Алхимик

Peter James

ALCHEMIST

© Перевод. ООО «Центрполиграф», 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2017

Издательство АЗБУКА®

Пролог

Израиль. Февраль 1991 года

Глубокая убежденность была единственным багажом англичанина.

Погруженный в свои мысли, он молча сидел на заднем комковатом сиденье дряхлого «мерседеса». В салоне такси пахло грязным винилом и сигаретными окурками.

Альфа и Омега. Эти слова звучали в голове, как старая мелодия, от которой он не мог отделаться.

Я Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний.

Яхве.

«Ты больше не подонок», – безмолвно произнес он.

Кондиционер не работал. Он смотрел в открытое окно, за которым вот уже несколько последних часов тянулась одна и та же картина. Сухой раскаленный воздух ерошил волосы. Термометр в пластиковом корпусе, привинченный к приборной панели, показывал сто двадцать градусов; каждые несколько секунд звезда Давида, подвешенная на цепочке к зеркалу заднего вида, издавала раздражающий звук «банг».

Порой снаружи до него доносились запахи пустыни; большей частью они несли с собой удушливые ароматы скисающего молока, приправленного солью. Они проехали через поселение, над которым витало зловоние сточной канавы, смешанное с ароматами мяса на гриле и жареных орехов. Ребятишки махали им вслед, но он не ответил.

Я встретил путника из древней земли.

«Шелли, – подумал он. – Ну да, Шелли». Он-то понимал. Шелли, Байрон – они знали этот секрет, они пытались проникнуться им, пытались жить им.

Порой и дьявол джентльмен.

Он улыбнулся.

Через двадцать минут такси резко остановилось.

– Дальше пойдете отсюда, – сказал водитель. – Эта дорога… плохо.

Но для англичанина эта лежащая впереди дорога казалась ничуть не лучше той, что осталась позади: тот же шрам, прорубленный в ветровых песчаных наносах, усыпанных валунами и камнями, которые мерцали и колебались в горячем воздухе.

Он расплатился с водителем:

– Половину сейчас и половину, когда вернусь.

Водитель испуганными глазами посмотрел на горы, которые виднелись в конце шрама.

– Возвращайтесь, – эхом откликнулся он. – Завтра. Буду ждать здесь в десять часов. – Он уже переключил передачу, и «мерседес» рванул с места.

Так англичанин остался один под синим металлическим небом, в уплывающих клубах пыли от уехавшего такси. Он поежился, чувствуя легкое сомнение, когда смотрел на розоватые, желтые и кремовые оттенки песков пустыни, на которых тут и там виднелись пятна масла, оставшиеся от прошедших войн.

Он проделал три тысячи миль на самолете и на такси. Теперь впереди лежала самая тяжелая часть пути, ему предстояло двигаться пешком до самого конца путешествия. И к новому началу.

Внезапно он испытал благоговейный ужас перед той силой, на встречу с которой пришел, и он знал, что таксист испытал то же самое, знал, что именно поэтому он отказался ехать дальше. Здесь лежала земля, на которой история оставила свидетельства истинности легенд, земля, где, по-прежнему скрытые от взгляда, лежали доказательства, которые искал весь мир, здесь, в горах, тайны оставались неприкосновенными в течение столетий. Тысячелетий. Или потерянными навсегда, как Ключица Соломона.

Он надел шляпу, вскинул на плечо небольшую сумку и двинулся в путь. Карты у него не было, но он знал, куда идти; ему даже не была нужна тропа, которая тянулась в той тени, что шла перед ним. Он и так все знал, ибо нечто тянуло его как магнитом. Влекло к цели его пути. К самой потаенной тайне мира. Его время пришло, и он был готов.

Легкий, как дыхание, порыв ветра коснулся его лица.

Он двигался строго на запад. Мысли приходили к нему, толпились в голове, теснились, словно в поисках места. Ему было открыто торжественное звучание, и он явился сюда, чтобы слышать, чтобы получать указания и подчиняться им. Чтобы обрести дар, который был выше всего остального. Моисей вел сынов Израиля через пустыню. Теперь его тоже ведут через ту же пустыню, он идет по стопам времени и скоро встанет на плечи гигантов. Нагорная проповедь прозвучала с одного из тех склонов, что лежат впереди. История христианства родилась на этих россыпях песка, что покрывают пространство.

Силикон появился из песка. Из двух горсточек пыли явился Большой взрыв – Создание всего и вся. Из нескольких гранул песка возник силиконовый чип. Химия. Химия повсюду. Теперь вы можете пользоваться компьютером, который меньше песчинки. И я покажу тебе нечто иное. / По утрам твоя тень побежит за тобою, / Или вечерами она встанет, встречая тебя; / В горсти праха я покажу тебе страх.

Ровным шагом, не спотыкаясь, он шел около двух часов, миновав несколько гуртов овец и коз, которых пасли бедуины в потрепанных черных и белых накидках. Он все время готовился к тому, чему его учили. Открывать каналы. Он обливался потом, который пропитывал его белую шелковую рубашку, и она липла к коже; под мышками льняного пиджака проступали большие темные пятна. Он всегда носил костюм с галстуком, и ничего иного надевать ему не приходилось. На горизонте, как мираж, прошел караван верблюдов, но он был настолько погружен в себя, что почти не заметил их.

«Альфа и Омега», – думал он. Когда он шел, эти слова звучали у него в голове, как мантра. Альфа и Омега. Он улыбался; это давало ему силы, отгоняло страхи, которые он испытывал с каждым шагом, если ему казалось, что шаг неверен, до ужаса неверен. Об этом надо было думать раньше. Он остановился глотнуть воды из бутылки, которую нес в сумке, и пошел дальше.

Теперь горы были куда ближе. Он мог видеть крутые песчаные склоны, которые тенями поднимались к небу, и всем своим существом чувствовал чернильную темноту пещеры, которая властно звала его к себе. Но теперь он испытывал не страх, а только растущее возбуждение. В небе высоко над головой описывал круги одинокий стервятник, а где-то невидимая птица издавала одинокие крики, которые напомнили ему голос чайки.

Солнце начало опускаться за пики горных вершин. Тень перед ним удлинилась, и в первый раз с начала восхождения он почувствовал усталость. Теперь здесь не было ни тропы, ни придорожных знаков или отметок; не существовало никаких примет того, что когда-то тут был человек, – только растущая крутизна каменных стен, которые поднимались перед ним и обрывались в долину у него за спиной.

Наконец, продолжая бесконечный подъем, он увидел над собой неподвижную, как статуя, сидящую фигуру. Молча остановившись рядом, он отогнал привязанную козу. Они здесь были; он оказался в нужном месте; он упрекнул себя за секундные сомнения, а затем с новой энергией ускорил шаг.

Он прошел по узкому уступу, слева от которого гора резко уходила вниз; из темного зева пещеры навстречу ему вырывался влажный холодный ветер. Сидящий человек не шевельнулся, когда он подошел, не повернул головы, а просто смотрел вперед, на узкий вход в пещеру, которая на мили уходила в угольно-непроглядную черноту; он был так же неподвижен, как деревянный кол, к которому была привязана его коза.

Облаченный в грязную, некогда белую галабею[1], козопас был тощ, как скелет; у него были семитские черты лица, которые в этом регионе могли принадлежать и еврею, и палестинцу. Его маленькие черные остекленевшие глаза были лишены какого-либо выражения.

Англичанин внимательно присмотрелся к козопасу. Ему было примерно около двадцати лет; он лично избрал бы кого-нибудь помоложе и покрепче, но и этот справится, прикинул он. Не сделав попытки познакомиться, он прошел мимо него в темноту пещеры.

В слабых отблесках света он разглядел пятиугольник, аккуратно, как на надгробии, вырезанный на каменном полу, и резной каменный стул, который, как трон, стоял в его середине. Он опустил сумку на пол и, как ему было сказано, сел на этот стул, сложил руки на коленях и не менее часа сидел так, медитируя.

Когда он снова открыл глаза, первые лучи заходящего солнца пробились сквозь отверстие пятиугольного магнетита, который висел под сводом пещеры. Через несколько минут стал виден и слепящий шар солнца, но англичанин, храня молчание, заставлял себя смотреть на него.

Солнце опускалось книзу прямо за спиной козопаса, и казалось, что он впитывает в себя весь его свет. Англичанин не видел ничего, кроме его мерцающего силуэта на фоне неба. Затем из пещеры стремительно хлынула темнота.

Англичанин терпеливо ждал, словно время для него остановилось, ждал, пока в памяти не возник сигнал, – и тогда он начал произносить слова заклинания, которое он учил, повторял и произносил каждый день в течение двадцати лет.

Они были где-то за ним, в темноте. Он не видел их, и они не издавали ни звука, но он знал, что они были там; все стояли в предписанном порядке, кроме того старика: он лежал на носилках, на которых его принесли. Спустя два часа он кончил произносить заклинание и последние отзвуки слов умерли.

Теперь ему оставалось снова ждать.

Течение времени как бы остановилось. Все время принадлежало ему. Англичанин ничего не слышал и не видел; он слепо смотрел прямо перед собой, смутно ощущая, как от холодного воздуха немеет тело. Никогда в жизни он не ощущал такого спокойствия. И такой готовности. Оно приближалось и скоро будет здесь.

Первый сигнал подала коза. Раздалось робкое блеяние, потом еще одно, более настойчивое. Он слышал, как копыта заскребли по каменному полу, потом топнули, зашуршала натянувшаяся веревка привязи. Снова блеяние, в котором отчетливо слышался страх.

Первый порыв ветра жадно лизнул ледяным языком лицо англичанина, взъерошил волосы, пробрался под рубашку.

Они быстро и не объявляя о своем появлении оказались в пещере. Напряжение росло с каждой секундой. Становилось все холоднее. Грубовато толкая его, они обступили каменный стул.

Он услышал рокочущий гул, словно от поезда метро, вслед за которым последовала легкая дрожь. Вот! Оно приближается. Прошло сквозь все времена, чтобы встретиться с ним. Он всегда, стоило ему только появиться на свет, знал об этой встрече, знал, что придет этот день. И вот он пришел!

– Ай-я-я-я-я-а-а-а-а! – прозвучал крик козопаса, полный ужаса; его отшвырнуло ураганным водоворотом ветра, который, словно бомба, взорвался в глубине пещеры.

Англичанина сорвало со стула. Он пролетел по полу и врезался в стену. Ветер вопил и орал над ним, давил на уши так, будто хотел разорвать барабанные перепонки и расколоть голову; на мгновение вера оставила его, и он попытался смягчить боль, выкричав ее, но не смог.

Ветер устроил вокруг него настоящий кошачий концерт; он нес с собой голоса, обрывки иностранных слов, песен, странные звуки. Ветер приподнял англичанина и кубарем пустил его по полу, снова поднял его и приложил головой о каменный стул. Англичанину оставалось лишь отчаянно цепляться руками за пол.

Оставайся внутри пятиугольника.

Инструкция, он должен подчиняться инструкции – это первое правило. Он вцепился в линии, вырезанные на полу. Пол вставал на дыбы, дергался и отшвыривал его в сторону.

И затем наступила полная тишина.

Он лежал неподвижно. Ветер совершенно стих. Теперь ничего не было, абсолютно ничего, кроме угольной черноты и молчания.

Где-то блеснул огонь. Он почувствовал теплый дымок горящего воска. Мерцающих отблесков на стенах становилось все больше, они делались все ярче. Он вгляделся: все двести ярдов ширины пещеры перекрывал ряд пылающих факелов. Он видел за ними какие-то силуэты, но лиц не различал. Впрочем, нужды в лицезрении не было; многих он уже знал, а с остальными со временем встретится.

Он повернулся посмотреть на козопаса и его козу. Первым делом он увидел растрепанные обрывки привязи, а затем одно из копыт козы и часть ноги. Рядом лежали две человеческие руки, вырванные из локтевых суставов, пальцы были сложены, словно для последней молитвы; руки были частично прикрыты лохмотьями окровавленной ткани. На полу по соседству влажно блестела липкая куча внутренностей козы.

Он увидел человеческую ногу, а затем голову козопаса и верхнюю часть его торса, грубо разорванного по линии грудины; вплотную лежала голова животного, отделенная от шеи и повернутая под углом так, что одно ухо оказалось приподнятым, словно оно прислушивалось. Кровь, ошметки плоти, куски внутренних органов валялись разбросанные по полу и прилипшие к стенам, словно раскиданные взрывом.

Казалось, тишина воцарилась навечно.

Наконец ее нарушил голос старика – того, которого принесли сюда на носилках. Он говорил тихим уверенным голосом, полным той властности, которая столько лет была присуща ему.

Да здравствует новый император Великого Гримуара![2]

Англичанин не торопился с ответом. Он встал, вернулся на свой стул, сел, отвернув лицо от пламени факелов и глядя в ночь. Он сделал медленный глубокий вдох, полностью заполнив легкие, так чтобы голос обрел звучность, и с силой сказал:

– Да здравствует Сатана!

Ему в унисон откликнулось эхо:

– Да здравствует Сатана!