Знакомая тёплая ладонь покрыла его плечо.
— Что за хитрец! Так долго скрывать от меня умение наживать врагов!
Шипек подтолкнул Бербериса в дальний угол к накрытым столам. Несколько друзей виконта заняли круговую оборонительную позицию, грозным видом отбивая желание у присутствующих подойти и подкрепиться именно из этих блюд.
Виконт взял яблоко, ловко пожонглировал им, прежде чем откусить. Возможно, он считал, что кульбиты добавят фрукту сладости.
— Тот же сорт, — сделал неожиданный вывод виконт, — вы приносили в лазарет. Помните? Грипп в позапрошлом году унёс жизни нескольких учеников. Достаточно было случайно чихнуть, чтобы окружающие шарахнулись в стороны. А вы передавали больным гостинцы и записки. Ещё тогда я поразился человеку, не страшащемуся смертельной болезни, но опасающемуся, что кто-то заметит потёртость на его туфлях.
Да, Берберис выполнял поручения одноклассников, озабоченных состоянием своих заболевших приятелей, однако не предполагал, что его поступок может быть воспринят кем-то как проявление бесстрашия.
Какая теперь разница? Герцогиня прилюдно обвинила графа в жульничестве. Она была сильно расстроена — не совсем те чувства, которые Берберис намеревался пробудить в девичьем сердце: азарт борьбы и пламя страсти.
Нежный шорох платья вторгся в его раздумья. Череша бесстрашно миновала кордон, состоящий из друзей виконта и любопытства окружающих, ради возможности поговорить с Берберисом.
— Вы сегодня прелестны, госпожа, — Шипек совершил навстречу девушке поклон, изящество которого можно было ставить на пьедестал галантности, после чего отошёл на пару метров.
— Леди, — приветствие графа отдавало холодной вежливостью.
Череша тяжело вздохнула, её платье натянулось на полной груди:
— Я это заслужила. Моё вчерашнее поведение не имеет оправдания. Но, граф, сегодня вы пересекли черту! Что за коварство принуждать девушку к поцелую?!
Она ревновала. Берберис почувствовал досаду — очередная мишура считала себя вправе укорять его. Хотя если присмотреться (а Берберис доселе особо не приглядывался к дочери торговца) на лице Череши не было ни грамма косметики: кожа отливала здоровым блеском, а ресницы — природной чернотой; её платье шуршало новизной. Череша была искренняя в чувствах и словах, следовательно, тоже являлась настоящей, однако оставалась безразлична графу. Выходило, что его теория о причинах помешательства на герцогине ошибочна, и Берберис опечалился ещё сильнее.
— Но я здесь не ради ссоры, — не ведая об истинной причине уныния графа, Череша скрасила свои губы миролюбивой улыбкой. — Моё намерение, как и прежде — достучаться до вашего благоразумия. Я честно пыталась смотреть на герцогиню сквозь розовые стёкла: титул, небесная безмятежность облика. Однако стоит провести с Боровинкой всего один час в классе и иллюзия безвозвратно рушится. Она до сих пор считает по пальцам и только до двадцати! Её титул — единственная причина снисхождения со стороны учителей. Боровинку не спрашивают на уроках не оттого что опасаются навлечь на себя недовольство, просто в голове у герцогини полюбившиеся вам небесные просторы. Там пусто! Герцогиня даже имя своё не может написать без ошибок. В её тетради сплошные завитушки и сердечки.
— Что вы сейчас сказали? Сердечки?
От досады Череша прикусила губу:
— Всё гораздо хуже, чем я предполагала: вы не влюблены, вы одержимы!
Боровинка рисует в тетради сердечки — особенность присущая влюблённой девушке. А что если она вынуждена скрывать свои чувства, например, из-за природной скромности или очевидной бедности предмета её страсти? Возможно, герцогиня терзается, поскольку не может позволить свободно общаться с избранником, не выдав при этом своих чувств. Оттого молчит во время танца и впадает в крайнее смятение лишь из-за одной близости с ним.
— Да послушайте же! — в отчаянии Череша дёрнула Бербериса за рукав.
Граф инстинктивно перехватил её пальцы и тут же разжал кулак — девичья кожа была слишком нежной и беззащитной для грубости, но обстоятельства требовали поставить точку хотя бы на словах:
— Признайтесь, Череша, что отчаянно ревнуете, оттого и ненавидите герцогиню.
— Вовсе нет! Ненавидеть Боровинку также бессмысленно, как злиться на ветер за то, что он дует! Моё сердце болит об ином: беда в том, что вы считаете себя большой рыбой в маленьком пруду и всеми силами стремитесь перебраться в иной — соизмеримый вашему тщеславию водоём. Но дело в том, что ваш пруд — тот самый, и рыба такая, какая есть. Достаточно осмотреться, чтобы увидеть вокруг любовь и поддержку.
— Сударыня, — Берберис церемонно поклонился, — я благодарен за вашу заботу и больше не смею задерживать.
Каким-то немыслимым усилием Череше удалось сдержать поток слёз за густотой ресниц.
— Я продолжу молиться за вас, граф. Если бог Благоразумия существует, то он обязательно услышит мои молитвы.