Ад ближе, чем думают

Пролог

Положительно, граф Пётр Алексеевич Пален чем-то смахивал на ожившую статую. Неподвижные черты узкого лица, ледяной взгляд, неторопливо-скупые движения и негромкая, веская речь – всё это говорило о значимости персоны военного губернатора Петербурга, однако симпатии в глазах окружающих не прибавляло. В его надменности ощущалась некая угроза, и даже высшие сановники империи в разговоре с графом держались насторожённо.

Был, впрочем, один человек, в общении с которым Палена словно подменяли. Куда только девалась манера цедить слова и смотреть мимо собеседника! И голос делался мягче, и гордо расправленные плечи слегка сутулились, и руки вытягивались чуть ли не по швам… Правда, метаморфозы эти происходили исключительно в присутствии императора Павла.

Нынешняя встреча монарха с губернатором проистекала в личных императорских покоях на втором этаже только-только выстроенного и заселённого Михайловского замка. Павел размашисто шагал по кабинету и, не стесняя себя выбором выражений, отчитывал Палена. Тот молча выслушивал упрёки и лишь невозмутимо поворачивал голову влево-вправо вслед за императором.

– Я начинаю жалеть, что вернул вас из отставки, – раздражённо говорил Павел. – Весь город гудит от слухов о заговоре против моей персоны, а вы молчите. Хорош военный губернатор, нечего сказать! Случись за окном второй всемирный потоп, вы и его проспите… Да у меня Кутайсов больше вашего знает!

В завершение тирады Павел сильно ударил кулаком по столу. Массивная бронзовая чернильница с позолоченной фигуркой льва на крышечке подпрыгнула, хрустальная подставка для перьев перевернулась, рассыпав содержимое на бумаги.

– В осведомлённости обер-шпрехтшталмейстера я ничуть не сомневаюсь, – спокойно сказал Пален. – Однако же позвольте заметить, ваше величество, что и моя полиция не даром хлеб ест. Разумеется, слухи и сплетни насчёт заговора мне известны.

– Так почему же в ваших докладах о том ни единого слова? – резко спросил Павел.

– Да потому, государь, что не к лицу губернатору потчевать ваше величество небылицами, – сухо ответил граф с полупоклоном. – Но как только у меня будут проверенные факты, я немедленно доведу их до вашего сведения.

– Ну, спасибо, утешил, – насмешливо произнёс Павел. – А вот я знаю и без вашей полиции, что заговор – есть, что против меня злоумышляют братья Зубовы, генерал Беннигсен, командиры полков Депрерадович и Уваров, и даже…

Он замолчал. Вытянув шею, граф напряжённо ждал продолжения фразы. Павел вплотную подошёл к нему, посмотрел снизу вверх и чуть ли не шёпотом яростно добавил:

– И даже сыновья мои Александр и Константин. Что скажете, граф?

Пален выдержал паузу.

– Графа Кутайсова можно поздравить: его соглядатаи работают на совесть, – наконец сказал он со вздохом. – Ну, раз уж вы всё знаете, ваше величество, не вижу смысла таиться далее. Теперь я могу признаться…

– В чём? – рявкнул Павел.

– Действительно, заговор против вас существует, и мне о том известно, – медленно заговорил Пален. – Действительно, в комплоте состоят все названные персоны. Но вы не назвали ещё одного участника – самого главного.

– И кто же это?

– Я, ваше величество, – с этими словами граф склонил голову.

Павел невольно отпрянул и, поскользнувшись на дубовом паркете, схватился за край стола. От резкого движения полы чёрного мундира с высоким красным воротником пошли вразлёт, орденская лента сбилась набок. Невзрачное курносое лицо императора выразило изумление.

– Ты в уме ли, граф? – участливо спросил он, отбросив привычное обращение на «вы».

– Позвольте мне объясниться, ваше величество, и тогда уж сами решайте, сумасшедший ли я, – откликнулся Пален, раздвигая бледные губы в улыбке. – Не угодно ли вам сесть?

Заинтригованный император сел в кресло, жестом пригласил графа сделать то же самое и, закинув ногу за ногу, приготовился слушать.

– Заговор зреет уже несколько месяцев, – негромко продолжал граф, усаживаясь напротив Павла. – Заговорщики недовольны многим…

– Чем именно? – резко спросил император. – Говори, как есть, приказываю!

– Слушаюсь, ваше величество… Общественная ситуация, коротко говоря, такова. Помещики протестуют против указа о трёхдневной барщине. Церковь возмущена разрешением строить во всех епархиях старообрядческие храмы. Военным не по душе новые уставы. (Павел побагровел.) Дворянство недоумевает в части принятия вами титула великого магистра Мальтийского ордена, открытия орденского посольства в Петербурге и постоянного пребывания рыцарей-иоаннитов близ вашей персоны…

– Толково доложено, – сумрачно оценил рапорт Палена император. – Сжато и по делу. Это всё?

Пален замялся, однако продолжил:

– Увы, нет, ваше величество. Всё сказанное существенно, однако главное в ином. Растёт общее недовольство курсом на сближение с богопротивной якобинской Францией, который вы, ваше величество, с некоторых пор активно проводите. Россия вот-вот вступит в противостояние с монархиями Европы, вековые союзы рушатся, английский посол Витворт уже выслан…. Я лишь повторяю аргументы заговорщиков, – быстро добавил он, заметив гневный жест императора. – Если подытожить, их целью является свержение законного монарха и передача трона цесаревичу Александру, который всё вернёт на круги своя. Другими словами, к традициям блаженной памяти императрицы Екатерины Второй. В заговор вовлечены многие придворные, дворяне, офицеры гвардии. Вот примерный список участников…

С этими словами Пален извлёк из внутреннего кармана и передал императору несколько листов. Павел, нервно морщась, просмотрел их.

– Непостижимо! – выдохнул он, швыряя бумаги на стол. – Семёновцы, измайловцы… Так что же – вся армия против меня? Смотри, и Талызин тут же. Мерзавец! Не я ли сделал его генералом?..

– Теперь вы понимаете, ваше величество, почему я не отказал, когда заговорщики предложили мне встать в их ряды, – журчал Пален. – Лишь присоединившись к злоумышленникам, я смог поимённо определить их и составить представление о масштабе заговора. А он, увы, чрезвычайно велик. И дело не в том, что этот список насчитывает более сотни фамилий. Во главе заговора стоит ваш сын и наследник Александр, вот главная беда. Впрочем, об этом вы знаете и без меня…

Взбешённый Павел вскочил на ноги. Свирепый удар трости обрушился на китайскую напольную вазу и разнёс её вдребезги.

– Он не сын мне больше! – завопил император, топча безвинные осколки фарфора. – Повелеваю арестовать заговорщиков, провести следствие и наказать жестоко! Сегодня же! Немедленно! Вырвать с корнем изменную траву! Ты понял меня, Пален?

Граф неторопливо поднялся из кресла.

– Воля вашего величества будет исполнена, – веско сказал он. – И всё же я предлагаю немного выждать. Что мы сейчас можем предъявить заговорщикам, государь? В чём обвинить? Пока что против них лишь слухи и сплетни. А вот через два дня, когда они планируют выступление, мы возьмём их с поличным. На то у меня есть верные части и полиция. Только после этого у следствия будут все улики. Но и тогда…

– Что «тогда»? – прорычал Павел.

Граф наклонился к императору.

– Схватить и заточить какого-нибудь Зубова, Аргамакова или Уварова – дело нетрудное, – медленно произнёс он. – Но у кого поднимется рука на цесаревича Александра? Помилуйте! Даже я, военный губернатор столицы, осмелюсь арестовать наследника престола, лишь располагая прямой санкцией императора, изложенной в виде письменного приказа.

– Что?! Тебе мало моего слова?

– В этом случае – да, – твёрдо ответил Пален. – Посудите сами, ваше величество! Особа, о которой идёт речь – следующий правитель Российской империи по праву естества. Это ваша плоть и кровь! И я хочу быть уверен, государь, что сердце ваше не дрогнет от жалости, и вы не измените своё решение, и впоследствии не накажете того, кто кинулся арестовывать цесаревича, быть может, неверно истолковав суровость ваших слов…

Павел отлично понял смысл витиеватой реплики.

– Так ты боишься ответственности? – мрачно то ли спросил, то ли констатировал он. – Ну, что ж… Запомни: слово рыцаря крепче любой печати. В другой раз я бы обиделся за недоверие к своему императору. Но теперь не до обид! Возьми…

С этими словами Павел присел к столу и быстро написал несколько строк.

– Для начала подвергнешь его домашнему аресту, а там посмотрим, – словно через силу сказал он, вручая сложенный лист графу. – Но арестовать надо не раньше, чем выступят заговорщики. Иначе он от всего отопрётся. Ты понял?

– Я всё сделаю, ваше величество, – торжественно произнёс Пален, бережно убирая бумагу во внутренний карман мундира. – И позвольте без лести сказать, что решение ваше останется в веках как немеркнущий пример неукоснительно служения монаршему долгу! А долг превыше всего, превыше даже родственных уз! Да и что они пред лицом государственных интересов?

Император, сгорбившись в кресле, исподлобья взглянул на графа. Внезапно голову пронзила резкая боль, и Павел невольно схватился за виски. Только апоплексического удара теперь не хватало! До чего довели, негодяи…

– Что с вами, ваше величество? – услышал он участливый голос Палена.

– Да так, – с усилием ответил Павел, пытаясь подняться. – Что-то мне сегодня неможется. И в глазах всё время рябит…

Граф сочувственно посмотрел на монарха.

– У меня тоже, – признался он. – Это от сырости. От сырости и свечей.

Действительно, прошло едва сорок дней, как строительство Михайловского замка завершилось, и каменная кладка ещё не высохла. К тому же за окном стоял холодный сырой март. Чтобы уничтожить испарения, лакеи день и ночь жгли камины, но помогало слабо. В воздухе замка витал густой влажный туман пополам со свечным дымом, порой трудно было разглядеть собеседника даже на пяти шагах.

– Ну, может, ты и прав, – медленно сказал Павел. – Из-за этого чада и дышать трудно, и порой мерещится чёрт знает что…

– Вот как?

– Да! Вообрази только: второго дня я увидел в зеркале собственное изображение со свёрнутой набок шеей!

Последние слова у Павла вырвались против воли. Видение (мгновенно исчезнувшее, впрочем) было настолько шокирующим и даже пугающим, что император никому не хотел о нём говорить.

– Нервы, ваше величество, нервы, – успокаивающе произнёс Пален. – Да оно и неудивительно. Боюсь даже представить, какое напряжении вы постоянно испытываете, думая о заговоре…

– Заговор… – с горечью повторил Павел. – Ну ладно, эти мерзавцы Зубовы и иже с ними. Но Александр! Мало, что сын, так ещё и наследник престола! Уж он-то должен понимать, что союз с Бонапартом сулит России невиданные выгоды.

Граф глубоко вздохнул.

– Не затруднит ли ваше величество объяснить суть этих выгод, – сказал он. – Я человек военный, прямолинейный и, видимо, чего-то не возьму в толк. Заговорщикам, разумеется, я враг, и планы их расстрою. Но нельзя отрицать, что недовольство этим союзом в обществе очень велико.

– Удел монарха в том, чтобы смотреть дальше и понимать глубже, чем его подданные, – резко произнёс Павел. – Ты хочешь знать выгоды от комплота с Бонапартом? Изволь.

Тебе ли, генералу, объяснять, что союзные Англия, Австрия и Пруссия ненасытно требуют русских солдат? Что они толкают нас воевать с Бонапартом, а сами, битые многократно, мечтают отсидеться в кустах? Что они хотят от нас всего и не дают взамен ничего? Нет уж, их дружбой я сыт по горло! С такими друзьями и врагов не нужно…

Теперь Франция. Да, якобинская и безбожная. Да, во главе с этим выскочкой – самозванным первым консулом. Но! – Павел поднял указательный палец. – В Бонапарте жив истинно рыцарский дух. Не случайно же он за свой счёт обмундировал наш пленный полк и отпустил домой. С ним можно иметь дело. Союз, который он предлагает без всяких условий, и нужен, и выгоден. Ведь Россия и Франция, соединившись, продиктуют волю кому угодно. И никто, слышишь ли, граф, никто не сможет нам противостоять!

– Пожалуй, – тихо и задумчиво откликнулся Пален.

– В союзе с Францией мы достигнем полной гегемонии в Европе, – продолжал Павел, всё больше увлекаясь. – Потом дойдёт черед и до Востока с Африкой. Ходил же Бонапарт в Египет, и не без успеха, чёрт возьми!.. Что, к примеру, останется от Англии, коли отнять у неё Индию с несметными богатствами? И насколько усилимся мы, разделив эти богатства с Францией… А мы их разделим, разделим непременно! Наши Орлов с Платовым и французский генерал Массена уже выступили в поход на Ганг. И это только начало!.. Теперь ты понимаешь, граф, смысл моего нового курса?

Пален в волнении поднялся.

– Склоняю голову перед его величием, – твёрдо сказал он. – Но, государь, не опасаетесь ли вы, что Бонапарт окажется ненадёжным союзником? И, паче того, неподходящим? Тысячу раз простите, но что общего между могущественнейшим из монархов – и республиканцем, робеспьеровским генералом? Какой мезальянс…

– Тут всё непросто, на то и политика, – снисходительно ответил Павел, пожимая узкими плечами. – Лекцию читать не буду, скажу только, что общие у нас – интересы. И прочность нашего союза будет обеспечена этой общностью. А что до мезальянса… Бонапарт уже давно не республиканец, да и Робеспьер – перевёрнутая страница. Всё идёт к тому, что в близкие годы первый консул республику упразднит и вместо неё провозгласит империю. А сам при этом станет родоначальником новой династии. Почему бы и нет? Романовы и Габсбурги тоже когда-то были простыми дворянами… И вот тогда монархи Европы наперебой кинутся предлагать ему в жены своих дочерей.

– Но он женат…

– Разведётся, – уверенно сказал Павел. – Жозефина бесплодна, а династические интересы потребуют наследника престола. Стало быть, новый брак неизбежен, попомни мои слова.

Пален не без удивления отметил, что прозорливость и логика суждений императора являют резкий контраст с его простоватой внешностью, щуплой фигурой и репутацией взбалмошного правителя. Прав Павел, по всем статьям прав… Граф склонился в низком поклоне.

– Мне всё ясно, ваше величество, – произнёс он торжественно. – Теперь позвольте удалиться. Вскоре назначена моя встреча с цесаревичем. Вы ведь помните, что я один из главных заговорщиков, – добавил он с улыбкой.

Лицо Павла, только что светившееся воодушевлением, омрачилось.

– Ступай, – вяло сказал он.

Покидая императорские апартаменты, Пален снова подумал, что Павел совершенно прав. Вероломство прежних союзников неотвратимо толкает его в объятья Бонапарта. И в комплоте с Францией Россия неминуемо получит свою долю мирового пирога и прирастёт территориями, природными богатствами, подданными. (В этом смысле отношения с Мальтийским орденом тоже очень даже оправданы. В сущности, ещё одна губерния – заморская. Военная база, стоянка для флота, пригляд за Средиземноморьем – в контру Англии…) Вот и выходит, что в близком будущем – взлёт державы, развитие культуры и образования, внутренние вольности… А они будут, непременно будут, залогом тому либеральные взгляды Павла. Чего стоит один манифест в пользу крепостных, ограничивающий барщину тремя днями в неделю!.. А там и до конституции рукой подать…

Челюсти графа сами собой сжались, издав неприятный скрежет.

– Бедный, бедный Павел, – негромко произнёс Пален, садясь в ожидавшую карету.

Как только губернатор покинул кабинет, император подошёл к массивной ширме, закрывавшей угол комнаты, и отодвинул в сторону. Из-за ширмы выскользнул невысокий черноволосый, очень подвижный и юркий человек в роскошном придворном платье. То был Иван Кутайсов – в прошлом брадобрей Павла в бытность его цесаревичем, а ныне граф и обер-шпрехтшталмейстер.

– Что скажешь, Иван Павлович? – мрачно спросил любимца император.

Кутайсов подошёл к жарко пылающему камину, плюнул в огонь и сказал:

– Хитрит, Иуда. – Выдержав паузу, добавил: – Вы по-прежнему считаете, ваше величество, что мы проявляем излишние осторожности?

Сжав голову ладонями, Павел вдруг горестно произнёс:

– Не могу поверить, слышишь? Возможно ли такое вероломство? За что ненавидят?.. И сын тоже, Саша…

Вечером того же дня в гостиной цесаревича между графом и Александром шёл трудный разговор. Впрочем, его скорее следовало бы назвать монологом Палена: Александр молчал, и лишь дрожание век при самых откровенных высказываниях собеседника свидетельствовало, что слушает он внимательно.

– Ваше высочество, это уже невыносимо! – тихо и сумрачно говорил Пален. – Выходками и взбалмошностью ваш батюшка превзошёл даже своего родителя, блаженной памяти императора Петра Фёдоровича…

Александр молчал, внимательно рассматривая настенный гобелен.

– Россия устала от него и боится, – продолжал Пален. – А этот союз с богопротивной Францией, с республиканцем Наполеоном! Ваши предки, гремя костями, переворачиваются теперь в своих гробах. Повсюду хаос, беспорядок, подрыв устоев… Доколе?!

Цесаревич продолжал молчать, и лишь пальцы его всё крепче сжимали ручку кресла.

– Так дальше продолжаться не может! Вы понимаете меня, ваше высочество? Я… мы все видим только один путь исправить положение. Престол должен занять монарх, достойный править. И этот монарх – вы!

Откинувшись в кресле, Александр закрыл глаза. Пален терпеливо ждал ответа и в который по счёту раз дивился про себя несходству между отцом и сыном. Не будь императрица Мария Фёдоровна верной и преданной женой, можно было бы заподозрить, что цесаревич появился на свет в результате посторонней связи. Высокий, стройный, белокурый Александр очаровывал приветливым взглядом и кроткой улыбкой. Немногие догадывались, что цесаревич, воспитанный бабушкой Екатериной Великой, в полной мере унаследовал её умение скрывать мысли, хитрить, а в случае нужды и лицемерить, сохраняя при этом вполне простодушный вид.

Наконец Александр открыл глаза и немного подался к собеседнику.

– Я никогда не приму участие в заговоре против отца, – раздельно сказал он. – Вот вам моё последнее слово. Это противно законам божеским и человеческим. Более того, я призываю вас и ваших сообщников отказаться от преступных планов. Они всё равно провалятся, и злоумышленников ждёт эшафот. Не заставляйте императора залить Россию кровью.

Ну, что ж… Когда-то и Бориса Годунова буквально упрашивали занять престол. Целая делегация бояр и церковников трижды валялась у него в ногах, призывая на царство. И теперь, двести лет спустя, также следовало запастись терпением.

– Я восхищён, ваше высочество, – негромко произнёс Пален. – Ставить во главу угла сыновний долг – это, поистине, пример, достойный подражания. Боюсь только, что батюшка ваш к своему отцовскому долгу относится не столь щепетильно.

Александр поднял голову.

– Что вы имеете в виду, граф? – удивлённо спросил он.

– Слухи о вашей причастности к заговору распространились столь широко, что император априори считает вас виновным, – спокойно сказал Пален. – Вероятно, ему следовало бы по-отцовски поговорить с вами, объясниться… Однако он предпочёл иной путь. Вот, извольте ознакомиться.

С этими словами граф достал и протянул наследнику сложенный лист бумаги. Александр быстро просмотрел его.

– Непостижимо! – вымолвил он в сильнейшем волнении. – Это же приказ о моём аресте!

– А что вас удивляет, ваше высочество? – сказал Пален, пожимая плечами. – Ваш предок Пётр Первый, помолясь, обошёлся с царевичем Алексеем ещё более сурово. Правда, и тогда дело началось с простого ареста…

Участливо глядя на побелевшего цесаревича, граф осторожно забрал из его дрожащих рук бумагу и спрятал в карман.

– Вы видите, – вкрадчиво сказал он, – что моё положение более чем двусмысленно. Как военный губернатор Петербурга я должен исполнить прямой приказ императора и подвергнуть вас домашнему аресту… для начала. Что будет потом, один бог ведает. Но как дворянин, болеющий душой за державу, я не могу поднять руку на того, кто является оплотом и последней надеждой России. И вот я снова спрашиваю, ваше высочество: вы с нами?

Страдальчески изогнув брови, Александр впервые за всё время разговора посмотрел Палену прямо в глаза. Тот ответил твёрдым взглядом. Александр открыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал. Просто кивнул – медленно, со скорбным выражением лица…

Вечером 11 марта император Павел по обыкновению ушёл в свои покои после десяти часов. Потрепав по плечу солдата Агапеева, стоявшего на посту возле входа, он помолился у иконы в прихожей, принял питьё из рук лейб-медика Гриве и через потайную лестницу спустился к прелестной княгине Гагариной. Около часа Павел провёл у фаворитки, побеседовал с её мужем и обещал князю портфель военного министра вместо вечно болевшего графа Ливена.

В полночь император поднялся к себе и удалился в спальню, пожелав слугам спокойной ночи.

Заговорщики, числом десять, во главе с братьями Зубовыми и генералом Беннигсеном подошли к внешней двери покоев через четверть часа.

– Кто такие?.. – открыл было рот Агапеев и получил от Николая Зубова удар саблей по голове.

С выражением изумления и ужаса на залитом кровью лице часовой мешком осел на пол. Отпихнув солдата ногой, к двери подошёл Аргамаков и сильно постучал. Через минуту в прихожей послышались чьи-то шаги.

– Кто там? – раздался изнутри заспанный голос дежурного камердинера.

– Флигель-адъютант Аргамаков, – рявкнул в ответ офицер. – Шесть часов утра. Время доклада государю.

Последовала пауза.

– Вы, верно, ошибаетесь, господин флигель-адъютант, – возразил наконец удивлённый камердинер. – Мы только что легли спать. Сейчас едва начало первого…

– У вас часы остановились, не иначе, – нетерпеливо возразил Аргамаков. – Открывайте же. Если по вашей милости я пропущу время доклада, государь не помилует. Да и вам достанется, будьте уверены!

После короткой паузы дверь открылась. Заговорщики ворвались в прихожую, и камердинер вместе с двумя камер-гусарами в мгновенье ока разделили участь Агапеева. Но когда офицеры вбежали в спальню императора, выяснилось, что там никого нет. Постель под массивным балдахином была пуста и даже не смята. За ширмой в углу тоже никого не оказалось.

Злоумышленники, оглядываясь, растерянно затоптались посреди спальни. На стенах комнаты плясали их тени, отброшенные тусклым светом захваченной в прихожей лампы.

– Это что же, птичка упорхнула? – прорычал Платон Зубов.

– Похоже на то, – буркнул Вяземский и выругался по матери.

– Постойте-ка, – возразил Беннигсен. – А это что?

Он быстрым шагом пересёк спальню и подошёл к зашторенному окну. Резким движением отдёрнул портьеры. И – замер, поражённый.

На широком подоконнике стоял мужчина, одетый в чёрное. Однако это был не император: и ростом выше, и в плечах шире. Лицо незнакомца скрывала надвинутая на лоб треуголка. На боку висела шпага, в руках опасно поблёскивали пистолеты.

– Вы кто? – резко спросил Беннигсен, невольно отступая на шаг и хватаясь за эфес сабли.

Ответом был выстрел в упор. Пуля превратила лицо генерала в кровавую маску и отбросила тело назад. Вторым выстрелом незнакомец уложил смельчака Яшвиля, кинувшегося на подмогу Беннигсену.

Прежде чем поражённые злоумышленники пришли в себя, незнакомец отшвырнул дымящиеся пистолеты, соскочил на пол и проворно выхватил из-за пояса новую пару. Ещё два выстрела покончили с братьями Зубовыми. Хищно вдохнув резкий пороховой запах, человек в чёрном коротко засмеялся.

– Император нынче занят, господа, – звучно сказал он по-французски. – Он поручил провести аудиенцию мне.

Яростно крича, заговорщики с саблями наголо бросились к незнакомцу, однако их встретили новые выстрелы. Ещё одну пару пистолетов неприятель припас на подоконнике и теперь пустил в ход. Скарятин был убит наповал пулей в сердце. Вяземский с простреленным боком покатился по полу. На этом запас огнестрельного оружия у человека иссяк. Неуловимо быстрым движением он выхватил шпагу.

– Это дьявол какой-то! – взревел Аргамаков, занося саблю.

Страшен он был сейчас – багровый, растрёпанный, с дико вытаращенными глазами. Однако незнакомец оказался не из пугливых и действовал на редкость хладнокровно. Ловко уклонившись от удара, он вонзил шпагу в горло флигель-адъютанту. Аргамаков выронил саблю. В последний свой миг он вдруг узнал человека в чёрном, с которого во время схватки упала скрывавшая лицо треуголка. То был мальтийский рыцарь-иоаннит Пьер де Сешель, состоявший в посольстве ордена в Петербурге и принятый при дворе. Но как он здесь оказался? Да ещё вооружённый до зубов?.. А больше ни о чём Аргамаков подумать уже не мог: сомлел.

Оставив флигель-адъютанта умирать на полу, де Сешель метнулся к наружной двери и, став в проёме, загородил выход. Теперь у трёх пока ещё невредимых злоумышленников было два пути к отступлению: либо прыгать в окно, либо пройти через дверь по трупу рыцаря. Горданов, Татаринов и Бологовский в нерешительности остановились в пяти шагах от мальтийца, медля с нападением. Совсем не трусы, офицеры испытывали сейчас нечто вроде суеверного страха. В считанные минуты человек в чёрном уничтожил бо́льшую часть заговорщиков и при этом даже не запыхался. Да человек ли это?..

Неожиданно в коридоре возник нарастающий шум.

– Держись, ребята! Это Пален с Уваровым ведут со двора подмогу! – закричал Татаринов, и в голосе его явственно прозвучало облегчение.

– Ошибаетесь, месье, – с отменной вежливостью сказал де Сешель. – Сдаётся мне, напротив, это генерал Аракчеев с лейб-гвардейцами вяжет ваших товарищей по заговору. Так что надеяться не на что.

Татаринов выпучил глаза, усы его стали торчком.

– Аракчеев? Что за чушь?! Он же в ссылке…

– Третьего дня секретным распоряжением императора из неё возвращён, и вот уже два часа как возглавил Преображенский полк взамен изменника Талызина, – охотно пояснил мальтиец. – Правда, знают об этом лишь те, кому надлежит, и ни единой персоной более… В общем, предлагаю сложить оружие и вверить дальнейшую участь в руки императора. Возможно, он проявит милосердие и оставит вам жизнь. Хотя, откровенно говоря, вы этого не заслуживаете, – безжалостно добавил он с оттенком презрения. – Решили погубить собственного суверена – вдесятером против одного, безоружного. Замысел, достойный гиен, а не дворян и офицеров…

Бологовский рванул ворот мундира – от яростного движения полетели крючки с пуговицами, да орденская звезда с лёгким звоном упала с груди на пол. Подстёгиваемый стыдом и гневом, он бросился на мальтийца. Но, упреждая выпад Бологовского, тот метнул извлечённый из сапога кинжал, и заговорщик шумно рухнул с клинком в сердце. Рыцарь коротко засмеялся.

– Так что же, господа, вы сдаётесь? – спросил он, откидывая прядь густых чёрных волос с высокого лба.

Ответом было нападение. Не сговариваясь, офицеры с мужеством отчаянья одновременно атаковали де Сешеля с двух сторон. Однако мальтиец, низко пригнувшись, с поразительной лёгкостью проскользнул между занесённых сабель (заговорщики чуть не зарубили друг друга) и оказался за спинами нападавших. Горданов быстро обернулся – и был насквозь пронзён стремительным ударом шпаги в живот. В этот момент Татаринов, отбросив саблю, кинулся на врага, и пока тот извлекал клинок из обмякшего тела, вцепился в горло. Ему удалось сбить мальтийца с ног. С невнятным рёвом офицер навалился на де Сешеля и принялся душить. Татаринову уже было всё равно, что станет с ним самим – лишь бы уничтожить рыцаря, отомстить за разрушенный план цареубийства и погубленных товарищей по заговору…

Ни весом, ни физической силой тягаться с Татариновым мальтиец не мог. Но это его ничуть не смутило. Он даже не пытался разомкнуть руки, сдавившие горло железным обручем. Зато сложил указательный и безымянный пальцы правой руки в некое подобие двузубой вилки и неожиданно ткнул офицера в глаза. С болезненным стоном Татаринов отпрянул и невольно схватился за лицо. Чтобы закрепить успех, де Сешель стряхнул обидчика на пол и, вскочив на ноги, чувствительно пнул ниже пояса. И вновь раздался стон.

– Негодяй! – просипел Татаринов, тяжело дыша. – Подлец! Благородные люди так не сражаются!

Мальтиец покрутил головой, разминая пострадавшую шею.

– Зато в Париже так дерётся любой мальчишка, – хладнокровно сказал он. – Да и вам ли роптать? Лучшего обращения вы не заслужили…

Он быстро связал парализованного болью, скорчившегося на полу врага его же портупеей. Теперь всё было кончено.

Рыцарь подошёл к стене и отрыл потайную дверь, скрытую за узорчатыми шёлковыми обоями.

– Поднимайтесь, ваше величество! – громко сказал он. – Вам больше ничего не угрожает.

Внизу, на узкой винтовой лестнице, соединявшей комнаты Анны Гагариной с покоями императора, послышались шаги, и в спальне появился Павел Первый. Несмотря на поздний час, он был в мундире и сапогах, на боку висела шпага, руку тяжелила трость с набалдашником слоновой кости. На бледном лице Павла застыло угрюмое выражение, а губы судорожно подёргивались.

Остановившись на пороге, император оглядел комнату. Зрелище, представшее перед ним в неярком свете лампы, было поистине страшным. Из десяти заговорщиков уцелел только Татаринов. Остальные были убиты наповал или конвульсировали в предсмертных муках на залитых кровью коврах. В воздухе, пропитанном пороховой гарью, остывал последний хрип умирающих. Император невольно прикрыл глаза и пошатнулся, так что де Сешелю пришлось его поддержать.

– Мои убийцы, – пробормотал Павел. – Цвет гвардии… И с ними справился один человек? Невероятно!

Преодолев слабость, император лёгким движением отстранил рыцаря, подошёл к телу Аргамакова и долго вглядывался. Ладони покойного были прижаты к развороченному шпагой горлу, лицо исказилось от удушья, посиневшие губы искривило страдание.

– Тяжело же ты умирал, – тихо произнёс Павел. – Ах, Аргамаков, Аргамаков… Не я ли тебя обласкал, не я ли приблизил к своей особе? Какое будущее открывалось! Чего тебе не хватало, несчастный?..

Мальтиец подал голос:

– Мне кажется, сир, ни он, ни остальные жалости не заслуживают, – произнёс он с поклоном. – Если бы не меры предосторожности, благодаря которым на вашем месте оказался я, вы бы остались один на один с толпой головорезов. И сейчас – тысяча извинений! – впору было бы оплакивать не их, а вас. А вместе с вами также империю, которую цесаревич-наследник наверняка потащил бы назад, в прошлую эпоху…

С этими словами рыцарь отошёл в сторону и скрестил руки на груди. Павел почувствовал, что краснеет. Выговор, сделанный де Сешелем почтительно и в то же время жёстко, напомнил, что жертв здесь нет – есть убийцы, получившие по заслугам. Император подошёл к мальтийцу и порывисто обнял.

– Вы спасли меня, рискуя жизнью, и потому имеете право говорить нелицеприятно, – сказал он, глядя на высокого рыцаря снизу вверх. – Поверьте, я сумею быть благодарным, мой друг… Вы правы: не будем жалеть их. Сейчас важно выкорчевать изменные корни, очистить двор и армию от заговорщиков и двигаться дальше… Столько дел! Столько замыслов! И всё это могло погибнуть вместе со мною…

За дверью послышались чьи-то быстрые шаги, и в спальню ворвался Кутайсов с пятью гвардейцами.

– Вы не пострадали, ваш величество? – крикнул граф, задыхаясь от бега и волнения.

– Твоими молитвами, – ледяным тоном сказал Павел. – Что-то вы не торопились на помощь. Если бы не доблесть и отвага шевалье… Как вы вообще допустили заговорщиков в мои покои?

– Ах, государь, не велите казнить… Злоумышленники оказались хитрее и проворнее, чем мы ожидали. Они вошли во двор замка не одной, а двумя колоннами. Пока Аракчеев со своими гвардейцами разоружал первую, часть второй прорвалась во дворец… Но ведь я и предложил укрыть рыцаря в вашей спальне на всякий непредвиденный случай! Как видите, предосторожность оказалась не лишней.

Произнося взволнованную тираду, Кутайсов косился на завалившие пол трупы заговорщиков. При виде убитых братьев Зубовых – старых недругов – граф не удержался от злорадного хмыканья, но тут же умолк под суровым взглядом де Сешеля.

– Ладно, – произнёс император уже заметно мягче. – Хорошо, что хорошо кончается. Слава богу, обошлось – я невредим, и рыцарь тоже… Пален арестован?

– Так точно, государь. Какие будут приказания? – спросил приободрённый Кутайсов, вытягиваясь в струнку.

Лицо Павла на миг исказилось жестокой гримасой.

– Палена – ко мне в кабинет! – отрывисто и нервно сказал он. (Один из офицеров быстро вышел за дверь.) – Шевалье, вы будете присутствовать на допросе. Что-то мне не хочется оставаться наедине с этим негодяем… (Де Сешель наклонил голову.) Татаринова – в крепость до особого распоряжения. Этих, – он кивнул на трупы, – убрать. Тела́ семьям не отдавать. Вырыть общую могилу и захоронить тайно. Кресты не ставить! (Кутайсов чуть побледнел и раскрыл рот, однако под гневным взглядом суверена осёкся.)

Повернувшись на каблуках, Павел направился к выходу, но вдруг остановился.

– Да, чуть не забыл! Цесаревича Александра взять под стражу. Немедленно! – властно произнёс он. – После Палена я побеседую с ним.

– Надеюсь, ваше величество, вы уже оправились после потрясения, вызванного подлым заговором против вашей особы, – учтиво произнёс Наполеон. При этом он привстал из кресла и слегка поклонился.

Неофициальная встреча императора Павла с первым консулом Французской республики проходила в Митаве, которая ещё недавно была столицей герцогства Курляндского. После очередного раздела Польши в 1795 году она отошла к России и стала центром Курляндской губернии. Имение Грюнхоф, когда-то принадлежавшее последнему герцогу Петру Бирону, превратилось в резиденцию губернатора Арсеньева и теперь принимало высоких гостей. Было обоюдно решено, что ни Петербург, ни Париж для первой личной встречи не подходят. В поисках нейтрального места сошлись на Курляндии, которая граничила с Пруссией, откуда в сопровождении небольшой свиты и прибыл Наполеон.

Стояла середина апреля, но злой балтийский ветер вовсю свистел за высокими узкими окнами Грюнхофа, заставляя зябко ёжиться и мечтать о тепле. Слуги придвинули кресла поближе к камину, поставили столик с коньяком, винами и закусками. Впрочем, ни Павел, ни Наполеон горячительными напитками не увлекались. Да и тема беседы была слишком серьёзной, чтобы туманить головы крепким питьём.

Павел задумчиво смотрел на красный с синими прожилками огонь, жарко плясавший в камине.

– Что ж, покушение… Не буду скрывать: та ночь мне часто снится. Снятся трупы заговорщиков. Снится лицо Палена, услышавшего приговор, – негромко сказал он. – Но это неважно. Главное, что цареубийство было сорвано, и я уцелел…

Меньше всего императору хотелось возвращаться мыслями к заговору, к страшной картине собственной спальни, залитой кровью злоумышленников. Но первый консул имел право задать свой вопрос. Ведь это его помощь спасла Павла от неминуемой смерти.

Разведка Наполеона обнаружила подготовку заговора уже давно. Ольга Жеребцова, любовница английского посла в России Чарльза Витворта, была платным агентом наполеоновского министра полиции Фуше. В её доме посол встречался с заговорщиками, планировал с ними свержение императора, передавал деньги. С этими сведениями от Жеребцовой Фуше явился к первому консулу, и тот пришёл в ярость. Допустить гибель Павла было никак нельзя. Его падение ставило крест на грандиозных планах, которые Франция могла осуществить лишь в союзе с далёкой холодной Россией.

И ведь союз-то в первом приближении уже намечался! В тщедушном властителе бескрайней Российской империи при всех чудачествах (впрочем, сильно преувеличенных молвой и недругами) было главное: сильная воля, недюжинный ум, ясное понимание глубинных интересов страны. И потому Павел подавал всё более отчётливые знаки, что стратегический комплот с Францией вполне вероятен. Он разругался с традиционными партнёрами – Австрией и Пруссией, выставил из Митавы вместе с карликовым двором короля-эмигранта Людовика Восемнадцатого, обострил отношения с Англией и даже выдворил Витворта из России. На ход заговора, впрочем, это не повлияло. Машина уже была запущена. А вот с отъездом посла дом его любовницы перестал служить местом встречи заговорщиков, Жеребцова как агент осталась не у дел, и Фуше утратил возможность контролировать действия злоумышленников…

Тогда-то министр полиции предложил напрямую сообщить Павлу о грозящей опасности. Получив согласие Наполеона, Фуше отправил в Петербург неофициального посланника. В этой роли выступил наиболее ловкий и опытный из личных телохранителей Наполеона Мишель Дюран. Бывший офицер-кавалерист, фанатично преданный первому консулу, прошёл с ним итальянскую и египетскую кампании, был рядом в день захвата власти и неоднократно выполнял особые поручения. Виртуозное владение шпагой, кинжалом и пистолетом позволили молодому человеку (а Мишелю не исполнилось и тридцати) несколько раз выручать Наполеона в самых сложных ситуациях.

В Петербург Дюран прибыл поздней осенью 1800 года под видом простого французского дворянина и сразу направился на Садовую улицу, где обосновалась российская резиденция Мальтийского ордена. Состоялась приватная встреча и долгая беседа с орденским министром-посланником графом Джулио Литтой. Содержание разговора осталось в тайне, однако Дюрана поселили в резиденции, и уже вскоре Литта представил его императору Павлу как рыцаря Мальтийского ордена Пьера де Сешеля, чудом спасшегося после захвата острова англичанами. (Члены орденского посольства приняли новоявленного собрата с удивлением, но министр-посланник каждому приватно объяснил, что молодой француз прибыл со специальной миссией, действует в высших интересах ордена, а рыцарем объявлен исключительно ради пользы для дела.)

Рыцарское звание конституировало Дюрана в обществе и, главное, дало естественную возможность общаться с Павлом, совмещавшим титулы императора и великого гроссмейстера Мальтийского ордена. При первой же аудиенции Мишель открыл российскому самодержцу причину своего приезда и передал личное письмо от Наполеона.

Читая тайное послание вождя французов, Павел испытывал противоречивые чувства. Забота о его, императора, безопасности трогала и вызывала благодарность. Но в заговор, да ещё с участием ближайших людей вплоть до наследника-цесаревича, рыцарственный прямодушный Павел верить отказывался. С письмом Наполеона он, впрочем, ознакомил Кутайсова, руководившего неофициальным сыском императора. А вот фаворит воспринял предостережение всерьёз. Его люди начали активно следить за названными в послании участниками заговора, к расследованию подключился и Дюран, который в качестве мальтийского рыцаря, принятого самим Павлом, стал вхож в дома высшего столичного общества. И к весне 1801 года картина готовящегося переворота окончательно прояснилась.

Что делать дальше? Заговорщики были хитры, следов не оставляли, все планы строились на словах. «Было бы идеально арестовать злоумышленников прямо на месте преступления. В этом случае им уже не отпереться. Разумеется, при этом придётся пойти на известный риск, но игра стоит свеч», – советовал Наполеон в очередном секретном письме. Павел после некоторых колебаний согласился. Однако он решил испытать цесаревича. Вручив для вида Палену приказ на арест наследника, Павел, в сущности, убил двух зайцев. Губернатору-изменнику, усыпляя бдительность, он продемонстрировал мнимое доверие. А вот Александра поставил перед окончательным выбором. Либо сын, несмотря на отцовскую немилость, останется с ним и выдаст заговор, либо…

Тайно вызванный из ссылки генерал Аракчеев получил указ, вручавший ему бразды правления Преображенским полком взамен отстранённого генерала-изменника Талызина. Гвардейцы-преображенцы, шефом которым состоял сам император и которыми Аракчеев командовал ещё до ссылки, стали главной силой в подавлении заговора. Осторожный Кутайсов настоял также, чтобы на время мятежа император укрылся в покоях княгини Гагариной, а в спальне остался вооружённый до зубов Дюран. Как в воду глядел бывший брадобрей…

Заговорщики отделались разжалованием и каторгой. Но главу заговора графа Палена за чудовищное вероломство приговорили к смертной казни, и жизнь свою он закончил на виселице. Бывший цесаревич Александр был отправлен в бессрочную ссылку в далёкий Тобольск. Константина, не участвовавшего прямо, но сочувствовавшего заговору, Павел специальным манифестом лишил права наследования. В том же манифесте наследником престола объявлялся третий сын императора Николай.

– Прежде чем обратиться к более серьёзным темам, предлагаю обсудить небольшой вопрос, – сказал Павел. – Я знаю, ваше превосходительство, что вы не любите, когда ваши подданные получают иностранные награды…

Наполеон кивнул:

– Совершенно верно. В этом смысле я согласен с английской Елизаветой Первой. Помните, как она сказала? «Мои собаки должны носить лишь мои ошейники»…

– Тем не менее, – продолжал Павел, – я бы хотел достойно вознаградить кавалера Дюрана, который бился за меня, как античный герой. Подготовлен указ о пожаловании ему ордена Андрея Первозванного, а также титула барона Российской империи с приложением земель в Нижегородской губернии и тысячи душ крепостных. Что скажете?

– Скажу, что Мишель сполна заслужил столь щедрую награду, – ответил Наполеон, разводя руками. – Рад за него и ничего не имею против, случай совершенно особый. Тем более что, защищая ваше величество, он выполнял мой приказ… Однако – что же получается? Став российским бароном и помещиком, он должен будет перейти на службу к вам?

– Я согласен, – сказал Павел с улыбкой.

– Но я-то лишусь наилучшего телохранителя! – с чисто итальянской живостью вскричал Наполеон. – И кем я его заменю? Впрочем, – добавил он, – в интересах укрепления нашего союза…

– Именно с этой целью, – серьёзно подтвердил император. – Благодарю, ваше превосходительство. Вы совершенно точно меня поняли… А теперь предлагаю обсудить нашу коалицию.

Обсуждение затянулось до ужина. Собеседники были едины в ненависти к Англии и стремлении поставить её на колени. Первые шаги к цели уже сделали. Русский и французский корпуса, каждый по тридцать пять тысяч человек, соединились в устье Волги и под общим командованием генерала Массена отплыли в персидский порт Астрабад, чтобы оттуда форсированным маршем устремиться на Индию. А двадцать тысяч казаков под началом атамана Орлова-Денисова и офицера Платова шли туда же – через Среднюю Азию и, преодолевая непривычную жару, успели покорить Хиву с Бухарой…

За ужином обсуждение продолжилось. Изменив привычке, Наполеон выпил несколько рюмок коньяку, да и Павел не отставал. Собеседники расслабились настолько, что, пользуясь отсутствием дам, сбросили мундиры и даже расстегнули жилеты. У обоих было прекрасное настроение, рождённое ощущением единодушия. Наследный император и вчерашний генерал-якобинец понимали друг друга с полуслова.

– У наших стран нет общих границ, а стало быть, не может существовать неразрешимых проблем, – говорил Наполеон за десертом. Очистив апельсин, он любезно передал его Павлу.

– Благодарю вас… Я придерживаюсь того же мнения, – произнёс разрумянившийся Павел. – Наша коалиция обещает столь многое, что, по чести говоря, неминуемое сокрушение Англии станет лишь началом общеевропейской гегемонии России и Франции. А внутренние разногласия, буде таковые случатся, мы всегда сумеем разрешить внутренним же порядком. Залогом тому – огромные выгоды от союза, которые, безусловно, перевесят возможные издержки.

– Готов подписаться под каждым словом, ваше величество, – подхватил Наполеон. – И в знак полного доверия к вам я хочу сообщить нечто, о чём никто ещё не знает…

Наклонившись к Павлу, первый консул негромко продолжал:

– Полагаю, для вас не секрет, что революция в нашей стране закончена. Она сделала своё дело, и довольно. Французы устали от хаоса, они хотят возвращения к исконным традициям! Для начала я покончил с якобинским безбожием и восстановил в правах церковь со священниками. Но это не всё… – Он ещё сильнее понизил голос. – Францией тысячу лет управляла монархия. И потому в ближайшие два-три года я намерен короноваться!

Павел внутренне улыбнулся. Не о таком ли развитии событий он совсем недавно говорил изменнику Палену?

– Прекрасное и мудрое решение, ваше превосходительство, – веско произнёс он. – Строить большие планы, опираясь на зыбкий фундамент консульской власти, было бы недальновидно. Чем вы уступаете древним королям, создававшим империи силой оружия? Можете не сомневаться, что со своей стороны я всячески поддержу создание новой французской династии.

– Династии… – эхом отозвался Наполеон. На лице первого консула проступило непривычное смущение. – Вы затронули самое уязвимое и больное место, ваше величество. Увы, моя супруга бесплодна, и… Словом, если всерьёз говорить о создании собственной династии, развод с Жозефиной неизбежен, как бы я ни любил её…

Павел сожалеючи посмотрел на собеседника:

– Понимаю ваши чувства… Но что же делать? Великое дело требует жертв. И я не сомневаюсь, что после развода вы легко найдёте новую супругу, которая произведёт на свет ваших наследников. Советую обратить внимание на кого-нибудь из немецких принцесс. Их плодовитость вошла в поговорку. Моя жена – прекрасный тому пример! – добавил он интимным тоном, не лишённым оттенка фривольности.

Наполеон покачал головой:

– Мой будущий выбор уже сделан, ваше величество. После развода я намерен просить руки вашей старшей дочери Елены…

Сказал – и вцепился взглядом в лицо собеседника.

Такого поворота Павел не ожидал, и даже мимолётно решил, что ослышался. Он изумлённо посмотрел на первого консула. Друг Робеспьера, якобинский полководец, душитель роялистского восстания… И – повелитель Франции, которая так нужна России в этом опасном изменчивом мире … Но – Елена, любимая дочь, плоть от плоти, воплощённая нежность и грация?.. Он, отец-император, из политических соображений должен своими руками уложить её в постель коротконогого плотного корсиканца с характерной чёрной шевелюрой, грубого внешностью и немолодого годами?..

Ах, как хотелось в этот миг сказать Наполеону что-нибудь спесивое! Ну, например: «Не по Сеньке шапка». Или: «Руби сук по себе». Сказать – и поставить жирный крест на союзе с Францией. Такого оскорбления первый консул, конечно, не простит (нечего и мечтать!) и даже пренебрежёт огромными выгодами от коалиции с Россией. Вместо союзника Павел обретёт врага. И Англия, заплатившая за его, Павла, свержение, будет неотомщённой. И сказочные богатства Индии осядут в чужой казне. И европейская гегемония останется пустой мечтой… Стоит ли всего этого красота и невинность дочери?..

Но каким ударом обернётся решение императора для семьи! Какую бурю негодования вызовет оно в обществе! А что скажет и – главное – какими глазами посмотрит на него Елена?

Сердце на миг сжалось от боли. Чтобы не выдать её, Павел закрыл глаза и под пристальным взглядом Наполеона, ужасаясь собственным словам, медленно произнёс:

– Я не могу отдать руку дочери первому консулу республики. Но будущий суверен Франции после коронации и развода с императрицей Жозефиной сможет объявить о помолвке с российской принцессой Еленой Павловной…