Новые боги: Дважды воскрешенный

— Твоя правда, бывший капитан.. — Васаладор пошарил пальцами в перстнях в тарелке со сладостями, выбрал несколько цукатов и отправил их в рот. — Время сегодня — товар наиболее редкий, его не купишь на рынке, не запрешь в сокровищнице… Помнишь, вы с моим племянником приходили в мой дом и принесли нехорошие вести?

— Что сказал совет? — напрягся Кубо. Ведь если Крата не воспримут всерьез, то это большой минус всей работе подручных ночного вожака.

— Совет не поверил, — огорченно вздохнул старик. — Не подумай, я достаточно опытен и не стал бы лепить вот так вот в лоб, но даже с распусканием слухов и нечаянными откровениями… В общем, меня подняли на смех. Я не хотел сообщать об этом Крату, сам знаешь, какая может быть реакция, но ты-то вполне разумен и зрел, и надеюсь, что сможешь донести это до него в надлежащей форме.

— Допустим, смогу… Но милорд… Что же нам в таком случае делать?

— С орками? Командующий всеми воинскими силами Смута — мой старый друг, он тоже не поддержал меня. Однако, кое-что мне сделать удалось. Дозоры вокруг города будут удвоены и укомплектованы магами. Молодыми, правда, и всего лишь стихийниками, но это все, что в моих силах. И как только дозоры заметят признаки приближения орды, тут же дадут знать.

— Дозоры разъезжаются только по дорогам и на расстояние четверти дневного перехода, — задумчиво проговорил Кубо. — Этого мало, милорд. Даже если город получит весть, никто просто не успеет организовать толковую защиту. Нужно открывать арсеналы, обучать ополчение, готовить камни и смолу, я уж не говорю о мобилизации деревень. Будут жертвы и много.

— Увы, — вздохнул Васаладор. — Пока мои успехи таковы. Я буду продвигать этот вопрос где только смогу, даже дойду до наместника, и пусть меня окончательно признают спятившим стариком. Но я, как и Крат, искренне пекусь о своем городе. Я служу народу, а не Империи.

— Последняя сказанная тобой фраза — девиз Ночных Волков, — хмыкнул Кубо.

— Знаю. И в эти дни она в точности повторяет мои мысли. Скажи об этом Крату. Не хочу, чтобы он считал меня жирующим лордом на костях нищеты, как он выражается.

— Я передам, милорд. Не сомневайтесь.

— Не думал, что выдам такую информацию ночным волкам… В городе примерно двести стражников, еще пятьдесят во дворце наместника. В дозоре восемьдесят, стражи стены и ворот — еще сорок. Если прибавить личные гвардии лордов, можно добрать до полутысячи. Магов всего около двадцати всего. Этого хватит, чтобы удержать город в осаде, пока не будет сформировано ополчение. Но…

— Но орки никогда не осаждали города, — продолжил Кубо. — Они сразу шли на штурм.

— Это так. Потому и надеяться теперь мы можем только на Крата и тебя.

И престарелый лорд, один из негласных хозяев города Смута, поспешил скрыться за дверью трактира, где обычно располагались ночные волки. Работы действительно предстояло немало.

— Монах, — без предисловий начал Халмет, прижимая чистую тряпицу к окровавленной щеке. — Только не думай, что мы кланялись тебе, как обладателю какого-нибудь легендарного оружия или героя дремучего пророчества. Вовсе нет.

Мы сидели в доме Саха, куда он сам нас гостеприимно позвал на ковшик-другой кваса. Прочих же Халмет отправил к тому самому пруду — согласно моей победе, воины в деревне не останутся, это в итоге признали все. А вот старший решил со мной о чем-то поговорить, из-за чего мой путь откладывался уже во второй раз.

— Наш вожак — Крат на-Вейс, — мудр не по годам и дальновиден настолько, что порой людям кажется, что он пророк. Если делать так, как он велит, пусть даже наперекор своим пониманиям, то рано или поздно будешь в выгрыше. Вот и заповедал он нам на своем пути с простаками разговоров не разводить, с недостойными быть острыми на язык, а с магами, буде таковы встретятся, быть почтительными и слушаться как маму родную. А поскольку ты гильдейский знак не носишь, посоха при тебе нет, да и пешем идешь, то и мнилось нам поперву, что ты монах из глухомани. А как пыль взметнулась, так и ясно все стало.

Я недоуменно уставился на него. Какой же я ему маг?

— Про райдал редко кто слышал, однако, я из их числа. Но райдал может быть у воина, а не у мага, а воин нам либо преграда, либо союзник. Посему и вышла такая оказия. Просить прощения не буду, а с объяснениями, пожалуй, все.

Он допил квас, жестом попросив у Саха принести еще один ковш.

— Не ведаю, куда ты держишь путь, но видно, что туда, откуда мы едем. И, что важно, оттуда, куда мы направляемся. Не подскажешь ли, отче, или как тебя именовать, как там далее по тракту?

— Не знаю с чего ты решил, что я магик. — Я покачал головой, на что Халмет непонимающе вскинул бровь. — Но я отец Дэм из приграничного монастыря, в последнее время свободно скитаюсь, выполняя волю Венца. Райдал же обрел в бараках у Выжега; подозрение есть, что подкинут сей чудный клинок Господом моим. От такого дара отказываться не стал, что помогло мне спасти двух детишек от зверя в лесу. Магичить же не умею, а что пыль взметнулась — то сила вышла из рук моих, Создателем туда вложенная…

— Уж не знаю, кто тебе ее туда вложил, — засмеялся мой собеседник. — А только это магия стихийная, самая что ни на есть. Поверь, насмотрелся я такой. Ну а раз ты считаешь ее от Венца, не буду спорить. Однако же подучись на досуге, отче, как силой этой управлять всячески — не ровен час, своих заденешь, — со смехом закончил он.

— Учту, спасибо за совет, — серьезно поблагодарил я. В самом деле, монах на то и монах, что в каждом событии усматривает прежде всего волю Господа, потому и смиренно принимает все, что Он ниспослал. И теперь же этот воин мне говорит, что надо развивать то, что даровано — значит, в послежизни я обрел нечто, чего не имел? Надо разобраться, когда останусь с собой наедине… — Что же касается пути, пройденного мной — Сах, подай какой ни есть пергамент, да перо. Я начерчу по памяти карту Выжега, каким он стал теперь. дорогу до него отсюда, и далее, там несколько деревень и застава. В сам Выжег не ходите, пусто там.

— Отчего же не ходить? — внезапно заволновался Халмет.

— А чего там делать? Руины и есть.

— Если я скажу тебе, что наш вожак нас туда и послал?

— Тогда объяснись подробнее. Зачем послал и кто посоветовал.

— Уж больно ты любопытлив для монаха… Но слушай, тайны особой и нет. Даже более — дело-то как раз по твоей части. Дошла до нашего вожака весть, что на прошлой седмице покинули город три человека, что были по уши в делах и долгах, да гоблин-недоросток. Вел их крепкий мужчина, на ауре имеющий следы жертвоприношений. Аккурат незадолго вошел в свои права Крат, и по его велению мы ворошили лихих людей, что прикрывались толстыми воротами от ночного и дневного законов. Беспечный горожанин не связал бы эти события, но наш вожак решил поберечься и выслал нас вослед. Ибо вышла эта группа в сторону Грани, где им делать точно нечего, город же для воинов только… Стало быть, в Выжег путь держали, где поживиться особо нечем, а вот злой силы в земле хватает.

— Вы решили сорвать обряд? — попробовал я угадать, заодно намекая на правду, раздумывая, не открыться ли перед Халметом, не поведать ли о скитаниях моих на прошлой неделе… Нет. Пока, пожалуй, не стоит.

— Да. Люди еще помнят, какое зло может причинить правильно составленная фигура, залитая кровью. Да и ты, монах, наверняка читал… Сам-то видел вряд ли, молод еще.

И вновь я смолчал о своем истинном возрасте. Не знает, и ладно, беды нет.

— Вот и прошу я тебя помочь, раз ты был там. Не видел ли кого? Не проводишь ли? Силой не поведу, но проводник нам нужен, все равно придется кого-то из местных брать.

— Что силой не поведешь — за то благодарствую, — позволил я себе отшутиться. — А только не найдешь ты своих ушельцев. Поди, зверье их растащило по кустам и теперь славно пирует. Видел я их, сталкивался. Прав был твой вожак, видать, и правда мудр.

Халмет напрягся, загорелся глазами, но не перебивал.

— Со мною пограничники были, — продолжал я. — Сцепились мы. Я… — И не открыться, и не соврать, не подменить правду ложью… Создатель, помоги! — Не воин я тогда был. Разошлись мы с пограничниками, так надо было, долг мой отличен от ихнего. Не знаю, чем у них дело кончилось, а только открылось мне, что один погранец уцелел, а из ушельцев не уцелел никто. Более не могу сказать.

— На все воля Венца, — согласился Халмет, слегка расслабляясь. И верно, не ждать теперь засады, не готовиться противостоять «изменившим обличье». — А только проверить я обязан. Не пойдешь с нами, значит? На дорогах неспокойно, а от стрелы и райдал вдругорядь не спасет.

— Ты уж прости… Нет. Своя дорога мне. А вот если встретимся потом на тракте, с радостью присоединюсь.

— Создатель знает, что за долг у тебя, — покачал головой тот. — Но не спорить же с тобой? На все ответом будет вера. Да будет так, иди, куда шел.

Гомлина падь — воистину место темного волшебства. Не злого, не черного, не замешаного на страхе и боли. Бард бы назвал это волшебством ночи, крестьянин бы лишний раз помолился и на всякий случай сплюнул, правитель посчитал бы меньшим злом… А тот, кто в одиночку пересечет Гомлину падь, будет всегда жить с этим волшебством в душе.

Даже если его душа и без того — сама ночь, расчерченная лишь печальными гитарными аккордами.

Говоривший и правда держал в руках спички — палочки, самую малость заряженные магией огня. Коснешься сухой коры — и тотчас вспыхнет огонь.

Круг камней тут тоже был, еще пару сотен лет назад устроенный кем-то заботливым. Гарут переложил гитару на плащ и всмотрелся в ночь. Там, за поваленным деревом, сидел мелкий гомлин, до ужаса боявшийся огня.

Гитара вновь заняла свое место у Гарута в руках, сыграла положенное и отправилась на плащ.

— Жаль, вина в схроне не было, — посетовал он. — А и так хорошо сидим, да?

Гомлин несогласно заворчал, но не ушел.

— С рассветом сам убежишь, — махнул Гарут рукой. Гитара, древнего вида и очень странной формы, снова легла под пальцы, как ластившийся зверек.

Гомлин, казалось, окаменел, но было известно, что так он может пролежать довольно долго. И не заметишь — подумаешь, камень… Пока не развернется в когтистую тварь и не станет жевать все, что ни загребет.

— Что-то загрустили, да? Монаха бы сюда, он бы нарассказывал суеверий или притч. Хороший он человек, замордованный только своим же Создателем… — Гомлин молча выжидал. — Ну да ладно, доберется до Смута, ничего ему не сделается. Сун, брыда гун торн пиха-та-ажак!

Дерево, за которым пряталось чудище, вдруг заискрило, с громким треском разбрасывая вокруг то ли светлячков, то ли солнечные блики. Несколько попали в гомлина, и он, обиженно заревев, быстрым шагом скрылся в чаще.

— Завести бы такую зверушку себе, — пробормотал Гарут, уже засыпая. — В Рай-да-Лин Дал-Эш…

Осенний лес, что шел по обе стороны Имперского тракта, вновь радовал своей унылой угрюмостью, впрочем, не переставая быть прекрасный и гармоничным. Не раз и не два я останавливался, чтобы воздать хвалу Создателю за такие дивные виды.

Осанны из моих уст оглашали окрестности еще не раз. Попутно я выяснил, что могу двигаться достаточно быстро и без устали, даже ночью — нет, кошачьего зрения у меня не появилось, также не было способности летучей мыши видеть «на слух», однако, дорога — вот она, под ногами, колодцы — исправно появляются через полдня пути, а то и чаще, а сон мне вовсе и не требовался, как и привал. Тем не менее, я исправно воздавал должное стоянкам, обустроенным прежними путешественниками, иногда устраивая костры.

Но три дня я шел в полном одиночестве, порою поражаясь, как обескровила народ война. Разоренные селения не попадались, но угадывались за рощицами, в которые от тракта отходили накатанные дороги. Одна из деревень оказалась обитаемой, но не более, люди там жили… довольно дерганые.

— Иди себе далее восвояси, — ответствовал мне староста той деревни на вопрос о хлебе в дорогу и теплой постели, даже за плату. Сей староста подкреплял свою уверенность блестящим двуручником, на который опирался при разговоре. Видать, непростые тут места, неспокойные.

Делать было нечего, пришлось продолжить путь, напоследок незаслуженно благословив так и не открывшиеся ворота.

Неспокойность этих мест отразилась в неприятном событии, случившимся в тот же вечер. На дорогу выскочила зареванная девица в разорванном до колен платье и сорванным голосом попросила помощи.

— Дядя мой там… — причитала она. — Да детки у него… Упали в яму, выбраться не могут со вчера… Дядька ногу поломал… Малышей жалко, отче, помоги хоть чем, одной мне их не вытащить…

И доверчивый слуга Венца, не найдя в ее речах лжи, поудобнее перехватил посох и отправился в указанный овраг, где и схлопотал по затылку чем-то тяжелым, надолго распрощавшись с возможностью воспринимать этот мир.

Голоса продирались сквозь мои уши, как орочьи колесницы по болоту. Медленно, со скрипом, с большими потерями. Они попросту ввинчивались насильно, не интересуясь, хочу ли я их слышать.

— Сильно ты его, дядя Бар, — пеняла давешняя девица кому-то. — В голове вон вмятина… ай, уже нету. Магик что ли?

— Магик бы не попался, — со смешком отвечал ей мужской бас. — Да и не сильно я его. Померещилось тебе, Жейка. Крови нет и ладно. Хен, вяжи его и к остальным.

Мои руки стянуло что-то вроде веревки, тело неласково приподняли и совсем уж неласково опустили. Ноздрей коснулся сильный запах немытых тел. Глаза я решил пока не открывать, предполагая, что ничего хорошего все равно не увижу.

— Медальку надень, эй! — торопливо напомнил голос Жейки.

Шею стянула еще одна веревка, и тут же мышцы слегка повело судорогой. Я знал сие творение артефакторов, называемое «полон смертных», иначе называемое просто «плен». Оно подавляло все магические способности ровно на сутки, хотя могло бы и дольше, но маг более суток без силы не протянет. И что это означает? Видимо, меня пленили для перевозки именно в этот срок. К тому же, посчитали магом. Я-то, допустим, продержусь, ибо не маг, но кто эти «остальные»?

— Попить бы, — хрипло попросил юный голос с права от меня. — Жуль, гнида, плеснул бы…

— А я вот тебе за «гниду» плетей плесну! — сварливо отозвался кто-то невдалеке.

— Э, там, завязали жахальники, — прикрикнул Бар. — Крови вечером будет хоть залейся. И ты, Жуль, своим недругом займешься. А до этого держите себя в руках. Тебя, Рос, это тоже касается. Сила есть, ума не надо…

— Да понял я, понял… — виновато сказал некто с другой стороны басом еще гуще, чем у «дяди».

Я все же рискнул приоткрыть глаза. Тут же увидел довольно много. Чье-то бессознательное, но живое, тело прямо передо мной. Мужчина, лет сорок-сорок пять, голый, со следами побоев. Молодой парень, почти мальчик, сидящий на коленях напротив. Руки его были жестко связаны и не раз — у запястьев, у локтей, и даже между пальцев была пропущена тугая бечева. Синяков на нем было еще больше, но взгляд горел ненавистью. К слову, находились мы в клетке-повозке, которая ехала, окруженная всадниками. Девица, заманившая меня, как раз заглянула в клетку с седла, ткнула меня древком копья и присвистнула.

— А монах-то живой! Вишь, глазами лупает!

— Ну и добро, — пробурчал Бар. — Отвянь от клетки и едь на своем месте. До вечера еще часа четыре, а мы задержались и так. А все из-за увальня этого…

— Да сказано же, не рассчитал, — виновато прогудел Рос.

— Я тебе сам не рассчитаю щас…

В то время, пока между всадниками шла перепалка, парень чуть двинулся в мою сторону и подмигнул.

— Эй, мужик, то есть, монах, ты как тут оказался?

— Где — тут? — не понял я. — А, тут… По голове сзади дали.

— Бывает, — сочувственно произнес он, все еще ухмыляясь. — А чего ты за Жейкой-то побежал? Ее увидишь — сразу поймешь, что брыда первостатейная… Или ты думал — фея?

— А что ты знаешь о феях? — мигом насторожился я. Еще с детства меня вдохновила книга «Фея и монах», где первые описывались как наипрекраснейшие создания, после чего всю жизнь мечтал их увидеть. Увы, мой спутник меня разочаровал.

— Да то же, что и все… То есть, ничего. Но эта девка точно не из них.

— А из кого тогда?

— Дак, — пожал он плечами. — Про ритуал Копийну слышал?

Я выругался как умел.

— Вижу, что слышал, — невозмутимо продолжал мой собеседник. — Пять человек, три жертвы. Усекаешь?

— Боже милостливый, опять…

— Даже «опять»? Ну, если Венец нас обоих к себе призовет, расскажешь. Я — Читак, — запоздало представился он.

— Отец Дэм.

— Я сказал — заткнулись! — Голос Бара оборвал наш обмен любезностями.

Далее ехали молча еще часа два, за которые мои руки, на удивление, даже не затекли, а сидеть на грязном полу оказалось довольно комфортно. Чего не скажешь о Читаке — руки его посинели полностью, правую ногу все чаще сводило судорогой, глаза иногда закрывались. Заметив это, Жейка что-то сказала дяде, а тот объявил привал.

На привале пленников напоили и дали пройтись. Третий наш сосед так и не пришел в себя, а вот Читак расхаживался долго, с оханиями и проклятиями. Я же ничего такого не чувствовал, но для вида тоже поохал. После нас вернули в клетку и заперли.

Я пытался понять, что же я чувствую и как действовать дальше. Без райдала и божественной силы я бесполезен. Больше заботила не проблема выжить, а во второй раз прервать ритуал. Все же, монах я больше, чем что либо другое. Также беспокоило то, что Копийну приносят жертвы все, кому не лень. Что именно сподвигло эту группу людей на получение силы демона — неизвестно, да и не решит это ничего. По виду они бывшие наемники или солдаты, а такие редко меняют свой род деятельности на землепашца или охотника, им подавай сражения и добычу.

Освободиться стало не просто навязчивой мыслью, а целым планом, правда, пока с огромными прорехами. Взять хотя бы руки… Покрутив ими, выяснил, что это не больно(благодарю тебя, Создатель, за новое тело!), но ограничивает… Даже скривился от досады. Один из надсмотрщиков, кажется, Рос, здоровяк со следами насильственного лишения интеллекта на лице, увидел мои потуги и заржал, ткнув меня древком короткого копья. Плечо, вопреки ожиданиям, не отозвалось на удар болью, добавив мне размышлений. Что если с силой потянуть руки в стороны, раз уж мне не больно?

Бечевка была обычной, без пропитки зельями и чар, но вела себя вреднее некуда. В отчаянии я опустил руки, призывая в помощь Венца. Для разнообразия, чуда не случилось. Читак, видя мои метания, искривил рот в улыбке.

— Э, гля, — воскликнул один из сектантов, не помню имени. — Ножик. Чудной какой-то. Чего это монах его на заднице таскал?

— Отче, — еле слышно шепнул Читак. — Если дотянешься, то резани мои веревки чем-нибудь. Ты не боец, а я их завалить могу, хоть парочку. Или Жейку бы, она меня тоже сюда заманила, дрянь… Тебя потом вызволю, попробуем сбежать…

— Окстись, куда ты сбежишь, — вздохнул я. — Да и руки мои связаны крепче некуда… — После этих моих слов прямо на глазах у Читака веревка просто соскользнула с моих запястий, словно пройдя насквозь. От удивления Читак даже сел, а я стал лихорадочно соображать.

— Это что за шуточки? — возмутился чей-то голос позади меня. Видимо, приметили.

Читак весело и злобно улыбнулся, когда я, достав из сапога(вот же олухи, даже обыскать нормально не смогли) нож, подаренный Сахом, полоснул ему промеж рук. А толку-то, мрачно подумал я, затекшими руками много не навоюешь… Однако, юнец меня удивил. Шустро отняв у меня лезвие, он освободил свои ноги и прямо из сидячего положения взвился змеей в подходящему на шум то ли Хену, то ли Жулю.

Тот лишь успел булькнуть разрезанным кадыком, падая со мною рядом. Читак же, продолжая улыбаться, толкнул его ногой, и тот упал возле меня, уронив райдал у моей ноги. Ладонь словно сама сомкнулась на рукояти.

— Дядька, бей их! — истерично завизжала Жейка, хватая копьецо с седла, другой рукой зажигая какой-то атакующий амулет. Бар уже подбегал, занося дубину над головой.

В то же время Читак подрезал бедро второму, но его отшвырнул громила Рос, доставая свое оружие — два длинных ножа. И тут райдал решил, что пора вмешаться — из моих пальцев он выпорхнул, как сойка из гнезда, и вонзился Бару в глаз, аж рукоять почти полностью скрылась. Я остался стоять с вытянутой рукой, недоумевая от такой проигрышной тактики, но тут кинжал вернулся и больно ударил меня по пальцам. Именно так. Вернулся САМ, выдернувшись из черепа Бара, и отбив на брыда-пих пальцы, хотя я не чувствовал боли даже от тонких веревок на запястьях… Да и как они соскользнули, надо еще разобраться. Само собой, райдал тут же перешел в обратный хват, заставив одновременно убрать левую ногу назад. Туда, где была моя ступня, тут же воткнулось жало копья, а Жейка яростно заверещала, осознавая, что половина их поганого отряда уже не живет. Сверкнув амулетом, она бросила в меня какую-то цепь огоньков, видимо, взрыв-шаров или испепелителей, но волей райдала я поднял левую руку и моя ряса попросту поглотила заклинание! Воистину полон чудес твой мир, Венец!

Читак прикончил еще одного и уже бился с Росом, успевая лишь уворачиваться, не имея возможности ничего ему противопоставить. Девица, оправившись от шока, выхватила свой нож и бросилась на меня, словно кошка, одновременно пинаясь и размахивая левой рукой с острыми ногтями. Райдал никак не оценил ее порыва, вынудив меня поднять ногу и встретить ее прыжок ударом, дробящим грудную клетку. Жейка «хекнула» и опала наземь, а мой кинжал, выворачивая мне руку за спину, полоснул Роса по заднице. Тот заревел клейменым быком, развернулся и тут же получил от Читака лезвие в шею. Обливаясь кровью, громила упал.

— Вот же ажак гун ватур, — сплюнул сквозь улыбку парень. Поднял ладонь — с нее падали крупные капли крови. — Ножик твой, монах, совсем для боя не годится. Воткнул и сам порезался. Рука соскользнула.

— Да я и брал-то его каравай пластать, — ответствовал я, отрезая у девицы кусок подола почище, чтобы перевязать его рану. — Пластать сектантов у меня другое есть…

— Да, кстати! — воскликнул Читак, радостно скалясь. — Что за пляски ты тут устроил? Я двоих положил, а ты успел троих! Ну ладно, последнего мы вместе разделали, но как монах так может?.. — Он помахал в воздухе руками, показывая что-то невыразимое.

— Все в руке Венца… Что тебя так веселит? С начала привала улыбаешься… — ответил я, перехватывая его ладонь и пытаясь наложить повязку. Странно, но ткань соскальзывала с его руки. Подумав, что виной этому мой «давящий» амулет, сорвал его и попытался вновь — с тем же результатом.

— Погоди, — серьезно сказал Читок, не переставая улыбаться. Даже жутко как-то стало. Затем юнец прикоснулся к своему давящему амулету и… раскрыл его.

Такого я еще не встречал. Медная бляшка оказалась полой. Внутри обнаружился золотой кругляш с какими-то узорами. Кругляш был разделен на четыре части незримой границей, за которую узоры не заходили. Приглядевшись, я узнал несколько эльфийских рун и даже по одной пусковой в каждом секторе… Амулет? Такой тонкой работы?

— Амулет, — подтвердил Читок. Прикоснулся к паре точек на вязи — и его лицо поплыло, словно ветер на воду подул.

Передо мной стоял кучерявый мужчина того же роста, чуть постарше и при бороде. Одет он был в кольчугу и легкие кожаные доспехи всадника, но без шлема. Новый Читок был бос, но на руках его были кожаные полурукавицы, предназначенные для того, чтобы руки не стирались о поводья. Одну из них и прорезало ножом. Стало ясно, почему я не мог его перевязать — личина показывала голую кожу.

— Вот теперь вяжи, — скомандовал он, скидывая рукавицу.

— К чему это все? — поинтересовался я, обматывая ему ладонь.

— Это? О, фееричное зрелище было, да? Охотник я, охотник из Грани. Охочусь на все, за что объявлена награда в Грани и окрест, ну, на то он и построен на границе с лихими местами… — Он поднял замотанную кисть, подвигал пальцами и удовлетворенно кивнул. — А за сектантов дают полтинник золотом, если плеть тлена принесешь — еще сотню. У этих плети не было, но и то хлеб. Конкуренция, монах, знаешь какая у нас… Вот и приходится себя живцом подставлять. Вычислил я их, когда они второго мужичка себе нашли, пьянчужку из села. А тот возьми и сдохни. Удар у Роса сильный, что ни говори… Был. Как его Бар тогда распекал, мату было — шишки с деревьев падали. Ну я на звук и завернул. Амулетик был у меня, хитро спрятанный… Перекинулся я и под ноги им выкатился с куста. Мол, помогите-спасите, меня поймали сектанты, да сбежал, ошейник снимите, добрые господа… У Жейки тогда чуть женское счастье не случилось, прочие тоже радовались. Ну и закинули меня, «наивного», в клетку. Думал, вырвусь на привале, дам им по головам — связали-то меня аккурат по стальным наручам. Да только Рос проворнее был, сбил меня наземь, под дых дал и связал еще дважды. И то не беда была — как бы они начали свой ритуал поганый творить, снова бы вырвался и посек бы всех.

— Лицедей, — восхищенно покачал я головой.

— А то, — подмигнул Читак, принимая похвалу. — Вот только амулетик что-то заклинило, личина лыбилась постоянно… Добрый амулет, дядя смастерил. Ну что, отче, давай-ка поедим. Со вчера таскаюсь с этими гнилыми людишками, даже воды во рту не было. Да и сапоги надо себе подобрать, свои-то я скинул для правдоподобности. Где-то у них тут припасы были…

— Ты как хочешь, а я не могу, — отрезал я, обозревая трупы. — Не место, да и дело закончить бы…

— Вот это ты правильно подметил, — согласился он. Достал нож и покосился на меня. — Отошел бы ты, отче…

— С чего бы это?

— А ну как харч начнешь метать?

— Так ты головы им резать собрался? — ужаснулся я. — Будешь градоправителю предъявлять за награду?

— Да не, — отмахнулся охотник. — Не головы. Пальцы. У них на левом мизинце после посвящения Копийну вязь такая рисуется, наколка по-нашему. Татуировка — по-вашему. Их и надо предъявлять. А чтобы все по-честному было, их принимает в управе маг, который и определит, жив ли был супостат в момент усекновения…

— Делай, — отмахнулся я. В самом деле, не лишать же охотника законной добычи, да еще и из числа «гнилых».

Отойдя в сторону, я услышал тихий стон и вернулся. Жейка была еще жива и лежала, пуская кровавые пузыри. Видимо, я вогнал ей ребра в легкие… Брр, тяжелая смерть.

— Добей, отче, — прохрипела девица. — Прикопай, не дай зверю надругаться… Молю…

— Спи с миром, — ответил я, осеняя ее Знаком. Она скривилась как от уксуса. Ну да, не по нраву «гнилым» сила Его. — И варись в Сатановой утробе.

— Чтоб тебя, — выплюнула Жейка и затихла. Заледеневшие глаза отражали чистое небо.

— Все правильно, отец Дэм, все правильно, — ободряюще похлопал меня по плечу Читок, подходя сзади. — И жила дурой бешеной, к плохой компании прибилась, силы захотела неземной. Да и сдохла с проклятьем на губах.

— Но ведь могла бы жить мирно, — тихо сказал я, переживая потрясение от вида смерти.

— Эта — уже не могла. Не знаю, что за судьба у нее тяжелая, неспроста же к Копийну за силой идут. Но свалить свои обиды на других и идти мстить — не по-людски.

— Твоя правда, — кивнул я. Не зря же таких «гнилыми» прозвали. — А что с тем, кто в клетке лежал? Тоже твой морок?

— Этот? Не морок. Вопил он сильно, вот Жейка ему макового вара и влила, спит теперь. Развяжем, да и пусть идет себе.

— Разумно, — согласился я. Селения тут были вроде недалеко.

— И еще, отче… Пойдем вместе до Грани? Драться ты, как я погляжу, вовсе не дурак — авось каких еще людей встретим, за кого награда объявлена?

— Пойдем. Но только знаешь, жадность — смертный грех, который…

— Спокойных и светлых ночей, лорд-капитан Эртавес, — приветствовал входящего к нему в кабинет седого воина лорд Васаладор.

— И тебе долгой жизни, старый друг, — вернул приветствие капитан. — Что слышно в городе?

— Ужель у меня ты спрашиваешь? — деланно удивился старик, разливая вино. — По статусу я должен требовать у тебя отчет… Ну да ладно, вести и правда есть. Как помнишь, на недавнем Совете Старших я выступил с намеком на орочьи набеги…

— Они нас не беспокоят, — отрезал Эртавес. — Несколько отрядов ничего не противопоставят городскому гарнизону.

— Однако, чернь беспокоится, — вроде как задумчиво продолжал лорд. — И слухи, ею разносимые, вполне могут всколыхнуть граждан.

— Такому не бывать. Маги…

— Насколько я помню, у орков и свои маги есть.

— Орки? — фыркнул капитан. — У ихних шаманов есть лишь два заклинания. «Сдых» — убивает одного человека, и «Большой Сдых» — убивает несколько, в зависимости от силы шамана или принесенных жертв. Все!

— А не думал ли ты, что слишком уж организованно и с умом эти якобы полуразумные твари начали свои поползновения? Опять же, этот «Зов Крови»… А ведь к ним ушли немало тех полукровок и смесков, что жили в Смуте. Они, знаешь ли, обязательно поведают, что ты ешь на завтрак и где гуляешь с женой по вечерам, не говоря уж о том, сколько тайных ходов ведет в город и какова толщина стен.

— Орки не пройдут! — запальчиво пообещал Эртавес, встопорщив седые усы.

— А на кого ты надеешься, объясни мне? На свою стражу? Стража разобщена, учения не проводились давно, твои люди обросли жиром, а у третьей их части еще не вырос пушок на бороде. Не спорь! Я регулярно читаю донесения своих прознатчиков. Личная охрана лордов? Ополчение? Выбросить команду пьяных матросов из города, задавив числом — это им по силу, но биться на стене? В строю? Умирать во имя Империи?

— Мои солдаты не такие, — обиженно ответил капитан, отводя взгляд в сторону.

— Такие. Если сравнивать, то у Ночного вожака люди куда сноровистее.

— Так он тоже вступится! — воспрянул духом капитан. — Его люди войдут в ополчение и тогда мы им — ух!

— Послушал бы тебя Ночной вожак, — рассмеялся лорд. — Как лихо ты распоряжаешься его парнями, которых он с таким трудом собирал и растил. Нет, я уверен, что он не пойдет под твое начало, даже ценой защиты города. Они скорее будут драться отдельно, и, на мой взгляд, составят основные силы реального сопротивления Смута.

— Ну как-то… Не знаю… Наш город силен… — попробовал высказаться Эртавес, но махнул рукой. — Что ты предлагаешь? Ты ведь не для насмешек меня позвал?

— Не для них… Все, что может сейчас город — собирать ополчение. Все боеспособные горожане должны иметь дома луки, арбалеты, копья и мечи. Маги должны запасаться амулетами-накопителями и делать амулеты на защиту и нападение. Неважно, какие заклятья, главное чтобы амулетов было много. На стенах должен быть запас камней и прочего. Проверить все ворота и мосты. Наделать стрел и дротиков.

— Да где ж я столько денег на все это возьму? — возмутился капитан. — За бесплатно никто работать-то не согласится!

— У тебя есть фонд в магистрате под это дело. С казначеем я поговорю, он должен мне услугу.

— А Совет?

— Он не поддержит тебя, согласен… Но двоих можно купить, это я беру на себя. Еще одного попробую уговорить, он мне дальний родственник по отцу.

— Ты, я, двоих купить, одного уболтать, — прикинул на пальцах капитан. — Остается еще пятеро. А нужно согласие восьми.

— Я думаю, что деятельности прочих троих хватит, чтобы прикрыть наши приготовления. А через месяц война все спишет. Уже на следующей неделе все должно быть готово, орки будут у стен через десять дней.

— Война все спишет, — вздохнул лорд-капитан. — Звучит как при Гратуанне, в Черную войну… Не приведи Венец, повторится…

— Полно тебе заранее горевать, — со смешком укорил его Васаладор. — Гратуанн давно мертв, как и твари его, нам лишь предстоит схватиться с орочьей ордой…

Бульк. Бульк. Бульк.

Гарут очнулся впервые в жизни в таком странном и экзотичном положении. Лапа небольшого гомлина, цепко ухватив его за волосы, с завидно четким ритмом макала многострадальную голову великого убийцы в несовсем чистую, но глубокую лужу.

— Бульк, эй, хорош… Шшш… Бульк, хватит, говорю… Бульк, стооой! Пррфрр! Прерэ этто жаха-пих-торн — брыздыц… Лапы убрал, нахата жах тебя! Фух, все.

Гомлин послушно отпустил голову некроманта, отступив на пару шагов и сев задом прямо на землю. На удивление, данная особь не проявляла никакой враждебности, лишь легкую заинтересованность.

Гарут же, не обращая внимания на зверя, который в сидячем положении был чуть выше него, мучительно вспоминал события, случившиеся накануне. Память, ехидно улыбаясь и мерзко хихикая, подсовывала ему одну сцену за другой. Сидя у костра и ностальгируя по выпивке, некогда великий маг-генерал решил, что хватит с него, всемогущего, таких жестоких мучений, и необходимо эту выпивку откуда-то просто материализовать. Сказано — сделано. Проведя немало времени за расчетами, в лучах уже заходящего солнца обрядовым кинжалом он вычертил ритуальную звезду на тринадцать лучей, после чего поставил в центр походный котелок из-под съеденной ранее грибной похлебки. Магия тлена, накопившаяся в первой, четвертом и одиннадцатом лучах, вступила в действие первой, покрыв котелок черным мхом и заставив остатки пищи пузыриться и плесневеть. Магия жизни, исходившая от седьмого, девятого, десятого и двенадцатого лучей, влила живительную силу в получившийся компот, отчего тот стал на редкость вонючим и цветущим, почему-то, полынью. Магия воды, льющаяся из второго, пятого и восьмого луча, закрутила водоворот, поглотив и растворив в себе получившееся нечто. А Магия земли, всосав в третий и шестой лучи эту субстанцию, отфильтровала ее, придала требуемый образ и, через тринадцатый луч с руной «Сун» накапала веселой струйкой в уже пустой котелок чистейшего зеленого гномояда.

Следующие день с ночью Гарут предавался вульгарному распитию наикрепчайшего самогона, отведав который, самый крепкий гном будет изрыгать пламя, подобно дракону, серый тролль побледнеет и побежит заливать выпитое водой из ближайшего болота, а любой демон наверняка придумает проклятие пострашнее для тех, кто еще раз осмелится приготовить этот адский напиток. Тем не менее, Гарут держался до последнего. Также он смог припомнить, что этот гомлин, озверев от голода, кинулся на него как только погас костер, но некромант ловко поймал его на болевой прием и шкваркнул об дерево… вот, кстати, оно и лежит. Гомлин же, воя от боли, которой их племя вообще-то никогда не испытывало, системой взрыкиваний и урчаний поведал пьяному в зюзю магу о том, что в лесу кончается пища, люди попадаются только в доспехах или с копьями, олени вымерли, зайцы убегают, а медведи уже давно сдали свои позиции, так что малины в Гомлиной пяди хоть уешься, но гомлины ее не едят, а топчут, после чего валяются в получившемся месиве. Месиво легко впитывается в гомлинскую шкуру, вступая в реакцию с потом, после чего неделю бродит, источая пьяный дух, который неслабо бьет самим гомлинам по мозгам. Так они и ходят, словно деревом прибитые, пока дожди не смоют малиновый жмых, оставляя чистого, но голодного гомлина, мучавшегося жестким похмельем.

Влив в несчастное животное остатки гномояда, Гарут решил не заморачиваться и завести себе ручного гомлина прямо сейчас. И вновь, сказано — сделано. Разведя костер по новой и добыв из него горящую головню, маг начал чертить на шкуре гомлина какие-то руны, как оказалось позже, образующие обряд «малого подчинения». Чудище не возражало, а только слегка покачивалось, сидя на плаще некроманта и нарыкивая себе под нос какую-то песенку. Во исполнение этого привязывающего заклятья, то есть пункта «заботиться о хозяине, не нанося ему вреда, а то вона какая здоровая орясина, как бы чего мне не поломал», гомлин и отрезвлял мага доступным ему способом, не испытывая никаких противоречий. Даже гномояд не оказал никаких фатальных воздействий, разве что спал гомлин не два часа, как обычно, а все два с четвертью.

— Вот тебе, бабушка, и ярмарка с бубликами, — вздохнул Гарут. — Ладно, все могло быть хуже… Слышь, скотина, пойдем на охоту, мяса добудем. На покушать и меня пробило… И надо тебя как-нибудь обозвать, ну там, Корын, что ли…

— Рын, — согласился гомлин, вставая и изображая готовность подчиняться, чуть ли не отдавая воинскую честь.

— Пусть будет Рын… Так, это что еще такое? Ты идешь за мной, а не впереди! Не нужны мне раздавленные олени…

Сонного пленника мы в четыре руки сгрузили на землю, подстелив под него чью-то куртку — отоспится и пусть себе идет. Читак легко разломал клетку и забросил все лишнее в кусты, оставив некое подобие телеги. Смирный коняга при этом флегматично жевал листья придорожных кустиков, безропотно восприняв смену хозяев. Устроившись на козлах, мой новый знакомец приглашающе похлопал рядом с собой, чем я не преминул воспользоваться.

За что я люблю этот край, так это за дороги. Древние маги проредили леса заклинанием, название которого терялось в веках, то ли «Керосинус», то ли «Вхерачинус». В итоге, по всем густым и протяженным лесам протянулись плотно укатанные дороги, на которых ничего не росло, которые были слабо подвержены размоканию даже в сезон дождей. Гномы внесли свою лепту, покрыв наиболее важные тракты и торговые пути плотно подогнанными камнями, обожженными в горне. Кажется, выражение «на века» должно выглядеть как эти дороги.

Читак болтал без умолку, пересказывая самые сомнительные сплетни, обходя тему своей профессии, но я и не настаивал. Мало ли какие профессии есть на свете, все они угодны Венцу, у всех свои особенности. Пару раз охотник за головами бросал взгляды на мой кинжал, но пристально не приглядывался. Драчливый дикий монах для него был одной из многих диковинок, встречающихся на свете. С моей же стороны, никаких поползновений в сторону его приверженности к религии не было — Создатель не одобряет тех, кого уговорили в веру, уподобляя их скудоумному скоту, что пришел ведомый стадом и пастухом, чей разум недалеко от этого скота ушел, отупев от монотонной и непыльной работы. Венцу угодны лишь те, кто пришел к нему со всей открытой душой. И той душой напоят они Его после смерти…

Вот Грешный, сам уже начинаю говорить как Гарут!..

— …и жила в этом селе девица, красоты небесной, хоть статуи с нее лепи, — продолжал Читак тем временем уже неизвестно какую по счету историю. — А я жил в соседнем, но узнал о ней только на ярмарке, в Грани. Поглазел, помечтал, да забыл. А сходил рыбу поудить, увидел на соседнем берегу, как она белье стирает. Да стирает, знаешь, словно кружева на перине расправляет. Ну, те, что богачи стелят… Покрывала, во! Взбрыкнуло сердце высоко, да там и осталось, затрепетало, спать не могу, наутро к батьке — засылай, мол, сватов! Откуда ж ему знать, что между нами не обговорено ничего, даже не знает она обо мне. Жениха, правда, у ней и не было отродясь, но вокруг нее и так ухажеров вилось как мошкары… И вот, стоим мы, такие красивые, мои родичи все, впереди я в лучшей своей рубахе, а напротив — она с подружками хабалистыми, да мамка ее с полотенцем. Сказали мы им все, что в таких случаях положено, мол, ваш цветок, наш садовник, позвольте до конца дней быть ей опорой, вместе состариться, ну и так далее. Подружки на смех подняли, говорят, от садовника удобрениями прет, пусть по ветру стоит… Сама же зазноба только губы кривила, низковато я ползаю, мол, у ней почище были сваты. Мамка нас полотенцем тем со двора и погнала. Тогда я ударил оземь кулаком, аж кости в пальцах треснули, и сказал ей, в глаза глядя — Карай ю-тур!

Я очнулся от дум и прислушался.

— Ну, если не знаешь, обычай старинный такой. Дословно — «кулак в пол». Признаю тебя повелителем моим, как переводили писцы, охочие до длинных описаний.

— И если кровь при этом льется, то не найти серьезнее слов, — процитировал я. — «Книга гнева», в которой перечислены все казни, наказания, обряды и клятвы на крови. Откуда ты знаешь эти строки, читал где?

— Так известно, у монаха нашего, в Черунах, где я тогда жил… Библиотека была у него небольшая, но вдруг я воспылал к печатному и писаному слову. Там и вычитал про большие города, соблазнился мечтами чужими, бросил все, хотел что-то кому-то доказать. Да и не жалею.

Он вдруг надолго замолчал, погрузившись в тяжелые воспоминания.

— Так что, — подтолкнул я его. — Красавица та отказала?

— Известно, отказала, да как! — горестно воскликнул охотник. — Плюнула да губы поджала. Где же мне было оставаться в селе после этого…

— Жестоко, — осудил я. — Сами ее соседи не взроптали ли? Не по чести…

— А не знаю я, — махнул он рукой. — Да и вряд ли. Что сосед, которого видишь каждый день и помогаешь как другу. А что пацан с пушком под носом с соседнего берега, считай, варвар. Не чета…

— Ну и не тужи, — сказал я. — Раз она такая пава, то и жизнь с ней была бы сплошь восхваление. Ей бы дочкой баронской родиться.

— Тут не в рождении дело, — возразил Читак, неожиданно серьезно. — Задурили ей голову. С детства твердили — умница, красавица… А мне же — дурачок, неумеха. Вот и стремился я быть умнее и проворнее. Ей же стремиться незачем было.

Мне тут же вспомнился Гарут Убийца. Небось, тоже была у него история с Ольяной, о которой мы не всё знаем. Пришел, наверняка, стукнул кулаком по крыльцу… да и скинули его со смехом с того крыльца. Тут любой озлобится. Сатан же мог в таком настроении его застать и предложить месть. Случись так со мной — не уверен, что отказался бы… Человек слаб в своих помыслах. Но в духе же силен. Только попробуй тут соберись духом, когда твои чувства с грязью смешали.

— Ты, поди, не знаешь остроты любовных мук, — слегка поддел меня Читак.

— Любовных — не ведаю, — согласился я честно. — Но когда надеешься, что твои усилия от чистого сердца будут оценены, а в ответ получается, что ты сделал нечто обыденное, даже глупое на суд многих… Как себя при этом чувствует человек, знаю. Необязательно же в любви познавать отчаянье, есть ученики, не оправдавшие надежд наставников, сыновья, не пошедшие по стопам отцов, дочери, сбежавшие из-под венца от выгодного брака для семьи.

— И как же быть, святой отец? — почти не улыбаясь спросил охотник. — Как пережить такие моменты жизни, чтоб не хотелось в ближайшей роще удавиться?

— Ищи выше, — посоветовал я, вольно процитировав настольную книгу любого монаха, «О спасении души». — Единственный путь — взглянуть на проблему свысока. Если тебе отказала дева, то добейся руки другой, которая лучше и выше ее. Если наставник высмеял тебя, то уйди к другому учителю, этот же плох, что не смог научить, но сам же смеет порицать ученика за свои промахи. Если ты сын или дочь, и идешь против родителей, то докажи им самостоятельность, ибо дети в глазах родителей еще неразумны и нуждаются в советах. Докажешь, что равен им по опыту и поступкам — станешь выше.

— Я примерно так и сделал… Или продолжаю делать, как посмотреть. Но пока в моем кармане не звенят золотые, а постель холодна без жены. Венец свидетель, не нашел я еще места в жизни… Кстати, про место. Вон, глянь — стены Грани показались! Ух, наконец-то в бочке с ароматной водой отмокну и мяса вволю поем! Отец Дэм, ты со мной? Первая чарка за мой счет!