Гость из будущего. Том 1

Глава 5

После трудного трудового съёмочного дня в кабинете главного режиссёра Быкова дымились мозги и сигареты разных марок: начиная от бюджетных болгарских «ВТ» и «Опал» и заканчивая дефицитным «Мальборо», 5 рублей за одну пачку. Безбожно дымил сам Леонид Фёдорович, оператор Сергей Иванов, директор картины Иосиф Шурухт, ассистентка Любочка и художница Белла Маневич-Каплан. Я же, устроившись на подоконнике, взирал на мыслительно-курительный процесс издалека, стараясь почаще вдыхать свежий весенний ленинградский воздух. А тем временем на режиссёрском столе лежали и ждали своей участи пять фотографий в целом симпатичных отечественных актрис.

— Слушаю ваше мнение, — произнёс диктатор-демократ Леонид Быков, который наверняка уже решил, кому отдаст главную женскую роль, но исключительно формально хотел выслушать и нашу точку зрения.

— В целом мне выбор нравится, — первым высказался Шурухт. — Самое главное, что все эти барышни проходят у нас как первая категория и вполне вписываются в бюджет.

— Кто именно из пяти вписывается больше всего? — задал вопрос на уточнение главный режиссёр.

— Все, — буркнул директор. — Вот крайняя фотокарточка, я думаю, хороша.

— Вот её как раз снимать не и не будем, — проворчал главный оператор. — Склочная, капризная, да и лицо у неё для освещения не самое лучшее. Вы мне ответьте: чем я, по-вашему, должен подсвечивать такой сложный нос? Куда девать этот выпирающий шнобель⁈ Вот с кем надо работать.

Василич ткнул пальцем в центральную фотографию, словно в козырную карту. Лично я, к своему стыду, вспомнить кто в «Зайчике» сыграл роль Наташи, не мог. На фоне очень яркого комедийного актёрского ансамбля главная героиня «Зайчика» растворилась в небытие. Кажется, у неё были чёрные волосы, и она чем-то смутно напоминала актрису Ирину Печерникову из кинофильма «Доживём до понедельника».

— Что скажут девушки? — Быков посмотрел на Любочку и Беллу Семёновну.

— Мы согласны с Сергеем Васильевичем, — ответила за себя и за Любочку художница Маневич-Каплан. — Хорошая актриса, исполнительная, не конфликтная. Соберём её волосы в пук, и будет просто замечательно.

— Да, у неё такое интеллигентное и дворянское лицо, прямо очень хорошенькая, — кивнула ассистентка.

— А ты, стажёр, чего притих? — вывел меня из задумчивости Леонид Фёдорович.

— Пфффф, — выдохнул я и, отмахнувшись от клубов сигаретного дыма, подошёл к столу. — А давайте зайдём с другой стороны.

— Ну, началось в колхозе первое мая! — рявкнул оператор Василич. — Запомни, Феллини, заходить, прежде всего, надо с лица.

— И потом это очень опытная девочка, — поддакнула художница. — Она сделает всё, что нужно, без лишних истерик и капризов.

— Нет, кое в чём конечно стажёр прав, — неожиданно встал на мою сторону главный режиссёр. — Заходить нужно с разных сторон.

— А я говорю, с лица! — разнервничался главный оператор.

— Просите, а мы что сейчас обсуждаем? — пролепетал я, после чего наши барышни немного покраснели, а Леонид Быков выразительно прокашлялся.

— Девочку мы сейчас обсуждаем, пошляк, — отчитал меня директор Шурухт. — Давайте ближе к телу, то есть к делу. Время уже позднее. Кого берём?

— Никого, — случайно вырвалось у меня, поэтому я тут же продолжил, — давайте взглянем на наш выбор с другой стороны. В следующем году на экраны страны выйдет фильм Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу», где в главной роли будет Лариса Голубкина с огромными глазищами. Потом Гайдай выпустит «Операцию 'Ы»«, и в ней сыграет красавица Наталья Селезнёва с длинными ногами от бедра. А Иван Пырьев покажет свой 'Свет далёкой звезды», в которой блеснёт Лионелла Пырьева с чувственным порочным ртом. И вы хотите этими фотокарточками перебить тех кинокрасоток? Утопия.

— А в «Государственном преступнике» у нашего Розанцева снимаются красавицы Алина Покровская и Клара Лучко, — поддержала меня ассистентка Любочка.

— Вот, — закончил я.

— Ну, допустим. Что ты конкретно предлагаешь? — спросил главный режиссёр.

— Завтра у нас среда и будет кинопроба с Сергеем Филипповым, — задумчиво произнёс я. — Дайте мне один день и к пятнице я привезу для нашей кинокомедии из Москвы кинозвезду мирового уровня.

— Болтун, — проворчал главный оператор. — Лёня, гони его в шею! А то я за себя не ручаюсь.

— Спокойно, Василич, — хитро усмехнулся Леонид Быков. — Пару дней нам погоды не сделают. Мы в четверг проявим плёночку, соорудим небольшой черновой монтаж для худсовета. Пущай везёт свою кинозвезду. Я почему-то Феллини верю.

— А может, дешевле дать телеграмму? — вмешался директор Шурухт. — Диктуй адрес, обалдуй.

— Адрес? — хмыкнул я. — Хорошо. Записывайте или запоминайте: Лос-Анджелес, Калифорния, актрисе Шэрон Тейт до востребования. С уважением, дата, подпись, отзывайтесь нам, а то мы напишем в Госкино.

— Клоун! — рявкнул Шурухт, когда вся компания весело загоготала.

— Всё верно, — кивнул головой главный режиссёр, — за звездой нужно ехать самому, персонально. Звёзды на телеграммы не отвечают.

Чтобы встретить, приезжающего из Москвы фирменным поездом «Аврора», актёра Сергея Николаевича Филиппова, на Московский вокзал я прибыл загодя. Тем более совершив небольшое путешествие на метро это было сделать не так уж и сложно, главное не проспать пересадку на «Невском проспекте» с одной линии на другую. Поэтому, заказав в привокзальном буфете пирожок с чаем, и вытащив из внутреннего кармана пиджака сценарий кинокомедии, я принялся читать и ждать.

Вообще в сценарии «Зайчика» были неплохие моменты, и даже имелась одна очень любопытная замаскированная идея, а именно — снос забора, который мешал детям играть на улице. Ведь что такое забор в широком смысле слова? Это же берлинская стена, это железный занавес, огораживающий страну «процветающего» социализма от «загнивающего» капитализма, чтобы народ массово не побежал загнивать на запад. Умышленно внесли этот эпизод авторы в сценарий или нет, мне было неведомо. Но самые лучшие места в «Зайчике» как раз и получились, когда главный герой конфликтует с бюрократом Шабашниковым, который разрешает красить забор в синий цвет, но никак не сносить.

А вот эпизоды, в которых участвовали такие мастера комедийного жанра как Вицин, Смирнов и Филиппов требовали творческой переработки. Например, Алексей Смирнов, хулиган Федя из «Операции 'Ы»«, здесь играл роль почти бессловесного шумовика в театре, а гениальный Георгий Вицин, Трус из той же 'операции», в «Зайчике» вообще был каким-то помощником режиссёра с тремя фразами. Вицина обязательно требовалось повысить до главного режиссёра и добавить ему текста.

Поэтому посмотрев на настенные часы, которые показывали, что до прибытия «Авроры» осталось двадцать минут, я начал сочинять новую сцену кинокомедии, где перед премьерой спектакля директор театра Филиппов, лучший в истории Киса Воробьянинов из «Двенадцати стульев», а так же режиссёр Вицин учат по системе Станиславского гавкать шумовика Смирнова.

«Как вы гавкаете, товарищ Смирнов? — завозмущался директор Филиппов. ­– Разве нам так завещал работать за сценой старик Станиславский⁈ Вы хоть представляете, чьи седины вы теперь позорите в нашем театре⁈». «Где глубина проникновения? — насел на шумовика режиссёр Вицин. — В чём правда жизненных переживаний?». «Глубины — нет, переживания, как класс, отсутствуют!» — поддакнул директор. И тут же вступил режиссёр: «Вот о чём вы, товарищ Смирнов, сейчас должны думать, о чём мечтать?». «Ха-ха. О колбасе, ха-ха, — хохотнул шумовик Смирнов, — которая пока ещё сырое мясо, ха-ха. Значит так: я сейчас загоняю рысака, ээээ, русака. Ав! Ав! Ав! Ав!». «Халтура. Цените искусство в себе, а не колбасу! — проревел директор Филиппов. — Бесполезно». «Тяжёлый случай», — согласился режиссёр Вицин.

— Внимание, на первый путь из Москвы прибывает фирменный поезд «Аврора», — вдруг прозвучал малоразборчивый голос диктора, который заставил меня оторваться от сочинения диалогов, от недопитого остывшего чая и недоеденного пирожка.

И я тут же, сунув бумаги в карман, а кусок пирога в рот, ринулся на перрон искать третий вагон, в котором должен был приехать великолепный актёр с непростой судьбой и непростым характером Сергей Николаевич Филиппов. Каких только негодяев он не переиграл за свою длинную киношную жизнь. Другому за такие роли жуликов, спекулянтов, хамов, анархистов, немцев и прочих антагонистов обычные зрители, которые простодушно приравнивают характер выдуманного персонажа к подлинной личности, жизни бы не дали. А Филиппова уважали. Правда, к нему часто цеплялись и предлагали выпить реальные невоспитанные и хамоватые граждане.

А между тем вагон №3 практически полностью опустел. Я немого потолкался в толпе прибывших и встречающих людей, которые радовались друг другу. Затем протиснулся к проводнику, женщине крепкого телосложения в синей фуражке и спросил:

— Простите, скажите — актёр Филиппов ехал в вашем вагоне?

— Это дрессировщик что ли знаменитый? Казимир Алмазов? — недовольно скривила своё полное и румяное лицо проводница вагона. — А что он не вышел что ли? Вроде где-то тут был.

— Не вышел, — буркнул я. — Можно пройду в вагон?

— Ну, пройдите. Но учтите, что через пять минут состав перегонят на запасные пути.

«Вот тебе и уважение», — подумал я, резво пробежав вверх по высоким ступеням. И мне сразу вспомнился забавный случай из прошлой жизни, когда я сам, хорошо выпив в дороге, уснул на второй полке, а проснулся, когда вагон уже стоял в каком-то загоне. Кстати, меня разбудили голоса пьяных проводников, которые под водочку и гитару отмечали удачный рейс.

Предчувствуя неладное, я за считанные секунды пробежал весь вагон. Однако полки нижних и верхних мест были либо пусты, либо заняты скрученными матрасами. Обратную дорогу к выходу из вагона я проделал гораздо медленней, заглядывая в каждом плацкартном купе на третьи, самые высокие, полки. И вдруг около самого выхода, спрятавшись на боковом сиденье за распахнутой дверью, передо мной предстала скрюченная фигура знаменитого актёра-комика. К счастью у Сергея Николаевича пульс был, а вот желания идти собственными ногами не было.

— Молодой человек, вагон скоро тронется! — крикнула проводница.

— Вагончик тронется, перрон останется, — проворчал я, вытаскивая на улицу расслабленное алкоголем тело актёра Филиппова. — Стена кирпичная, часы вокзальные, платочки белые, глаза печальные.

— Стихи что ли? — заулыбалась женщина. — Чьи?

— Так наши, проводниковские. Мы ведь с вами коллеги. Я ведь тоже люблю поезда, — соврал я и, подмигнув проводнице, торжественно продекламировал:

Откроет душу мне матрос в тельняшечке,

Как тяжело на свете жить, бедняжечке!

Сойдет на станции и распрощается!

Вагончик тронется, а он останется.

— Здорово, — обрадовалась женщина. — А ещё?

— В следующий раз, — снова соврал я. — Вызовите мне носильщика, а то товарища актёра в пути укачало. Будить его не охота, а домой доставить надо. Завтра ответственная правительственная съёмка.

— Чего же он тогда всю дорогу пил-то? Ладно, стой здесь, — сжалилась проводница, остро чувствующая красоту стихотворных строк Михаила Львовского.

— Товарищ Филиппов, вы помните свой домашний адрес? — спросил я в сотый раз, безуспешно пытаясь достучаться до сознания киноактёра, когда спустя полтора часа привёз его на такси к главному корпусу «Ленфильма» и усадил на скамеечку.

— Помню, набережная, там, — произнёс он и, не открывая глаз, махнул рукой в неопределённом направлении.

— Набережная, набережная? — покрутился я вокруг своей оси. — Это же Ленинград, здесь кругом одни набережные. Товарищ Филиппов, а какие-то особые приметы у вашей набережной есть?

— Есть. Вода, качается туда и сюда.

— А кроме воды, что-то ещё имеется? Номер дома? Номер квартиры? Адрес какой, чёрт возьми? Я спать хочу! — выкрикнул я, потеряв самообладание.

— Вспомнил, — Филиппов посмотрел на меня одним глазом. — Сейчас берём такси и едем на Невский в рюмочную. Всё.

И это действительно были последние слова актёра, так как он сполз по спинке скамьи и, согнувшись калачиком, захрапел прямо здесь на уличной скамейке.

— Кончено, всё, — пробормотал я, беспомощно всплеснув руками. — Через минуту закроется метро, и разведут мосты. И как вообще люди сейчас живут без сотовой связи?

«Ладно, — подумал я. — Как сказал директор Шурухт, я могу делать с товарищем Филипповы всё что угодно, лишь бы он завтра был в форме. Ну, что ж, так тому и быть». После этих шальных мыслей, я схватил тело киноактёра под руки и потащил прямо на студию «Ленфильма», чтобы он до завтрашней кинопробы никуда не делся. Однако в вестибюле дорогу мне преградил дедушка охранник:

— Куда несёшь? Стоять! Не положено!

Судя по его выпученным и испуганным глазам, работал он здесь от силы несколько дней, поэтому я решил пойти на маленькую хитрость.

— Как фамилия? — уверенно спросил я, выдохнув и прислонив актёра к стене.

— Товарищ Земляков, — перепугался охранник.

— Вот что товарищ Земляков, сам директор киностудии мне приказал доставить этот реквизит для завтрашней съёмки в павильон №1. Поэтому выдайте мне ключи и отметьте мою фамилию в журнале. Всё ясно?

— Какой же это реквизит? — пролепетал он. — Это же человек.

— Какой же это человек? Ха-ха-ха! — громко и заразительно заржал я. — Это же восковая фигура из музея мадам Тюссо, другими словами — манекен. Ха-ха! Мы его во время съёмки будем сбрасывать с пятиэтажного дома на асфальт. Стоит бешеных денег, 10 тысяч рублей. Поэтому я сам за ним до завтра буду присматривать. Мало ли что.

— Манекен? А выглядит как живой, похож чем-то на артиста Филиппова, — пробормотал дедушка, подойдя поближе к актёру. — А чё это от него пахнет перегаром? — вдруг насторожился он.

— Потому что манекен заграничный со специальным ароматизатором, мать твою, — выругался я. — Проклятые буржуи уверяли, что будет пахнуть лавандой, а от него несёт как от какого-то алкаша. Давай, отец, поступим так: я сейчас напишу заявление на имя директора товарища Киселёва, что манекен прибыл из Лондона с неуставным запахом, а ты подпишешь и подтвердишь это дело.

Услышав, что надо что-то подписать охранник ещё сильнее перепугался, наверное, вспомнив сталинские исправительно-трудовые лагеря, вспотел, пробормотал что-то бессвязное себе под нос и заявил:

— Нет уж, паря. Я тебе сейчас ключи дам, но подписывать ничего не стану. Давай сделаем вид, что мы друг друга не видели, что мы незнакомые. Как будто ты в павильоне с вечера остался. Доски там эти прикручивать. Договорились?

— А может, всё-таки бумагу напишем, а то как-то…

— Нет! — отмахнулся дедушка от меня как от чумы. ­– И не проси! Вот тебе ключ, уйди, Христа ради.

— А с другой стороны, мы всё равно его с крыши сбросим, какая разница как от него пахнет. Правильно? — подмигнул я товарищу охраннику. — Но такую халатность я допускаю в последний раз!

Я погрозил дедушке пальцем и потащил тело актёра комедийного жанра Сергея Филиппова на съёмочную площадку, сразу же в гримёрку на мягкую кушетку.

Утром следующего дня в среду 20-го мая, перед тем как скомандовать: «камера, мотор», главный режиссёр Леонид Быков созвал небольшое совещание в узком кругу. Он отозвал в сторону оператора Сергея Иванова, меня и директора кинокартины Иосифа Шурухта. Вопрос на повестке дня стоял такой: «снимать или не снимать?». Дело в том, что актёр Филиппов, отлежавшись ночью в гримёрке, в принципе был в приемлемой форме, но выпив утром чаю, снова немного окосел. А по замыслу режиссёра он должен был перед сценой в директорском кабинете ходить из угла в угол, словно разъярённый лев. Однако в реальности уверенно передвигаться по площадке Сергей Николаевич был не в состоянии. И вообще было неясно сможет ли он под светом жарких осветительных приборов отыграть два или более дубля, не развезёт ли его на такой жаре ещё сильнее.

— Что скажете товарищи? — посмотрел на нас главный режиссёр.

— У меня в кассете плёнки максимум на полтора дубля, — задумчиво произнёс оператор Василич. ­– И осталась последняя катушка для кинопробы с главной героиней. А на худсовете, поверьте моему опыту, главную героиню будут обсуждать посильнее, чем нашего Филиппова. Чё его, ёкас накось, обсуждать-то? Филиппов — это имя, афиша, публика и касса.

— Бюджета на новую плёнку нет, — категорически заявил директор Шурухт.

— А ты, стажёр, что молчишь? — пихнул меня в бок Леонид Быков.

«Аха, я сейчас вам насоветую, и я же буду во всём виноват», — подумалось мне, но из-за вредности собственного характера, я всё же сказал:

— Предлагаю выставить камеру на сидящего за столом Филиппова, и снять всю сцену одним дублем, как получится. А реплики Зайчика затем на крупных планах переснять на новую плёнку. Кстати, вместо Филиппова спиной в кадр можно посадить и дублёра.

— И откуда ты только такой выискался, Феллини? — пробормотал главный оператор. — Но в принципе сказал дело. Давайте работать.

— Добро, — согласился главный режиссёр, незаметно подмигнув мне.

Кстати, сегодня утром на студию приехала взволнованная жена Сергея Филиппова, маленькая миниатюрная женщина детская писательница Антонина Голубева. Она нежно называла актёра Долгоносиком, а тот её Барабулькой. И достаточно было полувзгляда, чтобы догадаться — кто в этой странной и немного нелепой паре, лидер, тренер и главный авторитет, который всё держит в железных руках — это, конечно же, была Барабулька. И в данный момент, пока Сергей Николаевич запоминал, переписанные мной реплики, Антонина нежно расчёсывала его густые волосы.

— Всех попрошу на площадку! — скомандовал Быков, три раза хлопнув в ладоши.

Затем он дождался, когда Филиппов займёт место за письменным директорским столом и выдал стандартную киношную фразу:

— Тишина в студии! Камера! Мотор! Запись.

Главный оператор кивнул технику, чтобы тот медленно покатил тележку с камерой по рельсам и взял в кадр хамоватого директора театра, в котором работал гримёр Зайчик. Леонид Быков вошёл в кабинет директора и тот моментально на него зашипел:

— Вы что-то в моём кабинете забыли, товарищ Кроликов?

— Я не Кроликов, я — Зайчик, — сказал Быков, медленно продвигаясь к директорскому столу.

— Да знаю, я знаю, что вы не Кроликов, а Зайчиков! — рявкнул Филиппов. — Старик Станиславский в таких случаях говорил так: «Закройте дверь с той стороны и не мешайте работать!».

— А Немирович-Данченко учил, что играть хорошо можно только в хорошем настроении, — на этих словах главный герой в исполнении Быкова сел на стул напротив директора.

— Ты мне старика Немировича не тронь! — постучал себя в грудь директор Филиппов.

— А давайте разберёмся спокойно, почему вы на всех кричите? — с мягкой открытой улыбкой спросил наш главный герой и режиссёр.

­– Что с вами, Зайчик, вы больной? — уже не так уверенно ответил директор, и в этот момент даже глаза Филиппова немного странно и испуганно забегали.

— Я — спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь. Галлюцинаторно-бредовой синдром, а вы кричите, — произнёс шёпотом Зайчик.

— Просто у меня голос такой! — попытался урезонить подчинённого директор.

— У меня тоже голос! Но я же на вас не ору, — слово «голос» Быков почти выкрикнул, а остальные тихо прошептал.

— Чёрт знает что такое! — теряя уверенность, прошипел директор Филиппов.

— Вот, опять кричите. А я — министр культуры, — снова прошептал Зайчик.

— Вы — министр? Хе-хе.

— Ну, предположим. Тогда бы вы на меня не кричали?

— Ты мне нашего министра культуры не тронь, — так же шёпотом ответил подчинённому директор Филиппов, тихонечко постучав себя в грудь, и скосив глаза в потолок.

— Вот, я и говорю, что людей надо уважать независимо от их должности. Больших должностей на всех не хватает. Вам нервы лечить надо, понимаете? — эти слова главный герой произнес, немного привстав со стула и нависнув над директором театра.

И это была финальная фраза в сцене, поэтому ещё пять секунд вся съёмочная бригада сидела, затаив дыхание.

— Стоп! Снято! — устало улыбнулся главный режиссёр Быков и, словно ему не хватает воздуха, расстегнул ворот рубашки.

— Ну как, будем переснимать? — тут же спросил Сергей Филиппов.

— Гениально, Сергей Николаевич. Восхитительно! — прокричал наш режиссёр под аплодисменты всей съёмочной бригады. — Как у тебя, Василич? — спросил он у оператора.

— Уложились с плёнкой тютелька в тютельку. Сняли с одного дубля, шикарно! — захохотал главный оператор Иванов.

— Серёженька, ты у меня просто гений! — всплакнув, выбежала на съёмочную площадку жена комика Барабулька.

— Да, ладно, ерунда, — отмахнулся от подруги дней суровых Филиппов и, чмокнув её в макушку, подошёл ко мне.

— Слышь, Феллини, ты меня извини, если что, — очень тихо произнёс он.

— Считайте, что уже извинил. Только вы с выпивоном поаккуратней. Вам ещё столько ролей сыграть придётся, берегите себя, Сергей Николаевич, — устало улыбнулся я, пожав руку мастеру комедийного жанра.