— Так ты говоришь, что ты из моего мира пришёл? — переспросил Санька. — И как это случилось?
— А я знаю? — вздохнул «сын». — Жил я жил, не тужил. Хлобысь — инфаркт миокарда. И вот я уже в чьём-то чреве. Писдец, ощущение.
— В сперматозоид, что ли, переместился⁈ — сильно удивился Санька.
— Что⁈ Сам ты! Сперматозоид, блять! Ещё так назовёшь, убью! — гнев «сына» Санька почувствовал и сквозь стены.
— Так я что? Я ничего! Ты сам сказал, «в чреве»…
— Ну и в чреве… Так уже в живого младенца, блять, ты меня перетянул, а не в это самое… Тьфу, блять! Зараза ты, «папа». Всю малину обгадил!
— Да, сам ты так сказал! Чего злишься⁈ Я сам у медведицы сиську сосал. Хорошо хоть у неё под боком оказался, а не под медвежонком её. А так бы, глядишь, и чего-нибудь другое бы нащупал, что на сиську похоже. Слепой же был. Ты-то зрячим родился, а я не видел ни хрена.
— Хе-хе! — повеселел «сын», видимо представив возможный «казус» в берлоге. — Тебе пришлось бы его убить.
— Кого?
— Брата твоего «молочного», — хохотнув, ответил попаданец. — А может ты всё-таки нащупал?
— Тьфу на тебя! — сплюнул Санька. — И зачем это я тебе рассказал?
— Нормально. Квиты теперь за «сперматозоида».
— Злой ты, — буркнул Санька.
— Хочешь узнать кем я там, в нашем мире, был?
— А не похер? — скривился царь. — Всё равно тут технологическая дыра. И люди другие. Я тут уже заманался с ними общаться. С нежитью и то проще. Эти хоть вопрос «зачем» не задают. Делают и всё. А людишки… Задолбали.
— В отпуск тебе надо. А с нежитью ты бы поосторожней общался. Не все они светлые на самом деле. Я потому и от тебя закрылся, что в родительнице своей тьму разглядел, а в тьме той силу и мысли чужие. Так что и в других тёмных такой же фокус может случиться.
— А как ты… Это… Сейчас ты открылся почему?
— Ну, ты ведь заблокировал тьму в ней… Вот я и понял, что ты нормальный. Извини, но мне как-то стрёмно называть её «мама».
— Зря. Мало ли в ком какие бесы сидят? Человек ведь грешен. Ну, да ладно. Привыкнешь ещё. Я вон, даже медведицу мамой признал. А сына её брательником.
Послышался язвительный смех «сына». Санька в ответ «стушевался».
— Вот же, паразит! — выдавил из себя Санька и снова сплюнул.
— Ты, точно не ту сиську в детстве сосал. Признайся уже.
Царь вздохнул и подумал:
— Мерзкий характер у моего недавно рождённого сына, однако. Может родить его обратно? Как породил, так и… Или нет. Чем породил, тем и убью.
Смех «сына» прекратился.
— Ты это… Ты это брось! Что за мысли такие⁈ Нельзя тебе даже думать о душегубстве!
— А ты почём знаешь? — зловещим тоном произнёс Санька.
— Знаю-знаю! Как не знать! Я о тебе всё знаю. Я же плоть от плоти, дух от духа твоего.
— По образу, значит, и подобию? Так Бог тоже по образу и подобию человека создал, так ведь хрень собачья, а не человек, получился. Так и переделывал своё творение Бог не единожды. Вот и я думаю, а не поменять ли мне «попаданца»? Ведь если я смог призвать такого, так смогу призвать и другого! Так ведь?
— Ты как догадался⁈ — с ужасом в голосе спросил «сын».
— Да, хер-ли тут догадываться. Простая логика. Я даже вспомнил, про кого я подумал, когда живот жены моей трогал и в душу сыну заглядывал. Вспомнил я доктора, который морду мне зашивал в Лучегорской больнице. Зашивает меня и жалуется, что только что кесарево сечение роженице делал, младенца вытаскивал, а руки помыть забыл и перчатки резиновые не поменял.
— Это шутки! Шутки у нас такие! — испуганно произнёс «сын».
— Вот-вот, — «зловеще» проговорил Санька. — Как породил, так и…
— Слушай-слушай, ну перестань ты, — забормотал «попаданец». — Я тебе ещё пригожусь. Ведь я хирург неплохой. Сорок лет за операционным столом. Не всем ведь можно руки-ноги регенерировать. Не поймут-с… А так… Инструменты бы мне и тело взрослое. Может, перекинешь меня в кого-нибудь другого? А сын твой пусть растёт нормальным. Хоть и бугаём его я сделал, разогнав метаболизм и вегетативку, но так он обычный, даже без твоих способностей. Я много что про развитие плода в чреве матери знаю. Сорок лет, бля! Вот и раскачал подкормку ферментами.
Санька почесал голову и подумал, что это было бы интересным экспериментом, если получится перетащить сюда народ из «того мира». Но не уж-то сие дело настолько лёгкое, как не говорит, но намекает «попаданец».
— Уж-то, уж-то, Александр Викторович. Просто, как всё великое. Подумал и перетянул. Причём я уже, извиняюсь, мёртв был, как года два, когда ты меня выдернул с «того света».
— И как там? — хмыкнув, спросил Санька.
— Где?
— Ну, на том свете?
— А я знаю? Выдернули словно из темноты. Ничего не видел, или ничего не помню.
— А может быть, тебя, как «казачка засланного» мне специально подкинули? Тот же Люцифер, что б ему ни дна ни покрышки!
— Не-е-е… Точно не он, — с некоторым сомнением произнёс попаданец.
— Зовут-то тебя как, лишенец? — улыбнулся Санька тому, что всё-таки возвысился над оппонентом.
— Почему это я — «лишенец»? — снова обиделся бывший хирург, а Санька вдруг вспомнил семитские маслинообразные на выкате глаза, смотревшие на его изуродованное медведицей лицо.
— Сигизмунд Лазаревич, наверное? — снова хмыкнул он.
— Ну, почему сразу уж так уж? — застеснялся собеседник. — Сахаров я, Самуил Яковлевич.
— Хе-хе! Хрен редьки не слаще, гражданин Цукерман. Значит ты, точно — хороший врач. С такой-то фамилией.
— И такой практикой, — напомнил Цукерман.
— Ладно-ладно, — махнул на невидимого собеседника рукой Александр. — Тебе же ещё и тело подобрать надо. И как ты уживёшься с его разумом?
— А как уживаются с твоим разумом твои «носители», как ты их называешь? Некоторые даже и не понимают, что происходит. Включили, выключили… Или, вернее, выключили, включили. А он как шёл, так и идет. Ещё и продолжает некоторое время выполнять тобой задуманное, как своё собственное.
— Хорошо ты разобрался в моих способностях.
— А чем ещё было заниматься?
— И чем ты хочешь здесь заниматься? Не уж-то не устал от хирургии? Не надоело?
— Надоело и устал, конечно. Но больше, в последнее время, уставал физически. Уже не мог по несколько часов стоять со скальпелем. А ассистентам не все операции доверишь.
— Да-а-а… Хочешь, чтобы было сделано хоть как-то, сделай сам.
— Неожиданная трактовка. В ней слышится горечь и неверие в людей. Но я с ней, пожалуй, соглашусь.
— Ну так и? Кем вы хотите здесь быть, товарищ Цукерман? Может быть вас в митрополита переселить? Макарий меня уже утомил своими интригами. Да и Максим Грек куда-то не в ту сторону рулит.
— Не-не-не! Только не религия. Циничнее и атеистичнее врачей никого не сыскать. Я же просто не смогу удержаться от смеха на литургии. А поминание живых и усопших? Это с моим-то опытом переноса души? Я просто ещё раз умру от смеха.
Санька, и вправду, мысленно «услышал» тихое хихиканье.
— Ладно-ладно, не кощунствуй тут мне! — одёрнул смешливого еврея царь и продолжил грозно. — На службы-то ходить придётся. Усмири гордыню!
— Ха-ха-ха! — не выдержал Самуил Яковлевич. — Ей Богу, рассмешил! Сам-то… Сам… Спишь на службах.
— Тьфу на тебя! — снова сплюнул Санька и тоже улыбнулся. — Учись у отца, как правильно службы слушать. Всё одно придётся. Ну, так и кем?
— Прямо так сразу и выбрать? Дай подумать, Александр Викторович. Всё-таки я тебе харю-то неплохо зашил, согласись.
— Соглашусь. Неплохо. Не хирург-косметолог, конечно, но и впрямь — неплохо.
— О! — вдруг «услышал» Санька. — Я бы косметологией занялся. Был у меня небольшой опыт пластической хирургии, вот здесь я его и применю.
— Вот, ты хитрый! Тебе с твоими возможностями… В смысле с моими возможностями… И резать никого не надо. Пальцем погладил и шрама нет.
— Правильно! Шрама нет, а деньги есть. Сколько тут «красавиц» замуж выйти не могут от того, что рожа крива. Как они тут роды принимают⁈
— А где ты таких «красавиц» видел?
— Ха! Так попутешествовал через твоих соглядатаев. Посмотрел мир. Особенно в Европе плохо с красавицами и красавцами. Всех бабок повивальных пожгли, что ли? Ноги, руки, шеи вывернуты с младенчества. Работы непочатый край.
— Там тебя сожгут, — не согласился Санька. — Пусть они сюда везут.
— Правильно. Английскому послу надо хорошенько ногу сломать, а я потом вылечу. Вот и приплывут они потом ко мне лечиться.
— Британцы напасть на Архангельск готовятся. Плывут уже на пяти кораблях под голландскими флагами.
— Знаю. Вот за это и сломать послу ноги.
— Их двое. Кто тебе больше всех не нравится?
— Честно? Оба! Да и всё их посольство. Тоже те ещё выродки. Правильно Булгаков про них писал: «Или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами все нервы вымотает: и то ему не так, и это не так!».
— Точно! — согласился с классиком Санька. — Тогда я тебя в моего придворного лекаря переселю. Он делает вид, что лечит меня, а я делаю вид, что выздоравливаю от его настоек.
— А-а-а… Староват он больно…
— Староват не староват… Ему чуть больше сорока. Зарос волосищем он только, и не моется месяцами. И зубы съел…
— Ну, зубы мы восстановим, — задумчиво произнёс будущий знахарь. — Да и всё остальное поправим. А то у него и хер уже не стоит.
— Уверен, что получится? — удивился Санька.
— Легко! — хмыкнул эскулап.
— Ну, так я его сейчас вызову?
— Вызывай прямо ко мне. Вроде, как захворал наследничек. Я то есть…
— Логично… Марта, — позвал он воительницу, — приведите знахаря Кирилла к наследнику.
— Сделаем, господин! — отчеканила Марта и исчезла.
— И я пойду к сыну, — задумчиво сообщил царь Марте и продолжил так, что воительница его не поняла в первый раз за время их взаимоотношений. — Посмотрю ему в очи ясные…
Наследник встретил «отца» агуканием и чистым взглядом синих глаз. Слегка прищуренным и настороженным, нужно отметить, взглядом. Санька, увидев настороженного отпрыска, хмыкнул и, подойдя, притронулся пальцами к его лбу.
— Вспотел, малыш? Не приболел ли? — спросил царь мамок и нянек, стоявших рядом с «малышом», обращаясь к ним всем разом. Он обвел их суровым взглядом.
— Почему мне охрана докладывает о том, что наследник престола болен, а не вы? Почему лекаря не позвали?
Мамки и няньки стояли выпучив глаза. Тут ввели испуганного лекаря.
— Что случилось, великий государь? — прошептал знахарь, ибо он и был никаким не лекарем, а травознатцем, а по сути, обычным знахарем.
— Сказали, что хворь на Ивана напала. Пришёл, смотрю, потный весь и голова, вроде, горячая. Потрогай сам.
Знахарь приблизился.
— Руки мыл? — спросил вдруг царь.
— Мыл! Мыл, государь. Марта твоя не даст соврать. На входе и вымыл. Спиритусом. С собой брал.
Марта кивнула. Кивнул и Санька.
— А я думал, что ты бухой!
— Как можно, великий…
— Да, как всегда. Ты этот спиритус хлещешь как воду. Тебя в банку можно без спирта положить и в кунсткамеру поставить. Триста лет простоишь.
— Зачем в банку-то. Я и так постою.
Только лишь знахарь притронулся ко лбу ребёнка, Александр пожелал перемещения в него духа Самуила Яковлевича. И чудо произошло. Взгляд малыша перестал быть осмысленным и несколько «притух». Знахарь вздрогнул и Санька почувствовал в его внутреннем мире изменения.
— Здравствуйте вам товарищ хирург! — поприветствовал Александр Самуила Яковлевича. — Рад приветствовать вас в новом теле. Как оно?
— Лоб у ребёнка и вправду горячий, — согласился лекарь с царём. — Хорошо, что я пришёл сюда.
Бывший знахарь оглянулся и осмотрелся.
— Да-а-а-а… Зрение тоже хреновастое. Но ничего-ничего. Мне нравится, как у тебя, Александр Викто… Простите… Александр Васильевич, великий государь.
И добавил мысленно.
— Периферийное себе сделаю, как у тебя. Поможешь?
— Помогу. Доставай из сумки травяные сборы и дай мне. Я скажу, какой давать.
Лекарь порылся в сумке, перекинутой через плечо и стал доставать холщёвые мешочки. Доставать и передавать царю. Тот их в руки не брал, а только нюхал.
— Вот этот.
Лекарь понюхал сам и, скривившись, развязал мешочек. Достав щепоть порошка он приблизил их к близоруким глазам.
— Хрень какая-то, — сказал он.
— Это самое безвредное. Чабрец, зверобой, мать и мачеха, ромашка.
— Нормально, — согласился лекарь и приказал нянькам. — Принесите кипятка! И заварник.
Те метнулись в детскую кухню, что находилась через стенку и вернулись с медным ковшом и парой керамических «гжелевских» заварников.
Самуил Яковлевич засыпал в заварник травяной сбор и залил кипятком.
— Пусть стоит пока не охладится. А как охладиться так дайте мальцу попить. Сие только к вечеру случится. Ранее не давать.
Лекарь обернулся к царю.
— Всё, великий государь. Сделал всё, что смог.
— Ну, пошли, тогда отсель.
Царь было приобнял лекаря и тут же отдёрнул руку, скривившись.
— Ох и воняет от тебя, эскулап. Пошли ка я тебя в баньку свожу. А Марта тебя там и пострижёт.
Санька вдруг рассмеялся.
— Что-то меня сегодня в баню так и тянет. А и хрен с ней, с этой работой. Постоит без меня. Там в сумке склянка есть?
Лекарь пошарил и вынул тёмного стекла литровку, закрытую деревянной пробкой.
— Он! — утвердительно кивнув головой, сказал царь.
— Точно он? — спросил лекарь.
— Абсолютно!
— Абсолют?
— Почти, но не хуже. Мои винокурни гонят.
— Тогда пошли в баню. Закусить бы?
— Сейчас организуем. Марта!
— Всё поняла. Уже собирают на стол.
— Вот это сервис! Чтоб я так жил! — произнёс бывший еврей, заточённый в оболочку мокшанского языческого знахаря Кирилла.
— Но-но! Это мой сервис! –погрозил пальцем царь. — Царский разряд!
Санька рассмеялся. Ему вдруг стало легко и весело. Он и охмелел даже чуть-чуть от осознания того, что в этом мире он не один и есть другая, похожая на него душа. Теперь ему есть с кем поговорить о прошлом и даже, он, почему-то, был в этому верен, найти общих знакомых. Городок Лучегорск, в котором находилась больница, и где Саньку постоянно штопали или лечили, для Александра был почти родным городом. По крайней мере, прописан он был в нём, хотя раньше проживал и дом имел в другом районе.
— Пошли-пошли, эскулап. Я тебя сейчас веником отхожу.
— Бля! — простонал сладострастно лекарь. — Сто лет в бане не был.
— Ты в такой бане вообще никогда не был! Покажем ему, Марта, где раком зимуют?
— Как скажешь, господин.
— Это — писдец! — простонал эскулап и ускорился почти до бега.
Однако царь бегать не имел права по статусу, а потому и лекарь был вынужден сбавить ход. Так они и дошли до бани, стоявшей чуть в отдалении от дворца, чинно с толком и расстановкой. По пути к ним присоединились кикиморки, несущие банные принадлежности. Девицы уже переодетые в сарафаны, имели совсем иные обличия, и поэтому казалось, что прислуги во дворце видимо не видимо.
В предбаннике стол был уже накрыт белой скатертью окантованной вышивкой. На скатерти уже стояла снедь.
Александр вдруг вспомнил, что за всеми утренними перипетиями, он даже не смог позавтракать, а день уже — он понял по солнцу — приближался к полудню. Поэтому, увидев мясные, рыбные блюда, каши и напитки, царь радостно потёр ладони и сглотнул так, что услышал даже Самуил.
— Оголодал, что ли, вашество? — спросил лекарь и протянул руки к столу.
Санька от такого обращения едва не подавился слюной и подумал, что одёргивать «попаданца» нужно сразу и сильно. Иначе дальше будет только хуже. Однако настроение у него было отличное от понимания перспектив и он не стал проявлять излишнюю агрессию.
— Ты, Самуил Яковлевич, если до сих пор не понял куда и как глубоко ты попал, то я тебе сейчас объясню, но в первый и в последний раз. Попал ты в такое общество, где даже неуважительный взгляд может привести к тому, что тебя просто убьют. Пришлют холопов и сожгут вместе с домом. Ещё и слуг твоих всех до одного порежут, как свиней. А по отношению к царю, то есть ко мне, ты должен быть настолько, предупредителен и вежлив, чтобы не только я, но и никто другой не смел подумать, что ты меня не уважаешь. Ежели ты этого н е поймёшь и продолжишь ко мне обращаться неучтиво и с небрежением, то я буду вынужден заменить тебя кем-нибудь другим. И не советую проверять мои слова. Пощады у меня ты не выпросишь. Кого другого я бы ещё простил и то, ранее. Сейчас же у меня такой выбор людских душ, что я могу просеивать их через своё сито сколько угодно долго. И… Кстати сказать… Разобрался я уже с тем, как ты блокировал меня от своей, э-э-э, ауры. Изучил я уже твой опыт. Спасибо тебе. В благодарность обещаю, что не стану возвращать тебя в то место, откуда изъял. А просто отдалю от себя, как можно дальше. Даже, может быть, по твоему выбору. Но если хочешь быть рядом, соответствуй.