Млечный путь № 1 2018

Мария фон ЮСЕФССОН
ПРОЩЕНИЕ

Бюргер был уже достопочтенным господином в возрасте, имел небольшое фотоателье в Мюнхене, жену и двоих взрослых сыновей. Жизнь его была спокойной, размеренной и сытой. Сыновья готовились к поступлению в институт – они были близнецами – жена все никак не могла решить: разводиться ей с Бюргером или нет, а собака так и не научилась приносить ему утром газету в кровать…

Это случилось в промозглом феврале 75-го. Он – заснул. Ему снился Суд. Впереди на возвышении сидел Судья: мрачный, огромный и угловатый. По правую руку от судьи сидел какой-то светлолицый человек с крыльями за спиной и свечением над головой, а по левую… Командир его карательной бригады, в которую он входил во время войны. У командира бригады теперь были рога на голове, а вместо стоп – копыта. «Все по канонам, как по книжке», – подумал Бюргер и ухмыльнулся, довольный остротой своей мысли и начитанностью.

А между тем Суд уже начался.

– Введите всех жертв подсудимого! – взревел Судья

И Бюргер увидел огромную толпу людей. Там были женщины, мужчины, старики, дети… Очень много детей. И самое страшное было то, что Бюргер их узнал. Да. Это были все, кого он убил во время войны. И это был его Суд – он теперь это понял. Его судили.

– Что будем с ним делать? Решение, естественно, буду принимать я – и только я – но, ради приличия, могу и ваши предложения выслушать.

Сказав это, Судья повернулся по очереди, сначала к Светлому, потом к командиру бригады Бюргера, который, по-видимому, к тому времени уже успел стать настоящим чертом. Или он всегда им был?

– Я предлагаю внезапную остановку сердца. Раз – и все… – Черт сладко зажмурился и даже замурлыкал. Придумывать сценарии смертей было для него любимым хобби.

– Думаю, дать возможность самому осознать, что он наделал… – Светлый задумался и заскучал.

– Нет, это все не то… Умирать ему еще рано, но отбывать наказание, ткскзть, пора уже сейчас, после смерти на него у непарнокопытных – он указал рукой на черта – другие планы…

Судья внимательно посмотрел на Бюргера, посчитал что-то в уме, чиркнул быстро закорючку в блокноте – потом оглядел толпу жертв подсудимого…

– Есть идея выбрать одного из вас проводником наказания, который будет являться подсудимому во сне каждую ночь, пока… Пока все вы его не простите. Так что, может быть, придется это делать вечно. Есть волонтеры?

Толпа людей стояла молча, потом начала постепенно гудеть – и наконец из нее вышла маленькая девочка – очень хорошенькая. За спиной у девочки стояла молодая женщина, по-видимому, ее мать.

– Я хочу. Можно?

– Конечно, можно! Как тебя зовут, малышка?

– Леся. Мне было 4 года, когда он меня застрелил в упор, вместе с мамой. Мы плакали, а он смеялся. Мою маленькую сестру мама отдала бабушке, ей удалось убежать с ней в лес. Сестра сейчас жива, у нее все хорошо. Он и их хотел убить, целился им в спины, но, почему-то, не спустил курок…

Мать гладила девочку по голове и шептала что-то ей на ухо.

– Не волнуйся, мамочка, я справлюсь. – ответила девочка. – Когда начинаем? – решительности девочки мог позавидовать любой главнокомандующий.

– Ну, раз так, то приступай немедленно! – судья улыбнулся девочке и стукнул своим молоточком по столу. – Так тому и быть! – рявкнул он, обращаясь ко всем присутствующим.

Суд постепенно превратился в какой-то пестрый комок, который кто-то быстро комкал, потом стало темно – а потом Бюргер проснулся.

Он лежал в больничной палате. Врач задавал какие-то вопросы, помнит ли он свое имя и кто он такой – да, он помнил. Он ответил. Оказалось, что он неделю назад упал в обморок, и с тех пор пребывал где-то между жизнью и смертью.

Жена плакала, дети балагурили, подшучивали над отцом, все как-то оживились – и Бюргер совсем забыл про свой сон. Напрочь. Ну – мало ли что может присниться? Ему иногда такая чушь снилась, что помнить все это было совершенно бессмысленно.

Но решение Суда, все-таки, вошло в силу – Бюргер понял это в первую же ночь.

Она к нему пришла – и стала говорить. Она рассказывала про себя, про маму, про маленькую сестру. Кем она хотела стать, когда еще была жива, в какие игрушки играла, о чем думала. Она говорила – а Бюргера разрывало изнутри. И каждый раз, когда он просыпался утром, он был растерзан в клочья.

Он уже привык. Он уже не боялся засыпать – напротив, принимал это, как должное. А она опять ему рассказывала про своих друзей, про день рождения лучшей подруги, про цветы, которые она собрала для мамы летом. Счастливые воспоминания чередовались воспоминаниями о страхе смерти. Как их с мамой куда-то повели, как маму заставили что-то копать. Как мама плакала, просила пощадить Лесю, говорила, что она еще маленькая… Как Бюргер смеялся…

Бюргер не мог понять, как он мог все это тогда делать. Может, им в еду что-то подмешивали? Ну, не может нормальный человек быть таким зверем…

Он привык к своему чувству вины, им была прошита вся его жизнь, как красной толстой нитью. Он научился с этим жить, и каждый вечер засыпал, понимая, что он это заслужил.

Так продолжалось каждую ночь, много лет. Но – внезапно все закончилось. Леся больше не приходила. Вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, Бюргер глубоко задумался – и решил выучить русский язык, поехать в Россию и найти сестру Леси.

Русский язык давался Бюргеру с трудом. Другая языковая группа, сложное произношение… Но Бюргер был упорен, и через год уже мог объясниться по-русски без особого труда.

Через пару лет Советский Союз распался. Границы открылись.

Чтобы найти сестру Леси, Бюргеру пришлось перелопатить все возможные справочники. В конце концов он решил сначала съездить в ту деревню, где жила Леся. Может, там кто-то помнит их семью…

Семен Иванович, пожилой мужчина, поначалу очень не хотел разговаривать с Бюргером – немец же. Семен Иванович сам воевал, и слышал, как немцы зверствовали в его родной деревне, но Бюргер ему что-то наврал про какие-то дальние родственные связи – и он сказал, наконец, где ему искать сестру маленькой девочки Леси, погибшей в войну.

В Новосибирске, где Ольга Павловна жила вот уже много лет, была весна. Теплый май, солнце, цветы. Дочь еще не вернулась из института, и на плите дымился борщ, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял опрятно одетый старичок и смущенно улыбался.

– Здравствуйте. Меня зовут Бюргер. Я…

– Я знаю кто вы. – Ольга Павловна прервала его, не дослушав. – Мне Леся снилась несколько раз, про вас рассказывала. Она просила вам передать, что вы прощены. Больше она вам сниться не будет, можете спать спокойно…

На столе перед Бюргером стояла ароматная тарелка борща. Ольга Павловна, подперев подбородок рукой, сидела напротив него и внимательно рассматривала человека, который когда-то целился им с бабушкой в спины, когда они убегали в лес. Из раскрытого окна был слышен детский смех, по радио рассказывали что-то садоводческое…

Старый Бюргер плакал.

Леонид АШКИНАЗИ
КОГО И ПОЧЕМУ НАДО ЖАЛЕТЬ

Иногда из сора растут цветы, иногда наоборот, но важно – что выросло. Не вижу ничего дурного в том, что случайно сказанное коллегой Е. К., кстати – автором ТрВ, натолкнуло вашего покорного слугу на некое рассуждение, которое я робко предлагаю вниманию Великого All’а.

Обсуждая статью некоего автора (в итоге не принятую), коллега гуманно заметила – он старенький, его можно пожалеть. Я взвился, как факел над газовым месторождением: за что? Жалеть надо не стариков, а молодых!

Те, кто прожил большую часть своей жизни в СССР, кто честно трудился на благо людоедского режима, кто голосовал за и не делал ничего против, – все подельники людоедов. И при эмиграции принимающая сторона должна была бы брать с них по символическому деревянному рублю – в погашение расходов остального мира на защиту от агрессии, потенциальной и реальной, военной и «мирной», экономической и пропагандистской, вежливой и хамской. Да, были те, кто выходил на площадь, были и те многие, кто копил материалы, кто писал книги и дневники, кто распространял книги и информацию, собирал архивы, пытался объяснять детям, почему ходит, втянув голову в плечи и так далее. Многое из этого оказалось важным или еще окажется важным для будущего. Очень трудно взвесить за и против, и уж точно – не призываю я к карам и санкциям.

Мне говорят: а врач, который лечил, учитель, который учил писать (да, следом шло сочинение про лично главпахана) или считать (да, всех, пусть даже и пионеров), инженер, который строил дом, железную дорогу или канализацию, – в чем они-то виноваты? Они честно жили в предложенных условиях. А условия эти они не сами построили – получили от предыдущего поколения в еще более гадком виде. Легко быть добрым и законопослушным, если система поощряет именно такие качества. А если ты родился в Арканаре? Так я еще раз говорю – не зову Фемиду и Росгвардию, а просто говорю – подельники. В разной мере. Кто-то грабит, кто-то стоит на стреме, кто-то делится информацией, кто-то перепродает краденое, кто-то просто любит вора и обеспечивает ему душевный комфорт. Мера греха очень разная, да. Но осознайте – она есть.

Так что возраст – не аргумент! Можете уступить место в метро, но знайте: это может быть борец с режимом, с тюрьмой и лагерем за спиной, а может – строитель лагерей или простой охранник, стрелявший в зэка, может – тихий клерк, который просто был «за», а может – разработчик мерзкого оружия, который по сей день жалеет, что ядовитость токсинов ограничена. Но даже если это не исчадие ада, некогда обласканное, заслуженное и награжденное, а простой человек – он часть, он работал не только на людей, но и на государство, он укреплял. И нечего его жалеть – он получил то, что заслужил. Режим, который сейчас измывается над ним, ради своих безумных идей отнимает у него пенсию, гробит его медицину – это и его порождение. «Ты еси сотворивший сие».

Жалеть надо молодых. Им-то – за что?! Режим жил, загаживая землю и воду, спаивая граждан и изгоняя из страны небезразличных; мы оставляем после себя дряхлое, устаревшее, изношенное. Оставляем – именно им. Да, есть острова и оазисы, есть те, кто добыл какие-то деньги (иногда, как положено, нехорошо пахнущие) и делает науку. Я как раз по роду работы вижу этих людей, общаюсь с ними, радуюсь за них, но – это острова и оазисы посреди пустынь и болот. Жалеть надо молодых.

Потому что в нормальном цивилизованном мире хоть генетика у всех разная (не все Эйнштейны, Туполевы и Брумели), но остальные стартовые условия для детей должны быть одинаковыми. Доступ к образованию, к культуре и к служебной лестнице должен быть одинаковым. Мне говорят – есть аргумент против: если общество много берет на себя, то оно лишает стимула родителей и, как ни странно, разлагает семью. Так что тут надо аккуратно и дозированно. Согласен, идеала нет, но чем общество цивилизованнее, тем ближе возможности. Каждый должен иметь возможность – а дальше вопрос работы и способностей, способности работать и работы над способностями. Древний Китай и современная Америка цивилизованнее СССР, а нынешняя Россия – увы, наоборот. Троечники и плагиаторы, пришедшие к власти, вынуждены гнобить и гробить все, что несет – по их убогому мнению – угрозу их растущему и крепнущему благополучию.

Есть универсальный вопрос, он же прекрасное возражение, когда кто-то говорит или пишет, что все или что-то плохо. Это спросить: а делать-то что? 90% не найдутся, что ответить, и вы выиграете по очкам – в глазах окружающих дам и главное – в своих.

Но в данном случае вы получите от меня ответ. Не факт, что правильный, но зато мячик будет на вашей стороне. Мой ответ: помогать хоть чем-то молодежи, лучше всего – преподаванием английского языка и разъяснением, где они сегодня утром проснулись, на втором месте – преподавание математики и компьютерных дисциплин и далее по списку, см. объявления с вакансиями в цивилизованных странах. Придумайте возражение, а я пошел к доске. Потому что звенит звонок и аудитория меня ждет.