Да вспомнятся мои грехи

1

Одетый в форму санитар открыл дверь секции Персонального Калькирования ЗБВВ и сделал шаг в сторону, чтобы Отто Макгевин мог выползти в коридор. Он с трудом передвигал ноги, опираясь на видавшую виды трость, и шуршание зловонных лохмотьев неприятно сочеталось с его шумным дыханием через рот. Судя по его виду, нос – так и было на самом деле – недавно был сломан, и на руках и лице кровоточили ссадины. Санитар ухитрился, не прикасаясь к нему, направить Отто к двери с табличкой «Инструктаж и дезинструктаж. – Дж. Эллис, д–р ф.».

Внутри кабинета санитар «припарковал» Отто к сиденью жесткого стула с прямой спинкой, стоявшего напротив нервного молодого человека, который сидел в кресле служебного образца за письменным столом. Все было серого служебного цвета. Санитар, убедившись, что Отто не собирается падать со стула, быстро покинул кабинет.

– А–анакард, – выдавил молодой человек. – Батарея. Помада. – С–сочный.

В затекших гноем глазах Отто засветился огонек, он поднялся со стула, пошатнулся и едва не упал.

– Что…

Он притронулся к своему лицу, вздрогнул и посмотрел на ставшие мокрыми и липкими пальцы. Упал обратно на стул.

– Нет, на этот раз это уж слишком.

Он дернул за полу своего одеяния, и кусок гнилой ткани остался у него в руках.

– Кого же я должен изображать на этот раз? Старинного Морехода?.. Или Вечного Жида? Или просто садовую разновидность прокаженного?

– Что вы, полковник Макгевин, заверяю вас…

– Заверяете, черт вас подери! Это уже третий раз подряд – третий раз я становлюсь какой–то развалиной. Кто–то в Планировке жаждет моей смерти.

– Нет, нет, ничего подобного… совершенно ничего подобного. – Он принялся перекладывать листки, не глядя на Отто. – У вас, э–э, превосходный послужной список удачных операций… при особо сложных условиях для персональной кальки… особенно…

– Так вот и подумайте, насколько больше я смогу сделать, если вы, шутники, дадите мне нормальное человеческое тело, ради разнообразия! – Он обхватил левое плечо, почти свободно соединив вокруг него пальцы костлявой руки. – Затруднения психоматрицы! Если вы продержите меня вот так еще неделю, то затрудните до могилы.

– Понимаете, ведь это только, э–э, временно…

– Временно! Молодой человек…

– Доктор Эллис, – мягко напомнил тот.

– Молодой вы доктор! Может, чтобы сбросить мышцы, мне и хватает двух недель голодовки в невесомости, но обратно мне придется наращивать их старомодным способом, даже под гипнозом…

– Но, полковник, это временно… я хочу сказать…

– Что вы хотите сказать?

– Что, э–э, ожидается, что вы вернетесь в форму во время задания. Ваша персона, это, гм, как бы профессиональный атлет.

– А, понимаю, эстафета по сто метров на костылях. Ясно…

– Но… нет, нет, вы не понимаете… он был… – Эллис снова зашуршал бумагами. – Если мы начнем, наконец, инструктаж, я вам…

– Ладно, ладно. Не даете вы мне поплакать. Так что, я должен проникнуть в госпиталь? Шпион в системе здравоохранения?

– Нет–нет, совсем другое. Сначала – полицейский участок. Человек, которого вы имперсонируете, находится в камере и ждет, пока… ему вынесут приговор за…

– За то, что накапал на кого–то.

– Нет, за убийство. Умышленное убийство первой ступени. Покушение, собственно говоря.

– Эге, это действительно превосходно. Новое переживание. Мозгостир.

– Вы, гм, понимаете, это ведь не на Земле…

– Кажется, я уловил общую картину.

– На Сельве они убийц или сжигают или публично каст…

– Не хочу об этом слышать. И делать этого не хочу.

– Но у вас нет выбора.

– Почему, есть, – сказал Отто, напрягшись. – Мне всего лишь нужно убить вас прежде, чем вы сможете…

– Сочный, – помада – батарея – анакард! – крикнул Эллис.

Отто с бессмысленным лицом опустился обратно на сиденье. Доктор Эллис вздохнул, промокнул лоб и принялся рыться среди карточек, пока не обнаружил лазер в кобуре. Он смахнул с него пыль, снова сел, вытащил из кобуры пистолет и направил Отто в грудь.

– Анакард. Батарея. Помада. Сочный.

Отто покачал головой, проясняя ее, и проследил взглядом длину ствола, уставленного ему в грудь. Потом сказал тихо:

– Бросьте эту штуку, пока она вас не прикончила. Селектор батареи стоит на «зарядке»…

Даже десятилетний ребенок не поддался бы на такую уловку, но доктор Эллис явно провел годы юности, добиваясь высокого уровня академической успеваемости. Он повернул оружие, чтобы посмотреть на силовой индикатор, держа его очень робко. Отто выбил пистолет у него из рук и без особой поспешности поднял с ковра.

– Сочный, э–э…

– Стоп. – Отто держал пистолет на уровне плеча, дуло его чуть покачивалось в метре от носа доктора. – Успокойтесь.

Он вернулся к своему стулу, продолжая держать Эллиса под прицелом, и сел. Покачал головой:

– Эх вы, бюрократы. Шуток не понимаете.

Он бросил пистолет доктору на стол, но пистолет немного не долетел. Ударившись о край, он закружился на полу.

– Это собственность правительства, – сказал Эллис.

– Так же как и я, черт побери.

Отто откинулся на спинку и вздрогнул, когда стул громко скрипнул.

– Как и я. – Несколько секунд он изучал доктора.

– Продолжайте. Я буду этим убийцей…

– Ах, да. – Эллис расслабился, сплел пальцы рук. – Но не будем забегать вперед. У нас на Сельве проблема.

– Я уже понял.

– Гм, да, проблема. На вашем оперативном уровне это проблема убийства. Скорее, систематического убийства.

– Итак, я профессиональный убийца.

– В некотором… смысле. Но проблема гораздо шире.

– Надеюсь, что это так.

– Гм, понимаете, это война.

– Разве? Но в Хартии не….

– Межпланетная война.

Отто, чуть улыбнувшись, подался вперед:

– Вы меня разыгрываете. Никто…

– Понимаю. – Эллис вздохнул. – Мы опять забегаем вперед.

– Тогда начнем сначала.

– Да я как раз собрался сказать. Вы знаете что–нибудь о политике на Сельве?

– Слушайте, я не могу следить за всеми провинциальными…

– Хорошо, я как раз так и думал. Не волнуйтесь, ваша калька все это знает…

– Конечно, продолжайте.

– Так вот, Сельва классифицируется как наследственно–представительная олигархия…

– Как вы уже сказали, все это я знаю.

– Немного терпения, пожалуйста. Сорок два наследственных клана, каждый посылает по одному представителю в межклановый правительственный орган, Сенадо Грандо. Представитель этот – старший сын главы клана. В соответствующий срок он сам возглавит клан и пошлет своего сына в Сенадо.

– И тот будет марионеткой старика, как я понимаю.

– Обычно – да. Практически, Сенадо служит тренировочной площадкой для этих молодых людей, которых после смерти или ухода от власти отцов ждут более трудные обязанности.

– На Сельве нет сильного центрального правительства, и не было уже несколько веков. Сенадо просто формализует в виде законов достигнутые между главами различных кланов соглашения, которые принимаются на тайных собраниях.

– Очень прогрессивная система.

– Гм, она действует, во всяком случае. Начинали они как неомарксисты… Впрочем, проблема такова: все серьезные разногласия между людьми улаживаются, как правило, через дуэль…

– Дуэль!?

– Да, прелестная планета. Обычно дерутся на шпагах, иногда – с помощью более экзотического оружия. Обычно дуэль заканчивается всего лишь раной – первая кровь приносит победу в споре – но по более серьезным вопросам дуэли иногда ведутся до смертельного исхода.

– Я не держал в руках шпаги с самой учебы! Почти двадцать лет…

– Так давно? Гм, не волнуйтесь, ваша персона в этом деле эксперт – мальчика он убил с…

– Мальчика? Он убил мальчика?

– Ему было шестнадцать, исполнилось всего за несколько дней до дуэли. С этого возраста по закону разрешено принимать участие в дуэлях. Все это в основе вашего задания. Позвольте мне объяснить. За всей идеей межпланетной войны стоит человек по имени Альварец, глава одного из кланов. Он хочет напасть на Грюнвельт…

– О, я слышал о…

– Да, Грюнвельт – относительно процветающая планета. В отличие от Сельвы, ее жители не покидали основного потока жизнедеятельности Конфедерации. К тому же они практически ближайшие соседи. Во время противостояния планеты подходят друг к другу на шестьдесят миллионов километров…

– Но чем они собираются воевать? Они что, не слышали об…

– Октябре? Само собой, слышали об Октябре. Они учат в школах, что это миф, что Конфедерация совершенно беззуба, что она никогда…

– И все же, почему межпланетная война?

Эллис пожал плечами:

– Этот человек, Альварец… ну, в течение поколений сельване завидовали Грюнвельту, и Альварец теперь играет на этой зависти. Простыми словами, он предлагает налететь и обчистить планету.

– А на Грюнвельте сознают…

– Только наши представители. Грюнвельт не имеет сети агентов на Сельве – они никогда не рассматривали планету как потенциальную угрозу. Каким образом, в самом деле? У Сельвы всего два космических судна.

– Как же предполагает Сельва…

– Это самое смешное. Они в самом деле могли бы это сделать. Внезапная атака на десяти–пятнадцати небольших кораблях. Разбомбить пару городов, пригрозить разбомбить еще, собрать добычу и вернуться. Оставить пару кораблей на орбите как гарантию безнаказанности, чтобы не было ответного удара.

– Ничего не выйдет.

– Я знаю, что не сработает, и вы знаете, и, подозреваю, Альварец тоже знает. Мы только можем гадать, что он на самом деле задумал.

– Борьба за власть, я думаю. Он использует эту схему, чтобы стать правителем Сельвы…

– …а потом, возможно, добиться власти шантажом и на Грюнвельте. Кто знает? Это одна из вещей, которую вам, быть может, удастся выяснить.

Имперсонировать вы будете человека по имени Рамос Гуайана. Вы относитесь к числу четырех–пяти искусных дуэлянтов, которые систематически совершали покушения не на оппонентов Альвареца, а на сыновей глав оппозиций.

– Как только тем исполнялось шестнадцать.

– Как только возникала необходимость. И была возможность. – Эллис закурил «палочку», передал коробку Макгевину. – Все это вполне легально.

– Не сомневаюсь. Спасибо. Но вот вопрос, как может такая развалина, как этот Гуайана, справиться с чем–то большим, чем таракан?

– О, как правило, вы в гораздо лучшей форме. Гуайана был два месяца в заключении – голодная диета, почти каждый день побои. Вы вернетесь в хорошую боевую форму вскоре после побега.

– Но сначала я должен похудеть немного больше, чтобы протиснуться между прутьями решетки…

– Нет, нет… У нас стопроцентно надежный план. – Эллис посмотрел на свои часы. – Впрочем, основные детали вы узнаете на корабле. Оставьте сигару, нам нужно…

– Ничего, это не так уж спешно.

Отто несколько минут не спеша докуривал. Потом отложил «палочку» и вернулся на свой стул. Эллис отключил его сочетанием бессмысленных слов.

– Когда вы проснетесь, – уверенно сказал доктор Эллис, – то будете на десять процентов Отто Макгевином и на девяносто процентов Рамосом Гуайаной. Ваша реакция в любой нормальной ситуации будет соответствовать личности и возможности Рамоса. Только в особых, крайних ситуациях вы сможете опереться на знания и навыки премьер–оператора.

– Сочный. Помада. Батарея. Анакард. – Он нажал на кнопку вызова под столом.

Гуайана Отто тряхнул головой пару раз и посмотрел на доктора прозрачными, полными боли глазами. Лицо его едва заметно, но изменилось.

– Я это вам припомню, доктор, – гаркнул он с сильным акцентом.

2

ХАРАКТЕРИСТИКА ЗАДАНИЯ

Имя:Гуайана, Рамос Марко Хуан Федерико.

Возраст:39

Пол:м.

Сем. пол.:разведен.

Место рождения:Парачо, Ство., Ор., Сельва.

Адрес:В настоящее время заключен в психоклинике в Керрос–Вердес, ожидая суда за убийство первой степени.

Образование:Состав. 1 – 2 года колледжа.

Профессия:Дуэлист–мастер.

Особые приметы:Тело и лицо покрыты шрамами от дуэлей (см. прилож. карту) в настоящий момент видны следы сильных побоев, отсутствия врачебного ухода.

Агент:Макгевин Отто (С–12, премьер)

ИНДЕКС ФИЗИЧЕСКИХ–КУЛЬТУРНЫХ РАЗЛИЧИЙ

Объект Агент Индекс

Рост 174 см 175 см —

Вес 62 кг 80 кг 0,98

Возраст 40 (3) 39 (3) 0,99

СТП Ж. 101МО24КО39 Ж. 090МО36КО21…80

Язык:Сельван. (вар. коп.) Англ. (л.и. 0,98–0,99)

В общ. слож… 0,86

ПК шкала: 0,99

Время хирург.:3 д. 4 ч.

Время психокальк.:24 д. 12 ч.

После чего следовало более сотни страниц. Больше читать в тесной кабине крохотного Т–4 было нечего, и за четыре недели, ушедшие на путь к Сельве, Отто Гуайана перечитал документ шестьдесят три раза.

Большей частью детально разбиралась миссия Отто. Из прошлого опыта он знал, что 99 процентов плана через день–два уже ничего стоить не будет. Что касалось массы данных о человеке, которого он будет имперсонировать… что ж, как правило, они тоже были бесполезны. Если ему придется сознательно играть этого человека, то значит, психокалька его начала слабеть и скоро ему придется драться или спасать свою жизнь бегством.

Но большинство психокaлек накладывается в гипнотическом рапорте между агентом и человеком, которого он должен имперсонировать. В данном случае это было невозможно – нельзя похитить Гуайану всего на месяц и при этом не лишить его копию всякой ценности. Поэтому они изучили и протестировали Гуайану насколько было возможно. Отто представлял собой хорошую академическую копию этого человека. Ему не хватало важной информации, получить которую он мог только в гипнорапорте, но он всегда мог сослаться на амнезию в результате побоев.

Поэтому Отто выучил наизусть все сведения о Гуайане – на всякий случай, что было не очень приятно – Гуайана оказался едва ли не самым криминальным типом, самым злодейским злодеем из всех людей, которых приходилось имперсонировать Отто. Убийца с холодной кровью, за деньги убивавший детей. Ну что ж, наверное, и у него были хорошие качества. Может, он любил змей или что–нибудь такое.

Была ночь, совершенно беззвездная – небо затянуло облаками, – когда Отто совершил посадку на Сельвии, на небольшой прогалине в горных джунглях, окружавших Керрос–Вердес. Он был сильно расстроен.

Т–46 – едва ли не предел автоматизации для космического корабля. Он заходит на посадку по пеленгу наземного сигнала – в данном случае подаваемого связным ЗБВВ – и берет курс к ближайшей тридцатиметровой полосе ровного грунта; сигнал генерируется с вершины крутого холма посреди буйных джунглей, топография которых довела бы до безумия любого.

Корабль плавно остановился, и Отто вытащил из кармана в своих лохмотьях простой детектор–пеленгатор, который сообщил ему, что находится Отто в 12,8 километрах к юго–юго–востоку от места, где он хотел бы быть. Небольшая ошибка для перелета в 145 световых лет, но Отто–Рамос был совершенно по–человечески расстроен.

Как уже было замечено, Т–46 очень автоматизирован, автоматизирован до неправильного. Его функция – благополучно высадить агента и убраться с планеты. Люк у него открывается сам, и агент имеет шестьдесят секунд, чтобы очистить помещение, или его выбросит автоматически. Отто потому был в плохом настроении, что в стостраничном рапорте особо подчеркивалось – лишь неистовые спортсмены и прочие ненормальные осмеливаются вторгаться в сельвианские джунгли ночью.

Отто вылез наружу и почувствовал, как бесшумно взлетел за его спиной корабль. Держа лазер наготове, он левой рукой надвинул ночные очки и подтянул наплечные ремни вещмешка. Он посмотрел вокруг и ничего не увидел, потом почувствовал спиной что–то холодное, неприятное и рывком обернулся.

Похожее на летучую мышь существо, с трехметровым размахом крыльев и чрезмерным количеством когтей и зубов, бесшумно скользило в его направлении на высоте шеи Отто. До него оставалось десять метров и то, что можно было назвать его лицом, имело кровожадное выражение. На вид оно было примерно с ребенка, и завопило, как ребенок, в тот миг, когда луч лазера рассек его на полпути. С неожиданной неуклюжестью оно перекувырнулось через голову Отто и рухнуло в высокую траву, где еще два раза подпрыгнуло. Последовала секунда тишины, потом шуршание и хруст костей, перемалываемых мощными челюстями.

При вспышке лазера Отто увидел со всех сторон сотни пар голодных глаз. Но принимать назад корабль не было никакой возможности.

Быть может, в каком–то абсолютном смысле известную, пусть и большую опасность принять легче, чем идти навстречу неизвестной угрозе. Отто понимал, что в лесу, вероятно, имеются еще более интересные представители фауны, чем на этом маленьком участке вельда, но он чувствовал себя в большей безопасности с густым лесом за спиной. Он сверил собственное чувство направления с показаниями маленького детектора–пеленгатора и взял курс на северо–северо–запад.

Сделав десять шагов, Отто успел дважды выстрелить в пустоту. Он выругал себя за волнение, за пустую трату энергии, а потом, на двенадцатом шаге, красного цвета змея с головой не меньше человеческой и в действительности светящимися глазами, бросилась на пряжку ремня Отто. После того как лазер отсек ей голову, тело извивалось и корчилось, продолжая взбивать восьмиметровую дорожку среди травы.

Несмотря на все годы тренировок и психологической обработки, все годы практических действий, Отто внезапно потерял контроль над кольцевым мускулом, который делает испражнение незаметной для окружающих, пристойной функцией. Его анальный сфинктер спазмически дергался в последнем рефлексе, который пытается сделать из попавшего в ловушку существа неприятное для охотника блюдо. Он даже не в состоянии был поблагодарить счастливую случайность – ведь он принял элементарную предосторожность еще на корабле, и теперь она помогла ему не испачкать самого себя. В мозгу его ничего не было – только паника, от шеи до макушки. Он издал вопль и бросился бежать, не видя куда, ничком плюхнулся в грязь, вскочил, лихорадочно нажимая на спуск лазера. Луч лазера образовал ослепительную арку, качнувшуюся влево–вправо перед Отто, а потом перекинувшуюся назад, что спасло его от родича первого, похожего на летучую мышь существа. Когда он снял палец со спуска, по всей прогалине трещало пламя, дымились во влажном воздухе ветки. На краю леса некое существо не очень удачно имитировало человеческий смех. И паника самозащиты достигла в Отто такого уровня, что включила последний регулятор, установленный психологами в его сознание, и внезапно он стал холоден, как лед.

Макгевин, ты погибнешь.

Я знаю, Макгевин.

Что делать перед гибелью?

Убить как можно больше врагов.

Существует недоказанная теория, что нет в Галактике более опасного существа, чем человек. В любом случае едва ли найдется человек опасней того, кто оставил всякую надежду выжить… прибавьте сюда полжизни, проведенные в качестве кровавого убийцы, и вы получите единственную разновидность человека, способного продержаться три часа ночью в джунглях на Сельве.

Именно тот факт, что ночная жизнь на Сельве так враждебна человеку, стал основным фактором, повлиявшим на странную эволюцию политической системы на Сельве. Первоначально планету колонизировали пятьсот добровольцев–идеалистов с Земли, из страны, называющейся Уругвай. Они были членами «Программа де политике де Мао», дешево купившими планету у горнодобывающей компании, которая не могла найти желающих обслуживать свои машины.

Последователи «Программы» прибыли вооруженные прекрасно разработанной системой разделения обязанностей и награждения за исполненную работу, которая вполне могла очень хорошо сработать в более гостеприимном окружении.

Нельзя сказать, что корпорация скрыла от них полностью характер фауны на Сельве – нет, они привезли с собой оружие и электрические заграждения, и с самой грозной решимостью не собирались подходить близко к джунглям в ночное время. Но с точки зрения планеты они были лишь пятью сотнями относительно доступных протеиновых кусков, брошенных в гущу самой конкурентоспособной экологической ниши из когда–либо обнаруженной, – двадцать пять тысяч килограммов мяса.

В первый день они потеряли почти сто человек и примерно такое же количество на следующий день. На третий день исчезло сорок, потом семнадцать, потом восемь.

Было бы наивно полагать, что происходила своего рода естественная селекция, что выживали лишь самые сильные и быстрые. Нельзя полностью исключать этот элемент, но куда важнее были простая удача и практические навыки. Все они по профессии и темпераменту были фермерами, а какой фермер, даже самый крепкий, мог достаточно хорошо владеть приемом удара коленом, чтобы выжить на Сельве? Ему могло только лишь просто повезти. Если он оставался в живых и приобретал опыт, то уже меньше мог полагаться на удачу. Хотя одновременно становился менее приятным соседом.

И вот, в течение жизни всего одного поколения, гуманный эксперимент жизни коммуной с неизбежностью дегенерировал в жуткое сообщество подозревающих друг друга кланов, в систему, более подходящую для четырнадцатого, чем двадцать третьего века.

Сначала изменился статус женщины. В соответствии с оригинальной «Эль Программой», женщины должны были быть совершенно равны с мужчинами, исключая специфическую функцию рождения детей. Чтобы предотвратить колонистов от вырождения, составители программы включали в оборудование комплект яйцеклеток в количестве десяти тысяч, уже оплодотворенных и готовых к развитию. Все мужчины экспедиции позволили стерилизовать себя. С помощью того, что в то время считалось современной медициной, женщина могла произвести рождение через четыре–пять месяцев после имплантации яйцеклетки.

К тому времени, когда население количественно стабилизировалось примерно на двух сотнях, стало ясно, что всем женщинам придется до конца своих дней производить потомство, пока утробы не запросят пощады, иначе колонисты вымрут на корню. И нужно было оберегать женщин от Сельвы – что выливалось в пожизненное заключение.

Сначала женщин держали в корпусах пяти транспортных кораблей, доставивших колонистов на планету. Как средства передвижения они были уже бесполезны, но доказали надежность в качестве защиты от зубов и когтей. Ночью мужчины присоединялись к женщинам, днем отваживались выходить на охоту, что было нетрудно, или пытались заняться сельским хозяйством, что было нелегко, поскольку приходилось все время поглядывать по сторонам и быть ко всему наготове.

Лет через десять им удалось построить вокруг каждого корабля высокие укрепленные стены. Электрические ограждения, оказавшиеся бесполезными, потому что мертвые звери просто наваливались кучей и создавали мост для живых, были распутаны и переделаны в барьеры против кожекрылых монстров.

Шли годы, растущее население заставляло все дальше отодвигать стены от бывших кораблей. Сначала люди жили в тесных отсеках, потом в укрепленных фортах, потом в фортах побольше, потом в окруженных стенами городах. В конце концов, пять городков срослись в один обширный город – Кастилию Сервантес.

Здесь были школы, но в них преподавались лишь необходимые основы наук и максимум сведений о том, как выжить. Большая часть первого поколения все еще считала себя последователями «Программа политико». Второе поколение считало «Программу» нелепостью. Третье поколение испытывало к первому роду сентиментально–ностальгические чувства. Десятое поколение… к этому времени очень мало кто помнил, с чего все начиналось.

Если женщины были посажены под замок и оберегались, будто драгоценные камни, а мужчины проводили половину времени, ожидая или совершая кровавые убийства, то нет ничего удивительного в том, что развилась столь уродливая форма социальной организации. Поскольку сила и жестокость были единственными ценными для выживания чертами, то самые сильные и жестокие оказались у власти и сами установили правила игры.

За три сотни лет они завоевали собственную планету. Начав поиск новых миров для завоевания, они нарушили одно из немногочисленных межпланетных законоположений, и Конфедерация через свое тайное ответвление, ЗБВВ, послало верного человека оценить ситуацию.

Когда забрезжила заря и многочисленные смертоносные уроды полетели, заскользили и затопали к своим норам и пещерам, Отто Макгевин все еще был жив.

Совершенно обессиленный, он сидел в середине широкого круга из обугленного, жуткого вида мяса. Именно оно и спасло его. За последние часы он ни разу не выстрелил – сельвианские ночные фуражиры предпочитали, естественно, свежеподжаренное мясо сородичей риску столкновения с неизвестным существом, умеющим плеваться огнем.

Когда солнце расчистило верхний слой покрывала джунглей, Отто не мог найти ни одного признака жизни ни в джунглях, ни на поляне. Почувствовав себя, наконец, в безопасности, он автоматически погрузился обратно в персону Рамоса Гуайаны. Он погрозил мертвым существам кулаком и радостно выругался. Потом отстегнул нож в футляре, висевший на боку сумы, отрезал кусок мяса от бедра одного шестиногого создания и, весело жуя, углубился в джунгли.

С нормальной скоростью ходьбы он мог покрыть 12,8 км за каких–то полтора часа. Но в джунглях нет прямых троп; уже начинало вечереть, когда Рамос, чувствуя беспокойство, вышел на прогалину у основания довольно крутого холма. Симпатичное здание из камня и кирпича – очевидно, что–то вроде охотничьего домика – стояло на верхушке холма. На полпути вверх по склону дорогу преграждал ров, предшествующий солидной по толщине стене, по верху которой шло электрическое проволочное заграждение. Вдоль по тропе он проследовал ко рву. Опустился стилитовый подвесной мост и Рамос, слыша за спиной голоса просыпающихся джунглей, поспешил пересечь ров. Еще одна стилитовая дверь за стеной – и мост поднялся, закупорив Рамоса в небольшом замкнутом пространстве.

– Я не запрограммирован принять вас, – сказал металлический голос. – Владелицы нет дома. – В маленьком алькове слева загорелся свет. – Вы в безопасности, слева от вас имеются пищевые автоматы и санитарно–гигиенические устройства.

Наверняка все они приводились в ход опущенной сквозь прорезь монетой. А у него были только крупные купюры, к тому же поддельные.

– Можешь разменять пятьдесят? – спросил он машину.

– Повторите, пожалуйста.

– Можешь разменять пятьдесят – полсотни?

– Я не запрограммирован принять вас…

– Да заткнись ты!

Это, очевидно, было в программе – машина замолчала. Едва он успел вскрыть замок на двери туалета, как погас свет.

Полчаса или около того он продремал на скамье за бесполезным автоматом с сэндвичами. Тихий звук – стук раскрывшейся двери – разбудил его. Он укрылся за автоматом и направил лазер в ту сторону, где, как считал, была дверь. Очки ночного видения он упаковал перед этим в сумку.

– Гуайана? – спросил женский голос. – Рамос Гуайана?

– Си. Акви. – Итак, его контактер, Р. Эшкол – женщина? На этой планете?

– О, вот где вы. – Она подошла к нему. – Опустите пистолет и берите меня за руку. Я вас проведу.

Они шли вверх по крутой тропе.

– Я вылетела на флаере, искать вас, – сказала она. – Обнаружила место, где вы ночевали. Очень впечатляюще, особенно при дневном свете.

Он ничего не сказал.

Сколько месяцев назад он вот так близко находился рядом с женщиной? Его рука вспотела, стала липкой и холодной в противоположность ее мягкой и теплой ладони. Он почувствовал волну желания, такую острую, что у него сжалось в животе. Каждый раз, когда он спотыкался и чувствовал ее круглое бедро или…

– Эй, друг, держи свои лапы при себе.

– Миерде, но вео, – проворчал он. – Извините, мне не видно.

– Ага… Так, мы уже почти пришли.

Когда они приблизились к верхушке холма, Рамос едва разобрал возвышающуюся стену дома, серую на фоне ночи.

– Вот мы и дома. – Она остановилась и начала возиться с тяжелым железным замком. – «Виста Герможа Отель» – «Отель с прекрасными видами», – перевела она, хотя в этом не было нужды. – Двадцать лет назад был закрыт… осторожно… и его купила через доверенных лиц Конфедерация.

Они уже вошли в дом и ступали по пахнущему затхлым ковру.

– На случай вот таких ситуаций?

– Нет, все гораздо проще… Они думали, что Сенадо переберется в парачо, и хотели дешево получить здание для консульства. Теперь дело застряло. Здесь лестница.

Рамос как раз наткнулся на первую ступень, когда она это сказала; он покачнулся и, сохраняя равновесие, почувствовал под рукой ее икру.

Выпрямившись, он снова тронул ее, и она ответила звонкой пощечиной, показывая свое отношение к Рамосу.

Рамос хладнокровно схватил ее за запястье и, вывернув, бросил ее на пол. Упав сверху, он прижал ее тело к полу коленями, ткнул дулом пистолета в ее шею, изрыгая глухие проклятья. Он щелкнул предохранителем, потом медленно поставил его на место. Поднялся.

– Прошу прощения. Не забывайте, пожалуйста, я на самом деле Рамос Гуайана.

Шелестя юбками, она поднялась на ноги. Голос ее дрожал:

– Знаю, но я – это я, поймите тоже. На Шаломе у нас… так с людьми не обращаются!

Не зная, что сказать, Рамос шумно задвигал сумкой за плечами.

Она вздохнула:

– Давайте руку, уже недалеко.

Они поднялись наверх, до конца лестницы, и повернули налево, в коридор. Дверь в отведенную Отто комнату бесшумно открылась и захлопнулась со щелчком, наводившим на мысли о солидном замке.

– Индикатор настроен на отпечаток большого пальца. Мы изменим настройку. – Загорелся, ослепляя, свет.

В комнате без окон мебель состояла из трех предметов: пневмопостели в одном углу и деревянного стола со стулом – в другом. Маленький голокуб на столе показывал картину камеры, где спал человек. У стола стоял стеллаж, на котором покоилось несколько шпаг. Рамос пересек комнату, подошел к стеллажу и провел пальцами по клинкам.

– Подходит, – сказал он.

Он вытащил шпагу из стеллажа и сделал несколько выпадов, поражая воображаемого противника. Потом внимательней посмотрел на шпагу.

– Мне нужен точильный камень и ремень для правки лезвий. И моток черной изоляции для ручек. Такой ленты, которой пользуются электрики.

Он впервые поднял голову и посмотрел на девушку.

– Ага…

По стандартам Шалома она была обычного вида женщиной. Это значило, что она лишь чуть–чуть уступала совершенством фигуры и черт лица Елене Прекрасной. Одета она была так же, как одевались все молодые женщины в этой части Сельвы – облегающий бархатистый корсет, оставлявший открытым верхние части грудей, потом сбегал до бедер и расширялся в колоколообразную юбку, длинную по стандартам Земли.

Принимая во внимание, что девять десятых его личности были трижды судимы за изнасилование, а десять десятых многие недели находились взаперти в тесном отсеке Т–46, Рамос прореагировал весьма вежливым, приличествующим джентльмену образом – он бросил шпагу, заворчал и сделал три шага к девушке, готовый вцепиться…

Она извлекла из потайного местечка маленький черный пистолет.

– Стой, где стоишь! – сказала она. В голосе ее было больше истерики, чем угрозы. Но было совершенно очевидно – она сожжет его на месте в следующую секунду, и чувство близкой опасности снова вернуло Отто контроль над телом.

Его собственный пистолет лежал на сумке, которую он сбросил со спины в центре комнаты. Если она умеет метко стрелять, то успеет попасть в него пять–шесть раз прежде, чем он успеет достигнуть сумки. Он положил руки за голову.

– Ну, ну, – сказал он, – только не волнуйтесь, это просто… понимаете ли…

– Они правду говорят, – сказала она уже спокойнее, – в самом деле, вас как будто двое в одном теле.

– Это так. – Он чуть согнулся в поясе, держа руки за головой. – Отто Макгевин, к вашим услугам!

– Лучше оставайтесь этим Отто еще немного. – Она опустила пистолет. – Какое странное имя вы…

Рамос уже опустил руку, скрючив пальцы наподобие когтей, и медленно двигался вперед. Она подняла пистолет, и он поднял руки, но на этот раз медленно.

– Неужели вы не можете совладать с собой, хотя бы на секунду?

– Успокойтесь, успокойтесь же… гм, я в самом деле не могу, э–э, совладать с этим. Когда мне не угрожает непосредственная опасность, я должен автоматически реагировать как Гуайана. Иначе, понимаете ли, я мог бы случайно выдать себя, выйти из роли.

Она пятилась к двери.

– Так вот, не думайте, что вам удастся общаться со мной не выходя из роли. – Рука ее лежала на ручке. – Думаю, мы не станем менять настройку замка. До тех пор, пока я не решу, что делать с вами. – Она одним движением вырубила свет, выпрыгнула из комнаты и громко захлопнула за собой дверь.

Долю секунды спустя в дверь с ревом врезался Рамос Гуайана.

– Каго ен ла лехе де ла мадре де су мадре! – ревел он.

Он колотил в дверь кулаками, все громче и все с большей выдумкой ругаясь в течение нескольких минут. Потом он тяжелым шагом прошелся по комнате и нащупал кровать.

3

– Просыпайтесь, Макгевин, Гуайана, или как там ваше имя.

Рамос рывком проснулся и посмотрел вокруг, но в комнате никого не было. Потом он увидел ее изображение в голокубе.

– Сука козлиная, – нелогично обозвал он ее, глумливо усмехаясь. – Не желаю тебя больше. Выпусти меня на свободу, чтобы я мог найти женщину по своему подобию.

Она презрительно фыркнула:

– Рано или поздно ты будешь на свободе. Сейчас есть работа.

Ее изображение исчезло, сменившись личностью настоящего Рамоса Гуайаны, сидящего в своей камере.

Послышался ее голос:

– Обратите внимание, у него на голове новый кровоподтек и губа была недавно разбита. Все это он заработал в драке с охраной позавчера.

– У нас есть приказ, в нем говорится, что вы должны насколько будет возможно точно повторять внешность Рамоса. Лишь тогда вы начнете исполнять свою миссию. Использовать грим было бы неразумно, поэтому мы собираемся нанести вам соответствующие повреждения…

– Пожалуйста, приходите и попробуйте.

– В этом нет необходимости. Для меня, лично, во всяком случае.

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился здоровенный представитель мужского населения Сельвы, весьма жуткого вида, с пистолетом в одной руке и резиновой дубинкой в другой.

– Извините, полковник Макгевин, – сказал он, поднимая пистолет. – Обезболивающее. – Он выстрелил в тот момент, когда Отто напрягался для прыжка.

Рамос проснулся, чувствуя в голове пульсирующую боль, ощущая, как печет губу. Он языком пересчитал зубы – все были на месте, но пара штук шаталась.

– В ящике стола есть таблетки обезболивающего, полковник. – Мужчина, который усыпил его и, очевидно, слегка поработал над ним, пока Рамос был в бессознательном состоянии, все еще находился в комнате. Или снова был в комнате – он успел избавиться от пистолета и дубинки. Он сидел у дальней стены, с ним были две шпаги и два прозрачных пластиковых шлема.

– Зовите меня Рамос, – сказал Гуайана, подходя к столу. Переход в вертикальное положение вызвал у него чувство, напоминающее удар в висок альпенштоком. Рамос дотронулся до виска и закрыл на несколько секунд глаза, пытаясь избавиться от боли, но у него ничего не вышло.

Он принял таблетку и осторожно дотронулся до губы.

– Наверное, я должен вас поблагодарить. Вам часто приходилось оказывать подобные услуги?

– Только не с космическими целями. – Мужчина встал. – Думаю, вы сможете провести пару раундов. Это тренировочные шпаги–рапиры. – Он бросил одну рапиру Рамосу, который без усилий поймал ее за рукоять.

– Вы чувствуете, что сможете?

– Думаю, да.

В самом деле, Рамос–Отто чувствовал себя в тысячу раз лучше, учитывая даже новую шишку, чем в кабинете доктора Эллиса на Земле. Люди из отдела психокалькирования слегка переборщили, чтобы компенсировать четыре недели полета, за которые тело должно было восстановить силы. Он еще не достиг нормальной формы Гуайаны или Отто, но изрядная доля силы и быстроты к нему уже вернулась.

– Честно говоря, – сказал здоровяк, пока Рамос проверял свое оружие на баланс и упругость, – я настроен скептически. Не понимаю, как они могли научить вас за несколько недель тому, что требовало от Гуайаны ежедневных упражнений на протяжении всей жизни.

Рамос пожал плечами:

– Все это временно.

Он смерил взглядом противника. Здоровяк двигался с легкостью, казавшейся странной для человека таких пропорций. У него были все физические преимущества для фехтования – он на голову превосходил Рамоса ростом, имел длинные руки и ноги. Но Рамос знал, что люди с длинными руками и далеким выпадом склонны переоценивать свои силы при встрече с менее рослыми противниками. Забавно будет проучить его.

Рамос надел шлем – прохладную пористую скорлупу из пластика, которая защищала его лицо, уши и горло.

– Для начала я не буду сильно напирать, – сказал здоровяк.

Они заняли исходную позицию в центре комнаты. Гарде! Рамос заметил, что клинок его соперника отклонился от прямой линии вправо более чем на два сантиметра, открывая предплечье и большую часть плеча. Или его соперник был в плохой форме, или устроил ловушку, не слишком хитрую к тому же. Даже не задумываясь, Рамос произвел атаку, учитывающую обе возможности – одним движением он сделал финт в сторону открытого предплечья, проскальзывая под ожидаемым парирующим ударом, потом двойное парирование, отскок (высоко поднятая шпага, блок–колокол, чтобы предотвратить наскок или запоздалый ремиз), выпад – и тупой конец рапиры ударился точно между третьим и четвертым ребром противника.

– Токар, – признал поражение здоровяк, задумчиво потирая пальцами место, где по нему попала рапира Рамоса. – Мне нужно быть внимательней.

Он и в самом деле постарался быть внимательным, и у него очень хорошо получилось по любым стандартам, но в пяти схватках Рамос выиграл пять уколов. Каждая из них продолжалась не более нескольких секунд. Самая долгая состояла из атаки–парирования, еще парирование–защита–ремиз–защита–ремиз–укол.

– Очень странно.

Соперник Рамоса снял маску:

– Полковник, э, Рамос, эх, я хотел сказать… вы говорите, они научили вас фехтовать не хуже Гуайаны?

– Да.

– Но я дрался с Гуайаной… сотни раз! – и…

– И вы до сих пор живы?

– Нет, нет, не на дуэлях. Пять–шесть лет назад я у него тренировался. Вот почему… в общем, вы деретесь не совсем так, как он… случайный противник не заметит разницы, но я знаю его слабые места. Несколько раз мне удавалось его победить. У вас нет этих слабых мест, во всяком случае, именно этих.

– Гм–м… – Рамос насупил брови, шаря в информации из характеристики миссии. – Ну, это объяснимо. Мне пришлось обучаться через вторые руки, поскольку настоящий Гуайана застрял здесь. Они пригласили лучших мастеров фехтования, каких можно было найти… Из Италии, Венгрии, Франции…

– Как, из самой Франции?

– Нет, не с планеты, а из страны – это такая страна на Земле. Эти мастера изучили ленты с записью боев Гуайаны. Потом они в тандеме обучали меня, мы оба были под гипнозом. Таким образом, я впитал нечто вроде среднего стиля боя Гуайаны.

– Сложная операция, – сказал мужчина. – Но учиться таким способом легко, если сравнить с обычным путем. Я рад, что навыки у вас не сохранятся навсегда.

– Будет неплохо, если они подержатся подольше. Мне нужно свернуть здесь дела еще до того, как начнет стираться калька. Самое большее – два месяца…

– Если я могу чем–то помочь, то конечно…

– Лучше об этом не заикайтесь. Вы не хотите мне помогать, и даже не хотите знать об операции больше, чем вы уже знаете. То же касается этой суки…

– Рейчел? – чувствовалось, что он задет. – Но… ведь она связной ЗБВВ!

– А на таких захолустных планетах таких людей вообще не должно быть! Я не могу чувствовать себя в безопасности, выполняя задание, если знаю, что кто–то еще имеет сведения об истинной моей природе. У людей есть неприятная особенность – их можно вынудить говорить. Пока что только вы двое знаете меня. Как много остальных – весь персонал посольства?

– Нет, только мы двое.

– Тогда лучшее, что вы можете для меня сделать – вы оба, – покинуть планету. Немедленно.

– Мистер Гуайана, – донесся тонкий голос Рейчел из видеокуба, – постарайтесь вспомнить, что мы – полномочные представители Конфедерации на этой планете. А вы – только инструмент, специалист, посланный на помощь нам, чтобы разрешить данную проблему. И вся ответственность лежит именно на нас…

– Знаете что, я не дам и… – Рамос замолчал, потом продолжил более вежливым тоном: – Там, внутри, я на самом деле совершенно на все плевал – построит ли Сельва тысячу крейсеров, чтобы швырнуть Грюнвельт обратно в каменный век, или не построит. Я бы никогда даже не узнал о существовании Сельвы, если бы Альварец не заболел вдруг комплексом Атиллы.

Однако, смутно припомнил Гуайана, с дамами Рамос разговаривал очень вежливо и был крайне обходителен.

– Тогда могу сказать, – заключила она с презрением, – что вы идеально подготовлены к вашей работе. Неужели вы не испытываете ни малейшего сочувствия к…

– Сочувствие, мотивация – все дерьмо. – Он глубоко вздохнул и постарался успокоиться. – Симпатии и сочувствие могут меняться, а мотивация – это простое обозначение чего–то такого, чего никто не понимает. Я хорошо исполняю работу, лучшую работу, потому что до последней клетки мозга я кондиционирован исполнять миссию. И совершенно надежен, потому что никто кроме ЗБВВ не обладает знаниями и оборудованием, чтобы это кондиционирование нарушить.

– Тогда вы – самое презренное создание.

– Потому что ущипнул тебя за задницу, большая ты…

– Прошу вас! – Здоровяк обоими руками похлопывал воздух перед собой, стараясь успокоить Рамоса. – Рейчел, твоя мотивация никого не интересует, и никто не оспаривает кондиционирование полковника. Почему мы просто не оставим этот разговор и не займемся самой проблемой?

– Один небольшой вопрос сначала, – сказал Рамос, все еще разбрасывая искры гнева. – Я знаю, кто такая Рейчел Эшкол. Это указано в моих документах… но вы кто такой, черт побери?

– Октавис де Санчес. Я работаю в посольстве.

– Ну что же, хорошо, что она вас нашла не на улице. Что вы делаете в посольстве в свободное от шпионажа время?

– Я, гм, анализирую данные для секции Жизненной Статистики.

– И это дает вам право делить наш маленький секрет?

– Мне был необходим кто–нибудь… – начала Рейчел.

– Да вы сами тут не нужны!

– Мне был необходим человек, безукоризненно верный, который хорошо знал бы Гуайану. Чтобы проверить ваше прикрытие, ваше поведение.

– Чье поведение? Чье прикрытие?.. Я… Я Рамос… Гуайана!!!

– Да, он разговаривает точно как Гуайана, – сказал Октавис.

– Понятно? – Рамос воздел к небу руки. – И ради этого ты в два раза увеличила риск моего раскрытия?

– Сеньору Санчесу можно полностью доверять. – Изображение Рейчел в видеокубе подалось вперед, зло покраснев.

– Ах вот вы о чем, значит… Октавис, старик, если бы я предложил тебе миллион песо за переход на сторону Альвареца…

– Нет. Они слишком…

– Два миллиона? Пять? Десять? Твою жизнь? Угрожал бы пыткой детей до смерти, твоих детей? Твоей матери?

– Да, понимаю. Конечно. Если цена достаточно велика, любой человек…

– Любой человек на этой планете, кроме меня.

Несколько секунд тишины.

– Тогда почему бы вам просто не избавиться от нас… простых смертных? – сказала Рейчел.

– Я обдумал этот вариант, – фыркнул Рамос. – И отбросил я его не потому, что вы могли бы мне пригодиться в дальнейшем. Вы бы мне не пригодились.

– Так почему бы ни убить нас?

– Или хотя бы попробовать, – добавил Октавис, сгибая и разгибая клинок тренировочной рапиры.

– Во–первых, это привлекло бы лишнее внимание ко всей операции. Во–вторых, даже Рамос – настоящий Рамос – не лишен некоторых моральных понятий. И в любом случае, он отличается практичностью, он не станет слоняться по округе и убивать людей из спортивного интереса, или только потому, что ему не нравится факт их существования.

– Он убил шестнадцать человек, – мрачно сказал Октавис.

– Семнадцать. Но всегда имел то, что считал достаточной причиной, или по крайней мере получал приличную выгоду.

«Я убил гораздо больше, – подумал Отто Макгевин, – только ради того, чтобы Конфедерация благополучно функционировала».

– Согласен, причины у него могли быть менее существенные, чем у вас.

Октавис кивнул:

– Послушайте, мы топчемся на месте. Лучше займемся планом, чтобы скоординировать ваше…

– План этот невыполним и с настоящего момента отбрасывается. Похитить Рамоса, тайно подсадить меня на его место в камеру, потом устроить побег… все это оперетка, которую всегда придумывает Планировка, черт бы ее подрал…

– Но у нас приказ… – твердо сказала Рейчел.

– Посмотрите на звание человека, подписавшего приказ, потом вспомните мое звание. Может, ЗБВВ не всегда эффективно действует, но дураков там тоже нет… вот почему я вообще имею военное звание – чтобы такие люди, как вы, не ставили мне палки в колеса.

– Тогда что вы предлагаете? – сказала она. – Что можно придумать лучше?

– Чем меньше вам известно, тем лучше для вас обоих. Сделайте для меня две вещи, а потом вы, Октавис, можете вернуться к своей статистике, а вы, сеньорита Эшкол, можете заняться… что вы делаете в свободное время?

– Меня это полностью устраивает, – горячо заявила Рейчел. – Чем скорее вы уберетесь с моих глаз, тем лучше я себя буду чувствовать.

– Что мы должны делать, полковник?

Рамос несколько секунд улыбался в видеокуб, потом повернулся к Октавису.

– Во–первых, обеспечьте мне надежное, не вызывающее подозрений средство передвижения, чтобы добраться до клана Альвареца. Очевидно, это будет лошадь. «Они строят планы межпланетной войны, а сами до сих пор используют вьючных животных».

– Потом, когда я буду готов выехать, избавьтесь от настоящего Рамоса.

– Убить?

– Это самое надежное. Решайте сами.

– Вы забываете, что Санчес и я – не хладнокровные убийцы–профессионалы. Мы похитим его, как и было запланировано, и запрем в комнате, где сейчас находитесь вы.

– Ладно. Советую сначала убрать отсюда шпаги.

Когда Октавис вышел, Рамос с облегченным вздохом хлопнулся на свою кровать. Трудная работа – быть Рамосом и одновременно думать как Отто.

С завтрашнего утра ему придется действовать быстро. Жаль – было бы неплохо проследить за похищением Гуайаны. Возможно, заключенный погиб бы при попытке к бегству.

Теперь ты думаешь больше как Рамос. Это хорошо.

4

Чтобы добраться до клана Альварец, Рамосу нужно было преодолеть двести километров, через территории кланов Туэме и Амарилло. На это ему потребовалось два дня езды на страдавшей костным шпатом лошадке, которой снабдил его Октавис. Когда он во второй раз остановился для отдыха и развлечений в таверне на границе территорий Амарилло и Альвареца, то оказалось, что нанятая им проститутка уже много лет знает настоящего Рамоса.

Она заметила, что он неожиданно стал непонятно ласковым, но, кажется, была этому рада и ничего не заподозрила.

О каких других важных аспектах жизни Гуайаны ничего не было известно сектору психокалькирования? Рамос надеялся, что история с амнезией спасет его в случае неприятностей.

Он вызвал отель «Виста Гермоза» до того, как пересек границу клана Туэме; и Октавис сообщил, что похищение прошло гладко, по плану. Никакого насилия – некоторая сумма денег, переданная в нужные руки, внезапное перемещение части персонала. Гуайана был в безопасности, под замком в отеле. Он надежно блокирован. Были выпущены плакаты, обещавшие награду за его поимку. Но описание внешности в объявлении не соответствовало действительности. Хитрость даст ему еще два дня, пока не будет выпущен плакат с фотографией, за это время он спокойно успеет добраться до клана Альварец.

Поездка верхом оказалась утомительной. Большей частью дороги были покрыты гравием – исключая города побольше, где имелись каменные и покрытые щебнем дороги. Всякий раз, когда Рамоса обгонял транспорт на неконской тяге, его обдавало дождем камешков, вдобавок поднималось облако удушливой пыли, которая по несколько минут висела в горячем неподвижном воздухе. Особенно отвратительны были большие грузовики на воздушной подушке, проходившие каждые полчаса. Они сильно напоминали Рамосу о джунглях. Он после первого же болезненного опыта узнал, что всадник и лошадь должны укрыться в кусты, на пару метров от дороги, когда мимо проезжал один из гигантских экипажей. Иначе им пришлось бы умереть от потери кожного покрова еще до конца первого дня пути. К тому времени, когда он достиг Кастелии Альварец, Рамос покрылся полусантиметровой коркой пыли, царапинами от шипов и летящих камней, и едва не был парализован из–за потертостей в седельной области. Он оставил лошадь на общественной конюшне, около часа отмокал в горячей ванне, потом обработал самые важные ранения, заплатил за хороший массаж и новую одежду, потом, слегка вразвалку, зашагал к замку.

Замок представлял собой воздушную фантазию из стекла и полированного стилита – очевидно, его построили не так давно, хотя он уже на сто лет отстал от архитектурных стандартов более цивилизованных стражников со скрещенными пиками, старающихся не подавать виду, что им неудобно в нелепых архаичных униформах. Оружие их было скорее декоративным, но их поддерживали два мегаваттных лазера на блестящих стилитовых бункерах по обоим флангам дороги. Указатель направлял посетителей к небольшому куполу рядом с одним из лазеров. Большое зеленое око лазера проследовало за Отто, пока он проходил мимо.

Внутри купола имелись красные кирпичные стены, выложенные черной плиткой, пол и что–то очень похожее на крохотную женщину, сидящую за маленьким столом напротив входа. В слабом свете трудно было разобрать грани видеокуба, но это явно было голографической проекцией.

Вид у женщины был строго деловой:

– Пожалуйста, назовите ваше имя и имя человека или название департамента, к которому у вас дело.

– Мое имя Рамос Марио Гуайана. Кажется, я должен встретиться с эль Альварецом.

– О… нет, сэр, это совершенно исключено. – Она ожидающе посмотрела на него. Рамос ответил таким же взглядом.

– Одну минуту, пожалуйста. – Она что–то выстучала на клавиатуре перед собой. – Ваша фамилия пишется с «а» – Гуайана?

– Да.

Она снова застучала клавишами, потом посмотрела на экран справа от нее.

– О… майор Гуайана, вы должны доложить прямо коменданту Рубирецу… у него есть постоянный кабинет?

– Гм… Я не знаю. – «Майор Гуайана?» Еще одна деталь, пропущенная Планировкой, – он оказался офицером.

– Минутку, я посмотрю, смогу ли найти его. – Она некоторое время что–то наигрывала на своей клавиатуре и тихо говорила в микрофон.

– Комменданте Рубирец находится в Библиотеке, в комнате Редких Книг, – сказала она тоном, каким подается команда «вольно». – Простите? – Нахмуренные брови, склоненная набок голова.

– Слушайте, я действую в поле, я не знаю города. Где находится библиотека?

С преувеличенной тщательностью она объясняла ему: южная половина шестого этажа замка.

Пользуясь своим только что обнаруженным званием, Рамос попытался нагнать страху на охрану дворца, попросившую его снять шпагу. Но капитан охраны спокойно сообщил, что дворцовая стража стоит особняком в военной командной цепи, и что он или отдаст шпагу, или будет сожжен на месте. Он передал ему шпагу. Когда он прошел сквозь ворота, детектор металлических предметов коротко прогудел. Стража отобрала пистолет.

Внутри замка было пронзительно холодно. Рамос вдруг вспомнил, что впервые с того момента, как он покинул борт Т–46, он вдыхает кондиционированный воздух. Весь первый этаж был заполнен дорогой резной мебелью, плюшевыми коврами, зеркала от пола до потолка чередовались со средней руки картинами на стенах. Слишком много свободного пространства – обстановка больше отвечала соображениям обороны, чем эстетическим. Любое или каждое из этих зеркал могло скрывать отделение вооруженных людей. Стоя в одиночестве на ковре площадью в акр, Рамос чувствовал на себе взгляды сотни глаз.

Мальчик–лифтер был одет в форму дворцовой стражи и вооружен коротким клинком и лазерным пистолетом. Он ни слова не сказал Рамосу и уже знал, куда тот направляется.

В главной комнате–библиотеке сидел всего один человек – клерк, занимавшийся раскладыванием лент с записями. Он тоже был вооружен. У Рамоса появилось чувство, что в замке оружие носят все, кроме агентов ЗБВВ.

– В какой стороне комната Редких Книг, амиго?

Клерк снял старомодные очки и, моргая, посмотрел на Рамоса.

– Туда нельзя входить. Занято.

– Знаю. – Рамос забарабанил пальцами по крышке стола. – У меня назначена встреча с комменданте.

– А–ах… Сюда. – Служитель повел Рамоса сквозь лабиринт картотечных ящиков, полок с периодикой, книжных шкафов. Они подошли к двери, обозначенной буквой «Б». – Одну минуту. – Служитель постучал в дверь и немного приотворил ее.

– Я сказал ведь, чтобы меня не беспокоили, – донесся ледяной голос изнутри.

– Этот джентльмен говорит, что ему назначено, комменданте.

– Я никому ничего не назначал.

Клерк оказался очень проворным малым – его лазерный пистолет уставился на грудь Рамоса еще до того, как комменданте произнес слово «назначал».

– Я уберу его, сэр.

– Погоди, – сказал Рамос, едва не переходя на крик. – Я Рамос Гуайана.

– Рамос?

Со стуком захлопнулась книга, послышалось шуршание бумаг, потом тяжелые шаги, приглушенные ковром. Медведеподобная голова наподобие тарана высунулась в коридор из–за двери. Хозяин ее должен был обладать на удивление незаурядным ростом.

– Рамос, – проворчал он с чем–то вроде радости. – Убери пистолет, дурак, у Альвареца должно было быть побольше таких людей, как Рамос. – Двумя мощными шагами он покрыл расстояние между ними и заключил Рамоса в сокрушительные объятия. Потом, держа его за плечи, он всмотрелся в его лицо, покачивая головой из стороны в сторону и все больше напоминая медведя.

– Они здорово тебя обработали, бедный мой друг.

– Но не так, как могли бы, комменданте. Меня должны были повесить. – Он совершенно искренне содрогнулся. – Или еще хуже…

– Зачем комменданте? – Он взял Рамоса под руку и повел в комнату Редких Книг. – Разве не был я для тебя всегда лишь Хулио?

– Сэр… Хулио, все дело вот в чем. Меня избивали, регулярно, жестоко…

– Это очевидно.

– …и я, похоже, потерял память. Все воспоминания о последних десяти годах или около того. – Он опустился в удобное кресло. – По их допросам я логически вывел, что после побега должен направиться именно сюда. – Он решил рискнуть. – Но я смутно припоминаю… вас.

Какая–то тень, возможно, сомнение, мелькнула на лице бородатого комменданте, потом исчезла.

– Еще бы ты не помнил, – засмеялся он, вдруг повернулся и пробежал взглядом по выстроившимся вдоль стен томам в кожаных переплетах. Он выбрал толстую книгу под названием «Философские беседы», поднял к уху и потряс. Книга приятно забулькала.

– Философия – лучшая из музык, – процитировал он по–испански. Потом вытащил из пустой внутри книги бутылку и два стакана, наполнив каждый изрядной порцией коньяка. Один стакан он вручил Рамосу.

– Грюнвельтский брантвейн. А именно… – Он посмотрел на бутылку. – Эйзенмахер, 36–го года. Быть может, нам пора начать привыкать к его вкусу?

Рамос поднял стакан:

– Мы наполним им бассейны.

Они засмеялись и выпили.

– Значит, кое–что о Плане ты помнишь?

Рамос пожал плечами:

– Не больше, чем известно каждому. Мои похитители – верное ли это слово? – там, в Туэме, подразумевали, что убийство мальчишки как–то связано с Планом. Я также подозреваю, что они не слишком Плану сочувствуют.

– Да, пока еще не очень, – сказал комменданте. – Но мы их склоним. Или обойдемся без них. Теперь у нас есть поддержка Диаза, что гораздо важнее. Тяжелая промышленность. – Внезапно он поднялся.

– Но об этом мы можем поговорить позднее. Ты, наверное, очень устал.

«Скорее испытываю большое любопытство, чем усталость»,– подумал Рамос, но лучше было слишком пока не нажимать.

Он кивнул:

– Это было изматывающее путешествие.

– Найди в офицерских квартирах тененте Салазара. Я ему позвоню, чтобы тебе дали хорошее жилье.

– Буду благодарен.

– И… а–а! Не желаешь ли разделить… компанию с дамой?

– В некоторой степени. Самые насущные потребности я уже удовлетворил в разнообразных тавернах на пути от Туэме сюда.

Хулио хлопнул Рамоса по спине и засмеялся:

– Некоторые вещи им не под силу изменить!

5

Как обнаружил Рамос, его звание, полученное недавно, как сообщил ему тененте Салазар, давало ему право лично выбирать квартиры. Впрочем, имелось всего два свободных помещения. Рамос выбрал второе (хотя в нем могло стоять больше подслушивающих «жучков»), потому что комната была чище, а он ожидал женской компании. Девушку звали Ами Ривера. Хулио сказал, что раньше они уже были близки. Он обещал предупредить ее о настроении Рамоса.

Служитель принес вещевой мешок с личными вещами Рамоса–настоящего. К своему разочарованию Рамос узнал очень мало нового, исследовав предметы в мешке. Здесь имелось оружие – затупленная рапира, сабля и еще одна рапира для тренировок. Три комплекта цивильной одежды. Форма отсутствовала. Распечатанный пакет с мишенями для стрельбы из пистолета. Три книги из замковой библиотеки – сборник рассказов и две книги по теории фехтования (это были переплетные комплекты для журналов – Рамос поискал собственное имя, но не нашел). Единственной вещью без практической ценности оказалась потрепанная губная гармошка без верхней октавы. В маленьком мешочке хранились также разнообразные мелкие предметы, явно выложенные из ящика стола – почтовая бумага без монограммы, огрызок карандаша, резинка, две ручки с высохшими чернилами, склеивающиеся почтовые марки, наполовину пустая пачка наркопалочек, но без спичек.

Возможно, шерлоки холмсы из спецсекции ЗБВВ, профильтровав все эти мелочи, смогли бы сказать о Гуайане все – от размера его кольца на безымянном пальце до того, каких женщин он предпочитает. Но Рамосу Отто Макгевину даже через час пристального осмотра все это казалось тем, чем было, – пятью клинками, тремя комплектами одежды и кучей безделушек. Все, что он мог узнать, изучая эти предметы, он уже и так знал.

Перед заходом солнца появилась Ами, она подала Рамосу «Триморлинос секос», местное блюдо из даров моря. Это была женщина примерно одного с Рамосом возраста. Ему нравилось с ней разговаривать и лежать с ней в постели, и он так и не смог определить, была ли она послана шпионить за ним или нет.

На следующую ночь ее сменила молоденькая девица по имени Сесила, пристрастия которой были более экзотическими, но зато она мало говорила. На третью ночь прибыл рядовой Мартинец, унылого вида и к тому же мужского пола; он был послан доставить Рамоса к комменданте.

Рамос ожидал увидеть увеличенный вариант собственной аскетично устроенной квартиры, но обнаружил, что «жилище» Хулио оказалось обширным оштукатуренным особняком в форме приплюснутого V, выстроенного вокруг сада, за которым тщательно ухаживали.

Хулио был в саду, сидел под большим деревом за покрытым бумагами столом. Яркая лампа, подвешенная на ветвь, тихо шипела, бросая вокруг мягкий желтый свет. Запах горящего фитиля приятно смешивался с ароматом сада. Хулио что–то быстро писал и не услышал, как подошли Рамос и рядовой. Рядовой прокашлялся, подавая весть об их приближении.

– А, майор Гуайана! Садитесь, садитесь. – Он махнул рукой в сторону стула напротив и снова склонился над бумагой. – Еще одну минуту. Рядовой, найдите повара, пусть принесет нам немного вина и сыра.

Через минуту он со стуком положил ручку и собрал вместе все бумаги.

– Рамос, – сказал он, укладывая их стопкой, – если они предложат тебе повышение до полковника, отказывайся. Это первый шаг к смерти от писчей судороги.

Он сунул бумаги в портфель и поставил его на траву:

– У меня для тебя следующее… ага!

Он замолчал, пока солдат расставлял перед ними тарелки с сырами различных сортов и наливал вино.

– Можете идти, рядовой. – Он со вкусом понюхал вино и отпил глоточек. – Да, звание имеет все–таки свои преимущества.

Рамос сравнил изобилие окружающей обстановки с квартирой полковника Отто Макгевина на Земле. Он пробормотал что–то, соглашаясь, но про себя отметил, что привилегии звания разнятся от армии к армии.

– У меня для тебя новое задание, Рамос. Ты знаком с кланом Сервантес?

– Только по карте.

Комменданте в изумлении покачал головой:

– А ведь мы с тобой там бывали. Двухнедельная поездка всего лет пять назад.

– Абсолютно ничего не помню.

– М–м. Во всяком случае, Сервантес сейчас вызывает у нас беспокойство. Сначала он поддерживал План, но позже… впрочем, детали не имеют значения.

– Он начал колебаться?

– Вероятно, даже хуже. Эль Альварец подозревает предательство.

– А имеется ли у эль Сервантеса сын подходящего возраста?

– К сожалению, не имеется. Он уже старый человек. Сыну его почти пятьдесят.

– Но это превосходная ситуация. Единственному внуку всего двенадцать, и больше в семье некому занять место в Сенадо, если что–то случится с сыном. – Комменданте усмехнулся. – Небо их невзлюбило, посылая одних дочерей.

– Значит, я должен вызвать этого пятидесятилетнего мужчину на дуэль и убить его?

– Да. Все было бы просто, если бы не одно обстоятельство. – Хулио прислонился к стволу дерева. – За твою жизнь назначена цена, Рамос. Во всех кланах, кроме Альвареца. Эль Туэме предлагает десять тысяч за твою голову.

– Значит… сначала нужно изменить вид этой головы.

– Пластическая хирургия?

«Лишь только скальпель коснется пластиплоти…»

– Конечно, мы уже обсудили этот вариант.

– Кажется, мера слишком крайняя. Они смогут вернуть мне потом прежнюю внешность?

– Не знаю. Думаю, что нет.

– Мне это не нравится.

Хулио пожал плечами:

– Это твоя же единственная голова, Рамос. Жалко будет, если ты потеряешь ее из–за тщеславия.

– Нужно подумать… у вас есть экземпляр фотографии, которую они использовали на плакатах, чтобы определить меня?

– Да. – Он поднялся. – Пойдем.

Комменданте провел его через два вооруженных поста охраны в свой обширный особняк. Толчком большого пальца распахнул дверь в просторный кабинет.

Он открыл массивный деревянный секретер – замок тоже был настроен на его отпечаток пальца.

– Вот.

Рамос изучил изображение. Очень похоже, но фотография сделана явно к концу его срока в камере.

– Все в порядке. Смотрите.

Он поднял картинку к своему лицу.

– Тюремная бледность у меня уже сошла, кроме того, на фотографии все лицо распухло от синяков. Если я обрею усы и коротко подстригу волосы, меня никто не опознает.

Хулио переводил взгляд с картинки на Рамоса:

– Возможно. Но я предпочел бы, чтобы ты согласился на операцию.

– Хулио, мне бы не хотелось… У меня и так слишком мало надежных связей с прошлым. Я чувствую, что если потеряю и свое лицо…

– Хорошо, согласен.

Хулио забрал у него фотографию и спрятал обратно в секретер.

– Скажу тебе вот что. Я велю Ами принести немного этой жидкости – лосьона, которым пользуются женщины, чтобы сделать кожу темнее.

Он запер секретер и взял Рамоса под руку:

– На сегодня довольно. Пойдем, закончим бутылку.

Когда Рамос вернулся домой, его ждала Ами. Она втерла нужное количество «сол инстант» в каждый квадратный дюйм его кожи, и действие его оказалось весьма эффективным. Взвесив в уме аксиому, советующую воину воздерживаться от контактов с женщинами накануне сражения, он решил совету не следовать.

6

Снабженный документами и купюрами, необходимыми гражданину клана Сервантес, Рамос без труда добрался в одноименный город. Он решил не идти сразу в сам замок. Вместо этого монорельсом доехал до небольшого городка, расположенного на безопасном расстоянии от границы, оттуда повозкой добрался до еще более мелкого населенного пункта, достаточно примитивного, чтобы не иметь видеоканалов в телефонных будках.

Это был симпатичный курортный городишко, Лаго Туира, и он отдохнул в его гостинице – один день и одну ночь. Потом осуществил анонимный звонок в замок Сервантес, коротко предупредив охрану, что наемный убийца следит за младшим Сервантесом. Тененте, с которым он говорил, пытался задержать его на линии подольше, но Рамос опустил трубку, вскинул на плечо сумку и выскользнул из гостиницы.

Территория клана Сервантес была одной из самых старых населенных местностей Сельвы, и именно здесь люди наиболее эффективно модифицировали окружающую среду. Джунгли вокруг Лаго Туира больше напоминали буйный сад, чем типичные сельванские джунгли. Самые крупные животные здесь были не опаснее земного медведя или большого кота и встречались относительно редко. Поэтому Рамос спокойно шагал сквозь рассветную темноту, не опасаясь выдать свое присутствие употреблением лазера.

Под прикрытием темноты он двигался по примитивной дороге с бревенчатым настилом, всякий раз ускользая в джунгли, когда приближалась машина. Не было заметно, чтобы кто–то очень спешил в Лаго Туиру, и ни на одной из машин не было правительственных обозначений. Или они не успели еще установить источник звонка, или подумали, что звонили ненормальные и решили не тратить зря время.

Когда взошло солнце, Рамос сошел с дороги, продолжая шагать параллельно ей в двадцати или тридцати метрах. Около полудня он отыскал подходящее дерево, забросил свой гамак с камуфляжным покрытием на низкие ветки и проспал крепким сном до темноты. Потом он шагал в прохладной ночи, пока не достиг городка со станцией монорельса. Он прождал в лесу неподалеку от станции, пока не поднимется солнце и часа через два после рассвета спустился к терминалу дороги, угостил себя душем и обильным завтраком, переоделся и сел в поезд, уходящий в Сервантес.

Конечно, он на самом деле не имел ни малейших намерений вызвать Рикардо Сервантеса III на дуэль. Но нужно было создать видимость, что он старается.

Кастилия Сервантес была самым большим городом, который видел на Сельве Отто Рамос. Здесь жило почти четверть миллиона людей. Он решил, что лучше всего для начала найти работу в самом замке.

Сойдя с поезда, пассажирам пришлось показать свои удостоверения личности двум вооруженным солдатам, которые сверяли их лица с фотографией. Когда подошла очередь Рамоса, он вытянул шею, чтобы рассмотреть снимок – это та же самая картинка, которую он видел в кабинете Хулио.

– Кто это, амиго? – спросил он одного из солдат.

Тот холодно посмотрел на него:

– Ты лучше радуйся, что это не ты.

– Давно они уже этим занимаются? – спросил он человека в очереди, стоявшего сразу за ним.

– Не знаю, – сказал тот. – Я в город приезжаю пару раз в неделю. Раньше такого не было никогда.

Наверное, телефонный звонок сработал.

В агентстве по трудоустройству Рамос выяснил, что подавляющее большинство должностей в замке требовали разрешения службы безопасности. Единственная специальность, этого не требовавшая, была «мойщик посуды 2–го разряда».

На следующий день он уже мыл горшки и кастрюли в военной кантине замка, навострив уши. К вечеру он уже узнал, что Рикардо III нет не только в Кастилии Сервантес, но и вообще на территории клана. После телефонного звонка он решил послушаться совета врача и отправился в длительный отпуск – охотиться и ловить рыбу весь месяц, оставшийся до очередной сессии Сенадо.

Вызвал ли его исчезновение звонок Рамоса или нет – это было несущественно. Теперь в Сервантесе ему делать было нечего. Он разгулялся напоследок со старшим по кухне и гордо покинул замок. В Кастилию Альварец он отправился обходным маршрутом, через клан Амарилло. Он вызвал Хулио, и комменданте велел ему немедленно, несмотря на поздний час, явиться к нему на квартиру.

Совершенно измотанный, Рамос доплелся до особняка и встретил в саду ждущего его Хулио. Комменданте была пересказана правдоподобная версия того, что случилось в клане Сервантес.

– …поскольку нам все равно пришлось бы ждать, я предлагаю заняться делом в следующем месяце. Это не должно вызвать какие–либо затруднения.

Хулио молча выслушал весь рапорт. После чего сказал, отрывисто кивнув:

– Хорошо, мы подождем.

Он поднялся со стула:

– Пойдем, Рамос. У меня в кабинете есть кое–что, что тебе наверняка будет интересно.

Он открыл дверь в кабинет и подтолкнул Рамоса. У дальней стены сидел во вращающемся кресле какой–то человек и читал, повернувшись спиной к двери.

– Он здесь, – сказал Хулио.

Человек со стуком захлопнул книгу, повернулся и встал, улыбаясь.

Это был Рамос Гуайана.

– Кто этот человек – подставное лицо? – сказал Отто–Рамос, вытягивая шпагу. Комменданте коротко засмеялся.

– Просто другая версия тебя самого, – сказал Гуайана, – но без затруднительной амнезии. – Его собственная рапира уже была у него в руках, в боевой позиции. – Убить его, Хулио?

– Нет. Эль Альварец задаст ему несколько вопросов… но можешь его пощекотать, впрочем. Но только минимум крови, будь добр. Чистить этот ковер – сущее мучение.

– Странно, – сказал Гуайана, приближаясь. – Как будто фехтуешь с отражением. Но мое отражение в плачевно плохой форме.

Перед лицом внезапной опасности он сразу превратился в чистого Отто Макгевина, который не фехтовал уже пятнадцать лет, и к тому же устал до изнеможения.

Гуайана захватил инициативу, атаковав «эн катро», Отто отбил его клинок, потом ринулся вперед с серией коротких колющих ударов. Гуайана их со смехом парировал, потом сделал простой перенос клинка и проткнул Отто мышцу как раз над правым коленом.

Отскочив назад, Гуайана поднял рапиру в карикатурном салюте:

– Первая кровь.

– Думаю, еще немного не помешает, – сказал Хулио. – Попробуй украсить ему лицо.

Нужно нырнуть под клинок и пустить в ход руки и ноги. Рана болела, но не сильно, хотя Отто уже чувствовал, как деревенеет нога. Липкая струйка крови ползла по лодыжке.

Гуайана надвинулся на него, высоко держа рапиру, расслабившись, Отто сделал шаг вперед, поднырнул, почувствовал, как лезвие оцарапало скальп, нанес удар боковой стороной ступни в щиколотку Гуайаны, услышал, как сломалась кость, бросил шпагу и ударил Рамоса в горло сжатыми в «лопатку» пальцами (левая рука), ухватив тем временем запястье его руки, державшей рапиру, высоко поднял эту руку, чтобы не мешал клинок (решил в этот момент оставить Рамоса в живых и не ломать ему шею), сильно ударил его под ложечку, почувствовал, что предплечье Хулио захватывает его горло, отпустил лишившегося сознания Рамоса, переместил вес, придавил одной ногой ступню Хулио, разорвал его захват, снова сместив вес и перебросил тяжелого комменданте через плечо, шагнув вперед, чтобы нанести решающий удар ногой, и, увидев блеск лазерного пистолета в руке Хулио, понял, что на таком расстоянии не успеет его выбить и, удивляясь, что до сих пор еще жив, отступил назад, поднимая руки.

– Не стреляйте. Все.

В коридоре Отто слышал топот бегущих ног. Рана на ноге ныла – он знал по характеру боли, что порван большой мускул. Волосы его были испачканы высыхающей кровью, к тому же он чувствовал первые симптомы наступающей мигрени.

Свободной рукой Хулио нащупывал пульс Гуайаны:

– Если ты его убил, я лично кастрирую тебя тупым ножом.

Сказано было спокойным тоном, без малейшего признака преувеличения.

– Присоединяйся к своим дружкам.

Охранник втолкнул Отто в камеру. Поврежденная нога подвернулась, и он покатился по влажному полу. Пол пах старой мочой и плесенью. Человек в камере стоял к Отто спиной, глядя сквозь зарешеченное окно в освещенный двор. На двойных нарах сидел другой обитатель – женщина. Она тихо плакала.

– Боже! Это вы, Эшкол?

Она в ответ только громче начала плакать.

– Это она. – Октавис повернулся к нему лицом, и даже в тусклом свете было видно, как тяжело ему пришлось. Все его лицо представляло сплошной разбухший синяк, глаза почти не открывались. Куртка его затвердела от черной засохшей крови.

– Что произошло? Как?

– Как – мы не знаем. Пять или шесть вооруженных людей прошлой ночью ворвались в отель после полуночи…

– А что вы там делали? Я же вам сказал…

– Мне казалось, что Рейчел нужна защита.

– Спасибо за заботу, – сказал Отто. – Продолжайте.

– Они разоружили меня, потом схватили Рейчел. Заставили ее открыть дверь Гуайаны. Кажется, он не удивился, увидев их.

– Это понятно. Что дальше?

– Они нас связали и заткнули рты – мне и Рейчел – и свели нас к вертолету. Еще до рассвета мы уже были здесь.

– Остальная часть дня ушла у них на то, чтобы заставить вас говорить.

– Да. Но я ничего не сказал.

– Это ясно – вы до сих пор живы. Значит, вы им еще нужны. С ней они так же поступили?

– Н–нет, – сказала Рейчел, дрожа. – Сказали – завтра.

– Да, завтра, наверняка, – бесцеремонно отрезал Отто. – Вас они убьют, в любом случае. И меня тоже, скорее всего.

– Почему вы так уверены? – Голос ее стал намного тверже из–за появившихся ноток презрения.

Отто почувствовал, что начинает злиться, понял, что это реакция Рамоса, и попытался не обращать на нее внимания.

– Сами подумайте об этом, леди.

– Мне кажется, – сказал Октавис, – что они не станут слишком сердить Конфедерацию.

Отто пожал плечами, хотя было слишком темно, чтобы они увидели этот жест.

– Конфедерация уже проявила явный интерес, посылая меня. Для Альвареца гораздо выгоднее, если она просто исчезнет и вы тоже, вместо того чтобы держать вас как свидетелей нарушения прав… самой ценной для Конфедерации женщины на этой планете.

– Но вы…

– Заткнитесь. Любое ваше слово записывается. Они не должны узнать, чего–то, чего они еще не знают… особенно обо мне.

Октавис присел на нары вместе с Рейчел, Отто занял его место у окна. Просто так потрогал прутья – они были сделаны прочно.

Дверь распахнулась от одного удара, и Отто увидел, что рядом с тюремщиком стоит человек, вооруженный лазерной винтовкой.

– Ваша очередь, полковник, – сказал он.

7

Его некоторое время обрабатывали руками и ногами, потом ввели наркотики, потом еще некоторое время упражнялись в искусстве избивать, но Отто, благодаря своему психокондиционированию, только бесстрастно смотрел на них. Наконец они сделали ему так больно, что он смог применить один фокус дзен–буддистов, и теперь уже никто и ничто не могло причинить ему боль. Они угрожали ему смертью – простой, потом извращенной, но он лишь добродушно улыбался в ответ.

Тихий голосок в его голове, который обращался к нему очень нечасто – так глубинно было кондиционирование, – сказал:

На этот раз они в самом деле убьют тебя. Ты можешь выжить, если правильно будешь сочетать правду и вранье.

Другой голос, очевидно, рационального настроения, сказал:

Единственный твой шанс – перейти на их сторону.

Или, быть может, именно этот рациональный голос сказал:

Им придется тебя убить в любом случае, чтобы ты ни сделал.

И загнанный в угол зверь у него внутри сказал без слов:

Сделай что угодно, только выживи.

Но все эти дебаты голосов – рационального, продажного, брюшного – ни к чему не привели. Если на следующий удар сердца ему предназначено предать Конфедерацию, то отпечатанное в каждой клетке его тела «не смей»заставит остановиться этот насос.

Когда он в четвертый раз потерял сознание, они не стали вбивать его обратно в реальность.

Отто проснулся в кровати, в белой комнате. Руки и ноги его были прикреплены к койке. Левая рука и правая нога, так же как два пальца правой руки были неподвижно зажаты в ортопедических растяжках. Он еще помнил, как ему ломали ногу и пальцы, но вот руку обработали уже когда он потерял сознание.

Языком он насчитал несколько отсутствующих зубов. Четыре были выдраны клещами, остальные три выбиты дубинкой. Дилетанты. Отто знал по крайней мере одиннадцать способов вызвать гораздо более сильную боль, не оставляя при этом следов на теле. Он сочинил фантазию – демонстрация этого искусства на тех, кто его допрашивал. Одурев от усталости и анестезии и не имея особых причин продолжать бодрствовать, он вместе со своей фантазией провалился в темноту.

Когда он проснулся во второй раз, человек в белом халате как раз снимал с его руки подкожный впрыскиватель. Через долю секунды вся боль вернулась, электрическим спазмом пронизывая тело. Он встретил ее, победил, поднялся над болью. Боль не исчезла полностью, но была теперь лишь свидетельством того, что он все еще жил.

– Вобвое утво, токтов, – сказал он, потом, приспособившись к причиненному его полости рта унижению, повторил: – Доброе утро, доктор.

Человек посмотрел поверх головы Отто и что–то написал в своем блокноте с пружинным прижимом. Потом вышел из поля зрения Отто и сказал:

– Приступайте.

Появился Хулио Рубирец вместе со стулом. Он сел в ногах Отто.

– О, комменданте, – сказал Отто.

Несколько долгих секунд Рубирец его разглядывал.

– Не могу решить – или вы самый тренированный солдат, какого я только видел, или вы не человек.

– Кровь ведь у меня течет.

– Возможно, Конфедерация умеет делать роботов, у которых течет кровь.

– От меня вы этого не узнаете.

– Согласен, пыткой мы ничего не узнаем. – Он встал, и, сжав кулаком поручень кровати, нагнулся к Отто. – Вы представляете собой необычную проблему.

– Надеюсь.

– Я советовался с эль Альварецом… он предполагает, что, возможно, вас… удастся убедить в ценностях Плана. Возможно, вы скажете нам то, что нам нужно знать… но и приложите свои способности к выполнению Плана.

– Вы не соглашались.

– Конечно, нет. Эль Альварец – преданный Плану и умный солдат. Он мало что знает о боли. Он бы не поверил, если бы я рассказал ему, что вы за человек. Он думает, что сможет вас убедить.

– Возможно, он прав.

Хулио тускло улыбнулся:

– Назовите цену.

Отто подумал.

– Я стал… тем, кто я есть…

– Можете говорить прямо – премьер–оператором. Некоторые вещи и нам известны.

– …премьер–оператором почти половину моей жизни тому назад. В меня стреляли, меня били ножом, сжигали и вообще, обходились со мной нехорошо так много раз, что в некотором смысле я должен признать – вы правы. Иллюзий у меня осталось мало, а эмоций вообще больше нет.

Отто улыбнулся, зная, какой жуткий у него вид.

– Но я испытывал самые нежные чувства к моему левому коренному – это был единственный настоящий зуб, который у меня оставался. Я предлагаю сделку – если вы приведете сюда человека, который вытащил мне этот зуб, и на моих глазах перережете ему горло, то тогда поговорим.

– Вы знаете, кто именно это был?

– Нет.

– Очень хорошо. Дневальный! – В комнату поспешно вошел молодой человек, щелкнул каблуками по стойке «смирно». – Приведите сюда тененте Ерма и тененте Касона. И принесите острый нож… – Он подумал немного. – Возьмите себе в помощь отделение и доставьте их сюда связанными.

– Есть, сэр. – Щелк, поворот, бегом марш.

– Вы серьезно? – сказал Отто.

– В смысле перерезать им горло – да. Но сомневаюсь, что это на вас подействует… Но я обещал эль Альварецу, что попытаюсь.

– Кроме того, они оба вызывают у меня отвращение. Ночные бабочки, милые ребятки. И они слишком любят мучить других людей.

«А, ты не любишь, когда видишь в других отражение себя»,– подумал Отто.

– Если вы знаете, что я премьер–оператор, тогда вы должны знать, что последует за моим убийством.

– Это осознанный риск.

– Подсчитывать легко… ведь это экстравагантный жест, почти как убийство посла. Вы и это намерены сделать?

– Возможно.

– Самое меньшее, что может случиться с эль Альварецом, вами и всеми высшими чинами – это стирание мозга. И если сбросите хоть одну бомбу на Грюнвельт, то подпишете смертный приговор своей планете. Вы знаете о судьбе Октября.

– Это миф.

– Нет. Я был там.

– Неужели? – Комменданте снова сел, упершись подбородком в ладонь.

– И как вам там понравилось? Забавно? Поучительно?

– Возможно, вам это покажется поучительным. Ни одна из форм животной жизни, более сложной, чем таракан, не выжила. Тараканы стали очень большими и агрессивными.

– Вы хотите сказать, что Конфедерация придет в такой гнев из–за вашего убийства – вашего и еще нескольких человек, – что уничтожит население целой планеты? – Он натянуто засмеялся.

– Конфедерация никого не уничтожает. – В самом деле? – Они выпустили в атмосферу Октября вирус, стерилизовавший всех самок от млекопитающих до рыб.

– Значит, они добили только тех, кто прожил достаточно долго, не умерев с голоду.

– Им поставляли еду. Как жест доброй воли. Но люди могут питаться растениями и жуками тоже.

Хулио зевнул:

– Мне все равно. Трех детей вполне достаточно.

– Не притворяйтесь глупцом.

Хулио усмехнулся:

– Без оскорблений.

С минуту они сидели в молчании.

– Когда я встречусь с эль Альварецом?

– Он очень занят. Возможно, ты увидишь его до того, как умрешь.

– У вас очень примитивное чувство юмора, Хулио.

Дневальный вернулся с шестью вооруженными людьми и двумя связанными – теми, что допрашивали Отто. Руки у них были скручены за спиной… Оба тененте возглавляли процессию, держась прямо, но сильно побледнев.

Дневальный вручил Хулио нож с массивным лезвием, подходящий вполне для мясника.

– Доброе утро, Бернал и Ромуло.

Хулио ритмично похлопывал рукояткой по ладони.

Один из тененте ответил очень слабым голосом. Второй только открыл рот, зубы его стучали.

– Кто из вас вырывал зубы этому джентльмену? Ему бы хотелось увидеть, как этому человеку перережут глотку.

– С меня довольно, – сказал Отто, – если они сами потеряют несколько зубов.

Тот, что ответил на приветствие, сказал:

– Мы оба делали это, комменданте.

– Гм, – сказал Хулио с задумчивым видом. – Дневальный… посмотрите, нет ли в том столе щипцов?

Тот вернулся с хромированным хирургическим орудием, вполне способным, судя по его виду, исполнить работу.

– Это подойдет, комменданте?

– Нам остается только попробовать. – Он подал знак дневальному. – Развяжите его. Ромуло, ты испытаешь этот инструмент на Бернале.

Допрашивавший взял орудие и повернулся к партнеру, обращаясь к нему, как взрослый обращается к ребенку:

– Открой рот, Бернал. – И добавил шепотом: – Будь смелым.

Бернал только один раз вскрикнул от боли, когда был извлечен первый зуб. Ромуло посмотрел на Рубиреца, тот кивнул, и Ромуло нагнулся за вторым.

– Ну? – сказал комменданте Отто. – Я проявил добрую волю. Теперь вы ответите на несколько вопросов?

– Кое–что вы, в самом деле, проявили, но я не отвечу.

Хулио решительно кивнул:

– Дневальный! Вызовите тюремное отделение и скажите, что я велел доставить сюда сеньора де Санчеса и сеньориту Эшкол.

Бернал потерял третий зуб, не издав ни звука, хотя слезы катились по его щекам.

– Э–э… Ромуло… – сказал Хулио.

Тот поднял голову и не успел даже моргнуть. Нож мясника ударил с силой, достаточной, чтобы наполовину прорубить его шею. Солдаты и Отто невольно подались назад при виде хлынувшей крови. Рубирец ухватил умирающего за волосы и дернул книзу, потом два раза дико ударил ножом, добавил третий, рассчитанный удар, который отделил голову от тела. Подняв ее, истекающую кровью, он держал ее над кроватью Отто.

– Еще одного? – На лице его не было совершенно никакого выражения, голос совершенно ровен.

Отто проглотил внезапно хлынувшую в рот горечь:

– Нет. Этого было достаточно… для…

– Для моего «примитивного» чувства театральности? – Один из солдат бросился к двери.

– Рядовой Ривера. Вернитесь, или вы будете наказаны.

Рядовой на секунду приостановился, потом бросился бежать снова. Комменданте снова обратил взгляд на Отто, но ничего не сказал. Слышно было лишь, как эхом отдается в коридоре стук подошв бегущего рядового, да что–то тихо шуршало. Отто знал, что это корчится обезглавленное тело. Бернал потерял сознание.

– Вы все можете выйти. Заберите этот мусор.

Мертвый человек гораздо тяжелей живого. Чтобы вынести потерявшего сознание Бернала, потребовался один человек. Четверо – чтобы вытащить в коридор тело. Дневальный отнес смотревшую перед собой тусклым взглядом отсеченную голову к двери и стал рядом с ней на пост. Одному из выносивших тело он велел вернуться за головой.

– Итак, полковник, попытаемся поговорить о деле еще раз?

– Если вы думаете, что произвели на меня впечатление, то напрасно. Я встречал много безжалостных людей.

Комменданте подошел к кровати Отто сбоку и приложил к его горлу острие ножа. Кровь продолжала еще капать с лезвия, а правая рука Хулио была ярко–малинового цвета от кисти до локтя.

– Ваша самоуверенность самца начинает утомлять меня, полковник. – Отто мог отодвинуть голову, но понимал, что это бесполезно.

– В самом деле? А ваша меня ужасно забавляет.

Коменданте, полиловев от гнева, отдернул нож. Увидев выражение лица Хулио, Отто понял, что будет жить ровно столько, сколько прикажет эль Альварец.

Дневальный ввел в комнату Рейчел Эшкол и Октависа де Санчеса, потом вернулся на свой пост у двери. Рейчел была очень бледна, но держала себя в руках. Отто предположил, что голову успели убрать из коридора. Оба пленника были одеты в мешковатые серые комбинезоны для хозяйственных работ, руки у них связаны за спиной. Вид у Октависа все еще был очень жуткий, на Рейчел пока не тронули. Увидев Отто, она охнула.

– Я хотел, чтобы вы оба посмотрели, как мы обошлись с вашим премьер–оператором, – сказал Комменданте. – Чтобы у вас не было иллюзий относительно вашего дипломатического иммунитета…

– Я ни на секунду не сомневалась, что вы нас убьете, – процедила Эшкол сквозь сжатые зубы.

– Вы так полны героизма, – сказал Хулио, пробуя пальцем лезвие окровавленного ножа. Женщина только сейчас увидела его и подавила вскрик. – Вас так мало беспокоит перспектива…

– Что он с вами делал? – Она смотрела на кровь, забрызгавшую постельное белье Отто.

– С ним я ничего не делал, юная леди, – сказал Комменданте. – Он требовал жизнь человека, и я ему ее дал.

– Это правда? – спросила она Отто.

– Нет.

– Нет, это правда, – сказал Хулио.

– Вы оба вполне друг друга стоите, – с горечью сказала Рейчел. – Два сапога пара.

Хулио негромко засмеялся:

– Женщины не уважают политику. – Он повернулся к Октавису. – Разве не так, тененте?

Октавис неуверенно посмотрел на него:

– Значит…

– Правильно. – Комменданте подошел к избитому здоровяку и перепилил ножом его путы. – Маскарад кончился.

– Позвольте представить, – объявил он. – Тененте Октавис Мадере. Отличный солдат, под моей командой уже пять лет.

– Октавис, – упавшим голосом сказала Рейчел.

– Все ясно, – сказал Отто. – И объясняет кое–какие вещи.

– Действительно, – сказал комменданте. Потом повернулся к Эшкол: – Теперь у вас не осталось никого. Ваш полковник – грубый садист, ваше доверенное лицо – предатель. Мы даем вам несколько дней обдумать ваше положение. Пока мы будем решать, что с вами делать.

Он подозвал дневального:

– Дневальный, этот человек в том же звании, что и вы. – Он указал на Октависа. – Но я хочу, чтобы вы на неделю или около того стали его вестовым. Пока он поправится после потерь, понесенных ради блага Плана.

Комменданте сверкнул глазами в сторону Отто:

– И несмотря на ваши старания, мой личный вестовой скоро ко мне вернется. Мой верный Рамос Гуайана. Его выздоровление спасло вас от отвратительной смерти.

Взмахом руки он удалил из комнаты Октависа и его вестового. Потом взял Эшкол за плечо и слегка подтолкнул к двери.

– Только после вас, моя дорогая.

8

Медицина на Сельве всего на полвека отстала от современной – через четыре дня Отто уже мог ходить без особого труда, а пальцы и рука уже заживали. В результате неустанного клинического прогресса он был помещен обратно в камеру.

Это была другая камера. Здесь не было окна, а дверь представляла собой цельный металлический лист, бесшумно скользивший по невидимым направляющим. Скрытое освещение и свежеоштукатуренные стены. Пахло лишь дезинфицирующей жидкостью – очень слабо. Рядом с раковиной из гладкого пластика – постель со свежим бельем. На нижних нарах лежала Рейчел Эшкол, изучая донную часть верхних нар. Она ничем не показала, что услышала, как задвинулась за Отто дверь и гулко щелкнул замок.

– Теперь у нас квартира получше, – сказал он. – Они с тобой нормально обращались?

Рейчел продолжала смотреть прямо перед собой. Отто пересек комнату, проверил, бежит ли вода из крана.

– Я знаю, ты меня не переносишь, – сказал он.

– Вы кто сейчас? – спросила она.

– Отто Макгевин целиком. Я перестал быть Гуайаной с того момента, как они начали пытать. Калька не должна была так быстро стереться, раньше такого не случалось. Очевидно, это реакция самосохранения. Поскольку калька больше не…

– Если это на самом вы, – сказала Рейчел, не поворачивая головы, – то скажите, что вы сделали, как только вошли в вашу комнату «Виста Гермоза».

Он подумал:

– Я проверил шпаги у стены.

– Хорошо.

Она медленно села и посмотрела прямо на него:

– Да, квартира у нас стала лучше. Нет, нормально со мной не обращались. И презирать я вас сильно теперь не могу, потому что было слишком много других. Я сама, Рубирец. Остальные.

Отто присел на стульчик и хотел что–то сказать.

– Я ненавижу себя за то, что сделала для Конфедерации, и для этой превосходной планеты, и для вас. В своем неведении я предала Конфедерацию и обрекла эту планету на судьбу Октября. И вам теперь грозит смерть. Мне очень жалко. – Все это было сказано монотонно, спокойно.

– Но я еще не умер. – Собственные слова показались ему фальшивыми.

– Да. И я тоже. Мы ходим, разговариваем, и в то же время мы мертвы и уже начали разлагаться.

У нее был беспомощный, понурый вид смертельно раненого животного, но никаких следов пыток на ней видно.

– Что они с тобой сделали? – тихо спросил он, предполагая, что знает ответ.

– В самом деле, – сказала она, медленно поднимаясь и берясь рукой за край верхних нар, чтобы не упасть.

– Это неважно.

Она потянула завязки на брюках, и они с шелестом упали. Неожиданно ловкими пальцами она расстегнула куртку и движением плеч сбросила ее, потом сделала шаг вперед, переступив через упавшие брюки. С едва заметной искрой вызова она встала перед Отто – ноги чуть расставлены, кулаки сжаты и опущены по бокам – тело ее было совершенно по форме и осанке, как и представлялось Отто, но от лодыжек до плеч оно покрыто расплывшимся узором фиолетовых, синих, коричневых пятен. Едва ли хоть один сантиметр ее тела в тех местах, где оно не скрывалось одеждой, не превратился в сплошной синяк. Она повернулась, показывая Отто, что то же самое сделали и со спиной и ногами сзади. Чистыми были только участки точно над почками. Они не хотели ее убивать.

– Каждый день. Иногда по три и четыре раза.

Голос ее сломался, она положила руки на верхние нары и спрятала в них лицо. Но она не плакала.

– Рубирец или… тот, Октавис, или Гуайана. Иногда тюремщик или незнакомые люди.

Отто подошел к ней, поднял куртку и попытался накинуть ей на плечи, но куртка все равно падала, поэтому ему пришлось наконец взять ее руки в свои и направить их в рукава. Она тяжело опустилась на койку и вздрогнула, потом сложила руки на коленях и ссутулившись, уставилась в пол.

– Они надели мне наручники на ноги и на руки, а потом… потом… – Короткий судорожный вздох.

– Пожалуйста, – сказал Отто. – Не надо об этом говорить.

Он нагнулся и поднял серые брюки. Ему показалось, что на щеке он почувствовал нежное тепло, излучаемое ее грудью.

– Надень. – Ему хотелось быть с ней нежным и заботливым, она была такая маленькая и сломленная, но тело его не хотело сотрудничать с разумом.

– Нет, – сказала она подавленно. Она вытянулась на нижней койке, слегка разведя ноги и приподняв колени. Ее пальцы пробежали по внутренней стороне бедра – но это была не ласка, так гладят не дающую покоя рану.

– Вперед. По крайней мере это я тебе должна. Один раз больше, один раз меньше, – нет особой разницы.

– Не могу, Рейчел. – Он впервые назвал ее по имени.

Дверь скользнула в сторону, и Рейчел попыталась прикрыть себя руками.

– Так, так, – сказал тюремщик. – А вы времени зря не теряете. – Отто был уже на полпути к нему, когда пистолет в руке тюремщика заставил его остановиться. – Я думал, с тебя будет довольно.

Он швырнул Отто узел белой ткани:

– Наденьте это оба, сейчас.

Отто отобрал одежду размером поменьше и передал Рейчел. Она повернулась спиной к тюремщику и оделась. Отто, стоя на благоразумном, по его представлению, удалении от тюремщика, сбросил старую куртку и брюки, потом швырнул их тюремщику. Тот глумливо захохотал, сделал пару замечаний относительно анатомии Отто.

Потом он собрал их старую серую одежду:

– Скоро у вас будут посетители. Постарайтесь вести себя как следует. Хотя бы пока что.

Они присели на койку. Отто хотел похлопать ее по руке. Потом передумал.

– Раньше они белую одежду не давали, – сказала она. – Видимо, так одевают для публичной казни. В некотором смысле я даже рада.

Отто знал, что если бы им предстояла публичная казнь, ее оставили бы одетой только в свои синяки. Но их неотвратимая казнь будет делом совсем не публичным.

Они сидели, как им казалось, довольно долго, молча, каждый был погружен в собственные мысли. Отто пытался определить, когда и где потерял он уважение к смерти, страх смерти. Было ли это лишь частью его психокондиционирования? Но это должно уменьшать шансы выживаемости, а премьер–операторы слишком ценились в ЗБВВ, чтобы программировать их на потерю воли к жизни. Возможно, все дело только в том, что близкое знакомство порождает презрение. Реже видишь – больше любишь.

С некоторым усилием воли он вернулся в мыслях к юности, к детству, пытаясь припомнить какой–нибудь случай, какое–то событие, какое–то разочарование, в конечном итоге заставившее его присоединиться к той незримой армии, в которую он вступил, приведшее его на эту планету джунглей, где он сейчас делит белый мавзолей с… он проанализировал хрупкое влечение к Рейчел Эшкол и прекрасно понимал, что частью это был голос пола, частью – соматическая симпатия одного измученного тела к другому, частью – возмещение того, как он себя с нею вел в обличье Рамоса, и эта часть была ретроактивным стремлением вернуть женщину, которую он когда–то любил или думал, что любит. И в самом темном углу притаился, быть может, загнанный в ловушку зверь, стремящийся еще раз сыграть в лотерею продолжения рода, подчиняющийся этому инстинкту, пока еще не слишком поздно. (Он вспомнил, как однажды впервые увидел труп сгоревшего человека и жуткое свое любопытство – человек в последние секунды должен был испытать крайнее половое возбуждение. Был ли это тот самый последний порыв инстинкта, или все объяснялось повышенным давлением газа в циркуляционной системе трупа? Он давно хотел спросить кого–нибудь, кто знал. Теперь уже он не спросит.) Он вспомнил, как мальчик Отто Макгевин сидел в храме, изо всех сил стараясь погрузиться в медитацию, пока едкий дым курений щекотал нос, вызывая неодолимое желание чихнуть. И каким паршивым англо–буддистом оказался он, убивая за деньги и встречая смерть без всякого желания подготовиться к ней духовно – или это он как раз и делает сейчас?

Нет. То, что он сейчас делал, – это была паника, в том виде, какой он мог себе позволить в отсутствие непосредственной физической опасности.

Когда ему было двадцать, он самоуверенно постановил, что умрет «достойно». Сейчас он попытался припомнить, что он тогда чувствовал.

Дверь отъехала в сторону, открываясь, и девять человек цепочкой вошли в камеру. Первым был комменданте Рубирец. Потом какой–то пожилой человек. Потом Рамос Гуайана, за ним отделение из шести солдат. Все были вооружены, кроме пожилого человека и одного из солдат, в котором он узнал рядового Риверу, убежавшего с места гнусного представления, устроенного Рубирецом в больничной палате. За прозрачной повязкой у него на голове виднелся огрызок на том месте, где раньше было правое ухо.

Пожилой человек казался знакомым, и Отто вспомнил, кто это был, еще до того, как его представил Рубирец. Странно, что эта информация так подзабылась.

– Эль Альварец хочет с тобой поговорить. – Он повернулся к старику. – Последний раз, сэр. Этот человек настолько опасен, что…

– Довольно, Хулио. Оставь мне только пистолет.

Комменданте очень хотел что–то сказать, но вместо этого протянул ему свой пистолет.

– Позвольте по крайней мере надеть им наручники.

Пожилой человек кивнул.

Рубирец защелкнул наручники на правом запястье Отто и левом запястье Рейчел. Потом все, кроме эль Арвареца, цепочкой покинули камеру, и дверь со щелчком задвинулась за ними.

Эль Альварец посмотрел по сторонам, решил не унижаться до сидения на туалетном стульчике и остался стоять напротив двух пленников, прислонившись к стене, направив небрежно ствол пистолета в их сторону.

– Эту камеру построили по моему приказу двадцать лет назад. Это единственная камера во всем комплексе, в которой нет объективов или микрофона.

– Или не было двадцать лет назад, – сказал Отто.

Эль Аварец покачал головой:

– На прошлой неделе доверенное лицо осмотрело камеру.

– Если вы что–то хотели нам сказать, – спросила Рейчел, – то неужели это что–то такое, что не должны услышать ваши люди?

Эль Альварец ответил уклончиво:

– Как вы считаете, сколько людей на Сельве знают о существовании Плана?

– Это трудно сказать, – ответила Рейчел. – Все, кажется, что–то слышали.

Он кивнул и улыбнулся:

– Это тоже часть самого Плана. Собственно, едва ли один из ста сельванцев, как я предполагаю, знает о существовании настоящего конкретного Плана. Большинство этих людей принадлежат к клану Альварец или являются влиятельными членами остальных кланов. Мы пока не огласили публично сущности Плана, потому что не хотим поощрять ответную публичную дискуссию. – Он сделал выжидающую паузу, но ни Отто, ни Рейчел не сказали ни слова.

– Кажется, ваша Конфедерация не верит в возможность его осуществления.

– Это та…

– Тихо! – одернул Отто.

– Я читал ваши бумаги, полковник, – устало сказал эль Альварец. – Те, что остались в сейфе посла Эшкол. Вы можете не бояться выдать секрет.

– В любом случае, Конфедерация совершенно права. О, мы могли бы сбросить несколько бомб на Грюнвельт, могли бы разрушить несколько городов, уничтожить несколько миллионов людей. Возможно. Но я понимаю, и вы понимаете, что война – это не пиратство в большом масштабе, а именно к этому сводится План. У нас просто нет экономических ресурсов, даже в тысячной доле, чтобы вести войну с Грюнвельтом – даже без вмешательства Конфедерации. Мы могли бы начать войну, но Грюнвельт разгромил бы нас наголову.

– Не понимаю, зачем вы нам это рассказываете, – сказал Отто.

– Скоро вам станет ясно.

– Мне уже ясно одно, – сказал Отто с насмешкой, прозвучавшей в голосе, – наши аналитики были правы. Вы готовы поставить на карту судьбу планеты, ведя какую–то путаную игру в целях получить еще большую власть.

– Нет. Если бы власть доставляла мне наслаждение, я бы стремился сохранить статус кво. На этой планете нет человека могущественней меня. Кроме, быть может, вас двоих. Вот почему я вас сюда и перевел.

– Не скажу, чтобы вы слишком лезли из кожи, стремясь завоевать наши симпатии, – сказала Рейчел и Отто, знавший ее достаточно хорошо, почувствовал в ее голосе пронзительную ноту истерики.

Эль Альварец не обратил на реплику внимания.

– Мне будет нужна ваша помощь, – сказал он. – Помощь Конфедерации. Но сначала мне нужно добиться взаимопонимания с вами. – Он посмотрел на Рейчел. – А не вашей симпатии.

– Конфедерация не вмешивается во внутренние дела на планетах своих членов, – сказал Отто. – Если только эти дела…

– Знаю, – прервал эль Альварец – Возможно, я знаю Хартию даже лучше вас.

– В сокращении: то, что мы называем Планом, является частью еще более обширного Плана. Вы тоже в него входите. В некоторых деталях План этот был составлен моим прадедом более века назад. Хуан Альварец II, ученый–политик и… провидец. Человек практики, но одновременно мечтатель.

– Видите ли, Сельву колонизировали мечтатели. Политические изгнанники с Терры, принесшие с собой примитивный вариант коммунизма. Но просуществовал он менее трех поколений. Он не пережил двух неурожаев подряд, а также появления первых лидеров кланов – девяти сильных мужчин. Чтобы укрепить власть, добиться единства в своих владениях, эти девять человек применяли жесткий, деспотический род правления. Наследники их не стали менять способа… грубо говоря, таким образом поддерживается баланс власти.

– В конечном итоге грубость и прихотливость стали обычными инструментами общественной жизни и неизбежно, как мне кажется, просочились во все уровни повседневной жизни. Разве на других планетах люди улаживают споры с помощью дуэлей?

– Не думаю, – сказала Рейчел.

– Нет, – сказал Отто.

– Вот вам один пример. Есть другие. В сумме мы получаем полезный для здоровья золотой век, отставший от любой другой культуры в Конфедерации.

– Вполне с вами согласен, – кисло заметил Отто.

– И элемент наследственной передачи власти создает встроенный фактор стабильности. – Теперь, казалось, он не объяснял, а оправдывался. – Но Хуан Альварец II изобрел способ нарушить эту стабильность.

– И чтобы использовать его, вам необходима помощь Конфедерации.

– Правильно, мы…

– Оружие? Деньги? Как будто я имею право давать обещания,– подумал Отто.

– Нет… впрочем, немного денег, возможно. Позвольте мне объяснить. Хуан Альварец II предположил, что мы создадим только начальные условия; изменения не обязательно будут явно революционными, чтобы постепенно сместить центр власти, вывести ее из рук клановых лидеров, и сами они обратятся в не имеющих реального влияния номинальных правителей.

– Но что вы получите в итоге? – спросила Рейчел.

– Вам нужно было бы оказаться в моем положении, сеньорита, чтобы понять все до конца. Большинство сельванцев довольны своей жизнью, так как не знают лучшей. Их образование и информация об остальных мирах тщательно контролируется. Я получил образование за пределами планеты – это тоже часть плана Хуана Второго, – и поэтому постоянно испытываю… постоянно испытывал неудовлетворенность. Каждая мелочь подчинена… и я так же беспомощен, как мои подчиненные. Какая разница – управляет ли тобой один живой человек или тысяча мертвых.

– Очень поэтично, – сказал Отто. – Специфически. Каковы первоначальные условия?

– Все будет замаскировано под подготовку к гипотетической войне. Клан Диаз строит флот грузовых кораблей Фостертипа. Мы называем их бомбардировщиками. – Отто смутно припомнил, что двигатель Форстера представлял собой род реактивного двигателя, использовавшего реакцию термоядерного синтеза на дейтерии. Древняя история. – К сожалению, ко времени следующего противостояния с Грюнвельтом они не будут закончены – чтобы сохранить преимущества внезапности, мы должны напасть в момент кратчайшего расстояния между планетами – и подходящее противостояние произойдет только через пять лет.

– Итак, через пять лет у нас будет флот новых кораблей, и разумно будет предложить извлечь из этого некоторую финансовую выгоду. Та торговля, которая идет между Сельвой и соседней планетой, полностью контролируется судовыми и туристическими фирмами Грюнвельта. Мы можем установить более низкие цены, и все равно будем иметь хорошую прибыль.

– Я начинаю понимать, – сказал Отто.

– Что понимать? – спросила Рейчел.

Альварец оживленно взмахнул рукой, забыв про пистолет. Отто инстинктивно присел.

– Таким способом мы создадим новый социальный класс межпланетных торговцев – и только у них будет доступ к богатству вне нашей замкнутой экономической системы! Каждый клан увидит, что можно создать целое состояние, и ни один не сможет позволить себе…

– Погодите, погодите, – сказал Отто. – Я понял еще кое–что. То, что называют на этой планете космопортом, находится в Барра–де–Альварец.

– Совершенно верно, – нетерпеливо сказал Альварец.

– Значит, первую пенку с денег будете снимать вы – пошлины, тарифы…

– Нет, нет… то есть это тоже часть плана. Я смогу поощрить межпланетную торговлю, беря самые минимальные…

– Настолько минимальные пошлины, чтобы не вызвать подозрения, – вежливо добавил Отто.

– Верно, – сказал Альварец с гранитной гордостью.

– Я совсем не социолог, – сказал Отто, – но когда мы изучали межпланетную экономику… Едва ли я смогу припомнить что–то более эксцентричное. Это едва ли не самый фантастический рецепт социальной реформы, о каком я только слышал.

– Я знаю моих людей.

– И что вам нужно от Конфедерации?

– В основном советы. И чтобы она не реагировала слишком скоро, если пойдут слухи о войне.

– Кроме того, как вы, полковник, сказали, вы совсем не социолог. Но я уверен, что у Конфедерации имеется множество хороших специалистов в этой области. А также пропагандистов, экономистов, психодинамистов и… кого угодно. Людей, которые смогли бы просмотреть план Хуана Альвареца, усовершенствовать его с точки зрения современности и обеспечить его эффективность.

Отто покачал головой.

– Но ведь это противоречит политике самоопределения.

– Ваше присутствие здесь подразумевает гибкость политики, полковник. – Он улыбнулся. – Кроме того, План – это наше собственное детище. Мы только хотели, чтобы Конфедерация отшлифовала его, как я уже сказал.

– Эль Альварец, – сказала Рейчел. – Вы считаете, что лидеры кланов постепенно станут зависимы от… класса купцов, которые потом станут ими управлять? Хотя… у торгового класса будет только экономическая власть?

– Да. Повторяю – я знаю свой народ, знаю моих людей.

– Ваши люди, – сказала она, голос ее начал дрожать.

– Мне кажется, они недостаточно чувствительны, чтобы реагировать на побуждения подобного рода. – Она подняла край блузы на несколько сантиметров и показала кровоподтеки. – Ваши люди насиловали меня по несколько раз в день и беспощадно избивали. Просто для развлечения, даже без видимости допроса. Думаю, вы переоцениваете Сельву, если рассчитываете, что она будет готова перейти к цивилизации в течение следующего столетия.

– Мне очень жаль. Более того, я потрясен. Но, пожалуйста, попытайтесь понять…

– Кажется, я понимаю больше, чем вы оба.

– Нет, я хочу сказать… что вас невозможно было сохранить… и вас, полковник. Я окружен подозрительными людьми и…

Его прервал звук отодвигающейся двери. В камеру вошел Хулио Рубирец с пистолетом наготове, ведя за собой весь сопровождающий отряд.

– Я вас не вызывал, – сказал эль Альварец.

– В самом деле, сэр?

Иронически подчеркнутое «сэр». Хулио ногтем большого пальца поскреб стену. Штукатурка отвалилась хлопьями, обнажая металлическую пластинку микрофона.

– Брось пистолет, кто бы ты ни был.

Эль Альварец оценил выражение лиц людей, направивших на него оружие, и бросил пистолет.

– Этот человек – подставное лицо, – сказал Хулио солдатам. – Такая же хорошая копия нашего любимого эль Альвареца, как вот тот человек на нарах – тененте Гуайаны.

Гуайана поднял пистолет Альвареца и передал одному из солдат.

– Обещаю, что вытащу из него правду и узнаю, что он сделал с нашим вождем.

Солдат, которому Гуайана передал пистолет, уже держал двумя руками винтовку. Дополнительное вооружение показалось ему малоудобным, и он передал пистолет единственному человеку в отделении, у которого были свободные руки, рядовому Ривере.

– А что до этих двоих… – Хулио с предвкушением злобно взглянул на Отто и Рейчел, и поднял пистолет.

Рядовой Ривьера снял пистолет с предохранителя, поднес его к затылку комменданте и выстрелил. Череп Хулио взорвался с громким треском; продолжая ухмыляться, он качнулся вперед.

Отто кинулся на пол, потащив за собой Рейчел, и левой ногой подгреб к себе пистолет комменданте. Гуайана успел расстегнуть кобуру и уже собирался в упор пристрелить рядового Риверу, когда Отто нажал на спуск и рассек обращенный к нему бок своего подобия от бедра до уха.

– Бросить оружие! – завопил Отто и все солдаты, кроме рядового Риверы, подчинились. Все произошло так быстро, что они даже не сняли винтовки с предохранителей.

– И вы тоже, рядовой, – спокойно сказал Отто. Пистолет рядового был направлен на тело Рубиреца и он не подал виду, что услышал приказ. Отто выбрал точную точку прицеливания – рука с пистолетом как раз чуть ниже локтя. – Бросайте.

Пистолет выскользнул из разжавшихся пальцев Риверы, он поднял руку и коснулся того места, где раньше было его правое ухо.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Что произошло?

– Первые выстрелы войны, – сказал Отто и добавил тихим голосом. – И возможно, последние.

9

Земное бюро выяснения и вмешательства.

Докладная записка

Секретно – класс 5.

КОМУ: Планировка

ОТ КОГО: Дж. Эллис, д. ф.

Пр.: Деинструктаж агента Макгевина

(С. 12, премьера), миссия СГ–1746.

Приложены следующие документы:

1. Копия деинструктажа.

2. Письменный рапорт агента.

3. «План Хуана Альвареца II», написанный Хосе Альварецом III (описаны в док. 1 и 2).

4. Различные документы, имеющие отношение к проблеме деинструктажа.

По моему мнению, документ (3) подразумевает дополнительную миссию. Агент Макгевин не согласен. Рекомендую не назначать его на эту миссию. Отредактированная копия того документа может представлять интерес для соответствующих отделов Конфедерации.

Агент Макгевин опоздал с возвращением с задания на две недели. Он требует, чтобы этот период не вычитался из его ежегодного отпуска, поскольку он сопровождал связного ЗБВВ, потерпевшего нервный срыв во время исполнения миссии, на ближайшую планету для отдыха и медицинской помощи, и присовокупляет подтверждающие документы. Поскольку он и сопровождаемая были в этот двухнедельный период уже женаты, то отсутствие его должно быть вычтено из отпуска по болезни. Пожалуйста, направьте документы (4) начальнику секции агента.

(подпись)

Джон Эллис,

доктор философии.

Проверка на избыточность памяти

Возраст 45 лет.

Анкетная сверка. Прошу:

– Я, Отто Жюль Макгевин, родился 24 апреля…

Пропустите, возраст 12 лет, прошу:

В тот год мы в мае поехали в Ангкор Ват праздновать Весак, там было так пестро и экзотично, и люди были такие непохожие, и я понял, что просто не смогу провести всю жизнь…

Пропустите, возраст 27 лет, прошу:

– Два задания в один год. Первое – очень приятное, расследование нарушения Статьи Третьей на планете Джайка. Все уладилось еще во время наложения ПК, ничего не делал, только валялся на пляже три месяца, но потом пришлось надевать личность Лин Су По, премьер–министра Евразианской гегемонии, потому что ему угрожало покушение, никто не мог объяснить, причем здесь ЗБВВ, похоже было…

Пропустите. Возраст 40. Прошу:

– Хотел попасть в команду по проведению плана Альвареца. Не понимаю, как они ухитрились все испортить, словно задумали устроить всепланетную…

Пропустите. Возраст 42. Прошу:

– Подал официальную жалобу на то, что мне выделяли только самые дерьмовые задания, стажа мне уже по горло хватало на переход в кабинетные работники, потом случился разрыв ПК, когда пытались втиснуть меня в 22–летнего парня…

Травма прошла без последствий, не так ли?

– Не для мальчика. Я был с ним в тандеме и чувствовал, как он умирает, липкая чернота с яркими горячими искрами в моем мозгу, наверное, Монитор тоже умерла, никогда ее больше не видел, когда вышел из госпиталя, они превратили меня в уличного нищего и послали на Корбус, шпионить за работавшими в борделе, где подозревались инопланетники, которые на самом деле оказались подвергнутыми биоинженерным операциям женщинами, опять пришлось уходить с боем, так устал убивать, женщин можно было трансформировать обратно, так устал убивать…

Вы понимаете, почему должны отвечать на эти вопросы, не правда ли?

– Да, я понимаю, это часть выхода в отставку.

Очень хорошо. Теперь скажите, кто был четырнадцатым человеком, которого вы убили?

Стюарт Фиц–Джонс.

Это уникально – вы помните их по порядку. Двадцать первый – кто, где и почему?

– Аджуджи д’Аджуджи, на планете Ойбува. Обстоятельства втянули его в нарушение Седьмой Статьи. (Кибернетическое проникновение в матрицу кредитных операций на соседней планете Фильгор). Возможно, он и не был виноват, но угрожал мне ножом…

Как вы его убили?

– Ручка–лазер.

Очень ловко. Кто был после него?

– Беножи Джейкоб. То же самое задание. Месяцем позже. Первая попытка не удалась, он заперся в замке, я получил работу в его любимом ресторане и снабжал блюда несимптомным кумулятивным нейроядом, он не понимал, что с ним творится, наконец выпрыгнул из окна, с высоты сотни метров, внизу кирпичный двор…

Двадцать пятый?

– Рамос Гуайана, планета Сельва, доказанное сообщничество в нарушении Третьей Статьи.

Перечислите всех остальных по порядку, пожалуйста. Только имена.

– Ноэл Дювик, Д’ан Фоксс, Бекер Конвей, Бересфорд Саквилл–Зест, Луанда Доннер, двое неизвестных, Ионна Дав’стерн, Радомил Черны, Риид Хичкок, Антонио Салазар, еще один неизвестный, «Быстрый» Ларсен, Бирендра Вир Бикрам, Хуан Наварро, Бари, Первый–сын–Маркузе, Гаманми Ойукву, два уроженца с Корбуса (они не употребляют имена) и Джошуа Иммануэль, в фальшивом облике Элианны Маркетты.

Всего за менее чем двадцать лет набирается сорок пять. Отто, это не рекорд, но высокий результат. Вчера мы пришли к выводу, что вина, которую ты испытываешь за эти устранения, проявляется в области сознания в виде враждебного настроения по отношению к ЗБВВ и, далее, Конфедерации. Вы не приспособитесь к отставке, если не усвоите более реалистический взгляд на ситуацию – это вы убили этих людей, и вы должны простить себя за это, а не просто перекладывать вину.

– Это я понимаю, но вы не понимаете, о каком «я» говорите.

Анкетная сверка, начали:

– Я, Отто Жюль Макгевин, родился 24 апреля Эры Конфедерации с кровным правом гражданства на Каруне…

Мы говорим об этом Отто.

– Этот «Отто» умер в 220 ЭК, когда подписал согласие вступить в Дипломатический Корпус, а вы подготовили его для ЗБВВ.

Вы избегаете ответственности, снова смещая вину.

– Нет, Отто Макгевин умер и был заменен тем, что я есть сейчас, то есть когда я не кто–то иной…

А именно?

– Нечто, что ходит и говорит как Отто Макгевин, и выглядит как он (чего это стоит?), но в основном представляет конгломерат навыков и рефлексов, созданный постоянным гипновнушением при помощи аппаратуры ЗБВВ в промежуток между 220 и 222 годами ЭК.

Это нонсенс. Вы хотите сказать, что вам стерли личность?

– Да. Но с другим уровнем контроля. Настоящий Отто Макгевин каждый вечер приходил в храм и пытался следовать Восьмикратной Тропе. Конгломерат, который вы называете Отто Макгевином, обманывает и крадет, и убивает, добывая средства к существованию.

Но не для собственной выгоды! Он обменял эгоистичное желание достичь внутреннего покоя и гармонии на высокий долг нести мир всем разумным существам Конфедерации.

– Когда–то я тоже в это верил, но теперь вижу, каким был дураком, каким слепцом. Не понимал, что Хартия – обман, который использует Конфедерация для того, чтобы…

Анкетная сверка. Начали.

– Я, Отто…

Пропустите, возраст 35 лет. Прошу.

– Связной ЗБВВ оказался двойным агентом. Прошептал мнемопоследовательность как раз в тот момент, когда я сидел за обедом с Патрицией Векети, его телохранителем, калька была сорвана, пришлось перевернуть стол и стрелять, они прикрывались людьми, как щитами, отстреливались, не было выбора, даже не успел подумать, в самом деле, девять убитых, женщины и дети, Христос и Будда, маленькая девочка с таким недоуменным лицом, о боже, кровь, все внутренности у нее вышли наружу…

Пропустите. Возраст 40 лет. Прошу.

– Необходимо уклоняться от убийств, кражи и сексуальных…

Пропустите. Возраст 40 лет. Прошу.

– Правильно жить значит добывать средства к существованию, не причиняя вреда живому…

Пропустите. Возраст 45 лет. Начали.

– Истинно верная мысль свободна от жадности, злобности, жестокости и…

Анкетная сверка. Начали.

– Верно лишь избегать злых мыслей и преодолевать их…

Анкетная сверка. Начали.

– Верно Лишь Избегать Злых МЫСЛЕЙ и преОДОЛЕВАТЬ…

Анкетная! Сверка! Начали!

Нельзя убивать, нельзя!

Вот дерьмо.

Терапист освободил голову от индукционного шлема и со стуком бросил его на стол.

Оператор машины поднял голову от экрана дисплея:

– Опять замкнулся?

– Да–а. – Он смотрел, как голый Отто Макгевин корчится в резервуаре бледно–голубой жидкости, дергая подбородком в ритм беззвучных вскриков, глядя невидящими глазами куда–то за провода, проникающие в его мозг через оптический нерв.

– Бедный малый.

Терапист промокнул лицо и голову полотенцем и снял свою форменную куртку, висевшую на крючке на двери.

– Что ж, в общей сложности семь дней.

– Вы не думаете использовать до максимума?

– Нет. Чем дальше, тем он хуже.

– Но ведь это полковник, сэр.

– Ничего, я беру ответственность на себя. – Он открыл дверь.

– Стирание или утилизация, сэр?

– Ну… какая, собственно, разница? Мы израсходовали уже достаточно времени и энергии. Выключайте его. Я оставлю записку бригаде уборщиков.

Примечания

1

Галлат висмута («дерматол») – препарат, применяемый как антисептическое, вяжущее и подсушивающее средство при воспалительных заболеваниях кожи и слизистых оболочек. – Прим. пер.

2

К. Я. – контактный яд. – Прим. пер.

3

Руи Лопес де Сегура – испанский шахматист XVI века, один из первых шахматных теоретиков. – Прим. пер.