Серафина

2

Будучи ученым, Орма не был обязан носить колокольчики, поэтому мало кто знал, что он дракон. У него, конечно, находились свои причуды: он никогда не смеялся, он мало что понимал в моде, манерах или искусстве, у него была тяга к сложной математике и тканям, от которых не чесалась кожа. Другой саарантрас узнал бы его по запаху, но не у многих людей был такой острый нюх, чтобы заметить саара, или столько навыков, чтобы опознать, чей запах они чувствуют. Для остального Горедда он был просто человеком: высоким, тощим, бородатым и в очках.

Борода была фальшивой, я стащила ее однажды, когда была ребенком. Мужчины-саарантраи сами по себе не могли отращивать бороды – особенность трансформации, как и их серебряная кровь. Орме не нужны были волосы на лице, чтобы походить на человека. Думаю, ему просто нравилось, как она смотрелась.

Он помахал мне своей шляпой, словно я могла не заметить его.

– Ты все еще торопишься в глиссандо, но, кажется, наконец овладела горловым фрулатто, – сказал он, отбрасывая приветствия. Драконы не видят в них смысла.

– Я тоже рада тебя видеть, – сказала я, а потом пожалела о сарказме в своем голосе, хотя он и не заметил его. – Я рада, что тебе понравилось.

Он прищурился и склонил голову на одну сторону, как делал, когда знал, что упускает какую-то важную деталь, но не мог понять, какую именно.

– Ты считаешь, что я должен был сначала сказать «привет»? – попробовал он угадать.

Я вздохнула:

– Думаю, я слишком устала, чтобы переживать из-за того, что моя техника исполнения не была идеальной.

– Именно этого я никогда и не понимал, – сказал он, качая фетровой шляпой передо мной. Кажется, он забыл, что ее надо носить на голове. – Если бы ты сыграла идеально – как мог бы саар, – ты бы так не повлияла на своих слушателей. Люди плакали, и не потому, что ты иногда напеваешь себе под нос, когда играешь.

– Ты шутишь, – сказала я в ужасе.

– Это создает интересный эффект. Бо́льшую часть времени напев был гармоничным, на четвертой и пятой октаве, а затем ты бросалась в диссонирующую седьмую. Почему?

– Я не знала, что напеваю!

Орма внезапно глянул вниз. Маленькая девочка, похоронная туника которой была белой только в ее душе, требовательно тянула за короткий плащ Ормы.

– Я привлекаю маленьких детей, – пробормотал Орма, теребя шляпу в руках. – Прогони его, ладно?

– Сэр? – сказала девочка. – Это для вас. – Она сунула свою маленькую ручку в его.

Я заметила блеск золота. Что за безумие, нищенка дает Орме монету?

Орма уставился на предмет в своей руке.

– С ней было передано какое-то сообщение? – Его голос сорвался, когда он заговорил, и я ощутила холодок. Это были эмоции, совершенно точно. Раньше я не замечала за ним такого.

– Эта монета – сообщение, – повторила девочка по памяти.

Орма поднял голову и огляделся, его глаза пробежали от больших дверей собора, по ступеням, по заполненной людьми площади, через Соборный мост, вдоль реки и назад к нам. Я тоже рефлекторно осмотрелась, не понимая, что мы ищем. Закатное солнце горело над верхушками крыш, толпа собралась на мосту, кичливые Часы Комонота на другой стороне площади показывали «десять дней», голые деревья вдоль реки раскачивались на ветерке. Больше я ничего не заметила.

Я снова посмотрела на Орму, который теперь осматривал землю, словно что-то уронил. Я решила, что он потерял монетку, но нет.

– Куда она ушла? – спросил он.

Девочка исчезла.

– Что она тебе отдала? – спросила я.

Он не ответил, осторожно спрятав предмет за шерстяной камзол для похорон, мой взгляд скользнул по шелковой рубашке под ним.

– Ладно, – сказала я, – можешь не отвечать.

Он казался озадаченным.

– У меня нет намерений не рассказывать тебе.

Я медленно вздохнула, пытаясь не сердиться на него. В это самое мгновение на Соборном мосту началась потасовка. Я глянула в сторону криков, и мой желудок болезненно сжался: шесть человек с черными перьями на шляпах – сыновья святого Огдо – встали полукругом у какого-то бедняги рядом с перилами. Люди слетались на шум со всех сторон.

– Давай вернемся обратно в здание, пока все не затихнет, – сказала я, хватая Орму за рукав на секунду позже, чем было нужно. Он заметил, что происходит, и стал быстро спускаться по ступенькам к толпе.

Парень, прижатый к перилам моста, был драконом. Я заметила серебряный блеск колокольчика со ступеней собора. Орма пробирался через толпу. Я пыталась держаться ближе к нему, но кто-то толкнул меня, и я вылетела вперед, туда, где сыновья Огдо размахивали дубинками перед съежившимся саарантрасом. Они повторяли слова Проклятия святого Огдо против Зверя: «Да будут прокляты твои глаза, червь! Прокляты твои руки, твое сердце, твое потомство до конца дней! Все святые проклинают тебя, глаз Небес проклинает тебя, каждая твоя змеиная мысль да обратится для тебя проклятием!»

Мне стало жаль дракона, когда я увидела его лицо. Он был юным новокожим, худощавым и растрепанным, с пустым взглядом, весь состоящий из острых углов. На его желтоватой щеке вздулась серая шишка.

Толпа выла за моей спиной, как волк, готовый наброситься на любые кровавые кости, брошенные сыновьями. Двое вытащили нож, третий достал из кожаного жилета цепь. Он угрожающе раскачивал ею позади себя, словно хвостом, так что она клацала по брусчатке моста.

Орма пробрался вперед, чтобы его увидел саарантрас, и показал на серьги, чтобы напомнить ему, что нужно делать. Новокожий не шевельнулся. Орма потянулся к одной из своих и активировал ее.

Серьги драконов были чудесными изобретениями, помогающими им видеть, слышать и переговариваться на расстоянии. Саарантрас мог позвать на помощь, или за ним таким образом могли присматривать старшие. Однажды Орма разобрал серьги, чтобы показать мне: это всего лишь механизм, но большинство людей считало, что они от лукавого.

– Ты откусил голову принцу Руфусу, червь? – крикнул один из сыновей, мускулистый лодочник. Он схватил новокожего за тонкую руку, словно хотел ее сломать.

Саарантрас извивался в своей плохо сидящей на нем одежде, а сыновья отпрыгнули, словно крылья, рога и хвост могли вырваться из его кожи в любую секунду.

– Соглашение запрещает нам откусывать людям головы, – сказал новокожий. Его голос напоминал скрип ржавой дверной петли. – Но я не стану притворяться, что забыл, каковы они на вкус.

Сыновья были рады любому поводу для избиения, но этот оказался столь ужасен, что на мгновение они оцепенели.

Потом с жутким ревом толпа ожила. Сыновья кинулись на новокожего, толкнув его на перила. Я заметила рану на его лбу, поток серебряный крови на лице, но толпа сомкнулась вокруг меня, закрыв обзор.

Я протолкнулась вперед, следуя за кустистыми темными волосами Ормы и его крючковатым носом. Толпа бросилась бы на него, если бы только завидела разбитую губу и серебряную кровь. Я выкрикивала его имя, орала, но он не слышал меня из-за всего этого шума.

Вопли звучали со стороны собора, стук копыт галопирующих лошадей разносился по площади. Стража наконец прибыла, трубя в волынки. Сыновья Огдо кинули шляпы в воздух и растворились в толпе. Двое прыгнули через перила моста, но я услышала лишь один всплеск в реке.

Орма сидел на корточках рядом с лежащим новокожим, и я бросилась к нему через поток горожан, бегущих в другую сторону. Я не смела обнять его, но мое облегчение было таким сильным, что я опустилась на колени и взяла его за руку.

– Спасибо всем святым!

Орма отнял руку.

– Помоги мне поднять его, Серафина.

Я подползла с другой стороны и взяла новокожего за руку. Он уставился на меня пустыми глазами, его голова упала мне на плечо, испачкав плащ серебряной кровью. Я подавила отвращение. Мы подняли раненого саара на ноги, придерживая его тело. Он отмахнулся от нашей помощи и встал сам, покачиваясь на резком ветру.

К нам подошел капитан стражи, принц Люсиан Киггз. Люди расступались перед ним, как волны перед святым Фионнуала. Он все еще был в трауре, в коротком белом гупелянде с длинными рукавами, его грусть сменило нескрываемое раздражение.

Я потянула Орму за рукав:

– Пошли.

– Не могу. Посольство узнает о моей серьге. Я должен оставаться близко к новокожему.

Я видела принца-бастарда мельком в забитых людьми коридорах при дворе. У него была репутация проницательного и упрямого сыщика, он все время посвящал работе и был не таким общительным, как его дядя Руфус. Также юноша не был красив – увы, бороды он не носил, – но в его взгляде светился острый ум, что было более чем достойной компенсацией внешности.

Я отвернулась. Псы святых, все мое плечо было испачкано кровью дракона.

Принц Люсиан проигнорировал Орму и меня и обратился к новокожему, беспокойно хмурясь:

– У вас идет кровь!

Новокожий поднял лицо, чтобы показать рану.

– Выглядит хуже, чем есть на самом деле, Ваша Светлость. В человеческих головах слишком много кровеносных сосудов, которые легко лопаются…

– Да, да. – Принц поморщился при виде раны новокожего и подал сигнал одному из своих людей. Тот подбежал с куском ткани и фляжкой воды. Новокожий открыл фляжку и начал лить воду прямо на голову. Она стекала вниз, пропитывая камзол.

Святые на Небесах. Он заморозит себя, а лучшие люди Горедда стоят здесь и позволяют ему это делать. Я выхватила ткань и флягу из вялых рук дракона, намочила ткань и показала, как нужно промывать рану. Он понял, как это делать, и я отошла. Принц Люсиан сердечно кивнул в знак благодарности.

– Вы явно новенький, саар, – сказал принц. – Как вас зовут?

– Базинд.

Звучало как отрыжка, а не имя. Я увидела неизбежное выражение жалости и отвращения в темных глазах принца.

– Как это случилось? – спросил он.

– Я не знаю, – ответил Базинд. – Я шел домой с рыбного рынка…

– Такой новичок, как вы, не должен бродить один, – рявкнул принц. – Разве посольство не обязано было вам это доходчиво объяснить?

Я взглянула на Базинда наконец, присматриваясь к его одежде: камзол, короткие штаны и характерные эмблемы.

– Вы потерялись? – спросил принц Люсиан. Базинд пожал плечами. Принц спросил более ласково. – Они преследовали вас?

– Я не знаю. Я обдумывал способы приготовления камбалы… – Он сунул мокрый пакет принцу в лицо: – Они окружили меня.

Принц Люсиан увернулся от рыбного пакета и продолжил опрашивать саара:

– Сколько их было?

– Двести девятнадцать, хотя были и те, что придумал не я.

У принца отпала челюсть. Он явно впервые допрашивал дракона. Я решила ему помочь:

– Сколько было тех, с черными перьями в шляпах, саар Базинд?

– Шесть, – сказал Базинд, с усилием моргая, словно не привык иметь всего два века.

– Ты видела их, Серафина? – спросил принц, в его тоне слышалось явное облегчение, он был рад, что я вмешалась.

Я просто кивнула и слегка запаниковала, когда принц произнес мое имя. Во дворце я была никем, откуда ему знать мое имя?

Он продолжил, обращаясь ко мне:

– Мои люди приведут всех задержанных. Вы, новокожий, и ваш друг, – он показал на Орму, – должны опознать их и попробовать описать тех, кого мы упустили.

Принц дал сигнал своим людям вывести вперед пленников, а потом наклонился и ответил на вопрос, который я не задавала.

– Кузина Глиссельда постоянно говорит о вас. Она была готова бросить музыку. Повезло, что вы тогда пришли к нам.

– Виридиус был очень строг с ней, – пробормотала я, смущаясь.

Его темные глаза устремились к Орме, который отвернулся и глядел вдаль в поисках посольства саарантраи.

– Как зовут вашего высокого друга? Он дракон, не так ли?

Принц был слишком проницательным, и мне сложно было оставаться спокойной.

– Почему вы так думаете?

– Просто догадка. Значит, я прав?

Я вспотела, несмотря на холод.

– Его зовут Орма. Он мой учитель.

Люсиан Киггз внимательно посмотрел на мое лицо.

– Честно. Я бы хотел посмотреть его бумаги на привилегии. Я только что унаследовал список, и не знаю всех наших тайных ученых, как дядя Руфус, бывало, называл их. – Его темные глаза на мгновение затуманились, но он взял себя в руки. – Орма позвал посольство, я полагаю?

– Да.

– О, тогда нам лучше побыстрее с этим разобраться, прежде чем мне придется обороняться.

Один из его людей провел пленников перед нами, они поймали только двоих. Мне казалось, что тех, кто прыгнул в реку, будет легко опознать, потому что они выйдут мокрые и дрожащие, но, возможно, стража не поняла…

– Двое из них перепрыгнули через ограждение моста, но я услышала только один всплеск… – начала я.

Принц Люсиан сразу же понял, что я имею в виду. Четырьмя быстрыми жестами он направил солдат по обеим сторонам моста. По тихому счету до трех они свесились с моста, и конечно же, один из сыновей все еще был там, цеплялся за брусья. Они спугнули его, как куропатку, но, в отличие от куропатки, он не мог летать. Со всплеском он упал в реку, и двое стражей прыгнули за ним.

Принц оценивающе глянул на меня:

– Вы внимательны.

– Иногда, – сказала я, избегая его взгляда.

– Капитан Киггз, – пропел низкий женский голос позади меня.

– Ну вот, – пробормотал он, обходя меня. Я повернулась и увидела, как саарантраи с короткими черными волосами спрыгнула с лошади. Она ехала верхом по-мужски, в штанах и расстегнутом кафтане. Серебряный колокольчик, большой, как яблоко, показательно сиял на фибуле[2]. Трое саарантраи позади нее не спешились, но держали своих рьяных скакунов наготове. Их колокольчики издавали на ветру обескураживающе веселую мелодию.

– Заместитель государственного секретаря Эскар. – Принц подошел к ней с протянутой рукой. Она не соизволила принять ее, а направилась прямо к Базинду.

– Докладывай, – сказала она.

Базинд отсалютовал по традиции саарантраи, адресуя жест Небесам.

– Все в арде. Стража прибыла с терпимой поспешностью, заместитель госсекретаря. Капитан Киггз явился прямо с могилы дяди.

– Собор в двух минутах ходьбы отсюда, – сказала Эскар. – Между твоим сигналом и вторым прошло примерно тринадцать минут. Если бы стража оказалась здесь к тому времени, второй был бы не обязателен.

Принц Люсиан медленно выпрямился, его лицо оставалось маской спокойствия.

– Так это была проверка?

– Так и есть, – бесстрастно сказала она. – Мы считаем ваше обеспечение безопасности неадекватным, капитан Киггз. Это третья атака за три недели и вторая, в которой пострадал саар.

– Атака, которую устроили вы, не может засчитываться. Вы знаете, что это не типично. Люди на нервах. Генерал Комонот приезжает через десять дней…

– Именно поэтому вам нужно лучше работать, – холодно сказала она.

– …А принца Руфуса только что убили в манере, подозрительно походящей на драконью.

– Нет свидетельств того, что это сделал дракон, – сказала она.

– Исчезла голова! – Принц пылко показал на свою голову, его вид – сжатые зубы и развевающиеся на ветру волосы – придавал образу некоторую безумную яростность.

Эскар приподняла бровь:

– Ни один человек не смог бы такого сделать?

Принц Люсиан резко отвернулся от нее и прошел по маленькому кругу, проводя рукой по лицу. Нет смысла злиться на саарантраи: чем жарче гнев противника, тем холоднее они становятся. Выражение Эскар оставалось утомляюще нейтральным.

Скрыв раздражение, принц попробовал снова:

– Эскар, пожалуйста, поймите: это пугает народ. Осталось столько глубоко засевшего недоверия. Сыновья святого Огдо пользуются людским страхом…

– Сорок лет, – прервала его Эскар. – Сорок лет длится перемирие. Вы даже еще не родились, когда был подписан мирный договор Комонота. Ваша собственная мать…

– Упокоится она у Небесного очага, – пробормотала я, словно моей работой было повсюду компенсировать социальные недостатки драконов. Принц одарил меня благодарной улыбкой.

– …Была лишь пылинкой в утробе королевы, – продолжила Эскар спокойно, словно я ничего не сказала. – И только ваши старейшины помнят войну, но не они присоединяются к сыновьям святого Огдо и устраивают бунты на улицах. Как может существовать глубоко засевшее недоверие в людях, которые не прошли огонь войны? Мой собственный отец пал от руки ваших рыцарей и их хитрой дракомахии. Все саарантраи помнят те дни, все потеряли семью. Мы пытались забыть эти воспоминания, нам и пришлось, ради мира. Мы не держим зла. Ваш народ передает эмоции через кровь, от матери к ребенку, как драконы через кровь передают память? Вы наследуете страхи? Я не понимаю, как это остается в умах народа – или почему вы не избавитесь от этого, – сказала Эскар.

– Мы предпочитаем не избавляться от своих людей. Можете считать это одним из примеров нашего иррационального поведения, – ответил принц Люсиан, мрачно улыбаясь. – Возможно, мы не можем побороть наших чувств так, как вы. Наверное, нужно вырастить несколько поколений, чтобы успокоить наши страхи. И даже тогда я не стану судить весь свой вид по действиям нескольких представителей.

Эскар это не тронуло.

– Ардмагар Комонот получит мой отчет. Остается только дождаться ответа, отменит он грядущий визит ли нет.

Принц Люсиан нацепил улыбку, словно белый флаг.

– Я бы избавился от многих трудностей, если бы он остался дома. Как мило с вашей стороны заботиться о моем благополучии.

Эскар склонила голову, как птица, а затем стряхнула озадаченность. Она приказала своей свите забрать Базинда, который отошел на другую сторону моста и терся о перила, как кошка.

Тупая боль за моими глазами превратилась в постоянный стук, словно кто-то пытался выбраться наружу. Это был плохой знак, мои головные боли никогда не были просто головными болями. Я не хотела уходить, не узнав, что девочка сообщила Орме, но Эскар отвела его в сторону. Они склонили головы друг к другу, тихо переговариваясь.

– Должно быть, он отличный учитель, – сказал принц Люсиан. Его голос внезапно оказался так близко, что я испугалась.

Я молча сделала книксен. Я не могла обсуждать Орму в подробностях с кем-либо, тем более с капитаном королевской стражи.

– Должно быть, – повторил он. – Мы были поражены тем, что Виридиус выбрал своим помощником девушку. Не то чтобы женщина не могла справиться с этой работой, просто он старомоден. Вы, вероятно, особенны, раз привлекли его внимание.

В этот раз я присела в реверансе[3], но он продолжал говорить.

– Ваше соло было действительно трогательным. Я уверен, что вам уже не раз говорили об этом, но повторюсь, в соборе не осталось сухих глаз.

Конечно. Кажется, моя такая удобная анонимность утеряна. Вот что случилось, когда я ослушалась папу.

– Спасибо, – сказала я, – простите меня, Ваше Высочество. Мне нужно поговорить с учителем о моих, эм, вибрациях…

Я повернулась к нему спиной. Это было вершиной грубости. Он какое-то время стоял позади меня, а потом ушел. Я оглянулась. Последние лучи заходящего солнца окрасили его траурные одежды в золотой цвет. Он взял лошадь у одного из сержантов, запрыгнул в седло с грацией танцора и приказал солдатам построиться.

Я разрешила себе испытать сожаление из-за неизбежности его презрения, потом оттолкнула это чувство прочь и двинулась к Орме и Эскар.

Когда я подошла к ним, Орма протянул руку, не касаясь меня.

– Могу я представить: Серафина, – сказал он.

Заместитель госсекретаря Эскар посмотрела на меня так, словно сканировала человеческие особенности. Две руки: найдено. Две ноги: не найдено из-за длинного гупелянда. Два глаза, обычные карие: найдено. Волосы цвета крепкого чая, выбивающиеся из косы: найдено. Грудь: неочевидно. Тело высокое, но соразмерное. Красное лицо от ярости или смущения: найдено.

– Хм, – сказала она. – Оно не так ужасно, как я представляла.

Орма, да будет благословенно его иссохшее драконье сердце, исправил ее.

– Она.

– Разве оно не бесплодно, как мул?

Мое лицо залил такой жар, что я ждала, когда мои волосы загорятся.

– Она, – твердо сказал Орма, словно он сам не совершил ту же ошибку в первый раз. – Все люди используют местоимения половой принадлежности, не учитывая способности к репродукции.

– В противном случае это нас оскорбляет, – сказала я с жесткой улыбкой.

Эскар резко потеряла ко мне интерес и отвела взгляд. Ее свита возвращалась с другого конца моста, сопровождая саара Базинда на пугливой лошадке. Заместитель госсекретаря Эскар забралась на свою гнедую лошадь, резко развернула ее и пришпорила, даже не взглянув на Орму и меня. Ее свита последовала за ней.

Когда они проезжали мимо, вращающийся глаз Базинда задержался на мне на долгое мгновение. Я ощутила резкое отвращение. Орма, Эскар и остальные, возможно, научились походить на людей, но Базинд был явным напоминанием о том, что находилось внутри. Этот взгляд не был человеческим.

Я повернулась к Орме, который в раздумьях уставился в пустоту.

– Это было ужасно унизительно, – сказала я.

Он вздрогнул:

– Да?

– О чем ты думал, рассказывая ей обо мне? – спросила я. – Возможно, я и выбралась из-под надзора отца, но правила остались теми же. Мы не можем просто взять и всем рассказать…

– О, – сказал он, поднимая изящную руку, чтобы отмахнуться от моих доводов. – Эскар всегда знала. Она раньше была Цензором.

Мой желудок перевернулся: Цензоры, агентство драконов, подвластное только самому себе; полиция саарантраи, следящая за поведением, не подобающим драконам. Цензоры вырезают мозг драконам, которых считают эмоционально нестабильными.

– Чудесно. Так что ты сделал, чтобы привлечь внимание Цензоров на этот раз?

– Ничего, – быстро ответил он. – В любом случае она больше не одна из них.

– Я подумала, возможно, они следят за тобой из-за выражения неподобающей любви ко мне, – сказала я, а потом язвительно добавила: – Но нечто подобное я бы заметила.

– Я выражаю к тебе подобающий интерес в пределах разрешенных эмоциональных параметров.

Увы, это казалось преувеличением.

К его чести, нужно сказать, что он знал: эта тема меня расстраивает. Не каждому саару было бы это небезразлично. Орма нервничал, не понимая, что делать с этой информацией.

– Ты придешь на урок на этой неделе? – спросил он, возвращая нас к чему-то знакомому, пытаясь, как умел, успокоить меня.

Я вздохнула.

– Конечно. И ты расскажешь мне, что дал тебе тот ребенок.

– Кажется, ты считаешь, есть что рассказывать, – заметил он, но его рука непроизвольно потянулась к груди, где он спрятал золотую монетку. Я ощутила укол беспокойства, но знала, что не было смысла расспрашивать его снова. Он расскажет мне все, когда сам захочет.

Орма не стал прощаться, как обычно, повернулся и пошел к собору. Фасад горел красным из-за света заходящего солнца. Уходящая фигура Ормы расплывалась темным пятном на его фоне. Я провожала его взглядом, пока он не исчез за углом северного трансепта.

Теперь я почти не замечала одиночества, оно было моим обычным состоянием, приобретенным скорее по необходимости, чем данным от природы. Но после сегодняшнего сложного дня оно давило на меня больше обычного. Орма все знал обо мне, но он был драконом. В хорошие дни он был и хорошим другом. В плохие – сталкиваться с его недостатками было все равно что спотыкаться на лестнице. Было больно, но это казалось моей собственной виной.

И все же он – все, что у меня есть.

Я слышала только шум реки подо мной, ветер в голых деревьях, еле различимые обрывки песни, увлекаемые вниз по течению от таверн рядом с музыкальной школой. Я слушала, обхватив себя руками, и наблюдала, как зажигались и мигали звезды. Я вытерла глаза рукавом – конечно, они слезились из-за ветра – и отправилась домой, думая об Орме, обо всем, что, я знала, должно остаться невысказанным, о всех долгах ему, которые я никогда не смогу оплатить.