда выбраться отсюда, вернуться в Милвилл! Вернулся же Таппер — значит, дорога ему известна! Хотя... почем знать. Что можно знать наверняка, когда свяжешься с полоумным?
The first thing to do, of course, was find him. He could not be far off. It might take a while, but I was fairly confident that I could track him down.
I walked slowly up the hill that, back in my home village, would have taken me to Doc Fabian's place.
Итак, прежде всего надо разыскать Таппера Тайлера. Едва ли он где-нибудь далеко. Понятно, придется потратить какое-то время, но, уж конечно, я сумею его выследить.
И я стал медленно подниматься в гору — дома, в родном Милвилле, эта дорога привела бы меня к доктору Фабиану.
I reached the top of the hill and stopped and there, below me, lay the far sweep of land clothed by the purple flowers.
The land looked strange, robbed of all its landmarks, naked of its trees and roads and houses. But it lay, I saw, as it had lain. If there were any differences, they were minor ones.
Я поднялся на вершину холма и остановился — внизу, куда ни глянь, расстилалось море лиловых цветов.
Странно видеть эту землю, которая лишилась всех обычных примет: не стало деревьев, дорог, домов. Но очертания местности все те же, знакомые. Если что и изменилось, так разве только мелочь, пустяки.
There, to the east, was the wet and swampy land below the little knoll where Stiffy's shack had stood—where Stiffy's shack still stood in another time or place.
What strange circumstances, or what odd combination of many circumstances, must occur, I wondered, to make it possible for a man to step from one world to another.
Вон, на востоке, та же сырая, болотистая низина и пригорок, где стояла прежде лачуга Шкалика... где еще и сейчас стоит лачуга Шкалика, только в коком-то ином измерении, в ином времени или пространстве.
Любопытно, какие нужны поразительные обстоятельства, какое редкостное стечение многих и многих обстоятельств, чтобы вдруг перешагнуть из одного мира в другой?
I stood, a stranger in an unknown land, with the perfume of the flowers dogging not my nostrils only, but every pore of me, pressing in upon me, as if the flowers themselves were rolling in great purple waves to bear me down and bury me for all eternity. The world was quiet; it was the quietest place I had ever been. There was no sound at all. And I realized that perhaps at no time in my life had I ever known silence. Always there had been something that had made some sort of noise—the chirring of a lone insect in the quiet of a summer noon, or the rustle of a leaf. Even in the dead of night there would have been the creaking of the timbers in the house, the murmur of the furnace, the slight keening of a wind that ran along the eaves.
И вот я стою, чужеземец в неведомом краю, и вдыхаю аромат цветов, он льнет ко мне, обволакивает, захлестывает, словно сами цветы катятся на меня тяжелыми лиловыми волнами и сейчас собьют с ног, и я навеки пойду ко дну. И тихо — я и не знал, что может быть так тихо. В целом мире ни звука. Тут только я понял, что никогда в жизни не слышал настоящей тишины. Всегда что-нибудь да звучало: в безмолвии летнего полдня застрекочет кузнечик иди прошелестит листок. И даже глубокой ночью потрескивают, рассыхаясь, деревянные стены дома, тихонько бормочет огонь в очаге, чуть слышно причитает ветер под застрехами.
But there was silence here. There was no sound at all. There was no sound, I knew, because there was nothing that could make a sound. There were no trees or bushes; there were no birds or insects. There was nothing here but the flowers and the soil in which they grew.
A silence and the emptiness that held the silence in its hand, and the purpleness that ran to the far horizon to meet the burnished, pale-blue brightness of a summer sky.
А здесь все немо. Ни звука. Ни звука потому, что нечему звучать. Нет деревьев и кустов, нет птиц и насекомых. Только цветы, только земля, сплошь покрытая цветами.
Тишина, тишина на раскрытой ладони бескрайней пустыни. Лиловое море цветов простирается до самого горизонта и там сходится с ослепительно яркой голубизной раскаленного летнего неба.
Now, for the first time, I felt panic stalking me—not a big and burly panic that would send one fleeing, howling as he fled, but a little, sneaky panic that circled all about me, like a pesky, yapping dog, bouncing on its pipestem legs, waiting for a chance to sink its needle teeth in me. Nothing one could fight, nothing one could stand against—a little yapping panic that set the nerves on edge.
Тут впервые мне стало страшно — то не был внезапный безмерный и неодолимый ужас, что заставляет бежать, не помня себя, с отчаянным воплем, — нет, это был дрянной, мелкотравчатый страшок, он подкрадывался ближе, кружил визгливой нахальной шавкой на тонких ножках, стараясь улучить минуту и запустить в меня острые зубы. Ему невозможно противостоять, с ним невозможно бороться, с этим тошнотворным, дрянным, неотвязным страшком.
There was no fear of danger, for there was no danger. One could see with half an eye that there was no danger. But there was, perhaps worse than any danger, the silence and the loneliness and the sameness and the not knowing where you were.
И это не страх перед опасностью, ибо здесь нет никакой опасности. С первого взгляда ясно, что опасаться нечего. Но, быть может, есть нечто худшее, чем любая опасность: слишком тихо, слишком пустынно, вокруг все одно и то же, и ты один, и где ты — неизвестно.
Down the slope was the wet and swampy area where Stiffy's shack should be, and there, a little farther off, the silver track of river that ran at the edge of town. And at the place where the river bent toward the south, a plume of smoke rose daintily against the blue wash of the sky—so faint and far a trickle that one could barely make it out.
Передо мной болотистая низина — та самая, где должно бы быть жилище Шкалика, — а чуть правее поблескивает серебром река, та, что в другом мире огибает наш городок. И в том месте, где река сворачивает к югу, вьется, вздымаясь в ясное небо, четкий дымок — тонкая струйка, едва различимая глазом на фоне этой светлой синевы.
“Tupper!” I shouted, running down the slope, glad of a chance to run, of some reason I should run, for I had been standing, determined not to run, determined not to allow the little yapping panic to force me into running, and all the time I'd stood there I had ached to run.
I crossed the little ridge that hid the river and the camp lay there before me—a tiny hut of crudely woven branches, a garden full of growing things, and all along the river bank little straggling, dying trees, with most of their branches dead and bearing only a few tassels of green leaves at their very tops.
— Таппер! — заорал я и бегом кинулся под гору.
Как хорошо, что подвернулся случай, что нашелся предлог пуститься бегом, ведь все время я стоял и еле сдерживался, чтобы не побежать, не поддаться тому дрянному неотвязному страшку, и все время меня так и подмывало бежать.
Я добежал до крутого склона, под ним открылась река и на берегу жилье: подобие шалаша из сплетенных кое-как ветвей, огород, где чего-чего только не росло; вдоль берега редкой вереницей тянулись убогие полумертвые деревца, почти все ветви их уже высохли, и лишь на макушках мотались тощие кисточки зеленых листьев.
A small campfire burned in front of the hut and squatting by the fire was Tupper. He wore the shirt and trousers I had given him and he still had the outrageous hat perched on his head.
“Tupper!” I shouted and he rose and came gravely up the slope to meet me. He wiped off his chin and held out his hand in greeting. It still was wet with slobber, but I didn't mind.
Tupper wasn't much, but he was another human.
Перед шалашом горел маленький костер, и у костра на корточках сидел Таппер. На нем были штаны и рубаха, которые я ему дал, на затылке все еще лихо торчал дурацкий соломенный колпак.
— Таппер! — снова крикнул я.
Он поднялся и степенно зашагал мне навстречу. Утер ладонью подбородок, потом протянул мне руку. Она была влажная, но я с радостью ее пожал. Конечно, Таппер не бог весть какое сокровище, а все-таки он тоже человек.
“Glad you could make it, Brad,” he said. “Glad you could drop over.”
As if I'd been dropping over every day, for years.
“Nice place you have,” I said.
— Очень рад, что ты выбрал минутку, Брэд. Очень рад, что ты ко мне заглянул.
Он сказал это так, словно я все эти годы навещал его каждый день.
— А у тебя тут славно, — заметил я.
“They did it all for me,” he said, with a show of pride. “The Flowers fixed it up for me. It wasn't like this to start with, but they fixed it up for me. They have been good to me.”
“Yes, they have,” I said.
— Это Цветы для меня устроили, — сказал Таппер с гордостью. — Они все для меня сделали. Сперва тут было не так, но они все сделали, как мне надо. Они обо мне заботятся.
— Ну да, ясно.
I didn't know what it was all about, but I went along. I had to go along. There was just a chance that Tupper could get me back to Millville.
“They're the best friends I have,” said Tupper, slobbering in his happiness. “That is, except for you and your papa. Until I found the Flowers, you and your papa were the only friends I had. All the rest of them just made fun of me. I let on I didn't know that they were making fun, but I knew they were and I didn't like it.”
Не поймешь, что он болтает, но я поддакиваю. Надо поддакивать. Надо ладить с Таппером — вдруг он как-нибудь поможет мне вернуться в Милвилл.
— Они мои самые лучшие друзья, — блаженно пуская слюни, говорит Таппер. — И еще, конечно, ты и твой папа. Пока я не нашел Цветы, у меня было только два друга — ты и твой папа. Только вы одни меня не дразнили. А все дразнили. Я не подавал виду, что понимаю, но я понимал — дразнят. Не люблю, когда дразнят.
“They weren't really unkind,” I assured him. “They really didn't mean what they said or did. They were only being thoughtless.”
“They shouldn't have done it,” Tupper insisted. “You never made any fun of me. I like you because you never made any fun of me.”
— Они ведь не со зла, — успокаиваю я. — Они не хотели тебе худого. Просто так смеялись, по дурости.
— Все равно нехорошо, — упрямо говорит Таппер. — Вот ты никогда меня не дразнил. Я тебя за это люблю, ты меня никогда не дразнил.
And he was right, of course. I'd not made fun of him. But not because I hadn't wanted to at times; there were times when I could have killed him. But my father had taken me off to the side one day and warned me that if he ever caught me making fun of Tupper, like the other kids, he would warm my bottom.”
“This is the place you were telling me about,” I said. “The place with all the flowers.”
Это чистая правда. Я никогда его не дразнил. Но вовсе не потому, что мне ни разу не хотелось над ним посмеяться; а в иные минуты я готов был его убить. Но однажды отец отвел меня в сторону и предупредил: пусть только я попробую издеваться над Таппером, как другие мальчишки, он так меня отлупит — век буду помнить.
— Значат, это и есть то место, про которое ты мне рассказывал — где всюду цветы и цветы.
He grinned delightedly, drooling from both corners of his mouth “Ain't it nice?” he said.
We had been walking down the slope together and now we reached the fire. A crude clay pot was standing in the ashes and there was something bubbling in it.
“You'll stay and eat with me,” invited Tupper. “Please, Brad, say you'll stay and eat with me. It's been so long since I've had anyone who would eat with me.”
Таппер расплылся в восторженной слюнявой улыбке.
— Правда, тут хорошо?
Тем временем мы спустились с холма и подошли к костру. Среди угольев стоял грубо вылепленный глиняный горшок, в нем кипело какое-то варево.
— Оставайся и поешь со мной, — пригласил Таппер. — Ну, пожалуйста, Брэд, оставайся и поешь. Я так давно ем все один да один.
Weak tears were running down his cheeks at the thought of how long it had been since he'd had someone who would stay and eat with him.
“I got corn and potatoes roasting in the coals,” he said, “and I got peas and beans and carrots all cooked up together. That's them in the pot. There isn't any meat. You don't mind, do you, if there isn't any meat?”
При мысли о том, как давно ему не с кем было разделить трапезу, по щекам его потекли слезы.
— У меня тут в золе печеная картошка и кукуруза, — сказал он, — а в горшке похлебка: горох, бобы, морковка — все вместе. Только мяса никакого нету. Это ничего, что мяса нету, ты не против?
“Not at all,” I told him.
“I miss meat something dreadful,” he confided. “But they can't do anything about it. They can't turn themselves into animals.”
“They?” I asked.
— Нет, конечно, — сказал я.
— А мне страх как хочется мяса, — признался Таппер. — Но тут они ничего не могут поделать. Они не могут обратиться в животных.
— Они?
“The Flowers,” he said, and the way he said it, he made them a proper noun. “They can turn themselves into anything at all—plant things, that is. But they can't make themselves into things like pigs or rabbits. I never asked them to. That is, I mean I never asked them twice. I asked them once and they explained to me. I never asked again, for they've done a lot of things for me and I am grateful to them.”
— Ну, Цветы, — сказал он таким тоном, будто назвал кого-то по имени и фамилии. — Они могут обратиться во что угодно... во всякое растение. А в поросенка или в кролика никак не могут. Я и не прошу никогда. То есть больше не прошу. Один раз попросил, и они мне объяснили. И уж больше я не просил, они и так для меня сколько всего делают, стараются, спасибо им.
“They explained to you? You mean you talk with them.”
“All the time,” said Tupper.
He got down on his hands and knees and crawled into the hut, scrabbling around for something, with his back end sticking out, like a busy dog digging out a woodchuck.
— Они тебе объяснили? Ты что же, разговариваешь с ними?
— Ну да, все время, — сказал Таппер.
Он опустился на четвереньки, заполз в шалаш и стал рыться там, что-то разыскивая; зад и ноги его торчали наружу — ни дать ни взять пес в охотничьем азарте разрывает нору, добираясь до сурка.
He backed out and he brought with him a couple of crude pottery plates, lopsided and uneven. He put them down upon the ground and laid on each of them a spoon carved out of wood.
“Made them myself,” he told me. “Found some clay down in the river bank and at first I couldn't seem to do it, but then they found out for me and...”
“The Flowers found out for you?”
Потом он попятился и вылез наружу с двумя такими же, как горшок, кривобокими и корявыми глиняными тарелками. Поставил их наземь, в каждую сунул вырезанную из дерева ложку.
— Сам все сделал, — сказал он. — Глину нашел на берегу. Только сперва у меня не получалось, а потом они мне объяснили, как надо делать...
— Кто, Цветы объяснили?
“Sure, the Flowers. They do everything for me.”
“And the spoons?”
“Used a piece of stone. Flint, I guess. Had a sharp edge on it. Nothing like a knife, but it did the job. Took a long time, though.”
— Ну да. Они всегда мне помогают.
— А ложки ты чем выстрогал?
— Камнем. Наверно, это кремень. С острым краем. Не то что нож, а все-таки годится. Правда, пришлось строгать долго-долго.
I nodded.
“But that's all right,” he said. “I had a lot of time.”
He did a mopping job and wiped his hands meticulously on his trouser seat.
Я кивнул.
— Это ничего, — сказал Таппер. — Времени у меня сколько хочешь.
Он опять утер подбородок, потом старательно вытер ладони о штаны.
“They grew flax for me,” he said, “so I could make some clothes. But I couldn't get the hang of it. They told me and they told me, but I couldn't do it. So they finally quit. I went around without no clothes for quite a spell. Except for this hat,” he said. “I did that myself, without no help at all. They didn't even tell me, I figured it all out and did it by myself. Afterwards they told me that I'd done real good.”
“They were right,” I said. “It's magnificent. “
“You really think so, Brad?”
— Они вырастили для меня лен, чтоб я оделся. Но я никак не выучусь ткать. Они мне объясняли, объясняли, а у меня ничего не получалось. Ну, они и отступились. Я сколько времени голый ходил. В одной шляпе. Сам ее сделал, никто мне не помогал. Они мне даже не говорили ничего, я сам ее придумал и сам сплел. После они сказали — очень хорошо у меня получилось.
— Они совершенно правы, — подтвердил я. — Шляпа просто на диво.
— Правда, Брэд?
“Of course I do,” I said.
“I'm glad to hear you say so, Brad. I'm kind of proud of it. It's the first thing in my life I ever did alone, without no one telling me.”
“These flowers of yours...”
“They ain't my flowers,” said Tupper, sharply.
— Ну, конечно!
— Как я рад, что ты так говоришь! Знаешь, я вроде даже горжусь этой шляпой. За всю мою жизнь я ее первую сам сделал, никто мне не подсказывал.
— Это твои цветы...
— Они не мои, — резко прервал Таппер.
“You say these flowers can turn themselves into anything they want to. You mean they turned themselves into garden stuff for you.”
“They can turn themselves into any kind of plants. All I do is ask them.”
“Then, if they can be anything they want to be, why are they all flowers?”
— Ты говоришь, эти цветы могут обратиться во что захотят. Это значит — в разные овощи, которые у тебя на огороде?
— И в овощи, и во всякое растение. Мне надо только попросить.
— Но если они могут обратиться во что захотят, почему же они все до единого — цветы?
“They have to be something, don't they?” Tupper demanded, rather heatedly. “They might as well be flowers.”
“Well, yes,” I said. “I suppose they might.”
— Надо же им чем-то быть, верно? — с жаром, чуть ли не сердито сказал Таппер. — Чем плохо быть цветами?
— Нет, отчего же, совсем неплохо, — сказал я.
He raked two ears of corn out of the coals and a couple of potatoes. He used a pot-lifter that looked as if it were fashioned out of bark to get the pot off the fire. He dumped the cooked vegetables that were in it out onto the plates.
“And the trees?” I asked.
Таппер вытащил из горячих угольев два початка кукурузы и несколько печеных картофелин. Подобием ухвата, вырезанного, как мне показалось, из толстой древесной коры, снял с огня горшок. И разлил похлебку по тарелкам.
— А деревьями они не бывают? — спросил я.
“Oh, them are things they changed themselves into. I needed them for wood. There wasn't any wood to start with and I couldn't do no cooking and I told them how it was. So they made the trees and they made them special for me. They grow fast and die so that I can break branches off and have dry wood for fire. Slow burning, though, not like ordinary dry wood. And that's good, for I have to keep a fire burning all the time. I had a pocket full of matches when I came here, but I haven't had any for a long, long time.”
— Почему, в деревья они тоже обращаются. Мне ведь нужны дрова. Сперва тут никакого дерева не было, не на чем было готовить еду. Тогда я им объяснил. И они сделали деревья, нарочно для меня сделали. Деревья выросли быстро-быстро и сразу высохли, и а стал ломать сучья и разводить костер. Они горят очень медленно, не то что простой хворост. Это хорошо, у меня костер все время горит, никогда не гаснет. Сперва, когда я сюда пришел, у меня были полны карманы спичек. А теперь нету, давным-давно нету.
I remembered when he spoke about the pocket full of matches how entranced he had always been with fire. He always carried matches with him and he'd sit quietly by himself and light match after match, letting each burn down until it scorched his fingers, happy with the sight of flame. A lot of people had been afraid that he might bunt some building down, but he never did. He was just a little jerk who liked the sight of fire.
“I haven't any salt; said Tupper. “The stuff may taste funny to you. I've got used to it.”
Слушая про карманы, полные спичек, я вспомнил: Таппер всегда без памяти любил огонь. Он вечно таскал с собою спички и, тихонько сидя где-нибудь в одиночестве, зажигал их одну за другой и восторженно глядел на язычок пламени, пока спичка не догорала до конца, обжигая ему пальцы. Многие в Милвилле опасались, как бы он не устроил пожар, но ничего такого не случилось. Просто этот чудак очень любил смотреть на огонь.
— Вот соли у меня нет, — сказал Таппер. — Тебе, может, будет невкусно. Я-то привык.
“But you eat vegetables all the time. You need salt for that kind of stuff”
“The Flowers say I don't. They say they put things into the vegetables that takes the place of salt. Not that you can taste it, but it gives you the things you need just the same as salt. They studied me to find out what my body needed and they put in a lot of stuff they said I needed. And just down the river I have an orchard full of fruit. And I have raspberries and strawberries that bear almost all the time.”
— Но если ты кормишься одними овощами, как же без соли? С такой еды и помереть можно.
— А Цветы говорят, нет. Говорят — они в эти овощи вкладывают всякое такое, что и соли не надо. На вкус не чувствуешь. А польза такая же, как от соли. Они меня изучили и знают, что мне надо для здоровья, и все это прямо в овощи вкладывают. И еще у меня подальше на берегу фруктовый сад, и там чего только нет! А малина и земляника поспевают у меня почти что круглый год.
I couldn't rightly understand what fruit had to do with the problem of nutrition if the Flowers could do all he said they could, but I let the matter stand. One never got anywhere trying to get Tupper straightened out. If you tried to reason with him, you just made matters worse.
“We might as well sit down,” said Tupper, “and get started on this.”
Я не понял, какая же связь между фруктовым садом и сложностями Тапперова питания, ведь Цветы уверяют, будто они могут все? Но ладно, пусть. Добиваться толку от Таппера напрасный труд. Если начнешь с ним рассуждать, только больше запутаешься.
— Что ж, садись и давай есть, — сказал он.
I sat down on the ground and he handed me a plate, then sat down opposite me and took the other plate.
I was hungry and the saltless food didn't go so badly. Flat, of course, and tasting just a little strange, but it was all right. It took away the hunger.
“You like it here? I asked.
Я сел прямо на землю, он подал мне еду, сам уселся напротив и придвинул к себе вторую тарелку.
Я порядком проголодался, а это варево без соли оказалось не так уж плохо. Пресновато, конечно, и чуть странный привкус, но в общем недурно. Главное, сытно.
— Как тебе тут живется? — спросил я.
“It is home to me,” said Tupper, solemnly. “It is where my friends are.”
“You don't have anything,” I said. “You don't have an axe or knife. You don't have a pot or pan. And there is no one you can turn to. What if you got sick?”
Tupper quit wolfing down his food and stared at me, as if I were the crazy one.
— Это мой дом, — сказал Таппер с некоторой даже торжественностью. — Здесь у меня друзья.
— Но ведь у тебя ничего нет. Ни топора, ни ножа, ни кастрюли, ни сковородки. И не к кому пойти, никто не поможет. А вдруг захвораешь?
Таппер, который до этой минуты жадно уплетал свою похлебку, опустил ложку и уставился на меня так, словно полоумный не он, а я.
“I don't need any of those things,” he said. “I make my dishes out of clay. I can break off the branches with my hands and I don't need an axe. I don't need to hoe the garden. There aren't ever any weeds. I don't even need to plant it. It's always there. While I use up one row of stuff, another row is growing. And if I got sick, the Flowers would take care of me. They told me they would.”
“OK,” I said. “OK.”
— А для чего мне это барахло? — сказал он. — Посуду я леплю из глины. Сучья ломаю руками, топор мне ни к чему. И мотыга ни к чему, грядки рыхлить не надо. Сорняков нету, полоть нечего. Даже сажать не надо. Все растет само. Пока я все съем с одной грядки, на другой опять поспело. И если захвораю, Цветы тоже обо мне позаботятся. Они мне сами говорили.
— Ну, ладно, ладно, — сказал я.
He went back to his eating. It was a terrible sight to watch. But he was right about the garden. Now that he had mentioned it, I could see that it wasn't cultivated. There were rows of growing vegetables—long, neat rows without the sign of ever being hoed and without a single weed. And that, of course, was the way it would be, for no weed would dare to grow here. There was nothing that could grow here except the Flowers themselves, or the things into which the Flowers had turned themselves, like the vegetables and trees.
И он снова принялся за еду. Зрелище не из приятных.
А про огород он сказал правду. Теперь я и сам увидел, что земля не возделана. Просто растут овощи, растут длинными ровными рядами, и нигде никаких следов мотыги или лопаты, и ни единой сорной травинки. Да так оно, конечно, и должно быть — никакие сорняки не посмеют здесь носа высунуть. Здесь могут расти только сами Цветы или то, во что они пожелают обратиться, — к примеру, те же овощи или деревья.
The garden was a perfect garden. There were no stunted plants and no disease or blight. The tomatoes, hanging on the vines, were an even red and all were perfect globes. The corn stood straight and tall.
“You cooked enough for two,” I said. “Did you know that I was coming?”
А огород превосходный, ни одного чахлого растеньица, никаких болезней, никаких вредных гусениц и жучков. Помидоры на кустах висят как на подбор — круглые, налитые, ярко-алые. Кукуруза — высоченная, горделиво прямая.
— Ты настряпал вдоволь на двоих, — сказал я. — Разве ты знал, что я приду?
For I was fast reaching the point where I'd have believed almost anything. It was just possible, I told myself that he (or the Flowers) had known that I was coming.
“I always cook enough for two,” he told me. “There never is no telling when someone might drop in.”
“But no one ever has?”
“You're the first,” he said. “I'm glad that you could come.”
Я уже готов был верить чему угодно. Кто его знает, вдруг Таппер (или Цветы) и вправду меня ждали?
— А я всегда стряпаю на двоих, — ответил он. — Мало ли кто может заглянуть, заранее не угадаешь.
— Но пока к тебе еще никто не заглядывал?
— Ты первый. Я рад, что ты пришел.
I wondered if time had any meaning for him. Sometimes it seemed it didn't. And yet he had wept weak tears because it had been so long since anyone had broken bread with him.
We ate in silence for a while and then I took a chance. I'd humoured him long enough and it was time to ask some questions.
Любопытно, замечает ли он, как идет время? Иногда мне кажется, он этого просто не понимает. Но ведь когда речь зашла о том, как долго ему приходилось довольствоваться одинокими трапезами, он заплакал...
Несколько минут мы ели молча, а потом я решил попытать счастья. Довольно я к нему подлаживался, пора уже задать кое-какие вопросы.
“Where is this place?” I asked. “What kind of place is it? And if you want to get out of it, to get back home, how do you go about it?
I didn't mention the fact that he had gotten out of it and returned to Millville. I sensed it might be something he would resent, for he'd been in a hurry to get back again—as if he'd broken some sort of rule or regulation and was anxious to return before anyone found out.
— Где мы с тобой сейчас? Что это за место? И как быть, если захочешь вернуться домой?
О том, что он только нынче выбрался отсюда и побывал в Милвилле, я напоминать не стал. Еще разозлишь его неделикатным намеком, он ведь так торопился назад... Может, он нарушил какое-то правило или запрет и спешил обратно, пока его на этом не поймали?
Carefully Tupper laid his plate on the ground and placed his spoon upon it, then he answered me. But he answered me in a different voice, in the measured voice of the businessman who had talked to me on the mystery phone.
“This,” said Tupper, in the voice of the businessman, “is not Tupper Tyler speaking. This is Tupper speaking for the Flowers. What shall we talk about?”
Прежде чем ответить, Таппер аккуратно поставил свою тарелку наземь, положил ложку. Но ответил он мне не своим голосом, а тем размеренным, деловым тоном, который я слышал в трубке таинственного телефона.
— С вами сейчас говорит не сам Таппер Тайлер, — произнес он. — Таппер говорит от имени Цветов. О чем вы хотели бы побеседовать?
“You're kidding me,” I said, but it wasn't that I really thought I was being kidded. What I said I said almost instinctively, to gain a little time.
“I can assure you,” said the voice, “that we are very much in earnest. We are the Flowers and you want to talk with us and we want to talk with you. This is the only way to do it.”
— Брось ты свои дурацкие шутки, — сказал я.
Но я вовсе не думал, что Таппер меня дурачит. Это сказалось как-то само собой, я невольно старался выиграть время.
— Могу вас заверить, что мы относимся к делу весьма серьезно, — произнес тот же голос. — Мы Цветы, вы хотели поговорить с нами, а мы с вами. И это единственный способ вступить в переговоры.
Tupper wasn't looking at me; he didn't seem to be looking at anything at all. His eyes had gone all bleak and vacant and he had an indrawn look. He sat stiff and straight, with his hands dangling in his lap. He didn't look human, any more; he looked like a telephone.
“I've talked to you before,” I said.
Таппер на меня не смотрел: он, кажется, вообще ни на что не смотрел. Глаза у него стали пустые и словно выцвели, он как-то ушел в себя. Сидит прямой, как деревяшка, руки упали на колени. Словно он уже и не человек... не человек, а телефон!
— Я уже с вами разговаривал, — сказал я.
“Oh, yes,” said the Flowers, “but only very briefly. You did not believe in us.”
“I have some questions that I want to ask.”
“And we shall answer you. We'll do the best we can. We'll reply to you as concisely as we know.”
— Да, но то был очень короткий разговор, — отвечали Цветы. — Вы тогда в нас не поверили.
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Мы вам ответим. Мы приложим все усилия. И постараемся говорить как можно яснее.
“What is this place?” I asked.
“This is an alternate Earth,” said the Flowers. “It's no more than a clock-tick away from yours.”
“An alternate Earth?”
“Yes, there are many Earths. You did not know that, did you?”
— Где мы находимся? — спросил я.
— Это смежная Земля. От вашей Земли ее отделяет только доля секунды.
— Смежная Земля?
— Да, Земля не одна, их много. Вы этого не знали?
“No,” I said, “I didn't.”
“But you can believe it?”
“With a little practice, maybe.”
— Нет. Не знал.
— Но вы можете этому поверить?
— Так сразу трудно. Постараюсь привыкнуть.
“There are billions of Earths,” the Flowers told me. “We don't know how many, but there are many billions of them. There may be no end to them. There are some who think so.”
“One behind the other?”
“No. That's not the way to think of it. We don't know how to tell it. It becomes confused in telling.”
— Земля не одна, их мириады, — сказали Цветы. — Мы не знаем точно, сколько, но мириады и мириады. Быть может, им вообще нет числа. Многие думают именно так.
— И все они рядом, одна за другой?
— Нет, не то. Не знаем, как вам сказать. Трудно выразить словами.
“So let's say there are a lot of Earths. It's a little hard to understand. If there were a lot of Earths, we'd see them.”
“You could not see them,” said the Flowers, “unless you could see in time. The alternate Earths exist in a time matrix...”
“A time matrix? You mean...”
— Значит, скажем так: Земель очень много. Только я что-то не пойму. Будь их много, мы бы их видели.
— Вы не можете их увидеть, — сказали Цветы. — Для этого надо видеть во времени. Смежные Земли существуют в пластах времени.
— В пластах времени? То есть...
“The simplest way to say it is that time divides the many Earths. Each one is distinguished by its time-location. All that exists for you is the present moment. You cannot see into the past or future...”
“Then to get here I travelled into time.”
— Проще всего сказать так: все эти бесчисленные Земли разделяет время. Каждая из них отличается своим местом во времени. Для вас существует только настоящее мгновенье. Вы не можете заглянуть ни в прошлое, ни в будущее.
— Значит, когда а попал сюда, я путешествовал во времени?
“Yes,” said the Flowers.
“That is exactly what you did. “ Tupper still was sitting there with the blank look on his face, but I'd forgotten him. It was his lips and tongue and larynx that formed the words I heard, but it was not Tupper speaking. I knew that I was talking with the Flowers; that, insane as it might seem, I was talking with the purpleness that flowed all around the camp.
— Совершенно верно, — сказали Цветы.
Таппер все еще сидел напротив с отсутствующим бессмысленным видом, но я о нем попросту забыл. Слова, которые я слышал, исходили из его гортани, слетали с его губ и языка, но то не были слова Таппера. Я знал, что говорю с Цветами; это может показаться чистейшим безумием, но со мною говорила сама Лиловость затопившая все окрест.
“Your silence tells us,” said the Flowers, “that you find it hard to digest what we are telling you.”
“I choke on it,” I told them.
“Let's try to say it another way. Earth is a basic structure but it progresses along the time path by a process of discontinuity.”
— Судя по вашему молчанию, вам нелегко освоиться с тем, что вы от нас услышали, — сказали Цветы.
— Такое враз не проглотишь, скорее подавишься, — ответил я.
— Попробуем выразить это иначе. Земля — неизменная основа, но она движется во времени путем прерывающейся последовательности.
“Thanks,” I said, “for trying, but it doesn't help too much.”
We have known it for a long time,” said the Flowers. “We discovered it many years ago. To us it is a natural law, but to you it's not. It'll take you a little time. You cannot swallow at a single gulp what it took us centuries to know.”
— Покорно благодарю, только мне что-то не становится понятнее.
— Мы уже давно это знаем. Мы открыли это много лет тому назад. Для нас это просто и естественно, как всякий закон природы, для вас — нет. Придется вам потерпеть. Не так-то просто в один миг усвоить истину, которую мы познавали веками.
“But I walked through time,” I said. “That's what's hard to take. How could I walk through time?”
“You walked through a very thin spot.”
“Thin spot?”
“A place where time was not so thick.”
— Но я же прошел сквозь время, вот что всего непонятнее. Как так получилось, что я перешел из одного времени в другое?
— Вы прошли там, где очень тонко.
— Тонко?
— В таком месте, где время не слишком плотное.
“And you made this thin spot?”
“Let's say that we exploited it.”
“To try to reach our Earth?”
— Вы сами сделали его потоньше?
— Скажем так: мы открыли это место и воспользовались им.
— Чтобы добраться до нашли Земли?
“Please, sir,” said the Flowers, “not that tone of horror. For some years now, you people have been going into space.”
“We've been trying to,” I said.
“You're thinking of invasion. In that we are alike. You are trying to invade space; we're trying to invade time.”
— Пожалуйста, сэр, не надо так ужасаться. Ведь вы, люди, уже несколько лет как летаете в космос.
— Пробуем летать, — поправил я.
— Вы думаете о завоевании. В этом смысле мы с вами одинаковы. Вы стремитесь завоевать пространство, мы — время.
“Let's just go back a ways,” I pleaded. “There are boundaries between these many Earths?”
“That is right.”
“Boundaries in time? The worlds are separated by time phases?”
— Постойте, не торопитесь, — взмолился я, — дайте разобраться с самого начала. Между всеми этими Землями есть какие-то границы?
— Да.
— Границы во времени? Миры разделены какими-то периодами?
“That is indeed correct. You catch on very neatly.”
“And you are trying to break through this time barrier so you can reach my Earth?”
“To reach your Earth,” they told me.
“But why?”
— Совершенно верно. Вы очень точно это уловили.
— И вы стараетесь пробиться сквозь барьер времени, чтобы проникнуть на мою Землю?
— Да, так.
— А зачем?
“To co-operate with you. To form a partnership. We need living space and if you give us living space, we'll give our knowledge; we need technology, for we have no hands, and with our knowledge you can shape new technologies and those technologies can be used for the benefit of each of us. We can go together into other worlds. Eventually a long chain of many Earths will be linked together and the races in them linked, as well, in a common aim and purpose.”
— Мы хотим с вами сотрудничать. Заключить соглашение. Нам нужно жизненное пространство, дайте его нам, а мы взамен дадим вам наши познания; нам нужна техника, ведь у нас нет рук, а вы, пользуясь нашими знаниями, создадите новую технику — она пойдет на благо и вам, и нам. Вместе мы сможем проникнуть и в другие миры. В конце концов множество Земель сольется в единую цепь, и все те, кто их населяет, тоже объединятся, у них будет одна цель, одни стремления.
A cold lump of lead blossomed in my guts, and despite the lump of lead I felt that I was empty and there was a vile metallic taste that coated tongue and mouth. A partnership, and who would be in charge? Living space, and how much would they leave for us? Other worlds, and what would happen in those other worlds?
“You have a lot of knowledge?”
Где-то под ложечкой у меня зрел холодный, свинцово-тяжелый ком; я ощущал странную пустоту внутри и мерзкий металлический вкус во рту. Сотрудничество, соглашение — а кто будет играть главную роль? Жизненное пространство — а сколько его останется для нас? Иные миры — а что произойдет там, в иных мирах?
— Вы много знаете?
“Very much,” they said. “It is a thing we pay much attention to—the absorption of all knowledge.”
“And you're very busy collecting it from us. You are the people who are hiring all the readers?”
“It is so much more efficient,” they explained, “than the way we used to do it, with results indifferent at best. This way is more certain and a great deal more selective.”
— Очень много. Это для нас важнее всего: мы познаем, поглощаем, впитываем знания.
— Вы очень усердно собираете их и у нас. Ведь это вы нанимаете чтецов?
— Да, и этот способ гораздо лучше всех прежних, раньше мы получали весьма посредственные результаты. Теперешний путь вернее, и притом легче отбирать самое важное.
“Ever since the time,” I said, “that you got Gerald Sherwood to make the telephones.”
“The telephones,” they told me, “provide direct communication. All we had before was the tapping of the mind.”
“You mean you had mental contact with people of our Earth?
Perhaps for a good long time?”
— Так пошло с тех пор, как вы обучили Джералда Шервуда делать телефоны?
— Телефоны позволяют нам непосредственно общаться с жителями вашей Земли, — был ответ. — До этого мы могли только перехватывать мысли.
— Так вы и раньше понимали людей? Может, вы уже давным-давно читаете наши мысли?
“Oh, yes,” they said, most cheerfully. “With very many people, for many, many years. But the sad part of it was that it was a one-way business. We had contact with them, but by and large, they had none with us. Most of them were not aware of us at all and others, who were more sensitive, were aware of us only in a vague and fumbling way.”
“But you picked those minds.”
— Да-да! — весело откликнулись Цветы. — Мы понимали очень многих людей и уже много, много лет назад. Но беда в том, что это были отношения односторонние. Мы слышали и понимали людей, а они нас — нет. Большинство даже и не подозревало о нашем существовании, а более чуткие кое-что воспринимали, но только очень смутно и сбивчиво.
— Однако вы подслушивали их мысли.
“Of course we did,” they said. “But we had to content ourselves with what was in the minds. We could not manage to direct them to specific areas of interest.”
“You tried nudging them, of course.”
“There were some we nudged with fair success. There were others we could nudge, but they moved in wrong directions.
And there were many, most of them perhaps, who stubbornly remained unaware of us, no matter what we did. It was discouraging.
— Да, конечно. Но нам приходилось довольствоваться тем, что они думали сами. Мы не могли направлять их мысли, пробуждать у них те или иные интересы.
— Уж конечно, вы старались их подтолкнуть в ту сторону, куда вам требовалось.
— Да, подталкивали, и с некоторыми получалось очень удачно. Другие почему-то двигались совсем не туда, куда надо. И многие, очень многие упорно оставались глухи, все наши старания пропадали понапрасну. Это было очень печально.
“You contact these minds through certain thin spots, I suppose. You could not have done it through the normal boundaries.”
“No, we had to make maximum usage of the thin spots that we found.”
“It was, I gather, somewhat unsatisfactory.”
— Как я понимаю, вы проникали в сознание этих людей через те самые просветы, где время не очень плотное. Обычные границы вы бы не преодолели.
— Да, приходилось наилучшим способом использовать каждый просвет, какой удавалось найти.
— Очевидно, этого вам было недостаточно.
“You are perceptive, sir. We were getting nowhere.”
“Then you made a breakthrough.”
“We are not quite sure we understand.”
— У вас очень тонкое восприятие. Мы ничего не могли достичь.
— И тогда вы пошли на прорыв.
— Мы не совсем понимаем.
“You tried a new approach. You concentrated on actually sending something physical through the boundary. A handful of seeds, perhaps.”
“You are right, of course. You follow us so closely and you understand so well. But even that would have failed if it had not been for your father. Only a very few of the seeds germinated and the resultant plants would have died out eventually if he'd not found them and taken care of them. You must understand that is why we want you to act as our emissary...”
— Вы попробовали взяться за дело с другого конца. Задались целью переправить через границу не мысль, а какой-нибудь предмет. Скажем, горсть семян.
— Да, разумеется. Вы прекрасно все улавливаете и очень верно нас понимаете. Но если бы не ваш отец, нас и тогда постигла бы неудача. Проросло всего лишь несколько семян, и побеги в конце концов неминуемо погибли бы, но ваш отец их нашел и позаботился о них. Поэтому мы и избрали вас посредником...
“Now, just a minute there,” I told them. “Before we get into that, there are a few more points I want cleared up. The barrier, for instance, that you've thrown around Millville.”
— Нет, обождите, — сказал я. — Сперва я хочу еще кое-что выяснить. Вот хотя бы насчет барьера — чем вы огородили Милвилл?
“The barrier,” said the Flowers, “is a rather simple thing. It is a time bubble we managed to project outward from the thin spot in the boundary that separates our worlds. That one slight area of space it occupies is out of phase both with Millville and with the rest of your Earth. The smallest imaginable fraction of a second in the past, running that fraction of a second of time behind the time of Earth. So slight a fraction of a second, perhaps, that it would be difficult, we should imagine, for the most sophisticated of your instruments to take a measurement. A very little thing and yet, we imagine you'll agree, it is quite effective.”
“Yes,” I said, “effective.”
— Это не так сложно, — сказали Цветы. — Этот барьер — капсула времени, нам удалось выбросить ее через неплотное место в границе, разделяющей наши миры. Тонкий слой пространства, который образует капсулу, находится в ином времени, чем Милвилл и чем вся ваша Земля, в вашем прошлом. Тут разница в невообразимо малую долю секунды, на эту малую долю время капсулы отстает от земного. Доля эта столь ничтожно мала, что едва ли даже точнейшие ваши приборы могли бы ее измерить. Самая малость — и, однако, согласитесь, отлично действует.
— Да, — сказал я, — действует.
And, of course, it would be—by the very nature of it, it would be strong beyond imagination. For it would represent the past, a filmy soap bubble of the past encapsulating Millville, so slight a thing that it did not interfere with either sight or sound, and yet was something no human could hope to penetrate.
“But sticks and stones,” I said. “And raindrops...”
Еще бы, иначе и не может быть — по самой природе своей барьер неодолим, ничего прочнее и вообразить нельзя. Ибо он принадлежит прошлому; прошлое обволакивает Милвилл тонкой, как мыльный пузырь, пленкой, она так тонка, что сквозь нее можно видеть и слышать, и, однако, человеку сквозь нее не прорваться.
— Но палки... — сказал я. — И камни... И дождь...
“Only life,” they said. “Life at a certain level of sentience, of awareness of its surroundings, of feeling—how do you say it?”
“You've said it well enough,” I told them. “And the inanimate...”
— Барьер задерживает только все живое, — ответили мне. — Только те формы жизни, которые достигли определенного уровня и могут ощущать и осознавать то, что их окружает, могут чувствовать... как бы это лучше сказать?
— Вы сказали очень понятно. А неодушевленным предметам барьер не помеха...
“There are many rules of time,” they told me, “of the natural phenomenon which you call time. That is a part, a small part, of the knowledge we would share with you.”
“Anything at all,” I said, “in that direction would be new knowledge for us. We have not studied time. We haven't even thought of it as a force that we could study. We haven't made a start. A lot of metaphysical mutterings, of course, but no real study of it. We have never found a place where we could start a study of it.”
“We know all that,” they said.
— У времени — у того явления природы, которое вы называете временем, — есть свои законы, — услышал я. — И это лишь малая часть знаний, которыми мы с вами поделимся.
— Все, что вы нам скажете о времени, будет для нас ново. Мы ничего о нем не знаем. Мы даже не представляли, что время — это сила, которую можно изучать. Мы и не пробовали к нему подступаться. То есть, конечно, отвлеченной болтовни хватало, а вот настоящего знания нет и в помине. Мы никогда и не догадывались, с чего начать.
— Да, нам это известно.
And was there a note of triumph in the way they said it? I could not be entirely sure.
A new sort of weapon, I thought. A devilish sort of weapon. It wouldn't kill you and it wouldn't hurt you! It would shove you along, herding you along, out of the way, crowding you together, and there wouldn't be a thing you could do about it.
Ослышался я — или в том, как они это сказали, прозвучало торжество? Может быть, просто почудилось?
Новое оружие, подумал я. Адское оружие. Никого не убивает и не ранит. Всего лишь гонит, толкает, сметает с дороги, сгребает всех в одну кучу — неодолимо, неотвратимо.
What, Nancy had asked, if it swept all life from Earth, leaving only Millville? And that, perhaps, was possible, although it need not go that far. If it was living space alone that the Flowers were looking for, then they already had the instrument to get that living space. They could expand the bubble, gaining all the space they needed, holding the human race at bay while they settled down in that living space. The weapon was at once a weapon to be used against the people of the Earth and a protection for the Flowers against such reprisals as mankind might attempt.
Как, бишь, сказала Нэнси: вдруг барьер сметет с лица Земли все живое и останется один лишь Милвилл? Пожалуй, и это возможно, хотя зачем такие крайности? Если Цветам нужно только жизненное пространство, у них уже есть способ его получить. Расширяя капсулу времени, они могут очистить для себя столько места, сколько пожелают, могут оттеснить человечество и поселиться на его территории. У них есть оружие против жителей Земли — оно же послужит им защитой от любых контрмер, к каким попытались бы прибегнуть люди.
The way was open to them if they wanted Earth. For Tupper had travelled the way that they must go and so had I and there was nothing now to stop them. They could simply move into the Earth, shielded by that wall of time.
“So,” I asked, “what are you waiting for?”
Если они хотят захватить Землю, путь открыт. Ведь этим путем проходил Таппер и прошел я. Теперь их ничем не остановишь. Они просто-напросто двинутся на Землю, заслоняясь, как щитом, барьером времени.
— Так чего же вы ждете? — спросил я.
“You are, on certain points, so slow to reach an understanding of what we intend,” they said. “We do not plan invasion. We want co-operation. We want to come as friends in perfect understanding.”
“Well, that's fine,” I said. “You are asking to be friends. First we must know our friends. What sort of things are you?”
“You are being rude,” they said.
— В некоторых отношениях вы очень непонятливы, — прозвучало в ответ. — Мы вовсе не собираемся вас завоевать и покорить. Мы хотим с вами сотрудничать. Мы хотим прийти к вам как друзья, мы ищем полного понимания.
— Что ж, отлично, — сказал я. — Вы хотите с нами дружить. Но сперва нам надо знать, кого мы берем в друзья. Что вы, собственно такое:
— Вы неучтивы.
“I am not being rude. I want to know about you. You speak of yourselves as plural, or perhaps collective.”
“Collective,” they said. “You probably would describe us as an organism. Our root system is planet-wide and interconnected and you might want to think of it as our nervous system. At regular intervals there are great masses of our root material and these masses serve—we suppose you'd call them brains. Many, many brains and all of them connected by a common nervous system.”
— Совсем нет. Просто я хочу вас понять. Вы говорите о себе во множественном числе, как будто вы составляете какое-то сообщество.
— Да, сообщество. Вы, вероятно, назвали бы нас единым организмом. Наши корни сплетены в единую сеть, она охватывает всю планету — возможно, вы скажете, что это наша нервная система. На равных расстояниях расположены большие массы того же вещества, из которого состоят и корни, и эти массы служат нам... должно быть, вы назовете это мозгом. Не один мозг, а многие множество, и все они связаны общей нервной системой.
“But it's all wrong,” I protested. “It goes against all reason. Plants can't be intelligent. No plant could experience the survival pressure or the motivation to achieve intelligence.”
“Your reasoning,” they told me calmly, “is beyond reproach.”
— Как же так! — запротестовал я. — Этого просто не может быть! Растения не бывают разумными. Конечно, в растительном царстве тоже идет борьба за существование, но там все меняется не так быстро и резко, чтобы мог развиться разум.
— Вы рассуждаете весьма логично, — невозмутимо ответили Цветы.
“So it is beyond reproach,” I said. “Yet I am talking with you. “
“You have an animal on your Earth that you call a dog. “
“That is right. An animal of great intelligence. “
— Вот видите, логично — и все-таки мы с вами разговариваем!
— У вас на Земле есть животное, вы его называете собакой.
— Правильно. Очень умный зверь.
“Adopted by you humans as a pet and a companion. An animal that has associated with you people since before the dawning of your history. And, perhaps, the more intelligent because of that association. An animal that is capable of a great degree of training.”
— Вы привыкли к собакам, они ваши любимцы, баловни и верные спутники. Люди и собаки неразлучны с незапамятных времен. И, может быть, от постоянного общения с вами они еще больше поумнели. Это животное способно многому научиться.
“What has the dog to do with it?” I asked.
“Consider,” they said. “If the humans of your Earth had devoted all their energies, through all their history, to the training of the dog, what might have been achieved?”
“Why, I don't know,” I said. “Perhaps, by now, we'd have a dog that might be our equal in intelligence. Perhaps not intelligent in the same manner that we're intelligent, but...”
— При чем тут собаки?
— Представьте: вдруг бы люди на вашей Земле с начала времен все силы посвятили тому, чтобы учить собак развивать их разум. Как, по-вашему, чего бы они достигли?
— Ну... право, не знаю. Может, теперь собаки были бы так же разумны, как и мы. Может, их разум чем-то и отличался бы от нашего, но...
“There once was another race,” the Flowers told me, “that did that very thing with us. It all began more than a billion years ago.”
“This other race deliberately made a plant intelligent?”
— Некогда в одном из миров так поступили с нами, — сказали Цветы. — Все это началось больше миллиарда лет тому назад.
— И обитатели того мира сознательно сделали растения разумными?
“There was a reason for it. They were a different kind of life than you. They developed us for one specific purpose. They needed a system of some sort that would keep the data they had collected continually correlated and classified and ready for their use.”
— Для этого была причина. То были не такие существа, как вы. Они совершенствовали нас с определенной целью. Они нуждались в коком-то устройстве, способном собирать и хранить для них наготове всевозможные знания и сведения, беспрерывно накапливать их и приводить в стройную систему.
“They could have kept their records. They could have written it all down.”
“There were certain physical restrictions and, perhaps more important, certain mental blocks.”
“You mean they couldn't write.”
— Ну и вели бы записи. Все можно записать.
— Тут были некоторые физические пределы и, что, пожалуй, еще важнее, некоторые психологические ограничения.
— То есть они не умели писать?
“They never thought of writing. It was an idea that did not occur to them. Not even speech, the way you speak. And even if they had had speech or writing, it would not have done the job they wanted.”
“The classification and the correlation?”
— Они до этого не додумались. Им не случилось открыть для себя письмо. И даже речь — они не говорили, как вы. Но даже умей они говорить и писать, они все равно не достигни бы того, что им требовалось.
— Не могли бы привести свои знания в единую систему?
“That is part of it, of course. But how much ancient human knowledge, written down and committed to what seemed at that time to be safe keeping, is still alive today?”
“Not much of it. It has been lost or destroyed. Time has washed it out.”
“We still hold the knowledge of that other race,” they said. “We proved better than the written record—although this other race, of course, did not consider written records.”
— Отчасти и это, конечно. Но скажите, многое ли сохранилось из того, что знали люди в древности, что было записано и, как им в ту пору казалось, закреплено на века?
— Да нет, мало что уцелело. Многое затерялось, многое разрушено и погибло. Время стерло все следы.
— А мы и поныне храним знания того народа. Мы оказались надежнее всяких записей. Правда, в том мире никто и не думал вести записи.
“This other race,” I said. “The knowledge of this other race and how many other races?”
They did not answer me. “If we had the time,” they said, “we'd explain it all to you. There are many factors and considerations you'd find incomprehensible. Believe us when we say that the decision of this other race, to develop us into a data storage system, was the most reasonable and workable of the many alternatives they had under study”
— Обитатели того мира, — повторил я. — Вы сохранили их знания, — а может, и знания еще многих других?
— Сейчас некогда, а то мы бы вам все объяснили, — сказали Цветы вместо ответа. — Тут много обстоятельств и соображений, которые вы пока понять не в силах. Поверьте нам на слово: когда они, изучив другие возможности, решили превратить нас в хранилище знаний и сведений, они выбрали самый мудрый и верный путь.
“But the time it took,” I said, dismayed “My God, how much time would it take to make a plant intelligent! And how could they even start? What do you do to make a plant intelligent?”
“Time,” they said, “was no great consideration. It wasn't any problem. They knew how to deal with time. They could handle time as you can handle matter. And that was a part of it. They compressed many centuries of our lives into seconds of their own. They had all the time they needed. They made the time they needed.”
— Но сколько же на это ушло времени! Развить у растения разум... Бог ты мой, да на это нужна целая вечность! И как к этому подступиться? Как сделать растение разумным?
— О времени они не думали. Это было просто. Они умели им управлять. Они обращались со временем, как вы — с материей. Иначе ничего бы не вышло. Они сжали, спрессовали наше время так, что в нашей жизни прошли многие века, а для них — секунды. В их распоряжении всегда было столько времени, сколько требовалось. Они сами создавали время, которое им требовалось.
“They made time?”
“Certainly. Is that so hard to understand?”
“For me, it is,” I told them. “Time is a river. It flows on and on. There is nothing you can do about it.”
— Создавали время?
— Да, разумеется. Разве это так непонятно?
— Мне непонятно. Время — река. Оно течет, и его не остановишь. Тут ничего нельзя поделать.
“It is nothing like a river,” said the Flowers, “and it doesn't flow, and there's much that can be done with it. And, furthermore, we ignore the insult that you offer us.”
“The insult?”
“Your feeling that it would be so difficult for a plant to acquire intelligence.”
— Время ничуть не похоже на реку, — был ответ. — Никуда оно не течет, и с ним очень многое можно сделать. Кроме того, напрасно вы стараетесь нас оскорбить, нас это не задевает.
— Я вас оскорбил?!
— По-вашему, растениям так трудно обрести разум.
“No insult was intended. I was thinking of the plants of Earth. I can't imagine a dandelion...”
“A dandelion?”
“A very common plant.”
— Но я совсем не хотел вас оскорбить! Я думал о наших земных растениях. Не могу себе представить какой-нибудь одуванчик...
— Одуванчик?
— Обыкновенный цветок, такие у нас растут на каждом шагу.
“You may be right,” they said. “We may have been different, originally, than the plants of Earth.”
“You remember nothing of it all, of course.”
“You mean ancestral memory?”
— Возможно, вы и правы. Должно быть, мы с самого начала были не такие, как растения у вас на Земле.
— Но вы этого, конечно, не помните.
— Вы имеете в виду родовую память?
“I suppose that's what I mean.”
“It was so long ago,” they said. “We have the record of it. Not a myth, you understand, not a legend. But the actual record of how we became intelligent.”
“Which,” I said, “is far more than the human race has got.”
— Да, наверно.
— Это было очень давно. Но у нас есть данные. Не миф, не легенда, а точные данные о том, как мы стали разумными.
— В этом смысле человечеству до вас далеко, — сказал я. — У нас таких данных нет.
“And now,” said the Flowers, “we must say goodbye. Our enunciator is becoming quite fatigued and we must not abuse his strength, for he has served us long and faithfully and we have affection for him. We will talk with you again.”
“Whew!” said Tupper.
He wiped the slobber off his chin.
“That's the longest,” he said, “I have ever talked for them. What did you talk about?”
— А сейчас мы должны с вами проститься, — сказали Цветы. — Наш глашатай очень устал, надо беречь его силы, ведь он уже так давно служит нам верой и правдой, и мы к нему привязались. Мы с вами побеседуем в другой раз.
— Ф-фу! — сказал Таппер и утер ладонью подбородок.
— Так долго я за них еще не разговаривал. Про что это вы толковали?
“You mean you don't know?”
“Of course I don't,” snapped Tupper. “I never listen in.”
He was human once again. His eyes had returned to normal and his face had become unstuck.
— А ты разве не знаешь?
— Откуда мне знать, — огрызнулся Таппер. — Отродясь не подслушивал.
Он опять стал похож на человека. Глаза ожили, застывшие черты оттаяли.
“But the readers,” I said. “They read longer than we talked.”
“I don't have nothing to do with the reading that is done,” said Tupper. “That ain't two-way talk. That's all mental contact stuff.”
“But the phones,” I said.
— А чтецы? — спросил я. — Они же читают дольше, чем мы разговаривали?
— Кто читает, это не по моей части, — сказал Таппер. — С ними разговоров не ведут. Там прямо ловят мысли.
— А телефоны зачем же?
“The phones are just to tell them the things they should read.”
“Don't they read into the phones?”
“Sure they do,” said Tupper. “I hat's so they'll read aloud. It's easier for the Flowers to pick it up if they read aloud. It's sharper in the reader's brain or something.”
— Просто чтоб говорить им, про что надо читать.
— А разве они читают не по телефону?
— Ну, ясно, по телефону. Это чтоб они читали вслух. Цветам легче понимать, когда вслух. Вроде тогда у чтеца в голове все отчетливей выходит.
He got up slowly.
“Going to take a nap,” he said.
He headed for the hut.
Halfway there, he stopped and turned back to face me. “I forgot,” he said. “Thanks for the pants and shirt.”
И Таппер медленно поднялся.
— Пойду сосну часок, — сказал он и направился к шалашу. Но на полдороге остановился и обернулся: — Совсем забыл. Спасибо тебе за штаны и за рубаху.
12
My hunch had been correct. Tupper was a key, or at least one of the keys, to what was happening. And the place to look for clues, crazy as it had sounded, had been the patch of flowers in the garden down below the greenhouse.
Стало быть, предчувствие меня не обмануло. Таппер — ключ к тому, что происходит, или по крайней мере — один из ключей. И, как ни дико это звучит, искать ключи ко всем другим загадкам надо на той же лужайке за теплицами, где разрослись лиловые цветы.
For the flower patch had led, not alone to Tupper, but to all the rest of it—to that second self that had helped out Gerald Sherwood, to the phone set-up and the reader service, to the ones who employed Stiffy Grant and probably to the backers of that weird project down in Mississippi. And to how many other projects and endeavours I had no idea.
Ибо эта лужайка ведет не только к Тапперу, но и ко всему остальному: к «двойнику», что выручил Джералда Шервуда, к телефону без диска и к работе чтецов, к тем, кому служит Шкалик Грант, и, по всей вероятности, к тем, кто устроил загадочную лабораторию в штате Миссисипи.
А сколько еще за этим кроется престранных случаев, непонятных фабрик и лабораторий?
It was not only now, I knew, that this was happening, but it had been happening for years. For many years, they'd told me, the Flowers had been in contact with many minds of Earth, had been stealing the ideas and the attitudes and knowledge which had existed in those minds, and even in those instances in which the minds were unaware of the prowlers in them, had persisted in the nudging of those minds, as they had nudged the mind of Sherwood.
Конечно, это все не новость, это началось много лет назад. Цветы сами сказали, что уже многие годы, для них открыт разум многих людей на Земле — они подслушивают мысли этих людей, перенимают их понятия, представления, знания, и даже когда человек не подозревает, что в его мозг прокрались незванные гости, они упорно подталкивают, направляют чужой разум куда им заблагорассудится, как направляли ум Шервуда.
For many years, they'd said, and I had not thought to ask them for a better estimate. For several centuries, perhaps, and that seemed entirely likely, for when they spoke of the lifetime of their intelligence they spoke of a billion years.
Многие годы, сказали они, а я не догадался спросить точнее. Может быть, это длится уже несколько столетий? Почему бы и нет, ведь они говорили, что обладают разумом уже миллиард лет.
For several hundred years, perhaps, and could those centuries, I wondered, have dated from the Renaissance? Was it possible, I asked myself, that the credit for the flowering of man's culture, that the reason for his advancement might be due, at least in part, to the nudging of the Flowers? Not, of course, that they themselves would have placed their imprint upon the ways of man, but theirs could have been the nagging force which had driven man to much of his achievement.
Быть может, они вмешиваются в нашу жизнь уже несколько веков — уж не с эпохи ли Возрождения это началось? Что, если расцветом культуры, духовным ростом и развитием человечество хотя бы отчасти обязано Цветам, которые толкали его все вперед по пути прогресса? Нет, конечно, не они определили характер человеческой науки, искусства, философии, но очень возможно, что это они будили в людях беспокойный дух, заставлявший стремиться к совершенству.
In the case of Gerald Sherwood, the busybody nudging had resulted in constructive action. Was it too much to think, I wondered, that in many other instances the result had been the same—although perhaps not as pronounced as it had been in Sherwood's case? For Sherwood had recognized the otherness that had come to live with him and had learned that it was to his benefit to co-operate. In many other cases there would not have been awareness, but even with no awareness, the drive and urge were there and, in part, there would have been response.
Джералда Шервуда такой неугомонный советчик вынудил стать изобретателем и конструктором. И может быть, он далеко не единственный, только в других случаях чужое вмешательство было не так очевидное. Шервуд почувствовал, что в него вселилось некое чуждое начало, и понял: сотрудничать с чужаком полезно и выгодно. А многие другие могли этого и не почувствовать, но все равно их что-то вело, толкало, и отчасти поэтому они чего-то достигли.
In those hundreds of years, the Flowers must have learned a great deal of humanity and have squirrelled away much human knowledge. For that had been their original purpose, to serve as knowledge storage units. During the last several years man's knowledge had flowed to them in a steady stream, with dozens, perhaps hundreds, of readers busily engaged in pouring down their mental gullets the accumulated literary efforts of all of humankind.
За сотни лет Цветы, конечно, неплохо изучили человечество и пополнили свои запасы многими людскими познаниями. Ведь для того их и наделили разумом, чтобы сделать хранилищем знаний. В последние несколько лет человеческие знания текли к ним непрерывным потоком, десятки, а то и сотни чтецов усердно наполняли ненасытную глотку их разума всем, что общими усилиями собрало в своих книгах человечество.
I got off the ground where I was sitting and found that I was stiff and cramped. I stretched and slowly turned and there, on every side, reaching to the near horizons of the ridges that paralleled the river, swept the purple tide.
It could not be right, I told myself. I could not have talked with flowers. For of all the things on Earth, plants were the one thing that could never talk.
And yet this was not the Earth. This was another Earth—only one, they'd said, of many billion earths.
Наконец я поднялся — я так долго сидел на земле не шевелясь, что весь одеревенел. Потянулся, медленно повернул голову и осмотрелся — взгляд упирался в гряды холмов, они тянулись справа и слева, чуть поодаль от реки, сплошь захлестнутые лиловым приливом.
Не может этого быть. Не мог я разговаривать с цветами. Что-что, а растения — только они из всех форм жизни на Земле — начисто лишены дара речи.
Да, но ведь это не наша Земля. Это какая-то другая Земля — по их словам, лишь одна из многих миллионов.
Could one measure, I asked myself, one earth by another? And the answer seemed to be one couldn't. The terrain appeared to be almost identical with the terrain I had known back on my own Earth, and the terrain itself might remain the same for all those multi-billion earths. For what was it they had said—that earth was a basic structure?
Можно ли по одной из этих Земель судить о другой, мерить их той же мерой? Уж наверно, нельзя. Правда, местность вокруг почти такая же, как и наизусть знакомые места на моей родной Земле, но, возможно, рельеф остается тот же для всех бесчисленных миров. Как, бишь, они сказали: Земля — это неизменная основа?
But when one considered life and evolution, then all the bets were off. For even if the life of my own Earth and this other Earth on which I stood had started out identically (and they might well have started out identically) there still would be, along the way, millions of little deviations, no one of which perhaps, by itself, would be significant, but the cumulative effects of all these deviations eventually would result in a life and culture that would bear no resemblance to any other Earth.
А вот жизнь, эволюция — тут нет ничего общего. Даже если на моей Земле и на этой, куда я сейчас попал, жизнь начиналась совершенно одинаково (а это вполне могло случиться), то все равно в дальнейшем на ее пути неизбежно возникали несчетные мелкие отклонения, сами по себе, возможно, пустячные, но все вместе они привели к тому, что жизнь и культура одной Земли ничем не напоминает остальные.
Tupper had begun to snore—great wet, slobbering snores, the very kind of snores that one might guess he'd make. He was lying on his back inside the hut, on a bed of leaves, but the hut was so small that his feet stuck out the doorway. They rested on his calloused heels and his spraddled toes pointed at the sky and they had a raw and vulgar look about them.
Таппер захрапел — в носу и в глотке у него громко бурлило, булькало, храп был под стать всему его облику. Он лежал в шалаше навзничь на куче листьев, но шалаш был так мал, что ноги Таппера высовывались наружу. Задубевшие пятки упирались в землю, широко расставленные пальцы торчали в небо — зрелище не слишком изысканное.
I picked up the plates and spoons from where they rested on the ground and tucked the bowl in which Tupper had cooked our meal underneath my arm. I found the trail that led down to the water's edge and followed it. Tupper had cooked the food; the least I could do, I told myself; was to wash the dishes.
Я подобрал тарелки и ложки, сунул под мышку горшок, в котором Таппер варил похлебку. Отыскал взглядом тропинку, сбегавшую к реке, и стал спускаться. Таппер стряпал еду, так должен же я хотя бы перемыть посуду.
I squatted by the river's edge and washed the awkward plates and pot, sluiced off the spoons and rubbed them clean between my fingers. I was careful with the plates, for I had the feeling they'd not survive much wetting. On both of them and on the pot there still were the marks of Tupper's great splayed fingers, where he had pressed them into shape.
Я присел на корточки у самой воды, вымыл кривобокие тарелки и горшок, ополоснул ложки и старательно протер их пальцами. С тарелками я обращался бережно: еще размокнут! На глине виднелись отпечатки неуклюжих тапперовых пальцев, вылепивших эту корявую утварь.
For ten years he had lived and been happy here, happy with the purple flowers that had become his friends, secure at last from the unkindness and the cruelty of the world into which he was born. The world that had been unkind and cruel because he had been different, but which was capable of unkindness and of cruelty even when there was no difference.
Он живет здесь уже десять лет, и он счастлив, ему хорошо среди лиловых цветов, они стали ему друзьями, наконец-то он защищен от злобы и жестокости мира, в котором родился. Мир этот был зол, был жесток с Таппером, потому что Таппер не такой, как все, — но как часто злоба и жестокость преследуют и тех, кто ничем не выделяется среди других.
To Tupper, I knew, this must seem a fairyland, for real. Here was the beauty and the simplicity to which his simple soul responded. Here he could live the uncomplicated and undisturbed sort of life for which he'd always yearned, perhaps not knowing that he yearned for it.
I set the plates and pot on the river bank and stooped above the water, scooping it up in my two hands, clasped together, drinking it. It had a smooth, clean taste and despite the heat of the summer sun, it had a touch of coldness.
Тапперу, конечно, кажется, что он попал в волшебный край, сказочная страна фей стала для него явью. Здесь красиво и просто — эта безыскусственность и красота созвучны его простой душе. Здесь он может жить бесхитростно, безмятежно, к такой жизни он всегда стремился, по ней тосковал, сам того не понимая.
Я поставил горшок и тарелки на берегу, нагнулся пониже, сложил ладони ковшиком, зачерпнул воды и стал пить. Вода была чистая, точно ключевая, и, наперекор жаркому летнему солнцу, прохладная.
As I straightened up, I heard the faint sound of crinkling paper and, with a sinking heart, suddenly remembered. I put my hand into my inside jacket pocket and pulled out the long, white envelope. I flipped back the flap and there was the sheaf of money, the fifteen hundred dollars that Sherwood had put on the desk for me.
Выпрямляясь, я услыхал слабый шелест бумаги, и сердце екнуло: я вдруг вспомнил! Сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил длинный белый конверт. Он не был запечатан, я открыл его — внутри лежала пачка денег, полторы тысячи долларов, которые передал мне Шервуд.
I squatted there, with the envelope in my hand and I thought what a damn fool thing to do. I had meant to hide it somewhere in the house, since I intended leaving on the fishing trip with Alf before the bank had opened, and then, in the rush of events, had forgotten it. How in the world, I wondered, could one forget fifteen hundred dollars!
With a cold sweat breaking out on me, I ran through my mind all the things that could have happened to that envelope. Except for plain fool luck, I'd have lost it a dozen times or more. And yet, aghast as I might be that I should so utterly forget such a handsome sum of cash, as I sat there and looked at it, it seemed to have lost some of its significance.
С конвертом в руке я присел на корточки. Какого же я свалял дурака! Мы с Элфом собирались на рыбалку с утра пораньше, когда банк еще не открыт, и я хотел покуда спрятать конверт где-нибудь дома, а потом началась кутерьма, я закрутился и позабыл. Это ж надо — забыть про полторы тысячи долларов!
Я перебрал в уме все, что могло случиться с этим конвертом, и меня прошиб холодный пот. Я мог потерять его раз двадцать — и чудо, что не потерял. Вот уж поистине, дуракам счастье! Но странно: вот я сижу на берегу, ошарашенный собственной забывчивостью, держу в руках кругленькую сумму — и оказывается, почему-то она теперь не так уж много для меня значит.
Perhaps it was, I thought, a condition of Tupper's fairyland that I should not think so highly of it as I had at one time. Although I knew that if it were possible to get back into my world again it would assume its old importance. But here, for this little moment, a crude piece of pottery made out of river day was an important thing, a hut made out of sticks and a bed made out of leaves. And more important than all the money in the world, the necessity to keep a little campfire burning once the matches were gone.
Быть может, это на меня так подействовало тапперово волшебное царство, что деньги для меня уже не столь важны, как прежде? Хотя, конечно, если бы я сумел возвратиться домой, они вновь значили бы очень, очень много. Но здесь, в чужом мире, на краткий миг стало важно другое: неуклюжая утварь, грубо вылепленная из речной глины, шалаш из ветвей и куча листьев вместо постели. И куда важнее всех денег на свете поддерживать крохотный костер, потому что спичек здесь нет.
Although, I told myself, this was not my world. This was Tupper's world, his soft, short-sighted world—and tied in with it was his utter failure to grasp the overwhelming implications of this world of his.
For this was the day about which there had been speculation—although far too little speculation and too little done about it because it seemed so distant and so improbable. This was the day that the human race had come into contact (or perhaps, collision) with an alien race.
А впрочем, ведь это не мой мир. Это мир Таппера, безвольный, подслеповатый, как он сам, — и где ему понять, что таит в себе и чем грозит этот мир.
Ибо настал день, который давно предвидели и о котором много рассуждали... хотя рассуждали куда меньше, чем следовало, и слишком плохо к нему готовились, ведь он казался таким далеким, таким невероятным. Настал день, когда человечество встретилось (а быть может, вернее сказать — столкнулось) с иным разумом.
All the speculation, of course, had concerned an alien out of space, an alien on, or from, some other world in space. But here was the alien, not out of space, but time or at least from behind a barrier in time.
It made no difference, I told myseIf. Out of either space or time, the involvement was the same. Man at this moment finally faced his greatest test, and one he could not fail.
Правда, мы всегда рассуждали либо о пришельцах из космоса, либо о встрече с чужим разумом с какой-нибудь далекой планеты. А тут пришельцы не из пространства, но из времени, или, во всяком случае, из-за барьера времени.
А не все ли равно? Из пространства ли, из времени ли — осложнения те же. Вот он пришел — час, когда человеку предстоит величайший в истории экзамен, и провалиться нельзя.
I gathered up the pottery and went back up the trail again.
Tupper was still sleeping, but no longer snoring. He had not changed position and his toes still pointed at the sky.
The sun had moved far down the west, but the heat still held and there was no hint of breeze. The purple of the flowers lay unstirring on the hillsides.
Я собрал посуду и стал подниматься по тропинке. Таппер еще спал, но больше не храпел. Он по-прежнему лежал на спине, пальцы ног все так же торчали в небо.
Солнце клонилось к закату, но жара не спадала, в воздухе — ни ветерка. И лиловые цветы на склонах холмов недвижны.
I stood and looked at them and they were innocent and pretty and they held no promise and no threat. They were just a field of flowers, like a field of daisies or of daffodils. They were the sort of thing that we had taken for granted all our years on earth. They had no personality and they stood for nothing except a splotch of colour that was pleasing to the eye.
Я стоял и смотрел на них — цветы как цветы, милые, невинные, словно бы ничего не обещают и ничем не грозят. Просто луг, поросший цветами, — все равно как ромашками или нарциссами. Мы, люди, искони привыкли к цветам и ничего худого от них не ждем. Они безличны, они ничего не значат, радуют глаз яркими красками — и только.
That was the hard thing about all this, I thought—the utter impossibility of thinking of the Flowers as anything but flowers. It was impossible to think of them as beings, as anything that had even a symbol of importance. One could not take them seriously and yet they must be taken seriously, for in their right they were as intelligent, perhaps more intelligent than the human race.
I put the dishes down beside the fire and slowly climbed the hill. My moving feet brushed the flowers aside and I crushed some of them, but there was no chance of walking without crushing some of them.
Вот в том-то и загвоздка, в голове никак не укладывается, что эти Цветы — не просто цветы. Не верится, будто они — разумные существа, будто за ними стоит нечто значительное, весомое. Трудно принять их всерьез, а надо, ибо по-своему они столь же разумны, как люди, а быть может, и разумнее.
Я оставил посуду у костра и начал медленно подниматься в гору. На ходу я раздвигал и мял цветы, а некоторые раздавил, но просто невозможно было пройти, не растоптав ни одного цветка.
I'd have to talk to them again, I told myself. As soon as Tupper could get rested, I'd talk to them again. There were a lot of things that must be clarified, much to be explained. If the Flowers and the human race were to live together, there must be understanding. I ran through the conversation I'd had with them, trying to find the gentle threat that I knew was there. But from what I could remember, there had been no threat.
Непременно надо будет еще с ними поговорить. Как только Таппер отдохнет, я опять с ними потолкую. Столько всего надо выяснить, во многом разобраться. Если Цветам и людям придется существовать бок о бок, необходимо достичь взаимопонимания. Ну-ка, попробуем вспомнить все, о чем мы говорили, в чем же она была, скрытая угроза, ведь была же она? Но хоть убей, сколько ни вспоминаю, в том, что я слышал, никакой угрозы нет.
I reached the top of the hill and stopped there, gazing out across the undulating purple swales. At the bottom of the slope, a small creek ran between the hills to reach the river. From where I was I could hear the silver babble of it as it ran across the stones.
Вот и вершина холма, с нее далеко видна волнистая лиловая низина. Огибая косогор, бежит ручеек, вьется меж холмами и чуть подальше впадает в реку. Бежит, прыгает по камешкам, мне отсюда слышен его серебряный лепет.
Slowly I made my way down the hill toward it and as I moved down the slope I saw the mound that lay across the creek, at the foot of the opposite slope. I had not seen it before and I supposed that my failure to see it was because it had been masked by the slant of light across the land.
There was nothing special about it except that it appeared slightly out of character. Here, in this place of flowing swales, it stood by itself, like a hump-backed monstrosity left over from another time.
Я стал медленно спускаться к ручью — и на другом берегу, у подножья нового холма, увидел какой-то бугор, что-то вроде насыпи. Прежде я ее не замечал — вероятно, косые закатные лучи падали так, что она не бросалась в глаза.
Просто бугор, ничем не примечательный, но он как-то не сочетается со всем окружающим. Здесь, посреди цветущей холмистой равнины, он торчит отдельно, сам по себе, словно горбатый урод, оставшийся от иных времен.
I came down to the creek and waded across a shallow place where the water ran no deeper than three inches over a shining gravel bar.
At the water's edge a large block of stone lay half-buried in the sharp rise of the bank. It offered a ready seat and I sat down upon it, looking down the stream. The sun glanced off the water, making diamonds out of every ripple, and the air was sprayed with the silver tinkle of the singing brook.
Я спустился к ручью и перешел его вброд — здесь было мелко, вода покрывала полосу блестящей гальки всего лишь дюйма на три.
У самого края воды, наполовину выступая из береговой кручи, торчала каменная глыба. Совсем как скамья — я уселся и поглядел на реку. Солнце отсвечивало в воде, мельчайшая рябь искрилась алмазами, в воздухе серебром рассыпались переливчатые трели ручья.
There was no creek here in the world where Millville lay, although there was a dry run in Jack Dickson's pasture, through which the swamp that lay back of Stiffy's shack sometimes drained. Perhaps there had been such a creek as this, I thought, in Millville's world before the farmer's plough and resultant erosion had reshaped the terrain.
I sat entranced by the flashing diamonds of the water and the tinkle of the stream. It seemed that a man could sit there forever, warm in the last rays of the sun and guarded by the hills.
В том мире, где остался Милвилл, на этом месте никакого ручья нет; а впрочем, через луг Джека Диксона проходит высохшее русло и порой в него просачивается вода из болота, что за лачугой Шкалика. Может, и там, возле Милвилла, в старину был такой ручеек, а потом появился пахарь с плугом, началась эрозия почвы и облик всей местности переменился.
Так я сидел, околдованный алмазным сверканьем и звоном ручья. Наверно, вот так, в теплых лучах заходящего солнца, под защитой холмов можно сидеть целую вечность.
I had put my hands on either side of me and had been idly rubbing them back and forth across the surface of the stone on which I sat. My hands must have told me almost instantly that there was something strange about the surface, but I was so engrossed with the sensations of sun and water that it took some minutes before the strangeness broke its way into my consciousness.
Бездумно, от нечего делать я коснулся ладонями камня, на котором сидел, и начал его поглаживать. Руки должны бы мигом подсказать мне, что поверхность у камня какая-то странная, но я так поглощен был солнцем и ручьем, что лишь через несколько минут странность эта дошла до моего сознания.
When it did, I still remained sitting there, still rubbing the surface of the stone with the tips of my fingers, but not looking at it, making sure that I had not been wrong, that the stone had the feel of artificial shaping.
Я и тут не вскочил, я по-прежнему сидел и кончиками пальцев водил взад и вперед по камню, но теперь и не глядя убеждался: ошибки нет, на ощупь ясно — это не просто каменная глыба, а обтесанная плита.
When I got up and examined the block, there was no doubt of it. The stone had been squared into a block and there were places where the chisel marks could still be seen upon it. Around one corner of it still clung a brittle substance that could be nothing else than some sort of mortar in which the block had once been set.
I straightened up from my examination and stepped away, back into the stream, with the water tugging at my ankles.
Наконец, я поднялся и посмотрел — да, сомнений нет. Передо мною квадратная плита, кое-где еще видны знаки от удара зубилом. И на одном углу сохранились следы хрупкого вещества — должно быть, некогда это было подобие цемента.
Разглядев все это, я выпрямился и отступил, пришлось войти в ручей, вокруг щиколоток заплескалась вода.
Not a simple boulder, but a block of stone! A block of stone bearing chisel marks and with a bit of mortar still sticking to one edge.
The Flowers, then, were not the only ones upon this planet. There were others—or there had been others. Creatures that knew the use of stone and had the tools to chip the stone into convenient form and size.
Не просто глыба, не какой-нибудь валун, а каменная плита! Обтесанная плита со следами зубила и с остатками цемента по краю!
Значит, Цветы — не единственные обитатели этой планеты. Есть и другие или были когда-то. Существа, которые умели строить из камня и придавали камню нужную форму и размеры при помощи орудий.
My eyes travelled from the block of stone up the mound that stood at the water's edge, and there were other blocks of stone protruding from its face. Standing frozen, with the glint of water and the silver song forgotten, I traced out the blocks and could see that once upon a time they had formed a wall.
This mound, then, was no vagary of nature. It was the evidence of a work that at one time had been erected by beings that knew the use of tools.
Я поднял глаза от каменной плиты к тому бугру у края воды — из него выступали и еще такие же плиты. Я застыл на месте и, позабыв о солнечных бликах, о серебряной песне ручья, обвел взглядом проступавшие из земли плиты — все ясно, некогда здесь была стена.
Так, стало быть, этот бугор — не прихоть природы. Это — свидетельство, что в давние времена здесь потрудились существа, которые умели строить, умели пользоваться орудиями и инструментами.
I left the stream and clambered up the mound. None of the stones was large, none was ornamented; there were just the chisel marks and here and there the bits of mortar that had lain between the blocks. Perhaps, a building had stood here at one time. Or it may have been a wall. Or a monument.
I started down the mound, choosing a path a short way downstream from where I had crossed the creek, working my way along slowly and carefully, for the slope was steep, using my hands as brakes to keep myself from sliding or from fal1ing.
Я вышел из ручья и взобрался на бугор. Камни невелики и никак не украшены — только следы зубила да кое-где остатки скреплявшего плиты цемента. Видно, когда-то здесь стояло здание. Или, может быть, ограда. Или памятник.
Я опять начал спускаться к ручью, держа чуть ниже того места, где переходил его вброд; склон был крутой, и я спускался медленно, осторожно, тормозя руками — не ровен час, сорвешься.
And it was then, hugged close against the slope, that I found the piece of bone. It had weathered out of the ground, perhaps not too long ago, and it lay hidden there among the purple flowers. Under ordinary circumstances, I probably would have missed it. I could not see it well at first, just the dull whiteness of it lying on the ground. I had slid past it before I saw it and crawled back to pick it up.
И тут, прижимаясь всем телом к откосу, чтобы не упасть, я набрел на кость. Должно быть, дождь и ветер совсем недавно высвободили ее из-под слоя почвы, и теперь ее укрывали только лиловые цветы. Если бы не чистая случайность, я, скорее всего, прошел бы мимо. Сперва я ее не разглядел, заметил только: в земле что-то тускло белеет. Сполз по склону — и лишь тогда увидел кость, вновь подтянулся повыше и вытащил ее.
The surface of it powdered slightly at the pressure of my fingers, but it did not break.
It was slightly curved and white, a ghostly, chalky white.
Turning it over in my hand, I made out that it was a rib bone and the shape and size of it was such that it could be human, although my knowledge was too slight to be absolutely sure. If it were really humanoid, I told myself, then it meant that at one time a thing like man had lived here. And could it mean that something very similar to the human race still resided here?
Когда я сжал ее, пальцы мои словно пылью покрылись — верхний слой изъело время, — но сама кость не сломалась.
Чуть изогнутая и призрачно белая, белая как мел.
Я повертел ее в руках: похоже, что это ребро, и, может быть, судя во форме и размеру, человеческое, — впрочем, тут моих знаний не хватает, могу и ошибиться.
Если эта кость и вправду сходна с человеческой, значит, когда-то здесь жили существа, напоминающие людей. Но тогда, может быть, здесь и поныне обитает какое-то подобие человечества?
A planet full of flowers with nothing living on it except the purple flowers, and more lately Tupper Tyler. That was what I'd thought when I had seen the flowers spreading to the far horizons, but it had been supposition only. It was a conclusion I had jumped to without too much evidence. Although it was in part supported by the seeming fact that nothing else existed in this particular place—no birds, no insects or animals, not a thing at all, except perhaps some bacteria and viruses and even these, I thought, might be essential to the well-being of the Flowers.
Планета, населенная цветами... никакой иной жизни — только лиловые цветы да в последние годы Таппер Тайлер. Так подумал я сначала, увидав море цветов, расплескавшееся до самого горизонта, но это был только домысел. Не успев путем разобраться, я поспешил с выводами. Отчасти их подкрепляло то, что я увидел: здесь, на этом клочке земли, и в самом деле нет больше ничего живого — ни птиц, ни зверей, ни насекомых, разве что какие-нибудь бактерии, вирусы, да и то, вероятно, лишь такие, которые полезны Цветам.
Although the outer surface of the bone had chalked off when I picked it up, it seemed sound in structure. Not too long ago, I knew, it had been a part of a living thing. Its age probably would depend to a large extent upon the composition and the moistness of the soil and probably many other factors. It was a problem for an expert and I was no expert.
Хотя верхний слой кости под пальцами обращался в меловую пыль, сама кость, видимо, была очень крепкая. Не так уж давно это была часть живого существа. Чтобы определить ее возраст, наверно, надо знать состав и влажность почвы и еще многое. Это задача специалистов, а я не специалист.
Now I saw something else, a little spot of whiteness just to the right of me. It could have been a white stone lying on the ground, but even as I looked at it I didn't think it was. It had that same chalky whiteness of the rib I had picked up.
I moved over to it and as I bent above it I could see it was no stone. I let the rib drop from my fingers and began to dig.
The soil was loose and sandy and although I had no tools, my fingers served the purpose.
Потом я заметил справа еще одно белое пятнышко. Конечно, это мог быть и просто белый камень, но я с первого взгляда решил иначе. В глаза бросалась та же меловая белизна, что и у ребра — моей первой находки.
Я осторожно передвинулся вправо и, уже наклоняясь, увидел, что это не камень. Я отложил ребро и стал копать. Почва рыхлая, песчаная, можно обойтись и без лопаты, собственными руками.
As I dug, the bone began to reveal its shape and in a moment I knew it was a skull—and only a little later that it was a human skull.
I dug it loose and lifted it and while I might have failed to identify the rib, there was no mistaking this.
I hunkered on the slope and felt pity well inside of me, pity for this creature that once had lived and died—and a growing fear, as well.
Кость оказалась округлой, через минуту я понял: это череп, а еще через минуту — что череп человеческий.
Я откопал его, поднял — и если с ребром я еще мог ошибиться, то теперь сомнений не было.
Я был подавлен, меня захлестнула жалость: вот он когда-то жил, и его больше нет... и еще мне стало страшно.
For by the evidence of the skull I held within my hands, I knew for a certainty that this was not the home world of the Flowers. This was—this must be a world that they had conquered, or at least had taken over. They might, indeed, I thought, be very far in time from that old home where another race (by their description of it, a non-human race) had trained them to intelligence.
Ведь этот череп у меня в руках — бесспорное доказательство, что Земля эта не всегда принадлежала Цветам. Их родина не здесь... должно быть, они завоевали этот мир... так или иначе, он перешел к ним от кого-то другого. Да, очень возможно, что они переселились во времени очень далеко от той Земли, где иное племя — по их описанию, племя, нисколько не похожее на людей, — научило их мыслить.
How far back, I wondered, lay the homeland of the Flowers? How many conquered earths lay between this world and the one where they had risen? How many other earths lay empty, swept clean of any life that might compete with the Flowers?
And that other race, the race that had raised and elevated them above their vegetable existence where was that old race today?
Как далеко в прошлом лежит она, родина Цветов? Сколько еще Земель завоевали они на пути сюда, в этот мир из того неведомого, который был их колыбелью? Сколько миров осталось позади, опустошенных, очищенных от всего живого, что могло соперничать с этими Цветами...
А те, кто обучил и возвысил простые растения, кто наделил их разумом, — где они теперь, что с ними сталось?
I put the skull back into the hole from which I'd taken it. Carefully, I brushed back the sand and dirt until it was covered once again, this time entirely covered, with no part of it showing. I would have liked to take it back to camp with me so I could have a better look at it. But I knew I couldn't, for Tupper must not know what I had found. His mind was an open book to his friends the Flowers, and I was sure mine wasn't, for they had had to use the telephone to get in touch with me. So long as I told Tupper nothing, the Flowers would never know that I had found the skull. There was the possibility, of course, that they already knew, that they had the sense of sight, or perhaps some other sense that was as good as sight. But I doubted that they had; there was so far no evidence they had. The best bet was that they were mental symbionts, that they had no awareness beyond the awareness they shared with minds in other kinds of life.
Я положил череп обратно в яму, откуда его извлек. Снова осторожно засыпал его песком и землей — так, что больше уже ничего не было видно. Хорошо бы взять его с собой и внизу, на берегу, получше разглядеть. Но нельзя: Таппер не должен знать о моей находке. Его друзья Цветы с легкостью читают его мысли, а мои мысли для них — книга за семью печатями, иначе зачем бы им для переговоров со мной понадобился телефон. Значит, пока я ничего не скажу Тапперу, Цветы не узнают, что я нашел этот череп. Впрочем, быть может, они уже знают, быть может, они умеют видеть или обладают еще каким-нибудь чувством, которое заменяет им зрение. Но нет, вряд ли: ничего такого пока не заметно. Вернее всего, они способны к умственному симбиозу и знают только то, что им открылось в мыслях других разумных существ.
I worked my way around and down the mound and along the way I found other blocks of stone. It was becoming evident to me that at some other time a building had stood upon this site. A city, I wondered, or a town? Although whatever form it might have taken, it had been a dwelling place.
I reached the creek at the far end of the mound, where it ran close against the cutbank it had chewed out of the mound, and started wading back to the place where I had crossed.
Я спустился с насыпи, обогнул ее и по дороге нашел еще много каменных плит. Несомненно, когда-то на этом месте стояло здание. А может быть, тут был поселок или даже город? Так или иначе, здесь жили люди.
Я вышел на берег у дальнего конца насыпи, где ручей бежал вдоль нее вплотную, подмывая крутой склон, — и зашлепал по воде к тому месту, где раньше переходил вброд.
The sun had set and with it had gone the diamond sparkle of the water. The creek ran dark and tawny in the shadow of the first twilight.
Teeth grinned at me out of the blackness of the bank that rose above the stream, and I stopped dead, staring at that row of snaggled teeth and the whiteness of the bone that arched above them. The water, tugging at my ankles, growled a little at me and I shivered in the chill that swept down from the darkening hills.
For, staring at that second skull, grinning at me out of the darkness of the soil that stood poised above the water, I knew that the human race faced the greatest danger it had ever known. Except for man himself, there had been, up to this moment, no threat against the continuity of humanity. But here, finally, that threat lay before my eyes.
Солнце село, алмазные искры на воде угасли. Смеркалось, и ручей казался темным, почти бурым.
Крутой черный берег вдруг ощерился ухмылкой мне навстречу, и а застыл, вглядываясь, — передо мной белел ряд обломанных зубов, выпукло круглился череп. Течение хватало меня за ноги, стараясь увлечь за собой, вода тихонько рычала на меня, с темнеющих холмов тянуло холодом... меня пробрала дрожь.
Ибо, глядя на этот второй череп, оскалившийся мне навстречу из черной крутизны, я понял: человечеству грозит величайшая, небывалая опасность. Доныне род людской мог погибнуть только по собственной вине, по вине людей. И вот у меня перед глазами новая угроза.
13
I sighted the small glowing of the fire before I reached the camp. When I stumbled down the hillside, I could see that Tupper had finished with his nap and was cooking supper.
“Out for a walk?” he asked.
“Just a look around,” I said. “There isn't much to see.”
Спотыкаясь в полутьме, я спускался по косогору и еще издали увидел красноватый отблеск костра: Таппер уже проснулся и готовил ужин.
— Погулял? — спросил он.
— Так, огляделся немного, — ответил я. — Тут и смотреть особенно не на что.
“The Flowers is all,” said Tupper.
He wiped his chin and counted the fingers on one hand, then counted them again to be sure he'd made no mistake.
“Tupper?”
“What is it, Brad?”
— Одни Цветы — и все, — подтвердил Таппер.
Он утер подбородок, сосчитал пальцы на руке, потом пересчитал сызнова, проверяя, не ошибся ли.
— Таппер!
— Чего?
“Is it all like this? All over this Earth, I mean? Nothing but the Flowers?”
“There are others come sometimes.”
“Others?”
“From other worlds,” he said. “But they go away.”
— Тут что же, всюду так? По всей этой Земле? Больше ничего нету, одни Цветы?
— Иногда еще разные приходят.
— Кто — разные?
— Ну, из разных других миров. Только они опять уходят.
“What kind of others?”
“Fun people. Looking for some fun. “ “What kind of fun?”
“I don't know,” he said. “Just fun, is all.”
— А какие они?
— Забавники. Ищут себе забаву.
— Какую же забаву?
— А а не знаю. Просто забаву.
He was surly and evasive.
“But other than that,” I said, “there's nothing but the Flowers?”
“That's all,” he said.
“But you haven't seen it all.”
Таппер отвечал хмуро, уклончиво.
— А больше здесь никто не живет, кроме Цветов?
— Никого тут нету.
— Ты разве всю эту Землю обошел?
“They tell me,” Tupper said. “And they wouldn't lie. They aren't like people back in Millville. They don't need to lie.”
He used two sticks to move the earthen pot off the hot part of the fire.
“Tomatoes,” he said. “I hope you like tomatoes.”
— Они мне сами сказали. Они врать не станут. Они не то, что милвиллские. Им врать ни к чему.
Двумя сучьями он сдвинул глиняный горшок с пылающих угольев в сторонку.
— Помидоры, — сказал он. — Любишь помидоры?
I nodded that I did and he squatted down beside the fire to watch the supper better.
“They don't tell nothing but the truth,” be said, going back to the question I had asked. “They couldn't tell nothing but the truth. That's the way they're made. They got all this truth wrapped up in them and that's what they live by. And they don't need to tell nothing but the truth. It's afraid of being hurt that makes people lie and there is nothing that can hurt them.”
Я кивнул; он опустился на корточки у огня, чтоб лучше следить за своей стряпней.
— Они всегда говорят правду, — вновь начал Таппер. — Они и не могут врать. Так уж они устроены. У них вся правда внутри. Они ею живут. Им и ни к чему говорить неправду. Ведь люди почему врут? Боятся, вдруг им кто сделает больно, плохо, а тут никого плохого нет, Цветам никто зла не сделает.
He lifted his face to stare at me, daring me to disagree with him.
“I didn't say they lied,” I told him. “I never for a moment questioned anything they said. By this truth they're wrapped up in, you mean their knowledge, don't you?”
“I guess that's what I mean. They know a lot of things no one back in Millville knows.”
Он задрал голову и уставился на меня с вызовом — дескать, попробуй, поспори.
— Я и не говорил, что они врут, — сказал я. — Пока что я ни в одном их слове не усомнился. А что это ты сказал: у них правда внутри? Это ты про то, что они много знают?
— Да, наверно. Они много-много всего знают, в Милвилле никто такого не знает.
I let it go at that. Millville was Tupper's former world. By saying Millville, he meant the human world.
Tupper was off on his finger-counting routine once again. I watched him as he squatted there, so happy and content, in a world where he had nothing, but was happy and content.
Я не стал возражать. Милвилл — это прошлое Таппера. В его устах Милвилл означает человечество.
А он опять принялся пересчитывать пальцы. Сидит на корточках, такой счастливый, довольный, в этом мире у него совсем ничего нет — но все равно он счастлив и доволен.
I wondered once again at his strange ability to communicate with the Flowers, to know them so well and so intimately that he could speak for them. Was it possible, I asked myself, that this slobbering, finger-counting village idiot possessed some sensory perception that the common run of mankind did not have? That this extra ability of his might be a form of compensation, to make up in some measure for what he did not have?
Поразительна эта его способность общаться с Цветами! Как мог он так хорошо, так близко их узнать, чтобы говорить за них? Неужели этому слюнявому дурачку, который никак не сосчитает собственных пальцев, дано некое шестое чувство, неведомое обыкновенным людям? И этот дар в какой-то мере вознаграждает его за все, чего он лишен?
After all, I reminded myself, man was singularly limited in his perception, not knowing what he lacked, not missing what he lacked by the very virtue of not being able to imagine himself as anything other than he was. It was entirely possible that Tupper, by some strange quirk of genetic combination, might have abilities that no other human had, all unaware that he was gifted in any special way, never guessing that other men might lack what seemed entirely normal to himself. And could these extra-human abilities match certain un-guessed abilities that lay within the Flowers themselves?
В конце концов, человеческое восприятие на редкость ограниченно: мы не знаем, каких способностей нам не хватает, и не страдаем от своей бедности именно потому, что просто не в силах вообразить себя иными, одаренными щедрее. Вполне возможно, что какой-то каприз природы, редкостное сочетание генов наделили Таппера способностями, недоступными больше ни одному человеку, а сам он и не подозревает о своей исключительности, не догадывается, что другим людям недоступны ощущения, для него привычные и естественные. Быть может, эти сверхчеловеческие способности под стать тем, непостижимым, которые таятся в лиловых Цветах?
The voice on the telephone, in mentioning the diplomatic job, had said that I came highly recommended. And was it this man across the fire who had recommended me? I wanted very much to ask him, but I didn't dare.
“Meow,” said Tupper. “Meow, meow, meow.”
Деловитый голос, по телефону предлагавший мне заделаться дипломатом, сказал, что меня рекомендовали наилучшим образом. Кто же? Уж не этот ли, что сидит напротив, у костра? Ох, как мне хотелось его спросить! Но я не посмел.
— Мяу, — подал голос Таппер. — Мяу, мя-ау!
I'll say this much for him. He sounded like a cat. He could sound like anything at all. He was always making funny noises, practising his mimicry until he had it pat.
I paid no attention to him. He had pulled himself back into his private world and the chances were he'd forgotten I was there.
Надо отдать ему справедливость, мяукал он как самая настоящая кошка. Он мог изобразить кого угодно. Он всегда неутомимо подражал голосам разного зверья и птичья и достигал в этом истинного совершенства.
Я промолчал. Он, видно, опять ушел в себя и, может быть, попросту забыл обо мне.
The pot upon the fire was steaming and the smell of cooking stole upon the evening air. Just above the eastern horizon the first star came into being and once again I was conscious of the little silences, so deep they made me dizzy when I tried to listen to them, that fell into the chinks between the crackling of the coals and the sounds that Tupper made.
It was a land of silence, a great eternal globe of silence, broken only by the water and the wind and the little feeble noises that came from intruders like Tupper and myself. Although, by now, Tupper might be no intruder.
От горшка, стоявшего на угольях, шел пар, в воздухе дразняще запахло едой. На востоке, низко над горизонтом, проглянула первая вечерняя звезда, и снова меж треском угольев и мяуканьем Таппера я ощутил мгновенья тишины — такой глубокой, что, как вслушаешься, кружится голова.
Страна безмолвия, огромный вечный мир тишины — ее нарушают лишь вода, ветер да слабые, жалкие голоса пришельцев, чужаков вроде меня и Таппера. Хотя Таппер, наверно, больше не чужак, он стал своим.
I sat alone, for the man across the fire had withdrawn himself from me, from everything around him, retreating into a room he had fashioned for himself; a place that was his alone, locked behind a door that could be opened by no one but himself, for there was no other who had a key to it or, indeed, any idea as to what kind of key was needed.
Я остался в одиночестве: тот, кто сидит напротив, отгородился и от меня, и от всего окружающего, замкнулся в убежище, которое сам для себя построил; там он совсем один, охраняемый накрепко запертой дверью, — только он один и может ее отпереть, больше ни у кого нет ключа, никто и не представляет, с каким ключом к ней подступиться.
Alone and in the silence, I sensed the purpleness—the formless, subtle personality of the things that owned this planet. There was a friendliness, I thought, but a repulsive friendliness, the fawning friendliness of some monstrous beast. And I was afraid.
Such a silly thing, I thought. To be afraid of flowers.
Tupper's cat was lone and lost. It prowled the dark and dripping woods of some other ogre-land and it mewed softly to itself; sobbing as it padded on and on, along a confusing world-line of uncertainties.
В одиночестве и молчании я ощутил Лиловость — смутный, едва уловимый дух и облик хозяев планеты. Веет словно бы и дружелюбием... но оно какое-то пугающее, будто к тебе ластится огромный, свирепый зверь. И становится страшно.
Экая глупость. Испугаться цветов!
Тапперов кот, одинокий, потерянный, скитается во тьме, в унылых, оплаканных дождем лесах некоей страны чудовищ, и тихонько, жалобно мяучит, тщетно отыскивая путеводную нить в этом мире неведомого.
The fear had moved away a little beyond the circle of the firelight. But the purpleness still was there, hunched upon the hilltop.
An enemy, I wondered. Or just something strange?
If it were an enemy, it would be a terrible enemy, implacable and efficient.
For the plant world was the sole source of energy by which the anima1 world was able to survive.
Страх отступил за пределы тесного светлого круга от костра. Но Лиловость по-прежнему здесь, на холмах — затаилась и подстерегает.
Враг? Или просто — нечто чуждое, непонятное?
Если это враг, то грозный, безжалостный и неодолимый.
Ведь растительное царство — единственный источник энергии, питающей царство животных.
Only plants could trap and convert and store the vital stuff of life. It was only by making use of the energy provided by the vegetable world that the animal kingdom could exist. Plants, by wilfully becoming dormant or by making themselves somehow inedible, could doom all other life.
And the Flowers were versatile, in a very nasty way. They could, as witness Tupper's garden and the trees that grew to supply him wood, be any kind of plant at all. They could be tree or grass, vine or bush or grain. They could not only masquerade as another plant, they could become that plant.
Только растения способны уловить, преобразить и сохранить про запас то, без чего нет жизни. И только пользуясь энергией, накопленной растениями, могут существовать животные и люди. Если растения умышленно погрузятся в сон или станут несъедобными, все живое, кроме них, погибнет.
А эти Цветы опасно переменчивы. Они могут обернуться каким угодно растением, тому свидетельство — огород Таппера и деревья, что растут ему на топливо. Эти оборотни могут стать деревом и травой, колосом, кустом и лианой. Они не просто прикидываются, нет они и вправду превращаются в любое другое растение.
Suppose they were allowed into the human Earth and should offer to replace the native trees for a better tree, or perhaps the same old trees we had always known, only that they would grow faster and straighter and taller, for better shade or lumber. Or to replace wheat for a better wheat, with a higher yield and a fuller kernel, and a wheat that was resistant to drought and other causes that made a wheat crop fail. Suppose they made a deal to become all vegetables, all grass, all grain, all trees, replacing the native plants of Earth, giving men more food per acre, more lumber per tree, an improved productivity in everything that grew.
Что, если им откроют доступ на нашу Землю, на планету людей, а за это они предложат заменить наши деревья другими, лучшими... или это будут те же, издавна знакомые дубы, березы и сосны, только они станут быстрей расти, поднимутся стройней и выше, дадут больше тени и лучшую древесину, лучший строевой лес... Допустим, Цветы заменят нашу пшеницу другой, лучшей — урожаи станут богаче, зерно полновеснее, этой пшенице не страшны будут ни засуха, ни иные напасти. Допустим, будет заключен такой уговор: Цветы заменят все земные растения — все овощи и травы, все злаки и деревья — и дадут людям больше пищи с каждого поля и каждой грядки, больше дров или досок от каждого дерева, больше пользы и выгоды от всего, что растет.
There would be no hunger in the world, no shortages of any kind at all, for the Flowers could adapt themselves to every human need.
And once man had come to rely upon them, once he had his entire economy based upon them, and his very life staked upon their carrying out their bargain, then they would have man at their mercy. Overnight they could cease being wheat and corn and grass; they could rob the entire Earth of its food supply. Or they might turn poisonous and thus kill more quickly and more mercifully. Or, if by that time, they had come to hate man sufficiently, they could develop certain types of pollen to which all Earthly life would be so allergic that death, when it came, would be a welcome thing.
В мире не станет голода, всего будет в избытке, ведь Цветы могут дать человеку все, что ему нужно.
Мы привыкнем полагаться на них, от них, от их верности уговору будет зависеть все хозяйство и самая жизнь человечества — и тогда человечество в их власти! А если они вдруг снова превратятся из пшеницы, кукурузы, травы во что-нибудь другое? Они разом обрекут всю Землю на голодную смерть. Или внезапно станут ядовитыми — и смогут убивать мгновенно, это все-таки милосерднее. А если к тому времени они по-настоящему возненавидят людей? Разве они не могут наполнить воздух какой-нибудь тлетворной пыльцой, столь пагубной для всего живого на Земле, что смерть, когда она наконец настанет, покажется желанным избавлением?
Or let us say, I thought, playing with the thought, that man did not let them in, but they came in all the same, that man made no bargain with them, but they became the wheat and grass and all the other plants of Earth surreptitiously, killing off the native plants of Earth and replacing them with an identical plant life, in all its variations. In such a case, I thought, the result could be the same.
If we let them in, or if we didn't let them in (but couldn't keep them out), we were in their hands. They might kill us, or they might not kill us, but even if they didn't kill us, there'd still remain the fact they could at any time they wished.
Или, предположим, люди не захотят пустить их на Землю, но они все равно к нам проникнут... люди не станут заключать с ними сделку, но они сами тайно обратятся в хлеба и травы и все другие земные растения, вытеснят их, убьют, подменят собою несчетные виды земной растительности. Что ж, конец будет тот же.
Проникнут ли они к нам с нашего согласия или наперекор нашей воле, — мы бессильны их остановить, мы в их власти. Быть может, они нас истребят, а может быть, и нет, но если и нет, важно одно: стоит им пожелать — и они в любую минуту нас уничтожат.
But if the Flowers were bent on infiltrating Earth, if they planned to conquer Earth by wiping out all life, then why had they contacted me? They could have infiltrated without us knowing it. It would have taken longer, but the road was clear. There was nothing that would stop them, for we would not know. If certain purple flowers should begin escaping Millville gardens, spreading year by year, in fence corners and in ditches, in the little out-of-the-way places of the land, no one would pay attention to them. Year by year the flowers could have crept out and out and in a hundred years have been so well established that nothing could deny them.
Однако если Цветы намерены пробраться на Землю, захватить ее, смерти с лица ее все живое, — тогда чего ради они вступали со мной в переговоры? Они вольны проникнуть к нам и без нашего ведома. На это уйдет немного больше времени, но дорога открыта. Ничто не могло бы им помешать, ведь люди ни о чем бы не подозревали. Предположим, некие лиловые цветы выйдут за пределы милвиллских садов и год от года начнут множиться, разрастутся среди живых изгородей, в придорожных канавах, в глухих уголках и закоулках, подальше от людского глаза... ведь этого никто и не заметит. Год от года они станут расползаться все шире, все дальше и за сто лет обоснуются на Земле прочно и навсегда.
And there was another thought that, underneath my thinking and my speculation, had kept hammering at me, pleading to be heard. And now I let it in: even if we could, should we keep them out? Even in the face of potential danger, should we bar the way to them? For here was an alien life, the first alien life we'd met. Here was the chance for the human race, if it would take the chance, to gain new knowledge, to find new attitudes, to fill in the gaps of knowing and to span the bridge of thought, to understand a non-human viewpoint, to sample new emotion, to face new motivation, to investigate new logic. Was this something we could shy away from? Could we afford to fail to meet this first alien life halfway and work out the differences that might exist between the two of us? For if we failed here, the first time, then we'd fail the second time, and perhaps forever.
Так я думал, рассчитывал, прикидывал на все лады, а откуда-то из глубин сознания упрямо пробивалась и взывала другая мысль — и наконец я прислушался: ну, а если бы мы и могли воспротивиться Цветам, отбросить их — нужно ли это? Даже если здесь и может таиться опасность, надо ли преграждать им путь? Ведь это впервые мы встречаемся с иной жизнью, с иным разумом. Впервые человечеству представился случай — если только у нас хватит решимости — приобрести новые познания, по-новому посмотреть на жизнь, заполнить пробелы в нашей науке, перекинуть мост мысли через пропасть, постичь иные, новые для человека воззрения, изведать новые чувства, встретиться с незнакомыми побуждениями, разобраться в незнакомой нам логике. Неужели мы струсим и попятимся? Неужели не сумеем пойти навстречу первым пришельцам из иного мира, не постараемся сгладить разногласия, если они и есть? Ведь если мы провалимся на первом же экзамене, не миновать провала и во второй раз, и, может быть, уже никогда нам не знать удачи.
Tupper made a noise like a ringing telephone and I wondered how a telephone had gotten in there with that lone, lost cat of his. Perhaps, I thought, the cat had found a telephone, maybe in a booth out in the dark and dripping woods, and would find out where it was and how it might get home.
The telephone rang again and there was a little wait. Then Tupper said to me, most impatiently,
“Go ahead and talk. This call is for you.”
Таппер очень похоже изобразил звонок телефона. Любопытно, как попал телефон в дебри, где одиноко блуждает его воображаемый кот? Может, кот набрел на телефонную будку посреди темной, залитой дождем чащи, и теперь хочет узнать, где же он и как ему вернуться домой?
Снова телефонный звонок, потом короткое, выжидательное молчание. И вдруг Таппер сказал мне с досадой:
— Да отзовись ты! Это ж тебя!
“What's that?” I asked, astonished.
“Say hello,” said Tupper. “Go ahead and answer.”
“All right,” I said, just to humour him. “Hello.”
— Что такое?!
— Скажи — слушаю! Давай отвечай.
— Ладно, — сказал я, лишь бы он не злился. — Слушаю.
His voice changed to Nancy's voice, so perfect an imitation that I felt the presence of her.
“Brad!” she cried. “Brad, where are you?”
Her voice was high and gasping, almost hysterical.
И тут он заговорил голосом Нэнси, да так похоже, что мне показалось — она тут, рядом.
— Брэд! — позвала она. — Брэд, где ты?
Она почти кричала, задыхалась от волнения, голос дрожал и срывался.
“Where are you, Brad?” she asked. “Where did you disappear to?”
“I don't know,” I said, “that I can explain. You see...”
— Где ты, Брэд? Куда ты исчез?
— Трудно объяснить, — сказал я. — Понимаешь...
“I've looked everywhere,” she said, in a rush of words. “We've looked everywhere. The whole town was looking for you. And then I remembered the phone in Father's study, the one without a dial, you know. I knew that it was there, but I'd never paid attention to it. I thought it was a model of some sort, or maybe just a decoration for the desk or a gag of some sort. But there was a lot of talk about the phones in Stiffy's shack, and Ed Adler told me about the phone that was in your office. And it finally dawned on me that maybe this phone that Father had was the same as those other phones. But it took an awful long time for it to dawn on me. So I went into his study and I saw the phone and I just stood and looked at it—because I was scared, you see. I was afraid of it and I was afraid to use it because of what I might find out. But I screwed my courage up and I lifted the receiver and there was an open line and I asked for you. I knew it was a crazy thing to do, but.. . What did you say, Brad?”
— Где я только не искала! — она захлебывалась словами. — Мы тут все обыскали. Тебя весь город ищет. А потом я вспомнила про этот телефон у папы в кабинете — знаешь, который без диска. Я его и раньше видела, только внимания не обращала. Думала, это какая-то модель, или игрушка, или так, подделка, обман шутки ради. А сейчас столько шуму из-за этих телефонов в хижине у Шкалика Гранта, и Эд Адлер рассказал мне, что у тебя в конторе тоже был такой аппарат. И под конец до меня дошло: может, и у папы такой же телефон. Только до меня ужасно долго не доходило. А потом я пошла к папе в кабинет, стала, и стою, и только смотрю из этот телефон... понимаешь, просто струсила. Стою и думаю — кто его знает, возьмусь за него — и вдруг начнется что-то очень страшное. А потом собралась с духом, сняла трубку, слышу — дышит, ток есть, я и спросила тебя. Конечно, это дурацкий поступок, но... Так что ты сказал, Брэд?
“I said I don't know if I can explain exactly where I am. I know where I am, of course, but I can't explain it so I'll be believed.”
“Tell me. Don't you fool around. Just tell me where you are.”
“I'm in another world. I walked out of the garden... “
“You walked where!”
— Я говорю, очень трудно объяснить толком, где я. Сам-то я знаю, да объяснить не могу, никто не поверит.
— Скажи мне. Не трать время зря. Только скажи, где ты.
— В другом мире. Я прошел через сад...
— Куда прошел?!
“I was just walking in the garden, following Tupper's tracks and...”
“Whatkind of track is that?”
“Tupper Tyler,” I said. “I guess I forgot to tell you that he had come back.”
— Просто я шел по саду, по следам Таппера, и вдруг...
— По каким следам?
— По следам Таппера Тайлера. Я, кажется, забыл тебе сказать: он вернулся.
“But he couldn't,” she told me. “I remember him. That was ten years ago.”
“He did come back,” I said. “He came back this morning. And then he left again. I was following his tracks...”
— Не может быть! Я прекрасно помню Таппера. Уже десять лет, как он исчез.
— Он вернулся. Сегодня утром. А потом опять ушел. И я пошел по его следам...
“You told me,” she said. “You were following him and you wound up in another world. Where is this other world?”
She was like any other woman. She asked the damndest questions.
— Это ты уже говорил. Ты пошел за Таппером и очутился в другом мире. Где он находится, этот мир?
Нэнси — как все женщинам задает невозможные вопросы!
“I don't know exactly, except that it's in time. Perhaps only a second away in time.”
“Can you get back?”
“I'm going to try,” I said. “I don't know if I can.”
— Точно не знаю, но он в другом времени. Может быть, разница только в одну секунду.
— А вернуться ты можешь?
— Попробую. Что выйдет — не знаю.
“Is there anything I can do to help—that the town can do to help?”
“Listen, Nancy, this isn't getting us anywhere. Tell me, where is your father?”
“He's down at your place. There are a lot of people there. Hoping that you will come back.”
— А я не могу тебе как-нибудь помочь? Или все мы — весь город?
— Слушай, Нэнси, это пустой разговор. Скажи лучше, где твой отец?
— Он сейчас у тебя дома. Там полно народу. Все тебя ждут.
“Waiting for me?”
Well, yes. You see, they looked everywhere and they know you aren't in the village, and there are a lot of them convinced that you know all about this...”
“About the barrier, you mean.”
— Ждут? Меня?
— Ну да. Понимаешь, они все обыскали и знают, что в Милвилле тебя нет, и многие считают, что ты знаешь, в чем секрет...
— Это насчет барьера?
“Yes, that's what I mean. “
“And they are pretty sore?
“Some of them,” she said.
“Listen, Nancy...”
— Да.
— И они здорово злы?
— Некоторые — очень.
— Слушай, Нэнси...
“Don't say that again. I am listening. “
“Can you go down and see your father?”
“Of course I can,” she said.
— Не трать зря слов. Я и так слушаю.
— Можешь ты пойти туда и потолковать с отцом?
— Конечно!
“All right. Go down and tell him that when I can get back—if I can get back—I'll need to talk with someone. Someone in authority. Someone high in authority. The President, perhaps, or someone who's close to the President. Maybe someone from the United Nations...”
“But, Brad, you can't ask to see the President!”
— Вот и хорошо. Скажи ему, что когда я вернусь... если только сумею... мне надо будет с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь наверху. На самом верху. Может, даже с президентом или кто там к нему поближе. Или с кем-нибудь из Организации Объединенных Наций.
— Кто же тебя пустит к президенту, Брэд?
“Maybe not,” I said. “But as high as I can get. I have something our government has to know. Not only ours, but all the governments. Your father must know someone he can talk to. Tell him I'm not fooling. Tell him it's important.
“ “Brad,” she said. “Brad, you're sure you “aren't kidding? Because if you are, this could be an awful mess. “
“Cross my heart,” I said. “I mean it, Nancy, it's exactly as I've said. I'm in another world, an alternate world... “
“Is it a nice world, Brad?”
— Может, и не пустят, но мне нужно добраться до кого-нибудь там повыше. Мне надо им кое-что сообщить, правительство должно об этом знать. И не только наше — все правительства должны знать. У твоего отца наверняка найдутся какие-нибудь знакомые, с кем он может поговорить. Скажи ему, дело нешуточное. Это очень важно.
— Брэд... Брэд, а ты нас не разыгрываешь? Смотри, если это все неправда, будет ужасный скандал.
— Честное слово, — сказал я. — Нэнси, это очень серьезно, я говорю тебе чистую правду. Я попал в другой мир, в соседний мир...
— Там хорошо, Брэд?
“It's nice enough,” I said. “There's nothing here but flowers.”
“What kind of flowers?”
“Purple flowers. My father's flowers. The same kind that are back in Millville. The flowers are people, Nancy. They're the ones that put up the barrier.”
“But flowers can't be people, Brad.”
— Недурно. Всюду одни цветы, больше ничего нет.
— Какие цветы?
— Лиловые. Их мой отец разводил. Такие же, как у нас в Милвилле. Эти цветы все равно что люди, Нэнси. И это они огородили Милвилл барьером.
— Но цветы не могут быть как люди, Брэд!
Like I was a kid. Like she had to humour me. Asking me if it was a nice world and telling me that flowers never could be people. All sweet reasonableness.
I held in my anger and my desperation.
“I know they can't,” I said. “But just the same as people. They are intelligent and they can communicate.”
Она говорила со мной, как с маленьким. Как с младенцем, которого надо успокоить. Надо же: спрашивает, хорошо ли здесь, и объясняет, что цветы — не люди. Уж эта мне милая, деликатная рассудительность.
Я постарался подавить злость и отчаяние.
— Сам знаю. Но это все равно. Они разумные и вполне общительные.
“You have talked with them?”
“Tupper talks for them. He's their interpreter. “
“But Tupper was a drip.”
— Ты с ними разговаривал:
— За них говорит Таппер. Он у них переводчиком.
— Да ведь Таппер был просто дурачок.
“Not back here he isn't. He's got things we haven't. “
“What kind of things? Brad, you have to be... “
“You will tell your father?”
“Right away,” she said. “I'll go down to your place... “
“And, Nancy...”
— Здесь он не дурачок. Он может многое, на что мы не способны.
— Что он такое может? Брэд, послушай...
— Ты скажешь отцу?
— Скажу. Сейчас же еду к тебе домой.
— И еще, Нэнси...
“Yes.”
“Maybe it would be just as well if you didn't tell where I am or how you got in touch. I imagine the village is pretty well upset.”
“They are wild,” said Nancy.
— Да?
— Пожалуй, ты лучше не говори, где я и как ты меня отыскала. Наверно, Милвилл и так ходит ходуном.
— Все просто взбеленились, — подтвердила Нэнси.
“Tell your father anything you want. Tell him everything. But not the rest of them. He'll know what to tell them. There's no use in giving the village something more to talk about.”
“All right,” she said. “Take care of yourself. Come back safe and sound.”
“Sure,” I said.
— Скажи отцу, что хочешь. Скажи все, как есть. Но только ему одному. А уж он сообразит, что сказать остальным. Не к чему будоражить их еще больше.
— Хорошо. Береги себя. Возвращайся целый и невредимый.
— Ну, ясно, — сказал я.
“You can get back?”
“I think I can. I hope I can.”
“I'll tell Father what you said. Exactly what you said. He'll get busy on it.”
— А ты можешь вернуться?
— Думаю, что могу. Надеюсь.
— Я все передам отцу. Все в точности, как ты сказал. Он этим займется.
“Nancy. Don't worry. It'll be all right.”
“Of course I won't. I'll be seeing you.”
“So long, Nancy. Thanks for calling.”
— Нэнси. Ты не беспокойся. Все обойдется.
— Ну, конечно. До скорой встречи!
— Пока! Спасибо, что позвонила.
“I said to Tupper, “Thank you, telephone.”
He lifted a hand and stretched out a finger at me, stroking it with the finger of the other hand, making the sign for shame.
“Brad has got a girl,” he chanted in a sing-song voice. “Brad has got a girl.”
— Спасибо, телефон, — сказал я Тапперу.
Таппер поднял руку и погрозил мне пальцем.
— Брэд завел себе девчонку, — нараспев протянул он. — Брэд завел себе девчонку.
“I thought you never listened in,” I said, just a little nettled.
“Brad has got a girl! Brad has got a girl! Brad has got a girl!”
Мне стало досадно.
— А я думал, ты никогда не подслушиваешь, — сказал я.
— Завел себе девчонку! Завел себе девчонку!
He was getting excited about it and the slobber was flying all about his face.
“Cut it out,” I yelled at him. “If you don't cut it out, I'll break your God damn neck.”
He knew I wasn't fooling, so he cut it out.
Он разволновался и так и брызгал слюной.
— Хватит! — заорал я. — Заткнись, не то я тебе шею сверну!
Он понял, что я не шучу, и замолчал.
14
I woke in a blue and silver night and wondered, even as I woke, what had wakened me. I was lying on my back and above me the sky was glimmering with stars. I was not confused. I knew where I was. There was no blind groping back to an old reality. I heard the faint chuckling of the river as it ran between its banks and I smelled the wood smoke that drifted from the campfire.
Я проснулся. Вокруг была ночь — серебро и густая синева. Что меня разбудило? Я лежал на спине, надо мной мерцали частые звезды. Голова была ясная. Я хорошо помнил, где нахожусь. Не пришлось ощупью, наугад возвращаться к действительности. Неподалеку вполголоса журчала река; от костра, от медленно тлеющих ветвей тянуло дымком.
Something had awakened me. I lay still, for it seemed important that whatever had wakened me, if it were close at hand, should not know that I was awake. There was a sense of fear, or perhaps of expectation. But if it were a sense of fear, it was neither deep nor sharp.
Slowly I twisted my head a bit and when I did I could see the moon, bright and seeming very near, swimming just above the line of scrubby trees that grew on the river bank.
Что же меня разбудило? Лежу совсем тихо: если оно рядом, не надо ему знать, что я проснулся. То ли я чего-то боюсь, то ли жду чего-то. Но если и боюсь, то не слишком.
Медленно, осторожно поворачиваю голову — и вот она, луна: яркая, большая — кажется, до нее рукой подать, — всплывает над чахлыми деревцами, что растут по берегу реки.
1 was lying flat upon the ground, with nothing under me but the hard-packed earth. Tupper had crawled into his hut to sleep, curling up so his feet did not stick out. And if he were still there and sleeping, he was very quiet about it, for I heard no sound from him.
Having turned my head, I lay quietly for a time, listening for a sound to tell me that something prowled the camp. But there was no sound and finally I sat up.
The slope of ground above the camp, silvered by the floodlight of the moon, ran up to touch the night-blue sky—a balanced piece of beauty hanging in the silence, so fragile that one was careful not to speak nor to make any sudden motion, for fear that one might break that beauty and that silence and bring it down, sky and slope together, in a shower of shards.
Я лежу прямо на земле, на ровной, утоптанной площадке у костра. Таппер с вечера забрался в шалаш, свернулся клубком, так что ноги не торчали наружу, как накануне. Если он все еще там и спит, то без шума, из шалаша не доносится ни звука.
Слегка повернув голову, я замер и насторожился: не слышны ли чьи-то крадущиеся шаги? Но нет, все тихо. Сажусь.
Залитый лунным светом склон холма упирается верхним краем в темно-синее небо — это сама красота парит в тишине, хрупкая, невесомая... даже страшно за нее: вымолвишь слово, сделаешь резкое движение — и все рассыплется — тишина, небо, серебряный откос, все разлетится тысячами осколков.
Carefully I got to my feet, standing in the midst of that fragile world, still wondering what had wakened me.
But there was nothing. The land and sky were poised, as if they stood on tiptoe in a single instant of retarded time. Here, it seemed, was the present frozen, with no past or future, a place where no clock would ever tick nor any word be spoken.
Then something moved upon the hilltop, a man or a manlike thing, running on the ridge crest, black against the sky, lithe and tall and graceful, running with abandon.
Осторожно поднимаюсь на ноги, стою посреди этого хрупкого, ненадежного мира... Что же все-таки меня разбудило?
Тишина. Земля и небо замерли, словно на мгновенье привстали на цыпочки — и мгновенье остановилось. Вот оно застыло, настоящее, а прошлого нет и грядущего не будет — здесь никогда не прозвучит ни тиканье часов, ни вслух сказанное слово...
И вдруг надо мной что-то шевельнулось — человек или что-то похожее на человека бежит по гребню холма, легко, стремительно бежит гибкая, стройная тень, совсем черная на синеве неба.
I was running, too. Without reason, without purpose, simply running up the slope. Simply knowing there was a man or a man1ike thing up there and that I must stand face to face with it, hoping, perhaps, that in this land of emptiness and flowers, in this land of silence and of fragile beauty, it might make some sense, might lend to this strange dimension of space and time some sort of perspective that I could understand.
Бегу и я. Взбегаю по косогору, сам не знаю, почему и зачем. Знаю одно: там — человек или кто-то подобный человеку, я должен встретить его лицом к лицу; быть может, он наполнит новым смыслом эту заросшую цветами пустыню, этот край безмолвия и хрупкой, неверной красоты; быть может, благодаря ему здесь, в новом измерении, в чужом пространстве и времени для меня что-то прояснится и я пойму, куда идти.
The manlike thing was still running on the hilltop and I tried to shout to it, but my throat would make no sound and so I kept on running.
The figure must have seen me, for suddenly it stopped and swung around to face me and stood there on the hilltop, looking down at me. And now I saw that while it undoubtedly was of human form, it had a crest of some sort above its head, giving it a birdlike look as if the head of a cockatoo had been grafted on a human body.
I ran, panting, toward it, and now it moved down the hill to meet me, walking slowly and deliberately and with unconscious grace.
Неведомое существо все так же легко бежит по вершине холма, я пытаюсь его окликнуть, но голоса нет — остается бежать вдогонку.
Должно быть, оно меня заметило: оно вдруг остановилось, круто обернулось и смотрит, как я поднимаюсь в гору. Сомнений нет, передо мною человеческая фигура, только на голове словно гребень или хохол, он придает ей что-то птичье — как будто на человеческом теле выросла голова попугая.
Задыхаясь, бегу к этой странной фигуре, и вот она начинает спускаться мне навстречу — спокойно, неторопливо, с какой-то безыскусственной грацией.
I stopped running and stood still, fighting to regain my breath. There was no need of running any more. I need not run to catch it.
It continued walking down the hill toward me and while its body still stayed black and featureless, I could see that the crest was white, or silver. In the moonlight it was hard to tell if it were white or silver.
My breath came more easily now and I climbed up the hill to meet it. We approached one another slowly, each of us, I suppose, afraid that any other manner of approach might give the other fright.
Я остановился и жду, и стараюсь отдышаться. Бежать больше незачем. Странное существо само идет ко мне.
Оно подходит ближе, тело у него совсем черное, в темноте толком не разглядеть, видно лишь, что хохол на голове то ли белый, то ли серебряный. В лунном свете не разберешь — белый или серебряный.
Я немного отдышался и вновь начинаю подниматься в гору, навстречу непонятному существу. Мы медленно подходим друг к другу — наверно, каждый боится каким-нибудь резким движением спугнуть другого.
The manlike thing stopped ten feet or so away and I stopped as well, and now I saw that indeed it was humanoid and that it was a woman, either a naked or an almost naked woman. In the moonlight, the crest upon her head was a thing of shining wonder, but I could not make out if it were a natural appendage or some sort of eccentric hairdo, or perhaps a hat.
The crest was white, but the rest of her was black, a jet black with blue highlights that glinted in the moonlight. And there was about her body an alertness and an awareness and a sense of bubbling life that took my breath away.
Оно останавливается в десяти шагах от меня, я тоже останавливаюсь — теперь я уже ясно вижу: оно сродни человеку. Это женщина — нагая или почти нагая. Под луной сверкает странное украшение у нее на голове, не понять — то ли это и вправду какой-то хохол, то ли причудливая прическа, а может, и головной убор.
Хохол — белый, а все тело совершенно черное, черное как смоль, от луны на нем играют голубоватые блики. И такая в нем настороженная гибкость и проворство, такая неукротимая радость жизни, что дух захватывает!
She spoke to me in music. It must have been a music, for there seemed to be no words.
“I'm sorry,” I said. “I do not understand.”
Она заговорила со мной. Ее речь — музыка, просто музыка, без слов.
— Простите, — сказал я. — Не понимаю.
She spoke again and the trilling of the voice ran across the blue and silver world like a spray of crystal thought, but there was no understanding. I wondered, in despair, if any man of my race could ever understand a language that expressed itself in music, or if, in fact, it was meant to be understood as were the words we used.
I shook my head and she laughed, the laughter making her without any doubt a human—a low and tinkling laugh that was happy and excited.
Она снова заговорила, ее голос прозвенел в серебряно-синем мире хрустальной струйкой, звонким фонтаном живой мысли, но я ничего не понял. Неужели, неужели никому из людей моей Земли не постичь речи без слов, языка чистой музыки? А может быть, эту речь и не нужно понимать логически, как мы понимаем слова?
Я покачал головой — и она засмеялась, это был самый настоящий человеческий смех: негромкий, но звонкий, полный радостного волнения.
She held out her hand and took a few quick steps toward me and I took the outstretched hand. And as I took her hand, she turned and ran lightly up the hill and I went running with her. We reached the top of the ridge and continued running, hand in hand, down the other slope, a wild, ecstatic running that was sheer youth and craziness—a running into nothing, for the utter joy of being alive in that heady moonlight.
We were young and drunk with a strange happiness for which there seemed no reason or accounting—drunk with, at least for me, a wild exuberance.
Она протянута руку, сделала несколько быстрых шагов мне навстречу, и я взял протянутую руку. И тотчас она повернулась и легко побежала вверх по косогору, увлекая меня за собой. Мы добежали до вершины и, все так же держась за руки, помчались вниз с перевала — стремглав, безоглядно, неудержимо! Нас подхватила сумасбродная молодость, нам кружил головы лунный свет и неизбывная радость бытия.
Мы были молоды и пьяны от странного, беспричинного счастья, от какого-то неистового восторга, — по крайней мере, так пьян был я.
Her grip upon my hand was hard, with a lithe, young strength, and we ran together as if we were one person running—and it seemed to me, indeed, that in some awesome manner I had become a part of her, and that somehow I knew where we were going and why we were going there, but my brain was so seething with this strange happiness that it could not translate the knowledge into terms I understood.
We came down to the creek and splashed across, then ran around the mound where I had found the skulls and on up the second ridge and there, atthe top of it, we came upon the picnic.
Сильная, гибкая рука крепко сжимает мою руку, мы бежим так дружно, так согласно, мы двое — одно; мне даже чудится, что каким-то странным, пугающим образом я и вправду стал лишь частицей ее и знаю, куда мы бежим и зачем, но все мысли путает та же неукротимая, ликующая радость, и я не могу перевести это неведомо откуда взявшееся знание на язык ясных мне самому понятий.
Добежали до ручья, пересекли его, взметнув фонтаны брызг, обогнули насыпь, где я днем нашел черепа, взбежали на новый холм — и на вершине его застали целую компанию.
There were other people there, at this midnight picnic, a half a dozen of them, all like this alien girl who had run with me. Scattered on the ground were hampers, or things that looked like hampers, and bottles, and these bottles and the hampers were arranged in a sort of circle. In the centre of the circle was a small, silvery contraption that was just slightly larger than a basketball.
Тут расположились на полуночный пикник еще шесть или семь таких же созданий, как моя спутница. На земле раскиданы бутылки и корзинки с едой — или что-то очень похожее на бутылки и корзинки, — и все они образовали круг. А по самой середине этого круга лежит, поблескивая серебром, какой-то прибор или аппаратик чуть побольше баскетбольного мяча.
We stopped at the edge of the circle and all the rest of them turned to look at us—but to look without surprise, as if it were not unusual at all for one of them to lead in an alien creature such as I.
The woman who was with me spoke in her singing voice and they answered back with music. All of them were watching me, but it was friendly watching.
Then all of them except one sat down in the circle and the one who remained standing stepped toward me, making a motion inviting me to join the circle with them.
Мы остановились на краю круга, и все обернулись и посмотрели на нас, но посмотрели без малейшего удивления, словно это в порядке вещей — что одна из них привела с собою чужака.
Моя спутница что-то сказала своим певучим голосом, и так же напевно, без слов ей ответили. Все смотрели на меня испытующе, дружелюбно.
А потом они сели в круг, только один остался на ногах — он шагнул ко мне и знаком предложил присоединиться к ним.
I sat down, with the running woman on one side of me and the one who made the invitation sitting on the other.
It was, I gathered, some sort of holiday, although there was something in that circle which made it more than a holiday.
There was a sense of anticipation in the faces and the bodies of these people sitting in the circle, as if they might be waiting for an event of great importance. They were happy and excited and vibrant with the sense of life to their fingertips.
Я сел, по правую руку села та, что прибежала со мною, по левую — тот, кто пригласил меня в круг.
Наверно, это у них вроде праздника или воскресной прогулки, а может быть, и что-то посерьезнее.
По лицам и позам видно: они чего-то ждут, предвкушают какое-то событие. Они радостно взволнованы, жизнь бьет в них ключом, переполняет все их существо.
Except for their crests, they were humanoid, and I could see now that they wore no clothing. I found time to wonder where they might have come from, for Tupper would have told me if there were people such as they. But he had told me that the Flowers were the only things which existed on this planet, although he had said sometimes there were others who came visiting.
Were these people, then, the ones who came visiting, or was it possible that they were the descendants of those people whose bones I had found down on the mound, now finally emerged from some secret hiding place? Although there was no sign in them of ever having hidden, of ever having skulked.
Теперь видно, что они совершенно нагие и, если бы не странный хохол на голове, вылитые люди. Любопытно, откуда они взялись. Таппер сказал бы мне, если бы здесь жил такой народ. А он уверял, что на всей планете живут одни только Цветы. Впрочем, он обмолвился, что иногда тут появляются гости.
Может быть, эти черные хохлатые создания и есть гости? Или они — потомки тех, чьи останки я отыскал там, на насыпи, и теперь, наконец, вышли из какого-то тайного убежища? Но нет, совсем не похоже, чтобы они когда-либо в своей жизни скрывались и прятались.
The strange contraption lay in the centre of the circle. At a picnic back in Millville it would have been a record player or a radio that someone had brought along. But these people had no need of music, for they talked in music, and the thing looked like nothing I had ever seen. It was round and seemed to be fashioned of many lenses, all tilted at different angles so that the surfaces caught the moonlight, reflecting it to make the ball itself a sphere of shining glory.
Some of the people sitting in the circle began an unpacking of the hampers and an uncorking of the bottles and I knew that more than likely they'd ask me to eat with them. It worried me to think of it, for since they'd been so kind I could not very well refuse, and yet it might be dangerous to eat the food they had. For although they were humanoid, there easily could be differences in their metabolism and what might be food for them could be poisonous for me.
Странный аппаратик по-прежнему лежит посреди круга. Будь мы на воскресной прогулке в Милвилле, вот так посередине поставили бы чей-нибудь проигрыватель или транзистор. Но этим хохлатым людям музыка ни к чему, самая их речь — музыка, а серебристый аппарат посреди круга очень странный, я никогда в жизни ничего похожего не видел. Он круглый и словно слеплен из множества линз, каждая стоит немного под углом к остальным, каждая блестит, отражая лунный свет, и весь этот необыкновенный шар ослепительно сияет.
Сидящие в кругу принялись открывать корзинки с едой и откупоривать бутылки, и я встревожился. Мне, конечно, тоже предложат поесть, отказаться неловко — они так приветливы, — а разделить с ними трапезу опасно. Хоть они и подобны людям, организм их, возможно, существует на основе совсем иного обмена веществ, их пища может оказаться для меня ядом.
It was a little thing, of course, but it seemed a big decision, and I sat there in mental agony, trying to make up my mind.
The food might be a loathsome and nauseating mess, but that I could have managed; for the friendship of these people I would have choked it down. It was the thought that it might be deadly that made me hesitate.
Казалось бы, пустяк, но решиться не так-то просто. Что же делать, как поступить? Пусть их еда мерзкая, противная — уж как-нибудь я справлюсь, не покажу виду, что тошно, и проглочу эту дрянь, лишь бы не обидеть новых друзей. Ну, а вдруг отравишься насмерть?
A while ago, I remembered, I had convinced myself that no matter how great a threat the Flowers might be, we still must let them in, must strive to find a common ground upon which any differences that might exist between us could somehow be adjusted. I had told myself that the future of the human race might easily hang upon our ability to meet and to get along with an alien race, for the time was coming, in a hundred years from now, or a thousand years from now, when we'd be encountering other alien races, and we could not fail this first time.
And here, I realized, was another alien race, sitting in this circle, and there could be no double standard as between myself and the world at large. I, in my own right, must act as I'd decided the human race must act—I must eat the food when it was offered me.
Только недавно я уверял себя, что, как бы ни опасны казались Цветы, надо пустить их на нашу Землю, надо всеми силами добиваться взаимопонимания и как-то уладить возможные разногласия. Я говорил себе: от того, сумеем ли мы поладить с первыми пришельцами из чужого мира, быть может, зависит будущее человечества. Ибо настанет время — все равно, через сто лет или через тысячу, — когда мы встретимся еще и с другими разумными существами — жителями иных миров, и нельзя нам в первый же раз не выдержать испытания.
А здесь со мною уселись в кружок представители иного разума — и не может быть для меня других правил, чем для всего человечества в целом. Надо поступать так, как должен бы, на мой взгляд, поступать весь род людской, — а стало быть, раз угощают, надо есть.
Perhaps I was not thinking very clearly. Events were happening much too fast and I had too little time. It was a snap decision at best and I hoped I was not wrong.
I never had a chance to know, for before the food could be passed around, the contraption in the centre of the circle began a little ticking—no more than the ticking of a clock in an empty room, but at the first tick it gave they all jumped to their feet and stood watching it.
Наверно, я рассуждал не так связно. Неожиданности сыпались одна за другой, я не успевал опомниться. Оставалось решать мгновенно — и надеяться, что не ошибся.
Но мне не пришлось узнать, верно ли я решил: по кругу еще только начали передавать еду, как вдруг из сверкающего шара послышалось мерное тиканье — не громче, чем тикают в пустой комнате часы, но все мигом вскочили и уставились на шар.
I jumped up, too, and stood watching with them, and I could sense that they'd forgotten I was with them. All of their attentions were fastened on that shining basketball.
As it ticked, the glow of it became a shining mistiness and the mistiness spread out, like a fog creeping up the land from a river bottom.
The mistiness enveloped us and out of that mistiness strange shapes began to form. At first they were wavering and unstable forms, but in a while they steadied and became more substantial, although never quite substantial; there was about them a touch of fairyland, of a shape and time that one might see, but that was forever out of reach.
Я тоже вскочил и тоже во все глаза смотрел на странный аппарат; про меня явно забыли, все внимание приковано было к этому блестящему мячу.
А он все тикал, блеск его замутился и светящаяся мгла поползла от него вширь, как стелются по прибрежным лугам речные туманы.
Нас обволокло этой светящейся мглой, и в ней стали складываться странные образы — сперва зыбкие, расплывчатые... понемногу они сгущались, становились отчетливей, хотя так и не обрели плоти; словно во сне или в сказке, все было очень подлинное, зримое, но в руки не давалось.
And now the mistiness went away—or perhaps it still remained and we did not notice it, for with the creation of the forms it had supplied another world, of which we were observers, if not an actual part.
It appeared that we were standing on the terrace of what on Earth might have been called a villa. Beneath our feet were rough-hewn flagstones, with thin lines of grass growing in the cracks between the stones, and back of us rose rough walls of masonry. But the walls had a misty texture, as if they were some sort of simulated backdrop that one was not supposed to inspect too closely.
И вот мгла рассеялась — или, может быть, просто мы больше ее не замечали, ибо она создала не только образы и очертания, но целый мир, и мы оказались внутри его, хотя и не участниками, а всего лишь зрителями.
Мы стояли на террасе здания, которое на Земле назвали бы виллой. Под ногами были грубо обтесанные каменные плиты, в щелях между ними пробивалась трава, за нами высилась каменная кладка стен. И однако стены казались неплотными, тоже какими-то туманными, словно театральная декорация, вовсе и не рассчитанная на то, что кто-то станет ее пристально разглядывать и пробовать на ощупь.
In front of us spread a city, an ugly city with no beauty in it. It was utilitarian in its every aspect, a geometric mass of stone, reared without imagination, with no architectural concept beyond the principle that one stone piled atop another would achieve a place of shelter. The city was the drab colour of dried mud and it spread as far as the eye could see, a disorderly mass of rectilinear structures thrust together, cheek by jowl, with no breathing space provided.
А перед нами раскинулся город — очень уродливый, лишенный и намека на красоту. Каменные ящики, сложенные для чисто практических надобностей; у строителей явно не было ни искры воображения, никаких стройных замыслов и планов, они знали одно: громоздить камень на камень так, чтобы получилось укрытие. Город был бурый, цвета засохшей глины, и тянулся, сколько хватал глаз — беспорядочное скопище каменных коробок, теснящихся как попало, впритык одна к другой, так что негде оглядеться и вздохнуть.
And yet there was an insubstantiality about it; never for an instant did that massive city become solid masonry. Nor were the flagstones underneath our feet an actual flagstone terrace.
Rather it was as though we floated, a fraction of an inch above the flagstones, never touching them.
We stood, it seemed, in the middle of a three-dimensional movie. And all around us the movie moved and went about its business and we knew that we were there, for we could see it on every side of us, but the actors in the movie were unaware of us and while we knew that we were there, there also was the knowledge that we were not a part of it, that we somehow stood aside from this magic world in which we were engulfed.
И все же он был призрачным, этот огромный, тяжеловесный город, ни на миг его стены не стали настоящим плотным камнем. И каменные плиты у нас под ногами тоже не стали настоящим каменным полом. Верней бы сказать, что мы парили над ними, не касаясь их, выше их на какую-то долю дюйма.
Было так, словно мы очутились внутри кинофильма, идущего в трех измерениях, фильм шел вокруг нас своим чередом, и мы знали, что мы — внутри него, ибо действие разыгрывалось со всех сторон, актеры же и не подозревали о нашем присутствии; и хоть мы знали, что мы здесь, внутри, мы в то же время чувствовали свою непричастность к происходящему: странным образом, объятые этим колдовским миром, мы все-таки оставались выключенными из него.
At first I'd seen only the city, but now I saw there was terror in the city. People were running madly in the streets, and from far off I could hear the screaming, the thin and frantic wailing of a lost and hopeless people.
Then the city and the screaming were blotted out in a searing flash of light, a blossoming whiteness that became so intense it suddenly went black. The blackness covered us and we stood in a world that had nothing in it except the darkness and the cataract of thunder that poured out of that place where the flash of light had blossomed.
Сперва я просто увидел город, потом понял: город охвачен ужасом. По улицам сломя голову бегут люди, издали доносятся стоны, рыдания и вопли обезумевшей, отчаявшейся толпы.
А потом и город, и вопли — все исчезло в яростной вспышке слепящего пламени, оно расцвело такой нестерпимой белизной, что внезапно в глазах потемнело. Тьма окутала нас, и во всем мире не осталось ничего, кроме тьмы, да оттуда, где вначале расцвел ослепительный свет, теперь обрушился на нас громовой раскатистый грохот.
I took a short step forward, groping as I went. My hands met emptiness and the feeling flooded over me that I stood in an emptiness that stretched on forever, that what I'd known before had been nothing but illusion and the illusion now was gone, leaving me to grope eternally through black nothingness.
I took no other step, but stood stiff and straight, afraid to move a muscle, sensing in all irrationality that I stood upon a platform and might fall from it into a great emptiness which would have no bottom.
Я осторожно шагнул вперед, протянул руки. Они встретили пустоту, и я захлебнулся, похолодел, я понял — пустоте этой нет ни конца, ни края... да, конечно же, я в пустоте, я и прежде знал, что все это только мерещится, а теперь видения исчезли, и я вечно буду вслепую блуждать в черной пустоте.
Я не смел больше сделать ни шагу, не смел шевельнуться и стоял столбом... нелепо, бессмысленно, и все же я чувствовал, что стою на краю площадки и если ступаю еще шаг — полечу в пустоту, в бездонную пропасть.
As I stood there the blackness turned to grey and through the greyness I could see the city, flattened and sharded, swept by tornadic winds, with gouts of flame and ash twisting in the monstrous whirlwind of destruction. Above the city was a rolling cloud, as if a million thunderstorms had been rolled all into one. And from this maelstrom of fury came a deepthroated growling of death and fear and fate, a savage terrible sound that made one think of evil.
Around me I saw the others—the black-skinned people with the silver crests—standing transfixed and frozen, fascinated by the sight that lay before them, rigid as if with fear, but something more than just plain fear—superstitious fear, perhaps.
Потом тьма начала бледнеть, и скоро в сером сумраке я снова увидел город — его сплющило, разбило вдребезги, придавило к земле, по нему проносились черные смерчи, метались языки пламени, кучи пепла — все кружилось в убийственном вихре разрушения. А над городом клубилось чудовищное облако, словно тысячи грозовых туч слились в одну. И из этой бешеной пучины исходило глухое рычание — свирепый голос смерти, страха, судьбы, яростный, леденящий душу вой самого Зла.
А вот и мои новые знакомцы — чернокожие, хохлатые, они застыли, оцепенели словно бы в страхе — и смотрят, смотрят... и кажется, их сковал не просто страх, а некий суеверный ужас.
I stood there, rooted with them, and the growling died away. Thin wisps of smoke curled up above the rubble, and in the silence that came as the growling ceased I could hear the little cracklings and groanings and the tiny crashes as the splintered stone that still remained settled more firmly into place. But there was no sound of crying now, none of the thin, high screaming. There were no people and the only movements were the little ripples of settling rubble that lay beyond the bare and blackened and entirely featureless area where the light had blossomed.
The greyness faded and the city began to dim. Out in the centre of the picnic circle I could make out the glimmer of the lens-covered basketball. There were no signs of my fellow picnickers; they had disappeared. And from the thinning greyness came another screaming—but a different kind of screaming, not the kind I'd heard from the city before the bomb had struck.
Я стоял недвижно, как и они, точно окаменел, а меж тем грохот стихал. Над руинами вились струйки дыма — и когда, наконец, громовой рык умолк, стали слышны вздохи, хруст и треск: это рушились и оседали последние развалины. Но теперь уже не было воплей, жалобных стонов и плача. В городе не осталось ничего живого, ничто не двигалось, только рябь проходила по грудам мусора: они осыпались, укладывались все плотнее, широким кольцом окружая совершенно ровную и голую черную пустыню, оставшуюся там, где впервые расцвел ослепительный свет.
Серая мгла рассеивалась, и город тоже таял. Там, где прежде расположилась компания хохлатых, в самой середине круга вновь поблескивал линзами странный шар. А самих хохлатых и след простыл. Только из редеющей серой мглы донесся пронзительный крик — но не крик ужаса, совсем не тот вопль, что слышался над городом перед тем, как взорвалась бомба.
For now I knew that I had seen a city destroyed by a nuclear explosion—as one might have watched it on a TV set. And the TV set, if one could call it that, could have been nothing other than the basketball. By some strange magic mechanism it had invaded time and brought back from the past a moment of high crisis.
The greyness faded out and the night came back again, with the golden moon and the dust of stars and the silver slopes that curved to meet the quicksilver of the creek.
Да, теперь понятно — у меня на глазах город был разрушен ядерным взрывом, я видел это словно на экране телевизора. И этим «телевизором» был, конечно, блестящий шар из линз. Это какой-то чудодейственный механизм, он вторгся во время и выхватил из прошлого роковое мгновенье истории.
Серая мгла окончательно рассеялась, вновь настала ночь, золотилась луна, сияла звездная пыль, серебряные склоны холмов мягкими изгибами сбегали к живому, переливчатому серебру ручья.
Down the farther slope I could see the scurrying figures, with their silver topknots gleaming in the moonlight, running wildly through the night and screaming in simulated terror. I stood looking after them and shivered, for there was something here, I knew, that had a sickness in it, a sickness of the mind, an illness of the soul.
Slowly I turned back to the basketball. It was, once again, just a thing of lenses. I walked over to it and knelt beside it and had a look at it. It was made of many lenses and in the interstices between the tilted lenses, I could catch glimpses of some sort of mechanism, although all the details of it were lost in the weakness of the moonlight.
По дальнему склону мчались быстрые гибкие фигуры, в лунном свете серебрились хохлатые головы, они бежали во весь дух, оглашая ночь воплями притворного ужаса.
Я посмотрел им вслед и содрогнулся: что-то было в этом болезненное, извращенное, какой-то недуг, разъедающий душу и разум.
Я медленно обернулся к шару. Это снова был просто шар, слепленный из блестящих линз. Я подошел, опустился на колени и принялся его разглядывать. Да, он словно ощетинился множеством линз под равными углами, а в просветах между ними чуть виден какой-то механизм, но в слабом лунном свете его не рассмотреть.
I reached out a hand and touched it gingerly. It seemed fragile and I feared that I might break it, but I couldn't leave it here. It was something that I wanted and I told myself that if I could get it back to Earth, it would help to back up the story I had to tell.
I took off my jacket and spread it on the ground, and then carefully picked up the basketball, using both my hands to cradle it, and put it on the jacket. I gathered up the ends of the cloth and wrapped them all around the ball, then tied the sleeves together to help hold the folds in place.
Протянув руку, я опасливо коснулся шара. Он, видно, очень хрупкий, боязно его разбить, но не оставлять же его здесь. А мне он пригодится, и если я сумею унести его на Землю, он подтвердит то, что мне надо будет рассказать.
Я снял куртку, разостлал ее на ровном месте, бережно, обеими руками поднял шар и уложил на куртку. Подобрал ее края, обернул шар, завязал рукава, чтобы все это держалось прочно и надежно.
I picked it up and tucked it securely underneath an arm, then got to my feet.
The hampers and the bottles lay scattered all about and it occurred to me that I should get away as quickly as I could, for these other people would be coming back to get the basketball and to gather up their picnic. But there was as yet no sign of them. Listening intently, it seemed to me that I could hear the faint sounds of their screaming receding in the distance.
Потом осторожно взял узел под мышку и поднялся на ноги.
Вокруг валялись бутылки и корзины, и я решил поскорей отсюда убраться: та компания, пожалуй, вернется за своей снедью и за этим аппаратом... Но пока их что-то не видно. Затаив дыхание, я прислушался — кажется, это их крики затихают где-то далеко-далеко...
I turned and went down the hill and crossed the creek. Halfway up the other slope I met Tupper coming out to hunt me.
“Thought you had got lost,” he said.
“I met a group of people. I had a picnic with them.”
“They have funny topknots?”
“They had that,” I said.
Я спустился с холма, перешел вброд ручей и начал подниматься по противоположному склону. На полдороге мне повстречался Таппер — он шел меня искать.
— Я думал, ты заплутался, — сказал он.
— Встретил тут одну компанию, посидели немножко, — объяснил я.
— Это такие, с чудными хохолками на макушке?
— Да.
“Friends of mine,” said Tupper. “They come here many times. They come here to be scared.”
“Scared?”
“Sure. It's fun for them. They like being scared.”
— Они мне приятели, — сказал Таппер. — Часто приходят. Они приходят пугаться.
— Пугаться?
— Ну да. Для потехи. Они любят пугаться.
I nodded to myself. So that was it, I thought. Like a bunch of kids creeping on a haunted house and peeking through the windows so that they might run, shrieking from imagined horror at imagined stirrings they'd seen inside the house. And doing it time after time, never getting tired of the good time that they had, gaining some strange pleasure from their very fright.
“They have more fun,” said Tupper, “than anyone I know.”
Я кивнул: так и есть. Будто ребятишки подкрадываются к заброшенному дому, про который идет молва, что там водятся привидения: заглянут в окна, почудится им что-то, послышатся шаги — и вот они удирают со всех ног и визжат, напуганные ужасами, которые сами же и вообразили. Забава эта никогда им не приедается, опять и опять они ищут страха, и он доставляет им странное удовольствие.
— Им весело живется, — сказал Таппер. — Веселей всех.
“You've seen them often?”
“Lots of times,” said Tupper.
“You didn't tell me.”
“I never had the time,” said Tupper. “I never got around to.”
“And they live close by?”
— Ты часто их встречал?
— Сто раз.
— Что ж ты мне не говорил?
— Не успел, — сказал Таппер. — Не пришлось к слову.
— А близко они живут?
“No,” said Tupper. “Very far away.”
“But on this planet.”
“Planet?” Tupper asked.
“On this world,” I said.
“No. On another world. In another place. But that don't make no difference. They go everywhere for fun.”
— Нет. Очень далеко.
— Но на этой планете?
— На планете? — переспросил Таппер.
— Ну, в этом мире?
— Нет. В другом мире. В другом месте. Только это все равно. Для потехи они куда хочешь заберутся.
So they went everywhere for fun, I thought. And everywhen, perhaps. They were temporal ghouls, feeding on the past, getting their vicarious kicks out of catastrophe and disaster of an ancient age, seeking out those historic moments that were horrible and foul. Coming back again and yet again to one such scene that had a high appeal to their perverted minds.
Стало быть, для потехи они готовы забраться куда угодно. В любое место. И, наверно, в любое время. Это упыри, вампиры, они сосут кровь времени, кормятся минувшим, наслаждаются былыми трагедиями и катастрофами, выискивают в истории человечества все самое гнусное и отвратительное. Вновь и вновь их тянет сюда — упиваться видом смерти и разрушения.
A decadent race, I wondered, from some world conquered by the Flowers, free now to use the many gateways that led from world to world?
Conquered, in the light of what I knew, might not be the proper word. For I had seen this night what had happened to this world. Not depopulated by the Flowers, but by the mad suicide of the humans who had been native to it. More than likely it had been an empty and a dead world for years before the Flowers had battered down the time-phase boundary that let them into it. The skulls I had found had been those of the survivors—perhaps a relatively few survivors—who had managed to live on for a little time, but who had been foredoomed by the poisoned soil and air and water.
Кто они, эти извращенные души? Быть может, их мир завоеван Цветами, и теперь они, отмеченные печатью вырождения, рыщут по другим мирам, пользуясь теми же просветами, калитками во времени, что и сами завоеватели?
Впрочем, судя по всему, что я успел узнать, завоеватели — не то слово. Я ведь сам видел сейчас, что случилось с этим миром. Жителей его истребили не Цветы, нет: люди обезумели и совершили самоубийство. Скорее всего, этот мир был пустынен и мертв долгие годы, и лишь потом Цветы пробились сюда сквозь рубеж времени. Черепа, которые я нашел, должно быть, принадлежали тем, кто пережил катастрофу, — наверно, их уцелело немного и прожили они недолго, они были обречены, ибо взрыв отравил и почву, и воздух, и воду.
So the Flowers had not really conquered; they had merely taken over a world that had gone forfeit by the madness of its owners.
“How long ago,” I asked, “did the Flowers come here?”
Итак, Цветы никого не покорили и не завоевали, просто им достался мир, утраченный прежними хозяевами в припадке безумия.
— Давно здесь поселились Цветы? — спросил я Таппера.
“What makes you think,” asked Tupper, “that they weren't always here?”
“Nothing. Just a thought. They never talked to you about it?”
“I never asked,” said Tupper.
— Почему — поселились? Может, они всегда тут жили.
— Да нет, я просто так подумал. Они тебе про это не рассказывали?
— Я не спрашивал.
Of course he wouldn't ask; he'd have no curiosity. He would be simply glad that he had found this place, where he had friends who talked with him and provided for his simple needs, where there were no humans to mock or pester him.
We came down to the camping place and I saw that the moon had moved far into the west. The fire was burning low and Tupper fed it with some sticks, then sat down beside it.
I sat down across from him and placed the wrapped basketball beside me.
Ну, конечно, Таппер не спрашивал: ему не любопытно. Он попросту был рад и счастлив сюда попасть, тут он нашел друзей, которые с ним разговаривали и заботились о нем, и тут никто над ним не насмехался и ему не докучал.
Мы спустились к его жилью; луна передвинулась далеко на запад. Костер едва тлел, Таппер подбросил несколько сучьев и сел у огня.
Я сел напротив, осторожно положил рядом завернутый в куртку шар.
“What you got there?” asked Tupper.
I unwrapped it for him.
He said, “It's the thing my friends had. You stole it from my friends.”
“They ran away” and left it. I want a look at it.”
— Что там у тебя? — спросил Таппер.
Я развернул куртку.
— Эта штука была у моих друзей. Ты ее украл.
— Они убежали, а эту штуку бросили. Я хочу посмотреть, что это такое.
“You see other times with it,” said Tupper.
“You know about this, Tupper?”
He nodded. “They show me many times—not often, I don't mean that, but many other times. Time not like we're in.”
— Она показывает разные другие времена, — сказал Таппер.
— Так ты это знаешь?
Он кивнул.
— Они мне много показывали... не много раз, а много разного другого времени. Не такое время, как наше.
“You don't know how it works?”
“They told me,” Tupper said, “but I didn't understand.”
He wiped his chin, but failed to do the job, so wiped it a second time.
— А ты не знаешь, как она действует?
— Они мне говорили, да я не понял.
Он утер подбородок, но без толку, пришлось вытирать еще раз.
They told me, he had said. So he could talk with them. He could talk with Flowers and with a race that conversed by music. There was no use, I knew, in asking him about it, because he couldn't tell me. Perhaps there was no one who could explain an ability of that sort—not to a human being.
For more than likely there'd be no common terms in which an explanation could be made.
The basketball glowed softly, lying on the jacket.
«Они мне говорили», — сказал Таппер. Значат, он может с ними разговаривать. Он может разговаривать и с Цветами, и с племенем, у которого вместо слов — музыка. Бессмысленно его об этом расспрашивать, ничего путного он не скажет. Быть может, никто не сумеет объяснить эту его способность, во всяком случае, человеку ее не понять.
Как это назвать, какие слова найти, чтобы мы поняли? У нас в языке и слов таких нет.
Шар лежал на моей куртке и мягко светился.
“Maybe,” Tupper said, “we should go back to bed.”
“In a little while,” I said.
Anytime I wanted, it would be no trouble going back to bed, for the ground was bed.
I put out a hand and touched the basketball.
— Может, пойдем спать, — сказал Таппер.
— Я лягу немного погодя.
Лечь можно в любую минуту, как захочется, здесь это не хитрость: растянулся на земле — вот тебе и постель.
Я осторожно коснулся шара.
A mechanism that extended back in time and recorded for the viewer the sight and sound of happenings that lay deep in the memory of the space-time continuum. It would have, I thought, very many uses. It would be an invaluable tool in historical research. It would make crime impossible, for it could dig out of the past the details of any crime. And it would be a terrible device if it fell into unscrupulous hands or became the property of a government.
I'd take it back to Millville, if I could take it back, if I could get back myself. It would help to support the story I had to tell, but after I had told the story and had offered it as proof; what would I do with it? Lock it in a vault and destroy the combination? Take a sledge and smash it into smithereens? Turn it over to the scientists? What could one do with it'?
Аппарат, который проникает вглубь прошлого и помогает увидеть и услышать события, хранящиеся в скрытых пластах памяти пространства-времени... Чего только не сделаешь при помощи такого аппарата! Он стал бы бесценным оружием историков, исследователей минувших эпох. Он уничтожил бы преступность — ведь можно было бы раскрыть, извлечь из прошлого подробности любого преступления. Но какая это будет опасная сила, попади он в нечистые руки или во власть правительства...
Если только удастся, я возьму его с собой, лишь бы самому вернуться в Милвилл. Он будет вещественным доказательством, подтверждением всему, что я буду рассказывать... ну, хорошо, я все расскажу, предъявлю этот шар и мне поверят, а дальше что? Запереть его в сейф и уничтожить шифр, чтобы никто не мог до него добраться? Взять молоток и раздробить его в пыль? Отдать ученым? Что с ним делать?
“You messed up your coat,” said Tupper, “carrying that thing.”
I said, “It wasn't much to start with.”
— Ты этой штукой всю куртку измял, — сказал Таппер.
— Да она и так старая и мятая.
And then I remembered that envelope with the fifteen hundred dollars in it. It had been in the breast pocket of the jacket and I could have lost it in the wild running I had done or when I used the jacket to wrap up the time contraption.
What a damn fool thing to do, I thought. What a chance to take. I should have pinned it in my pocket or put it in my shoe or something of the sort. It wasn't every day a man got fifteen hundred dollars.
И тут я вспомнил про конверт с деньгами. Он лежал в нагрудном кармане и запросто мог выпасть, пока я бегал, как шальной, по холмам или когда заворачивал эту машинку времени.
Ах, болван, безмозглый осел! Так рисковать! Надо было заколоть карман булавкой, либо сунуть конверт в башмак, либо еще что-то придумать. Шутка ли, полторы тысячи долларов, такое не каждый день дается в руки.
1 bent over and put my hand into the pocket and the envelope was there and I felt a great relief as my fingers touched it. But almost immediately I knew there was something wrong.
My groping fingers told me the envelope was thin and it should have been bulging with thirty fifty-dollar bills.
I jerked it from my pocket and flipped up the flap. The envelope was empty.
Я наклонился, пощупал карман куртки — конверт был на месте, и у меня гора с плеч свалилась. Но тотчас я почуял неладное: конверт на ощупь совсем тоненький, а ведь в нем должна лежать пухлая пачка — тридцать бумажек по пятьдесят долларов.
Я выхватил конверт из кармана, открыл... он был пуст.
I didn't have to ask. I didn't have to wonder. I knew just what had happened. That dirty, slobbering, finger-counting bum—I'd choke it out of him, I'd beat him to a pulp, I'd make him cough it up!
I was halfway up to nail him when he spoke to me and the voice that he spoke with was that of the TV glamour gal.
Нечего и спрашивать. Нечему удивляться. Все ясно. Ах ты, мерзкий слюнявый бездельник, недотепа, не знающий счета собственным пальцам... я тебя излуплю до полусмерти, я вытрясу из тебя эти деньги!
Я уже приподнялся, готовый взять Таппера за горло, как вдруг он заговорил со мной — и не своим голосом, а голосом красотки-дикторши с экрана телевизора.
“This is Tupper speaking for the Flowers,” the voice said. “And you sit back down and behave yourself.”
“Don't give me that,” I snarled. “You can't sneak out of this by pretending...”
“But this is the Flowers,” the voice insisted sharply and even as it said the words, I saw that Tupper's face had taken on that wall-eyed, vacant look.
— Таппер говорит сейчас от имени Цветов, — сказал этот кокетливый голосок. — А вы извольте сидеть смирно и ведите себя прилично.
— Ты меня не одурачишь, — огрызнулся я. — Нечего прикидываться, все равно не обманешь...
— Но с вами говорят Цветы! — резко повторил голос.
И правда, лицо у Таппера опять стало безжизненное, глаза остекленели.
“But he took my roll,” I said. “He sneaked it out of the envelope when I was asleep.”
“Keep quiet,” said the honeyed voice. “Just keep quiet and listen.”
“Not until I get my fifteen hundred back.”
— Так ведь он взял мои деньги, — сказал я. — Он их вытащил из конверта, пока я спал.
— Тише, тише, — промолвил мелодичный голосок. — Молчите и слушайте.
— Сперва я получу обратно свои полторы тысячи.
“You'll get it back. You'll get much more than your fifteen hundred back.”
“You can guarantee that?”
“We'll guarantee it.”
I sat down again.
— Да, конечно. Вы получите гораздо больше, чем полторы тысячи.
— Вы можете за это поручиться?
— Ручаемся.
Я снова сел.
“Look,” I said, “you don't know what that money meant to me. It's part my fault, of course. I should have waited until the bank was open or I should have found a good safe place to hide it. But there was so much going on...”
“Don't worry for a moment,” said the Flowers. “We'll get it back to you.”
— Послушайте, — сказал я, — вам не понять, что значат для меня эти деньги. Конечно, отчасти я сам виноват. Надо было подождать, пока откроется банк, или припрятать их в каком-нибудь надежном местечке. Но такая заварилась каша...
— Только не волнуйтесь, — сказали Цветы. — Мы вернем вам деньги.
“OK,” I said, “and does he have to use that voice?”
“What's the matter with the voice?”
“Oh, hell,” I said, “go ahead and use it. I want to talk to you, maybe even argue with you, and it's unfair, but I'll remember who is speaking.”
— Ладно, — сказал я. — А Тапперу непременно надо говорить таким голосом?
— Чем плох голос?
— А, черт... ну валяйте, говорите, как хотите. Мне надо с вами потолковать, может, придется и поспорить, выходит нечестно... ну, постараюсь помнить, с кем говорю.
“We'll use another voice, then,” said the Flowers, changing in the middle of the sentence to the voice of the businessman.
“Thanks very much,” I said.
— Хорошо, перейдем на другой, — сказали Цветы, и на полуслове голос переменился на уже знакомый мне мужской, деловитый.
— Большое спасибо, — сказал я.
“You remember,” said the Flowers, “the time we spoke to you on the phone and suggested that you might represent us?
“Certainly I remember. But as for representing you...”
“We need someone very badly. Someone we can trust.”
— Помните, мы беседовали с вами по телефону и предлагали вам стать нашим представителем? — сказали Цветы.
— Конечно, помню. Но стать представителем...
— Нам очень нужен такой человек. Человек, которому мы доверяем.
“But you can't be certain I'm the man to trust.”
“Yes, we can,” they said. “Because we know you love us.”
“Now, look here,” I said. “I don't know what gives you that idea. I don't know if...”
— Да откуда вы знаете, что мне можно доверять?
— Знаем. Потому что вы нас любите.
— Послушайте, — сказал я, — с чего вы это взяли? Не понимаю...
“Your father found those of us who languished in your world. He took us home and cared for us. He protected us and tended us and he loved us and we flourished.”
“Yes, I know all that.”
— Ваш отец нашел тех из нас, кто погибал в вашем мире. Он взял нас к себе и стал о нас заботиться. Он оберегал нас, выхаживал, он нас полюбил — и мы расцвели.
— Все это мне известно.
“You're an extension of your father.”
“Well, not necessarily. Not the way you mean.”
“Yes,” they insisted. “We have knowledge of your biology. We know about inherited characteristics. Like father, like son is a saying that you have.”
— Вы — продолжение своего отца.
— Н-ну, не обязательно. Не в том смысле, как вы думаете.
— Нет, это так, — упрямо повторили Цветы. — Мы изучили человеческую биологию. Мы знаем о законах наследственности. Ваша пословица говорит: яблоко от яблони недалеко падает.
It was no use, I saw. You couldn't argue with them. From the logic of their race, from the half-assimilated, half-digested facts they had obtained in some manner in their contact with our Earth, they had it figured out. And it probably made good sense in their plant world, for an offspring plant would differ very little from the parents. It would be, I suspected, a fruitless battle to try to make them see that an assumption that was valid in their case need not extend its validity into the human race.
“All right,” I said, “we'll let you have it your way. You're sure that you can trust me and probably you can. But in all fairness I must tell you I can't do the job.”
“Can't?” they asked.
Что толку спорить. Их не переубедишь. У этого племени особая логика, соприкасаясь с нашей Землей, они собрали уйму сведений, кое-как их усвоили, кое-как осмыслили и сделали выводы. С их точки зрения, с точки зрения растительного мира вполне естественно и логично, что отпрыск растения почти неотличим от родителя. Бесполезно внушать им, что рассуждения, безусловно справедливые для них, отнюдь не всегда приложимы к людям.
— Ладно, — сказал я, — будь по-вашему. Вы убеждены, что можете мне доверять, и, пожалуй, так оно и есть. Но только скажу вам по совести: не могу я взяться за эту работу.
— Не можете?
“You want me to represent you back on Earth. To be your ambassador. Your negotiator.”
“That was the thought we had in mind.”
“I have no training for a job of that sort. I'm not qualified. I wouldn't know how to do it. I wouldn't even know how to make a start.”
— Вы хотите, чтобы я выступал от вашего имени перед людьми на Земле. Хотите сделать меня вашим посланником. Вашим посредником.
— Совершенно верно.
— Но меня этому не учили. Я не дипломат. Понятия не имею, как делаются такие дела. Просто не знаю, с какого конца за это браться.
“You have started,” said the Flowers. “We are very pleased with the start you've made.”
I stiffened and jerked upright.
“The start I've made?” I asked.
“Why, yes, of course,” they told me. “Surely you remember. You asked that Gerald Sherwood get in touch with someone. Someone, you stressed, in high authority.”
— А вы уже взялись, — возразили Цветы. — Мы очень довольны вашими первыми шагами.
Я даже вздрогнул.
— Какими шагами?
— Ну, как же. Неужели вы не помните. Вы просили Джералда Шервуда с кем-нибудь переговорить. И еще подчеркнули: с кем-нибудь, кто облечен властью.
“I wasn't representing you.”
“But you could,” they said. “We want someone to explain us.”
“Let's be honest,” I told them. “How can I explain you? I know scarcely anything about you.”
We would tell you anything you want to know.”
— Я просил об этом вовсе не ради вас.
— Но вы можете выступать от нашего имени. Нам необходимо, чтобы кто-то за нас объяснился.
— Давайте начистоту, — сказал я. — Как я могу за вас объясняться? Я же ничего о вас не знаю.
— Мы вам расскажем все, что вы хотите знать.
“For openers,” I said, “this is not your native world.”
“No, it's not. We've advanced through many worlds.”
“And the people—no, not the people, the intelligences—what happened to the intelligences of those other worlds?”
“We do not understand.”
— Начать с того, что ваша родина не здесь.
— Вы правы. Мы прошли через многие миры.
— А люди... ну, не люди, разумные существа... разумные жители тех миров... что с ними сталось?
— Мы вас не поняли.
“When you get into a world, what do you do with the intelligence you find there?
“It is not often we find intelligence—not meaningful intelligence, not cultural intelligence. Cultural intelligence does not develop on all worlds. When it does, we co-operate. We work with it. That is, when we can.”
“There are times when you can't?”
— Когда вы проникаете в какой-то новый мир и находите там мыслящих обитателей, что вы с ними делаете?
— Мы очень редко находим в других мирах разум... подлинный, высокоразвитый разум. Он развивается далеко не во всех мирах. Когда мы встречаемся с мыслящими существами, мы находим с ними общий язык. Сотрудничаем с ними. То есть, когда это удается.
— А если не удается?
“Please do not misunderstand,” they pleaded. “There has been a case or two where we could not contact a world's intelligence. It would not become aware of us. We were just another life form, another—what do you call it?—another weed, perhaps.”
What do you do, then?”
“What can we do?” they asked.
— Пожалуйста, не поймите нас ложно, — попросили Цветы. — Раза два бывало так, что мы не могли установить контакт с мыслящими обитателями планеты. Они нас не слушали и не понимали. Мы остались для них просто одной из форм жизни, одним из... как это у вас называется?.. Одним из видов сорной травы.
— И что вы тогда делаете?
— Что же мы можем сделать?
It was not, it seemed to me, an entirely honest answer. There were a lot of things that they could do.
“And you keep on going.”
“Keep on going?”
“From world to world,” I said. “From one world to another.”
When do you intend to stop?
Не очень-то прямой и честный ответ. Как я понимаю, они могут сделать очень многое.
— И вы идете все дальше?
— Дальше?
— Ну, из мира в мир. Из одного мира в другой. Когда вы думаете остановиться?
“We do not know,” they said.
“What is your goal? What are you aiming at? “We do not know,” they said.
“Now, just wait a minute. That's the second time you've said that. You must know...”
— Мы не знаем, — сказали Цветы.
— Какая у вас цель? Чего вы добиваетесь?
— Мы не знаем.
— Стоп, погодите. Вы уже второй раз говорите, что не знаете. Но вы должны знать...
“Sir,” they asked, “does your race have a goal—a conscious goal?”
“I guess we don't,” I said.
“So that would make us even.”
“I suppose it would.”
— Сэр, а у вашего народа есть какая-то цель? Цель, к которой вы все сознательно стремитесь?
— Пожалуй, нет, — признался я.
— Значит, в этом мы равны.
— Да, верно.
“You have on your world things you call computers.”
“Yes,” I said, “but very recently.”
“And the function of computers is the storage of data and the correlation of that data and making it available whenever it is needed.”
— В вашем мире есть машины, которые называются электронным мозгом.
— Да. Их только недавно изобрели.
— Задача этих машин — собирать и хранить всевозможные сведения, устанавливать между ними связь и сообщать их, как только вам это понадобится.
“There still are a lot of problems. The retrieval of the data...”
“That is beside the point. What would you say is the goal of your computers?
“Our computers have no purpose. They are not alive.”
“But if they were alive?”
— Тут еще много других задач. К примеру, исправлять устаревшие данные...
— Это сейчас неважно. Скажите нам, как вы определите цель такого электронного вычислителя?
— У него нет осознанной цели. Это ведь не живое существо, а машина.
— Ну, а если бы он был живой?
“Well, in that case, I suppose the ultimate purpose would be the storage of a universal data and its correlation.”
“That perhaps is right,” they said. “We are living computers.”
“Then there is no end for you. You'll keep on forever. “
“We are not sure,” they said.
“But...”
— Что ж, тогда, наверно, его конечной целью было бы собрать все факты и сведения о Вселенной и установить соотношение между ними.
— Пожалуй, вы правы, — сказали Цветы. — Так вот, мы — живые вычислители.
— Тогда вашим странствиям не будет конца. Вы никогда не остановитесь.
— Мы в этом не уверены.
— Но...
“Data,” they told me, pontifically, “is the means to one end only arrival at the truth. Perhaps we do not need a universal data to arrive at truth.”
“How do you know when you have arrived?”
“We will know,” they said.
— Собирать факты и сведения — это лишь средство, — веско произнесли Цветы. — Цель же одна: достичь истины. Быть может, чтобы достичь истины, нам вовсе не нужно собрать сведения обо всей Вселенной.
— А как вы узнаете, что достигли ее?
— Узнаем, — был ответ.
I gave up. We were getting nowhere.
“So you want our Earth,” I said.
“You state it awkwardly and unfairly. We do not want your Earth. We want to be let in, we want some living space, we want to work with you. You give us your knowledge and we will give you ours.”
Я только рукой махнул. Так мы ни до чего не договоримся.
— Стало быть, вы хотите захватить нашу Землю, — сказал я.
— Вы очень неправильно и несправедливо выражаетесь. Мы не хотим захватить вашу Землю. Мы хотим получить доступ к вам, получить место, где можно поселиться, хотим сотрудничества и содружества. Мы поделимся друг с другом нашими познаниями.
“We'd make quite a team,” I said.
“We would, indeed,” they said.
“And then?”
“What do you mean?” they asked.
— Дружная получится команда, — сказал а.
— Да, конечно.
— А потом?
— Мы вас не поняли.
“After we've swapped knowledge, what do we do then?”
“Why, we go on,” they said. “Into other worlds. The two of us together.”
“Seeking other cultures? After other knowledge?”
“That is right,” they said.
— Ну вот, мы обменяемся знаниями, а потом что будет?
— Пойдем дальше, разумеется. В другие миры. И вы вместе с нами.
— Будем искать новые цивилизациях. И новые знания?
— Совершенно верно.
They made it sound so simple. And it wasn't simple; it couldn't be that simple. There was nothing ever simple.
A man could talk with them for days and still be asking questions, getting no more than a bare outline of the situation.
“There is one thing you must realize,” I said. “The people of my Earth will not accept you on blind faith alone. They must know what you expect of us and what we can expect of you. They must have some assurance that we can work together.”
Очень у них все просто получается. А на самом деле это не так просто, не может быть просто. На свете все очень и очень непросто.
Толкуй с ними хоть месяц подряд, задавай еще и еще вопросы — и все равно не разберешь, что происходит, — разве что в самых общих чертах...
— Поймите одно, — сказал я. — Люди моей Земли не примут вас вот так, вслепую, не поверят на слово. Им надо точно знать, чего вы ждете от нас и чего нам ждать от вас. Им нужны доказательства, что мы и правда можем с вами сотрудничать.
“We can help,” they said, “in many different ways. We need not be as you see us now. We can turn ourselves into any kind of plant you need. We can provide a great reservoir of economic resources. We can be the old things that you have relied upon for years, but better than the old things ever were. We can be better foodstuff and better building material; better fibre. Name anything you need from plants and we can be that thing.”
— Мы во многих отношениях можем вам помочь, — ответили Цветы. — Нам вовсе не обязательно быть такими, как вы вас видите сейчас. Мы можем обратиться в любое растение, какое вам полезно. Можем создать для вас неисчерпаемые экономические ресурсы. Можем обратиться в привычные вам растения, на которых издавна строится ваше хозяйство, но только лучше, полноценнее. Мы дадим вам лучшую пищу, лучший строительный материал, лучшее волокно. Только скажите, какие растения вам нужны, с какими свойствами, — и мы в них обратимся.
“You mean you'd let us eat you and saw you up for lumber and weave you into cloth? And you would not mind?”
They came very close to sighing.
“How can we make you understand? Eat one of us and we still remain. Saw one of us and we still remain. The life of us is one life—you could never kill us all, never eat us all. Our life is in our brains and our nervous systems, in our roots and bulbs and tubers. We would not mind your eating us if we knew that we were helping.”
— Как же так: вы согласны, чтобы мы вас ели, пилили на дрова, пряли и ткали из вас одежду? Вы не против?
Ответом было что-то очень похожее на вздох.
— Ну как вам объяснить? Вы съедите кого-то из нас — но мы остаемся. Вы спилите кого-то из нас — но мы остаемся. Мы все — одно, и наша жизнь едина, вам никогда не убить нас всех, не съесть нас всех. Наша жизнь — это наш мозг и нервная система, наши корни, луковицы, клубни. Ешьте нас, мы совсем не против, нам только важно знать, что мы вам помогаем.
“And we would not only be the old forms of economic plant life to which you are accustomed. We could be different kinds of grain, different kinds of trees—ones you have never heard of. We could adapt ourselves to any soils or climates. We could grow anywhere you wanted. You want medicines or drugs. Let your chemists tell us what you want and we'll be that for you. We'll be made-to-order plants.”
И мы можем стать не только такими растениями, которыми вы привыкли пользоваться в вашем хозяйстве. Мы можем обратиться в другие злаки и деревья, вы о таких и не слыхали. Мы можем приспособиться к любой почве, к любому климату. Можем расти всюду, где вы только пожелаете. Вам нужны различные лекарства и снадобья. Пусть ваши врачи и аптекари скажут, что вам требуется, и мы вам это дадим. Мы будем растениями на заказ.
“All this,” I said, “and your knowledge, too.”
“That is right,” they said.
“And in return, what do we do?”
— И ко всему еще поделитесь вашими знаниями.
— Совершенно верно.
— А что же мы дадим вам взамен?
“You give your knowledge to us. You work with us to utilize all knowledge, the pooled knowledge that we have. You give us an expression we cannot give ourselves. We have knowledge, but knowledge in itself is worthless unless it can be used. We want it used, we want so badly to work with a race that can use what we have to offer, so that we can feel a sense of accomplishment that is denied us now. And, also, of course, we would hope that together we could develop a better way to open the time-phase boundaries into other worlds.”
— То, что знаете вы. Мы соединим все наши познания и сообща будем ими пользоваться. Вы поможете нам выразить себя, мы ведь лишены этой способности. Мы богаты знанием, но само по себе знание — мертвый груз, важно его применить. Мы жаждем, чтобы наши знания приносили пользу, жаждем сотрудничать с народом, который способен воспользоваться тем, что мы можем ему дать, только тогда мы обретем полноту бытия, сейчас нам недоступную. И, конечно, мы надеемся, что сообща мы с вами найдем лучший способ проникать через рубежи пространства-времени в новые миры.
“And the time dome that you put over Millville—why did you do that?
“To gain your world's attention. To let you know that we were here and waiting.”
“But you could have told some of your contacts and your contacts could have told the world. You probably did tell some of them. Stiffy Grant, for instance.”
“Yes, Stiffy Grant. And there were others, too.”
— Вот вы накрыли Милвилл колпаком, куполом времени... для чего это?
— Мы хотели привлечь внимание вашего мира. Хотели дать вам знать, что мы существуем, что мы ждем.
— Так ведь можно было сказать это кому-нибудь из людей, с которыми вы общаетесь, а они бы передали всем. Да вы, наверно, кое-кому и говорили. Например, Шкалику Гранту.
— Да, ему мы говорили. И еще некоторым людям.
“They could have told the world.”
“Who would have believed them? They would have been thought of as how do you say it—crackpots?”
“Yes, I know,” I said. “No one would pay attention to anything Stiffy said. But surely there were others.”
— Вот они бы и сказали всему свету.
— Кто бы им поверил? Подумали бы, что они... как это у вас говорят? Чокнутые.
— Да, правда, — согласился я. — Шкалика никто слушать не станет. Но есть же и другие.
“Only certain types of minds,” they told me, “can make contact with us. We can reach many minds, but they can't reach back to us. And to believe in us, to know us, you must reach back to us.”
“You mean only the screwballs...”
“We're afraid that's what we mean,” they said.
— Мы можем установить контакт не со всяким человеком, а только с теми, у кого определенный склад ума. Мы понимаем мысли многих людей, но лишь очень немногие понимают нас. А прежде всего нас надо понять — только тогда вы нас узнаете и нам поверите.
— Что же, значит, вас понимают только разные чудаки?
— Да, по-видимому, так...
It made sense when you thought about it. The most successful contact they could find had been Tupper Tyler and while there was nothing wrong with Stuffy as a human being, he certainly was not what one would call a solid citizen.
Если вдуматься, так оно и выходит. Самого большого взаимопонимания они достигни с Таппером Тайлером, а что до Шкалика — он, конечно, в здравом уме, но человеком почтенным, солидным членом общества его никак не назовешь.
I sat there for a moment, wondering why they'd contacted me and Gerald Sherwood. Although that was a little different. They'd contacted Sherwood because he was valuable to them; he could make the telephones for them and he could set up a system that would give them working capital. And me? Because my father had taken care of them? I hoped to heaven that was all it was.
“So, OK,” I said. “I guess I understand. How about the storm of seeds?”
Любопытно знать, а почему они связались со мной и с Джералдом Шервудом? Впрочем, это не одно и то же. Шервуд им полезен, он фабрикует для них телефоны, при его помощи они получают оборотный капитал для своих затей. Ну, а я? Неужели все дело в том, что о них заботился мой отец? Хорошо, если так...
— Ладно, — сказал я. — Кажется, понял. А что это была за гроза с ливнем из семян?
“We planted a demonstration plot,” they told me. “So your people could realize, by looking at it, how versatile we are.”
You never won, I thought. They had an answer for everything you asked.
I wondered if I ever had expected to get anywhere with them or really wanted to get anywhere with them. Maybe, subconsciously, all I wanted was to get back to Millville.
— Мы засеяли показательный участок, теперь вы своими глазами увидите, что мы можем изменяться, как хотим.
Где уж мне с ними тягаться. Что ни спрошу, у них на все найдется ответ.
Да, в сущности, разве я надеюсь до чего-то с ними договориться? Разве я, по совести, этого хочу? Кажется, в глубине души я хочу только одного: вернуться в Милвилл.
And maybe it was all Tupper. Maybe there weren't any Flowers. Maybe it was simply a big practical joke that Tupper had dreamed up in his so-called mind, sitting here ten years and dreaming up the joke and getting it rehearsed so he could pull it off.
But, I argued with myself it couldn't be just Tupper, for Tupper wasn't bright enough. His mind was not given to a concept of this sort. He couldn't dream it up and he couldn't pull it off. And besides, there was the matter of his being here and of my being here, and that was something a joke would not explain.
А может, это все Таппер? Может, и нет никаких Цветов? Может, просто-напросто, покуда он торчал тут десять лет, он со своими мозгами набекрень додумался до этакой хитрой шутки, затвердил ее, вызубрил и сейчас всех нас дурачит?
Нет, чепуха. Таппер — придурок, ему вовек такого не сочинить. Слишком это для него сложно. Не мог он додуматься до такой шутки, а если бы и додумался, не сумел бы ее разыграть. И потом, он ведь как-то очутился здесь, в этом непонятном мире, а за ним сюда попал и я, — этого никаким розыгрышем не объяснишь.
I came slowly to my feet and turned so that I faced the slope above the camp and there in the bright moonlight lay the darkness of the purple flowers. Tupper still sat where he had been sitting, but now he was hunched forward, almost doubled up, fallen fast asleep and snoring very softly.
The perfume seemed stronger now and the moonlight had taken on a trembling and there was a Presence out there somewhere on the slope. I strained my eyes to see it, and once I thought I saw it, but it faded out again, although I still knew that it was there.
Я медленно поднялся на ноги, обернулся лицом к склону холма над нами — вот они темнеют в ярком лунном свете, несчетные лиловые цветы... а Таппер сидит на прежнем месте, только подался вперед, согнулся в три погибели и спит крепким сном, тихонько похрапывая.
Теперь они, кажется, пахнут сильнее, и лунный свет словно трепещет, и чудится — там, на склоне, скрывается Нечто. Я смотрел во все глаза... вот-вот, кажется, что-то различаю... но нет, все снова растаяло... и все-таки я знаю: Оно там.
There was a purpleness in the very night and the feel of an intelligence that waited for a word to come stalking down the hill to talk with me, as two friends might talk, with no need of an interpreter, to squat about the campfire and yarn the night away.
Ready? asked the Presence.
Сама эта ночь таит в себе Лиловость. И я ощущаю присутствие Разума, он ждет только слова, найти бы это слово — и он сойдет с холма, и мы заговорим, как двое друзей, нам больше не понадобится переводчик, мы сядем у костра и проболтаем всю ночь напролет.
«Ты готов?» — вопрошает Оно.
A word, I wondered, or simply something stirring in my brain—something born of the purpleness and moonlight?
“Yes,” I said, “I'm ready. I will do the best I can.”
Так что же нужно — найти какое-то слово, или просто что-то должно пробудиться у меня в мозгу — что-то, рожденное Лиловостью и лунным светом?
— Да, — отвечаю, — я готов. Я сделаю все, что в моих силах.
I bent and wrapped the time contraption in my jacket and tucked it underneath my arm and then went up the slope. I knew the Presence was up there, waiting for me, and there were quivers running up and down my spine. It was fear, perhaps, but it didn't feel like fear.
I came up to where the Presence waited and I could not see it, but I knew that it had fallen into step with me and was walking there beside me.
“I am not afraid of you,” I told it.
Я наклонился, осторожно завернул шар из линз в куртку, зажал сверток под мышкой и двинулся вверх по косогору. Я знал: Оно там, наверху, Оно ждет... и меня пробирала дрожь. Может, и от страха, но чувство было какое-то другое, на страх ничуть не похожее.
Я поднялся туда, где ждало Оно, — и ничего не разглядел, но я знал, что Оно идет рядом со мною, бок о бок.
— Я тебя не боюсь, — сказал я.
It didn't say a word. It just kept walking with me. We went across the ridge and down the slope into the dip where in another world the greenhouse and garden were.
A little to your left, said the thing that walked the night with me, and then go straight ahead.
I turned a little to my left and then went straight ahead.
A few more feet, it said.
Оно не ответило. Просто шло рядом. Мы перевалили через вершину холма и стали спускаться в ложбину — ту самую, где в другом мире находились цветник и теплицы.
«Чуть левее, — без слов сказало То, что шло в ночи рядом со мною, — а потом прямо.»
Я подался чуть левее, потом пошел прямо.
«Еще несколько шагов», — сказало Оно.
I stopped and turned my head to face it and there was nothing there. If there had been anything, it was gone from there.
The moon was a golden gargoyle in the west. The world was lone and empty; the silvered slope had a hungry look. The blue-black sky was filled with many little eyes with a hard sharp glitter to them, a predatory glitter and the remoteness of uncaring.
Я остановился, оглянулся в надежде его увидеть... ничего! Если секундой раньше позади что-то было, оно уже исчезло.
На западе разинула золоченую пасть луна. В мире пустынно и одиноко; серебряный склон словно тоскует о чем-то. Иссиня-черное небо смотрит мириадами крохотных колючих глаз, они жестко, холодно поблескивают каким-то хищным блеском — чужие, равнодушные.
Beyond the ridge a man of my own race drowsed beside a dying campfire, and it was all right for him, for he had a talent that I did not have, that I knew now I did not have—the talent for reaching out to grasp an alien hand (or paw or claw or pad) and being able in his twisted mind to translate that alien touch into a commonplace.
I shuddered at the gargoyle moon and took two steps forward and walked out of that hungry world straight into my garden.
По ту сторону холма у еле тлеющего костра дремлет человек, мой собрат. Ему там неплохо, ибо он наделен особым даром, которого у меня нет, — теперь-то я твердо знаю, что нет... ему довольно пожать руку (или лапу, или щупальце, или клешню) любого пришельца — и его вывихнутые мозги переведут прикосновение чужого разума на простой и понятный язык.
Я поглядел на разинутую пасть золоченой химеры — луны, содрогнулся, ступил еще два шага — и перешел из этого пустынного, тоскливого мира в свой сад.
15
Ragged clouds still raced across the sky, blotting out the moon. A faint lighting in the east gave notice of the dawn. The windows of my house were filled with lamplight and I knew that Gerald Sherwood and the rest of them were waiting there for me. And just to my left the greenhouse with the tree growing at its corner loomed ghostly against the rise of ground behind it.
I started to walk forward and fingers were scratching at my trouser leg. Startled, I looked down and saw that I had walked into a bush.
По небу все еще неслись клочья облаков, закрывая луну. Бледная полоска на востоке предвещала зарю.
В окнах моего дома горел свет — стало быть, Джералд Шервуд и все остальные меня ждали. А слева от меня темнели теплицы и подле них, на фоне холма, точно призрак, смутно маячил высокий вяз.
Я направился было к дому — и тут цепкие пальцы ухватились за мои брюки. Вздрогнув, я опустил глаза — оказалось, я забрел в кусты.
There had been no bush in the garden the last time I had seen it; there had been only the purple flowers. But I think I guessed what might have happened even before I stooped to have a look.
Squatting there, I squinted along the ground and in the first grey light of the coming day, I saw there were no flowers. Instead of a patch of flowers there was a patch of little bushes, perhaps a little larger, but not much larger than the flowers.
Когда я в последний раз проходил по саду, никаких кустов здесь не было, только лиловые цветы. Но еще прежде, чем я нагнулся посмотреть, за что зацепился, мелькнула догадка.
Я присел на корточки, вгляделся — и в сером предутреннем свете увидел: цветов не стало. На месте лилового цветника растут невысокие кустики, лишь чуть повыше и пораскидистей тех цветов.
I hunkered there, with a coldness growing in me—for there was no explanation other than the fact that the bushes were the flowers, that somehow the Flowers had changed the flowers that once had grown there into little bushes. And, I wondered wildly, what could their purpose be?
Even here, I thought—even here they reach out for us. Even here they play their tricks on us and lay their traps for us. And they could do anything they wanted, I supposed, for if they did not own, at least they manipulated this corner of the Earth entrapped beneath the dome.
I put out a hand and felt along a branch and the branch had soft-swelling buds all along its length. Springtime buds, that in a day or so would be breaking into leaf. Springtime buds in the depth of summer!
Сижу на корточках, смотрю, а внутри медленно холодеет: объяснение может быть только одно — эти кустики и есть цветы, каким-то образом те Цветы, жители другого мира, превратили мои здешние цветы в эти кустики. Но зачем, зачем?!
Значит, даже и здесь, у нас дома, они нас могут настичь. Даже здесь они вольны разыгрывать с нами свои шуточки и расставлять нам ловушки. Что им вздумается, то и сделают: они накрыли этот уголок нашей Земли куполом времени — и хоть они еще не вполне здесь хозяева, но уже вмешиваются в нашу жизнь.
Ощупываю одну ветку — на ней по всей длине набухли мягкие почки. Весенние почки, еще день-другой, и они лопнут, и проклюнется молодой лист. Весенние почки в разгар лета!
I had believed in them, I thought. In that little space of time toward the very end, when Tupper had ceased his talking and had dozed before the fire and there had been something on the hillside that had spoken to me and had walked me home, I had believed in them.
Had there been something on that hillside? Had something walked with me? I sweated, thinking of it.
I felt the bulk of the wrapped time contraption underneath my arm, and that, I realized, was a talisman of the actuality of that other world. With that, I must believe.
Но ведь я в них поверил. В те немногие последние минуты, когда Таппер умолк и задремал у костра, а на склоне холма появилось Нечто и поговорило со мною и проводило меня домой, — в те минуты я в них поверил.
Да полно, было ли там что-то на холме? Провожало ли оно меня? — спрашиваю себя теперь, обливаясь холодным потом.
Под мышкой у меня все еще осторожно прижат завернутый в куртку шар — «машинка времени»: вот он, талисман, ощутимое доказательство, что тот, другой мир не примерещился мне, а и вправду существует. Значит, надо верить.
They had told me, I remembered, that I'd get my money back—they had guaranteed it. And here I was, back home again, without my fifteen hundred.
I got to my feet and started for the house, then changed my mind. I turned around and went up the slope toward Doc Fabian's house. It might be a good idea, I told myself, to see what was going on outside the barrier. The people who were waiting at the house could wait a little longer.
Кстати, они говорили, что я получу свои деньги обратно, они за это ручались. И вот я вернулся домой, а полутора тысяч нет как нет.
Я встал, пошел было к себе — и тут же передумал. Повернулся и зашагал в гору, к дому доктора Фабиана. Не худо бы поглядеть, что происходит по другую сторону барьера. А те, кто ждет у меня дома, подождут еще немного.
I reached the top of the slope and turned around, looking toward the east. There, beyond the village, blazed a line of campfires and the lights of many cars running back and forth.
A searchlight swung a thin blue finger of light up into the sky, slowly sweeping back and forth. And at one spot that seemed a little closer was a greater blob of light. A great deal of activity seemed to be going on around it.
С вершины холма я поглядел на восток. Там, далеко за окраиной Милвилла, протянулась яркая цепочка костров, вспыхивали фары сновавших взад и вперед автомобилей. Тонкий голубой палец прожектора медленно проводил по небу то вправо, то влево. А в одном месте, немного ближе к городу, горел огонь поярче. Тут, кажется, было особенно людно и оживленно.
Watching it, I made out a steam shovel and great black mounds of earth piled up on either side of it. I could hear, faintly, the metallic clanging of the mighty scoop as it dumped a load and then reached down into the hole to take another bite. Trying, I told myself, to dig beneath the barrier.
Я пригляделся и увидал паровой экскаватор, а по обе стороны от него — черные горы свежевынутого грунта. До меня доносился приглушенный расстоянием металлический лязг: огромный ковш сваливал в стороне свою ношу, поворачивался, нырял в котлован и снова вгрызался в почву. Как видно, там пробуют подкопаться под барьер.
A car came rattling down the street and turned into the driveway of the house behind me.
Doc, I thought—Doc coming home after being routed out of bed on an early morning call.
I walked across the lawn and around the house. The car was parked on the concrete strip of driveway and Doc was getting out.
“Doc,” I said, “it's Brad. “
He turned and peered at me.
По улице с шумом и треском подкатила машина и свернула на дорожку к дому позади меня.
Доктор, подумал я. Видно, его подняли с постели ни свет ни заря, и теперь он возвращается от больного.
Я пересек лужайку, завернул за угол. Машина уже стояла на асфальте перед домом, из нее вылезал доктор Фабиан.
— Доктор, — окликнул я. — Это я, Брэд.
Он обернулся, близоруко прищурился.
“Oh,” he said, and his voice sounded tired, “so you are back again. There are people waiting at the house, you know.”
Too tired to be surprised that I was back again; too all beat out to care.
He shuffled forward and I saw, quite suddenly, that Doc was old. Of course I had thought of him as old, but never before had he actually seemed old. Now I could see that he was—the slightly stooped shoulders, his feet barely lifting off the ground as he walked toward me, the loose, old-man hang of his trousers, the deep lines in his face.
— А-а, вернулся, — голос у него был усталый. — Там у тебя дома, знаешь, полно народу, тебя ждут.
Он так устал, что не удивился моему возвращению, он слишком измучился, ему было все равно.
Волоча ноги, он двинулся ко мне. До чего же он старый! Конечно, я и раньше знал, что наш доктор немолод, но он никогда не казался стариком. А тут я вдруг увидел, каков он сутулый, еле передвигает ноги, штаны болтаются, как на скелете, лицо изрезано морщинами...
“Floyd Caidwell,” he said. “I was out to Floyd's. He had a heart attack—a strong, tough man like him and he has a heart attack.”
“How is he?”
“As well as I can manage. He should be in a hospital, getting complete rest. But I can't get him there. With that thing out there, I can't get him where he should be.
“I don't know, Brad. I just don't know what will happen to us. Mrs Jensen was supposed to go in this morning for surgery. Cancer. She'll die, anyhow, but surgery would give her months, maybe a year or two, of life. And there's no way to get her there. The little Hopkins girl has been going regularly to a specialist and he's been helping her a lot. Decker—perhaps you've heard of him. He's a top-notch man. We interned together.”
— Я от Флойда Колдуэлла, — сказал он. — У Флойда был сердечный приступ... Такой крепыш, здоровяк — и вдруг на тебе, сердечный приступ.
— Как он сейчас?
— Я сделал, что мог. Надо бы положить его в больницу, нужен полный покой. А положить нельзя. Из-за этой стены я не могу отвезти его в больницу. Не знаю, Брэд, просто не знаю, что с нами будет. Сегодня утром миссис Дженсен должна была лечь на операцию. Рак. Она все равно умрет, но операция дала бы ей еще несколько месяцев жизни, может быть, даже год или два. А теперь ее в больницу не переправишь. Гопкинсы регулярно возили свою девочку на прием к специалисту, он ей очень помогал. Деккер — может, ты про него слышал. Великий мастер в своей области. Мы с ним когда-то начинали в одной клинике.
He stopped in front of me.
“Can't you see,” he said. “I can't help these people. I can do a little, but I can't do enough. I can't handle things like this—I can't do it all alone. Other times I could send them somewhere else, to someone who could help them. And now I can't do that. For the first time in my life, I can't help my people.”
“You're taking it too hard,” I said.
He looked at me with a beaten look, a tired and beaten look.
Он все стоял и смотрел на меня.
— Пойми, — продолжал он, — я не в силах им помочь. Кое-что я могу, но этого слишком мало. С такими больными мне не справиться, одному это не под силу. Прежде я отослал бы их к кому-нибудь, кто бы им помог. А теперь я бессилен. В первый раз в жизни я бессилен помочь моим больным.
— Вы принимаете это слишком близко к сердцу, — сказал я.
Он все смотрел на меня, лицо у него было бесконечно усталое и измученное.
“I can't take it any other way,” he said. “All these years, they've depended on me.”
“How's Stuffy?” I asked. “You have heard, of course.”
Doc snorted angrily. “The damn fool ran away.”
“From the hospital?”
— Не могу я иначе, — сказал он. — Они всегда на меня надеялись.
— А что со Шкаликом? Вы, верно, слышали?
Доктор Фабиан сердито фыркнул:
— Этот болван удрал.
— Из больницы?
“Where else would he run from? Got dressed when their backs were turned and snuck away. He always was a sneaky old goat and he never had good sense. They're looking for him, but no one's found him yet.”
“He'd head back here,” I said.
“I suppose he would,” said Doc. “What about this story I heard about; some telephone he had?”
— Откуда же еще? Улучил минуту, когда они там зазевались, потихоньку оделся и дал тягу. Уж такая это воровская душа, да и умом он тоже никогда не блистал. Его там ищут, но пока никаких следов.
— Домой потянуло, — сказал я.
— Естественно, — согласился доктор. — Послушай, а что это болтают, какие телефоны у него нашли?
I shook my head.
“Hiram said he found one.”
Doc peered sharply at me.
“You don't know anything about it?”
“Not very much,” I said.
Я пожал плечами:
— Хайрам говорил про какой-то телефон.
Старик поглядел на меня так, будто видел насквозь.
— А ты об этом ничего не знаешь?
— Почти что ничего.
“Nancy said you were in some other world or something. What kind of talk is that?”
“Did Nancy tell you that?”
He shook his head.
“No, Gerald told me. He asked me what to do. He was afraid that if he mentioned it, he would stir up the village.”
— Нэнси говорила, будто ты побывал в коком-то другом мире. Это еще что за сказки?
— Нэнси вам сама говорила?
Доктор Фабиан покачал головой.
— Нет, это Шервуд сказал. И спрашивал меня, как быть. Он боялся об этом заговаривать — еще взбаламутишь весь Милвилл.
“And?”
“I told him not to. The folks are stirred up enough. He told them what you said about the flowers. He had to tell them something.”
“Doc,” I said, “it's a funny business. I don't rightly know myself. Let's not talk about it. Tell me what's going on. What are those fires out there?”
— И на чем порешили?
— Я ему посоветовал держать язык за зубами. Народ и так взбаламучен. Он только передал то, что ты говорил Нэнси про эти цветы. Надо ж было людям хоть что-то сказать.
— Понимаете, доктор, все очень чудно. Я и сам толком ничего не знаю. Не стоит об этом говорить. Лучше расскажите, что творится у нас, в Милвилле. Что там за костры?
“Those are soldier fires,” he told me. “There are state troops out there. They've got the town ringed in. Brad, it's crazier than hell. We can't get out and no one can get in, but they got troops out there. I don't know what they think they're doing. They evacuated everybody for ten miles outside the barrier and there are planes patrolling and they have some tanks. They tried to dynamite the barrier this morning and they didn't do a thing except blow a hole in Jake Fisher's pasture. They could have saved that dynamite.”
“They're trying to dig under the barrier,” I said.
— Воинские части. Вызваны солдаты. Милвилл окружен. Какая-то чертовщина, просто безумие. Мы не можем выбраться из Милвилла, и никто не может пробраться к нам, а они взяли и вызвали солдат. Что у них в голове, хотел бы я знать? На десять миль за барьером все население эвакуировано, кругом все время летают самолеты, и танки тоже прибыли. Сегодня утром пробовали взорвать барьер динамитом, толку никакого, разве что на лугу у Джейка Фишера теперь огромная яма. Только зря ухлопали свой динамит.
— Сейчас они пробуют подкопаться под барьер, — сказал я.
“They've done a lot of things,” said Doe. “They had some helicopters that flew above the town, then tried to come straight down. Figuring, I guess, that there are only walls out there, without any top to them. But they found there was a top.
— Они много чего пробовали. Уже и вертолеты над нами летали, а потом пошли прямо вниз, на посадку. Думали, наверно, что Милвилл только кругом огорожен, а сверху нет. А оказалось, над нами и крыша есть.
They fooled around all afternoon and they wrecked two “copters, but they found out, I guess, that it's a sort of dome. It curves all the way above us. A kind of bubble, you might say.”
“And there are all those fool newspapermen out there. I tell you, Brad, there's an army of them. There isn't anything but Millville on the TV and radio, or in the papers either.”
“It's big news,” I said.
Валяли дурака целый день, разбили два вертолета, но все-таки выяснили, что это вроде купола. Он круглый и покрыл нас как крышкой. Такой, знаешь, колпак или пузырь.
И еще эти ослы репортеры понаехали. Тоже целая армия. В газетах, по радио, по телевидению только и разговору, что про наш Милвилл.
— Как же, сенсация, — сказал я.
“Yes, I suppose so. But I'm worried, Brad. This village is getting ready to blow up. The people are on edge. They're scared and touchy. The whole damn place could go hysterical if you snapped your fingers.”
He came a little closer.
“What are you planning, Brad?”
“I'm going down to my place. There are people down there. You want to come along?”
— Да, верно. А мне неспокойно, Брэд. Все держится на волоске. У людей слишком натянуты нервы. Все перепуганы, взвинчены. Любой пустяк может вызвать панику.
Он подошел ко мне совсем близко.
— Что ты думаешь делать, Брэд?
— Пойду домой. Меня там ждут. Пойдемте?
He shook his head.
“No, I was down there for a while and then I got this call from Floyd. I'm all beat out. I'm going in to bed.”
He turned, and started to shuffle away and then he turned back.
“You be careful, boy,” he warned. “There's a lot of talk about the flowers. They say if your father hadn't raised those flowers it never would have happened. They think it was a plot your father started and you are in on it.”
“I'll watch my step,” I said.
Доктор Фабиан покачал головой.
— Нет, я уже там был, а потом меня вызвали к Флойду. Я, знаешь, совсем вымотался. Пойду лягу.
Он повернулся и, тяжело волоча ноги, двинулся к дому, потом оглянулся.
— Будь поосторожнее, мальчик. Из-за этих цветов слишком много шуму. Говорят, если бы твой отец не стал их разводить, ничего бы не случилось. Многие думают, что твой отец затеял какое-то черное дело, а теперь и ты в него ввязался.
— Ладно, буду смотреть в оба, — сказал я.
16
They were in the living-room. As soon as I came in the kitchen door, Hiram Martin saw me.
“There he is!”
he bellowed, leaping up and charging out into the kitchen.
He stopped his rush and looked accusingly at me.
“It took you long enough,” he said.
I didn't answer him.
Они сидели в гостиной. Едва я переступил порог кухни, меня увидел Хайрам Мартин и заорал во все горло:
— Вот он!
Вскочил, ринулся в кухню, но на полдороге остановился и посмотрел на меня, как кошка на мышь.
— Долгонько ты валандался, — изрек он.
Я не стал отвечать.
I put the time contraption, still wrapped in my jacket, on the kitchen table. A fold of cloth fell away from it and the many-angled lenses winked in the light from the ceiling fixture.
Hiram backed away a step.
“What's that?” he asked.
“Something I brought back,” I said. “A time machine, I guess.”
Молча положил завернутый в куртку аппаратик на кухонный стол. Край куртки отвалился, и под висячей лампой засверкали торчащие во все стороны линзы. Хайрам попятился.
— Что это? — спросил он.
— Это я прихватил с собой. По-моему, это машина времени.
The coffee pot was on the stove and the burner was turned low. Used coffee cups covered the top of the kitchen sink. The sugar canister had its lid off and there was spilled sugar on the counter top.
The others in the living-room were crowding through the door and there were a lot of them, more than I'd expected.
Nancy came past Hiram and walked up to me. She put out a hand and laid it on my arm.
На газовой плите на слабом огне стоял кофейник. В раковине громоздились немытые кофейные чашки. Жестянка с сахаром открыта, сахар рассыпан по столу.
Из гостиной в кухню повалил народ — я и не думал, что их тут столько набралось.
Нэнси обошла Хайрама и стала передо мной. И положила руку мне на плечо.
“You're all right,” she said.
“It was a breeze,” I told her.
— Целый и невредимый, — сказала она.
— Отделался легким испугом, — ответил я.
She was beautiful, I thought—more beautiful than I'd remembered her, more beautiful than back in the high school days when I'd looked at her through a haze of stars. More beautiful, here close to me, than my memory had made her.
I moved closer to her and put an arm around her. For an instant she leaned her head against my shoulder, then straightened it again. She was warm and soft against me and I was sorry that it couldn't last, but all the rest of them were watching us and waiting.
До чего она хорошо! Я и не помнил, что она такая красивая — еще красивее, чем была в школе, в дни, когда в моих глазах ее окутывала звездная дымка. Вот она, совсем рядом — еще красивей, чем ее рисовала моя память.
Я шагнул к ней, обнял за плечи. На миг она прислонилась головой к моему плечу, потом снова выпрямилась. Теплая, нежная... нелегко от нее оторваться, но все смотрели на нас и ждали.
“I made some phone calls,” Gerald Sherwood said. “Senator Gibbs is coming out to see you. He'll have someone from the State Department. On short notice, Brad, that was the best I could do.”
“It'll do,” I said.
— Я кое-кому звонил, — сказал Джералд Шервуд. — Сюда едет сенатор Гиббс, он тебя выслушает. С ним едет кто-то из госдепартамента. За такой короткий срок я больше ничего не мог сделать, Брэд.
— И это сойдет, — сказал я.
For, standing in my kitchen once again, with Nancy close beside me, with the lamplight soft in the coming dawn, with the old familiar things all around, that other world had retreated into the background and had taken on a softness that half obscured its threat—if it were a threat.
“What I want to know,” Tom Preston blurted, “is what about this stuff that Gerald tells us about your father's flowers.”
“Yes,” said Mayor Higgy Morris, “what have they to do with it?”
Я стоял у себя в кухне, и рядом была Нэнси, а вокруг все знакомое, привычное, огонь лампы повлек в свете ранней зари, — и теперь тот, другой мир словно отступил куда-то далеко, черты его смягчились, и если даже в нем таилась угроза, она то же как бы поблекла.
— Ты мне вот что скажи, — выпалил Том Престон, — что за чепуху Джералд рассказывает про цветы, которые разводил твой отец?
— Да-да, — поддержал мэр Хигги Моррис, — при чем тут цветы?
Hiram didn't say anything, but he sneered at me.
“Gentlemen,” said lawyer Nichols, “this is not the way to go about it. You must be fair about it. Keep the questions until later. Let Brad tell us what he knows.”
Joe Evans said, “Anything he has to say will be more than we know now.”
Хайрам ничего не сказал, только злобно усмехнулся, в упор глядя на меня.
— Джентльмены, — воззвал адвокат Николс, — так не годится. Справедливость прежде всего. Сначала пусть Брэд расскажет нам все, что знает, а потом будете задавать вопросы.
— Что бы он ни сказал, все важно: мы ведь совсем ничего не знаем, — поддержал Джо Эванс.
“OK,” said Higgy, “we'll be glad to listen.”
“But first,” said Hiram, “I want to know about that thing on the table. It might be dangerous. It might be a bomb.”
“I don't know what it is,” I said. “It has to do with time. It can handle time. Maybe you would call it a time camera, some sort of time machine.”
— Ладно, — сказал Хигги. — Послушаем.
— Сперва пускай объяснит, что это у него за штука на столе, — заявил Хайрам. — Может, она опасная. Может, это бомба.
— Я не знаю, что это такое, — сказал я. — Но оно связано со временем. Оно как-то управляет временем. В общем, это фотоаппарат времени, машина времени — называйте как хотите.
Tom Preston snorted and Hiram sneered again. Father Flanagan, the town's one Catholic priest, had been standing quietly in the doorway, side by side with Pastor Silas Middleton, from the church across the street. Now the old priest spoke quietly, so quietly that one could barely hear him, his voice one with the lamplight and the dawn.
“I would be the last,” he said, “to hold that time might be manipulated or that flowers would have anything to do with what has happened here. These are propositions that go against the grain of my every understanding. But unlike some of the rest of you, I'm willing to listen before I reach a judgement.”
Том Престон пренебрежительно фыркнул, а Хайрам опять злобно ощерился.
Все это время в дверях стояли рядом отец Фленеген, единственный в нашем городе католический священник, и пастор Сайлас Мидлтон из церкви через дорогу. Теперь старик Фленеген заговорил — так тихо, что едва можно было расслышать; голос его был слаб, как поблекший свет лампы и первые лучи рассвета.
— Я меньше всего склонен думать, будто кто-либо может управлять временем, а цветы как-то причастны к тому, что случилось у нас в Милвилле. И то и другое в корне противоречит всем моим понятиям и убеждениям. Но, в отличие от некоторых из вас, я готов сначала выслушать, а уже потом судить.
“I'll try to tell you,” I said. “I'll try to tell you just the way it happened.”
“Alf Peterson has been trying to call you,” Nancy said. “He's phoned a dozen times.”
“Did he leave a number?”
“Yes, I have it here.”
— Постараюсь вам все выложить, — сказал к. — Постараюсь рассказать подряд все, как было.
— Тебя разыскивал по телефону Элф Питерсон, — перебила Нэнси. — Он звонил раз десять.
— А свой номер он оставил?
— Да, вот я записала.
“That can wait,” said Higgy. “We want to hear this story.”
“Perhaps,” suggested Nancy's father, “you'd better tell us right away. Let's all go in the living-room where we'll be comfortable.”
We all went into the living-room and sat down.
— Элф обождет, — сказал Хигги. — Сперва послушаем, что ты там припас.
— Пожалуй, и правда не стоит откладывать в долгий ящик, — сказал Джералд Шервуд. — Пройдемте в гостиную, там будет удобнее.
Мы все перешли в гостиную и уселись.
“Now, my boy,” said Higgy, companionably, “go ahead and spill it.”
I could have strangled him. When I looked at him, I imagine that he knew exactly how I felt.
“We'll keep quiet,” he said. “We'll hear you out.”
— Ну, приятель, — любезнейшим тоном сказал Хигги, — валяй начистоту.
Я готов был его придушить. И, думаю, встретясь со мной взглядом, он отлично это понял.
— Мы будем тише воды, ниже травы, — пообещал он. — Валяй выкладывай, мы слушаем.
I waited until they all were quiet and then I said,
“I'll have to start with yesterday morning when I came home, after my car had been wrecked, and found Tupper Tyler sitting in the swing.”
Higgy leaped to his feet.
“But that's crazy?” he shouted. “Tupper has been lost for years.”
Я подождал, пока все утихли, и сказал:
— Начну вот с чего. Вчера утром, когда моя машина разбилась, я пришел домой и застал Таппера Тайлера, он качался у меня на качелях.
Хигги так и подскочил.
— Да ты спятил! — заорал он. — Таппер уже десять лет как пропал без вести!
Hiram jumped up, too.
“You made fun of me,” he bellowed, “when I told you Tom had talked to Tupper.”
“I lied to you,” I said. “I had to lie to you. I didn't know what was going on and you were on the prod.”
The Reverend Silas Middleton asked, “Brad, you admit you lied?”
Хайрам тоже вскочил.
— Я ж тебе говорил, что Том разговаривал с Таппером, а ты меня поднял на смех! — взревел он.
— Тогда я тебе соврал, — сказал я. — Поневоле пришлось соврать. Я не понимал, что происходит, а ты пристал с ножом к горлу.
— Значит, ты признаешь, что солгал, Брэд? — переспросил преподобный Сайлас Мидлтон.
“Yes, of course I do. That big ape had me pinned against the wall...”
“If you lied once, you'll lie again,” Tom Preston shrilled.
“How can we believe anything you tell us?”
“Tom,” I said, “I don't give a damn if you believe me or not.”
— Ну, ясно. Эта горилла приперла меня к стене и...
— Если раз соврал, так и еще соврешь! — визгливо крикнул Том Престон.
— Как же тебе верить? Мало ли чего ты нарасскажешь.
— Не хочешь — не верь, — сказал я. — Мне плевать.
They all sat down and sat there looking at me and I knew that I had been childish, but they burned me up.
“I would suggest,” said Father Flanagan, “that we should start over and all of us make a heroic effort to behave ourselves.”
“Yes, please,” said Higgy, heavily, “and everyone shut up.”
Все опять уселись и молча смотрели на меня. Конечно, это было ребячество, но уж очень они меня допекли.
— Я предложил бы начать сначала, — заговорил отец Фленеген. — Давайте все сделаем героическое усилие и постараемся вести себя пристойно.
— Да, я тоже попрошу, — угрюмо сказал Хигги. — Сидите и помалкивайте.
I looked around and no one said a word. Gerald Sherwood nodded gravely at me.
I took a deep breath and began.
“Maybe,” I said, “I should go even farther back than that—to the time Tom Preston sent Ed Adler around to take out my telephone.”
Я обвел взглядом комнату — никто не произнес ни слова. Джералд Шервуд серьезно кивнул мне.
Я перевел дух.
— Пожалуй, мне надо начать еще раньше, — сказал я. — С того дня, когда Том Престон прислал Эда Адлера снять у меня телефон.
“You were three months in arrears,” yelped Preston. “You hadn't even...”
“Tom,” said lawyer Nichols, sharply.
Tom settled back into his chair and began to sulk.
— Ты задолжал за три месяца! — взвизгнул Престон. — Ты даже не позаботился...
— Том! — одернул адвокат Николс.
Том надулся и замолчал.
I went ahead and told everything—about Stiffy Grant and the telephone I'd found in my office and about the story Alf Peterson had told me and then how I'd gone out to Stiffy's shack. I told them everything except about Gerald Sherwood and how he had made the phones. I somehow had the feeling that I had no right to tell that part of it.
I asked them, “Are there any questions?”
И я стал рассказывать все подряд — про Шкалика Гранта, про телефон без диска, оказавшийся у меня в конторе, про работу, о которой говорил мне Элф Питерсон, про то, как я ездил к Шкалику домой. Умолчал только о Джералде Шервуде и о том, что он-то и выпускает эти телефоны. Почему-то я чувствовал, что говорить об этом я не вправе.
— Есть вопросы? — сказал я затем.
“There are a lot of them,” said lawyer Nichols, “but go ahead and finish. Is that all right with the rest of you?”
Higgy Morris grunted. “It's all right with me,” he said.
— Вопросов очень много, — отозвался адвокат Николс. — Но вы уж расскажите все до самого конца, а потом будут вопросы. Никто не возражает?
— Я не против, — проворчал Хигги Моррис.
“It's not all right with me,” said Preston, nastily. “Gerald told us that Nancy talked with Brad. He never told us how. She used one of them phones, of course.”
“My phone,” said Sherwood. “I've had one of them for years.”
— А я против! — вскинулся Престон. — Джералд поминал, что Нэнси разговаривала с Брэдом. А как это ей удалось, спрашивается? Тоже, конечно, по такому телефончику?
— Да, — сказал Шервуд. — У меня много лет стоит такой телефон.
Higgy said, “You never told me, Gerald.”
“It didn't occur to me,” said Sherwood, curtly.
“It seems to me,” said Preston, “there has been a hell of a lot going on that we never knew about”
— Вы мне про это не говорили, Джералд, — сказал Хигги.
— К слову не пришлось, — коротко ответил Шервуд.
— Видно, тут еще много всякого творилось, а мы и не подозревали, черт подери, — сказал Престон.
“That,” said Father Flanagan, “is true beyond all question. But I have the impression that this young man has no more than started on his story.”
So I went ahead. I told it as truthfully as I could and in all the detail I could recall.
Finally I was finished and they sat not moving, stunned perhaps, and shocked, and maybe not believing it entirely, but believing some of it.
— Безусловно, вы правы, — промолвил отец Фленеген. — Но, мне кажется, этот молодой человек только еще начал свою повесть.
И я продолжал. Старался рассказать всю правду, припомнить все подробности.
Наконец я договорил. Минуту-другую никто не двигался, быть может, все они были поражены, ошеломлены, быть может, поверили не каждому слову, но чему-то все-таки поверили.
Father Flanagan stirred uneasily.
“Young man,” he asked, “you are absolutely sure this is not hallucination?”
“I brought back the time contraption. That's not hallucination.”
“We must agree, I think,” said Nichols, “that there are strange things going on. The story Brad has told us is no stranger than the barrier.”
Отец Фленеген неловко пошевелился на стуле.
— Молодой человек, — промолвил он, — а вы вполне уверены, что это была не галлюцинация?
— Я принес оттуда машину времени, вот она. Сами видите.
— Да, нельзя не признать, что происходит много странного, — раздумчиво сказал Николс. — В конце концов, то, что рассказал нам Брэд, не более удивительно, чем барьер вокруг Милвилла.
“There isn't anyone,” yelled Preston, “who can work with time. Why time is—well, it's...”
“That's exactly it,” said Sherwood. “No one knows anything of time. And it's not the only thing of which we're wholly ignorant. There is gravitation. There is no one, absolutely no one, who can tell you what gravitation is.”
“I don't believe a word of it,” said Hiram, flatly. “He's been hiding out somewhere ...”
— Временем никто управлять не может! — закричал Престон. — Время — ведь это же... ведь оно...
— Вот то-то! — сказал Шервуд. — Никто не знает, что это за штука — время. И еще много есть в мире всякого, о чем мы ничего не знаем. Взять, например, тяготение. Ни один человек на свете не может объяснить, что это такое.
— Не верю ни одному слову, — отрезал Хайрам. — Просто Брэд где-то прятался...
Joe Evans said, “We combed the town. There was no place be could hide.”
“Actually,” said Father Flanagan, “it doesn't matter if we believe all this or not. The important thing is whether the people who are coming out from Washington believe it.”
— Мы прочесали весь город, — возразил Джо Эванс. — Негде ему было спрятаться.
— В сущности, какое это имеет значение — верим мы Брэду или не верим, — заметил отец Фленеген. — Поверят ли ему те, кто едет к нам из Вашингтона, — вот что важно.
Higgy pulled himself straighter in his chair. He turned to Sherwood.
“You said Gibbs was coming out. Bringing others with him.”
Sherwood nodded. “A man from the State Department.”
“What exactly did Gibbs say?”
Хигги выпрямился на стуле.
— Вы говорили, к нам едет Гиббс? — переспросил он Шервуда. — И еще кого-то везет?
— Да, с ним кто-то из госдепартамента.
— А что он сказал, Гиббс?
“He said he'd be right out. He said the talk with Brad could only be preliminary. Then he'd go back and report. He said it might not be simply a national problem. It might be international. Our government might have to confer with other governments. He wanted to know more about it. All I could tell him was that a man here in the village had some vital information.”
“They'll be out at the edge of the barrier, waiting for us. The east road, I presume.”
“I suppose so,” Sherwood said. “We didn't go into it. He'll phone me from some place outside the barrier when he arrives.”
— Что выезжает немедленно. Что разговор с Брэдом будет только предварительный. А потом он вернется в Вашингтон и обо всем доложит. Он сказал, может быть, тут вопрос не только государственного значения. Может быть, это придется решать в международном масштабе. Пожалуй, Вашингтон должен будет посовещаться с правительствами других стран. Он стал спрашивать у меня подробности. А я только и мог сказать, что у нас в Милвилле один человек хочет сообщить чрезвычайно важные сведения.
— Эти приезжие, наверно, будут ждать нас по ту сторону барьера. Скорей всего, на шоссе, с восточной стороны.
— Да, наверно, — согласился Шервуд. — Мы точно не условились. Сразу по приезде он мне позвонит откуда-нибудь из-за барьера.
“As a matter of fact,” said Higgy, lowering his voice as if he were speaking confidentially, “if we can get out of this without being hurt, it'll be the best thing that ever happened to us. No other town in all of history has gotten the kind of publicity we're getting now. Why, for years there'll be tourists coming just to look at us, just to say they've been here.”
“It seems to me,” said Father Flanagan, “that if this should all be true, there are far greater things involved than whether or not our town can attract some tourists.”
— По правде сказать, — Хигги доверительно понизил голос, — если только не стрясется никакой беды, можно считать, что нам крупно повезло. Шутка ли, прославились всем на зависть, ни у одного города сроду не было такой рекламы! Да теперь лет десять от туристов отбою не будет, всякому захочется на нас поглядеть, похвастать, что побывал в Милвилле!
— Если все, что говорит Брэд, верно, то можно ожидать последствий куда более серьезных, чем наплыв туристов, — заметил отец Фленеген.
“Yes,” said Silas Middleton. “It means we are facing an alien form of life. How we handle it may mean the difference between life and death. Not for us alone, I mean, the people in this village. But the life or death of the human race.”
“Now, see here,” piped Preston, “you can't mean that a bunch of flowers...”
“You damn fool,” said Sherwood, “it's not just a bunch of flowers.”
— Да, конечно, — подхватил Сайлас Мидлтон. — Ведь это значит, что мы встретились с иным разумом. Как мы справимся, будем ли на высоте, — может быть, это вопрос жизни и смерти. Я хочу сказать, не только для нас, милвиллцев. От этого может зависеть жизнь или смерть всего человечества.
— Да вы что? — заверещал Престон. — Неужели, по-вашему, какая-то трава, какие-то несчастные цветы...
— Болван, — оборвал Шервуд. — Пора бы понять, что это не просто цветы.
Joe Evans said, “That's right. Not just a bunch of flowers. But an entirely different form of life. Not an animal life, but a plant life—a plant life that is intelligent.”
“And a life,” I said, “that has stored away the knowledge of God knows how many other races. They'll know things we've never even thought about.”
“I don't see,” said Higgy, doggedly, “what we've got to be afraid of. There never was a time that we couldn't beat a bunch of weeds. We can use sprays and...”
— Вот именно, — поддержал Джо Эванс. — Не просто цветы, а совсем иная форма жизни. Не животной, а растительной жизни: мыслящие растения.
— И вдобавок они накопили кучу знаний, переняли их в разных других мирах, — прибавил я. — Они знают много такого, о чем мы никогда и не задумывались.
— Не понимаю, чего нам бояться, — упрямо гнул свое Хигги. — Неужто мы не справимся с какой-то сорной травой? Опрыскать их чем-нибудь поядовитее, только и всего...
“If we want to kill them off,” I said, “I don't think it's quite as easy as you try to make it. But putting that aside for the moment, do we want to kill them off?”
“You mean,” yelled Higgy, “let them come in and take over?”
“Not take over. Come in and co-operate with us.”
“But the barrier!” yelled Hiram. “Everyone forgets about the barrier!”
— Если мы вздумаем их уничтожить, это будет не так легко, как ты воображаешь, — сказал я. — Но еще вопрос, надо ли их уничтожать?
— А что ж, по-твоему, пускай приходят и забирают нашу Землю?
— Не забирают. Пускай приходят и живут с нами в дружбе, будем друг другу помогать.
— А барьер? — заорал Хайрам. — Про барьер забыли?
“No one has forgotten about it,” said Nichols. “The barrier is no more than a part of the entire problem. Let's solve the problem and we can take care of the barrier as well.”
“My God,” groaned Preston, “you all are talking as if you believe every word of it.”
“That isn't it,” said Silas Middleton. “But we have to use what Brad has told us as a working hypothesis. I don't say that what he has told us is absolutely right. He may have misinterpreted, he may simply be mistaken in certain areas. But at the moment it's the only solid information we have to work with.”
— Никто ничего не забыл, — сказал Николс. — Барьер — только часть нашей задачи. Нужно решить задачу в целом, а заодно и с барьером уладится.
— Тьфу, пропасть, послушать всех вас, так подумаешь, вы и впрямь поверили этой ерунде, — простонал Том Престон.
— Может быть, мы и не всему поверили, — возразил Сайлас Мидлтон, — но то, что рассказал Брэд, придется принять за рабочую гипотезу. Я не говорю, что каждое его слово непогрешимая истина. Возможно, он чего-то не понял, ошибся, что-то перепутал. Но пока это единственные сведения, на которые мы можем опереться.
“I don't believe a word of it,” said Hiram, flatly. “There's a dirty plot afoot and I...”
The telephone rang, its signal blasting through the room.
Sherwood answered it.
“It's for you,” he told me. “It's Alf again.”
I went across the room and took the receiver Sherwood held out to me.
“Hello, A1f” I said.
— Не верю ни единому слову, — отрезал Хайрам. — Тут какой-то гнусный заговор, и я...
Громко, на всю комнату зазвонил телефон.
Шервуд снял трубку.
— Тебя, — сказал он мне. — Это опять Элф.
Я подошел и взял трубку.
— Здорово, Элф.
“I thought,” said Alf, “you were going to call me back. In an hour, you said.”
“I got involved,” I told him.
— Я думал, ты мне позвонишь, — сказал Элф. — Ты обещал позвонить через часок.
— Я тут влип в одну историю.
“They moved me out,” he said. “They evacuated everybody. I'm in a motel just east of Coon Valley. I'm going to move over to Elmore—the motel here is pretty bad—but before I did, I wanted to get in touch with you.”
“I'm glad you did,” I said. “There are some things I want to ask you. About that project down in Greenbriar.”
“Sure. What about the project?”
— Меня выставили из мотеля, — сказал Элф. — Всех переселяют. Я теперь в гостинице возле Кун Вэли. Гостиница препаршивая, я уж хотел перебраться в Элмор, только сперва надо бы потолковать с тобой.
— Вот хорошо, что ты меня дождался. Мне нужно тебя кое о чем порасспросить. Насчет той лаборатории в Гринбрайере.
— Валяй, спрашивай.
“What kind of problems did you have to solve?”
“Many different kinds.”
“Any of them have to do with plants?”
“Plants?”
— Какие вы там задачки решаете?
— Да самые разные.
— А они имеют касательство к растениям?
— К растениям?
“You know. Flowers, weeds, vegetables.”
“I see. Let me think. Yes, I guess there were a few.”
“What kind?”
— Ну да. Что-нибудь про цветы, сорняки, про овощи.
— А, понятно. Дай-ка сообразить. Да, бывало и такое.
— Например?
“Well, there was one: could a plant be intelligent?”
“And your conclusion?”
“Now, look here, Brad!”
“This is important, Alf.”
— Да вот хотя бы может ли растение мыслить?
— И к какому выводу ты пришел?
— Ну, знаешь, Брэд!
— Послушай, Элф, это очень важно.
“Oh, all right. The only conclusion I could reach was that it was impossible. A plant would have no motive. There's no reason a plant should be intelligent. Even if it could be, there'd be no advantage to it. It couldn't use intelligence or knowledge. It would have no way in which it could apply them. And its structure is wrong. It would have to develop certain senses it doesn't have, would have to increase its awareness of its world. It would have to develop a brain for data storage and a thinking mechanism. It was easy, Brad, once you thought about it. A plant wouldn't even try to be intelligent. It took me a while to get the reasons sorted out, but they made good solid sense.”
— Ладно, изволь. Сколько я ни думал, вывод один: это невозможно. Нет такой движущей силы, которая побуждала бы растение мыслить. У него нет причины стать разумным. А если бы оно и стало мыслить, оно бы от этого не выиграло. Растение не может воспользоваться разумом и знаниями. У него нет никакой возможности их применить. Оно для этого не приспособлено, само строение не то. Пришлось бы ему заиметь чувства, которых у него нет, чтобы полнее воспринимать окружающее. Пришлось бы заиметь мозг-хранилище знаний и мыслительный механизм. Задача очень простая, Брэд, стоит вдуматься — и ответ напрашивается сам собой. Растение никогда и не попытается мыслить. Причины я определил не сразу, но, когда разобрался, все получилось очень ясно и убедительно.
“And that was all?”
“No, there was another one. How to develop a foolproof method of eradicating a noxious weed, bearing in mind that the weed has high adaptability and would be able to develop immunity to any sort of threat to its existence in a relatively short length of time.”
— И это все?
— Нет, была и еще задачка. Разработать верный, безошибочный способ истребления вредных сорняков, причем таких, которые легко прививаются в любых условиях и быстро приобретают иммунитет ко всему, что для них губительно.
“There isn't any possibility,” I guessed.
“There is,” said A1f “just a possibility. But not too good a one.”
“And that?”
— Тут, наверно, ничего не придумаешь, — сказал я.
— Да нет, одна возможность все-таки есть. Только малоприятная.
— Какая же?
“Radiation. But you couldn't count on it as foolproof if the plant really had high adaptability.”
“So there's no way to eradicate a thoroughly determined plant?”
“I'd say none at all—none in the power of man. What's this all about, Brad?”
— Радиация. Но если сорняк и правда очень выносливый и легко приспосабливается, так и это, пожалуй, не вполне надежное средство.
— Значит, растение с таким решительным нравом никак не истребишь?
— По-моему, никакого средства нет... это свыше сил человеческих. Слушай, Брэд, а к чему ты клонишь?
“We may have a situation just like that,”
I said. Quickly I told him something of the Flowers.
He whistled. “You think you have this straight?”
“I can't be certain, Alf, I think so, but I can't be certain. That is, I know the Flowers are there, but...”
— Пожалуй, мы сейчас как раз в таком положении.
И я наскоро рассказал ему кое-что о Цветах. Элф присвистнул.
— А ты все как следует понял? — спросил он.
— Право, не знаю, Элф. Вроде понял все, но наверняка сказать не могу. То есть Цветы там живут, это точно, но...
“There was another question. It ties right in with this. It wanted to know how you'd go about contacting and establishing relations with an alien life. You think the project.. .?”
“No question,” I said. “It was run by the same people who ran the telephones.”
“We figured that before. When we talked after the barrier went up.”
— В Гринбрайере нам задавали еще один вопрос. Очень подходящий к тому, что ты рассказываешь. Дескать, как бы вы встретили пришельцев из другого мира и как бы установили с ними отношения. Значит, по-твоему, наша лаборатория работает на них?
— А на кого же? И заправляют ею те же люди, которые делают эти самые телефоны.
— Мы же так и подумали. Помнишь, когда барьер двинулся и мы с тобой говорили по телефону.
“Alf; what about that question? About contact with an alien?”
He laughed, a bit uneasily.
“There are a million answers. The method would depend upon the kind of alien. And there'd always be some danger.”
“That's all you can think of? All the questions, I mean?”
“I can't think of any more. Tell me more of what's happened there.”
— Слушай, Элф, а как вы ответили на тот вопрос? Насчет встречи с пришельцами?
Элф как-то принужденно засмеялся.
— Отвечали на тысячу ладов. Встречать можно по-разному, смотря что за пришельцы. И тут есть известная опасность.
— А больше ты ничего не помнишь? В смысле — никаких других задач и вопросов?
— Нет, не припомню. Ты мне расскажи еще, что у вас происходит.
“I'd like to, but I can't. I have a group of people here. You're going to Elmore now?”
“Yeah. I'll call you when I get there. Will you be around?”
“I can't go anywhere,” I said.
There had been no talk among the others while I'd been on the phone. They were, all listening. But as soon as I hung up, Higgy straightened up importantly.
— И рад бы, да не могу. У меня тут полно народу. А ты сейчас едешь в Элмор?
— Ага. Как доберусь туда позвоню тебе. Ты будешь дома?
— Куда же я денусь.
Пока я говорил с Элфом, в комнате все как воды в рот набрали. Сидели и слушали. Но едва я положил трубку, Хигги выпрямился и скорчил важную мину.
“I figure,” he said, “that maybe we should be getting ready to go out and meet the senator. I think most probably I should appoint a welcoming committee. The people in this room, of course, and maybe half a dozen others. Doc Fabian, and maybe...”
“Mayor,” said Sherwood, interrupting him, “I think someone should point out that this is not a civic affair or a social visit. This is something somewhat more important and entirely unofficial. Brad is the one the senator must see. He is the only one who has pertinent information and...”
— Я полагаю, — начал он, — пора бы нам пойти встречать сенатора. Пожалуй, мне следует назначить комиссию по приему высокого гостя. Разумеется, в нее войдут все здесь присутствующие и, может быть, еще человек шесть. Доктор Фабиан и, скажем...
— Одну минуту, мэр, — прервал Шервуд. — Приходится напомнить, что это касается не только Милвилла и сенатор едет к нам не с визитом. Тут нечто более важное и совершенно неофициальное. Сенатору нужно поговорить только с одним человеком — с Брэдом. Брэд — единственный, у кого есть необходимые сведения и...
“But,” Higgy protested, “all I was doing...”
“We know what you were doing,” Sherwood told him.
“What I am pointing out is that if Brad wants a committee to go along with him, he is the one who should get it up.”
“But my official duty,” Higgy bleated.
— Но я только хочу... — не выдержал Хигги.
— Все мы знаем, чего вы хотите, — прервал Шервуд. — А я хочу подчеркнуть, что если Брэду нужна в помощь какая-либо комиссия, так пусть он сам ее и подбирает.
— Но мой служебный долг... — бубнил наш мэр.
“In a matter such as this,” said Sherwood, flatly, “you have no official duty.”
“Gerald,” said the mayor, “I've tried to think the best of you. I've tried to tell myself...”
“Mayor,” said Preston, grimly, “there's no use of pussy-footing. We might as well say it out. There's something going on, some sort of plot afoot. Brad is part of it and Stiffy's part of it and...”
— В данном случае ваш служебный долг ни при чем, — отрезал Шервуд.
— Джералд! — вскинулся Хигги. — Я старался сохранить о вас наилучшее мнение. Я уверял себя...
— Послушайте, мэр, бросьте вы ходить вокруг да около, — мрачно заявил Престон. — Давайте без дураков. Тут что-то нечисто, заговор какой-то, какие-то темные дела. Ясно, что замешан Брэд, и замешан Шкалик, и...
“And,” said Sherwood, “if you insist upon a plot, I'm part of it as well. I made the telephones.”
Higgy gulped.
“You did what?” he asked.
“I made the telephones. I manufactured them.”
— Если вы так уверены, что тут заговор, значите и я замешан, — вставил Шервуд. — Это мои телефоны.
Хигги даже поперхнулся:
— Что-о?!
— Это мои телефоны. Их выпускает моя фабрика.
“So you knew all about it all along.”
Sherwood shook his head.
“I didn't know anything at all. I just made the phones.”
— Так вы с самого начала все знали?
Шервуд покачал головой:
— Ничего я не знал. Я только выпускал телефоны.
Higgy sat back weakly. He clasped and unclasped his hands, staring down at them.
“I don't know,” he said. “I just don't understand.”
Хигги без сил откинулся на спинку стула. Он сжимал и разжимал руки и смотрел на них невидящими глазами.
— Не понимаю, — бормотал он. — Хоть убейте, ничего не понимаю.
But I am sure he did. Now he understood, for the first time, that this was no mere unusual natural happening which would, in time, quietly pass away and leave Millville a tourist attraction that each year would bring the curious into town by the thousands. For the first time, I am sure, Mayor Higgy Morris realized that Millville and the entire world was facing a problem that it would take more than good luck and the Chamber of Commerce to resolve.
А по-моему, он отлично все понял. Впервые до него дошло, что тут не просто какое-то чудо природы, которое понемногу сойдет на нет, сослужив Милвиллу отличную службу: такая реклама для туристов, каждый год тысячами будут съезжаться любопытные... Нет, впервые мэр Хигги Моррис осознал, что перед Милвиллом и перед всем миром встала задача, которую не разрешить при помощи простого ведении или на заседании Торговой палаты.
“There is one thing,” I sad.
“What's that?” asked Higgy.
“I want my phone. The one that was in my office. The phone, you remember, that hasn't any dial.”
— Одна просьба, — сказал я.
— Чего тебе? — отозвался Хигги.
— Верните мне телефон. Тот, который стоял у меня в конторе. Тот самый, без диска.
The mayor looked at Hiram.
“No, I won't,” said Hiram. “I won't give it back to him. He's done harm enough already.”
“Hiram,” said the mayor.
“Oh, all right,” said Hiram. “I hope he chokes on it.”
Мэр поглядел на Хайрама.
— Ну, нет, — заявил Хайрам. — Не отдам я ему этот телефон. Он уже и так здорово напакостил.
— Хайрам, — только и сказал мэр.
— А, ладно, — буркнул Хайрам. — Пускай подавится.
“It appears to me,” said Father Flanagan, “that we are all acting quite unreasonably. I would suggest we might take this entire matter up and discuss it point by point, and in that way...”
A ticking interrupted him, a loud and ominous ticking that beat a measure, as of doom, through the entire house. And as I heard it, I knew that the ticking had been going on for quite some time, but very softly, and that I'd been hearing it and vaguely wondering what it was.
— Мне думается, все мы поступаем весьма неразумно, — заговорил отец Фленеген. — Я предложил бы обсудить все, что произошло, спокойно и обстоятельно, по порядку. Только таким образом можно было бы...
Его прервало тиканье — громкое, зловещее, оно разносилось по всему дому, словно отбивая такт шагам самого рока. И тут я понял, что тиканье это началось уже давно, но сперва оно было тихое, чуть слышное, и я смутно удивлялся — что бы это могло быть.
But now, from one tick to another, it had grown loud and hard, and even as we listened to it, half hypnotized by the terror of it, the tick became a hum and the hum a roar of power.
We all leaped to out feet, startled now, and I saw that the kitchen walls were flashing, as if someone were turning on and off a light of intensive brilliance, a pulsing glow that filled the room with a flood of light, then shut off, then filled it once again.
А теперь, от удара к удару, оно становилось все громче, резче, и пока мы слушали, оцепенев, ошеломленные, испуганные, тиканье переросло в гул, в мощный рев...
Мы в страхе повскакали на ноги, в раскрытую дверь видно было: стены кухни озаряются и гаснут, словно там то включают, то выключают слепящие фары, — комнату заливал нестерпимо яркий свет, на миг погасал и вспыхивал вновь.
“I knew it!” Hiram roared, charging for the kitchen. “I knew it when I saw it. I knew it was dangerous!”
I ran after him.
“Look out!” I yelled. “Keep away from it!”
— Так я и знал! — взревел Хайрам и кинулся к двери. — Я сразу понял, это вроде бомбы!
Я бросился за ним с криком:
— Берегись. Не тронь!
It was the time contraption. It had floated off the table and was hovering in mid-air, with a pulse of tremendous power running through it in a regular beat, while from it came the roar of cascading energy. Below it, lying on the table, was my crumpled jacket.
Это была «машина времени». Она взлетела со стола и парила в воздухе, в ней, мерно пульсируя, нарастала какая-то неведомая, огромная энергия, воздух полнился мощным гудением. На столе валялась моя измятая куртка.
I grabbed hold of Hiram's arm and tried to haul him back, but he jerked away and was hauling his pistol from its holster.
With a flash of light, the time contraption moved, rising swiftly toward the ceiling.
“No!” I cried, for I was afraid that if it ever hit the ceiling, the fragile lenses would be smashed.
Я ухватил Хайрама за локоть и пытался удержать, но он вырвался и уже тащил из кобуры револьвер.
Ярко вспыхнув, шар взмыл кверху. Вот-вот ударится о потолок — и хрупкие линзы разлетятся в пыль.
— Не надо! — крикнул я.
Then it hit the ceiling and it did not break. Without slackening its pace, it bored straight through the ceiling. I stood gaping at the neat round hole it made.
I heard the stamp of feet behind me and the banging of a door and when I turned around the room was empty, except for Nancy standing by the fireplace.
“Come on,” I yelled at her running for the door that led onto the porch.
Шар ударился о потолок, но не разбился. Ни на миг не замедляя полета, он прошел сквозь потолок. Я так и замер с раскрытым ртом, глядя на аккуратную круглую дыру.
Позади затопали, захлопали дверью — и, когда я обернулся, комната была пуста, одна только Нэнси стояла у камина.
— Идем! — крикнул я, и мы выбежали на крыльцо.
The rest of them were grouped outside, between the porch and hedge, staring up into the sky, where a light winked off and on, going very rapidly.
I glanced at the roof and saw the hole the thing had made, edged by the ragged, broken shingles that had been displaced when the machine broke through.
Все столпились во дворе, между крыльцом и живой изгородью, и, задрав голову, смотрели в небо: яркий мигающий огонек стремительно уносился ввысь.
Я глянул на крышу — машинка продырявила ее, по краям отверстия торчали осколки разбитой, перекосившейся черепицы.
“There it goes,” said Gerald Sherwood, standing at my side. “I wonder what it is.”
“I don't know,” I said. “They slipped one over on me. They played me for a fool.”
— Вот оно! — сказал у меня над ухом Джералд Шервуд. — Хотел бы я знать, что это такое.
— Понятия не имею, — ответил я. — Они нарочно подсунули мне эту штуку. Провели как последнего дурака.
I was shaken up and angry, and considerably ashamed. They had used me back there in that other world. They had fooled me into carrying back to my own world something they couldn't get there by themselves.
There was no way of knowing what it was meant to do, although in a little while, I feared, we would all find out.
Меня трясло, меня душили стыд и злость. В том мире мною воспользовались, как пешкой. Провели, одурачили, заставили притащить сюда, на мою Землю, какую-то штуку, которую не могли доставить сюда сами.
И нет никакой возможности понять, что все это значит... хотя, боюсь, очень скоро мы это узнаем...
Hiram turned to me in disgust and anger. “You've done it now,” he blurted. “Don't tell us you didn't mean to do it, don't pretend you don't know what it is. Whatever may be out there, you're hand in glove with them.”
I didn't try to answer him. There was no way I could.
Ко мне подступил разъяренный Хайрам.
— Что, добился своего? — рявкнул он. — И не прикидывайся, не ври — мол, знать не знаю и ведать не ведаю. Черт их разберет, кто там есть и что они затевают, а только ты с ними отлично спелся.
Я молчал. Отвечать было нечего.
Hiram took a step toward me.
“Cut it out!” cried Higgy. “Don't lay a hand on him.”
Хайрам шагнул ближе.
— Хватит! — крикнул Хигги. — Не тронь его!
“We ought to shake it out of him,” yelled Hiram. “If we found out what it was, then we might be able...”
“I said cut it out,” said Higgy.
“I've had about enough of you,” I said to Hiram. “I've had enough of you all your whole damn life. All I want from you is that phone of mine. And I want it fast.”
— Надо выбить из него правду! — орал Хайрам. — Если узнать, что это за штука, может, мы сумеем...
— Хватит, кому говорю, — повторил Хигги.
— Ты мне осточертел, — сказал я Хайраму. — Осточертел и опостылел, и пропади ты пропадом. Только сперва отдай телефон, он мне нужен. Да поживее.
“Why, you little squirt?” Hiram bellowed, and he took another step toward me.
Higgy hauled off and kicked him in the shin.
“God damn it,” Higgy said, “I said for you to stop it.”
Hiram jigged on one leg, lifting up the other so he could rub his shin.
“Mayor,” he complained, “you shouldn't have done that.”
— Ах ты, сука! — взревел Хайрам и сделал еще шаг ко мне.
Подскочил Хигги и наподдал ему по щиколотке.
— Я сказал — хватит, черт подери!
Хайрам запрыгал на одной ноге, потирая ушибленное место.
— Что это вы, мэр, — ныл он. — Так не положено!
“Go and get him his phone,” Tom Preston said. “Let him have it back. Then he can call them up and report how good a job he did.”
I wanted to clobber all three of them, especially Hiram and Tom Preston. But, of course, I knew I couldn't. Hiram had beaten me often enough when we were kids for me to know I couldn't.
Higgy grabbed hold of Hiram and tugged him toward the gate. Hiram limped a little as the mayor led him off. Tom Preston held the gate for them and then the three of them went stalking up the street, never looking back.
— Поди принеси ему тот телефон, — сказал Том Престон. — Пускай пользуется. Пускай позвонит своей шайке и доложит, как он здорово на них поработал.
Я бы рад был излупить их всех троих, особенно Хайрама и Тома Престона. Но где там. Когда мы были мальчишками, Хайрам частенько разделывал меня под орех, и я отлично знал, что мне с ним не сладить.
Хигги ухватил его и потянул к воротам. Хайрам шел прихрамывая. Том Престон распахнул перед ними калитку, и все трое, не оглядываясь, зашагали прочь.
And now I noticed that the rest had left as well—all of them except Father Flanagan and Gerald Sherwood, and Nancy, standing on the porch. The priest was standing to one side and when I looked at him, he made an apologetic gesture.
“Don't blame them,” he said, “for leaving. They were embarrassed and uneasy. They took their chance to get away.”
“And you?” I asked. “You're not embarrassed?”
Лишь теперь а заметил, что и другие разошлись, на веранде остались только отец Фленеген, Джералд Шервуд и Нэнси. Священник держался в сторонке и, встретясь со мной взглядом, виновато ревел руками.
— Не осуждайте людей за то, что они ушли, — сказал он. — Они в тревоге и смятении. Вот и поспешили удалиться.
— А вы? Вас это все не тревожит? — спросил я.
“Why, not at all,” he told me. “Although I am a bit uneasy. The whole thing, I don't mind telling you, has a whiff of heresy about it.”
“Next,” I said, bitterly, “you'll be telling me you think I told the truth.”
— Да нет, нисколько. Хотя, признаться, я чуточку смущен. Все это немножко отдает ересью.
— Может, вы еще скажете, что поверили мне, — проговорил я с горечью.
“I had my doubts,” he said, “and I'm not entirely rid of them. But that hole in your roof is a powerful argument against wholesale scepticism. And I do not hold with the modern cynicism that seems so fashionable. There is still, I think, much room in the world today for a dash of mysticism.”
I could have told him it wasn't mysticism, that the other world had been a solid, factual world, that the stars and sun and moon had shown there, that I had walked its soil and drunk its water, that I had breathed its air and that even now I had its dirt beneath my fingernails from having dug a human skull from the slope above the stream.
— У меня возникли некоторые сомнения, и я не вполне от них избавился, — ответил Фленеген. — Но эта дыра в крыше — веский довод в вашу пользу против чересчур упорных скептиков. Притом я не разделяю весьма модных ныне цинических воззрений. Мне кажется, в наши дни в мире есть место и для порывов мистических.
Я мог бы ответить ему, что тут мистикой и не пахнет: тот, другой мир, очень прочен и реален, там тоже светят солнце, звезды и луна, я ходил по его земле, пил его воду, дышал его воздухом, и под ногтями у меня еще застрял песок, в котором я рылся, выкапывая из откоса над ручьем человеческий череп.
“The others will be back,” said Father Flanagan. “They had to get away for a little time to think, to get a chance to digest some of this evidence. It was too much to handle in one gulp.
They will be back, and so will I, but at the moment I have a mass to think of.”
— Они вернутся, — продолжал отец Фленеген. — Им надо немного подумать, освоиться со всем тем, что они от вас услышали. Это не так просто принять.
Они вернутся, и я тоже, а сейчас мне нужно (много чего обдумать, / о многом поразмышлять) пойти отслужить мессу.
A gang of boys came running down the street. They stopped a half a block away and pointed at the roof. They milled around and pushed one another playfully and hollered.
The first edge of the sun had come above the horizon and the trees were the burnished green of summer.
I gestured at the boys.
“The word has gotten out,” I said.
“In another thirty minutes we'll have everyone in town out in the street, gawking at the roof.”
По улице неслась орава мальчишек. За полквартала до моего дома они остановились и, тыча пальцами, стали глазеть на продырявленную крышу. Они толклись посреди мостовой, весело пихали друг дружку под бока и что-то горланили.
Из-за горизонта вынырнул краешек солнца, деревья вспыхнули яркой летней зеленью.
Я кивнул в сторону мальчишек.
— Уже прослышали, — сказал я.
— Через полчаса тут соберется весь Милвилл и все станут пялить глаза на мою крышу.
17
The crowd outside had grown.
No one was doing anything. They just stood there and looked gaping at the hole in the roof, and talking quietly among themselves—not screaming, not shouting, but talking, as if they knew something else was about to happen and were passing away the time, waiting for it to happen.
Sherwood kept pacing up and down the floor.
“Gibbs should be phoning soon,” he said. “I don't know what has happened to him. He should have called by now.”
Толпа на улице росла.
Никто ничего не предпринимал. Просто стояли и удивлялись, глазели на дыру в крыше и негромко переговаривались... ни крика, ни визга, просто негромкий говор, будто все знали, что вскоре непременно случится что-то еще, и терпеливо ждали.
Шервуд шагал из угла в угол.
— Гиббс должен звонить с минуты на минуту, — сказал он. — Не знаю, отчего он замешкался. Он уже должен бы позвонить.
“Maybe,” Nancy said, “he got held up—maybe his plane was late. Maybe there was trouble on the road.”
I stood at the window watching the crowd. I knew almost all of them. They were friends and neighbours and there was not a thing to stop them, if they wanted to, from coming up the walk and knocking at the door and coming in to see me.
But now, instead, they stood outside and watched and waited. It was, I thought, as if the house were a cage and I was some new, strange animal from some far-off land.
— Может, его что-нибудь задержало, — отозвалась Нэнси. — Может, самолет запаздывает. Или на дороге затор.
Я стоял у окна и смотрел на толпу. Почти все лица хорошо мне знакомы. Это мои друзья и соседи, прежде им ничто не мешало ко мне постучаться, войти в дом и потолковать со мной. А сейчас они держатся поодаль, и смотрят, и ждут. Как будто мой дом стал клеткой, а сам я — чужой, неведомый зверь из каких-то дальних стран.
Twenty-four hours ago I had been another villager, a man who had lived and grown up with those people watching in the street. But now I was a freak, an oddity—perhaps, in the minds of some of them, a sinister figure that threatened, if not their lives, their comfort and their peace of mind.
For this village could never be the same again—and perhaps the world could never be the same again. For even if the barrier now should disappear and the Flowers withdraw their attention from our Earth, we still would have been shaken from the comfortable little rut which assumed that life as we knew it was the only kind of life and that our road of knowledge was the only one that was broad and straight and paved.
Всего лишь сутки назад я был такой же, как они, житель тихого городка Милвилла, я вырос среди этих людей, столпившихся на улице. А теперь в их глазах я — какое-то чудище, урод, а для некоторых, пожалуй, и похоже что то зловещее, враждебное, что грозит если не их жизни, то благополучию и душевному спокойствию.
Ибо Милвилл уже никогда не станет прежним... а быть может, и весь мир уже не станет прежним. Ведь даже если незримый барьер исчезнет и Цветы отвернутся от нашей Земли, нам уже не возвратиться в былую мирную и привычную колею, к успокоительной вере, будто на свете только и может существовать та жизнь, какая нам знакома, а наш способ познания и мышления — это единственно возможный и прямой путь, единственная торная дорога к истине.
There had been ogres in the past, but finally the ogres had been banished. The trolls and ghouls and imps and all the others of the tribe had been pushed out of our lives, for they could survive only on the misty shores of ignorance and in the land of superstition. Now, I thought, we'd know an ignorance again (but a different kind of ignorance) and superstition; too, for superstition fed upon the lack of knowledge. With this hint of another world—even if its denizens should decide not to flaunt themselves, even if we should find a way to stop them—the trolls and ghouls and goblins would be back with us again. There'd be chimney corner gossip of this other place and a frantic, desperate search to rationalize the implied horror of its vast and unknown reaches, and out of this very search would rise a horror greater than any true other world could hold. We'd be afraid, as we had been before, of the darkness that lay beyond the little circle of our campfire.
Жили-были в старину людоеды, но потом их изгнали. Привидения, вампиры, оборотни и прочая нечисть тоже повывелись, им не стало места в нашей жизни: все это могло существовать лишь на туманных берегах невежества, в краю суеверий. А вот теперь мы снова впадем в невежество (только иное, чем прежде) и погрязнем в суеверии, ибо суеверие питается недостатком знания. Теперь, когда рядом замаячил другой мир — даже если его обитатели решат не вторгаться к нам или мы сами найдем способ преградить им путь, — нашу жизнь опять наводнят упыри, ведьмы и домовые. По вечерам у камелька мы пойдем судить и рядить о другом, потустороннем мире, станем из кожи вон лезть, лишь бы как-то обосновать страх перед тем неведомым, что будет нам чудится в его таинственных и грозных далях, и из этих наших рассуждений родятся ужасы, превосходящие все, что может таиться во всех чужих мирах. И, как некогда в старину, мы станем бояться темноты, всего, что лежит вне светлого круга, отброшенного нашим малым огоньком.
There were more people in the Street; they kept coming all the time. There was Pappy Andrews, cracking his cane upon the sidewalk, and Grandma Jones, with her sunbonnet socked upon her head, and Charley Hutton, who owned the Happy Hollow tavern. Bill Donovan, the garbage man, was in the front ranks of the crowd, but I didn't see his wife, and I wondered if Myrt and Jake had come to get the kids. And just as big and mouthy as if he'd lived in Millville all his life and known these folks from babyhood, was Gabe Thomas, the trucker who, after me, had been the first man to find out about the barrier.
Someone stirred beside me and I saw that it was Nancy. I knew now that she had been standing there for some little time.
Толпа на улице прибывала, подходили еще и еще люди. Вот стучит костылем по тротуару дядюшка Эндрюс, вот мамаша Джоунс в своем дурацком капоре и Чарли Хаттон — хозяин «Веселой берлоги». Тут же, в передних рядах, и мусорщик Билл Доневен, а жены его не видно... интересно, приехали ли Мирт с Клейком за их детьми? А вот и Гейб Томас, шофер грузовика, тот самый, что первый после меня наткнулся на невидимый барьер; он такой горластый и неугомонный, будто весь свой век прожил в Милвилле и всех и каждого тут знает с пеленок.
Кто-то шевельнулся возле меня: Нэнси. Видно, она еще раньше подошла и стала рядом.
“Look at them,” I said. “It's a holiday for them. Any minute now the parade will be along.”
“They're just ordinary people,” Nancy said. “You can't expect too much of them. Brad, I'm afraid you do expect too much of them. You even expected that the men who were here would take what you told them at face value, immediately and unquestioningly.”
“Your father did,” I said.
— Ты только погляди на них, — сказал я. — Нашли развлечение. Прямо цирк, сейчас начнется парад-алле.
— Они самые простые, обыкновенные люди, — сказала Нэнси. — Нельзя требовать от них слишком много, Брэд. А ты, по-моему, требуешь слишком много. Неужели ты хочешь, что бы те, кто здесь тебя слушал, вот так, сразу, приняли на веру каждое твое слово!
— Твой отец мне поверил.
“Father's different. He's not an ordinary man. And, besides, he had some prior knowledge, he had a little warning. He had one of those telephones. He knew a little bit about it.”
“Some,” I said. “Not much.”
— Отец — другое дело. Он человек незаурядный. И потом, он какие-то вещи знал заранее, он мог хоть что-то предвидеть. У него тоже был такой телефон. Ему было кое-что известно.
— Кое-что, — повторил я. — Не очень много.
“I haven't talked with him. There's been no chance for us to talk. And I couldn't ask him in front of all those people. But I know that he's involved. Is it dangerous, Brad?”
“I don't think so. Not from out there or back there or wherever that other world may be. No danger from the alien world—not now, not yet. Any danger that we have to face lies in this world of ours. We have a decision we must make and it has to be the right one.”
— Я с ним не говорила. Не было случая поговорить с глазу на глаз. А при всех я не могла его спросить. Но я знаю, он тоже замешан в эту историю. Это опасно, Брэд?
— Не думаю. Оттуда, из того мира — уж не знаю, в каком месте и в каком времени он находится, — опасность не грозит. Сейчас пока опасен не чужой мир. Вся опасность в нас самих. Мы должны что-то решить — и решить, как надо, без ошибки.
“How can we tell,” she “asked, “what is the right decision? We have no precedent.”
And that was it, of course, I thought. There was no way in which a decision—any decision—could be justified.
There was a shouting from outside and I moved closer to the window to see farther up the street. Striding down the centre of it came Hiram Martin and in one hand he carried a cordless telephone.
— Откуда нам знать, какое решение правильное? — возразила Нэнси. — Ведь прежде ничего подобного не случалось.
В том-то и беда, подумал я. Как ни крути, что ни решай, подкрепить решение нечем, опереться не на что.
С улицы донесся какой-то крик, и я придвинулся к окну, чтоб было дальше видно. По середине мостовой шагал Хайрам Мартин, в руке у него был телефон без диска.
Nancy caught sight of him and said,
“He's bringing back our phone. Funny, I never thought he would.”
It was Hiram shouting and he was shouting in a chant, a deliberate, mocking chant.
“All right, come out and get your phone. Come on out and get your God damn phone.”
Нэнси тоже его заметила.
— Он все-таки возвращает тебе телефон. Забавно, вот не думала...
Это Хайрам и кричал, даже не кричал, а пел — громко, насмешливо, с вызовом:
— Вылезай, чертов гад! Получай свой телефон!
Nancy caught her breath and I brushed past her to the door. I jerked it open and stepped out on the porch.
Hiram reached the gate and he quit his chanting. The two of us stood there, watching one another. The crowd was getting noisy and surging closer.
Then Hiram raised his arm, with the phone held above his head.
Нэнси тихонько ахнула. Я кинулся к двери, рывком распахнул ее и вышел на крыльцо.
Хайрам был уже у ворот, он больше не пел. Минуту мы стояли и смотрели друг на друга. Толпа зашумела, придвинулась ближе. Хайрам поднял аппарат высоко над головой.
“All right,” he yelled, “here's your phone, you dirty...”
Whatever else he said was drowned out by the howling of the crowd.
— На, держи! — заорал он. — Получай свой телефон, ты, гнусный...
Что он там еще орал, я не расслышал — толпа взревела, заулюлюкала.
Then Hiram threw the phone. It was an unhandy thing to throw and the throw was not too good. The receiver flew out to one side, with its trailing cord looping in the air behind it. When the cord jerked taut, the flying phone skidded out of its trajectory and came crashing to the concrete walk, falling about halfway between the gate and porch. Pieces of shattered plastic sprayed across the lawn.
Scarcely aware that I was doing it, acting not by any thought or consideration, but on pure emotion, I came down off the porch and headed for the gate. Hiram backed away to give me room and I came charging through the gate and stood facing him.
Хайрам запустил в меня аппаратом. Это не мяч и не палка, бросать его несподручно, и бросок вышел неудачный. Трубка на длинном проводе отлетела в сторону. Провод взвился дугой, потом натянулся, траектория аппарата переломилась, и он грохнулся на асфальтовую дорожку на полпути между калиткой и верандой. Во все стороны брызнули осколки пластмассы.
Не раздумывая и не рассчитывая, не помня себя от бешенства, я сбежал с крыльца и ринулся к калитке. Хайрам чуть попятился, я выскочил на улицу и остановился перед ним.
I'd had enough of Hiram Martin. I was filled up to here with him. He'd been in my hair for the last two days and I was sick to death of him. There was just one thought—to tear the man apart, to pound him to a pulp, to make certain he'd never sneer at me again, never mock me, never try again to bully me by the sole virtue of sheer size.
I was back in the days of childhood—seeing through the stubborn and red-shot veil of hatred that I had known then, hating this man I knew would lick me, as he had many times before, but ready, willing, anxious to inflict whatever hurt I could while he was licking me.
Хватит с меня Хайрама Мартина. Я сыт им по горло. Вот уже два дня он въедается мне в печенки, баста, надоело! Ох, переломать бы ему ребра, живого места не оставить! Чтоб вовек больше не измывался надо мной! Ведь только тем и берет, наглая скотина, что вымахал с телеграфный столб и кулачищи у него точно кувалды!
Как когда-то в детстве, багровая пелена упрямой ненависти застлала мне глаза. Я смотрел сквозь нее на Хайрама — конечно же, он отдубасит меня, как не раз дубасил в школьные годы... все равно, пусть отведает моих кулаков, буду лупить его с восторгом, с наслаждением, изо всех сил!
Someone bawled,
“Give “em room!”
Then I was charging at him and he hit me. He didn't have the time or room to take much of a swing at me, but his fist caught me on the side of the head and it staggered me and hurt. He hit me again almost immediately, but this one also was a glancing blow and didn't hurt at all—and this time I connected. I got my left into his belly just above the belt and when he doubled over I caught him in the mouth and felt the smart of bruised, cut knuckles as they smashed against his teeth. I was swinging again when a fist came out of nowhere and slammed into my head and my head exploded into a pinwheel of screaming stars. I knew that I was down, for I could feel the hardness of the street against my knees, but I struggled up and my vision cleared. I couldn't feel my legs. I seemed to be moving and bobbing in the air with nothing under me. I saw Hiram's face just a foot or so away and his mouth was a gash of red and there was blood on his shirt. So I hit his mouth again—not very hard, perhaps, for there wasn't much steam left behind my punches. But he grunted and he ducked away and I came boring in.
Кто-то заорал:
— А ну, расступись! Шире круг!
Я кинулся на Хайрама, и он ударил. Ему негде и некогда было путем размахнуться, но его кулак сильно и больно ударил меня в ухо, и я пошатнулся. Хайрам тотчас ударил снова, но второй удар пришелся вкось, я даже не почувствовал боли — и на этот раз дал сдачи. Я влепил ему левой чуть повыше пояса, он скрючился от боли, и я дал ему в зубы, да так, что ожег о них костяшки пальцев, ободрал в кровь. И опять размахнулся изо всех сил, но тут невесть откуда мне на голову обрушился кулак, — мне показалось, голова лопнула; в ушах зазвенело, из глаз посыпались искры. Под коленями вдруг очутился жесткий асфальт, но я все же поднялся и в глазах прояснилось. Ног я не чувствовал. Казалось, я пробкой плаваю и подскакиваю в воздухе. Где-то близко, наверно в футе от меня возникла рожа Хайрама — губы расквашены, и на рубашке кровь. Я опять ударил по губам — пожалуй, не слишком сильно, я порядком выдохся. Но Хайрам зарычал, потом вильнул вбок, я снова кинулся на него.
And that was when he hit me for keeps.
I felt myself going down, falling backwards and it seemed that it took a long time for me to fall. Then I hit and the street was harder than I thought it would be and hitting the street hurt me more than the punch that put me there.
И тут он меня добил.
Я почувствовал: падаю, валюсь на спину, почему-то я падал очень долго. Наконец, брякнулся о мостовую — она оказалась тверже, чем я думал, и это было больнее, чем удар, который сбил меня с ног.
I groped around, trying to get my hands in position to hoist myself erect, although I wondered vaguely why I bothered. For if I got up, Hiram would belt me another one and I'd be back down again. But I knew I had to get up, that I had to get up each time I was able. For that was the kind of game Hiram and I had always played. He knocked me down each time I got up and I kept on getting up until I couldn't any more and I never cried for quarter and I never admitted I was licked. And if, for the rest of my life, I could keep on doing that, then I'd be the one who won, not Hiram.
Я стал шарить вокруг, пытаясь опереться на руки и подняться. А стоит ли хлопотать? — мелькнула мысль. Ну, встану, а он опять меня свалит. Но нет, надо подняться, надо подниматься опять и опять, покуда хватит сил. Так уж издавна повелось у нас с Хайрамом, таковы правила игры. Всякий раз, как я поднимался, он снова сбивал меня с ног, но я поднимался упрямо, до последнего дыхания, и ни разу не запросил пощады, ни разу не признал себя побежденным. И если я выдержу так до конца жизни, победителем выйду я, а не Хайрам.
But I wasn't doing so well. I wasn't getting up. Maybe, I thought, this is the time I don't get up.
I still kept pawing with my hands, trying to lift myself and that's how I got the rock. Some kid, perhaps, had thrown it, maybe days before—maybe at a bird, maybe at a dog, maybe just for the fun of throwing rocks. And it had landed in the street and stayed there and now the fingers of my right hand found it and closed around it and it fitted comfortably into my palm, for it was exactly fist size.
Но на этот раз что-то невмочь. Не выходит. Никак не поднимусь. Быть может, пришел тот час, когда мне уже не встать?
Я все шарил ладонями, ища опоры, и вдруг наткнулся на камень. Наверно, какой-нибудь мальчишка запустил им в воробья ли, в собаку ли или швырнул просто так, для забавы. Камень остался посреди улицы, может, он пролежал здесь не день и не два и теперь я нащупал его правой рукой и стиснул — очень подходящий камень, так удобно поместился в кулаке.
A hand, a great meaty paw of a hand, came down from above and grabbed my shirt front and hauled me to my feet.
“So,” screamed a voice, “assault an officer, would you!”
Громадная мясистая ручища опустилась с высоты, сгребла меня за грудки и рывком подняла на ноги.
— Я тебе покажу! — заорал хриплый голос. — Будешь знать, как нападать на представителя порядка.
His face swam in front of me, a red-smeared face twisted with his hatred, heavy with its meanness, gloating at the physical power he held over me.
I could feel my legs again and the face came clearer and the clot of faces in the background—the faces of the crowd, pressing close to be in at the kill.
Опять перед глазами плавает разбитая в кровь морда, искаженная злобой и ненавистью. Как он упивается тем, что он больше, тяжелей, сильнее меня!
Я снова ощутил под собою ноги, яснее различил физиономию Хайрама, а за ним — еще стену лиц, нетерпеливо теснящуюся толпу, которая жаждет полюбоваться убийством.
One did not give up, I told myself, remembering back to all those other times I had not given up. As long as one was on his feet, he fought, and even when he was down and could not get up, he did not admit defeat.
Both of his hands were clutching at my shirt front, his face pushed close toward mine, I clenched my fist and my fingers closed hard around the rock and then I swung. I swung with everything I had, putting every ounce of strength I could muster behind the swinging fist swinging from the waist in a jolting upward jab, and I caught him on the chin.
Сдаваться нельзя, подумал я, вспоминая наши прежние драки, я никогда не сдавался. Пока держишься на ногах, надо драться, и если даже тебя свалили наземь и ты уже не в силах встать, все равно нельзя признавать себя побежденным.
Хайрам обеими руками вцепился в меня, лицо его придвинулось вплотную. Я крепче сжал камень и размахнулся. Я размахнулся из последних сил — все, что во мне еще оставалось, я вложил в этот удар: всем корпусом от пояса вверх — и в челюсть.
His head snapped back, pivoting on the thick, bull neck. He staggered and his fingers loosened and he crumpled, sprawling in the street.
I stepped back a pace and stood looking down at him and everything was clearer now and. I knew I had a body, a bruised and beaten body that ached, it seemed, in every joint and muscle. But that didn't matter; it didn't mean a thing—for the first time in my life I'd knocked Hiram Martin down. I'd used a rock to do it and I didn't give a damn. I hadn't meant to pick up that rock—I'd just found it and closed my fingers on it. I had not planned to use it, but now that I had it made no difference to me. If I'd had time to plan, I'd probably have planned to use it.
Someone leaped Out from the crowd toward me and I saw it was Tom Preston.
Голова его резко откинулась на толстой бычьей шее. Он зашатался, разжал пальцы и нескладной тряпичной куклой повалился на мостовую.
Я отступил на шаг и смотрел на Хайрама сверху вниз; в голове прояснилось, я ощутил собственное тело, избитое, в ссадинах и кровоподтеках, — оно болело сплошь, болел каждый сустав и каждый мускул. Но это неважно, это пустяки: впервые за всю мою жизнь я одолел Хайрама Мартина! Я свалил его с ног, потому что у меня оказался камень — ну и что ж, наплевать! Я не искал его, просто камень подвернулся под руку, и я невольно зажал его в кулаке. Я вовсе не думал пустить его в ход, но раз уж так получилось — черт с ним! Если бы я успел подумать, я, наверно, сделал бы это умышленно.
Кто-то подскочил ко мне. Том Престол.
“You going to” let him get away with it?” Preston was screaming at the crowd. “He hit an officer! He hit him with a rock! He picked up a rock!”
Another man pushed out of the crowd and grabbed Preston by the shoulder, lifting him and setting him back in the forefront of the crowd.
“You keep out of this,” Gabe Thomas said.
— Да неужто мы ему такое спустим? — завизжал он, обернувшись к толпе. — Он же ударил полицейского! Камнем! Он подобрал камень!
К нам протолкался еще один человек, ухватил Престона за плечи, приподнял, как котенка и сунул обратно в первые ряды толпы. Это был Гейб Томас.
— Не лезь! — только и сказал он.
“But he used a rock!” screamed Preston.
“He should have used a club,” said Gabe. “He should have beat his brains out.”
Hiram was stirring, sitting up. His hand reached for his gun.
“Touch that gun,” I told him. “Just one finger on it and, so help me, I'll kill you.”
— Он ударил Хайрама камнем! — вопил Престон.
— Жаль, что не дубиной, — сказал Герб. — Надо бы ему совсем башку размозжить.
Хайрам зашевелился и сел. Рука его потянулась к револьверу.
— Только попробуй, — сказал я. — Только тронь револьвер — и, бог свидетель, я тебя убью.
Hiram stared at me. I must have been a sight. He'd worked me over good and he'd mussed me up a lot and still I'd knocked him down and was standing on my feet.
“He hit you with a rock,” yelped Preston. “He hit... “
Gabe reached out and his fingers fitted neatly around Preston's skinny throat. He squeezed and Preston's mouth flapped open and his tongue came out.
“You keep out of it,” said Gabe.
Хайрам уставился на меня. Уж верно было на что посмотреть. Он измордовал меня, исколошматил, и все-таки я свалил его, а сам устоял на ногах.
— Он ударил тебя камнем! — заверещал Престон. — Он тебя...
Гейб протянул руку и спокойно, аккуратно взял Тома за глотку. Он сдавил его тощую шею, и Престон разинул рот и высунул язык.
— Сказано, не лезь, — повторил Гейб.
“But Hiram's an officer of the law,” protested Chancy Hutton. “Brad shouldn't have hit an officer.”
“Friend,” Gabe told the tavern owner, “he's a damn poor officer. No officer worth his salt goes picking fights with people.”
I'd never taken my eyes off Hiram and he'd been watching me, but now he flicked his eyes to one side and his hand dropped to the ground.
— Хайрам — представитель закона, — вмешался Чарли Хаттон. — Брэд не имел права ударить полицейского.
— Слушай, друг, — отвечал ему Гейб. — Барахло ваш полицейский, а никакой не представитель закона. Порядочный полицейский не станет затевать драку.
Я все не сводил глаз с Хайрама, и он тоже следил за мною, но тут он отвел глаза и опустил руку.
And in that moment I knew that I had won—not because I was the stronger, not because I fought the better (for I wasn't and I hadn't) but because Hiram was a coward, because he had no guts, because, once hurt, he didn't have the courage to chance being hurt again. And I knew, too, that I need not fear the gun he carried, for Hiram Martin didn't have it in him to face another man and kill him.
Hiram got slowly to his feet and stood there for a moment. His hand came up and felt his jaw. Then he turned his back and walked away. The crowd, watching silently, parted to make a path for him.
И я понял — победа за мной. Не потому, что я сильней или дрался лучше, — ничего подобного, — а просто он трус: ему здорово досталось, и теперь у него уже не хватит пороху, больше он не полезет, побоится боли! И револьвера мне тоже нечего опасаться. Хайрам Мартин не посмеет убить человека в честном бою, лицом к лицу.
Хайрам медленно поднялся на ноги, постоял минуту. Поднял руку, осторожно потрогал челюсть. Повернулся и пошел прочь. Толпа смотрела молча, так же молча, раздалась и пропустила его.
I stared at his retreating back and a fierce, bloodthirsty satisfaction rose up inside of me. After more than twenty years, I'd beaten this childhood enemy. But, I told myself I had not beat him fair—I'd had to play dirty to triumph over him. But I found it made no difference. Dirty fight or fair, I had finally licked him.
The crowd moved slowly back. No one spoke to me. No one spoke to anyone.
“I guess,” said Gabe, “there are no other takers. If there were, they'd have to fight me, too.”
“Thanks, Gabe,” I said.
“Thanks, hell,” he said. “I didn't do a thing.”
Я поглядел ему вслед, и неистовая, кровожадная радость закипела во мне. С детства он был мне враг, больше двадцати лет, — и наконец-то я его отлупил. Правда, не в честном бою: чтобы взять верх, мне пришлось прибегнуть к запрещенному приему. Но все равно. Честно или нечестно, а я его одолел.
Толпа медленно попятилась. Никто не сказал мне ни слова. И вообще никто ничего не сказал.
— Видно, больше охотников нету, — заметил Гейб. — А ежели кто желает, придется иметь дело и со мной.
— Спасибо, Гейб, — сказал я.
— Не на чем. Я ж ни черта не сделал.
I opened up my fist and the rock dropped to the street. In the silence, it made a terrible clatter.
Gabe hauled a huge red handkerchief out of his rear pocket and stepped over to me. He put a hand back of my head to hold it steady and began to wipe my face.
“In a month or so,” he said, by way of comfort, “you'll look all right again.”
“Hey, Brad,” yelled someone, “who's your friend?”
Я разжал пальцы, камень упал на мостовую. В тишине он загремел на всю улицу.
Гейб вытащил из заднего кармана штанов большущий красный платок и шагнул ко мне. И, одной рукой придерживая мой затылок, начал вытирать мне лицо.
— Эдак через месячишко у тебя опять будет вполне приличный вид, — заметил он в утешение.
— Эд, Брэд! — крикнули из толпы. — Кто он таков, твой приятель?
I couldn't see who it was who yelled. There were so many people.
“Mister,” yelled someone else, “be sure you wipe his nose.”
Я не увидел, кто это кричал. Кругом было полно народу.
— Мистер! — заорал еще кто-то. — Не забудьте утереть ему нос.
“Go on!” roared Gabe. “Go on! Any of you wisecrackers walk out here in plain sight and I'll dust the street with you.”
Grandma Jones said in a loud voice, so that Pappy Andrews could hear.
“He's the trucker fellow that smashed Brad's car. Appears to me if Brad has to fight someone, he should be fighting him.”
“Big mouth,” yelled back Pappy Andrews. “He's got an awful big mouth.”
— А ну, валяй! — прогремел Гейб. — Кто там остряк-самоучка? Выйди-ка, покажись, сейчас я тобой подмету улицу.
Мамаша Джоунс сказала громко, чтобы расслышал дядюшка Эндрюс:
— Это шофер с грузовика, он разбил Брэду машину. Видно, если кто полезет драться с Брэдом, так этот малый ему задаст.
— Ишь ты, хвастунишка! — закричал в ответ дядюшка Эндрюс. — Ну и хвастунишка!
I saw Nancy standing by the gate and she had the same look on her face that she'd had when we were kids and I had fought Hiram Martin then. She was disgusted with me. She had never held with fighting; she thought that it was vulgar.
The front door burst open and Gerald Sherwood came running down the walk. He rushed over and grabbed me by the arm.
“Come on,” he shouted. “The senator called. He's out there waiting for you, on the east end of the road.”
Вдруг я увидел Нэнси, она стояла у калитки и смотрела, и лицо у нее было такое... совсем как в детстве, когда мне приходилось вот так же драться с Хайрамом. Ей было противно. Она терпеть не могла драки, она считала, что драться — глупо и пошло.
Дверь моего дома распахнулась, с крыльца сбежал Джералд Шервуд. Подбежал и схватил меня за руку.
— Идем скорей! Звонит сенатор. Он ждет тебя на шоссе.
18
Four of them were waiting for me on the pavement just beyond the barrier. A short distance down the road several cars were parked. A number of state troopers were scattered about in little groups. Half a mile or so to the north the steam shovel was still digging.
I felt foolish walking down the road toward them while they waited for me. I knew that I must look as if the wrath of God had hit me.
My shirt was torn and the left side of my face felt as though someone had sandpapered it. I had deep gashes on the knuckles of my right hand where I'd smacked Hiram in the teeth and my left eye felt as if it were starting to puff up.
По ту сторону барьера ждали четверо. Поодаль остановились несколько машин. Там и сям кучками стояли солдаты. Примерно в полумиле к северу все еще работал экскаватор.
Я шел к людям, которые ждали меня на дороге, и чувствовал себя дурак дураком. Ну и вид же у меня, должно быть, — как у нечестивейшего грешника в аду! Рубашка изодрана, левая рука горит, точно ее надраили наждачной бумагой. Правая рука разбита о Хайрамовы зубы, левый глаз, чувствую, заплывает — будет изрядный синяк.
Someone had cleared away the windrow of uprooted vegetation for several rods on either side of the road, but except for that, the windrow was still there.
As I got close, I recognized the senator. I had never met the man, but I'd seen his pictures in the papers. He was stocky and well-built and his hair was white and he never wore a hat. He was dressed in a double-breasted suit and he had a bright blue tie with white polka dots.
По ту сторону незримого барьера по-прежнему тянулся вал вывороченной с корнем растительности, его расчистили только рядом с шоссе, на два-три десятка шагов вправо и влево.
Я подошел ближе и узнал сенатора Гиббса. Раньше и его никогда не встречал, но видел портреты в газетах. Крепкий, коренастый, совсем седой и всегда без шляпы. Сейчас на нем был двубортный пиджак и ярко-синий галстук в горошек.
One of the others was a military man. He wore stars on his shoulders. Another was a little fellow with patent leather hair and a tight, cold face. The fourth man was somewhat undersized and chubby and had eyes of the brightest china blue I had ever seen.
I walked until I was three feet or so away from them and it was not until then that I felt the first slight pressure of the barrier. I backed up a step and looked at the senator.
С ним был какой-то военный, на погонах — звезды. Третий — маленький, щуплый, волосы точно лакированные, черствая, непроницаемая физиономия. Четвертый тоже невелик ростом, но пухлый, круглолицый и синеглазый — никогда еще я не видал таких ярких синих глаз.
Я подошел к ним фута на три и ощутил легкое сопротивление: впереди был барьер. Тогда я отступил на шаг и посмотрел на сенатора.
“You must be Senator Gibbs,” I said. “I'm Bradshaw Carter. I'm the one Sherwood talked with you about.”
“Glad to meet you, Mr Carter,” said the senator. “I had expected that Gerald would be with you.”
“I wanted him to come,” I said, “but he felt he shouldn't. There was a conflict of opinion in the village. The mayor wanted to appoint a committee and Sherwood opposed it rather violently.”
— Вы, наверно, сенатор Гиббс, — сказал я. — Меня зовут Брэдшоу Картер. Вам про меня говорил Шервуд.
— Рад с вами познакомиться, мистер Картер, — сказал сенатор. — Я думал, Джералд тоже придет с вами.
— Я его звал, но он решил, что ему не следует идти, — объяснил я. — Они там поспорили. Мэр хотел назначить комиссию для встречи с вами, а Шервуд никак не соглашался.
The senator nodded.
“I see,” be said. “So you're the only one we'll see.”
“If you want others...”
“Oh, not at all,” he said. “You are the man with the information.”
“Yes, I am,” I said.
Сенатор кивнул:
— Понимаю. Значит, мы будем говорить только с вами.
— Если вы хотите вызвать еще кого-нибудь...
— Нет-нет, зачем же! Ведь всеми сведениями располагаете именно вы?
— Да, я.
“Excuse me,” said the senator. “Mr Carter, General Walter Billings.”
“Hello, General,” I said.
It was funny, saying hello and not shaking hands.
— Прошу извинить, я вас представлю. Мистер Картер — генерал Уолтер Биллингс.
— Здравствуйте, генерал, — сказал я.
Странное чувство: знакомиться с человеком, не подавая руки.
“Arthur Newcombe,” said the senator.
The man with the tight, cold face smiled frostily at me. One could see at a glance he meant to stand no nonsense. He was, I guessed, more than a little outraged that such a thing as the barrier could have been allowed to happen.
— А это Артур Ньюком, — продолжал сенатор.
Человечек с черствым, непроницаемым лицом холодно улыбнулся. Такой — будьте уверены! — никаких шуток не потерпит. Он, видно, возмущен до глубины души уже тем, что кто-то посмел допустить существование какого-то там барьера.
“Mr Newcombe,” said the senator, “is from the State Department. And Dr Roger Davenport, a biologist—I might add, an outstanding one.”
“Good morning, young man,” said Davenport. “Would it be out of line to ask what happened to you?”
— Мистер Ньюком — представитель государственного департамента, — пояснил сенатор. — А это доктор Роджер Дэйвенпорт, биолог и притом весьма знаменитый.
— Доброе утро, молодой человек, — сказал Дэйвенпорт. — Простите за нескромный вопрос — что это с вами приключилось?
I grinned at him, liking the man at once.
“I had a slight misunderstanding with a fellow townsman.”
“The town, I would imagine,” Billings said, “is considerably upset. In a little while law and order may become something of a problem.”
“I am afraid so, sir,” I said.
Я улыбнулся ему, толстяк сразу пришелся мне по душе.
— Так, малость не сошлись во взглядах с одним земляком.
— Могу себе представить, какое в городе волнение, — сказал Биллингс. — Пожалуй, скоро трудно станет поддерживать закон и порядок.
— Боюсь, что вы правы, сэр, — сказал я.
“This may take some time?” asked the senator.
“A little time,” I said.
“There were chairs,” the general said. “Sergeant, where are...?”
Even as he spoke a sergeant and two privates, who had been standing by the roadside, came forward with some folding chairs.
“Catch,” the sergeant said to me.
— Ваш рассказ потребует времени? — спросил сенатор.
— Да, некоторое время понадобится.
— Где-то там были стулья, — произнес генерал Биллингс. — Сержант, где там...
Не успел он договорить, как сержант и двое солдат, стоявшие у обочины, подошли со складными стульями.
— Ловите! — сказал мне сержант и кинул стул сквозь барьер.
He tossed a chair through the barrier and I caught it. By the time I had it unfolded and set up, the four on the other side of the barrier had their chairs as well.
It was downright crazy—the five of us sitting there in the middle of the road on flimsy folding chairs.
“Now,” said the senator, “I suppose we should get started. General, how would you propose that we might proceed?
Я поймал стул на лету. Пока я его расставил и сел, четверо по ту сторону барьера тоже уселись.
Прямо сумасшедший дом какой-то: сидят пять человек посреди шоссе на шатких походных стульчиках!
— Что ж, — сказал сенатор, — я думаю, можно приступить к делу. Какой порядок вы предлагаете, генерал?
The general crossed his knees and settled down. He considered for a moment.
“This man,” he finally said, “has something we should hear. Why don't we simply sit here and let him tell it to us?
Генерал закинул ногу на ногу и уселся поплотнее. С минуту он раздумывал.
— Этот человек должен нам сообщить какие-то сведения, — сказал он наконец. — Так отчего бы нам тут же, на месте, его не выслушать?
“Yes, by all means,” said Newcombe. “Let's hear what he has to say. I must say, Senator...”
“Yes,” the senator said, rather hastily. “I'll stipulate that it is somewhat unusual. This is the first time I have ever attended a hearing out in the open, but...”
“It was the only way,” said the general, “that seemed feasible.”
— Да-да, — поспешно прервал Гиббс, — я понимаю, обстановка не совсем обычная. Впервые мне приходится заседать под открытым небом, но...
— По-видимому, другого выхода у нас нет, — заметил генерал.
“It's a longish story,” I warned them. “And some of it may appear unbelievable.”
“So is this,” said the senator. “This, what do you call it, barrier.”
— Ну, разумеется, — сказал Ньюком. — Послушаем, что он скажет. Но знаете ли, сенатор...
— Это довольно долгая история, — предупредил я. — И кое-что может показаться невероятным.
— Так ведь и это невероятно, — сказал сенатор Гиббс. — Этот, как вы его называете, барьер.
“And,” said Davenport, “you seem to be the only man who has any information.”
“Therefore,” said the senator, “let us proceed forthwith. “
So, for the second time, I told my story. I took my time and told it carefully, trying to cover everything I'd seen. They did not interrupt me. A couple of times I stopped to let them ask some questions, but the first time Davenport simply signalled that I should go on and the second time all four of them just waited until I did continue.
— И, как видно, вы — единственный человек, которому что-то известно, — прибавил Дэйвенпорт.
— Итак, приступим, — заключил сенатор Гиббс.
И я стал рассказывать свою повесть во второй раз. Я не торопился, говорил обстоятельно обо всем, что видел, стараясь не упустить ни одной мелочи. Меня не прерывали. Раза два я умолкал на минуту — может, о чем-нибудь спросят? — но в первый раз Дэйвенпорт просто кивнул: продолжай, мол, а потом все четверо только молча ждали, чтобы я опять заговорил.
It was an unnerving business worse than being interrupted. I talked into a silence and I tried to read their faces, tried to get some clues as to how much of it they might be accepting.
But there was no sign from them, no faintest flicker of expression on their faces. I began to feel a little silly over what I was telling them.
I finished finally and leaned back in my chair.
Это порядком действовало на нервы, уж лучше бы они меня перебивали. Все мои слова падали в молчание, как в яму, я пытался хоть что-то прочесть по их лицам, понять, много ли до них доходит. Но — ни единой ответной искорки, никакого движения не мог я уловить на этих застывших физиономиях. Да ведь и правда, как нелепо, наверно, все это звучит...
Наконец-то я все досказал и откинулся на стуле.
Across the barrier, Newcombe stirred uneasily.
“You'll excuse me, gentlemen,” he said, “if I take exception to this man's story. I see no reason why we should have been dragged out here...”
The senator interrupted him. “Arthur,” he said, “my good friend, Gerald Sherwood, vouched for Mr Carter. I have known Gerald Sherwood for more than thirty years and he is, I must tell you, a most perceptive man, a hard-headed businessman with a tinge of imagination. Hard as this account, or parts of it, may be to accept, I still believe we must accept it as a basis for discussion. And, I must remind you, this is the first sound evidence we have been offered.”
По ту сторону барьера беспокойно зашевелился Ньюком.
— Прошу извинить, джентльмены, но я решительно протестую. Не понимаю, с какой стати мы сюда тащились и выслушивали эти нелепые россказни.
— Артур, — перебил сенатор Гиббс, — за мистера Картера поручился мой старый друг Джералд Шервуд. Я знаю Шервуда больше тридцати лет, и уверяю вас, он очень проницательный человек, в высшей степени трезвый и деловой, но при этом не лишенный воображения. Как ни трудно нам принять сообщение мистера Картера или, во всяком случае, некоторые частности его сообщения, я все же убежден, что от них нельзя просто отмахнуться, мы должны их обсудить. И позвольте вам напомнить, что это первые конкретные данные, на которые мы можем опереться.
“I,” said the general, “find it hard to believe a word of it. But with the evidence of this barrier, which is wholly beyond any present understanding, we undoubtedly stand in a position where we must accept further evidence beyond our understanding.”
— Мне тоже трудно поверить хотя бы одному слову, — сказал генерал Биллингс. — Но ведь вот этот барьер — неопровержимое свидетельство, хоть он и недоступен нашему сегодняшнему пониманию. Безусловно, положение таково, что мы вынуждены будем и дальше принимать на веру свидетельства, которые превосходят наше понимание.
“Let us,” suggested Davenport, “pretend just for the moment that we believe it all. Let's try to see if there may not be some basic...”
“But you can't!” exploded Newcombe. “It flies in the face of everything we know.”
— Давайте предположим на минуту, что мы решительно всему поверили, — подсказал Дэйвенпорт. — Попробуем поискать в этом какое-то рациональное зерно.
— Это невозможно! — взорвался Ньюком. — Это вызов всему, что мы знаем!
“Mr Newcombe,” said the biologist, “man has flown in the face of everything he knew time after time. He knew, not too many hundreds of years ago, that the Earth was the centre of the universe. He knew, less than thirty years ago, that man could never travel to the other planets. He knew, a hundred years ago, that the atom was indivisible. And what have we here—the knowledge that time never can be understood or manipulated, that it is impossible for a plant to be intelligent. I tell you, sir...”
“Do you mean,” the general asked, “that you accept all this?”
— Мистер Ньюком, — возразил биолог, — человек только и делает, что бросает вызов всему, что он знал прежде. Лишь несколько веков назад он твердо знал, что Земля — центр Вселенной. Каких-нибудь тридцать лет назад, даже и того меньше, он знал, что люди никогда не смогут побывать на других планетах. Сто лет назад он знал, что атом неделим. Ну, а мы с вами? Мы знаем, что время — это нечто из веки веков непостижимое и неуправляемое и что растения не могут быть разумными. Так вот, разрешите вам сказать, сэр...
— Вы что же, всему этому верите? — спросил генерал.
“No,” said Davenport, “I'll accept none of it. To do so would be very unobjective. But I'll hold judgement in abeyance. I would, quite frankly, jump at the chance to work on it, to make observations and perform experiments and...”
“You may not have the time,” I said.
The general swung toward me.
“Was there a time limit set?” he asked. “You didn't mention it.”
— Ничему я не верю. Это было бы весьма необъективно. Но я считаю, что нам надо повременить с окончательным суждением. По совести скажу, я с восторгом займусь этой проблемой, понаблюдаю, проведу кое-какие опыты и...
— Вы можете и не успеть, — сказал я.
Генерал круто обернулся ко мне.
— А разве поставлены какие-то сроки? Вы об этом не упоминали.
“No. But they have a way to prod us. They can exert some convincing pressure any time they wish. They can start this barrier to moving.”
“How far can they move it?
“Your guess is as good as mine. Ten miles. A hundred miles. A thousand. I have no idea.”
— Верно. Но у них есть способ нас поторопить. Они в любую минуту могут пустить в ход очень веские доводы. Хотя бы — двинуть дальше этот барьер.
— И далеко они способны его продвинуть?
— Вы можете гадать с таким же успехом, как и я. На десять миль. На сто. На тысячу. Понятия не имею.
“You sound as if you think they could push us off the Earth.”
“I don't know. I would rather think they could.”
“Do you think they would?”
— Вы говорите так, как будто они вообще могут столкнуть нас в межпланетное пространство.
— Не знаю. По-моему, они и это могут.
— По-вашему, они так и поступят?
“Maybe. If it became apparent that we were delaying. I don't think they'd do it willingly. They need us. They need someone who can use their knowledge, who can make it meaningful. It doesn't seem that, so far, they've found anyone who can.”
“But we can't hurry,” the senator protested. “We will not be rushed. There is a lot to do. There must be discussions at a great many different levels—at the governmental level, at the international level, at the economic and scientific levels.”
— Возможно. Если увидят, что мы все тянем и водим их за нос. Не думаю, чтобы им этого хотелось. Мы им нужны. Им нужен кто-то, кто может применить на практике накопленное ими знание и тем самым придать ему смысл. По-видимому, до сих пор они не нашли никого, кто был бы на это способен.
— Но нельзя же решать наспех! — запротестовал сенатор. — Нельзя допустить, чтобы нас подгоняли. Нужно очень много сделать. Необходимо обсудить все это на самых разных уровнях — в государственном и международном масштабе, с экономистами, с учеными.
“Senator,” I told him, “there is one thing no one seems to grasp. We are not dealing with another nation, nor with other humans. We are dealing with an alien people...”
“That makes no difference,” said the senator. “We must do it our way.”
“That would be fine,” I said, “if you can make the aliens understand.”
— Мне кажется, сенатор, — сказал я, — все мы забываем главное. Мы сейчас имеем дело не просто с другим государством, с другими людьми. Мы имеем дело с чужими существами, с пришельцами из другого мира.
— Это все равно, — сказал сенатор. — Мы должны действовать так же, как всегда.
— Оно бы неплохо, только надо еще, чтобы они нас поняли, — заметил я.
“They'll have to wait,” said Newcombe, primly.
And I knew that it was hopeless, that here was a problem which could not be solved, that the human race would bungle its first contact with an alien people. There would be talk and argument, discussion, consultation—but all on the human level, all from the human viewpoint, without a chance that anyone would even try to take into account the alien point of view.
— Придется им подождать, — сухо сказал Ньюком.
Меня взяло отчаяние. Безнадежно. Ничего тут нельзя решить, человечество не готово к этой встрече, мы только все испортим, все загубим. Пойдут нескончаемые споры, разговоры и переговоры, обсуждения и словопрения, — и все на нашем, человеческом уровне, все только с наших позиций, никто даже не попытается понять, что думают и чего хотят пришельцы.
“You must consider,” said the senator, “that they are the petitioners, they are the ones who made the first approach, they are asking access to our world, not we to theirs.”
“Five hundred years ago,” I said, “white men came to America. They were the petitioners then...”
“But the Indians,” said Newcombe, “were savages, barbarians...”
— Учтите, что в речи просителей выступают они, а не мы, — заявил сенатор. — Они, а не мы начали переговоры, они хотят доступа в наш мир, а не наоборот.
— Пятьсот лет назад белые прибыли в Америку, — сказал я. — Очевидно, тогда они выступали в роли просителей...
— Но индейцы были дикари, варвары! — возмутился Ньюком.
I nodded at him.
“You make my point exactly.”
“I do not,” Newcombe told me frostily, “appreciate your sense of humour.”
“You mistake me,” I told him. “It was not said in humour.”
Я кивнул:
— Вы совершенно точно выразили мою мысль.
— У вас не слишком удачная манера острить, — ледяным тоном произнес Ньюком.
— Вы меня не поняли, — сказал я. — Я и не думал острить.
Davenport nodded. “You may have something there, Mr Carter. You say these plants pretend to have stored knowledge, the knowledge, you suspect, of many different races.”
“That's the impression I was given.”
“Stored and correlated. Not just a jumble of data.”
— Пожалуй, в этом что-то есть, мистер Картер, — заговорил Дэйвенпорт. — По вашим словам, эти растения уверяют, что они хранят огромные запасы знаний. И, как вы полагаете, это — познания многих разумных рас.
— Так они мне сказали.
— Запасы знаний, связанных между собой и приведенных в систему. Не просто свалка разнородных сведений.
“Correlated, too,” I said. “You must bear in mind that I cannot swear to this. I have no way of knowing it is true. But their spokesman, Tupper, assured me that they didn't lie...”
“I know,” said Davenport. “There is some logic in that. They wouldn't need to lie.”
“Except,” said the general, “that they never did give back your fifteen hundred dollars.”
— Да, именно система, — сказал я. — Только учтите, я не могу утверждать это под присягой. Я никак не мог проверить, правда ли это. Но Таппер, который говорил за них, уверял меня, что они никогда не лгут.
— Понимаю, — сказал Дэйвенпорт. — В этом есть логика. Им незачем лгать.
— Однако они не вернули вам полторы тысячи долларов, — вставил генерал Биллингс.
“No, they didn't,” I said.
“After they said they would.”
“Yes. They were emphatic on that point.”
— Не вернули.
— А говорили, что вернут.
— Да, это они мне твердо обещали.
“Which means they lied. And they tricked you into bringing back what you thought was a time machine.”
“And,” Newcombe pointed out, “they were very smooth about it.”
— Значит, они лгут. И они хитростью заставили вас принести на Землю какую-то штуку, которую вы считали машиной времени.
— Это они очень ловко подстроили, — заметил Ньюком.
“I don't think,” said the general, “we can place a great deal of trust in them.”
“But look here,” protested Newcombe, “we've gotten around to talking as if we believed every word of it.”
“Well,” said the senator, “that was the idea, wasn't it? That we'd use the information as a basis for discussion.”
— Не думаю, что мы можем всерьез им доверять, — сказал генерал Биллингс.
— Но послушайте, — спохватился Ньюком, — мы уже стали разговаривать так, как будто поверили каждому слову этой басни.
— Так ведь с этого мы и начали, — напомнил сенатор Гиббс. — Мы решили принять сведения, которые нам сообщил мистер Картер, за основу для обсуждения.
“For the moment,” said the general, “we must presume the worst.”
Davenport chuckled.
“What's so bad about it? For the first time in its history, humanity may be about to meet another intelligence. If we go about it right, we may find it to our benefit.”
— В данный момент нам следует подготовиться к самому худшему, — провозгласил генерал.
Дэйвенпорт даже засмеялся:
— Что ж тут особенно плохого? Впервые в истории человечество может познакомиться с другими мыслящими существами. Если мы будем вести себя разумно, такая встреча может оказаться для нас очень полезной.
“But you can't know that,” said the general.
“No, of course we can't. We haven't sufficient data. We must make further contact.”
“If they exist,” said Newcombe.
“If they exist,” Davenport agreed.
— Этого мы еще не знаем, — сказал генерал Биллингс.
— Конечно, не знаем. У нас пока слишком мало данных. Надо сделать какие-то шаги к дальнейшему сближению.
— Если эти цветы вообще существуют, — вставил Ньюком.
— Если они существуют, — согласился Дэйвенпорт.
“Gentlemen,” said the senator, “we are losing sight of something. A barrier does exist. It will let nothing living through it...”
“We don't know that,” said Davenport. “There was the instance of the car. There would have been some micro-organisms in it. There would have had to be. My guess is that the barrier is not against life as such, but against sentience, against awareness. A thing that has awareness of itself...”
— Джентльмены, — сказал сенатор, — мы кое-что упускаем из виду. Ведь барьер существует, это реальность. И он не пропускает ничего живого...
— Это еще неизвестно, — возразил Дэйвенпорт. — Вспомните случай с автомобилем. В нем наверняка были какие-то микроорганизмы. Просто не могло не быть. Мне кажется, барьер поставлен как преграда не для всего живого вообще, а лишь для того, что думает и чувствует. Это — преграда для жизни высокоразвитой, обладающей сознанием.
“Well, anyhow,” said the senator, “we have evidence that something very strange has happened. We can't just shut our eyes. We must work with what we have.”
“All right, then,” said the general, “let's get down to business. Is it safe to assume that these things pose a threat?”
— Так или иначе, перед нами несомненное доказательство, что происходит что-то очень странное, — сказал сенатор. — Мы не можем просто закрывать на это глаза. Надо действовать, опираясь на те сведения, какими мы располагаем.
— Ну, хорошо, — заявил генерал, — перейдем к делу. Можем ли мы с уверенностью предполагать, что эти чужаки чем-то нам угрожают?
I nodded.
“Perhaps. Under certain circumstances.”
“And those circumstances?”
“I don't know. There is no way of knowing how they think.”
“But there's the potentiality of a threat?”
Я кивнул:
— Может быть, и так. При известных обстоятельствах.
— При каких именно?
— Не знаю. Откуда нам знать, что они думают и чего хотят.
— Но все-таки тут может скрываться угроза?
“I think,” said Davenport, “that we are placing too much stress upon the matter of a threat. We should first...”
“My first responsibility,” said the general, “is consideration of a potential danger...”
“And if there were a danger?”
“We could stop them,” said the general, “if we moved fast enough. If we moved before they'd taken in too much territory. We have a way to stop them.”
— Мне кажется, — прервал Дэйвенпорт, — мы слишком много рассуждаем об опасности. Сначала нужно бы понять...
— Мой долг прежде всего в том, чтобы предусмотреть возможную опасность.
— И если она есть? Что тогда?
— Мы можем их остановить, — сказал генерал. — Только надо действовать без промедления. Действовать, пока они еще не захватили слишком большую территорию. У нас есть способ их остановить.
“All you military minds can think of,” Davenport said angrily, “is the employment of force. I'll agree with you that a thermonuclear explosion could kill all the alien life that has gained access to the Earth, possibly might even disrupt the time-phase barrier and close the Earth to our alien friends...”
“Friends!” the general wailed. “You can't know...”
— Вы, военные, умеете действовать только силой, — вспылил Дэйвенпорт. — Ничего другого у вас и в мыслях нет. Да, конечно, термоядерный взрыв уничтожит всякую чуждую жизнь, которая успела проникнуть на Землю. Возможно, он даже разобьет барьер времени и навсегда закроет Землю для наших новых друзей...
— Друзей! Да почем вы знаете, что они нам друзья! — чуть не завопил генерал.
“Of course I can't,” said Davenport. “And you can't know that they are enemies. We need more data; we need to make a further contact...”
“And while you're getting your additional data, they'll have the time to strengthen the barrier and move it...”
— Этого я, разумеется, не знаю. Ну, а вы почем знаете, что они нам враги? Необходимо собрать больше сведений; необходимо опять установить с ними связь...
— А пока вы будете собирать сведения, они успеют укрепить барьер и раздвинуть его еще шире...
“Some day,” said Davenport, angrier than ever, “the human race will have to find a solution to its problems that does not involve the use of force. Now might be the time to start. You propose to bomb this village. Aside from the moral issue of destroying several hundred innocent people...”
Дэйвенпорт окончательно рассердился.
— Рано или поздно должно же человечество научиться решать встающие перед ним задачи какими-то другими способами, а не просто грубой силой. Так вот, может быть, сейчас самое время начать. Вы предлагаете сбросить на этот город бомбу. Я уже не говорю о нравственной стороне вопроса: ведь это — убийство нескольких сотен ни в чем неповинных людей...
“You forget,” “said the general, speaking gruffly, “that we'd be balancing those several hundred lives against the safety of all the people of the Earth. It would be no hasty action. It would be done only after some deliberation. It would have to be a considered decision.”
“The very fact that you can consider it,” said the biologist, “is enough to send a cold shiver down the spine of all humanity. “
— Не забывайте, тут на одной чаше весов несколько сотен людей, а на другой — безопасность населения всех Земли, — проворчал Биллингс. — Мы ничего не будем предпринимать наспех. Такой шаг надо сперва тщательно продумать. Тут возможно лишь всесторонне обдуманное решение.
— Но вы его не исключаете — от одной этого содрогнется все человечество, — сказал биолог.
The general shook his head.
“It's my duty to consider distasteful things like this. Even considering the moral issue involved, in the case of necessity I would...”
“Gentlemen,” the senator protested weakly.
Генерал Биллингс упрямо вскинул голову.
— Допускать неприятные возможности подобного рода — мой долг, — заявил он. — Даже учитывая нравственную сторону вопроса, в случае надобности я не стану колебаться.
— Джентльмены! — беспомощно воззвал сенатор.
The general looked at me. I am afraid they had forgotten I was there.
“I'm sorry, sir,” the general said to me. “I should not have spoken in this manner.”
I nodded dumbly. I couldn't have said a word if I'd been paid a million dollars for it. I was all knotted up inside and I was afraid to move.
— Прошу прощенья, мистер Картер, — сказал он. — Мне не следовало так говорить.
Я немо кивнул. Даже за миллион долларов я не мог бы выдавить из себя ни слова. Все внутри точно свинцом налилось, горло перехватило, я боялся шевельнуться.
I had not been expecting anything like this, although now that it had come, I knew I should have been. I should have known what the world reaction would be and if I had failed to know, all I had to do would have been to remember what Stiffy Grant had told me as he lay on the kitchen floor.
They'll want to use the bomb, he'd said. Don't let them use the bomb...
Генерал поглядел на меня. Кажется, все они давным-давно обо мне забыли.
Ничего подобного я не ждал. Правда, теперь, наслушавшись их, я запоздало понял, что только этого и можно было ожидать. Мне следовало понимать, как встретят в нашем мире эту новость, а уж если сам не сообразил, надо было только вспомнить, как тогда сказал Шкалик, лежа на полу у меня в кухне:
«Они захотят пустить в ход бомбу, — сказал он тогда. — Не давай им сбросить бомбу...»
Newcombe stared at me coldly. His eyes stabbed out at me.
“I trust,” he said, “that you'll not repeat what you have heard.”
“We have to trust you, boy,” said the senator. “You hold us in your hands.”
Ньюком впился в меня холодным, пронизывающим взглядом.
— Полагаю, вы не станете повторять то, что сейчас слышали, — сказал он.
— Да, мы вынуждены на вас положиться, друг мой, — подхватил сенатор. — Мы в ваших руках.
I managed to laugh. I suppose that it came out as an ugly laugh.
“Why should I say anything?” I asked. “We're sitting ducks. There would be no point in saying anything. We couldn't get away.”
For a moment I thought wryly that perhaps the barrier would protect us even from a bomb Then I saw how wrong I was. The barrier concerned itself with nothing except life—or, if Davenport were right (and he probably was) only with a life that was aware of its own existence. They had tried to dynamite the barrier and it had been as if there had been no barrier. The barrier had offered no resistance to the explosion and therefore had not been affected by it.
Я через силу рассмеялся. Наверно, дико прозвучал этот смех.
— Чего ради я стану болтать? Мы — такая удобная мишень. Говори не говори, толку не будет. Все равно нам податься некуда.
А вдруг барьер оградит нас и от бомбы? — мелькнула мысль. Да нет, ерунда. Барьер не пропускает только ничего живого, точнее, если прав Дэйвенпорт, — а он, вероятно, прав, это преграда только для существ мыслящих. Вот пробовали взорвать его динамитом — и хоть бы что. Эта незримая стена не сопротивляется взрывам — и тем самым от них не страдает.
From the general's viewpoint, the bomb might be the answer. It would kill all life; it was an application of the conclusion Alf Peterson had arrived at on the question of how one killed a noxious plant that had great adaptability. A nuclear explosion might have no effect upon the time-phase mechanism, but it would kill all life and would so irradiate and poison the area that for a long, long time the aliens would be unable to re-occupy it.
С точки зрения генерала Биллингса, бомба разом решит все проблемы. Она уничтожит все живое; именно до этого додумался и Элф Питерсон, когда решал задачу — как уничтожить зловредный сорняк, который приспосабливается к любым неблагоприятным условиям. Возможно, ядерный взрыв и не повлияет на загадочный механизм барьера времени, но он уничтожит все живое, смертоносная радиация отравит местность и еще очень, очень долго пришельцы не смогут вновь ее захватить.
“I hope,” I said to the general, “you'll be as considerate as you're asking me to be. If you find you have to do it, you'll make no prior announcement.”
The general nodded, thin-lipped.
“I'd hate to think,” I said, “what would happen in this village...”
— Вы хотите, чтоб я был тактичный и деликатный, — сказал я генералу, — надеюсь, это будет взаимно. Если вы не найдете никакого другого выхода, делайте, что надо, безо всякого предупреждения.
Поджав губы, генерал молча кивнул.
— Тошно подумать, что тут начнется, если в Милвилле узнают...
The senator broke in. “Don't worry about it now. It's just one of many alternatives. For the time we'll not even consider it. Our friend, the general, spoke a little out of turn.”
“At least,” the general said, “I am being honest. I wasn't pussy-footing. I wasn't playing games.”
He seemed to be saying that the others were.
— Сейчас еще рано об этом беспокоиться, — прервал меня сенатор. — Возможны и другие решения. Пока мы даже обсуждать это не станем. Наш друг генерал несколько поторопился.
— По крайней мере я честно говорю, — обиделся генерал. — Не кручу, не увиливаю. Очки никому не втираю.
Видно, он считал, что остальные именно этим и занимаются.
“There is one thing you must realize,” I told them. “This can't be any cloak-and-dagger operation. You have to do it honestly—whatever you may do. There are certain minds the Flowers can read. There are minds, perhaps many minds; they are in contact with at this very moment. The owners of those minds don't know it and there is no way we can know to whom those minds belong. Perhaps to one of you. There is an excellent chance the Flowers will know, at all times, exactly what is being planned.”
— Поймите одно, — сказал я. — Никакие тайны и секреты здесь невозможны. На чем бы вы ни порешили, вам придется действовать в открытую. Есть люди, чьи мысли Цветы могут прочитать. Есть люди — и, может быть, немало, — чьи мысли они читают вот в эту самую минуту. Причем люди эти ни о чем не подозревают и кто они — неизвестно. Может быть, Цветы сейчас читают мысли кого-нибудь из вас. Очень возможно, что они узнают все ваши планы, еще когда вы только эти планы обдумываете.
I could see that they had not thought of that. I had told them, of course, in the telling of my story, but it hadn't registered. There was so much that it took a man a long time to get it straightened out.
“Who are those people down there by the cars?” asked Newcombe.
I turned and looked.
Ну, конечно, такое им и в голову не приходило. Я-то их предупреждал, когда рассказывал свои приключения, но они пропустили это мимо ушей. Слишком много всего сразу свалилось, так быстро не разберешься.
— Что там за люди у машины, — неожиданно спросил Ньюком.
Я обернулся.
Half the village probably was there. They had come out to watch. And one couldn't blame them, I told myself. They had a right to be concerned; they had the right to watch. This was their life. Perhaps a lot of them didn't trust me, not after what Hiram and Tom had been saying about me, and here I was, out here, sitting on a chair in the middle of the road, talking with the men from Washington. Perhaps they felt shut out. Perhaps they felt they should be sitting in a meeting such as this.
I turned back to the four across the bather.
Там собралась добрая половина Милвилла. Они пришли посмотреть, что мы тут затеваем. Вполне понятно. Они вправе тревожиться, вправе знать, что происходит. Все это их кровно касается. Наверно, очень многие мне теперь не доверяют, ведь Хайрам и Том Престон черт знает чего обо мне наговорили, а я, изволите ли видеть, сижу на стуле посреди шоссе и толкую с важными шишками из Вашингтона. Наверно, милвиллцы чувствуют себя обойденными, обманутыми. Наверно, думают, что их тоже должны бы позвать на это совещание.
Я снова повернулся к той четверке за барьером.
“Here's a thing,” I told them, urgently, “that you can't afford to mull. If we do, we'll fail all the other chances as they come along...”
“Chances?” asked the senator.
“This is our first chance to make contact with another race. It won't be the last. When man goes into space...”
“But we aren't out in space,” said Newcombe.
— Все это слишком важно, — настойчиво сказал я. — Смотрите, не промахнитесь. Если сейчас дать маху, значит, мы наверняка загубим и все другие возможности.
— Какие возможности? — спросил сенатор.
— Это первый случай, когда мы можем сблизиться с жителями другого мира. Но, уж конечно, не последний. Когда люди выйдут в космос...
— Но мы пока не в космосе, — сказал Ньюком.
I knew then that there was no use. I'd expected too much of the men in my living-room and I'd expected too much of these men out here on the road.
They would fail. We would always fail. We weren't built to do anything but fail. We had the wrong kind of motives and we couldn't change them. We had a built-in short-sightedness and an inherent selfishness and a self-concern that made it impossible to step out of the little human rut we travelled.
Although, I thought, perhaps the human race was not alone in this. Perhaps this alien race we faced, perhaps any alien race, travelled a rut that was as deep and narrow as the human rut. Perhaps the aliens would be as arbitrary and as unbending and as blind as was the human race.
Нет, безнадежно, все впустую. Я слишком многого ждал от тех, кто собрался тогда у меня в гостиной, и слишком многого ждал от этих приезжих из Вашингтона.
Им не выдержать испытания. Никогда нам, людям, не выдержать испытания. Так уж мы устроены, мы только и способны на провал. У нас вывихнутая логика, скверные, ложные побуждения, и ничего нельзя с этим поделать. Мы по природе своей близоруки, себялюбивы, самодовольны, где уж нам сойти с убогой проторенной дорожки.
А быть может, этим страдает не только человечество? Быть может, и эти Цветы, и любые другие чужаки и пришельцы так же ограничены тесной, привычной колеей? Быть может, все они окажутся так же деспотичны, так же упрямы, глухи и слепы, как мы?
I made a gesture of resignation, but I doubt that they ever saw it. All of them were looking beyond me, staring down the road.
I twisted around and there, halfway up the road, halfway between the barrier and the traffic snarl, marched all those people who had been out there waiting. They came on silently and with great deliberation and determination. They looked like the march of doom, bearing down upon us.
“What do they want, do you suppose?” the senator asked, rather nervously.
Я беспомощно развел руками, но едва ли мои собеседники это заметили. Они во все глаза смотрели куда-то на дорогу позади меня.
Я круто обернулся. К нам приближалась толпа, которая еще недавно ждала у застрявших машин: она была уже на полпути между той пробкой и барьером. Люди шагали молча, размеренно, с непреклонной решимостью. Точно сама судьба надвигалась на нас.
— Чего им надо, как вы думаете? — беспокойно спросил сенатор.
George Walker, who ran the Red Owl butcher department, was in the forefront of the crowd, and walking just behind him was Butch Ormsby, the service station operator, and Charley Hutton of the Happy Hollow. Daniel Willoughby was there, too, looking somewhat uncomfortable, for Daniel wasn't the kind of man who enjoyed being with a mob. Higgy wasn't there and neither was Hiram, but Tom Preston was. I looked for Sherwood, thinking it unlikely that he would be there.
And I was right; he wasn't. But there were a lot of others, people I knew. Their faces all wore a hard and determined look.
Я всмотрелся: впереди всех Джордж Уокер, мясник из магазина «Рыжий филин», за ним — Матч Ормсби с заправочной станции и Чарли Хаттон, хозяин «Веселой берлоги». И Дэниел Виллоуби тоже здесь, этому явно не по себе, он из тех, кто всегда избегает толпы, шума и скандалов. А вот Хигги не видать и Хайрама тоже, зато Престон тут как тут. Ну, а Шервуд? Шервуда, конечно, нет.
Не такой он человек. Но народу полно, и все мне хорошо знакомы. И лица у всех мрачные, полные решимости.
I stepped off to one side, clear of the road, and the crowd tramped past me, paying no attention.
“Senator,” said George Walker in a voice that was louder than seemed necessary. “You are the senator, ain't you?”
“Yes,” said the senator. “What can I do for you?”
“That,” said Walker, “is what we're here to find out. We are a delegation, sort of.”
“I see,” said the senator.
Я отступил на обочину, и толпа прошла мимо, никто даже не поглядел в мою сторону.
— Послушайте, сенатор! — начал Джордж Уокер, голос его прозвучал чересчур громко. — Ведь это вы и есть сенатор, верно?
— Да, это я, — отозвался сенатор Гиббс. — Чем могу быть вам полезен?
— Вот это самое мы и пришли узнать, — сказал Уокер. — Мы вроде как делегация.
— Понимаю.
“We got trouble,” said George Walker, “and all of us are taxpayers and we got a right to get some help. I run the meat department at the Red Owl store and without no customers coming into town, I don't know what will happen. If we can't get any out-of-town trade, we'll have to close our doors. We can sell to the people here in town, of course, but there ain't enough trade in town to make it worth our while and in a little while the people here in town won't have any money to pay for the things they buy, and our business isn't set up so we can operate on credit. We can get meat, of course. We've got that all worked out, but we can't go on selling it and...”
“Now, just a minute,” said the senator. “Let's take this a little slow. Let's not go so fast. You have problems and I know you have them and I aim to do all I can...”
— Мы попали в беду, — продолжал Уокер. — А мы все честно платим налоги, так что пускай нам помогут, мы имеем право. Вот я ведаю в «Рыжем филине» мясным отделом, а народ к нам в Милвилл проехать не может, так уж я и не знаю, что будет. Без приезжих покупателей мы в два счета прогорим. Со своими-то, с милвиллскими, мы, конечно, торгуем, да ведь этого мало, дело себя не оправдывает, и скоро здешним будет нечем платить, ни у кого гроша не останется, а в кредит торговать нам не под силу. Понятно, свежее мясо мы всегда добудем. А продать — не продашь. Нет нашей возможности дальше торговать, как ни кинь, все клин...
— Одну минутку, — вставил сенатор. — Не нужно торопиться. Давайте обсудим все по порядку. У вас возникли затруднения, мне об этом известно, и я сделаю все, что только могу...
“Senator,” interrupted a man with a big, bull voice, “there are others of us have problems that are worse than George's. Take myself, for example. I work out of town and I depend on my pay cheque, every week, to buy food for the kids, to keep them in shoes and to pay the other bills. And now I can't get to work and there won't be any cheque. I'm not the only one. There are a lot of others like me. It isn't like we had some money laid by to take care of emergencies. I tell you, Senator, there isn't hardly anyone in town got anything laid by. We all are...”
— Вот что, сенатор, — прервал кто-то гулким басом, — тут кой у кого из нас задачки позаковыристей, чем у Джорджа. Хоть у меня, к примеру. Работаю я за городом, живу от получки до получки: целую неделю ребятишек кормить надо? Обуть-одеть надо? По всяким счетам платить надо? А теперь мне до работы не добраться, стало быть, и получки никакой нету. И я не один такой. Нас таких сколько хочешь. И на черный день ни у кого не отложено. У нас в Милвилле, скажу я вам, таких, чтоб хоть грош отложили про запас, может, раз-два и обчелся. Вот мы все и...
“Hold on,” pleaded the senator. “Let me get a word in edgewise. Give me a little time. The people in Washington know what is going on. They know what you folks are facing out here. They'll do what they can to help. There'll be a relief bill in the Congress to help out you folks and I, for one, will work unceasingly to see that it is passed without undue delay. And that isn't all. There are two or three papers in the east and some television stations that have started a drive for funds to be turned over to this village. And that's just a start. There will be a lot of.. .”
— Постойте, — взмолился сенатор Гиббс. — Послушайте и вы меня. Дайте мне хоть немного времени. В Вашингтоне уже знают о том, что здесь случилось. Знаю, как трудно вам всем приходится. Вам постараются всемерно помочь. В конгресс будет внесен законопроект о пособии для жителей вашего города, и я сам буду трудиться не покладая рук, чтобы закон этот был принят без излишних проволочек. Мало того. На востоке страны некоторые газеты и телевизионные компании объявили сбор средств в помощь Милвиллу. И это только начало. Будет сделано еще очень многое...
“Hell, Senator,” yelled a man with a scratchy voice, “that isn't what we want. We don't want relief. We don't ask for charity. We just want to be able to get back to our jobs.”
The senator was flabbergasted,
“You mean you want us to get rid of the barrier?”
— Да на черта нам это нужно, сенатор! — пронзительно выкрикнул кто-то. — Не надо нам никаких пособий. Мы не нищие, нам подачки ни к чему. Вы только помогите нам вернуться на работу.
Сенатор даже растерялся.
— То есть, вы хотите. чтобы мы сняли этот барьер?
“Look, Senator,” said the man with the bull-like voice, “for years the government has been spending billions to send a man up to the moon. With all them scientists you got, you can spend some time and money to get us out of here. We been paying taxes for a long time now, without getting anything...”
— Слушайте, сенатор, — снова загромыхал бас, — сколько лет правительство ухлопывает миллиарды, чтобы запустить человека на Луну. Ученых у вас хоть пруд пруди, так неужто нельзя потратить кой-какие деньги и время, чтоб нас вызволить! Мы весь век платим налоги, а много ли за это получаем?..
“But that,” said the senator, “will take a little time. We'll have to find out what this barrier is and then we'll have to figure out what can be done with it. And I tell you, frankly, we aren't going to be able to do that overnight.”
Norma Shepard, who worked as receptionist for Doc Fabian, wriggled through the press of people until she faced the Senator.
— Да, но дайте же нам срок, — возразил сенатор. — Мы должны выяснить, что представляет собой этот барьер, и найти какой-то способ с ним справиться. Скажу вам прямо и откровенно, такую задачу в пять минут не решить.
Сквозь толпу пробиралась Норма Шепард, секретарша доктора Фабиана, и наконец остановилась напротив сенатора.
“But something has to be done,” she said. “Has to be done, do you understand? Someone has to find a way. There are people in this town who should be in a hospital and we can't get them there. Some of them will die if we can't get them there. We have one doctor in this town and he's no longer young. He's been a good doctor for a long, long time, but he hasn't got the skill or the equipment to take care of the people who are terribly sick. He never has had, he never pretended that he had .. .”
— Но надо же что-то сделать, — сказала она. — Надо что-то сделать, понимаете? Кто-то должен найти способ. У нас тут есть больные — тяжелые, их надо положить в больницу. а мы не можем их переправить. Если мы их не отправим в больницу, некоторые умрут. У нас на весь Молвил только один доктор, и он уже очень немолод. Он хороший доктор и лечит нас уже много лет, но с очень тяжелыми больными ему не справиться, да у него ни лекарств, ни инструментов таких нету. С очень тяжелыми случаями он никогда не мог один справиться, он сам так прямо и говорил...
“My dear,” said the senator, consolingly. “I recognize your concern and I sympathize with it, and you may rest assured...”
It was apparent that my interview with the men from Washington had come to an end. I walked slowly down the road, not actually down the road, but along the edge of it, walking in the harrowed ground out of which, already, thin points of green were beginning to protrude. The seeds which had been sown in that alien whirlwind had in that short time germinated and were pushing toward the light.
I wondered bitterly, as I walked along, what kind of crops they'd bear.
— Дорогая моя, — отеческим тоном начал сенатор, — я понимаю вашу озабоченность, я весьма вам сочувствую, и можете не сомневаться.
Что ж, видно, беседа моя с представителями Вашингтона закончена. Я медленно побрел по шоссе, вернее, рядом с ним, по взрытой, перепаханной земле, из которой уже поднимались тоненькие зеленые ростки. Семена, посеянные той странной бурей, взошли удивительно быстро, и теперь побеги тянулись к свету.
Каков-то будет урожай, с горечью подумал я.
And A wondered, too, how angry Nancy might be at me for my fight with Hiram Martin. I had caught that one look on her face and then she'd turned her back and gone up the walk.
And she had not been with Sherwood when he had come charging down the walk to announce that Gibbs had phoned.
И еще любопытно, очень ли Нэнси на меня сердится за драку с Хайрамом Мартином. Какое у нее тогда было лицо... а потом она сразу повернулась и ушла. И когда ее отец прибежал сказать мне, что звонит Гиббс, она не вышла из дому.
For that short moment in the kitchen, when I had felt her body pressing close to mine, she had been once again the sweetheart out of time—the girl who had walked hand in hand with me, who had laughed her throaty laugh and been an unquestioned part of me, as I had been of her.
Nancy, I almost cried aloud, Nancy, please let it be the same. But maybe it could never be the same, I told myself. Maybe it was Millville—a village that had come between us for she had grown away from Millville in the years she'd been away, and I, remaining here, had grown more deeply into it.
В ту короткую минуту на кухне, когда она припала к моему плечу, она вдруг стала совсем прежней — моя любимая, та девушка, с которой мы когда-то ходили, взявшись за руки, та, что смеялась милым грудным смехом и дня не могла прожить без меня, как и я — без нее.
— Нэнси! — едва не закричал я. — Нэнси, прошу тебя, пускай все опять будет по-старому!
Но, наверно, к старому возврата нет. Наверно, это Милвилл виноват, это он стал между нами: за те годы, пока Нэнси тут не было, она переросла наш город, а я оставался здесь и еще глубже врос в него всеми корнями.
You could not dig back, I thought, through the dust of years, through the memories and the happenings and the changes in yourselfin both yourselves—to rescue out of time another day and hour. And even if you found it, you could not dust it clean, you could never make it shine as you remembered it. For perhaps it never had been quite the shining thing that you remembered, perhaps you had burnished it in your longing and your loneliness.
And perhaps it was only once in every lifetime (and perhaps not in every lifetime) that a shining moment came. Perhaps there was a rule that it could never come again.
“Brad,” a voice said.
Нет, сквозь пыль стольких лет, сквозь все воспоминания, случаи и события, сквозь перемены, что произошли и в ней и в тебе самом, не докопаешься так легко до прошлого, не вырвешь из него минувший день и час. И если даже доберешься до него, слишком плотно он зарос пылью времени и уже не вернешь ему того незабвенного сияния. А может, на самом деле он так и не сиял, может, только в воспоминании, от тоски и одиночества, ты сам наделил его этим ослепительным блеском.
Быть может, только раз за всю жизнь, да и то не к каждому, приходит вот такая сияющая минута. Возможно, есть даже такой закон, что минута эта и не может повториться.
— Брэд, — окликнул кто-то.
I had been walking, not looking where I went, staring at the ground. Now, at the sound of the voice, I jerked up my head, and saw that I had reached the tangle of parked cars.
Leaning against one of them was Bill Donovan.
“Hi there, Bill,” I said. “You should be up there with the rest of them.”
He made a gesture of disgust.
Все время я шел, повесив голову, глядя только под ноги. Услыхав свое имя, поднял глаза — оказалось, я уже поравнялся со сбившимися в кучу машинами.
К одной из них прислонился Билл Доневен.
— Привет, Билл, — сказал я. — Что ж ты не пошел туда с ними?
Билл брезгливо поморщился.
“We need help,” he said. “Sure we do. All the help we can get. But it wouldn't hurt to wait a while before you ran squealing for it. You can't cave in the first tune you are hit. You have to hang onto at least a shred or two of your self-respect.”
I nodded, not quite agreeing with him.
“They're scared,” I said.
— Помощь нам нужна, это верно, — сказал он. — Ясно, нужна. Еще как. Только можно и обождать малость, не сдохнем. Нечего сразу скулить. А то что ж это: с первого синяка сразу кричать караул. Ронять себя тоже не к чему, надо и самолюбие иметь.
Я кивнул, но в душе не вполне с ним согласился.
— Уж очень все напугались, — сказал я.
“Yes,” he said, “but there isn't any call for them to act like a bunch of bleating sheep.”
“How about the kids?” I asked.
“Safe and sound,” he told me. “Jake got to them just before the barrier moved. Took them out of there. Jake had to chop down the door to reach them and Myrt carried on all the time he was chopping it. You never heard so much uproar in your life about a God damn door.”
— Ну, ясно. А все равно нечего метаться и вопить, как стадо баранов.
— Что с малышами?
— Живы-здоровы, — сказал Билл. — Джейк в самый раз за ними поспел, прямо перед тем, как барьеру тронуться. Взял их и увез. Пришлось ему топором рубить дверь, чтоб до них добраться. Он рубит, а Мирт знай ругается без передышки. Черт-те сколько шуму было из-за этой паршивой двери.
“And Mrs Donovan?”
“Oh, Liz—she's all right. Cries for the kids and wonders what's so become of us. But the kids are safe and that's all that counts.”
He patted the metal of the car with the flat of his hand.
— А как жена?
— Лиз-то... да ничего. Все тоскует по детишкам да тревожится, что, мол, будет дальше. Ну, ребята целы и невредимы — это главное.
Он похлопал ладонью по металлическому боку машины.
“We'll work it out,” he said. “It may take a little time, but there isn't anything that men can't do if they set their minds to it. Like as not they'll have a thousand of them scientists working on this thing and, like I say, it may take a while, but they'll get her figured out.”
“Yes,” I said, “I suppose they will.”
If some muddle-headed general didn't push the panic button first. If, instead of trying to solve the problem, we didn't try to smash it.
— Как-нибудь да выпутаемся, — сказал он. — Может, и не враз, а управимся. Нет на свете такого, чего бы люди не одолели, коли захотят. Я так думаю, посадят на это целую тысячу ученых — пускай мозгуют! Ну, не в день, не в два, а что-нибудь они придумают.
— Да, — сказал я, — наверно, придумают.
Если только сперва какой-нибудь тупоумный генерал с перепугу не нажмет ту самую кнопку. Если вместо того, чтобы пораскинуть умом, мы не пустим в ход силу и все не угробим.
“What's the matter, Brad?”
“Not a thing,” I said.
“You got your worries, too, I guess,” he said. “What you did to Hiram, he had it coming to him for a long time now. Was that telephone he threw...?”
“Yes,” I said. “It was one of the telephones.”
— Что с тобой, Брэд?
— Так, ничего.
— У тебя, надо думать, тоже забот хватает. Что ты Хайрама вздул, так это поделом, он давно набивался. А телефон, которым он в тебя запустил, из тех, что ли?
— Из тех самых, — сказал я.
“Heard you, went to some other world or something. How do you manage to get into another world? It sounds screwy to me, but that's what everyone is saying.”
A couple of yelling kids came running through the cars and went pelting up the road toward where the crowd was still arguing with the senator.
“Kids are having a great time,” said Donovan. “Most excitement they've ever had. Better than a circus.”
— Слышно, ты побывал в каком-то другом мире. Как это ты ухитрился? Чудно что-то, даже не верится, но все только про то и говорят.
Двое мальчишек с криком пробежали сквозь гущу машин и ринулись дальше, к толпе, которая все еще спорила с сенатором.
— Вот кому весело, — заметил Доневен. — Наша малышня сроду так не развлекалась. Почище всякого цирка.
Some more kids went past, whooping as they ran.
“Say,” asked Donovan, “do you think something might have happened?”
The first two kids had reached the crowd and were tugging at people's arms and shouting something at them.
“Looks like it,” I said.
С громкими восторженными воплями промчалась новая стайка мальчишек.
— Может, там еще что новое случилось? — сказал Доневен.
Первые двое ребят уже добежали до толпы у барьера и, дергая взрослых за руки, что-то им громко, взахлеб толковали.
— Похоже на то, — сказал я.
A few of the crowd started back down the road, walking to start with, then breaking into a trot, heading back for town.
As they came close, Donovan darted out to intercept them.
“What's the matter?” he yelled. “What's going on?”
“Money,” one of them shouted back at him. “Someone's found some money.”
Кое-кто из толпы повернулся и заспешил обратно к Милвиллу, сперва скорым шагом, а там и бегом.
Когда они были уже совсем близко, Билл Доневен рванулся им наперерез.
— В чем дело? — крикнул он. — Что стряслось?
— Деньги! — закричали в ответ. — Кто-то нашел деньги!
By now the whole crowd had left the barrier and was running down the road.
As they swept past, Mae Hutton shouted at me,
“Come on, Brad! Money in your garden!”
Money in my garden! For the love of God, what next?
Теперь уже вся толпа неслась во весь дух во шоссе к городу. Мэй Хаттон на бегу крикнула мне:
— Скорей, Брэд! У тебя в саду деньги!
— Деньги у меня в саду? Еще чего?!
I took one look at the four men from Washington, standing beyond the barrier. Perhaps they were thinking that the town was crazy. They had every right to think so.
I stepped out into the road and jogged along behind the crowd, heading back for town.
Я мельком глянул на тех четверых из Вашингтона, они стояли за барьером и смотрели вслед толпе. Решили, наверно, что весь Милвилл просто спятил. Да и как не решить.
Я ступил с обочины на шоссе и рысцой пустился вдогонку за остальными к городу.
19
When I came back that morning I had found that the purple flowers growing in the swale behind my house, through the wizardry of that other world, had been metamorphosed into tiny bushes. In the dark I had run my fingers along the bristling branches and felt the many swelling buds. And now the buds had broken and where each bud had been was, not a leaf, but a miniature fifty-dollar bill!
Len Streeter, the high school science teacher, handed one of the tiny bills to me.
“It's impossible,” he said.
Когда я под утро возвратился из чужого мира, оказалось, что этот мир каким-то непонятным колдовством превратил лиловые цветы, которыми заросла сырая низинка позади моего дома, в маленькие кустики. В темноте я провел пальцами по торчащим во все стороны прутикам и нащупал множество набухших почек. А теперь почки лопнули — и распустились не листья, а крохотные банковые билеты по пятьдесят долларов!
Лен Стритер, здешний учитель естественной истории, протянул мне один такой билетик.
— Это просто невозможно! — сказал он.
And he was right. It was impossible. No bush in its right mind would grow fifty-dollar bills—or any kind of bills.
There were a lot of people there—all the crowd that had been out in the road shouting at the senator, and as many more. It looked to me as if the entire village might be there. They were tramping around among the bushes and yelling at one another, all happy and excited. They had a right to be. There probably weren't many of them who had ever seen a fifty-dollar bill, and here were thousands of them.
Ну, еще бы! Конечно же, невозможно! Ни один куст в здравом уме и твердой памяти не отрастит вместо листьев банкноты по пятьдесят долларов и вообще какие бы то ни было денежные купюры.
В саду было не протолкаться — сюда набились все, кто на шоссе препирался с сенатором, и еще куча народу. Чуть ли не весь Милвилл сбежался. Толклись вокруг каждого кустика, орали, перекликались в полном восторге. И не диво. Почти никто из наших отродясь не видывал бумажки в пятьдесят долларов, а тут их были тысячи.
“You've looked close at it,” I asked the teacher. “You're sure it actually is a bill?”
He pulled a small magnifying glass out of his shirt pocket and handed it to me.
“Have a look,” he said.
— Поглядите-ка повнимательней, — сказал я учителю. — Это и правда настоящие деньги? Вы уверены?
Лен Стритер вытащил из нагрудного кармана маленькую лупу и протянул мне:
— Смотрите сами.
I had a look and there was no question that it looked like a fifty-dollar bill—although the only fifty-dollar bills I had ever seen were the thirty of them in the envelope Sherwood had given me. And I hadn't had a chance to more than glance at those. But through the glass I could see that the little bills had the fabric-like texture one finds in folding money and everything else, including the serial number, looked authentic.
Я посмотрел — спору, нет, очень похоже на билет в пятьдесят долларов, хоть я и сам видел такие только раз в жизни — те тридцать штук, что дал мне в конверте Шервуд. Тогда я их особенно не рассматривал, так, глянул мельком — и все. Но в лупу видно было, что бумага у этих билетиков точь-в-точь как у настоящих денег, и все остальное тоже, не отличить — и номер и серия на месте.
And I knew, even as I squinted through the lens, that it was authentic. For these were (how would one say it—the descendants?) of the money Tupper Tyler had stolen from me.
I knew exactly what had happened and the knowledge was a chill that bit deep into my mind.
“It's possible,” I told Streeter. With that gang back there, it's entirely possible.”
И, разглядывая их в лупу, я понял: они и правда настоящие. Это — как бы поточнее выразиться? — прямое потомство тех денег, которые вытащил у меня Таппер Тайлер.
Я понял, что произошло, и меня взяла горькая досада.
— Очень может быть, — сказал я Стритеру. — С той шайкой все может быть.
“You mean the gang from your other world?”
“Not my other world,” I shouted. “Your other world. This world's other world. When you get it through your damn thick skulls...”
I didn't say the rest of it. I was glad I didn't.
— С какой шайкой? Из вашего другого мира?
— Не из моего! — заорал а. — Из вашего! Он такой же ваш, как и мой, он общий для всех людей! Как вдолбить в ваши тупые башки...
Я не договорил. И очень рад, что не договорил.
“I'm sorry,” Streeter said. “I didn't mean it quite the way it sounded.”
Higgy, I saw, was standing halfway up the slope that led to the house and he was yelling for attention.
“Listen to rue!” he was shouting. “Fellow citizens, Won't you listen to me.”
— Извините, — мягко произнес Лен Стритер. — Я не то хотел сказать.
Тут я увидел Хигги Морриса, он стоял на склоне холма, на полдороге к моему дому, и криком требовал внимания.
— Слушайте все! — взывал он. — Слушайте меня, сограждане!
The crowd was beginning to quiet down and Higgy went on yelling until everyone was quiet.
“Stop pulling off them leaves,” he told them. “Just leave them where they are.”
Charley Hutton said, “Hell, Higgy, all that we was doing was picking a few of them to have a better look.”
Толпа начала стихать, а Хигги вопил и вопил, пока, наконец, все не замолчали.
— Перестаньте рвать эти листья, — заявил он тогда. — Не троньте их, как растут, так пускай и растут.
— Черт возьми, Хигги, мы только сорвали парочку, чтоб получше разглядеть, — возразил Чарли Хаттон.
“Well, quit it,” said the mayor sternly. “Every one that you pull off is fifty dollars less. Give them leaves a little time and they'll grow to proper size and then they'll drop off and all we need to do is to pick them up and every one of them will be money in our pocket.”
“How do you know that?” Grandma Jones shrilled at him.
— Так вот, хватит, — сурово отрезал наш мэр. — Каждый сорванный листок — это пятьдесят долларов пропащих. Дайте срок, они подрастут, сколько надо, и сами опадут, останется только подобрать, и каждый листочек будет нам с вами чистая прибыль.
— А ты откуда знаешь? — пронзительно крикнула мамаша Джоунс.
“Well,” the mayor said, “it stands to reason, don't it? Here we have these marvellous plants growing money for us. The least we can do is let them be, so they can grow it for us.”
He looked around the crowd and suddenly saw me.
“Brad,” he asked me, “isn't that correct?”
“I'm afraid it is,” I said.
— Да разве вам не ясно? Эти замечательные кусты отращивают для нас деньги. Надо только не мешать им — пускай делают свое дело.
Он обвел взглядом толпу и вдруг заметил меня.
— Верно я говорю? Брэд?
— Боюсь, что так, — сказал я.
For Tupper had stolen the money and the Flowers had used the bills as patterns on which to base the leaves. I would have bet, without looking further, that there were no more than thirty different serial numbers in the entire crop of money.
“What I want to know,” said Charley Hutton, “is how you figure we should divide it up—once it's ripe, that is.”
Потому что Таппер стащил у меня полторы тысячи, и Цветы взяли те тридцать билетов за образец для листьев. Я и не глядя могу побиться об заклад: на всех этих кустах, на всех листьях-банкнотах повторяются одни и те же тридцать порядковых номеров.
— Интересно знать, — заговорил Чарли Хаттон, — как мы их, по-вашему, станем делить? То есть, понятно, когда они дозреют.
“Why,” said the mayor, “that's something I hadn't even thought of. Maybe we could put it in a common fund that could be handed out to people as they have the need of it.”
“That don't seem fair to me,” said Charley. “That way some people would get more of it than others. Seems to me the only way is to divide it evenly. Everyone should get his fair share of it, to do with as he wants.”
— А я, признаться, об этом еще не подумал, — отозвался мэр. — Наверно, это будет наш общий фонд — и станем выдавать нуждающимся, кому сколько надо.
— Несправедливо! — возразил Чарли. — Эдак одни получат больше, другие меньше. А по-моему, надо разделить всем поровну. Всяк получит свою долю и распорядится ею, как знает.
“There's some merit,” said the mayor, “in your point of view. But it isn't something on which we should make a snap decision. This afternoon I'll appoint a committee to look into it. Anyone who has any ideas can present them and they'll get full consideration.”
“Mr Mayor,” piped up Daniel Willoughby, “there is one thing I think we've overlooked. No matter what we say, this stuff isn't money.”
“But it looks like money. Once it's grown to proper size, no one could tell the difference.”
— Что ж, может, и в этом есть резон, — сказал Хигги. — Но только тут нельзя решать наспех. Вот я сегодня же начну комиссию, она этим займется. У кого есть какие предложения, давайте, мы их обсудим и рассмотрим со всех сторон.
— Уважаемый господин мэр! — тонким голосом выкрикнул Дэниел Виллоуби. — Мне кажется, мы упускаем из виду одно обстоятельство. Что бы мы тут ни говорили, а ведь это не деньги.
— Но они в точности похожи на деньги. Когда листья вырастут, их не отличишь от настоящих.
“I know,” the banker said, “that it looks like money. It probably would fool an awful lot of people. Maybe everyone. Maybe no one could ever tell that it wasn't money. But if the source of it should be learned, how much value do you think it would have then? Not only that, but all the money in this village would be suspect. If we can grow fifty-dollar bills, what is there to stop us from growing tens and twenties?”
— Вы правы, они похожи на деньги, — согласился наш банкир. — Такими бумажками очень многих можно будет одурачить. Может быть, даже всех. Может, вообще ни одна душа не догадается, что это не деньги. Но если станет известно, откуда они взялись, как, по-вашему, велика ли им будет цена? Хуже того, станут подозревать, что все деньги, сколько их есть в Милвилле, фальшивые. Если мы можем вырастить бумажки по пятьдесят долларов, отчего бы нам не разводить и десятки, и двадцатки?
“I don't see what this fuss is all about,” shouted Charley Hutton. “There isn't any need for anyone to know. We can keep quiet about it. We can keep the secret. We can pledge ourselves that we'll never say a word about it.”
The crowd murmured with approval. Daniel Willoughby looked as if he were on the verge of strangling. The thought of all that phony money shrivelled up his prissy soul.
— И чего вы расшумелись! — выкрикнул Чарли Хаттон. — Никто ничего и не узнает, только болтать ни к чему. Будем держать язык за зубами. Все дадим клятву, что никому и полсловечка не скажем.
Толпа одобрительно загудела. Дэниел Виллоуби весь побагровел — того и гляди, хватит удар. Одна мысль о такой массе фальшивых денег невыносимо оскорбляла его нежную душу.
“That's something,” said the mayor, blandly, “that my committee can decide.”
The way the mayor said it one knew there was no doubt at all in his mind as to how the committee would decide.
“Higgy,” said lawyer Nichols, “there's another thing we've overlooked. The money isn't ours.”
— Все это сможет решить моя комиссия, — ласково промолвил наш мэр.
По тому, как он это сказал, стало совершенно ясно, что у него на уме и какое решение примет эта самая комиссия.
— Вот что, Хигги, — вмешался адвокат Николс. — Мы упускаем из виду еще одно обстоятельство. Эти деньги не наши.
The mayor stared at him, outraged that anyone could say a thing like that.
“Whose is it, then?” he bellowed.
Мэр в ярости уставился на него.
— А чьи же?
“Why,” said Nichols, “it belongs to Brad. It's growing on his land and it belongs to him. There is no court anywhere that wouldn't make the finding.”
All the people froze. All their eyes swivelled in on me. I felt like a crouching rabbit, with the barrels of a hundred shotguns levelled at him.
The mayor gulped. “You're sure of this?” he asked.
“Positive,” said Nichols.
— Как чьи? Конечно, Брэда. Они выросли на его земле — значит, это его собственность. Ни один суд не решит по-другому.
Все так и застыли. Все взгляды обратились на меня. Я почувствовал себя загнанным кроликом, на которого наставлены сотни ружейных дул.
— Вы в этом твердо уверены? — через силу выговорил Хигги.
— Безусловно, — сказал Николс.
The silence held and the eyes were still trained upon me.
I looked around and the eyes stared back. No one said a word.
В мертвой тишине десятки пар глаз по-прежнему держали меня на прицеле.
Я осмотрелся — все с вызовом встречали мой взгляд. И никто не говорил ни слова.
The poor, misguided, blinded fools, I thought. All they saw here was money in their pockets, wealth such as not a single one of them had ever dared to dream. They could not see in it the threat (or promise?) of an alien race pressed dose against the door, demanding entrance. And they could not know that because of this alien race, blinding death might blossom in a terrible surge of unleashed energy above the dome that enclosed the town.
“Mayor,” I said, “I don't want the stuff...”
Несчастные, слепые, сбитые с толку дураки. Они учуяли одно: деньги у себя в кармане, богатство, о каком никто из них и мечтать не смел. И не понимают, что это — угроза (а быть может, обещание?), с какой стучится к нам чуждое, неведомое племя, добиваясь доступа в наш мир. И откуда им знать, что из-за экого чужого племени над куполом, которым накрыт наш город, бешеным финалом разнузданных, неукротимых сил готова вспыхнуть слепящая смерть?
— Не нужны мне эти бумажки, мэр, — сказал я.
“Well, now,” the mayor said, “that's a handsome gesture, Brad. I'm sure the folks appreciate it.”
“They damn well should,” said Nichols.
A woman's scream rang out—and then another scream. It seemed to come from behind me and I spun around.
— Что ж, — отозвался Хигги, — это очень благородно с твоей стороны, Брэд. Надо полагать, люди по достоинству оценят твой поступок.
— Не мешает оценить, черт побери, — сказал адвокат Николс.
И вдруг послышался отчаянный женский крик... еще один... Крики доносились откуда-то сзади, я круто обернулся.
A woman was running down the slope that led to Doc Fabian's house—although running wasn't quite the word for it.
She was trying to run when she was able to do little more than hobble. Her body was twisted with the terrible effort of her running and she had her arms stretched out so they would catch her if she fell—and when she took another step, she fell and rolled and finally ended up a huddled shape lying on the hillside.
“Myra!” Nichols yelled. “My God, Myra, what's wrong?”
С холма, от дома доктора Фабиана, бежала женщина... впрочем, бежала — не то слово. Она силилась бежать, но только еле-еле ковыляла. Все тело ее корчилось в судорогах непомерного напряжения, она протянута вперед руки, чтобы опереться на них, если упадет, шагнула еще раз — и не удержалась на ногах, покатилась по косогору и наконец обмякла в какой-то выбоинке бесформенной кучей тряпья.
— Майра! — вскрикнул Николс. — Майра, что случилось?!
It was Mrs Fabian, and she lay there on the hillside with the whiteness of her hair shining in the sunlight, a startling patch of brilliance against the green sweep of the lawn. She was a little thing and frail and for years bad been half-crippled by arthritis, and now she seemed so small and fragile, crumpled on the grass, that it hurt to look at her.
I ran toward her and all the others were running toward her, too.
Bill Donovan was the first to reach her and he went down on his knees to lift her up and bold her.
Это была миссис Фабиан; на зелени травы, в солнечных лучах сверкали до странности яркой белизной ее седые волосы. Она всегда была маленькая, хрупкая — в чем только душа держится, — да еще много лет назад ее скрутил артрит, и теперь страшно и жалко было смотреть на этот несчастный, чуть живой комочек.
Я кинулся к ней, за мной — остальные.
Билл Доневен добежал первым, опустился на колени и взял ее на руки.
“Everything's all right,” he told her. “See—everything's all right. All your friends are here.”
Her eyes were open and she seemed to be all right, but she lay there in the cradle of Bill's arms and she didn't try to move. Her hair had fallen down across her face and Bill brushed it back, gently, with a big, grimed, awkward hand.
“It's the doctor,” she told us. “He's gone into a coma...”
— Все хорошо, — уговаривал он, — все обойдется! Поглядите, тут все — ваши друзья.
Миссис Фабиан открыта глаза: казалось, она цела и невредима, но она лежала на руках у Билла, как младенец, и даже не пробовала шевельнуться. Седые волосы упали ей на лицо. Билл бережно отвел их огромной, неловкой, заскорузлой от черной работы ручищей.
— Доктору плохо, — выговорила наконец миссис Фабиан. — Он без сознания...
“But,” protested Higgy, “he was all right an hour ago. I saw him just an hour ago.”
She waited until he'd finished, then she said, as if he hadn't spoken,
“He's in a coma and I can't wake him up. He lay down for a nap and now, he won't wake up.”
— Да он же час назад был жив и здоров! — заспорил Хигги. — Я только час назад с ним говорил.
Миссис Фабиан подождала, пока он замолчит, и повторила:
— Он без сознания, и я не могу привести его в чувство. Он прилег вздремнуть, а теперь его никак не добудиться.
Donovan stood up, lifting her, holding her like a child. She was so little and he was so big that she had the appearance of a doll, a doll with a sweet and wrinkled face.
“He needs help,” she said. “He's helped you all his life. Now he needs some help.”
Билл Доневен поднялся, все еще держа ее на руках, как ребенка. Она была такая крохотная, а Билл такой огромный, что казалось — в руках у него кукла, просто кукла с милым сморщенным личиком.
— Помогите ему, — попросила миссис Фабиан. — Он всю свою жизнь вам помогал. А теперь ему самому нужно помочь.
Norma Shepard touched Bill on the arm.
“Take her up to the house,” she said. “I'll take care of her.”
“But my husband,” Mrs Fabian insisted. “You'll get some help for him? You'll find some way to help him?”
Норма Шепард тронула Доневена за локоть.
— Отнесите ее в дом. Я о ней позабочусь.
— А мой муж? — настойчиво повторила миссис Фабиан. — Кто ему поможет? Вы придумаете, как ему помочь?
“Yes, Myra,” Higgy said. “Yes, of course we will. We can't let him down. He's done too much for us. We'll find a way to help him.”
Donovan started up the hill, carrying Mrs Fabian. Norma ran ahead of him.
Butch Ormsby said, “Some of us ought to go, too, “and see what we can do for Doc.”
“Well,” asked Charley Hutton, “how about it, Higgy? “You were the one who shot off his big fat face. How are you going to help him?”
— Ну, конечно, Майра, — пообещал Хигги. — Мы его без помощи не оставим. Мы ему стольким обязаны. Конечно, мы что-нибудь да придумаем.
С миссис Фабиан на руках Доневен двинулся в гору. Норма Шепард побежала вперед.
— Пойдемте еще кто-нибудь, — предложил Батч Ормсби. — Поглядим, что можно сделать для нашего доктора.
— Ну, что скажешь, Хигги? — спросил Чарли Патрон. — Ты жирная морда, тут разорялся громче всех. А как ты ему поможешь?
“Somebody's got to help him,” declared Pappy Andrews, thumping his cane upon the ground by way of emphasis. “There never was a time we needed Doc more than we need him now. There are sick people in this village and we've got to get him on his feet somehow.”
“We can do what we can,” said Streeter, “to make him comfortable. We'll take care of him, of course, the best that we know how. But there isn't” anyone who has any medical knowledge...”
— Кто-то должен же ему помочь! — объявил дядюшка Эндрюс и для пущей выразительности стукнул костылем оземь. — Сейчас док нужен, как никогда, без него нам пропадать. Так ли, эдак ли, а надо поскорей составить его на ноги, больше некому лечить наших больных.
— Все, что можно, мы сделаем, — сказал Лен Стритер. — Прежде всего уложим его поудобнее. И вообще в меру нашего разумения о нем позаботимся. Но ведь никто из нас в медицине не смыслит...
“I'll tell you what we'll do,” said Higgy. “Someone can get in touch with some medical people and tell them what's happened. We can describe the symptoms and maybe they can diagnose the illness and then tell us what to do. Norma is a nurse—well, sort of, she's been helping out in Doc's office for the last four years or so—and she'd be some help to us.”
“I suppose it's the best we can do,” said Streeter, “but it's not very good.”
— Вот что, — опять заговорил Хигги. — Свяжитесь-ка кто-нибудь по телефону с кем-нибудь из врачей и расскажите им, что к чему. Мы им опишем, что творится с больным, может, тогда они определят, какая это болезнь, и присоветуют, как быть. Норма у нас сестра — ну, хоть без настоящего образования, а все-таки уже года четыре доктору помогает, так что и она сейчас нам опора.
— Да, пожалуй, больше ничего не выдумаешь, — сказал Стритер. — Но только этого мало.
“I tell you, men,” said Pappy, loudly, “we can't stay standing here. The situation calls for action and it behooves us to get started.”
What Streeter had said, I told myself, was right. Maybe it was the best that we could do, but it wasn't good enough. There was more to medicine than word-of-mouth advice or telephoned instructions. And there were others in the village in need of medical aid, more specialized aid than a stricken doctor, even if he could be gotten on his feet, was equipped to give them.
Maybe, I thought, there was someone else who could help—and if they could, they'd better, or I'd go back somehow into that other world and start ripping up their roots.
— Слушайте, люди добрые! — громким голосом заявил дядюшка Эндрюс. — Стоять да языки чесать — от этого толку не будет. Надо дело делать, да поживей!
Что и говорить, Стритер прав. Может, ничего больше мы сделать не в силах, но этого слишком мало. Медицина — это не только слова и советы по телефону. А в Милвилле и кроме лежащего без памяти доктора есть больные, и они нуждаются в таком сложном лечении, что он не сумеет им помочь, даже если сам и поднимется на ноги.
Но, пожалуй, тут может помочь еще кое-кто — и если они могут, пусть не пробуют отвертеться, не то я уж как-нибудь да проберусь к ним опять и с корнями повыдергаю их из земли.
It was time, I told myself, that this other world was getting on the ball. The Flowers had put us in this situation and it was time they dug us out. If they were intent on proving what great tasks they could perform, there were more important ways of proving it than growing fifty-dollar bills on bushes and all their other hocus-pocus.
There were phones down at the village hall, the ones that had been taken from Stiffy's shack, and I could use one of those, of course, but I'd probably have to break Hiram's skull before I could get at one of them. And another round with Hiram, I decided, was something I could get along without.
Пора уже тому, другому миру раскачаться. Ведь не кто-нибудь, а Цветы втравили нас в беду, так пускай теперь выручают. Они непременно хотят доказать нам, что умеют творить чудеса? Нам нужней другие доказательства, куда более веские, чем кусты с долларами вместо листьев и прочие дурацкие фокусы.
Можно бы, конечно, позвонить по одному из телефонов, взятых в лачуге у Шкалика, они хранятся в муниципалитете, но, чтоб до них добраться, мне сперва пришлось бы, наверно, проломить башку Хайраму. Нет, новой стычки с Хайрамом я сейчас не жажду.
I looked around for Sherwood, but he wasn't there, and neither was Nancy. One of them might be home and they'd let me use the phone in Sherwood's study.
A lot of the others were heading up toward Doc's house, but I turned and went the other way.
Я поискал глазами Шервуда — ни его, ни Нэнси не видать. Может, кто-нибудь из них сейчас дома, тогда я смогу позвонить из кабинета Шервуда.
Довольно много народу двинулось к дому доктора Фабиана; я повернулся и пошел в противоположную сторону.
20
No one answered the bell. I rang several times and waited, then finally tried the door and it was unlocked.
I went inside and closed the door behind me. The sound of its closing was muffled by the hushed solemnity of the hail that ran back to the kitchen.
“Anyone home?” I called.
Мне долго не отворяли. Я позвонил несколько раз, подождал, потом толкнул дверь — она оказалась не запертой.
Я вошел в дом и затворил за собой дверь. Стук ее утонул в торжественной тишине, что стояла в прихожей и дальше, до самой кухни.
— Есть кто дома? — крикнул я.
Somewhere a lone fly buzzed desperately, as if trying to escape, trapped against a window perhaps, behind a fold of drape. The sun spilled through the fanlights above the door to make a ragged pattern on the floor.
There was no answer to my hail, so I went down the hall and walked into the study. The phone stood on the heavy desk. The walls of books still seemed rich and wondrous. A half. empty whisky bottle and an unwashed glass stood on the liquor cabinet.
Где-то отчаянно зажужжала одинокая муха — верно, застряла, как в западне, между стеклом и занавеской, и никак не вырвется. В полукруглое окошко над дверью вливались солнечные лучи — на полу расплескалась узорчатая лужица яркого света.
Мне никто не отозвался, и я прошел через прихожую в кабинет. На массивном письменном столе по-прежнему стоял телефон без диска. Как прежде, поражали сплошные стены книг в дорогих переплетах. На шкафчике с напитками стояли наполовину пустая бутылка виски и невымытый бокал.
I went across the carpeting to the desk and reached out, pulling the phone toward me.
I lifted the receiver and immediately Tupper said, in his businessman's voice, “Mr Carter, it's good to hear from you at last. Events are going well, we hope. You have made, we would presume, preliminary contact.”
As if they didn't know!
По толстому ковру я дошел до стола и придвинул к себе телефон.
Едва я снял трубку, Таппер сказал знакомым голосом делового человека:
— Наконец-то, мистер Картер, как приятно вас слышать! Надеемся, что все идет хорошо. Вы, надо полагать, уже начали предварительные переговоры?
Как будто они сами не знают!
“That's not what I called about,” I snapped.
“But that was the understanding. You were to act for us.”
The unctuous smugness of the voice burned me up.
“And it was understood, as well,” I asked, “that you were to make a fool of me?”
— Я вам не потому звоню, — резко сказал я.
— Но ведь таков был уговор. Мы рассчитываем, что вы выступаете от нашего имени.
От этой вкрадчивой и невозмутимой любезности меня взорвало.
— А вы при этом выставляете меня круглым дураком? Такого уговора не было!
The voice was startled. “We fail to understand. Will you please explain?”
“The time machine,” I said.
“Oh, that.”
“Yes, oh, that,” I said.
— Мы вас не понимаем, — испуганно и удивленно сказал деловитый голос. — Будьте так добры, поясните свою мысль.
— А «машина времени»?
— Ах, это...
— Да, «ах, это»!
“But, Mr Carter, if we had asked you to take it back you would have been convinced that we were using you. You'd probably have refused.”
“And you weren't using me?”
“Why, I suppose we were. We'd have used anyone. It was important to get that mechanism to your world. Once you know the pattern...”
— Но, мистер Картер, если бы мы попросили вас захватить ее с собой, вы решили бы, что мы злоупотребляем вашими услугами. Вероятно, вы бы не согласились.
— А так вы не злоупотребили моими услугами?
— Н-ну, отчасти... Нам была необходима чья-то помощь. Чрезвычайно важно было переправить этот механизм в ваш мир. Как только вы ознакомитесь с нашими планами...
“I don't care about the pattern,” I said angrily. “You tricked me and you admit you tricked me. That's a poor way to start negotiations with another race.”
“We regret it greatly. Not that we did it, but the way we did it. If there is anything we can do...”
“There's a lot that you can do. You can cut out horsing around with fifty-dollar bills...”
“But that's repayment,” wailed the voice. “We told you you'd get back your fifteen hundred. We promised you'd get back much more than your fifteen hundred...”
— Плевать мне на ваши планы! — обозлился я. — Вы меня обманули и сами в этом признаетесь. Хорош способ завязывать отношения с другим народом!
— Мы крайне об этом сожалеем. Не о том, что именно сделано, но о том, как сделано. Если мы можем быть чем-либо полезны...
— Очень даже можете. Первым делом прекратите это жульничество с деньгами на кустах.
— Но это же вознаграждение! Мы ведь говорили, что вернем вам полторы тысячи долларов. Мы обещали, что вы получите не полторы тысячи, а гораздо больше...
“You've had your readers read economic texts?”
“Oh, certainly we have.”
“And you've observed, for a long time and at first hand, our economic practices?”
“As best we can,” the voice said. “It's sometimes difficult.”
— Вы когда-нибудь просили ваших чтецов читать вам книги по экономике?
— Ну, разумеется!
— И вы что же, сами долгое время наблюдали за тем, как строится наша экономика?
— В меру своих сил. Иногда понять очень трудно.
“You know, of course, that money grows on bushes.”
“No, we don't know that, at all. We know how money's made. But what is the difference? Money's money, isn't it, no matter what its source?”
“You couldn't be more wrong,” I said. “You'd better get wised up.”
— Конечно, вам известно, что деньги растут на кустах.
— Нет, ничего такого нам не известно. Мы только знаем, как они делаются. Но какая разница? Деньги есть деньги, откуда бы они ни исходили, — разве не так?
— Вы глубоко ошибаетесь, — сказал я. — Вам следует получше ознакомиться с этим вопросом.
“You mean the money isn't good?”
“Not worth a damn,” I said.
— Разве наши деньги не годятся?
— Ни черта не стоят ваши деньги.
“We hope we've done no wrong,” the voice said, crestfallen. I said, “The money doesn't matter. There are other things that do. You've shut us off from the world and we have sick people here. We had just one poor fumbling doctor to take care of them. And now the doctor's sick himself and no other doctor can get in...”
“You need a steward,” said the voice.
— Надеемся, что мы никому не причинили вреда, — удрученно промолвили Цветы.
— Деньги — это не так важно, — сказал я. — Есть вещи поважнее. Вы отрезали нас от окружающего мира, а у нас тут есть больные. И на весь город только один врач, несчастный старик, не бог весть какой мастер своего дела. Сейчас он и сам заболел, а другие врачи по вашей милости не могут к нам попасть.
— Вам нужен распорядитель.
“What we need,” I told them, “is to get this barrier lifted so we can get out and others can get in. Otherwise there are going to be people dying who don't have to die.”
“We'll send a steward,” said the voice. “We'll send one right away. A most accomplished one. The best that we can find.”
“I don't know,” I said, “about this steward. But we need help as fast as we can get it.”
“We,” the voice pledged, “will do the best we can.”
— Нам нужно избавиться от барьера, чтобы мы могли, если надо, выбраться из Милвилла, а приезжие могли попасть к нам. Иначе неизбежно умрут люди, которых ничего не стоит спасти.
— Мы пришлем распорядителя, — был ответ. — Сейчас же пришлем. Величайшего знатока. Самого опытного, самого лучшего.
— Насчет распорядителя не знаю. Но нам нужна помощь, да поскорее.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — пообещали Цветы.
The voice clicked off and the phone went dead. And suddenly I realized that I'd not asked the most important thing of all—why had they wanted to get the time machine into our world?
I jiggled the connection. I put the receiver down and lifted it again. I shouted in the phone and nothing happened.
I pushed the phone away and stood hopeless in the room. For all of it, I knew, was a very hopeless mess.
Голос умолк, в трубке все заглохло. И вдруг я спохватился, что не спросил о самом главном: для чего им понадобилось перебросить к нам «машину времени»?
Я постучал по рычагу. Положил трубку, снова снял. Стал кричать, звать — все без толку.
Оттолкнув аппарат, я растерянно остановился среди комнаты. Безнадежно, ничего тут не добьешься.
Even after years of study, they did not understand us or our institutions. They did not know that money was symbolic and not simply scraps of paper. They had not, for a moment, taken into consideration what could happen to a village if it were isolated from the world.
They had tricked me and had used me and they should have known that nothing can arouse resentment quite so easily as simple trickery. They should have known, but they didn't know, or if they knew, had discounted what they knew—and that was as bad or worse than if they had not known.
Столько лет они нас изучали — и все равно не понимают ни нас самих, ни того, как устроено наше общество. Они до сих пор не поняли, что деньги — не просто клочок бумаги, а символ. Они даже не задумывались над тем, что может случиться с городом, начисто отрезанным от мира.
Они меня обманули, воспользовавшись мною как слепым орудием, а им следовало бы знать, что никакая иная обида не вызывает такой злости и досады, как обман. Они должны бы это знать, но не знали, а может, и знали, да отмахнулись, как от мелочи, от пустяка, — и это еще хуже!
I opened the study door and went into the hall. And as I started down the hail, the front door opened and Nancy stepped inside.
I stopped at the foot of the stairway that rose out of the hall and for a moment we simply stood there, looking at one another, neither of us finding anything to say.
“I came to use the phone,” I said.
She nodded.
Я вышел из кабинета в прихожую. И не успел сделать нескольких шагов, как парадная дверь отворилась и вошла Нэнси.
Я остановился у лестницы, ведущей на второй этаж, минуту мы стояли и смотрели друг на друга и не знали, что сказать.
— Мне надо было позвонить по тому телефону, — выговорил я наконец.
Нэнси кивнула.
“I suppose,” I said, “I should say I'm sorry for the fight with Hiram.”
“I'm sorry, too,” she said, misunderstanding me, or pretending that she misunderstood. “But I suppose there was no way you could help it.”
“He threw the phone,” I told her.
— Еще я хотел сказать... мне очень неприятно из-за этой драки с Хайрамом.
— Мне тоже. — Она то ли не поняла меня, то ли притворилась, будто не понимает. — Но, мне кажется, ты не мог иначе.
— Он запустил в меня телефоном.
But of course it had not been the phone, not the phone alone. It had been all the times before the phone was thrown.
“You said the other night,” I reminded her, “that we could go out for drinks and dinner. I guess that will have to wait. Now there's no place we can go.”
“Yes,” she said, “so we could start over.”
Но, конечно, суть не в телефоне, не только в телефоне. Сколько раз так бывало и раньше, до всяких телефонов.
— Помнишь, в тот вечер ты сказала, что мы выберем время и съездим куда-нибудь — выпьем, поужинаем. Видно, придется с этим подождать. Сейчас из Милвилла никуда не выберешься.
— Да, тогда мы бы начали все сначала.
I nodded, feeling miserable.
“I was to dress up my prettiest,” she said, “and we would have been so gay.”
“Like high school days,” I said.
“Brad.”
Я молча кивнул, худо было у меня на душе.
— Я собиралась одеться понаряднее, — продолжала Нэнси, — и мы бы повеселились вовсю.
— Как будто мы опять школьники, — сказал я.
— Брэд...
“Yes,” I said, and took a step toward her.
Suddenly she was in my arms.
“We don't need drinks and dinner,” she said. “Not the two of us.”
No, I thought, not the two of us.
I bent and kissed her and held her close and there was only us. There was no closed-off village and no alien terror. There was nothing that mattered now except this girl who long ago had walked the street, hand in hand with me, and had not been ashamed.
— Да.
Я шагнул к ней. И вдруг она очутилась в моих объятиях.
— Можно обойтись без выпивки и без ужина, — сказала она. — Нам с тобой это ни к чему.
Да, правда, подумал я, нам это ни к чему.
Я наклонился и поцеловал ее, и обнял крепче, и во всем мире остались только мы двое. Не стало ни плененного, отрезанного городка, ни угрозы чуждого нашествия. Осталось одно, только одно важно: девушка, с которой мы когда-то ходили по улицам, взявшись за руки, и которая ничуть этого не стыдилась.
21
The steward came that afternoon, a little, wizened humanoid who looked like a bright-eyed monkey. With him was another—also humanoid—but great, lumbering and awkward, gaunt and austere, with a horse-like face. He looked, at first sight, the perfect caricature of a career diplomat. The scrawny humanoid wore a dirty and shapeless piece of cloth draped about him like a robe, and the other wore a breech-clout and a sort of vest, equipped with massive pockets that bulged with small possessions.
Распорядитель прибыл в тот же день — маленький, сухонький гуманоид, похожий на обезьянку, с живыми, блестящими глазами. С ним явился еще один гуманоид, совсем другого склада — огромный, несуразный и неуклюжий, хмурый, суровый, с лошадиной физиономией. Ни дать ни взять газетная карикатура на дипломата. Сухонький драпировался, точно в мантию, в какую-то бесформенную и не слишком чистую тряпку; на долговязом была набедренная повязка и что-то вроде жилета с огромными карманами, до отказа набитыми разной разностью.
The entire village was lined up on the slope behind my house and the betting had been heavy that nothing would show up. I heard whispers, suddenly cutoff, everywhere I went.
Then they came, the two of them, popping out of nowhere and standing in the garden.
I walked down the slope and across the garden to meet them. They stood waiting for me and behind me, on that slope covered by a crowd of people, there was utter silence.
As I came near, the big one stepped forward, the little wizened character trailing close behind.
Все население Милвилла загодя выстроилось на косогоре позади моего дома; бились об заклад, что никакой помощи нам не дождаться. Куда бы я ни двинулся, все переходили на шепот, а то и вовсе умолкали.
А потом появились эти двое — просто неведомо откуда возникли посреди сада.
Я спустился с холма и пошел к ним через сад. Они стояли и ждали, а позади меня, на косогоре, густая толпа затаила дыхание.
Когда я подошел ближе, великан шагнул мне навстречу, сухонький — за ним, чуть поотстав.
“I speak your language newly,” said the big one. “If you don't know, ask me once again.”
“You're doing well,” I told him.
“You be Mr Carter?”
“That is right. And you?”
— Я недавно говорю по вашему языку, — сказал великан. — Когда непонятно, спрашивайте еще раз.
— Вы очень хорошо говорите, — заверил я.
— Вы — это мистер Картер?
— Совершенно верно. А вы?
“My designation,” he told me, solemnly, “is to you great gibberish. I have decided you can call me only Mr Smith.”
“Mr Smith,” I said, “we are glad to have you here. You are the steward I was told about?”
— Мое название для вас непонятица, — серьезно сказал он. — Я так решаю, вы меня только зовите мистер Смит.
— Милости просим, мистер Смит, — сказал я. — Все мы вам очень рады. Вы и есть распорядитель, о котором мне говорили?
“No. This other personage is he. But he has no designation I can speak to you. He makes no noise at all. He hears and answers only in his brain. He is a queerish thing.”
“A telepath,” I said.
— Не я. Вот этот. Но у него нет названия, чтобы я вам сказал. Он не говорит звуками. Он слышит и отвечает просто мозгом. Он немножко странный.
— Телепат, — сказал я.
“Oh, yes, but do not mistake me. Of much intelligence. Also very smart.
We are of different worlds, you know. There be many different worlds, many different peoples. We welcome you to us.”
“They sent you along as an interpreter?”
“Interpreter? I do not share your meaning. I learn your words very fast from a mechanism. I do not have much time. I fail to catch them all.”
— Да, только понимайте меня верно. Он очень большой ум. И все умеет сразу, скоро. Видите, мы из разных миров. Есть много разных миров, много разных народов. Мы рады принять вас тоже.
— Вас послали к нам как переводчика?
— Переводчика? Не ухватываю значение. Я выучил ваши слова очень скоро от механизма. Имел немного времени. Не удалось поймать все слова.
“Interpreter means you speak for him. He tells you and you tell us.”
“Yes, indeed. Also you tell me and I tell him. But interpreter is not all I am. Also diplomat, very highly trained.”
“Huh?”
— Переводчик — это значит, вы говорите за него. Он скажет вам, а вы — нам.
— Так, конечно. И тоже вы скажете мне, а я — ему. Но я переводчик — это не все. Я тоже дипломат, очень сильно обученный.
— То есть?
“Help with negotiations with your race. Be helpful as I can. Explain very much, perhaps. Aid you as you need.”
“You said there are many different worlds and many different people. You mean a long, long chain of worlds and of people, too?”
— Помогать переговорам с вашим народом. Всему помогать изо всех сил. Наверно, очень много объяснять. Делать всякую помощь, что вам нужно.
— Вы сказали, есть много разных миров и много разных народов. Это значит — длинная, непрерывная цепь миров и народов?
“Not all worlds have people,” he told me. “Some have nothing. No life of any sort. Some hold life, but no intelligence. Some once had intelligence, but intelligence is gone. “ He made a strange gesture with his hand. “It is pity what can happen to intelligence. It is frail; it does not stay forever.”
“And the intelligences? All humanoid?”
He hesitated. “Humanoid?”
“Like us. Two arms, two legs, one head...”
— Не в каждом мире есть народ. В некоторых никого нет. Совсем никого живого. В других мирах есть живые, но нет разумных. Еще в других прежде жили разумные, но теперь нет. — Он как-то странно повел рукой. — Это очень печально, что случается с разумной жизнью. Она сильно непрочная, она не может оставаться всегда.
— А разумные существа все — гуманоиды?
— Гуманоиды? — неуверенно переспросил великан.
— Ну, такие, как мы. Две руки, две ноги, голова.
“Most humanoid,” he said. “ “Most like you and me.”
The scrawny little being tugged excitedly at his vest. The being I had been talking with turned around to face him, gave him close attention.
Then he turned back to me.
“Him much upset,” he told me. “Says all people here are sick. Him prostrated with great pity. Never saw such terrible thing.”
— Больше всех гуманоиды, — подтвердил он. — Больше всех — как вы и я.
Сухонький вдруг забеспокоился и стал дергать моего собеседника за жилет. Великан обернулся и замер — воплощенное внимание. Потом вновь повернулся ко мне.
— Очень волнуется, — объяснил он. — Говорит, все здесь больные. Страдает большой жалостью. Никогда не видел столько ужасно больных.
“But that is wrong,” I cried. “The sick ones are at home. This bunch here is healthy.”
“Can't be so,” said Mr Smith. “Him aghast at situation. Can look inside of people, see everything that's wrong. Says them that isn't sick will be sick in little time, says many have inactive sickness in them, others still have garbage of ancient sicknesses still inside of them.”
— Да нет же! — воскликнул я. — Он ошибается, больные лежат у себя дома. Тут все здоровые.
— Это не может быть, — сказал мистер Смит. — Он горестно поражен. Может видеть внутри человека, видит — все плохо. Говорит, кто сейчас не больной, очень скоро сделается больной, говорит, внутри у многих болезнь пока спит, может проснуться, у других внутри мусор от прежних болезней, надо выбросить.
“He can fix us up?”
“No fix. Repair complete, Make body good as new.”
— А он может их подправить?
— Не подправить. Полная починка. Тело будет совсем как новое.
Higgy had been edging closer and behind him several others. The rest of the crowd still stayed up on the bank, out of all harm's way. And now they were beginning to buzz a little. At first they had been stricken silent, but now the talk began.
“Higgy,” I said, “I'd like you to meet Mr Smith.”
“Well, I'll be darned,” said Higgy. “They got names just the same as ours.”
Между тем к нам потихоньку придвигался Хигги и за ним еще несколько человек. Большинство оставалось на косогоре, подальше от греха. И понемногу в толпе поднялся глухой говор. Сперва все онемели от изумления, но теперь языки развязались.
— Хигги, — позвал я, — познакомься с мистером Смитом.
— Смотри-ка! — удивился Хигги. — У них такие же имена, как у нас!
He stuck out his hand and after a moment of puzzlement, Mr Smith put out his hand and the two men shook.
“The other one,” I said, “can't talk. He's a telepath.”
“That's too bad,” said Higgy, full of sympathy. “Which one of them's the doctor?”
Он протянул руку, мистер Смит секунду смотрел на нее с недоумением, потом подал свою, и они обменялись рукопожатием.
— Тот, другой, не может говорить, — объяснил я. — Он телепат.
— Вот жалость! — посочувствовал Хигги. — А который из них врач?
“The little one,” I told him, “and I don't know if you can say he's a doctor. Seems that he repairs people, fixes them like new.”
“Well,” said Higgy, “that's what a doctor's supposed to do, but never quite makes out.”
“He says we're all sick. He wants to fix us up.”
— Маленький, — сказал я. — И еще не известно, можно ли назвать его врачом. Похоже, что он чинит людей, они у него получаются как новенькие.
— Ну, — заметил Хигги, — собственно, докторам так и полагается, только это у них не очень выходит.
— Он говорит, мы тут все как есть больные. И хочет всех нас привести в порядок.
“Well, that's all right,” said Higgy. “That's what I call service. We can set up a clinic down at the village hall.”
“But there's Doc and Floyd and all the others who are really sick. That's what he's here for.”
“Well, I tell you, Brad, we can take him to them first and he can get them cured, then we'll set up the clinic. The rest of us might just as well get in on it as long as he is here.”
“If,” said Mr Smith, “you but merge with the rest of us, you can command the services of such as he whenever you have need.”
— Что ж, очень хорошо, — одобрил Хигги. — Весьма любезно с его стороны. Можно в здании муниципалитета устроить клинику.
— Но ведь по-настоящему у нас больны только доктор Фабиан, Флойд и еще кое-кто. Он пришел лечить их, а не нас.
— Ну что ж, сперва сведем его к ним, пускай он их вылечит, а потом устроим клинику. Раз уж он здесь, мы все попользуемся.
— Если вы придете в соединение со всеми нами, вы можете получать такую услугу, как от него, в каждую надобную вам минуту, — вставил свое слово мистер Смит.
“What's this merger?” Higgy asked of me.
“He means if we let the aliens in and join the other worlds that the Flowers have linked.”
— Про какое соединение он толкует? — спросил Хигги.
— Это чтобы мы впустили на Землю пришельцев и присоединились к другим мирам, их много и Цветы связали их между собой, — объяснил я.
“Well, now,” said Higgy, “that makes a lot of sense. I don't suppose there'll be any charges for his services.”
“Charges?” asked Mr Smith.
“Yeah,” said Higgy. “Pay. Fees. Money.”
— А что, в этом есть смысл, — сказал Хигги. — И, наверно, он ничего с нас не возьмет за услуги?
— Как это — возьмет? — спросил Смит.
— Ну — платы, — пояснил Хигги. — Звонкой монеты. Гонорара.
“Those be terms,” said Mr Smith, “that ring no bell for me. But we must proceed with swiftness, since my fellow creature has other rounds to make. He and his colleagues have many worlds to cover.”
“You mean that they are doctors to the other worlds?” I asked.
“You grasp my meaning clear.”
“Since there isn't any time to waste,” said Higgy, “leave us be about our business. Will you two come with me?”
— Эти выражения не постигаю, — сказал Смит. — Но надо все делать скоро, у моего собрата есть пациенты и кроме. Он и коллеги имеют призвание обходить много миров.
— Значит, они — доктора и для других миров? — переспросил я.
— Вы ясно ухватили мое значение.
— Стало быть, время терять не приходится, — сказал Хигги. — Тогда займемся делом. Угодно вам обоим последовать за мной?
“With alacrity,” cried Mr Smith, and the two of them followed Higgy as he went up the slope and out toward the street. I followed slowly after them and as I climbed the bank, Joe Evans came charging out of the back door of my house.
“Brad,” he shouted, “there's a call for you from the State Department.”
— Со рвением! — воскликнул Смит.
И гости вслед за Хигги стали подниматься в гору, потом зашагали по улице. Я побрел было за ними, но тут из моего дома с черного хода выбежал Джо Эванс.
— Брэд! — закричал он. — Тебе звонят из госдепартамента!
It was Newcombe on the phone.
“I'm over here at Elmore,” he told me in his cold, clipped voice, “and we've given the Press a rundown on what you told us. But now they're clamouring to see you; they want to talk with you.”
“It's all right with me,” I said. “If they'll come out to the barrier...”
Меня вызывал Ньюком.
— Я сейчас нахожусь в Элморе, — сказал он, по своему обыкновению сухо и отрывисто. — Мы здесь вкратце передаем представителям печати то, что вы нам сообщили. Но они требуют встречи с вами, им, видите ли, непременно надо с вами говорить.
— Что ж, я не против. Пускай подойдут к барьеру.
“It's not all right with me,” said Newcombe, sourly, “but the pressure is terrific. I have to let them see you. I trust you'll be discreet.”
“I'll do my best,” I told him.
— А я очень против, — с досадой сказал Ньюком, — но они так нажимают, что нет возможности отказать. Я вынужден дать согласие. Полагаюсь на вашу скромность.
— Сделаю, что могу, — сказал я.
“All right,” he said. “There's not much I can do about it. Two hours from now. At the place we met.”
“OK,” I said. “I suppose it'll be all right if I bring a friend along.”
“Yes, of course,” said Newcombe. “And for the love of Christ be careful!”
— Хорошо. Воспрепятствовать не в моих силах. Через два часа. На том же месте, где мы тогда встречались.
— Ладно, — сказал я. — Надеюсь, я могу привести с собой приятеля?
— Можете, — разрешил Ньюком. — И ради всего святого будьте поосторожнее!
22
Mr Smith caught onto the idea of a Press conference with very little trouble. I explained it to him as we walked toward the barrier where the newsmen waited for us.
“You say all these people are communicators,” he said, making sure he had it straight. “We say them something and they say other people. Interpreters, like me.”
“Well, something like that.”
“But all your people talk the same. The mechanism told me one language only.”
С понятием пресс-конференции мистер Смит освоился очень легко. Я объяснил ему, в чем тут соль, по дороге к барьеру, где нас ждали журналисты.
— Значит, они — передатчики, — сказал он, еще раз проверяя, так ли понял. — Вы им нечто говорите, а они говорят другим. Переводчики, как я.
— Да, в этом роде.
— Но ваш народ говорит одинаково. Механизм учил меня одному языку только.
“That was because the one language is all that you would need. But the people of the Earth have many languages. Although that is not the reason for newspapermen. You see, all the people can't be here to listen to what we have to say. “So these newsmen spread the news...”
“News?”
“The things that we have said. Or that other people have said. Things that happen. No matter where anything may happen, there are newsmen there and they spread the word. They keep the world informed.”
— Потому что вам больше и не надо. Но люди на Земле говорят на разных языках. Впрочем, газетчики нужны не поэтому. Понимаете, весь народ сразу не может собраться и выслушать то, что мы хотим сказать. Поэтому задача репортеров распространять новости.
— Новости?
— То, что мы скажем. Или что скажет еще кто-нибудь. Их дело — сообщать обо всем, что происходит. Где бы что ни случилось, репортеры тут как тут — и сразу сообщают. Держат весь мир в курсе событий.
Mr Smith almost danced a jig.
“How wonderful!” he cried.
“What's so wonderful about it?”
“Why, the ingenuity,” said Mr Smith. “The thinking of it up. This way one person talks to all the persons. Everybody knows about him. Everyone hears what he has to talk.”
Смит чуть не пустился в пляс от восторга.
— Как прекрасно! — воскликнул он.
— Что ж тут прекрасного?
— Так изобретательно! Придумать все это! Таким способом один разумный говорит со всеми разумными. Все про него знают. Все слышат, что у него есть сказать.
We reached the barrier and there was quite a crowd of newsmen jammed on the strip of highway on the other side. Some of them were strung along the barrier on either side of the road. As we walked up, the cameramen were busy.
When we came up to the barrier, a lot of men started yelling at us, but someone quickly shushed them, then one man spoke to us.
Вот и барьер, по другую его сторону, на ближайшем клочке шоссе, толпятся репортеры. Цепочка их тянется вправо и влево от полосы асфальта. Мы подходим, а фотографы и кинооператоры без передышки нас снимают.
Наконец мы у самого барьера, с той стороны сразу десятки голосов начинают что-то выкрикивать, но тотчас же кто-то наводит порядок, и тогда заговаривает один:
“I'm Judson Barnes, of Associated Press,” he said. “I suppose you're Carter.”
I told him that I was.
“And this gentleman you have with you?”
“His name is Smith,” I said.
— Я Джадсон Барнс, от Ассошиэйтед Пресс. А вы, очевидно, Картер?
— Он самый.
— А кто этот джентльмен, ваш спутник?
— Его зовут Смит, — сказал я.
“And,” said someone else, “he's just got home from a masquerade.”
“No,” I told them, “he's a humanoid from one of the alternate worlds. He is here to help with negotiations.”
“Howdy, sirs,” said Mr Smith, with massive friendliness.
— Он, видно, прямо с маскарада? — поинтересовался кто-то другой.
— Нет, он — гуманоид с одного из смежных миров. Он будет помогать нам вести переговоры.
— Здравствуйте, сэры, — солидно и дружелюбно промолвил мистер Смит.
Someone howled from the back:
“We can't hear back here.”
“We have a microphone,” said Barnes, “if you don't mind.”
“Toss it here,” I told him.
Из задних рядов кто-то выкрикнул:
— Нам тут не слышно!
— Есть микрофон, — сказав Барнс. — Вы не возражаете?
— Кидайте сюда, — сказал я.
He tossed it and I caught it. The cord trailed through the barrier. I could see where the speakers had been set up to one side of the road.
“And now,” said Barnes, “perhaps we can begin. State filled us in, of course, so we don't need to go over all that you have told them. But there are some questions. I'm sure there are a lot of questions.”
Барнс бросил микрофон, я подхватил его на лету. Провод протянулся сквозь барьер. Со своего места я видел рупоры, установленные на обочине.
— Пожалуй, можно начинать, — сказал Барнс. — От властей мы, понятно, информацию получили, вам незачем повторять все, что вы им раньше рассказывали. Но есть кое-какие вопросы. И даже много вопросов.
A dozen hands went up.
“Just pick out one of them,” said Barnes.
I made a motion toward a great, tall, scrawny man.
Кверху взметнулась добрая дюжина рук.
— Давайте им слово по одному, — предложил Барнс.
Я кивнул долговязому сухопарому субъекту.
“Thank you, sir,” he said. “Caleb Rivers, Kansas City Star. We understand that you represent the—how do you say it?—people, perhaps, the people of this other world. I wonder if you would outline your position in somewhat more detail. Are you an official representative, or an unofficial spokesman, or a sort of go-between? It's not been made quite clear.”
“Very unofficial, I might say. You know about my father?”
— Благодарю вас, сэр. Калеб Риверс, от «Канзас-Сити стар», — представился он. — Насколько мы понимаем, вы сейчас выступаете от лица — как бы это выразиться? — от лица другого народа, от населения другого мира. Не могли бы вы точнее определить свое положением. Выступаете вы как их официальный представитель, или неофициальный оратор, или своего рода посредник? Этого нам пока никто не разъяснил.
— Я отнюдь не официальное лицо. Вы что-нибудь слыхали про моего отца?
“Yes,” said Rivers, “we've been told how he cared for the flowers be found. But you'd agree, wouldn't you, Mr Carter, that this is, to say the least, a rather strange sort of qualification for your role?”
“I have no qualifications at all,” I told him. “I can tell you quite frankly that the aliens probably picked one of the poorest representatives they could have found. There are two things to consider. First, I was the only human who seemed available—I was the only one who went back to visit them. Secondly, and this is important, they don't think, can't think, in the same manner that we do. What might make good sense to them may seem silly so far as we are concerned. On the other hand, our most brilliant logic might be gibberish to them.”
— Да, — сказал Риверс, — нам говорили, что он нашел какие-то цветы и очень заботливо за ними ухаживал. Но согласитесь, мистер Картер, что это, мягко говоря, еще не делает вас пригодным для роли, которую вы сейчас играете.
— Ни для какой я роли не пригоден. Скажу по совести, эти пришельцы вряд ли могли выбрать худшего представителя. Но тут есть два обстоятельства, с которыми волей-неволей надо считаться. Во-первых, кроме меня, никого нет под рукой, я — единственный человек, который побывал в том мире. Во-вторых, и это очень важно, они мыслят не так, как мы, они просто не могут думать по-нашему. То, что с их точки зрения разумно и логично, с нашей, может быть, просто глупо. И наоборот, наши самые блестящие рассуждения могут им показаться вздором.
“I see,” said Rivers. “But despite your frankness in saying you're not qualified to serve, you still are serving. Would you tell us why?”
“There's nothing else I can do,” I said. “The situation has gotten to a point where there had to be an attempt at some sort of intelligent contact between the aliens and ourselves. Otherwise, things might get out of hand.”
“How do you mean?”
— Понимаю, — сказал Риверс. — Но, хотя вы откровенно признаете, что не годитесь на роль дипломата и посредника, вы все же за нее взялись. Не объясните ли нам, почему именно?
— У меня нет другого выхода. Положение таково, что надо попытаться поскорее установить хоть какое-то взаимопонимание между нами и тем народом. Не то начнется хаос, и тогда с ним уже не совладать.
— Что вы имеете в виду?
“Right now,” I said, “the world is scared. There has to be some explanation of what is happening. There is nothing worse than a senseless happening, nothing worse than reasonless fear, and the aliens, so long as they know something's being done, may leave this barrier as it is. For the moment, I suspect, they'll do no more than they've already done. I hope it may work out that the situation gets no worse and that in the meantime some progress can be made.”
Other hands were waving and I pointed to another man.
— Сейчас весь мир напуган, — сказал я. — Нужно как-то объяснить, что же происходит. Нет ничего хуже бессмысленных случайностей, беспричинных страхов, а покуда тот народ считает, что для взаимопонимания что-то делается, они, я думаю, оставят этот барьер как есть и ничего другого не предпримут. Сейчас они, по-моему, ничего нового не затевают. Я надеюсь, что положение хуже не станет, а тем временем, может, мы с ними до чего-нибудь и договоримся.
Мне махали руками другие репортеры, и я дал одному знак говорить.
“Frank Roberts, Washington Post,” he said. “I have a question about the negotiations. As I understand it, the aliens want to be admitted to our world and in return are willing to provide us with a great store of knowledge they have accumulated.”
“That is right,” I said.
“Why do they want admission?”
— Фрэнк Робертс от «Вашингтон пост», — представился он. — У меня вопрос относительно этих переговоров. Насколько я понял, чужаки хотят получить доступ в наш мир, а взамен предлагают нам пользоваться богатым запасом знаний, собранных ими за долгое время.
— Все правильно, — сказал я.
— Для чего им нужно, чтобы мы их к себе пустили?
“It's not entirely clear to me,” I told him. “They need to be here so they can proceed to other worlds. It would seem the alternate worlds lie in some sort of progression, and they must be arrived at in a certain order. I confess quite willingly I understand none of this. All that can be done now is to reach proposals that we and the aliens can negotiate.”
“You know of no terms beyond the broad proposal you have stated?”
— Я и сам не вполне понимаю. Видимо, только через нашу Землю они могут двигаться дальше, в другие миры. Похоже, что все эти смежные миры расположены в определенном порядке и надо идти подряд, перескакивать нельзя. Честно признаюсь, вся эта премудрость мне не по зубам. Сейчас можно сделать только одно: согласиться вести с ними переговоры.
— Кроме общего предложения вступить в переговоры, вам не известны какие-либо конкретные условия?
“None at all,” I said. “There may be others. I am not aware of them.”
“But now you have—perhaps you would call him an advisor. Would it be proper to direct a question at this Mr Smith of yours?'”
“A question,” said Mr Smith. “I accept your question.”
— Нет. Может, какие-то условия и существуют. Но я их не знаю.
— Однако сейчас у вас есть... ну, скажем, советник. Нельзя ли задать вопрос непосредственно этому вашему мистеру Смиту?
— Вопрос? — встрепенулся Смит. — Принимаю ваш вопрос!
He was pleased that someone had noticed him. Not without some qualms, I handed him the mike.
“You talk into it,” I said.
“I know,” he said. “I watch.”
Он явно обрадовался, что и на него обратили внимание. Не без опаски я передал ему микрофон.
— Говорите прямо в эту штуку, — предупредил я его.
— Знаю. Я наблюдал.
“You talk our language very well,” said the Washington Post.
“Just barely. Mechanism teach me.”
“Can you add anything about specific conditions?”
“I do not catch,” said Smith.
— Вы отлично владеете нашим языком, — сказал ему корреспондент «Вашингтон пост».
— Немножко. Механизм учил меня.
— Можете вы что-нибудь прибавить относительно особых условий?
— Не ухватываю, — сказал Смит.
“Are there any conditions that your different people will insist upon before they reach an agreement with us?”
“Just one alone,” said Smith.
“And what would that one be?”
“I elucidate,” said Smith. “You have a thing called war. Very bad, of course, but not impossible. Soon or late peoples get over playing war.”
— Есть ли какие-то условия, на которых вы и все народы других миров будете настаивать, прежде чем прийти к соглашению с нами?
— Единственно только одно.
— Какое же?
— Проливаю свет. У вас есть явление, называется война. Очень плохо, конечно, но можно исправить. Рано или поздно народы вырастают из детства и перестают играть войной.
He paused and looked around and all those reporters waited silently.
“Yes,” said one of the reporters finally, not the Post, “yes, war is bad, but what...?”
“I tell you now,” said Smith. “You have a great amount of fission... I am at loss for word.”
“Fissionable material,” said a helpful newsman.
Он помолчал, обвел всех взглядом. Журналисты молча ждали. Наконец кто-то — не корреспондент «Вашингтон пост» — сказал:
— Да, конечно, в войне хорошего мало, но при чем тут...
— Сейчас отвечаю, — сказал Смит. — У вас очень много расщепительного... не отыскиваю слово...
— Расщепляющихся материалов, — подсказал кто-то.
“That correct. Fissionable material. You have much of it. Once in another world there was same situation. When we arrive, there was nothing left. No life. No nothing. It was very sad. All life had been wiped out. We set him up again, but sad to think upon. Must not happen here. So we must insist such fissionable material be widely dispersed.”
“Now, wait,” a newsman shouted. “You are saying that we must disperse fissionable material. I suppose you mean break up all the stockpiles and the bombs and have no more than a very small amount at any one place. Not enough, perhaps, to assemble a bomb of any sort.”
— Совсем верно. Расщепляющиеся материалы. У вас их много. Так один раз было в одном другом мире. Когда мы пришли, уже ничего не осталось. Никого живого. Нигде совсем ничего. Было так печально. Всякая жизнь погублена и кончена. Мы опять устроили там жизнь, но об этом так печально думать. Не должно случиться здесь. Значит, мы необходимо настаиваем: такие расщепляющиеся материалы разделить далеко, в разных местах, в каждом месте немножко.
— Э, постойте-ка! — закричал кто-то из репортеров. — Вы требуете разделить расщепляющиеся материалы. Как я понимаю, вы хотите, чтобы мы рассредоточили запасы, разобрали бомбы и чтобы в одном месте могло храниться лишь самое ничтожное количество. Чтобы нельзя было собрать никакой бомбы, так, что ли?
“You comprehend it fast,” said Smith.
“But how can you tell that it is dispersed? A country might say it complied when it really hadn't. How can you really know? How can you police it?”
“We monitor,” said Smith.
— Вы очень скоро понимаете, — сказал Смит.
— А откуда вы узнаете, что материалы и вправду рассредоточены? Может, какое-нибудь государство скажет, что оно выполнило ваше условие, а на самом деле все останется, как было? Почем знать? Как вы это проверите?
— Будем наблюдать.
“You have a way of detecting fissionable material?”
“Yes, most certainly,” said Smith.
“All right, then, even if you knew—well, let's say it this way—you find there are concentrations still remaining; what do you do about them?”
— У вас есть способ как-то обнаружить расщепляющиеся материалы?
— Так, совсем правильно, — подтвердил Смит.
— Ну, даже если вы будете знать... скажем так: вы обнаружили, что где-то остались большие количества, не рассредоточенные... и как вы поступите?
“We blow them up,” said Smith. “We detonate them loudly.”
“But...”
“We muster up a deadline. We edict all concentrations be gone by such a time. Time come and some still here, they auto... auto...”
“Automatically.”
— Распустим их в воздух, — скамью Смит. — Очень громко обезвредим.
— Но...
— Мы назначаем окончательное время. Непременно в такой день все запасы разделить. Пришел такой день, и в некотором месте запасы все равно есть, тогда они авто... авто...
— ... автоматически.
“Thank you, kindly person. That is the word I grope for. They automatically blow up.”
An uneasy silence fell. The newsmen were wondering, I knew, if they were being taken in; if they were being, somehow, tricked by a phony actor decked out in a funny vest.
“Already,” Smith said, rather casually, “we have a mechanism pinpointing all the concentrations.”
— Спасибо, очень добрый. Это самое слово, никак не мог достать. Они автоматически взрываются в воздух.
Настила неловкое молчание. Я понимал, репортеры гадают: может, их провели, разыграли? Может, они просто попались на удочку ловкого мошенника в каком-то дурацком жилете?
— Уже наш механизм совсем точно показывает, где есть все запасы, — небрежно заметил Смит.
Someone shouted in a loud, hoarse voice: “I'll be damned! The flying time machine!”
Then they were off and running, racing pell-mell for their cars parked along the road. With no further word to us, with no leave-taking whatsoever, they were off to tell the world.
And this” was it, I thought, somewhat bitterly and more than a little limp.
— Ах, черт меня подери! — охрипшим от волнения голосом выкрикнул кто-то. — Та летучая машинка времени!
И тут они как с цепи сорвались — наперегонки бросились к своим машинам. Никто нам больше слова не сказал, никто и не подумал с нами попрощаться: они спешили сообщить миру новость.
Ну, вот и все, подумал я с горечью. Я был точно выжатый лимон.
Now the aliens could walk in any time they wanted, any way they wanted, with full human blessing. There was nothing else that could have turned the trick no argument, no logic, no inducement short of this inducement. In the face of the worldwide clamour which this announcement would stir up, with the public demand that the world accept this one condition of an alien compact, all sane and sober counsel would have no weight at all.
Теперь пришельцы вольны нагрянуть к нам, когда им вздумается и как вздумается, человечество будет в восторге. Они не могли бы найти лучшего способа добиться своего — никакие доводы, уговоры, никакие посулы и приманки не принесли бы им такого быстрого и верного успеха. Эта новость вызовет бурю ликования во всем мире, миллионы людей потребуют, чтобы их правительства немедля согласились на это единственное выставленное пришельцами условие, и никто не станет слушать никаких здравых и трезвых советов.
Any workable agreement between the aliens and ourselves would necessarily have been a realistic one, with checks and balances. Each side would have been pledged to some contribution and each would have had to face some automatic, built-in penalty if the agreement should be broken. But now the checks and balances were gone and the way was open for the aliens to come in. They had offered the one thing that the people—not the governments, but the people—wanted, or that they thought they wanted, above every other thing and there'd be no stopping them in their demand for it.
Любое соглашение между нами и пришельцами, если это не пустые слова, а договор, который можно осуществить на деле, непременно должно бы строиться на практической, реальной основе, чтобы было какое-то равновесие и возможность проверки. Каждая сторона обязуется внести свой вклад — и твердо знает, что, нарушив обязательства, неминуемо должна будет понести определенное наказание. А теперь конец всякому равновесию и всякой проверке, дорога пришельцам открыта. Они предложили то единственное, чего жаждали народы — не правительства, а именно народы, во всяком случае, верили, что жаждут этого превыше всего на свете — и, конечно, будут этого требовать, и ничем их не остановишь.
And it had all been trickery, I thought bitterly. I had been tricked into bringing back the time machine and I had been forced into a situation where I had asked for help and Smith had been the help, or at least a part of it. And his announcement of the one demand had been little short of trickery in itself. It was the same old story. Human or alien, it made no difference. You wanted something bad enough and you went out to get it any way you could.
И все это обман. Меня обманом заставили пронести на Землю ту машинку, меня прижали к стене, так что поневоле пришлось просить о помощи, — и помощь явилась в лице этого самого Смита, по крайней мере он в ней участвует. И его сообщение о единственном условии пришельцев тоже едва ли не обман. Все это старо, как мир. Люди ли, пришельцы ли — все одинаковы. Если чего захочется позарез — добывают правдами и неправдами, не стесняются, тут уж все средства хороши.
They'd beat us all the way, I knew. All the time they'd been that one long jump ahead of us and now the situation was entirely out of hand and the Earth was licked.
Smith stared after the running reporters.
“What proceeds?” he asked.
Pretending that he didn't know. I could have broken his neck.
Где нам с ними тягаться. Они с самого начала умели нас перехитрить, а теперь мы и вовсе выпустили вожжи из рук, и на этом Земле — крышка.
Смит удивленно смотрит вслед убегающим репортерам.
— Что такое?
Будто не понимает. Ох, свернуть бы ему шею...
“Come on,” I said. “I'll escort you back to the village hall. Your pal is down there, doctoring up the folks.”
“But all the galloping,” he said, “all the shouting? What occasions it?”
“You should know,” I said. “You just hit the jackpot.”
— Идем, — сказал я. — Отведу вас в муниципалитет. Ваш приятель сейчас там лечит людей.
— Но почему так бегут? Почему так кричат? Какая причина?
— Еще спрашивает! — сказал я. — Вы же сами заварили эту кашу.
23
When I got back home, Nancy was waiting for me. She was sitting on the steps that led up to the porch, huddled there, crouched against the world. I saw her from a block away and hurried, gladder at the sight of her than I had ever been before. Glad and humble, and with a tenderness I never knew I had welling up so hard inside of me that I nearly choked.
Poor kid, I thought. It had been rough on her. Just one day home and the world of Millville, the world that she remembered and thought of as her home, had suddenly come unstuck.
Я вернулся домой — и застал там Нэнси, она ждала меня, сидя на крыльце. Она вся сжалась, затаилась, одна против всего мира. Я увидал ее издали и ускорил шаг, никогда в жизни я так ей не радовался. Во мне все смешалось: и радость, и смирение, и такая нахлынула безмерная, еще ни разу не испытанная нежность, что я едва не задохнулся.
Бедная девочка! Нелегко ей. Дня не прошло, как она вернулась домой, и вдруг в ее родном доме, в том Милвилле, какой она помнила и любила, все полетело в тартарары.
Someone was shouting in the garden where tiny fifty-dollar bills presumably were still growing on the little bushes.
Coming in the gate, I stopped short at the sound of bellowing.
Nancy looked up and saw me.
Из сада, где, наверно, все еще росли на кустиках крохотные пятидесятидолларовые бумажки, донесся крик.
Я отворил калитку, услыхал этот яростный вопль да так и застыл.
Нэнси подняла голову и увидела меня.
“It's nothing, Brad,” she said. “It's just Hiram down there.
Higgy has him guarding all that money. The kids keep sneaking in, the little eight and ten-year-olds. They only want to count the money on each bush. They aren't doing any harm.
But Hiram chases them. There are times,” she said, “when I feel sorry for Hiram.”
“Sorry for him?” I asked, astonished. He was the last person in the world I'd suspected anyone might feel sorry for. “He's just a stupid slob.”
— Это ничего, Брэд, — успокоила она. — Это просто Хайрам.
Хигги велел ему сторожить деньги. А в сад все время лезут ребятишки, знаешь, мелюзга лет по восемь, по десять. Им только хочется сосчитать, сколько денег на каждом кусте. Они ничего плохого не делают.
А Хайрам все равно их гоняет. Знаешь, иногда мне его жалко.
— Хайрама жалко? — изумился я. Вот уж не ждал: по-моему, можно пожалеть кого угодно, только не Хайрама. — Да он же просто болван и гад.
“A stupid slob,” she said, “who's trying to prove something and is not entirely sure what he wants to prove.”
“That he has more muscle...”
“No,” she told me, “that's not it at all.”
— Но этот болван и гад что-то хочет доказать всему свету, а что — и сам не знает.
— Что у него силы, как у быка...
— Нет, — сказала Нэнси, — совсем не в том суть.
Two kids came tearing out of the garden and vanished down the street. There was no sign of Hiram. And no more hollering. He had done his job; he had chased them off.
I sat down on the step beside her.
“Brad,” she said, “it's not going well. I can feel it isn't going well.”
Из сада во весь дух выбежали два мальчугана и мигом скрылись в конце улицы. Хайрама не было видно. И вопли затихли. Он свое дело сделал: прогнал мальчишек.
Я сел на ступеньку рядом с Нэнси.
— Брэд, — сказала она. — Все очень нехорошо. Все идет как-то не так.
I shook my head, agreeing with her.
“I was down at the village hall,” she said. “Where that terrible, shrivelled creature is conducting a clinic. Daddy's down there, too. He's helping out. But I couldn't stay. It's awful.”
“What's so bad about it? That thing—whatever you may call it fixed up Doc. He's up and walking around and he looks as good as new. And Floyd Caldwell's heart and...”
Я только головой мотнул: конечно, она права.
— Я была в муниципалитете, — продолжала Нэнси. — Там это ужасное существо, эта сморщенная обезьяна всех лечит. Папа тоже там. Помогает. А я просто не могла оставаться. Это невыносимо.
— Ну, что уж тут такого плохого? Этот... это существо — называй как хочешь, — вылечил нашего дока Фабиана. Док опять на ногах, бодрый, будто заново родился. И у Флойда Колдуэлла больше не болит сердце, и...
She shuddered. “That's the terrible thing about it. They are as good as new. They're better than new. They aren't cured, Brad; they are repaired, like a machine. It's like witchcraft. It's indecent. This wizened thing looks them over and he never makes a sound, but just glides around and looks them over and you can see that he's not looking at the outside of them but at their very insides. I don't know how you know this, but you do. As if he were reaching deep inside of them and...”
She stopped. “I'm sorry,” she said. “I shouldn't talk this way. “ It's not very decent talk.”
Ее передернуло.
— Вот это и ужасно. Они все как будто заново родились. Стали крепче и здоровей, чем когда-либо. Он их не лечит, Брэд, он их чинит, как машины. Колдовство какое-то. Даже непристойно. Какой-то сухой, морщинистый карлик оглядывает людей, не говоря ни слова, просто обходит кругом и оглядывает со всех сторон, и совершенно ясно, что он их не снаружи осматривает, а заглядывает в самое нутро. Я это чувствую. Не знаю как, но чувствую. Как будто он залезает к нам внутрь и...
— Она вдруг оборвала на полуслове. — Ты меня прости. Напрасно я так говорю. Это даже как-то не очень прилично.
“It's not a very decent situation,” I said. “We may have to change our minds a great deal about what is decent and indecent. There are a lot of ways we may have to change. I don't suppose that we will like it...”
“You talk as if it's settled.”
— Вообще наше положение не очень приличное, — сказал я. — Пожалуй, придется менять свои понятия о том, что прилично, а что неприлично. Пожалуй, очень многое придется менять и самим меняться. И это будет не слишком приятно.
— Ты говоришь так, как будто все уже решено.
“I'm afraid it is,” I said, and I told her what Smith had told the newsmen. It felt good to tell her. There was no one else I could have told right then. It was a piece of news so weighted with guilt I would have been ashamed to tell it to anyone but Nancy.
— Боюсь, что так оно и есть.
И я повторил ей то, что Смит сказал репортерам. На душе немного полегчало. Больше я ни с кем не мог бы поделиться. Слишком угнетало ощущение собственной вины, всякому другому, кроме Нэнси, я постыдился бы хоть словом обмолвиться.
“But now,” said Nancy, “there can't be war—not the kind of war the whole world feared.”
“No,” I said, “there can't be any war. “ But I couldn't seem to feel too good about it. “We may have something now that's worse than war.”
“There is nothing worse than war,” she said.
— Зато теперь не бывать войне, — сказала Нэнси. — Во всяком случае, такой войне, какой все на свете боялись.
— Да, войне не бывать. — Меня это почему-то не очень утешало. — Но с нами может случиться что-нибудь еще похуже войны.
— Хуже войны ничего не может быть.
And that, of course, would be what everyone would say. Maybe they'd be right. But now the aliens would come into this world of ours and once we'd let them in we'd be entirely at their mercy. They had tricked us and we had nothing with which we could defend ourselves. Once here they could take over and supersede all plant life upon the Earth, without our knowing it, without our ever being able to find out. Once we let them in we never could be sure. And once they'd done that, then they'd own us. For all the animal life on Earth, including man, depended on the plants of Earth for their energy.
Ну, конечно, так будут говорить все и каждый. Может быть, они и правы. Но теперь на нашу Землю явятся пришельцы — и, раз уж мы это допустили, мы в их власти. Они нас провели, и нам нечем защищаться. Цветам довольно к нам проникнуть — и они могут вытеснить, подменить собою все растения на всей Земле, а мы и знать ничего не будем, не в наших силах это обнаружить. Стоит их впустить — и мы уже никогда ничего не будем знать наверняка. А с той минуты, как они заменят наши растения, они наши хозяева и повелители. Ибо весь животный мир на Земле, в том числе и человек, существует только благодаря земным растениям.
“What puzzles me,” I said, “is that they could have taken over, anyhow. If they'd had a little patience, if they had taken a little time, they could have taken over and we never would have known. For there are some of them right here, their roots in Millville ground. They needn't have stayed as flowers. They could have been anything. In a hundred years they could have been every branch and leaf, every blade of grass...”
“Maybe there was a time factor of some sort,” said Nancy. “Maybe they couldn't afford to wait.”
— Одного не пойму, — сказал я. — Ведь они могли всем завладеть и без нашего ведома. Немного времени, немного терпения — и они все равно захватили бы всю Землю, а мы бы ничего и не подозревали. Ведь некоторые уже попали в Милвилл, пустили здесь корни. Им необязательно оставаться цветами. Они могут обратиться во что угодно. За сто лет они подменили бы собой каждую ветку и листок, каждую травинку...
— Может быть, тут важно время, какой-то срок, — сказала Нэнси. — Может быть, им почему-то нельзя ждать так долго.
I shook my head.
“They had lots of time. If they needed more, they could have made it.”
“Maybe they need the human race,” she said. “Perhaps we have something they want. A plant society couldn't do a thing itself. They can't move about and they haven't any hands. They can store a lot of knowledge and they can think long thoughts—they can scheme and plan. But they can't put any of that planning into execution. They would need a partner to carry out their plans.”
Я покачал головой.
— Времени у них вдоволь. А захотят — так добудут еще, они умеют им управлять.
— Ну, а если им что-то нужно от людей? Вдруг у вас есть что-то такое, чего им не хватает? Общество, состоящее из растений, само по себе ровно ничего не может. Они не передвигаются, и у них нет рук. Накопить бездну знаний — это они могут, и мыслить, и обдумывать, строить любые планы. А вот осуществить эти планы и замыслы им не под силу. Для этого им нужны товарищи и помощники.
“They've had partners,” I reminded her. “They have a lot of partners even now. There are the people who made the time machine. There's this funny little doctor and that big windbag of a Smith. The Flowers have all the partners they need. It must be something else.”
“These people that you mention,” she said, “may not be the right kind of people. Perhaps they searched world after world for the right kind of human beings. For the right kind of partner. Maybe that's us.”
— Помощники у них и сейчас есть, — напомнил я. — Сколько угодно. Кто-то смастерил же для них ту машинку — «машину времени». А доктор, похожий на обезьянку? А верзила Смит? Нет, помощников и сотрудников Цветам хватает. Тут кроется что-то другое.
— Может быть, жители тех миров — обезьянки, великаны — не то, что им нужно, — сказала Нэнси. — Может, они переходят из одного мира в другой потому, что ищут какое-то другое человечество. Самое подходящее для них. Ищут подходящих товарищей и сотрудников. Вдруг мы и есть самые подходящие.
“Perhaps,” I said, “the others weren't mean enough. They may be looking for a deadly race. And a deadly race, that's us. Maybe they want someone who'll go slashing into parallel world after parallel world, in a sort of frenzy; brutal, ruthless, terrible. For when you come right down to it, we are pretty terrible. They may figure that, working with us, there's nothing that can stop them. Probably they are right. With all their accumulated knowledge and their mental powers, plus our understanding of physical concepts and our flair for technology, there probably is no limit to what the two of us could do.”
— Наверно, все другие оказались недостаточно злыми и подлыми, — вырвалось у меня. — Возможно, они ищут злобное племя, племя убийц. А мы и есть убийцы. Может, им нужны такие, чтоб набрасывались, как бешеные, на новые миры и всюду несли разорение и гибель, — беспощадное племя, свирепое, ужасное. Ведь если вдуматься, мы ужасны. Наверно, Цветы так и рассчитали, что, если они объединятся с нами, их уже никто и ничто не остановит. Вероятно, они правы. У них — богатейшие запасы знаний, могущественный разум, а у нас — понимание физических законов, чутье ко всякой технике: если все это объединить, для них и для нас не останется ничего невозможного.
“I don't think that's it,” she said. “What's the matter with you? I gained the impression to start with that you thought the Flowers might be all right.”
“They still may be,” I told her, “but they used so many tricks and I fell for all the tricks. They used me for a fall guy.”
“So that's what bothers you.”
“I feel like a heel,” I said.
— А по-моему, совсем не в том дело. Что с тобой, Брэд? С самого начала мне казалось, что эти Цветы, на твой взгляд, не так уж плохи.
— Может, они и не плохи. Но они столько раз меня обманывали, и каждый раз я попадался на удочку. По их милости я — пешка, козел отпущения.
— Так вот что тебя точит.
— Я себя чувствую последним мерзавцем, — признался я.
We sat quietly side by side upon the step. The Street was silent and empty. During all the time we had sat there, no one had passed.
Nancy said, “It's strange that anyone could submit himself to that alien doctor. He's a creepy sort of being, and you can't be sure...”
“There are a lot of people,” I told her, “who run most willingly to quackery.”
“But this isn't quackery,” she said. “He did cure Doc and the rest of them. I didn't mean he was a faker, but only that he's horrid and repulsive.”
Мы еще посидели молча. Улица лежала тихая, пустынная. За все время, пока мы сидели вот так рядом на крыльце, мимо ни разу никто не прошел.
— Не понимаю, как люди могут обращаться к этому чужому доктору, — вновь заговорила Нэнси. — Меня от одного его вида жуть берет. Кто его знает...
— Мало ли народу верит знахарям и шарлатанам, — сказал я.
— Но это не шарлатанство. Он и вправду вылечил доктора Фабиана и всех остальных. Я совсем не думаю, что он жулик, только он страшный, отвратительный.
“Perhaps we appear the same to him.”
“There's something else,” she said. “His technique is so different. No drugs, no instruments, no therapy. He just looks you over and probes into you with nothing, but you can see him probing, and then you're whole again—not only well, but whole. And if he can do that to our bodies, what about our minds? Can he change our minds, can he re-orient our thoughts?”
— Может быть, мы ему тоже страшны и отвратительны.
— Тут еще другое. Слишком непривычно он действует. Никаких лекарств, инструментов, никакой терапии. Он просто смотрит на тебя, влезает в самое нутро — безо всякого зонда, но все равно ты это чувствуешь, — и пожалуйста, ты совершенно здоров... не просто вылечился от болезни, а вообще совершенно здоров. Но если он так легко справляется с нашим телом, как насчет духа? Вдруг он может перекроить и наши души, весь строй наших мыслей:
“For some people in this village,” I told her, “that might be a good idea. Higgy, for example.”
She said, sharply, “Don't joke about it, Brad.”
“All right,” I said. “I won't.”
“You're just talking that way to keep from being scared.”
— Некоторым гражданам города Милвилла это было бы совсем не вредно. Хигги Моррису, например.
— Не шути этим, Брэд, — резко сказала Нэнси.
— Ладно. Не буду.
— Ты так говоришь просто, чтобы отогнать страх.
“And you,” I said, “are talking seriously about it in an effort to reduce it to a commonplace.”
She nodded.
“But it doesn't help,” she said. “It isn't commonplace.”
She stood up.
“Take me home,” she said.
So I walked her home.
— А ты говоришь об этом так серьезно, потому что стараешься сделать вид, будто все очень просто и обыкновенно.
Нэнси кивнула.
— Только я зря стараюсь, — призналась она. — Совсем это все не просто и не обыкновенно.
Она поднялась.
— Проводи меня.
И я проводил ее до дому.
24
Twilight was falling when I walked downtown. I don't know why I went there. Restlessness, I guess. The house was too big and empty (emptier than it had ever been before) and the neighbourhood too quiet. There was no noise at all except for the occasional snatch of voices either excited or pontifical, strained through the electronic media. There was not a house in the entire village, I was certain, that did not have a television set or radio turned on.
But when I turned on the TV in the living-room and settled back to watch, it did no more than make me nervous and uneasy.
Когда стало смеркаться, я пошел к центру города. Сам не знаю, чего меня туда потянуло. Должно быть, просто я не находил себе места. Слишком большой и слишком пустой у меня дом — никогда еще он не был так пуст, — и слишком тихо все по соседству. Ни звука, лишь изредка, урывками, откуда-то донесется неестественно громкий, механически усиленный голос — то взволнованный, то наставительный. Во всем Милвилле наверняка нет такого дома, где не слушали бы сейчас последних известий по радио или по телевидению.
Но когда я включил было у себя в гостиной телевизор и попробовал смотреть и слушать, мне стало совсем невмоготу.
A commentator, one of the better known ones, was holding forth with a calm and deep assurance.
“... no way of knowing whether this contraption which is circling the skies can really do the job which our Mr Smith from the other world has announced to be its purpose. It has been picked up on a number of occasions by tracking stations which do not seem to be able, for one reason or another, to keep it in their range, and there have been instances, apparently verified, of visual sightings of it. But it is something about which it is difficult to get any solid news.”
Комментатор — один из самых популярных — разглагольствовал с необычайным хладнокровием и уверенностью:
«... никакой возможности проверить, действительно ли приспособление, которое сейчас вращается в нашем небе, в состоянии сыграть роль, для которой, как уверяет наш гость из другого мира, мистер Смит, оно предназначено. Оно многократно было замечено радарными установками и всякими наблюдательными пунктами, но похоже, что, по тем или иным причинам, они сразу же теряют его из виду; были также сообщения, и как будто вполне достоверные, о случаях визуального наблюдения. Но более точных и определенных сведений пока получить не удалось.
“Washington, it is understood, is taking the position that the word of an unknown being—unknown by either race or reputation—scarcely can be taken as undisputed fact. The capital tonight seems to be waiting for more word and until something of a solid nature can be deduced, it is unlikely there will be any sort of statement.
That is the public position, of course; what is going on behind the scenes may be anybody's guess. And the same situation applies fairly well to all other capitals throughout the entire world.
В Вашингтоне, очевидно, полагают, что неизвестному существу, — а нам ничего не известно ни о его личности, ни о расовой принадлежности, — едва ли можно просто поверить на слово. Видимо, сегодня в столице ждут дополнительных заявлений, исходя из которых возможно будет прийти к более обоснованным выводам, и лишь после этого, вероятно, будет обнародовано какое-либо официальное сообщение.
Такова, разумеется, версия для широкой публики: что делается за кулисами, можно только догадываться. И смело можно сказать, что то же самое происходит во всех столицах на всем земном шаре.
“But this is not the situation outside the governmental circles. Everywhere the news has touched off wild celebration.
There are joyous, spontaneous marches breaking out in London, and in Moscow a shouting, happy mob has packed Red Square. The churches everywhere have been filled since the first news broke, people thronging there to utter prayers of thankfulness.
Совсем иное настроение царит вне правительственных сфер. Новость повсеместно вызвала бурю восторга. В Лондоне стихийно возникли манифестации, по улицам движутся веселые, праздничные шествия; Красная площадь в Москве заполнена шумной, ликующей толпой. Как только новость распространилась, во всех странах в церкви и храмы начал стекаться народ, спеша вознести благодарственные молитвы.
“In the people there is no doubt and not the slightest hesitation. The man in the street, here in the United States and in Britain and in France—in fact, throughout the world—has accepted this strange announcement at face value. It may be simply a matter of believing what one chooses to believe, or it may be for some other reason, but the fact remains that there has been a bewildering suspension of the disbelief which characterized mass reaction so short a time ago as this morning.”
В народных массах не чувствуется ни малейших сомнений и колебаний. Как у нас, в Соединенных Штатах, так и в Англии, во Франции, да и во всем мире простые люди приняли странное заявление пришельцев за чистую монету. Потому ли, что человеку свойственно верить в то, во что хочется поверить, или по каким-то иным причинам, но факт остается фактом: недоверие, которым не далее как сегодня утром встретила новость широкая публика, рассеялось с поразительной быстротой.
“There seems, in the popular mind, to be no consideration of all the other factors which may be involved. The news of the end of any possibility of nuclear war has drowned out all else. It serves to underline the quiet and terrible, perhaps subconscious, tension under which the world has lived...”
По-видимому, общественное мнение отнюдь не склонно учитывать какие-либо привходящие обстоятельства и предполагаемые осложнения. Перед вестью о том, что отныне ядерная война невозможна, все остальное стало мелким и ничтожным. Это лишь показывает, в каком молчаливом, быть может, подсознательном, но страшном и тягостном напряжении жило до сего дня человечество...»
I shut off the television and prowled about the house, my footsteps echoing strangely in the darkening rooms.
It was well enough, I thought, for a smug, complacent commentator to sit in the bright-lit studio a thousand miles away and analyse these happenings in a measured and well-modulated manner. And it was well enough, perhaps, for people other than myself even here in Millville, to sit and listen to him. But I couldn't listen—I couldn't stand to listen.
Я выключил телевизор и пошел бродить по дому; быстро темнело, шаги мои непривычно гулко отдавались в пустынных комнатах.
Хорошо этому благодушному, самодовольному комментатору сидеть где-то там, за тысячу миль, в ярко освещенной студии и, по-актерски играя отлично поставленным голосом, неторопливо рассуждать о том, что происходит. Хорошо им всем, всем, кроме меня, даже здесь, в Милвилле, сидеть и слушать его рассуждения. А я не могу слушать... просто выдержать не могу.
Guilt, I asked myself? And it might be guilt, for I had been the one who'd brought the time machine to Earth and I had been the one who had taken Smith to meet the newsmen at the barrier. I had played the fool—the utter, perfect fool and it seemed to me the entire world must know.
Or might it be the conviction that had been growing since I talked with Nancy that there was some hidden incident or fact—some minor motive or some small point of evidence -that I had failed to see, that we all had failed to grasp, and that if one could only put his finger on this single truth then all that had happened might become simpler of understanding and all that was about to happen might make some sort of sense?
I sought for it, for this hidden factor, for this joker in the deck, for the thing so small it had been overlooked and yet held within it a vast significance, and I did not find it.
Отчего я терзаюсь, виноват я, что ли? Может, и виноват, ведь не кто-нибудь, а я принес на Землю ту машинку, не кто-ни будь, а я привел Смита на пресс-конференцию у барьера. Я свалял дурака — ох, какого же я свалял дурака! — и мне чудится, что всему свету это известно.
А может, после разговора с Нэнси в глубине души у меня зреет уверенность, что есть какая-то малость, какой-то пустяк, случайность, неясное побуждение или мелкое обстоятельство, которое я прозевал, которое никому из нас не удается заметить и понять, — и если бы только уловить эту крупицу истины, все разом станет просто и ясно, и в надвигающейся перемене мы увидим некий смысл?
Я искал эту неизвестную величину, туза, который нежданно обернется козырным, неприметную малость, которую все мы проглядели и которая, однако, сулит последствия необычайной важности, — искал и не находил.
I might be wrong, I thought. There might be no saving factor. We might be trapped and doomed and no way to get out.
I left the house and went down the street. There was no place I really wanted to go, but I had to walk, hoping that the freshness of the evening air, the very fact of walking might somehow clear my head.
А может быть, я все-таки ошибаюсь. Может быть, ее и нет, этой спасительной неизвестной величины. Просто мы попали в капкан и обречены, и надеяться не на что.
Я вышел из дому и побрел по улице. Идти никуда не хочется, но надо: может, от ходьбы, от вечерней свежести прояснится голова.
A half a block away I caught the tapping sound. It appeared to be moving down the street toward me and in a little while I saw a bobbing halo of white that seemed to go with the steady tapping. I stopped and stared at it and it came bobbing closer and the tapping sound went on. And in another moment I saw that it was Mrs Tyler with her snow-white hair and cane.
За полквартала от дома я услыхал постукивание. Оно как-будто приближалось, а вскоре я различил какой-то белый ореол, который словно бы подскакивал в такт этому мерному стуку. Я остановился и смотрел, не понимая, а постукивание и вздрагивающий белый круг все приближались. Еще минута — и я понял: навстречу, в ореоле снежно-белых волос, шла миссис Тайлер, опираясь на неизменную палку.
“Good evening, Mrs Tyler,” I said as gently as I could, not to frighten her.
She stopped and twisted around to face me.
“It's Bradshaw, isn't it?” she asked. “I can't see you well, but I recognize your voice.”
— Добрый вечер, миссис Тайлер, — сказал я как мог тихо и ласково, чтоб не испугать старуху.
Она остановилась, повернулась ко мне.
— Это Брэдшоу, да? Я плохо вижу, но я узнала тебя по голосу.
“Yes, it is,” I said. “You're out late, Mrs Tyler.”
“I came to see you,” she said, “but I missed your house. I am so forgetful that I walked right past it. Then I remembered and I was coming back.”
“What can I do for you?” I asked.
— Да, это я. Поздно вы гуляете, миссис Тайлер.
— Я шла к тебе, да только прошла мимо твоего дома. Забывчива стала, вот и прошла мимо. А потом вспомнила и повернула обратно.
— Что я могу для вас сделать?
“Why, they tell me that you've seen Tupper. Spent some time with him.”
“That's true,” I said, sweating just a little, afraid of what might be coming next.
She moved a little closer, head tilted back, staring up at me.
— Так ведь все говорят, ты видел Таппера. Даже погостил у него.
— Это верно, — признался я. Меня даже в пот бросило, я со страхом ждал следующего вопроса.
Она придвинулась ближе, закинула голову, всмотрелась мне в лицо.
“Is it true,” she asked, “that he has a good position?”
“Yes,” I said, “a very good position.”
“He holds the trust of his employers?”
“That is the impression that I gained. I would say he held a post of some importance.”
“He spoke of me?” she asked.
— А правда, что у него там хорошая служба?
— Да, — сказал я, — очень хорошая.
— И начальство ему доверяет?
— Да, так я понял. Я бы сказал, ему доверен немаловажный пост.
— Он что-нибудь говорил обо мне?
“Yes,” I lied. “He asked after you. He said he'd meant to write, but he was too busy.”
“Poor boy,” she said, “he never was a hand to write. He was looking well?”
“Very well, indeed.”
— Да, — солгал я. — Он про вас спрашивал. Сказал, что все хотел вам написать, да уж очень занят.
— Бедный мальчик, он всегда был не мастер писать. А выглядит он хорошо?
— Очень хорошо.
“Foreign service, I understand,” she said. “Who would ever have thought he'd wind up in foreign service. To tell the truth, I often worried over him. But that was foolish, wasn't it?”
“Yes, it was,” “I said. “He's making out all right. “
“Did he say when he would be coming home?”
“Not for a time,” I told her. “It seems he's very busy.”
— Я понимаю, он на дипломатической службе. Кто бы подумал, что он станет дипломатом. По совести сказать, неспокойно мне за него было. И понапрасну беспокоилась, глупая старуха — ведь правда?
— Да, конечно, — сказал я. — Он вполне преуспевает.
— А когда он собирается домой, не говорил?
— Пока не собирается. По-видимому, он очень занят.
Well, then,” she said, quite cheerfully, “I won't be looking for him. I can rest content. I won't be having to go out every hour or so to see if he's come back.”
She turned away and started down the street.
— Ну что ж, — весело сказала миссис Тайлер. — Теперь мне незачем его искать. Можно и отдохнуть. Не надо выбегать каждый час на улицу смотреть, не идет ли он.
Она повернулась и пошла было прочь.
“Mrs Tyler,” I said, “can't I see you home? It's getting dark and...”
“Oh, my, no,” she said. “There is no need of it. I won't be afraid. Now that I know Tupper's all right, I'll never be afraid.”
I stood and watched her go, the white halo of her head bobbing in the darkness, her cane tapping out the way as she moved down the long and twisting path of her world of fantasy.
Миссис Тайлер, — сказал я, — позвольте, я вас провожу. Становится темно.
— Да что ты! — возразила она. — Зачем меня провожать? Я ничего не боюсь. Раз я знаю, что Таппер жив и здоров и хорошо устроился, мне теперь ничего не страшно.
Я стоял и смотрел ей вслед, белый ореол ее волос мелькал в темноте, постукивала палка; длинной, извилистой тропой брела она в мире своих грез.
And it was better that way, I knew, better that she could take harsh reality and twist it into something that was strange and beautiful.
I stood and watched until she turned the corner and the tapping of the cane grew dim, then I turned about and headed downtown.
In the shopping district the street lamps had turned on, but all the stores were dark and this, when one saw it, was a bit upsetting, for most of them stayed open until nine o'clock. But now even the Happy Hollow tavern and the movie house were closed.
Что ж, так лучше. Хорошо, что она может из грубой реальности создать для себя что-то причудливое и отрадное.
Я стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом и стук палки не заглох в отдалении, потом повернулся и пошел в город.
В торговом квартале горели фонари, но огни в магазинах уже погасли — тревожный знак, ведь обычно почти все они торгуют до девяти. А сейчас даже «Веселая берлога» и кинотеатр — и те закрыты.
The village hall was lighted and a small group of people loitered near the door. The clinic, I imagined, must be coming to a close. I wondered, looking at the hall, what Doc Fabian might think of all of this. His testy old medic's soul, I knew, would surely stand aghast despite the fact he'd been the first to benefit.
I turned from looking at the hall, and plodded down the street, hands plunged deep into my trouser pockets, walking aimlessly and restlessly, not knowing what to do. On a night like this, I wondered, what was a man to do? Sit in his living-room and watch the flickering rectangle of a television screen? Sit down with a bottle and methodically get drunk? Seek out a friend or neighbour for endless speculation and senseless conversation? Or find some place to huddle, waiting limply for what would happen next?
В муниципалитете горел свет, у входа слонялись несколько человек. Видно, прием больных подходит к концу. Любопытно, что думает обо всем этом доктор Фабиан. Уж наверно, старика возмущает и ужасает такое неслыханное врачевание, хоть оно его же первого исцелило.
Поглядел я, поглядел, засунул руки глубоко в карманы и поплелся по улице, сам не зная куда и зачем. Что делать, куда девать себя в такой вот вечер? Сидеть дома, уставясь на мерцающий экран телевизора? Уединиться с бутылкой и медленно, но верно напиваться? Отыскать приятеля или соседа, охочего до пустопорожних разговоров, и судить и рядить с ним все о том же, толочь воду в ступе? Или просто забиться в угол потемнее и покорно ждать, что будет дальше?
I came to an intersection and up the side street to my right I saw a splash of light that fell across the sidewalk from a lighted window. I looked at it, astonished, then realized that the light came from the window of the Tribune office, and that Joe Evans would be there, talking on the phone, perhaps, with someone from the Associated Press or the New York Times or one of the other papers that had been calling him for news. Joe was a busy man and I didn't want to bother him, but perhaps he wouldn't mind, I thought, if I dropped in for a minute.
He was busy on the phone, crouched above his desk, with the receiver pressed against his ear. The screen door clicked behind me and he looked up and saw me.
Я добрел до перекрестка; на улице, что уходила вправо, горел на тротуаре яркий прямоугольник: из какой-то витрины падал свет. Что за притча? А, понятно, это редакция нашей «Трибюн», должно быть, там сидит Джо Эванс и разговаривает по телефону; наверно, ему звонят из Ассошиэйтед Пресс или из «Нью-Йорк таймс» и других газет и требуют самых наиновейших новостей. У Джо сейчас хлопот по горло, мешать ему не надо, но, может, он не будет против, если я на минутку загляну.
Джо и впрямь говорил по телефону, он сгорбился за письменным столом, прижимая трубку к уху. Закрывая за собою дверь, я легонько стукнул ею, Эванс поднял голову и увидел меня.
“Just a minute,” he said into the phone, holding the receiver out to me.
“Joe, what's the matter?”
For something was the matter. His face wore a look of shock and his eyes were stiff and staring. Little beads of sweat trickled down his forehead and ran into his eyebrows.
“It's A1f” he said, lips moving stiffly.
— Одну минуту, — сказал он в трубку и протянул ее мне.
— Джо, что стряслось? — спросил я.
Потому что явно что-то стряслось. Лицо у Джо было ошеломленное, он уставился на меня расширенными, невидящими глазами. На лбу проступали капельки пота и скатывались до бровей.
— Это Элф, — еле выговорил он непослушными губами.
“Alf” I said into the phone, but I kept my eyes on Joe Evans” face. He had the look of a man who had been hit on the head with something large and solid.
“Brad!” cried Alf. “Is that you, Brad?”
“Yes,” I said, “it is.”
— Элф, — сказал я в трубку, все еще не сводя глаз с Джо Эванса.
Лицо у Джо такое, словно его только что ударили по голове чем-то большим и очень тяжелым.
— Брэд! — закричал Элф. — Брэд, это ты?
— Ну да, я.
“Where have you been? I've been trying to get in touch with you. When your phone didn't answer...”
“What's the matter, Alf? Take it easy, Alf.”
“All right,” he said. “I'll try to take it easy. I'll take it from the top.”
— Где ж ты был? Я сколько времени тебя разыскиваю. Звонил по телефону — никто не подходит...
— А что случилось, Элф? Ты, главное, не волнуйся.
— Ладно, постараюсь не волноваться. Постараюсь поспокойнее.
I didn't like the sound of his voice. He was scared and he was trying not to be.
“Go ahead,” I said.
“I finally got to Elmore,” he told me. “The traffic's something awful. You can't imagine what the traffic is out here. They have military check points and...”
“But you finally got to Elmore. You told me you were going.”
Очень мне не понравился его тон. Сразу слышно — человек здорово напуган и пытается подавить страх.
— Ну, рассказывай, — поторопил я.
— Насилу добрался до Элмора. Дороги забиты — жуть! Ты сроду такого не видал, что тут творится на дорогах. Всюду военные патрули, заставы...
— Но ты все-таки добрался. Ты мне и раньше говорил, что едешь в Элмор.
“Yes, I finally got here. On the radio I heard about this delegation that came out to see you. The senator and the general and the rest of them, and when I got to Elmore I found that they were stopping at the Corn Belt hotel. Isn't that the damndest name...?
— Ну да, все-таки добрался. По радио услыхал про ту делегацию, которая ездила разговаривать с тобой. Сенатор, генерал и прочие. А когда попал в Элмор, слышу, они остановились в этой... как ее, черт... в «Кукурузе», что ли... забыл, как называется.
“But, anyhow, I figured that they should know more about what was going on down in Mississippi. I thought it might throw some light on the situation. So I went down to the hotel to see the senator—that is, to try to see him. It was a madhouse down there. There were great crowds of people and the police were trying to keep order, but they had their hands full. There were television cameras all over the place and newsmen and the radio people—well, anyhow, I never saw the senator. But I saw someone else. Saw him and recognized him from the pictures in the paper. The one called Davenport...”
“The biologist,” I said.
В общем, я подумал — не мешает им знать, что делается у нас в штате Миссисипи. Может, тогда они лучше разберутся, что к чему. И пошел в эту самую гостиницу к сенатору... думал, сумею с ним поговорить. А там сумасшедший дом. Народу кругом — не протолкнешься, полиция сбилась с ног, старается навести порядок. Репортеров — туча, кто с блокнотом, кто с микрофоном, кто с телекамерой... в общем, к сенатору я так и не пробился. Но с одним человеком я все-таки поговорил. В газетах были фотографии, и я его узнал. Дэйвенпорт его фамилия.
— Биолог, — сказал я.
“Yes, that's it. The scientist. I got him cornered and I tried to explain I had to see the senator. He wasn't too much help. I'm not even sure be was hearing what I was saying. He seemed to be upset and he was sweating like a mule and he was paper-white. I thought he might be sick and I asked him if he was, if there was anything I could do for him. Then he told me. I don't think he meant to tell me. I think maybe he was sorry that he did after he had told me. But he was so full of anger it was spilling out of him and for the moment he didn't care. The man was in anguish, I tell you. I never saw a man as upset as be was. He grabbed me by the lapels and he stuck his face up close to mine and he was so excited and he talked so fast that he spit all over me. He wouldn't have done a thing like that for all the world; he's not that sort of man...”
“Alf,” I pleaded. “Alf, get down to facts.”
— Ну, да. Ученый. Я припер его к стенке и объясняю — мне, мол, непременно надо видеть сенатора. Толку от него было чуть. По-моему, он даже не слыхал, что я ему говорил. Смотрю, он какой-то перевернутый, белый как полотно и пот с него ручьями. Может, вам нездоровится, спрашиваю, может, я могу вам чем-нибудь помочь? Тут он мне все и выложил. Наверно, у него просто с языка сорвалось. Может, он после и пожалел, что проболтался. Но он был до черта зол, вот и не стерпел, в ту минуту ему было на все наплевать. Понимаешь, он был прямо вне себя. В жизни я такого не видал. Вцепился в меня, держит за отвороты пиджака, придвинулся нос к носу, спешит, захлебывается словами, чуть ли не пена изо рта. Если б его совсем не перевернуло, он бы нипочем ни стал так разговаривать, не такой он человек.
— Ну что ты тянешь! — взмолился я. — Объясни толком!
“I forgot to tell you,” Alf said, “that the news had just broken about that flying saucer you brought back. The radio was full of it. About how it was spotting the nuclear concentrations. Well, I started to tell the scientist about why I had to see the senator, about the project down in Greenbriar. And that was when he began to talk, grabbing hold of me so I couldn't get away. He said the news of the aliens” one condition, that we disperse our nuclear capacity, was the worst thing that could have happened. He said the Pentagon is convinced the aliens are a threat and that they must be stopped...”
— Да, я забыл сказать: тут как раз объявили про летающее блюдце, которое ты с собой приволок. Радио только о том и трещит. Как эта штука выслеживает запасы урана и прочего. Ну вот, я стал говорить этому биологу, для чего мне надо повидать сенатора, и про лабораторию в Гринбрайере. Вот тут-то он и вцепился в меня, чтобы я не удрал, и давай выкладывать. Мол, это условие, которое выставили пришельцы, чтоб мы раскидали ядерные завесы, — это гроб, хуже некуда. Мол, Пентагон решил, что эти пришельцы нам угрожают и надо их остановить.
“Alf,” I said, suddenly weak, guessing what was coming.
“And he said they know they must be stopped before they control more territory and the only way to do it is an H-bomb right on top of Miilville.”
He stopped, half out of breath.
— Элф... — пролепетал я.
У меня подкосились ноги, я уже понимал, что будет дальше.
— Мол, надо их остановить, пока они не захватили большей территории, а для этого есть только одно средство — сбросить на Милвилл водородную бомбу.
Элф задохнулся и умолк.
I didn't say a thing. I couldn't say a word, I was too paralysed. I was remembering how the general had looked when I'd talked with him that morning and the senator saying, “We have to trust you, boy. You hold us in your hands.”
“Brad,” Alf asked, anxiously, “are you there? Did you hear me?”
“Yes,” I said, “I'm here.”
Я молчал. Просто не мог выговорить ни слова, будто меня расшиб паралич. Мне вспомнилось, какое лицо было у генерала во время нашего разговора нынче утром, и как сенатор сказал мне: «Мы вынуждены на вас положиться, друг мой. Мы в ваших руках».
— Брэд! — с тревогой позвал Элф. — Алло, Брэд! Ты слушаешь?
— Да, — сказал я, — слушаю.
“Davenport told me he was afraid this new development of the nuclear pinpointing might push the military into action without due consideration—knowing that they had to act or they'd not have anything to use. Like a man with a gun, he said, facing a wild beast. He doesn't want to kill the beast unless he has to and there is always the chance the beast will slink away and he won't have to fire. But suppose he knows that in the next two minutes his gun will disappear into thin air well, then he has to take a chance and shoot before the gun can disappear. He has to kill the beast while he still has a gun.”
— Дэйвенпорт сказал — как бы из-за этого нового способа выслеживать ядерные запасы военная братия не кинулась нажимать кнопки... мол, они сообразят только что надо действовать поскорей, а то никакого оружия не останется. Он сказал — это все равно, как будто идет человек с ружьем в руках, а навстречу дикий зверь. Без крайности убивать зверя неохота, а может, зверь еще вильнет в сторону и стрелять не придется. Ну, а допустим, человек знает, что через две минуты останется без ружья: оно рассыплется, пропадет, мало ли... тогда волей-неволей пойдешь на риск и выстрелишь, пока ружье еще не пропало. Придется убить зверя, пока ружье еще у тебя в руках.
“And now,” I said, speaking more levelly than I would have thought possible, “Millville is the beast.”
“Not Millville, Brad. Just...”
— Значит, теперь Молвил и есть дикий зверь, — сказал я ровным голосом, я и не думал, что сумею говорить так спокойно.
— Не Милвилл, Брэд. Просто...
“Yes,” I said, “most certainly not Millville. Tell that to the people when the bomb explodes.”
“This Davenport was beside himself. He had no business talking to me...”
“You think he knows what he is talking about? He had a row with the general this morning.”
— Ну, конечно, не Милвилл. Ты это скажи людям, когда на них сбросят бомбу.
— Этот Дэйвенпорт прямо не в себе. Он не имел права мне ничего говорить...
— А по-твоему, он точно все знает? Утром они с генералом крепко поспорили.
“I think he knows more than he told me, Brad. He talked for a couple of minutes and then he buttoned up. As though he knew he had no business talking. But he's obsessed with one idea. He thinks the only thing that can stop the military is the force of public opinion. He thinks that if what they plan is known, there'll be such an uproar they'd be afraid to move.
Not only, he pointed out, would the public be outraged at such cold-bloodedness, but the public wants these aliens in; they're for anyone who can break the bomb. And this biologist of yours is going to plant this story. He didn't say he would, but that's what he was working up to. He'll tip off some newspaperman, I'm sure of that.”
— По-моему, он знает куда больше, чем успел мне сказать. Он говорил минуты две, а потом прикусил язык. Видно, спохватился, что не имеет права болтать. Но он вот на чем помешался. Он думает, военных может остановить только одно: гласность. Общественное мнение. Мол, если про этот их план узнает много народу, поднимется такая буря, что они не посмеют ничего сделать.
Во-первых, люди возмутятся, это же гнусное, хладнокровное убийство, а главное, все равны пришельцам — тут кому угодно обрадуешься, лишь бы они покончили с этой проклятой бомбой. Ну, и твой биолог хочет раскрыть секрет. Он так прямо не сказал, но, видно, он о том и хлопочет. Я уверен, он подкинет эту новость кому-нибудь из газетчиков.
I felt my guts turn over and my knees were weak. I pressed my legs hard against the desk to keep from keeling over.
“This village will go howling mad,” I said. “I asked the general this morning...”
“You asked the general! For Christ sake, did you know?”
У меня все перевернулось внутри, задрожали колени. Я прижался покрепче к столу, чтобы не упасть.
— Это безумие, весь Милвилл сорвется с цепи. Я же утром просил генерала...
— Как — просил генерала! Черт подери, неужели ты знал?!
“Of course I knew. Not that they would do it. Just that, they were thinking of it.”
“And you didn't say a word?”
— Конечно, знал. То есть не знал, что они на это пойдут. Просто — что есть у них такая мысль.
— И ты никому ни слова не сказал?!
“Who could I tell? What good would it have done? And it wasn't certain. It was just an alternative—a last alternative. Three hundred lives against three billion...”
“But you, yourself! All your friends...”
“Alf,” I pleaded, “there was nothing I could do. What would you have done? Told the village and driven everyone stark mad?”
— А кому говорить? Чего бы я добился? И потом, это ж не было твердо решено. Так — предположение... на самый крайний случай. Погубить триста человек, зато спасти три миллиарда...
— А ты сам?! И все твои друзья?!
— Ну, а что было делать, Элф. Что бы ты сделал на моем месте? Раззвонил бы по всему Милвиллу — и чтоб все посходили с ума?
“I don't know,” said Alf, “I don't know what I'd have done.”
“Alf, is the senator at the hotel? I mean, is he there right now?”
“I think he is. You mean to call him, Brad?”
“I don't know what good it'll do,” I said, “but perhaps I should.”
— Не знаю, — сказал Элф. — Сам не знаю, что бы я сделал.
— Слушай, Элф, а сенатор сейчас где? В гостинице?
— Думаю, там. Ты хочешь ему позвонить, Брэд?
— Не знаю, будет ли толк. Но, может, стоит попробовать.
“I'll get off the line,” said Aif. “And Brad...”
“Yes.”
“Brad, the best of luck. I mean—oh, hell, just the best of luck.”
“Thanks, Alf.”
— Тогда я кладу трубку. Вот что, Брэд...
— Да?
— Счастливо тебе... То есть... о, черт! Просто — желаю успеха!
— Спасибо, Элф.
I heard the click of the receiver as he hung up and the line droned empty in my ear. My hand began to shake and I laid the receiver carefully on the desk, not trying to put it back into the cradle.
Joe Evans was looking at me hard. “You knew,” he said. “You knew all the time.”
I shook my head.
В трубке щелкнуло — он дал отбой, теперь я слышал только гудение. У меня так затряслись руки, что я и не пытался опустить трубку на рычаг, а осторожно положил ее прямо на стол.
Джо Эванс смотрел на меня в упор.
— Так ты знал, — сказал он. — Все время знал.
Я покачал головой.
“Not that they meant to do it. The general mentioned it as a last resort. Davenport jumped on him...”
I didn't finish what I meant to say. The words just dwindled off. Joe kept on staring at me.
I exploded at him.
— Что они на это пойдут — не знал. Генерал обмолвился об этом как о последнем средстве, на самый крайний случай. И Дэйвенпорт на него накинулся...
Я не договорил, я уже и не помнил, что хотел сказать. Слова теряли всякий смысл. Джо все не сводил с меня глаз.
И вдруг меня взорвало.
“Damn it, man,” I shouted, “I couldn't tell anyone. I asked the general, if he had to do it, to do it without notice. Not to let us know. That way there'd be a flash we'd probably never see. We'd die, of course, but only once. Not a thousand deaths...”
Joe picked up the phone. “I'll try to raise the senator,” he said.
I sat down in a chair.
— Не мог я никому сказать, черт возьми! — заорал я. — Я попросил генерала, если уж ему придется на это пойти, так чтоб без предупреждения. Чтоб нам ничего не знать заранее. Просто вспышка — и все, мы бы, наверно, ее и не увидели. Ну, погибли бы, но одна смерть куда ни шло. А так умираешь тысячу раз...
Джо взялся за телефон.
— Попробую дозвониться до сенатора, — сказал он.
Я сел.
I felt empty. There was nothing in me. I heard Joe talking into the telephone, but I didn't really hear his words, for it seemed that I had, for the moment, created a small world all of my own (as though there were no longer room for me in the normal world) and had drawn it about me as one would draw a blanket.
I was miserable and at the same time angry, and perhaps considerably confused.
Joe was saying something to me and I became aware of it only after he had almost finished speaking.
Пусто внутри. Точно меня выпотрошили. Джо говорит по телефону, а я не разбираю слов, будто на несколько минут создал отдельный крохотный мирок для себя одного (видно, в обычном мире, среди людей, мне уже нет места) и укрылся в нем, как укрываешься с головой одеялом.
Худо мне, тошно, и зол я, и мысли путаются.
... Джо мне что-то говорил, а я даже не замечал этого, только под самый конец спохватился:
“What was that?” I asked.
“The call is in,” said Joe. “They'll call us back.”
I nodded.
“I told them it was important.”
— Что? Что такое?
— Я заказал междугородный разговор. Нас соединят.
Я кивнул.
— Я объяснил, что дело очень важное.
“I wonder if it is,” I said.
“What do you mean? Of course it...”
— Не знаю... — сказал я.
— То есть как? Конечно же, это...
“I wonder what the senator can do. I wonder what difference it will make if I, or you, or anyone, talks to him about it.”
“The senator has a lot of weight,” said Joe. “He likes to throw it around.”
We sat in silence for a moment, waiting for the call, waiting for the senator and what he knew about it.
— Не знаю, что тут может поправить сенатор. Не знаю, что изменится, если мы с ним и поговорим — я, ты, кто угодно.
— Сенатор Гиббс — человек влиятельный, — сказал Джо. И он очень любит это показывать.
Некоторое время мы сидели молча и ждали звонка. Что скажет сенатор? Что он знает о нашей судьбе?
“If no one will stand up for us,” asked Joe, “if no one will fight for us, what are we to do?”
“What can we do?” I asked. “We can't even run. We can't get away. We're sitting ducks.”
“When the village knows...”
— А как быть, если никто за нас не вступится? Если никто не станет за нас драться? — вновь заговорил Джо.
— Ну, а что мы можем? Бежать — и то нельзя. Никуда не денешься. Сиди и жди, пока в тебя трахнут, — очень удобная мишень.
— Когда в Милвилле узнают...
“They'll know,” I said, “as soon as the news leaks out. If it does leak out. It'll be bulletined on TV and radio and everyone in this village is plastered to a set.”
“Maybe someone will get hold of Davenport and hush him up.”
I shook my head.
“He was pretty sore this morning. Right down the general's throat.”
— Узнают из последних известий, как только это просочится. Если просочится. Телевидение и радио мигом сообщат, а все милвиллцы прилипли к приемникам.
— Может, кто-нибудь нажмет на Дэйвенпорта и заставит его прикусить язык.
Я покачал головой.
— Утром он был зол, как черт. Так и накинулся на генерала.
And who was right? I asked myself. How could one tell in this short space of time who was right or wrong?
For years man had fought insects and blights and noxious weeds. He'd fought them any way he could. He'd killed them any way he could. Let one's guard down for a moment and the weeds would have taken over. They crowded every fence corner, every hedgerow, sprang up in every vacant lot. They'd grow anywhere. When drought killed the grain and sickened the corn, the weeds would keep on growing, green and tough and wiry.
А кто из них был прав? Да разве за такой короткий срок разберешься, кто прав, а кто нет?
Издавна люди воевали с вредными жучками и саранчой, со всевозможными врагами урожая, со всякими сорняками. Воевали, как могли. Истребляли и уничтожали, как могли. Приходилось всегда быть настороже, чуть зазевался — и сорные травы тебя одолеют. Разрастутся в каждом углу, под заборами, среди живых изгородей, на пустырях. Они нигде не пропадут. В засуху гибнут злаки, чахнет кукуруза, а сорные травы, упорные и выносливые, знай растут и зеленеют.
And now came another noxious weed, out of another time, a weed that very possibly could destroy not only corn and grain but the human race. If this should be the case, the only thing to do was to fight it as one fought any weed, with everything one had.
But suppose that this was a different sort of weed, no ordinary weed, but a highly adaptive weed that had studied the ways of man and weed, and out of its vast knowledge and adaptability could manage to survive anything that man might throw at it. Anything, that is, except massive radiation.
И вот появляется новая вредоносная трава, выходец из иного времени; быть может, она способна не только заглушить, вытеснить пшеницу с кукурузой, но и уничтожить человечество. Если так, остается одно: воевать с нею, бороться всеми средствами, как с любым зловредным сорняком.
Ну, а если это не простой сорняк, а особенный, на редкость живучий? Если он отлично изучил и людей, и растения — и эти познания и способность применяться к любым условиям помогают ему выжить, как бы ожесточенно ни боролись с ним люди? Если его ничем другим не возьмешь, кроме высокой радиоактивности?
For that had been the answer when the problem had been posed in that strange project down in Mississippi.
And the Flowers” reaction to that answer would be a simple one. Get rid of radiation. And while you were getting rid of it, win the affection of the world.”
If that should be the situation, then the Pentagon was right.
Ведь именно так решена была задача, поставленная в той странной лаборатории в штате Миссисипи.
И если задача решается так, Цветы могут сделать только один, самый простой вывод. Избавиться от угрозы радиации. А попутно завоевать благодарность и любовь человечества.
Допустим, все так и есть. Тогда прав Пентагон.
The phone buzzed from the desk.
Joe picked up the receiver and handed it to me.
My lips seemed to be stiff. The words I spoke came out hard arid dry.
“Hello,” I said. “Hello. Is this the senator?
“Yes.”
Раздался звонок. Джо снял трубку, протянул мне.
Язык не слушался, губы одеревенели. С трудом я выталкивал из себя жесткие, отрывочные слова:
— Алло. Слушаю. Это сенатор?
— Да.
“This is Bradshaw Carter. Millville. Met you this morning. At the barrier.”
“Certainly, Mr Carter. What can I do for you?
“There is a rumour...”
— Говорит Брэдшоу Картер. Из Милвилла. Мы сегодня утром разговаривали. У барьера.
— Ну конечно, я помню, мистер Картер. Чем могу быть вам полезен?
— Дошел слух...
“There are many rumours, Carter. I've heard a dozen of them.”
“About a bomb on Millville. The general said this morning...”
“Yes,” said the senator, far too calmly. “I have heard that rumour, too, and am quite disturbed by it. But there is no confirmation. It is nothing but a rumour.”
— Распространилось множество разных слухов, Картер. До меня тоже их доходит немало.
— ... что на Милвилл сбросят бомбу. Сегодня утром генерал Биллингс сказал...
— Да, — не в меру спокойным тоном произнес сенатор, я тоже это слышал и был весьма встревожен. Но никаких подтверждений не последовало. Это всего лишь слухи.
“Senator,” I said. “I wish you'd level with me. To you it's a disturbing thing to hear. It's personal with us.”
“Well,” said the senator.
You could fairly hear him debating with himself.
“Tell me,” I insisted. “We're the ones involved...”
— Попробуйте стать на мое место, сенатор. Вам неприятно это слышать — и только. А нас это кровно касается.
— Понимаю, — сказал сенатор.
Я так и слышал, как он мысленно спорит сам с собой.
— Скажите мне правду, — настаивал я. — Решается наша судьба.
“Yes. Yes,” said the senator. “You have the right to know. I'd not deny you that.”
“So what is going on?
— Да, да, — сказал сенатор. — Вы имеете право знать. Этого я не отрицаю.
— Так что же происходит?
“There is only one solid piece of information,” said the senator. “There are top level consultations going on among the nuclear powers. Quite a blow to them, you know, this condition of the aliens. The consultations are highly secret, as you might imagine. You realize, of course...”
“It's perfectly all right,” I said. “I can guarantee...”
— Достоверно известно только одно. Между атомными державами ведутся совещания на самом высоком уровне. Это условие пришельцев, знаете, для всех — гром среди ясного неба. Разумеется, совещания эти совершенно секретные. И вы, конечно, понимаете...
— Ну, ясно, — сказал я. — Обещаю вам...
“Oh, it's not that so much,” said the senator. “One of the newspaper boys will sniff it out before the night is over. But I don't like it. It sounds as if some sort of mutual agreement is being sought. In view of public opinion, I am very much afraid...”
“Senator! Please, not politics.”
“I'm sorry,” said the senator. “I didn't mean it that way. I won't try to conceal from you that I am perturbed. I'm trying to get what facts I can...”
“Then it's critical.”
— Да нет, не о том речь. Еще до утра газеты наверняка что-нибудь пронюхают. Но мне все это очень не нравится. Похоже, что там пытаются прийти к какому-то соглашению. Учитывая настроения широких масс, я весьма опасаюсь...
— Ох, пожалуйста, сенатор, только без политики!
— Прошу извинить. Я не то имел в виду. Не стану от вас скрывать, я крайне обеспокоен. Я стараюсь собрать самые достоверные сведения.
— Значит, положение критическое.
“If that barrier moves another foot,” said the senator, “if anything else should happen, it's not inconceivable that we might act unilaterally. The military can always argue that they moved to save the world from invasion by an alien horde. They can claim, as well, that they had information held by no one else. They could say it was classified and refuse to give it out. They would have a cover story and once it had been done, they could settle back and let time take its course. There would be hell to pay, of course, but they could ride it out.”
“What do you think?” I asked. “What are the chances?”
— Если этот барьер сдвинется еще хотя бы на фут или случится еще что-либо непредвиденное, не исключено, что мы предпримем какие-то шаги в одностороннем порядке. Военные всегда могут заявить, что они действовали в интересах всего человечества, спасали мир от вторжения чуждых сил. Они могут также заявить, что располагают сведениями, которых больше ни у кого нет. Могут объявить эти сведения совершенно секретными и откажутся их огласить. Опубликуют какую-нибудь подходящую версию, а когда дело будет сделано, преспокойно подождут, пока пройдет время и все уляжется. Конечно, скандал будет страшный, но они это перенесут.
— А вы сами что думаете? Чья возьмет?
“God,” said the senator, “I don't know. I don't have the facts. I don't know what the Pentagon is thinking. I don't know the facts they have. I don't know what the chiefs of staff have told the President. There is no way of knowing the attitudes of Britain or Russia, or of France.”
The wire sang cold and empty.
“Is there,” asked the senator, “anything that you can do from the Millville end?”
— Понятия не имею! — сказал сенатор. — Мне не хватает фактов. Я не знаю, что думают в Пентагоне. Не знаю, какие факты есть у них. Не знаю, что представители генерального штаба сказали президенту. Совершенно неизвестно, как поведут себя Англия, Россия, Франция.
На минуту в трубке стало тихо и пусто. Потом сенатор спросил:
— Не можете ли вы там, в Милвилле, со своей стороны что-либо предпринять?
“An appeal,” I said. “A public appeal. The newspapers and the radio...”
I could almost see him shake his head.
“It wouldn't work,” he said. “No one has any way of knowing what's happening there behind the barrier. There is always the possibility of influence by the aliens. And the pleading of special favour even when that would be prejudicial to the world. The communications media would snap it up, of course, and would play it up and make a big thing of it. But it would not influence official opinion in the least. It would only serve to stir up the people—the people everywhere. And there is enough emotionalism now. What we need are some solid facts and some common sense.”
— Можем обратиться с воззванием, — сказал я. — Ко всем, широко. Через газеты, по радио...
Мне показалось — я вижу, как он качает головой.
— Это не поможет, — сказал он. — Ведь никому не известно, что происходит у вас, за барьером. Может быть, вы попали под влияние пришельцев. И, спасая себя, готовы погубить все человечество. Конечно, газеты и радио ухватятся за ваше воззвание, поднимут шум, раздуют сенсацию. Но это ни в какой мере не повлияет на решение официальных кругов. Только взбудоражит людей, повсюду в народе еще сильней разгорятся страсти. А волнений сейчас и без того хватает. Нам нужно другое: какие-то бесспорные факты и хоть капля здравого смысла.
He was fearful, I thought, that we'd upset the boat. He wanted to keep everything all quiet and decent.
“And, anyhow,” he said, “there is no real evidence...”
“Davenport thinks there is.”
“You have talked with him?”
Он попросту боится, что мы спутаем все карты, вот в чем суть. Хочет, чтоб все было шито-крыто.
— И притом, нет достаточно веских доказательств... — продолжал сенатор.
— А вот Дэйвенпорт думает, что есть.
— Вы говорили с Дэйвенпортом?
“No,” I said, quite truthfully, “I haven't talked with him.”
“Davenport,” he said, “doesn't understand. He stepped out of the isolation of his laboratory and...”
“He sounded good to me,” I said. “He sounded civilized.”
— Нет, не говорил, — со спокойной совестью ответил я.
— Дэйвенпорт в таких вещах не разбирается. Он — ученый, привык к уединению, вне стен своей лаборатории он теряется...
— А мне он понравился. По-моему, у него и голова и сердце на месте.
And was sorry I'd said it, for now I'd embarrassed him as well as frightened him.
“I'll let you know,” he said, a little stiffly. “As soon as I hear anything I'll let you or Gerald know. I'll do the best I can. I don't think you need to worry. Just keep that barrier from moving, just keep things quiet. That's all you have to do.”
Эх, зря я это сказал: мало того, что сенатор напуган, теперь я его еще и смутил.
Я дам вам знать, — сказал он довольно холодно. — Как только сам что-либо узнаю, извещу вас или Джералда. Я сделаю все, что в моих силах. Думаю, что вам не о чем тревожиться. Главное — старайтесь, чтобы барьер не сдвинулся с места, главное — сохраняйте спокойствие. Больше вам ни о чем не надо заботиться.
“Sure, Senator,” I said, disgusted.
“Thanks for calling,” said the senator. “I'll keep in touch.”
“Goodbye, Senator,” I said.
— Ну еще бы, сенатор, — сказал я. Мне стало очень противно.
— Спасибо, что позвонили. Я буду поддерживать с вами связь.
— До свидания, сенатор.
I put the receiver back into the cradle. Joe looked at me inquiringly.
I shook my head. “He doesn't know and he isn't talking. And I gather he is helpless. He can't do anything for us.”
И я положил трубку. Джо смотрел вопросительно. Я покачал головой.
— Ничего он не знает и говорить не хочет. Я так понимаю, ничего он и не может. Не в его власти нам помочь.
Footsteps sounded on the sidewalk and a second later the door came open. I swung around and there stood Higgy Morris.
Of all the people who would come walking in at this particular moment, it would be Higgy Morris.
He looked from one to the other of us.
По тротуару простучали шаги, и тотчас дверь распахнулась. Я обернулся — на пороге стоял Хигги Моррис.
Надо же, чтобы в такую минуту нелегкая принесла именно его!
Он поглядел мне в лицо, перевел глаза на Джо и снова на меня.
“What's the matter with you guys?” he asked.
I kept on looking at him, wishing that he'd go away, but knowing that he wouldn't.
— Что это с вами, ребята?
Я в упор смотрел на него. Хоть бы он убрался отсюда! Да нет, не уйдет...
“Brad,” said Joe, “we've got to tell him.”
“All right,” I said. “You go ahead and tell him.”
Higgy didn't move. He stood beside the door while Joe told him how it was. Higgy got wall-eyed and seemed to turn into a statue. He never moved a muscle; he didn't interrupt.
— Надо ему сказать, Брэд, — услышал я голос Джо.
— Валяй, говори.
Хигги не шелохнулся. Он так и остался у двери и слушал. Джо рассказывает, а Хигги стоит истукан истуканом, глаза остекленели. Ни разу не пошевелился, не перебил ни словом.
For a long moment there was silence, then Higgy said to me,
“What do you think? Could they do a thing like that to us?”
Наступило долгое молчание. Потом Хигги спросил:
— Как ты считаешь, Брэд, могут они учинить над нами такое?
I nodded. “They could. They might. If the barrier moves again. If something else should happen.”
“Well, then,” said Higgy, springing into action, “what are we standing here for? We must start to dig.”
“Dig?”
— Могут. Они все могут. Если барьер опять двинется с места. Если еще что-нибудь стрясется.
Тут его как пружиной подбросило:
— Так какого черта мы тут торчим? Надо скорее копать.
— Копать?
“Sure. A bomb shelter. We've got all sorts of manpower. There's no one in the village who's doing anything. We could put everyone to work. There's road equipment in the shed down by the railroad station and there must be a dozen or more trucks scattered here and there. I'll appoint a committee and we'll.. . Say, what's the matter with you fellows?”
— Ну да. Бомбоубежище. Рабочей силы у нас сколько угодно. В городе полно народу, и все слоняются без дела. Поставим всех на работу. В депо у вокзала есть экскаватор и всякий дорожный инструмент, по Милвиллу раскидано десятка полтора грузовиков. Я назначу комиссию, и мы... послушайте, ребята, да что это с вами?
“Higgy,” said Joe, almost gently, “you just don't understand. This isn't fallout—this would be a hit with the village as ground zero. You can't build a shelter that would do any good. Not in a hundred years, you couldn't.”
“We could try,” said Higgy, stubbornly.
— Хигги, ты просто не понял, — почти ласково сказал Джо. — Это ведь не какие-нибудь радиоактивные осадки выпадут, бомбу влепят прямо в нас. Тут никакое убежище не спасет. Такое, чтоб спасло, и за сто лет не построить.
— Надо попробовать, — долбил свое Моррис.
“You can't dig deep enough,” I said, “or build strong enough to withstand the blast. And even if you could, there'd be the oxygen .. .”
“But we got to do something,” Higgy shouted. “We can't simply sit and take it. Why, we'd all be killed!”
— Нам не зарыться так глубоко и не построить так прочно, чтоб это убежище выдержало прямое попадание, — сказал я. — А если даже и удалось бы, ведь нужен кислород...
— Надо же что-то делать! — заорал Хигги. — Неужели просто сидеть сложа руки? Кой черт, нас же всех убьет!
“Chum,” I told him, “that's too damned bad.”
“Now, see here.. . “ said Higgy.
— Да, брат, плохо твое дело, — сказал я.
— Слушай, ты... — начал Хигги.
“Cut it out!” yelled Joe. “Cut it out, both of you. Maybe you don't care for one another, but we have to work together. And there is a way. We do have a shelter.”
I stared at him for a moment, then I saw what he was getting at.
— Хватит! — крикнул Джо. — Хватит вам! Может, вы и опротивели друг другу, но действовать надо всем вместе. Выпутаться можно. У нас и правда есть убежище. Я вытаращил глаза — и тут же понял, куда он гнет.
“No!” I shouted. “No, we can't do that. Not yet. Don't you see? That would be throwing away any chance we have for negotiation. We can't let them know.”
“Ten to one,” said Joe, “they already know.”
“I don't get it at all,” Higgy pleaded. “What shelter have we got?
— Нет! — закричал я. — Так нельзя. Пока нельзя. Как же ты не понимаешь? Тогда мы загубим всякую надежду на переговоры. Нельзя, чтобы они узнали!
— Ставню десять против одного, что они уже знают, — сказал Джо.
— Ничего не понимаю! — взмолился Хигги. — Какое у нас убежище, откуда?
“The other world,” said Joe. “The parallel world, the one that Brad was in. We could go back there if we had to. They would take care of us, they would let us stay. They'd grow food for us and there'd be stewards to keep us healthy and...”
— Другой мир, — объяснил Джо Эванс. — Смежный мир, тот самый, где побывал Брэд. В крайнем случае мы перейдем туда. Они о нас позаботятся, они нас не выгонят. Будут выращивать для нас еду, найдется распорядитель — приглядит, чтоб мы не болели, и...
“You forget one thing,” I said. “We don't know how to go. There's just that one place in the garden and now it's all changed. The flowers are gone and there's nothing there but the money bushes.”
“The steward and Smith could show us,” said Joe. “They would know the way.”
— Ты кое о чем забываешь, — перебил я. — Мы не знаем, как туда попасть. Было одно такое место в саду, но теперь там все переменилось. Цветов больше нет, одни долларовые кустики.
— Пускай распорядитель и Смит нам покажут. Они-то уж наверняка знают дорогу.
“They aren't here,” said Higgy. “They went home. There was no one at the clinic and they said they had to go, but they'd be back again if we needed them. I drove them down to Brad's place and they didn't have no trouble finding the door or whatever you call it. They just walked a ways across the garden and then they disappeared.”
“You could find it, then?” asked Joe.
“I could come pretty close.”
— Их уже нету, — сказал Хигги. — Они ушли к себе. Больных никого не осталось, и тогда они сказали, что им пора, а если нам понадобится, они опять придут. Я их отвез к твоему дому, Брэд, и они живо отыскали дверь или как это там называется. Просто пошли в сад, раз — и исчезли.
— А ты найдешь это место? — спросил Джо.
— Да, пожалуй. Я примерно знаю, где это.
“We can find it if we have to, then,” said Joe. “We can form lines, arm in arm, and march across the garden.”
“I don't know,” I said. “It may not be always open.”
“Open?”
— Стало быть, надо будет, так найдем, — вслух соображал Джо. — Составим цепь, да поплотнее, плечом к плечу, и двинемся через сад.
— Думаешь, это так просто? — сказал я. — Может, там не всегда открыто.
— Как так?
“If it stayed open all the time,” I said, “we'd have lost a lot of people in the last ten years. Kids played down there and other people used it for a short cut. I went across it to go over to Doc Fabian's, and there were a lot of people who walked back and forth across it. Some of them would have hit that door if it had been open.”
“Well, anyhow,” said Higgy, “we can call them up. We can pick up one of those phones...”
— Если б этот ход все время был открыт, у нас бы за последние десять лет куча народу без вести пропала, — стал объяснять я. — Там и детишки играют, и взрослые ходят напрямик, кому надо поскорее. Я всегда той дорогой хожу к доктору Фабиану, и не я один, там многие топают взад и вперед. Кто-нибудь уж как пить дать проскочил бы в эту дверь, если бы она всегда была открыта.
— Ну, ладно, тогда давайте им позвоним, — предложил Хигги. — Возьмем один из этих телефонов...
“Not,” I said, “until we absolutely have to. We'd probably be cutting ourselves off forever from the human race.”
“It would be better,” Higgy said, “than dying.”
“Let's not rush into anything,” I pleaded with them. “Let's give our own people time to try to work it out. It's possible that nothing will happen. We can't go begging for sanctuary until we know we need it. There's still a chance that the two races may be able to negotiate. I know it doesn't look too good now, but if it's possible, humanity has to have a chance to negotiate.”
— Нет, — сказал я. — Просить у них помощи — это только на самый крайний случай. Ведь обратного пути, скорей всего, не будет, мы отколемся от человечества — и конец.
— Все лучше, чем помирать, — сказал Хигги.
— Не надо кидаться очертя голову, — продолжал я уговаривать их обоих. — Пусть люди сперва сами все обдумают и сообразят. Может, еще ничего и не случится. Нельзя же просить у чужих убежища, покуда мы не знаем точно, что другого выхода нет. Еще есть надежда, что люди и Цветы сумеют договориться. Я знаю, сейчас все это выглядит довольно мрачно, но, если останется малейшая возможность, человечеству никак нельзя отказываться от переговоров.
“Brad,” said Joe, “I don't think there'll be any negotiations. I don't think the aliens ever meant there should be any.”
“And,” said Higgy, “this never would have happened if it hadn't been for your father.”
— Какие уж там переговоры, Брэд, — сказал Джо. — Я думаю, эти чужаки никогда всерьез и не собирались с нами договариваться.
— А все из-за твоего отца, — вдруг заявил Хигги. — Если б не он, ничего бы этого не случилось.
I choked down my anger and I said, “It would have happened somewhere. If not in Millville, then it would have happened some place else. If not right now, then a little later.”
“But that's the point,” said Higgy, nastily. “It wouldn't have happened here; it would have happened somewhere else.”
Я чуть было не вспылил, но сдержался.
— Все равно случилось бы. Не в Милвилле, так где-нибудь еще. Не сейчас, так немного погодя.
— В том-то и соль! — обозлился Хигги. — Уж случилось бы, так не у нас, в Милвилле, а где-нибудь в другом месте.
I had no answer for him. There was an answer, certainly, but not the kind of answer that Higgy would accept.
“And let me tell you something else,” said Higgy. “Just a friendly warning. You better watch your step. Hiram's out to get you. The beating you gave him didn't help the situation any. And there are a lot of hotheads who feel as Hiram does about it. They blame you and your family for what has happened here.”
“Higgy,” protested Joe, “no one has any right...”
Отвечать было нечего. То есть, конечно, я мог бы ответить, но такого ответа Хигги Моррису не понять.
— И вот что, Брэд Картер, — продолжал он. — Мой тебе добрый совет — гляди в оба. Хайрам так и рвется свернуть тебе шею. Думаешь, ты задал ему трепку, так это к лучшему? Совсем наоборот. И в Милвилле хватает горячих голов, которые с ним заодно. Во всем, что у нас тут стряслось, виноваты вы с отцом, вот как они считают.
— Послушай, Хигги, — вступился Джо. — Никто не имеет права...
“I know they don't,” said Higgy, “but that's the way it is. I'll try to uphold law and order, but I can't guarantee it now.”
He turned and spoke directly to me. “You better hope,” he said, “that this thing gets straightened out and soon. And if it doesn't, you better find a big, deep hole to hide in.”
“Why, you ...” I said. I jumped to my feet and I would have slugged him, but Joe came fast around the desk and grabbed hold of me and pushed me back.
— Знаю, что не имеет, — оборвал Хигги. — Но так уж люди настроены. Я постараюсь и впредь блюсти закон и порядок, но ручаться теперь ни за что не могу.
Он опять повернулся ко мне:
— Моли бога, чтоб эта заваруха улеглась, да поскорее. А если не уляжется, заройся поглубже в какую-нибудь нору и даже носу не высовывай.
— Слушай, ты...
Я кинулся к нему с кулаками, но Джо выскочил из-за стола, перехватил меня и оттолкнул.
“Cut it out!” he said, exasperated. “We got trouble enough without you two tangling.”
“If the bombing rumour does get out,” said Higgy, viciously, “I wouldn't give a nickel for your life. You're too mixed up in it. Folks will begin to wonder...”
Joe grabbed hold of Higgy and shoved him against the wall. “Shut your mouth,” he said, “or I'll shut it for you. “ He balled up a fist and showed it to Higgy and Higgy shut his mouth.
— Бросьте вы! — гневно крикнул он. — Мало у нас других забот, надо еще вам сцепиться.
— Если слух про бомбу дойдет до наших, я за твою шкуру гроша ломаного не дам, — злобно сказал Хигги. Без тебя тут не обошлось. Люди живо смекнут..
Джо ухватил его и отшвырнул к стене.
— Заткнись, не то я сам заткну тебе глотку!
Он помахал перед носом у Хигги кулаком, и Хигги заткнулся.
“And now,” I said to Joe, “since you've restored law and order and everything is peaceable and smooth, you won't be needing me. I'll run along.”
“Brad,” said Joe, between his teeth, “just a minute, there...”
— Ладно, Джо, — сказал я, — закон и порядок ты восстановил, все чинно-благородно, так что я тебе больше не нужен. Я пошел.
— Постой, Брэд, — сказал Джо сквозь зубы. — Одну минуту...
But I went out and slammed the door behind me.
Outside, the dusk had deepened and the street was empty. Light still burned in the village hall, but the few loungers at the door were gone.
Maybe, I told myself, I should have stayed. If for no other reason than to help Joe keep Higgy from making some fool move.
But there had, it seemed to me, been no point in staying. Even if I had something to offer (which I didn't), it would have been suspect. For by now, apparently, I was fairly well discredited. More than likely Hiram and Tom Preston had been busy all afternoon lining people up in the Hate Bradshaw Carter movement.
Но я вышел и хлопнул дверью.
Уже совсем стемнело, улица опустела. Окна муниципалитета еще светились, но у входа не осталось ни души.
Может, напрасно я ушел? Может, надо было остаться хотя бы затем, чтоб помочь Эвансу урезонить Хигги — как бы тот не наломал дров?
Но нет, что толку. Если бы я и мог что-то присоветовать (а что советовать? В голове хоть шаром покати) — ко всему отнесутся с подозрением. Видно, теперь уж мне никакого доверия не будет. Хайрам с Томом Престоном, конечно, целый день без роздыха внушали милвиллцам — дескать, во всем виноват Брэдшоу Картер и давайте с ним поквитаемся.
I turned off Main Street and headed back toward home. All along the Street lay a sense of peacefulness. Shadows flickered on the lawns quartering the intersections as a light summer breeze set the street lamps, hung on their arms, to swaying. Windows were open against the heat and to catch the breeze and soft lights shone within the houses, while from the open windows came snatches of muttering from the TV or radio. Peaceful, and yet I knew that beneath that quiet exterior lay the fear and hate and terror that could turn the village into a howling bedlam at a single word or an unexpected action.
Я свернул с Главной улицы к дому. Все вокруг тихо и мирно. Набегает летний ветерок, покачиваются подвешенные на длинных кронштейнах уличные фонари, и от этого на перекрестках и на газонах вздрагивают косые тени. В комнатах жарко и душно — окна всюду распахнуты настежь; мягко светятся огни, урывками доносится бормотанье телевизора или радиоприемника.
Тишь да гладь — но под нею таится страх, ненависть, животный ужас; довольно одного слова, неосторожного шага — и все это вырвется наружу, и начнется всеобщее буйное помешательство.
There was resentment here, a smouldering resentment that one little group of people should be penned like cattle while all the others in the world were free. And a feeling of rebellion against the cosmic unfairness that we, of all the people in the world, should have been picked for penning. Perhaps, as well, a strange unquiet at being stared at by the world and talked of by the world, as if we were something monstrous and unkempt. And perhaps the shameful fear that the world might think we had brought all this on ourselves through some moral or mental relapse.
Жгучая обида и негодование мучит всех: почему мы, только мы одни заперты в загоне, точно бессловесная скотина, когда все на свете свободны и живут, как хотят? Возмутительно, несправедливо, бесконечно несправедливо: почему загнали, заперли, обездолили не кого-то другого, а нас? Пожалуй, еще и тревожно, неприятно ощущать, что все на нас глазеют, только о нас и говорят, будто мы и не люди вовсе, а какие-то чудища, уроды. И еще, пожалуй, всех точит стыд и страх, а вдруг весь мир вообразит, что мы сами повинны в своей беде, что это плоды одичания и вырождения или кара за какие-то грехи?
Thrown into this sort of situation, it was only natural that the people of the village should be avid to grasp at any sort of interpretation that might clear their names and set them right, not only with themselves, but with the aliens and the world; that they should be willing to believe anything at all (the worst or best), to embrace all rumours, to wallow in outlandish speculation, to attempt to paint the entire picture in contrasting black and white (even when they knew that all of it was grey), because in this direction of blackness and of whiteness lay the desired simplicity that served an easier understanding and a comfortable acceptance.
Не диво, если, влипнув в такую историю, люди жадно ухватятся за любое объяснение, лишь бы восстановить свое доброе имя, вновь подняться не только в собственных глазах, но и в глазах всего человечества и в глазах пришельцев; не диво, если они поверят чему угодно, и хорошему и плохому, любым слухам и сплетням, самой несусветной нелепице, лишь бы все окрасилось в ясные и определенные света: вот черное, а вот белое (хоть в душе каждый знает — все сплошь серо!). Ведь там, где есть белое и черное, там найдешь желанную простоту, тогда все легче понять и со всем удобней примириться.
They could not be blamed, I told myself. They were not equipped to take a thing like this in stride. For years they had lived unspectacularly in a tiny backwash off the mainstream of the world. The small events of village life were their great events, the landmarks of their living that time the crazy Johnson kid had rammed his beat-up jalopy into the tree on Elm Street, the day the fire department had been called to rescue Grandma Jones” cat, marooned on the roof of the Presbyterian parsonage (and to this day no one could figure out how the cat had got there), the afternoon Pappy Andrews had fallen asleep while fishing on the river bank, and had tumbled down into the stream, to be hauled out, now thoroughly awakened, but with water in his lungs, spewing and gasping, by Len Streeter (and the speculation as to why Len Streeter should have been walking along the river bank). Of such things had their lives been made, the thin grist of excitement.
И нельзя их в этом винить. Они не готовы были к тому, что случилось, оно им не по плечу. Долгие-долгие годы они существовали скромно и неприметно в тихой заводи, вдалеке от широкого русла, где неслась и бурлила жизнь большого мира. Крохотные событьица милвиллского житья-бытия непомерно разрастались в их глазах, становились историческими вехами: кто же не помнит, как сумасбродный мальчишка, младший из Джонсонов, врезался на ветхом семейном фордике в дерево на Улице Вязов? Или тот день, когда вызывали пожарную команду, чтоб снять кошку мамаши Джоунс с крыши пресвитерианской церкви (никто и по сей день не понимает, как угораздило кошку туда забраться)? Или случай, когда дядюшка Эндрюс с удочкой в руках заснул на берегу реки — и бултых в воду! Спасибо, мимо проходил Лен Стритер и вытащил его; тут уж сон со старика слетел, он так наглотался воды, что на силу отдышался (и пошли рассуждения: а что понадобилось там Лену Стритеру, с чего это его понесло на реку?). Из таких крупиц и складывалась жизнь со всеми ее треволнениями.
But now they faced a bigger thing, something they could not comprehend, a happening and a situation that was, for the moment, too big for the world to comprehend. And because they could not reduce this situation to the simple formula of aimless wonder that could be accorded a cat that had somehow attained the parsonage roof, they were uneasy and upset and their tempers were on edge, ready to flare into an antagonistic attitude, and very probably into violence—if they could find something or someone against which such a violence could be aimed. And now I knew that Tom Preston and Hiram Martin had provided them with a target for their violence—if and when the violence came.
И вот перед этими людьми предстало нечто большое, значительное, и они не в силах его постичь; то, что произошло, пока еще слишком огромно и непостижимо не только для них, но для всего человечества. Все слишком сложно, тут не отделаешься праздным любопытством, недоумением зеваки перед кошкой, бог весть как забравшейся на верхотуру, — вот почему им тягостно, неспокойно, в них разгорается досада и злость, того гляди — вспыхнет, прорвется открытой враждебностью, а тогда недалеко и до насилия... был бы повод для насилия, было бы на кого наброситься. Что ж, если придет минута, когда их ярость вырвется наружу, мишень готова — об этом постарались Хайрам Мартин и Том Престон.
I saw now that I was almost home. I was in front of the house of Daniel Willoughby, a big brick house, upstanding and foursquare, the kind of house you'd know, without even thinking of it, that a man like Daniel Willoughby would own. Across the street, on the corner, was the old Perkins house.
New people had moved into the place a week or so ago. It was one of the few houses in the village that was put up for rent, and people moved in and out of it every year or so. No one ever went out of their way to get acquainted with these renters; it wasn't worth one's while. And just down the street was Doc Fabian's place.
Идти уже недалеко. Я поравнялся с обителью нашего банкира Дэна Виллоуби — этакая огромная скучная махина из кирпича, с первого взгляда всякий догадается, что в таком доме может жить только тип вроде Дэниела Виллоуби. Напротив, на углу, дом старика Перкинса. С неделю назад сюда въехали новые жильцы. Это один из немногих домов у нас, в Милвилле, которые сдаются внаем, и обитатели его меняются чуть не каждый год. Никто даже не дает себе труда с ними знакомиться — охота время тратить! А дальше, в конце улицы, живет доктор Фабиан.
A few minutes more, I thought, and I would be home, back in the house with the hole punched in the roof, back with the echoing emptiness and the lonely question, with the hatred and suspicion of the town performing sentry-go just outside the gate.
Across the street a screen door slammed and feet tramped across the porch boards.
A voice yelled: “Wally, they're going to bomb us! It was on television!”
Еще несколько минут — и я буду у себя, в доме с продырявленной насквозь крышей, в пустых гулких комнатах, наедине с вопросом, на который нет ответа, а за оградой будут меня подстерегать подозрительность и ненависть всего Милвилла.
На той стороне улицы хлопнула дверь, кто-то, громко топая, бежал по веранде. И тотчас раздался крик:
— Уолли, нас хотят бомбить! Сказали по телевизору!
A shadow hunched up out of the darkness of the earth—a man who had been lying on the grass or sitting in a low-slung lawn chair, invisible until the cry had jerked hint upright.
He gurgled as he tried to form some word, but it came out wrong.
“There was a bulletin!” the other one shouted from the porch. “Just now. On television.”
The man out in the yard was up and running, heading for the house.
Из темноты приподнялась большая сутулая тень — кто-то лежал на траве или на низко, у самой земли, расставленном шезлонге, я и не видал его, пока он не вскинулся на крик.
В горле у него булькало, он силился что-то сказать и не мог.
— Экстренное сообщение! — кричал тот, с веранды. — Сейчас передают! По телевизору!
Второй, с шезлонга, вскочил и кинулся в дом.
And I was running, too. Heading for home, as fast as I could go, my legs moving of their own accord, unprompted by the brain.
I'd expected I'd have a little time, but there'd been no time. The rumour had broken sooner than I had anticipated.
For the bulletin, of course, had been no more than rumour, I was sure of that—that a bombing might take place; that, as a last resort, a bomb might be dropped on Millville. But I also knew that so far as this village was concerned, it would make no difference. The people in the village would not differentiate between fact and rumour.
This was the trigger that would turn this village into a hate-filled madhouse. I might be involved and so might Gerald Sherwood—and Stiffy, too, if he were here.
И я тоже кинулся бежать. Домой, во весь дух, не думая, не рассуждая, — ноги сами несли меня.
Я-то думал, у меня еще есть немного времени, а времени нет. Не ждал я, что слух разнесется так быстро.
Потому что это сообщение наверняка только еще слух: предполагается, что могут бомбить... говорят, что в самом крайнем случае на Милвилл, может быть, сбросят бомбу... Но для нас тут разницы нет. Милвиллцам все едино, они не станут разбирать, где слухи, а где факты.
Только этого и не хватало, чтоб ненависть сорвалась с цепи. И все обрушится на меня да, пожалуй, на Джералда Шервуда... будь сейчас в Милвилле Шкалик, досталось бы и ему.
I ran off the street and plunged down the slope back of the Fabian house, heading for the little swale where the money crop was growing. It was not until I was halfway down the slope that I thought of Hiram. Earlier in the day he had been guarding the money bushes and he might still be there. I skidded to a halt and crouched against the ground. Quickly I surveyed the area below me, then went slowly over it, looking for any hunch of darkness, any movement that might betray a watcher.
From far away I heard a shout and on the Street above someone ran, feet pounding on the pavement. A door banged and somewhere, several blocks away, a car was started and the driver gunned the engine. The excited voice of a news commentator floated thinly through an open window, but I could not make out the words.
There was no sign of Hiram.
Улица осталась позади; обежав дом доктора Фабиана, я помчался под гору, к сырой низине, где росли долларовые кустики. И уже на полпути спохватился: а Хайрам? Днем он сторожил эти кусты, вдруг он и сейчас там? С разгону я насилу остановился, пригнулся к самой земле. Наскоро окинул взглядом склон холма и низину, потом снова, уже медленно, стал всматриваться в каждую тень, подстерегая малейшее движение, которое выдало бы засаду.
Вдалеке послышались крики; наверху кто-то бежал, громыхая по тротуару тяжелые башмаки. Хлопнула дверь, где-то, за несколько кварталов, взревел мотор и рванула с места машина. Из открытого окна слабо донесся взволнованный голос комментатора последних известий, но слов я не разобрал.
Хайрама нигде не было видно.
I rose from my crouch and went slowly down the slope. I reached the garden and made my way across it. Ahead of me loomed the shattered greenhouse, and growing at its corner the seedling elm tree.
I came up to the greenhouse and stood beside it for a moment, taking one last look for Hiram, to make sure he wasn't sneaking up on me. Then I started to move on, but a voice spoke to me and the sound of the voice froze me.
Я выпрямился и медленно стал спускаться дальше. Вот и сад, теперь напрямик. Впереди уже темнеют старые теплицы и знакомый вяз на углу, тот самый, что поднялся из давнего тоненького побега.
Я дошел до теплиц, остановился на минуту — проверить напоследок, не крадется ли за мною Хайрам, — и двинулся было дальше. Но тут я услышал голос, он позвал меня — и я оцепенел.
Although, even as I stood frozen, I realized there'd been no sound.
Bradshaw Carter, said the voice once again, speaking with no sound.
And there was a smell of purpleness—perhaps not a smell, exactly, but a sense of purpleness. It lay heavy in the air and it took me back in sharp and crystal memory to Tupper Tyler's camp where the Presence had waited on the hillside to walk me back to Earth.
“Yes,” I said. “Where are you?”
Оцепенел, прирос к земле... но ведь я не слышал ни звука!
«Брэдшоу Картер», — вновь позвал беззвучный голос.
И — аромат Лиловости... может быть, даже не аромат, скорее ощущение. Воздух полон им — и вдруг резко, отчетливо вспоминается: так было там, у шалаша Таппера Тайлера, когда Нечто ждало на склоне холма и потом проводило меня домой, на Землю.
— Я слышу, — отозвался я. — Где ты?
The seedling elm at the corner of the greenhouse seemed to sway, although there was not breeze enough to sway it.
I am here, it said. I have been here all the years. I have been looking forward to this time when I could talk with you.
“You know?” I asked, and it was a foolish question, for somehow I was sure it knew about the bomb and all the rest of it.
We know, said the elm tree, but there can be no despair.
Вяз у теплиц словно бы качнулся, хотя ветерок чуть дышал — где ему было качнуть такое дерево.
«Я здесь, — сказал вяз. — Я здесь давно, долгие годы. Я всегда ждал этой минуты, ждал, когда смогу с тобой заговорить.»
— Ты знаешь? — спросил я.
Глупо спрашивать, конечно же он знает — и о бомбе, и обо всем...
«Мы знаем, — сказал вяз, — но отчаянию нет места.»
“No despair?” I asked, aghast.
If we fail this time, it said, we will try again. Another place, perhaps. Or we may have to wait the—what do you call it?
“The radiation,” I said. “That is what you call it.”
Until, said the purpleness, the radiations leave.
“That will be years,” I said.
— Нет места? — растерянно переспросил я.
«Если мы потерпим неудачу на этот раз, мы попробуем снова. Возможно, в другом мире. Или, может быть, придется подождать, чтобы ради... как это называется?»
— Радиация, вот как это называется, — подсказал я.
«Подождать, чтобы радиация рассеялась.»
— На это уйдут годы.
We have the years, it said. We have all the time there is. There is no end of us. There is no end of time.
“But there is an end of time for us,” I said, with a gush of pity for all humanity, but mostly for myself. “There is an end for me.”
Yes, we know, said the purpleness. We feel much sorrow for you.
«У нас есть годы, — был ответ. — У нас есть время, сколько угодно. Нам нет конца. И времени нет конца.»
— А для нас время кончается, — сказал я, и меня захлестнула горькая жалость ко всем людям на свете и сильней всего — к самому себе. — И для меня наступает конец.
«Да, мы знаем, — сказала Лиловость. — Мы очень о вас сожалеем.»
And now, I knew, was the time to ask for help, to point out that we were in this situation through no choice and no action of our own, and that those who had placed us in it should help to get us out.
But when I tried to say the words, I couldn't make them come. I couldn't admit to this alien thing our complete helplessness.
It was, I suppose, stubbornness and pride. But I had not known until I tried to speak the words that I had the stubborness and pride.
Вот когда пора просить помощи! Пора объяснить, что мы попали в беду не по своей воле и не по своей вине — пусть же нас выручают те, кто нас до этого довел!
Так я и хотел сказать, но слова не шли с языка. Не мог я признаться этому чужому, неведомому, в нашей совершенной беспомощности.
Наверно, это просто гордость и упрямство. Но лишь когда я попытался заговорить и убедился, что язык не слушается, лишь тогда я открыл в себе эту гордость и упрямство.
We feel much sorrow for you, the elm tree had said. But what kind of sorrow—a real and sincere sorrow, or the superficial and pedantic sorrow of the immortal for a frail and flickering creature that was about to die?
I would be bone and dust and eventually neither bone nor dust but forgetfulness and clay, and these things would live on and on, forever.
«Мы очень о вас сожалеем», — сказал вяз. Но и жалеть можно по-разному. Что это — подлинная, искренняя скорбь или так только, мимолетная, из чувства долга, жалость того, кто бессмертен, к бренной дрожащей твари в ее смертный час?
От меня останутся кости и тлен, а потом не станет ни костей, ни тлена, лишь забвение и прах, — а Цветы будут жить и жить вовеки веков.
And it would be more important, I knew, for us who would be bone and dust to have a stubborn pride than it would be for a thing of strength and surety. It was the one thing we had, the one thing we could cling to.
A purpleness, I thought, and what was the purpleness? It was not a colour; it was something more than that. It was, perhaps, the odour of immortality, the effluvium of that great uncaring which could not afford to care since anything it cared for could only last a day, while it went on into an eternal future toward other things and other lives for which it could not allow itself to care.
Так вот, нам, кто обратится в тлен и прах, куда важней обладать этой упрямой гордостью, чем другим — сильным и уверенным. Она — единственное, что у нас есть, и только она одна нам опора.
Лиловость... а что же такое Лиловость? Не просто цвет, нечто большее. Быть может, дыхание бессмертия, дух невообразимого равнодушия: бессмертный не может себе позволить о ком-то тревожиться, к кому-то привязаться, ибо все преходящи, все живут лишь краткий миг, а бессмертный идет своей дорогой, в будущее без конца, без предела, — там встретятся новые твари, новые мимолетные жизни, и о них тоже не стоит тревожиться.
And this was loneliness, I thought, a never-ending and hopeless loneliness such as the human race would never be called upon to face.
Standing there, touching the hard, cold edge of that loneliness, I felt pity stir in me and it seemed strange that one should feel pity for a tree. Although, I knew, it was not the tree nor the purple flowers but the Presence that had walked me home and that was here as well—the same life stuff of which I myself was made—that I felt pity for.
А ведь это — одиночество, вдруг понял я, безмерное, неизбывное одиночество, — людям никогда не придется изведать такое...
Безнадежное одиночество, ледяной, неумолимый холод... во мне вдруг шевельнулась жалость. Как-то странно жалеть дерево. Но нет, не дерево мне жаль и не те лиловые цветы, а неведомое. Нечто, которое провожало меня из чужого мира, которое и сейчас здесь, со мной... жаль живую мыслящую материю — такую же, из какой создан и я.
“I am sorry for you, too,” I said, but even as I spoke I knew it would not understand the pity any more than it would have understood the pride if it had known about the pride.
A car came screeching around the curve on the street above the swale and the illumination of its headlights slashed across the greenhouse. I flinched away, but the lights were gone before the flinch had finished.
Somewhere out in the darkness someone was calling me, speaking softly, almost fearfully.
— Я тоже сожалею о тебе, — сказал я и, еще не досказав, опомнился: оно не поймет моей жалости, как не поняло бы и гордости, если бы узнало о ней.
Из-за поворота улицы, идущей по бровке холма, на бешеной скорости вылетела машина, яркий свет фар хлестнул по теплицам. Я отпрянул, но фары погасли, еще не настигнув меня.
Во тьме кто-то позвал меня по имени — чуть слышно и, кажется, пугливо.
Another car came around the curve, turning fast, its tires howling on the turn. The first car was stopping at my house, skidding on the pavement as the brakes spun it to a halt.
“Brad!” said the soft and fearful voice. “Are you out there, Brad?”
“Nancy,” I said. “Nancy, over here.”
Из-за угла, не замедляя скорости, вывернулась еще машина, ее занесло на повороте, взвизгнули шины. Первый автомобиль круто затормозил и, содрогнувшись, замер возле моего дома.
— Брэд, — снова чуть слышно, пугливо позвали из темноты. — Где ты, Брэд?
— Нэнси?! Я здесь, Нэнси.
There was something wrong, I knew, something terribly wrong. There was a tenseness in her voice, as if she were speaking through a haze of terror. And there was a wrongness, too, about those speeding cars stopping at the house.
“I thought I heard you talking,” Nancy said, “but I couldn't see you. You weren't in the house and...”
A man was running around the back of the house, a dark shadow outlined briefly by the street lamp at the corner. Out in front were other men; I could hear their running and the angry mumble of them.
Что-то случилось, что-то очень скверное. Голос у нее точно натянутая до отказа струна, точно пробивается он сквозь густой туман охватившего ее ужаса. Что-то неладно, иначе не мчались бы так неистово к моему дому эти машины.
— Мне послышалось, ты с кем-то разговариваешь, — сказала Нэнси. — Но тебя нигде не было видно. Я и в комнатах искала, и...
Из-за дома выбежал человек — черный силуэт на миг четко обрисовался в свете уличного фонаря. Там, за домом, были еще люди — слышался топот бегущих, злобное бормотанье.
“Brad,” said Nancy.
“Hold it,” I cautioned. “There's something wrong.”
I could see her now. She was stumbling toward me through the darkness.
— Брэд, — опять сказала Нэнси.
— Тише, — предостерег я. — Что-то неладно.
Наконец-то я ее увидел. Спотыкаясь в темноте, она шла ко мне.
Up by the house a voice yelled:
“We know you're in there, Carter! We're coming in to get you if you don't come out!”
I turned and ran toward Nancy and caught her in my arms. She was shivering.
“Those men,” she said.
“Hiram and his pals,” I said.
Возле дома кто-то заорал:
— Эй, Картер! Мы же знаем, ты у себя! Выходи, не то мы сами тебя вытащим!
Я бегом кинулся к Нэнси и обнял ее. Она вся дрожала.
— Там целая орава, — сказала она.
— Хайрам со своей шатией, — сказал я сквозь зубы.
Glass crashed and a streak of fire went arcing through the night.
“Now, damn it,” someone yelled, triumphantly, “maybe you'll come out.”
“Run,” I said to Nancy. “Up the hill. Get in among the trees...”
Зазвенело разбитое стекло, в ночное небо взметнулся длинный язык огня.
— Ага, черт подери! — злорадно крикнул кто-то. — Может, теперь ты вылезешь?
— Беги, — велел я Нэнси. — Наверх. Спрячься за деревьями.
“It's Stiffy,” she whispered back. “I saw him and he sent me...”
A sudden glow of fire leaped up inside the house. The windows in the dining-room flared like gleaming eyes. And in the light cast by the flame I saw the dark figures gambolling, screaming now in a mindless frenzy.
Nancy turned and ran and I pelted after her, and behind us a voice boomed above the bawling of the mob.
“There he goes!” the voice shouted. “Down there in the garden!”
— Я от Шкалика, — зашептала она. — Я его видела, он послал меня за тобой.
В доме вдруг разгорелось яркое пламя. Окна столовой вспыхнули, как глаза разъяренного зверя. В отсветах пожара бессмысленно, неистово приплясывали и вопили черные фигуры.
Нэнси повернулась и побежала, я кинулся за нею, и тут позади, перекрывая разноголосицу горланящей толпы, рявкнул оглушительный бас:
— Вот он! В саду!
Something caught my foot and tripped me and I fell, sprawling among the money bushes. The scraggly branches raked across my face and clawed at my clothes as I struggled to my feet.
A tongue of whipping flame leaped above the house, funnelled through the hole the time machine had punched in the roof, and the windows all were glowing now. In the sudden silence I could hear the sucking roar of fire eating through the structure.
They were running down the slope toward the garden a silent group of men. The pounding of their feet and the ugly gasping of their breath came across the space between us.
Что-то дало мне подножку, я споткнулся и с разбегу ухнул в долларовые кусты. Колючие ветки царапали лицо, цеплялись за одежду, с трудом я поднялся на ноги, огляделся.
Из отверстия в крыше, пробитого «машиной времени», взбесившимся фонтаном хлещет пламя. Все стихло, только рычит огонь, пожирая дом изнутри, вгрызаясь в балки и стены.
А люди молча бегут вниз, в сад. Доносится гулкий топот, тяжелое, прерывистое дыхание.
I stooped and ran my hand along the ground and in the darkness found the thing that tripped me. My fingers closed about it and I brought it up, a four foot length of two-by-four, old and beginning to rot along its edges, but still sound in the core.
A club, I thought, and this was the end of it. But one of them would die perhaps two of them while they were killing me.
Наклоняюсь, шарю по земле — вот оно, то, обо что я споткнулся. Обломок деревянного бруса длиной фута в четыре, чуть подгнивший по краям, но еще крепкий.
Дубинка. И на том конец. Но пока меня прикончат, один из них тоже распрощается с жизнью... а может быть, и двое.
“Run!” I screamed at Nancy, knowing she was out there somewhere, although I could not see her.
There was just one thing left, I told myself one thing more that I must do. And that was to get Hiram Martin with the club before the mob closed over me.
They had reached the bottom of the slope and were charging across the flat ground of the garden, with Hiram in the lead. I stood and waited for them, with the club half raised, watching Hiram run toward me, with the white gash of his teeth shining in the darkness of his face.
— Беги! — кричу я Нэнси, она где-то там, хоть ее и не видно.
Осталось одно, еще только одно я должен сделать. Разбить, этой дубиной башку Хайраму Мартину, пока меня не захлестнула толпа.
Вот они уже сбежали с холма, несутся по ровному месту, через сад. Впереди — Хайрам. Стою и жду с дубиной наготове; а Хайрам все ближе, на темном лице, точно белый шрам, блестят оскаленные зубы.
Right between the eyes, I told myself, and split his skull wide open. And after that get another of them if there were time to do it.
The fire was roaring now, racing through the dryness of the house, and even where I stood the heat reached out to touch me.
The men were closing in and I raised the club a little higher, working my fingers to get a better grip upon it.
Надо метить между глаз, расколю ему башку пополам. А потом стукну и еще кого-нибудь... если успею.
Пожар разгорелся в полную силу, ведь дерево старое, сухое, даже и сюда пышет жаром.
А эти уже совсем близко... Я крепче сжал дубинку, занес повыше, жду.
But in that last instant before they came within my reach, they skidded to a milling halt, some of them half turning to run back up the slope, the others simply staring, with their mouths wide open in astonishment and horror. Staring, not at me, but at something that was beyond me.
Then they broke and ran, back toward the slope, and above the roaring of the burning house, I could hear their bellowing—like stampeded cattle racing before a prairie fire, bawling out their terror as they ran.
Вдруг, в нескольких шагах от меня, они сбились, затоптались на месте... одни попятились, другие застыли, рты разинуты, глаза вытаращены, и в них — изумление, ужас. Уставились не на меня, а на что-то позади меня.
И вот — шарахнулись, бегут со всех ног обратно, вниз, и еще громче, чем рев огня, их отчаянный вой... словно мчится и ревет перепуганное насмерть стадо, гонимое степным пожаром.
I swung around to look behind me and there stood those other things from that other world, their ebon hides gleaming in the flicker of the firelight, their silver plumes stirring gently in the breeze. And as they moved toward me, they twittered in their weird bird-song.
My God, I thought, they couldn't wait! They came a little early so they wouldn't miss a single tremor of this terror-stricken place.
Как ужаленный, оборачиваюсь... а, это те, из чужого мира! Черные тела поблескивают в дрожащих отсветах пожара, серебристые перья лохматых голов чуть колышутся на ветру. Они подходят ближе и щебечут, щебечут на своем непонятном, певучем языке.
Не терпится им, черт возьми! Слишком поторопились, лишь бы не упустить хоть единую предсмертную дрожь объятого ужасом клочка нашей Земли.
And not only on this night, but on other nights to come, rolling back
the time to this present instant. A new place for them to stand and wait for it to commence, a new ghost house with gaping windows through which they'd glimpse the awfulness of another earth.
They were moving toward me and I was standing there with the club gripped in my hands and there was the smell of purpleness again and a soundless voice I recognized.
Go back, the voice said. Go back. You've come too soon. This world isn't open.
Не только сегодня — снова и снова вечерами они станут сюда приходить, станут возвращать послушное им время к этой роковой минуте. Нашлось еще одно место, где можно стоять и ждать, пока начнется зрелище, есть еще один призрачный дом, зияющий провалами окон, через которые можно заглянуть в безумие и ужас иного мира.
Они приближаются, а я стою и жду, сжимая дубину, и вдруг опять — дыхание Лиловости и знакомый неслышный голос.
«Назад, — говорит голос. — Назад. Вы пришли слишком рано. Этот мир не открыт.»
Someone was calling from far away, the call lest in the thundering and the crackling of the fire and the high, excited, liquid trilling of these ghouls from the purple world of Tupper Tyler.
Go back, said the elm tree, and its voiceless words cracked like a snapped whiplash.
Издали кто-то зовет, но ничего не различить а грохоте и треске пожара, в звонком, взволнованном певучем щебете этих беззаботных вампиров, проскользнувших к нам из лиловой страны Таппера Тайлера.
«Идите назад», — повторил вяз, неслышные слова хлестнули, как взмах бича.
And they were going back—or, at least, they were disappearing, melting into some strange darkness that was blacker than the night.
One elm tree that talked, I thought, and how many other trees? How much of this place still was Millville and how much purple world? I lifted my head so that I could see the treetops that rimmed the garden and they were there, ghosts against the sky, fluttering in some strange wind that blew from an unknown quarter. Fluttering—or were they talking, too? The old, dumb, stupid trees of earth, or a different kind of tree from a different earth?
И они ушли — исчезли, растворились в непостижимой тьме, во мраке более густом и черном, чем сама ночь.
Вяз, который разговаривает... а сколько еще есть говорящих деревьев? Много ли здесь осталось от Милвилла? Сколько уже принадлежит другому, лиловому миру? Я поднимаю голову, смотрю на вершины деревьев, стеной окружающих сад, — призрачные тени в темном небе, они трепещут под дуновением странного ветра, что веет неведомо откуда. Трепещут на ветру... а быть может, тоже говорят о чем-то?. Кто они — прежние земные деревья, бессловесные и неразумные, или совсем иные деревья, порождение иной Земли?
We'd never know, I told myself, and perhaps it did not matter, for from the very start we'd never had a chance. We were licked before we started. We had been lost on that long-gone day when my father brought home the purple flowers.
From far off someone was calling and the name was mine.
I dropped the two-by-four and started across the garden, wondering who it was. Not Nancy, but someone that I knew.
Никогда мы этого не узнаем, а может, это и не важно, ведь с самого начала нам не на что было надеяться. Мы еще не вышли на ринг, а нас уже положили на обе лопатки. Все потеряно для нас давным-давно, в тот далекий день, когда мой отец принес домой охапку лиловых цветов.
Опять издали кто-то кричит, зовет меня по имени.
Бросаю свое оружие, иду через сад. Кому я понадобился?
Это не Нэнси, но голос знакомый.
Nancy came running down the hill. “Hurry, Brad,” she called.
“Where were you?” I asked. “What's going on?”
А вот и Нэнси сбегает с холма.
— Скорей, Брэд!
— Где ты была? Что еще случилось?
“It's Stuffy. I told you it was Stuffy. He's waiting at the barrier. He sneaked through the guards. He says he has to see you.”
“But Stiffy...”
“He's here, I tell you. And he wants to talk with you. No one else will do.”
— Там Шкалик Грант. Я ведь говорила, тебя ищет Шкалик. Он ждет у барьера. Он как-то проскользнул мимо часовых. Ему непременно надо с тобой повидаться...
— Так ведь Шкалик...
— Он здесь. И требует тебя. Говорит, больше никто не годится.
She turned and trotted up the hill and I lumbered after her. We went through Doc's yard and across the street and through another yard and there, just ahead of us, I knew, was the barrier.
A gnome-like figure rose from the ground.
“That you, lad?” he asked.
Она повернулась и почти побежала наверх, я тяжело поплелся за нею. Через двор доктора Фабиана, потом через улицу, а там еще один двор и... ну, конечно, здесь, прямо перед нами, проходит барьер.
По ту сторону с земли поднимается коренастый гном.
— Это ты, паренек? — слышу я.
I hunkered down at the edge of the barrier and stared across at him.
“Yes, it's me,” I said, “but you...”
“Later. We haven't got much time. The guards know I got through the lines. They're hunting for me.”
“What do you want?” I asked.
“Not what I want,” he said. What everybody wants. Something that you need. You're in a jam.”
Сажусь на корточки перед самым барьером и во все глаза смотрю на Шкалика.
— Ну да, я... а ты как же...
— Об этом после. Некогда. Часовые знают, что я пролез сквозь оцепление. Меня ищут.
— Чего ты хочешь?
— Не я. Все. И ты. Всем это нужно. Вы здорово влипли.
“Everyone's in a jam,” I said.
“That's what I mean,” said Stuffy. “Some damn fool in the Pentagon is set to drop a bomb. I heard some of the ruckus on a car radio when I was sneaking through. Just a snatch of it,
“So, all right,” I said. “The human race is sunk.”
“Not sunk,” insisted Stuffy. “I tell you there's a way. If Washington just understood, if...”
— Все здорово влипли.
— Я про то и говорю. Одному болвану в Пентагоне приспичило сбросить бомбу. Я, когда сюда пробирался, слышал, в какой-то машине радио трепало всякую чушь. Краем уха кой-что поймал.
— Так, — говорю я. — Стало быть, человечеству крышка.
— Нет, не крышка! — сердито возражает Шкалик. — Есть выход. Если только в Вашингтоне поймут, если...
“If you know a way,” I asked, “why waste time in reaching me? You could have told...”
“Who would I tell?” asked Stuffy. “Who would believe me, even if I told? I'm just a lousy bum and I ran off from that hospital and...”
“All right,” I said. “All right.”
— Если ты знаешь выход, чего ж ты тратил время, искал меня? Сказал бы там...
— Кому? Да разве мне поверят? Кто я такой? Дрянь, забулдыга и пьяница, да еще из больницы сбежал...
— Ладно, — говорю я, — ладно.
“You were the man to tell,” said Stiffy. “You're accredited, it seems like. Someone will listen to you. You can get in touch with someone and they'll listen to you.”
“If it was good enough,” I said.
“This is good enough,” said Stuffy. We have something that the aliens want. We're the only people who can give it to them.”
“Give to them!” I shouted. “Anything they want, they can take away from us.”
— А вот ты им растолкуешь, ты вроде как посол, что ли, доверенное лицо. Тебя кто-нибудь да выслушает. Свяжись там с кем-нибудь, и тебя послушают.
— Если есть что слушать.
— Есть что слушать! — говорит Шкалик. — У нас есть кое-что такое, чего тем чужакам не хватает. И только мы одни можем им это дать.
— Дать? — кричу я. — Все, что им надо, они у нас и так отберут.
“Not this, they can't,” said Stuffy.
I shook my head. “You make it sound too easy. They already have us hooked. The people want them in, although they'd come in anyhow, even if the people didn't. They hit us in our weak spot .. .”
“The Flowers have a weak spot, too,” said Stuffy.
— Нет, это они так сами взять не могут, — возражает Шкалик.
Я качаю головой.
— Что-то слишком просто у тебя получается. Ведь они уже подцепили нас на крючок. Люди только того и хотят, чтоб они к нам пришли, да если бы и не хотели, они все равно придут. Они угодили в наше самое уязвимое место...
— У Цветов тоже есть уязвимое место, — говорит Шкалик.
“Don't make me laugh,” I said.
“You're just upset,” said Stiffy.
“You're damned right I am.”
— Не смеши меня.
— Ты просто обалдел и уже не соображаешь.
— Какой ты догадливый, черт подери!
And I had a right to be. The world had gone to pot. Nuclear annihilation was poised above our heads and the village, wild before, would be running frantic when Hiram told what he'd seen down in the garden. Hiram and his hoodlum pals had burned down my house and I didn't have a home—no one had a home, for the earth was home no longer. It was just another in a long, long chain of worlds that was being taken over by another kind of life that mankind had no chance of fighting.
Еще бы не обалдеть. Весь мир летит в тартарары. Над Милвиллом нависла ядерная смерть, уже и так все с ума посходили, а теперь Хайрам расскажет о том, что видел у меня в саду, и народ окончательно взбесится. Хайрам и его шайка дотла сожгли мой дом, я остался без крова... да и все человечество осталось без крова, вся Земля перестала быть для нас родным домом. Отныне она всего лишь еще одно звено в длинной, нескончаемой цепи миров, подвластных иной форме жизни, и эту чужую жизнь людям не одолеть.
“The Flowers are an ancient race,” said Stuffy. “How ancient, I don't know. A billion years, two billion, it's anybody's guess. They've gone into a lot of worlds and they've known a lot of races—intelligent races, that is. And they've worked with these races and gone hand in hand with them. But no other race has ever loved them. No other race has ever grown them in their gardens and tended them for the beauty that they gave and no ...”
“You're crazy!” I yelled. “You're stark, raving mad.”
— Эти Цветы — очень древняя раса, — объясняет Шкалик. — Даже и не знаю, какая древняя. Может, им миллиард лет, а может, и два миллиарда, неизвестно. Сколько миров они прошли, сколько всяких народов видели — не просто живых, а разумных. И со всеми они поладили, со всеми сработались и действуют заодно. Но ни разу ни одно племя их не полюбило. Никто не выращивал их у себя в саду, никто и не думал их холить и нежить только за то, что они красивые...
— Да ты спятил! — ору я. — Вконец рехнулся!
“Brad,” said Nancy, breathlessly, “he could be right, you know. Realization of natural beauty is something the human race developed in the last two thousand years or so. No caveman ever thought a flower was beautiful or...”
“You're right,” said Stuffy. “No other race, none of the other races, ever developed the concept of beauty. Only a man of Earth would have dug up a clump of flowers growing in the woods and brought them home and tended them for the beauty that the Flowers had never known they had until that very moment. No one had ever loved them before, for any reason, or cared for them before. Like a lovely woman who had never known she was beautiful until someone told her that she was. Like an orphan that never had a home and finally found a home.”
— Брэд, — задохнувшись от волнения, говорит Нэнси, — а может быть, он прав? Ведь только за последние две тысячи лет или около того люди научились чувствовать красоту, увидели прекрасное в природе. Пещерному человеку и в голову не приходило, что цветок — это красиво...
— Верно, — кивает Шкалик. — Больше ни одно живое существо, ни одно племя не додумалось до такого понятия — красота. Только у нас на Земле человек возьмет, выкопает где-то в лесу несколько цветочков и притащит к себе домой, и ходит за ними, как за малыми детьми, ради ихней красоты... а до той минуты Цветы и сами не знали, что они красивые. Прежде их никто не любил и никто о них не заботился. Это вроде как женщина и мила, и хороша, а только покуда ей кто-нибудь не сказал, — моя, какая ж ты красавица! — ей и невдомек. Или как сирота: все скитался по чужим, а потом вдруг нашел родной дом.
It was simple, I told myself. It couldn't be that simple. There was nothing ever simple. Yet, when one thought of it, it seemed to make some sense. And it was the only thing that made any sense.
“The Flowers made one condition,” Stuffy said. “Let us make another. Let us insist that a certain percentage of them, when we invite them, must remain as flowers.”
“So that the people of the earth,” said Nancy, “can cultivate them and lavish care on them and admire them for themselves.”
Как просто. Не может этого быть. Никогда ничто на свете не бывает так просто. И однако, если вдуматься, в этом есть смысл. Кажется, только в этом сейчас и можно найти какой-то смысл...
— Цветы поставили нам условие, — говорит Шкалик. — Давайте и мы выставим условие. Дескать, милости просим к нам, а за это сколько-то из вас, какой-нибудь там процент, обязаны оставаться просто цветами.
— Чтобы люди у нас на Земле могли их разводить у себя в саду, и ухаживать за ними, и любоваться ими — вот такими, как они есть! — подхватывает Нэнси.
Stuffy chuckled softly. “I've thought on it a lot,” he said. “I could write that clause myself...”
Would it work, I wondered. Would it really work?
And, of course, it would.
Шкалик тихонько усмехается:
— У меня уж это все думано-передумало. Эту статью договора я и сам мог бы написать.
Неужели это и есть выход? Неужели получится?
Конечно, получится!
The business of being flowers loved by another race, cared for by another race, would bind these aliens to us as closely as we would be bound to them by the banishment of war.
A different kind of bond, but as strong a bond as that which bound man and dog together. And that bond was all we needed; one that would give us time to learn to work together.
We would never need to fear the Flowers, for we were someone they had been looking for, not knowing they were looking for us, not once suspecting that the sort of thing existed that we could offer them.
Стать любимцами другого народа, ощутить его заботу и нежность — да ведь это привяжет к нам пришельцев узами столь же прочными, как нас к ним — благодарность за то, что с войной покончено навсегда.
Это будут узы несколько иные, но столь же прочные, как те, что соединяют человека и собаку. А нам только того и надо: теперь у нас будет вдоволь времени — и мы научимся жить и работать дружно.
Нам незачем будет бояться Цветов, ведь это нас они искали, сами того не зная, не понимая, чего ищут, даже не подозревая, что существует на свете то, чем мы можем их одарить.
“Something new,” I said.
“Yeah, something new,” said Stuffy.
Something new and strange, I told myself. As new and strange to the Flowers as their time manipulation was new and strange to us.
“Well,” asked Stuffy, “do you buy it? There's a bunch of soldier boys out here looking for me. They know I slipped through the lines and in a little while they'll nose me out.”
— Это нечто новое, — говорю я.
— Верно, новое, — соглашается Шкалик.
Да, это ново, непривычно. Так же ново и непривычно для Цветов, как для нас — их власть над временем.
— Ну как, берешься? — говорит Шкалик. — Не забудь, за мной гонится солдатня. Они знают, что я проскочил между постами, скоро они меня учуют.
The State Department man and the senator, I recalled, had talked this very morning of long negotiation if, in fact, there could be negotiation. And the general had talked in terms of force. But all the time the answer had lain in a soft and very human trait, mankind's love of beauty. It had remained for an undistinguished man, no senator or no general, but a crummy bum, to come up with the answer.
Только сегодня утром представитель госдепартамента и сенатор толковали о длительных переговорах — лишь бы можно было начать переговоры. А генерал признавал один язык — язык силы. Меж тем ключ ко всему надо было искать в том, что есть в нас самого мягкого, человечного, — в нашей любви к прекрасному. И отыскал этот ключ никакой не сенатор и не генерал, а ничем не примечательный житель заштатного городишки, всеми презираемый нищий забулдыга.
“Call in your soldier boys,” I said, “and ask them for a phone. I'd just as soon not go hunting one.”
First I'd have to reach the senator and he'd talk to the President. Then I'd get hold of Higgy and tell him what had happened so he could tame down the village.
— Давай зови своих солдат, пускай тащат сюда телефон, — говорю я Шкалику. — Мне недосуг его разыскивать.
Первым делом надо добраться до сенатора Гиббса, а он поговорит с президентом. Потом поймаю Хигги Морриса, объясню, что к чему, и он поуспокоит милвиллцев.
But for a little moment I'd have it as I wanted to remember it, here with Nancy at my side and that old reprobate friend of mine across the barrier, savouring the greatness of this tiny slice of time in which the strength of true humanity (not of position or of power) rose to the vision of a future in which many different races marched side by side toward a glory we could not guess as yet.
Но это короткая минута — моя, и я навсегда ее запомню: рядом — Нэнси, напротив, за барьером — старый нечестивец, верный друг, и я упиваюсь величием этого краткого мига. Ибо сейчас вся мощь истинной человечности (да, человечности, а не власти и положения в обществе!) пробуждается и прозревает грядущее — тот завтрашний день, когда неисчислимые и несхожие племена все вместе устремятся к несказанно славному и прекрасному будущему.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ