Монстрячий взвод

Стоя перед зеркалом, Полли обстригала волосы. Она чувствовала себя виноватой из-за того, что не видела в этом большой вины. Волосы были ее гордостью, и все говорили, что они прекрасны, пусть даже работая, она и убирала их под сеточку. И, хотя девушка всегда считала, что они слишком хороши для нее, она тщательно следила, чтобы каждая золотистая прядь падала на расстеленную простынь. Если она что и чувствовала сейчас, так только раздражение: обычная стрижка — и она могла запросто сойти за мальчишку. Ей даже не пришлось перетягивать грудь, хотя она была уверена, что именно так и следует поступать. Благодаря матушке-природе, с этим у нее не было никаких проблем.

Стрижка была… ужасна, хотя и не хуже любой мужской. Сойдет. По ее шее пробежал холодок, но не только из-за коротких волос. Она почувствовала Взгляд.

Герцогиня смотрела на нее со стены над кроватью.

Простенькая картина, вырезанная из дерева и раскрашенная вручную в синие и красные тона. На ней была изображена обычная женщина средних лет, чей опущенный подбородок и слегка удивленные глаза наводили на мысль, что кто-то подложил ей в платье рыбину. Но художнику удалось поймать что-то еще в этом странном, пустом взгляде. Глаза некоторых портретов могут смотреть на вас, но этот взгляд проходил прямо насквозь. В любом доме можно найти подобную картину. В Борогравии герцогиня смотрела, как вы растете.

Полли знала, что в комнате родителей висит такая же, и, когда ее мать была жива, она каждый вечер приседала перед ней в реверансе. Девушка поднялась и повернула картину лицом к стене. Нет, сказала она себе. Теперь ничего не изменишь. Она приняла решение.

Затем она надела вещи брата, собрала волосы с простыни в маленький мешочек, который отправился в рюкзак вместе с остальной одеждой, положила на кровать записку, взяла сумку и вылезла в окно. По крайней мере, из окна вылезла Полли, а уже на землю спрыгнул Оливер.

Рассвет только начал окрашивать темноту вокруг в черно-белые тона, когда она проскользнула через двор таверны. С гостиничной вывески тоже смотрела герцогиня. Ее отец был истинным роялистом, по крайней мере, до смерти матери. В этом году он не перекрашивал вывеску, и теперь птичий помет придавал герцогине лукавый прищур.

Полли удостоверилась, что повозка вербовщика все еще стоит перед баром; ее яркие флаги теперь потускнели и повисли, намокнув под ночным дождем. Одного взгляда на того огромного сержанта было достаточно, чтобы понять: он не скоро вновь отправится в путь. Времени предостаточно. Он выглядит точно человек, любящий основательно подкрепиться.

Девушка проскочила через задние ворота и пошла вверх по холму. На вершине она обернулась и взглянула на просыпающийся город. Над некоторыми трубами уже вился дым, но, поскольку Полли всегда просыпалась первой и криками будила горничных, в таверне все еще спали. Она знала, что вдова Кламберс осталась на ночь («дождь был слишком силен, и она не могла идти домой», как сказал ее отец). Сама же девушка надеялась, что та будет оставаться всегда. В городе не было недостатка вдов, а Ева Кламберс была добросердечной дамой и готовила, как никто другой. Долгая болезнь жены и отсутствие Пола сильно изменили отца, и Полли была рада, что хоть что-то начало возвращаться. Старые кумушки, что дни напролет таращатся из окон, конечно же, будут подсматривать и надоедать своим бормотанием… Но они так давно этим занимаются, что никто их уже и не слушает.

Она подняла взгляд. Над прачечной Рабочей Школы для девочек уже поднимался пар и дым. Здание нависало над окраиной города, огромное, серое, с длинными узкими окнами, всегда молчаливое. Когда она была маленькой, ей повторяли, что именно туда отправляются Плохие Девочки. Хотя, что такое это «плохо», ей не объясняли. И в пять лет Полли полагала, будто все дело в том, чтобы не ложиться спать, когда тебе велят. В восемь же она узнала, куда ей посчастливилось не попасть, из-за того, что она купила брату краски. Она развернулась и пошла дальше между деревьями, где пели птицы.

Забудь, что тебя звали Полли. Думать как парень — вот в чем все дело. Пукай громко и с чувством самоудовлетворения от проделанной работы; двигайся, как марионетка, у которой обрезали пару нитей; никогда никого не обнимай, а, встретив друга, дай ему тумака. Проработав несколько лет в баре, она основательно изучила их. По крайней мере, она не покачивала бедрами. В этом плане Природа тоже была щедра к ней.

А еще походка. Женщины хотя бы покачивали только бедрами. Парни же болтали всем, от плеч и ниже. Нужно пытаться занять как можно больше места, думала Полли. Так ты выглядишь больше, точно мартовский кот, распушивший хвост. Она многого навидалась в таверне. Мальчишки корчили из себя взрослых, защищаясь от более сильных. Я плохой, я свирепый, я крутой, мне пинту шенди, и мама ждет меня домой к девяти…

Что ж, проверим… руки подальше от тела, будто тащишь пару мешков муки… есть. Двигать плечами, будто проталкиваешься сквозь толпу… есть. Вращать слегка сжатыми кистями, как будто поворачиваешь две рукоятки, прикрепленные к талии… есть. Передвигать ноги свободно, подобно обезьяне… есть.

Она смогла пройти несколько ярдов, прежде чем что-то пошло не так, и она покатилась в заросли остролиста. После этого она сдалась. Гроза началась опять. Иногда дожди здесь не прекращались днями. По крайней мере, тропу еще не размыло, а на деревьях оставалось достаточно листвы, чтобы укрыть ее от капель. В любом случае, прояснения ждать некогда: ей еще идти и идти. Вербовщики поедут к парому, но там все знали ее, а стража обязательно потребует пропуск, которого у Оливера Перкса, конечно же, не было. А значит, ей предстояло сделать крюк до троллего моста у Тиибза. Для троллей все люди выглядят одинаково, и любой клочок бумаги сойдет за пропуск, поскольку читать они тоже не умеют.[1] А потом — сквозь сосновый бор к Плёну. Повозка остановится там на ночь. Само по себе, местечко было одной из тех деревенек-ниоткуда, существовавших лишь чтобы избежать огромных белых пятен на картах. В Плёне никто не знал ее. Никто никогда туда не ездил. Это была дыра.

Как раз то, что нужно. Вербовщики остановятся там, и она сможет завербоваться в армию. Она была уверена, что жирный сержант и скользкий капрал даже не заметили девчонку, которая подавала им ужин прошлым вечером. По их словам, она не была хоть сколько-нибудь привлекательной. Как бы то ни было, капрал попытался ущипнуть ее, но, вероятно, просто по привычке, как муху прихлопнуть, да и к тому же попросту не было, за что щипать.

Она устроилась на холме над паромом и, завтракая холодной картошкой с сосиской, смотрела на проезжающую повозку. Следом за ней никто не маршировал. В этот раз в Мюнцзе никого не завербовали. Люди держались в сторонке. Слишком много парней ушло за последние годы, и лишь немногие вернулись. Да и из них иногда возвращалось не слишком много человека, как такового. Капрал мог бить в свой барабан, сколько угодно. Сыновей в Мюнцзе становилось меньше так же быстро, как прибавлялось вдов.

Воздух был тяжелым и влажным. Желтая сосновая славка следовала за ней, перелетая от куста к кусту. Грязь от ночного ливня начинала подсыхать, когда Полли добралась до троллего моста, пересекающего реку в узком ущелье. Говорят, что это тонкая изящная работа, созданная без единой капли цемента. Говорят, что из-за веса мост зафиксирован глубоко в скалах по обе стороны ущелья. Говорят, что это — Чудо Света, хотя очень немногие здесь интересовались чем-либо, и к тому же чурались этого самого Света. Проезд по мосту стоил пенни, или же сотню золотых монет, если с вами был козел.[2] Посреди моста Полли перегнулась через парапет и далеко-далеко внизу увидела повозку, прокладывающую свой путь по узкой дорожке прямо над белыми водами.

Весь полдень она шла вниз сквозь темный сосновый лес по эту сторону ущелья. Повозка уже была на месте, но было ясно, что сержант не думает даже и пытаться. Никто не бил в барабаны, как в прошлый вечер, никто не кричал: «Поторапливайтесь, молокососы! Жизнь в части Взад-и-Вперед прекрасна!»

Война была всегда. Обычно — всего лишь пограничные стычки, национальный эквивалент соседской ссоры из-за запущенной живой изгороди. Иногда они выливались в большее. Борогравия была миролюбивой страной, окруженной вероломными, лукавыми и воинственными врагами. Они ведь должны быть вероломными, лукавыми и воинственными, иначе, зачем нам с ними сражаться? Война была всегда.

Ее отец служил в армии до того, как получил в наследство «Герцогиню» от ее деда. Он не слишком распространялся о том времени. С собой он привез старый меч и, вместо того, чтобы повесить его над камином, теперь поправлял им огонь. Иногда приезжали старые сослуживцы и, после закрытия бара, они собирались вокруг очага, пили и пели. Маленькая Полли всегда находила отговорки, чтобы остаться и послушать песни, но это прекратилось, когда она произнесла наиболее интересовавшее ее слово при матери. Теперь же она была старше и разносила пиво, а, следовательно, уже знала, или могла узнать, что именно все те слова означают. Кроме того, ее мать ушла туда, где плохие слова уже никого не обижали, да и вряд ли произносились вообще.

Песни были частью ее детства. Она знала весь текст из «Мир вверх тормашками», и «Дьявол будет моим сержантом», и «Джонни ушел на войну», и «Девчонка, что осталась позади», а после того, как они выпивали еще, они пели «Полковник Крапски» и «Лучше бы я не целовал ее».

И, конечно, была еще «Милашка Полли Оливер». Ее отец часто пел ей в детстве эту песню, когда она была напугана или грустила, и она всегда смеялась, просто услышав в ней свое имя. Ей нравились все слова в этой песне, по крайней мере, до тех пор, пока она не узнала, что именно они означают. А теперь…

… Полли открыла дверь. Сержант и капрал сидели за грязным столом, держа в руках по кружке пива. Она сделала глубокий вдох, подошла ближе и попыталась отдать честь.

— Чего тебе, парень? — прорычал капрал.

— Хочу вступить в армию, сэр!

Сержант повернулся к Полли и улыбнулся так, что его шрамы сложились в странную мозаику, а подбородки вздрогнули. Слово «толстый» было к нему применимо, по крайней мере, до тех пор, пока слово «жирный» наконец не выползет вперед, привлекая ваше внимание. Он был одним из тех людей, у которых нет талии. У него был экватор. Некая серьезность. Если бы он упал, он мог бы просто раскачиваться. Солнце и выпивка придали его лицу красный оттенок. Маленькие темные глазки мигали в этой красноте как солнечный лучик на острие ножа. Рядом с ним на столе лежала пара старомодных абордажных сабель, более похожих на мясницкие ножи, нежели на настоящие мечи.

— Вот так просто? — спросил он.

— Да, сэр!

— Правда?

— Да, сэр!

— И нам даже не придется спаивать тебя? Это ведь традиция…

— Нет, сэр!

— И я ведь еще не говорил тебе о возможностях карьерного роста и той прекрасной судьбе, что ждет тебя в армии?

— Нет, сэр!

— А я упоминал, что в новой красной форме тебе от девушек прохода не будет?

— Не думаю, сэр!

— А еда? Каждый раз, точно банкет, — сержант хлопнул себя по животу. — Я тому — живое подтверждение.

— Да, сэр. Нет, сэр. Я просто хочу вступить в армию, чтобы сражаться за свою страну и честь герцогини, сэр!

— Серьезно? — недоверчиво спросил капрал, но сержант, казалось, этого не слышал. Он осмотрел Полли с ног до головы, и у девушки создалось впечатление, что он не так пьян и глуп, как кажется.

— Да чтоб мне провалиться, капрал Страппи! Похоже, у нас тут не что иное, как самый настоящий патриот, — произнес он, всматриваясь в лицо девушки. — Ну что ж, парень, ты сделал верный выбор, — он придвинул к себе кипу бумаг. — Ты знаешь, кто мы?

— Десятый пехотный, сэр. Известен как «Взад-и-Вперед», сэр, — Полли вздохнула с облегчением. Кажется, она только что прошла какой-то тест.

— Верно, парень. Сырокрады. Лучший полк лучшей армии во всем мире. Так что, твердо?

— Как цемент, сэр! — ответила Полли, чувствуя подозрительный взгляд капрала.

— Вот и ладно.

Сержант отвинтил крышку чернильницы и опустил в нее кончик пера. Его рука остановилась над листом.

— Имя?

— Оливер, сэр. Оливер Перкс.

— Возраст?

— В воскресенье будет семнадцать, сэр.

— Ага, конечно. Тебе семнадцать, а я — герцогиня Аннаговия. От чего ты бежишь, а? У девушки из-за тебя неприятности?

— Ха. Ему, должно быть, помогали, — ухмыльнулся капрал. — Он пищит, точно маленький мальчик.

Полли почувствовала, как краснеет. Но ведь тогда и Оливер покраснеет? Мальчишку легко заставить краснеть. Для этого Полли достаточно было бы просто посмотреть на него.

— А, не важно, — махнул сержант. — Поставь здесь свой крестик и поцелуй Герцогиню, и ты будешь моим, понял? Я — сержант Джекрам. Отныне я буду тебе и мамой, и папой, а капрал Страппи будет твоим старшим братом. И жизнь твоя будет сказкой, и любой, кто захочет избавиться от тебя, будет вначале иметь дело со мной, потому что я буду держать твой поводок. И можешь быть уверен, вряд ли кто справится с этим, мистер Перкс. — Палец уткнулся в бумагу. — Вот здесь.

Полли взяла перо и расписалась.

— Эт что? — удивился капрал

— Моя подпись, — ответила Полли.

Она услышала, как сзади нее отворилась дверь, и быстро повернулась. Несколько парней… других парней, поправилась она, зашли внутрь и теперь оглядывались по сторонам.

— Ты что же, умеешь читать и писать? — сержант перевел взгляд с вновь вошедших обратно на нее. — Понятно. Округлый подчерк. Из тебя может получиться офицер. Дай ему шиллинг, капрал. И картину.

— Да, сержант, — отозвался капрал Страппи, держа в руке картину в рамке с рукояткой, точно у зеркала. — Губки бантиком, рядовой Партс.

— Перкс, сэр, — поправила Полли.

— Да, конечно. Теперь, целуй герцогиню.

Это была не самая лучшая копия известной картины. Краска выцвела, и что-то, похожее на мох, росло по другую сторону треснувшего стекла. Задержав дыхание, Полли едва коснулась стекла губами.

— Ха, — хмыкнул Страппи и вложил что-то в ее руку.

— Что это? — спросила девушка, глядя на маленький листок бумаги.

— Расписка. Пока что у нас нет шиллингов, — ответил сержант. Страппи усмехнулся. — Но трактирщик поставит пинту эля, из вежливости к ее милости.

Он повернулся к новичкам.

— Мда, из огня, да в полымя. Вы тоже вступаете в армию? Надо же, а нам даже не пришлось бить в барабан. Должно быть, все дело в харизме капрала Страппи. Ну, чего робеем? Кто следующий?

Полли посмотрела на нового рекрута с ужасом, который, как она надеялась, ей удалось скрыть. Она даже не заметила его впотьмах, просто потому, что он был в черном — не в стильном черном, а каком-то пыльном костюме, в каких обычно хоронят. Казалось, именно так оно и было. Весь костюм был заляпан паутиной. На лбу самого паренька красовались швы.

— Имя, парень? — спросил Джекрам.

— Игорь, шэр.

Джекрам сосчитал швы.

— Знаешь, почему-то я был уверен, что так оно и есть. И я вижу, что тебе восемнадцать. — Восстаньте!

— О, боги… — Командор Сэмюель Ваймс протер глаза.

— Простите, ваша светлость? — забеспокоился анк-морпоркский посол в Злобении. — Вы в порядке, ваша светлость?

— Еще раз, как твое имя, юноша? Прости, две, почти бессонных недели в пути, и целый день знакомства с разными людьми со сложными именами — все это плохо сказывается на мозге.

— Кларенс, ваша светлость. Кларенс Трепач.

— Трепач? — переспросил Ваймс, и по его лицу Кларенс понял все.

— Боюсь, что так, сэр, — ответил он.

— Хорошо дрался в школе?

— Нет, ваша светлость. Но никто не мог побить мой рекорд в стоярдовом забеге.

Ваймс рассмеялся.

— Ну что ж, Кларенс, любой национальный гимн, начинающийся словами «Восстаньте!» рано или поздно приведет к неприятностям. Разве в школе патриция об этом не говорили?

— Эээ… нет, ваша светлость.

— Ничего. Ты и сам еще узнаешь. Продолжай, пожалуйста.

— Да, сэр, — Трепач откашлялся. — Национальный гимн Борогравии, — объявил он во второй раз.

Восстаньте простите, ваша светлость, сыны Родины!

Не пить вам больше вина из кислых яблок

Дровосеки, хватайте свои топоры!

Фермеры, режьте недругов инструментом, что использовали лишь для поднятия свеклы!

Расстроим вечные козни врагов наших

Во тьму идем мы с песней

Против всего мира, с оружием восстающего

Но увидьте золотой свет над вершинами горными!

Новый день станет огромной рыбиной!

— Эээ… О чем это там было в конце?..

— Это грубый перевод, ваша светлость, — Кларенс занервничал. — Это значит что-то вроде «великолепная возможность» или «блестящая награда», ваша светлость.

— Просто «сэр», Кларенс. «Ваша светлость» — это только чтобы впечатлить местных, — Ваймс вернулся в свое неудобное кресло, потер подбородок и поморщился.

— Две тысячи триста миль, — произнес он, меняя позу. — И все равно ведь замерзаешь на помеле, как бы низко его не опускали. А потом баржа, и карета… — он снова поморщился. — Я читал твой доклад. Как думаешь, возможно, чтобы все государство сошло с ума?

Кларенс сглотнул. Его предупреждали, что он будет говорить со вторым влиятельнейшим человеком Анк-Морпорка, даже если сам человек этот факт попросту игнорировал. Его стол, всего день назад принадлежавший главному смотрителю Некского гарнизона, расшатывался, и на нем уже скопились бумаги, а некоторые были просто свалены в кучу за креслом.

— Это очень… странный вопрос, сэр, — произнес посол. — Вы хотите сказать, что народ…

— Не народ. Нация. Насколько я понял, у Борогравии не все дома. Думаю, люди здесь просто делают, что могут, и воспитывают детей, чем и я бы охотно занялся. Вот, к примеру, есть кучка людей, которые ничем не отличаются от тебя или меня, но стоит им собраться вместе, как тут же появляется какой-то безумный маньяк с национальными границами и гимном.

— Интересная мысль, сэр, — дипломатично ответил Кларенс.

Ваймс обвел комнату взглядом. Стены из голого камня. Узкие окна. Даже в солнечный день здесь было ужасно холодно. Плохая еда, суета, сон на плохих кроватях… и вся эта поездка в темноте на гномьих баржах по секретным подземным каналам — одни боги знали, чего стоило лорду Ветинари добиться этого, хотя Низкий Король кое-что должен был Ваймсу…

… и все ради этого холодного замка на этой холодной реке, между этими дурацкими странами с их дурацкой войной. Будь они людьми, дерущимися где-нибудь в канаве, он бы знал, что делать. Он просто столкнул бы их лбами и, может, закрыл на ночь в камере. Но со странами так не поступишь.

Ваймс взял листок бумаги, повертел его в руках и бросил на стол.

— К черту все это. Что сейчас творится?

— Как понимаю, есть еще несколько очагов сопротивления в наиболее недоступных частях крепости, но с ними уже разбираются. Все основные посты в наших руках. Отличная была уловка, ваша све… сэр.

— Нет, Кларенс, — вздохнул Ваймс, — это старый и глупый трюк. Они не могли попасть внутрь, одевшись прачками. Ведь у троих были усы!

— Борогравцы довольно… старомодны в подобных аспектах, сэр. Может, потому-то в нижних склепах бродят зомби. Это ужасно. Многих высокопоставленных военных хоронили здесь веками.

— Да? И что они теперь делают?

— Шатаются, сэр. Скрипят. Кажется, что-то растревожило их.

— Должно быть, мы. — Ваймс поднялся, прошел по комнате и распахнул тяжелую дверь. — Редж! — крикнул он.

Через минуту появился другой стражник. Лицо его было серым, и, когда тот отдавал честь, Кларенс заметил, что и рука, и пальцы держатся на нитках.

— Ты уже знаком с констеблем Башмаком, Кларенс? — ободряюще спросил Ваймс. — Один из моих ребят. Мертв более тридцати лет и ценит каждую минуту своей жизни-после-Смерти, да, Редж?

— Верно, господин Ваймс, — улыбнулся Редж, показывая ряд коричневых зубов.

— Внизу, в подвалах, одни из ваших, Редж.

— О боги. Шатаются, да?

— Боюсь, что так.

— Тогда пойду, перемолвлюсь с ними парой слов, — Редж отдал честь и вышел из комнаты, немного пошатываясь.

— Он, э, отсюда? — спросил побледневший Чинни.

— Нет. Из неизведанной страны, — ответил Ваймс. — Он мертв. Но, как бы то ни было, это его не остановило. Ты ведь не знал, что в Страже есть зомби?

— Э… нет, сэр. Я не был дома около пяти лет, — он сглотнул. — Подозреваю, что многое изменилось.

И это ужасно, подумал Кларенс. Быть послом в Злобении довольно просто, и у него оставалась масса времени на собственные дела. А потом по всей долине появились сигнальные башни, и вдруг до Анк-Морпорка стало рукой подать. Раньше, письмо шло недели две, и никому не было дела, что ответ он писал через день или два. Теперь же ответ нужен немедленно. Он был даже рад, когда борогравцы разрушили несколько этих дьявольских башен. А потом весь ад вдруг оказался на земле.

— Многие теперь в Страже, — продолжал Ваймс. — И они чертовски нужны здесь, со всеми этими злобенианами и борогравцами, дерущимися на улицах из-за какой-то тысячелетней ссоры. Они даже хуже, чем тролли и гномы! И все из-за того, что чья-то бессчетное-раз-пра-бабушка дала пощечину чьему-то столько-же-пра-дядюшке! Они даже с границей не могут разобраться. Выбрали какую-то речушку, которая каждую весну меняет свое русло. И вдруг, щелкающие башни оказываются на земле Борогравии — или грязи — и эти идиоты сжигают их из религиозных побуждений.

— Э, все не совсем так, сэр, — начал Трепач.

— Да-да, знаю, читал историю. Ежегодная стычка со Злобенией — что-то вроде местного развлечения. Борогравия воюет со всеми. Почему?

— Национальная гордость, сэр.

— С чего вдруг? Здесь же ничего нет! Ну да, есть несколько жировых шахт, и они неплохие фермеры, но здесь ведь нет ни великолепных зданий, ни огромных библиотек, ни знаменитых композиторов, ни высоких гор или прекрасных пейзажей. Все, что можно сказать об этой стране, так это то, что она просто не где-то еще. Что в ней такого особенного?

— Полагаю, то, что это их родина. И, конечно же, Нугган, сэр. Их бог. Я принес вам копию Книги Нуггана.

— Я полистал одну в городе, Трепач. Такая чу…

— Но то было не последнее издание, сэр. Если учесть, какое расстояние нас разделяет. Эта более современна, — он положил на стол небольшую толстую книгу.

— Современна? Что ты хочешь сказать этим? — озадаченно спросил Ваймс. — Священные писания… пишутся. Делай то, не делай это, не возжелай быка соседа своего…

— Эмм… Нугган не интересуется этим, сэр. Он, э… вносит изменения. В основном, в Отвержения.

Ваймс взял книгу. Она была заметно толще, чем та, что он привез с собой.

— Они называют это Живым Заветом, — продолжал объяснять Трепач. — Они… ну, можно сказать, «умирают» вне Борогравии. Они больше не… являются частью всего этого. Последние Отвержения в конце, сэр, — подсказал он.

— Священная книга с приложением?

— Верно, сэр.

— Скоросшиватель?

— Именно, сэр. Они вставляют чистые листы и Отвержения… появляются.

— То есть, магически?

— Скорее, религиозно, сэр.

Ваймс открыл книгу наугад.

— Шоколад? — спросил он. — Он не любит шоколад?

— Да, сэр. Это и есть Отвержение.

— Чеснок? Ну, я его тоже не люблю, так что вполне честно… кошки?

— Да, он действительно не терпит кошек, сэр.

— Гномы? Здесь сказано: «Народ гномов, что поклоняется Золоту, Отвержен Нугганом»! Он, должно быть, спятил. Что было дальше?

— Все здешние гномы позакрывали свои шахты и исчезли, ваша светлость.

— Да уж наверняка. Они узнают беду, столкнувшись с ней нос к носу. — На этот раз Ваймс оставил «вашу светлость»: Трепач, казалось, получал некое удовольствие от общения с герцогом. Он пролистал еще несколько страниц.

— Синий цвет?

— Да, сэр.

— Но что такого отвратительного может быть в синем? Это ведь просто цвет! Небо же синее!

— Да, сэр. И истинные верующие теперь стараются не смотреть на него. Эмм… — Трепач был дипломатом. Он просто не мог называть некоторые вещи своими именами. — Нугган, сэр… эмм… довольно… обидчив, — закончил он.

— Обидчив? Обидчивый бог? Он, что же, жалуется на шумящих детей? Или же на громкую музыку после девяти?

— Эмм… знаете, мы ведь теперь получаем "Вести Анк-Морпорка" и, э, я бы сказал, э, что Нугган чем-то похож на тех, что присылают письма в колонку. Ну, знаете, сэр, они еще подписываются «Раздраженный Анк-Морпорком»…

— А, так он действительно спятил.

— Я бы никогда так не сказал, сэр, — заторопился Кларенс.

— А что жрецы?

— Ничего. Кажется, они просто игнорируют некоторые из более, э, странных Отвержений.

— Хочешь сказать, что, помимо его протестов против гномов, кошек и синего цвета, есть и более безумные заповеди?

Посол вежливо кашлянул.

— Хорошо, — прорычал Ваймс. — Более крайние заповеди?

— Устрицы, сэр. Он их не любит. Но в этом нет большой беды, потому как здесь никто не знает, что это такое. И дети. Их он тоже Отверг.

— Но, насколько я понимаю, их все равно рожают?

— Разумеется, ваша све… простите. Да, сэр. Но они чувствуют себя виноватыми. Лающие собаки — еще одно. Рубашки с шестью пуговицами. Сыр. Э… люди просто, вроде как, э, избегают наиболее странных. Даже жрецы уже не пытаются объяснить их.

— И я, кажется, понимаю почему. Значит, эта страна пытается существовать, следуя заповедям бога, который, и люди догадываются, возможно, носит на голове подштанники. Или их он тоже Отверг?

— Нет, сэр, — вздохнул Трепач. — Но, скорее всего, это только дело времени.

— И чем же они заняты?

— Последнее время, в основном молятся герцогине Аннаговии. В каждом доме есть ее портрет. Они зовут ее Матушкой.

— Ах да, герцогиня. Могу я с ней встретиться?

— Вряд ли. Кроме слуг, ее не видел никто уже около тридцати лет. По правде говоря, она, скорее всего, мертва.

— Скорее всего?

— Никто точно не знает. Официально она в трауре. Все это довольно грустно, сэр. Молодой герцог умер через неделю после их свадьбы. Убит диким кабаном на охоте, кажется. Она уединилась в старый замок КнязьМармэдьюкПетрАльбертХансДжозеф-БернхардВильгельмсберг и с тех пор больше не появлялась на людях. Официальный портрет был написан, когда ей было около сорока.

— Дети?

— Нет, сэр. После ее смерти, эта ветвь династии обрывается.

— И они молятся ей? Как богу?

— Я ведь писал об этом, сэр, — вздохнул Кларенс. — Правящая династия в Борогравии всегда занимала квази-религиозное положение. Они являются главой церкви и крестьяне молятся им в надежде, что за них замолвят слово. Они как… живые святые. Посредники Небес. Честно говоря, именно так подобные страны и существуют. Чтобы что-то сделать, надо знать нужных людей. И, думаю, легче молиться картине, чем богу, которого не видишь.

Некоторое время Ваймс молча смотрел на посла. Когда же он, наконец, заговорил, то испугал того до дрожи.

— Кто наследник?

— Сэр?

— Это простой вопрос, мистер Трепач. Если герцогиня не на троне, то кто тогда?

— Эмм, все довольно запутано, сэр, из-за всех этих внутрисемейных браков и различных юридических тонкостей, как, к примеру…

— У кого кошель с деньгами, мистер Трепач?

— Эмм, Генрих, князь Злобении.

К вящему изумлению посла, Ваймс рассмеялся.

— И он очень беспокоится о здоровье тетушки, надо полагать. Мы ведь встречались с ним утром? Не могу сказать, что помню его.

— Но он друг Анк-Морпорка, — укоризненно заметил Трепач. — Это тоже было в отчете. Образован. Заинтересован в щелкающих башнях. У него большие планы по устройству Злобении. Здесь тоже поклонялись Нуггану, но он запретил эту религию, и вряд ли кто возражал. Он хочет, чтобы Злобения развивалась и дальше. И он очень восхищается Анк-Морпорком.

— Да, знаю. Он кажется таким же безумцем, что и Нугган, — произнес Ваймс. — Хорошо, значит, все, что нам нужно, это придумать, как удержать его подальше. Как здесь управляют?

— Все довольно просто. Только налоговые сборы. Может, проводится верховный суд, как если бы герцогиня была жива. Единственное, что здесь действительно работает, так это армия.

— Ну а полиция? Это ведь необходимо. По крайней мере, хоть кто-то должен твердо стоять на земле.

— Думаю, добровольные гражданские патрули следят за соблюдением закона Нуггана.

— О боги. Выявление заговорщиков, задернутые занавески и бдительность. — Ваймс поднялся и уставился в узкое окно. Была ночь, и костры вражеского лагеря неким демоническим созвездием мерцали в темноте.

— Тебе сказали, почему я здесь, Кларенс? — спросил он.

— Нет, сэр. Я только знаю, что вы проследите за всем. Князь Генрих был не слишком-то рад этому.

— Ну, интересы Анк-Морпорка — это интересы всех золотолю… ой, прошу прощения, всех свободолюбивых стран во всем мире. Мы не можем позволить, чтобы какая-то страна не пропускала по своей территории наши почтовые кареты, или разрушала щелкающие башни. Это слишком дорого. Они раскалывают континент на кусочки, они — трещинка в песочных часах. И я должен привести все к «удовлетворительному» завершению. И, честно говоря, Кларенс, я думаю — а стоит ли вообще атаковать Борогравию? Гораздо дешевле дождаться, пока она сама не взлетит на воздух. Хотя, насколько я понимаю… где этот рапорт… а, вот… сначала они помрут с голоду.

— К сожалению, это так, сэр. Игорь безмолвно стоял перед вербовщиками.

— Не часто вас теперь увидишь, — произнес Джекрам.

— Хе, кончились свежие мозги, а? — злобно бросил капрал.

— Тише, капрал, не стоит так, — сержант откинулся на спинку скрипящего стула. — У многих парней сейчас могло и не быть ног, если бы рядом не было Игоря. Так ведь, Игорь?

— Да? Ну, так я слышал о людях, что, проснувшись, узнавали, что их Игорь посреди ночи улизнул с их мозгами и уже успел их кому-то продать, — не унимался капрал, свирепо уставясь на Игоря.

— Обещаю, что ваш можг ф полной бежопашношти, капрал, — ответил Игорь. Поли фыркнула, но тут же перестала, поняв, что никто больше не смеется.

— Да? А еще, один сержант мне рассказывал, что Игорь пришил человеку ноги задом наперед, — продолжал капрал Страппи. — Что в этом хорошего?

— Может атаковать и отштупать одновременно? — предположил Игорь. — Щержант, я жнаю вще иштории, и вще они — прошто гнушные выдумки. Я вщего лишь хочу шлужить швоей штране. Мне не нужны неприятношти.

— Верно. Нам тоже. Поставь здесь свою галочку и пообещай, что не будешь возиться с мозгами капрала Страппи. Еще одна подпись? Чтоб мне пусто было! Да у нас тут целый институт новобранцев. Дай ему этот картонный шиллинг, капрал.

— Шпащибо, шэр, — ответил Игорь. — И могу я протереть картину? Ешли вам не вще равно, — и он достал из кармана тряпицу.

— Протереть? — переспросил капрал. — Это возможно, сержант?

— Зачем тебе это, а, мистер?

— Штобы убрать невидимых демонов, — ответил Игорь.

— Я не вижу никаких невиди… — начал Страппи. И остановился.

— Оставь его, а? Это одна из их штучек.

— Эт не прально, — пробормотал Страппи. — Наверняка, измена…

— Почему бы не позволить ему протереть старушку? Что в этом такого? — отрезал сержант. — Следующий. О…

Игорь, осторожно протерев картину и небрежно чмокнув ее, подошел к Полли и робко улыбнулся. Но она смотрела на следующего волонтера.

Тот был невысок и довольно тощ, что, в принципе, было нормально для страны, где редко можно было найти достаточно еды, чтобы растолстеть. Но он был одет в дорогой черный костюм, точно аристократ. Даже меч был. Потому-то сержант и выглядел обеспокоено: можно запросто нажить неприятности, неверно заговорив с нобом, у которого могли быть влиятельные друзья.

— Вы уверены, что пришли по нужному вам адресу, сэр? — спросил он.

— Да, сержант. Я хочу стать солдатом.

— Да, сэр, — сержант Джекрам неуклюже передвинулся. — Но я не уверен, что такой джентльмен, как вы…

— Вы собираетесь меня записывать или нет, сержант?

— Не слишком обычно для джентльмена становиться простым солдатом, — пробормотал он в ответ.

— Сержант, вы хотите знать, стоит ли кто-нибудь за мной? И назначена ли награда за мою голову? Так я скажу вам: нет.

— А как насчет толпы с вилами? — встрял капрал Страппи. — Он ведь чертов вампир, сержант! Любой это заметит! Он из Черных Лент! Вон у него и нашивка есть!

— И на ней написано «Ни Капли», — спокойно ответил юноша. — Ни единой капли человеческой крови, сержант. Уже больше двух лет. И все благодаря Лиге Воздержания. Конечно, если у вас есть возражения личного характера, вам придется предоставить их мне в письменной форме.

И это было довольно умно, подумала Полли. Одна его одежда стоит огромных денег. Большинство вампирских семейств принадлежат к самой верхушке общества. Никогда нельзя точно сказать, кто кого знал… даже не просто кого, а Кого. Эти «Кто» могли навлечь гораздо больше неприятностей, чем простые «кто». Сейчас сержант стоял как раз на распутье.

— Надо идти в ногу со временем, капрал, — наконец выбрал он. — И нам же ведь нужны люди.

— Да, но вдруг ему посреди ночи взбредет в голову высосать всю мою кровь?

— Тогда ему придется подождать, пока рядовой Игорь не разберется с твоими мозгами, — прикрикнул сержант. — Подпишитесь здесь, мистер.

Перо заскользило по бумаге. Через минуту-две вампир перевернул лист и продолжил писать. У них очень длинные имена.

— Но вы зовите меня просто Маледиктом, — произнес он, бросив перо в чернильницу.

— Благодарю, сэ… рядовой. Дай ему шиллинг, капрал. Хорошо, что он не серебряный, а? Ха-ха.

— Да, — коротко ответил Маледикт. — Конечно.

— Следующий! — выкрикнул сержант. Полли посмотрела на деревенского мальчишку, бриджи которого держались на одних подтяжках. Он подошел к столу и с недоумением уставился на перьевую ручку, будто впервые столкнулся с подобным чудом.

Она повернулась к бару. Хозяин таверны посматривал на нее, как и любой плохой хозяин. Как говорил ее отец, если ты держишь трактир, то ты либо любишь людей, либо просто сумасшедший. Как ни странно, но именно у последних пиво было куда лучше. Судя по запаху, царившему здесь, этот не был одним из них.

Девушка облокотилась на стойку бара.

— Пинту, пожалуйста, — заказала она и мрачно смотрела, как, нахмурившись, человек повернулся к большим бочкам. Она знала, что пиво будет кислым, что под краном стоит ведро, которое каждую ночь выливают обратно в бочку, не заткнув ее пробкой. И… да, подают его в кожаных кружках, которые, скорее всего, вообще никогда не моют.

Двое новобранцев уже пили свое пиво, громко выражая восхищение. Но ведь это Плён. Ты будешь пить все, что угодно, лишь бы забыть, что ты здесь.

— Отличное пиво, а? — высказался один.

— Лучшее, что я пробовал, — рыгнул второй.

Полли понюхала содержимое кружки. Запах был такой, что она вряд ли бы стала давать это свиньям. Сделав глоток, она передумала. Она бы отдала это свиньям. Те двое никогда не пробовали пива, подумала она. Прямо, как говорил отец: есть в стране парни, что идут в армию ради новой пары штанов. И они будут пить эту гадость, и притворяться, что им нравится, чтобы походить на взрослых. Эй, ребят, что-то мы перебрали вчера, а? А потом…

О боже… она ведь почти забыла. На что же похожа здесь мужская уборная? Дома она была достаточно жуткой. Каждое утро девушка выплескивала в нее по два огромных ведра воды, стараясь не дышать, а на полу рос какой-то странный зеленоватый мох. И ведь «Герцогиня» считалась хорошей таверной: прежде чем завалиться в постель, постояльцы снимали обувь.

Она прищурилась. Этот болван, что стоит перед ней, поигрывая бровью, подает им помои с каким-то уксусом, а ведь они идут на войну…

— Это пиво, — произнес Игорь справа от нее, — по вкушу похоже на лошадиную мочу.

Полли отступила назад. Даже в подобном заведении за такие слова могут попросту убить.

— О, ты так думаешь, да? — бармен навис над парнишкой. — Пробовал ее, а?

— Да, — ответил Игорь.

Хозяин сжал кулак прямо перед лицом Игоря.

— Слушай ты, мелкий шепелявый…

Из ниоткуда вдруг появилась тонкая черная рука, и бледные пальцы сомкнулись на запястье бармена. Его лицо исказилось от боли.

— Давай посмотрим на все вот так, — спокойно произнес Маледикт. — Мы — солдаты герцогини, так? Просто скажи «аргх».

Он сжал еще сильнее. Мужчина застонал.

— Благодарю. А вы подаете нам вместо пива жидкость, которую лучше всего назвать «грязной водой», — продолжал вампир в том же духе. — Я, конечно же, не пью… лошадиную мочу, но у меня чрезвычайно чувствительное обоняние. И лучше я умолчу обо всем том, что содержится в этой дряни, так что, давайте скажем «крысиный помет» и остановимся на этом? Просто кивни. Отлично, — Маледикт удовлетворительно кивнул. Одного из новичков стошнило. Пальцы бармена побелели.

— Унижение достоинства солдата ее светлости в военное время равносильно предательству, — продолжил он, подвинувшись ближе. — Наказание за это, конечно же… смерть, — это слово вампир произнес с каким-то восхищением. — Как бы то ни было, если где-то здесь есть еще одна бочка, из тех, что ты приберег для своих друзей, если они у тебя вообще есть, то, я просто уверен, мы все забудем об этом инциденте. Теперь я отпущу твою руку. Судя по твоим бровям, ты — мыслитель. Так что, если ты хочешь вернуться сюда с дубинкой, лучше подумай вот о чем: ты видишь черную ленту, что я ношу? Знаешь, что это?

— Л-лига Воздержания, — пробормотал бармен.

— Верно! Очень хорошо! — отозвался Маледикт. — Тогда поразмысли и вот над этим, если сможешь: я дал обет не пить человеческую кровь. Но это не значит, что я не могу ударить тебя так, что ты тут же оглохнешь.

И он отпустил запястье. Бармен медленно выпрямился. Под стойкой должна быть дубинка, Полли знала это. Даже у ее отца была такая. Она очень помогала, говорил он, в смутные времена. Девушка заметила, как трактирщик подергивает пальцами здоровой руки.

— Не стоит, — посоветовала она. — По-моему, он может.

— Простое недоразумение, парни, — произнес бармен, немного расслабившись. — Не ту бочку занесли. Без обид, — он ушел прочь; руки его едва заметно подрагивали.

— Я прошто шкажал, что это была лошадиная моча, — объяснил Игорь.

— Он не будет нарываться на неприятности, — обратилась Полли к Маледикту. — Отныне он станет твоим другом. Он понял, что не сможет тебя победить, и потому станет твоим лучшим приятелем.

— Мне это известно, — ответил вампир, одарив ее задумчивым взглядом. — А тебе-то откуда?

— Я работал в трактире, — Полли почувствовала, что ее сердце начинает биться быстрее, как всегда случалось, когда одна ложь находила на другую. — Там быстро учишься понимать людей.

— И чем же ты занимался там?

— Был барменом.

— В этой дыре есть еще одна таверна?

— Я не отсюда.

Полли внутренне застонала, ожидая вопроса, вроде «Так почему решил завербоваться здесь?» Но его не было. Вместо этого Маледикт лишь пожал плечами:

— Не думаю, что хоть кто-нибудь отсюда.

Пара новичков подошла к стойке бара. Все они выглядели одинаково: застенчиво, немного вызывающе, в не слишком подходящей одежде. Вернулся бармен, неся с собой небольшой бочонок, который он мягко опустил на стойку и осторожно открыл. Откуда-то из-под бара он достал оловянную кружку, налил в нее пиво и протянул Маледикту.

— Игорь? — позвал вампир, отмахиваясь от предложения.

— Я буду лошадиную мочу, ешли вам не вще равно, — он посмотрел на их лица. — Эй, я ведь не говорил, что мне не нравитщя, — он подтолкнул свою кружку к бармену. — Повтори.

Полли взяла новую кружку и принюхалась. Потом глотнула.

— Не плохо, — произнесла она. — По крайней мере, вкус похож на…

Дверь распахнулась, и в зал ворвались гроза. Около двух третей тролля протиснулось внутрь, а затем появилось и все остальное.

Полли ничего не имела против троллей. Иногда она встречала их в лесу, сидящих посреди деревьев, или целенаправленно тащившихся по тропам в поисках чего-то, известного только троллям. Они не были дружелюбными, скорее… смирившимися. В этом мире есть люди, так что придется жить с этим. Несварение того не стоит. Всех их не убьешь. Обходи их. Хождение по ним надолго не срабатывает.

Порой фермеры нанимали их на какую-нибудь тяжелую работу. Иногда они приходили, иногда нет. Порой они появлялись, бродили вокруг поля, вытягивая древесные пни, точно морковки, и уходили, не дожидаясь оплаты. Многое в людях озадачивало троллей и наоборот. В общем и целом, они избегали друг друга.

Но она никогда не видела троллей, подобных этому. Он был похож на валун, пролежавший века в сыром сосновом лесу. На нем рос лишайник. Волокнистый серый мох точно занавески свисал с его головы и подбородка. В одном ухе птицы свили гнездо. У него даже была дубинка, сделанная из выкорчеванного деревца. Этот тролль был почти смешон, вот только никто не смеялся.

Дубинка ударялась об пол, пока тролль тащился к столу под пристальными взглядами рекрутов и перепуганного капрала Страппи.

— Хочу Завер Боваться, — проговорил он. — Это долг. Дай шиллинг.

— Ты ведь тролль! — взорвался Страппи.

— Перестань, капрал, — произнес сержант Джекрам. — Не спрашивай, не отвечай.

— Не спрашивай? Не спрашивай? Это же тролль, сержант! У него из-под ногтей трава растет! Это же тролль!

— Верно. Запиши его.

— Ты хочешь драться с нами? — проскрипел Страппи. Тролли не придают значения собственным размерам, и сейчас тонна того, что, в принципе, можно считать скалой, нависало над столом.

Тролль обдумывал вопрос. Рекруты застыли в тишине, держа кружки на полдороги ко рту.

— Нет, — наконец ответил тролль. — Хочу сражаться с Армией. Боги хранят… — тролль остановился и уставился в потолок. Что бы он там ни искал, это все равно было невидимым. Потом он перевел взгляд на свои ноги, где так же росла трава. Потом посмотрел на свободную руку и пошевелил пальцами, будто считая что-то, — … герцогиню, — закончил он. Стол скрипнул, когда тролль положил на него ладонь. — Дай мне шиллинг.

— У нас только клочки бума… — начал было капрал Страппи, но сержант пихнул его локтем под ребра.

— Черт возьми, ты рехнулся, что ли? — прошипел он. — Да один тролль стоит десяти парней! — свободной рукой он достал из кармана серебряный шиллинг и аккуратно положил его в огромную лапищу. — Добро пожаловать в новую жизнь. Мне только нужно записать твое имя, хорошо? Как тебя звать?

Тролль посмотрел на потолок, на ноги, сержанта, стену, стол. Полли видела, как двигаются его губы.

— Карборунд? — предложил он.

— Мда, возможно, — откликнулся сержант. — Э, как тебе побри… подстричь твои воло… мох? У нас есть, ммм, вроде как… устав…

Стена, пол, потолок, стол, пальцы, сержант.

— Нет, — ответил Карборунд.

— Конечно, конечно, — поспешно проговорил сержант. — Это даже не столько устав, сколько совет. Довольно глупый, да? Я сам всегда так считал. Хорошо, что ты с нами, — добавил он.

Тролль попробовал на язык монетку, которая сверкнула в его руке точно бриллиант. Под его ногтями действительно росла трава, заметила Полли. Карборунд направился к бару. Новобранцы тут же расступились, потому что троллям не приходится стоять за спинами других, пытаясь привлечь к себе внимание бармена.

Он разломил монетку и бросил обе половинки на стойку. Трактирщик сглотнул. На его лице было точно написано «Ты уверен?», хотя подобные вопросы вряд ли стоит задавать тому, кто весит более полтонны. Немного подумав, Карборунд произнес:

— Дай выпить.

Бармен кивнул, проскользнул в комнату за баром и вскоре вышел, держа в руках кружку с двумя ручками. Маледикт чихнул. Глаза Полли прослезились. Этот запах был из тех, что чувствуешь зубами. Пиво в баре, конечно же, могло быть ужасным, но от этого глаза прожигало насквозь.

Трактирщик бросил в кружку половинку серебряной монетки и достал медный пенни из ящичка с мелочью. Тролль кивнул. С некоторой церемонностью, точно официант, опускающий зонтик в Коктейль Двусмысленности, бармен отпустил медяк.

На поверхности показались пузырьки. Игорь с интересом следил за происходящим. Карборунд поднял кружку двумя больше, похожими на лопаты, пальцами и залпом выпил содержимое. С минуту он стоял, не двигаясь, потом аккуратно поставил кружку на стойку.

— Вам бы лучше отойти назад, — пробормотал бармен.

— А что будет-то? — поинтересовалась Полли.

— У всех по-разному, — ответил тот. — Кажется, этот… а, нет…

С каким-то определенным стилем Карборунд упал навзничь. Он не подгибал коленей и не пытался хоть как-то смягчить падение. Просто секунду назад он стоял, держа руку перед собой, а потом уже лежал, держа руку вверх. Он даже громыхнул, ударившись об пол.

— Слишком крепко для него. Всегда так с молодежью. Хочется им, видите ли, поиграть в большого тролля. Приходят сюда, заказывают коктейль, хотя даже и не знают, как надо пить.

— А он очнется? — спросил Маледикт.

— К рассвету, наверное. Мозг просто останавливается.

— Значит, не слишком-то подействует на него, — отозвался, вставая, капрал Страппи. — Ну, вы, жалкое сборище! Вы спите в сарае, всем ясно? Практически водонепроницаем, вряд ли есть крысы. Сбор на рассвете. Теперь вы в армии! Полли лежала на затхлой соломе, уставясь в темноту. Никто даже и не думал раздеваться. По крыше стучал дождь, а ветер, несмотря на все попытки Игоря заткнуть щели под дверью, все равно задувал вовнутрь. После непродолжительного разговора Полли узнала, что будет служить вместе с Тонком Хальт, Шафти Маникль, Уоззи Гум и Лофти Тьют. Ни Маледикту, ни Игорю так и не подобрали подходящих прозвищ. Она же, со всеобщего согласия, превратилась в Оззи.

К ее удивлению, мальчишка, прозванный Уоззи, осторожно достал из своего рюкзака маленькую картину герцогини и, явно нервничая, повесил ее на старый гвоздь. Пока он молился, никто не проронил ни слова.

Говорят, что герцогиня умерла…

Полли стирала одежду, когда услышала, как об этом говорили мужчины. И горе той женщине, что не умеет подслушивать и шуметь одновременно.

Мертва, говорили они, но эти чиновники в КнязьМармэдьюкПетрАльбертХансДжозефБернхардВильгельмсберге ни за что не признают этого. Все потому, что из-за всех этих женитьб на кузенах и бабушках герцогский трон перейдет князю Генриху! В Злобению! Только представь себе! Вот почему мы ее не видим, верно? И уже давно нет нового портрета. Заставляет задуматься, а? Да, они говорят, будто она скорбит по молодому герцогу, но ведь это было больше семидесяти лет назад! Говорят, что ее тайно похоронили и…

Здесь ее отец остановил говорившего. Не слишком хочется, чтобы люди помнили, что ты присутствовал при подобном разговоре.

Мертвая, или живая, но герцогиня всегда смотрела за тобой.

Новобранцы пытались заснуть.

Время от времени кто-то посапывал. Полли тоже пару раз притворно всхрапнула, и в ответ ей раздался такой храп, что с задрожавшей крыши посыпалась пыль. Потом все притихли. Раз или два она слышала, как кто-то выходил на улицу, по идее, в уборную, но возможно, учитывая мужское нетерпение в таких вопросах, далеко от дома они не уходили. А еще раз, проваливаясь в тревожный сон, ей показалось, будто кто-то всхлипывал.

Стараясь не слишком шуршать, Полли достала свернутое, засаленное, много раз перечитанное письмо брата. Последнее. В мерцании одинокой свечки она вновь развернула его и стала читать. Цензоры вскрыли его и изрядно переправили. Вот что было в письме:

Дорогие все,

Мы в ¦¦¦¦¦, это ¦¦¦ с ¦¦ большой штуковиной с набалдашником. В ¦¦¦¦¦ мы ¦¦¦¦¦, потому как ¦¦¦ больше нет. Я в порядке. Еда ¦¦¦¦. ¦¦¦ мы будем ¦¦ в ¦¦¦, но мой друг ¦¦ говорит, что волноваться не о чем, и все закончится к ¦¦¦¦ и нам всем дадут медали.

Выше нос! Пол.

Почерк был очень аккуратным, с округлыми буквами, как у человека, который задумывается над каждым знаком. Она медленно сложила письмо. Пол хотел получить медали, потому что они сверкали. Это было почти год назад, когда любой вербовщик уходил почти с целым батальоном, а люди провожали их с флагами и музыкой. Теперь же порой возвращались маленькие отряды. У наиболее удачливых не было только руки или ноги. Флагов не было.

Она развернула другой листок. Памфлет. Назывался он «От Матерей Борогравии!» Матери Борогравии определенно хотели отправить своих сыновей на войну со Злобенским Агрессором и использовали огромное множество восклицательных знаков, чтобы подчеркнуть это. Но, что самое странное, матерей Мюнцза не слишком-то привлекала идея отправлять своих сыновей на войну. Даже наоборот, они старались вернуть их обратно. Но, как бы то ни было, казалось, что в каждом доме было по несколько копий этого памфлета. Ведь он был патриотичным. То есть, в нем говорилось об убийстве иноземцев.

Полли научилась читать и писать, ведь таверна была большой, и в подобном деле все нужно учесть и записать. Мама научила ее читать, что не противоречило воле Нуггана, а отец показал, как писать слова. Согласно отцу Жюп,[3] женщина, умеющая писать, была Отвержена Нугганом; все, что она напишет, будет признано ложью.

Но Полли все равно пришлось бы, потому что Пол так и не освоил эту науку. По крайней мере, настолько, чтобы вести дела такой таверны, как «Герцогиня». Он читал, медленно водя пальцем по строчке, а буквы писал не быстрее черепахи, с большой осторожностью и тяжело дыша, будто ювелир, создающий дорогое украшение. Он был большим, добрым и медленным, он поднимал бочки с пивом, точно игрушки, но вот с бумагами он так и не смог разобраться. Отец очень осторожно и очень часто намекал Полли, что когда сын займет его место, она должна будет быть всегда рядом с ним. Предоставленный же сам себе, когда никто не указывал ему, что делать дальше, ее брат просто стоял и смотрел на птиц.

По просьбе Пола она прочла ему весь памфлет, включая и ту часть, где говорится про героев и то, что нет большего счастья, чем умереть за свою страну. Теперь она сожалела об этом. Пол всегда делал то, что ему говорили. К несчастью, он также и верил в это.

Полли убрала бумаги и снова задремала, пока природа не взяла свое. Ну, по крайней мере, сейчас хотя бы можно было видеть, куда ступаешь. Она взяла свой рюкзак и мягко выскользнула под дождь.

Вообще, теперь он капал с поскрипывающих на ветру деревьев. Луну скрывали облака, но света было достаточно, чтобы разглядеть здания таверны. Некая серость мира означала, что то, что принято здесь называть рассветом, уже близко. Она быстро нашла мужскую уборную, от которой и впрямь разило.

Она много времени потратила на это. Старомодные брюки, со множеством пуговиц, как раз подходили. И, конечно же, ранними утрами она пыталась освоить этот метод. В общем и целом, с большой осторожностью и внимательностью к каждой мелочи, она узнала, что женщина все же может писать стоя. По крайней мере, у нее получалось в трактирной уборной, которая была создана с учетом, что постояльцы попадать все равно не будут.

Отсыревшее зданьице сотрясалось под ветром. В темноте она вдруг вспомнила о тетушке Хэтти, которая стала немного странноватой после своего шестидесятого дня рождения и постоянно обвиняла проходящих мимо молодых людей в том, что они пытаются заглянуть ей под юбку. А после стакана вина она становилась еще более странной и всегда задавала один вопрос: «Что мужчина делает стоя, женщина — сидя, а собака — на трех лапах?» И когда все были слишком смущены очевидным ответом, она торжествующе хохотала: «Здоровается!». Тетушка Хэтти была Отвержением сама по себе.

Полли взволновано застегнула брюки. Ей казалось, будто она перешла некий мост, и к этому ощущению прибавлялось еще и то, что она не намочила ноги.

— Псст! — прошипел кто-то.

Хорошо, что хотя бы успела закончить. Паника моментально свела все мышцы ее тела. Где они прятались? Это ведь просто старый прогнивший сарайчик! Да, тут конечно была пара кабинок, но запах, что доносился оттуда, прекрасно давал понять, что лес будет гораздо лучшей перспективой. Даже в такую ночь. Даже с волками.

— Д-да? — спросила она дрожащим голосом, но потом, прочистив горло, повторила более грубовато. — Да?

— Тебе понадобится вот это, — шепнул голос. В зловонном сумраке она увидела, как что-то поднимается над кабинкой. Она подошла ближе и осторожно прикоснулась к чему-то мягкому. Было похоже на вязаную шерсть. Она медленно изучила это.

— Пара носок? — наконец произнесла она.

— Да. Надень их, — прохрипел таинственный голос.

— Спасибо, но у меня есть несколько пар… — начала было Полли.

— Нет, — слабо вздохнул кто-то. — Не на ноги. Запихни их в штаны.

— Что вы имеете в виду?

— Слушай, — терпеливо прошептал собеседник, — ты не выпячиваешься там, где не надо. Это хорошо. Но ведь и там, где надо, тоже ничего нет. Понимаешь? Внизу?

— О! Э… я… но… я не думала, что это заметно, — Полли чувствовала, что горит от стыда. Ее раскрыли! Но ведь не было никакой шумихи, никаких злобных цитат из Книги Нуггана. Кто-то помогал ей. Кто-то, кто видел…

— Забавно, — продолжал голос, — но люди чаще замечают то, чего нет, чем то, что есть. Только одну пару, запомни. Не стоит задаваться.

— Эмм… это сильно заметно? — сомневаясь, спросила Полли.

— Нет. Потому я и даю тебе носки.

— Я имею ввиду, что… что я не… что я…

— Не сильно. Ты хорошо держалась. Была похожа на испуганного паренька, который пытался выглядеть большим и храбрым. Ковыряй в носу почаще. Самый кончик. Не слишком многое интересует парня больше, чем содержимое его ноздрей. А теперь, мне бы хотелось кое-что попросить у тебя взамен.

Вас я ни о чем не просила, подумала Полли, обидевшись за то, что ее приняли за испуганного паренька, когда сама она была уверена, что сыграла спокойного, неотесанного парня.

— И о чем же? — спокойно спросила она.

— Бумага есть?

Безмолвно Полли достала «От Матерей Борогравии!» из-под рубашки и протянула вверх. Она услышала, как чиркнула спичка, и тут же запахло серой, что только улучшило общую атмосферу.

— Что это? Геральдический щит ее светлости герцогини? У меня перед лицом? — прошептал голос. — Что ж, больше его здесь не будет. Убери это… парень.

Полли выскочила наружу, шокированная, ошеломленная, озадаченная и практически задохнувшаяся, и быстро добежала до сарая, где они спали. Но, стоило ей только захлопнуть за собой дверь, та снова распахнулась, впуская внутрь ветер, дождь и капрала Страппи.

— Так-так-так! Руки прочь от… ну вы бы их здесь и не нашли… и бегом одеваться! Хоп хоп хи хо хоп хоп…

И вдруг все вокруг Полли стали подпрыгивать вверх или сваливаться вниз. Их мускулы, должно быть, подчинялись именно голосу, поскольку ни один мозг не смог бы передавать приказы телу настолько быстро. Капрал, как и любой младший офицер, делал неразбериху еще более запутанной.

— О боги, да даже старухи справились бы лучше вас! — кричал он, пока новобранцы шарахались кругом, пытаясь найти свои куртки и сапоги. — Стройсь! Всем бриться! Каждый из вас должен быть чисто выбрит! Одеться! Уоззи, я слежу за тобой! Бегом! Бегом! Завтрак через пять минут! Последний не получит сосиску! О боги, что за сброд!

К великому удовольствию Страппи четыре младших всадника, Паника, Неразбериха, Незнание и Крик, завладели бараком. Полли тем временем выскочила из дверей, достала жестяную кружку из рюкзака, зачерпнула воды, поставила ее на бочку за таверной и начала бриться.

Это она тоже пробовала. Весь секрет был в том, что она осторожно затупила старое лезвие. А дальше оставалось лишь нанести помазком мыло. Накладывай побольше пены, убирай ее, и, можно сказать, что ты брился. Уже закончил, сэр, сами видите, как гладка кожа, сэр…

— И что это ты делаешь, рядовой Партс? — услышала она крик прямо над ухом.

Хорошо еще, что лезвие было тупым.

— Перкс, сэр! — ответила она, скребя нос. — Я бреюсь, сэр! Я Перкс, сэр!

— Сэр? Сэр? Я не сэр, Партс, я чертов капрал, Партс. Это значит, ты должен звать меня «капрал», Партс. А это — официальная полковая кружка, Партс, которую тебе не выдавали, так ведь? Ты дезертир, Партс?

— Нет, с… капрал!

— Значит, вор?

— Никак нет, капрал!

— Тогда откуда она у тебя. Партс?

— Взял ее у мертвого, сэр… капрал!

— Ты мародер? — голос Скраппи, постоянно срывающийся на крик, теперь превратился в визг ярости.

— Нет, капрал! Солдат…

… умер практически на ее руках, на полу таверны.

Тогда возвращалось около полудюжины героев. Они шли к своим маленьким деревушкам высоко в горах с каким-то спокойным терпением на серых лицах. Полли насчитала девять рук и десять ног, и десять глаз.

Но хуже всего были те, что не стали калеками. Они застегивали свои провонявшие плащи на все пуговицы, будто вместо повязок накладывали их на то, что творилось под ними. И от них веяло смертью. Постояльцы таверны освобождали им места и говорили тихо, словно находились в священном месте. Даже ее отец, никогда не шедший на поводу у чувств, щедро добавил в каждую кружку с элем по порции бренди и не потребовал никакой платы. Потом оказалось, что у них были письма от тех, кто еще сражался, и у одного было письмо от Пола. Он передвинул его по столу, когда Полли подавала тушеное мясо, и, коротко вздохнув, умер.

Остальные ушли в тот же день, взяв с собой его медаль и официальную благодарность от герцогства, чтобы отдать его родителям. Полли видела бумагу. Все было напечатано, включая подпись герцогини, а имя солдата вписали очень плотно, потому как оно оказалось длиннее, чем обычно. Несколько последних букв были сжаты друг с другом.

Именно такие моменты вспоминаешь, когда мозг охватывает раскаленная ярость. Если не считать медали и письма, то все, что человек оставил после себя, это жестяная кружка и пятно на полу, которое невозможно было ничем отмыть.

Капрал нетерпеливо выслушал несколько укороченную версию. Полли видела, как он думал. Кружка принадлежала солдату, теперь же она принадлежит другому солдату, и с этим он ничего не мог поделать. Он решил прибегнуть к более привычной области брани.

— Значит, думаешь, ты умный, Партс? — спросил он.

— Нет, капрал!

— А, значит, ты дурак, а?

— Ну, я ведь завербовался, капрал, — коротко ответила Полли. Откуда-то из-за спины Страппи донесся смешок.

— Я слежу за тобой, Партс, — прорычал Страппи, отступив на этот раз. — Только сделай что не так, — и он ушел прочь.

— Эмм… — услышала Полли позади себя. Повернувшись, она увидела парня в поношенной одежде. Некоторое ощущение нервозности не скрывало его пышущего гнева. Он был довольно большим, а коротко подстриженные рыжие волосы больше напоминали пух.

— Ты ведь Тонк, да? — спросила она.

— Да, а, э… можно позаимствовать у тебя это, а?

Полли взглянула на его подбородок, гладкий, точно бильярдный шар. Паренек покраснел.

— Надо ведь когда-то начинать, а? — вызывающе бросил он.

— Бритву надо подточить.

— Ничего, я знаю, как.

Полли безмолвно отдала ему кружку и бритву, и, воспользовавшись моментом, заскочила в уборную. Чтобы положить носки в надлежащее место, потребовалось не больше минуты. Закрепить же их было куда сложнее, но она просто вытащила конец одного носка и засунула его под ремень. Новое ощущение было немного странным, да и для комка шерсти носки были тяжеловаты. Неуклюже передвигая ноги, Полли отправилась смотреть, какие ужасы были приготовлены им на завтрак. Черствый конский хлеб, сосиска и разбавленное пиво — вот и все, что было им предложено. Она взяла сосиску и ломоть хлеба и села за стол.

Чтобы съесть подобный хлеб, нужно хорошо сосредоточиться. Его делали из муки, смолотой из сушеного гороха, бобов и кусочков овощей. Раньше его готовили только для лошадей, чтобы держать их в форме. Теперь же на столах редко можно было найти что-то еще, да и его самого становилось все меньше. Чтобы прожевать кусок подобного хлеба требовалась масса времени и хорошие зубы, точно так же, как и полное отсутствие воображения, чтобы съесть обычную сосиску. Все свое внимание Полли сконцентрировала на жевании.

Таким же спокойствием веяло только от рядового Маледикта, который пил кофе, точно всего лишь зашел отдохнуть в кафе. Выглядел он так, словно тщательно распланировал всю жизнь. Он кивнул Полли.

Может, это он был в уборной? — подумала она. Я зашла прямо перед тем, как появившийся Страппи начал орать на всех, и все стали бегать вокруг и шарахаться внутрь и наружу. Это ведь мог быть кто угодно. Вампиры ходят в уборную? А в самом деле? У кого-нибудь хватало духу спросить?

— Хорошо спалось? — спросил он.

— Да. А тебе?

— Я не мог заснуть в этом сарае, но трактирщик великодушно разрешил мне воспользоваться погребом, — ответил Маледикт. — Не легко избавиться от старых привычек. По крайней мере, — добавил он, — от допустимых привычек. Никогда не мог свыкнуться с тем, чтоб не повисеть вниз головой.

— И он сделал тебе кофе?

— Я вожу его с собой, — Маледикт указал на небольшую изысканную кофемолку из позолоченного серебра, что стояла на столе рядом с его чашкой. — А он великодушно вскипятил мне воды, — улыбнулся вампир, показывая два длинных клыка. — Просто удивительно, чего можно добиться одной улыбкой, Оливер.

Полли кивнула.

— Э… А ты, должно быть, знаком с Игорем? — спросила она. За соседним столиком Игорь пристально рассматривал сырую сосиску, которую, должно быть, добыл на кухне. Пара проводов была опущена от нее в кружку с тем ужасным кислым пивом, которое ко всему прочему еще и бурлило.

— Никогда не видел его прежде, — ответил вампир. — Хотя, конечно, если знаешь одного, то, кажется, что знаешь всех. У нас дома был Игорь. Отличные работники. Очень надежные. Заслуживают доверия. И, конечно же, они просто великолепно шьют, если ты понимаешь, о чем я.

— Эти стежки вокруг его головы выглядят не слишком-то профессиональными, — Полли попыталась возразить против его выражения собственного превосходства.

— А, это? Это в их стиле, — ответил Маледикт. — Это Вид. Вроде… родимых пятен, понимаешь? Им нравится выставлять их напоказ. Ха, однажды у нас был Игорь, у которого швы были вокруг всей шеи, и он чрезвычайно гордился этим.

— Неужели? — слабо отозвалась Полли.

— Да, и самым забавным было то, что голова-то была не его!

Теперь Игорь держал в руке шприц и посматривал на сосиску с некоторым удовлетворением. Полли вдруг показалось, что та шевельнулась…

— Все, все, время вышло, вы, жалкое сборище! — заорал капрал Страппи, входя в комнату. — По местам! Это значит — стройся, сброд! Тебя это тоже касается, Партс! А вы, мистер Вампир, сэр, не соблаговолите ли присоединиться к нам на утреннюю пробежку? Бегом! И где этот чертов Игорь?

— Ждещь, шэр, — Игорь стоял в трех дюймах от спины Страппи. Капрал резко развернулся.

— Как ты там оказался? — взревел он

— Это дар, шэр.

— Никогда больше не подкрадывайся ко мне! Встать в строй! Теперь… Смирно! — Страппи театрально вздохнул. — Это значит «стоять прямо». Ясно? Так, еще раз! Смирно! А, я понял, в чем дело! Ваши штаны для этого не подходят! Похоже, мне придется написать герцогине, что ей стоит потребовать назад свои деньги! Чему это вы улыбаетесь, мистер Вампир, сэр? — Страппи остановился прямо напротив Маледикта, который был само внимание.

— Рад быть в строю, капрал!

— Ну, да, — пробормотал Страппи. — Ну что ж, ты не будешь так…

— Все в порядке, капрал? — спросил сержант Джекрам, появляясь в дверях.

— Сделал все, что мог, сержант, — вздохнул капрал. — О боги, с ними придется столько возиться. Бесполезные, бездарные…

— Хорошо, парни. Вольно, — Джекрам бросил на капрала отнюдь не дружеский взгляд. — Сегодня мы направимся к Плоцзу, где вы присоединитесь к другим новобранцам и получите форму и оружие. Кто-нибудь умеет обращаться с оружием? Ты, Перкс?

— Немного, сержант/ — Полли опустила руку. — Мой брат учил меня, перед тем как уехать, и кое-кто из посетителей в баре, где я работал, показали мне некоторые, э, приемы.

Они и вправду показывали. Было забавно смотреть, как девчонка размахивает мечом, и было великодушно с их стороны, если они при этом не смеялись. Она быстро училась, но, приноровившись к клинку, поняла, что лучше оставаться неуклюжей неумехой. Потому как это тоже было «Мужским Делом» и женщина, способная обращаться с оружием, была Отвержена Нугганом. А ветераны довольно быстро вспоминали Отвержения. Она была забавной ровно до тех пор, пока была бесполезна, и была в безопасности, пока была забавной.

— Эксперт, значит, да? — злобно улыбнулся Страппи. — Самый настоящий гений фехтования, да?

— Нет, капрал, — спокойно ответила Полли.

— Хорошо, — произнес Джекрам. — Кто-нибудь еще…

— Постой, сержант, я полагаю, нам всем стоит поучиться у мастера меча Партса, — прервал его капрал. — Не так ли, парни? — Oтряд забормотал и закивал. Они, конечно, могли запросто распознать задиристого ублюдка, столкнувшись с ним, но, в любом случае, были рады, что он выбрал кого-то другого.

— Одолжи ему один из своих, сержант, — бросил Страппи, обнажая меч. — Ну, давай же. Просто чуть-чуть повеселимся, а?

— Что скажешь, парень? — Джекрам с сомнением посмотрел на Полли. — Ты не обязан соглашаться.

Рано или поздно, но мне придется, подумала Полли. В мире полно таких Страппи. Если отвернешься от одного, тут же появятся другие. Их нужно пресекать на корню.

— Хорошо, сержант, — вздохнула она.

Джекрам достал одну из своих сабель и протянул ее Полли. Она была на удивление острой.

— Он не поранит тебя, Перкс, — произнес он, глядя на ухмыляющегося Страппи.

— Я тоже постараюсь не задеть его, сэр, — откликнулась Полли и тут же укорила себя за ненужную браваду. Должно быть, это было из-за носок.

— Замечательно. — Страппи отступил назад. — Мы просто посмотрим, из чего ты слеплен, Партс.

Из плоти, подумала Полли. Крови. Все это легко ранимо. А, к черту…

Страппи махал саблей, как и те, кто полагал, будто она из тех людей, что думают, что главное — задеть чужой меч. Она попросту игнорировала это, глядя прямо в его глаза, что было не из приятных. Он не будет бить ее, не до смерти, по крайней мере, не на глазах Джекрама. Он попытается задеть ее так, чтобы все посмеялись над ней. Так действовали все cтраппи. Среди завсегдатаев любой таверны были один или пара таких.

Капрал стал наступать более агрессивно, и пару раз ей удалось отбить его меч. Но удача скоро кончится, и, если она просто пытается устроить небольшое шоу, то Страппи действительно хочет разобраться с ней по-настоящему. Но тут она вспомнила совет Липкого Аббенса, отставного сержанта, который потерял левую руку в битве и почти все зубы из-за сидра: «Хороший фехтовальщик не будет драться с новичком, девчонка! Потому что он не знает, чего ожидать от паршивца!»

Она стала яростно размахивать саблей. Страппи пришлось блокировать ее, и на мгновение оба меча скрестились.

— Лучшее, на что способен, Партс? — с издевкой бросил он.

— Нет, капрал, — Полли схватила его рубашку, — а вот это — да, — она дернула его к себе и ударила головой.

Оказалось больнее, чем она ожидала, но она слышала, как что-то хрустнуло, и это принадлежало не ей. Она быстро отскочила назад, голова немного кружилась, но клинок был наготове.

Страппи упал на колени, из его носа текла кровь. Когда он поднялся, кто-то должен был умереть…

Задыхаясь, Полли безмолвно взглянула на Джекрама, который, сложа руки, невинно смотрел в потолок.

— Готов поспорить, этому брат тебя не учил, Перкс, — произнес он.

— Нет, сержант. Это мне показал Липкий Аббенс, сержант.

— Что? Старина Аббенс? — вдруг улыбнулся ей Джекрам.

— Да, сержант!

— Знавал его раньше. Он все еще жив? Как этот старый пьянчуга?

— Э… хорошо сохранился, сержант, — ответила Полли, все еще стараясь отдышаться.

— Да уж, могу поспорить, — засмеялся Джекрам. — Он отлично дрался в барах. И готов биться об заклад, это не единственный трюк, который он тебе показал, а?

— Нет, сэр. — И все бранили старика за то, что он рассказал ей, а Аббенс посмеивался над своей кружкой с сидром. И, как бы то ни было, Полли долго выясняла, что же такое «семейные реликвии».

— Слышал, Страппи? — бросил сержант чертыхающемуся капралу. — Похоже, тебе повезло. Но за честность в бою призов не дают, парни. Вы еще узнаете это. Ну все, игра закончилась. Приложи холодный компресс, капрал. Всегда выглядит хуже, чем есть на самом деле. И закончим на этом, вам двоим ясно? Это приказ. Умному и слова достаточно. Поняли?

— Да, сержант, — коротко ответила Полли. Страппи хрюкнул.

Джекрам оглядел остальных новобранцев.

— Хорошо. Кто-нибудь из вас держал раньше хотя бы палку? Ясно. Что ж, видимо, придется начинать потихоньку…

Страппи снова хрюкнул. Им можно было только восхищаться. Пусть он стоял на коленях, пусть кровь текла сквозь пальцы из сломанного носа, но он мог найти время, чтобы сделать чью-то жизнь хоть чуть-чуть, но все же более невыносимой.

— У гъядового Кговососа есть меч, сегжант, — обвиняюще заявил он.

— Хорошо владеешь им? — Cержант повернулся к Маледикту.

— Нет, сэр, — ответил тот. — Никогда не учился. Он для защиты, сэр.

— Как же можно защитить себя, если не знаешь, как обращаться с мечом, который носишь?

— Не себя, сэр. Других. Они видят меч и не нападают на меня, — терпеливо объяснил Маледикт.

— Да, но если бы они напали, от него бы не было никакой пользы.

— Нет, сэр. Я бы просто оторвал им головы, сэр. Вот что я имею в виду под «защитой». Их защищать, а не себя. И мне бы влетело от Лиги за подобное, сэр.

Некоторое время сержант смотрел на него.

— Хорошо продумано, — наконец пробормотал он.

За их спиной раздался глухой звук, стол перевернулся. Тролль Карборунд сел, застонал и снова упал на спину. Со второй попытки ему удалось встать, сжав голову обеими руками.

Поднявшись, капрал Страппи, казалось, совершенно потерял страх от гнева. Он подскочил к троллю и остановился прямо перед ним, пылая от ярости, кровь все еще сочилась тонкими струйками.

— Ах ты, маленький мерзавец! — закричал он. — Ты…

Карборунд осторожно и без видимых усилий поднял капрала за голову, поднес его к одному из глаз и стал вертеть так и эдак.

— Я вступил в армию? — прогудел он. — О, копролит…

— Это покушение на стагшего офицега! — донесся приглушенный крик капрала.

— Поставь капрала Страппи на землю, пожалуйста, — сказал сержант Джекрам. Тролль кивнул и опустил человека на пол.

— Извини, — произнес он. — Думал, что ты гном.

— Я тгебую, чтобы его агестовали за… — начал капрал.

— Нет, капрал, — отозвался сержант. — Сейчас не время. Поднимайся, Карборунд, и становись в строй. Чтоб мне пусто было, если сделаешь это еще раз, будут неприятности, тебе ясно?

— Да, сержант, — пророкотал тролль, поднимаясь на ноги.

— Хорошо, — произнес сержант, отступая назад. — Итак, сегодня, мои счастливчики, мы изучим кое-что, что мы называем маршем…

Они ушли из Плёна в дождь и ветер. Примерно через час, как они скрылись за поворотом, сарай, где они спали, загадочно сгорел дотла. Бывают и более удачные попытки ходить строем. Например, у пингвинов. Сержант Джекрам сидел на задке повозки и выкрикивал команды, но рекруты все равно шли так, будто им никогда не приходилось передвигаться из пункта А в пункт Б. Сержант задавал ритм, но потом остановил повозку и объяснил некоторым принципы «право» и «лево», и они наконец покинули горы.

Полли вспоминала те первые дни со смешанным чувством. Они постоянно маршировали, но она была привычна к долгим переходам, и ее сапоги были довольно удобны для этого. Штаны уже не натирали кожу. Водянистое солнышко пыталось светить, холодно еще не было. И все было бы прекрасно, если бы не капрал.

Она гадала, как Страппи, чей нос теперь был похож на сливу, разберется с ситуацией между ними. Как оказалось, он пытался притвориться, будто ничего не произошло, и как можно меньше связывался с Полли.

Он не щадил остальных, хотя и был избирательным. Маледикта он оставил в покое, как, впрочем, и Карборунда; Страппи мог быть кем угодно, но уж точно не самоубийцей. Игорь же его озадачивал. Он выполнял все глупые указания, что давал ему капрал, и делал это настолько быстро, искусно и с таким видом, будто был счастлив от этой работы, что капрал оставался в полнейшем замешательстве.

Остальных он выбирал беспричинно, кричал на них, пока они не делали какой-нибудь незначительной ошибки, и затем орал еще сильнее. Чаще всего его жертвой оказывался рядовой Гум, более известный как Уоззи. Он был тощим, с круглыми глазами, нервным, а перед едой он громко произносил молитву. К концу первого дня его могло стошнить от одного крика Страппи. А потом капрал смеялся.

Хотя он не совсем смеялся, заметила Полли. Вместо этого получалось нечто похожее на резкое полоскание слюны за гортанью, что звучало примерно как гхнссссш.

Его присутствие становилось проклятием. Джекрам редко вмешивался, хотя часто наблюдал за ним, и однажды, когда Полли поймала его взгляд, он подмигнул ей.

В первый же вечер Страппи криком заставил их вытащить из повозки палатку, криком приказал поставить ее и, после ужина из черствого хлеба с сосиской, он криком собрал их у доски, чтобы поорать на них. Поверх доски было написано «ЗА ЧТО МЫ СРАЖАЕМСЯ», а ниже стояли пункты 1, 2, 3.

— Внимание! — ударил он по доске прутом. — Кое-кто считает, что вы, юнцы, должны знать, за что именно мы сражаемся в этой войне, ясно? Так что — слушайте. Пункт Первый, помните город Липцз? Он был вероломно атакован армией Злобении год назад! Они…

— Простите, но мне казалось, что мы атаковали Липцз, капрал, — перебил Шафти. — В том году говорили…

— Ты что, пытаешься умничать, а, рядовой Маникль? — взвился Страппи, обозначив величайший грех из своего собственного списка.

— Просто хотел уточнить, капрал, — ответил Шафти. Он был коренастым и немного полноватым и походил на тех людей, что постоянно суетятся вокруг, надоедая своими попытками помочь и берясь за те небольшие дела, с которыми вы не прочь были бы справиться и сами. Было в нем что-то странноватое, хотя, если учесть то, что сейчас он сидел рядом с Уоззи, который был странным во всех отношениях, и, возможно, даже заразным…

… и который попался на глаза Страппи. Связываться с Шафти не было никакого толку, но Уоззи, что ж, на Уоззи всегда стоило поорать.

— Ты слушаешь, рядовой Гум? — вскричал он.

Уоззи, уставивший вверх закрытые глаза, вдруг встрепенулся.

— Капрал? — задрожал он, глядя на подходящего Страппи.

— Я спросил, ты слушаешь, Гум?

— Да, капрал!

— Правда? И что же ты слышал, а? — Голос Страппи источал патоку, приправленную кислотой.

— Ничего, капрал. Она не говорит.

Страппи глубоко вдохнул.

— Ах, ты, бесполезная, никчемная кучка…

И тут раздался звук. Он был скромным и невзрачным, одним из тех, что вы слышите каждый день, звук, который выполнял свою работу, и который никто никогда не стал бы насвистывать или вставлять в сонату. Это был просто скрежет стали о камень.

С другой стороны костра Джекрам опустил саблю. В одной руке был точильный камень. Почувствовав их взгляд, он повернулся.

— Что? А. Просто решил заточить их, — невинно ответил он. — Прости, если перебил тебя, капрал. Продолжай.

Животное чувство самосохранения заставило капрала оставить Уоззи в покое и вернуться к Шафти.

— Да, да, мы тоже напали на Липцз… — начал он.

— А до злобениан, или после? — спросил Маледикт.

— Вы будете слушать или нет? — прикрикнул Страппи. — Мы храбро заняли Липцз, провозгласив его территорией Борогравии! А потом эти вероломные брюквоеды отобрали его у нас…

На этом месте Полли слегка отвернулась, поскольку перспективы увидеть обезглавливание Страппи уже не было. Она знала эту историю. Почти половина из тех, кто приходил пить с ее отцом, участвовали в атаке города. Но никто не спрашивал их, хотят ли они этого или нет. Кто-то просто крикнул «В атаку!»

Вся проблема была в реке Нек. Она вилась по плодородной илистой равнине, точно оброненная проволока, но иногда из-за новых притоков или даже повалившегося дерева она разламывалась, точно прут, и изменяла свое русло на несколько миль вокруг. А ведь эта река была границей между двумя странами…

— … но в этот раз все на их стороне, мерзавцы! — услышала она, отвлекаясь от своих мыслей. — И знаете почему? Все из-за Анк-Морпорка! Потому что мы не пропускали их почтовые кареты на нашу землю и разрушили их щелкающие башни, которые были Отвержены Нугганом. Анк-Морпорк — безбожный город…

— Мне казалось, там более трехсот мест поклонения, — перебил его Маледикт.

Страппи уставился на него в безмолвной ярости и смотрел до тех пор, пока вновь не обрел способность говорить.

— Анк-Морпорк богомерзкий город, — поправился он. — Отравлен, как и их река. Вряд ли пригоден для людей теперь. Ведь они пускают всех — зомби, оборотней, гномов, вампиров, троллей… — oн вспомнил, кто его слушает, замялся и поправился вновь: — … что в некоторых случаях может, конечно, и хорошо. Но это ужасное, похотливое, беззаконное, перенаселенное место, и потому-то князь Генрих его так любит! Этот город завладел им, подкупил его дешевыми побрякушками, потому что именно так Анк-Морпорк и поступает. Они покупают вас, ты прекратишь перебивать или нет! Как я смогу вас научить хоть чему-нибудь, если вы будете постоянно задавать вопросы?

— Мне просто интересно, почему он перенаселен, капрал, — произнес Тонк. — То есть, если там все настолько плохо.

— Потому что они тупы, рядовой! И они прислали сюда полк, чтобы помочь князю Генриху захватить нашу любимую Родину. Он отвернулся от праведных путей Нуггана и принял Анк-Морпоркскую безбожн… богомер-зость. — Страппи, казалось, был доволен своим ответом, и продолжил. — Пункт Два: кроме всего прочего Анк-Морпорк прислал Мясника Ваймса, самого ужасного человека во всем этом ужасном городе. Они не отступятся, пока не уничтожат нас!

— Я слышал, что Анк-Морпорк просто разозлился из-за того, что мы уничтожили эти башни, — вставила Полли.

— Они были на нашей территории!

— Да, но ведь до того они были на территории Злобении… — начала Полли.

— Слушай сюда, Партс! — Страппи злобно ткнул в нее пальцем. — Нельзя стать такой же великой страной как Борогравия, не наживая себе врагов! И это подводит нас к Пункту Три. Партс, ты сидишь тут и думаешь, что ты такой умный, да? Вы все такие. Я вижу. Что ж, тогда подумайте вот над этим: может, вам и не все нравится в своей стране, так? Может, это не самое лучшее место, но оно наше. Вы думаете, что законы здесь не самые правильные, но они наши. Может горы и не самые красивые и не самые высокие, но они наши. Мы сражаемся за то, что наше, ясно? — Страппи положил руку на сердце.

Восстаньте, сыны Родины!

Не пить вам больше вина из кислых яблок…

Они подхватили, каждый по-своему. Просто потому, что ты должен. Даже если ты всего лишь открываешь и закрываешь рот — ты должен. Даже если ты просто повторяешь «нэй-нэ-нэ» — ты должен. Полли, будучи из тех людей, кто в подобные моменты пристально рассматривает остальных, заметила, что Шафти поет все слово в слово, а на глазах Страппи блестят слезы. Уоззи не пел совсем. Он молился. А это хорошая идея, кивнула ей мысль из одного из предательских уголков сознания.

Кo всеобщему изумлению, Страппи продолжил петь — в одиночестве — весь второй куплет, который никто толком уже и не помнил, и самодовольно улыбнулся им: Я-больший-патриот-чем-вы.

После они попытались заснуть. От двух одеял земля мягче не стала. Некоторое время они лежали молча. Джекрам и Страппи спали в своих палатках, но инстинктивно новобранцы подозревали, что Страппи будет подсматривать и подслушивать у входа в палатку.

Через час, когда дождь застучал по парусине, Карборунд произнес:

— Латно, кажеца, я понял. Если люди — грууфарские глупцы, то мы будем драться за эту грууфарскую глупость, потому што этто наша глупость. И этто будет хорошо, так?

Кто-то из них сел, пораженный подобным заявлением.

— Я понимаю, что должен бы знать это, но все же, что значит «грууфарский»? — в темноте раздался голос Малдикта.

— А, этто… да, когда папа-тролль и мама-тролль…

— Хорошо, да, кажется, я понял, спасибо, — заторопился Маледикт. — А здесь у нас, друзья мои, не что иное, как патриотизм. Хороша она или нет, но это моя страна.

— Ты должен любить свою страну, — произнес Шафти.

— Ладно, что именно? — голос Тонка донесся из дальнего угла палатки. — Утренний свет над горами? Ужасную еду? Эти чертовы Отвержения? Или всю мою страну, кроме того кусочка, на котором сейчас стоит Страппи?

— Но мы же воюем!

— Да, вот тут-то они нас и поймали, — вздохнула Полли.

— Что ж, я не куплюсь на это. Грязная игра. Они отмахиваются от тебя, но стоит им рассориться с другой страной, как тут уже ты должен сражаться за них! Страна становится только твоей, если речь заходит о войне! — вспылил Тонк.

— Все лучшие люди сейчас в этой палатке, — раздался голос Уоззи.

Неловкое молчание заполнило палатку.

Дождь все продолжался, и вскоре брезент стал протекать.

— А что будет, эмм, если ты завербуешься, а потом решишь, что тебе это не надо? — наконец произнес кто-то.

Это был Шафти.

— Кажется, это называется дезертирством, и тебе отрубят голову, — ответил Маледикт. — В моем случае это будет пустой тратой времени, но ты, дорогой Шафти, поймешь, что это поставит крест на всей твоей общественной жизни.

— Я никогда не целовал эту чертову картину, — признался Тонк. — Я перевернул ее, когда Страппи не смотрел на меня, и поцеловал ее сзади!

— Они все равно скажут, что ты целовал герцогиню, — махнул Маледикт.

— Ты п-поцеловал г-герцогиню сзад-ди? — ужаснулся Уоззи.

— Это была всего лишь картина, ясно? А не она сама. Ха, да я б и не стал целовать, если б это было так! — из разных уголков палатки донеслись хихиканья и какой-то смешок.

— Это было п-подло! — шипел Уоззи. — В раю Нугган видел как ты это сд-делал!

— Это была всего лишь картина, пойми, — пробормотал Тонк. — В любом случае, какая разница? Сзади или спереди. Мы все здесь, и я не вижу ни бифштексов, ни бекона!

Что-то прогудело наверху.

— Я завербовался, штоб увидеть иностраные места и встретить эротических людей, — произнес Карборунд.

Это вызвало минутное размышление.

— Ты, наверное, имеешь ввиду, экзотических? — спросил Игорь.

— Да, вроде того, — согласился тролль.

— Но они всегда врут, — сказал кто-то, и только потом Полли поняла, что это была она. — Они врут все время. Обо всем.

— Аминь, — согласился Тонк. — Мы сражаемся за лжецов.

— Ха, они могут быть лжецами, — прикрикнула Полли, передразнивая тявканье Страппи, — но они наши лжецы!

— Хватит, хватит, детишки, — утихомирил их Маледикт. — Давайте все же попытаемся хоть немного поспать, а? Но для начала дядюшка Маледикт расскажет вам сказочку на ночь. Однажды, когда мы попадем на поле битвы, капрал Страппи будет возглавлять нас. Разве же это не будет чудесно?

— Хочешь сказать, он будет перед нами? — спросил Тонк через мгновение.

— Да. Я вижу, ты меня понял, Тонк. Прямо перед тобой. На шумном, безумном поле, где все перепутано и столько всего может случиться.

— И у нас будет оружие? — задумчиво пробормотал Шафти.

— Конечно. Мы же будем солдатами. И враг будет прямо перед нами…

— Отличная сказка, Мал.

— Спи давай, малыш.

Полли перевернулась и попробовала устроиться поудобней. Все это ложь, подумала она. Просто одна ложь кажется приятней, чем другая. Люди видят лишь то, что хотят. Да и я ведь тоже подделка. Но именно так я и сбежала. Теплый осенний ветер срывал листья с рябин, когда отряд маршировал по предгорью. Было утро следующего дня, и горы остались позади. Полли коротала время, определяя птиц, что прыгали в зарослях. Просто по привычке. Она знала большинство из них.

Она не была орнитологом. Но птицы как-то оживляли Пола. Вся… медлительность его мышления куда-то исчезала, стоило ему только увидеть птиц. И вдруг оказывалось, что он знает их названия, привычки и повадки, может насвистеть их песни и, когда Полли накопила немного денег и купила набор красок у заезжего торговца, он нарисовал крапивника так, что казалось, будто тот сейчас запоет.

Их мать была еще жива тогда. Скандалы длились днями. Изображения живых существ считались Отвержением в Глазах Нуггана. Полли спросила было, почему тогда повсюду висят портреты герцогини, и тут же получила взбучку. Картинку сожгли, а краски выбросили.

Это было ужасно. Ее мать была доброй женщиной, ну хотя бы настолько, насколько может быть благочестивая женщина, старающаяся следовать прихотям Нуггана. Она медленно умерла среди портретов герцогини и эха молитв, оставшихся без ответа. Но память предательски подбрасывала Полли одну и ту же картинку: ярость и укор в душе, когда маленькая птичка, казалось, металась во всепожирающем пламени.

В полях женщины и старики собирали испорченную ночным ливнем пшеницу, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Нигде не было видно ни одного парня. Полли заметила, что некоторые новобранцы тоже посматривают на них, и размышляла, думают ли они о том же.

До полудня они никого больше не встречали. Солнце немного разогнало облака, и на мгновение вернулось лето — влажное, липкое и слегка неприятное, будто гость, который не собирается уходить домой.

Неясное красноватое очертание вдалеке становилось более отчетливым и, наконец, превратилось в отряд мужчин. Полли знала, чего ожидать, как только увидела их. Судя по реакции остальных, они не знали. На мгновение они столкнулись, потом остановились. И долго смотрели друг на друга.

Раненые прошли мимо. Двое из них, без видимых увечий, насколько мола судить Полли, несли носилки с третьим. Другие хромали, опираясь на костыли, руки третьих покоились на перевязях, рукава четвертых были пусты. Но, наверное, хуже всего были те, кто, как и тот солдат в таверне, шли, уставившись в одну точку и застегнув куртку на все пуговицы, несмотря на жару.

Один или двое раненых посматривали на рекрутов, но в их глазах не было никакого выражения, кроме некой ужасной решимости.

Джекрам остановил свою лошадь.

— Хорошо, перекур — двадцать минут, — пробормотал он.

— Рашрешите пошмотреть, чем я шмогу помочь им, щержант? — Игорь кивнул в сторону удаляющихся солдат.

— У тебя еще будет такая возможность, парень, — ответил тот.

— Щержант? — Игорь выглядел обиженным до глубины души.

— Ну, хорошо. Если ты должен. Тебе нужно что-нибудь еще?

Капрал Страппи злобно усмехнулся.

— Небольшая помощь будет как нельжя кштати, щержант, — с достоинством ответил Игорь.

Сержант осмотрел отряд и кивнул.

— Рядовой Хальт, шаг вперед! Понимаешь что-нибудь в медицине?

— Я колол свиней для мамы, сержант, — ответил Тонк, выходя вперед.

— Прекрасно! Даже лучше, чем какой-нибудь армейский хирург, чтоб мне провалиться. Вперед. Двадцать минут, не больше!

— И не позволяй Игорю взять что-нибудь на память! — крикнул Страппи и снова засмеялся своим мерзким смешком.

Остальные присели на траву у обочины, кое-кто скользнул в кусты. Полли тоже шмыгнула туда, но прошла дальше, чтобы поправить носки. Они постоянно намеревались сползти вниз, если она не была осторожна.

Она замерла, услышав за спиной шелест, но потом успокоилась. Она была очень осторожна. Никто ничего не заметит. Но что, если здесь есть кто-то еще? Она просто пыталась выйти к дороге и даже не увидела…

Лофти аж подпрыгнул. Бриджи были спущены до щиколоток, а лицо покраснело, точно свекла.

Полли не удержалась. Может, это из-за носок. А может, из-за умоляющего лица Лофти. Если кто-то говорит тебе «Не смотри!», глаза сами собой таращатся туда, куда не следует. Лофти подпрыгнула, подхватывая одежду.

— Нет, постой, все нормально… — начала было Полли, но слишком поздно. Девчонка убежала.

Полли уставилась на кусты. Черт! подумала она. Оказывается, нас двое! Но что бы я ей сказала? «Успокойся, я тоже девушка. Я не выдам тебя. Мы можем стать друзьями. А, и еще есть отличный трюк с носками»?

Игорь и Тонк вернулись позже. Сержант Джекрам ничего не сказал. Отряд двинулся дальше.

Полли шла позади с Карборундом. И, следовательно, могла присмотреться к Лофти, кем бы она ни была. Полли впервые разглядела ее. Девчонку было легко не заметить, потому как ее постоянно загораживал Тонк. Невысокая, хотя, учитывая, что она девушка, ей больше подходило слово «миниатюрная», смуглая и темноволосая, со странным, углубленным внутрь себя взглядом. И она всегда маршировала вместе с Тонком. Если подумать, она и спала рядом с ним.

А, так вот в чем дело. Она идет вместе со своим парнем. Это было слегка романтично и очень, очень глупо. Теперь, осматривая ее одежду и стрижку, она могла определить все мельчайшие детали, говорящие, что Лофти была девушкой, причем не слишком дальновидной. Она заметила, как Лофти что-то шепчет Тонку, который чуть повернулся и одарил Полли взглядом, в котором читалась и ненависть, и угроза.

Я не могу сказать ей, подумала она. Она все расскажет ему. Я не могу допустить этого. Я слишком многое вложила. Я ведь не просто подстриглась и одела штаны. Я планировала…

Ах, да… планы.

Все началось, как некая странная игра, но потом это превратилось в план. Сначала Полли стала присматриваться к парням. Некоторые из них восприняли это совсем не верно, к своему последующему разочарованию. Она следила за их движениями, прислушивалась к тому, что считалось у них разговором, замечала, как они хлопают друг друга при встрече. Это был совсем иной мир.

Ее мускулы были уже неплохими для девчонки, потому что управлять большой таверной означает передвигать тяжести, и она занялась еще более трудной работой, от которой ее руки огрубели окончательно. Она даже носила старые бриджи брата, скрывая их под длинной юбкой, чтобы хоть немного привыкнуть к ним.

Женщину могли попросту побить за подобное. Мужчины одеваются как мужчины, а женщины — как женщины; и поступать иначе, согласно отцу Жюп, было «богохульным Отвержением Нуггана».

И вот почему ей столько удалось, думала она, перепрыгивая через лужу. Люди не ищут женщину в брюках. В общем, как оказалось, достаточно носить мужскую одежду, короткую стрижку и ходить с чуть важным видом, чтобы быть мужчиной. Да, и нужна еще одна пара носок.

Это не давало ей покоя. Кто-то знал о ней, так же, как она знала о Лофти. И он ее не выдал. Сначала она думала, что это трактирщик, но потом усомнилась в этом; он бы сдал ее. Он был как раз из таких. Теперь же она подозревала Маледикта, но, может просто потому, что он постоянно был таким всезнающим.

Карбор… нет, он ведь был без сознания, и в любом случае… нет, это не тролль. А Игорь шепелявит. Тонк? Ведь он же знает о Лофти, так что, может… Нет, зачем ему помогать Полли? Учитывая Лофти, это было бы слишком опасно. Все что она могла сделать, так это следить, чтобы девчонка не выдала их обеих.

Она слышала, как Тонк шепчет ей: «… только умер, и он отрезал его ногу и руку и пришил их тому, кому они действительно были нужны так же просто, как я штопаю дырку! Жаль тебя не было! За его пальцами нельзя было уследить! И у него были всякие мази…» — голос Тонка затих. Страппи вновь кричал на Уоззи.

— Эттот Страппи меня достал, — пробормотал Карборунд. — Хочешь, я оторву ему башку? Могу сделать похоже на нещастный случай.

— Лучше не стоит, — ответила Полли, незаметно улыбнувшись этой идее.

Они подошли к перепутью, где дорога с гор соединялась с тем, что можно было назвать главным путем. Здесь было полно народу. Тележки, тачки, люди, подгоняющие стада коров, старушки, несущие на спинах все свое имущество, свиньи, дети… И все это направлялось в одну сторону.

И вовсе не туда, куда шел отряд. Люди и животные огибали их, как ручей огибает камень. Рекруты сбились в кучу. Уж лучше так, чем быть затолканными коровами.

— Рядовой Карборунд! — крикнул Джекрам, поднимаясь в повозке.

— Да, сержант? — пророкотал тролль.

— Встать вперед!

Это помогло. Поток все не прекращался, но, по крайней мере, толпа разделялась задолго до них, позволяя отряду идти. Никто не хочет столкнуться с троллем.

Но, проходя мимо, люди посматривали на них. Какая-то старушка пробралась к ним, вложила в руку Тонка буханку черствого хлеба и успела произнести «Ах бедолаги!» до того, как ее оттеснили обратно в толпу.

— Что все это значит, сержант? — спросил Маледикт. — Они похожи на беженцев!

— Подобные разговоры распространяют Тревогу и Уныние! — прикрикнул Страппи.

— А, вы хотите сказать, что люди просто решили выбраться на выходные пораньше, чтобы избежать пробок? Простите, что-то я совсем запутался. Наверное, из-за той женщины, что везла целый стог сена.

— Ты знаешь, что может быть за дерзкое обращение к офицеру? — взвился Страппи.

— Нет! А это намного хуже того, от чего бегут эти люди?

— Ты завербовался, мистер Кровосос! Ты должен подчиняться приказам!

— Точно! Но я не помню, чтобы кто-то приказывал мне не думать!

— Довольно! — гаркнул Джекрам. — Хватит орать там! Вперед! Карборунд, подталкивай людей, если они не уступят дороги, понял?

И они шли дальше. Вскоре давление людей стало спадать, и поток превратился в струйку. Встречались лишь редкие семьи или же просто одинокие женщины, навьюченные сумами. Один старик бился с тележкой, полной репы. Они забирают даже урожай с полей, заметила Полли. И все они двигаются дальше, полубегом, будто бы все станет гораздо лучше, когда они нагонят ушедших. А, может, они просто старались быстрее пройти мимо отряда.

Мимо них прошла женщина, согнувшись вдвое под черно-белой свиньей. А потом осталась лишь изборожденная грязная дорога. С притихших влажных полей поднималась полуденная дымка. После гвалта беженцев тишина казалась удручающей. Единственным звуком были лишь шаги да хлюпанье их сапог.

— Разрешите вопрос, сержант? — обратилась Полли.

— Да, рядовой?

— Как долго еще до Плоцза?

— Ты не должен говорить им, сержант! — вмешался Страппи.

— Около пяти миль, — ответил Джекрам. — Там на складе вы получите униформу и оружие.

— Это военная тайна, сержант, — предупредил Страппи.

— Что ж, тогда мы можем закрыть глаза, чтобы не видеть, куда идем, — проговорил Маледикт.

— Рядовой Маледикт, прекратить сейчас же, — отрезал Джекрам. — Просто иди и следи за своим языком. И они тащились дальше. Дорога становилась все более разбитой. Подул легкий ветерок, но, вместо того чтобы развеять туман, он понес его по сырым полям, свивая в холодные, неприятные формы.

Солнце превратилось в оранжевый шар.

Полли заметила, как по полю, подгоняемое ветром, мечется что-то белое. Сначала ей показалось, что это белая цапля, которая припозднилась с миграцией, но потом поняла, что, чем бы это ни было, его просто носило по ветру. Пару раз оно опускалось на землю, но потом, пойманное новым порывом, оно пролетело над дорогой и обвилось вокруг лица капрала Страппи.

Он закричал. Лофти удалось схватить трепещущее, отсыревшее нечто. Оно порвалось в его… ее руках, и большая часть упала рядом с борющимся капралом.

— Это просто бумага, — произнесла она.

— Я знал это! — вскрикнул Страппи, отмахиваясь. — Я тебя не спрашивал!

Полли подняла один обрывок. Бумага была тонкой, заляпанной грязью, но она смогла прочесть слово Анк-Морпорк. Богомерзкий город. А талант Страппи был в том, что любая вещь, против которой он выступал, сразу же становилась привлекательной.

— "Вести Анк-Морпорка"… — прочла она вслух до того, как капрал выхватил листок у нее из рук.

— Нельзя читать все, что видишь, Партс! — закричал он. — Ты не знаешь, кто это написал! — Он бросил сырые обрывки в грязь и наступил на них ногой. — Вперед! — добавил он.

И они шли вперед. Когда отряд зашагал более-менее в ногу, уставясь на свои сапоги или туман впереди, Полли приподняла правую руку к груди и осторожно повернула ее ладонью вверх. Так она смогла рассмотреть кусочек газеты, остальная часть которой теперь была далеко позади.

«Не Сдадимся» говорит Союзу герцогиня (97)

Вильям де Слов, равнина Нек, 7 сектября.

Борогравские отряды, с помощью лорда В

Легкий Пехотный занял крепость Нек этим ут после свирепого рукопашного бо вооруженные силы крепо направлены на оста сил Борогравии на друго

Его светлость командор сэр С заявил «Вестям», что капитуляция была отв встречался с вражеским команд сборище твердолобых идиотов, не в газету».

Также поня несмотря на ситуа начинается голо через

Никакая альт вторж

Но они ведь побеждают, а? Тогда откуда взялось слово «капитуляция»? И что за Союз?

А еще назревал конфликт со Страппи. Она заметила, что он и Джекрама уже довел, и вокруг него висела такая напыщенность, такая — э… носковость, будто бы он действительно был здесь главным. Может, это было лишь неприятное впечатление, но…

— Капрал?

— Да, Партс? — отозвался Страппи. Его нос до сих пор был красным.

— Мы ведь побеждаем, да? — спросила Полли. Она уже давно перестала пытаться поправлять его.

И вдруг каждое ухо в строю прислушивалось к ним.

— Не думай об этом, Партс! — крикнул капрал. — Твое дело — воевать!

— Верно, капрал. Так… я буду сражаться на побеждающей стороне?

— Ох-хо! Да тут у нас кто-то задает слишком много вопросов, сержант!

— Да, не задавай вопросов, Перкс, — отрешенно промолвил Джекрам.

— Значит, мы проигрываем? — спросил Тонк. Страппи повернулся к нему.

— Вы снова взялись за распространение Тревоги и Уныния! — завизжал он. — Это только помогает врагу!

— Да, забудь об этом, рядовой Хальт, — произнес Джекрам. — Все? Теперь мы…

— Хальт, я беру тебя под арест за…

— Капрал Страппи, можно перекинуться с тобой парой слов, пожалуйста? Вы — стоять здесь! — прорычал сержант, выбираясь из повозки.

Он отошел от них футов на пятьдесят. Оглядываясь на отряд, капрал зашагал вслед за ним.

— У нас проблемы? — спросил Тонк.

— Угадал, — ответил Маледикт.

— Конечно, — отозвался Шафти. — Страппи всегда придумает что-нибудь.

— Они спорят, — произнес Маледикт. — Довольно странно, а? Сержант должен отдавать приказы капралу.

— Но мы ведь правда побеждаем, да? — не унимался Шафти. — Ну, конечно идет война, но… то есть, нам ведь дадут оружие, и мы… ну, должны же мы пройти тренировку, а? И к тому времени все уже кончится, так ведь? Все говорят, что мы побеждаем.

— Я спрошу об этом герцогиню в моей вечерней молитве, — ответил Уоззи.

Остальные лишь переглянулись.

— Да, верно, Уозз, — улыбнулся Тонк. — Спроси.

Солнце быстро садилось, наполовину окунувшись в туман. И вдруг здесь, на этой грязной дороге, посреди отсыревших полей, стало так же прохладно, как и могло бы быть.

— Никто не говорит, что мы побеждаем, кроме, наверное, Страппи, — высказалась Полли. — Просто говорят, что все говорят, что мы выигрываем.

— Те люди, кого Игорь… сшил, не говорили ничего такого, — поддержал Тонк. — Они говорили «эх, вы, бедолаги, если в вас есть хоть капля здравого смысла, дайте деру».

— Спасибо, что поделился, — мрачно бросил Маледикт.

— Кажется, всем нас жаль, — продолжала Полли.

— Да, и мне тоже, а я ведь один иж наш, — вставил Игорь. — Некоторые иж тех…

— Хватит болтать, сброд! — прикрикнул Страппи, подходя к ним.

— Капрал? — тихо произнес сержант, переваливаясь обратно в повозку. Страппи остановился, а потом продолжил, изливая патоку и сарказм.

— Простите меня. Сержант и я будем признательны, если вы, бравые герои, присоединитесь к нам на небольшой прогулке. Превосходно! А потом устроим урок вышивания. Вперед, дамочки!

Полли услышала, как Тонк судорожно вдохнул. Страппи резко обернулся. Его глаза зловеще блестели от предвкушения.

— А, кто-то не хочет, чтоб его называли дамочкой, а? О боже, рядовой Хальт, тебе еще столькому предстоит научиться. Вы будете маленькими изнеженными дамочками до тех пор, пока мы не сделаем из вас настоящих мужчин! И я боюсь даже представить, сколько времени это займет. Вперед!

А я знаю, подумала Полли. Все, что для этого нужно, так это десять секунд времени и пара носок. Один носок — и можно стать Страппи. Плоцз выглядел так же, как и Плён, но был куда хуже, потому что был больше. Когда они вышли на мощеную площадь, дождь начался вновь. Казалось, здесь он идет постоянно. Здания были серыми, в пятнах грязи на фундаменте. Водосточный желоб разломался, и теперь вода лилась прямо на булыжники, забрызгивая рекрутов. Вокруг не было никого. Полли заметила хлопающие на ветру двери, обломки на улицах, и вспомнила всех тех беженцев. Здесь не осталось никого.

Сержант Джекрам слез с повозки, пока Страппи строил их в шеренгу. Затем он заговорил, оставив капрала наблюдать со стороны.

— Что ж, вот он, прекрасный город Плоцз! Оглядитесь вокруг, чтобы, вдруг умерев и попав в ад, он не стал для вас большим потрясением! Вы расположитесь в том бараке, который принадлежит армии! — он махнул рукой на осыпающееся здание, которое выглядело так же по-военному, как и простой амбар. — Вам выдадут амуницию. А завтра мы отправимся в чудесный город Кроцз, куда вы прибудете мальчишками, а покинете мужчинами, я сказал что-то смешное, Перкс? Я тоже думаю, что нет! Смирно! Это значит нужно стоять прямо!

— Прямо! — вскрикнул Страппи

По площади на усталой, тощей, гнедой лошади ехал молодой человек. Он и сам был усталым и тощим. Его худоба особенно подчеркивалась мундиром, который явно шили для кого-то, кто был где-то на пару размеров больше. То же самое относилось и к его шлему. Должно быть, он подложил что-то внутрь, подумала Полли. Одно неверное движение — и шлем окажется у него на глазах.

— Джекрам, сэр. А вы — лейтенант Блуз, сэр? — сержант отдал честь.

— Верно, сержант.

— Рекруты с верховьев реки, сэр. Прекрасные люди, сэр.

Всадник уставился на отряд, перегнувшись через шею лошади.

— И это все, сержант?

— Да, сэр.

— Большинство из них очень молоды, — произнес лейтенант, который и сам не выглядел стариком.

— Да, сэр.

— И один из них тролль?

— Да, сэр. Верно подмечено, сэр.

— А тот со швами вокруг головы?

— Он из Игорей, сэр. Вроде как особый горный клан, сэр.

— Они могут сражаться?

— Насколько я понимаю, сэр, могут очень быстро разобрать человека на кусочки, — произнес Джекрам не дрогнувшим голосом.

— Что ж, я думаю, все они прекрасные ребята, — вздохнул лейтенант. — Итак, э… я…

— Слушать все, что говорит лейтенант! — проорал Страппи.

— … спасибо, капрал, — лейтенант вздрогнул. — Что ж, у меня отличные новости, — добавил он тоном человека, у которого их нет. — Вы, должно быть, ожидали провести неделю или две в тренировочном лагере в Кроцзе, да? Ну, так я рад сообщить вам, что… что война продвигается и… и… и, ладно, вы отправляетесь прямо на фронт.

Полли услышала один или два вздоха и смешок капрала Страппи.

— Все должны быть там, — продолжил лейтенант. — И вы тоже, капрал. Ваше время действовать наконец-то пришло!

— Простите, сэр? — смех оборвался. — На фронт? Но вы же знаете, что я… ну, вы же знаете о моих особых обязанностях…

— Мне приказано, чтобы все, способные держать оружие, были в строю. Я думаю, вы столько лет ждали этого с особым нетерпением, а?

Страппи ничего не ответил.

— Как бы то ни было, — продолжил лейтенант, возясь под мокрым плащом, — у меня есть пакет для вас, сержант Джекрам. Долгожданный, не сомневаюсь.

— Спасибо, сэр, — Джекрам опасливо принял пакет. — Я вскрою его позже, сэр, — начал он.

— Напротив, сержант Джекрам! — улыбнулся Блуз. — Ваши последние рекруты должны это видеть, поскольку вы и солдат, и, как говорится, «отец для солдат»! И они должны видеть, как солдат получает заслуженную награду: это почетная демобилизация, сержант! — последние слова Блуз произнес так, будто они были политы кремом и на вершине лежала маленькая вишенка.

Единственным звуком, не считая, конечно дождь, было медленное шуршание разрываемого пакета.

— О, — произнес сержант, словно был удивлен. — Отлично. Портрет герцогини. Этот будет восемнадцатым. О, и, ууу, клочок бумаги, на котором написано «медаль». Что ж, похоже, что у нас не осталось даже медалек. О, и приказ о моей демобилизации, с напечатанной собственноручной подписью герцогини! — он перевернул пакет и потряс его над мостовой. — Хотя моего жалованья за три месяца, похоже, нет.

— Трижды ура сержанту Джекраму! — обратился Блуз, по всей вероятности, к ветру и дождю. — Гип-гип…

— Но я думал, каждый человек на счету, сэр! — произнес Джекрам.

— Судя по всем этим отметкам на пакете, он годами ездил за вами, сержант. Вы знаете устав. Это официальный приказ. Боюсь, я не могу отменить его. Сожалею.

— Но… — начал Джекрам.

— Подпись герцогини на нем, сержант. Вы собираетесь оспаривать ее? Я сказал, что сожалею. В любом случае, что бы вы делали? Больше не будет никаких вербующих отрядов.

— Что? Но ведь нам всегда нужны люди, сэр! — запротестовал Джекрам. — И я уже поправился, здоров как бык…

— Вы единственный, кто возвратился с рекрутами, сержант. Вот в чем все дело.

— Да, сэр! — после минутного сомнения, Джекрам отдал честь. — Прекрасно, сэр! Я только размещу ребят, сэр! Рад служить, сэр!

— Могу я задать вопрос? — спросил Маледикт.

— Ты не можешь обращаться непосредственно к офицеру, рядовой — гаркнул Джекрам.

— Нет, позвольте ему, сержант, — отозвался лейтенант. — Сейчас… необычные времена настали. Да, солдат?

— Я правильно расслышал, мы отправимся на войну без тренировки, сэр?

— О, большинство из вас станет пикенерами,[4] ха-ха, — нервно отозвался лейтенант. — Не слишком-то многому надо учиться, а? Нужно лишь знать, где какой конец, ха-ха, — он выглядел так, будто хотел умереть.

— Пикенеры? — озадачено переспросил Маледикт.

— Ты слышал лейтенанта, рядовой Маледикт, — крикнул сержант.

— Да, сэр. Спасибо, сэр, — Маледикт встал назад в строй.

— Есть еще вопросы? — Блуз осмотрел их. — Прекрасно. Мы отплываем на лодке, ровно в полночь. Продолжайте, сержант… пока что. Что же еще… ах, да. Мне нужен будет денщик.

— Желающие быть денщиком лейтенанта, шаг вперед! Только не ты, рядовой Маледикт![5] — выкрикнул сержант.

Никто не пошевелился.

— Ну, так что же? — спросил лейтенант.

— А что такое «денщик», сэр? — подняла руку Полли.

— Разумный вопрос, — невесело улыбнулся сержант. — Денщик, вроде как, слуга, который заботится об офицере. Подает ему еду, следит, чтобы он опрятно выглядел. Такого рода вещи. Так чтобы ему ничто не мешало исполнять свои обязанности.

— Игори — отличные шлуги, щержант. — выступил вперед Игорь.

Используя все чудеса глухоты и плохого зрения, которые иногда доступны и очень нервничающим офицерам, лейтенант не заметил его. Он смотрел прямо на Полли.

— Ну а ты, рядовой? — спросил он.

— Рядовой Перкс работал в баре, сэр, — ответил за нее сержант.

— Прекрасно. Будь в моей комнате в таверне в шесть, рядовой Перкс. Продолжайте, сержант.

Когда тощая лошаденка потащилась прочь, сержант Джекрам перевел взгляд на отряд. Но в нем не было истинного задора, казалось, что он действует автоматически, раздумывая над чем-то посторонним.

— Чего стоим тут, строя из себя красавчиков? Внутри вас ждет форма и оружие! Всем экипироваться! Хотите есть — готовьте сами! По двое! Ррррррааазойдись!

Отряд рванулся к бараку. Но Полли медлила. Капрал Страппи не двинулся с тех пор, как лейтенант оборвал его смешок. Он просто стоял, слепо уставившись в землю.

— Вы в порядке, капрал? — спросила она.

— Уйди, Партс, — ответил он низким голосом, который был куда хуже, чем его обычный раздражающий крик. — Просто уйди, ладно?

Она пожала плечами и пошла за остальными. Но она заметила пар от сырости у ног капрала.

Внутри царил хаос. Барак оказался просто огромной комнатой, служившей столовой, залом и кухней, за которой были спальные помещения. Крыша протекала, окна были разбиты, и на полу, среди крысиного помета, лежали осенние листья. Не было ни пикетов, ни часовых, ни людей. Лишь кипящий котел над закопченным очагом своим посвистом и бурлением хоть как-то оживлял это место. Где-то, чуть глубже в комнате, было что-то вроде склада квартирмейстера, но большинство полок были пусты. Полли ожидала увидеть какую-нибудь очередь, хоть какой-то порядок, может, даже кого-то, кто бы выдавал одежду.

На самом же деле, это напомнило ей лавку старьевщика. По крайней мере, было очень похоже, потому как здесь не было ничего нового и мало что можно было бы носить. Отряд потихоньку рассматривал товар. Ну, это можно было бы назвать товаром, если бы хоть кому-нибудь взбрело в голову его покупать.

— Что это? Один Размер, Никому Не Подходит?

— На этом мундире кровь! КРОВЬ!

— Ну, такие пятна не смываются, от них вщегда трудно ишбавитьщя беж…

— А где нормальное оружие?

— О нет! Здесь дырка от стрелы!

— Што? Ничего нет для тролля!

Невысокий, худой старичок, стоявший за столом, съежился под яростным взглядом Маледикта. На нем была красная куртка с выцветшими погонами капрала. Слева висели медали.

Вместо одной кисти был крюк. Глаз был закрыт повязкой.

— Лейтенант сказал, что мы станем пикенерами! — прикрикнул вампир. — Это значит, каждому следует выдать один меч и пику, так? И щит, если вдруг пойдет дождь из стрел, так? И прочный шлем, так?

— Нет! Ты не можешь говорить со мной таким тоном! — отозвался мужчина. — Видишь эти медали? Я…

Сверху протянулась рука и подняла его над столом. Карборунд поднес человека к своему лицу и кивнул.

— Да, я вижу их, мистер, — прогудел он. — И…?

Рекруты затаили дыхание.

— Опусти его, Карборунд, — произнесла Полли. — Осторожно.

— Почему?

— У него нет ног.

Тролль сфокусировал взгляд. Затем, с величайшей осторожностью он поставил старого солдата на землю. Две деревянные ноги тихо клацнули об пол.

— Прасти, — произнес он.

Человечек оперся о стол и взял в руки костыли.

— Ничего, — прохрипел он. — Ничего не случилось. Но в следующий раз смотри лучше!

— Но это же нелепо! — Маледикт повернулся к Полли и махнул рукой на кучу тряпья и покореженного металла. — Этим барахлом нельзя экипировать и трех человек! Здесь даже нет нормальных сапог!