Заговор красных генералов

Глава 2

С тяжелой медлительностью я выплывал из глубины разрывающей все тело боли. Какая-то сила настойчиво и упорно тащила на поверхность покоя и безмятежности. И когда меня наконец вытолкнуло наверх, я закачался на волнах радостного ощущения полноты жизни. В душе стало тихо и сладостно как в детстве, когда длинным зимнем вечером слушаешь долгую-долгую интересную сказку…

Так. Стоять! Откуда боль?! Какая сказка, мать-перемать?! В голове вдруг вихрем пронеслись воспоминания: шкатулка, стрельба, погоня, граната, взрыв и наступающий мрак. Начиная паниковать, мысленно быстро себя ощупал. Ничего не болело, и чувствовал я себя просто молодцом. Голова моя лежала на чем-то удивительно удобном и предназначенном именно для ее лежания. Это удобное, по ощущениям, очень походило на женские колени. Я, не открывая глаз, даже подвигался, пытаясь устроиться на них поудобнее. Мелькнула мысль, что они ничего так, очень даже кругленькие и справные. Но как только начал додумывать ее дальше, что там выше колен, как они исчезли, и моя бедная голова пребольно ударилась обо что-то твердое. Ругнувшись про себя, я нехотя открыл глаза, сел и огляделся.

К своему удивлению, я находился не в тупике подземелья, а в квартире, в своем кабинете. Но в каком он был виде! Все разгромлено, кругом осколки и обломки мебели. Едко пахло порохом и горелым деревом. Рядом со мной неподвижно лежали мои люди. Над ними и над всем этим разгромом кружило несколько непонятных дисков, которые то подлетали ближе, то взмывали к самому потолку. И удивительное дело, каждый раз, когда они к чему-то или кому-то вплотную приближались, человек начинал шевелиться, а мебель чудесным образом восстанавливалась. Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Однако диски никуда не пропадали, а мои люди, медленно приходя в себя и тоже недоуменно оглядываясь, кряхтя и постанывая, садились на полу. Я торопливо осмотрел себя. Куртка разорвана и вся в крови. Быстро провел рукой по груди, там, куда ударило то острое и горячее, после которого я начал захлебываться кровью. К своему удивлению, ничего не ощутил под пальцами, даже шрама не было.

В голове неожиданно раздалось хихиканье. Я затравленно оглянулся. Прямо за моей спиной, в моем любимом кресле, сидела молодая ухоженная женщина в красном сари и иронично на меня смотрела.

Между тем, довольно приятное контральто порадовало меня еще одной слуховой галлюцинацией:

— Приветствую тебя, любитель женских колен.

— И тебе не болеть, — ответил я ему автоматически, все еще ошарашенно оглядываясь по сторонам.

Ну, представьте мое состояние. Ты приезжаешь домой из долгой, трудной экспедиции. С комфортом располагаешься в кабинете и предвкушаешь созерцание итога длительных поисков. В этот момент в твой дом какие-то сволочи начинают ломиться и стрелять. Ты начинаешь от них убегать и скачешь по подземелью, как заяц, спасающийся от собак. За тобой гонятся, в тебя бросают гранатами. В результате получаешь кучу осколков в грудь и понимаешь, что все, отбегался… Потом внезапно приходишь в себя уже в своем доме, невредимый и здоровый, с головой, лежащей на женских коленях, которые пропадают, как только о них начинаешь думать. Но в голове у тебя после всех этих приключений начинает звучать ГОЛОС. Вы что бы про себя подумали? Ага. Правильно. И я о том же.

Не успели промелькнуть все эти мысли, как опять раздался тихий смешок, и тот же голос с сарказмом произнес:

— И не тряси головой, как будто хочешь меня вылить из ушей. Ты вполне физически и душевно здоров.

Вообще-то, профессия черного археолога не располагает к сантиментам и заставляет быстро реагировать на изменяющуюся ситуацию. Другие среди нас не задерживаются, социальный дарвинизм, так сказать. Поэтому, взяв себя в руки и на всякий случай глядя прямо в глаза непонятной гостье, решительно произнес (очень надеюсь, что не проблеял):

— С кем, собственно, имею дело? И нельзя ли перевести наше общение на более материальную основу? А то разговаривать вслух со слуховой галлюцинацией мне несколько непривычно.

— Хм. Да, ты, пожалуй, прав, — опять раздалось в голове. Женщина, не вставая, сделала изящный, но очень независимый поклон и уже вслух произнесла: — Приветствую тебя. Можешь называть меня охранителем. Это слово наиболее точно отвечает моему назначению в переводе на тот язык, которым ты пользуешься.

— Охранником, — опять-таки автоматически поправил я её.

— Пусть будет охранник, — согласилась она.

— А имя у тебя есть, охранитель?

— У меня было много имен, уважаемый. Какое тебе назвать?

Ответ меня несколько обескуражил. Но, решив уже больше ничему не удивляться, произнес:

— Пожалуй, самое простое.

— Тогда обращайся ко мне как к Ное. Это самое короткое имя. И оно мне нравится больше других.

Несколько минут мы молча смотрели друг на друга.

— Ну что же, — произнесла гостья, продолжая меня оглядывать, отчего я себя чувствовал как муха под микроскопом. — Ты все же решился открыть шкатулку. Хотя это произошло не совсем по твоему желанию, а скорее волей обстоятельств. Хотя, кто знает, в чем заключался смысл этих обстоятельств? Надо сказать, что открыл ты ее вовремя. Еще немного того, что вы называете временем, и даже я не смогла бы помочь тебе и твоим воинам. Ну да ладно. Не будем размышлять о том, что осталось в прошлом. Лучше будем говорить о том, что сейчас есть и будет. Поэтому будем считать, что пришла пора.

— Пора чего? — несколько озадаченно спросил я.

— Пора перемен и изменений. Подойди к окну и посмотри в него.

Не люблю пафосность во всех ее формах. Но что-то прозвучало в ее голосе такое, что я молча поднялся с пола, на котором до сих пор сидел, обошел свою собеседницу, подошел к окну и раздвинул шторы. Окно уже было восстановлено. Даже вроде бы новее стало. А вот за его стеклом ничего не было видно. Просто ничего. Вместо летнего вечера там была тьма. Нет, не тьма, а именно Тьма.

— Это за-мирье, за-время, за-реальность, за-… В общем, это то, чего вроде бы не должно быть, но оно есть, — сказала гостья со своего места, не оборачиваясь. — И ты, и твои люди сейчас в нем. Когда ты открыл шкатулку, ты освободил меня, Ваджру — свою охрану. Помощника. Оружие. Доспех и меч Индры. А я, поняв, что происходит, переместила сюда тебя и твоих воинов. Но история обо мне — это долгая история. Поэтому садись напротив и слушай.

Мои люди, к тому времени уже все пришедшие в себя, с удивлением смотрели на это непонятное существо. Я решительно вернулся на свое место, придвинул ногой стул и сел напротив своей гостьи:

— Погоди. Давай пока остановимся. И так голова кругом. Мы вначале должны привести себя в порядок. А то все в кровище и выглядим как бродяги. Да и есть хочется просто зверски.

Ноя критически нас всех осмотрела и ухмыльнулась:

— Да, пожалуй, вам это не помешает. Кстати, ваш голод связан с тем, что вы были сильно искалечены, и для восстановления вашего здоровья мне пришлось использовать ткани вашего же тела. Так что идите, ешьте, а я пока просто посижу рядом и помолчу.

Мы себя не заставили долго ждать. Быстро сменив одежду, отправились всей командой на кухню, искать съестное. Там мы просто опустошили оба холодильника. И я, чувствуя, что нам этого мало, начал открывать все ящики, надеясь найти еще что-то съедобное. Ноя, с интересом наблюдающая за моими поисками, спросила:

— Что, надо еще что-то?

Я посмотрел на нее сурово. Непонятная барышня. Она что, не знает, что голодный мужчина — это очень злой мужчина?

— Ты хочешь что-то предложить? Тогда предлагай и не говори загадками.

В ответ она примиряюще улыбнулась, а ко мне подлетели два диска и остановились на уровне груди.

— Помести на любой из них какой-то предмет, — предложила она.

Я взял из холодильника последнюю оставшуюся котлету, задумчиво на нее посмотрел и положил на один из дисков.

— Положи на второй диск равный или больший по массе предмет и прикажи сделать копию.

Я поставил на второй диск пустой стакан из-под сока, и, чувствуя себя полным идиотом, которого водят за нос, повторил ее слова:

— Сделать копию.

На втором диске стакан начал изменяться, и мгновением позже на нем появилась котлета. Я снял обе с дисков и внимательно осмотрел. Потом попробовал. Занятно. Вторая, судя по вкусу и размеру, была точной копией первой.

— А если я захочу сделать копию стола?

Ваджра на меня посмотрела как строгая учительница на второгодника, задавшего умный вопрос:

— Просто площадь диска увеличится до площади стола, и все. Она увеличивается пропорционально уменьшению толщины диска до атомарной пленки. А это, как ты понимаешь, очень большая площадь. Соответственно увеличивается и размер дублируемых предметов. И еще немного о других возможностях. В твоей терминологии есть понятие «память». Так вот, ты можешь заказать любой предмет, который хранится в моей памяти. Массу необходимого материала я подбираю и добываю сама. Можешь приказать нагреть или охладить любой предмет до состояния разрушения, разрезать или наоборот склеить. Тебе достаточно просто дать приказ, мысленный или вслух. Кстати, ты владеешь достаточно хорошей библиотекой, и мне желательно с ней ознакомиться. Позволишь?

— Да, конечно, — машинально ответил я, все еще обдумывая увиденное.

Как было видно через проем еще не починенной двери, один из дисков подлетел к моим компьютерам в кабинете, которые уже оказались восстановленными, а другой направился к стеллажам с DVD, на которых хранились все мои электронные библиотеки.

Я спохватился:

— Э-э, Ноя, так как же все же насчет еще чего-то, что можно положить на зуб?

После этой фразы перед моими людьми на столе появился довольно выросший в размерах диск, на котором оказалось такое количество еды, что ею можно было накормить целую роту.

Фарид, до того с интересом наблюдавший за происходящим, задумчиво произнес:

— Вот ты, оказывается, какая, скатерть-самобранка…

Потом, оглядев всех присутствующих, добавил:

— А вы могли бы прижиться в нашем коллективе, девушка. Точно, могли бы. Я правильно говорю, мужики?

В ответ был молчаливый коллективный кивок, так как рты были заняты интенсивным жеванием.

Терпеливо дождавшись, пока мы покончим с едой, Ноя предложила вернуться в гостиную, добавив при этом, что моим людям тоже будет важно послушать то, что она будет говорить.

— Давай сразу определимся, — произнесла она, когда мы удобно разместились на уже восстановленных диванах, — с моим появлением у тебя возникло много вопросов, которые требуют немедленного ответа. В начале объясню, что я такое. По твоей терминологии, я квазиживое существо. Моя форма существования — полематериальна. Это значит, что я могу принимать как полевую форму, так и вполне материальную. Моя полевая форма сейчас прямо контактирует с тобой, с твоими мыслями, с твоими чувствами. Это сделано для того, чтобы я смогла тебя защитить. Поэтому я могу «слышать» то, что ты думаешь, понимать то, что ты говоришь, чувствовать, когда тебе плохо или хорошо, и облекать свои мысли в доступные для тебя понятия. Те диски, которые продолжают восстанавливать твое жилище, — это тоже я, но в другом виде. Они просто продолжение меня. Но я «слышу», что ты чувствуешь себя дискомфортно от такой формы общения, и поэтому ты можешь мне просто приказать, чтобы я тебя не «слышала». Тогда у нас не будет мысленного контакта до твоего обратного приказа. Но оставлю за собой право настоятельно рекомендовать вернуться к мыслеформам, когда в них возникнет необходимость.

Она опять улыбнулась и вопросительно на меня посмотрела.

— Да, пока, пожалуй, так будет удобнее, — заметил я, все еще недоумевая, зачем она мне все это рассказывает.

— Принято.

— Теперь о моих возможностях. Давай я тебе покажу все на вполне реальных примерах. Попробуй-ка порезать палец.

— Это еще зачем? — опасливо спросил я и спрятал руку за спину.

Откровенно говоря, мне было и так достаточно сегодняшнего кровопускания, а тут вот опять тебе предлагают себя начать резать.

— Это просто демонстрация и продолжение лекции.

Тут кто-то из моей команды, жадно слушающей непонятную гостью, протянул мне свой штык-нож. Ничего не оставалось как нехотя его взять. Вздохнув, я резко провел острой стороной по пальцу. Чувство было таким, как будто просто провели обычным тупым предметом, и все. Я попробовал палец уколоть. Ощущение было таким же.

— И что это значит?

— Это значит, что на тебе с момента моего появления присутствует защита. Ты можешь ощущать безопасные и нужные тебе вещи, но опасные для тебя будут нейтрализованы. Считай, что на тебе надет полевой скафандр с обратной связью, по твоей терминологии, который отвечает за поддержание твоей жизнедеятельности и безопасности. На другом языке, в другое время и при других обстоятельствах его называли доспех Индры.

— Интересно. Получается, что я практически всегда могу оставаться невредимым, в любых ситуациях?

— Теоретически да. Если против тебя не применят Пратихарату — оружие, нейтрализующее воздействие другого оружия. Или Махамайя — оружие лжи. Тогда ты останешься один на один со своим противником, и я тебе ничем помочь не смогу. В этом случае все будет зависеть только от тебя и твоих возможностей.

Я мысленно уныло вздохнул. Час от часу не легче. Эта женщина — оружие и доспех Индры. Просто с ума сойти. Пратихарата и Махамайя, небось, тоже какие-то язвительные особы женского пола, с которыми моя собеседница наверняка «на ножах». Диски — дупликаторы из фантастического романа. В общем, все было похоже на Хэллоуин в сумасшедшем доме. С тоской подумал, что моя страсть к коллекционированию могла бы быть несколько приземленной. Надо было увлекаться, например, собиранием бутылочных этикеток. И дешево, и практично. Выпил бутылку — и у тебя новый экземпляр для коллекции. А так… В общем, доколлекционировался я, господа, будь все неладно.

Пока я все это обдумывал, Ноя терпеливо ждала.

— Подожди, ты произнесла слова «защита», «охранник». Защита и охрана от чего?

Она посмотрела на меня очень серьезно:

— Ты задал нужный и своевременный вопрос. В твоем лексиконе есть понятие «параллельные миры». Так вот, это понятие вполне соответствует сложившейся картине мироустройства. Каждый мир после накопления определенной суммы событий разделяется со своим «родителем» в конкретной временной точке, вследствие совершения какого-то действия, являющегося тем последним усилием, которое преодолевает инерцию направления его развития. По причинно-следственным связям эти параллельные миры связаны между собой. И разрушение одного из таких миров может повлечь за собой разрушение других. Существуют миры, в которых узловые точки развития событий опасны для всей ветви миров, идущих от одного «прародителя». Как любая сложная структура, эта ветвь миров стремится к самосохранению и устойчивости. Но с другой стороны, тот мир, ставший опасным для всех совсем недавно, так же стремится сохранить свой статус-кво. Ведь у него уже появилось СВОЕ направление развития. Возник конфликт, который необходимо устранить. Его устранить может только человек. И этим человеком в данной ситуации оказался ты.

Ее последние слова просто ошарашили меня.

— Я?! С какой стати?! Что за бред? Тоже нашла спасателя миров. Посмотри на меня. Внимательно посмотри. Я обычный, банальный гробокопатель, если уже называть вещи своими именами. Разоритель старых кладбищ и храмов, поставивший это дело на научную основу. Прожженная циничная сволота, которую интересуют только деньги и еще раз деньги. Не больше. Я и мои люди, конечно, тебе безмерно благодарны за твою помощь, но на устранителей конфликтов мы не тянем и не подписывались. Поэтому, уважаемая, — последнее слово я сказал с нажимом, — просто помоги нам вернуться из твоего за-мирья, или как его там, и на этом давай разойдемся. Наша благодарность тебе не будет иметь границ в разумных пределах.

Моя гостья как-то равнодушно выслушала этот монолог, а потом заявила:

— К сожалению, это невозможно.

— Что невозможно?

— Вернуть вас назад.

— Как это?

— Да вот так. Невозможно, и все.

— Объясни.

— Да нечего собственно объяснять. Отсюда есть только один выход. И выход в тот мир, который стал опасным для всей ветви.

Последние слова она произнесла настолько безразлично и таким пустым голосом, что я почему-то ей сразу поверил. Моя команда, судя по вытянувшимся лицам, тоже. Последовало длительное, напряженное молчание.

Решив как-то его прервать и выяснить для себя все до конца, я попросил:

— Ты начала говорить о защите. Можно на каком-нибудь примере по поводу ее необходимости в этом мире? А то все то, что ты рассказываешь, — я помолчал, подыскивая слова, — это… несколько сухо и затеоретизированно, что ли.

Она немного подумала, глядя куда-то сквозь меня, потом ответила:

— На примере? Давай так, если тебе будет понятнее. Допустим, ты попал в этот новый мир и в нем, от встречи с какой-то женщиной, у тебя должен родиться ребенок, который возвратит мир в общее русло развития. А мир этого не хочет. Он начнет сопротивляться.

— Каким образом?

— Любым, для него доступным.

Например, ты идешь на свидание с этой женщиной и не можешь нигде для нее купить цветы. Твоя вероятная половина расценивает это как невнимание, ты ей становишься неинтересен. Все, ваш ребенок не появится, и мир продолжает идти по старой колее. Это пример легкого сопротивления.

Но ты упорен, ты любишь, ты продолжаешь добиваться внимания и взаимности. В следующий раз цветы находятся, и ты веселый и довольный идешь на свидание. Но в это время на тебя сверху, с дома, падает камень. Ты попадаешь не на встречу, а в больницу. Твоя возлюбленная, не дождавшись тебя, решает, что ты ее оставил, уезжает в другой город. И вы больше никогда не увидитесь. Все, ребенок опять не рождается. Это пример, когда мир начал сопротивляться тебе сильнее, чем в первом случае.

Но ты, после того как выздоравливаешь, все же добиваешься руки своей возлюбленной, и вы вместе отправляетесь в свадебное путешествие на корабле. А корабль тонет, и вы вместе с ним. Это пример, когда ты стал очень опасен для существования мира, и он от тебя избавляется самым жестким способом.

Чем ближе ты будешь к узловой точке, которая может вернуть мир в старое русло развития, тем яростнее и изощреннее он будет сопротивляться. По-простому говоря, на каждой из улиц, по которой ты пойдешь, тебя будет ждать камень с крыши. Каждый корабль, на котором ты поплывешь, утонет. Вот для этого я и нужна, чтобы защитить тебя от всех этих случайностей.

Только не надо воспринимать это сопротивление как одушевленное. Клетки в твоем теле, которые ты называешь лейкоцитами, тоже ведь сопротивляются внешнему воздействию. Но ты же не считаешь их разумными?

Я с тайной надеждой спросил:

— Это значит, что если я ничего не буду делать, то и сопротивления никакого не будет?

Ноя в ответ грустно улыбнулась и вздохнула, пробормотав при этом что-то вроде: «Какие же вы все одинаковые…» Встала с кресла, прошлась несколько раз по комнате и остановилась напротив меня:

— Сопротивление все равно будет. Дело в том, что твое присутствие в нем уже является вызовом этому миру. Оно будет всегда омрачено постоянными неприятностями. Ты будешь той занозой, которую он постоянно будет пытаться из себя вытолкать. Неприятности будут продолжаться до тех пор, пока ты будешь жив. Считай, что жизнь твоя — это теперь сплошная НЕУДАЧА. И ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НЕЕ — ИЗМЕНИТЬ ЭТОТ МИР. Поэтому выбора у тебя особенного и нет.

Я горько рассмеялся:

— Ну, прямо как у тещи из анекдота: и плохо — плохо, и хорошо — не хорошо. — Я мотнул головой, отбрасывая тяжелые мысли. — Кстати, что это было, когда у нас пытались вначале забрать шкатулку, а потом просто убить?

— Это значит, что твой мир и новый настолько взаимосвязаны, что его воздействие начало проявляться в твоем. Можешь быть уверен, что искали не именно меня как твоего защитника, или тебя как человека, могущего вернуть мир на старую колею развития. А искали просто очень важную и кому-то нужную вещь или нужного человека. В пустыне тебя могли остановить просто потому, что до кого-то дошла весть, что по той дороге, по которой вы ехали, будут везти шкатулку, в которой какие-то особые драгоценности. Когда ты появился дома, то вдруг в службах защиты твоего государства прошла информация, что именно по этому адресу скрываются очень опасные преступники, которых давно ищут. Но ты сумел от всех ускользнуть и дойти до своей цели, решившись открыть шкатулку.

Она задорно улыбнулась, потом добавила:

— Пусть и таким экзотическим способом. Можешь называть это как хочешь. Возможно, судьбой, кармой, фатумом — суть от названия не изменится.

— А как мне защитить своих людей?

— К сожалению, никак. Постоянно я им помогать не смогу. Они должны беспокоиться о себе сами. Единственное, что я могу для них сделать, так это дать им обычное для них оружие и доспехи, с помощью которых они смогут себя защитить. Но не больше.

— Ладно, допустим, я изменю вектор развития этого мира. Как мне понять, что я это сделал, и что потом?

— Ты сам поймешь, когда ты это сделаешь. Или не сделаешь. Я не буду и не могу говорить тебе, правильно или не правильно ты поступаешь, просто потому, что этого не знаю. Я буду помогать тебе и оберегать, вне зависимости от твоих поступков. Ты обладаешь свободой выбора. Твое согласие еще не означает, что ты будешь поступать правильно. Оно просто шанс для ветви на возврат к общему развитию. Не больше. Но и не меньше. А что потом? Потом ты сможешь просто остаться жить в этом мире. Если он, конечно, еще будет существовать после твоих поступков. И если ты останешься жив. Но дороги назад просто нет. И последнее. То, что ты называешь своим домом, сейчас находится в неком коконе, который парит над этой ветвью миров. Ты можешь зайти в него и выйти в любой точке пространства того мира, который для тебя открыт. Время в коконе всегда течет перпендикулярно с минимальным смещением по вектору времени мира, доступного для тебя. Это значит, что, зайдя сюда и пробыв, допустим, час или сутки, ты, выйдя отсюда, для стороннего наблюдателя появишься через несколько секунд, не больше. И не беспокойся за источники энергии здесь. Они просто есть.

Мы опять несколько секунд помолчали, глядя друг на друга:

— Ноя, а кто ты такая? То, что ты защитник, я уже понял. Но откуда ты? Расскажи о себе подробнее.

Она вздохнула:

— Я просто такой же «лейкоцит», правда, со свободой воли. Но только всей ветви миров, а не отдельного мира. Появляюсь там и тогда, где и когда в этом требуется необходимость. Как ты наверно понял, появлялась я уже не один раз, поскольку у меня много имен. Ты не первый, кого я обязана была защищать…

— И много было таких, как я?

— Достаточно…

— А например?

— Например, говоришь… Будет тебе например. Одиссея из вашей мифологии помнишь?

— Помню, конечно.

— Очень хорошо. Как ты думаешь, кто он? И где он болтался, пока его искали в поход на Трою, и потом целых двадцать лет?

— Вначале прятался, не желая уезжать от молодой жены… Потом добирался до дома…

— Ага, прятался… добирался. Двадцать лет на корабле, где за год можно все пешком обойти. ТОТ бы Одиссей точно наломал дров, если бы его не заменил такой же, как ТЫ… Троя до сих пор процветала бы, и Рим бы никогда не появился. А вы бы все еще приносили человеческие жертвы.

— И что, такой же, как я, который вместо Одиссея? Что он первым делом сделал?

Она хмыкнула:

— Первым делом он прирезал того царя-пастуха. Потом рванул из дома. Побыстрее. Они хоть и похожи были, но не настолько, чтобы родная жена не смогла отличить одного от другого.

Ваджра лукаво на меня взглянула:

— Можешь вспомнить, что с ним потом было, после взятия Трои?

— Ну, приключения всякие…

— Да уж, приключения. Это была череда неприятностей, которую можно назвать одним словом — НЕУДАЧА. А ведь это была уже затухающая волна, агония мира, после падения Трои. И кто ему помогал все время из этих неприятностей вылезать?

— Кто, кто… Что?!!! Так ты Она и есть??!!

Ноя поморщилась:

— Это просто одно из имен, не больше. Ты лучше вспомни, что он в конце жизни сделал.

— Весло закопал там, где его называли лопатой.

Она тяжело вздохнула.

— Из тебя все приходится вытаскивать калеными клещами. Скажи, где весло могли назвать лопатой?

— В месте, где никогда не видели моря.

— Делай последнее усилие…

— В пустыне…

— Ах, молодец. Какой ты догадливый… Где ты меня нашел?

— В… Угу. Понял…

Она рассмеялась.

— Правильно. Шкатулку он там оставил. В храме Индры, который есть в каждом мире этой ветви. Меня там всегда оставляют, когда исчезает во мне необходимость. А сам «Одиссей» вернулся назад. Через столько лет он уже мог смело выдавать себя за того царя-пастуха. Тем более что еще при первом возвращении я ему подсказала и про его шрам на ноге, и про то, из чего была сделана его кровать.

Последовала еще одна долгая пауза. Все было сказано откровенно и прямо. И я решился:

— Нам надо все хорошо обдумать.

Она кивнула головой.

— Конечно. Я была бы удивлена, если бы у вас такого желания не возникло.

Проговорив это, моя гостья просто исчезла.

Я несколько мгновений задумчиво смотрел на опустевшее место, потом повернулся к своим людям:

— Ну и какое у кого будет мнение?

Все мрачно и как-то отрешенно молчали. Я их очень понимал. Не каждый день тебе говорят, что больше никогда не вернешься к своей прежней жизни и твой привычный мир навсегда для тебя закрыт.

Кто-то произнес просительно:

— Эх, водочки бы сейчас. Грамм по сто, для разморозки сознания, а, командир? А то что-то в голове полный кавардак.

Я хмыкнул. Предложение было дельным. Как раз для такой ситуации. Поэтому, несмотря на «сухой закон», принятый среди нас, пока мы «в деле», полез в бар и достал из него пару бутылок живительной влаги. Тому, что она там оказалась после всего разгрома при штурме, я решил уже не удивляться.

— Значит так, господа хорошие, — обратился я к своим людям, после того как разлил спиртное по рюмкам, — от того, что мы здесь будем сидеть, тихо предаваясь тоске, шевеля губами и морща лоб в недоумении и немом вопросе «что делать?», ничего не изменится. Все равно выходить надо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, куда нас занесло. Так или иначе, этот новый мир — единственное место, где мы сможем жить. Других-то вариантов у нас просто нет.

В ответ все согласно закивали головами.

— Тогда давайте высказываться, как лучше это сделать.

По заведенной не нами, но прекрасной традиции высказываться первым пришлось самому молодому — Олегу Курочкину (хотя какой он молодой, года на четыре младше всех). Да и при его «молодости» он повидал столько, что не каждый старик за всю жизнь увидит. Кстати, ходили гнусные слухи, что срочную службу свою Олег начал очень вдохновенно и был жутким нарушителем всего, что можно нарушить. Попал он вначале во внутренние войска, и их рота почему-то охраняла аэродром, на котором проводились учебные полеты. В первом своем карауле, устав от монотонности и тягот воинской службы, Олежек решил покататься по ВПП на велосипеде, который он раздобыл неизвестно где, и при этом насладиться «Рамштайном» через наушники. Хорошо звукоизолированные, надо сказать, наушники, выменянные на две утренние порции сливочного масла у связистов. Так вот, едет, значит, наш часовой по середине ВВП и слушает «Engel», а сзади него заходит на посадку МИГ-25. Олежек едет, МИГ его сзади догоняет. И вдруг наш часовой понимает, что в гитарные басы вклинивается посторонний шум. Со спины. Оглядывается и от удивления, заметьте, не от страха, а именно от удивления, отпускает руль велосипеда. Ну и, соответственно, падает. Но неудачно. Падает он на свой СКС, который не был поставлен на предохранитель и почему-то с патроном в патроннике. СКС выстреливает, и пуля попадает прямо в колесо МИГа. Хорошо, что истребитель уже почти остановился. Поэтому его просто несколько раз разворачивает поперек оси на ВВП, и он начинает крениться на крыло. Молодой лейтенант, совершающий свой первый индивидуальный полет, ошарашенный таким развитием событий, от страха дергает ручку катапульты. Но она не срабатывает. Наш герой и летеха несколько секунд смотрят друг на друга, потом летеха выбирается из кабины (как только ноги не переломал) и бежит к любителю велосипедных прогулок с твердым желанием набить морду. И в тот момент, когда они сходятся врукопашную, срабатывает заряд катапульты, но не на полную мощность. Кресло пилота вылетает, и, пару раз кувыркнувшись в воздухе, падает прямо на буренку, которая мирно паслась за охраняемым периметром. Буренка и осталась единственной жертвой. И служить бы Олегу дальше в дисбате, если бы на него не обратил внимание военный прокурор округа, у которого было задание отмечать вот таких удивляющихся, но не боящихся разгильдяев и передавать их для беседы некоему прапорщику медицинской службы, с веселыми и беспощадными глазами.

Пока я все это вспоминал, Олежек успел уже пригубить налитое и начал очень многозначительно высказывать свою мысль:

— Э-э-э…

— Ага, — согласился я.

— Ладно. — Он хлопнул себя по коленке, отставил рюмку и решительно произнес: — План простой. Немедленно, чтобы не мучиться неизвестностью, высылаем разведгруппу. Состав — три человека. Задача — предварительная разведка места, где мы оказались. Пощупать, посмотреть, вернуться, доложить. Доклад закончил.

Дальнейшее обсуждение свелось только к отшлифовке сказанного. Экипировка, кто идет и их функции в группе. Сошлись на том, что оружием будут «Узи», пара гранат на человека и нож. Одеваемся в стандартный темный комбинезон. Двое прикрывают первого, вступившего в контакт с аборигенами. Осматриваемся и возвращаемся.

В состав группы вошли: ваш покорный слуга, Олежек и Стас Ногинский, в просторечии Нога, психолог по образованию, авантюрист по натуре и военный до мозга костей по образу мыслей. Никогда не унывающая «военная косточка», прячущая за внешним раздолбайством глубокий профессионализм психолога, помогавшего людям уходить на задания по дороге, с которой не возвращаются. Стас был моим другом детства, и он первым вошел в мою команду. Это он привел ко мне Курочкина, которого курировал до его увольнения со службы в распавшемся «Вымпеле». Он и был тем самым «прапорщиком», к которому попал на беседу Олег после своих чудачеств.

Когда все были готовы, проверили индивидуальные рации и встали перед входной дверью. Моя пара встала сзади меня и чуть по сторонам, а остальные рассредоточились по квартире с оружием. Я взялся за ручку двери и осторожно потянул на себя.

Дверь открылась, и… И ничего не случилось. Я осторожно выглянул. За дверью был мой подъезд. Но в каком виде! Куда-то делось плиточное покрытие со стен, вместо него стена была выкрашена до половины в непонятный серо-зеленый цвет, под потолком светила тусклая лампочка в металлическом абажуре, и пахло, нестерпимо пахло кошками…

— Ноя, ты здесь? — мысленно спросил я у своего охранника.

— Здесь, — ответила она. — Я теперь всегда рядом.

Я обернулся к своим людям:

— Выходим из подъезда, дистанция десять шагов. Вперед.

Спустившись по лестнице к выходу из дома, открыл парадную дверь, висевшую на одной петле, и вышел на улицу.

На улице было сумрачно, холодно и пустынно. Из теплого лета я вышел, судя по ощущениям, прямо в конец осени или начало зимы. Редкие фонари качало на ветру, и с неба сыпал не то дождь, не то снег. Я прошелся вдоль своего дома, моя группа рассредоточилась по углам. В окнах горел тусклый свет, и слышно было, как где-то играли на гармошке.

Вся просматриваемая часть улицы была такой, или почти такой, какой я ее помнил с детства. Подойдя к краю дома, я всмотрелся в табличку на нем. Там белыми буквами на кириллице было написано «Андреевский Спуск».

Это было невероятно. Похоже, нам повезло, и мы попали в мир, близкий нашему. Почти в свой мир.

— Тогда легче, — подумал я, — гораздо легче, если все здесь будет более-менее знакомым.

Дав команду «двигаться за мной», я уже увереннее пошел вверх по улице. Ага, все верно, вот и школа, очень похожая на ту, в которую мы со Стасом когда-то ходили.

— Стас, Олег, подойдите, — обратился я к напарникам по рации.

— Что случилось, Андрюха? — спросил Стас, когда они подбежали ко мне.

— Смотри, — я показал на школу. Стас присмотрелся и хрипло проговорил:

— Ну, дела…

Налетел порыв ветра и бросил на мои ботинки какой-то лист бумаги. Я нагнулся и поднял его. Это был обрывок газеты. Верхняя ее часть. И это была «Правда». От 3 ноября 1932 года…

Мы переглянулись.

— Возвращаемся. Надо все обсудить.

Быстро вернувшись к своему подъезду, я со своими людьми поднялся по лестнице и с некоторой тревогой повернул ручку двери (грешен, в голове сидела мыслишка, что дверь так и не откроется). Но все было в порядке, дверь открылась, и нас встретили тепло и уют современной квартиры. И десять пар настороженных глаз.

— Порядок, мужики, все в порядке. Сейчас все расскажем, только сделайте кто-то горячий чай, а то на улице лето давно кончилось.

Получив свою кружку горячего, крепкого, сладкого чая и усевшись в кресло, я оглядел собравшихся возле меня людей:

— Значит так, бойцы. По предварительным данным, мы имеем выход в мир, равнозначный нашему на уровне 1932 года, — я показал им обрывок газеты. — Это пока только догадка, но, как мне кажется, она имеет вероятность подтверждения процентов на девяносто. Если это так, то нам крупно повезло. Это город, в котором мы жили, это страна, которая когда-то у нас была, это люди, которые когда-то могли быть нашими бабушками и дедами. Во всяком случае, очень должны быть похожими. Давайте придерживаться этой версии и исходить из нее. Для более детального ознакомления предлагаю — завтра группа выходит снова и предметно знакомится с обстановкой. Для этого нам необходима местная одежда, документы и деньги.

— Ноя, — позвал я вслух. Она появилась и села в кресло напротив моего. — Необходим комплект одежды на троих, по стилю соответствующий этому времени и месту. Что-то среднее, не броское, выглядящее как уже бывшее в употреблении, документы и деньги. Можешь сделать?

— Одежду могу, используя данные из твоей библиотеки, а вот деньги и документы — только очень хорошие копии. Для создания дубликатов, неотличимых от оригинала, мне нужно хотя бы по одному из образцов, для анализа состава бумаги. Впрочем, и первые копии будут хороши, только предупреждаю, что состав будет взят из теоретических данных, а не реальных. И основным его недостатком может быть то, что они могут быть лучше оригинала. А ведь вам нужна правдоподобность, как я понимаю.

— Будут тебе оригиналы, но позже. А пока делай все, основываясь на теории.

Тут в нашу беседу влез Стас:

— Да, и документы пусть будут серьезные. Лучше будет, если мы будем представлены как сотрудники ОГПУ или работники секретного отдела ЦК ВКП(б), если возникнет необходимость. В случае идентичности миров принадлежность к этим конторам будет нелишней.

Стаса Ваджра проигнорировала, а на меня вопросительно посмотрела.

— Ты даешь разрешение на выполнение пожелания твоего воина?

Услышав такой ответ, Стас встал как вкопанный, изумленно вытаращив глаза, а я рассмеялся. Похоже, у нашего психолога появился достойный противник. Я первый раз в жизни увидел, как он не сумел сразу и едко ответить.

— Да, даю. И предлагаю тебе поближе познакомиться с моими людьми. Я им полностью доверяю, и их советы очень ценны для меня.

Она внимательно всех осмотрела… А потом улыбнулась.

— Я буду рада вашим советам, воины…

Перед нами возник диск, несколько увеличившийся в размере, на нем лежали аккуратно уложенные три комплекта всего затребованного. Однако все было продумано до мелочей — вплоть до нижнего белья и смятости купюр. Даже запах одежды был не новой ткани, а таким, когда за одеждой следят, но она уже долгое время носится.

— Так, — подвел я итог этого слишком затянувшегося дня, — сейчас всем ужинать и отдыхать, завтра подъем в шесть. И кстати, Ноя, как быть с сопряжением по времени, здесь и за дверью. Это первый вопрос. И второй — кто-то сможет открыть, кроме нас, дверь снаружи?

Она махнула рукой, будто вопрос был пустяковым:

— Вы просто переноситесь по оси времени на указанный час — это я уже сделала. То есть, если вы сейчас выйдете, то выйдете ровно в шесть часов утра, но такой перенос можно делать вперед только в рамках суток. Это максимум. В остальном все происходит так, как я тебе раньше описала, — минимальное смещение. И, — она обвела всех моих ребят твердым взглядом, — такие команды можешь давать мне только ты. А по поводу двери, то для всех, кроме вас, ее просто не существует. Так что и открывать соответственно нечего. На месте двери просто стена. И даже если кто-то попробует эту стену пробить, то он попадет просто в то помещение, которое соответствует его пространству. Для стороннего наблюдателя нашего пространства просто нет.

Я, внимательно выслушав ее тираду, подытожил:

— Тогда сделаем так. Пусть пока время в доме соответствует времени этого мира. Это необходимо, чтобы мы вошли в ритм с окружающим. Позже возвратимся к первоначальной конструкции. А сейчас всем отдыхать. На сегодня достаточно впечатлений.

Наутро, приведя себя в порядок, позавтракав и переодевшись в предоставленную Ваджрой одежду, мы опять собрались в гостиной и начали обсуждать план предстоящей вылазки. Сошлись на том, что обходим территорию вокруг дома в радиусе не больше двух километров и просто собираем информацию. Держаться договорились все вместе, втроем.

Выглядела наша группа колоритно и непривычно. На мне пиджачная пара, заправленная в сапоги, свитер, темный полушубок и шапка-ушанка. Стас представлял из себя эдакого военного в отставке, а Олег — немного пижонистого мужчину с претензией на индивидуальность. Как ему это удалось, не знаю, но пришлось нашему психологу прочитать для него небольшую лекцию об опасности индивидуальности в то время, в которое мы собирались выйти. Чуть сгорбленный в спине совслужащий после этой беседы совершенно не напоминал уже щеголя, стоявшего перед нами несколько минут назад.

Выйдя из квартиры и спустившись вниз по лестнице, мы сразу окунулись в какофонию непривычных звуков и запахов. Мимо нас по булыжникам прогромыхала телега с бочкой, от которой несло керосином. По улице, явно торопясь, прошли двое мужчин и женщина, закутанная в пуховой платок. Пробежал мальчишка с портфелем. Наверху в доме какая-то пара начала с утра разминаться руганью, которую было слышно даже через закрытые окна. Встрепанная личность, пошатываясь, вышла из соседней подворотни и продефилировала мимо нас, обдав перегаром самогона. В общем, это был почти наш мир. Переглянувшись, мы отправились вверх к тому месту, где, я предполагал, будет Владимирская горка.

Горка была на месте, и Владимир с крестом тоже. И это было славно. Похоже, история этого мира действительно близка к нашей. Если Владимир стоял бы в тюрбане и держал полумесяц, или, скажем, звезду Давида, или его вообще бы не оказалось на месте, то интеграция для нас происходила бы гораздо сложнее.

— Ноя, ты собираешь информацию?

— Да, командир, — ответил ехидный голос у меня в голове, — и не только собираю, но и анализирую, и сравниваю. В текущий момент, — она перешла на деловой тон, — анализируются пять ментально-информационных потоков. Предварительное сравнение с данными из твоей библиотеки указывает на близкую идентичность с миром, из которого вы пришли. Есть отклонения, но они существенно не влияют на культурный и социальный фон, который является знакомым для тебя. Но мне нужно еще время.

— Хорошо, — согласился я мысленно. — Собирай дальше. Позже сопоставим. И у меня к тебе просьба: перестань говорить мудреными фразами из учебника, от которых начинают ныть зубы…

Я решил пройтись по вершине Владимирской горки. Было очень интересно с нее посмотреть на Киев в этом времени. В нашем мире здесь всегда было оживленно, даже в самые ранние часы. Но, к моему удивлению, сейчас было тихо и безлюдно. Я только хотел поделиться этими мыслями со своими спутниками, как раздался голос Ваджры:

— Опасность!

Мы тревожно огляделись. Вдалеке, в аллеях, началось какое-то движение. Было видно, как там появились грузовики, из которых выпрыгивали солдаты. Они растягивались в цепи, которые быстро и целеустремленно начали движение в нашу сторону. Чей-то уверенный, усиленный рупором голос властно нам прокричал:

— Внимание, это ОГПУ. Бросить оружие и лечь на землю. Сопротивление бесполезно. Вы окружены.

Стас напряженно на меня взглянул:

— Что делаем? Может, уйдем? Они не очень грамотно нас окружают. Минимум в трех местах я вижу брешь, через которую мы прорвемся без проблем.

Я покачал головой:

— Нет, ничего делать такого не будем. Я хочу удостовериться в возможностях нашей помощницы. Поэтому пока не дергаемся.

Не успел я договорить последнюю фразу, как со стороны оцепления раздалась пулеметная очередь в нашу сторону. Мы бросились на землю и вытащили оружие. Вслед за очередью началась беспорядочная винтовочная стрельба. Олег вдруг глухо рыкнул и выматерился.

Я с тревогой на него взглянул:

— Что такое?

— Подстрелили, гады. Да ничего серьезного, предплечье оцарапали. Сейчас перевяжу, и порядок. Обидно только, первое ранение за последние три года.

Со стороны оцепления послышалась команда:

— Прекратить огонь! Немедленно прекратить огонь! Без команды не стрелять!

Я прошептал:

— Ноя?

— Да, Андрей?

— Сейчас у тебя появится возможность показать свои способности.

— Я готова.

Я повернулся к своей двойке:

— Вы лежите и просто наблюдаете.

Потом встал, шагнул вперед, поднял руки и громко крикнул:

— Я старший оперуполномоченный центрального аппарата секретно-политического отдела ОГПУ. Командира операции, ко мне!

Последовало долгое недоуменное молчание. Потом из-за цепи солдат вышли четверо человек и медленно направились в нашу сторону. Подойдя ко мне, один, по-видимому главный, остался в трех шагах, а трое быстро меня обыскали. Достав мои документы, они передали их начальнику. Тот внимательно несколько раз прочитал мое удостоверение, потом вернул и представился:

— Заместитель начальника третьего отделения Киевского управления ОГПУ Лукьянов. Прошу прощения, товарищ старший оперуполномоченный. Буквально два часа назад нам через агентурную сеть передали, что здесь готовят взрыв памятника Владимиру с целью дискредитации советской власти. Похоже, накладочка вышла. Но вы не могли бы дать команду своим людям, чтобы мы и их обыскали. Документы документами, но прошу войти в мое положение.

Я согласно кивнул головой, потом обернулся к своим:

— Олег Николаевич, Станислав Федорович, покажите товарищам ваши документы и позвольте себя обыскать.

Олега со Стасом быстро проверили. После их обыска напряжение, витавшее в воздухе, заметно пошло на спад. Мне даже показалось, что все четверо сотрудников ОГПУ облегченно вздохнули.

Однако Лукьянов, по-видимому, решил уяснить все для себя до конца:

— Прошу прощения, товарищ Егоров, но вы не укажете цель своего появления в нашем городе в это время и в этом месте?

Я взглянул на него насмешливо:

— Конечно, укажу. Но в Москве. На Лубянке. В присутствии своего и вашего начальства. Там я вначале расскажу, как ваши люди открыли огонь без приказа, а потом доведу до вас цель своей командировки в вашу республику. Но вы тогда приготовьтесь после моего доклада ехать в Сибирь убирать снег.

Он сразу подобрался и быстро произнес:

— Прошу прощения за неуместный вопрос, товарищ старший оперуполномоченный.

Я примиряюще улыбнулся:

— Ладно, забыли. Но давайте отойдем в сторону. Мне надо кое-что выяснить.

Пройдя на несколько шагов, посмотрел в глаза чекисту:

— Кто отдал команду стрелять? Или ваши люди всегда открывают огонь без команды?

Лукьянов смутился:

— Да никто никакой команды не отдавал. Похоже, у кого-то из моих не выдержали нервы.

— Я мог бы поговорить с этим человеком? Просто хочу понять, что послужило причиной случившегося.

Он повернулся к одному из пришедших с ним:

— Приходько, пулеметчика из второго отделения ко мне!

Через пару минут к нам подбежал взволнованный боец с ручным пулеметом.

— Рядовой Самойленко по вашему приказанию прибыл!

Я быстро спросил его:

— Кто вам отдал приказ открыть огонь?

Он побледнел, потом покраснел:

— Никто, товарищ…

— Старший оперуполномоченный.

— Никто, товарищ старший оперуполномоченный.

— Так в чем же дело?

Он покраснел еще сильнее:

— Не знаю, товарищ старший оперуполномоченный. Прям чертовщина какая-то… Пулемет находился на предохранителе, как положено по инструкции. Два раза перед операцией проверял. А он возьми и начни сам стрелять, хотя я даже палец на спусковом крючке не держал. Ну и остальные вслед за мной огонь открыли…

Я повернулся к Лукьянову:

— Я все для себя выяснил. Претензий к вам не имею. Можете сами разбираться со своим пулеметчиком.

Пока старший операции вправлял мозги своему подчиненному, я мысленно обратился к своей спутнице:

— Можно сделать так, чтобы эти четверо забыли о нашей встрече?

— Да, можно. Только найди возможность пожать каждому из них руку. В течение десяти минут они будут очень внушаемыми, потом забудут все, что предшествовало встрече в течение предыдущего часа, и не смогут вспомнить сам факт встречи.

Дождавшись, пока Лукьянов закончил воспитывать своего бойца, подозвал его:

— Я решил, во избежание следующих накладок, все же поставить в известность ваше руководство, в общих чертах, не затрагивая деталей, о целях моей группы в Киеве. Надеюсь, мое начальство меня за это не накажет. Поэтому отвезите нас к себе в управление. Кстати, как вас по отчеству, товарищ Лукьянов? Предлагаю перейти на менее официальное общение.

Я протянул ему руку:

— Андрей Егорович.

Он, поколебавшись, протянул в ответ свою:

— Илья Борисович, очень приятно.

И пожал мою ладонь. Его глаза мгновенно заволокло туманом, и он недоуменно на меня уставился.

— Живо знакомь меня с остальными тремя, — резко скомандовал я ему голосом, не терпящим возражений.

Лукьянов как сомнамбула подошел вместе со мной к своей тройке и представил меня. Я с чувством пожал им руки. Потом кивнул Стасу с Олегом, мол, следуйте за мной. Мы, не обращая внимания на оставшихся, быстро двинулись вниз по Владимирской горке в ту сторону, где сейчас располагается Европейская площадь. Пройдя с два десятка шагов, я оглянулся. Четверо чекистов недоуменно друг на друга смотрели и о чем-то спорили.

— Ноя, — мысленно обратился я к своему охраннику, — что это было?

— Ты о стрельбе или о поведении этих четверых?

— Про стрельбу я уже понял. Неприятности во всей своей красе. Я о поведении четверки.

— У вас это называется инъекция психотропного вещества. Ничего особенного с ними не случилось. Через двое суток будут в порядке.

— Будем надеяться. А сейчас мы поедем в самую лучшую библиотеку в этом городе. Если миры совпадают, и она находится на том месте, где я предполагаю, тебе надо будет полностью ее для нас скопировать. Там есть историческая литература, современная литература и вся периодика. Проведешь сравнительный анализ с моей базой данных и определишь, насколько совпадает прошлое моего мира и настоящее этого. Мне это необходимо для принятия решения, что можно здесь сделать.

— Есть, командир, — ответил ехидный женский голос, — только у меня к тебе просьба: перестань говорить мудреными фразами из учебника, от которых начинают ныть зубы…

Целую минуту я простоял с открытым ртом, не зная, что ответить. Потом безнадежно махнул рукой. Сам же виноват, что первый начал…

Взяв двуколку на площади, мы доехали до сквера, который в моем мире носил имя поэта, когда-то выкупленного из крепостных. И я в первый раз увидел отличие этого мира от моего. Университет был покрашен в синий цвет. Остановившись перед входом, расплатившись, мы вылезли из двуколки, и я повел своих спутников к небольшому зданию рядом с Университетом. Это была библиотека.

— Стас, — спросил я Ногинского, — как тебе этот цвет? Ведь это наша альма-матер.

Он почесал в затылке и хмыкнул:

— Интересная покраска. Похоже, в этом мире университет был награжден другим орденом. Если это так, то и многие события, последовавшие за этим, тоже могут не совпадать.

— Поживем — увидим, — ответил я. — Основное — чтобы главные события совпадали, а к остальному мы как-нибудь приноровимся.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я, показав свой документ дежурной, попросил ее проводить нас к директору библиотеки. Пузатый усач а-ля Шевченко побледнел, когда мы показали ему наши удостоверения и попросили уделить несколько минут. Сделав мысленную зарубку, что в этом мире Контору тоже боятся до потери пульса, я предельно вежливо объяснил чиновнику, что моим людям необходимо поработать в читальном зале, а меня для выполнения важного задания необходимо проводить в библиотечное хранилище. Что и было сделано с невиданной оперативностью.

Оставшись один на один с книжными полками, я уселся за стол библиотекаря и задумался. Скоро необходимо было принимать решение и не хотелось бы ошибиться. Впрочем, наметки у меня уже были, но необходима была дополнительная информация.

Диски Ваджры мелькали возле книжных полок, и, похоже, процесс подходил к концу.

— Ноя, долго еще?

— Все, заканчиваю, командир.

Я утомленно вздохнул:

— Так, давай договоримся. Меня зовут Андрей, я не командир, не шеф, не босс, не… В общем, предлагаю перейти на такую форму общения. Для меня это будет комфортней и привычней.

— Хорошо, Андрей, — сказал голос уже не в голове, а произнесла появившаяся из-за стеллажей моя спутница.

— Я рада, что ты выбираешь такую доверительную форму.

Она уселась за стол напротив и внимательно на меня посмотрела:

— Принял уже какое-то решение?

— Да, пожалуй. Но окончательно все решится после твоего анализа. Он как, готов?

— Да, готов. Могу тебя поздравить, как я и предполагала, совместимость исторических событий на девяносто восемь процентов. Два процента — это не существенно. Они в основном касаются мелких деталей, которые не влияют на основную историческую канву. Некоторые события происходили здесь на год-два раньше или позже, чем в твоем мире, но вектор развития совпадает. Но есть одно существенное замечание. Процент людей с параспособностями в этом мире выше, чем в твоем, на порядок. Это скорее связано с тем, что инквизиция здесь не очень свирепствовала. А отношение к таким людям скорее нейтральное, чем негативное.

— Это как-то влияет на происходящее?

— Я пока не вижу такой связи. События происходят такие же, какие происходили в твоем мире. Исторические персонажи те же, связи между событиями и личностями соответствующие. Новых имен в истории нет. Символы и фетиши совпадают на сто процентов. Иисус так же был распят, Мухаммед последний пророк, а Будда и здесь созерцает свой пуп в лотосе. Просто учитывай эту особенность в своих планах.

— Хорошо, спасибо за информацию, а сейчас пора возвращаться.

— Можем прямо отсюда, Андрей, — ответила она, и прямо передо мной появилась входная дверь в мою квартиру.

— Совмещение пространства, — ответила Ноя на мой вопросительный взгляд. — Я же тебе рассказывала.

— Да я помню, но одно дело — теория, другое — когда перед тобой возникает дверь прямо из воздуха. Давай сделаем так. Сейчас я с моими людьми выйду из библиотеки, зайдем в ближайшую подворотню, и ты там откроешь проход. И вот еще что: как сделать так, чтобы не оказалось поблизости людей? А то лишнее мифотворчество и слухи мне ни к чему.

— А их рядом и не будет. Будь уверен, что ни у кого не появится желания приближаться к этому месту.

Передав по рации Олегу и Стасу, что встречаемся возле выхода, я вышел из хранилища.

Возвращение в квартиру произошло прямо-таки буднично. Перейдя через сквер возле университета, мы вошли в подворотню рядом с музеем Русского искусства, Ваджра открыла дверь прямо в стене, и мы оказались дома.

Пока Олег со Стасом обменивались впечатлениями с другими, я попросил меня не беспокоить, заперся в своем кабинете, уселся в свое любимое кресло и задумался.

В принципе, решение лежало на поверхности. Тридцать второй год, впереди целая цепь трагических событий, и очень похоже, эту цепь надо было прервать. Однако, как я себе представлял, имелось одно или, скорее всего, несколько «но». Причинно-следственные связи и общий вектор развития истории имеют колоссальную инерцию. Это как очень толстая веревка из множества тонких резинок. Растяни такую веревку до максимума, и она отбросит тебя назад, к тому месту, с которого ты ее начал тянуть. Оборви несколько резинок, ситуация практически не изменится. Только обрыв критического количества связей позволит эту веревку растянуть, а потом и порвать. И только после плести новую веревку истории и привязывать ее к основанию мира. Это означало, что если прямо сейчас тот же Адольф Шикльгрубер упадет с моста в Вене, где он рисовал свои акварели, и утопнет, то появится другой Шикльгрубер, и история покатится дальше по своим рельсам. А немедленное попадание товарища Сталина в автомобильную аварию с летальным исходом совершенно не отменяет в ближайшей перспективе появление другого Иосифа Виссарионовича.

Нужен был комплексный подход. Необходимо было создать несколько рычагов, которые позволили бы растянуть эту веревку так, чтобы ее обрыв был гарантирован. Ну и конечно не исключать из арсенала простые, но действенные способы по обрыву отдельных связей. Определенное количество таких поступков может существенно ускорить изменение вектора развития. Надо было искать структуры, на которые можно было бы опереться. Центры силы этого мира. Те, которые обладают реальной властью. Подчинить их себе или заставить действовать в своих интересах.

Н-да… Задача вырисовывалась прямо-таки титаническая. Впрочем, не боги горшки обжигают. Попытаться стоило, хотя бы ради того, чтобы в дальнейшем, если все получится, не быть постоянным магнитом для неприятностей. Если ты не ведешь на поводу события, то события начинают вести на поводу тебя. Продевают в нос кольцо и за это кольцо ведут тебя за собой. А кольцо в носу, когда за него дергают, это, знаете ли, очень больно.

Был у меня некий план, и им необходимо было поделиться с остальными. Я решительно встал и вышел из кабинета. Мои люди сидели в гостиной и тихо переговаривались. При моем появлении разговоры смолкли.

— Значит, так, господа, — начал я, — Стас с Олегом уже просветили вас по поводу того, что происходит за пределами дома. Не буду повторяться. Просто скажу — за стеной 1932 год мира, практически подобного нашему со всеми вытекающими из этого последствиями. Мы можем, если очень постараемся, переломить ситуацию и направить события в нем в другое русло. При этом, как я понимаю, все связанные с этим возможные неприятности будут касаться только тех, кто останется со мной. Отказавшихся от этой, будем говорить прямо, авантюры они не затронут. Поэтому каждый из вас может выбрать свой путь. Нежелающих участвовать в реализации моего плана снабжу достаточным количеством денег и золота, перенесу в любую точку этого мира, где вы можете провести остаток своих дней в благополучии и довольстве. Я пойму вас, если вы примете такое решение, и вы все равно останетесь моими друзьями. Оставшимся предлагаю увлекательную жизнь людей, делающих историю. Решение прошу принимать сразу и сейчас. Времени на раскачку просто нет.

— Андрей Егорович, — обратился ко мне самый старший в команде Вася Лупандин, — мы давно все обсудили, и я выскажу общее мнение. Мы все с тобой. Ты же сам знаешь, что такое для нас команда. И давай без лишних слов.

— Хорошо, друзья. Тогда прошу выслушать мой план. Начну с адаптации…

Холодным ноябрьским вечером, с интервалом в несколько минут, к вокзалу Киев-Пассажирский, подкатили несколько пролеток, из которых по двое или трое выходили неприметно одетые мужчины. Они растворялись в привокзальной суете, но по странному стечению обстоятельств оказались вместе в трех купе двух вагонов скоро отходящего поезда. Последним, как будто из ниоткуда, на краю привокзальной площади, там, где особенно темно, возник хорошо одетый мужчина среднего возраста. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что в момент его появления вроде бы пробилась полоска света, полоска, которую видишь из темноты, когда быстро открывают и закрывают дверь. Но где тот сторонний наблюдатель?

Мужчина прошел через площадь и очутился на перроне. Показав билет проводнику, он занял место в купе спального вагона.

Через несколько минут скорый поезд Киев-Москва тронулся, и когда последний вагон, мигнув фонарями, скрылся из виду, на опустевший перрон выбежала огромная серая собака. Побегав без видимой цели и обнюхав весь асфальт перед путями, по которым ушел скорый на Москву, она тоскливо завыла в хмурое небо. Потом неожиданно умолкла, как будто услышала чью-то команду. Постояв несколько мгновений с поднятой головой, собака рыкнула и быстро убежала в ноябрьские сумерки…

Резолюция: