Аленький цветочек

Часть 1

Давным-давно в маленьком провинциальном городишке, на просторах огромной, некогда богатой северной страны жил-поживал простой инженер по фамилии Иванов по имени Иван.

Работал он на маленьком заводике, производителем невесть чего и неизвестно для кого. Зарплата его была так мала, а прилавки магазинов так пусты, что домой ему, мужчине, было невыносимо стыдно идти.

Семья у него была непозволительно большая — трех дочерей оставила ему покойница жена: старшую Ольгу, среднюю Варвару и младшенькую Настеньку, родив которую, вскоре умерла.

Некоторое время назад он вторично женился, наивно думая, что приведет в дом хозяйку, любящую мать дочерям и жену себе. Однако, вначале добрая и покладистая медсестра Катерина, перебравшись из общежития в двухкомнатную «хрущевку» Ивана, стала вдруг сварливой, жадной и злой. Не было и дня, чтобы она не пилила Ивана за его неприспособленность к этой проклятой жизни, за неумение зарабатывать деньги, а с дочерьми его обращалась и того хуже. Однако, старшие Ольга и Варвара себя в обиду мачехе не дали, повесили на спальне замок и пригрозили: «Сунешься — убьем!» Учились плохо, гуляли во всю, а, окончив школу, о работе и не помышляли.

Основная доля тумаков, упреков, домашней работы и прочей скандальной гадости доставались Настене. Тихая, скромная девочка, глотая слезы и несправедливые упреки мачехи, убирала, стирала, мыла, готовила незамысловатые обеды, завтраки, ужины, училась в школе почти на «отлично», спала на кухне, на раскладушке, штопала колготки и папе носки и прочее, и прочее. Старшие сестры смеялись над угловатой девчонкой: «Обрежь косу — не модно нынче! Пойдем на танцы — там такие парни, такой музон! Брось свои книги — никому это не нужно в наше время! А юбка? Обрежь, как монашка ходишь!». Настя только смущенно улыбалась:

— Я уж лучше дома…

— Ну и дура! Отец не от мира сего, и ты в него! Пойди хоть телик погляди, там комедия с Челентано!

Постепенно отношения сестер полностью разладились. Зато Катерина нашла общий язык со старшими девочками. Теперь отца они пилили втроем, и Насте стало совсем плохо.

Иван ни в чем не мог помочь бедной доченьке. Иногда, урывая несколько рублей из грошовой зарплаты, покупал ей дешевенькие колготки или горсть конфет, или книжку. Часто, сидя вечерком с ней на кухне и попивая жиденький чаек, спрашивал:

— Чем тебе помочь, доченька милая? Как жить-то дальше, не знаю. Может выгнать Катьку? Хотел как лучше, а вот как вышло!

— Папочка! Родненький! Не переживай так! Все у нас будет хорошо, только потерпеть надо, ну немножко, — ее ласковые теплые ручки гладили его рано поседевшую голову. — Папочка, всей нашей стране плохо, всем-всем… Но я знаю: скоро жизнь наладится, только нам нужно всем немного потерпеть! Папочка, самое главное остаться честным, добрым в эти трудные времена!

— Доченька, Настенька, — Иван гладил дочурку по русой головке, смотрел в блестящие серые глаза, — я постараюсь!

— Ты у меня смотри — не начни водку пить! А то уже скоро весь город будет из одних пьяниц! — девочка, встав на цыпочки, чмокнула отца в небритую щеку.

После таких, ничего не значащих бесед, после теплых и наивных ласковых слов, тихого смеха, становилось легче на душе отца, появлялась слабая надежда, что действительно скоро все вернется на круги своя.

Через некоторое время Иван и еще некоторые его сослуживцы попали под сокращение штатов. Это была полная катастрофа! Тяжелые думы овладели Иваном. Бесцельно брел он неизвестно куда по обочине цветущего в буйстве весенней зелени проспекта. «Что он скажет Катерине? Дочерям? Настеньке? Чем будет заниматься завтра? Где искать работу в этом захолустье? Где искать выход? Или?.. Решить все сейчас?.. Как просто… Шаг, бросок навстречу вот этому летящему по дороге джипу или самосвалу… Один рывок, последнее усилие в этой проклятой жизни… Как просто! И закончиться этот кошмар, этот ужас, в котором он барахтается много лет, стараясь как-то удержаться на плаву… Почему он раньше не додумался… Раз — и Вечность, спокойная Вечность… И ничего, кроме Вечности…»

Тело уже было рванулось навстречу летящей смерти, но внезапная, острая до боли мысль пронзила мозг, заставив оборвать, сдержать роковой прыжок. Судорожно сжалось сердце, холодная испарина покрыла лоб. «Настенька! Настенька! Идиот! Скотина! Как ты мог думать о себе любимом! Она же без тебя пропадет!» Злые слезы скупо пробились сквозь сжатые ресницы. «Как ты мог, как мог!».

— Иван! Ванька! Ты ли это? Что с тобой? Тебе плохо? Сердце? Да очнись же ты! Не молчи, Иван, — чьи-то руки трясли его за плечи, теребили волосы, терли уши. В сознании его начало смутно проступать лицо мужчины.

Вьющиеся, черные волосы, благородный овал холеного лица, миндалевидные глаза с участием смотрели на Ивана.

— Да… так… Ничего, все уже прошло, — мужчина был явно ему знаком, вот только покопаться в закоулках памяти.

— Иван Иванов? Ванька! Неужели забыл, вспомни — река, сомище! Школу, школу вспомни! Или… или я обознался?..

Спустя некоторое время, сидя за обильно заставленным закусками столом в маленьком ресторанчике, захмелевший от сытной еды, водки и переживаний, Иван, в общем-то не склонный к откровениям, рассказывал о своей забубённой жизни и последней, страшной мысли посетившей его, своему школьному и дошкольному другу Мишке Спивакову.

После школы Мишка, из состоятельной еврейской семьи местных дантистов, будучи незаурядных способностей, поступил в МГИМО. Одно время они поддерживали переписку и даже виделись на каникулах. Но потом, после окончания ВУЗа, Мишку отправили в посольство куда-то в Саудовскую Аравию, и связь прервалась окончательно. И вот встретились… Случайно… Мишка приехал навестить могилы дорогих предков. Посольскую работу по некоторым причинам ему пришлось бросить. Несостоявшийся посол домой не вернулся, осел в Англии, где он занимается крутым бизнесом, имеет свою компанию, несколько небольших, но довольно устойчивых банков.

Однажды, давным-давно, когда им с Иваном было лет по семь, спас его дружок от неминуемой смерти в пасти страшной Чудо-Юдо рыбы сом. Мальчишки плескались в речке, а Мишка забрался в камыши за лягушками, и вскоре истошный вопль потряс речной плес. Ванька не испугался, схватил большую палку, обломок старого весла, и кинулся к визжащему от ужаса, барахтающемуся, цепляющемуся за речную траву Мишку, которого, ухватив за ногу, тащила в омут огромная рыбища.

Ударив несколько раз, что есть силы, по плоской голове Чудовища, мальчишка вырвал друга из прожорливой пасти, помог прийти в себя, привел в порядок его одежду и ничегошеньки не рассказал строгим интеллигентным родителям Мишки.

Забыл наверное этот случай Иван, а вот Миша Спиваков забыть не мог, и к собственному стыду и огорчению не нашел до сих пор способа отблагодарить друга. Наконец, видимо, такой момент настал. Но как? Предложить Ивану деньги? Не возьмет, обидится! Слишком гордый всегда был! Что же делать? Тепло и сердечно распрощавшись, обменявшись адресами и телефонами, обещаниями не терять теперь контакта, друзья разошлись.

— Не грусти, Иван, грядет время великих перемен! Я это нюхом чувствую! Перебейся как-нибудь! Да, кстати, как у тебя с английским? Институтский? Да, не густо!

— Мишка! Как хорошо, что тебя встретил! Ты практически спас меня! А я? Я завтра пойду на базу, там грузчики требуются. Ничего, пробьемся! Пока!

Иван, чему-то улыбаясь, чуть пошатываясь, побрел домой, отказавшись от услужливо распахнутой дверцы Мишкиной шикарной машины. А Михаил, теперь уже Майкл, глубоко задумался над злосчастной судьбой друга. У него появилась довольно интересная, мысль…

Много ли, мало ли времени прошло с той памятной встречи. Иван работал грузчиком, приносил в кармане то яблоко, то морковку, то несколько прикалымленных рубчиков. Не пил, и, в общем-то, был доволен тяжелой и грязной работой, дающей стабильный заработок.

Холодным зимним вечером, когда сестры и мачеха охали и ахали, просматривая очередную серию, бессмысленно длинно и нудно перемалывающего чужую жизнь в чужой стране, сериала, Настя с отцом устроились возле чуть теплой батареи и тихо делились новостями из своей жизни. Настя латала отцу рабочие штаны, слушая рассказ о том, как на базе все воруют, о «левых» товарах, о кучах сгнившей картошки… Громкий телефонный звонок прервал их идиллию.

— Иван? Здравствуй! Это я, Майкл, ну Михаил! Опять забыл, что ли? Как дела? Грузчиком? Да, да, понятно! Так вот, у меня есть вакансия, как раз для тебя… Да, да, я все понимаю, виза и т. д., и т. п.! Да подожди, помолчи! Ты хочешь иметь нормальную работу, нормальную зарплату? Ты, Иван, хочешь, чтобы твоя семья начала более менее нормально жить? Или нет? Короче! Я беру тебя к себе на работу, делаю тебе вызов и прочие документы, а так же вполне официально перевожу тебе аванс, высылаю тебе посылку, она уже в дороге, там твоя «рабочая» одежда. Все! Пока! До встречи в Хитроу!!!

Вся эта тирада была выдана в горящее ухо Ивана буквально на одном дыхании. Майкл говорил и говорил, спрашивал и сам отвечал, он убеждал, просил и умолял. Очень уж ему необходим был такой, как Иван, верный, честный и порядочный служащий в одну из его фирм, и только ему, Ивану, он может доверить некоторые деликатные поручения.

— Хо… хорошо, — только и умудрился пролепетать в трубку растерянный мужчина.

Спустя некоторое время, одетый «от Кутюр», тщательно выбритый и причесанный, пахнущий дорогим парфюмом господин Иванов и несколько человек сопровождения появились в аэропорту одной из европейских стран. Иван выполнял первое, но очень ответственное поручение друга, и летел коммерческим рейсом в далекую Саудовскую Аравию, где в знойных песках Аравийской пустыни жил-поживал очень богатый человек — Сулейман, давний друг и партнер по бизнесу Майкла.

К руке Ивана на прочном браслете и прочной цепочке был пристегнут маленький бронированный кейс.

— Нет, нет! Никакого криминала, все чисто. Там очень важная документация и небольшой подарок моему другу, — поспешил заверить Ивана Майкл. — Ты пока слетай, погости у него недельку другую, а когда вернешься у меня будет кое-что более существенное, чем работа фельдъегеря. Ты знаешь, Сулейман нам почти ровесник, на несколько лет старше, однако это такой человек! Такой человек!!!

Подарок, «скромный подарок», был поистине достойным богатого араба и не таким уж «скромным». Это был великолепный величиной с голубиное яйцо алмаз чистой воды с легким таинственным золотистым блеском. Даже ничего не понимающий в драгоценных камнях Иван понял, что это настоящий, очень дорогой раритет, и некоторые сомнения опять закрались в душу. Однако Майкл поклялся прахом своих предков, своим иудейским богом, своими капиталами, что камень принадлежит ему, и он решил подарить его ко дню рождения своего далекого друга, и никаких неприятностей у Ивана не предвидится, тем более что никто, кроме их двоих не знает о существовании алмаза, даже охрана! Иван поверил в искренность друга, тем более путешествие обещало быть интересным, ведь дальше Англии и Европы он не бывал.

На самом деле Михаилу эта драгоценность попала в виде булыжника, брошенного в окно его машины, в те давние годы, когда он работал в посольстве. За первым полетели другие, и не быть бы Михаилу живым, если бы мимо не проезжал Сулейман со своей многочисленной свитой. Он умчал растерянного юношу в пустыню, чем спас его от разъяренной толпы.

В затерянном в бескрайних песках огромном оазисе, где находились владения араба, Михаил прожил около месяца, потеряв за это время не только возможность вернуться к прежней работе, но и на Родину.

А Сулейман, его спаситель, с удовольствием совершенствуя знания русского языка, сначала долго втолковывал несостоявшемуся дипломату, что обычаи и нравы его страны порой примитивны и очень жестоки. Знал же, знал эти прописные истины Михаил, но не сдержался, заступился с юношеской, комсомольской, горячностью за молодую арабку, которую насмерть забивала камнями фанатичная толпа («Совсем как Грибоедов!» — смеялся араб).

Михаил понравился одиноко живущему Сулейману. Он научил его ездить верхом, показал свой конезавод, ковровые мастерские. Каждому гостеприимству приходит конец. Михаил расставался с другом, увозя с собой не только сердечную привязанность красивого, с грустными глазами араба, но и кое-что еще, что помогло ему обосноваться и открыть собственное дело в Англии.

Самый первый булыжник, брошенный в него, оставивший на высоком лбу большой шрам, Михаил решил сохранить и, отмывая его от пыли и грязи, с удивлением обнаружил, что струя воды разрушает камень! Смыв слой глины, песка и еще неизвестно чего, он обнаружил внутри драгоценный кристалл!

Просмотрев множество каталогов, Михаил убедился, что алмаз уникален и на долгие годы спрятал его в ячейке банка. Прошло много лет и уже вполне состоявшийся миллионер Майкл решил отблагодарить давнего друга этим щедрым подарком. А чтобы помочь Ивану, придумал ему и «должность», и «работу», и возможность для себя облегчить судьбу друга, не обидев его. «Встреть Ивана, как встретил бы меня — он прекрасный человек. Очень честный, гордый и беспомощный в своей простоте. Кстати, он первый спас мою драгоценную задницу! Да хранит тебя Аллах долгие годы».

Иван летел в самолете и, глядя на плывущие под крылом снежные розовеющие облака, улыбаясь, вспоминал лица своих домашних: недоверчиво радостное лицо жены, ошарашено-удивленные лица Ольги и Варвары. «Папка, ты что в бандиты подался? Вот класс!..» Проворные, жадные их ручонки ощупывали и оценивали его «униформу» — строгий и элегантный костюм, добротное драповое пальто, кашемировый шарф, шляпу из мягкого фетра.

— А ботинки! Оль! Ты гляди, ботинки-то! — вопила, как ненормальная Варька. — А перчатки? Пап! Ты, правда, в бандиты? Да? Вот здорово!

Катерина, придя в себя от первого впечатления, вдруг зло разрыдалась.

— Негодяй! Скотина! Вырядился! Расчетные на заводе получил и все, все угрохал на это гребанное тряпье для себя! А девки-то голожопые, мне одеть нечего! А ты… Подлец! У-у-у-у, — завыла она, продираясь в тесной прихожей сквозь восторженных девчонок к Ивану намереваясь растерзать на месте его и его проклятый прикид!

В принципе девчонки тогда спасли Иванову физиономию, а с ней и всю дальнейшую его карьеру (куда бы он с побитой мордой — и в самолет могут не пустить!). Почему-то вдруг разозлившись (хотел сделать сюрприз и сделал называется), Иван грубо обматерил взбесившуюся жену, оттолкнул и ее, и девчонок, прошел в комнату, достал из кармана документы, билет и деньги.

— Вот! Я работу нашел, вернее меня пригласили работать за границей, и завтра утром я улетаю в Англию. Что за работа пока сам толком не знаю, но уверяю вас, — голос стал серьезным, — ни к каким бандитам я не нанимался и ни каких банков не грабил! Меня берет на работу мой старый, очень старый товарищ. Он эмигрировал давно за границу… Но это долгая история… Деньги — это мой аванс, одежда — я получил от него посылку — это рабочая одежда, его фирма всех своих служащих так одевает. Так вот, Кать, прошу, будь поэкономней, расплатись с долгами, уплати за квартиру, свет по возможности наперед, купи необходимое себе и девочкам. Остаток положи на книжку — может быть я еще там не подойду и мне придется вернуться ни с чем… Взять вас? Да вы что! Я уезжаю не навсегда, и потом, я даже не знаю где и как буду жить, и вообще смогу ли я выполнять порученную мне работу! Да, можете заказать себе скромные подарки, если смогу, то перешлю или привезу сам, как сложатся обстоятельства. Вот так… — устало закончил он и, подняв глаза, увидел стоящую в дверях Настену. Крупные, беззвучные слезы катились по худенькому личику, серые, материнские глаза смотрели с невыразимой тоской. Иван поднялся с кресла и подошел к ней. — Не плач девочка моя, я скоро вернусь и заберу вас! — он обнял и прижал к себе худенькое тельце.

— Я, я знаю, папочка, но мне будет так, так одиноко без тебя, — только и сказала девочка.

— Что тебе привезти в подарок, дорогая моя? — отец ласково гладил ее по русой головке, — помнишь сказку про аленький цветочек, у нас сейчас похожая ситуация, правда?

Настена, улыбнувшись сквозь слезы, лукаво глянула на него:

— Вот и привези мне «аленький цветочек»! Только без всяких там чудовищ! Ладно, шутка! Короче, пап, ты правду сказал? Ничего плохого? Вот видишь, я же говорила, что все будет хорошо! Но ты все же будь там поосторожней, заграница все же, — тонкими ручками она обвила его шею и крепко расцеловала.

Впервые за много лет в ту ночь сварливая и очень сдержанная Катерина от души выполняла свой супружеский долг. Иван и не подозревал, сколько страсти, жара и ненасытности накопило ее пышное тело. Ранним утром, жадно целуя его на прощание, она всхлипнула:

— Ну какой же ты все-таки дурак, Ванюша, я ведь люблю тебя и не от злобы душевной, а от бедности беспросветной скандалю. Вань, постарайся и нас забрать к себе… Я хочу тебе сына родить, и зажили бы мы…

Уже несколько месяцев он работает у Майкла, выполняя различные мелкие поручения, из которых эта поездка — самое значительное. Он соскучился, и Майкл обещал ему «служебный, за семьей» визит на Родину.

Сулейман встретил его радушно. Открытая улыбка, вопросы, ответы, все, как положено при встрече. Сулейман расспрашивал о Майкле, о его, Ивановой, семье и делах, о жизни там, в далекой стране. Рассказывал сам, как очень давно побывал в СССР и его поразило разнообразие природы и огромные просторы страны.

— У вас, там, сейчас не сладко, кризис системы. Да-а… многое, очень многое необходимо изменить, а прежде всего, как мне кажется, саму психологию человека, практически раба, и физического, и умственного… — они в дальнейшем часто дискутировали на эту тему.

Сулейман показал гостю большой конезавод, скакунов, тонконогих и грациозных, провел его в мастерские, где искусные руки мастериц ткали невиданной красоты шары.

— У многих мастеров, можно сказать, свой «почерк» — это древнее искусство они передают друг другу сотни поколений. Мои ковры и скакуны — уникальны и пользуются очень большим спросом в Мире, они же являются основным доходом для меня и моих жителей. Живут в селении, по нашим меркам, обеспеченно и свободно, есть медресе и мечеть. Амбулатория имеет прекрасное оборудование — и санитарный вертолет, аппараты рентгена и УЗИ, лабораторию. Имеются магазины, парикмахерская, рынок, баня, а желающие приобретают себе телевизоры, радиоприемники, машины. Мне кажется, что у меня, в моем маленьком оазисе, наступила, вернее уже действует система, которую вы называете коммунистической или социалистической, причем без воздействия каких-либо партий, и сохраняется, между прочим, и капитализм, в моем лице. Я — эксплуататор, властелин этого народа, нонсенс? Но все довольны: и я, и они — все живут по своим потребностям! Да! Конечно, тебе трудно все это понять! Кстати у меня нет границ, нет армии, так, несколько охранников. Мне нечего и некого бояться, дело в том, что моя земля ничего не стоит! Понимаешь, там, внутри, ничего нет! Нет нефти, нет газа, нет золота и алмазов, нет даже железа, кроме ржавого оружия с незапамятных битв, оставленного погибшими воинами и, занесенного песками времени…

Правда есть большие запасы пресной воды. Очень глубоко под нами подземное озеро, море пресной воды, об этом знают только несколько человек, и промышленной ценности она не представляет. Грабителей и бандитов я не боюсь.

Их сейчас больше привлекают крупные страны и города, чем пески! Иван был поражен. Чистый и очень красивый оазис, арки, пруды и фонтаны, экзотические цветы, пальмы, магнолии, фруктовые сады, мраморный дворец, белые плиты дорожек, роскошь внутреннего убранства. Он очутился в сказках Шахерезады…

В замке была огромная библиотека с фолиантами с золотым тиснением на кожаных переплетах. Сулейман рассказывал, что здесь собрано очень много старинных рукописей, в закрытых отделениях хранились свитки папирусов. В моей библиотеке большое количество подлинников, персидская поэзия, летописные свитки египетских жрецов, сказания, саги, легенды, книги по медицине, астрономии, писанные рукой Авиценны и Гиппократа, много современной научной и художественной литературы.

— Я, знаете ли, полиглот, в свое время закончил Каирский университет — экономика и право, социология и юриспруденция, древнейшая и новейшая история, различные формы религий, от самых ранних до теперешних мировых.

— Кстати, вы верите в Бога, в Иисуса? У вас будто бы атеистическая страна? Нет? А у меня своеобразное отношение к Господу. Не взирая на то, что вся наша жизнь построена по закону единства и борьбы противоположностей, я не считаю, что борьба добра и зла является бесконечной восьмеркой, которая обеспечивает существование человечества. Я верю в Высший Разум, основным кредо которого есть Добро и никакой борьбы со злом, ибо сама борьба и есть зло! Да, кстати, вот тут у меня десятка два, опять таки подлинных, картин, написанных великими мастерами. Микеланджело, Рембрандт, Рубенс, Босх, Пикассо, Веласкес, ваш Васнецов и Врубель, Айвазовский, — Сулейман увлекся, рассказывая о картинах истории их написания, сюжетах, художниках…

Иван, как школьник, слушал его, буквально разинув рот. «Боже! Да только дна библиотека и вот эта картинная галерея стоят сотни миллионов зеленых, а он говорит, что у него грабить нечего!»

Две недели пролетели в беседах, прогулках, просмотре старинных книг с изумительными графическими рисунками, за игрой в шахматы. Позвонил Майкл, сообщил Ивану несколько новостей, из которых новостью номер один была:

— Иван, вы там телевизор смотрите? Конечно нет! Ты знаешь, что у тебя в стране твориться? Распался ваш СССР! Что? Эх ты! Слушай новость номер два: от Сулеймана полетишь домой. Нет, не увольняю, а пока специально посылаю тебя туда, будешь мне там нужен! Да и с семьей побудешь. Новость три — перемены, перемены грядут, мой еврейский нос чует! Пока! Привет Сулейману, а дай ему трубку!

Сулейман еще долго болтал с Майклом по телефону. А Иван задумался. К отъезду он был в общем готов, однако к возвращению на Родину?.. Значило ли это, что Майкл отказывается, в дипломатической форме от его услуг? Или действительно что-то новое задумал? Если да, то что? Ладно, это выяснится потом. Деньги пока у него есть, а потом, может быть, и на месте работа найдется. А вот подарками он так и не запасся! Нужно что-либо придумать на месте. Интересно, как отнесется к его возвращению Катерина, ведь в те нечастые общения по телефону она все уши прожужжала ему вопросом, когда же он заберет их к себе?

Проблема с подарками решилась очень просто. В местном магазинчике и на рынке он с помощью Сулеймана купил старшим девочкам по красивому платью турецкого производства, Катерине — яркий шелковый платок и ювелирный набор — искусно вплетенные в золотую оправу гранатовые камни. Колье и серьги. В арабском стиле, под ее карие глаза и каштановые волосы. С подарком Настеньке было сложнее. Наконец он выбрал для нее красивые серебряные сережки с бирюзой. Подарки оказались на удивление дешевыми, но Иван не сомневался, что каждый из них будет эксклюзивным в их городишке. В последнюю ночь перед отъездом ему не спалось. Огромная луна светила в распахнутые окна террасы. Пряный, душистый аромат безветренной южной ночи, мягкие, жаркие подушки не давали заснуть. А главное — калейдоскоп мыслей — как и что будет дальше с ним, со страной, с работой, семьей. Он очень соскучился по родным, даже скандалы Катерины отошли на второй план. Он вспомнил жену, обнаженную, страстную… Настенька наверное подросла, не обижали ли ее сестрицы, нужно будет все-таки с ними серьезно поговорить. И как бедный араб может обходиться без семьи? На его вопрос он уклончиво ответил, что жена и маленький сын давно погибли в автокатастрофе. Как же ему было тяжело! Иван поднялся с постели, накинул халат, сунул ноги в сандалии и вышел на террасу. Звенят цикады, чуть слышно шуршат крыльями ночные бабочки, где-то закричала пронзительно птица. Господи, как же здесь прекрасно! Настоящий рай, прямо Эдем какой-то…

Прощальный ужин в резиденции Сулеймана был с налетом грусти. Иван успел привыкнуть к странному и сердечному хозяину, расставались они навсегда, в чем Иван был уверен.

Он спустился в освещенный луной сад, тихо журчала вода. Сад успокоил, разогнал тревожные мысли, теперь Иван находился в блаженном состоянии и бесцельно брел, наслаждаясь прекрасной природой, их было двое — он и ночь.

Незаметно забрел Иван вглубь сада, аллея закончилась, заросли окружали его. Оглянувшись, он заметил слабое красноватое свечение в глубине. «Огонь что ли? Вдруг пожар? Вся эта красота сгорит?» — цепляясь полами халата за колючий кустарник, Иван пробрался к центру свечения. Это был не тлеющий огонь, а цветок!

Цветок невиданной красоты и строения, его причудливые лепестки мерцали красноватым светом… «Аленький цветочек! Подарок Настеньке!» — не задумываясь, Иван сорвал цветок, ощутив при этом легкое жжение в руках. Это было предпоследнее его ощущение. Последним была, уносящая сознание, боль в затылке.

Сознание возвращалось медленно, как выход из какой-то мягкой субстанции. Сначала боль — голова была переполнена ею. Потом жжение в пальцах, кистях рук, потом тошнота. Головная боль сконцентрировалась в области затылка, однако мгновенно, при малейшем движении, даже глубоком вдохе разливалась по всей голове. С трудом Иван попробовал пошевелиться и приоткрыл тяжелые веки. Пораженно ощущал себя в сидячем положении, руки и ноги были надежно связаны. Уже полностью придя в себя и открыв глаза он, превозмогая боль, попробовал оглядеться. Утреннее солнце хорошо освещало помещение. Это был рабочий кабинет Сулеймана. Напротив связанного Ивана на широченном рабочем столе под стеклянным колпаком слабо мерцал красноватым светом злополучный цветок, в кресле сидел мужчина, в котором с трудом узнавался гостеприимный хозяин.

— Уже очнулся? Хорошо. А теперь ответь мне — почему ты это сделал? Как, ты посмел сорвать в моем саду этот цветок? Цветок, который дороже мне не только твоей, но и моей собственной жизни? Как посмел ты, ничтожный, так обидеть меня, в моих лучших побуждениях? Ну? Отвечай!

Сулейман говорил тихо, но жестко, каждое его слово, как молотом, гремело в затуманенном болью сознании Ивана: «Господи! Этот весь цирк из-за паршивого цветка? Да он ненормальный, псих! Чуть не убил, связал, допрашивает? Проклятый араб! Ничего себе, удружил Мишка…»

— Никогда твоя дурная голова не сможет понять, что сорвав этот драгоценный цветок, ты под корень подрубил мою итак изломанную жизнь! Ценность этого растения для меня в тысячи тысяч раз превышает ценность бесценного по твоему разумению камушка, который ты мне привез! — не давая возможности Ивану ответить, продолжал Сулейман. «Ни фига себе! Уникальный алмаз, ценой в целое состояние, ничего для него, ничего не стоит! Псих! Наверное, еще и гашиша обкурился! Псих! Господи, хоть бы отпустил!» — Иван по настоящему струсил. — Отвечай! А в прочем это уже неважно. В любом случае, ты своей жизнью заплатишь за свое злодеяние, — голос понизился почти до шепота. — Ну, зачем, зачем ты сорвал его!..

— Меня дочка просила п-привезти его. В п-подарок, — заикаясь от ужаса, пролепетал Иван.

— Дочь? Ты что, издеваешься надо мной? Ты смеешь мне лгать! Я разыскивал этот цветок долгие годы, по всему миру! Мои люди поднимались на недоступные вершины, забирались в непролазные чащи, избороздили все возможные глубины, прежде чем нашли его. Он то и цветет раз в пять лет! А ты говоришь, что твоя дочь попросила тебя привезти ей в подарок именно его! Негодяй, вор и лжец!

Иван тут разозлился и вспылил: «Будь, что будет, но он выскажет этому придурку все, что он о нем думает! Что он о себе возомнил!? Арабишка! Из-за проклятого цветка!..»

— А вот знала, знала моя доченька о твоем цветке! Знала и просила привезти именно его! Не золото и шмотки, а именно аленький цветочек! Ты знаешь, какая у меня дочь умница?! И просила цветок она, шутя, это сказочный цветок, понимаешь? Из нашей сказки, а она еще ребенок! — почти кричал Иван, дергая связанные руки. — А ты, ты связал меня! Подло! И не угрожай, что меня убьешь! Миша меня сюда послал, он знает, где я, он звонил…

Сулейман резко поднялся и вышел. Появился слуга, со своих рук напоил Ивана соком и ушел. В сок видно было что-то подмешано, так как пленник почти сразу крепко уснул, не успев, как следует обдумать свое положение. Вторично Иван очнулся поздно вечером, ныло затекшее тело, тупо саднил затылок. Слабый, приглушенный свет освещал фигуру напротив. Сулейман!

— Покажи мне свою дочь. Ту, которая так неумно пошутила, это фотография твоей семьи? Впрочем догадаться не трудно, вопрос риторический. Как зовут дочь? Анастасия? Почему она не похожа на твою жену, на тебя, на сестер?

— Она похожа на свою мать, мою первую жену, она умерла вскоре после родов.

Иван увидел, что Сулейман внимательно рассматривал семейное фото, которое хранилось у него в бумажнике. «Скотина! В моих вещах рылся, бумажник взял, плакали мои денежки, и что он задумал?» — удрученно думал Иван.

— Ты говоришь, что Майкл знает где ты. Глубоко ошибаешься, я не настолько глуп! Ты просто не долетишь! Твой самолет где-нибудь в пути покинет пилот, а ты, единственный пассажир, «дорогой» гость, приземлишься или приводнишься где-нибудь в очень пустынном месте, впрочем, тебе уже будет все равно… Однако у тебя есть шанс… Расскажи мне о своей дочери, только правду!

«Что еще он придумал?» – слабая надежда затеплилась у Ивана. Ничего не утаивая, довольно сбивчиво и долго он рассказывал о несчастном детстве своей Настеньки, говорил, как ей нравится учиться, как любит она рисовать, читать, как ласкова и добра даже к обижающим ее мачехе и старшим сестрам. О сказке про аленький цветочек, о его глупом порыве сделать ей приятное, привезя в подарок сказочный цветок. Сулейман внимательно, не перебивая, слушал его. Осунувшееся за бессонные сутки лицо его резко постарело, взгляд был наполнен болью и грустью. Он отложил фото.

— Так вот, о шансе. Цветок, изуродованный тобой, вновь должен зацвести только через пять долгих лет, очень долгих для меня. Ему нужен уход… Отдай мне на этот срок свою дочь Анастасию…

Иван не дал ему договорить, отцовские чувства взыграли в нем:

— Проклятый старик! Ты что это задумал? Неужели ты думаешь, что я смогу отдать в твои маразматические руки свою доченьку? Настеньку? Лучше убей меня на месте! Ты хоть понимаешь, что ты мне предлагаешь? Что бы я свою дочь, своего ребенка, тебе на утеху? Педофил несчастный! Развяжи меня, трус! Да ты сошел с ума в своей пустыне! Что ты можешь знать об отцовских чувствах, как мне, отцу, предлагать такое… Негодяй!

Сулейман молча подошел к пленнику. Гримаса исказила его лицо. Ухватив реально за горло, он чуть ли не поднял его вместе со стулом. Но голос был тих и безжалостен.

— Я не знаком с отцовским чувством? Ты в этом уверен? Считаешь, что только ты им наделен? Так знай — мой сын не погиб вместе с моей женой, он жив, и ты его несколько раз даже видел. Жив! К сожалению! Он болен, болен страшной болезнью, от которой нет лекарств во всем мире! Ученые не придумали еще это лекарство не потому что бессильны, а потому что болезнь такая, от которой нет и не может быть! Но мой сын болен именно ею! Я с ним объездил весь свет! Но все напрасно. Однажды возле моих стен появилась старуха, каким-то образом она узнала о моем несчастье, и сказала, что только с помощью этого, достаточно уникального растения, именно в момент его цветения, можно приготовить снадобье, которое исцелит моего мальчика! После твоего отъезда, уже сегодня, я бы начал лечение и мой сын, может быть, был бы здоров! Ты мне говоришь об отцовских чувствах, а почему ты, любимую дочь, не можешь защитить от своих женщин? Не нужна мне и моему сыну твоя дочь как наложница. Этого добра хватает! Слабая надежда, что добрые и ласковые руки твоей дочери помогут цветку зацвести раньше назначенного срока… Потом, я обеспечиваю ей полный пансион, обучение, правда заочное, через Интернет, вы еще о таком и не слыхивали; не только по программе колледжа. В ее распоряжении будет любой факультет университета. Это шанс для тебя остаться в живых и изменить судьбу своей дочки, — Сулейман уже отпустил Ивана и говорил обычным усталым голосом. — Времени на раздумье у тебя нет, ты уже давно должен был быть в пути и тебя ждет самолет!

— Как я все оформлю, виза, документы?

— Не будь наивным Иван, — Сулейман развязывал своего гостя, — неужели в твоей стране все чиновники так хорошо живут или так честны, что откажутся от нескольких довольно нескромных подарков? А как ты сам? Так «просто» оказался у Майкла? Ты никогда не задумывался? Напрасно! Твоя наивность сродни глупости, а в твоем возрасте это непростительно, или коммунистические идеи настолько размягчили твои мозги? Ладно! Я так понял, что дочь ко мне пришлешь. Мой человек привезет тебе необходимые для подписи документы, и без фокусов! Я тебя везде достану! А девочке будет у меня лучше, чем среди твоих, как там у вас говорят, «баб», конечно если ты меня не обманул на счет нее… Вот возьми назад, — он протянул Ивану портмоне. — Не извиняюсь, ты сам виноват, в чужом саду нельзя и травинки сорвать! И вот еще, это все оформлено, с таможней проблем не будет, — он откинул кусок бархата, лежащий на столе, — это я приготовил еще до твоей кражи, а потому ты, подарок гостеприимного хозяина «дорогому» гостю — обязан принять. По нашему обычаю отказ — это оскорбление, а ты и так уже доставил мне неприятности! Перед опешившим Иваном лежали несказанной красоты женские украшения из золота и драгоценных камней, его скромные подарки моментально померкли перед этой роскошью.

— Нет, не нужно, устыдившись нехороших мыслей о хозяине, Иван начал искренне отказываться, нет! Зачем же! Ведь я…

— Слушай, Иван, как же ты надоел мне! Иди, приведи себя в порядок, и прощай! А подарки все же возьми, а это от меня лично тебе, — Сулейман снял с запястья шикарный «Роллекс», — что бы не забывал о своем обещании, и своей вине передо мной. В конце смущенный Иван бросил взгляд на злополучный цветок.

— Нет! Не достоин я такой щедрости от тебя, вот только если отдашь все же этот цветок, или он тебе еще нужен? Мне бы Настеньку порадовать и объяснить ей проще будет, почему это ей придется уезжать…

— Хорошо! Майкл был прав, ты гордый, я почему-то верю тебе, что не обманешь, и, скорее всего, нам еще суждено встретиться и не раз, а может быть и подружиться? Но часы возьми! Цветок ядовит, поэтому повезешь его под колпаком! Посмотри на свои руки, однако если использовать его полностью, все растение, включая корень, то по словам старой ведьмы, он может вылечить…

Прощание было сдержанным, Иван заверил Сулеймана, что подпишет все необходимые документы и отправит Анастасию в далекий Эмират.

Дорогой Иван размышлял о странной болезни сына Сулеймана. Не раз он видел молодого вполне здорового юношу за столом во время обеда. Юноша и Сулейман перебрасывались редкими фразами на своем языке. Так, невзрачный, полноватый парень, неужели сын? И чем он болен? Однако неприятный взгляд ему запомнился. Хотя, по тому как сухо с ним обращался Сулейман и как редко он встречался Ивану, может быть это и не сын, а просто не очень желанный дальний родственник или просто гость. И потом, ядовитый цветок — лекарство? Да ладно, он все-таки, наверное, очень хороший человек и добрый, не обидит мою Настену. Обучение через компьютер! Ивану был знаком интернет, работая у Майкла, он научился им пользоваться, но чтобы обучаться! «Ничего, все будет хорошо, Настенька! Да и мы с Катериной, может быть, сына заведем, старшие-то девахи взрослые уже скоро замуж повыскакивают». И заживут они с Катюхой… Вот только как с работой будет?

Власть сменилась, система сломалась… Что дальше?.. Мысли путались, уставший Иван всю оставшуюся дорогу проспал, просыпался только на пересадках.

Семья встретила Ивана настороженно — радостно. Катерина что-то лепетала о бессмысленности подарков, спрашивала о работе. Девчонки, натянув на себя обновы, умчались на дискотеку. Настенька, как всегда мыла посуду после ужина, искоса умиленно поглядывая на диковинный цветок под стеклянным колпаком.

Цветок, немного поникший, и потерявший частично свое свечение, по-прежнему был красив и загадочен. Катерина ушла на ночное дежурство, девчонки не вернулись еще с танцев. Иван со стаканом чая, по старой привычке, примостился на табурете.

— Где ты откопал такое чудо? — ласковые руки Насти обняли отца, она уселась к нему на колени. — Почему ты такой грустный? Что-то с работой не так? Пап, я так соскучилась! Пап, ну не молчи, пап, ну что, что случилось?

Иван молча смотрел на встревоженную дочь.

— У меня к тебе очень серьезный, взрослый разговор, только вот не знаю с чего начать, и сможешь ли ты понять, что к чему…

— Я очень внимательно слушаю тебя, давай, не тяни, пока эти не вернулись! — Настенька удобно устроилась напротив, приготовилась слушать. — Доченька! Ты хотела бы некоторое время пожить заграницей, учиться там, причем абсолютно бесплатно… Короче выслушай меня! — очень дипломатично, опуская все неприятные подробности о своем пленении и угрозах Сулеймана, об его несчастном сыне. Иван поведал дочери, о том, что по неосторожности, желая доставить ей приятное и удивить сказочным цветком, повредил уникальное растение, которым его гостеприимный хозяин очень дорожил. Сулейман — пожилой и одинокий, добрый и честный, очень надеется, что ласковые руки и доброе сердце ее, Настеньки, помогут выходить растение и скрасят одиночество старого человека. — Разве тебе не надоело прозябать на этой проклятой раскладушке, в этой тесноте? Носить драные колготки и выслушивать вечные упреки Катерины и сестер? Послушай, Настя, там очень красиво, тепло, там замечательная природа, а какие там кони, ты будешь ездить верхом на настоящей арабской лошади! А главное — там у тебя будет возможность учиться, получить хорошее образование, было бы твое желание! А сколько у него книг! А картины, все подлинники! И много, много чего еще. Была бы у меня возможность, я сам остался бы там! У тебя будет свой компьютер! Свой сайт в интернете! Ты хоть представляешь, что это такое? У вас в школе только несколько простых учебных компьютеров на всех! А там у тебя свой! И ни за что не нужно платить! Он будет тебя полностью обеспечивать! Он, он как дедушка тебе? Это твой шанс! Как в сказке! Тебе в замен придется только ухаживать за этим проклятым цветком! Пока он не зацветет снова! Не знал я, что он так дорог для него! Я пожалел Сулеймана, и пообещал ему, что пришлю тебя!

Иван много и не очень связно говорил, убеждая не только девочку, но и самого себя. Он уже был уверен, что ей у Сулеймана будет хорошо, лучше, чем в семье, дома, он очень боялся, что дочь не согласится. «Предложить бы такое Ольге или Варьке, тех и уговаривать бы не пришлось, они бы моментом собрались!» — подумал он, закончив свой монолог. Серьезная Настя подошла к отцу.

— Пап? Ты что серьезно? Пап, а как же ты, вы все тут, без меня? Как же я, без вас? Папочка, все это прекрасно, но, но… Я не знаю, не знаю, мне тоже нужно подумать, пап, зачем ты пообещал?

— Настенька! Девочка моя, доченька, не плачь! Мы будем созваниваться, потом ты сможешь навещать нас, — Иван в последнем был не очень уверен. — И это же не навсегда, на несколько лет! Ты будешь учиться, и тебе некогда будет скучать, и время пролетит быстро! У меня сейчас с работой нет определенности, в стране кризис в полном разгаре, упаси бог — война начнется… Настенька?.. — Иван удрученно умолк, поник головой.

— Хорошо, пап, я поеду к этому… дедушке… Обещай мне только, если я скажу, что мне там плохо, ты немедленно меня заберешь? Вообще это так неожиданно… Пап! Ну не печалься, ты мне лучше расскажи, какой он, как там, подробнее!

Они еще долго просидели на маленькой кухоньке в тот вечер.

Сулейман, в полном смысле, устлал «зеленью» ей дорогу в далекий оазис.

Уже несколько месяцев живет девочка во дворце Сулеймана. Ей была предоставлена огромная красиво убранная комната с широкой, под балдахином кроватью, шелковые простыни, пуховые подушки, легчайшей шерсти покрывала, толстенные мягкие ковры, в которых тонули ее маленькие ступни, множество пуфиков, банкеток, красивые гобелены, мозаика, трельяж, на резном столике которого баночки, флакончики, ларец с драгоценностями, украшениями. Тут же большая ванная и кабинка туалета, шампуни, мочалки, баночки с непонятными цветными кристаллами. Большая зеркальная гардеробная со множеством, не совсем понятных, нарядов, там же находилась обувь. Девочку поразило богатство и изобилие различных вещей и предметов, назначения которым она не понимала.

Сад, парк, выложенные искусными мастерами бассейны и фонтаны с чистейшей водой. Незнакомые ароматы, доброта хозяина, все это великолепие, окружающее ее — все было как во сне! Настя нестерпимо смущалась, краснела на первых порах общения с Сулейманом, хотя внутренне она сразу поверила в искренность и доброжелательность высокого, одетого в традиционный, балахон пожилого мужчины. На голове у него был клетчатый платок закрепленный обручем. Красивые миндалевидные глаза смотрели на подростка ласково и внимательно.

— Будь как дома, не стесняйся, сегодня ты устала с дороги, а завтра я тебе все покажу и расскажу… Тебя здесь никто и никогда не обидит, — мягкий голос был не навязчивым и приятным.

Освоилась Настя быстро, невзирая на языковой барьер, сдружилась со старым поваром Каримом, была ласкова с немногочисленными слугами и все норовила им чем-либо помочь и вскоре знала всех по именам, а они с добротой относились к нескладной и шустрой девочке.

На следующий день, по приезду, отвел ее Сулейман к злосчастному цветку, и долго следил, задумавшись, как Настенька, опустившись в белых штанишках на коленки, тоненькими пальчиками разгребла вокруг цветка грунт, сбегала, принесла воды, обмыла с колючих, плотных листов пыль, аккуратно обломала засохшие стебли. Из места, где находился некогда цветок, до сих пор сочилась мутная, сероватая, млечная жидкость. Осторожно смыв ее, а присохшую ободрав ноготком, девочка слепила из глины и слюны комочек грязи, заклеила «кровоточащую» ранку. Закончив процедуру, она поднялась, тылом ладошки отбросила со лба выбивающуюся светлую прядь.

— Вот и все, теперь я уже знаю, где он растет и буду каждое утро его проведывать, — она подняла на Сулеймана умоляющие огромные серые глаза в мохнатых ресницах. — Пожалуйста, извините меня и папу за цветок. Я не знала, что он вообще может быть на свете! Это все сказка! Я пошутила просто, а папа…

— Я давно уже простил Ивана, а ты ни в чем не виновата, не переживай. Пойдем я тебе что-то покажу. И называй меня просто — «дедушка» и на «ты», — Сулейман широко улыбался. — А ты молодец, как обходила растение! Мой садовник его не любит, боится, ядовитое оно, но не само, а только цветок.

— Да? Я не умею, но мне кажется, ему будет хорошо. Дедушка Сулейман, вы… ты мне помоги выучить ваш язык, я совсем, совсем ничего не понимаю по-арабски! А куда мы идем? Ой! Как красиво! Дедушка! А когда мы начнем учить язык? А ты меня научишь, — не умолкая щебетала девочка. Ополоснув испачканные руки в фонтане, она схватила Сулеймана за локоть.

В тот день ей подарили замечательную, абсолютно белую, молодую кобылу. Настиному восторгу не было предела, повиснув на крепкой шее Сулеймана, она горячо расцеловала его в обе щеки, потом засмущалась. Извините…

— Ничего, ничего внучка, все нормально, завтра я и Али будем тебя учить верховой езде. Али у нас будущий ветеринар! Вот только выучится, он у нас смышленый парень и очень сильно любит лошадей, мечтает вывести новую породу.

Босоногий улыбающийся парнишка, старше Насти на несколько лет, держал под узды белоснежную красавицу.

И вот с той поры прошло уже несколько месяцев. Смышленая Настя быстро освоила разговорную речь, читала и переводила арабские тексты, пока только со словарем и с помощью компьютера. У нее была неплохая база английского, она совершенствовала и его. Очень помогал Сулейман, оказавшийся очень строгим и требовательным учителем.

— Кем бы ты хотела стать? Только серьезно. Мне необходимо выбрать тебе программу обучения, чтобы ты могла закончить среднее образование. История? Литература, так, археология, древние языки, а химия, физика, математика? Ясно. Но тебе для серьезного образования необходимы минимальные, общие сведения и знания этих наук тебе тоже обязательны. В общем, я все понял, скоро приступишь к учебе по настоящему, с экзаменами и зачетами.

Настя была несказанно довольна. Быстро подружилась со своей кобылкой Жасмин и с Али. Свободное время проводила в прогулках верхом, однако большую часть времени она проводила в огромной библиотеке, благоговейно листая страницы старых фолиантов. Тут замирало ее сердце, голос снижался до шепота. Сулейман начал обучать ее древнему персидскому языку, на котором были написаны многие манускрипты. Девочка как губка впитывала в себя все новые знания. Однажды в библиотеку зашел незнакомец. Не высокого роста, чуть полноватый. Надменное молодое лицо и неприятный взгляд глубоко посаженных пронзительных глаз. Юноша сразу не понравился Насте.

— Здравствуй! Ты Анастасия? Я — Бахтияр, у тебя какие-то затруднения? Если хочешь, я могу иногда помогать тебе, — приятный голос, мягкие жесты, предложенная помощь оттеснили первое неприятное впечатление на второй план, и вскоре Настя с удовольствием слушала толковые пояснения. Вскоре они подружились. С его помощью Настя довольно быстро постигла азы старых языков.

Бахтияр несколько раз в месяц надолго исчезал, Сулейман в принципе был не очень доволен их дружбой, особенно совместными прогулками. Коней Бахтияр не любил, зато превосходно водил машину и научил тому же Настю, кроме того он был прекрасным рассказчиком и собеседником. Вечерами Настя играла с Сулейманом в шахматы. Выигрывая, она ликовала.

— Дедушка, ты у меня прелесть! — и ласкалась к нему.

Хорошее питание, чистый воздух, верховые прогулки благоприятно повлияли на ее физическое развитие. Длинные волосы, серебрились и блестели, мохнатые ресницы тенью ложились на румяные щеки, правильно очерченные губы, таинственно скрывали ряды ровных жемчужных зубов, тонкая талия подчеркивала чуть округлившиеся бедра и робко поднимающуюся грудь. Ставшие тесными и короткими брючки, она обрезала, а из штанин вшила клинья. Из сарафана сделала просторную кофточку. Туники и платья из гардеробной она не трогала, теряясь в догадках, кому могли принадлежать столь дорогие и красивые наряды, выбрала только себе сандалии, мягкие тапочки и теплый халат. Цветок, который Настя навещала каждое утро, поливая его и омывая листья, посвежел. Зелень его стала более яркой и сочной, появились новые почки.

Училась она только на «отлично». Невидимые учителя в интернете выставляли ей по всем контрольным и экзаменам высший балл! Работоспособность ее не имела предела, она готовилась сдать учебный курс равноценный десятилетки экстерном. Каникул для нее не существовало, даже верховые прогулки с Али стали редкостью. С отцом она регулярно созванивалась, была в курсе всех его дел. Иван с легкой руки Майкла, под его чутким руководством открыл на базе старого предприятия акционерное общество, стал генеральным директором и владельцем контрольного пакета акций. Завод, завезя оборудование из Европы, экстренно переоборудовали, и теперь он выпускает национальные напитки — водку и квас. Товар спрос имеет большой, а потому Иван стал «новым русским». У него великолепная квартира, шикарная машина. Катерина совсем недавно родила ему сына Юрочку. Ольга выскочила замуж довольно удачно, тоже живет в достатке. Варвара работает менеджером на фирме. В общем, дела идут очень и очень хорошо.

Иван же радовался успехам дочери, говорил, что скучает, с удовольствием приехал бы навестить, но… малыш… Катерина… завод… Может быть позже, потом, когда Настена окончит весь курс обучения и сдаст экзамены?

Весть о рождении братишки ошеломила Анастасию. Внезапно ей стало грустно. Поздно вечером, лежа в постели, она вспомнила отца, представляла маленького братишку. Живой крохотный ребеночек… Так захотелось его увидеть, какой он? Она представила маленькое тельце в своих руках и расплакалась.

Не выспавшаяся, вялая и грустная она провела весь день, бесцельно сидя над пустяковым заданием возле монитора. Только на следующий день она взяла себя в руки, нормально выполнила задание, но, в общем, настроения не было. Ни чего не хотелось. Девочка бесцельно шаталась по саду. Прошло несколько дней. Депрессия прочно поселилась рядом с Настей, и она была грустна и задумчива.

Однажды, вечером, Сулейман отодвинул в сторону шахматы. Все равно Настя играла рассеяно, делала грубые ошибки.

— Анастасия, ты грустишь уже несколько дней, не заболела ли ты? Может тебя кто-то обидел? — с участием спросил он. — Я понимаю, вокруг тебя много мужчин, может кто-то допустил вольность по отношению к тебе, ты ведь уже девушка, ходишь без платка, одеваешься слишком открыто, кто тебя обидел? Кто? Я накажу этого негодяя!!! — Сулейман не на шутку разволновался, вскочил, подошел к девушке, положил тяжелую руку на русую голову, ласково поглядел.

Сама того, не ожидая, в порыве бесконечного доверия, Настя, обхватив Сулеймана за талию, уткнувшись носом в твердый живот, громко и горько разрыдалась.

— Что? Что с тобой? Девочка, моя любимая! — растерянный мужчина не находил слов для утешения.

— Прости, прости меня дедушка! У тебя так, так прекрасно все. Я очень, очень довольна! Никто, никто меня не обидел. Они, они все такие хорошие, добрые, любят меня! И Бахтияр, и Карим, Али, все, все, дедушка. Это я, я виновата! Я, я очень, очень, прости меня, соскучилась за папочкой, прости, прости дедушка, — сквозь всхлипы рыданий причитала Настя, — они снятся мне каждую ночь, а еще братишка родился. Да, я разговариваю с папой, но, но я очень хочу их увидеть всех, подержать малыша. Понимаешь, увидеть, прикоснуться, обнять, поцеловать. Настя подняла заплаканные глаза, на ресницах дрожали алмазы слез. В отчаянии она заколотила кулачками в жесткую грудь, — ты ведь добрый, дедушка! Ну, пойми меня? — она еще громче зарыдала.

Сулейман, осторожно освободившись от ее рук, резко развернулся и вышел из гостиной. Настя, спохватившись, отерев слезы, умчалась к себе: «Ну почему, почему она была так безрассудна! Практически, по честному, это ее работа, очень хорошо оплачиваемая — работа! Не сложная, не трудная, но оплачиваемая так щедро, душевно. Ей всего лишь нужно раз в день навешать цветок, поливать его, следить за ним и, и все! А она расхныкалась! Пусть это экзотическое растение так дорого ему, ее названному дедушке, пусть! Он же дарит ей любовь и ласку, внимание, заботу, он кормит ее, подарил ей несравненную Жасмин и потом учеба! В какой советской школе, с какими учителями, она смогла бы столько узнать за такой короткий срок? Как она могла, быть такой неблагодарной? Какая глупость! Что теперь он подумает о ней?». Стоя под теплым душем, смывая с себя слезы, грусть, отчаяние Настя твердо решила просить прощения за истерику у дедушки Сулеймана. Тоска о родных отошла на задний план и рассеялась под гнетом «тяжкой» вины. «Папочка, я так хочу увидеть тебя, своего братишку», — злополучная мысль шевельнулась в голове, но уставшая Настя крепко уснула.

Следующий день прошел как обычно. Настя получила высший балл, сдав сразу два экзамена по биологии и латыни. Начала готовиться к следующим. Если так пойдут дела дальше, то еще полтора — два месяца и курс средней школы будет окончен! Ура! К черту хандру, звонки отцу! Почему он не приедет сам! Разве она не говорила, что учится и сдает экстерном труднейшие программы! Но… как хочется самой приехать!.. Она почувствовала на плече тяжелую руку.

— Сколько у тебя еще осталось экзаменов?

Вся, сжавшись от напряжения, Настя повернулась, глаза налились слезами.

— Прости меня за вчерашнее, пожалуйста! Я, я такая неблагодарная! Я наверное обидела тебя, прости дедушка, ты такой хороший и добрый, прости, — слезы градом покатились с густых ресниц.

— Не плачь, не надо, Анастасия, внученька, любимая, навестишь ты своих родных! Почему ты раньше мне не сказала, что желаешь съездить в гости? У тебя полное право! Ты даже можешь вообще не возвращаться, я пойму, только мне очень хотелось бы, чтобы ты вернулась, пропадет без тебя цветок! — внезапно, крепко обняв ее, добавил, — пойми, у меня никогда не было дочери, а тем более внучки, — опять резко развернулся и ушел.

Настя, обрадованная, разрешением навестить семью, решила сначала закончить программу обучения, а потом уже ехать. «А может быть и не ехать?» Ей нестерпимо было жалко Сулеймана — он такой одинокий. Но все равно она съездит домой и обязательно, непременно вернется. Она почувствовала глубокую привязанность к этому, не всегда понятному, человеку.

От драгоценных подарков для родни Настя, как и отец в свое время, отказалась, только попросила какую-либо игрушку для маленького братишки. В день отъезда Сулейман дал ей красивую бархатную коробку, в которой лежал маленький кинжал дамасской стали, в инкрустированных драгоценными камнями ножнах. Настя даже не догадывалась о истиной ценности подарка. Кинжалу было более пятисот лет. Сулейман, вручая его Насте, сказал, что это подарок для настоящего мужчины, каким непременно станет ее братишка. Девушка горячо поблагодарила названного дедушку, расцеловав его в обе щеки. Счастливая и довольная она поднялась в свою комнату. «Завтра вечером она будет дома!!!». «Господи! Она не видела папочку целых два года! А малыш! Какой он? Спать не хотелось. Выйдя на террасу в легком халатике, Настя с наслаждением втянула в себя, напитанный ароматами южной ночи воздух, раскинула руки навстречу огромной полной луне и замерла в счастливом ожидании чуда, чего-то прекрасного… Порхали ночные бабочки, темными призраками в ирреальном лунном свете планировали бесшумно летучие мыши. Необычный звук, несвойственный, не соответствующий окружающей ее тишине вывел Настю из забвения и неги. Где-то, невдалеке, плакало жалобно, требовательно, даже зло, какое-то животное. Это был дикий, рычащий стон смертельно раненного неизвестного зверя.

Однако нельзя сказать, что бы Насте он был так уж незнаком, порой сквозь сон ей чудилось, слышалось, нечто подобное, но сейчас, наяву, так четко был слышен этот непонятный звук. Животных, ни диких, ни домашних во дворце и саде не водилось, а звук был совсем близко… Настя осторожно спустилась широкой мраморной лестницей в сад, прошла по аллее. Стон утих, потом раздался снова и был более жалобным. Исходил он, точно, Настя определила сразу, со стороны дворца. Позвать кого-нибудь? Разбудить Сулеймана или Карима? Но, что она скажет им? Что что-то услышала? Нет, лучше уж она сама… Тихо вернувшись во дворец, спустившись на первый этаж, Настя прислушалась — ничего не слышно! Отворила тяжелые двери, вновь вышла в сад и услышала стонущее рычание. Боль, отчаяние, тоска были в вое неведомого страдальца. Осторожно Настя пошла вокруг строения, тщательно обследуя стену и заросли цветов вокруг. Вой-стон то затихал, то возникал снова.

Наконец, после недолгих поисков, Настя обнаружила полуподвальную, небольшую дверь, из-за которой явственно доносился таинственный звук. Ей стало немного жутко, что за животное держит здесь Сулейман, или кто-то, раненый, забрался в подвал, умирает, ему нужна помощь? Собравшись силами, Настя толкнула скрипнувшую дверь. Слабо освещенное помещение открылось ей, из глубины — опять стон… Еще несколько шагов и она увидела толстые прутья решетки, а за ними… Настя чуть не закричала от ужаса, но сдержалась: чудовищная морда была окровавлена, значит, несчастное животное ранено, ему нужна помощь! Как завороженная смотрела Настя на то, что было за решеткой — лапы с копытами торчали сквозь прутья, окровавленная морда, не то лошадиная, не то львиная лежала на лапах и глаза, глаза плакали, слезы скатывались по окровавленной шерсти и походили на капли крови. Эти глаза, огромные человеческие глаза с мольбой смотрели на девочку. Она где-то уже видела эти глаза, но где, когда? Страх ушел, сострадание подтолкнуло ее, она подошла к прутьям клетки.

— Господи! Кто ты? Что с тобой? Кто тебя так изранил? Запер тут? Не плачь! Я тебе помогу, — тоненькая ручка протянулась и погладила морду Зверя, она не заметила, как изменился взгляд «несчастного»…

Сулейман, проходя мимо, мельком, взглянул на экран монитора. Он собирался спать. Легкое движение, что-то необычное в обычном привлекло его внимание. Он вгляделся в экран и, вскрикнув «О, дьявол!». стремительно выскочил из комнаты…

Настя, видя, что непонятное животное, не причиняет ей вреда и отзывается на ласку, осмелела, оторвав кусок от полы длинного халата, она отирала морду и лапы зверя, приговаривая:

— Ну, вот хорошо, миленький, что ты за зверюшка такая, и не конь, и не человек, ни лев? Кто тебя сделал такого страшненького и почему ты здесь?

Она не видела сверкающих злобой глаз, не видела ставшей дыбом шерсти на загривке, обильной слюны в углах пасти, она только почувствовала, что Зверь поднимается. Ей вдруг стало ужасно страшно. В это время, чьи-то руки вырвали ее из прутьев клетки, куда она протиснула свое тельце, увлекшись обтиранием Зверя, и, теряя сознание от страха, услышала жуткий рев, полный зверского отчаяния, рев Зверя, у которого отняли желанную жертву. Сулейман быстро занес бесчувственную Настю в ее спальню, уложил на постель, девочка пришла в себя.

— Дедушка? Дедушка, что, кто это?.. И почему оно там?

— Ничего, ничего милая, это сон! Я сейчас дам тебе сока, попей и успокойся! — он ласково гладил ее по серебристым волосам, таким шелковистым и мягким. «И занес же ее дьявол», — незаметно добавив в сок несколько капель снадобья, Сулейман напоил Анастасию. — Спи, спи я посижу возле тебя, ни о чем не говори, успокойся! Вскоре ровное дыхание, расслабленная поза сказали, что девочка крепко спит. Если она не вспомнит завтра — хорошо, пусть все пройдет как сон, ночной кошмар. А если?..

Сулейман осторожно стащил с нее изорванный халатик, поправил одеяло и тихо покинул комнату.

— Ты опять начинаешь свои фокусы? — тихий голос из динамика заставил Зверя вздрогнуть. — Ты знаешь, что я могу тебя сгноить в этой клетке?! Ты знаешь, что я могу убить тебя? Так запомни! Я предупреждаю в последний раз! — тихий голос заставил Зверя трусливо забиться в угол клетки. — Пойми, я не хочу тебе зла! Но не вынуждай меня ограничивать тебя в свободе, когда ты становишься другим… Ты ведь умный, и, может быть, мне удастся избавить тебя от этой муки. Но не смей больше так поступать!

Тихий голос замолк, последние слова были произнесены почти нормально.

Зверь выполз на брюхе и виновато глянул в объектив. Чуть позже, убедившись, что за ним уже не наблюдают, он в тихой ярости начал трепать по клетке тело обескровленной им же большой козы. «Глупый старик! Но ничего, он — зверь! Он перехитрит старика! А эта девчонка — лакомый кусочек… во всех отношениях…». Зверь ощутил желание. Сизым, окровавленным языком он начал вылизывать свою огромную плоть: «Проклятый старик!».

Проснулась девушка как ни в чем не бывало, вышла на террасу, проделала несколько гимнастических упражнений, приняла душ. Легкую тяжесть в голове отнесла на счет ночного кошмара. Что ей приснилось? Ужас какой-то! Подвал, клетка, зверь, кровь — полнейшая чушь! Даже дедушке стыдно рассказать! Настя сбегала к цветку, полила его, обрызгала свежей водой листья. Он заметно подрос, появилось много новых листочков! Настя еле коснулась тоненькими пальчиками колючей ночей зеленя: «До свидания! Не скучай, я скоро приеду!» Девушка побежала в конюшни проститься с Жасмин, которая недавно ожеребилась. Тихим ржанием встретила ее кобыла. Мягкими теплыми губами тронула ухо, дыхание защекотало шею, и Настя, смеясь, обняла любимицу и чмокнула в бархатистый нос.

— Пока, Жасмин! — девочка потрепала маленького черного, с белой отметиной меж остреньких ушек жеребенка. — И ты, Акбар, прощай! Я скоро вернусь! — она вихрем умчалась. В воротах конюшни Настя сбила с ног Али. — О, Али! Пока! Пока! Я скоро вернусь! Я еду домой, погостить! — и побежала дальше.

Растерянный юноша с улыбкой посмотрел ей в след: «Пока, Настя, я тоже уезжаю только надолго, учиться! На ветеринара! И тоже счастлив!».

Отец встречал ее в аэропорту. Сначала Настя даже не узнала его. Располневший, немного вялый, хорошо одетый мужчина отделился от толпы встречающих.

— Настенька! — гладко выбритое, чуть отечное лицо было до боли знакомо.

— Папка! — она повисла у него на шее. — Папочка, как я рада! Я так рада! Угрюмый шофер распахнул перед ними двери черного джипа. — Пап… — усевшись на мягкие кожаные сиденья, она прижалась к отцу, — пап…

— Настенька! Давай обо всех новостях поговорим дома! Здесь, — отец выразительно глянул на шофера, — не очень удобно…

Настя растерянно умолкла, почувствовав себя как-то неуютно в этой шикарной машине, но все равно с восхищением посмотрела на отца. «Конечно! Он же директор завода! Бизнесмен! Он у нее стал крутой! А она, что? Так, просто маленькая дочка! Девчонка! А он — о-го-го! Величина! У него положение!»

Квартира была четырехкомнатной в новейшем элитном доме, единственном на весь городок. Богатая обстановка, безвкусные и крикливые, хотя и дорогие наряды Катерины и сестер… Все говорило о достатке в семье. Она попала, как говорится, с корабля на балл: праздновали день рождения Юрочки. Карапузу, которого Настя сразу подхватила на руки, исполнился на днях годик, и решили отпраздновать все сразу, и ее приезд, и день рождения. За праздничным столом Настя чувствовала себя неуютно. По большому счету, она в чем уехала — в том и приехала, только брючки превратились в шорты, а сарафан — в блузку. Попросить Сулеймана что-либо из одежды она стеснялась, и теперь замечала на себе недоуменно презрительные взгляды сестер и Катерины. Улучив момент, она тихонько вышла на большую застекленную лоджию, села на маленький диванчик и задумалась. Нет, не такой встречи она ожидала. Ей даже не удалось поговорить с отцом. Невольные слезы покатились по ее щекам.

— Настенька! Ты почему ушла? Плачешь! Что случилось? Старик тебя обижал? — отец тяжело плюхнулся рядом, обнял за плечи, обдав перегаром.

— Нет! Нет! Нет! Папочка! Наоборот! Он, он такой хороший, просто, просто я устала! Я так, так хотела тебя увидеть! Поговорить с тобой! Пап! Послушай, я уже закончила среднее образование, школу! На отлично! Папка! Так интересно! Пап… — утерев слезы, Настя, путаясь и сбиваясь, долго рассказывала отцу о своей жизни.

Иван курил, был рассеян.

— А очень доволен твоими успехами, молодец! Пойдем за стол, гости уже скучают без меня! — он поцеловал раскрасневшуюся Настю прервав ее бесконечный монолог, — пойдем, — обняв за плечи, он повел ее к гостям. — Моя Настенька на отлично закончила школу! За границей! Экстерном! Давайте выпьем за ее успехи!

Выговорившись, вернее почти выговорившись отцу, Настя более осмелела и пригляделась к собравшейся компании. Ох, и красивая стала Катерина, она чуть похудела, узкая талия, широкие бедра. В низком декольте красивая, тугая грудь. Иван даже чуть проигрывал рядом с ней. Олька наоборот располнела, в бесформенном шелковом брючном костюме она, с ее маленьким ростом, выглядела почти колобком, под стать ей был и ее муж с хрущевской лысиной, блестевшей от пота, две гладкие блестящие щечки скрывали выражение где-то потерявшихся глаз. Про себя, усмехнувшись, Настя подумала, что отлично дополнил бы портрет этого мужчины его голенькое и тоже розовое и блестящее пузико, которое зять с бесполезным усилием старался скрыть под широченной, навыпуск, рубахой. Варвара — худющая и какая-то плоская пришла на встречу со своим женихом — очень важным неразговорчивым мужчиной неизвестного возраста. Его глаза сквозь толстые очки мысленно пялились на Анастасию.

Все дружно захлопали ей, замелькали золотые кольца, перстни. Крикнули: «Ура!», «Виват!», «Успехов!», чем напугали Юрочку и он заплакал. Настя подхватила братишку и унесла его в детскую. Было уже поздно и, немного поиграв с малышом, она уложила его спать. Задумалась… Нет, совсем не такой встречи она ожидала, как-то все не привычно, неуютно…

В детской было душно, и она вышла. Застолье уже закончилось, но расходиться не собирались, только Варя проводила своего жениха — у того какие то срочные дела с утра. Ольга и Катерина развели мужей по спальням, Варька уселась с сигаретой возле Насти на балконе. Разговор не клеился. Сестра рассказывала, какой прекрасный у нее жених, тут же противореча и сетуя, как он ей надоел!

— А ты выросла, Настька! Стала деваха хоть куда! Ты что, у своего старикана не могла шмоток выпросить? Раскрутить его на новый прикид! А то, как бомжиха какая! В чем уехала, в том и приехала, еще и сама, небось, перешивала! Или ты рабыня у него бессловесная и бесправная! Что молчишь?! Или как была дурой, так и осталась! Тоже мне — отличница! Ладно, сиди, я спать пошла, что-то устала.

Слова ее еще не успели дойти до огорошенной Насти, как на веранду вывалились и уселись по бокам Катерина и Ольга. Дружно задымив сигаретами, они засыпали бедняжку вопросами. Однако старшие и умудренные женщины свои расспросы начали издалека. Какая местность, какие люди, как и где она живет, спит, как она ухитряется учиться, не тяжело ли ей, выучила ли язык — наверное, трудно! Чем занимается ее «дедушка», сколько ему лет, болеет ли? Эти ничего не значащие и ни к чему не обязывающие вопросы, сгладили неприятное впечатление от разговора с Варварой, тем более девочке хотелось поделиться своими впечатлениями. Узнав, что дедушка Сулейман подарил ей настоящего арабского скакуна и большой настоящий компьютер, что у нее собственная огромная спальня, они заохали и заахали! Вот это да! Первой не выдержала Олька, выпустив струю густого ароматного дыма, чуть не в лицо Насте, спросила:

— Ну и за чем дело стоит? Ты что до сих пор этого дедушку к рукам не прибрала? Там разрешены ранние браки. Жени его на себе! Тем более, что у него нет гарема! Погляди, какая ты красавица, а всем черножопым нравятся блондинки, к тому же волосы роскошные! — не давая Насте возмутиться, доверительно взяла за руку потными руками, — старый? Ну и что? Вот и мой старше меня на двадцать лет, а здохнет — все его денежки мои! Так и у тебя будет! А твой-то дед побогаче моего… Пока, пошла я, сикать хочется!

— Настенька, не обращай внимания, дура она! — заметив блеснувшие в глазах падчерицы слезы, ласково сказала Катерина, — разве можно так, грубо!.. Не плачь! Он что? Уже приставал к тебе? А ты не дала? И правильно! Пусть знает наших! Крепче любить будет! Но ты все равно, возвращайся к нему, он тебя ведь на время отпустил? А вообще ты, девочка моя, даже не понимаешь, как тебе подфартило, — Катерина обняла Настю за плечи, снизила голос до шепота, говорила прямо в пылающее ухо, обдавая девочку перегаром, тошнотворным духом оливье и еще какой-то гадости. — Я тебе зла не хочу! Этот, твой, Соломон, дед, богат? Богат! Вот и не крути носом, не строй из себя девочку-целочку! Такой шанс выпадает раз в жизни и то — одной на миллион! Тебе уже пятнадцать скоро! Кто тебе лучший в мужья? А Иван, Иван-то, батя твой драгоценный, наверное, тебя ему продал! Иначе, откуда деньги на завод! Мишка! Друг! Да где такие друзья водятся? Так, что подумай хорошо! Ты где спать ляжешь? Тут, на диванчике? Пошла я тоже, что-то водка в голову ударила, перебрала я нынче… — пошатываясь она поднялась и переступая порог добавила, — прости, по старой дружбе, разберись на кухне, посуды там…

Оцепеневшая от услышанного Настя так и просидела на диванчике до рассвета. Она не чувствовала ни укусов назойливых комаров, ни ночной прохлады. Не думала ни о чем, просто сидела, на балконе чужой ей квартиры, чужого ей города. Где-то в этих стенах, среди безвкусной и показной роскоши, в жарких постелях, потные, объевшиеся и обпившиеся, спали противные, чужие, грязные люди.

«О папочка, мне так жаль тебя! А Юрочка? Что из него вырастет в этом окружении, при таком воспитании?». Она прикрыла глаза и явственно увидела одинокую фигуру в нелепой хламиде, клетчатый платок, как крылья подбитой птицы трепещет на жарком южном ветру… А эти глаза — он почти плакал — столько тоски и грусти было в них. Вспомнила голос ровный и строгий: «Если захочешь — возвращайся, нет — я тебе вышлю все твои документы. Привет Ивану, я простил его. Прощай Анастасия». Решение пришло само собой, она достала мобильник, набрала номер.

— Дедушка! Я возвращаюсь, пришли за мной!

Вдруг она заметила, что в дверях стоит отец, небритый, в небрежно наброшенном халате с припухшими глазами.

— Настенька, ты что? Зачем так скоро?! — он был растерян. — Мы с тобой и не пообщались! А ты…

— Папуля! Мне нужно! Я не успела вчера тебе сказать, я только сюда и обратно, на денек вырвалась, мне заниматься, учиться…

— Настюша! Не ври! Тебе бабы что-то наговорили? Да я их сейчас… — покачнувшись, он попробовал вернуться в квартиру, но Настя его остановила.

— Нет, папа! Нет, не трогай их! Никто, ничего мне не говорил! Я сама, понимаешь, мне, мне нужно вернуться, как в сказке, помнишь? — и улыбнулась, легко и светло.

Такой она останется в его памяти на всю жизнь: улыбающаяся, в золотом ореоле растрепанной головки, на фоне восходящего солнца…

— Кстати, на кухне пусть твои женщины разберутся сами, я — гостья, и, если можно, пойду приму душ!

Оставшееся до отъезда время, Настя провела, в основном играя с братишкой. Остальные, опохмелившись за плотным завтраком, собрались на пляж, отъезд Насти их ни сколько не удивил, никто из них толком не помнил, что ей вчера наговорил, но многозначительные взгляды, которыми обменялись женщины, говорили, что кое-что они все же запомнили. Отец остался с Настей и сыном дома.

— Пап! Тебе с ними, наверное, трудно, ты ведь у меня всегда был такой умный!

Юрик сладко посапывал в кроватке.

— Пап, пап, ты любишь меня? Ну, так, как прежде? — дочь внимательно смотрела в глаза отцу. — Ответь, только честно, почему ты не приехал навестить меня? Сулейман, дедушка, тебя приглашал, он бы тебе оплатил дорогу, да и ты сейчас не плохо имеешь, мог бы и за свои… Пап?..

— Настенька! Как ты можешь сомневаться! Очень и очень скучаю по тебе, ну почему ты уезжаешь? Не уезжай! Я тебе в Москве оплачу обучение… Доченька! Родная моя! Оставайся! Не хочешь с нами жить — я тебе квартиру куплю! Не пустила к тебе Катька! За Сулеймановы стыдно было, а за свои… Катька все копит, копит… Баксы собирает, золота накупила! И зачем? Доченька!

Запищал телефон, Настя нажала кнопку:

— Да, я. Через пятнадцать минут? Хорошо, я выйду к подъезду! Вот и все пап… Не провожай, Юрика не бросай одного. Да, кстати, тот кинжальчик, понимаешь, это не игрушка! Он очень старинный и очень дорогой! Катерина где-то на кухне бросила его. Дедушка подарил настоящий детский кинжал моему братишке, как будущему мужчине, отважному, честному и храброму, это очень престижный подарок для мальчика, сохрани его, потом скажешь, что от меня и дедушки Сулеймана. Обязательно! Расскажи ему обо мне! Если сможешь, приезжай, буду звонить. Прощай, может быть еще увидимся… обязательно… — поправилась она, глотая рыдания, — увидимся!

Расцеловав плачущего отца, Анастасия выскочила из квартиры. Только в машине, везущей ее в аэропорт, она дала волю слезам.

Еще при посадке, в окно иллюминатора Настя увидела одинокую фигуру. Ей показалось, что он стоит на том же месте, где стоял, провожая ее. Быстро спустившись по трапу, Настя, раскинув руки, помчалась к нему, повисла на мускулистой шее, ненароком сдернув платок с его головы.

— О! Дедушка! Дедушка, дорогой мой, я так рада, что вернулась! Так рада! Как там моя Жасмин, Акбар? Карим, Али, Ибрагим, цветок, фонтаны, Бахтияр, мои книги, мой компьютер, все, все?! Я так соскучилась! Кажется, я не видела вас всех вечность! Я так рада, что вернулась, извини меня дедушка, — она подняла с земли платок и обруч. Осторожно, очень тщательно одела его вновь на его голову.

Сулейман, был, как всегда сдержан, малоразговорчив.

— Все хорошо, все нормально, — ведь ее не было всего-то три с половиной дня! — Но хорошо, что ты вернулась раньше — необходимо подготовиться и сдать экзамены в университет, хотя с твоими баллами может быть будет только собеседование с ректором. Или ты уже передумала учиться?

— О нет, нет, я очень, очень рада! Но так быстро! Я не успею… не успею…

— Все ты успеешь! Тем более вернулась раньше! Кстати, что у тебя случилось? Там, дома? Почему ты вернулась раньше? Тебя плохо приняли? Тебя обидел твой разлюбезный папочка? Мачеха, сестры? Ну! Я жду ответа, — голос Сулеймана был тихим и ровным, однако Настя уже знала цену этому голосу, его звук заставлял виновных стелиться по земле, зарываться ящерицей в песок, а невиновных, задуматься над серьезностью сказанного и беспрекословно исполнять приказания.

— Хорошо, я, я скажу, только, только останови машину!

Когда Сулейман остановился, Настя, всхлипывая, уткнулась ему в плечо.

— Прости, прости, дедушка! Просто, просто они… они… то есть мачеха, сестры стали, стали такими противными, жадными! Они, их учеба моя не волновала, они спрашивали, где подарки, и почему я так одета, но, но я одета нормально! И потом еще… — девочка умолкла.

— Говори, — приказал Сулейман, на лбу его залегла глубокая складка, глаза гневно сверкали.

— Дедушка, не сердись на них, они не со зла, они по глупости, мне так стыдно! Они, они говорили разные гадости о тебе… — скороговоркой выпалила Настя, закрыв пылающие щеки руками.

Сулейман молча тронул машину.

— Ну а отец как? Иван тоже…

— О нет, нет, дедушка! Прости, я обидела тебя, не нужно было мне об этом рассказывать, глупая я…

— Знаешь внученька, что я тебе скажу — это хорошо, что ты все рассказала мне. Тебе необходимо учиться жить в жестком мире, и если ты будешь лгать, то скоро запутаешься в обмане и не сможешь найти правильной дороги в реальном, не обманном мире. Твои родственницы меряют тебя и других по своей мерке и воспринимают человеческие отношения в меру своих умственных способностей, которые у них очень ограничены, поэтому будь умнее и выше их, а что касается одежды, он критически оглядел ее, — да, я, старый дурак, не сообразил! Робкая ты моя! Мы сейчас же заедем в самый дорогой магазин, и я куплю все, что только пожелаешь!

— Нет! Нет! Что ты! — закричала испуганная девочка, — я не пойду с тобой в магазин! Никогда! Я успею перешить одну из туник — будет прекрасный сарафан!

— Ну почему? Тебе, наверное, необходимо купить целую кучу всяких женских мелочей и платки, обувь и брюки! Моя жена умерла слишком давно, да и не интересовался я всеми этими штучками. Я думал, гардероб Фатимы тебе подойдет!

Настя в местном магазинчике приобрела себе светлые брючки, бирюзовую широкую блузку, несколько платков. С бельишком получился маленький конфуз — захотев приобрести себе бюстгальтер, она несколько раз ошибалась размером, пока продавец не указала ей нужный. Довольная обновками и поблагодарив дедушку, который удивился малочисленности покупок, Настя, наконец, оказалась «дома».

Трудный перелет, волнения сделали свое дело — девочка уснула еще до заката и даже не спустилась к ужину. На следующий день ее ждал серьезный разговор с Сулейманом.

— Завтра мы полетим в Каир в университет. Хорошо подумай, кем бы ты хотела быть, какие науки изучать? Я так понял, что свидание с родиной не отбило у тебя желания продолжить образование?

— Дедушка! Я… я… боюсь, — прошептала девушка, остановив Сулеймана в вестибюле величественного дворца, притихшего и отдыхающего в ожидании шумных толп студентов. Были летние каникулы. В тайных глубинах огромного многоэтажного здания, старинной постройки, шла тихая размеренная жизнь — жизнь Науки.

— Ничего! Выше нос! Ты у меня умница! Собеседование с ректором — это только формальность, он мой старый друг и учитель! Я ему рассказал о тебе, твою историю. Нас ждут, как старых знакомых, и ждут с нетерпением.

В Каир они прилетели вчера вечером и, наскоро перекусив в маленьком кафе, разошлись по своим номерам в отличной гостинице. Анастасия еще долго стояла на балконе, любуясь огнями большого незнакомого города. Утром ее разбудил звонок Сулеймана:

— Через полчаса я ожидаю тебя в холле.

Приняв душ, легко перекусив, принесенным завтраком, Настя спустилась в холл. Она не сразу узнала Сулеймана в стройном элегантном мужчине в легком чесучовом костюме, тщательно выбритым и подстриженном. Глубокие морщины бороздили его лицо, их чуть скрывали небольшие, тщательно подстриженные усики. Без бороды и в другой одежде Сулейман выглядел моложаво и как-то аккуратней.

— О-о-о! Дедушка! Я тебя никогда таким не видела! Ты такой элегантный, просто чудо! Почему ты дома не ходишь так? И вообще, чтобы бороды больше я не видела! Ясно?! — смеясь, она подхватила дедушку под руку и чуть ли не вприпрыжку потащила его за собой.

— Пошли, пошли скорей, мне не терпится увидеть Пирамиды, Сфинкса, Каир!

— Нет, Анастасия, я потому и оделся так, что мы идем сейчас в университет! Нас там ждут!

– О да! Да! Прости! Я забыла, я, я думала позже, потом. Тогда пошли быстрее! – торопила она Сулеймана.

И вот, придя в университет, она оробела, до слез испугалась! Кто она? Нищая девчонка с захолустного городишки! Достойна ли она? Страхи были напрасны.

Ректор так и светился добротой и благодушием, радушно принял их в своем просторном, заваленном книгами и свитками кабинете. Формальная сторона дела решилась быстро. Как бы мимоходом, задав Анастасии множество вопросов из разных областей науки — литературы, истории, сменив по ходу беседы несколько языков, получив при этом компактные, четкие ответы, проверив заполненные анкеты, старый ученый удивленно посмотрел на Сулеймана.

— И ты хочешь сказать, старый плут, что это твоя «внучка», эта малышка, два года назад не имела ни малейшего представления, как выглядит обычный арабский текст? Не держала в руках Хайяма? — разволновавшись, перейдя на египетский, раскрасневшись, он долго что-то говорил Сулейману, на лице которого светилась довольная улыбка.

— Ладно, ладно, перестань, я не заставлял ее, она сама, ты же ознакомился с ее контрольным тестированием, рефератами, сочинениями? Потом не два, а почти три года, и говори, пожалуйста, по-арабски, а то моя девочка сейчас расплачется!

— Да, меня поразили ее работы, и потому я отменил ей экзамены, однако не подозревал, что она такое юное и хрупкое создание! Сколько все же ей лет? И еще немаловажный вопрос? Ты, я знаю, закоренелый атеист, что вообще-то большая редкость среди арабов, у нее в графе «вероисповедание» прочерк, что это значит? Она родилась в России, она христианка?

— Успокойся, друг, она некрещеная, религиями не интересуется, ради любопытства проштудировала «Коран», «Библию». Начала сравнивать, запуталась. Теология оказалась сложнее, чем арабский язык. А во всем остальном она волевая, целеустремленная и физически сильная девочка. Ты бы видел, как она управляется с конем, с джипом!

— Но специальность, которую она выбрала! Это не для женщины! Копаться на помойках тысячелетий? Пестовать осколки веков? Вдыхать тленный дух давно почивших поколений? Она должна выйти замуж, рожать детей, заботиться о семье! А специальность, пожалуйста, врач, учитель, воспитатель, да мало ли разных применений труду и таланту женщины поближе к семье! О Аллах! Только европейские женщины, взбалмошные и романтичные, способны на такое безрассудство!

— Не беспокойтесь! Я не передумаю! Никогда! — запальчиво произнесла девушка, — и замуж я не собираюсь! Никогда! Совсем! Когда я увидела библиотеку моего дедушки, дотронулась до деревянных манускриптов, свитков папируса, вдохнула запах времени, я, я решила, что как крот, как червь вгрызусь, вкручусь туда, назад! Как жили они там, в глубине веков, как?.. Откуда пришли и куда ушли?..

Анастасия встала, ее тоненькая фигурка дрожала как натянутая струна, щеки зарумянились, глаза сверкали.

— Не волнуйся так, Анастасия! Ты зачислена в университет, но, по настоянию твоего дедушки, моего друга и ученика, Сулеймана, первые несколько лет будешь обучаться заочно, через интернет, дисциплины позволяют обходиться без практических занятий…

Уточнив некоторые нюансы и, проведя обзорную экскурсию в Университетский музей, старый египтянин крепко пожал руку Сулеймана, ласково обняв девушку, пожелал ей удачи. Обедали они в маленьком уютном кафе, до вечера гуляли по старым улочкам Каира, а ближе к ночи, поймав такси, поехали на море и еще долго катались на прогулочном катере, любуясь огнями старинного города и водами теплого моря.

Уставшая, но счастливая Настя, вернувшись в номер, приняв душ, мгновенно уснула. Ранним утром ее разбудил телефон.

— Пирамиды не проспала? Быстро собирайся и вниз!

Сулейман опять был одет в простую длинную рубаху, только на голове у него красовался пробковый тропический шлем, такой же Сулейман протянул Насте. Сев в открытое такси, они умчались в пустыню. Дорога была не близкой. Девушка находилась в трепетном ожидании встречи с чудом, однако первое впечатление вызвало досаду.

— Я думала они огромные! И эти толпы зевак! Они даже не задумываются, сколько вековых тайн, человеческих трагедий хранят эти камни! И вообще, они, выглядели бы величественней, находясь в гордом одиночестве! Для чего, с какой целью создана их ушедшая цивилизация? Неужели лишь для того, чтобы обессмертить прах умершего? Нет, нет, дедушка, не верно, — Настя прижималась щекой к шершавым плитам, и гладила нежными ручками изъеденную ветрами и веками поверхность. — Дедушка, мне кажется — они живые! Они огромны!!! Дедушка я, я, я преклоняюсь перед ними!

— Бедный, бедный Сфинкс! Ты простоял века со своей вечной загадкой, тебе даже отбили нос, а ты все продолжаешь смотреть вдаль, что там увидел? Что ожидаешь?

Настя болтала без умолку. Ее большие серые глаза сверкали изумлением и восхищением, иногда она умолкала, и тогда ее взор туманился, устремляясь куда-то вдаль, в глубины столетий, стараясь пробиться сквозь сокрушительное время, увидеть, что же там, тогда, происходило… Сулейман сделал несколько замечательных фото.

Потом они вернулись в Гизу, с ее тесными улочками и бесконечными рядами ремесленников, торгующих поддельными древностями, искусно выполненными из камня, глины, бронзы, слоновой кости, оникса. Амулеты, статуэтки богов, украшения, мраморные, известняковые сфинксы, флакончики, ларчики, бусы, плетения из нильского папируса… Маленькую фигурку богини Исиды, искусно сделанную из черного обсидиана, и белоснежную известняковую пирамидку купил Сулейман Насте в память о посещении этих волшебных мест.

У нее были свои деньги, на всякий пожарный случай, но он настоял и расплатился сам, а свою мелочь, скопившуюся в кармане, она кинула какой-то нищенке, с головы до ног закутанной в лохмотья и сиротливо примостившейся в придорожной пыли. Даже стражи порядка не прогоняли несчастную. Настя уже проходила мимо, однако жестом коричневой, костлявой руки старуха остановила ее. Из глубины тряпья она освободила другую руку, похожую на высохшую птичью лапу. Порыв ветра сдул с головы покрывало, и абсолютно голый череп коричнево блеснул в лучах яркого солнца. «Боже! А женщина ли она? Что ей нужно?» Только и подумала Настя, когда это существо, что-то бормоча на непонятном языке, протянуло ей на высохшей ладони небольшое, но массивное кольцо, из непонятного металла.

Взглянув черными дырами глаз на обтянутом сухой кожей лице — черепе, на Сулеймана, что-то прошелестела и ему. Девушка вопрошающе взглянула на своего спутника… Растерянность и страх застыли в глазах Сулеймана. Крепко ухватив девушку за локоть, он буквально поволок ее от полоумной нищенки.

— Да отпусти же меня! Мне больно! Что случилось? Отчего ты так испугался? Побледнел, дрожишь? Что, что с тобой? Что, что она сказала? Ты скажешь, наконец? — она уже трясла его за плечи. — Или может быть причина в этом? — она разжала кулачок — на ладошке лежало простое колечко, — так я его выкину! Она размахнулась.

— Нет, нет, не выкидывай его! Ни в коем случае!

Сулейман обрел дар речи, наконец-то совладев с собой.

— Ничего Настенька, ничего внученька, прости меня, что напугал тебя! Просто такие вот нищие могут быть разносчиками опасных инфекций, и, вообще я… у меня внезапно заболело сердце, закружилась голова… Сейчас все прошло! А сказала она, эта несчастная, что дарит тебе колечко-талисман, что желает тебе счастья и много детей! Это древнеегипетский!

— Но неужели такое длинное бормотание имеет такой короткий смысл? И не сердце у тебя схватило! Не лги! Скажи, что она говорила тебе! Она же и к тебе обратилась?

— Успокойся, Анастасия! Ничего страшного не произошло, и ничего такого она не говорила, просто я не все понял, она благодарила тебя за щедрую милостыню, что ты такая юная, добрая заметила ее, ничтожную, в пыли у своих ног. Ты была единственная, кто кинул ей горсть монет за весь этот день! Она по-своему отблагодарила тебя! Вот и все, а я, старый дурак, просто старый дурак! — попытался улыбнуться Сулейман, обнимая девушку за плечи. — Поехали в гостиницу, завтра сходим в музей, потом домой. Что-то устал я сегодня…

Сославшись на недомогание и пожелав Насте спокойной ночи, Сулейман уединился в своем номере. Скучая, Анастасия, примеряла колечко, оно было тяжелым, однако пришлось ей в пору. С помощью зубной щетки она долго чистила его, пока оно не заблестело. С внутренней и наружной стороны была непонятная надпись: «Нужно будет спросить у дедушки, что она означает? Когда он немного успокоится… Да… Что-то было не так… Но что? Какая-то мрачная тайна окружила Сулеймана. Почему он живет так уединенно, спрятавшись в песках? Что стало с его женой? Чем болен его сын и где он? Почему он так испугался старухи? Сильно испугался, она это видела! И вообще…». Вопросов было множество, но устав самостоятельно искать на них ответы, девушка крепко уснула. Сулейман ей когда-нибудь сам все расскажет. Цветок когда-нибудь зацветет, сын дедушки когда-нибудь выздоровеет… когда-нибудь… когда-нибудь… Но… тогда ей придется уехать… ей так не хотелось бы этого, может быть удастся упросить, чтобы ее оставили еще на несколько лет, пока она не закончит учебу, не устроится на работу, не снимет квартиру… Но… это будет еще так не скоро…

Когда-нибудь… Сулейман не спал. Он еще мог сомневаться, что встретил ту самую старуху-нищенку, но последние слова ее, обращенные к нему: «Ты избавишь своего сына от проклятия раньше, чем зацветет цветок, и будешь счастлив, но не долго…». Эти слова развеивали все сомнения, но что они значили? Но не они так испугали его — не то, что смутно узнаваемая нищенка обратилась к Анастасии. Он испугался за девчонку! Неужели он привязался к этой восторженной и наивной девочке, как к родной дочери? Инстинкт отцовства? Один раз уже жалость к собственному ребенку обрекла его на долгие годы страданий… Заснул он только под утро, терзаемый воспоминаниями прошлого и думами о будущем.

Все оставшиеся каникулы Настя провела откровенно бездельничая и отдыхая. Читала арабскую поэзию, сказки, рисовала акварельные пейзажи, загоняла Жасмин по песчаным дорогам, смотрела мультфильмы и приключения по видику. Бахтияр научил водить машину, и она, давая отдых кобылице, часто совершала прогулки на джипе. Вечерами с Сулейманом играла в шахматы. Выигрывая, Настя приходила в неописуемый восторг. Сулейман, внимательно слушая ее болтовню, любил, когда она наизусть читала ему лирику Омара Хайяма, Шекспира, Лермонтова, которая ей очень нравилась, как впрочем, и слушателю. Сулейман в свою очередь рассказывал ей старинные легенды и малоизвестные факты из жизни известных ученых и политических деятелей, а так же курьезные случаи из своей студенческой жизни, над которыми она дружно смеялась. Иногда к ним присоединялся Бахтияр, удачно каламбурил, рассказывал сатирические новеллы.

Вообще, как заметила Настя, Бахтияр был странным юношей, непонятного возраста, неизвестных занятий. Однако, он был образован, эрудирован, а резкая смена настроения выдавала почти детскую беспомощность или жесткую мужскую волю. Но он был приятен в компании, интересен. Только глаза, глаза порой были какие-то совсем уж страшные. Что-то в них было… Но что? Анастасия не могла уловить, а в общем ей нравилось общаться похудевшим, невысоким и симпатичным Бахтияром. Предложив с самого ее приезда сюда, свою помощь в познании языка и нравов незнакомой страны, он стал ее другом и советчиком. С ним она чувствовала себя как с равным. Порой ее поражала эрудиция молодого человека.

На ее вопрос, где он получил такие прекрасные знания в Каире, парень ответил, что очень много других отличных учебных заведений есть и поближе, а потом нужно хотеть получить знания, а где — не имеет значения. Невзирая на видимую набожность Бахтияра, о религии они говорили мало, больше он увлекал Настю рассказами о своих путешествиях, о традициях древних и нынешних. Анастасия с удовольствием проводила с ним время. Заметив, что Бахтияр не очень любит лошадей и вообще не терпит животных, она перестала приглашать его на верховые прогулки, тем более что кони от него прямо-таки шарахались по неизвестной причине. Потому они больше ездили на джипе или гуляли в саду. Как-то Настя хотела расспросить его о семье Сулеймана, на что получила довольно резкий ответ, что, дескать, он не имеет морального права обсуждать человека, который много сделал для него в жизни. Хотя потом заметил, что знает только то, что знают все — автокатастрофа… давно… лет двадцать назад… Настя была разочарована. А Сулейману она не решалась задавать накопившиеся и порой мучавшие ее вопросы.

Кроме всего прочего она ежедневно посещала заветный цветок, который за последнее время заметно подрос, добавил листьев, колючек. Настя с тоской смотрела на него. «Вдруг он зацветет все же раньше? Тогда прости-прощай вся эта сказочная жизнь… А бедный ребенок Сулеймана, его больной сыночек? Нет, нет! Зацветай — расцветай скорее! А там — будь, что будет», — думала девушка, осторожно поглаживая толстые, упругие листья.

Начались занятия, и Настя с головой погрузилась в учебу. Все дни она проводила у компьютера, обложившись учебниками, вспомогательной литературой. Она бубнила даты, грамматические правила, тренировала произношение, читала вслух. Свободного времени оставалось только на посещение цветка, совместив с прогулкой на свежем воздухе эту обязанность, да еще перекусив кое-как, да несколько чашек кофе, заботливо приносимых старым Каримом. Из немногочисленных слуг, во дворце жил только он, остальные, бесшумно выполнив свои обязанности, сразу уходили по домам, в поселок. Девушка похудела и побледнела, даже, казалось, подросла, под глазами появились темные круги – она не досыпала. Первые контрольные и все последующие сдавались ею только с высшим баллом. Предметов было много, все новые, трудные. Сулейман с удовольствием следил за воспитанницей – то, что она трудоголик он знал, но чтобы настолько!

Однажды вечером она не пришла к ужину, в библиотеке горел свет. «Заработалась!» — подумал Сулейман и вошел, чтобы увести девушку на ужин. Раскинув руки на книгах, неудобно положив голову на смятые бумаги, перед мерцающим экраном монитора Настя крепко спала. Осторожно подхватив на руки, почти невесомое тело он легко понес драгоценную ношу на второй этаж по витой широкой лестнице, в ее девичью комнату, уложил на широкую постель, прикрыл мягким покрывалом и на цыпочках вышел, прикрыв двери.

Спустившись к себе, он набрал номер телефона, долго о чем-то с кем-то говорил.

— Хорошо, выясни, пожалуйста, потом перезвони мне, жду ответа и спасибо!

Утром старый учитель и ректор университета, которому звонил Сулейман вечером, сообщил, что ретивые преподаватели прогнали ей, чуть ли не годичную программу по большинству предметов, а по некоторым она уже сделала курсовой экзамен! И это все за одно полугодие, за один семестр!!! Ректор дал им нагоняй, объяснив, что девушка студентка не только очень молода, но имеет к тому же языковые трудности, связанные с терминологией, так как восточные языки начала учить около трех лет назад.

— Они должны хотя бы в анкеты заочников заглядывать, не так уж и много их! А то обрадовались — хорошая ученица! Гений! Хорошо, Сулейман, пусть отсыпается, и отрегулируй с ней режим, а то сам хорош — сидит девчонка в интернете, ну и пусть, меньше хлопот!

В полдень Сулейман осторожно постучался к Насте и, не услышав ответа, тихо приоткрыл дверь, — разметавшись в горячечном бреду, на ковре, возле смятой постели лежала Анастасия.

Не попадая трясущимися пальцами в кнопки сотового, Сулейман вызвал врача. Потом аккуратно расправил простыни, взбил подушку. Стараясь не глядеть на беспомощное девичье тело, огненное от высокой температуры, раздел девушку, обтер ее полотенцем, смоченном в холодной воде, надел ночную рубаху, уложил так и не пришедшую в себя Настю в постель, накрыл и вышел встречать медиков.

Старый врач, свою жизнь проработавший у Сулеймана, сокрушенно качал головой.

— О Аллах! Разве можно доводить молодую девушку до такого состояния! Наверное, истощение, информационные перегрузки, она очень слаба, ее мозг дал сбой, не выдержал! Спаси ее Аллах, сделаем завтра энцефалограмму, а пока — жаропонижающие, капельница и, конечно же, сиделка, не будете же вы лично ухаживать за ней.

Воспаления мозга — как опасался врач, не было, но двое суток Анастасия была в беспамятстве. Отсылая сиделку, после проделанных ею процедур, Сулейман двое суток не отходил от девушки. Поправляя постель, поил водой, обтирал влажными салфетками горячий лоб, осторожно расправлял длинные спутанные серебристые волосы, то водопадом спадавших с края кровати на ковер, то реками растекавшиеся по подушкам. Вслушивался в бессвязное бормотание. Русский язык мешался с арабским, даты событий путались с датами рождений. То она умоляла папочку отдать ей Юрочку и отпустить их к дедушке, то отвезти к мамочке. То просила маму разрешить ей сдавать экзамены… Алые от жара губы убеждали Сулеймана, что скоро, очень скоро зацветет цветок и его любимый сынок будет здоров и Сулейман должен их познакомить! Порой, плача, умоляла кого-то: «Нет, Зверь! Нет! Не убивай их! Зверь! Зверь, ты кто? Не надо!!!». В общем, задумался Сулейман, и многое заставило его задуматься. До сих пор он считал, что Иван не рассказал дочери об их последнем разговоре, однако из ее бреда следует, что Настя знала и о болезни его сына, и о предназначении цветка. Знала и молчала! Ни одного вопроса! Да и Зверь остался у нее в памяти, и она приняла его нежелание воспринимать случившееся как факт. Что это? Природная скромность, тактичность, или хитрость, тонкий расчет, желание получить от него как можно больше всяких благ? И вообще, стоило ли ему затевать всю эту игру. Да, тогда, когда Иван сорвал заветный цветок, он наговорил, этому малознакомому русскому много лишнего. Конечно, он никогда не выполнил бы своих угроз. Но ему захотелось, что бы Иван тоже испытал страдания и горечь хотя бы от разлуки с любимой дочерью. Однако, по всей видимости, Иван не очень то переживал и переживает разлуку. Сам почти не звонит, только бедная его дочь вечно переживает и звонит — как там папочка! И чего же он в результате добился? Сам, кажется, привязался к этой девчонке. А ведь он практически не знает ее. Да — трудолюбива, да — талантлива, да — скромна, нетребовательна, безразлична к драгоценностям, неприхотлива в одежде… И зачем ему вообще такая ответственность? Вот скоро она станет совсем взрослой, она уже сформировалась в красивую девушку. Он не женщина, он не сможет ей объяснить, как вести себя с мужчинами. Она живет в замкнутом пространстве, у нее узкий круг общения, что будет с ней, когда она попадет в большой и жестокий мир?

Вглядываясь в прекрасные черты лица Анастасии, вслушиваясь в жалостливый бред, Сулейман порой чуть сам не плакал. «Нет, она не может быть коварной и лживой», — думал он, отирая влажной салфеткой лицо, обнаженные изящные руки, шею больной. В этих размышлениях он почерпнул неожиданную истину, он ее ощутил почти физически. Это щемящее чувство одиночества, которое постигнет его, если Анастасия покинет его особняк.

На третьи сутки, вечером, Настя очнулась, подхватилась, чтобы встать, однако, ослабевшая, вновь упала на подушки.

Обвела расширенными от ужаса глазами капельницу, аппаратуру, встревоженное лицо Сулеймана:

— Что со мной? — прошептала она пересохшими губами. — Мне же нужно сдавать сессию! — она попыталась опять подняться — слезы блеснули в ее глазах. — Ну что же случилось?

— Настенька, ты заболела, тебе нельзя было столько времени сидеть за компьютером и так усиленно заниматься! А сессию ты уже почти сдала и сама того не заметила, — ласково погладил ее по голове Сулейман.

Жар спал, лоб был покрыт легкой испариной.

— Давно я тут лежу? Почти трое суток? О боже! И ты… — она внезапно мучительно покраснела.

— Нет, не волнуйся, в соседней комнате сиделка и она ухаживала за тобой, делала уколы и все прочее, сейчас я ее позову, она поможет тебе.

— Нет, не нужно, я ни чего не хочу, только, только… Я… проголодалась! И, пожалуйста, дай мне расческу, умыться и убери эти противные трубки!

Такая длинная тирада вконец обессилила девушку, и она замолкла.

Сулейман позвал сиделку и вышел из комнаты. Позвонил врачу, Кариму на кухню. Вышла сиделка и сообщила, что она умыла девушку, убрала капельницу, сменила белье, но расчесать она ее не смогла, так как больная сказала, что сделает это сама. Сулейман вновь зашел в Настину комнату. Умытая и переодетая, она выглядела прекрасно, только еще более исхудавшей, маленькой и хрупкой.

— Дедушка… помоги… мне… я запуталась, — смущенно улыбнулась Анастасия слабым прерывающимся голосом, — прости… я никому не доверяю свои волосы… Думала сама… справлюсь, — она протянула ему большую гребенку.

Аккуратно, боясь причинить ей боль, Сулейман разобрал и расчесал ее прекрасные волосы, заплетать косы он не умел, потому и оставил их так на подушке. Под его ласковыми и нежными руками, утомленная разговорами Анастасия, сладко и спокойно уснула. Зашел Карим, принес чашку крепчайшего бульона и стакан сока. Бульон перелили в термос — вдруг она вскоре проснется и попросит — и оставили вместе с соком на столике возле постели. Сулейман, как и прежние ночи, устроился возле кровати в кресле и положил вытянутые ноги на пуфик. «Кризис миновал, Анастасия очнулась, это главное». Бессонные, тревожные ночи дали о себе знать, и Сулейман, как его подопечная, крепко уснул. Ему казалось, что проспал он самую малость, но когда проснулся, солнце светило во всю, а Настя, усевшись удобнее, прямо из термоса пила бульон и, намереваясь остудить его, комично сложив губки дула вовнутрь сосуда.

От горячего разрумянились бледные щечки, капельки пота выступили на лбу и более явственно проявились темные тени вокруг огромных серых глаз. Слабо заплетенная коса лежала у нее на груди, спускалась по животу и терялась где-то в ворохе простыней. Рассердившись на себя за нескромное подсматривание, Сулейман пошевелился, опустил ноги.

— Доброе утро Анастасия, как ты себя чувствуешь?

— О, прекрасно! Только слабость и руки дрожат. Я давно проснулась, хотела встать, умыться, а ноги ватные. И я не хотела тебя будить, но очень, очень проголодалась. Боюсь, этого будет мало — мне целого барана, наверное, будет мало, — она отставила пустой термос, сок был уже выпит, — так расскажи мне, что же все-таки со мной случилось?

И Сулейман рассказал ей, как застал ее спящую в библиотеке, а потом в горячке на полу в спальне. Как звонил ректору и узнал, что она так была усердна, что за очень короткий срок усвоила довольно сложную программу первого курса (осталось еще сдать пару экзаменов) имея по всем предметам только высшую оценку. Из-за большой нагрузки и долгих часов, проведенных в Интернете, ее мозг переутомился и дал сбой, но ее сильный и молодой организм быстро справился.

Однако о занятиях на некоторое время нужно будет забыть, а в дальнейшем они будут проводиться строго по расписанию.

— Дедушка Сулейман, а ты все дни и ночи был здесь, со мной? О, спасибо тебе! Я так, так люблю тебя! Ты устал, тебе нужно отдохнуть! Да, а как там мой цветок, не пропал? Скорее бы он зацвел! Я так этого хочу! Тебе ведь это очень необходимо, правда? Я так хочу, что бы у тебя все было в порядке! И что за дурь была попросить отца привезти мне «аленький цветочек»? Но когда все кончится, ты простишь меня и папу? Да? Ты такой хороший, добрый. И не нужно мне ни о чем сейчас говорить, потом расскажешь, если захочешь! Только прости меня и папу, мы столько неприятностей принесли тебе!..

На смуглой коже не видно, не разглядеть, как кровь стыда залила щеки и шею бедного Сулеймана. «Как я мог подумать о ней плохое, она еще дитя, наивное чудесное дитя…».

Призванная сиделка отвела девушку в ванную и помогла ей вымыться и переодеться.

Пришедший врач только развел руками.

— Аллах Акбар (Аллах Велик)! — назначил постельный режим, усиленное питание и прогулки на свежем воздухе. — Исключить занятия и компьютер особенно!

Настя хотела что-либо возразить старому эскулапу, но так была слаба, что только кивнула головкой в знак согласия. Попив еще бульона, съев кусочек нежнейшей куриной грудки и закусив сладким щербтом, девушка обессилено откинулась на подушки, и опять уснула. Сулейман осторожно поправил покрывало, наклонился и нежно коснулся теплыми сухими губами персиковой щечки.

Анастасия была очень огорчена запретом на учебу и начала откровенно скучать. Единственное, что доставляло ей удовольствие — это конные прогулки вместе с Сулейманом, во время которых она много узнала интересных историй о жителях оазиса, о старом докторе — французе, приехавшим сюда еще юношей и прожившим всю жизнь в этом уединенном месте, похоронившим тут жену и вырастившим сына и двух дочерей. Последние живут во Франции, имеют свои семьи и своих детей. Приезжают к отцу, зовут его на далекую родину. Но старик упирается. Он как старое дерево — когда-то давно его маленьким ростком посадили в чужеродную почву, и он на удивление не зачах — прижился, превратился в крепкое дереве с мощными корнями, и его уже не вырвать, не пересадить в вырастившую маленький росток, родную почву.

Однажды, где-то два месяца спустя, Сулейман, возвратившись после деловой поездки поздно вечером, увидел в библиотеке свет. Заглянув, он увидел Настю, которая увлеченно и бойко выдавала факсу какую-то контрольную работу. Поняв, что запретить ей учиться он не в силах, Сулейман жестко регламентировал расписание занятий и разрешил сдать оставшиеся экзаменационные зачеты за первый курс. Восторгам девушки не было предела!

Меньше чем за месяц она сдала «хвосты» (все на отлично) и вновь заскучала — строгий регламент предусматривал длительные летние каникулы, как у всех нормальных студентов…

Однако Сулейман постарался разогнать скуку бездеятельности своей подопечной. Он решил в качестве подарка на ее шестнадцатилетние предпринять небольшой круиз по Средиземному морю, прихватив при этом несколько дней на посещение древнего Луксора, Александрии.

Как ни странно, Анастасия категорически отказалась от восхитительного путешествия по Средиземноморским пляжам и курортам. Она, дескать, боится глубокой воды, ее укачивает и вообще это все ни к чему! Сулейман терялся в догадках — любая девушка, женщина с восторгом бы согласилась на его предложение, почему же эта упрямая девчонка не хочет? В чем дело? Однако все было не так просто. Согласившись, в конце концов, на Александрию, Луксор и Каир, она вдруг, на следующий же день изменила свое решение.

— Нет, не поеду! И не упрашивай меня дедушка, я не хочу! Я не могу!

— Почему? Ответь мне, в чем дело? Ведь ты так любишь разные исторические места, там много интересного, так почему же ты отказываешься от столь интересного познавательного для тебя путешествия? Почему не можешь? — Сулейман поднял ее раскрасневшееся личико за подбородок и внимательно посмотрел в серые глаза. — Опять с одеждой не порядок? Так скажи, что нужно — мы купим все по дороге!

Настя увернулась от его руки, и сама внимательно посмотрела в строгие участливые глаза в легких лучиках морщинок.

— Дедушка! Сулейман, ты ведь достаточно умный, мудрый, да? — она запнулась. — Так, так… так неужели ты не понимаешь, ну как, как мы с тобой будем выглядеть на этих пляжах? Ну, как? Я в этих, бикини, бесстыдном купальнике, а ты, ты в своих хламидах и в чалме или платке? Или, может быть, наденешь плавки и сбреешь бороду? Ха! Прекрасная пара! Только нужно плакаты на всех языках мира: «Дедушка и внучка» и как ты думаешь — многие поверят? Ты подумал о том, в положение кого ты меня поставишь? Ответь? Или ты не заметил, что я уже взрослая?

Настала пора краснеть Сулейману и он, растерявшись, не знал, что ей и ответить.

— Правда, девочка, правда, о старый дурак!

А Настя закончила.

— Да, и конечно не мешало бы кое-чего из одежки, а то, а то я, я поправилась и все тесное на мне, я уже растачивала, растачивала, — внезапно расплакавшись от смущения она убежала к себе.

Сулейман крепко задумался: «Девчонка действительно, нет не поправилась, оформилась, выросла, повзрослела». Он старался не замечать и высоко поднявшуюся грудь и округлившихся бедер. Но от физиологии не уйдешь. Она, конечно же, уже выросла из будто бы недавно купленных брючек, блузочки, а белье? Нужно было уже давно сообразить! Самому предложить, не заставлять ее просить, она очень стеснительна в просьбах. А на счет круиза, так вообще, она разнесла его в пух и прах! Он вдруг представил себя в плавках и с длинной бородой где-нибудь на лазурном побережье и рассмеялся. «Вообще пора кончать с этой бородой, нужно приучить себя ежедневно бриться».

За вечерними шахматами он сказал Насте, игравшей невпопад и смущенно опустив голову:

— Настенька, девочка, ты не волнуйся, ты абсолютно права по поводу круиза, давай поговорим. Наверное лучше будет если ты сама съездишь на базар, в магазины за покупками, я не хочу тебя смущать, с тобой может поехать старый Карим, чтобы тебя не обидели. А в Каир мы должны съездить, в университет, а там — как пожелаешь.

— Дедушка, большое, большое тебе спасибо, ты такой хороший, добрый, я, я так боялась, что обидела тебя! — Настя вскочила, подбежала к Сулейману, крепко обняла и поцеловала в обе щеки. — Спасибо! Спасибо тебе!

Потом, когда они продолжали партию, она спросила:

— Извини, дедушка, скажи, пожалуйста, чья это такая большая гардеробная возле моей спальни? И чья это шкатулка с драгоценностями на туалетном столике и все эти баночки, флаконы?

— Драгоценности и прочее я отобрал для тебя — ты можешь брать и носить любое ожерелье, серьги, кольца, браслеты, они когда-то принадлежали моей жене, так же как и гардеробная, ты живешь в покоях моей жены. Да, я когда-то был женат, но моя любимая Фатима давно погибла в автомобильной катастрофе… Однако не волнуйся! Перед твоим приездом я нанял рабочих, и они обновили комнату для тебя, постельное белье, ковры, шторы, обтяжка на мебели все, все новое. А вот с одеждой вышла незадача.

— Дедушка, миленький, извини меня, прости, что я затронула больную для тебя тему, — девушка, чуть было опять не расплакалась, перебивая его. — Нет, не нужно! Не говори больше ничего! Это тяжелые воспоминания! Господи, ну какая же дура, прости, прости меня! — она вновь подбежала и обняла старика.

— Ничего, ничего, это очень старая история, Настенька, боль утраты утихла, рана не кровоточит. Но почему ты не носишь, не надеваешь эти драгоценности, обычно девушки любят наряжаться, любят золото…

— О нет, нет, дедушка! Я не привыкла, не люблю, они, они мне не нужны! Не обижайся, это не потому, что они принадлежали твоей, твоей жене, твоей Фатиме, нет просто, они не по мне, я, я не умею их носить! К ним нужны богатые платья, наряды! Дедушка! Ну не нужны они мне, если можно, убери это все! Дедушка! Дедушка! Можно тебя еще попросить? — Настя без стеснения, уладив проблемы нежелательным круизом и желательным обновлением гардероба, осмелев, решила попросить о главном, что мучило ее все время после болезни. — Дедушка! Сулейман! Я, я очень хочу тебя попросить, если — нет, так нет. Только скажи сразу!

— Анастасия, внучка, ты же знаешь, я сделаю все, что ты пожелаешь! Я рад сделать для тебя все возможное!

— Прости, дедушка, но мне хотелось бы совместить спальню с рабочей комнатой. Если можно, перенести компьютер в мою спальню, Там, там больше света, и терраса, свежий воздух! Мне будет легче, я не буду так уставать! Дедушка! Там можно сделать хорошую перестановку, если… если только… на месте двери в гардеробную поставить обыкновенный платяной шкаф, маленький! Мне много не надо! Прости… это… наверное, не возможно, — испугавшись своей «наглости» девушка замолчала.

— Я подумаю, — тихо сказал Сулейман, — спокойной ночи!

«Она опять и опять сорвалась! Как она посмела! Дура! Дуреха! Как же он терпелив и добр к ней, а она? Ну, хорошо, по-доброму решили дело со злополучным круизом, она не поддалась ни на какие уговоры! Но зачем же ей понадобилось просить его о переоборудовании ее шикарной комнаты? Зачем? Не могла потерпеть в душной и плохо вентилируемой библиотеке? Хорошо хоть, что он оплачивает ее учебу и все остальное! А если Сулейман, вконец осерчает, и отправит ее домой? Что она будет делать там? Отец, правда, звонит и зовет в гости, а то и на совсем… Но ехать домой ей почему то не хотелось, совсем. Уж больно она привыкла, как говорят, пришлась ко двору… И Сулейман… Дедушка… Он так одинок. И все же — где его сын? Он сказал сегодня, что жена, Фатима погибла, а о сыне ни слова? Значит, мальчик все-таки жив? Выжил, калека? Настя мучилась раскаянием и терялась в догадках, однако расспрашивать дальше побоялась и постеснялась. Сулейман так добр к ней, а вдруг и в самом деле отправит домой, или запретит учиться, что, впрочем, равносильно. «Нужно умерить или вообще прекратить все расспросы, это самое лучшее!» — подумала растерянная девушка.

В поездку Сулейман надел светло-серый европейский костюм, гладко выбрился, не оставив даже усиков, которые очень ему шли. Настя запомнила это еще с первого посещения Каира. Сама надела обновки — скромный шелковый брючный костюм, который был чуть великоват (она покупала в целях экономии на размер больше). Туго заплетенную косу она аккуратно уложила на затылке, сколов ее шпильками. Сулейман невольно залюбовался девушкой. Высокая, статная, Настя казалась старше своих лет, а прическа сделала ее лицо строгим и прекрасным. Высокий, чистый лоб, густые брови в разлет, пушистые, длинные ресницы, большие серые глаза, точеный, правильной формы носик, чуть полноватые и ярко очерченные губы, правильный овал лица, легкий румянец. «Она поистине красавица, и очень быстро развивается! На нее, наверное, уже заглядываются мужчины, а что будет дальше…».

А Настя критически оглядела Сулеймана, поцеловала в непривычно гладкую, щеку, ласково улыбнувшись.

— Дедушка, а почему ты все время ходишь заросший, в нелепых длинных рубахах, в каких-то хламидах, а не носишь дома джинсы, брюки, тенниски, рубашки нормальные? Ведь это так удобно! И тебя очень, очень молодит такой наряд, мне даже неудобно называть тебя дедушкой!

— Вот потому и не ношу, не одеваю, чтобы не лишиться столь почетного звания — быть дедушкой такой чудесной внучки! — отшутился Сулейман, пожалев что, вырядился столь по европейски, выбрился, решив впредь этого больше никогда не делать, особенно в поездки, совместные конечно.

В университете старый учитель, ректор, торжественно вручил девушке зачетную книжку с золотым тиснением. Пожурил смущенную студентку за слишком большое усердие, приведшее к болезни. Похвалил лучшую студентку, сожалея, что он не может видеть ее в аудиториях, где он читает лекции, иметь удовольствие лично принять у нее зачет, экзамен.

— Твоя воспитанница, Сулейман, вполне может претендовать на досрочное окончание всего курса обучения. Место в рядах научных сотрудников ей обеспечено. Выбор темы — на ее усмотрение. Одно посоветую, все же лучше заниматься стационарно, ей было бы намного легче!

Но Сулейман оставался, непреклонен:

— Только заочно, пока…

В Каире они встретились с Майклом. Критически оглядев Анастасию, он восхищенно что-то произнес на еврейском, которого девушка не знала, потом заговорил с ней на английском иногда переходя на русский. Подивился ее успехам.

О чем-то долго и серьезно говорил с Сулейманом. Последний больше молчал, слушал. Настя не старалась вникать. Она была заворожена прекрасными берегами священной реки — на фелюге они совершали прогулку по Нилу. До щенячьего визга она восхищалась всем увиденным, будь то древняя Александрия или современная Асуанская плотина. От избытка чувств она больше молчала, только рот был чуть приоткрыт, да глаза порой казалось, выскочат из орбит. Вечером к ней в номер заглянул Майкл. Настя впервые познакомилась со знаменитым «дядей Мишей». Этот высокий, чуть грузноватый еврей, с добродушным и открытым лицом ей понравился и вызвал доверие. Потому вечерняя беседа с ним не была девушке в тягость и продлилась далеко за полночь. Она интересовалась, не навещал ли он в последнее время Россию, не видел ли отца, рассказала о своей поездке к родным. С чувством горечи и разочарования говорила о погрязших в стяжательстве сестрах и мачехе, с восторгом о маленьком Юрочке, с недоумением об отце.

— Как он может все это терпеть, он такой умный! — с жаром восклицала девушка и не заметила грустно ушедший в сторону взгляд больших черных глаз.

Майкл не хотел расстраивать Настю теми новостями, которые он поведал Сулейману: Иван начал пить, дела у него идут не ахти как, не взирая на систематическую финансовую поддержку и практические советы с его стороны, наверное, необходимо навестить друга и разобраться на месте что и как.

— Настенька! А ты не скучаешь, у тебя нет ностальгии? Тебя не тянет домой? — Майкл дипломатично сменял тему, исподволь любуясь собеседницей. «Бог мой, еще годик и она будет поистине красавицей! Что с ней будет делать Сулейман? А если замуж захочет?

— Нет, нет, мне очень понравилось у дедушки! И нравится! Там, дома, я ничего, в сущности не видела: садик — дом, школа — дом, уроки — кухня…. Иногда с папой в парк ходили, несколько раз на речку, — вдруг фыркнув, рассмеялась. — Ты знаешь, что придумал недавно дедушка! На Лазурный берег и так далее! Круиз! По Средиземному! Майкл! Ты представь — я в бикини, а он, он в плавках! И, и в чалме! И с бородой! Цирк! Папуасы в набедренных повязках выглядят приличней! Умора!

От смеха на глазах у девушки выступили слезы. Басом хохотал Майкл. Посерьезнев, перестав смеяться, Настя, утирая слезы, продолжала:

— Наверное, я слишком мала была, хоть, может быть, и не очень… Я, я просто не успела осознать, что такое родина. Мне у дедушки как-то привычней стало, проще, уютней. Сначала я очень скучала по папе, а потом — учеба, новое место… Сулейман подарил мне прекрасную лошадь. Я ее назвала Жасмин. Тут я узнала, что такое свобода. Нет, нет! Даже не знаю, как сказать — у Сулеймана я свободна в выборе — что делать, что изучать, чем увлечься. Ты знаешь, Сулейман очень добр ко мне и в то же время строг. Но строгость эта разумна. Он воспитывает меня, но очень осторожно и ненавязчиво. Да, есть категорические запреты, но я понимаю их смысл и потому они мне не в тягость. Их очень мало! Он ничего для меня не жалеет — я могла бы купаться в золоте и нарядах, но, но я не хочу, мне не надо! Спасибо, что учусь. Мне хочется учиться еще лучше, чтобы порадовать его! И еще, когда, когда я была там, у папы, то мне очень хотелось сюда, домой… Странно? Да…

На следующий день Майкл улетел в Лондон. Он подарил Анастасии прекрасный ноутбук и небольшой кулон с бирюзой. Бирюзовые сережки — подарок отца из той, злополучной поездки, она не снимала уже три года. Настя обняла и крепко расцеловала Майкла на прощание, обещая ему звонить, делиться успехами. А потом была Александрия с ее самой большой в мире библиотекой. Настя, в свое время увидев, уникальную библиотеку Сулеймана и пришедшая в неописуемый восторг, увидев знаменитое книгособрание чуть не лишилась чувств. Целый день они провели среди сокровищ, созданных умом и талантом человека, написанных мыслей, идей, открытий, фантазий. История прошлого и настоящего целой планеты. Тысячелетия тому назад человек взял в руки щепку, нацарапал на свежей глине первые слова символы… Потом его не стало, а глиняные дощечки с непонятным рисунком остались. Цены нет таким раритетам. Манускрипты, папирусы, авторские рукописи греческих, римских философов и поэтов. Япония, Китай, Хорезм и Урарту. Весь мир на этих стеллажах! Настя, утомленная и молчаливая, даже отказалась от ужина и, вернувшись в номер, в изнеможении упала в прохладную постель. Видя состояние девушки, опасаясь, чтобы от переизбытка чувств и впечатлений она опять не заболела, Сулейман решил возвращаться домой, прервав путешествие. Конечно, недельку понежиться на золотом песке шикарных пляжей не помешало бы, однако он не решился вновь сделать это заманчивое предложение. Дома Анастасию ждал сюрприз! Ее спальню переоборудовали. У большого распахнутого окна стоял широкий письменный стол, сбоку, справа, компьютер.

Удобное, на колесиках кресло позволяло свободно передвигаться в нужном направлении. С туалетного столика были убраны все ненужные баночки — очки, флакончики и ларец с драгоценностями. Вместо двери в гардеробную стоял удобный платяной шкаф, в котором на плечиках висело несколько брючных костюмов, сарафанов, блуз и кофт, за другой дверцей, на полочках стопочками белье, шелковые платки, шерстяные шали, в низу в выдвижном ящике обувь: сандалии, кроссовки, туфельки на низком каблучке. Увидев эту «роскошь» Настя и обрадовалась и смутилась одновременно. Видя, как покраснела девушка, Сулейман поспешил ее заверить:

— Нет, не думай, я ни чего не покупал, я был с тобой в поездке! Я только попросил в соответствующих лавках, чтобы все необходимое для такой девушки как ты доставили ко мне домой. А служанка уже разложила и развесила сама!

— Дедушка! Ты прелесть, — Настя, целуя его, повисла на крепкой жилистой шее, и целуя его в успевшие изрядно зарасти щетиной щеки, — колючий, бриться нужно! — легко рассмеялась, — и какой же ты у меня замечательный, большое, огромнейшее тебе спасибо, за все — все! Прости, прости меня! Я перед поездкой была… ну может резка, нагрубила тебе, прости!

— Знаешь, я подумал, ты, конечно, была права, в своем мнении. Что поделаешь, я наверное кое-что недопонимаю… Да ладно, забудем, я прошу у тебя прощения за столь неудачный план… — теперь почему то смутился Сулейман и, уводя разговор, продолжил: — Знаешь, тут километрах в трех-четырех есть старые развалины в заброшенном оазисе. Правда, оазиса нет, ушла вода, но место живописное и дорого мне, давай завтра посетим его?

— Прекрасно! Верхом? О-о-о! Но ты, наверное, устал, тебе нужно несколько дней отдохнуть!

— Да нет, не устал! Едем завтра!

Развалины и впрямь были живописными. Лошадей не гнали, ехали шагом и потому путники немного притомились и с удовольствием покинули седла. Привязав коней в тени полуобрушившейся стены, сами примостились под небольшим уцелевшим портиком, отдохнуть и перекусить — белые лепешки с сыром и холодное козье молоко хорошо утолили голод и жажду.

— Или мне показалось, но они, эти развалины, чем-то напоминают твой теперешний дом, только у тебя он более европейский, и сада нет!

— Да, Настенька, это место где я когда-то родился. Здесь когда-то жили мои предки, родители, я сам. Роскошные сады когда-то цвели в этих песках, шумела жизнь, смеялись, играли дети… Вот там была женская половина, там я увидел впервые свет. Ты знаешь, я еще помню своего дедушку, он был сильным и мужественным человеком. Помню отца и маму. Отец учил меня ездить верхом, мне было лет пять, но я держался в седле. Ты бы видела, как мы рубились на саблях! Правда у меня была маленькая, но острая! Пойдем со мной, — он повел Настю в глубину руин, осторожно проводя ее под полуразвалившимися сводами, плетью щелкая по песку, разгоняя змей. — Вот, смотри — это могилы…

Настя увидела ряд покосившихся, утонувших в песке надгробий.

— Самые целые, более-менее сохранившиеся — могилы отца и матери. Могилы дедушки и прадеда почти не сохранились.

— А эта? — Настя положила руку на беломраморный обелиск, песок с которого по-видимому не редко обметали.

— Это могила Фатимы, — голос Сулеймана был тих и задумчив… — Моя любимая, моя жена, я нередко навещаю ее, потому могила и выглядит так свежо… Осторожно, там могут быть змеи, правда они уже привыкли ко мне, — сказал он Насте, которая присев, осторожно сгребала ладошками в сторону песок с надгробия.

— Поехали домой, путь не близкий, а скоро стемнеет!

— Да, красиво тут, только как-то грустно, — оглянувшись на величественные руины, сказала девушка, — Сулейман, дедушка, а от чего умерли твои родители, я так поняла, что ты был еще ребенком? Почему разрушились эти стены, где делась вода? Что здесь произошло? Это было давно и тебе не слишком тяжело об этом вспоминать, но если не можешь…

— Да я был совсем еще ребенком, мне шел седьмой год. Несмотря на это я прекрасно владел клинком, шпагой, был хорошим наездником, умел читать, считать и писать. Но, все же, я был тогда еще ребенком…

Тогда в мире закончилась большая и жестокая война. Мы жили далеко от нее и потому были беспечны. Так казалось моим родителям… Однажды на нас напали какие-то солдаты, они что-то орали на чужом языке и стреляли из автоматов во все что двигалось. Убили и забрали с собой всех животных, убили отца, слуг, служанок, маму. Благодаря ей я чудом остался жив. Поняв, что ужас и смерть приближаются к ее покоям — уже были слышны выстрелы и душераздирающие вопли служанок, чужой говор, она, нажав в стене какой-то камень, открыла проход, в который толкнула меня и Карима, мальчика слугу с которым я играл: «Спаси его, выведи из подземелья, вот возьми». Она ткнула в узкий проем кувшин с водой и свою шаль. Мы оказались в полной темноте. Но щель еще раз открылась, к нам покатился узел, в нем были свечи, спички, несколько лепешек. В щель послышались выстрелы, брань и она закрылась. «Прощай, сын!» — это были последние слова мамы, которые я слышал.

Сколько времени мы брели по длинному подземному ходу, не знаю. Хорошо, что в нем не было ответвлений, иначе мы никогда не выбрались бы оттуда. Кладка сводов была кое-где обрушена, нам приходилось перебирать через завалы. Сначала они бежали. Маленький Сулейман думал, что его мама где-то сзади, остановился, чтобы подождать, но Карим повлек его за собой вперед. Потом устав, они пошли шагом. Сулейман останавливался, звал мать, но Карим молча увлекал его все дальше и дальше. Наконец, выбившись из сил, Сулейман заревел во весь голос, и отказался идти без матери. Карим был тоже, по сути, ребенком, ему было двенадцать лет, но он понял сразу, что его госпожа, мать его маленького спутника уже никогда не увидится со своим сыном. Потому подхватив, рыдающего мальчика себе на спину, сунув ему в руки мерцающую свечу, он упрямо пошел дальше. Потом они перекусили лепешкой, попили воды. Сулейман задремал, Карим отдыхал. Но не долго, ему самому было страшно и хотелось быстрее выбраться из мрачного тоннеля. Он молча взывал к Аллаху, чтобы тот сжалился над несчастными.

— Наконец нашему взору открылось большое помещение, с высоким сводчатым потолком. В центре стоял большущий стол, несколько старинных сундуков стояли поодаль. На столе, оружие — сабли, кинжалы, старые доспехи. Мы с интересом осматривали пещеру. Нашли несколько десятков слитков серебра и золота, покрытые пылью они были похожи на обыкновенные кирпичи. В сундуках были настоящие сокровища — украшения, монеты, красивые разноцветные драгоценные камни разной величины. Это была настоящая пещера Алладина из сказок Шахерезады! В слабом свете свечи они представились мне несметными сокровищами, и я отвлекся, играя с ними. Однако Карим искал выход. Он обнаружил выбитые в суглинке ступени ведшие куда-то вверх.

Оставалась последняя свеча и Карим, оставив мальчика в кромешной темноте, полез сам, Сулейман заснул, утомившись и наплакавшись, а Карим наткнулся на замурованную стену. Вернувшись, взяв короткий меч из валявшегося вокруг оружия, он полез обратно и с ожесточением начал врубаться в стену, благо это была только спрессованная глина. Он тоже смертельно устал, однако страх остаться в темноте и умереть подстегивал его, и он пробился! Маленькая ниша — и голова его уперлась в жердяной пол. На него сыпалась солома, песок, зашипев, юркнула куда-то змея, но хлипкая преграда поддалась и Карим выглянул, осторожно, хотя шума он уже наделал достаточно. Прислушался с удовольствием, вдыхая чистый жаркий воздух. Потом вылез, очутившись в полуразваленной хибаре без дверей, осторожно выглянул, это был, по всей видимости, оазис, чуть меньше чем тот который они покинули. Щебетали птицы, легкий ветерок колыхал ветви больших пальм, деревьев, кустарника. Он отправился на поиски воды. Мальчики обосновались в этой хибаре надолго. Вода, съедобные плоды на деревьях были их пищей. Сулейман скучал без матери и, не веря в то, что ее нет и не будет никогда, так надоел Кариму, что на третий день, тот тщательно упрятав мальчика в подземелье, соорудив несколько смоляных факелов, отправился в обратный путь. Дороги через пески он не знал. Сулейману он оставил пару факелов и строго настрого запретил даже приближаться как к ступеням наверх, так и к подземному ходу. Обследуя, как следует подземелье, мальчик обнаружил сваленные в кучу старые книги, свитки.

Привыкший с малолетства бережно относится к книгам, он бережно разложил их и принялся в тусклом, коптящем свете рассматривать гравюры и рисунки, которых в некоторых манускриптах было предостаточно. Текст он прочесть не мог — начертания букв были будто бы знакомыми, однако в привычные слова не складывались, — язык был ему незнаком. Устав от этого занятия, он, в целях экономии, потушил факел, и прилег. Радужные мечты кружили в его головке: Вот сейчас, скоро вернется Карим и с ним его мама, они выберутся наверх, возьмут с собой много драгоценностей, золота, купят себе верблюдов, снарядят большой караван и поедут в большой город. Он будет учиться, Карим с мамой — торговать, нет, они купят большой дворец! Карим тоже будет учиться, он ведь спас его и спасет его мамочку… Мечты и видения перешли в сон. Сон закончился явью. А она была жестокой и беспощадной.

Карим вернулся, уставший, измазанный сажей, кое-где на нем обгорела одежда. Один, без госпожи…

— Где, где моя мама? Почему ты не нашел, не привел ее! — захлебывался в рыданиях мальчик.

— Ты мужчина, мой господин, тебе даже в страшном горе не пристало плакать!

Утри слезы! Сядь и выслушай меня! Я не скажу и слова пока ты, как девчонка льешь слезы! Вспомни, твой отец учил тебя, быть стойким и не распускать нюни! Будь же достойным своего отца! Аллах милостив!

Бандиты, напавшие на них три дня назад, сожгли все постройки, сгорели даже все сады. Осквернили источники, забросив их дерьмом и трупами. Карим с трудом отыскал в кое-где еще горевших развалинах останки госпожи и господина и похоронил их возле могил их предков. Аллах не оставит их души! Аллах Акбар!

Сулейман внезапно осознав, что сказка детства закончилась и что теперь он уже точно никогда не увидит ласковую улыбку мамочки, не почувствует тепла ее нежных и ласковых рук. Никогда не будет «рубиться» с папой на саблях, оттачивая мастерство, не будет мчаться с ним наперегонки, оседлав легких, как ветер скакунов. Никогда! Ни-ко-г-да! Не подземный ход разделяет их, а Вечность. Там в начале, его никто не ждет! Там пусто! Аллах милостив? Аллах Велик? Велик настолько, что осиротил его, маленького мальчика? Зачем молились все время все они Аллаху? Для чего нужны все эти воздержания, почитания? В чем виноваты перед ним папа и мама? Почему, ПОЧЕМУ ОН ЗАБРАЛ ИХ? Бунт против действительности, против несправедливости в душе у мальчика вырос в бунт против бога. Он вскочил на стол:

— Аллах! Ты слышишь меня? Я не верю тебе, я не верю в тебя! — маленькие кулачки тянулись к своду подземелья, грязное, заплаканное личико ненавистными глазами смотрело вверх, стараясь сквозь толщу грунта и бездонность небес увидеть того, которому он еще так недавно молился, преклоняя голову и колени.

Молился в это время Карим, в ужасе стараясь не слышать кощунственных слов ребенка. — С тех пор я тщательно изучил многие религии мира, но в моем понимании — они все жестоки и порою кровожадны!

Анастасия молчала, пораженная откровенностью Сулеймана. А тот после небольшой паузы продолжил:

— Мы очень долго жили в одиночестве. Нас окружало несметное сокровище, но мы, дети, не знали, что с ним делать. Иногда, очистив до блеска несколько старинных монет, Карим отправлялся в пески. После некоторых бесплодных попыток, которые едва не стоили ему жизни, он таки нашел большое селение кочевников. У них он, за монеты купил спичек, сыра, муки. Это разнообразило наш растительный рацион. Однажды мы едва успели спрятаться, оазис посетили бандиты. Они изгадили источник, уничтожили множество деревьев и кустарников, и с дикими криками уезжая, сожгли хижину. Мы чуть не задохнулись от дыма, проникшего в наше подземное убежище. Когда мы выбрались наружу, то не узнали прекрасное место, которое приютило нас. Несколько дней мы потратили, приводя его в более, менее надлежащий вид. Саблями и мечами обрубали искореженные и обгоревшие ветки деревьев и кустарников. Очистили с большим трудом источник. Всевозможные древесные «отходы» мы использовали, чтобы восстановить сгоревшую хижину. Тогда во мне зародилась мечта — создать Мир, пусть не весь, но свой маленький оазис, в пустыне ужасов, насилия и смерти.

Молча, глядя на огромную луну в просторах вечного и огромного Космоса, мальчик мысленно клялся, что всю свою жизнь посвятит созданию этого «Оазиса Мира». Грязный, оборванный, полуголодный мальчишка восьми лет… Он всю свою жизнь посвятит этой своей мечте.

Настали более спокойные времена. Оазис то и дело посещали торговые караваны. Торговцы подкармливали мальчишек, приглашали их с собой, удивлялись, как два мальчика живут в одиночестве, пробовали расспрашивать — кто такие? Однако, Карим и Сулейман покидать свои места не желали и о себе не распространялись. Караван — баши оставались в недоумении — почему? Но с удовольствием вновь посещали благодатное место — мальчики и верблюдов помогут напоить, пищу приготовить и ночью посторожат. Как-то им оставили несколько коз — это было их счастье и несчастье одновременно. Коз нужно было прятать, поить, доить. Карим был слугой возле маленького господина и не научился в свое время ухаживать за животными, а Сулейман тем более, даже не знал с какой стороны к ним подойти. Однако они научились и этому. Научились делать сыр, печь лепешки. «Да хранит вас Аллах», — караванщики не скупились на добрые пожелания.

Прошло много лет. Сулейман, худой, высокий юноша, простился со своим другом:

— Карим, я вернусь, не знаю когда, но вернусь. Пожалуйста, во имя нашей дружбы, во имя Аллаха, в которого ты веришь, чтя память моих отца, матери, которая даровала тебе жизнь, отправив со мной в подземный ход, прошу тебя, сохрани это место! Сохрани его для нас с тобой. Для наших детей! Я вернусь! Жди меня! Если будет нужда, возьмешь кое-что под землей. Это все наше! Потому храни, не выдавай тайны! А я, я в Каир.

— Почему Каир? Багдад ближе! — Карим с горячностью возразил другу.

— Нет, Каир, я помню, мама с папой хотели отправить меня учиться в Каир, в Египет. Я им верю!

Крепко пожав руки и обнявшись на прощание, юноши расстались. Кариму тоже хотелось пуститься в путь вместе с Сулейманом, но кто-то должен был остаться и охранять место, которое их некогда пригрело, и еще — сокровища… и вода… и козы…

Сулейман медленно скрывался за вершиной бархана на единственном верблюде. Больным верблюжонком он попал к ним. Мальчишки его выходили, отпоили козьим молоком. Теперь он повез Сулеймана в неизвестность.

Молодой научный сотрудник Каирского университета обратил внимание на бедно одетого, но чистого юношу, вот уже несколько дней сидевшего на ступенях с утра до позднего вечера. Юноша просил милостыню, однако и ночевал он, наверное, на этих же ступенях.

Ученый, будучи сам молодым человеком, как-то участливо обратился к юноше поинтересовавшись, почему он днюет и ночует на ступенях университета, и был несказанно удивлен услышав, что юноша желает учиться, но не имеет документов и готов, что бы доказать свои благие намерения сначала поработать, пусть даже только за кров над головой. На свой страх и риск, в свое время тоже терпевший нужду и страстно желавший учиться, Саид (так звали мужчину) пожалел парня и взял его к себе в качестве младшего помощника.

В обязанности Сулеймана входило заметать и мыть полы, вытирать пыль, относить туда-сюда книги, рукописи, какие-то бумаги. По окончании работы, Саид привел помощника к себе в каморку, маленькую комнатушку, которую он снимал неподалеку от университета. Тощий тюфяк, одеяло, потертый валик, место под маленьким окошком — вот все чем мог заплатить за труды Сулейману его новый знакомый. Черствая лепешка и кусок сыра были разделены поровну. В первый же вечер Сулейман, серьезно глядя в честные глаза египтянина, развязал свою котомку и высыпая содержимое на расстеленное одеяло.

— Господин, моей благодарности нет границ, я думаю здесь достаточно, чтобы я смог учиться, вам на ваши исследования и на приличное жилье для нас! Вы ведь не откажитесь помочь мне? — и проживший долгое время практически с одним Каримом, Сулейман долго, до рассвета рассказывал свою историю. Закончив, он, мечтательно, глядя в окно, на быстро светлеющее небо произнес: — Ты знаешь, я мечтаю выучиться и быть, нет, не властелином мира, нет, я просто у себя в оазисе хочу создать такие условия жизни, чтобы люди жили мирно в достатке. Борьба — подразумевает все же насилие, поэтому я постараюсь всю свою жизнь посвятить, чтобы нести народу добро!

Сулейман горько усмехнулся:

— Как я был наивен тогда!.. Саид оказался честным и благородным, хотя я очень рисковал, высыпав перед ним целое сокровище — золотые монеты, несколько слитков, драгоценные камни и украшения. Кстати, ты знакома с ним, это наш друг, ректор университета, да и Карима ты знаешь — это мой повар. Когда я через много лет вернулся обратно, Карим уже был не один. Стыдливо прикрывая лицо, сверкая озорными глазами за его спиной, пряталась женщина, двое замурзанных мальчишек — погодков держались за ее платье.

Несколько верблюдов и стадо коз паслись в тени, множество кур носились вокруг. Оазис был хорошо ухожен, а на месте лачуги стоял более-менее приличный домик. Я нанял лучших специалистов и рабочих и решил воссоздать по памяти наш прежний дворец, но потом отказался от этой идеи. Ведь я стал атеистом, а жилище моих родителей было истинно мусульманским, в традициях веры. Только внешне мой дворец напоминает эти развалины, а внутренняя планировка, как ты заметила, в европейском стиле, и еще сады, я их почти скопировал, в этом мне помог Карим, он лучше помнил какими они были у моих родителей. Потом я объездил почти весь полуостров, собирая самых искусных мастеров ковроделия. У отца были прекрасные рысаки, и я решил попутно заняться и коневодством. Для ковровщиков я построил благоустроенный поселок, для коней прекрасные конюшни. Но самое ценное мое приобретение, что я привез из своих поездок, это, конечно, была Фатима…

Сулейман замолчал. Огромная луна освещала их путь. Усталые кони едва брели, не понукаемые седоками. Впереди начали вырисовываться очертания построек:

— Сыновьям Карима я дал образование, очень мне помогают, ты тоже их знаешь, они иногда ночуют у меня, это Ибрагим и Исмаил, один — управляющий на конезаводе, другой помогает мне вести остальные дела.

Ты помнишь, мальчишку Али, того, который уехал учиться на ветеринара, — это старший сын Исмаила, — соскочив с коней, они передали их слугам. — Я не буду ужинать, устал что-то, поешь сама, спокойной ночи, Анастасия, — сухо произнес Сулейман и удалился, оставив растерянную девушку одну. Ей тоже не хотелось есть. Приняв душ, она забралась в постель и с наслаждением вытянулась под одеялом. Боже, какая трагическая судьба, сколько горя он вынес и пережил в детстве!

Сулейман, войдя к себе, раздраженно хлопнув дверью, сорвал с себя пропыленные одежды, вошел в душ: «Что это нашло на него? Почему разоткровенничался перед этой девчонкой? Хорошо, что еще у нее хватило ума не лезть с лишними вопросами!» Контрастный душ успокоил его, и он устыдился своей раздражительности. «Сколько было участия в ее молчании, неподдельной грусти в серых, прекрасных глазах! Но все же не стоило, так откровенничать! Он чуть было не рассказал о сыне, не открыл ей страшной тайны! Ее знают только Карим да его сыновья. Но рано или поздно девчонка может сама догадаться, или что-то увидеть. Пострадать! Уже раз чуть было не случилось горе! Он никогда себе не простит, если с Анастасией что-либо случиться! С ней нужно что-то делать! Но не отправлять же домой! Майкл рассказывал, что Иван начал крепко пить, и скорей всего развалит весь бизнес с таким трудом налаженный. И потом там у нее не будет возможности закончить образование! Саид просил отпустить ее на очное отделение, но нет, она слишком молода и… красива! Может быть через год? Хорошо, подумаем потом, но делать что-то конечно нужно».

На следующий день Сулейман рано утром уехал по делам, и Настя заскучала. С раннего детства, познав горе и нужду, она ощущала все время дефицит общения со сверстниками. Рано потерявшая мать, девочка по своей душевной доброте и простодушию, самостоятельно взвалила на свои хрупкие плечики всю тяжесть домашних забот, которые превратились незаметно в добровольное рабство. Общение с отцом было единственной отдушиной, однако, женившись вторично, любимый папочка лишил ее и этого удовольствия. Мачеха не стала мамой, но она безропотно восприняла ее скверный характер, как и постоянные насмешки и каверзы старших сестер. Так вот и получилось, что в «прошлой» жизни у нее не было дружеских отношений со сверстниками. Даже в школе, на переменах она старалась выполнять домашние задания — дома было полно других забот! Внезапно объявившийся «дедушка», абсолютно чужой ей человек, принял участие в ее судьбе и стал на данный момент самым близким и дорогим ей человеком. Она боялась и подумать, что будет потом, когда зацветет цветок, потом, когда она окончит учебу и ей придется расстаться с ним!

Ощущение душевной близости усилилось после внезапного откровенного рассказа Сулеймана о своем детстве и юности. Он, пожилой человек, доверился ей, девчонке, раскрыл перед ней свое прошлое! Конечно же, он рассказал ей не все, но все же! Вторым человеком, более близким ей по возрасту, с которым подружилась Настя, был Бахтияр. Правда он был немного странноват, и девушка трудно привыкала к нему, однако с ним было намного проще в общении, и он всегда с видимым удовольствием помогал ей при решении трудных вопросов. Третьим ее другом был старый Карим, которого, узнав какую роль последний сыграл в жизни Сулеймана, полюбила еще больше. Скромная, тактичная, привыкшая не задавать лишних вопросов, девушка не расспрашивала подробностей у старика, но стала стараться больше ему помогать, особенно при приготовлении каких-нибудь изысканных русских блюд, например, пельменей или блинов, которые очень нравились Сулейману. Начались занятия, и Настя опять пропадала в Интернете, форсируя программу, однако, наученная горьким опытом она более часто делала перерывы и вообще старалась придерживаться строгого расписания. Она поставила перед собой цель — постараться за этот учебный год освоить программу не только второго, но и третьего курсов. Один день в неделю обязательный полный отдых. Прогулки на Жасмин, поездки с Бахтияром, музыка, кино, мольберт — полный отдых голове!

Однажды она заметила, что Бахтияр странно поглядывает на ее голые, из-под шорт коленки, и слишком внимательно разглядывает лицо, фигуру. Что-то было в этих взглядах нескромное, неприятное… Вернувшись домой, она открыла свой гардероб. С тех пор, отправляясь на прогулку, девушка надевала просторный брючный костюм, или просто брюки и широкую блузку с рукавами, неумело повязывала платок, прикрывая лицо. Сулейман с удивлением поглядывал на девушку, но молчал.

— Что ты стала так одеваться, тебе не идет такой наряд! — шутя, спросил ее Бахтияр во время очередной совместной прогулки, — мне, например, гораздо приятней видеть тебя в прежнем виде.

— Знаешь, мужчины глазеют на меня как-то странно, мне это неприятно! Меня это злит и раздражает!

— Но ведь есть на что глазеть — не так ли, красавица?

— Ну вот, и ты туда же!

— Но я ведь тоже мужчина, не так ли? И мне тоже нравиться смотреть на тебя, или ты не заметила?

— Заметила, потому и одеваюсь так!

В общем-то, Бахтияр ей немного даже нравился. Он мог быть веселым рассказчиком и наоборот терпеливым слушателем ее бесконечного трепа. Иногда будто забыв, что она девушка, он отпускал довольно резкие и вольные высказывания, как если бы она была парнем. Может быть, не стоило так демонстративно прятать себя от его взглядов, ну нет, она так просто не сдаст свои позиции.

— И все же при мне ты могла бы не прятать свое лицо! — и он шутливо попытался сдернуть с ее головы платок. Но девушка, ловко увернувшись, рассмеялась.

— Перестань! Я должна привыкать носить его!

— Но ведь ты не арабка! Не мусульманка!

— Ну и что? Может быть выйду замуж за мусульманина! И стану, как ваши женщины!

— И за кого же это? У тебя что, уже есть кто-то на примете? У нас мужчины выбирают жен, а не наоборот! А может быть за меня?

— Фу, какая несправедливость! Неужели мнение женщины, ее чувства, ничего не значат? А любовь?

— Любовь? Да, конечно… Вот если я, например, скажу, что люблю тебя? Ты пошла бы за меня замуж? Ну, ответь же!

— О Бахтияр! Я еще не знаю, что такое любовь! Я люблю отца, братишку, люблю дедушку Сулеймана, люблю Карима. Но любить так, чтобы, ну, чтобы выйти замуж? Нет, я еще этого не понимаю, я, наверное, глупая, да? — и она звонко рассмеялась, не заметив злобной искры в его глазах, потушенной длинными телячьими ресницами.

— Но так молода и красива! Неужели тебе никогда никто не целовал? Тебе разве не хочется ощутить мужские объятия, губы, руки? — Бахтияр внезапно обнял ее, прижал к себе. — Вот так, например?

Не поняв, шутка это или серьезно, Настя вырвалась и опять рассмеялась:

— Нет! Не наглей Бахтияр, я обижусь! — но Бахтияр вновь сжал ее в объятиях, сдернув платок, крепко поцеловал в губы.

— Нет! Нахал! — Настя с трудом вновь выбралась из цепких объятий и, отбежав на безопасное расстояние, уже серьезно ответила. — Нет! Не хотелось, не хочется и, наверное, не захочется никогда. Мой удел — учиться! И что бы этого больше не повторялось, а то мы поссоримся навсегда, — и уже улыбнувшись, — а пока, на первый раз прощаю! Пока!

Анастасия, раскрасневшись, убежала к себе. Зайдя в свою комнату, она упала на кровать и тихо рассмеялась. Ее тело еще ощущало крепость мужских рук, а на губах осталась влага его поцелуя. И ей не было противно. Наоборот, очень, очень даже… приятно! Он не очень-то красив, ну так что же! Он сказал, что любит ее, может быть, шутил? Чего доброго я еще влюблюсь в него!

Об отношениях, точнее, о физиологии отношений между мужчиной и женщиной, Настя знала еще до приезда сюда. В школе — девчонки, дома — сестры, а позднее и Катерина достаточно просветили ее на этот счет.

У Насти сложилось довольно стойкое предубеждение против противоположного пола, даже отвращение. Тем более что маленький личный опыт у нее уже был. Однажды, ее, второклассницу в пустынном коридоре школы грубо схватил старшеклассник и, слюнявя лицо неловкими поцелуями, старался запустить грязную руку ей в колготки. Он делал ей больно, но от страха и ужаса она потеряла голос и не могла закричать. Что-то испугало мальчишку и он, грозно показав ей кулак, убежал. После девочку долго рвало в туалете, и встревоженная учительница отправила ее домой. Тогда перепуганная Настя решила, что ее изнасиловали, и все рассказала папе. Дело окончилось печально для девочки.

Пройдя стыдный осмотр у врача, которая, закончив процедуру, недвусмысленно сказала ее отцу, что у дочери богатая фантазия с сексуальным уклоном и за ней необходимо присматривать, так она ничего не обнаружила ненормального в ее организме. Отец, успокоившись, строго настрого запретил ей в одиночестве бывать в компании мальчишек, парней, взрослых мужчин, и вообще избегать общения с ними, стараться не оставаться с ними наедине. До сих пор ее охватывала дрожь омерзения и гадливости при воспоминании о том случае. Попав к Сулейману, Анастасия была вынуждена находиться в окружении мужчин. Однако доброжелательное, ласковое и уважительное отношение к ней быстро сняло напряжение первых дней, и вскоре, особенно изучив язык, девушка со всеми подружилась и перестала бояться. И вот первые, настоящие мужские объятия, первый поцелуй не показались ей отвратительными, а наоборот, вызвали непонятное волнение. «Что ж, можно будет, как-нибудь еще раз… повторить, а может и не раз!»

Вечером, за традиционной шахматной партией, Настя, смущенно опустив грустные ресницы, спросила Сулеймана:

— Дедушка, расскажи мне, пожалуйста, что такое любовь? Говорят, что без любви нельзя жить. Говорят, что настоящая любовь бывает только раз в жизни и на всю жизнь? И тут же на каждом шагу говорят, что ею можно заниматься? Но это ведь не наука? Это чувство. Папа мой любил маму, теперь он любит Катерину, или он не любит ее? Или он не любил маму? Я понимаю любовь к близким, а между мужчиной и женщиной? — закончив тираду, девушка, справившись со смущением, подняла глаза и внимательно смотрела на Сулеймана, ожидая ответа.

После некоторого раздумья, справившись с легким волнением, внезапно охватившим его, Сулейман ответил:

— Это серьезный вопрос, на него трудно ответить однозначно. Я тебе скажу, как я понимаю это сложное и многомерное чувство. Слово «любовь» включает в себя множество других понятий. Есть любовь к Родине, есть любовь, как ты говорила к родным и близким, причем любовь родителей к детям и наоборот проявляется по-разному, родители любят детей, потому что они есть частица их самих, а дети любят родителей из чувства долга и благодарности, что те дали им жизнь, вырастили и воспитали их. Мы любим своих друзей, подруг, товарищей, но можем не простить им их оплошности, неверного слова и перестать их любить. Но самое сложное чувство — это между мужчиной и женщиной. Они могут быть скоротечными, потому говорят о влюбленности, о чисто сексуальных отношениях — это так сказать занятие любовью, подразумевая под этим понятием только плотское влечение, похоть. Эти отношения не регламентированы и могут прерваться в любой момент, не нанеся партнерам никакого морального ущерба. А настоящая любовь, как мне кажется, это взаимное уважение, прежде всего, абсолютное доверие друг другу, крепкая дружба, честность во всем! Это тогда, когда ты можешь рассказать любимому или любимой все самое сокровенное, будь то даже самый плохой проступок. Когда трудно переносить разлуку, даже если она необходима. И подчиняясь воле обстоятельств, стремимся поскорей увидеть любимые черты. Для настоящей любви — радость и горе общие. Тогда, когда отношения не увядают, если ты болен или оскудел твой кошелек! Когда общение друг с другом доставляет радость и умиротворение даже во время всеобщей скорби. Вот такая духовная близость делает банальную, скотскую похоть, величайшим чувством физического единения и наслаждения для обоих. Вот так, я лично понимаю это чувство и считаю, что такого рода пары в наше время довольно редки…

— Дедушка, вы с Фатимой по-настоящему любили друг друга, так, как ты рассказал? Разве ты не мог как мой папа, или вообще многие люди, мужчины жениться второй раз, а мусульмане вообще могут иметь несколько жен? Почему?

— Настя, Настя! Ты еще совсем маленькая! Во-первых, я не мусульманин, среди них, однако встречаются и одноженцы. Во-вторых, мы любили друг друга. По настоящему, понимаешь? А потом, потом я просто не встретил другой, которая могла бы заменить Фатиму! Впрочем, я и не искал, как-то недосуг все было… А насчет других — люди разные и понимают они это чувство по разному, воспринимают его в силу своего воспитания, душевного состояния, наконец умственного развития. Твой папа, наверное, любил твою маму, но обстоятельства сложились так, что он, по всей видимости, вынужден жениться! Что бы как-нибудь помочь тебе, но не получилось, но он родил сына, и это сделало его счастливым? Как знать? И у меня были женщины — я ведь мужчина. Однако ни одна не вызвала во мне возвышенных чувств. Однажды мне показалось, что я встретил, но не имел права, не смог, не смогу, — грустно сказал Сулейман.

— Дедушка? Дедушка! Прости, я так глупа, но интимные отношения… Они обязательны? Кроме тех случаев, когда нужно зачать ребенка? Они гадки, омерзительны! Противны!

— Напрасно ты так думаешь, Анастасия, эти отношения обязательны в настоящей любви и если чувства любящих искренне, если мужчина по-настоящему любит женщину, то он никогда не позволит себе причинить ей боль, а будет стараться доставить ей как можно больше наслаждения, то же касается и любящей женщины. Однако, эти отношения не главные, я уже говорил, болезнь, не дающая возможности их иметь, не приведет к угасанию любви. Любящие стареют вместе, но некоторые теряют силы раньше, однако стараются в любом случае доставить друг другу удовольствие… А почему у тебя возникли такие вопросы? Так подробно расспрашиваешь меня? — Сулейман пристально вгляделся в раскрасневшееся лицо девушки.

Она опустила глаза, и чуть помедлив, тихо произнесла:

— Я… Я кажется… влюбилась… Он… Он… сказал, что любит меня, и… и… поцеловал, крепко, в губы… Мне… Мне… не было противно! И… И… понравилось… Бахтияр…

Опущенные ресницы и склоненное личико не дали увидеть ей, как смертельная бледность покрыла лицо Сулеймана. Но его тихий шепот набатом зазвучал в ее пылающей головке.

— Как ты посмела допустить это? Ты стеснялась надеть бикини на пляж! А тут повела себя как, как последняя… Ты не знаешь еще, что такое любовь, и позволяешь себя целовать! И кому? Ты не знаешь этого мужчину настолько, что бы полюбить его! Я немедленно отправлю тебя к отцу! Завтра же! А сейчас, отправляйся к себе и не смей показываться на глаза! Слава богу, что хоть лицо стала прикрывать! Как ты могла, как могла воспользоваться моим доверием?

Пулей Настя выбежала, рассыпав шахматы, взметнувшейся косой. Горя от стыда, полная отчаяния, она горько проплакала всю ночь. Кто дернул ее за язык! Дура!

Как он красиво рассказывал о любви, так возвышенно и серьезно! Конечно, у нее нет такого чувства к Бахтияру. А он, тоже хорош! Наглец, по-видимому, она сама слишком вольно вела себя с ним. Но уезжать домой? Нет! О нет! Нужно попросить прощения за свой проступок, упросить, умолить! Ей будет так его не хватать. Сулейман, он такой добрый, он простит. А с Бахтияром она и разговаривать не станет больше! Хорошего же он мнения обо мне! Раз позволил себе!» Так, путаясь в мыслях, под утро заснула.

Разбудил ее Сулейман. Увидев его, Настя вновь заплакала:

— Дедушка! Прости меня! Я больше никогда не буду! Я все, все поняла, я думала всю ночь! Я не хочу домой, — девушка рыдала в голос, размазывая кулачками слезы и сморкаясь в простыню.

— Прекрати плакать! Любовь! — хмыкнул он и более грустно. — Что ты о ней знаешь? — он сел напротив притихшей, всхлипывающей Насти. — А теперь слушай внимательно! Поедешь домой после окончания второго курса, дальнейшее обучение я тебя обеспечу. Но до этого срока — ни шагу из дома без меня, Карима или его сыновей. Ни конных, ни пеших прогулок в одиночестве, тем более забудь дорогу к старым развалинам, я заметил следы твоего пребывания там. Но стоит тебе хоть раз нарушить мой запрет, немедленно отправишься к отцу — пусть он нянчится с тобой! Мне такая ответственность не по плечу! И запомни на всю жизнь — любовь это очень серьезное чувство! А девушке не пристало до свадьбы, не разобравшись, как следует в чувствах, позволять себя трогать… целовать тем более… Мне просто не хочется прерывать твою учебу, ты умная девочка и как ты смогла…

Удрученно качая головой, Сулейман оставил комнату девушки. Ночью у него был другой, не менее тяжелый разговор с Бахтияром, и очень тяжкие воспоминания и сожаления.

— Никогда, ты понял, никогда не смей больше приближаться к этой девушке, к Анастасии! Я тебе многое прощал, и ты это прекрасно знаешь! И если ты не хочешь, чтоб я заточил тебя на годы за решетку или, что, возможно, было бы лучшим — пристрелил тебя — не смей к ней приближаться даже в моем присутствии! Эта девушка дороже мне всех моих сокровищ; потому что она сама сокровище, не в пример тебе! Только моя слабая и глупая надежда позволяет тебе пока видеть белый свет, не испытывай мое терпение!

— Ты что, приберегаешь ее для себя? Подумаешь, поцеловал! Она, конечно конфетка, но вдруг она предпочтет меня, может быть ты староват для нее? — зло сверкнув глазами, скривив губы в циничной улыбке начал Бахтияр, но закончить ему не дала мощная пощечина, чуть не свернувшая ему шею.

— Так ты все понял? — Сулейман вышел вон на свежий воздух. Казалось, от Бахтияра исходил трупный смрад. Бедная девочка! Слава богу, она откровенна, искренна с ним, все рассказала. Он смог во время принять меры. А если бы она утаила случившееся, не придала бы значения? О нет! Нет! Страшно представить!

Вечером Сулейман позвал притихшую и пристыженную Настю на очередную партию в шахматы.

Перед игрой девушка подошла к Сулейману, опустилась перед креслом на колени, прижалась горящими щеками к его рукам:

— Прости, прости меня, Сулейман, прости дедушка, я обидела тебя, но я ни о чем таком не думала. У нас обняться, поцеловаться с парнем — это обычное дело. Можно на улице, на лавочке, в транспорте, у всех на глазах! Это вообще ничего не значит! А я, наверное, стала взрослой и потому не придала особого значения, и мне, мне никогда никто не говорил, что любит меня, не обнимал, не целовал! Потому мне и не было неприятно это прикосновение. Но теперь я поняла, и никому не допущу больше таких вольностей! Прости, дедушка! — она поднялась с колен и чмокнула в колючую щеку. — Опять не бритый! Ты у меня и в правду скоро совсем старым станешь! — она смущенно улыбнулась, видя, что Сулейман с мягкой улыбкой смотрит на нее.

— Да… с такой внучкой я, наверное, точно скоро состарюсь и умру! Если ты и вправду ценишь меня, то обязана слушаться, тем более беречь мое здоровье, не расстраивать меня. И еще, ты живешь в стране, где очень строгая по отношению к женщинам религия, очень строгие правила поведения для девушек и женщин, и мужчины более свободны в поведении. Присядь, — он взял ее пылающее лицо в свои ладони, поднял и внимательно поглядел в ее блестящие глаза. — Обещай мне, поклянись, что если за то время пока ты живешь у меня, тебе понравится, ты полюбишь, какого-либо парня, мужчину, если тебе покажется, что он испытывает к тебе те же чувства, ты придешь и расскажешь мне — кто он! А Бахтияр… Держись от него подальше! Я сам конечно виноват, что сразу не пресек ваше общение… — игра сегодня не получится, поцеловав ее в русую головку, он резко вышел из комнаты.

— Обещаю! Клянусь! Спокойной ночи дедушка! — вслед ему прокричала повеселевшая девушка. Если она будет вести себя хорошо, скромно, то может быть он и не отправит ее домой? И выкинув из головы все глупые мысли о любви, Бахтияре, девушка с усердием взялась за учебу.

Бахтияр позвонил ей, горячо просил прощения за допущенную вольность по отношению к ней и больше ей не докучал и вообще не попадался на глаза. Сулейман мучился проблемой — Анастасия заканчивала второй курс экстерном и уже по кое-каким предметам осваивала программу третьего. Он очень и очень сожалел о своем необдуманном давнем решении — забрать девочку к себе. Он никак не мог себе представить, что за три года угловатый подросток превратиться в такую красавицу.

Как воспитывать ее? Вдруг действительно она влюбится? Вдруг он ее не убережет?

Процесс взросления необратим, а у нее он набирает скорость с каждым часом! Он еще в первую поездку в Египет замечал откровенные взгляды мужчин и юношей, обращенные на его спутницу. Но он сначала думал, что ему кажется, что он слишком уж ревниво относится к Анастасии, но вторая поездка, да и местная молодежь не скрывали восхищенных взглядов! Что делать? Может быть, послушаться советов Саида и Майкла, которые с разными аргументами советовали ему отправить девушку учиться на очное обучение.

Квартира у него в Каире есть, большая, в центре. Но… Как будет пусто без нее… Он привязался всерьез… Старый дурак, нужна была ему такая обуза и ответственность? И все-таки нужно где-то пристраивать девочку, но не отдавать же ее на «растерзание» сестрам и мачехе? Иван тоже хорош! Звонит раз в полгода и то хорошо! Больше Настя ему, и то вначале… Сейчас реже…

Возле девушки должна быть хорошая и добрая женщина, которая подсказала бы, по-матерински приласкала бы ее… Да… Женщин в его доме нет давно… Когда была жива Фатима их было даже слишком много, потом…Потом из-за страшного недуга которым судьба наделила сына, осталась только одна Лейла — жена Карима, но та умерла, бедная, все боялась, молилась, теперь только Карим и его сыновья… А Насте нужна женщина, не обремененная религиозными предрассудками. Ничего, он отправит ее все же в Каир, он подарит ей свою квартиру и наймет хорошую женщину. Нужно позвонить Саиду и попросить, чтобы он подыскал такую, не очень старую конечно. Нет, лучше он съездит сам. Мужчины присмотрят пару дней за девушкой. Он только туда и сразу обратно. Нужно лично посоветоваться со старым другом, за чашечкой кофе, объяснить сложившуюся ситуацию. Приняв, как всегда довольно внезапное решение, Сулейман ранним утром выехал в аэропорт. Там его ждало разочарование — в связи с нелетной погодой все рейсы в Каир, Александрию и т. д., и т. п. откладываются почти на сутки.

Настя сдала трудный экзамен по древнегреческой философии. Был четверг, еще два дня и выходной — они с Сулейманом опять куда-то поедут, или она останется дома — отоспится. Кончался учебный год, большие нагрузки давали о себе знать — она стала быстро уставать, болели глаза, ломило виски. За второй курс остался один экзамен и пару зачетов. По всем остальным предметам она уже на третьем курсе и к концу второго рассчитывает сдать экзамены за первое полугодие третьего! Начала попутно изучать геологию и анатомию. Нужно будет заняться еще физикой и химией. Ей, как будущему археологу более глубокие знания этих предметов наверняка пригодятся. Анастасия вышла на террасу, вдохнула терпкий аромат цветущего сада, сладкий нежный аромат роз…

Настя вспомнила, что давно не была на развалинах, которые почему-то навевали на нее состояние покоя и умиротворенности. Она часто, срезав охапку роз, навещала старые могилы, пока Сулейман не запретил ей эти поездки.

«Наверное, на сегодня хватит занятий! Нужно уговорить Ибрагима или Исмаила и прокатиться туда и обратно! Конечно лучше бы самой… Тем более Сулейман куда-то уехал на рассвете! Но, она должна держать слово!» Настя спустилась в холл. Оба брата на пару с отцом усердно молились, стоя на коленях и согнув спины. «О-О! Это надолго! А потом, вдруг никто не согласится?» Она тихо поднялась к себе, надела костюм для верховой езды, тщательно обмоталась ненавистным платком, по широкой лестнице, ведущей в сад прямо с ее террасы, спустилась вниз. Тихо пробралась за территорию и помчалась к конюшне, прижимая к себе закрученные в шелковую скатерть алые розы. Тихо проскользнув мимо спящего в деннике конюха, она, ласково потрепав по морде черного Хана и такого же черного только с белой звездочкой между ушами Акбара — сына Хана и Жасмин, подошла к своей белоснежной красавице, которая от нетерпения перебирала копытами и тихо призывно ржала. Настя быстро оседлала кобылу и, выведя ее из конюшни, ловко вскочила в седло. Поправляя съехавший тюрбан, выбежал конюх:

— Ханум! Госпожа! Вам нельзя! Господин не велел вам выезжать самой!

— А ты не говори! Я только часик покатаюсь! Сулеймана нет! Я быстро, — галопом умчалась в пустыню. Расстроенный конюх сокрушенно покачал головой.

— Гурия! О, Аллах!

Еще один человек постарался незаметно покинуть дворец. Бахтияр не мог допустить, чтобы его столь долгие и терпеливые обхаживания этой сладкой и лакомой девки окончились таким невинным поцелуем. Он, скрипя зубами, затаился, но тщательно следил за девушкой. Он ждал, ждал момента. Он знал, что возврата ему не будет, но знал также, что и обретет долгожданную свободу! Проклятый, наивный старик! На что он надеется! А ему так хочется испить свежей молодой крови, утолить свою звериную плоть, опустив ее в растерзанное юное, трепещущее тело! И взреветь в конвульсиях зверского оргазма! А потом — потом он умчится в пески, навсегда покинет это затхлое место! Он умен, он знает то, чего не знает ни один зверь! Старик — вот за это спасибо ему — учил его, как человека! И он употребит знания там, где много невинной крови! И он дождался, выследил свою «дичь»! И как удачно! Старика нет! Трое придурков по видимому и не представляют себе, что девка-то сбежала! Ох, ты моя умненькая! Только не торопиться, чтобы никто не заметил! Он поведет свой джип тихо-тихо, чтобы не спугнуть.

Настя, опустив поводья, сняв платок, ехала медленно, с удовольствием вдыхая знойный воздух пустыни. Выросшая среди берез и елей, отчаянно мерзшая зимой, вечно мокнущая под весенне-осенними непрерывными дождями, искусанная, изнывающая от жары в короткие летние месяцы, девушка полюбила пустыню с ее постоянным сухим и жарким климатом, бесконечные охряные, постоянно меняющие свои очертания барханы, которые, будто волны волшебного моря в порыве безумного шторма, неслись вдаль за горизонт. Какие тайны хранят глубины их?

Какую информацию несет бесконечное множество их песчинок? Есть она, Настя, сейчас была, будет, или ее не станет в этот момент или через много лет — а эти пески будут нести свои тяжелые волны, они будут и были тысячи лет и они есть сейчас. Их не может поглотить пучина, ибо они сами и есть пучина и могут в миг поглотить все, что не подчиняется их Закону — Закону пустыни, Закону песка. Как-то зябко стало от этих мыслей. Настя поторопила Жасмин. И вообще, что она себе думает? Вдруг вернется Сулейман? Или, чего доброго, обнаружат, что ее нет в комнате? Наверное, все же не нужно было ездить так далеко одной и вообще никуда! Но ничего, она быстро положит цветы к могилам и домой! Во весь опор! Самое грустное и печальное, что ей скоро придется покинуть эти места! А может быть Сулейман все же оставит ее у себя? Но, сегодняшний ее поступок! Дура! Ох, дура ты, Настя!

Внезапно слезы навернулись на глаза — она мало прожила на свете — но такого обращения, такого уважения к себе она не знала никогда в своей прошлой жизни!

Для отца она всего лишь была маленькой девочкой, ребенком, который при всей своей любви, не смог оградить ее от тягот повседневной жизни, не смог даже создать ей нормальные условия для занятий. А ей так всегда хотелось учиться! А мачеха? А сестры? Они ей просто житья не давали своими насмешками и придирками. Для них она была глупой, ни на что не способной, не современной. А дедушка? А Сулейман? С каким уважением он смотрит на то, как она учиться, одевается. Он готов в любую минуту прийти на помощь, объяснить, рассказать, показать. Он бывает, строг, беспрекословен в своих решениях, но… как ласковы и чутки его руки. А если разобраться, то она ему, по сути, совсем чужая! А он переживает за нее, волнуется… Конечно, если бы у папочки были бы те же возможности, то он, наверное, тоже смог бы ей так же обеспечить соответствующие условия, как знать, а может быть, до многого и не додумался бы? «А ведь Сулейман не так уж и стар, — вдруг подумала она, — как он элегантно и красиво выглядит в европейском костюме, чисто выбритый! Он, наверное, специально носит свои хламиды, платки, чалму и бороду, чтобы выглядеть старше, как заправский дедушка! Но… Как же она будет жить без него?! — слезы опять набежали на глаза Насти. — Теперь уже точно он ее отправит домой, нет! Ни за что! Не нужно ей никакой учебы, она упросит его, обязательно, хотя бы служанкой, но остаться здесь! Она в конце концов научиться носить правильно эти неудобные одежды, платки, скрывающие лицо, она… она даже примет Ислам, станет мусульманкой, будет соблюдать все обычая его народа! Хотя… он сам-то их не соблюдает и не верит в Аллаха! Ну и пусть! Она так и скажет ему! Только бы он не отправлял ее домой!» Приняв столь наивное, но твердое решение Анастасия улыбнулась внезапно возникшей мысли: «Вот если бы он полюбил меня, по-настоящему и мы бы поженились!»

Впереди показались развалины, и Настя поторопила, поехавшую было опять шагом лошадь: «Прости меня, Фатима, за столь грешную мысль, я не отберу у тебя твоего любимого, не нарушу святость вашей любви, это все, так, девичьи бредни!»

Очистив могилы от нанесенного песка, девушка аккуратно разложила чуть увядшие от жары прекрасные цветы. И в этот момент она услышала тревожное ржание, внезапно перешедшее в, леденящий душу, заливистый крик, а потом предсмертный хрип. Оцепенев на мгновение от ужаса, Настя с опустившей от страха головой, не разбирая дороги, бросилась на помощь Жасмин!

Бахтияр ехал, стиснув зубы, усилием воли выдерживая малую скорость. Глаза налились кровавым блеском. Он знал, что победил, что жертва не ускользнет от него! А потом, потом он станет Воином! Пару сотен миль — и там его место — Ирак, Израиль, Пакистан и Афганистан! Там война, а он рожден, чтобы быть Воином, пить кровь! Наслаждаться бушующей и беспощадной смертью. Долго, слишком долго он засиделся взаперти, но не зря! Он получил знание, знание не доступное простому Зверю, животному! Только нужно сдержать перевоплощение, еще не много, сдержать! Наивные, они все думали, что это происходит только в полнолуние, запирали его! Но он давно научился контролировать себя — это могло наступить в любой момент! Он, пряча в глазах злорадную усмешку, добровольно уходил в клетку, с удовольствием, ведь там его кормили живым мясом, правда, вонючим, козьим, там он пил горячую кровь, не такую густую и сладкую, как та, которую он часто пил в детстве и будучи подростком! Козье мясо и кровь не давали ему столько сил и энергии! Только бы сдержаться сейчас! Не спугнуть, что может усложнить задуманное! Ему часто снится сон, что он страшный Воин, слившись воедино со своим зверем скакуном, с такими же, как он беспощадными воинами скачет по пустыням, полям, каким-то невиданным землям. Из-под их копыт бьют фонтаны песка, земли, грязи, крови. Их черные, как смоль волосы перепутаны с гривами коней, под копытами которых трещат черепа, кости, летят в стороны клочья окровавленного мяса! Кругом огонь, пожарища, кровь, свист, стрел, лязг мечей! Он победитель! Он пьет, захлебываясь, кровь, впившись зубами в жилы младенцев, зубами рвет нежное мясо невинных девушек и женщин…

Этот навязчивый сон доставлял ему неслыханное удовольствие. Он хотел бы остаться в этом сне вечно! Пробуждение было мерзким. Он долго мылся в душе, смывая с тела засохшую и липкую слизь. О, как бы он хотел родить таких же, как он, наводящих ужас, сыновей!» От возбуждения Бахтияр лизнул пересохшие губы. Руки деревенели на руле, покрываясь шерстью, выпирали челюсти, проявлялся звериный оскал. Он сорвал чалму, густая грива развеялась на ветру, плавно удлиняясь, вытягивалась мощная шея. «Нет! Еще немного! Впереди показались развалины…

Сулейман почему-то был доволен, что задуманная поездка не удалась. Может быть, он найдет оптимальное решение. Оставлять, пусть даже под присмотром служанки, наивную и доверчивую девушку одну в большом шумном городе, полном соблазнов, было бы очень рискованно.

Можно, конечно же, переехать и самому, по крайней мере на время, пока, пока она не закончит учебу, жить рядом, присматривать за ней, конечно можно было бы, если бы… Нет, этот вариант не подходит, но что же? Зачем же он тогда связался, впутал себя, создал такое, немыслимое для себя положение? Поддался эмоциям, решил разнообразить свою бесполезную жизнь присутствием ребенка? Или может быть фантастическая идея излечить от неведомого, ужасного недуга сына, единственного. Он уже не знает, любит ли он его, ненавидит ли это собственное дитя, это порождение дьявола? Как могло так произойти, что двое безумно любящих друг друга людей, не обремененных болезнями, дурными привычками, могли породить это исчадие ада? Почему природа оказалась так жестока к ним? Или это последствия его неверия в бога или это древнее проклятие его рода? Неужели в очень далеком прошлом в его роду был такой ужас? Так как говорила старуха?»

Внезапная тревога охватила Сулеймана и он, нажав на газ, вздымая тучи пыли, помчался домой. Первое, что он увидел, это своих верных слуг. Ибрагим с Ислаимом, отчаянно жестикулируя о чем-то, спорили. Невдалеке стоял старик Карим. Сулейман понял все! Его страшную догадку подтвердили ружья в руках спорщиков. Увидев Сулеймана, мужчины бросились к нему навстречу:

— Быстро в машину! Я знаю куда ехать!

Дорогой он думал: «Только хватило бы бензина! Только бы успеть». С трудом овладев собой, Сулейман узнал, что случилось. Карим долго названивал девушке, желая накормить ее обедом. Ибрагим с Исламом играли в шашки, и он послал одного из них узнать, не случилось ли что? Тот быстро вернулся и сообщил, что девушки на месте нет. Обыскали сад — нет! В конюшнях перепуганный конюх сообщил, что Ханум не послушалась, взяла Жасмин и куда-то умчалась. Мужчины решили взять машину, чтобы отправиться ее искать, но обнаружили отсутствие Бахтиярового джипа и встревожились не на шутку!

Но в какую сторону отправилась непослушная девчонка? В момент спора и появился Сулейман. Он сразу понял, где решила уединиться Анастасия. Не нужно было ей в свое время показывать развалины, но Сулейман никогда не мог подумать, что Насте так полюбится это место. Свежие отпечатки копыт, и кое где, о ужас по ним четкие, свежие следы протекторов большой машины! Сулейман нажал на акселератор.

— Исмаил, Ибрагим, вы знаете, что делать! Не торопитесь стрелять сразу! Пули должны попасть точно в сердце! Саблю мне! — он протянул дрогнувшую руку. — Запомните! Сегодня, сейчас мы уничтожим этот кошмар! Раз и навсегда избавимся от него! Не забывайте, он хитер, умен и потому в сто тысячи раз опаснее, чем любой взбесившийся хищник! Он — нелюдь! А потому, серебро в сердце и отсечь голову до того как он трансформируется вновь в человека! Я могу погибнуть, но если Анастасия окажется жива — поклянитесь, что не оставите ее, не отправите, что вы постараетесь уничтожить этого Зверя! — Они приближались к руинам.

Настя, обезумев от увиденного кошмара, металась возле Жасмин. Прекрасная снежно-белая кобылица лежала в луже, дымящейся крови, лиловый глаз, полный смертельного страха, выпустил последнюю слезу… Что, что произошло?

Какой зверь, мог это сделать? Однако вокруг были только следы огромных копыт… Услышав какое-то движение позади, девушка оглянулась. Огромный Зверь, Зверь из ее давнишнего ночного кошмара! Нетерпеливо перебирая мохнатыми ногами, он скалил на нее страшную конскую морду, со звериными клыками, обагренную свежей кровью несчастной Жасмин! Огромные почти человечьи глаза смотрели с торжеством и ликованием! Громко, победно заржав, то ли зарычав, Зверь поднялся на задние ноги, занеся над падающей девушкой пудовые копыта…

Увидев брошенную машину Бахтияра, Сулейман, проехав еще несколько метров, остановил свою. Мужчины, взведя курки, побежали.

Опьянев от победы, истекая слюной и спермой, Зверь потерял свое звериное чутье:

— Остановись! — зловещий шепот прогремел у него в голове.

Но он уже не мог остановиться, только слегка развернул туловище, подставляя грудь и сердце под одновременно прозвучавшие выстрелы. Но тяжелые копыта опустились на бездыханное тело! Натренированной рукой, мощным ударом булатного клинка, Сулейман отсек ненавистную голову чудовища… Сына! Черная, как нефть, кровь быстро растеклась по песку — он не хотел пускать яд в свои глубины. Исмаил с Ибрагимом быстро оттащили Настю. Русая головка была залита кровью. Алой. Не успели! Сулейман ухом припал к груди. Сердце билось, ощущалось легкое дыхание:

— Я в больницу! Возьмите его, все залейте бензином и его джип — сожгите! Что бы ни косточки, ни капли крови! Ничего, ничего не осталось! Я пришлю за вами Карима! Аккуратно обмотав голову Анастасии собственной рубахой, уложив ее на заднее сиденье, Сулейман помчался в больницу, по ходу сообщая по сотовому врачу, что случилось несчастье и необходима, по видимому, операционная, кровь и прочая, прочая мелочь!

«Давно нужно было прекратить, пресечь этот кошмар, еще в тот момент, когда ранним утром он зашел в спальню к любимой… Они радовались рождению первенца, их даже не смутило, что мальчик родился с полным набором довольно острых зубов и весь был покрыт нежными темными волосиками, которые, правда, как первородный пух выкатались. Зубки, правда, остались, из-за чего от малыша отказалась не одна кормилица, и Фатима кормила грудью сама. Пробовала сцеживать молоко в бутылочку и кормить с сосочки. Но мальчишка соску выплевывал, исходя криком, требуя материнской груди. Кормление не доставляло молодой матери удовольствия — маленькие зубки больно терзали ее соски. Но она терпела, ожидая момента, когда можно будет без ущерба здоровью любимого сыночка, отлучить его от груди.

Тогда Сулейман увидел страшную картину — его прекрасная Фатима лежала без чувств, с растерзанной грудью. Рядом, в луже крови и молока, нежно улыбался во сне окровавленным ртом их любимый сын! Он не смог, не хватило мужества убить сладко спящего ребенка, монстра, напившегося крови собственной матери! Фатиму спасти не удалось, огромная потеря крови, требовала немедленного возмещения. А последнее требовало времени… Усилия молодого врача оказались тщетными, после чего Сулейман, очень щедро вознаградив его, отправил за океан, чтобы сохранить, постараться сохранить тайну.

А мальчик рос вполне нормальным ребенком, привык, есть обычную пищу, был веселым и любознательным. Сулеймана одно время взяли даже сомнения — может быть это кто-то другой, какой-нибудь мелкий хищник так изувечил Фатиму?

Но однажды служанка, помогавшая Кариму, с воплями прибежала к нему. Она поранила руку, крутившийся рядом четырехлетний мальчишка, увидев кровь, подбежал, схватив порезанный палец, начал с ожесточением его сосать, причиняя при этом ей невыносимую боль острыми сильными зубами.

— Это шайтан! Прости, господин, но дай мне расчет! Да хранит Аллах твоего сына!

Мальчика наказали, служанку уволили. Сулейман задумался. А потом пошли страшные годы. Так называемое «детство» сына проходило очень бурно — кошки, собаки, козы, домашняя птица. Мальчишка был беспощаден и неуловим. И вновь Сулейман засомневался — вправду ли виноват его сын, он маленький, щуплый, у него нет сил растерзать такое большое животное, как взрослая коза, в клочья, разбить череп, выесть мозг, сожрать сердце, печень. Он не в силах это сделать.

Организовали засаду, и выследили. Он видел весь процесс трансформации и чуть не повредился умом.

— Шайтан! Оборотень, — в ужасе произнесли свой приговор верные слуги. — Нужны пули, серебряные, прямо в сердце, к следующему полнолунию сделаем! И еще меч, отсечь голову, пока он не вернется вновь в человеческий облик.

Но и тут Сулейман пожалел сына. У него есть деньги, много денег, очень много. Он объездит весь мир, он найдет или средство или врача. Он вылечит, спасет! Это страшная болезнь, но болезнь… Мальчик, наверное, страдает. Все это должно быть очень болезненно.

Измученный тревогами Сулейман переложил все свои давно запущенные дела на плечи Ибрагима и Исмаила. Повез сына сначала в Европу, потом в Америку, потом по всему миру. Тибетские ламы и африканские колдуны, Вуду, шаманы, индийские врачеватели… Они могли лечить рак, спид, желтую лихорадку, оживлять мертвецов, но тут были бессильны. От Сулеймана сбегали слуги и носильщики, но он сам с сыном пробирался сквозь чащи лесов, дебри Амазонки, проходил труднейшие черные массивы, чтобы добраться до очередного целителя. Да, они пробовали излечить мальчика, но, увы, безуспешно. Одни хотели купить у него сына, чтобы показывать в цирке, другие — чтобы исследовать уникальный случай, третьи — чтобы испытать лекарственные препараты, авось что-либо поможет!

Разочарованный, через несколько лет он вернулся домой. Бахтияру оборудовали специальную клетку-комнату в отдельном крыле здания. Подросток, однако, проявил недюжинные способности к знаниям. Это подпитывало надежду отца. Систематическое наблюдение и контроль показали, что мальчика не обязательно все время держать взаперти.

В периоды ремиссии Бахтияр получал свободу и вел себя тихо и спокойно. Кошмар повторился, когда ему исполнилось пятнадцать. Период полового созревания дал о себе знать трупами растерзанных девочек и молодых женщин, и Бахтияр вновь отправился в комнату-клетку, только теперь она была в специально оборудованном подвале. Прежняя стала мала для столь огромного чудовища и не столь крепка! А потом, потом появилась старуха, пролившая свет на причину появления на свет ужасного Зверя – проклятие. Очень давнее… «А старуха то была права – я избавил своего сына от болезни раньше, чем зацвел цветок!» – Сулейман оглянулся на легкий стон. Повязка промокла насквозь. Анастасия все еще была без памяти. Впереди замаячил поселок.