На стене

Джо Уолтон «На стене»

^{© Jo Walton — «On the Wall» (2001)}

_{Перевод — Элина Кийг}

Деревья. Высокие деревья и низкие; деревья, расцвеченные красками осени, и зимние деревья, протягивающие голые ветви к небу. Хвойные деревья и деревья, покрытые листвой — золотистой, коричневой и всевозможных оттенков зеленого. Деревья, освещенные солнцем. Деревья, согнувшиеся под тяжестью снега. Деревья покрывали эту землю от гор до самого моря, отступая там, где люди вырубили просеки. Сперва я не могло ничего видеть, кроме деревьев. И так продолжалось еще очень долго.

Полагаю, прошли годы, прежде чем я научилось понимать; годы, в течение которых я пассивно отражало то, что находилось передо мной. Но первая вещь, которую я помню — это деревья. Они научили меня думать, много лет назад, когда я не знало слов. Мои мысли тогда были достаточно аморфными: деревья меняются, но они те же самые. И я размышляло: деревья существовали и до меня, но теперь я вижу другие деревья. И при мысли о других деревьях моя поверхность покрылась рябью, а старик заплакал от радости. Но тогда, конечно, я об этом не знало. Он рассказал мне позже. В тот момент человек отражался во мне едва заметной тенью. Он никогда не стоял достаточно долго на одном месте, чтобы я могло рассмотреть его, как рассматривало деревья. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я научилось отражать людей. Они двигаются так быстро и постоянно чем-то заняты.

Старик и его жена были могущественными чародеями, сбежавшими из одного замка, чтобы поселиться в лесу и обрести свободу для занятий магией. Они рассказали даже об этом, хотя иногда выносили меня, чтобы я увидело замок, серые камни, возвышающиеся среди деревьев, и несколько возделанных полей, вокруг которых снова начинались деревья. Человек сказал, что он изготовил меня, а потом они вместе с женой навели на меня чары, и я стало тем, чем являюсь. Они сказали, что учили меня с тех пор, как только сделали. Чародеи говорили со мной постоянно, и, наконец, ценой многократных повторений я научилось не просто отражать хозяев, но видеть и понимать их слова и приказы. Они просили показать им другие части леса или поляны, и я старалось, хотя сперва ничего не видело, а мое лицо лишь покрывалось рябью, как поверхность пруда. Но что я действительно любило, так это час за часом размышлять, получая истинное удовольствие, когда видело и понимало что-то новое. Когда чародеи оставляли меня одно, я мысленно всегда возвращалось к деревьям.

Чародеи создали меня, надеясь получить магическое зеркало, способное видеть будущее. В этом смысле я было ошибкой — могло видеть только настоящее, но не прошлое или будущее. Они все еще надеялись, что я смогу научиться, и пытались заставить меня показывать осенью — весну, летом — зиму. У меня не получалось, никогда не получалось, как и не получалось видеть за пределами нашего королевства. Я видело лишь море, плескавшееся о берег, узкую полоску пляжа перед опушкой леса; снежные пики гор, вздымающиеся на горизонте, но никогда не видело дальше. Таковы были мои пределы. Тем не менее, я было великим и могущественным творением — так сказали чародеи — с моей помощью они могли делать очень многое. Я не понимало. Иногда мне доставляло удовольствие видеть новые вещи и наблюдать за людьми.

Спустя какое-то время — не могу сказать, когда именно, тогда я еще не имело понятия о ходе времени — пожилая женщина родила дочь. Она появилась в ту пору, когда по всему зеленому лесу цвели синие колокольчики. Поэтому в день ее рождения я показывало именно их. Это был мой собственный выбор; в тот день хозяева были слишком заняты, чтобы командовать мной.

Вскоре после этого чародеи вновь начали учить меня отражать те места, которые я никогда не видело. Обучение занимало очень много времени, и я боялось, что ребенок совсем заброшен. Я всячески старалось повиноваться командам и показывать самое лучшее, по моему мнению, как мне приказывали. Время от времени малышка приходила и с любопытством вглядывалась в мои глубины. Но обычно один из родителей прогонял ее прочь. Девочку звали Блубелл — Колокольчик.

Ее имя всегда произносилось с таким раздражением, с каким никогда не обращались ко мне. Когда девочка чуть подросла, чародеи иногда просили показать для дочки что-нибудь занятное: играющих животных, фермеров, собирающих пшеницу; гномов, добывающих алмазы в горах; волны, набегающие на берег. И она неподвижно сидела часами, как в трансе, пока чародеи работали.

Спустя некоторое время девочка сама начала приказывать, причем в более широких пределах, чем ее родители. «Зеркало, Зеркало, покажи мне самый красивый цветочек»! Я было создано так, что могло говорить только правду и ничего, кроме нее. Поэтому в ответ на просьбу я находило прелестную дикую розу на кусте шиповника. «Но раньше ты показывало желтый нарцисс», — обижалась Блубелл, ведь так и было. Девочка не могла понять моих оправданий, но я пыталось снова и снова сказать ей, что нарцисс давно завял, а сейчас самый красивый цветок — это дикая роза. Она рыдала. Мать ее шлепала. Блубелл росла очень своевольной девочкой, поэтому неудивительно, что после всего этого в ней усиливались ревность ко мне и тоска по любви и вниманию. Я ощущало себя виноватым перед ней. Думаю, на свой лад я даже любило ее. Она была жертвой своих родителей так же, как и я. Даже когда она кричала в приступе гнева и угрожала разбить меня, я не чувствовало ничего, кроме жалости.

Старуха учила девочку готовить и варить зелья, которые она применяла в магии, но никаким заклинаниям ее не обучала. Старик почти не замечал дочку. Он дряхлел и проводил почти все время без сна, пытаясь заставить меня показать ему будущее.

А потом, в один из дней, приехал герольд. За все годы с тех пор, как я было сделано и до этого момента, когда Блубелл исполнилось шестнадцать, никто не входил в наш дом, кроме пожилой пары, девушки и случайных торговцев, бродивших от одного лесного дома к другому. Сперва, увидев всадника, я подумало, что это один из них. Коробейники одевались в яркие цвета и носили за спинами котомки, готовые в любой момент снять их и разложить свои товары на всеобщее обозрение. Я всегда любило смотреть на сверкающие миски, разноцветные ленты и гребни, которые они предлагали, хотя старуха никогда и ничего не покупала. Но этот человек не был торговцем. Он весь был одет в красное с золотом и при себе имел только маленький мешочек, где, скорее всего, лежала его провизия. Юноша держал в руке длинный свиток, и когда старуха открыла дверь, он развернул его и приступил к чтению.

«Слушай, мой народ, живущий в лесу! — начал герольд. — Это провозглашение воли короля Кародэна из Замка Бринмег. Моя королева умерла, и так как ни одна из иностранных принцесс мне не по нраву, я желаю выбрать невесту из своего собственного народа, чтобы она была утешением для меня и матерью для моей дочери-малютки — Подснежника. Поэтому я разослал герольдов во все уголки моего королевства — оповестить всех увиденных девушек, желающих приехать в Бринмег на Большой Бал, который состоится в первый день осени. Девушки должны быть в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, подданные моего королевства и не выходившие прежде замуж». Герольд выпалил все это на одном дыхании, словно произносил объявление уже много раз (а вероятно так и было), и затем свернул свиток обратно.

«Убирайся, мошенник! — сказала старуха в приказном тоне. — Тебе нечего у нас делать!»

«Я лишь выполняю свою работу, — пробормотал герольд уже совсем другим голосом. — Мне приказано обойти все лесные дома, все до единого, понимаете, ни пропуская ни одного, и читать объявление. Теперь вы слышали, и вам это ничего не стоило. Я ухожу, ухожу»!

И только сейчас Блубелл выпрыгнула из зарослей возле дома, где она пропалывала сорняки. «Я хочу поехать на Бал! — сказала она. — О, мама, пожалуйста! Мне шестнадцать и я красивая, я знаю это»! Девушка и вправду была очень красива: с привлекательной фигурой, длинными золотистыми волосами, большими синими глазами и черными ресницами. Она была так прекрасна в своем коричневом платье и локонами, обрамлявшими ее милое личико, словно говорила всем своим видом: вот то, что хочет король — невеста из его народа. Очевидно, герольд тоже так подумал, потому что сказал: «Ваш дом был последним, и я возвращаюсь в Бринмег, мисс. Если вы желаете, я могу сопроводить вас туда».

«А кто сопроводит дочь обратно, когда король отвергнет ее? — усмехнулась старуха. — И почему я должна верить, что ты не бросишь Блубелл в пути ко всем чертям? В любом случае, она не поедет. Ступай своей дорогой»!

Герольд поклонился Блубелл, не обращая внимания на ее мать, и уехал. Я смотрело на девушку: Блубелл находилась в саду, а я висело напротив окна, и девушка отражалась во мне. Она выглядела скорее злой и раздраженной, чем печальной, и я было уверено, что Блубелл что-то задумала. Старуха повернулась и, увидев изображение дочери, легонько стукнула по мне. Разумеется, я не почувствовало. Я не могло ничего ощущать, могло только видеть и слышать и не сожалело об этом. Я всегда утешало себя мыслью, что если даже Блубелл выполнит свою угрозу и разобьет меня, то, по крайней мере, я не почувствую боли.

Поздно ночью я размышляло о лунном свете и море, когда увидело Блубелл, крадущуюся в комнату, где хранились травы. Она смешала зелье, а потом переложила часть трав в сумку. Затем она вошла на цыпочках в комнату, где спали ее родители. Машинально я «последовало» за ней и увидело, как девушка натирает зельем их лица. Я решило, что это сонное зелье. Даже посмотрев на выражение ее лица, я продолжало так думать. Даже когда Блубелл сняла свои перчатки и швырнула их под кровать. И только когда чародеи начали стонать и корчиться от боли, я поняло, что она сделала.

Девушка не задержалась, чтобы посмотреть, как родители умрут, хотя прекрасно дала понять, что покидает их. Они не могли двигаться — таким было действие яда; старики лежали в агонии, не в силах даже проклинать свою дочь. Я было уверено, что мое время тоже пришло, и Блубелл разобьет меня вдребезги перед уходом. Но как же я удивилось, когда она сняла меня со стены, бережно завернула и унесла с собой из дома.

Мы догнали герольда на следующее утро, и он в полной безопасности довез нас до Бринмега. Юноша не посягал на честь Блубелл, но зато ухитрился сообщить ей, что холост и в следующем году его посвятят в рыцари. Он интересовался, уверена ли она, что достигнет своей честолюбивой цели — стать невестой короля.

Герольд оставил нас у городских ворот. Блубелл отвели комнаты, где ей предстояло жить в течение всего двух дней до начала осени. Дом, в котором мы остановились, находился в городе, за стенами Замка. Он принадлежал прачке — аккуратной и весьма любезной женщине, готовившей для Блубелл еду. Хозяйка была не слишком любопытна и не мешала нам.

Блубелл повесила меня на стену в своей комнате и села точно напротив. «Зеркало, Зеркало, покажи мне моих родителей».

Они по-прежнему лежали на кровати, с лицами, искаженными от боли. Блубелл рассмеялась. «Покажи мне других кандидаток»! — приказала она. Я нашло девушек и показало одну за другой. Большинство из них Блубелл пропустила, щелкая пальцами, но две или три заставили ее колебаться. Особенно изящные леди, одетые в атлас и шелка. Она глубоко вздохнула, прежде чем задать следующий вопрос: «Зеркало, Зеркало на стене — кто самая прекрасная из всех»?

Меня учили показывать только правду, и я не знало, как можно поступить иначе. Да еще такой вопрос обязывал меня быть беспристрастным. Я видело всех девушек такими, какими они были в тот момент. Но кто самая прекрасная? Одна из них спала, другая нахмурилась — они обе могли оказаться красивыми, когда король увидит их. Я замерло в нерешительности, моя поверхность заволоклась облаками, и затем на ней отразилось мое истинное мнение. Блубелл. Для меня она была самой красивой, самой обворожительной.

Я испугалось от неожиданности, когда девушка торжествующе засмеялась и бросилась на кровать. Продолжая отражать Блубелл, словно обыкновенное зеркало, я подумало о деревьях. Но им не удалось меня успокоить. Приближалась буря, и макушки деревьев раскачивались под напорами ветра. В многочисленных лесных домах люди поспешно закрывали ставни, точно с наступлением ночи. Старый чародей и его жена не были ни добрыми людьми, ни достаточно мудрыми, но они очень многое знали о магии. Блубелл — нет. Я эгоистично боялось того, что может произойти со мной, если она будет задавать вопросы, на которые я не смогу ответить. До тех пор, пока этого не случится, я, скорее всего, буду счастливо. У меня никогда не было свободы воли, чары пожилой пары ограничивали меня. Сейчас — с одной стороны — я стало более свободным, а с другой — оказалось в новой западне. Девушка на кровати нежно улыбалась во сне, являя собой живое воплощение красоты и здоровья. Деревья на западе хлестал ветер и проливной дождь. Я — ошибка. Я могу видеть только настоящее, но не будущее.