Царица царей

1

Мальчишка припустил по мостовой, вымощенной булыжниками. Он спешил наверстать упущенное время. Его задержал хаос, творившийся в городе. Александрию наводнили раненые и увечные солдаты пехоты Марка Антония. Мальчишка лавировал между ними, то проскальзывая около острия меча, то пригибаясь и увертываясь от разящего кулака. Он здесь родился и знал каждую тропку. Парнишка юркнул в неприметную дверцу в стене дома, стрелой промчался сквозь анфиладу помещений и выскочил из окна с обратной стороны. Он даже не забыл извиниться перед старухой, которую напугал своим вторжением. С разбегу перемахнув через подоконник, приземлился на мостовую и вприпрыжку помчался дальше. Он воображал себя полководцем наступающей армии или участником набега, штурмующим ворота заморского города.

За ним никто не гнался. Просто его наняли, чтобы он передал кое-кому пару слов. Заказчик особо подчеркнул, что платит за скорость.

Мальчишка покрепче сжал в кулаке небольшой кошелек, и его сердце преисполнилось гордости. Вторую половину награды он получит, когда передаст адресату послание. Как же ему повезло! Его схватили за плечо, когда он возвращался из предместья, куда улизнул без ведома матери проведать приятеля.

За городскими стенами в окрестностях ипподрома коротали время в своих палатках римляне. А в самой Александрии слонялись солдаты, которые еще сохраняли верность Антонию. Хмельные от горечи поражения, они лишь усиливали общую сутолоку.

Парнишка преодолел Еврейский квартал неподалеку от дворца Клеопатры. Он старался, чтобы его не затоптали, и весьма преуспел. Наконец он очутился в греческой части города. В Мусейоне[5] ученые корпели над свитками, несмотря на то что Александрия была готова сдаться. Один из них — тот, что учил детей царицы, стоял посреди двора и горячо спорил с товарищем. Оба раскраснелись и размахивали руками. Интересно, врачи тоже продолжали работать в зданиях Мусейона? Уже ходили леденящие душу слухи о вскрытии трупов. Тела без лишней огласки проносили внутрь потайными путями, но мостовые были запятнаны кровью. При такой мысли у мальчишки по спине пробежал восхитительный холодок.

Он пробирался сквозь рынок — сердце Александрии. Здесь кипела торговля, как будто и не сжималось кольцо осады. На войне всегда можно сделать деньги, а солдаты даже перед лицом поражения жаждали выпивки. Маленький гонец, не останавливаясь, пронесся мимо соблазнительных лотков, гадалок и продавцов игрушек, мимо торговцев калеными орехами и танцовщиц. Те притоптывали ногами и размахивали в воздухе разноцветными шарфами.

Однако перед дверями борделя любопытство взяло верх. Он просунул внутрь голову и вдохнул запах духов.

— Ты нам сейчас всех посетителей распугаешь, пострел.

Одна из куртизанок нахмурилась и, отвесив незваному гостю чувствительную оплеуху, выпроводила его прочь.

На острове Фарос неподалеку от побережья еще светил маяк. Мальчик с широкой ухмылкой окинул взглядом сложенный из белого известняка сияющий фасад александрийского чуда. Говорили, что маяк использует силу солнца. Вроде бы его луч можно направить прямо на вражеские корабли, пока они далеко в море. Тогда они сразу же воспламенятся. Интересно, почему такое оружие не направили на римский флот, чтобы уничтожить неприятеля? Наверное, силы были неравны.

В конце концов парнишка добрался до переулка в Старом городе, который привел его к заветной цели. Но тут же столкнулся с вооруженными легионерами. Они — единственные среди солдат — не были пьяны. А еще они не являлись египтянами, в отличие от остальных.

Дорогу мальчику заступил легионер со скрещенными на груди руками. Тот вскинул глаза, ловя взгляд римлянина.

— У меня важное послание, — выпалил он.

— Что еще за послание? — бросил солдат.

— Я не могу разговаривать ни с кем, кроме командующего, Марка Антония, — заявил мальчишка.

— Кто тебя послал? — вмешался другой воин.

— Я явился от имени царицы, — ответил гонец, в точности повторяя заученные фразы. — Я служу Клеопатре.

2

Двенадцатью часами ранее Марк Антоний оделил вином всех слуг и солдат. Затем сам поднял тост за отвагу. Он пожелал удачи решившим его покинуть и славной битвы соратникам, которые предпочли остаться для последнего сражения.

Когда танцовщицы принялись развлекать тех, кто получал по-военному большое жалованье, Антоний двинулся по улицам Александрии обратно во дворец. Он брел мимо стражей и рабов, унылых статуй былых правителей, завоевателей и полководцев. Затем прошел покои, где спали его дети, не ведающие о грядущем поражении. Антоний поглядел в лица близнецов и младшего сына. Старших уже отослали из города. Один — сын жены, а второй — его собственный… Что с ними будет? Думать об этом он не отваживался. Убивать царских отпрысков не в обычаях римлян — во всяком случае, до сих пор. Но война есть война. Прежде победителем бывал он. Странно… вдруг и он оказался завоеванным…

Клеопатра ожидала его в дверях опочивальни.

— Еще не конец, — произнесла она, выводя его из оцепенения. Он отогнал безрадостные мысли и заключил ее в объятия. Даже в самое мрачное время ее близость была наслаждением.

— Конец, — возразил он. — Почти.

Его ладони скользнули вниз по ее спине, погладили крутые бедра. Нахлынувшее горе было почти невыносимым. Если утром он не одержит победу, римляне — те самые, что недавно подчинялись ему, — вырвут ее у него. Он не сможет им помешать.

За плечами у Антония были три брака. Он полагал, что изведал любовь, но ошибался. Эта женщина стала для него всем. Его повелительница, его царица. Такова воля богов.

Антоний высвободил одну руку и провел пальцами по нежному горлу, затем по ключице. Клеопатра склонила голову набок и наблюдала, как он ласкает ее. Ее тело выносило троих детей ему и еще одного — Юлию Цезарю. Тем не менее в свои тридцать восемь лет она выглядела по-девичьи юной. Гладкая бронзовая кожа, готовые изогнуться в улыбке губы, темные глаза в обрамлении длинных ресниц. В их уголках начали намечаться морщинки. Но время красило ее еще больше. Более плавными стали очертания фигуры, хотя она оставалась по-прежнему стройной. И сейчас она прекрасна как никогда — даже в простом ночном одеянии, без привычной краски на лице и многочисленных перстней на пальцах. Он развязал узел, скреплявший ее одеяние на плечах, и оно упало к ее ногам.

Клеопатра подошла к окну и отдернула занавеси. Покои залил свет полной луны.

— Добрый знак, — прошептала она. — Мы выиграем войну.

Он взглянул на нее, обнаженную, в свете луны. Прямая спина, золотистая кожа, узел черных волос, закрепленный блестящими шпильками.

— Мы выиграем, — с неожиданной горячностью повторила она.

— Боюсь, мы уже проиграли, — возразил он.

— Но мне известно нечто такое, чего не знаешь ты, — заметила она.

— Хочешь сказать, у тебя в подвалах скрывается легион? — горько пошутил он.

Солдат не хватало с самого начала, но он все равно сражался.

— Боги на нашей стороне. Я чувствую. — Она решительно вздернула подбородок, потом вдруг высунулась из окна и проводила что-то пристальным взглядом.

Антоний приподнялся, но она стремительно обернулась и увлекла его прочь — обратно в постель.

— Все в порядке, — сказала она. — Город спит. Посмотри лучше на меня.

Он на миг задался вопросом, что она хочет от него скрыть. Однако она принялась ласкать и целовать его, убеждая, что вдвоем они преодолеют любые преграды.

И опять, как и всегда, он оказался не в силах ей противостоять. По правде говоря, он и не пытался. Если это конец, лучше провести последние минуты с любимой, впитывая кончиками пальцев воспоминания о нежной ложбинке у основания ее бедра и исследуя губами каждую шелковистую складочку ее тела. И вновь его пронзило ощущение чуда, когда она ахнула в тот же самый миг, когда закричал он. Он почувствовал, как ее пальцы впиваются в его плечи и сжимается вокруг него ее плоть.

— Опять, — прошептала она, а в ее глазах застыли слезы. Антоний осушил их поцелуями.

Они занимались любовью много часов подряд. Оба не обращали внимания ни на шум за окнами, который становился все громче, ни на музыку, смех, крики и улюлюканье.

— Я — твоя, — твердила она. Он верил ей, черпая в ее словах силу.

— А я — твой, — отозвался он. — До последнего вздоха.

— А потом? — спросила она.

— И потом, — ответил он, прижимая ее к себе. Он ощутил, что его сердце бьется в унисон с ее сердцем.

На рассвете Антоний поцеловал Клеопатру на прощание и, собрав остатки войск, повел их через Канопские ворота к ипподрому. Он был преисполнен решимости достойно встретить смерть.

Со склона холма открывался вид на гавань. Галеры его флота отважно рассекали волны наперерез кораблям Октавиана. Вероятно, Клеопатра права. Они еще могут победить.

Он вскинул кулак, готовясь издать боевой клич, но на галерах вдруг подняли весла, приветствуя противника. Мгновение спустя над Египетским легионом Антония взвился римский флаг, и он присоединился к флоту Цезаря. Две армии согласно устремились обратно к Александрии, чтобы атаковать город объединенными силами.

Он обернулся за советом к командующему египетской конницей, и тот лишь одной фразой положил конец войне.

— Клеопатра принадлежит Риму, — провозгласил тот. — Египетская армия пойдет за царицей.

— То есть как? — переспросил Антоний.

Слова не укладывались у него в голове. Войска подчинялись Антонию, а Клеопатра жаждала отстоять свой город.

В глазах военачальника промелькнула жалость.

— Царица предала тебя. Мы тебе больше не подчиняемся.

— Лжец! — воскликнул Антоний, выхватывая меч из ножен, чтобы зарубить наглеца. Однако тот уже умчался прочь в сопровождении своих людей. Марк Антоний остался в безнадежном меньшинстве с кучкой последних верных ему солдат. Новая измена — египетские конники переметнулись к римлянам. Но они не стали брать его в плен. И убивать тоже. Почему? Чьим приказам они подчинялись?

Разумеется, не ее. Она никогда бы так не поступила.

Он швырнул горстку оставшихся пехотинцев на силы Октавиана поблизости от ипподрома. Но был вынужден отступить и укрыться у городских стен, холодея от забрезжившего прозрения. Антоний пошатнулся, едва замечая, что следом за ним в ворота хлынули вражеские войска.

Предательство. Слово жгло грудь каленым железом.

«Я твоя», — клялась она. Она лгала.

Никакого другого объяснения произошедшему не имелось.

Клеопатра повелела египетским легионам бросить его, приказала его же собственным людям отказаться от него. Продала его, чтобы спасти свою шкуру.

Что она получила взамен?

Наверное, она поступила с Октавианом точно так же, как и с Юлием Цезарем, когда он вступил в Александрию. Тайком пробралась в его лагерь и обольстила. Цезарь посадил ее на трон. Октавиан при верном подходе вполне мог позволить ей править и дальше. Ведь в войне личных интересов было замешано гораздо больше, чем политических. Октавиан хотел обесславить Антония и нанес ему точный удар — завладел его женой и войсками. И выставил его, одинокого и поверженного, на всеобщее посмешище?

Его люди сомкнули вокруг него кольцо, увлекая в лабиринт Старого города и загораживая своего полководца щитами.

— Что же ты делаешь?! — выкрикивал он снова и снова. Телохранители, вжимающие Антония в осыпающееся здание, ощетинились мечами и молчали. Они не знали, обращался ли он к царице или к себе самому.

3

Царица Египта заставила себя глубже вонзить острие ножа в ладонь. Из раны медленно выступила кровь, а вместе с ней возникло странное и пугающее чувство. На миг ее охватило ощущение — будто она отрезана от всего, что любила, навеки заперта в стенах мавзолея. Она замерла, силясь унять сердцебиение.

Нет. Глупости и пустые страхи, а времени у нее в обрез. Клеопатра решительно полоснула ножом, кровь потекла по пальцам в подставленный кубок.

Она посмотрела на надрез между линиями жизни и сердца, пытаясь не дрожать. Она поступает правильно.

Другого выбора нет. Враг разбил лагерь у Ворот Солнца. Силы противника намного превосходят численностью горстку последних защитников Александрии.

Клеопатра должна исполнить обряд или потеряет свое царство. Когда-то ее страна являлась краем чародеев и богов и будет им снова. Она не сдастся.

Она стояла в центре замысловатого многогранного символа, состоящего из бесчисленных цветных иероглифов, — с распущенными волосами, расписанными босыми ногами и жирно подведенными сурьмой глазами. В каждой вершине многогранника возвышались пирамидки из смолотых в мелкий порошок бесценных ингредиентов — слоновой кости, корицы и лазурита. Еще секунда, и они развеются в воздухе от легкого дуновения. В одном конце — скарабей, нарисованный малахитовой пылью, в другом — солнечный диск из шафрана. Над натертыми до блеска металлическими плошками, расставленными по всей комнате, клубился сладко-едкий дым курений. Корона Клеопатры с тремя золотыми кобрами сияла в свете ламп.

Мраморный пол холодил босые подошвы ног, и она поежилась. Только ее собственная кровь, стекающая с пальцев, была единственным источником тепла. В мавзолее находилась лишь Клеопатра. Она воздвигла его вместе с Антонием. Самое надежное убежище в Александрии… Во всяком случае, она на это надеялась. Верная служанка стерегла лестницу, ведущую на второй этаж здания, хотя особой нужды в том не было. Крипта, задуманная не только как усыпальница, представляла собой крепость. На нижнем уровне отсутствовали и окна, и двери. Сплошные толстые и гладкие каменные стены. Зарешеченное окно, расположенное на высоте сорока с лишним локтей, соединяло первый и второй этажи. А добраться до него можно было исключительно изнутри. Строительство не успели завершить: Клеопатра с Антонием не рассчитывали, что убежище понадобится им так скоро. Но и недостроенный мавзолей являлся неприступным убежищем.

Вокруг громоздились несметные сокровища Александрии, военная казна Египта, а также горшки с зажигательной смесью, папирусы и древесина. Если что-нибудь пойдет не так, как Клеопатра планировала, огонь займется в мгновение ока.

Все было готово. Не хватало только Антония. Он был сейчас неведомо где — за городскими стенами, упрямо и отчаянно обороняясь от захватчиков. Он должен находиться рядом с ней!.. Время истекало. Еще два часа назад она отправила к мужу гонца с сообщением, что еще не все потеряно и она ждет его в мавзолее. Антоний не появился.

Она запретила себе думать о том, что это могло означать.

Утром она проснулась первой. Глядя на него спящего — на морщинки на его лице, седину в волосах, многочисленные рубцы и шрамы на теле, — она ощутила себя самой обычной женщиной, а не царицей. За последний год Антоний постарел. Сквозь черты, в которых Клеопатра всегда видела отвагу и мужество, теперь проступил облик усталого человека, простого смертного. Теперь отступать уже поздно. Но при мысли о том, что готовит им наступивший день, сердце у нее забилось от нерешительности. Она собиралась пробудить к жизни древние таинственные силы.

Клеопатра не сказала Антонию о своем намерении. Она знала, что он не одобрит ее затею, и не хотела с ним спорить. Она царица, и ей решать. Египет — ее страна.

И все же, глядя на лежащего в постели Антония, она испугалась. Возможно, она поступает безрассудно? А если она никогда больше не обнимет детей, не поцелует мужа? Те жуткие силы затаились и не подавали знаков многие тысячи лет. А вдруг у нее ничего не получится?

Клеопатру охватило нестерпимое желание растормошить Антония и бежать вместе с ним из города, прихватив с собой детей. Но не успела она положить руку ему на грудь, как он открыл глаза.

— Мы выиграем войну, — произнес он и улыбнулся.

Его решительный настрой напомнил Клеопатре об ее обязанностях, ответственности перед каждым египтянином и короной. Никакого бегства. Она должна спасти свое царство.

Она помогла Антонию облачиться в доспехи, поцеловала на прощание и отправилась в тронный зал на встречу с советниками. Все текло, как обычно, будто она не могла потерять все, что имела.

Придворные убеждали Клеопатру преподнести завоевателю корону ее предков, но она отказалась. Вместо этого она принесла жертву богам при всеобщем народном обозрении. Пусть Октавиан думает, что она почти готова отдать ему Александрию. От запаха крови зарезанного козла у нее защипало в носу. И речи не было о том, чтобы склонить колени перед Октавианом. Но она решила убедить его в противоположном.

Теперь Клеопатру мутило — то ли от страха, то ли от предвкушения. Она станет первой, кто за много тысяч лет пустит в ход заклятие, несмотря на все «но». В тексте обнаружились пропуски. Николай, ученый и переводчик, восстановил их по своему разумению. Она надеялась, что он не ошибся.

Сам Николай наотрез отказался сопровождать царицу в мавзолей. Ему при обряде присутствовать незачем, заявил он нервозно. Он прав, напомнила себе Клеопатра. Никто, кроме нее, не может это осуществить. Она — правительница, фараон. С нее и спрос, таков уж у властителей удел. И если все закончится скверно…

Ей ни в коем случае нельзя терять присутствия духа.

Клеопатра не забывала историю о временах до правления Александра. В ту пору древние боги Египта нередко вмешивались в жизнь смертных. Свирепые, но не прекрасные, кровожадные и не заботливые. Похотливые, яростные, голодные, они являлись порождением вод Хаоса. Их натуры не коснулось смягчающее влияние цивилизации. Покровительницей Клеопатры была Исида, но для новой задачи она не годилась. За многие столетия богиня породнилась с новым миром и с Римом.

Николай предложил вызвать Сохмет. Богиню более древнюю и темную.

Некоторые называли ее Алой Госпожой. А еще — Вершительницей Кровопролития. Ее дыхание — пустынный ветер. Ее стихия — война. Львиноголовая богиня — защитница в битвах. Шествуя по земле, она всегда истребляла врагов фараона. Смерть и разрушение были ее нектаром. Она представляла собой божество конца света. Внушающая ужас. Кроме того, она пила кровь своих врагов. Кровь римлян ничем не хуже. Они никогда не догадаются, что за кара их поразила. Октавиан не одолеет Клеопатру.

Она огляделась по сторонам. Приготовления завершены. Изображение богини, инкрустированное кораллом, лазуритом, малахитом, сердоликом, гелиотропом и опалом, занимало почетное место поблизости от гробниц. Оно было старше, чем прочие богатства, собранные в зале. Его создали задолго до того, как род Клеопатры пришел к власти. Что же касалось остального, то Клеопатра собирала эти сокровища целую жизнь. А то, что не было преподнесено ей в качестве даров, досталось ей от отца, а тому — от его отца, от ее царственных бабок и от самого Александра. Они копились во дворце три с лишним сотни лет и попали сюда из Африки и Македонии, Индии и Италии, из морских пучин и пустынных песков, со звезд, небес и из глубоких пещер. Словом, со всех концов света.

А Египтом правил ее род. Прекрасные и безжалостные потомки богов.

Кому, как не ей — с ее умом и талантами, — спасать страну? Ее отец оказался безвольным правителем. Да и предшественники ничем от него не отличались, способные лишь предаваться многочисленным излишествам, доступным им в силу царственного положения. Клеопатра и ее бабка, напротив, завоевывали новые земли. Они заключали союзы и достигали соглашений. А этот обряд будет венцом трудов Клеопатры.

Почему же ей страшно? С ее дрожащей ладони слетела капелька крови, забрызгав образ богини. Она поспешно убрала руку за спину.

— Раздобудьте мне заклинание, — приказала она своим мудрецам. Тогда ей уже стало понятно, что Октавиан не намерен отказаться от своих притязаний на Египет. — Заклинание, которое позволит вызвать бога или богиню.

Николай Дамасский, наставник ее близнецов, отыскал текст где-то в своем собрании, хотя и жаловался, что он неполон. Часть свитка погибла при пожаре Александрийской библиотеки. Уцелевший пергамент был маловразумительным.

Клеопатра призвала к себе другого мудреца, египтянина. Она приказала ему помочь в переводе. При виде свитка тот вздрогнул.

— Где его нашли? Он не должен существовать. Его не следует использовать необдуманно, — с негодованием заявил он.

— Неужели? — произнесла Клеопатра. — Ко мне это не относится. Ты полагаешь, Египтом правят необдуманно?

— Заклятие запретно, — уперся он.

— Я — царица. Для меня не существует никаких запретов. И я сама исполню обряд.

— Значит, ты глупа, — сказал египтянин, глядя ей прямо в глаза.

Она была потрясена. Как он посмел говорить с ней таким образом? Она пока еще правит страной, хотя и неизвестно, долго ли это продлится.

— В утраченной части текста должны находиться заклинания, защищающие фараона, который вызывает богиню. Не воображай, будто твое положение заставит Сохмет тебе повиноваться. Она уничтожает все на своем пути. Такова ее природа. Ее непросто обуздать.

— Я полагала, ты человек образованный, а не какой-нибудь неграмотный крестьянин. Переводи. Что я буду делать, не твоя забота.

— Нет, — ответил он дрогнувшим голосом. — Я не могу.

— Тогда ты умрешь, — предупредила она.

Как он осмеливается препятствовать спасению Александрии?

— Лучше я погибну от руки царицы, чем это сделает богиня Сохмет.

Некоторое время Клеопатра в упор смотрела на ученого. Его храбрость произвела на нее впечатление, но отказ вывел из себя. По ее приказу его обезглавили. Перепуганный Николай закончил перевод в одиночку.

Теперь она наблюдала, как кубок наполняется кровью. Внезапно Клеопатра ощутила, что в душе вновь всколыхнулся ужас, который она подавила утром. Она поставила кубок рядом с изображением Сохмет и зажгла благовонную пирамидку. «Запах смерти, — подумала она, глубоко втянув носом воздух, и быстро поправилась: — Нет, запах победы».

Со дня битвы при Акциуме прошел год.[6] Октавиан, которого Клеопатра помнила еще ребенком, провел эти месяцы, дразня Египет и одновременно собирая силы для нападения. Худенький мальчик со светло-серыми глазами вырос.

В последний раз она видела его шестнадцать лет назад, во время визита к своему тогдашнему возлюбленному, Юлию Цезарю. Ей исполнилось двадцать два, и она уже родила Цезариона — первого и единственного сына Цезаря. Октавиан, исхудавший, как скелет, метался в бреду на постели. Именно тогда Цезарь и Клеопатра прибыли в дом его матери.[7]

Если бы она знала, что этот мозгляк, внучатый племянник римского императора, возьмет ее город в осаду! Она могла бы убить мальчишку и избавить себя от многолетних страданий.

Но она просто присела на край постели и отвела с пылающего лба тонкие вьющиеся волосы. Октавиану было только семнадцать, но выглядел он как двенадцатилетний подросток. Он открыл глаза и устремил взгляд на Клеопатру.

— Я умираю? — прошептал он. — Они ничего не хотят мне говорить.

— Нет, конечно. Ты проживешь долгую жизнь, — пообещала она. А его сердце лихорадочно билось под почти прозрачной кожей, обтягивающей торчащие цыплячьи косточки.

«Бедняжка», — вздохнула она, заботливо укутывая его одеялом напоследок.

Теперь «бедняжка» обладал такой властью, какая и не снилась никому в мире.

По его милости Клеопатра провела целый год в бесплодных попытках подкупом и уговорами выжать из соседей-правителей обещание покровительства. А еще она неустанно утешала мужа. Антоний тяжело переживал поражение при Акциуме, винил лишь себя. Клеопатра так не считала. Она — царица. Ей следовало быть умнее и не ошибаться, но она допустила в той битве много оплошностей. Тогда она не сомневалась, что в первую очередь необходимо сохранить средства для продолжения затянувшейся войны. Поэтому, когда поражение в битве стало неизбежным, она бежала в Александрию вместе со всем золотом. Муж прикрывал ее корабли своими галерами, что дало Октавиану возможность очернить Антония. Он, дескать, променял родину на чужеземную царицу.

Римские войска Антония, пятьдесят с лишним тысяч людей, покинутые своим полководцем, перешли на сторону Октавиана. Египетские легионы превратились в жалкие крохи. Октавиан провозгласил себя победителем и всюду трубил о полном триумфе.

Теперь, не встречая на своем пути практически никакого сопротивления, он подобрался к берегам Александрии. Пока неприятеля сдерживал Антоний с немногочисленной горсткой верных ему солдат. Октавиан полагал, что уже завоевал Египет.

Он поспешил.

Ритуальный кинжал оказался заточен настолько остро, что им можно было мгновенно убить. Жертва даже не успела бы заметить раны. Впрочем, если заклинание не подействует, погибнет не Октавиан. Клеопатре незачем находиться от него в такой опасной близости.

А если ей не удастся вызвать богиню, умрет она сама — от собственной руки. Клеопатра никогда не позволит римлянам взять ее в плен, бахвалиться ею как трофеем в триумфальных шествиях по улицам империи. Они с Антонием договорились, что, если враг возьмет город, оба покончат с собой. Другого выхода нет.

Но где же он? Клеопатру скрутила новая волна паники. Она давно послала гонца, Антоний уже сто раз мог вернуться во дворец.

Она заставила себя успокоиться. Нельзя тратить ни минуты на переживания. Времени слишком мало. Агатовый кубок полон искрящимся багрянцем, Сохмет примет его.

Иначе Египет падет, а с ним — и Антоний с Клеопатрой. Но царица еще не готова умирать.

Пока война велась только между смертными.

Сейчас расстановка сил переменится.

Клеопатра отрепетированным жестом вскинула руки и закружилась, точно пустынный ветер. Она взывала к силам, которые многие века дремали под толщей песка. Гортанные звуки заклинания полились, прищелкивая, сливаясь и переплетаясь, с ее губ. Язык обжигала горечь слов, летевших к небесам.

В стену отчаянно заколотили. Она умолкла, держа кубок над оскаленными зубами образа богини. У кого хватило смелости прервать царицу? Лишь он один имел на это право и вдобавок знал о тайном ходе, который вел из дворца в мавзолей.

— Антоний? — воскликнула она, чувствуя, как ее затопляет волна почти невыносимого облегчения.

Она выбежала из священного круга и бросилась к двери.

За порогом оказалась служанка Клеопатры, Хармиана. Глаза у девушки были безумные. При виде окровавленной руки госпожи она вскрикнула от страха.

— Где Антоний? — спросила царица. Хармиана молчала, и она тряхнула ее за плечи. — Почему не ответил на мое послание?

— Говорят, он отступил в Старый город, — произнесла та. — Наверное, он не получил ваше послание.

— И? — подхлестнула ее Клеопатра, ощущая, как по коже бегут мурашки.

Что-то случилось.

— Он был в бешенстве. Его люди переметнулись на сторону римлян и оставили его в сражении. Он уверен, что вы предали его.

Клеопатра чувствовала, как в зале нарастает гул. Незавершенное заклинание начинало действовать.

Почему? Что она сделала не так? Она — богиня. Новая Исида. А Антоний — ее Осирис, Дионис. И тем не менее она здесь, забаррикадированная в недостроенном мавзолее, запертая вместе с казной. Без его любви — все без толку. Теперь ничто не имеет смысла.

Она взглянула на кинжал, который еще сжимала в руке. Кровь запятнала лезвие. Воздух потрескивал от напряжения. Однако она не завершила обряд до конца.

Пути назад нет.

4

Марк Антоний сидел, обхватив голову руками. Гнев в его душе боролся с отчаянием. Перед глазами промелькнули картины прошлой ночи. Клеопатра в его объятиях, ее губы на его губах… Сейчас он пытался избавиться от этих образов. Они поклялись, что скорее умрут, чем сдадутся.

Если она перешла на сторону Октавиана, для Антония не осталось больше ничего. Ни на земле, ни на небе.

Он был свидетелем, как четыре его легиона напали на Александрию с запада. Рев вражеских труб (о, какая мука называть врагом Рим — его колыбель, мать и любовь) заглушал речи Марка Антония. Войска не имели желания слушать.

Они ненавидели его за Акциум, и правильно делали.

Он променял их на Клеопатру.

«Клеопатра принадлежит Риму», — заявил командующий конницей. Городу, а не ему, Антонию. Как он мог оказаться таким наивным глупцом?! Она никогда не была его.

Он впервые увидел ее двенадцать лет назад. Тогда она уже освободилась от власти Юлия Цезаря. Антоний вызвал царицу в Тарс[8] — держать ответ по обвинению в финансовой помощи Кассию, одному из заговорщиков, убивших Цезаря.

Римская казна пустовала из-за многолетней междоусобной войны. Египет и Клеопатра, наследница рода Птолемеев, были богаты, не только золотом, но и зерном. Антоний нуждался в ее поддержке. Он мог без колебаний припугнуть царицу и прибегнуть к обвинениям.

Она приплыла к нему в раззолоченной барке с пурпурными парусами, под балдахином из золотой парчи. Но Антоний оказался единственным из обитателей Тарса, кто пребывал в неведении. Он уже готовился обратиться с речью к толпе, но вдруг обнаружил, что все разбрелись. Столь неожиданное бегство торговцев и покупателей изумило его. Покинув рыночную площадь, он уловил в воздухе аромат восточных благовоний и против своей воли двинулся к берегу.

Щурясь от яркого солнца, он, наконец, разглядел блистательную особу, облаченную Венерой. Клеопатру окружали слуги, переодетые в нимф и купидонов. Антоний отправил к царице гонца с приглашением отобедать. Клеопатра со своим всегдашним пренебрежением к условностям пригласила его на собственное пиршество.

После они сидели вдвоем на палубе. Фонари над их головами сияли и переливались подобно созвездиям. Голос у нее оказался негромкий и мелодичный. Она разговаривала со своими слугами и с жителями Тарса, обращаясь к каждому на его родном языке. Антония подкупило будто бы ненароком оброненное ею замечание. Дескать, она многие годы следит за его успехами на воинском поприще. А как обольстительно она смеялась, запрокидывая голову в приступе неподдельного веселья, шутила и поддразнивала его!.. Оба словно являлись не облеченными властью особами, а простыми людьми, которые познакомились на рыночной площади и загадывают друг другу загадки.

Тогдашняя жена Антония, Фульвия, была начисто лишена чувства юмора. Он ни разу не слышал, чтобы она смеялась.

Вечер завершился в опочивальне Клеопатры. Стыда Антоний не испытывал. Любой здравомыслящий мужчина на его месте поступил бы точно так же.

По пути в покои царицы, чувствуя, как от сладостного предвкушения по всему телу разбегаются жгучие мурашки, Антоний торжествовал. До чего он умен! Он обретет власть над Клеопатрой, а она проникнется к нему нежностью. И то и другое будет ему очень на руку при переговорах. Ощупью он нашел вход в опочивальню, вгляделся в темноту, но царицы там не оказалось. Он принялся шарить руками по подушкам, и внезапно она бросилась на него с ножом в руках. Для Антония такой поворот стал полнейшей неожиданностью. Молча он рухнул на пол.

— Рим желает использовать меня, — произнесла она. — Верно?

— Не Рим, — с ухмылкой поправил он. — Римлянин. Исключительно в своих личных целях.

— Сдавайся, — прошептала она, оседлав его сверху.

Он вдыхал ее запах. Ощущал прикосновение нежной кожи ее бедер — обнаженных и бесстыдных — к своей груди.

— Сдавайся, — повторила она. Он с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Неужели она не отдает отчета в собственной миниатюрности? Он мог бы обхватить ее талию пальцами одной руки. Она забыла о том, что она — женщина?

Она рывком стянула его запястья веревкой и привязала к ложу. Улыбка Антония померкла. Он не понимал, играет она с ним или он и впрямь стал пленником. Бесспорно было одно: нож очень острый. И прижат он к его яремной вене.

— Сдаюсь, — согласился Антоний, проигрывая в уме последовательность действий. Он опрокинет ее на спину и обезоружит, тогда они и поговорят. Что она теперь возомнила?! Это он — командующий. Он вызвал к себе ее, а не наоборот.

— Тогда ты мой, римлянин, — произнесла она и скользнула вперед. Он ощутил на губах вкус ее влаги и позабыл про нож.

Она не развязывала его до самого утра, а когда освободила, увидела его стертые в кровь запястья и рассмеялась.

И он пропал.

Шли годы. Фульвия умерла. Он женился снова, на сестре Октавиана, Октавии. Союз был заключен из политических соображений. Подлинной его женой оставалась Клеопатра. Через два года он развелся и сочетался официальным браком с царицей Египта. Октавиан провозгласил его своим врагом, и его уже осыпали бранью на улицах Рима, но Клеопатра всегда находилась рядом с ним — равная ему.

С их первой встречи минуло двенадцать лет. Его чувства не изменились. Они были так же горячи, как и в самый первый день. Он с горечью взглянул на белую отметину на предплечье. След зубов, который она оставила на нем в ту первую ночь… Шрам, похожий на татуировку в ознаменование победы. Он вспомнил, что, когда солнце показалось на горизонте, с его губ неожиданно сорвались слова:

— Я люблю тебя.

Признание огорошило его, но он знал, что это правда. Ничего честнее он в своей жизни еще не произносил. Он обхватил ее лицо ладонями и заглянул ей в глаза.

— Я — твоя, — откликнулась она. — А ты — мой.

Неужели она лгала уже тогда?

Разумеется, он бросил ради нее войска. А она стала его женой. Ведь другого выхода не было. Но подобное решение одним махом превратило пятьдесят тысяч человек — самых дорогих друзей, его легионеров — в его же врагов. Они перешли обратно под знамена Рима.

За два дня до этого события Антоний, устав терять своих солдат, послал письмо Цезарю.[9] Он вызывал соперника на поединок, исход которого определил бы победителя в войне. Однако Октавиан ответил лаконичным, пускай и малодушным, отказом. Мараться участием в схватке, подобно гладиатору, первому лицу Рима не пристало. Если он, Антоний, решил свести счеты с жизнью, имеется предостаточно и других способов. Марк Антоний ничего иного и не ожидал. Новому Цезарю не стоило участвовать в подобном состязании. Город был окружен, и армия Октавиана жаждала крови.

— Предатель! — насмехались над ним воины на поле боя.

Его мысли прервал шум, доносившийся из соседнего помещения.

— Я явился от имени царицы, — настаивал тонкий решительный голос. — Я служу Клеопатре.

Полководец выругался. Ему что, делать больше нечего? Очередное послание?

В комнату вошел его слуга Эрос и распахнул дверь перед парнишкой. Тот напомнил Антонию его собственного сына, Александра Гелиоса. Она что, нарочно выбрала такого гонца? Что бы здесь ни случилось, он больше не увидит детей.

Он вообразил Клеопатру, шествующую рука об руку с Октавианом. Ее пурпурные одеяния развеваются, голову увенчивает золотая корона. Отчего бы ей не стать женой нового Цезаря? Вероятно, он будет следующим властелином мира. Октавиан даст ей все, чего не смог предоставить Антоний. Этот пай-мальчик, юный лицемер примет титул императора, и она возвысится до небес. Императрица Клеопатра.

Посланец почтительно склонил голову.

— Говори, — рявкнул Антоний. — Ты попусту тратишь мое время.

— Царица мертва, — произнес вестник.

Антоний решил, что ослышался. Он наклонился поближе к мальчишке, глядя ему прямо в глаза.

— Повтори!..

Мальчик медленно заговорил. Он будто воспроизводил старательно заученные слова.

— Царица покончила с собой. Она предала тебя и, терзаемая угрызениями совести, наложила на себя руки.

Минуту Антоний стоял совершенно неподвижно. Слова отдавались в его сознании бешеным эхом. Внезапно он упал на колени. Мир вокруг него начал вращаться с огромной скоростью. Оба планировали самоубийство, но он никогда не представлял ее мертвой. Из головы не шел образ: центурионы Октавиана вскидывают в воздух ее обезображенное тело, избитое и окровавленное. Трофей римлян.

Она любила его, иначе не умерла бы сейчас. Если даже и предала, теперь ничего не имеет значения. Но разлука не будет долгой.

— Эрос, — позвал он слугу. Тот выпроводил мальчишку за дверь, сунув тому несколько медяков за труды.

Антоний не торопясь снял доспехи. Стоя перед слугой в одной тунике, он протянул ему меч.

— Ты помнишь свое обещание? — спросил он.

— Да, — отозвался Эрос неуверенно. Они были вместе многие годы, и Марк Антоний являлся хорошим хозяином. Слуга заколебался.

— Исполни его, — приказал Антоний и раскинул руки в стороны, обнажая грудь. — Когда все будет кончено, отправляйся к Октавиану. Положи конец войне, пока не погибло еще больше людей. Получишь награду и можешь делать, что хочешь.

Эрос кивнул и занес меч над головой. Но в самый последний миг развернул клинок и вонзил его в собственное тело.

— Нет! — закричал Антоний и бросился вперед, чтобы перехватить рукоять. Он опоздал лишь на секунду.

Все рушилось. Такой четкий распорядок римской армии, столько лет командования, а в итоге? Хаос, отчаяние, Александрия пала, его возлюбленная мертва… Верный слуга распростерт на полу — изо рта стекает струйка крови, зрачки медленно стекленеют. Антоний опустился перед Эросом на колени. Голова его шла кругом, комната перед глазами плясала.

За дверями послышался голос другого гонца, требующего разрешения войти. Антоний подумал о собственном будущем. Его возьмут в плен, отвезут в Рим, будут судить и похоронят вдали от нее.

Он вытащил меч из тела Эроса. Порылся в поясном кошельке и прикрыл глаза мертвого слуги монетами. Хоть так он поможет верному товарищу занять заслуженное по праву место в Аиде.

— Меня прислала царица! — В дверь забарабанили. — Клеопатра приказала мне говорить с Марком Антонием!

Услышав ее имя, он пошатнулся и ухватился за стену. Никогда больше она не призовет его к себе, и не он услышит ее смех.

— Я — твой, — произнес он. — Я — твой.

И со всей силы всадил клинок в живот. Лютая боль, последний протест тела и разума, отторгающих подобную гибель. Но почему-то его охватило чувство глубокого удовлетворения. Никаких колебаний. Дело сделано. Он смежил веки и медленно опустился на пол, думая о жене.

Дверь содрогнулась от очередного удара. Кто-то явно пытался высадить ее.

— Царица просит Марка Антония присоединиться к ней в мавзолее! Она передает, что не все еще потеряно! — закричал гонец.

— Царица мертва, дубина, — оборвал его солдат. — Она покончила с собой.

— Неправда! — возразил тот. — Я только что от нее. Меня задержала толчея в городе!

Дверь распахнулась. Ошеломленный легионер бросился к Антонию, едва не запнувшись о распростертое тело Эроса.

— Он ранен! — закричал солдат остальным воинам, и те гурьбой хлынули в комнату.

— Нет, — ответил Антоний. Он чувствовал, как жизнь покидает его, но на него вдруг снизошло необъяснимое спокойствие. — Я — мертв.

— Но я знаю этого человека, — не сдавался солдат. — Диомед, секретарь царицы, утверждает, что царица жива! Первый гонец солгал! Она призывает тебя.

Антоний судорожно вздохнул, пытаясь не потерять сознание. Он окончательно перестал понимать, что происходит. Подставной гонец?

— Отнесите меня к Клеопатре, — приказал он. Его люди медлили, тогда он повторил уже строже: — Вы отнесете меня к царице. Исполните вашу последнюю обязанность у меня на службе. Смотрите не подведите.

Они перевязали рану, укрыли Антония, чтобы уберечь от вражеских глаз, бережно подняли тюфяк и двинулись на улицу.

Импровизированные носилки уподобились лодке, под которой волновалось бурное море. Антоний прикрыл глаза ладонью, чтобы не слепило солнце. На горизонте высился белый и гладкий маяк. Идеальное творение. Когда-то он жил на острове Фарос, в небольшом домишке на отшибе от города, у подножия исполинской каменной башни. Он выбрал такое убежище сразу после того, как вернулся с битвы при Акциуме. Он был слишком потрясен собственным отступничеством, чтобы выносить чье-то общество.

На вершине башни сверкала как ни в чем не бывало статуя Зевса. Антоний улыбнулся, покачиваясь на тюфяке. Теперь он стал свидетелем своей же погребальной процессии.

Пока он там скрывался, тишину вокруг нарушал только шум волн, набегающих на берег. Вдали остались и Рим, и легионы, и любовь. И он узнал, что такое безмятежность. Он мог бы до скончания века жить в том маленьком домишке, как философ в своей пещере. Однако заскучал по обществу, выпивке, шуткам — и затосковал по жене. Он возвратился обратно по насыпи и обнаружил, что во дворце все по-прежнему, словно никто не заметил его отсутствия. Он вернулся в ее объятия, и он собирается сделать то же самое и сейчас. Если он решился на смерть ради нее, пусть она увидит его конец воочию. Нужно поставить точку.

Какой-то египетский солдат, хмельной и растрепанный, почтительно склонил голову, когда мимо него проносили Антония.

— Вы несете царя? — поинтересовался он у людей Антония.

— Это Марк Антоний, — отвечали те.

— Вы несете царя Египта, благородного супруга нашей царицы, — провозгласил солдат.

Губы Антония под покрывалом искривились в мучительной улыбке. Он и не мечтал о такой участи.

5

Мальчишка стрелой мчался по александрийским улицам, весело напевая себе под нос. Он передал Марку Антонию послание и видел этого великого человека. Он не успел смыть с себя грязь битвы. Настоящий герой! В его темных волосах серебрилась седина, на руках бугрились мускулы, и грудь за прочными доспехами была широкая и могучая.

Возможно, когда он вырастет, то станет воином, мечтал мальчик. Он будет высоким и сильным, как Марк Антоний. Великий герой взглянул на парнишку с высоты своего роста. Тот понял, что полководцу подвластны солнце и луна. А еще Марк Антоний похлопал его по плечу. Какая честь!.. Маленький гонец до сих пор не мог прийти в себя.

Наконец, он добрался до городских стен. Ворота были открыты, он пробежал сквозь них и устремился к лагерю римлян. Из палатки вышел высокий широкоплечий мужчина и внимательно посмотрел на него, крепко сжав губы.

— Ты сообщил все именно ему? — спросил он.

— Да, — с гордостью ответил тот.

— Точно?

— Это был Антоний, — подтвердил мальчишка. — Он упал на колени, когда я сказал ему, что царица мертва.

Мужчина покачал головой, и парнишка испугался, что он сердится. Однако тот молча развернулся и повел гонца к уже знакомой палатке. Как раз там он получал свое первое задание.

Внутри, сидя на трехногом табурете, их ждал худощавый светловолосый мужчина с бледно-серыми глазами. Он окинул мальчика внимательным взглядом.

— Посланник вернулся, — отрывисто произнес провожатый. — Зря ты такое затеял. Антоний остался в меньшинстве. Просто вопрос времени.

Сероглазый вздернул подбородок и мрачно уставился на собеседника.

— Ты подвергаешь сомнению мою честь, Агриппа?

Агриппа ничего не ответил. Он тоже пристально посмотрел на товарища и внезапно вышел из палатки. Парнишка начал беспокоиться.

— Я не спрашивал твоего совета, — бросил вслед Агриппе сероглазый.

Он принялся наблюдать за гонцом, и выражение его лица изменилось.

— Ты передал мое послание Антонию?

Тот сразу покраснел от удовольствия.

— Я все сделал, как вы сказали.

— Вот и славно, — произнес тот, слегка поморщился и на миг закрыл глаза. — Хорошо.

6

Сверху донесся громкий лязг: в зарешеченное окно полетели камни. Клеопатра, стоявшая на коленях с ножом в руках, встрепенулась. Кто пришел за ней? Антоний? Или Октавиан?

По лестнице сбежала побледневшая Хармиана.

— Ваш муж здесь, — сообщила она дрожащим шепотом. — Солдаты доставили его.

Что?! Какая странная фраза! Он должен вести за собой легионеров! И почему он не воспользовался потайным ходом?

— Говори, что случилось! — воскликнула Клеопатра, грубо схватив девушку за плечо.

— Его принесли на носилках. Под покрывалом.

Клеопатра уже бежала вверх по ступеням к окну. Сердце колотилось от ужаса. Виновата только она. Почему она позволила ему снова ринуться в бой? Уж она-то должна была все понять еще прошлой ночью. Боги Антония оставили город, объявив войну проигранной. Она слышала на улице шум незримого празднества. Процессия Диониса покинула Александрию под рев труб и перебор арф, топот ног танцоров, грохот барабанов и трели голосов.

Тогда за ее спиной Антоний протянул руки к любимой.

— Почему ты не в постели? — спросил он.

А Клеопатра смотрела на полную золотистую луну.

— Добрый знак, — отозвалась она, умолчав об остальном. — Мы выиграем войну, — пообещала она Антонию, думая о Сохмет. Она воображала себя победительницей. Она преодолеет и самое могущественное предзнаменование.

— Иди ко мне, — отозвался муж, приподнимаясь на постели, чтобы взглянуть, что же так заинтересовало ее. Однако Клеопатра увлекла его обратно. Они занимались любовью, как будто время остановило свой бег и каждого из них не ждала впереди последняя битва, а утро не несло с собой опасности. Словно и не было конца таким ночам.

Клеопатра отправила любимого в бой и поплатилась за свою самонадеянность.

Она распахнула зарешеченный ставень и высунулась из окна. Она и не помышляла о том, что является отличной мишенью для меткого стрелка. Внизу столпилась личная гвардия Антония. Она отлично знала этих людей. А рядом с ними, на соломенном тюфяке, под покрывалом…

Клеопатра отшатнулась. На ткани цвета слоновой кости расплывалось багряное пятно, и оно все ширилось. Скоро полотно целиком пропитается кровью.

Начальник гвардии взглянул на царицу. Его лицо было искажено горем.

— Он получил ложную весть, — произнес солдат. — Ему сообщили, что ты покончила с собой, и он пытался воссоединиться с тобой.

— Он мертв? — прошептала она.

Слова дались ей с неимоверным трудом.

Антоний ослабевшими пальцами убрал с лица и груди покрывало.

— Пока нет, — произнес он.

Он посерел от боли. Рука, касавшаяся губ, хранила свежий красный след.

Клеопатра сжала зубы, чтобы не закричать. Почему же так произошло?! Если бы она прибегла к своему первоначальному плану, они могли спастись на борту корабля. Он бы плыл по серебристо-зеленым волнам к берегам Индии. Их дети спокойно бы спали в кроватках внизу — в безопасных каютах. Но она понадеялась укротить богов…

— Я хотел умереть с тобой, — сказал Антоний. — Примешь меня?

Всхлипывая, она спустила веревку. Легионеры обвязали его, и Клеопатра вместе со служанками принялись тянуть за другой конец. От трения о грубые волокна порез на ладони опять начал кровоточить. Не отрываясь, она смотрела, как он приближается к ней. Она чувствовала всю его боль. Он — не из тех, кто будет кричать в присутствии своих соратников. К тому времени, когда Антония подняли в мавзолей, одеяние Клеопатры уже было в крови. Руки и ноги перестали ее слушаться и казались восковыми.

— Антоний, — прошептала она, гладя его лицо, грудь и руки. Она могла бы с закрытыми глазами воспроизвести каждую частичку его тела. Старые боевые шрамы, белые рубцы на кирпично-красной коже, обожженной солнцем… И новая, зияющая рана. Его взгляд внезапно стал острым.

— Почему ты предала меня? — произнес он. — Я готов был ради тебя на все.

— Что ты говоришь?! — заплакала она, но Антоний не слушал.

— Вина, — попросил он.

Силы почти оставляли его. Клеопатра поднесла кубок к его губам, надеясь, что это облегчит его страдания.

— Ты не должен умирать, — вымолвила она, но ответом ей был невидящий взгляд Антония. Ни разу еще за эти годы он не смотрел сквозь нее. Она всегда находилась в центре его внимания. Стоило его взору упасть на нее, как по ее коже разливалось тепло. Клеопатра будто попадала под луч света, посланный богом Ра.

— Мы еще увидимся, — произнес Антоний и улыбнулся.

И затих.

Сразу воцарилась тишина: даже дым курений исчез, а сердце Клеопатры будто перестало биться. Служанки застыли, ожидая следующего вдоха Марка Антония, но его не последовало.

На лицо Антония капнула слезинка и скатилась по его щеке. Алое пятно на тунике продолжало расплываться. Он был недвижим.

Из горла Клеопатры вырвался крик.

— Ты не умрешь без меня!

Ее душили рыдания, она обхватила его, прижала к себе, цепляясь за одеяние. Ее тело сотрясалось от сильной дрожи.

Не может быть, чтобы их история закончилась таким образом.

Снаружи послышались крики и топот, лязг мечей. Солдаты Антония вступили в бой с людьми Октавиана. Неприятель явился за ней.

Она поднялась на ноги и бросилась к священному кругу, а с ее пальцев капала его кровь. Клеопатра смешала мед с пеплом, добавила шерсть льва и кожу кобры. Не хватало только одной составляющей.

Царица опустилась на колени на холодный каменный пол, запрокинула голову и затянула заклинание. Ее голос сотрясал воздух, она взывала к небесам. Рука, в которой она держала агатовый кубок, полный ее собственной крови, уже не дрожала.

Запретное заклятие.

В ушах прозвучало предостережение египетского мудреца. Клеопатра яростно затрясла головой, чтобы избавиться от него. Ничего запретного не существует. Он — любовь всей ее жизни.

Сохмет — богиня мести. Но сейчас Клеопатра призовет ее и ради того, чтобы воскресить умершего.

Она судорожно вздохнула и исполнила последний шаг обряда: окропила кровью царей оскаленные зубы образа богини. Красная струйка потекла в горло Сохмет.

Раздались свист и шипение. Казалось, время взвилось вокруг нее обжигающим ветром сирокко, закружилось, ускользая прочь. Зал заискрился во мраке.

В темноте раздались негромкие шаги.

Клеопатра обернулась и оцепенела: к ней приближалась грозная богиня. В бескрайней ночи подземного зала она рдела ярче солнца. Львиную голову на женском теле венчала свившаяся короной живая кобра, запястья унизывали драгоценные браслеты, пальцы оканчивались звериными когтями. Алое одеяние, туго обтягивающее стан, украшали две розетки на груди. Мех на горле и на морде отливал золотом.

Она возвышалась до потолка и затмевала блеск всех сокровищ египетской казны. Она — дочь Ра, поведал Клеопатре Николай. Ее сотворили из огненного ока Ра. Ее окружал мерцающий ореол жара.

— Сохмет, — прошептала Клеопатра. Богиня издала рык, от которого задребезжали монеты и в стенах мавзолея заметалось эхо.

Где служанки? Они распластались на ступенях, погруженные в глубокий сон, будто их опоили зельем. Как можно спать в такой момент?

Антоний тоже спал, бледный и холодный. Мертвый. Царицу пронзила судорога боли, внезапное чувство непоправимости. Наступил конец. Она уже навлекла на себя грядущие беды. Ведь она возомнила, что получит все и ничем за это не поплатится.

— Верни его мне, — приказала она Сохмет. Ее страхи не имели значения. — Помоги отомстить за него.

Клеопатра сняла корону. Египет будет снова принадлежать древним богам. Прощай, Исида. Прощайте, греки и римляне. Она вернет страну обратно к истокам, ко львам и крокодилам, шакалам, соколам и кобрам.

Богиня воззрилась на женщину, и в ее широко расставленных желтых глазах затеплилась искорка веселья.

Мало, словно сказала она. Понятно. Ей нужно больше. Кровь из сердца последней царицы Египта. Клеопатру вдруг охватила уверенность. Такая жертва понадобится, чтобы вернуть ее возлюбленного из Дуата, египетского загробного мира.

— Бери, что пожелаешь, — произнесла Клеопатра и раскинула руки, предлагая богине свое горло, груди, запястья. Ей доводилось переживать и худшее.

Та набросилась на сокровища, оскалив зубы и растопырив когти. Кожа Сохмет засияла безжалостным огнем полуденного солнца. Пальцы задымились и расплылись. Клеопатра собрала все свое мужество, готовясь встретить невыносимую боль. Сейчас ее коснется раскаленная длань, зашипит опаленная плоть. Но ничего подобного не случилось.

Сохмет преобразилась. Перед царицей свилась кольцом исполинская змея. Ее глаза проникали Клеопатре прямо в душу, оценивая слабость смертной.

Клеопатра возблагодарила небеса. Змея — священное существо ее рода. Создания были таинственны и прекрасны, эта великанша не стала исключением. Чешуйки сверкали позолоченными изумрудами, глаза — беспощадными рубинами.

Сверкнули алмазные клыки. Богиня впилась Клеопатре в горло. Время будто остановилось, что-то закружилось вокруг нее и понеслось вспять, только ветер свистел в ушах. Затем кожу обожгла боль, которая переросла в ослепительный жар. На Клеопатру вдруг нахлынуло всепоглощающее блаженство.

Она поняла, что ее ступни не касаются пола. Змея держала ее в гигантской пасти. А Клеопатру внезапно охватила нежность к своему хрупкому бренному телу. Она видела свою бледную кожу словно из невообразимой дали. Перед глазами поплыли видения неведомых мест за ночным небосводом, расплывчатый голубовато-белый ореол лунного диска. Она умирала, но ей стало все равно. Ее ничто не трогало — ни прошлое, ни настоящее, ни будущее.

Богиня отстранилась, и Клеопатру пронзило невыносимое страдание. Она превратилась в дерево, объятое огнем. Она стала городом, каждый дом которого подвергался разграблению. По улицам разбегались реки кипящего масла. Жители спасались бегством. Вместо голов у них были клубы дыма, а языки рыже-голубого пламени заменили одежду. Теперь она — извергающийся вулкан. Кожу ее испещряли прорывы лавы, расчерчивающие глубокие туннели повсюду. Ступни ног расплавились в тех местах, где они соприкасались с полом. Она пошатнулась, но не упала. Богиня заключала в себе свет тысячи солнц. Клеопатра почувствовала, как лопается и облезает кожа, обнажая ее кости. Она обращалась в пепел. Ни одно человеческое существо не способно жить в пламени. Ее глаза расширились, ослепленные нестерпимым блеском.

«Ты считала, что можешь вызвать меня для служения тебе? Ты, которая забыла своих богов?»

Слова возникали в мозгу Клеопатры сами собой, отдаваясь гулким эхом, точно топот множества ног по палубе в преддверии боя. Она вдыхала запах собственной крови, стекающей по горлу на грудь. Она ощущала ярость Сохмет. Той явственно хотелось сложить царице руки и примотать их к бокам, будто Клеопатра уже была мумией.

«Ты — не наша. Думаешь, я желаю твоей крови?»

— Другого у меня нет, — прошептала Клеопатра слабым голосом.

В самом деле? Богиня расхохоталась. Этот звук наводил ужас. Где-то в зале задребезжал, разлетаясь на куски, кубок. И вновь превратился в песок, из которого его сотворили. «Я считаю, у тебя кое-что имеется».

— Бери, — выдавила Клеопатра, глядя на Антония. — Все, что у меня есть, твое.

И в один миг произошла перемена. Женщину охватила ослепительная, но неопределенная боль. Откуда она? Чего ее лишили? Ее оглушило внезапное чувство утраты, некоей пустоты. Тело сжалось вокруг этого вакуума, и Клеопатра издала крик. Она уже выла и была не в силах остановиться. От нее осталась лишь оболочка, не толще яичной скорлупы. Внутри нее пульсировало ничто, черная ночь, убийственный холод, ледяной свет умирающих звезд. Она ахнула, хватая ртом воздух. Клеопатра тонула, а ее сердце… сердце…

Возлюбленный застонал.

Она стремительно обернулась и увидела: его ресницы затрепетали.

Жгучая радость затопила ее, заполняя пустоту, которая зияла внутри несколько секунд назад. К ней вернулась целостность. Она вновь обрела себя.

Клеопатра кинулась к Антонию и упала перед ним на колени. Прижала ладони к его груди, чувствуя, как та дрогнула и расширилась с первым вздохом. Провела пальцами по обнаженной коже, и плоть потеплела под ее прикосновениями. Ее боль не прошла, но это не имело значения.

Темные глаза Антония открылись, и она поцеловала его. Ее пальцы скользнули по его животу, повторяя очертания смертельной раны. Та быстро затягивалась. Богиня исполнила свое обещание.

— Te teneo, — прошептала она на латыни. — Ты мой.

Он обхватил ее лицо ладонями, принялся гладить ее щеки, губы, уши, волосы…

— Ты пошла за мной, — произнес он, улыбаясь. — Я думал, ты не решишься.

Антоний уверен, что оба мертвы и очутились в Дуате, поняла Клеопатра.

— Нет. Мы живы, — ответила она. — Я вернула тебя обратно.

Она прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в биение сердца.

— Я — твоя.

В глазах у нее стояли слезы.

Антоний неуверенно и беспокойно пошевелился. Он молча притянул жену к себе.

— Ты предала меня, — сказал он.

— Госпожа! Вы не успели лишить себя жизни! — взвизгнула с лестницы Хармиана и бросилась бежать, преследуемая легионером Октавиана. Он каким-то образом проник в святилище, вскарабкался по стене, выбил решетки на окне и протиснулся внутрь.

Клеопатра поспешно обернулась в поисках Сохмет. Однако та исчезла. Как смел этот плебей вломиться в мавзолей! Он спугнул богиню!

Клеопатра ринулась вперед, прикрывая собой мужа.

— Ты — в присутствии богини, — заявила она незваному гостю с привычным бесстрашием царицы Египта. — Прочь отсюда, а не то пожалеешь.

Необходимо еще несколько минут, чтобы Антоний окончательно пришел в себя. Потом они двинутся в путь, воссоединившись. И она проявит сострадание. Она отпустит наглеца.

Если же нет… Она сжала ритуальный кинжал. Такое случается лишь однажды… Она пережила обряд благодаря чистому везению. Она отдала всю свою кровь, но пока в состоянии ходить по земле. Второй раз вернуть любимого она не сможет.

Легионер бросился к царице и ее возлюбленному с занесенным мечом.

Внезапно Клеопатру пронзило озарение. Она почувствовала солдатский пот. Бесконечные неоплаченные переходы, сражения в течение долгих лет… И даже более того. Она обоняла запах его детей, оставшихся дома, в Риме. Здесь переплелись голод и надежда. Она вдыхала запах моря в его волосах. И ему хотелось женщину — любую, какую угодно. Царица-шлюха — так он думал о ней. Еще он намеревался заковать ее в кандалы и доставить командиру. Он считал ее слабой.

Болван. Перед ней он — ничтожество.

Из глубин души взметнулась раскаленная ярость. По телу пробежала дрожь, хребет превратился в пламенеющий меч, легкие наполнил жар пустынных песков.

Она услышала свой вопль. Ощутила, как ее воля подчиняется чьей-то чужой — слишком могущественной. Затем все вокруг померкло.

Клеопатра с недоумением посмотрела на свою руку. Голова кружилась. Она сощурилась, пытаясь разглядеть, что держит в пальцах.

Какое-то время она недоуменно разглядывала непонятный предмет, стискивая его скользкие обжигающие бока. Пурпурный комок, увесистый и какой-то непристойный, он даже трепыхался в ее пальцах.

Сердце.

Она вырвала у легионера сердце.

Клеопатра взвизгнула и отшвырнула его — подальше от нее и от Антония. Служанки в ужасе жались по углам.

Возле нее лежал обезображенный труп солдата. Она почувствовала во рту металлический привкус — с ее губ, пятная одеяния, капала кровь.

Что она сделала?

— Госпожа? — прошептала Хармиана.

Антоний испустил судорожный вздох и вскрикнул от боли. Клеопатра обернулась и лишилась дара речи. Меч легионера пронзил тело возлюбленного. Брошенный в пылу борьбы клинок пригвоздил Антония к полу. Ей будто влили в горло расплавленное железо с медом. Ее затошнило, и она зажала рот ладонью. Пальцы окрасились в алый цвет.

— Клеопатра, — прошептал ее муж. — Подойди.

На нетвердых ногах она приблизилась к Антонию и коснулась его руки. Он уже остывал.

— Ты не умрешь, — срывающимся голосом сказала она. — Ты не можешь.

Она попыталась вдохнуть воздух в его легкие. На губах Антония осталась кровь легионера.

Она вернула его из Дуата, но он у нее на глазах умер во второй раз. Она простонала, вслушиваясь в тишину в надежде услышать хоть какой-то звук. Ничего. Сердце не билось.

На лестницу с топотом хлынули солдаты. Их были десятки — шумных, вооруженных. Они явились вести ее к командующему. На нее снизошло странное спокойствие. Она не сдастся. Теперь, когда его не стало, все потеряло смысл. Она потерпела неудачу. Конец близок.

Легионеры сгрудились вокруг Клеопатры с занесенными мечами, крича и толкаясь.

— Сдавайся по приказу императора!

Ее дернули за руки и повалили на пол, но она крепко сжимала ритуальный кинжал.

Она извернулась и всадила лезвие себе в живот по самую рукоять.

А когда вытащила нож из своей плоти, на нем не было ни единой капли крови.

7

Три ночи спустя поверженная царица Египта собственноручно подожгла костер, на котором сожгли тело ее мужа. В Риме праздновали победу. Пленница, окруженная врагами, слышала их литавры. Дух их гнусного пиршества достиг Александрии. Повсюду в мире славили имя нового правителя. Клеопатра просто стояла у погребального костра Антония, и ей казалось, что это происходит во сне.

«Славься, Цезарь!» — пели они, когда она подносила факел к погребальному покрову Антония. Он был недвижим, как изваяние, а ведь его тело успело стать теплым в зале мавзолея. Она вернула Марка Антония и потеряла вновь. А он говорил с ней. Думал, что она пошла на предательство. Она обожала его, вызвала богиню и пожертвовала ради него…

Чем? Она не хотела знать.

Почему осталась здесь? Ей тут не место.

Церемонию проводили в темноте, чтобы не собирать толпы. Не присутствовали даже царские дети. Интересно, где их держат? Несомненно, они живы. Кроме Клеопатры, в похоронах участвовали только римляне: полководец Марк Агриппа и еще несколько менее значительных лиц. Октавиан не явился — то ли из милосердия, то ли желая нанести оскорбление. Настало время последнего деяния, которое Клеопатре предстояло совершить в роли правительницы Египта.

Яркая вспышка — и вокруг ее возлюбленного взметнулись языки пламени.

Вздернув подбородок, Клеопатра смотрела, как ее повелитель возносится к небу в клубах дыма. Если бы она могла броситься в огонь и сгореть вместе с ним… но окружавшая стража не дала бы ей и шагу ступить.

Едкая пелена застлала звезды. Клеопатра подумала о богах, которые отвернулись от нее. Богиня провела ее. Он мертв. Для чего, зачем?

Она протянула руки к Антонию. Кто-то рявкнул властным тоном, и римляне оттеснили ее назад. Хотя ей позволили — а точнее, заставили — остаться, пока погребальный костер не догорел дотла. Когда все обратилось в пепел, она потерянно опустилась на колени и принялась собирать то, что осталось от ее мужа. Лишь тогда, впервые после кошмара в мавзолее, из ее глаз полились слезы.

Пока она сгребала золу, в ее сознании мелькали странные образы. Галеры, салютующие римлянам. Она — обнаженная, спящая в постели. Пряжки на доспехах Антония. Меч, которым он закололся. Бледный огонек маяка на фоне неба. Ее размытое белое лицо, убитое горем. Плечи Клеопатры содрогались от сдерживаемых рыданий, но ей разрешили держать пепел в ладонях только на один миг.

Дюжий центурион, бывший солдат Антония, забрал у нее прах мужа и высыпал его в серебряный ларчик. Когда-то Клеопатра заказывала их собственноручно. Этот украшали изображения Исиды и Диониса, и предназначался он в качестве свадебного подарка Антонию. Клеопатра самонадеянно приказала придать богам черты смертной пары. У Диониса был подбородок с ямочкой, а голову Исиды венчала корона в виде кобр. Они держались за руки, знаменуя брачный союз Клеопатры и Антония.

Никакая она не богиня. Как только у нее хватило глупости провозгласить себя ею? Виновата она одна. Она заварила всю кашу и не справилась с происходящим. Ее жизнь напоминала колесницу, которая неслась под откос, увлекаемая обезумевшими лошадьми. Те храпят и спотыкаются, но не могут остановить бешеную гонку.

Ларец следовало перенести в мавзолей. Убийцы собирались похоронить Антония в Египте. Ей обещали провести подобающую церемонию. Воля Антония будет исполнена. Он отрекся от римских обычаев и провозгласил себя подданным ее страны. Пока его прах остается на египетской земле, она может надеяться, что его душа отыщет дорогу в Дуат. Но Клеопатра не встретит любимого в царстве мертвых.

Она представила, как он, неприкаянный, скитается по пещерам. Он с трудом пробирается на Прекрасный Запад[10] без нее. Они досконально распланировали свою жизнь и смерть. Все оказалось напрасным.

Она влачит свое существование здесь.

Но обряды связали Антония с Египтом. Возможно… Клеопатра вдруг обнаружила, что ничего больше не знает наверняка. После трагедии в мавзолее не осталось ничего незыблемого и непреложного. Чья преисподняя предъявит на Марка Антония свои права? Как поступят с ним боги, когда он будет в их власти? Кого он оскорбил?

Она проводила взглядом легионеров, уносивших прочь ларец с прахом мужа. Спустя мгновение они исчезли. Она осталась в темноте наедине со стражниками, которые должны отвести ее обратно во дворец.

Клеопатру охраняли в ее же собственной опочивальне. И она ожидала, когда император изъявит наконец собственную волю.

За дверьми чеканил шаг по мраморному полу караул. Поступь эхом отзывалась у Клеопатры в голове. С царского ложа содрали роскошное убранство из опасения, как бы она не повесилась на простынях. Но ее это не волновало. После смерти Антония она ни разу не спала и не ела.

В ее рассудок просачивалась зыбкая тьма. Вероятно, она стала безумна? Может, заклятие и Сохмет являлись плодом ее воображения? Перед глазами вспыхнула ослепительная в своей кошмарности картина. Клеопатра в грязной льняной рубахе, босая и всклокоченная, бредет по бесконечным пыльным дорогам. Затем, обессилев, ничком падает на обочине. Плоть ее рвут на части стервятники. Птицы не обращают внимания на то, что она еще жива. Жалкая, исходящая криком оболочка… Вот какую память оставит она потомкам: не о годах ее правления, не об ее отчаянной защите Александрии от римлян. Они не вспомнят о ее чистой любви к Антонию…

Безумная царица Клеопатра.

Она распахнула одеяния и провела пальцами по животу. Кожа — совершенно гладкая. От ножа, который вошел в ее плоть чуть ниже ребер, не осталось и следа. Клеопатру знобило, как в лихорадке, но ее тело было невредимо. Сказать то же самое о собственной душе она не могла.

Что-то было не так. Она явно чувствовала, но затруднялась определить причину.

Всю ночь она пролежала с широко открытыми глазами. Каждый звук казался стократ усиленным, а темнота ослепляла.

На рассвете шестого дня после гибели Антония она распахнула ставни и стала наблюдать за восходом солнца. Когда-то это было ее излюбленным удовольствием. Она надеялась найти в старой привычке утешение. Небо цвета индиго постепенно окрашивалось бледным золотом. Однако едва первый луч показался из-за горизонта и упал на ее лицо, она вздрогнула от жгучей боли. Клеопатра ахнула и отскочила в глубь покоев.

Потом опять с опаской подставила пальцы к свету. Кожа мгновенно запузырилась, будто ее окунули в кипящее масло. Клеопатра отдернула руку и прижала ее к груди. Глаза сильно заслезились. Шипя от боли, она захлопнула ставни.

Неужели она оскорбила не только дочь Ра, но и самого божественного отца? Не распахнуть ли окно и дать солнцу убить себя?

Нет. Обожженная рука исцелялась с пугающей скоростью. На месте волдырей красовалась здоровая ровная кожа.

Похоже, боль способна только временно искалечить ее. Чтобы успокоиться, Клеопатра решила считать удары сердца, но не обнаружила их.

Она прислушалась к себе еще раз. Тщетно. Там, где всегда было движение и песня, все стихло. Осталась пугающая пустота.

Богиня забрала ее сердце. Ее душу. Ка.[11]

Клеопатра забилась в угол, дрожа от ужаса. Даже если она умрет, ей будет запрещен вход в царство мертвых. Ведь ее сердце должно быть взвешено по всем правилам!.. И она не сможет последовать за Антонием. Она представила, как ее везут на лодке к Острову Огня. Осирис начнет судить ее. Что она предложит ему? У нее нет оправданий.

Она затаилась в темноте, вслушиваясь в тишину, чувствуя зияющее ничто в груди.

Наконец, в покои допустили служанок. Ирада и Хармиана убрали волосы царицы и расписали ее лицо перед аудиенцией у императора. Девушки поднесли ей зеркало из полированного металла, чтобы Клеопатра взглянула на свое отражение. Она была бы прекрасна, если бы не запавшие щеки и яркие отметины от клыков Сохмет на горле.

Клеопатра ахнула при виде незнакомки, которая смотрела на нее из блестящей полированной поверхности.

Эта женщина жаждала убить всех до единого во дворце, поняла она. И каждого в городе. Пальцы Клеопатры шевельнулись, объятые странным огнем. Нечто чужое внутри нее желало уничтожить мир и, пожалуй, было вполне на это способно.

Оно пощадит только себя.

Она услышала нарастающий звук. Глухой гул рвался с губ и перерос в рев разрушительной силы. Он мог стереть с лица земли Александрию. Затем из самых глубин сознания кто-то заговорил с ней.

«Ты моя», — произнес голос, сумрачный и сияющий, как ночь.

Клеопатру начал бить озноб. Откуда такие мысли? Чей голос украл слова Антония? Перед глазами проносились видения: реки крови, разрушенные города. Она не хотела их видеть.

Обеспокоенная Хармиана коснулась царицы.

— Вам нехорошо, госпожа? — спросила она.

Клеопатра распрямилась, а по позвоночнику расползались щупальца пламени. Усилием воли она заставила себя не шевелиться. Безумие. Она не должна поддаваться. Клеопатра пощупала лоб. Она полагала, что у нее жар, но кожа оказалась холодной, как мрамор.

Ирада принялась невесомыми движениями касаться ее век. Нанесла на них переливчатый зеленый порошок из истолченных священных насекомых и подвела ресницы сурьмой.

— Безупречно, — произнесла девушка, но, когда она принялась красить ледяные губы Клеопатры кармином, то слегка нахмурилась.

Ирада и Хармиана в четыре руки заплели ей волосы. Обе переглянулись при виде серебристой пряди, появившейся после смерти Антония.

«А ведь я — уже не юная девушка», — подумала Клеопатра. Тридцать восемь лет созерцал ее бог солнца Ра. Сейчас она ощущала себя древней старухой, однако не приблизилась к могиле. Она будто застыла во времени и сравнялась возрастом с двумя молодыми служанками. Смерть не желала ее забирать.

— Он — ваш, госпожа, — произнесла Хармиана, складками драпируя тонкое льняное одеяние на груди Клеопатры. После она поправила лазуритовые серьги и диадему царицы наиболее выгодным образом. — Ваш Цезарь был из того же рода, что и он. У них схожие вкусы. Ни один мужчина не устоит перед вами и вашей улыбкой.

— Вы очаруете его, как покорили и всех остальных, — подхватила Ирада. Она аккуратно нанесла по капле благовонного масла за каждое ухо Клеопатры и припорошила ее обнаженные плечи золотой пудрой. Служанки почему-то позабыли то, чему стали свидетельницами в мавзолее. Или же были слишком преданы царице, чтобы напоминать о запретном заклинании.

Хармиана обвила руку Клеопатры повыше локтя богато изукрашенным обручем в виде змейки. Прикрыла отметины богини Сохмет шелковым покрывалом. Хоть какое-то доказательство того, что ей это не примерещилось, вздохнула Клеопатра. Две ранки от клыков припухли по краям и горели незримым огнем.

Ей хотелось умереть, но первый гражданин Рима требовал, чтобы она пообедала в его обществе. Он опасался, что Клеопатра задумала уморить себя голодом. Тогда она покроет себя мученическим ореолом, который плохо отразится на репутации победителя.

— Поешьте немного, — попросила Ирада, протягивая госпоже блюдо с ломтиками инжира. Раньше они были ее любимым лакомством. Теперь от запаха и вида мясистых красных сердцевинок ее чуть не вывернуло. Пустой желудок сводило, губы пересохли, но вода вызывала тошноту. Даже вино не манило. Она не способна проглотить ни куска.

«Я уничтожу Октавиана», — пообещала себе Клеопатра. Он поплатится за гибель ее мужа. Ведь Антоний был жив, когда легионер заколол его. Она заставит императора Рима заплатить за смерть возлюбленного. Она готова на все.

— Император идет, — прошептала Ирада.

Клеопатра вскинула глаза, но увидела вовсе не Октавиана. Вместо себя он прислал ее родных детей.

Десятилетние близнецы — Александр Гелиос и Клеопатра Селена — бросились к матери. Солнце и Луна, так нарекли детей она с Антонием. Царственные родители вообразили себя богами. Ох, как же она сейчас об этом жалела!.. Малыш Птолемей Филадельф, которому исполнилось четыре, влетел в покои следом. Он широко улыбался и был по уши перемазан сладостями.

«Они в моей власти», — заявил ей тем самым Октавиан. Он знал, что делать, если Клеопатра окажется несговорчивой.

Ее окатила ледяная волна горя. Как же она любит их!.. Нередко она отпускала нянек, наставников и часами учила детей говорить, писать и читать. Делилась с ними своими познаниями в иноземных наречиях. Она ворковала с ними на арабском, распекала на греческом, хвалила на египетском, отказывала им на македонском. За едой они беседовали на иврите. Теперь, когда дети подросли, давала советы на латыни.

— Мама! — закричал Птолемей, и его радостный голосок лишил Клеопатру последних остатков спокойствия. Ямочка на подбородке, посадка головы…

Все трое были точной копией Марка Антония. Их лица немедленно воскресили в ее памяти мужа. Ночи, проведенные за вином и танцами. Его руки на ее талии, его губы на ее шее… Тоска обрушилась на Клеопатру с новой силой. Когда-то они вдвоем под одним плащом гуляли по улицам Александрии, притворяясь простолюдинами. Они считали себя бессмертными, но ошибались. А она? К какому финалу она пришла: вдова с детьми без отца. Скоро все они будут растоптаны.

Даже сейчас она чувствовала, как разверзается внутри чудовищное ничто, как и тогда, в мавзолее. Пустота, черное небо, и она, лишенная сердца. Ледяные мурашки, бегущие по спине… Ее пошатнувшаяся и безнадежная любовь.

Птолемей забрался к ней на колени и устроился на руках. Несмотря на решимость быть сильной, она прижала ребенка к себе. Нельзя показывать Октавиану, что дети ей дороги. Если он догадается, то может их убить.

— Уведите их, — приказала она, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Антоний погиб. Неужели им не рассказали? Сама Клеопатра росла только с отцом. Мать умерла при родах. Неужели дети пока ничего не поняли?

— Но, мама… — пролепетал Птолемей.

Из глаз у него покатились слезы. В руке он держал игрушку — миниатюрного льва, вырезанного из слоновой кости. Клеопатра взглянула на пухлые пальчики Птолемея. Он не выживет без нее, подумала она. Он ведь совсем еще малыш. Заплакав, она на мгновение прижала сына к себе, а затем мягко спустила на пол.

Сын растерянно посмотрел на мать. Тотчас же он напомнил ей Антония в его последние секунды перед кончиной. Муж умер с уверенностью, что она совершила предательство.

Близнецы успокоили брата. Клеопатра Селена — ее прекрасная черноволосая дочь — обернулась, стоя на пороге. Ее взгляд пронзил Клеопатру насквозь.

— Кто ты? — резким тоном спросила она. — Ты — не наша мать.

Клеопатра молчала, хотя слова дочери обожгли ее, как луч солнца. Что она знала, ее девочка?

— Мне нездоровится, — выдавила она наконец.

— Все говорят, что ты предала отца, — заявила Селена.

— Ложь! — сорвалась на крик Клеопатра. Мальчики попятились, а она откинулась в кресле. Она не должна кричать на ребенка. На свое родное дитя. — Кто вам это сообщил?

— Ты убила человека в мавзолее, — продолжала Селена вызывающе.

— Кто вам это сообщил? — повторила Клеопатра. — Отвечай.

— Ты не должна разговаривать с матерью подобным тоном, Селена, — послышался чей-то мужской голос. — Слишком непочтительно. Она — твоя царица.

Клеопатра медленно подняла голову.

В покои вошел он. Худощавый русоволосый мужчина с пугающе светлыми глазами. Он даже не потрудился облачиться ради их встречи в торжественное одеяние.

Птолемей подбежал к завоевателю. Октавиан Август подхватил малыша на руки. Клеопатра поднялась, и напряженные мышцы отозвались ноющей болью. Она должна сберечь детей. Она будет притворяться, что ей нет до них дела.

Октавиан опустил Птолемея на пол и махнул рукой близнецам. Те позволили увести себя из комнаты, но за Селеной осталось последнее слово.

— Ты предала не только отца, но и нас, — произнесла она.

Тем временем Октавиан бесцеремонно уселся в кресло Клеопатры. Неторопливым и оценивающим взглядом смерил царицу с головы до ног. Она в растерянности опустилась на скамью. Он не вынудит ее устроиться на ложе.

— Я ожидал увидеть красавицу, — протянул он, — учитывая то, сколько жизней ты разрушила.

Клеопатра едва не расхохоталась. Им, что же, больше не о чем говорить? Он считает, что привлекательность имеет для нее сейчас какое-то значение? Но одновременно с этой мыслью она задалась вопросом, как выглядит. Неужели она уже не соблазнительна, несмотря на весь блеск, драгоценности и невесомые ткани, в которые она убрана, будто подношение завоевателям? Нет. Она видела свое отражение в зеркале. Просто он пытается таким мелочным способом задеть ее.

Она с отвращением поняла, что он достиг цели.

— А я ожидала увидеть мужчину, — прошипела Клеопатра. — Похоже, мы оба обмануты в своих ожиданиях.

— Ты привыкла к обществу скопцов и пьяниц, — парировал Октавиан. — Ничего удивительного — ты не помнишь, что такое настоящий мужчина. Твой консорт…[12]

— Мой муж, — поправила Клеопатра.

— Муж моей сестры Октавии, Марк Антоний, слыл ненасытным обжорой. Не было ни женщины, ни вина, перед которыми он мог устоять. Ты стала для него очередным экзотическим блюдом, не более того. Он отведал Клеопатру, а затем двинулся дальше, прикладываясь к остальным яствам без разбора. Ты ведь не воображала, что твой любовник хранил тебе верность? Он изменял Фульвии, Октавии… и, конечно же, тебе.

Его слова не задели Клеопатру. В распоряжении Антония была царица, готовая разделить с ним ложе и устроить военный совет, причем одновременно. Они провели вместе бессчетные ночи в спальне — среди мягких шелков и морских карт. Клеопатра прокладывала курс для его кораблей, а он целовал ее бедра. К чему ему другие женщины, если он женился на равной? Октавиан лгал.

— Чего ты хочешь? — спросила она. — Мне нечего тебе предложить.

— Дружеской встречи, — ответил военачальник и неприветливо улыбнулся.

Она могла бы расположить его к себе. Она вела бы сладкие речи, грациозно поводила плечами, пела и танцевала, демонстрируя Октавиану его же значительность. Она проделывала такое в прошлом с пользой для себя. Однажды добычей оказался его приемный отец. Ее пронесли в покои Юлия Цезаря, завернутую в ковер. После она высвободилась и пробралась прямиком к нему в постель. Впрочем, с тех пор много воды утекло. Теперь она устала для обольщения своего врага. По-видимому, ее прошлое больше ей не принадлежало.

К тому же Октавиан показался ей отталкивающим. И от него ничем не пахло. Кто он, этот человек, вознесшийся на императорский трон благодаря усыновлению?

— Напитки? — предложила она.

— Я не пью, — отрезал он.

— И не ешь, надо полагать, — уколола его собеседника.

— Как можно принимать пищу в присутствии царицы, которая решила уморить себя голодом?

Октавиан обнажил в улыбке мелкие неровные зубы и придвинул позолоченное кресло к ее скамье.

— Для варвара ты необыкновенно учтив, — заметила она.

— Я — человек семейный. Моя дочь Юлия — главная радость в моей жизни. Нельзя допускать, чтобы твои дети лишились матери, — парировал он. — Хотя они и ублюдки.

Ее ошпарило волной ярости.

— Нет, — отчеканила она. — Их мать — царица. Сомневаюсь, чтобы римляне были в состоянии хоть что-то понять.

Октавиан склонился вперед, упершись локтем в колено.

— Если ты не пообедаешь со мной, — не меняя тона, произнес он, — я буду вынужден перерезать твоим ублюдкам глотки.

Она втянула носом воздух, пытаясь уловить запах лживого римлянина. Как же ей хотелось вырвать его сердце (если оно у него вообще имеется), а потом выпить его водянистую кровь.

— И чем ты собрался меня угощать? — осведомилась она со звериной учтивостью. — Я не вижу здесь никаких роскошных яств. Ты предлагаешь мне пообедать тобой?

Она расхохоталась, но что-то внутри шелохнулось, отзываясь на дикую шутку.

Но это ведь несерьезно. Ей нездоровится. Ее знобит. Пышные одеяния промокли от испарины. Неужели он так слеп? И думает, она будет послушно сидеть, выслушивать его грубые разглагольствования?

Ну почему она не уничтожила его в их первую встречу? Он был хилым и уязвимым. Измученный лихорадкой хрупкий мальчик.

Но тогда она не была еще убийцей. Тогда подобная мысль не могла прийти ей в голову.

Она изменилась.

— Мне плохо, — выдавила она и сглотнула, пытаясь сдержать подступающую к горлу тошноту и прижимая ко рту край покрывала.

Октавиан приказал своим людям внести подносы с едой.

— Ты просто ослабела от голода, — сказал он и положил ей на ладонь кусок жареного мяса, натертый специями и сочащийся жиром.

Клеопатра почувствовала, как против воли сжались все ее мышцы. Она подобралась. Сейчас она бросится на него и…

Она откинулась на холодную резную спинку скамьи.

Нет. Она будет есть. Если такой ценой она выкупит жизни детей, плата ничтожна. Ей рассказывали, что умирающие от голода часто галлюцинируют. Вероятно, и голос, и странные желания. Она положила мясо в рот.

Зловонная, разлагающаяся плоть. У Клеопатры перехватило горло, и она выплюнула кусок.

— Ты пытаешься отравить? Ты уже видел мою смерть, когда у меня забрали мужа. В эту самую минуту ты обедаешь с пустой оболочкой.

Октавиан отрезал ломтик мяса с того же самого блюда и тщательно прожевал.

— Никакого яда нет, — сообщил он. — А ты — упрямая идиотка. Значит, моя еда недостаточно хороша для вас, госпожа?

Он сделал знак солдатам, и они приблизились к Клеопатре. Один остановился позади нее и вытащил из-под плаща цепь. Не успела она сообразить, что происходит, как запястья у нее были скованы.

Металл обжег кожу. Она вскрикнула от неожиданной боли.

— Вот достойные узы, — провозгласил Октавиан. — Не ты ли посадила Антония на серебряный трон рядом со своим собственным, золотым? Кстати, чуть повыше? Он полагал, что ты провозгласила его царем, а не рабом. Глупец. Цепь выковали из его же трона.

— Неправда, — прошептала Клеопатра, сжавшись в комок и мечтая лишь о том, чтобы прошла боль. — Он — мой муж. Вели послать за лекарем. Мне плохо.

Октавиан ответил ей бесстрастным взглядом.

— Взгляните на слезы блудницы! Они знакомы мне не хуже, чем притворные крики наслаждения. Не станет есть по доброй воле — забейте блюда ей в глотку, — бросил он, покидая комнату. — Никто не обвинит меня в том, что я уморил царицу Египта голодом.

8

Очутившись за порогом покоев Клеопатры, Октавиан привалился к стене коридора. Во время разговора он пребывал в страшном напряжении и теперь не мог отдышаться. Он не ожидал, что разговор станет настолько тяжелым испытанием и вызовет в душе целую бурю эмоций. Он едва сумел с собой совладать. Он решил, что держался хорошо, хотя до конца еще не был уверен. Пожалуй, детей втягивать не стоило. Да и встречаться с ней не надо было.

Октавиан негромко застонал, не в силах отделаться от образа Клеопатры. Венчающая голову диадема, мягкие складки одеяния на груди. Пухлые губы. Выглядела она не лучшим образом, но, оказавшись от нее в такой близости, он испытал настоящее потрясение.

Она — пленница. Он может делать все, что пожелает…

Нет. Он играет с огнем.

Несомненно, Клеопатра ведьма. Антоний долгие годы пребывал под властью ее чар!.. Ради нее он отказался от Рима, славы и от мира. От всего, что делало его мужчиной. И ради чего? Он, подобно рабу, смиренно следовал за ней. Целовал ее ноги и носил на плечах, продираясь сквозь толпу. Какой позор!

В воображении Октавиана против воли замелькали картины, как эти двое занимаются любовью. Хватит. Он не должен больше думать о ней так, как делал в течение шестнадцати лет. Та их единственная встреча намертво врезалась ему в память, хотя сама Клеопатра уже ничего не помнила.

Лишь стоило Октавиану зажмуриться, как в сознании всплывала каждая мелочь визита юной царицы. Она присела на его ложе. Ее набухшие от молока груди отчетливо вырисовывались под тонким одеянием. Они открылись его взгляду, когда она склонилась над ним. Она сказала, что он непременно одолеет лихорадку, которая почти прикончила его.

Именно за ее слова он цеплялся тогда, силясь вынырнуть из затягивавшей его пучины горячечного бреда. Только надежда увидеть ее снова удержала его на земле.

А теперь он находится в ее дворце, и Клеопатра — его пленница.

Когда ему доложили, что Антоний покончил с собой, его вдруг охватила растерянность. Послав сопернику ложную весть, он поступил бесчестно. Но, кроме Марка Агриппы, никто не знал о его замысле. К собственному ужасу, Октавиан разрыдался прямо перед своим войском. Он принялся рыться в сундуке, вытащил старое письмо и потряс им в воздухе.

— Он был моим другом! — услышал он собственный голос. — Я предупреждал Антония! Я пытался предостеречь его от коварства этой ведьмы.

Однако они никогда не дружили по-настоящему, но все же пятнадцать лет сражались на одной стороне. Когда стало ясно, что Антоний угодил в сети Клеопатры, Октавиан преступил закон. Вломившись в храм Весты, отыскал там завещание, изобличавшее Антония в предательстве.

Тот требовал, чтобы его тело, даже если он умрет на родине, отправили в Египет, к Клеопатре. Ни один римлянин не стал бы просить о подобном. Для настоящего гражданина столица империи являлась и домом, и сердцем. Октавиан зачитал скандальные требования перед Сенатом и потребовал объявить войну. Если Антоний предан Египту, что помешает ему продемонстрировать свою верность и другими способами? А если Клеопатре покажется недостаточно? Если она пожелает, чтобы он бросил к ее ногам еще и Рим?

Октавиан ожесточенно бросился преследовать Антония. Почему-то ему была невыносима даже мысль о том, что Антоний может безнаказанно предаваться утехам с Клеопатрой.

Теперь император задавался вопросом, правильно ли поступил. Антоний не захотел жить без царицы. Вероятно, он связал свою судьбу с Египтом по любви, а не из честолюбия?

В горло попала пыль, и Октавиан закашлялся. Прочь из дворца и этой злосчастной страны! Он посадит здесь своего наместника. Скажем, не слишком крупного военачальника. У него как раз имеется на примете несколько подходящих кандидатур, которых нужно наградить. Ничего себе трофей! Ад, кишащий комарами… Октавиана охватила злость на Антония. Самонадеянность и неподчинение правилам Рима привели к новой войне. Ему следовало быть поосмотрительней в своих любовных похождениях. Зачем он развелся с Октавией?[13] Он спровоцировал Октавиана и получил по заслугам.

Он двинулся по коридору, наслаждаясь звуком своих шагов. Пусть ведьма воет в своих покоях сколько влезет. Пусть отказывается от еды, хотя явно страдает от голода. Ему плевать. Она уничтожила Антония, а теперь погубит и себя. Будущего императора Рима это абсолютно не касается.

Ему все равно.

9

Солдаты затолкали мясо Клеопатре прямо в глотку, будто она была домашней птицей, которую откармливают на убой. Затем ушли, оставив ее скованной. Ее вывернуло несколько раз подряд. Служанки хлопотали вокруг нее, подносили воду, протирали женщине лицо и шею.

Спустя несколько часов ярость Клеопатры разгорелась еще сильнее. Горели запястья, натертые цепью: само тело протестовало. А голос в голове уже перестал быть чужим. Она пыталась вырваться, но металл не поддавался. Кожа, повреждаясь и заживая, пылала незримым огнем, саднила и дергала. Наконец, забрезжил рассвет, и на смену пению ночных птиц пришли крики петухов. Александрия зашумела, пробуждаясь. Клеопатра застонала от изнеможения и ярости.

— Я скажу, что поела, — проскрежетала она, когда вернулись солдаты. — Поклянусь, если понадобится. Освободите меня. Ваш господин ни о чем не узнает.

Молодой солдат нерешительно покосился на другого и пожал плечами.

— Хоть что-то из еды должно было попасть внутрь, — пробормотал он. — Во всяком случае, она ее проглотила.

Клеопатра посмотрела ему в глаза. Такой худенький мальчик. Девственник.

— Сними с меня цепь, — прошептала она, и солдат двинулся к ней.

Теперь она вдыхала его запах, нежную плоть. Она сразу заметила местечко под кожей, где билась, пульсируя кровью, прозрачная жилка. Еще чуяла его дом — скромную хижину из деревьев, срубленных его отцом высоко в горах. Деревенскую девушку, дочь сапожника, которую он любил. Мгновенно познала вкус ее губ, который мальчишке довелось попробовать лишь однажды. Это случилось накануне того дня, когда он отправился на войну. Они вдвоем лежали на цветущем лугу, наблюдая за облаками. Раньше и Клеопатра с Антонием были такими же…

Нет. Думать о нем нельзя.

Солдат приблизился. Лицо — доверчивое, как у ребенка. Он протянул руку.

Второй нервно сглотнул.

— Нам не разрешено разговаривать с пленницей, — напомнил он товарищу. — Она хитрая бестия. Она завлекла его, опутала своими чарами и заманила к себе в постель. Ты же помнишь Акциум. Она бросила его и бежала со своими кораблями. А что сделал он? Предал своих людей и вернулся к ней. Ничего удивительного, что он покончил с собой.

Клеопатра закусила губу, чтобы не закричать. Он и понятия ни о чем не имеет. Как и никто другой.

— Я хочу до нее дотронуться, — пролепетал первый солдатик. — Интересно же, какие они, царицы…

Клеопатра обольстительно рассмеялась, но внезапно ужаснулась своему поведению. Что она затеяла? Нет, надо остановиться.

— Освободи мои запястья, — проворковала она. — Тогда и посмотришь, правда ли то, что про меня болтают… или нет.

Он наклонился. Клеопатра приоткрыла рот и вдохнула аромат его кожи.

— Я слышал, она красавица, но мне она такой не кажется, — пожаловался второй солдат.

Цепь, зазвенев, упала на пол. Клеопатра раскинула руки и приготовилась. Бледное горло мальчишки находилась возле ее губ. Его манящий запах щекотал ноздри. Она скользнула ладонью по груди юноши и потянулась к восхитительной пульсирующей жилке на шее.

Но второй солдат резко отдернул занавеси. В покои царицы заглянуло ослепительное око новорожденного солнца, взошедшего над горизонтом.

— Сейчас-то мы на нее посмотрим, — произнес он.

Но царица шарахнулась прочь от слепящего света. Она была потрясена тем, что практически почти совершила. Она забилась в тень и отвернулась к стене. Руки затряслись, и она усилием воли заставила мышцы замереть. На подбородок стекала слюна, язык стал шершавым, как у кошки.

— Оставьте меня, — приказала она, а когда они заколебались, сорвалась на крик: — Вон отсюда!

Раздосадованные, солдаты вышли. Ох уж эти женщины!.. Сами не знают, чего хотят. Сначала она готова тебе отдаться, а спустя миг бросается с кулаками. Поди пойми, что у нее на уме. Оба двинулись прочь по коридору, вполголоса переговариваясь и задевая гобелены на стенах. Каждый уносил прочь запах своей собственной жизни.

Царица немного успокоилась. Опасность миновала.

На окошко села птаха. Неожиданно Клеопатра схватила вестницу зари, сминая хрупкие косточки. Перышки оказались восхитительно мягкими. Сердечко отчаянно трепетало. Птица была еще жива.

Она не станет…

Она не может…

Всхлипнув, царица Египта принялась пить ласточкину кровь.

10

Наставник стоял у входа во дворец и бранил себя последними словами. Ему нельзя больше оставаться в Александрии, хотя он будет скучать по царским детям. Девочка подавала большие надежды. Ее брат-близнец, напротив, звезд с неба не хватал. Ему бы только в солдатики играть, пока сестренка читает на семи языках. Поступив на службу к царице, Николай рьяно принялся обучать детей разнообразным премудростям. Однако из двоих лишь девочка тянулась к знаниям. А теперь усилия Николая пропали. Александрия пала, а его станут считать врагом государства.

Хотя Клеопатру держали под стражей, он подозревал, что долго подобный расклад не продлится. Положение переменится в любую секунду. Он слышал, она встречалась с Октавианом. Вероятно, царица уже соблазнила его. Горожане убеждены, что скоро она будет править вновь. Власть ее вознесется на невиданные высоты благодаря положению новой любовницы римского императора. Изобретательности ей не занимать.

Но здесь крылась одна тайна. Никто, кроме Николая, не знал о ней. И гнетущие мысли не давали ему спать спокойно.

Когда она вызвала Сохмет, он сразу же почувствовал угрозу. Пролетавшая над мавзолеем Антония и Клеопатры стая птиц замертво свалилась наземь. Николай присел на корточки во дворе Мусейона и поднял одну из них. Перья необъяснимым образом оказались опалены, будто она угодила под огненный дождь. Заклинание сработало не так, как требовалось.

Но ведь именно он обнаружил свиток. Николай бросился бежать в мавзолей, к Клеопатре, но опоздал.

Он подоспел лишь к тому моменту, когда царицу Египта со связанными за спиной руками спускали вниз центурионы Октавиана. Она была в крови, в бездонных черных глазах застыло страдание. Николай поспешно отвернулся. Он не хотел, чтобы его заметили.

Неважно, подействовала магия или нет. Во всем обвинят только его.

И Николай подкупил лекаря. Тот позволил ему взглянуть на тело легионера, убитого Клеопатрой. Когда ученого провели в подземелье Мусейона, его парализовал ужас. На месте сердца солдата зияла рваная рана. Она имела при себе оружие, заключили врачи. Чрезвычайно острый нож с зазубренными краями.

Но Николай уже догадался, что Клеопатра не нуждалась в клинке.

Он никогда не понимал, почему ему, скромному наставнику царских детей, приказали отыскать и перевести запретное заклинание, вызывающее богиню. Но с жаром взялся выполнять поручение. Падение города было неминуемым, и счет шел на минуты. Кроме того, в глубине души он лелеял надежду снискать благорасположение Клеопатры.

До всех трагических событий он был убежден: она снова вернет власть над Египтом и другими землями. Когда это случится, он возвысится вместе с ней. Царский историк. И любовник, если уж говорить начистоту. Вот чего он желал в первую очередь. Задание Клеопатры стало для него слишком большим искушением, он не мог отказаться. Возможность находиться рядом с ней, встречаться с ней втайне от остальных. Ему нравилось рыться в изъеденных молью и порченных червями записях, вдыхать запах древних трав, разглаживать разноцветные иероглифы. И, наконец, награда: потрескивающий свиток, перевязанный красным шнуром. Когда он начал разворачивать его, в некоторых местах тонкий папирус сразу рассыпался в прах.

Николай нашел искомое. Он часами вглядывался в изображения. Фараон, стоя на коленях перед алтарем, делал надрезы на запястьях. Относительно богини со львиной головой, увенчанной солнечным диском, и чувственным телом женщины сомнений быть не могло. Николай погрузился в изучение элементов заклинания: змеиной кожи, ядов, меда и трав. Изучал пигменты[14] и письмена. Наиболее важной частью обряда являлась, разумеется, жертвенная кровь. Он сделал предположения относительно некоторых деталей, отчасти по наитию, рассматривая все как тренировку ума.

Николай и помыслить не смел, что завязнет так глубоко.

Он — простой историк, не волхв. В Египет перебрался из Иерусалима, где служил личным секретарем царя Ирода. В то время он гнался за славой. Клеопатра с Антонием производили впечатление правителей, о которых будут помнить потомки. Величие Ирода уже отгремело.

Теперь Николай клял собственное тщеславие. Какой глупец!.. В итоге у него остался один выбор: бежать из Александрии или умереть. Погибнуть в самом начале своей карьеры в намерения ученого не входило.

Николай развернулся и зашагал прочь от разбитых окон дворца в сторону порта. Он найдет корабль и исчезнет навсегда.

Конечно, ему нельзя встречаться с Клеопатрой. Он пока еще дорожит своей жизнью.

Если она вернется к власти, его казнят. Если же заклинание подействовало (а он боялся, что так и произошло), на свободу вырвались необузданные силы. Смертным они неподвластны.

Оставаться в Александрии и тратить время на дальнейшие выяснения он не собирался.

11

Болваны Октавиана считали, что обезоружили ее!.. Но дворец был ее родным домом. Она знала здесь каждый камень. Повсюду были спрятаны ножи и амулеты. Она располосовала себе ладони. Раны мгновенно раскрылись и закрылись, как рыбьи жабры, не выпустив ни капли крови. Она не могла вызвать богиню вторично, во всяком случае, прибегая к прежнему способу.

И она стала прислушиваться к словам, шелестящим в голове.

«Ты — моя. Ты принадлежишь мне».

— Мне нужно поговорить с Николаем, — приказала она Хармиане. — Ты должна отыскать его и привести ко мне.

«Пить».

— Он скрылся из города, госпожа, — доложила девушка пару часов спустя. — Никто не смог ответить мне, куда он отправился.

«Меня мучает голод».

Она казнила единственного мудреца — египтянина, который, наверное, помог бы ей. Перед глазами у нее еще стояло лицо, в ушах звучали слова предостережения. «Запретное заклятие», — произнес он. Верно.

Кровь ласточки ненадолго утолила ее жажду. Хармиана вернулась, и Клеопатре вновь пришлось терпеть и притворяться. Зубы во рту превратились в лезвия. Она обхватила колени руками и вжалась в угол. Ее била дрожь.

Она — убийца и скоро станет настоящим чудовищем.

Ее уверенность граничила с безумием. Всю жизнь она постигала искусство сдерживаться и весьма в этом преуспела. Была отстраненной и холодной, потом соблазняла… и использовала в своих целях. Искусство цариц. Антоний стал исключением. Она полюбила его. Поначалу чувство ее пугало. А сейчас ни один смертный не спасет ее от требований голоса в голове. Не осталось никого, кто любил бы ее так сильно.

— Неподалеку от Фив, у львиного водопоя, находится старый храм, — поведал ей Николай, когда они репетировали обряд. — Святилище Сохмет. В свитке сказано, что заклинание исполняли именно там.

Святилище стало шаткой надеждой Клеопатры. Ведь она заложница в собственном дворце. А если она вырвется на свободу? Но ее сразу охватила паника. Здесь она, по крайней мере, не причинит вреда подданным, хотя с каждой ночью положение ухудшалось. Она становилась все сильнее и сильнее.

Клеопатра любила свободу. Она частенько гуляла среди обычных людей в сопровождении Антония. Бессчетное количество раз бродили они вечерами по Александрии, наблюдая, как снуют в темнеющем небе юркие стрижи. Царица без короны и с волосами, убранными по обычаю простолюдинок, и Антоний без своих роскошных доспехов с перемазанным грязью лицом. Он выглядел в точности как безвестный римский солдат. Никем не узнанные (во всяком случае, так они полагали). Они рассказывали анекдоты и играли в кости, пели в кабаках и танцевали вместе с горожанами — без охраны и золота. Только она, он и дыхание между ними.

Однажды Антоний остановился прямо посреди танца. Его лицо светилось от любви. Прикрывшись одним плащом, они покинули празднество. Очутились на улице и скрылись в темном переулке. Они занимались любовью. Он прижимал ее спиной к стене, и она кричала от наслаждения. Этот мужчина — властелин ее души.

Никто не отберет у нее Антония, ничто не разлучит их, думала она тогда, упиваясь чувством собственного владычества над судьбой и уверенностью в будущем. По-человечески глупая и счастливая.

Теперь она лишилась свободы, которую всегда принимала как должное. Ее собственные покои стали клеткой. Но страшнее всего было неведомое нечто, которое поселилось внутри нее и терзалось неутолимым голодом. Рвало ее зубами и когтями. А утраченного уже не вернуть.

Придворный лекарь принес снадобья. Он толок в ступке травы, натирал кожу медом. Она не могла сказать ему, в чем причина ее недомогания. Когда он приблизился, Клеопатра задержала дыхание и сжала зубы.

— Я не могу есть, — выдавила она.

— Тогда пей. — Он протянул царице гранатовый сок и принялся бормотать заклинания.

При виде рубиново-красной жидкости она на миг воодушевилась, затем горько рассмеялась.

— Нет, — покачала головой Клеопатра.

Зато она могла плакать. Голод терзал ее тело, а из глаз текли слезы. Мышцы на спине натянулись и напоминали веревки. Под кожей проступили ребра.

За стенами дворца захватчик созвал горожан. Глашатаи возвестили, что Октавиан прощает жителям Александрии преступления, совершенные против Рима в ходе военных действий. Должники встретили благосклонный прием. Он хотел завоевать ее народ еще при ее жизни. Он намеревался убедить их, что лучше жить под властью римлянина, чем их царицы. Такова его первостепенная цель.

Ее опять заковали, и теперь стражников было уже шестеро. Затем Октавиан удостоил ее визитом. Он жаждал получить ее сокровища.

Что же у нее оставалось?

— Мои дети, — ответила она.

Октавиан вздохнул.

— И зачем? — осведомился он. — Я должен о них позаботиться?

Она не была готова к тому, что он станет торговаться. Замялась от неожиданности, но быстро нашлась.

— Отправь их к брату, Цезариону. Тогда я расскажу тебе о том, чем располагаю.

Она убьет Октавиана, как только будет уверена в том, что детей вывезли из города. Он придет за обещанным отчетом о золоте Александрии, и она наклонится к нему совсем близко…

Он посмотрел на нее безмятежным взглядом.

— Я — человек семейный, — заявил он. — Я подумаю.

Неужели он исполнит ее просьбу?!

— Но куда мне их отправить?

Клеопатра заколебалась. Можно ли ему доверять?

— Мы отослали Цезариона с его наставником в Коптос,[15] — произнесла она наконец. — Потом их путь лежит в порт Миос-Гормос у Красного моря. Они еще не успели туда добраться.

Октавиан улыбнулся. Клеопатра не уловила ни единого обрывка чужих мыслей. Ни страхов. Ни планов. Ей стало не по себе.

— Сын Цезаря, — пробормотал он. — Хотел бы я встретиться с ним. Он похож на отца?

— Да, — кивнула она.

Кости у нее дребезжали, полые изнутри. Цепь, намотанная вокруг запястий, жгла кожу. Сознание затуманилось.

— Он совершенно такой же, — продолжила Клеопатра. Ей не терпелось прийти к соглашению. — Видно сразу же. Он — единственный сын Цезаря.

Октавиан слегка откинулся в кресле, на щеках заиграли желваки. Глаза потемнели.

— Не уверен, — отчеканил он. — Единственный сын Цезаря — я. Твои дети принадлежат мне. Твое золото, дворцы, книги — моя собственность. Ты здесь больше не имеешь власти. Я слышал, Антоний подарил тебе Пергамскую библиотеку? Он не имел права ею распоряжаться.

Она вскинула голову.

— Твой драгоценный Цезарь спалил библиотеку, и мне полагается компенсация, — парировала она. Несмотря на отчаяние, мысль о подобном варварстве отозвалась болью. Десятки тысяч свитков погибли в огне, когда Цезарь отдал город на разграбление. Если бы библиотека уцелела, то пергамент с заклинанием не был бы поврежден. События могли сложиться по-иному.

— Отнюдь, — негромко произнес Октавиан, овладев собой и явно забавляясь ее гневом. — Ты — пленница. Не забыла, что значит капитулировать? Ты сдалась передо мной, и весь мир это знает. Ты моя, Клеопатра. Ты принадлежишь мне.

Слова Антония. И его же права.

Она выкрикнула что-то нечленораздельное, бросилась вперед, силясь вырваться из пут, и плюнула в самодовольное лицо Октавиана. Он с отвращением отступил и сделал слуге знак умыть его.

— В любом случае я своего добьюсь, — пожал он плечами. — Ты — не единственная, кто осведомлен о том, где спрятаны сокровища.

Вызвали секретаря Клеопатры. Египтянин принялся рыться в записях, выискивая ошибки и оглашая их вслух. Хорошо же он отблагодарил ее, свою благодетельницу!.. Она вытащила его из глуши, обучила ремеслу, вырвала из лап бедности.

Октавиан в сопровождении стражников и секретаря удалился из ее покоев. Клеопатра вздохнула с облегчением: ее не терзал запах человеческой плоти. Ирада и Хармиана принялись хлопотать вокруг госпожи. Девушки убрали волосы, промыли рану на горле и быстро удалились, но она слышала, как они переговариваются за дверями комнаты.

— Царица безумна, — прошептала Ирада.

Клеопатра прилегла, притворяясь спящей, но ее чувства были обострены до предела. Она воспринимала каждое слово, произнесенное во дворце — от погребов до самых высоких башен. Ощущала, как приземляются на крышу соколы и как топчутся люди во дворе. Крысы крались потайными ходами, моль грызла дорогие шелка. Из темных закоулков выпархивали летучие мыши, отправляясь на ночную охоту. И эти глупышки вообразили, что она не услышит их болтовню?

— Если мы намерены хотя бы ненадолго ее пережить, мы должны продемонстрировать преданность императору, — продолжала Ирада хрипло.

— Он собирается ее убить? — спросила Хармиана.

В ее голосе прозвучало сожаление. В ту же секунду Клеопатре открылись все мысли служанки.

Девушка собственным трудом проложила себе дорогу из деревни во дворец, а теперь ее усилия оказались напрасны. Она собиралась сбежать, прихватив с собой кое-что из нарядов царицы: немного златотканой парчи и пару-тройку украшений. После она решила попроситься в услужение к жене императора. Клеопатра отчетливо видела картины римской жизни, проплывающие в голове девчонки. Роскошные пиры, красивые мужчины, протяни руку — золото само упадет на ладонь. Она мечтала, что будет свободной. Клеопатра горько улыбнулась. Надо же так заблуждаться.

Сама Клеопатра жила в Риме практически на положении рабыни, когда была любовницей Юлия Цезаря. А ведь тогда ее только что короновали. Сенаторы относились к ней как к обычной женщине, годной исключительно для того, чтобы вынашивать и рожать детей. Встречаясь с ней, они смотрели мимо и адресовали свои просьбы одному Цезарю. А Клеопатра тешила себя, будто контролирует их. Она — простоволосая и с младенцем на руках… В столице империи лишь девственницы-весталки имели в обществе вес, не связанный с тем, кого бы они могли произвести на свет. Клеопатра к их числу определенно не относилась. Судьба Хармианы предопределена. В неволе родилась, в неволе и умрет.

— Она не переживет унижения, даже если он пощадит ее. Говорят, он заберет ее в Италию через три дня вместе с детьми. Мне велели собрать их одежду. Как будто я обычная служанка, — добавила Ирада.

— Что они будут делать в Риме?

— Он проведет их по улицам в цепях, и нас тоже.

— Он не возьмет ее в жены?

— Скорее в наложницы.

Девицы расхохотались. Клеопатра не сомневалась — они не понимали ни ее любви к Антонию, ни ее горя. Что вообще они знают о любви?

— У нее наверняка дурная болезнь, — заметила Хармиана. — Ее муж проходу не давал кухонным рабыням.

Клеопатра чуть не зашипела от ярости. Им следовало бы страшиться ее и трепетать, а они бесстыдно чешут языками. Кроме того, от голода у нее давно свело желудок.

— Я была бы не прочь согреть императорскую постель, — прощебетала Ирада, охорашиваясь. — Он — хорош собой, хотя и не слишком рослый. Он посмотрел на меня. Ты заметила?

И вдруг каким-то удивительным образом царица увидела служанку. Волосы Ирады, словно покрывало темного шелка, ниспадали на гладкие плечи. У себя в деревне она считалась первой красавицей. Но здесь, во дворце, ее славе пришел конец. Она позабыла о сложных прическах и одевалась совсем просто, чтобы не соперничать с госпожой. В Александрии она, в общем-то, была никем. Клеопатра чуяла ее историю. Запах не был неприятным, сквозь него пробивался жар. Молодая жизнь пульсировала под кожей, подобная сочной мякоти винограда.

Голова у Клеопатры закружилась. Она чувствовала каждый уголок города. Она превратилась в зверя, который вглядывается в темноту в поисках жертвы. Заложница в своем дворце, теперь она проникала в любое место Александрии.

Наступил вечер, тени легли на мраморные плиты мостовых. Улицы забурлили, подпитываемые римским золотом, которое лилось рекой. В борделях кипела работа. Лекари без устали врачевали шлюх и солдат, которые поочередно награждали друг друга заразой. К пиршеству закалывали козлов, бычья кровь лилась в чаши. Под окнами дворца брела ватага молодых парней. Хмельные и взбудораженные, они оглушительно хохотали. Запах крови, похоти и предвкушения заполнил ее покои.

Клеопатра не могла больше ждать. Да и цепь с нее снова сняли. Пробил ее час. Она должна вырваться на свободу. Чтобы добиться расположения ее народа, Октавиану пришлось притворяться. По легенде, Клеопатра находилась здесь в качестве почетной гостьи, а власть над Египтом уступила ему добровольно. Его промахом Клеопатра и воспользуется. Охрана не слишком многочисленна. Она справится.

— Хармиана, — сладким, как мед, голосом пропела она. — Ирада, вы нужны вашей царице.

Они разденут ее и облачат в ночное одеяние, а потом она ускользнет. В темном грубом плаще. С убранными как у простолюдинки волосами. Она погуляет по улицам, никем не замечаемая. Станет вдыхать вечерний воздух. Этого должно быть достаточно.

Девушки переступили порог комнаты. Миловидные, с длинными нежными шеями, они раскраснелись от страха. Что, если она слышала, как они сплетничали? Она безмятежно улыбнулась.

— Какие будут распоряжения? — спросила Ирада.

Царица поднялась со скамьи, охваченная внезапным ознобом.

Девушка приблизилась и оцепенела.

Она увидела глаза царицы. Широко распахнутые и золотые, они не принадлежали человеку.

Клеопатра почувствовала ужас служанки. Царица Египта стала чудовищем. Животным.

Она вдохнула страх девчонки и вобрала его в себя. Клеопатру охватило нестерпимое желание. Со дна души взметнулась обжигающая волна все затмевающего голода.

Она бросилась вперед.

12

Зубы Клеопатры сомкнулись на тонком горле еще прежде, чем служанка успела закричать. Прекрасный, неслыханный звук голоса Ирады пронзил царицу, подобно музыке.

Хлынула кровь, соленая и живительная. Пальцы царицы скользнули по коже жертвы, обхватили гладкое бронзовое лицо. Сколько ей, семнадцать? Совсем дитя. Ирада забилась, замычала отчаянно и приглушенно. Жизнь в ней была сильна. С каждым движением Клеопатра впитывала ее юность, силу, честолюбие. Она пила ее историю, мечты и чаяния, радости и горести.

— Помогите, — прошептала та, и мольба перетекала из сердца Ирады прямо в рот Клеопатры. Слова были как утлые лодки, подхваченные стремительным потоком.

Ей стало тепло от крови — горячей, чистой и изумительно густой. Клеопатра застонала от наслаждения, тело задрожало, кожа натянулась, бедра сотрясались. Вот в чем она нуждалась. Теперь все верно.

Она выпила до капли мечты Ирады о сильных солдатах, которые наводнили Александрию. И познала девичий трепет, с которым служанка, затаившись в темноте, поджидала будущего любовника. Она приняла в себя безыскусные мечты рабыни о детях и доме, скромном садике, вкусной еде и нарядной одежде. Приникнув к ране, Клеопатра смаковала сладкий нектар, напиток богов.

Ирада забилась в конвульсиях. Пальцы отчаянно пытались ухватиться за что-то, но госпожа не отвлекалась. Девчонка была букашкой или птицей, а Клеопатра — кошкой, забавляющейся с добычей во время еды.

Голос внутри звенел ликующей песнью.

«Пей! — восклицал он. — Пей!»

Она — царская дочь. Рабы подносили ей блюда с яствами, наливали вино, пекли медовые лепешки.

Рабы всегда кормили ее.

Юная жизнь начала угасать. Ее плоть была податливой, но Ирада уже не дышала. Последний толчок — и сердце перестало биться, поток крови замедлился, пульсация стихла. Клеопатра оторвалась от ее горла, опустила Ираду на пол и просто молча на нее смотрела.

Ее тело до краев наполнилось торжествующим яростным гимном вернуться в мир. Призывом утолить голод. Клеопатра созерцала труп, и ей казалось, что перед ней встает целая армия. Она перестала быть смертной женщиной.

Она превратилась в нечто большее.

Темный голос издал ликующий клич.

Она устремила взгляд в угол, с легкостью отыскав в сумраке вторую рабыню. Та съежилась в комочек и плакала, закрыв лицо руками.

— Пожалуйста, — прошептала Хармиана. — Не надо. Я никому не скажу. Мне не следовало злословить. Марк Антоний был хорошим царем. Вы — моя госпожа.

Клеопатра слышала ее, но ничего не имело значения. Ничего, кроме ее собственного тела и крови, которая до сих пор переполняла ее и давала силы. Глаза застилала багровая пелена. Она чуяла ужас, волнами исходивший от кожи Хармианы. Вдыхала его, как аромат благовоний.

Жажда, терзавшая ее, была безгранична и глубже, чем море. Она не сомневалась, что может пить, пока не опустошит весь мир.

Клеопатра потрясла головой, пытаясь отделаться от видений. Кровавые океаны, горы трупов… Внезапно глаза ее распахнулись. Что она делает?!

«Зачем отказывать себе? — промурлыкал голос. — Мы не должны голодать».

— Не бойся, — услышала Клеопатра свою нежную и мягкую речь. Кровь успокоила саднящее горло. — Я не причиню тебе вреда. Мне нужно, чтобы ты мне помогла.

— Какие будут приказания? — спросила девушка, всхлипывая. «Пусть только Клеопатра отвернется, тогда я и сбегу», — подумала Хармиана. Она вернется в деревню и больше никогда оттуда не уедет. Она вспомнила о матери и младшей сестренке. О береге реки и старых храмах, которые вдруг стали ей дороги.

Клеопатра слышала мысли служанки, но уже не принадлежала себе. Слишком громко звучал зов. Казалось, это голос ее собственного сердца.

— Одень меня, — приказала она.

Она отправится в мир смертных, как и собиралась. В прекрасную, бурлящую Александрию с ее темнотой, песнями, танцами и домами увеселений. Только не в обличье простолюдинки.

Она сойдет туда как царица, облаченная в самое лучшее платье. Блистательная, украшенная драгоценностями. В прошлой жизни она не была богиней. Она являлась женщиной, которая притворялась небожительницей. Однако теперь она переродилась и ничто не остановит ее. Кровь жертвы наполняла ее силой и плескалась в ее теле. Это было ощущение чистой, неразбавленной власти.

— Облачи меня в свадебное одеяние, — произнесла она. — И принеси корону.

Хармиана завязала ленты, застегнула пряжки, омыла хозяйке ноги, обула их в сандалии и покрыла ее волосы златотканой парчой. Клеопатра опустила голову будто бы из скромности.

— Как я выгляжу? — спросила она.

— Вы прекрасны, госпожа, — отвечала девушка, и в ее душе затрепетал восхитительный мотылек надежды. Она будет жить. Она станет свободна.

— Я заплачу тебе за службу, — заявила Клеопатра.

Хармиана не привыкла к наградам. Испуганная, она приподнялась на цыпочки. Но она примет то, что ей предложат. Наверное, золото. Столько, чтобы заставить ее молчать. Суммы должно хватить с лихвой, и она сможет жить в любом другом месте.

— Благодарю вас, — прошептала она и протянула руки.

«Еще», — потребовала Сохмет изнутри Клеопатры.

Где-то в глубине сознания царицы прозвучал человеческий голосок, еле слышно просящий опомниться. Клеопатра заглушила его. Она — не рабыня. Она не потерпит возражений, тем более от слабого жалкого существа.

— Я окажу тебе величайшую честь, — сообщила Клеопатра рабыне. — Ты утолишь голод своей повелительницы.

После она прилегла на позолоченную скамью. Голова блаженно кружилась. По телу разливалось ощущение сытости, и веки впервые за несколько дней отяжелели.

Когда она пила девичью кровь, случилось нечто восхитительное. Очевидно, это был дар от богини, которую она насытила. Ее сердце внезапно забилось. Поначалу медленно, затем все быстрее.

Значит, она не лишилась его, и путь в рай ей не заказан. Если сердце по-прежнему находится у нее в груди, его взвесят в царстве мертвых. Осирис узнает о ее деяниях в земной жизни и будет свидетельствовать в ее пользу на суде. Она попадет в Дуат.

К Антонию.

Смерть любимого наделила ее такой мощью. Она была не напрасной. Сердце билось совсем недолго, лишь пару минут. Однако Клеопатра убедилась, что она еще жива.

Она отомстит за гибель Антония. Вышвырнет злодеев из своего дворца и вырвет детей из их лап. Она отыщет в Миос-Гормосе Цезариона и вернет его домой. Армия ей не понадобится. В кончиках ее пальцев сосредоточена сила легионов.

Она убьет каждого, кто встанет у нее на пути.

Но Клеопатру стало клонить в сон, словно кто-то укутал ее мягким покрывалом.

Сначала она немного вздремнет.

13

Наконец-то царица Египта мертва. Октавиан не был уверен, что сможет долго выносить пребывание с Клеопатрой под одной крышей.

Он не давал ей покончить с собой лишь для вида. Простая формальность, необходимость, призванная привлечь ее подданных на сторону римлян. Хотя он думал, что Клеопатра проявит большую изобретательность. Каждый раз, отправляясь на встречу с царицей, он втайне надеялся обнаружить ее в петле или с ножом в груди. Однако она смотрела на него запавшими глазами и молчала. Несомненно, она хотела напоказ перед всеми уморить себя голодом.

И Октавиан начал уже скрежетать зубами от нетерпения. Ведь она бы предпочла наложить на себя руки, чем в качестве трофея участвовать в его торжественном шествии! Поэтому он лично пустил слух о самоубийстве Клеопатры и сократил число охраны перед ее покоями. Принялся ждать, ощущая себя безумцем. Теперь его одновременно раздирали чувство вины и восхищение.

Пять часов спустя все было кончено. Соглядатай, подосланный наблюдать в замочную скважину, подтвердил ее смерть. Настало время для выноса тела Клеопатры.

Октавиан с трудом удержал звук, рвущийся из горла. Судорожный полувздох-полурыдание… Он сцепил зубы. Так никуда не годится. Марк Агриппа не отрывал от него взгляда. В качестве уступки своему военачальнику, которому вечно мерещились подосланные убийцы, новоиспеченный правитель Египта дал Агриппе поручение. Пусть он высадит двери покоев, а Октавиан попытается взять себя в руки. Ведь он заслужил долгожданный и заслуженный триумф.

В течение последних дней Клеопатра забросала его невразумительными посланиями. Требовала, чтобы ее положили возле мужа в мавзолее, умоляла не губить детей. Он не удостоил ответом ни одно из них. Обычные просьбы блудницы. Он — император. Что ему до ее последних желаний? Он получил от нее то, что требовалось. Местонахождение александрийских сокровищ, включая главную добычу — Цезариона. Наследника египетского престола нельзя было упускать.

Лишь Марк Агриппа не одобрял методы Октавиана. Он замкнулся в себе и постоянно поджимал губы. Приверженец традиций. Октавиан являлся олицетворением нового мира. Ничего… Агриппа успокоится. Октавиан привык к его недовольству.

Октавиан вошел в царскую опочивальню следом за Агриппой. Здесь царила темнота, только пара ламп теплилась бледным светом.

Вдруг что-то зашевелилось в углу, где, по-видимому, лежала мертвая Клеопатра. Октавиан вздрогнул. Солдаты вскинули мечи. Он приблизился и с облегчением узнал хорошенькую рабыню Клеопатры. Стоя на коленях перед телом госпожи, она поправляла ее диадему.

Октавиан взглянул на ее дрожащие руки. Конечно, девчонку застали врасплох, когда она пыталась украсть корону.

И как-то странно она выглядела. Тряслась как в лихорадке, глаза закатывались, губы посинели…

— Что с тобой, Хармиана? — спросил один из солдат.

Она посмотрела на солдат с предательским выражением на лице.

— Царица мертва, — произнесла она. — И я тоже. Я исполняю свой последний долг, чтобы попасть в рай.

Девушка медленно осела на пол. Центурион бросился к ней, но остановился как вкопанный при виде изломанного тела второй служанки.

Октавиан внутренне ликовал. Трое мертвы, и притом от руки Клеопатры. Царица упростила его задачу. Он изобразит скорбь и убедит горожан, что не имеет к произошедшему никакого отношения. В предвкушении представления на его глаза навернулись слезы. Не зря он тренировался. Октавиана неприятно поразило, что его скорбь отчасти была искренней, но углубляться в свои мысли он не стал.

Он привезет ее труп в Рим. Древние мумии в позолоченных деревянных саркофагах выглядели впечатляюще. Кумира Октавиана, Александра Великого, похоронили именно подобным образом. Могила находилась неподалеку от дворцов Клеопатры. Впрочем, это устаревшая традиция. Ни римляне, ни греки так не поступают. А Клеопатре он не окажет ни капли почестей. Она недостойна того, чтобы ей поклонялись после смерти.

Он велит обрядить ее в простое льняное одеяние. Пусть труп, обложенный цветами, везут на телеге. За мертвой матерью пойдут ее дети, закованные в цепи. Тогда каждый станет свидетелем, что Октавиан не лгал. Не следует ему множить слухи про пустой гроб.

Ну а после он развеет ее прах над Италией и сделает это собственноручно. Устроит публичную церемонию. Она, укравшая у Рима Марка Антония, удобрит землю его родины своим прахом.

Сжав зубы, он подошел к неподвижной царице. Забавно, но его соратник Агриппа до сих пор стоял с занесенным мечом.

Она лежала, облаченная в золотой наряд с царственной пурпурной каймой. Казалось, она на минутку прилегла на скамью. Тело выглядело гибким и соблазнительным, словно в нем теплилась жизнь, и…

Он не будет ею любоваться.

«Ты проживешь очень долго», — сказала она ему шестнадцать лет назад. И была права.

От нее исходил аромат тех же самых духов, что и в их первую встречу.

Охваченный омерзением к самому себе, Октавиан выбросил из головы прошлое.

Он переплавит ее дворец на монеты и вознесет богам благодарность. Рим снова получит богатство. Так и должно быть. Он расплатится с солдатами. Октавиан очень рисковал, поскольку они последовали в Александрию, поверив его обещаниям. Но сейчас ему известно о сокровищах, спрятанных в мавзолее. Кстати, Клеопатра угрожала поджечь свое святилище, но бросала Октавиану лишь пустые угрозы. В конце концов Египет покорился.

Под тонкой тканью явственно вырисовывалась грудь Клеопатры. Соски стояли торчком, как будто их недавно касались. Или целовали. Рука была запрокинута, чтобы лучше продемонстрировать непотребство.

Октавиан… нет, разумеется, Август (такое имя он предпочел, и не сомневался — очень скоро оно прогремит на всю империю), с отвращением фыркнул. Неизвестно, что за яд она приняла. Зелье обошлось с жертвой как с возлюбленной. Женщина ничем не напоминала ту, которую он видел несколько дней назад. Тогда она сама рассказала победителю о местонахождении Цезариона. Наверное, она обезумела от горя, ничем иным подобную глупость объяснить нельзя. Исхудавшая, с серым лицом и запавшими глазами, она выглядела больной. Август не смог отыскать в ней ничего привлекательного. Какое облегчение он испытал.

Однако же мертвая Клеопатра расцвела, кожа подернулась перламутровой испариной. Поза мертвой царицы оказалась непристойной: одна нога согнута в колене, другая свисала с края скамьи. Спина выгнулась дугой: без сомнения, в последней конвульсии.

В опочивальне настала неестественная тишина, даже городской шум сюда не долетал.

Он победил. Враги мертвы. Почему же ему и теперь нет покоя?

Октавиан наклонился к Клеопатре, поправил складки ее одеяния. «Надо прикрыть от назойливых взглядов», — подумал он. Но на самом деле ему хотелось провести пальцами по ее коже, прижаться губами к шее. Он жаждал…

— Вызовите лекарей, — распорядился он, отпрянув от скамьи. — Пусть определят причину смерти.

Агриппа сдвинул в сторону шарф, которым была замотана шея Клеопатры.

— Не стоит, — произнес он. — Это была гадюка. Вот след укуса.

Октавиан отскочил назад.

— Убей ее, — приказал он, подавляя дрожь в голосе.

— Она уже уползла, — отозвался соратник.

Октавиан начал подозрительно озираться по сторонам. Змея могла затаиться где угодно: в складках одеяния царицы или ее прислужниц, под мебелью. Как она вообще попала в покои? Очевидно, верный слуга тайком пронес ее во дворец. Царица отличалась хитростью. Он снова приблизился к ней, заставив себя спокойно дышать.

— Покажи следы, — сказал он. — И надо вызвать псилов. Мы сделаем все, что можем. Вдруг она еще жива?..

Отметины от зубов на шее были слишком большими и яркими на фоне бледной кожи. Октавиан тревожно покачал головой и отвернулся. Змея, укусившая ее, — явно не обычная гадюка. Кто-то намного крупнее. Мучительный и странный способ умереть… Но почему Клеопатра так безмятежна?

Заклинатели змей пришли и опустились на колени рядом с ее телом, чтобы высосать из раны яд. Клеопатра по-прежнему не подавала признаков жизни.

— Мертва, — объявил темнокожий предводитель псилов торжественно. — Но душа ее блуждает поблизости. С ней случилось нечто непонятное.

Октавиан пожал плечами в ответ на загадочные словоизлияния. Какое Риму дело до души блудницы?

Он заплатил псилам золотом и отпустил их. К ночи весть о самоубийстве повелительницы Египта и попытках императора спасти ее облетит Александрию.

Агриппа в нерешительности застыл на пороге.

— Ступай, — вымолвил Октавиан. — Я почти закончил.

Когда тот покинул покои, Октавиан в последний раз склонился над Клеопатрой и снял с нее корону. Положил руку на ее мягкую грудь. Ему почудилось, будто сердце царицы еще билось.

Октавиан склонился пониже и вдохнул запах ее духов. Он говорил себе, что просто хочет поближе разглядеть свою противницу. Победитель произнесет прощальную речь, прежде чем она навеки покинет этот мир.

— Цезарь учил меня, что оружие настоящего вождя — слово, а не меч, — сказал он негромко. — Солдаты получают приказ, который, как они считают, исходит от их царицы, и восстают против своего полководца. Мужа царицы извещают, что та покончила с собой, и он отчаянно защищает свою честь. Как бы ты поступила, если бы явилась со своей армией в мою страну? Проявила бы ты благородство, как и я? Теперь ты поедешь в Рим с императором. Ты утверждала, что свободна, но ты целиком принадлежишь мне одному.

Он прильнул губами к ее полураскрытым губам, и вдруг…

Глаза царицы распахнулись.

14

До конца своей жизни император будет помнить то, что узрел в те минуты в ее глазах. Поначалу он счел все видениями. Потом, когда они начали сбываться, он понял, что это были пророчества. Он созерцал то, что должно произойти.

Перед ним россыпью самоцветов на черной ткани предстало будущее. Каждое ужасное мгновение отпечаталось в его памяти с невообразимой четкостью.

Ослепительные молнии в разрывах грозовых туч. Изувеченные тела, скелеты. Корабли, выброшенные на умирающие берега. Полчища крыс, покрывающие трупы плотным омерзительным слоем. «Отголоски прежних войн», — подумал он. Несмотря на свою молодость, Октавиан командовал армиями. Он повидал весь цивилизованный мир.

Но он ошибся. Он никогда не сталкивался с такой реальностью. И он не мог оторваться от этих пламенеющих чудовищных картин.

Солдаты гнали женщин и детей в какие-то загоны, срывали с них обноски, обувь, выдирали из рук вещи. Вскинув к плечам металлические палки, наставляли оружие на жертв. Те стояли за решетками, держа руки за головой, и ждали смерти. Малолетние воины убивали своих ровесников, размахивали топорами и прутьями. Швыряли в неприятеля чем-то непонятным, и внутренности врагов вываливались наружу. А они, хмелея от насилия, с песнями и улюлюканьем бросались на менее удачливых сверстников и раскраивали их черепа. Люди нагишом метались по улицам объятого мраком города с искаженными от ужаса лицами. Их кожа пузырилась и обугливалась от незримого жара.

По мостовым рыскали волки, отыскивая улицы, на которых еще оставались дома. Внезапно заплакал ребенок и сразу умолк, угодив в пасть к разъяренному зверю. Октавиан увидел женщину с пламенеющими волосами и с белым как мел лицом. Ее голову увенчивала золотая корона. Женщина, не переставая, кричала от боли. Затем картина изменилась. Теперь Октавиан не мог оторвать глаз от бородача с воздетыми к небу руками. Тот взывал к громадному рогатому существу. После перед Октавианом предстал огненный остров, река лавы, неведомые существа в небе…

Человеческое сердце на чаше весов.

Свивающаяся кольцами гигантская змея с поблескивающими в лунном свете клыками застыла в вышине над ареной. Сооружение показалось Октавиану знакомым. Металлические летающие чудища, люди, выбрасывающиеся из их чрева. А внизу на земле — реки крови. Алые потоки, впадающие в океаны и окрашивающие их воды в багряный цвет. Исполинские морские твари, вынырнувшие из пучин и сражающиеся над раздутыми трупами.

Огненный дождь, падающий с небес.

И словно в ночном кошмаре, Октавиан узрел самого себя — худощавого молодого мужчину. Он шел по пустынной дороге. А за ним, бесшумно ступая мягкими лапами, кралась львица с окровавленной мордой.

Он завопил, пытаясь предупредить себя, и в этот миг львица невообразимым образом перенеслась во дворец. Она обернулась к Октавиану. Ее тело стало меняться, увеличиваясь в размерах.

Теперь она была женщиной с головой хищника. Ее пристальный взгляд прожигал его насквозь. Он ощутил, как плавятся его внутренние органы, а глаза застилает зловонная красная пелена. Львиная пасть оскалилась в улыбке, и Октавиан вновь перенесся в новое место. Сперва оно показалось ему безмятежным.

Он бродил по тропкам между деревьев в зеленом саду под звездным небом. Теперь он являлся стариком. Он был старше, чем его родной отец — Цезарь, когда тот умер. Кожа Октавиана уподобилась тончайшему папирусу, руки усеивали темные пятна. Согбенный, он припадал на одну ногу, которая была короче другой. Гнилые зубы не справлялись с пережевыванием пищи.

Октавиан принялся опасливо озираться по сторонам, ощутив очередную опасность. Кто-то наблюдал за ним, затаившись в темноте. Он хотел позвать на помощь, но горло перехватило. Внутри разлился нестерпимый жар.

И он увидел ее. Клеопатру. Она приняла свой изначальный облик. Женщина шагнула вперед, протягивая к нему руки. Ее пальцы заканчивались когтями. Она оскалила острые зубы, и его лицо обдало ее дыханием.

Раскидистые кроны деревьев заслонили небо, затмевая звезды. Октавиан рухнул на землю, корчась в конвульсиях, изрыгая пламя.

— Стража! — закричал он наконец. В покои ворвался Марк Агриппа с легионерами.

Октавиан вымок от пота. Он обнаружил, что еще стоит перед Клеопатрой на коленях. Силы оставили его. Стражники с обнаженными мечами метались по комнате в поисках врага, который напугал их повелителя. Агриппа присел возле Октавиана.

— Тебе плохо? Позвать лекаря? — допытывался он, но император не отвечал.

Ее глаза закрылись, будто никогда и не открывались. Неужели он только что заглядывал в бездну? Чему он был свидетелем? Одно он знал точно. Ни за что в жизни он не хотел бы увидеть эти картины — знамения — еще раз.

— Что случилось? — осведомился Агриппа. — Сюда проник злоумышленник?

— Она…

Октавиан осекся. Агриппа ему не поверит. А у него язык не повернется рассказать, что мертвая царица в действительности жива, и он лицезрел конец света. Агриппа решит, что он впал в безумие.

— Здесь вроде бы ползала гадюка, но я ошибся. — С трудом поднявшись на ноги, Октавиан начал отдавать распоряжения. — Похоронить ее. — Разумеется, теперь он не заберет ее труп в Рим в качестве трофея и доказательства полной победы над Египтом. — Пусть будет вместе с Антонием, если она так желала. Гробницу в два слоя замуровать камнями. Проследить, чтобы не осталось ни входов, ни выходов. Не хватало нам только, чтобы оттуда кто-нибудь выбрался. Расставить вокруг стражу. Дать им лучшее оружие.

Агриппа пребывал в замешательстве.

— Выбрался? — переспросил он.

— Ты будешь оспаривать мои решения? — заявил Октавиан, обретя прежнюю властность и отдышавшись. Влажное одеяние неприятно холодило кожу, хотя в комнате было жарко. Он избегал даже смотреть на царицу. Не мог себя заставить.

В ее глазах отразился небосвод, бескрайние горизонты и весь мир, зеленый и живой. Затем все померкло.

Он сжег бы ее тело. Но почему-то сомневался, что это остановит ярость Клеопатры. Вдруг чудовищные видения начнут сбываться? Что, если погребальный костер послужит всему толчком, и Октавиан станет человеком, который породил конец света?

«Нет уж», — решил он. Дыхание опять участилось, голова закружилась. Надо действовать надежно. Замуровать ее вместе с мужчиной, с которым она жаждала воссоединиться. Исполнить все положенные обряды. Клеопатра получит похороны, достойные царицы и жены. Возможно, она обретет умиротворение. Ведь именно любви она хотела, эта бездушная тварь.

— Не прикасаться к ней! — рявкнул он, когда один из легионеров положил ладонь на ее локоть. А если она очнется? Солдаты, привычные к самым странным приказам, подняли скамью вместе с телом и понесли прочь. Агриппа остался, тревожно качая головой.

— Что с тобой? — спросил он негромко, но Октавиан молчал.

Клеопатра возлежала с улыбкой на губах, будто ей снилось что-то приятное.

«Чудовище уснуло», — подумал Октавиан. Но вот надолго ли?

— И заковать покрепче, — бросил он в спину уходящим легионерам.

15

Очнулась она в темноте. Вокруг сооружения, в котором она находилась, печатали шаг легионеры. С ночного неба лила свой бледный свет луна. Клеопатра чувствовала его сквозь каменную кладку. Пахло пылью и свежей известкой. Во рту пересохло. Она провела руками по ткани, которой была накрыта, и распрямила пальцы. Они наткнулись на твердую поверхность.

Она поняла, что обнажена. На ней не было ничего, кроме короны и серебряной цепи. Та обвивала все тело и приковывала Клеопатру к деревянной плите.

Серебро причиняло боль, поэтому она и проснулась.

Теперь царица знала свое местонахождение. Она — в своем же мавзолее. Но он изменился. Сокровища похитили, жемчуг сковырнули со стен. Каким образом она здесь очутилась? И почему прикована? Где ее одеяние? Она вспомнила, что ее облачили в самый лучший наряд — в роскошные свадебные шелка и драгоценности.

Цепь жгла плоть. Она оплетала Клеопатру, точно удав, впивалась в нежную кожу и сильно жалила. Она обвивала плечи и притягивала руки к бокам, перекрещивалась на груди и опоясывала живот. Ноги тоже оказались скованы. И сейчас она — пленница в могиле.

Клеопатру охватил ужас. Неужели ее приковали, чтобы птицы выклевали ей печень, как в старой греческой истории? Неужели она обречена терпеть мучения? Она, абсолютно обездвиженная, будет тщетно взывать к богам…

В воздухе еще оставался запах горелой плоти. Прах Антония. Серебряный ларец стоял рядом на погребальном помосте. Он был открыт. С каждым вдохом она чувствовала запах костей любимого, и хуже всего — дух его горя, утрат, страхов. Он поверил, что она предала его ради Египта, сдала римлянам, втайне вступила в сговор с врагом. На глазах у Клеопатры выступили слезы, но ничего сделать она не могла. Антоний умер в неведении.

Она уловила за стенами мавзолея легкое движение. Трепет кожистых крыл. Летучие мыши возвращались с охоты в свои гнезда, скрытые в каменных трещинах. Значит, близился рассвет. Сколько дней прошло? Как долго она спала? Почему она здесь оказалась?

В памяти сохранились лишь краткие обрывки. Голод. Потом насыщение. Ощущение переполняющего ее наслаждения, тепла, разливающегося по телу. Что она ела?

Ей вспомнилось прикосновение императорских губ к ее губам. Он прижимался к ее бедру, положил ладонь на ее грудь, но не могла пошевельнуться. Он говорил с ней. Но что он объяснял?

Это было признание. Он поведал ей, как согрешил против нее, но теперь она ощущала только вкус его слов, а не их звук.

И он перепугался. Растерял гордость и уверенность, превратился в мальчишку, который страшится темноты. Он понял, что она жива, и отдал приказ похоронить ее.

Клеопатра вздрогнула и закричала: сместившаяся цепь обожгла кожу. Каждое ее звено впивалось в плоть и обжигало ее. Клеопатра попыталась успокоиться, надеясь, что боль отступит, если она не станет шевелиться.

В склепе было практически нечем дышать. Большую часть отверстий в крыше заложили. Единственное окно вообще исчезло. Клеопатра замерла и начала мысленно прощупывать окружающее пространство. Странное ощущение… Ведь она стала способна видеть сквозь стены. Она поняла, что мавзолей обложили по периметру камнями, а поверх покрыли слоем алебастра. Римляне, не считаясь с расходами, завершили строительство в точности так, как собиралась она сама. Она легко разобрала все письмена, покрывавшие поверхность. Слышала, как печатают шаг стражники, облаченные в боевые доспехи.

Зачем им понадобилось проделывать такую работу? Почему ее замуровали заживо? Наверное, намеревались ввести в заблуждение ее подданных.

Октавиан Цезарь стоял на ступенях мавзолея, глядя поверх собравшейся толпы. А Клеопатра вдыхала запах его страха.

«Царица мертва», — сообщил Октавиан толпе. Она наложила на себя руки, не в силах перенести гибель Марка Антония. Она приняла достойную смерть, хотя такой исход не согласовался с желаниями империи.

Некоторые жители Александрии могли заподозрить, что царицу убили, но не осмелились открыто бросить ему вызов. От городов, оказывавших римлянам сопротивление, не осталось камня на камне. И люди предпочли оплакивать ее, рвать на себе волосы и падать на колени у стен мавзолея. Они пели и пили. А Клеопатра улавливала отголоски их горя.

Царица умерла. Да здравствует император! Слава Цезарю!

Теперь это был римский полис.

Какой-то гуляка затянул пьяную песенку, но легионеры быстро его утихомирили. Клеопатру вдруг обуял гнев. Неужели она обречена прислушиваться к звукам мира, отрезанная от жизни неприступными стенами?

Ярость излилась воплем. Ответом ей было лишь эхо собственного голоса, заметавшееся под высоким сводом.

Ее крик потревожил прах Антония. Клеопатру накрыло волной его скорби и уверенности в предательстве возлюбленной. Опять вспомнилась его кровь на ее руках. Она станет вечно оплакивать здесь своего любимого, если не придумает способ вырваться из мавзолея.

— Освободите меня! — завыла Клеопатра и отчаянно рванулась вперед. Разорвать цепи у нее не хватило сил. Кожа обуглилась, металл рассекал ее, впиваясь в плоть. Ненависть поднялась со дна души, и Клеопатра завизжала в потолок. Стражники должны ее услышать. Пусть отзовется хоть римлянин, хоть египтянин…

— Выпустите меня! Ваша царица жива, а вы служите чудовищу!

До нее донесся пронзительный клич, то ли пение, то ли рыдание. К нему добавился новый звук — кто-то пытался протиснуться сквозь узкий лаз. Шорох.

Они приближались.

16

Обеспокоенный Октавиан застыл у могилы Александра Великого. Он давно хотел поклониться месту упокоения своего кумира, тем более что располагалось оно неподалеку от Александрии. Наконец-то он совершит поступок, подобающий герою. Настоящая сцена из древней поэмы: молодой император, пришедший поклониться могиле своего предшественника. Наследник и властитель. «Август Великий», — мысленно произнес Октавиан.

Бестолковые хранители некрополя настояли на том, чтобы он взглянул и на склепы бесчисленных представителей рода Птолемеев. Кроме того, они вынудили Октавиана спуститься по омерзительной лестнице в темное подземелье. Однако он немедленно развернулся и выскочил обратно, опасаясь столкнуться с чудовищами, похожими на Клеопатру.

— Я явился навестить царя, — заявил он, — а не кучку никому не нужных мертвецов.

Ведь данный визит задумывался как своеобразная награда за смерть Клеопатры. Последнее триумфальное деяние победителя. Затем Октавиан собирался отправиться в другие места и посетить новые царства. Но то, что он увидел в опочивальне Клеопатры, круто переменило атмосферу и спутало все его планы.

Теперь он не мог думать ни о чем другом, кроме ее горящих глаз и улыбающихся губ. Он похоронил ее живьем!.. Слишком поздно он понял, что она не задержится в мавзолее. Клеопатра явится за ним. Нужно бежать из Египта.

Но прежде нужно довести дело до конца, или он будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

— Откройте саркофаг, — приказал он. — Я желаю его видеть.

Как только гроб открыли, он отослал рабов прочь и заставил себя заглянуть внутрь. Александр, перед которым Октавиан благоговел, превратился в трудноразличимое пергаментное нечто. С тех пор, как он умер, отравленный ядом во дворце Навуходоносора, миновало почти триста лет. Тело доставили из Вавилона в чане с медом, словно великий полководец был пчелиной маткой. От него до сих пор исходил слабый сладковатый запах с легкой ноткой корицы, которую использовали при бальзамировании. От приторного аромата у Октавиана закружилась голова. В Египте драгоценную кору коричного дерева использовали для мумифицирования, а в Риме — для приготовления любовных зелий. Октавиану доводилось бродить по мрачным переулкам родного города, вдыхая благоухание магических снадобий, которые ведьмы готовили на продажу.

И его охватила жгучая ярость. Конечно, беды, постигшие его в Египте, являются результатом наговора. Почему он нерешительно стоит перед трупом, задаваясь вопросом, жив его кумир или нет?..

— Великий Александр, — громко произнес он. — Прими дань моего уважения.

Октавиан принес с собой золотую диадему, найденную в сокровищнице царицы, и цветы. Он хотел украсить ими саркофаг. Правда, сначала нужно удостовериться, что Александр по-настоящему мертв. Покрывшись ледяным потом, Октавиан опасливо протянул палец. Замер, с отвращением дыша чуть приоткрытым ртом. Рука так тряслась, что он задел лицо мумии, и плоть с пыльным шорохом подалась.

Октавиан отскочил. Вместо носа зияла темная дыра. Император зажмурился. Сейчас прозвучит ужасный звук, возвещающий о пробуждении поруганного героя. Однако ничего не произошло.

Глаза Александра оставались закрытыми. Ни мрачных бездн, ни ослепительного конца света. В теле кумира не теплилось ни единой искры жизни. Благодарение Юпитеру.

Октавиан позволил себе вздохнуть с облегчением. Не хотел бы он нажить себе еще одного врага. Одной Клеопатры — более чем достаточно.

— Что мне с ней делать? — шепотом спросил он, молясь об откровении, хотя и знал, что ответа не будет.

Александр Великий никогда бы не дрогнул перед лицом магии. Он дал бы Клеопатре отпор, не задумываясь о том, чудовище ли она или человек из плоти и крови. Призвал бы колдунов и приказал им изобрести хитроумный план, сварить зелье, создать заклинание. Он сделал бы все, что нужно, и одолел бы ее.

Октавиан провел ладонью по погребальному савану кумира. Потом оторвал клочок ткани и спрятал в своем одеянии. Может, он впитает хотя бы крупицу божественной отваги Александра?..

Ведь и Октавиан являлся сыном бога. Во всяком случае, так утверждала его мать, Атия. Она клялась, что Аполлон спустился с Олимпа в виде змея и заронил в нее свое семя. Легенда гласила, что родителем Александра Великого стало божество, тоже принявшее облик змея, — египетский фараон и волшебник Нектанеб. Поэтому Октавиан никогда не подвергал сомнению столь выгодную с точки зрения политики версию Атии. Он становился на одну ступень с Александром. Он — герой, равный прославленному полководцу.

Но сейчас все переменилось. При мысли о спальне Клеопатры и исчезнувшей гадюке Октавиана начинало мутить. А может, это была не змея, а бог? Как еще объяснить то обстоятельство, что мертвая царица ожила?

Нет.

Распахнувшиеся глаза Клеопатры — обычное запоздалое последствие змеиного укуса. Причем смертоносного. Разве не случалось ему видеть восставшую плоть у болтающихся в петле висельников? Он был свидетелем, как только что отрубленные головы удивленно таращились на зевак… Несомненно, в мавзолее покоится истлевающее тело Клеопатры. Скоро она уподобится Александру.

А если нет…

Он поступит, как и его кумир. Александр завоевал весь мир своей храбростью, упорством и умом. Октавиан пойдет по его стопам. Он не сдастся.

Он властвует над Римом, а империя властвует над остальными государствами. Его враги мертвы… кроме нее. В его руках власть. Он зарубит ее мечом. Или сожжет. Такая идея показалась ему очень заманчивой. Что за ребячество — вообразить, будто она погубит землю в пламени своей мести! Октавиан просто оказался во власти детских страхов. Ни одной ведьме не выжить в пламени. Он превратит ее тело в золу, и пусть тогда попробует воскреснуть.

Октавиан выпрямился и бросил последний взгляд на ссохшееся тело в саркофаге. Александра убили в тридцать четыре года, задолго до того, как он достиг предела своих возможностей. Октавиан тоже молод. И пока не собирается умирать.

— Мир оказался намного шире твоих представлений о нем, — сказал он Александру самоуверенно. — И в нем много такого, что тебе и не снилось. Я повидал разные страны. Империя принадлежит мне. И мир — мой.

Октавиан развернулся и начал подниматься по лестнице. Под сводами склепа долго звучали отголоски его последних слов. Пыль всколыхнулась и вновь осела, потревоженная шагами посетителя.

— Мой.

17

Зал был уже полон, а они еще продолжали появляться прямо из-под пола, протискиваться сквозь крошечные щели. Некоторые летели сверху, почти оглушая Клеопатру пронзительными трелями.

Она сжалась в комок. Ненависть утихла так же внезапно, как и накатила. Она с ужасом ждала неминуемой боли. Они разорвут ее на части. Станут терзать ее плоть, а она будет находиться в полном сознании, страдая от жутких мучений. Она ощутит, как каждое из ночных созданий (теперь она понимала, что это — не птицы, а летучие мыши) прорывается к ее сердцу. Чувствовать на коже их крошечные клыки и копошащиеся коготки. Ее тело, пусть и переменившееся, все же принадлежало ей. Больше у нее ничего не осталось. Воришки явились растерзать и разграбить его.

Но они не получат свою добычу.

Они были не единственными гостями в ее мавзолее. Клеопатра вдохнула сухой мускусный запах. На каменном полу появились змеи. Их гладкие тела сливались в единое зыбкое целое — точно охваченное волнением море. И крысы — они протискивались сквозь узкие лазы. Черный мех лоснился, глаза горели.

Ее подданные.

Она рассмеялась и сразу зарыдала. Царица Египта без раззолоченных нарядов. Обнаженная перед своим истинным народом, она должна обратиться к ним с последним словом. О, во мраке она произнесет сколько угодно пламенных речей.

— Спасите меня, — прошептала она. — Ваша царица повелевает.

Она снова расхохоталась. Наверное, сейчас она потеряет самообладание. В зале не имелось ничего, что могло бы ее успокоить: ни вин, ни снадобий, ни Антония. Тот был способен утешить ее одним прикосновением кончиков пальцев к ее губам. Змея обвила лодыжку Клеопатры. Летучая мышь задела лицо кожистым крылом. Крысиный хвост скользнул по ладони.

Значит, так все и закончится. Отныне и до скончания веков. Царица и ее твари. Съеденная, но живущая в истории.

Одна из ползучих тварей прижалась к ее животу. Затем просунула треугольную голову под цепь, проходящую под грудью, и протиснулась вперед. Она скользнула Клеопатре на грудь, проползла по шее и застыла. Теперь гадюка глядела на царицу блестящими бусинками глаз, в которых таилось некое намерение.

Она совсем потеряла рассудок, если вообразила, что змея обладает разумом. Однако примеру первой последовали и остальные. Теперь они облепили ее, словно живая мантия.

А первая змея все выжидала. Клеопатра попыталась шевельнуться, но не смогла.

— Освободите меня! — закричала она, поддаваясь безумию. — Владычица Египта взывает к вам!

Гадюка скользнула прочь. Клеопатра засмеялась и заплакала одновременно. Она лишилась рассудка, но отдает себе в этом отчет. Предсказания сбылись. Она, наследница древнего рода, считает, что способна говорить с животными.

Крысы принялись что-то грызть. Только бы не ее кости. Она перестала воспринимать реальность. Где же кончается укутывавший ее живой покров?

Цепь переместилась, и кожу словно обожгло. Клеопатре было все равно. Лучше испытывать боль, чем чувствовать полчища тварей, сгрудившихся на ней. Бесконечная голодная возня… Очередная змея поползла по животу, устроилась на талии, которую прежде стягивал богато изукрашенный пояс. Когда-то ее тело сводило с ума и царей, и воинов…

Цепь звякнула.

Клеопатра слышала, как крысы с хрустом грызут деревянный помост, на котором она лежала. Она сама приказала его изготовить, как и ларчик, в котором хранился пепел Антония. Теперь крысы обращали крепкие доски в стружку. Все истлеет, кроме Клеопатры.

Натяжение оков ослабло. Она вытянула руку и наткнулась на змею, задела ногой другую… Темный зал пронизывал лишь шорох.

Летучие мыши с торжествующей трелью взвились под потолок. Во внезапной вспышке света промелькнул мотылек и мгновенно попался в когти хищника.

Цепь поднялась и повисла в воздухе над Клеопатрой.

Несколько минут она лежала в полном изумлении, потом догадалась, что собравшиеся твари явно ждут ее слов.

— Спасибо вам, — прошептала она.

Единственным ответом ей был легкий шелест и писк. Змеи уползли, а летучие мыши улетели в предрассветное небо. Крысы деловито затопали, пробираясь по узким лазам обратно в норы. Как духи, они незримо возвращались в пробуждающийся мир, прячась в самые темные углы. «Да и я почти превратилась в призрак», — подумала Клеопатра. Бесшумное отступление спасителей навело ее на полезную мысль. В Александрии множество укромных мест, где римлянам и в голову не придет искать беглянку.

Она поднялась с помоста, обнаженная и ликующая. Что бы это ни значило, чем бы ни обернулось в будущем, она — свободна.

Выбраться из мавзолея не составило никакого труда. Она надавила ладонью на нужный камень, и спустя миг перед ней открылся потайной ход во дворец. Как, по мнению Октавиана, она попадала в святилище? Испокон веков склепы были связаны с дворцами подземными коридорами.

Клеопатра пробралась обратно через помещения, отведенные для рабов. Она прихватила с собой серебряный ларчик с прахом Антония. Царица предварительно завернула его в тряпку, чтобы тот не жег ей пальцы. Любое прикосновение к серебру почему-то причиняло странную резкую боль. Клеопатра спряталась в подвале. Уже рассвело, а ей нельзя находиться под солнечными лучами, тем более в таком состоянии. Нужно раздобыть неброскую одежду и замотать лицо.

Клеопатра пребывала в растерянности. Что же ей делать дальше?.. В конце концов она решила не покидать укрытия. Ее город — ее огромный родной дом — наполнился опасностями. У нее не было ни слуг, ни доверенных друзей, ни гонцов. Некому теперь одеть свою госпожу, накрасить ее, убрать волосы.

Она уже умерла и для врагов, и для своего народа.

Обо всем этом она изумленно размышляла. Голая, грязная прижималась к холодной стене подвала и дрожала. Она уже не царица. И она могла делать все, что угодно. Больше никакой политики, советников и войн.

Но чего она хочет? Что станет делать, если уже мертва? В последнем утверждении она не сомневалась. Во всяком случае, египтяне лишились своей повелительницы.

У нее отобрали самое дорогое… кроме детей. Но она, мать, отыщет их. И еще у Клеопатры оставались враги. Внезапно в памяти что-то смутно забрезжило. Кажется, Октавиан стоял на коленях перед ее ложем и разглагольствовал, как будто она могла его простить. Признавался ей в совершенных грехах. Он послал Антонию лживую весть о ее самоубийстве. Заставил войска покинуть в бою ее мужа.

Ложь Октавиана стала всему виной.

И Клеопатра заставит его страдать — так же сильно, как по его милости мучилась она.

Когда она очутилась во дворце, там кипела лихорадочная деятельность. Слуги сновали по залам, тошнотворно пахло жарящимся мясом, люди возбужденно перешептывались. Постепенно суматоха улеглась. Октавиан покинул дворец незадолго до ее освобождения. По крайней мере, Клеопатра пришла к такому выводу, услышав пересуды рабов. Он взял с собой уйму солдат, телохранителей, латы, хворост, зажигательные снаряды и отправился в некрополь.[16] Похоже, решил устроить в городе небольшой «переполох».

Клеопатра тихо пробралась в просторную и почти безлюдную кухню. Наконец она отважилась обратиться с вопросом к древней старухе. Слепая карга, склонившись над тазом, очищала от кожуры вонючие корнеплоды.

— Где остальные? — спросила Клеопатра.

— Ты не из наших? — прошамкала старуха.

— Меня не было во дворце, — ответила та, стараясь придать кротости привычно царственному тону. Раньше подобных бесед ей вести не приходилось.

— Отправились поглазеть на казнь, — ответила служанка.

Клеопатре повезло. Но кого Октавиан хочет убить? Провинившегося солдата? Впрочем, такой расклад не слишком удивителен. Уничтожать своих доверенных сторонников вполне в его духе. Антоний являлся ему другом и учителем, и чем император ему отплатил?

Воевать-то больше не с кем. Александрия пала. Марк Антоний мертв, а она превратилась в неизвестно кого… И ей не терпелось взглянуть на лицо Октавиана, когда она вновь предстанет перед ним воочию. Рот Клеопатры моментально наполнился слюной. Голод. Когда она ела в последний раз? Наверное, сказывалось потрясение от того, что ее похоронили заживо. В памяти зияли черные провалы. В сознании вспыхивали какие-то алые проблески, но внятной картины не складывалось.

Отыскав на кухне нож, Клеопатра принялась кромсать волосы. Пряди полетели на пол, и она поежилась. В одной из них блеснула седина. Она гордилась своими чудесными волосами. Ее похоронили с замысловатой прической, которую соорудила Хармиана. Каждый узел имел особое значение. Теперь и это исчезло навсегда. Утрата огорчила царицу, хотя она радовалась своему теперешнему состоянию. «Ты свободна», — напомнила она себе.

Вскоре спутанная копна валялась на полу, а ее голова была замотана грязной ветошью. Она умылась грязной холодной водой и стерла с лица краску. Сейчас Клеопатра выглядела как рабыня. Ни один человек не узнает царицу Египта. Кроме того, ей следовало закутаться в какую-нибудь тряпку. День клонился к вечеру, но солнце пока не зашло за горизонт. Клеопатра не питала иллюзий относительно того, что окажется нечувствительной к лучам светила. Она завернула ларец с прахом Антония в кусок ткани и перекинула через плечо, как суму. Потом натянула балахон, кожаные сандалии и плащ из грубой ткани. Вещи она обнаружила в закутке у одного из поваров.

Накинула на голову покрывало, вышла в город и смешалась с толпой.

Ее враг должен присутствовать на казни. И она уже предвкушала его ужас.

18

Октавиан появился на помосте, где его ожидал обвиняемый. Виновата только Клеопатра. Она вынудила Октавиана пойти на такое. Все в его душе восставало, но он принял решение. Победитель Египта должен найти ее.

Он сразу понял, что царица ускользнула из мавзолея. Цепь, которой ее приковали к погребальному помосту, раскинулась серебристой россыпью. Крепления, соединявшие цепь с плитой, были выдраны с мясом.

Кто-то выгрыз древесину.

Но как она выбралась из святилища? Октавиан терялся в догадках. Он лично велел каменщикам вломиться в мавзолей через единственное потайное окно под предлогом поисков спрятанных сокровищ. Другого выхода наружу в сооружении не имелось. А ведьма испарилась.

Ничего, он вернет ее назад.

Она, конечно, наблюдает за происходящим. Несмотря на страх, Октавиана переполняло возбуждение. Его окружают стражники, но не он умрет сегодня. Рядом стоял Марк Агриппа. Несмотря на стычку в мавзолее, более надежного защитника можно было и не желать.

Он посмотрел во влажные золотистые глаза преступника. Тот был совсем юн, долговяз и одет в римскую тогу. В голове Октавиана промелькнула мысль, что он поступает неправильно.

Мальчик бросил на него умоляющий взгляд. Октавиан отвернулся и откашлялся.

— Граждане Александрии, — произнес он, обращаясь к взбудораженным зевакам. Возможно, она находилась среди них. — Император обращается к вам.

Горожане разразились приветственными криками. Он понимал, что они неискренни. Ведь здесь собрались египтяне, приветствующие своего завоевателя. Однако их вопли доставили ему удовольствие.

— Этот человек обвиняется в измене, — продолжал он. В чем?! Октавиан выдумал обвинение на ходу. — Перед вами — Цезарион, сын Клеопатры. Она также строила козни против Римской империи и своего же собственного народа.

Октавиан отправил вершников в Коптос и порт Миос Гормос, как только Клеопатра призналась ему, куда отослала сына. Посланцы нагнали наставника мальчишки, Родона, на придорожном постоялом дворе. Пока царевич мирно спал, не ведая о предательстве, они сговорились о цене. Родон согласился доставить ничего не подозревающего подопечного к Октавиану. Все случилось пять дней назад. Когда Клеопатру хоронили в мавзолее, Родон привез Цезариона в Александрию, получив за услуги кругленькую сумму египетским золотом.

Октавиан не знал, как поступить с египетским наследником. В шестнадцатилетнем подростке он видел своего приемного отца. Ему стало не по себе.

— Как умерла моя мать? — спросил мальчик Октавиана за обедом в день возвращения в Александрию. Он сидел в кресле — прямой, искренний и решительный.

— Покончила с собой, — ответил Октавиан, и тот молча кивнул.

После трапезы император захотел взглянуть, хорошо ли парнишка управляется с оружием. Цезарион продемонстрировал исключительную сноровку. Медная кожа поблескивала в солнечных лучах, фигура казалась безупречной. Цезарион оказался истинным сыном своего отца. Октавиан скривился от мысли, что ему придется убить мальчишку.

Спал он скверно. Может, забрать Цезариона в Рим и поселить у себя в доме? Ливия, его жена, разумеется, станет возражать. Но кто она такая, чтобы он прислушивался к ее попрекам? Он заключил с ней брак, когда она была на сносях от другого. Кто вообще будет винить Августа в том, что он усыновил наследника мужского пола? Ведь Ливия не способна обеспечить его собственным!.. А в жилах подростка текла кровь самого Цезаря! Пасынок Октавиана, Тиберий, не мог похвастаться столь героическим происхождением. Он усыновит Цезариона. В свое время Юлий Цезарь сделал то же самое с Октавианом. Логичное продолжение событий.

Симметрия ему понравилась. Он уже готовился объявить о принятом решении, но исчезновение тела Клеопатры из мавзолея все изменило.

Теперь ему нужна приманка для царицы. Ее сын подходил на эту роль как нельзя лучше. Император объявил, что передумал и больше не доверяет Цезариону.

Ошарашенный Агриппа воспротивился новому плану. Если уж и впрямь казнить Цезариона, то необходимо лишить его жизни втайне от египтян, настаивал он. Он опасался, что александрийцы, разгневанные смертью царевича, поднимут восстание.

Октавиан не осмелился объяснить другу, что все затеяно только ради того, чтобы устроить ловушку для мертвой царицы.

Но где она? Он обшарил толпу глазами.

Наверное, объявится в последний момент. Он подал знак солдатам, веля тем оставаться на страже. Солнце уже садилось, и надо поторопиться. Толпа, несмотря на приверженность Клеопатре, жаждала крови. И, конечно, виновата лишь она. Октавиан ненавидел ее.

Он набрал полную грудь воздуха и кивнул центуриону. Август не собирался пачкать руки. Горожане кровожадно взревели.

— Предатель! — завопили они и прихлынули ближе к помосту, возбужденно толкаясь.

Легионеры церемониально вскинули щиты. Октавиан пристально всматривался в зевак. На глаза ему попалась какая-то старуха, замотанная в тряпье. Она упорно продиралась сквозь толпу. Клеопатры не было.

Октавиан засомневался. Не слишком ли он поспешил с приговором? Сын почти ничем не напоминал свою мать. Вылитый Цезарь. Октавиан уставился на советников, лихорадочно соображая, что бы еще придумать. Как утихомирить египтян, если он отменит казнь?

Вдруг подросток резко рванулся из рук центуриона. Он лягнул воина, и тот от неожиданности выпустил пленника. Цезарион бросился бежать. Он спрыгнул с помоста с легкостью газели. Даже в подобных мрачных обстоятельствах Октавиан мог им лишь восхищаться.

Настоящий воин. Присутствующие видели его отвагу. Парнишка оказал бы честь Римской империи, став ее гражданином. Октавиан взмахнул рукой.

— Я дарую ему помилование! — выдавил он, но недовольный гул заглушил его слова.

Людское море хлынуло вперед. Жители Александрии, размахивая кулаками и громко крича, сомкнулись вокруг мальчика.

— Смерть предателю! — вопили они. Центурион Октавиана, оправившись от потрясения, с яростным ревом спрыгнул на землю.

19

Клеопатру со всех сторон толкали, давили и сплющивали. В нос бил запах человеческой плоти. Она глубоко дышала и невольно сжималась от прикосновений чужих тел. Напряглись мышцы, скрытые под грубым одеянием. Клеопатра еще не рассмотрела императора и его предполагаемую жертву, кем бы та ни была. Царица без устали протискивалась к помосту и вытягивала шею, чтобы ничего не упустить из вида.

Ее терзал голод. Не давали покоя провалы в памяти. Вероятно, в последний раз она ела несколько недель назад — перед тем, как погиб Антоний. Точно. Вечером накануне смерти ее возлюбленного они вместе ужинали.

Однако твердая уверенность отсутствовала. В памяти всплывали образы, похожие на воспоминания: бледная кожа, струящаяся кровь.

Последние лучи заходящего солнца отразились от щитов солдат и попали ей на лицо. Ветошь оказалась недостаточной защитой. На Клеопатру накатила слабость. Кожа под старыми тряпками засверкала, глаза заслезились. Нужно укрыться от светила, но идти-то ей некуда. И Клеопатра протиснулась в самую гущу горожан.

Странно. Неподалеку от помоста промелькнул знакомый человек. Не может быть! Родон, наставник ее сына, давно уехал в Миос Гормос вместе с Цезарионом. Она обозналась.

«Пить», — требовал жаждущий голос.

Октавиан находился рядом. Клеопатра уже почуяла его запах, вернее, странное отсутствие такового. Ее сознание воспринимало врага как нечто серое и безликое.

Рот царицы наполнился слюной.

«Я голодна».

На помосте показался бритоголовый центурион в свежевыбеленной тоге. Ткань держали в моче, затем полоскали в воде, чтобы она сошла за чистую. Клеопатра сморщила нос. Зловонный римский дух обжигал ноздри даже с такого расстояния. Остальным было все равно. Смертные ничего не чувствовали. Центурион спрыгнул вниз и кинулся за жертвой. Толпа на миг расступилась, и Клеопатра увидела своего сына.

Цезарион.

Ее стройный мальчик с бронзовой кожей. И он обезумел от страха. Земля ушла у Клеопатры из-под ног, но она стала еще усиленнее проталкиваться к нему.

Зачем он вернулся в Александрию? Он должен находиться в безопасности, Родон увез его из города. Как отыскали Цезариона? Кто выдал его? И внезапно она оцепенела от прозрения.

Это была она.

«Я — человек семейный», — заявил Октавиан. Она поверила ему, надеясь спасти остальных детей, выторговать у врага их жизни.

Она навела римлян на своего ребенка.

— Смерть предателю! — вопили зеваки, дубася друг друга в попытке ухватить Цезариона за одежду. У некоторых в руках блеснули ножи. В воздухе запахло кровью.

И тут же словно прорвалась плотина: все воспоминания разом обрушились на Клеопатру. Служанка, выгибающаяся назад в отчаянной попытке освободиться. Бледное лицо второй, распластавшейся на полу царской опочивальни. Клеопатра ахнула, содрогаясь под тяжестью груза, но не могла позволить себе медлить.

Она яростно ринулась к своему ребенку.

— Цезарион! — вырвалось у нее, но голос потонул в общем гвалте. Последние лучи заходящего солнца пробились сквозь просвет между зданиями. Свет, снова отразившийся от вскинутых щитов легионеров, ослепил Клеопатру и сделал жар почти невыносимым. Она потеряла равновесие и полетела на землю, оглушенная и ослабевшая. Одежда растрепалась, съехавшее покрывало обнажило лицо, и кожа покраснела от ожогов.

Чьи-то пальцы сорвали ее покрывало. Тяжелые ноги топтали распростертую женщину. Хрустнули, крошась, кости и опять обрели целостность. Треснула под подошвой скула. Переломанные руки быстро срослись.

Горькое осознание всего буквально раздавило Клеопатру. Они, египтяне, ненавидели царскую семью за равнодушие и отстраненность, за вызывающее поведение и греческие корни. Она не отстояла Александрию перед Римом. Только по ее вине они ополчились против ее ребенка. Они требовали жертву.

Она завопила что-то нечленораздельное, силясь подняться.

Цезарион вскинул руки и закричал, взывая к толпе.

— Услышьте меня! — кричал он. — Я — ваш царь! Сын рода Птолемеев! Я буду вами править! Защищу вас от римлян! Они поработят страну! Я освобожу вас!

Он повторил свой призыв на латыни, затем на египетском, но рев александрийцев заглушили конец его речи. Он произнес именно те слова, которые не следовало говорить.

— Я — ваш царь! — воскликнул мальчик. Наконец Клеопатра смогла подняться на колени. Солнце продолжало жарить, на веках вспухали и лопались волдыри. Но сын был уже совсем близко, еще чуть-чуть — и она дотянется до сына.

В ту секунду, когда ее пальцы коснулись Цезариона, за его спиной вырос центурион. Великан обхватил своими ручищами горло подростка.

— Смерть предателю! — взвыли все. Клеопатра вцепилась в тунику центуриона, пытаясь спасти сына. Это не должно произойти. Нет. Только не у нее на глазах.

Кто-то пнул ее в лицо, отшвырнув обратно на землю. Ее первенец исчез, поглощенный морем алчущих крови людей. Царицу оттащили в противоположную сторону.

Она не смогла его уберечь.

Мельком увидела Клеопатра белесые глаза, бесцветные волосы, лавровый венец: император удалялся с помоста. Он не желал наблюдать за гибелью Цезариона.

Она услышала, как хрустнули кости в могучих лапищах центуриона. До нее долетел последний вздох ее сына перед тем, как римлянин сломал мальчику шею.

От стона, который вырвался у нее, содрогнулась вся площадь. В вышине закружились охваченные паникой вороны. Теперь никто не остановит Клеопатру.

20

Он умер тихо и с достоинством, как и подобает царям. Октавиан не выдержал и отвернулся. Чтобы разделаться с отцом Цезариона, понадобилось двадцать три предательских удара кинжалом. Цезарион обладал большим мужеством, чем сам Октавиан. А в довершение всего его вырвало.

Затем раздался этот звук, нечеловеческий звериный вой. Совершенно непонятно, откуда он. Толпа забурлила, и небо почернело от галдящих птиц, закружившихся над площадью.

Октавиан ощутил себя слабым и уязвимым.

Толпа расступилась перед императором и хлынула к телу мальчишки. Центурион поймал вожака александрийцев и уложил его ничком в грязь. На льняной тоге Октавиана алела кровь, ее брызги казались очень яркими.

Царица так и не появилась. Где она скрывается? Какое воинство собирает против Августа? Октавиан приставил специального раба, который пробовал всю его пищу. Вдруг она захочет отравить его? Впрочем, это была ненадежная защита. Она может находиться в любом месте. Даже в римской армии под мужской личиной. Октавиан приказал выстроить войско и устроить проверку. Агриппа, единственный из военачальников, кому он полностью доверял, срывал с солдат туники. Боевые шрамы и застарелые рубцы выставлялись на всеобщее обозрение.

Но Клеопатру не нашли. Внутренний голос нашептывал императору казнить всех, кто сопровождал его в Александрийском походе. Несомненно, в его окружении прятались ее пособники. Она способна околдовать кого угодно.

Вероятно, они уже плетут заговор против него. Он помнил ее красоту, нашедшую отражение в юном Цезарионе. Теперь первенец мертв, мать жива… а Октавиан потерял сон и аппетит. Стоило ему очутиться в опочивальне, как на него накатывал парализующий ужас. Сев за стол, он впадал в панику и не мог проглотить ничего, кроме сухой хлебной корки.

Из головы не выходила чудовищная история про парфянскую царицу, пригласившую однажды на обед своего недруга. Владычица с аппетитом поглощала различные яства, и он решил, что опасность ему не угрожает.

Он просчитался.

Женщина покрыла одну сторону ножа сильнейшим ядом, а другую оставила чистой. Когда она разрезала мясо, отравленная часть досталась врагу. Она же спокойно взяла себе вторую половину.

Царица, с которой имел дело Октавиан, ничуть не уступала той в изобретательности и коварстве. Он не будет никому доверять, пока не окажется под надежной защитой родного Рима. Впрочем, он отдавал себе отчет, что и тогда расслабляться ему нельзя. Как же он допустил, чтобы она скрылась? Клеопатра находилась в его власти, покоренная и убитая. Но осталась жива.

Именно он позволил ей скитаться по миру. Каждый ее вздох приближал Октавиана к смерти.

Он разослал повсюду патрули. Приказал им перевернуть каждый булыжник в мостовой, заглянуть в каждый закоулок. Люди Агриппы обыскивали кухни, тщательно прочесывали дворцовые покои… Клеопатры и след простыл.

— Кого мы разыскиваем? — в сотый раз спросил Агриппа.

— Труп царицы, — ответил Октавиан.

О том, что труп был живой, он умолчал.

Император распорядился выставить заставы на дорогах и на Ниле. Объявил, что тело царицы могла тайком вывезти из Александрии путешествующая в одиночку женщина. Однако в глубине души он понимал, что Клеопатра с легкостью обойдет такие препоны. Зачем чудовищу передвигаться по суше или воде, если она умеет летать подобно священному соколу или, скажем, стервятнику?

— Приведите детей, — произнес он.

Их держали под стражей во дворце. Внезапно его осенило. Возможно, им известно о местонахождении матери?

Он откинулся на спинку золотого трона фараонов, кляня неудобство своего положения. Появление близнецов лишило Августа присутствия духа.

Мальчик, как и полагалось, смотрел в пол, зато девочка склонила голову набок и уставилась на римлянина. Миниатюрная копия Клеопатры с копной черных волос… однако в ее устах не имелось ни капли материнской чувственности. Плотно сжатые в минутном приступе дерзости губы напоминали рот Марка Антония. На подбородке у нее была ямочка, как и у погибшего отца. Глаза — бездонные темные колодцы — она тоже унаследовала от него. На удочку ясного взора Антония попалось немало римских жен.

— Где твоя мать? — спросил Октавиан девчонку без предисловий, отбросив хитроумную линию допроса, которую продумал заранее. От ее взгляда ему стало очень неуютно.

Девочка произнесла что-то на незнакомом наречии. Ничего не значащий поток гортанных звуков… Затем самоуверенно посмотрела на императора.

— Переводчика сюда, — крикнул он. Что за чушь? Неужели никто до сих пор не в курсе проблемы? Кроме того, есть вероятность, что девчонка просто умственно отсталая.

Она подступила к нему на шаг, и Октавиан невольно поежился. Похоже, она его изучала.

— Не нужно никого звать. Наша мать мертва, — заявила Клеопатра Селена на латыни неожиданно низким и скрипучим голосом. — Странно слышать от тебя такой вопрос. Ведь нам сообщили, что ты похоронил ее.

Что за болван посвятил детей в обстоятельства кончины их матери? Октавиан же распорядился, чтобы те оставались в неведении. Не хватало ему очередных обвинений…

— Где мой брат? — неожиданно осведомился мальчик. Сестра жестом велела ему молчать.

— Птолемей спит в нашей комнате, — напомнила она и вновь обратилась к императору.

— Разве ты не говоришь по-египетски?

— Разумеется, нет, — отозвался тот. — Я — римлянин.

— Как и наш отец, но он знает язык нашего народа. А вот ты…

— Я хотел бы поехать в Рим, — с горящими глазами перебил ее Александр Гелиос. — Хочу стать солдатом.

— Я возьму тебя с собой, — пообещал Октавиан. — В обмен на сведения.

— Нет, — отрезала Клеопатра Селена. — Мы будем ждать нашего отца здесь. Он в отъезде, и нам не надо покидать дворец без его ведома. Он станет оплакивать смерть матери, а мы утешим его.

Какая удача! Она ничего не подозревает.

— Если ты скажешь мне, где ваша мать, — сделал он новую попытку, — я оставлю отца в живых.

Девчонка неприязненно улыбнулась.

— Ты ко всему прочему еще и лжец, — произнесла она, на этот раз по-гречески.

Октавиан царственно выпрямился.

— Не смей мне дерзить, — процедил он.

Она фыркнула и продолжала на греческом:

— Мой брат не любит учиться и не говорит ни на каких языках, кроме латыни. Он не догадывается, что отец умер. Я слышала, как перешептывались рабы, когда все спали. Я не останусь в Египте. Нас тут убьют.

Октавиан опешил. Десятилетняя девчонка держалась как взрослая женщина и к тому же собиралась торговаться.

— Спроси, где Цезарион, — заныл ее брат, и Селена ущипнула близнеца.

— Он мертв, — сдался Октавиан. — Его казнили за измену Риму.

Александр Гелиос потерял дар речи. Девочка не изменилась в лице, хотя Октавиан заметил, что она вздрогнула.

— Ложь! Он — сын Юлия Цезаря! Мама говорит, он — достойный мужчина, как и его отец! — воскликнул Александр.

— Нет, — отрезал Октавиан. — Он был мальчиком.

— Почему тогда ты убил его? — спросил ребенок.

В его широко раскрытых глазах застыло изумление.

— Он погиб в бою. И больше об этом ни слова. Война есть война.

По щекам Александра потекли слезы. Октавиан почувствовал отвращение к самому себе.

— Но мы-то живы, — сообщила Клеопатра Селена. — Я отправлюсь в Рим и буду в процессии следовать за ее телом. Ты же такое планировал? Выставить напоказ нашу мать вместе со змеями, которые убили ее? Я присягну тебе на верность. Мои родители любили только друг друга. Мать собиралась жить с отцом вечно, а про меня и братьев она не думала. О нас вообще забыли.

Губы девочки задрожали. Наконец-то она выказала первый признак слабости. И она была лишь немногим старше его родной дочери, Юлии. Совсем еще ребенок.

— Интересно… Она советовалась с магами? Или с ведьмами? — выпалил Октавиан.

— Мне неизвестно о ее местонахождении, но, возможно, я скажу кое-что другое, — ответила девчонка, в упор глядя на императора. — Наша мать ничего не сделала для нас. Она не обеспечила нашу безопасность. Она предоставила это мне. Я поведаю тебе все, если ты защитишь нас.

Внимание Октавиана привлекло мимолетное движение, от которого всколыхнулся тяжелый гобелен. Сердце едва не выскочило из груди. Он сорвался с трона и с мечом наперевес бросился к стене, уверенный, что обнаружит Клеопатру. Клинок пропорол плотную ткань и затупился о камень. За гобеленом не оказалось никого, кроме крысы, юркнувшей в щель.

Октавиан с трудом удержался от крика. Египет походил на стену, полную трещин. Конечно, Клеопатра может скрываться в любой из них. Не исключено, что она уже на пути в столицу империи. В воображении возникла жуткая картина. Он прибывает на родину, увенчанный лаврами победителя, и находит ее в собственной постели… а на полу лежат злодейски умерщвленные жена и дочь.

— Я обещаю оказать вам поддержку, — выдавил он. Почему он чувствует себя обязанным наглой девчонке? Что происходит? Какие враги у нее могут быть? Опасность угрожает только ему, Августу.

— Тогда я поцелую твою руку, — объявила она, и в следующий миг он почувствовал прикосновение ее губ к кончикам пальцев. — Решено. Мы будем римлянами. Тебе нужно отыскать нашего наставника, Николая Дамасского. Он знает, кого она вызывала.

У Октавиана мурашки забегали по спине. Магия. Он подозревал нечто подобное.

— Ты спросил, не советовалась ли она с колдунами, — продолжала Клеопатра Селена. — Она совещалась с учеными и использовала заклинание, связанное с какой-то богиней. Вообще-то все должно было храниться в тайне, но помогал-то ей Николай. Наверное, лишь через него ты сможешь до нее добраться.

— Она никуда не делась, — выдавил Октавиан. — Клеопатра мертва и похоронена.

— Чего же ты тогда боишься? — спокойно поинтересовалась девочка.

21

Клеопатру раздирали ярость и горе, вина и отчаяние, но сильнее всего был гнев. В груди, там, где раньше билось сердце, клокотало гнездо шершней.

Римляне отобрали у нее двух самых дорогих ей людей. Она вспоминала, как пела еще не рожденному Цезариону колыбельные. Как он сосал ее грудь. Клеопатра скорчилась, не в силах совладать с разрушительными видениями мести.

«Ты — моя», — прошелестел голос в голове, еле слышно. Теперь он был неотличим от ее собственного.

— Я твоя, — произнесла она вслух.

Она сотрет Рим с лица земли. Улицы империи превратятся в кровавые реки. Куда бы Октавиан ни пошел, его взгляд будет наталкиваться на горы трупов. Она уничтожит его жену, сестру, военачальников и друзей. Станут ли римские граждане приветствовать своего отважного повелителя, убийцу детей? Она зальет кровью храм Весты. Боги склонятся перед ней. Все властители примутся молить ее о пощаде, но Клеопатра никого не пощадит. Они заплатят ей за гибель Антония и Цезариона.

Во время казни царица ощущала Сохмет, ее надменную улыбку и рокочущее дыхание, но так и не смогла ее увидеть. Когда она упала на землю, то догадалась: богиня находилась не в толпе. Она была внутри Клеопатры.

Сохмет оказалась разгневанной и ослепительной в своем желании. А царица стала одержимой.

Теперь голод терзал ее неотступно. Если на мостовой осталась лужа крови, она вылакала бы ее досуха. Когда на небе появились звезды, она исцелилась от урона, нанесенного ей солнцем, и сил прибавилось. По спинному хребту пробежал огонь. Пламя лизало ее, словно львица языком. Сопротивление обратилось в прах.

«Накорми меня», — приказывал голос. Клеопатра не будет ему отказывать. Отныне она не допустит забвения. Теперь ее глаза открыты.

Само тело подсказывало ей, что в каждом доме спят люди. Царица легко сможет проникнуть к ним. На улицах валялись пьяные — легкая добыча. Она в нерешительности помотала головой.

Она еще не представляла, в кого превратилась. Солнечный свет поверг ее ниц, подавил волю. И ей очень повезло, что в таком состоянии ее не обнаружили римляне и не вернули в заточение.

Клеопатре необходимо исследовать свою новую сущность. Она должна научиться контролировать ее. Нельзя покориться ей полностью, всецело отдаться ярости и жажде.

Она будто произнесла заклинание тысячу лет назад, находясь в окружении металлических плошек, курений, свитков… Культ Сохмет, сказал Николай. В Фивах есть храм богини. Там живут жрицы. Возможно, ей надо именно туда.

Клеопатра не собиралась оставлять врагов в покое. Пусть утратят бдительность и думают, что им ничто не грозит.

Прежде она тоже так считала.

Негромкий звук за спиной заставил ее стремительно обернуться. Она ожидала увидеть в темноте приближающихся солдат. Это оказалась лишь тощая собака с выступающими ребрами. Она вынюхивала что-то, опустив голову. При виде Клеопатры псина тоненько заскулила. Нет уж, царица не будет убивать животное!..

В Александрии полно римлян. Она чуяла их запах, слышала чужой говор, ощущала их присутствие. Они повсюду.

А еще город заполонили предатели. Один из них раньше клялся защищать ее сына. Вот кому она отомстит.

Клеопатра двинулась по мостовой, вымощенной булыжниками. В вышине кувыркаются летучие мыши. Перекликались ночные птицы. Вскоре она стояла перед воротами Мусейона. Одним скачком перемахнув через ограду, Клеопатра очутилась во дворе.

Еще пара шагов — и она застыла у открытого окна. В один миг она познала всю жизнь Родона, наставника Цезариона. Дух библиотек и языков, выученных и забытых. Запах денег, обещаний, честолюбия.

В комнате горел фонарь. Родон собирал пожитки, готовясь отправиться в Рим. Клеопатра немного постояла в темноте, наблюдая. Одеяние у Родона стало богаче, чем прежде. Под льняной тканью переливались драгоценные камни. На щеках играл румянец, выдающий хорошее здоровье. Он нажился на гибели ее мальчика.

Когда он небрежной походкой вышел во двор с перекинутой через плечо сумой, она действовала молниеносно.

Час спустя Клеопатра проскользнула в придорожную таверну к востоку от Александрии. Внутри было шумно. Пьяные мужчины гомонили и отпускали соленые шуточки.

— Фелюка?[17] — подала голос Клеопатра, выпростав из-под плаща руку. Она была укутана покрывалом, но в пальцах ярко блестел золотой. Несомненно, это вызовет интерес. Деньги она позаимствовала у жертвы. На одной стороне монеты было выбито ее имя и лик. На другой — Антония. Как они смеялись, когда впервые их рассмотрели! По мнению Клеопатры, он являлся куда большим красавцем, чем можно было предположить при взгляде на монету. Он придерживался того же мнения относительно профиля своей жены, хотя в изображении угадывалась внутренняя сила.

Клеопатра сжала золотой в кулаке. Отчеканенное лицо Марка Антония впилось в ее плоть. В лучшие времена она путешествовала с возлюбленным на роскошной барке с серебряными веслами, под балдахином из пурпурного шелка. А теперь довольствуется утлой фелюкой с пьяным капитаном.

При виде денег глаза мужчины алчно блеснули.

— Ты отвезешь меня в Фивы, — заявила она. — Прямо сейчас. По прибытии получишь еще.

Он переглянулся со своими товарищами. Ну, конечно, он возьмет женщину на борт. Только повезет незнакомку отнюдь не в Фивы. До города ведь несколько дней плавания. Они проплывут вдоль средиземноморского побережья на восток, к одному из рукавов Нила. Фелюка просто немного спустится вниз по течению. Затем он полюбуется на добычу. Долго ли она будет ломаться, прежде чем раздвинет ноги?..

Сходные мысли были у каждого завсегдатая таверны. Клеопатра слышала их перекликающееся эхо.

В сопровождении капитана и единственного матроса она двинулась по пристани к небольшой деревянной посудине и взошла на борт.

Фелюка отошла от берега. Лунный свет успокоил обожженную кожу Клеопатры, исцелил остатки ран, нанесенных солнцем. Она запрокинула голову и подставила лицо под прохладное сияние звезд. Из-за снастей показалась кошка и с мурлыканьем приблизилась к царице. Клеопатра погладила золотистую кошачью голову и заглянула в прозрачные желтые глаза. Та негромко мяукнула и запрыгнула к ней на руки.

Клеопатра устроилась поудобнее, хотя и не могла позволить себе крепко уснуть. В прошлый раз она задремала, а очнулась на погребальном помосте!.. Когда рассветет, она закутается в плащ и переберется в трюм. Дерево защитит ее от яркого света, а если команда замыслит дурное, она их опередит. Но плеск волн убаюкал ее, и она провалилась в темноту, не следя ни за временем, ни за передвижением. Ей пригрезился загробный мир. Антоний в облике сокола взмывал в небеса. Перед ней расстилался Прекрасный Запад.

— Все корабли подлежат досмотру по приказу императора!

Крики разбудили Клеопатру. Во сне она плакала. Она вжалась в борт фелюки, охваченная паникой. Ее ищут. Поперек Нила натянули цепь, чтобы ни одно судно не могло проскользнуть незамеченным.

На берегу несли караул десятки вооруженных солдат. По большей части закаленных в боях, но молодых и возбудимых. Римляне. Клеопатра затаилась.

— Есть пассажиры?

Капитан отвечал утвердительно.

— Женщина, путешествует одна.

— Пусть покажется, — потребовал легионер.

Остальные грубо захохотали.

— Наверняка у нее кое-что имеется, — крикнул кто-то. — Надо повиноваться приказу великого императора!

— Госпожа? — позвал матрос, отодвигая занавеску, которую Клеопатра заранее задернула.

За ней никого не оказалось.

Легионеры обыскали суденышко, но обнаружили лишь ворох одежды, дерюжный плащ да небольшой серебряный ларец с серой пылью.

Затаившись под водой, царица Египта ждала, когда они уйдут. Поток играл ее волосами, ладонь, лежащая на днище фелюки, скользила по гладким доскам. Скоро она вернется обратно на корабль, к праху Антония. Не хотелось оставлять его, однако выбора не было. Солдаты подошли к ее укрытию, и ей пришлось нырнуть.

Вокруг сновали юркие рыбы, хватали разную мелюзгу. Клеопатра чувствовала их — всех до единого. Шевелились плавники, безмолвно раскрывались и вновь захлопывались жабры. Крокодилы прошуршали по песчаному берегу и погружались в реку, кишащую живностью. Желтое око загорелось у нее за спиной, бедро задел чешуйчатый бок рептилии.

Привыкшая к чистейшей дождевой влаге из водохранилищ под Александрией, она нырнула в мутный Нил от безысходности. Однако сейчас нежилась там с удовольствием. Ей открылась неведомая прежде жизнь. Она наблюдала за мелкими и крупными тварями, видела, как колышутся водоросли и перекатывается темный песок. Обоняла запахи далеких стран. Спустя некоторое время Клеопатра попыталась высунуться из воды, но под тяжестью поступи легионеров суденышко покачнулось. Борт ударил ее по голове. Она камнем пошла ко дну. Легкие разрывались от боли, но внезапно ее тело начало изменяться.

Глаза увеличились, ноздри сомкнулись. Хребет удлинился, горло растянулось. В считаные секунды она приняла форму Нила. Теперь она была узкой, длинной, лишенной членов и податливой. Кости прилегали одна к другой, как безупречно пригнанное ожерелье. Она уподобилась искусной цепи, все звенья которой послушно двигались в едином ритме.

Царица проскользнула мимо ног легионера. Тот вошел в воду и взялся за канат, удерживающий фелюку.

Она на мгновение вынырнула, стегнула хвостом и насладилась зрелищем всеобщей паники. Солдаты схватились за мечи, стараясь предугадать, где она может показаться в следующий раз.

— Змей! — завопили они. — Быстро на берег!

22

Два часа спустя капитан фелюки и его матрос склонились над столом в каюте. Оба пересчитывали монеты, доставшиеся от пропавшей пассажирки. Наверняка она сиганула с корабля в реку и угодила в пасть к крокодилу. Дурища. Лучше бы оставалась в трюме. Появление чудовища сильно напугало римлян, и они пропустили суденышко. Фелюка успела миновать Даманхур.[18] Как бы капитан ни собирался поступить с пассажиркой, нынешнее их положение не так уж плохо. Все лучше, чем утонуть в Ниле. Кто знает, от кого она скрывалась? Конечно, солдаты искали не ее. Им нужен был труп, а подобного груза на борту не имелось.

— Мертвое тело или любое необычное существо женского пола, — буркнул предводитель легионеров.

Ничего определенного они даже не сказали.

Фелюка лениво скользила по течению. Капитан решил сделать остановку в Навкратисе[19] и посетить тамошние публичные дома. Стоит спустить золотые с выбитым на них профилем Клеопатры на женщин. Вдруг новый император объявит, что они обесценились, и потребует начеканить монет с его собственным изображением? Теплый ветерок подгонял судно, высоко в ночном небе сияла луна.

— Я слышал, та рыжая шлюха вернулась, — сообщил капитан.

— Кто знает, — осторожно произнес матрос. — После прошлого раза я был у лекаря и пил зелье из мотыльков и ладана. Половину заработка потратил.

Товарищ расхохотался.

— Всегда найдется другая, если не десяток. И получше.

Тот согласно кивнул, вскинул глаза, но выражение лица у него изменилось. Капитан с любопытством покосился на матроса. Пожалуй, бедняга немало натерпелся, если испытывает ужас перед дурной болезнью.

— Смотри, — прошептал тот, указывая поверх капитанского плеча.

Он лениво обернулся и вскочил на ноги.

Пропавшая пассажирка держалась за борт фелюки, обнаженная по пояс.

— Госпожа, — начал капитан. Откуда она взялась? Женщина подтянулась на руках. Нижняя часть тела до сих пор оставалась в воде. Может, ранена? — Мы не собирались вас бросать.

Что-то в ней завораживало. У нее горели глаза. Даже короткие черные волосы сверкали. Тяжелые груди нависали над палубой, на гладкой коже поблескивали капельки воды. Она улыбнулась.

Капитан опасливо улыбнулся в ответ. Он не сомневался, что она злилась. Надо бы сейчас сбросить ее обратно в Нил и оставить умирать. То, что она появилась здесь снова, не поддавалось разумному объяснению. Не плыла же она со скоростью их судна…

Пассажирка пошевелилась, подтягиваясь, чтобы удобнее было перебраться через борт. Капитан залюбовался розетками ее сосков, точеной талией, аккуратным пупком. Видеть обнаженную женщину за пределами борделя оказалось непривычно. Он скользнул взглядом ниже и замер.

Пассажирка вильнула бедрами, и капитан отскочил назад. К горлу подступила тошнота. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука.

Женщина была наполовину змеей.

— Я наняла вас, — заявила она со зловещим спокойствием, — а вы меня бросили.

Матрос продемонстрировал поразительное присутствие духа. Он сжал в руках рукоять топора, которым рубили канаты. Потом занес его над головой и швырнул в женщину.

Едва только лезвие коснулось ее кожи, как огромный хвост взметнулся над водой и тугими кольцами обвился вокруг него. Существо грациозно перетекло на фелюку, таща из пучины прямо-таки бесконечное чешуйчатое тело.

Перепуганный капитан подвинул горку монет на другой конец стола, но она не обратила на это внимания. Мужчина упал на колени, моля о пощаде. Ему явилась древняя богиня. Он разгневал ее и теперь умрет. Она была чудовищем с женским лицом. Чешуйки улавливали темноту и превращали ее в свет.

Свившись кольцами, она взирала на капитана без всякого снисхождения. Изгибы тела занимали почти всю палубу. Хвост ледяной плетью оплел лодыжки мужчины.

Неужели никто не придет на помощь? Поблизости не было ни одной деревни. Лишь крокодилы со львами да летучие мыши со змеями услышат его отчаянный вопль.

В голове мелькнула странная мысль. Даже стиснутый удушающими кольцами, он все равно чувствует себя как в объятиях женщины — сильной и желанной. Она приблизила к капитану свое прекрасное лицо. Он сразу забыл об остальном.

— Но ты должен помнить, — прошептала она со сладкой тоской в голосе. Прядь волос обмоталась вокруг его кулака. Они были мягче шелка. Он попытался высвободиться, но обессилел.

Последнее, что он увидел перед тем, как клыки вонзились ему в горло, был ее пристальный взгляд.

23

Клеопатра выбралась из Нила неподалеку от Фив и блаженно растянулась на берегу. Фелюку она покинула несколько часов назад, но восторг от преображения еще не улегся. Путь она проделала под водой, скользя по илистому дну. Она впитывала истории всех живых существ, с которыми соприкасалась. Ей открывалось прошлое каждой капли дождя, ставшей в конце концов частицей Нила. Она могла рассказать о любой крошечной песчинке, которая раньше была частицей панциря какого-то животного. Она чувствовала крокодилов, рыб, черепах и зверей, приходивших на водопой.

Какой же урон она нанесет врагам благодаря своему новому дару! Она может передвигаться под землей, понимать язык животных, улавливать их нужды и чаяния. Она способна вынырнуть из Тибра и застать римлян врасплох.

Теперь она обрела безграничные возможности.

Когда Клеопатра была змеей, ее сознание изменилось. То, что волновало ее в человеческом обличье, казалось мелким и незначительным. Но на берегу она вновь стала женщиной. И осознала, что оставила на фелюке не только деньги и одежду. Она не взяла с собой прах Антония.

Если бы он покоился в мавзолее, ему бы ничто не грозило… Клеопатра поняла это слишком поздно. Царица простонала, представив себе, каково ему без нее. Да, муж мертв, но, когда она держала ларец в руках, ей было спокойнее. «Но он ведь на египетской земле», — подумала она. Значит, его душа пока здесь. Серебряный ларчик утонет, никто никогда не найдет его. Любимому ничего не угрожает. Она попыталась совладать со страхом.

Царица поднялась и зашагала по направлению к храму, призрачному строению на горизонте. По мере приближения она видела, что вокруг ограды буйно разросся кустарник, а стены местами обрушились. Древние египетские храмы большей частью были заброшены. И снова виновата лишь она. Двадцать лет она пренебрегала исконными верованиями в пользу греческого и римского пантеонов.

Изваянная из блестящего черного гранита статуя ибисоголового Тота стерегла вход. Клеопатра на мгновение остановилась. Тот — бог мудрости и воскрешения. Он открыл Исиде магические слова, благодаря которым она вернула погибшего мужа, Осириса, убитого собственным братом, Сетом. Она собрала воедино части его тела, разбросанные по всему миру. Почему Клеопатра не вызвала Тота?

Она пустила в ход единственное заклинание, которым располагала. Кроме того, Осирис так и не воскрес. Исида потеряла его вновь, в точности как и Клеопатра. Обе дважды не смогли отвоевать возлюбленных у смерти. Осирис стал владыкой Дуата, а Исида принялась оплакивать его на земле.

Новая Исида — Клеопатра медленно двинулась к храму. Восторг преображения она уже позабыла.

Она прошла сквозь одни из семи дверей без засовов. Некогда отделанные кедром и медью, теперь они были лишены украшений. Внутрь мог беспрепятственно проникнуть любой. Клеопатра принялась проверять помещения. Пусто и тихо. Жрица — рехет[20] этого храма — исчезла. Или пряталась. А ведь только ради нее Клеопатра проделала такое путешествие.

Наконец она переступила порог святилища Сохмет и замерла. Сердце заколотилось. В зале ощущалась могучая сила. Недавно здесь приносили жертвы. Ноздри Клеопатры затрепетали. Она чуяла кровь. Кто-то небольшой. Кролик или птица.

У противоположной стены возвышалась исполинская статуя богини — черное изваяние в виде знакомой львицы с телом женщины. Голову венчал солнечный диск с уреем — изображением царственной змеи. Сквозь отверстие в каменной стене лился лунный свет, озаряя фигуру Сохмет.

Царица не знала, что делать дальше. Безжалостные черты богини слегка поблескивали, и Клеопатра невольно задрожала. Слишком отчетливым было напоминание о страшном обряде, который она исполнила в мавзолее. Тогда она вырвала у убийцы мужа его сердце и потеряла собственное. В ушах прозвучало обещание отдать Сохмет все, что угодно. «Все мое — твое».

Несомненно, она поступила правильно. Она обладает властью, о которой и мечтать не смела. Теперь она отомстит за Антония и Цезариона, сокрушит врагов.

Отчего же ей так страшно?

В храме стояла гробовая тишина. Не слышалось и пения птиц. Она заглянула в пустые глаза Сохмет. В памяти воскресли горящие глаза ожившей богини. Острые белые зубы, когти…

Неужели она хочет превратиться в такое создание?

А какая теперь разница. Выбора-то нет. Клеопатра уже изменилась.

Внезапно по ее телу побежали мурашки.

— Не надо меня бояться, — послышался за спиной женский голос. — Я — последняя жрица храма.

Обернувшись, она прижалась к статуе, и в ее плечи впились каменные пальцы.

— Я тебя не боюсь, — произнесла она звонко и властно. Но она лгала.

Перед Клеопатрой стояла седая женщина. Сжатые губы выдавали настороженность. Она накинула царице на плечи светлую мантию с алой каймой.

— Здесь ты дома и можешь ничего не опасаться, — продолжала жрица доброжелательно, но что-то в ее голосе выдавало не только радушие. Клеопатра посмотрела в непроницаемые глаза собеседницы. Ее мысли тоже оставались загадкой. — Следуй за мной.

Жрица вывела ее из святилища. В другом храме ее ждали бы мягкие ковры и вино. Тут — темнота и голый мраморный пол, холодящий подошвы. Какой-то мелкий зверек, не то грызун, не то ящерица, прошмыгнул рядом и был таков. Клеопатра проводила его жадным взглядом. Язык казался шершавым, точно терка.

— Я ждала тебя, — произнесла жрица. — Я почувствовала, когда ты соединилась с ней. Земля задрожала, животные обратились в бегство. Тогда я это поняла. Чего ты ищешь?

— Знаний, — выдавила та, с трудом преодолевая голод, который завладел ею полностью.

— Каких же? Вы слились воедино, — заявила жрица. — Теперь у вас — одна душа на двоих. Впрочем, я уверена, что ты и сама догадалась.

— Но расскажи мне все, что известно о ней, — велела Клеопатра. — Откуда она взялась. Чего хочет. Я появилась в храме просто в знак почтения.

— Отнюдь. Ты жаждешь разделаться с обидчиками. Ты уже поняла, кем является Алая Госпожа, или я в тебе ошибаюсь, — отвечала рехет.

— Прошу тебя, — настаивала Клеопатра, и жрица уступила. Медленно и размеренно начала она повествование, будто давно выучила его наизусть.

— Сохмет родилась из божественного ока Ра, посланная озарить воды Хаоса и найти потерянное. Первым ее заданием было отыскать двух непокорных детей Ра, Шу и Тефнут, которые покинули отца. Слезы, пролитые Ра, воссоединившись с ними, создали человечество. Однако Сохмет не дождалась от Ра благодарности. Вместо этого он сотворил для богини новое око и поместил его в корону в виде кобры, изрыгающей пламя. Люди, появившиеся из слез Ра, плодились и размножались, ели и пели. Боги процветали, наполняя твердь своими жертвами и магией, обрядами и песнопениями своих последователей. Сохмет осталась с огненной короной Ра — единственная защитница и верное дитя божественного отца.

Когда Ра постарел и ослаб, люди утратили страх перед ним. Он послал Сохмет в пустыню в облике львицы — уничтожить отступников. В тот день она сотворила боль и смерть, которых раньше в мире не существовало. Она убивала все, что видела, пила кровь без разбора. Ра сжалился над неразумными детьми и передумал. Он обманул Сохмет, смешав воды Нила с гранатовым соком, в который подмешал сонное зелье. Сохмет приняла напиток за кровь. Когда она пошатнулась и упала на колени, а потом в реку Египта, Ра забросил ее на небеса. Там она и оставалась, пока ты вновь не вернула ее на землю.

— Я — последняя из жриц, — продолжала рехет, не глядя на Клеопатру. — Мы славили Ра и умиротворяли жертвами Вершительницу Кровопролития. Многие столетия мы уберегали человечество от ярости Сохмет. Теперь ряды верующих оскудели. Здесь появились римские божества. Ты ведь осведомлена об этом, не правда ли? Разве ты не была когда-то царицей?

Рехет взяла ее руку и коснулась ладони Клеопатры. Та вздрогнула.

— Да, — подтвердила рехет, проводя пальцами по коже Клеопатры, и тон ее с каждой секундой становился все более враждебным. — Но сейчас ты не владычица. А разве не ты приглашала захватчиков разделить с тобой ложе? Кто позвал в Египет римлян и приносил жертвы на чужих алтарях? Кто провозгласил себя небожительницей? Но теперь ты мертва. Во всяком случае, так говорят.

Жрица отпустила Клеопатру. Затем налила прозрачную жидкость из изящного флакончика в алебастровый кубок и сделала глоток.

— Ты мертва? — поинтересовалась она.

— Нет! — рявкнула та, борясь с желанием ударить эту каргу, которая, очевидно, лишилась рассудка.

— Уверена? — спросила жрица.

У Клеопатры голова шла кругом. В чем дело? Теперь ее обвиняют в том, что она предала Египет?

Что рехет знает о власти? О бремени, которое приходится нести тем, кто наделен ею? Она — жрица забытой религии. И должна благодарить Клеопатру, а не судить.

— Чего желает Сохмет? — продолжала между тем женщина непринужденно. — Она хочет, чтобы наступил конец. Разве ты не чувствуешь? Ей нет места в лодке Ра, нет приюта в Дуате. Собственная семья изгнала ее. Она живет, терзаемая вечным голодом, в вечном поиске добычи. Ты принесла ей жертву. Ты дала ей достаточно и возродила ее к жизни. Она жаждет выпить океан крови в уплату за то, как несправедливо с ней обошлись. И чтобы получить это, она воспользуется тобой. Забудь о мире. Ты — спутница Сохмет.

Клеопатра ощутила бесконечное одиночество.

— Но так не навсегда. Я лишь отомщу Риму, — пробормотала она.

— А затем? — спросила жрица.

— Потом я умру, — ответила Клеопатра. — И воссоединюсь с моим мужем в Дуате.

Рехет рассмеялась. Смех показался Клеопатре печальным и древним, как и сам храм.

— Нет, — заявила она. — Ты стала ее рабыней, а Сохмет — бессмертна.

— Есть же какой-нибудь обряд, заклинание разъединения, — возразила Клеопатра.

— Ты не можешь потребовать у нее вернуть хоть что-то обратно, — объяснила она. — Ты отдала ей собственную душу по доброй воле. С каждой твоей жертвой она обретает все большее могущество. Ты для нее — редкостная удача. Царица Египта. Теперь она исполнит свое предназначение. Вместе вы будете воевать. Убивать. Вода в реках покраснеет от крови, и вы обе будете упиваться ею. Ты станешь служить ей.

— Нет, — к собственному удивлению, произнесла Клеопатра. Голос у нее дрожал. — Я не буду рабыней.

— Тогда тебя будет терзать голод. Сможешь ли ты продержаться? — Рехет оценивающе заглянула Клеопатре в глаза. — Тебе уже доводилось развязывать войны. Это — твоя природа. Так что Сохмет сделала мудрый выбор. Вдвоем вы ввергнете мир в первозданный хаос. Ты нашла свою судьбу.

— Неужели нет даже яда? — в отчаянии вымолвила Клеопатра.

Должен существовать хоть какой-то способ, который разделит их. Она расправится с императором, но не может жить так вечно. Терзаемая голодом. Одержимая.

Одинокая и порабощенная.

— Тебе не страшна ни одна отрава, — промурлыкала жрица, искривив губы в подобии улыбки. — В отличие от меня.

Жрица кивнула на кубок, который успела осушить, и, закрыв глаза, привалилась спиной к колонне. Теперь перед Клеопатрой сидела старуха. Сила, наполнявшая ее, заставляла рехет выглядеть моложе. Сейчас кожа стала морщинистой.

— Я и мои сестры тысячи лет приносили в храме жертвы, чтобы богиня оставалась умиротворенной и спокойной, — прошептала рехет. — Из-за тебя наши труды пошли прахом. Сохмет вырвалась на волю и творит, что пожелает. Ты пойдешь вместе с ней рука об руку, душа в душу. Ты принадлежишь ей.

Клеопатра наклонилась к рехет, чтобы расслышать последние слова жрицы.

— Я не желаю быть свидетельницей нового мира, который вы создадите.

24

Корабль-призрак прибило к берегу неподалеку от Даманхура. Лишь спустя два дня на него обратили внимание легионеры. Деревенские жители отказывались даже приближаться к фелюке. В ту ночь, когда появилось судно, с берега доносились странные звуки, крики и возня. Ребятишки заметили в воде нечто большое и темное.

— Наверное, капитан упал за борт и угодил прямо к крокодилам, — предположил Октавиан.

Получается, что ему придется править (пусть даже издалека) страной, полной предрассудков. От одной такой мысли Октавиану стало противно. По его мнению, у египтян напрочь отсутствовала логика.

Гонец, который побеседовал с местными жителями, не согласился.

— Они считают, в Ниле плавало иное существо, — возразил он.

Однако один из легионов Октавиана тоже столкнулся с чем-то подобным. На них вроде бы собиралась напасть гигантская водяная змея. Когда ему доложили обо всем, император заинтересовался. Тем не менее происшествие не имело отношения к исчезнувшей Клеопатре. Речь-то шла не о женщине.

А вот о царице и Николае Дамасском все еще не было ни слуху ни духу. И постепенно Октавиан стал находить здесь пугающие аналогии.

Разве он не видел тогда в глазах Клеопатры беснующуюся змею? Он сразу вспомнил ее — исполинская, а из разверстой пасти капал яд. В его видении чудище появилось на хорошо знакомой арене. Увы, последнее он понял лишь недавно.

Большой Цирк в Риме.

Октавиан выругался. Почему он не поехал на место событий? Поручать дело кому-либо другому просто глупо. Они вообще ничего не соображают. Он приказал подготовить барку и до отказа набить ее вооруженными солдатами. Так он будет в безопасности. Чтобы пробраться на борт незамеченным, нужно, по меньшей мере, уметь ходить по воде. К тому же барка, реквизированная из личного флота царицы, была поистине роскошной. Она сверкала, как будто ее создали из чистого золота. Серебряные весла переливались, а пурпурный балдахин призывно манил императора.

Едва он ступил на борт злосчастной фелюки, в нос ударило тяжелое густое зловоние. Император прикрыл лицо тканью, но сладковатый запах разложения проникал всюду. Солнце пекло голову, но ясный погожий день не улучшил настроения Августа.

Порыв горячего ветра качнул суденышко. Октавиан на миг потерял равновесие. Оперевшись на стол, он ухватился рукой за первый попавшийся предмет… который зашипел и издал пронзительный вопль.

Император отскочил к противоположному борту, подавив тошноту. Это оказалась обычная кошка.

Правда, она объедала труп.

— Команда не покинула фелюку, — объявил он Агриппе, тщательно избегая смотреть на тело. Он не желал видеть то, во что кошка превратила лицо мертвеца. — Нужно установить причину, от чего они погибли.

Кошка уставилась на него круглыми желтыми глазами и облизнулась. Октавиан всегда терпеть не мог кошек, но тронуть эту побоялся. Египтяне поклонялись мерзким пожирателям падали как богам.

Что за чушь лезет в голову? Простая корабельная кошка. Октавиан наподдал ей, как он надеялся, незаметно. И вообще, он теперь — полноправный правитель этой страны. Август может изгнать отсюда всех кошек, если захочет.

Зверюга взлетела на мачту и принялась внимательно наблюдать. Октавиану почудилось, что она в курсе самых сокровенных тайн императора. Потом животное прижало уши и презрительно зашипело, продемонстрировав острые зубы.

Октавиана бросило в холодный пот. Он утер лоб платком с пурпурной вышивкой, прихваченным с барки.

Очередной мертвец, бледный и странно сморщенный, лежал на палубе неподалеку от первого. Им лакомиться кошка, очевидно, побрезговала. Октавиан присел, стараясь дышать полуоткрытым ртом. Они с Агриппой должны подавать пример своим соратникам. Тех, судя по всему, охватил суеверный страх.

Он протянул руку — на сей раз в перчатке — и потрогал тело. Твердое и неподатливое, как он и предполагал. Голова моряка была повернута в сторону, кожа выглядела жутковато.

— Змеиный укус, — провозгласил Октавиан.

— А этого раздавили, — прокомментировал Агриппа.

Он надавил на труп, и собравшиеся с омерзением скривились. Тело расползлось, точно мешок, наполненный мелкими камешками. Такое впечатление, что внутри бедолаги не осталось ни единой целой косточки.

Наверное, очень крупная змея проползла на борт, укусила первую жертву и раздавила вторую. Октавиан сглотнул застрявший в горле ком. Многовато совпадений…

Он пригнулся и рассмотрел непонятную отметину на руке трупа.

— Вскройте, — приказал Октавиан.

Агриппа вытащил кинжал и вспорол покойнику живот. Внутренности были слишком бледные. Император участвовал во многих сражениях, часто присутствовал на погребальных обрядах. И тут его осенило. Из человека выпустили всю кровь.

— О боги! — пробормотал Агриппа.

На следующий день после казни Цезариона в Мусейоне нашли мертвого наставника, Родона. Он явно стал жертвой ограбления. Обычное дело в портовом городе, но вестник пребывал в панике. Он заявил, что погибший выглядел каким-то сморщенным. Октавиана начал бить озноб. Он тогда не связал происшествие с царицей.

Внезапно легионер Агриппы закричал, подзывая их взглянуть на женскую одежду, которую обнаружил на палубе. Грубый плащ и льняной балахон. Император уловил отголосок ее запаха. Слабый аромат, исходящий от ткани.

Он в ловушке. Октавиан принялся лихорадочно озираться по сторонам. Откуда она появится? Из реки или с неба?

Еще один легионер указал на кучку золотых на столе. На монетах был выбит профиль Клеопатры. Октавиан почувствовал пульс в висках. Но его внимание привлекла новая находка.

Серебряный ларчик, украшенный изображениями Исиды и Диониса.

В прошлый раз император видел его в мавзолее Клеопатры. Тот стоял на погребальном помосте, к которому Октавиан приказал приковать царицу.

Он подавил стон. Клеопатра была здесь и скрылась. Теперь он может только гадать, кто будет следующим в ее списке.

Он взял ларчик с прахом Антония. Она не стала бы тащить его в такую даль, чтобы бросить на фелюке. Вероятно, случайно забыла. Рано или поздно Клеопатра спохватится, и тогда…

Октавиан бережно замотал ларчик в плащ. Теперь он — обладатель самого ценного сокровища. Он владеет тем, что полезнее любого оружия или заложника. Ведь, если верить Селене, Клеопатру занимал лишь муж.

Возможно, прах Антония — единственное, что ей нужно из всего, чем располагает Октавиан.

Его собственная жизнь располагалась на волоске, в этом он отдавал себе отчет. То, что уцелел, исключительная удача. Нельзя больше оставаться в Египте. Август прибудет на родину. Он должен подготовиться, чтобы противостоять ей.

Вдруг у него позорным образом свело живот.

— Мы возвращаемся в Александрию! — объявил он. — А затем в Рим, без промедления. И не надейтесь на мир. Марк Агриппа, ты со своими людьми отправишься на поиски чего-то особенного.

— Поясни.

— Колдовство, — прошептал император, думая об Александре Великом. Как бы поступил его кумир на месте Октавиана? — Магия, способная защитить Рим. Нам необходима помощь. Ты отыщешь самых могущественных чародеев, какие только есть на земле.

— А как я их узнаю? — осведомился Агриппа.

Он считал, что товарищ шутит, а не настроен серьезно.

— Ищи тех, кого боятся в селениях, — заявил Октавиан. — Их волшебные огни озаряют леса. Они пляшут с демонами и вызывают тени.

Ему вспомнились предания о Медее, Цирцее и Калипсо, об иных прославленных заклинателях. В Риме были ведьмы, но они занимались примитивной магией.

Он мечтал о более значительных чародеях. Должны же они обнаружиться в империи и за ее пределами! От исхода битвы зависело будущее его государства.

Картины, которые он увидел в глазах Клеопатры, станут явью. Он загонит их обратно во тьму.

— Всем на колени! — приказал он. — Будем молиться о силе. Пусть боги ниспошлют благодать на Рим.

25

Наклонившись, Клеопатра коснулась плеча рехет. Старая женщина умерла, как и все живое: птицы и звери, рыбы и насекомые. Даже растения. Только она, Клеопатра, никогда не обратится в прах.

Она прикована к Сохмет.

Если она хочет воссоединиться с Антонием в Дуате, ей придется убить богиню. Но как же много она пока не понимает! И ее вновь терзал голод. Алая пелена застилала глаза. Кровь вскипела от ярости и негодования. Она доберется до императора, настигнет его где угодно… хоть на краю света.

Она продала свою душу. Антоний и Цезарион погибли. Подобные жертвы не должны пропасть просто так.

Римляне станут взывать к Алой Госпоже. Жалкие отбросы, закованные в доспехи. Клеопатра чуяла их запах даже на немыслимом расстоянии. Последователи императора, который лишил жизни невинных. Погубил ее мужа и сына. Но у нее еще остались дети. Она — мать. Октавиан не сможет прятать их вечно. И царица отомстит.

Она съест сердце человека, который вынудил ее отказаться от своего собственного.

Она поспешно отвернулась от храма и вгляделась в тьму над пустыней. Рассвет будет не скоро. В вышине белела луна. Селена, подумала Клеопатра. Имя ее дочери и ночного светила. Александр Гелиос. Птолемей Филадельф. Они еще совсем маленькие.

Тишина закончилась со смертью жрицы. Кричали птицы, ветер пел над песками. Львица подошла к реке и начала лакать воду. Клеопатра видела кровь на обагренной морде. Хищница охотилась. Наверное, на газель. Львица подняла голову и уставилась в сторону храма. Глаза ее горели желтым огнем.

Значит, она потеряла и собственную волю? Нет уж. Она, Клеопатра, царица царей. Она сильнее тех, кого богине удавалось заполучить в прошлом.

«Цезарион. Антоний», — повторила она мысленно.

В конце концов она отыщет способ освободиться от богини. Она отправится в столицу империи и возродится заново. Ощутит чудо своего человеческого сердца, которое сейчас заменили зубы и лезвия-когти.

А сейчас она пустит их в ход.

Клеопатра сбросила мантию и постояла, нагая, под небом, усеянным мириадами звезд. Женщины, которой она была прежде, больше не существовало. Теперь ее место заняло иное создание.

Она упала на колени и уперлась ладонями в землю. Вытянула пальцы, упиваясь великолепием и изяществом своего будущего облика. Спина выгнулась, ноги подобрались. Рыжий пух на хребте превратился в жесткую львиную гриву.

Она хлестнула хвостом по бокам и устремилась вперед — через пустыню, к морю.