Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

На последних словах выкрикнутых сановником, глаза эштарота беспомощно задергались, лицо побледнело, и сам он как-то обмяк. Помолчав, облизывая пересохшие губы, будто вспоминая требуемые песни, он вдруг вспыхнул, его щеки зарделись багрянцем, а глаза снова оживились. Дерзко вздернув головой, и, перебирая струны, он процедил сквозь зубы:

– Старый козел, любит сладкую лесть,

Глупый баран за клюкою поплесть.

Друг друга нашли вы, и разносится весть,

По белому свету разносится весть:

«Старый козел на барана залез»,

– Разносится весть – «Как на вертел налез,

Глупый баран растерял свою честь

Старый козел как залез, так не слез,

Глупый баран так блюдет свою честь,

Что без стыда сам налез на насест».

Старый козел, коль с барана не слез,

Глупый баран позабыл, коль про честь,

Буду я петь вам про то лишь все песнь,

Как под козлом потеряли вы честь.

Вот лишь вам вся моя песнь,

О том моя песнь,

Вот вся моя песнь.

И закинув за спину за-ми, развернувшись, собрался уходить, оставив онемевших пировальщиков с открытыми ртами. Но не смог сделать и шага, как от толчка сильных рук оказавшись на полу, почувствовал всю силу ожесточенных ударов ног городских стражников. И без того обозленные на него вниманием прелестниц, они не заставили себя долго ждать, накинувшись на кощунника по едва заметному разрешению старшего. Испуганные танцовщицы, завизжав, забились в кучку, некоторые продолжали кричать, но тут, же заткнулись от окрика. Юноша свернувшись, пытался закрываться руками, но пинки боевых сапог, пробивали его нехитрую защиту. Равномерно, как вышагивали строем по улицам Нибиру, так же равномерно, с молчаливым остервенением били ногами, и так же обыденно лупили копьями. Так же, как привыкли бить неугодных и недовольных властью, хоть изначально, в заветные и незапамятные времена – городские стражи созывались волей граждан, лишь для соблюдения порядка в городах, и защиты их жителей от лихих людей и от своеволия этой самой власти. От неминуемой гибели, послушника спасло лишь заступничество жалостливых и блудливых эрес, и нежелание энси омрачать веселье убийством любимца богини, вызывая ее гнев. Нарушитель спокойствия был в бессознательности унесен, чтобы быть брошенным в яму и не портить праздник видом своего окровавленного тела. Праздник продолжался соитием гостей с прислужницами и послушниками госпожи неба.

2. Нибиру. Дворец.

Энси, только что удостоенный чести быть назначенным главой священного города, после празднеств в честь Инанны не чувствовал себя довольным. Проклятые нибирцы и тут не обошлись без того, чтобы не преподнести с маслом жука-навозника. Он был зол на всех: на всех этих горожан, так и не смирившихся со своей участью – быть в подчинении и полной воле наместника единодержца; на жриц сладострастия, подсунувших этого невесть откуда взявшегося избранника богини, как будто среди десятков прислужников Инанны не нашлось послушников посговорчивее. Злился на подобострастных вельмож города, дошедших в своем заискивании перед ним до того, что жители Нибиру, стали ненавидеть его еще больше. Особая ненависть, конечно же, была к самому отроку, посмевшему дерзнуть и оскорбить самого великого единодержца при чествовании великой заступницы. Но не меньшую злость он испытывал сейчас к сановнику, чрезмерное желание выслужиться которого, привело к столь неприятным последствиям и которое неизвестно во что теперь еще выльется, ставя его в безвыходное положение. В сущности, выбор был невелик, либо он казнит его, навлекая на себя гнев мстительной богини и настраивая против себя граждан этого злополучного города, чьи жалобы могут стоить ему места. Ведь царю легче сменить наместника, чем ссориться с жителями неспокойных владений. Либо помилует и отпустит – попуская наглую выходку и оказывая тем самым поддержку крамольным словам, а значит самому, становясь врагом государю. А это уже может стоить жизни.

Слишком долгим бездействием он показывает трусость и нерешительность перед лицом опасности, роняя себя в глазах среди местной и особенно столичной знати. Прохаживаясь сейчас среди всей этой злорадствующей в глубине души своры претендующей на его место и только и жаждущей от него какой-нибудь оплошности, и улыбаясь в ответ на лживые любезности, он не должен выдать своей растерянности. Пусть все они думают, что у него и теперь все схвачено, и он не сомневается в том, как поведет себя дальше, а некоторая неторопливость с принятием решения, связана не с его нерешительностью, но с неким замыслом, который он осуществит в свое время. Но только в замыслах решения нет, вернее, нет самих замыслов.

Градоначальник постарался уединиться, незаметно отдалившись, выйдя из душного помещения. Вглядываясь в темнеющую даль, он попытался не думать сейчас о том, что прошло уже три дня и нужно принимать решение. С тех пор как он сменил грубую перевязь воина, на изящное облачение царедворца, каждое его движение находится под пристальным вниманием, и одно неосторожное движение может снова сменить мягкие подошвы на пыльные сапоги воина. Одна эта мысль сводит с ума. Это конечно хорошо, принимать почести завоевателя бесконечных побед, но к сожалению, не из них одних состоит походная жизнь, да и не случаются они так часто как хотелось бы. Ведь не всегда твой враг, это трусливый пастух или земледелец. Иногда это прирожденный воин, чей жизненный посыл и состоит в том, чтобы убивать чужеземных воинов – таких как ты, и его нельзя никак ни склонить, ни тем более замирить, его можно только уничтожить – пленить или убить. А это, ой как сложно. А как мучительны ожидания смерти, когда каждый день проживаешь как последний, живя со страхом не увидеть следующий. Не говоря уже об унылой действительности походной жизни, когда приходится претерпевать муки холода и зноя, болезни и голода. И при всем этом умудряться сохранять порядок среди этих неотесанных болванов, чьи единственные стремления: нажраться вусмерть и найти, во что бы приткнуть свое действительно дорогое им оружие, которое уж точно они никогда не бросят. Теперь хоть петлю на шею или бежать, бежать подальше отсюда, бежать к врагам, бежать с наворованным. Если повезет, там можно безбедно прожить остаток жизни. Но что это, по сравнению с тем положением, которое он занимал теперь, к которому стремился столько времени, столько лет. Благородных много, но не каждый из них глава столь обширных земель. Даже если его примут там, это не решает всех неприятностей, если только не договориться заранее с той стороной. Золото когда-нибудь закончится, или будет разворовано или отобрано – что, скорее всего, а имея власть, можно жить до старости не боясь лишиться завтра своих богатств, и если не быть богатым изначально, то иной выбор – с каждым годом становиться богаче, есть всегда. К тому же постоянно пребывать у врагов по их милости, это значит: вечно чувствовать презрение туземцев, начиная с их высокопоставленных вельмож, кончая последним отребьем, об которых и надсмотрщик не желает марать ремней своей плети. Не самое обнадеживающее будущее.

– Одолевают муки сомнения? – заставил его отвлечься от мыслей, бодрый голос. Энси оглянулся на знакомый голос. Чашника великого лугаля узнаешь всегда, по высокому росту и царственной стати. Подойдя, прихлебывая из чаши наполненной отборнейшим дином, он подлил из сосуда и ему.

– Отчего досточтимый са-ар саги так подумал? Скорее уж муки похмелья. – Попытался отшутиться градоправитель.

– Ты можешь обманывать их, – показал царедворец в сторону веселья – ты можешь обманывать себя, но ты не сможешь обмануть меня, я слишком хорошо знаю людские пороки. Люди как это питье, глядишь на него, и оно кажется чистым как слеза ребенка, но стоит только взболтнуть и оно мутнеет от осадка, и чем оно лучше, тем больше в нем мути. Мы называем его напитком жизни, за то, что оно поднимает в нас дух и заставляет кровь в наших жилах растекаться быстрей. Но ведь стоит его только перебрать и это уже яд, яд самый коварный, обнажающий в нас все самое отвратительное, порой то, что мы сами в себе никогда не обнаруживали и не подозревали. И каким бы человек хорошим ни был, каким бы честным не казался, каким бы добродетельным не прикидывался, в нем всегда есть то, что лучше и не вынимать. Увы, люди не боги, они не совершенны, нет хороших людей, есть люди неплохие и не очень плохие, таких больше всего, есть плохие, но не очень, а есть и очень плохие, наконец, встречаются просто плохие.

«Гляжу, в тебе он изрядно постарался это вытащить», подумал энси. Поблагодарив за напиток, он не торопился пить, внимая словам столичного гостя. Как же он ненавидел, все эти многозначительные слова всех этих умников.

– Спасибо досточтимый са-ар саги, меня и самого посещают мысли о вреде пьянства, и я со своей стороны делаю все, чтобы не допустить его разгула в моем городе.

Рассмеявшись, его гость сказал, что ценит шутку досточтимого энси, но он и вправду проникся чувством неразрешимости трудностей, возникших, из-за опрометчивого поступка какого-то юнца и хочет помочь.

– Порой, если не знаешь что делать, лучше не делай. Решение придет со временем, а может и разрешиться само собой. Иногда лучше подождать, чем действовать с сомнением в сердце. Пусть твое молчаливое ожидание вызывает тревогу у друзей, пусть кого-то из них оно лишит достатка и крова, или, обездолив, уведет в неволю. Пусть, наконец, иногда твое ожидание, будет стоить им жизни. Но что это все, по сравнению с тем, что наше выжидание приводит в смятение наших врагов, и в замешательство недругов, гадающих, какую еще им пакость мы задумали, заставляя их делать глупости, своими же руками разрешая наши трудности. Приводит их к посрамлению и поражению, а нас к победе и процветанию, вознося людской молвой все выше.

– Ждать, чтобы все обвинили меня в трусости?

– Но ждать, не значит бездействовать, ведь одно не мешает другому. Впрочем, что мне учить того, кто в умении ходить по головам и ждать своего часа, превзошел самого держателя мира. – Улыбнулся приближенный держателя мира.

– Досточтимый са-ар саги мудр, и я по своей неразумности не пойму его речи. – Так и не пригубив, в недоумении ответствовал ему верный слуга своего государя.

– Бойся предательства, бойся предать, как боишься расплескать переполненную чашу. Бойся расплескать, но не бойся сливать, чтоб не расплескалось. Презрен предавший ради богатства, презрен предавший из страха, нет этому прощенья, и предательство всегда слывет предательством, если только ты сам не разливаешь. А разливаешь…

«Вот к чему, все твои ужимки», действительно с презрением подумал Мес-э. А вслух сказал:

– То и не было предательства?

–Как будто. – Прищурившись, ответил важный гость. – Досточтимый энси догадлив. Как видно, не раз мысли об этом посещали твою черную голову. Ты станешь тем, кого не только примут, но будут чтить своим. Уметь быть своим там, где невозможно, уметь быть принимаемым везде: не в этом ли божественная сущность? А став богоподобны, мы перестаем зависеть от правил мира, богам закон не писан, они сами их пишут.

– Советник Азуф, решил искушением испытать мою преданность государю? – Предательски дребезжящим голосом пропел энси. – Всем известно, ты тот, кто предал и восстал и снова предал, но почему-то не казнен и даже не отдален как прежде, но стал ближе. И потому я не надеюсь, что мои слова сейчас тронут доверие государя. Но если твой совет, да против тебя? Ведь стоит мне лишь подождать…

– Все верно, но ты забыл одно: здесь разливаю я, не ты. Всегда.

Видя, что последние слова напугали его собеседника, Азуф поспешил его успокоить:

– Но я не ищу с тобой ссоры, наоборот, я хочу помочь тебе в разрешении твоих трудностей.

Мес-э, дрожа от волнения, зубами вцепился в чашу, жадно хватая живительную влагу.

***

Луч, проникая сквозь обрешетки окон, прорезаясь их очертаниями, прохаживал по стенам спальни витиеватым рисунком. Поливая из медной лейки, молодая рабыня отдернувшая занавеску, чтобы полить у окна, закончив, потянулась рукой за край, собираясь задернуть ее снова.

– Не надо. Оставь. – Кликнул ей звонкий голос.

Потягиваясь и протирая заспанные глаза, госпожа Элилу попросила одеваться. Пока юная рабыня помогала ей привести себя в порядок, Элилу болтая без умолку, жаловалась ей на жизнь:

– Если бы ты могла представить Забар, какое это мучение, знать, что он где-то рядом, лежит весь побитый, взаперти, и ты ничем ему не можешь помочь.

– Госпожа Элилу, так и не поговорила с господином?

– Что ты! Да я боюсь даже заикнуться Мес-э про него, хотя бы даже просто спросить про жрецов Инанны. Я боюсь ему подать любой повод так думать. Все, кажется, что он тут же обо всем догадается и все прознает. Несмотря на то, что ночами он меня редко навещает, если он хотя бы заподозрит, что у меня в мыслях кто-то другой, я боюсь даже представить, что будет. Он ведь не испугается даже позора, хотя конечно, не посмеет подвергнуть меня утоплению, но отправить меня к моим бедным родителям у него рука поднимется.

– У госпожи родители не бедные и очень уважаемые люди, а предки господина Салаха были лугалями в Нибиру.

Элилу с пренебрежением вытянула лицо:

– Ну что это, по сравнению с тем положением, которое занимает мой муж, с тем богатством, которым он владеет? А пройдет совсем немного времени и он станет заседать в совете Киша. И что я тогда со своими уважаемыми и именитыми предками буду делать в этой глуши, если вдруг он от меня откажется? Он итак, со мной так редко бывает в последнее время. Где он был этой ночью?