Суперанимал

ПРОЛОГ

Это было ритуальное место, огороженное торосами и обледеневшими скалами. Сюда пришли двое, а уйдет только один – иначе зачем вообще нужны дуэли.

Уже был приготовлен и наполнен водой разборный металлический контейнер. От него шел пар; вода просачивалась сквозь щели и стекала на лед. Вокруг контейнера суетились суггесторы из похоронной команды. Вода остывала быстро, и никто не хотел затягивать время.

Оба дуэлянта понимали, в каком месте находятся, и то, что один обретет здесь вечный покой. Несмотря на поспешность, с которой работали подручные, происходящее отдавало мрачной торжественностью. Мужчины были равно готовы умереть или жить. По их суровым лицам ничего нельзя было прочесть.

Пока не настала решающая секунда, младший равнодушно смотрел на неизменно темный горизонт. Он собирался идти дальше на запад, если останется жив. Ничто, кроме смерти, не могло прервать его путешествие. Тут была чужая территория, на которую он вторгся, и все заканчивалось так, как и должно было закончиться.

Старший опустил голову, глядя вниз – туда, где подо льдом лежали замороженные обнаженные мертвецы из его рода. Их лица были обращены к небу. Руки все еще держали оружие. Кое-кто демонстрировал застывшую улыбку. У некоторых были открыты глаза… Они неплохо сохранились, хотя кладбище было достаточно старым, и будто наблюдали за происходящим из глубины своей прозрачной могилы. Он не мог разочаровать тех, кто передавал код от отца к сыну. Судьба преследовала их всех, а теперь настигла последнего. Ледяные параллелепипеды соприкасались гранями, образуя многослойное захоронение. Этажи чередовались в соответствии с возрастом поколений. Таким образом прошлое приобретало вертикальную протяженность.

…После того как прогремели выстрелы, смертельно раненный старик сумел произнести только одну фразу. Он поблагодарил врага за то, что ученик превзошел учителя. Цепь преемственности не порвалась. А его желание умереть здесь сбылось. Он спокойно передал свою душу следующему.

Суггесторы сразу же раздели труп и погрузили его в воду вместе с оружием. Мастер церемонии зафиксировал точное исполнение завещания. Спустя еще два часа контейнер разобрали, и очередная ледяная глыба заняла предназначенное ей место в вечной мерзлоте.

Одиночка, который пробирался на запад, к тому времени был уже далеко.

1. РУИНЫ

Он все-таки нашел этот город, затерянный посреди остывшей преисподней. Теперь тут прозябало не больше сотни людей, а когда-то обитали миллионы. Озирая величественные развалины, Локи презрительно улыбался. Среди зданий, выгоревших изнутри и превратившихся в памятники ужасу, он убедился в том, что лично ему чертовски повезло. Немногим выпала честь жить после того, как Господь затеял генеральную уборку. Вообще-то старик поздновато спохватился – планетка оказалась загаженной до невозможности. Пришлось пригласить компашку профессиональных чистильщиков из ада. Те знали свое дело и справились быстро. Кое-кто считал, что они даже слегка перестарались, но было поздно.

А потом настала эпоха таких, как Локи.

Больше не существовало бесчисленных и безликих толп. Каждый был заметен. От каждого зависело многое – если, конечно, не прятать голову в пепел и не ждать, пока придут суперанималы или суггесторы и отберут последнее.

Локи сам не раз отбирал последнее и знал, что подавляющая часть людей никогда не изменится. Во тьме, в глотке вечной зимы, миты по-прежнему будут мечтать о теплых домах, крыше над головой, сытной пище; мужчины – о женщинах, а женщины – о мужчинах и детях. Супраменталы грезили о более отвлеченном: мирной жизни, демократии, справедливости, музыке, свободном смехе, чистых реках, живых деревьях и – подумать только! – о солнце. Такие простые и понятные мечты. Наивные и абсолютно несбыточные…

Но не все разделяют их. И если отбираешь последнее, то надо быть готовым к отчаянному сопротивлению. Иногда намеченные жертвы проявляли редкое мужество, изворотливость и быстроту. Локи это не удивляло и даже доставляло удовольствие. Еще один скрытый суперанимал вылуплялся из рудиментарной скорлупы цивилизованности и становился на путь войны. Отныне и до конца – одиночка.

…Локи шел по закованной в лед и присыпанной снегом земле. Он отлично видел в темноте. Потрясающей красоты зарницы далеких гроз вспыхивали и переливались над умирающим миром. Огни рампы, бессмысленно мерцающие под упавшим занавесом из облаков. На их фоне изломанный силуэт города казался абсолютно чуждым и враждебным образованием, колонией призраков, местом мрачных чудес, которые необходимо преодолеть, чтобы объявить себя хозяином территории. Город бросал вызов одним лишь фактом своего существования.

Локи шел, не обращая особого внимания на порывистый ледяной ветер, дувший навстречу. Снежные вихри проносились мимо, швыряя льдинки в лицо. Это было похоже на игру, которую затеяло безумное дитя. Именно так Локи воспринимал природу: дефективный ребенок, который уже никогда не станет взрослым, потому что радиация разрушила мозг. Зима никогда не кончится. Лед никогда не растает. Шерсть никогда не поредеет на теле Локи – разве что поседеет, как у всех тех, кто сумел дожить до старости.

Холод, господствовавший снаружи, не проникал глубоко. Локи чувствовал, как под грубой кожей бурлит горячая кровь. Лучшая приправа к свежему мясу. Большому зверю нужно много парного мяса. Оно давало энергию и силу, но это не значит, что он не мог без него обойтись. Случались голодные периоды, когда Локи месяцами вынужденно сидел на скудной диете, питаясь солониной и консервами. Под конец он ощущал себя прозрачным до святости. Интерес к жизни угасал, а женщина поставила бы его перед трудным выбором: каким образом ее употребить.

По мере его продвижения слепые руины вырастали, заслоняя большую часть неба. В хаосе завалов просматривалась некая искусственность. По обе стороны громоздились сваленные в три этажа автомобили. Локи оценил этот гигантский труд. Кто-то использовал кузова, чтобы оставить для чужаков единственную узкую и относительно проходимую тропу. Судя по отсутствию запахов, уже заброшенную. Пока Локи не чуял непосредственной опасности. Ловушек и мин не было. Он сделал вывод, что город давно никто не посещал; по крайней мере никто не пытался войти с юго-востока.

Тем лучше. Он без труда преодолевал препятствия. Голод, который он испытывал в последние часы, был именно таким, как надо: кнут доброго хозяина, заставляющий ленивую скотину двигаться во имя ее же спасения. На месте сломанного левого клыка пока не успел отрасти новый, но у Локи было кое-что получше: Громобой в кобуре и Тихая Фрида в ножнах. Та еще парочка…

Итак, готов ко всему. В тяжелые времена «все» представляло собой довольно длинный список. Но у многих в этом списке не хватало всего лишь одного, зато главного пункта. Локи получил важнейший урок в шестнадцатилетнем возрасте, когда чудом выжил после тяжелого ранения. В бреду ему открылось нечто, радикально изменившее его жизнь. И жизнь приобрела небывалую остроту.

С тех пор каждую секунду Локи готовился к смерти. Она стала его религией. Он видел множество ее масок: чаще – злобных и отвратительных, но иногда – ласковых и снисходительных. Он знал, что у смерти длинные руки, и дальность стрельбы из снайперской винтовки совсем не предел.

Кроме той, которую посылали друг другу люди, у смерти была еще одна, мистическая ипостась – Та, Что Приходит Сама По Себе. Это была самая страшная разновидность – на нее никак нельзя было повлиять. От человека ничего не зависело – по крайней мере на тех уровнях реальности, в которые он мог проникать и контролировать.

Локи были доступны три уровня. Он слышал о суперанимале по кличке Дракон, который освоил перемещения во времени на четвертом и частичные превращения на пятом. Трудно было даже представить проявления таких свойств… Но все это могли быть и сказки митов, которыми те пугали самих себя и своих глупых детенышей в озаренных кострами железобетонных пещерах.

Локи не раз присутствовал на подобных сборищах. Он прикидывался изгнанником, странником, заблудившимся правительственным (!) курьером – и получал место возле огня, пищу и воду в виде растопленного льда. Миты были так доверчивы и, кажется, ни хрена не чуяли! Смерть, дышавшая в затылок каждому, ничему их не научила. Они сидели вокруг огня и слушали сказки. Ночь тянулась долго, неопределенно долго – люди не двигались с места до тех пор, пока голод не произносил свое веское слово. Тогда немногочисленные и плохо вооруженные группки митов, трясущихся от холода и страха, выходили из убежищ на поиски пищи и того, чем можно было бы подкормить чахнущий огонь.

Локи уходил вслед за ними, но не возвращался. Иногда он собирал дань. Иногда впрыскивал семя суперанимала в какую-нибудь понравившуюся ему самку, чаще всего девственницу. Вряд ли потомство окажется жизнеспособным, но Локи рассчитывал на то, что рано или поздно сработают законы вероятности и количество перейдет в качество. Это была одна из главных задач самцов его вида – оплодотворить как можно больше самок в почти безнадежном поиске идеальной Носительницы Программы. Королевы.

Но если однажды он все-таки найдет такую, то станет преданнейшим телохранителем возле ее ложа-колыбели, в любой момент готовым на самопожертвование. Их потомство достигнет эволюционного потолка. И тогда Земля покажется всего лишь старым склепом, в котором создавались существа новой расы. Для этих уже не будет преград. Время, расстояния, гравитация, энергия – все покорится им. Они смогут творить материю из вакуума и менять тела с такой же легкостью, с какой сейчас меняют одежду. А затем достигнут полного освобождения, окончательно разрушив оковы плоти…

Локи примерно знал, что представляет собой программа. Впрочем, и это могло оказаться красивым мифом, придуманным для того, чтобы поддерживать впавшую в кому надежду.

Юные боги будущего взамен одряхлевших и свергнутых богов прошлого? Плевать он хотел и на тех, и на других. Слепая вера в чужое незыблемое превосходство оскорбляла его. Он верил только в себя – как в одного из хозяев, поделивших этот мир на зоны влияния. И когда-нибудь чье-то влияние станет тотальным…

Самое смешное о себе Локи услышал как-то из уст одного умирающего супраментала. Тот зачем-то вручил своему убийце амулет – серебряный крест – и сказал, что Локи напоминает ему древнего странствующего рыцаря, который поклоняется идеалу, но потерял душу, совершив все смертные грехи. Потерянной душе неведомы угрызения. А раз их нет, значит, нет и сожалений.

Счастливчик Локи не знал по-настоящему, что такое грех, вина и искупление. Это были абстракции, для которых у него не находилось эмоций. Поэтому он смеялся, когда другие плакали, и поднимался на недостижимую высоту.

2. ЦВЕТОК ИЗ КНИГИ

Лили сидела возле костра и смотрела, как маленький Кеша играет с засушенным цветком. Незадолго до этого она вытащила цветок из старой книги. Оба предмета чудом сохранились и передавались от человека к человеку, словно величайшие реликвии. Как фотографии мертвых. Как символы веры. Как огонь.

Огонь, книга, засушенный цветок… Эти вещи поддерживали жизнь, готовую угаснуть в любой момент. Такие простые, хрупкие и недолговечные вещи. Они стали бесценными лишь по недоразумению. Книга и цветок могли сгореть в пламени. Бумагу когда-то делали из древесины. Огонь тоже пожирал дерево. Так совершался вечный круговорот, в котором одно гибнет, а другое рождается и приходит на смену мертвому.

Лили еще не осознала своего места на этой ужасающей безжалостной карусели. А Кеша тем более. Он напоминал ей забавного, сосредоточенного и немного неуклюжего медвежонка. Но цветок он брал бережно своими пухлыми пальчиками – и значит, кое-что впитывается с молоком матери. Никто не объяснял ему ценности цветка. Собственно, это была даже не игра. Скорее нечто вроде постижения утраченного мира. Малыш не видел зеленых полян, живых цветов и порхающих над ними бабочек. Он не видел и многого другого. В лучшем случае остались мумии или изуродованные свидетельства прошлого великолепия, которые позволяли кое-что представить.

Но что мог представить себе четырехлетний мальчик, глядя на кости, сухие цветы, оплавленные пуговицы?…

Кеша держал цветок и боялся даже дышать на него. И так почти все лепестки облетели. Страницы книги сохранились немного лучше. Она называлась «Собиратель костей». Лили не читала ее Кеше. Вместо этого она сама придумывала истории со счастливым концом, которые рассказывала ребенку перед сном.

Лили не была настоящей матерью мальчика. Та погибла примерно год назад – замерзла, попав в снежную бурю. Ее нашли только на четвертые сутки – статую, для которой даже не надо было выдалбливать могилу в вечной мерзлоте…

Кеша сам выбрал себе новую маму. Он особенно привязался к Лили, которую иногда оставляли нянчиться с четырьмя чужими малышами, хотя ей едва исполнилось шестнадцать. И теперь она чувствовала, что не может, не имеет права его бросить.

Она рассеянно перелистывала книгу, которую знала почти наизусть. Неудивительно – ведь читать больше было нечего. Из-за отсутствия новых впечатлений Лили была близко знакома с недетской тоской. Ее фантазии скрашивали долгие часы вынужденного ожидания. Дядя Рой научил ее грамоте, когда она была чуть постарше Кеши. Но мальчик способнее и быстро развивается. Порой ей казалось, что даже слишком быстро… Скоро и она займется его образованием – это позволит отломить еще кусочек от темной глыбы времени, придавившей ее.

Кеша отличался изрядной сообразительностью и подвижным умом, но порой впадал в странный ступор, погружался в себя и подолгу сидел с отсутствующим видом, словно пребывал где-то очень далеко. В такие минуты Лили не на шутку пугалась. Ей казалось, что в глазах мальчика можно увидеть тень другого, гораздо более взрослого, но бессловесного существа. Существа, с которым невозможно найти общий язык, потому что такого языка просто не существует…

Между прочим, книга тоже была о конце света. Вернее, о человеке, стоящем у конца времен. Но насколько же страшнее и хуже оказалась реальность! Юная Лили уже поняла, что так всегда и бывает.

Книга и цветок сменили семерых хозяев. Теперь они принадлежали старому Лео. Он еще помнил прежнюю жизнь. Тогда он был мороженщиком. Подумать только: продавал детишкам замороженное молоко и фруктовые соки! Стояли жаркие денечки, и парочки валялись на траве. В парк приходили буколические бабульки и кормили лебедей, плававших в пруду, а голуби садились на спину старого коня, которого звали Бен. Жизнь текла своим чередом, и у Лео дела шли неплохо. Он продавал мороженое, и часто под вечер на всех желающих не хватало порций. Эта маленькая, но очень злая шутка судьбы наложила на его воспоминания неизгладимый отпечаток.

Но вообще-то Лео был добрым стариком и давал книгу с цветком любому, кто хотел прикоснуться к старине и не боялся расстроиться. Он намекал, что книга таит в себе волшебство и однажды цветок оживет.

Лили знала, что это сказка для отчаявшихся, но иногда ей действительно снилось, как цветок оживает… Она просыпалась со слезами на глазах и не могла вспомнить оттенков сновидения; оставалось только ощущение тепла, света, тихой нежной музыки, не существовавшей наяву, и любви, сиявшей будто маленькое солнце. Его лучи касались закрытых глаз – и слепые прозревали, и черные сердца начинали кровоточить, и земля оттаивала, выпуская на волю зеленые ростки…

Что касается огня, то он принадлежал всем. Он горел в Пещере сколько Лили себя помнила. Иногда совсем тускло, перебегая от лучины к лучине; иногда – по праздникам – так ярко, что становились различимыми самые дальние закоулки укрытия.

…Внезапно Лили осознала, что Кеша ведет себя слишком спокойно. Повернула голову – так и есть. То же необъяснимое состояние отрешенности, тот же взгляд, устремленный во внутренний космос. Тени, скользящие в зрачках… Восковое лицо… Замедленное, почти незаметное дыхание… Цветок неподвижно лежал на его ладони.

И вдруг мальчик сказал:

– Он уже близко.

– Кто? – спросила Лили, у которой отчего-то пересохло в горле.

– Бабай. Бабай уже близко, – сказал Кеша удивительно печально.

От его обреченного вида у Лили защемило сердце. Она схватила мальчика на руки и начала его целовать, приговаривая:

– Ну что ты, глупенький. Бабай не придет. Бабай приходит только к плохим деткам, а Кеша хороший…

Слеза скатилась по его щеке. Он не сопротивлялся. Такая теплая и ласковая мама… Он положил ей голову на плечо. Он не хотел ее огорчать, не хотел видеть, как она плачет. Он чувствовал ее нарастающий страх, как свой собственный. Можно было отгородиться от источника страха непроницаемой стеной. Спрятаться… на время.

Кеша закрыл глаза. Но напоследок прошептал так тихо, что Лили не услышала:

– Бабай придет ко всем.

3. МЕРТВЫЙ АНГЕЛ

Несмотря на молодость, у Локи был обширный опыт. Он предполагал, что приручить аборигенов будет непросто. Обычно на это уходили дни и недели. Случалось, правда, что он освобождался всего за несколько минут. Точку в неудавшихся переговорах ставил Громобой. Окончательно и бесповоротно. После него редко оставалась работа даже для Тихой Фриды.

Но такие эпизоды Локи считал своими откровенными провалами. Этот город он искал слишком долго, рисковал слишком многим – и многое потерял по пути. Так что на сей раз он не собирался ошибаться.

Поэтому он заранее присматривал себе место, где можно было бы устроить временное пристанище. На первый взгляд проблем с жилплощадью не возникало – вымерший город предоставлял огромный выбор. Но Локи отличался специфическим вкусом. Он не был избалован, нет. На худой конец, он мог бы переночевать и в снегу, что и проделывал неоднократно. Однако миты с их примитивными умишками напрямую связывали качество логова и статус его владельца. Следовало поддерживать это заблуждение, раз уж он хочет добиться от них повиновения и преклонения.

На глаза долго не попадалось ничего подходящего. Поразмыслив, он отверг чудом уцелевшую башню, которая торчала из развалин, словно черный восставший фаллос, перфорированный узкими бойницами. Грозная башня впечатляла одной своей высотой – она господствовала над окружающим пейзажем, возносясь метров на пятьдесят и напрямую воплощая идею превосходства. Но Локи правильно рассудил, что сооружение, по всей видимости, держится на соплях, а каждый раз совершать опасные и трудные восхождения ради сомнительного удовольствия наблюдать за ползающими внизу дикарями было бы глупейшей тратой времени и жизненной энергии.

Вскоре подвернулась другая крайность – зияющие пасти подземных гаражей, наполовину занесенные снегом. Излюбленные места престарелых суперанималов, которых тянуло на покой. Те устраивали себе надежные логова в подобных норах, превращая их в удобные для обороны катакомбы с несколькими хорошо замаскированными запасными выходами. Однако, на взгляд Локи, это слишком уж смахивало на добровольные преждевременные похороны. Нет, он пока не торопился залечь под землю. Ночь, распахнутая на все четыре стороны, и ледяные просторы все еще манили его. Их беззвучный зов он ощущал постоянно, и единственным ответом могло быть движение. Бездействие и застой порождали неизъяснимую мучительную тоску. И если движение невозможно, тогда оставалось одно «лекарство» – вой. Долгий протяжный вой. Куда более жуткий, чем тоскливые песни митов. И даже волки замолкали…

Некоторое время Локи внимательно присматривался к зданию с шестью колоннами на фасаде и настолько мощными стенами, что оно устояло после взрывов, до основания разрушивших соседние дома. Лишь кое-где провалилась крыша. Над колоннами сохранилось рельефное изображение – что-то вроде герба со звездой, солнцем и колосьями. Наверняка имелся и подземный этаж. Гранитный цоколь смахивал на крепостной вал. Было видно, что строили на века.

Не иначе тут располагалось гнездышко прежних властителей. Так почему бы не поддержать традицию? Страх перед властью неистребим, он засел слишком глубоко, отпечатался в генах митов и передается из поколения в поколение.

Однако кажущийся парадокс состоял в том, что Локи вовсе не желал возвращения прежнего порядка и возрождения цивилизации мягкотелых кретинов, впустую растративших достояние предков, не сумевших распорядиться невиданной мощью и скатившихся до массового самоубийства.

Город демонстрировал ему среду обитания, которую Локи воспринимал как воплощенный кошмар. Он живо представил себе тысячные толпы, не знавшие, куда себя деть; миллионы машин, отравлявших воздух; непрерывную шумовую пытку; бессмысленные войны и террор, а для тех, кому «повезло», – расписанные до гроба дни и ночи.

Да, по всем канонам, то была тупиковая ветвь. Локи всерьез считал себя одним из первых представителей нового вида, куда более приспособленного к жизни на искалеченной планете. Сколько времени потребуется, чтобы залечить раны? Может быть, тысяча лет, – но некоторые шрамы не затянутся никогда.

Миты уже смирились с этим, как с Божьей карой, проклятием, посланным на их головы и души. Супраменталы считали, что люди отброшены назад, но путь к вечному свету все равно открыт для всех и для каждого. Суперанималы вообще не занимались чепухой. Они не думали о будущем. Они вытравливали его из настоящего. Они просто делали все возможное, чтобы выжить и занять господствующее положение.

И это им удалось.

…Итак, цитадель рухнувшего порядка Локи оставил позади. Он исследовал несколько извилистых улиц, посмотрел на опоры, вмерзшие в гладкий синеватый лед, который обозначал русло реки, – вот и все, что служило напоминанием о двухсотметровом мосте. На другом берегу картина была такой же: черно-серый пористый шлак, голые остовы, безжизненный мусор, лед, снег – и нигде ни единого огонька.

Или миты хорошенько попрятались, или передохли, или… их тут не было.

Локи подумал, не ошибся ли Гарик-шаман из колонии суггесторов, рассказавший ему про город. Гарик был болтлив, подобострастен и назойлив. Локи отказался от его услуг в качестве проводника и заодно наложника, однако любопытную историю дослушал до конца.

По словам Гарика выходило, что здешнее поголовье митов достигало восьмидесяти единиц (из них подавляющая часть – половозрелые особи), и значит, можно было основать целую ферму. Вообще-то к информации подобного рода Локи относился осторожно – трудно поверить, что никто из суперов еще не положил глаз на такое местечко. А где глаз, там и лапы. А в лапах чаще всего – игрушки вроде Громобоя.

Локи никогда не избегал борьбы с достойным или превосходящим по силе противником. Более того, ему это нравилось. Искусственный отбор в действии. Пусть и снижается численность расы, зато все происходит быстро: одно-два поколения – и останутся лучшие из лучших. Генофонд. Производители. Поставщики семени для Королевы. (Правда, в последние месяцы Локи не встречал никого, кто сумел бы оказать ему серьезное сопротивление.)

…Эх, Гарик, Гарик. Если он обманул Локи насчет митов, то больше уже не сможет обманывать. Локи знал как минимум три отличных рецепта приготовления блюд из человеческого языка. У Гарика язык был ярко-розовым, мясистым. И длинным, как положено шаману… Деликатес, который частично компенсирует моральный ущерб. Жаль только потраченного впустую времени…

Но тут Локи, чей взгляд блуждал, внимательно изучая незнакомый ландшафт, заметил это.

Он замер будто завороженный. Не каждый день увидишь сбитого ангела смерти. По правде говоря, до этого момента Локи видел их всего дважды и оба раза издали. А сейчас ничто не мешало приблизиться и даже прикоснуться к металлическому телу ангела – самому совершенному и быстрому орудию уничтожения.

Локи испытывал невероятное возбуждение. Гораздо более интенсивное, чем сексуальное. Это была вибрация силы, поднимавшейся по стволу позвоночника от крестца до головы и темным фонтаном бившей в небеса. Фонтан достигал невидимых далеких звезд, о которых сохранились только легенды. В ту минуту Локи вдруг «узрел» звезды внутренним взором – это было видение, открывшееся у него на ином уровне жизни. Огромные сгустки энергии перетекали в непостижимо устроенной Вселенной. Потоки, воронки, источники… Миры создавались и рушились прямо «на глазах». Это напоминало танец чьего-то невероятного воображения, и Локи тоже принял в нем участие. Вымя божественной природы, набухшее молоком вечности, внезапно оказалось ощутимым и реальным; Локи припал к нему, отхлебнул магического напитка, понял, что запредельность существует… а потом все прошло.

И снова были холод и лед, и промерзшая на метры в глубину земля, и скованный на берегу падший ангел. Стало ясно, как именно он падал. Ему повезло. Он не взорвался и не развалился на куски, врезавшись в землю под большим углом. Наверное, был пуст. Кончилось и топливо, и крылатые ракеты. Может, он не дотянул до аэродрома, но скорее всего к тому времени аэродром уже оказался уничтожен ответными ударами, и возвращаться было некуда. Вероятно, ангел совершал что-то вроде аварийной посадки – тоже, впрочем, закончившейся гибелью. Экипаж до последнего цеплялся за жизнь, но ангел выполнил свое предназначение…

По пути он снес несколько десятков зданий, оставил за собой широкую просеку, обломал гигантские крылья и замер на пляже, погрузившись в воду до половины.

Тогда здесь была вода – в этом Локи не сомневался. Может быть, даже веселые и ни о чем не подозревавшие миты загорали под голубым куполом в солнечный день. Дети смеялись и с разбегу прыгали в воду… Или была теплая лунная ночь, и нагие любовники лежали на прибрежном песке, окутанные серебристым сиянием, и Млечный Путь благословлял их соитие. Девушка хотела стать женщиной и зачать новую жизнь, а парень думал, что вот это, наверное, и есть счастье. Но потом они услышали прощальную песню ангела – голос с неба. Низкий, ноющий, страшный звук…

Локи попытался представить себе, что они чувствовали в ту минуту, и не смог. Воистину, ангел поразил его.

Локи шел к нему не меньше часа. Он дважды останавливался, чтобы удержать эти неповторимые мгновения, запечатлеть и сохранить их, упрятать в темницу своего мозга. Когда понадобится, он сумеет вспомнить, извлечь оттуда непередаваемый восторг перед призраком вечности, пойманным в крылатую металлическую ловушку.

С высокого берега, в кровавых отсветах зарниц, мертвый ангел смерти был великолепен. Он напоминал вмерзшее в лед распятие и одновременно – доисторическое существо, тщетно пытавшееся выбраться из холодного ада.

4. ДЯДЯ РОЙ

Многолетняя усталость была словно лишний вес, груз, к которому он привык, но она всякий раз наваливалась внезапно, когда Рой переступал некий порог выносливости. И тогда ему казалось, что он тащит на плечах еще одного человека. Мертвеца в свинцовых ботинках. Своего отца, умершего восемь лет назад.

И гроб вдобавок.

И клеймо непрощенного.

В этом случае оставалось только лечь и ждать, пока в теле снова появятся силы. Но Рой не всегда мог позволить себе эту роскошь – лечь и ждать. Вне Пещеры подобный «отдых» означал почти верную гибель. Вот как сейчас, когда бушует буря и ничего не разберешь в двух шагах. Только грязно-белый вихрь кружит, царапая лицо ледяным абразивом. И ветер бьет, будто тяжелая прозрачная дверь…

Рой проклинал себя за самонадеянность. Ведь это он разрешил поисковой группе задержаться, хотя признаки приближавшейся бури были очевидны. Но уж очень заманчивой и богатой казалась сегодняшняя добыча. Оставалось только извлечь ее из глубокого колодца, служившего прежде вентиляционной шахтой метрополитена. Наверное, кто-то устроил склад и хорошенько припрятал свое добро еще в ту пору, когда в городе шли бои между враждующими бандами и было полно голодного зверья. В прямом и переносном смысле.

Рой помнил минувшие времена. Ничего не скажешь, веселые были денечки. Не то что теперь… Им всем, уцелевшим, еще повезло, что бомба оказалась «чистой». Литиевая роковая красотка. А о прелестях радиоактивных осадков уже не расскажут те, другие, пришедшие из зараженных районов и умершие в самом начале «ядерной зимы»…

Он нашел это место, возвращаясь из безрезультатной дальней разведки. Вероятно, у него действительно был счастливый глаз. Люди всегда звали его с собой – на удачу. Но он просто физически не мог быть со всеми одновременно. Те, которых он привел к шахте, были согласны рискнуть. Да что там рискнуть – они рвались туда, в глубину, на самое дно колодца. Там лежало сокровище, способное продлить жизнь.

У них было с собой все необходимое – веревки, лестницы, топоры. Успеем, решил он. И просчитался. А человек, которого избрали мэром на третий срок, не имеет права на ошибку. Хочешь сам подохнуть – пожалуйста. У нас свободная… страна, чуть не подумал Рой. Сразу и слова не подберешь. Пусть будет зона. Свободная зона. Из петли, вероятно, вынут, а вот отправиться на свидание с Дедом Морозом не помешает никто…

Но если ты отвечаешь за других людей, то обязан быть трезвым и дальновидным. Последствия малейшей неосторожности могут оказаться катастрофическими. Впрочем, это были издержки старого мышления. Чтобы убедиться, достаточно посмотреть вокруг: что может быть катастрофичнее этой голой окоченевшей задницы величиной с планету!

В результате буря настигла их примерно на половине обратного пути. Они нагрузились под завязку и не могли двигаться быстро. Рой приказал бросить все – консервы, пачки с солью, канистры, дрова – и любой ценой пробираться к Пещере. Пережидать бурю бессмысленно – она могла продлиться не одни сутки.

Но как бросишь еду, которую держишь в руках, если при этом не ел два дня? Буря кажется просто очередной неприятностью, бесформенным зверем, отбирающим пищу. В сугробы полетели покрышки, бревна, мотки проволоки, но только не консервы. Сам Рой с сожалением расстался с двадцатикилограммовой связкой досок. Искал ориентир, чтобы вернуться за ними, если выживет, но так и не нашел. Развалины проступали сквозь снежную завесу однообразной грядой, окружавшей со всех сторон. Рой побрел вслепую, ведя в связке за собой пятнадцать человек.

…Длинные прочные дубовые доски скорее всего пропадут. Уже никто не отроет их. Отчего-то он вдруг подумал, что из них можно было бы сколотить отличный крест. Но некому приносить искупительную жертву. Что испытал Иисус, когда нес на Голгофу орудие своей казни? Ему было жарко, вот это точно…

Путаются мысли. Черт с ними, с досками. Что они такое, в конце концов? Огонь сожрет их за пару часов. Значит, доски имеют вполне конкретный эквивалент. Два часа жизни. Много это или мало?

«О чем ты думаешь, дурак? Может, ты ходишь по кругу?»

Буран заметает следы быстрее, чем высыхают детские слезы. Шаг, еще шаг… Веревка натягивается. Отчаянные рывки. Рой останавливается и оборачивается. Ни черта не видно. Крик. Кто-то упал сзади. Вся связка встала. Ближайшие помогают бедняге подняться…

«Что с ним? Если не сумеет идти, понесем. А что делать? Иисусу было труднее…»

Ползем дальше.

Буря усиливается. Каждый шаг – прорыв сквозь мокрую простыню. И сколько их еще впереди!… Слепец ведет слепцов. Но они-то думают, что он – зрячий. Знаменитый Рой с его гениальной интуицией и способностью находить выход из любого положения!… Сдохнет тут, как сдохли десятки и сотни до него. А людей он погубил… На ум пришли слова старой песенки – «пятнадцать человек на сундук мертвеца…». Йо-хо-хо, что там еще? Ах да – и бутылка рому… Сейчас он не отказался бы хлебнуть чего-нибудь покрепче. Спирта. Чистейшего горящего спирта…

«Не чувствую кончиков пальцев. Если отморозил – хана. И не помню, как называлась та книжка. Ну та, где пятнадцать человек… Не помню, и все… Себя, дурака, ни капли не жалко. А девочку оставлять жалко. И Грува. И Кешку. Но особенно девочку».

Только рядом с Лили он расслабляется, только с нею бывает иногда самим собой. Но не до конца. Кое-что припрятано ото всех и от нее в его грязненьком тайнике…

Она будет красавицей, если выживет. Хотя какое там, к черту, будет! Она уже красавица – и что самое лучшее, не догадывается об этом. В ней нет ни грамма фальши. Когда он смотрел на нее спящую, у него щемило сердце.

Рой боялся признаться самому себе, что любит ее как женщину. Он хотел ее и не брался отличить любовь от похоти. Оставаясь с нею наедине, он сдерживался лишь ценой невероятных усилий воли. Но однажды черная волна накроет его с головой, и разум захлебнется…

Это началось давно. Так давно, что он считал себя извращенной скотиной. Он надеялся, что это пройдет. Девочка выросла, но страсть не остывала, а становилась сильнее с каждым днем. Он загонял свое чувство в самую глубокую яму сердца, где оно бродило, превращаясь… Он и сам не знал, во что. Это его и пугало. Лили ни о чем не догадывалась. Тогда почему же он скрывал от нее, что…

«Стоп! Хватит о Лили. Думай о тех, кто сейчас рядом». Но ведь и она всегда рядом с ним. Вот она – на внутренней стороне век. Вот ее глаза, ее улыбка, вся ее ладная фигурка… «О Господи, если я не вернусь, она тоже умрет…»

Добраться бы до того места, где протянуты веревки, а дальше будет легче. Легче? Уже сейчас вина висела на нем, как неотвратимое проклятие. Тянула вниз, приказывала упасть. Ниже, ниже, еще ниже, пока не сравняешься с самыми гнусными из своих фантазий и грез…

Он все время думал не о том. А эти люди, шедшие за ним в связке, полностью доверяли ему. Что хорошего в слепой вере? Хотел бы он иметь лидера, на которого мог бы положиться!…

Что это было? Собачий лай? Нет, не может быть. Игра воображения. Вот опять… Девочку он уже видел. Почему бы теперь не вспомнить Грува? Надежный смышленый пес. Иногда он согревал Роя холодными ночами, но чаще Рой велел ему ложиться с маленькими детьми. Наша бегающая грелка… Сегодня он не взял с собой Грува именно по этой причине – один из малышей заболел. Но, если честно, было еще кое-что – он просто берег пса и надеялся когда-нибудь найти ему суку, пусть даже из диких. Возродить собачье племя.

Грув был ровен со всеми, кто относился к нему по-доброму, но подчинялся только Рою, которого со щенячьего возраста выбрал своим старшим братом. Иного и нельзя было ожидать от бастарда. Помесь лайки и полярного волка выглядела многообещающе. Густая теплая шерсть, сильное и выносливое тело, впечатляющие клыки. Грув уже показал себя в схватке со стаей диких псов. Ему пришлось залечивать раны два месяца, но четверо врагов навсегда остались там, где встретились с ним.

…Лай раздался ближе, или Рою кажется? Возбужденные голоса людей подтверждают, что это не слуховая галлюцинация на почве переутомления.

Белое мелькает на белом. Живой вихрь, опережающий стихию. Пляшущие черные точки. Это, должно быть… Так и есть! Нос и глаза Грува. Судя по обрывку веревки с измочаленным концом, болтавшемуся у него на шее, пес перегрыз ее и сам отправился на поиски.

Прыжок, натиск, порывистое дыхание. Красный горячий язык. Сильный звериный дух… Пес весит немало, а Рой слишком устал. Он валится в снег, и Грув кладет ему морду на грудь. Оттаскивать бесполезно. Если брат не встанет, он будет согревать его. Если брат умрет, Грув умрет тоже, но не сдвинется с места.

Однако это произойдет не сегодня. Еще не время… Рой отпихивает пса и встает, хотя ему кажется, что для этого надо приподнять могильную плиту толщиной с земную атмосферу. Еще ничего не кончилось. Сдаться проще всего. И приятнее, если на то пошло. Тихо уснуть в обнимку с Грувом. Обрести наконец желанный покой. Ждать Лили на том свете. Там наверняка тепло, а в аду даже жарко. Пожалуй, он выбрал бы ад, чтобы согреться…

Ты раскис, сопляк, сказал он самому себе. Эгоистичная тварь. Готов утащить за собою всех? Быстрее домой, пока пес еще в состоянии найти дорогу по запаху! Вот только долго ли продержится запах в такую безумную ночь?

Но Грув – малый не пальцем деланный. Он мочился по пути, оставляя пахучие метки через каждые двадцать – тридцать шагов. Горячая моча прожигала снег на десятки сантиметров. Рой представил себе, как Грув постреливает короткими струйками, задирая лапу, и расхохотался. Ветер тут же залепил ему рот и швырнул смех обратно в глотку. Восстанавливая сбитое дыхание, Рой поплотнее закрыл меховой капюшон и очистил ото льда щель для глаз. Очень узкую, но достаточную, чтоб видеть хвост пса. Грув уверенно раздвигал широкой грудью летящие снежные завесы, изредка погружая морду в сугробы и принюхиваясь. «Нет, но каков стервец, а? Автоматчик хренов. Научился ссать очередями с отсечкой!…»

Рой едва не упал, зацепившись за отвердевшую веревку. Вот и все. Как просто. Они дома. Дома! Что в этом слове?

Не подлинное ощущение уюта и защищенности, а всего лишь очередная отсрочка. Но грех жаловаться. Рой слишком вымотался, потому и одолевают мрачные мысли. Завтра будет легче. До завтра он отдохнет…

Хватаясь за веревку, Рой преодолевает оставшиеся полторы сотни шагов до Пещеры. Сегодня он привел обратно всех. Тяжелой монете не упасть в копилку его вины. А копилка уже тяжела. Добро, сделанное живому, не весит столько, на сколько затягивает одна-единственная смерть…

Со скрипом открываются тяжелые импровизированные ворота – стальные плиты, подвешенные на тросах. Наконец-то дохнуло относительно теплым воздухом, и стало видно бьющееся сердце костра. Как мало надо человеку!

Грув с достоинством принимает поцелуи детей и благодарные поглаживания взрослых. Барбара подошла и, скромно потупившись, дружески клюнула Роя в щеку. Но именно эта поддельная скромность вопила о том, что она готова на большее. Гораздо большее…

Лили бежит навстречу Рою и бросается ему в объятия. Ее гибкое тело так близко… Сладостная, почти невыносимая пытка. Кто он для нее? Дядя Рой, мэр, стержень мироустройства. И только.

Все же он замечает тени у нее под глазами – она пережила за эту ночь слишком многое: ожидание, тревогу, страдание, безнадежность. Теперь все позади… до следующего похода. Что-то не так? Ах да, Кеша. Кеше опять приснился плохой сон про Бабая?

«Детка, прости меня, об этом расскажешь потом. Мне бы добраться до своего матраса. Можно, конечно, упасть прямо тут, но я почему-то думаю, что мэры не должны валяться посреди Пещеры. Это подрывает авторитет и снижает рейтинг. Если бы ты знала, какой высокий у меня рейтинг. А я в любой момент готов променять его на…

Табу. Запрет. Никогда не подниму этот шлагбаум.

Пока, милая. Спокойной ночи. Нет, кушать я не буду. Я и дышу-то с трудом. Укрой меня, детка. Согрей меня своим юным телом… Нет-нет, это я не тебе…

И еще одно: я люблю тебя, Лили».

«И я тебя тоже, дядяРой…»

5. ИМЕНА

Вблизи стало ясно, насколько сильно поврежден бомбардировщик. Неплохо сохранилась только часть фюзеляжа в районе пилотской кабины. В других местах обшивка свисала лохмотьями, обнажая внутренние элементы конструкции. Носовой обтекатель был полностью разрушен; антенна локатора смахивала на единственное, уродливо торчащее ухо. Смятый стабилизатор косо перечеркивал горизонт, указывая на север. Будто гномон солнечных часов – еще более абсурдный оттого, что никакого солнца не могло быть.

(Тело после пытки. Тело с содранной кожей…)

И все же лучшего места для временной базы Локи себе не мыслил. Свить гнездо в черепе ангела – в этом был некий эстетический момент, которого он ни за что не сумел бы выразить посредством скудных слов. И еще – переданная ему эстафета.

Но помимо смутных образов, тревоживших его душу, выбор имел и чисто практическое значение: из кабины прекрасно просматривалась окружающая местность и подходы к бомбардировщику; кроме того, защита от ветра, снега и пуль обеспечена. Возможно, внутри до сих пор находятся жмурики? Вот уж чем Локи брезговал меньше всего.

Привычным оком он прибрасывал ориентиры, составляя в уме карту: в двухстах метрах к югу – постамент над гранитной набережной, с которого снесло памятник ударной волной (у митов прошлых времен тоже были свои идолы); триста пятьдесят шагов на северо-северо-запад – покосившаяся опора линии электропередач, устоявшая лишь благодаря своей ажурности; плюс два-три ориентира помельче.

За всю жизнь Локи не видел ни единого проблеска солнца или луны. Тем не менее он без труда определял направление. Он не нуждался в примитивных и не очень точных приборах вроде компаса. Магнитные силовые линии – кажется, так называли супраменталы тот слабый, но постоянный поток, в который был погружен его мозг с самого рождения. Отдаленной аналогией был ветер, однако для истинных ощущений Локи в человеческом языке не существовало названия.

Точно так же у него не было проблем с измерением времени. Невидимые светила кружили на сложных каруселях гравитации, а он всегда «узнавал» свое относительное положение в этом космическом механизме. Часы с вечным приводом шли не останавливаясь; ось проходила через его сознание, и нематериальные стрелки перемещались по циферблатам орбит…

Никто не сообщил ему, что его восприятие уникально. Данная особенность предоставляла дополнительную степень свободы и преимущество над вероятным соперником. Если только ею не обладали все анималы. Но Локи до сих пор не потрудился это выяснить. А как насчет митов? Вот тут-то он точно знал: в вопросах ориентирования на незнакомой местности они – полные кретины. Им достаточно хиленькой бури, чтобы заблудиться.

Легкая добыча. Жалкие создания. Либо эволюционное недоразумение, либо необходимое промежуточное звено. Эдакий генетический отстойник…

Локи склонялся к последнему варианту. Поэтому он так серьезно и тщательно готовил предстоящую операцию. Личная ферма с большим поголовьем открывала отличные перспективы для селекции. Кроме того, нельзя упускать из виду и крайне актуальную проблему питания…

И вот он стоит рядом с бомбардировщиком. Даже поверженный и наполовину утопленный ангел был огромен. Проникнуть в пилотскую кабину оказалось непросто. Локи понадобилось на это около получаса.

Ледорубом он вырубил ступеньки в крутых скользких склонах, образовавшихся по обе стороны фюзеляжа. Когда поднялся на пару метров и стер ладонями слой налипшего на обшивку снега, то увидел на борту рисунок двуликого существа. Две головы, сросшиеся затылками. Одно лицо – красивое женское; другое – яростное мужское.

Был повод задуматься, как называли самолет те, кто летал на нем. Локи не сомневался, что за штурвалом сидел латентный суперанимал. А оружие у суперов всегда в почете – не важно, нож ли это, который помещается в рукаве, или сверхзвуковой стратегический бомбардировщик. Отношение трепетное, как к властной любовнице, которую не можешь бросить, даже если захочешь. Она знает о тебе слишком многое. Она добралась до твоей истинной сути. И только с нею испытываешь оргазм…

Да, это был настоящий культ оружия. А культ требует идолов и жертвоприношений. Есть жрецы, и есть предназначенные в жертву. Есть созданные, чтобы убивать, и это сильнее их. Та самая «любовница» крепко держит их за крутые яйца.

Например, когда Локи брал в руку Громобоя, он чувствовал одно и то же. Тень смерти падала из той запредельности, где все расписано на миллионы лет вперед, где существа заранее занесены в реестры живых и мертвых… Но он мог изменить все это одним движением. Зачеркнуть проклятую предопределенность. Просто невыстрелить.

Он один отвечал за все и не сваливал ответственность на потусторонних кукловодов. Да и не считал себя марионеткой – пусть даже нити тянулись к божеству.

А имена… Что ж, имена украшали эту игру, делали реальность завораживающей и таинственной – будто маски, одетые на неживые предметы. Как правило, благородное личное оружие суперанималов не меняло имен и владельцев. Переименовать его – известная всем дурная примета, которая срабатывала безотказно. Так безотказно, что давно пропала охота проверять.

Но хуже всего – по глупости или неведению заполучить в «крестники» кого-нибудь из Проклятого Арсенала…

Поэтому обычно оружие мертвеца либо отправлялось под лед вместе с ним, либо подвергалось специальному ритуалу стирания имени.

У Локи не было этих проблем – своего Громобоя он взял прямо с армейского склада. Девственник в заводской смазке. Он будто копил силу, пролежав в бездействии не один десяток лет. Ржавчина не коснулась его. Локи окрестил свою новую пушку спустя двое суток в Алтарной норе. У нее действительно был громкий убедительный голос и соответствующий калибр.

С Фридой дело обстояло сложнее. Она попробовала его крови, когда принадлежала другому хозяину – суперу по кличке Питон. То был плохой день, который хорошо закончился. Локи все-таки отправил Питона на тот свет, а потом выдернул из раны нож. Ему показалось, что он схватил ядовитую змею.

И несмотря на это, он еще не держал более удобного клинка. Прекрасный баланс, шероховатая рукоять, совершенный изгиб кишкодера. В этом тоже проявился вкрадчивый и коварный «характер» Фриды – она будто втиралась в доверие, прикидывалась послушной, чтобы однажды неведомо как оказаться вне ножен, и тогда новый хозяин, случайно поскользнувшись и падая, навалится на нее своим брюхом…

Мало кто решился бы оставить себе такой клинок. Но Локи принял и этот вызов судьбы. Он страстно желал исправить ее брезгливую и кислую гримасу, обращенную к нему, на улыбку. В крайнем случае, если она посмеет насмехаться над ним, – вколотить ей зубы в глотку. Но не сдаться. А для Тихой Фриды он придумал специальную узду.

У Питона была еще удавка, за что, собственно, он и получил свое прозвище, но это – штуковина для извращенцев, убивающих не по необходимости, а ради удовольствия…

Локи мог часами говорить об оружии. Это был его конек. Он безо всяких усилий запоминал истории, услышанные в разных колониях и в разные годы от самых разных людей. Они все без исключения имели налет темной романтики. А чего стоили имена клинков – Золинген, Звенящая, Хлеборезка (кто помнил вкус настоящего хлеба?), Грань, Ласка, Пиранья, Черный Лед! Огнестрельные родственнички тоже оставляли простор для фантазии: Кали (шестиствольная авиационная пушка), базука Большая Берта, Отправитель, Чистоплюй, Доктор Айболит, дробовик Фаршировщик, Бонд, винтовочный обрез Член Господень…

Среди них были свои аристократы и плебеи. Были носители легендарных свойств и те, что сами творили легенды. Некоторые имели уникальную родословную и сменили много имен и хозяев. Потеряли в чистоте, прошли огонь и воду, познали все круги ада, будто старые шлюхи, – зато приобрели универсальность и уникальную приспособляемость.

Что же касается ангела смерти, то его имя навеки останется загадкой.

6. СТУДЕНТ

Наката сидел в своем закутке, отгороженном пластиковыми щитами, и безуспешно пытался сосредоточиться над решением шахматной задачи. На самом деле ему было не до шахмат. Возвращение Роя огорчило его сильнее, чем он мог предположить. Будто разодрал едва затянувшуюся рану. Но Наката сдерживал эмоции, даже в одиночестве напяливая на себя маску невозмутимости. А уж показать их кому-либо он ни за что не решился бы. По крайней мере пока. Приходилось считаться с тем, что мэр – личность популярная. Даже его ошибки нередко оборачивались триумфом. Вот как сейчас. Завел группу черт знает куда, едва не заблудился и не погубил людей, спасся только благодаря своей шавке… и на тебе – герой!

А все почему? Потому что люди в массе своей не умеют мыслить критически и не способны на объективные оценки. Они – стадо, тупо бредущее за вожаком. Куда угодно, хоть на бойню. Наката чувствовал себя вожаком, способным вести за собой пассивную толпу, но ему не давали развернуться. Он тайно возненавидел Роя с того дня, когда проиграл на выборах мэра. За него, Накату, проголосовало смехотворное количество избирателей. Всего несколько человек. И что самое убийственное, они, кажется, сделали это из жалости. Чтоб подсластить горькую пилюлю. Накату оскорбляли их подачки.

Он почти у любого вызывал если не жалость, то сочувствие. Дал же Бог внешность! Какое мучительное несоответствие между формой и содержанием!… Вечный студент, как назвал его однажды этот старый маразматик Лео, которому следовало бы укоротить язык. Кличка приклеилась намертво, хотя уже мало кто представлял себе типичный облик чертовых «студентов».

В свои тридцать с хвостом Наката действительно выглядел удивительно молодо. Гладенькое безбородое личико с несколько наивным и по-детски насупленным выражением, большие очки (величайшая ценность для близорукого!), тонкая шея и потеющие (!) ладони (он частенько их потирал, когда не знал, чем занять руки). Плюс блестящая эрудиция и на первых порах – повадки отличника-выскочки, от которых теперь не осталось и следа. Наката умел мгновенно приспосабливаться к изменяющейся обстановке. Для солидности он пробовал отрастить усы, но получилась какая-то жалкая кисточка под носом, которую он вскоре сбрил, чтобы не позориться.

Но внутренне он был зрелым мужчиной, сомнений нет. Даже чересчур зрелым. Он с вожделением рассматривал фотографии голых красоток, которые содрал со стены в каком-то военном бункере, и чувствовал, что плоть опять восстает. То, что красотки давно превратились в пыль, не имело значения. Студент довольно часто мастурбировал, не получая настоящего удовлетворения, а лишь недолгое облегчение. И дело даже не в отсутствии бабы. Он подозревал, что ни одна баба не в состоянии излечить его от комплекса неполноценности. Только власть станет исцеляющим лекарством. Когда он получит власть хотя бы над этим сбродом, его сексуальные проблемы будут решены. А пока… Пока ему остается любоваться шоколадными красотками из бункера, на которых когда-то пялились вояки. И возбуждались. И стравливали давление всеми доступными им способами. И рвались на виртуальную войну.

Между прочим, Наката был достаточно умен, чтобы понять: у него много общего с теми опасными ребятами в погонах, подолгу сидевшими в бункере без баб и забавлявшимися своими стратегическими играми (потом они все-таки доигрались, и случилась настоящая война). Он тоже обожал игры. Любые: простые, и сложные. Детские, азартные и некогда запрещенные. Компьютеры ему, конечно, и не снились, но шахматы служили неплохой заменой…

Мысли Студента снова вернулись окольным путем к бабам. Он начал машинально поглаживать свой пах и тут же ощутил ответную реакцию. Расстегнул туго обтягивающие ноги кожаные брюки, которые пошил сам (предмет его особой гордости!)… Пока за перегородкой ахали да охали, встречая вернувшихся поисковиков, Наката успел беззвучно кончить. Семя излилось на грязный пол, и он растер капли подошвой. Одним движением приговорил к смерти тысячи сперматозоидов.

Он даже не вышел, чтобы поздравить Роя. Мысленно он посылал мэра к черту. А вот эта сучка Барбара, которую все коротко называли Барби, не выходила у него из головы. Она сохнет по Рою, это и слепому ясно. Наката сжал зубы – был еще один повод для ненависти. Победитель забирает все. Старая истина, особенно актуальная сейчас.

Ну ничего. Студент будет терпеливо ждать своего часа. Если не свихнется от подавленных желаний. А желания у парня ого-го какие!

Он высунулся из-за ширмы, чтобы взглянуть, чем там занята Барби. Вот уж действительно пневматическая кукла! Роскошная блондинка. Ее пышные формы не первый год сводили его с ума. О, как он мечтал однажды добраться до нее – зарыться лицом в эти огромные мягкие сиськи, впиться зубами в упругие шары ягодиц, засунуть язык в ее щель и попробовать на вкус тот сок, которым она истекает, привлекая самцов…

Барби как назло проходила мимо, вихляя бедрами. Равнодушно скользнула по Студенту взглядом своих блестящих влажных фар. Ее вызывающая походка не менялась ни при каких обстоятельствах. Но когда-нибудь изменится.

Наката заставит ее подползать к нему на коленях, как это делали в старину японские женщины. Может быть, он позволит ей почтительно целовать его маленький желтый пенис. А может (пожалуй, это возбудит его сильнее!), поставит ее раком и посмотрит, как Грув будет запихивать ей сзади…

В общем, он ненавидел и Барби за то, что она не принадлежала ему. Поговаривали, что она дает многим (только не Студенту!). Мстит Рою за то, что тот не обращает на нее внимания. Рой – странный мужик. То ли импотент, то ли евнух. Но точно не святой… Ха! Нащупать бы только его слабое место. Наката придумал бы, как этим воспользоваться. Он был уверен, что слабые места есть у всех без исключения. И он знал свое собственное слабое место, а это уже немало.

Внезапно Студента перекосило. Он заметил тщедушную фигурку, отделившуюся от толпы. Приближалась Вера. Поклонница его таланта. Эта уродливая робкая курица нагоняла на него смертельную тоску. Кажется, вбила себе в голову, что влюблена и что у них с Накатой «духовная близость»! Подобный «комплимент» в ее устах был для него как пощечина. Выходит, он стоял на одной доске с этой… неполноценной. Людишки-неудачники тянулись друг к другу, объединяя усилия в борьбе против равнодушного окружения…

Вера подошла и улыбнулась. Наверное, думала, что улыбается мило и застенчиво. Спрячь эти зубы, дурочка, и никому не показывай! Меленькие, желтенькие, кривенькие… Прогнать ее, что ли? Но тогда он останется совсем один, а одиночество порой невыносимо. Нужны союзники. Нужно что-то делать, чтобы не проиграть, когда Рой Великолепный свернет себе шею в дальнем походе.

– Чего тебе надо? – спросил Студент не слишком любезно.

– Наши вернулись, ты видел?

– Видел, – буркнул он.

– Нашли целый склад, но почти все пришлось бросить. Обидно…

Наката злорадно ухмыльнулся, отвернувшись, и Вера не заметила его ухмылки. Кроме всего прочего, она была подслеповата. Куда ей иметь очки, такие, как у Студента! Да и зачем они уродине? В размытом и нечетком мире куда больше шансов сохранить иллюзии… А Наката ликовал. Выходит, наш доблестный мэр вдобавок облажался. Студент сделал заметку в памяти. Он всерьез собирал компромат на Роя. Чтобы предъявить при удобном случае и открыть глаза обманутому электорату.

А Вера продолжала воодушевленно делиться новостями:

– Рой считает, что можно будет вернуться за топливом. Потом, когда утихнет буря. Грув найдет то место…

– Рой считает, Рой сказал… – раздраженно бросил Наката. – А своими мозгами вы научитесь думать?

Она замолчала, уловив его настроение. Не посмела возразить. Только положила прыщавую лапку ему на плечо. Студенту стоило большого труда, чтобы сдержаться и не дернуться. Но надо быть снисходительным. Один человек – один голос. Трахнуть, что ли, эту дурочку, чтоб иметь этот голос в кармане наверняка?

Нет, еще рано. До очередных выборов далеко. Он уже начал продумывать тактику «работы с избирателями». Им надо понравиться любой ценой. Вылезти из шкуры, но понравиться. Всем. Начиная от этой сопливой сочинительницы сказок Лили и заканчивая… Тьфу ты! Опять Барби раздвинула своими умопомрачительными бедрами задернутые шторки его фантазии.

– Я думала, мы поиграем сегодня в города… – промямлила Вера, искренне пытаясь развлечь его. Ей было нелегко с ним. Наката – такая тонкая и ранимая натура! Никогда не знаешь точно, как он поведет себя в следующий момент. Случалось, самое невинное замечание вызывало у него гневный припадок. Но бывали и чудесные тихие минуты. Например, она читала ему стихи, и он слушал молча, но нельзя было понять, о чем он при этом думает… Очевидно, он много страдал, бедняжка, и держал это в себе. По мнению Веры, ему следовало открыться, довериться ей; она будет внимательной и чуткой. Порой ей хотелось обнять его и защитить от насмешек более грубых и толстокожих людей (а они действительно насмехались – она не раз слышала с болью в сердце, как они отпускали шуточки в адрес Студента у него за спиной). Ее робкое чувство любви к нему было в чем-то сестринским, в чем-то материнским, а в чем-то – инстинктом замерзшей дворняжки, которая ищет того, к кому можно прижаться и назвать хозяином. Пусть жестоким, но хозяином.

– Да-да, поиграем. Но немного позже.

Студент был необъявленным чемпионом Пещеры по игре в города. Он знал сотни названий и мог бы нарисовать подробную карту любой страны. Любой несуществующей уже страны. Феноменальная память! Но если бы это приносило хоть какую-нибудь практическую пользу! Тупица Рой, который знал не больше двух десятков столиц и в шахматном «блице» не продержался бы против Накаты и трех минут, поощрительно похлопывал Студента по плечу и называл его «наш профессор». Предлагал быть учителем (учителем!) тому, кто был рожден, чтобы править.

Учить стадо? Увольте! Зачем, спрашивается? Стадо надо держать в невежестве. Знания должны принадлежать кучке избранных. Одни управляют, другие подчиняются. Так решил Бог, скрепив свою волю печатью генетического кода.

…Спровадив Веру с глаз долой, Наката решил немного соснуть. Но не тут-то было. За спиной послышалось знакомое сопение. Он обернулся. Кеша подкрадывался к нему со сломанным водяным пистолетом.

Да что они все – с ума посходили, что ли? Не могут оставить его в покое! Только недоноска ему сейчас не хватало! Еще один будущий почитатель дяди Роя. Дурное семя. Или наоборот – слишком хорошее. Потенциальный конкурент. Несмотря на то что существование людей в Пещере висело на волоске, Наката как истинный стратег смотрел на десятки лет вперед. Именно поэтому он и отказывался учить малышей под различными невразумительными предлогами. Соответственно, мамочка Лили косо поглядывала на Студента.

(Короче, клубок получался тот еще. Ниточки добра, зависти, ненависти, похоти и любви так сложно переплелись, что безболезненно развязать узелки представлялось трудным, если вообще возможным.)

Заметив, что попытка подобраться незамеченным сорвалась, Кеша рассмеялся и бросился к Накате. Однако Студент не стал хватать его и брать на руки, тискать, подбрасывать в воздух и сюсюкать с ним, как сделал бы любой другой взрослый. Симпатичный карапуз, ничего не скажешь. Но – будущий враг.

За шаг до Накаты Кеша вдруг остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Его глаза внимательно изучали лицо Студента. Не по-детски внимательно. Тот даже ощутил некоторое неудобство. Дьявольщина! У сопляка взгляд – как рентген…

Наката уставился на шахматную доску. Вместо потерянных пешек на ней были разложены камни. Черным королем служил бронзовый гном из какого-то шикарного письменного набора, а белой королевой – перевернутая рюмка с отбитой ножкой. Таким образом, остатки цивилизации и вся история в разрезе представлены на клетчатом поле. Сражение продолжается. Одни умирают, другие остаются. Была даже проходная пешка, занимавшая пока сомнительную и, на первый взгляд, ничем не примечательную позицию (мысленно студент нарек пешку Накатой). Для полноты картины, пожалуй, не хватало только парочки трилобитов, костей динозавров и зубов Юрия Гагарина… Какая красивая партия могла бы получиться! Студент посвятил бы ее Вымершим. Тем более что играл-то он сам с собой.

Кеша не отстал, как и следовало ожидать. Вместо этого он сказал:

– Наката-сан, ты обисял поиглать со мной в саски.

Ага, в шашки. До шахмат пока дело не дошло, иначе следовало бы признать пацана вундеркиндом. Но и шашки для его возраста тоже неплохо. А кто, интересно, посоветовал ему добавить к имени Накаты «сан»? Студент не помнил, чтобы когда-либо произносил подобное. Если это чья-то злая ирония, то держитесь, шутники, подучившие молокососа!… И заметьте: мальчишка сказал «Наката», словно чуял, что кличка – нож в сердце. По мнению Студента, в этом была какая-то иезуитская хитрость.

Но пацан глядел так простодушно. В глазах не осталось и тени того сканирующего чужую душу ублюдка, который прячется до поры в чересчур маленьком детском тельце.

Что-то щелкнуло в мозгу у Студента. Мальчишка опасен. С какой точки зрения – неизвестно. Именно поэтому надо держать его поближе. Следить. Изучать. Пытаться понять. Чтобы не прозевать проходную пешку на стороне противника.

И если, двигая шахматные фигурки, Наката был уверен, что играет с самим собой, то о людях он не мог этого сказать.

Студент смел с доски заведомо выигрышную для белых комбинацию и начал расставлять черные и серые пуговицы, обозначавшие шашки.

– Раз обешал, значит, начнем.

Он был готов к тому, что мальчишка учится быстро. Например, в прошлый раз Кеша все-таки провел две шашки в дамки.

7. ПОЛЕТ

Наконец Локи преодолел последнее препятствие в виде отогнутого наружу рваного края обшивки и сумел заглянуть в кабину. Он испытал даже некоторое разочарование, когда не увидел внутри мертвецов. Это означало, что кто-то обыскал бомбардировщик задолго до него и прибрал к рукам все более или менее ценное. Дохляков, вероятно, сбросили вниз, раздели догола, разули; тела в лучшем случае погребены в снегу. Мародеры появились сразу после войны; трупоеды – намного позже…

Целых стекол не осталось, и Локи забрался в кабину. Он посидел в кресле пилота, подержался за штурвал, попытался отыскать пульт управления оружием, но не нашел. Он уже хотел заняться более насущными делами, когда внезапно на него накатило… То самое… Прикосновение вечности.

Там, в том странном измерении, все еще шла война, рвались бомбы, ракеты наводились на цели, по улицам городов в панике метались обезумевшие толпы. Война шла и будет идти, не прекращаясь в своем безвременье. Шарманка уничтожения играла одну и ту же мелодию, повторяя ее без конца. Капсула, зарытая в самом глубоком слое реальности. Послание предкам, потомкам и современникам.

И ангел смерти тоже был жив. Локи стал одушевленной частицей его темных снов. Он почувствовал, что летит на громадной высоте с потрясающей скоростью, оставляя позади звук. Вверху сияют неправдоподобно яркие звезды. Откуда-то он знает их имена и названия созвездий. Вон Полярная; вон Сириус; а вон Бета Персея: Алголь – звезда-Дьявол…

Стынут светила, погруженные в черноту среди дня. Стынет кровь в жилах. И вот уже вместо крови пересыпается зола… Черный торнадо движется через фьорды расползающегося мозга…

Затем Локи (или самолет?) снижается, скорость падает; ангел идет над самой поверхностью планеты, огибая рельеф. В кабине появляются призраки. Экипаж не замечает присутствия Локи; силуэт командира сливается с его телом. Так кто же на самом деле призрак? И кто у кого внутри?!.

Локи покрывается липким потом. Но нездешний кошмар только лизнул его влажным языком; почти сразу же возвращается ощущение могущества и неуязвимости. Крылатые ракеты запущены – целый выводок ангелочков-камикадзе устремляется навстречу своей гибели…

Локи извергается. Смерть выплескивает в пустоту свое убийственное семя.

Конец полета.

Локи (вернулся? совершил аварийную посадку?) пришел в себя и понял, что опустошен. Не только физически. Такое чувство, словно переспал со шлюхой, у которой была бездонная нора. Иногда он проваливался туда целиком. Она высосала из него все соки и паразитировала на искаженном сознании.

Иллюзорность? Самообман? Нет, опасность была вполне реальной.

Хватит с него этих игр. Необходим искусный баланс, когда пробираешься по острой грани между мирами. Локи повидал на своем веку немало «заигравшихся» на других уровнях и в результате попросту свихнувшихся суперов. Они решили, что мозги им больше ни к чему. Негодный, дескать, инструмент на «верхних» ступенях эволюции.

Но ничто не проходит даром. Второй уровень хорош, но надо возвращаться, если не хочешь превратиться в слюнявого идиота, которого ставят углом все, кому не лень, даже суггесторы. Пока таскаешь эту плоть, боги спускаются к тебе чаще, чем ты «залетаешь» к ним на вечеринку. С такой постановкой вопроса были согласны и супраменталы, пытавшиеся вытащить митов из грязи. И себя приподнять, конечно. За волосы.

Локи выбрал другой путь. Бомбардировщик вполне оправдал его ожидания. Чутье не подвело. Это было место концентрации силы. Отныне Локи сможет подсоединяться к неиссякающему источнику нечеловеческого кайфа в любой момент, как только возникнет желание. По правде говоря, желание тлело постоянно. Искушение велико, но Локи не был наркоманом. Он был прагматиком с огромной волей и цепким умом. Когда дело будет сделано, он покинет это место без всякого сожаления. Плюнет, уйдет и даже не оглянется. Мистическая сила должна служить человеку, а не наоборот. В противном случае это – добровольное и непреодолимое рабство. А для суперанимала быть в рабстве немыслимо.

(Кстати, привязанность к оружию не в счет. Это маленькая простительная слабость, которую и зависимостью-то не назовешь. Что-то вроде достоинства самца – либо оно есть, либо нет.)

Несмотря на усилившийся голод, он рвался к намеченной цели, но подвела погода. Зарниц уже не было. Мутная пелена затягивала горизонт. Приближалась сильнейшая снежная буря. До ее начала оставалось не больше полутора часов, и Локи решил отложить поиски укрытия аборигенов. В конце концов, он ждал дольше.

Время, время… Какая-то многоскоростная штука. То ползет, как кляча, то летит, как ракета, то исчезает вовсе. Контроль над временем – это уже четвертый уровень. Локи пока не претендовал на него.

Ну что ж, он с пользой проведет ночь. Часы, минуты и даже секунды не должны быть потрачены зря. Смерть внимательно наблюдает за каждым шагом и поступком. Если она сочтет тебя промотавшимся банкротом, наказание последует незамедлительно…

Шестнадцать суток он не был в укрытии – с тех пор, как покинул колонию суггесторов. Он мог бы иметь любую упряжку, но собак надо кормить. Отдых ему не помешает. Он достал из вещевого мешка кусок замороженного мяса и настругал себе простой ужин. Потом развел огонь в компактном походном примусе и разогрел ломтики мяса, не поджаривая их. Между прочим, блюдо называлось «девичьи ушки».

Локи поел, еще раз осмотрелся и лег спать. Видения и призраки больше не тревожили его. Сейчас он не хотел видеть сны.

8. БАРБИ

Рой проспал шестнадцать часов без перерыва. Выныривая из глубочайшего омута, он уже понял, что буря «наверху» стихает. Будто выработались какие-то новые биологические ритмы: вместо «дня» и «ночи» – чередования спокойных и бурных периодов. Закономерности нет. Календарь не составишь. Роза ветров превратилась в звезду, выбрасывающую мощные лучи в непредсказуемых направлениях. Механические часы кое у кого еще идут, но не с чем сверять время. Климат меняется постоянно. Не всегда к худшему, однако оттепели не было ни разу.

Рой привык к этим колебаниям погоды. Они вносили в существование хоть какое-то разнообразие. Постоянство нагоняет тоску. Начинаешь делать глупости, лишь бы изменилось хоть что-нибудь…

Кто-то поскребся в дверь его «приемной» (она же спальня, она же отгороженный участок Пещеры размером три на четыре метра – почти неотличимый от других «покоев» в ряду многих подобных. И все это напоминает стойла в конюшне. Да и дверь-то – одно название. Дверью служил щит с написью «ROCK-N-ROLL FOREVER!». Так уж вышло, что все-таки не «forever»…).

Может, Грув явился проведать старшего брата? Но пес обычно не деликатничал, открывал башкой двери и входил туда, куда хотел…

Дверь приоткрылась. Ну, кто же там?

Показалась обнаженная женская ножка… Рой тяжело вздохнул.

А-а, куколка Барби. Опять решила поиграть с ним в старую игру, упрямо не желая признать бездейственность своих чар. Вот она и вся целиком – свеженькая и пышущая здоровьем. Не он один удивлялся, каким образом Барби умудряется в скотских условиях сохранять прекрасную фигуру, кожу, волосы и ногти. И зубы у нее белые, как молоко. Женщины завидуют и, конечно, болтают лишнее. Мужчины – совсем другое дело. Устоять чертовски трудно… М-м-м… действительно влекущий аромат. Говорят, белье у нее тоже в полном порядке…

Рой лукавил с самим собой. Он знал, какое у Барби белье. И не так уж он защищен от ее атак, как могло показаться со стороны. Люди уверены, что с нею у него ничего не было и нет. Но один раз все же было. Один-единственный раз – однако этого достаточно, чтобы у Барби появился козырь, которым она будет владеть до конца его дней. Теперь она изменила тактику и предпринимала длительную осаду. А тогда ей понадобилась всего минута, чтобы крепость, казавшаяся неприступной, сдалась. Стремительный натиск застал его врасплох.

Это случилось после банкета в честь избрания Роя мэром на новый срок – если можно назвать банкетом варварское распитие запасов технического спирта, фуршет с волчьим мясом, стол, сервированный консервными банками, и танцы до упаду под аккомпанемент дуэта барабана и стиральной доски, а также пьяного хора.

Сам виновник торжества выпил немного, но его организм не привык к алкоголю. Рой погрузился в мягкое, золотистое, мерцающее облако, в котором исчезли тревога и боль, – и не стало ни прошлого, ни будущего, а настоящее показалось не таким уж важным. Придерживаться строгих принципов? Ради чего, скажите на милость?…

Он удалился к себе, прилег и не заметил, когда рядом очутилась Барби. Должно быть, она родилась как Афродита постатомного века – из пены, взбитой волнами тоски, накатывавшими на берега забвения. И Рой забыл себя. Он растворился в этой чудесной плоти, погрузился в нее, будто в райские облака; впитал нектар, готовый пролиться благодатным дождем. Она была самкой до мозга костей. Она обволакивала его и щедро делилась с ним волнующим дыханием. Секс был ее стихией, разбивающей в щепки корабли благоразумия и уносящей мужчин в открытый темный океан, где луна ее желания вызывала приливы и отливы слепящих оргазмов…

(Белье, кстати, напоминало лоскуты кожи, сброшенной змеей, тончайшие пленки сгустившегося вожделения, кружевные вуали уплотненного желания…)

В ту ночь он забыл на время даже свою Лили. Но после сна пришло похмелье, и еще один червь поселился в сердце. Маленький такой червячок – не очень капризный и назойливый. С ним можно было договориться и заглушить его грызущие звуки.

Кто-кто, а Рой усвоил, что Барби нельзя подпускать близко – если, конечно, хочешь остаться в штанах. Существовало некое критическое расстояние, после чего аромат уничтожал сопротивление. Иногда Рой думал, кем она могла быть с ее «талантами» в той, прошлой, жизни. Звездой стриптиза? Порнокоролевой? Женушкой миллионера, дорого продавшей свои прелести, но при этом путающейся с личными тренерами по теннису и автогонщиками? А может, просто доброй шлюшонкой, которая выдала бы пропуска в большую жизнь нескольким поколениям подростков?…

Бессмысленно гадать. Реально лишь то, что непоправимо. Все остальное – блажь, грезы, сны. Малый сентиментальный комплект инструментов, с помощью которого женщины черпают из беспросветности силы жить, а мужчины – самообман, заменяющий водку…

Он старался не смотреть в глаза Барби. Она подошла и будто невзначай коснулась грудью его плеча. Потом спросила низким вкрадчивым голосом:

– Как спалось, милый?

– Спасибо, хорошо.

– Отдохнул?

– Да, вполне.

– Набрался сил?

– Не балуйся, Барби.

– А что? Я серьезно. Девушка соскучилась по мужской ласке. Рой, признайся, ты же сам этого хочешь…

– Мне пора.

– Не будь занудой. Почему ты меня избегаешь? Брезгуешь? Разве тебе было плохо со мной? Ну скажи, плохо, да?

– Ты прекрасно знаешь, что нет. Мы уже говорили об этом десять раз. Но пойми – все это в прошлом. Забудем. Ты славная девушка, Барби…

– Черт, я славная девушка! – передразнила она, скривив рот. – Все так говорят. Я подстилка, об которую каждый может вытереть ноги. Я шлюха, которую можно вышвырнуть, когда она надоест. Бессердечная тварь с хорошей дыркой. Кем ты меня считаешь?

– Не заводись. И не кричи. Я тебя ничем не обидел. Я отношусь и всегда буду относиться к тебе с уважением.

– На кой черт мне твое уважение! Мне нужен твой х… Разве ты не понимаешь?! Бей, топчи, унижай, издевайся, но люби меня. Не прогоняй. Скажи хоть раз, что я нужна тебе. Дай мне почувствовать это…

– Бред какой-то. Ты сама не знаешь, что несешь.

– А малышка Лили знает?

Он дернулся, будто она отвесила ему пощечину. Кровь бросилась в лицо. Даже не произнося ни звука, он выдал себя с головой. Вспышка гнева быстро сменилась менее горячим, зато долго пылающим стыдом. И все же Рой нашел в себе силы улыбнуться и сдавленно спросил:

– Что ты имеешь в виду?

Барби горько усмехнулась и обхватила его лицо прохладными ладонями. Он не отнял ее рук.

– Бедняжка Рой, – прошептала Барби. – Разве ты не знаешь, что сердце ревнивой сучки чует все? Эта девочка не для тебя… Но у меня, кажется, нет шансов?

Он покачал головой, не находя слов. Вдруг она резко наклонилась и яростно поцеловала его в рот, до крови прокусив нижнюю губу. Он задохнулся и ощутил солоноватый привкус сквозь пульсацию кратковременной боли.

– Я люблю тебя, – сказала Барби и оттолкнула его. – А теперь пошел к черту!

Через секунду ее уже не было. Рой стукнул себя кулаком по лбу, а затем закрыл глаза и заплакал, выдавливая слезы между плотно сжатыми веками. Червячок превратился в дракона, обжигающего внутренности огнем и пожирающего их. У дракона было две головы, две пасти…

Две неразделенные любви терзали Роя. Одна порхала и дразнила в недостижимой высоте невинности, как безгрешная птичка; другая тащила на дно, как слиток свинца, усеянный клеймами порока… «А кто тогда ты? Несчастный дурак, связавший себя по рукам и ногам…» Но разве у него был выбор? Если нет выхода из замкнутого круга, то каким способом, в каком месте разорвать его?

На мгновение Рой даже пожалел, что не остался там, в заснеженной мгле, и не замерз, превратившись в бесчувственный кусок мяса. Уйти бы, убежать отсюда. Надо снова организовать вылазку. Находясь вне Пещеры, в компании десятка надежных людей и Грува, он начинал видеть смысл движения и существования. Пусть случится хоть что-нибудь экстраординарное! Им нужно потрясение, которое вырвет их всех из трясины примитивного прозябания, в которой благодатно разрастаются только сорняки греха…

Еще неизвестный ему враг уже услыхал его немую просьбу. И снизошел к ней.

9. ДЕГРО

Буря стихла, но ветер не прекращался никогда. В корпусе бомбардировщика что-то выло, стонало и гудело, как эолова арфа. Проснувшись, Локи несколько минут медитировал под великолепно-жуткую нечеловеческую музыку, сочиненную первозданной стихией. У него было чувство прекрасного – а как же без этого? Красота и смерть всегда шли рука об руку. Сестры. Сиамские близнецы. Двуликая маска Абсолюта. Древние восточные воины, про которых ему рассказывал суггестор Лука, понимали это…

Укрытие оказалось вполне надежным. В дальней части кабины, где Локи расположился на ночлег, снега не было вообще. Выглянув наружу, он увидел, что ландшафт изменился, однако это касалось только белой рыхлой плоти, наброшенной поверх ледяного остова. Каждая буря – как пластическая операция, которая уже не сделает кошмарный лик планеты более привлекательным. А вот странников перемены внешности могут запутать. Но не Локи. Он уже определил положение новых ориентиров относительно постамента и ажурной опоры, затем слегка подкорректировал хранящуюся в памяти карту.

Накопленная за время сна энергия переполняла его, хлестала через край. Вопрос был лишь в том, чтобы израсходовать ее с максимальной пользой. Локи решил предпринять разведку боем. Для этого вовсе не обязательно самому лезть под пули. Суперанималы разработали способы получше. Все, что Локи наметил, он проделывал основательно, без суеты и промедления.

Он вылез из бомбардировщика, спустился вниз, отошел шагов на пятьдесят и оказался посреди застывшей реки. Город, превращенный в руины, окружал его темными бастионами. Локи позволил плывущей с ветрами мгле поглотить себя; он слился с нею, протянул во все стороны незримые щупальца…

Второй уровень. Мир изменился. Тут уже не было света и тьмы, а также привычных форм. Сгустки жизни двигались вдоль силовых линий, приходя в столкновение и поглощая друг друга в случае противоречивых влияний. Тут были свои оазисы и долины смерти, течения и рифы, скопления благодати и ад пустоты…

Локи тоже изменился. Вот он уже утратил тело. Собственный разум – веретено, на которое намотан вибрирующий от бешеного напора шланг. По нему перетекает нечто – тугая и вязкая струя. У Локи шланг прочный, гибкий и очень длинный. Его конец извивается между неисчислимым количеством других, не запутываясь и образуя неповторимые сплетения. Иногда шланги захлестываются в петли и притягивают неподвластные потоки. Иногда вбирают в себя и поглощают более тонкие струи. Все непрерывно движется, обмениваясь энергией. Шланги остаются неизменными на протяжении жизни; узоры фонтанирующей субстанции всегда разные…

Сканируя утратившее обычную протяженность и перспективу пространство, Локи искал то, что ему было нужно. Сгустки определенной насыщенности. С годами приходит опыт, способность распознавать и различать то, что вначале кажется неразличимым. Он оценивал интенсивность истекающих струй, их скорость, взаимодействие и подвижность.

Но все это были Бесплотные. У них не хватало энергии, чтобы вторгнуться на первый уровень. Их можно использовать для проникновения в чужое сознание и даже в сновидения; их хоровод может свести человека с ума – однако сейчас Локи поставил перед собой другую задачу.

Он шарил в нездешней среде, «ощупывая» источники, играя с призраками, тасуя их, как колоду карт. Наконец он «дотянулся» и до тварей, обладавших телами. Этих было гораздо меньше – островки материальной жизни посреди бесконечности. Он обнаружил темное скопление десятков существ-сгустков («Миты! – значит, суггестор не соврал»), но, кроме самого факта присутствия, второй уровень не давал информации ни об истинном направлении, ни о расстоянии до колонии. Локи увидел лишь искаженные тени живых, упавшие в недоступное им самим измерение…

Он мог бы повредить питавшую их общую «пуповину», но сейчас этот долгий способ побеждать, изобретенный самыми терпеливыми из суперов, был неприемлем. Что толку рубить «корень»? Тогда колония митов попросту зачахнет и вымрет спустя пару лет без всяких видимых причин. А ему нужны живые. И здоровые, насколько это возможно.

Он продолжал свой поиск, посылая черный луч маяка сквозь призрачные сети, улавливающие только тончайшие разновидности материи.

Одинокий песец… Стая одичавших бродячих собак. Неплохой инструмент, но Локи предпочел бы прямоходящих. В крайнем случае собачки тоже никуда не денутся. Правда, найти их и привести в Точку Подчинения будет непросто…

Неистребимые тараканы в каком-то наглухо заваленном подземелье… Огромное количество органических останков…

Но вот, кажется, то, что нужно. Трое двуногих, которых он безошибочно идентифицировал как дегро.

На некую долю секунды по земному времени Локи «взлетел» на третий уровень. Большего он не мог себе позволить – затраты витальной энергии были колоссальными, а качать ее напрямую из Голубого Источника он еще не умел.

Впрочем, на третьем уровне время текло гораздо медленнее. Локи переживал состояние, называемое Шестикрылой Птицей. На самом деле «крыльев» было гораздо больше. Он парил в многомерности, а интересующие его объекты располагались на одной из осей, обусловливающих причинно-следственные связи. Эта детерминированность была непреодолимой клеткой для существ из маломерных миров… Локи определил их координаты и поспешно рухнул обратно, вернувшись в плотное состояние, прежде чем Корона Видения начала увядать…

Он растратил немало – почти все, что накопил в течение сна. Но у него будто открылось второе дыхание. Он знал себя и резервы своего организма. Если потребуется, он будет искать дегро сутки, двое, трое…

Однако Локи нашел их гораздо раньше.

Спустя два с половиной часа он уже стоял перед тремя косматыми красавцами, относившимися, по сведениям суггесторов, к третьей группе мутантов-минусов (необучаемы, бесплодны, склонны к каннибализму, чрезвычайно опасны). Локи не видел особой нужды в столь сложной классификации. Всех тварей, находившихся ниже определенного уровня развития, он относил к универсальной категории «дегро». И обращался с ними соответственно.

Дегро издавали низкий утробный рык, медленно приближаясь к тому, кого они принимали за легкую добычу. Локи не различал и проблеска мысли в их глазах с огромными зрачками. Ими руководили звериные инстинкты, но в чем-то они не дотягивали даже до зверей. И понимали всего один язык, на котором он умел говорить более чем убедительно.

Итак, только трое. Очень сильные, но не слишком подвижные. Двухметровый Локи, чье мускулистое тело имело соответствующие габариты и весило немало, выглядел карликом рядом с ними. Он положил ладонь на рукоять Громобоя, затем передумал и освободил от кожаной узды Тихую Фриду.

У Громобоя был один «недостаток» – он казнил быстро. А Локи хотел пустить кровь. Много крови. Ее запах и вид вполне красноречивы – он сделал ставку на этот главный фактор воздействия.

Локи обнажил свой единственный, зато стальной коготь. Дегро, у которых когтей было по двадцать штук на каждого, даже не обратили внимания на эту мелочь. Одуряющая вонь ихних тел и свалявшейся шерсти послужила для супера еще одним раздражителем. Что-то тихо захрустело. Локи будто увеличился в размерах, однако твари уже сталкивались с такой разновидностью мимикрии…

Их туши заслонили почти все. Суперу была продемонстрирована поза угрозы в трех идентичных экземплярах. Показались клыки размером с большой человеческий палец. Рваные края ноздрей трепетали. Уродливые мешки болтались между ног…

Локи застыл в неподвижности, сверля глазами ближайшего дегро. Прямой взгляд означал агрессию и вызов. Тот, кого супер выбрал в качестве первой жертвы, доминировал в маленькой группе. Локи собирался на время занять его место. Им предстояло сразиться насмерть – без вариантов.

Суперанимал ждал, пока противник нападет первым и раскроется. Он умел держать паузу. Мгновения, невыносимые для слабонервных, складывались в долгие секунды, а он стоял, не шевелясь и спокойно дыша, как делал это на всех дуэлях, в которых одерживал победу, на улицах мертвых городов и в безлюдных безжизненных ледяных пустынях, – просто стоял и ждал, прежде чем наступал момент, когда его мышцы взрывались.

А схватка с дегро – даже не дуэль.

Чуть труднее, чем зарезать овцу.

В этой «овце» было килограммов двести пятьдесят, и она могла убить человека одним ударом лапы. Тем не менее Локи, не моргнув глазом, сделал шаг в сторону и убрал голову с траектории, по которой рассекли воздух семисантиметровые когти. Тварь еще не восстановила равновесие после замаха, а супер уже отправил Фриду искупаться в крови. Его движение напоминало порыв ветра.

Дегро взревел, ощутив сталь под ребрами. Локи не стал убивать его сразу. Он позволил Фриде вдоволь наиграться. Он хотел, чтобы двое других ублюдков как следует усвоили кровавый урок. Он собирался предоставить этим тупицам весь комплекс доступных им ощущений – слуховых, обонятельных, зрительных…

Разъяренный дегро бросился на Локи, пытаясь подмять того под себя. Пожалуй, в этом случае у супера действительно не осталось бы шансов. Однако он легко выскользнул, используя неповоротливость врага. Клыки щелкнули возле горла, но это «возле» было выверено холодным разумом Локи до сантиметра.

Изголодавшаяся по работе Фрида весело порхала, как выпускница на балу, только вместо шампанского опьянялась кровью, которой омылась многократно. Она вполне оправдывала первую часть своего имени, издавая лишь тихий скрип, когда пронзала толстую кожу… Вскоре дегро уже отхаркивал розовую пену при каждом выдохе. Снег, на котором он топтался, покрылся россыпями темных пятен; несколько брызг попало и на одежду Локи.

Он продолжал свой завораживающий танец с огромным партнером, который заметно пошатывался после обильного кровопускания. Со стороны дегро последовала серия отчаянных ударов в пустоту. Локи отвечал скользящими, наносящими неглубокие, но болезненные порезы…

Пришлось испортить хорошую шкуру. Он успел подумать об этом с чисто прагматическим сожалением. Действительно, шкуры гиганта дегро хватило бы на две дохи с капюшонами. Но эта была безнадежно изуродована стараниями Фриды. Впрочем, у супера всегда найдется из чего выбирать.

Двое тварей пока не вмешивались в схватку, однако он внимательно следил за ними краем глаза. Их пассивность убеждала в том, что он сделал верный ход, сцепившись с доминантом. Его самого так ни разу и не задело.

Дегро окончательно обессилел, когда Фрида вспорола ему брюхо, сделав ровный, почти хирургический разрез. Но затем края раны разошлись, и внутренности начали вываливаться наружу. Тварь опустилась на колени, издавая тоскливый рев. Локи подошел очень близко, но не получил ни единой царапины…

Наступал решающий момент. Бросятся ли на него те двое, увидев, что доминант издыхает? На всякий случай Локи расположился так, чтобы не схлопотать сзади внезапный удар, который сдерет с него скальп или снесет половину черепа. Показать спину – значит дать сигнал к нападению.

Предосторожность оказалась излишней. Дегро больше не делал попыток подняться. Начиналась агония. Локи приблизил ее конец, быстрым и точным движением перерезав твари горло, которое теперь находилось вровень с его поясом.

Когда доминант затих, стало слышно тихое поскуливание, которое издавали живые дегро. Покаживые.

Локи оскалился и повернулся к ним. Затем вытянул вперед руку, пальцы которой были сложены в Знак Совы.

Дегро медленно опустились на четвереньки, затем легли на живот и поползли к нему. Теперь он видел их куцые, по-собачьи поджатые хвосты. Твари сдавались и признавали его главным.

Оказавшись возле ног хозяина, они перевернулись на спину, и он поочередно наступил каждому из них на Сплетение Жизни, запечатав каналы. Теперь они полностью принадлежали ему; он отмерил оставшееся им время. Дегро замолчали, потому что он приказал им замолчать. Из их глаз катились слезы…

Потом он поел. Свежайшего мяса и горячей крови было вдоволь. Давно он не устраивал себе такой обильный пир. Правда, кровь быстро остывала на морозе.

Дегро наблюдали за его трапезой, будто заколдованные истуканы. Насытившись, он разрешил им двинуться с места, и они начали жадно пожирать останки, не брезгуя кишками…

Вдали уже показалась собачья стая, привлеченная запахами, которые далеко разносил ветер. Пока у Локи были с собой Громобой и Тихая Фрида, он не обращал на падальщиков особого внимания. Да и клыки его чего-то стоили, хотя он редко пускал их в ход, предпочитая более «чистые» способы. На месте сломанного и выпавшего зуба уже начал прорезаться новый; десна распухла и зудела, но это была приятная боль – боль восстановления.

Покончив с кормежкой своих дегро, Локи отдал им новый приказ.

10. ТЕНЬ

Студент вежливо попросил у Лео книгу. Старый дурак вытащил ее из металлического несгораемого ящика, в котором хранил все свои немногочисленные сокровища, развернул мягкую тряпочку, сдул с корешка несуществующую пыль и с величайшей торжественностью вручил Накате.

Словно одаривал Откровением. Или передавал приглашение в клуб избранных…

Собственно говоря, так оно и было. Пройдет еще немного времени, и уметь читать будут только избранные. Особенно когда вымрут тупые, сентиментальные, ностальгически настроенные «демократы» вроде Лео, много болтавшие о возрождении «общечеловеческих ценностей». Именно они и подобные им соглашатели привели мир к катастрофе.

Наката знал другую модель. Идеально отрегулированный механизм, в котором не бывает сбоев. Портрет Джугашвили висел в его каморке на почетном месте – между изображениями голых полногрудых красоток, – и когда у Студента спрашивали, кто это, он обычно отвечал: «Да так, один мой старый знакомый». Погиб во время войны? Нет, намного раньше. Но Наката был уверен: дело кумира живет.

Однажды, в припадке воодушевления, он ляпнул Вере, что это его «старший брат». Совершенно не похож, заметила дурочка. У нас разные отцы, объяснил Наката.

Но грудь-то они сосали одну и ту же. Это было вымя волчицы, вскармливающей тиранов во все времена…

И вот книга снова у него в руках. Он ощущал что-то вроде жжения в кончиках пальцев. О, как он хотел бы тотчас швырнуть ее в огонь, уничтожить этот символ регресса! Но Студент прекрасно понимал, что тогда он станет изгоем. Еще рано объявлять открытую войну, хотя Наката уже несколько дней подряд ощущал приближение извне чего-то необыкновенного. Определенности не было – лишь смутные предчувствия, жутковатые сны…

То же самое он испытывал перед гибелью колонии, в которой жил раньше. Он был единственным, кто сумел спастись. Он не любил говорить и даже вспоминать о тех событиях. Студенту довелось сполна узнать вкус собственного дерьма, а кому такое понравится!…

Почему-то он был уверен, что не повторит прежних ошибок. Он крепко усвоил правила этой игры.

Он уединился в своей каморке, чтобы сосредоточиться. Книгу он брал у Лео нечасто, не испытывая никакой потребности в мазохизме. Но теперь – особый случай. Настал момент досконально разобраться с этим барахлом.

В книге и цветке было что-то мистическое. Ничем иным нельзя объяснить странное объединяющее свойство, которым они обладали, будто святыни религии, живущей в сердцах, несмотря ни на какие лишения. Впрочем, религией от них и не пахло. Студента не удивляло, что люди цеплялись за придуманные фетиши, когда цепляться больше не за что и опора выбита из-под ног. Но почему именно эта книга? Почему именно этот жалкий сухой стебелек?

Он поднес цветок к носу и уже не в первый раз понюхал его, будто всерьез надеялся уловить какой-то запах, дошедший сквозь время. Затем даже откусил маленький кусочек и долго жевал его, чтобы проверить, не является ли растение наркотическим. Он подозревал, что имеет дело с наркотиком иного рода, далеким от химии.

В книге на первый взгляд тоже не было ничего необычного. Несколько сотен сшитых страниц, пожелтевшая от времени ломкая бумага и потертая обложка. Отличная вещь для растопки очага. Что касается самого текста, то Наката прочел его трижды, надеясь обнаружить некий ключ к пониманию необъяснимого влияния на людей. Может быть, книга содержала зашифрованное послание от вымерших к выжившим?

Это была интересная гипотеза, но не более, поскольку она не находила подтверждения. Наката, безусловно, был не самым тупым из обитателей Пещеры, однако он пасовал перед фразами вроде: «Дверь отпирается словом Любви и Смерти». Подобные пассажи вызывали у него лишь досадливое недоумение.

А в конце книги были напечатаны стихи, показавшиеся ему полным бредом. Вдобавок даты, проставленные под ними, означали, что стихи… еще не написаны. Если это не мистификация, то он читал строки из будущего, отстоявшего от сегодняшнего дня на сотни и даже тысячи лет…

Студент сомневался, что, например, старый Лео понимает, в чем тут дело, хоть и притворяется осведомленным и напускает на себя таинственный вид. Это, может, и действовало на чрезмерно впечатлительную соплячку Лили, но не на Студента. Задавать прямые вопросы ему мешало самолюбие. Чего доброго, эти идиоты сочтут его кретином, не способным понять какую-то книжонку!

Таким образом, книга раздражала Накату самим фактом своего существования. Она и цветок – неправильные вещи, которых просто не должно быть. Они контрабандным путем попали в настоящее из прошлого – запретные дары, доставленные уцелевшими паломниками тому, кто так и не родился. А раз не родился, то что теперь делать с ними?…

Студент закрыл глаза, надеясь когда-нибудь отыскать ответ в самом себе. (Захватив ценного «заложника», можно второпях уничтожить его. А можно поступить иначе – придержать, чтобы потребовать выкуп. Какой выкуп? За что?!.) Но ответ пришел раньше, чем Наката мог рассчитывать в самых радужных мечтах.

Внезапно он увидел силуэт во внутренней тьме – огромный, быстрый, пока еще неразличимый. Студент ощутил прикосновение сквозь пространство и собственную кожу, превратившуюся в рваную сеть. Череп тоже не был препятствием для Тени. Что-то (кто-то?) проникло в его сознание…

Наката, сидевший с закрытыми глазами, улыбался. Если бы кто-нибудь увидел сейчас его лицо, то содрогнулся бы – так много обещала эта зловещая улыбка. Но он был один. Люди не мешали Студенту забавляться своими игрушками и рукоблудием. С некоторых пор и это не было тайной.

Только Кеша, находившийся в сорока метрах от него, за несколькими перегородками, вдруг подавился теплым варевом, которое называлось в Пещере супом. Откашлявшись, мальчик даже не вытер слюну с подбородка. Его затравленный взгляд был устремлен на огонь. Маленькие демоны плясали в пламени – младшие братья тех, по-настоящему опасных, которые бродили сейчас где-то в вечной ночи, подбираясь к людям. И Бабай среди них. Но у Бабая не было ничего общего с теплом и светом. Именно поэтому Кеша не мог узреть его облик. Только силуэт. Возможно, лишь благодаря этому он не остался заикой на всю жизнь.

…Леденящий ужас нарастал, сковывал руки, ноги, пальцы – и даже глазным яблокам было трудно двигаться во впадинах. Бабай рядом. Совсем рядом. Каким-то нечеловеческим способом он уже проник в Пещеру – еще не весь, еще не целиком и не под фальшивой маской плоти. Малыш не мог понять этого. Он не знал, как передать частицу сознания другому существу. Он будто подсмотрел чей-то кошмар. Но чей?…

В его воображаемом пространстве из темноты внезапно появилась клетчатая доска. На ней были расставлены шашки. Не камни, нет. Когда доска немного (увеличилась в размерах?) приблизилась, Кеша увидел, что это человеческие головы. Он чуть не захлебнулся, проглотив еще один черный шарик ужаса, похожий на комок остывшей каши.

Он узнал головы мамочки Лили, дяди Роя, дедушки Лео, Грува… На дальней горизонтали лежала еще одна голова.

Кеша чуть не описался, когда увидел лицо, которое до этого видел только в зеркальце из ящичка Лео. Он замычал, не в силах даже зарыдать. Он скорчился возле костра, и демоны пили его слезы прямо из желез…

Лили бросилась к нему, но он не заметил ее объятий. Он убегал по внезапно открывшемуся ему и сдвинутому во времени коридору, а сзади его догонял Бабай, дыша в спину. И от этого смертельного дыхания замерзал липкий пот на затылке мальчика, а волоски превращались в сосульки…

Его подвергшийся опасной атаке рассудок еще хранил образ клетчатой доски, однако был не в состоянии сопоставить очевидное. Во всяком случае, не сразу.

Но скоро он поймет. Обязательно поймет. Те, кого Кеша любит, не должны умереть. Их головы не будут украшать игровое поле…

Ему понадобилось несколько томительных и страшных часов, чтобы осознать: в его видении присутствовало несомненное указание на Студента.

…Мальчик долго не мог заснуть, но в конце концов усталость взяла свое. Отдых быстро сменился новой пыткой. Нигде нельзя было спрятаться от Бабая. Даже в снах.

11. КАРЛОС

Получив от Слепого, Видящего Сквозь Ночь, необходимую информацию, супраментал Карлос, больше известный среди братьев и обращенных как Божественный Светильник, без промедления покинул Обитель Полуночного Солнца и отправился на помощь колонистам, которым угрожала смертельная опасность. Его побуждали к этому вера, долг и сострадание. А опасность исходила от Z-4. Передвижения хищника отслеживали агенты Братства. Кое-кто из них уже поплатился жизнью за свою работу.

Карлос был стар и понимал, что этот дальний поход скорее всего станет его последней миссией. Самой трудной. Почти невыполнимой. Возможно, безрезультатной и гибельной. Смерти он не боялся. Ему уже было уготовано место в другой обители – незримой и вечной. Но (просветление) смерть являлась турникетом, пропускающим только в одну сторону. Находясь там, он больше никого не сможет вытащить из юдоли страданий, никому не сумеет помочь. Не говоря уже о спасении.

Поэтому Карлос никогда не отвергал падших и не говорил свысока о тех, кто барахтался в мирской грязи, тем более – о несчастных грешниках, которых трясина мерзости и кровавой вражды засосала по горло…

Впервые Слепой – лучший «слухач» Обители – получил сигнал из столь отдаленного места. Сигнал не был послан сознательно; скорее он напоминал крик отчаяния – бессмысленный и нечленораздельный, – беззвучный «вопль» существа, которое не надеялось, что его «услышат», и даже не знало о том, что умеет «звать».

Однако этот «вопль» наполнял эфир на всех доступных «слухачам» диапазонах и повторялся нерегулярно, представляя собой спроецированный вовне хаос ночных кошмаров. Слепой, Видящий Сквозь Ночь, был потрясен его мощностью. Он без труда определил направление (северо-запад) и расстояние до источника (примерно две недели пути через ледяную пустыню); гораздо труднее было понять и смириться с тем, что «зов» исходил от ребенка.

Настоятель оказался перед тяжелым выбором. Он не мог не откликнуться на призыв. Нельзя не отреагировать на очередной выпад Сатаны – иначе зло будет властвовать безраздельно. Но это означало послать одного из своих на верную гибель. Отправить двоих не было никакой возможности – обитаемый мир захлебывался в крови, и присутствие супраменталов требовалось всюду. Они и так опаздывали слишком часто. Их оказалось мало даже для того жалкого количества уцелевших, которые пытались сохранить последние очаги цивилизации, затерянные в заснеженных просторах…

Но Карлос не колебался ни секунды. Если ему суждено погибнуть, эта смерть увенчает чистую и достойную человека жизнь. Он сам был пылающим факелом, и лучи его веры отодвигали тьму – пусть всего лишь на шаг, два или три в пространстве и на несколько лет во времени. Иногда этого достаточно, чтобы понять кое-что…

Теперь, когда он точно знал, что существуют бесконечные миры света, его тянуло туда – то был зов истинной Родины, которую тысячи перерождений назад покинула неприкаянная душа. Карлос долго блуждал во мраке неведения, страдал, падал и поднимался – прежде чем нашел обратную дорогу.

Две недели пути – что значило это по сравнению с теми безднами в самом себе, которые ему пришлось преодолеть! И, может быть, всего две недели пути отделяли его от вечности.

Ему выделили лучшую упряжку. Снабдили запасом пищи и сухого топлива, а также двумя пистолетами и охотничьим ножом. По роковому стечению обстоятельств, обе пушки оказались взятыми из Проклятого Арсенала, но Карлос презирал «суеверия». Тем более суеверия суперанималов.

Оружие братья покупали у суггесторов. Все знали, что в Обители Полуночного Солнца за него платят хорошо (часто намного больше реальной стоимости) и ни о чем не спрашивают («Сколько жертв? Чья кровь?»). Правда, у некоторых суггестров возникало затем необъяснимое и странное желание покаяться…

Большая часть смертоносных железок сразу же уничтожалась. Кое-что оставляли для вооружения миссионеров и для защиты самой Обители. Это была необходимость, продиктованная наличием страшного врага, – минимальное зло во имя поддержки добра. После всего случившегося уже никто всерьез не говорил о победе…

Карлос прибегал к оружию лишь в самых крайних случаях. Он считал его использование признаком слабости. Обычно ему удавалось обойтись без кровопролития.

Но в этот раз – вряд ли.

Карлос чуял, что близится встреча со старым заклятым врагом. Он давно уразумел: все личное должно быть отброшено. И если люди – только несовершенные инструменты, то относиться к ним всерьез так же глупо, как обожествлять скальпель хирурга или ненавидеть топор палача.

Но супера Z-4 нельзя было не воспринимать всерьез. Он казался вполне совершенным инструментом дьявола. Только Z-4 мог наводить на людей такой ужас, даже не входя в визуальный контакт.

Локи получил невразумительное обозначение в составленном агентами Братства реестре самых опасных суперанималов. Самых опасных и, соответственно, подлежащих, уничтожению. Для категории «Z» термины «обращение» и «спасение» не применялись вообще.

И хотя код Локи имел номер «четыре», Карлос ни минуты не сомневался в том, кому из хищников принадлежит мрачное первенство. Z-4 укрепил свой статус после многочисленных дуэлей. Даже суперанималы признавали его превосходство, а суггесторы избегали встреч с ним.

Но не Карлос. У него были свои мотивы.

Как, если не личным врагом, назвать человека-зверя, сожравшего у тебя на глазах кусок твоей плоти, оставившего шрамы на твоем теле и пару свинцовых бляшек внутри? Старые раны все еще ныли к перемене погоды, перед снежными бурями, напоминая о том, что где-то безнаказанно бродит непобежденное зло, что жертвы лежат во льду неотомщенными, что тело – предатель обетов и клятв – изнашивается и теряет силу, что времени всегда не хватает и надо успеть закончить главное дело жизни – избавить людей от (проклятия, ходячей чумы) Z-4.

Между прочим, Карлос не остался в долгу, расписавшись стальным пером на шкуре супера. К сожалению, «росчерк» получился недостаточно глубоким. И в отличие от многих других «клиентов» Карлоса Локи выжил, а раны на его теле затянулись бесследно. Значит, и память была коротка, и пытка давно прекратилась…

С тех пор прошло шесть лет. Божественный Светильник постарел, a Z-4 достиг своего расцвета. И продолжал отправлять людоедские мессы.

12. ОН ВХОДИТ

Дегро напали на группу разведчиков, как только те попытались выйти из Пещеры. Собственно говоря, Локи не интересовали разведчики; его интересовала огневая мощь и степень организованности оставшихся в укрытии митов. Поэтому он послал тварей вперед, не дожидаясь, пока закроются ворота. У людей появился шанс отступить, которым они не преминули воспользоваться. Им даже в голову не приходило, что дегро могут быть всего лишь живыми пробными мишенями.

Локи расположился в полусотне шагов от входа в Пещеру, который отыскал по нескольким признакам, включая специфические запахи. Он сидел в засыпанном снегом подвале и наблюдал за происходящим через узкую щель на уровне льда. Увидел он оттуда мало что, зато услышал достаточно.

Сначала вопли, предупреждающие о вторжении, затем рев дегро. Отрывистый рык собаки или волка, чей-то жалобный стон. Истошно заорали детеныши, перекрывая женский визг… Но вот наконец нечто существенное: хлопок одиночного выстрела, вслед за которым рев сменился криком. Локи презрительно скривил губы – сработал однозарядный самострел, начиненный картечью. Значит, еще одна шкурка испорчена…

Утыканный гвоздями и обезумевший от боли дегро метался по Пещере, круша все вокруг, пока мужчины не проткнули его кольями. Другой продержался чуть дольше. Локи прислушивался к его рычанию, то затихавшему, то раздававшемуся снова. Кто-то выстрелил шесть раз из вульгарной и наверняка безымянной мелкокалиберной хлопушки, но так и не попал твари в глаз. Пульки, засевшие под кожей, только разъярили дегро. Он успел покалечить парочку митов, прежде чем кто-то вогнал ему в мозг стальной стержень, выпущенный из арбалета и пробивший черепную кость.

Во внезапно наступившей тишине Локи отсчитывал секунды, чтобы с максимальным эффектом обставить свое появление. Самострел и шестизарядный револьвер – негусто для такой большой колонии. Совсем негусто. Это радует. Если только они не приберегают что-нибудь посолиднее на крайний случай. Локи имел все основания считать себя этим самым «крайним случаем». С другой стороны, за минувшие годы миты могли истратить все запасы патронов на тех же дегро, а ведь были еще собачки, волки, белые медведи, банды суггесторов и… суперанималы. Жрать хотелось всем.

Локи выбрался из подвала и пошел к открытому входу в Пещеру, вверив себя охраняющей силе. У него не осталось сомнений, да и рассуждать он считал излишним, когда начинал действовать. Тормозящая пелена мыслей не должна повисать между намерением и движением, иначе движение получается медленным.

Иногда убийственно медленным.

…Через восемь секунд он уже оказался внутри, выхватил из кобуры Громобоя и застрелил мита, направившего в его сторону взведенный арбалет, но пощадил того, который не успел натянуть тетиву. Под каменными сводами Пещеры Громобой рявкнул оглушительно. Пуля отшвырнула человека к стене, по которой он сполз с дырой в груди размером с монету. Сзади дыра была гораздо больше, и за ним оставался широкий коричневый след…

Локи водил стволом в поисках других стрелков. Его глаза мгновенно оценивали обстановку и все, что имело отношение к опасности. Арбалеты – так себе; сделаны из подручных материалов. Механизм взводится слишком долго, что и было доказано несколько мгновений назад. Огнестрельного оружия не видно – по крайней мере у стоящих спереди. Укрытие огромно; отдаленные части теряются во мраке. На общем костре готовится пища… В поле зрения как минимум десять детенышей; из них двое грудных на руках у матерей… Возле трупов дегро остался лежать издыхающий белый пес. Над ним склонилась, рыдая, девочка-подросток. Впрочем, она уже достигла детородного возраста… Укрытие разделено на (загоны) комнаты; где-то еще могут прятаться арбалетчики. Но Локи уповал на свою феноменальную реакцию и способность обнаруживать угрозу задолго до ее проявления.

В целом все выглядело неплохо. Лучше, чем он ожидал, – особенно по сравнению с теми фермами, на которых ему приходилось бывать. Он не претендовал на чужое стадо. Ему всегда хотелось начать с нуля.

Среди пялившихся на него людишек он приметил парочку потенциальных суггесторов. И еще, конечно, он приметил её.

Его появление и мгновенная расправа с арбалетчиком вызвали настоящий шок. Даже дети заткнулись, будто черная лапа зажала им рты. Миты просто не знали, что делать, как вести себя в присутствии этого призрака, явившегося прямо из смертоносных белых просторов, где, казалось, не может выжить никто и ничто. Но он выжил и даже хотел большего. Он не был тупым дегро, а в руке держал веский аргумент в пользу своей особой точки зрения. Все, что им оставалось, это выслушать его.

Однако незнакомец молчал. В густой черной бороде, покрытой инеем, блестела хищная улыбка, а ледяные глаза напоминали еще пару стволов, которые стреляли парализующим волю взглядом. Скользнув несколько раз по живой стене, этот взгляд безошибочно выбрал Роя и остановился на нем.

Локи вычислил здешнего доминанта. Парень не тянул на стопроцентного супраментала, однако что-то в местном вожаке все-таки было. Локи не видел смысла поступать с ним так же, как с дегро. Выпусти ему кишки – и ненависть остальных зачеркнет все старания приручить это стадо. Зачем суперу быть неумелым хозяином, каждый день опасающимся удара в спину, когда существовали десятки более привлекательных вариантов. (Локи приходилось встречать рабов, слепо преданных своим владельцам и даже готовых на самопожертвование. Проблема заключалась лишь в правильном манипулировании.)

– Ты! – сказал Рою чужак. – Я предлагаю тебе сыграть в одну старую игру. Победитель забирает все.

Едва он произнес это, как в глубине Пещеры громко закричал Кеша.

13. ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Рой понимал, что в схватке с пришельцем у него нет ни малейшего шанса. Тот обладал сверхъестественной быстротой и силой зверя, сочетавшимися с острой наблюдательностью и не менее острым умом. Рассчитывать на то, что чужак подпустит кого-нибудь на расстояние удара, просто смешно – он уложил Ярослава за долю секунды, едва шевельнув пальцем. Хитрость? Вряд ли удастся заманить в ловушку того, кто сам был специалистом в таких делах, а кроме всего прочего, сумел добраться сюда и, по-видимому, контролировал дегро. (Только ли дегро?)

Значит, все – конец? «Ты, кажется, жаждал перемен, несчастный дурак? Получи сполна! Понравится ли тебе быть холуем этого супера? А что ты сделаешь, когда он захочет взять Лили? Подползешь на брюхе и укусишь его за ногу? Дашь прострелить себе башку или будешь безропотно наблюдать? Станешь трепыхаться на его ноже?…»

Как глупо все вышло. Как легко враг проник в Пещеру! Они потеряли бдительность, считая, что город безнадежно далек от прочих обитаемых мест. Но ведь был же «первый звонок», никем не понятое предупреждение – тот бродяга-суггестор, который когда-то остановился у них, затем ушел один и которого они считали погибшим. А бродяга-то выжил. Выжил и, конечно, не стал держать язык за зубами…

Они оказались слишком доверчивыми и теперь поплатятся за это. Расплата может последовать и спустя годы – Рой еще раз убедился, что так оно и есть. Грув испытал это на себе – только почему братья наши меньшие обречены всегда платить за нас?…

Пес бросился на дегро, защищая людей, и получил страшный удар когтистой лапой, разодравшей ему весь правый бок. Теперь в ране тяжело пульсировали внутренности, а обнажившиеся ребра даже в полумраке резали глаз своей болезненной белизной.

Грув, дружище… Рой хотел побыть с ним в его последние минуты – прижать к себе, облегчить боль, утешить, – но надо было стоять против чужака, не отводить взгляда и сдерживать слезы из последних сил. И что-то еще говорить.

– Какая, на хрен, игра? – сказал Рой. – Наши люди ранены.

– Хватит болтать, – оборвал его Локи. – Игра очень проста. Надо правильно отвечать на мои вопросы. Вопрос первый: кто здесь главный?

Рою было не так уж сложно ответить. В числе его грехов гордыня не значилась. Он готов был снести почти любое унижение. Особенно если на карту поставлены человеческие жизни.

– Ты, – ответил мэр. Бывшиймэр.

– Правильно.

Взгляд Локи вдруг переместился на детей, испуганно сбившихся в плотную кучку возле костра. Среди них не было только грудных. И Кеши.

– Вопрос второй: все здоровы?

У Роя похолодело в животе. Он растерялся. Некоторые вещи до сих пор не укладывались в его голове, хотя он повидал многое на своем веку и был свидетелем чудовищных извращений.

– Да, – ответил он после слишком долгой паузы.

– Так не бывает, не обманывай, – мягко упрекнул Локи. – Ты заработал штрафное очко. Когда закончится мясо, я выберу самого хилого. А теперь…

Локи казалось, что в его действиях нет противоречия. Убить вожака – это одно, а избавиться от нежизнеспособного потомства – совсем другое. Разве хищники во все времена не поступали так же, защищая свой род от вырождения? Супер считал, что даже миты должны это понимать. А если не понимают, он объяснит.

Взгляд Локи остановился на Барбаре. Он сразу же выделил эту высокую светловолосую женщину из всех. Он обнаружил ее сходство с собой – не столько по запаху, сколько улавливая специфическое излучение. Он разглядел в ней особые задатки. На первый взгляд она идеально подходила для вынашивания суперанималов. Суггестор или даже переходный тип. Редкая удача. Локи пока был далек от мысли, что случайно нашел Королеву, но чем черт не шутит! Сказать точнее он сможет тогда, когда познакомится с нею поближе. Хотя зачем откладывать такой важный момент?

– Ты пойдешь со мной, – властно сказал он и ткнул в нее пальцем.

На какое-то время повисла пауза. Только ребенок по-прежнему разрывался в отдалении, и некому было его успокоить.

Первым заговорил Лео:

– Мы не отдаем чужим наших женщин.

– Может, и так, старый дурак, – сказал Локи, не повышая голоса. – Да только я сам беру ее с собой.

Рой выступил вперед, но едва он открыл рот, как Локи приложил палец к губам, а потом оскалил зубы:

– Тс-с-с!… Думай. Думай! Не говори ничего такого, за что мне придется убить тебя.

В толпе митов нарастал возмущенный ропот. Но накал страстей еще не достиг того уровня, после которого Локи преподаст им урок послушания.

Вдруг в разговор влезла Барби. Ее голос звучал звонко и почти весело:

– Эй! Не надо никого убивать. Я согласна.

Кто-то выкрикнул сзади: «Поганая шлюха!» Барби выпрямилась с независимым видом, тряхнула светлой гривой. Сейчас она была прекрасна.

Лицо Роя исказила гримаса боли. Он произнес очень тихо:

– Не делай этого, Барби.

Она только усмехнулась в ответ и подошла к Локи. Вильнула бедрами, откровенно предлагая себя. Потерлась сосками о его живот. Он ощутил их твердость, несмотря на два слоя ткани… Затем Барби повернулась лицом к людям.

– Да что с вами такое? Он мне нравится. Классный парень, всегда о таком мечтала. Кроме того, он только что сделал мне предложение. Вы все слышали. – Она хитро взглянула на Локи. – Теперь тебе не отвертеться, красавчик! У меня куча свидетелей.

– Не шути, Барби, – продолжал увещевать ее Рой, уже понимая, что все бесполезно.

Маленькое сплоченное сообщество Пещеры рассыпалось на глазах. И виной тому – пришелец. Рой отдавал должное силе его влияния и способности разрушать.

– Не делай глупостей, – сказал он в пустоту.

– Ха! А кто запретит мне пойти с ним? Не вы ли, господин мэр? – В каждом ее слове звучал едкий сарказм. – Разве у нас уже нет свободной любви? Что-то я не читала указа об отмене… Очнитесь, вы! – Теперь она почти кричала. – В кои-то веки появился крутой мужик, который может защитить вас всех, достать жратву, отвести туда, где еще…

Дальше Рой не слушал. Вот этого он и боялся. Того, что искушение быть сытой скотиной в стойле окажется сильнее долготерпения. Искушение будет подпитываться лишениями и горем – и в конце концов станет непреодолимым.

Однако в поведении Барби он улавливал браваду, игру, заметную только тому, кто хорошо ее знал. Но во что она играла? На чьей стороне? Если это попытка спасти их, принося себя в жертву, то она выбрала неудачный момент. Благородство – красивая поза, но скорее всего оно окажется бесполезным. Также бессмысленно изображать геройство… Впрочем, он всегда понимал, что она способна как на самое худшее, так и на самое лучшее. Если, конечно, представится случай. От грешницы до святой один шаг в обоих направлениях.

И когда супер ушел с Барбарой, Рой почувствовал себя обломком кирпича.

Одним среди многих.

Куском разрушенной стены.

14. ПОДАРОК ХОЗЯИНУ

Когда Наката услышал хриплый низкий голос чужака и понял смысл произнесенной им фразы, все его существо радостно затрепетало. Наконец-то явился тот, кто понимает толк в играх, кто способен разделить его страсть и даже научить кое-чему новому! Он узнал Тень, проникшую в его мозг и обещавшую ему нечто – какую-то новую перспективу (власть – назовем вещи своими именами!).

Студент сам поразился охватившему его парадоксальному воодушевлению. Он не увидел в незнакомце конкурента. Для него тот был почти богом. Его приход мгновенно изменил все. Для сузившегося мирка Накаты это стало событием поистине божественного масштаба. Это был переворот. Революция. Установление долгожданной тирании. Дело Джугашвили жило в потомках.

И разве плохо быть наместником бога в Пещере? Пожалуй, это даже лучше, чем самому отвечать за все. В общем, Студент безоговорочно принял нового хозяина, впустил его в себя и теперь принадлежал ему душой и телом, кожей и кровью, потрохами и сердцем.

Но мессию надо достойно встретить – это прямая и приятная обязанность будущего наместника. Поднести, если возможно, богатые дары; заверить в своей абсолютной преданности.

Студент лихорадочно размышлял, что можно считать наилучшим подарком. Ключи от осажденного города? Но завоеватель и так ужездесь. Тайны? Какие, к чертовой матери, тайны?! Сведения о заговоре? Для этого еще не наступило время и, даст Бог, не наступит. Разве что подставить мэра?…

Вдруг Накату осенило: книга и цветок! Если он лишит людишек этих смехотворных символов прошлого (и заодно иллюзий относительно будущего!), то они превратятся в покорное и легко управляемое стадо. Неужели хозяин не оценит должным образом его стараний?

В том-то и дело. Студент не был уверен, что пришелец вообще поймет, как много значат книга и цветок (вряд ли он даже умеет читать – зачем это богу, расписывающемуся чужой кровью?). А раз не поймет, то сочтет Накату дешевым подхалимом. И Студент просто не успеет щегольнуть своим уникальным набором игр. Жаль, если хозяин не почувствует вовремя, с кем имеет дело. Наката знал, что может принести много пользы…

Голова шла кругом от сомнений. Приближалась «точка невозвращения», после прохождения которой надо определяться, на чьей он стороне, – и пути назад уже не будет. Риск велик. Столь многое он ставит на карту, не зная о хозяине почти ничего, если не считать невнятных потусторонних намеков. Ошибка стоит дорого. Собственно говоря, проиграть равносильно гибели.

Студент не ожидал, что в решающую минуту его охватит предательская слабость, а связных мыслей не останется вообще. Он чувствовал себя как девственник, который в первый раз дрожащими руками снимает с девушки кофточку и от волнения ощущает безнадежную вялость между ног…

Студент последним выбежал из своей каморки, когда напали дегро. Он и потом держался в сторонке – до тех пор, пока Локи не убрался, прихватив с собой Барбару. Роскошная добыча. Это обстоятельство устранило колебания Накаты. Хозяин прибрал к рукам объект его вожделения, и теперь Барби будет принадлежать только им двоим.

Студент не верил, что высшее существо может серьезно отнестись к самке, пусть даже и красивой. Наиграется с нею и отдаст Накате… Эротические фантазии, тесно переплетавшиеся в его мозгу с жаждой власти, могут воплотиться в реальность гораздо раньше, чем в самых радужных планах. Во всяком случае, так казалось Студенту, и никто не поручился бы за адекватность его выводов.

Хорошо, что он еще не вернул книгу Лео! А Лео было сейчас не до книги. Он возился с ранеными, потому что имел чуть более ясное представление о медицине, чем все остальные обитатели Пещеры. Отсутствие лекарств делало его попытки облегчить боль чисто символическими. Он больше помогал душе, а не телу. Людям, пострадавшим в схватке с дегро, оставалось уповать на защитные силы своего организма и на капризную Божью волю.

Лили тоже крутилась рядом, приносила подогретую воду, промывала раны и восполняла недостаток опыта избытком подлинного сочувствия и доброты… Четверо мужчин отправились наружу с печальной миссией – им предстояло вырубить могилу для Ярослава. Тяжелая многочасовая работа…

Студент поискал взглядом Роя. Поганец-мэр, признавший во всеуслышание новую власть, отправился к себе. Не иначе, чтоб замолить свежие грешки.

Все были при деле. Наката тоже нашел себе занятие. Он начал собираться в путь. Одеваясь и заворачивая в тряпку «подарок», он размышлял о грешках мэра. Не настало ли время вытаскивать на свет чужое грязное белье? Рой надломлен, это ясно. Надо помочь ему сломаться окончательно, а затем столкнуть вниз. Взять его тепленьким, пока он не пришел в себя…

И Студент начал догадываться, как наилучшим образом обтяпать это скользкое дельце.

15. ВНУТРЕННИЙ КОНФЛИКТ

Насчет «крутого мужика» Барби не ошиблась. Он двигался в ней так неистово, что каскады оргазмов сотрясали ее и низвергали в пучину ничем не сдерживаемого крика. При этом восторженно вопила каждая клетка ее тела, орала кожа, которую он терзал зубами, стонала вагина, распираемая его горячим орудием, шипела слюна, капая изо рта в рот; сперма текла, как лава.

Им было не до любовных игр. Обоих целиком поглотила яростная животная случка. Во время коротких перерывов они едва успевали перевести дыхание, а Барби – еще и подумать: «Какого черта! За это я не так уж дорого заплатила…» Затем ее снова пронзала сладострастная лихорадка. Она не замечала даже снега, иногда попадавшего на лицо или на спину. Снежинки были неотличимы от искр, сыпавшихся у нее из глаз при его мощных атаках и безжалостных толчках, когда она взлетала вверх, будто на ракете, и соскальзывала вниз так глубоко, что захватывало дух…

Он наполнял ее собой без остатка; его ровная густая шерсть, под которой перекатывались бугры мускулов, как ни странно, не вызывала у нее ни малейшего отвращения, а ствол был замечательно огромен и гладок, словно башня, увенчанная куполом, который она с трудом обхватывала губами, тщетно надеясь хоть немного его остудить…

Потом, конечно, ей стало страшно. Она вновь обрела себя во тьме, в чреве бомбардировщика, на содранной шкуре; собрала по кусочкам свое «я», распавшееся на самку, человека и еще десятки неведомых ей прежде состояний… Рядом лежало существо, которое она даже в мыслях не могла назвать своим любовником. Ее чувство к Рою не умерло, но сама она непоправимо изменилась, оказалась в зыбкой пограничной зоне, где уже не было человеческой морали, а исступленная пляска на костях могла длиться до смерти. Вспышки просветления становились все более редкими, оборачиваясь молниями вожделения, которые пронзали ее лоно.

И отчужденное существо привело Барби ко всему этому, утащило в свой звериный лимб, откуда ей уже не попасть ни в ад, ни в рай. Она будет сгорать на костре его похоти, пока не превратится в полую выжженную головешку, а затем и в золу.

Его семя… Да, его семя было в ней и, кажется, прорастет. Ублюдок выбрал верный момент, а она и не помышляла о предохранении. Какое там! Ведь даже сохранить разум стало проблемой.

Она перебирала в памяти все то, за что стоило цепляться, чтобы остаться прежней Барби – сексапильной куколкой, любящей позабавиться, но не более. И не находила спасительной нити. Рой отверг ее, а все остальные видели в ней лишь инструмент для достижения удовлетворения. Взять того же гаденыша Накату. Сколько раз она ловила на себе его сальный взгляд. Страдалец хренов! Если бы он подошел к ней и прямо сказал, чего хочет, может, она и согласилась бы. Что это – странная разновидность доброты? Или просто ей все безразлично?

Она не знала. И теперь уже незачем было копаться в прошлом. Выбор прост как дважды два: либо остаться с Локи (его имя ассоциировалось у нее с «эль локо» – безумным – и еще какой-то мрачной северной мифологией), спать с ним, вынашивать его детей, а затем вскармливать и растить их, создавая семью для этого чудовища, – либо ждать удобного момента и красиво умереть, пытаясь его зарезать. Но вряд ли она сможет сделать это, а через несколько суток забудет и свое намерение… Бежать бессмысленно – дальше Пещеры она никуда не денется.

И чем же плох первый вариант? Честно говоря, она не видела слабых мест, хотя и чувствовала себя дешевой шлюхой, подцепившей наконец что-то стоящее. Там, в Пещере, Барби говорила искренне. Рядом с супером она получит надежную защиту до конца своих дней. У нее не будет проблем ни с чем – разве что с удовлетворением громадного сексуального аппетита этого самца. Но и она ведь далеко не сосулька. Это так приятно, оглушительно и ни с чем не сравнимо…

Ее тело уже снова мечтало о нем, а душа в испуге шарахалась прочь. Наверное, это и называется «бунтующая плоть»…

И гаснут огни на баррикадах рассудка…

И темная истома принимает в свои объятия…

И ничего не ждешь и ни о чем не сожалеешь…

16. КЕША

Он перестал кричать, когда Бабай ушел, забрав с собою Барби. До этого дядя Рой покорно отвечал на вопросы чудовища, играя с ним в его жестокую игру. Ставкой в игре были дети, и Кеша уловил паническое чувство, охватившее Роя.

А еще раньше он сам оказалася за гранью паники. Мальчика непрерывно рвало криком, будто вместо воздуха наружу вылазил невидимый липкий червь, протаскивавший через его глотку сегменты пульсирующего страха. И Кеша ничего не мог с собой поделать.

Как только отступил ужас, у него подскочила температура. Дрожа от холода, он улегся прямо на каменном полу, свернувшись в позе зародыша. Он сделал это инстинктивно, будто бессознательно пытался удержать в животе остатки жизненной энергии. И готовился к худшему.

Случилось почти невероятное для ребенка – он сам справился с незримым врагом, душившим его в саване проклятия, которое действительно работало…

Потом, забившись в угол одной из комнат, Кеша наблюдал за Бабаем сквозь дыру в перегородке. Внешний облик чудовища мало соответствовал тому, что он видел во время своих пророческих «выпадений» из реальности. Но у него не осталось ни малейших сомнений: красивый и сильный человек с уверенными манерами и леденящим взглядом – часть того самого темного безликого монстра, который преследовал мальчика в лабиринте черных потусторонних коридоров…

Незнакомец доказал это, мгновенно и легко убив дядю Ярослава и забрав с собой Барби. Никто не мог помешать ему. К страху невольно примешивалось восхищение. Не устоявшие перед силой поклонялись ей. Да, это был еще один хирургический инструмент монстра, отсекавший от людей все лишнее…

Кеша испытывал нестерпимую боль от того, что все сбывалось. События развивались в точности так, как показали ему призраки, допустив на время к замочной скважине, сквозь которую он украдкой заглянул в пугающее будущее. Бабай пришел ко всем без исключения. Дядя Рой уже не сможет снисходительно погладить малыша по головке и сказать, что это просто кошмар, приснившийся ему одному.

Но с уходом чужака кошмар не закончился. У Кеши возникло уже знакомое ему чувство, что чудовище по-прежнему находится здесь – будто Локи в самом деле был только одним из видимых щупалец монстра, запущенным в человеческое укрытие. Узреть чудовище целиком можно лишь в том странном полусне, когда тела, лица и стены исчезают, но зато остается нечто более жуткое, властное и в конце концов даже более реальное.

Изнанка действительности? Подлинная ткань бытия? Он еще не знал таких слов. Но уже прикоснулся, уже побывал там, и происходящее за общедоступными пределами его ужаснуло. Кеша интуитивно уловил: тела могут быть покалечены, ранены, уничтожены, превращены в прах; лица изуродованы, искажены, подделаны; любые стены – разрушены. Он даже сделал непостижимое для ребенка открытие: почувствовал, что жизнь так коротка и эфемерна, – однако тени с той стороны не исчезают и не гибнут никогда. Они всего лишь теряют энергию и становятся пассивными «дырами» в вечности. Там идет своя война, а победа или поражение измеряются здесь – количеством истраченной плоти… Кровь и разорванное мясо, грубая боль, насилие и жестокость (но и любовь, милосердие, покой!) – у всего этого была причина. Глубокая причина. Настолько глубокая, что добраться до нее можно, лишь снова окунувшись в пугающую темноту…

Так он постигал свое место и свою роль в этой незримой войне. Он – несмышленый детеныш, которого Локи мог убить двумя пальцами, – уже пытался подобрать оружие против чудовища. Выяснилось, что кое-что он все-таки может сделать. Но для этого надо по собственной воле сунуться туда, куда раньше он попадал только случайно, в силу того, что в сознании приоткрывался люк, ведущий в погреб, – и мальчик оказывался в змеиной яме.

Другого выхода нет. Там были и другие тени. Вероятно, тени дяди Роя, мамы Лили, издыхающего Грува, дедушки Лео, убитого Ярослава – а также его, Кеши, собственная тень… (щупальца? органы?) пальцы другой, враждебной «руки». Но кому она принадлежала? Неужели существовали и «добрые» чудовища?!

Он хотел бы найти их.

…Его детский разум бился в сетях неразрешимых парадоксов. Прежде чем он догадался, что разум тут бессилен, прошло немало тягучих и тяжелых, как градины, секунд. Может ли быть уродливое – добрым, а доброта – уродливой? Может ли красивое причинять боль и убивать? Может ли страшное защищать? Может ли любящее и любимое сделаться по-настоящему сильным? Мамочка Лили, например, – она так уязвима, так ужасно уязвима… А он не сумеет ничем ей помочь, когда Бабай придет и за нею (малыш уже знал это!). Ему останется только следить за ее ускользающей тенью и держаться в снах за тончайшую, готовую оборваться ниточку любви…

Он посмотрел вниз и обнаружил, что его пухлые кисти сжаты с такой силой, что кулачки побелели.

17. РЕНЕГАТ

Студенту удалось выскользнуть из Пещеры незамеченным. Дело в том, что в убежище был и другой, запасный выход – редко используемый, неудобный и загроможденный всяким барахлом. Ничем не освещенный коридор тянулся шагов на пятьдесят. В конце его находилась толстая стальная дверь, которую можно было открыть только изнутри, приложив немалые усилия.

Студент не стал брать с собой свечу, чтоб не демаскировать свой (побег? вылазку? визит?) уход, и двигался на ощупь. Пройдя метров десять и обогнув шаткое сооружение из ящиков, он наступил на что-то мягкое и липкое. А потом и почуял запах своим вечно заложенным от простуды носом.

Проклятые недоноски! С другой стороны, где еще гадить, если приспичило во время многочасовой бури? В этом смысле Наката тоже был не безгрешен… Он старался взглянуть на досадное происшествие с юмором, но получалось плохо. Это же надо – с самого начала вляпаться в дерьмо! Причем свежее.

Его психика пребывала в столь хрупком состоянии, что в каждой мелочи усматривала символы и предзнаменования. В данном случае плохое предзнаменование. Однако он и не помышлял о том, чтобы вернуться. Он никогда не простил бы себе этого, как он считал, малодушия.

Тем не менее дальше он продвигался с чрезвычайной осторожностью, пробуя пол перед собой носком ботинка. Подошва омерзительно чавкала… Путь до двери занял у него минут десять. Когда он наконец уперся руками в холодную металлическую поверхность, то вспотел от напряжения. Не устал физически, но изошел потом, боясь услышать чей-нибудь голос из темноты (мало ли чем занимаются здесь малолетки, всюду сующие нос), или снова влезть в дерьмо, или (это самое худшее!) обнаружить, что дверь завалена снегом с другой стороны. Он уже и не помнил, когда ее открывали в последний раз. Да, снаружи вполне мог оказаться сугроб трехметровой высоты…

Студент нащупал засов толщиной с его руку и налег на него всем телом. Засов, очевидно, заржавел и долго не поддавался. Отчаянно пыхтя и упираясь ногами в стену, Наката все-таки сдвинул его с места, и стальной брус пополз в пазу с оглушительным скрежетом.

Студент поморщился и невольно сжался, решив, что все пропало. В горле пересохло; по спине побежали мурашки. Ему казалось, что не услышать этот звук в гулком пространстве Пещеры было невозможно.

Он присел, затаился в углу и ждал неминуемого разоблачения. Они станут задавать вопросы. Пожалуй, отвертеться будет нетрудно. Придется пережить несколько неприятных минут, если его уличат в том, что он гадит в темных уголках, но это он стерпит. Вот только как объяснить, почему он делает это в «хорошую» погоду? И зачем ему понадобилось открывать дверь? Захотел подышать свежим воздухом?…

Насмешек Студент уже не боялся. Он был выше этого, поднялся над примитивной толпой. Скоро он отомстит за годы унижений и непризнания. За подлые улыбочки. За все. Посмотрим, кто будет смеяться последним…

Вряд ли они станут его обыскивать. И вряд ли узнают, что он прячет книгу за пазухой. А вдруг?!.

Но он оказался чересчур мнителен. Никому не было до него дела. Никто не пришел, чтобы проверить запасный выход. Этих кретинов жизнь ничему не научила. Тем хуже для них.

И все-таки Наката просидел без движения и без единого звука гораздо дольше, чем того требовала осторожность. Наконец он решился встать и снова налег на засов. Раздался тот же ржавый скрежет, продирающий до костей. На сей раз Студент действовал смелее, справился с засовом и отодвинул подпружиненный язычок замка. Толкнул дверь. Та не сдвинулась ни на миллиметр.

Он испытал разочарование и злобу. Даже неодушевленные предметы принимали участие в этой игре на стороне противника. Они пытались, черт их побери, воспрепятствовать ему! Но он сделает намеченный ход любой ценой…

Студент отступил, разогнался и врезался в дверь плечом. Что-то хрустнуло под одеждой; от боли сверкнуло в глазах. Да, ему было очень больно, но торжество заглушило неприятные ощущения. Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели Наката нащупал плотный слежавшийся снег.

Снег навалило толстым слоем, доходившим студенту до подбородка. При его решимости это было смехотворное препятствие. Он руками прорыл себе выход, не замечая ни холода, ни того, что поранил пальцы острыми краями льдинок.

Выбравшись наружу, он благоразумно закрыл за собой дверь и поспешно вытер о снег испачканный ботинок. После этого Студент почувствовал себя гораздо лучше. Исчерпав определенную сумму неприятностей, он снова воодушевился. Что там еще может его задержать? Волки? Собаки? Дегро? Он их не боялся. Хозяин защитит его. Наката безоговорочно верил в это – так же, как в успех своей авантюры. Раньше он никогда не выбирался из убежища в одиночку. А теперь вот решился, хотя все его оружие составлял обломок кухонного ножа, пригодный разве что для заточки карандашей. Кроме того, Студент даже не знал, где расположено убежище супера. Но он шел – неуязвимый под колпаком своей новой веры. Его душа пела. Теперь все пойдет как по маслу, хотя самое трудное – встреча с хозяином – еще впереди.

О том, что для него это может закончиться дыркой в голове без всяких предварительных разговоров, он старался не думать. А вероятность такого исхода была. Судя по тому, как отправился к праотцам Ярослав, хозяин не утруждал себя беседой, прежде чем вытаскивал пушку.

Студент был доволен собой. До чего же удачно он выбрал момент! После бури образовалась снежная целина, но с тех пор осадков не было, и двойной след отпечатался в рыхлом снегу так четко, как… Ну да – как буквы в этой чертовой книжонке! Она то леденила, то обжигала ему живот – в зависимости от смены его настроения.

Отойдя от убежища шагов на двести, он вдруг услышал за спиной скрип, приглушенный расстоянием, но все же вполне различимый. Студент оглянулся, но, конечно, ничего не сумел разглядеть в окружающей мгле, лишь слегка подкрашенной белизной выпавшего снега. Он насторожился. Точно такой же звук он слышал совсем недавно. Разве это не дверь скрипела, поворачиваясь на петлях? Нет, не может быть. Дверь открывается изнутри…

Теперь уже его собственный мозг затеял с ним сомнительную игру. Что там еще в программе – голоса, миражи, запахи дерьма и цветочков? Студент был готов ко всему.

Он почти уговорил себя. Почти успокоился. Он точно помнил, что закрыл дверь. Отчего-то он вдруг подумал о Груве. Прежде у Накаты не раз возникало ощущение, что псина Роя внимательно следит за ним недобрым взглядом, словно чует тайного врага… Но Студент слышал, как щелкнул замок. Следовательно, Грув не мог открыть дверь… Впрочем, псу уже полагалось сдохнуть, и Наката поздравил себя с этим событием. Еще один гвоздь, вбитый в гроб господина мэра. Хороший получается гроб. Прочный – не выберешься…

Он шел по следам Локи и Барбары в прекрасном расположении духа. Ему даже в голову не могло прийти, что позади него, стараясь не попасться на глаза, движется еще один человек.

Бесформенная просторная доха с капюшоном скрывала и фигуру, и лицо. Только опытный глаз определил бы, что это женщина. Слабая женщина, у которой есть проблемы со зрением и с дыханием. Она тоже рисковала жизнью, отправившись в город одна, без оружия и сопровождения. Наката не сумел бы ей помочь, даже если бы она успела позвать его. И даже если бы он захотел помочь…

Она шла, спотыкаясь и с трудом различая следы. Легка добыча для дегро или волков. Не добыча даже, а кусок мяса в упаковке… Но она думала не о себе, а о нем. И если Студент обрел спасительную веру во всемогущего хозяина, то ее охраняло другое. Она не осознавала своих чувств. Она хотела только, чтоб ему было хорошо.

А теперь скажите, разве это не любовь?

18. СУГГЕСТОР

Локи подстрелил песца, содрал с него шкуру (отличная получится шапка!) и теперь поджаривал кусочки мяса для своей женщины. Сам он предпочитал есть его сырым и с кровью, но ей, выросшей среди митов, требовалась более нежная пища.

Со временем он собирался отучить ее от этих упадочных привычек. Постепенно. Никакого насилия. Пусть сама почувствует вкус…

После безудержного секса он убедился в том, что сделал правильный выбор. Кроме задатков, нужна энергия, чтобы их реализовать. У нее хватало энергии, даже с избытком, – правда, не совсем управляемой. Локи без труда сублимировал сексуальную энергию и при необходимости преобразовывал ее в другие формы. Женщине еще предстояло этому научиться.

Они ужинали почти по-семейному. Тени под ее глазами он приписал вполне объяснимой усталости. Он и сам устал. Его «штык» слегка побаливал с непривычки. Давно не было работы. Таких самок он встречал нечасто, а эта – просто непревзойденная, хищная и жадная любовница. Отличное будет потомство!

Но ее одной ему мало. Девять месяцев – слишком долгий срок, за который многое может случиться. Кто-то неминуемо погибнет. Рисковать нельзя. Для начала Локи намеревался отобрать десяток лучших женщин и оплодотворить их всех. Потом придет очередь остальных. Просто надо раздвинуть роды во времени, чтобы не превращать ферму в орущий сумасшедший дом. Локи называл это разумным планированием в сочетании с оптимальным распределением генофонда. (Дети самих митов не стоили, по его мнению, ничего. Их дурная наследственность не оставляла им никаких шансов.)

А Барби – его главный козырь. Ее он станет беречь как зеницу ока. Между прочим, она была права насчет «защитника» и «кормильца», хоть и высказалась в состоянии аффекта. С ним она не будет нуждаться ни в чем и может никого не бояться.

Он протянул руку и погладил женщину по щеке. Ее глаза расширились; несмелая улыбка дрогнула на губах. Она была нескрываемо поражена его лаской. Наверное, не думала, что он способен и на такое. По-видимому, ей тоже не удалось избежать стереотипных представлений, бытовавших среди митов: суперанималы – грубые, жестокие, кровожадные звери-людоеды; суггесторы – шакалы-паразиты; а супраменталы – святые подвижники, светочи разума, хранители идеалов и последние носители веры. Какая чушь!

Он видел бывших супраменталов, убивавших направо и налево и дуревших еще сильнее от обилия крови. Он видел суггесторов, действовавших настолько умно и тонко, что им удавалось занять гораздо более высокое положение, чем суперам, которым отводилась роль совершенных боевых машин. (Некоторые суггесторы даже управляли колониями.) И он видел, к своему огромному сожалению, опустившихся суперанималов, не сумевших раскрыть данный природой потенциал и превратившихся в жалкое отребье. Вот эти действительно были похожи на шакалов. При случае он отстреливал их, не без оснований считая себя санитаром…

Он улыбнулся женщине. «Со мной не соскучишься, детка. Тебе предстоит сделать еще много неожиданных открытий. И будь я проклят, если когда-нибудь ты не почувствуешь вдруг полноту жизни, не зависящую ни от чего – ни от жестоких внешних условий, ни от собственного невежества!»

Он ощущал чудо жизни так остро именно потому, что рядом всегда дежурила смерть. Что ощущала женщина, он пока не знал. Но надеялся, что она выполнит свое высшее предназначение.

Она расслабилась и приготовилась к тому, что сейчас он снова опрокинет ее на шкуры («И я этого хочу, прости, Господи!»). От ее бравады не осталась и следа. Душа сжималась в черную точку. Она чувствовала себя подчиненным существом, уже не способным контролировать некоторые функции. Ее будто подключили к искусственному сердцу, искусственным легким, искусственным почкам и даже… искусственному мозгу. Это пугающее состояние отторжения плоти достигало пика, когда Локи удалялся, и почти исчезало, когда он совокуплялся с нею. Поэтому она тоже жаждала соитий, чтобы хоть немного ослабла зависимость…

Но он вдруг разительно изменился. Вскочил, задрал голову, потянул носом воздух… Каждое его движение было точным, бесшумным и выверенным. Ей казалось, что она очутилась в логове потревоженного зверя, но при этом сама Барби оставалась глуха и слепа к тому, что мог услышать или увидеть он.

Она невольно отшатнулась. Его глаза остекленели, как у мертвеца. Барби поймала себя на том, что ей знаком этот никуда не направленный или, скорее, обращенный внутрь взгляд…

Ну конечно. Она вспомнила Кешу. Когда мальчонка впадал в транс, он выглядел точно так же.

Но что общего могло быть у ребенка, рожденного в Пещере, и полудикого человека-хищника? Она не знала ответа на этот вопрос и, честно говоря, не хотела бы узнать. Страх охватил ее…

Локи «вернулся» спустя несколько секунд. Бросил ей «Сиди здесь!» и выбрался из бомбардировщика.

Шагах в тридцати от самолета стоял желтолицый и узкоглазый человечек, который поднял руки – наверное, хотел показать, что безоружен. Как будто для Локи имело значение, есть ли у этого заморыша пушка или нет! Супер сразу же определил в нем недоразвитого суггестора и догадался, зачем тот явился сюда, рискуя жизнью. Чтобы служить ему – зачем же еще!

Это был в общем-то предсказуемый сценарий: отделение суггесторов от прочих, расслоение поголовья, установление четкой иерархии. Правда, желтый проявил слишком сильное рвение, и Локи предположил ловушку с десятипроцентной вероятностью. Прикончить незваного гостя было проще простого. Говнюк посмел прийти в логово, чем нарушил установленный порядок. С другой стороны, разбазаривать человеческий материал тоже не годится.

– Иди сюда! – приказал супер.

Студент немедленно повиновался, испытав огромное облегчение. Он понимал, что секунду назад его жизнь висела на волоске. Кажется, угроза миновала. Если только… Если только хозяин не захочет убить его голыми руками. Может, у чужака такое хобби – душить митов или сворачивать им головы.

Поэтому Наката начал возбужденно говорить, торопясь донести до супера цель и причину своего визита. То, что он вторгся в чужие владения без предварительного разрешения, было, конечно, непростительно – он слыхал, как ревностно охраняют суперанималы свою территорию. Но у него была веская причина. Такая веская, что Студент все же надеялся на прощение.

Пока он приближался, Локи уже решил, что с ним делать. Однако Наката этого еще не знал. Поэтому он остановился в трех шагах от супера, не в силах сделать хотя бы еще один. Осознание совершенной губительной ошибки давило на него. Ноги дрожали, а кашу, варившуюся в голове, нельзя было назвать даже обрывочными мыслями…

– Ближе, – сказал Локи, испытывая суггестора на вшивость.

Наката сглотнул слюну и с величайшим трудом передвинул ботинок, не отрывая его ото льда. Он сделал совсем маленький шажок, который стоил ему нескольких горячих капелек в паху… – Еще ближе.

Локи был беспощаден. У него имелся свой резон. Суггесторов надо сразу же ставить в строгие рамки. В пределах этих рамок они могут приносить реальную пользу и вполне счастливо жить. Но не дай им Бог выйти за рамки! Впрочем, абсолютное большинство никогда об этом не помышляет…

Студент просто не мог ослушаться. Осколки его парализованной и раздавленной воли будто высыпались через прямую кишку и остались валяться где-то позади тела, которое покорно двигалось навстречу (боли? смерти? власти?) ледяному взгляду, в котором ничего нельзя было прочесть – ни приговора, ни обещания.

Локи протянул руку. Наката тихонько взвизгнул, не осознавая даже, что вот-вот обделается. Он невольно дернулся, но хозяин мгновенно схватил его за край капюшона и подтянул к себе. Затем дружески потрепал по щеке. Наката ощутил исходящие от супера запахи – мясо, кровь и… терпкий аромат Барбары. Как ни странно, именно это немного успокоило его.

– Спокойно, Нак, – сказал Локи. – Ты правильно сделал, что пришел. Будешь служить мне, и я тебя не обижу…

У Студента глаза полезли на лоб. От удивления он даже посмел открыть рот:

– Откуда… вы… Как вы узна…

Локи криво усмехнулся и довольно ощутимо ткнул его пальцем в живот.

– Это не важно. Что ты там прячешь, Нак? Случайно не пистолет?

Это была, конечно, шутка. Если бы Локи действительно так думал, суггестор уже лежал бы возле его ног со свернутой шейкой.

Наката растерялся. Он казался самому себе смешным – наивный человечек с дурацкой книжонкой и не менее дурацким цветком! Как будто эти жалкие вещицы могли иметь хоть сколь-нибудь заметное значение по сравнению с излучаемой хозяином психической мощью!

(В то же время он был так благодарен суперу за то, что тот назвал его Наком вместо полупрезрительной клички «Студент»!)

Он расстегнул доху и, стараясь не делать резких движений, достал сверток. Развернул его и протянул хозяину книгу. Угодливо усмехаясь, он сказал:

– Они все молятся на это дерьмо. Я подумал, что…

Договорить он не успел. Жесткая, словно покрытая известью стена, ладонь хозяина хлестнула его по щеке с такой силой, что Студент зашатался.

– Это не дерьмо, – очень тихо, чуть ли не ласково объяснил Локи. – Дерьмо – это ты. Сожалею, мой друг, но я привык называть вещи своими именами.

На самом деле он никогда ни о чем не сожалел. Он открыл книгу и вслух прочел строчку из эпиграфа:

– «Оазис ужаса в песчаности тоски…» Песчаность тоски. Как ты думаешь, Нак, что они имели в виду?

Наката превратился в столб, из которого сочилась влага. Впрочем, вопрос был чисто риторический. Но Локи задал и следующий:

– Тебе известно, что такое культура, болван?

– Да, – промямлил Студент. В его мозгу замелькали многочисленные игры, которые он мог предложить хозяину. Но инстинкт подсказывал ему, что все это сейчас не годится. Ведь супер вспомнил о тех, которые жили в прежнем мире. Черт знает, что они имели в виду и что называлось у них культурой!

– Сомневаюсь, – сказал Локи. – В противном случае ты не стоял бы здесь. Культура – это то, чего для тебя не существует и уже не будет существовать. Поэтому договоримся так: ты приносишь артефакты и держишь пасть закрытой. Запомни: только я решаю, что дерьмо, а что нет… Кстати, за подарочек спасибо. Теперь – пошел вперед!

Наката проделал остаток пути до бомбардировщика на непослушных ногах. Влезая в кабину, он несколько раз соскальзывал вниз и слышал за спиной смех хозяина. Тогда он хихикал тоже. В конце концов он забрался внутрь и увидел Барби, сидевшую перед импровизированным очагом, – слегка потрепанную и явно удовлетворенную.

Потом взгляд Студента остановился на смятых шкурах. Его грязненькая фантазия заработала, но он позволил себе быть лишь свидетелем воображаемых сценок. Теперь он просто не помнил того Накату, который в недавнем прошлом посмел предположить, что женщина хозяина будет и его собственностью. Запредельная наглость! Студент вдруг осознал: на Барби у него уже никогда не встанет.

– Надеюсь, вы знакомы? – Локи небрежно шутил, прикидывая про себя, как использовать этого человечка с максимальной пользой. В холуях и суфлерах Локи пока не нуждался. Аналитические способности Нака еще предстояло выяснить. А вот жиденькая воля и легко контролируемое поведение суггестора существенно сужали область применения. Пока Локи видел его только в качестве своего агента на будущей ферме. Глаза и уши, не более.

Значит, Наку следовало вернуться в укрытие митов. Но не сегодня. Локи улавливал приближение новой бури, которая продлится как минимум сутки. Миты, конечно, успеют обнаружить исчезновение одного из «своих». Возможно, они станут гораздо осторожнее и подозрительнее.

Впрочем, это уже не имело особого значения. Супер предпочитал играть с ничтожествами в открытую. Он не сомневался, что в любом случае сумеет удержать ситуацию под контролем.

Локи собирался предложить желтому остатки мяса. Но вместо этого вдруг схватил Нака за горло.

Тот даже не увидел метнувшейся к нему руки. Движение хозяина было молниеносным, как бросок кобры (где, когда и от кого Студент слышал это сравнение? Или, может быть, вычитал в той же книжонке?). А хватка супера была железной. Нак почувствовал себя так, будто шея мгновенно окаменела. Через мгновение его подошвы оторвались от пола, и придушенный суггестор затрепыхался в воздухе.

Локи, словно не замечавший тяжести дергающегося тела, снова принялся вынюхивать воздух. Он почуял приближение еше одного чужака, но не терял времени на сканирование.

– Кто здесь? – прошипел Локи сквозь сжатые зубы. – Кого ты привел с собой, ублюдок?

Оказалось, что глаза у Нака не такие уж и узкие. Сейчас глазные яблоки вылезли настолько далеко, что он мог бы увидеть собственные брови – если бы закатил зрачки и если бы захотел, конечно, – но он хотел лишь одного: остаться в живых. Разве это справедливо – сдохнуть вот так, по недоразумению?

(Да, теперь он думал о какой-то «справедливости» – раньше это словечко из лексикона гнилых либералов вызвало бы у него скептическую улыбочку…)

Он пробулькал что-то невнятное. Ему мешал беспощадный обруч, сдавивший тощую шею. Заметив это, Локи опустил человечка вниз и ослабил хватку. Откашлявшись и отдышавшись, тот залопотал:

– Не знаю, хозяин. Клянусь, не знаю! Я был один… Умоляю!…

Локи не обращал особого внимания на его скулеж. Он доверял только собственной интуиции. А интуиция подсказывала, что эта мразь просто не способна устроить ловушку – кишка тонка. Но были ведь и другие – доминант, арбалетчики, поисковики… Убитый мог иметь брата или отца (или сестру – супер чуял бабу)… Месть слепа… а Нака просто использовали в качестве прикрытия, чтобы найти логово… Смешные эти миты! Как будто кто-либо когда-нибудь сумел приблизиться к суперу незамеченным!…

Поэтому он поступил просто. Схватил Нака за шиворот и выволок наружу. Заставил суггестора опуститься на колени возле бомбардировщика и поднес ствол Громобоя к его голове. Затем крикнул:

– На счет «три» я разнесу ему башку. Раз!…

Локи не ошибся. Опыт позволял ему угадывать, в каких случаях сработают дешевые эффекты. Он никогда не повел бы себя подобным образом с серьезным противником. Вообще с противником. Но сейчас противника тут не было.

Едва он произнес: «Два!», как из ближайших развалин на берегу раздался женский вопль: «Не надо!!!»

– Твоя девушка, Нак? – вкрадчиво спросил Локи.

Студент все-таки обделался и теперь ощущал мучительное неудобство. Проклятая идиотка испортила все! Но хозяин задал вопрос и ждал ответа. Наката кивнул.

– Ну так приведи ее к нам. Мы не против веселой компании, правда, Барби?

Оказалось, что Барбара наблюдает сверху за ловко разыгранной комедией.

Весельем, правда, и не пахло. Робкая курица, проследившая за Накатой от самой Пещеры, веселиться не умела. В принципе. Ее звали Вера. Она была создана либо для заклания в Алтарной Норе, либо для тихого угасания в монастыре. Жизнь жестоко обошлась с нею, предложив третий вариант.

Вера и сейчас плакала, получив выговор от суггестора, который «воспитывал» ее, пока вел к бомбардировщику. Локи не понравилось его поведение – оно было вызывающим по отношению к хозяину. Только босс имеет право воспитывать. Он хотел снова надавать Наку пощечин, но сдержался, чтобы не унижать косоглазого перед самкой. Иерархия на ферме – свята и нерушима с самых первых дней…

Он утешил Веру тем, что пригласил ее поесть. Она явно была истощена и голодна, но не сразу решилась взять предложенное мясо. Да и ела как-то вяло.

Казалось бы, она была типичнейшим митом. Однако в ее подслеповатых глазках Локи разглядел такую способность к любви и самопожертвованию, которой позавидовал бы всякий известный ему супраментал. Интересный может получиться эксперимент! Какой результат даст сочетание генов? Возможно, выйдет что-нибудь стоящее… Поэтому Локи решил в ближайшем будущем оплодотворить и ее.

19. ПУТЬ

Каждый новый километр давался все труднее и казался длиннее, чем предыдущий. Карлос держался на ногах благодаря несгибаемой воле. Собаки выбивались из сил. Чтобы облегчить им работу, он шел рядом с упряжкой, и неумолимое время превращало его в заложника своей быстротечности.

Одна из собак повредила лапу. Карлос мог избавить животное от боли, остановить кровь, но не срастить сломанные кости. Собака была обречена. Карлос понимал, что пристрелить ее означало бы проявить милосердие. Однако так же хорошо он понимал, что, убивая, убивает себя. Медленно, по частям – но быстро, если хотя бы раз взглянуть на это безумие со стороны. И никакое добро не перевесит содеянного зла. Надеяться на искупление – значит роковым образом обманываться. Каждая смерть на совести – будто могильная плита, из-под которой уже не выбраться погребенному заживо. Все, что ему остается, – снова превратиться в зверя и ползти вверх, к свету, который спалит его, ибо звери созданы для сырости, мрака и пожирания плоти себе подобных…

Карлос уже давно бродил по вселенскому кладбищу, среди надгробий, склепов, бездонных ям, – и знал цену способности убивать.

На исходе шестых суток пути его настигла банда суггесторов на снегоходах. Вернее, он позволил им догнать себя. Он не сделал ни единого выстрела. Он даже не доставал оружие. Он просто развел руки, приглашая грешных «смотреть», открыл для них свое сознание… и свет воссиял в тьме.

Спустя некоторое время посреди бескрайнего ледяного зеркала можно было видеть странную, почти противоестественную картину: опрокинутые снегоходы с заглохшими двигателями, собачья упряжка, костер и девять человек, стоявших на коленях перед десятым.

Совместная молитва продолжалась почти час. После того как суггесторы покаялись, испросив формального прощения за содеянные преступления, Божественный Светильник отпустил их с миром. Он оставил им дурацкие тарахтелки и стволы, чтобы новообращенные могли вернуться в свои убежища. Трое сразу выразили желание отправиться в Обитель Полуночного Солнца. Он благословил их и продолжил свой путь.

Никто не должен был видеть его страданий.

Кроме собак.

Наступили девятые сутки. Пробираясь через торосы, он потерял еще двоих животных. Оставшиеся с трудом тащили нарты с грузом. Возле развалин атомной электростанции на Карлоса напали дегро. Эти были абсолютно невосприимчивы к тому, что он мог и хотел им показать. Свет ослепил их и выжег клейма проклятия в их пустых зрачках. Карлос предоставил этим тварям все шансы; они не использовали ни одного.

Вот когда он пожалел о том, что не взял с собой хорошо вооруженных суггесторов! Впрочем, его сожаление было мимолетным и не затрагивало глубин существа. Карлос тотчас же прогнал низкие мысли. Он не приносил и не собирался приносить человеческих жертв во имя сколь угодно великой цели. Если не считать того, что он ежедневно жертвовал собой…

Он пытался удерживать дегро на дистанции. Это отнимало энергию и ослабляло его. Миссия теряла смысл. Кроме того, тварей оказалось слишком много.

Ему пришлось убивать.

Это отняло у него нечто большее, чем энергию.

Он стал ущербным, утратив чистоту и незапятнанность ради возможности уничтожить суперанимала. Вовлеченный в порочный круг насилия и смертей, он потерял себя. Теперь на поверхность поднялась вся та кровь, что была пролита за минувшие тысячелетия. Безграничное болото крови. И брести в нем по колено становилось труднее и труднее. Хотелось наклониться, опустить в него руки, зачерпнуть животворной жидкости и пить, пить, пить…

Собственная неуязвимость или пробудившийся аппетит к уничтожению?

Божественный Светильник выбрал последнее.

И погас.

…Приближалась буря. Карлос не стал искать укрытие. На таком расстоянии он уже вполне мог обойтись без указаний Слепого. Сигналы были интенсивными и более чем понятными. Кошмарные видения ребенка… и черные крылья морока, несущие сквозь нездешнюю ночь мощную Тень супера…

Z-4 двигался навстречу Карлосу, приняв вызов.

И воцарился серый хаос, скрежетавший ледяными зубами, которые сдирали лед с металла и мясо с костей. Когда ослепшие собаки упали, Карлос продолжал идти. Он избежал коварных ловушек природы. Его подстерегало безумие, но он справился и с этой напастью. Он шел до тех пор, пока не почувствовал, что Z-4 совсем близко. Близко, как… смерть, давно дышавшая старику в затылок.

Тогда Карлос собрал оставшиеся силы, и в скрученной вихрями, разорванной в клочья ураганными ветрами тьме образовался коридор, сквозь невидимые «стены» которого не проникала ни одна снежинка…

Слабеющий луч осветил черную глубину.

В конце коридора Карлоса ждал дьявол, заранее отобравший у него пропуск в вечность.

Еще одна дуэль…

20. ПОБЕДИТЕЛЬ

В самый разгар бури суперанимал вдруг начал собираться в дорогу. Это было настолько дико, что Наку сборы сперва показались блефом. Он уже неоднократно попадал в дурацкое положение и стал осторожнее. Он не торопился с выводами, усвоив первый урок: ничего не делать без приказа.

Барби следила за Локи с настороженностью собаки, которой грозят голод и тоска, если хозяин не вернется. Или вернется слишком поздно… Она даже согласилась бы идти следом за ним – прямиком в объятия белой смерти, – лишь бы не чувствовать себя так, словно сотня веревок с крючьями протянута от него к ней. Крючья пронзали ее кожу, внутренности, язык, глотку, глаза… И с каждым его шагом веревки натягивались все сильнее… На некотором отдалении от Локи ей хотелось визжать от нестерпимого и совершенно правдоподобного ощущения: вот он преодолевает критическое расстояние – и срывает ее плоть со скелета, словно набитый мясом розовый комбинезон, выворачивая наружу окровавленную изнанку…

Потом мгновенно наступило опустошение. Супер уходил, безжалостно отсекая все лишнее, и Барби тоже была лишней… Паутина ее старых и новых привязанностей рвалась так легко… Никто не мог избавить ее от утробной тоски одиночества. Вера, Студент – она видела в этих двоих лишь муляжи, по недоразумению попавшие сюда из прошлой жизни…

Барби попыталась заснуть. Ей это удалось, и во сне она проводила своего (самца) Локи почти по-человечески.

– Куда ты? – спросила она.

Кажется, он ответил со своей издевательской улыбкой:

– Надо встретить одного старого друга. Он так спешит ко мне, что даже буря его не остановит. Мы не виделись шесть лет.

– Что мне делать?

– Ждать.

– А если ты не вернешься?

– Я вернусь.

Он сдержал свое слово, которое дал ей в сновидении.

Когда темный силуэт возник в рваной белой пелене, Барбаре показалось, что Локи увеличился в размерах, а его фигура стала асимметричной.

Нет, непоказалось…

Она восприняла это как начало очередного кошмарного сна. Ее рассудок пасовал; краткий всплеск радости (Локи вернулся!) затухающей волной пробежал по телу, будто озноб. А внутри уже все застыло от ужасного предчувствия: с супером что-то случилось; он вернулся неодин…

Вблизи он производил еще более жуткое впечатление. Вся правая сторона его лица была обожжена. Наката, повидавший всевозможные раны и ожоги, сразу понял, что огнемет или факел тут ни при чем. И вряд ли хозяин позволил бы поднести к своей роже раскаленное клеймо размером со сковородку…

Если бы не вопиющая абсурдность подобного предположения, Студент сказал бы, что в голову супера ударила… молния.

Левая рука Локи болталась, как плеть. Трудно было понять, что случилось с раздувшимся и перекошенным телом, но выглядело оно так, будто хозяин прятал под дохой сиамского близнеца, сросшегося с его животом.

Барби и Нак испытали примерно одно и то же: опустошавшее мозг и леденившее сердце дыхание ужаса… Супер превратился в чудовище – в полном смысле слова. Они боялись смотреть на него, однако он притягивал к себе их взгляды как единственная настоящая сущность. А ведь они не имели понятия о внешнем пищеварении…

При этом Локи улыбался. Его губы и борода были коричневыми от крови. Чужой крови. Крепкие зубы отливали невысыхающим пурпуром.

Супер еле передвигал ноги, но даже в таком состоянии он был опасен. И теперь, после дуэли, стал опасен больше, чем когда-либо раньше. Он не обращал внимания на притихших и забившихся в щели людей. Несмотря на это, он казался им воплощением слепой ярости смертельно раненного и агонизирующего зверя, которому осталось только умереть.

Однако уже через несколько часов об отвратительном ожоге напоминало лишь грязно-багровое пятно – будто лицо Локи освещали тлеющие угли, – а его левая рука двигалась с прежней легкостью и быстротой. На голых участках регенерировавшей кожи начали заново отрастать волосы. Фигура… Фигура стала почти нормальной.

Он «переварил» очередную жертву и забрал себе ее силу.

Еще он увидел в действии оружие из Проклятого Арсенала и окончательно избавился от предрассудков.

21. ПОТЕРИ

Лео обнаружил исчезновение Студента и пропажу книги не сразу. Минуло почти двенадцать часов после ухода супера; большую часть этого времени старик провел возле раненых и под конец валился с ног от усталости.

Как только пострадавшим от когтей дегро стало чуть полегче, Лео отправился соснуть в свою каморку. Он не обольщался насчет своих медицинских талантов – облегчение могло быть временным и недолгим. Существовала реальная опасность заражения, а об антисептиках он знал только, что когда-то такие препараты существовали.

Ему было тяжело, очень тяжело. Наверное, тяжелее всех. Хуже, чем мэру, хотя Лео понимал, каково сейчас тому приходится. Но кроме всего прочего, Лео был стар. И вот под самый конец его жизни, с убожеством которой он уже свыкся и в которой нашел свое скромное место, приходит неминуемая беда.

Обидно.

Даже не дали умереть спокойно.

Если у других, более молодых, еще был призрачный шанс увидеть лучшие времена, то Лео на это не надеялся. Он понимал, что означает для Пещеры появление супера. Этого не понимал до конца даже Рой, но старый Лео готовился к худшему. Например, к тому, что его съедят первым.

Он еле полз под гнетом этих мыслей и тягостных предчувствий, от которых не существовало лекарства. Впрочем, было одно средство. Общедоступное и проверенное средство… Лео не лгал детям и взрослым, когда называл засохший цветок волшебным, а книгу магической. Он сам не раз испытывал на себе их исцеляющую силу. Действие этих предметов казалось немного странным, влияние – незаметным и проявлялось далеко не сразу.

Сначала, держа в руках осколки прошлого, надо было преодолеть острую боль и сожаление по всему безвозвратно утраченному – книгам, музыке, покою, весне, любимым людям, – но после этой страшной ностальгии вдруг пробуждалась она…

Надежда.

Надежда на то, что однажды все может вернуться на круги своя (так ведь устроен мир, правда?), все повторится: и величайшие глупости, и величайшие взлеты, – и природа воскреснет, восстанет изо льда, будто мамонт, пролежавший в вечной мерзлоте тысячи лет и чудом возвратившийся к жизни.

Если это не так, тогда неправы пророки. Но случаются ли чудеса? Не являются ли они отражением внутренней потребности пережить то, что пережить невозможно? Сотни тысяч сожженных и отравленных газом в лагерях смерти тоже ведь надеялись на чудо до самого последнего момента…

У Лео начали дрожать руки. Веки покраснели и распухли; на глазах выступили слезы. Он ощущал сильнейшую потребность взять книгу в руки, открыть, увидеть то, что когда-то росло на лугах его юности и, возможно, было невольным свидетелем его первой любви…

Только выдвинув из-под топчана железный ящик, он вспомнил, что дал книгу Накате. Какое-то нехорошее предчувствие опять кольнуло в сердце. Нет, просто боль. (Умереть от инфаркта – может, это лучший и самый легкий выход для него?) Он хотел позвать кого-нибудь из молодых и попросить принести книгу. Потом вдруг вспомнил, что не видел Накату с тех самых пор, как (людоед, Кешкин Бабай) супер увел с собой Барбару.

Догадался ли Лео о чем-то в тот момент? Пожалуй, нет. Но для чего-то он все же преодолел свою опустошенность, заставил себя подняться и шаркающей походкой отправился на поиски книги. Если Накаты не окажется на месте, он возьмет книгу без разрешения. Ему было неудобно просить об этом кого-нибудь другого. Маленькое, но ощутимое преступление против совести; отклонение от принципов… Понятие о неприкосновенности чужого жилища и уважение к собственности слишком глубоко засели в нем еще с тех времен, когда эти слова что-то значили. Но книга и цветок требовались ему не меньше, чем сердечные таблетки.

Если не больше.

…Это были чертовски трудные метры. Пещера, погруженная в траур, казалась склепом; испуганные дети вели себя очень тихо. Лили все еще сидела возле издыхающего Грува – правда, теперь к ней присоединился Рой. Пес держался. Вот тебе и чудо.

А снаружи выла и ревела буря…

Лео постучал дважды.

Не дождавшись ответа, он отставил в сторону пластиковый щит, загораживавший вход, затем раздвинул тщательно задернутую двойную ширму (кажется, Студенту было что прятать от посторонних глаз).

Старик вошел в каморку. В ней витал не очень приятный запах. Лео попал сюда впервые. Он предпочитал посещать места, в которые его приглашали. Он скользнул взглядом по голым красоткам. Студент, похоже, не скучал в их компании.

Что ж – каждому свое.

Лео никого не осуждал. Он отличался исключительной терпимостью – в противном случае просто не выжил бы! – но, честно говоря, Студент ему никогда не нравился. Было в этом замкнутом и серьезном парне что-то неуловимо фальшивое – начиная с его моложавости. Даже когда он улыбался, чувствовалось, что ему наплевать на всех. Гладкая маска из желтой кожи идеально скрывала намерения, а выражение узких глазок трудно было разобрать. Страсть к играм позволяла Студенту демонстрировать превосходство над другими людьми. Он появился в пещере лет десять назад – умирающий от голода одиночка. Больше о нем и его прошлом никто ничего не знал. Разве что Вера могла бы пролить слабенький свет в темный колодец по имени Наката, но ее тоже нигде не было видно. Обычно тихая и до крайности застенчивая Вера не стеснялась обнаруживать свое преклонение перед Студентом – если только их отношения не зашли гораздо дальше. Бедная девушка…

Лео сокрушенно покачал головой. И, что самое неприятное, он не мог взять в руки книгу, чтобы обрести душевное равновесие. Все те же старомодные принципы не позволяли ему делать обыск. Он перебирал только те вещи, которые лежали на крышке металлического ящика, служившего столом. Клетчатая доска с несколькими камнями (кто-то выигрывал черными, имея три дамки против одной белой); кубик Рубика; игральные кости в мешочке; нарисованная от руки «монополия»; костяшки домино; колода карт, нарезанных из (шило вонзилось под сердце Лео!)… нет, к счастью, не из страниц его книги…

Старик испытывал чувство, близкое к отчаянию. Будто больной, шарящий в поисках спасительной таблетки и находящий только никчемную пыль… В каморке Студента было не так много укромных мест, где можно спрятать книгу. Почти все на виду, и чего-то явно не хватает. Лео долго не мог сосредоточиться и понять, чего именно. Он подозревал, что разгадка очень проста, доступна даже ребенку; надо только взглянуть на убогую обстановку свежим взглядом…

Внезапно его осенило. Так и есть! Не хватало верхней одежды. Доху и сапоги не спрячешь под тощим матрасом, а Наката носил еще рукавицы, шапку, два или три меховых жилета…

Лео стало дурно. При мысли о том, что поганец унес из Пещеры книгу, подкосились ноги. И куда он мог бы с нею отправиться? Зачем? Ответ очевиден… Если только дурака не застигла в пути буря и он не замерз, занесенный снегом. Тогда навеки пропали и книга, и цветок.

У Лео не было слез. Случившееся слишком страшно, чтобы плакать. Люди, потерявшие детей, высыхают, чернеют, съеживаются от горя…

Когда старик появился из-за ширмы, он был похож на смерть. Каждое движение было пыткой, но оставаться в каморке Накаты казалось еще более невыносимым. Лили случайно подняла голову, испугалась и бросилась к нему на помощь.

С ним случилась тихая истерика, чего он никогда себе раньше не позволял. Он опирался руками на хрупкие плечи девочки, тяжело дышал и только жалко тряс головой в ответ на ее вопросы. Потом рядом оказался и Рой, почти донес его до топчана, уложил и заботливо укрыл шкурой.

Справившись с отчаянием и немного успокоившись, Лео рассказал ему все. Рой помрачнел еще сильнее, если это вообще возможно. Большие глаза Лили смотрели с безмерным удивлением и болью. Она не могла постичь сразу глубину постигшего людей несчастья. Но в том, что случившееся равнозначно трагедии, сомневаться не приходилось.

У них всех отобрали последнее. Кто они теперь? Личное стадо супера. Часть будет забита на мясо. Часть останется на развод.

Но оживающего цветка уже не увидит никто из них.

22. ОТБРАКОВКА

Суперанимал снова появился в укрытии спустя пару часов после окончания бури. Он пришел не один, и подавляющее большинство обитателей Пещеры пережили новый шок. Его сопровождала вовсе не Барбара, как можно было предположить. Вместо светловолосой шлюхи супер привел с собой Студента, который преобразился так радикально, что прежний образ Накаты был бледной тенью нынешнего. Он сиял гнусным торжеством. И хотя рядом с супером Студент все равно казался рахитичным щенком, он явно приобрел новый статус.

Угрозы нападения не было. Локи заранее просканировал подходы к Пещере и не обнаружил ничего подозрительного. Это означало, что вожак митов как минимум не тупица.

Люди действительно жаждали мести, но Рой запретил им устраивать засаду, прекрасно понимая, что любое враждебное намерение будет сразу же раскрыто супером, и это не приведет ни к чему, кроме новых жертв. Кое-кто предлагал забаррикадироваться в Пещере. Бессмысленно. Они передохнут с голоду, а супер все равно не уйдет. Он способен ждать столько, сколько нужно, прежде чем самоубийцы, запершиеся в загоне, побегут наружу или начнут пожирать друг друга…

Тем не менее Рой до последней минуты опасался, что кто-нибудь может нарушить приказ и начать войну на свой страх и риск. Ярость, горе и попранное достоинство – плохие советчики, если не подкреплены реальной силой. Сила была на стороне супера – причем не только грубое физическое превосходство, но и мощное влияние, действующее вне пределов рассудка.

В голову Роя даже закралась неожиданная мысль, что Наката мог быть одним из непокорившихся отчаянных смельчаков. Почему бы и нет; чужая душа – потемки. Тем более душа Студента, надежно спрятанная за такой плотной ширмой, что разглядеть ее не было ни малейшей возможности. Вдруг в тщедушном теле бьется сердце воина? Ведь умел же он рассчитывать ходы и «сражаться» на игровых полях…

Рой никому не сказал о своем смехотворном предположении. Вероятность, что оно окажется верным, была ничтожно мала. Последние сомнения исчезли после того, как Рой увидел рожу Студента. На ней было написано, что новый «друг» супера намерен поквитаться со своими бывшими соплеменниками за все.

Не теряя времени, Локи велел построиться посреди Пещеры всем женщинам и детям. Поскольку его приказ выполнялся вяло, он вытащил из ножен Тихую Фриду и проткнул мякоть одной из непонятливых бабенок. После этого перед ним возник ее мужик, и Локи уложил его на пол, свернув челюсть коротким боковым ударом без замаха. Воспитательные меры оказались эффективными, и дело пошло быстрее.

Спустя десять минут супер уже прогуливался вдоль неровных рядов – самки слева, детеныши справа – и производил отбраковку. Суггестор Нак следовал за ним по пятам и делал заметки в своей великолепной памяти – на тот случай, если кто-нибудь попробует хитрить.

Старый Лео обреченно смотрел на происходящее из своего угла и думал, что каждый из людей напоминает сейчас завороженного кролика. Рой тоже не отводил глаз от «удава», держа в рукаве нож и выбирая место на теле супера, куда лучше нанести удар. Но вряд ли он успеет хотя бы вытащить клинок…

Если супер захочет забрать с собой больных детей, Рой готов был умереть от его пули. Единственное, что останавливало бывшего мэра, это понимание неизбежного: его легкое самоубийство все равно никому не поможет и ни на минуту не отдалит чью-то ужасную смерть.

В какой-то момент супер вдруг остановился и, обернувшись, мгновенно отыскал взглядом Роя. Затем улыбнулся ему, похлопал себя по правому рукаву и шутливо погрозил мэру пальцем.

«Проклятие! Вот и все, – подумал Рой. – Он расколол меня. Он сделал это давно и просто выжидал. Но почему я до сих пор жив?»

Чуть позже он задал себе этот вопрос еще раз – когда супер приказал Лили выйти из строя и подождать в сторонке.

Она двигалась, как заводная кукла, и смотрела только на дядю Роя. Ее взгляд был словно колючая проволока, продетая сквозь его сердце. Каждое движение и каждая секунда причиняли обоим невыносимую боль.

Где же ты, дядя Рой, всегда вовремя приходящий на помощь? Что это случилось со стержнем миропорядка? Надломленный стержень вынули, и мир, который девочка привыкла считать единственно возможным и устроенным относительно справедливо, рушился у нее на глазах. Фрагменты реальности перемешивались в сознании; на этих зыбких островках отплывали в небытие знакомые ей люди: вон тонул в пустоте дядя Рой, вон барахтался дедушка Лео, а вон Грув зачем-то ползет ей на помощь…

Кстати, Грув полз к суперу, обнажив клыки. Кровавая слюна капала с его губ. Ему полагалось сдохнуть сутки назад, однако он держался до сих пор – и, кажется, теперь становилось ясно, ради чего. Отвратительная и уже загноившаяся рана не давала ему не то что свободно двигаться, но даже подняться на лапы. Он тоже двигался, как автомат, но автомат, запрограммированный на уничтожение врага. И было очевидно: его «батареи» окончательно сядут только тогда, когда челюсти вырвут чужую глотку.

Локи понял это раньше, чем пес сумел приблизиться на расстояние нескольких шагов. Пристрелить, что ли, собачку? Это заняло бы долю секунды. Однако ему хватило одного взгляда, чтобы оценить исключительные качества помеси. И если среди псов тоже бывают свои супера, то вот один из них. Отличный экземпляр. Почти идеально приспособленный к новым условиям. Преданный хозяину вплоть до самопожертвования – и это уже проверено на деле… Если выживет, надо будет поэкспериментировать, скрещивая его с дикими собаками и волками. Локи мог бы вылечить псину, «подкачав» витальной энергией, но для этого им следовало остаться вдвоем в более спокойном месте.

Супер ничего не имел против того, чтобы на ферме появился десяток-другой четвероногих. Это облегчит охоту и охрану.

Локи дал псу подползти совсем близко. В глотке Грува заклокотало глухое рычание. Он собрал последние, стремительно тающие силы для броска. И сумел оторваться от цепко державшей его земли, рванувшись вверх сквозь невероятную, адскую, плотную, как резина, боль…

Но его движения были слишком медленными. Локи двигался гораздо стремительнее. Он схватил кобеля руками за челюсти, вздернул вверх и потянулся к его горлу, обнажив клыки…

В этот момент Рой тоже бросился на супера. Тот отшвырнул пса и встретил мэра неотразимым прямым в голову. В последний момент он существенно смягчил удар и только поэтому не сломал Рою шейные позвонки.

Нож, конечно, не достиг цели. Клинок не проткнул даже доху супера. Рой начал падать назад. Кровь выплеснулась из носа, а в голове взорвалась сверхновая звезда. Он рухнул без сознания рядом с Грувом, исчерпавшим скудный запас адреналина.

В той же руке супера, которой он свалил мэра, появился Громобой – пушка будто сама прыгнула в нее, и в восприятии митов прыжок занял неразличимое мгновение. Хотя с лица Локи не сходила спокойная уверенная улыбка, он был недоволен тем, как разворачиваются события. Он хотел уладить проблемы по-хорошему и с минимальными потерями. Неужели все-таки придется пристрелить десяток самых активных придурков, прежде чем остальные поймут наконец, что от них требуется? Вон и старая кляча торопится стать покойником, хотя годится только на консервы…

Локи никогда не убивал без необходимости. Сейчас миты упускали удобный момент для того, чтобы навалиться на него всем скопом. В таких случаях уже никто не думает о личной безопасности. Охваченная безумием толпа кажется иной раз пострашнее снежной бури. Но только кажется.

Локи приготовился отразить нападение и знал, что для восстановления порядка достаточно будет пристрелить передних…

Однако ничего не произошло. Только какая-то тощая девчонка взвизгнула и бросилась к мэру. Локи не стал убивать дикарку за нарушение порядка. Она была одной из немногих здоровых самок, отобранных им для вполне определенной цели. К тому же смазливенькая… Он не видел ничего вредного в том, что она утрет кровавые сопли вырубившемуся вожаку…

Стоп! Своим сверхъестественным чутьем супер уловил что-то еще. Некую особую вибрацию, которая многое объясняла. Скрытый фактор взаимодействия… Когда он понял, в чем дело, его улыбка стала почти добродушной. С этими людишками не соскучишься!…

Убедившись в том, что суицидальных попыток больше не будет, Локи продолжал изучать и подсчитывать поголовье.

Тем временем Рой начал постепенно приходить в себя. В первые секунды ему показалось, что он уже очутился в раю. Любимое лицо было так близко, нежные руки гладили его, а невинные губы шептали ласковые слова. Ангел Лили…

В ее волосах увяз оранжевый нимб святости, и прежде чем Рой понял, что это отсветы костра, Локи выдернул его из рая.

Супер отодвинул девчонку, схватил мэра за бороду и поставил на ноги. Рой был на голову ниже гиганта, и на уровне его глаз оказалась широченная и твердая, как скальная порода, грудь.

– Ты заработал второе штрафное очко, – уведомил Локи. – Третье будет последним, а мне бы этого не хотелось. Ты неплохой мужик, Рой. Если не станешь нарываться, я сделаю тебя боссом охотников. Подумай над моим предложением.

При этих его словах суггестора Нака перекосило. Прежний соперник имел шансы возвыситься снова. Этого еще не хватало! Господин мэр был непотопляемым. Студент лихорадочно соображал, как бы все-таки помочь ему утонуть. Оказалось непростым делом пустить на дно дырявый таз…

– Нехорошо, Рой, – продолжал Локи. – Почему ты не сказал мне, что эта девчонка – твоя дочь? Тебе самому хотелось поиметь ее? Понимаю, хотя лично я предпочитаю более мясистых. Ты получишь ее после того, как она забеременеет. Советую попробовать оральный секс – для плода вполне безопасно. Но больше никаких сюрпризов, договорились?

Рой не слышал его последних фраз. Шум крови в голове заглушал все. Его грязная тайна была раскрыта легко и быстро; он захлебнулся в собственном дерьме и больше уже не пытался цепляться за ложную надежду и ущербную любовь…

Но Лили слышала все. И неустойчивая башня ее разума закачалась, дала трещину, а затем рухнула.

Всего Локи отбраковал шестерых детей и заодно отобрал для оплодотворения десятерых здоровых молодых самок. Это стало ясно после того, как Нак осведомился у каждой о менструальном периоде и принялся в уме составлять график совокуплений.

А спустя еще некоторое время из Пещеры вышли четверо и направились в сторону Логова. Лили брела рядом с Локи. Нак держал за руку обреченного мальчика.

Лео пытался догнать их, крича вслед суперу:

– Возьми меня вместо ребенка!

Он запомнил на всю оставшуюся жизнь, как чужак обернулся и бросил с уничтожающей ухмылкой:

– Я ненавижу старое мясо.

23. СРЕДИ ТЕНЕЙ

Бабай забрал мамочку Лили. Кеша заранее готовился к этому. У него даже хватило сил выдержать взгляд Бабая, когда тот изучал выстроившихся в ряд детей. Странно, что чудовище признало его здоровым, – сам он чувствовал себя разваливающимся на части. А ведь было еще кое-что – попытка чудовища влезть ему вовнутрь. Он ощутил это и, руководимый инстинктом самосохранения, поставил непреодолимый экран. Притворился тупицей. Обычным ребенком. Таким же, как все. Но страх его был вполне естественным.

Он понимал, чего нельзя допустить ни в коем случае. Проникновение чудовища в разум равносильно заражению. Это как смертельная болезнь; возможно, тело останется нетронутым, но мальчик Кеша исчезнет, растворится – в лучшем случае. В худшем он превратится в одно из «щупалец» Тени, обитающей в подвалах реальности, в слоях кошмаров и пророческих снов, которые сбываются с ужасающей точностью и потому еще страшнее…

Там он будет навечно заточен в незримой тюрьме. Такое случалось иногда с хорошими мальчиками или девочками в сказках, которые сочиняла мамочка Лили, однако потом непременно появлялся добрый волшебник, отчего-то похожий на (мэра? папу?) дядю Роя, и спасал всех. Заколдованные злым чудовищем дети просыпались и ехали домой, в свои пещеры, на спинах больших четвероногих животных. Сказочные животные назывались лошадьми. Лили прочитала о них в книжке, а дедушка Лео даже видел их сам, когда жил в волшебной стране, не обозначенной ни на одной карте и называвшейся «Добрые старые времена»…

Кеша уже усвоил, чем действительность отличается от сказки, – никаких добрых волшебников не будет. Никто ему не поможет и не приедет, чтобы освободить его. Он погибнет, если не спасет себя сам.

Бабай ушел на время, и по крайней мере один канал восприятия очистился от его тлетворного влияния. Но этого было мало. Образы чудовища непрерывно дробились и размножались в мозгу, окружали сознание трепещущими завесами своих черных крыльев. Кеша не мог прогнать их совсем; они служили постоянным отравляющим существование фоном, помехой, шумом, который мешал сосредоточиться.

Медленно действующая отрава проникала исподволь, коварно уводя к пассивной созерцательности, дремоте, кошмарным снам, заманивая в ловушки искаженного мира. Кеша и сам понимал, что придется проникнуть туда, но он хотел сделать это по своей воле; уйти, как взрослый разведчик, покидающий теплое укрытие и отправляющийся в снежную бурю с риском для жизни, – а чудовище пыталось втащить его туда в качестве парализованной и обессилевшей приманки…

Он долго не мог решиться. По правде говоря, даже в Пещере, привычной родной Пещере, существовали темные закоулки, куда он до сих пор боялся заходить. Например, тот черный коридор в самой глубине – кажется, чудовище воспользовалось им, чтобы добраться до Накаты (и Веры?)… Старшие дети рассказывали ему про железную дверь в конце коридора, через которую можно выйти наружу, но обратно уже ни за что не попадешь. Кешу это почему-то жутко испугало: оказывается, совсем рядом есть места, откуда возврата вообще не бывает.

Что же говорить о руинах вокруг Пещеры? Иногда, в относительно хорошую погоду, он играл неподалеку от входа под присмотром взрослых. Кеша помнил, как однажды его пригвоздил к месту жуткий скрежет, который донесся из развалин. Покрывшись потом на ледяном ветру, он не мог понять, почему другие дети и даже их матери ничего не слышат.

Звук был таким, будто под толстым слоем льда и битого камня вдруг пробудилось нечто гигантское. Оно пошевелилось и сделало первую попытку восстать из руин. Не вполне живое, но и не до конца мертвое. Мальчик улавливал разницу. Оно напоминало ему тикающий механизм часов, только было в миллион раз больше, сложнее и… страшнее.

Оно не считало, а отсчитывало время.

Что будет, когда время истечет, Кеша не представлял. Он просто побоялся соваться туда, не рискнул заглядывать в воронку, которая непременно засосет. То место поблизости от Пещеры тоже было Точкой Невозвращения…

А вот шепоты призраков из развалин его нисколько не пугали. Иногда он слышал сотни очень тихих голосов, звучавших одновременно – как шорох бумаги или пепла. Они и доносились из пепла, занесенного снегом, схваченного льдом, от чего снег и лед стали серыми… Совершенно не страшные голоса. Они принадлежали людям, которые ушли давным-давно, и теперь потерянно блуждали, будто эхо, в гулком, опустевшем времени. Голоса обычных людей – таких, как дедушка Лео, как Лили, как дядя Ярослав. Среди них были тонкие детские, старческие хриплые, ласковые или жалобные женские, низкие мужские.

Кеша, конечно, не различал слов, часто произнесенных на десятках чужих языков, которых он не знал. Но даже когда он слышал знакомую речь, ему отчего-то казалось, что это просто банальности, полностью понятные только самим призракам. Хныканье ребенка, выпрашивающего какое-то «мороженое»; перебранка жены и мужа; утренние новости по «ящику», в котором живет «говорящая голова»; голос женщины, которая почему-то стонет, когда ей не больно, а хорошо. Дедушка Лео тоже наверняка понял бы, в чем дело, но Кеша не спешил делиться своей тайной. Он не хотел прослыть странным, не хотел, чтобы его дразнили…

А голоса… Он привык к ним. Это был засоренный эфир прошлого. Волны, летящие сквозь годы, улавливались антенной его необычного и пока неуправляемого внутреннего «приемника». Он не умел точно настраиваться; иногда он прислушивался к нездешнему зову, чтобы просто не было скучно; порой отключался совсем. Внутри Пещеры голоса раздавались чрезвычайно редко. А те, что все-таки пробивались, принадлежали неоченьхорошим дядям…

После того, как началась буря и образ чудовища померк, превратился в неосвещенное зеркало, Кеша впервые в жизни попытался специально войти в транс. Он просто не знал, что для этого нужно делать. Раньше «выпадения» были абсолютно непредсказуемыми и случались когда угодно и где угодно. В надежде, что это придет во сне, он попробовал лечь и заснуть в темной каморке, где ничто не отвлекало его, но там мешало отсутствие мамы Лили. Он чувствовал ее запах, собственную затерянность, одиночество – и начинал плакать от того, что не находил ее рук…

Тогда Кеша пошел к дедушке Лео, но сразу догадался, что тот хочет побыть один. Дядя Рой перенес Грува в свою комнатушку и лежал рядом с ним, уставившись в пустоту. Кеша заглянул туда только на секунду. Грув показался ему мертвым, да и дядя Рой, честно говоря, тоже. Нет, он не хотел бы встретиться с Тенью, оставшись здесь, рядом с двумя мертвецами…

В нем появилась какая-то недетская жесткость, беспощадность к себе, и к тому же он больше не испытывал бесполезного сочувствия к другим. Сердце пришлось запереть на замок, чтобы накопить в нем достаточно силы. Он должен быть твердым и цельным, как кристалл; не растрачивать энергию по пустякам, не позволить расплести себя на нити, будто кусок ветхой ткани. Чтобы победить и выжить, надо безжалостно вырвать из души растягивающие ее крючья привязанностей…

В конце концов он понял: от внешних условий мало что зависит. Он сел возле костра – хмурый строгий человечек – и стал глядеть на огонь. Это был верный способ. Присутствие других людей не имело значения. Мерцающие пятна их глаз остались за пределами круга, очерченного его сосредоточенностью.

Он смотрел на танцующие язычки пламени до тех пор, пока не увидел в них маленьких дьяволят, не способных причинить настоящее зло. Это были простые усыпители. Но по мере того как Кеша оказывался в их власти (добровольно отдавая то, что считал возможным отдать), они уступали место проводникам.

Проводники уже были довольно жуткими созданиями – особенно те, которые провожали в (логово Бабая?) область обитания Теней и Чудовищ… После долгого и постепенного погружения Кеша добился того, чего хотел: он стал странником в непостижимых разумом пространствах и больше не был пассивным грузом, который перевозила внутри себя утлая лодчонка, слепо блуждающая по воле течений в океане кошмаров…

Внезапная вспышка ослепила его. Это была бомба, взорванная озарителями. Мир мгновенно изменился. После взрыва все вывернулось наизнанку, превратилось в негатив реальности: огонь уже был черным, а камни – белым обжигающим сиянием; твердое оказалось зыбким, мягкое – непреодолимым, тяжелое – летящим, невесомое – давящим…

Потом мальчику стало легче. Вспышка очистила его восприятие, стерла привычки, за которые он судорожно цеплялся, лишь бы не потерять ориентиры возвращения, – но, как выяснилось, для дальнейшего погружения следовало отказаться от всего, что удерживало на поверхности, отрезать поплавки, чтобы уйти в глубину.

Вот тут-то, у последнего порога, его охватил настоящий страх, не идущий ни в какое сравнение с тем, что он испытывал до сих пор. Раньше он едва касался мерзкой пупырчатой кожи страха, а теперь оказался внутри его черного небьющегося сердца. Тут была только стылая, вязкая, стоячая, мертвая кровь. Жутчайшее озеро поросло ряской немощи; на дне его лежал утопший и раздутый паралич; лишь изредка кричала выпь отчаяния; туман бессилия висел над тем неописуемым «местом», и не давал дышать, и не позволял раздвинуть себя руками…

В этой трясине Кеша увяз почти сразу же. Спустя неопределенное время он понял, что пытаться вырваться бесполезно – это трусость, бегство, прямое попадание в приготовленную для неопытных странников ловушку. Путь к спасению пролегает через полную безнадежность, предельные состояния, и те испытания, которые выпали на его долю, нельзя смягчить, а надо принять их как должное и постараться пережить, претерпеть до конца, испить до дна то, что может оказаться ядом или противоядием – не узнаешь, пока не попробуешь…

Он перестал сопротивляться страху, который достиг пика… и внезапно схлынул, пошел на спад. И выяснилось, что ужас тоже был иллюзией. Его липкая пелена рассеивалась, открывая наконец запредельные ландшафты вне времени и расстояний.

Тени обитали здесь. Они были взаимопроникающими, и чудовище оказалось лишь малой частью этого гигантского клубка бесплотных червей. Каждая Тень тащила за собой шлейф влияний, а чувствительные «щупальца» окружали их, будто паутина, сотканная из обнаженных нервов.

Обнаруживать свое присутствие здесь было опаснее, чем выйти одному и без оружия против стаи голодных волков, но если незадевать подрагивающих струн…

О, это было трудно. Особенно для мальчика, к которому прежде Тени являлись сами. Сейчас он тоже был сгустком, робко протягивающим в кубло свое собственное единственное «щупальце» – в нем сконцентрировалась его ненависть к Бабаю, желание отомстить, выжить, спасти себя и других, а клеящим раствором, скрепившим все это воедино, была любовь, не знающая пощады.

Так он «пробирался» и «скользил» между Тенями, хотя его поиск не имел ничего общего с перемещением в пространстве. Он обнаружил сгустки Роя, Лео, Грува, Лили… У них не было «щупалец», и потому они были обречены на слепоту и бездействие. Они покоились, оплетенные коконами жертвенности, будто мертвые мухи в паучьем запаснике. И, что самое страшное, эти коконы не были чем-то внешним. Люди сами сплели себе клетки, выдавливая из цепенеющего сознания лишь тонкую, свивающуюся в петли и удушающую нить неведения…

Теперь их вдобавок окружали кольца из «щупалец» чудовища, которые надежно сторожили свою добычу. Кеша даже не пытался освободить их. Это было невозможно – пока они не захотят освободить себя сами. Ловушки отпирались изнутри… В его силах было только отсрочить конец. Кеша не рискнул установить с ними потустороннюю связь. Вряд ли они могли хоть чем-нибудь помочь ему.

В его изменившемся сознании вдруг забрезжили смутные образы куколок – существ, претерпевающих внутри коконов необратимую трансформацию. Отстойники смерти. Хранилища обреченных младенцев и маразматических стариков…

А он обязан был в одиночку сделать то, что еще мог.

Окруженная короной истинной мощи Тень чудовища казалась неуязвимой и неприступной – хищная звезда, поглощающая сателлитов и подпитывающая себя их энергией. «Там» были не менее устрашающие Тени других суперов и нечеловеческих созданий из иных миров, но Кеша был настроен на одного-единственного врага. Его силы таяли, а проникающее «щупальце» укорачивалось и утончалось, постепенно утрачивая способность к влиянию…

И все же он нашел ключ, отпирающий запертую дверь. Рядом с супером находилась Барбара – тоже окруженная коконом бессилия, однако она уже наполовину срослась с Тенью чудовища, переплелась с ним настолько тесно, что оторвать ее можно было, лишь обрубив связующие «органы». Кеша понял, что означало выражение «резать по живому», но он не стал делать бессмысленную и гибельную попытку спасти Барби.

Вместо этого он воспользовался ее неспособностью защищаться. Внутри омертвелого кокона оказалась рыхлая сердцевина гниющего плода.

Проникнув в ее сны, он прикоснулся к сокровенному – к ее любви, страданию, отчаянию, вожделению и, самое главное, к ее зависимости. Эти чувства и ощущения, неизвестные ему прежде, нашли отражение в смутно знакомых ему символах, словно он частично вспомнил свою прошлую жизнь, когда был взрослым, как дядя Рой, но таким же слепым и беспомощным перед настоящим злом. А теперь его память затеяла странную игру: она раскладывала болезненные лиловые (части тел? раковины?) цветы на черно-белой клетчатой доске…

Барби была слабым местом, ржавым звеном цепи, сковывавшей невидимый защитный панцирь Локи. Сама она не смогла бы даже пошевелить пальцем, чтобы нанести ему малейший вред. Но если есть перчатка, валяющаяся без дела, то рано или поздно найдется рука, которая поднимет ее и попытается надеть.

24. СОМНАМБУЛА

Барбара, лежавшая в кабине бомбардировщика, заворочалась во сне. Но тут же ее тело напряглось, судорожно дернулось и замерло, быстро спеленутое невидимой смирительной рубашкой. Словно кто-то, управлявший ею, опасался, что она может разбудить Локи неосторожным движением.

У супера был очень чуткий сон. Правда, после изнурительного сексуального марафона он спал глубже, чем обычно, и чувствительность немного притупилась. До этого он изнасиловал Веру – занятие прескучнейшее, все равно что трахать рыхлый тающий сугроб, – а Лили решил оставить на завтра.

Кабина оказалась тесновата для пятерых, не считая хилого детеныша, который занимал совсем немного места, – и Наку пришлось с близкого расстояния наблюдать за соитием хозяина сначала с его девушкой, а затем и с Барби. Он смотрел на это равнодушно, не мастурбируя и даже не особенно возбудившись.

А Локи было тем более плевать. Он не испытывал ни малейшего неудобства, занимаясь любовью в присутствии суггестора и митов, – точно так же, как если бы за ним наблюдали собаки или дегро. Он чувствовал себя вполне раскованно и свободно.

Почти непрерывная бешеная скачка длилась еще дольше, чем в первый раз. Барби все больше входила во вкус, обнаружив в себе эксгибиционистку. Она будто мстила за что-то (за боль ревности, а может, и за чистоту) этой соплячке Лили, забившейся в угол и зыркавшей оттуда с совершенно безумным выражением лица. Чертова девственница! Если б не она, глядишь, все было бы иначе…

Детеныш почти сразу же заснул, изнуренный дальним переходом. Кажется, он не вполне осознавал, что его ожидает через несколько часов. И слава Богу.

Вера лежала, отвернувшись, и давно выплакала все слезы. Теперь ее глаза были черны, как высохшие колодцы, но никто не видел эту пугающую черноту. Локи считал, что осчастливил бабу – когда еще на нее взглянет настоящий мужик! Нак с его желтым стручком не в счет. В будущем суггестор станет ей кем-то вроде мужа (до чего же смешное евнухоидное словечко! – жалкий обрубок, оставшийся от «мужчины»).

В общем, супер заснул утомленным и удовлетворенным. Он был уверен, что трусливый суггестор будет сторожить подступы к логову лучше цепного пса. Но даже в этом он переоценил Нака. Того хватило всего лишь на несколько часов. Он сделал обход, чтобы размять ноги и продрать глаза, но ветер усиливался, и Студент поспешно вернулся в согретую огнем очага и дыханием людей кабину.

Некоторое время он пытался бороться с дремотой, составляя в уме шахматную задачу, но вместо белых и черных абстрактных фигур в мозгу постоянно возникали вполне реальные образы: проклятый мэр на позиции белого короля; черный ферзь Барби; белая ладья – Грув; парочка пешек – идиотка Вера и смазливая сучка Лили (тайная любовь Роя, мать ее так! Несостоявшаяся жертва инцеста… Долго же мэр прятал свое дерьмо… Ну ничего, вскоре он получит дочку обратно с подарком в брюхе – в сохранности, но не в целости. Ха-ха…).

Была, правда, еще одна фигура, очертания которой Нак почему-то не мог различить. Он также не мог дотянуться до нее, не мог контролировать, и это его раздражало, как заноза в заднице. Только потом, когда он сделал начальную расстановку, фигура вдруг выплыла из мрака без его участия – оказалось, что это белый ферзь, разрушивший своим вмешательством весь замысел.

Испугавшись галлюцинаций, Нак бросил вредное занятие. Веки слипались. Он понял, что вымотался до предела, хоть и не кувыркался с бабами. Сказывалось нервное перенапряжение. Рядом с супером он не мог расслабиться ни на секунду.

Вскоре Студент уже сладко спал, привалившись спиной к переборке. На его губах лопались пузыри. В полудетском лице появилось что-то беззащитное. Он тоже не слышал, как дернулась Барби. Вдобавок существо, находившееся далеко отсюда и державшее женщину на прочном поводке, позаботилось о маскировке намерений и действовало чрезвычайно осторожно.

Следующее ее движение уже было плавным и совершенно бесшумным. Кукловод приспособился.

…Рука раздвинула полумрак, скользнув по воздуху, как ночная птица. Было некое несоответствие в том, что она двигалась абсолютно независимо от других частей тела. Голова даже не повернулась. Дыхание осталось ровным и замедленным, характерным для состояния глубокого сна. Ноги уперлись в пол, и туловище слегка повернулось, чтобы поднятой руке было удобнее. Другая рука оказалась вывернутой и зажатой в крайне неестественном положении.

Кому-кому, а Барбаре было, кажется, все равно. Ей снился нездешний мир. В сновидении она лежала на кровати, усыпанной цветами (откуда она знала, что эти разноцветные ломкие пахучие штуковины называются цветами?). Так много цветов, что ценность каждого была смехотворной. Увянут и умрут – вырастут новые…

И в самом деле: цветы ворохом сыпались сверху, из темноты, – подарок от неизвестного воздыхателя. Барби тонула в облаке сложных ароматов, а чудесный дождь не прекращался ни на минуту… И фиалки упали на ее глаза… И роза оцарапала шипами обнаженную грудь… И лепестки маков прилипли к губам… Левкои ласкали шею… Из вагины росла плотоядная орхидея…

Барби превращалась в цветы. Ее волосы стали стеблями астр, соски – бутонами тюльпанов, ушные раковины – лилиями; из-под ногтей вытягивались нарциссы. Язык заострился, как гладиолус; сквозь кожу полезли незабудки… Она уже не видела этого, но чувствовала себя так, словно была земляной насыпью, усеянной цветами. Насыпью над собственной могилой…

Тем временем ее рука подбиралась к поясу Локи. Он никогда не ложился спать голым – даже после изнурительного секса. В любую секунду он готов был вскочить и драться, а для этого лучше быть одетым и вооруженным. Пожалуй, имелась еще одна причина – он не хотел бы, чтобы гаденыш Нак из любопытства лапал Громобоя или Тихую Фриду. Это отдавало кощунством и осквернением. Все равно что позволить суггестору нагадить на алтаре.

Но не суггестор прикоснулся к Тихой Фриде. Рука Барбары легла на рукоять ножа. Почему она не потянулась к Громобою? Неизвестно. Может, Барбара вдруг неведомым образом ощутила, что у клинка было женское имя и коварная женская суть… Во всяком случае, пальцы нежно поглаживали (ядовитую змею – но что такое змея?) шероховатую кожу, которой была обтянута рукоять. Старую, хорошо выделанную кожу. Человеческую кожу, содранную с ляжек женщины, которую звали Фрида. Спустя много лет у Фриды появилась возможность отомстить жестокому мужскому племени. Это была лучшая, холодная месть, остывшая до температуры льда…

Рука Барбары приготовилась преодолеть последнее препятствие, но вдруг оказалось, что Фрида свободна. На ней не было затянутой супером узды! Один только Локи знал, как распускается сложный узел, и он надежно завязал его, прежде чем уснул. Тогда кто освободил Фриду? Еще одна загадка…

«Свободна, свободна, ш-ш-ш-ш…» – пропела Фрида свою песню немого убийцы. Теперь уже она управляла рукой, как всадник – лошадью. Рука была всего лишь мышечным двигателем, обладающим физической энергией и силой для удара, но клинок делал главную работу – искал дверь, в которую должна войти смерть.

Другого шанса не будет. Локи слишком силен. У Фриды был выбор – горло, глаз, сердце, яремная вена…

Где-то совсем рядом бился пульс, перетекала кровь, вкус которой она уже изведала когда-то. Кровь самца, убившего хозяина. Настоящего хозяина, окрестившего оружие… Фрида жаждала испить этой крови снова. Одурманивающий, пьянящий запах; неотразимая близость… Пить дольше, убивать медленно…

Но тот, кто направлял руку Барбары, проявил твердость. Он не хотел оставлять суперу ни малейшего шанса.

Фрида, занесенная над безмятежным лицом спящего Локи, едва заметно подрагивала. Это был единственный признак незримой, но упорнейшей борьбы. Победил тот, кто находился на другом конце сомнамбулического манипулятора. Фрида резко устремилась вниз.

Локи проснулся за мгновение до того, как острие клинка прорвало его правое веко. Приближение смерти разбудило супера. Неразличимо малого времени уже не хватило, чтобы сохранить жизнь, но зато он успел забрать с собой ту, которая предала его – пусть и не по своей воле. Движение Локи, доведенное до полного автоматизма, было одинаково быстрым независимо от того, бодрствовал он или дремал, ел или испражнялся.

Фрида уже пробила глазное яблоко, перерезала пучок зрительных нервов и двигалась дальше, чтобы погрузиться в омерзительно рыхлую субстанцию, в которой было так мало любимой ею крови. Но зато это был самый надежный способ забрать жизнь.

А рука Локи выхватила из кобуры Громобоя. Она действовала быстрее, чем рука Барбары. Грохот разорвал тишину. Для супера момент выстрела совпал с короткой агонией. И в этот же момент Фрида пронзила его мозг и провернулась в ране.

В отличие от Локи Барби не успела проснуться и умерла во сне.

Цветы по-прежнему росли вверху, а она стала сначала черной сырой землей, плодородным слоем перегноя, в котором копошились насекомые, – затем опустилась глубже, еще глубже, пока не попала на нижний этаж, где не было даже скользких корней, зато лежали ровные струганные доски – мертвая гниющая древесина. Она очутилась в ящике, который оказался вовсе не цветником, а рассадником червей… Затем сверху обрушился заступ и проломил ее грудь. Все это было динамичными, но крайне недолговечными образами ее последнего сна. Сон закончился. Тело, обожженное частицами горящего пороха и отброшенное выстрелом в упор, ударилось о спинку пилотского кресла и перестало жить. Прекратился ток крови; воздух вышел из разорванных легких; энергия истекла в пустоту…

Локи сделал только один выстрел – последний всплеск жизни перед исчезновением. Сила отдачи развернула его, и он остался лежать на спине с торчащей из глазницы рукоятью ножа – будто с подзорной трубкой, приставленной к глазу.

Еще один мертвец появился внутри мертвого ангела. Он присоединился к сонму призраков, которые ожидали нового «гостя», способного реанимировать их силой своего воображения.

Кожа, обтягивающая рукоять ножа, была раньше чистой, отвратительно розовой, как поверхность протеза. Но это была натуральная кожа. И сейчас на ней вдруг начал проступать странный темный рисунок, похожий на татуировку. Линии сливались и стягивались; расплывчатый контур становился вполне узнаваемым.

Сердце появилось на рукояти Тихой Фриды. И это сердце ритмично пульсировало.

Голос Громобоя разбудил всех, кроме убитых и… Веры. Вера не спала. Она не могла заснуть, и ей казалось, что не сможет уже никогда. Следующим «сном» будет попросту смерть.

Сперма Локи застыла черным льдом, сковавшим ее внутренности. Память о том, что он с нею сделал, превратила мозг в проекционный аппарат, постоянно прокручивавший один и тот же ролик.

Ад тлел в ее голове.

И после всего случившегося она увидела это.

…Она не собиралась кричать, хотя убивающая сомнамбула была поистине жутким зрелищем – гораздо более жутким, чем убивающий супер. Вместо того чтобы громко визжать, Вера начала бесшумно смеяться.

25. ВЕДЬМА И ЛЕПЕСТКИ

Спросонья Нак не сразу сумел отличить реальность от кошмара. Лучше бы это был дурной сон и лучше бы он мог проснуться еще раз! Но не получалось. Запахи гари и крови, а также заложенные уши убеждали в том, что закрывать глаза бессмысленно – все произошло на самом деле.

Бог был повержен и, значит, оказался не богом, а самозванцем. Студент не на того поставил и проиграл. На сей раз реванша, похоже, не будет. Дважды в жизни он терял опору, однако теперь потерял гораздо больше. Он лишился хозяина и остался один на один с плохо устроенным миром. Падение с высот наместничества оказалось стремительным и труднопереносимым.

Некоторое время он сидел, тупо глядя на нелепый розовый член, торчавший из глаза мертвого супера, и даже не пытался справиться с охватившим его ощущением тотального абсурда. В какие игры он пытался играть совсем недавно? Главное, зачем?…

А это что за сломанная кукла? Вернее, две сломанные куклы… Или три. Одна вроде шевелится… Черт, кто-то подбросил на доску лишние фигуры…

Из темноты донеслось жалобное поскуливание. В углу проснулся и плакал от страха детеныш. Вдобавок Наката почуял запах его мочи. Кабина бомбардировщика показалась Студенту ужасной ямой, в которой ничтожество человека, мерзость его плоти и надменная брезгливость сознания, ввергающая во все мыслимые беды, обнаруживались во всей своей красе, напрямую, обходясь минимумом аллегорий.

Накату чуть не стошнило от отвращения к самому себе. Он замотал головой и засучил ногами. Липкая картинка, сочившаяся дерьмом и кровью, все равно не отклеилась от его глаз и продолжала жечь их, будто темное пламя…

Надо бежать отсюда. Взять пистолет супера и бежать. Но куда? Для начала – подальше от этого места. А долго ли он протянет в ледяной пустыне один, пусть даже и вооруженный пушкой? Восемь, десять, двенадцать патронов – сколько там осталось? Хватит на неделю, если волки не нападут стаей. А дальше? Дальше голодная смерть. Но скорее всего ему помогут умереть. Кто-то утолит свой голод, обглодав его кости. Да, выбор невелик.

Придется возвращаться в Пещеру. Интересно, что они с ним сделают? Он пока еще мог взглянуть на ситуацию со стороны, будто оценивал положение пешки в шахматной партии. Нет, правда интересно. Они убьют его быстро, медленно или оставят в живых? Как ни странно, последнего он боялся сильнее всего. Он окажется в положении неприкасаемого. Или наоборот – шелудивого пса, которого каждый посчитает своим долгом пнуть ногой, отгоняя подальше, чтобы не испачкаться. Как они будут называть его: «членосос»? «вонючий предатель»? просто «вонючка»?…

Слишком долгая пытка. И каждый день будет накапливаться неоплаченный должок…

Значит, надо заслужить прощение. Вымолить, выиграть время, доказать, что он свой, что его «измена» была всего лишь хитростью. Вытащить козырь из рукава в тот момент, когда они решат, что его карта бита.

Изворотливый ум Студента перебирал варианты, будто арифмометр, механически щелкающий внутри опустевшего дома. В конце концов он все-таки выдал результат.

Надо вернуть им проклятую книгу и больного ребенка.

Но вначале…

Столбняк мгновенно прошел. Студент на четвереньках пополз к трупу супера. Однако его ожидало новое разочарование. Пистолета не оказалось ни в скрюченных пальцах, ни рядом с мертвецом, ни даже в кобуре. Хотя с чего бы это ему быть в кобуре? Наката же не думает в самом деле, что дохляк с пробитым мозгом способен выстрелить, а потом сунуть пушку обратно? Но на всякий случай он все же проверил. Пусто.

Обернувшись, он наконец увидел пушку, но в таком нежелательном ракурсе, что внутри у него что-то оборвалось. Единственный «глаз» Громобоя был направлен ему в лоб. Спирали нарезного ствола формировали странный зрачок. Где-то позади пистолета маячило неестественно маленькое личико Веры.

Студент не сразу узнал ее. За одну ночь она постарела лет на тридцать. Вдобавок эта досуха выжатая старуха явно выжила из ума. Человеческого в ее глазах осталось не больше, чем в Громобое. Точно так же они отливали сталью, а на дне зрачков был тяжеленный свинец…

– Ты чего? – спросил Наката, тут же испугавшись собственного сорванного голоса. Любой резкий звук мог заставить эту идиотку нажать на спуск. Она выглядела как существо, подвешенное на единственном, до предела натянутом нерве.

Сухая трещина ее рта стала чуть шире, но оттуда не донеслось ни слова. До Студента дошло: вымаливать прощение придется гораздо раньше, чем он доберется до Пещеры. Он никогда не подумал бы, что живая тряпка, о которую он столько раз вытирал ноги, станет его судьей и, возможно, палачом. Он попытался изобразить нежность и раскаяние, но, похоже, просто не знал, что это такое.

– Слава Богу, милая, – прошептал он осторожно. – Ты как, в порядке? – Его тон стал заискивающим. – Пойдем домой? Я помогу тебе…

Нет, она была далеко не в порядке. Перегоревший мозг принимал только самые простые сигналы, а ее реакции были столь же примитивны…

– Домой, домой… – повторял Студент заклинание, которое, как ему казалось, еще способно вернуть в прежнее состояние этот муляж, зачем-то схвативший оружие. Именно полная непредсказуемость пугала сильнее всего, и Наката спотыкался о цепенеющие секунды. В данном случае были бесполезны и логика, и блестящая память. А взывать к прошлому (к любви?), пожалуй, было бы роковой ошибкой…

Ствол дрогнул и совершил короткое колебание. «Глаз» в стволе будто подмигнул ему, приглашая выйти и побеседовать по-мужски. Но при чем здесь пистолет? Так и самому можно свихнуться… О Господи, и долго эта стерва будет пытать его? Чего она хочет? Прикончить его снаружи? Вряд ли она хоть что-нибудь соображает…

– Домой… – сдавленно выговорил Студент и попытался приблизиться к Вере. (Если получится, он приласкает ее. О, как он ее приласкает! Только бы забрать пушку… Он знал, на кого истратит один патрон. И еще два – чтобы не оставлять свидетелей. Хотя жалко. Три патрона – это три шанса выжить, когда встречаешься с волками. Мальца проще прирезать. А потом все можно будет свалить на дохлого супера. Дескать, озверел ублюдок…)

Он сделал маленький шажок и понял: все, хватит. Еще одно опрометчивое движение – и она выстрелит.

Вера действительно туго соображала. Но зато ее выводы были непоколебимы.

Зверь с огромным инструментом уже мертв, а у этого желтого, кажется, тоже есть в штанах такая штука, причиняющая боль даже после того, как ее вытаскивают…

Что он там бормочет? Сочетание звуков «д-о-м», кажется, означает место, где самцов много, очень много… Кажется, кажется… Что она знает наверняка? Ничего, кроме боли.

Боль внизу живота не проходила. Там порвалось что-то, пробитое тараном безжалостного зверя, и больше никогда не зарастет. Через рваную дыру будут вываливаться ее внутренности. Уже вываливаются. Например, она не слышит биения своего сердца…

Самцы в Пещере? Она хочет убить их всех. Пусть желтый отведет ее туда.

Его она убьет первым.

Когда ведьма наконец убралась и увела с собой желтого гоблина, Лили решилась вылезти из ниши, в которую забилась, чтобы не слышать стонов Барби, которую прессовал своей тушей Бабай. Но стоны были слышны, даже если заткнуть пальцами уши…

С тех пор прошла целая вечность, в которой затерялись островки реальности: был замерзающий голодный ребенок, прижимавшийся к ней; был сон, похожий на снежную бурю; был раскат грома, раздробивший этот сон, словно полую кость; были смерти, после которых она обрела уже ненужную ей свободу.

Она примерно помнила место, где находилась Пещера. Там погибало все то, что было ей дорого и составляло чистенький, а теперь непоправимо раздавленный натюрморт ее детства. Детство закончилось. В эту ночь она будто потеряла девственность вместе с Верой, хотя Локи не прикоснулся к ней. Не успел…

То, что лицо Веры теперь носила ведьма, не имело особого значения. В сказках ведьмы способны и не на такое. Они превращаются в кого угодно…

Лили дотронулась до больного мальчика. Его личико пылало. У него был жар. Лили прижала его к себе – скорее по привычке, чем от жалости. Он не проснулся.

После пережитого потрясения она испытывала безразличие ко всему. Что еще могло напугать или тронуть ее по-настоящему? Под шлаком была обугленная затвердевшая корка; под коркой – обожженная плоть. Но когда-нибудь ожоги заживут. Она отдерет эту корку, чтобы подставить (солнцу?) огню жизни новую, чистую, нежную кожу…

Раз чудовище мертво, значит, нет ничего непреодолимого, безнадежного, бесконечного во времени. Даже насилие, ужас и смерть не приходят навечно. Тот, кто убил чудовище, боролся до конца. И она должна побороться. Тем более что рядом с нею был больной ребенок.

Но дело не только в этом. Неразрушимая часть ее существа напоминала спору, способную хранить жизнь в течение тысячелетий в условиях космического холода. А тут прошло всего несколько часов.

Лили оттаивала…

Возвращались разум и боль сердца…

Чувство долга стало питающим корнем…

Она вспоминала…

Тут, в этом логове зверя, остался какой-то залог человечности, который был похищен. В результате люди едва не превратились в животных. Она одна могла вернуть им прежний облик.

Лили приблизилась к тому месту, где лежал мертвый Локи. Несмотря ни на какие доводы рассудка, ей все еще казалось, что чудовище вот-вот оживет, а кошмар и действительность опять поменяются местами – ведь они проделывали это неоднократно с непередаваемой легкостью, тасуя ужасы, словно карточную колоду (Накаты? Студента?) гоблина.

Лицо мертвеца приковало к себе ее взгляд. Левый глаз Локи был открыт, и Лили вдруг заметила страшную вещь: из зрачка прямо в зенит бил тончайший черный луч. А сверху падали снежинки…

Она не решилась проверить, является ли этот луч иллюзией, – может быть, опасалась, что «струна», протянувшаяся от трупа в небо, перережет ее руку. Она содрогнулась и заставила себя отвернуться.

И начала искать книгу.

Книга должна быть где-то здесь, где-то совсем рядом. Лили обшарила все доступные места. Сумеет ли она прикоснуться к зверю, а если понадобится – отодвинуть его? Закралось подозрение, что гоблин или ведьма могли унести книгу с собой, но потом Лили поняла: им это не нужно. Уже не нужно. У них теперь есть оружие. И значит, она должна успеть вернуться в Пещеру раньше, чем туда заявятся эти двое…

Теперь она действовала быстро, больше не думая о том, что зверь оживет. Но тут был не только зверь. Лили склонилась над Барби. Та лежала с развороченным животом; ее лицо было противоестественно спокойным, будто его не касалось то, что произошло с телом. Кровь запеклась на губах. Или не кровь?

В полумраке Лили не сразу разглядела это. И не сразу поняла, что это такое. Неудивительно – она никогда не видела живых цветов. А тут были даже не цветы.

На губах у Барби лежали оборванные лепестки лилий. Когда-то нежные и белые, но теперь увядшие и окрашенные в красный цвет.

Лили осторожно протянула руку. Первый росток радости пробился в ее сердце.

Книга была завернута в меховой жилет Барби. Кровь залила корешок, но, главное, страницы целы.

Подчиняясь невнятному предчувствию, Лили собрала лепестки и положила их в книгу. Потом сделала то, на что никогда не решилась бы, если бы не произошедшая в ней перемена. Вдруг она почувствовала себя женщиной.

Стараясь не задеть черный луч, Лили схватилась за рукоять ножа, на которой пульсировало сердце, зажмурилась и выдернула клинок из глазницы Локи. Ей показалось, что она услышала бесплотный шепот, донесшийся из ниоткуда: «Свободна, свободна!… Ш-ш-ш-ш…»

Ее шансы добраться до Пещеры немного возросли.

Держа на руках больного мальчика, завернутого в доху Барбары, Лили с огромным трудом вылезла из (черепа ангела? могилы?) кабины.

26. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Брести вот так, будто на казнь, слыша за спиной хруст снега под ногами неумолимого палача, было мучительно. Студент пережил одну из пыток холодного ада – пытку ожиданием худшего. Путь от бомбардировщика до Пещеры теперь казался ему невыносимо долгим. Но он не прошел и половины.

Ведьма не обращала внимания на волчий вой, раздававшийся совсем близко. И даже когда впереди замелькали серые тени, она продолжала двигаться с прежней тупой размеренностью. Желтый трусливый ублюдок несколько раз оглядывался и что-то жалобно верещал, но она без единого слова поднимала ствол и прицеливалась ему в голову – этого хватало, чтобы заставить его заткнуться, увянуть и топать дальше.

В конце концов волки взяли обоих в плотное кольцо. Это были мутанты-плюсы, достигавшие в холке полутораметрового роста и гораздо более умные, чем обыкновенные звери. Они легко перемещались среди развалин и торосов – совершенно естественного для них рельефа. Стая появилась в городе недавно. Она пришла с севера, из голодных скалистых пустынь, и уже выдержала несколько кровопролитных схваток с местными дегро. Волки неизменно побеждали и постепенно захватывали чужую территорию.

Студент насчитал как минимум два десятка четвероногих. Это означало, что в живых все равно останется около половины – если безумная стерва вообще будет стрелять! А ведь надо еще попасть. С ее-то зрением и в потемках…

Его начинало тошнить. Он всегда думал, что нет ничего страшнее, чем быть съеденным заживо, разорванным на части – и при этом видеть куски собственного мяса в звериной пасти… Даже когда Студенту ничего не угрожало, он представлял себе эту картину слишком явно – и ему казалось, что, возможно, его паранойя имеет вескую причину в прошлом… или в будущем. Теперь он склонялся к последнему, обнаружив в себе пророческие способности. То, что он считал полузабытым воспоминанием детства, было предчувствием…

Волки охотились по своим правилам. В стае была четкая иерархия. Вперед посылали смертников из числа самых слабых и приговоренных волков. Для начала – двоих. Два на два – честная партия. Это признал бы даже Студент – большой специалист по всевозможным играм.

Смертники напали сзади. Первой мишенью была Вера. Она почувствовала сильнейший удар в спину и повалилась лицом в снег, но не выпустила из руки оружия. Надетый капюшон спас ее от немедленной смерти. Волк впился зубами в толстую шкуру, покрытую густым мехом, и вытряхнул из нее содержимое.

Прокатившись несколько метров по обледенелому насту и ободрав до крови лицо и руки, Вера попыталась приподняться. Каждое движение давалось с трудом, но она справилась. Боль тут была ни при чем – она почти не чувствовала боли. Пламя по краям уродливой оболочки, которая называется телом, – разве это можно сравнить с настоящим страданием, которое гнездится глубоко внутри? Смешно…

Она понимала только одно: четвероногие пытаются помешать ей добраться до цели. Кстати, среди них тоже были самцы. И она начала убивать.

Страдание вливало силу в ее хилые руки. Она умудрилась развернуться и выстрелила в глотку бросившегося на нее зверя. Из шеи волка выплеснулся кровавый фонтан. Пушка бешено дернулась, но Вера удержала ее после чудовищной отдачи… Второму волку она всадила две пули в корпус, когда тот уже завалил маленького желтого говнюка. Жалости к человечку она, конечно, не испытывала – просто проводник был нужен ей живым. Она могла задеть его, однако Студенту повезло.

Смертники выполнили свою часть работы. Остальные твари выжидали, готовя новую атаку. Похоже, они были знакомы с огнестрельным оружием и его возможностями. И в то же время понимали, что запас патронов ограничен.

Придавленный тушей убитого зверя, но почти не пострадавший Студент отполз в сторону и медленно встал. Полураздетая ведьма, посиневшая от холода и еще более отвратительная, чем раньше, направила ствол на него. Либо она не осознавала, что делает, либо перепутала одетого в меховую доху человека с волком! Ну, разве не идиотка?

Он обреченно заскулил. «Господи, за что?!» Он умрет так же, как Локи, – от руки свихнувшейся самки. Проклятые бабы!…

Наката нырнул в ближайший сугроб. И снова удача была на его стороне.

Проклятая баба выстрелила дважды, но промахнулась. На открытом месте, да еще на ветру голос Громобоя был не таким уж громким. Кажется, он тоже постепенно терял силу, лишившись хозяина. В чужих руках его сковывал холод смерти. Порох утрачивал свои свойства; детали механизма заедали; налет ржавчины и застывшая смазка были будто метастазы неведомой формы рака, который поражал благородное оружие, носящее имена…

Ведьма переключила свое внимание на волков. Она не могла удерживать больше одной цели в сознании, сузившемся до пределов коридора в лабиринте, по которому она брела – брела до тех пор, пока не натыкалась на препятствие или не попадала в тупик. Сейчас в конце коридора возникали четвероногие. И она убирала их со своей дороги одного за другим. Не различая деталей, она стреляла по силуэтам.

Студент набрался смелости и поднял голову. Вера повернулась к нему спиной. Наката понял, что на этот раз он имеет действительно последний шанс.

Он проявил чудеса быстроты и ловкости. Отчаянное желание выжить придало ему сил. Он опередил даже волков. Подскочил к Вере сзади и ударил ее по затылку сложенными в замок руками.

Она рухнула как подкошенная, и Студент вырвал пушку из ее руки, схватившись за горячий ствол. При этом он сломал скобой ее указательный палец с обкусанным ногтем, но не услышал слабого хруста. Даже ожог был ему приятен.

При других обстоятельствах он получил бы вдобавок громадное удовольствие от обладания оружием – символом власти и превосходства, – однако сейчас было не до того.

– Ну что, сука, нравится? – сказал он с непередаваемым торжеством. И завизжал: – Хотела, чтоб меня сожрали, да?! Вот тебе, стерва!!

Его ненависть была безграничной. Всю ее он вложил в удар, однако ему не удалось вырубить Веру. Почти сразу же та начала подниматься.

Он заколебался, решая, на кого истратить драгоценный патрон. Победил инстинкт самосохранения, и он выстрелил в ближайшего волка. Зверь с визгом метнулся в сторону («Твою мать! Всего лишь ранен…»); остальные залегли. Некоторые прятались за разрушенными стенами.

«Совсем как люди, – мелькнуло в голове Студента. – Они ведут себя как люди!» Это было, конечно, странно, но за минувшие дни он видел много странного и необъяснимого. Может быть, тогда с ними можно договориться? «Договориться» в его понимании означало заключить сделку. Не такая уж нелепая мысль, как показалось в первую секунду…

Он отошел от Веры на несколько шагов и наметил себе путь к дальнейшему отступлению. Взгляд безумной бабы остановился на нем. Он понял, что она будет преследовать его до конца. Если он прострелит ей ноги, она будет ползти. Если сломает ей руки – она попытается вцепиться в него зубами… Убить эту тварь – ведь еще не поздно!

Но у него хватило выдержки, чтобы сберечь патрон. Он подождал, пока она приблизится, протянет к нему руки со скрюченными пальцами, откроет пасть… Он сильно ударил ее рукоятью пистолета в висок.

На этот раз она не встала.

Волки наблюдали за происходящим. Он видел их мерцающие глаза. Много глаз… Последние свидетели… Будто сама дикая природа взирала на обреченного человечка… и еще могла простить.

Студент надеялся на взаимопонимание. Он предлагал зверям выкуп за свою жизнь. Делился добычей. Им оставалось только подойти и сожрать ее. Он считал, что этого куска мяса должно хватить на всех. Он откупился от стаи и сделал попытку удалиться.

Волки его поняли. Трое поднялись и подошли к лежащей женщине. Он думал, что они достаточно голодны, чтобы заняться добычей немедленно… Но звери направились к нему.

– Эй, собачки, назад… – проговорил он, бросая слова на ветер.

Твари были уже в трех метрах от него. Он нажал на спуск, но выстрела не последовало. Обойма была пуста.

Сухой щелчок стал для волков сигналом к нападению. Студент снова нажал на спуск… Он повторил это бессмысленное действие еще несколько раз, пока один из волков не повалил его в снег и не вырвал ему глотку.

27. СНЫ

Рой глядел на спящего Кешу, которого перенес к себе и положил рядом с еще теплым Грувом. Он не вполне осознавал, зачем делает это. Скорее всего затем, чтобы согреть мальчика. Или, может быть, он, нелепый человек, надеялся, что малыш поделится с Грувом жизнью?… Но в остальном его мысли были достаточно связными.

Он понимал: все потеряно, но не сегодня. И даже не в тот день, когда в Пещере появился суперанимал. Все было потеряно гораздо раньше, в допещерный период.

Почему никто не задумался обо всем, что можно потерять, прежде чем был исчерпан лимит времени? Рой уже знал ответ на этот вопрос: потому что только реальность непоправима. Любая глупость однажды будет совершена, и значит, предупреждения бесполезны. Так устроен род человеческий. Люди слабы, наивны и недальновидны. Он же не хотел, чтобы они все превратились в суперов?

Существует предел, который лучше не переступать, иначе потусторону начнется игра без правил. Кто-то попытается установить свои, но таких единицы. Остальным придется подчиняться или умирать…

Потом Рой уснул. Ему приснилось белое заснеженное поле, а на горизонте – черная стена, поднявшаяся до небес. За этой стеной остался мир, в который он уже никогда не сможет вернуться.

Измученный и обессиленный Кеша даже не почувствовал, как Рой взял его на руки. Лакуна в восприятии была абсолютно непостижимой. Схватка в мире Теней не прошла даром. Мальчик никогда не вспомнит, как вообще сумел вырваться оттуда. Но след наверняка остался. Незаметный внешне отпечаток мог проявиться спустя годы… или дни.

Потом Кеша долго спал.

Ему снился сон, который раньше много раз снился мамочке Лили. Во сне он открыл книгу и взял в руки засушенный цветок. Он ощутил, как между пальцами набухает стебель; увидел, что означает фраза дедушки Лео: «Цвет свежей зелени». У него на глазах образовался и раскрылся бутон; Кеша почувствовал запах.

Все оттенки весны были в том чудесном ожившем цветке. Он излучал тепло солнца. Поднеся чашечку цветка к уху, Кеша услышал во сне жужжание пчел, щебетание птиц и звенящий радостный смех. Цветок распускался, как маленькая улыбка природы, в которую та вложила все утраченное…

А потом Кеша увидел и ласковую улыбку мамы. Природа целиком поместилась в человеческом сердце. Лили склонилась над малышом, и он протянул к ней руку, в которой уже не было волшебного цветка. Он сразу почувствовал перемену. Это была чуть-чуть другая Лили – что-то случилось с нею, что-то очень плохое, – но теперь все позади…

Он тоже не остался прежним после схватки с чудовищем, и ему еще предстояло понять, что он причастен к смерти Барби, – однако сейчас имело значение только сиюминутное: это уже не сон, все происходит наяву, и Лили вернулась.

Лео снилось, что он продает мороженое.

Стоял довольно жаркий денек, и возле его будки выстроилась очередь загорелых полуодетых людей. Сверкали улыбки, и Лео улыбался в ответ, хотя чаще всего он видел вместо глаз темные стекла солнцезащитных очков.

Погруженный в меланхолию старый Бен вяло помахивал хвостом, отгоняя мух, и ожидал желающих прокатиться. Лебеди медленно рассекали тихую гладь пруда. Парочки лежали на траве. Вдалеке был слышен смех, а с теннисных кортов доносились звонкие удары ракеток…

Обычный летний день. Один из многих. Ничего особенного. Все как всегда. Пройдет – никто не заметит и не пожалеет, что день прошел. Будничное чудо ничего не стоит.

Солнышко что-то сильно припекает сегодня. А до вечера еще не скоро. Прохлада сумерек казалась раем – впрочем, вполне достижимым. Зажгутся фонари и звезды; люди отправятся в рестораны и кафе; летняя ночь приготовит свое меню искушений… Лео распродал все запасы мороженого и решил посидеть в тени.

Но не успел насладиться покоем. В глубине парка появилась фигура, выглядевшая нелепо в жаркий день: вся в черном с головы до ног. Однако никто не оборачивался, чтобы посмотреть вслед этому пугалу. Похоже, фигуру в черном видел он один. Лео понял, что ему пора.

Он глубоко вздохнул, вбирая в себя неповторимые мгновения и запахи лета, и посмотрел в небо сквозь пятнистую золотисто-зеленую кожу листьев. Солнце, играя, брызнуло в него своими лучами; Лео зажмурился и улыбнулся, как ребенок.

Что-то заслонило солнце.

– Закончил? – просто спросило существо в черном, остановившись перед ним.

– Да, – так же просто ответил Лео.

– Тогда пойдем?

– Конечно.

Они вместе двинулись к темной арке, вдруг возникшей в белой, увитой диким виноградом стене. Они молчали. Слова были не нужны. Никто и никогда не понимал Лео так хорошо без всяких слов.

Проходя мимо открытой двери кафе, Лео услышал знакомую старую музыку – «Blues underground» исполняли «Thrill is gone». Он подумал с присущей ему неизлечимой наивностью: «Они еще слушают это? Значит, пока не все потеряно…»

Дорожка была ярко освещена безжалостным солнцем, и Лео вытер пот со лба.

Существо в черном сочувственно усмехнулось:

– Потерпи немного. Там, куда я тебя отведу, ты не будешь потеть. Обещаю.

Лео грустно улыбнулся и кивнул. Он знал, что существо в черном его не обманет.

ЭПИЛОГ

Мортимер, Отмеряющий Смерть, шел на запад, двигаясь вдоль невидимого остывающего луча. След другого суперанимала, совершившего изнурительный переход до него, не исчез и сохранится еще как минимум несколько лет. У Мортимера было предчувствие, что за эти годы жизнь радикально изменится. Самой радикальной переменой могла быть смерть.

Он тоже слышал о разрушенном городе, где живут несколько десятков митов. Шаман Гарик поведал ему о Пещере. Суггестор не обманывал – Мортимер был уверен в этом. Он получил от шамана неопровержимое доказательство его правдивости.

Мортимер был еще очень молод и не утратил вкуса к дуэлям. Ему рассказывали, что Локи очень быстр. Посмотрим. Он хотел владеть фермой единолично. Впрочем, не совсем единолично. Его триумф могли разделить надежные спутники: пятнадцатизарядный Стальной Дэн и Тощая Лиззи с костяными накладками рукояти.

Во время сеансов поиска он улавливал искаженные, ослабленные расстоянием сигналы другого супера, но пока не мог понять, что они означают. И, конечно, он не мог себе представить облик своего врага. Во всяком случае, Тень была мощной. При этом противник, кажется, контролировал волчью стаю.

Мортимер понимал, что предстоит нелегкая схватка. Если супер достиг второго и третьего уровней, то драться они будут не на ножах. Они не будут даже стреляться, потому что вообще не увидят друг друга. Мортимер был готов и к такому обороту событий.

Остановившись, чтобы переждать очередную бурю, он достал из мешка свой ужин – длинный, ярко-красный и мясистый язык шамана.

Июнь 2001 г.