Алая тигрица

8

Будь прокляты боги, где она?

Рамсон прислонился к холодной каменной стене темного переулка в Ново-Минске, схватившись судорожно за бок. Он все еще мог слышать напуганную толпу и ощущать на языке вкус дыма и пепла.

Он попробовал отыскать ее в Манеже и, когда это ничего не дало, последовал за толпой людей, которые стекались к городской площади, опасаясь худшего. И все же, когда он прибыл на место, где горели дома, кричали люди и пролилось так много крови, он хорошо знал, на чью работу это похоже.

– Немного утонченности, Ана, – процедил он сквозь зубы. Но, конечно, вряд ли утонченность являлась добродетелью, которую она вбила бы в свою упрямую голову.

Он воспользовался хаосом на площади, чтобы искать ее среди живых и мертвых, а затем последовал за потоком людей, выскользнув и растворившись в тенях города, который он знал лучше, чем свои пять пальцев.

Рамсон провел рукой по волосам. Он хотел убить ее. Черт, он собирался найти ее и убить.

Будь прокляты боги.

В этом городе существовало только одно место, куда она могла пойти.

Его шаги были быстрыми, уверенными, когда он шел по мощеным улицам, его дыхание вырывалось из легких с резким, размеренным тактом. Отблески огня с городской площади отражались в облаках над головой, отбрасывая вокруг неестественный, адский свет. Улицы стали еще пустыннее, горожане либо забаррикадировались в домах, либо бежали из города, либо были арестованы имперской инквизицией.

В Кирилийской империи наступила настоящая северная зима, и температура упала ниже нуля, поэтому ночь стояла холодная. Постепенно улицы превратились в дороги, покрытые нетронутым снегом. Дома поредели, и на их фоне вырисовывалась тень северной тайги. Дом Шамиры находился на опушке хвойного леса.

Только кто-то добрался туда первым.

Перед домом стояла черная повозка, факелы, ярко горевшие снаружи, отбрасывали длинные тени.

Рамсона охватило дурное предчувствие. Он пробрался сквозь хвойные заросли тайги к дому Шамиры. Подойдя достаточно близко, опустился на колени в тени дерева и выглянул.

Повозка стала видна отчетливее, и у Рамсона упало сердце. Это была повозка из черного камня, который стал синонимом имперских патрулей.

Два Белых плаща стояли на страже, мерцание их плащей отражалось красным в ночи. Еще двое ждали у входной двери.

Рамсон сразу заметил небольшую разницу между их облачениями. Один из Белых плащей – тот, что держал факел, – был одет в форму чуть более бледного серого цвета, чем остальные.

Именно тогда Рамсон понял, что у Белого плаща не было факела.

Он вызвал огонь руками.

Потребовалось мгновение, чтобы в его голове все сложилось. Это был один из новых инквизиторов Морганьи – тех, о ком до сих пор Рамсон читал только в зловещих газетных статьях. Наблюдая, как мужчина жонглирует огнем в ладонях, Рамсон почувствовал, что, если дело дойдет до драки, его мизерикорд будет столь же полезен, как ветка.

В задней части дома послышалось движение. В поле его зрения появились еще три Белых плаща, выходящих из сада Шамиры. Рука Рамсона сжалась на рукояти оружия, и планы, которые он строил, изменились, стоило ему понять, что происходит. Не было никакого способа, которым он мог бы добраться до Шамиры незамеченным, но затем его пронзила новая мысль.

Была ли Ана внутри?

В одно мгновение он уже оказался на ногах, его чувства обострились, а рука крепко сжалась вокруг рукояти мизерикорда, когда он приблизился к дому. Теперь он мог разобрать обрывки разговоров Белых плащей. Еще несколько шагов, и…

Входная дверь с грохотом распахнулась. Свет резко пролился на снег.

Даже с расстояния примерно двадцати ярдов Рамсон узнал плотную, сильную женщину, стоявшую в дверном проеме, окруженную ореолом света.

– Будьте прокляты духами, вы хоть представляете, который сейчас час? – огрызнулась Шамира.

Ухмылка Рамсона исчезла, когда один из Белых плащей заговорил:

– Настоящим вы обвиняетесь в измене и во грехе против Кольст…

Резкий смех Шамиры прервал его слова.

– О, теперь во грехе, правда? Ваша императрица воображает себя божеством?

– …Кольст императрицы, – продолжал Белый плащ, – в укрывании мятежников и предателей короны. Поэтому мы помещаем вас под арест и располагаем правом на обыск вашей собственности в поисках доказательств, подтверждающих эти обвинения.

Снова раздался смех Шамиры.

– Вы арестуете меня до того, как начнете искать улики? – она фыркнула.

– Заткнись, Шамира, – прошипел Рамсон себе под нос.

– Я предоставлю вам все необходимые доказательства, – продолжила Шамира, и ее голос стал спокойным и глубоким. – Я объявляю себя предательницей короны и мятежницей против Кольст императрицы. Не прикасайтесь ко мне, – прорычала она так злобно, что Белый плащ, приближавшийся к ней, заколебался. – Я пойду сама. – Она огляделась, и на мгновение Рамсон мог поклясться, что она смотрела прямо на него. – Но если кто-то все равно желает обыскать мой дом, он может это сделать. Вы, безусловно, найдете неопровержимые доказательства того, что пожилая дама рисует перед сном!

Два Белых плаща подали друг другу знаки, затем шагнули вперед и исчезли в доме Шамиры.

Рамсон застыл на месте, его разум проигрывал все сценарии, возможности и стратегии, пытаясь найти какой-то выход.

«Помоги ей», – призывал чей-то голос. Голос Аны. Она бы никогда не колебалась.

Но не против семерых Белых плащей, включавших еще и аффинита. Если он и был в чем-то хорош, так это в расчете шансов на победу. Рамсон Острослов умел распознавать, когда не следует вступать в битву.

Он смотрел, как Шамира идет к повозке, высоко подняв голову и расправив плечи, словно она здесь командовала. Как они запирают двери, садятся на своих гладких, бледных валькрифов. Наблюдал, как отряд тронулся быстрой рысью, их мощные скакуны двигались почти в два раза быстрее любой обычной лошади.

Он мог бы пойти за ними. Преследовать их, дождаться момента, когда их бдительность ослабнет, и спасти Шамиру.

Но Рамсон оставался на месте, его чувства напряглись как пружины, а глаза сканировали окрестности. Он выжидал.

Как по сигналу, в одном из окон появилось оранжевое мерцание, и в ночи послышались голоса. Появился один из Белых плащей, который отправился обыскивать дом Шамиры. Казалось, он разговаривал с кем-то позади себя.

– Старая сумасшедшая гадалка, – его голос был слабым, едва слышным с того места, где скорчился Рамсон. – Зачем она нужна Кольст императрице? Она ведь на самом деле не верит, что старуха может видеть будущее?

Холодок пробежал по спине Рамсона. Морганья искала Шамиру?

Ответил более низкий голос:

– Не лезь не в свое дело. Нам были даны приказы, и наша задача – их выполнять. – Из дома появился инквизитор. Языки пламени лизнули кожу его голых рук и на мгновение омыли искаженное лицо. – Отойди.

Ночь озарилась короткой вспышкой света. Огонь вырвался из рук аффинита, закружился по деревянным стенам и соломенной крыше дома Шамиры. Он легко разгорелся, и пламя потекло ручейками, распространяясь быстрее, чем разлитые чернила на пергаменте.

Рамсон спрятался в тени деревьев, наблюдая, как двое Белых плащей вскочили на коней и поскакали за своим отрядом, огонь отбрасывал за ними длинные кривые тени.

«Трус», – прошептал голос.

Но Рамсон с уверенностью знал, что, если бы ему снова предоставили выбор, он бы выбрал спасение, снова, снова и снова. Точно так же, как в другое время, в другом месте, почти целую жизнь назад, когда в свете факелов гладко блеснула стрела, когда растрепались мягкие волосы лежащего на полу Ионы и, словно поверхность озера, неподвижно застыли его глаза.

Рамсон прижал руки к лицу. Шамира – она была до последнего храброй. Он подумал о ее пронзительном голубом взгляде, скользящем по периметру дома, почти как если бы…

…она смотрела прямо на него.

Рамсон вскочил на ноги. Не успел он опомниться, как уже бежал, несся к горящему дому так быстро, как только мог.

«Но если кто-то все равно желает обыскать мой дом, он может это сделать».

Это была не случайность. Шамира разговаривала с ним.

«Вы, безусловно, найдете неопровержимые доказательства, что пожилая дама рисует перед сном!»

Жар ударил ему в лицо, когда он подошел ближе, а свет огня обжег глаза. Вся передняя стена была охвачена пламенем.

Рамсон натянул шарф на лицо, глубоко вздохнул и ворвался в открытую входную дверь. Тут же его глаза наполнились слезами, а легкие – дымом.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы добраться до гостиной, где он мог видеть отблески пламени, пробивающиеся сквозь деревянную крышу.

Рамсон в отчаянии оглядел комнату. С полок на стене были скинуты книги, драгоценные тексты Нандьяна небрежно разбросаны по полу. Они прорезали клинками диваны Шамиры, набивка вывалилась наружу, полыхая красным, словно кишки. Ее стол был перевернут, а середина прекрасного нандийского ковра прорезана, обнажая грубые деревянные половицы под ним.

Среди обломков в углу комнаты лежал покосившийся мольберт с картинами. Краска вылилась из разбитых горшков, но когда Рамсон поднял холст, он нутром почуял, что это именно то, что он искал.

Шамира нарисовала голубую полосу океана, и множество завитков на ее белой поверхности. С самого края полотно было прожжено насквозь, а к его краям прилипал расплавленный металл.

Рамсон узнал бы золото где угодно.

Золото. Океан. Белизна. И посреди всего этого полоска красного, полыхающая, словно огонь, словно кровь, словно… алый плащ.

Он мог бы усмехнуться, осознав гений Шамиры. Она изобразила порт Голдвотер и белые волны, на картине и символически. И прямо посередине она нарисовала Ану.

Это не могла быть случайность. Она, вероятно, знала, что он придет искать ее, и оставила ему сообщение: Ана в безопасности и он найдет ее в порту Голдвотер.

Рамсон оставил картину в гостиной, так как пламя подползало все ближе к центру комнаты, оставляя за собой лишь пепел.

В саду за домом было удивительно спокойно: мир снега, льда и звезд. Ему почти казалось, что в нем обитал дух, спокойно дожидавшийся, когда он выйдет на спотыкающихся ногах и вдохнет полные легкие холодного, чистого воздуха.

Рамсон остановился у лозы. На ней росли зимние колокольчики, а тонкие бледные ветви поднимались вверх. Если бы он верил в богов, то поверил бы, что под ними покоится маленькая душа.

И все же он не смог удержаться, чтобы не наклониться и не прикоснуться рукой к земле, к тихой, дремлющей земле.

– Позаботься о старушке, хорошо? Остальное предоставь мне.

Когда Рамсон выпрямился, поднялся легкий ветерок. Зимние колокольчики кивнули.

Хорошо, что он не верит в загробную жизнь, подумал Рамсон, разворачиваясь, чтобы уйти, иначе он мог бы решить, что там, вдали от насилия и кощунства, маленькая душа защищала святость сада и только что говорила с ним.