Звёзды в наследство

Пролог

Он вдруг осознал, что к нему возвращается сознание.

Его разум инстинктивно отпрянул, будто можно было усилием воли задержать неумолимый ход секунд, отделявших забытье от осознания, и вновь вернуться в безвременное небытие, где агония полнейшего изнеможения оставалась непознанной и даже непознаваемой.

Молот, грозивший вот-вот вырваться у него из груди, наконец, затих. Реки пота, струившегося из всех пустот в его теле вместе с остатками сил, похолодели. Руки и ноги налились свинцом. Тяжелое дыхание легких вновь сменилось ровным и медленным ритмом. Его звук громко отзывался внутри тесного шлема.

Он попытался вспомнить число погибших. Они получили свою последнюю увольнительную; ему же на такое рассчитывать не приходилось. Сколько еще он сможет выдержать? Какой в этом смысл? Да и вообще, останутся ли в Горде выжившие?

– Горда..? Горда..?

Ментальные барьеры уже не могли защитить его от натиска реальности.

– Надо добраться до Горды!

Он открыл глаза. Миллиард немигающих звезд воззрились на него безо всякого интереса. Когда он попробовал шевельнуться, тело не подчинилось, будто пытаясь до последнего удержать драгоценные мгновения отдыха. Он сделал глубокий вдох и, сжав зубы от боли, моментально впившейся в каждую жилку его тела, заставил себя оторваться от скалы и принять сидячее положение. На него накатила волна тошноты. Голова обвисла, ударившись о лицевой щиток. Тошнота прошла.

Он громко застонал.

– Ну что, полегчало, солдат? – Четкий голос доносился из динамика внутри шлема. – Солнце садится. Нам пора.

Подняв голову, он медленно обвел взглядом развернувшуюся впереди кошмарную пустошь из выжженного камня и пепельно-серой пыли.

– Гд… – Звук будто захлебнулся у него в горле. Он сглотнул, облизал губы и попытался снова. – Где ты?

– Справа от тебя, на возвышении за небольшим выступающим утесом – под ним еще валяются огромные булыжники.

Он повернул голову и, спустя несколько секунд, заметил на чернильном небе ярко-голубое пятно. Оно казалось далеким и размытым. Он моргнул и снова напряг глаза, усилием воли синхронизировав зрение и мозг. Голубое пятно превратилось в фигуру неугомонного Кориэля, облаченного в усиленный боевой скафандр.

– Я тебя вижу. – Немного погодя:

– Что-нибудь еще?

– Местность на той стороне возвышения сравнительно ровная, так что какое-то время идти будет проще. Дальше – становится более каменистой. Иди-ка посмотри.

Он осторожно приподнял руки, чтобы нащупать точку опоры на расположенной позади скале, и, прижавшись ими к каменной толще, резким толчком перебросил вес туловища вперед, к своим ногам. Колени охватила дрожь. Лицо исказилось от боли, когда он попытался сосредоточить оставшиеся силы в сопротивляющихся бедрах. Сердце опять бешено застучало, дыхание потяжелело. Все его старания пошли прахом, и он снова упал на камни. Скрежет его натруженного дыхания зазвучал в рации Кориэля.

– Конец… Не могу пошевелиться…

Голубая фигура на линии горизонта повернулась.

– Эй, ты что такое говоришь? Нам остался последний рывок. Мы уже там, дружище – мы уже там.

– Без… без толку… Я спекся… – Кориэль выждал несколько секунд.

– Я спускаюсь.

– Нет, иди дальше. Кто-то же должен туда добраться.

Тишина.

– Кориэль…

Он оглянулся туда, где стояла фигура, но та уже исчезла под разделявшими их камнями, и была вне досягаемости прямой связи. Спустя две минуты она оказалась позади ближайших булыжников, перемещаясь по земле длинными, легкими прыжками. Приблизившись к сгорбленному владельцу красного скафандра, Кориэль перешел на шаг.

– Давай, солдат, поднимайся на ноги. Там ждут люди, которые от нас зависят.

Он почувствовал, как его схватили под руку и подняли безо всякого сопротивления, будто в него втекала часть бескрайних запасов силы самого Кориэля. Какое-то время у него в голове все плыло, и он оперся верхней частью лицевого щитка на плечевой знак отличия своего исполинского напарника.

– Ну ладно, – наконец, выдал он. – Идем.

Час сменялся часом, и тонкая змейка следов, во главе которой шествовали две цветных точечки, направлялась на запад, петляя через пустошь среди неуклонно растущих теней. Он шел, будто в трансе, не чувствуя ни боли, ни усталости – вообще ничего. Казалось, что горизонт не меняется; вскоре он уже не мог на него смотреть. Вместо этого он стал выбирать очередной крупный камень или утес и отсчитывать шаги, пока они не добирались до намеченной цели. – Еще на двести тринадцать меньше. – Затем он повторял то же самое снова…, и снова…, снова. Скалы шествовали мимо них в медленной, бесконечной процессии. Каждый шаг превратился в отдельный триумф силы воли – намеренное, осознанное усилие, призванное сдвинуть одну из ног еще на шаг вперед. Когда он оступался, Кориэль всегда был готов ухватить его за руку; когда падал – помогал подняться. Кориэль никогда не уставал.

Наконец, они остановились. Вокруг них простиралось ущелье метров четыреста шириной, по обе стороны от которого тянулись цепочки приземистых, разломанных утесов. Он осел на ближайший булыжник. Кориэль стоял на несколько шагов впереди, обозревая ландшафт. Вереница возвышавшихся прямо над ними скал прерывалась тесниной, отмечавшей место, где крутая и узкая расщелина резко обрывалась вниз, врезаясь в стену основного ущелья. Вниз от основания расщелины вела пятнадцатиметровая груда скопившихся камней и обломков скал, которая сливалась с ложем ущелья неподалеку от того места, где стояли Кориэль с напарником. Кориэль вытянул руку, указывая вверх, за пределы расщелины.

– Горда будет примерно в той стороне, – не поворачиваясь, сказал он. – Лучший способ туда попасть – это подняться на тот хребет. Если останемся на равнине и пойдем в обход, на это уйдет слишком много времени. Что скажешь? – Напарник вперился в него взглядом, полным немого отчаяния. Похожий на воронку камнепад, ведущий ко входу из расщелины, казался настоящей горой. Где-то далеко за ним возвышался иззубренный хребет, белеющий в ослепительном сиянии Солнца. Без шансов.

Кориэль попросту не дал сомнениям укорениться в своем сознании. Каким-то чудом – поскальзываясь, спотыкаясь, падая и съезжая по камням – они сумели добраться до входа в расщелину. Дальше стены сужались и искривлялись, заворачивая влево и скрывая из вида покинутое ими ущелье. Они вскарабкались выше. Вокруг них вдоль кромок камней, расколотых под тысячью безумных углов, полосы отраженного света сталкивались с безднами теней. Его мозг уже не мог различать какие бы то ни было формы и очертания в этой сумасшедшей черно-белой геометрии, которая напоминала мельтешащий на сетчатке калейдоскоп. Узоры становились то больше, то меньше, сливались друг с другом и кружились в угаре визуальной какофонии.

Его шлем грохнулся на пыльный грунт, и лицо ударилось о щиток. Кориэль поднял его на ноги.

– Ты сможешь. С того хребта мы увидим Горду. Дальше дорога будет идти только вниз…

Но фигура в красном медленно опустилась на колени и согнулась пополам. Голова внутри шлема вяло покачивалась из стороны в сторону. Наблюдая за этим, Кориэль, наконец, осознал неотвратимую логику, о которой уже было известно более глубоким, бессознательным, частям его разума. Он сделал глубокий вдох и осмотрелся.

Чуть ниже по склону они прошли мимо ямы, диаметром около полутора метров, вырытой в основании одной из скальных стен. Она напоминала останки заброшенных раскопок – вероятно, предварительную выемку грунта, оставшуюся после геологоразведочных работ. Великан нагнулся и, схватившись за страховочный ремень, который удерживал ранец на спине оцепеневшей у его ног фигуры, оттащил тело вниз, к яме. В глубину она была метра три. Не теряя времени, Кориэль расположил фонарь так, чтобы тусклый свет отражался от стен и потолка. Затем он достал из рюкзака напарника продовольственные пайки, уложил его тело к задней стенке ямы, постаравшись придать ему максимально удобную позу и положил контейнеры с едой, так чтобы до них было легко дотянуться. Когда он уже заканчивал все приготовления, его спутник моргнул, открыв спрятанные за шлемом глаза.

– Здесь с тобой ничего не случится, просто подожди немного. – Из голоса Кориэля исчезла привычная резкость. – Я отправлю сюда спасателей из Горды – ты и оглянуться не успеешь.

Фигура в красном подняла обессиленную руку. Ей удалось издать лишь шепот.

– Ты… ты попытался… Никто бы не смог… – Кориэль обхватил его перчатку обеими руками.

– Нельзя сдаваться. Это никуда не годится. Тебе надо просто чуть-чуть подождать. – Гранитные щеки внутри его шлема были влажными от слез. Кориэль попятился к выходу и в последний раз отдал честь. – Увидимся, солдат. – А потом исчез.

Оказавшись снаружи, он соорудил из камней небольшую пирамиду, чтобы пометить местоположение ямы. Такие пирамиды он был готов выстроить на всем пути до Горды. Наконец, Кориэль выпрямился и, дерзко повернувшись, взглянул на окружавшее его запустение. Казалось, что камни кричат ему сверху вниз, заливаясь беззвучным издевательским смехом. Звезды над головой были, как всегда, неподвижны. Он поднял сердитый взгляд на расщелину, ведущую к ярусам скал и террас, охранявших хребет, который по-прежнему реял где-то вдали. Губы Кориэля вновь изогнулись в улыбке, обнажившей его зубы.

– Значит, теперь мы остались наедине, да? – прорычал он, обращаясь к самой Вселенной. – Ну ладно, сволочь, посмотрим, сможешь ли ты взять этот раунд!

И двигая ногами на манер медленных поршней, пошел на приступ склона, который становился все круче по мере набора высоты.

Глава 1

С мягким, но мощным воем гигантская серебристая торпеда медленно взмыла в воздух, после чего зависла в шестистах метрах над плотным лабиринтом центрального Лондона. Затем трехсотметровый аппарат расправил хвост, превратив его в узкую дельту, поверх которой располагались два скошенных под острым углом плавника. Какое-то время судно просто висело на одном месте, будто наслаждаясь свежеобретенной свободой, и плавно вращало носом в поисках севера. Наконец, с нарастающим гулом оно стало неуклонно ускоряться – пусть и незаметно поначалу – и начало скользить вперед, одновременно поднимаясь все выше и выше. На высоте в три тысячи метров его двигатели, наконец, извергли всю свою мощь, энергично зашвырнув суборбитальный авиалайнер к границе околоземного пространства. В тридцать первом ряду палубы “C” сидел доктор Виктор Хант, возглавлявший Отдел Теоретических Исследований в Компании Нуклонных Инструментов Метадайн, которая располагалась в Рединге, графство Беркшир, и сама представляла собой подразделение громадной Межконтинентальной Корпорации Данных и Управления, IDCC[1]с штаб-квартирой в Портленде, штат Орегон, США. Рассеянно оглядев уменьшающуюся картинку Хендона [Микрорайон в северо-западной части Лондона – прим. пер.], медленно ползущую по настенному экрану салона, он вновь попытался отыскать хоть какое-то объяснение событиям последних дней.

Дела с его экспериментами по поглощению света частицами материи-антиматерии шли довольно неплохо. Форсит-Скотт следил за отчетами Ханта с явным интересом, а значит, был в курсе успешного хода испытаний. Тем более странным казался тот факт, что однажды утром он вызвал Ханта в свой кабинет и просто попросил бросить все дела и как можно быстрее отправиться в Портлендский филиал IDCC. Тон и манеры директора недвусмысленно намекали на то, что просьба была облечена в подобную форму исключительно из вежливости; на деле же это был один из немногих случаев, когда мнение самого Ханта в расчет не принималось.

В ответ на его вопросы Форсит-Скотт откровенно признался, что причины, по которым он мог так срочно потребоваться в IDCC, ему неизвестны. Прошлым вечером ему по видеосвязи позвонил Феликс Борлан, президент IDCC, который сообщил, что в порядке первоочередной задачи единственный действующий прототип скопа должен быть подготовлен для немедленной транспортировки в США вместе с сборочной бригадой. Помимо прочего, он настаивал, чтобы Хант переехал в Америку на неопределенный срок и возглавил некий неотложный проект с использованием скопа. В интересах Ханта Форсит-Скотт воспроизвел разговор с Борланом на своем рабочем мониторе, дав ему лично убедиться в том, что Форсит-Скотт и сам действовал под давлением тонко замаскированной директивы. Еще более странным казалось то, что даже Борлан не мог точно объяснить, для чего ему потребовались инструмент и его изобретатель.

Тримагнископ, воплощавший в себе результаты исследования некоторых аспектов нейтринной физики, которыми Хант занимался в течение двух лет, обещал стать, пожалуй, самым успешным коммерческим предприятием за всю историю компании. Хант установил, что, проходя сквозь твердое тело, пучок нейтрино вступал в ряд взаимодействий вблизи атомных ядер, что, в свою очередь, порождало измеримые отличия в характеристиках исходящего пучка. Используя триаду пересекающихся, синхронизированных пучков для сканирования объекта в режиме растровой развертки, она разработал метод, позволяющий извлечь достаточно информации для построения цветной 3D-голограммы, визуально неотличимой от оригинала. Более того, поскольку лучи проходили сквозь любой материал, метод позволял с одинаковой легкостью получать как внешние, так и внутренние изображения предметов. В сочетании со сверхмощным увеличением, которое также было неотъемлемой частью технологии тримагнископа, это открывали перспективы, на которые и близко не были способны имевшиеся на рынке предложения. Начиная с количественного изучения клеточного обмена веществ и бионики, нейрохирургии и металлургии, кристаллографии и молекулярной электроники, и заканчивая техническим контролем и оценкой качества, возможности были просто безграничны. Запросы лились сплошным потоком, и акции компании росли, как на дрожжах. Переброска прототипа и его создателя в США – буквально на корню подрывавшая тщательно спланированные графики производства и сбыта – граничила с катастрофой. Борлан знал об этом не хуже других. Чем больше Хант размышлял над ситуацией, тем менее правдоподобными казались объяснения, которые первыми пришли ему в голову, и тем больше крепла его уверенность в том, что каким бы ни оказался окончательный ответ, он явно будет выходить за рамки полномочий Феликса Борлана и даже самой IDCC.

Его мысли прервал голос, идущий со стороны потолка кабины.

– Добрый день, дамы и господа. Говорит капитан Мейсон. От имени авиакомпании Бритиш Эйрвейз хочу поприветствовать вас на борту нашего самолета Боинг-1017. В настоящий момент мы совершаем горизонтальный полет с крейсерской высотой 83.5 км на скорости 5 850 км/ч. Наш маршрут проходит в тридцати пяти градусах к западу от истинного севера; в данный момент мы пролетаем над побережьем, в пяти километрах по правому борту находится Ливерпуль. Пассажиры могут свободно перемещаться по салону. Мы открыли бары и уже подаем вам напитки и закуски. По плану мы прибываем в Сан-Франциско в 10:38 по местному времени; время до посадки – один час пятьдесят минут. Хочу напомнить вам, что во время снижения, к которому мы приступим через час тридцать пять минут, все пассажира должны находиться на своих местах. За десять минут до начала снижения мы оповестим вас по громкой связи; еще одно сообщение последует спустя пять минут. Желаем вам удачного полета. Спасибо за внимание.

Капитан отключился, и характерный щелчок тут же потонул в шуме, с которым местные завсегдатаи, как водится, пытались первыми пробиться к видеофонным будкам.

В соседнем с Хантом кресле с открытым чемоданом на коленях расположился Роб Грей, возглавлявший в Метадайне Отдел Экспериментальной Инженерии.

– Обычный рейс до Портланда стартует через пятнадцать минут после нашей посадки, – объявил он, изучив информацию на дисплее, встроенном в крышку чемоданчика. – Почти впритык. А следующий только через четыре с лишним часа. Что думаешь? – Свой вопрос он сопроводил косым взглядом и приподнятыми бровями.

В ответ Хант скривился. – Я не стану слоняться по Фриско четыре часа. Забронируй нам ави, сами долетим.

– Тоже об этом подумал.

Пощелкав по клавишам небольшой клавиатуры, расположенной чуть ниже экрана, Грей вывел на экран справочный указатель и, быстро сверившись с ним, нажал еще одну клавишу, чтобы перейти в телефонный справочник. Он выбрал номер в одной из колонок и ввел его, беззвучно шевеля губами. Внизу экрана отобразился подтверждающий вопрос и выбранный телефон. Грей нажал клавишу Y. На несколько секунд экран опустел, после чего буквально взорвался водоворотом цветов, почти моментально принявших очертания платиновой блондинки, излучавшей улыбку, которую обычно встретишь только в рекламе зубной пасты.

– Доброе утро. Ави Сан-Франциско, городской терминал. Меня зовут Сью Паркер. Чем могу помочь?

Грей обратился к решетке микрофона, расположенной над экраном рядом с крошечной видеокамерой.

– Привет, Сью. Моя фамилия Грей – Р. Дж. Грей, нахожусь на борту рейса до Сан-Франциско, прибываю где-то через два часа. Могу я забронировать авиамобиль?

– Конечно. Радиус?

– О… примерно восемьсот… – Он глянул на Ханта.

– Лучше возьми тысячу, – посоветовал Хант.

– Как минимум, тысяча километров.

– Без проблем, мистер Грей. У нас есть Скайровер, Меркурий-3, Ханиби и Йеллоу Бёрд. Есть ли у вас какие-то предпочтения?

– Нет, подойдет любой.

– Тогда бронирую Меркурий. Примерный срок аренды?

– Не знаю… без ограничений.

– Поняла. Полная компьютерная навигация и управление полетом? Автоматический ВВП[2]

– Желательно и, ах, да.

– У вас есть полная лицензия на ручное управление? – Задавая вопросы, блондинка щелкала по невидимым клавишам.

– Да.

– Могу я запросить личную информацию и данные банковского счета?

Во время разговора Грей вытащил из бумажника карточку. Затем он вставил ее в разъем сбоку экрана и нажал клавишу.

Блондинка вновь сверилась с незримыми оракулами. – О’кей, – ответила она. – На борту будут другие пилоты?

– Один. Доктор В. Хант.

– Его личные данные?

Грей взял карточку, предусмотрительно протянутую Хантом, и вставил ее взамен собственной. Ритуал повторился. Затем лицо на экране исчезло, сменившись форматированным текстом с заполненными окошками.

– Пожалуйста, проверьте данные и авторизуйте ваш заказ, – произнес бестелесный голос из решетки. – Стоимость указана справа.

Грей быстро пробежался взглядом по экрану, тяжело вздохнул и ввел заученную последовательность цифр, не отобразившихся на мониторе. В окошке «Авторизация» добавилась надпись «ПОДТВЕРЖДЕНО». Затем на экране снова появилось улыбающееся лицо работницы компании.

– Когда вы будете готовы забрать транспорт, мистер Грей? – спросила она.

Грей повернулся к Ханту.

– Мы хотим сначала пообедать в аэропорту?

Хант состроил гримасу. – Только не после вчерашней вечеринки. Сейчас я на еду даже смотреть не могу. – Он провел языком по внутренней поверхности лошадиного ануса, который когда-то называл ртом, и на его лице отразилось выражение резкого отвращения. – Давай где-нибудь поедим сегодня вечером.

– Давайте остановимся на половине двенадцатого, – сообщил Грей.

– Машина будет готова.

– Спасибо, Сью.

– Спасибо вам. До свидания.

– Пока.

Грей щелкнул выключателем, отсоединил чемодан от розетки, встроенной в подлокотник его кресла, и свернул соединительный шнур, спрятав его в отведенном месте внутри крышки. После этого он закрыл чемодан и уложил его позади сидения.

– Готово, – сообщил он.

Тримагнископ представлял собой последнее творением в череде технологических триумфов, которые составляли продуктовую линейку Метадайна и были рождены и взращены тандемом Ханта и Грея. Хант был человеком идей, который вел внутри компании жизнь своеобразного фрилансера и мог заниматься любыми исследованиями или экспериментами, согласно собственным желаниям или потребностям своих же изысканий. Название его должности отчасти сбивало с толку: на самом деле он и был Отделом Теоретических Исследований. Эту должность он, вполне осознанно, задумал так, чтобы она не занимала какого-либо очевидного места в иерархии Метадайна. Он не признавал никаких начальников, за исключением директора, сэра Фрэнсиса Форсит-Скотта, и гордился тем, что у него нет подчиненных. На организационной схеме компании клетка с надписью «Отдел Теоретических Исследований» стояла в полном одиночестве рядом с перевернутым деревом под заголовком «Научные исследования и разработки», будто ее добавили задним числом. Внутри нее значилось единственное имя – Доктор Виктор Хант. Ему нравилось такое положение вещей – симбиотические взаимоотношения, в которых Метадайн предоставляла оборудование, производственные возможности, услуги и финансы, необходимые для его работы, а он – во-первых, позволял компании держать на балансе всемирно известного специалиста по теории ядерной инфраструктуры, а во-вторых, обеспечивал стабильный поток «осадков».

Грей был инженером. Он олицетворял решето, на которое падали те самые осадки. У него был гениальный талант замечать среди сырых идей настоящие бриллианты, имевшие практический потенциал, и превращать их в проработанные, оттестированные, ликвидные продукты и улучшения. Он, как и Хант, пережил минные поля безрассудного возраста и добрался до тридцати с чем-то лет одиноким и невредимым. С Хантом его объединяла страсть к работе, уравновешенная здоровым пристрастием к большей части смертных грехов, и адресная книга. В целом они были неплохой командой.

Грей прикусил нижнюю губу и потер левое ухо. Он всегда прикусывал нижнюю губу и потирал левое ухо перед разговором на профессиональную тему.

– Уже понял, в чем там дело? – спросил он.

– С Борланом?

– Ага.

Хант покачал головой и зажег сигарету. – Без понятия.

– Я тут подумал… Допустим, что Феликс где-то откопал супер-перспективных покупателей твоего скопа – может, кто-нибудь из числа крупных клиентов среди янки. Возможно, он хочет устроить им крутую демонстрацию продукта или вроде того.

Хант снова покачал головой. – Нет Феликс не стал бы ради такого срывать графики Метадайна. Да и особого смысла в этом нет – самым очевидным решением было бы доставить людей туда, где находится скоп, а не наоборот.

– Мммм… У меня была еще одна мысль, но она, полагаю, страдает от того же недостатка: я подумал, может он хочет организовать экспресс-семинар для людей из IDCC.

– Ты прав, та же проблема.

– Мммм… – Когда Грей заговорил снова, они успели пролететь еще десять километров. – Может, он хочет перехватить контроль? Скоп – штука немаленькая; Феликс хочет, чтобы ее обслуживали на стороне Штатов.

Хант обдумал его слова. – Вряд ли. Он слишком уважает Фрэнсиса, чтобы отколоть такой номер. Он знает, что Фрэнсис прекрасно с этим справится. Да и вообще такие грязные делишки не в его стиле. – Хант сделал паузу, чтобы выдохнуть облако дыма. – Как бы то ни было, мне кажется, все не так просто. Насколько я понял, даже Феликс не до конца уверен, в чем тут дело.

– Мммм… – Поразмыслив еще немного, Грей решил отказаться от дальнейших экскурсов в дебри дедуктивной логики. Он задумался о нарастающей волне пассажиров, направлявшихся в сторону бара на палубе “C”. – У меня что-то тоже в животе бурлит, – признался он. – Будто запил суперострый карри ящиком Гиннеса. Пойдем-ка возьмем по кофе.

Посреди усеянного звездами черного вельвета, в полутора с лишним тысячах километров над ними, телекоммуникационный спутник Сириус-14 следил своими холодными и всеведущими глазами за движением авиалайнера, который мчался по пестреющей внизу сфере. Среди безостановочных потоков двоичных данных, курсировавших через его антенну, спутник засек вызов с главного компьютера Боинга Гамма-9, который запрашивал подробную информацию о прогнозе погоды в северной Калифорнии. Сириус-14 отправил сообщение Сириусу-12, парящему высоко над Канадскими Скалистыми горами, а двенадцатый, в свою очередь, переслал его на станцию слежения в Эдмонтоне. Оттуда сообщение при помощи оптоволоконного кабеля было ретранслировано в Управляющий Центр Ванкувера, и наконец, пройдя через вереницу микроволновых повторителей, оказалось на метеостанции в Сиэтле. Спустя несколько тысячных долей секунды, ответы потекли по той же цепочке в обратном направлении. Гамма-9 переварил информацию, внес одну-две незначительных коррективы в курс и план полета, а затем передал запись диалога на землю, в Престуикский Центр управления воздушным движением.

Глава 2

Дождь не прекращался больше двух дней.

Департамент Исследования Инженерных Материалов, входящий в состав Министерства Космических Наук, ютился в дождливой местности, занимавшей одну из складок Уральских гор, куда изредка проникал солнечный луч, отраженный от окна лаборатории или алюминиевых куполов на зданиях реактора. Валерия Петрохова из аналитического отдела, сидя в своем кабинете, обратила внимание на кипу отчетов, оставленных на столе для формального заверения. Первые два касались ничем не примечательных испытаний высокотемпературной коррозии. Она пролистала бумаги, пробежалась взглядом по графикам и таблицам, нацарапала свои инициалы на отведенной строке и кинула в лоток с надписью “Исходящие”. Затем она машинально принялась просматривать первую страницу отчета номер три. Внезапно она остановилась и удивленно нахмурилась. Она наклонилась вперед и начала заново, на этот раз внимательно читая текст и изучая каждое предложение. Наконец, она снова вернулась в начало отчета и методично прошлась по всему документы, время от времени делая паузы, чтобы проверить выкладки при помощи терминала с клавиатурой и дисплеем, расположенного на краю ее рабочего стола.

– Да это же неслыханное дело! – воскликнула она.

Долгое время она оставалась неподвижной, вперившись взглядом в стекавшие по окну капли, но ее разум был настолько далеко, что она не замечала ничего вокруг. Наконец, ее выдернуло из оцепенения, и она, повернувшись к клавиатуре, быстро ввела какой-то код. Вереница тензорных уравнений исчезла, уступив место профилю ее ассистента, согнувшегося над консолью в зале управления ниже по лестнице. Затем он повернулся, и профиль сменился изображением целого лица.

– Запуск будет готов через двадцать минут, – сообщил он, предвосхищая ее вопрос. – Плазма уже стабилизируется.

– Нет – я хочу поговорить о другом, – сказала она, чуть быстрее, чем обычно. – Это касается твоего отчета 2096. Я изучила присланную мне копию.

– О… да? – Изменившееся выражение лица выдало в нем дурные предчувствия.

– Значит, это сплав ниобия с цирконием, – продолжила она, скорее, констатируя факт, чем обращаясь к нему с вопросом, – с беспрецедентной устойчивостью к высокотемпературному окислению и точкой плавления, которая, честно говоря, показалась мне совершенно неправдоподобной, пока я лично не провела испытания.

– По сравнению с ним наши плазменные кожухи – все равно что масло, – согласился Иосиф.

– И все же, несмотря на присутствие ниобия, он обладает меньшим сечением захвата нейтронов, чем у чистого циркония.

– Да, если речь о макроскопическом сечении – меньше миллибарна на квадратный сантиметр.

– Интересно… – задумчиво произнесла она, затем добавила более энергичным голосом:

– Помимо этого у нас есть цирконий в альфа-фазе с примесью кремния, углерода и азота, который, несмотря на это, демонстрирует высокую устойчивость к коррозии.

– Горячий углекислый газ, фториды, органические кислоты, гипохлориты – мы перебрали весь список. Как правило, реакция начинается, но быстро затухает из-за образования инертных барьерных слоев. Теоретически его можно было бы разрушить в несколько этапов, подбирая нужный цикл реагентов в точно выверенной последовательности, но для этого бы потребовался целый химический завод, специализированный под одну, конкретную цель!

– И, что касается микроструктуры, – заметила Валерия, указывая в сторону бумаг на столе, – Ты охарактеризовал ее как волокнистую.

– Да. Вряд ли ее можно описать точнее. Основной сплав, судя по всему, формируется вокруг, скажем так, структуры, напоминающей микрокристаллическую решетку. По большей части она состоит из кремния и углерода с локальными вкраплениями некоторого соединения титана с магнием, которое нам пока что не удалось описать количественно. Такое я вижу в первый раз. У вас есть идеи?

На несколько секунд лицо женщины приняло отстраненный вид.

– Говоря по правде, прямо сейчас я даже не знаю, что и думать, – призналась она. – Однако интуиция подсказывает мне, что эту информацию нужно незамедлительно передать наверх; она может оказаться более важной, чем мы думаем. Но первым делом я должна убедиться в фактах. Пока что тебя сможет заменить Николай. Поднимайся в мой кабинет, и мы обсудим ситуацию во всех деталях.

Глава 3

Штаб-квартира IDCC располагалась примерно в сорока километрах к востоку от Портленда, охраняя проход между вулканами Маунт-Адамс на севере и Маунт-Худ на юге. Именно здесь в далеком прошлом небольшое внутреннее море пробилось сквозь Каскадные горы, проторив канал к Тихому океану, впоследствии ставший могучей рекой Колумбия.

Пятнадцать лет тому назад на этом месте располагалась принадлежавшая правительству Бонневильская Лаборатория Нуклонного Вооружения. Здесь американские ученые совместно с коллегами из Федерального Научно-исследовательского Института в Женеве (Соединенные Штаты Европы), разработали теорию мезонной динамики, которая впоследствии привела к созданию нуклонной бомбы. Теория предсказывала “чистую” реакцию, на порядки превосходящую термоядерный синтез по величине энергетического выхода. Доказательством этому служили дыры, которые бомбы проделали в пустыне Сахара.

В этот период истории напряжения на почве идеологии и расизма, доставшиеся человечеству в наследство от двадцатого столетия, были буквально сметены всеобщей волной изобилия и падения рождаемости на фоне распространения высокотехнологичного образа жизни. Традиционные монолиты распрей и подозрений рассыпались в прах, когда расы, нации, секты и конфессии оказались неразрывно сплавлены друг с другом в одном глобальное, однородное общество планетарных масштабов. Когда человечеству, наконец, удалось разрешить неразумные территориальные споры политиков, давным-давно покинувших этот мир, и государства-нации повзрослели, оставив позади подростковое безрассудство, оборонные бюджеты сверхдержав стали сокращаться все быстрее и быстрее с каждым годом. Создание нуклонной бомбы лишь ускорило неизбежное. По всеобщему согласию глобальная демилитаризация стала свершившимся фактом.

Одной из сфер деятельности, испытавшей колоссальный подъем благодаря излишкам денег и ресурсов, ставших доступными в процессе демилитаризации, стала быстро расширявшаяся Программа ООН по Исследованию Солнечной Системы. Эта организация и без того могла похвастаться длинным списком обязанностей; в него входила эксплуатация всех искусственных спутников на орбитах Земли, Луны, Марса, Венеры и Солнца; строительство и обслуживание обитаемых баз на Луне и Марсе вкупе с венерианскими орбитальными лабораториями; запуск роботизированных космических аппаратов для исследования глубокого космоса, а также планирование и контроль пилотируемых миссий к внешним планетам. Таким образом, расширение ПООНИСС пришлось на нужный момент и происходило в подходящем темпе, чтобы впитать целую уйму технологических талантов, высвободившихся, благодаря сворачиванию крупных программ вооружения. Одновременно, по мере спада националистических настроений и демобилизации большинства регулярных армий, неугомонная молодежь нового поколения с ее тягой к приключениям нашла отдушину среди облаченных в форму подразделений Космических Сил ООН. Планета наполнилась ажиотажем и предвкушением вслед за первопроходцами, начавшими путешествовать с планеты на планету по всей Солнечной Системе.

В итоге Бонневильская лаборатория оказалась не у дел. Ситуация не прошла мимо директоров IDCC. Узнав, что большую часть оборудования и стационарных сооружений можно адаптировать для исследовательских проектов самой корпорации, они обратились к правительству с предложением выкупить лабораторию. Предложение было принято, и сделка состоялась. В последующие годы IDCC расширила территорию комплекса, улучшила его в плане эстетики и в конечном счете превратила в свою глобальную штаб-квартиру и центр нуклонных исследований.

Одним из следствий математической теории, выросшей из мезонной динамики, было существование трех ранее неизвестных трансурановых элементов. Несмотря на их чисто гипотетический характер, элементы окрестили гиперием, бонневилием и женевием. Помимо прочего, теория предсказывала «всплеск» на кривой, связывающей массу с энергией связи трансурановых элементов, благодаря которому все три элемента должны были сохранять стабильность. Вероятность обнаружить их в естественной природе, однако же, была невелика – во всяком случае, не на Земле. Согласно математическим выкладкам, условия, необходимые для их формирования, могли сложиться лишь в двух известных сценариях: эпицентр взрыва нуклонной бомбы и образование нейтронной звезды в результате коллапса сверхновой.

И действительно, анализ пылевых облаков после испытаний в Сахаре выявил микроскопические следы гиперия и бонневилия; женевий, впрочем, обнаружить не удалось. Тем не менее, первое предсказание теории было принято на ура, как подтвержденное множеством фактом. Удастся ли будущим поколениям ученых когда-либо проверить справедливость второго прогноза, – это уже совершенно иной вопрос.

Когда Хант и Грей приземлились на посадочную площадку, расположенную на крыше административного здания IDCC, только минуло три часа дня. В три тридцать они уже сидели в кожаных креслах перед рабочим столом в роскошном кабинете Борлана на десятом этаже, пока тот разливал три больших порции скотча из тикового бара, встроенного в левую стену. Затем он снова проследовал в центр, передал англичанам по стакану, обошел стол и сел.

– Ну что, ваше здоровье, парни, – предложил он. Они ответили ему взаимностью. – Что ж, – начал он, – рад снова видеть вас обоих. Долетели без проблем? Как вы умудрились так быстро сюда добраться – самолет взяли напрокат? – Говоря это, он открыл коробку с сигарами и толкнул их по столу в сторону Ханта и Грея. – Закурите?

– Да, долетели хорошо. Спасибо, Феликс, – ответил Хант. – Взяли ави. – Он кивнул головой, указывая на окно позади Борлана, откуда открывался панорамный вид на усыпанные соснами холмы, склоны которых уходили вниз, к далекой Колумбии. – Отличный пейзаж.

– Нравится?

– После такого Беркшир смахивает на Сибирь.

Борлан взглянул на Грея. – Как себя чувствуешь, Роб?

Уголки рта Грея судорожно дернулись вниз. – Живот барахлит.

– Вчера мы были на вечеринке у одной пташки, – объяснил Хант. – Слишком мало крови в спиртоносных сосудах.

– Хорошо провели время, значит? – ухмыльнулся Борлан. – Фрэнсиса с собой взяли?

– Ты что, шутишь?

– Увеселения с простолюдинами? – сказал в ответ Грей, безупречно подражая манере английской аристократии. – Господь всемогущий! Что дальше?!

Они рассмеялись. Хант устроился поудобнее в облаке сизого дыма. – А как насчет тебя, Феликс? – спросил он. – Жизнь к тебе по-прежнему благосклонна?

Борлан широко развел руками. – Еще как.

– Энжи так же прекрасна, как и в прошлую нашу встречу? Дети в порядке?

– С ними все хорошо. Томми сейчас в колледже – изучает физику и космонавтику. Джонни большую часть выходных проводит в походах со своим клубом, а Сьюзи пополнила семейный зоопарк парой песчанок и медвежонком.

– Значит, ты, как и всегда, счастлив. Бремя власти тебя еще не измотало.

Борлан пожал плечами и улыбнулся, обнажив жемчужные зубы. – Разве я похож на чокнутого язвенника, которому грозит очередной сердечный приступ?

Хант смерил взглядом голубоглазую загорелую фигуру c коротко стриженными волосами; Борлан тем временем истомно распластался в кресле по другую сторону стола из красного дерева. Он выглядел как минимум на десять лет моложе, чем следовало президенту межконтинентальной корпорации.

Какое-то время они непринужденно болтали насчет обстановки внутри Метадайна. Наконец, в разговор вкралась закономерная пауза. Хант наклонился вперед, положив локти на колени, и сосредоточенно разглядывал оставшуюся на дне янтарную жидкость, поворачивая стакан справа налево и обратно. Наконец, он поднял взгляд.

– Насчет скопа, Феликс. Что там за дела?

Борлан ожидал этого вопроса. Он выпрямился в кресле и, казалось, на мгновение задумался. Наконец, он ответил:

– Ты просмотрел мой звонок Фрэнсису?

– Ну да.

– Тогда… – Борлан, похоже, не знал, как лучше выразиться. –… Я знаю не особо-то больше тебя. – Он положил руки на стол ладонями вниз в знак чистосердечности, однако его вздох выдавал человека, который не ждал, что ему поверят на слово. Борлан был прав.

– Давай, Феликс. Выкладывай. – Об остальном говорило выражение на лице Ханта.

– Ты должен знать, – настаивал Грей. – Это ведь ты все согласовал.

– А ты не ходишь вокруг да около. – Борлан посмотрел сначала на одного, потом на другого. – Смотрите, кто, по-вашему, наш самый крупный клиент, в мировых масштабах? Это вовсе не секрет – Космические Силы ООН. Мы выполняем для них самые разные заказы – от лунных коммуникаций до… до кластеров лазерных терминалов и роботизированных космических аппаратов. Знаешь, какую прибыль по прогнозам нам принесут КСООН в следующем финансовом году? Двести миллионов долларов… двести миллионов!

– И?

– И… в общем, когда такой клиент просит тебя о помощи, он ее получает. Я расскажу тебе, что случилось. Было примерно так: в потенциале КСООН – довольно крупный потребитель скопов, поэтому мы снабдили их всей имеющейся информаций о том, на что способен этот инструмент и как продвигается разработка на стороне Фрэнсиса. И вот за день до того, как я позвонил Фрэнсису, ко мне заявляется кое-кто из самого Хьюстона, где как раз находится штаб-квартира одного из крупных подразделений КСООН. Он мой старый приятель и, чтобы вы понимали, из их верхушки. Он хочет знать, можно ли с помощь скопа делать то да это, и я ему отвечаю, что, конечно, можно. Тогда он делится со мной кое-какими примерами, которые пришли ему на ум, и интересуется, если у нас рабочая модель. Я говорю, что пока нет, но у тебя в Англии есть рабочий прототип, и, если он захочет, мы можем устроить для него демонстрацию. Но он хочет вовсе не этого. Он хочет, чтобы прототип доставили в Хьюстон вместе с людьми, которые умеют им пользоваться. Он говорит, что готов заплатить – мы можем назвать любую цену – но ему во что бы то ни стало нужен этот инструмент – это как-то связано с проектом первостепенной важности, который поставил на уши все Космические Силы. Когда я спрашиваю, что это за проект, он наотрез отказывается отвечать и говорит, что сейчас “эта информация засекречена”.

– Выглядит подозрительно, – нахмурившись, заметил Хант. – Такие делишки будут стоить Метадайну херовой тучи проблем.

– Я так ему и сказал. – Борлан развернул руки ладонями вверх, демонстрируя собственную беспомощность. – Рассказал ему о оценках производственных графиков и прогнозах готовности, но он сказал, что проект важен и он бы не стал причинять столько неудобств, не имея на то веской причины. И это правда, – с очевидной искренностью добавил Борлан. – Я знаю его уже много лет. Он сказал, что КСООН выплатит компенсацию за любые потери, в которые нам выльются производственные задержки. – Борлан снова изобразил безвыходное положение. – Так что я должен был сделать? Сказать старому приятелю и одновременному моему лучшему клиенту, чтобы тот свалил куда подальше?

Хант потер подбородок, допил остаток скотча и сделал долгую, вдумчивую затяжку сигарой.

– И это все, – наконец, спросил он.

– Все. Теперь вы знаете столько же, сколько и я – не считая того, что с момента вашего вылета из Англии мы получили от КСООН инструкции по доставке прототипа в одно местечко неподалеку от Хьюстона – биологический институт. Первые детали должны прибыть послезавтра; сборочная бригада уже направляется туда, чтобы заняться подготовкой стройплощадки.

– Хьюстон… Значит, нам туда же? – спросил Грей.

– Верно, Роб. – Борлан умолк и почесал крыло носа. На его лице изобразилась хмурая гримаса. – Я, а… у меня тут появилась одна мысль… Сборочной бригаде потребуется какое-то время, и до того момента вам двоим в Хьюстоне делать, в общем-то, нечего. Может, сначала задержитесь на пару дней у нас, а? Скажем, эм… встретитесь с нашими технарями и немного просветите их насчет того, как работает скоп – вроде небольшого ликбеза. Что скажете, а?

Хан мысленно рассмеялся. Борлан уже несколько месяцев жаловался Форсит-Скотту, что хотя крупнейший рынок сбыта инструмента находился с США, практически все связанные с ним ноу-хау до сих пор находились исключительно в ведении Метадайна; американской стороне их организации явно не хватало информации и подстраховки, которую им обеспечивали британские коллеги.

– А ты своего никогда не упустишь, Феликс, – нехотя признал он. – Ладно, лоботряс, я согласен.

Лицо Борлана расплылось в широкой улыбке.

– Этот тип из КСООН, о котором ты говорил, – заметил Грей, возвращаясь к прежней теме. – О каких примерах шла речь?

– Примерах?

– Ты сказал, что он упомянул несколько проектов и хотел узнать, годится ли для них наш скоп.

– Ах, да. Так, дай-ка подумать… Кажется, его интересовала возможность заглянуть внутрь тел – увидеть кости, ткани, артерии – все в таком духе. Может, он хотел провести вскрытие или вроде того. Еще он хотел узнать, можно ли считать содержимое страниц книги, не открывая самой книги.

Это стало последней каплей. Хант озадаченно перевел взгляд с Борлана на Грея и обратно.

– Для вскрытия такой сложный инструмент не нужен, – возразил он сдавленным от недоверия голосом.

– И если он хочет узнать, что внутри книги, почему бы просто ее не открыть? – тем же тоном спросил Грей.

Борлан продемонстрировал им пустые ладони. – Ну да. Я понимаю. Хоть убейте – это и правда подозрительно!

– И КСООН готовы выложить за это тысячи долларов?

– Сотни тысяч.

Хант прикрыл рукой брови и раздраженно покачал головой. – Налей-ка мне еще скотча, Феликс, – со вздохом произнес он.

Глава 4

Неделей позже Меркурий-3 стоял на крыше штаб-квартиры IDCC, готовый к взлету. В ответ на вопросы, появившиеся на консоли пилота, Хант указал в качестве пункта назначения гостиницу Оушен в центре Хьюстона. Миникомпьютер DEC в носовой части судна связался со своим старшим братом из IBM, обитавшим где-то под Портлендским Центром Управления Воздушным Движением и, после короткой сверки, сообщил план полета, который вел их к цели через Солт-Лейк-Сити, Санта-Фе и Форт-Уэрт. Хант подтвердил маршрут нажатием клавиш и спустя несколько минут авиамобиль уже гудел, направляясь на юго-восток и набирая высоту в попытке преодолеть надвигавшуюся преграду Голубых гор.

Первую часть пути Хант провел за работой с документами, хранившимися на компьютерах Метадайна, чтобы привести в порядок дела, которые он не успел завершить перед отъездом. Когда впереди показались сверкающие воды Большого Солёного Озера, он как раз закончил выкладки, прилагавшиеся к его последнему отчету об эксперименте, и добавлял к нему раздел с выводами. Спустя час, на высоте шести тысяч метров над рекой Колорадо, он уже был подключен к сети MIT и занимался рецензированием их публикаций. После дозаправки в Санта-Фе они какое-то время летали на ручном управлении по городу в поисках подходящего места для обеда. Позже, тем же днем, находясь в воздухе над Нью-Мексико, они приняли входящий звонок из IDCC и провели последующие два часа за разговором с инженерами Борлана, за время которого обсудили технические нюансы скопа. Когда Форт-Уэрт остался позади, а Солнце уже близилось к закату, Хант расслаблялся за просмотром детектива, пока Грей крепко спал на соседнем кресле.

Хант с отстраненным интересом наблюдал, как со злодея срывают маску, главному герою достается восхищенная героиня, которую он только что спас от участи похуже смерти, а выползающие на экран титры доносят до человечества очередной моральный посыл. Сдержав позыв зевоты, он перевел переключатель режима в положение НАБЛЮДЕНИЕ/КОНТРОЛЬ, погасив экран и выключив игравшую в пустоте музыкальную тему. Он потянулся, загасил сигарету и поднялся со своего кресла, чтобы посмотреть, как там дела у остальной Вселенной.

Вдали по правую руку виднелась река Бразос, змеившаяся на юг в сторону Мексиканского залива – словно вышитая золотой нитью на серо-голубом полотне далекой мглы. Впереди уже показались радужные башни Хьюстона, которые стояли навытяжку плотной колонной, охраняя линию горизонта. Внизу на переднем плане появлялось все больше и больше домой. В пространстве между ними стали возникать неопознанные протяженные конструкции – бессистемные скопления зданий, куполов, опорные решетки ЛЭП и складские резервуары, кое-где соединенные клубками конвейеров и железных дорог. Еще дальше по левую сторону среди трущоб из бетона и стали в небо вздымалось с полдюжины узких серебристых шпилей. Виктор узнал в них гигантские спутниковые паромы Вега на стартовых площадках. Они производили впечатление подобающих стражей, которые охраняли подступы к городу, ставшему Меккой Космической эры.

Созерцая с высоты полета раскинувшиеся во все стороны апогей человеческого стремления к новым горизонтам, Виктор Хант почувствовал, как внутри него просыпается смутное чувство неугомонности.

Хант родился в Нью-Кроссе, захудалом районе восточного Лондона, к югу от Темзы. Большую часть своей жизни его отец провел то на забастовках, то в пивной на углу, где обсуждал поводы для жалоб, ради которых стоило бастовать. Когда деньги заканчивались, а жаловаться было уже не на что, он работал на доках в Детфорде. Мать Виктора днем работала на бутылочной фабрике, а вечером спускала свой заработок за игрой в бинго. Сам он коротал дни, играя в футбол и падая в Суррейский канал. Как-то раз он на неделю остался в Вустере у своего дяди, который трудился к компании по производству компьютеров и каждый день ходил на работу в костюме. И вот дядя показал Виктору, как собрать схему двоичного сумматора.

Вскоре после этого крики в доме Виктора стали раздаваться чаще обычного, и он переехал в Вустер к своим дяде и тете. Там он открыл для себя новый, невообразимый мир, где исполнялись любые желания, а магия воплощалась в жизнь, благодаря диковинным символам и загадочным диаграммам, заполнявших страницы книг на дядюшкиных полках.

В шестнадцать Виктор выиграл стипендию Кэмбриджа, где взялся за изучение математики, физики и физической электроники. Он перебрался на съемную квартиру, которую делил с другим студентом по имени Майк; тот увлекался яхтингом и альпинизмом, а помимо прочего был сыном маркетингового директора.

Когда его дядя переехал в Африку, семья Майка усыновила Виктора, и он стал проводить выходные то в их доме в Суррее, то в альпинистских вылазках с Майком и его друзьями – поначалу в холмах Озёрного края, Северного Уэльса и Шотландии, а затем и в Альпах. Однажды они даже попытались совершить восхождение на Айгер, но были вынуждены отступить из-за плохой погоды.

Защитив докторскую, он еще несколько лет оставался в университете, продолжая заниматься исследованиями в области математической нуклоники и уже успев привлечь широкое внимание, благодаря своим научным статьям. В итоге ему, однако же, пришлось смириться с тем фактом, что растущие пристрастия к некоторым из наиболее увлекательных и захватывающих сторон жизни плохо вяжутся с доходами, зависящими от исследовательских грантов. Какое-то время он работал на правительство, занимаясь вопросами управления термоядерными реакциями, но в итоге взбунтовался против несведущих бюрократов, которые не давали Виктору жизни, постоянно суя нос в его дела. Он перепробовал три работы в частной отрасли, но в итоге понял, что делая вид, будто годовые бюджеты, валовая маржа, чистые прибыли в расчете на акцию и дисконтированные потоки денежных средств имеют хоть какое-то значение, не испытывает ничего, кроме циничного отвращения. В итоге, когда ему вот-вот должно было исполниться тридцать, извечно одинокая натура Виктора наконец-то заявила о себе; обладатель редких и общепризнанных талантов, буквально увешанный дипломами, по достоинству оцененный за свои достижения, одаренный наградами и упоминаемый не иначе как с подобающими почестями, остался без работы.

Какое-то время он оплачивал аренду, зарабатывая написанием статей в научные журналы. Но однажды руководитель отдела исследований и разработок Метадайна предложил ему поработать у них фрилансером, чтобы помочь с математической интерпретацией кое-каких экспериментов. За этим заданием последовало новое, и вскоре между ним и компанией завязались стабильные взаимоотношения. В итоге он согласился присоединиться к ним на полный рабочий день за право пользоваться оборудованием и услугами компании для собственных исследований – и на своих же условиях. Так возник «Отдел» Теоретических Исследований.

Но теперь… чего-то не хватало. Чего-то, пробудившегося в далеком детстве и постоянно жаждущего открытия новых миров. И вот, разглядывая корабли Вега…

Его мысли были прерваны, когда идущий откуда-то снизу поток электромагнитных колебаний преобразовался в код, который привлек внимание автопилота Меркурия. Короткое прямоугольное крыло рядом с кабиной пилота втянулось внутрь, и авиамобиль повернулся, приступив к плавному снижению, которое должно было сопрячь его маршрут с протянувшимися на восток воздушным коридором, ведущим в самое сердце города, раскинувшегося в шестистах метрах под ними.

Глава 5

Высоко над центром Хьюстона утреннее солнце струилось в окно, акцентируя угловатые рельефные очертания лица, смотревшего куда-то вдаль. Приземистая, коренастая фигура, которая вполне могла быть создана по образу и подобию танка Шерман, отбрасывала квадратную тень на лежавший позади ковёр. Короткие пальцы беспокойно барабанили по стакану. Грегг Колдуэлл, исполнительный директор Подразделения Космических Сил ООН по Вопросам Навигации и Связи, размышлял о недавних событиях.

Его ожидания подтвердились: теперь, когда улегся первоначальный скептицизм и поутих ажиотаж, все стали бороться за право приложить руку к общему делу. На самом деле немало шишек из других подразделений – к примеру, Биологических Наук, Чикаго, и Космической Медицины, Фарнборо – не стеснялись в выражениях, спрашивая, как именно НавСвязи удалось вписаться в это предприятие, учитывая, что к навигации проект имел отношение не большее, чем к вопросам связи. Опущенные к низу уголки рта Колдуэлла слегка приподнялись вверх, образовав подобие предвкушающей улыбки. Стало быть, они уже натачивают свои ножи, да? Его это устраивало; он был не прочь выйти на поле брани. Он двадцать с лишним лет пробивался к вершине одного из самых крупных подразделений Космических Сил, и за это время успел изрядно поднатореть в искусстве внутрикорпоративных войн, не потеряв ни единой капли крови. Может быть, раньше его подразделение и не было вовлечено в подобные сферы; возможно, вся эта ситуация попросту выходила за рамки возможностей НавСвязи; возможно, с ней бы в одиночку не справились и КСООН в целом; но таким уж был расклад. По воле судьбы проект достался именно подразделению НавСвязи, и именно здесь он и останется. Если кто-нибудь захочет протянуть руку помощи – замечательно, но контроль над проектом был закреплен за НавСвязи. И если другим это не нравятся, пусть попробуют это изменить. Вот-вот, пусть только попробуют!

Его размышления прервал мелодичный звук консоли, которая была встроена в стоящий позади стол. Он развернулся, щелкнул выключателем и ответил гранитным баритоном:

– Колдуэлл.

С экрана его поприветствовала персональная ассистентка Лин Гарланд. Симпатичная, двадцати восьми лет, с длинными рыжими волосами и большими карими глазами, выдававшими живой ум.

– Сообщение с ресепшена. Прибыли ваши гости из IDC – доктор Хант и мистер Грей.

– Веди их сразу ко мне. Приготовь кофе. И тебе тоже стоит поприсутствовать.

– Будет сделано.

Спустя десять минут собравшиеся обменялись формальностями и расселись по местам. Несколько секунд Колдуэлл молча сидел за столом и смотрел на англичан, поджав губы и сдвинув кустистые брови, которые собрались в узел посреди его лба. Затем он наклонился вперед и сплел перед собой пальцы рук.

– Около трех недель назад я участвовал во встрече, которая проходила на одной из наших лунных баз – Копернике-3, – сообщил он. – Там ведутся активные раскопки и геологоразведочные работы, по большей части в связи с новыми программами строительства. На встрече присутствовали ученые с Земли и нескольких лунных баз, кое-кто из инженеров и отдельные представители форменных подразделений Космических Сил. Причиной для его созыва стали необычные открытия на территории базы – открытия, которые сейчас кажутся даже более странными, чем на тот момент.

Он умолк, чтобы внимательно посмотреть сначала на одного, затем на другого собеседника. Хант и Грей молча взглянули на него в ответ. – Команда одного из топографических модулей занималась картированием потенциальных мест для радиолокационной станции облёта препятствий. Они работали в отдаленном секторе, на большом расстоянии от основой территории, где происходило выравнивание грунта…

Говоря это, Колдуэлл начал что-то печатать на клавиатуре, расположенной в углублении сбоку стола. Кивком головы он указал на дальнюю стену, занятую блоком экранов. Один из экранов ожил, и на нем появился титульный лист документа с идущим наискосок красным грифом “ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ”. Затем титульный лист исчез, сменившись топографической картой, на которой, судя по всему, была изображена пересеченная местность с холмами и оврагами. В центре карты появилась медленно пульсирующая светящаяся точка, которая пришла в движение, когда Колдуэлл начал вращать трекбол, встроенный в клавиатурную панель. Точка остановилась в том месте, где расщелина с крутыми склонами, согласно линиям рельефа, примыкала к более широкому ущелью. Расщелина была довольно узкой и, по-видимому, ответвлялась от основного ущелья, одновременно поднимаясь вверх.

– На этой карте показана интересующая нас местность, – продолжил директор. – Курсор показывает место, где небольшая расщелина соединяется с более крупным каньоном, который тянется вниз справа налево. В этом месте топографы оставили свой транспорт и поднялись по расщелине пешком в поисках прохода на вершину крупного горного массива – на карте он помечен как “пять шестьдесят”. – Пока Колдуэлл говорил, пульсирующая точка медленно проскользнула между двумя второстепенными группами изолиний, прочертив путь, по которому двигалась команда КСООН. Они проследили, как курсор преодолел изгиб над горловиной расщелины и направился дальше. Затем огонек приблизился к боковой стороне расщелины и коснулся ее там, где несколько изолиний сливались в одну толстую кривую. После этого точка замерла.

– В этом месте стена ущелья представляла собой отвесную скалу около двадцати метров высотой. Там они столкнулись с первой странностью – ямой, расположенной у основания скальной стенки. Возглавлявший группу сержант описал ее как похожую на пещеру. Вам это не кажется странным?

Хант удивленно поднял брови и пожал плечами. – На Луне не образуются пещеры, – напрямую сказал он.

– Именно.

Теперь на экране отобразился фотоснимок той же местности – по-видимому, сделанный с точки, где был припаркован транспорт топографической команды. Они узнали пролом в стене ущелья на месте примыкания расщелины. К самой расщелине, высота которой оказалась выше, чем можно было судить по карте, вел скат из неплотно прилегавших друг к другу булыжников. На фоне виднелась приземистая скала, напоминавшая башню с плоским верхом – предположительно, тот самый массив, что был помечен на карте маркером “560”. Колдуэлл дал им какое-то время, чтобы соотнести фото с картой, прежде чем вывести на экран второй кадр. На нем был изображен вид снизу вверх – на этот раз в направлении горловины ущелья. Далее последовала серия новых снимков, ведущих к изгибу и далее за его пределы. – Это кадры видеосъемки, – пояснил Колдуэлл. – Я не станут утруждать вас просмотром всей записи. – На последнем кадре была запечатлена полутораметровая яма в каменной толще скалы.

– Подобные отверстия на Луне встречались и раньше, – заметил Колдуэлл. – Но они достаточно редки, так что наши люди решили изучить это место внимательнее. Внутри их встретил небольшой беспорядок. Место пострадало от камнепада – возможно, не один раз; там было не так уж много свободного пространства, только груда обломков и пыль… – по крайней мере, на первый взгляд. – На экране появился новый снимок, подтверждавший его слова. – Но когда они приступили к более тщательному обследованию, то обнаружили нечто из ряда вон. Под камнями оказалось тело – труп!

Картинка снова изменилась, показав новое фото пещеры, сделанное с того же ракурса, что и предыдущее. Но на этот раз целью снимка была верхняя часть человеческой фигуры, лежавшей посреди мусора и обломков – судя по всему, в тот момент, когда ее уже удалось наполовину раскопать. На ней был скафандр – по-видимому, ярко-красный, под слоем серовато-белой пыли. Шлем выглядел целым, но разглядеть какие-либо детали лица сквозь его забрало не представлялось возможным из-за отраженного света камеры. Прежде, чем заговорить снова, Колдуэлл дал им достаточно времени, чтобы изучить снимок и обдумать все факты.

– Это и есть то самое тело. Прежде, чем вы спросите, я дам вам ответы на некоторые из самых очевидных вопросов. Во-первых, нет, мы не знаем, кто он такой – или кем был – поэтому называем его Чарли. Во-вторых, нет, мы не знаем точной причины его смерти. В-третьих, нет, мы не знаем, откуда он прибыл. – Заметив недоуменный взгляд на лице Ханта, исполнительный директор вопросительно поднял брови.

– Несчастные случаи – часть нашей жизни, и разобраться в их причинах бывает непросто – в это я готов поверить, – сказал Хант. – Но не знать кто он такой…? Ведь при нем наверняка должно быть какое-то удостоверение личности; во всяком случае, я бы на это рассчитывал. А даже если и нет, он наверняка должен относиться к одной из лунных баз ООН. Кто-то бы наверняка заметил его пропажу.

На лице Колдуэлла впервые мелькнул проблеск улыбки.

– Разумеется, мы проверили все базы, доктор Хант. Никакого результата. Но это было лишь началом. Видите ли, когда его доставили в лабораторию для более тщательной проверки, начали всплывать кое-какие странности, которые не мог объяснить ни один эксперт – и уж поверьте мне на слово, мы подключили к этому немало светлых умов. Ситуация не прояснилась и после того, как мы переправили его сюда. Скажу больше, она становится тем более запутанной, чем больше мы узнаем.

– “Сюда”? Вы хотите сказать…

– О, да. Чарли доставили обратно на Землю. Прямо сейчас он находится в Вествудском Институте Биологии – в нескольких километрах отсюда. Сегодня мы его навестим.

Казалось, что в кабинете надолго воцарилась тишина, за время которой Хант и Грей пытались переварить поданные один за другим факты. Наконец, Грей высказал предположение:

– Может, у кого-то была причина, чтобы его туда сбросить?

– Нет, мистер Грей, об этом не может быть и речи. – Колдуэлл выждал еще несколько секунд. – Могу сказать, что исходя из тех немногочисленных сведений, которыми мы сейчас располагаем, с уверенностью можно заявить лишь о двух вещах. Во-первых, Чарли не имеет отношения ни к одной из основанных на Луне баз. Более того, – в голосе Колдуэлла послышался зловещий рокот, – он не принадлежит ни к одной из современных наций. Собственно говоря, у нас нет даже уверенности, что Чарли родом с нашей планеты!

Он перевел взгляд с Ханта на Грея, затем обратно, изучив недоверчивые лица, с которыми они отреагировали на его слова. Комнату накрыла абсолютная тишина. В воздухе повисло напряженное ожидание, которое действовало на нервы и едва не отдавалось звоном в ушах. Палец Колдуэлла ударил по клавише.

С экрана на них выпрыгнул гротескный крупный план лица, похожего на голый череп – с морщинистой и потемневшей, как древний пергамент, кожей, натянувшейся поверх костей, обнажая два ряда скалящихся зубов. От глаз не осталось ничего, кроме двух пустых впадин, слепо глядевших сквозь высохшие, кожистые веки.

В эфемерном воздухе просвистел голос Колдуэлла, который к этому моменту превратился в леденящий душу шепот:

– Видите ли, джентльмены, с момента гибели Чарли прошло больше пятидесяти тысяч лет!

Глава 6

Сидя на борту самолета КСООН, Доктор Виктор Хант рассеянно смотрел на открывавшиеся с высоты птичьего полета предместья Хьюстона. Умопомрачительный эффект, который произвел рассказ Колдуэлла, к этому моменту уже достаточно ослабел, чтобы Хант начал собирать в голове мысленную картину происходящего.

Возраст Чарли не вызывал никаких сомнений. Все живые существа поглощают радиоактивные изотопы углерода и других элементов, соблюдая вполне определенные пропорции. При жизни организм поддерживает постоянное соотношение между «обычными» и радиоактивными изотопами, но когда наступает смерть и в тело перестают поступать вещества извне, активные изотопы начинают распадаться согласно предсказуемой закономерности. Этот механизм, таким образом, обеспечивал работу крайне надежных часов, ход которых отсчитывался с момента смерти. Проанализировав остаточное количество радиоактивных изотопов, можно было рассчитать, как долго работали часы. Над Чарли было проведено множество таких испытаний, и все они совпадали друг с другом в пределах небольшой погрешности.

Кто-то заметил, что корректность этого метода основывалась на допущении, что химический состав пищи, которую употреблял Чарли, и атмосфера, которой он дышал, были такими же, как в случае современного человека, на современной же Земле. И поскольку Чарли мог прибыть с другой планеты, справедливость этого предположения была под вопросом. Этот спорный момент, впрочем, вскоре удалось разрешить. Несмотря на то, что функции большинства устройств в ранце Чарли пока что оставались неизвестными, в одном из агрегатов удалось распознать миниатюрный ядерный реактор довольно замысловатой конструкции. Топливные таблетки из урана-235 находились в легкодоступном месте, и благодаря анализу их продуктов распада, удалось получить еще один, независимый, хотя и менее точный, ответ. Энергоблок в ранце Чарли был сделан примерно пятьдесят тысяч лет тому назад. Отсюда следовал и другой вывод: поскольку этот возраст подтверждал результаты первой серии испытаний, питание и атмосфера, которой дышал Чарли, по-видимому, мало чем отличались от земных.

Но человеческий облик сородичей Чарли, напомнил себе Хант, должен был быть результатом эволюции в какой-то среде. Тот факт, что эта среда находилась либо на Земле, либо где-то еще, казался очевидным, ведь других вариантов правила элементарной логики попросту не допускали. Он, насколько позволяла память, проследил в прошлое эволюцию наземных форм жизни в ее общепринятом понимании и задумался, может ли она, несмотря на многие поколения кропотливого труда и исследований, посвященных изучению вопроса, оказаться сложнее, чем с такой уверенностью вплоть до сегодняшнего дня заявляли ученые. Несколько сотен миллионов лет – это, как ни крути, долгий срок; так ли уж невозможна была мысль, что где-то посреди этих пропастей неопределенности могла затеряться развитая линия человеческого вида, которая достигла процветания и успела исчезнуть задолго до того, как начал свое восхождение к славе современный человек?

С другой стороны, тот факт, что Чарли был обнаружен на Луне, указывал на цивилизацию, достаточно развитую в техническом плане, чтобы его туда отправить. Конечно, в процессе разработки космических полетов они бы развили технологическое общество планетарных масштабов, которое бы потребовало создания машин, возведения сооружений, строительства городов, использования металлов, и оставило бы после себя все прочие следы прогресса. Если такая цивилизация некогда существовала на Земле, то за столетия исследований и раскопок люди бы неизбежно обнаружили оставленные ею следы. Однако за всю историю не было зафиксировано ни одного свидетельства подобных открытий. И хотя этот вывод был основан исключительно на отсутствии фактов, Хант, даже с присущей ему склонностью к открытому взгляду на вещи, упорно не мог поверить в правдоподобность такого объяснения.

В таком случае оставался лишь один вариант: Чарли был родом не с Земли. Его домом, очевидно, не могла быть сама Луна: при своем размере она бы не смогла достаточно долго удерживать атмосферу, чтобы на ней успела зародиться жизнь, не говоря уже о достижении ею высокого уровня развития; к тому же скафандр Чарли доказывал, что на Луне он был таким же пришельцем, как и сами люди.

Значит, его родиной была другая планета. Но тогда возникала проблема с его бесспорно человеческим обликом, что подчеркнул и сам Колдуэлл, не став, однако же, вдаваться в подробности. Хант знал, что согласно общепринятой точке зрения, процесс естественной эволюции осуществлялся за счет долговременного отбора среди случайных серий генетических мутаций. Научно доказанные правила и принципы четко предписывали, что появление двух абсолютно одинаковых конечных продуктов, происходящих от двух полностью изолированных эволюционных ветвей, развивавшихся независимо друг от друга в разных уголках Вселенной, попросту невозможно. Следовательно, если Чарли был родом с другой планеты, этот факт не оставлял камня на камне от целого направления общепринятой научной теории. Получалось, что дом Чарли не мог находиться на Земле. Как и на любой другой планете. А значит, его существование было попросту невозможным. И все же он существовал.

Хант мысленно присвистнул, когда до него начал доходить истинный масштаб последствий. Над этой проблемой научное сообщество могло спорить не одно десятилетие.

В Вествудском Институте Биологии Колдуэлла, Лин Гарланд, Ханта и Грея встретил профессор Кристиан Данчеккер. Англичане узнали его, поскольку Колдуэлл уже представил его через видеофон. По пути в лабораторное подразделение института Данчеккер посвятил их в новые детали.

Для своего возраста тело Чарли прекрасно сохранилось. Причиной тому была среда, в которой обнаружили труп – жесткий стерильный вакуум и температура, которая даже в лунные дни поддерживалась на аномально низком уровне, благодаря теплоизолирующей толще окружающих камней. Это защитило мягкие ткани от бактериального разложения. Повреждений в скафандре обнаружить не удалось. Поэтому на данный момент предпочтение было отдано теории, согласно которой смерть Чарли наступила из-за резкого падения температуры, вызванного отказом системы жизнеобеспечения. Тело подверглось быстрой и глубокой заморозке, из-за чего в нем резко прекратились обменные процессы; кристаллы льда, образовавшиеся из телесных жидкостей Чарли, вызвали массовое повреждение клеточных мембран. Со временем легкие вещества по большей части сублимировались, оставив после себя почерневшую, сморщенную мумию естественного происхождения. Больше всего пострадали глаза, которые почти целиком состояли из жидкостей и в результате были практически целиком уничтожены, превратившись в крохотные чешуйчатые останки.

Одной из главных проблем была исключительная хрупкость тела, практически исключавшая любую попытку детального изучения. Труп и без того понес непоправимый ущерб в ходе доставки на Землю и снятия скафандра; предотвратить еще больший вред удалось лишь благодаря тому, что он буквально окаменел от сильного холода. Именно тогда кто-то вспомнил о Феликсе Борлане из IDCC и разрабатываемом в Англии инструменте, при помощи которого можно было увидеть внутренности предметов. Результатом стал визит Колдуэлла в Портленд.

Внутри первой лаборатории было темно. При помощи бинокулярных микроскопов специалисты изучали наборы диапозитивов, расположенных на подсвеченных снизу столах со стеклянным верхом. Данчеккер выбрал из общей массы несколько фотопластинок и, подозвав остальных, проследовал к дальней стене. Прикрепив первые три пластинки к расположенному на уровне глаз смотровому экрану, он зажег свет и сделал шаг назад, присоединившись к дожидавшемуся полукругу гостей. Пластинки оказались рентгеновскими снимками, на которых были видны фронтальная и боковые проекции черепа. Пять лиц, рельефно выделявшихся на фоне темной комнаты, разглядывали экран в мрачной тишине. Наконец, Данчеккер шагнул вперед, одновременно повернувшись к ним лицом.

– Полагаю, нет нужды объяснять, кто это такой. – Его манера речи была несколько формальной и даже немного душной. – Череп, человеческий во всех отношениях – во всяком случае, насколько можно судить по рентгеновским снимкам. – Данчеккер провел вдоль контура челюсти линейкой, которую подобрал на одном из столов. – Обратите внимание на строение зубов: с каждой стороны мы имеем по два резца, одному клыку, два премоляра и три моляра. Эта закономерность проявилась уже на раннем этапе эволюционной ветви, ведущей к современным человекообразным обезьянам, включая, разумеется, и самих людей. Она отличает нашу общую генеалогическую линию от других ветвей, таких, как обезьяны Нового Света, у которых аналогичная формула имеет вид два, один, три, три.

– Едва ли в этом есть необходимость, – заметил Хант. – Эти останки явно не похожи на череп мартышек или человекообразных обезьян.

– Верно подмечено, доктор Хант, – кивнув, согласился Данчеккер. – Редуцированные клыки, не сцепленные с верхним рядом зубов, характерная форма бугорков – все это отличительные черты людей. Обратите также внимание на плоский рельеф в нижней лицевой части черепа, отсутствие костных надбровных дуг…, высокий лоб и остроугольная челюсть, округлая черепная коробка. Все это характерные особенности настоящего человека, каким мы его знаем сегодня, – особенности, которые берут свое начало у его далеких предков. В данном случае важность этих деталей заключается в том, что они являют собой именно пример настоящего человека, а не просто существа, имеющего с ним поверхностное сходство.

Профессор снял пластинки, и комнату моментально залило ярким светом. Услышав, как вполголоса выругался один из ученых за столом, он тут же выключил подсветку. Затем он выбрал еще три снимка, расположил их на экране и снова включил свет, на этот раз показав собравшимся боковую проекцию туловища, руки и ступни.

– Туловище опять-таки ничем не отличается от знакомой нам человеческой анатомии. Та же структура ребер… широкая грудь с хорошо развитыми ключицами… нормальное строение таза. Ступня – это, пожалуй, наиболее специализированная часть человеческого скелета, которая обуславливает и на редкость мощную походку, и довольно любопытные особенности человеческой осанки. Если вы знакомы с анатомией человека, то, без сомнения, согласитесь, что эту ступня во всех отношениях аналогична нашей.

– Поверю вам на слово, – неохотно согласился Хант. – Значит, ничего примечательного.

– Самый важный момент, доктор Хант, как раз и состоит в том, что здесь нет ничего примечательного.

Данчеккер погасил экран и вернул пластинки в общую стопку. Когда группа повернулась к выходу, Колдуэлл обратился к Ханту:

– Такое случается далеко не каждый день, – проворчал он. – Вполне понятная причина, чтобы вызвать желание принять… не вполне обычные меры, как считаете?

Хант согласился.

Коридор, короткий лестничный пролет и снова коридор привели их к двойным дверям с выведенной большими красными буквами надписью «СТЕРИЛЬНАЯ ЗОНА». Оказавшись в расположенном за ними тамбуре, они надели хирургические маски, шапочки, костюмы, перчатки и бахилы, а затем прошли через следующую дверь.

В первом отделе, куда они заглянули, изучались образцы кожи и других тканей. Вводя вещества, которые, согласно гипотезе, испарились из них за несколько веков, образцы восстанавливались до состояния, близкого к первоначальному – во всяком случае, как надеялись сами ученые. В целом результаты их изысканий всего лишь подтвердили, что с точки зрения химии Чарли был таким же человеком, как и в плане внутреннего строения. Анализ, впрочем, обнаружил ряд ранее неизвестных ферментов. Динамическое моделирование на компьютере указывало на то, что эти ферменты были предназначены для расщепления белков, совершенно не похожих на те, что встречались в пище современного человека. Данчеккер был готов отмахнуться от этой нестыковки с весьма туманным комментарием «Времена меняются», чем, по-видимому, обескуражил Ханта.

Следующая лаборатория занималась изучением скафандра, а также различных приспособлений и инструментов, обнаруженных как на самом теле, так и поблизости от него. Первым из представленных экспонатов был шлем. Его задняя и верхняя часть были сделаны из металла, покрытого слоем матовой черной краски, и загибались вперед, где соединялась с прозрачным лицевым щитком, идущим от уха до уха. Данчеккер взял шлем, чтобы продемонстрировать его остальным, после чего просунул руку через отверстие в области шеи. Сквозь щиток были хорошо видны пальцы его резиновой перчатки.

– Взгляните, – сказал он, взяв с верстака мощный ксеноновый фонарь. Профессор направил луч на лицевой щиток, и на его поверхности тут же появился черный круг. Сквозь поверхность вокруг пятна было видно, что уровень освещенности внутри самого шлема практически не изменился. Он начал двигать фонарик, и темный круг следовал за ним, будто тень.

– Встроенный антиблик, – заметил Грей.

– Щиток сделан из самополяризующегося кристалла, – сообщил Данчеккер. – Он линейно реагирует на падающий свет, причем эта зависимость сохраняется даже при высокой интенсивности луча. Помимо прочего этот материал служит эффективной защитой от гамма-излучения.

Хант взял шлем в руки, чтобы внимательнее изучить. Сопряжение кривых, составлявших его внешний контур, не представляло особого интереса, но немного покрутив шлем и осмотрев его внутреннюю сторону, Хант заметил, что панель в верхней части был снята, и за ней открывалась ниша – пустая, если не считать крошечных проводков и нескольких фиксирующих зажимов.

– В этом углублении находилась полноценная станция связи в миниатюре, – подсказал Данчеккер, заметив его интерес. – За боковыми решетками были спрятаны динамики, а в верхнюю часть, над самым лбом, встроен микрофон. – Он просунул руку внутрь полости и извлек из верхней секции шлема небольшой выдвижной бинокулярный перископ, который тут же со щелчком зафиксировался напротив глаз потенциального носителя. – Встроенный монитор здесь тоже есть, – пояснил он. – Управлялся при помощи нагрудной панели. В небольшом отверстии спереди находилась видеокамера. – Хант продолжал вертеть трофей в руках, изучая его со всех углов в задумчивом молчании. Две недели тому назад он сидел за столом в Метадайне, занимаясь рутинной работой. Даже в своих самых безумных фантазиях он не мог и помыслить, что однажды в его руках окажется одно из самых захватывающих открытий века, если не за всю историю человечества. Даже его живому уму было непросто со всем этим совладать.

– Мы можем взглянуть на его электронную начинку? – наконец, спросил он.

– Не сегодня, – ответил Колдуэлл. – Электронные компоненты шлема изучаются в другом месте – как и большая часть содержимого ранца. Пока что ограничимся тем, что эти ребята явно знали толк в молекулярных схемах.

– Ранец – настоящий шедевр прецизионного машиностроения в миниатюре, – продолжил Данчеккер, ведя их в другую часть лаборатории. Нам удалось идентифицировать основной источник энергии, на котором работало все остальное оборудование и система теплоснабжения – как выяснилось, он имеет ядерную природу. Помимо этого, мы обнаружили целый комплекс оборотного водоснабжения, систему жизнеобеспечения, резервный источник питания с системой связи и минизавод по получению сжиженного кислорода – и все это уместилось здесь! – Он продемонстрировал остальным выпотрошенный кожух ранца, после чего бросил его обратно на верстак. – Внутри ранца были и другие устройства, но их назначение пока что остается неясным. Позади вы можете видеть кое-что из личных вещей погибшего.

Развернувшись, профессор указал на набор предметов, cнятых с тела Чарли и теперь аккуратно разложенных на еще одном верстаке, будто экспонаты музея.

– Ручка для письма – не так уж сильно отличающаяся от знакомого нам шарикового аналога; поворотом верхней части можно менять цвет. – Он взял в руки набор металлических пластин, который выдвигались из футляра на манер лезвий швейцарского ножа. – Мы думаем, что это своего рода ключи, поскольку на их поверхности записаны магнитные коды.

Сбоку располагалась коллекция объектов, напоминавших смятые листки бумаги; на некоторых из них местами виднелись группы едва различимых символов. Рядом лежали две книги карманного размера, каждая толщиной чуть больше сантиметра.

– Здесь самые разные предметы, – сказал Данчеккер, охватывая взглядом верстак. – Документы сделаны из некоего пластифицированного волокна. Местами видны фрагменты печатного и рукописного текста – но разобрать их, по понятным причинам, почти невозможно. Материал сильно деградировал и имеет склонность рассыпаться в пыль при малейшем касании. – Он кивнул Ханту. – Это еще одна сфера, в которой мы надеемся получить как можно больше информации при помощи Тримагнископа, прежде чем переходить к более рискованным альтернативам. – Он указал на оставшиеся предметы и просто перечислил их, не вдаваясь в подробности. – Факел размером с ручку для письма; нечто вроде карманного огнемета, как нам кажется; нож; карманная электродрель, тоже не больше шариковой ручки, с комплектом сверл в рукоятке; контейнеры для еды и напитков – при помощи клапанов они соединяются с трубками в нижней части шлема; карманный скоросшиватель наподобие бумажника – слишком ветхий, чтобы его открывать; перемена нижнего белья; предметы личной гигиены; странные фрагменты металла неопределенного назначения. В карманах также было обнаружено несколько электронных устройств; их отправили для изучения в другую лабораторию вместе с остальной техникой.

По пути к выходу группа задержалась у алого скафандра, который был надет на полноразмерный манекен, занимавший небольшой постамент. На первый взгляд, пропорции фигуры едва заметно отличались от таковых у среднестатистического человека: телосложение было ближе к коренастому, а конечности чуть короче, чем можно было ожидать при росте в сто шестьдесят восемь сантиметров. Впрочем, скафандр не был вплотную подогнан к телу, так что было сложно сказать наверняка. Хант обратил внимание на необычно толстые подошвы.

– Встроенная амортизация, – подсказал Данчеккер, следуя за его взглядом.

– Что это?

– Весьма неординарное изобретение. Механические свойства подошвы меняются в зависимости от приложенного давления. При обычной ходьбе они сохраняют умеренную гибкость. Однако при ударе – например, от прыжка, подошвы приобретают характеристики жесткой пружины. Это идеальное приспособление для кенгуриных прыжков в условиях лунной гравитации, которое одновременно использует преимущества сниженного веса и нормальной инерции.

– А теперь, джентльмены, – сказал Колдуэлл, который с явным удовлетворением наблюдал за происходящим, – настал момент, которого вы, как я полагаю, ждали больше всего – давайте взглянем на самого Чарли.

Лифт доставил их на подземные уровни института. Они оказались в мрачноватом коридоре с белыми лампами и выложенными белой плиткой стенами, после чего проследовали к большой металлической двери. Данчеккер приложил большой палец к встроенной в стену стеклянной панели, и дверь, распознав его отпечаток, бесшумно отодвинулась в сторону. В ту же секунду расположенную за ней комнату наполнило белое сияние – яркое, но в то же время рассеянное.

Внутри было холодно. Большая часть стен была занята панелями управления, аналитическим оборудованием и стеклянными кабинетами, уставленными рядами сверкающих инструментов. Здесь все было светло-зеленым, как в операционной, и создавало ощущение хирургической чистоты. Сбоку стоял большой стол, опиравшийся на единственную центральную колонну. Сверху на нем лежало нечто вроде стеклянного гроба. Внутри находилось тело. Не говоря ни слова, профессор провел их через комнату, скрипя бахилами на прорезиненном полу. Небольшая группа собралась у стола и в молчаливом благоговении воззрилась на лежавшую перед ними фигуру.

Тело, от нижней части груди и до пальцев ног, было закрыто простыней. В этом больничном окружении чудовищный эффект, который произвело зрелище, буквально выпрыгнувшее на них с экрана в кабинете Колдуэлла, практически исчез. Остался лишь предмет научных изысканий. Хант был ошарашен тем, что на расстоянии вытянутой руки от него находилось существо, которое некогда было частью другой цивилизации, выросло и покинуло этот мир еще до того, как забрезжил рассвет человеческой истории. Он, казалось, долго разглядывал труп, не говоря ни слова, не в силах сформулировать хоть сколько-нибудь осмысленный вопрос или комментарий, пока в его голове крутились догадки о жизни и временах этого диковинного существа. Когда Хант, будто встряхнувшись, вернулся в настоящее, то понял, что профессор продолжает говорить.

–… На текущем этапе мы, разумеется, еще не в состоянии ответить, была ли это всего лишь генетическая случайность, присущая только данному индивиду, или же общая черта всей его расы, однако измерения глазниц, а также некоторых частей черепа дают понять, что его глаза, относительно общего размера тела, были несколько больше наших. Это, в свою очередь, указывает на то, что привычный нам солнечный свет показался бы ему слишком ярким. Кроме того, обратите внимание на длину ноздрей. Принимая во внимание сужение просвета с возрастом, они явно предназначены для более длительного прохождения теплого воздуха. Это означает, что на его родине преобладал сравнительно холодный климат…, аналогичные особенности можно наблюдать у современных эскимосов. – Данчеккер взмахнул рукой, охватывая своим жестом всё тело Чарли. – Гипотеза холодной среды обитания также подтверждается приземистым, коренастым телосложением. Более короткий и округлый объект обладает меньшей площадью поверхности в расчете на единицу объема, чем длинный и тонкий, и, как следствие, теряет меньше тепла. Сравните компактное строение тела у эскимосов с длинными конечностями и худощавым телосложением негров. Мы знаем, что при жизни Чарли на Земле как раз начинался последний холодный этап плейстоценового ледникового периода. У форм жизни, которые тогда населяли нашу планету, было в запасе несколько миллионов лет, чтобы успеть адаптировать к холоду. Кроме того, есть довольно веские основания полагать, что причиной ледниковых периодов служит сокращение падающего на Землю солнечного излучения, которое, в свою очередь, вызвано прохождением Солнца и планет через области пространства с повышенной концентрацией космической пыли. Ледниковые периоды, к примеру, наступают примерно каждые двести пятьдесят миллионов лет; таков же период обращения нашей галактики, что вряд ли является простым совпадением. Таким образом, очевидная приспособленность этого существа к холодному климату, указания на пониженный уровень освещенности и его установленный возраст прекрасно соотносятся друг с другом.

Хант недоуменно взглянул на профессора. – Значит, вы вполне уверены, что Чарли родом с Земли? – спросил он слегка удивленным тоном. – Я, конечно, о Земле из прошлого – это точно?

Данчеккер презрительно отвел назад голову и насупил брови, изобразив толику раздражения. – Конечно, это более, чем очевидно, доктор Хант. – Профессор произнес это таким тоном, будто отчитывал заблудшего студента. – Задумайтесь о том, что мы уже рассмотрели: зубы, череп, кости, типы и расположение органов. Я намеренно обратил внимание на эти детали, чтобы подчеркнуть наше с ним родство. Нет никаких сомнений, что мы потомки одних и тех же предков. – Он поднес руку к лицу и помахал ей туда-сюда. – Нет, это ясно как день. Чарли произошел от тех же существ, что и современный человек, и все остальные земные приматы.

У Грея на этот счет были сомнения. – Ну, даже не знаю, – сказал он. – Мне кажется, в словах Вика есть резон. Я к тому, что если его соплеменники родом с Земли, то кто-нибудь уже бы давно обнаружил их следы, разве нет?

Данчеккер вздохнул с наигранным безразличием. – Если вы хотите поставить мои слова под сомнение, то такое право у вас, безусловно, есть, – заявил он. – Но со своей стороны я, как биолог и антрополог, вижу более, чем достаточно фактов в пользу озвученных мною выводов.

Ханта такой ответ, похоже, ничуть не удовлетворил, и он уже было хотел что-то возразить, но в разговор вмешался Колдуэлл.

– Парни, остыньте. Думаете, за последние недели у нас было мало таких споров?

– Я думаю, сейчас подходящий момент, чтобы устроить перерыв на обед, – со своевременной тактичностью добавила Лин Гарланд.

Данчеккер развернулся и зашагал к двери, зачитывая по памяти статистику о плотности волос и толщине подкожного жира – судя по всему, попросту выбросив инцидент из головы. Хант задержался, чтобы еще раз осмотреть тело Чарли, прежде чем развернуться и направиться следом, чем на секунду привлек внимание Грея. Рот инженера молниеносно дернулся у самых уголков; Хант едва заметно пожал плечами. Колдуэлл, который все еще стоял у подножия стола, обратил внимание на их обмен жестами. Он повернул голову в сторону Данчеккера, затем снова перевел взгляд на англичан, глубокомысленно сощурив глаза. Наконец, медленно кивая самому себе, он с легкой улыбкой на лице последовал к выходу чуть позади остальной группы.

Дверь бесшумно задвинулась, и комната вновь погрузилась в темноту.

Глава 7

Положив руки на плечи, Хант вытянулся вдоль спинки и протяжно зевнул, глядя в потолок лаборатории. Продержавшись в таком положении несколько секунд, он со вздохом рухнул обратно в кресло. Наконец, он потер кулаками глаза, выпрямился перед консолью и снова перевел взгляд на метровую стенку стеклянного цилиндрического контейнера, стоявшего сбоку от него.

Картинка на лучевой трубке Тримагнископа представляла собой увеличенное изображение одной из карманных книг, найденных на теле Чарли – Данчеккер показывал их три недели назад, когда Хант с Греем только прибыли в Хьюстон. Сама книга располагалась внутри сканирующего модуля машины, в дальней части комнаты. Скоп был настроен на генерацию виртуального образа, который следовал за изменением плотности в пределах граничной поверхности выбранной страницы, порождая изображение только нижней части книги; как будто верхнюю часть попросту убрали, как верхние карты в колоде. Однако из-за древности и состояния книги символы на открытой таким способом странице, как правило, отличались низким качеством, а кое-где и вовсе были прорисованы не до конца. Следующий шаг заключался в оптическом сканировании картинки при помощи ТВ-камер и передаче закодированного изображения в компьютерный комплекс НавСвязи. Далее исходные данные предстояло обработать при помощи алгоритмов распознавания образов и статистических методов, которые на выходе должны были дать новую, улучшенную копию страницы, где будет восстановлена большая часть недостающих символьных фрагментов.

Хант обвел взглядом небольшие экраны своей консоли, на каждом из которых под увеличением отображалась выбранная область страницы, и при помощи клавиатуры ввел в машину серию инструкций.

– На пятом мониторе есть нераспознанная область, – сообщил он. – Положение курсоров: по оси X от тысячи двухсот до тысячи трехсот восьмидесяти, по оси Y от девятисот девяноста до, эм, тысячи семидесяти пяти.

Роб Грей, сидевший за другой консолью в паре метров от Ханта, практически в окружении экранов и контрольных панелей, сверился с одним из светящихся перед ним числовых массивов.

– В пределах всей области Z меняется линейно, – сообщил он. – Попробуем приподнять этот блок?

– Давай. Попытка не пытка.

– Задаю пошаговое изменение Z с двухсот до двадцати… инкремент одна десятая… шаг по времени ноль целых пять десятых секунды…

– Проверяю. – На глазах у Ханта считанная сквозь книгу поверхность претерпела локальные искажения, заставив измениться картинку на экране монитора.

– Попридержи-ка здесь, – попросил он. Грей нажал клавишу. – Нормально?

Какое-то время Хант внимательно рассматривал модифицированное изображение.

– Середина элемента теперь видна четко, – наконец, произнес он. – Зафиксируй внутреннюю плоскость на сорока процентах. Мне, правда, все еще не нравится полоса вокруг нее. Покажи-ка мне вертикальный срез через центральную точку.

– На какой экран вывести?

– А… на седьмой.

– Сейчас будет.

На консоли Ханта появилась кривая, показывающая поперечный срез страницы в интересующей их небольшой области. Немного изучив его, он сказал:

– Прогони интерполяцию по всей полосе. А в качестве пороговых значений пусть будет, например, минус пять и тридцать пять процентов по оси Y.

– Параметры заданы… Интерполятор запущен… прогон завершен, – сообщил Грей. – Добавляю изменения в программу сканирования. – Картинка опять немного поменялась. Изображение стало заметно лучше.

– По краям все еще не то, – заметил Хант. – Попробуй увеличить на десять веса у точек на границе первой и третьей четвертей. Если это не сработает, придется разбить элемент на полосы по уровням глубины.

– Плюс десять к точкам двести пятьдесят и семьсот пятьдесят, – повторил Грей, щелкая по клавишам. – Добавил. Как результат?

Фрагменты символов на границе элемента поверхности, выведенного на мониторе Ханта, как по волшебству сложились в знакомые формы. Хант удовлетворенно кивнул.

– Годится. Фиксируй. Хорошо – с этим разобрались. В правом верхнем углу есть еще один замусоренный кусочек. Давай теперь им займемся.

Такому распорядку их жизнь следовала с того самого дня, как была завершена установка скопа. Первую неделю Хант и Грей провели за получением серии поперечных срезов самого тела. Эта работа запомнилась им легким дискомфортом, а также куда более серьезными неудобствами, вызванными необходимостью работать в костюмах с электроподогревом, поскольку вышестоящее медицинское руководство настоятельно требовало держать Чарли в охлаждаемой среде. Но когда дело дошло до результатов, их ждало разочарование. В общем и целом Чарли, как внутри, так и снаружи, был удивительно – или же, напротив, вполне ожидаемо, в зависимости от точки зрения, – похож на человека. На второй неделе они приступили к изучению предметов, найденных на теле – в особенности клочков “бумаги” и карманных книг. В этот момент расследование приобрело более интересный оборот.

Первыми из содержавшихся в документе символов были идентифицированы числа. Вскоре команда криптографов, собранная в штаб-квартире НавСвязи, разгадала систему счета: она была основана на позиционной нотации, но, в отличие от десятичной, использовала двенадцать цифр, а младшие разряды в числах стояли слева. Более сложной задачей была расшифровка нецифровых символов. Лингвисты из учреждений и университетов в разных странах мира подключились к сети Хьюстона и, вооружившись целыми батареями компьютеров, пытались общими силами разобраться в языке лунарианцев, как в итоге стали называть расу Чарли в память о месте его обнаружения. Пока что их успехи, по сути, ограничивались тремя фактами: что лунарианский алфавит состоял из тридцати семи символов; что слова записывались справа налево; и что у букв была как строчная, так и прописная форма.

Но даже этот результат считался весьма неплохим достижением, ведь его удалось достичь за такой короткий срок. Большинство вовлеченных в проект людей прекрасно понимали, что без скопа не было бы даже этих крох, и имена двух англичан уже приобретали широкую известность в масштабах всего подразделения. Скоп вызвал массу интереса со стороны технического персонала КСООН, и почти каждый вечер в Оушен стекались посетители, которым было любопытно встретиться с создателями инструмента и узнать больше о принципах его работы. Вскоре отель Оушен стал плацдармом для регулярных встреч дискуссионного клуба, где любой неравнодушный мог дать волю самым безумным фантазиям насчет загадки Чарли, сбросив на время оковы профессиональной осторожности и скептицизма, которые приходилось нести в течение рабочего дня.

Колдуэлл, разумеется, знал, о чем именно говорили участники таких собраний, и даже что думали те, кто не говорил, поскольку на большинстве вечеров присутствовала Лин Гарланд, игравшая роль ближайшего аналога прямой линии связи со штаб-квартирой. Особого сопротивления это не вызывало – ведь в конечном счете такова была часть ее работы. Возражений стало еще меньше после того, как Лин начала приводить с собой других девушек из НавСвязи, немного освежив встречи атмосферой вечеринок. Приезжие восприняли это начинание на ура; правда, в случае пары местных такое развитие событий привело к некоторому обострению отношений на бытовом фронте.

Хант в последний раз ударил по клавишам, после чего откинулся в кресле, чтобы изучить завершенную страницу.

– Совсем неплохо, – заметил он. – Здесь особых улучшений не потребуется.

– Отлично, – согласился Грей. Он зажег сигарету и, не спрашивая, перекинул пачку Ханту. – Оптическое кодирование завершено, – добавил он, бросая взгляд на экран. – Значит, шестьдесят седьмая готова. – Он поднялся с кресла, подошел к Ханту и встал рядом с его консолью, чтобы получше рассмотреть изображение в контейнере. Какое-то время он разглядывал картинку, не говоря ни слова.

– Столбцы чисел, – без нужды заметил он. – Похоже на какую-то таблицу.

– Похоже… – отстраненным голосом произнес Хант.

– Ммм… строки и столбцы… толстые и тонкие линии. Это может быть что угодно: дорожная карта, проволочные калибры, какое-нибудь расписание. Кто знает?

Хант ничего не сказал, продолжая время от времени выдувать в стекло клубы дыма и покачивая головой то в одну, то в другую сторону.

– Больших чисел здесь нет, – наконец, заметил он. – Не больше двух разрядов в каждой позиции. Значит, в двенадцатеричной системе будет сколько? Максимум сто сорок три. – Потом запоздало добавил:

– Интересно, чему равно самое большое.

– У меня где-то есть таблица соответствий между лунарианской и десятичной системами. Сгодится?

– Нет, не трать пока время. До обеда всего ничего. Может, взглянем на нее за пивом сегодня вечером, в Оушене.

– Я вижу их единицу и двойку, – сказал Грей. – И тройку, и – ничего себе! – посмотри на правые колонки вон в тех рамках. Числа идут в порядке возрастания!

– Ты прав. И взгляни – та же закономерность повторяется снова и снова в каждой рамке. Чем-то напоминает циклический массив. – Хант задумался, и его лицо сморщилось от сосредоточения. – Но не только – видишь эти буквенные группы по бокам? Те же самые группы регулярно повторяется на всей странице… – Он снова умолк и потер подбородок.

Грей выждал секунд десять. – Есть мысли?

– Без понятия… Наборы чисел, идущих подряд, начиная с единицы. Цикличность… буквенные метки у каждой из повторяющихся групп. И вся эта последовательность повторяется внутри более крупных групп, а те повторяются сами. Все это указывает на какой-то порядок. Последовательность…

Его бормотания прервала открывшаяся позади дверь. В комнату вошла Лин Гарланд.

– Привет, парни. Что у нас сегодня? – Она сделала несколько шагов и, встав между ними, вгляделась в изображение страницы. – Ну и ну, таблицы! Подумать только. Откуда они взялись, из книг?

– Привет, красавица, – с ухмылкой ответил Грей. – Ага. – Он кивнул в направлении сканера.

– Привет, – отозвался Хант, наконец-то отрывая глаза от картинки на мониторе. – Чем можем помочь?

Она ответила не сразу, продолжая вместо этого разглядывать содержимое контейнера.

– Что это? Есть идеи?

– Пока не знаем. Мы как раз об этом говорили, когда ты вошла.

Она пересекла лабораторию и, наклонившись, заглянула в верхнюю часть сканера. При виде гладкого, загорелого изгиба ноги и гордого выпада ягодиц под тонкой юбкой двое английских ученых обменялись одобрительными взглядами. Затем она вернулась к ним и еще раз изучила картинку.

– Если хотите знать мое мнение, то это похоже на календарь, – сказала она. Ее голос не оставлял повода для возражений.

Грей рассмеялся. – Календарь, да? Ты говоришь об этом с такой уверенностью. Это что – демонстрация безошибочной женской интуиции или вроде того? – спросил он, игриво подначивая Лин.

Она с вызовом повернулась к нему, выпятив челюсть и уперевшись руками в бедра. Послушай, мой дорогой брит – у меня же есть право на собственное мнение, верно? Так вот, я считаю, что это календарь. Это и есть мое мнение.

– Ладно, ладно. – Грей поднял руки. – Давайте не будем заново разжигать войну за независимость. Я сделаю пометку в лабораторном журнале: По мнению Лин, это…

– Охренеть! – на полуслове прервал его Хант. Выпучив глаза, он пялился на контейнер с книгой. – Знаешь, а ведь она, возможно, права! Она может быть чертовски права!

Грей снова развернулся лицом к контейнеру. – С чего ты взял?

– Сам посмотри. Большие группы могут оказаться аналогами месяцев, а помеченные последовательности внутри них – неделями, которые, в свою очередь, состоят из отдельных дней. В конце концов день и год – естественные единицы измерения в любой календарной системе. Смекаешь?

Грей, судя по его выражению, был настроен скептически. – Как-то это сомнительно, – медленно произнес он. – Таблица же совсем не похоже на наш год, верно? Взгляни – в этой таблице чертова прорва чисел, явно не три шестьдесят пять, и куда больше двенадцати месяцев или что они там из себя представляют – разве нет?

– Я понимаю. Интересно?

– Эй. Я вообще-то еще здесь, – раздался тихий голос позади них.

– Прости, – сказал Хант. – Нас немного уносит. – Он покачал головой и недоуменно посмотрел на Лин.

– Почему, бога ради, ты решила, что это календарь?

Она пожала плечами и недовольно надула губы. – Даже не знаю. Та книга похожа на ежедневник. А во всех ежедневниках, которые мне попадались, был календарь. Значит, и здесь должен быть.

Хант вздохнул. – Вот тебе и научный метод. Так или иначе, давайте это проверим. Позже я бы проделал с ним кое-какие выкладки. – Он снова взглянул на Лин. – Нет, если подумать, давай-ка ты проверишь сама. Это же твое открытие.

Она нахмурилась и с подозрением взглянула на Ханта. – Что мне нужно сделать?

– Садись за главную консоль. Так, хорошо. Теперь включи управляющую клавиатуру… Нажми красную кнопку – вон ту.

– А дальше?

– Теперь печатай: FC запятая DACCO семь слэш PCH точка P шестьдесят семь слэш HCU точка один. Это означает: “режим функционального управления, выбрать подсистему доступа к данным номер семь, считать файл данных “Проект Чарли, книга №1”, страница шестьдесят семь, в оптическом формате, и вывести на устройство печати в одном экземпляре”.

– Так и есть? Серьезно? Класс!

Хант повторил команды медленнее, и Лин ввела их в компьютер. В ответ тут же зажужжал принтер, стоявший рядом с устройством сканирования. Спустя несколько секунд в его боковой лоток упал лист глянцевой бумаги. Грей подошел, чтобы его забрать.

– Идеально, – объявил он.

– Значит, теперь я тоже эксперт по скопу, – живо сообщила Лин.

Просмотрев распечатку, Хант кивнул и сунул лист в папку, лежавшую на его консоли.

– Берешь работу на дом? – спросила она.

– Мне просто не нравятся обои в гостиничном номере.

– В его вокингэмской квартире вся спальня исписана теорией относительности, – признался Грей, –…, а кухня – волновой механикой.

Она с любопытством посмотрела сначала на одного, потом на другого. – Знаете, вы чокнутые. Оба – вы оба чокнутые. Раньше я не могла произнести такое вслух из вежливости, но должен же кто-то вам это сказать.

Хант смерил ее серьезным взглядом. – Ты же не проделала такой путь ради того, чтобы донести до нас эту мысль, – заметил он.

– Так и есть – я кое-что узнала. Мне в любом случае нужно было ехать в Вествуд. Этим утром до меня дошла одна новость, и я подумала, что она может вас заинтересовать. У Грегга был разговор с Советами. Похоже, что одна из их материаловедческих лабораторий проводила испытания над странными фрагментами металлического сплава, который недавно попал им в руки – целая уйма необычных свойств, которые еще никто и никогда не видел. И угадайте что – эти фрагменты откопали на Луне, где-то неподалеку от Моря Дождей. И когда лаборатория прогнала кое-какие тесты для их датировки, оказалось, что их возраст около пятидесяти тысяч лет! Как вам такое! Интересно?

Грей присвистнул.

– Рано или поздно кто-нибудь обязательно бы нашел что-то подобное, – сказал, кивая, Хант. – Есть подробности?

Она покачала головой. – Боюсь, нет. Но не исключено, что кто-нибудь из ребят сможет рассказать вам чуть больше сегодня вечером в Оушене. Если там будет Ганс, попробуйте спросить его – он уже разговаривал с Греггом на эту тему.

Хант, казалось, был заинтригован, но решил, что этот вопрос лучше отложить до поры до времени.

– Как там Грегг? – спросил он. – Пробовал недавно улыбаться?

– Не будь таким язвительным, – с укором сказала она. – У Грегга все в порядке. Он занят, вот и все. Думаешь, у него было мало забот до того, как все это завертелось?

Хант не спорил. За прошедшие несколько недель он увидел достаточно подтверждений тому, насколько обширными были ресурсы, которые Колдуэлл координировал в масштабах целой планеты. Он просто не мог не впечатлиться организационными способностями директора и его беспощадной эффективностью в вопросах устранения оппозиции. Но некоторые моменты все же вызывали у него определенные сомнения.

– Так как идут дела? – спросил он. Вопрос прозвучал нейтральным тоном. Но отточенные чувства девушки тут же заметили неладное. Ее глаза едва заметно сузились.

– Что ж, большая часть работы происходила уже при тебе. Так что сам об этом думаешь?

Он попытался увести разговор в сторону, чтобы не дать ей обратить вопрос против его самого.

– На самом деле меня это не касается, да? Мы здесь просто рабочие-станочники.

– Нет, мне правда интересно. Что думаешь?

Хант затушил сигарету, устроив из этого настоящее представление. Он нахмурился и почесал лоб.

– У тебя тоже есть право на собственное мнение, – продолжала настаивать она. – Так сказано в нашей Конституции. Так что думаешь?

Ни отвертеться, ни избежать взгляда этих больших карих глаз уже не получится.

– Здесь явно не испытывают недостатка в новой информации, – неохотно признал он. – Пехота исправно несет свою службу… – Он умолк, позволив невысказанному вердикту повиснуть в воздухе.

– Но что…

Хант вздохнул.

– Но… интерпретация. В том, как эту информацию использую большие шишки там, наверху, есть что-то чересчур догматичное, чересчур жесткое. Как будто они не могут сойти с проторенной дорожки, которой следовали много лет. Может быть, они стали жертвами сверхспециализации – и не станут мириться с вариантами, которые противоречат их убеждениям.

– Например?

– О, даже не знаю… Ну, возьмем, к примеру, Данчеккера. Она всегда был сторонником традиционной теории эволюции – всю свою жизнь, полагаю; следовательно, Чарли должен быть родом с Земли. Другие варианты невозможны. Общепринятая теория должна быть верной, и это непреложный факт; все остальное нужно вместить в эти рамки.

– Думаешь, он ошибается? Что Чарли прибыл откуда-то еще?

– Черт, я не знаю. Он может оказаться прав. Я не против его выводов как таковых; я против того, как он к ним приходит. Чтобы расколоть эту проблему, нам придется проявить больше гибкости.

Лин медленно кивнула сама себе, как если бы Хант подтвердил какую-то догадку.

– Я подозревала, что ты скажешь нечто подобное, – задумчиво произнесла она. – Греггу будет интересно тебя выслушать. Он и сам об этом подумывал.

У Ханта появилось ощущение, что вопросы Лин не были всего лишь очередным витком их беседы. Он долго не сводил с нее пристального взгляда.

– С какой стати Греггу этим интересоваться?

– О, вы удивитесь. Грегг прекрасно наслышан о вас двоих. Его интересует мнение любого человека. Видите ли, все дело в людях – а Грегг настоящий гений в том, что касается людей. Он знает, что ими движет. Это самая важная часть его работы.

– Что ж, сейчас у него как раз проблема с людьми, – заметил Хант. – Так почему же он ее не решает?

Лин вдруг сменила настрой и, похоже, перестала всерьез относиться к их разговору, будто уже узнала все, что хотела – во всяком случае, до поры до времени.

– О, он ее решит – когда интуиция подскажет ему, что пришло время. Момент он тоже всегда выбирает удачно. – Она решила окончательно закрыть эту тему. – А вообще-то уже подошло время обеда. – Она встала и скрестила руки на груди. – Не желают ли двое бритов угостить выпивкой бедную девушку из Колоний?

Глава 8

Совещание о ходе работ, в главном конференц-зале штаб-квартиры НавКомм, шло уже чуть больше двух часов. Десятка два человек – кто-то сидя, а кто-то и развалившись в кресле – окружали большой стол в центре зала, к этому моменту превратившийся в скопище беспорядочно раскиданных документов, бумаг, переполненных пепельниц и полупустых стаканов.

По-настоящему впечатляющих результатов пока что не было. Докладчики сообщали об итогах последних испытаний; их выводы, в общем и целом, сводились к тому, что с точки зрения сердечно-сосудистой, дыхательной, нервной, эндокринной, лимфатической, пищеварительной и всех прочих систем, которые только можно было себе представить, Чарли выглядел таким же нормальным, как и любой из присутствовавших за этим столом. У него были такие же кости, такая же биохимия, а кровь подчинялась той же классификации, что и у людей. Объем и уровень развития мозга соответствовали норме Homo sapiens, а ряд фактов указывали на то, что при жизни он был правшой. Специалисты проанализировали генетический код в его половых клетках; компьютерное моделирование процесса слияния с генетическими кодами, взятыми у среднестатистической женщины, показали, что рожденное от такого союза потомство обладало бы совершенно нормальным набором характеристик.

Хант, памятуя о своем статусе неофициального гостя, по большей части сохранял роль пассивного наблюдателя и время от времени недоумевал, зачем его вообще пригласили на это совещание. Пока что единственным упоминанием его имени была вступительная речь Колдуэлла, в которой тот, помимо прочего, говорил о неоценимой помощи, которую оказал проекту Тримагнископ; не считая последовавшего за этим одобрительного гомона, никто из присутствующих больше не вспоминал ни о самом инструменте, ни о его изобретателе. Лин Гарланд сказала ему: “Совещание назначено на понедельник, и Грегг хочет, чтобы ты пришел и ответил на детальные вопросы по поводу скопа”. И вот он здесь. Но пока что никто не интересовался подробностями работы самого скопа – только полученными с его помощью данными. На Ханта накатило беспокойное ощущение, будто где-то здесь притаился скрытый мотив.

После подробного разбора половой жизни Чарли в ее компьютеризированном, математическом исполнении, председатель обратил внимание на гипотезу, выдвинутую сидевшим напротив Ханта палеонтологом из Техаса, согласно которой родиной лунарианцев мог быть Марс. Марс находился на более поздней стадии планетарной эволюции, чем Земля, а значит, разумная жизнь могла зародиться там раньше. После этого со всех сторон посыпались доводы и возражения. Исследование Марса уходило корнями в 70-е годы XX века; КСООН уже много лет изучали его поверхность, запуская спутники и строя обитаемые базы. Почему же они не засекли ни единого следа лунарианской цивилизации? Ответ: На Луне мы провели куда больше времени, но первые признаки лунарианцев были обнаружены только сейчас. Значит открытий на Марсе следовало ожидать в будущем. Возражение: Если они прилетели с Марса, значит, именно там и развивалась их цивилизация. Существование полноценной цивилизации должно было оставить куда более явные следы, чем земные полеты на Луну – а значит, на Марсе лунарианцев должны были обнаружить гораздо раньше. Ответ: Примите во внимание скорость эрозии марсианской поверхности. Упомянутые следы были бы по большей части стеры с лица планеты или погребены под слоем грунта. Так, по крайней мере, можно было объяснить отсутствие аналогичных следов на самой Земле. Затем кто-то сказал, что, по сути, это никак не решает проблему, а лишь переносит ее в другое место. Если лунарианцы прибыли с Марса, теорию эволюции ждал все тот же раздрай.

Так что дискуссия продолжалась дальше.

Хант задумался о том, как сейчас дела у Роба Грея в Вествуде. Теперь, помимо ежедневного рутинного сбора данных им приходилось выделять время на подготовку персонала. Примерно неделю тому назад Колдуэлл сообщил им о своем желании подготовить на роль полноценных операторов Тримагнископа четырех инженеров НавКомм. Его объяснение, будто это поможет обеспечить круглосуточную работу скопа и, как результат, более эффективное использование инструмента, показалось Ханту неубедительным, как и заявление о том, что в дальнейшем НавКомм собирается приобрести несколько инструментов, но опыт их использования должно получить уже сейчас, пока есть такая возможность.

Возможно, Колдуэлл собирался превратить НавКомм в независимый и самодостаточный комплекс по эксплуатации скопов. Но с какой стати ему так делать? Мог ли Форсит-Скотт или кто-то еще оказывать на них давление, чтобы вернуть Ханта в Англию? Если все это было прелюдией к его отправке домой, то сам скоп, очевидно, останется в Хьюстоне. А значит, когда он вернется, то первым делом столкнется с паническим ужасом, ведь там придется в срочном порядке налаживать второй прототип. Подумаешь, великое дело!

В итоге участники сошлись на том, что теория марсианского происхождения создавала больше проблем, чем решала, да и в любом случае была не более, чем гипотезой. После произнесения заключительной ритуальной фразы “Не подкрепляется имеющимися фактами” ее труп был тихо погребен под эпитафией “Отложено”, которая была зафиксирована на разложенных по столу страницах протоколов, в колонке “Принятые меры”.

Далее специалист по криптологии выступил с долгой, сбивчивой речью о закономерностях, которые удалось обнаружить среди групп символов, встречавшихся в личных документах Чарли. Они уже завершили предварительную обработку отдельных бумаг, содержимого бумажника и одной из книг; со второй его группа успела справиться наполовину. В документах имелось довольно много таблиц, но никто пока что не знал, что именно они означают; ряд структурированных строк символов напоминал математические формулы; кое-где в тексте встречались последовательности, совпадавшие с заголовками страниц и параграфов. Одни строки попадались чаще, другие – реже; одни были сосредоточены всего на нескольких страницах, другие – равномерно распределены по всему тексту. Доклад сопровождался целой массой графиков и статистических данных. Но несмотря на воодушевленный настрой докладчика, атмосфера в зале становилась все напряженнее, а вопросов становилось все меньше. Собравшиеся знали, что он умен; они просто хотели, чтобы он перестал об этом говорить.

Наконец, Данчеккер, который отличался молчаливостью на протяжении большей части заседания и, как видно, мало-помалу терял терпение, обратился к председателю с просьбой предоставить ему слово. Он встал, ухватился за лацканы пиджака и, откашлявшись, произнес:

– Как мы только что выяснили, маловероятные и неподкрепленные фактами предположения в итоге оказались несостоятельными, и их дальнейшее обсуждение было бы непростительной тратой времени. – Он говорил уверенным голосом и покачивался из стороны в сторону, как бы охватывая своим жестом весь стол. – Но теперь, джентльмены, пришел момент, когда мы больше не можем валять дурака и обязаны сосредоточить наши усилия на, пожалуй, единственной правдоподобной линии рассуждения. Я со всей категоричностью заявляю, что раса существ, которых мы решили именовать лунарианцами, изначально зародилась здесь, на Земле, как и все остальное человечество. Выбросьте из головы фантазии о пришельцах из других миров, межзвездных путешественниках и им подобных. Лунарианцы – не что иное, как продукт цивилизации, которая развилась на нашей планете и впоследствии погибла в силу причин, которые нам еще предстоит выяснить. Неужели эта мысль кажется настолько странной? Цивилизации успевали появиться и исчезнуть даже за тот короткий срок, который имелся в распоряжении нашей более традиционной истории, и та же закономерность, без сомнения, будет повторяться в будущем. В основе этого вывода лежат исчерпывающие и непротиворечивые свидетельства вкупе с доказанными принципами тех или иных естественных наук. Он не требует никаких допущений, никаких домыслов или подтасовок, а является прямым следствием неоспоримых фактов и элементарного применения хорошо известных методов логического вывода! – Он умолк и обвел взглядом стол, предлагая остальным прокомментировать его слова.

Но комментариев не последовало. Все присутствующие уже знали его доводы. И все же Данчеккер, по-видимому, собирался озвучить их еще раз. Он как будто решил, что попытки заставить остальных принять очевидное, взывая к силе их разума, сами по себе еще не дают гарантии на успех; его единственной надеждой было неустанное повторение одних и тех же аргументов, пока слушатели либо не согласятся, либо не двинутся рассудком.

Хант откинулся на спинку кресла, достал сигарету из стоявшей на столе коробки и бросил ручку на свой блокнот. Ему и сейчас были не по душе догматичные взгляды профессора, хотя вместе с тем он прекрасно понимал, что живых людей, которые бы могли сравниться с Данчеккером в плане успехов на академическом поприще, можно было буквально пересчитать по пальцам. К тому же Хант не был специалистом в этой области. Его главная претензия заключалась в другом – в истине, которую он воспринимал безо всяких прикрас, не делая попыток одурачить себя ложными отговорками: Данчеккер его попросту бесил, с какой стороны ни посмотри. Сам он был слишком худым; его одежда казалась чересчур старомодной, и носил он ее так, будто вывешивал на просушку. Его анахроничные очки в золоченой оправе выглядели просто смехотворно. Его речь звучала слишком формально. За свою жизнь он, наверное, ни разу не рассмеялся. Пустой череп, упакованный в кожу, – подумал Хант.

– Позвольте напомнить, – продолжил Данчеккер. – Homo sapiens, современный вид человека, относится к типу позвоночных. То же самое верно и для всех млекопитающих, рыб, птиц, амфибий и рептилий, которые когда-либо ходили, ползали, летали, скользили или плавали в одном из уголков Земли. Все позвоночные похожи в плане общего строения тела, которое оставалось неизменным на протяжении миллионов лет, несмотря на внешние, специализированные адаптации, которые, на первый взгляд, лишь разобщают окружающие нас бесчисленные виды живых существ.

– Общий план строения тела позвоночных таков: внутренний скелет, состоящий из костей или хрящей, и позвоночный столб. У позвоночных есть две пары конечностей, которые могут быть как хорошо развиты, так и предельно упрощены; то же касается и хвоста. У них есть сердце, которое располагается в центральной области тела и состоит как минимум из двух камер, а также замкнутая система циркуляции крови, состоящей из красных кровяных телец с гемоглобином. У них есть спинной нервный ствол, который на одном из концов расширяется, образуя головной мозг, состоящий из пяти отделов. У них также имеется полость, в которой располагается система пищеварения и большая часть жизненно важных органов. Все позвоночные удовлетворяют этим принципам, а значит, родственны друг другу.

Профессор сделал паузу и огляделся по сторонам, как если бы его выводы были слишком очевидны, чтобы требовать какого-либо резюме. – Другими словами, строение Чарли целиком и полностью указывает на его прямое родство с миллионом наземных видов животных – вымерших, ныне живущих и будущих. Более того, историю всех земных позвоночных, включая и нас самих, и Чарли, можно проследить в прошлое, опираясь на неразрывную цепь промежуточных ископаемых, которая доказывает, что все они унаследовали общие черты строения тела от самых ранних известных предков позвоночной линии, – голос Данчеккера становился все громче, – от первой костной рыбы, появившейся в океанах девонского периода палеозойской эры, больше четырехсот миллионов лет тому назад! – Он снова сделал паузу, дав остальным время прочувствовать его последнюю реплику, после чего продолжил. – Чарли во всех отношениях – такой же человек, как вы или я. Можно ли в таком случае сомневаться в нашей с ним общности позвоночного наследия, а значит, и наших предков? А если у нас общие предки, значит, общим, вне всякого сомнения, должно быть и место нашего происхождения. Чарли – выходец с Земли.

Данчеккер сел и налил себе стакан воды. Вслед за его речью в зале разразился настоящий гул из шепчущих и бормочущих голосов, который время от времени прерывался шуршанием бумаги и звоном стаканов с водой. То тут, то там слышался скрип кресел, когда чья-нибудь затекшая конечность меняла положение, занимая более удобную позицию. Женщина-металлург, сидевшая на одном из концов стола, жестикулировала, обращаясь к своему соседу. В ответ тот пожал плечами, показал пустые ладони и кивнул в сторону Данчеккера. Его собеседница развернулась и обратился к профессору. – Профессор Данчеккер… Профессор… – Ее голос достиг слуха собравшихся. Фоновый шум затих. Данчеккер поднял глаза. – У нас здесь разгорелась небольшая дискуссия – возможно, вы захотите дать комментарии. Разве Чарли не мог появиться на свет в результате параллельной эволюции где-нибудь в другом месте?

– Меня тоже интересует этот вопрос, – присоединился еще один голос. Прежде, чем ответить, Данчеккер на мгновение нахмурился.

– Нет. Вы, полагаю, упускаете из виду тот факт, что в основе эволюционного процесса лежит последовательность случайных событий. Каждое из ныне живущих существ представляет собой результат цепочки успешных мутаций длиной в миллионы лет. И самый важный момент, который здесь нужно уяснить, заключается в том, что каждая дискретная мутация – это чисто случайное событие, вызванное ошибками генетического кода и смешением половых клеток родителей. От среды, в которой рождаются такой мутант, зависит, выживет ли он, чтобы произвести на свет потомство, или же исчезнет с лица Земли. Таким образом происходит отбор: часть новых признаков сохраняется и становится основой для дальнейших улучшений, другие – сразу же искореняются, третьи – разбавляются за счет скрещивания разных вариаций.

– Некоторым людям до сих пор сложно согласиться с этим принципом – что, как мне кажется, в первую очередь, объясняется их неспособностью вообразить последствия временных масштабов и чисел, выходящих за рамки тех, что встречаются в нашей повседневной жизни. Напоминаю, что речь идет о миллиардах миллиардов комбинаций, сталкивающихся друг с другом на протяжении миллионов лет.

– Партия в шахматы начинается всего с двадцати допустимых ходов. Но хотя в каждый момент игроку приходится иметь дело лишь с ограниченным набором вариантов, количество возможных расстановок фигур после всего лишь десяти ходов выражается астрономическим числом. А теперь представьте количество перестановок, которые могут возникнуть, если игра будет длиться миллиард ходов, а у игрока будет миллиард возможных вариантов хода. Это и есть игра в эволюцию. Было бы чересчур наивным предполагать, что две независимые последовательности могут привести к идентичному результату. Законы вероятности и статистики непреклонны, когда речь идет о достаточно больших наборах данных. Законы термодинамики, к примеру, есть не что иное, как выражение наиболее вероятного поведения молекул газа, но числа, которыми они оперируют, настолько велики, что мы с полной уверенностью принимаем их в качестве строгих правил; наши наблюдения ни разу не зафиксировали существенного отклонения от этих постулатов. Существование упомянутой вами параллельной линии эволюции настолько маловероятно, что скорее тепло начнет передавать от чайника к огню или все молекулы воздуха соберутся в одном углу, отчего все мы самопроизвольно разлетимся на кусочки. Да, с математической точки зрения вероятность параллелизма не равна нулю, но она так невообразимо мала, что ее дальнейшее рассмотрение не имеет никакого смысла.

В этот момент к спору присоединился молодой инженер-электронщик.

– Нельзя ли отнести это на счет Бога? – спросил он. – Или, по крайней мере, некой направляющей силы или принципа, которые пока что недоступны нашему пониманию? Разве одного и того же замысла нельзя достичь двумя разными, изолированными друг от друга, эволюционными линиями?

Данчеккер покачал головой и улыбнулся почти что добродушной улыбкой.

– Мы ученые, а не мистики, – ответил он. – Один из фундаментальных принципов научного метода гласит, что новые, неподтвержденные гипотезы не заслуживают рассмотрения до тех пор, пока наблюдаемые факты получают адекватное объяснение в рамках существующих теорий. Многие поколения исследований не выявили ничего, хотя бы отдаленно напоминающего вселенскую направляющую силу, а поскольку наблюдаемые факты имеют адекватную трактовку в рамках упомянутых мною общеизвестных принципов, нет никакой необходимости привлекать или изобретать новые объяснения. Представления о направляющей силе или вселенском плане существуют лишь в сознании заблуждающегося наблюдателя, но никак не в самих наблюдаемых фактах.

– Но допустим, что Чарли окажется пришельцем с другой планеты, – настаивал металлург. – Что тогда?

– А! Что ж, это была бы совсем другая история. Если бы нам каким-то иным способом удалось доказать, что раса Чарли действительно возникла не на Земле, параллельную эволюцию пришлось бы признать как наблюдаемый и не поддающийся сомнению факт. Поскольку данный факт невозможно объяснить в рамках существующей моделей, это бы доказало крайнюю несостоятельность общепринятых теорий. Именно тогда нам следовало бы поразмыслить над новыми факторами. Возможно, что в таком случае сюда бы вписалась и ваша вселенская направляющая сила. Но всерьез рассматривать подобные идеи на данном этапе – это, говоря начистоту, все равно что пытаться бежать впереди паровозного дыма. Поступая так, мы были бы виновны в нарушении одного из самых фундаментальных научных принципов.

Кто-то еще из участников попытался атаковать профессора с другой стороны.

– Что, если речь идет не о параллельных, а конвергентных эволюционных линиях? Возможно, принципы отбора действуют таким образом, что различные линии развития сходятся друг с другом, стремясь к одному и тому же оптимальному результату. Другими словами, они изначально движутся в разных направлениях, но рано или поздно упираются в одно и то же наилучшее конструктивное решение. К примеру… – Он замешкался в поисках аналогии. – К примеру, акулы – это рыбы, а дельфины – млекопитающие. Они произошли от разных предков, но в итоге приобрели более или менее одинаковую форму.

Данчерккер вновь твердо покачал головой. – Забудьте об идее совершенства и идеальных конечных решений, – сказал он. – Вы снова, сами того не подозревая, попадаете в ту же самую ловушку вселенского замысла. Человеческое тело далеко не так идеально, как вы себе, должно быть, представляете. Природа не производит на свет лучшие решения – она пробует все, что получится. Единственное условие отбора – способность выжить и оставить потомство. Видов, которые вымерли, так и не придя к процветанию, куда больше, чем выживших – гораздо, гораздо больше. Упустив из виду этот факт, можно легко представить себе предначертанное стремление к некоему идеалу – все равно что смотреть сверху вниз на древо жизни в его теперешнем виде, уже зная о нашей собственной, успешной ветви, но забывая о бесчисленных ответвлениях, которые так ни к чему и не привели.

– Повторюсь, забудьте об идее совершенства. Линии развития, которые мы наблюдаем в естественной природе – это всего лишь примеры решений, которые достаточно хороши, чтобы справиться со своей задачей. Как правило, есть множество гипотетических вариантов не хуже – а иногда и лучше – существующих.

– Возьмем, к примеру, характерный узор бугорков на первом нижнем моляре человека. Он состоит из пяти основных зубцов, перемежающихся сложной структурой желобков и рубчиков, которые помогают нам перемалывать пищу. Нет причин считать, что этот конкретный узор справляется с задачей лучше любой из гипотетических альтернатив. Однако именно этот узор изначально появился в результате мутации у наших предков и с тех пор передавался из поколения в поколение. Тот же узор можно обнаружить и на зубах других гоминид; это доказывает, и мы, и они унаследовали его от общего предка, которому этот узор достался по воле случая.

– На всех зубах Чарли повторяется узор, характерный для человека.

– Многие из наших адаптаций далеки от идеала. Расположение внутренних органов оставляет желать лучшего, и виной тому доставшаяся нам в наследство система, изначально адаптированная для горизонтального положения тела, но никак не для прямохождения. Если говорить, к примеру, о дыхательной системе, то отходы и грязь, накапливающиеся в глотке и носовой полости, в нашем случае стекают не наружу, как происходило изначально, а внутрь; именно в этом заключается основная причина жалоб на бронхиальные и грудные боли, от которых не страдают четвероногие животные. Такое вряд ли можно назвать идеалом, не так ли? – Данчеккер сделал глоток воды и обратился с призывным жестом к публике в целом.

– Иначе говоря, мы видим, что идея конвергенции к идеалу не поддерживается известными нам фактами. Чарли обладает не только нашими преимуществами, но и всеми нашими изъянами и несовершенствами. Мне жаль – я прекрасно понимаю, что эти вопросы озвучены в рамках замечательной традиции, требующей исследовать все возможные варианты, за что я готов выразить вам признательность, но если говорить серьезно, то все они несостоятельны.

После его заключительной реплики зал погрузился в молчание. Казалось, что участники в глубокой задумчивости разглядывают кто стол, кто стены, кто потолок.

Колдуэлл оперся обеими руками о стол и огляделся по сторонам, пока не убедился, что остальным нечего добавить.

– Похоже, что эволюция пока не готова сдавать позиции, – проворчал он. – Благодарю вас, профессор.

Данчеккер кивнул, не поднимая взгляда.

– Тем не менее, – продолжил Колдуэлл, – цель наших собраний – дать всем возможность не только слушать, но и свободно выражать свое мнение. До этого момента некоторым из присутствующих сказать было почти нечего – в особенности кое-кому из новичков. – Хант испуганно осознал, что Колдуэлл смотрит прямо на него. – Возьмем, к примеру, нашего британского гостя, с которым большинства из вас уже знакомы. Доктор Хант, есть ли у вас соображения, о которых нам следует знать…?

Находившаяся рядом с Колдуэллом Лин Гарланд даже не пыталась скрыть своей широкой улыбки. Хант сделал глубокую затяжку, воспользовавшись этой паузой, чтобы собраться с мыслями. Пока он хладнокровно выдыхал длинное, расплывчатое облако дыма и стряхивал пепел, разрозненные кусочки паззла в его голове, наконец, сложились в единую картину с безупречной точностью двоичных отрядов, марширующих по регистрам компьютеров на нижнем этаже. Неустанные перекрестные проверки со стороны Лин, ее визиты в Оушен, ее присутствие на этом собрании – Колдуэлл подобрал нужный катализатор.

Хант обвел взглядом строй внимательных лиц. – Большая часть сказанного подтверждает общеизвестные принципы сравнительной анатомии и эволюционной теории. Хочу сразу пояснить на случай, если кто-то поймет меня неправильно – у меня нет цели ставить эти принципы под сомнение. Тем не менее, общий вывод можно свести к следующему: поскольку у нас с Чарли общие предки, он, так же, как и мы, должен быть родом с Земли.

– Именно так, – вставил Данчеккер.

– Хорошо, – ответил Хант. – Что ж, по большому счету, это ваша проблема, а не моя, но раз уж вы спросили моего мнения, я сформулирую тот же вывод несколько иначе. Поскольку Чарли родом с Земли, значит, именно здесь должна была возникнуть его цивилизация. Все указывает на то, что по уровню развития его цивилизация примерно соответствовала нашей – возможно, даже опережала ее в паре областей. Следовательно, мы должны были обнаружить следы ее присутствия. Но их нет. Почему?

Собравшиеся все как один повернулись к Данчеккеру.

Профессор вздохнул. – Единственное, что нам остается, – это предположить, что оставленные ими следы были уничтожены естественными процессами выветривания и эрозии, – устало произнес он. – Есть несколько вариантов: они могли исчезнуть в результате катастрофы, которая попросту стерла все следы их существования; либо их цивилизация занимала области, которые сейчас находятся на дне океана. Дальнейшие поиски, без сомнения, дадут ответ на этот вопрос.

– Если бы катастрофа такой мощи произошла в недавнем прошлом, мы бы о ней уже знали, – заметил Хант. – Большая часть тогдашней суши так и осталась сушей, так что затонуть в океане они, на мой взгляд, тоже не могли; кроме того, даже беглого взгляда на нашу собственную цивилизацию хватит, чтобы понять: она не локализована в каких-то определенных местах, а рассредоточена по всему земному шару. И как же так выходит, что мы без труда находим разный мусор, принадлежащий более примитивным народам – кости, копья, дубинки и тому подобное, – но до сих пор не обнаружили ни одного артефакта, относящегося к этой цивилизации, якобы стоящей на высоком уровне развития? Ни винтика, ни обрывка проволоки, ни пластмассовой прокладки. Как по мне, это просто абсурд.

Вслед за возражениями Ханта в зале разгорелась очередная волна бормотания. – Профессор? – нейтральным голосом произнес Колдуэлл, предлагая тому ответить на критику.

Данчеккер сжал губы, состроив на лице гримасу. – О, я согласен, согласен. Все это удивительно – удивительно, если не сказать большего. Но какую альтернативу вы предлагаете? – В его голосе послышались нотки сарказма. – Хотите сказать, что человек и все животные прибыли на Землю в гигантском подобии Ноева ковчега? – Он рассмеялся. – Тогда это противоречит палеонтологической летописи за последнюю сотню миллионов лет.

– Кажется, мы в тупике. – Комментарий принадлежал профессору Шорну, эксперту в области сравнительной анатомии, который несколько дней тому назад прибыл из Штудгарта.

– Похоже на то, – согласился Колдуэлл.

Данчеккер, однако же, продолжал стоять на своем. – Не будет ли доктор Хант так любезен ответить на мой вопрос? – с вызовом произнес он. – Какое именно место он имеет в виду, говоря о происхождении Чарли?

– Я не имел в виду ничего конкретного, – спокойно ответил Хант. – Я просто хочу сказать, что на этом этапе нам, возможно, требуется проявить в этом вопросе большую гибкость ума. Ведь Чарли мы нашли совсем недавно. Исследования будут продолжаться еще не один год; я более чем уверен, что со временем мы обнаружим новые данные, которых у нас нет сейчас. Я считаю, что еще слишком рано забегать вперед и пытаться предугадать будущие ответы. Сейчас нам лучше продвигаться вперед мелкими шажками и использовать каждый имеющийся клочок информации, чтобы собрать единую картину происхождения Чарли. Может оказаться, что он родом с Земли. Но, возможно, и нет.

Колдуэлл подтолкнул его чуть дальше. – И как, на ваш взгляд, подступиться к этой проблеме?

Хант задумался, не было ли это прямым намеком. Он решил пойти на риск. – Как вариант, мы могли бы внимательнее изучить вот это. – Он достал из лежавшей перед ним папки лист бумаги и толкнул его к центру стола. На нем была изображена сложная табличная структура из лунарианских чисел.

– Что это? – спросил чей-то голос.

– Это страница одной из карманных книг, – ответил Хант. – Мне кажется, эта книга чем-то напоминает наш ежедневник. А вот эта таблица, – с этими словами он указал на лист, – вполне может оказаться календарём. – Заметив лукавую улыбку на лице Лин, он хитро улыбнулся ей в ответ.

– Календарь?

– Почему вы так решили?

– Чертовщина какая-то.

Несколько секунд Данчеккер пристально разглядывал бумагу. – Вы можете доказать, что это календарь? – спросил он.

– Не могу. Но я проанализировал числовую закономерность и могу с уверенностью сказать, что она состоит из идущих по возрастанию групп, которые повторяются внутри множеств и их подмножеств. Кроме того, последовательности букв, которые, по-видимому, играют роль меток для множеств верхнего уровня, соответствуют заголовкам, объединяющим группы последующих страниц – что удивительно напоминает структуру ежедневника.

– Пфффф! Больше похоже на какой-нибудь предметный указатель в табличной форме.

– Вполне возможно, – согласился Хант. – Но почему бы просто не подождать? Как только станет чуть больше известно о языке лунарианцев, многие данные из этой таблицы, скорее всего, удастся сверить с другими источниками. Именно в этом вопросе нам, пожалуй, и следует проявить чуть меньше предубеждения. Вы утверждаете, что Чарли родом с Земли; я отвечаю, что это вполне возможно. Вы утверждаете, что это не календарь; я не исключаю и такой вариант. На мой взгляд, убеждения, подобные вашим, слишком закостенелы, чтобы дать вам оценить проблему со всей беспристрастностью. Вы заранее определились, какие ответы вас устраивают, а какие – нет.

– Хорошо сказано! – раздался чей-то голос с края стола.

Данчеккер заметное покраснел, но Колдуэлл вмешался прежде, чем он успел ответить.

– Вы же проанализировали эти числа, верно?

– Да.

– Хорошо, допустим на время, что это календарь – какие выводы вы могли бы сделать?

Хант наклонился вперед и указал ручкой на лист бумаги.

– Для начала два допущения. Первое: естественной единицей измерения на любой планете будут сутки, то есть период, за который она совершает полный оборот вокруг своей оси…

– При условии, что она вращается, – ввернул кто-то.

– Это второе допущение. Однако единственные известные нам случаи, когда небесное тело не испытывает вращения, – или когда его орбитальный период равен осевому, что, по сути, одно и то же – это системы, в которых объекты, обращающиеся вокруг более массивных тел, захлестывает приливными силами, как нашу Луну. Для того, чтобы это произошло с объектом планетарных размеров, такая планета должна находиться очень близко к свое й родительской звезде – слишком близко, чтобы на ней могла появиться жизнь, похожая на нашу.

– Звучит разумно, – сказал Колдуэлл, обводя взглядом стол. Кое-кто из собравшихся ответили кивками согласия. – Что нам это дает?

– Хорошо, – продолжил Хант. – Если предположить, что интересующая нас планета вращается, и сутки представляют собой естественную меру времени для ее обитателей – а эта таблица описывает полный оборот планеты вокруг своего солнца, то в соответствующем ей году насчитывается тысяча семьсот дней, по одному на каждую клетку.

– Довольно много, – рискнул высказаться один из участников.

– Для нас – да: во всяком случае, отношение продолжительности года к длине суток довольно велико. Это может указывать на большой радиус орбиты, малый период суточного вращения, а, возможно, и то, и другое. Теперь взгляните на большие группы чисел – те, что выделены жирными буквенными пометками. Их в общей сложности сорок семь. Большинство содержат по тридцать шесть чисел, но девять – по тридцать семь: первая, шестая, двенадцатая, восемнадцатая, двадцать четвертая, тридцатая, тридцать шестая, сорок вторая и сорок седьмая. На первый взгляд, это кажется немного странным, но ведь то же самое верно и для нашей собственной системы – если бы в ней попытался разобраться тот, кто с ней не знаком. Возможно, это намек на то, что кому-то пришлось ее откалибровать, чтобы привести к рабочему виду.

– Ммм… как с нашими месяцами.

– Именно. Именно таким жонглированием приходится заниматься, чтобы добиться хоть сколько-нибудь разумного деления нашего года на двенадцать месяцев. Это происходит из-за того, что орбитальные периоды планеты и ее спутника не связаны каким-то простым соотношением – да, в общем-то, и не должны. Я полагаю, что если перед нами календарь с другой планеты, то странная смесь тридцати шести и тридцати семи объясняется той же причиной, что и проблемы в нашем собственном календаре: у этой планеты был спутник.

– Значит, эти группы не что иное, как месяцы, – подытожил Колдуэлл.

– Если это действительно календарь, то да. Каждая группы делится на три подгруппы – недели, если хотите. Обычно в каждой из них по двенадцать дней, но в девяти длинных месяцах средняя неделя на один день длиннее.

Данчеккер долго рассматривал таблицу, пока по его лицу медленно расползалось выражение мучительного недоумения.

– Вы предлагаете это в качестве серьезной научной теории? – сдавленным голосом спросил он.

– Разумеется, нет, – ответил Хант. – Это не более, чем гипотеза. Но она указывает нам возможные направления для исследований. Эти буквенные группы, к примеру, могут служить опорными данными, которые лингвистам, возможно, удастся отыскать в других источниках: даты на документах или штампы с указанием дат на предметах одежды и прочем снаряжении. Кроме того, вам, вероятно, удастся найти другой, независимый способ подсчитать количество дней в году; если оно окажется равным тысяче семистам, это будет явно не случайным совпадением, верно?

– Что-нибудь еще? – спросил Колдуэлл.

– Да. Компьютерный анализ корреляций может выявить в этом наборе чисел скрытые привнесенные колебания; в конце концов, у планеты могло быть и больше одной луны. Этих данных, помимо прочего, должно хватить для расчета семейства кривых, описывающих возможную связь между отношениями масс планета/спутник и средним радиусом орбиты. Впоследствии вам, возможно, удастся собрать достаточно информации, чтобы выделить одну из этих кривых. Может оказаться, что эта кривая описывает систему Земля-Луна; но, возможно, что нет.

– Несуразный бред! – взорвался Данчеккер.

– Непредвзятое мнение? – возразил Хант.

– Возможно, стоит попробовать кое-что еще, – вмешался Шорн. – Пока что ваш календарь – если это действительно он – описывался исключительно в терминах относительных величин – количество дней в месяце, месяцев в году и так далее. Нет никаких данных, которые вывели бы нас хоть на одно абсолютное значение. Так вот, пока еще рано говорить о результатах, но, используя детальный химический анализ, мы мало-помалу движемся к построению количественной модели, описывающей метаболические циклы в клетках Чарли и функционирование его ферментов. Возможно, нам удастся рассчитать скорость накопления токсинов и продуктов жизнедеятельности в крови и тканях, а затем, используя эти данные, – оценить естественную продолжительность периодов сна и бодрствования. Если бы это позволило определить длительность суток, то сразу же стали бы известны и другие величины.

– Зная это, мы смогли бы вычислить период орбитального вращения планеты, – заметил кто-что другой. – Но можем ли мы оценить ее массу?

– Как вариант, можно провести структурный анализ костей и мышечных структур Чарли и на его основе рассчитать удельную мощность, приходящуюся на единицу веса, – вклинился второй.

– Это даст нам среднее расстояние планеты от ее солнца, – добавил третий.

– Только если оно похоже на наше.

– Массу планеты можно прикинуть, изучив стекло и другие кристаллические материалы в его снаряжении. Зная кристаллическую структуру, мы, скорее всего, сможем определить силу гравитационного поля, в котором они образовались.

– Как нам оценить плотность?

– Нам все равно нужно знать радиус планеты.

– Он такой же, как мы, значит, и гравитация на поверхности должна совпадать с земной.

– Очень может быть, но давайте это докажем.

– Сначала докажите, что это календарь.

Комментарии текли рекой со всех сторон. Хант удовлетворенно размышлял над тем, что ему, по крайней мере, удалось оживить собрание и придать ему толику энтузиазма.

Данчеккера это нисколько не впечатлило. Когда общий гомон сошел на нет, он снова поднялся с кресла и сочувственно указал на единственный листок бумаги, по-прежнему лежавший в центре стола.

– Полнейшая ахинея! – прошипел он. – Вот к чему сводятся все ваши факты. Вот это, – он пододвинул к таблице Ханта объемную папку, топорщившуюся от заметок и бумаг, – мои доводы, за которыми стоят библиотеки, банки данных и архивы по всему миру. Чарли родом с Земли!

– Где же тогда его цивилизация? – спросил Хант. – Может, ее увез огромный космический мусоровоз?

Вернувшаяся к Данчеккеру колкость была встречена всеобщим смехом. Профессор помрачнел и, похоже, собирался выдать какую-то нецензурную реплику. Колдуэлл поднял руку в попытке его удержать, но Шорн спас ситуацию, прервав из разговор в своей спокойной, невозмутимой манере. – Дамы и господа, похоже, что до поры до времени нам придется пойти на компромисс, приняв как данность чисто гипотетическую ситуацию. Чтобы удовлетворить профессора Данчеккера, мы должны признать, что лунарианцы произошли от тех же предков, что и мы сами. А чтобы довольным остался доктор Хант, нам придется считать, что их эволюция происходила где-то еще. И пока что я не берусь даже гадать, как именно нам удастся примирить эти две непримиримых стороны.

Глава 9

В течение недель, последовавших за совещанием, Хант все меньше и меньше занимался самим Тримагнископом. Колдуэлл, судя по всему, прилагал массу усилий, чтобы подтолкнуть англичанина к посещению расположенных поблизости лабораторий и комплексов КСООН, чтобы “увидеть их работу собственными глазами”, а также офисов в штаб-квартире НавКомм, чтобы “встретиться с потенциально интересными людьми”. Хант питал вполне понятное любопытство к лунарианским исследованиям, и такой поворот событий замечательно вписался в его интересы. Вскоре он уже был на короткой ноге с большинством занятых в проекте инженеров и ученых – как минимум, в окрестностях Хьюстона – и неплохо представлял, как продвигается их работа и с какими трудностями им приходится сталкиваться в процессе. В итоге он составил довольно широкое представление о деятельности по всем фронтам, а заодно обнаружил, что его осведомленность насчет общей картины проекта – по крайней мере, на самом общем уровне – является уделом лишь нескольких привилегированных членов организации.

Развитие проекта шло сразу по нескольким направлениям. Расчеты конструктивной эффективности, основанные на измерениях скелета Чарли и общей массы тела, позволили оценить гравитацию на поверхности его родной планеты, что в пределах допустимой погрешности совпало с величинами, полученными независимым путем в ходе экспериментов с кристаллами из лицевого щитка и другими компонентами, сформированными из расплавленного состояния. Гравитационное поле на поверхности планеты Чарли лишь немного отличалось от земного; вполне вероятно, в большую сторону. Результаты, впрочем, были признаны лишь грубой аппроксимацией реального тяготения. Ко всему прочему, никто не знал, насколько телосложение Чарли было типичным для лунарианцев в целом, а значит, нельзя было сказать наверняка, могла ли гипотетическая планета оказаться Землей. Вопрос по-прежнему оставался открытым.

Как и предполагал Хант, на бирках оборудования, в заголовках документов и в приписках к некоторым заметкам ученые из лингвистического отдела нашли примеры лунарианских слов, в точности совпадавших с некоторыми из пометок календаря. Само по себе это еще ничего не доказывало, но определенно добавляло правдоподобия гипотезе о том, что все эти слова так или иначе использовались для обозначения дат.

Затем с совершенно неожиданной стороны появилась новая зацепка, потенциально связанная с календарем. В ходе работ по подготовке территории неподалеку от лунной базы Тихо-3 были обнаружены фрагменты металлических деталей и конструкций. По внешнему виду они напоминали руины какого-то сооружения. Дальнейшее, более тщательное обследование грунта выявило не меньше четырнадцати трупов – точнее, фрагментов тел, среди которых удалось опознать как минимум четырнадцать представителей обоих полов. Очевидно, что по своему состоянию эти тела разительно отличались от тела Чарли. Все они были буквально разорваны на части. По сути, их останки представляли собой фрагменты обугленных костей, раскиданных среди лохмотьев сгоревших скафандров. Помимо указания на то, что лунарианцы отличались не только человеческим строением тела, но и такой же склонностью к несчастным случаям, находка не дала никакой новой информации – до обнаружения наручного модуля. Устройство – не считая браслета – было размером с большую пачку сигарет, а на его верхней грани располагались четыре окошка, внешне напоминавшие миниатюрные электронные дисплеи. Судя по их размеру и форме, окошки были, скорее, предназначены для вывода текстовых данных, а не изображений, а само устройство сочли хронометром или чем-то наподобие калькулятора; не исключено, что оно было и тем, и другим – а, возможно, имело и другие функции. После поверхностного осмотра на Тихо-3 модуль был отправлен на Землю вместе с еще несколькими посылками. В итоге он добрался до лабораторий НавКомм неподалеку от Хьюстона, где изучались устройства из ранца Чарли. После проведения предварительных экспериментов специалистам удалось снять крышку, не повредив модуль, однако детальное изучение сложных молекулярных схем не дало никаких вразумительных результатов. Исчерпав более удачные идеи, инженеры НавКомм, наконец, решили выяснить, как устройство отреагирует на приложение низкого напряжения к разным контактам. Как и следовало ожидать, после введения определенной последовательности бит в один контактных рядов в окошках появились лунарианские символы. Ясности от этого, впрочем, не прибавилось, пока случайно заглянувший в лабораторию Хант не распознал в одной из последовательностей слов перечисление месяцев, которые уже встречал в лунарианском календаре. Таким образом, как минимум одна из функций наручного модуля оказалась тесно связанной с таблицей из ежедневника. Имело ли это какое-то отношение к учету времени, пока что оставалось загадкой, но теперь, по крайней мере, создавалось впечатление, что странности начинают увязываться друг с другом.

Отдел лингвистики ровными, пусть и не столь эффектными шагами, продвигался к расшифровке языка. В дело включилось немало экспертов с мировым именем: одни решили перебраться в Хьюстон, другие работали при помощи удаленных линий связи. На первом этапе штурма они собрали целые тома статистических данных о распределениях и соответствиях слов и символов, и составили уйму таблиц и графиков, таких же малопонятных для посторонних, как и сам язык. После этого все по большей части свелось к интуиции и угадыванию, развернувшемуся на экранах компьютеров. Время от времени кому-нибудь удавалось заметить чуть более осмысленную закономерность, которая вела к более точной догадке, а та, в свою очередь, – к еще более осмысленной закономерности, и так далее. Лингвисты составили списки слов, относящихся к разным категориям, которые, по их мнению, соответствовали существительным, прилагательным, глаголам и наречиям, а позднее добавили к ним адьективные и наречные обороты – минимальные требования, которым должен был удовлетворять любой развитый язык флективного строя. Постепенно ученые стали нащупывать правила образования словоформ – таких, как множественное число или глагольные времена – от общих корней, и условностей, регулирующих объединение слов в цепочки. Из всего этого стали мало-помалу вырисовываться рудиментарные знания о грамматике лунарианского языка; эксперты в области лингвистики смотрели в будущее с оптимизмом, внезапно поверив, что уже не за горами тот момент, когда они начнут сопоставлять отобранные примеры с их аналогами в английском языке.

Интересные находки попадались и у математического отдела, работа которого строилась на тех же принципах. Многие страницы ежедневника были отведены под числовые и табличные данные – что, по-видимому, указывало на справочный раздел с полезной информацией. Одна страница была поделена на чередующиеся столбцы с числами и словами. Кое-кто из исследователей заметил, что одно из чисел после перевода в десятичную систему оказалось равным 1836, что совпадало с отношением масс протона и электрона – фундаментальной физической константой, значение которой должно было оставаться постоянным в любом месте Вселенной. Появилась гипотеза, что на этой странице могли быть указаны эквивалентные величины для лунарианских единиц массы, по аналогии с таблицами перевода, которые используются для пересчета унций в граммы, граммов в фунты… и так далее. Если это было правдой, получалось, что им случайно удалось наткнуться на полную систему лунарианских единиц измерения массы. Главная проблема этой гипотезы заключалась в том, что она целиком и полностью опиралась на шаткое предположение о том, что число 1836 действительно обозначало отношение масс протона и электрона, а не выражало какую-то другую величину, случайно совпавшую с физической константой. Чтобы проверить это допущение, требовался независимый источник информации.

Поговорив с математиками однажды днем, Хант с удивлением обнаружил, что они были не в курсе расчетов поверхностной гравитации, проделанных химиками и анатомами из других департаментов. Стоило ему упомянуть этот факт, как его важность тут же стала очевидной для всех остальных. Если лунарианцы, как и земляне, взяли за правило использовать одни и те же единицы для выражения массы и веса на своей собственной планете, то числа в таблице представляли собой лунарианские веса. Более того, в их распоряжении имелся как минимум один объект, вес которого они знали точно – сам Чарли. Теперь, зная примерную величину гравитации на поверхности планеты, можно было с легкостью оценить, сколько килограммов Чарли бы весил на своей родной планете. Для решения проблемы в целом не хватало всего одной детали – коэффициента, связывающего килограммы с лунарианскими единицами веса. Тогда Хант предположил, что среди личных документов Чарли могло оказаться удостоверение личности, медицинская карта или другой документ, где будет указан его вес в лунарианских единицах. В таком случае одно лишь это число сообщит им всю необходимую информацию. После этого дискуссию неожиданно пришлось прервать из-за того, что начальник математического отдела в крайне возбужденном состоянии поспешил на встречу с главой отдела лингвистики. Лингвисты, в свою очередь, пообещали отмечать любую похожую информацию. Но пока что их поиски ничего не дали.

Еще одна небольшая группа, запрятанная в кабинетах на верхних этажах главного здания НавКомм, работала, пожалуй, над самым увлекательным открытием, которое пока что удалось добыть из книг Чарли. На двадцати страницах, в самом конце второй книги, был изображен набор географических карт. Карты, по всей видимости, были составлены в небольшом масштабе, и каждая изображала довольно крупный участок поверхности планеты – которая, однако же, не имела ни малейшего сходства с Землей. На ней было легко различить океаны, материки, реки, озера, острова и большую часть других географических объектов, которые никак не соотносились с рельефом Земли, даже принимая во внимание разницу во времени, составлявшую около пятидесяти тысяч лет – что в любом случае не сыграло бы особой роли, за исключением размера полярных шапок.

Каждая карта была снабжена сеткой опорных линий, которые играли роль, аналогичную земных параллелям и меридианам, и располагались друг от друга на расстоянии сорока восьми единиц (в десятичной системе). Эти числа предположительно служили лунарианскими единицами угловых величин – поскольку никто так и не смог придумать другого адекватного способа наложить координатную сетку на поверхность сферы. На четвертой и седьмой картах обнаружился ключ – нулевой меридиан, от которого отсчитывались все остальные линии. Линия на востоке имела пометку “528”, а ближайшая западная – “48”, откуда следовало, что полный круг составлял 576 лунарианских единиц. Система соответствовала как двенадцатеричному методу счета, так и принятому у лунарианцев способу чтения справа налево. На следующем шаге предстояло рассчитать, какую долю поверхности отображала каждая из карт, и собрать из них единый глобус.

Общая схема, впрочем, была вполне понятна. Ледниковые шапки оказались куда больше, чем те, что по современным представлениям имели место на Земле во время плейстоценового оледенения, и местами доходили до широты в 20 (земных) градусов относительно экватора. Большая часть морей в районе экваториального пояса были полностью изолированы друг от друга береговыми линиями и льдом. Множество точек и символов, разбросанных по континентальным массивам в свободном ото льда поясе и – правда, реже – по самим ледяным щитам, по-видимому, обозначали города и поселения.

Когда Ханту согласился взглянуть на эти карты, работавшие над ними ученые показали ему напечатанную по краям шкалу расстояний. Если бы они только знали, как преобразовать эти числа в километры, то смогли бы определить диаметр самой планеты. Однако никто не сообщил им о таблицах, которые по мнению математического отдела могли содержать коэффициенты для пересчета единиц массы. Возможно, в других таблицах имелась аналогичная информация о расстояниях и единицах длины? В таком случае, если им удастся найти среди бумаг Чарли упоминание его собственного роста, то просто измерив его, они смогут выяснить, сколько земных метров укладывалось в одной лунарианской миле. Поскольку ученые уже знали примерную величину гравитации на поверхности планеты, это бы сразу позволило им определить ее массу и среднюю плотность.

Но при все своей увлекательности эти факты лишь доказывали существование неизвестной планеты. Откуда вовсе не следовало, что она была родиной Чарли и других лунарианцев. В конце концов, если человек носит в кармане карту Лондона, это еще не доказывает, что он сам лондонец. Так что в основе всей работы по сопоставлению чисел, полученных из антропометрических данных Чарли, с числами, приведенными на картах и в таблицах, могла лежать одна большая ошибка. Если ежедневник прибыл с планеты, изображенной на карте, а сам Чарли – нет, то система измерений, построенная на картах и таблицах, могла не иметь никакого отношения к единицам, используемым для записи личных показателей Чарли в его документах, так как последние были в ходу на родной планете лунарианцев, но никак не на планете с карт. Ситуация стала крайне запутанной.

Дело осложнялось еще и тем, что никто так и не смог однозначно доказать, что изображенная на картах планета не была Землей. Следовало признать, что она сильно отличалась от Земли по внешнему виду, а попытки соотнести современное распределение материков с континентальными массивами на карте обернулись неудачей. Однако сила тяготения планеты не так сильно отличалась от земной. Возможно, за последние пятьдесят тысяч лет поверхность Земли претерпела куда более радикальные изменения, чем считалось раньше? К тому же доводы Данчеккера по-прежнему имели немалый вес, и любой теории, которая сбрасывала их со счетом, пришлось бы объяснить целую уйму разных фактов. Впрочем, к тому моменту большинство из работавших над проектом ученых уже дошли до состояния, в котором их было сложно чем-либо удивить.

– Получил ваше сообщение. Сразу же отправился к вам, – объявил Хант, когда Лин Гарланд провела его в кабинет Колдуэлла. Колдуэлл кивнул на одно из кресел напротив его стола, и Хант сел. Колдуэлл мельком взглянул на Лин, которая все еще стояла у входа в кабинет.

– Все в порядке, – сказал он. Она вышла, закрыв за собой дверь.

Колдуэлл несколько секунд бесстрастно рассматривал Колдуэлла, не переставая барабанить пальцами по столу. – За последние месяцы вы довольно плотно познакомились с нашей работой. Что думаете?

Хант пожал плечами. Ответ был очевиден.

– Мне это нравится. Работа здесь по-настоящему будоражит воображение.

– А вам, стало быть, нравится, когда работа будоражит воображение, да? – Исполнительный директор кивнул, отчасти самому себе. Казалось, он долгое время о чем-то размышлял. – Что ж, вы видели лишь часть. Большинство людей и не представляют, насколько разрослись КСООН. Все, что вы здесь видите: лаборатории, производственные установки, пусковые комплексы – это далеко не основная часть нашей работы. В первую очередь, мы трудимся на передовой. – Он указал на фотографии, украшавшие одну из стен кабинета. – Прямо сейчас наши люди исследуют марсианские пустыни, управляют зондами в облаках Венеры и ходят по спутникам Юпитера. В Калифорнии у нас есть подразделения, которые занимаются глубоким космосом – там разрабатывают корабли, по сравнению с которыми Веги и даже суда Миссии Юпитер покажутся простыми катамаранами. Роботизированные космические аппараты с фотонным двигателем, которым предстоит совершить первый прыжок к звёздам – некоторые из них достигают в длину двенадцати километров! Только подумайте – двенадцати километров!

Хант, как мог, старался реагировать в должной манере. Проблема заключалась в том, что сейчас он толком и не знал, какие манеры следует считать должными. У всего, что делал или говорил Колдуэлл имелся свой резон. Но причина для такого поворота в их беседе была отнюдь не очевидна.

– И это только начало, – продолжил Колдуэлл. – Дальше за роботами последуют люди. А потом – кто знает? Это самое крупное предприятие за всю историю человеческой расы: США, Европейские Штаты, Канада, Советы, Австралийцы – они работают над этим сообща. Куда нас заведет это начинание, когда мы его как следует расшевелим? И где остановится?

Впервые со своего прибытия в Хьюстон Хант заприметил в голосе американца хоть какой-то намек на эмоции. Он медленно кивнул, до сих пор не понимая, к чему тот ведет.

– Вы ведь притащили меня сюда не для того, чтобы прорекламировать КСООН, – заметил он.

– Нет, не для этого, – подтвердил Колдуэлл. – Я притащил вас, потому что пришло время для серьезного разговора. Я неплохо представляю, как работают шестеренки у вас в голове. Вы сделаны из того же теста, что и парни, которую делают здесь всю работу. – Он откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Ханта, не сводя с того глаз. – Я хочу, чтобы вы перестали валять дурака в IDCC и перешли к нам.

Ханта будто уложили хуком справа.

– Что…! В НавКомм?

– Верно. Давайте обойдемся без этих игр. Вы именно тот человек, который нам нужен, а мы, в свою очередь, можем дать то, что нужно вам. И мне вряд ли нужно это объяснять.

Первоначальное удивление Ханта продержалось, наверное, всего полсекунды. Компьютер в его голове уже начал выдавать ответы. Колдуэлл несколько недель проверял его, подводя к этому моменту. Значит, именно для этого он отрядил инженеров НавКомм, чтобы те взяли на себя работу со скопом. Неужели он так давно обдумывал эту идею? Хант уже не сомневался в исходе собеседования. Тем не менее, правила игры требовали задать серию заранее подготовленных вопросов и получить на них ответы, прежде чем озвучивать окончательное решение. Он инстинктивно потянулся за портсигаром, но Колдуэлл опередил его, подтолкнув в сторону Ханта собственную коробку сигар.

– А вы так уверены, что у вас есть то, что мне нужно, – сказал Хант, выбирая Havana. – Я и сам до конца не уверен, чего хочу.

– Неужели…? Или вы просто не любите об этом говорить? – Колдуэлл умолк, чтобы зажечь собственную сигару. Раскурив ее и удовлетворившись результатом, он продолжил. – Из Нью-Кросса в Журнал Королевского Общества, в одиночку. Серьезное достижение. – Он сопроводил свои слова жестом одобрения. – Нам нравятся инициативные люди – здесь это в каком-то смысле… уже стало традицией. Что вами двигало? – Он не стал дожидаться ответа. – Сначала электроника, потом математика…, затем ядерная физика, следом – нуклоника. Что дальше, доктор Хант? Какова ваша следующая цель? – Колдуэлл откинулся на спинку кресла и выдохнул облако дыма, пока Хант размышлял над его вопросом.

Брови Ханта приподнялись от испытанной им толики восхищения. – А вы, похоже, неплохо подготовились, – заметил он.

Колдуэлл не стал отвечать напрямую и вместо этого просто спросил:

– Как поживал ваш дядя в Лагосе, когда вы навещали его во время отпуска в прошлом году? Местная погода нравилась ему больше, чем в английском Вустере? Часто ли вам в последнее время доводилось видеться с Майком из Кембриджа? Вряд ли – он вступил в КСООН; последние восемь месяцев он провел на марсианской Элладе-2. Продолжать?

Хант был не настолько незрел, чтобы возмущаться; кроме того, ему нравилось наблюдать за работой профессионала. Он слегка улыбнулся.

– Десять из десяти.

Колдуэлл тут же переключился на максимально серьезный настрой. Он наклонился вперед и, раздвинув плечи, оперся руками о стол.

– Я отвечу, какова ваша следующая цель, доктор Хант, – объявил он. – К новым рубежам – к звёздам! Здесь мы пытаемся достичь звёзд! Все началось, когда первая рыба Данчеккера выбралась из грязи на сушу. Порыв, который заставил их это сделать, – тот же, что вел вас всю жизнь! Вы заглянули в глубины атома – насколько это было возможно; теперь осталась только одна дорога – в космос! Это и есть предложение КСООН, от которого вы не сможете отказаться.

Ханту было нечего добавить. Перед ним распростерлись два варианта будущего: один вел обратно в Метадайн, второй манил вперед, к бесконечности. Выбрать первый он попросту не мог – с тем же успехом его собственный вид мог бы вернуться в морские глубины.

– А что вы сами получите от этой сделки? – немного поразмыслив, спросил он.

– В смысле, что у вас есть такого, что нужно нам?

– Да.

– Нам нужен ваш образ мышления. Вы умеете рассуждать в нестандартном ключе. Вы видите проблему под разными углами, которыми не пользуются другие люди. Как раз это мне и нужно, чтобы вскрыть загадку Чарли. Все так заняты спорами, потому что делают предположения, которые кажутся очевидными, хотя делать их совсем не следует. Нужен особый склад ума, чтобы найти корень ошибки, когда суждения, которые нам подсказывает здравый смысл, оказываются неверны. Думаю, вы именно тот, кто нам нужен.

От комплиментов Хант почувствовал себя немного не в своей тарелке. Он решил не задерживать разговор на этом моменте. – Что конкретно вы задумали?

– Что ж, наши сотрудники – лучшие из лучших в своих областях, – ответил Колдуэлл. – Не поймите меня неправильно, в своем деле они очень хороши, но я бы предпочел, чтобы они сосредоточились на задачах, с которыми справляются лучше всего. Но, помимо этого, мне нужен человек, взгляд которого не замутнен конкретной специализацией, чтобы координировать изыскания специалистов и складывать из них общую картину. Если хотите, то люди вроде Данчеккера нужны мне, чтобы нарисовать отдельные детали паззла, а вы – чтобы собрать их воедино. Вы уже и так этим какое-то время занимаетесь, хотя и неофициально; теперь я предлагаю: “Давайте перейдем на официальный уровень”.

– Как быть с организационным моментом? – спросил Хант.

– Я уже об этом подумал. Мне бы не хотелось портить отношения со старшими сотрудниками, вынуждая их или кого-нибудь из их персонала подчиняться какому-то новоявленному вундеркинду. Это просто разумная политика. К тому же вам, как я понимаю, и самому бы не хотелось работать в таком ключе.

Хант покачал головой в знак согласия.

– Поэтому, – продолжил Колдуэлл, – я решил, что отделы и департаменты продолжат работать в том же режиме, что и раньше. Наши взаимоотношения с организациями вне НавКомм останутся неизменными. Однако все выводы, сделанные к настоящему моменту, как и любые новые данные, которые мы будем получать по ходу исследований, будут направляться в централизованный координационный отдел – то есть к вам. Вашей задачей, как я уже говорил, будет сведение этих фрагментов в общую картину. По ходу роста нагрузки вы со временем наберете свой собственный штат сотрудников. Вы сможете запрашивать любые конкретные данные, какие посчитаете необходимыми, у групп специалистов; тем самым вы будете отчасти влиять на их постановку целей. Что же касается ваших собственных задач, то их я уже озвучил: выяснить, к какой цивилизации принадлежал Чарли, откуда она взялась и что с ней стало. Вы будете отвечать лично передо мной и снимите эту проблему с моих плеч. Мне и без того хватает дел, чтобы тратить время еще и на заботы о трупах. – Колдуэлл выставил вперед руку, показывая, что его речь окончена. – Итак, что скажете?

Хант не смог сдержать мысленной улыбки. Как и сказал Колдуэлл, здесь и правда было не над чем раздумывать. Он сделал глубокий вдох и развернул обе руки ладонями вверх. – Вы сами все сказали – предложение, от которого я не смогу отказаться.

– Значит, вы в деле?

– В деле.

– Тогда добро пожаловать на борт. – Колдуэлл выглядел довольным. – Такое событие нужно отметить. – Откуда-то из-под стола он извлек фляжку и пару стаканов. Разлив виски, он передал стакан своему новоявленному подчиненному.

– Когда мне приступать? – мгновением позже спросил Хант.

– Что ж, вам, наверное, понадобится около пары месяцев, чтобы утрясти все формальности с IDCC. Но зачем дожидаться этих самых формальностей? IDCC в любом случае временно предоставила вас в наше распоряжение, а здесь на время командировки вы находитесь под моим руководством; кроме того, мы и так за вас платим. Так почему бы не начать с завтрашнего утра?

– Господи боже!

Манеры Колдуэлла моментально приобрели более энергичный и деловой лад.

– Я выделю вам кабинеты в этом здании. Эксплуатация скопа полностью переходит в ведение Роба Грея, а инженеры, которых я ему назначил, будут составлять его постоянный штат до тех пор, пока он находится в Хьюстоне. Это целиком освобождает вас от прежних обязанностей. К концу недели мне нужны оценки ваших потребностей в офисных сотрудниках, секретариате, техническом персонале, оборудовании, мебели, лабораторных площадях и вычислительных мощностях.

– Ровно через неделю я жду от вас презентации для собрания отдела и глав департаментов, которое я созову, чтобы вы рассказали, как видите вашу совместную работу. Постарайтесь соблюдать тактичность. Я не стану рассылать официальных уведомлений о вашем назначении, пока не пройдет собрание и все остальные не будут в курсе вашей ситуации. До того момента не обсуждайте это ни с кем, кроме меня и Лин.

– Ваша команда будет именоваться Группой Особого Назначения L, ваша должность – начальник отдела, группа L. В Космических Силах этот пост классифицируется как “руководящие сотрудники, четвертый должностной разряд, гражданские лица”. Он подразумевает все присущие подобной должности привилегии, включая право на бесплатное использование наземного и воздушного транспорта КСООН, доступ к документам для служебного пользования вплоть до третьей категории, а также стандартные издержки на одежду и оснащение для работы в зарубежных командировках и за пределами Земли. Все это перечислено в Руководстве для Руководящего Персонала; подробная информация о подотчетных структурах, административных процедурах и другим подобным вопросам приводится в Справочнике по Корпоративной Политике КСООН. Экземпляры и того, и другого вы получите у Лин.

– Вам нужно будет связаться с федеральными властями в Хьюстоне насчет получения вида на жительство в США; Лин знает нужных людей. Договоритесь о транспортировке ваших вещей из Англии в любое удобное время – расходы покроет НавКомм. Мы поможем вам с поиском жилья, но пока что можете остаться в Оушене.

В голове Ханта промелькнула мысль, что родись Колдуэлл на три тысячи лет раньше, и Рим, наверное, бы возвели за один день.

– Какая у вас сейчас зарплата? – спросил Колдуэлл.

– Двадцать пять тысяч европейских долларов.

– Будем платить вам тридцать.

Хант молча кивнул.

Колдуэлл умолк и мысленно прикинул, не упустил ли он какую-нибудь деталь. Не найдя ни одного промаха, он снова опустился на спинку кресла и поднял стакан. – Ну что, вздрогнем, Вик?

Он впервые обратился к Ханту без привычных формальностей.

– Вздрогнем.

– За звёзды.

– За звёзды.

До комнаты докатился низкий рев, идущий откуда-то из-за пределов города. Взглянув в окно, они увидели взмывающую на фоне голубого неба светящуюся колонну Веги, которая только что совершила взлет с пусковой площадки. При виде этого зрелища в венах Ханта будто вскипело безмолвное чувство радостного волнения. Перед ним был символ, отражавший вершину человеческого стремления к новым рубежам, и Виктору вот-вот предстояло стать его частью.

Глава 10

Спрос на услуги Группы Особого Назначения L возник сразу же, как только новое подразделение официально приступило к своим обязанностям, и продолжал быстро нарастать в последующие недели. К концу месяца Хант буквально утонул в работе и был вынужден привлекать новых подчиненных быстрее, чем планировал. Изначально он хотел на первое время ограничиться минимальным штатом сотрудников – по крайней мере, до тех пор, пока у него не сложится более четкого понимания собственных потребностей. Когда Колдуэлл только объявил о создании новой группы, за этим последовала лишь пара случаев мелочной зависти и обид, но в итоге большинство сотрудников согласилось с тем, что Хант внес в общее дело ряд стоящих идей, поэтому решение предложить ему постоянное место в штате казалось вполне логичным. Со временем даже противники его назначения стали неохотно признавать, что с появлением группы L проблем как будто поубавилось. Позже некоторые из них и вовсе поменяли мнение на противоположное и стали горячими сторонниками плана, стоило им осознать, что каналы связи с людьми Ханта работали в обе стороны, и на каждый бит данных, переданных группе L, приходилось десять, переданных в обратном направлении. Как только смазка, залитая в Колдуэлловскую машину для сборки паззлов, начала доказывать собственную эффективность, механизм полностью переключился на высшую передачу, и разрозненные кусочки стали неожиданно складываться в единую картину.

Математический отдел продолжал работать над уравнениями и формулами из книг Чарли. Поскольку истинность математических соотношений не зависела от конкретной системы обозначений, их интерпретация подчинялась куда менее произвольным ограничениям, чем расшифровка лунарианского языка. Стимулом послужило открытие таблицы для конвертации масс. Они сосредоточили внимание на других таблицах из той же книги и вскоре нашли ту, где были перечислены многие общеизвестные физические и математические константы. Среди них математики быстро распознали π и e, основание натуральных логарифмов, а также одну или две других постоянных, но им по-прежнему не хватало понимания системы единиц, чтобы вычислить большую их часть.

Еще один набор таблиц содержал значения основных тригонометрических функций; их было несложно распознать после того, как картографы поделились знаниями о единицах угловых величин. По заголовкам столбцов стали понятны лунарианские обозначения синуса, косинуса, тангенса и других операций. После этого более осмысленными стали и математические выражения в других местах книги; в некоторых из них сразу же увидели знакомые тригонометрические соотношения. Те, в свою очередь, позволили установить обозначения базовых арифметических операций и возведения в степень, что, в свою очередь, помогло ученым идентифицировать уравнения механического движения. Никто не удивился, когда уравнения показали, что лунарианские ученые пришли к тем же законам, что и Ньютон. Мало-помалу математики дошли до таблиц элементарных интегралов и стандартных форм дифференциальных уравнений низкого порядка. На следующих страницах были приведены формулы, которые, по их мнению, могли описывать резонансные системы и затухающие колебания. Здесь также возникли трудности из-за неопределенности насчет единиц измерения; подобные уравнения, скорее всего, были бы записаны в стандартной форме, которая с равным успехом могла применяться для описания явлений самой разной природы, включая электрические, механические и тепловые. Даже если бы ученым удалось верно истолковать их с точки зрения математики, для понимания физического смысл уравнений требовалось больше данных о лунарианских единицах измерения.

Хант вспомнил, что раньше ему на глаза уже попадались небольшие металлические шильдики, расположенные рядом с вилками, розетками и другими разъемами у многих блоков, добытых из рюкзака Чарли. Он предположил, что некоторые из выгравированных на них символов могут обозначать номинальные характеристики устройства: напряжение, силу тока, мощность, частоту тока и так далее. Проведя целый день в лаборатории электроники, он подготовил полный отчет о маркировке и передал его математикам. До него никому и в голову не пришло поделиться этими знаниями с другим отделом.

Специалисты по электронике нашли батарею в наручном модуле из Тихо, разобрали ее на части и при содействии электрохимика из другого департамента определили выходное напряжение, на которое был рассчитан источник питания. Лингвисты перевели надписи на корпусе, получив оценку лунарианской единицы напряжения. Что ж, какое-никакое, а начало.

Биологическую составляющую исследований курировали профессоры Данчерккер и Шорн. Данчеккер, как ни странно, не выказывал возражений по поводу сотрудничества с группой L и регулярно снабжал новой информаций, держа в курсе дела. Главной причиной тому был отнюдь не переворот в убеждениях, а глубоко укоренившееся чувство приличия. Он был формалистом, и поскольку эта процедура была предписана формальными требованиями их рабочего процесса, он следовал ей со всей строгостью, не отклоняясь ни влево, ни вправо. Но его упорное нежелание хоть немного пересмотреть свои бескомпромиссные взгляды на происхождение лунарианцев оставалось таким же непреклонным.

Шорн, верный своему обещанию, взялся за исследования по оценке естественной продолжительности дня Чарли, исходя из анализа его биохимии и клеточного метаболизма, но столкнулся с рядом проблем. Да, он получал результаты, но выглядели они совершенно бессмысленными. Некоторые тесты давали оценку в двадцать четыре часа, подтверждая, что Чарли действительно мог быть землянином; другие – тридцать пять часов, доказывая, что он прибыл с другой планеты; третьи – величины в промежутке между первыми и вторыми. Получалось, что если совокупность этих данных имела хоть какой-то смысл, то родина Чарли находилась одновременно в нескольких разных местах. Либо это был какой-то бред, либо в методы закралась какая-то ошибка, либо проблема была сложнее, чем им казалось.

Данчеккеру повезло больше – правда, на другом поприще. Проанализировав размер и форму кровеносных сосудов Чарли и сопутствующей мышечной ткани, он вывел уравнения, описывающие работу его сердечно-сосудистой системы. С их помощью он получил набор кривых, показывающих, какую долю тепла организм Чарли должен был удерживать, а какую – терять, при любой заданной температуре тела и внешней среды. Ему удалось рассчитать нормальную температуру тела Чарли, опираясь на некоторые результаты Шорна, которые не вызывали особых подозрений и были основаны на допущении, что в процессе эволюции раса Чарли, как и земные млекопитающие, должна была обзавестись механизмом, позволяющим регулировать собственную температуру на уровне, обеспечивающем максимальную эффективность внутриклеточных химических реакций. Подставив эту величину в исходные уравнения, Данчеккер смог оценить температуру окружающей среды, а точнее, среды, к которой был максимально адаптирован Чарли. С учетом погрешности она находилась где-то между двумя и девятью градусами Цельсия.

Поскольку Шорну так и не удалось достоверно определить продолжительность лунарианского дня, у ученых по-прежнему не было возможности соотнести календарь с какими бы то ни было абсолютными величинами, хотя разумных сомнений в то, что речь действительно шла о календаре, почти не осталось – это подтверждалось все новыми фактами из самых разных источников. Вместе с успехами электронщиков в расшифровке электротехнических единиц измерения появился и альтернативный подход к вычислению неуловимой меры времени. Если бы математики сумели распутать уравнения электрических колебаний, им бы удалось перегруппировать входящие в них величины, чтобы выразить в лунарианских единицах константы, обозначающие диэлектрическую и магнитную проницаемости вакуума. Взяв отношение этих констант, можно было определить скорость света, выраженную в лунарианских единицах расстояния и времени. Единицы расстояния были уже известны; таким образом, из этих соотношений можно было сразу же получить и меру времени.

Деятельность КСООН неизбежно привлекла широкое внимание общественности. Как-никак, открытие технологически развитой цивилизации, существовавшей пятьдесят тысяч лет назад, случается не каждый день. Среди заголовков, мелькавших в глобальной новостной сети после обнародования истории Чарли, спустя несколько недель после первоначального открытия, были и довольно меткие фразы вроде “АРМСТРОНГ БЫЛ НЕ ПЕРВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ НА ЛУНЕ”, и нелепые утверждения в духе “ВЫМЕРШАЯ МАРСИАНСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ”, и попросту ложные заявления, как то “УСТАНОВЛЕН КОНТАКТ С ИНОПЛАНЕТНЫМ РАЗУМОМ”. Но в большинстве изданий суть произошедшего была передана довольно точно.

Управление КСООН по связям с общественностью в Вашингтоне, давно привыкшее к спокойному и предсказуемому ведению дел с новостными СМИ, дрожало под глобальным напором запросов от редакторов и продюсеров с горящими сроками. Какое-то время Вашингтон отважно сдерживал натиск, но конце концов человеческий фактор взял верх, вынудив их делегировать проблему PR-отделу Навкомм в Хьюстоне. Директор по связям с общественностью нашел практически у себя под носом готовый информационный центр в лице группы L, пополнив и без того растущую нагрузку на Ханта совершенно новой сферой деятельности. Вскоре пресс-конференции, документальные телепередачи, интервью перед камерами и репортеры стали такой же неотъемлемой частью его распорядка, как и подготовка еженедельных бюллетеней о ходе работы. Несмотря на холодную объективность и тщательно выверенные формулировки, по пути между отправкой из офисов Навкомм и появлением этих сообщений на страницах мировых газет и настенных экранах, с ними происходили странные вещи. Еще более странными были мысли, которые появлялись в головах людей после знакомства с такими новостями.

В одной из британских воскресных газет почти все события Ветхого Завета были представлены как вмешательства космических пришельцев, воспринятые глазами простых очевидцев. Десять египетских казней оказались экологическими потрясениями, намеренно вызванными в назидание угнетателям; летающие тарелки вели Моисея через Красное море, воды которого расступились, благодаря воздействию нуклонных силовых полей; а манна небесная образовалась из углеводородных продуктов сгорания термоядерных двигателей. Изучив результаты и усвоив содержащийся в них посыл, парижский издатель поручил фрилансеру переосмыслить жизнь Христа как символическое описание чудес, без сомнения, явленных миру лунарианцами, которые вернулись на Землю, проведя сорок восемь тысяч лет в медитации посреди галактических пустынь.

“Подлинные” сообщения о том, что лунарианцы до сих пор живут среди землян, лились рекой. Именно они построили египетские пирамиды, вырыли Босфор и утопили Атлантиду. Появлялась информация о реальных свидетельствах очевидцев, наблюдавших приземление лунарианцев уже в современную эпоху. Кто-то еще два года назад беседовал с пилотом лунарианского космического корабля посреди пустыни Колорадо. Теперь все когда-либо зафиксированные отсылки к сверхъестественным явлениям, призракам, контактам с пришельцами, чудесам, святым, фантомам, видениям и ведьмам, имели отношение к лунарианцам.

Но шли месяцы, и люди за неимением новых грандиозных открытий стали искать свежих сенсаций в других местах. Отчеты о дальнейших изысканиях стали уделом более серьезных научных журналов и трудов, издаваемых профессиональными сообществами. Но ученые в рамках самого проекта продолжали делать свою работу как ни в чем не бывало.

Затем бригада КСООН, занимавшаяся возведением оптической обсерватории на обратной стороне Луны, засекла необычное ультразвуковое эхо, идущее с глубины около шестидесяти метров. Осуществив проходку вертикальной шахты, они, по всей видимости, обнаружили то, что осталось от подземных этажей очередной лунарианской базы – или, во всяком случае, от некоего сооружения. Выглядело оно как простая прямоугольная комната с обитыми металлом стенами – около трех метров в высоту и с небольшой дом по длине и ширине; одна сторона отсутствовала, а внутренний объем был примерно на четверть заполнен пылью и каменными обломками. В оставшемся пространстве были найдены обугленные скелеты еще восьми лунарианцев, несколько предметов мебели, кое-какое техническое оснащение и целая груда запечатанных металлических контейнеров. Вся остальная конструкция, частью которой была эта галерея, исчезла без следа.

Позже металлические контейнеры были вскрыты учеными из Вествуда. Внутри оказались самые разные продукты питания, прекрасно сохранившиеся, несмотря на воздействие высоких температур. Та же температура предположительно зажарила и самих лунарианцев. По большей части в банках находились переработанные овощи, мясо и сладости; в некоторых, однако же, обнаружились рыбы размером с селедку, сохранившиеся в идеальном состоянии.

Когда ассистент Данчеккера вскрыл одну из рыб и начал изучать ее внутренности, увиденное показалось ему настолько невразумительным, что он попросил профессора спуститься в лабораторию и поделиться своим мнением. В итоге Данчеккер провел на работе всю ночь и вернулся домой только в восемь утра. Спустя неделю он сообщил недоверчивому Вику Ханту:

– Эта особь никогда не плавала в земных океанах; ни она, ни ее предки никак н связаны с формами жизни, когда-либо существовавшими на нашей планете!

Глава 11

В декабре 1972 года миссия “Аполлон-17” ознаменовала успешный финал первой организованной попытки человека достичь иного мира и исследовать его на личном опыте. После завершения программы “Аполлон” деятельность NASA была ограничена – главным образом из-за финансового давления, которое оказала на США прокатившаяся по западным странам волна экономических рецессий, нефтяного и других кризисов, спровоцированных по политическим причинам странами Ближнего Востока и северной Африки, а также кампанией в поддержку войны во Вьетнаме. Во второй половине 70-х к Марсу, Венере, Меркурию и некоторым внешним планетам были направлены беспилотные космические аппараты. Пилотируемые миссии возобновились в 80-х годах, но основной точкой их приложения стало развитие вариаций космических шаттлов, а также сооружение орбитальных лабораторий и обсерваторий, предназначенных для долговременного размещения людей; основной же целью было упрочение надежного стартового трамплина перед будущим освоением прилегающего космического пространства. Таким образом, на это время Луна вновь была предоставлена самой себе и могла свободно продолжить миллиардолетнее созерцание Вселенной без дальнейшего вмешательства со стороны человека.

Информация, добытая астронавтами “Аполлона”, наконец-то, помогла разрешить противоречивые гипотезы о природе и происхождении Луны, обсуждавшиеся многими поколениями земных наблюдателей. Вскоре после образования Солнечной системы, 4500 миллионов лет тому назад, или около того, значительная часть Луны перешла в расплавленное состояние – вполне возможно, на всю внешнюю половину радиуса; причиной стал переход гравитационной энергии в тепло по мере того, как Луна продолжала накапливать массу. За этим последовал период охлаждения, за время которого более тяжелые, железосодержащие минералы опустились к центру, в то время как менее плотные, обогащенные алюминием, всплыли на поверхность, образовав гористую кору. Непрерывная бомбардировка метеоритами взболтала получившуюся смесь, несколько усложнив этот процесс, но уже 4300 миллионов лет тому назад формирование лунной коры было практически завершено. Спустя еще 400 миллионов лет бомбардировка прекратилась – к этому моменту на поверхности Луны уже появились все знакомые нам особенности рельефа. В течение 700 миллионов лет из внутренних слоев местами изливались потоки базальтовой лавы, которые были вызваны повторным расплавлением пород из-за сосредоточения подземных источников радиации, и постепенно заполняли ударные кратеры, образуя темные моря. Кора продолжала охлаждаться дальше в глубину, пока расплавленное вещество уже не могло пробиться на поверхность. После этого Луна оставалась практически неизменной на протяжении многих миллионов лет. Время от времени на ней появлялся новый ударный кратер, и оседающая пыль постепенно разъедала верхний миллиметр поверхности, но, в общем и целом, Луна как планета была мертва.

Все это стало известно, благодаря детальным наблюдениям и немногочисленным исследованиям видимой стороны Луны. Орбитальные наблюдения за обратной стороной указывали на то, что большая часть сказанного была справедлива и для нее, а поскольку эта последовательность событий согласовывалась с существующей теорией, ее корректность не вызывала сомнений и в течение многих лет после миссии “Аполлон”. Конечно, еще оставалось заполнить кое-какие пробелы в деталях, но картина в целом отличалась убедительной четкостью. Однако, когда люди вернулись на Луну с новыми силами и намерением закрепиться, исследования грунта на обратной стороне поведали человечеству новую и совершенно неожиданную историю.

Хотя с точки зрения отдаленного наблюдателя поверхность обратной стороны была практически идентична видимой, анализ микроскопической структуры показал, что в ее истории имелась совершенно особая глава. Ко всем прочему с появлением на видимой стороне все новых баз, пусковых площадок, коммуникационных станций и всех прочих атрибутов, следовавших за деятельностью человека, сопутствующее этом расширению методическое обследование поверхности выявило ряд странностей и там.

Все эксперименты над образцами породы, которые были доставлены с восьми участков, обследованных до середины 70-х годов, дали сходные результаты, подтвердившие традиционные теории. Когда количество освоенных участков стало исчисляться тысячами, большая часть новых данных также отвечали устоявшимся представлениям, но время от времени попадались и любопытные исключения – исключения, которые, по-видимому, указывали на то, что некоторые особенности видимой стороны с полным на то основанием должны были находиться в противоположном полушарии.

Ни одна из гипотез, которые осмелились высказать ученые, не дала однозначных выводов. Это не играло особой роли для руководящего состава и офицеров КСООН, так как к тому моменту фокус человеческой активности на Луне сместился с чисто научных исследований на интенсивную инженерную деятельность. Лишь братство немногочисленных университетов располагало достаточным временем, чтобы размышлять и вести переписку на тему спектральных несоответствий между разными образцами пыли. Как итог, прекрасно задокументированная проблема “аномалий в строении лунных полушарий” долгие годы пролежала в ящике “Необъясненных явлений” вместе с еще миллионом фактов.

Скрупулезный обзор текущего положения дел в любой области науки, которая могла иметь хоть какое-то отношение к проблеме лунарианцев, составлял одну из рутинных обязанностей Группы L. Все, что касалось самой Луны, естественно обрабатывалось в приоритетном порядке, и вскоре команда Ханта собрала столько информации по этой теме, что ее бы хватило на небольшую библиотеку. На двух младших физиков, не успевшим увернуться от розданных Хантом заданий, взвалили геркулесову работу по просеиванию всей этой массы данных. До аномалий лунных полушарий они добрались не сразу. Но когда это, наконец, произошло, на глаза физикам попался отчет о серии экспериментов по датировке, проведенных несколько лет тому назад нуклеологом по фамилии Кронски из Института Макса Планка в Берлине. Увидев данные отчета, двое физиков бросили все остальные дела и немедленно побежали разыскивать Ханта.

После долгого обсуждения Хант позвонил по видеосвязи доктору Солу Стейнфилду, селенологу, работавшему на физическом факультете в Университете штата Небраска. Как следствие звонка, Хант поручил своему заместителю на несколько дней взять на себя обязанности руководителя группы L и на следующий же день рано утром вылетел в Омаху. Спустя час после встречи с секретарем Стейнфилда в аэропорту Хант стоял в одной из лабораторий физического факультета, задумчиво разглядывая метровую модель Луны.

– Кора имеет неравномерное строение, – сказал Стейнфилд, махнув рукой в сторону модели. – На обратной стороне она гораздо толще, чем на видимой – об этом известно уже давно, с того момента, как над Луной повисли первые искусственные спутники, еще в шестидесятых годах прошлого века. Центр масс Луны находится примерно в двух километрах от ее геометрического центра.

– И никакого очевидного объяснения этому нет, – задумчиво произнес Хант.

Стейнфилд продолжал размахивать рукой, описывая круги вокруг стоящей перед ними сферы. – Да, причин, которые бы объясняли, почему кора затвердела более толстым слоем с одной стороны спутника, нет, но это и не так важно, потому что в реальности все произошло иначе. Вещество, из которого состоит поверхность обратной стороны, куда моложе, чем кто-либо мог предположить лет, эм, тридцать назад – гораздо, гораздо моложе! Но вам это и так известно – именно поэтому вы и прилетели.

– Вы же не хотите сказать, что оно образовалось совсем недавно, – заметил Хант.

Стейнфилд энергично покачал головой, совершенно гладкой, если не считать двух торчащих по бокам пучков седых волос, которые от такого движения бешено затрепыхались из стороны в сторону. – Нет. Насколько мы можем судить, оно примерно такое же древнее, как и вся остальная Солнечная система. Говоря “моложе”, я имею в виду, что оно не так давно появилось на самой Луне.

Он схватил Ханта за плечо и полуразвернул его лицом к настенной диаграмме, на которой был изображен поперечный срез, проходящий через центр спутника. – Это видно на схеме. Красная оболочка обозначает исходную внешнюю кору, которая окружает Луну со всех сторон – по форме она, как и следовало ожидать, близка к сфере. А вот этот голубой слой на обратной стороне располагается поверх нее и возник там сравнительно недавно.

– И под ним находится то, что раньше было исходной поверхностью Луны.

– Именно. Кто-то вывалил на старую кору пару миллиардов тон мусора – но только на обратной стороне.

– И никаких сомнений на этот счет нет? – на всякий случай уточнил Хант.

– Да… все верно. Мы пробурили достаточно дыр и шахт по всей обратной стороне, и довольно точно знаем, где пролегала ее изначальная поверхность. Я вам кое-что покажу… – Значительная часть дальней стены, от пола и до потолка, была отведена под ряды аккуратно подписанных металлических ящичков. Стейнфилд подошел к ящикам и нагнулся, чтобы изучить надписи, одновременно бормоча под нос получленораздельные фразы. Затем с внезапным “Вот оно!” профессор схватился за один из ящиков, открыл его и вернулся к Ханту, держа в руках закрытый стеклянный контейнер размером с небольшую банку для огурцов. Внутри на проволочной подставке располагался грубый фрагмент светло-серого камня, местами отдающего слабым блеском.

– Это довольно распространенный криповый-базальт с обратной стороны. Он…

– “Криповый”?

– Нет, криповый – это аббревиатура, “K, Rare Earth Elements and Phosphorus”, т. е. минерал, обогащенный калием, редкоземельными элементами и фосфором – сокращенно KREEP.

– О, понятно.

– Такие соединения, – продолжил Стейнфилд, – слагают значительную часть высокогорий. Конкретно этот затвердел около 4.1 миллиардов лет тому назад. Так вот, проанализировав изотопы, образующиеся в результате воздействия космических лучей, можно определить, как долго минерал пролежал на поверхности. И в этом случае датировка опять-таки указывает примерно на 4.1 миллиарда лет.

Хант казался слегка удивленным. – Но ведь это вполне нормально. Именно такого результата и следовало ожидать, разве нет?

– Да, если бы минерал лежал на поверхности. Но этот камень достали со дна шахты глубиной больше двухсот метров! Другими словами, он все это время находился на поверхности Луны, а потом вдруг ни с того, ни с сего оказался на глубине двухсот метров. – Стейнфилд снова указал на диаграмму. – Как я и говорил, мы наблюдаем одну и ту же картину по всей обратной стороне Луны. Мы можем оценить, как глубоко находилась ее старая поверхность. Под ней мы находим древние породы и структуры из далекого прошлого, в точности, как на видимой стороне; над ней – полнейшая неразбериха: когда на Луну упал весь этот мусор, старые породы подверглись множественной бомбардировке и плавлению вплоть до уровня, на котором находится современная поверхность. Но это и не удивительно.

Хант кивнул в знак согласия. Энергия, которая высвободилась из-за резкой остановки такой массы, должна была достигать феноменальных величин.

– И никто не знает, откуда он взялся? – спросил он.

Стейнфилд вновь замотал головой. – По одной из версий, Луна могла попасть в крупный метеоритный дождь. Это может оказаться правдой – гипотезу пока что не удалось ни доказать, ни опровергнуть. Химический состав привнесенного слоя, впрочем, отличается от большинства метеоритов и больше напоминает саму Луну. Они как будто состоят из одной и той же материи – вот почему она выглядит одинаковой с большого расстояния. Чтобы заметить различия, о которых я говорю, требуется анализ микроструктуры.

Какое-то время Хант молча и с любопытством рассматривал лунный образец. Наконец, он осторожно положил камень на один из рабочих столов. Стейнфилд взял его и вернул в ящик.

– Допустим, – сказал Хант, когда тот вернулся обратно. – А что насчет поверхности обратной стороны?

– Кронски и компания.

– Да, как вчера и обсуждали.

– В отличие от кратеров на видимой стороне Луны, появившихся из-за метеоритных ударов ох… несколько миллиардов лет тому назад, кратеры на обратной стороне возникли на завершающем этапе “отложения мусора”. К примеру, в образцах пород, взятых по периметру кратеров обратной стороны, активность изотопов с большим периодом полураспада – таких, как алюминий-26 и хлор-36, оказывается крайне низкой; то же касается и скорости поглощения водорода, гелия и инертных газов из солнечного ветра. Эти и другие показатели говорят нам о том, что минералы появились там не так давно; а поскольку их появление связано с выбросом вещества из кратеров, значит, недавно образовались и сами кратеры. – Стейнфилд преувеличенно развел руками. – Остальное вы знаете. Кронски и его коллеги проделали все расчеты и оценили возраст кратеров в пятьдесят тысяч лет – практически вчера! – Он выждал несколько секунд. – Здесь должна быть какая-то связь с лунарианцами. Мне кажется, это как-то уж слишком для простого совпадения.

Какое-то время Хант, нахмурившись, изучал детали обратной стороны на модели Луны. – Но вам это наверняка известно уже не первый год, – заметил он, поднимая взгляд. – Так какого же черта сразу не позвонили?

Стейнфилд снова развел руками, продержавшись в этой позе пару секунд. – Что ж, у людей из КСООН котелок варит неплохо. Я думал, вы уже и так об этом знаете.

– Верно, нам стоило раньше обратить на это внимание, – согласился Хант. – Но у нас хватало и других дел.

– Полагаю, что так, – пробормотал Стейнфилд. – Так или иначе, это еще не все. Пока что я привел вам только факты, которые не противоречат друг другу. А теперь расскажу о более любопытных наблюдениях… – Речь профессор неожиданно прервалась, как будто его только что осенила новая мысль. – О любопытных наблюдениях я вам расскажу чуть позже. Как насчет кофе?

– Было бы кстати.

Стейнфилд зажег бунзеновскую горелку, наполнил из ближайшего крана большой мерный стакан и расположил его над пламенем на треноге. Затем он присел на корточки и принялся шарить в шкафу под рабочим столом; спустя какое-то время он с победоносным видом вынырнул обратно, держа в руках две видавших виды эмалированных кружки.

– Любопытное наблюдение номер один: распределение образцов с обратной стороны, которые сравнительно недавно были подвергнуты воздействию радиации, не соответствует распределению или интенсивности самих источников излучения. Источники должны группироваться там, где их на самом деле нет.

– Как насчет метеоритного дождя, в котором могли оказаться метеориты с высокой радиоактивностью? – предположил Хант.

– Нет, не годится, – ответил Стейнфилд, осматривая полку со стеклянными банками, из которой в итоге выбрал емкость с красновато-коричневым порошком и надписью “Оксид железа (III)”. – Если бы причиной были такие метеориты, на Луне до сих пор можно было бы найти их осколки. Однако распределение активных элементов в мусорном слое довольно близко к равномерному – и для большинства пород более или менее соответствует норме. – Он взял ложку и принялся насыпать порошок в кружки. Хант с опаской наклонил голову в сторону банки.

– Кофе имеет склонность быстро исчезать, если оставлять его в кофейных банках, – объяснил Стейнфилд. Он наклонил голову в направлении двери “АСПИРАНТЫ”, которая вела в соседнюю комнату. Хант понимающе кивнул.

– Может, они испарились? – вновь попытался Хант.

Стейнфилд опять покачал головой.

– В таком случае их контакт с породами Луны был бы слишком кратковременным, чтобы вызвать наблюдаемые эффекты. – Он открыл еще одну банку с надписью “Гидрофосфат натрия”. – Сахару?

– Второе любопытное наблюдение, – продолжил Стейнфилд. – Тепловое равновесие. Мы знаем количество массы, упавшей на Луну, и по характеру ее падения можем оценить ее кинетическую энергию. Исходя из статистической выборки мы знаем, какое количество энергии нужно рассеять, чтобы обеспечить наблюдаемое плавление и структурные деформации пород; кроме того, нам известно, как много энергии и где именно вырабатывается подлунными источниками радиации. Проблема: левая часть уравнения не сходится с правой; чтобы случившееся стало возможным, требуется больше энергии, чем было доступно на тот момент. Так откуда же взялся этот избыток? Компьютерные модели этого процесса довольно сложны, и в них могут быть ошибки, но пока что все выглядит именно так.

Стейнфилд дал Ханту время переварить сказанное, а сам снял стакан с огня при помощи щипцов и наполнил водой обе кружки. Благополучно доведя дело до конца, он, все еще не говоря ни слова, принялся набивать свою трубку.

– Что-нибудь еще? – наконец, спросил Хант, шаря в поисках портсигара.

Стейнфилд утвердительно кивнул. – Исключения в строении видимой стороны. Большая часть ее кратеров согласуются с классической моделью – они древние. Но местами встречаются и те, которые нарушают общую закономерность; согласно датировке по космическому излучению, их возраст примерно совпадает с кратерами на обратной стороне. Как правило, это объясняют случайным забросом метеоритов во время недавней бомбардировки обратной стороны… – Он пожал плечами. – Но есть ряд особенностей, которые этому противоречат.

– Например?

– Например, температурный рельеф некоторых стеклообразных и брекчиевых формаций явно не согласуется с гипотезой недавней бомбардировки… Чуть позже я покажу вам, что это значит.

Обдумывая новую информацию, Хант зажег сигарету и отпил из кружки. На вкус все-таки кофе как кофе.

– И других любопытных наблюдений нет?

– Да, если говорить в общем и целом, то это все. Хотя нет, постойте-ка, есть еще одно. Почему ни один из метеоритов не задел нашу планету? На Земле было опознано и датировано множество выветренных останков метеоритных кратеров. Все компьютерные модели указывают на то, что примерно в это время должен был наблюдаться пик аномальной активности – об этом говорят размеры той груды обломков, которая, судя по всему, столкнулась с Луной. Однако никаких признаков подобной активности не наблюдается – даже если учесть влияние атмосферы.

Остаток этого дня и даже весь следующий Хант со Стейнфилдом перелопачивали графики и исследовательские протоколы многолетней давности. После этого Хант не спал всю ночь; он выкурил целую пачку сигарет и литрами пил кофе, пялясь на стены гостиничного номера и пытаясь всеми доступными способами хоть что-то изваять из добытой информации.

Пятьдесят тысяч лет назад лунарианцы посещали Луну. Их происхождение – вопрос отдельный; особой роли оно пока что не играло. Примерно в то же время обратная сторона Луны была уничтожена в результате мощного метеоритного дождя. Уничтожил ли он и находившихся там лунарианцев? Вполне возможно – но это бы все равно не отразилось на жителях их родной планеты. Если бы катастрофа истребила всех находящихся на Луне членов КСООН, на Землю в долгосрочной перспективе это бы никак не повлияло. Что же тогда случилось с остальными лунарианцами? Почему никто и никогда их с тех пор не видел? Мог ли затронувший их катаклизм оказаться более масштабным, чем происшествие на Луне? Мог ли катаклизм стать причиной метеоритного дождя? Могло ли что-то еще вызвать этот самый катаклизм и одновременно истребить лунарианцев вне их родной планеты? Может, никакой связи здесь нет? Вряд ли.

А ведь были еще и нестыковки, о которых упоминал Стейнфилд… Из ниоткуда возникла абсурдная идея, которую Хант нетерпеливо списал со счетов. Но ночь тянулась и тянулась, и та же мысль стала все настойчивее посещать его снова. За завтраком он решил, что должен узнать историю, погребенную под миллиардами тонн обломков. Наверняка есть какой-то способ извлечь достаточно информации, чтобы реконструировать внешний вид поверхности до метеоритной бомбардировки. Вернувшись в лабораторию позже тем же утром, он задал этот вопрос Стейнфилду.

Стейнфилд категорично покачал головой. – Мы больше года пытались получить такую карту. Привлекли к работе дюжину программистов. Но у них так ничего не вышло. Там полный хаос – все буквально перепахано. На выходе получается сплошной мусор.

– Что насчет частичной реконструкции? – настаивал Хант. – Есть ли способ рассчитать карту изолиний, на которой будет показано только распределение источников излучения на момент бомбардировки?

– Мы пробовали и это. Да, такой метод позволяет получить некоторую статистическую кластеризацию. Но мы не смогли выяснить, где именно до облучения находился каждый конкретный образец. Сила удара отбросила бы их на много километров, а многие бы разлетелись по всей поверхности из-за многократных рикошетов. Еще никому не удалось создать компьютер, который бы обратил вспять всю эту энтропию. Мы воюем со вторым законом термодинамики; если бы такую машину и построили, то это уже был бы не компьютер, а холодильник.

– А если воспользоваться химическими методами? Есть ли методики, с помощью которых можно узнать, где кратеры находились до бомбардировки? Можно ли засечь их “призраки” в сотнях метров под землей?

– Без шансов!

– Должен же быть способ реконструировать поверхность в ее прежнем виде?

– А вы когда-нибудь пытались реконструировать внешний вид коровы по грузовику с гамбургерами?

Разговоры продолжались два дня и две ночи – и дома у Стейнфилда, и в гостиничном номере у Ханта. Хант объяснил Стейнфилду, зачем ему потребовалась эта информация. В ответ Стейнфилд заявил Ханту, что тот рехнулся. Затем, одним утром, в очередной раз встретившись с профессором в лаборатории, Хант воскликнул: “Особые кратеры!”

– Что-что?

– Кратеры на видимой стороне, которые датируются периодом метеоритного дождя. Некоторые из них могли появиться в самом его начале.

– И?

– Их не засыпало, как остальные кратеры на обратной стороне. Они сохранили свой первоначальный вид.

– Конечно – но ничего нового они вам не скажут. Они находятся там со времен недавних ударов, как и вся поверхность обратной стороны.

– Но вы говорили, что в некоторых из них наблюдаются радиационные аномалии. Как раз об этом мне бы и хотелось узнать подробнее.

– Но ведь никто еще не нашел даже намеков, которые бы подтвердили вашу гипотезу.

– Возможно, они просто не то искали. У них ведь не было для этого веских причин.

Физический факультет располагал обширной коллекцией лунных образцов, значительную часть которой составляли породы, добытые внутри, а также в непосредственной близости аномальных кратеров на видимой стороне. Под непрестанным давлением Ханта Стейнфилд согласился провести над ними серию специально разработанных экспериментов. По его оценкам, работа должна была занять около месяца.

Хант вернулся в штаб-квартиру, чтобы наверстать упущенное по недавним событиям в Хьюстоне и спустя месяц снова вылетел в Омаху. Результатом экспериментов Стейнфилда стала серия сгенерированных на компьютере карт, отображающих аномальные кратеры видимой стороны. Кратеры на картах разделились на два класса: с характерной картиной облучения и без таковой.

– Еще кое-что, – сообщил Стейнфилд. – У кратеров первого класса, проявляющих характерные особенности облучения, есть и другая общая черта, в отличие от класса номер два: за образование стекловидных масс в их центре ответственен совершенно иной процесс. Так что теперь на видимой стороне Луны у нас есть даже аномальные аномалии!

Проведя в Омахе неделю, Хант сразу же направился в Вашингтон, чтобы переговорить с группой правительственных ученых и изучить архивы департамента, прекратившего существование больше пятнадцати лет тому назад. Затем он снова вернулся в Омаху и поделился своими находками со Стейнфилдом. Стейнфилд убедил руководство университета одолжить заранее отобранные образцы их коллекции Лабораториям Минералогии и Петрологии КСООН в Пасадене, Калифорния, для проведения дополнительных, крайне специализированных экспериментов, подходящим оборудованием для которых располагали лишь нескольких учреждений по всей планете.

В качестве прямого следствия этих экспериментов Колдуэлл санкционировал выпуск внеочередной директивы, предписывающей базам КСООН в кратере Тихо, Море Кризисов и других частях Луны провести целевое обследование местности внутри определенных кратеров. Месяц спустя первые образцы начали поступать в Хьюстон, откуда они немедленно направлялись в Пасадену; так же поступали и с огромным потоком образцов, добытых на обратной стороне, глубоко под поверхностью Луны.

Результаты этой деятельности были подытожены в информационном письме, проштампованном грифом “СЕКРЕТНО” и составленным в годовщину прибытия Ханта в Хьюстон.

9 сентября 2028 г.

КОМУ: Г. Колдуэлл,

исполнительный директор

подразделения по вопросам

навигации и коммуникации

ОТ: Доктор В. Хант,

начальник отдела,

группа особого назначения L

АНОМАЛИИ ЛУННЫХ КРАТЕРОВ

(1) Аномалии в строении полушарий.

О принципиальных различиях в характере и происхождении рельефа видимой и обратной сторон Луны известно уже много лет.

(а) Видимая сторона.

Исходная поверхность Луны возрастом 4 миллиарда лет. Подавляющая часть ее кратеров является следствием взрывного высвобождения кинетической энергии в результате метеоритных ударов. Некоторые из них появились позднее – например, Коперник, образовавшийся 850 миллионов лет тому назад.

(b) Обратная сторона.

Поверхность образована крупной массой вещества, которое было привнесено сравнительно недавно и достигает средней толщины около 300 метров. Кратеры были сформированы на заключительном этапе бомбардировки. Датировка этих событий выявила соответствие с периодом присутствия лунарианцев. Причины бомбардировки неясны.

(2) Исключения в строении видимой стороны.

В течение последних лет тридцати известно, что некоторые из кратеров видимой стороны датируются тем же периодом, что и кратеры обратной. Современная теория объясняет их забросом метеоритов, бомбардировавших обратную сторону.

(3) Заключения недавних исследований в Омахе и Пасадене.

Ранее все исключения касательно видимой стороны объяснялись падением метеоритов. Теперь эта точка зрения признана некорректной. В настоящее время различают два класса исключений:

(a) Исключения первого класса.

Подтвержденные падения метеоритов, произошедшие 50 тысяч лет назад.

(b) Исключения второго класса, отличающие от первых историей облучения, образованием стекловидных веществ, отсутствием дополнительных фактов, подтверждающий ударный характер кратеров, а также положительными результатами проб на гиперий, бонневилий и женевий. Пример: согласно каталогу лунных кратеров, объекту MB 3076/K2/E в настоящее время приписывается метеоритное происхождение. Эта классификация ошибочна. Кратер MB 3076/K2/E создан нуклонной бомбой. Другие случаи также подтверждены. Исследования продолжаются.

(4) Приповерхностный слой обратной стороны.

Тщательный анализ образцов на глубине, примерно соответствующей уровню исходной коры, указывает, что метеоритной бомбардировке предшествовали массированные нуклонные взрывы. Также есть подозрение насчет атомных и термоядерных взрывов, однако подтвердить эту гипотезу не представляется возможным.

(5) Выводы

(a) Примерно в эпоху лунарианцев на Луне было задействовано продвинутое вооружение – главным образом, на обратной стороне. Причастность лунарианцев вероятна, но не доказана.

(b) Если лунарианцы имеют отношение к взрывам, есть шанс, что их планета находилась в зоне более широкого конфликта. Этим может объясняться гибель их цивилизации.

(c) Чарли не был частью небольшой, изолированной экспедиции к Луне, а входил в более многочисленную группу. Судя по имеющимся фактами, присутствие лунарианцев на Луне было весьма значительным. Главным образом, они были сосредоточены на ее обратной стороне. С тех пор практически все следы их существования уничтожены метеоритным дождем.

Глава 12

Первая полоса Нью-Йорк Таймс,

14 октября 2028 г.

ОБНАРУЖЕНА ПЛАНЕТА ЛУНАРИАНЦЕВ

Погибла ли Минерва в огне ядерной войны?

Недавние сенсационные заявления, сделанные штаб-квартирой Космических Сил ООН в Вашингтоне, округ Колумбия, наконец-то, позволяют с уверенностью утверждать о местонахождении родной планеты лунарианской цивилизации, которая по имеющимся данным еще пятьдесят тысяч лет назад освоила космические полеты и достигла земной Луны. Информация, собранная более, чем за год напряженной работы группами ученых из штаб-квартиры Подразделения КСООН по Вопросам Навигации и Коммуникации, Хьюстон, Техас, дает однозначный вывод: лунарианцы прибыли с землеподобной планеты, некогда существовавшей в нашей Солнечной системе.

Десятая планета, которую окрестили Минервой в честь римской богини мудрости, как нам теперь известно, находилась на расстоянии 400 миллионов километров от Солнца, между орбитами Марса и Юпитера, где в настоящее время располагается пояс астероидов; теперь мы можем на полном основании утверждать, что именно она служила центром лунарианской цивилизации.

Позднее представитель КСООН выступил с новым, необычайным обращением, заявив, что согласно данным, недавно собранным на лунных базах вслед за исследованиями в Университете штата Небраска, Омаха и Лабораториях Минералогии и Петрологии КСООН, Пасадена, Калифорния, во времена лунарианцев на Луне произошел крупномасштабный ядерный конфликт. В этой связи нельзя исключать, что гибель Минервы стала следствием всеобъемлющего ядерного холокоста межпланетных масштабов.

Нуклонные взрывы в Море Кризисов

Исследования, проведенные за последние несколько месяцев в Университете штата Небраска и Пасадене, недвусмысленно указывают на то, что лунные кратеры, ранее приписываемые падениям метеоритов, в действительности были вызваны взрывом нуклонных бомб. Также есть подозрения насчет использования атомного и термоядерного оружия, подтвердить которые пока что не удалось.

Доктор Сол Стейнфилд с физического факультета Университета штата Небраска прокомментировал это так: “Уже много лет нам известно, что кратеры на обратной стороне Луны гораздо моложе кратеров на ее видимой части. Согласно результатам датировки, все кратеры обратной стороны, а также некоторые из кратеров видимой появились во времена лунарианцев и всегда считались результатом метеоритной бомбардировки. Большинство из них, включая все кратеры обратной стороны, таковыми и являются. Теперь же нам удалось доказать, что некоторые кратеры видимой стороны появились в результате взрывов бомб – как, например, ряд кратеров на северной периферии Моря Кризисов и пара неподалеку от Тихо. На данный момент нам удалось однозначно идентифицировать двадцать три и составить длинный список кандидатов, которые нам еще только предстоит проверить”.

Новые данные, собранные в глубинных слоях обратной стороны, указывают на более тяжелую бомбардировку по сравнению с видимым полушарием. Уничтожение ее первоначальной поверхности мощным метеоритным дождем сразу после этих событий объясняет лишь метеоритные кратеры, обнаруженные уже в наши дни, и практически исключает детальную реконструкцию случившегося. – Факты, свидетельствующие о более высокой активности на обратной стороне Луны, носят по большей части статистический характер, – сообщил вчера Стейнфилд. – Выяснить что-то конкретное – например, реальное количество кратеров – под таким слоем мусора попросту невозможно.

Новые открытия не объясняют, почему именно в это время на Луну обрушился метеоритный дождь. Профессор Пьер Гильмон из обсерватории Хейла прокомментировал: “Это, понятное дело, может иметь отношение к присутствию лунарианцев. Лично я бы удивился, окажись соответствие датировок простым совпадением, хотя исключать этого, конечно, нельзя. Пока что этот вопрос придется оставить без ответа.”

Новые зацепки от миссии ИЛИАДА

Прямиком из космоса поступили ошеломляющие факты, доказывающие, что пояс астероидов есть не что иное, как останки уничтоженной Минервы. Как показывает изучение образцов, проведенное на борту космического аппарата Илиада, который был запущен с Луны пятнадцать месяцев тому назад для исследования некоторых областей пояса, многие астероиды имеют сравнительно недавнее происхождение. Исходя из информации, направленной в Центр Управления Полетами, занимающий штаб-квартиру Операционного Командования КСООН, Галвестон, Техас, продолжительность воздействия космических лучей и данные орбитальной статистики указывают на то, что разрушение Минервы произошло около пятидесяти тысяч лет тому назад.

Ученые Земли с нетерпением ожидают доставки с Илиады первых образцов астероидного материала, которые должны прибыть на Луну в течение ближайших шести недель.

Тайна происхождения лунарианцев

Ученые не согласны с тем, что лунарианцы были однозначными выходцами с Минервы. Как показывает детальный осмотр тела “Чарли” (Таймс, 7 ноября 2027 года), лунарианская анатомия полностью идентична человеческой и, согласно общепринятой теории, не может быть продуктом независимого эволюционного процесса. С другой стороны, отсутствие следов лунарианской цивилизации на самой Земле, по-видимому, исключает возможность ее земного происхождения. Этот вопрос остается главным предметом споров среди исследователей.

В своем эксклюзивном интервью доктор Виктор Хант, британский специалист в области нуклоники, в настоящее время координирующий лунарианские исследования в хьюстонском подразделении КСООН, объяснил репортеру Таймс: “Теперь мы немало знаем о самой Минерве – ее размер, климат, характер вращения и движение вокруг Солнца. Наверху у нас есть двухметровая модель планеты со всеми континентами, океанами, реками, горными хребтами, городами и поселениями. Помимо этого, нам известно, что на ней обитала технологически развитая цивилизация. Нам также многое известно о Чарли, включая место его рождения, которое неоднократно упоминается в его личных документах в качестве названия города, который несложно отыскать на карте Минервы. Но это почти ничего не доказывает. Мой заместитель родился в Японии, хотя его отец и мать родом из Бруклина. Даже для того, чтобы с уверенностью ответить на вопрос, были ли лунарианцы той самой цивилизацией, которая некогда существовала на Минерве, нужно гораздо больше информации, чем есть у нас сейчас”.

“Не исключено, что лунарианцы возникли на Земле и либо переселились на Минерву, либо вступили в контакт с уже жившей там расой. Возможно, они изначально родом с Минервы. Пока что мы этого не знаем. У обеих альтернатив есть свои слабые стороны.”

Происхождение инопланетной морской фауны удалось отследить до Минервы

Профессор Кристиан Данчеккер, именитый биолог из вествудских лабораторий в Хьюстоне, также участвовавший в лунарианских исследованиях с самого начала проекта, подтвердил, что внеземной вид рыбы, обнаруженной несколько месяцев тому назад среди запасов провизии в развалинах лунарианской базы на обратной стороне Луны (Таймс, 6 июля 2028 г.), по всей видимости, представляет собой форму жизни родом с Минервы. Маркировка контейнеров, в которых хранилась рыба, показывает, что они прибыли с конкретной группы островов, расположенных в экваториальном поясе планеты. По словам профессора Данчеккера: “Нет никаких сомнений в том, что этот вид эволюционировал на другой планете. Эти рыбы, очевидно, принадлежат к эволюционной линии, возникшей на Минерве, и были выловлены группой переселенцев с Земли, основавшим там колонию собственной цивилизации”.

Гипотезу о том, что Минерва могла быть родиной лунарианцев, профессор назвал не иначе, как “абсурдной”.

Таким образом, несмотря на обилие новой информации, многие из недавних событий в масштабах Солнечной системы до сих пор не получили объяснения. Следующий год почти наверняка принесет нам новые, удивительные открытия.

(см. также специальное приложение научного редактора на стр. 14)

Глава 13

Капитан Хью Миллз, Космические Силы ООН, в настоящее время закрепленный Программой Исследования Солнечной Системы за спутниками Юпитера, стоял, разглядывая прозрачный купол, накрывавший двухэтажное здание операционного управления базой. Сооружение располагалось у самого ледника, на каменистом холме, с которого открывался вид на беспорядочное нагромождение куполов, транспортных средств, кабинок и баков – все вместе это и составляло базу, находившуюся под его командованием. На тускло-сером фоне, окружавшем базу, расплывчатые тени каменных выступов и ледяных утесов терялись и снова возникали посреди угрюмых, клубящихся паров метаново-аммиачной дымки. Даже имея психологическую устойчивость выше среднего и годы жестких тренировок за плечами, капитан почувствовал, как по спине пробежал невольный холодок при одной только мысли о том, что лишь эта тонкая тройная стенка купола отделяла его от зловещего, токсичного, чуждого мира, холод которого мог за считанные секунды превратить его в ледышку – черную, как уголь, и хрупкую, как стекло. Ганимед, самый крупный из спутников Юпитера, был отвратительным местом, – подумал он.

– Диспетчерские радиолокаторы зафиксировали цель. Активирована процедура посадки. Примерное время до касания: три минуты пятьдесят секунд, – прервал мысли Миллза голос оператора, дежурившего за консолью позади.

– Отлично, лейтенант, – отозвался он. – Вы на связи с Кэмероном?

– Открытый канал на третьем экране, сэр.

Миллз прошел вдоль купола и остановился перед вспомогательной консолью. Экран показывал пустое кресло, за которым виднелся нижний аппаратный зал. Он нажал кнопку вызова, и через несколько секунд в позе зрения камеры появилось лицо лейтенанта Кэмерона.

– Начальство прибудет через три минуты, – сообщил Миллз. – Все в порядке?

– Проблем не наблюдается, сэр.

Миллз снова встал у стенки купола и с удовлетворением отметил, что три машины на гусеничном ходу становятся в линию, занимая приемочную позицию. Шли минуты.

– Шестьдесят секунд, – объявил дежурный оператор. Профиль снижения в норме. Сейчас они должны стать видны невооруженным глазом.

Туман над пусковыми площадками в центральной части базы потемнел и мало-помалу превратился в размытые очертания среднемагистрального приповерхностного транспортера, который балансировал на выхлопах своих сопел с полностью выдвинутыми стойками шасси. Когда судно опустилось на одну из посадочных площадок, и его амортизаторы сжались, поглощая остаточный импульс, приемочный транспорт выдвинулся вперед. Кивнув самому себе, Миллз спустился по лестнице на первый этаж и вышел из купола.

Спустя десять минут первый приемочный транспорт остановился у здания операционного управления, и из купола выдвинулся рукав, который должен был пристыковаться к шлюзу машины. Майор Станислов и полковник Питерс в сопровождении нескольких адъютантов прошли по образовавшемуся коридору и оказались во внешней камере входа, где их встретили Миллз и еще несколько офицеров. Представившись друг другу, участники без лишних вступлений поднялись на второй этаж и по надземному коридору попали в соседний купол, построенный над шахтой номер три. В конечном итоге лабиринт лестниц и переходов вывел их к тамбуру, предварявшему вход в верхний уровень третьего шлюза. За ним офицеров уже ждала капсула. В течение следующих четырех минут они неслись вниз, вниз и вглубь ледяного щита Ганимеда.

Преодолев очередной шлюз, они оказались на нижнем уровне тамбура номер три. Воздух дрожал от рокота и выбраций невидимых машин. Дальше короткий коридор, наконец-то, привел группу в нижний аппаратный зал. Он выглядел, как настоящий лабиринт из консолей и кабинок с оборудованием, за которыми работало с дюжину операторов, все как один сосредоточенных на своих задачах. Одна из длинных стен была сделана целиком из стекла – сквозь нее открывался панорамный вид на работы, ведущиеся внизу, за пределами аппаратного зала. Когда они выстроились у стекла, чтобы полюбоваться видом, к ним присоединился лейтенант Кэмерон.

Перед ними раскинулся пол гигантского собора, не меньше двухсот семидесяти метров в длину и тридцать в высоту, прорубленный и вытопленный в толще сплошного льда. Его грубые серовато-белые стены искрились в ярком свете бесчисленных дуговых ламп. Пол представлял собой нагромождение настилов из стальной сетки, подъемных кранов, рабочих платформ, балок, труб, шлангов и всевозможных машин. Левая стена, протянувшаяся к дальнему концу туннеля, несла на себе целый каркас из лестниц, строительных лесов, мостиков и кабин, поднимавшихся до самой крыши. Повсюду виднелись громоздкие усиленные скафандры десятков людей, суетившихся в рабочем угаре посреди атмосферы нагнетаемого аргона – ее назначение было исключить риск от взрыва метана и других газов, которые могли выделиться в процессе таяния льда. Но глаза собравшихся были прикованы к правой части туннеля.

Почти всю его длину, насколько хватало глаз, занимала огромная стена из гладкого черного металла, который вырастал из пола и, закругляясь, поднимался вверх, теряясь из виду где-то под потолком пещеры. Несмотря на свои исполинские размеры, она была лишь частью какого-то гигантского цилиндрического объекта, который лежал на боку и большей частью, по-видимому, находился в глубине ганимедского льда ниже уровня пола. У ближнего края, рядом с диспетчерской, от цилиндра ответвлялось массивное, искривленное крыло, которое охватывало пространство у них над головами наподобие моста и уходило далеко влево, где терялось внутри ледовой толщи. Вдоль основания стены, где сходились лед и металл, то тут, то там виднелись двухметровые отверстия, отмечавшие выходы из сети головных туннелей, прорытых под, над и по обе стороны от артефакта.

Он был гораздо больше Веги. Никто не знал, как долго он пролежал в этом месте, погребенный под вечным ледяным покровом Ганимеда. Но собранные со спутников расчеты результирующих векторов напряженности поля оказались верны: внизу точно находилось что-то большое и это явно не были обычные залежи руды.

– Вот так тааак, – выдохнул Станислов, после долгого разглядывания панорамы. – Значит, это он и есть, да?

– Большой! – присвистнув, добавил Питерс. Адъютанты прилежно повторили умонастроения начальства.

Станислов повернулся к Миллзу. – Стало быть, готовы к судьбоносному моменту, Капитан?

– Да, сэр, – подтвердил Миллз. Он жестом указал место, расположенное примерно в шестидесяти метрах от них, где у стенки корпуса уже собралась группа людей в окружении разнообразного оборудования. Рядом с ними во внешней оболочке было прорезано прямоугольное отверстие площадью немногим меньше квадратного метра. – Первая точка входа будет здесь – примерно посередине корабля. Внешний корпус состоит из двух слоев; нам уже удалось пробиться сквозь оба. Дальше находится внутренняя оболочка… – Для удобства гостей он указал на дисплей рядом с наблюдательным окном, где отверстие было показано вблизи.

– Предварительное сверление показывает, что эта оболочка состоит из одного слоя. Как видите, наружу из нее выдается несколько клапанов – мы установили их, чтобы взять образцы внутренней атмосферы, прежде чем приступать к полноценному вскрытию. Кроме того, мы заполнили аргоном полость за точкой входа.

Перед тем, как изложить дальнейшие подробности операции, Миллз обратился к Кэмерону. – Лейтенант, будьте добры, проведите финальную проверку линий связи.

– Так точно, сэр. – Кэмерон вернулся к управляющей консоли в конце зала и обвел взглядом блок экранов.

– Полынья Подземке. Прошу ответить.

В поле зрения камеры показалось облаченное в шлем лицо коммандера Стрейси, руководившего работами рядом с корпусом судна. – Все проверки успешно пройдены, – отрапортовал он. – Готовы продолжить, ждем дальнейших распоряжений.

– Полынья Копру. Сообщите о качестве связи.

– Аудио- и видеосигналы передаются четко и без помех, – отозвался дежурный оператор из купола высоко над ними.

– Полынья Ганимед-Центру. – Кэмерон обратился к третьему экрану, показывавшему Фостера с главной базы, располагавшейся примерно в тысяче километрах к югу.

– Порядок.

– Полынья Юпитеру-4. Прошу ответить.

– На всех каналах чисто, проблем не наблюдается. – Последний ответ пришел от зам. руководителя миссией на экране номер четыре, который был на связи из мозгового центра в самом сердце полуторакилометрового флагмана миссии “Юпитер-4”, в данный момент располагавшегося на орбите в трех с лишним тысячах километров над Ганимедом.

– Все каналы в порядке и готовы приступать, сэр, – сообщил Миллзу Кэмерон.

– В таком случае продолжайте, лейтенант.

– Так точно, сэр.

Кэмерон передал приказ Стрейси, и массивные фигуры, стоявшие у корпуса корабля, неуклюже взялись за дело, опустив к обшивке бур, свисавший с опорной балки. Группа у окна молча наблюдала, как сверло безжалостно впивается во внутреннюю стенку судна. Наконец, бур отвели назад.

– Первоначальное проникновение завершено, – сообщил голос Стрейси. – Разглядеть что-либо внутри не представляется возможным.

Спустя час, на оголенной поверхности металла красовался узор из высверленных отверстий. Когда внутрь посветили фонарями и вставили телевизионный зонд, на экране появилось фрагментарное изображение полости, почти целиком занятой трубами и различными оборудованием. Вскоре после этого команда Стрейси начала разрезать панель при помощи сварочных горелок. Миллз предложил Питерсу и Станислову понаблюдать за процессом лично. Выйдя из аппаратного зала, троица спустилась на нижний этаж и через несколько минут, уже в скафандрах прошла через воздушный шлюз и оказалась в туннеле. Когда они добрались до проема, металлический прямоугольник как раз откидывали в сторону.

Прожекторы подтвердили общую картину, которую удалось рассмотреть через просверленные дыры. После проведения предварительного визуального осмотра вперед вышли два сержанта, которые до этого момента стояли наготове, не вмешиваясь в происходящее. Их ранцы подключили к линиям связи, а им самим выдали передвижные кабели, фонарики и сумку с инструментами и вспомогательными приспособлениями. Другие члены команды тем временем сглаживали зазубренные края дыры при помощи накладок из липкого пластика, чтобы исключить повреждение линий связи. Далее работники зафиксировали раздвижную алюминиевую лестницу, предварительно опустив ее внутрь полости. Сержант, которому предстояло, войти первым, развернулся на краю дыры, осторожно нащупал ногами верхнюю ступеньку и, спускаясь дюйм за дюймом, исчез внутри отверстия. Как только его ноги вновь оказались на твердой поверхности, за ним последовал второй.

В течение двадцати минут они пробирались сквозь механические джунгли, вертясь и изворачиваясь посреди беспорядочных теней от проникавших в дыру потоков света. Идти приходилось медленно; из-за того, что корабль, по-видимому, лежал на боку, было не так-то просто отыскать внутри него горизонтальные поверхности. И тем не менее, кабели продолжали змеиться, шаг за шагом уходя все глубже в темноту. Спустя какое-то время сержанты остановились у переборки, расположенной в носовой части отсека. На экранах снаружи было видно, что путь перегородила дверь, через которую им предстояло попасть дальше вглубь корабля; она была сделана из серебристого, как сталь, металла, и выглядела довольно прочной. К тому же она была больше метра шириной и около трех – в высоту. После долгого обсуждения было принято решение, что единственный выход – это вернуться к месту вскрытия корпуса, чтобы взять дрели, паяльные лампы и прочее оборудование, необходимое для повторного сверления, продувки, заполнения аргоном и резки. Судя по виду двери, работа могла занять немало времени. Миллз, Станислов и Питерс вернулись в аппаратный зал и, забрав остальную группу, поднялись на поверхность, чтобы пообедать в наземном комплексе. Спустя три часа они вернулись.

За переборкой оказался еще один машинный отсек – такого же странного вида, как и первый, но больше размером. Дальше вело несколько дверей – и все они были закрыты. Сержанты наугад выбрали дверь в потолке, и пока они пытались ее вскрыть, другие сотрудники спустились в первый и второй отсеки и стали размещать в них ролики, чтобы свести к минимум трение кабелей, которые уже начали сильно замедлять движение. Когда дверь, наконец, удалось разрезать, первую команду сменила новая.

Воспользовавшись еще одной лестницей, они пролезли через дыры в потолке и обнаружили, что стоят на стене длинного коридора, ведущего к носу корабля. По наружному экрану сверху и снизу прошагала вереница дверей. От первоначальной точки входа внутрь было протянуто больше шестидесяти метров кабеля.

– Мы как раз проходим пятую переборку, считая от входа в коридор, – сообщил наблюдателям голос комментатора в аудиоканале. – Стены гладкие и, по-видимому, сделаны из металла, но при этом покрыты слоем пластичного материала. Во многих местах он отслаивается. Пол над нами с одной стороны окрашен в черный цвет и по виду напоминает резину. В обеих стенах есть множество дверей, таких же больших, как и первая. У некоторых…

– Секунду, Джо, – вмешался голос из динамика его напарника. – Направь-ка вниз большой фонарь… прямо к ногам. Видишь, дверь, на которой ты стоишь, отодвигается в сторону. Она закрыта не до конца.

На экране появилась пара стандартных усиленных ботинок КСООН, стоявших на металлической панели посреди светящегося пятна. Затем они с шарканьем сдвинулись в сторону, открыв идущий вдоль края панели черный проем около тридцати сантиметров шириной. Затем они сошли с панели и встали рядом, пока их хозяин, судя по всему, оценивал сложившуюся ситуацию.

– Ты прав, – наконец, сообщил голос Джо. – Давай посмотрим, получится ли сдвинуть ее с места.

Пока сержанты размахивали во все стороны телекамерами и фонарями, а те переходили из рук в руки, на экране была видна лишь мешанина из рук, ног, стен, потолка, света и тьмы. Когда картинка, наконец, стабилизировалась, все увидели пару рук в усиленном скафандре, пытавшихся раздвинуть края проема.

Немного погодя:

– Без толку. Застряло намертво.

– Может, домкратом?

– Ну да, может, и получится. Передашь?

Далее последовал длинный диалог, по ходу которого им удалось установить и раздвинуть домкрат. Тот выскользнул. Приглушенные ругательства. Новая попытка. И вот:

– Движется! Давай, детка… Давай-ка прибавим света – мне кажется, дальше пойдет легче. Попробуем опереться на нее ногой…

Серая плита со скрежетом исчезла с мониторов. Теперь на ее месте была черная, бездонная пропасть.

– Дверь открыта примерно на две трети, – добавил запыхавшийся голос. Ее заклинило, так что дальше она не сдвинется. Пока что мы здесь по-быстрому осмотримся, а потом придется возвращаться назад за еще одной лестницей. Может кто-нибудь заранее подготовить ее у двери, которая ведет в этот коридор?

Камера приблизилась к черному как смоль прямоугольнику. Спустя несколько секунд картинка дополнилась светящимся кругом от лампы, выхватившей из темноты часть дальней стены. Затем пятно света пришло в движение, и камера стала перемещаться вслед за ним. Нечто вроде блоков электронного оборудования…, углы кабинок…, ножки мебели…, секции переборки… двигались на экране по кругу.

– Внизу раскидан какой-то мусор… Подвинь-ка фонарь… – Груда разноцветных цилиндров, каждый размером с банку для варенья…, какой-то клубок из плетеного ремня… небольшая серая коробка с кнопками на одной из граней…

– А это что? Джерри, посвети-ка еще раз… Нет, чуть левее.

Что-то белое. Белая полоса.

– Охренеть! Ты только посмотри на это! Джерри, глянь сюда!

Череп, оскаленно глядевший на них посреди островка жутковатого белого света, испугал даже наблюдателей в туннеле. Но больше всего их шокировал размер скелета; ни один человек не смог бы похвастаться грудной клеткой, сопоставимой с этими костяными обручами. И даже самые неопытные из наблюдавших прекрасно понимали, что кем бы ни были обитатели этого корабля, они явно не походили на людей.

Считанные камерами импульсы данных поступили к препроцессорам в аппаратном зале нижнего уровня, откуда по кабелям добрались до поверхности Ганимеда. Пройдя процедуру кодирования на компьютерах операционного управления базой, сигнал при помощи микроволновых повторителей преодолел больше тысячи километров на пути к главной базе Ганимеда и, полностью восстановив свою мощность, был перенаправлен на орбитальное командное судно. Там информация была передана в процессорный комплекс, предназначенный для приема-передачи и приоритезации сообщений, преобразована в лазерные модуляции высокой мощности и вплетена в основной канал к Земле. Больше часа данные путешествовали по Солнечной системе, преодолевая по 300 тысяч километров в секунду, пока датчики ретрансляционных маяков дальнего действия, находившиеся на орбите в нескольких миллионах километров от Марса, не засекли их посреди космической пустоты, выловив микроскопическую долю их первоначальной мощности. Дальнейшая ретрансляция привела сигнал сначала на Станцию Дальней Космической Связи, занимавшую троянскую точку Лагранжа в системе Земля-Луна, а затем – на геостационарный спутник связи, парящий в небе над центральной частью США. Со спутника данные были переданы наземной станции неподалеку от Сан-Антонио. Последний отрезок пути пришелся на наземную линию связи, доставившую информацию в Центр Управления Полетами КСООН в Галвестоне, где ее с жадностью впитали компьютеры штаб-квартиры Операционного Командования.

Чтобы достичь гигантской планеты, флагманскому кораблю “Юпитер-4” потребовалось одиннадцать месяцев. С момента происшествия не успело минуть и четырех часов, а последние данные, которые предстояло собрать миссии, были надежно размещены в банках данных Космических Сил ООН.

Глава 14

Открытие гигантского космического корабля, застывшего под ледовым щитом Ганимеда, стало сенсацией, хотя и было отчасти ожидаемым. Научный мир уже более или менее смирился с тем фактом, что на Минерве некогда существовала процветающая, технологически развитая цивилизация; более того, если принять доводы ортодоксальных эволюционистов, то как минимум две планеты – Минерва и Земля – примерно в одно и то же время хотя бы отчасти служили домом для высокотехнологичных рас. В результате человечество уже было в каком-то смысле готово к тому, что непрестанное рыскание людей по Солнечной системе рано или поздно должно было вскрыть новые свидетельства о ее ранних обитателях. Поводом для удивления стало очевидное анатомическое различие между ганимейцами – как вскоре окрестили существ на борту корабля – и общим строением тела лунарианцев и людей.

По-прежнему неразрешенный вопрос о том, были ли лунарианцы людьми, дополнился новой загадкой: откуда взялись ганимейцы и имели ли они отношение к одной из человекоподобных рас? Озадаченный ученый из КСООН резюмировал эту ситуацию, заявив, что КСООН самое время основать Подразделение по Вопросам Внеземных Цивилизаций, чтобы уже, наконец-то, навести порядок в этой чертовой неразберихе!

Сторонники Данчеккера в свете новых фактов поспешили объявить о полной реабилитации эволюционной теории вкупе с доводами, которые они пытались продвигать все это время. Очевидно, что разумная жизнь возникла на обеих планетах примерно в одно и то же время; ганимейцы были родом с Минервы, а лунарианцы – с Земли. Различия между расами были связаны с тем, что они принадлежали к двум разным эволюционным линиям. Лунарианские первопроходцы вступили в контакт с ганимейцами и обосновались на Минерве – этим объяснялся тот факт, что на Минерве родился и сам Чарли. В какой-то момент отношения между двумя цивилизациями обострились до состояния крайней враждебности, что в итоге привело к их взаимному истреблению и полному уничтожению самой планеты. Эти рассуждения казались логичными, убедительными и вполне правдоподобными. На их фоне единственное возражение о том, что на Земле так и не были найдены следы лунарианской цивилизации, начинало выглядеть все более одиноким, и слабело буквально день ото дня. Дезертиры массово покидали лагерь “отрицателей земного происхождения”, присоединяясь к растущим легионам Данчеккера. Престиж и репутация ученого достигли таких высот, что именно его отделу казалось естественным вверить ответственность за предварительное изучение данных с Юпитера.

Хант и сам, невзирая на свой первоначальный скептицизм, считал эти доводы вполне убедительными. Вместе со многими членами группы L он потратил немало времени, чтобы обыскать все доступные архивы и записи из области археологии, палеонтологии и смежных дисциплин на предмет любых данных, которые могли указывать, что на Земле когда-то существовала технологически развитая цивилизация. Они даже углубились в древнюю мифологию и прошерстили самые разные псевдонаучные труды в попытке извлечь из них хоть сколько-нибудь существенную информацию, свидетельствующую о прошлой деятельности сверхсуществ. Но факты упрямо твердили нет.

Тем временем начались подвижки на фронте, который уже много месяцев почти не приносил новостей. Лингвисты столкнулись с проблемой: скромной информации, содержавшейся в найденных при Чарли документах, попросту не хватало для серьезных прорывов в декодировании нового, инопланетного языка. Из двух небольших книг удалось частично перевести только одну – ту, что напоминала карманный справочник и включала набор карт и таблиц, – плюс кое-какие разнородные документы; именно из них удалось добыть большую часть фундаментальной информации о Минерве и немало сведений о самом Чарли. Вторая книга содержала набор рукописных записей с указанием даты, но несмотря на многократные попытки лингвистов, упорно сопротивлялась расшифровке.

Ситуация в корне поменялась спустя несколько недель после того, как на всеобщее обозрение были выставлены подземные руины уничтоженной базы лунарианцев на обратной стороне Луны. Среди останков оборудования на месте этого открытия обнаружился металлический барабан с набором стеклянных пластин, по своему виду напоминавший кассеты некоторых диапроекторов. Более внимательное изучение пластин показало, что они представляют собой обыкновенные диапозитивы, в каждом из которых располагалась плотная матрица микроточечных изображений, при взгляде под микроскопом оказавшихся страницами печатного текста. Далее было несложно соорудить систему из линз и источников света для их проецирования, и в итоге лингвисты буквально одним махом завладели миниатюрной лунарианской библиотекой. Результаты последовали спустя несколько месяцев.

Дон Мэддсон, возглавлявший отдел лингвистики, пошарил в бумажных кипах, запрудивших большой стол у левой стены кабинета, и, выудив оттуда пачку неплотно скрепленных печатных заметок, вернулся к креслу позади рабочего стола.

– Вам уже отправили комплект этих записей, – обратился он к Ханту, сидевшему в кресле напротив. С деталями можете потом ознакомиться сами. А я пока что просто обрисую общую картину.

– Отлично, – сказал Хант. – Выкладывайте.

– Что ж, начну с того, что теперь мы знаем чуть больше о самом Чарли. Один из документов, найденных в кармане ранца, по-видимому, представляет собой нечто вроде расчетной карточки военнослужащего. В нем кратко перечислено кое-что из его послужного списка и приводится перечень мест, куда он был направлен – все в таком духе.

– Военнослужащий? Значит, он служил в армии?

Мэддсон покачал головой. – Не совсем. В плане общественного устройства у них, насколько мы можем судить, не было особых отличий между военнослужащими и гражданскими лицами. Скорее, все они относились к разным ветвям одной большой организации.

– Новое слово в тоталитаризме?

– Да, примерно так. Государство контролировало почти все сферы жизни; оно довлело над каждым шагом и повсюду насаждало строгую дисциплину. Ты отправлялся туда, куда тебя посылали, и делал то, что велено; в большинстве случаев это подразумевало работу в индустрии, сельском хозяйстве или вооруженных силах. Где бы ты ни оказался, твоим боссом всегда оставалось Государство…, это я и имел в виду, когда говорил, что все лунарианцы принадлежали к разным ветвям одной большой организации.

– Допустим. Так что насчет расчетной карточки?

– Нам известно, что Чарли родился на Минерве. Как и его родители. Отец Чарли был оператором, управлявшим работой некоего оборудования; его мать также работала в индустрии, но ее точная специализация остается неясной. В карточке также указано, где он ходил в школу, как долго, где проходил военную подготовку – ее в том или ином виде проходили все – и где обучался электронике. Там же указаны и все даты.

– Получается, он был кем-то вроде инженера-электронщика, да? – спросил Хант.

– Вроде того. Но скорее, сервисным инженером, чем проектировщиком или разработчиком. Судя по всему, он специализировался на военном оснащении – в его документах есть длинный перечень командировок к боевым подразделениям. Последняя оказалась довольно интересной, – Мэддсон выбрал лист бумаги и передал его Ханту. – Это перевод последней страницы командировок. В самой поздней записи указано название места, а также приводится описание, которое в буквальном переводе означает “вне планеты”. Вероятно, именно так они называли часть Луны, куда направили Чарли.

– Любопытно, – согласился Хант. – А вы довольно много о нем разузнали.

– Ага, насчет него у нас все схвачено. Если перевести эти даты в нашу систему единиц, то получится, что на момент последней командировки ему было около тридцати двух лет. Но все это не так существенно; с подробностями вы можете ознакомиться и сами. Я хотел обрисовать, как именно мы сейчас представляем мир, в котором родился Чарли. – Мэддсон сделал паузу, чтобы еще раз свериться со своими записями. Затем он продолжил. – Минерва находилась на грани гибели. На тот момент последний период оледенения приближался к своему пику. Я слышал, что ледниковые периоды происходят в масштабах всей Солнечной системы; Минерва находилась гораздо дальше от Солнца, чем мы, так что можете сами представить, дела там обстояли неважно.

– Достаточно просто взглянуть на размер этих ледниковых шапок, – заметил Хант.

– Именно. И ситуация становилась только хуже. Лунарианские ученые подсчитали, что меньше, через сто лет, полярные шапки должны были сомкнуться, полностью накрыв собой планету. Но лунарианцы, как и следовало ожидать, уже много веков изучали астрономию – в смысле за много веков до рождения Чарли – и давно знали, что прежде, чем начать меняться к лучшему, ситуация на время лишь усугубится. Поэтому задолго до этого они пришли к выводу, что спастись можно было, лишь сбежав на другую планету. Проблема, разумеется, заключалась в том, что в течение многих поколений после зарождения этого плана лунарианцы не имели ни малейшего понятия, как этого достичь. Ответ должен был лежать где-то на пути научно-технического прогресса. Это стало общей задачей всей расы – единственной целью, которая имела значение и над достижение которой работало не одно поколение лунарианцев – развитие наук, которые помогли бы добраться до уже известной им планеты, прежде чем весь их вид будет уничтожен наступление ледников.

Мэддсон указал на еще одну кипу бумаг в углу стола. – Такова главная цель, ради достижения которой и создавалось Государство, а поскольку ставки были настолько высоки, все остальное было подчинено этой задаче. В результате каждый индивид от рождения до смерти был поставлен на службу потребностям Государства. Эта мысль прослеживается во всем, что они писали, и во всем, что вбивали им в голову с малых лет. В этих бумагах содержится перевод своеобразного катехизиса, который им приходилось заучивать в школе; выглядит он, как нацистские тексты 1930-х годов. – В этот момент он умолк и выжидающе взглянул на Ханта.

Хант выглядел озадаченным. – Как-то не складывается, – немного погодя заметил он. – В смысле – как же они могли бороться за выход в космос, если изначально были колонистами с Земли? Они уже должны были освоить космические полеты.

Мэддсон одобрительно кивнул. – У меня были подозрения, что вы так и скажете.

– Но… это же чертовски глупо.

– Знаю. Получается, лунарианцы с самого начала эволюционировали на Минерве – если только не растеряли своих знаний после прибытия на новую планету и были вынуждены всему обучаться с нуля. Но как по мне, это тоже звучит, как бред.

– Согласен. – Хант надолго задумался. Наконец, он со вздохом покачал головой. Бессмыслица какая-то. Так или иначе, там есть что-нибудь еще?

– Что ж, у нас есть общее представление о тоталитарном Государстве, которое требует беспрекословного подчинения со стороны индивидов и контролирует практически все их поползновения. Разрешение нужно буквально для всего: на путешествия, на отдых, на пайки по болезни – даже на деторождение. Все ресурсы в дефиците и распределяются при помощи специальных допусков – пища, любые товары народного потребления, топливо, свет, жилье – все что угодно. А чтобы никто не взбунтовался, Государство поддерживает такую пропаганду, которая вам и не снилась. Ситуация усугублялась тем, что на планете сложилась острая нехватка полезных ископаемых. Это сильно замедляло их прогресс. При всей концентрации усилий скорость их технологического развития, скорее всего, была не так велика, как можно было бы подумать. Возможно, что сотня лет дала им не такой уж большой запас времени. – Мэддсон перевернул несколько страниц, бегло просмотрел следующую, после чего добавил. – Ко всему прочему лунарианцы столкнулись с серьезной политической проблемой.

– Продолжайте.

– Так вот, мы исходим из предположения, что развитие их цивилизации чем-то напоминало наше: сначала племена, затем поселки, города, нации и так далее. Звучит логично. В процессе они, как и мы, начали открывать разные направления естественных наук. Как и следовало ожидать, одни и те же идеи начали приходить в голову разным людям, жившим в одно и то же время в разных частях планеты – “мы должны отсюда выбраться” и все в таком духе. Но когда эти идеи начали получать всеобщее признание, лунарианцам, по-видимому, стало ясно, что имеющихся ресурсов хватит лишь на немногих счастливчиков. Им ни за что не удастся эвакуировать целую планету.

– И тогда они стали сражаться друг с другом за это право, – предположил Хант.

– Верно. Я представляю это так: на планете возникло множество наций, которые боролись и друг с другом, и с наступающими ледниками, пытаясь получить технологическое преимущество. Все они были соперниками, и потому добивались своего при помощи силы. Еще одной причиной для конкуренции стала нехватка минеральных ресурсов – и в особенности дефицит металлических руд. – Мэддсон указал на закрепленную над столом карту Минервы. – Видите эти точки поверх ледникового щита? Большинство из них представляли собой гибрид крепости и шахтерского городка. Чтобы добраться до залежей полезных ископаемых, им приходилось пробиваться прямо сквозь лед, а армия служила гарантом того, что их ресурсы не достанутся конкурентам.

– И вот так им приходилось жить. Суровые были люди, да?

– Да, так продолжалось не одно поколение. – Мэддсон пожал плечами. – Кто знает? Не исключено, что мы и сами были бы вынужден пойти по такому пути, если бы нам грозило быстрое оледенение. Так или иначе, ситуация несколько осложнилась. Проблема заключалась в том, что им постоянно приходилось распределять свои усилия и ресурсы между двумя совершенно разными задачами – во-первых, развивать технологию, которая дала бы им возможность массовых межпланетных перелетов, а во-вторых, создавать оружие и оборонную организацию для ее защиты; а ведь ресурсов изначально было не так уж много, чтобы их еще и делить. Так вот, как бы вы справились с такой проблемой?

Хант ненадолго задумался. – Кооперация? – предложил он.

– Не вариант. Это совершенно не их стиль мышления.

– Значит, остается только одна возможная стратегия: первыми уничтожить соперников, а затем сосредоточить все усилия на главной цели.

Мэддсон убедительно кивнул. – Именно так они и поступили. Война или, как минимум, околовоенная обстановка была практически естественным образом жизни лунарианцев на протяжении всей их истории. Мало-помалу они устранили мелких сошек, и, как результат, во времена Чарли на всей планете осталось всего две сверхдержавы, каждая из которых контролировала один из двух крупных экваториальных материков… – Он снова указал на карту. –… Цериос и Ламбия. Из различных источников мы знаем, что Чарли был церианином.

– Все готово для крупного противостояния.

– Именно. Минерва представляла собой одну гигантскую крепость-фабрику. Каждый квадратный сантиметр поверхности контролировался вражескими ракетами; небо заполонили орбитальные бомбы, которые можно было скинуть в любой точке планеты. Создается впечатление, что по сравнению с нашей собственной цивилизацией лунарианцы больше ресурсов уделяли не космическим исследованиям, а программам вооружения, которые, как следствие, развивались быстрее. – Мэддсон снова пожал плечами. – Об остальном вы можете догадаться и сами.

Хант медленно и задумчиво кивнул. – Все сходится, – произнес он. – Но это, скорее всего, было лишь огромной аферой. Ведь какая бы из сторон ни победила, сбежать с планеты в итоге смогла бы лишь горстка лунарианцев; полагаю, ими должна была стать правящая верхушка и их прихвостни. Господи! Неудивительно, что им была нужна хорошая пропаганда; они…

Хант прервался посреди фразы и с любопытством взглянул на Мэддсона. – Минутку – есть еще одна нестыковка. – Он замолчал, чтобы собраться с мыслями. – Лунарианцы уже должны были освоили межпланетные перелеты – как иначе они бы попали на Луну?

– Мы тоже задавались этим вопросом, – сказал в ответ Мэддсон. – Пока что нам удалось найти только одно объяснение – вероятно, к тому моменту они уже строили планы насчет Земли – выбор наверняка был очевиден. Возможно, они уже могли отправить сюда небольшую разведгруппу, чтобы заявить права на планету, но еще были не в состоянии наладить полномасштабную массовую транспортировку. Вполне вероятно, что на момент катастрофы они были не так уж далеки от достижения своей цели. Если бы в этот момент они взялись за ум вместо того, чтобы устраивать сумасшедшую бойню, история могла сложиться совсем иначе.

– Звучит убедительно, – согласился Хант. – Значит, Чарли мог быть частью разведывательной миссии, заблаговременно направленной к Земле; вот только точно такая же идея пришла в голову и их оппозиции, и обе группы столкнулись друг с другом. А затем принялись дырявить нашу Луну. Просто позорище.

В разговоре наступила короткая пауза.

– Есть еще одна вещь, которую я никак не могу понять, – сказал Хант, потирая подбородок.

– И какая же?

– Ну, я про оппозицию – ламбийцев. В Навкомм все только и твердят о том, что война, исколошматившая Минерву, разгорелась между колонистами с Земли – это, судя по всему, сограждане Чарли, цериане – и инопланетной расой родом с Минервы – ганимейцами, которые, судя по вашим словами, должны быть ламбийцами. Чуть раньше мы уже говорили, что в земном происхождении цериан нет никакого смысла, потому что если бы они прибыли с Земли, то не стали бы пытаться заново развивать космические полеты. Стопроцентной уверенности у нас нет, потому что они могли попасть в необычные обстоятельства – их колонию, к примеру, могло на несколько тысяч лет отрезать от Земли. Но о ламбийцах такого не скажешь; они никак не могли быть соперниками, которые шли с церианами ноздря в ноздрю, пытаясь разгадать секрет космонавтики.

– Потому что они им явно уже владели, – договорил за него Мэддсон. – Мы ведь нашли их на Ганимеде – тут и к гадалке не ходи.

– Само собой. И тот корабль явно не был первой попыткой новичков. Знаете, я начинаю думать, что ламбийцы могли быть кем угодно, но только не ганимейцами.

– Думаю, вы правы, – подтвердил Мэддсон. – Ганимейцы принадлежали к совершенно другому биологическому виду. Логично предположить, что если бы они были той самой ламбийской оппозицией, то этот факт бы так или иначе отразился в лунарианских записях, верно? Но мы ничего подобного не наблюдаем. Все изученные нами материалы указывают на то, что цериане и ламбийцы были всего лишь разными нациями, принадлежавшими к одной и той же расе. Например, мы нашли выдержки, судя по всему, взятые из церианских газет, в которых были приведены политические карикатуры с изображением ламбийцев; их фигуры имеют вполне человеческие очертания. Вряд ли бы цериане нарисовали их именно так, если бы ламбийцы по своему виду напоминали ганимейцев.

– Получается, что ганимейцы не имели к этой войне никакого отношения?

– Именно.

– Но как же тогда они вписываются в общую картину?

Мэддсон продемонстрировал пустые ладони. – Занятный вопрос. Судя по всему, никак – во всяком случае, нам не удалось найти ничего похожего на упоминания об их расе.

– Возможно, это всего лишь эффектная, но ложная улика. Ведь мы лишь предполагали, что они родом с Минервы; никаких доказательств у этой гипотезы нет. Возможно, они и вовсе не имели никакого отношения к этой планете.

– Не исключено. Но я никак не могу отделаться от ощущения, будто…

Разговор был прерван музыкальным перезвоном, идущим с консоли на рабочем столе Мэддсона. Извинившись, он нажал кнопку, чтобы ответить на звонок.

– Привет, Дон, – сообщило лицо, принадлежавшее ассистенту Ханта, который располагался выше по лестнице в офисах, отведенных группе L. – Вик там? – В его голосе звучало возбуждение. Мэддсон развернул устройство, направив его в сторону Ханта.

– Это вас.

– Вик, – безо всякой преамбулы произнесло лицо. – Я только что просмотрел отчеты о последних экспериментах, которые два часа назад поступили с Юпитера-4. Насчет корабля подо льдом и здоровяков внутри – данные по датировке готовы. – Он сделал глубокий вдох. – Похоже, что о связи ганимейцев с Чарли можно забыть. Вик, если числа не врут, то корабль находится там уже двадцать пять миллионов лет!

Глава 15

Колдуэлл сделал шаг вперед, чтобы внимательнее изучить почти трехметровую пластмассовую модель, установленную посреди одной из лабораторий Вествудского Института Биологии. Данчеккер дал ему более, чем достаточно времени на осмотр деталей, прежде чем продолжить свои объяснения.

– Полноразмерная копия ганимейского скелета, – сказал он. – Созданная на основе данных, переданных нам с Юпитера. Первая неоспоримая форма разумной внеземной жизни, которую когда-либо доводилось изучать человеку. – Колдуэлл поднял глаза на нависавший над ним скелет, поджал губы и беззвучно присвистнув, медленно обошел его по кругу, вернувшись туда, где стоял профессор. Хант все это время не сходил с места и в невыразимом восхищении скользил взглядом по всей высоте модели.

– Эта структура не имеет никакой связи со строением известных нам земных животных – как вымерших, так и ныне живущих, – сообщил Данчеккер. – Он указал на модель. – Как видите, в верхней части располагается голова, а сама структура способна к прямохождению, как двуногое существо, и в своей основе имеет внутренний костный скелет; но если отбросить поверхностное сходство, становится ясно, что их предки не имели отношения к земной фауне. Возьмем, к примеру, голову – это довольно очевидный пример. Строение черепа не соотносится ни с одним из известных нам позвоночных. Лицо не углубилось в нижнюю часть черепа, сохранив форму вытянутого, обращенного вниз рыльца, которое расширяется кверху, обеспечивая широкую посадку глаз и ушей. Кроме того, задняя часть черепа, как и в случае с человеком, увеличилась, чтобы вместить развивающийся мозг – однако у ганимейцев она не приобрела округлые очертания, а вздулась выше шеи, став противовесом для выдвинувшейся вперед челюсти и выступающего лица. И взгляните на отверстие в центре черепа; на мой взгляд, там мог располагаться орган чувств, которого нет у нас – вероятно, инфракрасный детектор, унаследованный от хищного предка с ночным образом жизни.

Хант шагнул вперед и, встав рядом с Колдуэллом, внимательно посмотрел на плечи существа. – Эти штуки тоже выглядят своеобразно – ничего подобного я в жизни не видел, – заметил он. – Они состоят из чего-то… наподобие костяных пластин, идущих внахлест. Совсем не как у нас.

– Именно, – согласился Данчеккер. – Вероятно, это адаптация брони, доставшейся им от предков. Да и все остальное туловище по нашим меркам у них устроено весьма необычно. Как видите, верхний отдел позвоночника снабжен реберной структурой, расположенной под плечевыми пластинами, однако нижнее ребро, непосредственно над брюшной полостью, развилось в массивный костяной обруч с поперечной перекладиной, соединенной с увеличенным спинным позвонком. Теперь обратите внимание на две системы менее крупных, сцепленных костей по бокам обруча… – Он указал на них жестом. – Вероятно, они помогали ганимейцам дышать, способствуя расширению диафрагмы. На мой взгляд, они подозрительно напоминают рудименты парных конечностей. То есть хотя это существо, как и мы, имело две руки и ходило на двух ногах, среди его предков встречались животные не с двумя, а с тремя парами конечностей. Это само по себе сразу же исключает любое родство с земными позвоночными.

Колдуэлл наклонился, чтобы внимательно рассмотреть тазовые кости, напоминавшие конструкцию из толстых балок и перекладин с отверстиями для бедер. Ни единого намека на форму вывернутого блюда, отличавшую нижнюю часть человеческого туловища.

– Внутренности у него тоже, наверное, были любопытные, – высказался он.

– Не исключено, что внутренние органы не удерживались за счет опоры снизу, а были подвешены к расположенному над ними обручу, – предположил Данчеккер. Он отошел назад и указал на руки и ноги. – Наконец, обратите внимание на конечности. В нижних, как и у нас, по две кости, но плечи и бедра отличаются от наших и тоже имеют двойную структуру. Это должно было заметно увеличить их гибкость и наделить способностью к движениям, которые бы никогда не смог воспроизвести человек. К тому же на каждой руке есть по шесть пальцев, два из которых занимают противопоставленную позицию; другими словами, их обладатель, по сути, получал все преимущества двух больших пальцев. Он бы без труда смог завязать шнурки одной рукой.

Данчеккер ждал, пока Колдуэлл и Хант не удовлетворятся увиденным, досконально изучив каждую деталь ганимейского скелета. Когда они снова взглянули на профессора, тот продолжил:

– С того самого момента, как был подтвержден возраст ганимейцев, люди стали зачастую списывать их со счетов, принимая за случайное открытие, не имеющее прямой отношения к лунарианскому вопросу. Но сейчас, джентльмены, у меня есть основания полагать, что связь с лунарианцами здесь все-таки есть, и притом весьма существенная.

Хант и Колдэулл выжидающе посмотрели на Данчеккера. Тот подошел к консольному дисплею у стены лаборатории и ввел какой-то код. Увидев, как на ожившем экране появилось изображение рыбьего скелета он, удовлетворенный результатом, повернулся к своим собеседникам.

– Что вы можете об этом сказать?

Колдуэлл в течение нескольких секунд послушно разглядывал экран; Хант тем временем молча наблюдал.

– Забавная рыба, – наконец, выдал Колдуэлл. – Ладно – объясните сами.

– Это не бросается в глаза, – ответил Данчеккер, – но при детальном изучении структуру этой рыбы можно соотнести, косточка за косточкой, с устройством ганимейского скелета.

– Эта одна из тех рыб, которых нашли на лунарианской базе с обратной стороны Луны, – неожиданно произнес Хант.

– Именно, доктор Хант. Возраст этой рыбы оценивается в пятьдесят тысяч лет, в то время как ганимейский скелет датируется примерно двадцатью пятью миллионами. Из анатомических соображений ясно, что они родственны друг другу и отделились от общей предковой ветви в далеком прошлом. А отсюда следует, что они возникли в одном и том же месте. Мы уже знаем, что эта рыба эволюционировала в океанах Минервы; следовательно, оттуда же родом и сами ганимейцы. То, что уже некоторое время было всего лишь гипотезой, наконец-то, получило доказательство. Единственной ошибкой в более раннем допущении была неверная оценка времени, разделявшего минервианские цивилизации ганимейцев и лунарианцев.

– Допустим, – согласился Колдуэлл. – Ганимейцы родом с Минервы, но появились там гораздо раньше, чем мы думали. В чем великий смысл этого открытия и зачем вы нас сюда вызвали?

– Сам по себе этот вывод, конечно, интересен, но не более того, – ответил Данчеккер. – Но он меркнет по сравнению с тем, что будет дальше. По сути, – он мельком взглянул на Ханта, – мы имеем всю необходимую информацию, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда.

Хант и Колдуэлл сосредоточенно взглянули на профессора.

– Теперь, когда корабль ганимейцев вскрыт целиком, – облизав губы, продолжил Данчеккер, – мы располагаем крайне подробным описанием практически всего его содержимого. Судно было построено с расчетом на высокую грузовую вместимость, и не было пустым, когда его настигли события, вынудившие остановиться на Ганимеде. Его груз, на мой взгляд, является самым сенсационным открытием, когда-либо сделанным за всю историю палеонтологии и биологии в целом. Видите ли, помимо прочего на борту корабля находилась большая партия ботанических и зоологических образцов – часть из них были живы и перевозились в клетках, часть – законсервированы в специальных емкостях. Этот груз предположительно был частью грандиозной научной экспедиции или чего-то подобного, но сейчас это не так важно. Важно то, что теперь в нашем распоряжении оказалась коллекция прежде невиданных растительных и животных трофеев – подробнейший срез, включающий многие формы, которые существовали на Земле с конца олигоцена до начала миоцена – двадцать пять миллионов лет тому назад!

Хант и Колдуэлл смерили его скептическим взглядом. Данчеккер сложил руки на груди и просто ждал.

– На Земле! – наконец, выдал Колдуэлл, с трудом произнося последнее слово. – Хотите сказать, что этот корабль посещал Землю?

– Другого объяснения я не вижу, – сказал в ответ Данчеккер. – Нет никаких сомнений, что на борту судна находилось множество особей животных, которые во всех отношениях идентичны видам, уже не один век известных человечеству, благодаря земной палеонтологической летописи. Биологи, входящие в миссию Юпитер-4, полностью уверены в своих выводах, и судя по присланным ими данным, я не вижу причин сомневаться в их словах. – Данчеккер снова поднес руку к клавиатуре. – Я покажу вам несколько примеров того, что я имею в виду, – добавил он.

Картинка с рыбьим скелетом исчезла, сменившись изображением массивного существа, похожего на безрогого носорога. Позади него стоял огромный вскрытый контейнер, из которого предположительно и была извлечена эта особь. За контейнером располагалось нечто вроде ледяной стены, окруженной кабелями, цепями и фрагментами решетчатой конструкции, сооруженной из металлических балок.

– Балухитерий, джентльмены, – пояснил Данчеккер, – или кто-то, настолько похожий на него, что я не вижу разницы. Это животное достигало в высоту пяти с половиной метров в холке, а по массе тела превосходило современного слона. Оно служит прекрасным примером титанотериев, или гигантских зверей, в изобилии населявших обе Америки в течение олигоценового периода, но быстро вымерших вскоре после его окончания.

– Хотите сказать, что эта малютка была жива, когда корабль совершил аварийную посадку? – недоверчивым тоном спросил Колдуэлл.

Данчеккер покачал головой. – Не конкретно она. Как видите, до нас она дошла практически в идеальном состоянии. Ее извлекли из стоящего позади контейнера, в котором она была законсервирована для длительного хранения. Нам повезло, что тот, кто отвечал за ее упаковку, был мастером своего дела. Но, как я уже говорил, на корабле также имелись клетки и загоны, в которых изначально содержались живые особи, однако к моменту их обнаружения животные, как и экипаж судна, разложились до состояния скелетированных останков. Если говорить о представителях этого вида, то в загонах их было шесть.

Профессор сменил картинку, и на экране появилось небольшое животное с четырьмя длинными и тонкими ногами.

– Мезогиппус – предок современной лошади. Размером примерно с колли, передвигался на трехпалых ногах, средний палец был несколько длиннее остальных, что явно предвосхищает однопалые конечности известных нам лошадей. Это лишь пара животных из длинного списка примеров, очевидных для любого специалиста, изучавшего фауну древней Земли.

Не находя слов, Хант и Колдуэлл продолжали смотреть на экран, где появилась новая картинка. На этот раз перед ними было животное, которое, на первый взгляд, напоминало среднего размера примата из рода гиббонов или шимпанзе. Однако при более внимательном рассмотрении обнаруживались отличия, выделявшее его на общем фоне человекообразных обезьян. Череп был не таким громоздким, особенно в плане строения нижней челюсти, с подбородком, едва выдававшимся за пределы кончика носа. Руки для примата казались немного коротковатыми, грудь – более широкой и плоской, а ноги – длиннее и прямее. Не было у него и противопоставленного большого пальца.

Данчеккер выдержал достаточную паузу, чтобы его собеседники успели отметить все моменты, прежде переходить к дальнейшим комментариям.

– Существо, которое вы видите, на экране, очевидно, принадлежит к общей линии антропоидов, к которой относятся и люди, и человекообразные обезьяны. Так вот, напомню, что эта особь датирована началом миоценового периода. Останки наиболее развитых антропоидов той эпохи были обнаружены в прошлом веке на территории восточной Африки и теперь относятся к виду проконсулов. Считается, что появление проконсула стало шагом вперед по сравнению со всеми предшествующими видами, но сам он явно относится к приматам. Здесь же мы имеем дело с существом из той же эпохи, но куда более выраженными человеческими признаками, чем у проконсула. На мой взгляд, этот вид занимает позицию, аналогичную проконсулу, но уже по другую сторону границы, возникшей в момент разделения эволюционных линий обезьян и людей – другими словами, непосредственного предка человеческой расы! – Завершив свою речь словесным росчерком, Данчеккер выжидающе посмотрел на своих собеседников. Колдуэлл смотрел на него в ответ расширяющимися глазами; его челюсть отвисла, когда в голове одна за другой пронеслись немыслимые предположения.

– Хотите сказать…, что соплеменники Чарли могли… от них?

– Именно! – Данчеккер оторвал взгляд от экрана и повернулся к ним с победоносным видом. – Общепринятая теория эволюции так же надежна, как я и утверждал все это время. Гипотеза о том, что лунарианцы могли быть колонистами с Земле, оказалась правдой, но вовсе не в том смысле, который в нее вкладывался изначально. На Земле нет следов их цивилизации, потому что лунарианцы никогда здесь не жили, но при этом они не были и продуктом какого-либо параллельного эволюционного процесса. Лунарианская цивилизация развилась на Минерве независимым путем и восходит к той же популяции прародителей, что и мы, и все прочие земные позвоночные – к предкам, которых ганимейцы перевезли на Минерву двадцать пять миллионов лет тому назад! – Данчеккер дерзко выпятил челюсть и ухватился за лацканы пиджака. – И это, доктор Хант, по-видимому, и есть решение вашей проблемы!

Глава 16

За быстро сменявшими друг друга новостями уже тянулся след из брошенных останков мертвых идей. Ситуация невольно напомнила ученым о подводных камнях, которые поджидали неосторожных исследователей, стоило тем дать излишнюю волю своим гипотезам, а воображению позволить все дальше и дальше отрываться от твердого фундамента доказуемых утверждений и научной строгости. Противодействие подобной тенденции привело к тому, что попытка Данчеккера на раз покончить с загадкой лунарианцев, в общем и целом, не вызвала того горячего одобрения, которого можно было бы ожидать в сложившихся обстоятельствах. К этому моменту ученые обыскали столько тупиковых улочек, что любая новая гипотеза натыкалась на естественный скептицизм и потребность в более весомых доказательствах.

Обнаружение древних земных животных на корабле ганимейцев убедительно доказывало лишь одно – что на корабле ганимейцев действительно находились древние животные с Земли. Это не доказывало с 100%-ой вероятностью, что другие партии груза достигли Минервы в целости и сохранности, или что для Минервы предназначалась конкретно эта партия. Начать с того, что Юпитер казался довольно странным местом для корабля, следующего по маршруту Земля – Минерва. Другими словами, это доказывало лишь, что груз не добрался до пункта назначения.

Выводы Данчеккера о происхождении ганимейцев, с другой стороны, встретили единогласную поддержку со стороны лондонского комитета специалистов по сравнительной анатомии, подтвердивших сходство ганимейского скелета с минервианской рыбой. Следовавший отсюда вывод о том, что лунарианцы также возникли на Минерве, а их предками были транспортированные с Земли животные, довольно аккуратно объяснял как отсутствие лунарианских следов на Земле, так и очевидную неразвитость их космических технологий, но несмотря на это, требовал куда более серьезной доказательной базы.

Лингвисты тем временем пытались применить новые знания, почерпнутые из библиотеки микроточечных изображений, чтобы разгадать последнюю нерешенную загадку документов Чарли – а именно, блокнот с рукописным текстом. Раскрытая ими история стала ярким подтверждением общей картины, которую Хант и Стейнфилд собрали из отдельных фактов, пользуясь языком холодной и объективной логики; речь шла о последних днях жизни Чарли. Откровения из блокнота запустили в и без того нестройные ряды исследователей очередную интеллектуальную гранату. Но именно Хант стал тем, кто, наконец, рванул чеку.

Сжимая под мышкой папку с бумагами, Хант шагал по главному коридору тринадцатого этажа штаб-квартиры НавКомм, направляясь к отделу лингвистики. Перед входом в кабинет Дона Мэддсона он остановился, чтобы с любопытством изучить прикрепленный к двери знак с надписью, выведенной пятисантиметровыми лунарианскими символами. Качая головой и недоуменно пожимая плечами, он вошел в комнату. Мэддсон вместе с одним из своих ассистентов сидел в стороне от своего рабочего места, за большим столом, неизменно заваленным грудой бумаг. Хант выдвинул кресло и сел рядом.

– Вы ознакомились с переводом, – заметил Мэддсон, обратив внимание на содержимое папки, когда Хант принялся раскладывать бумаги на столе.

Хант кивнул. – Весьма интересно, да. Есть несколько нюансов, которые мне бы хотелось обсудить, просто чтобы убедиться, верно ли я их понял. Кое-что из этого кажется бессмыслицей.

– Нам стоило догадаться, – смиренно вздохнул Мэддсон. – Ну что ж, выкладывайте.

– Давайте разберем записи по порядку, – предложил Хант. – Я остановлюсь, когда мы доберемся до странных моментов. Кстати… – Он указал на дверь кивком головы. – Что означает та забавная надпись снаружи?

Мэддсон с гордостью улыбнулся. – Это мое имя на лунарианском. Буквально означает “Чокнутый Ученый Парень”. Поняли? Так мое имя буквально звучит по-английски: Don как “преподаватель”, Mad как “чокнутый” и “Son” как “паренек”. Теперь ясно?

– Господи боже, – со вздохом произнес Хант. Он вернулся к бумагам.

– Для записей с лунарианскими датами вы использовали сквозную нумерацию, начиная с Дня №1, однако дробные единицы их суток выражены в наших часах.

– Верно, – подтвердил Мэддсон. – Кроме того, в тех случаях, когда точность перевода вызывала сомнения, фраза стоит в скобках со знаком вопроса. Это помогает избежать лишних сложностей.

Хант взял в руки первую страницу. – Хорошо, – сказал он. – Давайте начнем с самого начала. – Он прочитал вслух:

– День 1. Сегодня мы, как и ожидалось, получили приказы о полной (мобилизации?). Скорее всего, нас куда-то забросят. Кориэль…

– Это ведь приятель Чарли, который упоминается и дальше, верно?

– Так и есть.

– … считает, что нас направят к одному из (ледниковых гнезд дальнего перехвата?)

– Это еще что?

– Здесь вышло довольно коряво, – ответил Мэддсон. – Это составное слово; в тексте приводится его буквальный перевод. Мы думаем, что речь идет о ракетной батарее, составлявшей часть внешнего оборонительного рубежа в области ледяного щита.

– Ммм… звучит логично. В общем, будем надеяться, что так и есть. Хоть какое-то разнообразие на фоне всей этой рутины. В (ледовых зонах боевых действий?) продовольственные пайки больше. Так вот… – Хант поднял взгляд. – Он пишет “на фоне всей этой рутины”. Точно ли мы знаем место, где его заела эта самая “рутина”?

– Вполне, – уверенно кивнул Мэддсон. – Название города указано над датой в верхней части записи. Точно так же называется и один из прибрежных церианских городов, и место, которое числится в расчетной карточке как цель его предпоследней командировки.

– То есть вы уверены, что он писал это, находясь на Минерве?

– Да, вполне уверены.

– Хорошо. Я пропущу следующий фрагмент, в котором делится своими личными соображениями.

– День 2. Первый раз в жизни интуиция подвела Кориэля. Мы летим на Луну.

Хант снова поднял взгляд, очевидно придав этому пассажу большое значение. – Почему вы решили, что здесь он имеет в виду именно спутник Земли?

– Что ж, одна из причин в том, что слово, которое он использует в этой фразе, совпадает с названием места, указанного в его последней командировке. Мы считаем, что это Луна, поскольку именно там его в итоге и обнаружили. Кроме того, из дальнейшего текста вы увидите, что Чарли упоминает в качестве пункта назначения конкретную базу под названием Селтар – это вторая причина. Среди находок на обратной стороне мы обнаружили упоминание списка баз в некоем месте “X” – помимо прочего в этом списке есть и Селтар. А само название “X” встречается и в расчетной карточке, и в только что прочитанной вами записи дневника. Вывод: X – это лунарианское название земной Луны.

Хант как следует задумался над его словами.

– Но до Селтара он все-таки добрался, верно? – наконец, спросил он. – Значит, если Чарли уже тогда знал место назначения своей командировки, и вы уверены, что его направили именно на Луну, а сам он успешно добрался до цели…, то альтернативный сценарий, который только что пришел мне в голову, исключается. Его ведь никак не могли командировать на Луну, а затем в последнюю минуту перенаправить в какое-то другое место, не внося изменений в расчетную карточку, да?

Мэддсон покачал головой. – Исключено. А с чего вам вообще делать такие предположения?

– Потому что я пытаюсь объяснить то, что случилось дальше. Там полная неразбериха.

Мэддсон с любопытством взглянул на Ханта, но свой вопрос сдержал. Хант снова перевел взгляд на страницы текста.

– Третий и четвертый дни посвящены новостям о боях на самой Минерве. Очевидно, что там уже разгорелся крупномасштабный конфликт. Похоже, что к тому моменту они уже пустили в ход ядерное оружие – возьмем, к примеру, вот этот фрагмент ближе к концу четвертого дня: Похоже, что ламбийцам удалось сбить с толку (небесные сети?) над Паверолом – это ведь церианский город, верно? Больше половины города исчезло в мгновение ока. Не очень-то похоже на локальный конфликт. Что такое небесная сеть – какой-нибудь электронный защитный экран?

– Вероятно, – согласился Мэддсон.

– Пятый день он провел, помогая с загрузкой кораблей. По описанию транспорта и оборудования можно сделать вывод, что они собирались взять на борт что-то вроде воинского формирования. – Хант быстро пробежался взглядом по следующей странице. –Ах, да – вот где он упоминает Селтар. Мы летим с четырнадцатой бригадой, чтобы присоединиться к огневой позиции Аннигилятора. C этим Аннигилятором у меня уже ум за разум заходит. Но к нему мы вернемся через минутку.

– День 7. Погрузились на борт четыре часа назад точно по графику. Пока что сидим здесь. Вылет задерживается, поскольку вся местность находится под массированным артобстрелом. Материковые возвышенности охвачены огнем. Пусковые шахты не задеты, но ситуация в небе остается неясной. Наша траектория по-прежнему находится в зоне контроля уцелевших ламбийских спутников.

– Дальше. Неожиданно получили разрешение на взлет, и уже спустя несколько минут нашего звена как не бывало. На планетарной орбите мы даже не задержались – там все еще небезопасно – поэтому сразу легли на курс к цели. Нам сообщили, что за время подъема потеряно два судна. Кориэль принимает ставки на то, многим ли кораблям из нашей группы удастся сесть на Луне. Скорее всего, мы хорошо видны на ламбийских поисковых радарах, хоть и летим внутри плотного защитного экрана. Дальше о том, как Кориэль флиртует с девушкой из сигнального отряда – тот еще персонаж, этот Кориэль, да..? Ага, вот то место, о котором я говорил. – Хант отыскал новую запись, скользя по строчкам пальцем.

– День 8. Наконец-то, вышли на лунную орбиту! – Тут он положил бумагу на стол и попеременно взглянул на обоих лингвистов. – “Наконец-то, вышли на лунную орбиту”. А теперь объясните: каким это образом их корабль преодолел расстояние от Минервы до нашей Луны меньше, чем за два земных дня? Либо существует какой-то особый способ передвижения, над разгадкой которого сейчас должны трудиться КСООН, либо мы с самого начала сильно заблуждались на счет лунарианских технологий. Но факты не сходятся. Если им это было по силам, лунарианцы бы не испытывали никаких проблем с разработкой космических полетов; они бы намного опережали нас. Но лично я в это не верю – все указывает на то, что освоение космоса далось им непросто.

Мэддсон изобразил жест беспомощности. Он и сам понимал, что это бред. Хант вопросительно взглянул на его ассистента, но тот лишь пожал плечами и состроил гримасу.

– Вы уверены, что он имеет в виду орбиту Луны – нашей Луны?

– Да, – убежденно ответил Мэддсон.

– И нет никаких сомнений насчет даты его отправки? – не унимался Хант.

– Дата погрузки отштампована в расчетной карточке и совпадает с датой записи, в которой Чарли пишет о вылете. И не забывайте, как он сформулировал свои слова в День – где же это было? – вот, в День 7. “Погрузились на борт четыре часа назад точно по графику” – Видите, “точно по графику”. Никаких упоминаний об изменениях в расписании.

– А точно ли мы знаем дату, когда он прибыл на Луну? – спросил Хант.

– Что ж, с этим сложнее. Если судить по датам записей в дневнике, то да, между этими событиями прошел один лунарианский день. Но есть вероятность, что минервианской шкалой он пользовался на самой Минерве, а по прибытии на Луну переключился на какую-то другую, местную систему единиц. Если это правда, то сам факт такого совпадения – большая редкость, но, – он пожал плечами, – исключать этот вариант тоже нельзя. Больше всего в этом моменте меня беспокоит отсутствие каких-либо записей между датами отправки с Минервы и прибытия на Луну. Свой дневник Чарли, судя по всему, вел регулярно. Если вы говорите, что в реальности их полет должен было занять несколько месяцев, лично мне пробел между этими датами кажется довольно странным. Вряд ли он испытывал недостаток свободного времени.

На несколько мгновений Хант задумался, размышляя над предложенными вариантами. – Дальше – хуже, – наконец, сказал он. – Давайте пока не будем на этом задерживаться. – Он снова взял в руки перевод и продолжил:

– Наконец-то сели, пять часов назад. (Ругательство) Что за разгром! (На подлете?) мы увидели, что местность на километры вокруг Селтара покрыта сияющими красными пятнами. Нам попадались озера, заполненные ярко-оранжевой лавой; из некоторых торчат каменные стены – там, где ударом снесло целые горы. База покрыта толстым слоем пыли, а часть наземных конструкций раздавлена упавшими обломками. Защита пока держится, но внешний периметр (порван в клочья?). Самое главное, что (нечитаемо) тарелка Аннигилятора уцелела и все еще действует. Последняя группа кораблей нашего звена уничтожена вражеским ударом из глубокого космоса. Кориэль собрал выигрыш с каждой из сторон.

Хант отложил бумаги и взглянул на Мэддсона. – Дон, – обратился он, – много ли вам удалось разузнать об этом самом Аннигиляторе?

– Это было своего рода супероружие. В других текстах о нем попадалось больше информации. Такое оружие было у обеих сторон – и на самой Минерве, и, судя по тому, что вы сейчас читаете, на нашей Луне. – Затем он как бы запоздало добавил. – Возможно, и в других местах.

– Но почему на Луне? Есть идеи?

– Есть мнение, что в технологии космических полетов цериане и ламбийцы продвинулись дальше, чем мы думали, – ответил Мэддсон. – Возможно, обе стороны выбрали Землю в качестве конечной цели для массового переселения, и обе же направили к Луне передовые отряды, чтобы те подготовили плацдарм и… защитили национальные вложения.

– Но почему тогда не на саму Землю?

– Без понятия.

– Ладно, давайте пока придерживаться этой версии, – сказал Хант. – Много ли нам известно о том, что из себя представляли аннигиляторы?

– Судя по описанию, это было что-то вроде генератора излучения. Из других источников можно сделать вывод, что это устройство стреляло высокоэнергетическими пучками фотонов, для получения которых они использовали реакцию материи и антиматерии. Если это так, то выбор термина “аннигилятор” выглядит особенно удачным; в нем есть двойной смысл.

– Допустим. – Хант кивнул. – Я так и подумал. А вот дальше начинается какая-то чушь. – Он сверился с своими заметками. – На девятый день их организовали и направили на устранение последствий ущерба. Но как тогда быть с десятым? – Он продолжил чтение:

– День 10. Сегодня в первый раз применили Аннигилятор. Три пятнадцатиминутных выстрела по Кальваресу, Панерису и Селлидорну. Так вот, это же города ламбийцев, верно?

– Значит, их Аннигилятор стоит себе на Луне и радостно обстреливает города на Минерве?

– Похоже на то, – согласился Мэддсон. Он выглядел не особенно довольным. – Что ж, я в это не верю, – твердо заявил Хант. – Я не верю, что они могли вести настолько прицельный огонь с такого расстояния, а даже если бы и могли, я ни за что не поверю, что им удалось создать настолько узкий пучок, что он не спалил планету целиком. Как и в то, что плотность мощности при такой дистанции была достаточно высока, чтобы нанести хоть какой-то урон. – Он умоляюще взглянул на Мэддсона. – Да бога ради, будь у них такая технология, они бы не пытались довести до ума межпланетные путешествия – они были бы уже по всей чертовой галактике!

Мэддсон широко развел руками. – Я просто перевожу то, что написано. А разгадку искать вам.

– Сейчас начнется полная нелепица, – предупредил его Хант. – Так, где же я остановился…?

Он продолжил читать вслух, описывая дуэль, развернувшуюся между церианским Аннигилятором на Селтаре и последней из уцелевших огневых точек ламбийцев на Минерве. Располагая оружием, стрелявшим с большого расстояния в космосе, и возможностью вести обстрел по всей поверхности Минервы, цериане держали в руках ключ, который вполне мог поменять исход всей войны. Очевидно, что его уничтожение было первоочередной задачей ламбийских сил и главной целью их собственного аннигилятора на Минерве. Перезарядка аннигилятора перед новым выстрелом занимала около часа, а записи Чарли в ярких красках обрисовали напряжение, которое сложилось на Селтаре, пока они ждали, зная, что враг в любую секунду может нанести по ним удар. Градус битвы вокруг Селтара разгорался до полнейшего безумия: наземные и космические силы ламбийцев бросали все, что было в их распоряжении, на уничтожение базы, прежде чем Селтар успеет нанести удар по своей далекой цели. Искусство управления оружием заключалось в расчете и компенсации искажений, созданных электронной контрсистемой ламбийцев. В одном из отрывков Чарли подробно описал последствия выстрела с Минервы, едва не попавшего в цель: удар длился шестнадцать минут и за это время успел расплавить горную цепь примерно в двадцати пяти километрах от Селтара, включая расположенные там двадцать вторую и девятнадцатую бронетанковые дивизии, и сорок пятую эскадрилью тактических ракет.

– Вот здесь, – сказал Хант, помахивая одной из страниц. – Послушайте. У нас получилось! Четыре минуты назад мы выстрелили сфокусированным пучком максимальной мощности. Только что по динамику сообщили, что это было прямое попадание. Все смеются и хлопают друг друга по спине. Кое-кто из женщин плачет от радости. Это, – заметил Хант, хлопнув бумагами по столу и снова опускаясь в кресло, – полнейший бред! Они узнали о попадании всего за четыре минуты! Как? Как, во имя всего святого, им это удалось? Мы знаем, что расстояние между Землей и Минервой в момент их максимального сближения должно было составлять от двухсот сорока до двухсот шестидесяти миллионов километров. Чтобы преодолеть это расстояние, излучению бы потребовалось около тринадцати минут – и еще примерно столько же, прежде чем кто-либо на Луне смог бы узнать, куда пришелся удар. То есть даже если планеты располагались максимально близко друг к другу, получение такого сообщения заняло бы не меньше двадцати шести минут. Чарли же утверждает, что им хватило четырех! Это абсолютно, на все сто процентов, исключено! Дон, насколько вы уверены в этих числах?

– Не меньше, чем во всех остальных лунарианских единицах времени. Если они неверны, то с тем же успехом можно порвать в клочки ваш календарь, с которого все началось, и приступить к делу с чистого листа.

Хант долго разглядывал лист бумаги, будто одной лишь силой концентрации мог изменить смысл, скрывавшийся за аккуратно отформатированными страницами печатного текста. Эти данные имели только одно объяснение, и оно означало, что им придется начать все с нуля. Наконец, он продолжил:

– В следующем пассаже говорится, что местность вокруг Селтара подверглась непрерывной бомбардировке. Подразделение, в которое, помимо прочих, входили Чарли и Кориэль, направили к аварийному командному посту примерно в восемнадцати километрах от базы Селтар… Детали я опущу.

– Да, вот еще один фрагмент, который меня беспокоит. В записи “День 12”: В заранее оговоренное время отправились в путь в составе небольшого конвоя из двух разведывательных автомобилей и трех гусеничных грузовиков. Дорога выдалась довольно странной – целые километры выжженных камней и светящихся ям. Жар чувствовался изнутри грузовика. Надеюсь, щит не подвел. Наш новый дом – это купол, под которым располагаются подземные этажи, уходящие вглубь метров на пятнадцать. Вокруг нас в холмах окопались военные отряды. Здесь есть наземная связь с Селтаром, но они, похоже, потеряли контакт с главной базой в Горде. Скорее всего, это означает, что все наземные линии дальней связи вышли из строя, а наши коммуникационные спутники уничтожены. По-прежнему никаких трансляций с Минервы. Целая уйма искаженного военного трафика. Должно быть, они воспользовались правом (на частотный приоритет?). Сегодня мы впервые за много дней вышли на поверхность. Минерва кажется грязной и будто покрыта пятнами. – Вот, – сказал Хант. – Когда я прочитал это в первый раз, то решил, что он говорит о видеотрансляции. Но если подумать и принять во внимание контекст, то с какой стати ему так говорить? Почему сразу после фразы “впервые за много дней вышли на поверхность”? Он ведь не мог в деталях разглядеть Минерву с Луны, верно?

– Он мог воспользоваться самым обычным телескопом, – предположил ассистент Мэддсона.

– Полагаю, что мог, – поразмыслив, согласился Хант. – Но, казалось бы, посреди такого побоища у него должны быть дела поважнее, чем глазеть на звезды. Как бы то ни было, он продолжает: Примерно на две трети она затянута огромными серовато-бурыми облаками, береговая линия видна лишь отчасти. Чуть севернее экватора сквозь облака пробивается свечение странного красного пятна, от которого с каждым часом все дальше расползается черный ореол. Кориэль считает, что в городе пожар, но пламя должно быть неимоверной силы, раз его можно было разглядеть через такую пелену. Мы весь день наблюдали, как оно меняет положение вслед за вращением Минервы. Над хребтом, где расположена база Селтар, заметили гигантские взрывы.

Рассказ продолжался, подтвердив, что Селтар был полностью уничтожен, когда битва достигла своей кульминации. В течение двух дней местность подвергалась систематической бомбардировке, однако внутренние помещения купола каким-то чудом уцелели несмотря на то, что верхние снесло взрывом. После этого разбросанные по территории выжившие из военных отрядов в близлежащих холмах стали возвращаться – кто-то на машинах, но в основном пешком – в купол, который к тому моменту был единственным обитаемым местом в радиусе многих километров.

Предстоящие волны транспортных судов с победоносными ламбийцами на борту так и не появились. По регулярности залпов церианские офицеры начали мало-помалу понимать, что от вражеской армии, сумевшей продвинуться в окружавшие Селтар горы, никого не осталось. За время битвы с оборонительными силами цериан ламбийцы понесли колоссальные потери, и те, кто остался в живых, отступили, предварительно запрограммировав ракетные батареи на ведение автоматического огня, который должен был прикрыть отход войск.

На пятнадцатый день Чарли записал: Еще два красных пятна на Минере – одно к северо-востоку от первого, другое – далеко на юге. Первое вытянуто с северо-запада на юго-восток. Теперь вся поверхность планеты напоминает мешанину из грязно-бурых подтеков и огромных черных пятен. Радио- и видеопередачи с Минервы молчат; все сигналы заглушаются атмосферными помехами.

Больше на Селтаре нам делать нечего. Обитаемые части того, что раньше было куполом, погрузили вместе с выжившими и ранеными; многим и так приходилось жить внутри машин, сгрудившихся снаружи базы. Запасы еды и кислорода, рассчитанные лишь на небольшую компанию, дадут кое-какую отсрочку, но не более того. Единственная надежда, какой бы призрачной она ни была, – это добраться по земле до главной базы в Горде, на что по прикидкам должно было уйти двадцать дней.

На восемнадцатый день отбытие из купола было описано так: Разбились на две автоколонны. Наша отправилась вперед на полчаса раньше второй в качестве небольшой передовой разведгруппы. Добравшись до хребта примерно в пяти километрах от купола, мы увидели, как основная колонна заканчивает погрузку и начинает выдвигаться. Ровно в тот момент ударили ракеты. Во время первого залпа они оказались как на ладони. У них не было ни единого шанса. Какое-то время мы прослушивали местность нашими приемниками, но так ничего и не засекли. Если в Горде не осталось кораблей, вырваться из этой смертоносной топки нам уже не удастся. Насколько мне известно, нас здесь 340 человек, включая больше сотни девушек. Колонна состоит из пяти разведывательных машин, восьми грузовиков на гусеничном ходу и десяти тяжелых танков. Путешествие будет не из приятных. Даже Кориэль не хочет гадать, сколько человек доберется до цели.

Минерва превратилась в черный, дымящийся шар, который почти не виден на фоне неба. Два красных пятна слились друг с другом, образовав косую линию, пересекающую экватор. В длину она, наверное, тянется на сотни километров. Еще одна красная линия разрастается на севере. Время от времени в них возникает оранжевое свечение, которое пробивается сквозь облака дыма и держится по несколько часов, прежде чем снова угаснуть. Там, должно быть, настоящий хаос.

Колонна медленно продвигалась по пустыне из выжженной серой пыли, и численность быстро сокращалась по мере того, как раны и лучевая болезнь брали свое. На двадцать шестой день они столкнулись с наземными силами ламбийцев и в течение трех часов отчаянно сражались посреди скал и булыжников. Битва закончилась, когда оставшиеся ламбийские танки покинули укрытие и рванули прямо к позициям цериан, но в итоге, аккурат на границе обороны, были уничтожены церианками, в упор обстрелявшими их лазерной артиллерией. После боя осталось 165 цериан, но слишком мало транспорта, чтобы вывезти их всех.

Посовещавшись, церианские офицеры разработали план, предписывавший продолжать путешествие, двигаясь перекатами. Половина всей группы должна была преодолеть полдня пути и остаться на новом месте с одним из грузовиков, используя его в качестве жилого помещения; оставшийся транспорт тем временем возвращался назад, чтобы забрать вторую половину отряда. Этой процедуре им нужно следовать до самой Горды. Чарли и Кориэль оказались в группе, которую повезли первой.

День 28. Дорога без происшествий. Разбили лагерь в тенистом ущелье и наблюдали, как конвой снова разворачивается, отправляясь в долгий путь за остальной группой. Завтра к этому времени они уже должны быть здесь. До этого момента заняться особо нечем. Двое погибли в дороге, так что теперь нас осталось пятьдесят восемь. Мы по очереди отдыхаем и едим в грузовике. Когда выпадает не твоя очередь, ты просто стараешься поудобнее устроиться среди камней. Кориэль в бешенстве. Он только что провел два часа, сидя снаружи с четырьмя девушками из артиллерии. Говорит, что тот, кто разрабатывал скафандры, должен был заранее подумать о таких ситуациях.

Конвой так и не вернулся.

Используя единственный уцелевший грузовик, группа продолжала следовать прежней тактике: перевозила вперед несколько человек, оставляла их на новом месте, а после возвращалась за остальными. Но к тридцать третьему дню болезни, несчастные случаи и одно самоубийство настолько сократили их численность, что места в машине стало хватать всем выжившим, и надобность в перекатах исчезла. По их оценкам, при равномерной езде группа должна была достичь Горды на тридцать восьмой день. На тридцать седьмой грузовик сломался. Запасных деталей, необходимых для его ремонта, у них не было.

Многие ослабли. Было ясно, что пешком путь до Горды займет столько времени, что в живых не останется ни один.

День 37. Семеро из нас – четверо парней (я, Кориэль и двое солдат из боевых подразделений) и трое девушек – планируют совершить марш-бросок к Горде, пока остальные будут дожидаться поисково-спасательной группы в грузовике. Перед отправкой Кориэль готовит нам еду. Он рассказывал, как относится к жизни в пехоте – и похоже, что особо ее не жалует.

Через несколько часов после того, как они покинули грузовик, один из солдат забрался на утес, чтобы осмотреть дорогу. Он поскользнулся, порвал скафандр и моментально скончался от взрывной декомпрессии. Позже одна из девушек повредила ногу и из-за усиливавшейся боли стала все сильнее отставать от остальной группы. Солнце уже садилось, и приходилось спешить. Каждый из членов группы в уме сражался с одним и тем же уравнением – одна жизнь или двадцать восемь? – но свои мысли держал при себе. Она решила проблему за них, по-тихому перекрыв клапан подачи воздуха, когда отряд остановился, чтобы сделать привал.

День 38. Остались только мы с Кориэлем – прямо как в старые-добрые времена.

Солдат вдруг согнулся, и его резко стошнило прямо в шлем. Пока он умирал, мы просто стояли и наблюдали, не в силах помочь. Несколько часов спустя одна из девушек свалилась без сил и сказала, что больше не может идти. Вторая хотела остаться с ней, пока мы не направим к ним помощь из Горды. Здесь особо не поспоришь – они были сестрами. С того момента прошло еще какое-то время. Мы остановились, чтобы сделать короткую передышку; я уже почти на пределе. Кориэль нетерпеливо шагает туда-сюда и хочет идти дальше. У этого парня силы хватит на дюжину человек.

Позже. Наконец-то, сделали привал, чтобы поспать пару часов. Кориэль точно робот – просто идет и идет без остановки. Человек-танк. Солнце уже склонилось к горизонту. Надо добраться до Горды, пока не началась лунная ночь.

День 39. Проснулся от зверского холода. Обогрев скафандра пришлось включить на максимум – и даже это до конца не спасает. Кажется, он скоро даст сбой. Кориэль говорит, я зря беспокоюсь. Пора снова выдвигаться в путь. Все тело будто задубело. Я всерьез начинаю сомневаться, доберусь ли до цели. Но вслух этого не сказал.

Позже. Последний марш стал настоящим кошмаром. Я постоянно падал. Кориэль настаивал, что единственным выходом было выбраться из окружавшей нас долины и попытаться срезать путь по высокому хребту. Я сумел преодолеть полпути вверх по расщелине, ведущей в его направлении. Поднимаясь вверх, я на каждом шаге видел Минерву, висящую над самой серединой хребта; похожая на (зловещее?) лицо с зияющими оранжево-красными ранами, она будто насмехалась над нами. Затем я рухнул на землю. Когда пришел в себя, Кориэль перетащил меня в яму – вроде тех, что остаются после пробной выемки грунта. Вероятно, кто-то собирался разместить там аванпост Горды. Но это было уже давно. Кориэль направился дальше и пообещал, что я не успею оглянуться, как сюда прибудет помощь. Становится все холоднее. Ноги одеревенели, пальцы на руках еще шевелятся. Внутри шлема начинает собираться иней – это мешает видеть.

Я думаю обо всех, кто, как я, выбился из сил и оказался посреди наступающей лунной ночи, задаваясь вопросом, придет ли за ними помощь. Если сможем продержаться, с нами все будет в порядке. У Кориэля все получится. Даже если бы Горда находилась в тысяче километров, он бы туда добрался.

Думаю о том, что произошло на Минерве, и смогут ли наши дети после всего случившегося жить в солнечном мире – и если смогут, то узнают ли они когда-нибудь о том, что мы сотворили.

Думаю о том, что мне раньше никогда не приходило в голову. Кажется, что у человеческой жизни должно быть лучшее применение, чем отдавать ее службе на фабриках, рудниках или в военных лагерях. Правда, какое именно, придумать не могу – ведь мы ничего другого и не видели. Но если где-то во Вселенной есть тепло, краски и свет, возможно, из наших передряг и выйдет что-нибудь стоящее.

Слишком много размышлений для одного дня. Нужно немного поспать.

Поглощенный пафосными переживаниями тех последних дней, Хант вдруг понял, что дочитал дневник до конца. Его голос приобрел мрачный тембр. Наступила долгая тишина.

– Что ж, это все, – чуть живее заключил он. – Вы обратили внимание на пассаж в конце дневника? В нескольких последних строках он говорит, что снова видит поверхность Минервы. Так вот, может быть, до этого они и пользовались телескопами, но с учетом сложившейся ситуации отряд вряд ли стал бы тащить с собой половину обсерватории, согласны?

Ассистент Мэддсона, похоже, задумался. – Как насчет перископического видеоустройства в шлеме? – предположил он. – Возможно, в переводе есть ошибка. Мог ли он иметь в виду трансляцию, за которой наблюдал при помощи этого приспособления?

Хант покачал головой. – У меня такое в голове не укладывается. Я, конечно, слышал о том, что людям доводилось смотреть телевизор во всяких забавных местах, но уж точно не посреди подъема в гору. И еще: по его словам, планета нависала над хребтом. Это подразумевает, что она была там в реальности. Будь она просто картинкой на видео, он бы выразился иначе. Верно, Дон?

Мэддсон устало кивнул. – Видимо, да, – сказал он. – И что это нам дает?

Хант перевел взгляд с Мэддсона на его ассистента и обратно. Он оперся локтями на край стола и пальцами потер лицо и глаза. Затем он вздохнул и снова откинулся на спинку кресла.

– Что мы знаем наверняка? – наконец, спросил он. – Мы знаем, что лунарианские корабли достигли нашей Луны меньше, чем за два дня. Мы знаем, что они могли точно навести на минервианскую цель оружие, развернутое на нашей Луне. Мы также знаем, что путь, который электромагнитное излучение проделало до цели и обратно, оказался гораздо короче, чем возможно в теории – если, конечно, мы не ошиблись с местом. Наконец, мы считаем, что Чарли мог четко видеть поверхность Минервы, стоя на нашей Луне, хотя и не можем этого доказать. Итак, что же отсюда следует?

– Во Вселенной есть только одно место, которое удовлетворяет всем этим данным, – онемело произнес Мэддсон.

– Вот именно – и находится оно прямо у нас под ногами! Возможно, когда-то за пределами марсианской орбиты действительно находилась планета под названием Минерва, и возможно, на ней даже существовала некая цивилизация. Возможно, ганимейцы действительно завезли туда кое-каких животных, а возможно, и нет. Вот только теперь это не имеет никакого значения, верно? Потому что единственная планета, с которой мог взлететь корабль Чарли, и единственная планета, на которую они могли направить свой Аннигилятор, и единственная планета, которую он мог в деталях рассмотреть с Луны – это наша Земля!

– Значит, они изначально были землянами!

– Как только эта новость обойдет НавКомм, народ со всех окон и крыш повыпрыгивает.

Глава 17

С появлением первого подробного перевода рукописного блокнота парадокс был завершен. Теперь имелись два непротиворечивых и, по-видимому, неопровержимых набора фактов, один из которых доказывал, что лунарианцы возникли на Земле, а второй – что они явно эволюционировали на другой планете.

Споры и тревоги тут же вспыхнули с новой силой. В Хьюстоне и за его пределами всю ночь напролет горели огни, пока в дискуссиях снова и снова выстраивались звенья одних и тех же неизбежных логически цепей, а старые массивы данных тщательно анализировались на предмет новых сценариев или интерпретаций. Но ответы неизменно повторялись. Окончательно отвергнута, судя по всему, была лишь гипотеза о происхождении лунарианцев в результате параллельного эволюционного процесса; теперь в ней попросту не было нужды, ведь в обращении и без того имелось более, чем достаточно теорий. Братство НавКомм распалось на мириаду группировок и независимых одиночек, суетливо перебегавших от идеи к идее. Когда суматоха немного улеглась, оставшиеся линии обороны поделили общество на четыре основных лагеря.

Чистоземельцы безоговорочно соглашались с выводами, сделанными на основе дневника Чарли, и считали, что лунарианская цивилизация возникла на Земле, там же достигла расцвета и там же встретила свой конец – точка. Таким образом, любые упоминания Минервы и ее предполагаемой цивилизации считались полнейшим бредом; единственной цивилизацией, когда-либо существовавшей на Минерве, были ганимейцы, но те жили слишком давно, чтобы иметь хоть какое-то отношение к загадке лунарианцев. На картах Чарли была изображена вовсе не Минерва, а Земля, а значит, в расчетах, оценивших ее расстояние до Солнца в четыреста миллионов километров, скрывалась серьезная ошибка. Тот факт, что это расстояние совпадало с радиусом пояса астероидов, был простой случайностью; астероиды всегда находились в этой части Солнечной системы, а любые данные Илиады, говорящие об обратном, ставились под сомнение и требовали перепроверки.

Без объяснения оставался лишь один вопрос: почему карты Чарли не были похожи на поверхность Земли? Чтобы на него ответить, чистоземельцы запустили серию диверсионных рейдов на бастионы общепринятой геологической теории, а также методы геологической датировки. Опираясь на гипотезу о том, что все континенты изначально образовались из единой гранитной массы, расколовшейся под весом исполинских ледовых шапок, и разошлись в стороны под действием полярного вещества, стремившегося занять возникшие пустоты, они указали на размер ледниковых куполов на картах, подчеркнув, что они выглядели куда больше, чем те, что предположительно существовали на древней Земле. И если карты Чарли действительно отображали не Минерву, а поверхность Земли, значит, ледниковый период на нашей планете был куда суровее, чем считалось раньше, а его влияние на поверхностную географию – соответственно, жестче. Добавим сюда последствия изломов земной коры и вулканической деятельности, которые согласно описаниям Чарли, также относились к Земле (а вовсе не Минерве), и имеющихся фактов, пожалуй, хватало, чтобы объяснить превращение планеты Чарли в современную нам Землю. Почему же тогда на Земле не осталось следов лунарианской цивилизации? Ответ: судя по картам, большая ее часть была сосредоточена в районе экваториального пояса. В наши дни этот регион был целиком занят океаном, густыми джунглями и дрейфующими пустынями – этого вполне хватало, чтобы объяснить быструю эрозию любых останков, сохранившихся после войны и климатической катастрофы.

Фракция чистоземельцев привлекала, главным образом, физиков и инженеров, которые были рады переложить надоедливые детали на плечи геологов и географов. Их главной заботой было не допустить, чтобы принцип постоянства скорости света был брошен в общий плавильный котел сомнения вместе со всеми остальными гипотезами.

Окопавшись вокруг аргументов в пользу земного происхождения, чистоземельцы заняли позиции, которые до этого момента фанатично оберегались сообществом биологов. Теперь же, когда Данчеккер в роли первопроходца представил целый флот ганимейских ноевых ковчегов, биологи неожиданно развернулись на сто восемьдесят градусов и дружным строем последовали за новой гипотезой минервианского происхождения от переселенных земных предков. Как же в таком случае быть с продолжительностью полета Чарли с Минервы на Луну и двухсторонней задержкой в огневой системе Аннигилятора? Это объяснялось путаницей в интерпретации минервианской шкалы времени, связанной с обеими проблемами. Допустим, но как же Чарли смог разглядеть Минерву с Луны? С помощью видеотрансляции. Хорошо, а как тогда им удалось нацелить Аннигилятор с такого расстояния? Никак. Тарелка на Селтаре была всего лишь станцией слежения, осуществлявшей удаленное управление оружием. Местом расположения самой установки был спутник, обращавшийся вокруг Минервы.

Третий флаг достался гипотезе “изолированной колонии”. Согласно ей, древняя земная цивилизация колонизировала Минерву, а затем деградировала, погрузившись в темные века, в течение которых контакт с колонией был полностью утрачен. Впоследствии ухудшение климатической обстановки на фоне ледникового периода послужило стимулом к восстановлению цивилизации на обеих планетах, с той лишь разницей, что Минерва, столкнувшись с ситуацией на грани жизни и смерти, стала отчаянно стремиться к восстановлению утерянных знаний, которые могли открыть ее жителям путь к возвращению на Землю. На долю Земли, однако же, выпали свои тяжелые времена, и была отнюдь не рада принять целую планету голодных ртов, после того, как с ней, наконец, связались передовые отряды Минервы. Когда дипломатия не сработала, минервианцы развернули на Луне плацдарм для вторжения. Другими словами, Аннигилятор на Селтаре обстреливал цели на Земле; переводчиков сбили с толку одинаковые названия географических объектов на обеих планетах – по аналогии с Бостоном, Нью-Йорком, Кембриджем и сотней других американских топонимов, многие из городов Минервы на момент основания первой колонии были названы в честь земных объектов.

Объясняя отсутствие следов лунарианской цивилизации на Земле, сторонники этих аргументов во многом опирались на заявления чистоземельцев. Помимо этого, они нашли поддержку в неожиданной области, связанной с изучением коралловых окаменелостей в Тихом океане. Уже давно было известно, что изучая суточные кольца роста древних окаменелых кораллов, можно оценить количество дней в году на тот или иной момент в прошлом и, как следствие, сделать вывод о том, как сильно приливные силы замедляли осевое вращение Земли. Эти исследования, к примеру, показали, что 350 миллионов лет назад земной год насчитывал около четырехсот дней. За десять лет до этого работа, проделанная с применением более совершенных и точных методов Институтом Океанографии в Дарвине, Австралия, показала, что переход от древности к современности был не таким плавным, как считалось раньше. В недалеком прошлом – около пятидесяти тысяч лет тому назад – имелся некий загадочный период, когда кривая годичной продолжительности претерпела разрыв, по-видимому, из-за резко возросшей продолжительности суток. Более того, после этого скачка заметно ускорилось и торможение Земли. Точной причины никто не знал, но можно было предположить, что этот период сопровождался бурными климатическими изменениями, поскольку кораллам потребовалось несколько поколений, прежде чем они выработали новые, устойчивые темпы роста. Судя по всему, данные указывали на то, что в этот загадочный период Землю затронули перемены планетарного масштаба, вероятно, сопровождавшиеся глобальным наводнением; в общем и целом, стоящие за этим события вполне могли объяснять полное отсутствие каких-либо намеков на существование лунарианцев.

Последней из четырех основных теорий была концепция “вернувшихся изгнанников”, с точки зрения которой упомянутые попытки объяснить отсутствие лунарианцев на Земле выглядели надуманными и совершенно неадекватными. Согласно главному принципу этой теории, тот факт, что на Земле не наблюдалось следов лунарианцев, мог иметь лишь одно удовлетворительное объяснение: никакого их заметного присутствия здесь попросту не было. Иначе говоря, они, как и утверждал Данчеккер, возникли на Минерве и эволюционировали до уровня развитой цивилизации, в отличие от отсталых на тот момент земных собратьев. В итоге под давлением ледникового периода, грозящего вымиранием всей расы, на планете возникли две сверхдержавы, Цериос и Ламбия, которые, как и описывали лингвисты, ввязались в глобальную гонку за Солнцем. Ошибка лингвистов заключалась в том, что к началу истории Чарли эти события стали достоянием прошлого; лунарианцы уже достигли своей цели. Ламбийцы слегка опередили конкурентов и уже приступили к строительство земных поселений, назвав некоторые из них в честь своих же городов на Минерве. Цериане, буквально наступая им на пятки, развернули на Луне огневую поддержку, целью которой, естественно, было вывести из игры ламбийские аванпосты на Земле, прежде чем перебраться туда самим.

Эта теория не объясняла время, которое провел в полете корабль Чарли, однако эту сложность ее сторонники списывали на неизвестные различия между минервианской и местной (лунной) системами учета времени. С другой стороны, для реализации такого сценария хватило бы нескольких экспериментальных ламбийских баз, созданных на Земле к началу войны; как результат, их останки после церианского нападения вполне могли исчезнуть с поверхности планеты за прошедшие пятьдесят тысяч лет.

Пока противоборствующие стороны выстраивали линии фронта, а в коридорах НавКомм уже начал раздаваться свист пристрелочных снарядов, Хант сохранял нейтралитет. Как ни странно, – считал он, – правы все. Он прекрасно знал о компетенции окружавших его людей и ничуть не сомневался в их способности делать верные выводы. Если, спустя недели или месяцы кропотливого труда, кто-то из них заявлял, что x равен 2, то он на полном серьезе был готов верить в то, что этот результат, скорее всего, окажется правдой. Другими словами, парадокс – это всего лишь иллюзия, другого не дано. Пытаться спорить о том, кто прав, а кто нет, означало бы упустить главное. Где-то в глубине этого лабиринта, вероятно, настолько фундаментального, что никому и в голову не пришлось хоть как-то ставить его под сомнение, должен был скрываться изъян – некое ложное допущение, которое казалось настолько очевидным, что они даже не осознавали сам факт его принятия на веру. Если бы им только удалось вернуться к основам и распознать эту ошибку, парадокс бы исчез без следа, а все доводы как по писаному собрались в единую, непротиворечивую картину.

Глава 18

– Вы хотите, чтобы я отправился на Юпитер? – медленно повторил Хант, стараясь убедиться, что верно расслышал слова директора.

Колдуэлл бесстрастно смотрел на него с противоположного края стола. – Через шесть недель на Луне состоится запуск миссии Юпитер-5, – сообщил он. – Из Чарли Данчеккер уже выудил все, что только можно. О деталях, которые еще предстоит выяснить, могут позаботиться его подчиненные в Вествуде. На Ганимеде для него найдется работа по душе, к тому же более важная. Там его ждет настоящая коллекция инопланетных скелетов и целый корабль невиданной древней фауны. Новость привела его в восторг. Ему не терпится поскорее этим заняться. Юпитер-5 летит прямо туда, так что он собирает команду биологов, которая отправится на Ганимед вместе с ним.

Все это Хант уже знал. Тем не менее, он постарался вникнуть в полученную информацию и проверить ее на предмет ранее упущенных фактов. Выдержав подобающую паузу, он ответил:

- Что ж, замечательно – его мотивы мне понятны. Но какое отношение все это имеет ко мне?

Колдуэлл нахмурился и принялся барабанить пальцами, будто заранее ожидал этот вопрос, но в то же время надеялся, что Хант его не задаст.

– Считайте это расширением ваших должностных обязанностей, – наконец, сказал он. – При всех этих спорах люди, похоже, никак не могут сойтись во мнении, как именно в ситуацию с Чарли вписываются ганимейцы. Возможно, они часть более масштабного ответа, а возможно, и нет. Этого никто не знает наверняка.

– Верно. – Хант кивнул.

Других подтверждений Колдуэллу не требовалось. – Хорошо, – категорично заявил он. – Вы уже проделали отличную работу со стороны Чарли; возможно, сейчас самое время немного уравновесить ситуацию и дать вам возможность взяться за дело с другого края. В общем, – он пожал плечами, – здесь этой информации нет, она на Ганимеде. Через шесть недель туда направится Ю-5. На мой взгляд, вполне логично, если к экспедиции присоединитесь и вы.

Брови Ханта были по-прежнему нахмурены, выражая тот факт, что он не вполне понимал происходящее. Он задал очевидный вопрос: “Как быть с моими обязанностями в Хьюстоне?”

– А в чем проблема? По сути, вы соотносите информацию, которая поступает к вам из разных источников. Ту же информацию вы будете получать и дальше, не важно, где именно – здесь или на борту Юпитера-5. Вашему ассистенту вполне по силам заменить вас в том, что касается бесперебойного ведения рутинных исследований и перекрестных проверок в пределах группы L. Нет причин, которые бы мешали вам получать новости о текущем положении дел, пока вы сами будете в командировке. К тому же смена обстановки еще никому не повредила. Вы на этой должности уже полтора года.

– Но речь, не исключено, идет о нескольких годах.

– Необязательно. Юпитер-5 – это более новая модель, чем Ю-4; до цели она доберется всего за полгода. К тому же вместе с главным кораблем миссии перевозится еще несколько судов, на основе которых будет создан флот с базой на Ганимеде. Когда у нас появится резерв транспорта, сможем наладить регулярное двухстороннее сообщение с Землей. Другими словам, как только вам надоест на новом месте, мы без проблем доставим вас обратно.

Ханту подумалось, что с Колдуэллом никогда нельзя подолгу рассчитывать на нормальный ход вещей. Он не чувствовал желания спорить с новой директивой. Напротив, перспектива приводила его в восторг. Однако в озвученных Колдуэллом причинам была какая-то нестыковка. Хант снова испытал знакомое ощущение, будто за внешним фасадом скрывался какой-то невыраженный мотив. Впрочем, это было не так уж важно. Колдуэлл, судя по всему, уже принял решение, а Хант на собственном опыте знал, что стоило Колдуэллу что-то решить, как это что-то, в силу какой-то загадочной предопределенности, неизбежно претворялось в реальность.

Колдуэлл ждал от Ханта возможных возражений. Видя, что таковых не предвидится, он заключил: “Когда вы вступили в КСООН, я говорил, что ваше место – на передовой. Тем самым я дал вам обещание. А я всегда держу свое слово”.

В течение следующих двух недель Хант лихорадочно работал, занимаясь реорганизацией рабочих процессов группы L и личными приготовлениями к долгому отсутствию на Земле. После этого его на две недели направили в Галвестон.

К третьему десятилетию XXI века билеты на коммерческие полеты к Луне можно было забронировать в любом приличном бюро путешествий, с возможностью выбора мест как на регулярных рейсах КСООН, так и на чартерных кораблях, экипаж которых набирался из офицеров Космических Сил. Уровень комфорта на пассажирских рейсах был довольно высок, а жилье, предоставляемое крупными лунными базами – вполне безопасным, благодаря чему путешествия на Луну стали рутинной обязанностью многих бизнесменов и памятным событием для немалого числа туристов, не нуждавшихся ни в специальных знаниях, ни в какой-либо особой тренировке. Более того, один предприимчивый консорциум, включавший в себя гостиничную сеть, международную авиакомпанию, туроператора и инженерную корпорацию, даже приступил к строительству лунного курорта, все места в котором уже были выкуплены на предстоящий сезон.

Однако места вроде Юпитера пока что оставались закрытыми для широкой публики. Люди, в силу служебных обязанностей командированные с миссиями по исследованию дальнего космоса, должны были понимать, что делают, и знать, как себя вести в нештатной ситуации. Ледовые щиты Ганимеда и венерианский котел были неподходящим местом для туристов.

В Галвестоне Хант узнал о скафандрах КСООН и сопутствующем снаряжении; его обучили пользоваться коммуникационным оборудованием, набором выживания, аварийными системами жизнеобеспечения и ремонтными комплектами; он отрабатывал порядок проведения испытаний, радиолокационные процедуры и методы диагностирования сбоев оборудования. – От этого ящичка может зависеть ваша жизнь, – объяснял группе один из инструкторов. – Может случиться так, что он выйдет из строя, и вы будете единственным в радиусе ста километров человеком, который сможет его починить. – Доктора обучали их рудиментарным знаниям из области космической медицины и рекомендациям о том, как справляться с кислородным голоданием, декомпрессией, тепловым ударом и гипотермией. Физиологи описывали влияние длительного снижения веса на содержание кальция в костях и объясняли, как поддерживать необходимый баланс при помощи специально подобранной диеты и медицинских препаратов. Офицеры КСООН поделились полезными советами, охватывавшими весь спектр вопросов о том, как остаться в живых и не лишиться рассудка в инопланетной среде – от пешей навигации в условиях враждебной местности с использованием спутниковых маяков в качестве опорных точек до искусства умывания в невесомости.

И вот, спустя четыре с небольшим недели с момента получения директивы Колдуэлла, Хант оказался в пятнадцати метрах под землей, на двенадцатой стартовой платформе второго терминального комплекса, находящегося в тридцати километрах от Хьюстона. Он шел по одному из наклонных въездов, соединявших стену пусковой шахты со сверкающим корпусом Веги. Часом позже гидравлические рампы, расположенные под стартовой платформой, на которую опиралась хвостовая часть судна, медленно подняли корабль над поверхностью земли, выведя Вегу на крышу сооружения. И уже через несколько минут она стремительно возносилась в темнеющую бездну. Спустя еще тридцать минут корабль с опозданием на две с половины секунды пристыковался к восьмисотметровому транзитному спутнику Кеплер.

Там пассажиры, направлявшиеся к Луне, включая Ханта, трех экспертов по движительным системам, которым не терпелось изучить ганимейские двигатели, предположительно работавшие на гравитационной тяге, четырех специалистов по системам связи, двух инженеров-расчетчиков строительных конструкций, а также команду Данчеккера – всех, кому предстояло пополнить миссию Юпитер-5 – перебрались на уродливый, несуразный лунный корабль класса Капелла, который должен был доставить их с земной орбиты на поверхность Луны. Путешествие оказалось совершенно непримечательным и заняло тридцать часов. После двадцати минут пребывания на лунной орбите голос из динамиков оповестил их о том, что корабль получил разрешение на посадку.

Вскоре после этого нескончаемая процессия равнин, гор, холмов и утесов, шествовавших по экрану в салоне корабля, замедлилась до полной остановки, после чего изображение начало заметно увеличиваться в масштабе. Хант узнал окруженные двойным валом равнины кратеров Птолемей и Аль-Баттани с его центральным коническим пиком и границей, пересекающейся с кратером Клейн, но затем корабль повернул на север, и эти детали рельефа исчезли за верхним краем непрерывно приближавшейся картинки. Изображение стабилизировалось, и в его центре оказалась изрезанная, полуразрушенная горная цепь, отделявшая Птолемей от южного края Гиппарха. То, что до этого выглядело гладким ландшафтом, при большем увеличении оказалось мешаниной неровных холмов и долин, а в центре начали появляться проблески солнечного света, отражавшегося от металлических сооружений огромной базы.

Когда из серого фона проступили очертания наземных построек, заполнивших собой весь экран, в центре стало разрастаться желтое свечение, постепенно превращавшееся в зияющий вход одной из подземных стоянок для лунных кораблей. На экране быстро промелькнули ярусы технологических этажей, уходящих вниз насколько хватало глаз, а затем огромные башни обслуживания разошлись в стороны, пропуская корабль. Прежде, чем картинка потонула в выхлопе тормозящих двигателей, пространство залил свет, идущий от рядов дуговых ламп. По небольшой тряске стало понятно, что стойка шасси коснулась лунного грунта, и вслед за отключением двигателей внутри корабля наступила внезапная тишина. Над приземистым носом лунного судна задвинулись массивные стальные затворы, скрывшие из вида звездное небо. Когда пространство внутри стоянки заполнилось воздухом, в уши обитателей корабля ударил новый мир звуков. Вскоре после этого из стен бесшумно выдвинулись пандусы, соединившие корабль с приемными платформами.

Спустя тридцать минут после того, как были выполнены все связанные с прибытием формальности, Хант вышел из лифта на вершине одного из смотровых куполов, возвышавшихся над главной базой Птолемей. Он долго стоял, внимательно разглядывая суровую пустошь, в которой человек изваял этот оазис жизни. Испещренный бело-голубыми полосами диск Земли, неподвижно висящей над лунным горизонтом, внезапно донес до его сознания, как далек он был от мест вроде Хьюстона, Рединга, Кембриджа, и насколько важными для него оказались привычные вещи, которые он раньше воспринимал как должное. За время своих странствий он так и не привык считать домом какое-то одно, конкретное место; на подсознательном уровне Виктор всегда считал, что на эту роль одинаково хорошо подходит любая точка планеты. И вот теперь он вдруг осознал, что впервые в жизни оказался вдали от дома.

Повернувшись, чтобы охватить взглядом большую часть открывшегося вида, Хант понял, что находится здесь не один. На дальней стороне купола стояла худощавая, лысеющая фигура, которая пристально смотрела куда-то вдаль расстилавшейся под ними пустоши, погруженная в собственные мысли. Хант долго не решался заговорить. Наконец, он медленно приблизился и встал рядом. Вокруг них посреди неразберихи труб, балок, пилонов и антенн, простиралось полуторакилометровое нагромождение серебристой геометрии металлических структур лунной базы. Над ними вздымались башни с радарами, которые неустанно, оборот за оборотом, сканировали линию горизонта, пока высокие, похожие на богомолов, лазерные приемопередатчики, не мигая, таращились в небо, поддерживая бесконечный диалог между компьютерами базы и незримыми коммуникационными спутниками в восьмидесяти километрах над поверхностью Луны. Вдалеке, за пределами базы, над равниной возвышались изрезанные бастионы гор Птолемея. Из нависавшей над ними черноты к базе скользил приповерхностный транспортер, готовящийся совершить посадку.

Наконец, Хант произнес:

– Подумать только, всего поколение тому назад, здесь не было ничего, кроме пустыни. – Это было даже не утверждение, а, скорее, мысль, высказанная вслух.

Данчеккер долго не отвечал. Когда он, наконец, отозвался, его взгляд был сосредоточен на пейзаже за пределами купола.

– Но человек посмел предаться мечтам…, – медленно произнес он. Немного погодя он добавил: “А то, что сегодня кажется мечтой, завтра становится реальностью”.

Снова наступила долгая пауза. Хант зажег сигарету, которую только что достал из портсигара. – Знаете, – наконец, произнес он, выдыхая струйку дыма в сторону стеклянного купола, – путь до Юпитера будет долгим. Как спустимся, могли бы пропустить стаканчик-другой – на посошок, так сказать.

Похоже, что Данчеккер какое-то время обдумывал это предложение с разных сторон. Наконец, он снова перевел взгляд на внутреннее пространство купола и развернулся лицом к Ханту.

– Я, пожалуй, воздержусь, доктор Хант, – тихо ответил он.

Хант вздохнул и уже хотел было отвернуться.

– Однако…, – тон Данчеккера одернул его прежде, чем он успел шевельнуться. Хант поднял взгляд. – Если ваш метаболизм способен справиться с непривычным шоком от употребления безалкогольных напитков, то крепкий кофе, был бы, эм, пожалуй, весьма кстати.

Это была шутка. Данчеккер выдал самую настоящую шутку!

– Я открыт новому опыту, – сказал в ответ Хант, когда они направились к дверям лифта.

Глава 19

До погрузки на орбитальный флагман Юпитер-5 оставалось еще, как минимум, несколько дней. Данчеккер, скорее всего, договаривался о переброске в космос своей команды и необходимого оборудования. Хант же, не будучи вовлеченным в подобные предприятия, подготовил список мест, которые хотел посетить, пока у него было свободное время.

Первым делом он совершил полет в Тихо на приповерхностном транспортере, чтобы понаблюдать за раскопками, которые все еще продолжались в окрестностях некоторых мест обнаружения лунарианцев, и, наконец-то, вживую познакомиться со многими людьми, которые до этого момента существовали лишь в качестве лиц на мониторах. Потом он отправился взглянуть на подземную добычу и бурение в местности неподалеку от Тихо, где инженеры пытались пробиться к лунному ядру. Там, по их мнению, могли встречаться богатые металлами руды. Если это окажется правдой, то за несколько десятков лет Луна вполне могла превратиться в гигантскую фабрику космических кораблей, на которой материалы, прошедшие переработку и штамповку, превращались в отдельные детали, а затем переправлялись на лунную орбиту, где и происходила финальная сборка. Возможность строить корабли для путешествий в глубоком космосе прямо здесь и из местных материалов, без необходимости поднимать грузы из гравитационного колодца Земли, сулила колоссальную экономическую выгоду.

Следующим пунктом в списке Ханта были огромные радио- и оптические обсерватории в кратере Джордано Бруно на обратной стороне Луны. Их чувствительные приемники, полностью экранированные от непрерывного облучения с Земли, и гигантские телескопы, свободные как от влияния атмосферы, так и искажений, вызванных их собственным весом, раздвигали границы известной Вселенной куда лучше своих земных предшественников. Хант завороженно сидел перед экранами мониторов, которые давали ему возможность разглядеть планеты некоторых ближайших звезд; одна из показанных была в девять раз крупнее Юпитера; другая описывала безумную восьмерку вокруг двойной звезды. Он заглянул в самое сердце галактики Андромеды и увидел далекие огоньки на границе чувствительности телескопов. Ученые и физики описывали картину странного нового Космоса, которая постепенно начинала складываться, благодаря их работе в местных обсерваториях, и рассказывали о будоражащих воображение прорывах в концепциях пространственно-временной механики, в теории открывавших возможности для практически реализуемых деформаций астрономических геодезических линий, при которых переставали действовать ограничения, некогда приписанные движению с экстремальными скоростями; один из ученых с уверенностью предсказывал, что уже в течение пятидесяти лет человек сумеет пересечь Галактику.

Финальная остановка снова привела Ханта на видимую сторону Луны – к базе в кратере Коперник, рядом с которым и был обнаружен Чарли. Ученые Коперника изучали описания рельефа, по которому пролегал путь Чарли, и сопутствующие наброски карты; содержащаяся в блокноте информация была передана сюда из Хьюстона. Исходя из затраченного на дорогу времени, покрытого расстояния и приведенных в блокноте оценок скорости, они высказали предположение, что маршрут Чарли начался на обратной стороне Луны и в итоге, минуя горы Юра, Залив Радуги и Море Дождей, привел его к кратеру Коперник. Впрочем, разделяли это мнение далеко не все; были в нем кое-какие нестыковки. По какой-то необъяснимой причине направления и румбы компаса, упомянутые в записях Чарли, не имели никакого отношения к сложившемуся представлению о лунном севере и юге, определявшихся исходи из оси вращения спутника. В случае путешествия Чарли единственный маршрут, для которого удалось найти хоть какую-то разумную трактовку, начинался на обратной стороне, пролегая через Море Дождей, но даже он становился осмысленным лишь при выборе нового направления оси север-юг.

Попытки отыскать Горду пока что не возымели успеха. Судя по настрою последних записей в дневнике, она должна была находиться неподалеку от пещеры, где нашли тело Чарли. Примерно в двадцати пяти километрах к югу от этой точки располагалась местность, усеянная множеством пересекающихся кратеров – анализ показал, что все они возникли в недавнем прошлом и имеют метеоритное происхождение. Многие исследователи пришли к выводу, что именно здесь и находилась Горда, которая впоследствии была полностью уничтожена метеоритным потоком аномальной плотности, причины которого пока что оставались неясными.

Прежде, чем покинуть Коперник, Хант согласился доехать до места обнаружения Чарли, чтобы посетить его лично. Его сопровождали профессор Альбертс с базы и экипаж топографического луномобиля КСООН.

Неуклюже затормозив, луномобиль остановился в широком ущелье между изломанными стенами из сланцево-серого камня. Окружавшая их пыль была взбита в замысловатые узоры из рубцов и ложбинок гусеницами, колесами, шасси и даже человеческими ногами – свидетельствуя о том, что последние полтора года в этом месте разворачивалась активная деятельность. Хант сразу же узнал пейзаж, открывавшийся из наблюдательного купола в верхней части; впервые он увидел его в кабинете Колдуэлла. Его взгляд заприметил у ближней стены ущелья знакомую груду камней, над которой виднелся узкий проход, ведущий вглубь расщелины.

Снизу раздался чей-то голос. Хант, облаченный в громоздкий скафандр, медленно и неуклюже поднялся на ноги и, пробравшись через люк в полу, спустился по короткой лестнице в кабину управления. Водитель потягивался в своем кресле, делая большой глоток из фляжки с горячим кофе. Позади у видеоэкрана командующий сержант по спутниковой связи докладывал базе, что группа добралась до цели без происшествий. Третий член экипажа, капрал, который должен был сопровождать Ханта и Альбертса снаружи и который уже успел облачиться в свою экипировку, помогал профессору закрепить шлем. Хант проделал то же самое со своим шлемом, взяв его со складского стеллажа у двери. Когда все трое были готовы, сержант, проконтролировав заключительную проверку систем жизнеобеспечения и связи, разрешил им по очереди выйти через шлюз наружу.

– Ну что, Вик. Теперь ты на Луне во плоти. – Голос Альбертса шел из динамика в шлеме Ханта. Почувствовав, как поддается губчатая пыль у него под ногами, Хант сделал несколько пробных шагов, двигаясь вверх-вниз.

– Здесь прямо как на Брайтон-Бич, – сказал он.

– Парни, все в порядке? – спросил голос капрала КСООН.

– В полном.

– А то.

– Ну тогда идем.

Три фигуры ярких цветов – оранжевая, красная и зеленая – медленно зашагали вдоль изрядно выветренной ложбины, пролегавшей по центру груды обломков. На вершине они сделали остановку, чтобы сверху взглянуть на топографический автомобиль, который уже выглядел игрушкой в расположенном под ними ущелье.

Они вошли в расщелину, карабкаясь между вертикальных стен, сужавшихся с обеих сторон по мере приближения к изгибу. Дальше проход распрямлялся, и вдалеке взгляду Ханта открылась огромная стена иззубренных скальных выступов, которые нависали над подножиями холмов, выстроившихся сверху по краям расщелины – очевидно, это и был тот самый хребет, о котором писал Чарли. Он мог ясно представить себе сцену из такого далекого прошлого: две фигуры в скафандрах, устало плетущиеся вверх, сосредоточив взгляд на одной и той же детали рельефа. Черно-красное знамение измученной планеты в своей последней агонии сердито взирало на них с небес, будто…

Хант в недоумении остановился. Он снова взглянул на хребет, затем повернулся и внимательно посмотрел на яркий диск Земли, сиявшей далеко позади его правого плеча. Он снова повернулся и посмотрел в одну сторону, затем перевел взгляд обратно.

– Что-то не так? – Альбертс, успевший сделать еще несколько шагов, развернулся и пристально смотрел прямо на Ханта.

– Не уверен. Постой-ка секунду. – Хант поднялся выше и, встав рядом с профессором, указал вверх и вперед, в направлении хребта. – Ты с этим местом знаком лучше меня. Видишь там впереди хребет – может ли Земля хоть раз в году оказаться над его вершиной?

Проследив за тем, куда указывал палец Ханта, Альбертс мельком взглянул на Землю, после чего решительно покачал головой за лицевым щитком шлема.

– Исключено. С поверхности Луны положение Земли почти не меняется. За счет либрации оно немного колеблется относительно среднего, но явно не настолько. – Он снова взглянул на Землю. – Даже не близко. Это странный вопрос. Почему ты спросил?

– Да так, одна мысль в голову пришла. Пока что это не так важно.

Опустив взгляд, Хант заметил отверстие у основания одной из стен впереди. – Наверное, это та самая яма. Давай-ка дойдем до нее.

Вход в пещеру был в точности таким же, как в воспоминаниях, сохранившихся после просмотра бесчисленных фотографий. Несмотря на возраст, форма пещеры явно выдавала ее искусственное происхождение. Хант почти что с благоговением приблизился к краю и остановился, чтобы ощупать перчаткой камень с одной стороны отверстия. Очевидно, что эти царапины оставил инструмент наподобие бура.

– Ну, вот и она, – сообщил голос Альбертса, который стоял в нескольких шагах позади него. – Мы называем ее пещерой Чарли – сейчас она выглядит более-менее так же, какой ее, скорее всего, впервые увидел Чарли со своим напарником. Как будто ступаешь в священной комнате одной из пирамид, верно?

– Можно и так сказать. – Хант нагнулся, чтобы заглянуть внутрь; когда его на время ослепила резкая темнота, он остановился, чтобы нащупать висевший на поясе фонарик.

Камнепад, изначально засыпавший тело, был расчищен, и внутри оказалось просторнее, чем он ожидал. Странные эмоции вскипали в его разуме, пока он смотрел на то самое место, где за многие тысячи лет до того, как были записаны первые страницы человеческой истории, съежившаяся фигура мучительно выцарапывала финал повествования, которое Хант совсем недавно прочел в хьюстонском офисе за четыреста тысяч километров отсюда. Он думал о времени, минувшем с тех пор – о взлетах и падениях империй, обратившихся в пыль городах, жизнях, вспыхнувших на мгновение, прежде чем кануть в небытие, пока эти камни непоколебимо и безмятежно хранили свой секрет. Прошли долгие минуты, прежде чем Хант, наконец, вернулся к реальности и выпрямился в свете ослепительно яркого Солнца.

Он снова нахмурился и взглянул на хребет. Какая-то дразнящая, ускользающая мысль танцевала на задворках его разума, будто в лежащих под ним бессознательных тенях обитала назойливое нечто, которое так и вопило о своем желании быть узнанным. А затем она исчезла.

Хант снова закрепил фонарик на поясе и направился к Альберту, который изучал геологические формации на противоположной стене пещеры.

Глава 20

Гигантские корабли, которым предстояло войти в состав пятой пилотируемой миссии к Юпитеру, больше года находились на лунной орбите, где происходила их сборка. Помимо командного корабля, над поверхностью Луны постепенно обретали форму шесть грузовых судов, каждое из которых могло перевозить тридцать тысяч тонн припасов и оборудования. В течение последних двух месяцев перед запланированной датой вылета парящие нагромождения машин, материалов, контейнеров, транспортных средств, емкостей, ящиков, цилиндров и еще тысячи самых разных инженерных деталей, окружавших корабли на манер исполинских елочных украшений, постепенно втянулись внутрь. За несколько недель до старта к материнским кораблям начали присоединяться шаттлы Вега, обеспечивающие доставку на поверхность планеты, крейсеры для полетов в глубокий космос и другие суда, которые также должны были присоединиться к миссии. В течение последней недели с лунной поверхности регулярно взлетали грузовые корабли, которые затем брали курс на Юпитер. Когда с поверхности Луны начали транспортировать пассажиров и оставшийся экипаж, на орбите остался лишь одинокий флагман. С приближением времени «Ч» косяки служебных кораблей и обслуживающих спутников ретировались, стайки эскорта собрались на расстоянии нескольких километров от командного судна, а камеры запустили прямую трансляцию в глобальную новостную сеть, используя Луну в качестве ретранслятора.

С исходом последних минут на миллионе экранов появилась грандиозная двухкилометровая фигура, почти незаметно дрейфующая на фоне звезд; казалось, что сама безмятежность этого зрелища предваряет невообразимую мощь, которая только и ждала, когда ее, наконец-то, спустят с поводка. Точно по расписанию компьютеры завершили фазу последнего обратного отсчета и, получив одобрительный сигнал «Пуск» от главного процессора ЦУПа, привели в действие термоядерные двигатели, вспышку которых было видно с самой Земли.

В течение следующих пятнадцати минут корабль набирал скорость и высоту, переходя на все более высокие орбиты. Затем, с легкостью сбросив с себя оковы лунного притяжения, Юпитер-5 устремился ввысь и за пределы ближайшего космоса, обгоняя и собирая воедино флот грузовых судов, вереница которых к этому моменту уже растянулась на полтора миллиона километров космического пространства. Спустя какое-то время эскорты вновь повернули к Луне, а новостные экраны Земли тем временем показывали медленно уменьшавшийся огонек, за движением которого следили орбитальные телескопы. Вскоре исчез и он, и в расползавшейся космической пучине остались лишь электронная болтовня радаров дальнего действия и лазерных линий связи.

Миссия «Юпитер-5» шла полным ходом.

На борту командного судна Хант вместе с другими учеными КСООН следили за настенными экранами в столовой №24, как минута сменяется минутой, а Луна сжимается в круглый диск, который частично закрывал собой парившую вдалеке Землю. За последующие дни оба шара потускнели и слились в единое светящееся пятно, которое выделялось на фоне остального неба и, как дорожный знак, указывало путь к точке старта. Когда дни превратились в недели, даже оно сжалось, превратившись в одну из миллионов крупинок, и уже спустя месяц они с трудом могли распознать ее среди остальных.

Потребовалось, как выяснил Хант, некоторое время, прежде чем он свыкся с мыслью, что живет в крошечном искусственному мире, вокруг которого простирается бесконечный космос, а расстояние между ним и всем, что он когда-либо знал, каждую секунду увеличивается как минимум на полтора десятка километров. Теперь их выживание целиком и полностью зависело от умений тех, кто спроектировал и построил этот корабль. Зеленые холмы и голубые небеса Земли больше не играли в этом никакой роли и отчасти стали как будто нематериальными, уподобившись отголоску сна, который только казался реальным. Хант привык воспринимать действительность как относительное явление – не видя в ней абсолют, который можно было оставить в стороне и к которому можно было вернуться, спустя время. Их единственной реальностью стал корабль, а то, что они оставили позади, перестало существовать – пусть и временно.

Он по много часов проводил в наблюдательных куполах, расположенных по периметру внешнего корпуса, мало-помалу свыкаясь с новым аспектом своего существования и созерцая то, единственное, что было ему здесь знакомо – Солнце. Он находил утешение в вечном бытии светила с его нескончаемыми потоками животворящего тепла и света. Хант подумал о первых моряках, никогда не заплывавших туда, где земля терялась из вида; им тоже хотелось держаться знакомых берегов. Но пройдет совсем немного времени, и люди направят свои суда в открытое море, устремившись в глубины межгалактической пустоты. Там они уже не смогут полагаться ни Солнце, ни даже на звезды; сами галактики станут лишь бледными пятнами, рассеянными на всем пути к бесконечности.

Что за новые, диковинные континенты ожидали их по ту сторону космических пучин?

Очередной период отдыха Данчеккер проводил, наблюдая за игрой в трехмерный футбол между двумя командами, собранными из свободных от дежурства членов экипажа. Игра, в основе которой лежала американская разновидность футбола, разворачивалась внутри огромной сферы из прозрачного, упругого пластика. Игроки носились вверх, вниз и во всех возможных направлениях, отскакивая от стен и друг от друга на манер удивительной драки, цель которой, более или менее, сводилась к тому, чтобы забросить мяч в два круговых кольца, расположенных на противоположных концах сферы. На деле же все это было лишь поводом выпустить пар и подразмять мышцы, которые начинали терять форму за время долгого, монотонного путешествия.

Стюард похлопал профессора по плечу, сообщив, что в видеофонной будке перед входом на рекреационную палубу его ожидает входящий звонок. Данчеккер кивнул, отстегнул страховочный обруч на своем ремне от встроенного в кресло крепежного штифта, закрепил его на поручне и, сделав один легкий рывок, грациозно поплыл в сторону двери. На экране его встретило лицо Ханта, находившегося в полукилометре от самого профессора.

– Доктор Хант, – поприветствовал он. – Доброе утро – или какое сейчас время суток в этом адском сооружении.

– Здравствуйте, профессор, – отозвался Хант. – Я тут обдумывал кое-какие мысли насчет ганимейцев. Есть пара моментов, в которых мне бы пригодилось ваше мнение; мы можем встретиться где-нибудь и перекусить – скажем, в ближайшие полчаса?

– Почему бы и нет. У вас уже есть какое-нибудь место на примете?

– Что ж, прямо сейчас я направляюсь к ресторану в секции B. Скоро буду на месте.

– Я присоединюсь к вам через несколько минут. Данчеккер погасил экран и, выйдя из будки, вытолкнул себя обратно в коридор, по которому добрался ко входу в одну из поперечных шахт, ведущих “вниз” к оси корабля. Используя поручни, он проплыл часть расстояния до центра, прежде чем остановиться напротив выхода из шахты. Переходный шлюзовой отсек вывел его в одну из вращающихся секций с искусственной гравитацией –вблизи оси, где разница скоростей была невелика. Сделав еще один толчок, он пролетел вдоль очередного поручня в обратном направлении, чувствуя небольшое ускорение, и в итоге приземлился метрах в десяти, коснувшись ногами той части структуры, которая неожиданно взяла на себя роль пола. Дальше он обычным шагом проследовал за указателями, ведущими к ближайшему входу в туннель, нажал кнопку вызова и подождал тридцать секунд, пока не прибыла капсула. Оказавшись внутри, он набрал на клавиатуре пункт назначения, и уже спустя несколько секунд благополучно мчался по туннелю в сторону секции B.

Постоянно открытый ресторан самообслуживания был заполнен примерно наполовину. Из кухни, расположенной за стойкой в конце зала, доносился привычный грохот тарелок и столовых приборов – троица поваров КСООН раздавала щедрые порции из разнообразного кулинарного ассортимента, от КСООНовских яиц и бобов до КСООНовских куриных ножек и стейков. Автоматические раздатчики еды с микроволновыми печами для самостоятельной готовки были опробованы на Юпитере-4, но не пользовались особой популярностью среди экипажа. Так что проектировщики Юпитера-5 решили вернуться к старомодным, но проверенным методам.

Пробравшись с подносами в руках мимо обедающих посетителей, игроков в карты и компаний шумных спорщиков, Хант и Данчеккер отыскали у дальней стены свободный столик. Сев, они принялись перекладывать на него тарелки с подносов.

– Значит, вы обдумывали какие-то идеи касательно наших ганимейских друзей? – заметил Данчеккер, намазывая маслом булочку.

– Их и лунарианцев, – сказал в ответ Хант. – В частности, мне нравится ваша гипотеза о том, что лунарианцы эволюционировали на Минерве и произошли от завезенных ганимейцами земных животных. Только она дает приемлемый ответ на вопрос, почему на Земле не обнаружено следов другой цивилизации. Все эти попытки продемонстрировать обратное меня нисколько не убеждают.

– Рад это слышать, – заявил Данчеккер. – Но проблема в том, как это доказать.

– Что ж, как раз об этом я и размышлял. Возможно, нам и не придется.

Данчеккер поднял взгляд и с любопытством посмотрел на Ханта поверх очков. Он, казалось, был заинтригован. – Серьезно? И почему же, позвольте спросить?

– Мы испытываем большие трудности с восстановлением хода событий на Минерве, поскольку уверены, что теперь она существует лишь в виде миллиона геологических осколков, рассеянных по всей Солнечной Системе. Но сами лунарианцы такой проблемы не испытывали. Их планета была единым целым и находилась прямо у них под ногами. Ко всему прочему их цивилизация достигла высокого уровня научного прогресса. Так вот, что же должны были показать их изыскания – хотя бы отчасти?

Глаза Данчеккера озарило светом понимания.

– А! – тут же воскликнул он. – Все ясно. Если до них на Минерве процветала цивилизация ганимейцев, то лунарианским ученым бы наверняка удалось что-то о них разузнать. – Он помолчал и, нахмурившись, добавил:

– Но пользы от этого не так уж много, доктор Хант. Шансов обыскать научные архивы лунарианцев у вас не больше, чем собрать планету из обломков.

– Это правда, – согласился Хант. – У нас нет доступа к подробным записям лунарианских ученых – зато есть библиотека микроточечных изображений. Содержащиеся в ней тексты довольно общие по своей природе, но я не могу отделаться от мысли, что если бы лунарианцы обнаружили технологически развитую цивилизацию предшественников, эта новость стала бы крупной сенсацией, и о ней, скорее всего, знал бы каждый житель планеты; достаточно взглянуть, какой фурор на Земле произвел Чарли. Не исключено, что в их письменных источниках упоминания, отсылающие к этим знаниям, встречались сплошь и рядом – если бы мы только знали, как их прочесть. – Он прервался, чтобы проглотить кусок сосиски. Так вот, последние несколько недель я, помимо прочего, пытался с особой тщательностью прошерстить все имеющиеся данные в поисках чего-то подобного. Я не рассчитывал найти железные доказательства – лишь факты, которых бы хватило, чтобы с чуть большей уверенностью сказать: да, мы понимаем, о какой планете идет речь.

– И много ли вам удалось отыскать? – Данчеккер, похоже, был заинтересован таким поворотом.

– Кое-что, – ответил Хант. – Во-первых, в их языке то тут, то там встречаются стандартные фразы с упоминанием гигантов. Выражения типа “древний, как гиганты” или “еще во времена гигантов”… примерно как мы говорим “в незапамятные времена”. В другом месте встречается отрывок, который начинается словами “Давным-давно, когда на свете еще не было гигантов…” И это сплошь и рядом. Если взглянуть на них с такого ракурса, факты вдруг складываются в единую картину. Хант на секунду прервался, чтобы дать профессору время осмыслить сказанное, после чего продолжил:

– К тому же упоминания гигантов встречаются и в другом контексте, когда речь идет о сверхъестественных способностях или выдающихся познаниях; например: “Наделенный мудростью гигантов”. В общем, вы понимаете, к чему я веду – судя по этим фразам, лунарианцы верили, что в далеком прошлом на их планете обитала раса гигантов – которая, вероятно, отличалась высоким уровнем технологий.

Какое-то время Данчеккер молча жевал.

– Не хочу показаться чересчур скептичным, – наконец, сказал он, – но все это кажется слишком уж спорным. Подобные отсылки могут оказаться всего лишь существами из мифов – как и наши герои фольклора.

– Эта мысль приходила мне в голову, – нехотя признал Хант. – Но если подумать, то выглядит она довольно сомнительной. Лунарианцы – само воплощение прагматизма, у них просто не было времени на романтизм, религию, духовные материи и тому подобные вещи. В сложившейся ситуации их единственными помощниками были они сами, и лунарианцы это прекрасно понимали. Они не могли позволить себе такую роскошь самообмана, будто за них проблемы решат выдуманные боги, герои и Деды Морозы. – Он покачал головой. – Я не верю, что легенды о гигантах – это плод лунарианского воображения. Это слишком выбивается из их образа мышления.

– Что ж, допустим, – согласился Данчеккер, возвращаясь к своему обеду. – Лунарианцы знали о существовании ганимейцев. Но я подозреваю, что когда вы позвонили, у вас на уме было кое-что еще.

– Вы правы, – ответил Хант. – Изучая тексты, я собрал еще несколько фактов, больше относящихся к вашей компетенции.

– Я слушаю.

– Ну что же, если предположить, что ганимейский корабль действительно вывез на Минерву целый зоопарк, получается, что впоследствии лунарианским биологам было чертовски непросто разобраться в окружающей их природе, верно? Ведь на планете свободно обитало две несвязанных, абсолютно неродственных друг другу группы животных – и не забудем еще, что лунарианцы никак не могли знать того, что мы знаем о видах земного происхождения…

– Все даже хуже, – добавил Данчеккер. – Историю исконных минервианских видов им бы удалось проследить до самого момента их возникновения; в случае же с видами, привнесенными извне, эволюционное древо обрывалось бы на отметке двадцать пять миллионов лет в прошлом, или около того. Им бы не удалось обнаружить следы предков, от которых те могли бы произойти.

– Это как раз один из вопросов, которые я хотел вам задать, – сказал Хант. Он наклонился вперед и оперся локтями о стол. – Представим, что вы лунарианский биолог и располагаете лишь теми фактами, которые были бы доступны и ему. В какую картину сложились бы ваши знания?

Данчеккер перестал жевать и надолго задумался, вперившись взглядом в пространство позади Ханта. Наконец, он медленно покачал головой.

– Ответить на этот вопрос не так просто. Полагаю, что в подобной ситуации можно было бы и правда предположить, что ганимейцы завезли на Минерву инопланетные виды. С другой стороны, так бы решил биолог с Земли; для него было бы естественным ожидать непрерывной палеонтологической летописи, уходящей на сотни миллионов лет в прошлое. Лунарианец, не имея подобных ожиданий, мог и не увидеть в отсутствии полной летописи каких-либо аномалий. Если это обстоятельство было частью признанного порядка вещей в мире, где он рос…

На несколько секунд голос Данчеккера умолк. – Если бы я был лунарианцем, – неожиданно произнес он, на сей раз решительным тоном, – то увиденное объяснил бы так. Жизнь возникла на Минерве в далеком прошлом и, эволюционируя посредством общепризнанных процессов мутагенеза и отбора, разделилась на многочисленные формы. Около двадцати пяти миллионов лет тому назад за короткое время произошла серия исключительно агрессивных мутаций, положивших начало новому семейству форм, радикально отличавшихся по структуре от всех ранее существовавших организмов. Это семейство также начало ветвиться, породив собственное разнообразие видов, которые сосуществовали с организмами старого образца и в итоге достигли апогея, произведя на свет самих лунарианцев. Да, именно так я бы и объяснил появление новых форм. Это напоминает возникновение земных насекомых – по сути отдельной группы, структурно не схожей с прочими видами. – Подумав еще секунду, он убедительно кивнул. – Естественно, что на фоне подобного объяснения гипотезы о насильственных межпланетных миграциях и правда выглядели бы весьма надуманно.

– Я надеялся на подобный ответ, – удовлетворенно кивнул Хант. – Собственно говоря, именно так они, по-видимому, и считали. Это не утверждается напрямую ни в одном из прочитанных мной текстов, но именно такое впечатление складывается из разрозненных фактов. Впрочем, в этом есть свои странности.

– О?

– Время от времени нам попадалось одно занятное слово, у которого нет прямого аналога в нашем языке; оно обозначает нечто среднее между “похожий на человека” и “родственный человеку”. Они применяли его для описания многих разновидностей животных.

– Видимо, тех, что произошли от завезенных на планету видов и находились в родстве с самим лунарианцами, – предположил Данчеккер.

– Да, именно так. Но ровно то же слово они использовали и в совершенно другом контексте как синоним “наземного”, “сухопутного”…, в общем, всего, что связано с сушей. Так вот, почему же два слова с такими разными значениями вдруг стали синонимами?

Данчеккер снова перестал жевать и нахмурил брови.

– Даже представить не могу. Это имеет значение?

– Я тоже не могу, но думаю, что да, имеет. Я провел уйму перекрестных проверок с отделом лингвистики, и в итоге у нас получился довольно любопытный результат: на Минерве слова “человекоподобный” и “сухопутный” стали синонимами, потому что по факту означали одно и то же. Все наземная фауна Минервы была представлена особями нового образца. Чтобы как-то называть их в нашем языке, мы придумали термин “терристоид”.

– Все? Хотите сказать, что во времена Чарли на Минерве не осталось ни одного исконного вида? – Данчеккер, похоже, был удивлен.

– Таков наш вывод – во всяком случае, для наземной фауны. До эпохи ганимейцев в палеонтологической летописи встречаются самые разные виды животных, но после – ничего, кроме терристоидов.

– А что с морем?

– Там все иначе. Исконно минервианские организмы продолжали жить там и дальше – отсюда и ваша рыба.

Данчеккер смотрел на Ханта с выражением, в котором практически читалось искреннее недоверие.

– Как необычно! – воскликнул он.

Затем рука профессора внезапно застыла в воздухе, держа вилку с нанизанной на нее половинкой жареной картофелины. – Хотите сказать, что вся наземная фауна Минервы исчезла – вот так просто?

– Во всяком случае, произошло это сравнительно быстро. Мы долгое время задавались вопросом, что стало с ганимейцами. Теперь складывается впечатление, что вопрос следовало бы перефразировать шире: что стало с ганимейцами и всей их сухопутной родней?

Глава 21

В течение двух недель ученые обсуждали загадку внезапного исчезновения исконно минервианской сухопутной фауны. Случай физической катастрофы они уже исключили, полагая, что подобное событие должно было уничтожить и всех терристоидов. То же самое было верно и в отношении климатических катаклизмов.

Какое-то время они обдумывали возможность эпидемии, вызванной микроорганизмами, которых завезли вместе с земными животными – у коренных видов Минервы не было бы против них врожденного иммунитета. Но в итоге специалисты отказались от этой гипотезы, признав ее маловероятной по двум причинам; во-первых, было сложно представить эпидемию с настолько высокой вирулентностью, чтобы выкосить абсолютно все виды, численность которых, скорее всего, исчислялась миллионами особей; во-вторых, полученная с Ганимеда информация явно указывала на то, что ганимейцы заметно опережали и людей, и лунарианцев по уровню технических познаний, и едва ли допустили бы подобную оплошность.

Один из вариантов этой гипотезы предполагал, что на планете было применено биологическое оружие, которое в ходе эскалации конфликта вышло из-под контроля создателей. В таком контексте предыдущие возражения имели куда меньший вес, так что в итоге это объяснение было признано одним из возможных. Оставалась лишь одна альтернатива: химические изменения в атмосфере Минервы, к которым, в отличие от местных видов, смогли адаптироваться терристоиды. Но изменения какого рода?

Пока на Юпитере-5 продолжались обсуждения плюсов и минусов обеих гипотез, по лазерному каналу связи с Землей поступили сведения о новом переполохе в рядах НавКомм. Фракция чистоземельцев предоставила выкладки, согласно которым лунарианцы просто не смогли бы выжить на Минерве, не говоря уже о создании там процветающей цивилизации; при таком расстоянии от Солнца на планете было бы слишком холодно. Помимо этого они настаивали, что на поверхности Минервы не могло быть жидкой воды, и с помощью этого факта доказывали, что где бы ни находился мир, изображенный на картах Чарли, он никак не мог располагаться в окрестностях пояса астероидов.

В ответ на их атаку отдельные лагери минерванистов поспешно заключили альянс и пошли в контрнаступление с собственными вычислениями, которые показывали, что более высокая температура могла поддерживаться за счет парникового эффекта, связанного с присутствие углекислого газа в атмосфере планеты. Они даже показали, что процентное содержание диоксида углерода, при котором средняя температура соответствовала величине, рассчитанной ими по независимым данным, в точности совпадала с результатом, к которому ранее пришел профессор Шорн, предсказавший химический состав минервианской атмосферы, исходя из анализа клеточного метаболизма и дыхательной системы Чарли. Миной, не оставившей камня на камне от убеждений чистоземельцев, стало заявление самого Шорна, согласно которому ряд физиологических особенностей Чарли указывал на адаптацию к аномально высоким уровням углекислого газа.

Неожиданный интерес к содержанию углекислого газа в минервианском воздухе раздразнил любопытство Ханта и Данчеккера, которые в итоге спланировали собственный эксперимент. Сочетание математических умений Ханта с познаниями Данчеккера в области вычислительной молекулярной биологии позволило разработать компьютерную модель, описывающую поведение микрохимических потенциалов на основе данных, полученных в ходе изучения минервианской рыбы. Чтобы довести модель до совершенства, им потребовалось больше трех месяцев. Затем они применили к ней ряд математических операторов, воспроизводящих действие тех или иных химических агентов во внешней среде. Увидев результаты на экране в одном из консольных залов, Данчеккер с уверенностью заявил: «Любая аэробная форма жизни, произошедшая от тех же примитивных прародителей, что и эта рыба, и унаследовавшая ту же фундаментальную микрохимическую систему, отличалась бы крайней уязвимостью перед семейством токсинов, включающим диоксид углерода – в гораздо большей степени, чем большинство земных видов».

В кои-то веки факты сложились в единую картину. Судя по всему, около двадцати пяти миллионов лет назад в атмосфере Минервы резко повысилась концентрация углекислого газа – вероятно, в силу естественных причин, высвободивших диоксид углерода из горных пород, или деятельности самих ганимейцев. Это также могло объяснять, зачем ганимейцы завезли на планету всех этих животных. Вполне вероятно, что их главной целью было восстановить химический баланс, покрыв планету земными растениями, которые бы вырабатывали кислород, поглощая избыток углекислоты; животных же включили лишь для создания сбалансированной экосистемы, в которой бы смогли выжить растения. Попытка оказалась неудачной. Местные формы жизни не выстояли, а более приспособленные мигранты достигли процветания и заселили целый новый мир, освободившийся от инопланетных конкурентов. Так ли это было на самом деле, оставалось неясным. И, вероятно, останется таковым навсегда.

Неизвестной оставалась и судьба ганимейцев. Не исключено, что они вымерли вместе с родственной им фауной. Возможно, когда их усилия оказались тщетными, ганимейцы покинули Солнечную Систему в поисках нового дома, оставив Минерву ее новым обитателям. Во всяком случае, Хант на это надеялся. По какой-то странной причине он проникся необъяснимой симпатией к этим загадочным существам. В одном из лунарианских текстов ему попалось стихотворение, которое начиналось словами: «Вдалеке средь ярких звезд, где теперь живут Гиганты…» Он наделялся, что это было правдой.

Вот так, довольно неожиданным образом, удалось прояснить одну из глав в истории древней Минервы. Теперь все указывало на то, что лунарианцы и их цивилизация возникли именно на Минерве и никак не на Земле. Это объясняло неудачные попытки Шорна определить продолжительность суток в календаре Ханта, рассчитав естественные периоды сна и бодрствования Чарли. Прибывшие с Земли предки лунарианцев несли в себе глубоко укоренившийся метаболический ритм, сформированный с опорой на суточный цикл длиной в двадцать четыре часа. За прошедшие с того момента двадцать пять миллионов лет одни, более гибкие биологические процессы у их потомков успешно приспособились к тридцатипятичасовым минервианским суткам, в то время как остальные адаптировались лишь частично. К моменту рождения Чарли физиологические часы лунарианцев были безнадежно рассинхронизированы; неудивительно, что полученные Шорном результаты казались совершенно бессмысленными. Тем не менее, в блокноте Чарли все еще оставались загадочные числа, и их тоже нужно было как-то учесть.

Находившийся в Хьюстоне Колдуэлл был глубоко удовлетворен совместным докладом Ханта и Данчеккера. Он уже давно понял: чтобы достичь результатов, двоим ученым следовало объединить свои навыки и сосредоточиться на стоящей перед ними проблеме вместо того, чтобы тщетно распылять энергию на трения из-за неспособности поладить друг с другом. Как подстроить ситуацию, в которой их сходства перевесили бы все разногласия? Так, а что их вообще объединяет? Если начать с самого простого и очевидного ответа, то они оба были людьми с планеты Земля. А где эта фундаментальная истина сможет затмить все прочие обстоятельства? Где же, как не в безжизненных лунных пустошах или в паре сотен миллионов километров посреди открытого космоса? По-видимому, все складывалось даже лучше, чем он мог подумать.

– Все, как я и говорила, – с напускной скромностью заметила Лин Гарланд, когда ассистент Хант показал ей копию отчета. – В том, что касается людей, Грегг – настоящий гений.

Появление на орбите Ганимеда семи кораблей с Земли стало важным событием для ветеранов Юпитера-4 – в особенности тех, кто мог надеяться на скорое возвращение домой, поскольку срок их службы уже подходил к концу. В ближайшие несколько недель между кораблями и наземными сооружениями должна была развернуться сложная программа транспортировки припасов и оснащения, а значит, небо над Ганимедом вскоре охватит тот же хаос, что и орбиту Луны во время подготовки к вылету. В течение двух месяцев флагманы обеих миссий будут парить на расстоянии шестнадцати километров друг от друга. Затем Юпитер-4 в сопровождении двух недавно прибывших грузовых судов переместится на орбиту Каллисто и приступит к расширению уже развернутой там экспериментальной базы. Юпитер-5 же будет оставаться вблизи Ганимеда, пока к нему не присоединится Сатурн-2, который в данный момент проходил этап финального обратного отсчета, готовясь к взлету с Луны, и должен был прибыть спустя пять месяцев. После встречи над Ганимедом один из кораблей (какой именно, еще предстояло решить) возьмет курс на окольцованную планету, предприняв самую дальнюю из крупномасштабных пилотируемых миссий в истории человечества.

Дальнее плавание Юпитера-4 завершилось. По современным стандартам он был слишком медленным, так что корабль, скорее всего, демонтируют, превратив в долговременную базу на орбите Каллисто. А спустя несколько лет ему и вовсе предстояло встретить бесславный конец, став источником запчастей для сооружений на поверхности спутника.

При всей суматохе и заторах, вспыхнувших в небе над Ганимедом, до спуска на поверхность ученых КСООН оставалось всего три дня. Собирая вещи в кабине и стоя в очереди перед посадкой на Вегу, пришвартованную в пещерообразном причале посреди командного корабля, Хант ощутил укол ностальгии: как-никак, последние месяцы он провел, привыкая к местной компании и образу жизни на борту корабля. Вполне возможно, что этот исполинский город сплавов он видит последний раз в жизни; на Землю он вернется уже на одном из компактных скоростных крейсеров, доставленных сюда вместе с остальной миссией.

Часом позже Юпитер-5, обвешанный, как новогодняя елка, целой сетью космоинженерных конструкций, быстро уменьшался на экране в салоне Веги. Затем картинка резко изменилась, и в следующее мгновение на них уже надвигался мрачный лик холодного Ганимеда.

Хант сидел на краю койки в спартанской комнате, занимавшей третий блок казарм на главной базе Ганимеда, и методично перекладывал содержимое вещмешка в стоявший рядом алюминиевый сундук. Над дверью шумела решетка вытяжного вентилятора. Воздух, попадавший в комнату через вентиляцию в нижней части стен, был теплым и отдавал запахом машинного масла. Стальные напольные пластины вибрировали вслед за доносящимся снизу гулом огромных машин. На противоположной койке, опершись о подушку, расположился Данчеккер, который в этот момент просматривал папку, заполненную факсимильными записями и цветными иллюстрациями; профессор возбужденно тараторил, чем напоминал школьника в канун Рождества.

– Только представь, Вик, еще день, и мы уже будем там. Животные, которые ходили по Земле двадцать пять миллионов лет назад! Любой биолог бы отдал правую руку за такую возможность. – Он продемонстрировал папку. – Взгляни на это. Я абсолютно уверен, что это идеально сохранившийся образец трилофодона – миоценового мамонта с четырьмя бивнями и ростом под пять метров. Можешь представить что-то более захватывающее?

Хант с кислым видом оглядел комнату, задержавшись на украшавшей стену коллекции пинап-рисунков, оставленной предыдущим обитателем из рядов КСООН.

– Честно говоря, да, – пробормотал он. – Правда, не с таким оснащением, как у этого чертова трилофодона.

– Э? Ты это о чем? – Глаза Данчеккера непонимающе моргнули за стеклами очков.

Хант потянулся к своему портсигару. – Не важно, Крис, – со вздохом произнес он.

Глава 22

Полет на север к базе Копёр занял чуть меньше двух часов. По прибытии группа с Земли направилась в диспетчерское здание и собралась в офицерской кухне-столовой; за кофе ученые с Юпитера-4 поделились с ними новой информацией по ганимейскому вопросу.

Корабль ганимейцев почти наверняка предназначался для длительных крупномасштабных путешествий, а его цели не ограничивались скромной исследовательской экспедицией. Вместе с кораблем погибло несколько сотен ганимейцев. Количество и разнообразие припасов, материалов, оборудования и живности на борту давало понять, что куда бы ни направлялось это судно, ганимейцы явно собиралась там задержаться.

Каждая деталь корабля, а в особенности его приборное оборудование и система управления, свидетельствовала о крайне высоком уровне научных познаний. Большая часть электроники по-прежнему оставалась загадкой, а некоторые из специализированных компонентов были и вовсе не похожи на все, с чем когда-либо доводилось иметь дело инженерам КСООН. Ганимейские компьютеры были созданы с использованием масс-интегральной технологии, при которой миллионы компонентов, слой за слоем, внедрялись в монолитный кремниевый блок посредством диффузии. Тепло, рассеиваемое внутри кристалла, отводилось при помощи электронной сети охлаждения, вплетенной в функциональную часть контура. В некоторых устройствах, которые, как предполагалось, входили в состав навигационной системы корабля, плотность расположение компонентов приближалась к человеческому мозгу. Один из физиков продемонстрировал кусок похожего на кремний материала, размером с большой словарь; по своей вычислительной мощности, заявил он, этот кристалл вполне мог превзойти совокупный ресурс всех компьютеров в штаб-квартире НавКомм.

Корабль имел обтекаемую форму и отличался прочной конструкцией, а значит, был спроектирован таким образом, чтобы, помимо прочего, летать в атмосфере и приземляться на планеты, не рушась под собственным весом. Похоже, что ганимейская инженерия достигла уровня, позволявшего комбинировать функции Веги и межорбитального транспорта в одном космическом аппарате.

Двигатель радикально отличался от известных им систем тяги. У корабля не было ни крупных отверстий для истечения рабочего тела, ни явных точек приложения реакции, которые бы указывали на то, что он приводится в движение неким тяговым усилием термодинамической или фотонной природы. Главная система хранения топлива снабжала цепочку преобразователей и генераторов, рассчитанных на выдачу гигантских объемов электромагнитной энергии. Та, в свою очередь, питала систему токопроводящих шин, каждая площадью в 1/5 квадратного метра, и целый лабиринт перемежающихся друг с другом извилин, сделанных из сплошных медных стержней. Посреди всего этого находилось нечто, по-видимому, представлявшее собой главный двигатель судна. Никто точно не знал, как именно это конструкция обеспечивала движение корабля, но некоторые из теорий повергали в шок.

Могло ли это судно оказаться настоящим межзвездным кораблем? Совершили ли ганимейцы массовый исход со своей планеты в поисках новых звезд? Потерпел ли этот корабль крушение по пути к границам Солнечной Системы, вскоре после отбытия с Минервы? На эти и тысячу других вопросов еще только предстояло найти ответ. Ясным, однако же, было одно: если открытие Чарли на два года обеспечило работой довольно заметную часть сотрудников КСООН, то этой информации хватит на то, чтобы занять ученые умы на десятки, если не сотни лет.

Группа провела какое-то время в недавно сооруженном лабораторном куполе, изучая найденные подо льдом предметы – среди которых было несколько ганимейских скелетов и пара десятков земных животных. К разочарованию Данчеккера среди них не оказалось его фаворита – антропоидного обезьяночеловека, которого он много месяцев назад показывал на экране Ханту и Колдуэллу. «Сирила» в целях более подробного изучения перевезли на командный корабль Юпитера-4. Свое имя, которым его любезно окрестили биологи КСООН, примат получил в честь научного руководителя миссии.

Пообедав в столовой, они направились в купол, которым был накрыт один из надшахтных копров. Спустя пятнадцать минут, они уже стояли глубоко под ледовым полем, благоговейно глядя на сам корабль.

Полностью очищенный ото льда, он располагался в громадной, освещенной прожекторами, пещере и нижней частью по-прежнему опирался на свой ледяной оттиск. Корпус судна прорезал четко очерченную полосу сквозь настоящий лес выдвижных опор из стали и ледяных колонн, принимавших на себя вес потолка. Под каркасом пандусов и строительных лесов, примыкавших к боку корабля, находились участки корпуса, с которых сняли целые секции, чтобы открыть доступ к их внутренним отсекам. Пол вокруг был буквально усеян деталями машин, извлеченными при помощи подъемных кранов. Увиденное напомнило Ханту один случай, когда они с Борланом посетили неподалеку от Сиэтла огромный завод компании Боинг, на котором собирались авиалайнеры модели 1017 – хотя здесь масштаб работ был на порядки выше. Они обошли хитросплетение проложенных через корабль мостиков и лестниц: от командной палубы с пятиметровыми экранами, минуя диспетчерские каюты, жилые помещения и лазарет, к грузовым отсекам и ярусам клеток, в которых содержались животные. Отсеки, в которых располагались главный преобразователь энергии и генератор, выглядели такими же сложными и внушительными, как внутренности термоядерной электростанции. Дальше, преодолев одну из переборок, группа оказалась перед двумя изогнутыми тороидами, колоссальный размер которых заставил их почувствовать себя настоящими карликами.

Стенки их внешних корпусов имеют почти пятиметровую толщину, – сообщил он. – Они сделаны из сплава, который режет вольфрамово-карбидную сталь, как масло. Концентрация массы внутри них достигает феноменальных величин. Мы считаем, что они играли роль замкнутых каналов, поддерживавших циркуляцию или колебательный резонанс материи с высокой плотностью, которая, в свою очередь, взаимодействовал с сильными полями. Вероятно, быстроменяющийся гравитационный потенциал, порождаемый этим процессом, каким-то образом использовался для контролируемой деформации пространства вокруг самого корабля. Другими словами, судно двигалось за счет постоянного падения в дыру, которую создавало прямо перед собой – наподобие четырехмерной гусеничной ленты.

– Хотите сказать, что корабль запирал себя внутри пространственно-временного пузыря, который каким-то образом двигался в обычном пространстве? – предположил кто-то из них.

– Можно и так сказать, – подтвердил инженер. – Полагаю, что аналогия с пузырем ничем не хуже прочих. Интересно здесь то, что если двигатель действительно работал именно так, то каждая частица самого корабля и всего, что находится внутри, должна испытывать одно и то же ускорение. Другими словами, никаких перегрузок. Можно за миллисекунду остановить корабль, несущийся, скажем на скорости миллион километров в час, и люди внутри даже не почувствуют разницы.

– Что насчет максимальной скорости? – спросил кто-то еще. – Разве он не должен подчиняться релятивистскому пределу?

– Мы не знаем. Теоретики на Юпитере-4 из-за этого уже спать толком не могут. Движение самого корабля не подчиняется традиционной механике, поскольку в локальном пространстве пузыря он будет стоять на месте. Как в обычном пространстве перемещается сам пузырь – это уже совершенно другая история. Потребуется разработать совершенно новую теорию поля. Возможно, здесь действуют принципиально иные законы физики – как я уже говорил, мы просто этого не знаем. Ясно, по-видимому, только одно: межзвездные корабли с фотонным двигателем, которые сейчас разрабатывают в Калифорнии, могут устареть еще до того, как их успеют построить. Если мы сумеем как следует разобраться в устройстве ганимейского корабля, то с этими знаниями на сотню лет опередим современную науку.

К концу дня в мыслях Ханта царила настоящая сумятица. Новая информация поступала быстрее, чем он успевал ее переварить. Вопросы в его голове множились в тысячу раз быстрее, чем он мог на них ответить. С каждым новым откровением он был все больше заинтригован тайной ганимейского корабля, но где-то на задворках сознания по-прежнему крутилась нерешенная загадка лунарианцев. Ему нужно было время, чтобы сделать шаг назад и подумать – навести порядок в своем ментальном доме и превратить заполнявшую его неразбериху во взаимосвязанные мысли, которые можно было рассортировать по мысленным картотечным ящикам. Тогда он лучше сможет понять, как друг от друга зависели те или иные вопросы, и какими из них нужно было заняться в первую очередь. Однако бардак накапливался быстрее, чем он успевал разгребать завалы.

Вскоре терпеть смех и подколки в столовой после ужина стало попросту невозможно. Он вернулся в комнату, но одиночество вызывало ощущение клаустрофобии. Какое-то время он бродил по коридорам, соединявшим купола с корпусами базы. Сооружения давили на него своим видом; он слишком долго жил в металлических консервных банках. В итоге Хант оказался под куполом диспетчерской башни, где пристально вглядывался в сияющую серую стену, созданную светом прожекторов, сочившимся сквозь метаново-аммиачную дымку ганимедской ночи. Спустя некоторое время ему стало мешать даже присутствие дежурного оператора, лицо которого прорезалось из темноты его светящейся консолью. Хант остановился рядом с ним по пути к лестнице.

– Оформите мне пропуск на поверхность.

Дежурный оператор взглянул на Ханта. – Собираетесь наружу?

– Хочу подышать воздухом.

Диспетчер включил один из экранов. – Представьтесь, пожалуйста.

– Хант. Доктор В. Хант.

– Идентификационный номер?

– 730289 C/EX4.

Диспетчер зафиксировал данные, затем сверился с часами и ввел текущее время.

– Если не вернетесь в течение часа, сообщите по радио. Держите приемник включенным на частоте 24.328 мегагерц.

– Хорошо, – ответил Хант. – Доброй ночи.

– Доброй.

Проследив, как Хант исчез в направлении нижнего этажа, диспетчер пожал плечами и машинально обвел взглядом стоящие перед ним мониторы. Ночь обещала быть тихой.

В тамбуре, который соединял первый этаж с выходом на поверхность, Хант выбрал себе скафандр, воспользовавшись шкафчиками, примыкавшими к правой стене. Спустя несколько минут, одевшись и надежно зафиксировав шлем, он подошел к шлюзу, ввел во входной терминал свое имя и идентификационный номер и подождал пару секунд, пока не отодвинется внутренняя дверь.

Выйдя наружу, он оказался посреди клубящегося серебристого тумана и повернул направо, следуя вдоль нависавшей над ним черной металлической громады диспетчерского корпуса. В этих разреженных парах хруст порошкообразного льда под ботинками казался далеким и приглушенным. Когда стена закончилась, Хант продолжил медленно идти по прямой, направляясь к открытой местности и границе базы. В окружавших его безмолвных тенях проступали и вновь терялись призрачные очертания стальных форм. Темнота впереди сгущалась вслед за проплывавшими слева и справа островками рассеянного света. Лед начал приобретать уклон и теперь шел вверх. По пути стали все чаще попадаться нерегулярные пятна обнаженных, вздымающихся скал. Хант, будто в трансе, продолжал идти вперед.

В памяти проносились картины из прошлого: мальчик, читающий книги, запершись наверху в доме посреди лондонских трущоб…, юноша, каждое утро колесивший по узким улочкам Кембриджа на своем велосипеде. Люди, которыми он был раньше, казались не более реальными, чем те, в кого ему предстояло превратиться. Всю свою жизнь Хант мчался вперед, никогда не задерживаясь на месте и постоянно находясь в состоянии перехода от того, чем он был, к тому, чем станет. И за каждым новым миром его уже манил следующий. А окружавшие его лица всякий раз казались незнакомыми: они попросту вплывали в его жизнь подобно теням скал, которые прямо сейчас надвигались на него из тумана. Как и скалы, люди, казалось, существовали лишь какое-то время и, обретя форму и материальность, в итоге уходили прочь, растворяясь в пелене прошлого, как будто их и не было. Форсит-Скотт, Феликс Борлан и Роб Грей уже прекратили свое существование. Может быть, вскоре к ним, померкнув, присоединятся Колдуэлл, Данчеккер и все остальные? И что за новые фигуры придут им на смену из неведанных миров, сокрытых за вуалью будущего?

Он с удивлением обнаружил, что туман начал снова светлеть; ко всему прочему, Хант вдруг стал видеть дальше. Он карабкался вверх по исполинскому ледовому полю, которое теперь было гладким и совершенно лишенным скальных выступов. Свет выглядел, как жутковатое сияние, которое равномерно пронизывало дымку со всех сторон, создавая ощущение, будто туман светится сам по себе. Он поднялся выше. С каждым шагом горизонт его поля зрения расширялся, а свечение перетекало из окружающего тумана, концентрируясь в пределах одного островка, который с каждой секундой становился все ярче и ярче у него над головой. Наконец, перед ним открылся вид поверх туманной гряды. Это был своего рода карман внутри гигантской впадины, где была построена база; такое расположение наверняка было выбрано для того, чтобы сократить протяженность шахты, ведущей к кораблю ганимейцев. Идущий вверх склон оканчивался длинным, закругленным хребтом, располагавшимся метрах в пятнадцати от того места, где стоял Хант. Он слегка изменил направление, выбрав более крутой подъем, который вел напрямую к вершине хребта. Перед глазами опали последние зыбкие пряди белизны.

Наверху царила кристально ясная ночь. Он стоял на ледяном берегу, который отлого спускался к ватному озеру от самых его ног. На противоположной стороне озера возвышались вершины каменных выступов и ледяных утесов, располагавшихся за пределами базы. На многие километры вокруг в облачном океане плавали призрачно-белые ганимедские айсберги, сверкавшие на фоне черного неба.

Но без единого намека на Солнце.

Он поднял глаза и невольно ахнул. Над ним, впятеро больший, чем Луна при взгляде с Земли, парил полный диск Юпитера. Ни одна из фотографий, которые ему доводилось видеть за свою жизнь, и ни одно изображение на экране монитора не могло сравниться с величием этого зрелища. Оно наполняло небо своим сиянием. Все цвета радуги сплетались друг с другом в переливчатых лентах света, слоями расходившихся от экватора. Приближаясь к краю, они тускнели, сливаясь в дымчатый розоватый ореол вокруг планеты. Затем розовый сменялся фиолетовым и, наконец, пурпурным, завершаясь четким, резко очерченным контуром в виде исполинской окружности. Неизменный, недвижимый, вечный… самый могучий из всех богов – и крошечный, ничтожный, эфемерный человек, который в своем паломничестве прополз восемьсот миллионов километров, чтобы отдать Юпитеру дань уважения.

Возможно, прошло всего несколько секунд, а возможно, и целые часы. Хант не мог сказать наверняка. Какую-то крошечную долю вечности он неподвижно стоял – будто песчинка, затерявшаяся на фоне безмолвных башен из камня и льда. Чарли тоже когда-то стоял посреди безжизненной пустоши, созерцая мир, окруженный ореолом светящихся красок – но то были цвета смерти.

В этот момент увиденное Чарли как никогда ярко проявилось в сознании Ханта. Он лицезрел города, поглощенные огненными шарами в полтора десятка километров высотой; зияющие провалы, сожженный и почерневший пепел на месте океанов и пылающие озера там, где некогда возвышались горы. Он смотрел, как коробятся и раскалываются континенты; видел, как они тонут в неистовстве белого пекла, вырывавшегося из-под земли. Так ясно, будто это происходило наяву, Хант видел, как набухает и разлетается на части огромный шар у него над головой – с гротеском, присущим обманчивой медлительности, которую эти грандиозные события приобретали на огромных расстояниях. С каждым днем он будет разлетаться все дальше, поглощая друг за другом собственные луны в неутолимой оргии чревоугодия, пока, наконец, не растратит все силы. А потом…

Хант вздрогнул и вернулся обратно в реальность.

Перед ним вдруг появился ответ, который он искал. Возник из ниоткуда. Хант попытался найти его истоки, проследив за своими мыслями от конца к началу – но ничего не обнаружил. Пути, ведущие к глубинным слоям его разума, открылись лишь на секунду. Иллюзия лишилась своих чар. Парадокс исчез. Стоит ли удивляться, что этого раньше никто не замечал? Кто бы усомнился в самоочевидной истине, которая была старше самой человеческой расы?

– Диспетчер базы Копёр вызывает доктора В. Ханта. Доктор Хант, пожалуйста, ответьте. – Его ошарашил неожиданный голос в динамике шлема. Он нажал кнопку на нагрудной панели управления.

– Говорит Хант, – отозвался он. – Я вас слышу.

– Плановая проверка. Пять минут назад вы должны были сообщить о своем статусе. Все в порядке?

– Прошу прощения, потерял счет времени. Да, все в порядке…, даже очень в порядке. Я уже возвращаюсь на базу.

– Спасибо. – Голос с щелчком умолк.

Неужели его не было так долго. Хант понял, что замерз. Внутри скафандра начинало ощущаться ледяное прикосновение ганимедской ночи. Он прибавил тепла, провернув на один оборот регулятор температуры и размял руки. Но прежде чем развернуться, Хант бросил последний мимолетный взгляд на парившую в небе гигантскую планету. По какой-то необъяснимой причине ему показалось, что Юпитер улыбается.

– Спасибо, приятель, – подмигнув, пробормотал он. – Может быть, однажды я смогу оказать тебе ответную услугу.

С этими словами он начал спускаться с хребта и вскоре растворился в море облаков.

Глава 23

Группа примерно из тридцати человек, по большей части состоявшая из ученых, инженеров и руководящих сотрудников КСООН, заполнила конференц-зал в штаб-квартире НавКомм. За двойными дверями, в дальнем конце комнаты, располагался внушительный пустой экран, перед которым возвышались ярусы с местами для публики. Колдуэлл стоял перед экраном на приподнятой платформе, наблюдая, как группы и отдельные лица занимают свои места. Вскоре публика устроилась в зале, и швейцар у дверей подал сигнал, означавший, что коридор перед дверью пуст. Колдуэлл кивнул в ответ, поднял руку, призывая собравшихся к тишине, и шагнул к стоявшему перед ним микрофону.

– Внимание, дамы и господа… Прошу тишины… – прогремел из настенных динамиков директорский баритон. Бормотание стихло.

– Хочу поблагодарить вас за то, что смогли незамедлительно прийти на наше собрание, – продолжил он. – Каждый из вас уже достаточно долго был задействован в том или ином аспекте лунарианской проблемы. Как вам известно, с самого начала проекта мы сталкивались со множеством споров и расхождений во мнениях. Но в общем и целом мы справились с задачей весьма неплохо. Мы сумели реконструировать целый мир, имея на руках лишь труп и несколько клочков бумаги. Тем не менее, ответы на ряд фундаментальных вопросов оставались неизвестными вплоть до сегодняшнего дня. Уверен, что перечислять их собравшимся было бы излишне. – Он сделал паузу. – Но теперь эти тайны, по-видимому, раскрыты. Новые обстоятельства, которые мне дают мне право это утверждать, настолько неожиданны, что я счел необходимым собрать вас всех вместе, чтобы вы лично увидели то, что я сам впервые увидел всего несколько часов назад. – Он снова помедлил, дав публике время, чтобы сменить настрой, больше подходящий для вводных замечаний, на нечто в духе предстоящей серьезной темы.

– Как вам известно, несколько месяцев тому назад группа ученых покинула Землю, присоединившись к миссии Юпитер-5 для изучения открытий на Ганимеде. Одним из них был Вик Хант. Утром мы получили от него отчет о текущем положении дел. Прямо сейчас мы воспроизведем эту видеозапись для всех собравшихся. Полагаю, вам она покажется весьма интересной.

Колдуэлл мельком взглянул на проекционное окошко в задней части зала и поднял руку. Лампы начали гаснуть. Он спустился с платформы и занял место в первом ряду. В комнате ненадолго воцарилась темнота. Затем проектор осветил экран, и перед зрителями появился заголовок файла и опорный кадр в стандартном формате КСООН. Провисев на экране несколько секунд, заголовок исчез, сменившись изображением Ханта, лицо которого было обращено к камере по другую сторону рабочего стола.

– Отчет В. Ханта касательно особого расследования НавКомм на Ганимеде, 20 ноября 2029 года по стандартному времени Земли, – сообщил он. – Тема трансляции: гипотеза о происхождении лунарианцев. То, что следует далее, пока что не является строго доказанной теорией. Моя цель – изложить трактовку вероятной цепочки событий, которая впервые дает адекватное объяснение происхождения лунарианцев, а также всех известных нам фактов. – Он замолчал, чтобы свериться с лежащими перед ним заметками. В конференц-зале стояла абсолютная тишина.

Хант вновь поднял взгляд, обратившись к публике. – До настоящего момента я старался не отдавать предпочтение какой-либо конкретной из имеющихся гипотез в ущерб остальным – главным образом, потому что не был достаточно убежден в том, что хотя бы одна из них, в своем заявленном виде, дает адекватную интерпретацию всех данных, которым у нас есть все основания доверять. Но ситуация изменилась. Теперь я убежден: объяснение, включающее в себя все доступные факты, действительно существует. Сводится оно к следующему:

– Изначально Солнечная Система состояла из девяти планет, включая Минерву, и простиралась до орбиты Нептуна. Минерва располагалась за орбитой Марса, но при этом была похожа на внутренние планеты нашей системы и имела много общего с Землей. Она имела сходный размер и плотность, и состояла из аналогичных химических элементов. Когда она остыла, на планете сформировалась атмосфера, гидросфера и определенная поверхностная структура. – Хант на секунду прервался. – Это стало для нас одной из трудностей – как соотнести условия на поверхности планеты при таком удалении от Солнца с существованием известной нам жизни. За доказательством того, что эти факты действительно не противоречат друг другу, вы можете обратиться к работе, проделанной за последние несколько месяцев профессором Фуллером из Лондонского университета. – В нижней части экрана появилась надпись, в которой были указаны подробные названия и коды доступа соответствующих статей.

– Если вкратце, то Фуллер, опираясь на известные нам данные, разработал модель, описывающую равновесные состояния различных атмосферных газов и вулканического водяного пара. Согласно этой модели, поддержание стабильных уровней углекислого газа и водяного пара в атмосфере Минервы, а также существование жидкой воды было бы возможным при наличии крайне высокой вулканической активности – по крайней мере, на ранних этапах развития планеты. Тот факт, что Минерва, очевидно, удовлетворяла этому требованию, наводит на мысль, что для своих размеров ее кора была исключительно тонкой и отличалась нестабильной структурой. Это обстоятельство, как станет ясно далее, имеет немаловажную роль. Модель Фуллера также соотносится с последними данными анализа астероидов. Малая толщина коры могла быть следствием сравнительно быстрого охлаждения поверхности из-за большой удаленности от Солнца, при том, что вещество внутри планеты дольше поддерживалось в расплавленном состоянии, благодаря подповерхностным источникам тепла. Согласно отчетам миссий по исследованию астероидов, многие из проверенных образцов богаты веществами, вырабатывающими тепло за счет радиоактивного распада.

– Итак, когда Минерва остыла, средняя температура на ее поверхности оказалась ниже земной – но не настолько низкой, как можно было бы подумать. Охлаждение создало условия для образования все более сложных молекул и, в конечном счете, зарождения жизни. С появлением живых организмов пришло разнообразие, затем конкуренция, которая, в свою очередь, создала условия для отбора – другими словами, эволюции. Спустя многие миллионы лет минервианская эволюция достигла своего апогея, породив разумных существ, ставших доминирующим видом планеты. Это и есть те самые создания, которых мы окрестили ганимейцами.

– Ганимейцы создали технологически развитую цивилизацию. Около двадцати пяти миллионов лет тому назад они достигли уровня, который по нашим прикидкам примерно на сто лет опережает современное человечество. Эта оценка основана на конструкции космического судна, которое мы изучали здесь, на Ганимеде, и анализе найденного внутри него оборудования.

– Примерно в это же время на Минерве разразился масштабный кризис. Что-то нарушило работу тонкого механизма, контролирующего баланс между количеством углекислоты, содержащейся в горных породах, и объемом свободного углекислого газа в атмосфере планеты; доля последнего стала расти. Однозначного объяснения у нас пока нет. Одной из причин мог стать рост вулканической активности, которая составляла неотъемлемую часть планетарных процессов – возможно, из-за естественных изменений, а возможно, и из-за деятельности самих ганимейцев. Есть и другой вариант: не исключено, что ганимейцы попытались воплотить в жизнь амбициозную программу климатического контроля, которая в итоге пошла не плану. На данный момент мы просто не располагаем достоверным ответом на этот вопрос. С другой стороны, мы едва приступили к изучению ганимейцев. Один только этот корабль обеспечит нас работой на долгие годы, и я более, чем уверен, что подо льдом Ганимеда нас ждет куда больше новых открытий.

– Так или иначе, на планете что-то произошло – и это главный факт, который нам пока что необходимо знать. Крис Данчеккер доказал…, – внизу экрана появилась еще одна ссылка на документ, – … что все высокоразвитые, аэробные формы минервианской жизни почти наверняка отличались крайне низкой устойчивостью к повышенным концентрациям углекислого газа. Это объясняется особенностями фундаментальной микрохимической системы, унаследованной ими от далеких предков. Отсюда, понятное дело, следует, что изменение климатических условий планеты грозило гибелью большинства форм наземной жизни, включая и самих ганимейцев. Приняв этот вывод, мы получаем веские основания считать, что на определенном этапе истории ганимейцы в огромных масштабах ввозили смесь растительных и животных видов с нашей планеты. Вероятно, Минерва, с учетом своего местоположения, не могла сравниться с численностью и разнообразием тех существ, которыми кишела более теплая Земля.

– Судя по всему, эксперимент не сработал. Несмотря на то, что завезенные виды отлично прижились на новой планете, нужного результата достичь так и не удалось. Изучив различные факты, мы пришли к выводу, что ганимейцы забросили этот проект как неудачный и покинули планету, чтобы найти пристанище за пределами Солнечной Системы. Преуспели ли они в своем начинании, нам неизвестно; не исключено, что в будущем мы сможем пролить немного света на этот вопрос, изучая содержимое их корабля.

Хант прервался, чтобы взять со стола портсигар и доведенными до автоматизма движениями зажечь сигарету. Похоже, что момент паузы был специально выбран так, чтобы дать собравшимся возможность переварить первую часть его истории. Зал наполнился приглушенным гулом бормочущих голосов. То тут, то там вспыхивали огоньки, когда кто-нибудь из зрителей поддавался внушению с экрана. Хант продолжил:

– Вскоре после этого исконные виды сухопутной минервианской фауны вымерли. Но виды-иммигранты уцелели, благодаря более гибкой приспособляемости. Мало того, теперь они могли свободно и бесконтрольно перемещаться по всей Минерве, где у них в скором времени не осталось конкурентов. Таким образов, завезенные виды смогли возобновить процесс эволюционного развития, начавшийся миллионы лет назад в океанах Земли. Но тот же самый процесс, очевидно, продолжался и на самой Земле. Две группы животных видов, обладавших одним и тем же генетическим наследием, доставшимся им от общих предков, и наделенные равным эволюционным потенциалом, стали развиваться изолированно друг от друга на разных планетах.

– А теперь, тем, кто не имел счастья познакомиться с ним лично, я хочу представить Сирила. – Хант исчез, и вместо него на экране появилось изображение обезьяночеловека, найденного на корабле ганимейцев.

За кадром голос Хант продолжал комментировать происходящее. – Команда Криса тщательно изучила этого товарища в лабораториях Юпитера-4. Сам Крис резюмировал их результаты так. Цитата:

– «Мы считаем, что эта особь более близка к прямой эволюционной линии человека, чем любой из ранее изученных видов. На Земле обнаружено множество окаменелостей, представляющих различные ветви прогрессивного отбора в направлении человека, начиная от первых высокоразвитых приматов. Однако все они вплоть до настоящего времени были классифицированы как побочные рукава основной линии; особь, которая могла бы стать связующим звеном между предками человека и современным Homo sapiens, неизменно ускользала из наших рук. Теперь это недостающее звено найдено». Конец цитаты. – На экране снова появилось лицо Ханта. – Таким образом, мы можем с уверенностью заявить, что среди наземных форм жизни, продолжавших развиваться в условиях Минервы, были приматы, столь же развитые в эволюционном плане, как и современные им виды на Земле.

– Ускоренная эволюция, все это время отличавшая Минерву, снова дала о себе знать – вероятно, в силу более жесткого климата и среды обитания как таковой. Прошли миллионы лет. На Земле сменилась целая вереница человекообразных существ – как развитых, так и более отсталых. Начался ледниковый период, который около пятидесяти тысяч лет назад вступил в свою заключительную фазу оледенения. К этому моменту примитивные гуманоиды представляли вершину земного эволюционного прогресса: полудикие обитатели пещер, охотники, создатели простого каменного оружия и инструментов. На Минерве тем временем уже сложилась новая технологически развитая цивилизация; это были лунарианцы, потомки завезенных видов и тех же предков, что и мы сами – люди вплоть до последней анатомической детали.

– Я не стану подробно вдаваться в проблемы, с которыми приходилось иметь дело развивавшейся цивилизации лунарианцев – о них вы прекрасно знаете и без меня. Их история представляла собой одну длинную повесть о войне и тяготах, разворачивавшуюся вокруг общерасового поиска путей к бегству с их умирающей планеты. Эти сложности еще больше усугублялись постоянной нехваткой минералов – вероятно, из-за того, что планета изначально не отличалась богатством полезных ископаемых, а возможно, потому что их месторождения были по большей части исчерпаны деятельностью ганимейцев. Так или иначе, противоборствующие фракции объединились в две сверхдержавы, открытая конфронтация которых в итоге привела к гибели и их самих, и планету в целом.

В этот момент Хант снова сделал паузу, чтобы дать публике время на осмысление сказанного. Однако на этот раз в зале стояла полная тишина. Пока что он не сообщил им ничего нового, но в то же самое время представил выборку из тысячи теорий и гипотез, которые, судя по воспоминаниям многих, уже давно свирепствовали по всему НавКомм. Безмолвные наблюдатели чувствовали, что настоящие новости еще впереди.

– Давайте ненадолго прервемся и задумаемся, насколько это объяснение соотносится с имеющимися фактами. Во-первых, наша старая проблема с человеческим обликом Чарли. Что ж, ответ на этот вопрос мы уже знаем: он и был человеком, который произошел от тех же предков, что и мы с вами, так что объяснение его существования вовсе не требует маловероятных гипотез вроде параллельных эволюционных линий. Во-вторых, отсутствие каких-либо следов пребывания лунарианцев на Земле. Что ж, причина ясна как день: на Земле их никогда и не было. В-третьих, любые попытки соотнести географию мира Чарли с Землей становятся излишними, так как в рамках данной гипотезы Земля и Минерва действительно являются разными планетами.

– Итак, пока что все складно. Но это само по себе еще не объясняет всех фактов. Любая теория, претендующая на полноту, должна учитывать и ряд других наблюдений. Их можно резюмировать в форме четырех основных вопросов.

– Первое. Как полет Чарли от Минервы к нашей Луне мог занять всего два дня?

– Второе. Как с учетом уровня лунарианских технологий объяснить наличие системы вооружения, способной точно обстреливать цели на Минерве с Луны?

– Третье. Почему двухсторонняя задержка в системе управления Аннигилятора оказалась существенно меньше, чем 26-минутный минимум, которого следовало ожидать при таком расстоянии?

– Четвертое. Как Чарли смог рассмотреть детали минервианского рельефа, стоя на нашей Луне?

Хант взглянул на аудиторию с экрана, дав слушателям достаточно времени, чтобы обдумать предложенные вопросы. Он затушил сигарету и наклонился к камере, опершись локтями о стол.

– В моем понимании есть только одно объяснение, способное увязать друг с другом эти якобы бессмысленные требования. И теперь я хочу поделиться им с вами. Спутник, который обращался вокруг Минервы с незапамятных времени и до событий, случившихся пятьдесят тысяч лет тому назад, – это та же самая Луна, которая сейчас светит в нашем небе!

Секунды три в зале ничего не происходило.

И тут затемненная комната буквально взорвалась от недоверчивого оханья. Люди жестикулировали, обращаясь к своим соседям, а некоторые с умоляющим видом развернулись к задним рядам в надежде получить от них хоть какие-то комментарии. Внезапно весь конференц-зал погрузился в хаос приглушенных обменов репликами.

– Быть не может!

– Богом клянусь – а он прав!

– Ну да… само собой…

– Иначе и быть не может…

– Чепуха!

Хант бесстрастно взирал на них с экрана, будто бы и правда мог видеть происходящее собственными глазами. Пауза, сделанная с учетом возможной реакции зрителей, была выбрана весьма удачно. Когда он снова заговорил, неразбериха голосов как раз начала стихать.

– Мы знаем, что Луна, на которой находился Чарли, была именно нашей Луной – поскольку именно там мы обнаружили его тело; поскольку можем идентифицировать описанную им местность; поскольку располагаем множеством фактов, свидетельствующих о массовом присутствии лунарианцев на нашем спутнике; и, наконец, поскольку доказали, что именно Луна стала местом яростного обмена нуклонно-ядерными ударами. Но она же должна быть спутником и самой Минервы. Она находилась всего лишь на расстоянии двухдневного полета – так утверждает сам Чарли, а мы уверены в том, что можем правильно интерпретировать его временную шкалу. Там размещалось оружие, которое могло вести прицельный огонь по Минерве, и последствия ударов можно было наблюдать практически мгновенно; а если и этого мало, то Чарли мог различать детали минервианского рельефа, стоя не больше, чем в десяти метрах от того места, где мы в итоге нашли его труп. Все это возможно лишь при условии, что интересующее нас место находилось, скажем, в пределах восьмисот тысяч километров от Минервы.

– Как подсказывает логика, объяснить это можно, лишь допустив, что обе луны – это один и тот же объект. Мы долгое время задавались вопросом, где именно возникла лунарианская цивилизация – на Земле или Минерве. Что ж, судя по предложенному мной объяснению, их родиной, очевидно, была Минерва. Мы думали, что имеем дело с двумя противоречащими друг другу наборами фактов, один из которых утверждал, что речь идет о Земле, а второй говорил об обратном. В реальности же мы допустили ошибку в интерпретации данных. Имеющиеся факты вообще не касались Земли и Минервы – речь в них шла о спутниках! Одни данные указывали на то, что мы имеем дело со спутником Земли, другие – что со спутником Минервы. До тех пор, пока мы, сами того не осознавая, настаивали на существовании двух разных лун, разрешить конфликт между двумя наборами фактов было невозможно. Но если, исключительно в контексте логических ограничений ситуации, ввести допущение, что обе луны – это один и тот же физический объект, противоречие исчезает буквально на глазах.

Казалось, что публику охватил шок. Кто-то на передних рядах, наполовину вслух, наполовину про себя, бормотал: «Конечно… конечно…»

– Остается лишь увязать эти предположения с ситуацией, которую мы наблюдаем в настоящий момент. Опять-таки, есть только одно возможное объяснение. Минерва взорвалась и рассеялась в пространстве, образовав пояс астероидов. Большая часть ее массы – в этом мы уверены – была выброшена во внешнюю часть Солнечной Системы и стала Плутоном. Но ее луна, несмотря на приличную встряску, уцелела. В ходе гравитационного возмущения, вызванного гибелью родительской планеты, спутник потерял часть орбитального импульса и начал падать в сторону Солнца.

– Мы не можем сказать, как долго осиротевшая Луна продолжала свой неуклонный нырок к центру Солнечной Системы. Возможно, ее путешествие длилось месяцы, возможно, – годы. Дальше свою роль сыграл один из тех «шансов на миллион», которые время от времени выпадают в природе. По ходу движения Луна сблизилась с Землей, которая с самого начала времен одиноко неслась по орбите вокруг Солнца. – Хант умолк на несколько секунд. – Да, повторюсь, именно одиноко! Видите ли, если мы принимаем гипотезу, которая, на мой взгляд, дает единственное удовлетворительное объяснение имеющихся фактов, то вынуждены согласиться и с ее следствием – что до тех событий, случившихся около пятидесяти тысяч лет тому назад, у Земли не было спутника! В итоге два небесных тела сблизились настолько, что влияние их гравитационных полей привело к взаимному захвату; новая, совместная орбита оказалась стабильной, и Земля удочерила подкидыша, который остается с ней и по сей день.

– Если мы принимаем эту картину событий, многие явления, которые раньше были для нас источником проблем, неожиданно обретают смысл. Возьмем, к примеру, слой избыточного материала, который покрывает большую часть обратной стороны Луны и, согласно исследованиям, имеет сравнительно недавнее происхождение, а затем прибавим тот факт, что все кратеры обратной стороны, а также часть кратеров видимого полушария, возникли примерно во времена интересующих нас событий. И вот перед нами готовое объяснение. Когда Минерва взорвалась, тело, которое мы теперь называем Луной, оказалось как раз на пути обломков. Вот откуда взялся метеоритный дождь. Вот как на Луне были уничтожены практически все следы пребывания лунарианцев. Скорее всего, она буквально усеяна останками баз, сооружений и транспортных средств, которые до сих пор ждут, когда их кто-нибудь откопает – в сотнях метров под поверхностью обратной стороны. Мы считаем, что там же, на обратной стороне Луны, был развернут и селтарский Аннигилятор. Это наводит на мысль, что в свою бытность спутником Минервы Луны была обращена к ней полушарием, которое теперь является невидимым относительно Земли; тем самым становится понятно, почему именно оно, в первую очередь, пострадало от метеоритного дождя.

– Направления компаса, на которые ссылался Чарли, описывая маршрут по поверхности Луны, отличаются от наших, что, в свою очередь, указывает на разницу в направлениях оси север-юг. Теперь мы знаем, как это объяснить. Некоторые люди спрашивали: если Луна испытала настолько мощную бомбардировку, почему же тогда аналогичного роста метеоритной активности не наблюдалось на самой Земле. Теперь мы знаем и это: когда Минерва разлетелась на части, Луна, в отличие от Земли, находилась в непосредственной близости от центра взрыва. И еще один момент насчет лунной физики. Мы уже полвека знаем, что смесь горных пород, слагающих Луну, отличается от таковых на Земле – в ней мало летучих веществ, зато повышено содержание тугоплавких материалов. Ученые долгое время спорили о том, могла ли Луна возникнуть в другой части Солнечной системы. Судя по всему, это действительно так – если, конечно, моя гипотеза окажется правдой.

– В рамках некоторых объяснений высказывалось предположение, что лунарианцы развернули на Луне высокотехнологичные плацдармы. Это дало возможность увязать очевидное присутствие лунарианцев на нашем спутнике с их минервианским происхождением, но одновременно порождало не менее проблемный вопрос: С какой стати им было так отчаянно стремиться к овладению технологией космических полетов, если они уже располагали подобными средствами? В описанном мною сценарии проблема исчезает. Они смогли достичь собственного спутника, но пока что были не в состоянии массово перевозить людей на далекие расстояния, которых требовал полет к Земле. К тому же теперь нет никакой необходимости вводить необоснованные гипотезы о существовании лунарианских колоний на других планетах; это, так или иначе, поставило бы перед нами тот же самый вопрос.

– Наконец, в этом свете проясняется и нерешенная загадка из области океанографии. Исследование приливных движений показало, что примерно в то же время на Земле наблюдались катастрофические перестройки планетарных масштабов, итогом которых стало увеличение как продолжительности суток, так и скорости ее дальнейшего роста за счет приливного трения. Что ж, появление минервианской луны явно должно было привести к колоссальным возмущениям гравитации и приливных сил. Точная механика процесса все еще остается под вопросом, но судя по всему, кинетическая энергия, накопленная Луной за время падения к Солнцу, была потрачена на частичную компенсацию вращательной энергии Земли, что и привело к удлинению суток. К тому же увеличение приливного трения после этих событий вполне ожидаемо. Если до появления Луны Земля испытывала только солнечные приливы, то с того момента и до наших дней, на нее действуют приливные силы и Солнца, и Луны.

Хант продемонстрировал публике пустую ладонь в знак окончания доклада и вновь откинулся на спинку кресла. Прежде, чем продолжить, он сложил груду бумаг на столе аккуратной стопкой.

– Что ж, на этом все. Как я уже говорил, на данном этапе речь идет всего лишь о гипотезе, объясняющей все доступные нам факты. Тем не менее, есть ряд мер, которыми мы могли бы воспользоваться, чтобы проверить ее истинность.

– Начнем с того, что довольно большой фрагмент Минервы покрывает всю обратную сторону Луны. Свежий материал так мало отличается от исходной Луны, что потребовались годы, прежде чем мы поняли, что появился он там лишь в недавнем прошлом. Это подтверждает гипотезу о том, что и Луна, и метеориты изначально возникли в другой части Солнечной Системы. Я бы хотел предложить детальное сравнение данных, добытых из пород на обратной стороны Луне, с результатами анализа астероидов. Если окажется, что они состоят из одного и того же материала и имеют общее происхождение, гипотеза получила бы серьезное обоснование.

– Еще один момент, требующий дальнейшей проработки, – это математическая модель, описывающая процесс взаимного захвата между Землей и Луной. Мы довольно неплохо представляем себе начальные условия, которые имели место до падения Луны, и еще лучше понимаем, как эта система устроена сейчас. Наша уверенность стала бы крепче, сумей мы доказать, что соответствующие уравнения имеют решения, позволяющие трансформировать первое во второе, оставаясь в рамках известных нам законов физики. Как минимум, было бы здорово убедиться в том, что подобная идея имеет право на существование.

– В заключение напомню о находящемся здесь корабле ганимейцев. Вне всякого сомнения, в будущем нас ждут новые открытия – куда больше, чем нам довелось встретить за последнее время. Я надеюсь, что где-то на корабле найдутся астрономические данные, которые поведают о Солнечной Системе ганимейских времен. Если бы нам, к примеру, удалось выяснить, был ли спутник у третьей от Солнца планеты, или собрать достаточно сведений об их собственном спутнике, чтобы опознать в нем Луну – скажем, по рельефу видимой стороны, – это стало бы серьезным шагом на пути к доказательству новой теории.

– На этом отчет заканчивается.

– Личное примечание для Грегга Колдуэлла… – Изображение Ханта сменилось видом на пустынный пейзаж из льда и камня. – Место, куда ты нас заслал, Грегг… – почта здесь не отличается регулярностью, так что открытку я отправить не могу. Сейчас сто с лишним градусов Цельсия ниже нуля; атмосферы толком и нет, а та, что есть, – настоящий яд; вернуться назад можно только на Веге, а до ближайшей Веги больше тысячи километров. Жаль, Грегг, что ты с не нами и не можешь по достоинству оценить все прелести этого места – досада, да и только.

– Доктор В. Хант, база Копёр, Ганимед. Конец трансляции.

Глава 24

Долгожданные ответы на вопросы о том, откуда взялись лунарианцы и как они оказались там, где в итоге были обнаружены их останки, подняли в научном сообществе настоящий ажиотаж и спровоцировали новую волну лихорадочной деятельности в среде новостных СМИ. Объяснение Ханта казалось полным и логически непротиворечивым. Контраргументы и возражения можно было пересчитать по пальцам; новая гипотеза почти не оставляла места для разногласий.

Итак, поставленная перед Хантом задача была полностью выполнена. По всей планете, понятное дело, будут еще долго продолжаться междисциплинарные исследования, однако официальное участие КСООН в этом вопрос более или менее подошло к концу. В итоге проект «Чарли» был свернут. На повестке дня оставался недавно стартовавший проект по изучению ганимейцев. И хотя Хант еще не получил каких-либо формальных указаний с Земли, интуиция подсказывала, что Колдуэлл не станет впустую тратить возможности, открывшиеся благодаря его присутствию на Ганимеде в тот самый момент, когда лунарианцы переставали быть центром внимания, постепенно уступая свое место ганимейцам. Другими словами, ему еще не скоро доведется попасть на борт крейсера, держащего курс к планете Земля.

Спустя несколько недель после публикации предварительных заключений КСООН находившиеся на Ганимеде ученые НавКомм устроили праздничный ужин в офицерской кухне-столовой на базе Копёр, чтобы отметить успешное завершение одной из главных задач проекта. Вечер достиг той теплой и изнеженной стадии, которая наступает, когда со столов уже убрали последние блюда и пришла очередь сигар и ликеров. Словоохотливые компании стояли и сидели в самых разных позах и у бара, и вокруг столиков, а пиво, бренди и марочные портвейны едва ли не текли рекой. Хант проводил время у бара вместе с группой физиков, обсуждая последние новости насчет ганимейского полевого двигателя; другая компания позади них тем временем дискутировала о том, насколько вероятным было создание мирового правительства в ближайшие двадцать лет. Данчеккер большую часть вечера казался чересчур тихим и замкнутым.

– Вик, если подумать, то этот двигатель можно превратить в абсолютное оружие межпланетной войны, – говорил один из физиков. – Основанное на тех же принципах, но куда мощнее и с гораздо более локальным и интенсивным эффектом. Оно бы породило черную дыру, которая бы никуда не исчезла, даже затянув создавший ее генератор. Только представь – искусственная черная дыра. Остается только прикрепить это устройство к подходящей ракете и выстрелить в планету, которую ты по каким-то причинам невзлюбил. Дыра провалится в центр и целиком уничтожит планету изнутри –остановить ее будет просто невозможно.

Хант выглядел заинтригованным. – Хочешь сказать, это действительно могло бы сработать?

– В теории – да.

– Боже, и сколько же времени потребуется, чтобы уничтожить целую планету?

– Пока неизвестно; над этим мы все еще работаем. Но на деле все куда серьезнее. Ничто не мешает тем же методом погасить целую звезду. Просто представь себе такое оружие: одна сингулярная бомба может уничтожить целую солнечную систему. По сравнению с ней нуклонное оружие выглядит детской игрушкой.

Хант начал что-то говорить в ответ, но в этот самый момент кто-то в центре комнаты повысил голос, рассчитывая перекричать гомон беседующих людей. Это был командир базы Копёр, ставший особым гостем на праздничном ужине.

– Прошу внимания, – обратился он. – Я хочу отвлечь вас всего на минутку. – Умолкнув, собравшиеся повернулись к главе базы. Он оглядел комнату, пока не убедился, что на него нацелено всеобщее внимание. – Сегодня вы пригласили меня на этот праздник, чтобы вместе с вами отметить успешное завершение, пожалуй, одного из самых трудных, самых удивительных и самых плодотворных начинаний, в которых вам когда-нибудь доведется принять участие. На этом пути вам пришлось преодолеть трудности, противоречия и разногласия, но теперь все неурядицы в прошлом. Задание выполнено. Мои поздравления. – Он скользнул взглядом в сторону часов над баром. – Сейчас полночь – подходящее, как мне кажется, время, чтобы произнести тост за того, кто положил этому начало, где бы он сейчас ни был. – Он поднял свой стакан. – За Чарли.

– За Чарли, – отозвался хор голосов.

– Нет!

Из задней части комнаты прогремел чей-то голос. Он звучал твердо и решительно. Все развернулись и удивленно взглянули на Данчеккера.

– Нет, – повторил профессор. – За это нам пить еще рано.

В его манерах не было и намека на неуверенность или сожаление. Очевидно, что его поступок был продуман и имел определенную цель.

– В чем дело, Крис? – спросил Хант, отходя от бара.

– Боюсь, это еще не конец.

– Ты о чем?

– О всей этой ситуации с Чарли – есть кое-что еще, о чем я не стал упоминать, потому что у меня нет доказательств. У сделанных нами выводов есть следствие, принять которое будет еще сложнее, чем откровения прошлой недели.

Праздничная атмосфера моментально испарилась. Все вдруг снова настроились на рабочий лад. Данчеккер медленно прошел в центр комнаты и остановился, опершись руками о спинку кресла. С секунду он пристально разглядывал стол, затем сделал глубокий вдох и поднял голову.

– Проблема с Чарли и другими лунарианцами, которой мы еще не коснулись, такова: они были слишком похожи на людей.

Тут и там появились озадаченные лица. Кто-то повернулся к своему соседу и пожал плечами. Все молча перевели взгляд на Данчеккера.

– Позвольте напомнить вам кое-что из фундаментальных принципов эволюции, – произнес он. – Как возникают различные виды животных? Что ж, мы знаем, что вариации внутри конкретного вида связаны с различного рода мутациями. Элементарная генетика говорит нам о том, что при свободном скрещивании, не ограниченном близкородственными связями, любой новый признак имеет склонность размываться и исчезает из популяции в течение нескольких поколений. Тем не менее, – голос профессора стал до крайности серьезным, – когда разные части одной и той же популяции теряют возможность скрещиваться друг с другом в силу изоляции – например, из-за географического разделения, сегрегации по поведенческим признакам, или сезонных различий, скажем, во времени спаривания, разбавление под действием интербридинга прекращается. Когда внутри изолированной группы возникает новый признак, он не покинет ее пределов и со временем будет лишь закрепляться; таким образом, эта группа, поколение за поколением, начнет отдаляться от другой группы или групп, с которыми она была разделена в результате изоляции. Наконец, она станет отдельным видом. Этот принцип является неотъемлемой составляющей идеи эволюции как таковой: изоляция всегда влечет за собой расхождение признаков. Зарождение всех земных видов можно проследить до возникновения тех или иных механизмов изоляции между вариациями одного и того же вида. На примере эндемиков Астралии и Южной Америки можно увидеть, как быстро о себе дает знать дивергенция – даже если исходные группы были изолированы лишь на короткий срок.

– Нас, по-видимому, полностью устраивает тот факт, что большую часть последних двадцати пяти миллионов лет две группы земных животных – одна на Земле, другая – на Минерве – развивались в полной изоляции друг от друга. Как ученый, который в полной мере признает упомянутый мною принцип, я без тени сомнения могу заявить, что эти виды должны были разойтись друг от друга в эволюционном плане. И это, понятное дело, в равной степени относится и к линиям приматов на обеих планетах.

Он умолк и просто стоял, поглядывая то на одного, то на другого коллегу, чтобы дать им время поразмыслить, а заодно дожидаясь ответной реакции. Наконец, на его слова отозвался кто-то из дальнего конца комнаты.

– Да, теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал собеседник. – Но к чему эти абстрактные домыслы? Какой смысл утверждать, что эти виды разошлись, когда в реальности ничего подобного не случилось?

Данчеккер широко улыбнулся, обнажив зубы. – А с чего ты взял, что они не разошлись?

Собеседник протестующе поднял руки. – Потому что вижу это собственными глазами – расхождения нет.

– И что конкретно ты видишь?

– Я вижу людей. Я вижу лунарианцев. Они ничем не отличаются друг от друга. А значит, никакого расхождения не произошло.

– Разве? – Голос Данчеккера рассек воздух подобно хлысту. – Или же ты исходишь из того же неосознанного допущения, что и все остальные? Позвольте мне еще раз напомнить известные нам сведения, с чисто объективной точки зрения. Я просто перечислю наблюдаемые факты, не делая никаких предположений – осознанных или нет – относительно их связи с общей картиной, которую мы считаем верной.

– Первое. Обе популяции были изолированы друг от друга. Факт.

– Второе. Сегодня, спустя двадцать пять миллионов лет, мы наблюдаем две группы индивидов – людей и лунарианцев. Факт.

– Третье. Между нами и лунарианцами нет никаких отличий. Факт.

– Так вот, если мы согласны с принципом неизбежной дивергенции, какой же вывод напрашивается сам собой? Спросите сами себя: что должен заключить ученый, столкнувшись с этими фактами и не располагая другими данными?

Данчеккер смотрел на собравшихся, поджав губы и покачиваясь вперед-назад на каблуках. Комнату охватила полная тишина, которую спустя несколько секунд нарушил его тихий, нестройный свист.

– Боже правый…! – воскликнул Хант. Он, разинув рот, смотрел на профессора с выражением неприкрытого скепсиса. – Никакой изоляции не было, – наконец, выдавил он медленным, сбивчивым голосом. – Обе расы должны быть родом с… – он умолк, не договорив.

Данчеккер с явным удовлетворением кивнул. – Вик понял, что я имею в виду, – сообщил он остальным. Видите ли, единственный логичный вывод из перечисленных мною утверждений таков: если сегодня мы наблюдаем две абсолютно идентичные формы, значит, они обе восходят к одной и той же изолированной популяции. Другими словами, если в прошлом две эволюционных линии оказались изолированными друг от друга и разделились, то обе формы должны принадлежать к одной и той же ветви.

– Как ты можешь это утверждать, Крис? – не унимался кто-то. – Мы ведь знаем, что они относятся к разным эволюционным ветвям.

– И что именно ты знаешь? – шепотом произнес Данчеккер.

– Ну, я знаю, что лунарианцы принадлежат к ветви, которая изолированно развивалась на Минерве…

– Согласен…

–… Еще я знаю, что человек принадлежит к ветви, которая была изолирована на Земле.

– Откуда?

Вопрос эхом отразился от стен, будто выстрел.

– Ну, – собеседник изобразил жест беспомощности. – Как ответить на такой вопрос? Это… это же очевидно.

– Вот именно! – Данчеккер вновь обнажил зубы. – Ты, как и все остальные, принимаешь это на веру! Это убеждение, которое мы впитали с молоком матери. Именно так человечество считало на протяжении всей своей истории, и не без причины – а значит, у нас не было повода ставить свою веру под сомнение. – Данчеккер выпрямился и обвел комнату немигающим взглядом. – Возможно, теперь вы понимаете, к чему я веду. Я утверждаю, что в свете перечисленных фактов человеческая раса эволюционировала вовсе не на Земле. Ее родина – Минерва!

– Крис, ну серьезно…

– Это уже какая-то комедия.

Данчеккер твердо стоял на своем. – Потому что если мы признаем неизбежность дивергенции, значит, и мы, и лунарианцы эволюционировали в одном и том же месте, а мы уже знаем, что лунарианцы возникли на Минерве!

По комнате пробежал возбужденно-протестующий рокот.

– Я утверждаю, что Чарли не просто далекий родственник человека – он наш прямой предок! – Данчеккер не стал дожидаться комментариев и просто продолжал говорить тем же настойчивым тоном. – И считаю, что в рамках этих же выводов могу дать ответ и на загадку нашего собственного происхождения. В комнате воцарилась абсолютная тишина. Несколько секунд Данчеккер молча разглядывал коллег. Когда он заговорил снова, его голос вернулся к спокойной и более объективной манере.

– Исходя из оставленного Чарли описания его последних дней, мы знаем, что после окончания боев часть лунарианцев осталась в живых на Луне. Чарли был одним из них. Сам он прожил недолго, но можно предположить, что по поверхности Луны было рассеяно множество групп – таких же отчаявшихся, как и описанные в его дневнике. Многие из них, скорее всего, стали жертвами метеоритного дождя на обратной стороне, но некоторые, как, например, группа Чарли, избежали основного удара, поскольку в момент взрыва Минервы находились на видимой стороне Луны. Даже спустя долгое время, когда Луна, наконец-то, заняла стабильную орбиту вокруг Земли, на ней оставалась горстка выживших, созерцавших в небе новую планету. Некоторые из их кораблей предположительно находились в рабочем состоянии – возможно, всего один, два или лишь малая часть. Оставался единственный путь к спасению. Их мир прекратил свое существование, и они воспользовались единственной доступной возможностью, решившись на последнюю, отчаянную попытку достичь Земли. Обратного пути не осталось – им просто было некуда возвращаться.

– А значит, нам остается лишь заключить, что их попытка увенчалась успехом. Мы уже вряд ли узнаем со всей достоверностью, как именно развивались события после того, как лунарианцы попали на Землю в дикие времена ледникового периода. Но можем предположить, что в течение многих поколений им приходилось жить, балансируя на грани вымирания. Их знания и опыт были утрачены. Мало-помалу они вернулись к варварскому образу жизни и на протяжении сорока тысяч лет элементарно боролись за свое существование. Но их старания не прошли даром. Они не просто выжили, а сумели сплотиться, расселиться по всей планете и достичь процветания. Сегодня их потомки владеют Землей, как они сами когда-то владели Минервой – вы, я и весь остальной человеческий род.

Наступила долгая пауза. Когда кто-то, наконец, заговорил, в его голосе прозвучали мрачные нотки. – Крис, если предположить, что все было именно так, как ты говоришь, меня все равно беспокоит один момент: если и мы, и лунарианцы относимся к минервианской линии, то что произошло с параллельной ветвью? Куда исчезла линия эволюции, которая в этом время развивалась на Земле?

– Хороший вопрос. – Данчеккер одобрительно кивнул. – Согласно данным палеонтологической летописи, в период, последовавший за визитом ганимейцев наблюдалось несколько подвижек в сторону развития человекообразных существ. Эту летопись мы можем проследить довольно однозначно вплоть до означенного момента, пятьдесят тысяч лет тому назад. В то время наиболее развитая форма земной жизни была представлена неандертальцем. Надо сказать, что неандертальцы всегда были чем-то вроде загадки. Они отличались силой и выносливостью, а по своему интеллекту превосходили и своих земных современников, и все предшествовавшие формы жизни. Судя по всему, они были прекрасно приспособлены к выживанию в условиях напряженной конкуренции ледникового периода, и по идее должны были стать доминирующей формой жизни в последующую эру. Но этого не случилось. По какой-то странной, чуть ли не загадочной, причине они внезапно вымерли где-то между сорока и пятьюдесятью тысячами лет тому назад. Судя по всему, они не выдержали конкуренции с новым и куда более прогрессивным видом человека, неожиданное появление которого, будто из ниоткуда, всегда было одной из нерешенных научных тайн – нас, Homo sapiens!

Прочитав выражения на лицах стоящих перед ним людей, Данчеккер медленно кивнул, подтверждая их опасения.

– Теперь мы, наконец-то, можем это объяснить. Человек действительно появился из ниоткуда. Теперь мы понимаем, почему Земля не сохранила явной палеонтологической летописи, связывающей Homo sapiens с цепочкой более ранних человекообразных обезьян Земли: все дело в том, что человек возник не на Земле. Более того, теперь мы знаем, как людям удалось совершить такую беспощадную и безоговорочную победу над неандертальцами. Разве могли они составить хоть какую-то конкуренцию высокоразвитой расе, вскормленной военным культом Минервы?

Данчеккер сделал паузу и медленно обвел взглядом окружавшие его лица. Похоже, что все остальные были напрочь выбиты из колеи.

– Как я уже говорил, все это является чисто логическим следствием наблюдений, о которых я упоминал вначале. Других доказательств в поддержку этой гипотезы у меня нет. Тем не менее, я убежден, что подобные свидетельства должны существовать. Где-то на Земле должны были сохраниться останки лунарианского корабля, совершившего последний перелет с Луны – вероятно, погребенные под илом на морском дне или песками в одной из пустынных областей планеты. На Земле должны существовать фрагменты оборудования и артефактов, доставленных сюда крошечной горсткой переселенцев, которые воплощали собой последний оплот лунарианской цивилизации. Где именно, остается только гадать. Лично я в качестве наиболее вероятных кандидатов указал бы на Ближний Восток, восточную часть Средиземноморья или восточные же области Северной Африки. Но доказательство моих слов – это лишь вопрос времени. На этот счет у меня нет ни малейших сомнений.

Профессор обошел стол и налил себе стакан колы. Тишина в комнате мало-помалу сошла на нет, сменившись нарастающей волной голосов. Одна за другой статуи, внимавшие его словам, начали возвращаться к жизни. Данчеккер сделал большой глоток и какое-то время стоял в тишине, разглядывая свой стакан. Затем он снова повернулся лицом к остальным.

– Многое из того, что мы всегда принимали на веру, внезапно начинает обретать смысл. – На нем вновь сосредоточилось внимание публики. – Вы когда-нибудь переставали думать о том, что отличает человека от всех прочих животных на Земле? Я знаю, что мы обладаем более крупным мозгом, более универсальными руками и так далее; но речь немного о другом. Большинство животных, оказавшись в безнадежной ситуации, сдаются на милость судьбы и бесславно погибают. Но человек, в отличие от них, попросту не понимает, что значит сдаться. Он способен призвать на помощь такие резервы упрямства и стойкости, которым нет равных на всей планете. С невиданной для Земли агрессивностью он может выступить против всего, что угрожает его существованию. Именно это качество позволило человеку подмять под себя всю природу, стать царем всех зверей, обуздать ветра, реки, приливы и даже мощь самого Солнца. Его упорство покорило океаны, небеса и тяготы космоса, и временами выливалось в самые жестокие и кровопролитные периоды нашей истории. Но без этой стороны своего естества человек оказался бы таким же беззащитным, как корова на поле.

Данчеккер с вызовом обвел собравшихся взглядом. – Итак, откуда это в нас? Такая черта не очень-то вяжется со спокойным и размеренным характером земной эволюции. Теперь мы знаем ее первоисточник – она возникла в процессе естественного отбора, как мутация среди изолированных на Минерве приматов. Там она передавалась в пределах популяции, пока не стала характерной чертой всей расы. Эта особенность оказалась настолько ужасающим оружием в борьбе за выживание, что у них просто не осталось серьезных соперников. Созданный ею внутренний стимул был настолько велик, что когда лунарианцы уже бороздили космическое пространство, их современники на Земле все еще играли с камешками.

– Ту же движущую силу мы видим и в современном человеке. Люди доказали свою неуязвимость перед любыми испытаниями, которым их подвергала Вселенная. Вероятно, с момента своего первого появления на Минерве эта сила несколько ослабла; мы тоже вплотную подошли к пропасти самоуничтожения, но, в отличие от них, сумели сделать шаг назад. Лунарианцы же бросились в нее очертя голову. Возможно, именно поэтому они и не искали решения в ключе кооперации – врожденная склонность к жестокости сделала их неспособными к подобному образу мышления.

– Но ведь именно таков типичный путь эволюции. Силы естественного отбора всегда стремятся видоизменить и скорректировать новую мутацию, сохраняя тот ее вариант, который обеспечивает виду в целом наилучшие шансы на выживание. Исходная мутация, сделавшая лунарианцев самими собой, была слишком радикальной и в конечном счете привела их к гибели. Разбавление мутации стало своеобразным улучшением, которое придало расе большую психологическую устойчивость. Именно поэтому мы выжили там, где они потерпели крах.

Данчеккер сделал паузу, чтобы допить стакан. Статуи оставались статуями.

– Какой же невероятной, должно быть, была их раса, – произнес он. – Возьмем хотя бы ту горстку, которой было суждено стать основоположниками человеческого рода. Они прошли через холокост, который мы даже не в состоянии представить. Видели, как их мир и все, что они знали, исчезло во взрыве прямо у них над головой. После, брошенные в безжизненной радиоактивной пустыне, лишенной воздуха и воды, они были перебиты обрушившимися с небес миллиардами тонн минервинаских обломков, ознаменовавших полное крушение их надежд и крах всех лунарианских достижений.

– Немногим из них удалось выбраться на поверхность после бомбардировки. Они знали, что живы лишь до тех пор, пока у них есть припасы и машины. Им было некуда идти, нечего планировать. И все же они не сдались. Они просто не умели сдаваться. Должно быть, они провели на Луне не один месяц, прежде чем осознали, что судьба, по собственной прихоти, дала им крохотный шанс на спасение.

– Можете ли вы вообразить чувства, охватившие крошечную группку последних лунарианцев, которые стояли посреди лунной пустоши, видя, как в небе над ними сияет новый мир, когда вокруг них и, насколько им было известно, во всей остальной Вселенной, не осталось ни единого намека на жизнь? Каково это было решиться на путешествие в неизведанное, зная, что им уже не вернуться назад? Мы можем попытаться представить, но никогда не узнаем наверняка. Чего бы им это ни стоило, выжившие ухватились за подвернувшуюся соломинку и отправились в путь.

– Но и это стало лишь началом. Выйдя из своих кораблей и ступив на чуждую им планету, они оказались в одном из самых безжалостных периодов борьбы и вымирания за всю историю Земли. Природа властвовала, не делая уступок. По Земле бродили дикие звери; климат погрузился в хаос вслед за гравитационными возмущениями, вызванными появлением Луны; не исключено, что часть лунарианцев выкосили неизвестные болезни. Даже со всем своим опытом они оказались совершенно неподготовленными к таким условиям. И все равно не смирились. Они усвоили правила нового мира: научились добывать пропитание, охотясь и ставя силки, научились сражаться дубинками и копьями; научились защищаться от превратностей стихии, читать и истолковывать язык дикой природы. А достигнув успеха в этих новых искусствах, стали сильнее и рискнули сделать следующий шаг. Искра, которую они принесли с собой и которая провела их по самой грани вымирания, начала разгораться с новой силой. И, наконец, вспыхнула тем самым ослепительным пламенем, которое в прошлом подчинило им всю Минерву; они стали самым грозным и внушительным противником за всю историю Земли. У неандертальцев не было и шанса – их участь решилась в тот самый момент, когда на нашу планету впервые ступила нога лунарианца.

– Сегодня нас повсюду окружают плоды их стараний. Мы стали бесспорными хозяевами Солнечной Системы и уже находимся на пороге межзвездных путешествий – как и сами лунарианцы пятьдесят тысяч лет тому назад.

Данчеккер аккуратно поставил стакан на стол и медленно прошел в центр зала. Его рассудительный взгляд скользил по лицам слушателей. – Другими словами, джентльмены, мы получили все эти звезды в наследство.

– Так давайте же сделаем шаг и возьмем то, что нам оставили предки. Мы продолжатели традиции, в которой сама мысль о поражении лишена всякого смысла. Сегодня звезды, а завтра – уже галактики. Во всей Вселенной нет такой силы, которая смогла бы нас остановить.

Эпилог

Сделав очередную запись в своем дневнике, Профессор Ханс Якоб Зайбельманн, с факультета палеонтологии Женевского Университета, ворчливо захлопнул книгу и снова убрал ее в стоявшую под кроватью жестяную коробку. Затем он рывком поднял на ноги свои стокилограммовые телеса и, достав из нагрудного кармана рубахи курительную трубку, подошел к выходу из палатки, чтобы вытряхнуть из нее пепел о металлический шест. Набивая чашу свежим табаком, он обвел взглядом засушливый ландшафт северного Судана.

Солнце превратилось в глубокий шрам над самым горизонтом, сочившийся жидкими, кроваво-красными лучами, пронизавшими голые камни на многие километры вокруг. Три палатки тесной группкой стояли на узком песчаном уступе. Сам уступ образовался у основания скалистой долины с крутыми склонами, усеянной островками грубой поросли и пустынных кустарников, кучковавшимися вдоль ее ложа и быстро сходивших на нет, не успев добраться до склона. Ниже находился уступ пошире, занятый более многочисленными палатками местных рабочих. Поднимавшиеся оттуда таинственные запахи намекали на то, что в лагере уже начали готовить ужин. Из-под нижнего уступа доносился неумолкающий шум ручья, который с грохотом несся вперед, пробивая себе путь к водам далекого Нила.

Неподалеку послышался хруст гравия под чьими-то ботинками. Спустя несколько секунд появился ассистент Зайбельманна, Йорг Хутфауэр, рубашка которого потемнела и покрылась полосами от пота и въевшейся грязи.

– Фух! – Новоприбывший остановился, чтобы промокнуть бровь предметом, который когда-то был платком. – Я вконец умотался. Пиво, ванна, ужин и постель – вот моя программа на сегодняшний вечер.

Лицо Зайбельманна расплылось в улыбке. – Тяжелый день?

– Без передышки. Мы расширили пятый сектор на нижнюю террасу. Подпочвенный слой дался сравнительно легко. Мы неплохо продвинулись.

– Есть что-нибудь новенькое?

– Я принес вот это – подумал, вам будет интересно. Внизу есть еще, но это подождет до завтра, пока вы не спуститесь сами. – Хутфауэр передал профессору находки, а сам прошел в палатку, чтобы взять банку пива из лежавшей под столом груды ящиков и коробок.

– Ммм… – Зайбельманн повертел в руках кость. – Человеческое бедро… тяжелое. – Он внимательно осмотрел необычный изгиб и на глаз прикинул пропорции. – Я бы сказал, что это неандерталец или его близкий родственник.

– Я так и подумал.

Профессор аккуратно положил окаменелость в лоток, накрыл тканью, а затем поставил лоток в сундук, расположенный прямо в дверном проеме палатки. Затем он взял в руки кремниевый нож размером с ладонь, изготовленный простым, но эффективным методом удаления длинных и тонких осколков.

– Что думаешь на этот счет? – спросил он.

Выйдя из тени, Хутфауэр остановился, чтобы сделать долгий, благодатный глоток из алюминиевой банки.

– Что ж, слой, по-видимому, относится к позднему плейстоцену, так что я бы ожидал встретить здесь следы верхнего палеолита – что согласуется с характером обработки камня. Скорее всего, это скребковый нож для снятия кожи. На рукоятке и вокруг кончика имеются области микролитов. Учитывая местонахождение, я бы сказал, что он довольно близок к капсийской культуре. – Он опустил банку и многозначительно смерил Зайбельманна испытующим взглядом.

– Неплохо, – кивая, согласился профессор. Он положил нож в лоток рядом с первой находкой и приложил составленный Хутфауэром идентификационный лист. – Завтра при дневном свете изучим его получше.

Хутфауэр встал рядом с ним у входа в палатку. По доносящимся снизу болтовне и крикам они поняли, что между местными снова разгорелся очередной бытовой конфликт.

– Если вдруг кому-то интересно, то чай готов, – раздался голос позади соседней палатки.

Зайбельманн вскинул брови и облизал губы. – Какая чудесная идея, – произнес он. – Идем, Йорг.

Они обошли вокруг палатки и оказались на импровизированной кухне, где на камне сидел Рудди Магендорф, который в этот момент ложкой перекладывал чайные листья из стоявшей рядом жестянки в большой чайник с кипящей водой.

– Привет, проф, привет, Йорг, – поприветствовал он коллег. Через пару минут заварится.

Зайбельманн вытер ладони о переднюю часть рубахи. – Отлично. Потерпеть пару минут мне как раз по силам. – Он машинально повел глазом и заметил накрытые тканью лотки, разложенные поверх сооруженного на козлах стола сбоку от палатки Магендорфа.

– А, смотрю ты тоже времени даром не терял, – заметил он. – Что у нас там?

Магендорф проследил за его взглядом.

– Джоматто принес их где-то с полчаса назад. Их нашли в верхней террасе – у восточного края второго сектора. Взгляни.

Зайбельманн подошел к столу и, открыв один из лотков, изучил аккуратно разложенную коллекцию предметов, рассеянно бормоча себе под нос.

– Опять кремниевые скребки, ясно… Мммм… Это, вероятно, ручной топорик. Да, думаю, так и есть. Фрагменты челюсти, человеческой… похоже, что это части одного целого. Черепной свод… каменный наконечник копья… Ммм… – Он снял ткань со второго лотка и принялся как бы между делом осматривать его содержимое. Затем его голова вдруг замерла, когда профессор вперился взглядом в лежавший на краю предмет. Его лицо скривилось в недоуменной гримасе.

– Это еще что за чертовщина? – рявкнул он. Выпрямившись, он вернулся к плите, держа перед собой проблемный артефакт.

Магендорф пожал плечами и поморщился.

– Я думал, тебе стоит увидеть это своими глазами, – предложил он, а затем добавил:

– Джоматто говорит, его нашли вместе с остальной коллекцией.

– Джоматто что? – Профессор повысил голос, смерив разъяренным взглядом сначала Магендорфа, а затем и предмет, который держал в руке. – Ох, да бога ради! Ему бы меру знать. У нас все-таки серьезная научная экспедиция… – Он снова взглянул на предмет, и его ноздри задрожали от возмущения. – Ясно же, что кто-то из мальчишек решил устроить дурацкий розыгрыш или вроде того.

По размеру предмет напоминал большую пачку сигарет, не считая наручного браслета; в его верхней части располагались четыре окошка, которые вполне могли предназначаться для миниатюрных электронных дисплеев. Устройство напоминало хронометр или некое подобие калькулятора – не исключено, что оно было и тем, и другим – а, возможно, имело и другие функции. Задняя сторона и содержимое отсутствовали – остался лишь металлический корпус, немного обветшалый и помятый, но на удивление слабо затронутый коррозией.

– На браслете есть какая-то странная надпись, – заметил Магендорф, неуверенно потирая нос. – Такие символы мне еще не встречались.

Зайбельманн фыркнул и ненадолго задержал взгляд на буквах.

– Пфф! Русский или вроде того. – Его лицо раскраснелось сильнее, чем от постоянного пребывания под суданским солнцем. – Тратить драгоценное время на.. на безделушки из грошового магазина! – Размахнувшись, он зашвырнул наручное устройство высоко в воздух, перебросив его через ручей. Сверкнув на мгновение в лучах Солнца, оно камнем упало вниз, угодив в грязь у самого края воды. Несколько секунд профессор смотрел ему вслед; затем его дыхание вернулось в норму, и он снова повернулся к Магендорфу. Тот протянул ему кружку, наполненную дымящейся коричневой жидкостью.

– А, как чудесно, – неожиданно приятным голосом произнес Зайбельманн. – То, что надо. – Он устроился в складном холщовом кресле и охотно принял предложенную кружку. – Должен сказать, Рудди, среди этих находок есть одна интересная вещица, – продолжил он, кивком указывая на стол. – Вон тот фрагмент черепа в первом лотке, номер девятнадцать. Обратил внимание на строение надбровных дуг? Так вот, этот образец вполне может оказаться примером…

В грязи у протекавшего под ними потока наручный модуль раскачивался из стороны в сторону вслед за пульсирующей рябью, которая каждые несколько секунд возникала на поверхности воды, стремясь нарушить хрупкое равновесие, в котором артефакт оказался при падении. Через некоторое время вода смыла песчаную борозду, на которой лежало устройство, и оно, перевернувшись, угодило в ямку, посреди вихрящейся, грязной воды. К наступлению ночи нижняя часть корпуса уже погрузилась в ил. На следующее утро ямка исчезла. Из песка, над подернутой зыбью поверхностью, остался торчать лишь один из концов крепления. На нем виднелись символы, которые, потрудись их кто-нибудь перевести, сложились бы в слово КОРИЭЛЬ.