Роды

Такого с Шари еще никогда не было: он ел с серебра, а обслуживал его никто иной, как полковник, который за всю войну не уделил ему не только слова, но даже и взгляда.

— Алхимик объяснил что нас ждет? — спросил граф Туардоз.

— «Нас»? — удивился Шари. — Вы тоже собираетесь сегодня умереть?

Полковник расхохотался, причем в смехе не было ни злости, ни разочарования — исключительно веселье.

— Что он тебе наговорил? Что мы сдохнем? Еще про то, что регент собирался предать нас всех и заключить позорный мир, когда мы почти выиграли? Старик гениальный алхимик, этого не отнять. Но он враг. Он врет. Во-первых, он сам сдался. Представляешь? Солдаты как видят живого алхимика из арапчи, тут же делают его неживым. А он прошел сквозь все кордоны, заставил привести себя к регенту и заявил, что может разъять квадру. Мол, опасно, нужно много всяких там штук и специальные люди, «мудрец», «вор», «жених», «отец» и «палач». Но на выходе у регента вместо непонятной твари, пробравшейся в его постель, будет родная дочь. И запросил за это денег и поместье. Похоже на поведение самоубийцы?

— Нет, — признал Шари.

— В нашем мире нет места арапче, придумавшей студень и квадр. Его бы поймали, выдали его светлости регенту, а регент разорвал бы его быками, медленно и мучительно, как уже сделали с несколькими алхимиками. Но он пришел и предложил. Он знает, что делает.

— А вам-то это зачем? — удивился Шари.

— Я жених. Ха, да я и вправду жених Наулии! Мы с регентом дальние родственники, земли граничат, так что нас с Наулией обручили, когда мне было одиннадцать, а ей два. Потом его светлость пошел в гору, стало ясно, что брак не состоится, но помолвку не разрывали. Я же даже жениться перед войной собирался, пошел к регенту на прием, а он — мол, скоро война, не связывай себя браком — ну, все как он может, голову запудрил, в итоге я не только не женился, но еще наследство на семнадцатый полк спустил. Ну и сейчас то же самое. Мол, она до сих пор твоя невеста, кто кроме тебя, мы же родственники, и пост кастеляна в королевском дворце… Хуже, чем на осаде Аль-Хазред все равно не будет…

Шари отсалютовал бокалом и выпил залпом половину вина. Под Аль-Хазред было действительно паршиво, полтора года осады, выплескивающиеся из-под земли щупальца студня, превращающего тебя в заживо гниющий труп. Алхимический огонь, прожигающий тело насквозь. Бомбы, которые взрываются, только когда рядом есть кто-то живой.

— А, ты же был там! — граф хлопнул Шари по плечу. — Ты же везде был, где и я. Извини, тебя не помню. Сержантов пару помню, а капралов уже ни одного. Вы же мерли все время! Только запомнишь человека — а его уже проткнули или подорвали!

— Еще вопрос, господин полковник. Вот я вор, вы — жених, алхимик — мудрец, а кто будет отцом и палачом?

— Отцом будет алхимик, палачом — королевский палач, а мудрецом — придворный художник, который рисовал Улькины портреты. Роль мудреца — оформить границы лица и тела. Всё, не медли!

Следующие пару часов Шари мыли, брили, намазывали благовониями и обряжали в легкие длинные тряпки, повязанные вокруг солдатского тела замысловатыми способами.

При этом все время присутствовал какой-то мутный арапча, зачитывающий на незнакомом языке — даже не фарси, фарси Шари бы признал — одну и ту же фразу с разными интонациями.

А потом он прошел в очередную комнату, но на этот раз не для того, чтобы ему заплели в волосы цветок или повязали какую-нибудь ленту на плечо, а в большой зал, с расписанными мелом и углем полом, стенами и потолком — круги, звезды, прямые и кривые линии, символы, среди которых часть Шари с удивлением опознал — например, тот, которым он на службе был обязан промаркировать бомбы с увеличенным зарядом.

В центре залы располагался гигантский хрустальный гроб, в котором лежала обнаженная девушка. Напротив стоял разряженный в воздушные ткани, цветы и ленты, как шлюха из офицерского борделя, кряжистый мужик с безвольным, вмятым внутрь подбородком и злыми глазами. «Палач», — с неприязнью подумал Шари. И тут же понял, что и сам выглядит также.

Он прошел ближе к гробу и ахнул. Девушка была даже не прекрасна, а поистине совершенна. И дело было не в размере груди или обхвате бедер, а в том, насколько все это сочеталось между собой. Вспомнились слова полковника о том, что за формы тела и лицо отвечает мудрец, — и стало понятно, эту девушку создавал кто-то с абсолютным вкусом.

При этом едва отведя от квадры взгляд, Шари не мог вспомнить черт ее лица или очертаний бедер: только яркий восторг, чувство причастности к чуду. В этом точно была алхимия, и не та злая и страшная, с которой обычно сталкивался Шари, но новая — совершенная, красивая, мягкая…

— Расследование показало, что она убила около сорока человек во дворце, — граф Туардоз неслышно встал позади Шари. — Генералы, полковники, советники. Несговорчивый повар, слишком внимательные горничные. За эти преступления трех человек повесили, около десятка посадили в тюрьму, некоторых пытали. На нее обвинение не легло ни разу.

— И не могло лечь, — вступил в беседу алхимик, также появившийся бесшумно. — Она совершенна. Где мудрец?

Шари оглянулся и увидел, как входит в зал последний, пятый участник «процесса» — пугливый пожилой мужчина с седой гривой волос, спадающей до поясницы. Он оказался единственным во всей компании, кому действительно шли эти одежды из покрывал и цветы. «Придворный художник».

— Начнем, — неожиданно громко заявил алхимик. — Работа начинается в трех залах. Над нами — рай, там двадцать девственных юношей и десять девиц начитывают молитвы на разных языках. Они месяц тренировались и за последние несколько дней ни разу не сбились, в них я уверен.

Под нами — ад, там стоят семь печей, в каждой из которых варится свое блюдо, ингредиенты выверены. Там работают сержанты-ветераны, у каждого предельно ясные инструкции, страх виселицы и жажда награды от регента в звонких талерах. Я говорил с каждым из них, они не подведут — хотя через час там будет настоящий ад, без воздуха и с пламенем, все как любят ваши священники.

Что будет у нас, я не знаю. Мне известно, как начать процесс, и я знаю, как его завершить. Я уверен, что нашего состава достаточно для того, чтобы сделать все правильно, но с чем мы столкнемся, мне не известно. С этого мгновения у нас нет иных имен, кроме как Отец, Жених, Мудрец, Вор и Палач. Я как отец буду следить за порядком и последовательностью происходящего. Жених должен ждать невесту. Мудрец — рисовать ее образ. Палач — убить любого из нас, если он отклонится от своей роли. Вор должен предупреждать о том, что что-то идет не так. А сейчас закройте глаза и идите туда, куда ведут вас ноги.

Вор — а Шари сейчас ощущал себя именно Вором, а не Шари — зажмурился, сделал с дюжину шагов и замер, чувствуя удовольствие от того, что он нашел правильное место для себя.

— Откройте глаза.

Вор вздрогнул. Он стоял прямо на стене, в то время как на полу стоял Жених, на потолке — Палач и Мудрец, а Отец — на противоположной стене.

— Ман инро михарам! — крикнул Отец.

* * *

Жених пинком сшиб гнилой крест, взял заступ и начал копать. Палач оттолкнул его, перехватил заступ и с первого же удара обнажил гроб.

— Стойте, — Вор чувствовал неправильность. — Не та могила.

Серая промозглая хмарь, ряды покосившихся крестов, вороний грай. Вор огляделся и указал пальцем — там, в полусотне шагов, была могила с полумесяцем.

Палач в несколько движений заступом обнажил гроб. Жених спрыгнул в яму и легко поднял крышку. Обнажился глубокий лаз. Первым полез Жених, за ним остальные. Ползли долго, причем иногда казалось, что они спускаются, а сразу после этого — что пытаются выбраться вверх.

Первым выбрался, как ни странно, Вор. Он стоял во дворе крепости арапча, здесь были солнце и нестерпимый жар, воняло гнилью и смертью. Как только к спутникам присоединился последний — Мудрец, Отец рек: «Ловите ее».

И она проявилась: большая серая кошка, как пантера, но с кисточками на ушах, Вор с такими раньше не сталкивался. Кошка рычала, царапалась, но не убегала. В итоге Жених прыгнул на нее, а Палач и Мудрец схватили лапы.

— Левая задняя! — заорал Вор, и Отец едва успел пнуть кошку в лапу перед тем, как она располосовала бы Палача.

— Рвите на части, — приказал Отец, и четверо, ухватив кошку за лапы, резко потянули — и через мгновение у каждого в руках оказалось по котенку, три черных и один белый — у Жениха. Отец вырвал котенка у Вора и добавил: — Черных убить.

Палач мгновенно свернул голову своему, посмотрел на зазевавшегося Мудреца, протянул руку и сдавил комок шерсти. Жених же сел на корточки и выпустил белого котенка. Тот сделал шаг, второй, и стало ясно — каждый шаг его увеличивает.

— Мудрец, не спи! — заорал Отец. — Направляй!

Белый котенок перекувыркнулся через голову — и теперь это было облачко, похожее на младенца, бесполого, пухлого, как купидончики в церковных росписях. Кувыркнулся еще раз — и теперь это была, девочка, с потрясающе большими черными глазами. Глаза поменяли цвет на зеленый, почти белые волосы стали русыми, девочка шла, вырастая, обретая смутно знакомые черты лица…

И вдруг Палач прыгнул к Отцу и страшным ударом кулака впечатал его в стену. Отец упал, а Палач подобрал с виду мертвого черного котенка и свернул ему шею. Вор кинулся к Отцу — он чувствовал, что без него вырваться отсюда не получится. Палач неуверенно посмотрел по сторонам, затем глянул на свои руки и неожиданно поднял их до уровня головы и резким, отточенным движением свернул себе шею.

Отец выдохнул и приподнялся.

— Мудрец! Быстрее! Жених, помогай!

Жених встал перед девчонкой, затем отступил на шаг, зовя ее за собой. Она шагнула, он отступил, и еще раз, и еще. И каждый шаг делал ее все старше и старше, и вот она уже угловатый подросток, который постепенно округляется, раздаются бедра…

— Нет! — заорал Вор. — Не так сильно!

Жених перестал отступать, прыгнул к девушке, оперся о ее плечи, перемахнул сверху и вцепился в Мудреца. Через мгновение встал, его светлые одежды обагрились кровью.

— Уходим! — крикнул Отец.

Вор шел первым, за ним Жених с девчонкой, замыкал Отец. Тьма сгустилась вокруг, вороний грай, морось дождя, покосившиеся кресты.

— Туда, — указал Вор. Он не был уверен, но знал откуда-то, что стоять нельзя.

А потом он побежал, уже зная, что движется не туда. По пути почувствовал, куда надо, свернул, впереди показался остов старой церкви, вросшей в землю почти по крышу. Вор взобрался наверх, вскарабкался по гнилой черепице, зацепился за крест и обернулся.

Подал руку Жениху, затем девчонке — и едва не выпустил ее, настолько она оказалась горячей, сухой, чистой в этом сумрачном и промозглом месте.

— Я на крест не полезу, — сварливо заявил Отец.

А потом сверху опустилась рука Жениха, выдернула Отца, Вор прыгнул вверх, отталкиваясь от перекладин, и в следующее мгновение…

* * *

…оказался на кровати.

— Очнулся! — Крикнул кто-то. — Зовите его светлость!

«Не зовите никого!» — хотел крикнуть Шари, но не смог.

Вошел человек в черном камзоле. Лицо человека казалось смутно знакомым… Регент!

— Не вставай, — уверенным тоном сказал герцог Ватрасс, королевский регент, блюститель трона его величества, короля Бахтыара Третьего. — Кто предал?

— Е… оиаю…

— Что тут не понятного? — поинтересовался регент. — Ритуал начинали впятером, результатом должна была стать моя дочь, восемнадцати лет. В итоге вернулись втроем, причем двое тяжело ранены, а третий обезвожен и крайне утомлен, а вместо дочери нечто. И это нечто не хочет со мной разговаривать, а хочет вскрыть себе вены. Кто-то ошибся. Ошибка в делах такого уровня — предательство. За предательство — смерть.

И тут на Шари нахлынуло. Вспомнились погост, крепость арапчи, хищная кошка, распавшаяся на котят…

— Ху… Хуёжни… Художника занесло… Он должен был смотреть… Чтобы похожа… А он начал… Улучшать… Я крикнул… Граф убил… Художник ранил… Девчонка не успела вырасти…

— Спи, — Шари показалось, что в голосе регента мелькнуло что-то похожее на сочувствие.

В следующий раз он очнулся в темноте. Рядом кто-то был.

— Если хочешь убить меня — самое время, — сказал арапча.

— Да как-то перегорел… — просипел Шари. — Может, позже…

— Позже не получится. Я умираю. Раны, нанесенные в том мире, в этом почти не заживают, а меня там считай что убили. Ладно, выздоравливай.

— Стой!

Шари вдруг понял, что сейчас этот человек уйдет — и все. Больше они не увидятся.

— Что это было? За что Палач убил тебя? Почему убил себя?

— Короткого ответа нет, — сказал алхимик.

— Дай длинный… — просипел Шари.

— Мне легко было взять роль Отца. Потому что в квадре была не только дочь регента, но и моя дочь. Талантливая художница, знаток нескольких языков, она незадолго до тех событий овдовела и очень страдала, мечтая отомстить вам любой ценой. У нас есть… Были специальные люди, вербовщики. Они могут уговорить кого угодно на что угодно… Стадии взросления и угасания подразумевают движение, и это движение можно развернуть куда угодно… Вербовщики разыскивали воинов, которые бы стали основной для квадр-однодневок, и они нашли основу для самой лучшей, самой великой квадры… Я узнал слишком поздно, когда ничего нельзя было изменить. Последним словом моей дочери была просьба ко всем нам — падишаху, шахам, визирям, алхимикам… Она попросила, чтобы когда это все закончится, мы обязательно убили ее. Разыскали и убили. И когда война кончилась, и я узнал, что ее поймали, я понял, что ее будут держать взаперти вечно. Она будет страдать. Регент будет страдать. Дочь регента будет страдать внутри квадры… Но главное — моя Аиша будет бесконечно страдать, и никто не выполнит ее просьбы, последней просьбы перед тем, как мы завели ее с четырьмя другими девчонками в перегонный куб… Я мог спастись. У меня есть связи, друзья… Есть другие дороги, открытые не всем. Но я не смог уйти. Не захотел. Я должен был исполнить просьбу дочери. И я пришел сюда, к регенту, и предложил ему извлечь из квадры его дочь.

— Ты мог просто убить нас всех, зачем действительно извлекать Наулию?

— Я так собирался сделать, и ни ты, ни граф, ни художник, ни палач мне бы не понадобились. Но пока шли переговоры, я внезапно понял, что решение есть. Я алхимик, а не шарлатан! Я нашел решение, которое никому ни до меня, ни после в голову не придет. Я не мог просто взять и выкинуть это из головы. Я должен был попробовать. Но когда все получилось, я просто не смог убить свою дочь! Я придушил ее в образе котенка, но не убил. Палач увидел это, добил котенка и нанес мне смертельный удар. Потом он осознал, что убил единственного человека, который мог закончить ритуал, и убил себя как нарушителя, при этом передав мне часть своей жизненной энергии.

— Это слишком сложно, — Шари поморщился. — Вы, арапча, живете как-то неправильно. Алхимию эту придумали. Есть земля, есть море, есть мужчины и есть женщины. Зачем наворачивать так много сверху?

— Аллах дал нам разум, Аллах дал нам сомнение. Если бы Аллах хотел, чтобы мы просто жрали и размножались, он сделал бы нас свиньями и поселил под дубом. Вспоминай об этом почаще, Вор. И еще: той девочке, что родилась в нашем ритуале, придется не просто. Она доверяет только троим своим отцам — тебе, мне и графу. Она чужая для нашего мира, они еще не познакомились, и если ей не помочь, не познакомятся никогда. Наш мир будет отдельно, она — отдельно.

После этих слов арапча подошел к Шари и дал ему пощечину.

— Это за что?

— Не «за что», а «для чего».

И вышел.

Загрузка...