— Здравствуйте доктор, как у вас идут дела?
— Приветствую вас. А вы что, вышли на прогулку, по, так сказать, вашему имению? — с улыбкой на лице спросила Мишель.
— Ну что вы, я не считаю себя господином нашей академии. Мне кажется, что она принадлежит всем сотрудникам и учёным, и я такой же её хозяин, как и вы, например — сказал Железный Глаз.
— Нет, я вовсе не хозяйка, я всего лишь работница, не больше…
К парочке подошёл небритый мужчина, с вытянутым лицом и довольно — таки длинным носом. Он по всей видимости услышал, что ведётся какой-то спор, и решил вмешаться.
— Доброе утро доктор, приветствую вас, Железный Глаз. А вы никак вышли понаблюдать за вашими рабочими, эдак вышли на прогулку по вашему имению?
При этих словах тот, кого называли Железным Глазом, нахмурился, что-то буркнул себе под нос и быстрым шагом пошёл по коридору, ведущему к его кабинету.
— Что с ним, доктор, встал с левой ноги? — спросил длинноносый — и почему вы смеётесь? Я сказал что-то смешное?… Нет я требую объяснений, что я такого сказал?
— Ничего особенного — смеясь, попыталась Мишель успокоить профессора — вы повторили в точности мои слова, вот и всё.
— Клянусь я это сделал не нарочно. Ведь вы знаете, что я преподаю математику. Я никак не связан с этими ментально-интеллектуальными факультетами! Я не читал ваши мысли, я не умею этого делать!
— Я вам верю, успокойтесь, профессор. Наш руководитель, видимо, очень болезненно стал относиться к тому, что он руководит, а мы работаем. Он попытался доказать мне, что мол я такая же хозяйка всей академии, как и он, то есть он хотел намекнуть, что он такой же работник, как и я, а я в этом сильно сомневаюсь.
— Ну, конечно, вы — доктор наук, причём социологических наук. Вы — подбираете людей в нашу кибер-академию. А он просто руководит ею, он не учёный.
— Вот это и ест его изнутри, по-моему. Он хочет делать больше для академии, чем просто руководить ею.
— Ну тут палка о двух концах — профессор ужасно любил рассуждать о чём-нибудь, спорить, а тем более с самой красивой учёной женщиной в академии — Понимаете, его должность очень важна, и на нём лежит очень большая ответственность. Ему очень трудно — ведь он решает все политические вопросы с правительством Марса, выдаёт дипломы, устраивает вечеринки у нас в академии, в конце концов обеспечивает безопасность нашей станции…
Мишель его не слушала. Этого зануду никто не слушал, и даже его студенты просто напросто записывали все лекции на видеофон, а потом учили их дома, или просто получали материал из других источников. Профессор Канилаба был очень нудным человеком. Он мог разговаривать часами об одном и том же, при чём обогащать беседу красочными выражениями, приводя примеры, факты и доказательства его правоты. А ещё Канилаба очень любил совать свой нос везде и повсюду. Наверное природа нарочно наградила его таким длинным носом, чтобы он его то и дело куда попало совал.
— … так что, как вы видите, относиться с легкомыслием к должности Железного Глаза нам нельзя, так как без него наша академия рухнет.
Его достоинством было то, что для поддержания с ним беседы совсем не обязательно было выслушивать его речь, достаточно было уловить концовку. Именно в ней, в концовке, и хранилась та самая мысль, которую он так красочно и ярко пытался высказать.
Но профессионализм его был безупречен — он был отменным профессором, великим учёным, внёсшим многое в физику и математику — благодаря ему, космические полёты стали намного доступней и быстрее. Все сотрудники ценили его за это, но разговора с ним никто не мог выдержать.
— Я не отношусь легкомысленно к … знаете профессор, мы тут с вами заговорились, а мне надо работать. Извините меня … — она, попрощавшись с профессором, быстро зашагала по коридору.
Профессор ничуть не был обескуражен столь резким уходом доктора, так как привык уже к тому, что его не дослушивают. Он считал, что только его собеседник проигрывал, недослушав его до конца — он был очень высокого мнения о себе. Да он вообще-то и сам спешил, через пять марсианских минут у него начиналась лекция, и он уже предвкушал то наслаждение, которое получит при её чтении.
— Можно? — постучавшись, спросила Мишель.
— Входите доктор, входите — мягким голосом ответили изнутри.
— Я хотела извиниться…
— Не стоит себя затруждать, я не обиделся. Да мне и нечего обижаться, ведь сказанное вами — сущая правда. Я каждый день просто напросто выхожу на прогулку по моему имению, как вы с профессором и высказались.
— Мы не имели в виду ничего плохого… только что, когда вы ушли, профессор привёл мне несколько примеров вашей деятельности, да и я сама могу привести ещё дюжину. Вы важный человек в этой академии, но…
— Но что? Договаривайте…доктор! Скажите мне, как друг, вы осуждаете мои действия?
— Конечно нет, вы же…
— Откровенно! Доктор, скажите, вы бы действовали по-другому в данной ситуации?
— Это не мне решать, ведь я учё…
— Вот вот, вы — доктор социологических наук, а проблемы, связанные с правительством Марса решать приходится мне, простому руководителю!
— Именно на эту тему я и хотела с вами поговорить, Железный Глаз — глаза у Мишель засверкали, было видно, что она говорит откровенно.
— Я весь во внимании — откинувшись на спинку кресла сказал Железный Глаз.
Мишель тоже уселась в кресло и, прежде чем начать разговор, на несколько мгновений задумалась. Она думала, как бы начать, ведь хорошее начало разговора обещает и его хороший конец.
— Руководитель, мы, высшие сотрудники ККА, все вас хорошо знаем. Вы еще руководили организацией, когда она находилась на Марсе. Вы уже были руководителем, когда я пришла к вам в организацию, так что не мне вас учить вашему делу, но… — тут Мишель запнулась, так как именно это она и хотела сделать — учить его. — в последнее время обстановка становится всё сложнее и сложнее. Наша академия уже не та маленькая организация, которой она была двадцать лет назад…
— Вы на что намекаете, доктор, что мне пора в отставку? — более печально, нежели сердито спросил Железный Глаз.
— Нет… — разочаровавшись в том, что её не дослушали, сказала Мишель — дослушайте меня, руководитель, и только потом делайте выводы.
К примеру, ваше последнее решение уступить правительству Марса и платить им с каждого студента в нашей академии налог, привело к тому, что наши доходы резко упали.
— Но что я мог поделать!? — взбушевал Глаз — Я не мог им отказать!
— Но ведь нет только белого и черного. А есть ещё и серый цвет, руководитель.
— Что вы имеете в виду? — буркнул он.
Хотя в прошлом Глаз был хорошем руководителем организации кибергов, теперь же, управляя целой академией, ему приходилось туго — в частности из-за того, что у него не хватало интеллекта.
— Я вам поясню. Я хотела вам предложить создать Совет.
— Что за совет!?
— Что-то вроде комиссии, которая помогала бы вам решать важные вопросы. Группа из …
Глаз разбушевался не на шутку — Дать работу ещё нескольким бездельникам, типа меня? И так бюджет не позволяет…а теперь, с этими налогами… вы правильно подметили, Марс грабит нас и мы не в силах ничего предпринять…
— Нет! Членами совета будут исключительно учёные высшей степени ККА.
— А! Так вы себе пробиваете путь к руководству. Так вас надо понимать, доктор? — Глаз произнёс эти слова с такой злобой, что Мишель стало стыдно, что академией руководит этот жалкий старикашка.
— Да как вы смеете?! — с этими словами Мишель вышла из кабинета и захлопнула дверь со всей силой так, что шкафчик, стоявший около неё, пошатнулся.
Немного пораздумав, Глаз понял, что был не прав, но бежать за Мишель он не собирался. Да кто она такая вообще? — оправдывал сам себя Глаз — Какое право у неё есть вносить предложения по поводу изменения состава руководства? — тут Глаз вспомнил, что он сам просил её о помощи несколько минут назад — Но я не это имел в виду… Совет! Ха, что за штука!
Конечно Глазу было трудно согласиться с таким предложением, ведь он привык быть монархом, руководителем, решать всё сам. Однако он понимал, что ему нужна помощь.
Профессор Канилаба опаздывал, а он не терпел, когда опаздывают. Сам он был очень пунктуальным человеком, кроме тех случаев, когда его рассеянность и разговорчивость заставляли его опаздывать. Именно так получилось в этот раз.
Вот уже десять марсианских минут студенты первого математического курса ждали его во втором корпусе академии в кабинете номер 152. Профессор зашёл в кабинет, посмотрел на полный состав студентов (это было странным явлением), и как бы извиняясь, на ципочках, подошёл к столу и сел.
— Здравствуйте — неуверенным голосом произнёс Канилаба.
— Вы опять забыли очки в туалете, профессор? — крикнул кто-то из студентов.
Этот вопрос показался смешным Канилабе, и он как бы вспоминая весёлую историю, улыбнулся.
— Нет, Вивальди, нет. Кстати, я бы тебе, с такой фамилией, сынок…
— Я знаю…посоветовал бы заниматься музыкой, а не математикой — продолжил студент.
— Вот, вот … ну ладно, шутки в сторону… — Канибала был одним из немногих профессоров, с кем можно было посмеяться, а главное над кем можно было посмеяться. И за то, и за другое его очень любили ученики — Итак… сегодня мы начинаем изучение метода доказательства математических тождеств под названием ИНДУКЦИЯ. Я хочу, чтобы все вы хорошенько запомнили это слово. Оно очень старинное, и означает… — профессор погрузился в свою заранее приготовленную лекцию, и теперь никто не смел его перебивать. Все студенты с унылым видом взялись за электронные ручки и стали записывать учебный материал.
Он читал, рассказывал, объяснял, отвечая иногда на вопросы. Всё это он проделывал с таким выражением лица, с которым это может делать только очень профессиональный лектор. Ни одной запинки, какой-либо неуверенности, весь материал он знал на зубок и знал, как его надо преподать.
Он углублялся и возвращался к поверхностному, смеялся и говорил всерьёз, задавал вопросы и отвечал на них.
Короче говоря, он был самым лучшим профессором математики во всей академии. Но это не отражалось на его должности — он не был главой факультета математики, а был им профессор Пакнер.
К концу лекции он решил вернуться к самому понятию индукция, и этим закрепить только что изложенный студентам материал.
— Итак. Что такое индукция? Это математический метод, с помощью которого мы доказываем тождества. Из малых элементов мы приходим к одному, главному элементу — Тут он остановился. У студентов запикали их электро-тетради, и они начали вставать, чтобы покинуть класс.
От малых элементов… к одному, главному… от малых … к главному — думал Канилаба. Он уже об этом думал сегодня, но когда …. индукцией он не занимался. От малых к большому. А конечно! Облегчить работу Железного Глаза можно с помощью создания органа… в котором будут заседать несколько человек…а он, Глаз, будет главным… они будут помогать ему… Обязательно надо поговорить об этом с Мишель — подумал Канилаба, взял со стола электро-папку, и вышел из кабинета.
И как он только не рассказал Мишель об этой идее до лекции, когда он с ней разговаривал? Ведь эта идея появилась у него посредине их разговора, а индукция вытолкнула её, и теперь профессор ясно представлял перед собой работу этого органа, что-то вроде палаты, комиссии,… как бы назвать его.
Он мчался в кабинет Мишель. Для этого ему надо было спуститься в нулевой корпус, где были расположены кабинеты всех учёных высшей степени. По дороге он наткнулся на математика Пакнера, но даже не поздоровавшись с ним, его начальником, прошёл мимо и постучался в дверь кабинета Мишель.
Пакнер конечно заметил его, но не удивился такой невежливости — ведь вся академия знала, что Канилаба рассеянный человек. Про него даже сочиняли разные анекдоты — он был очень популярен.
На стук ответил женский голос:
— Да, да…
Канилаба вошёл в кабинет.
— Заходите Канилаба, чем я вам могу помочь? — Мишель приготовилась выслушать длиннейшую речь, так как иных речей профессор не признавал.
— Я к вам вот по какому делу… — как-то по-заговорщически начал он.
Это показалось странным доктору, так как профессор обычно выражался очень открыто, не стесняясь никого, даже начальства — их утренняя беседа с Глазом была этому хорошим примером. Все его мысли, хоть и мудреные для нормальных людей, он высказывал на любом форуме, не задумываясь о последствиях.
Однако на этот раз прежде чем заговорит вновь Канилаба посмотрел по сторонам и спросил её:
— Комната изолирована?
Немного смущенная этим вопросом, Мишель ответила, что да, что кабинет изолирован, и что её, по крайней мере. насколько она знает, никто не подслушивает. За ней не следят и не охотятся. Только после всех этих подтверждений Канилаба решился продолжать беседу.
Он с настороженным выражением лица опять спросил:
— А вы меня не предадите? — сказал он на полном серьёзе, так что Мишель пришлось заверить его и в этом.
— Не думайте ничего плохого… я просто боюсь, что за такие идеи меня могут выгнать из академии.
— Но всё же вы пришли ко мне, чтобы поделиться с ними, не так ли? — с заметным любопытством спросила Мишель. Ей было интересно — что такого мог придумать профессор математики, что могло бы, по его мнению, повредить репутации.
Откинувшись на спинку и немного успокоившись, он начал:
— Видите ли в чем дело, дорогая моя Мишель… — протянул Канилаба — Мне кажется, что наше руководство, как бы это сказать помягче… устарело, что ли — сказав это он посмотрел на Мишель, что-бы увидеть её реакцию. Она же продолжала спокойно на него смотреть, не выдавая своей удивлённости.
Он подслушал мою беседу с Глазом? — думала она — Невозможно, ведь он наверняка преподавал в то время… может у него и вправду способности ясновидящего?
— Понимаете, мы уже не та шайка, которой когда-то руководил Глаз, будучи атаманом кибергов.
На самом деле такие высказывания очень опасны. Его слова были пропитаны революционными мыслями, а таких людей в академии не жаловали. Она, однако, могла позволить себе такую роскошь, — прийти к Глазу и посоветовать ему собрать Совет, который помогал бы ему в работе — ведь она была близкой его подругой, но Канилабу за такие высказывания сразу бы вышвырнули из учреждения.
Он ведь не дурак… в какую игру он со мной играет?
Мишель решила не отвечать ему, а просто слушать дальше.
— Наша академия нуждается в новом руководстве, в свежих идеях, в свободе слова.
Ну это уж слишком. Новом руководстве? Свежих идеях? Свободе слова? Он хочет произвести впечатление революционера?
— А почему вы собственно рассказываете всё это именно мне, профессор Канилаба?
Вдруг она всё поняла. Его подослал Глаз, чтобы проверить, насколько далеко хотела я зайти со своим Советом! Конечно! Он пытается взять меня с поличным. Мол я сейчас чего-нибудь сболтну, соглашусь с ним, и сразу же в кабинет зайдет Глаз со своей службой безопасности.
— Почему… да мне просто показалось, что вы человек интеллигентный, образованный, сможете понять ту беду, которая неизбежна…
Беда, какая ещё беда…? — подумала она поняв, что он имеет в виду. Академии угрожало правительство, новое правительство Марса.
— Ведь ещё утром я не просто так сказал, что Глаз осматривает свои имения — продолжил он.
Ещё утром… — повторила про себя Мишель. — Ух какой… ведь тебе всё рассказал Глаз уже после нашей с ним беседы… Вот не думала что ты, Канилаба, способен на такие игры — а вслух сказала:
— Я сказала то же самое, но меня не потянуло на вот такие мысли — Надо его проверить… шпион он, или нет…
— Разве нет, доктор? Вы в этом уверены? — спросил Канилаба.
Он спрашивает, как будто знает ответ! Он точно шпион Глаза. Но когда успел Глаз распорядиться насчёт шпионажа …?
— Нет. Однозначно нет — немного помедлив, Мишель перешла на другую тему — я хотела бы извиниться перед вами за столь внезапный уход… да вы вроде как спешили куда-то, не так ли?
— У меня была лекция, и она только что закончилась — я сразу же пришёл к вам. Дело в том, что именно на этой лекции мне в голову пришла идея, весьма интересная. Я читал лекцию об индукции…
— Мои знания математики скудны, профессор, могли бы вы…
— Да, конечно… извините… Есть метод доказательства, который называется индукцией. Так вот, этот метод заключается в том, что тот, кто его использует, доказывает тождество пользуясь многими маленькими частичками и в конце получает равенство, которое легко доказывается. То есть — от большого количества маленьких, к одному большому…
— Я не понимаю, как это связано с…
— Я сейчас объясню, доктор. Я думал о должности Глаза и пришёл к выводу, что ему трудно справляться со всеми его обязанностями одному.
Мишель немного напряглась. Неужели…
— Если под его боком были бы верные ему люди, образованные, которые могли бы ему помочь, взвалить на себя часть его бремени…
Профессор продолжал говорить, а Мишель думала про себя:
«Сволочь! Точно подослан Глазом… только ему я рассказывала об этом, ну Рентон не в счёт…может Канилаба подслушал нас? Да нет, он же был на лекции. Минутку, а когда он мог повстречаться с Глазом?. Надо это всё хорошенько проверить, прежде чем делать выводы».
— … и мы могли бы создать что-то вроде коллегии… Совета…
— Что? — вдруг вскрикнула Мишель.
— Я сказал Совета…
Почему он это так открыто мне рассказывает? Или он шпион Глаза, или он уверен, что я не расскажу Глазу ничего… Но как он может знать такое? Может он … менталитик?
— Профессор, я очень устала… и мне хотелось бы отдохнуть. Давайте продолжим нашу беседу как-нибудь в другой раз, хорошо? — неуверенно произнесла Мишель.
— Конечно, доктор, конечно… но я вас прошу — он приблизился к Мишель, и опять придал своему лицу лукавое выражение — держать сказанное в тайне, так как…
— Разумеется, Канилаба, разумеется. Хорошего вам дня.
Профессор встал и вышел из кабинета.
Он не боится разглашения…нет, он сказал это так, просто… что он за человек? — подумала Мишель.
Тех, кто учился на ментально-интеллектуальном факультете, считали загадочными людьми. Всё их обучение вообще было окутано тайной, и обычные люди в эту тайну не посвящались.
Весь факультет был разделён на несколько групп — их число менялось, так как каждая группа занималась какой-то отдельной областью этой величайшей науки о человеческом уме. Преподавателей на факультете не хватало, и академия очень дорожила ими— после того как двадцать лет тому назад великий киберг Тень был казнён за предательство, в академию пришло всего десять человек с подобными способностями.
Главой факультета, вот уже десять лет, был бывший математик ККА, профессор Рентон. Он никак не развил математику за время пребывания профессором математики в КАА, зато, обнаружив способности менталитика, внёс огромный вклад в развитие этой науки, став сначала обычным студентом, потом лектором, профессором, и наконец главой факультета.
Ещё с самого начала работы на ККА, когда ещё даже не было орбитной станции, Рентон был хорошим другом Мишель. Они были знакомы вот уже около 17-ти лет. Каждый день они обменивались впечатлениями о работе, рассказывали друг другу свои проблемы и сложности, а в последнее время стали частенько навещать друг друга после работы. Конечно на это никто не обращал внимания, так как следить за всеми профессорами и учёными академии слишком трудная задача для службы безопасности. Да и что в этом криминального — навещать коллегу после работы?
В шесть часов вечера того же дня Мишель позвонила в дверь, на которой было выведено: АПАРТАМЕНТЫ ПРОФЕССОРА РЕНТОНА. Апартаменты всех учёных высшей ступени располагались на том же этаже где и их рабочие кабинеты, то есть в нулевом корпусе — этим выражалось то уважение, которым пользуются они в академии.
Так как Рентон был менталитиком, он был очень странным человеком, впрочем как и все профессора этого факультета. Но он был особенно страннен — его разговор, интонация и ход мыслей были неадекватными, и не многие могли гордиться тем, что умеют разговаривать с Рентоном. Вообще, можно сказать, Рентон считался самым странным и таинственным человеком в ККА. Чем-то он смахивал на Тень, но тот был хитрым, немного страшным, в то время как Рентон был мягким, нежным, хоть и странным.
Если бы в 2255 году учёные службы безопасности (в ККА были и такие!) не закончили разработку способа проверки верности, то Рентона не назначили бы тогда главой факультета. Только способ проверки на верность, который проверял человеческий мозг на способность предать, дал Рентону его должность.
Все учёные высшей степени проверялись еженедельно на такую способность.
Если у кого-то её выявляли, это означало, что этот человек не раз думал об измене. Такого учёного сразу же выбрасывали из ККА. Только один такой случай был на станции, и то при проверке студента, а не учёного. Но в работе аппарата не сомневались, так как его не раз опробовали на многих бандитах и политических изменниках.
Так вот, в шесть часов ровно, после факульт-заседания, Мишель пришла к Рентону обсудить её недавнюю встречу с Канилабой.
Зайдя в комнату, Мишель увидела Рентона, сидящего в своём любимом кресле, около окна. Он рассматривал какое-то созвездие. Впрочем какое именно, его не интересовало — ему просто нравилось смотреть на звезды. Они его успокаивали и позволяли мыслить, мыслить о том, о чём он хотел.
В его руке был стакан с красным напитком — это было канпити. Он очень любил этот марсианский напиток, хотя к Марсу относился очень холодно, даже с отвращением. Он так и говорил, в шутку: Если бы Марс взорвался по какой— либо причине, то нам пришлось бы искать другую орбиту и другой напиток, заменитель прекрасному канпити.
Он сидел спиной к двери и даже не обернулся, когда Мишель зашла. Она не обиделась, так как знала, что у этого человека есть глаза на затылке, и по— этому ему кажется, будто он сидит к ней лицом.
— Здравствуй, Рентон!
— Здоровья, дескать, у меня хватает, но если ты принесла с собой ещё немножко, то моё хранится вот в той тумбочке, положи свой подарок туда же.
Обычный человек отправил бы такого в психиатрическую больницу, но Мишель знала, что таков был Рентон — и с этим мирилась. Он чем-то ей напоминал Майкла. Наверное его ментальными способностями, хотя Рентон был намного сильней её знакомого в этой области.
Бедный Майкл, его уже нет …
Да, каждый раз, как она приходила к Рентону, она вспоминала о нём — о Майкле. О высоком, здоровом, таинственном нищем, однажды попавшим к ней в полицейский участок и навсегда изменивший её жизнь. Рентон знал об этом, но его это не обижало, наоборот, он всегда хотел разузнать о нём больше и больше.
— Как у тебя дела, дорогой Рентон? — с лаской спросила Мишель. Ей было уже 45, но она все ещё оставалась очень красивой и обаятельной.
— Вряд ли ты пришла сюда… чтобы спросить только это. В чём дело, доктор Риверс? — так её никто не называл, кроме Рентона. Он был знакомым Тома, её отца и очень его уважал.
От Рентона нельзя было скрыться. Любой, кто приходил к нему, невольно проходил сканирование. Рентон обычно не заходил глубоко — только смотрел поверхностно, что-бы знать, как разговаривать с человеком, но всё же это было неприятно.
— Может я вообще не буду разговаривать, а просто посижу здесь, а ты почитаешь мои мысли, а потом пришлёшь мне ответ по электронной почте? — с заметным раздражением в голосе высказалась Мишель.
— Это допустимо, но… я очень устал, и … мне кажется, что ты именно пришла поговорить, а не только сообщить мне что-то, не так ли?
Конечно ты прав… ты вообще бываешь не прав когда-либо? — Мишель подумала это в такой абстрактной форме, что не сконцентрированный Рентон не уловил её мысли.
— Ну ладно, ты присоединишься ко мне и выпьешь со мной немного канпити? — вдруг спросил Рентон. Спрашивал что-либо он редко и делал это обычно из вежливости, так как ответ знал наперёд. В ККА знали, что он — менталитик с большим потенциалом, но вот только его не использовали — боялись повторить ту же ошибку, что с Тенью.
— Я не пью, но специально чтобы удивить тебя — я выпью стаканчик.
— Хммм… — произнёс он, наливая канпити.
— Звёзды хранят знания, а я их собираю — вот чем я занимаюсь, а ты?
Опять вопрос… да что это с ним? — подумала Мишель.
— Я всё тем же — социология. Сегодня приняла двоих студентов на следующий семестр…Что тебе говорят звёзды о нашем плане?
— Молчат…закрыли рот и не желают говорить. Правительство Марса не остановится на налогах с каждого студента, оно будет сначала их поднимать, а потом перейдёт и на нас — учёных.
— Ты это знаешь?
— Процентов на 80–90, хотя всё может измениться… просчитать все возможные вариации будущего в уме трудно, но всё-таки возможно, и я бы это сделал, если бы не был таким усталым, как сейчас — при этом он выглядел бодрым, не зевал, не вздыхал, и вообще не подавал никаких признаков усталости.
Немного помедлив, Мишель решила рассказать ему о своей встрече с Канилабой.
— Ты знаешь…
— Да — перебил он её.
— …и что ты думаешь по этому поводу?
— По какому?
Мишель разозлилась — Если уж читаешь мысли, так читай их до конца, или вообще не читай, понял?
— Хорошо, продолжай.
— Так вот… ко мне сегодня приходил Канилаба.
— Канилаба… — произнёс еле вслух Рентон — так так — он сделал знак, чтобы Мишель продолжала.
— Мне кажется он знает про наши планы, или, по крайней мере, про мои.
— Он тебе дал это понять? Каким образом?
— Он не сказал этого воткрытую, но … он намекнул на то, что революционные идеи должны быть мне по душе. Мне кажется, его послал Глаз.
— Нет… нет.
— Тогда откуда он узнал, что я ходила к Глазу… ну чтобы поговорить с ним. Он кстати отказался, ему не понравилась моя идея, как ты и предсказывал…
— Разумеется… — усмехнувшись проговорил Рентон.
— Так что же нам делать с этим пронырой, и почему ты так уверен, что он не связан с Глазом?
— Глаз не будет играть с тобой в кошки-мышки. Если он захотел бы выгнать тебя, он бы это сделал…я тебе говорил, что идти к нему напрямую — плохая идея.
— Я обязана была это сделать…предложить ему…но он как старый дуб, придётся нам взять власть силой.
— Если она не возьмёт нас прежде…
— Да.
— Слушай меня — сказал Рентон Мишель, как будто та отвлеклась и не слушала его — с Канилабой я разберусь, не думаю. чтобы он оказался какой-то важной фигурой в этом деле, хотя всё может быть…ты же должна скрыть все следы нашей работы, подпольной работы. Начни с извинения перед Глазом…
— Я уже извинялась перед ним сегодня, хватит, сколько можно…
— Столько сколько нужно… понятно? — голос его прозвучал громко и внушительно — Глаз не должен подозревать нас в чём либо. Ты же знаешь, сколько сил уходит у меня на то, чтобы обходить эти проверки на верность… это не просто, даже для меня, сильного менталитика.
— Я знаю… хорошо, я сделаю как ты желаешь — с этими словами она приподнялась и попрощавшись с Рентоном, вышла из его апартаментов.
— О, Рентон. Садитесь! — прозвучал громкий бас премьер-министра — Давненько я вас не видал, что новенького?
Присев на краешек кресла, нерешительно посмотрев на премьер-министра и покорно улыбнувшись, Рентон поблагодарил его за предложение сесть.
Не дождавшись ответа Рентона, Деккор, премьер-министр марсианской республики, затянул речь.
— Представляете, Рентон, вот уже три года, три года, как моё правительство находится у власти, и почти-что никакого результата, никак не получается уничтожить эту проклятую академию — Деккор вытащил сигару из своего портсигара, засунул её в рот, крепко вцепившись в неё зубами и закурил.
— Прежнее правительство боялось их… то есть вас, кибергов … но я не боюсь! Я, Деккор Кунителли, не боюсь уличных бродяг, которые строят из себя учёных! — взглянув на Рентона, сидевшего до сих пор и не произносящего ни слова, добавил он.
— Конечно, к вам это не относится, дорогой Рентон. Вы — наш человек — при этих словах Рентон улыбнулся и уселся поглубже в кресле, как-бы почувствовав себя более уверенным в себе.
— Да сэр, я тоже испытываю презрение к моим коллегам-кибергам — произнёс он.
— Да, да… — проговорил Деккор — только благодаря вам у нас есть чем гордиться. Именно благодаря вам мы сейчас и находимся ближе к удаче, чем когда-либо, хотя и очень мало было сделано, очень мало… — с каким-то сожалением сказал Деккор — Скоро, очень скоро, мой друг, мы покончим с этой ККА… — он отвёл взгляд от Рентона, уставившись в потолок и выдувая дым из своих легких — Кстати, прекрасные сигары вы мне принесли из своей орбитальной станции, прекрасные…
Рентон опять покорно улыбнулся, мол, чтобы показать, что он всегда будет предан своему господину.
— Вы выполнили мою просьбу? — вдруг резко спросил он Рентона.
— Конечно сэр. — выпрямившись ответил он — Она безопасна, мой господин. Мишель Риверс сделана из другого материала, нежели её отец, сэр.
— Ах так… значит она безопасна, так…
— Совершенно. Она даже не интересуется политикой, сэр.
— Ну, это хорошо — на лице Деккора опять появилась улыбка после некоторой нахмуренности — Сколько попыток мы делали, сколько сил тратили на все эти покушения, замыслы! Ничего не выходило, но почему? — опять впав в задумчивость, спросил как-бы сам себя Деккор.
— У них очень сильная служба безопасности, сэр — поспешил объяснить ему причины неудач Рентон — Но вы же знаете, что я всегда делал всё, чтобы ваши… наши планы сработали… помните, тогда, год назад, нам чуть-ли не удалось отравить этого Железного Глаза. Это я, собственными руками, подсыпал ему яд в его чай, сэр — с гордостью выкрикнул Рентон.
— Тише Рентон, тише… он же не умер.
— Нет… — с яростью ответил Рентон — Но сэр, — опять тем же покорным тоном продолжил Рентон — я сделал всё, что было в моих силах, я рисковал своей жизнью…кто мог знать, что он пил противоядие… кто? — Рентон поднял руки вверх в знак того, что это мог знать только всевышний.
— Я знаю, что вы мне верны, Рентон, вы хороший шпион. Хороший и единственный наш шпион на станции…
— Да, что верно, то верно — с гордостью согласился Рентон.
— Ничего дружище! Мы будем взымать все налоги с ККА и будем делать это до тех пор, пока она не обанкротится… тогда-то уж она будет совсем легкой добычей, и даже Сенат не помешает нам с ней расправиться.
— Но у Сената… сэр… очень много влияния, он все время мешал нам. До того, как ваше правительство пришло к власти, Сенат покровительствовал ККА, так как считал её важным источником науки… а с приходом вашего правительства всячески мешал нам вредить академии. Каким способом вы собираетесь обойти этот Сенат? — осмелясь немного поразмышлять, спросил Рентон.
— Я же вам говорю, что деньги — это ключ ко всему. Запомните, мой друг, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги. Есть такая поговорка… Когда мы обанкротим эту академию, у нас будет хорошенькое имущество, с помощью которого мы сможем подкупить даже Сенат, вы понимаете?
— Ах да, конечно… я об этом как-то и не подумал… — с растерянностью забормотал Рентон.
— Ах Ренотон, вы хороший шпион, но давайте договоримся, что думать буду я, а не вы… не обижайтесь, конечно…
Другой бы на месте Рентона обиделся даже будь он самым гнусным шпионом. Рентон же покорно улыбнулся и сделал вид, что он совсем не обижен, а даже наоборот с уважением отнёсся к этому замечанию.
— Сэр, но ведь академия может запротестовать… такие налоги им не по душе.
— Ерунда, Рентон. Железный Глаз — трус. Он не осмелится пойти в открытую против правительства. Запомните, взымать налоги — это моё право — Деккор поднял правую руку в воздух, указательным пальцем вверх — И никто, даже Сенат, не может отобрать у меня это право!
— Да сэр, конечно… — опять хитрой улыбкой улыбнулся Рентон.
— Ну а теперь ступайте, у меня куча дел… проследите, чтобы Глазу никто не мешал отдавать мне ваши деньги… деньги академии… до свидания, Рентон.
Рентон встал, поклонился премьер-министру, развернулся и вышел из кабинета.
Рентона уже ждали. Кучка студентов скопилась возле кабинета, и можно было заметить по их лицам, что они были недовольны, ведь их профессор опаздывал.
— Куда он запропастился? — слышалось из толпы.
— Да может пойдём уже, а?
— Да подождите вы ещё немного, он придёт… ведь он не отменял лекции, правильно?
Не отменял, нет — покатилось от одного края кучки к другому.
Рентон зашёл в корпус уверенно, как он всегда это делал. Лицо его было непроницаемо, как и всегда, но проницательным взглядом можно было заметить нотки недовольства или грусти на его лице. Он был немного встревожен и не так уверен в себе, как обычно, хотя и не показывал этого окружающим.
Настала тишина. Профессор опоздал на пол-часа. Студенты не привыкли к таким задержкам и, конечно, были им не довольны — ведь они платят большие деньги.
Нарушить тишину осмелилась Катерина, одна из самых лучших студенток этого курса — так считал сам Рентон.
— Профессор, вы опоздали…
Она сказала это мягко и не в обвинительной форме.
— Я знаю… — резко отрезал Рентон — я знаю — уже мягче повторил он — Примите мои извинения, ребята… мне пришлось задержаться… там в будущем.
Эти слова не произвели на студентов сильного влияния, так как они привыкли к подобным высказываниям профессора.
— Могли бы вы оторваться от будущего на минутку, профессор, мы пришли выслушать вашу лекцию…. — выкрикнул один из студентов. В его словах слышна была ирония, с помощью которой, он видимо, хотел насмеяться над преподавателем.
Никто не знал всех способностей Рентона. Многие считали его сумасшедшим, некоторые великим ученым, ну а студенты относились к нему с теплотой, хотя и не все.
Рентону явно не понравились эти слова, но не показывая своего раздражения, он сказал:
— Господин Питер Кондо, попросил бы вас не вмешиваться в мои дела. Если вам не по душе этот факультет, то я посоветовал бы вам его бросить… стоит ли тратить такие деньги на какую-то ерунду.
Эти слова были произнесены с такой тонкой иронией, что все студенты сразу же поняли, как важен мент-факультет, и что им не стоит препираться… а просто учиться.
Вдобавок, слова Рентона прозвучали так убедительно, что даже сам Питер вдруг подумал — и зачем я это сказал….? Конечно же студенты знали, что просто так покинуть академию невозможно, ведь она считается одним из самых секретнейших учреждений в мире — в случае вынужденного ухода студента тщательно обрабатывали тюрениумом, и только после двухнедельного курса студента отпускали на Марс с теми же знаниями, которые он имел до поступления в ККА.
Заметив, что профессор в неважном расположении духа, студенты решили успокоиться и более не протестовать.
Сама лекция, или вернее то, что от неё осталось, прошла спокойно, но без особого интереса, так как Рентон явно думал о чём-то другом.
Сознание Рентона разделилось на два — одна часть преподавала учебный материал, а вторая удалилась куда-то далеко и занималась вычислением разных линий будущего. Только супер-аналитический ум Рентона мог произвести столь большое число вычислений и сделать из них выводы. Конечно компьютеры могли бы заняться первым точнее и быстрее него, но вот второе было им не под силу.
Рентону всё это не нравилось… все вычисления будущего показывали на то, что снять нынешнее руководство невозможно, а это означало, в свою очередь, что Железный Глаз все-таки растратит все деньги академии на налоги, и академия начнёт терять свою мощь, по крайней мере, финансовую. Отсюда вытекало одно — надо как-то, не снимая руководство, так как у Железного Глаза было много союзников в ККА, изменить политику академии, то есть прекратить, постепенно разумеется, сдачу налогов.
К подобному выводу Рентон приходил уже не раз, когда занимался прогнозированием и вычислением, и поэтому у него уже давно созрела идея о Совете, о том самом, о котором рассказала Мишель Глазу.
Мишель была исполнителем, а он Рентон мозгом, скрытым за мантией профессора-менталитика. Вот уже около трёх лет как эти два человека пытались спасти академию от злобно-относившегося к ней правительства.
Что за игру играет этот Канилаба? Может он ещё правительственный шпион, настоящий? Хотя я, конечно, не замечал в нём ничего такого… Но если он шпион, то мне плохо придётся, ведь они думают, что я всего лишь математик… нет он не шпион, во всяком случае не правительственный, а то бы я не вышел сегодня из кабинета Деккора… и вообще мне надо бы пореже навещать эту нору, а то ещё попадусь как мышка в мышеловку… кто же он такой, этот Канилаба?. Может он скрывает свои способности… может он сильный менталитик…но откуда… если бы он был слабым, я бы его распознал, вскрыл бы… да… надо его как-то проверить. Так… который час, а уже 12 часов… пойду-ка пообедаю у Мишель.
С этими мыслями Рентон договорил последние слова лекции и взяв подмышку электронный портфель, вышел из кабинета.
Жители станции ККА редко её покидали. Только у немногих было право покидать станцию, так как всё происходящее на ней считалось сверхсекретным. Рентон входил в число людей, которым руководство доверяло и которым разрешалось, хоть и сугубо по веским причинам, покидать ККА.
Пропуски давали неохотно и всего на несколько марсианских часов. Чтобы получить пропуск, надо было пройти опять-же проверку на верность и подписать ещё уйму бумаг, связанных с соблюдением разных космических правил.
Очевидно, что те, у кого не было такого права, права на вылет, всегда завидовали белой завистью тем, у кого оно имелось. У Мишель такого права не было, хотя Глаз не раз делал исключения для неё.
В квартире Мишель раздался звонок. Она подошла и, посмотрев на экран, открыла дверь.
— Привет Рентон, что ты тут делаешь в такое время?
Удивление Мишель не было неожиданным — именно такой реакции Рентон ожидал от неё. Да и в самом деле, он пришёл к ней в двенадцать… обеденный перерыв на всей ККА. Все запираются в своих комнатушках и начинают поедать все свои запасы, а также те пайки, которые им выделяет руководство. В последнее время пайки начали уменьшаться, да и их качество начало спадать — результат недостатка финансов в казне из-за бешеных налогов.
Так как Рентон был готов к такому вопросу, он ответил сразу же, почти что не дождавшись конца предложения.
— Я пришёл у тебя пообедать. Не беспокойся, вся моя еда со мной, я тебе не предоставлю никаких неудобств.
Неожиданной для Мишель была та решительность, с которой он ответил на вопрос, как будто он его знал заранее, как будто готовил на него ответ. Но с другой стороны, если бы Рентон не показался ей странным хоть на одно мгновение — вот тогда надо было бы задуматься, а так — всё было в порядке.
— Я не это имела в виду, у меня есть много разной всячины. Заходи, я тебя угощу — с мягкой улыбкой Мишель жестом пригласила его зайти и закрыла за ним дверь.
— Я полагаю, что всё-таки не сам обед привёл тебя ко мне… не так ли, Рентон?
— Ты как всегда проницательна.
Мишель не поняла, сказал ли он это с иронией или серьёзно, так как лица его она не видела — она находилась на кухне, а по тону Рентона мало кто мог догадаться о чём-либо.
— Опять ты издеваешься…я хотела сказать…
— Я тебя понял, дорогая… ты права, я пришёл по делу.
Мишель вернулась с небольшим стаканчиком, в который была налита какая-то красная жидкость. К этому стакану она подала сухой кусочек витаминизированного питателя. Питатель — так называемый набор всех жизненно необходимых микроэлементов и витаминов.
Дорогая — вот так штука … — подумала про себя Мишель. Рентон очень редко одарял кого-либо каким-то ласковым словом, так как выражался он исключительно соответственно интеллектуальным заключениям, а просто ласковые слова казались ему тратой времени. Если он всё-таки прибег к такому виду выражения, это означало только одно — он хотел успокоить Мишель и привлечь её внимание.
— Как кстати было в электронном магазине… ты ведь именно туда летал? — с завистью спросила Мишель. Её совершенно не интересовал электронный магазин, а просто ей хотелось услышать хоть о чём-то, что происходит там, на Марсе.
Рентон конечно же уловил эту тонкость и ответил на заданный вопрос так:
— Марс как Марс… такой же красный и безжизненный — Рентон всегда называл Марс безжизненной планетой. Это звучало очень парадоксально, ведь именно Марс являлся единственной заселенной планетой в солнечной системе.
Другой собеседник несомненно поинтересовался бы, что именно Рентон имел ввиду; Мишель же знала, что говорит он так только потому, что ему не нравится Марс, а всех живущих на нём он не считает людьми.
— Ну а как прошёл полёт… было интересно? — спросила Мишель, зная ответ заранее. Как может полёт быть интересным… всегда одно и тоже… звезды, пустота, а в конце садишься на красную планету. Но вопрос этот она обязана была задать — ведь ей так хотелось вылететь из академии… уже несколько лет она не покидала её пределы.
Проигнорировав не нужный вопрос, Рентон заговорил серьёзно.
— Дела наши плохи… не вижу я света в конце туннеля… — потом после небольшой паузы — ты сделала то, что я просил?
— Да Рентон…
— Ну и что… какая была его реакция?
— Он принял извинения, но… конечно он обиделся на меня, посчитал что я имею что-то против него. Упрямый старик!
— Как я и предполагал. Он не сдвинется со своего пути, пути который в конце концов приведёт к краху всего того, чего мы добиваемся вот уже около двадцати лет. По прежнему я считаю, что единственный выход из положения — Совет. Совет учёных, который вытащит академию из болота, в которое она погрязла.
— Ты знаешь, что я с тобой согласна…а что кстати с этим Канилабой?
— Да, да… им надо заняться. Но у меня предчувствие плохое… — он потёр подбородок и добавил — Какой шпион или враг придёт и вот так просто раскроет свои карты. Нет. Он обязан быть безумцем… или…
— Или он скрытый менталитик — предположила Мишель.
— Вряд ли. Я думал над этим. Вряд ли — не объяснив своё предположение задумался Рентон.
— Но как он узнал о Совете? Ведь только Глаз знал о нём, так как я ему рассказала. Кстати! — тут Мишель вспомнила о произошедшем вчера утром — он словно прочёл мои мысли… вчера утром, когда я разговаривала с Глазом. Я просто беседовала с Глазом, как появился этот Канилаба. Ну ты его знаешь… — Мишель посмотрела на Рентона, сдела гримасу неудовольствия — она недолюбливала профессора математики — так вот, он сказал в точности то же, что и я. А потом начал меня уверять, что он мол не менталитик… я не предала этому большого …
— Ну и правильно — перебил её Рентон — он не менталитик. Я думал на эту тему. Очень сильным менталитиком он быть не может… по крайней мере, сильнее меня точно. А слабого я бы распознал. Он не менталитик… тут что-то другое. Очень может быть, что в ККА находятся очень сильные группировки, я это только недавно понял.
Наступило молчание. Мишель не могла спорить с ним. Кто я такая, что-бы спорить с таким интеллектом… я ведь просто исполнитель.
Не могу я ей всего рассказывать, а это затрудняет наше сотрудничество…. — думал Рентон.
Мишель нужна была Рентону как рабочая сила и как прикрышка, так как за ним самим была установлена очень сильная слежка. Сколько усилий ушло на то, чтобы перехитрить службу безопасности и попасть в кабинет премьер-министра!? Уйма.
— Мне надо проверить Канилабу… на … короче говоря сделать тест… ты мне поможешь?
Ну вот работка для меня… — подумала Мишель — Конечно, Рентон, конечно.
— Ну вот и хорошо… сегодня вечером, не забудь. Назначь встречу с ним на пять часов. Скажи, что это по поводу вашей вчерашней беседы. Он придёт. Пригласи его к себе… смотри только, всё делай сама и не пользуйся связью… поняла?
— Да Рентон. В пять у меня будет Канилаба. Но о чём я с ним буду разговаривать?
— Полпятого я приду к тебе и всё объясню… ты же сегодня работаешь до четырёх — Рентон не спрашивал, а утверждал… он помнил её расписание наизусть, хоть оно и не было еженедельным. Что за память!?
— Хорошо, в полпятого ты у меня.
— Да, пока.
С этими словами он развернулся и вышёл. Мишель немного посмотрев ему вслед, развернулась, и пошла обедать на кухню.
Мишель очень нервничала. Во-первых, потому что на пять часов у неё была назначена встреча с Канилабой — этим двуликим шпионом-разведчиком и пронырой (так она его называла), а во — вторых, потому что настоящей причины встречи с ним она не знала.
Рентон объяснил ей, что и как надо делать, то есть дал ей инструкции, но почему его присутствие при их встрече необходимо, она не знала. Причём присутствие должно быть тайным — Канилаба не должен был знать об этом.
Вдобавок, Мишель не знала, кого ожидать — болтливого Канилаба, или гадкого шпионишку-злоумышленника, с которым она столкнулась в последний раз.
Всё это не давало Мишель покоя. Неудивительно, что она вздрогнула, когда раздался звонок. Упрекнув себя в очередной раз за ах, немного переведя дыхание, она пошла открывать дверь. Подойдя к двери, она ещё раз глубоко вздохнула и убедившись, что за дверью стоит никто другой как математик, открыла её.
Да, это был он — профессор математики Канилаба… а может и не он, а какой-то опасный шпион, ну допустим шпион правительства. От этой мысли Мишель стало дурно и страшно. Страшно за свою жизнь, ведь хоть и Рентон был рядом, он всё же не успел бы выручить её, в том случае если бы ей понадобилась помощь.
Выставив свой длинный нос вперёд, Канилаба поприветствовал доктора и, по её приглашению, зашёл в комнату.
Салон-комната не был достаточно освещён, и Канилабе пришлось чуть-чуть прищуриться, чтобы хорошенько всё осмотреть.
Рассматривает… значит не доверяет… правильно делает — подумала Мишель.
Рентон подумал то же самое, хотя его мысли пришли к нему молниеносно, одним пучком, в то время как Мишель раздумывала об этом несколько секунд.
Мишель поспешила объяснить относительную темноту в комнате:
— Я не люблю свет… он меня как-то раздражает…
Её неуверенность была замечена профессором.
— Если мне не изменяет память, раньше… вы относились к свету намного благоприятней.
Это был голос шпиона-разведчика, а не профессора-математика, подумала Мишель. Негодяй!
— Да, может быть…. — немного протянув, согласилась Мишель — давайте перейдём к делу, профессор.
Это предложение отодвинуло все мысли профессора о свете на второй план — он слишком был заинтересован в беседе.
Молодец — подумал Рентон, молодец Мишель…
Мишель села за стол, на котором стояла слабая лампа. Канилаба уселся в кресло, стоявшее неподалёку от стола, напротив Мишель.
— Так о чём именно вы хотели поговорить со мной, доктор?
Канилаба уставился на Мишель, как будто пытался что-то прочесть у неё в глазах. Она отвела их от него, и сказала:
— Профессор… для начала, я хотела бы взять с вас обещание, что всё, что вы услышите сегодня здесь от меня, останется между нами… вы меня понимаете?
Первое задание Рентона выполнено — подумала Мишель.
Рентон же чуть-чуть приоткрыл дверцу шкафа, в котором он сидел и уставился профессору в глаза.
Канилаба замешкался на долю секунды, но Мишель не заметила этого. Да она и не могла этого заметить, ведь она не была менталитиком. Даже сам Канилаба не заметил этого, а Рентон понял: Он собирается это кому-то рассказать…
— Разумеется доктор … разумеется.
После этого ответа Мишель, согласно инструкции Рентона, сразу же задала следующий вопрос:
— На кого вы работаете?
Что-то щёлкнуло у профессора внутри. Небольшой ужас заиграл у него в груди.
Преодолев этот страх, профессор ответил вопросом на вопрос:
— Что вы имеете ввиду, доктор?
Тон был спокойный, но внутри всё горело.
Он спросил вопрос, что-бы подумать об ответе… — понял Рентон.
Не дав профессору время на раздумье, Мишель, готовая к такому ответу, пояснила, более твердым тоном:
— Кто ваш начальник, кто ваш босс… на кого вы работаете, Канилаба?
— Хмм… профессор Пакнер, глава факульт…
— Нет! — перебила его Мишель. Она чуть ли не кричала. Ей было очень трудно кричать, так как она волновалась намного больше самого профессора.
Молчание. Канилаба не понял, что означает это нет. Он думал. Он стал менее уравновешен в мыслях, всё лезло в голову — именно этого и ждал Рентон.
Молодец Мишель — он её мысленно поддержал.
— Нет… — более спокойно произнесла Мишель — я имею ввиду, другого начальника… подпольного.
Тут Канилаба рассердился, якобы показывая, что возмущён такими обвинениями.
— Да вы что, в своём уме?
Он произнёс это так убедительно, что Мишель и вправду замешкалась…но только на секунду — инструкции Рентона хорошо лежали у неё в памяти.
Разозли его как можно сильней… — говорил ей Рентон.
— Я в своём уме, профессор. Как вы мне тогда объясните, всё то, что вы мне говорили вчера?
— А что я вам говорил вчера?
Опять тянет — подумал Рентон — не давай ему отдыха…. атакуй.
— Вчера вы мне говорили, что вы — революционер. Что хотите сменить руководство. Я поняла, что себя вы считаете подходящем кандидатом…
Лицо профессора начало понемногу искажаться. Та спокойная улыбка, под которой скрывались все его мысли исчезла, и теперь на лице были негодование и раздражение, весьма по понятной причине.
— Это ложь… — прошипел он — Клевета!
Мишель испугалась. Глаза профессора налились кровью, и он стал похожим на разъярённого быка. Она понимала, что достигла своей цели, но теперь надо было как-то сдержать профессора, дать время Рентону проанализировать его.
Она попыталась успокоиться и придать своему лицу непоколебимое выражение.
— Не стоит так нервничать, Канилаба… мы давние друзья и…
Но профессор был разъярён. Он привстал со стула и по его глазам было ясно, что он не желает доктору ничего хорошего — а наоборот.
Вдруг он инстинктивно отдёрнул свою руку от ручки кресла от боли, которую внезапно почувствовал.
— Что за чёрт…? — успел проговорить профессор. Он упал обратно в кресло, в глазах у него потемнело, как будто кто-то выключил свет — он потерял сознание.
Мишель глубоко вздохнула и обернувшись к шкафу, сказала:
— Ещё чуть-чуть и он бы прирезал меня, Рентон!
Из шкафа вылез Рентон и потянувшись, сказал:
— Как трудно сидеть на одном месте и не двигаться. Кровь останавливается…!
— Стюарт, я тебе говорю, это ерунда!
— Не ерунда! Есть вещи, которые ускользавают от службы безопасности. Ведь ККА очень большая станция, и мне кажется, что нашу службу надо расширять.
— Да куда её расширять, и так работы нет. Вот мы, например. Весь день ходим и ходим, патрулируем… этот корпус номер один меня уже заколебал! Ну что тут уже может произойти?
Двое служащих завернули за угол и вдруг увидели человека, сидящего на диване возле телевизора в одном из салонов корпуса. Корпус был учебный, то есть в нем проводились лекции, но в такое время — в семь часов вечера, увидеть здесь сидящего профессора было странно, так как все лекции уже давно закончились, и они вот уже как два часа блуждали по пустующему корпусу.
— Кто это, Макси?
— Черт его знает. По одежде видно, что профессор, а кто именно… я не знаю. Пошли подойдём, как-то он странно сидит.
Канилаба и вправду сидел странно — с закрытыми глазами. Да и сидел он только благодаря спинке и ручке дивана — если бы его посадили по-другому, он бы просто напросто свалился. Издалека он походил на статую — ни одного движения. Можно было подумать, что он спит — но вот только поза была странной — очень уж правильно он сидел для сна.
Подошедшие члены службы безопасности ККА сначала испугались — им показалось, что он не дышит. Но при осмотре сидящего они заметили небольшие вздохи и выдохи, совсем небольшие — необычные.
Макси попытался разбудить профессора голосом, но тот не проснулся.
— Не слышит… видно глубокий сон…
— Может вызовем медицинскую службу, Макси. Не наше дело трогать разных спящих людей? — со страхом в голосе спросил Стюарт.
Стюарт был новичком, и его страх был понятен, но Макси вот уже около десяти лет работал на ККА и знал свой долг.
— Да помолчи ты… надо проверить его пульс… наверно замедленный — предположил Макси.
Взяв руку профессора, Макси вздрогнул — она была напряжена. Все мышцы были сжаты, а кисть собрана в кулак.
— Ёлки-палки, ведь его обработали тюрениумом! — воскликнул он.
— Чем? Кто? — переспросил новичок.
— Стьюи, слушай меня. Вызывай медиков и побыстрей. Скажи им, что профессор был обработан тюрениумом и у него спазм. Они знают, что это значит. Я пока посмотрю, нет ли тут поблизости ещё кого-нибудь. Хорошо?
— Тюрениум… спазм… — повторил новичок — Хорошо. Я пошёл…
Макси почти что был уверен, что сжатые мышцы профессора — реакция его мозга на тюрениум, хотя и знал он о такой реакции только по электро-книжкам. Такая реакция называлась спазмом, в них также описывалось, что во многих случаях исход такого спазма был смертельным. Именно из-за этого он послал Стьюарта за помощью сразу же, не теряя ни минуты.
Потом Макси вспомнил, что всех прибывающих на ККА проверяют на этот спазм. Дело в том, что мозг очень немногих людей реагирует таким образом на тюрениюм.
Проверка состоит в том, что человеку дают очень маленькую дозу тюрениума, незначитетельную, и смотрят — начнётся ли спазм или нет. Если спазм начинается — значит мозг этого человека не способен перенести введение тюрениюма, а это в свою очередь означает, что и принимать такого человека в академию нельзя, так как приняв его, академия не сможет избавиться от него, не причинив ему вреда. На такой риск руководство не может идти, и соответственно такой человек в академии работать не будет. Но как же тогда профессор попал сюда? Ведь не могли же медики ошибиться при проверке!?
А может я ошибся? Может это не спазм… хотя все симптомы похожи…
Пока Макси размышлял и осматривал всё вокруг, вынюхивал, как это и полагается служащим в службе безопасности, медицинская помощь прибыла на место происшествия.
— Что здесь случилось, лейтенант?
— Я не знаю. Мы его не трогали… он в том же положении, в котором мы его нашли. Мне кажется это…
— Мы разберёмся — ответил бородатый медик — с этого момента это наша проблема.
— Я со Стьюартом проведём вас…
— Не надо, вы своё дело сделали — хладнокровно ответил бородатый, приподнимая профессора под руки. Второй медик помог ему, и они вместе положили профессора в коляску.
Макси разозлился не на шутку.
— Какое право есть у вас говорить мне сделал я или не сделал своё дело!? — прокричал Макси — Я и мой напарник проведём вас. Это наш долг. Если вы будете сопротивляться, мы арестуем вас и сами перенесём профессора в мед-пункт.
Макси говорил уверенно, спокойно и отчётливо. Было похоже, что он намеревается сделать всё, как и сказал.
Бородач посмотрел на него и не произнеся ни одного слова, взявшись за ручку электро-коляски, направился к лифту. Макси и Стьюарт последовали вслед за медиками.
Рентон пришёл к Мишель рано-рано утром и начал рассказывать ей о происшедшем вчера. Во вчерашних новостях уже передали, что у профессора Канилабы был спазм, и что он, на данный момент, находится в мед-отделении.
— Так расскажи же мне, что ты увидел вчера… и почему ты не мог рассказать мне этого сразу после… ну после нашей с профессором беседы? — Мишель не терпелось узнать, что скрывает этот проныра-профессор Канилаба.
— Я боюсь, что для тебя та информация, которой я располагаю, не имеет никакого значения… у меня не получилось узнать ничего конкретного, он хорошо держался — ответил Рентон.
Опять он загадочно разговаривает… — подумала Мишель, а вслух сказала — Рентон, я не проходила вчера это ужасное испытание только для того, что бы ты мне сказал вот столько. Ведь мне было страшно… он чуть ли меня не ударил…
— Ну до этого не дошло бы…
— Откуда мне знать, что у тебя на уме, я же не ты! Ты мне дал только несколько инструкций и всё! Всё остальное ты взял на себя, и я согласилась на это, хоть и эта операция была небезопасной и остаётся такой же и сейчас — Рентон понял, что имела ввиду Мишель — выкинутый профессор уже был в руках службы безопасности, это они узнали по местному телевидению, ещё вчера вечером. Они не предположили, что у профессора начнётся спазм, так как известно, что всех проверяют тюрениумом перед приёмом в ККА.
Если профессора спасут — а это вероятно, то может оказаться, что спазм, начавшийся после приёма тюрениума, помешал действию препарата, и профессор может что-то вспомнить. Конечно, они не могли предвидеть эту деталь — чувствительность к тюрениуму, так как она если и проявляется, то только после двадцати минут с момента введения препарата.
— Да. Я тебе расскажу… но учти, что это почти что ничто… во всяком случае, я надеялся на большее. Одно сразу могу сказать — Канилаба очень уникальный человек и в нём есть что-то такое, чего я не видел ещё ни в одном другом человеке.
Такое откровение со стороны Рентона показалось страшным Мишель. Только подумать, что Рентону, супер-менталитику, этот Канилаба показался странным, и он не смог расшифровать его до конца! Кто он такой этот математик!?
Мишель уселась в кресло и приготовилась слушать.
— Во-первых, он не менталитик, это точно. Я не почувствовал никакого менталитичного влияния на тебя, то есть он не пытался прочесть твои мысли или повлиять на их ход. Во вторых, он очень закрытый человек, то есть очень трудно прочесть его мысли даже мне, лучшему менталитику ККА.
Я почувствовал, что его сознание блокировано… щитом не понятного происхождения. Этот щит стоит на его внутреннем сознании, то есть на подсознании. Он сам его не ощущает, и очень может быть, даже не знает о его присутствии.
Очень недавно произошёл контакт, между его сознанием и подсознанием… я почувствовал связь между ними… хотя и точно не могу описать её. Вообще мне кажется, что Канилаба изменился, так как у него много всего в голове, но из-за этого щита, я не могу уловить, что именно.
— Что ты имеешь ввиду изменился. В каком смысле…?
— Я не знаю, и это меня тоже пугает — ответил Рентон.
Что-то пугает Рентона…это странно… и страшно… — подумала Мишель.
— Я уверен, что кто-то руководит профессором, что он не самостоятелен в своих действиях.
— Он шпион?
— Не совсем…. ммм… что-то вроде шпиона, не обычный шпион. Ты же знаешь, что быть шпионом на ККА — очень трудно. Во-первых, проверки службы безопасности, а во вторых — поездки на Марс очень ограничены…
— Но он не учёный высшей степени, его не проверяют на верность…
— Я не имел ввиду проверки на верность, Мишель. Есть ещё уйма проверок, которые проделывает эта служба. Во всяком случае, я уверен, что какие-то силы контролируют его действия… но не обычным путём… он как бы об этом не подозревает… в его сознании нет каких-то признаков повиновения кому-то. Понимаешь? А его подсознание настолько запутанное, что я не смог в нём как следует разобраться.
Мишель ничего не ответила, а просто покачала головой в знак согласия. Она, конечно, ничего не понимала, но согласиться надо было.
— Если он выживет, обязательно надо будет следить за ним… в нём, именно в нём мы можем найти ответ на все наши вопросы, Мишель.
На какие такие вопросы…? — подумала Мишель. Она хотела спросить Рентона об этом, но он продолжил:
— Этот тип намного важнее, чем нам казалось раньше… он намного важнее, чем ему самому кажется… он не осознаёт… — тут Рентон прервался. Чего Канилаба не осознаёт, осталось для Мишель тайной, так как менталитик решил покинуть её. Пожелав ей хорошего дня, а день предстоял быть длинным, он вышел из её апартаментов.
Ну и загадочный тип этот Канилаба — подумала про себя Мишель. Никогда не думала, что он более чем длинноносый говорун. Проныра!
Мишель понимала, что Рентон не рассказывает ей всё, ведь ей не было дано понять всех вещей, совершенно ясных менталитику. Но, конечно, она и представить себе не могла, что именно он от неё скрывает, а скрывал он от неё очень много.
Конечно у Рентона были свои причины для этого — ведь нельзя рассказывать всё женщине! Она может проболтаться!
Мишель также осознавала, что является, как говорится, инструментом в руках Рентона — он был мозгом, а она исполнителем. Вот уже несколько лет подряд они создавали базу, благодаря которой академия смогла бы выдержать сильнейший удар, угрожающий быть нанесённым со стороны правительства Деккора Кунителли.
Эти министры! А их премьер-министр! Все они жаждали крушения ККА, они ненавидели академию, и единственной опорой её являлся Сенат, который был пока ещё в силе защищать её.
Железный Глаз — наивный человек. Так считали Мишель и Рентон, и другие. Но власть была в его руках. Служба безопасности — его детище. Он руководил ККА, и пока он потакал правительству с налогами, ККА была на прямом пути к ближайшей гибели. Времени было мало, соответственно действовать надо было решительно. Но Рентон знал, что поспешишь — людей насмешишь — земная поговорка. В ККА оказывается действовали разные группы, и с ними обязательно надо было считаться. А теперь и этот Канилаба! Им обязательно надо было разобраться… Рентон чувствовал это, просто чувствовал.
Немного не рассчитай время — и всё рухнет — изменников посадят в тюрьму, а службу безопасности увеличат, и тогда ККА погибнет точно. Революцию необходимо готовить постепенно… не сразу, а то такой шаг покажется очень драматичным, и никто не последует за революционерами. А если всё пройдет законно — никто и не почувствует революции, она как бы захлестнёт всё своей волной, но всем покажется, что так всегда и было.
Человек в чёрном скафандре подошёл к окну неосвещённой комнаты. Единственным источником света в комнате был красный свет заката солнца. На диване, около окна сидел другой человек, в таком же чёрном скафандре.
Единственным различием между скафандрами двух присутствующих, являлись жёлтые значки на погонах. У первого был один значок — небольшая звёздочка, а у второго — целых три.
Нетрудно было заметить, что первый был чем-то озабочен, в то время как второй соблюдал спокойствие и непоколебимость. Первого что-то мучило, беспокоило. Он смотрел куда-то в вечернее небо, как будто пытаясь что-то разглядеть.
— Скоро мы её увидим — вдруг произнёс он, не оборачиваясь к своему товарищу.
Опять наступила тишина — слова первого не оказали на второго никакого влияния — он оставался таким же уравновешенным и спокойным.
Вообще, скафандры на людях свидетельствовали о том, что их владельцы или частенько выходили наружу, или немало путешествовали в космосе.
Но так как наружу выходили только рабочие и полицейские, а эти двое не принадлежали ни к первым и не ко вторым, то можно было довольно-таки уверенно предположить, что они покорители космоса.
А так как только два космических тела, помимо Марса и ККА, были заселены, то речь могла идти только об естественных спутниках Марса. Оба эти спутника официально принадлежали правительству Марса, но на самом деле никто не знал, что именно происходит на них, и кто их настоящий хозяин.
Некоторые говорили, что на этих спутниках проводятся всевозможные испытания новейших типов оружия — усовершенствования плазмо-пушки и лазерных пистолетов. Так же считали, что оба спутника по-настоящему принадлежат КОЛМу.
Другие говорили, что ККА выкупила эти спутники для заселения. Что ККА собирается построить на них артификальную атмосферу, и перенести туда всё свое оборудование и людей с орбитальной станции.
Так же были слухи о том, что на этих спутниках идёт скрытная война между правительством Деккора Кунителли и Сенатом.
Никто не знал, откуда берутся такие слухи. Ведь ни у кого, кроме некоторых лиц, не было разрешения от правительства на посадку на них. И всё равно об этом разговаривали везде… на улице, в клубах, в барах.
Можно было услышать споры о потерях армии Сената… Можно было услышать так же о новых взрывах, которые якобы видели самостоятельные астрономы через свои телескопы.
Одно было ясно — тайна окутывала эти спутники. Правительство не давало никакой информации о них ни прессе, ни телевидению. Оно что-то скрывало, но что? Никто толком не знал.
Первый человек в чёрном повернулся ко второму и спросил:
— Тебя это не беспокоит?
Он был высокого роста. Четкие формы лица, несколько орлиный нос, сверкающие глаза… у него было лицо бойца. Кислородная трубка висела на застежке и болталась с каждым его движением. Он опять обернулся к закату, не дождавшись ответа от собеседника.
— Конечно… конечно я обеспокоен — наконец-то произнёс второй. Трудно было поверить в правдивость его слов, так как его лицо было совершенно спокойным.
— Ренукетус, ведь ты знаешь, что я беспокоюсь так же как и ты… у нас одна цель.
Какое странное имя… Ренукетус. Людей с похожими именами можно было сосчитать по пальцам, хотя на Марсе уже было десять миллиардов человек.
Да, десять миллиардов — рост был огромен. За последние тридцать лет популяция на Марсе возросла на целых четыре миллиарда.
— Я этого не вижу! — вдруг обернувшись к нему рявкнул тот, кого звали Ренукетус — Я вообще не вижу у тебя никаких эмоций! Ты что, робот!? — разгневался он.
Второй, заметив как Ренукетус положил свою руку на кобуру лазерного пистолета, вытащил свой и спокойным тоном сказал:
— Мальчик, тебе надо успокоиться, а то тебе долго не прослужить в ЧМ, и не потому, что тебя выгонят, а потому что я продырявлю тебя и твой скафандр моим пистолетом, ты понял?
Эти слова повлияли на Ренукетуса и он стих. Опустил голову и опять обернулся к окну. Второй, тем временем, убрал пистолет в кобуру и уселся поудобнее.
Солнце уже зашло, и теперь в комнате было совсем темно.
— Свет — сказал Ренукетус, и в комнате зажглась лампа. Её мягкий свет осветил комнату, и людей находившихся в ней.
Ренукетус был молод. Ему можно было дать все двадцать четыре, хотя ему было всего лишь двадцать. Совсем недавно он вступил в ЧМ и уже пользовался непоколебимой репутацией. Об этом говорила звёздочка, сверкающая у него на плече — высокое звание для такого молодого офицера.
Он был физически силён и вспыльчив как бык. Малейшее раздражение побуждало его браться за пистолет, и он не любил таких спокойных и невозмутимых особ, каким был его собеседник.
— Извини. Сандемо… я просто… чёрт! — Ренукетус прервался и, усевшись на диван рядом со своим товарищем, вновь заговорил:
— Но мы же получили вчера от него сигнал, значит программа сработала, верно?
— Да.
— Что же тогда случилось…?
Они оба окунулись в молчание, опустив свои головы.
Спустя мгновение, Ренукетус заговорил в отчаянии:
— Ведь ты так точно вычислил ту лекцию, которую он должен был преподавать. ИНДУКЦИЯ! Вот какое странное слово… и подумать только, что это словечко включило нашего агента там, на орбите, в ККА.
— Ренукетус опять подошёл к окну и теперь, отчетливо видя ярко-сверкающую ККА, сказал:
— Вон она, красавица…
Сандемо медленно встал, и подойдя к нему, сказал:
— Да, всё сработало, но наверное произошло что-то, что мы не предусмотрели…
— Мы предусмотрели всё! — опять впадая в ярость, выкрикнул Сандемо.
— Нет — спокойно ответил ему Сандемо — если бы предусмотрели всё, ККА была бы уже нашей, Ренукетус
Мишель позавтракала. Сделала она это машинально, так как не любила завтракать. Это отвращение к завтракам появилось у неё с момента возникновения станции. Здесь, на орбитальной станции, завтраки были ужасными, так как есть было нечего. Только сухие пайки, да разные витаминизированные добавки.
О свежих фруктах и овощах жители ККА уже давно забыли, так как полёты на Марс проводились строго по необходимости, и привозить фрукты и овощи на станцию было бессмысленно. Только в сушеном виде могли жители станции отведать плоды деревьев.
Выращивать деревья в артификальных лабораториях — сущая трата финансов, итак не достающих у ККА, так было решено комиссией, занимающейся вопросами улучшения питания на станции.
Утром жевать эти сухари, — думала Мишель — какая мерзость! Как она скучала по тем временам, когда она жила на Марсе…а ещё больше по тем временам, когда она жила на Земле. Той зелёной планете, полной фруктами, овощами и другими объедениями, которых к её большому сожалению не было здесь.
Как жаль…
Она сразу же вспомнила отца… Тома Риверса… Того, кого её мать бросила. Зачем?. Иногда ей казалось, что лучше бы она прожила совсем немного с её отцом, чем жить всю жизнь без него. Но такие мысли отбивали у неё желание работать, а работать надо обязательно!
Она взяла свою электро-папку и собралась уже выходить, как вдруг услышала звуки работающего телевизора, который по-видимому, забыла выключить:
— …а теперь перейдём к внутренним новостям. Вчера вечером в первом корпусе, корпусе лекций, сотрудники службы безопасности обнаружили профессора Канилабу, находившегося в тяжелом спазмовом состоянии. Его состояние улучшено с помощью медицинской службы ККА. Пока остаются неизвестными лица, применившие тюрениум, или какой-то аналог, а также причина, по которой у профессора Канилабы начался тюр-спазм. Следствие продолжается…
Состояние улучшилось… — подумала про себя Мишель — А ведь это опасно… надо сказать Рентону…. а хотя он и сам знает.
Она подошла к телевизору и выключила его. Потом захлопнув за собой дверь, она вышла из квартиры.
Мишель попыталась выкинуть все дурные мысли из головы, ведь ей предстояло преподавать, а она относилась к своей работе с большим уважением и трудолюбием. Нельзя показывать ученикам, что тебя что-то волнует… а то они не выучат материал как положено — повторяла она про себя. Ученики — продолжение тебя, это то будущее, которое ты делаешь своими руками… — повторяла она строчки из приложения для педагога, изданного в ККА.
Она так задумалась, что, поднимаясь в первый корпус, совсем не заметила в лифте Железного Глаза. Когда она вс-таки заметила его, у неё вырвался ах. Глаз улыбнулся и спросил:
— О чём ты так задумалась, Мишель?
— Доброе утро. Да так, о работе…
— Я не хотел тебя прерывать, ты так упорно о чём-то размышляла…
— Я… просто… просто готовлюсь к лекции…
— Приятно видеть, что подчинённые прилежно выполняют свои обязанности — Глаз проговорил это так чётко и внятно, что Мишель стало противно стоять с ним в одном лифте.
Она желала, что бы этот лифт уже побыстрее поднялся. Но хоть и подниматься надо было всего на один корпус, это занимало немало времени, так как между корпусами располагались разные лаборатории.
Она ничего не ответила, просто немного развернулась, уставившись в дверь лифта.
— Ну не обижайтесь… ведь вы сами говорили, что это мои хоромы…
Лифт прибыл, и Мишель поспешила выйти. К несчастью, Глаз тоже вышел на этом же корпусе.
— Мишель — он окликнул её.
Ну что этому старику ещё нужно? — подумала Мишель. Она развернулась и с вопросительным выражением уставилась на него.
— Мишель, у меня есть к вам дело… пройдёмте в кабинет социологии, он сейчас пуст…
— Как пуст? У меня же…
— Я отменил вашу лекцию, это срочное дело.
Глаз выглядел серьёзным, но у неё не было сил ни на его задания, ни на то, чтобы противоречить ему.
— Хорошо, пройдёмте — невольно согласилась она.
На маленьком экранчике зажёгся номер. Он был хорошо знаком Рентону, но ведь звонок прозвучал посредине лекции. Что-то срочное — промелькнуло у него в голове.
— Извините меня, срочный звонок… — с этими словами он вышел из кабинета, оставив студентов.
— Алло? — ответил Рентон.
— Здравствуйте, профессор Рентон.
Это был голос Мишель. Необычно было для неё обращаться к своему другу иным образом, нежели просто Рентон, но говоря по внутренней связи она обязана была придерживаться принятой вежливости в ККА — их могли подслушивать.
— С кем имею честь разговаривать? — по той же причине Рентон спросил совершенно ненужный вопрос.
— Это доктор Риверс вас беспокоит, надеюсь не помешала…
— Как раз помешали. Я читаю лекцию. Что вам угодно?
— Я хотела просто узнать, в каком зале будет проходить заседание учёных высшей степени ККА, а то я забыла… какая я растерянная.
— Доктор Риверс, не стоило вам тревожить меня по такому вопросу! Нужную вам информацию вы могли бы узнать в информационном отделе, расположенном в корпусе информации. До свидания!
Рентон выключил электро-передатчик. Какая удобная вещь! С помощью этой маленькой штуковины можно связываться по внутренней телефонной связи, посылать электронную почту, заходить в ККА-нет и многое другое. Но самой интересной функцией этого смышлённого передатчика была его возможность передавать секретные сообщения.
В ККА запрещено пользоваться индивидуальной связью. То есть все разговоры могли быть подслушаны — ведь связь шла через главный центр связи академии.
Но передатчик Рентона всё-таки позволял имеющему такой же экземпляр передатчика передать собеседнику секретное сообщение. Делалось это так: небольшое сообщение писалось в то время, когда связь была установлена.
Передатчик кодировал это сообщение, и пересылал его небольшими отрезками, не всё сразу. Таким образом, в центре связи предполагали, что эта дополнительная информация, ничто иное как помехи. Второй передатчик, тот который принимал, записывал в свою память все отрезки сообщения, а потом, по окончании разговора, раскодировал всё сообщение и выдавал его на экран.
Вот то сообщение, которое получил Рентон от Мишель:
Калаба жив. Г дал мне задание-расспросить проф. о покушении. Нам надо срчн встретиться.
В мозгу у Рентона пронеслись разные мысли. Бедный Канилаба… почему у него произошёл спазм? Как такое может быть? Он жив… нам может угрожать опасность. Глаз даже не представляет, кого он послал на допрос… или наоборот, он всё знает, но откуда…
— Ребята. Мне очень жаль. Сегодняшняя лекция закончилась. Иллюстрации тех участков мозга, о которых я вам сегодня объяснял, вы сможете найти в библиотеке. Там же находится и этот учебный материал… Не забудьте, завтра контрольная.
Послышались многократные стуканья электро-папок, скрежет стульев и недовольные возгласы студентов. Некоторые подошли к профессору и начали засыпать его вопросами, типа: Завтра контрольная… умственная или печатная? Сколько время контрольная? Обязательно приходить? Почему вы уходите, профессор?
Рентон отбивался как мог. Отвечал рычанием и отрывистыми фразами: Печатная, печатная! Приходить обязательно, что за дурной вопрос! Не ваше дело… отстаньте!
Он и так был взволнован происходящим, а тут эти дети! Ну и нудные же они!
Вдруг он вспомнил себя ребёнком… детский сад, школа, короткая служба в армии — она была не для него, учёба в университете, работа математиком — и это было не для него… Великое Столкновение, вынужденный перелёт на Марс, работа преподавателем на Марсе, докторская… в конце концов образование станции.
Всё прошлое мелькнуло перед его глазами, и пролетело как фильм на киноплёнке, старой киноплёнке, где отчётливо можно было разглядеть каждый кадр фильма — каждое мгновение жизни.
Вся эта процедура заняла не больше чем пару секунд, и профессор, захватив с собой электро-папку, вышел из кабинета. У него, главы факультета, было право прекращать лекции по его желанию. Хотя делать это слишком часто было нельзя — ведь за всем следит комиссия лекторов. И сколько таких комиссий было в ККА?
На каждый чих у Глаза была комиссия. Причём они распадались, опять возникали, опять распадались, так как не давали никаких результатов.
Вот таким путём старался Глаз следить за всем, что происходит в академии — с помощью комиссий. Они являлись его маленькими глазами, которые бегали и собирали для него бесценную информацию. Вся структура ККА была гнилой. Как в те времена, когда киберги прятались в пещерах, в переходах…, подумал Рентон. Эта мысль заставила его тело содрогнуться. Он поборол своё презрение к системе руководства и пошёл по направлению к киоску, секретному месту встречи.
Всякий раз, когда один из них должен был немедленно переговорить с другим, они шли в киоск ККА. Он являлся так называемым убежищем, ведь в нём всегда было множество народу, и в нём никто не обратит внимание на их встречу — она могла произойти и случайно.
С другой стороны, многолюдье в киоске являлось помехой, ведь разговаривать о секретных вещах в таком форуме — небезопасно. Но эту проблему Рентон решил очень просто и мудро. Если Рентону надо было сообщить что-то очень важное, то он просто напросто передавал ей свой передатчик, в котором находился определённый файл, а если же Мишель должна была рассказать ему о чём-то, то они просто-напросто заводили беседу о погоде, а Рентон потихоньку считывал нужную информацию с мозга Мишель — он был очень сильным менталитиком.
Около киоска также находилось медецинское отделение, так что Рентон всегда мог сказать, что прервал свою работу, потому что плохо себя чувствовал и решил пойти в в мед-отделение, а потом зашёл в киоск, чтобы перекусить. В мед-отделение приходило столько народу, что медики просто были не в состоянии запомнить всех посетителей.
Поднявшись в десятый корпус, Рентон вышел из лифта и пошёл по коридору, ведущему в мед-отделение. У него и вправду болела голова, и он решил прекратить мучения с помощью таблетки.
Получив круглую белую пилюлю, он вышел из отделения и направился в киоск — он находился напротив, по другую сторону прохода. Рентон сразу же увидел Мишель. Даже без его способностей менталитика, легко можно было её отыскать даже в такой толпе. Во-первых она была красивой, слишком красивой для своих лет, а во-вторых у неё были яркие русые волосы — такие волосы трудно было не заметить.
— Привет Мишель — поприветствовал её Рентон.
— Здравствуй… — голос её дребезжал, было видно, что её что-то волнует. Кроме этого Рентон почувствовал её внутренний страх, посмотрев ей в глаза. Она действительно боялась.
— Что ты тут делаешь в такое время? — спросил Рентон. Вопрос совсем не— уместный — он был задан для проходящих мимо.
— Да так… поздний завтрак — она показала на чашку кофе. А внутренний голос её произнёс: Мне страшно. Вдруг Канилаба всё помнит, тогда нам труба. И вообще, сидеть рядом с этим человеком… я не хочу.
— Я понимаю тебя… — сказал Рентон — Почему ты не отказалась? Ну от кофе.
— Мне приходиться его пить, нет выбора… — а про себя: Он меня заставил… Сказал что я, как глава социал-факультета обязана помочь службе безопасности…
— Но ведь есть и другие напитки, не только… кофе. Почему именно ты?
Со стороны их разговор казался странным. Незаконченные фразы, промежутки и так далее, но им самим было понятно каждое слово.
— Кофе — главный напиток… — сказала Мишель. Я глава факультета, а это очень тяжёлая процедура — так он мне это объяснил. Как ты думаешь, он подозревает? Хотя каким образом он мог узнать!?
— Мне кажется что нет… — ответил Рентон — Он сказал что-нибудь про ластик?
Ластик — так называли тюрениум.
Он сказал, что служба безопасности не может решить этой загадки. Ведь все прибывающие проверяются на чуствительность к тюрениуму. Он хочет организовать комиссию…
— Очередную… всё понятно. Одной кофе тебе пить нельзя, понятно? Я должен присоединиться к тебе. Когда ты начинаешь?
— Через пару часов… мне надо там быть. Там — это в мед-отделение. Он лежит в палате номер восемнадцать.
— Хм… у меня есть идея… Я надеюсь, что кофе мы будем пить вместе, Мишель!
С этими словами он взял чашку с кофе и сделал глоток.
Восход — как много приятного в нём, ведь именно он даёт жизнь всей плоти, обитающей на Марсе. Всё человечество зависит от него! Случись что-нибудь с ним — и все люди обречены на смерть. Восход был предвестником жизни, а закат — смерти, погружения в царство кровавой тьмы.
Этим ранним утром Ренукетус и Сандемо собирались в путешествие. Оно не представлялось быть долгим, но зато очень ответственным. Их вызвал главно-командующий Черных Мантий, генерал Фон-Гиринг. Он находился на Фобосе, одном из спутников Марса. Там же находился центральный штаб ЧМ и большая часть армии Сената.
Фон-Гиринг представлял собой очень пышную личность. Много лет прослужив в КОЛМе, он подал в отставку, узнав об объявленной войне. Не по трусости — так уверяют все, кто с ним знаком, а из-за того, что не хотел участвовать в пролитии братской крови, крови землян. Был сослан и признан дезертиром — высшее командование КОЛМа утверждало, что Фон-Гиринг пытался сбежать и отвергало факт его отставки. Место ссылки — Фобос. Командование КОЛМа решило, что именно там он будет менее всего опасным.
Туда же ссылались самые опасные преступники Марса — Фобос был планетой-каторгой для самых тяжёлых бандитов. В тюрьме-каторге Фон-Гиринг завоевал сердца многих преступников благодаря своему открытому характеру. Именно там, на Фобосе, он начал организацию Черных Мантий, конечно с помощью Сената, который финансировал все расходы.
Через несколько лет после окончания войны Фон-Гиринг сбежал из тюрьмы со своими дружками, а сразу после этого Сенат выкупил Фобос у правительства, и тюрьма-каторга прекратила существование. С того времени Фон-Гиринг считается сбежавшим преступником. Правительство несколько раз пыталось заставить Сенат отыскать его, но безуспешно — бывший генерал КОЛМа якобы пропал.
Таким образом Сенат создал себе небольшое войско, во главе которого стоял Фон-Гиринг. Позже это войско станет секретным оружием в руках Сената.
Сандемо застегнул свой скафандр. На маленьком табло у него на рукаве горела тусклым светом зелёная лампочка — костюм был исправен. На спине висел маленький рюкзачок — баллоны с жидким кислородом. Этот кислород предназначался только для переходов из космолёта в помещение или наоборот — в космолёте кислород находился в нужной дозировке прямо в кабине, а на Фобосе уже давно была артификальная атмосфера.
Сверх скафандра Сандемо накинул черную мантию — символ его организации. Члены ЧМ надевали свои мантии только на очень важные встречи. В этот раз Сандемо и Ренукетус летели на слёт членов ЧМ обсуждать важнейшие дела.
Ренукетус тоже накинул мантию и вопросительно посмотрел на своего друга.
Немного помешкав, спросил: —Что мы скажем Гирингу об операции, он будет интересоваться, почему всё сорвалось?
— Скажем правду… — немного раздражённым тоном ответил Сандемо — Что мы ещё можем предложить ему, кроме правды?
— За такую правду могут и … это же провал.
— У него не так много людей, чтобы лучшими из них разбрасываться — Сандемо сказал это так, что было понятно — он не из скромных, себе цену он знал.
Ренукетус только посмотрел на него, думая про себя: Тебя-то он оставит в живых, а меня?
Он глубоко вздохнул.
— Ну что, двинулись?
— Да. К восьми нам надо быть на заседании.
Сандемо взял ключи от космолёта и направился к двери. Ренукетус немного задержался. Потом собравшись с мыслями, спросил:
— Сандемо, ты поговоришь с Гирингом… ну наедине, объяснишь ему?
— Всё будет в порядке, Ренукетус. Не волнуйся — спокойно ответил Сандемо. Спокойствие было только внешним — внутри он волновался так же, как и его товарищ.
— Всё оборудование работает исправно… давление в норме, температура двигателя… в норме, горючее есть… взлетаем, Сандемо.
Сандемо нажал на малую педаль газа, и космолёт плавно тронулся вперёд. Ворота гаража были открыты, и космолёт беспрепятственно вылетел через них.
После взлёта ворота закрылись, а гараж медленно опустился под землю — все следы были заметены.
Включив вертикальные двигатели, Сандемо поднял космолёт вверх, и огни на взлётном поле погасли — наступила темнота.
Космолёт летел беззвучно, но это только потому, что атомные двигатели ещё не были включены. Для этого необходимо было вылететь за пределы атмосферы Марса, чтобы не загрязнять её радиоактивным мусором.
Вылетев из атмосферы, корабль как будто вонзился в космос — заработали главные двигатели. Принцип их простой — многократные атомные взрывы толкают космолёт. Вот так он бороздит пространство. Такой тип двигателей был довольно-таки новым — около десяти лет использовали ядерную силу для передвижения в космосе. Конечно пока ещё никто не задумывался, какой вред может нанести использование таких двигателей.
И вот наконец-то картина открытого космоса предстала перед ними. Сандемо замер. Открытый космос всегда впечатлял его и как будто гипнотизировал. Это ничуть не мешало ему управлять космолётом; вообще, можно было подумать, что он и космолёт были одним целым — так непринуждённо он им управлял.
Ренукетус завидовал, конечно, белой завистью. Он не был таким хорошим пилотом как его товарищ, хотя всегда мечтал таким стать. Вообще он попал в ЧМ недавно — год назад. Ренукетуса всю жизнь воспитывал дядя — сенатор. Его родители погибли в одном из военных действий, которые предпринимали против кибергов ещё двадцать лет назад, в тот год, когда Ренукетус родился.
Дядя был холодным человеком, и Ренукетус его недолюбливал, а вырос он почти-что беспризорником — всё детство провёл на улице, играя в войнушки.
Один раз, вот так играя, он убил нищего. Нищий пытался залезть в их с дядей дом, а Ренукетус, заметив вора, ударил его палкой по голове, сзади, а тот упал и умер.
Полиция арестовала бы мальчика, так как этот нищий был совсем не нищим, а специальным агентом правительства. Дядя решил спрятать пацана. Так Ренукетус попал в ЧМ.
Сандемо был уже не молод, но никто не знал его возраста. Некоторые говорили, что ему около пятидесяти, другие говорили, что меньше. Во всяком случае он хорошо выглядел для своих лет — только отдельные волосы поседели, тело было упругим, мышцы играли, а чёрты лица были чёткими, жёсткими. Можно было сказать, что он был красив.
Космолёт летел плавно, осторожно облетая разные космические камни и мусор.
Фобос приближался, его очертания становились всё яснее и чётче.
Пора выключать атомные двигатели — подумал Сандемо.
— Я выключаю главные двигатели — прокомментировал он.
— Хорошо…
На самом деле Сандемо не должен был комментировать свои действия лейтенанту Ренукетусу — он сам мог принимать все решения, связанные с полётом, но как друг он хотел всегда ставить в известность товарища о своих действиях..
— Вот мы и прилетели, Ренукетус.
— Да уж… — вздохнул он.
По коже Ренукетуса прошла дрожь — он представил, какое выражение лица будет у Фон-Гиринга сегодня на совещании. Такое выражение может сковать и загипнотизировать любого — холодный беспощадный взгляд убийцы, небольшая бородка, хитрые глаза и притворная улыбка.
Угадав причину вздоха, Сандемо сказал:
— Всё будет хорошо, я тебя не дам в обиду.
Это немного успокоило Ренукетуса, но всё-таки, что Сандемо мог сделать? Если Гиринг скажет ему прикончить кого-либо, то Сандемо сделает это, а что если этот кто-то окажется им самим, думал Ренукетус. Эта мысль ужаснула его, и он встряхнул головой, что бы отбросить её подальше.
— Фобос, ответьте, Фобос… пшшш.
— Фобос на связи, кто вы такой? пшшш.
— С вами говорит капитан ЧМ, Сандемо. Разрешите посадку. пшшш.
— Подождите… пшшш.
Настало молчание.
— Вы получили разрешение на посадку, полковник Сандемо. пшшш.
Космолёт точь-в-точь вписался в контуры посадочного гнезда. Гнёзда устанавливаются там, где нет места для посадочного поля, или, где хотят засекретить место посадки.
Это гнездо было открыто для космолётов с маленькими габаритами, а космолёт, на котором прилетели Сандемо и Ренукетус был из больших.
Так как пилоту очень трудно вписаться в посадочное гнездо, оно всегда расширяется до 150–200 % площади самого космолёта, и тогда ему не составляет большого труда погрузиться в отверстие. Так как это гнездо было предназначено для приёма малых кораблей, его отверстие было чуть-чуть больше, чем корабль Сандемо, примерно на метр с каждой стороы. Посадить корабль в такое отверстие, не повредив его, может только мастер. Именно чтобы показать всем присутствующим, какие у него есть мастера пилотирования, Фон-Гиринг приказал не увеличивать отверстие посадочного гнезда.
— Приветствую вас, Сандемо. пшшш. — раздался грубый голос Фон-Гиринга. Только после посадки главнокомандующий поприветствовал своего солдата — теперь он был уверен, что это никто другой как Сандемо.
Сандемо не ответил на приветствие. Выйдя из космолёта, он пошёл быстрым шагом вперёд, направляясь к выходу из подземного гаража. Ренукетус следовал за ним.
Так как здесь, под землёй, была установлена артификальная атмосфера, Сандемо открыл клапан кислородной маски. От быстрой ходьбы мантии у обоих не висели, а полыхали как флаги. Оба воина зашли в зал торжеств, который находился вблизи от гаража.
Заходя в такой зал, любой человек оказывался ослепленным на несколько мгновений; множество ярких ламп висело на потолке, весь зал был украшен кружевами, повсюду стояли лакеи и все столы были накрыты — не сухими запасами, а настоящей пищей!
Такого пиршества Сандемо уже давненько не видывал — слишком много времени он провёл на Марсе! Настоящие фрукты и овощи, откуда?
Да! Глаза просто разбегались.
Из толпы вышел человек в черной мантии, на погонах у него был маленький меч — это был Фон-Гиринг. Человек больших размеров, с первого взгляда страшный.
Санедмо и Ренукетус встали смирно и оба отдали честь.
— Здравствуйте друзья мои, да бросьте вы эти формальности, бросьте!
Голос его был грубым и совсем неприятным на слух. Оба офицера опустили свои руки. У Ренукетуса выступил холодный пот на лбу, и Гиринг это заметил.
Он ухмыльнулся, и обратился к Сандемо:
— Как прошёл полёт?
Хмм, подбирается к главному вопросу, но атакует не сразу — подумал про себя Сандемо, а вслух ответил формальным солдатским тоном:
— Всё в порядке.
Фон-Гиринг любил болтать, но сам предпочитал получать короткие ответы. Чуть заметно улыбнувшись, он сказал:
— Вы прибыли вовремя… скоро мы начинаем.
— Сэр, но … — Сандемо хотел что-то спросить, но Гиринг отошёл и заговорил с каким-то человеком в длинном коричневом плаще. Этого типа Сандемо не знал.
— Я думал, что всё начнётся намного позже — теперь обернувшись к Ренукетусу, сказал он.
— Ты вроде говорил, что это совещание, а не пир какой-то.
— Я так и думал… ну неважно, разберёмся, что к чему.
Сандемо знаком позвал своего спутника за собой, и они прошли глубже в зал, растаяв в толпе.
Здесь было много людей, которых Сандемо не знал. Люди в мантиях, с плащами, в скафандрах, большие, маленькие. Были и солдаты, и дипломаты, правительственные чиновники.
Что за сброд? — думал Сандемо — Я точно помню, как Гиринг говорил мне, что здесь будет совещание… чёрт его знает что!
— Так мы хоть будем в безопасности — сказал Ренукетус.
Глупый мальчишка… атаковать лучше всего в толпе, как ни странно, но именно тогда меньше всего свидетелей! — подумал Сандемо и нащупал свои лазерный пистолет.
Вдруг послышался голос Фон-Гиринга, говорящего в микрофон. Он приглашал всех занять места у столиков. Толпа сразу же распалась, все начали искать места получше. Сандемо и Ренукетус, выбрав первый попавшийся столик, сели за него.
На всех столах была расставлена посуда, еда и разные пряности. Официанты начали подходить к столикам и разливать канпити.
— Мне надо выпить — заявил Ренукетус.
— Не дури, мы не для этого сюда приехали…
Но Ренукетус не послушался и попробовал подозвать официанта. К его большому удивлению у него не получилось — они просто не обращали на него внимания. Все остальные уже распивали канпити, а Ренукетуса как будто бы не существовало.
Ему это не понравилось и он было начал возмущаться, но Сандемо его остановил:
— Если ты не прекратишь сейчас же, я прорежу лазером все твои мужские достоинства, понял?
Ренукетус обидчиво посмотрел на него и сказал:
— Но мне же тоже хочется…!
— Мало что тебе хочется!? — рявкнул на него Сандемо.
Тем временем все пили, ели, а Фон-Гиринг куда-то пропал.
Что-то здесь не так… — подумал Сандемо — неужели…
Какая-то мысль ужаснула его и он, взяв за рукав Ренукетуса, помчался к выходу из здания. Сандемо был взволнован. Опять измена… опять ловушка — крутилось у него в голове.
— Куда… — выкрикнул Ренукетус.
Сандемо шёл, расталкивая людей, не обращая внимания, кого толкает — министра или простого солдата.
Сколько людей, и зачем? — думал он — Если это правда… этот Фон-Гиринг.
Кроме них двоих никто не пытался выйти из зала, всем очень нравился приём, люди о чём-то разговаривали, обсуждали, трепетали. На Сандемо с Ренукетусом смотрели странно, но это не смущало их. Они, как танк прорывались к выходу.
Мы можем не успеть, к чёрту…. Сандемо начал бежать, Ренукетус за ним. У дверей он увидел охрану, состоявшую из солдат ЧМ. Когда они подошли к ним, солдаты отдали честь и пропустили офицеров.
— Одень кислородную маску — крикнул Сандемо.
— Зачем?…
Только они вышли, двери захлопнулись и из зала послышались возгласы. Сначало тихие, потом всё сильнее и сильнее кричали люди.
— Началось… — вслух произнёс Сандемо.
— Что это? Что там? — потребовал ответа Ренукетус.
Через несколько секунд возгласы стали утихать, и послышались тупые звуки — падали тела. Ещё и ещё — все находившиеся в зале были мертвы.
Вдруг, откуда не возьмись, появился Гиринг, знаком приказавший им пойти за собой.
— Вы вовремя вышли… — сказал он.
— Что там такое… сэр — проговорил шёпотом Ренукетус.
Не обратив внимания на него, Гиринг продолжил:
— Но даже если бы вы остались…
— Мы бы не отравились, так как мы не пили отравленного канпити, сэр — резко произнёс Сандемо.
Такое высказывание не понравилось Гирингу, но он сразу же успокоился.
— Да, вы не пили. Не пили, потому что я так захотел! — крикнул он.
Он был прав. Сандемо понимал, что они с Ренукетусом были в руках Гиринга всего несколько минут назад. Он мог отравить их, но не сделал этого. Было это решение недавнее или…?
— Сэр…
— Не надо больше слов. Вы провалили нашу операцию. Я вас оставил в живых. Вот и всё. Идите отдыхать в казармы. Сегодня вечером у нас совещание — с этими словами Фон-Гиринг ушёл.
Ренукетус стоял недоумевая, а вот Сандемо всё отлично понял. Его собственная жизнь и жизнь его товарища только что были под угрозой, а он был бессилен, он не мог препятствовать этой угрозе. Такая беспомощность выводила его из себя.
— Что с вами, сэр? Что с вами?
Рентон схватившись за голову, вошёл в мед-отделение.
— Мне плохо… — простонал Рентон. Кроме всех его талантов, у Рентона был актёрский дар — именно им он и пользовался, когда отправлялся на Марс к Деккору.
— В чём дело? — спросила мед-сестра, подбежав к нему.
— Я ударился головой… меня тошнит.
Этого было достаточно. Мед-сестра увидела, что больной — учёный высшей степени и сразу замешкалась. Тут же подъехала электро-койка, и Рентона уложили на неё.
— Визите его на рентген, быстрее!
— Нет… Рентген делать нельзя — прокричал Рентон, немного приподнявшись на койке — У меня чувствительность к излучению…
— Хорошо… сделайте хим-проверку. У него наверняка сотрясение мозга!
Ну вот… клюнули! Хим-проверка возьмёт около часа, а мне этого времени как раз хватит — подумал Рентон.
Его повезли в хим-комнату, где соответственно названию, проводили хим-проверки. Проверка содержалась в том, что больному вводят препарат, который реагирует на те химические вещества, которые образуются при той или иной аномалии.
В данном случае медики боялись, что у больного произошло сотрясение мозга. Препаратом проверки был термотат, который поднимал температуру тела в том случае, если у больного произошло сотрясение. Но чтобы получить результаты, нужно было время. На это и рассчитывал Рентон.
По дороге в хим-комнату Рентон продемонстрировал все ему известные симптомы сотрясения мозга. Медики заторопились.
Через несколько минут Рентон лежал в кровати с введённым в кровь термотатом. Этот препарат имел побочное действие — было трудно двигаться, но это был единственный путь, путь к анализу Канилабы, который лежал неподалёку, и с которым находилась Мишель.
Зайдя в комнату, Мишель испугалась — вот он, Канилаба, лежит на кровати, обессилен. Что мне с ним делать? Допросить? И где этот Рентон…
Канилаба зашевелился, и Мишель ахнула, опять её наследственным ахом.
К чёрту эти гены, постоянно меня выдают… — подумала она.
Профессор вроде бы дремал, по крайней мере так показалось Мишель. Она тихонько подошла к нему и села возле него на стул.
Надо ждать знака от Рентона, самостоятельность может погубить.
Вдруг она услышала небольшое постукивание по стене из соседней комнаты.
Рентон? — подумала она. Она решила подождать ещё одного постукивания, чтобы быть уверенной. Рентон не заставил её ждать — за первым сигналом последовал и второй. Это Рентон — успокоилась Мишель. Он всегда внушал ей уверенность и спокойствие, так как она полностью полагалась на его интеллект.
Это опасно, но это обязательно надо сделать — говорил ей Рентон — мы обязаны узнать, помнит ли он что-нибудь, или нет.
— Канилаба… эй, профессор… Извините что…
Канилаба проснулся и посмотрел на Мишель. Сердце доктора билось так сильно, что ей казалась все окружающие могут слышать эти биения. Это был ответственный момент — жизни и смерти.
Несколько мгновений профессор просто смотрел на неё изучающе. Потом он немного улыбнулся и пробормотал:
— Где… я?
— Вы в мед-палате, профессор. С вами произошёл несчастный случай…
— Мишель… — вдруг проговорил Канилаба. Он слегка улыбнулся, но почувствовав боль в голове, опять нахмурился — Что вы здесь… делаете?
— Я послана руководителем ККА, Железным Глазом, чтобы расспросить вас о происшедшем — сказала Мишель, а про себя подумала: Какая ирония… я же знаю, что с ним случилось!
Канилаба опять попытался улыбнуться, но у него не получилось.
— Я ничего не помню… всё смутно как-то.
Мишель стало легче — он ничего не помнит!
— Вы хотите, чтобы я пришла попозже, вы наверное плохо себя…
— Нет, нет… — поспешил задержать её профессор — посидите со мной ещё немного, пожалуйста…
Мишель не могла не заметить, как Канилаба изменился — он опять стал таким же профессором математики, каким и был… раньше. Что его изменило? И Рентон тоже говорил об изменении в нём… о каком изменении идёт речь? Посмотрим, что он скажет после этого анализа.
Она уселась поудобней на стуле.
— Вас тут хорошо кормят, профессор? — спросила Мишель. Надо было о чём-то поговорить.
— Неплохо. Жаловаться не на что… но знаете, что я заметил? — вопрос был предназначен не для неё, а для самого себя, так как не дожидаясь реакции Мишель, Канилаба начал рассказывать ей в подробностях о пище в мед-отделении.
Доктор уже начала жалеть, что спровоцировала его на рассказ. Сомнений не было — это был старый и знакомый Канилаба. Мишель надеялась, что Рентону удасться извлечь из него какую-то информацию.
Всё шло как по маслу… Канилаба разговаривал, Рентон был рядом, чтобы проанализировать его, а Мишель слушала, иногда кивая, соглашаясь с той чушью, которую нёс профессор.
Вдруг постучали в дверь.
Мед-сестра? — подумала Мишель — Я же просила не мешать…
Дверь распахнулась, и не дождавшись разрешения зайти, в комнату вошёл Глаз. Да, только он, руководитель ККА, мог так нагло ворваться в комнату, в которой допрашивают пострадавшего. Не смущаясь своим поведением, Глаз подошёл к профессору и спросил:
— Как себя чувствуете, дружище?
Какой я вам дружище… — подумал Канилаба, а вслух сказал — Лучше, спасибо. Доктор Мишель улучшила самочувствие своим присутствием.
— Я поручил ей с вами побеседовать.
— Она мне сказа…
— Расскажите ей всё что вы помните… она социолог, и должна проанализировать все слои нашей ККА, и в конце концов найти тех, кто вам причинил вред.
Он в своём уме? — подумала Мишель, а вслух сказала — Руководитель, мне кажется, у вас есть служба безопасности, которая должна заниматься подобными вопросами. У меня же много работы, лекций…
— Ничего страшного… — перебил её Глаз — вы не незаменимый доктор на ККА. А служба безопасности вся в вашем распоряжении. Я повторяю — вы занимаетесь набором людей в нашу академию, так что вам должно быть известно лучше всех, кто мог это сделать.
Ну в этом он прав… — промелькнуло у Мишель в голове.
— Через несколько дней я попрошу отчёт о вашей работе. До свидания — с этими словами он развернулся и, не попрощавшись с профессором, вышел из комнаты.
Канилаба посмотрел на Мишель и сочувствуя ей, сказал:
— Его какая-то муха укусила, или как?
— Не знаю, но мне его отношение к учёным не нравится…
— К учёным высшей степени — добавил Канилаба.
— Ко всем учёным, профессор, ко всем…
Немного помолчав, Канилаба рассеяно сказал:
— Я ничего не помню, совсем ничего… может память ко мне вернётся…
— Не беспокойтесь, Канилаба… я всё Глазу объясню, всё будет нормально.
— Спасибо… но что же со мной случилось…
— Отдохнёте и всё вспомните.
— Да… — неуверенно проговорил профессор.
Мишель встала и, посмотрев на противоположную стену так, как будто за ней её кто-то ожидал, пошла к двери.
— Когда вы придёте ко мне в следующий раз?
— Когда вы хотите… завтра?
— Конечно — обрадовался он — приходите.
Это старый Канилаба… — подумала Мишель — Что же с ним случилось?
— Как выспался, Ренукетус?
Ренукетус зевнул в ответ и приподнялся на кровати. Он был в сонном состоянии, в то время как Сандемо уже почти-что был одет.
— Давай вставай, соня! Через полчаса нам надо быть в зале.
— Как можно входить в зал, который несколько часов назад послужил кладбищем целой толпе!? — воскликнул он.
— Суровость Гиринга не имеет границ, ты прав. Я и сам не мог представить, что он способен на такое… вот уж урок он нам преподнёс.
— Да уж… ещё пару занятий, и нас можно запаковывать в чёрные космические капсулы.
— Жизнь он нам сохранил — это хорошо, значит он нами дорожит.
— Он дорожит тобой, Сандемо — поправил его Ренукетус.
— Тобой меньше… — согласился Сандемо — но пока ты со мной, тебе ничего не грозит, дружище.
Ренукетус пожал плечами в ответ, встал с кровати, потянув к себе свою одежду.
Сандемо пришлось подождать, пока его товарищ неторопливо натянул на себя свой костюм и накинул мантию.
— Пошли?
— Вперёд.
Они вышли из той комнаты, которая была им выделена Фон-Гирингом. Проходя по длинному коридору казарм, они обратили внимание, что на них смотрели с каким-то подозрением. Это было очень странно, ведь они, Сандемо и Ренукетус, пробыли на Марсе всего неделю, а на них смотрели, как на чужих. Вот что значило, попасть в немилость к Фон-Гирингу.
Но профессионального пилота такая неудача не расстраивала. В конце концов всегда есть место для ошибки. Его беспокоило больше то, что с ними случилось утром. Раньше Сандемо не допускал, чтобы его жизнь находилась в опасности без его соглашения, а теперь… казалось будто Фон-Гиринг делает с его солдатами то, что ему взбредёт в голову.
Что мы собаки, чтобы с нами так обращаться? — думал он — Да ещё со мной! С одним из самых давнишних его друзей!
С другой стороны он понимал, что официально он мертв, и что служит не— законно в армии Сената. В такой чёрной армии солдаты пропадали и появлялись внезапно — никаких вопросов не задавали. И Ренукетус взялся чёрт его знает откуда. Такая служба была не по душе старому солдату, но у него не было другого выбора… или всё-таки есть?
Сандемо решил, что при таком отношении он не сможет остаться верным своему начальству.
Выйдя из серого здания казарм, они направились к залу, в котором намечалось совещание.
На этот раз без сюрпризов, Гиринг — про себя подумал Сандемо — без сюрпризов… — он провёл рукой по своему поясу и ощутил, что лазерный пистолет на месте, под мантией. Это немного успокоило его.
На этот раз зал выглядел угрюмым. Из окна проникал слабенький свет — внутри было довольно-таки темно. Очень удобная обстановка для убийства — подумал Сандемо — Может это и был план Гиринга — нанести ложный удар, а сразу за ним, пока мы не сумели заново защититься, ещё один. Повторная атака?
Мысль о двойной игре Гиринга насторожила Сандемо, и входя в зал, он чуть ли не вытащил пистолет наружу.
Изнутри вышел сам Гиринг, с улыбкой на лице.
Опять эта улыбка — подумал Сандемо.
— А вот и вы … заходите, присаживайтесь… количество электро-стульев рассчитано на всех.
Оба солдата, отдав честь, зашли внутрь. Там, вокруг круглого стола, стояли стулья. Эти стулья были большими, удобными, с электро-фиксацией, такие стулья предназначались только для важных людей.
Сандемо невольно вспомнил об утренней проделке Гиринга. Вот так просто взять и погубить столько людей… да ещё кого!?. Среди них Сандемо узнал марсианского министра и множество разных чиновников. Там также присутствовали солдаты ЧМ и КОЛМа. От кого он мог получить такой приказ, от глав-заседателя Сената?
Куда нам сесть? — подумал Ренукетус. Он взглянул на Сандемо.
Тот, поняв о чём думает его товарищ, предложил ему постоять, приглядеться к месту, к людям, а потом уже выбрать себе место. Была так же возможность вынужденного побега, в случае затеи подобной утренней. Сандемо и Ренукетус предпочли постоять.
Люди входили, усаживались. Теперь, когда их было не так много, как утром, Сандемо мог разглядеть каждого, хотя в зале было очень темно.
Прошло около получаса, прежде чем двери захлопнулись, и Гиринг подошёл к микрофону. На этот раз у него было спокойное выражение лица, без улыбки, без маски — знак того, что настоящее совещание начинается.
За это время Санедмо смог изучить все мельчайшие детали этого зала. В нём он не был не разу — видимо его построили за ту неделю, которую они с.
Ренукетусом провели на Марсе. Здания строили быстро, так как использовали новейшие материалы и методы строительства.
Он заметил и неплотно закрытое окно, изучил все степени подвижности стульев, рассмотрел всех людей, вспомнил всё, что знал о них. Одним словом он был готов к удару, каким бы сильным он не был.
В зале было всего 12 стульев. Сандемо казалась странной нехватка стульев, пока он не пересчитал всех присутствующих. Их и в самом деле было всего двенадцать. Почему ему показалось, что в зал зашло целое войско? Может потому, что это были очень важные люди?
Сандемо и Ренукетус сели последними.
— Приветствую вас, друзья мои — заговорил Фон-Гиринг.
В Зале зашелестели электро-портфели, послышалось пиканье.
— Объявляю наше заседание открытым — продолжил он — Как вам известно, нашей целью является Космическая Кибер-Академия. Она — воплощение силы знания. В ней хранится столько информации, сколько не найдёшь больше нигде, ни в какой библиотеке на Марсе…
Это не его слова — подумал Сандемо — Академией интересуется Сенат, а мы всего лишь его армия…
— Мы обязаны контролировать эту силу…
— А мне казалось мы её уже контролируем, Гиринг! — послышался голос одного из присутствующих.
Гиринг сразу же покосился на говорящего. Член Сената…
— Вы правы, но мы делаем это только косвенно. Мы нашей поддержкой не даём правительству сожрать ККА. Если бы не мы, то эта станция давно уже превратилась бы в космический мусор!
Член Сената умолк.
— Так вот. Мы должны завоевать станцию, но сделать это неофициально.
— На станции очень много усовершенствованного оборудования. Магнитные щиты, плазма-пушки, отражатели энергии и ещё куча всякой всячины, с которой мы даже не знакомы — высказался капитан эскадры КОЛМа. Официально считалось, что КОЛМ принадлежит правительству, но реально около 30 % КОЛМа было куплено Сенатом. Этот же капитан был представителем КОЛМа на заседании.
— Мы об этом знаем… — раздражённо проговорил Гиринг — Мы не слепые в конце концов! — и немного успокоившись, добавил — У нас был план.
При этих словах все замерли. План!? Какой план? И почему был?
Только глав-председатель Сената оставался непоколебим — знак причастности ко всему происходящему.
— Был и испарился, а виновники этому сидят между нас, вот они! — Гиринг показал пальцем на Сандемо и Ренукетуса.
Ну уж это слишком!? — промелькнуло в голове у Сандемо. Он встал, как подобает обвинённому.
— Что вы можете сказать в ваше оправдание, Сандемо? Операция была поручена вам и никому другому!
— Сэр… — вырвалось у Сандемо. Его сердце часто забилось. Он по привычке нащупал пистолет под мантией и заговорил:
— Мы сделали всё, что требовали от нас вы, Сэр.
— Почему же план не сработал? Почему этот жалкий математик не послал нам сигнала. Почему он не отключил их защиту? Почему мы сейчас находимся на этом чёртовом спутнике, а не на станции? Почему, полковник?! — он повышал голос с каждой фразой и в конце просто рявкнул на Сандемо.
Потребовалась вся военная закалка старого космического волка, чтобы преодолеть страх, гнев и ярость и ответить спокойно:
— Я не знаю…сэр.
Такой ответ привёл Гиринга в ярость. Это был не ответ солдата, а ответ какого— то мальчишки, который сотворил пакость.
— Что значит ты не знаешь, Сандемо? — Гиринг перешёл на ты. Это говорило о том, что теперь вся ярость выходит наружу.
Сандемо оставался спокойным и был все время начеку, несмотря на столь тяжкие обвинения.
— Мы не знаем, какой именно элемент в нашем плане подвёл нас. Мы сделали всё от нас зависящее…
— Я это уже слышал! — прогремел Гиринг. Его маска пропала — теперь он демонстрировал весь свой гнев.
Если бы глав-председатель, который до этих пор предпочёл остаться в стороне, не вмешался бы в спор, не известно, что бы произошло. Гнев Гиринга всё возрастал, а Сандемо не знал, как успокоить своего командира.
— Фон-Гиринг… — внезапно обратился глав-председатель Сената к Гирингу — извольте успокоиться. Здесь не рынок. Мы собрались для того, чтобы обсудить все альтернативы, лежащие перед нами. План провалился? Значит в этом есть и доля вашей вины, понятно? — слова были сказаны холодным, сдержанным тоном.
— Но… — Фон-Гиринг замешкался.
— Продолжаем заседание… Сандемо, сядьте! — сказал председатель.
Фон-Гиринг замолк. Он растерялся, ведь он был опозорен перед всеми присутствующими. Какой позор!? Почему он вдруг вмешался?
— Плана Б у нас не было… мы должны создать его сейчас, так как пренебрегать нашей целью мы не можем — с этими словами Гиринг посмотрел на председателя Сената. Это была его цель, такая же цель была и у его врага Деккора — приручить академию.
Симон Геруэт, председатель Сената, немного нахмурился. Он не любил, когда на него обращали чересчур много внимания. Фон-Гиринг отомстил ему.
— У кого-то есть какие-то предложения? — обратился к присутствующим Гиринг.
— Вы не пробовали пригрозить академии тем, что если она не согласится плясать под нашу дудку, мы просто-напросто натравим на неё правительственных псов итак оскалившихся на неё?
Предложение прозвучало очень лукаво. Высказал его мелкий правительственный чиновник, работавший на ЧМ.
— Академия не боится правительства, хотя и нуждается в нашей помощи — ответил ему Симон.
— Тогда ещё одна идея, с вашего позволения, Симон… У правительства есть агент в академии, мы могли бы его перекупить.
Наступило молчание. Все присутствующие зашептали, зашелестели своими портфелями, заёрзали на стульях.
— Почему вы не рассказали нам об этом раньше? — злобно огрызнулся Гиринг на чиновника. Ему не нравилось, что роль главы заседания перешла к Симону.
— Никто не интересовался…
— Я заинтересован… — сказал Симон Геруэт — После заседания подойдёте ко мне, Ксилер, хорошо?
— Конечно, Симон.
Странно… Чиновник обращается к глав-председателю просто по имени… что они друзья, что ли? — подумал Сандемо. Он немного успокоился, хотя его рука всё ещё лежала на пистолете.
— Какие ещё будут предложения? — спросил Гиринг. У него у самого было предложение, но он хотел приберечь его напоследок, как делают со вкусностями, приберегая их к концу трапезы.
Зал погрузился в молчание. Все ждали какого-то предложения, но никто не осмеливался высказаться, дабы не быть осмеянным на таком форуме.
После минутного молчания Гиринг заявил:
— Если ни у кого нет предложений, то я сам выскажу своё мнение по этому вопросу — он опять поглядел на Симона, который одобрительно покачал головой. Всем было понятно, что сама идея исходит от председателя, а её исполнителем будет Гиринг.
Космическая атака — подумал Сандемо. Он слишком хорошо знал этого дьявола! План Сандемо не сработал — запрограммированный математик не связался с ними. Гиринг решил всё равно атаковать, даже без отключения щитов.
— Пришло время захватить ККА нашими силами! — Гиринг символически встал, как бы показывая, что ЧМ смогут сделать задуманное им.
За столом зашептались, прозвучали негромкие возгласы. Потом тот же чиновник, который вносил предложения, спросил:
— Фон-Гиринг, вы же говорили, что даже правительство не в состоянии причинить вред станции ККА. Как вы собираетесь…
— Я этого не говорил… ККА не боится правительства. Это совсем не значит, что она не должна бояться нас. О нас она не подозревает! В этом наша сила! Мы — ЧМ — секретная армия Сената, сюрприз это самое главное в поединке. Если противник не ждёт удара, то он его пропустит.
Видимо этот ответ не удовлетворил чиновника, и он уже собирался задать ещё какой-то вопрос, как вдруг Симон Геруэт встал со своего стула и сказал:
— Мы с вами должны тщательно разработать план атаки станции. Наш прежний план сорвался… — при этих словах он косо посмотрел на Сандемо и Ренукетуса. Те же сидели спокойно, сложа руки на груди.
Всё понятно… Симон сам занялся военными действиями. Это плохо кончится — подумал Сандемо.
Он запрограммирован! — всё, что успел сказать ей Рентон. Как запрограммирован? Он что, робот?
Мишель не понимала, как человек может быть запрограммированным, и ей казалось, что Рентон что-то перепутал. Хотя сегодня утром в больнице он был совершенно серьёзным. Но как?
Она уже побывала у Глаза и доложила ему о своей встрече с Канилабой. Не было, что докладывать, но всё же это надо было сделать.
Теперь она торопилась на очередную встречу с Рентоном в киоске, около мед-отделения, там где они уже побывали сегодня утром.
Её очень заинтересовали слова Рентона — он запрограммирован. Каким образом?. Ну ничего… скоро я всё узнаю.
Она уже поднялась на десятый этаж. Лифт остановился. Открылись двери.
Её прямо кидало в дрожь от волнения.
Мишель бежала по длинному коридору, ведущему к киоску — их секретному киоску. А вот и он… Рентон, сидит и о чём-то думает.
Рентон только что вышел из мед-отделения и сразу же связался с Мишель. Опять-таки под предлогом какого-то вопроса, он назначил ей встречу в киоске, для связи он пользовался их секретным передатчиком.
— Привет! — чуть ли не крикнула Мишель, усевшись около своего друга.
В ответ Рентон просто покачал головой, в знак неодобрения такого всплеска эмоций. Рентон всегда говорил: Эмоции предают человека… очень опасно давать им выход наружу.
На этот раз народу в киоске было меньше, ведь уже почти что наступил вечер — с одной стороны меньше свидетелей разговора, с другой вероятность, что какой-то конкретный человек уловит его смысл, была больше.
Рентон написал несколько слов на передатчике и поставил его на стол так, чтобы написанное смогла прочесть только Мишель, а вслух спросил:
— Как у вас дела, доктор?
На маленьком экране высвечивались буквы: У Канилабы два сознания…как я тебе и говорил. Он запрограммирован. Второе сознание, к которому в данный момент у него нет доступа, и является его программой.
Прочитав эти предположения, она ответила:
— Неплохо… вы слыхали о профессоре Канилаба? С ним произошло что-то ужасное! — это было сказано так правдиво, что даже Рентон на мгновение поверил, что она в самом деле спрашивает его о профессоре.
Ты можешь расшифровать эту программу, Рентон? — подумала Мишель про себя.
— Конечно я слышал, вчера в новостях… какой ужас! — немного понизив голос добавил: —Я это уже сделал… нам угрожает опасность…
Мишель сдержала свое ах, но в ёе глазах можно было прочитать тревогу.
Какая опасность, Рентон? — подумала она.
Прочитав её мысли, Рентон взял в руки передатчик и на экране появился ответ, а вслух он сказал: —Доктор, давайте обсудим приближающееся совещание учёных.
— Давайте… — а сама посмотрела на экран.
Запрограммированный Канилаба — предатель. Он работает на Сенат. Вот всё, что я смог уловить.
Мишель откинулась на стуле. Она взяла в руки стакан с жидкостью похожей на сок. Глотнув из него, она почувствовала, как холодная жидкость пробегает по её организму. Это немного успокоило её. Она взяла себя в руки и спросила:
— Что будем делать?
Рентон тоже откинулся на стуле и задумался. Она знала — он просчитывает возможности. Все пути, по которым они могут пойти, и в конце концов решит, который из них является самым подходящим.
Вот уже целый месяц прошёл с тех пор, как на совещании, которое проводилось на Фобосе, спутнике Марса, Гиринг назначил Сандемо ответственным за операцию.
Эта идея, конечно же, не понравилась Сандемо, он даже протестовал.
— Фон-Гиринг! Я только что потерпел неудачу — говорил он. Но Гиринг был непоколебимым. Он настаивал именно на кандидатуре Сандемо, и, так как никто не был против, а Симон Геруэтти даже поддержал Гиринга в этом решении, то выхода не было — надо было соглашаться.
Отказ означал измену, измена в свою очередь означала расстрел, а умирать Сандемо ещё не был готов. Он решил, что как-нибудь ещё поквитается с Гирингом, ведь ход мыслей беспощадного генерала был простым. Если он потерпит поражение, то придётся его ликвидировать — два промаха не простишь! Если же он завоюет ККА, то Симон будет в восторге, а это Гирингу на руку, ведь официально он, Гиринг, предложил эту идею.
Сандемо понял, что дороги назад нет — вряд ли ему и его небольшому отряду ЧМ повезёт. В случае неудачи он обречён на смерть. Выход из такой ситуации был только один — надо незаметно для всех остальных сыграть в игру с Гирингом, как-то заставить плясать под свою дудку, но как? Вот этого Сандемо ещё не знал.
Вот уже прошло несколько недель с того дня, когда Сандемо связался с правительственным агентом на станции. Его звали Рентон. Полковнику это имя показалось странным, но ведь агенты должны быть такими.
Они уже несколько раз с ним встречались, конечно через посредника, и вроде бы ему удалось переманить его на их сторону. Конечно Сандемо понимал, что агенты могут быть двойными, тройными и вообще всякими, так что он очень осторожничал, когда обменивался с ним информацией.
Оказалось, что этот Рентон может вылетать на Марс довольно часто. Все те несколько встреч с ним происходили именно на планете. Сандемо знал, что академикам не разрешалось покидать свою станцию без особой причины — это означало, что у этого Рентона на ККА хорошие связи и большое влияние.
Запрограммированный математик тоже вышел на связь сразу после совещания. Оказалось, что в тот день, когда этот Канилаба должен был послать сигнал и отключить всю защиту станции, он просто напросто заболел! У него была высокая температура и ему пришлось пролежать два дня в мед-отделении. Сразу после выздоровления он связался с Сандемо.
У профессора был особый прибор, который посылал очень слабые радио-волны. Но частота этих волн была уникальна — никакая радио-станция не пользовалась ею. Послания посылались закодированными по специальной системе, так что даже если кто-нибудь и перехватил бы их, он не смог бы ими воспользоваться.
Из-за того, что волны были очень слабыми, их не засекали приборы службы безопасности. Этот слабый сигнал достигал Фобоса, а оттуда уже передавался мощным передатчиком на Марс.
Сандемо всё-таки хотел воспользоваться запрограммированным математиком — сюрприз будет двойным. Конечно, можно было атаковать и раньше, не тратя столько времени, но он решил, что для повышения шансов ЧМ необходимо использовать все технологические новшества, которые периодически появлялись в центре учёных на Фобосе.
Последним научным достижением этого военного центра было так называемое поглотительное напыление. Разработка этого напыления ещё не закончилась — именно этого и ждал полковник.
Теоретически это напыление способно поглощать всё излучение, попадающее на напылённую поверхность. Что-то вроде уникального чёрного цвета. То есть, теоретически, если покрыть космолёт таким слоем, космолёт будет практически не заметен! Он будет просто невидимым в космосе, так как спектр поглотителя очень широк.
В лабораториях центра учёных уже разработали формулу поглотителя, но ещё не нашли способ напылить его на металлическое покрытие космолёта. Если космолёты ЧМ смогут приблизиться к станции ККА незамеченными, то первое слово будет за ними.
Но Сандемо не бездельничал в то время, когда учёные ЧМ разрабатывали своё оружие. Он находился на Марсе со своим помощником Ренукетусом и тренировал пилотов. Он хотел, чтобы эта операция прошла чётко, быстро и без потерь. Для такого результата требовалась безупречная натренированность пилотов — вот этим и занимался полковник.
Сандемо испытывал разные строения космолётов, измерял время, за которое он со своим флотом могли оккупировать ККА. Он хотел ускорить действия его войска и поэтому изнурял солдат тренировками.
Тренировки шли удачно. Время захвата уменьшалось с каждым днём, и Сандемо начал верить в успешный исход операции. В случае неудачи он должен был иметь запасной план для себя и для Ренукетуса. У полковника ЧМ была одна уловка, которая могла бы сработать, но этого было мало — нужен был определённый план действий, которого у него к сожалению ещё не было.
С солдатами Сандемо обращался жёстко, ведь известно, что чем труднее на тренировках, тем легче в бою. Именно этим принципом руководился полковник, не жалея своих подчинённых.
Тренировки и учения проходили на секретном полигоне на Марсе. Полигон был заброшенным, поэтому туда никто никогда не совался. Вдобавок он располагался под поверхностью.
Ренукетус был его верным помощником, правой рукой, другом и товарищем. Конечно его горячий темперамент иногда мешал работе, но после поездки на Фобос лейтенант успокоился, начал дорожить жизнью, взвешивать свои действия.
— Полтинг! Сядь на землю! Ты подбит! пшшш — крикнул Сандемо в рацию.
Ответа не послышалось. У сержанта было подбито крыло, и его учебный космолёт имитировал неисправность. Одним нажатием на красную кнопку он мог починить все неисправности, но тогда компьютер космолёта перейдет на авто-пилот и посадит его на землю. В этом случае сержант Полтинг потерпит поражение, а ему хотелось выиграть этот поединок.
— Повторяю, Полтинг, приземлитесь немедленно!
Сержант не слушался. Его космолёт потерял высоту и скорость, а противник сидел у него на хвосте и пытался сбить его окончательно.
Что он пытается сделать? — спросил Сандемо сам себя.
Только что зашедший в навигационную комнату Ренукетус взорвался:
— Ну дурак, он же рискует жизнью!
Санедмо не поворачиваясь к Ренукетусу, покачал головой в знак согласия — он был прикован к смотровому окну.
Вдруг сзади, из задних плазма-пушек космолёта, вырвались два учебных пучка. Каждый пучок попал по двигателю, и противник направился прямо вниз. Через мгновение космолёт выпрямился и полетел на посадку — включился авто-пилот.
Что это? — подумал Сандемо — Полтинг… он в воздухе, летит, без всяких повреждений… но как?
Оба командующих, стоявших в навигационной комнате, разинув рты, смотрели в окно, и не могли поверить своим глазам. Полтинг остался в воздухе несмотря на то, что уже почти что проиграл поединок.
— У него же были неисправности… — уже вслух проговорил полковник. — Он целых пять минут таскал Лотсага по небу и не стрелял. И крыло… он же снижался и начал закручиваться….
Внезапно Сандемо всё понял. Полтинг обманул всех, в том числе и противника. Он съиммитировал неисправности! Он сделал вид, что плазма-система неисправна — он не стрелял. А потом начал снижать скорость и дёргаться, как будто у него подбито крыло! Противник расслабился и приблизился к нему на такое растояние, с которго Полтинг смог сбить его с помощью медленных задних пучков. Ну и ну!
Да, такого театрального представления Сандемо уже давно не видал. Он на мгновение вспомнил свою молодость. Он ведь тоже любил разные хитрости. Вспомнилась война, та, меж-планетная. Он вспомнил Майкла, своего друга, которого уже не было в живых. Я тоже уже мёртв — подумал он — меня тоже уже дано нет…
— Сандемо! Сандемо, ты видел! Ты видел, что этот пацан натворил!? Он ведь нас обманул! — Ренукетус рассердился. Он не любил ложь и притворство. Это могло бы быть плюсом в его характере, если бы таким образом не страдала его самого способность хитрить.
— Приведи его ко мне… — спокойно сказал Сандемо.
— Не беспокойся, я сам с ним разберусь!
— Я сказал, ко мне! — прокричал Сандемо так, как он не кричал никогда, в особенности на Ренукетуса. Последний же не ожидал такой реакции от полковника и из-за этого молча уставился на него в недоумении.
— Что тут непонятного? — раздражённо проговорил Сандемо — Приведи его ко мне — Санедемо сел на стул и поставил локти на стол. Ренукетус отдал честь и вышел из комнаты.
Через десять минут перед полковником стоял молодой человек, не высокого роста, крепкого телосложения, с улыбкой на лице.
На последнем совещании учёных было решено, что из-за затруднительного положения, в котором находится академия, необходимо дать учёным возможность решать некоторые вопросы, ранее решаемые сугубо руководсвом ККА. Это означало, что Глазу придётся поделиться с другими людьми его властью, а ему такой поворот событий конечно был не по душе. Во всём этом он винил Мишель, но Рентон убеждал, что бояться ей нечего, ведь, во-первых, Глаз её старый товарищ, а, во-вторых, если он будет мстить, то только легальным способом, но ни в коем случае не насилием.
Наконец-то учёные тоже смогут править академией, наконец-то! К этому долгие годы стремились Мишель и Рентон, создавая пригожую почву для такого поворота. Ведь Глаз пользовался большим уважением учёных высшей степени. Из-за этого очень опасно было идти в открытую против руководителя — его необходимо снять с поста, но постепенно, безболезненно, так говорил Рентон. Мишель же доверяла Рентону, так как его мозг не мог ошибаться.
Граници этой власти, которую получили учёные, не были определены. Наверное Глаз пошёл на компромисс только потому, что был уверен, что профессора, не умеющие обращаться с властью, потонут в ней и разругаются между собой, а спасителем будет он, руководитель. Конечно Глаз не представлял, какая интеллектуальная сила работала против него, не зная, на что способен Рентон.
Вот несколько недель избранный совещанием Совет работал и не подавал никаких признаков слабости.
В Совете заседало шесть человек, одним из низ была доктор Мишель, которую выбрали подавляющим большинством. Рентон делал вид, что все эти игры в правителей не интересуют его и что он вообще сделал большое одолжение своей подруге доктору Мишель, что пришёл на совещание.
Рентон должен был оставаться не вмешанным в политику, по крайней мере для всех окружающих. Он был страховкой, секретным оружием Мишель, в случае если кто-то станет действовать против неё. Пока вроде всё было спокойно, но ведь страховка нужна всегда.
Мишель теперь была очень занятой и меньше виделась с Рентоном. А он не рассказывал ей о своих секретных делах, ведь он был правительственным и сенатским агентом одновременною. Это требовало очень много энергии для вычислений. Он играл роль двух агентов, а у агентов просят информацию. Он обязан удовлетворять своих наёмщиков и в то же время не вредить ККА.
Тем временем он знал, что скоро наступит день атаки, ведь он расшифровал скрытую память профессора Канилаба, а в ней хранилась программа по захвату станции Сенатом. Теперь он знал врага и знал, что он готовится к бою, но не знал когда именно будет нанесён удар.
Сенатские люди с Марса не посвящали его в их планы. Они только пользовались им как инструментом и платили ему за это большие деньги. Рентон должен был давать ложную информацию, но в то же время делать её правдоподобной. Таким путём он постепенно внедрялся в сенатовскую шайку — только так можно было помешать их атаке.
Иногда он даже вылетал на Марс, чтобы встретиться с этими сенатскими волками. Он определил, что его не допускали к сенатским офицерам, то есть разговаривал он только с простыми солдатами, а те уже передавали информацию выше. Эту меру предосторожности предпринимал Сандемо по отношению ко всеми шпионам.
Канилаба работал отлично. В нужное время он передавал с помощью своего передатчика сигналы на Марс, этим убеждая сенатских бандюг, что с ним всё нормально, и что он готов к исполнению их указаний.
Пусть думают, что у них всё схвачено — думал Рентон.
Человеком-роботом же управлял Рентон, полностью ознакомившись со всеми деталями программирования. Он так же понял, что слово ИНДУКЦИЯ включало Канилабу, а тюрениум даже в малых долях выключал — то есть отсоединял его сознание от подсознания. Канилабы, который когда находился в состоянии работы, становился чувствительным к тюрениуму — так объяснился его спазм.
О, сколько Рентон скрывал от Мишель, от его дорогой Мишель! Если бы он был способен ещё чувствовать душевную боль, то его душа просто разорвалась бы на клочки.
Вчера Рентона вызвали на Марс. Вызов пришёл по передатчику профессора Канилаба, то есть от Сената.
Рентон чувствовал, что вот уже скоро они должны атаковать станцию. Но выкладывать все карты на стол было рано, это надо сделать вовремя, а то всё пропадёт.
И на встречу он был обязан прилететь — сенаторы уже начали доверять ему, и могли в самый последний момент разболтать ему важную информацию. С другой стороны, они так же могли заподозрить его двойную игру, так что встреча была опасной.
Пройдя проверку на верность и получив разрешение на вылет, Рентон спустился на космодром станции и пошел по направлению к гаражам.
Получить пропуск и разрешение на вылет, было не просто, но у Рентона были определённые способности, позволяющие ему убеждать людей в его правоте. Он использовал их очень редко, только в экстремальных случаях.
— Вы хорошо одели скафандр, профессор? — обратился к Рентону техник полётов.
— Да, не беспокойся… всё в порядке.
— Разрешение на вылет, пожалуйста…
— Ах, конечно… вот оно — Рентон достал из кармана диск, на котором были записаны его отпечатки пальцев.
Техник взял диск и подошёл к компьютеру. Сравнив отпечатки пальцев с архивными отпечатками и фотографию с оригиналом, находившимися под именем Рентон он сказал:
— У вас есть разрешение на вылет… тихого космоса вам, профессор.
— Спасибо…
Рентон, открыв гараж, зашёл в него и выбрал космолёт — лёгкий пассажирский корабль.
— Как мы с ним поступим, Сандемо? — обратился к полковнику Ренукетус.
— Что мы делаем с ненужными свидетелями?
Ответ был понятен — свидетели не нужны, от них просто надо избавиться.
На секунду Ренукетусу стало жалко этого агента с ККА. Он никак не провинился перед ними, а просто стал опасным из-за его знаний.
Разве он сам не понимает этого? — подумал Ренукетус.
Сандемо стоял около окна в той самой полутёмной комнате, которая служила кабинетом полковника. Он был как обычно спокойным, даже слишком спокойным. Казнь — жестокая необходимость — всегда говорил Сандемо — Если приговор можно обойти, значит его нельзя приводить в исполнение….
Было уже поздно, около восьми часов. Закат был в своём апогее — красное солнце заливало всё небо кровью. Сандемо стало дурно от мысли, что природа осуждает его за это решение. Он убеждал себя в том, что это необходимость, что так нужно сделать, хотя сам не был уверен в этом до конца.
В конце концов я получил приказ! — убеждал себя полковник — Я обязан подчиняться!. Но и этого не было достаточно — он знал, что тот, кто исполняет приказ обязан взвесить его сам и только потом подчиниться.
Ренукетусу было тоже не по себе от того, что им приходилось делать, но он понимал, что приказам подчиняются.
Ввели Рентона. Он уже понял, в чём дело и пытался найти какой-то выход из положения. Да, он, Рентон, пропустил прямой удар, и теперь приходилось платиь за свою ошибку.
Но почему-то в тот момент, когда его ввели в темную комнату, у него появилось чувство, будто он выйдет из этой ситуации живым. В начале он отнёс это чувство просто к надежде о выживании, но потом, когда оно стало усиливаться, он решил всё-таки обратить внимание на источник этого излучения — им был Сандемо.
Чем больше Рентон всматривался в полковника, тем больше он казался ему каким-то добрым, чутким, родным что ли. Рентон никак не мог понять, почему у него возникло такое чувство по отношению к совершенно незнакомому человеку — полковника он не знал. Кто он такой? — думал менталитик. У него в мозгу загорались возможные ответы, и отвергались плохие версии.
— Рентон… у нас есть для вас задание… — почти дрожащим голосом выговорил Сандемо.
— Какое, сэр?
По голосу и интонации Рентон понял, на что решился полковник. Он посмотрел ему прямо в глаза, сквозь темноту.
Знакомые глаза! — мелькнуло в голове у Рентона — Знакомый голос! Надо вскрыть его мысли…Ко всем чертям, это же Том!
Вот как уже несколько дней Рентон не возвращался с Марса. На станции объявили его дезертиром..
Это был сильный удар по службе безопасности и их проверкам на верность, так как все были уверены, что профессор просто напросто продал свои знания или правительству или другому врагу ККА.
Популярность Глаза спала и теперь всё зависело от Совета, собранного на последнем совещании учёных. Жители станции надеялись на мудрость Совета, хотя ощутимой пользы он пока не приносил.
Мог ли Рентон предать академию? — задумывалась Мишель. Мог ли он предать её? Что там случилось, на Марсе?
Мишель вдруг почувствовала себя беззащитной. Мог ли это быть настоящий план менталитика? Опозорить Глаза и этим дать юному Совету толчок?
Одно было понятно ей — надо было действовать и не медля. Мишель решила вынести выговор Глазу и попытаться снять его с должности. Таким образом академия смогла бы отказаться от всех финансовых обязанностей, которые образовались в результате переговоров Глаза с правительством.
— Что всё это значит, Мишель? — Глаз подошёл к Мишель, когда совещание Совета, на котором он присутствовал, закончилось.
— Это значит, что твоя служба подвела нас! — ничуть не испугавшись разъярённого руководителя академии, ответила Мишель.
У Глаза не было слов, он задыхался от гнева, вся злость собралась и выплеснулась в одном предложении:
— Ты ещё пожалеешь об этом!
Мишель задумалась на мгновение. Может он и прав…
— У меня не было другого выбора, Глаз. Ты должен быть отстранённым от руководства на некоторое время.
Глаза был поражён тем спокойствием, которое проявила Мишель. Он развернулся по направлению к лифту — совещание проходило в главном зале академии, на втором этаже.
— Не делай глупостей! — Мишель имела в виду бунт, ведь у него наверняка было много друзей в службе безопасности.
Может следует посадить его в тюрьму или вообще отослать на Марс, обработав тюрениумом? — подумала она.
Но больше всего её мучила та неведомая опасность, которая угрожает академии. Рентон так и не объяснил, когда и как именно Сенат попытается напасть на станцию.
Конечно, все меры предосторожности были приняты — увеличено количество электронных видео-экранов, теперь их было двести штук — каждый уголок внутри академии, а так же всё пространство, окружающее академию снаружи, контролировалось службой безопасности; производились различные проверки обороны станции, учебные полёты пилотов, был выставлен космический патруль; большие средства были выделены на оборону станции — починку неисправностей связанных с обороной, внедрения новейших систем защиты.
И всё таки Мишель не знала, чего ей ждать — она надеялась, что Рентон вернётся.
Вот она и добилась, того чего желала — она правит академией. Но почему-то ей этого теперь было мало. Хотелось чего-то ещё… может она скучала по Рентону?
Короче говоря, ей было плохо, и она не знала причину её недуга.
Правительство Марса потребовало аудиенции, чтобы обсудить вопросы, связанные с финансовыми претензиями сторон. Приём правительственных чиновников был опасной затеей, но Мишель согласилась.
Правительственная делегация прибыла в составе десяти человек. Все они выглядели довольно-таки дружелюбными, но Мишель всё равно не доверяла им. Члены службы безопасности вертелись везде.
— Добро пожаловать к нам на станцию, ведь это первый раз, когда столь представительная делегация с Марса навещает нашу академию — начала Мишель.
По комнате пронёсся шёпот, хихиканье и кашель. Все члены Совета присутствовали — не хватало только Глаза. Мишель специально позаботилась об его отсутствии — только так можно было попытаться положить начало новым отношениям, — думала она.
— А где ваш руководитель… Железный Глаз? — вдруг спросил один из чиновников.
Мишель посмотрела на него таким взглядом, что тот понял, насколько не корректен был его вопрос.
— Он отсутствует… по некоторым причинам. Но мы не нуждаемся в нём, так как на ККА избран Совет, обладающий всеми полномочиями, касающимися финансовых вопросов — она посмотрела на чиновника ещё раз, дав понять, что все их намерения ей известны. Он же в свою очередь замолчал, раскинувшись на спинке элктро-стула.
— Так вот… — продолжила она — Мне известна причина вашего визита, вам нужны деньги. Если эта причина единственная, то вы можете убираться вон!
Её тон потряс всех присутствующих, даже членов Совета ККА. Они не ожидали такой агрессивности. Члены делегации начали возмущаться, шептаться и переговариваться между собой.
Всё это время Мишель пристально смотрела на того, кто задал ей первый вопрос о Глазе, несомненно он был главарём правительственной шайки. Он сохранял спокойствие больше других, и было заметно, как все по очереди посматривают на него, как бы оценивая его реакцию.
— Вы слишком агрессивны… мы просто напросто покинем вашу академию, а потом решим как среагировать на вашу агрессию — спокойно проговорил тот чиновник.
В ответ Мишель расхохоталась. Она хотела запугать чиновников, и ей это удавалось.
— Покинуть академию… ха ха ха… вы что, думаете, что мы допустим, чтобы кто-то покинул нашу академию, увидев всё, что в ней находится?
Вопрос был коварным и чиновники от испуга начали поглядывать друг на друга, ёрзать на электро-стульях.
Чиновники постепенно начали осознавать создавшееся положение. Ведь они находились на большом расстоянии от Марса и любая расправа здесь, на станции, могла быть представлена просто как несчастный случай. От такой мысли у чиновников побежали мурашки, а у некоторых даже выступил пот.
Мишель заметила эту реакцию и поспешила усилить действие своих слов:
— У нас очень сильная служба безопасности… много технических разработок… нам очень нужны деньги на обучение студентов, на зарплаты профессорам. Вы понимаете?
Волнение сменилось ужасом. Чиновники не ожидали такого поворота — именно такого эффекта и хотела добиться Мишель. Надо было выбить у них соглашение, подходящие академии.
Мишель решила атаковать сразу же.
— Во-первых, надо поговорить о тех санкциях, которые ваше правительство наложило на станцию.
— Мы не уполномочены премьер-министром…
— Ну и что!
— Как что… ведь только он…
— Меня это не интересует! Вы не не покинете академию до того, как не отмените все санкции. Вам понятно?
Мишель держалась очень хорошо, и чиновники поняли, что она говорит совершенно серьёзно.
Чиновники решили больше не спорить с грозной руководительницей и согласились на все условия.
В тот день Мишель пошла спать довольной, ведь ей удалось переиграть правительственных чиновников, а такое случается нечасто.
Космос, раскрывая перед человеком тайны вселенной, всегда заглатывает его в свои сети неизвестности. Куда не посмотришь — звёзды. Темно, и в то же время виден свет почти всей вселенной. Сандемо всегда погружался в раздумья, когда попадал в открытое пространство вселенной. Космос не давал ему покоя, мучил его, жёг душу.
Но он был рад. Рентон или Майкл, так его звали раньше, до пластической операции, сообщил полковнику приятную новость — его дочь жива и здорова, и находится на станции ККА.
Теперь у Сандемо был свой, личный план, созданный только для него одного, ну и для Майкла тоже.
— Ты отобрал хороших людей, Том? — спросил его Майкл. Вопрос прозвучал как— то странно, как будто он не доверял старому другу.
— Конечно Майкл… на ККА попадут только мои люди, те которым я доверяю.
— Ты рассказал им про обработку тюрениумом? Я должен сделать проверку всем на чувствительность… чтобы не случилось того же самого, что и с бедным профессором Канилабой…
— Да… мы не знали про ваши обработки химическими препаратами и конечно не подозревали, что после срабатывания программы его мозг может стать чувствительным к чему-либо подобному.
Канилаба напомнил Майклу о ККА. И о Мишель… о бедняжка, ведь она не догадывалась, кто он такой! А может догадывалась? Частенько Майкл смотрел в зеркало и вспоминал то, старое лицо, которое было намного красивей прежнего.
Пластическая операция сделала свое дело — она изменила его до неузнаваемости, а ведь Рентон был когда-то Майклом.
Сбежав из тюрьмы во второй раз, Майкл был обязан сделать операцию и где-то укрыться. Его приняли в своем же блоке Д, и несколько месяцев он не выходил из убежища.
Вскоре началась акция против кибергов. Полицейские пустили в ход летательные машины, спутники и разную другую технику. Такого ещё не было никогда.
Киберги против полиции — так называлась война, через которую прошло человечество двадцать лет назад. Она длилась около года, а результатом была разруха, гибель людей и технический прогресс. Как странно! Прогресс всегда идёт в ногу с разрухой, какой интересный парадокс.
Киберги решили, что оставаться на Марсе нельзя, что надо перебираться в космос. Но каким путём?
Хорошим решением был один из спутников, но оказалось, что оба спутника секретно используются правительством. После споров и совещаний было решено построить станцию, на которой будут работать учёные-киберги, также преследуемые правительством. Учёные представляли собой силу, технический прогресс, который обещал разработку новых военных оружий — именно этого и хотело правительство Марса.
Учёные боялись быть арестованными за их несогласие разрабатывать опаснейшие виды оружия и поэтому были вынуждены уйти в подполье, к кибергам.
Пользуясь теми финансами, которыми они располагали и той учёной силой, которая прибыла к ним, киберги умудрились поднять в космос станцию ровно через год после начала войны.
Станция была маленькой, хотя технически модернизованной. Объявив её кибер-академией, киберги положили начало нынешней ККА.
Не прошло и дня, как правительство стало возражать против такого сооружения. Но сделанного не отменишь.
Майкл, узнав что Мишель уволили с полицейского участка, предложил ей работать в академии. У Мишель уже была первая степень по социальным наукам и она согласилась, покинув навсегда свой дом и мать. Так она познакомилась с Рентоном.
— Фон-Гиринг, они вылетели… — доложили генералу.
— Ну хорошо… посмотрим, что из этого выйдет… — сказал вслух жестокий главнокомандующий, а про себя подумал: Хмм… хотел бы я посмотреть на его лицо, когда он увидит, как весь его флот покидает поле битвы…
— Доктор Мишель, прибыть в отсек полётов станции, доктор Мишель! — раздалось по всей станции — Срочно прибыть в отсек полётов…
Мишель услышав сообщение, поспешила собрать все свои вещи и выбежала из класса. Она не перестала преподавать, хотя и имела на это право — ведь теперь она руководила академией.
Тысячи разных мыслей пронеслись у неё в мозгу: Что случилось? Тревога?
Она бежала к лифту, не замечая изумлённых людей. Давненько в академии не происходило что-то такое, интересное.
Да… если это то, что я думаю, тогда всем будет слишком весело…
Двери лифта открылись, и доктор выбежала из него, направившись к серой двери, которая вела в отсек полётов. В нём находился дежурный пилот, навигатор, и несколько людей из службы безопасности.
— Ну что случилось? — вбежав в отсек, с трудом выдавила Мишель. Её дыхание сбилось, и теперь, уперевшись на пульт управления, она восстанавливала его.
На вопрос ответил навигатор:
— Приборы улавливают помехи в десяти километрах от нас.
— Помехи передвигаются?
— Очень медленно и по неопределённому пути… я всё же решил, что надо вам сообщить..
Тут вмешался один из работников службы безопасности:
— Я говорил ему, что это пустяки… а он всё Надо сообщить руководителю…надо…
— И правильно сделал! — прервала его Мишель.
Служащий покосился на навигатора и успокоился.
— Снегн, не так ли… — обратилась к навигатору она.
— Так точно! — он встал, отдав честь.
— Садитесь, садитесь… И больше не делайте таких глупостей. Вы же на работе, вы следите за движением нашей станции, вам нельзя отвлекаться ни по какой причине… понятно?
— Так точно… — тихо проговорил Снегн и сел обратно в кресло навигатора.
— Итак, вы говорите, что заметили какие-то помехи… покажите мне это на экране.
Снегн быстро как молния нажал на несколько кнопок на пульте, и перед Мишель появилась картина открытого космоса.
— Я здесь не вижу ничего…
Снегн ещё раз нажал на кнопки, и картина изменилась, на ней появились какие— то едва заметные мигающие точки.
Мишель внимательно всмотрелась в экран, а потом с улыбкой сказала:
— Так это же метеориты…или звездная пыль…
— Диапазон принимаемых волн очень узкий. Это излучение не может быть естественным, доктор.
Мишель задумалась.
— Вы проверяли аппаратуру… может неисправность.
— Нет, не проверяли.
— Ну так проверьте — сказала Мишель, уставившись на навигатора — и через десять минут дайте мне результаты.
— Будет сделано.
Мишель знала, что дело тут не в аппаратуре, вряд ли, чтобы локаторы барахлили, но поднимать тревогу было слишком опасно. Необходимо было известить каждого по отдельности и лично, чтобы не поднимать панику.
Вот оно, началось…
— Полковник Солодин? Полковник?
Никто не отвечал.
Где он? — подумала Мишель — Дверь не заперта, где же он?
Мишель прошла внутрь квартиры, и дверь потихоньку захлопнулась.
Странно… светильник включён, даже…
Вдруг она почувствовала, как сильная мускулистая рука охватила её шею. Ей стало трудно дышать, в глазах потемнело — только звёздочки мерцали перед нею.
Что это? — успела она подумать, перед тем, как потеряла сознание.
Мужчина высокого роста и мускулистого телосложения развернул добычу лицом к себе и удивился. При слабом свете светильника он не разглядел лица пришельца и решил, что атака — это лучшая защита.
Узнав руководителя академии, он положил тело женщины на диван и обтёр её лицо мокрой тряпкой. Мишель немного приоткрыла глаза и тогда поняла, что случилось.
— Вы что обознались, Андрей?
Полковник был русского происхождения — его манеры были немного грубоватыми.
— Я… я… извиняюсь — встав во весь гигантский рост, полковник отдал честь.
Мишель попыталась встать, но у неё не получилось. Солодин помог ей, она отряхнулась, и посмотрев в глаза полковнику, сказала:
— Нашей станции угрожает опасность, а вы… нападаете на первого встречного. Опасность снаружи, а не внутри, полковник!
Это прозвучало как упрёк, но полковник никак не среагировал на него — он продолжал стоять как вкопанный.
— Есть вероятность пространственной атаки, полковник. Я хочу, чтобы все космолёты академии вышли в космос и стояли наготове. Вы можете сделать это, без того, чтобы причинять кому-то из ваших подчиннёных вред?
— Это была простая самозащита…
— Я понимаю… — ответила Мишель, Ведь нельзя винить полковника за такую военную подготовку — но впредь, удостоверьтесь, что есть, от кого защищаться. Хорошо?
— Так точно.
— Свободны. Когда всё будет готово, дайте мне знать по рации — она развернулась и вышла из аппартаментов Солодина.
Надо же, какие люди служат на станции…мне предстоит их ещё всех узнать поближе… — думала Мишель, пока шла к лифту.
Вообще лифт — интересное место! Мишель вспомнила, как когда-то Рентон подсчитал, что обыкновенный служащий на станции проводит в лифте около двух часов в день!
Ирония — что это такое? Человек, не зная чего-то определённо, думает в направлении, заданном им самим, используя свои же не полноценные или даже ложные знания.
Другой же человек, уполномоченный по сравнению с тем, смотрит на своего соседа и смеётся над ним и его незнанием — так возникает ирония.
Но так же представляется интересной и другая ситуация, в которой иронизирующий человек тоже не располагает какой-то полной информацией, и, из-за этого, сам становится объектом иронии. Такая двойная ирония заставляет задуматься вообще об относительности знания и незнания. Есть ли право и лево, белое и чёрное, хорошее и плохое, или вся наша жизнь состоит из таких маленьких импровизированных ситуаций, в которых мы не можем понять, кто над нами смеётся?
— Сержант, сообщите мне, когда начнётся атака, я хочу посмотреть на это зрелище…
— Так точно.
Гиринг вышел из кабинета, в котором находился большой экран. На одном из кораблей, которые отправились атаковать станцию, стояла камера. Видеоснимки принимал мини-локатор, стоявший на Фобосе. Таким образом Гиринг мог следить за каждым движением флота.
Этот Геруэт со своими идеями… — думал про себя генерал — А главное, ему нельзя возражать!
Фон-Гиринг вспомнил, как председатель Сената приказал ему атаковать станцию, это было давно, ещё до большого совещания на Фобосе.
— Гиринг, ты будешь делать то, что я тебе скажу! Тебе это понятно?
— Симон, я же командую твоими войсками. Дай мне возможность решать военные проблемы…
— А я тебе даю возможность. Просто я приказываю завоевать академию, а то это сделает правительство! Твои военные действия меня не интересуют, завоёвывай её, как тебе вздумается.
— Но ЧМ не в силах завоевать станцию и при этом остаться в неизвестности.
— Не в силах? А что вы вообще можете сделать?
Это вызвало гнев у Гиринга — он гордился своей армией, которая уже не раз доказывала себя в тайной войне против правительства.
— Что это значит? — Гиринг встал, было видно что его задели за самое живое.
— Успокойся, воин! — рявкнул на него Симон — Ты мой воин! Я тебя создал и если захочу, то уничтожу!
Гиринг смирился, хотя внутри у него всё горело. Только Симону Геруэту он позволял так разговаривать с собой.
На совещании Гиринг был вынужден представить эту идею, как свою собственную, но любой разумный человек, в том числе и Сандемо, мог догадаться, как генерал относился к ней.
Безумие… атаковать академию, просто так… наш запрограммированный профессор не сработал, на этом конец! Нет… этот Симон.
Гиринг был в ярости от того, что председатель Сената имел над ним такую власть, но, что он мог поделать? Одно слово Симона, упоминание о существовании генерала Гиринга правительству, и Гирингу не жить. Он это знал и из-за этого не перечил председателю.
План Гиринга должен был сработать. Этот старый Сандемо погибнет смертью героя, Симон разозлится, но не больше, а у Гиринга останется весь его флот, целый и невредимый.
— Том… ты совсем не похож на того, кого я знал раньше.
— Операция изменила меня не только снаружи.
Майкл понял, что имел в виду его друг. Он знал это по себе — изменить внешность, значит начать новую жизнь. Может именно поэтому он не решился рассказать Мишель, кто он такой. Может он уже был не Майклом.
— Да… меня тоже. Я стал Менталитиком.
— Что это такое?
— Когда прибудешь на станцию, я тебе всё подробно расскажу.
— Кстати, Майкл, что случится с другими кораблями, в которых все остальные солдаты ЧМ?
— По ним откроют огонь… конечно если их заметят…
Том задумался. Если их заметят… он, что знает…?
— Что значит…
— Мне кажется, что Гиринг дорожит своим флотом, не так ли?
Да он знает… — понял Том.
— Я тоже так думаю… Вряд ли они вообще снимут поглотители. Может они вообще нас покинули, ведь из-за поглотителей у нас нет с ними связи.
— Вряд ли… Гирингу будет интересно посмотреть, как тебя уничтожат. На одном из кораблей есть камера, через которую он будет наблюдать всю битву.
— Битвы не будет.
— Я надеюсь.
— Ты стал намного умней, Майкл.
— И старей — добавил он.
Через двадцать пять минут Мишель получила сообщение, что весь флот академии расставлен по своим постам, щиты включены на всю мощность, плазма-пушки готовы к стрельбе по команде.
Члены Совета собрались в отсеке полёта, чтобы понаблюдать за происходящим, хотя пока ничего не было видно.
Многие говорили, будто это просто помехи, хотя не доверять Мишель они не могли. Она почему-то была уверена, что небольшие вспышки медленно приближающиеся к станции были не просто помехами, а настоящими военными космолётами. Она была права.
С космоса станция выглядела привлекательно. Вокруг кружили космолёты, станция светилась, пушки были на готовности.
— Сержант, не стреляйте без моей команды, на борту наши друзья.
— Есть — ответил сержант, не поняв на борту чего, ведь кораблей не было видно.
Недавно Мишель получила от Рентона сообщение по передатчику, которым пользовался Канилаба:
Мы прилетим незаметными… смотри на малейшие вспышки в космосе. На борту твой отец.
Кто это мы, и почему Рентон с ними, она не знала.
Рентон предал нас? — крутилось у неё в голове — Не может быть — отвечало её сознание.
Но если он нас предал… я не сжалюсь!
У Мишель потекли слёзы, ей стало очень грустно от этой мысли. Она любила Рентона. Единственным препятствием была память о Майкле, которого она уже не увидит никогда.
Флот ЧМ тем верменем приближался к станции. Майкл всё время думал: Что будет делать Мишель, как она среагирует на послание?. Много информации по этому передатчику посылать было невозможно. Частая посылка тоже могла навести на след, а Майкл хотел, чтобы послание пришло только к Мишель.
Сандемо нервничал, хотя только Майкл мог это заметить. Дело предстояло не простое — план внутри другого плана который, в свою очередь, внутри третьего плана.
По расчётам они уже были в нескольких километрах от станции, хотя видеть её они конечно же не могли, ведь их корабли были покрыты поглотителем.
Нажатием одной лишь кнопки Сандемо мог снять поглотитель, уничтожив его химическим путём. Он ждал с нетерпением этого момента. Тогда решится всё — осознавал он.
Момента снятия поглотителя ждали все. И Гиринг, сидевший в своём кресле на Фобосе, и Мишель, наблюдающая за помехами, и Майкл, который должен был связаться со станцией и убедить её в своих мирных намерениях.
Этот момент уже приближался. Космолёты находились уже на расстоянии в шестьсот метров от станции.
Сандемо сделал глубокий вдох, он понимал, что здесь, в космическом пространстве, сейчас решится и его судьба. Станция может начать защищаться, Гиринг может дать команду уничтожить его корабль, станция может потерпеть поражение, и тогда его дочь Мишель тоже потерпит поражение.
Всё стало так запутано. Он попытался понять, что же он должен делать, как поступить в такой ситуации, но не мог найти единственно правильного ответа. Сандемо заметил, что Майкл очень изменился, теперь он был мужчиной. Изменился и его интеллект, теперь он размышлял по-иному, слишком быстро. Именно на него и рассчитывал Сандемо. Он знает правильный путь — думал про себя полковник ЧМ.
Майкл был спокоен. Сложное положение требовало концентрации мыслей. Каждая деталь должна была поступить в ту мясорубку, которая находилась у него в голове. Только вместо фарша из этой мясорубки выходило решение, или решения, которые необходимо принять, чтобы выжить.
— Ты готов, Майкл? Теперь всё зависит от нас — Сандемо пытался произвести впечатление уверенного в себе человека, но от Майкла не ускользнул его дрогнувший голос.
— Я готов… — задумчиво ответил он. Майкл просчитывал варианты, возможности, наиболее подходящие действия.
— Я боюсь, как бы моя дочка не подпалила нам бока — попытался пошутить Сандемо.
— Она именно это и сделает… ведь меня объявили предателем.
— Она знает, что я на борту космолёта?
— Но не знает какого…
У Сандемо выступил на лбу пот.
— Нам надо обхитрить всех…
— Связаться со станцией мы не можем… только, когда снимем поглотители, правильно?
— Да…Мы должны оставить поглотители, не снимать их… пусть другие корабли примут первый удар на себя. Если тебе придётся вернуться на Фобос, скажешь, что механизм снятия отказал.
— Я не хочу возвращаться туда.
— Тебя могут не принять в ККА.
Сандемо задумался. Он ощутил всю грусть, всю печаль, способную охватить человека, которого предавали не один раз в жизни.
— Снятие поглотителя запрограммировано?
— Да.
— Я позабочусь о небольшой задержке.
С этими словами Майкл пододвинул к себе экран управляющего компьютера.
Сандемо вспомнил Роберта, своего давнишнего товарища, с которым он когда-то служил вместе. Он разбирался в технике и компьютерах, любил программировать и придумывать разные штучки.
— Снимаю поглотители — произнёс Майкл.
Сандемо, сидевший рядом с ним, затаил дыхание. Химическая реакция превратила поглотитель в сыпучий материал, и он под воздействием насоса всосался в космолёт.
Зажёгся экран и на нём появилось изображение космической станции. Она была очень большой и совсем не такой, какой её представлял себе полковник.
По рации донеслись возгласы солдат ЧМ, тех солдат, которые предстали перед станцией раньше, чем космолёт, в котором летели Сандемо, Ренукетус и Майкл.
— Огонь! — прокричал один из командиров.
— Сандемо, к нам приближаются защитные корабли.
— Я вижу Ренукетус, вижу…
— Мишель сошла с ума, она решила поджарить нас — сказал Майкл. В его голосе присутствовало беспокойство.
Их космолёт свернул резко влево и вниз. Этим манёвром Сандемо увернулся от плазма-ракеты, вылетевшей из защитного корабля.
В голове у Майкла вертелись разные мысли. Ему не давала покоя только одна мысль — А может Мишель решила и вправду уничтожить все корабли, прибывшие атаковать станцию. Ведь она не могла знать, в каком именно космолёте сидят он и её отец. А связаться со станцией не представлялось возможным — все радиоканалы были выключены. Руководство ККА не хотело торговаться. Может таким путём она просто напросто решила избавиться от соперников. Ведь после победы над флотом ЧМ её влияние возрастёт, она будет героем, её будут любить. Неужели Мишель обхитрила меня?
Сильный взрыв отвлёк Майкла от своих раздумий — взорвался один из кораблей ЧМ.
— Это могли быть и мы… — процедил Ренукетус.
Сандемо стиснул зубы и взялся за управление. На них летел ещё один защитный корабль.
Вообще Сандемо с умом выбрал убежище от плазма-ракет — под солнечными батареями станции. Во-первых, они были довольно незаметныи для камер станции, а во-вторых. пилоты боялись стрелять по ним с большого расстояния, чтобы случайно не попасть по батареям.
— По нам стреляют лазерным лучемётом! — крикнул Ренукетус.
— Вижу. вижу… — сквозь зубы проговорил Сандемо. Космолёт начал нагреваться от попаданий лучей, у Сандемо на лбу выступил пот.
Сандемо выстрелил лазерным пучком из правого ствола и сразу же из левого. Пилот ушёл вправо и наткнулся на второй залп.
— Старенький приёмчик… — сказал Майкл.
— Всё, что старое — хорошее — ответил ему Сандемо.
— Нам надо улетать отсюда! — посоветовал Майкл. В его памяти промелькнули кадры той давней войны между Марсом и Землёй, когда они с Томом летали бомбить эту красную планету.
Прогремел второй взрыв — второй корабль взорвался. Осталось еще около шести космолётов ЧМ.
— Смотри, они разворачиваются! — прокричал Ренкетус.
— Они не улетят — шепотом сказал Майкл, который слишком хорошо знал все возможности станции.
Действительно, космолёты развернулись и начали двигаться по направлению к Фобосу, прочь от станции. Но не тут то было. В станции открылось небольшое отверстие, из него выдвинулся прибор довольно больших размеров, внутри прибора сидел человек, который управлял его движениями. Это сооружение было похоже на большую защитную пушку, только из неё не вылетали пучки энергии.
— Что это, Майкл?
— Это… это продукт наших интеллектуалов — магнитный лучемёт.
Космолёты прекратили движение, когда на них направили пушки. Они застыли в пространстве и не могли двигаться. Флот был обречён на гибель.
Тем временем к космолёту Сандемо полетели несколько защитных кораблей. Ему пришлось сдвинуться с места. Полковник решил выиграть время, летая между батареями станции. Но сколько времени он мог выиграть таким путём? И что это может дать?
Корабли ЧМ взрывались один за другим, не выдерживая огня плазма-пушек.
Сандемо решил, что лучше всего будет, если они погибнут в бою. Ни на одну секунду он не выпускал из рук управление. На его счету уже было три вражеских корабля, в то время как у его собственного комолёта был повреждён всего лишь один из четырёх двигателей.
— К чёрту эти игры в кошки-мышки, надо улетать отсюда! — сорвался Ренукетус.
— Если мы отделимся от корпуса станции, нас превратят в космическую пыль — спокойно ответил Майкл — Оставь пилотирование Сандемо, он неплохой пилот.
— Майкл посмотрел другу в глаза, как бы извиняясь за происшедшее.
На корабле температура воздуха превысила 50 градусов, и стало трудно дышать, так как кислородные запасы были повреждены.
— Оденьте скафандры.
Ренукетус и Майкл застегнули застёжки скафандров, а также все остальные, находящиеся в транспортном отсеке.
— Солдаты отлично держатся — сказал Сандемо. Он имел в иду тех солдат, которые находились вместе с ним на корабле.
— Они же твои солдаты, Том.
Факт победы станции в этой битве был бесспорным, всё было запланировано даже раньше, до начала битвы, но последствия такого поражения были совсем не теми, какими их представлял себе Сандемо.
Майкл уверял его, что Мишель согласится обсудить условия сдачи оружия. Теперь сам Майкл был уверен в обратном — Мишель решила уничтожить её врагов, которые попытались поднять руку на станцию.
В метрах ста от станции находился единственный уцелевший космолёт ЧМ. Все остальные превратились в обломки, а солдаты ЧМ, находившиеся в них, приобрели другой вид существования, духовный.
Так и мы… разлетимся в прах — думал Сандемо. Майкл всё просчитывал варианты, но не мог найти выхода из ситуации.
— Скоро все силы станции перейдут на истребление нашего космолёта и тогда даже ты, Сандемо, не будешь в силах нас спасти — с печалью в голосе произнёс Ренукетус. Он был молод и ему было трудно принять смерть как факт, а не вероятность.
Сандемо теперь надеялся только на чудо. Количество лазерных лучей становилось всё больше и больше. Некоторые задевали космолёт, но не так сильно — он продолжал лететь. Сандемо сам просто превратился в пульт управления. Всё, теперь не было джойстика, не было кнопок — они слились с кистями полковника. Он чувствовал каждое малейшее движение корабля, как будто он был им. Он сам превратился в корпус корабля, ему было больно, когда по космолёту чиркал луч лазера.
Оставалось еще немного. Скоро они будут уже не здесь. Скоро их будут вспоминать, о них будут говорить в третьем лице и употреблять глаголы в прошлом времени по отношению к ним. Да, Сандемо чувствовал конец.
Но он хотел, чтобы этот конец, конец его карьеры, был самой яркой точкой на линии его жизни. Майкл разделял с ним это желание, и поэтому можно было подумать, что они просто напросто играли в компьютерную игру, азартную игру, игру в которой хотели набрать как можно больше очков.
Ренукетус же относился ко всему этому по-другому. Он был молод и не хотел принимать смерть просто так. Он волновался и с него тёк ручьями пот.
Вдруг произошло что-то потрясающее.
— Смотри Сандемо, Смотри… — Майкл показал на космолёт станции, который развернулся и полетел обратно. Все остальные космолёты ЧМ были уничтожены, и противник как будто бы не видел оставшихся в живых.
— Они нас оставляют в покое… может просто забыли про нас — высказал свою версию Ренукетус.
Майкл посмотрел на своего друга, он знал, что противник просто так не поступает. Тишину прервал чей-то знакомый полковнику голос.
— Приветствую вас. К вам обращается командующая станцией, Мишель Риверс. пшшш.
Опять наступило молчание, но его прервал Сандемо:
— Дочка, это ты? пшшш.
— Да папа, это я. пшшш.
— Как у тебя дела? пшшш. — это единственное, что мог придумать Сандемо.
— У меня неплохо, а вот у вас… Рентон с тобой? пшшш.
Сандемо вдруг поморщился, но потом сразу понял, кого она имеет ввиду и сказал:
— Да… он здесь пшшш.
— Я здесь, Мишель. Что ты собираешься с нами делать? пшшш.
— Ну для начала, я впущу вас на станцию, а потом посмотрим, что вы мне можете предложить. пшшш.
Она изменилась за это время, выросла… — промелькнуло у Майкла в голове.
— Папа, ты мне должен рассказать о том, как ты остался в живых. пшшш.
— Ещё немного, и я бы не остался… пшшш.
— Я должна была удостовериться, что за пультом сидит мой отец. пшшш.
Да уж, это был достойный ответ. Он понравился всем слушающим.
Через несколько минут открылся люк, в который влетел уцелевший космолёт ЧМ.
Мишель сидела в комнате и смотрела на Рентона. Теперь было понятно, почему он ей всегда напоминал Майкла. Теперь она смотрела на него совсем другими глазами. Он казался ей таким родным, таким хорошим.
И как она только подозревала его в предательстве?
— Давно мы не виделись…
— Да… давно. Я смотрю, ты добилась своего.
— Ты ведь этого хотел.
— Да. Я это знал.
— А я просто должна была идти по выбранной для меня дороге.
— Я никогда бы не сделал ничего, что могло бы повредить тебе.
— Теперь я это знаю, Майкл. Теперь я это знаю.
— Меня называй как хочешь, но отца — только Сандемо.
— Да Майкл, конечно, как скажешь.