Граальщики

6

В конюшнях Шлосс Вайнахтс северные олени били копытами.

Поскольку потребность графа в транспорте резко превышает общепринятые нормы, конюшни занимают вдвое большую площадь, чем остальная часть замка; а остальная часть замка имеет площадь гораздо большую, чем, скажем, Тоскана.

Здесь есть спортивные олени; прогулочные олени; олени с отдельным приводом на каждую ногу; олени с турбонаддувом, с шестью желудками и крайне антисоциальной пищеварительной системой; олени с красными полосами по бокам, зрительно увеличивающими ощущение скорости; и даже несколько оленей со стикерами «Мой любимый олень – Лапландский Красный» на крестце. А еще здесь есть Радульф.

Радульф и граф восходят к давним временам – к тем временам, когда он начинал как финно-угорское божество бури, ответственное за наказание клятвопреступников и хранение душ мертвых. Эти двое видали немало славных деньков, когда они носились, завывая, по зимним небесам, свирепый ветер путался у них в волосах, а мир пластался под ними, как вывернутая тарелка с завтраком. Тогда их, разумеется, звали не Клаус и Радульф: их звали Один и Слейпнир – и были еще другие имена, которые народная память была только рада забыть. Вся эта чепуха с красными балахонами и колокольчиками на санях имеет сравнительно недавнее происхождение, это результат одной из величайших путаниц в истории религий.

Радульф нынче почти полностью отошел от дел и только раз в год поднимается в небо. Он ненавидит американизированную форму своего имени, а песня и поздравительные открытки вызывают у него тошноту. Небольшое изменение окраски его носа (сам он, кстати, предпочитает называть его мордой) – это почетная рана, красный нос доблести; это воспоминание о десяти отчаянных минутах, проведенных лицом к лицу с Великим Белым Медведем, в те времена, когда мир был молод, жесток и в нем не было столько чертова слюнтяйства.

Но покончил он только с полетами; на земле у него забот полон рот – куча всевозможных дел, которые необходимо переделать, в соответствии с условиями Великого Проклятия. Все эти каталоги игрушек, которые необходимо пролистать, формы заказов, которые нужно заполнить, посылки, которые нужно проверить; и горы и горы листочков с заявками, которые надо просмотреть и рассортировать, в то время как все новые заказы сыплются водопадами от каждой семьи в мире. И последнее, но ни в коей мере не самое легкое, – подготовка к ежегодному Рейду: спланировать маршрут, изучить планировку зданий, изобрести способы проникновения в дома, где нет каминов, в перестроенные ветряные мельницы и многоэтажки.

– Радульф!

Девичий голос, раскатывающийся театральным эхом в гулком пространстве конюшни. Старый олень поднял морду, снял с носа очки и тихо промычал. Он знал, что граф не одобряет, когда графиня спускается в конюшни. Это небезопасно для такой молоденькой девушки, говорит он, и он прав. Среди оленей есть чистокровки, дикие и необузданные, с рогами как пневматические дрели и соответствующим характером; а графиня действительно молода и наивна. Она носит им куски сахара в кармане платья. Крайне неблагоразумно.

– Радульф, тебя к телефону! – кричала она. Похоже, голос доносится откуда-то со стороны рысаков. Радульф обеспокоенно дернул левым ухом. Если она вздумает скормить кусочек сахара кому-нибудь из этих высокооктановых монстров, это может кончиться взрывом.

Он громко промычал ей оставаться на месте и никого не кормить, вскочил на ноги и молча зацокал вдоль рядов стойл. Он знал конюшни лучше, чем какой-нибудь таксист знает Бейуотер; должен был узнать за все эти годы.

– Радульф, вот ты где! – сказала графиня, вручая ему переносной телефон. – Это папа. Он говорит, что это срочно.

Радульф кивнул, и тусклый свет светильников, прикрепленных высоко под стропилами, блеснул на фольге, обернутой вокруг его рогов. Он поднес трубку к уху и промычал в нее.

– Му-у. Му-у. Му-у. Му-у? Му-у?! Му… – Радульф еще пару раз качнул рогами и повесил трубку. – Му-у, – объяснил он.

– Ох, боже мой, – произнесла графиня. – Полагаю, в таком случае нам лучше вернуться в дом.

– М-м.

– Думаю, ему понадобится много горячей воды и бинтов.

– М-м.

Они покинули конюшни, щелкая по дороге выключателями. Некоторое время в огромном здании царила тишина – не считая, разумеется, шарканья бесчисленных копыт и тихого ржания оленят.

Затем на сеновале № 2 раздался голос.

– Ты уверен, что это то место? – произнес он.

Послышался звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и тихий щелчок: кто-то включил фонарик.

– Помолчи, Галли. Я хочу подумать.

– Как тебе угодно.

Сидя на сеновале, Боамунд с различных позиций обдумывал положение; по крайней мере, пытался. Что-то – он не имел ни малейшего понятия, что именно, – постоянно мешало ему. Его соратник, Галахад Высокий Принц, с радостью отказался от любого участия в принятии решений еще на ранней стадии, и был занят наведением глянца на свои ногти. Ноготь-на-Ноге чистил ботинки.

– Кто это был? – внезапно спросил Боамунд. Галахад пожал плечами, и отвечать пришлось Ногтю.

– Похоже, что-то вроде чертовски огромного северного оленя, босс, – сказал он. – Еще и ручного, судя по виду.

– Спасибо, ты очень мне помог, – произнес Боамунд, надеясь, что это прозвучало достаточно иронично. – Вообще-то, я имел в виду…

– Удивительно, как можно выдрессировать животных, – продолжал Ноготь. – У меня есть кузина, она работает в цирке, так она говорила мне как-то, что их львы…

– Ноготь!

– Прошу прощения.

Боамунд оперся подбородком на ладони, сложенные чашечкой.

– Я имел в виду эту девушку, – сказал он. – Сдается мне, ни о какой девушке разговора не было…

Ноготь напомнил, что они слышали, как она говорила о ком-то, по всей видимости о графе, называя его папой, и высказал предположение, что она может быть его дочерью.

– Что за глупости, Ноготь, – отвечал Боамунд. – Кто и когда слышал, чтобы у графа фон Вайнахта была дочь?

– А кто и когда вообще слышал о графе фон Вайнахте? – парировал Ноготь.

Боамунд прищелкнул языком.

– Не под этим именем, конечно, но… Черт побери, а ведь пожалуй, ты прав! Это он. Ну, ты знаешь… – он потер живот и произнес: – «Хо-хо-хо!» – голосом, исполненным дебильного веселья.

Ноготь тактично улыбнулся.

– Да, я тоже догадался, – сказал он. – Я только хотел сказать, что все это, – он повел руками, охватывая пространство вокруг, – не очень-то сочетается с тем, что можно было бы назвать его публичным имиджем. Я имею в виду, – продолжал он с горечью в голосе, – вся эта колючая проволока, собаки, прожекторы, мины, ров с пираньями…

Он печально взглянул на свои ботинки: их носки были изгрызены в лохмотья. Боамунд кивнул.

– Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, – произнес он. – Ты хочешь сказать, что он на самом деле не тот, кем он нам кажется.

– Вот именно, – с облегчением сказал Ноготь. – Человек и образ. Похоже, мы совершенно ничего не знаем о настоящем Санта-…

Боамунд быстро закрыл ему рот ладонью и прошипел:

– Не здесь, придурок. Не думаю, что здесь стоит произносить его имя.

– Почему бы и нет? – пробурчал Ноготь сквозь Боамундовы пальцы.

– Не знаю, – отвечал Боамунд. – Просто у меня такое чувство, понятно?

– Ну хорошо, тогда о настоящем графе фон Вайнахте, – согласился Ноготь. – Я только хотел сказать, что у того, который с мешком и на санях с колокольчиками, разумеется, нет дочери; но в то же время я никогда не видел рождественской открытки, на которой были бы нарисованы разрывающиеся мины и атакующие овчарки. Понимаешь?

Галахад зевнул.

– Ты имеешь в виду, – внезапно вмешался он, – что нам не следует руководствоваться предвзятыми мнениями?

Двое остальных посмотрели на него.

– Оставить стереотипное восприятие действующих лиц, – пояснил тот. – Увидеть настоящего человека позади созданного им образа. Это вполне ясно.

В семьдесят третий раз с тех пор, как они пустились в путь, Ноготь взглянул на хозяина, как бы спрашивая: «зачем было брать его с собой?» Боамунд пожал плечами и скроил безнадежную гримасу. Галахад, со своей стороны, был уже снова поглощен своими ногтями, которые грозили начать расслаиваться.

– Итак, – продолжал Боамунд, – ты считаешь, что эта девушка была его дочь?

– Вполне возможно.

– Допустим.

Боамунд опять опустил подбородок на сложенные ладони и некоторое время сидел совершенно неподвижно. Если бы это был комикс, подумал Ноготь, у него над головой был бы большой пузырь с надписью «Думает.»

– В любом случае, – произнес наконец Боамунд, – полагаю, нам пора приниматься за то дело, ради которого мы сюда пришли. Итак… – он кивнул сам себе головой и решительно хлопнул кулаком по ладони. Ноготь решил, что Боамунд мог бы добиться немалого успеха в немом кинематографе.

Он молча ждал продолжения.

– Итак, – сказал Боамунд, – Сначала – первоочередные задачи, так? Нам надо… – он задумчиво покусал губу. – Что, если мы…

Карлик выжидающе смотрел на него. Если его голову сейчас просветить рентгеном, сказал он себе, на снимке не окажется ровным счетом ничего.

– Прошу прощения, что прерываю, – произнес наконец Ноготь, – но если мне будет позволено вмешаться…

Боамунд, выказывая демократическое отношение к своему положению командующего, ответил кивком. Ноготь поблагодарил его.

– Вот что я подумал, – сказал он. – Наша задача состоит в том, чтобы пробраться в сам замок, не так ли?

– Совершенно верно.

– Это, конечно, совершенно не мое дело, – продолжал он, – но не кажется ли тебе, что самой большой проблемой здесь является пройти через ворота?

Ворота. Разумеется, они их уже видели. При взгляде на них голова начинала кружиться еще за полмили. Две башни по бокам напоминали черные каменные иглы, вонзающиеся высоко в небо, а сами ворота вздымались неприступным утесом из обитого гвоздями черного дуба.

– Непростая штучка, верно, – согласился Боамунд. – Вообще-то я думал, не стоит ли нам плюнуть на ворота и попробовать вместо этого забраться на стену?

Ноготь не мог не содрогнуться. Стена была по меньшей мере восьмидесяти метров в высоту и сделана из полированного черного мрамора. Он решил, что пожалуй, лучше будет попытаться отвлечь мысли босса от этой идеи.

– Замечательная мысль, – сказал он. – Об этом я даже не подумал. Да, это, пожалуй, даже лучше, чем то, что было у меня на уме.

Боамунд приподнял брови, выказывая готовность выслушать любые предложения, сколь бы наивными они ни были.

– А ты о чем думал? – спросил он.

– О, это было просто… Да нет, это глупо.

– Выкладывай.

– Я подумал, – сказал Ноготь, – что мы можем притвориться почтальонами.

Лицо Боамунда помрачнело.

– Почтальонами, – произнес он.

– Вот именно, – подтвердил Ноготь. Он выждал надлежащую психологическую паузу и продолжал: – Разве ты не заметил почтового ящика?

– Почтового ящика?

– На воротах, – простодушно сказал Ноготь. – Нет-нет, не на главных воротах, разумеется. На тех небольших боковых воротах, мимо которых мы проходили, когда пытались найти подходящее место для переправы через ров.

– А-а, – протянул Боамунд. – На боковых воротах!

– Ну да, – легко продолжал Ноготь. – Ну, ты же помнишь. Я все пытался показать их тебе, а ты говорил мне, чтобы я заткнулся, так что я решил, что ты, должно быть, заметил их сам. Так вот, на этих воротах висел почтовый ящик, так что мне пришло в голову…

– Ну, разумеется, – сказал Боамунд. – Я все жду, когда же ты наконец доберешься…

– Конечно, – продолжал карлик, – меня прежде всего озадачило, каким образом почтальон добирается до почтового ящика, – там ведь ров, и пираньи, и все такое. Мне было над чем подумать, уверяю тебя.

– Не сомневаюсь!

– Но потом я увидел то же, что, без сомнения, увидел и ты.

– Ага.

– Лодку, – великодушно объяснил Ноготь, – лодку, привязанную под плакучей ивой. Конечно, тебе, с твоим натренированным взглядом, она сразу бросилась в глаза.

Боамунд попытался изобразить самодовольство.

– И тогда я задумался: почему же он заставил нас плыть через ров на этом чертовом бревне, если в нашем распоряжении была вполне пригодная лодка с веслами? Я не очень-то быстро соображаю, не правда ли?

– Ну, не знаю, – слабым голосом проговорил Боамунд. – Для таких вещей нужен особый склад ума, мне всегда так казалось.

– Как бы то ни было, – сказал Ноготь, – до меня дошло только когда мы уже перебрались через ров и были в этом сарае, и я накладывал пластырь на те места, где пираньи…

– Хмм…

– Только тогда, – продолжал карлик, – я понял. Ну конечно, сказал я себе, мы не могли взять лодку, иначе молочник не нашел бы ее под деревом и поднял бы шум, и…

– Ага, – сказал Боамунд. – А просто ради любопытства, что натолкнуло тебя на мысль, что есть еще и молочник?

– То же, что и тебя, я полагаю, – коварно ответил Ноготь.

– Молодец!

– Я имею в виду пустые молочные бутылки, которые стояли за боковыми воротами.

– Замечательно, – сказал Боамунд, рассмеявшись. – Когда-нибудь я сделаю тебя генералом, ей-богу!

– Благодарю, – отвечал Ноготь. – Как, должно быть, чудесно думать о вещах так, как ты.

– Это у меня от природы.

– Так вот, – продолжал Ноготь, – моя идея заключалась в том, чтобы подождать утра, когда обычно приходит почтальон, – это должно быть уже после того, как придет и уйдет молочник, разумеется, – а потом один из нас постучит в дверь, как будто принес посылку…

– Или заказное письмо, – возбужденно прервал Боамунд.

– Да, так даже лучше, – решительно кивнул Ноготь. – А потом, когда кто-нибудь подойдет и откроет дверь, мы ударим его по голове и войдем внутрь. – Он сделал паузу. – Но это, конечно, довольно глупая идея.

– Ну, я не знаю… – медленно произнес Боамунд. – То есть, если подумать…

– Ты вроде бы говорил что-то насчет стены.

– О, я просто думал вслух, – отвечал Боамунд. – Надо рассмотреть все возможности, ты же понимаешь. Честно говоря, я как раз сам подходил к варианту с почтальоном. Довольно неплохо, мне кажется.

– Одна из твоих лучших идей?

– Ну, это не так сложно, – скромно проговорил Боамунд. – Как ты думаешь?

Ноготь улыбнулся.

– Как это только у тебя получается, босс! – воскликнул он.

Сани со свистом рассекали ночное небо; дребезжание колокольчиков тонуло в вое ветра.

Клаус фон Вайнахт, перегнувшись через поручень, чтобы уменьшить коэффициент торможения, всматривался в летящий снег, пытаясь разглядеть очертания своей твердыни. Стрелка компаса на приборной доске прекратила свое бешеное вращение и застыла, как приклеенная.

Почти дома. Прекрасно.

Он еще раз просчитал в уме время. Если допустить, что они все вышли из Замка Грааля одновременно, то, даже принимая во внимание паковый лед в Нарском проливе и лобовой ветер над Пермией, у него остается еще два или три дня до того, как они могут подойти. Времени полно. Он хрипло рассмеялся.

Северные олени, гремя копытами, неслись над облаками.

– Готовы?

Ноготь, укрывшийся в кустах, кивнул; Галахад зевнул и начал обдирать кору с ветки, которую они подобрали в качестве дубинки. Боамунд набрал в грудь воздуха и постучал в ворота.

– Повторим еще разок, – прошипел он. – Привратник открывает; я отвлекаю внимание. Галахад, ты бьешь его по голове. Ноготь…

Тяжелый засов загремел, отодвигаясь, и ворота распахнулись.

– Привет.

Галахад покрепче сжал дубинку и двинулся вперед. Потом он остановился.

– Э-э… здравствуйте, – проговорил Боамунд. Он весьма заметно порозовел.

– Вам что-нибудь нужно? – приветливо спросила девушка.

Секунды четыре Боамунд просто стоял на месте, распространяя розовое свечение. Затем на его лице появилась идиотская улыбка.

– Почта, – сказал он.

– О, прекрасно! – сказала девушка. – Надеюсь, там что-нибудь хорошее. Только не эти ужасные счета! Папа всегда так выходит из себя, когда приносят счета!

Ноготь спрятал лицо в ладонях. Хуже всего было то, что ничего нельзя было сделать.

– Письмо, – прожурчал Боамунд. – Заказное. Вам надо расписаться…

– Как замечательно! – воскликнула девушка. – Интересно, от кого бы это?

Последовал момент совершенного равновесия; а затем до Боамунда дошло, что у него нет при себе ничего, что хотя бы отдаленно напоминало заказное письмо.

Ноготь должен был признать, что в сложившейся ситуации рыцарь действовал на удивление неплохо. Разыграв убедительную пантомиму, с похлопыванием себя по всем карманам и рытьем в своей заплечной сумке, он наконец произнес:

– Проклятье, кажется, я оставил его в фургоне!

Что ж, могло быть и хуже, сказал себе карлик.

– Ничего, – сказала девушка. – Я подожду вас здесь.

Впоследствии, вспоминая этот эпизод, Ноготь осознал, что на ее лице тоже было довольно странное выражение. В тот момент, однако, он приписал его абсолютному отсутствию мозгов.

– Прекрасно, – сказал Боамунд, не двигаясь с места. – Тогда я пойду и… э-э… принесу его, хорошо?

– Отлично.

Несколько мгновений они стояли, воззрившись друг на друга. Потом Боамунд начал медленно пятиться назад. Прямо в кусты.

– Осторожно! – воскликнула девушка, но было уже поздно. – О боже, надеюсь, вы не ушиблись?

Ноготь, который приложил немало усилий, чтобы подстраховать его падение, мог бы подтвердить, что он не ушибся. Но этот идиот продолжал лежать, распростершись на земле. И было только естественно, что девушка подошла взглянуть…

– О! – произнесла она.

Боамунд слабо улыбнулся. Галахад помахал ей рукой и попытался спрятать за спиной дубинку.

– Честно говоря, – сказал Боамунд, прерывая молчание, грозившее затянуться навечно, – мы совсем не почтальоны.

– Вы… не почтальоны?

Бог мой, подумал карлик, и я думал, что это он здесь идиот! Он поерзал, пытаясь убрать поясницу с самых острых корней.

– Нет, – сказал Боамунд, – это была хитрость.

– Правда?

– На самом деле мы…

– Рыцари, – прервал его Галахад. – Рыцари Святого Грааля. К вашим услугам, – добавил он.

Боамунд окинул его подозрительным взглядом.

– Рыцари! – воскликнула девушка. – О, это потрясающе!

Черт с ним, сказал себе карлик, ситуация уже не станет хуже, хуже уже просто некуда. Отчаянно извернувшись, он высвободился из-под Боамунда, стряхнул с себя листья и палочки и подергал хозяина за рукав.

– Босс, – сказал он.

Боамунд оглянулся.

– Что?

– План, босс. Ты не забыл?

– Отстань, Ноготь.

Карлики, разумеется, не могут не подчиниться прямому приказу. Он пожал плечами и тихо удалился под сень побитого ветром тернового куста; там он сел, скрестил ноги и насупился.

Глаза девушки сияли.

– Это невероятно, – промолвила она. – А что вы делаете здесь? Или это секрет?

– Мы… – небольшая искорка здравого смысла проскользнула в Боамундовы мозги. – Это секрет, – сказал он. – У нас квест, – добавил он.

– Да что вы!

– И вы не должны никому говорить об этом.

– Не скажу.

– Обещаете?

– Обещаю.

Последовала долгая пауза: девушка смотрела на Боамунда, Боамунд и Галахад смотрели на девушку, а Ноготь штопал носок. Это могло бы продолжаться вечно, если бы молчание не было прервано звуком хлопнувшей двери.

Девушка испуганно взвизгнула и обернулась. Створку ворот захлопнуло ветром.

– Ах, боже мой! – вскричала она. – А я опять забыла ключи!

Ноготь закрыл глаза и вполголоса начал считать. Один, два…

– Не беспокойтесь, прекрасная дева, – сказал Боамунд. – Мы в два счета вернем вас обратно, правда, Галли?

(…три, сказал Ноготь, открыл глаза и снова занялся носком.)

– Разумеется, – сказал Галахад. – Без проблем.

Ноготь устало поднялся на ноги, аккуратно отложил носок в сторону и подошел к ним. Он не торопился. Зачем спешить? Какой смысл?

– Вам теперь, наверное, понадобится веревка, – сказал он.

Глаза Боамунда не отрывались от девушки.

– Веревка? – переспросил он.

– Веревка, которую я, к счастью, положил в свой вещмешок, – покорно продолжал Ноготь. – И – боже мой, а это что? Смотрите-ка, это же крюк и кошки! Вот и говорите после этого о совпадениях!

Боамунд кивнул с воодушевлением охотящегося трупа.

– Прекрасно, – сказал он, – это не отнимет у нас и пары минут. Вот, смотрите, мы берем крюк вот так, проводим бечевку позади крюка, чтобы она не запуталась, а потом раскачиваем крюк – раз, два, три, и…

Крюк взмыл в воздух, на мгновение завис подобно некоему странному стальному ястребу – и обрушился назад, в точности на то место, где стояла бы девушка, если бы Галахад не оттащил ее.

– Идиот! – заорал Галахад. – Дай мне крюк!

– Не дам.

Началась драка. Рыцари полетели на землю и стали кататься, таская друг дружку за волосы. Ноготь закончил один носок и принялся за другой.

Наконец Галахад завладел крюком, поднялся на ноги и отряхнулся.

– Вот как это делается, – произнес он. – Смотрите.

Он кинул крюк, и высоко над их головами сталь тихо звякнула о камень. Ноготь с изумлением воззрился на него.

– Надо же, – выговорил он.

По прошествии недолгого времени ворота были открыты, и все четверо вошли внутрь. Но они, однако, не прошли незамеченными. Зеленый огонек на главном охранном мониторе в стойле Радульфа зловеще замигал. Старый олень нахмурился, вгляделся в экран и затряс головой так, что фольга на его рогах закачалась.

А потом он нажал кнопку тревоги.

– Передай мне соль.

– Что?

– Я сказал: передай мне соль, будь так добр.

– Пожалуйста. Прошу прощения, я задумался.

Аристотель пожал плечами, посолил свою селедку и снова углубился в спортивный раздел. Есть разница, он всегда это говорил, между тем, чтобы чувствовать себя не лучшим образом по утрам (к чему он относился с пониманием) и тем, чтобы спать на ходу. Его настроение ничуть не улучшилось, когда он прочел, что Австралия проиграла «Всем Черным» со счетом тридцать семь к трем.

– Ну естественно! – воскликнул он.

Симон Маг, сидевший по левую руку от него, поднял голову от письма, которое читал, и переспросил:

– Что?

– А?

– Ты сказал, что что-то естественно.

– А-а. – Аристотель сложил газету. – Проклятые новозелы опять поплясали на наших костях, только и всего. Наши не стоят и выеденного яйца с тех пор, как приняли в команду этого идиота Вестерманна.

Симон Маг посмотрел на своего соседа поверх очков.

– Под «нашими», я полагаю, ты подразумеваешь австралийцев, – сказал он. – Никогда не думал, что ты родом из тех краев, Ари.

– Разумеется, нет, – холодно отвечал Аристотель. – Как философ, я стою выше национализма. С другой стороны, я придерживаюсь логики. Нет смысла интересоваться регби, если не болеешь за какую-то определенную команду. И с чисто рациональных позиций я выбрал австралийцев.

Симон Маг усмехнулся.

– Я как-то тоже сделал это. Они проиграли пять к одному. Больше не буду.

Аристотель мрачно взглянул на него поверх своего великолепного носа и потянулся за тостом.

– Я не могу понять, зачем тебе вообще интересоваться спортом, – продолжал Симон Маг. – По моему мнению, это совершенно напрасная трата времени – смотреть, как куча идиотов бегают толпой, охотясь за мячом. Когда я работал учителем, нам по очереди приходилось судить. Как я ненавидел это!

– Ты не философ. Если человек хочет постигнуть философию, он должен воспитывать в себе понимание. Я изучаю людей. Люди сходят с ума по спорту. Следовательно, если я хочу понимать людей, я должен изучать спорт. Как видишь, чисто научный подход.

– Он не был таким уж научным пару месяцев назад, – ухмыльнулся Симон Маг, – когда из-за тебя в общей комнате целыми днями был включен ящик, потому что передавали Уимблдон. Мне отдаленно помнится, как ты, стоя на столе, размахивал над головой здоровенным флагом и скандировал «Никто, кроме Бориса Бекера» каждый раз, когда его противник спотыкался. Это было довольно странно видеть.

– Исследование, – пробормотал Аристотель с полным ртом. – Это было просто исследование, только и всего.

– А помнишь, как, когда закончился Кубок Мира, ты слепил из воска здоровенную статую, назвал ее Марадоной и швырял в нее посуду? На стене до сих пор остались отметины.

– Надо же пытаться постигнуть дух…

– Дух, конечно, дело святое, – согласился Симон Маг, – но зачем же было швырять кирпичи в окно кабинета Данте только потому, что он болеет за Италию?

У Аристотеля на скулах проступили маленькие красные пятнышки.

– Это был офсайд, – рявкнул он. – У меня есть видеозапись, можешь сам посмотреть. А Данте, с его… с его инфернальным упрямством утверждает, что…

Симон Маг захихикал.

– Знаешь, что я тебе скажу, – проговорил он, – ты действительно сумел постигнуть дух этого дела. Хочешь еще кофе?

Аристотель, оскорбленный, отмахнулся от кофейника и опять вернулся к своей газете. Все еще посмеиваясь, Симон Маг откинулся на спинку кресла и окликнул маленького высохшего человечка, сидевшего по другую руку от Аристотеля:

– Мерлин! Еще кофе?

– Что?

– Не хочешь ли еще кофе?

– Прошу прощения, я немного задумался. Нет, мне не надо больше кофе, благодарю. Двух чашек было вполне достаточно.

Симон Маг кивнул и обратился к своему письму. К этому моменту он уже прочел его семь раз, но оно его нисколько не утомило, отнюдь.

…такой очаровательный молодой человек – разве что немного склонен к горячности. Сэр Бедевер тоже хотел напомнить тебе о своем существовании. Ты всегда так хорошо отзывался о нем!

А теперь я должна заканчивать, дорогой, и надеюсь, что пройдет немного времени, прежде чем мы снова будем вместе. Люблю тебя, и не забывай одеваться потеплее!

Всегда твоя,

Машо. < см. шрифт в оригинале!>

P.S. Совсем забыла. Когда мы разговаривали, Бедевер случайно упомянул, что видел в Атлантиде графа фон Вайнахта! Представляешь, какое совпадение! Интересно, как поживает нынче бедняжка граф. Говорят, что в наши дни научились творить чудеса со всеми этими лекарствами и пиявками, но возможно, ему уже ничто не поможет.

Когда он читал последний параграф, брови Симона Мага слегка сдвинулись. Возможно, это действительно было только совпадение, но возможно, что и нет.

Он поднял голову и взглянул в окно – что не составило труда, поскольку и стены, и полы, и потолки в Стеклянной Горе были в какой-то степени окнами. Далеко внизу видна была Земля, грациозно и с очевидностью бессмысленно поворачивающаяся на своей оси, как зачарованная и чрезвычайно стойкая балерина. Он посмотрел на часы. Прошло еще всего лишь два часа…

Чтобы как-то совладать с нетерпением, Симон Маг обратился мыслями к графу фон Вайнахту. Печальный случай, разумеется; впрочем, его можно понять, вполне можно. На его месте любой скорее всего реагировал бы точно так же. И светлая голова к тому же – до того, как все это случилось; хотя и в те времена люди поговаривали о нем весьма странные вещи.

Прислужник убрал его тарелку, и он какое-то время сидел неподвижно, позволив своему уму расслабиться. Приятно узнать, что юный Бедевер наконец-то сделал что-то самостоятельно. Симон всегда считал его многообещающим юношей; ему необходим был лишь удобный случай, чтобы развернуться. Нет, это не совсем верно: ему необходима была такая ситуация, в которой он был бы вынужден взять на себя ответственность и проследить, чтобы работа была выполнена. Без такого небольшого давления он мог никогда ничего не достичь. Что ж, хорошо.

Он отодвинул кресло от стола, приветливо кивнул Нострадамусу и Дио Хризостому и прошел в библиотеку в поисках последнего номера «Ежемесячника Филателиста». Но вместо этого он внезапно остановился в астротеологическом отделе и снял с полки здоровенный, ужасно пыльный том, который явно никто не тревожил очень давно.

Симон Маг подвинул себе кресло, сел, скрестив ноги, и принялся читать.

Клаус фон Вайнахт стоял в снегу на коленях и выл, задрав голову к небесам.

В пятистах двадцати милях к северу от Нордостландет, посреди бесплоднейшего, дичайшего, негостеприимнейшего из всех пустынных мест на земле – это не то место, где стоит ломаться. Ближайшая телефонная будка находится в Хаммерфесте, в пятистах милях позади; к тому же она почти постоянно не работает. Между прочим, шансы вызвать ремонтную бригаду в такую даль, да еще в воскресенье, практически равны нулю.

Излив некоторую долю своей ярости воющему ветру, фон Вайнахт залез в ящик с инструментами, достал оттуда зубило, гаечный ключ и большой молоток и склонился над сломанным полозом.

– Проклятая – сволочная – дальне – восточная – дешевка! – рычал он в такт ударам. – Охх! – добавил он. Он опустил молоток, пососал пульсирующий палец и попытался успокоиться. Ну-ну, Клаус, услышал он голос своей мамы, ты ничему не поможешь, если будешь выходить из себя.

Он взял гаечный ключ и принялся за работу. Больше он никому не позволит уговорить себя купить вонючие японские сани. Они понятия не имеют о настоящей работе; все эти их поделки – просто кучка старых ворованных приемов. Так работают в пятницу вечером. Гнев вновь вскипел в его душе, и он оборвал постромку.

– Черт! – проревел он, обратившись к плоскому горизонту. Швырнув гаечный ключ на землю, он принялся топтать его ногами.

Вечная мерзлота, возможно, довольно твердая вещь, но всему есть пределы. Раздался треск, словно разверзлась земная кора, и граф едва успел отскочить, чтобы не свалиться в образовавшуюся расселину. Ключ, однако, был потерян навсегда.

– Так, – произнес граф. – Сейчас мы будем совершенно спокойны, спокойны как мамонты в мерзлоте, хорошо? – он вернулся к ящику с инструментами, нашел запасной ключ и возобновил работу.

У него болело все. Если ему только попадется этот треклятый ублюдочный рыцарь – как там звали этого мерзавца? Турок – не турок… Да любой треклятый рыцарь, если на то пошло! Эти рыцари все один к одному. Сборище подонков. Сам не отдавая себе отчета, он подхватил молоток и принялся яростно плющить масленку.

Через час он ухитрился переломать все свои инструменты, расколошматить сани, превратив их в груду бесполезного хлама, и напугать пятнадцать высокомощных оленей типа «Испытатель» до состояния оцепенелого транса. Наконец он отшвырнул молоток, рухнул на землю и принялся молотить по льду кулаками.

Затем он поднялся и вытащил из седельной сумки переносную рацию.

– Радульф! – проорал он. – Бери пеленг!

– Черт возьми!

– Да, мисс, – автоматически отвечал Ноготь. Его голова поворачивалась из стороны в сторону, выискивая безопасное место. Оптимизм – еще одна черта характера карликов.

– Что это за странный звон? – поинтересовался Галахад.

– Тревога, – отвечала девушка. – Как вы думаете, может быть, кто-то пробрался в замок? – Она слегка вздрогнула.

Блестяще, сказал себе Ноготь. Мало мне двух идиотов, теперь, похоже, придется присматривать еще и за третьей. Что ж, может быть, еще, пока я здесь? Давайте сюда своих идиотов!

Он пихнул Боамунда в бок:

– Босс, ты не думаешь, что нам стоит, э-э, куда-нибудь убраться? А то, знаешь…

Боамунд с минуту смотрел на него бессмысленным взором.

– Что? – произнес он. – А-а, да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Да, хорошая мысль. – Он не двигался с места. Фактически, заметил карлик, они втроем на удивление напоминали ножки трехногого столика.

Наконец, девушка прервала зачарованное молчание.

– Ох, прошу меня простить! – сказала она. – Я совершенно забыла о правилах хорошего тона. Не хочет ли кто-нибудь из вас выпить чаю?

Ранняя история Грааля окружена легендами, большая часть которых была выпущена в свет отделом по связям с общественностью группы «Лионесс» примерно в десятом веке, с целью спровоцировать наплыв запросов о возвращении вкладов в византийские долгосрочные акции государственного займа.

Когда византийские императоры начали встречаться с финансовыми затруднениями, они принялись добывать деньги, закладывая священные реликвии – Терновый Венец, Истинный Крест, лодыжку св. Афанасия и так далее. Хроники Империи того времени напоминают не столько историю, сколько учетную книгу в ломбарде.

Ценность этих реликвий определялась рынком, который, в свою очередь, зависел от поставок и запросов. Однако, имперская коллекция святых кусочков и лоскутков была столь полной, что она составляла почти весь набор. Не хватало лишь одного наименования; но эта реликвия была весьма ценной. Пока ситуация с ней не была определена, рынок не мог обрести окончательную устойчивость из-за опасности ее внезапного возникновения и последующей суматохи.

Само собой разумеется, с точки зрения рыночных заправил это положение вещей необходимо было поддерживать любыми силами, если они хотели, чтобы у них была какая-то надежда контролировать рынок. А для того, чтобы Грааль продолжал оставаться утерянным, вполне разумно с их стороны было постараться найти его самим, и как можно скорее. После этого они смогли бы устроить так, чтобы он оказался утерян окончательно и навсегда.

Результатом вышесказанного был мощный выброс рыцарской энергии, который смел Христианство с лица земли, сыграв основную роль в падении Альбиона. Атлантида, в свою очередь, действительно нашла Грааль и перепотеряла его столь основательно, что с тех пор он так и не был найден. На всякий случай, однако, Главный Управляющий Атлантиды сделал секретную запись о его местонахождении, каковую запись затем спрятал в надежном месте – а именно в библиотеке Гластонберийского Аббатства.

Однако после Роспуска Монастырей библиотека разошлась по рукам, и некоторый манускрипт оказался во владении человека по имени Гэбриел Таунсенд, книгопродавца в Стратфорде-на-Эйвоне. Когда Таунсенд попал в долги и его лавка распродавалась бейлифами, один из горожан, некто Джон Шекспир, привлеченный изображением обнаженных ангелов на форзаце, купил его. Чтобы листок с ангелами не обнаружила его жена, он обернул его вокруг маятника напольных часов.

Где, разумеется, он и оставался по сей день.

Им-то что, бормотал про себя Ноготь. Они сколько угодно могут сидеть здесь, набивая себе брюхо бейквелловским тортом и песочным печеньем, поскольку лишены воображения. Они не могут себе представить, что произойдет, если их поймают.

Он скрипнул зубами и вернулся к своей работе – которая заключалась в пришивании пуговицы к галахадовой пижаме.

– Вы уверены, что не хотите еще печенья? – спрашивала девица. – Берите еще, у меня его много.

Боамунд, съевший уже три куска торта, семь пирожных и ячменную лепешку и запивший все это четырьмя чашками чая, вежливо покачал головой и бессознательно потянулся за большим ломтем холодной говядины. Галахад, пищеварение которого могло поспорить с бетономешалкой, положил в рот конфету с кокосовой стружкой.

Девушка пыталась придумать тему для разговора. В ее мечтах, разумеется, все было гораздо проще; так всегда бывает с мечтами. Всю свою жизнь она знала, что придет день – и симпатичный молодой рыцарь заглянет в этот мрачный старый замок по пути куда-то, и папы случайно не окажется дома, и она предложит рыцарю выпить чаю, и они станут разговаривать… Она настояла на том, чтобы эта комната была превращена из второстепенного склада лампового масла в милую маленькую гостиную с розовыми расшитыми цветами занавесками и подушками с оборками. Она проводила часы – тысячи часов – у плиты и в погребах, чтобы, когда момент наступит, у нее не было недостатка в закусках. Она подумала обо всем – кроме, разумеется, того, что она будет говорить. Она почему-то полагала, что это придет как-нибудь само.

– Должно быть, это совершенно чудесно, – проговорила она, – странствовать в поисках приключений.

– О, в этом нет ничего чудесного, – лениво отвечал Галахад, откидываясь на спинку стула в надежде, что свет из бойницы выгодно подчеркнет его профиль. – В основном это нудная и тяжелая работа. Сутками не вылезаешь из седла, в любую погоду, ночи спишь под тентом или просто под одеялом, а дождь поливает сверху…

Ноготь фыркнул, но его никто не услышал. Спроси девушка его, он мог бы рассказать ей, что Высокий Принц отказывается ночевать где-либо, если ему не будут обеспечены по крайней мере две звездочки и окна на юг, и всегда настаивает на отдельной ванной комнате. А какой шум он поднимает, если оказывается, что белье не высушено как следует…

Девушка восторженно кивнула. Она никак не могла решить, который из них был более романтичным – тот, который худощавый, утомленный и с прыщиком, или тот, который сильный, молчаливый и с красным лицом. По чести говоря, пожалуй, скорее краснолицый, но было еще слишком рано, чтобы выбирать.

– Этот квест, – сказала она. – Он наверняка ужасно опасный.

– Э-э, – произнес Боамунд. – Надеюсь, что нет.

Девушка мило рассмеялась.

– О, вы такой скромный, – проговорила она. – Уверена, что вы ни капельки не боитесь.

Боамунд принялся теребить скатерть, в то время как Галахад, вмешавшись, изрек что-то в том роде, что без страха не существует и доблести. Это произвело на беседу такое же действие, какое производит мокрое полотенце на горящую сковородку, и девушка предложила им еще пирожных.

– А этот звонок все звонит, – отметила девушка. – Не понимаю, что бы это могло быть?

Двое рыцарей взглянули друг на друга.

– Возможно, просто какой-нибудь обрыв в цепи, – предположил Галахад. – Эти системы оповещения вечно выходят из строя. У нас в Замке одно время стояла такая система, так она вечно поднимала такой звон из-за соседской кошки, что нам пришлось отключить ее. В любом случае, на них никто никогда не обращает внимания.

Девушка была поражена.

– Да неужели? – сказала она.

– Чаще всего, – кивнул Галахад. – М-м, какое восхитительно воздушное пирожное! Неужели вы сделали его своими руками?

Боамунд чувствовал, как в его сердце, постепенно и мучительно, упругой пружиной разворачивается гнев, пока он не понял, что не сможет вынести этого ни минутой дольше. Проклятый Галли, – думал он. Он всегда был мне не по душе. Зачем я вообще взял его с собой? Почему я не взял вместо него Туркина, или Ламорака, или кого-нибудь еще? Старина Тур сейчас пошел бы бродить по окрестностям в поисках носков, а я бы мог спокойно…

– Вообще-то, – произнес он; казалось, он молчал уже целую вечность, – нам уже, пожалуй, пора идти. Пошли, Галли.

Галахад приподнял брови.

– Что за спешка? – удивился он.

– Ты сам прекрасно знаешь.

– Да нет, не знаю, – отвечал Галахад. – Вы должны извинить моего друга, – сказал он, обращаясь к девушке. – Он такой нетерпеливый!

Боамунд отчаянно покраснел.

– Благодарю, сэр Галахад, – проговорил он голосом жестким, как свеженакрахмаленная рубашка. – Я не нуждаюсь в том, чтобы вы приносили за меня извинения.

– Кто-то же должен это делать, – возразил Галахад, ухмыляясь. – Иногда это может занять целый рабочий день.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне казалось, что ты понимаешь альбионский язык.

Сердце девушки отчаянно забилось. Они собираются драться! Причем из-за нее – да, разумеется, рыцари дерутся между собой только из-за дамы. Как это замечательно, невыразимо волнующе!

Ноготь придвинулся к ведерку для угля, забрался внутрь и плотно прикрылся крышкой.

– Бог мой! – говорил тем временем Боамунд. – Если бы здесь не было дамы, я бы с чистым сердцем, не стесняясь…

– Не стесняясь – что?

– Не стесняясь, спросил бы тебя, что ты хотел этим сказать.

– Что ж, я избавлю тебя от труда спрашивать. Я хотел сказать, что ты здесь слишком задержался, юноша. Это не приведет тебя ни к чему хорошему. Извините его, – обратился он к девушке. – Он всегда становится немного перевозбужденным, когда съест слишком много шоколада. Помнится, как-то в школе…

– Сэр Галахад!

– Сэр Боамунд. Если бы ты только мог видеть со стороны, как смешно ты выглядишь!

Боамунд медленно полез в карман и вытащил перчатку. По правде говоря, это была вязаная рукавица с отрезанными пальцами, но она должна была сойти.

– Мой вызов, – пояснил Боамунд. – Если ты окажешь мне честь…

– Что ты хочешь, чтобы я сделал с твоей перчаткой, Бо? Ты опять потерял вторую, так, что ли?

– Сэр Галахад…

– Это всегда было твое хобби – терять перчатки. В школе, помнится, Матрона заставляла тебя привязывать их через шею куском бечевки.

– Ну ладно. – Боамунд подобрал перчатку и хлопнул ею Высокого Принца по щеке. – Ну, сэр…

– Не делай так, Бо, мне щекотно.

О боже, подумал Ноготь. Похоже, лучше мне предпринять что-нибудь, пока они не сделали друг из друга отбивную. Он осторожно приподнял крышку ведерка и выбрался наружу. Затем на цыпочках прокрался через комнату к двери, открыл ее и вышел.

– Не делай вид, что ты не понимаешь, – говорил Боамунд. – Это недостойно.

– Честно говоря, Бо, я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. Прошу тебя, брось пороть чепуху, ты расстраиваешь даму.

– Я… – у Боамунда не было слов. Все, что он смог сделать, – это вытащить вторую варежку и швырнуть ее в лицо грубияну.

– Надо же, – проговорил Галахад, – так она все это время была у тебя в кармане!

– Достаточно. Я требую сатисфакции!

Высокий Принц хихикнул.

– Чего-чего ты требуешь? – переспросил он.

– Ты слышал. Ты негодяй, хам и мерзавец, и… – Боамунд порылся в архивах своей памяти, – и ты мошенничал на соколиной охоте.

Красная пелена ярости внезапно затопила сознание Галахада, затмевая все вокруг.

– Что ты сказал? – задыхаясь, произнес он.

– Ты слышал, – отрезал Боамунд. – В конце летнего семестра в восьмом году. Ты купил в зоомагазине клетку с белыми мышами, и…

– Это ложь!

– Ничего подобного, – возразил Боамунд. – Я сам видел квитанцию в твоем шкафчике.

– А что ты делал в моем шкафчике?

– Это к делу не относится. Ты использовал этих мышей, чтобы…

– Так вот куда подевался яблочный пирог, который испекла мне тетя Изольда!

– Ты использовал этих мышей…

– Прожорливая скотина!

– Мошенник!

Девушка озадаченно смотрела на них. Что ж, в любом случае, они определенно собирались драться.

Фон Вайнахт спрыгнул с саней и позвал, чтобы ему принесли его топор.

Прошло два часа – два часа! – прежде чем до него добрались вторые сани, а потом порвался буксирный канат, сбежал один из оленей, и они сбились с пути и полетели через хребет Харриса. Граф взял топор из рук трепещущего пажа и приблизился к вышедшим из строя саням. Он им устроит усталость металла!

Он обратил внимание на сигнал тревоги и повелительно щелкнул пальцами.

– Все в порядке! – заорал он. – Я уже вернулся, вырубите наконец этот чертов звон!

Радульф, вышедший ему навстречу, пытался что-то ему сказать, но сейчас фон Вайнахта лучше было не беспокоить. Все, чего ему хотелось в настоящую минуту, – это показать этой куче ржавого японского железа, какого обслуживания она достойна.

– Прошу меня простить.

Что-то тянуло его за рукав.

Граф взглянул вниз и увидел карлика. Он сдвинул брови. Прошло немало лет с тех пор, когда он в последний раз видел здесь карлика. Последний, припомнил он, вручил ему свою записку и ушел на юг, работать на алмазных копях. Забавно.

– Прошу прощения, – повторил карлик, – не могли бы вы уделить мне минуточку? Видите ли, сюда проникли два очень опасных рыцаря, и…

– Рыцари? – фон Вайнахт сгреб карлика в огромную горсть и поднес его на расстояние дюйма от своего носа. – Рыцари?!

– Да, сэр, два рыцаря. Боамунд и Галахад, сэр. Они сидят в гостиной у вашей дочери. Чаевничают, сэр.

– Чаевничают! – заревел фон Вайнахт и, отшвырнув карлика, пустился бегом. Ноготь поднялся на ноги, энергично потер локоть и последовал за ним.

Он надеялся только, что поспел вовремя.