Правдиво и честно

Истина принадлежит быстрым, Малик. Насколько ты быстр?

Так сказал Цирик Вездесущий в Канун Ночи Отчаяния, и в смятении я не смог ему ответить. Язык лежал у меня во рту неподвижно, как мёртвое тело, а мысли бурлили в голове, как смоляные реки, и за это меня постигла ужасная кара, в чём вы вскорости убедитесь. Но знайте и то, что Единственный приходил ко мне в час моей нужды, что он отметил моё лицо Обжигающим Клеймом Его Славы, и сделал он это затем, чтобы Божественное Пламя Истины всегда озаряло человеческий путь.

Я — серафим Малик эль Сами ин Нассер, в прошлом знаменитый калимшанский купец, а ныне — Избранник самого Единственного, а это мой рассказ, в котором пойдёт речь о моих попытках опубликовать Правдивое и Честное изложение того, как Наш Тёмный Повелитель спас Фаэрун (в очередной раз). Хвала Могущественнейшему Цирику Всеобщему!

Контора издательства «Спокойная гавань» была спокойна как гробница и заполнена тихим шуршанием царапающих пергамент переписчиков. Я сидел в продуваемой сквозняком комнате, ожидая, когда главный мудрец закончит читать мой скромный труд «Правдивое и Честное Изложение Испытания Цирика Безумного, или как Наш Тёмный Повелитель спас Фаэрун (в очередной раз)». Он трудился над последней страницей, используя некую слабую магию, чтобы держать её в воздухе перед собой, так что я не видел, как его глаза поглощают мои сиятельные слова, не мог углядеть его наслаждения этой потрясающей историей, не мог предположить, насколько далеко он зайдёт в предложениях восстановить моё пошатнувшееся состояние. Я мог лишь сидеть на скамье и стараться не ёрзать, ведь книгоиздатели были жадными, как дварфы, и малейшей демонстрации нетерпения хватит, чтобы они снизили предложение на тысячу бисенти. Нелегко было казаться безразличным, ведь у меня не было даже двух медяков на миску каши, и от голода я боялся лишиться чувств.

Наконец, Боуден Бонифаций взмахнул своим волшебным стилусом, страница скользнула к краю его стола и опустилась поверх остальной моей рукописи. Старик повернулся и выглянул в окно. На меня он не смотрел — обычный трюк купца, желавшего казаться более несговорчивым, чем на самом деле.

Я подошёл и потянулся к его столу, как будто собираясь забрать рукопись.

- Раз вы не испытываете интереса к моей истории, - сказал я, перекрывая урчание пустого брюха, - то, уверен, другие издатели с радостью заплатят пять или шесть тысяч...

Боуден резко опустил руку на мою рукопись, заставив ближайших переписчиков так сильно вздрогнуть, что они испортили свой труд. Помещение наполнилось шипением и ругательствами. Не обращая на них внимания, он прижал палец к губам.

Усмехнувшись про себя, я выполнил его просьбу, ведь расставаться с таким количеством золота всегда было нелегко, и я готов был предоставить ему любое необходимое время. В книге было больше пятисот страниц, заполненных моей собственной рукой и описывающих поиски священного Циринишада и то, как эти события привели к суду, который Великий круг Двенадцати вершил над Цириком за его божественность. Нет смысла повторять эту историю здесь, ведь она целиком изложена в «Испытании Цирика Безумного», стоит лишь сказать, что книга разоблачает во врагах Единственного лжецов, коими они и являются!

Наконец, Боуден встретил мой взгляд.

- Я никогда не читал ничего подобного этому вашему... произведению.

Мудрец похлопал по моей рукописи, настолько превосходившей ту ерунду, что ему обычно приходилось читать, что он даже не мог подобрать слов.

- И самое поразительное — вы осмелились назвать это «Правдивым и Честным Изложением»!

- Наиболее истинным, - сказал я, и действительно сиё было так, ведь я утратил способность ко лжи в результате предательского заклятия истины, что Мистра наложила на Павильон Путеводной Звезды, и моего собственного несчастья быть призванным туда в неподходящее время — но разумеется, Боуден знал об этом, прочитав только что «Испытание Цирика Безумного». - Вы наверняка готовы щедро заплатить за столь важный труд.

Вместо ответа Боуден перевернул мою рукопись. Он пролистал страницы быстрее, чем я мог уследить, затем выдернул одну и бросил её в воздух, где страница повисла сама по себе.

- Пускай они сохранят свои храмы Огмы Незнающего, свои святилища Денейра Хвастливого и Гонда Вонючего Дыхания Кузни! - прочёл он с подвешенной в воздухе страницы. - Что за нахальство!

- Эти слова принадлежат не мне.

Хотя мой ответ был скромным, по его раскрасневшемуся лицу я понял, что откровенность поможет мне заработать лишних десять процентов.

- Я лишь излагаю то, что изрёк Единственный.

Боуден выбрал другую цитату.

- И я знал, что она принадлежит к арфистам, банде повсюду сующих свой нос глупцов...

Он подвесил ещё одну страницу рядом с первой.

- Какое высокомерие!

- Вы же знаете, у меня нет иного выбора, кроме как говорить правду.

К сему моменту несколько писарей собрались поблизости, и по их нахмуренным лицам я понял, что Боуден редко бывает столь возбуждённым. Он схватил свой стилус, на кончике которого зажглось маленькое пламя. Я нахмурился.

- Это ещё зачем?

Боуден перелистнул очередную страницу.

- Адон закричал и закрыл глаза руками, ведь он увидел истинное обличье Мистры и наконец распознал в ней коварную шлюху.

Он и эту страницу подвесил в воздух.

- Богохульство!

Он коснулся стилусом её уголка, и всю страницу объяло пламя.

- Именем Единственного! - воскликнул я, и даже собравшиеся писари вытаращились на старика, совершившего столь низкий поступок. - Вы спятили?

- Святотатство! - он коснулся стилусом второй страницы, которая сгорела так же быстро.

- Прекратите!

Я пытался схватить стилус, но оказался недостаточно проворен в своём полумёртвом от голода состоянии. Боуден поджёг третью страницу, вспыхнувшую ярким оранжевым листом, и похитил у меня десять часов губительного для глаз труда и сорок гениальнейших строчек.

Писарь схватил Боудена за руку.

- Что вы делаете?

- Я не стану публиковать эту мерзость! - старик вырвался. - Грешно даже то, что мне пришлось её прочесть!

Он подхватил горсть страниц и подбросил их в воздух, принявшись сжигать одну за другой. Это было слишком. Я два года потратил на создание «Испытания Цирика Безумного», сам делая себе пергамент и выдирая перья у павлинов Мейсарха, смешивая чернила из собственной крови, и не собирался позволить какому-то плутоватому мудрецу уничтожить мою работу! Я перепрыгнул через стол, бросил Боудена на пол и стал колотить его головой о доски, как он и заслуживал.

- Я покажу тебе грех! - возопил я. - Если ты не способен распознать настоящий талант в этом мире, Цирик покажет тебе его в следующем!

Среди писарей поднялся переполох. Дюжина рук схватила меня, а дальше всё как в тумане; мои руки оторвали от шеи Боудена, и я почувствовал, что меня поднимают, начал брыкаться и царапаться, и в ходе борьбы мой тюрбан развязался и обнажил мои рога.

Хотя рогам было всего два года и они не достигли даже дюйма в длину, их оказалось достаточно, чтобы убедить писарей, будто им в руки попался демон. Они вынесли меня за дверь и бросили прямо под колёса фургона — чудо, что я успел откатиться в сторону, отделавшись порванным бурнусом.

- Собаки и собачьи дети! - я вскочил, чтобы броситься на обидчиков, но дверь захлопнулась прямо у меня под носом. - Верните мне мою книгу!

Я дёрнул за ручку и обнаружил, что дверь заперта.

- Воры! Плагиаторы!

Хотя ни одно из благословений Единственного, которыми я был наделён, не даровало мне великой силы, я принялся пинать со всей мочи дверь.

- Верните мою книгу! Считаю до трёх. Один...

Их страх перед Нашим Тёмным Властелином был так велик, что дверь немедленно отворилась.

- Издательство «Спокойная гавань» не занимается плагиатом, - фыркнул один из переписчиков. - Равно как и не публикует всякий мусор. Если хочешь увидеть эту грязь напечатанной, отправляйся к Альдо Мэнли и заплати за неё сам!

Клубящимся бумажным облаком мне прямо в лицо вылетела наружу рукопись, разбросав жёлтые листы по грязной улице. Я собрал несколько страниц и увидел, что даже они обгорели.

В бешенстве я вернулся к запертой двери.

- Вы не знаете, с кем имеете дело! - я подхватил ещё одну горстку страниц. - Цирик отплатит за это оскорбление!

И предательское заклинание правды, наложенное Мистрой, заставило меня добавить:

- Если таков будет его каприз!

Любой крупный город вроде Глубоководья полон вопящих лунатиков, и у подобных мест в обычае обходить безумцев стороной. Прохожие расступались передо мной, пока я метался по улице, собирая страницы, жалуясь на грубое обхождение и угрожая небесными карами. Возможно, они держались даже дальше обычного из-за моих серафимовых рогов и неровной из-за гнева походки. Вскоре я собрал большую часть своей грязной рукописи и заметил, что одна из последний страниц прилипла к колесу проезжающей мимо повозки.

Я бросился следом за фургоном, восклицая:

- И в особенности ты, Боуден Бонифаций, проклянёшь тот день, когда мы повстречались!

Ответил мне леденящий голос из-за спины:

- И почему же, Малик?

Я обернулся — лишь затем, чтобы увидеть, как из толпы выходит мой худший кошмар: ведьма-арфистка, с ног до головы облачённая в чёрное, лицо скрыто чёрой вуалью, стройная фигура скрыта под тяжёлой бедуинской абой.

- Руха!

Прижав к себе рукопись, я попытался нырнуть под повозку, и лишь этот молниеносный рефлекс спас мне жизнь. Полоса золотой магии ударила в фургон прямо у меня над головой, а затем улица взорвалась воплями и рёвом вьючного скота. Я вылез с другой стороны и бросился в ближайший переулок, даже не замечая, что роняю по пути страницы — ведь я давно научился не давать Рухе шанс нанести второй удар. Во время испытания Единственного она преследовала меня по всему Фаэруну и дюжину раз едва не погубила вашего покорного слугу. Неудивительно, что я встретил в её и в Глубоководье. На самом деле её присутствие здесь объясняло неприятности, с которыми мне пришлось столкнуться — если только вмешательство арфиста способно было заставить такого учёного мудреца, как Боуден Бонифаций, отвергнуть мою книгу.

- Малик!

Судя по звуку её голоса, она была у входа в переулок, меньше чем в пятидесяти шагах. Я вломился в ближайшую хлипкую дверь, и в следующий миг дверной проём у меня за спиной заволокло липкой паутиной.

Я оказался в покоях швеи, сморщенной старой женщины, сидевшей у окна с вышивкой на коленях. В комнате пахло свежим хлебом, и несмотря на страх перед преследующей меня адской бестией, рот наполнился слюной.

- Здесь есть другой выход? - спросил я.

Старуха указала на дверной проём в задней части помещения.

- Хорошо.

Я сунул свою потрёпанную рукопись в корзину рядом с ней, затем выхватил шитьё у неё из рук.

- Вставайте и снимайте одежду.

У швеи отвисла челюсть.

- Сэр, я этого не потерплю! - она вытащила длинную спицу из заплетённых в клубок волос. - За кого вы меня принимаете?

- Не глупи, старуха, - я отмахнулся от спицы и силой поставил её на ноги. - Мне нужен не подарок, а обёртка.

Я схватил её шаль и обернул вокруг рогов, затём сорвал с неё платье и натянул на собственные плечи, ведь одним из даров Цирика была моя способность избегать преследователей — при условии, что мне удастся немного изменить внешность.

Я толкнул старуху в тёмный проём.

- Беги со всех своих старческих ног! Сейчас в эту дверь войдёт гарпия — и убьёт всех на своём пути!

К этому моменту Руха уже оказалась снаружи и орудовала своей изогнутой джамбией, рассекая паутину. Я схватил работу старой женщины и уселся за шитьё.

В следующий миг ведьма ворвалась внутрь. Она сразу же повернулась ко мне, подозрительно сощурив подведённые кохлем глаза. Я поднял брови и улыбнулся, как улыбаются старухи. Руха смотрела на меня, пока моя грудь не стала тяжёлой, как наковальня.

Наконец ведьма посмотрела в проём.

- Он туда побежал?

Я кивнул, и в этот миг моё эгоистичное брюхо выдало меня чудовищным урчанием. Взгляд Рухи метнулся обратно, и она наморщила лоб.

- Малик! - прошипела она. - Что ты здесь делаешь?

Странный вопрос, учитывая, что я от неё прятался. Я сразу понял, что она просто пытается отвлечь моё внимание, пока готовит заклинание. Я вскочил на ноги, возопив:

- Как будто ты не знаешь!

Она прыгнула на меня. Я бросил вышивку ей в лицо и почувствовал, как её джамбия резанула меня по правой руке. Пальцы онемели.

- Арфистская мегера!

В ярости я сгрёб её за аба, развернулся к окну и вышвырнул ведьму наружу в грязный переулок.

В любой другой ситуации я бы сбежал, трусливо поджав хвост, и Руха об этом знала. Но она так меня разозлила, покалечив руку, которой я пишу, что я выхватил кинжал и прижался к стене у двери, и ждал там, когда она влетела обратно в комнату. Вместо того, чтобы благоразумно ударить её в спину, я с размаху резанул её по плечу. Она рухнула, как баран под топором мясника.

Собираясь навсегда избавиться от преследовательницы, я поднял её нож и встал над её телом, и тогда эта стерва схватила меня за ту часть тела, которую не следует трогать чужакам. Она безжалостно вывернула руку и потянула на себя, и каждый мужчина понимает, какую агонию я тогда испытал. Всё, что я мог — разжать её пальцы и отшатнуться. Задыхаясь, она стала читать одно из своих арфистских заклинаний, и это в мгновение ока привело меня в чувство.

Я пинком бросил стул ей в лицо, затем схватил корзину с рукописью и вылез в окно, бросившись наутёк со скоростью человека, едва избежавшего верной смерти.

***

Через час я добрался до своих покоев в гостинице «Красное ведро» — несомненно, самой ужасной гостинице Глубоководья. Это место было таким грязным, что здесь не обедали даже крысы, а постояльцы были такими мерзкими, что даже нищие с ними не заговаривали. Но у неё было два качества, которые я ценил превыше всех остальных: постель, стоившая всего один серебряный таран в неделю, и клиентура, которая никогда не вмешивалась в чужие дела. Когда я вошёл в общую комнату, по-прежнему одетый в платье швеи, никто не сказал и слова, а когда я сорвал шаль и перевязал ею руку, они лишь отвели взгляды и притворились, что не замечают моих рожек. Швырнув платье женщины в огонь, я уселся за столик в углу и стал оценивать нанесённый моей книге урон.

Всё было хуже, чем я ожидал; двадцать страниц потерялись, а другие пятнадцать Боуден Бонифацей превратил своим огнём в неразборчивое месиво.

- Пусть улей ос жалит его глаза! - прошипел я. - И да поперхнётся скорпионом эта проклятая арфистка!

- С мудрецом это можно устроить, - слова произнёс не один голос, а тысяча — глубоких и скрежещущих, как точильный камень. - А с ведьмой — вряд ли.

Я поднял взгляд, чтобы увидеть ухмылявшийся череп напротив. В его глазницах горели два чёрных солнца, багровая плёнка обтягивала кости лица, чёрный язык болтался между зубами, а тело было копошащейся массой вен и сухожилий.

- О могучий! - я задрожал, поскольку в присутствии Цирика воздух всегда становился холодным как лёд. - Ты наблюдал?

Единственный не удостоил меня ответом.

- Руха — одна из любимчиков Мистры. Если я трону её хоть пальцем, начнётся война богов — и ты прекрасно об этом знаешь. Так почему продолжаешь просить?

- У каждого смертного есть мечты, о Могучий.

- Я уже сделал тебя моим серафимом. Чего ещё тебе желать?

Я вздрогнул от его резкого тона.

- Ничего, Высочайший. Я прошу лишь служить вам, - и тут проклятое заклинание Мистры заставило новые слова возникнуть внутри меня и сорваться с моих уст. - Хотя я не могу понять, почему мне нельзя служить вам с достойной трапезой в животе и пригоршней золотых бисенти в кошельке.

Глаза Единственного стали горячими, как чёрное пламя.

- Я прощаю тебя, но лишь потому, что ты не властен над своим языком.

- Благодарю вас, Могучий.

Я склонил голову, принимая милосердие Единственного, ведь серафиму прежде остальных не следует беспокоить своего бога такими мелкими просьбами.

- Я больше не позволю этой идее очернить мои мысли.

В это мгновение из ниоткуда появился хозяин и поставил перед Единственным кружку сладко пахнущего эля и блюдо с жареным фазаном. Я был изумлён, поскольку единственным мясом, которое мне здесь подавали, были черви в моей каше.

Единственный посмотрел на хозяина, стоящего у стола, как любопытный ребёнок.

- Ты ожидаешь от меня платы?

- Никогда! - мужчина устремил на меня взгляд своих скаредных глаз. - Я запишу трапезу на счёт Малика.

Я был слишком потрясён, чтобы возражать, поскольку много лет не обонял такого вкусного аромата — а в последние дни поглощал только кашу. Но нельзя было приступать к трапезе прежде своего бога; я держал руки на коленях и ждал его приглашения.

Цирик разорвал фазана на две части и начал поглощать свою половину, хрустя косточками. Я устремил взгляд на оставшееся и несколько раз причмокнул, но Единственный ничего не заметил.

- Представление, которое ты устроил в издательстве, стало для меня проблемой, Малик.

Между голыми зубами Единственного и по его костистому подбородку потёк сок фазана.

- Мудрецы Огмы начали записывать собственную версию моего суда. Они тебя опередят, если не опубликуешь свою книгу в ближайшее время.

- Простите моё невежество, о Могучий, ведь я обладаю предусмотрительностью осла и разумом овода, но какая вам разница? Никто не поверит их лжи, прочитав моё великолепное изложение.

Единственный закатил свои чёрные солнца в глазницах.

- Правда работает не так, Малик.

- Разве? - для меня это было откровением, поскольку сияние правды Единственного всегда ослепляло меня. - Но ведь факты есть факты!

Цирик покачал головой.

- Допустим, ты идёшь вдоль ручья и находишь алмаз размером с кулак. Что он для тебя означает?

- Целое богатство, конечно же.

- Но если алмаз найдёт маленький мальчик, он может выбросить его в реку. Для него это просто камень.

И тут Цирик начал поглощать вторую половину фазана. Я позволил стону сорваться с губ. Но в своей бесконечной милости Единственный проигнорировал это оплошность и продолжил есть.

- Тот, кто говорит первым и как можно громче, и определяет, что правда, - сказал Цирик, продолжая жевать, чтобы я увидел напрасную трату всей этой пищи, сгнивающей у него во рту. - Ты должен опубликовать своё изложение раньше, чем жрецы Огмы закончат своё.

Я не стал предлагать Единственному использовать магию для публикации книги, потому что он едва не начал войну богов, когда много лет назад попытался сделать нечто подобное с Циринишадом.

- Сколько у меня времени? - спросил я.

- Мало. Они будут готовы через пять дней.

- Пять дней! Мне потребуется пять дней только чтобы восстановить утраченное!

- Правда принадлежит быстрым, Малик, - Единственный указал на меня обгоревшим кончиком крыла — всем, что осталось от пышного фазана. - Ты быстр?

- Был бы быстрее, не сделай ведьма со мной вот это, - я поднял перевязанную руку.

Единственный взглянул на мою рану.

- Просишь об исцелении?

- Никогда, о Могучий!

Я спрятал руку под столом — было бы глубочайшим оскорблением попросить самого Цирика заняться грязной исцеляющей магией.

- Но я должен переписать всё, что было потеряно, а рана это усложняет — как и мой голод.

- Только если ты позволяешь, Малик. Мы оба это знаем.

Цирик говорил о втором даре серафима — способности терпеть любую боль и всё равно выполнять волю Единственного.

- Мне всё равно нужно время, чтобы переписать потерянные страницы, - сказал я. - Коварство ведьмы стоило мне тридцати пяти листов.

- Ты уверен?

- Я знаю, чего не хватает в моей собственной книге.

- Да я не про книгу, глупец! - ладонь Единственного хлестнула меня так быстро, что я не увидел движения, только почувствовал удар. Голова загудела. - Про ведьму! Откуда ей было знать, что ты отправишься в «Спокойную гавань»?

Я сразу же понял, о чём говорит Единственный.

- Эта мерзавка! Она настроила против нас каждое издательство в городе!

- Ты уверен, что она наткнулась на тебя не случайно? - спросил Цирик. - Может, она здесь по другому делу?

Я покачал головой, поскольку теперь Единственный притворялся глупцом.

- Как можно объяснить реакцию Боудена Бонифация, если она наткнулась на меня случайно? Любой мудрец, прочитавший мою книгу, будет сражён наповал правдивостью и великолепием.

Глаза Единственного недоверчиво сверкнули, поэтому я добавил:

- И если моё умение рассказчика не восхитит любого читателя, значит его приведёт в трепет величие изложенного.

Жар вернулся глазам Единственного.

- Понимаю, о чём ты.

- Руха — причина всех наших бед, - сказал я. - Она настроила против меня каждое издательство в Глубоководье. Пока она жива, я никогда не смогу опубликовать «Испытание Цирика Безумного».

Я не сказал Единственному, как следует ему поступить — ведь он был богом и должен был понять сам. Он замолчал, осушил кружку эля и дочиста вылизал её своим длинным чёрным языком, не оставив мне ни капли, затем обернулся и швырнул кружку в сторону стойки.

- Ещё!

Кружка угодила единственной служанке в голову, и не успела бедная девушка рухнуть на пол, как хозяин уже стоял рядом с Единственным со свежей выпивкой — которую наверняка тоже собирался записать на мой счёт. Никто ничего не сказал по поводу смерти девушки, ведь только глупец станет обвинять в убийстве Владыку Убийств.

Цирик взмахом отослал хозяина, затем снова устремил на меня свой чёрный взгляд.

- Я же сказал, я не могу убить эту ведьму. Если хочешь её смерти, сделай это сам — а если не можешь, отправляйся повидать Альдо Мэнли.

- Альдо Мэнли! - воскликнул я. Я слышал это имя и до стычки в «Спокойной гавани», поскольку заходил в его контору в первый же день в Глубоководье. Он был мошенником, убеждающим людей платить ему за публикацию их книг, и просил 3500 золотых за печать моей!

- Милорд, одумайтесь!

Цирик холодно взглянул на меня.

- Нет, Малик, это ты одумайся. Меня не волнует, заработаешь ли ты хотя бы медяк на своей книге — это неважно.

- Это важно для меня! - слова сорвались с языка прежде, чем я успел их обдумать, но меня не беспокоило, что они могут разгневать Единственного. - Ради вас я пожертвовал всем. Я заслужил прибыль!

- Заслужил, Малик? - Единственный уставился на меня. - Разве я не заботился о тебе? Разве я не наказал принца за то, что дал тебе это? - он потянулся через стол, чтобы коснуться моих рогов, хотя я понятия не имел, о чём речь — он сам посадил семена а мой лоб в знак своей милости. - Разве я не наказал твою неверную жену за её участие в обмане?

- Лишь потому, что они отвлекали меня, когда вы того не желали! А когда калиф заплатил за их похороны моим состоянием, вы ничего не сделали!

Единственный отпрянул, как ужаленный.

- Неужели ты ценишь свои грязные деньги выше своего бога?

Лёд в голосе Цирика отрезвил меня, и я понял, что взывать к его чувству справедливости бесполезно — справедливости в нём было не больше, чем у кобры. Я склонил голову, показывая раскаяние.

- Умоляю о прощении, о Могучий. Я просто хотел заметить, ммм...

Я хотел сказать, что никто не примет книгу всерьёз, если её напечатает Альдо Мэнли. Но вместо этого почувствовал, как поднимается что-то в груди, и проклятое заклинание Мистры заставило меня сказать:

- Я не смогу заплатить Альдо Мэнли за печать единственной копии, даже если бы хотел этого.

- Да брось, Малик. Ты умеешь быть убедительным.

Единственный подался вперёд, и его чёрные глаза оказались в паре дюймов от моего лица.

- Ты можешь убедить его открыть для тебя кредит.

- Не думаю, о Могучий. Он ясно дал понять, что требует аванс.

- Он прочитал книгу? - Цирик не дождался ответа, ведь будучи богом, знал ответы на собственные вопросы. - Он сделает исключение — если рукопись действительно так хороша, как ты заявляешь.

- Но Альдо Мэнли всё равно, что печатать — чистое золото или чистый навоз!

Единственный продолжал опираться на костяные локти и смотреть в мои глаза, и я понял, что он устал от моих возражений.

- Я всегда могу п-попробовать, Высочайший.

- Вот теперь ты говоришь, как серафим, - Цирик стал задумчивым и откинулся назад, обхватив кружку эля своими костяными пальцами. - Можешь продать свою книгу, если сумеешь. Меня не волнует твой доход — лишь бы ты стал первым. Но если не можешь опередить мудрецов Огмы, придётся заплатить Альдо Мэнли.

- Сумею! - моё восклицание было таким громким, что несколько посетителей посмотрели в нашу сторону. - Вы не будете разочарованы!

- Так будет лучше для всех. Ты знаешь, что бывает, когда я разочарован.

Я кивнул, поскольку Наш Тёмный Повелитель никогда не скрывал, что если я подведу его, он сочтёт это предательством и обречёт меня на кару Неверующих.

- Хорошо.

Единственный осушил половину кружки, затем толкнул оставшееся мне.

- Не забудь, Малик. Пять дней.

***

Хотя необходимость держать перо раненой рукой причиняла мне невыносимую боль, дар серафима позволил мне писать так же быстро как и прежде, и каждую ночь я трудился, чтобы восстановить утраченные страницы, и каждый день я посвящал тому, чтобы найти издателя, которого ведьма ещё не настроила против меня. Я блуждал от издательства к издательству, умоляя мудрецов прочесть хотя бы одну страницу моего манускрипта и посмотреть, не затянет ли их его великолепие — подобно тому, как тянут быка за кольцо в носу. Самые снисходительные утверждали, что рукописей без рекомендации не принимают и выталкивали меня прочь. Другие тратили моё время, читая всю книгу, прежде чем швырнуть её мне в лицо и выплюнуть сотню эпитетов слишком мерзких, чтобы повторять их здесь. Самый жестокие читали первую страницу, как я и просил, затем качали головой и возвращали рукопись, заявляя, что моё произведение не увлекло их, подобно увлекаемому животному — разве что подобно черепахе на поводке. Этих лжецов я осыпал заслуженными проклятиями, клянясь, что скоро они познают гнев Цирика Всеобщего!

Во время этих испытаний мне постоянно приходилось следить, не появится ли ведьма, поскольку она не стала тратить время на визит к целителю и немедленно принялась за мной следить. Я неоднократно замечал, как она крадётся по улицам, разглядывая каждое лицо в поисках меня, и однажды она даже швырнула вонючую магическую паутину в мою голову. Мне едва удалось спастись, и той ночью я потребовал у хозяина гостиницы бутылочку с ядом, которую он хранил для буйных посетителей. Я проткнул пробку иголкой, чтобы её кончик всегда был покрыт ядом, а затем пришил в рукаве внутренний карман, чтобы держать это оружие наготове. Если Руха поймает меня там, где не будет путей к бегству, я буду готов.

Так и прошло четыре с половиной ужасных дня. Я не ложился спать, пока не перепишу восемь потерянных страниц, затем вставал рано утром, чтобы посетить ещё десять-двенадцать издательств. Но Руха всюду побывала до меня; ни один мудрец не предлагал мне ничего, кроме насмешек и ругани по поводу моей книги. Поэтому в последний день я по-прежнему оставался без издателя. Я решил попробовать ещё одно последнее издательство, прежде чем отправляться к Альдо Мэнли, ведь что бы ни говорил Единственный, я знал, что этот вор никогда не откроет для меня кредит. Я направился на север по бульвару Предсказателя, к небольшому издательству, расположенному напротив конторы Альдо Мэнли, и был всего в нескольких шагах от цели, когда увидел преследующую меня фигуру в тёмном плаще.

Проклиная Руху за её страсть совать свой нос в чужие дела, я оттолкнул с дороги какого-то старика и бросился за угол, но не успел и двух шагов сделать, как воздух наполнился громким шипением. Я прыгнул на бульвар и увидел, как мимо пролетает сеть из шипящих змей, перекатился, вскочил на ноги и нырнул за угол.

К тому времени, как Руха оказалась на бульваре позади меня, я уже натянул капюшон и использовал дар серафима, чтобы раствориться в толпе. Я оглянулся, чтобы убедиться, что ведьма не смотрит в мою сторону, затем бросился к моей цели, «Книгам Чёрного Тигра».

Когда я открыл дверь, наружу ударила вонь из сладкого дыма и мускусных духов — такая сильная, что у меня закружилась голова. За столом в приёмной сидел дымящий трубкой мудрец, золота на котором было больше, чем на халифе, а на его плече висела молодая женщина в тонком платье. Позади них около дюжины краснолицых писцов яростно скрипели своими перьями, и никто не обращал внимание на многозначительное хихиканье, доносившееся из-за шторки в задней части помещения. Я сразу же понял, что совершил трагическую ошибку.

При звуке открывшейся двери мудрец поднял взгляд и вынул трубку изо рта. Женщина отлипла от его плеча и усмехнулась при виде моей отвисшей челюсти. Если её беспокоило, что я вижу сквозь её просвечивающее платье, она не подала виду.

Взгляд мудреца опустился к стопке листов у меня в руках.

- Что у нас здесь? Автор?

- Скромный хроникёр, - поправил я, приоткрывая дверь, чтобы выглянуть наружу. Увидев, что ведьма прочёсывает толпу перед офисом, я решил, что уходить слишком поздно, и единственное, что остаётся — обернуться и представиться.

- Я серафим Малик эль Сами ин Нассер. Уверен, вы обо мне слышали.

- А кто не слышал? - мудрец покосился на женщину и закатил глаза, затем протянул руку к моей рукописи.

- Я Хардвин Ход. Давайте посмотрим.

Я отошёл от двери и протянул свою книгу. Руки дрожали, но это не имело никакого отношения к Хардвину Ходу. Призрак неудачи навис надо мной, и единственное, о чём я могу думать — о бесконечных мучениях, ожидающих меня в царстве неверующих.

Хардвин положил стопку на стол и начал читать. Его взгляд скользил по моим страницам быстро, словно сокол. Я стоял рядом на случай, если он достанет флягу с кислотой или факел — или любую другую вещь, которую мудрецы используют на не понравившихся рукописях.

Спустя какое-то время Хардвин поднял взгляд.

- А это хорошо! - сказал он, и я сразу же понял, что недооценил его. Хардвин указал на стул. - Присаживайтесь. Девона принесёт вам что-нибудь.

Улыбка, которой наградила меня Девона на сей раз, была очаровательной и отточенной.

- Чего желаете, Малик? Шампанского? - её голос превратился в грудное мурлыканье. - Или чего-нибудь покрепче?

К счастью, я человек с железной волей, и после стольких лет одиночества и испытаний её предложение стало огромным искушением — но я не поддался, поскольку в самый неподходящий момент всегда могла появиться Руха.

Я ответил надтреснутым голосом:

- Что-нибудь перекусить, может быть — и флягу с молоком, чтобы запить.

Девона подняла бровь.

- Молоко? Типа от коровы?

- Или козы. Или овцы. Мне всё равно.

Она оглянулась на Хардвина. Тот рассмеялся и сунул ей монету.

- Не стой столбом! Перед тобой новый иконоборец «Чёрного тигра»!

Он похлопал её по пышному филею.

- Принеси человеку его молоко!

Девона послушалась, хотя остановилась у двери, чтобы накинуть плащ на своё прозрачное платье. Хардвин вернулся к чтению, часто останавливаясь, чтобы отпустить заслуженную похвалу моей рукописи, и я понял, что Хардвин Ход — человек невероятно проницательный, а его контора — вовсе не притон бесчестия, за который я её принял, но бастион свободы и вольнодумства, который окажет великие почести моей скромной персоне.

Как только я пришёл к подобному выводу, Хардвин прекратил чтение.

- Это оно, - сказал он, качая головой. - Я прочёл достаточно.

В моём горле встал такой комок ,что я едва не задохнулся. Я испугался, что ошибся на его счёт.

- Но вы прочли только семьдесят страниц!

- Мне больше и не нужно.

Его голос был спокойным, как колодец.

- Это будет продаваться. Добавим куски с Девоной, положим внутрь скелет; может быть, обложку, где она целует череп. В Порту Черепа, Лускане и других подобных местах продаваться будет отлично.

Хотя я не понимал, какое отношение куски Девоны имеют к испытанию Единственного, тень страха покинула мой разум, и от мук следующей жизни мои мысли обратились к потенциальной выгоде.

- Сколько?

Хардвин достал из ящика стола два небольших кошеля и подвинул их ко мне.

- Пятьдесят львов. Вдвое больше, чем я плачу обычно.

Конечно, это было огромным оскорблением — но я едва мог сдержать возбуждение, поскольку это было первым полученным мною предложением хоть какой-то суммы. Глубоко вздохнув, я нахмурился.

- Я рассчитываю на сумму в сотни раз больше.

Я потянулся, как будто собираясь забрать рукопись, но затем заклинание Мистры захлестнуло меня, и с уст сорвались эти ужасные слова:

- К несчастью, я вынужден принять любое предложение, поскольку у меня не осталось времени, чтобы обратиться куда-то ещё.

В глазах Хардвина скользнуло изумление, и какое-то время он просто молча сидел в растерянности. Затем наконец покачал головой и сунул руку в ящик.

- Пускай будет семьдесят пять.

Он добавил третий кошелёк к первым двум, затем наградил меня зубастой усмешкой.

- Не хочу, чтобы мой новый иконоборец чувствовал, будто с ним обходятся несправедливо.

Я сразу же понял, что он готов заплатить мне как минимум пять сотен, что, конечно, составляло всего лишь десятую часть моей желаемой суммы, но всё равно было в тысячу раз лучше, чем платить Альдо Мэнли, и в это мгновение отворилась дверь. Я оглянулся, увидев, как Девона пятится внутрь комнаты, её капюшон натянут, а руки вытянуты перед собой, так что я их не видел. Злость на проклятое заклинание Мистры слишком сильно отвлекла меня, иначе я бы почувствовал, что здесь что-то неладно, и потянулся за ядом — но увы, я лишь толкнул кошельки Хардвина обратно к нему.

- Если не желаете, чтобы я чувствовал несправедливое обхождение, перестаньте обходиться со мной несправедливо, - сказал я. - Моя книга — правдивое изложение настоящих событий. Мы оба знаем, что она стоит куда больше.

- Правдивое изложение? - нахмурился Хардвин. - Да индюк вроде вас не пережил бы даже первой главы!

- Вы не поверите, - сказал знакомый голос. - Малик живуч, как таракан.

Я развернулся к Рухе, едва она успела заговорить, но ведьма уже сбросила плащ Девоны и прижала джамбию к моему горлу.

- Что здесь происходит? - встал Хардвин, перевернув свой стул. - Кто она?

- Арфистка, всюду сующая свой нос, - с этими словами я сунул руку в рукав и начал вытаскивать свою иголку из пробки. - Она пришла за моей книгой.

- Правда? - не знаю, почему Хардвин казался так потрясён. - Значит, это правдивая история?

- Я не могу назвать «правдивым» ничего из написанного Маликом, - сплюнула Раха. - Но он действительно виновен во всём, про что рассказывает.

Взгляд Хардвина опустился к столу, и я увидел, как цена моей рукописи только что возросла в тысячу раз, и в мысленно забрал назад каждое грубое слово, которое когда-либо сказал в адрес Рахи.

- Может быть, теперь вы заплатите мне настоящую стоимость книги, - сказал я Хардвину. - Моя цена — пять тысяч золотых.

- Пять т-тысяч? - охнул Хардвин. - Я дам вам тридцать пять сотен. Это всё, что у меня есть.

Чтобы доказать это, он вытащил ящик из своего стола и поставил его рядом с моей рукописью.

- Книга ваша! - крикнул я.

- Хорошо.

Хардвин дал знак своим переписчикам, затем повернулся к Рухе.

- Ваши дела здесь закончены. Пожалуй, вам стоит уйти.

- Я не могу это сделать.

Раха развернулась, закрываясь моим телом от переписчиков Хардвина. Я наконец вытащил отравленную иглу из бутылки, но не смел нанести удар; ведьма прижимала джамбию к моей шее так плотно, что её судороги могли вскрыть мне горло.

Я посмотрел на переписчиков Хардвина, молясь, чтобы они отвлекли ведьму.

- Спасите меня!

Хардвин кивнул, и переписчики двинулись вперёд, однако к нашему удивлению ведьма не стала пятиться.

- Нет нужды в кровопролитии, - она игнорировала мужчин и продолжала смотреть на Хардвина. - Может быть, вы хотите опубликовать книгу Малика бесплатно?

- У меня нет привычки убивать своих авторов, - сказал Хардвин, хотя был достаточно заинтригован, чтобы дать знак переписчикам остановиться.

- У меня тоже нет такой привычки, - ответила Руха. - Но я должна заставить Малика ответить за его злодеяния, а в одиночной камере ваше золото ему не понадобится.

- Арфистская ведьма! - возопил я, и не имело значения, что Руха прижала нож к моей шее так сильно, что потекла струйка крови. - Ты думаешь, что обманом можешь лишить меня состояния?

Я посмотрел на Хардвина.

- Нельзя верить ни одному её слову! Если её не волнует моя книга, зачем же она настроила каждое издательство Глубоководья против великолепия этого манускрипта?

- Против его великолепия? - оскалилась Руха. - Зачем это мне? Все достойные мудрецы смеются над тобой. Они не стали бы печатать твою книгу, умоляй об этом сам Хелбен!

Лишь мой страх умереть неопубликованным — и все мучения, которыми будет сопровождаться эта неудача — остановили мою руку с иглой.

Ведьма снова посмотрела на Хардвина.

- Так что скажете? Арфистам всё равно. Вы можете оставить золото себе, Малику оно не понадобится.

- Это мне решать! - запротестовал я, обращаясь к Хардвину. - У нас есть договор!

Хардвин проигнорировал меня и посмотрел мне за спину, пытаясь различить выражение за вуалью Рухи.

- Почему мне кажется, что это не просто подарок? Вы что-то хотите взамен. Что?

- Немного — всего лишь одну страницу, - ответила она. - Несколько мудрецов сказали мне, что в этой книге Малик раскрывает местонахождение Циринишада.

Хотя Хардвин не дочитал до этого момента, его глаза стали круглыми, как блюдца; он прекрасно знал, что Циринишад — утраченная история того, как Единственный стал богом.

- Одна страница, - сказала Руха. - Не так уж много за такую сумму.

- Эта стерва лжёт! - выдохнул я, не обращая внимание на лезвие у шеи. - Тайна местонахождения Циринишада стоит в тысячу раз больше!

К моему ужасу Хардвин покачал головой.

- Вопрос не в деньгах, Малик.

Увидев, что жадный мудрец готов меня предать, и что лучше умереть богатым автором книги без купюр, чем разгневать Единственного, позволив Рухе украсть самую важную страницу, я взялся за иглу и приготовился ощутить жало джамбии.

Но этому не суждено было случиться, ведь пока я собирался с храбростью, Хардвин снова посмотрел на ведьму.

- Это вопрос принципа. Руха просит меня зацензурить одного из моих авторов...

- Я прошу подумать о том зле, которое вы освободите, - парировала она, и по напряжению прижавшегося к моей спине тела я понял, что Хардвин удивил её не меньше, чем меня. - Только представьте, что может произойти.

- Я не могу об этом беспокоиться, - сказал Хардвин. Увидев, что ведьма не готова идти на уступки, он потянулся, чтобы забрать мою рукопись. - Я в ответе перед самой истиной.

- В ответе перед истиной? Да что ты вообще знаешь про ответственность!

Раха устремила взгляд своих тёмных глаз на мудреца, затем прошипела заклинание и свободной рукой выпустила искру магии на мою рукопись. Крошечные волшебные молнии затрещали на её листах, и ведьма сказала:

- Предупреждаю вас, не трогайте книгу, пока я не заберу свою страницу.

Хардвин замешкался, и в этот момент я понял, что там, где не получилось добиться своего искушением, Руха добьётся своего страхом.

- Хардвин, хватай книгу! - воскликнул я. - Чтобы остановить тебя, ей придётся отпустить меня!

С этими словами я повернулся, чтобы уколоть ведьму в ногу, но не только я пришёл в движение — и я оказался даже не самым быстрым. Хардвин схватил рукопись, и ведьма потянулась через меня налево, а переписчики бросились на неё сзади.

Моя иголка нашла только пустой воздух.

Откуда-то из кучи-малы на столе раздался резкий треск, затем появился едкий запах. Хардвин вскрикнул. Я увидел мелькнувшую фиолетовую абу Рухи и бросился в драку, протолкнув свою иголку через путаницу тел в её мягкую плоть.

Раздался удивлённый всхрип, такой короткий приглушённый, что я едва расслышал его, затем стул Хардвина опрокинулся, а следом за ним — и вся масса переплетённых тел. Будучи на самом верху, я оттолкнулся и приземлился примерно в то самое место, где стоял раньше; остальная куча с мягким стуком упала на пол.

Ящик с золотом, удерживаемый своим огромным весом, остался на столе, но мой манускрипт пропал. Я залез на стол и заглянул на другую сторону, ожидая увидеть разбросанные по всему полу страницы. Вместо этого я увидел, как гибкая фигура Рухи выбирается из кучи.

- Остановите её!

Опасаясь, что ведьма прочтёт ещё одно заклинание, прежде чем погибнуть от яда, я схватил один из мелких кошелей, предложенных мне Хардвином, и швырнул ей в голову.

Удар заставил Руху упасть ничком, куча навалилась на неё огромным сороконогим пауком и проглотила её.

Хардвин Ход лежал на полу рядом с перевёрнутым стулом, по-прежнему прижимая к груди мою рукопись. Его руки были покрыты ожогами от магии ведьмы. Он приподнялся, затем посмотрел на запястье, увидев там оторванный кусок фиолетовой абы, приколотый сломанным концом иголки. Конечность уже почернела и распухла, и я видел тёмный яд, устремившийся к его сердцу.

- Именем Милила! - воскликнул он. - Ведьма меня отравила!

Неизвестно, услышали ли это переписчики, поскольку они уже обрушили на Руху такой вихрь ударов, что мне показалось, будто она больше не поднимется — хотя я понимал, что мне не может так повезти.

Хардвин перекатился на колени и поднял руки, словно собираясь положить рукопись на стол. На мгновение казалось, что у него это получится, но затем с его губ сорвался чудовищный крик, и он рухнул головой прямо на те страницы, за которые отдал свою жизнь.

Никто не в силах представить себе испытанную мной тогда боль, ведь она не могла быть мучительнее, даже будь я на месте Хардвина. Моё богатство было под рукой, но зачем теперь оно мне? Я убил своего единственного мудреца и знал, что сегодня, в такой поздний час, никого не найду — особенно если ведьма на солгала о том, что думают о моей книге другие издательства. Я проклял Судьбу, насмешливую шлюху, и Руху, коварную мегеру, затем опустил свои ноги со стола и столкнул с моей книги пустившее слюну тело Хардвина Хода.

Оставалось лишь одно. Контора Альдо Мэнли стояла на другой стороне улицы, и я чувствовал, как установленный Цириком срок давит на мою грудь с силой опустившегося на колени верблюда. Я бросил рукопись в ящик с золотом и поспешил наружу.

Послеполуденные тени были такими длинными, что на улицах казалось темно, и бульвар Провидца был полон клерками и писарями, торопящимися домой к ужину. Я шагнул на улицу и устремился на другую сторону, поскольку хороший серафим никогда не увиливает от приказов своего бога.

спонсор:VyachyNOS