Алгоритм судьбы

Глава 1. Канун

Был ранний январский вечер. Морозы поджимали не особо, но погоды стояли холодные. Хулиганистый ветер продувал московские улицы, гонял по тротуарам яркие обрывки серпантина, закручивал позёмку, швырял в лицо противной крупкой, короче, пакостил и шкодил по-всякому.

Прохожих было мало, все нормальные люди сидели дома и смотрели сериалы. Или залезали в виртуалку. Или готовились к культпоходу в театр. Ужинали. Выгуливали пса. Читали книгу. И только Тимофею Кнурову приспичило шляться по холоду. Правда, на то имелась уважительная причина – он искал работу. Вернее, ему уже удалось найти неплохое местечко в каком-то совсекретном «ящике», куда брали лишь по большому блату. НИИ экспериментальной кибернетики. Службу безопасности в этом НИИЭК держали совершенно озверелую – биографию «Тимофея Игоревича Кнурова, 2001 года рождения, холостого, не привлекавшегося, не состоявшего», промыли в семи растворах, прополоскали, расчислили по минутам и тщательно исследовали на предмет благонадёжности. Со вздохом огорчения (чёрт, так и не откопали нелоялыцины…) безопасники передали кипу печатных документов Тимофея в Комиссию по контролю за научными исследованиями при Разведывательном ведомстве. Надо полагать, надеялись, что хоть эрвисты нароют компромат… Зря надеялись – Кнуров был чист и бел аки агнец.

Курьер из РВ доставил Тимофеевы бумаги к нему на дом и устно сообщил адрес, по которому соискателю тёплого местечка надлежало явиться на собеседование – переулок Угловой, номер два, квартира сто шестая. И когда только им надоест играть в усердно бдящих чекистов?..

До места Тимофей добрался на метро и вышел на «Новослободской». Проехал пару остановок на электробусе и забрёл в тихий, спокойный Угловой. Здесь даже ветер не баловался. Дорожки в переулке были чисто выметены, а коробчатый робот-уборщик скромно притулился под аркой и, словно в полудрёме, елозил совками по снегу. Поозиравшись, Кнуров обнаружил искомый дом – кирпичный многоквартирник – и задрал голову на гигантский щит, ни к селу, ни к городу прилепленный на одну из стен. На щите сверху было намалевано: «С Новым, 2033 годом!» – а ниже румяный Дед Мороз волок чувал с подарками. Ветер поддувал в щит, как в парус, и тот попеременно вспухал и опадал, а Дед Мороз делался то щекастым добряком, то желчным злюкой, спавшим с лица.

Тимофей зашёл в подъезд и втиснулся в крошечный лифт. Старина какая… И разумеется, на панели выведено флуоресцентными чернилами: «А. + В. = Д.». Да кто бы сомневался…

На нужном этаже Кнуров втянул живот, расправил плечи, прочистил горло и постучал в дверь сто шестой. Тишина… «Точно – никого!» – приготовился огорчиться Тимофей, но за дверями зашаркали шаги, зазвякали ключи, и на порог вышел молодой ещё мужчина лет тридцати пяти. Был он несколько встрепан и слегка неряшливо упакован, да и однодневная щетина взывала о волосоудаляющей пасте, но внешнюю неаккуратность искупала некая внутренняя сосредоточенность, собранность и нацеленность. Или это чудилось только?..

– Здравствуйте, – сказал соискатель, – я тут на собеседование…

– А-а! – вымолвил встрёпанный. – Кнуров?

– Да. Тимофей.

– А меня родители Михаилом нарекли. Проходите!

Тимофей прошёл, гадая, следует ли ему разуваться – квартира всё-таки… Но, поглядев на обутого хозяина, на скудную обстановку явно нежилого вида, он решил не снимать своих тёпленьких ботинок на «рыбьем меху», но с электроподогревом.

Встрёпанный провёл его в гостиную, где наличествовал стол с компом и кушетка, и занял место за клавиатурой. Кнуров удовольствовался кушеткой.

– Ну-с, – сказал Михаил в манере молодого Айболита, – продолжим наш разговор. Резюме ваши меня вполне устроили, но… хотелось бы, знаете, потолковать с подробностями. Программистом вы долго работали?

– Смотря как считать, – прикинул Тимофей. – Вообще-то со школы ещё. Но по-настоящему если, от сих до сих, года два. Третий пошёл.

– А где?

– «Росинтель». Не на самом производстве – в лаборатории припахивал. Готовил сначала софт для биокомпьютеров, потом освоил параллельное программирование, и меня перевели в сектор машинного интеллекта.

– Отлично… Ну что ж… – Михаил сложил ладони и прижал их к носу, словно возносил моление Будде. – Думаю, вы нам подходите.

– Отлично! – вырвалось у Кнурова.

– Да… – продолжал думать о своём его собеседник и заговорил медленно, осторожно, подбирая слова: – Мы строим очень большую и сложную машину. Эффекторную машину[2]. Слыхали про такие?

– Это которые решают задачи по моделям?

– Примерно так. Главное, машина сама эти модели изготавливает. Машина наша не волноводная, не электронная и не био…

– Квантовая? – решился на вопрос Тимофей.

– Нет. У неё унутре гель-кристаллический гиперкомп – ровно десять базовых кристаллов.

– Ни хрена себе! – изумился Кнуров. – Так она тогда миллионов на четыреста тянет!

– На пятьсот, – ухмыльнулся Михаил. – Кристаллическая квазибиомасса с осени подорожала… В принципе это и всё, что я могу вам сообщить. Остальное вы узнаете, когда подпишете кучу страшных бумаг о неразглашении.

– Опять к этим энкавэдэшникам? – огорчился Тимофей.

– Не-ет! – иезуитски усмехнулся встрёпанный собеседник. – То была внешняя безопасность, а теперь вам предстоит пройти заслоны ещё и внутренней. Так что готовьтесь… Крепчайте духом! Так, завтра что у нас? Пятница? Ну, в пятницу вам приходить не стоит… Старый Новый год! Толку всё равно не добьётесь. Давайте уж тогда с понедельника. Идёт?

– Идёт! – согласился Кнуров.

Старый Новый год Тимофей проводил в тёплой компании СВ[3], домашнего компьютера и пиццы. Были ещё и пельмени, но относились они уже к горячему (пиццу доставили чуть тёпленькой). Поел, попил, посмотрел новости, подавил виртуальных монстров, поспал. Поздравил себя со Старым Новым годом.

Ровно в восемь утра Кнуров явился в НИИЭК, чей стеклянный параллелепипед поднимался на Большой Черкизовской, сразу за пятиэтажкой напротив станции «Преображенская площадь». Корпуса НИИ прятались за высоким забором и куцыми зелёными насаждениями, ничем особым не выделяясь и архитектурными изысками не блистая.

Тимофей отворил тяжёлую зеркальную дверь и попал в обширный вестибюль, тёплый и светлый. К нему сразу направились двое накачанных парней в штатском, но с выправкой, выдававшей давнюю дружбу с вооружёнными силами.

– Документы? – лапидарно выразился один из качков, с прической под ёжика.

Кнуров молча сунул ему свои бумаги. Качка бумаги удовлетворили, и он милостиво кивнул:

– Проходите!

Тимофей прошёл коридором, забитым самой хитромудрой аппаратурой – его и просветили, и обнюхали, сверили отпечатки пальцев и сетчатку глаза, а под занавес провели идентификацию ДНК.

В течение последующих двух часов Кнуров подмахнул массу всяческих обязательств и договоров, клятвенно заверяя все инстанции в своей неподкупности и отсутствии желания связываться с иностранными разведками. И только после этого Тимофея, взмыленного и запаренного, допустили в научные сектора.

Услышав знакомое попискивание терминалов и клацанье клавиатур, он постепенно успокоился.

Научные сектора НИИЭК группировались в три этажа вокруг общего атриума, возводившего плети вьющихся растений от пола до стеклянной пирамиды потолка. Но если всё это представлялось Дворцом Мысли в окружении крепостных стен, то донжоном сего замка была башня машзала – четырёхэтажный цилиндр из анодированного металла и зеркальных панелей, плотно забитый генераторами автономного электрохозяйства, эффекторными комплексами и нейроблоками.

«Ой и интересные, видать, задачки решает сия машина, – подумал Тимофей, – коли к ней ни пешком не пройдёшь, ни на танке не въедешь!»

Он осмотрелся, робея, как всякий новенький. По пандусам и ярусам вокруг атриума солидно расхаживали и легкомысленно пробегали люди в белых халатах. Парни и девушки, в меру упитанные мужчины и строгие женщины, убеленные сединами профессора и сопливые мэнээсы. Одни тащили неясного назначения приборы, другие, на ходу развернув голубой лист схемы, обсуждали ТЭО и уточняли ТТХ[4], а третьи наскоро закусывали пирожками. Видать, так торопились на работу, что не успели даже позавтракать.

– Тимофей Кнуров? – послышался голос за спиной.

Названный обернулся и едва узнал давешнего собеседника – тот обрядился в синий комбинезон, был тщательно выбрит и аккуратно причесан. Над левым нагрудным карманом у него висел бэйджик: «Михаил Дмитриевич БИРСКИЙ, нач. проекта «Гото».

– Здравствуйте, – растерянно сказал Тимофей. – А… разве Бирский – это вы?

«Нач. проекта» виновато развёл руками.

– Я, – признался он. – Так уж вышло…

– Простите, – смутился Кнуров, – говорю что попало…

– Да ладно! – заулыбался Бирский. – Пойдёмте, покажу фронт работ.

Он провёл Тимофея вокруг атриума и спустился по отдельной лестнице в машинный зал. Три двери поочерёдно открылись перед ними, подчиняясь разным паролям, и впустили в святилище. Окон в башне не было, но по всему кольцевому коридору висели обзорные экраны, как в космическом корабле, и демонстрировали один и тот же стереофильм – «Вид на зимний двор». В коридоре стояли двое парней в плёночных скафандрах, споря на темы, недоступные смертным.

– Знакомьтесь, – сказал Михаил, – Царёв, инженер-контролёр божьей милостью. Гоцкало, старший оператор-информатор. А это – Кнуров, наш новый программист.

Царёв, огромный человек с лицом грубой лепки и ясными детскими глазами, протянул лопатообразную руку и прогудел:

– Геннадий.

– Тимофей, – поручкался Кнуров.

Гоцкало, весёлый хохол, сильно смахивавший на итальянца-мафиозо, улыбнулся во всю ширь ротового отверстия и тоже представился:

– Сергей. Можно просто – Сергей Панасович!

– Обойдёшься, – упредил кнуровскую любезность Бирский. – Не дорос ещё, шоб тэбэ по батьку звалы. А теперь… – торжественно сказал он, – самое главное. Вот!

Начальник проекта похлопал по матовым панелям внутренней стены коридора.

– Здесь, и выше – Он. Тот, кому мы служим!

– Кто? – растерялся Кнуров.

– Предиктор!

– Это такая машина, – обернулся к Тимофею Царёв, – которая предсказывает будущее.

В Кнурове тут же проснулся скептик.

– Хм, – глубокомысленно произнес он. – А вам говорили, что это невозможно в принципе – будущее предсказать?

– Говорили! – воскликнул Гоцкало. – Но мы закрывали уши!

– Нет-нет, – остановил его Бирский. – Давайте выслушаем Тиму. Вдруг что новенькое скажет? Давай, Тимофей, громи нас!

– А чего тут громить? – пожал плечами Кнуров. – Я математик и кое-что смыслю в теории хаоса. Да вы и сами должны знать!

Трое в комбинезонах изобразили полнейшее неведение.

– Ну, это такая теория… – промямлил Тимофей, сильно подозревая, что коллектив его дурит. – В общем, она решает нелинейные уравнения, которые описывают, как себя ведут разные там физические объекты. Ну, например, погода. Или ток крови в сосудах. Короче, любые сложные системы, изменения в которых развиваются непредсказуемо…

– Да почему непредсказуемо?! – не выдержал Сергей.

Бирский утишил хохла мановением руки.

– Продолжай, Тимофей, не обращай внимания.

– А чего тут продолжать? – пожал плечами Кнуров. – Поведение автомобиля, летящего под уклон, или развитие циклона можно точно предсказать лишь на первые секунды, максимум – минуты, потому что на любые системы, простые они или сложные, всегда воздействуют очень малые случайности – какой-нибудь камешек на дороге, подгоревший контакт в электромоторе, жук, разбившийся о ветровое стекло и отвлёкший водителя… Их тысячи и миллионы, этих мелочей, но их влияние растёт и растёт и сводит на нет любое предсказание! А другая теория, теория фрактальности, вводит принцип однообразия, приложимый ко всему мирозданию… Короче говоря, реальная жизнь не развивается по прямой линии. Реал – это бесконечная последовательность сменяющих друг друга взаимосвязанных событий, цепь случайностей, ни определить которые, ни предсказать нельзя.

– Стоп, – поднял палец Бирский. – Нельзя предсказать или сложно предсказать?

– Нельзя, – твёрдо сказал Тимофей. – Как же предскажешь случай?

– А если и у случайностей выявить закономерности? – вкрадчиво спросил Михаил.

– А как учесть влияние мелких воздействий на поведение системы? – парировал Кнуров.

– Можно мне? – поднял руку Гоцкало.

– Давай, Серёга, – улыбнулся Бирский.

Оператор-информатор важно повернулся к стене и открыл панель. За ней прятался терминал. Гоцкало нацокал какую-то команду, и монитор осветился, показывая Тимофея со спины. Изображение плавало, то приближая картинку, то перекашивая, но чёткости не теряло. В углу экрана сыпались цифры и значки, выстраивая какую-то фигуру.

– Это показания одного из моих микроинформаторов, – объяснил хохол, – каждый из них размером с бактерию, а их у меня – миллиарды! Они везде. Летают себе по миру и отовсюду шлют информацию. Обо всём! О влажности в бассейне Амазонки, о температуре тела супермодели, о том, шо предпочитает кушать на завтрак герцогиня Йоркская и как она зовёт своего любовника, о форме родинки на груди Вузи Штееман…

– Злыдень писюкатый, – прокомментировал этот подбор Царёв и перевёл: – Так на Украине называют сексуального маньяка.

– Шоб ты понимал! – фыркнул Гоцкало.

Но Тимофей не разделил их несерьёзного настроения.

– Всё равно, – упрямился он, – всех случайностей не учесть.

– А все и не надо! – сказал Бирский. – Зачем? Нам не требуется перерабатывать информацию обо всех наших одно-планетниках, потому что абсолютное большинство пассивно. Воля народных масс, классовая решимость – это всё политические трели. Будущее строит меньшинство, оно определяет пути и варианты, остальные лишь топают следом – туда, куда им укажут.

– Это верно, – кивнул Геннадий. – Знаешь, с чего я начинаю рабочий день? Чищу преобразователи и фильтры информации – столько в них мусора за ночь копится!

– И не говори, – поддакнул Сергей.

– Ладно! – сказал Бирский и хлопнул Тимофея по плечу. – Просто так, за разговором, обо всём не расскажешь. Теория случайности, теорема диссипации информации, алгебра информационных полей, теория больших ошибок… Освоите! Куда денетесь…

Он посмотрел на часы.

– Слушайте… – протянул начальник проекта. – А не сходить ли нам в столовую? Что-то кушать хочется…

– Правильно! – поддержал начальника Гоцкало. – А Тима нам бутылочку поставит… – Поймав начальственный взгляд, хохол поднял руки. – Пива, пива! А ты шо подумал?

– О горилке почему-то подумал, – проворчал Бирский, – со шматом сала.

– Не, Дмитрич… – загрустил Сергей. – Исключительно пивусик. Прописаться же надо новому члену коллектива? Надо!

– Ладно, пошли, хранитель традиций…

И они пошли.