Когда Димка понял, что это всё взаправду, всерьёз и надолго, когда за мамой закрылась дверь, и все её инструкции, утешительно-нежное «Не скучай», поцелуй в щёку и испуганные глаза, которые она старательно прятала от сына, – стали свершившимся фактом Димкиного прошлого… Нет, он, конечно, не разревелся, как малявка. Но, может быть, спасибо сказать за это стоило не собственной выдержке, а сидящей на койке напротив «очень милой женщине Лидии Михайлове», как её представила мама минут десять назад.
«Милая женщина» обладала статью и басом дембеля-десантника, бренчащей в кармане связкой ключей и сочувственным взглядом весом в полтонны. И этот взгляд лежал сейчас на Димке.
– Так. Ну, ты парень взрослый уже, так что давай постарайся без этого вот… – Тётка изобразила рукой что-то неопределённое, но это было настолько беспощадно проницательно, что Димка судорожно шмыгнул носом и торопливо вытер глаза рукавом.
Тётка удовлетворённо кивнула и улыбнулась. Улыбка у неё была под стать взгляду по весу, но Димке почему-то стало чуть-чуть легче.
– Вот, так лучше. Жизнь-то – она, считай, полосатая… так что ищи в самой тёмной полоске светлые пятна. Не бывает такого, чтобы не попалось хоть пара крапинок. Ну, например, ты у нас тут все ваши годовые контрольные пересидишь…
Димка невольно хмыкнул: с этой точки зрения, действительно, в общей безнадёге нарисовался какой-то просвет. Хотя бы потому, что годовые контрольные были штукой неприятной, но понятной, и как реагировать на известие, что ты от них увильнёшь – любому нормальному школьнику ясно…
Нормальному. Школьнику.
Димка закусил губу, но ничего не сказал и даже думать себе в эту сторону запретил.
– Ты у нас психом на данный момент не числишься, – беспощадно продолжала тем временем Лидия Михайловна, – так что, считай, в санаторий на пару недель залёг. Сегодня обживайся, а завтра я к тебе Игорька подселю. Считай, общественная нагрузка, как на самого тут нормального. – Тётка хмыкнула, Димка поёжился. – Ты не бойся, Игорёк – он тихий, ему скажешь – он сделает. Вот и будешь смотреть и, когда надо, говорить. Ну и в столовую водить, а ест он уже сам, так что больше, считай, ничего. Завтрак в девять, обед в два, ужин в шесть, отбой в десять. Телевизор и книжки – до отбоя… но процедур у тебя нету, так что ночник дам – и сиди, читай, если хочешь. Я девчонок дежурных предупрежу, чтоб не кантовали. Койку… ну, занимай любую – лучше вон ту, у окна. Там матрас новый, а белье свежее я тебе сейчас выдам. Сам застелешь?
Димка на автопилоте кивнул.
…Ему тогда мама сказала – это ненадолго. На недельку, максимум – две. И он, конечно же, не псих, просто переутомился… и надо только чуть-чуть отдохнуть под присмотром квалифицированного специалиста, и всё наладится.
Димка был твёрдо убеждён, что с ним и так всё «налажено», но у мамы были такие глаза, что… не стал он спорить, в общем. И беспрекословно переоделся из школьной формы в тренировочный костюм – «Это вместо пижамы, а шорты и рубашка – для улицы, я рукав зашила, видишь, а то продрал опять, они будут храниться у сестры-хозяйки, зовут её Лидия Михайловна, очень милая женщина, за тобой присмотрит!»
Пионерский галстук Димка отдавать не стал – это было бы… ну, как расписаться в том, что обычная жизнь осталась позади. Вместо этого Димка аккуратно его свернул и заснул в карман шортов – и вдруг там, в кармане, наткнулся на спичечный коробок, в каких все мальчишки хранят свои сокровища. Вытащил, приоткрыл – и обомлел.
В коробке лежала капелька янтаря, найденная посреди пыльной дороги ещё до всего этого. Обычно в янтаре можно увидеть пузырьки или, если очень повезёт, мушку… в этой же капле смолы навечно застряла искорка света. Она до сих пор сияла, словно в солнечном луче, хотя Димка стоял спиной к окну… Сияла так же ярко, как и в тот миг, когда Димка подобрал камешек и сунул в коробок по дороге к танку-памятнику.
Тому самому танку, с которого всё началось.
Или… всё началось с этого кусочка янтаря?..
Быстро обернувшись, Димка убедился, что мама с Лидией Михайловной оживлённо что-то обсуждают, и торопливо засунул коробок в карман треников.
Камушек светился.
Камушек казался живым.