Хюбрис, или В тени маяка

Часть первая На пути к маяку

Я был в таком месте, о котором ничего нельзя рассказать, и вот меня разбудил телефонный звонок. Вначале я не понимал, что это, откуда доносятся тревожные звуки, а когда понял, внутри все застыло в ожидании: что теперь? кто на этот раз?

Я уже нахожусь в том неромантическом возрасте, когда от ночных звонков не ждешь ничего хорошего. Да, иногда меня терзает бессонница; случается, я пишу по ночам, но, если бы это зависело от меня, я выбрал бы спокойный сон с двадцати трех до пяти, а вдохновляться предпочел бы на свежую голову. К сожалению, все реже голова бывает свежей. Это не поэтический экспромт, а констатация прозаического факта.

Я хоть и ленив, но еще не настолько стар, чтобы поставить телефон возле кровати. Луна за окном светила так ярко, что я различал стрелки на циферблате настенных часов. Было около двух. Дай бог, чтобы кто-то ошибся номером. Это я переживу. Ничего страшного, засну снова.

Я прошаркал к аппарату, стараясь не наступить на Зака – этот пес не имеет постоянного места и спит где попало. Странная собака, которая, наверное, думает обо мне: странный хозяин. Иногда у меня возникает ощущение, что я для него и не хозяин вовсе, а кто-то вроде случайного встречного, тоже пережидающего плохие времена в тихом месте. Учитывая обстоятельства, при которых он попал ко мне, это вполне могло оказаться правдой.

В шаге от телефонного аппарата я едва не поддался искушению развернуться и направиться в туалет. Физиологический позыв был слабоват, но с мочевым пузырем договориться иногда проще, чем с неизвестностью. Не тянул ли я время? Ну правильно, пытался. Есть у меня такой грешок – все чаще выбираю бездействие, а затем гадаю, постиг ли я мудрость недеяния или попросту струсил. Я надеялся, что тот, на другом конце провода, отвяжется, потеряет терпение… или потеряет надежду. Последняя мысль была моей ошибкой. Я угодил в ловушку долга. Никому не хочется быть последним человеком, которому какой-нибудь самоубийца звонил перед смертью и не дозвонился. Нельзя давать бессоннице еще один повод для визита – у нее на руках и без того слишком много козырей.

Я снял трубку:

– Алло?

– Илья, это ты? – Голос Елены, жены Давида.

– Я.

– Давид пропал.

Так, начинается.

– С чего ты взяла?

– Его мобильный не отвечает. Он не звонил мне уже больше двух недель. Я попросила Марка связаться с ним по электронной почте и этому… как его…

– Скайпу?

– Да.

– Ну и что?

– Ну и ничего. Я чувствую: что-то случилось.

Это аргумент. Лет двадцать назад я попросту отмахнулся бы или сказал ей: «Не бери в голову», – но с тех пор кое-что изменилось. Я стал осторожнее. А кроме того, теперь гораздо больше доверяю интуиции. Чему еще доверять, когда традиции истлевают и жизнь становится все абсурднее?

– Давай по порядку, – я попытался ее успокоить. – Когда ты видела его в последний раз?

– Перед отъездом на этот его дурацкий маяк, месяц назад. Потом он звонил оттуда пару раз, говорил, что скоро вернется и что книга продвигается отлично.

– Какая книга? – ляпнул я и спохватился: – А, ну да, ну да.

Но было поздно.

– А разве… – начала Елена, затем на том конце провода повисла зловещая пауза. Я ругал себя последними словами.

– Илья, – сказала она наконец голосом, остывшим до точки замерзания, – я все поняла. Вы с ним не пишете никакой книги! – (Если бы она знала, до какой степени права.) – Этот ублюдок меня обманывает, а ты, сучий потрох, его покрываешь! Если ты сейчас же…

– Ну-ну, полегче! – оборвал я ее, пока она не разошлась. Хуже женской истерики может быть только мужская сплетня. – Никто тебя не обманывает, а если и обманывает, то я здесь ни при чем. Да, на этот раз он решил что-то там накалякать без меня, ну и какого хрена ты орешь?!

Я сам начал заводиться. Где-то за спиной недовольно заворчал Зак. Вот поганец. Надо будет напомнить ему при случае, кто у кого живет. У пса мерзкий характер, но к Давиду он относился терпимо. Тот называл его Заккарией, а иногда Захером.

– Так, ладно, – сказала Елена неожиданно деловым тоном. – Если ты сейчас мне врешь, я тебя больше не знаю и знать не хочу. А если не врешь, то помоги.

– Чем же я могу тебе помочь?

– Скажи, где находится этот долбаный маяк.

Приехали. Я очутился между двух огней. Давид мне друг, а все истины относительны. Ну и что прикажете делать в такой ситуации? Впрочем, даже спросонья, пойманный врасплох посреди ночи, я понимал: сдавать маяк нельзя. Тут надо кое-что пояснить. Несмотря на явную и вполне искреннюю приверженность «семейным ценностям», Давид сумел ловко обустроить свое жизненное пространство и оградить его от вторжения посторонних. Что касается творческого процесса, тут посторонними считались даже его обожаемые домочадцы, и в некоторые места им доступа не было. «Иначе я просто не написал бы ни строчки, – говорил он. – Старый Рафа торчал бы у меня в кабинете и поминутно лез бы смотреть порносайты, а Ленка сверлила бы башку насчет благоустройства дачи…» Ну и так далее.

По старой привычке я пытался тянуть время:

– Зачем? Ты собираешься туда поехать?

– Да!

– Плохая идея. Это довольно отдаленное место, и добраться туда не просто. Давид специально выбирал, чтобы его там никто не беспокоил. А если он просто выбросил мобилу и пишет, как проклятый? Представляешь, что он с тобой сделает, когда тебя увидит? А меня так просто с дерьмом смешает…

– Чем дальше, тем я сильнее убеждаюсь, что ты, падла, его покрываешь.

– Закрой пасть, Елена. – Настал момент выложить главный козырь. Тем более что мой старый, но все еще надежный «ниссан патрол» со вчерашнего дня был снаряжен в путь. – Я сам туда съезжу и все выясню.

Такого поворота она не ожидала. Еще недавно я тоже от себя такого не ожидал. Однако бывают обстоятельства, когда даже лежачему камню приходится отправляться в дорогу.

– Нет, – заявила Елена, переварив мое предложение. – Я хочу видеть тварь, с которой он кувыркается.

– Что ты несешь? Нет никакой твари. Есть только книга, которую надо сдать до конца месяца.

Пока говорил, я сам в это верил. Ну, почти верил.

– А то что будет? – спросила она тихо.

– В смысле?

– Что будет, если вы с ним, а вернее, он не закончит книгу в течение месяца?

– Неустойка, – начал сочинять я. – Штрафные санкции. Очень плохо для репутации. Как ты знаешь, в октябре – Франкфурт…

– Не верю, – сказала она. – Не верю ни единому слову. Я еду с тобой.

Оп-па. Только этого мне не хватало – Елены на переднем сиденье. Учитывая, что это место давно облюбовал мой пес, поездочка получилась бы та еще. Меня это категорически не устраивало. Достаточно и того, что я вообще оторвал задницу от любимого дивана. При всем уважении, жена Давида в больших дозах мне противопоказана. Я не знаю, что с ней делать и как себя вести. На мой вкус, она не настолько привлекательна, чтобы соблазнять ее, рискуя хорошими отношениями с моим номинальным соавтором. А видеть в этой женщине просто собеседника, друга, советчика – нет уж, увольте.

В общем, я не смог придумать ничего лучше, кроме как пообещать ей все, что она хотела, и выехать пораньше. Без нее, разумеется.

Кажется, она заподозрила нечистую игру, но, слава богу, мы живем в разных концах города, а их машину наверняка взял Давид. Правда, существовали такси, но тут уж я вывернулся наизнанку, чтобы убедить ее до утра не дергаться, а затем подробнейшим образом обсудил с ней, где, когда и в какой позе я буду ждать ее на своем «ниссане» и что нужно взять с собой, чтобы успешно одолеть трудности дальнего пути.

Под конец она чуть ли не прониклась ко мне благодарностью – мне явно удалось ее обнадежить. Я чувствовал себя сволочью и понимал: пропал остаток ночи. Хоть собирайся и езжай прямо сейчас. Но я ненавижу, когда нарушаются мои планы, даже вынужденные, даже в мелочах. Кроме того, я испытывал нешуточную тревогу, которая за пределами дома, в ночной темноте, грозила перерасти в беспричинную панику. Хотя, если я не осознавал причин, это не значит, что их не было. В любом случае, я надеялся, что, как это случалось прежде не раз, при утреннем свете морок рассеется и пресс обязательств покажется легкой озабоченностью.

Ждать оставалось недолго – пару часов. Я включил торшер и уселся в старое, идеально продавленное под мой геморрой, кресло, в котором обычно читаю или слушаю музыку. Зак тотчас взобрался на освободившийся диван и развалился на нем лапами кверху. Ну ладно, так и быть, почему не побалдеть напоследок. Настроения читать у меня не было; я решил послушать что-нибудь ночное, меланхолическое, соответствующее текущему моменту. Выбрал Торда Густавсена, под которого и продремал до рассвета.

Я стоял над унитазом, когда раздался следующий звонок. Грешным делом подумалось, что это сучке Елене не терпится и она решила меня простимулировать. В принципе, время от времени я действительно нуждаюсь в побудительных пинках. Но не сегодня. До телефона я добрался примерно после двадцатого звонка. Приготовился отбивать атаку взвинченной женщины, снял трубку, рявкнул «Да!» – и услышал голос Марка, который выпалил, глотая половину звуков:

– Дядя Илья, мама в больнице, подозревают инфаркт.

Ну что вам сказать? Если буду отрицать, что испытал облегчение, вы все равно не поверите, а если признаюсь в нехристианских чувствах, рискую прослыть маленьким чудовищем, относительно безопасным только благодаря своей исключительной лени. Короче говоря, я уже бормотал слова сочувствия, когда шестнадцатилетний оболтус вдруг заявил:

– Я еду с вами.

Значит, за минувшие пару часов она успела рассказать сыну о нашей договоренности, как следует накрутить его и заработать сердечный приступ. Когда меня припирают к стенке, я начинаю отчаянно сопротивляться – просто из принципа.

– Нет, дорогой, – сказал я с лицемерной заботой, – а как же мама? Нельзя оставлять ее сейчас…

– За ней присмотрят дед и бабушка. Самое главное, что я могу для нее сделать, это найти отца.

– Это она тебе сказала?

– Она в реанимации, меня к ней не пускают.

– Извини. – Ясно было, что парень растерян и подвержен диаметрально противоположным порывам. Я постарался направить его юную нерасплесканную энергию в нужное мне русло. Когда семья большая и дружная (а у Давида семья именно такая) и все готовы горой постоять друг за друга, не так-то легко увернуться от последствий их трогательной взаимной заботы. – Я поеду сам и сделаю все, что смогу. Буду держать тебя в курсе. Ты номер своего мобильного не менял?

– Нет.

Я заверил парня, что, если его отец действительно исчез и я нападу на какой-нибудь след, то сразу же ему сообщу.

Положив трубку, я решил побыстрее отправиться в путь, пока моим намерениям не помешал очередной звонок. Позавтракать можно и в дороге. Я ограничился чашкой крепкого кофе, а также залил полный термос на перспективу. Зак к тому времени уже окропил абрикосовое дерево в моем старом заброшенном саду и намекал, что неплохо бы пожрать, то есть с грохотом возил по полу свою миску. Пришлось покормить проглота, который никогда не бывает сытым.

Пока он набивал брюхо, я закрыл окна, проверил газ, заднюю дверь и опустил роллеты. В доме нет ни денег, ни драгоценностей, но мне очень не хотелось бы, чтобы какой-нибудь дегенерат насрал на мой сильно потертый ковер или утащил мою стереосистему, не говоря уже о книгах, виниловых пластинках и компакт-дисках, которые я собирал долгие годы. Дело не в иллюзиях материального свойства; я прекрасно знаю, что это всего лишь бумага, куски фольги и пластика, а то, что на них запечатлено, – не более чем мое лекарство от пустоты и скуки, может быть, даже галлюциноген, уводящий от реальной жизни. Но у меня было предчувствие, что очень скоро я столкнусь с так называемой реальной жизнью лоб в лоб, и у меня это, черт возьми, не вызывало ни малейшей радости. Да, не вызывало ничего, кроме раздражения и заведомой усталости.

Напоследок я обвел взглядом комнату и, конечно, не избежал писательского соблазна «покачать» ситуацию. Явилась мысль: возможно, ты видишь это в последний раз. Я поспешно ее прогнал. Дьявола нельзя провоцировать; с ним можно до поры до времени играть в прятки – но, если играешь, тогда, по крайней мере, сиди тихо и не высовывайся.

Я вывел из гаража «патрол», запер ворота и двери. На часах было шесть с минутами. «Ну, с богом», – сказал я самому себе и выехал на дорогу. Пока дом не скрылся из виду, Зак смотрел назад и тихо поскуливал. Такого с ним раньше не бывало. Не оглядывайся на дом свой, пес.

Чтобы немного взбодриться, я включил FM-станцию, передававшую рок, и дал себе слово, что хотя бы попытаюсь получить от удовольствие от поездки, чем бы она не закончилась. Я еще помнил времена, когда был менее тяжел на подъем, а на том месте справа от меня, где сейчас лежит этот блохастый кобель, сидела Ирка. М-м-м, Ирочка… Мечта, а не женщина. Я имею в виду, мечта закоренелого холостяка. Она никогда ничего не требовала, ни на чем не настаивала, ничего никому не доказывала. Она просто была – и спасибо ей за это. За десять лет знакомства мы с ней ни разу не поссорились. Не возникало даже малейших напрягов, несмотря на мой махровый эгоизм и здоровенных тараканов в черепной коробке. Только не ждите от меня дешевой романтики, типа Ирочка погибла в автокатастрофе, и теперь я, одинокий и никем не понятый, хожу поплакать на ее могилку и тщетно ищу ее образ в каждой встречной женщине. Ничего подобного. Ирка жива-здорова (и дай ей бог всего самого-самого), обитает в Канаде, имеет свой книжный магазин и время от времени зовет меня к себе. Мне нравится думать, что у меня есть запасной аэродром. Может, когда-нибудь я, старый дурак, наконец брошу все, полечу к ней и забуду в ее объятиях о несбывшихся мечтах и самой смерти. Что меня здесь держит? Уж, во всяком случае, не басня о том, что писатель должен жить на родине, – достаточно вспомнить Набокова. Но об этом позже. Надеюсь, вы поймете. Хотя чаще всего я и сам себя не понимаю.

«Патрол» все еще неплохо чувствовал себя на трассе, а вот мой кошелек после первой же заправки почувствовал себя гораздо хуже, учитывая аппетит трехлитрового движка и нынешние цены на горючее. По моим прикидкам, денег должно было хватить на дорогу туда и обратно, но непредвиденные расходы могли пробить в бюджете черную дыру. Я думал об этом с содроганием. Не те времена, чтобы ездить автостопом, да еще со злобного вида дворнягой. «Эй, – сказал я себе, – это ты так получаешь удовольствие?»

Я отключил мозги и присмотрелся к пейзажу. То ли у меня проблемы с восприятием, то ли это проклятая богом страна – хоть убей, я не видел ничего, что радовало бы глаз. Вероятно, могла бы порадовать природа, если бы не была до такой степени искалеченной, отравленной, загнанной в резервации. По обе стороны шоссе возникали то убогие фермы, то уродливые крепости новых феодалов, то посадки маленьких сосен – будущих жертв Нового года, то останки горелого леса. Только в небе еще сохранилась иллюзия свободы: облака плыли от края до края, да изредка мелькала быстрая птица. Последний раз я проезжал этой дорогой года три назад, и с тех пор мало что изменилось, а если изменилось, то к худшему.

Но кафе «Отдых» пока стояло на месте, его не прикрыли из-за недостатка клиентуры и не сожгли бандиты. Помнится мне, тут кормили вкусно и сравнительно недорого, что сейчас большая редкость. Я зарулил на стоянку и поставил машину с краю, так, чтобы из нее не было видно входа в кафе, однако Зак уже понял, чем для него дело пахнет, уставился на меня и угрожающе зарычал.

– Какого хрена? – сказал я. – Пожру и тебе принесу. Пятнадцать минут, не больше.

В ответ он схватил зубами ручку переключения передач и выдернул ее из сочленения. Ручка была обычной только с виду. На самом деле она сделана на заказ и представляет собой рукоять стилета, клинок которого в замкнутом положении полностью спрятан внутри полого рычага. Таким образом, в критический момент ручка быстро и неожиданно для нехорошего попутчика может превратиться в оружие. До сих пор критический момент не наступал, и я надеюсь, никогда не наступит. Я не беру попутчиков. Принципиально.

– Ладно, ну тебя к дьяволу. – Я не без труда забрал у Зака опасную игрушку, достал поводок и пристегнул карабин к ошейнику. После чего вылез из машины и направился с упрямым псом в близлежащий лесок, где он изнурительно долго метил территорию. В конце концов мне все-таки удалось притащить его обратно к машине и привязать к переднему бамперу. Не без злорадства бросив «Охраняй!», я оставил его скрежетать зубами и зашел в кафе.

Обстановка здесь была прежняя, меню знакомое, цены вменяемые. Обслуживала та же приветливая официантка. В небольшом зале сидело несколько дальнобойщиков, парочка ссорящихся влюбленных и одинокий байкер, чей «чоппер» я приметил на стоянке. Из подвешенного под потолком телевизора изливался поток говна, которое зовется новостями и заставляет поверить в то, что ты заперт в психушке размером с планету.

Подошла официантка; я заказал себе завтрак и пакет на вынос. Пока ждал выполнения заказа, украдкой разглядывал байкера. Меня всегда интересовала эта братия, только не те ее представители, что днем сидят в банках и офисах, а ночью выезжают попижонить и верят в то, что, оседлав «чоппер», они имеют свободу сзади. Этот, кажется, принадлежал к другой породе, в наше время совсем малочисленной, практически вымершей в эпоху GPS. Он выглядел как последний призрак безвозвратного прошлого. На нем была потертая, запыленная и потрескавшаяся кожаная куртка с волчьей головой на рукаве, а спину его я не видел, потому что он сидел ко мне боком. Я бы дал ему лет шестьдесят, хотя борода и морщины возле глаз, возможно, сильно его старили.

Он почувствовал мой взгляд, повернул голову и несколько секунд смотрел на меня в упор. Я уже говорил вам, что мне не нужны неприятности, особенно в самом начале пути? Не говорил? Так вот, они мне не нужны. Я отвел глаза и принялся рассматривать других посетителей кафе, не столь колоритных. Дальнобойщики были классическими типами, ни влево, ни вправо, а влюбленные что-то яростно шептали друг другу, сблизившись головами, – то ли обменивались претензиями, то ли разжигали страсть.

Байкер допил стакан, в котором была жидкость, очень похожая на кефир, рыгнул и выгреб из кармана деньги. Когда он разжал пальцы, у него на ладони оказалось много мятых купюр и на удивление много монет. Он долго возился и с теми и с другими, разглядывая купюры и монеты так, словно вспоминал, что означает и с чем соотносится их номинал. Наконец бросил несколько бумажек на стол и поднялся на ноги.

Это был грузный мужик почти двухметрового роста, с длинными волосами, забившимися под воротник куртки. Поскольку он направился, тяжело ступая, не к выходу, а ко мне, я пожалел о том, что не захватил с собой стилет. Хотя, может, оно и к лучшему – байкер выглядел опасным человеком, способным отобрать у писателя его «перо» и засунуть ему же в задницу.

Нависнув надо мной, он положил на стол свои здоровенные ручищи (на тыльной стороне левой был вытатуирован якорь, а на правой – картуш с девизом, написанным по латыни, в коей я ни бельмеса не соображаю). Я застыл в напряжении, стараясь на этот раз не отвести взгляда от его водянистых, грязно-зеленых, словно подернутых тиной, глаз, и прислушиваясь к наступившей в кафе тишине, которую нарушало только журчание рекламы из телевизора.

Байкер вдруг заговорил таким хриплым и сдавленным голосом, будто у него были застужены связки:

– Когда встретишь Хендрика, передавай ему привет от Райхеля. И еще: собираемся в ночь зимнего солнцестояния в Неоновой гавани.

– Вы меня с кем-то путаете, – сказал я, гадая, не проще ли в таким случаях соглашаться передать любые приветы.

– Путаю? Ну-ну. – Байкер криво ухмыльнулся, обнажив крупные желтые зубы, развернулся и направился к наружной двери. Там, где на столешницу опиралась его правая пятерня, лежала монета. Я хотел сказать ему об этом, потом сообразил, что это ни хрена не случайность и тем более не чаевые для официантки. Он оставил монету специально. Для меня.

Похоже, никто из посетителей этого не заметил. Конфликта не произошло, мордобоя не будет; в общем, ничего интересного. Все снова занялись собой, а я попытался заняться своей яичницей. Правда, теперь делал это машинально; внимание было поглощено монетой, но хватать ее я не торопился. Она была блестящей, современной на вид, довольно большой, похожей на юбилейную медаль из тех, которые когда-то отливали на заказ по всякому поводу.

Снаружи завелся «чоппер». Я дождался, пока его удаляющееся бормотание окончательно стихло, и только тогда протянул руку и взял монету. Она не сохранила тепло другой руки, в которой побывала совсем недавно, и оказалась странно холодной. Но ладно бы только это. Теперь я мог разглядеть ее как следует. Это была монета достоинством двадцать канадских долларов выпуска 2005 года. На аверсе имелся рельефный портрет королевы Елизаветы Второй. Ничего необычного. Зато на реверсе был изображен маяк.

Более чем внятный намек. Тем не менее я честно обдумал другие варианты. Не знаю, каков курс канадского доллара, но для сувенира, врученного первому встречному, к которому байкер внезапно проникся симпатией, явно дороговато. Это не вызывало у меня сомнений, даже если бы не прозвучала фраза насчет «привета Хендрику». Ладно, беру, такими штуками не разбрасываются… и еще неизвестно, что придется предъявить этому самому Хендрику в качестве подтверждения моих полномочий.

Я сунул монету в карман, наспех забросил в себя остаток завтрака, расплатился и вышел на стоянку с намерением поскорее продолжить путь. Не получилось. Возле «ниссана» бушевала небольшая пыльная буря. На моего пса наскакивал здоровенный кобель. В собачьих породах я разбираюсь достаточно, чтобы отличить кавказскую овчарку от немецкой. На кавказце был строгий ошейник, но хозяина в поле зрения не наблюдалось. Несмотря на то что противник был раза в полтора больше, Зак яростно отбивался и даже изредка переходил в контратаки, насколько позволяла привязь. Я появился как раз в тот момент, когда два пса готовились войти в клинч для окончательного выяснения, кто кому первым вырвет глотку.

Я огляделся в поисках чего-нибудь похожего на дубину. В такие минуты остро сожалеешь о запрете на свободную продажу оружия. Между тем Зак изловчился и вцепился в кавказца снизу, повиснув на нем, словно рыба-прилипала на акуле. Челюсти у него были недостаточно большие, чтобы довести дело до конца, и долго это продолжаться не могло. Кавказец отчаянно метался, пытаясь стряхнуть с себя Зака, но я-то как раз боялся того, что он навалится на моего пса сверху и попросту задавит его своей массой. Вдобавок длина поводка была совсем небольшой, и вскоре наступил момент, когда Заку пришлось выбирать между жаждой крови и самоудушением.

Я немного помог ему определиться. Подскочил к кавказцу сзади и врезал ему ногой по яйцам, которые болтались на виду и представляли собой удобную мишень. Кавказец взвыл и пустил багровую струю. Никогда раньше я не видел такого эффекта. Полузадушенный Зак отлетел в сторону, а я, как завороженный, смотрел на его противника, который пытался подняться на раздвинутые задние лапы. Наверное, мой пес успел вдобавок порвать ему пах. Судя по всему, дела его были плохи.

Пора сматываться, решил я. Но тут хлопнули дверцы. Я поднял глаза и увидел черный «BMW», стоявший метрах в пятнадцати от моего «патрола». Из него вылезли двое… ну да, кавказцев. Они направлялись ко мне, и по их виду мне все стало ясно. Не иначе, они решили потренировать свою собаку и хотели получить удовольствие от зрелища, но Зак своей отвагой и я своим пинком нарушили их планы.

У меня сделалось кисло во рту. Один из кавказцев широко улыбался, однако его улыбка успокоила бы разве что клинического идиота. Я подумал, что наши с Заком трупы вполне могут оказаться вскоре в том самом месте, где я недавно его выгуливал. И найдут их не скоро…

– Зачем обижаешь собаку, дорогой? – спросил весельчак, доставая откуда-то из-под куртки пистолет, который, судя по виду и размерам, был знаменитым «стечкиным». – Ай, нехорошо. Злой ты человек.

Я медленно отступал к своей машине, не выпуская из руки пакет с едой и шаря взглядом по стоянке в поисках спасения. В мозгу, словно заезженная пластинка, крутилась мысль: «Что может быть глупее?» Влип в дерьмо, не отъехав от дома и на двести километров.

Кавказцы поравнялись со скулящей овчаркой, и у меня на глазах весельчак приставил ствол к голове своего пса и разнес ему пулей голову. Это было проделано хладнокровно и без малейших сомнений. Я быстро огляделся по сторонам в надежде, что хотя бы выстрел привлечет чье-нибудь внимание. Тщетно. Кроме нас, на стоянке не было ни души, в кафе шумел телевизор, а по трассе, не притормаживая, проносились машины.

Зак уже очухался, но мгновенная смерть недавнего врага, по-видимому, подействовала на него, как холодный душ. И слава богу, потому что он стал бы следующим, если бы бросился на кавказцев, я был в этом абсолютно уверен. Правда, меня это не очень утешило, поскольку по всему получалось, что следующим буду я.

Второй кавказец, не такой улыбчивый, тоже оценивал обстановку и заодно загораживал мне один из путей отступления – к кафе. Обстановка, с его точки зрения, была как нельзя более подходящей. Я догадывался, что вопрос заключается лишь в том, где именно меня прикончить. Кроме того, я не сомневался, что кавказцы возьмут себе «патрол» в качестве компенсации за моральный ущерб, а значит, скорее всего, отведут меня в сторонку, чтобы не забрызгать кровью машину и не возиться с трупом. Мои догадки подтвердились.

– Пошли, дорогой, – сказал весельчак, уперев ствол мне в живот. Я чуть не обоссался. Ну не герой я, мать вашу. Я тихий стареющий писака, который бывает крут только на бумаге. Все, чего я хотел в ту минуту, это чтобы происходящее оказалось дурным сном, чтобы в следующее мгновение я проснулся на своем диване и больше никогда, никогда, никогда с него не слезал, разве что покушать и в сортир.

Но кошмар не заканчивался. От кавказца исходил крепкий запах пота. Во взгляде читалось, что ему без разницы, кого резать: барана или человека. Человека даже интереснее. Барана может зарезать и пацан, а он – мужчина.

Нажим на мой живот усилился. Я был вынужден отступать туда, куда меня подталкивали. Зак с рычанием двинулся в нашу сторону. На нем была кровь.

– Хорошая собака. Смелая, – сказал весельчак, не повернув головы. – Не буду сразу убивать. Оставлю себе, всем покажу, потом чучело сделаю.

Он меня загипнотизировал своей болтовней и своим «стечкиным». Я двигался маленькими шажками, а выше пояса был словно оцепеневший кролик. Со стороны могло показаться, что три друга, мирно беседуя, направляются отлить, только почему-то не в биосортир, установленный позади кафе, а в другую сторону. И все же как минимум одному человеку так не показалось.

Голова весельчака внезапно мотнулась в сторону, и из нее выплеснулась струя крови. Умер он практически мгновенно. Выражение его лица не изменилось; он продолжал улыбаться, пока мешком оседал к моим ногам.

Выстрела я не слышал, из чего следовало, что стреляли либо издалека, либо использовали глушитель. А вот то, что весельчак мог рефлекторно нажать на спуск и выпустить очередь из «стечкина» в мой только что набитый живот, пришло мне в голову гораздо позже. Все происходило так быстро, что я со своей извечной рефлексией сильно отставал от событий.

Я инстинктивно наклонился и втянул голову в плечи. До этого я успел только увидеть, что второй кавказец, забрызганный кровью своего соплеменника, отшатнулся и сунул руку под куртку. Потом в моем поле зрения появилась его голова с разинутым ртом и дыркой во лбу.

До меня не сразу дошло, что это мое спасение; поначалу я решил, что стою третьим в очереди на отстрел. Поэтому мне не стыдно было упасть на четвереньки и из такого положения стартовать под прикрытие «ниссана». Пакет пришлось бросить – когда стреляют, становится не до жратвы. Уже по пути мне захотелось вернуться, но не за пакетом, а чтобы вооружиться «стечкиным», однако я тут же передумал, едва представил себе, что начнется, когда на стоянке обнаружат два трупа, сопоставят время, а меня наверняка вспомнят посетители кафе и официантка. Еще минуту назад отсутствие свидетелей было трагедией, но теперь меня охватила дикая радость, когда я понял, что никто из проезжающих мимо по-прежнему ничего не замечает. Я мысленно погладил себя по головке за то, что выбрал такое укромное местечко для стоянки. Теперь следовало побыстрее уносить ноги.

Зак, про которого я забыл, пока трясся за свою шкуру и тащил свое дерьмо под дулом пистолета в сторону лесочка, уже полностью отошел от схватки и при моем приближении, да еще на четырех конечностях, завилял хвостом, празднуя двойную победу. Я с трудом отвязал поводок непослушными, дрожащими от шока пальцами, почти забросил Зака на переднее сиденье, ввалился сам и еще три-четыре секунды не мог попасть ключом в замок зажигания. Наконец завел двигатель, развернулся и, с трудом сдерживаясь, чтобы не рвануть наобум, дождался «окна» в потоке идущих по трассе машин. Уже перестроившись в правый ряд, метрах в двухстах от кафе, я вдруг увидел знакомый «чоппер», стоявший на обочине. Байкера нигде не было видно.

И я почему-то вспомнил его слова, странную просьбу «передать привет от Райхеля». Я не знал, что и думать, но был бы не против, если бы у меня появился ангел-хранитель, который позаботится о том, чтобы привет дошел до неведомого мне Хендрика… и чтобы состоялась встреча старых друзей в Неоновой гавани.

Я так спешил убраться подальше от злополучной стоянки, что только километров через пятьдесят ненадолго остановился, чтобы осмотреть раны доблестного бойца. Рискованная затея, учитывая его реакцию и остроту зубов, однако, к счастью, новых укусов мне удалось избежать. Зак вроде бы не получил серьезных повреждений; оставалось надеяться, что убитый кобель не был болен чем-нибудь смертельным.