Подмастерье

1

Ерёмин проснулся, как обычно — за минуту до звонка будильника. Он сладко потянулся, хрустя суставами, и проворно выскочил из постели. Десять минут — бодрящий прохладный душ, ещё столько же — бритьё и чистка зубов, полчаса — утренняя разминка и пробежка на тренажёре в лучах искусственного солнца навстречу освежающему морскому бризу из кондиционера. Завтрак… На завтрак — порция лапши с синтетическим беконом и витаминный коктейль, обогащённый кислородом. Всё, как всегда. Ничто не предвещало, что этот день коренным образом изменит жизнь служащего седьмого звена Сергея Ерёмина.

Седьмое звено — прослойка между низшим классом человечества и высшим. Большинство поднявшихся до седьмого уровня до конца жизни будут кланяться и пропускать вперёд служащих шестого звена. Лишь десять человек из ста перешагнут этот рубеж: шанс, хотя и реален, но невелик. И график продвижений расписан до конца жизни. И каждый в человеческом муравейнике знает, какое место ему предназначено. Однако есть смысл стараться: случается, вакансии в верхнем звене освобождаются вне очереди — непреднамеренная ошибка, допущенная работником, или, что чаще — внезапная гибель. Если это происходит, в небольшом отсеке муравейника начинаются служебные перестановки и тогда служащий седьмого звена вполне может приобрести статус шестого — и архаичная удача, пережиток времен хаоса — тут вовсе не помешает. Но, как правило, жизнь любого человека размеренна и предсказуема от появления в инкубаторе до вспышки в аннигилятории.

Если бы несколько поколений назад ген предчувствия не был заменен геном прагматизма, вполне возможно, Ерёмин почувствовал бы, что наступающий день станет самым необычным за все его предыдущие тридцать лет, как ни странно это звучит, ибо что может быть необычного в жизни служащего седьмого звена, кроме внеочередного продвижения?

Одевшись в униформу, Ерёмин подошёл к выходу: служебный аэромобиль уже причаливал к окну. Створки автоматически открылись, выпуская хозяина из квартиры. По стародавней привычке похлопав себя по карманам — не забыл ли чего? — Ерёмин ступил на чистый пластиковый пол машинного салона. Работники его отдела уже сидели каждый на своём месте: кто смотрел новости, нацепив на нос электронный информаторий, кто со скучающим видом разглядывал в окно толпу у остановки общественного транспорта. Главной привилегией седьмого звена была служебная развозка, и, глядя на серое, набухшее тучами небо, готовое в любую минуту разразиться дождём, это преимущество нельзя было не оценить — служебный транспорт всегда подавался к окну, в нём было чисто, уютно, и воздух кондиционировался, и каждый служащий был прикреплён к собственному сидячему месту, пусть не такому комфортному, как у шестого звена, но всё же, всё же… Пара человек в аэромобиле приветственно махнули Ерёмину рукой, а вечно дремавший Попов даже не поднял голову, только буркнул «драсть» и привычно отодвинул свой толстый зад, пропуская Сергея к месту у окна.

Бегло окинув салон взглядом, Ерёмин заметил отсутствие Коновалова — это хорошо, это очень даже замечательно: начальник собирался отправиться в командировку на денёк-другой. Наверное, и вправду уехал. И, значит, в обеденный перерыв Ерёмин спокойно сможет поучаствовать в соревнованиях на гравицикле с препятствиями. Накануне Коновалов предупредил: если хоть раз ещё увидит Сергея обедающим при включённом виртуализаторе, то вовсе запретит им пользоваться в перерыве. Но ведь обед — всего полчаса, и столько надо всего успеть за это время: оформить заявку, проверить готовность гравицикла к соревнованию, изучить маршрут, а затем в течение пятнадцати минут нестись сумасшедшими зигзагами по склонам виртуальной трассы с автоматически появляющимися в самый неожиданный момент препятствиями. Великолепный экстремальный вид спорта, заставляющий Ерёмина держаться в тонусе и не снижать нагрузку ежедневных физических упражнений, а в тридцать лет делать их далеко не так просто, как в юности. Да уже и не всегда хочется…

Так вот, столько надо всего успеть за полчаса, и где выбрать время для перекуса? Ровно в 14 часов опускаются обеденные доски и на них поступают порции соевых брикетов и стаканчики с витаминным коктейлем, а в 14.15 уже начинается заезд. Что же, до вечера голодному сидеть? Оттого, что два десятка недотёп в разных уголках мира умудрились подавиться едой во время виртуализации, откинуть копыта и в итоге спалиться в аннигилятории — это не повод для Сергея отказывать себе в маленьком ежедневном удовольствии. В конце концов, живём только раз…

Да и вообще езда на гравицикле — замечательное занятие. Даже первое звено поддерживает спортивные соревнования. Пусть дух соперничества — пережиток времён хаоса, пусть, но как генетики ни бьются, кипение адреналина в крови по-прежнему необходимо организму. Избавь от него человека, и он превратится в бессмысленную биомассу. А биомасса — она и в двенадцатом звене ни к чему не сгодится, разве что в утилизацию. Так что, пока генетики эту проблему не решили — у Сергея есть ещё время, а что после будет — о том пока и думать не стоит.

На работе Ерёмин прежде всего заскочил к себе и включил вирт, полчасика прилежно позанимался делами, затем стал отвлекаться, несколько раз выглянул в пластиковое окошко бокса, и удостоверившись, что Коновалов так и не пришёл, нырнул в отсек восьмого звена к Женьке Синицыной.

Женька — странная девушка. И внешность у неё необычная — глаза раскосые, зелёные, хитрющие, а волосы светлые, почти белёсые. Если ей верить, такие волосы раньше были у многих в Москве. «Я блондинка», — частенько с гордостью заявляет Женька. Блондинка… Синицына много знает необычных, старинных слов. И древние истории, сказания, мифы из неё просто сыплются. Спроси её, чем увлекались люди эпохи хаоса, и она начнёт соловьём заливаться, во многие её россказни и поверить трудно, Ерёмин думает, что половину своих историй она сходу из головы выдумывает. Например, как древние люди пытались обжить Марс и там до сих пор, возможно, существует человеческая колония. Об этом в курсе подготовки служащих не было ни слова и, по всей видимости, это просто фантазии Синицыной. Таинственным шёпотом сообщает она, как наблюдает по ночам в домашний телетор за Марсом и видит там странные прямые линии, напоминающие каналы. Скорее всего, это, конечно, неправда. Но с другой стороны, почему запрещены гонки на гравициклах по поверхности Марса? Ладно бы, настоящие гонки, а то ведь в вирте…

Или вот поди ж ты узнай, правда или нет, но Женька говорит, что в эпоху хаоса люди собирались в огромные толпы, иногда по миллиону человек, и убивали друг друга, просто так, без причины, даже не пытаясь понять, зачем. Такие массовые истребления назывались войнами, а люди, собравшиеся на войну — солдатами. Позже выяснилось, что виной тому — атавистические гены. Например, ген истребления. И, конечно же, проблему удалось устранить. Но если и вправду всё было так, как рассказывает Синицына, то людям эпохи хаоса не позавидуешь.

А ещё Женька частенько ведёт себя чудно. Например, сидит в перерыве и ничего не ест, а увлечённо рисует на стенном вирте странные трёхмерные многоцветные узоры, которые обманно движутся — не поймёшь в каком направлении. Сначала кажется, что они переливаются слева направо, но чуть сместишь угол зрения — уже движутся наискосок, слева вглубь, а ещё чуть-чуть сдвинешься — потекут справа налево. Так ведь не должно быть, в природе подобного не случается, а Женька рисует себе такие узоры, словно в этом нет ничего необычного.

Один раз Ерёмин застал Синицыну глубоко задумавшейся. Когда он зашёл к ней в бокс, Женька сидела перед обеденной доской, уткнувшись в неё взглядом. Ни соевого брикета, ни коктейля на доске не было, и Ерёмин долго пытался понять, что же Синицына там видит? Ведь нет ничего! Потом спросил её, и она ответила, что наблюдала за пролитой из стакана каплей коктейля. Женьке, видите ли, было интересно сидеть и следить за тем, как испаряется капля. Кто ещё на такое способен? Никто же и не додумается так бестолково проводить время.

А ещё Синицына запросто может в обед отстегнуть ворот униформы и ходить по всему отделу с голой шеей, и все будут таращиться на нее, и не потому, что к нежной девичьей ямке между острых ключиц прильнула золотая старинная эмблемка в виде крестика, нет, а потому что Синицына обалденно красивая. Не как все. Пластические генетики давно добились того, что у людей не бывает проблем с внешностью, но женский стандарт красоты, по которому лепят будущих девочек — это тёмные волосы, смуглая кожа, большие карие выпуклые глаза под узкой дугой бровей, ровный прямой нос, тонкие губы. У Женьки всё не так. Глаза раскосые, зелёные, над ними возвышаются два густых лохматых светлых холмика бровей, а носик маленький, вздёрнутый и губы толстые, совсем неправильные, только Ерёмину всё время хочется подойти к Синицыной и припасть к этим губам, прямо здесь, в отделе восьмого звена. Он, конечно, себе такого никогда не позволит, работа — не место для проявления личных чувств, да и субординация — Синицына ему не пара.

С другой стороны, почему не пара? Она, конечно, звеном ниже, но любому ясно, что скоро поднимется по служебной лестнице. Всего за шесть лет она забралась вверх на целых четыре звена — с двенадцатого по восьмое. Коновалов говорит, у Женьки ум необычный. С такой головой ей прямая дорога в высшие звенья, кто знает, может, даже и в третье. В высшем управлении нужны люди, которые умеют мыслить свободно и нестандартно. Через несколько лет она и общаться с Ерёминым не захочет, но пока она рядом, почему бы не попробовать словить удачу?

Синицына была не в духе. «Отстань от меня. Я злая. И у меня критические дни! — провозгласила она столь громко и сварливо, что остальные восьмевики отдела подняли головы в своих боксах. — Даже близко не подходи. Это твой Коновалов свалил чёрти куда. А наша мегера грозится после обеда проверку устроить. Должна же я иногда, как люди, поработать… Вылечу отсюда мячиком, вы этого добиваетесь? И что это сегодня мужики с раннего утра кобелятся, извращенцы несчастные! — гораздо тише проворчала она. — Оно мне надо?»

Вот всегда она такая! Плевать ей, что при появлении Сергея она должна встать и поклониться. И что весь отдел восьмевиков наблюдает за её непочтительным поведением. Но ведь не скажешь ей ничего. Один раз Ерёмин попытался поставить Синицыну на место, и лучше бы этого не делал — Женька стала холодной, отстранённой, перестала с ним разговаривать, он потом ночи напролёт не спал — думал, как вновь завоевать её доверие. Хорошо, случай подвернулся. Мегера отчитывала Синицыну, а Ерёмин проходил мимо и заступился. После этого Женька оттаяла.

Но сейчас её вновь как подменили. «Ну что поделать, такой человек непредсказуемый, — утешил себя Ерёмин. — Синицыну надо или принимать такой, как есть, или вовсе не общаться с ней». Пристыженный, он вернулся к себе и подумал, что день не удался. А жаль… Может, хоть с гонкой повезёт…

До перерыва Сергей уже не позволял себе ни на что отвлекаться. Но как только спустились обеденные доски, мгновенно выдул коктейль, схватил соевый брикет и, нацепив на нос персональный виртуализатор, поудобнее пристроился в кресле.

Во время заезда он сразу вырвался вперёд. Такое случалось редко, и Ерёмин чуть не подавился, торопливо заглатывая недожёванный соевый комок. Теперь надо было держать дистанцию, а быть лидером гонки непросто — нужно не только продолжать нестись на бешеной скорости, но и путать отстающих, идя зигзагами на ровном месте и стараясь не дергаться у возникающих тут и там препятствий: чем меньше выдашь их местоположение, тем сложнее будет преследователям. Перед Ерёминым внезапно появилась целая гора оскаленных черепов. В долю секунды он оценил ситуацию — объехать не удастся. Вздёрнул руль, собираясь перемахнуть поверху, как вдруг в кармане тоненько запищал терминал. Мгновенная заминка и боль от удара о землю обожгла лицо и руки. Сверху пронеслись гравициклы других участников. Чертыхаясь и постанывая от боли, Ерёмин скинул вирт. Вот тебе и лидер гонки. Ещё несколько минут придётся приходить в себя — организм не может мгновенно перестроиться после вирттравмы. Сергей ощупал лицо — казалось, что кожа с щеки содрана до кости. Но, разумеется, она была невредимой. Тем не менее, что-то продолжало беспокоить Ерёмина, пока он проверял, целы ли кости, и только когда боль стала утихать, понял, что терминал продолжает, надрываясь, пищать. Что за ерунда? До начисления зарплаты оставалось больше недели. Кредиты и жильё оплачены на два месяца вперёд. С чего бы это старая пластмасска так разволновалась? Однако было с чего.

«На ваш счёт поступило 1000000 (миллион) еврази, не облагаемых налогом», — высветилась на дисплее терминала сухая информация. Ерёмин потряс головой. Это ошибка. Такие деньги служащим седьмого звена даже присниться не могут. Впрочем, и шестому, и пятому… Четвёртое может помечтать, но только молча, про себя, чтобы никто не слышал. Плох тот служащий, который работает за деньги, а не во имя интересов и нужд общества. Такому повышения не дождаться. Однако, какова ошибочка! Кому-то в бухгалтерии светит изрядная головомойка. Только вопрос — что дальше с этим счётом делать ему, Ерёмину?

Для начала Сергей запросил имя отправителя. Терминал несколько секунд обиженно молчал (не забыл ещё пренебрежение к столь важной новости!), а затем назвал ничего не говорящее Ерёмину наименование — ВОБЛ, индексировать же счёт он вовсе отказался, хотя Сергей повторил запрос несколько раз. Вирт нисколько не прояснил ситуацию: Всемирный Орден Богатых Людей, Внутренний отдел Больничных Листов, Василеостровские большегрузные лайнеры, Восточноевропейское отделение бесплатного лечения, даже организация со странным и непонятным наименованием — Вечный Отдых Бесполезных Лентяев… Десятки контор имели аббревиатуру ВОБЛ. Какая из них могла послать миллион еврази на персональный номер? Терминал вновь пискнул и высветил на дисплее: «Подтвердите получение счёта на 1000000 (миллион) еврази», секунду помолчал и, поскольку был настроен на автоматическую передачу денег, добавил, не дожидаясь указаний Сергея: «Подтверждаю». После этого дисплей погас и никаких новых сообщений на него больше не поступало.

К концу рабочего дня Ерёмин забеспокоился. Ошибку уже должны были заметить и исправить, но терминал молчал, а на запрос, сколько у Ерёмина денег, упорно отвечал: «1000132,87 еврази».

Сергей подошёл к Попову:

— Представь, что тебе на счёт поступил миллион еврази, что бы ты сделал? — спросил он.

— Дурацкие фантазии, — ответил Попов. — В духе Синицыной.

— Ну а если?

— Если-если, купил бы Золотую карту с неограниченным кредитом. И каждый день ел бы настоящее мясо.

Ничего толкового Ерёмин от Попова добиться не сумел.

Едва прозвенел звонок, означающий конец работы и подачу служебного аэромобиля, Сергей сорвался с места и полетел к восьмевикам. Ситуация у него сложилась необычная. И помочь разобраться, что делать, мог только человек, умеющий мыслить нестандартно. А, несмотря на все дурацкие фантазии Синицыной, начальство её ценило именно за это.

Синицына уже собиралась уходить.

— Я тороплюсь, — недовольно сообщила она, увидев Ерёмина. — На трёп времени нет.

— А я провожу тебя, — пообещал Сергей. — Мне очень надо с тобой поговорить. Больше просто не с кем. Это очень серьёзно, — как можно убедительнее заверил он.

— Ну, хорошо, проводи, но только до выхода, — согласилась Синицына. — Так что у тебя стряслось?

— Даже не знаю, как сказать, — пробормотал Ерёмин, думая, с чего начать, чтобы не вышло так же глупо, как с Поповым.

— Ну, говори прямо. Начни с главного, — нетерпеливо оборвала его Женька.

— Ошибка в бухгалтерии. Мне начислили лишние деньги.

— Умереть не воскреснуть! — воскликнула Синицына. — В первый раз о таком слышу. И много? — живо поинтересовалась она.

— Ну, в общем, много, да, — промямлил Ерёмин.

— Сколько?

— Очень много. Ты не поверишь.

— Да сколько же? Говори! Я вспотела ждать!

— Миллион еврази, — тихо произнёс Сергей, боясь, что Женька сейчас просто развернётся и уйдёт, обозвав его лгуном.

— Сколько-сколько? — присвистнула Синицына, и идущий впереди восьмевик оглянулся на неё.

— Миллион, — повторил Ерёмин.

— Ни черта себе! Поклянись, что не врёшь.

— Да зачем мне врать? Сама смотри, — и Ерёмин в который раз за сегодня вытащив из кармана терминал, включил индикацию текущего счёта. На дисплее высветилось: 1000178,53 еврази, — утром было только 132 еврази — как раз до зарплаты должно хватить. А в обед — уже миллион сто тридцать два. А сейчас ещё, по-видимому, проценты набежали.

— Да, — сказала Женька. — Если десять процентов годовых с миллиона, то получится примерно одиннадцать с половиной в час. А если посчитать за сутки, то двести семьдесят три еврази, а я триста в месяц получаю. Однако… Ты счёт проиндексировал?

— Сразу же! Но он не желает определяться. Я получил только имя отправителя — ВОБЛ, но в вирте сотни организаций с таким наименованием. Не знаю, которая из них…

— Вряд ли она упоминается в вирте, — сказала Синицына. — Неиндексируемый ВОБЛ — это Вечная Организация Бесплатной Лотереи. С ней связана одна старая история.

— Какая? — спросил Ерёмин.

И Синицына сходу начала черпать из своего бескрайнего кладезя знаний, размещённого в голове, сногсшибательную информацию:

— Полтыщи лет тому назад, а может, и того больше, жил один богатый человек. Очень богатый. Тогда ещё звеньев не было, но если бы и существовали, этот богач принадлежал бы к первому или, в крайнем случае, ко второму звену. Перед смертью он не назначил наследников. Он поступил иначе — организовал лотерею. И эта лотерея существует по сей день. Раз в год машина, перебирающая имена всех жителей земли, автоматически выбирает победителя. Ему начисляется… впрочем, подробности неважны. Организация лотереи — тайна за семью печатями. Но деньги совершенно чистые, и ты никому ничего не должен о них докладывать, иначе оберут до последней нитки. Надеюсь, ты никому об этом миллионе не рассказывал?

— Да нет, в общем, — растерянно проговорил Ерёмин, вспоминая, много ли успел поведать Попову. Пожалуй, ничего лишнего. Да и вряд ли вечно сонный сосед по аэромобилю к завтрашнему дню вспомнит об этой беседе.

— Ну, я просто балдею, — сказала Синицына. — Тебе неслыханно повезло! Мне бы такую сумму…

— И что бы ты с ней сделала? — спросил Сергей.

— С такой суммой можно жить на одни проценты. Ушла бы с работы. Купила бы мощный телетор, — загнула палец Женька. — Потом ещё, слышала, в архивах хранятся старые вирты эпохи хаоса и на них огромное количество информации о том времени… Да на сто тысяч в год много чего можно купить. Слушай, одолжишь пару-тройку тысчонок? Коновалов сказал, что вернётся — возьмёт меня к вам в отдел, оклад повысится до четырёхсот, и за транспорт платить не надо. Я в течение года отдам.

— Да конечно, — сказал Ерёмин. — Давай свой номер, — и он тут же перекинул Синицыной десять тысяч. — И можешь их не отдавать, не беспокойся, мы же друзья.

Женька посмотрела на него загадочным взглядом своих раскосых зелёных глаз, будто бы и на него, а вроде как мимо…

— Знаешь, — задумчиво произнесла она. — Ты ведь в меня влюблён, так? И ты мне тоже всегда нравился. — Синицына помолчала несколько секунд, а затем вновь заговорила. — Когда Коновалов сказал, что возьмёт меня в ваш отдел, я сразу подумала: ты — отличная пара на будущий год. И, может, даже не на один. Но теперь получится, если я отвечу тебе взаимностью, то это из-за денег. Мне это не нравится. Давай договоримся: этот подарок я приму, но больше, как бы ни сложились наши отношения, ни-ни. Идёт? И знаешь, не раздавай деньги направо и налево, не покупай разом много дорогих вещей. И никому, самое главное, о них не рассказывай! Я знаю, что говорю. А что хочешь купить ты? Небось, гравицикл?

— Да, гравицикл, — кивнул Сергей. — Но есть ещё одна вещь… — он замялся. — Помнишь, ты рассказывала о встрече с Мастером. Это правда?

— Правда, — кивнула Женька.

— А не знаешь, как его найти? — спросил Ерёмин. — Я хотел бы стать подмастерьем.