Тени зла

Глава 1

Нью-Йорк

Раньше она никогда не видела таких глаз. Когда их проницательный взгляд пронзил ее, словно луч лазера, она вздрогнула, ей показалось, что они заглянули ей в душу.

Его глаза сверкали, как грани сапфира, белки были совершенно чистыми, только в уголках пролегли тончайшие красные жилки.

Выражения его глаз не меняли даже движения век, и, когда он протянул руку, чтобы уложить ее на спину, она почувствовала, что тонет в этих глазах. Она легла на кушетку и закрыла глаза, только теперь ощутив, что он рядом.

В зале было темно и тихо, лишь изредка тишину нарушало робкое и приглушенное покашливание. И еще она слышала его дыхание: оно стало затрудненным, когда он наклонился и что-то тихо сказал ей.

Не открывая глаз, она подняла руки и начала расстегивать платье, обнажая живот. Случайно дотронувшись до него, она вздрогнула от боли и с трудом перевела дыхание. Она едва не закричала, ощутив его руки на своем теле. Пальцы его начали поглаживать и ощупывать место возле ее пупка, все чаще задерживаясь в одной определенной точке.

Люси Вест лежала совершенно неподвижно, чувствуя только, как его руки быстрыми и уверенными движениями скользили по ее животу, дотрагиваясь до трех больших опухолей, которые, как раздувшиеся паразиты, гнездились в ее теле.

Самый первый врач подозревал язву кишечника. Анализы показали, что эти опухоли — постоянно растущие абсцессы, но повторное обследование подтвердило ее собственные подозрения.

Опухоли оказались злокачественными и смертельными.

Ей сказали, что они очень большие и операция уже не поможет. В лучшем случае она протянет месяцев шесть.

Она чувствовала, как нежно прикасается он к ее животу.

Этот человек был ее последней надеждой.

Нахмурив брови, Джонатан Матиас смотрел на женщину, лежащую перед ним на кушетке. Ей, думал он, сорок пять — она старше его на пять лет, но боль и страдания избороздили морщинами ее лицо — она казалась совсем старой.

На Матиасе была темная рубашка с закатанными рукавами, обнажившими его толстые волосатые руки. По мере того, как он продолжал ощупывать живот женщины, мышцы на его руках начали надуваться, словно он держал что-то тяжелое. Он слегка перевел глаза — так, чтобы только она была в поле его зрения, и начал дышать глубоко и неровно; на лбу его выступила капелька пота и медленной струйкой стекла на щеку.

Он глубоко вздохнул и задержал дыхание, подняв руки над женщиной.

Наступила тишина; казалось, она длится целую вечность.

Глаза Матиаса чуть не вылезли из орбит, когда он внезапно погрузил руки в тело Люси Вест так глубоко, словно собирался проткнуть ее насквозь.

Он громко заворчал, плашмя прижал к ее животу пальцы, но они вывернулись наружу и сильно задрожали.

Затем он очень медленно приподнял руки на дюйм или на два.

Поверхность живота под его ладонями начала волнообразно двигаться — сначала едва заметно, потом все сильнее и резче.

На ее животе прямо под пупком появилась выпуклость, кожа натянулась под давлением изнутри.

Матиас задрожал, все еще держа руки в нескольких дюймах от живота женщины. Лоб и лицо его покрылись потом, капли пота поблескивали на светлых волосах его рук.

Еще одна часть ее живота в дюйме или двух от лобка тоже начала волнообразно двигаться.

Люси Вест молчала и не шевелилась.

Матиас пробормотал что-то невнятное, его пальцы слегка загнулись внутрь, и третья выпуклость начала растягивать кожу, заставив ее заблестеть. И вот глаза его почти полезли на лоб, и их свирепый взгляд сосредоточился на его собственных руках, на движении под его руками.

Его тело судорожно дернулось, словно сквозь него пропустили ток в тысячу вольт, глаза его сузились как щелки, зубы сжались так, что заныла челюсть.

Кожа под пупком Люси Вест начала трескаться. Сначала на ней появилась крошечная дырочка, как на рвущейся ткани, но постепенно она увеличилась почти до пяти дюймов.

Матиас часто дышал, щеки его раздувались при каждом выдохе. Когда под первым разрывом проступил второй, он почувствовал резкий запах. Крови не было. Один только запах. Зловоние гноя, окутавшее его, словно невидимое облако.

Он заметил, что обозначился третий, тонкий, как лезвие бритвы, разрыв.

Люси по-прежнему не двигалась.

Матиас глубоко, мучительно глубоко вдохнул воздух и задержал дыхание; на его лице застыла неестественная гримаса. Тепло, которое он ощущал на кончиках пальцев, разлилось по его телу. Ему казалось, что он охвачен пламенем. Соленый пот струился по его лицу. Он пристально посмотрел на свои руки. На ее живот. На три длинных, тонких разрыва на ее коже.

— Да, — прохрипел он, его пальцы, как кривые когти, вновь погрузились в ее живот.

В разрыве над ее тазом зашевелилось что-то толстое и твердое: сквозь отверстие в коже проталкивался вонючий овальный комок, словно освобожденный Матиасом. Увидев опухоль, Матиас выкатил глаза, а его тело начало содрогаться все сильнее и сильнее.

Из щели над ее пупком показался еще один окровавленный темно-коричневый комок.

Три узкие щели бесстыдно оттянулись назад, вытолкнув наружу свое отвратное содержимое. Матиас лихорадочно схватил вонючие комки и сгреб их руками, будто гнилые яйца.

Сквозь его пальцы, держащие комки, просочилась капля гноя и стекла по руке, когда он распростер ее над неподвижным телом Люси Вест.

Матиас пристально смотрел на порозовевшие края трех ран на животе женщины. Он закрыл глаза и сжал веки, тело его все еще содрогалось, а опухоли, словно страшные трофеи, лежали на ладонях высоко поднятых рук. Зловоние было столь сильным, что казалось осязаемым, но он не замечал его. Когда он внезапно открыл глаза и взглянул на тело женщины, раны уже закрылись. Кожа была гладкой и чистой, как у здоровой.

Как часовой, он на миг застыл над распростертым телом. Откуда-то из глубины появился мужчина моложе Матиаса; в руках у него была мелкая миска из нержавеющей стали. Остановившись перед Матиасом, он вытянул руки. Матиас медленно опустил руки, раскрыл ладони, и опухоли, булькнув, упали в миску. Мужчина подал Матиасу полотенце и исчез в темноте.

— Садитесь, — шепотом приказал Матиас женщине.

Опираясь на руку Матиаса, Люси Вест с усилием поднялась и вновь встретила горящий взгляд гипнотических голубых глаз.

— Я закончил, — сказал он.

Увидев свое расстегнутое платье, Люси слегка покраснела и стала перебирать пуговицы дрожащими пальцами. В ее глазах мелькнул страх, когда пальцы достигли живота.

Он кивнул своему помощнику, и тот вернулся с миской. Матиас взял ее и показал Люси.

Она взглянула на опухоли, похожие на гнилые сливы, только более светлые. Темная окраска исчезла: это была кровь, образовавшая на дне миски небольшую лужицу.

Неуверенно потрогав свой живот, она с радостью и облегчением поняла, что боль исчезла. Она надавила сильнее.

Боли не было.

Тогда она не выдержала.

Слезы потекли по ее щекам, она вцепилась в руку Матиаса. Он слабо улыбнулся ей, блеснув голубыми глазами.

Еще один мужчина в темном костюме приблизился к Люси, положил ей на плечи руки и повел прочь от Матиаса, который двигался вперед, навстречу усиливающимся выкрикам и аплодисментам, заполнившим зал. Когда зажегся свет, он еще раз окинул взглядом людей, которые приветствовали его стоя. Десятки? Сотни? Он не знал точно, сколько их было. Одни не могли встать, потому что сидели в креслах-каталках, другие не могли хлопать своими высохшими руками, слепцы не могли видеть его.

Он еще раз поднял руки, этот жест был обращен к ним всем.

Аплодисменты и возгласы долго не стихали. Когда Матиас повернулся и покинул сцену, крики восторженных зрителей все еще звучали в его ушах.

Среди прочих были и те, кто кричал от боли.

Глава 2

Матиас вошел в комнату, где можно было переодеться, и захлопнул за собой дверь, чтобы избавиться от любопытных глаз. Прислонившись к двери, он вытер пот с лица измазанной кровью рукой.

Он пересек небольшую комнату, подошел к раковине, открыл кран и побрызгал на лицо холодной водой. Выпрямившись, он пристально посмотрел на свое отражение в зеркале над раковиной.

Джонатан Матиас был человеком атлетического сложения с массивной, квадратной челюстью. Чисто выбритый и тщательно причесанный, он выглядел моложе своих сорока лет, особенно когда глаза его сверкали, как сейчас. Однако лоб его был изрезан морщинами, а брови, сходящиеся к переносице, придавали его лицу неизменно хмурое выражение. Он вытер лицо и сел за туалетный столик. Даже сейчас до него еще доносились аплодисменты зрителей, покидающих зал.

Каждая встреча с больными проходила так же, как и сегодня. Он проводил три встречи в неделю. Сегодняшняя была в большом здании из красного кирпича в западной части Нью-Йорка. Следующая может состояться в Манхэттене, Куинсе, Бронксе или в любом другом богатом районе города. За долгие годы своей практики он пришел к убеждению, что богатые нуждаются в нем ничуть не меньше, чем все остальные.

Те, кто не имел возможности встретиться с ним лично, могли два раза в неделю видеть его в передачах Си-би-эс: часовые телевизионные шоу с его участием регулярно смотрели более пятидесяти восьми миллионов человек. Во всей стране и в Европе он был известен как медиум, но как человека его мало кто знал. Он говорил с нью-йоркским акцентом, стараясь смягчать резкие звуки, и пользовался репутацией интеллигента, хотя иные смеялись над ним. Некоторые считали его мошенником и шарлатаном. Имея годовой доход в двести миллионов долларов, он легко относился к этому.

Он улыбнулся и стал вытирать лицо салфеткой.

Послышался негромкий стук в дверь, и Матиас повернулся на стуле, словно мог видеть сквозь стену.

— Кто там? — спросил он.

— Блейк. — Мужчина говорил с английской интонацией.

— Входи, — сказал Матиас, широко улыбнувшись.

Дэвид Блейк вошел в комнату, и Матиас окинул его дружелюбным, внимательным взглядом.

Двадцативосьмилетний Блейк имел рост около пяти футов десяти дюймов и был одет в выцветший джинсовый костюм и спортивный свитер, под которым угадывалось крепкое мускулистое тело. Из кармана его куртки выглядывала пачка сигарет. Молодой человек сел, достал сигарету и закурил.

— Очень впечатляет, — сказал он, поправляя на носу темные очки.

— Я делаю это не для того, чтобы производить впечатление, Дэвид, — сказал медиум. — Ты это знаешь.

— Нравится тебе или нет, но это так, — улыбнулся Блейк. — Я знаю, потому что был сегодня среди зрителей. Это было великолепно! — Он сделал глубокую затяжку. — Я встречал много знахарей. Почти все были лишь ловкими мошенниками. Ты — это нечто большее.

— Благодарю за комплимент.

— Я видел, как ты сегодня исцелил безнадежно больную женщину, даже не притронувшись к ней, без всяких инструментов и приборов.

— Это для тебя так важно, Дэвид? — спросил медиум. — Тебе непременно нужно знать, как я выполняю свою...

— Чудеса? — прервал его Блейк.

— Я хотел сказать, работу.

— Да, это важно для меня. Я не люблю тайн, — признался англичанин. — Кроме того, если я об этом узнаю, у меня появится много возможностей.

— Написать новую книгу?

Англичанин неохотно согласился.

— Да, — сказал он, пожимая плечами. Он последний раз затянулся и раздавил окурок в пустой спичечной коробке.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Хосе Арриго? — спросил медиум.

Блейк кивнул.

— Он погиб в автокатастрофе в 1971 году. Он тоже был медиумом. Его называли хирургом-призраком. С 1950-го по 1960 год он, пользуясь лишь ножницами и перочинным ножом, без обезболивающих средств выполнил почти полмиллиона операций. У одной женщины он удалил кухонным ножом вагинальную опухоль размером с грейпфрут. Пару раз он попадал в тюрьму за незаконную медицинскую практику.

Но люди продолжали идти к нему по той же причине, что и ко мне, — от страха и отчаяния. Когда обычные методы не помогают, люди начинают искать иные пути спасения.

— Арриго утверждал, что силы ему придает Христос, — возразил Блейк. — Но я никогда не слышал, чтобы ты говорил о религии. Ты — знахарь, который лечит без молитв.

— Сила, — вяло проговорил Матиас. — Не думаю, впрочем, что это подходящее слово.

— Почему? Способности, которыми ты обладаешь, и есть сила определенного рода. Я хочу знать, откуда у тебя эта сила.

— Отсюда. — Матиас постучал кулаком в грудь. — Она внутри.

Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга. Блейк задумчиво потирал свой подбородок. За последние пять лет он написал пять бестселлеров, получивших всемирное признание, все они касались различных сторон паранормального (слово «сверхъестественное» он не любил, поскольку оно подразумевало нечто неподдающееся логическому и разумному объяснению, а Блейка интересовали только реальные факты). Но тогда он еще не знал Матиаса. Этот человек был для него загадкой, таящей в себе угрозу и неисчерпаемые возможности.

Непостижима была и его сила.

За те пять дней, что Блейк провел с медиумом, он видел эту силу в непосредственной близости, и у него накопилась масса вопросов, остающихся пока без ответов, — избыток информации, которая ничего не давала ему. Он чувствовал разочарование, злился на себя, но в душе продолжал верить, что разгадка силы Матиаса проста, так проста, что ее легко можно проглядеть. Может быть, массовый гипноз? Передача мыслей на расстоянии? Он не маг понять, каким образом Матиасу удавалось заставить поверить в эти трюки такую массу людей. Возможно ли загипнотизировать аудиторию в пятьдесят восемь миллионов человек и заставить их верить в то, что они видят? Блейк сомневался в этом.

Он достал из кармана бумажную салфетку и стал протирать очки.

— В каждом из нас есть второй человек, — спокойно продолжил Матиас. — Внутреннее существо. Некоторым медиумам, а возможно, и тебе самому оно известно как астральное тело. Юнг называл его второй сутью. В древности считали, что это душа.

Блейк внимательно слушал собеседника.

— Тот, кто обладает знанием и силой, может управлять своим астральным телом.

— Но очень многие способны на это, — заметил Блейк. — Умение покидать свое тело — искусство, которому можно научиться.

— Согласен.

— Тогда я не понимаю, как связана эта способность с твоей силой.

— Я могу воздействовать на астральные тела других людей.

Пораженный словами медиума, Блейк нахмурился.

Матиас смотрел на него спокойно, в голубых глазах горел огонек, который смущал Блейка. Пытаясь собраться с мыслями, он смотрел на американца, как на музейный экспонат.

— Это невозможно, — тихо сказал он.

— Нет ничего невозможного, Дэвид.

Блейк покачал головой:

— Послушай, я знаю много случаев, когда человек покидал свое тело. Я встречал десятки таких людей, но управлять астральным телом другого человека... — Он не закончил фразу, потому что тело его внезапно одеревенело, словно в нем сжалась каждая мышца; ему стало трудно дышать.

Он оцепенел от смертельного, невыносимого холода и почувствовал, что кровь стынет у него в жилах. Его затрясло, а руки его покрылись гусиной кожей. Он увидел свое отражение в зеркале: лицо побелело, словно кто-то высосал его кровь.

Матиас сидел с равнодушным видом, не сводя пристального взгляда с писателя.

Дэвид почувствовал головокружение, странное, неприятное чувство неуверенности, заставившее его ухватиться за стул от страха потерять сознание.

Матиас опустил глаза, и холод оставил Блейка так же быстро, как и охватил. Он сделал глубокий вдох, в тело возвращалось тепло. Он потряс головой и закрыл глаза.

— С тобой все в порядке? — спросил Матиас.

Писатель кивнул.

— Очень умно, Джонатан, — сказал он, энергично растирая руки.

— Теперь ты мне веришь? — поинтересовался медиум. — Или скажешь, что ничего не чувствовал?

— Ты обладаешь этой способностью, но как ты лечишь людей?

— Я не могу ответить на все твои вопросы, Дэвид. Это неважно. Ты не можешь опровергнуть факты: не будешь же ты отрицать то, что видел сегодня на сцене, или то, что чувствовал здесь, в этой комнате.

Блейк задумчиво покусывал нижнюю губу.

— Подумай над этим, — прибавил медиум.

Блейк поднялся, сказав, что ему нужно вернуться в отель. Они обменялись рукопожатием, и писатель покинул здание через боковой вход. Снаружи припекало солнце, и его ступни ощущали тепло асфальта, резко контрастирующее с прохладой комнаты, где он только что сидел.

Он увидел такси и, перебежав улицу, сел в машину. Когда машина тронулась, Блейк оглянулся и смотрел на здание из красного кирпича, пока оно не скрылось из виду.

Джонатан Матиас сидел перед зеркалом в своей комнате, созерцая свое отражение. Он потер щеки и закрыл глаза. В глазах была резь, как будто в них попал песок; он опустил руки, и одна из них сжалась в кулак. Он вздохнул и, разжимая ладонь, посмотрел на нее.

На ней лежали три опухоли, которые он достал из тела Люси Вест, сморщенные и высохшие, словно гнилые вонючие сливы.

Глава 3

Желтое такси прокладывало путь сквозь лабиринт улиц, запруженных машинами. Блейк рассеянно смотрел в окно. Вокруг небоскребы, словно пальцы, указывали в небо, где проплывали редкие облака. Кроме них, в лазурном небе были лишь тонкие белые нити проложенных самолетами следов. Город купался в теплых лучах солнца. Дэвида Блейка тепло не радовало — оно приносило с собой повышенную влажность. Несмотря на включенный кондиционер, по его спине и лицу стекал пот. Шофер — толстый негр, — казалось, застрял между сиденьем и рулевой колонкой; он похлопывал пухлыми пальцами по рулю в такт музыке, частично заглушавшей неугомонный рев моторов и брань шоферов.

Блейк откинулся на спинку сиденья. Он почувствовал тупую, ноющую боль в основании черепа. Боль усилилась, когда шофер резко затормозил, чтобы не столкнуться с автобусом, неожиданно остановившимся перед ним.

— Мать твою... — прорычал шофер, объезжая автобус и показывая водителю поднятый вверх средний палец.

Блейк увидел впереди свой отель и, нащупав в кармане бумажник, вытащил из него десятидолларовую купюру. Такси остановилось, и Блейк вышел на улицу.

— Сколько? — спросил он шофера.

— Считай, ровно пять, — ответил тот, указав на счетчик.

— Других денег у меня нет, — сказал Блейк, подавая десятку. — Сдачу оставьте себе.

Швейцар в отеле вежливо кивнул вошедшему Блейку, но тот не ответил на приветствие. Он прошел к конторке портье и взял ключ от номера.

Он поднялся в лифте на тридцать второй этаж, бросая беглые взгляды на случайного попутчика-портье, который усердно чистил уши носовым платком.

Он вошел в номер и запер дверь на ключ, радуясь предстоящему отдыху. Комната была большой и удобной. Писатель подошел к окну и посмотрел на раскинувшееся внизу зеленое море Центрального парка, который выглядел особенно приятно среди серого бетона и стекла огромного города.

Он повернулся и пошел в ванную, где открыл сразу оба крана. Пока вода с шумом наполняла ванну, ударяясь об ее эмалированную поверхность, он разделся, лег на кровать и закрыл глаза. Он пролежал так какое-то время, массируя шею и пытаясь снять напряжение в позвоночнике, потом встал, вернулся в ванную и закрыл краны. Пар окутал ванную горячим туманом, и Блейк вышел из нее, решив подождать, пока вода немного остынет. Вспомнив, что с утра ничего не ел, он позвонил в бюро обслуживания.

Ожидая, когда принесут завтрак, он мысленно вернулся к тому, что произошло в комнате Матиаса. Неужели медиуму действительно удалось вызвать астральное тело Блейка? Может быть, Матиас каким-то образом повлиял на его разум? Он положил перед собой листок бумаги и торопливо записал:

1. Гипноз.

2. Воздействие на разум.

3. Астральное тело.

Возле третьей строки он поставил большой вопросительный знак и подчеркнул его. Очевидно, в арсенале у Матиаса было больше средств, чем предполагал Блейк. Но управлять астральным телом другого человека?! Он покачал головой. Стук в дверь прервал его размышления Блейк встал и, направившись к двери, вдруг вспомнил, что он голый. Схватив полотенце, он поспешно обмотал его вокруг бедер. В комнату торжественной походкой вошла служанка, положила заказ на столик у окна и также торжественно вышла.

Блейк проглотил два бутерброда и снова пошел в ванную. Пар все еще клубился, и Блейк едва не упал, поскользнувшись на плитке. Подняв крышку унитаза, он помочился, затем сбросил с себя полотенце и повернулся к ванне

В ванне плавало тело.

Блейк попятился назад, с трудом удержав равновесие, его глаза впились в тело. Оно разбухло, посиневшая кожа покрылась крапинками, как будто оно долго пролежало в воде, рот был открыт, сморщенные губы потрескались, изо рта высовывался распухший язык.

Немного придя в себя, Блейк попытался разглядеть лицо. Он словно посмотрел в зеркало.

Труп в ванне был точной копией его самого! Ему показалось, что он видит свое мертвое тело.

Писатель закрыл глаза и так сильно сомкнул веки, что в кромешной тьме заплясали белые огоньки. Подняв руки к лицу, он с трудом перевел дыхание.

— Нет, — прохрипел он.

Когда он открыл глаза, трупа в ванне не было. Ничего, кроме воды. Никаких следов мертвого двойника. Ничего, кроме воды.

Блейк судорожно глотнул и провел рукой над поверхностью воды, внимательно вглядываясь в ванну и словно опасаясь, что видение появится вновь.

Тут он услышал сдавленный смех и резко повернулся. Смеялись в номере.

Писатель почувствовал странную беззащитность и заметил, каким затрудненным и неровным стало его дыхание. Он медленно пошел к двери ванной, охваченный страхом, усиливавшимся с каждым шагом.

Смех послышался вновь.

Тем временем страх его сменился гневом, и он решительно вошел в комнату. В ней не было никого.

Он подошел к кровати, осмотрел платяные шкафы и другую часть комнаты, служившую гостиной.

Никого.

Блейк огляделся, вытирая пот с лица. В номере, кроме него, определенно никого не было. Он направился обратно в ванную, но у двери приостановился и заглянул в ванную с тревогой.

Трупа в ванной не было.

Писатель облизал губы, высохшие и побелевшие Нагнувшись над раковиной, он открыл кран и стал большими глотками пить холодную воду. Потом снова повернулся к ванне, над которой все еще вился пар.

Его влекло к воде, но прошло много времени, прежде чем он решился в нее залезть.

Глава 4

Оксфорд

"Крови было очень много. Она была везде: на полу, на кровати, даже на стене. Это совсем не так, как показывают в кино или по телевизору. Когда я выстрелил ей в лицо, голова ее дернулась и кровь хлынула во все стороны. Наверно, поэтому она испачкала стену и кровать. Она била фонтаном, особенно из шеи. Видимо, дробинки угодили ей в яремную вену. Это большая вена, правда? Яремная. Понимаете, когда стреляешь в кого-нибудь с близкого расстояния из дробовика, заряд не успевает рассеяться. В патроне дробовика тысячи мелких дробинок, но когда стреляешь в упор, они вылетают всей массой. А я стоял очень близко к ней. Ствол был примерно в пяти дюймах от ее лица.

На подушке было что-то густое и липкое, серовато-розового цвета. Кажется, ее мозг. Я видел мозги баранов в мясной лавке. Они почти такие же, поэтому мне и показалось, что это ее мозг. Когда я хотел поднять ее тело, мои руки запачкались этим липким веществом, похожим на ощупь на... овсяную кашу. Так что я оставил ее на кровати.

Ребенок проснулся. Видно, его разбудил выстрел. Он плакал. Негромко, он всегда так плакал, когда хотел есть. Я вошел в детскую и взял его на руки, но он продолжал плакать. Возможно, его напугали кровь и запах. Об этом тоже не услышишь по телевизору. Кровь имеет запах, когда ее много, она пахнет медью.

Ну, я просто уронил ребенка головкой на пол. После этого он не шевелился, и я подумал, что он умер. Я снова поднял его и положил на кровать рядом с женой.

Я заранее спрятал под кроватью ножовку, и мне оставалось только решить, с кого начать. Сначала я разрезал на куски ребенка. Начал с левой ручки. Я отпилил ее чуть пониже плеча. Но когда я начал пилить, он закричал. Наверное, падение лишь оглушило его. Он закричал, когда я почти отрезал ему руку, но больше он не шевелился. Я отпилил его правую ногу в бедре. Это было легко. Я думаю, потому, что кости у детей мягкие. Понимаете, ему еще и года не было. Крови было много. Больше, чем я ожидал. Особенно когда я отрезал его головку. Интересно, правда? Никогда не думал, что в таком маленьком теле столько крови.

Оставив части его тела на кровати, я принялся за жену. Ее ногу отрезать было гораздо труднее. Когда я пилил ее кость, мне казалось, будто я пилю дерево, только звук был другой — похожий на писк, и из кости сочилось что-то коричневое, видимо, костный мозг. Ну, мне понадобился целый час, чтобы разрезать их на куски, и я весь вспотел, пока закончил. Мясник бы справился лучше, он ведь каждый день рубит мясо, правда? Я очень устал и, когда закончил, заметил грязь... ну, экскременты. Знаете... Фекалии на кровати. Не знал, что случается, когда человек умирает. Что они об... ну, что они ходят под себя.

Я отрезал у жены одну грудь. Не знаю зачем. Наверно, чтобы посмотреть только, какая она. Я думал, она лопнет, как шарик, понимаете? Но она не лопнула. Я просто отрезал и бросил к другим частям. Но столько было крови! Правда, забавно?"

Келли Хант протянула руку и выключила магнитофон. За последнюю неделю она пятый раз слушала эту запись, но сегодня впервые ее от этого не тошнило. Она нажала кнопку обратной перемотки, и магнитофон засвистел, вращая катушки. Она остановила их и нажала воспроизведение.

— ...Но столько было крови! Правда, забавно?

Она услышала свой голос:

— Вам всегда снится одно и то же?

— Всегда одно и то же. Сон никогда не меняется. Повторяется с точностью до мельчайших деталей.

Она опять выключила магнитофон и провела рукой по длинным, до плеч, темным волосам.

На столе возле магнитофона лежала папка с бумагами. Келли раскрыла ее. В ней были сведения о человеке, голос которого она только что слушала. Морис Грант: тридцати двух лет, безработный, по специальности токарь. Десять лет женат на женщине по имени Джули, которая младше его на четыре года. Их сыну Марку десять месяцев.

Келли работала с Грантом, точнее, изучала его последние десять дней. Эта запись — одна из многих, сделанных ею и ее коллегами.

Келли просмотрела остальные документы с подробными сведениями о Гранте.

Он уже шесть месяцев безработный, и за это время отношения в их семье испортились. Келли постучала по папке карандашом. И вот теперь эти сны. Грант всегда описывал их как сны, никогда как кошмары, хотя одному Богу известно, что он чувствовал во время этих снов. Ее нервировало его спокойствие. Запись производилась, когда Грант спал. Ему давали различные лекарства, благодаря которым он мог говорить во время сна и сообщать, что видит. Сновидения изучали и исследовали уже давно, — Келли знала об этом, но никогда прежде человек не вступал в разговор во время сна и не описывал события бесстрастно, как сторонний наблюдатель.

Чтобы добиться этого состояния, Гранту впрыскивали тубарин-миорелаксант, обычно применявшийся в медицине вместе с обезболивающими средствами как снотворное. Предварительно перорально ему давали сорок пять миллиграммов метилфенидата, производного амфетамина, предназначенного для стимуляции деятельности мозга. Это сочетание лекарств вызывало у Гранта сновидения, он рассказывал о них, а его рассказы записывали на магнитофон.

Из документов Келли узнала, что в течение нескольких месяцев, предшествовавших приходу Гранта в институт, они с женой постоянно скандалили. Брак их, по сути дела, разрушился, и Грант говорил о жене с нескрываемым раздражением. Это отношение к ней подсознательно отражалось в его снах.

Келли снова взглянула на магнитофон, раздумывая, не включить ли его еще раз, но потом встала и подошла к одному из шкафов с бумагами, стоящих вдоль дальней стены. Над шкафом на стене висела фотография: Келли в окружении нескольких коллег. Снимок был сделан вскоре после ее поступления в институт, пятнадцать месяцев назад, через две недели после ее двадцатичетырехлетия.

Институт психических исследований представлял собой старинное здание, расположенное на участке земли площадью шесть акров. Стены его, местами облупившиеся от непогоды, были цвета засохшей крови. Здание, обвитое во многих местах вьющимся плющом, казалось, развалилось бы, если бы не гибкие лозы, окружившие стены, словно строительные леса. Левое крыло отремонтировали: обновленная кирпичная кладка и большие окна с зеркальными стеклами выглядели на редкость безобидно рядом с мрачными решетчатыми окнами остальных частей здания. Представлялось, что это строение насильно перетащили в двадцатый век. Над старинными печными трубами на крыше висели провода телефонной связи. Посыпанная гравием подъездная аллея соединяла институт с дорогой, ведущей в Оксфорд. Вдоль аллеи, будто часовые, выстроились высокие кедры и тополя.

Однако если внешне здание принадлежало ушедшей эпохе, то внутренний вид его был современным, почти футуристическим.

За многие годы старые комнаты превратились в прекрасно оборудованные офисы и лаборатории, предоставляющие Келли и ее коллегам все необходимое для проведения исследований.

Институт был основан в 1861 году и с тех пор занимался изучением и регистрацией всех видов психических явлений — от навязчивых состояний до телекинеза. Огромная библиотека в подвальном помещении хранила на своих полках знания, накопленные более чем за сто лет, но прогресс внес коррективы, и ученые теперь вместо гусиных перьев использовали текстовые процессоры, а вместо рассказов очевидцев и слухов — электронные устройства наблюдения.

У Келли было много сведений о Морисе Гранте, в том числе документы, которые она только что достала из шкафа. В них находился результат электроэнцефалографии мозга Гранта — один из многих; полученных во время его сна. Она посмотрела на него и покачала головой — перед ней была загадка.

На электроэнцефалограмме было пять линий, каждая из которых представляла определенную область мозга; четыре из них оказались ровными.

Ее заинтересовала пятая линия. Прибор изобразил ее в виде больших зигзагообразных штрихов, свидетельствующих о невероятной степени активности в одной области мозга.

Келли была уверена, что именно эта область контролировала сновидения. Она знала также, что все линии должны отражать активность мозга. Не будь этой единственной активной области, можно было подумать, что ЭЭГ снимались у трупа.

Дверь ее кабинета открылась.

— Извини за вторжение, Келли, — обратился к ней знакомый голос. Вошедший холодно и как бы запоздало улыбнулся. — Мне нужно поговорить с тобой.

На лице доктора Стивена Вернона появилась натянутая, формальная улыбка, в которой никогда не участвовали его глаза. Он был одним из тех толстых людей, которых из вежливости называют дородными. Пуговицы его серого костюма едва держались под напором толстого живота. Брюки были несколько коротки для него, но зато об их складки можно было порезаться. Очень густые и пышные для пятидесятипятилетнего человека волосы блестели в свете люминесцентных ламп. Усы его напоминали те, что шаловливые мальчишки забавы ради подрисовывают портретам на рекламных афишах. Черты его лица были тонкими и хищными, из-под одутловатых век смотрели серо-голубые глаза. Серый костюм. Серые волосы. Серые глаза. Вернон походил на пасмурный день. Но в этих глазах, в этом массивном теле кипела энергия. Вернон сейчас так же жаждал знаний, как и двадцать пять лет назад, когда пришел в институт. Последние двенадцать лет он его возглавлял. Подчиненные уважали его за ум и преданность делу. Часто он до глубокой ночи засиживался в своем кабинете на втором этаже, читая отчеты. В ночной тишине любил побродить по пустынным коридорам и лабораториям института, за толстыми стенами которого чувствовал себя удивительно спокойно.

Дом его находился в восьми — девяти милях от института, но он всегда неохотно возвращался туда после работы.

Дом.

Можно ли назвать домом место, куда он боялся возвращаться?

Проходя мимо Вернона, Келли уловила знакомый запах, который, казалось, следовал за ним повсюду, окружая его невидимым облаком. Это был запах ментола. Он постоянно сосал конфеты от кашля, хотя Келли никогда не видела его простуженным. В нагрудном кармане вместо ручки лежал пакетик с конфетами. Усевшись, он сунул в рот очередную конфету.

— Как у тебя продвигается дело с этим Грантом? — спросил ее Вернон.

Келли рассказала ему о магнитофонной записи и повторяющихся кошмарах.

— Да, да, я знаю об этом, — быстро сказал он. — Я кое-что слышал об электроэнцефалограмме.

Зеленые глаза Келли встретились с его серыми глазами, какое-то время они молча смотрели друг на друга.

— Можно взглянуть на нее? — спросил он.

Келли подала ему бумажную ленту. Вернон пошевелил конфету во рту и профессиональным взглядом впился в линии ЭЭГ.

— Его мозг стимулировали? — спросил он.

— Да. Мы еще используем амфетамины.

Вернон медленно кивнул. Как опытный врач он понимал, что ЭЭГ должна была зарегистрировать гораздо большую активность мозга. В институте работали четыре врача. Один из них обязательно присутствовал, когда пациенту давали лекарства, и следил за его состоянием.

— Но тогда почему активна только одна область? — вслух подумал Вернон.

— Весьма вероятно, что именно эта область управляет подсознательным мышлением, — сказала Келли. — Когда Грант бодрствовал, ЭЭГ показала лишь незначительную активность в этой области. — Она указала на линию с небольшими зубцами.

Вернон, громко посасывая свою конфету, свернул бумажную ленту и вернул ее Келли.

— Снимите ЭЭГ еще раз, когда он будет бодрствовать, — распорядился Вернон. — Потом еще одну, когда он заснет, но без лекарств. Я хочу посмотреть на нормальную ЭЭГ.

Келли кивнула.

Вернон подошел к окну и стал смотреть, как накрапывает дождь.

— Это очень важно для меня, Келли, — сказал он, сцепив за спиной руки, отчего стал похож на директора школы, собравшегося дать нагоняй непослушному ученику. — Результаты электроэнцефалографии его мозга, — продолжал Вернон, — свидетельствуют о том, что подсознание может работать независимо от остального мозга. Мы должны найти ключ к этой закрытой области.

В его голосе она уловила нотку, близкую к отчаянию. Казалось, еще немного времени и их поиски увенчаются успехом, но, видимо, времени-то у Вернона и не было. Ни дня не проходило, чтобы он не заглянул в лабораторию Келли или в ее кабинет, и так с самого начала исследований. Поведение Вернона обнаруживало нечто большее, чем обычный интерес руководителя, оно становилось навязчивым. Келли могла только гадать, почему.

Он все еще стоял у окна, а она смотрела на его широкую спину.

— Я постараюсь снять у него ЭЭГ прямо сейчас, — сказала она.

Вернон повернулся, кивнул и направился к двери.

— Я буду в своем кабинете, — сказал он. — Как только будут результаты, дай мне знать.

Когда он проходил мимо, она снова почувствовала запах ментола. Он закрыл за собой дверь, и удаляющиеся шаги гулким эхом отозвались в коридоре.

Она положила бумаги в шкаф, вышла из кабинета и торопливо направилась к лестнице, чтобы спуститься в лабораторию.

Стивен Вернон тяжело погрузился в кресло за дубовым столом и закрыл глаза, поглаживая переносицу большим и указательным пальцами. В приемной под аккомпанемент барабанящего по стеклу дождя постукивала машинка секретарши.

Его большой, как и подобает руководителю, кабинет был одной из немногих комнат в здании, которые отдавали дань прошлому. Деревянная обшивка стен и стол пахли так, будто их недавно навощили. Напротив стола висела весьма неплохая копия картины Жерико «Капрал Жерар». Вернон скользнул по картине рассеянным взглядом, его одолевали другие мысли.

Неужели ЭЭГ Гранта в самом деле открыла доселе неизвестную область мозга? Неужели они нашли ключ к подсознанию? Может ли он надеяться на удачу через столько лет?

Он выпрямился в кресле и взглянул на телефон. Звонок мог раздаться через пять минут, пять часов или пять недель. Но он верил, что это произойдет, ведь он ждал этого звонка столько лет.

Глава 5

Париж

— Смотрите на часы.

Жан Декар сосредоточил внимание на плавно вращающемся в воздухе золотистом предмете. Дыхание его замедлилось, неглубокие, хриплые вдохи перемежались неровными выдохами. Правая рука покоилась на ручке кресла, левая лежала на коленях.

— Ни о чем не думайте, — услышал он. — Только смотрите на часы и слушайте меня.

Казалось, голос был в сотне миль от него.

На самом деле он принадлежал Алену Жуберу, который стоял на коленях рядом с ним. Жубер раскачивал висящие на цепочке часы.

Тут же, зажав пальцами ручку, стоял Мишель Лазаль, который наблюдал за происходящим и был готов записать все, что увидит. Лазалю было тридцать восемь лет, на два года больше, чем Жуберу, но пухлое и румяное лицо его выглядело моложе. Они работали вместе уже два года, и за это время стали друзьями. Сейчас Лазаль внимательно наблюдал, как Жубер наклонился к Декару, веки которого начали смежаться сном.

— Вы будете спать, но услышите мой голос и ответите на мои вопросы, — сказал Жубер. — Вы меня поняли?

Декар медленно кивнул.

— Вы меня поняли? Отвечайте.

— Да.

— Как вас зовут?

— Жан Декар.

— Где вы живете?

— Улица Сен-Жермен, 16.

— Сколько вам лет?

— Сорок один.

Лазаль что-то записал в блокноте, потом увидел, как Жубер достал из кармана миниатюрный фонарь и посветил Декару в глаза.

— Он готов, — сказал Жубер, заметив, что зрачки пациента сильно расширились. — Но на всякий случай проверим.

Он взял со стола две толстые длинные иглы примерно по шесть дюймов каждая. Собрав в складку кожу на правой руке Декара, он медленно проколол ее иглой.

Тот не реагировал.

— Вы чувствуете боль, Жан? — спросил Жубер.

— Нет.

Он взял вторую иглу и, выпрямив пальцы Декара, вонзил ее под ноготь указательного пальца до самого ушка. Крови не было.

— Вы что-нибудь чувствуете?

— Нет.

Жубер кивнул коллеге и быстро вытащил иглы.

Лазаль достал из кармана колоду карт и подал ее Жуберу, став так, чтобы видеть карты. Первой была семерка пик.

— Какая карта у меня в руке, Жан? — спросил Жубер.

Декар ответил.

— А сейчас?

— Дама бубен.

— Верно. А следующая?

— Десятка треф.

— Верно.

Они проверили тридцать карт, все ответы совпадали.

— Поразительно! — сказал Лазаль. — Ты будешь сейчас выводить его из этого состояния?

— Через минуту, — ответил Жубер и снова обратился к Декару: — Жан, я сейчас задумаю несколько слов. Вы попробуете назвать их. Вы меня поняли?

— Да.

Жубер написал слова на листке бумаги и показал коллеге. Декар перечислил слова почти автоматически.

Жубер улыбнулся. Лазаль изумленно покачал головой.

— На улице Де-Болонь будет автомобильная катастрофа.

Декар произнес эти слова так же невыразительно, как и предыдущие. Жубер и Лазаль ошеломленно посмотрели на него.

— Повторите еще раз, — потребовал Жубер.

Декар подчинился.

— Когда? Откуда вы знаете?

— Я вижу мертвых. — Он безучастно смотрел куда-то вперед, как будто видел сквозь стену то, чего не видели двое других.

— Когда произойдет катастрофа? — спросил Жубер.

— Сегодня, без одиннадцати четыре.

Лазаль бросил тревожный взгляд на свои часы.

— Уже без четырнадцати четыре, — сказал он Жуберу.

— Откуда вы знаете, что она произойдет? — настаивал Жубер.

— Я вижу ее сейчас.

— Сколько человек погибнут?

— Четверо.

— Возможно ли это? — спросил Лазаль, наморщив лоб. — Может ли он в самом деле видеть это?

Вместо ответа Жубер посмотрел на часы, которые показывали без двенадцати четыре.

Жан Декар какое-то время молчал, затем рот его широко раскрылся, словно в беззвучном крике, лицо исказили безграничный страх и такая пронзительная боль, что Лазаль отступил на шаг. Затем, хрипло застонав, Декар потерял сознание.

Исследователям понадобилось десять минут, чтобы привести его в чувство, но и придя в сознание, он, казалось, все еще пребывал в трансе. Только через полчаса он смог разговаривать и попытался встать, но упал, уронив стол. Лицо его было мертвенно-бледным, под глазами выступили темные пятна.

Жубер схватил его за руку:

— Жан, вы помните, что говорили мне сейчас?

Декар покачал головой.

— Мне плохо, — все, что он смог сказать.

Лазаль принес ему стакан воды.

Вдруг раздался громкий стук в дверь, и в комнату вошел полный мужчина в форме жандарма.

— Кто из вас Жан Декар? — спросил он.

— Я, — сказал Декар.

— А вы кто? — обратился жандарм к исследователям.

— Мы работаем здесь, в метафизическом центре, — ответил Лазаль.

— Пожалуйста, оставьте нас, — сказал жандарм.

— Не стоит, — возразил Декар. — Все в порядке. Чем я провинился?

— Ничем, мсье, — извиняющимся тоном проговорил жандарм. — Я пришел, чтобы сообщить вам плохую новость.

Лазаль и Жубер переглянулись, потом посмотрели на жандарма. Всех охватило чувство тревожного ожидания. Жандарм негромко произнес:

— Сегодня примерно без одиннадцати четыре ваша дочь погибла: школьный автобус столкнулся с грузовиком. Кроме нее, погибли еще три человека.

— Где это произошло? — спросил Декар, глаза которого наполнились слезами.

Жандарм откашлялся:

— На улице Де-Болонь.

Глава 6

Мишель Лазаль зачерпнул рукой холодную воду и сделал глоток. Почувствовав, что таблетка транквилизатора застряла в горле, он выпил еще немного воды и вытер руки полотенцем. Он глубоко вздохнул и положил флакон с таблетками в карман брюк. Возможно, принимать таблетки ему уже необязательно, но за восемнадцать месяцев после смерти жены они стали значить для него больше, чем психологическая поддержка. Лазаль зависел от них и осмеливался смотреть на жизнь только сквозь призму облегчения, которое приносили ему эти таблетки. Он не был похож на человека, перенесшего нервное расстройство, но и его тридцатипятилетняя жена не давала ни малейшего повода предположить, что она может умереть от сердечного приступа. После ее смерти Лазаль ушел в себя, и выманить его из скорлупы не могли ни друзья, ни работа. Он жил как отшельник.

Детей у них с женой не было. Она была бесплодна — результат непроходимости фаллопиевых труб. Родители Лазаля умерли пять лет назад, и ему не к кому было обратиться за поддержкой. Его недуг развивался исподволь, постепенно, как щупальцами охватывая душу, пока не помрачился его рассудок.

Он повернулся и посмотрел на Жубера, который сидел с закрытыми глазами, изящно держа сигарету двумя пальцами. Пепел, казалось, вот-вот упадет с нее, и Лазаль наблюдал, как дым медленно поднимался вверх. Наконец Жубер шевельнул рукой, невольно стряхнув пепел, и Лазаль поспешно втоптал его в ковер.

Лазаль работал Б метафизическом центре уже двенадцать лет. Центр находился на окраине Парижа — большое современное здание в форме гигантской буквы "Е". Казалось, что оно высечено из одной каменной глыбы — такими плавными и гармоничными были его очертания. Лазаль жил примерно в миле от центра, рядом с церковным двором, где похоронили его жену.

Он стоял, рассеянно оглядывая комнату и стараясь не думать о жене, но всегда, когда он узнавал о чьей-либо смерти, как сейчас о смерти дочери Жана Декара, воспоминания завладевали им с новой силой.

Его коллега Жубер был свободен от всяких уз. Он развелся с женой и считал работу куда более привлекательной, чем семейная жизнь. Проведя шесть лет в лаборатории парапсихологии в Утрехте, где ему присвоили степень доктора психологии, он мог считаться более сведущим в области паранормального, чем Лазаль, хотя и был двумя годами моложе.

До прихода в парижский центр он еще какое-то время работал в университете Фрибурга в Западной Германии

Психологически Жубер отличался от своего коллеги столь же резко, сколь и физически. С холодной отчужденностью он видел во всем и во всех лишь потенциальный источник информации или объект изучения. К испытуемым, с которыми работал, он проявлял не больше чувств, чем к подопытным кроликам. Наука для Жубера была средоточием жизни, а знания — высшей целью. Он не мог успокоиться, не решив проблемы, а именно в этот момент они с Лазалем стояли перед нерешенной проблемой.

— Предвидение.

Лазаль взглянул на коллегу.

— Я говорю о Декаре, — продолжал тот. — Вначале у него проявились телепатические способности, а затем он увидел эту катастрофу. Это предвидение.

— Ты думаешь, он смог увидеть катастрофу, потому что в автобусе была его дочь? — спросил Лазаль.

— Декар не знал, что среди жертв будет его дочь, но предвидел катастрофу и гибель четырех человек. Мы провели опыты с тремя другими испытуемыми точно так же, как с Декаром, и во всех случаях результаты совпали. Каждый из них в состоянии гипнотического сна продемонстрировал разную степень телепатической способности, но тех испытуемых мы выводили из состояния транса раньше и быстрее. Продлись транс подольше, возможно, они тоже смогли бы предсказать грядущие события.

Жубер встал, подошел к столу, на котором стоял кофейник, и налил себе чашку кофе. Отпив небольшой глоток, он слегка поморщился — кофе обжег ему язык.

— Насколько мы сможем предсказывать любые события, — продолжал он, — будет зависеть лишь от восприимчивости испытуемого. — На лице его мелькнула улыбка. — Они помогут не только предотвращать бедствия: способность предугадывать события может оказаться весьма прибыльной. Интересно, сможет испытуемый предсказать результат, когда колесо рулетки еще вращается? — Жубер снова отпил кофе, уже не обращая внимания на его температуру.

— Но Декар сумел предсказать будущее, только находясь в гипнотическом трансе, — заметил Лазаль.

— Это говорит о том, что в мозгу есть область, которая продолжает функционировать, даже когда человек без сознания, — область, ранее неисследованная и способная к предвидению.

Наступившее молчание нарушил Лазаль.

— Я позвоню в институт в Англию, — сказал он. — Они должны знать об этом.

— Не надо, — возразил Жубер, — я сам им позвоню.

Он вышел из комнаты и закрыл дверь, оставив Лазаля в некотором недоумении. Войдя в свой кабинет, Жубер сел за стол и придвинул к себе телефон. Подняв трубку, он долго размышлял, прежде чем набрать номер.

«Ранее не изучавшаяся область мозга, — подумал он и нахмурился. — Это открытие несомненно принесет славу».

Таким открытием ему не хотелось делиться.

Еще некоторое время он возбужденно постукивал по столу рукой, затем набрал номер.

Келли Хант подняла трубку.

— Келли Хант слушает, — сказала она.

— Мисс Хант, я звоню из метафизического центра, — послышался в трубке незнакомый голос.

— Лазаль? — спросила она.

— Нет. Меня зовут Жубер. Ален Жубер. Мы с вами еще не разговаривали.

Келли не понравился его отчужденный тон, но было приятно, что он, как и Лазаль, говорит на превосходном английском. Ее французский был не более, чем сносный.

— Вы получили копию магнитофонной записи, которую я вам выслала? — спросила она.

— Получили, — ответил он.

— Опыты с испытуемыми дали какие-то результаты?

Жубер молчал, в трубке слышалось только шипение.

— Нет, — наконец ответил Жубер вяло. — Я потому и звоню вам, что считаю бессмысленным дальнейший обмен информацией между нашими институтами.

Келли нахмурилась.

— Но мы с самого начала договорились, что будем проводить исследования совместно, — возразила она. — Вы должны были использовать гипноз, мы — лекарства.

Последовала длительная пауза.

— Испытуемый, с которым мы сегодня работали, оказался невосприимчивым, — солгал француз.

Келли уловила в его голосе враждебность, озадачившую ее.

— Лазаль говорил мне, что ваши опыты с использованием гипноза, кажется, дают хорошие результаты, — раздраженно проговорила она. — Он был очень доволен тем, как идут у вас дела.

— Мой коллега имеет привычку все преувеличивать, — сказал холодно Жубер.

— Где Лазаль? Могу я с ним поговорить?

— Он работает. Я не хочу его беспокоить.

— Значит, мне вы ничего не скажете?

— Нет, — последовал быстрый, пожалуй, чересчур быстрый ответ.

Келли отвела трубку от головы и посмотрела на нее, словно ждала, что из нее покажется голова Жубера. Его грубый тон резко отличался от приятного голоса Лазаля, к которому она успела привыкнуть.

Келли собралась уже рассказать об ЭЭГ Мориса Гранта, но Жубер опередил ее.

— Мне нечего вам сказать, — решительно проговорил он.

— Придется мне сообщить доктору Вернону, что...

Жубер прервал ее:

— Поступайте, как вам угодно, мисс Хант. — Он положил трубку.

Келли поймала себя на том, что снова смотрит на трубку, и медленно опустила ее. Первоначальное замешательство, вызванное неучтивостью француза, перешло в гнев. Жубер почти откровенно ей нагрубил. Почему? — спрашивала она себя.

Хотел что-то от нее скрыть?

Если да, то по какой причине?

Она покачала головой, раздраженная как Жубером, так и своим слишком живым воображением. Как бы то ни было, он не имеет права разрывать связи между двумя институтами. Не поговорить ли ей с Лазалем? У нее был его домашний номер.

Может быть, он сам ей завтра позвонит?

Она откинулась в кресле, слушая, как дождь барабанит в окно. На столе перед ней лежала последняя электроэнцефалограмма, которую лишь час назад сняли у Мориса Гранта. Она была нормальной, заметно отличаясь от той, что была у него после приема лекарств. Она бросила оценивающий взгляд на линии ЭЭГ, но не заметила ничего необычного. Позднее, когда Грант уснет, они снимут у него еще одну ЭЭГ. Возможно, на ней будут отклонения, которые позволят им разгадать фокусы, которые проделывает его мозг.

Она вспомнила, как он описывал свой кошмар — ритуальное убийство жены и ребенка.

«Что бы это значило?» — подумала она.

Глава 7

Оксфорд

Было уже далеко за полночь, когда темноту подъездной аллеи, ведущей в дом Стивена Вернона, рассек свет мощных фар «ауди» Дождь, ливший весь день, сменился ледяным ветром, который колотил в окна машины, словно стремясь ворваться внутрь. Вернон заехал на стоянку, заглушил мотор и некоторое время сидел в темноте.

Луна тщетно пыталась освободиться из объятий густых облаков, в ее слабом свете на фоне темного неба дом Вернона поблескивал как драгоценный камень.

Вернон открыл дверцу машины и выбрался наружу. Ветер пронизывал его насквозь, обжигал руки и лицо. Он побежал к двери, нащупывая на бегу ключ в кармане, изо рта его валил пар. Он открыл дверь и включил свет. Холл и крыльцо осветились, темнота на несколько метров отступила от фасада дома.

Высокий деревянный забор, окружавший дом, угрожающе скрипел под напором ветра. Забор надежно отделял Вернона от ближайших соседей. Войдя и закрыв за собой дверь, он с обычным удовольствием взглянул на теплые, хорошо подобранные пастельные тона стен и ковров со вкусом отделанного дома.

На половике лежал большой конверт. Увидев почтовый штемпель, Вернон не сразу решился открыть его. Он отнес письмо в гостиную и положил на старинное бюро в углу комнаты. Затем подошел к ореховому шкафчику для напитков, достал стакан, бутылку «Хейга», щедро налил себе, выпил и взглянул на письмо, лежащее на бюро. Поставив стакан, он заметил, что рука дрожит.

Он прошел на кухню и включил тотчас же загудевшие лампы дневного света. Пошарив в холодильнике, он нашел замороженного цыпленка в полиэтиленовом пакете. Согласно инструкции, варить его следовало пятнадцать минут. Вернон решил, что этой еды ему хватит — аппетита не было. Опустив цыпленка в кастрюлю с водой, он вернулся в гостиную, стараясь не смотреть на письмо.

Когда он поднимался на второй этаж, ступени под ним жалобно скрипели. Из окна на лестничной площадке были видны два соседних дома, они стояли погруженные во тьму — жильцы, очевидно, давно уже легли спать. Вернон решил, что поест и сделает то же самое.

На лестничную площадку выходили пять дверей: одна вела в его спальню, другая — в комнату для гостей, третья — в ванную, четвертая — во вторую спальню, принадлежавшую когда-то его давно уехавшей дочери. Пятая дверь была заперта на ключ.

Вернон на мгновение остановился перед ней, с трудом сглотнув слюну, потом потянулся к ручке двери.

Громко задребезжало окно, заставив его вздрогнуть. Он еще раз посмотрел на дверь и через площадку прошел в свою спальню. Сняв костюм, он аккуратно повесил его и надел свитер и серые брюки. Без рубашки его живот выпячивался еще сильнее, безобразно свисая над поясом. Он попытался втянуть его, но ничего не вышло. Вернон сдался, оставив живот в покое. Он посмотрел на часы, стоящие на столике у кровати, и, решив, что ужин скоро будет готов, выключил свет, и снова вышел на лестничную площадку.

Подойдя к запертой двери, он вновь остановился и с трудом перевел дыхание; сердце учащенно забилось в груди.

Послышался громкий треск, и Вернон невольно вскрикнул. Быстро обернувшись, он пытался понять, что произошло.

В окна яростно бил ветер, его леденящий душу вой заглушал дыхание Вернона.

Вновь раздался треск, и Вернон понял, что он идет из запертой комнаты. На этот раз звук был более глухим.

Он шагнул к двери и на мгновение застыл, вновь услышав этот звук, похожий на резкий скрип скребущих стекло когтей.

Стекло.

Тут он вспомнил, что возле окна запертой комнаты растет дерево. Должно быть, ветви его, сгибаясь под ветром, касались стекла. И все.

Вернон разозлился на себя за свой страх. Он еще несколько мгновений пристально смотрел на дверь, потом повернулся и пошел вниз по лестнице. Проходя через гостиную, он не удержался и еще раз взглянул на закрытое письмо, лежавшее на бюро как безмолвный укор. Он пообещал себе открыть письмо после ужина.

Начав есть, он понял, что не так голоден, как ему показалось. Равнодушно потыкав еду вилкой, он оставил тарелку на столе и отправился в гостиную. Там он снова наполнил стакан шотландским виски и опустился в кресло перед камином. В комнате было прохладно. Вернон придвинул кресло ближе к теплу и стал смотреть на пляшущие языки искусственного пламени в электрическом камине. Проглотив почти все виски, он держал стакан в руке и рассматривал оставшуюся в нем жидкость.

Над ним заскрипели половицы.

«Просто дом начал оседать», — подумал он, улыбаясь тому, что еще может шутить.

Он поднялся, вновь наполнил стакан и только теперь отважился взять письмо. Он чуть не выронил его, уже начав открывать, когда тишину гостиной нарушил резкий звонок телефона.

Он поднял трубку.

— Стивен Вернон слушает, — сказал он.

— Я пытался дозвониться к вам раньше, но никто не брал трубку, — сказал голос с сильным акцентом; Вернон узнал его сразу.

— Что у вас, Жубер? — спросил он.

Француз рассказал ему о предсказании Декара.

— Кто-нибудь еще об этом знает?

— Только Лазаль.

— Вы не рассказывали Келли?

— Нет. Вы же сказали: не давать ей никакой информации, кроме той, что вы позволите ей дать.

— А как насчет Лазаля?

— Он ничего не знает, он...

Вернон прервал его:

— Меня интересует, что он рассказал Келли.

— Она не знает ничего о том, что произошло сегодня, и с этого момента иметь с ней дело буду я.

Вернон кивнул.

— Вернон? Вернон, вы там?

Он спохватился:

— Да, извините. Послушайте, Жубер, когда вы сможете утверждать, что опыты прошли успешно?

Француз задумался:

— Трудно сказать. Хотя я чувствую, что мы близки к успеху.

— Насколько близки?

— Вы требуете слишком многого, Вернон. Я не могу говорить наверняка.

— Подумайте. Я очень долго ждал этого.

— Не только вы ждали.

Наступило долгое молчание, которое нарушил Жубер:

— Два дня, возможно, немного больше, но я не могу гарантировать.

Вернон вздохнул:

— Помните, Келли ничего не должна знать.

— А если она что-нибудь заподозрит?

— Я об этом позабочусь.

Судя по всему, Жубера устроил такой ответ. Они коротко распрощались, и француз положил трубку. Вернон несколько мгновений стоял неподвижно, потом тоже положил трубку и вернулся к креслу у камина. К своему виски. И к письму.

Он открыл конверт и вынул из него листок бумаги. Прежде, чем развернуть его, Вернон сделал еще один глоток виски.

Перед тем, как начать читать, он взглянул на заголовок: «САНАТОРИЙ ФЭРХЭМ».

Глава 8

Нью-Йорк

Блейк внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале ванной и покачал головой. Ничего не помогало. Проклятый галстук-бабочка никак не хотел выравниваться. Он со злостью сорвал галстук с шеи и попытался завязать его еще раз. Он провозился добрых пятнадцать минут, но ничего не получалось; Блейк начал выходить из себя. Он взглянул на часы: ровно восемь часов вечера, что подтвердил и диктор телевидения, представивший новую передачу.

Матиас обещал заехать за ним в отель в восемь пятнадцать. Дорога до дома Тони Ландерс займет минут двадцать-тридцать, в зависимости от движения на улицах ночного Нью-Йорка.

Имя Тони Ландерс было хорошо знакомо Блейку. Она была потрясающе красивой женщиной, два дня назад ее наградили премией «Эми» за выступление на одном из крупнейших телевизионных театрализованных представлений года. Сейчас она выступала на Бродвее, играя в постановке Джо Нортона «Знакомьтесь, мистер Слоун», на которую валили зрители. Сегодня вечером она принимала гостей в ознаменование своего триумфа. Матиас был среди приглашенных и уговорил Блейка пойти с ним. Писатель и раньше бывал на подобных вечеринках; обычно "его порядком раздражали все эти восторги по поводу собственных успехов, все эти столкновения самолюбий, непредсказуемые, как автомобильные аварии. Вечеринки в Лос-Анджелесе, куда толпами валила актерская братия, были невыносимы. Они устраивались по любому поводу, обычно не самому удачному. Эти почти мазохистские сборища с бесстыдными откровениями честолюбцев состояли преимущественно из бывших знаменитостей, неудачников и тех, кто тщился стать восходящей звездой. Он встречал там писателей, еще не нашедших себе издателя, но держащих себя преемниками Хемингуэя; актеров и актрис, похваляющихся завидной ролью, обещанной им в многосерийном фильме, но наверняка перебивающихся случайными заработками официантов или мойщиков автомобилей.

Нью-йоркские вечеринки были несколько иными — такими же скучными, как и все остальные, но более приемлемыми для Блейка, поскольку в Нью-Йорке было меньше лицемерия, чем на Западном побережье. Так или иначе, ему не улыбалась перспектива провести вечер в такой компании, но если уж его попросил Матиас, то он пойдет.

Он все еще боролся со своим галстуком, когда зазвонил телефон. Блейк оставил непокорный галстук в некотором беспорядке и поднял трубку:

— Да.

— Вас ждут внизу, мистер Блейк.

Он взглянул на часы: было ровно восемь пятнадцать.

— Я сейчас спущусь. — Он выключил свет, закрыл за собой дверь и пошел к лифту.

В человеке, стоящем у конторки портье, Блейк узнал шофера Матиаса. Он торопливо затягивался дымом сигареты, которую неохотно выбросил, увидев выходящего из лифта англичанина. Блейк подошел к нему, миновав кого-то краснолицего, кто жаловался, что мыло у него в номере грязное. Шофер улыбнулся.

— Мистер Блейк, — сказал он, — мистер Матиас ждет вас в машине.

Они прошли через вестибюль, по которому разносилась легкая музыка, и вышли на Пятьдесят девятую улицу, оглушившую их автомобильными сигналами, криками и шумом моторов. Мимо пронеслась полицейская машина, и вой сирены дополнил уличную какофонию.

Шофер указал Блейку на припаркованный черный «кадиллак» и открыл дверцу. Писатель вдруг почувствовал себя дешевым гангстером, которого хотят убрать. Ухмыляющееся лицо шофера и невозмутимый вид Матиаса на заднем сиденье усиливали это ощущение.

Медиум сиял белизной: белый костюм, белые туфли, белая рубашка. Из этого белого однообразия выбивался лишь красный галстук. Глядя на него, казалось, что Матиас истекает кровью.

— Добрый вечер, Дэвид, — сказал Матиас.

Блейк поздоровался с ним. Он сомневался: рассказывать ли о том, что произошло вчера вечером. Голос в комнате. Тело в ванне. В конце концов решил, что не стоит. Он бросил на Матиаса быстрый, оценивающий взгляд. Из-за белого костюма лицо медиума выглядело более темным, щеки и шея были почти не видны. Сжатые руки лежали на коленях, и Блейк увидел на них два кольца— оба золотые с большой жемчужиной.

— Как ты провел день? — спросил его Матиас.

— Не слишком хорошо, учитывая, что большую его часть я просидел в библиотеке, — ответил писатель.

— Все ищешь?

Блейк кивнул.

— Пытаешься раскрыть тайны разума? — усмехнулся медиум.

Блейк промолчал.

— Почему ты попросил меня пойти на эту вечеринку? — поинтересовался он.

Матиас пожал плечами.

— Мы с тобой сдружились за эти шесть дней, и я подумал, что тебя это развлечет, — сказал он, улыбнувшись.

— Среди гостей будут твои пациенты?

— Некоторые из них время от времени обращаются ко мне за помощью, если ты это имеешь в виду.

— За какого рода помощью?

— Это важно?

— Мне просто любопытно.

— Тебе все любопытно, Дэвид. — Медиум посмотрел в окно машины.

Блейк несколько мгновений изучал его профиль, затем сам стал глядеть на оживленную улицу. По обе стороны на фоне темного неба возвышались черные небоскребы, похожие на бетонные гейзеры, вырвавшиеся из недр земли. Некоторые из них были почти не видны, их контуры угадывались по освещенным окнам. Казалось, кто-то собрал сотни звезд и швырнул их на эти черные громады. Над магазинами, кинотеатрами, клубами, концертными залами горели разноцветные неоновые вывески, как жуки-светляки, заключенные в стеклянную тюрьму. Вечно бодрствующий город готовился к очередной бессонной ночи.

— Я как-то спрашивал, почему тебя так волнуют пределы моих возможностей, — сказал Матиас, помолчав.

— И я ответил, что не люблю тайн, — отозвался Блейк. — Я еще никогда не встречался с тем, что выше моего понимания. — В голосе писателя прозвучала твердая, почти непоколебимая решимость.

В голубых глазах медиума вспыхнул огонек сомнения, заметный даже в темном салоне «кадиллака».

— Есть вещи...

— ...которые лучше не знать, — закончил за него Блейк. Оба рассмеялись.

— Меня не остановят избитые клише, — с улыбкой сказал англичанин. Через минуту уже более серьезно он продолжал: — Эта сила, эта способность управлять чужим астральным телом... Задумывался ли ты над тем, что можешь пользоваться этим как оружием?

Матиас, как показалось, был искренне озадачен:

— Я что-то не понимаю.

— Если ты волен управлять разумом и поступками других людей, то нет предела ни твоим возможностям, ни тому, что могут совершить другие под твоим влиянием.

«Кадиллак» начал замедлять ход. Дом Тони Ландерс впереди светился морем огней.

— Ты полагаешь, я об этом не думал? — улыбнулся Матиас.

Шофер остановил машину позади ярко-красного «порше», вышел и открыл дверцу для Матиаса. Не дожидаясь, пока дверцу откроют для него, Блейк высадился с другой стороны и еще раз попытался поправить свой галстук.

Гудронированная дорога, образующая перед домом Тони Ландерс полукруг, больше походила на выставку автомобилей, чем на обычную дорогу. Блейк насчитал пять «кадиллаков», два «транзама», один «порше» и одну «плимутскую фурию», когда они с медиумом подходили к крыльцу.

По обе стороны трехэтажной махины росли деревья, окруженные прекрасно ухоженными цветочными клумбами. В вышине горели подвешенные на веревках лампочки, и светом было залито каждое окно дома. Дом, стоявший на склоне холма, в темноте напоминал маяк.

Ближайший дом по соседству находился примерно в пятистах ярдах от него. Музыка была слышна и перед домом, но когда дверь открылась, Блейку показалось, что музыка хлынула на него, словно волна, слившись с гулом голосов.

Служанка провела Матиаса и Блейка в гостиную, по размеру лишь немного уступавшую танцевальному залу. Винтовая лестница в центре гостиной вела на второй этаж, там на площадке Блейк заметил дружелюбно беседующих людей, которые разделились на группы и пары. С потолка, как гроздья бриллиантов, свисали две огромные люстры. Несмотря на роскошь и великолепие, в доме было уютно. Вокруг пианино, стоявшего в углу гостиной, собрались пять-шесть человек. Пианист, как показалось Блейку, его сверстник, тихо играл, не обращая внимания на музыку, доносившуюся из громкоговорителей. Писатель узнал в нем ведущего вокалиста группы, возглавляющей списки американских хит-парадов. Он узнал еще трех-четырех известных актеров и актрис, а также кинорежиссера, которого пару раз видел по телевизору.

У большого открытого камина с бокалом шампанского в руке стояла Тони Ландерс. Она беседовала с седовласым мужчиной изысканного вида; он то и дело касался рукой кончика своего носа, видимо, смущенный непреодолимым желанием заглянуть глубже, чем позволяло декольте.

Блейк, поверхностно знакомый с ней, никогда не видел ее так близко, и она показалась ему красивее, чем прежде. Невысокая — всего пять футов шесть дюймов — она была в туфлях на тонком высоком каблуке. Высокий, до бедра, разрез ее черного платья при каждом движении открывал стройные ноги. Густые рыжие волосы падали на ее плечи и блестели в свете люстр, словно оранжевый шелк. В середине темного колье сверкал крупный бриллиант.

— Наша хозяйка, — сказал Матиас, кивнув в ее сторону. Он взял бокал шампанского с подноса, который держала коротконогая официантка, Блейк последовал его примеру.

Потягивая шампанское, Блейк заметил, что все глаза "обратились на Матиаса. Его белый костюм был, конечно, очень эффектен, но Блейк решил, что и в потрепанной спортивной куртке он все равно отличался бы от всех. К медиуму обратилась девушка.

— Вы Джонатан Матиас, не так ли? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Да, — ответил он, ласково пожимая ей руку.

Он представил ей Блейка, которому показалось, что девушка чем-то озабочена. Она небрежно улыбнулась писателю и вновь повернулась к Матиасу, глядя на него, как на музейный экспонат. Потом она вернулась к своей компании.

Незнакомый мужчина подошел к медиуму и пожал ему руку. В его глазах Блейк заметил то же глубокое почтение, что и в глазах девушки Незнакомец, небрежно улыбнувшись писателю, отошел с несколько удивленным видом. Блейк и сам немного удивился, увидев еще нескольких людей, подошедших к Матиасу. Стоя рядом с ним, Блейк чувствовал себя как пес, доедающий объедки хозяина. Поэтому он растерялся и не сразу ответил, когда к нему обратилась девица в роскошном брючном костюме синего цвета. Так что девица ушла, не дождавшись ответа.

Блейк взял с подноса еще один бокал с шампанским. Не то чтобы он любил этот напиток, но все лучше, чем стоять, засунув руки в карманы, как телохранитель Матиаса.

— Они тебя явно знают, — сказал он медиуму, когда от того отошел последний поклонник.

Блейк осушил бокал и поставил его на ближайший стол. Много бы он дал за кружку пива. Даже банка легкого теплого пива была бы ему приятнее шампанского.

— Я раньше не встречал никого из этих людей, Дэвид, — сказал Матиас, отпив шампанского.

— Значит, они видели тебя по телевизору, — уверил его Блейк.

— Люди всегда восхищаются тем, чего не понимают. — Голубые глаза сверкнули. — А меня они не поймут никогда.

— Ты этого хочешь? — спросил Блейк.

— Именно этого я хочу.

Они холодно посмотрели друг на друга, скрестив взгляды, как шпаги.

— Джонатан!

Повернувшись, они увидели, что к ним подошла Тони Ландерс. Она широко улыбалась, и ее зубы свидетельствовали о мастерстве ее дантиста.

— Я так рада, что вы пришли, — сказала она, целуя медиума в щеку.

— Ты прекрасно выглядишь, Тони, — заметил Матиас. — Мы давненько с тобой не виделись.

Она повернулась и с улыбкой взглянула на Блейка, который улыбнулся ей в ответ, когда Матиас представил его.

— Поздравляю с получением «Эми», мисс Ландерс. — Он указал на статуэтку на каминной доске.

— Спасибо. Пожалуйста, зовите меня Тони. — Она говорила так ласково и приветливо, что Блейк сразу почувствовал себя непринужденно. Она действительно была очень хороша, и в ней поразительно сочеталась детская наивность с неразвитой сексуальностью.

— Чем вы занимаетесь, Дэвид? — спросила она.

— Я писатель.

— Какие книги вы пишете?

— Документальные. О паранормальных и оккультных явлениях и о другом в этом же роде.

— Неудивительно, что Джонатан пришел с вами, — сказала она, взяв медиума за руку. — Вы и о нем пишете?

— Пытаюсь.

Тони хихикнула и взяла бокал, все еще стоявший на каминной доске. Над камином висела цветная фотография, восемь на десять, в позолоченной рамке. На ней был мальчик, как показалось Блейку, не старше восьми лет. Мальчик улыбался, светлые волосы были зачесаны за уши, слегка торчащие, а нос и лицо неравномерно усеяны веснушками; даже за стеклом рамки глаза его светились веселым озорством.

— Это мой сын Рик, — сказала она. — Он сегодня ночует у приятеля.

Блейк бросил быстрый взгляд на руку и не увидел обручального кольца. Ему хотелось знать, кто отец ребенка.

— У вас есть семья, Дэвид? — спросила она. '200

— Я за собой-то с трудом присматриваю, не говоря уже о других, — улыбнулся Блейк.

— Рик для меня — все. Если бы у вас был ребенок, вы бы меня поняли, — сказала она совсем другим голосом.

Она с нежностью посмотрела на фотографию своего сына. Она не хотела ребенка, и роды были трудными. Она и сейчас время от времени встречала отца Рика, одного из руководителей рекламного отдела «Твентис сентшери фокс». Он по-прежнему жил в доме, который они вместе приобрели девять лет назад. Это он захотел, чтобы они жили вместе. Он был почти на десять лет старше Тони, и она слушалась его во всем. Она боготворила его когда-то, и он ее обожал. Молоденькая, но уже известная актриса, она сыграла за шесть месяцев после приезда в Лос-Анджелес из Вирджинии две главные роли. Ее гонорар уже составлял полмиллиона за фильм, и, казалось, все идет хорошо, но она забеременела. Сначала он обвинил ее в измене, но, успокоившись, принял быстрое и, как потом она поняла, твердое решение: делай аборт или уходи из дома.

«Ребенок, — сказал он ей, — разрушит твою карьеру». Кроме того, он еще не был готов стать отцом. Впервые за все время их связи Тони положилась на свою интуицию. Аборта не будет, решила она, и если дело кончится разрывом, то так тому и быть. Она переехала к подруге и продолжала работать, а когда беременность стала заметна, начала озвучивать рекламные передачи по телевизору.

Разрыв с ним и тяжелые роды (кесарево сечение после шестнадцати часов мучений) довели ее до нервного расстройства. Три месяца она билась в тисках столь глубокой послеродовой депрессии, что близкие серьезно беспокоились о ее психическом здоровье. Мало-помалу она стала выздоравливать и решила, что будет жить для ребенка. Ей было очень трудно, но она выстояла. Через пять месяцев, чтобы выручить старого приятеля, она пошла работать в сценарный отдел Эм-джи-эм. Месяц изнурительных физических упражнений и диета вернули ей прежнюю стройность, а еще два месяца спустя ей предложили главную роль в сериале Эй-би-си, хорошо принятом публикой. Это был небольшой шаг обратно в кино и вот теперь — на сцену.

— Как Рик? — спросил Матиас, тоже внимательно смотревший на фотографию.

— Хорошо. — Она засияла. Одно только упоминание имени мальчика оживило ее. — Джонатан мне очень помог, когда я вновь начала работать после рождения Рика, — объяснила она Блейку.

Писатель кивнул.

— Ну и какая роль ждет вас теперь? — спросил он.

Улыбка сошла с ее лица:

— Знаете, у меня есть проблемы.

— Извините, — сказал Блейк.

— Что вы! Просто мне нужно принять решение, а это нелегко.

— Какое решение? — спросил Матиас.

Она допила шампанское и поставила бокал на каминную доску рядом со статуэткой.

— Мне предложили роль в новом фильме «Звездные войны», но это значит, что меня не будет дома три-четыре месяца. Наверно, придется отказаться. Я не хочу оставлять Рика на такой долгий срок.

— Но раньше ты выезжала на съемки и оставляла его, — сказал Матиас.

Тони покачала головой:

— Только на несколько дней. Теперь же, как я сказала, речь идет о месяцах.

— Что же вы намерены делать? — спросил Блейк.

— Видимо, придется отказаться от этой роли. — Она вздохнула: — Боже, мой представитель будет недоволен. Он с таким трудом выбил для меня эту роль.

— Но ваш сын будет не один. За ним будут присматривать, так ведь? — сказал писатель.

Тони повернулась к Матиасу:

— Джонатан, с ним будет все в порядке? Вы можете мне сказать? Вы можете... узнать?

Матиас вздохнул.

— Надеюсь, ты пригласила меня не для того, чтобы я показывал здесь ярмарочные фокусы, — заметил он.

— Пожалуйста, Джонатан! — она говорила умоляюще.

— Что ты хочешь знать? — спросил он тихо.

— Я хочу знать, все ли будет в порядке с Риком, если я уеду на несколько месяцев.

Матиас кивнул. Он сел в кресло у камина, а Тони повернулась и быстро пошла к двери в другом конце гостиной. Блейк с интересом наблюдал за происходящим. Он догадывался, что собирается делать Матиас; так оно и оказалось, когда Тони вернулась с картами. Судя по размеру, это были необычные карты; когда она положила их на кофейный столик перед Матиасом, Блейк увидел, что карты гадальные.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Проигрыватель замолк, из громкоговорителей доносилось лишь пощелкивание иглы по пластинке. Наконец кто-то выключил проигрыватель.

Компания вокруг пианино умолкла, и все повернулись к Матиасу; нахмурившись, он пристально смотрел на карты.

Блейк отступил на шаг и стал смотреть то на Матиаса, то на карты, то — через стол — на Тони Ландерс. Она села в кресло напротив медиума. Тот взял карты и тщательно их перетасовал.

— Теперь ты. — Он передал карты Тони.

Она сделала то же самое и вернула ему карты. Некоторые из гостей, желая видеть, что будет, подошли поближе.

Полногрудая девица с соломенными волосами захихикала.

Матиас прошил ее таким взглядом, что она, побледнев, схватила за руку своего приятеля, словно ища защиты.

Убедившись, что больше никто его не прервет, Матиас разделил карты на десять небольших стопок по семь в каждой. После этого он поднял первую стопку, держа карты лицом вниз.

— Стопка первая, — заговорил он негромким, но хорошо слышным в тихой комнате голосом. — То, что от Бога. — Он положил стопку на стол.

— Стопка вторая — отцовство. — Он положил ее чуть выше и правее первой. — Третья — материнство.

Блейк и остальные увидели, что он кладет эту стопку карт левее и выше первой..

— Четвертая — сострадание. Пятая — сила. Шестая — жертва.

Блейк почувствовал, что у него в верхней части позвоночника началось легкое покалывание. «Интересно, испытывают ли это другие?» — подумал он.

— Седьмая — любовь. Восьмая — хитрость. Девятая — здоровье.

Тони Ландерс заерзала в кресле.

— Десятая — дела мирские. — Матиас откинулся на спинку кресла. — Древо готово, — объявил он.

— Древо? — переспросил кто-то позади него.

— Древо кабалы, — ответил Матиас, не отрывая глаз от карт. Дотянувшись до первой стопки, он перевернул верхнюю карту. Потом еще десять карт из каждой стопки.

Блейк наблюдал с любопытством. Он не раз видел, как гадают по картам. Гадальщики всегда по-разному толковали символы. Интересно, что скажет Матиас на этот раз? Медиум поднял одну карту.

— Номер восемь, — сказал он, — решение.

Тони Ландерс внимательно смотрела на карты, сложив руки на коленях.

Медиум взял следующую карту:

— Номер семь — дорога.

Когда Матиас взял еще одну карту, Блейк заметил, что у него слегка дрожит рука. Медиум с усилием сглотнул и повернул карту так, чтобы все ее видели.

— Шестнадцать — перемена.

— Какая перемена? — спросила Тони.

Матиас устремил на нее свои сверкающие голубые глаза и едва заметно покачал головой.

— Я еще не знаю, — ответил он, переворачивая следующую карту. Это была карта великой тайны. Кинжал.

В стороне от кабалистической фигуры лежали теперь восемь карт. Матиас взял одну из них, но повернул не сразу. Рука его задрожала сильнее.

— Что случилось? — спросила Тони взволнованно. — Что вы увидели? Скажите, что вы увидели?

Блейк, как и почти все в комнате, видел дрожащую руку медиума. Блейк почувствовал, что его начинает окутывать все усиливающийся холод, будто его сжали ледяные тиски.

Фотография Рика Ландерса над каминной доской начала покачиваться, как от дуновения невидимого ветра.

— Переверните ее, — раздраженно проговорила Тони Ландерс. Дыхание ее стало порывистым и учащенным. — Я хочу видеть эту карту. Скажите мне, что вы увидели?

Фотография Рика продолжала покачиваться. Этого движения не замечал никто, кроме девицы с соломенными волосами. Потеряв дар речи, она смогла только указать пальцем на фотографию.

— Боже мой! — сказал мужчина, стоявший с ней рядом, когда увидел это.

Матиас перевернул последнюю карту.

— Опасность, — прошептал он.

— Какая опасность? — требовательно спросила Тони, устремив взгляд на карту. — Скажите мне.

— Твой сын... — дрожащим голосом начал Матиас.

Раздался громкий треск: стекло вылетело из рамки и разбилось. На тех, кто стоял рядом, посыпались осколки, и Блейк инстинктивно отступил на шаг, чтобы его не задело.

Девушка, стоявшая возле него, завизжала.

Фотография со стуком упала на пол. Тони Ландерс метнула взгляд с гадальных карт на фотографию, лежащую на полу.

Она кинулась к ней, но вдруг все увидели, как что-то красное и блестящее проступило на фотографии, словно просочившись из разрыва в бумаге.

Это была кровь.

Тони застыла, глядя, как она вытекает из разорванной фотографии.

Блейк, будто в трансе, смотрел на происходящее.

Схватив рамку с фотографией, Матиас положил ее на стол.

Блейк перевел взгляд с медиума на осколки стекла, усеявшие ковер под каминной полкой.

Кровь исчезла. Фотография была чистой.

— Что случилось? — спросила Тони Ландерс. — Что это значит?

Матиас заколебался.

— Что-то произойдет с моим сыном? Пожалуйста, Джонатан, скажите мне.

Он кивнул.

— Он умрет? — спросила она.

— Я видел опасность. Я не говорил, что он умрет, — пытался не слишком убедительно утешить ее медиум.

Тони взяла рамку с фотографией и внимательно посмотрела на сына. Слезы навернулись ей на глаза, но она быстро взяла себя в руки.

— Я его не оставлю, — сказала она. — Не сейчас.

Матиас с усилием сглотнул и увидел, что на него смотрит Блейк. Казалось, писатель не особенно взволнован происшедшим. Гости стали понемногу расходиться, разговоры стихли, слышался лишь сдержанный шепот. Медиум встал и положил руку на плечо Тони Ландерс.

— Наверно, мне не стоило гадать, — сказал он.

— Нет, — прошептала она, пожимая его руку. — Я благодарна вам.

— С вами будет все в порядке? — спросил ее Блейк.

К ним подошла женщина старше Тони, источая аромат дорогих духов. Она склонилась перед Тони и взяла ее за руку. Блейк и Матиас направились через гостиную к двери, ведущей в сад. Они вышли во двор, и в лица им подул прохладный ветерок.

— Что ты видел? — спросил Блейк, когда они отошли от дома.

— Ты знаешь, как гадают на картах, Дэвид. Ты видел все, что и я.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! — воскликнул англичанин.

— Ее сын умрет, — спокойно ответил Матиас. — Ты это хотел услышать?

Он прошел через газон к большому декоративному пруду для разведения рыб, над которым, почти касаясь воды, свисали ветви ивы. По воде плавали листья, упавшие с ветвей. Темная гладь отражала яркие огни дома.

— Ты узнал это не из карт, не так ли? — спросил Блейк, сам не зная, вопрос это или утверждение.

— Верно!

— Тогда как ты узнал, что мальчик умрет? 206

— Ты хочешь знать все тайны, Дэвид!

— Да, я хочу знать их.

— Я не могу тебе ответить.

— Вернее, не хочешь, — с вызовом сказал Блейк. — Почему сломалась рамка фотографии? Стекло разбилось, словно по нему ударили молотком.

— Окно было открыто, — предположил Матиас. — Возможно, это из-за ветра.

— Полно, Джонатан, — устало проговорил писатель. — За кого, черт возьми, ты меня принимаешь?

— А что, по-твоему, ее разбило? — проворчал Матиас. Его синие глаза светились в темноте. — Моя... сила? — Медиум повернулся и пошел к дому, оставив Блейка одного у пруда.

Писатель медленно обошел пруд, в воде мелькали рыбы. Он устало вздохнул. Сломанная рамка. Предсказание. Неужели все это опять уловки Матиаса? «Мозгоебка», как выразился один американский психолог? Он начинал сомневаться, что «уловки» — подходящее слово. Он достаточно узнал этого человека за последние пять или шесть дней и не мог считать его шарлатаном или мошенником.

Блейк покачал головой и внимательно посмотрел на воду, словно ища у нее ответа. Увидев свое собственное отражение, Блейк в оцепенении наблюдал, как оно таращится на него из воды.

Да, это он отражался в воде, но черты его лица были искажены неописуемым ужасом. Рот открыт, словно он собирался кричать, глаза выкатились из орбит.

Не отрывая глаз от отражения, он отступил на шаг, под ногами заскрипели мелкие камешки, насыпанные вокруг пруда. Один камень отскочил в воду, отчего поверхность ее зарябилась.

Зловещее отражение исчезло, а потом в спокойной воде стало обычным. Блейк еще долго вглядывался в воду, словно ожидая, что лицо, охваченное ужасом, появится вновь. Прохладный ветерок взъерошил его волосы, он слегка поежился и решил, что пора возвращаться домой.

Шум ветра в кронах деревьев напоминал тихий, зловещий смех.

Глава 9

3. 04 утра.

Блейк откинул одеяло и вылез из постели. Он целый час переворачивался с боку на бок, но так и не смог заснуть.

Шофер Матиаса привез его в отель примерно в половине второго. Когда они покидали дом Тони Ландерс, там оставалось совсем мало гостей; в их поведении после случившегося появилась некоторая торжественность.

Вернувшись в отель, Блейк выпил в баре пару бутылок пива, о котором мечтал, потом пошел в свой номер, но понял, что заснуть не может. Теперь он стоял у окна и смотрел в непроглядную тьму Центрального парка. Деревья гнулись и вздрагивали под напором ветра, и писатель подумал, как неуютен парк под покровом ночи.

Он стал смотреть телевизор, переключая каналы, пока не нашел старый черно-белый фильм. Однорукий Оди Мерфи выигрывал войну за США. Блейк посмотрел на экран, потом вновь переключил канал. Шла передача о китайской кухне, и он оставил ее, уменьшив громкость. Через пять минут и она ему надоела. Он выключил телевизор и включил радио. Покрутив ручку настройки, он нашел станцию, передающую рок-музыку: «Уай энд ти» гремели вступительными аккордами «Мин стрик».

Вокруг здания, мрачно завывая, кружил ветер, словно желал проникнуть внутрь.

Блейк прошел в ванную, наполнил стакан водой и опустошил его большими глотками. Вернувшись в комнату, он сел за стол, на котором были разложены его записи. Он уже заполнил информацией три больших блокнота. В них были случайные наброски, неопровержимые факты и много рассуждений. Прежде, чем заняться подготовкой новой книги, он должен очистить и просеять всю эту информацию. Блейк всегда недолюбливал исследовательскую работу, но сейчас это чувство усилилось. Он понял, что вопрос об астральных перемещениях и связанных с этим явлениях гораздо шире, чем казалось ему сначала. Странно, чем больше он изучал этот вопрос, тем непостижимее он был для него. Имея на руках фрагменты, он никак не мог составить целостного представления.

Автор пяти всемирно известных бестселлеров, он был неплохо обеспечен, что, кстати, бывало довольно редко среди его коллег. Блейк никогда не предполагал, что станет зарабатывать на жизнь, издавая свои книги о паранормальном. Все произошло неожиданно.

В двадцать лет он уехал из дома в надежде сделать карьеру журналиста, но работа в местной газете быстро отбила у него интерес к журналистике. Ему было скучно давать материалы к школьным праздникам и интервьюировать людей, жалующихся на неполадки с канализацией. В свободное время он начал писать прозу. Затаившись в своей крохотной комнатушке над прачечной в Бейсуотере, он после работы садился за пишущую машинку. Он вскоре ушел из газеты и поступил в кинотеатр в Вест-Энде, но там мало платили. Он подрабатывал, строча порнографические рассказы для журнала «Эксклюзив», где за опус в пять тысяч слов получал пятьдесят фунтов. Опубликовав две статьи в «Космополитен», он решил написать роман и просидел над ним две недели. Но роман не приняло ни одно из восьми издательств, которым он предлагал его. Его опубликовало маленькое независимое издательство. Как почти все первые романы, и этот через месяц канул в небытие. Но он был не из тех, кто легко сдается. Переключившись на документальную прозу, он шесть месяцев собирал материал, еще два писал и наконец создал свою первую книгу о паранормальном.

После четырех неудачных попыток опубликовать ее Блейк нашел одного известного издателя, выпускающего книги в твердом переплете.

Книга «Свет в темноте» появилась в свет за две недели до его двадцатидвухлетия.

Получив гонорар, Блейк ушел в отпуск. Такую роскошь он не мог себе позволить уже три года. Вернувшись из отпуска, он узнал, что его книгу купило крупное издательство «Нова», а американские права на издание книги проданы за значительную сумму. Для Блейка было приятной неожиданностью узнать, что он может покинуть свою конуру и снять квартиру в Холланд-парке.

Спустя два года, на протяжении которых вышли еще две его книги, он купил весь этот дом. Потом он написал еще три книги, снискавшие известность во всем мире, так что недавно, месяцев пять назад, он приобрел большой дом недалеко от Слоун-сквер.

Ему больше было незачем спешить с окончанием работы. Теперь восемь-девять месяцев он тратил на исследования, остальное было делом техники — он писал сразу на машинке. Работая над книгой, Блейк любил уединяться в рабочем кабинете. Однако отшельником не был. Его любили многие, и он отлично чувствовал себя, общаясь с людьми, даря каждому обаятельную, непринужденную улыбку. Впрочем, временами он любил побыть один. Кто-то однажды сказал ему, что лицемерие — ключ к популярности. Если можешь быть всегда всем для всех, будь таким. За многие годы Блейк привык носить в обществе добродушно-веселую личину, но даже самые близкие ему люди не всегда знали, что таится под ней. Он и был всем для всех. С врагами он был так же любезен, как с лучшими друзьями.

Искушенный в науке любви, он умел очаровывать женщин, заставляя каждую верить в то, что она — единственная. Романов и смолоду было много, но стало еще больше, когда он приобрел известность, однако ни один из них не оставил в его душе глубокого следа. Он улыбнулся, смутно припомнив слова, приписываемые Солу Беллоу. Их смысл был примерно таким: представиться женщине писателем — то же самое, что подкинуть ей в бокал таблетку, возбуждающую половое чувство, — она моментально потащит тебя в постель.

Он усмехнулся, открыл блокнот и взял ручку.

За окном свирепо выл ветер, он яростно бился в стекла, словно пытаясь ворваться в комнату. Из радиоприемника «Скорпионз» вопили «Кам ин хоум», и Блейк приглушил звук.

Он опустился в кресло и кратко записал, что произошло в доме Тони Ландерс сегодня вечером, не забыв упомянуть о рамке и страшном видении в пруду.

Записывая, он чувствовал, что веки его наливаются тяжестью, словно свинцом. Он зевнул и, потянувшись, откинулся на спинку кресла. Хорошо, что на него вдруг навалилась усталость. Может, в конце концов ему удастся заснуть. Он просмотрел записи и наклонился вперед, сильно сомкнув веки.

Лампа вдруг замигала.

Наверно, ветер качает провода, подумал он, но тотчас же вспомнил, что это Нью-Йорк, где кабели прокладывают под землей, а не какая-нибудь английская деревушка, где провода болтаются на опорах.

Лампа вновь мигнула, погрузив комнату в темноту на одну или две секунды.

Блейк выругался и уставился на лампочку. Проклятая лампа не вкручена как следует в патрон, вот и мигает, решил он. Он снова взял ручку, но ему было очень трудно держать глаза открытыми. Он перевернул страницу, но не написал ни слова: голова его упала на грудь, и через секунду он уже спал крепким сном.

Ванная была окутана паром. Словно белый туман, он вился в воздухе, зеркало помутнело, и, посмотрев в него, Блейк увидел свое смазанное и расплывчатое отражение. Он слышал, как из кранов хлещет струя и с шумом бьет в переполненную ванну. Через края ванны, закрытой занавеской для душа, стекали ручьи воды. Блейк пожал плечами, он помнил, что не задергивал занавеску.

Он протянул руку, закрыл горячий кран и выругался, прикоснувшись к раскаленному металлу. С занавески на пол стекали капли воды, на плитке под его ногами была лужа.

Блейк потянул тонкую занавеску и громко вскрикнул.

В горячей воде, почти в кипятке, сидел человек; его кожа была покрыта страшными рубцами от ожогов.

Человек широко улыбался распухшими, потрескавшимися губами, из которых сочилась прозрачная жидкость. Очевидно, он погружался в кипяток с головой: лицо было пунцово-красным, кожа покрылась бесчисленными волдырями, некоторые из них лопнули и залили щеки своим содержимым. Все тело его было малинового цвета. Температура воды была столь высокой, что три ногтя отделились от пальцев и держались на тонкой кожице.

Ноги Блейка приросли к полу, глаза расширились. Но не — вид человека ужаснул его, а черты лица. Это было его собственное лицо.

Обваренное и страшное лицо Блейка.

Он снова закричал и проснулся от своего крика.

Блейк выпрямился в кресле, лоб его был покрыт испариной. Лампа больше не мигала, комнату заливал приятный желтоватый свет. Звуки рок-музыки сменились голосами — Ди Джей беседовал со своими гостями.

До него не сразу дошло, что это был сон.

Он с усилием сглотнул слюну и посмотрел на приоткрытую дверь ванной. Там было темно. Звук текущей воды не слышался. Пар не клубился.

Блейк вытер лоб тыльной стороной ладони и облегченно вздохнул.

— Будешь знать, как работать по ночам, — проговорил он и потянулся, чтобы закрыть блокнот.

На чистой до того, как он заснул, странице появились какие-то записи.

Почерк, несомненно, принадлежал ему, хотя буквы были крупными и неаккуратными.

Блейк протер глаза и перевернул страницу. Должно быть, он написал это до того, как задремал. Но прочитав запись, он понял, что она новая. Он пристально вгляделся в неровные буквы: «Эта сила существует. Я видел ее. Я видел ее тайны».

Писатель вновь с усилием сглотнул. Это были его слова. Раньше Блейк слышал о подобном, о так называемом автоматическом записывании, но обычно это происходило, когда человек погружался в транс. Неужели перед ним был пример автоматического записывания?

Он глубоко вздохнул, продолжая держать лист перед собой. Он больше не будет ничего утаивать. Он расскажет Матиасу о том, что случилось, а также и о кошмаре. Блейк вырвал страницу из блокнота и сморщился, почувствовав боль в правой руке. Подняв руку к глазам, он увидел, что ладонь и запястье покраснели и слегка припухли. Словно они ошпарены кипятком.

Глава 10

Оксфорд

— Сколько дней прошло с тех пор, как вы спали последний раз? — спросила Келли Мориса Гранта, нетерпеливо барабанившего по столу, за которым они сидели. Между ними стоял магнитофон. Катушки на нем медленно вращались, перед Грантом был микрофон.

— Два, — огрызнулся Грант. — Почему, черт возьми, вы спрашиваете? Вы сами знаете. Это вы накачали меня этими чертовыми лекарствами. — Он поднялся и подошел к большому окну с зеркальными стеклами в дальнем конце комнаты. Снаружи светило солнце.

— Выгляните в окно, — сказал Грант. — Такой прекрасный день, а я торчу здесь с этими ублюдками, которые замучили меня своими дурацкими вопросами.

Мужчина, сидевший справа от Келли, наклонился к ней.

— Что вы ему даете? — спросил негромко Джон Фрезер.

— По тридцать миллиграмм метадрина, — ответила Келли, — но без тубарина, чтобы он не спал ночью.

Фрезер кивнул и что-то записал на лежащем перед ним блокноте.

Благодаря большому окну в комнате было светло и свежо. Белизна высоких стен слегка оттенялась двумя-тремя висевшими на них картинами, но самым заметным здесь предметом был огромный электроэнцефалограф. Мингограф Элемы Сконандера был новейшим прибором такого рода и одним из четырех, которыми располагал институт. Утром, больше часа назад, судя по большим настенным часам над прибором, уже регистрировали электрическую активность мозга Гранта. Но сейчас Келли и ее коллегу больше волновала эмоциональная реакция Гранта, чем активность его мозга. Подсознательно он не мог избавиться от навязчивого кошмара, и последние две ночи ему намеренно не давали спать.

Исследователи наблюдали, как он возбужденно вышагивал перед окнами.

— Почему бы вам не вернуться и не сесть? — спросил Фрезер.

Келли уже работала с Джоном Фрезером раньше. Он был на десять лет старше ее, но выглядел скорее на пятьдесят, чем на тридцать пять. На лице его были пятна, какие появляются от длительного пребывания на солнце. Толстый нос блестел как лысина. Глядя на его опухшие веки, казалось, что он вот-вот заснет. Однако его стройное и мускулистое тело резко отличалось от изможденного лица. Как будто на молодом теле сидит не та голова, подумала Келли.

— Я сказал, почему бы вам...

Грант прервал его.

— Да, я слышал, — резко ответил он, помедлив, вернулся и снова сел за стол. — Почему, черт возьми, вы задаете мне так много вопросов? Я просто хочу спать.

— Почему вы хотите спать? — спросил Фрезер.

— Потому что устал как собака, — отрезал Грант. — Этого достаточно?

Он злобно уставился на исследователей. Его щеки и подбородок, небритые уже три или четыре дня, покрылись густой щетиной, словно шуршавшей, когда он потирал лицо.

— Когда вы согласились помочь нам, вы знали, что могут возникнуть кое-какие неудобства, — напомнила ему Келли.

Морис Грант не ответил. Он только переводил взгляд с Келли на Фрезера и обратно.

— Вы готовы отвечать на вопросы? — спросила она.

— Если да, вы позволите поспать?

Она кивнула.

— Ладно, задавайте ваши вопросы, — сказал он, трогая пальцами кожу вокруг ногтей и время от времени покусывая ее.

— О чем вы думаете, когда не можете спать? — спросила она, пододвигая микрофон поближе к нему.

— О вещах, которые...

— О каких вещах? — вмешался Фрезер.

— О вещах... — прошипел Грант. — О всяких вещах. Разные мысли.

— Вы можете вспомнить хоть одну? — поинтересовалась Келли.

— Нет, — уныло ответил он.

— А вы попытайтесь, — не унимался Фрезер.

Грант сжал зубы и мрачно уставился на исследователя.

— Я сказал вам, что не могу вспомнить, — раздраженно ответил он.

— Ваши мысли связаны с вашей женой и ребенком? — спросила Келли.

На мгновение на лице Гранта выразилось удивление:

— Почему они должны быть связаны с моей женой и ребенком?

— Послушайте, если вы будете отвечать вопросом на вопрос, — заметил Фрезер, — мы просидим здесь весь день.

Келли укоризненно взглянула на коллегу, когда Грант вновь набросился на него.

— Это что, черт возьми, допрос, что ли? — рявкнул он. — Вы попросили меня ответить на несколько вопросов, я пытаюсь это сделать, но вы постоянно меня прерываете. — Он повысил голос.

— Ваши мысли имеют отношение к вашей семье? — повторила вопрос Келли.

Грант отрицательно покачал головой.

— Вы думаете о вашей жене и сыне, когда не можете заснуть? — упорствовала Келли.

— Я только что ответил вам, нет.

— Но это неестественно. Вы хотите сказать, что совсем не вспоминаете о них? — спросил Фрезер с некоторым сарказмом.

Грант стукнул кулаком по столу и закричал:

— Я не думаю о них!

Фрезер устало посмотрел на Гранта, начиная нервничать из-за его агрессивности.

— Вы когда-нибудь хотели убить жену и сына? — спросила Келли.

— Убить их? Зачем?

— Это мы и хотим узнать, — сказал Фрезер.

— Почему я должен хотеть их убить?

— Потому что в вашем мозгу может существовать область, которая хочет этого, — пояснила Келли. — В каждом из кошмаров, посетивших вас, вы убивали вашу жену и ребенка.

— Ну и что? — рявкнул Грант. — Неужели это так важно, черт возьми? У всех бывают кошмары.

— У вас с женой были кое-какие проблемы, не так ли? — спросила Келли. — Я имею в виду ваши супружеские отношения.

— Ну и что, если были? Какое это имеет отношение к этим чертовым кошмарам? — сердито проговорил Грант.

— Вы бы хотели убить вашу жену и сына? — настаивал Фрезер.

Грант вскочил на ноги.

— Вы играете со мной в какую-то дурацкую игру, — прорычал он, тыча пальцем в исследователей, которые слегка отодвинулись от стола.

— Говорите правду, — сказал Фрезер. — Хотите вы их убить или нет?

— Я сказал, нет, ублюдок.

— Скажите еще раз.

— Нет.

— Вы хотите их убить, — с усилием проговорил Фрезер.

— Нет. Нет! — Крик перешел в яростный вопль.

Неожиданно Грант схватил тяжелый магнитофон и поднял над головой. Вилка выскочила из розетки, катушки беспомощно повисли в воздухе. Келли и Фрезер отскочили как ужаленные, когда Грант повернулся и с неистовой силой швырнул магнитофон в большое окно. Стекло разбилось с оглушительным звоном, тяжелые крупные осколки разлетелись, как копья.

— Скорее зови на помощь, — крикнул Фрезер, когда Грант повернулся к нему.

Келли кинулась к двери в тот момент, когда Грант набросился на Фрезера. На бегу он задел стол, и оба упали на пол под грохот ломающегося стола. Фрезер попытался подняться, но Грант обеими руками вцепился ему в шею и начал его душить. Чувствуя, что пальцы Гранта сдавили его горло, Фрезер размахнулся и изо всех сил двинул его по виску. Это только раззадорило Гранта. Он навалился на исследователя и начал бить его головой об пол.

Фрезер увидел его лицо с дико сверкающими глазами и выступившей на губах пеной. Он с неистовым бешенством продолжал бить об пол голову жертвы. Вцепившись в запястье Гранта, Фрезер пытался оторвать его руки от своего горла, но лишь на мгновение он почувствовал облегчение. Он понял, что теряет сознание.

Вдруг пальцы разжались, и Фрезер, в глазах которого помутилось, увидел двух мужчин, схвативших Гранта и поднявших его на ноги. Рядом стояли Келли и доктор Вернон со шприцем в руке.

Фрезер повернулся на бок, и все поплыло у него перед глазами, а в горле нестерпимо засаднило.

— Свяжите его, — распорядился Вернон, когда двое мужчин подтащили Гранта к энцефалографу. Они положили его на тележку и быстро обвязали толстыми кожаными ремнями его руки и лодыжки. Грант перестал метаться и начал успокаиваться, когда к голове его прикрепляли электроды, он лишь злобно поглядывал на исследователей. Зубы его были сжаты, в уголке рта пузырилась белая пена.

Келли подошла к Фрезеру, лежа среди обломков стола, он пытался приподняться. Она стала на колени и протянула ему руку, но он отвел ее. С трудом поднявшись на ноги, он держался одной рукой за горло. Он кашлянул и почувствовал вкус крови. Вернон бегло взглянул на него и вновь повернулся к Гранту, на лбу и висках которого были электроды. Он лежал неподвижно, его грудь поднималась и опускалась.

Один из исследователей стоял в ожидании у прибора, на манжете его рубашки не хватало пуговицы. Келли узнала Фрэнка Андерсона, человека лет сорока, атлетического сложения.

Вернон кивнул, и Андерсон включил энцефалограф.

Пять карандашей заскользили взад и вперед по бумажной ленте, которая выходила из прибора. Четыре карандаша рисовали волны в мозгу Гранта.

Пятый едва двигался. Заметив это, Андерсон привлек внимание Вернона. Тот казался озадаченным.

— Что это значит, черт возьми? — проговорил Андерсон.

Вернон не ответил.

К ним подошла Келли, оставившая Фрезера у разбитого окна. Тот стоял, пошатываясь, жадно вдыхая холодный воздух и все еще морщась при глотании.

— Может быть, эту область контролирует подсознание? — спросила Келли Вернона, не сводя глаз с линии, как бы дремлющей на ленте.

Вернон не ответил.

— Должно быть, так оно и есть, — не успокаивалась Келли. — Теоретически эта область должна активизироваться, когда он заснет. Усыпите его. Может быть, нам удастся выяснить.

Вернон тут же принялся действовать. Он закатал рукав на руке Гранта, нашел вену, всадил в нее иглу и давил на поршень, пока из тонкого шприца не вылилась последняя капля тубарина.

Они стали ждать.

Ожидание длилось десять минут. Слышно было лишь тиканье часов и тяжелое дыхание Гранта. Келли наклонилась над ним и, подняв веко, убедилась, что зрачок расширился.

— Он спит, — сказала она негромко, словно стояла у постели ребенка и не хотела его будить.

Через пять минут она заметила, как задвигались глаза под закрытыми веками. Несомненно, эти быстрые движения сопутствовали сновидениям.

— Ему снятся сны, — проговорила она взволнованно.

Казалось, Вернон, сосредоточенно рассматривавший ленты с электроэнцефалограммой, не слышал ее.

Четыре линии на ней почти не изменялись, зато пятая меняла форму с пугающей быстротой. Он подозвал Келли, чтобы она тоже посмотрела.

— Очень похоже, что пятая линия указывает на область мозга, управляющую подсознательным мышлением, — сказала она. — Активность регистрируется в ней только тогда, когда испытуемый спит.

Все посмотрели на Гранта.

— Знать бы, что ему снится, — сказал Вернон. — Боже, это невероятно! — Он продолжал смотреть на безумно раскачивающийся карандаш. — По-видимому, эта область находится в затылочной доле. — Он немного понизил голос. — Эта область мозга связана со зрением.

— Следовательно, он что-то видит, — сказал Фрэнк Андерсон.

Вернон кивнул.

Стук в дверь заставил всех вздрогнуть.

Никто не двинулся с места, и стук повторился — уже громче и настойчивей.

Проворчав что-то про себя, Вернон открыл дверь и увидел свою секретаршу.

— Вас просят к телефону, доктор Вернон, — сказала она. — Это...

Он прервал ее.

— Вы не могли бы подождать? Я занят, — рявкнул он.

— Звонят из полиции.

Вернон кивнул и заметил любопытные взгляды коллег.

— Я буду говорить здесь, — сказал он, кивнув в направлении настенного телефона. Он подошел к нему и взял трубку: — Доктор Вернон слушает. Да, верно.

Келли увидела, что он нахмурился.

— Когда это произошло? — спросил он. Последовала короткая пауза. — Понятно. Да, я понимаю.

— Смотри. — Андерсон дернул Келли за рукав.

Она опустила глаза.

Пятый карандаш прекратил неистовое движение и теперь чертил на ленте ленивые параболы.

Келли подошла к Гранту и пощупала пульс, отметив, что рука его сильно похолодела.

Вернон повесил трубку и вернулся к коллегам. Он вздохнул и коснулся лба ногтем большого пальца.

— Что случилось? — спросила Келли.

— Полиция интересовалась, не покидал ли Морис Грант институт в течение последнего часа, — сказал он.

Келли с недоумением посмотрела на него.

— Соседка прогуливалась мимо его дома и теперь утверждает, что видела там Гранта.

— Но это невозможно! — воскликнул Андерсон. — Соседка клянется, что видела его.

— Не понимаю, почему вдруг полицейских заинтересовало, где находится Грант, — сказала Келли.

Вернон перевел дыхание.

— Двадцать минут назад его жена и ребенок были убиты в собственном доме — расчленены, как выразились полицейские.

— Боже! — прошептал Андерсон.

Келли молчала, ее глаза были прикованы к ремням, надежно державшим Гранта на тележке.

Глава 11

Переступить порог кабинета доктора Вернона было для Келли все равно что вернуться в прошлое. Комната с обшитыми панелями стенами, с огромными книжными шкафами, уставленными бесчисленным количеством томов в кожаных переплетах, очень походила на музей. Комнатой этой можно было восхищаться, проявлять к ней интерес или относиться к ней с почтением, словно к пожилому человеку. Вряд ли к ее обстановке можно было добавить что-либо конструктивное. Комната напоминала ей читальный зал в клубе для джентльменов, 1де курят сигары и попивают из бокалов портвейн. В своей блузке цвета хаки, бежевой юбке и коричневых туфлях Келли чувствовала себя в этой комнате несколько не к месту. Ей казалось, что она нарушает царящую здесь торжественную атмосферу и что кринолин подошел бы ей в данный момент гораздо больше.

Стоя рядом с ней, Джон Фрезер все еще поглаживал шею и жаловался на боль, хотя и отказался от врача. Вернон смотрел в окно на залитую солнцем лужайку, ощущая на лице приятное тепло. В комнате тоже было тепло, но все пуговицы на его куртке были застегнуты. Он сунул в рот конфетку от кашля, и запах ментола усилился.

Фрезер отпил чай из чашки, которую принесла секретарша Вернона пять минут назад, и понял, что чай остыл. Он поставил чашку на место и начал поглаживать шею. Он почувствовал боль в голове — в том месте, которым Грант бил ее об пол. Ощущение было скверное, да и выглядел он соответственно. Начав работать в институте пять лет назад, Фрезер приобрел репутацию нытика, но сегодня, как он полагал, у него были основания для нытья.

Жаловался он не только на работе. Жена вот уже двенадцать лет выслушивала его жалобы постоянно. Казалось, доволен он бывал лишь тогда, когда держал в руке рюмку с виски.

Он любил выпить; пристрастившись к спиртному лет с восемнадцати, Фрезер довольно долго не превращался в алкоголика, но, кажется, в последнее время был близок к этому, как никогда.

— Я не вижу другого выхода, доктор Вернон, — сказал он. — Прекратите исследования, чтобы не повторялись инциденты вроде сегодняшнего.

Келли сердито посмотрела на него.

— Мы сейчас не можем прекратить исследования, — заметила она. — Нам еще многое нужно узнать.

— Этот человек мог меня убить. Продолжать эти опыты — безумие. Он опасен.

— Ради Бога, Джон. Он рассвирепел не без причины. Он напал на тебя тоже не без причины, — вмешался Вернон. — И Келли права: нам сейчас никак нельзя прекращать исследования.

— Ты сам все испортил, Джон, — сказала Келли. — Ты его спровоцировал.

— Я его спровоцировал? — Фрезер посмотрел на нее с изумлением. — Боже мой! Я всего лишь задал ему несколько вопросов.

Вернон обернулся и взглянул на них.

— Если вы не любите рисковать, Джон, то у вас есть выбор, — сказал он негромко, но твердо. — Если вы не желаете работать над этим проектом, вас назначат на другую должность.

Фрезер покачал головой.

— Нет, я не хочу этого, — ответил он. — Я только думаю, что нам не следует использовать лекарства, если...

Вернон прервал его:

— Мы договорились с исследователями из метафизического центра, что мы будем использовать лекарства, а они — гипноз. Мы должны продолжать работу. Сегодняшний инцидент — недоразумение.

— Как вы можете быть уверены, что он не повторится?

Вернон сердито посмотрел на него.

— Нам следует пойти на риск, — резко возразил он. — Работа, которую мы делаем, имеет громадное значение. Если мы получим ответы на наши вопросы, это принесет пользу многим людям.

— И одному человеку в особенности, не так ли, доктор Вернон? — спросил Фрезер.

Вернон метнул на него свирепый взгляд и стиснул челюсти, на щеках заходили желваки. Цвет глаз напоминал мокрый бетон.

Келли смотрела на них с удивлением.

— Хватит, Фрезер, — сказал директор, и Келли услышала в его голосе ярость — сдержанную, но заметную. — Исследование будет продолжаться. Если вы не желаете принимать в нем участие, уходите из моего кабинета и не отнимайте у меня времени.

Келли удивили резкость его тона и ярость, горящая в его глазах. Она видела, что Фрезер сник под натиском шефа. Он тяжело опустился на стул, пытаясь выдержать взгляд директора, но в конце концов отвел глаза, опустил голову и начал рассматривать свои ногти.

Вернон сел и сложил руки на животе, не сводя глаз с Фрезера.

«И одному человеку в особенности». Келли смотрела на своего напарника, гадая, что он имел в виду.

— Думаю, будет лучше, если вы уйдете сейчас, Джон, — тихо сказал Вернон. — Нам больше не о чем говорить.

Тяжело вздохнув, Фрезер поднялся. Прежде, чем направиться к двери, он посмотрел на Келли и на Вернона.

— А если это повторится? — с вызовом бросил он. — Вы готовы отвечать за то, что может произойти, доктор Вернон?

Вернон не поднял глаз.

— Уходите, Джон, — тихо сказал он.

Когда Фрезер захлопнул за собой дверь, Келли тоже встала. Она горела желанием поговорить с Фрезером.

— Одну минутку, Келли, — произнес Вернон.

Она опять села, смахнув с юбки воображаемые пылинки.

— Вы хотите, чтобы я заменил Фрезера? — спросил Вернон.

— Я думаю, не мне это решать, — ответила Келли.

— Вам работать с ним.

Она хотела что-то сказать, но слова застряли у нее в горле; Вернон первым нарушил молчание.

— Этот проект слишком важен, чтобы рисковать им из-за одного человека.

Келли заметила, что его глаза вновь приобретают жесткое выражение.

— Надеюсь, вы со мной согласны?

Она кивнула:

— Доктор Вернон, вы не думаете, что убийство жены и ребенка может как-то повлиять на Гранта?

— Каким образом?

Она пожала плечами, боясь, что ее слова покажутся доктору смешными.

— Катализатор, объект его подсознательных фантазий больше не существует, — сказала она. — Мы полагали, что его кошмары — подсознательное проявление реальных желаний, но сейчас его жена и сын умерли, и ему больше не на кого направлять враждебность.

Вернон задумчиво потер подбородок.

— Вы хотите сказать, что жена была объектом его ярости и причиной кошмаров? — предположил он. — Тогда теоретически кошмары должны прекратиться.

Келли кивнула.

— Все же странно, — сказала она. — Ее убили, когда Грант находился в трансе, вызванном лекарствами, притом убили именно так, как он описывал, будто его сны были пророческими. Возможно, это и есть разгадка, которую мы ищем. Может быть, кошмары Гранта не подсознательные желания, а предвидение будущего.

Вернон пошевелил конфетку во рту, она выпирала из-под щеки наподобие флюса.

— Возможно, — пробормотал он.

Келли посидела еще несколько мгновений и встала.

— Я вам больше не нужна, доктор Вернон? — спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

Келли направилась к двери, директор института провожал ее взглядом. Он кашлянул и, когда Келли взялась за ручку двери, вновь заговорил:

— Помните о том, что я вам сказал, Келли. Этот проект очень важен. На карту поставлено слишком многое. Если Фрезер будет вас беспокоить, сообщите мне.

Она кивнула и вышла.

Вернон положил ручку и сжал кулак.

Фрезер.

Уж что-что, а оппозиция им сейчас совсем некстати.

Фрезер.

Дыхание Вернона стало порывистым. Нет, он не позволит Фрезеру нарушить программу исследований. Чего бы это ему ни стоило.

Келли зашла в кабинет Джона Фрезера, в лабораторию и в библиотеку. Его нигде не было.

Возвращаясь обратно по отполированному полу приемной института, она заметила, что он садится в знакомый красный «датсун».

Келли выбежала на посыпанную гравием подъездную дорогу и подошла к нему, когда он уже заводил мотор.

Не заметив ее, он уже съехал с обочины, и ей пришлось постучать по стеклу. Он затормозил и опустил стекло.

— Что тебе нужно? — грубо спросил он.

— Куда ты едешь?

— Догуливать выходной, — с сарказмом ответил Фрезер. — Отыщу поблизости пивную и приму несколько кружек пива. Возможно, запью его несколькими рюмками виски. — Он поставил первую скорость, коробка передач протестующе взвыла.

— Ты что-то сказал в кабинете Вернона. Что ты имел в виду?

Рев двигателя заглушил ее слова.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Фрезер.

— Об исследовании. Ты сказал, что оно принесет пользу одному человеку в особенности. Что ты имел в виду?

Фрезер нажал на акселератор, задние колеса бешено закрутились, и из-под них полетела галька.

— Ты Вернона имел в виду? — настаивала она.

— Спроси его самого, — бросил Фрезер и уехал.

Келли наблюдала, как «датсун» исчезает из вида на обсаженной деревьями дороге. Постояв еще немного, она направилась к главному зданию.

Не она одна видела, что Фрезер уезжает.

Из окна своего кабинета на третьем этаже Вернон видел всю сцену. Он отступил от окна в темноту.

Глава 12

Доктор Стивен Вернон налил себе очередную порцию виски и вернулся в кресло у камина. Из проигрывателя лилась чарующая мелодия «Симфонии нового мира», и Вернон на мгновение закрыл глаза, вслушиваясь в волшебные звуки. Музыка его не успокоила, он открыл глаза и стал искать утешения в виски, выпив его залпом, янтарная жидкость приятно обожгла его.

За окнами ветер раскачивал ветви деревьев; в ночном небе, словно черные солдаты, угрожающе собирались тучи.

В доме горел камин; комната была залита мягким светом камина и двух ламп. Но тепло не приносило Вернону ощущения комфорта, словно не достигало его. Он пил виски и настороженно посматривал на лежащий на столе огромный конверт. Он решился открыть его, только проглотив последние капли виски.

Письмо лежало в папке, прошитой скоросшивателем.

Быстро прочитав письмо, Вернон скомкал его и бросил в мусорную корзину. Его серые глаза сузились, когда он открыл папку с другими листами. На первой странице был аккуратно напечатанный знакомый Вернону заголовок: «САНАТОРИЙ ФЭРХЭМ».

Там же была приклеена черно-белая фотография, восемь на десять, женщины лет сорока пяти с застывшей на лице теплой улыбкой. Даже с черно-белой фотографии глаза ее смотрели приветливо, и Вернон заметил, что невольно вглядывается в них. Эта фотография была снята шесть лет назад.

Перевернув страницу, он увидел другую фотографию, поменьше, снятую недавно.

Он мог бы поклясться, что это другая женщина, если бы не знал точно, что видит ту же самую.

Вместо приветливого взгляда и доброжелательной улыбки появилось бесстрастное, как у покойника, выражение. На него смотрели огромные глаза без тени мысли. Губы были такими тонкими, что рот казался разрезом. Волосы, некогда пышные и блестящие, свисали в беспорядке, безжизненные, как водоросли. Фотография будто издевалась над его воспоминаниями.

Вернон с усилием сглотнул и стал читать отчет:

Имя пациента: Вернон Джанет

Катерина НИИ Хэмптон

Возраст: 50

Семейное положение: замужем

Дата помещения в лечебницу: 14/5/78

Опекун: Вернон Стивен Филлип

Отношение к пациенту: муж

Диагноз: приобретенное слабоумие. Хроническое параноидальное слабоумие, серьезное

нарушение сенсорно-моторной функции

Причина:

Вернон закрыл папку и бросил ее на стол, едва не опрокинув бокал. Он подхватил его, но с сожалением отметил, что он пуст. Он посмотрел на заметно убывающую в бутылке «Хейга» жидкость, хотел наполнить бокал, но передумал. Папка лежала там, куда он ее положил, — память, болезненная, будто игла в теле.

Шесть лет.

Боже мой, неужели прошло шесть лет с тех пор, как он насильно упек жену в психиатрическую лечебницу? Так много лет...

Эти мысли постепенно оставили его, но он знал, что никогда не сможет стереть прошлое из своей памяти. То, что поставило жену на грань безумия.

Вернон встал, выключил камин, потушил свет и с папкой в руке медленно поднялся наверх, даже не зажигая свет на лестничной площадке. Не спеша, но уверенно он прошел к запертой двери.

Ветер усилился и теперь завыл, как больной пес.

Перед дверью Вернон остановился, объятый холодом, сжимавшим его все сильнее и сильнее.

Он достал ключ из кармана своего кардигана и вставил его в замок.

За дверью послышался скрежет, словно по стеклу скребли когтями.

Он повернул ключ. Замок был хорошо смазан и легко открылся.

Когда Вернон вошел в комнату, его охватила дрожь. В этой комнате он чувствовал себя чужим, как вор в церкви.

Вновь послышался скрежет от прикосновения веток дерева к стеклу, уже раз напугавший его, но он взял себя в руки, нащупал выключатель и зажег свет.

На всем была печать запустения, слабый запах сырости смешивался с резким запахом нафталина. Тонкий слой пыли покрывал кровать, гардероб, кресла, даже фотографии. Он подошел к гардеробу и открыл дверцу. Ее одежда по-прежнему висела там, но запах нафталина стал сильнее.

Он продержал ее в этой комнате три месяца перед тем, как поместить в лечебницу. В течение трех месяцев после того, что случилось, он носил ей пищу и пытался кормить ее, как мать кормит беспомощное дитя. Она и стада совершенно беспомощной.

Его Джанет. Его жена. Женщина, которую он так сильно любил. Женщина, которая шесть лет назад увидела то, что повергло ее в безумие.

Он делал все, что мог, пытаясь помочь ей, но она все больше уходила в себя, и Вернону стало казаться, что он ухаживает за трупом. Только движения ее широко открытых глаз свидетельствовали о том, что она еще жива. Он употребил все свои знания, чтобы вернуть ей здоровье, но все же, проиграв битву с болезнью, поместил ее в психиатрическую лечебницу в Фэрхэме. Тамошние врачи тоже не помогли ей, но возвращаясь к событиям, приведшим ее к кататонии, так похожей на смерть, он видел, что ничего другого и быть не могло. Каждый на ее месте стал бы душевнобольным.

Пока что ему удавалось скрыть от других свою тайну.

Вначале он надеялся, что сам вылечит ее. Но молва разнеслась по округе: слухи, сплетни, догадки; он понял, что единственный выход — это изолировать ее.

Никто не знал, почему Джанет Вернон находится в санатории, и он понимал, что, хотя соседи все разнюхали, они и сообразить не могут, отчего она потеряла рассудок.

Сейчас он стоял в этой комнате, оглядывая ее и слушая ветер, завывающий за окном. Он оставил здесь все, как было. За шесть лет он один раз заходил сюда. Эта комната слишком много видела, в ней накопилось слишком много боли.

Вернон выключил свет, вышел на площадку и закрыл дверь. Несколько секунд он стоял и смотрел на дверь, потом повернулся и пошел в свою спальню.

Шесть лет.

Он слишком долго искал ответ и теперь чувствовал, что скоро узнает его. Проводимое им исследование давало ему информацию, которую он жаждал много лет. Это поможет ему вылечить жену, и она вновь обретет разум. Никто не в силах помешать ему.

Раздевшись, он подумал о другом.

Как это повлияет на нее? Ведь ужас, который она видела в тот день, так долго терзал ее душу.

Осмелится ли он вернуть ей эти воспоминания?

Глава 13

Нью-Йорк

— Наверняка И. Ти. сейчас не поздоровится, — весело сказал Рик Ландерс.

Рядом с ним Энди Волис с тем же волнением наблюдал за событиями на экране.

— Еще бы, — прошептал он, глядя, как «существо» пожирает очередную жертву; оторвав обе руки, оно начало вгрызаться в живот.

Мальчики, словно завороженные, наблюдали, как голова твари отделилась от туловища и стала перемещаться по полу с помощью щупальцев.

— Перемотай обратно, — сказал Энди. — Посмотрим еще раз.

Рик кивнул и подбежал к видеомагнитофону, нащупав пальцем нужную кнопку.

— Да, детям нравится И. Ти., — продолжал Энди.

— Моя мама встречалась с парнем, который снял этот фильм, — гордо сказал Рик.

— С Джоном Карпентером? Вот здорово! Где?

— Кажется, на какой-то вечеринке.

Он нажал кнопку, и на широком экране вновь замелькали кадры фильма. Мальчики снова затихли.

Им было по девять лет. Возможно, Энди на месяц или два постарше. Оба ходили в одну школу в трех кварталах от дома Рика. Рик знал, что его мама не любит, когда он смотрит фильмы ужасов. Один раз она даже выключила видеомагнитофон; он тогда в пятый раз смотрел «Зловещего мертвеца». Но сегодня она снималась в рекламном фильме, и у них с Энди еще оставалось в запасе два часа до шести.

Энди жил через три дома от Ландерсов. Его отец, Гордон, писал сценарии Для весьма популярного комедийного сериала Эй-би-си, а мать, Нина, распространяла театральные билеты, поэтому Энди не был чужим в сумасшедшем мире шоу-бизнеса.

Тварь уже отрастила себе длинные тонкие ноги и собралась дать деру, когда экран телевизора покрылся вдруг сетью линий и точек.

Мальчики охнули, и Рик кинулся к видеомагнитофону.

Из кухни доносился звук включенного пылесоса, который сливался с гулом приспособления для уничтожения мусора.

Гул этого приспособления прекратился, но пылесос, казалось, загудел еще громче.

— Миссис Гарсиа! — закричал Рик.

Ответа не последовало.

— Миссис Гарсиа! — заорал он во все горло, и пылесос замолк.

— Что тебе, Рик? — Элита Гарсиа вышла из кухни.

Огромная мексиканка всегда напоминала Рику статиста из фильма о ковбоях.

— Пылесос портит изображение на экране, — сказал ей Рик. — Вы можете включить его попозже?

— Твоя мама просила меня закончить уборку до ее прихода, — сообщила ему миссис Гарсиа.

— Да, но видеомагнитофон...

— Ничем не могу тебе помочь, Рик. Я выполняю свою работу. Извини. — Пылесос вновь загудел.

Мальчики мрачно переглянулись и примирились с миссис Гарсиа и ее пылесосом. Рик выключил видеомагнитофон, телевизор и предложил приятелю пойти прогуляться в сад.

— Только недолго. — Голос миссис Гарсиа пробился сквозь шум пылесоса. — Скоро будет готов обед.

Мальчики пробыли на улице несколько минут, когда Рик услышал позвякивание приближающегося фургона с мороженым. Ему показалось, что он еще за квартал от их дома.

Ли Джекобс повернул руль грузовика, и колеса пронзительно взвизгнули на повороте. Заднюю часть машины занесло, и она ударилась о припаркованный «форд».

— Черт тебя подери, — рявкнул Тони Соллозо, сидящий на пассажирском сиденье. — Гляди, куда едешь, дурья башка.

— Ты что, говнюк, за руль захотел? — крикнул Джекобс. Пот ручьями стекал по его черному лицу, как роса, поблескивая в его коротких курчавых волосах. — Копы по-прежнему сзади?

Ему ответил вой сирены; посмотрев в зеркало заднего обозрения, он увидел, что полицейская машина преследует их с включенными фарами.

— Нажимай! — подгонял его Соллозо. — Эти ублюдки догоняют нас.

— Если бы ты украл нормальную машину, мы бы убежали от этих вшивых копов, — запротестовал Джекобс. — На кой черт ты украл этот дохлый грузовик?

— А ты хотел, чтобы я сходил на выставку машин и выбрал ту, которая тебе по душе? — парировал Соллозо.

— Нам нужно было сдаться, когда я сказал. — Джекобс свернул, чтобы объехать автобус.

— Сдаться полиции, когда у нас в перчаточном ящике почти килограмм героина?! Ты что, смеешься?

— Украсть грузовик! — проворчал Джекобс, пытаясь выжать из машины максимальную скорость. — Проклятый тупоголовый итальяшка.

— Кого ты называешь итальяшкой, черномазый сукин сын! Давай, давай жми, они уже близко.

Автомобили дружно засигналили, когда они пронеслись через перекресток на красный свет.

Полицейские не отставали.

— Когда уходит миссис Гарсиа? — спросил Энди Волис, подняв с земли пластмассовый диск в форме блюдца и бросив его товарищу.

Рик Ландерс прыгнул и поймал диск одной рукой.

— Она не уйдет, пока не вернется мама, — сказал он.

— Это почему? Она же никогда раньше не оставалась так долго.

— Последние дни мама стала как ведьма, — признался Рик. — Она говорит, что не хочет оставлять меня одного надолго. — Он бросил диск обратно.

— Мои родители тоже хороши, — сообщил Энди другу. — Они думают, что мы еще дети.

Рик кивнул и поднял голову, вновь услышав позвякивание фургона с мороженым. Теперь он был ближе. Повернул на нашу улицу, подумал он.

— Хочешь мороженого? — спросил он Энди и увидел выражение восторга на лице приятеля.

— Еще бы! — сказал тот.

Забыв про диск, мальчики стремглав бросились на улицу.

Ли Джекобс ударил по сигналу, когда под колеса грузовика едва не угодила женщина, переходившая дорогу. Он что-то крикнул и свернул на другую улицу. Тони Соллозо достал из кармана «смит-и-вессон» 38-го калибра. Он выдавил барабан и убедился, что все патроны на месте.

— Ты что делаешь, парень? — спросил Джекобс, увидев пистолет.

— Это на всякий случай, — пробормотал Соллозо, поднимая пистолет.

— Ах ты придурок! Я не знал, что ты вооружен! Что ты собираешься делать?

Полицейская машина приближалась, ее капот находился уже в десяти футах от кузова грузовика. Повернувшись, Соллозо увидел в ней двух полицейских в форме. Он опустил стекло и взвел курок пистолета.

Впереди Джекобс заметил стоящий на их пути фургон с мороженым. Чтобы обогнуть его, ему придется въехать на широкий тротуар.

Соллозо принял устойчивое положение и поднял пистолет.

Рик Ландерс и Энди Волис бежали к фургону с мороженым, не подозревая о двух несущихся по дороге автомобилях. Энди вдруг остановился, уронив мелочь на землю, — в кармане его брюк была дырка. Рик засмеялся, когда увидел, что Энди наклонился и собирает деньги посреди дороги. Сам он подбежал к стоящему фургону и попросил шоколадный пломбир с орехами, надеясь, что миссис Гарсиа не видит этого. Повернувшись к Энди, он заметил два приближающихся автомобиля.

Соллозо прицелился и выстрелил два раза; пистолет дернулся в его руке. Первая пуля разнесла зеркало на крыле полицейской машины, вторая — проделала отверстие в ветровом стекле.

Грузовик резко вильнул в сторону, когда Джекобс, на мгновение оторвав глаза от дороги, свирепо посмотрел на своего компаньона.

— Прекрати, — закричал он, пытаясь дотянуться до пистолета.

— Пошел к черту! — прорычал тот, скривив лицо в безумной улыбке.

Джекобс посмотрел вперед и дико закричал, увидев надвигающийся на него белый фургон.

На скорости шестьдесят миль грузовик врезался в фургон; удар выбросил Соллозо через ветровое стекло. Рулевая колонка, как снаряд, ударила Джекобса, руль треснул, колонка, разорвав грудь, пронзила Джекобса насквозь; машины расплющились от сильнейшего удара. Почти тут же с оглушительным шумом взорвался бензиновый бак фургона, и обе машины исчезли под ослепительным шаром красно-белого пламени.

Рик Ландерс, который стоял рядом с фургоном, словно поднятый невидимой рукой, взмыл в воздух и, пролетев почти двадцать футов, упал на тротуар. Искалеченная фигурка, объятая пламенем, ударилась о землю и застыла.

Чтобы не попасть в ад, пылающий впереди, шофер полицейской машины резко повернул руль, и машина заехала на тротуар.

Слишком поздно заметил шофер распростертое перед ним тело Рика. Он нажал на тормоз, но машина неслась на большой скорости.

Правое переднее колесо переехало по шее мальчика, сломав позвоночник и почти оторвав голову. Кровь хлынула из изуродованного трупа, образовав вокруг него широкую лужу.

Энди Волис, видевший все, почувствовал, что штанишки его намокли и стали теплыми. Еще через секунду он потерял сознание.

Неподалеку на траве лежал Тони Соллозо. Его лицо и шея были изрезаны стеклом. Языки пламени жадно лизали его вытянутую руку. В воздухе над ними, словно саван, нависла пелена черного дыма.

Двое полицейских, спотыкаясь, вылезли из машины; один из них побежал к горящим обломкам, но был остановлен нестерпимым жаром пламени. Шофер наклонился и увидел под машиной Рика Ландерса.

— О Боже! — прошептал он, нащупывая в машине переговорное устройство.

Вызвав «скорую», он связался с полицейским участком и сообщил о случившемся.

Он отошел от машины и заметил, что оставляет за собой липкие следы. Увидев возле машины растекшуюся лужу крови, он шагнул на газон, опустился на колени и стал блевать.

Глава 14

Дэвид Блейк положил ручку и зевнул. Близоруко прищурившись, он посмотрел на лежащие перед ним исписанные страницы. Он работал без передышки с самого утра, сделав короткий перерыв лишь в час дня, чтобы проглотить половину чизбургера и немного жареного картофеля. Остальная пища лежала перед ним на столе нетронутой.

Он легонько похлопал себя по животу, и в желудке у него громко заурчало. Пришло время съесть что-нибудь более существенное.

Блейк встал и направился в ванную, включив по дороге телевизор. Он посмотрел на часы: без двух минут шесть. Через одну-две минуты начнется передача новостей. Последние восемь часов он был так поглощен работой, что, провались Нью-Йорк под землю, он этого даже и не заметил бы. Он улыбнулся. Пришло время узнать, что происходит в реальном мире. Когда Блейк уединялся в кабинете и брал ручку, все остальное для него переставало существовать.

Он вошел в ванную, нагнулся над раковиной и ополоснул лицо холодной водой. Когда он вернулся в комнату, прижимая к лицу полотенце, новости уже начались. Прежде, чем идти обедать, он решил послушать хоть заголовки новостей. Он вытер лицо и лоб, на котором вода смешалась с потом.

"...обещал применить жесткие меры в отношении некоторых игорных домов города... "

Пока диктор излагал монотонным голосом новости, Блейк открыл шкаф и достал чистую рубашку.

"...и, как уже сообщалось в нашей предыдущей сводке, сын Тони Ландерс, актрисы, которая играет... "

Блейк резко повернулся и посмотрел на экран телевизора.

«...сын которой, Рик, трагически погиб сегодня в результате автомобильной катастрофы».

— О Боже! — прошептал Блейк, когда на экране показали поочередно фотографии Рика и Тони Ландерс.

Писатель присел на край кровати, не отрывая глаз от телевизора, с экрана которого диктор продолжал: "Репортерам не удалось поговорить с мисс Ландерс, поскольку она находилась на съемках в городе. Полагают, что сейчас она у себя дома под наблюдением врача. Считают, что ее сын Рик погиб сегодня примерно в четверть пятого пополудни, когда украденная машина столкнулась с фургоном, развозящим мороженое, недалеко от его дома. Двое угонщиков машины и шофер фургона также погибли, но есть еще три жертвы, имена которых пока не названы. Полиция... "

Блейк медленно покачал головой. Хотя внимание его сосредоточилось на экране телевизора, воспоминания обратились к вечеринке в доме Тони Ландерс.

К Матиасу.

К его предсказанию.

«Ее сын умрет». Эти слова медиума эхом повторялись в его мозгу.

«Ее сын умрет».

Блейк посидел еще немного, затем надел рубашку и, торопливо застегнув пуговицы, заправил ее в джинсы. Надел туфли, оставив телевизор включенным, вышел из номера и быстрым шагом пошел к лифту в конец коридора. Он спустился на первый этаж, миновал холл и вышел из отеля, заметив, что швейцар с удовольствием затягивается дымом «Мальборо».

Писатель повернул налево и направился к газетному киоску на углу улицы. Нащупав в кармане мелочь одной рукой, он другой взял свежую газету. На первой странице он увидел фотографию Рика Ландерса с надписью под ней: «СЫН АКТРИСЫ ПОГИБ В АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ».

Блейк протянул продавцу монеты и, не дожидаясь сдачи, повернулся и пошел в отель.

Придя в номер, он прочитал статью об инциденте. Подробности не имеют значения. Ребенок мертв. Этого достаточно. Писатель свернул газету и бросил ее на кровать. Он понял, что совсем не хочет есть. Ему показалось, будто он просидел целую вечность, глядя то на экран телевизора, то на фотографию Рика Ландерса.

«Ее сын умрет». Эти слова он произнес вслух.

Блейк поднялся, выключил телевизор, взял кожаную куртку, перекинутую через спинку кресла, и направился к двери номера, надевая куртку на ходу.

На улице он увидел, что грозовые облака, собиравшиеся уже целый час, разорвала первая беззвучная вспышка молнии.

Блейк расплатился с шофером такси, посмотрел через забрызганное дождем окно и открыл дверцу машины.

Дождь обрушился на него стеной; небеса продолжали извергать воду, и ливню не видно было конца. Бушевала гроза; молнии прорезали небо, перемежаясь непрерывными раскатами грома. Казалось, глубоко из недр земли рвется на поверхность какое-то гигантское чудовище. Дождь хлестал по дороге и крышам домов; его крупные капли отскакивали от асфальта, как пули. Еще в машине Блейк почувствовал, что волосы прилипли к его щеке. Ткань рубашки впитывала горячие капли. Он знал, что гроза не очистит воздуха. Она сделает влажность совсем уж невыносимой. На лбу писателя выступили капли пота, мгновенно смытые потоками дождя.

Перед ним был дом Джонатана Матиаса. Большое, грозное на вид трехэтажное здание, окруженное высокой каменной стеной. Перед домом раскинулась прекрасно ухоженная лужайка. Подойдя к кованым железным воротам, Блейк увидел на них две телевизионные камеры, которые следили за ним своими циклопическими глазами.

Здание представляло собой любопытное смешение старого и нового. Главная часть его выглядела пародией на стиль времен короля Эдуарда, тогда как пристройка из стекла и бетона казалась воздвигнутой рядом по ошибке.

Свет в доме не горел, и окна, отражавшие молнии, напоминали Блейку зловещих призраков.

Над входной дверью была установлена еще одна камера. Блейк два раза нажал на звонок, и дверь открыл человек, в котором Блейк сразу узнал шофера Матиаса.

— Мистер Блейк, не так ли? — сказал шофер, разглядывая писателя, являющего собой довольно жалкое зрелище. По его каштановым волосам стекала вода, одежда вымокла насквозь.

— Если можно, я бы хотел повидать мистера Матиаса, — сказал писатель.

— Он не любит, когда его беспокоят дома, — начал шофер. — Я...

— Пропусти его, Харви.

Блейк сразу узнал голос, и через мгновение появился сам Матиас.

— Проходи, Дэвид, — сказал он, улыбаясь. — Ты выглядишь так, как будто добирался сюда вплавь.

Блейк вошел в переднюю.

— Пойдем в мой рабочий кабинет, — сказал медиум.

В комнате он налил себе бренди и предложил выпить писателю; тот с благодарностью принял бокал и оглядел просторную комнату. Он с удивлением отметил, что окон в комнате не было. Горели только настольная лампа и два светильника с узко направленным светом, стоящие на полу возле шкафчика с напитками. На одной стене висел в рамке оригинальный эскиз Алистера Кроули, изображающий «Вавилонскую блудницу». Блейк внимательно посмотрел на него.

— Ты знаком с Кроули? — спросил он.

— Встречал пару раз, — сказал Матиас.

— Сам великий зверь, не так ли? — пробормотал Блейк, потягивая бренди. — Самоуверенный черный маг.

Матиас не ответил.

Блейк перевел взгляд на фотографию, где Матиас был снят с человеком, показавшимся ему знакомым.

— Антон Ле Ви, — сказал медиум.

— Тоже твой приятель? — спросил Блейк.

Матиас кивнул.

— И тоже черный маг, — заметил писатель.

Медиум сел за стол и обхватил бокал пальцами, согревая темную жидкость.

— Чем могу быть тебе полезен, Дэвид? — спросил он. — Должно быть, у тебя была веская причина, раз ты пришел в такую погоду. — Он сделал большой глоток.

Блейк сел в ближайшее кресло.

— Ты прав, — сказал он. — Ты читал сегодняшние газеты?

— Нет. А что?

Матиас допил бренди и встал. Он прошел мимо писателя, который посмотрел ему вслед.

— Сегодня погиб сын Тони Ландерс, — сказал писатель.

Матиас вновь наполнил свой бокал и повернулся, держа бутылку в руке.

— Он погиб в автомобильной катастрофе, — добавил Блейк.

— Хочешь еще выпить? — спросил Матиас, очевидно, совсем не заинтересованный словами Блейка.

— Ты слышал, что я сказал? — раздраженно спросил писатель. — Сын Тони Ландерс мертв. Ты что, так и будешь молчать?

Матиас спокойно посмотрел на него и пожал плечами.

— Мне очень жаль, — тихо произнес он. — Он был всего лишь маленький мальчик.

— Ты знал, что он умрет, — вяло проговорил Блейк. — Ты сообщил мне об этом на той вечеринке после гадания на картах. Только ты узнал, что он умрет, не из карт, ведь так?

— Карты лишь ориентир, — заметил медиум, отпив из бокала. — Они указывают мне направление, где следует искать истину.

— Не надо, Джонатан, — пробормотал Блейк с досадой. — Ты сейчас разговариваешь не с одним из твоих наивных почитателей.

Они холодно посмотрели друг на друга; в комнате стало совсем тихо, потом заговорил Матиас.

— Я упоминал уже, что астральным телом можно управлять, — сказал он. — Оно может также перемещаться во времени. Я «увидел», что сын Тони Ландерс умрет, потому что не почувствовал его астрального присутствия. — Он отхлебнул бренди. — Астральное тело — это как линия жизни на ладони: сведущий человек может его «видеть».

— Скажи, что ждет меня в будущем, — попросил Блейк, взяв со стола колоду гадальных карт, лежащую возле Матиаса. — Сделай это сейчас.

Он сразу стал тасовать карты.

— Нет, — сказал Матиас.

Блейк разделил карты на десять стопок и разложил на столе так, что образовалась некая фигура.

— Сделай это, Джонатан! — потребовал он.

— Я сказал тебе, я не ярмарочный фокусник, — раздраженно проговорил медиум. Он безразлично взглянул на карты, потом медленно поднял свои сверкающие голубые глаза на Блейка. — Я буду тебе очень благодарен, Дэвид, если ты сейчас уйдешь, — тихо произнес он.

Они посмотрели друг другу в глаза, затем Блейк сделал шаг назад и откинул с лица прядь волос.

— Ты боишься того, что можешь увидеть? — спросил он.

Матиас не ответил. Лицо его не выразило и тени какого-либо чувства. Наконец он вздохнул, и черты лица его смягчились.

— Ты спрашивал меня о моей силе, — сказал он. — Эта сила внутри меня, это сила тьмы.

Блейк посмотрел на него с изумлением.

— Но это не та темнота, которая бывает в тени, когда светит солнце, не та, которую отражает зеркало, — продолжал Матиас. — Эта тьма внутри человека. Если хочешь, это другое "я". Древние называли это тенью, понимая так темную сторону человека, ту, что проявляется в минуты гнева или страха, ту, что вынуждает человека совершать поступки, обычно ему несвойственные. Поступки, противоречащие его природе. Человеческой природе вообще.

— Как это бывает при раздвоении личности? — спросил Блейк.

— Нет, — поправил его Матиас. — При раздвоении личности человек сохраняет в себе какие-то следы добра. Тень — это абсолютное зло.

— Тогда сила твоя и есть зло, — сказал Блейк.

— Кто знает, что такое зло и что такое добро, Дэвид?

Они вновь умолкли; Блейк повернулся и пошел к дверям.

— Я сказал тебе все, что мог, — прибавил Матиас. — Что еще ты хочешь узнать?

— Очень много. — Блейк открыл дверь и вышел.

Медиум остался один. Перед ним на столе по-прежнему лежали карты, разложенные Блейком как кабалистическая фигура. Он заколебался, потом протянул руку к седьмой стопке. Любовь. Он медленно повернул карту.

Тринадцать.

La mort. Смерть.

Матиас задержал пристальный взгляд на изображенном на карте скелете, затем взял верхнюю карту с девятой стопки. Здоровье.

Пятнадцать.

Le Diable. Дьявол.

Он знал, что карты могут сказать гораздо больше. Карта, обозначенная римской цифрой XV, означала также великую тайну. Матиас улыбнулся. Уж очень это подходило для Блейка.

Он перевернул карту на последней стопке, затаив на мгновение дыхание.

Двенадцать.

Le Pendu. Повешенный.

Матиас уронил карту, словно она обожгла его, потом с усилием перевел дыхание и начал рассматривать изображение на карте.

Повешенный.

Катастрофа.

Он вытер рукой лоб, заметив, что немного вспотел. Карта имела и другое толкование.

Святой или грешник?

За окном раздавались громкие раскаты грома, и Матиас некоторое время сидел неподвижно в своем кресле. Наконец он собрал карты, рассортировал их в определенном порядке.

Поднимая карту, изображающую повешенного, он заметил, что рука его дрожит.

Глава 15

Оксфорд

Подойдя к двери комнаты Мориса Гранта, Келли посмотрела на часы.

Было почти девять минут шестого.

Она пошла медленнее, прислушиваясь к звукам своих шагов в безлюдном коридоре. Странное чувство овладело ею — такое, как у ребенка, задумавшего сделать то, за что его накажут. Келли провела рукой по своим каштановым волосам и попыталась успокоиться. Смешно, сказала она себе. У тебя нет причин так нервничать.

Поверх юбки и блузки она надела халат, в кармане которого лежал шприц.

Шприц и его содержимое она взяла в аптеке на втором этаже.

Обычно в аптеку, где было множество флаконов с лекарствами и медицинское оборудование, заходили только четверо работающих в институте врачей, хотя и другие исследователи могли свободно ее посещать. Келли без труда нашла то, что искала, затем достала из заранее намеченного ящика шприц. Аптекой заведовала женщина лет сорока по имени миссис Кинг. Она следила за тем, чтобы все в аптеке лежало на своем месте, и делала это весьма старательно.

Келли знала, что обычно миссис Кинг уходит домой около половины пятого, поэтому подождала до пяти и лишь затем решилась войти в аптеку.

К ее радости, в аптеке никого не было, но она спешила помимо воли, придумывая подходящее объяснение на тот случай, если кто-нибудь застанет ее в тот момент, когда она внимательно рассматривала химические вещества. Это было прерогативой врачей.

Она набрала в шприц десять миллилитров сульфата атропина и положила шприц в карман.

Мысли так и замелькали в ее голове, когда она приблизилась к комнате Мориса Гранта, но лишь одна из них утвердилась в ее сознании. Инцидент с Грантом, случившийся двумя днями ранее, убедил ее провести новый эксперимент, не сообщая о нем предварительно доктору Вернону и не спрашивая его согласия. Пробыв сорок восемь часов без сна, Грант стал агрессивным, а Келли помнила, что предыдущие исследования позволили обнаружить активность в той области его мозга, которая обычно дремлет. С того момента ее постоянно мучил вопрос, что будет, если не давать ему спать больше двух дней. Ей хотелось знать, что произойдет после недели бодрствования, но у нее не было недели. Она не могла ждать так долго.

Инъекция атропина даст примерно те же результаты.

Она знала, что повышенные дозы этого препарата стимулируют деятельность мозга и вегетативной нервной системы. Обычная доза составляла два миллилитра.

Она собиралась ввести Гранту тройную дозу.

Келли постучала в дверь и стала ждать, украдкой осматривая коридор. В институте стояла тишина.

— Войдите, — сказал Грант, и она вошла.

Он сидел за столом и доедал рыбу с жареным картофелем; обед принесли ему десять минут назад.

— Извините, что прервала ваш обед, мистер Грант, — произнесла Келли.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Я уже закончил, — сообщил он. — Что-что, а кормят здесь замечательно. — Он громко рыгнул, извинился и отодвинул тарелку.

Келли удивилась тому, насколько он изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Вместо грубого, развязного и косматого громилы перед ней сидел сдержанный, гладко выбритый симпатичный человек. На Гранте была белая рубашка и серые брюки, чистые и хорошо отутюженные.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил он.

— Боюсь, нам снова понадобится ваша помощь, — сказала она.

— Скажите лучше: «Извините, мистер подопытный кролик, вам пора залезать на ваш столик».

Келли кисло улыбнулась.

Грант хихикнул.

— Вы зря говорите таким виноватым тоном. Я сам, дурак чертов, согласился терпеть все это, — добродушно проговорил он.

Одна рука Келли была в кармане халата, пальцы похлопывали по шприцу.

— Что я должен для вас сделать? — спросил Грант.

— Вы помните что-нибудь из того, что произошло позавчера? Как вы набросились на моего коллегу?

Он пожал плечами:

— Очень смутно. Помню только, как я хотел... — Он затих, видимо, устыдившись своих воспоминаний. — Я никого не поранил?

Келли покачала головой.

— Вы не спали сорок восемь часов, — сказала она. — Человек становится агрессивным, когда долго не спит.

— Почему?

— Если бы мы знали это, мистер Грант, вы бы нам здесь не понадобились. — Она хотела рассказать ему теорию сна, но передумала. Последовало длительное молчание, которое прервала Келли: — Последние две ночи вам снились сны?

Он кивнул.

— Как вы убили свою жену и сына?

— Да. Но на этот раз не так ярко. Последнюю ночь сон вообще изменился. Я проснулся до того, как убил их.

— Наверно, это потому, что вам не давали лекарств. Амфетамины, которые вы принимали, влияли на ваши сны.

— А что теперь?

Келли нащупала в кармане шприц:

— Попытаемся использовать другой подход.

На столе возле кровати Гранта лежал новый магнитофон, и Келли проверила, работает ли он. Затем попросила Гранта лечь на кровать. У кровати имелись привязные ремни, для рук и ног, но пока Келли их не трогала. Подождав, пока Грант уляжется поудобней, она попросила его закатать рукав рубашки, что он послушно выполнил. Вена на его локте вздулась, и Келли осторожно вставила в нее иглу, нажимая большим пальцем на поршень шприца.

Атропин начал вливаться в кровь Гранта.

Она стала наблюдать за отметками на шприце.

0, 25 мл.

0, 75 мл.

1 мл.

Глаза Гранта были открыты; он немного поморщился, когда она сильнее надавила на шприц. Вновь нажав на поршень, она заметила кончик иглы под кожей Гранта.

1, 5 мл.

2 мл.

2, 5 мл.

Она попыталась унять свою дрожь, опасаясь, что может случайно повредить его вену. Грант тяжело вздохнул, Келли извинилась, но продолжала давить на поршень, наблюдая, как жидкость вливается в вену.

3 мл.

3, 5 мл.

4 мл.

Грант закрыл глаза; грудь его начала вздыматься, дыхание стало затрудненным. Келли посмотрела на его лицо, затем на иглу, торчащую из его руки, и, наконец, на отметки на стекле шприца.

4, 5 мл.

5 мл.

5, 5 мл.

Келли знала, что действие атропина не заставит себя долго ждать: в увеличенных дозах оно проявлялось очень быстро.

6 мл.

Она колебалась. Глаза Гранта теперь были плотно закрыты, рот тоже, губы побелели.

Не вынимая иглы из вены Гранта, Келли посмотрела на его лицо. Оно заметно побледнело. «Может, достаточно?» — подумала она.

— Мистер Грант, — произнесла она.

Он не отвечал.

— Мистер Грант.

На этот раз в ответ прозвучал низкий грудной звук. Келли сильнее надавила на поршень.

6, 5 мл.

7 мл.

Капли пота выступили на его лице, — они ручейками стекали по его щекам. Руки его тоже стали влажными. Кожа вокруг иглы густо покраснела, синеватые вены запульсировали.

7, 5 мл.

8 мл.

Грант застонал, рот его открылся. Густая слюна стекала по подбородку на простыню; язык высунулся, из груди снова вырвался низкий хрипящий звук, потом он кашлянул. Брызги снова полетели из его рта, он пошевелился, и игла выскочила из вены.

Проклиная себя, Келли ввела ее обратно в вену, не обращая внимания на капельку крови, появившуюся из первого отверстия. Она посмотрела на его потное лицо: оно стало серым. Она знала, что рискует, но верила в результат.

9 мл.

9, 5 мл.

10 мл.

Келли вынула иглу и отступила на шаг. Положив шприц обратно в карман, она включила магнитофон и придвинула микрофон к Гранту настолько, насколько ей хватило смелости. Тело его начало чуть заметно подергиваться — вялое сокращение мышц, как если бы через него пропустили слабый ток.

— Мистер Грант? — спросила она. — Вы меня слышите?

Он пробормотал что-то, чего она не расслышала, и она шагнула вперед, придвинув микрофон еще ближе к его рту.

— Мистер Грант!

Глаза его были закрыты, веки сжаты, будто зашиты нитками.

— Вы слышите меня?

Неожиданно схватив ее за руку, Грант сжал ее с такой силой, что затрещали кости.

Тут же глаза его распахнулись, как форточки; ей показалось, что их остекленевший взгляд впился в нее.

Келли едва удержалась, чтобы не закричать, и попыталась вырваться, но безуспешно.

— Помогите мне, — прошептал Грант, не выпуская ее руки. — О Боже, они повсюду.

Вдруг он отпустил ее и схватился рукой за свое лицо.

— Что вы видите? — спросила она.

Грант сел на кровати с искаженным ненавистью и злобой лицом.

— Проклятый ублюдок, — прорычал он и посмотрел на нее бессмысленным взглядом. — Ах ты, паршивая шлюха. — Губы его растянулись в жестокой улыбке, а по подбородку снова потекла слюна. — Она предала меня. Она думала, я не знаю. Думала, ей удастся оставить меня в дураках.

Келли отступила на шаг.

— Кто хотел оставить вас в дураках? — спросила она, отходя к спинке кровати.

— Она. Моя жена, — прорычал Грант. — Проклятая потаскуха. Она уверяла меня, что ребенок мой, а это его ребенок.

— И поэтому вы хотели ее убить? — спросила Келли, приблизившись к привязным ремням и ожидая удобного момента, чтобы обмотать ими ноги Гранта, хотя мало надеялась на успех. А вдруг ей это не удастся?..

— Да, я хотел убить ее. Ее и ее сына, ее проклятого детеныша, — проревел Грант.

Его гнев неожиданно быстро прошел, и он вновь сжался перед невидимой угрозой, заслонив лицо и глаза дрожащими руками.

— Снимите их с меня, — завизжал он.

— Что вы видите? — спросила Келли, решив, что наступило время завязывать ремни.

— Пауков, — ответил он. — Их тысячи. Они надо мной. О Боже, нет!

Келли удалось привязать к кровати обе его ноги, чтобы хоть немного ограничить его подвижность. Кожа ремней казалась толстой и крепкой. Она надеялась, что ремни выдержат.

Морис Грант не мог понять, почему она не видит восьминогих тварей, кишащих по полу комнаты, забравшихся на его кровать, на его одежду, проникших к нему на тело. Он чувствовал на себе их волосатые лапки; они покрыли его живот, забрались под брюки, лезли на лицо и на шею. Некоторые пытались забраться в рот. Он почувствовал, что один паук сидит на его языке; засунув два пальца в рот, он попытался вытащить тварюгу. Пальцы надавили на горло, и он натужился, словно желая вырвать.

Пауки проникали в комнату через невидимые щели на потолке и увеличивались в размерах. Один, величиной с кулак, упал с потолка на его лицо, толстые ножки защекотали глаза и нос. Какой-то мелкий полез в его левую ноздрю, норовя протащить с собой свое вздутое брюшко.

Со стены позади него спустился паук размером с футбольный мяч и, уцепившись за его руку, начал прижимать ее к кровати. Другая тварь сделала то же самое с другой его рукой.

Келли, будто загипнотизированная, смотрела, как Грант извивался, отражая воображаемое полчище паукообразных; не растерявшись, она привязала к кровати его руки, как только представился удобный случай.

— Они внутри моей головы, — завопил Грант, чувствуя, как больше и больше пауков лезут в его ноздри и уши. — Я знаю, откуда они, — визжал он. — Она их послала.

— Ваша жена? — спросила Келли, видя, что Грант продолжает корчиться.

— Проклятая сука! Потаскуха чертова!

И опять страх его сменился яростью.

— Я рад, что убил ее, — заревел он. — Она заслуживала смерти. — Вены на его лбу вздулись, когда он с силой натянул ремни, удерживающие его на кровати. — Даже если меня кто-нибудь видел, мне плевать. У меня не было выбора. Я видел их вместе. — Его тело резко дернулось. — Я видел ее с ним. Он засунул ей между ног, потом в рот. И она, сука, хотела этого. Я больше не хочу это видеть.

— Вы сейчас можете это увидеть? — спросила Келли.

— Да.

— Что вы видите? Расскажите мне подробно.

Приложив все силы, Грант попытался освободиться от ремней, и Келли, к своему ужасу заметила, что один из ремней на его руках начал зловеще поскрипывать.

— Я вижу ее лежащей на полу спальни. Нашей спальни. Она совсем голая и он тоже, — прорычал Грант.

— Кто он? — спросила Келли.

— Она сосет его член. Он лижет ее языком.

Ремень на правой руке Гранта стал трещать все громче, по мере того как он продолжал метаться в кровати.

— Я больше не хочу это видеть! Не хочу!

Келли начала подумывать о том, чтобы позвать на помощь. Грант дико галлюцинировал, хотя говорил связно.

Наконец-то она узнала, почему он хотел убить жену и сына.

— Она перевернулась на живот, и он засовывает в нее свой член. Проклятая грязная шлюха! Она хочет его!

— Кого? — спросила Келли.

— Моего брата, — прорычал Грант и сделал последнее титаническое усилие, чтобы освободиться.

Сначала лопнул и повис ремень на его правой руке.

— Я не хочу это видеть! Я не хочу это видеть! — взревел Грант, пытаясь порвать ремни на другой руке и на щиколотке. Ремни лопнули. Он вскочил на ноги; грудь его вздымалась так, что, казалось, лопнет рубашка. — Я не хочу это видеть, — повторял он; затем, пошатываясь, подошел к столу в середине комнаты и взял грязную вилку.

— Я не хочу это видеть, — закричал он и поднял вилку.

Келли знала, что не сможет добраться до двери, так как он преграждал ей путь, но, приглядевшись к Гранту, поняла, что он не собирается на нее нападать.

— Я больше это не увижу, — тихо проговорил он, разглядывая вилку, которую держал в нескольких дюймах от лица.

Дрожащей рукой он направил вилку в нижнее веко и дальше в глаз. Замедленным движением он копнул вилкой, словно лопатой; зубья натянули мышцы и глазное яблоко, и наконец глаз начал вываливаться. Вилка царапнула по его черепу в тот момент, когда лопнувший глаз выскочил из глазницы. Кровь хлынула по его щеке, смешавшись с вытекшей из глаза стекловидной жидкостью. Глаз не упал, а повис на искромсанных остатках зрительного нерва.

Невыносимая боль охватила его, но, удержавшись на ногах, он направил вилку в другой глаз.

Келли оцепенела, наблюдая, как зубья вилки вонзаются на этот раз в верхнее веко. Изгиб вилки позволил Гранту добраться сразу до сетчатки. С последним отчаянным криком он выдавил окровавленный глаз из глазницы.

Глаз выскочил из глазницы с глухим сосущим звуком; его сменил страшный вопль Гранта.

Глаз упал на пол и лежал там, похожий на большую виноградину, до тех пор, пока Грант, опустившись на колени, не раздавил его.

Келли не могла отвести взгляда от пустых глазниц, из которых струей била кровь, стекая в открытый рот Гранта.

Наконец она повернулась, бросилась к двери и, распахнув ее, выскочила в коридор.

Комната была звуконепроницаемой. Пока Келли не открыла дверь, в здании царила тишина, но теперь отчаянные крики Гранта достигали каждого уголка. Огромная доза атропина так возбудила нервную систему Гранта, что он не мог даже потерять сознание. Он со стонами упал на пол; один глаз по-прежнему болтался на нитке нерва.

А магнитофон продолжал записывать звуки агонии, чтобы сохранить их навеки.

Глава 16

— Так вы говорите, сколько ему дали? — спросил у Келли доктор Вернон, взяв шприц.

— Десять миллилитров, возможно, чуть больше, — тихо ответила она.

Вернон кивнул и, прежде чем вновь положить его на стол, подержал двумя пальцами. Он положил шприц возле испачканной кровью вилки и посмотрел на это оружие. Вздохнув, он оглядел комнату, забрызганную кровью. На полу, там, где Грант раздавил свой глаз, виднелось синеватое пятно, и Вернон обошел его.

На кровати и возле нее лежали обрывки привязных ремней; на простынях он заметил несколько алых пятен.

Мориса Гранта увезли около пятнадцати минут назад.

Вместе с Верноном в комнате, где произошла трагедия, находились Келли и Джон Фрезер.

Фрезеру было явно не по себе; он не мог оторвать глаз от окровавленной вилки на столе. Его тошнило при мысли о том, для чего эта вилка была использована.

— Он умрет? — с тревогой спрашивала Келли.

— Врачи «скорой», кажется, сами не знают, чем это кончится, — ответил Вернон. — Когда действие атропина закончится, он впадет в шоковое состояние. Потом... — Он замолк.

— Итак, вначале он чуть не убил меня, — подытожил Фрезер. — Теперь он весьма успешно прикончил себя самого. Вам этого мало, доктор?

— Что вы имеете в виду? — спросил Вернон.

— Наверняка будут расследовать то, что произошло сегодня. Вам теперь никак нельзя продолжать опыты.

— Как директор института я сам буду решать, нужно ли проводить расследование, — заявил Вернон.

— Неужели вы в самом деле думаете, что власти оставят это происшествие без внимания и не проведут расследование?

— Меня не волнует, что решат власти, — рявкнул Вернон. — Все, что происходит в стенах этого здания, касается только меня.

— А вас не беспокоит то, что человек мог сегодня отправиться на тот свет? — спросил Фрезер с вызовом.

— Грант знал, что идет на риск, когда согласился участвовать в этих экспериментах.

— Допустимый риск, да, но...

— Риск есть риск, — прервал его Вернон.

Фрезер обратился к Келли:

— Если разобраться, это твоя вина, Келли.

— Я понимаю, — сказала она и заявила Вернону: — Я готова сложить свои обязанности.

— Нет, — возразил он не раздумывая. — Это ничего не решит.

Келли не скрыла удивления.

— Она нарушила распорядок этого чертова института, — пробурчал Фрезер. — Она чуть не убила человека, а вы...

Пришла очередь Келли прервать его.

— Не говори обо мне так, будто меня здесь нет, — отрезала она. — Я знаю, что поступила неправильно. Бог свидетель, я не хотела этого.

— Исследование нужно было довести до логического завершения, — поддержал Келли Вернон.

— Под логическим завершением вы имеете в виду смерть субъекта, — саркастически заметил Фрезер.

— Никто не знал, как атропин подействует на мистера Гранта, — объявил Вернон, словно защищал себя, а не Келли. Та уставилась на него с удивлением.

— Доза в пять миллилитров считается опасной. Нам всем известно действие лекарств, которые мы используем. Келли должна была знать, что введение двойной дозы вызовет опасный побочный эффект.

— Грант сказал что-нибудь заслуживающее внимания, находясь под действием атропина? — спросил Вернон.

— Разве сейчас это важно? — сердито бросил Фрезер.

Вернон повернулся к нему, сверкнув серыми глазами:

— Да, это важно. Единственное, что сейчас важно, — это успех проекта. И жертвы, которые придется принести во имя этого успеха, неизбежны.

— Вы безумец, — сказал Фрезер более спокойно. — Для вас это уже не исследование, а какая-то навязчивая идея. Сколько еще людей должны пострадать или погибнуть во имя вашей идеи, ради того, чтобы ответить на ваши вопросы?

— Прекратите, Фрезер, — оборвал его Вернон.

— Вы что, в самом деле думаете, что это вам поможет? — проговорил исследователь, словно на что-то намекая.

Келли посмотрела на него с удивлением, пытаясь понять, куда он клонит.

— Фрезер! — В голосе Вернона послышалась ярость.

— Что вы все ищете, доктор? — продолжал исследователь. — Или, что важнее, для чего вы ищете?

— Сейчас не время и не место...

— Может, если бы мы знали то, что вы так долго скрываете, то...

Фрезер не успел договорить — Вернон кинулся и схватил его за лацканы пиджака. Лицо директора покраснело, лоб покрылся испариной. Он впился в исследователя своими стальными серыми глазами, продолжая крепко держать его. Келли смотрела на них с волнением и любопытством, не зная, стоит ли ей вмешиваться.

— На этот раз, Фрезер, вы зашли слишком далеко, — прошипел доктор. Он оттолкнул исследователя, и тот почти повалился на стол. — Теперь убирайтесь отсюда. Из этой комнаты. Из этого института. Вы здесь больше не работаете.

Фрезер выпрямился и облокотился на стол.

— Возможно, полицию заинтересует, что произошло здесь сегодня, — проговорил он угрожающе.

— Полицию проинформируют, когда я найду это нужным, — сказал Вернон. — А сейчас уходите.

Фрезер еще мгновение смотрел на Вернона, потом повернулся к Келли.

— Извини, Келли, — сказал он ей и пошел к дверям.

Они слышали, как его шаги гулким эхом отдаются в коридоре.

Вернон достал из кармана брюк платок и вытер лицо. Подвинув к себе стул, он сел, не обращая внимания на лежащую перед ним на столе окровавленную вилку. Келли отметила, что он сунул в рот ментоловую конфетку и принялся ее сосать. Его лицо по-прежнему было красным от гнева; он нетерпеливо постукивал по столу пальцами.

Келли облизнула высохшие губы, во рту тоже пересохло. Так же, как и два дня назад, когда она впервые услышала загадочный намек Фрезера, сейчас ей очень хотелось спросить Вернона, что имел в виду исследователь.

«...что вы так долго скрываете». — Эти слова Фрезера до сих пор звучали в ее ушах. Почему Вернон так разозлился из-за этого?

— Доктор Вернон, Грант сказал, что убил жену. Эти слова звучали как признание, — сообщила она. — Все это записано на пленку. Каждое слово.

Вернон промолчал.

— Что он хотел этим сказать? — настаивала Келли.

— Должно быть, на него так подействовало лекарство. Вы говорили, что он галлюцинировал.

— Да, но ему никто не сообщал, что в день убийства его жены и ребенка соседка видела мужчину, очень похожего на него. Почему он сказал это?

— Послушайте, Келли, я думаю, мы сегодня уже достаточно поволновались, — уклончиво заметил Вернон. — И лучше будет, если вы уедете. Через пару недель я вам позвоню. Все равно мы не сможем продолжать работу до окончания расследования.

— Власти могут закрыть институт? — спросила она.

Вернон покачал головой:

— Нет. И не беспокойтесь. Когда вы вернетесь, ваше место будет по-прежнему здесь.

— Почему вы не хотите, чтобы я уволилась?

— Потому что все ваши действия были теоретически обоснованы. В конце концов этот шанс нужно было испробовать.

Келли кивнула, хотя это объяснение не вполне удовлетворило ее. Ей казалось, что Вернон испытывает к результатам исследований нечто большее, чем научный интерес. Но почему?

Она сняла халат и решила, что пора уходить. Они распрощались, и Вернон снова пообещал ей позвонить через две недели.

Вернон подождал, пока она ушла, потом медленно обошел комнату, рассматривая пятна и капли свертывающейся крови, которая приобретала цвет ржавчины. В воздухе стоял запах меди. Он подошел к магнитофону, нажал на кнопку обратной перемотки и стал смотреть, как катушки завертелись в обратном направлении. Когда перемоталась вся пленка, он снял катушку и положил в карман, чтобы прослушать ее в своем кабинете. Выходя из комнаты, он столкнулся с уборщиками, вооруженными швабрами и тряпками; они сразу же принялись устранять следы кровавой драмы.

Вернон разжевал свою конфетку от кашля и сунул в рот новую, поднимаясь по лестнице. Его секретарша ушла час назад, и он остался один в своем кабинете.

Тем не менее он закрыл дверь кабинета на ключ и лишь затем включил магнитофон.

Он прослушал пленку два раза. Лицо его оставалось непроницаемым даже тогда, когда из динамиков раздавались агонизирующие крики Гранта. Прослушав половину записи в третий раз, он выключил магнитофон. Ему показалось, что он просидел в кресле лицом к окну целую вечность. Он резко повернулся и поднял трубку телефона. Быстро набрав номер, он стал нетерпеливо постукивать по столу своими толстыми пальцами. Наконец в трубке раздался щелчок.

— Метафизический центр? — спросил он. — Это доктор Стивен Вернон. Я хочу поговорить с Аленом Жубером. Скажите ему, что это важно.

10. 06 пополудни.

Келли уложила свои вещи и аккуратно расправила лежащую сверху юбку. В спальне горела лишь одна настольная лампа, освещающая комнату приятным золотистым светом. Келли решила, что вещей хватит, и сняла чемодан с кровати на пол. Она чувствовала изнеможение во всем теле, особенно ныли шея и плечи. Она решила принять душ и рано лечь спать. Выехать она собиралась рано утром.

День был тягостным умственно и физически, и она чувствовала большую, чем обычно после работы, потребность расслабиться. Съев лишь половину обеда, она запила его двумя или тремя бокалами мартини. Спиртное погрузило ее в приятную дремоту. Она расстегнула блузку, повесила ее на спинку кресла, сняла джинсы и аккуратно сложила их. Стоя перед зеркалом высокого шкафа, она расстегнула лифчик, обнажив свою упругую грудь. Келли сняла трусики и, отбросив их в сторону, смотрела на себя в зеркало. Отражение было вполне привлекательным.

Хотя она была и небольшого роста, ее стройная фигурка казалась поразительно изящной, что обычно свойственно высоким женщинам. У нее была маленькая, но упругая грудь, узкая талия и гладкие бедра. Ее стройные ноги казались длиннее на высоких каблуках, которые она всегда носила.

Келли вошла в ванную, включила душ и, отрегулировав воду, встала под освежающие струи. Она стояла неподвижно, и вода стекала по ее лицу, смывая косметику. Она намылилась.

Стоя под струями воды, она мысленно вернулась к событиям прошедшего дня. К словам Вернона.

Почему он ее защищал? В этом не было ровно никакого смысла. Если, конечно, он не скрывал чего-то, на что намекнул Фрезер. Очевидно, Вернон видел в ней инструмент для достижения своих целей.

Она опустила веки, но в памяти ярко вспыхнул образ Мориса Гранта с вырванными глазами, и она поежилась от ужаса.

Она начала думать о его признании.

Была ли вызвана его вспышка действием лекарства, спрашивала она себя. Интуиция говорила ей о чем-то большем. И кроме того, как мог он убить свою жену и сына? В момент убийства он лежал на кровати весь в ремнях, свидетелями чему были она и еще три человека.

Она постояла под душем, затем выключила воду, вытерлась полотенцем и босиком прошла в спальню. Присев на край кровати, она подняла трубку телефона.

Кое-что записал автоответчик, и это ее вполне устраивало: сейчас ей совсем не хотелось разговаривать. Она кратко записала то, что набубнил ей металлический голос автоответчика, потом положила трубку и посмотрела на запись.

В половине десятого утра она собиралась вылететь в Париж.

Глава 17

Париж

Ресторан на площади Ваграма был набит битком, потому что многие укрылись в нем от дождя, который лил как из ведра. Официанты, балансируя на ходу подносами и тарелками, пробирались сквозь лабиринт столов. Кто-то уронил бокал с вином, и тот, ударившись о деревянный пол, звонко разбился.

Лазаль испуганно повернулся на стуле и увидел, что официант подбирает с пола осколки, а посетитель что-то громко и недовольно выговаривает ему.

— Ты меня слышишь?

Голос вернул Лазаля к реальности.

— Что ты сказал? — рассеянно спросил он, обернувшись к Жуберу, жадно поглощавшему кусок мяса.

— Я сказал: мне не нравится, что она будет с нами работать, — повторил Жубер.

— Будет тебе, Ален. Начиная эксперименты, мы договорились с институтом в Оксфорде о сотрудничестве. Я не понимаю, чем это тебе не нравится.

— Эксперименты, проводимые в Англии, не были такими успешными, как наши, — сказал недовольно Жубер.

— Откуда тебе это известно? — спросил Лазаль, отпив из бокала.

Его коллега помедлил секунду, глотая пищу:

— Мы многое узнали из наших экспериментов.

Подняв глаза, Лазаль заметил приближающуюся к их столику знакомую фигуру. Он тронул руку Жубера, словно прося его говорить потише, но тот только пробормотал что-то себе под нос.

Келли села и улыбнулась Лазалю через стол. Жубер не обратил на нее внимания, не отрывая глаз от своей тарелки. Взяв в руки нож и вилку, она принялась за салат.

Прилетев в Париж более трех часов назад, она устроилась в гостинице и на такси отправилась в метафизический центр. Там она представилась директору и спросила, может ли увидеться с Лазалем. Когда-то они были в приятельских отношениях, и Лазаль с радостью согласился поработать с ней.

Жубер отнесся к этому совершенно иначе. Узнав, что Келли примет участие в их экспериментах, он с трудом сдержал раздражение и лишь усилием воли скрыл неудовольствие.

Она коротко объяснила им, что произошло с Морисом Грантом и почему ей пришлось приехать во Францию. На Жубера это не произвело ни малейшего впечатления. Когда же она захотела взглянуть на записи, сделанные исследователями, Жубер отнесся к этому с открытой враждебностью. Она терялась в догадках, пытаясь понять причину его неприязни к ней.

— Если бы ты заранее предупредила меня, что приедешь, — сказал Лазаль, — я бы приготовил для тебя постель в свободной комнате и тебе не пришлось бы платить за номер в гостинице.

— Я неплохо устроилась, спасибо, — заверила его Келли с улыбкой.

— Когда вы намерены вернуться? — спросил ее Жубер, не поднимая головы.

— Наверно, не скоро, — ответила Келли.

— Что, собственно, вы хотите здесь узнать? — продолжал Жубер, так и не удостоив ее взглядом.

— Я приехала сюда не для того, чтобы узнать что-то, — начала Келли. — Я...

Он оборвал ее, злобно на нее взглянув.

— Тогда для чего вы здесь? — выдавил он из себя.

Келли выдержала его взгляд; она начинала злиться. «Кем, черт возьми, Жубер себя считает?» — думала она.

— Я сказала вам, почему я здесь. Я не могу продолжать работу в институте в Англии, пока там будет проводиться расследование. Я думала, что смогу вам чем-то помочь.

— Не полагаете ли вы, что без вашей помощи мы не справимся? — бросил он с вызовом.

— Вы всем так хамите или только меня удостоили этой чести? — гневно проговорила она.

Жубер перестал есть и оторопело уставился на нее.

— Давайте спокойно закончим обед, — предложил Лазаль, глядя на коллег.

Жубер положил нож и вилку и вытер рот салфеткой.

— Я уже закончил, — отрезал он. — Мне пора возвращаться в центр. Сегодня еще многое надо сделать. — Он скатал салфетку в шарик и, вставая, бросил ее на стол. Он обратился к Лазалю: — Надеюсь, мы скоро увидимся.

Лазаль кивнул.

— И конечно, с вами тоже, мисс Хант, — добавил Жубер ехидно.

Жубер отошел от стола и, протиснувшись сквозь толпу, ожидавшую свободного столика, направился к выходу. Лазаль глядел ему вслед.

— Я должен извиниться за своего коллегу, — сказал он.

— Это я должна извиняться. Я доставила вам столько беспокойства.

— Жубер неплохой парень, просто он чересчур серьезно относится к своей работе.

— Я заметила это, — сказала Келли, проткнув вилкой кусочек помидора. — Раз уж речь зашла о работе, вы добились каких-либо результатов?

— Многое еще предстоит выяснить, — сказал Лазаль. — Подсознание — это огромная и неизведанная область. — Он отхлебнул вино. — Три или четыре дня назад мы действительно добились успеха. Наш субъект по имени Декар в состоянии гипноза сумел предсказать будущее.

— Предвидение? — взволнованно спросила Келли.

— Только под гипнозом. Выйдя из транса, он ничего не мог вспомнить. — Француз замолчал. — Это довольно печально. — Он предсказал смерть своей дочери.

Келли подскочила на стуле, словно ужаленная.

— Мне об этом не сообщили, — сказала она.

Лазаль нахмурился:

— Жубер должен был передать вам эту информацию.

— Мне ничего не передавали, — возразила Келли.

Француз был явно озадачен; наступило неловкое молчание.

Келли не знала, стоит ли рассказывать Лазалю об убийстве семьи Мориса Гранта, и решила повременить, так как ей не все было ясно.

— Надеюсь, я тебя не обидел, когда предложил остановиться у меня? — спросил Лазаль.

Келли улыбнулась:

— Конечно нет.

— Знаешь, с тех пор, как умерла Мадлен, дом, кажется, стал больше, чем был раньше. — Он невесело улыбнулся.

— Понимаю, — сказала Келли. — Как ты живешь один?

— Держусь. — Он сунул руку в карман и достал флакон с таблетками транквилизатора. — С маленькой помощью. — Он положил в рот таблетку и запил водой.

Глядя на него, Келли видела, как сильно он изменился со времени их последней встречи. В темных волосах, особенно на висках, появилась седина. На лбу и вокруг глаз пролегли глубокие морщины, щеки потеряли былой румянец. Келли показалось также, что он похудел. Лишь его глаза сверкали страстью и энергией, которых, казалось, было лишено его тело.

— Если бы у нас были дети, все, вероятно, было бы не так плохо, — сказал он. — А так у меня никого не осталось. — Он задумчиво поглядел на свой бокал, потом как бы стряхнул с себя печаль и улыбнулся: — Хватит об этом. Как ты поживаешь, Келли? Замуж не собираешься?

Она посмотрела на него удивленно:

— Разумеется, нет.

— Не встретила еще парня, способного вскружить тебе голову? — Он хмыкнул.

— Такого парня не существует, а если он и есть, то весьма успешно от меня скрывается.

Лазаль заразительно рассмеялся, и его смех прорвавшись сквозь невнятный гул голосов, заставил повернуться несколько голов.

Тон Келли немного изменился.

— Мишель, этот человек, что смог предсказать будущее... Ты сказал, его зовут Декар?

Лазаль кивнул.

— Что именно он видел?

Француз рассказал ей о случае с Декаром.

— А Жубер присутствовал, когда это произошло?

— Да. Кажется, этот случай его здорово взбудоражил.

Келли провела рукой по волосам, пригладив их на затылке. Почему Жубер не рассказал ей об этом случае? К чему вся эта секретность? Когда два института договаривались о сотрудничестве, казалось само собой разумеющимся, что столь важная информация будет доступной для обеих сторон.

«Что еще он от меня скрыл?» — спрашивала она себя.

Лазаль взглянул на часы.

— Пожалуй, нам пора возвращаться, — сказал он.

Келли встала, и они направились к выходу. Снаружи по-прежнему лил дождь: гряда темных туч на небе не оставляла никакой надежды на скорое прояснение.

«Изменит ли Жубер свое отношение ко мне?» — думала Келли по дороге в институт.

Почему-то она в этом очень сомневалась.

Глава 18

Пользуясь небольшим деревянным шпателем, Лазаль прикрепил клейкий проводник в трех местах на лице Жубера: на висках и чуть выше переносицы.

Келли аккуратно прикрепила электроды, и Жубер, приподняв голову, сам поправил их, когда Лазаль прижал последние два электрода к его затылку.

Жубер лег на кушетку и скрестил на груди руки. Он лежал неподвижно, устремив взгляд в точку на потолке. Лазаль взял его за руку и нащупал пульс. Сосчитав число ударов, он занес это в журнал. Потом, словно врач, осматривающий пациента, достал из кармана миниатюрный фонарь и посветил Жуберу в глаза, проверяя реакцию зрачков.

— Готов? — спросил он Жубера.

Тот тихо кивнул.

Лазаль повернулся к Келли. Она щелкнула включателем электроэнцефалографа, и тотчас пять карандашей самописца плавно задвигались взад и вперед по бумаге.

Лазаль сунул руку в карман и вытащил карманные часы. Он начал раскачивать их перед Жубером; золотые часы стали медленно вращаться.

— Смотри только на часы, — сказал Лазаль, заметив, что взгляд коллеги скользнул на вращающийся предмет. Лазаль вращал цепочку большим и указательным пальцами. — Ты будешь слышать только мой голос, — проговорил Лазаль и обратился к Келли: — Выключи, пожалуйста, свет.

Она быстро подошла к противоположной стене и щелкнула выключателем. Комната погрузилась в темноту; горела только лампа направленного света возле ножки кушетки. Временами луч света падал на часы, заставляя их ярко блестеть.

— Ты видишь только часы, — повторил Лазаль, — слышишь только мой голос. Тебе понятно?

— Да, — хрипло сказал Жубер.

— Я сейчас буду считать до пяти, и ты почувствуешь возрастающую усталость. Ты меня понял?

— Да.

— Когда я закончу считать, ты заснешь, но по-прежнему будешь слышать мой голос. Ты понял?

— Да.

Келли медленно вернулась к электроэнцефалографу и посмотрела на самописец. Карандаши по-прежнему оставляли на бумаге почти ровные линии. На них виднелись лишь небольшие изгибы.

Лазаль начал считать.

Он видел, что веки коллеги начали смыкаться, но продолжал вращать часы, пока Жубер не закрыл глаза.

Келли с любопытством следила за происходящим.

— Сейчас ты погружен в глубокий сон, — продолжал Лазаль. — Но ты услышишь все, что я скажу. Ты меня понял?

— Да.

— Как тебя зовут?

— Ален Жубер.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать шесть.

Келли вновь взглянула на ленту самописца и увидела, что пять карандашей совсем замедлили движение и теперь оставляли на бумаге почти прямые линии, прерываемые лишь редкими колебаниями.

— Как зовут меня? — спросил Лазаль.

Жубер ответил.

— Кто еще находится в этой комнате?

— Женщина. Я ее вижу.

Лазаль нахмурился и вновь внимательно посмотрел на веки коллеги. Они были плотно сжаты. Он протянул руку и взял со стола пачку карточек, на каждой из которых было записано одно слово.

— Назови мне слово на этой карточке, — попросил он, скользнув глазами по карточке со словом «собака».

Жубер назвал правильно.

— А на этой?

— Кошка.

— А сейчас?

— Свинья.

Келли заметила, что рычажок с пятым карандашом пришел в легкое движение.

Лазаль проверил еще пять карточек, и каждый раз Жубер давал правильный ответ.

— Мне холодно, — вдруг сказал Жубер.

И действительно, его тело охватила легкая дрожь. Дотронувшись до его руки, Лазаль почувствовал, что она холодна как лед.

Движения пятого карандаша стали еще заметнее. Четыре других почти не отклонялись от своего прежнего курса. Келли с усилием сглотнула. Чем-то очень знакомым показалась ей эта ЭЭГ. Когда пятый карандаш начал оставлять на бумаге порывистый и беспорядочный след, в ее памяти вновь возник образ Мориса Гранта. Когда Грант находился под действием лекарств, активность регистрировалась именно в этой области его мозга. Сейчас то же самое происходило с Жубером.

— Я вижу... — Жубер не закончил фразу.

— Что ты видишь? — спросил Лазаль настойчиво.

— Комнату. Такую же, как эта, но в ней работает женщина. Они сидит за пишущей машинкой ко мне спиной. Она не слышала, как я открыл дверь, и не знает, что я сзади нее.

Пятый карандаш начал двигаться по ленте со скоростью, грозившей прорвать бумагу.

— Кто эта женщина? — спросил Лазаль. — Ты ее знаешь?

— Да. Я много раз видел ее раньше.

— Как ее имя?

— Даниэль Бушар.

Лазаль сглотнул от волнения.

— Опиши ее, — сказал он. — Быстрее.

— Ей — за тридцать. У нее длинные волнистые волосы. Рыжеватые, должно быть, крашеные. Кожа у нее темная. Не как у негров, а кофейного цвета. Глаза подведены синим, на губах немного помады.

— Ты ее знаешь? — спросила Келли Лазаля шепотом.

Француз кивнул:

— Она наполовину алжирка. Красивая женщина. Работает в офисе на нашем этаже, дальше по коридору, — тихо проговорил он, не сводя глаз с Жубера, пальцы которого начали судорожно сжиматься. Вскоре задергалось все его тело. — Что на ЭЭГ? — спросил Лазаль.

— Активность регистрируется только в области затылочной доли мозга, — ответила она. — Точно такая же ЭЭГ регистрировалась у нашего пациента. — Она замолчала, пораженная скоростью движения карандаша самописца.

Жубер вновь заговорил:

— На ней джинсы и красная блузка. На боку, возле шва на блузке, есть небольшая дырочка.

— Она еще печатает? — спросил Лазаль.

— Да. Она все еще не заметила меня.

Лазаль задумчиво прикусил нижнюю губу.

— Это ни о чем не говорит, — сказал он Келли. — Он мог сегодня встретить эту женщину.

Келли вновь посмотрела на ленту самописца. Пятый карандаш продолжал стремительно двигаться.

— Я к ней приближаюсь, — сказал Жубер. — Она перестала печатать и вынимает из машинки лист бумаги. Она все еще сидит ко мне спиной. — Он на время замолк, потом голос его изменился, став булькающим, словно рот его заполнила слюна. — Я хочу ее.

— Говори, что происходит, — потребовал Лазаль.

— Одной рукой я хватаю ее за волосы, другой зажимаю рот, чтобы она не кричала. Она падает со стула, и я наваливаюсь на нее сверху. Я должен держать ее руки. Она оглушена падением, потому что ударилась головой. Кажется, она потеряла сознание. Я задираю ее блузку, чтобы обнажить грудь, и сжимаю грудь так, что на коже остаются красные пятна.

Келли, словно завороженная, смотрела на пятый карандаш, который носился по бумаге с такой скоростью, что казался размытым пятном.

— Я пытаюсь зажать рукой ее рот, чтобы она не начала орать, но она, кажется, приходит в себя. Я должен заставить ее замолчать. Я обеими руками хватаю ее за горло. Это так приятно. Большие пальцы моих рук сжимают ее трахею, они давят все сильнее и сильнее. У нее выкатились глаза. Я убью ее. Я хочу ее убить.

Келли взглянула на Лазаля, потом на ЭЭГ, по которой с неистовой скоростью носился карандаш самописца.

— Я хочу ее убить, — зарычал Жубер.

Снаружи раздался пронзительный крик, на мгновение он смолк, потом раздался снова.

— Разбуди его, — резко сказала Келли.

— Слушай меня, — сказал Лазаль. — Когда я сосчитаю от пяти до одного, ты проснешься. Ты понял меня?

Ответа не последовало.

Из коридора донесся звук распахивающейся двери и еще один крик.

— Ты меня понял? — громко повторил Лазаль.

— Поторопись! — воскликнула Келли.

Жубер не реагировал.

— Я не могу его разбудить, — с отчаянием воскликнул Лазаль.

Он не хотел трясти своего коллегу, так как знал, что это может плохо кончиться. Он тяжело вздохнул и взглянул на Келли, направлявшуюся к двери.

— Посмотри, что там происходит, — попросил он.

Поспешно выйдя в коридор, Келли увидела, что примерно в тридцати ярдах от них, возле двери, стоят четыре или пять человек. Один из них, высокий блондин, стучал в дверь и безуспешно крутил ее ручку. Вновь услышав крик, он надавил на дверь плечом.

— Жубер, слушай меня, — сказал Лазаль. — Я начинаю считать. Пять...

— Там что-то происходит, — сообщила Келли.

— Четыре...

Высокий блондин отступил на шаг, чтобы ударить дверь с разбега.

— Три...

Жубер пошевелился.

— Два...

Блондин в коридоре стиснул зубы и собрался наброситься на дверь.

— Один...

Жубер открыл глаза и близоруко прищурился.

Услышав треск ломающегося дерева, он огляделся вокруг.

Блондин врезался в дверь, едва не сорвав ее с петель. Дверь с шумом распахнулась, и он ворвался в комнату. За ним последовали другие.

— Что происходит? — спросил Жубер, стягивая с головы электроды.

Келли, взволнованная, вернулась в комнату, выключила электроэнцефалограф и вытащила ленту.

— Что случилось? — настойчиво повторил Жубер, вставая с кушетки. Выйдя в коридор, он увидел, что из дальней двери, опираясь на руку блондина, выходит смуглая девушка в джинсах и красной блузке. Даже издалека Жубер заметил, что блузка ее разорвана, а часть груди обнажена. Из раны на ее нижней губе текла кровь, на горле были заметны красные пятна.

Когда они приблизились, Лазаль и Келли тоже вышли в коридор.

— Что случилось? — спросил Лазаль.

— На Даниэль набросился какой-то мужчина, — сказал блондин.

— Кто это был?

Темнокожая девушка подняла голову и откинула со лба прядь волос. Увидев Жубера, она вскрикнула и указала на него пальцем. Другой рукой она схватилась за горло.

Девушка что-то залепетала по-французски. Келли не поняла и попросила Лазаля перевести.

— Она сказала, что на нее напал Жубер, — перевел француз.

— Это невозможно, — возмущенно сказал Жубер. — Зачем мне нападать на нее? — Он посмотрел на Даниэль: — Она истеричка.

— На нее кто-то напал, — сказал блондин. — Не могла же она сама сделать это! — Он указал на воспаленные следы на шее девушки. — Но я не понимаю, как он вышел. Дверь была заперта изнутри.

Когда они прошли мимо Лазаля и Келли, те обменялись изумленными взглядами. Даниэль, которую вели в лазарет, оглянулась и с ужасом посмотрела на Жубера.

— Как я мог на нее напасть? — раздраженно проговорил Жубер, вернувшись в комнату и сев на кушетку.

Келли и Лазаль вошли в комнату вслед за ним.

— Ты помнишь что-нибудь из того, что произошло пять или десять минут тому назад? — спросил его Лазаль.

Жубер покачал головой и вытер лоб тыльной стороной ладони.

Келли первая привлекла к этому его внимание.

— Жубер, — тихо сказала она, — посмотрите на свои ногти.

Под ногтями на руках Жубера застряли нити красной ткани.

Цвет их был точно такой же, как и у блузки Даниэль Бушар. Там же было несколько рыжеватых волос.

Глава 19

— Астральное перемещение. — Слова Келли гулко, как эхо, раздались в лаборатории. Она смотрела на красные нитки и волосы, которые Жубер выковыривал из-под ногтей и складывал в чашку Петри.

— Вы сказали, что перед тем, как это начало происходить, вы стали мерзнуть, — продолжала она. — Астральные перемещения всегда сопровождаются чувством холода.

— Вы опять о душе, которая покидает тело? — скептически спросил Жубер.

— Даниэль Бушар сказала, что вы напали на нее. Я думаю, она сказала правду. Вы описали ее. Описали, как пытались ее душить. — Келли взяла ленту с ЭЭГ. — В этот момент наблюдалась сильнейшая активность в затылочной доле вашего мозга. С Морисом Грантом все происходило точно так же.

— Но астральное тело обычно не обладает материальной формой, — возразил Жубер. — Даниэль Бушар не только видела меня, она утверждает, что я набросился на нее, нанес ей травмы.

— Вы когда-нибудь чувствовали по отношению к ней гнев или враждебность? — спросила Келли.

— Я такого не припомню, — ответил Жубер.

— Эти чувства могли таиться в вашем подсознании. Гипноз выявил их точно так же, как лекарства раскрыли агрессивную сторону личности Мориса Гранта.

— Не понимаю, какое отношение имеет все это к астральному телу, — заметил Лазаль.

— Данные электроэнцефалографии свидетельствуют о том, что область, управляющая подсознанием, находится в затылочной доле мозга, — сказала Келли. — Астральное тело управляется подсознанием. Оно функционирует независимо от остального мозга. Это и есть та скрытая область, которую мы искали. — Она ткнула пальцем в пятую линию на ЭЭГ.

— Подсознание управляет астральным телом, — тихо повторил Жубер.

— Похоже, что так, — кивнула Келли. — Ваше астральное тело совершило действия, на которые вы в нормальном состоянии не способны.

— Ты хочешь сказать, что астральное тело представляет собой злое начало в человеке? — спросил Лазаль. — Наше агрессивное, безжалостное начало?

— Возможно. А лекарства и гипноз могут обнажать нашу вторую личность, — ответила Келли.

— Эта вторая личность не имеет понятия о том, что хорошо, а что плохо, — сказал Жубер. — Она ничем не отличается от нас по внешнему виду, но при этом не обременена ни совестью, ни раскаянием, ни моральными иллюзиями. Личность эта совершенно свободна от нравственных норм, установленных обществом.

Келли заметила, что глаза его заблестели.

— В каждом из нас есть мистер Хайд, — сказал он.

— Что? — удивленно спросил Лазаль.

— Джекилл и Хайд из рассказа Р. Л. Стивенсона. Первый олицетворяет добро, второй зло. Сознательный разум — Джекилл, подсознательный — Хайд, но наша злая сторона способна функционировать независимо от нас.

— Только представьте, как это открытие поможет в лечении шизофрении и других психических заболеваний, — заметила Келли.

— Пока никто не должен знать об этом! — рявкнул Жубер.

— Почему?! — воскликнул Лазаль. — Это очень важное открытие. Люди...

— Еще слишком рано объявлять о наших результатах, — грубо оборвал его Жубер.

Наступило молчание, нарушенное Лазалем.

— Келли, — начал он, — как мы можем быть уверены, что каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок не хранит внутри себя эту злую силу?

— Я думаю, безопаснее допустить, что все обладают ею, — ответила она загадочно. — Но, насколько нам известно, выпустить эту силу на волю можно только с помощью лекарств или гипноза.

— Насколько нам известно, — повторил Лазаль, и слова его прозвучали зловеще.

Келли взглянула на чашку с волосами и красными нитями и содрогнулась.

Глава 20

Часы на стене пробили час ночи. Лазаль откинулся в кресле и протер глаза, посмотрел на наручные часы и зевнул.

Он усердно работал с семи вечера, когда вернулся из метафизического центра. Перед ним на полированном столе лежала статья из шести тысяч слов, над которой он напряженно трудился в течение последних шести часов. Он прервался только раз в половине десятого, чтобы выпить чашку кофе с бутербродом, но тот почти нетронутым лежал на тарелке возле пишущей машинки. Он поднял голову и встретил взгляд женщины со светлыми волнистыми волосами. Ему показалось, что он тонет в этих блестящих зеленых глазах.

Фотография жены стояла на своем обычном месте на его столе. Каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывали противоречивые чувства, не дававшие ему покоя после ее смерти. Вновь возвращалась пронзительная душевная боль, испытанная им, когда она покинула его так внезапно; вместе с тем его успокаивали эти зеленые глаза, словно частица ее души по-прежнему жила с ним рядом. Он взял фотографию и внимательно вгляделся в такие близкие и прекрасные черты. Он сам сделал эту фотографию три года назад. Одна она напоминала ему о жене. Она и его воспоминания.

Он поставил фотографию на место и покачал головой, чтобы рассеять дремоту, окутавшую его как ватное одеяло. Он знал, что скоро ляжет спать, но предстояло сделать еще кое-что важное.

Он взял ручку, пододвинул к себе листок бумаги и начал писать:

"Редактору.

Высылаю статью, содержащую подробности о весьма важном и феноменальном открытии. Проработав последние двенадцать лет в метафизическом центре, я был свидетелем многих необычных явлений, но с подобным феноменом столкнулся впервые.

Мне известно, что тема астральных перемещений (проекций) уже в течение многих лет привлекает внимание людей, но никогда еще мы не сталкивались с фактами, столь многообещающими, о чем я подробно написал в своей статье.

Надеюсь, что вы найдете мою статью достойной опубликования, так как, по моему мнению, все это имеет огромное значение для всех нас.

Искренне ваш... "

Лазаль подписался, перечитал письмо и вложил в конверт вместе со статьей. Он заклеил конверт и оставил его на столе, решив отправить утром по дороге в центр.

Он пошел "а кухню, налил стакан молока и выпил его, стоя у раковины.

Открытие, которое они сделали сегодня утром, слишком значительно, чтобы его утаивать. При этом Лазаль испытывал необъяснимое чувство неловкости. Его беспокоил случай с Даниэль Бушар. Одно только воспоминание о нем заставляло шевелиться волосы на его затылке.

Нравится это Жуберу или нет, люди должны знать правду.

Глава 21

Нью-Йорк

Блейк поднял экземпляр журнала «Тайм» и решил купить в газетном киоске еще что-нибудь, чтобы скоротать время в самолете. Он подошел к киоску и скользнул глазами по полкам, заваленным газетами и журналами.

Он вполне мог не заметить этот тонкий журнал.

На обложке значилось: «Журнал парапсихологии».

Он взял журнал, и в глаза ему сразу бросилось заглавие одной из статей: «Астральная проекция: истина». Он открыл журнал и, просмотрев содержание, отыскал интересующую его статью.

Три первых абзаца он прочел, не отходя от киоска, потом расплатился и направился в зал ожидания.

Голос из репродуктора объявил, что начинается посадка на его рейс. Блейк поспешно направился в умывальную.

Он летал много раз, но всегда нервничал перед полетом. Нервничал? Кого он пытается надуть? Он панически боялся летать — это ясно как день. Вот уже и желудок как-то схватывает. В умывальной никого не было. Он подошел к раковине, наполнил ее холодной водой и положил сбоку журнал.

Он ополоснул лицо водой и, не найдя полотенца, вытер его рукой. Блейк выпрямился и взглянул на свое отражение в зеркале. Лицо было бледным, с красными веками. Он посмотрел на часы и заметил, что рука его слегка дрожит. До вылета оставалось десять минут. Он еще раз побрызгал на лицо водой и замигал, когда вода попала ему в глаза. Блейк снова посмотрел в зеркало.

Из зеркала на него уставился Матиас.

Не сводя глаз с видения, Блейк отступил назад. Лицо медиума оставалось неподвижным, двигались только глаза — сверкающие, голубые, с гипнотическим взглядом.

Писатель попытался сглотнуть слюну, но в горле пересохло. Он поднял руки и закрыл ими глаза.

Медленно опустив руки, он вновь посмотрел в зеркало.

Лицо Матиаса исчезло, в зеркале отражалось только его собственное растерянное лицо. Блейк с облегчением выдохнул воздух и, вернувшись к раковине, вытер с лица оставшуюся влагу. Затем он взглянул в воду, оставшуюся в раковине.

Отражение было его, но рот был открыт для крика, а глаза вылезали из орбит. Раздутое лицо имело синеватый оттенок.

— Нет! — прохрипел Блейк и опустил руки в раковину.

Видение исчезло; он стоял, погрузив руки по локоть в воду.

В умывальную вошли двое мужчин и с недоумением посмотрели на неподвижно стоящего перед раковиной человека, который всматривался в воду, словно что-то искал в ней.

— Эй, приятель, с тобой все в порядке? — спросил один из них, неуверенно приблизившись к Блейку и похлопав его по плечу. — Я говорю с тобой...

Блейк резко повернулся и непонимающе посмотрел на них, как человек, очнувшийся от кошмара.

— С тобой все в порядке? — повторил мужчина.

Блейк на миг закрыл глаза и кивнул.

— Да, — ответил он. — У меня все нормально. — Нащупав в кармане темные очки, он надел их, взял свой журнал и покинул умывальную.

— Должно быть, накурился марихуаны, — предположил один из мужчин.

— Скорее всего, — отозвался второй. — На вид он сущий наркоман.

— А ты погляди на это, — сказал первый, указывая на зеркало над раковиной, перед которой стоял Блейк.

В центре зеркала пересекались пять неровных трещин.

Глава 22

Париж

В дверь постучали так, словно хотели пробить в ней дыру.

Оставив обед на столе, Лазаль выбежал из кухни. Громкий и настойчивый стук не смолкал, и Лазаль повернул ручку и открыл дверь.

В комнату стремительно вошел Жубер. Лицо его было искажено гневом.

Мгновение Лазаль глядел на него с недоумением, потом запер дверь и прошел за своим коллегой в гостиную. Жубер стоял у камина, широко расставив ноги, и что-то держал в правой руке. На лбу и на лице его выступила испарина, на висках пульсировали вены.

— Что случилось? — спросил Лазаль. — Должно быть, что-то важное, если ты вдруг врываешься в мой дом.

— Это важно, — рявкнул Жубер.

— Что, нельзя было отложить до завтра? — спросил Лазаль с некоторым раздражением. Он взглянул на часы: — Уже семь часов.

— Я знаю, который час, — резко сказал Жубер.

— Ну и что же ты хочешь?

— Я хочу поговорить с тобой об этом. — Жубер, словно оружием, помахал чем-то в правой руке, бросил затем что-то на кофейный столик, стоящий поблизости. — Для чего, черт возьми, ты это сделал?

На столике лежал «Журнал парапсихологии», раскрытый на странице со статьей Лазаля.

— На что, черт возьми, ты рассчитывал, когда писал этот... вздор? — сердито проговорил Жубер.

— Я полагаю, что столь важное открытие не следует утаивать, — объяснил Лазаль.

— Это мое... — Жубер быстро поправил себя: — Это наше открытие. Мы условились не сообщать о нем никому, пока не закончим исследование.

— Ни о чем мы не уславливались. Это ты решил держать его в секрете, — напомнил ему Лазаль. — Я считаю, что всем надо знать о происшедшем.

— И поэтому ты сам написал эту статью? И твоя... подружка. Ей известно о статье?

— Келли? Нет! Она не знала, что я собираюсь написать эту статью. — Он на мгновение смолк. — Но если бы она и знала, тебя это не касается. Я не обязан перед тобой отчитываться, Ален.

— Если слухи об открытии расползутся, то центр моментально заполнится газетчиками. Ты этого хочешь?

— Наше открытие, касающееся астральной проекции, — первое чрезвычайно важное открытие такого рода. Оно важно не только для нас, но и для других людей. Оно может многим принести пользу. Больницам, психиатрическим лечебницам...

— А кому припишут это открытие? — оборвал Жубер, злобно глядя на коллегу.

— Разумеется, нам двоим. Мы...

Жубер снова перебил его.

— Нет, не нам двоим, а тебе одному. — Он ткнул в Лазаля пальцем. — Ты написал эту статью!

— Но я в ней упомянул твое имя... Как мы вместе работали.

— Это ничего не значит. Все заслуги припишут тебе. — Он поднял журнал. — Сколько тебе заплатили за нее? — ехидно спросил он.

— Десять тысяч франков. А что?

Жубер покачал головой:

— За десять тысяч франков они купили у тебя труд многих недель!

— Деньги не имеют никакого значения, — сказал Лазаль.

— А признание? Признание тебя интересует? А слава? Ты сможешь с ней совладать? — Голос Жубера стал— насмешливым и высокомерным. — Или по-прежнему будешь глотать свои таблетки?

— Убирайся отсюда, Ален, — резко сказал Лазаль. — Убирайся из моего дома!

Жубер сунул журнал в карман и, бросив на коллегу еще один презрительный взгляд, направился к выходу. Лазаль слышал, как за ним со стуком захлопнулась дверь.

Жубер завел «фиат» на стоянку возле своего дома и выключил двигатель. Он закрыл глаза и продолжал сидеть в закрытой машине, словно не желая выходить. Тяжело вздохнув, он со злостью ударил рукой по рулю. «Чертов Лазаль», — подумал он и взглянул на журнал, лежащий на сиденье для пассажиров. Ему казалось, что журнал насмехается над ним. Он взял его и вышел из машины, закрыв за собой дверцу.

Подойдя к дому, он услышал, что звонит телефон. Жубер не стал спешить. Он достал из кармана ключ, открыл дверь и, войдя в дом, взглянул на телефон, стоявший на столике в прихожей. Телефон продолжал звонить, но прежде, чем взять трубку, Жубер снял свою куртку и повесил ее.

— Алло, — устало проговорил он.

— Жубер? Вы сегодня задерживаетесь!

Он сразу узнал этот голос.

— Что вы хотели, доктор Вернон? — спросил он.

— Я хочу знать, что происходит.

— Не понимаю.

— Позвольте, я кое-что прочитаю вам. — Наступило молчание, и Жубер услышал, что на другом конце линии шелестит бумага. — «Открытие этой формы астральной проекции стало кульминацией многолетних исследований и многих недель работы», — процитировал Вернон.

— Эту статью написал Лазаль, — сказал Жубер.

— Вы должны были сразу сообщать мне обо всех ваших открытиях, а я читаю о них в журналах. Как это понимать?

— Не надо нотаций, Вернон. Эта статья не имеет ко мне никакого отношения. Лучше спросите о ней девицу, которая работает с вами, — обозлился француз.

— Вы о ком? — спросил Вернон.

— О Келли Хант. Она в Париже. Работает с нами уже около недели.

Наступила напряженная тишина, нарушаемая лишь помехами на линии.

— Вернон!

— Да!

— Я сказал, что она работает с нами уже около недели.

— Я понятия не имел, где она находится, — раздраженно проговорил Вернон. — Я отправил ее в отпуск на время расследования. Не знал, что она будет работать с вами.

— В общем, она все знает. Вы больше не сможете скрывать от нее что-либо, Вернон.

Директор института вздохнул.

— Как бы то ни было, это ваши проблемы, — продолжал Жубер. — У меня своих хватает.

— Мы не должны допустить еще одной такой утечки информации, как в случае с этим журналом, — загадочно проговорил Вернон. — Теперь нам, видимо, придется несколько изменить наши планы.

— Присмотрите за этой девицей, Лазаля я возьму на себя. И вот что я вам скажу, Вернон, больше никаких утечек не будет. Я позабочусь об этом. — Он положил трубку и вытер руки о брюки. — Никаких утечек.

В словах его была зловещая решимость.

Глава 23

Лондон

Когда «Боинг-747» совершил посадку в аэропорту Хитроу, Блейк, как обычно, вздохнул с облегчением. Самолет замедлил движение, и он осмелился посмотреть в иллюминатор. Моросил мелкий дождь, он метался на ветру, словно живое существо. В самолете писатель пытался уснуть, но ему мешала соседка, уговаривающая его «взглянуть на замечательный вид». Блейк совершил роковую ошибку, признавшись, что пишет книги о паранормальных явлениях, после этого пришлось выслушивать ее рассказы о гадании на кофейной гуще и контактах с потусторонним миром. Она уверяла его, что Бог даровал ей второе зрение, вознаградив ее тем самым за смерть младшего ребенка пять лет тому назад и уход мужа к другой женщине. В ответ на этот словесный вал Блейк, по обыкновению, вежливо кивал и широко улыбался. Она смутилась, что не читала его книг, и пообещала достать их непременно. От этого Блейк улыбнулся еще шире: его всегда забавляло, что стоит назваться писателем и собеседник моментально поклянется купить завтра же все твои книги.

Несмотря на словоохотливость соседки, Блейк все же сумел урвать часок сна, но сон был беспокойным, и, как ему показалось, он просыпался каждые десять минут.

Один раз он проснулся весь в поту от кошмара: самолет упал в море, но он пережил удар только для того, чтобы потом утонуть вместе с обломками.

Самолет приземлился, он встал и потянулся, чтобы избавиться от некоторой скованности. Взглянув на часы, он сообразил, что не перевел их на местное время. Часы в самолете показывали семь минут седьмого вечера.

Получив свой багаж, он через аэровокзал прошел к остановке такси.

Поездка заняла больше времени, чем он предполагал, но как только такси приблизилось к его дому, он стряхнул с себя остатки усталости.

— Где будете выходить? — спросил шофер.

Блейк объяснил ему.

— Классный домишко, — похвалил шофер Блейка. — Наверно, отвалили за него колоссальную сумму, а?

Парень явно напрашивался на чаевые, и Блейк его не разочаровал. Он дал ему пятнадцать фунтов и велел оставить сдачу себе.

— Весьма умеренную сумму, — пояснил он, удаляясь от такси с чемоданом в руке.

Дом его был расположен вдалеке от дороги и окружен довольно большим садом, отделяющим его от соседних домов. Перед домом стояла изгородь из бирючины, которая нуждалась в подрезке, а участок по всему периметру был окружен деревянным забором, доходящим до пояса. Возле дома был гараж с подержанным «Ягуаром-XJS», купленным Блейком у приятеля три года назад.

Поднявшись по короткой дорожке, Блейк достал ключ и вставил его в замок. Дверь открылась, и его встретил знакомый густой запах краски. Перед поездкой в Штаты он сделал в доме ремонт, и запах до сих пор висел в воздухе. Блейк включил свет в прихожей и на крыльце, и лицо его тронула улыбка. Освещенное крыльцо своего дома он сравнивал со штандартом, поднятым над Букингемским дворцом: это означало, что он находится в своей резиденции.

Он перешагнул через почту на коврике, накопившуюся за две недели, закрыл дверь и лишь потом собрал лежащие на полу бумаги. Там были рекламные проспекты, четыре или пять писем (большинство из которых он узнал по почтовым маркам) и два счета. В этот момент ему хотелось лишь выпить и упасть в кресло.

Он прошел в гостиную и снял рубашку. Несмотря на то, что комната пустовала уже две недели, в ней было тепло. Он раздвинул шторы, и в комнату медленно вползли хмурые сумерки. Блейк зажег лампу на телевизоре, налил в бокал солидную порцию бренди, добавил содовой и сделал большой глоток. Затем он выбрал пластинку из своей громадной коллекции, положил ее на проигрыватель и включил его. Пока Элтон Джон пел свои романтические баллады, Блейк просматривал почту. Счета он отметил и положил на полку возле камина, проспекты скомкал и выбросил в мусорную корзину. После этого он начал вскрывать письма. Одно было от его бухгалтера, другое — от компании, именующей себя «Литературным кооперативом» и состоящей из нескольких местных неудачливых писателей, с которыми Блейк однажды имел беседу. Два оставшихся письма были от поклонников, и Блейк, как обычно, прочел их с удовольствием.

Он допил бренди, снова наполнил бокал и прошел на кухню. Выглянув в окно, он заметил во дворе несколько темных кучек.

— Кошачье дерьмо, — пробормотал он раздраженно. — Ну, проклятая тварь. — Он имел в виду перекормленную бесхвостую соседскую кошку. Она пристрастилась к его саду и, пользуясь его отсутствием, щедро оделила двор перед его домом своими визитными карточками.

Писатель открыл холодильник, достал из него пиццу и положил ее в гриль-камеру. Особого голода он не чувствовал и, ленивый по природе, считал замороженные продукты ниспосланными ему свыше. Оставив пиццу готовиться, он вернулся в гостиную.

Она была большой, но красивой и уютной, как и все другие комнаты. На стенах висело несколько аккуратно обрамленных киноплакатов. У двери в прихожую был прикреплен плакат «Водитель такси», стену, ближайшую к кухне, занимал изданный в Штатах плакат «Дикая банда», рядом висел «Хеллоуин».

Но гордостью коллекции был пожелтевший плакат над камином, — «Психопат», подписанный самим Хичкоком. Блейку подарил его приятель из кинобизнеса, когда он в последний раз посетил его в Лос-Анджелесе.

Писателя, не склонного к чрезмерным удовольствиям, как ничто другое занимали три вещи: кино, литература, музыка. Книжный шкаф его был переполнен не мудреными книгами и дорогостоящими первыми изданиями, а дешевыми журналами с сенсационными рассказами. Он читал только ради развлечения. Рядом с книгами лежали видеокассеты с его любимыми фильмами. Всего около трехсот.

Однако главной достопримечательностью дома был его рабочий кабинет.

Блейк был весьма доволен, обнаружив после покупки дома, что, кроме мансарды, есть еще и большой подвал. Он сделал это подземное помещение своим рабочим кабинетом. Каждый день он спускался туда поработать вдали о шума и забот повседневной жизни.

Здесь ему казалось, что он находится в огромном гробу.

Дверь в эту комнату он всегда держал закрытой. Подвал был его и только его личным владением.

Из кухни донесся запах пиццы, которую он съел прямо из фольги, не желая обременять себя мытьем посуды. Затем, прихватив свой бокал, прошел через гостиную в прихожую и открыл свой чемодан.

Его записи лежали сверху, и он осторожно поднял их, пробуя на вес. Они приятной тяжестью давили на его руку. Он держал в руке результат кропотливой исследовательской работы. Самое трудное было уже позади. Еще примерно неделя приготовлений — и он сможет начать книгу.

А сейчас ему нужно было сделать еще одну вещь.

Блейк открыл дверь подвала и вгляделся в темноту под ногами. Он чему-то широко улыбнулся и включил свет.

— Добро пожаловать домой, — пробормотал он и шагнул вниз.

Перед тем, как спуститься по лестнице, он запер за собой дверь подвала.

Тишина встретила его, как старого друга.

Глава 24

Нью-Йорк

Лазурную чистоту утреннего неба нарушал лишь белый след одинокого самолета.

В небе не было ни облачка; даже в эти ранние часы солнце казалось раскаленным ядром, посылающим свои лучи, чтобы они окутали город как теплый кокон.

Небеса не оплакивали Рика Ландерса, но люди — да.

Несколько людей на кладбище наблюдали, как маленький гроб опускали в яму, вырытую в земле. Тони Ландерс стояла неподвижно и смотрела на деревянный гроб, медленно исчезавший из виду. Двигались только ее глаза — красные и воспаленные от слез, которые непрерывно стекали по ее щеками и капали на руки в черных перчатках. На мраморном надгробии была фотография Рика, но она не могла заставить себя посмотреть на нее. Время от времени мрамор отражал лучи солнца, и Тони сразу зажмуривала глаза, но память тут же возвращала ее к тому дню, когда ее пригласили опознать останки Рика. Она смотрела на истерзанное тело своего ребенка, на его изуродованное лицо и не узнавала его: нижняя челюсть была полностью смята, череп сломан в трех или четырех местах, мозг обнажен. Один глаз был выдавлен, голова почти отделена от туловища.

Чтобы придать этому телу человеческий вид, нужен был не гробовщик, а волшебник.

Тони вздохнула: эти воспоминания были еще слишком болезненны для нее. Она слегка покачнулась, и двое стоящих рядом людей шагнули к ней, опасаясь, что она потеряет сознание. Но она открыла глаза и устремила их в зияющую могилу, только что поглотившую ее ребенка. Священник читал молитву, но Тони его не слышала. В сумке лежал платок, но она не вытирала слезы, позволив им падать с лица на перчатки.

Черная одежда присутствующих казалась особенно мрачной рядом с яркими цветами, вплетенными в венки, и букетами.

Тони намеренно пригласила на похороны мало людей. Она позвонила отцу Рика в Лос-Анджелес и сообщила ему о случившемся, но он не явился, чем вызвал ненависть в объятой горем душе Тони. Но теперь, видя пустые канаты, поднятые из могилы, она чувствовала, как ледяная рука сжимает ее сердце, будто подводя итог всему пережитому. Сын ушел навсегда, и эта мысль вызвала новую боль и новые слезы.

Ноги ее подогнулись, но две подруги поспешили поддержать ее.

Одна из них, Мэгги Стрейкер, обвила рукой талию Тони. Она слышала, что Тони всхлипывает, повторяя, как заклинание, имя своего сына.

Именно Мэгги заметила незнакомца.

Люди, окружившие могилу, не позволили ей увидеть, когда он пришел.

Джонатан Матиас стоял невдалеке, держа в руках огромный венок из роз. Он посмотрел на последнее пристанище Рика Ландерса и затем на Тони.

Увидев его, она перестала рыдать.

Матиас положил венок у надгробия, бросив взгляд на фотографию Рика. Выпрямившись, он прислушался к последним словам священника. Немного помолчав, священник попросил всех вместе с ним произнести молитву.

Матиас стоял, не произнося ни звука.

Когда ритуал завершился, люди начали медленно спускаться по отлогому склону туда, где, будто хищные птицы, блестели на солнце черные лимузины.

Матиас не двигался. Он стоял у изголовья могилы, глядя вниз на небольшой деревянный гроб. Отстранив поддерживающую ее руку, Тони Ландерс устремилась к нему.

— Надеюсь, я не кажусь вам назойливым, — негромко проговорил медиум.

— Я рада, что вы пришли, — сказала Тони, глядя на принесенный им венок. — Спасибо.

К ним осторожно приблизилась Мэгги Стрейкер.

— Тони, мне подождать или...

— Все в порядке, Мэгги.

Женщина, кивнув, вежливо улыбнулась Матиасу и пошла вниз по склону вслед за другими.

— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил он. — Какие у вас планы?

Она вздохнула.

— Я хочу пожить немного у друзей в Англии, — ответила Тони. — Здесь я сейчас не смогу находиться. — Она вытерла слезы платком, который подал ей Матиас, и сжала его в руках. — Вы знали, что он умрет, не так ли? — спросила она, не поднимая глаз.

— Да, — ответил Матиас.

— Почему же вы мне не сказали?

— От этого ничего бы не изменилось. Вы не смогли бы это предотвратить.

— А вы могли бы?

— Мне хотелось бы, чтобы это было так.

Он взял ее за руку, и они вместе пошли к машинам. Тони на миг задержалась и, оглянувшись, посмотрела на могилу.

На своего сына.

Все было кончено.

Он ушел навсегда.

Все, что у нее оставалось, — это воспоминания.

По щекам ее вновь потекли слезы, и Матиас, обняв ее за плечи, повел к машине. Почувствовав на себе его сильную и ласковую руку, она повернула к нему лицо и о чем-то подумала. Она оглянулась и еще раз взглянула на могилу сына, но слез больше не было.

Уголки ее рта тронула легкая улыбка.

Она перевела взгляд на Матиаса.

Глава 25

Оксфорд

Воздух наполнял сильный запах ментола.

Доктор Вернон громко посасывал очередную таблетку от кашля. В кабинете пахло, как в аптеке.

Положив ногу на ногу, Келли позволила одной туфле повиснуть на пальцах и ждала, когда Вернон закончит читать ее отчет.

Она вернулась из Франции тридцать шесть часов назад и впервые пришла в институт после поездки. Она даже была рада, что вернулась. С момента появления той статьи отношения между Жубером и Лазалем серьезно ухудшились. Обстановка в центре отнюдь не способствовала работе, и Келли решила уехать. Во Франции она узнала много нового и теперь горела желанием вновь приняться за дело, уверенная в успехе своих исследований. Однако ее беспокоил Лазаль. Она видела, как он упал духом из-за открытой враждебности Жубера. Не имея права вмешаться, она была невольной свидетельницей их усиливающейся конфронтации. Ей трудно было понять, как мог Жубер одним махом разрушить многолетнюю дружбу, ее тревожило и психологическое состояние Лазаля.

Но особенно мучило ее другое.

Келли никак не могла взять в толк, почему Жубер так враждебно воспринял статью Лазаля. Люди имели право знать правду — это бесспорно. Кажется, Жубер не был с этим согласен. Несмотря на желание вернуться в Англию, Келли уезжала неохотно, видя, как ухудшилось психологическое состояние Лазаля за последние семь или восемь дней. Транквилизаторы, казалось, перестали ему помогать, хотя он и увеличил дозу с сорока пяти до семидесяти пяти миллиграммов. Он постоянно находился в состоянии оцепенения, вызванного лекарствами. Келли чувствовала к нему что-то вроде жалости. Она боялась, что он вновь лишится душевного равновесия.

Так или иначе, она решила покинуть метафизический центр и почти два дня назад вернулась домой.

С момента ее приезда не прошло и часа, как позвонил Вернон. Он будто наблюдал за ней, ожидая случая позвонить.

Ее удивил не сам звонок, но настойчивость, с которой директор института просил ее как можно скорее вернуться к работе и представить ему полный отчет о том, что она видела, работая в метафизическом центре.

Положив трубку, она стала думать о том, как мог Вернон узнать, что она уже дома.

Она не сообщала ему о своих планах две недели назад, покидая институт.

Сейчас она сидела и нетерпеливо наблюдала, как он листает ее отчет. Она не решалась заговорить с ним и спросить, откуда ему известно, где она была, и потому на время прикусила язык.

Она безуспешно пыталась убедить себя, что этому есть вполне разумное объяснение.

Она мысленно ругала себя за то, что позволила слишком разыграться своему воображению. Параноиком стала.

А может, нет?

— Вы написали обо всем, что произошло в метафизическом центре, когда вы там находились? — спросил Вернон, помахав ее отчетом. — Ничего не упустили?

— Я написала обо всем, что, по моему мнению, имеет отношение к нашему исследованию, — проговорила она с некоторым раздражением. Ее начинал злить его высокомерный тон.

Вернон передвинул во рту конфетку и постучал по отчету указательным пальцем, глядя куда-то в сторону.

— Область мозга, управляющая астральным телом, управляет также желаниями и эмоциями, — проговорил он рассеянно.

— Да, — сказала Келли. — Но желания и эмоции отсутствуют при сознательной психической деятельности. Кажется, астральное тело — это «второе я» и, судя по тому, что я наблюдала в случаях с Грантом и Жубером, оно может материально воплощаться.

Вернон кивнул.

— Вначале это было похоже на присутствие в двух точках пространства одновременно, — сказала Келли, — но я никогда не слышала о материализации.

— Был один американец по имени Пол Твитчелл, — сказал Вернон. — В начале шестидесятых он начал обучать людей так называемой эканкарской доктрине. Несколько его учеников утверждали, что видели его в трехмерной астральной форме, тогда как на самом деле он был от них в нескольких милях. — Вернон вздохнул. — Но Твитчелл — единственный в своем роде. Это... — Он поднял отчет. — Это еще более необычно. — Он снова замолчал. — Это ответит на многие наши вопросы, касающиеся психики человека, и поможет в лечении некоторых психических заболеваний. — Он задумчиво прикусил нижнюю губу. — Вы действительно уверены, что ничего не упустили?

— Абсолютно уверена, — ответила Келли раздраженно.

— Келли, нет нужды говорить вам, как важна эта информация для нашей работы...

Она возмущенно оборвала его:

— Я не дурочка, доктор Вернон. Я записала в своем отчете все, что видела. Некоторые разговоры я передала дословно.

Он охотно, успокаивающе кивнул.

— Но есть то, что я хотела бы знать, — сказала она.

Вернон внимательно посмотрел на нее.

— Откуда вам стало известно, что я была в метафизическом центре?

— Я связался с ними, — ответил Вернон. — Мне сообщил об этом один исследователь.

Хотя и не удовлетворенная этим ответом, Келли не стала настаивать. Она нарушила последовавшее за этим напряженное молчание.

— Вы видели Джона Фрезера после того, как он ушел отсюда? — спросила она.

Вернон пожал плечами.

— Фрезер заходил около недели назад, чтобы забрать кое-какие вещи, — сказал он, сузив глаза и переменив тон. — Почему вы спрашиваете?

В его голосе она уловила тревогу.

— Просто из любопытства.

— Фрезер здесь больше не работает, — уронил Вернон холодно.

И вновь в комнате наступило молчание. Слышен был лишь хруст разгрызаемой конфеты. Келли смотрела на него с подозрением. Обычно Вернон спокоен и невозмутим, но за последние двадцать минут он проявил и нечто иное, до сих пор ей неизвестное. Спокойствие сменилось раздражительностью, невозмутимость уступила место тревожной мнительности. Когда он заговорил снова, в голосе его уже не было прежней твердости.

— То, что произошло с Жубером, можно повторить вне лабораторных условий? — спросил он. — Я имею в виду исследуемую им астральную проекцию.

— Ну а почему нельзя? Он был всего лишь под гипнозом. Это вполне можно повторить и с кем-то другим.

Вернон медленно кивнул, глядя серыми глазами в точку сбоку от нее. Она сидела неподвижно. Он молчал.

Наконец она встала.

— Если я вам больше не нужна, доктор... — Она не закончила фразу.

— Да. Вы можете идти.

— Я могу взять свой отчет?

Вернон положил на бумаги руку.

— Я на время оставлю его у себя. — Он твердо посмотрел на нее.

Она мгновение колебалась, затем кивнула, повернулась и направилась к двери.

Вернон смотрел ей вслед.

Когда дверь за ней закрылась, он опустил глаза и взглянул на лежащий перед ним отчет. Прошло время, прежде чем он поднял бумаги и спрятал их в черный «дипломат», стоящий возле стола. Закрыв «дипломат» на ключ, он поставил его на место.

Проходя через приемную Вернона, Келли вежливо кивнула его секретарше, хотя и была крайне раздражена.

«Что за дьявольскую игру ведет этот Вернон?» — спрашивала она себя. После ее возвращения он стал напоминать ей великого инквизитора, допрашивая ее обо всех подробностях того, что она видела во Франции. И для чего он оставил у себя ее отчет?

Он же прочитал его раз десять, пока она там сидела. Или этого ему мало?

Она быстрым шагом направилась к лестнице, громко стуча каблуками по полированному полу. Она спустилась на второй этаж и по длинному коридору прошла к кабинету Фрэнка Андерсона. Постучав негромко, она вошла в комнату.

Там никого не было.

Она чертыхнулась про себя и хотела уйти, но затем подошла к столу, взяла листок бумаги и ручку. Келли написала коротенькую записку и оставила на столе — там, где Андерсон мог ее заметить.

Но тут она подумала, что если записку легко найдет Андерсон, то, значит, так же легко сделает это и Вернон. Директор имел привычку заходить без приглашения в кабинеты исследователей, а ей бы не хотелось, чтобы он прочитал эту записку. Не зная, как поступить, она задумалась.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Голос напугал ее. Она повернулась и, увидев в двери Андерсона, с облегчением улыбнулась.

— Фрэнк, я вас искала. — Она скомкала записку и сунула ее в карман своей майки.

— Я так и понял, — сказал он, вытянув вперед манжету рубашки. — Чем могу вам помочь, Келли?

— Вы были друзьями с Джоном Фрезером, не так ли? — спросила она, понизив голос.

Андерсон посмотрел на нее с недоумением:

— Да.

— Мне нужно с ним поговорить.

— Я не видел его с тех пор, как он ушел отсюда. И он мне не звонил.

Келли нахмурилась:

— Но вы знаете, где он живет?

Андерсон кивнул, записав что-то на листке бумаги.

— И даже где он любит проводить время. — Он улыбнулся и протянул листок Келли. — Первое — его домашний адрес, второе — бар, где он бывает чаще всего.

Келли внимательно посмотрела на листок и пошла к двери.

— Что-нибудь случилось? — спросил Андерсон.

— Это я и хочу выяснить, — ответила Келли и вышла.

Андерсон прислушался к ее удаляющимся шагам и нахмурился.

Зачем ей понадобился Джон Фрезер?

Глава 26

Стрелки часов на щитке управления отсвечивали в полумраке машины зеленым светом.

9. 36 пополудни.

Келли припарковала «мини» на посыпанной гравием стоянке возле пивного бара и помедлила в машине. Из облаков, собирающихся на небе, начал накрапывать дождь. В машине было тесно и душно. Выпрямившись, Келли почувствовала, что майка прилипла к спине, и пошевелила плечами. Казалось, спину обернули влажным полотенцем. Она выбралась из машины и с удовольствием подставила тело легкому ветерку. Капли дождя тут же покрыли пятнами ее джинсы, потому что она шла к зданию, не обращая внимания на грязные лужи под ногами.

«Охотник» был большим баром неподалеку от Оксфорда: ни красивым, ни оригинальным, но доходным. Рядом находился дешевый, а значит, популярный ресторан, который сегодня не был переполнен, как обычно, судя по легкости, с которой она нашла место для своей машины. Келли попыталась отыскать машину Фрезера, но это оказалось невозможным из-за темноты.

Она вошла в первый зал.

Он был переполнен людьми: группы, парочки, одиночки. В одном углу бара за прямоугольным столом играли в карты семь или восемь человек. Всматриваясь в их лица, Келли случайно встретилась взглядом с рыжеволосым юнцом лет семнадцати. Он подмигнул ей и обратил внимание соседа на стройную незнакомку. Парни за столом встретили ее приглушенными возгласами и посвистыванием. Келли отвернулась от них и стала искать глазами Фрезера.

Его там не было, и она решила зайти во второй зал.

Если в первом зале шум был громким, то во втором он напоминал гул перед землетрясением. Автоматический проигрыватель, включенный на полную катушку, извергал поток последних хитов, словно старался заглушить щелканье шаров для игры в пул и удары стрел о мишени: стрелы метали игроки в дартс. Эти звуки дополнялись взрывами, несущимися из электронной игры «Автомобильные гонки»: машины сталкивались друг с другом. Рядом с этой игрой вечно голодный Пэкмен с громким шумом поглощал все подряд.

Осмотрев бар и не найдя Фрезера, она решила подождать его. Стол у двери занимала юная парочка, готовая вот-вот нарушить закон о Преступном обнажении. Парень засунул руку девице под мини-юбку, а та с такой скоростью терла его промежность, что рисковала получить ожог от трения.

Казалось, в баре была одна молодежь — от тринадцати до девятнадцати лет. Усевшись на табурет у стойки, Келли поймала на себе несколько возбужденных взглядов. Сумев, наконец, привлечь внимание бармена, она заказала себе шенди[1] и порылась в кошельке в поисках денег. Когда он поставил перед ней коктейль, она нарочно стала неторопливо отсчитывать мелочь.

— Вы знаете Джона Фрезера? — спросила она его.

Бармен вытер с лица пот и кивнул:

— Да, а что?

— Он был здесь сегодня вечером?

— Еще нет, но обязательно будет, — улыбнулся бармен.

— Вы уверены?

— Я работаю здесь уже два года, и за это время не было ни одного вечера, чтобы он не пришел, — сказал бармен и отошел, потому что его звали.

Келли сделала глоток и повернулась так, чтобы видеть дверь, через которую должен был войти Фрезер.

— Привет, незнакомка!

Она оглянулась и увидела высокого черноволосого юношу, который, опираясь на стойку, стоял возле нее. На нем был серый свитер и темно-бордовые брюки. Его приятель лет двадцати был коротко острижен и причесан так, что голова его казалась плоской. Лицо его было усеяно прыщиками и угрями. Он улыбался и пялился на грудь Келли.

— Мы разве знакомы? — спросила она, пытаясь скрыть улыбку.

— Нет, — ответил черноволосый, — но это можно легко исправить, не так ли?

Он представился Невиллом. Его приятеля звали Бэз.

Келли вежливо кивнула и заставила себя сделать глоток, чтобы не рассмеяться. Парни появились совсем некстати.

— Я не встречал вас здесь раньше, — сказал Невилл, — а то запомнил бы.

Чувствуя взгляд Бэза на своей груди, Келли улыбнулась. «Женщину, что ли, никогда не видел так близко?» — подумала она и решила, что так оно и есть.

— Здесь немного шумно, — сказал Невилл; словно для нее это была новость. — Не хотите прогуляться?

— Я жду одного человека, — сказала она. — Но все равно спасибо.

— Как его зовут? — спросил Невилл, явно задетый за живое.

— Если честно, то я жду подругу, — солгала Келли.

Невилл сразу воспрянул духом и подтолкнул в бок Бэза, который продолжал пялиться на ее стройную фигуру.

— Это даже лучше. Когда она придет, мы сможем прогуляться вчетвером.

Келли снова улыбнулась.

— Вы меня не поняли. — Она посмотрела на парней своими зелеными глазами. — Она для меня больше, чем подруга.

Невилл озадаченно посмотрел на нее.

Бэз, казалось, был удивлен еще больше.

— Мы с ней очень близки, — продолжала Келли, с трудом сохраняя серьезный вид.

Бэз первым произнес обличительные слова.

— Она же грязная лесбиянка! — выпалил он и потащил от нее приятеля, словно Келли призналась, что болеет бубонной чумой. Она прыснула. Парни оглядывались на ходу, будто опасаясь преследования. Келли сделала глоток и взглянула на часы.

9. 58.

Куда, черт возьми, делся Фрезер?

Она решила подождать еще десять минут, а потом ехать к нему домой.

Допив шенди, она заказала апельсиновый сок.

Когда появился Фрезер, она сидела спиной к двери.

Он направился в дальний конец бара и затерялся среди своих приятелей-выпивох. Келли вновь повернулась к двери, вглядываясь в отдельные лица в баре, и лишь случайно увидела того, кого искала.

Она соскользнула с табурета, приблизилась к нему и дернула его за руку:

— Фрезер!

Когда он повернулся и увидел ее, на лице его изобразилась смесь удивления и неприязни.

— Кто твоя подружка, Джон? — с восхищением спросил один из мужчин.

Не ответив на вопрос, Фрезер обратился к Келли:

— Как ты узнала, где меня искать?

Келли рассказала.

— Мне нужно с тобой поговорить, — добавила она. — Это очень важно.

— Я не уверен, знаю ли, что сказать тебе, Келли. Тебе или любому другому сотруднику этого проклятого института.

— Мне нужна твоя помощь.

— Чем я могу тебе помочь? Вернону снова нужны подопытные кролики?

— Я хочу поговорить с тобой о Верноне.

Фрезер несколько поостыл. Его беспокойство сменилось любопытством. Он поднял свой стакан и указал на пустой столик поблизости. Мужчины у стойки с любопытством наблюдали, как они пересаживались.

— Ну, почему тебя вдруг заинтересовал добрый доктор? — спросил он саркастически.

— Послушай. — Келли наклонилась, чтобы он смог расслышать ее сквозь рев проигрывателя. — Вернон уволил тебя не потому, что ты был против исследования, не так ли?

Фрезер отхлебнул из стакана:

— Да что ты?

— Я не шучу, Фрезер, — проговорила Келли сердито. — Я пришла сюда, потому что рассчитывала на твою помощь.

Он примирительно поднял руку:

— Ладно, о чем ты хочешь узнать?

— Ты сказал Вернону, что исследование особенно выгодно одному человеку.

Фрезер медленно покачал головой.

— Ты имел в виду самого Вернона?

Он не ответил.

— Ты говорил еще о чем-то, — настаивала она. — О том, что Вернон скрывал и скрывает уже долгое время. Что ты имел в виду?

Фрезер допил виски.

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы Вернон говорил о своей жене? — спросил он.

— Я даже не знала, что он женат.

— Он не любит об этом распространяться, во всяком случае, теперь не любит.

Келли приблизила к нему лицо, потому что проигрыватель начал новую многодецибельную атаку.

— Я полагаю, его жены уже нет в живых, — продолжал Фрезер. — Около шести лет назад с ней что-то произошло. Никто до сих пор не знает, что именно. Вернон очень умен. Но как бы там ни было, жена его исчезла, и никто не знает, где она находится.

— Откуда тебе это известно?

— Вернон весьма уважаемая личность в нашем небольшом районе. Когда у известного человека пропадает жена, расползаются всякие слухи.

— Он мог ее убить? — тихо спросила Келли.

— Сомневаюсь. Возможно, она его бросила. Собралась и сбежала. Вопрос в том, что заставило ее так поступить. Что бы там с ней ни случилось, он сумел сохранить это в тайне.

Келли провела по краю бокала пальцем, вглядываясь в оранжевую жидкость.

— И ты полагаешь, что он проводит это исследование, чтобы помочь своей жене? — наконец спросила она.

— Это возможно.

— Но чем наша работа по изучению подсознания может помочь его жене? — подумала она вслух.

— Ты не поймешь этого, пока не узнаешь, что с ней произошло.

Келли отпила сок. Мысли путались у нее в голове. Она так глубоко задумалась, что перестала замечать шум.

— Что же такое могло произойти, если Вернон держит это в секрете целых шесть лет? — пробормотала она.

Фрезер лишь пожал плечами и встал.

— Ты куда? — спросила Келли.

— Закажу себе еще выпить. — Он показал ей пустой стакан. — Ты не хочешь?

— Нет, спасибо. Я, наверно, пойду. Спасибо за помощь. Я тебе очень благодарна.

Он кивнул.

— Если захочешь, можешь найти меня дома, — начал он. — Мой адрес...

Она улыбнулась.

— Андерсон мне и твой адрес дал, — сказала она.

— Фрэнк всегда был аккуратным.

Они коротко— распрощались, и Келли покинула бар.

Выйдя на улицу, она увидела, что дождь, который недавно лишь накрапывал, теперь перешел в настоящий ливень. Она бросилась к машине, отыскивая на бегу ключи, и промокла до нитки. Она села за руль и уставилась на ручьи, стекающие по ветровому стеклу. Келли пробежала рукой по волосам и вытерла руку о джинсы. Впереди, за каскадом дождя, она увидела «датсун» Фрезера.

Фрезер.

Неужели он прав насчет жены Вернона?

Она завела мотор и выехала на дорогу.

Высоко в небе беззвучная вспышка молнии рассекла тучи и коснулась земли, осветив небо холодным белым светом.

Внезапно Келли почувствовала, что начинает мерзнуть.

Было почти пять минут двенадцатого, когда Джон Фрезер вышел из бара «Охотник».

Он выпил меньше, чем обычно, и голова его была непривычно свежей. Фрезер пьянел редко, сколько бы ни пил, и сегодня чувствовал лишь приятную расслабленность. Он залез в машину и завел мотор лишь с третьей попытки. «Надо будет проверить аккумулятор», — подумал он.

Дождь продолжал барабанить по мостовой; буря, которая собиралась весь вечер, наконец разыгралась. Раскаты грома сотрясали небо, молнии чертили в нем беспорядочные линии.

Когда он выезжал на дорогу, послышался рев грузовика, и Фрезер резко нажал на тормоз.

Педаль тормоза прижалась к полу, но машина продолжала катиться вперед.

Фрезер в ужасе схватился за руль, ожидая удара, но грузовик на большой скорости объехал «датсун» и исчез за поворотом.

— О Боже! — пробормотал Фрезер и вновь нажал на тормоз. На этот раз машина стала как вкопанная.

Он проверил тормоза еще раз. Все было в порядке.

Он покачал головой и поехал дальше. Проклятые тормоза! Он проверял их только вчера.

Глава 27

Она почти не спала в эту ночь. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти ответы на то и дело возникавшие вопросы.

Келли посмотрела на листок бумаги и еще раз прочитала адрес Фрезера. Указатель на углу свидетельствовал о том, что она едет в правильном направлении. Она свернула на нужную улицу и поехала медленнее, рассматривая номера домов на дверях. Ночная буря очистила небо, солнце ярко освещало роскошные дома и прекрасно ухоженные сады. На лужайке перед одним из домов Келли увидела старика, косящего траву. На другой стороне какой-то парень мыл машины.

— Номер пятьдесят девять, — повторяла она, искоса поглядывая на дома. — Номер пятьдесят девять.

Увидев этот номер, она заехала на удобную стоянку и выключила мотор. Она еще посидела в машине, рассматривая дома Она была почти уверена, что Фрезер сказал ей о Верноне все, известное ему, но ночью у нее возникло сомнение, не упустил ли он чего-то случайно. Может быть, у себя дома, вдали от шумного бара, он сможет припомнить и рассказать ей что-то еще. Она и сама не знала, зачем ей это нужно.

Чтобы бороться с Верноном?

К чему ей с ним бороться?

Келли покачала головой, словно желала отбросить эти мысли, потом открыла дверцу машины и вышла.

Воздух был напоен ароматом цветущих деревьев; казалось, кто-то попрыскал из гигантского освежителя. Солнце пробивалось сквозь шатер из цветов и листьев, касаясь ее кожи своими теплыми лучами. Ветер шевелил цветы на деревьях, и они падали, похожие на розовые слезы.

Келли прошла по дорожке к двери дома номер пятьдесят девять и позвонила. Она заметила, что гараж заперт и нигде не видно «датсуна» Фрезера. Она все же надеялась застать его дома.

Прошла минута, но дверь не открывали. Келли позвонила еще, задержав палец на кнопке.

Наконец послышались чьи-то шаги.

Дверь открылась, и она увидела полную женщину средних лет в темно-синем платье. Зачесанные назад седеющие волосы придавали ее круглому лицу строгое выражение, возможно, ей несвойственное.

— Миссис Фрезер? — спросила Келли.

— Нет. Я сестра Джона, — сказала женщина, смерив ее взглядом. — Кто вы?

Келли представилась.

— Я работала с Джоном Фрезером, — объяснила она, — и хотела бы с ним поговорить

Женщина помолчала и медленно опустила глаза.

— Моя сестра спит наверху, — проговорила она мягче.

«Что-то здесь случилось», — подумала Келли.

— А мистер Фрезер? — спросила она.

— Вчера ночью он погиб в автокатастрофе: машина врезалась в дерево. Он умер, не доехав до больницы.

Глава 28

Нью-Йорк

Двое ждали ее возле дома.

Первый курил и нетерпеливо прохаживался взад и вперед, тогда как второй, присев на корточки, настраивал свой фотоаппарат. Оба время от времени прерывали свои занятия и поглядывали в сторону дома.

Тони Ландерс, опасаясь, что газетчики ее заметят, задернула занавеску.

Этих двоих она раньше не видела, хотя после смерти сына столько их приставало к ней со своими блокнотами и микрофонами, что она сомневалась, помнит ли их лица. Актриса подошла к шкафчику с напитками, налила себе хорошую порцию «Джей энд Би», проглотила ее залпом и закашлялась от слишком крепкого напитка.

В доме было совсем тихо. Она отпустила миссис Гарсиа на непродолжительное время, пообещав позвать ее, если та ей понадобится. Когда это будет, Тони сама точно не знала. На диване перед ней лежал открытый журнал «Вэрайэти», и, прежде чем вернуться к окну, она взглянула на него еще раз.

Наблюдая за газетчиками, она продолжала думать о статье, на которую наткнулась в этом журнале. Она с большим интересом прочитала, что Джонатан Матиас собирается посетить Англию для участия в специальной телепередаче. Она видела в нем свою последнюю надежду. Он один обладал способностями, которые могли ей помочь. Тони не даст ему ускользнуть. Он очень ей нужен.

Услышав громкий гудок, она посмотрела в окно и увидела, что перед ее домом остановился «форд»-седан.

Тони осушила бокал и торопливо пошла к выходу, надевая на ходу темные очки. Помедлив секунду перед дверью, она вышла из дома.

Тут же к ней приблизились оба газетчика, ее ослепила вспышка, и она мигнула.

— Мне нечего сказать, — предупредила она их.

— Когда вы вернетесь на сцену? — спросил первый, не обратив внимания на ее слова.

Она независимой походкой пошла к машине.

— Как смерть сына повлияет на вашу карьеру?

Снова, уже ближе, сверкнула вспышка.

Сердито махнув рукой, Тони выбила фотоаппарат из рук газетчика. Он упал на дорогу, объектив разбился.

— Эй, леди! — закричал он. — Это чертовски дорогой фотоаппарат!

Она рывком открыла дверцу машины и взглянула на шофера.

— Я не виноват, что ваш ребенок умер, — продолжал орать фотограф вслед отъезжающей машине.

— Куда едем, мисс Ландерс? — спросил шофер.

Она посмотрела на часы. Времени было еще достаточно.

— В аэропорт Кеннеди, — сказала она.

Глава 29

Париж

Редкие порывы ветра раскачивали церковные колокола, и те издавали зловещий, печальный звук.

Мишель Лазаль стоял у могилы и читал надпись на надгробии.

МАДЛЕН ЛАЗАЛЬ

1947-1982

Любил тебя больше, чем жизнь

Ветер шевелил цветы на могиле, и их белые лепестки сияли в ночной тьме. Лазаль нагнулся, поднял их и отложил в сторону.

Затем он взял лопату.

Он погрузил ее в землю, надавил на нее ногой и поднял с могилы большой ком темной земли. Он бросил его в сторону и продолжал копать. Он кидал и кидал землю. Возле могилы вырос холм. Рубашка его взмокла от пота. Он остановился, снял ее и завязал рукава вокруг пояса, как фартук. И продолжал копать.

Прошло около получаса, пока стала видна крышка гроба.

Услышав удар металла о дерево, он радостно отступил на шаг и вонзил лопату во влажную землю. Лазаль опустился на колени и стал очищать гроб от оставшейся земли. Разгребая землю, как собака в поисках кости, он сломал два ногтя. Из ободранных пальцев заструилась кровь, но Лазаль не обращал на это внимания. Только откинув с гроба последний комок земли, он выпрямился и снова взялся за лопату. Сунув острие лопаты под крышку гроба, он навалился на рукоятку лопаты.

Винты, державшие крышку, заржавели и не оказали особого сопротивления. Крышка со скрипом сдвинулась. Удовлетворенно вздохнув, он поднял ее и отбросил в сторону.

Из гроба доносился тошнотворный запах тлена.

Лазаль внимательно оглядел труп. Кожа лица и шеи высохла и туго обтягивала кости. Глазницы зияли; пустые впадины заполняло студенистое вещество, застывшее и на щеке, вернее, на том, что когда-то было щекой. В ноздрях стояла густая желтоватая жидкость, похожая на гной. Рот был открыт, в нем не хватало нескольких зубов. Десны разрушились, и язык напоминал кусок сморщенной коричневой веревки. На руке, лежавшей на груди, растрескалась и облезла кожа, обнажив кости. Дно гроба было покрыто чем-то вроде ржавчины, казавшейся черной в темноте.

Лазаль спустился в могилу и стал на колени у ног мертвой -жены. Он вспотел и дышал учащенно. Он вытер рукой лоб; кровь из разбитых пальцев оставила на коже красное пятно.

Мадлен похоронили в черном платье. Лазаль нагнулся, взял рукой заплесневевшую ткань и стал поднимать платье, пока оно не закрыло разложившееся лицо. Перед ним был гноящийся таз. Лазаль почувствовал эрекцию и расстегнул брюки. Он упал на тело и, повторяя имя жены, сунул член туда, где был ее таз. Запах его пота смешался с вонью трупа.

На него упала тень.

Лазаль поднял глаза, и пыхтенье его перешло в крик.

Над могилой стоял Жубер, глядя на омерзительную сцену. На лице его застыла зловещая улыбка.

Лазаль не мог оборвать крик.

Жубер продолжал улыбаться.

Вырвавшись наконец из кошмара, Лазаль схватился за голову так, словно она отрывалась. Он по-прежнему слышал крики и не сразу понял, что кричит сам.

Он сел в кровати. Тело его взмокло и ныло. Повернувшись, он почувствовал, что сильно дрожит. Глаза его вылезали из орбит, будто досматривая картины кошмарного сна.

Он вскочил и бросился в ванную, чувствуя приступ рвоты. Он нагнулся над раковиной и его вырвало.

Он вышел оттуда, мотая головой и выплевывая воду. Потом, шатаясь, побрел в спальню и сел в кресло у окна.

В эту ночь он больше не заснул.

Глава 30

Оксфорд

Эта дорога была знакома Блейку. Хотя он уже больше года не посещал Институт психических исследований, ему не нужно было заглядывать в карту, чтобы его отыскать. Он выехал из Лондона рано, когда улицы еще не заполнились машинами. Утреннее солнце светило неярко, доставляя удовольствие. Блейк был в джинсах и белой майке. Насвистывая в такт музыке из транзистора, он свернул на подъездную дорогу к институту.

Въехав на стоянку, он выключил мотор, но вышел из машины лишь после того, как закончилась песня. Он накинул на себя легкую куртку и пошел к главному входу. В кармане лежал блокнот и обычный набор ручек. Блейк улыбнулся, вспомнив, как много лет назад он, молодой журналист, вдохновенно брался за любое задание, вооружившись только блокнотом.

В вестибюле института была приятная прохлада, и Блейк замедлил шаги, вспоминая, куда ему нужно идти.

Из комнаты в конце коридора вышла женщина.

Писатель обратил внимание на ее стройную фигуру и обтянутые юбкой упругие ягодицы. Из небольшого разреза сзади, будто дразня его, виднелись стройные икры. Она легко и изящно шла на высоких каблуках, не замечая его.

— Извините, — сказал он, приблизившись к ней.

Она повернулась, и Блейк почувствовал тепло ее приветливых глаз. Она улыбнулась, и лицо ее просияло. Он бросил восхищенный взгляд на ее грудь, торчащую под синей блузкой.

— Вы Дэвид Блейк, не так ли? — Это был не вопрос, а утверждение.

Он широко улыбнулся:

— Наконец-то я прославился. Как вы меня узнали?

— В нашей библиотеке есть ваши книги. Я узнала вас по фотографии на обложке. Это все темные очки. Они у вас особенные.

— Они скрывают мешки под глазами, — сказал он, радуясь, что смог ее насмешить. — Мне даже неловко: вы меня знаете, а я вас нет.

— Келли Хант, — представилась она. — Я здесь работаю.

Блейк осторожно пожал ее маленькую руку.

— Вы опровергаете мои представления, — сказал он. — Я думал, что все исследователи — скучные мужчины средних лет.

— Как видите, не все.

— Вижу.

Они посмотрели друг на друга долгим удовлетворенным взглядом.

— Доктор Вернон в своем кабинете? — наконец нарушил молчание Блейк.

Келли слегка нахмурилась.

— Вы пришли, чтобы его повидать, да? — спросила она.

Блейк подтвердил это, и она показала, как найти директора института.

— Ну, я рад, что встретил вас, мисс Хант, — сказал он, направляясь к лестнице, ведущей к кабинету директора.

— Я тоже, — сказала Келли, глядя, как он удаляется.

Ей было интересно, близки ли они с Верноном.

Когда Блейк вошел в кабинет, Вернон уже стоял, протянув ему руку.

Они вежливо поздоровались, писатель сел и взял предложенный ему стакан.

— Извините, что вновь вас беспокою, — сказал он. — Но я уже написал примерно две трети книги, и мне нужно уточнить некоторые детали, чтобы ее завершить.

Вернон достал из ящика стола письмо Блейка.

— Я получил его вчера, — сказал он, улыбаясь. — Ну, как обстоят дела в книжном бизнесе?

Блейк пожал плечами:

— Так себе.

— А как продвигаются дела с вашей новой книгой?

— Я бы сказал, хорошо, но, конечно, на этот вопрос лучше ответят мои читатели. — Он улыбнулся.

Вернон слегка скис. Он посмотрел на Блейка, потом на его письмо:

— Вы говорите, ваша книга будет о подсознании?

— О подсознании, о сновидениях, астральных перемещениях и прочем. Я только что вернулся из Америки, где провел некоторое время с человеком по имени Джонатан Матиас. Вы, наверно, слышали о нем.

Вернон кивнул.

— Это замечательный человек, — продолжал Блейк. — Могущественный. — Писатель задумался.

— Что вы имеете в виду, называя его могущественным?

— Это нелегко объяснить. Он занимается знахарством, оставаясь при этом атеистом. — Блейк размышлял. — Но самое главное, он утверждает, что может управлять подсознанием других людей. Их астральными телами.

— Каким образом? — Вернон выпрямился в кресле.

Блейк посмотрел на него поверх бокала.

— Это одна из форм гипноза, — сказал он. — Я убежден в этом.

Вернон посмотрел на писателя с подозрением.

— Эффектное утверждение! — сказал он.

Блейк пожал плечами:

— Я же сказал, что он необыкновенный человек!

Директор института протянул руку и нажал кнопку внутренней связи.

— Пришлите, пожалуйста, ко мне мисс Хант, — попросил он и вновь уселся в кресло. — Вы верите, что Матиас может управлять подсознанием других людей? — спросил он писателя.

Блейк собирался ответить, но в дверь постучали, и появилась Келли.

Она смотрела на Блейка, но его удивило, что теперь она не улыбается. Он встал.

— Дэвид Блейк, — начал Вернон. — Это Келли Хант, одна из наших...

— Мы уже встречались, — резко прервала она его. — Здравствуйте еще раз, мистер Блейк.

Писателя озадачил ее холодный тон, утративший всю недавнюю приветливость.

— Мистер Блейк собирает материал для своей новой книги. Я хочу, чтобы вы оказали ему в этом помощь.

— Но моя работа... — начала она.

— Его работа как раз имеет отношение к вашей, — резко оборвал ее Вернон.

— Надеюсь, я никому не причиняю беспокойства, — заметил писатель, ощутив недоброжелательную атмосферу.

— Нет, что вы, — проговорила Келли не слишком уверенно.

Он широко улыбнулся.

— Ну, тогда я, наверно, начну. — Он поблагодарил Вернона и покинул кабинет вслед за Келли.

Директор института сел за стол и перечитал письмо, присланное ему Блейком два дня назад. Он некоторое время держал письмо в руках, потом аккуратно и с удовольствием разорвал его.

— Я чем-нибудь вас рассердил? — спросил Блейк Келли, когда они спускались по лестнице.

— Почему вы так решили, мистер Блейк?

— Потому что изменилось ваше отношение ко мне, — сказал он. — И, пожалуйста, не зовите меня мистером Блейком. Мое имя — Дэвид.

— Какого рода Исследования вас интересуют? — полюбопытствовала Келли.

Он повторил то, что сказал Вернону.

— Старина, кажется, заинтригован, — улыбнулся Блейк.

— Вы с ним старые друзья? — спросила Келли.

— Ну, я бы не сказал, что мы друзья, скорее знакомые. Я раньше несколько раз был в вашем институте, когда работал над другими книгами.

— Насколько вы с ним близки?

Блейк остановился.

— Это что, допрос? — удивился он.

Келли тоже остановилась.

— У нас с доктором Верноном было несколько деловых встреч, — сказал Блейк. — Но, при всем моем уважении к вам, я не понимаю, почему это вас так интересует, мисс Хант.

— Ладно, не сердитесь. — Голос Келли смягчился. — Простите, мистер Блейк.

Он вздохнул.

— Дэвид, — поправил он ее. — Послушайте, нам с вами предстоит работать вместе день или два, и мы можем приятно провести это время.

— Дэвид, — сдалась она, улыбнувшись.

Они пошли медленнее.

— Почему для вас так важно, друзья ли мы с Верноном? — спросил он.

— Мне любопытно!

— А мне вот что любопытно. Когда я увидел вас и мы поговорили, все было прекрасно. После моей беседы с Верноном все изменилось.

— Это трудно объяснить, — уклонилась она.

— Тогда не объясняйте, — улыбнулся Блейк.

Келли взглянула на него и поняла, что испытывает к нему нечто большее, чем симпатию.

Блейк не был красив, но правильные черты его лица, крепкая фигура и добродушно-открытый характер привлекали к нему.

— Вернон сказал, что вы изучаете сновидения, — заметил он.

— Я и сейчас этим занимаюсь, — подтвердила Келли, когда они подошли к ее кабинету.

Она провела его внутрь и жестом указала на стул; однако писатель подошел к окну и стал смотреть на окружающие институт холмистые лужайки. Келли села за свой стол и принялась изучать профиль Блейка, глядевшего на солнечное утро.

— Слишком хорошая погода, чтобы работать, — тихо сказал он.

Она улыбнулась:

— Если будете так стоять, то не напишете своей книги.

Блейк повернулся и кивнул:

— Совершенно верно, мисс Хант.

— Келли, — напомнила она.

Он улыбнулся.

— Чем конкретно я могу вам помочь? — спросила она, когда он сел напротив нее.

— Я бы хотел посмотреть лаборатории, где вы проводите свои исследования, задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете, но если возражаете, то просто позвольте мне посидеть в вашей библиотеке, и я буду счастлив. Меня осчастливить нетрудно. — Он вновь улыбнулся своей обаятельной улыбкой, и Келли почувствовала, что ее тянет к нему, к его глазам, спрятанным за темными очками. Она ощущала странный трепет.

— Начнем с лабораторий? — спросила она, вставая.

Он кивнул.

— Почему бы и нет?

Они вышли из кабинета.

Библиотека института всегда восхищала Блейка. Построенная более ста лет назад, она хранила и книги шестнадцатого века. На столе перед ним лежал оригинальный экземпляр «Дьявольского словаря» Коллина де Плянсея. Страницы похрустывали, когда он листал старый том, приятно удивляясь тому, что может читать по-французски.

Он просидел в библиотеке более четырех часов с тех пор, как оставил Келли в ее кабинете. Было почти четверть шестого. Он услышал, как заурчал его желудок, и вспомнил, что не ел с самого утра. Писатель просмотрел сделанные заметки, обнаружив пару расхождений с тем, что написано в рукописи его книги. Потом положил древние книги на свои места, взял свой блокнот и направился к лестнице.

Келли спускалась ему навстречу.

— Я пришла узнать, не нужна ли моя помощь. — Голос ее снова стал приветливым.

Они приятно побеседовали утром, мило и непринужденно, и Келли чувствовала, что ее все сильнее влечет к Блейку. С ним ей было легко, и она была уверена, что ему с ней тоже.

— Вы нашли то, что искали? — спросила она.

Он улыбнулся и изучающе посмотрел на нее:

— Кажется, я нашел именно то, что искал.

Она слегка покраснела и подождала, пока он поднимется. Они вышли в вестибюль, где теперь было значительно холоднее, чем утром.

— Вы приедете завтра? — спросила она.

— Я нашел всю информацию, которая меня интересовала, — сказал он. — С вашей помощью. Но если я когда-нибудь столкнусь с привидением, то сразу обращусь к вам. Вы были очень добры. Спасибо.

— Вы хотите сейчас вернуться в Лондон?

— Пока нет. Сначала я хочу где-нибудь перекусить, а потом, если вы сегодня вечером не заняты, я мог бы свозить вас куда-нибудь выпить.

Захваченная врасплох, Келли не нашлась, что ответить, и только хмыкнула.

— Если я буду в хорошем настроении, то, может быть, даже выпью с вами, — добавил Блейк.

— А если сегодня вечером я занята?

— Тогда я подожду до завтра.

Она рассмеялась и покачала головой.

— Могу ли я заехать за вами в восемь?

— Конечно. Хорошо, если вы знаете, куда заехать. — Она записала на бумаге свой адрес и номер телефона и подала ему.

— Скажите доктору Вернону, что я с ним свяжусь, — сказал Блейк и заметил сомнение, промелькнувшее на лице Келли. — Я позвоню ему и поблагодарю за то, что он позволил мне поработать в библиотеке.

Она кивнула.

Блейк повернулся и подошел к двери.

— В восемь, — напомнил он ей на ходу.

Стоя в пустынном вестибюле, Келли слышала, как завелся мотор его машины. «Ягуар» развернулся и покатил к дороге, ведущей в Оксфорд.

Келли улыбнулась и пошла в свой кабинет.

Стоя у окна кабинета, Вернон смотрел на удаляющуюся машину Блейка. Он подождал немного, потом взял трубку телефона и набрал номер.

Глава 31

— Ваше здоровье, — с улыбкой проговорил Блейк. Он поднял кружку и отпил пенистое пиво.

Келли, сидевшая напротив него, пригубила мартини и посмотрела писателю в глаза.

Они сидели в саду «Шута» — небольшого бара в миле от Оксфорда. Кроме них, вечерним воздухом наслаждались еще три или четыре человека. Несмотря на то, что солнце уже садилось, окрашивая небо малиновым цветом, было еще довольно тепло. Если похолодает, они смогут зайти в уютный бар. Блейк с удовольствием поглядывал на свою спутницу. Она была в легком светло-желтом платье, и грудь ее не была стеснена бюстгальтером. Писатель разглядел темные соски, соблазнительно виднеющиеся под тонкой тканью. В лучах заходящего солнца, падающих на нее и золотящих ее каштановые волосы, она казалась красавицей. Сидя рядом с ней, он испытывал что-то вроде гордости.

Заметив на себе его внимательный взгляд, Келли весело улыбнулась.

— Что ты там увидел? — спросила она.

— Очень красивую девушку. Но я думал также и о другом.

— О чем?

Он поднял брови.

— Нет, — сказала она. — Лучше мне не знать этого.

Блейк рассмеялся.

— Если честно, я думал о том, почему ты там работаешь. Это необычно для женщины, особенно твоего возраста.

— Именно этим я и хотела заниматься, закончив университет.

— А как к этому выбору отнеслись твои родители?

— Они не пытались меня переубедить. До прихода в институт я несколько месяцев работала в библиотеке. Думаю, они не возражали бы, если бы я там осталась. Боюсь, главное в жизни для нашей семьи — это обеспеченность.

Блейк кивнул.

— Расскажи о себе, — сказала Келли. — По-моему, литературный труд — дело ненадежное. Почему ты начал писать?

— Ну не потому, что хотел поделиться с другими своими мыслями, — с иронией проговорил он. — Во всяком случае, когда начинал писать. Для начала л написал пару романов.

— Удачных?

Он покачал головой.

— Чтобы добиться успеха, нужно обладать не столько талантом, сколько везением. Нужно уметь использовать благоприятные обстоятельства. Мне это не дано.

— И потому ты переключился на документальную прозу? Ты этим сейчас занимаешься?

— Тут соотношение другое: требуется пятьдесят процентов таланта и пятьдесят процентов везения.

— Ты себя недооцениваешь, Дэвид.

— Нет. Я просто знаю свои возможности.

— А твои родители? Им нравится, что их сын — знаменитый писатель?

— Мои родители умерли. Отец — от инсульта пять лет назад, и через полгода от сердечного приступа скончалась мать.

— О Боже! Извини, Дэвид.

Блейк слегка улыбнулся:

— Не надо было тебе говорить. Я жалею только, что они не дожили до моего успеха. — После короткой паузы он бодро провозгласил: — Давай больше не будем о печальном! Поговорим о чем-нибудь другом.

Сделав глоток мартини, она посмотрела на него поверх бокала. Потерять за полгода обоих родителей! Должно быть, это был страшный удар для него, и он не хочет бередить рану.

— Полагаю, как писатель, ты теперь неплохо обеспечен, — сказала она, желая направить беседу в другое русло.

— С этой профессией никогда не знаешь, что будет завтра, — сказал он. — Один неловкий шаг — и все придется начинать сначала. Это все равно, что ходить по канату на тонких каблуках.

Келли фыркнула.

— Тебе не скучно жить одной? — спросил Блейк.

— Ничуть. Вначале было трудно, но теперь привыкла.

— А тебе никогда не хотелось выйти замуж?

— Нет! — Она выпалила это таким тоном, словно он предложил ей повеситься. — Я слишком безрассудна для семейной жизни.

— Я тебя понимаю.

— А почему ты не рассказываешь про себя? Наверняка были девушки, которые пытались тебя соблазнить.

— Была парочка, но ни с одной из них я бы не согласился прожить остаток жизни. — Он улыбнулся. — Я чертовски эгоистичен. Не привык делиться ни с кем чем бы то ни было.

— Не любишь компромиссов?

— Ты слишком любопытна, Келли. — Он усмехнулся.

— Это потому, что ты меня заинтересовал.

— А это уже комплимент!

Они посидели молча, глядя друг на друга, наслаждаясь теплом заходящего солнца, запахом свежескошенной травы и легким ветерком, который шевелил верхушки деревьев в саду. Птицы на ветвях с любопытством поглядывали вниз, где рядом с Келли и Блейком три воробья бойко клевали кусочек хлеба, брошенный им молодой парочкой, поглощающей бутерброды. Где-то вдали куковала кукушка. Келли откинулась на стуле, ощущая покой, который не испытывала уже много месяцев. Прекрасный вечер; природа и близость Блейка действовали на нее успокоительно. «Интересно, что он чувствует?» — думала она.

Писатель осушил кружку и посмотрел на Келли. Мартини в ее бокале почти не убавилось.

— Надо будет почаще брать тебя с собой, — сказал он, глядя на бокал. — Если ты всегда пьешь так мало, то я сэкономлю на тебе кучу денег.

Они рассмеялись.

— Купи себе еще!

— Ты очень великодушна.

— Позволь мне тебя угостить, — проговорила она, нащупывая кошелек.

Блейк прикинулся возмущенным:

— Позволить женщине купить мне выпить? — Он подмигнул ей. — Отличная идея!

Она скомкала купюру в один фунт и бросила в него. Он поймал и пошел в бар за новой кружкой. Он вернулся, держа кружку в одной руке и сдачу в другой. Сев, он сразу отхлебнул треть кружки и вытер с губ пену большим пальцем.

— Сказал ли что-нибудь Вернон, когда ты сообщила ему, что я уехал? — спросил писатель.

— Ничего. — Келли посмотрела на него с подозрением. — А что он должен был сказать?

Блейк скривил губы в усмешке:

— Извини, Келли, но мне кажется, что в твоем отношении к Вернону есть что-то параноидальное.

Келли промолчала.

— Каждый раз, когда я называю его имя, ты хмуришься, — продолжал он. — Почему? Или это мне кажется?

Она сделала глоток мартини.

— Может быть, все дело в моем воображении, — сказала она, не уверенная в точности своих слов. А вдруг она действительно становится параноиком?

— Что ты хочешь этим сказать?

Она подумала, не рассказать ли ему о том, что происходит, о своих подозрениях и предположениях, но потом решила не рассказывать.

— Забудь об этом, Дэвид, — попросила она. — Хорошо?

Он кивнул.

Келли допила свой мартини и отодвинула бокал.

— Хочешь еще выпить? — спросил писатель.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Нет, спасибо!

Они надолго замолчали, а потом заговорила Келли.

— Если честно, Дэвид, — устало начала она, — меня немного беспокоит тот интерес, который Вернон проявляет к моему исследованию.

Блейк нахмурился.

— Я не понимаю, — сказал он. — Он имеет право проявлять интерес. В конце концов он директор института. Это вполне естественно.

— Мне кажется, что он только о моей работе и думает.

Она рассказала ему о происшествии с Морисом Грантом, о своей поездке во Францию и о том, как Вернон настойчиво хотел оставить у себя ее отчет.

Блейк молчал. Он допил пиво и поставил на стол пустую кружку.

— Ну, — с вызовом сказала она. — Ты все еще думаешь, что у меня паранойя?

— Возможно, этому есть вполне разумное объяснение, Келли, — возразил он.

— Не надо меня успокаивать, Дэвид, — горячо проговорила она. — Есть и другие обстоятельства. Вещи, которые не имеют ни смысла, ни логического объяснения. — Она насмешливо подчеркнула два последних слова.

— Какие, например? — спросил он.

Ветерок стал холоднее, и Келли охватила легкая дрожь. Она подняла глаза и увидела, что закат окрасил небо в пурпурный цвет. Руки Келли покрыла гусиная кожа, и она потерла их.

— Мне не хочется говорить об этом здесь, — сказала она, словно опасаясь, что из сада за ними наблюдают.

— Я отвезу тебя домой, — не раздумывая предложил Блейк.

Они поднялись и пошли на стоянку, где писатель открыл перед Келли дверцу своего «ягуара». Келли села в машину, он взялся за руль, завел мотор, и они выехали на дорогу.

— С тобой все в порядке? — спросил он, обеспокоенный ее молчанием. Келли кивнула, чувствуя себя более непринужденно в салоне машины. Она даже улыбнулась писателю, который повернулся и ласково пожал ее руку. От прикосновения Блейка к ней вернулось спокойствие, и она благодарно ответила на его пожатие.

Через пятнадцать минут они подъехали к дому Келли.

Озноб, начавшийся у Келли в баре, оставил ее наконец, и она спокойно смотрела на писателя.

— Вот ты и дома, — улыбнулся он, и уже не первый раз она поняла, что ее завораживает его улыбка. И не только улыбка. Она словно попала в его сети. Ее тянуло к нему так, как никогда не тянуло ни к кому. Он обладал магнетизмом, которому она была не в силах противостоять. — Ну как ты? — спросил он.

— Прекрасно! Спасибо, Дэвид!

— За что?

— Просто спасибо! — Она протянула руку и коснулась его руки своими тонкими пальцами. За черными стеклами очков нельзя было рассмотреть выражения его глаз. Интересно, что он чувствует? — Может быть, зайдешь на чашечку кофе?

Блейка не пришлось уговаривать. Он вылез из машины, закрыл дверцу и, обойдя вокруг, открыл дверцу перед Келли.

Она пошла вперед, отыскивая на ходу ключ, и писатель с удовольствием смотрел, как изящно покачиваются ее бедра. В босоножках на высоких каблуках она устремилась вперед; мышцы ее тонких икр слегка напрягались при каждом шаге.

Он пошел за ней.

Как он и предполагал, квартира ее была уютной и безупречно чистой. Она предложила ему сесть в огромное кресло у электрокамина. Келли пошла в кухню, и Блейк услышал, как вода наполняет чайник. Вскоре она вернулась, подошла к окну и задернула шторы. Потом включила проигрыватель и поставила пластинку.

— Ты не против музыки? — спросила она.

— Нисколько.

Комнату наполнили нежные голоса Саймона и Гарфункеля.

— Кофе скоро будет готов, — сказала она, садясь в кресло напротив Блейка и как бы вновь попадая в его магнетическое поле.

— Это твоя квартира? — спросил Блейк.

— Когда-нибудь станет моей. Лет этак через двадцать. — Она пожала плечами. — К тому времени я стану морщинистой старой девой, но зато у меня будет собственная квартира.

Блейк улыбнулся:

— Я думаю, у тебя мало шансов остаться старой девой, Келли.

— Мать постоянно спрашивает меня, почему я не выхожу замуж. Она хочет, чтобы я нарожала кучу детей и стирала пеленки, — улыбнулась Келли. — Родители любят говорить о внуках, пока те не появятся. Потом они начинают жаловаться, что из-за внуков они постарели. — Келли откинулась в кресле и почувствовала, как тело ее слегка трепещет от близости Блейка, от его внимательного взгляда. Временами ей казалось, что она видит за темными очками блеск его глаз. — Твои глаза чувствительны к свету, Дэвид? — спросила она. — Я говорю про твои темные очки. — Она указала на них.

— Немного. Это, видимо, из-за того, что я уже пять лет щурюсь, глядя на пишущую машинку.

Засвистел чайник. Келли встала и пошла на кухню. Через минуту она вернулась с двумя дымящимися чашками кофе и протянула одну из них Блейку. Потом, сбросив туфли, она уселась на пол возле Блейка и поджала под себя ноги.

— Келли, я не хочу вмешиваться в твои дела, — начал Блейк, — но ты сказала, что кое-что в Верноне тебе кажется странным. Что ты имела в виду?

Она тяжело вздохнула и опустила глаза.

— Судя по твоему рассказу в баре, нет никаких причин подозревать Вернона в том, что он что-то замышляет, — сказал Блейк. — Зачем ему это?

— Дэвид. — Она пыталась говорить спокойно. — Я виновата в том, что произошло с Морисом Грантом. Я действовала неправильно. Я нарушила правила института. Власти могли его закрыть. Институт — это гордость и утешение Вернона. Он мог потерять его из-за меня, но он даже не сделал мне предупреждения и не отстранил от работы. — Она поставила свою чашку. — Вместо того, чтобы немедленно уволить меня, он стал меня защищать. Затем, когда я вернулась из Франции, он пожелал знать все, что там произошло, и оставил у себя мой отчет.

Блейк выпрямился в кресле:

— Ты говоришь о Верноне как о монстре, а он всего лишь пытался тебе помочь.

— Он что-то скрывает, Дэвид, — сердито проговорила она. — Джон Фрезер знал это, поэтому его убили.

— Кто такой Фрезер?

Она рассказала ему все, что было ей известно о событиях последних двух дней.

— Но при чем здесь Вернон, если Фрезер погиб в автомобильной катастрофе? — спросил писатель. — Это же был несчастный случай!

— Он знал о тайне Вернона.

Напряженную тишину прервал Блейк:

— Не понимаю, почему ты считаешь, что Вернон замешан в смерти Фрезера?

— Дэвид, он никому не позволит стать между ним и этим исследованием.

— И тебе тоже? — спросил Блейк загадочно.

В этот момент зазвонил телефон.

Глава 32

Несколько мгновений они не двигались, прислушиваясь к резким звонкам, заполнившим комнату. Наконец Келли поднялась, подошла к телефону и нерешительно взяла трубку, чувствуя необъяснимую тревогу. Блейк заметил это.

— Алло! — сказала она.

Молчание.

— Алло! — повторила она, посмотрев на Блейка, словно искала в нем поддержку.

Внезапно она услышала торопливую речь. Некоторые слова она не разобрала — не из-за того, что быстро говорили, но потому, что говорили по-французски.

— Кто это? — спросила она, отведя трубку от уха из-за слишком громкого треска и шипения. — Алло! Вы слышите? Кто говорит?

— Келли, это Мишель Лазаль.

Она немного успокоилась.

— Слушай меня, ты должна меня выслушать, — пробормотал он, и Келли почувствовала глухое отчаяние в его голосе. Дышал он резко и неровно, словно от долгого бега. — Я видел Мадлен. — Его голос оборвался. — Я видел ее...

— У тебя был кошмар, Мишель? Это бывает...

Он прервал ее:

— Нет, я трогал, чувствовал ее.

— Это кошмар! — повторила она.

— Нет! Жубер тоже ее видел.

Келли нахмурилась.

— Что ты говоришь? При чем здесь он? — спросила она, чувствуя, как напряглись ее мышцы.

— Он был там, со мной, — продолжал француз, задыхаясь. Он пробормотал что-то по-французски и сухо рассмеялся. От этого смеха по телу Келли пробежали мурашки. — Он смотрел, как я занимаюсь с ней любовью. Она была холодной, но это ничего не значит. Она по-прежнему моя, я все еще хочу ее.

Келли хотела ответить, но не смогла.

— Жубер не простил меня, — тихо сказал француз. — Я думаю, он никогда не простит.

— Простить тебя? За что?

— За то, что я написал эту статью.

— Он с тобой разговаривал? — спросила она, не зная, стоит ли ей успокаивать обезумевшего человека.

— Он всегда там, Келли. Всегда. Он следит за мной.

Наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь помехами на линии.

— Мишель, ты меня слышишь? — спросила наконец Келли. Тишина. — Мишель, ответь мне.

Она услышала щелчок и поняла, что он положил трубку. Несколько секунд, показавшихся ей бесконечными, она пристально смотрела на трубку, потом медленно ее опустила.

— Кто это звонил? — спросил Блейк, заметив ее беспокойство.

Она медленно вернулась к нему, снова села на пол и взяла чашку с кофе. Он был холодным.

— Келли, кто это был? — повторил писатель.

— Лазаль. Он работает в метафизическом центре, — ответила она и рассказала о разговоре. — Он убежден, что это было на самом деле, — добавила она.

Блейк пожал плечами:

— Кошмары всегда очень выразительны.

Келли покачала головой:

— Лазаль отрицает, что это кошмар. Он убежден, что все это произошло в действительности. — Она вздохнула. — Боже, надеюсь, у него не начнется снова нервное расстройство! С ним это уже было, когда умерла его жена. — Она подняла глаза на Блейка. — И Жубер... Он сказал, что Жубер — свидетель этого кошмара. Он боится Жубера. — Она вновь опустила глаза. — Сперва Фрезер, теперь Лазаль. Один умер, другой близок к нервному расстройству. И все это из-за исследования, которым я занимаюсь.

— Ты не должна обвинять себя, Келли, — сказал Блейк, протянув руку и ласково приподняв ее голову.

Она схватила его руку, ощутив в ней силу и нежность, но еще сильнее она почувствовала тепло этой руки и всего его тела. Она подняла глаза, пытаясь проникнуть во взгляд Блейка, уловить его выражение за темными стеклами очков. Келли поцеловала его руку и придвинулась ближе к нему. Она положила правую руку на его колено, а он между тем медленно поглаживал ее затылок и шею. Она затрепетала от этой ласки и приблизилась к нему, чтобы ощутить его тело. Он поглаживал ее нежную кожу, и она закрыла глаза.

— А если Вернон виновен в смерти Фрезера? — спросила она тихо, замирая от его прикосновений.

— Тогда он опасный человек, — ответил Блейк — И тебе следует держаться от него подальше.

— И от Жубера?

— Келли, если допустить, что кто-то из них обладает особой психической силой, то тебе лучше не говорить им о своих подозрениях.

— Но я должна знать правду, Дэвид, — возразила она, повернув к нему лицо.

В этот момент Блейк наклонился и поцеловал ее. Сначала они нежно прижались друг к другу губами, но в следующее мгновение слились в поцелуе. Блейк горячо обнял ее: он хотел ее, так же сильно, как и она его.

Келли обвила рукой его шею, не желая прерывать поцелуя. Когда они оторвались друг от друга, дыхание ее было частым, а глаза прикованы к Блейку. Тело ее горело, словно объятое огнем. Соски напряглись и затвердели. От соприкосновения с платьем они побаливали. Внутренняя сторона бедер увлажнилась. Блейку передалось ее возбуждение, она и сама понимала, что на него действуют ее близость и ласковые прикосновения. Рука ее потянулась к его ширинке и начала поглаживать ее; у Блейка закружилась голова и он издал низкий грудной звук.

Келли отодвинулась и легла перед ним на ковер, маня его к себе. Блейк опустился на ковер рядом с ней. Руки его скользили по ее телу, приближаясь к груди. Он начал гладить ее грудь, чувствуя, как затвердели соски, и Келли, обмирая от восхищения, выгнула спину. Ей казалось, что ее уносит какой-то чудесный поток: ощущение тепла между ног сменилось всепоглощающим желанием, охватившим каждую частицу ее тела. Она взяла руку Блейка и потянула ее под платье, а потом застонала от наслаждения, когда его пальцы начали поглаживать ее бедра, задерживаясь и медленно скользя вверх. Наконец он коснулся ее трусиков. Указательным пальцем стал потихоньку стягивать их. Она приподняла ягодицы, а он поцеловал ее влажные трусики и бросил их в сторону.

Она притянула его к себе, и губы их вновь слились в поцелуе. Она приподнялась навстречу его ищущей руке и едва сдержала крик, когда его пальцы коснулись ее затвердевшего клитора и стали нежно его гладить. Она нащупала «молнию» на его брюках и быстро освободила его; пальцы ее обхватили его член, лаская и массируя его. Уже не владея собой, она предложила ему раздеться.

Через секунду они были нагими. Блейк нагнулся и взял губами один, потом другой ее сосок, покусывая их и поглаживая языком. Келли чувствовала, как рука его ласкает ее живот, скользит по мягким волоскам на лобке, нащупывая чувствительное место, и повернулась на бок, прижавшись к его мускулистому бедру. Она потерлась о него, потом поднялась и села ему на живот.

— Сними их, — тихо сказала она, указывая на очки. — Я хочу видеть твои глаза.

Блейк снял очки и посмотрел на нее.

От восторга у Келли захватило дух, ей показалось, что она теряет сознание.

Глаза Блейка цвета июньского неба поразили ее своей глубиной. Она чувствовала себя куклой в его руках, и ей казалось, что вся она во власти этих глаз. Новое и еще более сильное чувство охватило ее, она наклонилась и поцеловала его. Он обнял ее талию, приподнял и опустил себе на грудь, улыбаясь тому, как она прикасается к нему, оставляя на его теле влажные следы. Она подвинулась еще ближе к нему, и он тронул ее языком.

Келли вскрикнула, когда его язык защекотал ее губы, проник в щель и стал лизать клитор. Она откинула голову, прошептала его имя и отдалась своим чувствам. Бедра ее напряглись — первый признак приближающегося оргазма. Он поднял руки и нащупал ее распухшие соски, заставив ее застонать от наслаждения.

Келли повернулась и наклонилась, ища губами его член. Она посмотрела на толстую головку и погрузила его в рот, лаская языком. Рука ее держалась за корень, пальцы перебирали яички. Почувствовав, как напрягся член, она поняла, что развязка близка. Но ей хотелось продлить наслаждение. Не выпуская из руки его пульсирующий член, Келли повернулась, поцеловала Блейка, расставила ноги и стала на колени над его пахом. Она стала медленно опускаться, пока его член не вошел в нее. Они вскрикнули, когда тела их соединились, и ее влажная щель поглотила его стебель.

Келли почувствовала, что больше не может удерживаться. Она посмотрела Блейку в глаза и начала двигаться вниз и вверх. Это пришло почти мгновенно. Она ощущала теперь лишь наслаждение и видела только его голубые глаза. Не отрывая взгляда от этих глаз, она ускорила движения. Ей казалось, что она соединилась с ним, растворилась в нем и они стали единым целым.

Она закричала от сильного оргазма. Она прыгала на нем, и наслаждение все возрастало. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного этому чувству, которое стало еще сильнее, когда Блейк задрожал под ней, охваченный последним трепетом. Келли громко застонала, ощутив, как ее заливает горячая струя, и еще теснее приблизилась к нему, словно желая впитать каждую каплю. Дрожащая и взмокшая от пота, она упала на него и прижалась к его губам.

Они обнялись и лежали неподвижно; он как-то сразу обмяк.

Заговорили они не скоро. Проигрыватель молчал; пластинка давно кончилась. Было слышно лишь завывание ветра за окном.

— Тебе не обязательно возвращаться сегодня в Лондон, правда? — спросила Келли.

— Ты хочешь от меня отделаться? — улыбнулся он.

Они рассмеялись. Келли провела пальцем по его губам и нежно его поцеловала. Она по-прежнему глядела в его голубые глаза, вновь охваченная чудесным чувством, будто ее уносит поток и она теряет власть над своим телом.

Блейк широко улыбался.