месяцев до смерти

Глава III

***

Семья Валишей во главе с Гафальдом в середине июля в четвертый раз посетила центральную больницу, где Гафальду сделали УЗИ. Опухоль, растущая между желудком и печенью, достигла уже размера десяти сантиметров в диаметре и все также напоминала шар. Узист похвалил практически идеальную округлую форму, дал очередные рекомендации и отпустил всех.

На выходе из больницы Гафальда и Валишей встретили младший сын Вердан с женой и двумя детьми-дошкольниками, вручили разноцветные надувные шарики и горсть леденцов в форме рыбок, которые Гафальд особенно любил.

На этих выходных Гафальд запланировал вечер караоке: он отметил, сколь приятно ему будет послушать песню от каждого члена семьи, посвященную ему.

Над задним двором Валишей сгустились летние сумерки, и сын-подросток тети Галы настроил технику и колонки. Заиграла музыка в стиле лаунж. Родственники окружили несколько садовых столиков у задней стены дома и сильно нервничали, как на экзамене: так уж получилось, что никто из них не любил публичных выступлений, и никто из них не мог похвастаться выдающимися вокальными данными. Сегодня съехались почти все, кого Гафальд хотел видеть, кроме Амелии – его бывшей жены, матери Мелии.

Когда неловкая пауза затянулась, Мелия чертыхнулась и первой вышла с микрофоном и стала покачиваться из стороны в сторону: играла лирическая баллада времен молодости Гафальда, которую он часто напевал под нос в ее детстве. Мелия встретилась глазами с Гафальдом. Он сидел в первых рядах на плетеном стуле, положив руки сверху своего чуть округлившегося живота и довольно улыбался. В его глазах плясали игривые огоньки, а улыбка подчеркивала круглые румяные скулы.

Мелия немного с запозданием вошла в начало первого куплета, но старалась не думать о качестве своего вокала – только лишь о том, чтобы вложить в свое пение душу и чтобы отец, конечно же, это почувствовал.

На припеве она закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать ритм, но в следующем за ним гитарном проигрыше пришло тупое осознание – ее голос был слишком низок для всей песни в целом: вот почему она не вытягивала практически ни одну строчку. С этим настроением она допела все остальное, а после песни подошла и обняла отца. Он радостно похлопал ее по спине.

Мелия зашла в дом, чтобы налить себе стакан воды. На кухне ее уже поджидали все родственники из Старого Города с недовольными лицами.

– Что, черт возьми, такое с вами, ребята? – спросила тетя Эорелия, – Это Гафальд придумал, или вы? Мы на такое не подписывались.

Мелия звонко поставила стакан на кухонную столешницу:

– Да, это он придумал. И настаивал, что никто не обязан в этом участвовать. Но мы все должны понимать, что… должны это сделать для него, как бы он сам не отнекивался. Так будет правильней всего. А что вам не нравится?

– Ты должна это немедленно прекратить. Сейчас уже не принято, чтобы вокруг умирающего водили такие хороводы! Что за театр?

– Ну, тетя Эорелия, – Мелия взяла ее за руки, – Потерпите немного. Осталась половина срока. Вы не приезжали все это время. Здесь мы старались с Роем, в основном. А вы еще жалуетесь.

– Да я просто не привыкла играть под чью-то дудку, девочка моя. Я вас всех люблю, но у любой любви есть предел. Не хочу и не буду.

За спиной тети ее муж, две сестры и их старшие дети кивнули.

– Хорошо, – Мелия сложила руки на груди, – Тогда скажите ему сами. Я же вам не переводчик. Это ваш брат, вот и скажите.

Эорелия насупилась и пошла во двор. Там пока пели на пару внук и внучка Гафальда. Эорелия так за весь вечер и не собралась подойти к Гафальду, но никто с их стороны родни выступать тоже не стал. Рой под шумок тоже отказался участвовать. Мелия отметила, что, к счастью, отец этого просто не заметил, но, когда большинство родственников уехало, он подошел и спросил у дочери, почему многие отказались.

Мелия перекинула волосы на другое плечо и устало ответила:

– А как ты сам думаешь, пап?

– Если они стеснялись петь, то я же всех сразу предупредил, что пусть никто не стесняется!

Дочь глубоко вздохнула и отставила гору тарелок поближе к посудомойке. Она сказала членораздельно:

– Ты требуешь от окружающих слишком многого. Понимаешь?

Гафальд задумался, а потом сам же поперхнулся пришедшим осинением:

– Но я бы сам был готов все сделать как полагается в подобной ситуации!

– Не сомневаюсь. Но не все готовы на такое.

– Если бы ты попросила меня станцевать чечетку, я бы станцевал.

– Ты бы итак станцевал чечетку, без моих просьб, пап. Ты попробуй представь, что я тебя попрошу одеться в рэперском стиле. В шубу. И повесить золотую цепь на грудь.

– Ты захочешь, чтобы я выглядел глупо?

– Это теоретический вопрос. Допустим, мне нравится рэп, а ты – мой любимый отец. И это будет моим последним желанием.

– А еще я всей душой ненавижу рэп.

– Я помню, – ухмыльнулась Мелия. – Именно поэтому я спрашиваю именно про рэп.

– Ну, конечно, я бы оделся как ты скажешь, как идиот, – махнул он рукой. Но по его кислому лицу было заметно, что его убежденность дала трещину.

Мелии показалось, что Гафальд что-то осознал. Он пошел с Роем относить садовые столики и стулья в гараж. Мелия прибиралась на кухне и в доме, и в ее груди хрупким цветком проросло ощущение, что еще есть надежда: что Гафальд все осознает, и наступит долгожданный мир и взаимопонимание. Той ночью Мелии снились воздушные сны, где она летала.