78

Эта карта всегда говорит о тщетности усилий. Но чьи именно усилия будут тщетными — ваши, или ваших противников — будет понятно из общего расклада.

Вадим Калинин Смысл пса

Тилия бросил несколько сухих рыбешек в огонь.

Угли зажглись тем самым злым, веселым огоньком собачьих глаз. «Ну вот еще, — подумал Тилия, — Теперь-то все это к чему?»

Высокая волосатая Клара с длинными руками и ногами улыбалась в гамаке, возле плетеной стены. Тилия снял рубашку и забрался в гамак. Клара пахла тиной, сырой шерстью, голова ее пахла птицей, а живот напротив копченой рыбой и солониной. Внутри женщины было тускло, тесно и жарко, как в овине июльским вечером. Между выступающих позвонков любимой спины была живая влага. Тилия облил сзади ее крестец и, вместо обычного мгновенного отвращения, ощутил страшную, разносящую пространство хижины, нежность. Это чувство открыло стены, и словно приподняло за уголки мир, так, что Тилия увидел сквозь грудную клетку Клары острые дома в шести днях пути на севере, мертвого рыбака, лежащего в лодке, затерявшейся в одной из проток устья Соти, всадника в зеленых крагах и с малиновым арбалетом (всадник этот имел на правой ноге костяную петушью шпору и питался разведенной в масле женской кровью, отчего с каждым днем становился оcтрей), увидел в камышах зябкую, продолговатую выпь, увидел лоснящуюся толстую молодую царевну, натирающую маслом небольшие пахучие ступни, увидел восемнадцать татуированных дударей, увидел быстрых прозрачных людей, пробивающих днища судов ножами из рыбьей кости, вооруженного топором шамана, и лежащую в лунном свете его тяжелую жену, с огромными мускусными, покрытыми короткими белыми колючими волосками, бедрами, увидел намокшего в росистой, в рост человека траве, удода, увидел ржавые, с выбитыми стеклами поезда, мчащиеся через маслянистый грохочущий виадук, и в одном из вагонов он нашел опиравшегося на пищаль, худого человека, подошел к нему и произнес: «Мы расстались в лесу». Человек поднял голову и спросил: «У тебя есть с собой?»

Тилия кивнул в знак согласия головой, достал из поясной сумки жестяную лакированную квадратную коробочку, темную от времени, на верхней крышке которой нарисованы оказались два симметричных дрозда. Незнакомец закатал рукав, обнажив темную вывернутую, гноящуюся рану на плече и высыпал на нее часть имевшихся к коробочке красных кристаллов. Тут же рана его словно бы заколосилась. Белесая, жутковато шевелящаяся травка поднялась по берегам мясного оврага, в глубине этого оврага словно зарычал кто-то, но зарычал, словно смеясь, и блеснули желтые собачьи глаза. Но нет, это конечно, были только капельки гноя.

Тилия отвернулся, достал из той же цилиндрической поясной сумки маленькую бутылку, сделал глоток и зажмурился. Он очень давно не видел Клару, уже несколько лет… Отсюда, от семи полупустых нищих городов до реки Соть примерно шесть недель пути, так что он сможет снова увидеть Клару. Если конечно не…

Представился кургузый человек с раздвоенным на конце мечом, женщина на четвереньках, и меч прошибает ее насквозь, и жуткий этот человек бросается и тискает, и мнет ее, умирающую, а из лежащего кособоко в траве котелка течет вкусная, мутная, розоватая уха, и смотрят вареные, мертвые головы окуней. «Клара! — закричал Тилия, и в один размашистый удар разметал осиновым, зеленым мокрым бревном по всей поляне мозги кургузого. «Клара!» — Тилия перевернул женщину, но нет, это, конечно, была не Клара. Верхняя вздернутая губа убитой шевельнулась, и она сама, без помощи Тили, закрыла глаза. Да и откуда здесь, в ограбленных рыбацких поселках около железных островов могла бы оказаться Клара? Отсюда до ее хижины не меньше двух месяцев пути.

Тилия подошел к тяжелому смрадному рыбачьему срубу. За дубовым забором светилась необходимая ему большая парусная лодка. Ворот не было, их снесли лихие несколько дней назад. Путь к лодке был бы открыт, если бы не пес. Пес стоял в проеме ворот, ровно посередине. Он был желтым и большеголовым, в глазах его плескались холодные веселые оранжевые мальки. Собака обнажила щербатые зубы в улыбке почти человеческой, склонила голову. Из правого угла ее рта скользнула наземь острая, быстрая струйка слюны. Тилия нащупал в кармане маленький пистолет. Стрелять не хотелось, потому что шум, и мало патронов. Пес коротко весело рявкнул, и лай этот был как-то очень уж похож на смех. Тилия повернулся и пошел восвояси, раз и навсегда позабыв про лодку. Он отчего-то знал, что пес не прыгнет к нему на спину. Тилия закрыл глаза.

Он шел медленно, вслепую, расставив в стороны руки. Ветер усиливался, стальной брус шириною в ладонь вибрировал, весь древний, железный мост дрожал от ветра, и от каких-то своих собственных внутренних мелких печальных вибраций. Тилия знал, что глаза открывать не стоит, он и так видел внутри себя весь ландшафт: мокрый безлесный каньон с гремящей на дне рекой, и обглоданный небом железный остов виадука, по одному из брусьев которого шел он, Тилия, человек с закрытыми глазами, балансирующий, расставив в сторону руки. Когда ветер вокруг стих, он открыл глаза и спрыгнул, наконец, на твердую почву. Тилия оказался здесь не один, прямо перед ним стоял невысокий, гибкий очень мускулистый человек, и в каждой руке его было по сабле. На шее человека висел богатый серебряный амулет из семи переплетенных серпов.

— Я видел, как ты шел, — сказал человек, — ты закрывал глаза. Скажи, зачем ты закрывал глаза?

— Я просто знаю, что не умру, что не могу оступиться, а с закрытыми глазами не так страшно.

— Ты умрешь непременно, и прямо сейчас. — Человек пошел на Тилию, выставив сабли вперед.

Тилия тоже двинулся на незнакомца, и просто прошел сквозь него. Даже показалось Тилии, что рассек он грудью того человека на две части, и две сабли коротко звякнули о камни, а медальон остался на шее у Тилии.

За рыжим выступом скалы обнаружилось сложное террасное строение, крытое свинцом. Тилия улыбнулся, и решил, что сейчас выпьет пива с кофейными зернами. Пьяный Тилия рассказывал беззубому, зеленоватому, постоянно жующему что-то человеку. «Ночь была теплой, даже душной, невиданное количество звезд. В такую ночь похоть обычно просто душит, и, как назло, у меня не было с собой ни грамма спиртного или еще чего-нибудь… Представь себе эту плоскую, ароматную степь, и нескончаемый, уходящий в две стороны частокол высотой в три человеческих роста. Вдруг возникли ворота, открытые ворота, и в лунном свете то ли рычащий то ли смеющийся желтый пес… Запах цветов и гари, и я отчетливо вижу, что там, за воротами, точно такая же пустая, на четыре дня пути во все стороны, степь».

Последний раз Тилия увидел пса в дверях Клариной хижины, когда пришел домой. «Ну уж нет!» — подумал он, обошел хижину сзади и незаметно проник в нее через окно. Клара была внутри. Она сидела на полу и острила ивовые прутья для охоты на кротов. Тилия подошел и нежно обнял ее за спину. Напуганная неожиданностью женщина, не глядя, ударила его в бедро заостренным прутом. Прут глубоко проник в мышцу, но Тилия не думал об этом, он обнимал любимую. Почти неделю они не отходили друг от друга, и не вылезали из гамака. Все это время рана кровоточила и гноилась, на шестой день с Тилией случился горячечный бред, а потом навалилась на него горькая, сырая слабость. Тилию по ночам, в больной полудреме мучило чувство, что он вот-вот вынырнет из липкого, обрывистого страшноватого сна, однако смертельно больные часто ощущают такое. Клара сначала тихонько плакала, а потом сразу стала какой-то пепельной, сухой и словно бы что-то поняла. Когда Тилия решил про себя, что не доживет до рассвета, он позвал Клару.

— Почему столько лет я не мог умереть, а теперь вдруг умираю? — спросил он.

— Потому что ты наконец побывал со всех возможных сторон собаки, — ответила женщина и стала совсем горькой, чужой, непрозрачной.