Малютка Эдгар

6. Анна

Сколько времени должно пройти, чтобы спокойная уверенность сменилась тревогой, а тревога переросла в страх? Это зависит от условий. В хорошем месте некоторым требуется целая жизнь. В подвале музея Анне хватило десяти минут, хотя место было, вроде бы, не самое плохое. Только все тот же звук действовал на нервы: какой-то чертов аббат Фариа, прокопав туннель длиной в пару тысяч километров, решил выбраться на волю именно здесь.

Спустя пять минут, не дождавшись возвращения Алекса, Анна начала одеваться. Она старалась делать это очень тихо, отчетливо осознавая бессмысленность подобной осторожности. Костюм подарил ей некоторую иллюзию защищенности, но ненадолго. Когда свет в подвале погас, все ее иллюзии потеряли какое-либо значение. Даже иллюзия времени.

Она осталась в абсолютной темноте, один на один со страхом. В первый момент у нее перехватило дыхание; потом она обнаружила, что дышит слишком громко. Гроза продолжалась, но бушевала теперь где-то очень далеко за пределами каменного мешка. Эффект шумного дыхания, похожего на пересыпающийся песок, был знаком ей по множеству фильмов; в изоляции, под воздействием реальной или мнимой угрозы, пропорции ее привычного мирка стремительно менялись. Жизненное пространство сузилось до размеров трепещущего тела, и на этой зыбкой границе пульсировала кровь – приманка для хищника, чересчур очевидная, чтобы потенциальная жертва могла надеяться уцелеть.

Ей захотелось исчезнуть, превратиться в нечто вроде тени, растворить во мраке предательское тело. Это была странная девиация инстинкта самосохранения, зовущего упасть в черную дыру. Сползая в темный ледник страха, она поняла, что ей не за что зацепиться. Шум крови в ушах сделался невыносимым, а затем пошел на убыль. Она застыла с гримасой боли на лице, обращенном внутрь.

У нее возникали кое-какие рациональные мысли, напоминавшие отблески бродяжьего костра в заброшенном доме: «гроза – молнии – короткое замыкание – авария – отключение электричества». Возможно, в этом заключалось простейшее объяснение происходящего, но не для Анны. Сейчас, когда зрение стало бесполезным, слух – невменяемым поставщиком новых порций страха, а обоняние вообще ни о чем не сообщало, она могла довериться разве что осязанию. Она поняла, что значит быть слепой в мире, полном кривых королей. И шестерок.

Стоило ей протянуть руку, как та наткнулась на что-то холодное. Еще не осознав как следует ощущения от этого прикосновения, Анна испытала настоящий шок – до сих пор она пребывала в уверенности, что от ближайшей стены ее отделяет минимум десяток шагов. Да, преграда была холодной, как положено стене, но при этом мягкой, будто чье-то тело. Остывшее тело. А потом «тело» отпрянуло. Анна с трудом сдержала крик.

Что-то менялось вокруг нее… либо что-то случилось с ее рассудком. Она не могла потерять ориентацию и незаметно для себя переместиться – если только не выпала из реальности на пару секунд… или на более долгий срок.

Мысль о времени снова вернула ее к попыткам найти опору для самоощущения – идол собственного образа таял, оплывал, стекал жирными каплями в окружавшую ее восковую тьму. Анна начала ощупывать себя, чтобы убедиться: по крайней мере от нее еще осталось это… и это… и это. Беспорядочно блуждавшие пальцы набрели на мобильный телефон, лежавший в кармане костюма.

Казалось бы, что могло быть проще: один звонок – и все закончится. Почему же нет облегчения? И ни малейшей надежды? Она даже боится нажать клавишу, потому что тогда вспыхнет бледный свет, и в этом свете она увидит… что?

Место, где она потеряет себя навсегда.

«С чего ты взяла, истеричка, что до сих пор ты себе принадлежала?» Это несколько отрезвило ее. В самом деле, кому удавалось заглянуть в темную комнату под черепом? И разве хоть кто-нибудь нашел там свою черную кошку? Она сомневалась. Голодная черная кошка сомневалась тоже. Вернее, знала, что ей никогда не наесться досыта.