Помятая бумажная карта, которая провела парочку через бог знает сколько американских штатов, говорит: они в Пруфроке, штат Айдахо, и перед ними простираются темные воды озера Индиан, впадающего прямо в ночь.
– Почему озеро Индиан – там прямо индейцы? Или они его выкопали? – спрашивает Лотта с горящими от любопытства глазами.
– Тут все называется в честь индейцев, – шепотом объясняет Свен, поневоле проникаясь торжественностью момента, когда всё вокруг спит, а ты бодрствуешь.
Позади остывает после шестичасового перегона из Каспера взятая в аренду машина – дверцы распахнуты настежь, Свен с Лоттой все смотрят и никак не могут насмотреться, проникнуться местной атмосферой, ведь в конце недели им пора возвращаться в Нидерланды.
Лотта направляет свет от телефона на карту, трепещущую на ветру, и смотрит на воду, пытаясь совместить линии и полоски на карте с тем, что видит перед собой.
– Wat? – спрашивает Свен.
– Говори по-американски, – напоминает Лотта в двухсотый раз. – Если хочешь получить зачетные баллы за курс погружения в языковую среду, надо погружаться по-настоящему.
– Что? – повторяет Свен, и по-английски слово звучит слегка воинственно, будто требует для себя больше места.
– Похоже, на том берегу национальный заповедник. – Лотта указывает в сторону воды подбородком, пытаясь кое-как сложить неподатливую карту.
– Да тут все – национальный заповедник, – бурчит Свен, склонив голову набок и вглядываясь в темную массу черных деревьев.
– Разве в королевском лесу позволят устроить такое? – спрашивает Лотта, сложив, наконец, карту одним из шести возможных способов.
Свен тоже переводит взгляд на противоположный берег озера Индиан. На поверхности плавают мелкие блики света, видные лишь на контрасте с окружающей их тьмой.
– Хмм, – произносит он.
Лотта подходит сзади и кладет подбородок ему на плечо, обнимает за талию.
Свен глубоко вздыхает, удивленно глядя, как огни перемещаются, тянут в непроглядной черноте длинные желтые шеи, словно причудливые громадные звери, собирающие мир воедино, от одного берега к другому. Вдруг в бархатистое небо поднимается мерцающий шар света и зависает над озером.
– Mooi, – шепчет Лотта Свену в ухо, и он повторяет это по-американски: – Прекрасно!
– Пожалуй, не стоит, – говорит Лотта, имея в виду, конечно, прямо противоположное.
Свен оглядывается на машину, уверенно пожимает плечами – а что такого? Разве они сюда вернутся? Вряд ли им еще раз выпадет шанс в двадцать лет оказаться в Америке и перед ними будет целое озеро – призывно булькает, приглашает окунуть в себя пальцы ног, да и не только.
Они оставляют одежду на капоте, на антенне, вешают на открытые дверцы.
Горный воздух дышит чистотой и свежестью, их обнаженные тела – бледные пятна.
– Вода наверняка… – начинает Свен, и Лотта заканчивает: —…идеальная! – И они бегут по гальке так, как и полагается голым и босым людям, то есть осторожно, борясь с холодом и смеясь просто потому, что решились на такое.
Позади темнеет Пруфрок, штат Айдахо. Впереди врезается в воду длинный деревянный пирс и указывает дорогу к озеру.
Они понимают – сейчас будет холодно, и едва ноги касаются деревянных досок, Лотта со Свеном напрягают мышцы и бегут, не думая о том, что могут зацепиться за гвозди, занозить пальцы или просто упасть. Перед лицом водной громады Свен издает боевой клич, и Лотта снимает его на телефон. Снимок получается размытый.
– Взяла телефон сюда? – спрашивает он, отступая на пару шагов.
– Фото на память. – Она встает в боксерскую стойку, потому что Свен обернулся к ней.
Он поднимает воображаемую камеру и делает вид, будто снимает Лотту.
Та смотрит мимо, но уже не так уверенно, замедляет шаг, руки и локти прижимает к корпусу, занимая оборонительную стойку.
У края пирса мерцает огонек гораздо более близкий – можно подумать, там стоит рыбак в темном дождевике и держит на уровне лица старинный фонарь. Нет, не рыбак, скорее смотритель маяка, за последние три года не видевший ни единой живой души. Смотрителю кажется, что если держать фонарь ближе к глазам, то будет лучше видно.
Свет гаснет.
Рука Свена находит руку Лотты, и они идут уже совсем медленно. Небо над ними зияет необъятной пустотой, вокруг тоже сплошная пустота.
– Wat?
– По-американски, – напоминает Свен, натянуто улыбаясь.
– Пожалуй, все-таки не стоит… – начинает Лотта, но закончить не успевает: Свен прыгает на левой ноге, видимо, правая на что-то наткнулась – то ли обломок дерева, то ли гвоздь – или ударилась обо что-то твердое и неприятное.
Внезапно свет в конце пирса снова вспыхивает. Что бы это значило?
– Смотри! – показывает Лотта Свену.
Когда он перестает прыгать и хватать себя за стопу, свет снова гаснет. Свен кивает, сообразив, что к чему, и решительно топает ушибленной правой ногой. Свет вспыхивает.
– Попробуй ты, – велит он Лотте.
Она нерешительно топает, но ничего не происходит. Тогда она прыгает обеими ногами и топает энергичнее – восстановить соединение или что там случилось с проводом?
– Лампа плохо ввинчена, – ставит диагноз Свен и тянет Лотту вперед.
– Завинчена, – поправляет Лотта, плетясь следом.
Дойдя до края пирса, они ступают в круг дрожащего света, Свен облизывает подушечки пальцев и лезет под ржавый колпак, чтобы закрутить лампочку. Нитевидное мерцание превращается в теплый конус, который четко высвечивает их бледные бедра и застывшие тени, что ускользают во тьму.
– Мы наведем тут порядок! – заявляет Свен, имея в виду всю Америку.
Лотта порывисто целует его в щеку и, не сводя глаз со Свена, до последнего не отводя руки, легко и просто перешагивает через край пирса.
Свен отворачивается, улыбаясь и морщась, но брызг нет.
– Лотта? – зовет он, делая шаг вперед и прикрывая лицо от воды, которая вот-вот его окатит.
Лотта спрыгнула в темно-зеленое каноэ, которое качается взад-вперед – должно быть, приметила его, пока Свен возился с лампочкой. Он вновь поднимает руки, как бы щелкает фотоаппаратом, и просит:
– Прикройся, это фотка для внуков. Пусть увидят, какой потрясающей была их grootmoeder, когда мы познакомились.
Лотта поджимает губы, не в силах скрыть улыбку, и Свен спускается к ней, широко раскинув руки, чтобы лодка не перевернулась.
– Это не кража, – поясняет он, отвязывая веревку. – Каноэ просто плавало. Нам даже пришлось прыгнуть в воду, чтобы его достать… чтобы спасти!
– Мы тут все приведем в порядок! – восклицает Лотта во весь голос и тянется к Свену, а он, навалившись на забытый в каноэ шаткий мини-холодильник, отталкивается от пирса. Девушка опускает руки в воду и смотрит на арендованную машину. Та выглядит так, будто рядом взорвалась стиралка. Нет, просто двое абсолютно счастливых ребят из Нидерландов взяли и испарились, исчезли без следа, оставив после себя только одежду.
– Что? – спрашивает Свен на идеальном американском.
– Весла-то нет, – сообщает Лотта. Кажется, смешнее и не придумаешь. Теперь их маленькая экспедиция стала еще интереснее.
– И штанов нет, и рубашек… – добавляет Свен, берясь за борта каноэ и раскачивая его из стороны в сторону.
– Koude, – соглашается Лотта и обхватывает себя, чтобы согреться. Потом, с легким вызовом: – В воде теплее!
– Там, где diepere, то есть глубже.
Они гребут руками, вода очень холодная, и ярдов через двадцать Свен снимает белую крышку с мини-холодильника. Грести ею гораздо удобнее, чем руками, и – что важно – крышка не мерзнет.
– Мой герой! – восклицает Лотта на идеальном английском, прижимаясь к Свену.
– Здесь тоже можно согреться, – замечает Свен, не переставая грести, и они отплывают от берега все дальше.
Лотта прижимается щекой к его спине, и под этим углом ей хорошо виден мини-холодильник, оставшийся без крышки.
– Смотри! – восклицает она и достает из холодильника прозрачный пакет с сэндвичем, намазанным арахисовым маслом.
– Pindakaas. – Свен глубже загребает крышкой, толкая каноэ вперед.
Лотта решительно выкидывает сэндвич в воду, подносит палец к губам, чтобы Свен знал – про это молчок. А в пакет сует свой телефон, аккуратно запечатывает сверху, с краю вдувает воздух, и телефон оказывается в надувном пузыре.
– А еще пакет с замком может быть и flotatie-устройством, – объявляет она поставленным голосом бортпроводницы голландской авиакомпании.
Свен усмехается и поправляет:
– Плавучим.
Между тем телефон в пакете продолжает вести запись. Лотта наклоняет его под углом от себя, чтобы камера смотрела вперед.
– Как думаешь, что там? – Свен кивает в сторону огней, пока все очень далеких.
– Гигантские светляки, – с затаенным восторгом произносит Лотта. – Американские светляки!
– Стадо мастодонтов со светящимися бивнями.
– Воздушные медузы! – добавляет Лотта чуть тише, словно шепчет молитву.
– А бывают древесные губки, которые светятся? – спрашивает Свен. – Я серьезно, nu.
– Сейчас, – поправляет Лотта мечтательным шепотом. – Это индейцы! Они раскрасили лица и тела – готовятся напасть!
– Вот узнает об этом Джон Уэйн Гейси – им точно не поздоровится, – заявляет Свен со знанием дела, и Лотта хихикает.
– Да этот Джон Уэй… – начинает она и осекается, потому что Свен дернулся, отпрянул от борта и выдернул из воды руки – с них свисает что-то длинное. Он встает, пытается это стряхнуть, и каноэ опасно накреняется, Свен теряет равновесие и падает в воду с другой стороны, и его мужское достоинство ускользает от жадного глаза камеры.
Он проваливается под воду почти без звука, раз – и нет.
Лотта, оставшись в каноэ одна, неуверенно поднимается, тыльная сторона ладони взлетает к носу, ко рту – защититься от запаха, исходящего от тягучей гадости, которую Свен затащил на борт.
Ее мутит, на коленях она отползает от этой жути подальше.
Каноэ занесло… во что? В ковер из водорослей? В озерные нечистоты? Здесь, на такой высоте над уровнем моря, ведь в придорожных ямах еще лежит снег?
– Свен! – кричит она в черноту, что наползает на нее со всех сторон.
Девушка обхватывает себя руками, садится поудобнее, поджав ноги.
Свена нет.
Тут она понимает, что именно так пахнет: рыбьи внутренности. Кто-то из горожан наловил много рыбы, выпотрошил ее прямо здесь и выкинул за борт потроха, кишки и прочие несъедобные части, те сплелись со свернувшейся кровью и превратились в вязкую плавучую дрянь.
Она снова кашляет, закрывает глаза, борясь с приступом тошноты.
Может быть, это вовсе не рыбы, пойманные сетью, – в Америке же запрещена ловля во внутренних водоемах? – а одна-две по-настоящему здоровенные рыбины с самого дна озера. Осетр, щука, сом?
Свен в этом разбирается. Его дядя – рыбак.
– Свен! – зовет она снова. Что за дурацкие игры!
Не в ответ на зов, а скорее потому, что кончился воздух в легких, Свен выныривает на поверхность футах в двадцати слева от Лотты.
– Gevonden! Поймал! – орет он и машет над головой ярко-белой крышкой от мини-холодильника.
– Вернись! – зовет Лотта. – Хватит с меня этих громадных светляков!
– Мастодонтов! – кричит Свен, хлопая крышкой по воде, и слышать этот громкий звук Лотте почти невыносимо, ведь он привлекает лишнее внимание. Она смотрит на огни на дальнем берегу – вдруг те повернулись в их сторону?
Лотта берет телефон в воздушном пакете, встряхивает так, чтобы повернуть камеру к себе, и говорит на идеальном английском:
– Ненавижу тебя, Свен! Мне холодно и страшно, и когда спросишь себя, что сделал не так, почему тебе ничего не перепало в штате Айдахо, – проиграй эту запись и все поймешь.
Она запихивает телефон под перекладину ближе к носу каноэ, там есть укромный уголок, куда помещается надутый пакетик с телефоном внутри.
– Греби сюда! – просит Свен. – Не хочу прикасаться к этим… этим волосам!
– Это не волосы! – кричит в ответ Лотта. – Это рыбьи кишки…
Фраза повисает в воздухе, потому что Лотта вдруг ясно чувствует – кто-то стоит у нее за спиной. Понятное дело, стоять там никто не может, ведь за спиной у нее озеро. И все же она резко оборачивается – краем глаза она точно видела тень, но сейчас там ничего нет.
– Ламинария, что ли? – спрашивает Свен. – Как это будет по Engels?
– По-английски, – поправляет Лотта, с трудом сдерживаясь.
– Черт с ним, с английским! – сердится Свен. – Hetishaar!
Но это не волосы.
Будь это волосы, тогда получается… Лотта в растерянности: получается, что лось, медведь или ковбойская лошадь умерли прямо здесь, или сюда приплыл раздутый труп, а потом лопнул от жары и залил все вокруг мохнатым фонтаном из запекшейся крови.
Каноэ во что-то врезается, но в воде ничего быть не должно – значит, догадка верна?
Девушка вскрикивает, по лицу бегут слезы, дыхание сбивается – она на грани истерики.
– Свен! – кричит Лотта, крепко держась за борт каноэ, и вместо очередного глухого удара слышит звук мелких шажков – даже не всплески, просто рябь на поверхности воды. Косяк рыбы? Летучие мыши прилетели половить насекомых над поверхностью озера? Контейнер с мусором, который швырнули в воду днем и он никак не доберется до другого берега?
Что бы то ни было, она отодвигается подальше.
– Свен, Свен, Свен! – повторяет она, с каждым разом все тише – ей кажется, что голос делает ее мишенью.
Зачем их вообще понесло в Америку?! Тоже мне, большое приключение!
Лотта оборачивается к пирсу, к свету, который точно настоящий, и вдруг тот мигает, гаснет и зажигается вновь – нет-нет, не гаснет, просто между ней и источником света что-то прошло.
Через несколько секунд по воде грязным намеком разносится хлюпающий звук, похожий на влажный треск. Оттуда, где был Свен? Или она сместилась, и где теперь Свен, непонятно.
Лотта встает, чувствуя себя беззащитной как никогда, хотя темнота такая, что даже рук не видно.
Она едва не падает за борт – это вдруг стал кричать Свен. По-голландски, по-английски, по-человечески, только совсем первобытно – так вопят лишь раз в жизни, понимает Лотта.
Все, что Лотта может разобрать – Wat is er mis met haar mond? Потом раздается бульканье, и голос резко обрывается.
Лотта пытается грести к берегу, прочь отсюда, прости, Свен, прости, и ты, Америка, тоже прости, зря мы нарушили твой покой ночью, проехали бы себе через Айдахо, она всем так и скажет, нечего делать в этой Америке, если только выберется…
Рука девушки погружается по локоть в ковер из волос, гнили и кишок, эта дрянь свисает с нее волокнами, заползает в каноэ, обволакивает ее, но она не обращает внимания, лежит на животе и изо всех сил гребет к берегу; кончики пальцев пробиваются вниз, где вода еще холоднее.
Раз, два, двадцать раз, а потом рука касается чего-то твердого. Ей чудится: в замедленной съемке возникает мертвая лошадь и плывет под водой, подушечками пальцев Лотта проводит по белому ромбу меж лошадиных глаз, от легкого прикосновения огромное мертвое тело погружается еще глубже.
Лотта отскакивает, прижимает руку к себе, и тут мимо проплывает то, к чему она прикоснулась – белая крышка холодильника, вся в красных пятнах.
Девушка мотает головой – нет-нет, не может быть! Потом – что еще ей делать? – переваливается за борт с другой стороны, борется со щупальцами гнили, которые лезут ей в рот, тянутся к горлу, наконец вырывается на волю и что есть силы гребет к тусклым огням Пруфрока, как бывалый пловец начальной школы на соревнованиях по плаванию.
Телефон, оставшийся в тусклом пакете, продолжает вести съемку – пустое алюминиевое каноэ, размытый угол мини-холодильника. Телефон помалкивает, но слушает.
И слышит, как Лотта вскрикивает.
Но крик тут же обрывается.