Зверь

Пролог

Погруженное в бездну мрака сознание смутно отреагировало на чей-то мужской голос:

— А я ведь, доктор, уже слышал о подобного рода ранах, но видеть их до сих пор не приходилось.

Мелькнула мысль: значит, впившаяся в него на той улочке пуля только ранила, и он жив. Все еще жив! Но взметнувшееся было ликование исчезло как туман, и снова — штопором в глубокий сон. Когда вынырнул из него вторично, говорила уже женщина:

— Это Таннехилл… Артур Таннехилл из Альмиранте, что в Калифорнии.

— Точно?

— Еще бы! Я же секретарша его дяди. И узнала бы племянника где угодно.

Впервые подумалось: у него есть имя, место рождения. Внезапно он ощутил, что его обхватили и приподняли.

— Отлично, — прошептал кто-то. — Выталкивайте его в окно.

Стало болтать из стороны в сторону. Хохотнули, а женщина проронила:

— Если космолет не придет вовремя, я…

Затем возникло неясное впечатление, что его куда-то мчало с глухим ворчанием. Но тут же внимание целиком переключилось на мужчину.

— Разумеется, на похоронах будет полно народу. Крайне важно, чтобы он выглядел, как настоящий покойник…

Все его существо бурно противилось самой идее, что ему отведена роль заштатной пешки в каком-то диком кошмаре. Но тело словно парализовало, и он не смог даже шелохнуться, услышав — это было чуть позже, хотя и неясно когда именно, — торжественные и величавые звуки погребальной музыки. Особенно жуткое чувство возникло в момент завинчивания крышки над ним. А также когда раздался тупой звук стукнувшегося о дно могилы гроба. Разум изнемогал от навалившейся — со всех сторон тьмы, но он отчаянно сопротивлялся ей, одновременно понимая, что находится в непробудном сне.

Он все еще лежал в гробу, когда в лицо пахнула свежая струя воздуха. Таннехилл пошевелил рукой. Сверху и сбоку — обито сатином. Но все приятнее холодило ноздри. Его сковал ужас. Послышался шум. Явно копали. Кто-то вскрывал могилу. Наконец мужской голос произнес:

— Превосходно… Быстро вытаскивайте гроб. Космолет уже здесь.

И опять он сорвался в беспамятство. А очнулся уже на больничной койке.

1

До Рождества оставалось три дня, и Стивенс засиделся в тот вечер на работе допоздна, разгребая текучку в надежде встретить праздники с легкой душой.

Позднее пришлось признать, что это обстоятельство оказалось одним из самых решающих в его дальнейшей судьбе.

Незадолго до полуночи, когда он уже расставлял по своим местам понадобившиеся ему книги по юриспруденции, раздался телефонный звонок. Машинально взяв трубку, он произнес:

— Эллисон Стивенс слушает.

— Это из телеграфной службы Вестерн Юнион, — отозвался женский голос. — На ваше имя, мистер, поступила телеграмма. От Уолтера Пили из Лос-Анджелеса.

Пили был таким же адвокатом, как и он, но занимал более высокое положение, являясь управляющим всем состоянием семейства Таннехиллов. Именно он назначил Стивенса на его нынешнее место, поручив вести такого же рода дела, но в локальном масштабе — в городе Альмиранте. “Что стряслось?” — подумалось ему.

— Зачитайте, пожалуйста, текст.

Девушка на том конце провода четко, с расстановкой изложила содержание:

Положив трубку, Стивенс задвинул ящик письменного стола и бросил взгляд в панорамное окно. Снаружи мерцало всего несколько огоньков. Правда, основная часть города в это окно кабинета не была видна. Ни единого проблеска в вязкой черноте небес, ничто не указывало на то, что в каких-то сотнях ярдов раскинулся могучий океан.

Молодого администратора смутила эта телеграмма. У него сложилось впечатление, что и сам Пили был озабочен и растерян. В любом случае его советы были на руку. Если наследник имущества Таннехиллов окажется человеком с причудами, придется держать ухо востро. Стивенс вовсе не собирался терять своего места. “Позвоню-ка ему завтра, — решил он, — скажу только, что я полностью в его распоряжении. Если не придусь ему по душе, то задержусь в этом городишке ненадолго…”

Он покинул кабинет, заперев его на ключ. Но едва успел сделать несколько шагов по коридору, как услышал пронзительный женский крик, буквально вопль, раздавшийся где-то в чреве огромного здания.

Остановившись, он прислушался. Но если днем все вокруг кипело и бурлило, то в этот поздний час, наоборот, было пустынно и безмолвно. “В качестве управляющего, — подумал он, — я обязан выяснить, что тут происходит…”

Он решительно, крупно и быстро вышагивая, подошел к лифту и нажал на кнопку вызова. Несколько секунд спустя его радостно приветствовал Дженкинс, ночной лифтер.

— Хелло, мистер Стивенс, поздненько вы что-то сегодня. Я…

Адвокат прервал его:

— Билл, кто там торчит еще наверху?

— Кто?.. Как… В триста двадцать втором засели эти индейцы. Поклонники уж не знаю какого там культа… Они… А что, собственно говоря, случилось?

Стивенс нехотя пояснил. Он уже сожалел о своей слишком импульсивной реакции. Индейцы — члены какой-то там экстравагантной секты. Припомнилось, что, согласно журналам занятости здания, 322 офис занимала мексиканская фирма.

— В сущности, — продолжал Дженкинс, — это не совсем индейцы. Кроме двоих, у всех остальных довольно белая кожа. Но Мэдж, уборщица, как-то рассказывала мне, что у них там все забито каменными статуэтками еще доколумбовых времен.

У Стивенса сразу же всплыло в памяти где-то прочитанное упоминание о том, что состояние Таннехиллов частично складывалось из доходов от торговли предметами искусства, относившимися как раз к этой давней эпохе. Тотчас же вся ситуация предстала в неприглядном свете: арендаторы 322, должно быть, являлись довольно убогими людьми с дурными нравами.

Это объясняло тот странный вопль, который он только что слышал. Во всех городах побережья расплодились самые разнообразные секты, исповедовавшие множество культов, и их члены во время религиозных церемоний истошно завывали, жалобно стонали, противно хрюкали, визжали и рычали.

— Думаю, — начал Стивенс, — что лучше будет…

Но закончить мысль ему не удалось. Раздался второй крик, на сей раз несколько приглушенный, но, несомненно, исторгнутый невыносимой болью. Дженкинс побледнел.

— Я быстро смотаюсь за полицией, — выдохнул он.

Лифт стремительно ухнул вниз. Снова Стивенс остался в одиночестве. Но теперь он знал, куда направить стопы.

Администратор пошел к 322 офису. Делал он это с чувством внутреннего отвращения, как человек, который предпочитал бы не вмешиваться в дело, грозящее замутить приятную обыденность его жизни.

На двери висела табличка: “Мексиканская импортная компания”. Сквозь матовое стекло входной двери просачивался слабый свет. Внутри мелькали силуэты людей. Их число вынуждало проявлять осторожность. Стивенс прислушался и уловил отдельные обрывки фраз: “Не может быть и речи о какой-то сепаратной акции… Вы либо с нами, либо против нас… Как во внутренней, так и во внешней власти группа действует единым фронтом…” В офисе одобрительно загудели, заглушив конец сказанного. Затем последовало резкое: “Решайтесь!”

Отозвался донельзя измученный женский голос: “Нам необходимо остаться, даже если разразится атомная война, и вам придется меня убить, прежде чем…”

Что-то хлестко щелкнуло, и женщина застонала. Мужчина выругался, но Стивенсу не удалось разобрать, что он пробормотал вслед за этим. Молодой адвокат постучал кулаком в дверь. От группы отделилась тень и приблизилась. В замочной скважине повернулся ключ. На пороге стоял низкорослый мужчина с желтоватым лицом и огромным носом. Он смерил Стивенса взглядом:

— Вы опоздали.

Но, тут же поняв, что ошибся, заметно встревожился и попытался захлопнуть дверь. Стивенс, успев просунуть в образовавшуюся щель ногу, резко толкнул. Высокий, крепкого телосложения, он без труда пересилил противника.

Войдя в комнату, адвокат возвестил:

— Я управляющий этим зданием. Что здесь происходит?

Вопрос был лишен смысла. Ибо он все понял с первого взгляда. Перед ним в разных позах застыли девять мужчин и четыре женщины. Одна из них — великолепная, потрясающе красивая блондинка — была обнажена по пояс. Она сидела верхом на стуле, ее запястья и лодыжки были привязаны к нему тонкой бечевкой. На загорелой спине явственно проступали кровавые рубцы от ударов. У ног валялся кнут.

Боковым зрением Стивенс уловил, что длинноносый вытаскивает из кармана какой-то предмет сигарообразной формы. Адвокат даже не счел нужным выяснять, что это такое. Просто шагнул и ребром ладони врезал коротышке по руке. Оружие, если это было оно, взметнулось в воздух, сверкнув словно кусочек хрусталя. При падении раздался мелодичный звон, и оно закатилось под письменный стол.

Мужчина грубо выматерился и молниеносно выхватил нож. Но пустить его в ход не успел, остановленный сухим окриком одного из присутствовавших:

— Не дурите, Тесла! — Затем человек, позволивший себе вмешаться, развернулся к остальным: — Развяжите ее. Пусть одевается…

Стивенс, скорее заинтригованный, чем обеспокоенный, отступил на шаг, заявив:

— Из комнаты не выходить. Полиция прибудет с минуты на минуту.

Тот, кто только что столь авторитетно распоряжался, задумчиво уставился на него:

— Значит, это вы — управляющий зданием… Эллисон Стивенс… Бывший капитан ВМС… Получил пост администратора два года назад… Высшее юридическое образование… Все выглядит весьма невинно… Но меня интересует одна деталь: почему вы оказались здесь в столь неурочный час?

После этой реплики он отвернулся от Стивенса, как если бы и не надеялся получить ответ. Остальные, похоже, также перестали обращать на него внимание. Они развязали пленницу и о чем-то тихо переговаривались в углу близ каменной статуэтки. Тесла, единственный из присутствовавших, чье имя было названо, возился на коленях под письменным столом в поисках продолговатой формы предмета. Потом кто-то бросил:

— Уходим.

Стивенс и не подумал их удерживать. Он слышал, как уже в коридоре один из мужчин предложил спуститься по служебной лестнице. Через минуту в помещении остались только адвокат и молодая блондинка. Та, с белым как мел лицом, никак не могла управиться с лифом. Пошатываясь, она кое-как добрела до сброшенного у письменного стола на пол мехового манто.

— Осторожнее, не упадите, — участливо обратился к ней Стивенс.

— Не лезьте в чужие дела! — отрубила она.

Блондинка, натянув шубку, двинулась к выходу. Но, услышав шум поднимавшегося лифта, остановилась, подавив усмешку.

— Наверное, полагалось бы вас поблагодарить, — хмуро выдавила она, хотя в зеленых глазах не мелькнуло ни малейшей искорки признательности.

Тем временем в коридоре уже отчетливо слышались шаги, и через несколько мгновений на пороге появился полицейский в сопровождении Дженкинса.

— Все обошлось благополучно для вас, мистер Стивенс? — озабоченно спросил лифтер.

Полицейский тоже потребовал объяснений.

— Возможно, это сделает сия дама? — уклонился Стивенс.

Но очаровательная блондинка лишь отрицательно покачала головой.

— Не понимаю, с какой это стати вызвали полицию Кто-то, должно быть, ошибся.

Стивенс, удивленный, нахмурил брови.

— Ничего себе, ошибся! — негодующе воскликнул он.

Она вскинула на него зеленые, как бездонные озера, глаза, светившиеся невинностью младенца.

— Знать не знаю, о чем это вы могли подумать… Просто у нас тут проходила небольшая церемония. А этот человек, — добавила она, обращаясь уже к полицейскому, — постучал в дверь…

— Церемония?.. — удивленно протянул блюститель порядка, оглядывая украшавшие комнату статуэтки. — Ага, кажется, мне все ясно…

Стивенс желал теперь только одного: поскорее покончить с этим делом. Тем не менее он счел своим долгом заявить, что отчетливо слышал, как кого-то стегали хлыстом.

— Так ли это, мисс? — сурово спросил полицейский.

— Произошла ошибка. То была всего-навсего обрядовая сцена. — Блондинка недоуменно пожала плечами. — А мистер Стивенс вполне мог принять это за что-то иное.

Стало ясно, что это — тупик. Посему полицейский, закругляясь, на всякий случай спросил, не желает ли управляющий подать жалобу. Но какой в том был смысл, если жертва упорно отказывалась признавать себя потерпевшей?

— Могу ли я удалиться? — поинтересовалась женщина.

И, не дожидаясь ответа, вышла. Только дробно процокали по коридору шпильки ее каблучков.

Не стал задерживаться и страж порядка. Оставшись один, Стивенс окинул взглядом комнату, раздумывая, что же, в сущности, могло здесь произойти. Память услужливо подсказала услышанные отдельные фразы, но для него они были лишены всякого смысла. Каменные глаза статуэток — несомненно, изображавших древние божества, — казалось, пристально следили за ним. Давила сгустившаяся тишина. Внезапно отчетливо вспомнился тот момент, когда коротышка открыл дверь: он явно поджидал кого-то. Более того, визитер должен был походить на него ростом и общим обликом, поскольку длинноносый на какое-то мгновение даже принял Стивенса за него. Это обеспокоило адвоката, и он поспешил выглянуть в коридор — никого.

Он вернулся в офис, чтобы выключить освещение. Его палец уже коснулся кнопки, когда в глаза бросилась сумочка блондинки, сиротливо лежавшая на том месте, где ранее находилось манто. Он подобрал и открыл ее. Обнаружил то, что искал, — удостоверение личности на имя Мистры Лэнетт.

Озираясь в последний раз, Стивенс не переставал ломать голову над непостижимой загадкой: по каким таким внутри- и внешнеполитическим причинам приверженцы диковинной секты дошли до того, что принялись нещадно хлестать одного из своих членов по поводу возможной атомной бойни?

Отнеся найденную дамскую сумочку к себе в кабинет, он вызвал лифт.

— Вы, наверное, помчитесь сейчас к Таннехиллу? — полюбопытствовал Дженкинс.

“Так, лифтер, значит, уже пронюхал о возвращении наследника”.

— С чего бы это?

— Так вы не в курсе?

— В курсе чего?

— Убийства.

Стивенс вздрогнул, подумав, что речь идет о молодом Артуре Таннехилле. Но словоохотливого Дженкинса уже прорвало:

— В одном из этих заброшенных и наполовину заполненных всякой дрянью колодцев, что позади дома, обнаружили труп охранника-негра.

У Стивенса на какой-то миг отлегло от сердца, но тут же требовательно напомнили о себе рекомендации Пили. Было уже за полночь — не самый подходящий момент идти представляться Таннехиллу.

Выйдя из Палмз-билдинг, он прошагал до соседней площади, откуда частенько любовался Большим Домом. Расположенный на вершине холма, тот смутным пятном выделялся на антрацитовом фоне неба. Ни один лучик света не тревожил спеленавшую его темноту. Убедившись, что там нет ни души, Стивенс сел в машину и возвратился домой.

Прежде чем пройти к себе, он постучался к экономке, чтобы распорядиться подать ему завтрак пораньше. Потом вспомнил, что отпустил ее навестить семью. Стивенс зашел в ванную. Он чистил на ночь зубы, когда беглой морзянкой трижды звякнул входной звонок. Выходя в прихожую, он увидел, как в замке проворачивается ключ. Дверь распахнулась, и пулей влетела Мистра Лэнетт. Она с трудом переводила дыхание. С треском захлопнув за собой створки, она поспешно задвинула щеколду.

— Ждать не могла, — еле выговорила блондинка. — Они преследуют меня буквально по пятам. Погасите свет. Скорее заприте все входы и выходы, позвоните в полицию.

Очевидно, она сочла, что Стивенс расторопностью не отличается, поэтому сама устремилась в кухню, выходившую наружу, и с грохотом заблокировала ее. Потом проверила, насколько прочны запоры со стороны патио, внутреннего дворика.

Через минуту свет везде был выключен и они снова очутились вдвоем в холле. Мистра уже набирала в темноте номер телефона. Затем в сердцах швырнула трубку.

— Не отвечают… Телефон не работает. Наверняка перерезали провод…

Воцарилась пауза. Прервала ее Мистра, шепотом обратившись к Стивенсу:

— Вы не могли бы оказать первую медицинскую помощь? Мне полоснули термическим лучом по боку… Так больно…

2

В кромешной темноте Эллисон Стивенс на ощупь двинулся по направлению к незнакомке. Он недоумевал, что это за штука — “термический луч”.

— Вы где? — растерянно спросил он.

— Здесь, на полу.

Он склонился над неожиданной посетительницей. Все это здорово смахивало на какой-то кошмар. Где-то за стенами дома притаились люди, которые, возможно, вот-вот начнут штурмовать двери. В нем вдруг вскипела ярость. До этого момента он относил это дело к категории тех, в которые предпочтительней не вмешиваться, теперь же его распирало желание перейти к активным действиям. Он бросился к свою комнату и достал из ящика стола “намбу” — весьма эффективный пистолет японского производства. Сунув его в карман, Стивенс вернулся к Мистре Лэнетт.

— Куда вас ранили? — осведомился он.

— В бок, — чуть слышно обронила она.

— Тогда лучше отнести вас в комнату экономки. С той стороны дом нависает над оврагом. Они не смогут добраться до окна без лестницы. Можно будет зажечь свет.

Ответа он не услышал. Наклонившись, Стивенс просунул руки под плечи и ноги блондинки и приподнял ее.

— Держитесь крепче за мою шею, — потребовал он.

Она оказалась не такой уж и тяжелой, как он предполагал. Положив Мистру на кровать, адвокат щелкнул выключателем. При вспыхнувшем свете четко обозначилась тонкая струйка крови, тянувшаяся от двери. Лицо женщины было мертвенно-бледным. Из-под норкового манто выглядывал серый дамский костюм и белая блузка. Он решил, что раздевать ее не стоит. Для этого ей пришлось бы приподняться. Он расстегнул блузку и пошел за ножом, намереваясь разрезать нижнее белье, набухшее от крови. Ранение “сбоку” оказалось на уровне бедра.

Странным оно было. Пуля — и это было очевидно — прошла неглубоко под кожей, но выглядела рана так, будто кто-то прижег это место каленым железом. Судя по всему, Мистра Лэнетт не должна была потерять много крови.

Он тщательно обработал рану. Она слегка приподняла голову, взглянула на нее и с нескрываемым отвращением произнесла:

— В сущности, они промазали. Но страху на меня нагнали основательно.

— Сейчас сделаю повязку, — успокоил он.

Работал он споро, все время прислушиваясь, нет ли подозрительных шумов. Снаружи не доносилось ни звука. Закончив, он спросил:

— Почему они затаились и ничего не предпринимают? Что все это значит?

Она не ответила. Утонув головой в подушке, Мистра в упор рассматривала его, похоже, внимательно изучая.

— Теперь я ваша должница.

Но в данную минуту Стивенса абсолютно не интересовал вопрос о долгах.

— Что, на ваш взгляд, они теперь предпримут? — гнул он свою линию.

На этот раз она, судя по ее виду, задумалась.

— Все зависит, — слабо улыбнулась Мистра, — от того, кто входит в число преследователей, кроме Каунхи. А то, что он среди них, у меня не вызывает сомнений: только он способен возбудиться до такой степени, чтобы решиться выстрелить. Но как только речь заходит о его собственной шкуре, он становится необыкновенно осторожным. В то же время если среди них оказался и Теслакоданал, то, будьте спокойны, они ни за что не откажутся от задуманного. Все они боятся Теслу, одного из самых мерзких гаденышей, которых когда-либо видел свет.

Она усмехнулась, одновременно иронически и мягко.

— Ну как, удовлетворены моим ответом?

Однако Стивенс практически не прислушивался к тому, что она говорила. Его разум был настроен скорее на оценку грозящей им опасности и на поиск путей ее нейтрализации, чем на слова, которыми та описывалась. Он подумал, что если число нападавших более двух — трех, то они непременно попытаются проникнуть в дом.

— Сейчас вернусь, — на ходу бросил он.

Стивенс выскочил в прихожую и попытался рассмотреть что-нибудь снаружи через стеклянную дверь. Небо затянуто облаками, настороженная тишина ночи. Ничего подозрительного. Адвокат еще раз обошел весь дом, проверил, хорошо ли заперты двери, надежно ли задвинуты засовы. Все было в порядке и не вызывало особой тревоги. Частично успокоившись, он вернулся в комнату экономки.

Молодая женщина открыла глаза, несколько натянуто улыбнулась, но не промолвила ни слова.

Остаток ночи он провел, сидя в кресле. Он не раз ловил себя на том, что клевал носом, но забылся сном только тогда, когда заалел восток.

Проснулся Стивенс, когда уже вовсю светило солнце. Взглянул на часы: тринадцать ноль пять. Тяжело вздохнув, он прокрался в свою комнату. Проходя мимо комнаты экономки, отметил, что дверь закрыта. Постучал и, не получив ответа, открыл. Ни души. Слегка раздосадованный, он постоял немного на пороге. Стивенс терялся в догадках относительно смысла ночных приключений. Как-то раз в Сан-Франциско у него была шальная связь со столь же красивой девушкой, как и Мистра Лэнетт. Но это случилось давно. И сегодня он ценил в женщине несколько большее, чем внешнюю привлекательность. Теперь он с трудом представлял себе, что может влюбиться в совершенно незнакомую ему женщину.

Ясно, что вчера он просто пожалел ее. Было видно, что в тот момент она совершенно потеряла голову. За ней гнались, и она сама решилась просить убежища у неизвестного ей человека. В то же время не вызывало сомнений, что мужества ей было не занимать. Даже тогда, когда противники истязали ее плеткой и каких-либо надежд вырваться из их цепких лап не было, Мистра не сдавалась.

Стивенс вышел на улицу. Сияло солнышко, совсем рядом бухал океан. Бунгало, где он жил, принадлежало Таннехиллу. Дачный домик стоял в стороне от тянувшейся вдоль берега дороги, а от ближайших соседей его отделяла цепь пологих холмов. Бассейн с подогреваемой водой, гараж на три машины, четыре спальни, причем каждая с отдельной ванной. И все это обходилось ему в шестьдесят долларов в месяц. Хотя он пошел на этот шаг по совету Пили, все же столь большие расходы на жилье вызывали у него вначале некоторые угрызения совести. Но затем бунгало стало восприниматься как вполне естественная, составная часть того приятного образа жизни, который он начал вести с тех пор, как заделался администратором части имущества семьи Таннехиллов.

Он прошел до дороги и обнаружил следы шин машины, которая, разворачиваясь, слегка зацепила песок на склоне холма. Судя по протекторам, речь шла о крупногабаритном автомобиле класса “кадиллак” или “линкольн”.

Стивенс вернулся к дому и осмотрел телефонные провода. Он сразу же нашел то место, где их перерезали, и наказал себе непременно сообщить в компанию об этом акте вандализма. “Как бы не забыть о звонке Таннехиллу”, — одновременно подумал он. Но с этим пока еще можно было обождать. Стивенс разделся под верандой, на которую выходила гостиная, решив понырять в бассейне. Вода оказалась довольно холодной, и он, энергично работая всем телом, стремительно проплыл до лестницы. Он уже начал подниматься по ней, когда, нечаянно взглянув вниз, увидел в глубине бассейна человеческое лицо с устремленными, как ему показалось, на него глазами. Его прошибла дрожь при мысли, что перед ним труп. Он нырнул в зеленоватую воду и наткнулся на… маску.

Она оказалась противно липкой и настолько тонкой, что того и гляди грозила порваться у него в руках. Стивенс, проявляя большую осторожность, вытащил ее из воды и положил на цементное покрытие бортика. Маска, сделанная из какого-то исключительно мягкого и пластичного материала, была не толще обычной пленки. Но не это больше всего поразило адвоката. Хотя маска после пребывания в бассейне несколько подпортилась по краям, она не утратила удивительного сходства с кем-то, кого он видел совсем недавно. Да, никаких сомнений. Это была точная копия лица того человека, который воспрепятствовал Тесле нанести ему вчера вечером удар ножом.

Стивенс оставил лежать находку возле бассейна, оделся и незадолго до двух часов отправился к себе в офис. Уже некоторое время его донимала мысль о запертой у него в кабинете сумочке Мистры. Накануне он лишь бегло ознакомился с ее содержимым и не исключал, что при повторном, более тщательном осмотре сумеет установить адрес ночной визитерши.

Пришло время потребовать от нее кое-каких объяснений. И обязательно следовало попытаться связаться с Таннехиллом. Но в первую очередь надлежало решить проблему с этой сектой индейцев, которые разглагольствовали об атомной войне, бичевали кнутом почем зря своих приверженцев и пользовались весьма грозными видами оружия.

Сначала все же Мистра. Ведь на нее, члена группы, устроили облаву, и поэтому именно она могла дать ему ключ к тайне.

Спустя четверть часа Стивенс уже высыпал на поверхность своего письменного стола все, что находилось в дамской сумочке: портсигар, кошелек, бумажник, связку ключей, тончайший платочек, небольшой пластиковый пакетик. По мере того как он перебирал предметы, его разочарование возрастало. Ни на одном не было даже инициалов.

К своему удивлению, он не обнаружил ни губной помады, ни пудры, ни вообще каких-либо предметов макияжа. Все прояснилось, едва он открыл пакетик В нем находилась маска того же типа, что и найденная в бассейне, поразительно естественно имитировавшая женское лицо. Но оно не напоминало ему никого из знакомых. Стивенс почувствовал, как кровь отлила от лица, и с дрожью в голосе прошептал:

— Что за чертовщина кроется за всем этим?

Но адвокат достаточно быстро обрел хладнокровие и принялся рассматривать маску. Тончайшей выделки, она была в то же время совершенно прозрачной.

От бессилия он сердито фыркнул. Его злило, что он слишком мало пока знал об этом деле, чтобы понять назначение масок и соответственно принять решение о своих дальнейших шагах. Еще не пришло время делать какие-либо выводы. Требовалась дополнительная информация, причем срочно. Не стоило забывать, что Мистру пытали, а затем и покушались на ее жизнь.

Поразмышляв над сложившимся положением, он пришел к выводу, что источник дополнительных сведений, возможно, находится в самом здании. Стивенс решительно покинул кабинет и направился по коридору к офису Мексиканской импортной компании.

Запертая дверь его не остановила, поскольку у него как у управляющего был универсальный ключ. Войдя в комнату, он задернул шторы. Приглядевшись к статуэткам, он обнаружил, что они не каменные, а терракотовые, а это означало, что внутри они, вполне вероятно, были полыми. Стивенс приподнял одну. Статуэтка оказалась тяжелее, чем ему представлялось с первого взгляда. Ставя ее на место, он обратил внимание на торчавший из нее электрический провод. Тот тянулся до розетки, встроенной в плинтус.

Стивенс как-то вяло, не проявляя слишком уж большого любопытства, подумал, каким целям могло бы служить это устройство. Он выдернул шнур из розетки и положил статуэтку набок. Кабель тут же исчез в проделанной в ее основании дырке. Разглядеть через нее, что там скрыто внутри, оказалось невозможным. Тогда он оставил статуэтку в покое, поставив на прежнее место, и сосредоточил внимание на письменном столе.

Все ящики были заперты на ключ. Пришлось воспользоваться связкой из сумочки Мистры. На свет появилась куча счетов, бухгалтерские книги, подборка писем, как правило начинавшихся со слов: “Уважаемый мистер… Направляем Вам предметы искусства на общую сумму в…” В другой папке были собраны документы, относившиеся к оплате счетов. Наконец, в третьем деле были подколоты транспортные накладные, на которых указывались адреса лиц, которым эти “предметы искусства” были проданы. Во всех этих бумагах частенько попадались мексиканские фирменные бланки.

Просматривая документы, Стивенс двадцать семь раз натолкнулся на упоминание “Уолдорф Армз”, пока не сообразил, что вышел на интересный след. Это здание он знал очень хорошо — шестиэтажный особняк, немного замысловатый с точки зрения архитектурного стиля, но расположенный в фешенебельном квартале и заселенный отборнейшей публикой.

К сожалению, на бланках не были указаны фамилии. Но все равно в его распоряжении оказался ряд адресов, по которым позже он сможет спокойно установить жильцов. Адвокат выписал с дюжину данных.

Вернувшись к себе в кабинет, он вспомнил о Таннехилле и набрал номер Большого Дома. Почти сразу же ему ответил чей-то неприветливый голос, поинтересовавшийся, кто звонит.

Стивенс, неприятно пораженный грубостью тона, назвал себя. Неужели он разговаривал с наследником Таннехиллов? Но собеседник в ту же секунду развеял его сомнения.

— Ах это вы, адвокат… Таннехилла нет, мистер Стивенс. А я — дежурный полицейский, сержант Грей. Я тут один вместе с только что подъехавшими электриками. Вы, конечно, слышали об убийстве?

— Да…

— Так вот, мистер Таннехилл отправился в здание суда поговорить об этом деле с мистером Холандом.

Стивенс едва сдержался, чтобы с досады не чертыхнуться. Он был уверен, что Артур Таннехилл будет не в восторге, что ему самому приходится заниматься всей этой уголовно-процессуальной мутью. Он поспешил поблагодарить полицейского и повесил трубку.

Через несколько минут он уже был на пути к Холанду, окружному следователю.

3

Уже входя в безлюдный вестибюль, Стивенс услышал хотя и приглушенный, но брызжущий весельем гул праздничного буйства где-то в чреве здания. Он несколько раз безуспешно пытался вызвать лифт, пока не сообразил, что весь персонал отмечает Рождество.

Поднявшись по лестнице, он прошел в офис Холанда. Первое впечатление — настоящее светопреставление. Мужчины и женщины сидели где попало — на письменных столах, на полу. Некоторые стояли, сбившись в кучки. По всем углам — уйма бутылок и стаканов.

Похоже, тут не было никого, кто не был бы охвачен этой разгульной атмосферой. Значит, если Таннехилл здесь, то он наверняка среди резвящейся публики.

Сам Фрэнк Холанд устроился в уголочке, сидя прямо на полу. Стивенс налил себе выпить и стал ждать, пока следователь обратит на него внимание. Наконец Холанд, глядя поверх наполненного бокала, остановил на нем свой замутненный алкоголем взгляд, но узнал адвоката не сразу. Но, поняв, кто это, испустил пронзительный клич:

— Эй! Стивенс!

Вскочив с места, он свободной рукой обвил вновь прибывшего за шею. Высокого роста, отлично сложенный, он весьма походил фигурой на молодого управляющего. Крутанув его на месте, Холанд представил гостя присутствующим.

— Мальчики и девочки, — взревел он. — Познакомьтесь с моим старым приятелем Эллисоном Стивенсом. Он представляет интересы крупнейшего владельца собственности во всем этом регионе.

И он так широко повел вокруг рукой, как если бы речь шла о половине мира. Поскольку при этом он не выпускал бокала, то, делая жест, задел плечо Стивенса, облив ему пиджак и брюки. Но Холанд, казалось, даже и не заметил своей оплошности, в то время как адвокат осыпал про себя этого растяпу проклятиями. А тот уже самозабвенно заливался звучным баритоном:

— Хочу, чтобы все усекли, что Стивенс — мой кореш. Приглашаю его разделить этот праздник с нами и требую, чтобы к нему относились так же, как ко мне самому… Эй, Стивенс! Нам надо переброситься парой слов, но это потом, а пока — будьте как дома.

Ухмыляясь, он втолкнул адвоката в центр одной из женских стаек:

— Он — ваш, девочки… Учтите: холостой…

Те приняли новичка радушно. Одна из дамочек, выудив платок, принялась промокать его забрызганный пиджак, приговаривая:

— Видите ли, он — просто фигляр… Кстати, бывший актер…

Какое-то время Стивенс провел, потягивая виски, в этом кругу женщин самого разного возраста. Когда же наконец сумел отбиться от них, то ни за что на свете не смог бы вспомнить, о чем они так оживленно болтали. Адвокат отыскал Холанда, завалившегося в обнимку на пол с крупнотелой девицей, и буквально оторвал ее от следователя.

— Убирайтесь, — промямлила она. — Хочу спать…

И действительно тут же заснула. Холанд же какое-то время никак не мог постигнуть, куда вдруг подевалась его Дульцинея. Затем, глядя на Стивенса уже без прежнего хмельного восторга, воскликнул:

— Какого черта! Эта милашка за все время моей здесь службы держалась со мной как глыба льда. И только-только растаяла, заключив меня в объятия, как вы… — Он запнулся, тряхнул головой, вгляделся в Стивенса и, приняв несколько более осмысленный вид, крепко ухватил его за руку: — А, вот вас-то я как раз и мечтал увидеть Хочу вам кое-что прочитать. Намеревался показать это Таннехиллу, да он не явился. Эту штучку прислали сегодня утром нарочным… О, в сущности, ваш босс — отличный малый. Но я охотно поступился бы долларом, лишь бы разобраться, что за игру он ведет. Пройдемте в мой личный кабинет…

Он повлек Стивенса за собой, выдвинул ящик письменного стола, вытащил оттуда листок бумаги и протянул его адвокату. Стивенс прочитал и насупился. Письмо было отпечатано на машинке, но не подписано. В нем говорилось следующее:

Поморщившись, Стивенс вторично пробежал глазами записку, стараясь понять, как она вписывалась в картину недавних событий. Прав был автор письма или нет, одно было ясно: кто-то стремился посеять смуту.

Из соседнего просторного помещения между тем продолжали доноситься взрывы хохота пьяной компании.

Стивенс взглянул на Холанда. Тот склонил голову на грудь и, судя по его виду, заснул в своем кресле. Но вдруг вскинулся и прошептал:

— Ничего не понимаю в этой истории. С какой стати человек станет притворяться мертвым, чтобы унаследовать свои же собственные деньжата? Бессмысленно все это. И каким образом можно оказаться в один прекрасный день моложе, чем был раньше?

И он снова впал в полудрему. Стивенс, покачав головой, положил письмо на прежнее место, в ящик стола, откуда достал его Холанд. Закрыв его на ключ, он опустил последний в карман следователю, который даже не пошевелился.

Молодой адвокат спустился по лестнице к выходу под громкие выкрики и бестолковый шум загулявших чиновников. Сев за руль, он спокойно обдумал, что следовало предпринять теперь. “Надо обязательно увидеться с Таннехиллом”, — решил он. Стивенс включил зажигание. Проехав с милю, он остановился у попавшегося по пути лотка и купит газету. О смерти охранника сообщалось в краткой заметке в одну колонку. Журналист ограничился пересказом того, как труп негра по имени Джон Форд был обнаружен недавно прибывшим в Альмиранте Артуром Таннехиллом в старом, времен майя, колодце позади Большого Дома. Вся остальная часть страницы отводилась описанию визита в город его босса. На фото Артур Таннехилл выглядел стройным, с приятным худощавым лицом молодым человеком, но явно усталым. Газета приводила объяснение этому. Молодой Таннехилл в течение двух лет лечился в клинике одного из городов на востоке. Он получил серьезное ранение в голову в результате случайного выстрела и до сих пор окончательно так и не выздоровел.

Статья шла с продолжением на следующих страницах, где приводились сведения об исторических корнях семейства Таннехиллов. Стивенс читал такого рода материалов предостаточно, а посему, сложив газету, позвонил в Большой Дом.

— Нет, — ответил ему все тот же сержант Грей. — Он еще не вернулся.

Стивенсу ничего не оставалось, как пойти поужинать в бар-ресторан. Он был недоволен собой: не сделал всего того, что должен был сделать. Самым неприятным моментом было то, что Таннехилл, возможно, и не подозревал о грозящей ему опасности. Но, с другой стороны, разве он сам представлял себе, в чем она заключается?

Попивая вторую чашечку кофе, адвокат просмотрел газету еще раз, более внимательно. Он обратил внимание на следующий пассаж:

Стивенса поразили приведенные даты отсутствия Таннехилла в больнице. “Необходимо кое-что проверить, — мелькнуло у него в голове. — И притом немедленно”.

Он покинул ресторан в крайнем возбуждении и весьма встревоженный. Ночь уже полностью вступила в свои права. Но для того, что он задумал, как раз и нужна была темнота. Предстоящее дело было Стивенсу не по вкусу. Но в качестве доверенного лица Таннехилла он был обязан собрать максимум информации. Расстояние до кладбища, расположенного в северо-западной части города, адвокат покрыл на машине за четыре минуты. При входе на стене висел план. Он отыскал на нем участок захоронений, откупленный семейством Таннехиллов. Припарковав машину под деревом, он осторожно вошел в заполненную чернильным мраком аллею. Дойдя до северной границы кладбища, Стивенс свернул направо и через некоторое время стал внимательно всматриваться в надписи на надгробных плитах. Вскоре он отыскал то, что ему было нужно.

Захоронения членов клана Таннехиллов были обнесены металлической оградой. Фамилия владельцев участка была обозначена металлическими буквами над входом. Адвокат проник в это замкнутое пространство, где размешалось около дюжины могил. Пользуясь электрическим фонариком, он склонился над ближайшей памятной плитой и прочитал надпись, выбитую на камне. Она была на испанском языке с любопытной орфографией:

Следующая могила также была обозначена по-испански с датами 1740–1803. Фамилия на третьем надгробии впервые была исполнена в английском варианте, хотя и с различием по отношению к нынешней в одну букву. Этот предок умер в 1852 году. Он, должно быть, застал начало знаменитой золотой лихорадки.

Стивенс не торопясь переходил от одного памятника к другому. Его уже не терзало внутреннее побуждение действовать в пожарном порядке. Древность рода произвела на него сильное впечатление. Он даже начал чувствовать своеобразную гордость за то, что был связан с семейством со столь солидной родословной. Корни его действительно глубоко уходили в эту землю.

Стало прохладно. Ветер с океана раскачивал деревья, шуршал листвой, создавая зловещий звуковой фон.

Стивенс склонился над последним в ряду надгробием. Свет фонарика высветил имя: “Ньютон Таннехилл”.

Стивенс несколько раз перечитал надпись о дате смерти, обозначенную под фамилией, затем распрямился. Он чувствовал себя усталым и разбитым, как путник после долгой дороги. Ньютон Таннехилл, дядя нынешнего наследника, был погребен 3 мая этого года. А между 24 апреля и 5 мая Артур Таннехилл, его племянник, пропадал со своей больничной койки.

Стивенс собрался уходить. Внезапно сзади послышался легкий шорох, и тут же ему в спину уперлось нечто твердое, а чей-то голос мягко и тихо произнес:

— Не двигайтесь!

Стивенс колебался недолго, так как быстро понял, что у него не было выбора, а посему повиновался.

4

Под кладбищенскими деревьями царили темень и безмолвие. Стивенс напряг мускулы, готовый использовать малейшую возможность, чтобы освободиться. “Если они попытаются меня связать, — лихорадочно подумал он, — буду драться”. Но тихий голос позади него спокойно произнес:

— Предлагаю вам сесть на землю, скрестив ноги. В этом случае вам ничто не грозит.

Тот факт, что к нему обращались от первого лица единственного числа, несколько снял напряжение. Он думал, что нападавших было несколько. И все же слепо повиноваться он не собирался.

— Что вам угодно? — процедил он.

— Хочу поговорить с вами.

— Почему бы не сделать это в том положении, в котором мы сейчас находимся?

Последовал легкий смешок.

— Потому что не хочу рисковать: вы можете выкинуть что-нибудь неожиданное для меня, а сидя со скрещенными ногами, сделать это будет труднее. Так что исполняйте то, что вам сказано.

— О чем вы собираетесь разговаривать со мной?

— Повторяю: садитесь!

На сей раз в голосе послышался металл, появились повелительные нотки. Стивенс нехотя опустился на землю, однако решимости воспротивиться любым другим попыткам унизить его не утратил.

— Какого черта вам от меня нужно? — холодно обратился он к незнакомцу.

— Как вас зовут? — проигнорировал тот его вопрос.

Голос снова звучал тихо, незлобиво. Стивенс ответил. Немного помолчав, собеседник раздумчиво произнес:

— Я вроде бы уже слышал эту фамилию. Чем вы занимаетесь?

Стивенс удовлетворил его любопытство.

— Ах, так вы адвокат… Теперь мне ясно, кто вы. Пили говорил мне о вас. Но я слушал его тогда вполуха.

— Пили! — изумился Стивенс, у которого молнией блеснула догадка. — Боже! Так вы мистер Таннехилл?

— Верно.

Это так поразило Стивенса, что он рывком приподнялся с земли со словами:

— Мистер Таннехилл, а я повсюду вас разыскивал.

— Не оглядывайтесь!

Стивенс снова замер, сбитый с толку очевидной враждебностью, скрытой в раздавшемся окрике. Но босс уже перешел на спокойный тон:

— Мистер Стивенс, у меня нет привычки оценивать людей по их лицам. Так что оставайтесь в том положении, в котором находитесь, до тех пор, пока мы не проясним с вами некоторые моменты.

— Уверен, — вспыхнул адвокат, — что я смог бы убедительно доказать вам, что действительно являюсь управляющим вашей собственностью в этом регионе и что мои шаги целиком отвечают вашим интересам…

Он начал понимать истинный смысл телеграммы Пили. С этим наследничком и впрямь следовало обращаться предельно осторожно.

— К этому мы еще вернемся, — нейтрально ответил тот, кто назвал себя Артуром Таннехиллом. — Вы заявили, что повсюду разыскивали меня?

— Да.

— И почему-то добрались до этого места… Стивенс сразу уловил, куда клонил его собеседник.

Разве его и в самом деле не застали за чтением с помощью фонарика надписей на надгробиях? Но, с другой стороны, что заставило появиться здесь самого Таннехилла? Но адвокат подсознательно почувствовал, что, прежде чем задать какой-либо вопрос, ему лучше сначала разъяснить свою собственную позицию. Что он и сделал, максимально кратко изложив все, что произошло сегодня после обеда. Дойдя до показанного ему Холандом письма, он пояснил:

— Это заставило меня задуматься и в конечном счете привело сюда для проверки некоторых дат.

Его собеседник внимательно и без каких-либо комментариев выслушал рассказ до конца. Помолчав, он предложил:

— Давайте сядем где-нибудь под деревьями. Мне нужно выговориться.

Стивенс отметил, что Таннехилл довольно заметно прихрамывает. Но, по всей видимости, это не причиняло ему какой-либо боли — он легко, без излишних усилий, уселся на траву. Адвокат примостился рядом.

— Вы верите, что они вскроют могилу? — со вздохом спросил Таннехилл.

Стивенса вопрос удивил — он как-то не задумывался над тем, что дело могло зайти так далеко. Следовало признать, что Таннехилл затронул корень проблемы. Адвокат невольно подумал, а не могло ли это означать, что могила и в самом деле пуста. Стивенс припомнил, что следователя Фрэнка Холанда в свое время уволили с поста местного управляющего состоянием Таннехиллов. То обстоятельство, что в данный момент в трио судебной власти в городе Адамс — Холанд — Портер он играл первую скрипку, давало ему прекрасную возможность нанести серьезный удар по своему бывшему работодателю.

— Боюсь, мистер Таннехилл, — потупился Стивенс, — что не смогу ответить на ваш вопрос. Я послал Пили вызов, и по его прибытии мы встретимся с Холандом, чтобы выяснить, занялся ли он поисками автора письма. А каково ваше мнение на этот счет?

— Вопросы буду задавать я, — поставил его на место Таннехилл.

Стивенс прикусил губу, но не сдался:

— А я буду рад ответить на все ваши вопросы, мистер Таннехилл. Хорошо зная обстановку в городе, я, возможно, смогу очень быстро докопаться до сути интересующих вас проблем.

Таннехилл отозвался:

— Стивенс, с моей точки зрения, все это дело выглядит до смешного простым. Я долго провалялся в клинике с парализованной левой стороной. После ранения я больше года не приходил в сознание. В конце апреля я исчез из больницы, и меня обнаружили лежащим на ступеньках перед входом в нее только пятого мая, по-прежнему в бесчувственном состоянии. Лишь неделю спустя я пришел в себя. А через три недели после этого получил письмо, от женщины, подписавшейся Мистра Лэнетт… Что это с вами?

Стивенс при упоминании имени Мистры непроизвольно охнул. Но, сдержавшись, пробормотал:

— Так, пустяки… Продолжайте, пожалуйста…

Таннехилл помедлил, но потом заговорил снова:

— Мисс Лэнетт представилась в качестве секретаря Ньютона Таннехилла, смерть и похороны которого по времени совпали с моим исчезновением из клиники. Она сообщила тогда о предстоящем в самое ближайшее время официальном уведомлении о том, что я являюсь единственным наследником всего состояния дяди… Так все и было: вскоре меня действительно оповестили, что я стал одним из самых богатых людей в Калифорнии. Я мог бы сразу же заявиться сюда и продолжить курс лечения в Альмиранте, но меня удержали от этого шага две причины. Во-первых, я глубоко поверил в одного из докторов клиники, где лечился. Он отказался от всех моих самых заманчивых предложений переехать сюда вместе со мной, но продолжал кудесничать надо мной столь успешно, что теперь я в состоянии передвигаться… Конечно, потихоньку, но все же ходить. Во-вторых, меня донимало какое-то расплывчатое воспоминание — своего рода кошмар, — что, пока я отсутствовал в клинике, со мной кое-что случилось. Я не буду распространяться на эту тему, но оно побудило меня дождаться окончания лечебного курса и только после этого приехать в ваши края.

Он тяжело вздохнул, добавив:

— Похоже, что события говорят о том, что я поступил правильно.

После минутной паузы Артур Таннехилл, явно ожесточившись, продолжил:

— На следующий день после моего прибытия сюда — я все еще проживал тогда в отеле — мне нанесли визит три человека. Одним из них был низкорослый мексиканский индеец с огромным носищем. Они утверждали, что являются моими старыми друзьями. Один из них — тот самый индеец — сказал, что его имя Теслакоданал, второй Каунха, похожий на метиса… Имя третьего я позабыл, хотя он тоже представлялся. Они все время обращались ко мне, как если бы я был Ньютоном Таннехиллом. Вы знаете, конечно, что так звали моего дядю. Они ни в коей мере не внушили мне опасений, но в надежде выиграть время для проведения в частном порядке расследования в отношении этих лиц я подписал письмо, которое они мне подсунули.

— Что за письмо? — вскинулся Стивенс.

— Оно было адресовано Пили. В нем я разрешал тому продолжать производить выплаты, которые он делал и раньше членам клуба “Пан-Америкэн”. Я лишь добавил пункт, что это указание должно получать мое подтверждение каждые полгода. Они не возражали, а учитывая, что я абсолютно не представлял, о чем идет речь, мне казалось, что я отлично выкрутился из щекотливого положения.

— У вас не создалось впечатления, что ваша жизнь находилась под угрозой?

Таннехилл, после секундной нерешительности, пробормотал:

— Нет. На принятие такого решения меня подвигнул тот необычный факт, что они принимали меня за дядю.

У Стивенса никак не выходило из головы письмо, что подписал его босс. Он попросил уточнить:

— В основной фразе действительно были слова “…продолжать ранее делавшиеся выплаты”?

— Да.

— Ну что же, на мой взгляд, это достаточно очевидно соотносится с прошлыми делами. И по этому вопросу мы могли бы получить разъяснения у мистера Пили… Но непонятно, как же они могли подумать, что разговаривают с вашим дядей? Он же как минимум лет на двадцать старше вас…

Таннехилл ответил не сразу. А когда заговорил, то его голос звучал как-то более отстраненно:

— Стивенс, я подвержен кошмарам. В клинике, к примеру, у меня случился диковинный сон, насыщенный совершенно фантастическими явлениями. Как-то раз мне представилось, что я лежу в гробу. В другой раз я увидел себя здесь, в Альмиранте, — любовался океаном. Мне представлялся Большой Дом, но как-то неопределенно, словно я смотрел на него сквозь завесу тумана. Понятно, что Пили посылал мне книги, написанные об этом здании. Их ведь немало, знаете ли. Может, это они так разукрасили мои сны. Согласно этим книгам, Большой Дом восходит ко временам, предшествовавшим самым ранним воспоминаниям белых людей. Вы, очевидно, знаете, что его архитектурный стиль относится к эпохе до цивилизации майя. Когда смотришь на величественную лестницу перед главным фасадом, то создается впечатление, что это скорее храм, чем дом, хотя внутри и были проведены переделки, чтобы обеспечить все удобства для проживания в нем. Когда я лежал в гробу…

Он запнулся. В кромешной кладбищенской темноте повисла напряженная тишина.

— Если вы читали газеты, — вдруг свернул разговор Таннехилл, — то остальное вам известно…

Но Стивенс упорствовал:

— Вы упомянули имя Мистры Лэнетт. Сказали, что она была секретаршей у вашего дяди, так ведь?

— Да…

Стивенс размышлял, с трудом скрывая охватившее его удивление. Об этом он даже и не подозревал. Тут четко прослеживалась связь между Таннехиллом и Мексиканской импортной компанией, этой шайкой грубиянов. Вероятно, стоило копнуть здесь поглубже. Но, видимо, небезопасно уже сейчас говорить на эту тему с человеком, который, ясное дело, все еще продолжает проявлять недоверчивость. Какая, однако, невероятная история! К сожалению, нечего и думать рассказать подобную небылицу этой тройке законников: Адамс — Холанд — Портер.

— Мистер Таннехилл, — подчеркнуто выделяя слова, обратился он к боссу, — нам абсолютно необходимо наибыстрейшим образом размотать весь этот клубок событий до конца. Сдается мне, и даже очень, что кто-то пытается взвалить на вас убийство, выставить в роли человека, укокошившего этого охранника. Может быть, я слишком остро ставлю вопрос, но независимо от того, прав я или нет, нам следует быть готовыми встретить во всеоружии попытку нанести вам удар такого рода. Вы неоднократно упоминали, что помните, будто вас похоронили заживо. Не уверен, что вы сами это заметили, скорее всего, вырвалось нечаянно. Но поясните, пожалуйста, что точно вы имели при этом в виду?

Собеседник не удостоил адвоката ответом.

— Мистер Таннехилл, я искренне считаю, что вам не стоит что-либо скрывать от меня.

Но тот словно воды в рот набрал.

Стивенс продолжил:

— Может, вы намерены дождаться приезда сюда мистера Пили, чтобы мы смогли обсудить с ним все происшедшее…

На этот раз молчальник заговорил. Но совершенно отрешенным тоном.

— То был сон. Мне привиделось, что меня заживо похоронили. Я ведь уже сказал вам, что мучаюсь кошмарами. Ну а теперь, — и его голос, как бы вернувшись откуда-то издалека, окреп, — полагаю, что пора кончать наши посиделки. Голова полна планов. Если вы соблаговолите посетить меня в Большом Доме, я изложу их вам завтра. Не исключено, что к тому времени вам удастся установить контакт с Пили. Скажите ему, чтобы немедленно выезжал в Альмиранте.

Он тяжело поднялся и стоял, опираясь на трость.

— Думаю, мистер Стивенс, — добавил он, — что нам лучше расстаться прямо здесь. Не хотелось бы, чтобы мистер Холанд вдруг обнаружил, что мы… что наследник состояния семейства Таннехиллов и его доверенное лицо, оба кинулись на кладбище проверять дату похорон одного лица.

Стивенс предостерег:

— Боюсь, это дело дурно пахнет. Надеюсь, у вас есть разрешение на право ношения оружия. Тогда было бы…

— У меня нет пистолета.

— Однако…

Таннехилл, выражения лица которого адвокат не видел в обступавшей их кромешной тьме, издал короткий смешок и слегка ткнул Стивенса концом трости в солнечное сплетение.

— Больно, а? Завтра мы, вероятно, увидимся. Или же после Рождества. Я позвоню вам, и мы договоримся о точной дате. Хотите еще что-нибудь мне сказать?

Стивенс никак не мог решиться. Ведь он еще не задал самого главного вопроса.

— В газетах, — наконец медленно проговорил он, — утверждалось, что ранение существенно повлияло на вашу память. Можете ли вы уточнить, насколько серьезны у вас эти провалы?

Ответ последовал почти сразу же:

— Я не могу вспомнить ничего из своей прошлой жизни до момента, когда пришел в сознание в клинике. Могу разговаривать, анализировать, размышлять, но все, что происходило со мной до этой весны, для меня как бы не существует. Я даже не знал, как меня зовут, пока не услышал, как произнесли мое имя в тот момент, когда сознание выплывало из небытия. Уверяю вас, — и он легонько рассмеялся, — это отнюдь не облегчило мое существование. Надеюсь, что теперь вы уяснили, до какой степени доверительно я с вами разговаривал — намного откровеннее, чем с кем бы то ни было. И сделал я это потому, что верю в вашу лояльность, во всяком случае, пока, а также из-за того, что нуждаюсь сейчас в людях, способных помочь мне в той ситуации, в которой я оказался.

— Вы можете всецело положиться на меня.

— Никому ни слова о нашей беседе без моего на то разрешения.

— Разумеется.

Стивенс добрался до машины и некоторое время неподвижно сидел за рулем, раздумывая о своих дальнейших планах. Он устал, но совсем не желал расставаться с нынешним местом работы. Слишком много фантастических вопросов оставались пока не проясненными. Кто-то, судя по всему, пытался внушить мысль, что племянник и дядя — одно и то же лицо. С какой целью? И почему самые различные люди, включая его самого, подходили к этой гипотезе серьезно вместо того, чтобы высмеять это абсурдное утверждение?

Ведь тот факт, что никто до смерти дяди и в глаза не видывал его племянника, сам по себе еще ничего не доказывал. А что означали эти маски, исполненные столь совершенно, что напяль ее любой — и перед вами окажется совершенно другой человек, ничем не напоминающий прежнего?

На какой-то миг Стивенса охватило ощущение полной нереальности всего происходящего, как если бы он разделил кошмарные видения какого-нибудь полоумного шизофреника…

Но он одернул себя, взял в руки и завел мотор. Покатил же он к Уолдорф Армз. Какого-либо четко разработанного замысла у него не имелось, но была уверенность, что именно там находится центр, откуда действует группа.

Он припарковался рядом со зданием, но остался в машине. В темноте был неразличим купол, венчавший это строение. Нижние этажи ничем примечательным не выделялись, скорее, наоборот, имели несколько устаревший вид. Внезапно в поле зрения Стивенса появился коротышка с непомерно длинным носом. Ошибка исключалась: это был Теслакоданал, тот самый, что предыдущей ночью угрожал ему ножом. Крайне взбудораженный, Стивенс выскочил из машины. Он напал на след, сомнений в этом не было…

5

Спрятавшись в тени автомобиля, Стивенс отчетливо видел, как недомерок вошел в освещенный вестибюль здания. Адвокат мгновенно добежал до входа и через застекленные двери попытался проследить за его действиями. Индеец остановился перед лотком с газетами, быстро просмотрел “Альмиранте геральд”. Стивенс даже сумел разглядеть, что внимание его подопечного привлекла статья, посвященная прибытию в город Таннехилла.

Теслакоданал, пожав плечами, сунул газету под мышку. Он пересек обширный холл в направлении лифтов, миновал их, лишь на ходу слегка кивнув лифтеру, и углубился в широкий коридор. Дойдя до одной из дверей, коротышка вынул ключ из кармана, открыл ее и исчез внутри.

Стивенс проскользнул через живую изгородь и направился к боковой стороне здания. Под окном комнаты, куда, по его прикидке, вошел объект наблюдения, он остановился. Оно было открыто. Через жалюзи пробивался слабый свет. Свежий ветерок колебал шторы. Какого-либо движения в помещении он не заметил. Оттуда вообще не доносилось ни звука. Промаявшись с полчаса, Стивенс стал сомневаться, правильно ли он определил помещение, куда вошел Теслакоданал. Он двинулся назад, останавливаясь под каждым окошком. Шторы были частично раздвинуты, и он убедился, что имеет дело с одними и теми же просторными апартаментами.

Укрывшись за кустарником, он решил немного подождать. Время тянулось мучительно медленно. Посвежело. Слева от него в просвете между деревьями показался узкий серп луны лимонного цвета и стал постепенно карабкаться вверх по небосводу. А интересующие его окна продолжали тускло светиться. Адвокат почувствовал, как в нем вскипает гнев. Он злился на этого Теслакоданала, который упорно не желал ложиться спать. Не выключает освещение — значит, бодрствует, решил Стивенс.

Но в конце концов его терпение лопнуло. Прокравшись к окну, он приподнял жалюзи и заглянул внутрь. Перед ним были диван, красный ковер, кресло, а чуть дальше виднелась открытая дверь. Именно оттуда струился свет. Удалось рассмотреть, что он исходил от низкого торшера рядом с письменным столом. Позади стола тянулись полки, уставленные книгами и терракотовыми статуэтками. Никаких признаков присутствия человека.

Стивенс решился: с бесконечными предосторожностями он расширил отверстие в жалюзи настолько, чтобы суметь протиснуться в него. Через несколько секунд он мягко спрыгнул в комнату. Немного выждав, адвокат, бесшумно ступая по ковру, приблизился к двери. В соседнем помещении также никого не было, но зато обнаружилась еще одна приоткрытая дверь. Подойдя к ней на цыпочках, он прислушался и явственно услышал посапывание спящего человека.

Какое-то время Стивенс простоял в задумчивости. Собственно говоря, чего он добивается? Ему требовалась дополнительная информация. Но какая?

Он в нерешительности осмотрелся. Книги занимали всего лишь одну полку. Рассеянно пробежав взглядом по заголовкам, адвокат собрался было продолжить осмотр помещения, но его внимание привлекла тоненькая брошюра: “Танекила Удалой”. Стивенс живо сунул ее в карман. Теперь он уже более внимательно изучил остальные издания. Большинство было на испанском языке, который он знал весьма слабо. Но другие книги, на английском, его заинтересовали. Он прихватил некоторые из них с собой, вышел в соседнюю комнату и вылез наружу через окно, не переставая изумляться, что решился на подобные действия.

Вернувшись домой, адвокат отметил, что телефонную линию уже починили. Он сразу же набрал нужный номер, но, к собственному разочарованию, выяснил лишь, что его прежний срочный вызов Пили до сих пор не дал результата.

Решив дождаться звонка от Пили, Стивенс разделся, облачился в пижаму, накинул сверху домашний халат и, растянувшись на диване в гостиной, стал знакомиться с похищенными книгами. Все они касались одной темы: Большого Дома семейства Таннехиллов. Он не припоминал, чтобы когда-нибудь ранее они попадались ему на глаза даже в секции “Таннехиллы” публичной библиотеки Альмиранте. Начал он с “Истории Большого Дома”. На форзаце прочитал: “Издание первое. Тираж ограничен пятьюдесятью тремя экземплярами. Не для продажи. Январь 1870 г.”

Стивенс перевернул страницу. Первая глава начиналась словами: “Более тысячи лет возвышается этот замечательный дом на высоком холме над раскинувшимся с незапамятных времен океаном. Не обнаружено никаких, достойных внимания, документов, относящихся к тем, кто его построил”.

Адвокат полистал книгу, перескакивая с одного абзаца на другой. Она несколько напоминала исторический роман о наименее известных в истории человечества цивилизациях — Древней Мексики и Южной Калифорнии с 900 года и до высадки в этих местах испанцев.

Перегруженный сложными деталями текст показался Стивенсу не очень убедительным, во всяком случае, в рамках его собственных знаний о жизни майя, толтеков и ацтеков. Упоминались имена отдельных священнослужителей, солдат. Так, некоего Уксалака изрешетили стрелами за преступление, о котором ничего не сообщалось. Его похоронили на “восточном склоне холма в сосновой роще, которую толтеки впоследствии вырубили”. Этому событию были посвящены всего все фразы, и было совершенно непонятно, зачем о нем упоминалось вообще.

Когда появились толтеки, — “длинными воинскими колоннами, растянувшись вдоль берега и истекая потом под жаркими лучами раннеосеннего солнца”, — они поначалу намеревались снести Большой Дом. Но, как и у всех прочих завоевателей, с трудом пробившихся издалека к этим дальним рубежам, у них не оказалось под рукой необходимых орудий, чтобы справиться с возведенным из мрамора зданием. Эти священники-солдаты сделали, впрочем, открытие: помещения Дома, покинутого его бывшими владельцами, “укрывшимися в населенной простым людом деревушке далее, к северу”, по своей комфортности превосходили все, что они когда-либо видели до сих пор. “Для очистки совести они воздвигли тогда на искусственной Горке деревянный храм, чтобы ублажить своего бога Кукулкана, а Дом использовали для проживания там вместе со своими женами. Длительное время фавориткой многочисленных священников-солдат была…”

Имя этой женщины было тщательно зачеркнуто в тексте, чему Стивенс подивился, не видя тому причины. Расшифровать его было абсолютно невозможно.

Он продолжал листать книгу, которая начала действовать на него в какой-то степени завораживающе. Толтекская оккупация в конечном счете вступила в полосу кризиса, поскольку в течение ряда лет не прибыло ни одно из ожидавшихся подкреплений. А поскольку командовавший захватчиками священник был редкостным тупицей, то (снова чье-то имя было вымарано) решил с ним расправиться, “прежде чем он раскроет секрет Большого Дома”.

Стивенс перевернул еще одну страницу. И с первой же фразы подметил, что текст никак не был связан с предыдущим изложением. Объяснялось это тем, что 11 и 12 страницы, где, вне всякого сомнения, говорилось о тайне Большого Дома, были попросту вырваны. Тогда он отложил эту книгу в сторону и взялся за “Танекилу Удалого”. В первых главах, которые он просмотрел мельком, рассказывалось о рождении в Испании и первых путешествиях вдоль африканских берегов капитана Танекилы, о несколько сомнительных методах, с помощью которых он сколотил свое состояние, и, наконец, о его отплытии в Америку во главе флотилии. В 1643 году во время бури у калифорнийского побережья его корабль “Альмиранте” затонул. Стивенс сразу же вспомнил, что на самом старом надгробии в семейном захоронении Таннехиллов год смерти первого предка указывался как 1770. Получалось, что погребенный там Танекила не являлся родоначальником клана, пустившего корни в Америке.

Следующую главу под названием “После бури” Стивенс буквально проглотил с начала до конца.

“К полудню все мы оказались на берегу — я имею в виду тех, кто уцелел после кораблекрушения. Эспанта, де Куржиль, Маржино и Керати пропали без вести. Наверняка утонули. Сожаление у меня вызвала только гибель Маржино — полного сарказма плутишки; что до остальных ничтожеств, то гореть им в аду за все те неприятности, что они мне причинили.

Я тут же распорядился приняться за работу Нельзя было терять ни минуты. Алонсо заметил нескольких туземцев, и у нас не было уверенности в том, что они, как обычно, окажутся глупыми, дружелюбно настроенными существами. Нам было абсолютно необходимо вывезти оружие с “Альмиранте” до того, как тот пойдет ко дну.

К двум часам пополудни Каунха обратил внимание на то, что буря начала стихать. Я послал его с дюжиной парней на двух шлюпках начать разгрузку. Действительно, ярость морской стихии спадала с каждым часом, а к вечеру океан успокоился и вовсе. Нам к этому времени уже удалось переправить на берег две мортиры и большое количество мушкетов. Поэтому, не опасаясь более аборигенов, я на следующее утро велел послать к ним патруль в целях установления контакта ради добычи продовольствия.

Берег был совершенно дикий, весь в невысоких холмах, утопавших в зелени. Птиц — в изобилии, и они целый день пели или верещали. Патруль подстрелил по дороге трех ланей и обнаружил множество съедобных корней, что вкупе с припасами, которые мы уже успели вывезти с корабля, сняло для нас проблему голода. Очень быстро я убедился в том, что мы попали в благодатную страну с превосходным климатом.

На пятый день часовые доставили ко мне индейца, низкорослого и гнусной внешности, который бегло говорил по-испански. С первого взгляда было ясно, что это — отъявленный негодяй. Моим первым побуждением было выслушать, чего он наплетет, и тут же утопить его. Но он оказался полезным как переводчик и к тому же принес добрые вести. Он сообщил, что, как мы и сами уже догадывались, к северу имелась деревушка, где ютился простой люд, а их верховный вождь, что жил в доме, расположенном на высоком холме, выразил пожелание, чтобы мы остановились у него, но, вынужденный, к несчастью, отлучиться на некоторое время, он не мог приветить нас лично. Этой новости весьма обрадовались женщины, тяжко переносившие невзгоды жизни под открытым небом, но я воспринял ее с недоверием. С чего бы это человек, достаточно сообразительный, чтобы стать вождем, приглашает группу испанцев поселиться в его резиденции, прекрасно понимая, что мы оттуда потом ни за что не уйдем?

Но, пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что риск для нас был минимальным. Располагая таким вооружением, мы были в состоянии подавить любую попытку погубить нас путем предательства. Кроме того, мне представилось очевидным, что так называемый верховный вождь на самом деле смылся для того, чтобы, находясь вне досягаемости, правильно оценить степень опасности, которую мы для него представляли. Что касается меня, то я, не долго думая, решил прикончить его в тот же миг, как только он сочтет возможным вернуться, не опасаясь за свою жизнь.

Занять дом оказалось делом еще более простым, чем я полагал. Нашу восьмерку пушек мы разместили вкруговую на вершине холма за каменными парапетами. Тем самым мы обеспечили себе господствующие позиции над всей прилегающей местностью. Через неделю мы так славно закрепились на новом месте, что реальную угрозу для нас представляли теперь, пожалуй, только европейцы с тяжелой артиллерией. Какого-либо сопротивления своим действиям мы не встретили. Проживавшие там люди восприняли наш приход самым естественным образом, и, кажется, никому из них ничуть не показалось странным, что я разместился в комнате их верховного вождя.

Вскоре мне стало совершенно ясно, что застряли мы тут основательно и надолго. Хорошо зная, что из себя представляют капитаны двух других судов, я был убежден, что, даже если они и уцелели, то разыскивать меня не станут. Оба уже наверняка направились к мысу Горн и далее — в Испанию. Так что могло пройти немало лет, прежде чем в этих краях появится какое-нибудь судно. Посему я решил узаконить положение членов экипажа моего корабля по отношению к жителям деревушки, расположенной у подножия холма. Я сам пошел к ним и заставил всех их — мужчин, женщин и девушек — выстроиться в один ряд. Затем лично отобрал тридцать наиболее смазливых мордашек слабого пола, изолировал мужей, распорядившись немедленно их расстрелять и тут же закопать. Каждый член экипажа выбрал себе подружку. Я оженил их на месте чин-чином, как полагается, на Библии, и каждой паре определил хижину. Через месяц жизнь пошла своим обычным чередом.

В течение всего следующего года моей главной заботой было развитие нашего района. Разосланные повсюду патрули привели с собой захваченных в дальних деревушках рабов, которые принялись трудиться на нас под присмотром местных туземцев. Так что поселение вскоре существенно разрослось, и я окрестил его Альмиранте.

К концу второго года прежний хозяин дома все еще был в бегах. Из этого факта я сделал вывод, что он разумно и правильно оценил создавшуюся ситуацию и что его единственной заботой было не допустить уничтожение дома. Каких-либо следов храма толтеков, о существовании которого где-то поблизости говорилось в легенде, мы не обнаружили. На мой же взгляд, сам дом являлся примером архитектуры майя, хотя его стиль несколько отличался от того, что встречается в Центральной Америке.

На третьем году начались попытки убийств. Я очень скоро уверился в том, что случившееся не было серией никак не связанных между собой фактов, а, наоборот, носило характер действий, подстроенных бывшим владельцем дома, желавшим заполучить его обратно. Теслакоданал нанес мне удар ножом в спину, и тот оказался бы для меня фатальным, если бы у меня не оказалось все же достаточно сил, чтобы оказать сопротивление. Стрела, поразившая Каунху, прошла на волосок от его правого легкого. А вот Алонсо так не повезло. Его любовница из местных индейцев по имени Хико Аине заколола его кинжалом. Примечательно, что никто не покушался на женщин, что достаточно ясно указывает, для какой цели они предназначались.

Хико и Теслакоданал, индеец, появившийся в нашем лагере уже в самые первые дни после высадки, сбежали вместе.

Вот так началась эта длинная цепь попыток расправиться с нами, которые я подробно опишу в другой главе, поскольку эти события своеобразными вехами отметили тот путь, который должен был привести нас к раскрытию тайны Большого Дома, той самой, которая…”

Как раз в этом месте страница и была оторвана. Стивенс проверил, не оказалась ли она случайно засунутой где-нибудь в другом месте книги, но нигде ее не обнаружил. Зато выявил еще семь других таким же образом обезображенных страниц. И каждый раз в том месте, где речь заходила о “тайне Большого Дома”.

Адвокат еще раз перечитал главу “После бури”. Его поразило одно имя: Теслакоданал. Ему показалось любопытным, что у того оказались потомки в сегодняшнем Альмиранте.

Он лениво раздумывал над этими вопросами, потихоньку погружаясь в сладкий сон, как вдруг вдоль позвоночника пробежала противная мелкая дрожь.

6

В комнату уже начали просачиваться первые лучи занимавшейся зари, но они еще увязали в цепкой темноте ночи, так что Стивенс с трудом различил два человеческих силуэта, неожиданно выросших рядом с диваном. Мужской голос повелительно прошипел:

— Не двигайтесь, Стивенс!

В нем звучала неприкрытая угроза. Адвокат застыл. Вскоре в его комнату набилось уже с дюжину неизвестных ему личностей. Как ни странно, но их многочисленность его успокоила. Если бы пришли прикончить его, то наверняка в одиночку или же вдвоем. Но их сейчас было слишком много, чтобы пойти на такое преступление. Он расслабился и подумал: “Это наверняка та самая группа, которая стегала плетью Мистру”.

Находившиеся рядом с ним двое уселись в кресла. Тот же самый голос произнес:

— Не делайте резких движений. Мы все в очках ночного видения. Так что вы у нас как на ладошке.

Последовала короткая пауза, а затем вопрос:

— Стивенс, кто вы?

Молодой адвокат, раздумывавший в этот момент над тем, что это еще за диковинка “очки ночного видения”, машинально брякнул:

— Кто я? Что вы имеете в виду?

Вопрос показался ему странным. Члены банды, если, конечно, это были они, прекрасно осведомлены на его счет. Поэтому он перешел в наступление:

— А собственно говоря, вы-то кто такие?

Ответа не последовало. Но из темноты донесся женский голос:

— Вижу, чуть ли не воочию, как работает его мозг. Думаю, что он ни при чем.

Тот, кто выступал вроде бы в роли официального представителя этой группы, проигнорировал реплику. Он продолжил:

— Стивенс, в данный момент нас совершенно не устраивает ваша позиция в этом деле. Если вы действительно тот, кем кажетесь, то советую серьезно отнестись к нашим вопросам. Очевидно, что если вы кто-то другой, то попытаетесь провести нас.

Адвокат внимательно его слушал. Все это подразумевало… он не знал даже, что именно. Вновь его охватило чувство какой-то нереальности всего происходящего. Но затем промелькнула мысль, что, возможно, удастся получить полезную информацию. И он довольно бесцеремонно заявил:

— Не знаю, куда вы клоните, но прошу вас, продолжайте.

Раздался сдавленный смешок той самой женщины, которая уже вмешивалась в их диалог.

— Он думает, что сумеет выудить из нас кое-какие нужные ему сведения.

Мужчина, похоже, взъярился:

— Послушайте, дорогуша, мы весьма ценим вашу способность читать чужие мысли, но умоляю, попридержите язык за зубами и избавьте нас от бесполезных комментариев.

— А сейчас он в весьма наивной форме всполошился, — тем не менее радостно поведала она. Но тут же спохватилась: — Ладно. Буду молчать, если вы так настаиваете.

Воцарившееся после этой стычки молчание было особенно тягостным для Стивенса. Подумать только: эта женщина могла шарить в чужих мозгах! Телепатка! Его разум повелевал ему воспринимать это явление с сарказмом, но он чувствовал, что столкнулся с событиями, истинный размах и глубину которых пока просто не был в состоянии определить. Проявления высокого интеллекта, денежные интересы, явный в некоторых случаях всплеск насилия… У него было такое впечатление, что его выставили перед судом, а он понятия не имеет, в чем его конкретно обвиняют. Но не успел он и рта раскрыть, как говоривший от имени группы мужчина вновь обратился к нему:

— Стивенс, мы навели справки о вашем прошлом. Похоже, что особых сомнений не вызывает факт рождения тридцать один год тому назад на севере Калифорнии ребенка, названного Эллисоном Стивенсом. Мальчик с таким именем действительно посещал муниципальную школу в одном из городишек, а потом продолжил учебу в высшем заведении Сан-Франциско. Затем этого Эллисона Стивенса призвали на воинскую службу в морские силы…

Для усердно внимавшего этим словам Стивенса все это в точности соответствовало событиям прошлого и будило в нем далекие воспоминания. Пока мужчина молчал, телепатка, видимо, изучала его мысли. Внезапно он воскликнул:

— Минуточку! А за кого вы меня принимаете?

Заговорила женщина:

— Вполне искренне считаю, что нет необходимости продолжать этот экзамен. Я четко отметила его реакцию, в которой в самом деле присутствовали те эмоции, прежде всего изумление, которые вы сами могли почувствовать в его голосе.

Вмешался кто-то третий:

— Но почему он принялся шарить в апартаментах Теслы?

— Стивенс, — потребовал первый голос, — ответьте удовлетворительным образом на этот вопрос, и мы оставим вас в покое.

Стивенс начал рассказывать, как он увидел Теслу входившим в Уолдорф Армз. Но женщина оборвала его:

— А теперь он разгневался. Его вдруг осенило, а не слишком ли смело мы ведем себя, вторгнувшись в его дом и подвергая допросу, славно действуем на вполне законных основаниях.

Все рассмеялись. Но лидер жестко потребовал:

— Отвечайте, Стивенс. Зачем вы так поступили? Не позволяйте гневу затмить ваш здравый смысл. Отвечайте.

Стивенс испытывал колебания. Однако, решил он, раз это поможет ему избавиться от столь опасной публики, то, пожалуй, стоит им все выложить. Он спокойно пояснил:

— Незадолго до этого у меня состоялся разговор с Таннехиллом, и он сообщил мне, что Мистра Лэнетт была секретарем его дяди. А она связана с вами, и когда я увидел, что… как, бишь, его зовут?

Снова его прервала женщина-телепат:

— Я чувствую, что за его словами скрываются иные мотивы… Такое впечатление, что он стремится побольше разузнать о Мистре. Думаю, он влюбился в нее. Или же тогда это и в самом деле он, у меня нет четкого представления на этот счет.

Они встали. Кто-то тихо напомнил:

— Заберите книги.

Открылась дверь. Послышались шаги. Затем взревели моторы нескольких машин, отъехавших от дома. Стивенс пошел проверить дверь, ту самую, замок которой сначала Мистра, а потом и эти визитеры столь запросто отомкнули. Да, пора его сменить. По пути в свою комнату ему подумалось: “А телепатка-то оказалась не на высоте и упустила один важный момент”. Она не обнаружила, что на адрес Теслы он вышел в офисе Мексиканской импортной компании. Тем самым образовалась крупная брешь в акции, предпринятой против него. Получается, что незваные гости остались в неведении насчет того, что он располагает сведениями о местожительстве других членов группы и может продолжить свое расследование. А таким путем, кто знает, он, может быть, отыщет Мистру. С этими мыслями он заснул, думая, насколько же прекрасна эта удивительная женщина…

В девять утра Стивенс уже отправился проверять, кто живет по одному из добытых им адресов. Поиски привели его к небольшой усадьбе, обнесенной железной решеткой. Дом стоял на значительном удалении от проезжей дороги. Он поинтересовался у проходившего мимо мальчугана, кто хозяин этой виллы. Тот бойко отбарабанил:

— О! Да судья Адамс.

Стивенс внутренне похолодел, подумав: “Но это же смехотворно… Судья Адамс не может…” Но, поразмыслив, был вынужден признаться самому себе, что понятия не имеет, что тот мог и чего не мог делать.

К одиннадцати часам он уже имел данные о жителях по всем двенадцати адресам, которые обнаружил в офисе Мексиканской импортной компании. В каждом без исключения случае речь шла о лице, занимавшем в городе солидное положение: судья Уильям Адамс, судья Олден Портер, хозяева двух ежедневных газет Альмиранте Джон Кэрвелл и Мартин Грант, владелица единственного частного банка в городе Мадлен Оллори, еще две женщины из высших кругов, известный торговец-импортер и, наконец, последний по списку, но не по значению Дж. Эзвелл Дорди, возглавлявший крупные предприятия сталелитейной промышленности. Хотя последний из них был еще совсем молодым человеком, утверждали, что он уединился в Альмиранте по причине неважного здоровья.

Перечень получился настолько внушительный, что у Стивенса екнуло сердце: он сунулся в осиное гнездо. Все эти люди, вне всякого сомнения, по существу контролировали жизнь в городе. Он заехал в редакцию самой крупной из двух газет и покопался там в библиотеке, отыскивая фото самых видных граждан Альмиранте. Из дюжины установленных им лиц он нашел снимки только семерых. По их внешнему виду он попытался представить себе, могли ли эти люди, натянув на себя маски, выглядеть как члены той банды, с которой он схлестнулся. К однозначному выводу прийти, однако, было невозможно. Для этого требовалось увидеть самих этих лиц, услышать их голоса. Хотя, как его как-то заверил один знакомый актер, голоса можно достаточно легко изменять.

Стивенс покинул редакцию, не представляя себе своих дальнейших действий. Было двадцать четвертое декабря, канун Рождества, день, малопригодный для проведения расследований. Он подумал мимоходом, что неплохо было бы заручиться отпечатками пальцев Ньютона Таннехилла. Но сделать это, не прибегая к содействию полиции, представлялось нереальным. Все же он решил сразу же после праздников попросить свою секретаршу мисс Чейнер поискать документ с подписью старика Таннехилла. Ведь тот мог оставить на нем свои отпечатки.

Недовольный собой, он отправился домой. Но в самый последний момент ему захотелось проехать близ Уолдорф Армз. Он остановился, не доезжая до здания ярдов пятьдесят, и остался за рулем. Так он просидел минут десять. Внезапно дверца автомобиля открылась и запыхавшаяся Мистра Лэнетт плюхнулась на сиденье рядом с ним.

— Я попросила бы вас, — обратилась она к нему, — помочь мне пройти в свою квартиру. Одна я не решаюсь этого сделать.

7

Стивенс ответил не сразу. Его одновременно обуревали противоречивые чувства — гнев и удовольствие. С одной стороны, он был рад ее видеть Но раздражение вызывала ее манера вот так, в духе пошлой мелодрамы, появляться нежданно-негаданно. Следовало, правда, признать, что оба прошлые раза не оставляли ей другого выхода.

— Ну как ваш бок, не болит? — равнодушно-вежливым тоном осведомился он.

Она нетерпеливо повела рукой.

— Бок? Да рана давно уже затянулась.

Одета Мистра была в зеленый костюм, который удачно гармонировал с цветом ее глаз. Он внушительно, акцентируя каждое слово, произнес:

— Думаю, вы понимаете, что просто обязаны мне многое объяснить.

Но внимание Мистры было целиком сосредоточено на наблюдении за входом в здание. Не глядя на Стивенса, она отрывисто произнесла:

— Об этом поговорим у меня дома. Не будем понапрасну терять время.

— Так вы хотите сказать, что кто-то может помешать вам пройти к себе?

— Этого не случится, если рядом окажется мужчина. Пойдемте…

Адвоката поразила высота потолков в Уолдорф Армз. Все утопало в шикарных коврах. Лифт доставил их на четвертый этаж. Мистра остановилась перед застекленной дверью, за которой просматривалась вторая, металлическая. Женщина последовательно открыла и тут же закрыла за собой обе. Стивенс следовал за Мистрой по коридору с поразительно высоким — футов пятнадцать — потолком. Та же особенность была характерна и для комнаты, в которую они в конце концов вошли. Лэнетт тут же направилась в чему-то, весьма смахивавшему на бар. Стивенс выхватил свой “намбу”.

— Думаю, было бы полезно проверить все помещение.

— Ни к чему. Здесь мы в безопасности.

Несмотря на столь категоричное заявление, на душе у адвоката было неспокойно. Он все же проследовал коридором дальше, до двух спален с прилегавшими к ним ванными комнатами. В глубине коридора виднелась лестница, поднимавшаяся к двери. Запертая на ключ, она, как с удивлением отметил адвокат, была из металла, к тому же, на вид, довольно толстого. Вернувшись к гостиной, он прошел по коридору в другую сторону до еще одной комнаты, в которой ему бросились в глаза застекленные полки, заполненные, как ему показалось, альбомами с пластинками. Вдоль правой стены тянулась электронная аппаратура. “Наверное, — мелькнула мысль, — комбайн из проигрывателя, телевизора, радио, различных трансформаторов, а возможно, и передатчика…” Напротив этой техники размещалась библиотека. Множество книг. Любопытно, что читает Мистра? Верхние полки заполняла исключительно научно-техническая литература — несколько сотен названий. Ниже стояли труды по истории, более половины — на испанском языке. Из английских заголовков привлекли внимание “История испанской цивилизации в Америке”, “Испанское влияние в Древней Мексике”, “Годы становления Альмиранте”, “Танекила Удалой”, “История Большого Дома”.

Донесшийся из гостиной звон бокалов напомнил ему, что не следовало оставлять в одиночестве красавицу. Вернувшись, он застал Мистру около бара, где она колдовала над бутылками.

— Попробуйте-ка вот это… Такого напитка вам, уверена, еще не доводилось пробовать.

Усевшись в кресло, адвокат с недоверием взглянул на предложенный бокал.

— Это еще что такое?

— А вы пригубите…

Впечатление было такое, будто он взял в рот зажженную спичку. Огнем обожгло горло, а змейка пламени проскользнула далее вплоть до желудка. На глазах невольно выступили слезы. Голова словно заполнилась туманом. Он немного устыдился, увидев, как смакует напиток, иронически поглядывая на него, Мистра. А ведь какого только пойла не доводилось ему пробовать в своей жизни!

— Продолжайте, продолжайте… — проронила она. — Это сродни классической музыке… Надо проявить настойчивость… И это лучше любого другого алкоголя.

Он глотнул еще раз. Снова полыхнуло, но на этот раз он уже не поперхнулся и не пустил слезу.

— Что это за штука? — полюбопытствовал Стивенс.

— Октли.

Ему не приходилось слышать о его существовании.

— Когда-то его пили древние майя… А это его специальный вариант, сделанный по моему собственному рецепту.

Он отхлебнул еще раз и спросил:

— Кто они, эти люди, что подвергли вас унизительному бичеванию?

— О! — Она передернула плечами. — Члены одного клуба.

— Что это за клуб?

— Самый закрытый из всех, существующих в мире.

У нее вырвался легкий смешок.

— Каковы условия вступления в него?

— Для этого надо обладать бессмертием, — небрежно кинула Мистра и залилась смехом. Ее зеленые глаза засверкали. Все в ней дышало жизненной, силой и энергией.

Стивенс нахмурился. Ему стало ясно, что вытянуть из нее серьезный и удовлетворяющий его ответ будет не так-то просто.

— Ладно, — уступил он. — Что это за книги у вас? И в чем состоит тайна Большого Дома?

Мистра бросила на него острый взгляд. Ее щечки порозовели, глаза неестественно блестели. В конце концов она заговорила:

— Насколько я поняла по звукам, вы уже побывали в моей библиотеке. Что вы там успели прочесть?

— Ничего.

Но он рассказал ей о книгах, изъятых им у Теслакоданала. На ее лице появилось задумчивое выражение.

— Когда мне достались эти экземпляры, в них были вырваны те же самые страницы. Вымараны и фамилии, причем в тех же самых местах.

Они в молчании выпили еще по глотку. У Стивенса сложилось впечатление, что Мистра собиралась что-то добавить к сказанному.

— Так получилось, — и впрямь произнесла она, — что мне известны зачеркнутые имена. Их взяли себе некоторые члены нашей… нашей немногочисленной секты.

И она снова рассмеялась, вопрошающе посматривая на него.

— Ну вот… — протянул он.

— Вот так-то.

И она снова наполнила бокалы. Он приложился еще разок.

— Какого дьявола, — задумчиво произнес он, — расплодилось столько безумных сект в Калифорнии? Возьмем, к примеру, эту так называемую мексиканскую цивилизацию доколумбова времени! Если когда-либо и существовали погубившие свою душу люди, то именно они были ими.

Она наблюдала за ним сверкающими как драгоценные камни очами, но ее лицо он отчетливо разглядеть не мог: оно казалось подернутым дымкой. Стивенс мрачным тоном развил свою мысль:

— С точки зрения появления в человеческой истории отягощенных жаждой крови цивилизаций, древние мексиканцы побили все рекорды. В период упадка им требовалось приносить в жертву своим омерзительным богам и богиням уже свыше пятидесяти тысяч человеческих жизней в год!

Он заметил, что машинально опустошил и второй бокал. Поднявшись, адвокат еле удержался на ставших ватными ногах и вынужден был, чтобы устоять, уцепиться за спинку кресла.

— Впрочем, что об этом рассуждать, — пролепетал он. — Лучше поговорим о вас. И не наливайте мне больше. Еще рюмка — и я окончательно наклюкаюсь.

Он кое-как добрел до Мистры и заключил ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, когда Стивенс поцеловал ее, и даже через некоторое время откликнулась. Это смутило их обоих. Он отодвинулся. Задрожавшим от волнения голосом произнес:

— Вы самая красивая из всех когда-либо встречавшихся мне женщин…

Стивенс сознавал, что Мистра не переставала внимательно следить за ним. Но ее взгляд он истолковал как приглашение к близости. Они вновь, и надолго, слились в поцелуе, хотя она не проявляла какого-либо нетерпения. Когда же адвокат попытался пройти по комнате, то зашатался, все поплыло у него перед глазами. Ухватившись вновь за первое, что подвернулось под руку, он обвиняющим тоном бросил в ее адрес:

— Я пьян.

— Скажите лучше: напичкан наркотическими снадобьями.

Стивенс неуверенным движением развернулся к центру комнаты. Мистру он теперь едва различал во все сгущавшейся вокруг него пелене.

— Я сделала это нарочно, — добавила она.

Он шагнул к Мистре и вдруг почувствовал, как на него стремительно надвигается поверхность пола. Падение на какой-то миг отрезвило его.

— Но зачем же вы так поступили? — Стивенс еле ворочал языком. — Что это…

То не было самым последним, что сохранилось в его памяти, но последнее, о чем он вспоминал хоть сколько-нибудь отчетливо.

8

Стивенс проснулся от брызнувших ему в глаза лучей солнца. Он долго лежал не шевелясь и бесцельно тараща глаза на потолок странной комнаты. И вдруг разом осознал, где находится. Он рывком поднялся с кровати, не зная толком, что собирался сделать, и напряженно задумался. Постепенно первоначальная скованность прошла. Он был жив. Какими бы мотивами ни руководствовалась Мистра, накачав его наркотическим зельем, оно оказалось неопасным для жизни.

Его одежда лежала рядом, на стуле.

Он поспешно оделся и выглянул в коридор. Вспомнив, что рядом находится вторая спальня, он на цыпочках дошел до нее. Дверь была не заперта. Стивенс приоткрыл ее и просунул голову.

Некоторое время он созерцал спящую Мистру. Во сне она выглядела необыкновенно юной. Она показалась ему даже моложе, чем он сначала думал. Сейчас ей можно было дать скорее двадцать четыре-двадцать пять, чем тридцать лет.

Адвокат припомнил, что в течение этой долгой ночи она была крайне взвинчена, но так и не смог восстановить в памяти, был ли он с ней вместе в этой комнате или в соседней. Зато в мыслях ясно видел, как Мистра много раз плакала и неоднократно что-то говорила ему про Большой Дом.

Большая часть сказанного ею растворилась в сплошной мгле. Но кое-что все же сохранилось в памяти, и совершенно отчетливо. Вероятно, ее слова так же безжалостно жгли ему мозг, как октли горло. Одна мысль об этих всплывающих в уме фразах повергла его в шок. Он уже собирался прикрыть дверь, но успел заметить, что Мистра, открыв глаза, сосредоточенно наблюдает за ним.

Да, да, она следила за ним. Стивенс инстинктивно несколько подался назад. Тотчас же выражение глаз Мистры изменилось: они, глубоко запав, неистово запылали. Сейчас они очень походили на те, что были у нее — весьма странные и необычные — в тот момент, когда адвокат отключался под воздействием наркотика. Внезапно Стивенс догадался о ее возрасте — больше, чем двадцать пять, больше, чем тридцать. Он вспомнил, что она упоминала о бессмертии… “Это старый-престарый Дом…” — лихорадочно шептала она в ночном мраке. Как если бы перед ее внутренним взором во всей своей беспощадности промелькнули какие-то скрытые циклы прошлой жизни, пробудив в Мистре подернутые смертью видения. “Это старый-престарый Дом…”

Стоя в коридоре, Стивенс наконец уразумел — и в этом у него теперь не было ни малейших сомнений, — в чем состояла тайна Старого Дома.

А когда адвокат понял, что она знала, что он разобрался в этом, то его встряхнула отдававшая холодом небытия дрожь. Мистра приподнялась в постели, как бы потянувшись к нему. Одеяло соскользнуло с ее тела и словно растворилось Глаза даже при солнечном свете опаляли двумя пышащими безумным огнем воронками. Мышцы лица и тела застыли, придавая Мистре вид каменной статуи и обезображивая ее своей неподвижностью.

Но эта какая-то неестественная реакция длилась недолго. Она расслабилась, снова откинулась в постели, улыбнулась ему и лениво протянула:

— Так… Значит, подглядывали за мной?

Своеобразное очарование, будто околдовавшее его, рассеялось. Ему представилось, что он вынырнул из неведомой, заполненной фантастическими образами бездны, и, осознавая собственное смятение и замешательство, пробормотал:

— Нет. Я собрался побриться.

— Все необходимое для этого найдете в большой ванной, что в конце коридора.

Скобля подбородок, он вдруг вспомнил: “А ведь сегодня Рождество!” Но его мысль недолго задержалась на этом факте. Из комнаты Мистры не доносилось больше ни звука, все в ее апартаментах дышало тишиной и спокойствием. И его раздумья опять потекли по необычному руслу: интересно, раз уж идея, подобная мелькнувшей недавно, возникла у него, сможет ли он когда-либо от нее избавиться? Тщательно приведя себя в порядок, Стивенс направился в библиотеку. Необходимо, убедил он себя, внимательно прочитать замеченные там вчера книги. Но “Истории Большого Дома” на прежнем месте не было, отсутствовали и другие издания, что он намеревался пролистать. Не видно их было и на других полках — они попросту исчезли. Это поразило его. Казалось невероятным, что Мистра спрятала их. Он все еще топтался в библиотеке, когда услышал шум струившейся из душа воды. Значит, Мистра встала.

Стивенс пересек гостиную и вошел в комнату молодой женщины. Щедрое солнце, заполнившее помещение, развеяло, как легкую дымку, все его ночные фантазии и предположения. Он почувствовал себя неловко, в роли какого-то недоумка Сказочка о бессмертии тут же растаяла. И все же оставалось нечто такое, в отношении чего ему хотелось добиться полной ясности.

С того места, где он стоял, звуки душа воспринимались как грохочущий водопад. Дверь в ванную была приоткрыта, оттуда вырывалось облако пара, мягко оседавшее на ковре. Вскоре шум стих и он услышал шлепанье босых ног по полу. Появилась Мистра, облаченная в пышный халат. Она внимательно взглянула на него ярко блестевшими глазами, но не вымолвила ни слова. Села перед туалетным столиком и стала укладывать волосы.

Стивенс терпеливо выжидал. То загадочное чувство, которое он испытал ранее в ее присутствии, возникло вновь, может быть, не столь отчетливо и не столь определенно, но в гораздо более личностной форме.

“Да, — еще раз отметил он, — все же Мистра действительно на удивление красива”. Белокурые волосы, полные огня зеленые глаза, тонкие, даже изысканные черты лица создавали общее впечатление не только молодости и очарования, но, несомненно, и ума. Глядя на золотистую кожу, как будто тронутую загаром, невольно возникала мысль, что ее бабушки отнюдь не гнушались выбирать партнеров среди самых различных расовых групп. В ней явно бурлила кровь любителей острых ощущений и похождений, причем, видимо, ранних поколений.

Подобного рода мысли существенно увели его в сторону от первоначального замысла, с которым он вступил в ее покои. Очнувшись, он довольно напряженным голосом обратился к Мистре:

— Ночью вас, похоже, весьма заботил вопрос о том, откуда поступил тот мрамор, из которого выстроен Большой Дом. Известно ли кому-нибудь название этого карьера?

За лицом Мистры он мог следить только по его отражению в зеркале. Взгляд молодой женщины стал пристальным, сосредоточенным. Она напряженно в упор рассматривала его. У Стивенса появилось предчувствие, что она не станет отвечать на этот вопрос. Но она расхохоталась.

— Вижу, — выдавила она сквозь смех, — что октли опять породил во мне кошмары. Думаю, мне пора отказаться от этого напитка.

От Стивенса, однако, не ускользнуло, что смех у нее получился невеселый, а от ответа она все же действительно уклонилась. Адвокат упорствовал:

— И все-таки, как насчет названия этого мраморного карьера?

— Откуда мне знать? — пожала она плечами. — Этому проклятому Дому более тысячи лет.

Но Стивенс не сдавался:

— В первом же абзаце посвященной ему книги говорится, что никому не известно, кто его построил. Но, возможно, есть какие-то указания насчет места происхождения материала, из которого он возведен…

Мистра продолжала разглядывать его в зеркале, иронически улыбаясь.

— Люди уже перестали меня удивлять, когда они реагируют так, как это делаете вы. Вы оказались здесь в поисках следов, ведя собственное расследование. Но, судя по всему, вас совсем не тревожит то обстоятельство, что я нашпиговала вас наркотическими средствами. По вашему лицу и задаваемым вопросам можно предположить, что мои объяснения кажутся вам вполне разумными. Но вы тем не менее продолжаете задираться.

Стивенс чуть наклонился вперед, ожидая услышать нечто интересное, но через минуту вновь откинулся на спинку кресла, когда понял, что его провели. “Однако, — подбодрил он сам себя, — бесспорен факт существования секты, исповедующей древний культ и жаждущей крови. Ее члены живут под именами людей, давным-давно отошедших в мир иной. Речь идет об очень закрытой группе, аморальной и, не исключено, просто преступной по своему характеру”.

Он неосознанно поддавался царившей в доме атмосфере необычности в такой степени, которую всего полчаса назад считал невозможной. Стивенс встрепенулся.

— Ладно, так зачем вы все же подмешали наркотические средства?

Она ответила тут же, не раздумывая:

— Хотела сбить вас с толку и посмотреть, не удастся ли что-нибудь вытянуть из вас…

— Не понимаю… Она пожала плечами.

— Я тоже хотела узнать, не тот ли вы человек, которым, как опасаются другие, вы являетесь.

Стивенсу понадобилось определенное время, чтобы сообразить, о чем она говорит. Изумившись, он спросил:

— И кто же это я, по их мнению?

Она повернулась и взглянула ему в глаза:

— Разве еще не догадались?

Похоже, она сама этому удивилась. Чуть поколебавшись, она все же спокойно пояснила:

— Ну конечно же, тот, кто построил Большой Дом. Кто он? Этот вопрос нас очень заботил в последние годы.

Стивенс был сбит с толку подобным объяснением. Снова все становилось полнейшей бессмысленностью до такой степени, что даже переставало его интересовать. Но Мистра продолжала:

— Если вы и впрямь… его создатель… то вам удалось это утаить от меня. И все же неплохо, что остальные продолжают ломать над этим головы.

Это его напугало. Поскольку — независимо от того, было ли это все чистейшим безумием или нет — игра начинала приобретать опасный характер. Одного уже пристрелили. Почему бы не ликвидировать и второго, если они сочтут его лицом, представляющим для них угрозу? И тогда он погиб бы ни за что ни про что только потому, что какой-то рехнувшийся тип счел, что ему более тысячи годков! Стивенсу стало не по себе. Он поинтересовался:

— А кто прикончил Джона Форда, охранника? Ведь это дело связано со всеми остальными событиями, не так ли?

Она отрицательно мотнула головой:

— Нет, никто из членов нашей группы в этом не замешан. Наша телепатка проверила всех пятьдесят трех членов клуба.

— Пятьдесят трех! — поразился Стивенс.

Вот не ожидал, что получит столь ценную информацию! Судя по ее виду, Мистра, видимо, не обратила внимания на его возглас.

— Это — банальное убийство, — добавила она. — Но оно, не исключено, пойдет на пользу моим замыслам. Еше точно не знаю.

Ее замыслам! Вот их-то ему и хотелось бы выяснить. Он подался к ней и, не очень надеясь на ответ, спросил:

— И что же это за планы у вас?

Последовала долгая пауза. Лицо Мистры в зеркале казалось задумчивым. Но в конце концов она решительно открыла ящик столика и вытащила оттуда листок бумаги. Не глядя на него, она произнесла:

— Вот текст ультиматума, который я вскоре направлю по радио в адрес правительства Лориллии. Счетчик истечения срока будет включен с момента передачи послания. Ссылка на планету Марс сделана из чисто психологических соображений. Я хотела бы внушить им достаточно серьезные опасения, с тем чтобы они действительно эвакуировали указанные здесь заводы. Но лучше послушайте сами…

И она принялась четко и неторопливо, твердым голосом зачитывать содержание документа:

Взглянув на Стивенса, она спокойно добавила:

— Час, может быть, я изменю, но в остальном все свершится, как здесь указано. Ваше мнение?

Стивенс на мгновение почувствовал, что в голове у него пусто, как в вакууме. Но, спохватившись, он взял себя в руки.

— Вы что, сошли с ума?

— Наоборот, в полном рассудке, — холодно произнесла она. — И полна решимости осуществить задуманное. Но в известной степени я сейчас нуждаюсь в вашей поддержке. Ни один человек в одиночку не в силах одолеть хорошо охраняемую крепость.

Стивенс, не скрывая своего раздражения, выпалил:

— Если вы нападете на Лориллию, они сочтут, что это — акция Соединенных Штатов, после чего немедленно последуют контрмеры.

— Это смелые, коварные и дальновидные люди. Они спланировали свое внезапное нападение на нас так, чтобы иметь потом возможность отрицать, что являются агрессорами. Неужто вам не ясно, насколько ужасна подобная перспектива?

— Они не пойдут на это!

— Еще как… А если основные города Соединенных Штатов будут уничтожены, это равносильно тому, что стране переломят хребет и нанесут удар в сердце. Кто, к примеру, мог бы объявить войну, если первая атомная бомба упадет на Вашингтон во время сессии конгресса? Друг мой, вы просто мыслите в далеких от реальности категориях. Уверяю вас, что наша группа никогда бы не стала рассматривать возможность покинуть Землю, если бы опасность не приобрела того размаха, о котором вам говорю я.

Стивенс разволновался. Он подумал: “Однако я воспринимаю это так, будто у них и в самом деле имеются космолеты, будто…” Его взгляд остановился на листке бумаги, который она продолжала держать в руке.

— Покажите-ка мне этот ультиматум…

Она протянула ему документ с загадочной улыбкой на лице. Бросив на него взгляд, Стивенс понял, что именно ее так забавляло. Послание было написано на иностранном языке. Как он догадался, на том, который принят в Лориллии. Мистра между тем разговорилась.

— В этом как раз и состоит суть моих разногласий с остальными членами группы. Они хотели бы разобрать Большой Дом и вывезти весь строительный материал далеко за пределы Земли, пока не утихнет эта атомная гроза. Я же считаю, что мы несем определенную ответственность перед Землей и что мы не имеем права продолжать пользоваться плодами нашей науки для собственного удовольствия, как делали это до сих пор.

— И куда же они намеревались отправиться?

Стивенс отметил про себя, что его любопытство разгорелось не на шутку.

— На Марс. У нас там имеются подземные сооружения, где Дом окажется в безопасности.

— И вы все покинули бы Землю?

— Да, но только на период ведения военных действий.

— А не преувеличены ли ваши страхи? Даже предположив, что Лориллия на самом деле вынашивает те планы, о которых вы говорите, неужели вы полагаете, что они потратят целую бомбу на Альмиранте? Печальная улыбка промелькнула на ее лице.

— Разумеется, нет. Но если прибрежные воды у Сан-Франциско и Лос-Анджелеса окажутся радиоактивными, конфликт напрямую затронет и нас. Это могло бы непосредственно повлиять на свойства мрамора, которым мы и обязаны своим долголетием… Даже те из нас, кто против отлета с Земли, понимают, что в противном случае возникает риск такого уровня, подвергаться которому мы никак не можем.

Стивенс уже открывал рот для следующего вопроса, когда до него дошло, что она только что выдала ему важную информацию.

— Так, значит, — сказал он, — помимо вас есть и другие, не желающие оставлять Землю? Тогда почему бы им не оказать вам содействие?

Ее губы сжались в тонкую полоску:

— Естественно, Таннехилл вначале был настроен против отлета. На Земле он является законным собственником Большого Дома. А на Марсе нет государственной полиции, которая защищала бы эти его права. И он автоматически растерял бы там те преимущества, которыми располагает здесь над всеми остальными.

Стивенс отлично представил себе, перед какой дилеммой встал Таннехилл.

— Понимаю, — произнес он. — Но не вижу, каким образом стрельба по нему может сломить его сопротивление.

— А тут и нет никакой связи, — возразила она. — Исходная база совсем иная. В свое время члены группы выступили с инициативой добровольно поставить себя в финансовую зависимость от него. Каждый должен был по контракту передать Таннехиллу все свое имущество, а взамен получать от него стабильный доход. Если бы впоследствии кого-нибудь поймали на том, что он тайно сколачивает отдельный капитал и прибирает к рукам недвижимость, его бы строго наказали…

— Но это чисто денежная сторона вопроса. В то время как Дому, если то, что вы о нем рассказываете, правда, просто цены нет…

— Верно, но не забывайте, что это соглашение и было достигнуто единственно ради того, чтобы уберечь Дом от больших потрясений. И оно будет продолжать действовать… Все остальные члены группы были настолько привержены этой договоренности, что, когда Таннехилла ранили, они дождались, пока его жизнь окажется вне опасности, затем устроили фальшивые похороны и продолжали передавать свое имущество в фонд Таннехилла с тем, чтобы все было готово к отлету к тому моменту, когда Таннехилл полностью придет в сознание и подпишет распоряжение о перевозке Дома.

Все в голове Стивенса встало на свои места.

— Ясно, — кивнул он. — Таннехилл и его дядя — это одно и то же лицо, но, когда он пришел в себя, выяснилось, что хозяин Большого Дома потерял память о своем прошлом…

— Это я подстроила, — хладнокровно призналась Мистра. — Я проникла в клинику и подсунула ему кое-какие лекарства. Тем самым я их всех застала врасплох.

— Так это ваши проделки?.. Вы… накачали Таннехилла всякой дрянью и стерли его память!

Это уже был не вопрос, а возглас пораженного до глубины души человека. Ибо он почему-то сразу поверил ей. Беседуя с этой женщиной, наделенной стальной волей, он испытывал такое чувство, будто погружается в никому не доступные глубины. И тут он вспомнил, что является единственным доверенным лицом Таннехилла и в этом качестве выслушивает такие откровения!

Он не собирался воспользоваться ими против Мистры. Кстати, никаких доказательств ее слов у него не было. Должно быть, в области химии ее познания далеко обогнали нынешнюю эпоху. Но кто ему поверит? Мистра между тем продолжала:

— В сущности, воздействовать на механизм памяти проще простого. Можно проделывать это сколько угодно путем глубоких гипнотических трансов. Лекарство, которое я использовала, имеет большую длительность действия. И я в любой момент могу дать ему нейтрализующее средство.

— Почему другие члены группы не сделают этого?

— Потому что им неизвестно, к какому медикаменту я прибегла и в какой дозировке. Вмешиваясь, без знания этих фактов, они могут нанести серьезный вред Таннехиллу.

Стивенс покачал головой, подавленный лавиной тех сведений, которая обрушилась на него.

— Но если в Таннехилла стреляли не члены группы, то, спрашивается, кто?

— Скорее всего, речь идет о несчастном случае. О какой-нибудь уличной перестрелке, в которой он никак не был замешан. Как достоверно установила наша телепатка, никто из наших к этому не причастен.

Стивенсу сразу пришло на ум, что та же самая женщина, слывшая мастерицей по части чужих мыслей, применительно к нему допустила грубую ошибку, не сумев уловить важную информацию. Он, однако, поостерегся заводить разговор на эту тему. Но, поколебавшись, все же не удержался и бросил:

— Мне кажется, вы слишком полагаетесь на эту телепатку… Кроме того, мне слабо верится в то, что в столь ключевой момент кто-то чисто случайно и так метко пальнул в хозяина Дома. Не было ли еще кого-нибудь, кто активно выступал против отлета?

— Да, был еще один противник подобного варианта действий, но он изменил свое мнение после того, как это сделал Таннехилл.

— Вы имеете в виду, что он действительно отказался от него?

— Тризелла проверила это.

— Так зовут вашу телепатку?

— Именно. И не недооценивайте ту опасность, которой мы все можем подвергнуться в результате такого случайного выстрела. Подобные штучки вообще являются для нас настоящим кошмаром. Все эти кораблекрушения, пьянь за рулем, пожары, перестрелки между гангстерами, война.

Стивенс стал было ей возражать фразой, начинавшейся со слова “однако”… Но передумал и решил направить беседу в другое русло.

— За всеми этими разговорами о Таннехилле я напрочь забыл о своих прямых по отношению к нему обязанностях. Так что лучше, видно, позвонить ему сейчас же, несмотря на то что сегодня рождественский праздник.

Она удивленно взглянула на него.

— Рождество? Да, мой напиток действительно выбил вас из колеи. Ведь сегодня уже двадцать шестое декабря. Вы что, не знали об этом?

— Что?!

Едва оправившись от первоначального изумления, он Лихорадочно попытался вспомнить, а не произошло ли чего-нибудь важного за время его отключки, кроме того, о чем он уже знал, но безуспешно. Тогда он угрюмо проворчал:

— Все равно надо звонить, и немедленно!

Он рысцой бросился в гостиную, где раньше заметил телефон. Набирая номер, он обдумывал все те извинения, в которых сейчас будет рассыпаться перед боссом. Но делать этого не пришлось. Услышав его голос, Таннехилл воскликнул:

— А я как раз собирался вам позвонить, Стивенс. У меня тут один человек, с которым я хотел бы вас свести. Так что будем у вас через час. Надеюсь, вы отлично провели Рождество?

Стивенс ответил, что все прошло просто замечательно и что сейчас он находится в гостях, но мигом вернется домой, и, облегченно вздохнув, повесил трубку. Таннехилл, как ему показалось, держался спокойно. Внешне вроде бы ничего ненормального за время, проведенное им у Мистры, не произошло. Он тут же соединился со своим офисом, чтобы дать поручение секретарше:

— Мисс Чейнер, мне нужно было бы…

Но она прервала его:

— О! Мистер Стивенс, я так рада, что вы дали знать о себе. В здании случилось несчастье. Вечером под Рождество убили Дженкинса, лифтера…

9

— Еще одно убийство! — не удержался от восклицания Стивенс.

Так, значит, после охранника настал черед лифтера… Связано ли это как-то со всем делом? Косвенно Дженкинс ведь тоже был служащим Таннехилла. Но как вписать эту смерть в ту общую картину, которая начинала складываться у него? Кто-то орудовал грубо и беспощадно. Если это не имело отношения к группе, то тогда кто? Он забросал вопросами секретаршу, но узнал лишь, что полиция арестовала жену лифтера, ссылаясь на случавшиеся между ними сцены ревности. Ее держали в изоляторе в качестве свидетеля.

Стивенс искренне опечалился. Он испытывал дружеское расположение к Дженкинсу.

— Ладно, — завершил он разговор. — В офисе буду позже. До свидания.

Положив трубку, он рухнул в кресло. Пока ему не было достаточно ясно, куда вся эта история могла завести. Мистра утверждала, что смерть охранника никак не была связана с группой, разве что в той мере, в какой она могла касаться Таннехилла. Та же картина с убийством Дженкинса. Но все это требовалось еще доказать, как, впрочем, и многое другое. Он вернулся в комнату Мистры, которая вопрошающе взглянула на него. Адвокат сообщил ей, что вынужден отбыть для встречи с Таннехиллом, и с беспокойством спросил:

— А вы? Что станет с вами?

— О! Все будет нормально.

— Может, нам стоит выйти отсюда вместе?

— Нет, — холодно отрезала она. — Меня волновало лишь, как войти сюда. А теперь я в безопасности.

В сущности, он до сих пор так и не узнал, чего, собственно говоря, она так опасалась в тот вечер. Он задал ей этот вопрос.

— Они не хотят, — лаконично ответила она, — оставлять в моем распоряжении космолет.

Стивенс беззвучно открыл рот, затем закрыл. Наконец переспросил:

— Космолет?..

Опять его огорошили. Но — и это было забавно — на сей раз ему не хотелось углублять эту тему.

— Я могу попозже вернуться, — предложил он, — и сопровождать вас, когда потребуется выйти отсюда или, наоборот, вернуться.

— Спасибо, — равнодушно откликнулась она. — Впрочем, к тому времени меня уже здесь не будет.

Стивенс довольно спокойно воспринял то, что он сам оценил как самый изящный способ, когда-либо использованный женщиной, чтобы дать ему от ворот поворот. Он лишь с любопытством окинул ее взглядом.

— А вы не боитесь, что я сейчас пойду к кому-нибудь и разболтаю все, что вы мне тут наговорили?

— Чтобы вас тут же приняли за сумасшедшего? — усмехнулась она.

Но ему так не хотелось расставаться с Мистрой!

— Увижу ли я вас еще? — спросил он.

— Может быть.

Стивенс попрощался и вышел из комнаты, тайно надеясь, что она вдруг позовет его или каким-то знаком внимания покажет свое дружеское расположение. Но она и пальцем не пошевелила. Адвокат вызвал лифт и вскоре очутился на улице под ослепительным солнцем. Его часы остановились, но, по-видимому, едва перевалило за полдень.

Вскоре Стивенс уже входил в свое бунгало, куда вслед за ним почти сразу же явился и Таннехилл. Он был один. Адвокат видел босса при дневном свете впервые, но немедленно узнал бы его при любых обстоятельствах: стройный молодой человек, бледен, впалые щеки, при ходьбе опирается на трость.

— Мы решили прийти порознь, — заявил он. — Поэтому я прибыл чуть раньше.

Таннехилл не удосужился объяснить ни в чем суть дела, ни кто должен был подъехать позже. Стивенс украдкой присматривался к нему, стараясь представить его себе таким, каким тот был до ранения: Танекила Удалой, лихой капитан XVII века, с крепкими как корабельные канаты нервами. Это казалось невозможным, поскольку стоявший перед ним человек выглядел несчастным, полным смятения. Нет, воистину невозможно…

Таннехилл, вздохнув, проговорил:

— Должен признаться вам, Стивенс, что прошлой ночью нагородил больше, чем мог бы сделать перед любым другим человеком. И это в какой-то степени вынуждает меня раскрыть вам еще кое-что.

— Могу лишь повторить, — заверил его адвокат, — что принимаю ваши интересы близко к сердцу.

— Я сообщу вам нечто, что при любых обстоятельствах хотел бы скрыть от всех. Стивенс, я точно помню, что лежал в гробу…

Тот молча ждал продолжения. Таннехилл в нескольких словах поведал ему, как был похищен из клиники, долгое время находился на борту космолета, затем похоронен заживо, а в конечном счете опять возвращен на больничную койку.

Стивенс, поколебавшись, спросил:

— На каком этаже клиники находилась ваша палата?

— На шестом, когда я наконец-то пришел в сознание. Что было до этого, не знаю.

— Это можно проверить. Было бы интересно выяснить, не через окно ли вас вынесли. А если так, то как это им удалось?

Ему хотелось бы заговорить о космолете, но он счел тему слишком опасной, учитывая, как много он уже знал об этом деле. Да и вообще сама возможность существования космолетов представлялась ему сомнительной. С другой стороны, если члены этой группы были людьми бессмертными, то почему бы им не располагать техникой, намного более совершенной, чем та, что имеется сегодня в мире? Он поймал себя на мысли, что, в сущности, верит в то, что ему рассказала Мистра.

Послышался шелест шин в подъездной аллее. Стивенс вопрошающе взглянул на Таннехилла. Тот пояснил:

— Находясь в Лос-Анджелесе, я нанял частного детектива. Видимо, это он. В каких рамках следует вести с ним беседу?

Стивенс был застигнут врасплох этим сообщением.

— Это зависит от того, что он из себя представляет, — уклонился он от рекомендаций.

Позвонили в дверь. Адвоката познакомили с небольшим, довольно плотного телосложения мужчиной по имени Билли Риггс. Тот сразу же взял быка за рога:

— Сначала выслушайте меня, чтобы составить мнение о моей особе как о профессионале.

Он начал излагать свой послужной список, но Стивенс слушал его вполуха. Детектив все еще продолжал говорить о себе, когда Таннехилл прервал его и, повернувшись к адвокату, сухо осведомился:

— О чем это вы размечтались, Стивенс?

— Знали ли вы мистера Риггса до того, как наняли его?

— В жизни его не видел.

Стивенс задумался. Этот Риггс никак не был связан с местными делами. Было бы неплохо, если бы ему удалось установить автора письма, направленного Холанду.

— Думаю, — произнес адвокат, — что лучше ему рассказать все.

Таннехилл, похоже, безоговорочно согласился с его предложением.

Излагая суть задания детективу, он прервался лишь для того, чтобы попросить Стивенса процитировать содержание письма. Затем, после некоторой заминки, добавил, что его отсутствие в клинике совпало с похоронами Ньютона Таннехилла. Когда он кончил, Риггс задал вопрос:

— Проверяли ли отпечатки пальцев?

Стивенс пребывал в нерешительности. Если Мистра сказала правду, то отпечатки должны будут совпасть.

— Никто этим до сих пор не занимался, — наконец произнес он.

— Если дойдет до суда, — посоветовал Риггс, — избегайте, насколько возможно, упоминать насчет потери памяти. Обвиняемые довольно часто прибегают к этому трюку, но в деле об убийстве это производит скверное впечатление… Ну а теперь мне пора браться за работу.

Он пошел к двери, но приостановился и бросил через плечо:

— Само собой разумеется, я скрытно навел справки о вас в городе. Выяснил, что семейство Таннехиллов владеет приличным куском Калифорнии, но, как вы мне сами заявили, в Альмиранте вас практически не знают. А это плохо. Так что мой вам совет: посорите немного деньгами и исправьте это положение. Создайте у жителей города впечатление, что вы склонны разделять с ними то, чем вас облагодетельствовала судьба. И тогда в случае процесса у них появится искушение считать, что он затрагивает и их личные интересы.

Таннехилл взглядом поинтересовался мнением Стивенса.

— Это дельное предложение, — откликнулся тот.

Риггс удалился со словами, что позвонит, как только у него появится что-либо стоящее. За время их беседы первоначальное впечатление о нем у адвоката существенно улучшилось.

— Сдается мне, — подвел итог Стивенс, — что это как раз тот человек, который нам нужен.

Он внутренне удивился, что у него вырвалось это “нам”. Но, успокоил он себя, это не могло быть истолковано Таннехиллом иначе, как проявление лояльности с его стороны.

— Стивенс, — обратился к нему босс, — будьте добры, позвоните в бюро трудоустройства Илверс и узнайте, не подыскали ли они для меня то, о чем я просил.

Адвокат повиновался, услышав в ответ, что все в порядке: подобраны опытная экономка и слуга; которые будут готовы приступить к исполнению обязанностей двадцать восьмого числа.

— Отлично, — обрадовался Таннехилл. — Программа на сегодняшний вечер такова: отобедать в ресторане, затем устроить даровую выпивку тем, кто окажется поблизости. Откровенно говоря, мне и самому хочется развеяться таким образом. Хотите присоединиться?

Стивенс отрицательно покачал головой.

— Извините, но мне лучше остаться дома и попытаться все-таки разыскать Пили. Если это удастся сделать достаточно быстро, я непременно поучаствую в этой затее угостить горожан, а заодно и прозондирую, как это скажется на их к вам отношении.

После ухода Таннехилла адвокат, увидев, что было уже три часа, чертыхнулся, и, сняв трубку, попросил соединить его с междугородней. Через некоторое время женщина-оператор сообщила ему:

— Ваш заказ на разговор с мистером Пили выполняется, но до настоящего времени нам так и не удалось обнаружить его, хотя мы неоднократно пытались связаться с ним как в офисе, так и дома. Не желаете ли сами переговорить с кем-нибудь из тех, кто ответит по его домашнему телефону?

— Согласен, — буркнул Стивенс.

Через минуту послышался мужской голос, должно быть, кого-то из обслуживающего персонала в резиденции.

— Мистер Пили отбыл на период праздников в поездку по пустыне… Нет, нам пока неизвестно, где он в дороге остановился… Нам искренне жаль, что мы ничем не смогли помочь после вашего первого звонка… Мистер Пили сказал, что будет поддерживать с нами контакт, но пока не сделал этого…

— Передайте, пожалуйста, — попросил Стивенс, — как только он объявится, чтобы немедленно связался с мистером Таннехиллом или мистером Стивенсом.

Покончив с этим вопросом, адвокат направился в Палмз-билдинг. Уже заступил на работу новый лифтер — тесть привратника. Этот пожилой человек в прошлом уже подменял Дженкинса.

Тело последнего увезли почти сразу же после обнаружения убийства. Стивенсу показали место, где был найден труп, — непосредственно позади лифта. Адвокат поднялся к себе в кабинет. Задержался он там ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы узнать адрес погибшего, по которому он тут же и выехал. Дженкинс проживал в отделанном под мрамор небольшом бунгало в городском квартале бедноты. Поскольку никто не ответил на его настойчивые звонки у двери, Стивенс обошел домик, пересек неухоженный сад и приблизился к стоявшему под деревом фургончику. Над ним вился тонкий дымок, исходивший из обломка трубы, заменявшей нормальную вытяжку. Стивенс постучал. Он сразу же узнал открывшую ему дверь женщину: то была Мэдж, одна из уборщиц в Палмз-билдинг. Она не скрывала своего удивления при виде управляющего.

— Я разыскиваю миссис Дженкинс, — пояснил Стивенс.

— Так ее же арестовали. Полиция считает, что это она укокошила муженька.

— А вы, Мэдж? — самым любезным тоном спросил Стивенс — Вы тоже полагаете, что это сделала она?

— Да что вы, конечно, нет! С чего бы это ей так поступать? Она не из тех, кто заводит шашни на стороне. Она из женщин тихого нрава.

Все говорило за то, что уборщица была не прочь выложить все, что знала о чете Дженкинсов. Лифтер, любивший потрепаться, видимо, немало чего поведал ей в свое время.

— Мэдж, — допытывался Стивенс, — постарайтесь вспомнить, что происходило в дни, предшествовавшие его смерти. В таком случае самая ничтожная деталь может оказаться весьма полезной.

Уборщица недоуменно пожала плечами.

— Не думаю, что я могу вам серьезно помочь. Дженкинс мне рассказал историю насчет вопля, который вы слышали в офисе этих индейцев… И когда в ту ночь поздно там появился мистер Пили, он упомянул ему об этом случае и…

— Пили! — воскликнул Стивенс.

Это было почище удара молнии. Но он сумел все же несколько сдержать эмоции.

— Вы говорите об Уолтере Пили, адвокате из Лос-Анджелеса?

— Ну ясно, о нем. Он всегда, когда приезжал, давал Дженкинсу чаевые, десять долларов, и человек он, несомненно, самый достойный.

В голове Стивенса начинала складываться общая картина событий последних дней, сложная и фантастическая. Но соответствовала ли она действительности? Он сразу вспомнил ту ночь, когда Теслакоданал, открыв дверь, ошибся, приняв его за кого-то другого. Он явно ожидал увидеть мужчину высокого роста и крепкого телосложения. Но таковым и был Пили…

Стивенс до сих пор как-то не задумывался над тем, что адвокат также вполне мог быть членом группы… Он попросил Мэдж:

— Если вы вспомните еще что-нибудь интересное, то сообщите об этом мне первому.

— Можете на меня рассчитывать.

Направляясь к своей машине, Стивенс ломал голову, пытаясь понять, из-за чего Пили мог бы убить Дженкинса, если, конечно, он это сделал. Было маловероятно, что управляющий опасался, что кто-то встретит его в городе. Ведь он не был обязан перед кем-либо отчитываться о своих делах.

Этим вечером Стивенс отужинал в ресторане, а затем провел пару часов, сидя за рулем своей машины около Уолдорф Армз, наблюдая за входившими и выходившими оттуда людьми.

У него уже сформировалась своя теория насчет тех, кто проживал в здании. Видимо, здесь члены группы не маскировались под уважаемых горожан. Следовательно, можно было — как это произошло с Мистрой — установить их подлинное лицо. Он выделил пятерых отличавшихся степенной походкой лиц, которых он раньше никогда в городе не встречал.

Затем адвокат вернулся в Палмз-билдинг. Он почувствовал одновременно и разочарование и облегчение, когда констатировал, что окна офиса Мексиканской импортной компании зияли темными пятнами. Послушав для подстраховки под дверью, все ли тихо внутри, он воспользовался своим универсальным ключом и, войдя, зажег свет. Поискав, он обнаружил досье с адресами и добавил к тем, что уже были у него, еще двадцать два. Затем он начал внимательно изучать терракотовую статуэтку, пытаясь сообразить, каким образом можно было бы добраться до спрятанного внутри механизма. Неясный шум заставил его обернуться. В проеме двери стоял человек и смотрел на него. Он был высокого роста, хорошо сложен. Его облик показался Стивенсу знакомым, но понадобилось какое-то время, чтобы адвокат понял, кто это. Потому что человек был в маске, в точности воспроизводившей лицо самого Эллисона Стивенса! У адвоката возникло ощущение, что он смотрит на самого себя в зеркало. Потом все кругом завертелось в бешеной пляске, и он стремительно погрузился в черноту беспамятства…

10

Стивенс очнулся в полной темноте. Ощущение такое, что под ним — голая земля. Он осторожно ощупал пространство вокруг себя. Верно, так оно и было.

Смутно помнилось, что его вроде бы ударили сзади. Но ни на затылке, ни где-либо еще не было ни ушибов, ни вообще болезненных мест. Сунул руку в карман — пистолет на месте. Адвокат зажег спичку и при неверном свете ее пламени увидел, что находится либо в пещере, либо в подземелье. Тьма впереди была плотной, густой. “Скорее всего, я где-то недалеко от Палмз-билдинг”, — решил он. Посмотрел на часы: без пяти десять. Стивенс поднялся и двинулся вперед, осторожно опираясь рукой о земляную стену и проверяя при каждом шаге, ступает ли на достаточно твердую почву. Вскоре он понял, что преодолевает пологий подъем. Так он прошагал с полчаса, мучительно раздумывая, где очутился и куда идет. Неожиданно его осенила догадка: он поднимается по холму к Большому Дому! Тот ведь отстоял от Палмз-билдинг всего в восьмистах ярдах.

Спустя час Стивенс уверился, что находится уже не в подземелье, вернее, в подземелье, но не в обычном смысле этого слова. Под ногами пружинил ковер. Он остановился и прислушался. Все тихо. Зажег спичку. Выяснилось, что он оказался в небольшой комнате. В алькове виднелась софа, на столе стояло несколько старомодных керосиновых ламп. Стивенс попытался зажечь одну из них, но безуспешно, так как не сумел снять стекло, только зря потратил спички. Адвокат ощупал выпуклую поверхность лампы, наткнулся на какую-то кнопку и нажал. Вспыхнул яркий свет. Он с удовольствием занялся бы выяснением, как действует этот светильник, но были дела куда более срочные. Оглядевшись вокруг, Стивенс заметил портьеру. Приподняв ее, он обнаружил тянувшийся куда-то узкий коридор. Взяв лампу, Стивенс шагнул в него. Проход привел его к лестнице, но та упиралась в сплошную металлическую стену. Напрасно он стучал по ней, налегал плечом, искал какой-нибудь запор. Стивенс вернулся в комнату, намереваясь повнимательнее осмотреть ее. Создавалось впечатление, что покинуто это помещение давным-давно: все покрывал толстый слой пыли. На диване лежала книга “История Большого Дома”. Когда он взял ее в руки, оттуда выскользнул лист. Его сплошь покрывали какие-то кабалистического вида знаки, а в верхней части выцветшими чернилами было начертано: “Лучше все это перевести. Этот язык становится для меня все более непонятным”.

Заинтересовавшись надписью, Стивенс присел на софу. Книга открылась на главе, называвшейся “Спасение Дома”.

В ней говорилось, что специально посланная из Мехико испанская экспедиция прочесала всю страну до бухты Сан-Франциско, но так и не обнаружила Большого Дома, поскольку Теслакоданал применил смелую хитроумную уловку. Он пошел навстречу испанцам и, не колеблясь, заявил, что их проводники-индейцы на самом деле выполняли задание специально заславших их кровожадных племен. Индеец вызвался показать европейцам нужный им путь вдоль побережья. Превосходное знание им испанского языка заинтриговало де Портала, назначенного к тому времени губернатором обеих Калифорний. Этот весьма недалекий деятель настолько слепо доверился новому проводнику, что так никогда и не догадался об истинной подоплеке событий. Теслакоданал завел эту многолюдную экспедицию вместе с ее военным эскортом сначала в глубинку, потом снова вывел их к побережью, но уже далеко от Большого Дома. Вернулись испанцы той же дорогой, так что у тех, кто проживал в Доме, оказалось достаточно времени, чтобы принять необходимые меры защиты. Они распространили повсюду слух, что здание будет разрушено. В действительности же они просто засыпали его землей, пригнав для проведения работ туземцев с севера, которых затем всех до единого уничтожили. В книге не уточнялось, сделано ли это было по приказу Танекилы, но в целом операция вполне удалась. На вершине холма поверх погребенного Дома высадили деревья и соорудили типично испанское поместье. Танекила срочно отправился в Мехико, где закатил ряд пышных угощений для нужных чиновников и добился закрепления за собой обширных земель в Калифорнии. Концессию должным образом зарегистрировали в Мадриде, а позднее ее подтвердило и американское правительство.

Стивенс представил себе на минуту Таннехилла с его жестким взглядом, выступающего в роли радушного хозяина перед людьми, ушедшими из жизни несколько веков тому назад. Одно было ему непонятно: с какой целью кто-то из членов этой группы раскрыл ему секрет подземного хода с очевидным намерением дать ему возможность отыскать эту комнату? И где находился в данный момент тот человек?

Он прислушался. Мертвая тишина. Сунув книгу в карман, Стивенс, вооружившись лампой, вновь двинулся по узкому коридору к лестнице, чтобы еще раз попытаться найти способ открыть проход в этой сплошной стене металла. Через какое-то время с него уже градом катил пот, но он упорно продолжал поиск. Его настойчивость увенчалась успехом: неожиданно целая панель бесшумно сдвинулась в сторону, открыв доступ в длинное и довольно узкое помещение. Сразу же бросились в глаза стеклянные витрины со статуэтками, аналогичными тем, что находились в офисе мексиканской фирмы. В глубине виднелась другая лестница. В целом все это напоминало музей, тем более что в витринах лежали и старинные драгоценности. Но Стивенс не стал останавливаться, чтобы получше их рассмотреть. Он взлетел по лестнице и через пару секунд уже стоял в вестибюле Большого Дома.

Бросив взгляд через застекленные двери холла, он убедился, что снаружи все еще было темно. На душе полегчало. Ведь по часам было невозможно определить, какое время суток они показывали — ночь или день.

Стивенс пересек гостиную, осмотрел одну из комнат, все время держась настороже. Но не было никаких признаков того, что в Доме находился еще кто-то, кроме него. Тем не менее он счел, что лучше там не задерживаться, и спустился обратно по лестнице. Прежде чем уйти в подземелье, адвокат внимательно изучил, как открывалась та панель, через которую он проник в Дом, и прикрыл ее за собой.

Несмотря на натянутые как струна нервы, Стивенс был полон решимости исследовать систему подземных ходов. Освещая себе путь необычной лампой, он какое-то время шел, явно спускаясь вниз. Добрался до развилки. Справа открывалась еще более узкая галерея. Адвокат посмотрел на часы: они показывали четверть первого. Разумно ли было углубляться в этот проход? Он все же решился на это. Лампа в его руке хорошо освещала путь. Галерея стала закругляться и явно привела его обратно к Большому Дому, только уровнем, видимо, ярдов на сто пониже. Стивенс вышел на перекресток и в нерешительности остановился. Внимание адвоката привлек необычный отблеск стены прямо перед ним. Он подошел к ней, дотронулся. Металл, темного цвета. Он продвинулся вдоль этой искривленной поверхности шагов на сто вперед и неожиданно попал в тупик. Вернувшись к перекрестку, Стивенс пошел по другому рукаву. И здесь одна из стен была металлическая, другая — из скальных пород. Он несколько раз прошелся туда-сюда вдоль этой металлической стены, безуспешно пытаясь найти в ней какое-нибудь отверстие. В конце концов он отказался от своего намерения и вернулся в главный проход. Двигаясь по нему, он все дальше и дальше удалялся от Большого Дома, пока наконец не уперся в металлическую дверь, перегородившую проход по всей ширине.

И опять он некоторое время бился над тем, как преодолеть это препятствие, пока не заметил, что панель легко и бесшумно сдвигается в сторону. Переступив порог, он понял, что попал в подвальное помещение Палмз-билдинг.

Стивенс прислушался. Все спокойно. Он включил электрическое освещение и погасил лампу, оставив ее на влажной земле в подземелье. Закрывая за собой панель, он заметил, что со стороны подвала она была покрыта цементом, чтобы не выделяться на фоне стен. Адвокат поднялся в офис Мексиканской импортной компании. Там все оставалось в том же виде, как и тогда, когда он проник туда несколькими часами ранее. Горел свет, дверь была распахнута. На ковре валялась терракотовая статуэтка.

11

Около часа ночи Стивенс отправился на поиски Таннехилла.

Он обнаружил наследника громадного состояния в одном из элегантных ночных клубов, окруженного толпой молодежи. Тотчас же подскочил официант и преподнес полный бокал со словами:

— Это бесплатно… За счет миллионов Таннехилла…

В основном зале стоял дым коромыслом. Продираясь сквозь плотные ряди посетителей к Таннехиллу, сидевшему в глубине в некоем подобии ложи, адвокат ловил обрывки оживленных разговоров, из которых следовало, что наследник уже отшиковал подобным же образом в других увеселительных местах, одаривая каждого официанта пятьюдесятью долларами чаевых. Кто-то толкнул Стивенса. Он узнал Риггса, который быстро пробормотал:

— Я просто хотел дать вам знать, что я здесь. Увидимся позже.

Стивенс повел Таннехилла в другой бар. Его владелец уже ждал их у порога, и было ясно, что его предупредили об их визите. Громовым голосом он представил Таннехилла собравшимся. Их оказалось так много, что подобного скопления в ночных заведениях адвокату еще не приходилось до сих пор видеть. Сразу же в Таннехилла вцепилось по меньшей мере с дюжину девиц, пытавшихся, и не без успеха, расцеловать его.

Таннехилл, судя по всему, находил в этом загуле удовольствие, и Стивенс в глубине души не мог осуждать его. Человек, столь долго провалявшийся на больничной койке, без сомнения, должен был испытывать потребность несколько расслабиться. Он оставил своего босса, сочтя более уместным смешаться с толпой до тех пор, пока тому это заведение не надоест.

Спустя час, когда Стивенс уже намеревался улизнуть, к нему приблизилась женщина с черными как смоль волосами и с несколько широковатым лицом, что, однако, не мешало ей выглядеть весьма привлекательно. Небольшого роста, она была одета в ярко-красный костюм. Серьги отягощали внушительного размера рубины, пальцы были унизаны кольцами, сверкавшими бриллиантами и изумрудами. Костюм тоже украшала драгоценная брошь. Она шепнула адвокату:

— Меня послал мистер Таннехилл, чтобы мы урегулировали последние детали контракта.

Стивенс удивленно взглянул на нее. Та довольно пронзительно рассмеялась.

— Я уже побывала в Доме, — уточнила она. — Для начала мне потребуются по меньшей мере три горничные. И поселить их следует где-нибудь в другом месте. Сама я, разумеется, размещусь в самом здании. Вас это устраивает?

Адвокат наконец понял: перед ним будущая экономка Большого Дома. Легкие пары алкоголя, туманившие его разум, мигом рассеялись. Именно об этой женщине он вел разговор в бюро по трудоустройству. Он вспомнил, как Таннехиллу не терпелось поскорее обзавестись обслуживающим персоналом.

— Если мистер Таннехилл согласен, — ответил он, — считайте, что вы приняты на работу. Когда можете приступить?

— Мистер Таннехилл хотел бы, чтобы уже с завтрашнего утра. Но я освобожусь только через два дня. Придется с этим смириться.

Она заявила это весьма твердым тоном.

— То есть речь идет о двадцать девятом числе?

— Мистер Таннехилл предложил мне надбавку в сто долларов, если я выйду завтра, и пятьдесят — если двадцать девятого. Я предпочла последнее, — залилась она смехом.

К двум часам ночи он узнал, что ее зовут Хико.

Хико Аине.

Стивенс не сразу вспомнил, где он уже встречал это имя. Потом в памяти всплыло: да ведь оно упомянуто в книге “Танекила Удалой”! Припомнился весь параграф: “А вот Алонсо так не повезло. Его любовница из местных индейцев по имени Хико Аине заколола его кинжалом”.

Возвратившись домой к четырем утра, Стивенс все еще размышлял, что бы все это могло значить Получалось, что эта шайка пыталась не мытьем, так катаньем все равно проникнуть в Большой Дом.

Он улегся в постель и мгновенно заснул.

Проснулся Стивенс в разгар дня. Первое, что он услышал, — это звон посуды на кухне. Подумав сначала, что там возится его экономка, он через минуту вспомнил, что та ушла в отпуск. Адвокат поднялся, натянул домашний халат и заглянул на кухню.

Перед ним на табуретке, заглядывая в открытый шкафчик, стояла Мистра Лэнетт. Она окинула его безмятежным взглядом.

— Готовлю завтрак.

Стивенс почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Несколько секунд он стоял, охваченный волнением, весь дрожа от возбуждения. Тем не менее он сумел достаточно быстро прийти в себя. Эта женщина заимела над ним такую власть, какой он вовсе не желал, хотя, с ее точки зрения, их отношения не должны были к чему-то обязывать. Он неспешно вошел на кухню и произнес:

— Быстренько же вы вернулись для молодой мисс, которая заявила, что мы “может быть” увидимся. Так что же вы задумали на сей раз?

Глаза Мистры округлились.

— Что это с вами? А я — то думала, что вы будете счастливы увидеть меня снова.

Он был слишком опытным мужчиной, чтобы зависеть от капризов женщины. Посему он решительно подошел к Мистре и довольно бесцеремонно заключил ее в объятия. Ее губы, казалось, сами раскрылись навстречу, но она не ответила на его поцелуй. Тогда он столь же резко отстранился и холодно процедил:

— Вы сумели покинуть Уолдорф Армз без неприятностей?

— Да, — небрежно ответила она. — Я просто подняла космолет на высоту около ста миль и вернулась на Землю в спасательном шлюпе.

Ответ был отменно неожиданным.

— Так, значит, у вас и впрямь есть космолеты?

Она как раз в этот момент накрывала на стол. Не глядя в его сторону, она бросила:

— Конечно, вы сами побывали внутри одного из них…

В который уже раз она говорила о вещах, быстро следить за которыми его мозг был просто не в состоянии, и это его раздражало. Он задумался, пытаясь как-то совместить то, что она говорила, с тем, что ему уже было известно В самом деле, апартаменты Мистры были устроены несколько необычно. Да и само здание с его куполом было прелюбопытнейшим сооружением. Все это указывало на наличие весьма фантастических возможностей, впрочем, по сути не экзотичнее тех, которые он уже воспринял как истину.

— И как же он действует? — осведомился Стивенс — Неужели благодаря специальному скользящему механизму купол здания раскрывается мглистой ночью и космолет в глубокой темноте устремляется в небеса?

Сказано это было в дурашливом тоне.

— Насколько бы странно вам это ни показалось, — невозмутимо откликнулась Мистра, — но вы очень точно описали, как все происходит. Однако пора бы вам привести себя в порядок после сна. А за завтраком поговорим. Время поджимает.

Стивенс побрился, оделся, обуреваемый самыми противоречивыми мыслями. Его взвинченное состояние несколько изменилось лишь тогда, когда он сел за стол перед чашкой кофе, гренками и беконом. Он бросил взгляд на Мистру. Безмятежные зеленые глаза, красивая прическа, ухоженное лицо…

И тут он вспомнил о маске, найденной им в ее сумочке. Тот факт, что у нее был и другой “облик”, похоже, говорил в пользу того, что сейчас он видел ее такой, какой она была в своем естественном виде. Стивенс подметил, что она посматривает на него с легкой улыбкой. Он решил, что маска не могла бы передавать столь тонкие нюансы в выражении лица. Он полюбопытствовал:

— А в чем состоит секрет бессмертия?

Мистра повела плечами.

— Это все Большой Дом.

Он настаивал:

— Но каким образом Дом воздействует на организм?

— Клетки кожи дедифференцируются.

Стивенс повторил это незнакомое ему слово, с немым вопросом взглянув на Мистру. Та пояснила:

— Клетки кожи реально обретают свою молодость, а это влияет на все тело, на все его органы, на все… Это возвращает их к почти молодому состоянию. В сущности, мы все же стареем, но крайне, крайне медленно.

Стивенс покачал головой.

— Как понимать “обретают свою молодость” применительно к клеткам кожи? А весь остальной организм?

Ее голос внезапно стал невыразительным.

— Я же вам сказала… Секрет молодости- в коже. Сохраняйте ее юной — и время уничтожено…

— В таком случае, будет ли как-то отвечать этой задаче тщательный уход за ней?

Она пожала плечами.

— Любое разумное обращение с кожей идет на пользу. Но процесс дедифференцирования носит намного более фундаментальный характер, чем эти поверхностные процедуры. Вы, естественно, слышали о живых существах, чьи лапы отрастают заново. Этот феномен соотносится с дедифференциацией, только он происходит с кожей. Поговорим, однако, об этом более подробно как-нибудь в другой раз. Сейчас на это просто нет времени. Мне нужен адвокат.

Ее лицо сразу же приняло деловое выражение. Она наклонилась к нему.

— Вчера после обеда мистер Холанд прислал мне повестку. Он требует, чтобы сегодня еще до обеда я побывала у него в кабинете для допроса в качестве свидетельницы в деле об убийстве Джона Форда, сторожа Большого Дома. Необходимо, чтобы меня сопровождал адвокат.

Это сообщение заинтересовало Стивенса. Теперь он более отчетливо, чем раньше, представил себе ситуацию, в которой оказалась вся их группа. Сначала все ее члены взятые в совокупности, как коллектив, чувствовали себя в определенной степени ущемленными в связи с тем, что Таннехилл был единоличным собственником Дома. А теперь еще и Мистру вынуждали давать показания — по меньшей мере выдумывать какую-нибудь историю представителю закона. Разумеется, она могла бы уклониться от этой обязанности, надев маску и став тем самым совсем другой личностью Но это было чревато другими юридическими последствиями: любая сделка, касающаяся передачи имущества или денег одним лицом другому неизбежно рано или поздно рассматривается официальным лицом, хотя бы налоговым инспектором. И какой-нибудь юрист наверняка мог прицепиться к тому или иному вопросу.

Мистра предложила:

— Вы не хотите выступить в роли защитника моих интересов?

Стивенс очнулся от охватившей было его задумчивости.

— Видите ли… Думаю, что да… Хотя, подождите минуточку!

И он стал, насупившись, о чем-то размышлять. Имел ли он право, будучи местным управляющим имуществом Таннехилла, соглашаться представлять кого-либо в таком уголовном деле без разрешения босса? Стараясь выиграть время, он спросил:

— А в какой связи вы замешаны в эту историю об убийстве? О! Я, конечно, немного в курсе, но только в самой общей форме. Может, вы мне изложите все с самого начала?

— Я была секретаршей покойного Ньютона Таннехил-ла и поэтому проживала в Большом Доме. Покинула его всего несколько недель назад по причинам личного характера. Вот суть дела…

— И как раз в тот момент вы и видели Джона Форда в последний раз?

— Как-то раз, неделю тому назад, я заметила, как он шел по улице.

Стивенс понимающе кивнул.

— Так-так. Я пойду с вами на допрос, но не могу гарантировать, что буду представлять вас на процессе в случае, если дело дойдет до суда. Возможно, это не очень-то корректно звучит с моей стороны, но главное сейчас — это обговорить в деталях ваши показания, так сказать, создать фон вашего выступления, чтобы оно прозвучало правдоподобно и могло быть изложено Холанду.

— Хорошо, я расскажу вам о себе, — внезапно решилась Мистра.

Стивенс выслушал ее рассказ с живейшим интересом. А начала она с событий пятилетней давности, когда поступила на службу к Ньютону Таннехиллу. В принципе вначале ее наняли для проведения классификации и составления каталогов коллекций предметов искусства, но постепенно ее работа приобрела более общий характер, и в конце концов во время длительных отлучек Таннехилла на нее легли все заботы о Доме и обо всем, что с ним было связано.

То, что она оставила за кадром своего изложения, — а это было важнейшим упущением — так это вопрос о том, почему она, всего несколько лет назад испытывавшая такую нужду, что искала практически любую работу, сегодня была разодета в норковую шубу и разъезжала в шикарных автомашинах. Не привела она сколько-нибудь вразумительного объяснения и причин, побудивших ее не так давно вдруг оставить свою работу. А эти вопросы Холанд поставит как пить дать.

Стивенс высказал ей свои соображения.

— Мое материальное положение? — повторила Мистра, будто только сейчас подумала об этом. — О! Я выгодно помещала свои средства, следуя советам мистера Таннехилла. Он был большой дока по части таких дел.

— И все-таки почему вы отказались от места?

— Я оставалась на работе, руководствуясь чувством лояльности к мистеру Таннехиллу. Понятно, что подобного рода моральных обязательств у меня не было по отношению к его наследнику.

Стивенс на минутку задумался, потом согласился.

— Выглядит правдоподобно. А сами вы не видите в этом деле каких-либо подводных камней, на которые можете напороться?

Немного подумав, она отрицательно покачала головой:

— Ничего такого, что Холанд мог бы обнаружить.

— Ладно, тогда я позвоню сейчас следователю и постараюсь добиться отсрочки показаний.

— А я пока вымою посуду, — подытожила Мистра.

Она стала убирать со стола. Адвокат наблюдал за ней, испытывая от этой сцены приятное чувство близости. Когда Мистра проходила мимо, он схватил ее за руку.

— Эй, пойдите-ка лучше позвоните, — сурово и насмешливо осадила она его.

Стивенс набрал номер Холанда и застал того в кабинете. Быстро выяснилось, что тот не согласится ни на какие отсрочки.

— Необходимо, чтобы она явилась сегодня утром, и никаких поблажек, — твердо заявил он. — И я не шучу, Стивенс.

— Не слишком ли формально вы подходите к этому вопросу? В конце концов, она может предстать перед вами в любое другое время.

— Если до полудня она здесь не появится, — грубовато рубанул следователь, — я буду вынужден прибегнуть к насильственному приводу.

Стивенс даже и не пытался скрыть своего удивления.

— Я выражаю протест против столь неоправданно сурового обращения с моим клиентом. Но раз вы настаиваете, то мы придем.

— Да, настаиваю, — подтвердил Холанд. — А сейчас, с вашего позволения, я хотел бы задать один вопросик и вам лично. Это касается убийства Джона Форда, — слащавым и вкрадчивым тоном добавил он.

— Слушаю вас.

— Мисс Лэнетт — это единственное звено, что связывает вас с этим делом?

Стивенс даже вздрогнул. “Нет, нет, — мелькнула у него мысль — Не будет же он пытаться вынуждать меня признать, что даже сама мысль о подобном могла прийти нам в голову”.

— Что вы хотите этим сказать? — настороженно спросил он.

— Никто другой не вступал с вами в контакт по этому поводу?

— Еще нет. Может, вы кому-нибудь порекомендовали это сделать?

На том конце провода явно зубоскалили:

— Ну уж нет! Послушайте, Стивенс, поставим вопрос ребром. Кого-то осудят за убийство этого негра… Сдается мне, что этот “кто-то” — крупная дичь. И у меня есть все основания полагать, что убийца встревожен, и он вполне мог бы нанять адвоката.

Стивенс неприязненно бросил:

— Так вы уже знаете, кто он? Я правильно вас понял?

— Вот именно… Думаю, что нам известен убийца. Проблема лишь в том, чтобы найти улики и выяснить мотив. Не говорю о ряде других обстоятельств, о которых я предпочитаю умолчать. Так что, Стивенс, доставьте сюда эту дамочку сегодня утром, и все устроится наилучшим образом. До свидания.

Стивенс, положив трубку, стал тут же набирать номер Большого Дома, но затем передумал. “Лучше, — решил он, — подождать встречи с Холандом. Тогда разговор с Таннехиллом будет предметнее”.

В этот момент появилась Мистра.

— Воспользуемся моей машиной, — весело прощебетала она. — Сегодня я буду вашим личным водителем и готова доставить вас в любое угодное вам место.

У нее был “кадиллак” цвета ликера “шартрез”, с открывавшимся верхом. Стивенс пришел в восторг от блеска его хромированных деталей. Пока они выбирались на шоссе, он поглядывал на профиль Мистры и размышлял: “Подумать только, каких-то пять лет назад она была всего лишь секретаршей. А теперь… Да, нелегко будет объяснить эту метаморфозу”.

По прибытии в здание суда их сразу же провели в кабинет Холанда. Тот поднялся из-за стола и уставился на Мистру. Он разглядел ее во всех подробностях — от элегантной обуви до модной шляпки, не забыв по пути остановить взгляд на норковом манто. Его лицо озарилось полной удовлетворения улыбкой. Затем выражение сменилось, и он грубо рявкнул:

— Мисс Лэнетт, были ли вы любовницей Ньютона Таннехилла?

Мистру, казалось, поначалу это удивило, потом вопрос представился ей забавным.

— Нет! — твердо заявила она.

— В таком случае, — с мрачным видом продолжал Холанд, — как вы можете объяснить тот факт, что за все время работы у него вы получали по двенадцать тысяч долларов в месяц, что составляет сто сорок четыре тысячи долларов в год, и так в течение пяти лет. Вы должны согласиться, что это — весьма солидная сумма для секретарши, которую поначалу наняли для того, чтобы составить каталог предметов искусства…

Стивенс повернулся в пол-оборота, чтобы уловить реакцию Мистры. Пораженный приведенными данными, он подумал: “Вот именно, как объяснить этакое?” Спокойствие покинуло его. Конечно, абстрактно он знал, что члены группы пользовались плодами далеко ушедшей вперед науки и были людьми состоятельными. Но сейчас, когда речь зашла о конкретных цифрах, это заставило его призадуматься. И он так далеко унесся в своих мыслях, что голос Холанда доносился до него, словно из какого-то далекого далека. А тот настырно развивал свой тезис:

— …убежден, что мисс Лэнетт поймет: она обязана тесно сотрудничать с правосудием… Уверен, что ей и в голову не приходило, что, начавшись однажды как простой обман, все это в один прекрасный день выльется в убийство… Разумеется, она понимает, к чему я клоню. Не так ли, мисс Лэнетт?

Но та совершенно хладнокровно покачала головой:

— Даже не догадываюсь, что вы имеете в виду, на этот счет у меня нет ни малейшего понятия. Отвергаю все обвинения и инсинуации, какой бы характер они ни носили. Мне ничего не известно о смерти Джона Форда.

Холанду, похоже, не терпелось.

— Да ладно вам, мисс Лэнетт. Лучше должным образом вникните в свое положение. Я пока что расположен вести с вами дело на дружеской ноге. Готов пойти на то, чтобы против вас не выдвигалось никаких обвинений, поскольку вы выступали, скажем так, на второстепенных ролях как до, так и после известных событий в этой криминальной комбинации, закономерно приведшей к убийству.

Стивенс счел, что пора вмешаться и ему.

— Чего именно вы добиваетесь от мисс Лэнетт? А относительно ваших вопросов, хотелось бы уточнить одно обстоятельство: как умер Ньютон Таннехилл?

Холанд с сарказмом метнул взгляд на Мистру.

— Да, да, мисс Лэнетт, — засуетился он, — укажите нам причину его смерти.

Мистра чуть заметно нервно дернулась, но ответила совершенно невозмутимо:

— У него был сердечный приступ. Доктор Лас Сьенгуас сможет вам это объяснить лучше, чем я. Именно он осматривал тело и давал заключение, в то время как мы готовились к похоронам. Раз он так сказал, я считаю, что так оно и было. Кстати, это указано и в свидетельстве о смерти, выданном в Нью-Йорке.

— Ах да, — игриво подхватил Холанд, — верно, свидетельство о смерти, выданное в штате Нью-Йорк. Только знает ли кто-нибудь, где оно? И вообще, видел ли кто-то этот документ? — Он махнул рукой. — Да будет вам, оставим пока этот вопрос в стороне. Мисс Лэнетт, вы не возражаете против встречи с Артуром Таннехиллом, наследником?

Мистра после секундного колебания ледяным тоном произнесла:

— Не имею ни малейшего желания его видеть.

Холанд привстал.

— Не может ли так быть, — громогласно вопросил он, — что это ваше нежелание лично увидеть его как-то связано с тем фактом, что сегодня утром, открыв могилу Ньютона Таннехилла, мы обнаружили его гроб пустым?

Он обошел вокруг стола и все с той же язвительностью закончил:

— Если вы соблаговолите согласиться, то мы немедленно отправляемся в Большой Дом, и я вас представлю мистеру Артуру Таннехиллу. Что на это скажете?

Стивенс поспешил вступить в разговор:

— Я сейчас же позвоню мистеру Таннехиллу и поставлю его в известность о сложившейся ситуации.

Холанд буквально испепелил его взглядом.

— Ну уж нет, ни о чем вы его предупреждать не будете. Я хочу, чтобы это произошло неожиданно для него.

Стивенс с неподдельным гневом воскликнул:

— Ничего более невероятного в жизни не видел! Вы отдаете себе отчет в том, на что идете?

— Еще никогда я не был столь уверен!

Стивенс напряженным тоном бросил:

— Ради бога, одумайтесь! Неужели вы намерены обходиться столь бесцеремонным образом с Таннехиллом? А что скажете об отпечатках пальцев? Их же наверняка можно сверить и быстренько свернуть всю эту историю…

Но едва эти слова сорвались у него с языка, как адвокат пожалел об этом. Ведь если Мистра сказала правду, то отпечатки пальцев у дяди и его племянника окажутся одинаковыми. Но, с другой стороны, представлялось совершенно невероятным, чтобы они даже не подумали о такой возможности. А если они приняли меры, то было маловероятно, чтобы этот вопрос имел какое-то значение.

Холанд ответил:

— Мы сделали все необходимое в этом плане, пойдя обычным путем. Но выяснилось, что нигде нет ни одного документа с отпечатками пальцев Ньютона Таннехилла. А поскольку закон признает только официальные отпечатки, то вопрос для нас оказался закрытым.

Стивенс так и не смог разобраться, испытал ли он от этого известия облегчение или нет.

— В любом случае, — примирительно заявил он, — дайте мне возможность позвонить мистеру Таннехиллу и договориться о встрече. Уверен, что это дело можно решить, не прибегая к никому не нужным силовым приемам.

Холанд отрицательно мотнул головой.

— К черту все ваши предложения! Все равны перед законом. Никакого фаворитизма. Вы пойдете с нами или предпочтете, чтобы я распорядился задержать вас здесь до тех пор, пока мы с мисс Лэнетт не прибудем в Большой Дом?

Стивенс уступил. Спустя пару минут, когда они спускались по лестнице, он подумал: “И все это из-за того, что когда-то Холанда выгнали с работы у Таннехилла. Теперь он постарается взять реванш”.

12

В Большом Доме был всего один этаж, но все равно, венчая вершину холма, он выглядел как величественнее сооружение. За истекшие века его неоднократно переделывали внутри, но внешний вид оставался неизменным.

Круто обогнув небольшую рощицу, машина сразу выскочила к лестнице, о монументальности которой Стивенс как-то уже позабыл. Ведь при взгляде на Дом снизу ее скрывали плотные ряды деревьев. Лестница занимала весь фасад здания — порядка тридцати ярдов — и вела к широкой террасе, куда выходила двустворчатая дверь С рамами из толстого стекла.

Как и сам Дом, лестница была сработана из серовато-белого мрамора. Наверх вели двадцать пять ступенек.

Они поднялись по ним, и Холанд позвонил в дверь. Пока они ожидали, Стивенс прохаживался по террасе, мысленно вопрошая себя, возможно ли, чтобы тысячу лет тому назад женщина — живущая и поныне! — разгуливала здесь, наслаждаясь свежестью ласкового ветерка, долетавшего с того же самого древнего океана? В те времена этот регион звали иначе, не как сегодня — Калифорния. То была эпоха до нашествия ацтеков и даже полумифических толтеков. Его охватили внезапная грусть, горячее желание приобщиться к вечности и отвращение при мысли о неизбежной старости и конечной смерти, в то время как красавец-Дом будет по-прежнему нести свою вечную вахту.

Он всмотрелся в мраморные плиты. Там и сям по краям были отбиты мелкие кусочки. Он подобрал два-три осколка и положил в карман, намереваясь отдать их на химический анализ.

Обернувшись, он встретился глазами с Мистрой, которая явно забавлялась, наблюдая за ним. Холанд вновь и вновь нажимал на кнопку звонка. Наконец дверь приоткрылась и Стивенс услышал голос Таннехилла. Он поспешно вышел вперед и обратился к боссу:

— Мистер Таннехилл, я хотел предупредить вас об этом визите, но мне угрожали арестом, если я это сделаю.

Таннехилл смотрел на него, насупив брови.

— Входите, — произнес он. — Я отдыхал после обеда, а прислуги у меня пока еще нет. Сюда, пожалуйста…

Они вошли в громадный вестибюль. В глубине виднелась лестница, которая вела в подвальные помещения. С дюжину дубовых дверей справа и слева обозначали комнаты. Когда они проходили в ближайшую из них, Стивенс сумел незаметно шепнуть Таннехиллу:

— Плохи дела.

— Я этого и ожидал.

Они уселись в гостиной, Таннехилл остался стоять, устремив взгляд на Мистру.

— Ага, — проронил он, — так это вы, значит, были секретарем моего дяди. Мистра Лэнетт… Та самая молодая женщина, которая без всякого предупреждения, как раз накануне моего приезда, уволилась. Зачем вы это сделали?

Холанд оборвал его:

— Думаю, что могу объяснить ее поступок. На мой взгляд, есть определенные основания полагать, что мисс Лэнетт была любовницей… э-э-э… вашего дяди… Но недавно, пару лет тому назад, он порвал с ней… И единственной для нее возможностью отомстить… вашему дяде была эта попытка насолить вам.

Таннехилл махнул рукой.

— Хватит заниматься этой историей. Вы вскрыли могилу?

— Да.

— И что обнаружили?

— Пустой гроб.

— Вы собираетесь выдвинуть против меня обвинение в убийстве?

— Естественно, — отозвался Холанд. — Да, я непременно это сделаю.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Таннехилл.

Но Стивенс подметил, что его босс побледнел. Возникла пауза. Стивенс хранил молчание. Он не считал, что, форсируя события, Таннехилл допустил ошибку. Никто лучше его не представлял, насколько сейчас взбешен Холанд, которого не могло не поразить то, как одним махом были расстроены все его планы.

Таннехилл тем временем проковылял до кресла и тяжело опустился в него. Холанд подался вперед и, взглянув на Мистру, спросил:

— Ну что, мисс Лэнетт, вы намерены начать разговор?..

Таннехилл поднял на него глаза. Его щеки слегка порозовели.

— Я хотел бы задать несколько вопросов мисс Лэнетт, — начал он.

Но Холанд грубо отрезал:

— Вы сможете это сделать в суде у стойки для свидетелей. А все, что мне сейчас от нее нужно, это…

Но тут вмешался Стивенс. Он, чуть не взвизгнув, потребовал:

— Холанд, сначала четко и ясно изложите мне характер ваших обвинений в адрес мистера Таннехилла! Собираетесь ли вы обвинить его сразу в двух убийствах — своего дяди и Джона Форда? Или же речь идет только о последнем?

Следователь на минуту задумался.

— Обвинение мы сформулируем в момент ареста.

— На мой взгляд, — наступал Стивенс, — мотивы, которыми руководствуется бывший управляющий имуществом Таннехиллов, будут дурно для него истолкованы, если он в качестве следователя выдвинет обвинение против своего прежнего работодателя. Вы действительно готовы пойти на такой риск?

Было, однако, очевидно, что Холанд не из тех людей, которые чрезмерно обеспокоены чужими оценками своих поступков.

— Понятное дело, — парировал он, — арест состоится лишь тогда, когда против мистера Таннехилла будет собрано достаточное количество улик. В настоящее время мы работаем в клинике, где он проходил курс лечения, — проверяем, что там приключилось с ним третьего мая. Параллельно идет сбор материалов еще по двум-трем направлениям. Во всяком случае я официально предупреждаю мистера Таннехилла, что ему лучше пока воздержаться от выезда из города.

Таннехилл встал. Разговор, казалось, утомил его.

— Представляется, — сухо заметил он, — что мистер Холанд совершает ошибку, пытаясь удовлетворить свое честолюбие без поддержки… местных финансовых кругов, которую, я уверен в этом, он мог иметь, иди он верным путем. Во всяком случае могу заявить ему следующее: если он предпочитает сломать себе шею, выдвигая против меня это смехотворное обвинение, то ввяжется в схватку, где будут позволительны все приемы борьбы. А теперь до свидания, мистер Холанд… Думаю, мы еще встретимся…

Холанд, ерничая, наклонил голову:

— О, я уверен в этом! — Поднявшись, он обронил: — Вы идете, мисс Лэнетт?

Мистра обернулась к Стивенсу:

— Я подброшу его и вернусь за вами.

Ответа адвоката она дожидаться не стала и вышла вместе со следователем. Стивенс заметил, что Таннехилл наблюдал за ним. Как только закрылась дверь, он обратился к адвокату:

— Что вы хотели сказать, когда упомянули о Холанде как о бывшем управляющем?

Стивенс объяснил ему. Тот, помолчав, сказал:

— Люди, как правило, не любят, когда у них возникает чувство, что их покупают. Но не удивляйтесь, если я вдруг попытаюсь поманить Холанда, сделав вид, что не буду противиться его возвращению на прежнее место. Поймите меня правильно: этого на самом деле не состоится. После того, что произошло, ни я, ни Холанд доверять друг другу, естественно, больше не сможем. И все же перспектива вновь отхватить лакомый кусочек в смысле заработка может в известной мере повлиять на него позитивно, хотя от предложения, сделанного слишком откровенно, он будет вынужден отказаться.

Стивенс предпочел смолчать. В душе он отнюдь не был уверен, что Холанд отклонит подобный вариант, даже в столь неприкрытой форме. Он спокойно спросил:

— Мистер Таннехилл, как вы думаете, какие причины могли бы побудить человека притвориться мертвым — а значит, уплатить крупную сумму налога на наследство, — чтобы затем вновь вступить во владение своим же состоянием, выдав себя за собственного племянника?

— Не городите чепуху! Хотя, должен признаться, кое-какие мысли на этот счет бродят в моей голове, и я прекрасно понимаю ваше желание выяснить, что же я думаю относительно всего этого. Мне представляется вполне очевидным, что меня положили в гроб и похоронили потому, что тело моего дяди имело такой вид, в каком выставлять его перед публикой оказалось невозможным. Какое иное логическое объяснение можно было бы найти? И всю эту комбинацию затеяли те, кто убил его. Тот, кто решился на этот шаг, был крайне заинтересован в том, чтобы дядю похоронили законно и так, чтобы ни у кого и мысли не возникло о возможном убийстве. Именно поэтому пошли на то, чтобы похитить меня из клиники в тот момент, когда я находился без сознания, и подменить труп моего дяди. Должно быть, мы были очень похожи. Исходили из того, что, находясь в подобном состоянии, я ничего не осознаю и никогда не смогу что-либо вспомнить.

Это была чертовски правдоподобная версия. Стивенс осторожно заметил:

— Можно было бы попытаться направить ход всего расследования как раз в таком русле. Дело стоящее.

Таннехилл, однако, продолжал оставаться мрачнее тучи.

— Как следует воспринимать мисс Лэнетт? — вместо ответа спросил он.

Адвокат отозвался нерешительно:

— В качестве секретаря вашего дяди она, несомненно, фигурировала бы в роли основного свидетеля. Но меня беспокоит не столько то, что она могла бы в этом случае сказать, сколько то, что могло бы всплыть в отношении ее положения в Доме, бросающегося в глаза богатства и других вещей подобного рода…

— Понимаю, — задумчиво произнес Таннехилл.

— Извините меня за прямоту. Но обстановка складывается явно не в вашу пользу.

Хозяин Большого Дома, по-прежнему озабоченный и настороженный, заговорил вновь:

— Кажется, я знаю, чего добивается эта мисс Лэнетт, и, если понадобится, пойду на это. Хотелось бы, чтобы вы, Стивенс, крепко уяснили себе, что нет ничего такого, к чему я не был бы готов. Изучая историю моего рода, я понял, что попавший в отчаянное положение, но не растерявшийся человек в условиях кризиса не должен ничем ограничивать свои действия.

Стивенс невольно подумал: “Интересно, какие же книги он прочитал о своей семье и о Большом Доме?” Но уточнять не стал. Послышался шум едущего по аллее к подъезду автомобиля. Адвокат поспешил суммировать их беседу:

— Мистер Таннехилл, в моем представлении главное в данный момент — избежать ареста. В этих целях, как мне думается, было бы оправданным основную ставку сделать на то уважение, которым пользуется семья Таннехиллов в Альмиранте. Я рассчитываю, что газеты примут вашу сторону и не станут печатать ничего, идущего вам во вред. Но для этого, по моему мнению, их следует предупредить о складывающейся ситуации, причем сделать это надо нам самим.

Таннехилл выслушал Стивенса с явным неудовольствием и нехотя уточнил:

— Вы полагаете, что такие акции не преждевременны?

— Я намерен также нанести визиты судьям Портеру и Адамсу. У меня такое впечатление, что они не в курсе того, что плетет Холанд.

Сам Стивенс верил в то, что говорил, лишь наполовину. Он допускал, что члены группы, если их брать в целом, не знали, что затевалось против них. Но в этом вопросе нельзя было доверять Мистре. Ее предубеждение против Таннехилла могло побудить ее и пальцем не пошевелить ради его спасения. К тому же она вынашивала свои собственные планы.

Таннехилл протянул ему руку:

— В сущности, Стивенс, ваша идея начинает мне нравиться все больше и больше.

— Если все повернется худо, то наилучшей для вас защитой было бы самому разоблачить убийцу. Я позвоню, как только появится что-либо новенькое.

Выйдя на террасу, он увидел внизу роскошную машину Мистры. Над головой сияло чистое небо, Тихий океан своими искрившимися на солнце волнами походил на громадное скопление драгоценностей, обращенных в жидкое состояние. Дома в раскинувшемся внизу городе, казалось, запахнулись в шубку из пышной зелени.

Мистра остановила “кадиллак” у подножия лестницы. Открыв дверцу, она крикнула:

— Скорее!

Встревоженный ее тоном и выражением лица, Стивенс быстро занял место рядом с ней, на ходу спрашивая:

— Что стряслось?

Не ответив, она рванула с места. Нажала на кнопку, и откидная крыша автоматически стала на место, а дверные стекла поднялись из пазов.

Спустившись по главной аллее, она, вместо того чтобы выехать на шоссе, объехала вокруг кучки деревьев и свернула на узкую мощеную дорогу, спускавшуюся вниз между двумя рядами живых изгородей. Скорость машины настолько возросла, что Стивенс не удержался от возгласа:

— Мистра, ради бога! Что вы делаете?

Ярдов через пятьдесят дорога внезапно обрывалась, казалось, прямо на краю берегового утеса. Ошеломленный и всерьез обеспокоенный Стивенс повернул голову к Мистре. Он увидел, что ее рот и нос были закрыты какой-то прозрачной полумаской. Одновременно Стивенс уловил появившийся в салоне машины странный запах.

Газ!

С уже замутненным сознанием он потянулся к ручному тормозу, но голова слегка задела приборный щиток. Какое-то мгновение его разум еще что-то воспринимал, потом погрузился в кромешную тьму.

13

Стивенс поморгал и услышал, как Мистра обращается к нему:

— …Можете позвонить мистеру Таннехиллу, если хотите его предупредить.

Слова ему показались лишенными всякого смысла. В памяти молнией промелькнуло воспоминание о катастрофическом положении машины, стремительно скатывавшейся к краю обрыва, и он инстинктивно вновь потянулся к ручному тормозу.

Но никакого тормоза не существовало.

Оторопев, адвокат огляделся и увидел, что находится в апартаментах Мистры. По правую сторону — бар, слева — коридор, который вел к спальням. В окно неудержимым потоком вливалось буйное солнце. В углу мурлыкало радио, а Мистра, которая в момент, когда он пришел в себя, должно быть, находилась около бара, вдруг оказалась перед ним с двумя наполненными бокалами.

Взглянув на Стивенса, она промолвила:

— Уверяю вас, вы вполне можете позвонить прямо отсюда. Через систему реле телефон связан с городской сетью.

Стивенс взглянул на аппарат, потом обхватил руками голову, не в силах понять, о чем это она толкует. Одновременно он силился уразуметь, что с ним произошло. Но в голове неизменно возникала одна и та же картина: машина мчится на полной скорости к пропасти, а он безуспешно пытается остановить этот смертельный полет… Затем…

Затем — пробуждение здесь.

Он прокурорским оком взглянул на Мистру:

— Чем это вы воспользовались, чтобы лишить меня сознания?

Она усмехнулась.

— Извините. Но, с одной стороны, у меня совсем не было времени пускаться с вами в объяснения, а с другой — я подумала, что вы можете оказать мне помощь в той борьбе, что я веду.

Он раздраженно фыркнул:

— Если мне не изменяет память, вы должны были отвезти Холанда к его месту работы, а…

Она не дала ему договорить:

— Я установила контакт с группой. Объяснила им, что замыслил Холанд. Было решено, что главное — это замять все дело! Соответствующее давление на Холанда будет оказано. Но у нас нет уверенности, что оно возымеет действие.

Стивенс подумал о всех самых влиятельных в городе лицах, которых он причислял к членам группы и кто мог бы воздействовать на следователя. Он отрывисто спросил:

— А почему, собственно, это может не сработать?

Мистра покачала головой.

— Дорогой мой, вы не понимаете сути. У Холанда проснулись политические амбиции. Если его друзья слишком сильно надавят на него, он способен развернуться и против них. Однажды в нашей истории так уже бывало, и мы на несколько лет утратили контроль над городом. И не желаем, чтобы это повторилось.

Стивенс поинтересовался:

— Что намерена предпринять группа?

— Ясное дело, сначала попытаются отговорить Холанда. В случае неудачи решено не мешать ему действовать, как он хочет. Но тогда, естественно, будет сделано все, чтобы поломать его карьеру.

— Вы имеете в виду, что ему позволят арестовать Таннехилла? Весьма сожалею, но что касается меня, то я сделаю все, чтобы не допустить этого.

— Почему?

— Не могу не думать о том, — спокойно нанес удар Стивенс, — что женщина, напичкавшая Таннехилла наркотическими снадобьями, возможно, не слишком близко к сердцу принимает его интересы. А если и вся группа его ненавидит, то операция, не исключаю, будет скорее походить не на его вызволение из беды, а на некое легальное линчевание. Так вот, я в такие игры не играю.

— Группа может и не любить его, — возразила Мистра, — но этот никак не повлияло на принятое ею решение. Все ее члены согласны, что смена собственника в нынешних условиях обернулась бы возникновением чрезмерных осложнений. В семье нет наследника. Может статься, что мы вообще потеряем Дом. Я сразу почувствовала, что должна воспользоваться этим случаем, чтобы отговорить группу от намерения покинуть Землю, но пошла на это без всякого удовольствия.

— Есть нечто, что мне трудно понять. Вы допускаете, что вся группа искренне хочет замять это дело. Но в состоянии ли вы поклясться, что она не планирует пожертвовать Таннехиллом?

Мистра ответила, не задумываясь:

— Поклясться не могу. Но, зная их такими, какие они есть, верю в это.

Стивенс не мог не признать, что ответила она вполне искренне. Конечно, Мистра не могла выступать гарантом в отношении каждого члена группы, чьи тайные намерения знала разве что только телепатка.

— На мой взгляд, — продолжил он, — нам следовало бы в любом случае избежать скандальной и шумной формы ареста. Полагаю, что вполне можно было бы устроить так, чтобы Таннехилл явился со своим адвокатом и тут же был освобожден под залог. Нет никаких заслуживающих внимания причин для того, чтобы Холанд вел это дело так, как ему заблагорассудится.

— Тогда лучше будет, если вы все же позвоните Таннехиллу. На Холанда уже начали давить со всех сторон. Но если он отреагирует так, как мы допускаем, то через час он все равно выпишет ордер на арест.

— Что? — вскинулся Стивенс.

Он рывком поднялся и уже через минуту разговаривал с Таннехиллом по телефону. Он объяснил ему, как развивается ситуация, не раскрывая источников информации, и изложил свой план. В заключение он сказал:

— Вам надо, порывшись в вашей собственности, отыскать какой-нибудь автомобиль, который не бросался бы в глаза. Если сможете, выходите из машины без трости, и позаботьтесь об усах… Мы могли бы встретиться в известном вам месте и действовать так, как я предложил.

Таннехилл воспринял его план с полным спокойствием.

— Дельный совет, Стивенс. Я поступлю в соответствии с. вашими рекомендациями.

Стивенс, облегченно вздохнув, повесил трубку. Мистра самым естественным тоном предложила ему:

— А теперь не хотите ли взглянуть в окно?

— Это еще зачем? — удивился адвокат.

Он нахмурился, заподозрив что-то неладное. Жалюзи были подняты, жаркие лучи солнца заливали всю комнату. Он приблизился к окну, заглянул в него и покачнулся, почувствовав, что пол уходит из-под ног, несмотря на смутное подозрение, уже охватившее его до этого.

— О боже мой! — пролепетал он.

Небо было угольно-черным. А под ними простиралась необъятная бездна.

Несколько оправившись, он взглянул еще раз. Проплывавшая под ними Земля выглядела бесформенной и какой-то нереальной глыбой. Но ее кривизна была заметна. Ему сразу припомнились фотографии и фильмы, сделанные с ракет и искусственных спутников: какой фантастической казалась на них та причудливая картина, которая развернулась сейчас перед ним.

Стивенс отошел от окна, прошел мимо Мистры, а затем со всех ног бросился в коридор, который вел в библиотеку. Металлическая дверь наверху лестницы была теперь открыта. Он вскарабкался по ступенькам и вступил в то, что, без всякого сомнения, было командной рубкой космолета. К полу были привинчены четыре кресла, пульт усеян всевозможными приборами и телеэкранами. На одном из них отображалась Земля. Специальные “окна” обеспечивали круговой обзор.

Космолет, казалось, парил. Не было никакого ощущения движения, никакого шума двигателя. Стивенс уселся в одно из кресел. “Так, значит, — мелькнуло в голове, — вся ее квартира — не что иное, как космолет! А купол, возвышавшийся над Уолдорф Армз, — его ангар. И она вовсе не насмехалась тогда надо мной…” Он удивился, как долго “созревал”, чтобы всерьез воспринять подобные мысли. Понадобилось воочию убедиться самому, чтобы согласиться с их реальностью.

Теперь он вспомнил и о ее намерении атаковать Лориллию. Размеренным шагом он вернулся в гостиную. Мистра сидела на диване, бокалы стояли на столике. Она испытующе взглянула на него.

— Ну и как, все еще не хотите помочь мне?

— Не могу.

— Почему же?

Ему очень хотелось подкрепить свою позицию убедительными доводами, но они почему-то не приходили на ум. Поэтому он в конце концов проворчал:

— Откуда у вас эта уверенность, что вы нуждаетесь во мне?

Она тут же ответила:

— Теоретически все запрограммировано в автоматическом режиме так, чтобы я была в силах выполнить задуманное в одиночку. Но на практике мне будет трудно одной справиться с защитным огнем противника.

— Вам придется спускаться так низко?

— Да. На очень короткое время мы окажемся в поле досягаемости самой мощной ПВО в мире. Космолет не создавали для ведения войны. Поэтому-то другие члены группы и оставили его в моем распоряжении, прямо заявив мне об этом сегодня. Они полагают, что никто не рискнет пойти на верную смерть.

— А вы, значит, рискнете…

— Да, Эллисон. Так надо. Другого пути не существует…

Он хотел ей возразить, но не нашел нужных аргументов и просто сказал:

— Но к чему такая спешка?

— Я получила сведения решающего характера. Нападение на Соединенные Штаты назначено на октябрь вместо первоначального срока — январь следующего года…

— Но ведь еще целых восемь месяцев…

— Вы не схватываете ситуацию. Те бомбы, которые намечены к использованию, пока еще складированы в одном месте, но теперь они их рассредоточат. Вы должны мне поверить… Помогите мне! Эллисон, это — условие вашего приобщения к Большому Дому…

Предложение было слишком неожиданным, чтобы он мог с ходу осознать всю его значимость. Но где-то в глубине души он признавался сам себе, что должен был ожидать нечто подобное со стороны Мистры. Ведь с учетом всего того, что ему уже было известно, для группы оставался один выход из двух: либо принять его в свои ряды, либо уничтожить.

Осознав подобную альтернативу, он внутренне напрягся. Но тот факт, что Мистра сама находилась в опасности, обесценивал ее предложение Поэтому он довольно уныло пробубнил:

— Сомневаюсь, что вам одной по силам открыть мне допуск в Большой Дом.

— А я считаю, что это реально, — отозвалась Мистра, но не глядя на него. — Дорогой мой, столь долгая жизнь не обходится без черных периодов. Порой задаешься вопросом: что все это значит? Куда ведет? Я когда-то играла с ребятишками. Девяносто лет спустя никого из них уже не было в живых, а меня время совсем не затронуло. Это трудно вынести, смею вас заверить. Некоторые из нас встали на позиции цинизма и бесчувственности, отгородившись этим, как щитом, от жестокости циклов обычной жизни. Какое-то время и я придерживалась этих взглядов. Жила только настоящим моментом. У меня было бесчисленное количество любовников, которых я бросала, как только они начинали стариться. И наоборот, была такая эпоха, когда я жила, словно монашка. Потом наступила реакция на это состояние. Понемногу я выработала более здоровую философию жизни — долгой жизни. Любопытно, что она опирается на простые истины, на понятия добра и разумности, на признание необходимости достижения тонкого равновесия между душой и телом и на другие принципы, которые кажутся более банальными, чем являются таковыми на самом деле. Но я пришла к мысли, что у женщины есть одна потребность, важнее которой для нее ничего нет, но именно ее-то я так и не позволила себе удовлетворить. Угадайте, какая?

Стивенс взглянул на нее, тронутый необычными для голоса Мистры теплотой и серьезностью. Внезапно он понял, что она хотела сказать.

— У вас никогда не было детей, верно?

— Это закон группы: никакого потомства. Когда-то, очень давно, кое у кого оно все же появилось Детей пристраивали куда-нибудь подальше И я считала, что так оно и должно быть. А сейчас — нет. Вот уже десять лет как я ищу мужчину, который мог бы стать отцом моих детей Эллисон, неужели вы еще не догадались, что мой выбор сделан, что мне хотелось бы, чтобы это были вы?

Произнося эти слова, она мягко накрыла своими пальчиками его кисть. Его словно пронзило током. Он схватил ее руку, сжал и чувственно поцеловал.

— Но почему я? — глухо выдавил он.

— Знаю, что я несколько излишне холодна, немного “синий чулок”, Эллисон, но у меня нет больше времени, чтобы объяснить вам все, что я чувствую, и надо что-то предпринять, чтобы спасти Землю. Искренне верю, что испытываю к вам свою первую настоящую любовь, такую, какую не встречала еще никогда в своей долгой жизни.

Ее голос звучал заманчиво и сладко. Он привлек Мистру к себе, не убежденный, однако, до конца в ее искренности. Но она с такой страстью прижалась к нему, что все его сомнения мигом улетучились.

— Мистра, — прошептал он, — вы божественно прекрасны.

— И не забудьте, что это гарантировано навечно…

Это-то он и упустил. Но отогнал эту мысль прочь.

— Вы говорили, — упрямо настаивал он, — что хотели бы подарить этому миру новую человеческую жизнь. А подумали ли вы о тех тысячах жизней, которые отнимете, осуществив нападение на Лориллию?

Она отстранилась.

— Разве я не показывала вам обращение, которое прозвучит в эфире перед атакой?

— Но вы же прекрасно знаете, что от него не будет никакого проку.

Она склонилась к нему.

— Эллисон, удар должен быть нанесен, невзирая ни на какие потенциальные жертвы. И вы должны мне помочь… Вы не можете упустить такой шанс: войти в Дом, обретя нашу любовь.

Казалось, он заколебался на какое-то мгновение, но затем мотнул головой:

— Весьма сожалею, дорогая… Я бы ради вас отдал почти все, но…

И он бессильно развел руками.

— Но вам ничего не надо отдавать…

Стивенс ответил не сразу, однако решение уже принял. Если он сделает этот шаг, то эмоционально потеряет свободу. Он совершенно отчетливо понял, что эта женщина его полностью закрутит и подавит и что он не будет даже испытывать желания как-то высвободиться из-под ее влияния. Надо было решаться сейчас — идти вперед или отступить.

Он не осуждал ее. Она твердо верила в свою миссию. Но то была проблема, которая касалась и его непосредственно. На заводах, что она намеревалась подвергнуть бомбардировке, работали тысячи людей. И они останутся на своих местах, несмотря ни на какие ее предупреждения. Он, Стивенс, не мог помогать ей в этом деле, которое ставило под угрозу столько жизней. Он, запинаясь, изложил ей свои резоны. Адвокат чувствовал себя при этом в несколько глупом положении, как если бы ему вдруг в какой-то степени недостало мужского начала. Но он ничуть не сомневался в справедливости приводимых им доводов. Один мужчина плюс одна женщина не могли развязывать войну против целой нации.

Когда он закончил свои объяснения, она задумчиво произнесла:

— Я доставлю вас обратно в Альмиранте, как только стемнеет.

14

Ночь была темной, хоть выколи глаз, и, не считая шума от резвившегося в ветвях деревьев океанского бриза, все на кладбище было спокойно. Прождав Таннехилла более часа, Мистра потянулась на сиденье машины и тихо промолвила:

— Может, его по пути задержала полиция…

Стивенс ничего не ответил, но про себя подумал, что это не исключалось. Распорядившись арестовать Таннехилла менее чем через час после того, как он вернулся в кабинет, Холанд ступил на путь, на котором ему уже не было обратного хода.

Еще через полчаса, как раз перед полуночью, Мистра заговорила снова:

— Я бы могла остаться здесь. А вы сходили бы и позвонили в полицию, выяснив, задержала она его или нет…

— Еще не время… Он мог задержаться по тысяче различных причин.

Опять воцарилась тишина. Стивенс предложил Таннехиллу кладбище для встречи потому, что это было хорошо знакомое обоим место Через какое-то время молчание нарушил он:

— Я много размышлял по поводу вашей группы Были ли в прошлом серьезные стычки между ее членами?

— Нет, с тех пор, как мы ввели в ее состав две сотни лет тому назад телепата.

— Меня удивляет тот факт, что лишь она одна может читать мысли. Я-то полагал, что долгая жизнь легко приводит к телепатии…

— Нет, это не так. Как-то один из членов группы повстречал в Европе семью, предрасположенную к этому дару. Мы проводили испытания с ней в течение двух поколений В конце концов остановились на девочке…

— Вы приняли это решение… единодушно?

— Что вы под этим подразумеваете?

— Не знаю…

И это соответствовало действительности. Он пытался собрать воедино элементы, каждый из которых сам по себе был необъясним. Почему ему навязали этот визит в подземелье? И кто был тот человек, что доставил его туда? Возникала и масса других вопросов. Тот факт, что телепатка не обнаружила убийцу, вроде бы указывал на то, что преступник не входил в группу. Но не было ли способа скрывать от неё некоторые свои мысли? Возможно, это всего-навсего вопрос умственной дисциплины. Он уточнил свой предыдущий вопрос:

— Кто-нибудь из членов возражал против допуска телепата в группу?

Она ответила с легкой иронией:

— Да, все, за исключением того, кто обнаружил ее.

— И кто же это был?

— Таннехилл.

— Думаю, что он, контролируя Дом, был обречен на то, чтобы добиться своего в этом деле…

— Да, и у него были веские причины поступать таким образом. Таннехилл подозревал, что в группе назрело недовольство, и хотел, чтобы возможные заговорщики поняли, что у них нет ни малейшей надежды на успех.

— Кто противился дольше всех?

— О! Все происходило не совсем так, как вы себе представляете. Надо сказать, что большинство членов группы — люди скорее консервативного склада. Нам хотелось бы превратить Дом в подобие “Фонда”, где все мы входили бы в Совет директоров. Но не имея возможности реализовать эту идею, мы предпочли в нормальных условиях оставить контроль за Таннехиллом. Даже недолюбливая его, мы четко представляем себе наше положение. В случае же появления нового хозяина Дома возник бы фактор неизвестности. Так что, как сами видите, ему не составляло такого уж большого труда убедить нас в том, что телепат окажет стабилизирующее влияние на положение дел в группе. Достаточно было спросить у тех, кто с норовом, а что, собственно говоря, они хотели бы скрыть от других, как оказалось, что все мы с поразительным единодушием проголосовали “за”. Хотя, в сущности, не так уж это было удивительно.

— А предпринимались ли уже попытки перехватить контроль за Домом у Таннехилла? Я хочу сказать, до нынешнего дела…

— Не забывайте, что до него у Дома был уже другой хозяин. Думаю, что это можно назвать попыткой.

— Вы имеете в виду того таинственного верховного вождя, который жил в доме, когда в здешних краях появился Танекила? Удалось ли ему чего-нибудь добиться? Или, другими словами, смог ли он пользоваться омолаживающим эффектом Большого Дома?

— Да. И многие из нас вернулись вместе с ним. Стивенс даже дернулся от удивления.

— Вы тоже входили в их число? Так вы предшествовали Таннехиллу?

Она терпеливо разъяснила:

— Эллисон, вы, похоже, неспособны понять, насколько долго мы уже существуем. Я находилась на судне, пассажирам которого пришлось обороняться от взбунтовавшегося экипажа рабов-гребцов. Пассажиры одержали верх, но затем нас настигла буря, а никто из нас ничего не смыслил в навигационном деле. Нас отбросило, как я сейчас думаю, сначала к берегам Экваториальной Африки, а затем мы продрейфовали к Южной Америке. Полностью потеряв ориентировку, мы обогнули мыс Горн и поднялись к северу…

— Но что вы лично делали на борту этого судна? Куда вы направлялись?

Она чуть задержалась с ответом.

— Я была дочерью чиновника Римской Империи. А дело происходило в третьем веке.

— Неужели Дом настолько стар?

— О! Ему намного больше лет… Когда мы высадились в его окрестностях, всех мужчин с судна перебили местные туземцы. А они к тому времени жили здесь уже несколько веков.

— Но кто же соорудил этот Дом?

— Вот это-то нам и хотелось бы выяснить, — угрюмо проронила она. — Нам даже как-то пришло в голову, не вы ли это? Помните ту сцену?..

Стивенс на минуту замолк, но затем все же осмелился задать один мучивший его вопрос:

— Верховным вождем до появления Танекилы был Пили?

— Да, он.

— Как долго он состоит членом группы?

Она не ответила.

— Мистра!

— Надо подумать, — тихо произнесла она. — Подождите немного.

— Вас что, подвела память?

— Да нет!.. С ней как раз все в порядке. Но… что это? Тихо!

Она замолчала, потом, вздохнув, продолжила:

— Пили активно участвовал в тех экспериментах, которые мы проводили в целях выявления телепата. Он был в числе первых, кто поддержал Таннехилла в вопросе о необходимости ввести в состав группы наделенного такими способностями человека. Так что, как сами убедились, вы на ложном пути, дорогой мой.

— Если только, — заметил Стивенс, — он не нашел способа скрывать свои мысли от телепата.

— У него не то положение, чтобы что-то предпринять.

— Тем не менее он — управляющий всем состоянием Таннехиллов.

— Пост, конечно, важный, но решающего значения не имеет. Мы проявили большую осторожность в этой области. Не хочу вдаваться в детали, но одна из наших страховочных мер — создание в Альмиранте отдельного бюро во главе с другим управляющим. Когда-то его возглавлял Холанд, теперь вы, ну а до вас были другие липа.

— За что уволили Холанда?

— Он заметил, что подпись на документе двухсотлетней давности была идентична той, что стояла на одной из свежих деловых бумаг.

Стивенс рассмеялся, не скрывая иронии.

— Здорово получается: его заменили на человека, которому выложили всю правду!

— Это сделала я. Но никто и никогда еще не заявлял, что группа одобряет мой шаг. Эллисон, сейчас час ночи. Не хотите идти звонить, пойду я. Не желаю прозябать на кладбище всю ночь.

Стивенс с сожалением вышел из машины.

— Думаю, вы правы, — согласился он.

Адвокат склонился над дверцей, чтобы поцеловать ее. Сначала она откликнулась на его ласку пассивно, но затем обвила руками шею и крепко прижалась. Уходя, он посоветовал Мистре выйти из машины и дожидаться его в тени деревьев.

— Не беспокойтесь, — отозвалась она, — у меня с собой пистолет. И запомните: спасти Землю важнее всего на свете, включая наши собственные жизни.

Стивенс быстро зашагал прочь. Первый же встреченный им драгстор оказался закрытым. Второй — то же самое. Лишь без десяти два он наконец набрел в деловом квартале на заведение, открытое всю ночь. Он сейчас же набрал номер полиции. Ответ последовал краткий и однозначный: Таннехилл пока арестован не был.

Встревоженный Стивенс бросился к ближайшей стоянке такси и помчался ко входу на кладбище. Заплатив водителю, он пешком прошел по аллее до участка, закрепленного за семейством Таннехиллов. Но машины на месте не оказалось. Он подумал, что Мистра могла отъехать, и позвал:

— Мистра! Мистра!

Никакого ответа. Тишина. Стивенс слышал только стук своего сердца. Он поискал минут пятнадцать. Никаких следов ни Мистры, ни Таннехилла.

Адвокат покинул кладбище и на первом же подвернувшемся такси подъехал к дому молодой женщины. Но там ее не оказалось. В его бунгало тоже ни души. Теряя надежду, он отправился в Большой Дом, но там никого не было.

Тогда Стивенс спустился в гараж, вывел свою машину и устремился к Палмз-билдинг. Было уже полчетвертого утра. В холле горел один-единственный огонек перед клеткой лифта. Дверь в здание была заперта, но это не имело для него никакого значения: свои ключи были у него самого, у Пили и у привратника.

Стивенс вошел и остановился в нерешительности. Что он, в сущности, собрался здесь делать? На всякий случай он прихватил с собой пистолет. Но действительно ли он хотел, чтобы Пили узнал, что его подлинная личность для помощника больше не секрет? Нет, лучше пусть он не догадывается об этом. Однако в случае, если Мистру захватили…

Он бесшумно пересек вестибюль и по служебной лестнице поднялся на четвертый этаж. В офисе Мексиканской импортной компании было темно. Адвокат постоял перед дверью, прислушиваясь, потом спустился в подвальное помещение. Понадобилось всего несколько минут, чтобы задействовать механизм панели — фальшивой стены, — и он проник в подземелье. Лампа стояла там, где он ее оставил в прошлый раз. Он тщательно закрыл за собой вход. Стивенс считал, что в поисках Мистры в первую очередь следовало проверить это подземное царство, а потом уж пройтись — один за другим — по всем адресам членов группы, которых он выявил.

Адвокат пошел, все убыстряя шаг, по длинному и темному коридору. Быстро дошел до развилки, откуда начиналась более узкая галерея. Не колеблясь ни секунды, он свернул в нее и вскоре оказался у длинной металлической стены. На сей раз он обнаружил в ней отверстие, ведущее в туннель, также со стенами из какого-то металла. Стивенс инстинктивно отступил на шаг, погасил лампу и выждал некоторое время в этом плотном мраке. Шли минуты. Все тихо. Только тревожно стучало сердце.

Стивенс решился ступить в новую галерею и вскоре заметил впереди слабый свет. Он опять замер. Но терять драгоценное время было нельзя: ведь над Мистрой, возможно, нависла угроза. Он вновь зажег лампу и, держа наготове пистолет, двинулся вперед.

Вскоре он вошел в более широкий коридор, стенки которого, похоже, были сделаны из прозрачного стекла. В конце концов он добрался до громадного зала с потолком в виде купола. В углу, почти скрытая. за несколькими рядами ярко сверкавших стеклянных стеллажей виднелась испускавшая бледно-зеленое сияние сфера.

Растерявшийся Стивенс беспомощно огляделся. Он различал необычный, видимо, на грани восприятия, звук, вибрировавший и пронизывавший все насквозь. Возможно, он исходил от какого-то реагировавшего на его присутствие механизма. Все выглядело просто фантастическим и чуть ли не сверхъестественным.

Адвокат обратил внимание на то, что в этот зал стягивались и другие туннели, но сейчас ему было не до них. Он осторожно приблизился к сфере. Внутри что-то пульсировало, интенсивность свечения все время менялась. Стивенса отделяло всего несколько шагов от первого из стеклянных барьеров. Вдруг на поверхности сферы точно против того места, где он находился, высветился квадрат со стороной в два фута, который сначала принял молочный оттенок, а затем стал совсем белым. Адвокат пристально вгляделся в него. Вскоре в квадрате появилась картинка: возник большой шар, блестевший на черном фоне и усеянный точками-светлячками. Шар начал пухнуть на глазах, стали видны его отдельные части. Стивенс быстро распознал знакомые очертания Северной и Южной Америки, а также оконечность Иберийского полуострова.

Земля! Так, как она выглядит при подлете к ней звездолета! Вскоре планета заполнила экран целиком, появились дополнительные подробности. Стивенс различил Калифорнию, похожую на выброшенную в океан руку. До него вдруг дошло, что звездолет, с которого делались эти снимки, должно быть, по крайней мере частично потерял управление. Земля неумолимо приближалась. На него надвинулась горная гряда, часть океана. Затем… бум! Стало темно… Это зрелище было тем более впечатляющим, что все кадры прокручивались в полной тишине.

Стивенс догадался: “Вероятно, этот звездолет врезался в Землю несколько тысяч лет тому назад. Но кто его пассажиры?”

Постепенно на блестящей и вибрировавшей поверхности сферы стало формироваться другое изображение.

Два часа простоял Стивенс перед этим экраном… Информационные блоки повторялись по нескольку раз. Некоторые сцены потом прокручивались снова, как недвусмысленное пояснение к другим сообщениям. Понемногу сложилась целостная, вполне вразумительная картина происшедшей века назад трагедии.

В неустановленную — но далеко в прошлом — эпоху звездолет, контролировавшийся искусственным мозгом-роботом, в результате случайной поломки сбился с курса и врезался в Землю, вонзившись в склон утеса. Удар вызвал обвал скал и оползни, после чего корабль оказался наглухо замурованным в толще пород.

Но робот-мозг выжил, а поскольку он обладал способностью читать мысли людей и передавать им свои собственные, то вскоре установил контакт с небольшой группой проживавших в тех местах дикарей. Разобравшись, что их разум — в плену суеверий, электронный мозг внедрил в их сознание иррациональное стремление прорыть туннель до входа в звездолет. Но починить его, как и понять, чего он от них добивается, они были неспособны. Тогда робот-мозг приказал им соорудить храм, каждый камень которого должен был заноситься сначала в звездолет, чтобы проходить там предварительную специальную обработку. С целью произвести впечатление на дикарей весь процесс обработки камней сопровождался мерцанием огней и фейерверком искр. На деле же он состоял в бомбардировке стройматериала субатомными частицами, производимыми от сверхтяжелых и очень редких искусственных элементов. Все это было задумано ради того, чтобы продлить жизнь тех, кто позднее смог бы помочь электронному мозгу ликвидировать неисправность в звездолете.

Эта первая группа дикарей жила необычно долго, но в конце концов все они, за исключением одного, погибли насильственной смертью. Среди сменивших их новых людей Стивенс почти с ужасом увидел высокого человека со светлой кожей, похожего на Уолтера Пили, — и это, несомненно, был он.

Именно Пили, а также человек с него ростом, единственный уцелевший из начальной группы (его облик показался Стивенсу знакомым) первыми дошли до осознания того, что звездолет — никакое не божество. Электронный мозг возликовал и начал приобщать их к научным знаниям. Среди прочего они узнали также и то, какая часть робота-мозга была приемником мыслей, а какая передатчиком.

Как-то супермозг обнаружил, что некоторые из передаваемых им мыслей доходили до новых жрецов храма. Чтобы защитить себя от всякого рода подозрений и недоразумений, которые могли возникнуть в этой связи, он показал этим двум ученикам, каким образом следовало отрегулировать передатчик так, чтобы дальность его действия не выходила за пределы звездолета.

Но они заглушили его окончательно. То был импульсивный шаг с их стороны. Враждебность к роботу, отразившаяся в этом поступке, вызрела в каких-то зловещих глубинах ненависти и страха, сформировавшихся в мозгу этих двух человек. Оба вдруг мгновенно вошли в состояние неописуемого ужаса, и, используя оружие, найденное на складе, уничтожили передатчик мыслей.

В порядке автоматической самообороны мозг-робот выпустил в чрево звездолета газ. Кашляя, задыхаясь, извиваясь от боли, оба сбежали. Дверь корабля за ними закрылась.

Отныне доступ в корабль им был заказан. Со временем, анализируя происшедшее и опираясь на полученные от электронного мозга знания, эти двое до многого дошли сами. Истребив всех своих товарищей из второй группы, они засыпали открытый колодец доступа в корабль, заставили невежественных дикарей прорыть подземные ходы. Они планировали снова проникнуть в корабль и завладеть его грузом.

Между тем электронный мозг стремился только к одной цели: восстановить звездолет и улететь с Земли. Однако он смутно догадывался, что против него что-то затевается и что ему следовало кое в чем рискнуть.

Однажды, много лет спустя, те же двое появились в подземелье с аппаратурой для сверления. Но обшивка корабля не поддалась алмазным резцам. В момент этих работ робот, продолжавший улавливать мысли людей, понял, что выживший из первого состава человек намеревался расправиться с другими членами нынешней группы, но Пили вроде бы противился его замыслам.

Еще позже нависшая над миром угроза атомной войны побудила того же самого человека выработать окончательный план действий, но робот-мозг не сумел выяснить его содержание, поскольку тот, проявляя осторожность, держался подальше от приемника мыслей.

Этот же человек стрелял в Таннехилла с намерением убить его, с тем чтобы Пили как управляющий состоянием стал бы единолично контролировать все имущество. Теперь безграничное честолюбие этого типа было сориентировано на установление господства над всем миром… К сожалению, лица его Стивенс все еще никак не мог разглядеть. Если он по-прежнему крутился где-то поблизости, то, должно быть, носил маску…

Когда трансляция информационных блоков закончилась, Стивенс задержался в звездолете еще на некоторое время, чтобы ознакомиться с грузом. Согласно увиденному фильму — а он полагал, что ему показали все это в записи, — эти длинные ряды стеллажей перед ним были напичканы маленькими блестящими капсулами, в каждой из которых содержались микроскопические дозы искусственных элементов в их чистом виде. И все они были неизвестны на Земле, располагаясь так далеко за пределами урана в периодической системе, что если они и существовали когда-то в природе, то только в течение мгновений в общей истории Вселенной.

Стивенс понятия не имел, что он мог бы сделать с образцами этих элементов. В нынешнем положении они, судя по всему, никакой ценности не представляли. Было сомнительно, чтобы он нашел покупателя на них… разве что продать членам группы…

Было уже шесть утра, когда Стивенс, изнемогая от усталости, вернулся в подвал Палмз-билдинг и поднялся по лестнице. Адвоката все больше и больше начинала тревожить одна мысль: он не располагал никакими предположениями относительно подлинного лица кровожадного сотоварища Пили. В то же время представлялось исключительно важным выявить его и раскрыть перед группой.

Подходя к этажу, на котором размещался его кабинет, Стивенс увидел впереди себя на лестнице чьи-то ноги. Он молниеносно сунул руку в карман, чтобы выхватить пистолет. Но на полпути рука задержалась.

— Ха! — воскликнул он. — Да это же Билл Риггс…

15

Сидя в кабинете Стивенса, Билл Риггс рассказывал ему об итогах своего расследования.

— Итак, мне удалось кое-что разузнать о похоронах Ньютона Таннехилла. Занимавшееся ими бюро ритуальных услуг принадлежало в то время некоему Норману Моксли. Купил он свое хозяйство за несколько месяцев до этого события, а сразу же после продал и куда-то уехал.

Сравнивая с тем, что он только что раскопал в звездолете, Стивенс расценил эту информацию как малоинтересную. Но все же пренебрегать ею не следовало. Интересно, покидал ли Моксли город? Вполне возможно, что он просто носил маску, которую затем снял. Значит, можно было бы попытаться выяснить, кто из шишек города Альмиранте отсутствовал в тот период, когда здесь обретался Моксли… Но доказать, что подобного рода маскарад и впрямь имел место, было бы попросту невозможно.

— Плохо, — прокомментировал он. — Следователь может использовать это против Таннехилла.

— Верно, — согласился Риггс, — все это довольно скверно выглядит. А сведения, добытые мною в отношении доктора, выдавшего свидетельство о смерти, — того же розлива. Зовут его Жаймс де лас Сиенгас. Пятнадцать лет назад получил диплом в Акле, но никогда не работал по специальности, пока не осел в Альмиранте в декабре прошлого года. Пятнадцатого мая этого года он продал свое дело за сотню долларов и на следующий же день отбыл из города. Ну чем не угорь, а?

— Как вы получили эту информацию?

— Для начала я сравнил телефонные справочники, которые были в ходу на день похорон, с более свежими изданиями. Лас Сиенгас фигурирует в первом и отсутствует во втором. Что касается Моксли, то его заменили братья Бенсоны. Я повидался с ними, и они мне рассказали то, что я вам изложил. Моксли — англичанин, довольно высокого роста, скрытный по характеру, благородно-изысканной внешности, вежлив, примерно сорока лет. Похоже, имел пристрастие к играм.

— А что врач?

— О нем я навел справки через секретаря ассоциации медицинских работников. Лас Сиенгас был сердечным, весьма иронического склада ума человеком, пользовался, как казалось, уважением коллег. Его хобби — яды. Собрал потрясающую библиотеку по этому вопросу. Но поскольку в этом деле яды не фигурируют, я не счел нужным разрабатывать эту тему.

У Стивенса сложилось впечатление, что детектив исподтишка наблюдает за его реакцией и что он, видимо, знает больше, чем сообщает. Адвокат вовсе не был убежден, что яды тут совершенно ни при чем. Эти люди манипулировали всякого рода наркотическими средствами, в частности, для того, чтобы вызвать амнезию. Целесообразно, наверное, вернуться к этому вопросу, только попозже.

С другой стороны, у Риггса могло пробудиться любопытство в отношении столь ранних прогулок Стивенса по зданию. Видимо, стоило чем-то в плане информации поделиться с детективом.

— Мистер Риггс, — сказал он, — мистер Таннехилл и я, мы пришли к выводу о том, что в этом деле орудует крупная группа и что ставка в этой игре — большие деньги. Мое собственное расследование, кажется, доказывает, что сложилась исключительно сложная ситуация…

Стивенс рассказал детективу о приведенных Холандом цифрах дохода Мистры и вновь упомянул о письме, которое Таннехилл был вынужден подписать. Он поведал и о подземном ходе, дав понять, однако, что наткнулся на него совершенно случайно. Естественно, он ни слова не проронил ни о звездолете, ни о необычайном долголетии членов группы, ни о масках, ни о том, каким образом он установил контакт с бессмертными.

— Как ваша, так и моя работа по этому делу, — подчеркнул он, — оказались не из легких. В известном смысле нам вроде бы следует разоблачить эту группу через общественность. Но пойдет ли это на благо человеку, который является нашим боссом? Поэтому надлежит проявлять большую осторожность и не множить без надобности число врагов, которых у мистера Таннехилла и без того хватает. Вполне возможно, что перед нами встанет задача самим раскрыть подлинного убийцу.

Риггс кивнул в знак согласия. Судя по его виду, он погрузился в собственные размышления на эту тему.

— Этот подземный ход, — очнулся он через некоторое время, — имеет, на ваш взгляд, какое-нибудь отношение к делу?

Стивенс, чуть запнувшись, солгал:

— О! Едва ли…

— Тогда выбросим его из головы. Должен признаться вам, мистер Стивенс, что все эти истории с потерей памяти, неведомыми катакомбами, таинственными группами внушают мне страх. Думается, что подобного рода информацию нам не стоит вытаскивать на свет божий. А теперь хочу вам признаться, что большую часть дня я вел наблюдение за вами.

— За мной? Следили? — воскликнул с некоторым беспокойством Стивенс.

Он быстро перебрал в памяти все свои действия за последние сутки. Кроме событий, связанных с подземельем, он не нашел в них ничего, что нужно было бы скрывать от Риггса. Почувствовав облегчение, он произнес:

— Вы меня удивляете…

— Как мог я быть уверен в том, — начал оправдываться детектив, — что вы не работаете против того, кто нанял меня? Я посчитал необходимым лично разобраться в этом. Должен сказать, что на кладбище была скукота смертная: сидят четыре человека и бьют баклуши.

Стивенс вздрогнул.

— Как так “четыре”? — тут же переспросил он.

— Не знаю, доставит вам это удовольствие или нет, но он битых два часа дожидался, пока вы, наконец, удалитесь.

— Кто это он?

— Таннехилл. У меня такое впечатление, что девица и он договорились обо всем заранее. Во всяком случае, стоило вам отойти, как он тут же подгреб к ней. Заявил ей что-то вроде следующего: “Мне хотелось бы быть полностью уверенным, что вы хорошо обдумали то, о чем мне говорили”. А она в ответ: “Да, я согласна выйти за вас замуж”. После чего он подсел к ней в машину и они укатили в Лас Вегас.

Риггс сделал паузу и, с сочувствием взглянув на Стивенса, добавил:

— Вижу, что это явилось ударом для вас. Извините.

Стивенс лишь через какое-то время отдал себе отчет в том, что при словах детектива непроизвольно вскочил, сжав зубы. Он с трудом пару раз сглотнул, затем поинтересовался:

— Что было потом?

— Вы вернулись. И я болтался за вами по городу. Войдя в Палмз-билдинг, вы закрыли за собой дверь на ключ. Мне понадобилось два часа, чтобы проникнуть сюда через окно на четвертом этаже. И мы встретились с вами на лестнице. Вот и все…

— Полагаю, — резюмировал Стивенс, — что сейчас самое время пойти поспать.

Однако предстояло еще столько сделать: договориться, чтобы по возникновении надобности согласились отпустить Таннехилла под залог, разработать детальный план защиты на возможном суде, а также собрать все необходимые юридические документы. Это все, однако, он мог делать, ни от кого не таясь. А потом предстояло еще подготовиться к установлению контактов с группой.

Расставаясь с Риггсом, Стивенс подумал, что поступок Мистры неизбежно вытекал из его отказа помочь ей. После этого она решительно устремилась в другом направлении. Он припомнил ее последние, перед их расставанием, слова о том, что спасение Земли важнее, чем их любовь.

А теперь она крепко держала в своих руках Таннехилла. Через него она могла угрожать всем остальным членам группы.

Стивенс настолько устал, что прошел в небольшую комнату для отдыха, отделявшую его кабинет от офиса персонала, и растянулся там на диване. Но он так и не заснул, когда в восемь тридцать на работу явилась мисс Чейнер. Адвокат спустился к своему парикмахеру, побрился и, перейдя улицу, позавтракал в соседнем баре. Возвращаясь на работу, он наткнулся на вывеску лаборатории, проводившей химические анализы. Он знал о ее существовании, но никогда и думать не думал, что однажды ему понадобится прибегнуть к ее услугам. Стивенс машинально пощупал в кармане осколки мрамора, которые подобрал на лестнице Большого Дома. Войдя в помещение, он протянул их человеку, стоявшему за конторкой.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы провести анализ вот этого материала?

Химик, худой пожилой мужчина в очках с золотой оправой, в свою очередь спросил:

— А когда вам нужны эти результаты?.. Я сейчас очень занят…

— Послушайте, — поспешил Стивенс, — я вам заплачу двойную цену, если вы сообщите мне их завтра утром.

Химик протянул ему карточку.

— Хорошо. Приходите к десяти часам.

Выходя из лаборатории, Стивенс услышал голосистые выкрики разносчика газет: “Читайте самую полную информацию о нападении на Лориллию!”

16

Стивенс купил газету и с дрожью в руках открыл ее. Всю первую страницу пересекал огромный заголовок:

Ниже более мелким шрифтом чернел подзаголовок: “Посол вручает госдепартаменту ноту протеста”. В статье говорилось следующее:

Стивенс быстро поискал в статье более содержательный материал, чем сведения о протестах и обвинениях. Ему попался на глаза следующий параграф:

Стивенс попытался представить себе, как все происходило: Мистра, устремившаяся на своем космолете к земле, кругом нее — сплошной ад из телеуправляемых и противовоздушных ракет и снарядов. Судя по газетным Отчетам, она упорно шла на цель вопреки плотному заградительному огню. Она рисковала своей почти бессмертной жизнью. Зачем? Ради мира, который, возможно, никогда и не узнает, что был на волосок от гибели.

Не приходилось сомневаться, что в нападении участвовал не один космолет, но это уже не имело значения. Группу удалось запугать, и она капитулировала. Ее членам рассказали о смертельной угрозе, нависшей над Таннехиллом, и они, обеспокоенные возможностью осложнений, помогли Мистре в реализации ее планов. Это означало радикальное изменение их политики. Большой Дом в результате этого останется там, где он стоит сейчас. Вся группа отказалась от мысли покинуть Землю. Если только разгневанные лориллийцы не пойдут на какой-нибудь отчаянный шаг, то войны не будет.

Незадолго до полудня Стивенс направился к следователю. Просидев некоторое время в приемной, он был принят Холандом, который довольно холодно заявил адвокату:

— Вам должно быть ясно, что отъезд мистера Таннехилла является доказательством его вины. Это говорит и о том, насколько я был прав, когда распорядился его арестовать.

Стивенс выказал удивление:

— В конце концов, как можно обвинять в бегстве человека, который даже не знает, за что его должны арестовать?

— Послушайте, Стивенс…

Но адвокат оборвал его. Он сознательно пошел на ложь.

— Нельзя исключать, что мистер Таннехилл выехал всего-навсего в Сан-Франциско на празднование Нового года. Он как-то говорил мне, что хотел бы немного развлечься. Как только мне удастся установить с ним связь, я проинформирую его о вашей позиции. А пока что я буду ходатайствовать перед судьей Адамсом о том, чтобы Таннехилла в случае ареста сразу же выпустили под залог. И я буду настаивать на немедленной с ним встрече.

Возвращаясь после обеда на работу, Стивенс задержался в одном из книжных магазинов и попросил подобрать ему литературу по вопросам долгожительства. Он надеялся найти какой-нибудь труд, в котором говорилось бы о процессе дедифференциации, но нигде ничего подобного не обнаружил и удовольствовался брошюркой об искусстве старения и еще одной о методе Богомольца.[1]

Вернувшись к себе в кабинет, он принялся размышлять. В Альмиранте лишь у одного человека было достаточно официальных полномочий, подкрепленных к тому же некоторыми личными мотивами, чтобы выступить против группы. Фрэнк Холанд. Проблема состояла в том, чтобы довести до него столько информации, чтобы ее хватило для стимулирования его деятельности, но в то же время не в таком объеме, чтобы он смог распознать правду. Пришедшая в голову идея использовать Холанда в качестве… союзника развеселила адвоката. “Надо повидаться с ним завтра”, — подумал он.

Позвонив на аэродром, он зарезервировал за собой самолет, который должен был доставить его в полночь в Лос-Анджелес.

После этого Стивенс вышел в город и приобрел лопату и кирку, которые положил в багажник машины. Он хотел этой ночью проверить один из аспектов этого дела, в отношении которого у него не было неоспоримых доказательств. Он допускал, что эти люди и в самом деле были бессмертными, но, в конце концов, это утверждал всего лишь один человек.

Вернувшись в офис, адвокат взял блокнот и написал “Предположим, что все добытые мною сведения — правда; что в таком случае мне следует выяснить дополнительно?”

Многое, подумал он, но мало, чем он мог бы заняться непосредственно. До сих пор не удалось разобраться в том, кто и почему убил Дженкинса и охранника-негра. Неизвестно также, кто написал письмо Холанду Неясной оставалась роль Пили в качестве помощника заговорщика-индейца, также неустановленного. Над каким планом оба они работали? Почему этот уцелевший из первого состава человек тайно противился идее покинуть Землю, причем до такой степени, что ради этого попытался убить Таннехилла, когда тот в конечном счете согласился на перенос Большого Дома? И как он намеревался использовать Эллисона Стивенса для того, чтобы заставить капитулировать электронный мозг звездолета?

Подумав, Стивенс пришел к выводу, что, в конце концов, касающаяся его лично проблема почти полностью сводится к одному-единственному вопросу: как мог бы он, используя собранную информацию, разоблачить убийцу, провести группу и взять под контроль Большой Дом — для себя, Мистры и всего остального человечества?

Четыре часа дня. В ожидании более активных и решающих действий он отправился в морг. Адвокат убедился, что для Форда роковой оказалась пуля, а для Дженкинса — нож.

— Очень любопытно выглядит это ножевое ранение, — прокомментировал служащий морга. — Можно было бы поклясться, что его убили лезвием, раскаленным докрасна. Рана выглядит как ожог.

Ясно: термический луч!

По спине Стивенса пробежал холодок. Оставшуюся часть дня он провел, устанавливая владельцев домов по адресам, похищенным им из офиса Мексиканской импортной компании. В итоге получился список, в котором фигурировала значительная часть тех, кто держал в своих руках экономические рычаги региона. Перед такой силой он почувствовал себя безоружным.

Поужинав, Стивенс съездил домой, натянул потрепанные брюки и свитер. К участку захоронений семьи Таннехиллов он пришел, тщательно проверив, нет ли за ним слежки.

В намерения Стивенса входило вскрыть две могилы: сначала Франсиско Танекилы, умершего в 1770 году, затем — любую другую на выбор. Через час он, исходя потом, стоял в углублении, вырытом им на месте первого захоронения. Земля затвердела, и он долбил ее, словно продираясь сквозь кирпичную кладку. Адвокат настолько выбился из сил, что уже подумывал о том, чтобы оставить эту затею. Но тут как раз пошел мягкий грунт. Еще через полчаса он вытащил кусок сгнившего дерева, а вскоре откопал и гроб, оказавшийся набитым… камнями. Их было с дюжину, общим весом около ста пятидесяти фунтов. Убедившись, что, кроме них, в гробу ничего другого не было, Стивенс быстро закопал яму и присел передохнуть. Оставалось проделать то же самое еще с одной могилой.

На этот раз он тщательно прощупывал землю лопатой, выискивая наиболее рыхлые участки. Вскоре он энергично принялся за дело, но едва углубился на фут, как наткнулся на нечто столь неожиданное, что прервал работу. Стивенс опустился на колени и принялся разгребать землю руками. В грязном месиве пальцы нащупали одежду…

Через несколько минут он высвободил голову. Она была изуродована до такой степени, что узнать лицо этого человека было невозможно. Стивенс испуганно отступил назад. Но через пару минут, пересилив себя, вернулся, и вскоре из земли выступила рука мертвеца. Стивенс аккуратно вытащил из футляра солнцезащитные очки и с особой тщательностью надавил указательным пальцем покойника на одно из стекол, а большим — на другое. Затем вложил очки на прежнее место.

Быстро закопав совсем еще свежий труп, адвокат, чувствуя неодолимую тошноту, кое-как добрался до дома. Поскольку полночь уже миновала, он позвонил на аэродром, распорядившись, чтобы его ждали. Он принял ванну и переоделся в свой обычный костюм.

Час спустя Стивенс уже летел в Лос-Анджелес. Сели они недалеко от южной части Западной авеню. Он попросил пилота подождать его, а сам на такси проехал в квартал Сансет, где среди целого блока зданий, построенных в испанском стиле, размещалась контора Пили. В помещении не было ни души. Адвокат подумал было, не взломать ли дверь, но, к счастью, подошел один из ключей, обнаруженных в сумочке Мистры. Войдя в кабинет, он без труда отыскал подписанное Таннехиллом письмо, разрешавшее Пили “продолжать выплату членам клуба “Пан-Америкэн””.

Стивенс вздремнул в самолете на обратном пути в Альмиранте и, добравшись до дома, тут же лег спать.

К полудню он уже был в городе. Чуть ранее, только проснувшись, он внимательно осмотрел стекла очков. Отпечатки получились превосходные. Он частично стер платком один из них — указательного пальца, чтобы не показалось странным, что имелась сразу пара столь безукоризненных улик. Приняв эту меру предосторожности, он отправился в полицию и передал очки специалисту в дактилоскопическую службу. При этом объяснил полицейскому:

— Несколько дней назад я сделал заявление о том, что какие-то варвары перерезали телефонный кабель. Сегодня утром недалеко от места, где это случилось, я случайно натолкнулся на валявшиеся в траве, очки. Подумал, что, может быть, стоит проверить отпечатки пальцев…

— И правильно сделали, — одобрил полицейский, осматривая стекла. — Мы сделаем все необходимое. О результатах проинформируем, мистер Стивенс.

Адвокат направился к выходу. Но остановился.

— Как много времени займет вся процедура?

— Если ничего не обнаружим в наших архивах, то придется запрашивать, а это, считайте, неделя.

Стивенс нерешительно топтался на месте.

— А вы не можете запросить центральную картотеку телеграфом?

— Ради каких-то хулиганов? — удивился полицейский.

— Послушайте… Я оплачу все расходы… Мне очень интересно выяснить, кто бы мог это сделать. К тому же не думаю, что это столь уж незначительный инцидент, как представляется на первый взгляд…

Покинув полицейское управление, Стивенс отправился в лабораторию, куда вчера сдал на анализ осколки мрамора. Старикан встретил его ворчанием, поскольку он не явился к назначенному сроку.

— Не беспокойтесь, я все оплачу, как обещал.

— Тогда ладно. Так вот, с тонки зрения химического содержания ваш образец не представляет ничего необычного. Карбонат кальция в виде мрамора.

Стивенс не мог сдержать возгласа разочарования.

— Подождите, не спешите, — продолжал эксперт. — Я еще не закончил. С недавнего времени, учитывая большое количество заказов, поступающих от геологоразведчиков в отношении уранинита, мы стали делать проверку и на электроскопе. По инерции я проделал то же самое и с вашим материалом. И как бы парадоксально это ни звучало, но ваш мрамор оказался радиоактивным. Правда, совсем слабо… Мне не удалось выявить конечного продукта распада. Взятые по отдельности, кальций, углерод и кислород сами по себе не радиоактивны… Очень интересный случай… Если это даст вам какое-то стоящее направление дальнейших поисков, надеюсь, что вы доверите нам эту работу.

— Согласен, но при условии, что пока- молчок.

— Неужели вы думаете, что в нашем деле может быть иначе?

Покинув лабораторию, Стивенс продолжал повторять это слово: “Радиоактивность!” Это объясняло все и не объясняло ничего. Человеку еще столько неожиданного предстоит открыть в этой области.

Он внезапно представил себе дом, в котором люди, облученные тщательно дозированными порциями, перестают умирать… Он подумал при этом, ограничен ли как-то в своих операциях робот-мозг звездолета, или же, напротив, этот метод можно применить не к кучке привилегированных лиц, а ко всему человечеству?

17

Стивенс посетил редакцию газеты “Альмиранте геральд”. Но Кэрвелла, ее издателя, сейчас в городе не было. Он позвонил судьям Портеру и Адамсу, а также дюжине других членов группы. Неизменно отвечали: “Выехал на отдых”, “Отлучился на несколько дней”, “Возможно, вернется завтра”. Каждый раз адвокат оставлял поручение: по возвращении немедленно, независимо от того, будет это день или ночь, связаться с ним.

Пообедав, он возвратился на работу и принялся размышлять. Теперь он крепко ввязался в эту драчку… Обратного пути у него уже не было. Членам группы, конечно, передадут его просьбу. Связавшись между собой, они тут же поймут, что Стивенс осведомлен, кем они были в действительности. Они воспримут его как чужака, человека, который слишком много знает. Требовалось укрепить свои позиции. Он продолжал обдумывать ситуацию, когда его вызвала мисс Чейнер:

— Мистер Стивенс, соединяю вас с мистером Холандом.

Холанд? Вот кого сейчас можно было бы использовать для решения этой задачи. В условиях кризиса очень полезно опереться на полицию.

Послышался голос следователя:

— Стивенс, вы можете прийти после обеда?

— А почему бы не сейчас?

— Отлично. Жду.

Стивенс расслабился. Потом удивился, что даже не поинтересовался, по какому поводу хотел с ним увидеться Холанд. Но теперь адвокат был настроен решительно.

К следователю его провели незамедлительно. Тот, поднявшись с кресла, протянул ему для приветствия руку и предложил сесть. Затем сам удобно устроился за своим письменным столом.

— Стивенс, — незамедлительно приступил он к делу, — наконец-то нам повезло: отыскались отпечатки пальцев Ньютона Таннехилла. Они не совпадают с теми, что взяты у его племянника Артура. Следовательно, вынужден признать, что, приказав арестовать Таннехилла, я совершил серьезную ошибку.

Он настороженно вглядывался в Стивенса, изучая его реакцию. Тот старался казаться невозмутимым. Холодно бросил:

— Я же вас предупреждал, что вы слишком торопитесь…

У Холанда заходили желваки.

— Но какого черта не могли отыскать эти отпечатки раньше! Стивенс, — добавил он после короткой паузы, — мне нужно ваше содействие.

Но адвокат слушал его рассеянно. Он напряженно думал: “Итак, группа располагает возможностями менять отпечатки пальцев… Не знаю как, но, видимо, используют феномен “дедифференциации”. Изменения, должно быть, происходят в период омоложения клеток”. Другого объяснения он не мог себе представить, разве что поставить под сомнение все, что узнал в последнее время.

Прежде чем ответить Холанду, адвокат быстро просчитал, не может ли только что услышанное как-то повлиять на его планы, и пришел к заключению, что существенно это обстановку не меняет. Следователь подался к нему:

— Стивенс, я готов забыть прошлое. С этим покончено. Теперь мне все ясно. Но у меня возникла острая проблема: если я вот так, запросто, отзову свое обвинение, то можно смело считать, что с карьерой покончено. Если бы вы подсказали, как выпутаться из этой передряги, мы могли бы работать рука об руку.

Адвокат прилагал громадные усилия, чтобы внешне оставаться невозмутимым.

— Хорошо. Я скажу вам, каким образом мы можем урегулировать случай с Таннехиллом.

— Слушаю.

Стивенс спокойно, уверенным тоном рассказал, как истязали кнутом Мистру, не сообщив, однако, ничего, что могло бы позволить идентифицировать ее мучителей. Он не назвал ни одной фамилии, ничего не говорил о космолете, подземелье, бессмертии, роботе со звездолета под холмом. Зато он настаивал на том, что определенная группа лиц, входивших в одну из религиозных сект, судя по всему, вытягивала деньги у Таннехилла и что только этим можно объяснить убийство охранника и все последующие события.

Выходил он от следователя с впечатлением, что сумел сделать еще один крупный шаг вперед, но втемную.

Стивенс направился к Большому Дому. В течение нескольких минут он безуспешно нажимал кнопку звонка. Понятное дело, он мог бы войти, воспользовавшись одним из ключей Мистры, но предпочел пересечь террасу и выйти на лужайку позади Дома. На фоне голубого неба и искрившегося солнечными бликами океана тот проступал безликим пятном. Все вокруг было тихо и безмятежно, но он на минуту представил себе, сколько же сцен насилия, интриг и убийств, должно быть, развернулось в этом месте в течение прошедших веков. У этого сооружения было не меньше секретов, чем лет существования. Эти стены буквально сочились кровью.

Подсобные помещения Большого Дома располагались на достаточно большом удалении от главного здания за группой цветущих деревьев и двумя рядами живой изгороди. Перед довольно безобразными постройками специально посадили деревья и кустарники, чтобы они не просматривались из Дома.

Стивенс вышел на восточный склон холма. Перед ним вытянулась узкая аллея, а вдали среди деревьев виднелись зеленые крыши чьей-то фермы. Другие холмы волнами разбегались до самого горизонта. Стивенс прошел гребнем до того места, где дорога спускалась к краю скалы, то есть вышел на ту самую дорогу, куда прошлый раз так лихо выскочила на машине Мистра.

Вернувшись к ближайшему из подсобных помещений, он оказался в точке, откуда открывался великолепный вид на весь ансамбль Большого Дома. Солнце на западе опустилось уже довольно низко, бескрайний океан умиротворенно поблескивал в его лучах. Адвокат совсем не собирался ломать висячие замки на дверях девяти построек, составлявших комплекс подсобных сооружений. Он был уверен, что не найдет там ничего, достойного внимания. Но в Большой Дом он все же вошел, причем через главный вход, и исследовал все двенадцать его комнат. Восемь спален, большая библиотека, столовая, гостиная и очень просторная кухня. В каждой комнате имелась застекленная дверь, выводившая в патио — внутренний дворик. Он задержался в вестибюле, пригляделся к его архитектуре. Заметил, что изначально были возведены три главные сводчатые арки, которые затем умело перестроили так, что теперь каждая секция приходилась на две комнаты.

Начинало темнеть, когда Стивенс стал спускаться с холма. Он чувствовал себя несколько подавленно. Ведь решить важную задачу — установить личность индейца, единственного человека, оставшегося в живых из первой труппы людей, населявших этот Дом, так и не удалось. Поужинав в городе, Стивенс вернулся к себе, поставил машину в гараж и направился ко входу в бунгало. Неожиданно из соседней группы деревьев, со свистом рассекая воздух, взвилось лассо и живым кольцом захлестнуло его плечи. Затяжная петля наглухо прихватила руки, прижав их к телу, и он свалился на землю. Оглушенный при падении, адвокат не смог оказать ни малейшего сопротивления, когда его связывали, а потом затыкали рот кляпом.

18

— Ну что, Стивенс… Поднимайтесь и пройдите вперед…

Услышав свое имя, адвокат распрощался с робкой надеждой, что на него, возможно, напали ночные грабители. Он встал и тут же пошатнулся. Сильные руки подхватили его, сорвали куртку и рубашку. Полуобнаженного, его подтолкнули к дереву и прикрутили к стволу.

Через несколько секунд раздался свистящий звук и он почувствовал, как плечи обожгло ударом кнута.

У него перехватило дыхание. Будто ножом вспороли спину. Второй удар еще больше усилил это жуткое впечатление, и он с ужасом подумал, — как бы плетью не хлестнуло по лицу и глазам. Сжав зубы, он прижался головой к дереву. В висках стучало: “Они мне заплатят за это!”

Все то время, пока кнут безжалостно гулял по его телу, эта мысль внутренне мобилизовывала и поддерживала его. Постепенно притупилась острота боли от ударов, она как бы рассеялась в нем. Ноги стали слабеть, мозг обволакивала серая пелена. Когда пытка кончилась, в голове царил полный сумбур — ни одной ясной мысли. Но он все же расслышал, как кто-то грубо пролаял:

— Мы могли бы забить вас до смерти. Ограничились пока предупреждением. Если и впредь будете совать нос в наши дела, получите отметину на всю жизнь. Нарежем тонкими ремнями ваше прелестное личико. Ослепим.

Вероятно, сразу же после этих слов они исчезли. Вокруг установилась чуткая тишина. Силы возвращались крайне медленно, и он почувствовал, что может снова стоять на ногах, лишь с первыми проблесками нарождавшейся на востоке зари. Заметив, что веревка, опоясывавшая его, не была завязана узлами, а ее конец был просто засунут за один из витков, Стивенс легко освободился от пут, но тут же, выдохнувшись, свалился мешком на газон. В конечном счете он все же кое-как доковылял до дому, где рухнул на софу в гостиной. Пролежав какое-то время, он с трудом поднялся, дотащился до ванной и, разыскав смягчавшую боль мазь, покрыл ею кровоточившие рубцы. Потом медленно и осторожно оделся, заварил кофе и только после этого почувствовал себя лучше. Но все утро и часть послеобеденного времени пришлось пролежать. Понемногу, однако, он взбодрился. Ему казалось очевидным, что группа и не подозревала, как много он знал о них. Иначе им было бы крайне трудно поверить, что после этого инцидента он может отойти от дела. Эти практически бессмертные среди прочих смертных люди из-за действий одного или нескольких членов своей группы, а также в силу возникшей угрозы атомной войны оказались раскрытыми. Не ведая, что они являются предметом манипуляций таинственного индейца, они пытались теперь сплотиться. Если им удастся это сделать, то вскоре дымка забвения покроет все недавние события, а Эллисону Стивенсу уготована участь отойти в тень, как это уже случилось с Джоном Фордом и Уильямом Дженкинсом. И от него останется лишь фамилия — еще одна! — которую надо будет добавить к длинному списку мертвецов. Несколько лет, десятилетий — всего миг в вечности. Однако у Стивенса, помимо его грандиозного плана — поставить открытие долголетия на службу всего человечества, — имелись и кое-какие личные мотивы не прекращать борьбу. И они были достаточно сильными, чтобы заставить его презреть грозившую опасность.

К половине третьего Стивенс почувствовал себя достаточно сносно, чтобы начать двигаться. Он побрился, оделся, подкрепился обедом. Затем позвонил в Большой Дом.

Ему ответил женский голос:

— Говорит экономка. С кем желаете переговорить?

Голос принадлежал Хико Аине. Так, значит, члены группы вернулись.

Стивенс назвал себя и стал ждать ответа, который последовал почти сразу же. Говорила все та же Хико.

— Мистер Таннехилл попросил меня передать вам, что все, о чем он собирался вам сказать, изложено в письме, направленном в офис.

— Письмо? — воскликнул удивленный Стивенс — А не у вас ли мисс Лэнетт?

— И мисс Лэнетт здесь для вас нет! Адвокат услышал гудки отбоя.

Стивенс немедленно отправился в контору.

— На ваше имя поступило заказное письмо, — встретила его мисс Чейнер. — Поскольку на нем пометка “лично”, я не стала его вскрывать и положила на стол.

— Спасибо.

В письме говорилось:

Стивенс свернул письмо пополам и положил в карман.

Он был слегка озадачен, но отнюдь не подавлен.

Итак, группа отделывалась от него. Теперь начнут давить с других сторон. Упоминание о “соответствующей компенсации” было явно тактическим маневром. Если, например, он согласится покинуть Альмиранте, то ее, вероятно, существенно увеличат.

Он позвонил в отель Риггсу. Тот подошел к телефону почти тотчас же.

— Извините, мистер Стивенс. Я не звонил вам потому, что получил письмо от мистера Таннехилла, где говорится, что вы не занимаетесь больше этим делом и что мне не следует поддерживать контакта с вами.

— Это было письмо? Не личная беседа?

— Нет.

— Даже не телефонный звонок?

— Чего вы добиваетесь?

Риггс, казалось, несколько насторожился.

— Послушайте-ка, Риггс. У меня есть все основания полагать, что мистера Таннехилла захватили и сейчас он чей-то узник. Вас тоже уволили?

— Знаете… В письме сказано, что в моих услугах более не нуждаются, и попросили выслать счет… Вы считаете, что нас здорово надули? Я как раз упаковывал вещички.

— Лучше распакуйте их вновь… Конечно, если это дело все еще интересует вас.

— Я остаюсь. Где встретимся?

— Времени в обрез. Я попытаюсь нанести чувствительный удар по довольно опасным людям, и мне позарез нужна ваша помощь. А теперь запоминайте, что я вам скажу…

Закончив с детективом, адвокат позвонил в редакции газет. Ни Кэрвелла, ни Гранта на месте не оказалось — по крайней мере, так ему заявили, — в связи с чем он попросил соединить его с их помощниками и разговаривал с каждым из них в таком духе: “Дайте понять вашему боссу, что сегодня поздно вечером будут сделаны сенсационные разоблачения. Он знает, где это произойдет. Из представителей печати приглашается только он один, и ему следует прибыть туда лично. Передайте, что собирается вся группа”.

После этого он связался с судьями Портером и Адамсом, а поскольку они также отсутствовали, то проинформировал о том же самом их секретарей. Других членов группы он обзванивать не стал, полагая, что о его демарше им станет известно и они заявятся и без специального уведомления. В этом он был абсолютно убежден, и его уверенность относилась как к группе в целом, так и к убийце в частности. Мегаломан и его будущие жертвы. Человек, который замахивался на мировое господство, и те, кто преграждал ему путь.

Этот тип сейчас играл все рискованнее. Остальные члены группы могли в любой момент обнаружить, что кто-то из них действует тайно за их спинами. И это наверняка будет воспринято как преступление, которому нет никаких оправданий.

Чтобы спастись самому, Неизвестному убийце требовалось всех их уничтожить.

Эта пришедшая Стивенсу в голову мысль напомнила о загадочном трупе, обнаруженном им на участке для захоронений членов семьи Таннехиллов. Он позвонил в полицию и выяснил, что дактилоскопическая служба еще не закончила экспертизу. Адвокат, в сердцах чертыхаясь, швырнул трубку. Этим вечером он наносит свой главный удар, а у него все еще нет самых важных данных.

Он нетерпеливо схватил блокнот и начеркал: “Труп либо связан с этим делом, либо нет. Я должен исходить из того, что да”.

Чуть помешкав, он написал вторую фразу: “Идет ли речь о ком-то, кого я знаю? Или же о неизвестном мне человеке?”

Стивенс хмуро разглядывал блокнот. Рассуждая логически, он непременно должен был знать убитого, иначе его анализ ни к черту не годился. И он набросал еще несколько слов: “Предположим, что я его знаю. В таком случае, кто он?”

Поразмышляв пару минут, он добавил: “Физические данные трупа: примерно моего роста и телосложения. Кто в этом деле из известных мне лиц отвечает этим характеристикам?.. Уолтер Пили”.

Он перестал писать и вновь задумался. В голове быстро выстраивалась целая цепочка. Пили невозможно отыскать уже целую неделю. Дженкинс видел его в ту ночь, когда истязали Мистру, но, несмотря на все шаги, предпринимавшиеся для выяснения местонахождения Пили, никто его с тех пор не видел.

Электронный мозг со звездолета сообщил при контакте с ним, что Пили уже давно выступал против планов своего напарника, основанных на силовых методах. Вполне правдоподобно выглядела версия, что разразился кризис и уцелевший из первой группы человек убил своего коллегу, несмотря на все меры предосторожности, которые — об этом также рассказывал робот-мозг! — принял против него Пили.

Все это более чем когда-либо подсказывало, что наступил решающий момент. В пользу этого говорил и тот факт, что убийцу не беспокоила возможность того, что Эллисон Стивенс расскажет членам группы о звездолете. А ведь это была информация, которую они ревниво скрывали от всех более тысячи лет. Получалось, что он либо пренебрегал необходимостью принять превентивные меры, либо — и это было более вероятно — был полностью уверен в успехе задуманной им операции.

Стивенс так и сяк обдумывал ситуацию, когда дверь кабинета открылась. Вошла мисс Чейнер и пролепетала:

— Вас желает видеть мисс Лэнетт.

Едва та переступила порог, как мисс Чейнер словно ветром сдуло. Дверь захлопнулась, и Стивенс, подавшись вперед, устремил вмиг вспыхнувшие внутренним огнем глаза на Мистру. Но его порыв тут же угас, поскольку та смерила его холодным взглядом.

— Я могу сесть? — осведомилась она.

Стивенс с пасмурным видом наблюдал за Мистрой в ожидании какого-нибудь нового выпада, ущемляющего его самолюбие. Наконец процедил:

— Насколько понимаю, в вопросе об атаке на Лориллию вы одержали верх?

— Вас это шокирует?

Он тряхнул головой.

— Я бы не хотел участвовать в подобной акции. Но раз вы считаете, что правы… — Он не стал продолжать, а выпалил то, что его волновало: — Так вы вышли замуж за Таннехилла?

Она, прищурившись, какое-то время внимательно рассматривала его, а потом спросила:

— С чего это вы взяли?

Стивенс никоим образом не собирался выдавать Риг-гса, тем более что тому отводилась важная роль в задуманной на сегодняшний вечер операции. Поэтому он ответил уклончиво:

— Это логически безупречное завершение всей вашей линии поведения. К тому же по калифорнийским законам вам перепала бы половина его состояния.

Повисло молчание. Прервала его Мистра:

— Прошу вернуть мою сумочку… Ту самую, что я забыла ночью, когда мы встретились.

Тот факт, что она не подтвердила, но и не опровергла своего замужества, явился для Стивенса ледяным душем. Не говоря ни слова, он открыл один из ящиков стола и протянул ей сумочку. Она опрокинула ее над столом, а затем каждый выпавший оттуда предмет вложила один за другим обратно.

— Где мои ключи? — потребовала она.

— О! Извините.

Достав из кармана, он протянул их со словами:

— Сегодня вечером я появлюсь наверху, в Большом Доме, чтобы встретиться со всеми вами. Вас, вероятно, уже проинформировали об этом.

Она как-то странно взглянула на него.

— Возможно, вам будет интересно узнать, что Танне-хилл обрел всю полноту своей памяти. Следовательно, в группе у вас теперь не осталось ни одного друга.

Стивенс некоторое время молча разглядывал ее.

— Так уж и ни одного?

— Никого, — спокойно подтвердила она.

Адвокат вымученно улыбнулся. Все они отмежевались от него. Ну что же, отлично. Но им не понять, что ничего еще не решено и что он будет сражаться до последнего вздоха. Поэтому он решительно встряхнулся.

— Можете передать мистеру Таннехиллу, что он не имеет права меня уволить. Меня принимал на работу мистер Уолтер Пили. И только когда он освободит меня от нынешних обязанностей, я буду считать себя отстраненным от дел.

Внутренне он по достоинству оценил всю иронию своих слов. Если тот труп, что он обнаружил в могиле, был действительно трупом Пили, то много воды утечет, прежде чем его вышвырнут с работы.

— Хорошо. В таком случае мы устроим так, что об этом вас поставит в известность мистер Пили, — невозмутимо произнесла Мистра.

— Почему вы сказали “мы”? Когда вы заверяли, что любите меня, являлось ли это элементом вашей стратегии?

— Нет, — призналась Мистра, но ее лицо ни на миг не смягчилось. — Не беспокойтесь. Я справлюсь с этим… у меня ведь впереди не одна сотня лет… И в один замечательный день, возможно, найду кого-либо другого.

Сказано это было таким неприязненным тоном, что он весь внутренне ощетинился. Стало ясно, что, если он хотел произвести на нее впечатление, требовалось кое-что позабористее.

— Телепатка по-прежнему входит в группу?

— Да, — ответила она несколько удивленно.

— Так вот. Гоните ее в шею. Она ни на что не годна.

— Придется ли для этого снова прибегать к услугам мистера Пили?

— Где он, кстати? Вернулся? Она довольно долго молчала.

— Еще нет. Но не беспокойтесь. Мы готовы принять его. Если он плетет заговор против нас…

— Никакого заговора он не затевает. Полагаю, что ошибся на его счет.

— Тогда кто же?

— Не знаю… Но послушайте меня хорошенько: над вами всеми нависла угроза уничтожения.

Она иронически покачала головой.

— Эллисон, вы слишком мелодраматичны и плохо маскируете вашу игру. Вы пытаетесь запугать группу ради того, чтобы она приняла вас в свои ряды. Этот номер не пройдет. Уверяю, что нам не грозит опасность ликвидации. Еще никогда мы не были настроены так оптимистично, как сегодня.

Она начала надевать перчатки. Он попытался продолжить разговор:

— Мистра… Обождите…

Она откинулась в кресле. Ее зеленые глаза требовательно спрашивали: ну что еще? Стивенс заспешил:

— Разве вы не видите, что я пытаюсь вам помочь? У меня есть весьма интересная информация.

Он совершенно не собирался сообщать этой враждебно настроенной молодой женщине то, что раскрыл ему электронный мозг звездолета. Помимо всего прочего, его план требовал применения к группе высшей формы давления, если возникнет необходимость. А для этого ему не хватало кое-каких сведений.

— Мистра, существует ли способ уничтожить Большой Дом?

Она рассмеялась.

— Неужто вы полагаете, что я проболтаюсь об этом кому бы то ни было?

Стивенс наклонился к ней:

— Ради сохранения собственной жизни прошу вас: еще раз подумайте над ответом на мой вопрос.

Ее глаза расширились.

— Да вы просто смешны! Вы что, хотите внушить мне, что один из членов группы оказался в такой мере идиотом, чтобы решиться на это?.. Дом- это фактически наше главное достояние!

— А я утверждаю, основываясь на известных мне данных, что именно таково намерение предателя из ваших рядов. Следовательно… Есть ли способ быстро уничтожить Дом, чтобы сделать его навсегда непригодным для вас? Может, новый вид взрывчатки? Я не имею в виду столь громоздкую штуковину как атомная бомба, а что-то такое, что можно было бы упрятать в карман… Понимаю, что требую от вас многого…

Она задумалась. Потом решилась.

— О! Не вижу большого вреда, если отвечу вам, поскольку вы никак не сможете использовать эти сведения нам во вред. Речь идет об элементе 167, физически очень капризном. Если его истолочь в мелкий порошок, то он вызывает атомарную нестабильность в мраморе, из которого выстроен Дом. Тот развалится, а мы лишимся тогда какой-либо надежды восстановить строительный материал в его изначальном виде.

— Элемент 167? А нет ли чего-нибудь другого, обладающего такими же свойствами?

— Насколько нам известно, нет.

— Благодарю вас. Очень сожалею, что не могу вам сказать: “Вот он, предатель!” Но может быть, вы еще чуть-чуть просветите меня в отношении членов вашей группы? Сколько их сейчас находится в городе?

— Сорок один.

— Так, значит, сорок один из пятидесяти трех. Идеальным для него вариантом было бы избавиться от всех разом! Но для этого требуется собрать группу в полном составе. Надо сделать так, чтобы у него создалось впечатление, что сейчас появилась такая уникальная возможность. Только так его можно заставить раскрыться. Вы ведь можете это понять, правда?

Мистра поднялась, натягивая перчатки.

— Полагаю, что смогу вам гарантировать возможность обратиться к группе сегодня поздно вечером. Но если вы ничего не добьетесь, заранее считайте себя конченым человеком. Вернув память Таннехиллу и подчинившись ему, я сейчас располагаю всего одним голосом. Иными словами, не в состоянии как-то помочь вам, да и не хотела бы даже пытаться сделать это. Вы целиком предоставлены самому себе.

Она решительно направилась к двери и вышла.

Спустя несколько мгновений Стивенс вызвал секретаршу и велел ей, в случае если его будут спрашивать, отвечать, что он вернется к шести часам. После этого он спустился в подвальное помещение здания и проник в подземелье. Так быстро, как только мог, он направился к звездолету, терзаясь по пути вопросом, а согласится ли его принять робот-мозг. Увидев, что дверь открыта, адвокат почувствовал облегчение.

Пока Стивенс подходил к зеленоватой сфере, на ней уже стала формироваться схема, показавшая, на какой точно полке в складских помещениях он сможет найти элемент 167, а также разъясняющая, какие другие элементы могут вступать с ним во взаимодействие, нейтрализуя его способность к разрушению. Робот-мозг, похоже, считал, что наилучшим для выполнения замысла Стивенса был бы элемент 221, находившийся в газообразном состоянии.

Адвокат, захватив с собой по дозе каждого из этих двух элементов, заключенных в оболочки в виде небольших трубочек, вернулся к сфере. Но на ней больше не высвечивалось никаких изображений. По всей видимости, электронный мозг ни в чем больше помочь ему не мог. Например, не был в состоянии проверить, действительно ли на участке кладбища, закрепленном за семейством Таннехиллов, был закопан труп Пили.

Стивенс вернулся в Палмз-билдинг. Настроение у него было довольно сумрачное. Мисс Чейнер уже ушла. Но когда он вошел в свой кабинет, то увидел, что его дожидался посетитель.

То был Уолтер Пили.

19

Они обменялись приветствиями. Стивенс был потрясен. Появление Пили в момент, когда по логике развернувшихся событий его никак не могло быть в живых, не влияло на его планы в отношении сегодняшнего вечера. Но тем не менее создавало весьма щекотливую проблему: если в могиле Таннехиллов лежал не он, то кто же?

Посетитель, похоже, был полон жизненных сил. Его лицо в очень небольшой степени выдавало присутствие индейской крови, как это порой случается у представителей этой расы. Он не стал обременять себя любезностями и тут же перешел к делу:

— Я только что разговаривал с Фрэнком Холандом. Он сказал, что у вас с ним разработан план, как арестовать большинство членов группы, выколачивавшей все эти годы у Таннехиллов деньги.

Это заявление неприятно поразило Стивенса. Его удивило, что следователь проявил столь элементарную несдержанность.

— Не уточните ли вы, что именно он вам сообщил? — настороженно отозвался адвокат.

Пили начал объяснять, и Стивенс понял, что тот разболтал ему все. Пришлось смириться с такой бестактностью Холанда. В сущности, это мало что значило: та акция, которая обсуждалась со следователем, могла ограничить действия группы, но не погубить ее. И она не помогла бы изобличить кровожадного и честолюбивого компаньона Пили. В целом это не затрагивало и других аспектов разработанного Стивенсом плана, включавшего, кстати, и пренеприятный сюрприз для самого Пили. Ведь тот неоспоримо являлся одним из двух заговорщиков в группе, а в сложившихся обстоятельствах он вряд ли предупреждал об опасности остальных.

По предложению Пили они отправились отужинать в город. В ходе развернувшейся во время ужина беседы Стивенс вдруг однозначно пришел к выводу, что Холанд никак не мог сообщить Пили об их разговоре. Слишком крупная ставка была у него сейчас на кону. Он ведь грубо ошибся, распорядившись арестовать Таннехилла, и это грозило крайне неблагоприятно сказаться на его карьере. Но тогда кто же проинформировал обо всем Пили?

В этот момент у Стивенса зародилось подозрение: а не был ли труп в могиле Фрэнком Холандом? Убийство следователя могло явиться частью тех мер предосторожности, которые Пили предпринимал против своего коварного И опасного компаньона. Электронный мозг-робот в звездолете не смог раскрыть ему, какую систему защиты выстроил для себя Пили, но это становилось теперь очевидным. Решающим фактором являлось то, что именно Пили когда-то принял на работу Холанда — человека точно такого же, что и он, роста и телосложения. Тот занял должность следователя, еще оставаясь какое-то время на посту местного управляющего состоянием Таннехиллов. И уже в качестве представителя закона как-то при случае подметил сходство между подписями на документах XVIII и XX веков. После этого группа, по-видимому, была приятно удивлена тем, как быстро и решительно Пили устранил Холанда с поста управляющего. И назначил Стивенса — опять же физически, ростом и общим складом фигуры, похожего на него…

В случае кризиса можно было легко разделаться как с тем, так и с другим, а сам Пили — ведь его штаб-квартира предусмотрительно была размещена в Лос-Анджелесе — мог, натянув на себя маску одного из них, а при необходимости и обоих, играть почти одновременно две роли.

Эта мысль показалась Стивенсу настолько убедительной, что он вдруг в разгар беседы извинился перед Пили, бросился в кабину телефона-автомата и позвонил Холанду на службу. Ему ответили, что следователь отсутствует. Упорствуя, он набрал номер его домашнего телефона. Женский голос сообщил, что Холанд вернется сегодня домой очень поздно.

Он едва не задал вопрос, а не разговаривал ли он с миссис Холанд и не заметила ли она чего-либо необычного в поведении мужа, но вовремя сдержался. То обстоятельство, что он не смог разыскать следователя, не было само по себе подтверждением его предположений, но он все же решил считать свою гипотезу приемлемой. Вернувшись за стол, Стивенс начал мучительно думать, а не стоит ли показать Пили письмо, в котором Таннехилл увольнял его: тогда у его собеседника было бы меньше причин стремиться к его ликвидации. Он так и не решил еще эту дилемму, когда Пили предложил:

— Можно было бы сразу после ужина вернуться к вам. Вы мне набросаете общую картину сложившегося здесь положения.

Стивенс сразу же подумал, что тем самым он окажется один на один с этим человеком в стоящем на отшибе бунгало, и это ему совсем не понравилось. Эта мысль побудила его достать из кармана письмо Таннехилла.

Пили прочитал его и вернул, никак не прокомментировав. Всю дорогу до бунгало оба молчали. В гостиной Стивенс достал бутылку виски. Пили захотелось еще раз взглянуть на письмо. Перечитав его, он произнес:

— Чем это вы могли так настроить его против себя?

— Понятия не имею. Однако надеюсь, что уже сегодня вечером восстановлю его милостивое к себе отношение.

— Так, значит, вы все же намерены осуществить ваш план?

— Теперь отступать поздно. Обязательства, которые я принял перед Холандом, меня окончательно связали.

То гипотетическое обстоятельство, что сидевший перед ним человек в данный момент, вполне возможно, носил в кармане маску Холанда и был готов нацепить ее в нужный момент, вовсе не означало, что все вдруг неизбежно менялось. В течение часа они обсуждали вопросы, касавшиеся различных сторон управления имуществом Таннехилла в Альмиранте. Пили вроде бы слушал его с интересом. В девять пятнадцать затренькал телефон. Стивенс вздрогнул и взял трубку.

— Мистер Стивенс, — раздался мужской голос, — вас беспокоят из полиции, служба дактилоскопии. Мы установили, кому принадлежат переданные вами отпечатки пальцев.

— Да? — внешне спокойно отреагировал адвокат, хотя его сердце застучало в бешеном темпе. — Так, я вас слушаю.

Спустя минуту он поблагодарил и повесил трубку. В голове была звенящая пустота, но он сумел восстановить контроль над собой. Другого выхода, как реализовать свой план, у Стивенса не было. Пожалуй, начнет он с того, что обвинит Уолтера Пили. А потом наступит то, что для всех остальных явится совершенно неожиданной развязкой… Затем…

Он помотал головой. Что будет после этого, представлялось ему довольно смутным и смертельно опасным.

20

Припарковываясь, Стивенс отметил среди других роскошных машин “кадиллак” Мистры. По лестнице они поднялись вместе с Пили. Дом блистал огнями. Открыла им Хико Аине. Сегодня без своих драгоценностей она выглядела совсем иначе, чем при знакомстве, гораздо изысканнее. Она молча провела их в гостиную, где стояли и сидели уже одиннадцать человек. Он сразу узнал среди них Адамса и Портера, Кэрвелла и Гранта, Таннехилла и Мистру. Остальные две женщины и трое мужчин были ему незнакомы.

Таннехилл направился к нему с несколько иронической улыбочкой на лице. Руки не протянул, только произнес:

— Это вы, Стивенс?

Казалось, он не был в этом уверен. Адвокат вежливо склонил голову, затем окинул взглядом присутствовавших в зале. Ему не терпелось начать. Он специально так рассчитал свое время, чтобы прибыть на сорок минут раньше Холанда и иметь возможность сформулировать свои первые обвинения, а если удастся, то и добиться одобрения группы. Он открыл портфель и достал оттуда несколько бумаг. “Интересно, — подумал он, — кто из этих двух женщин-телепатка?” Он не был обеспокоен тем, что она прочтет его мысли, а надеялся на ее способность понять, что главная опасность исходит не от него. Начал Стивенс несколько театрально:

— Моя главная забота, разумеется, верой и правдой служить мистеру Таннехиллу.

Краешком глаза он уловил, что эти слова вызвали довольно мрачную ухмылку на лице его босса. Адвокат продолжил:

— В этих целях я подготовил небольшое сообщение, которое — и я думаю, вы со мной согласитесь, — убедит общественное мнение, что мистер Таннехилл не является и никогда не был виновным в том преступлении, которое ему инкриминируется.

Произнося эти слова, он чувствовал, что Мистра сидевшая в глубине гостиной, пристально смотрит н; него, словно пытаясь привлечь его внимание. Но от продолжал смотреть на тех мужчин, что собрались перед ним. Он очень динамично, в простой форме и без всяких выкрутасов изложил свою аргументацию против Пили. То, что он говорил, несомненно, поразило бы судебных заседателей средней руки. Он упомянул о тайных наездах Пили в Альмиранте, об его отношениях с бандой, о тех крупных выплатах, которые он производил без разрешения, беззастенчиво залезая в карман семейства Таннехиллов.

Пили сидел молча, уставясь в пол.

В своем выступлении Стивенс не затрагивал никаких вопросов бессмертия, космолетов, атомной войны. Все было сознательно выстроено на обыденном, ординарном уровне. Ньютона Таннехилла убили потому, что он обнаружил хищения… Стивенс изложил также факты, которые было легко доказать: исчезновения врача, выдавшего свидетельство о смерти, и владельца похоронного бюро. Племянника заживо закопали в землю, положив в гроб дяди. Спрашивается — зачем? Потому что тело последнего было серьезно изуродовано в момент убийства. Что касается причин устранения Джона Форда, то, согласно намеренно логически-упрощенному анализу Стивенса, они тоже были незамысловаты: охранника ликвидировали, чтобы оказать на Таннехилла дополнительное давление и вынудить продолжить выплаты… Ну а с Дженкинсом и того проще: он видел Пили в Альмиранте, и ему заткнули рот…

Стивенс завершил свою пылкую обвинительную речь словами:

— В мои намерения не входило объяснять мотивы, которыми руководствовался в своих преступных действиях Пили. Но сейчас думаю, что имею достаточно оснований подчеркнуть необходимость не недооценивать психологического влияния культа майя — или ацтеков, — который он исповедовал. В данном случае мы столкнулись с тем, что можно было бы назвать проявлением лояльности к секте.

Этой ремаркой адвокат и закончил свое выступление, после чего в первый раз решился взглянуть на Мистру. Само воплощение холодной отстраненности, она, казалось, недоумевала. Стивенс напряженно растянул губы в улыбке и сел у входа в холл.

21

В комнате ничего не изменилось. Никто, за исключением адвоката, даже не шелохнулся. Оба владельца газет делали пометки в блокнотах. Таннехилл сидел на диване, слегка подавшись вперед. Обхватив лицо руками, он, похоже, просто смеялся. Судья Портер, спрятав глаза за тонированными стеклами очков, сардонически поглядывал на Пили.

— Ну что, мистер Пили, — нарушил он всеобщее молчание, — что вы на это скажете?

Но тот некоторое время держал паузу, совершенно утонув в глубоком кресле. Создавалось впечатление, что Пили проявляет нерешительность. Украдкой взглянул на Стивенса. Наконец Пили тяжело вздохнул, снова бросил взгляд на адвоката и обронил:

— Так вот, значит, чем вы занимались…

И снова замолчал, потом спохватился, осознав, что все за ним наблюдают, вытащил сигарету и нервно сунул ее в рот.

— Хотелось бы, — произнес он, — чтобы вы еще раз изложили ваше понимание тех мотивов, которые якобы толкнули меня на эти преступления.

Стивенс охотно исполнил его просьбу. Пили, склонив голову набок, выслушал его очень внимательно, как будто пытался обнаружить в его словах какой-то скрытый смысл. Но когда Стивенс вновь заговорил о письме, которое Таннехилл был вынужден подписать, Пили шумно прыснул со смеху и воскликнул:

— Чертов кретин! Вы же сами заявили, что у меня было письмо Таннехилла, разрешавшее продолжать производить выплаты. Продолжать, слышите! Значит, последнему дураку понятно, что Таннехилл прекрасно был осведомлен о тех причинах, которые лежали в основе этих финансовых операций.

— Письмо при вас? — спокойно отреагировал Стивенс. На лице Пили промелькнуло испуганное выражение.

Он выкрикнул:

— Негодяй! Вы побывали в моем кабинете в Лос-Анджелесе!

— Я глубоко убежден, — спокойно проговорил Стивенс, — что вы прекрасно понимаете следующее: никакая мелодраматическая попытка показать, что подобное письмо реально существовало, не будет выглядеть достаточно убедительной для всех, находящихся в этом зале.

Пили вскочил, потом снова сел. Казалось, он взял себя в руки. Судья Портер протер глаза. Нахмурившись, взглянул на Пили и заметил:

— Совершенно очевидно, что вы воспринимаете это обвинение самым серьезным образом и считаете наилучшим для себя исходом выдержать сей шоковый выпад. В конце концов, не можем же мы оставлять в неведении хозяина этого Дома. Было бы также неплохо прояснить ситуацию по поводу ряда забавных опасений, которые нам пришлось испытать в последние дни и которые имели к вам отношение. Как ваше мнение, джентльмены? — обернулся он к владельцам обеих газетах.

Кэрвелл, худой и долговязый, шепнув что-то на ухо Гранту, поднялся.

— В завтрашнем специальном выпуске моей газеты будет категорически заявлено о полнейшей невиновности мистера Таннехилла. Уже много поколений семейство Таннехиллов является становым хребтом Альмиранте. Моя газета, известная в нашем городе своими давними и благородными традициями, не позволит легковесной болтовни в адрес столь истинно американского и сугубо калифорнийского семейства. В этом мире, полном неопределенности и неуверенности, подтачиваемом аморальными и беспринципными людьми, нам следует все активнее разворачиваться лицом к тем, кто глубоко укоренился в нашей почве, а не к любителям ловить рыбку в мутной воде.

Он перевел дух, бросив взгляд на Мистру.

— Что касается этого обвинения в убийстве… Все это очень банально. Ваш молодой человек усердно проявил средненького уровня здравый смысл, но очень мало воображения…

Мистра поднялась, сделав знак Стивенсу. Он подошел к ней. Она отвела его в угол и тихо сказала:

— Это и есть ваша грандиозная сенсация? Я поняла вас так, что Пили не был человеком…

Стивенс запальчиво потребовал:

— Где ваша треклятая телепатка? Можете ли вы привести ее сюда? Мне надо с ней поговорить.

Мистра, не говоря ни слова, покинула гостиную. Вернулась она в сопровождении девушки довольно приятной внешности с выразительными глазами. Но Стивенс, увидев их вблизи, убедился, что, несмотря на свойственную молодости живость, они светились спокойной уверенностью и разумом.

— Представляю вам Тризеллу, — сухо бросила Мистра.

Девушка за руку поздоровалась со Стивенсом. На лице ее появилось задумчивое выражение.

— Я бы не хотела упреждающе говорить о вашем следующем сенсационном ходе…

— Вы знаете, что должно что-то произойти?

— Это очевидно с той минуты, как он здесь появился…

— Что вам известно еще? — забеспокоился Стивенс.

— Я не смогла установить, кто является вашим… информатором. Не знаю даже, как следует понимать это слово, поскольку мое восприятие затемнено… В любом случае, кто бы это ни был, он ошибся… Нет никого, кто…

— Не стоит развязывать дискуссию. Лучше скажите, можете вы или не можете почувствовать возникновение опасности?

— Не могу… Разве что…

— Говорите!

— Что-то такое есть…

— Откуда это исходит?

— Я… не знаю… Извините, но я не в силах дать вам даже приблизительную наводку…

Она закусила губу, расстроенная своим явным бессилием помочь.

Стивенс бросил отчаянный взгляд на Мистру, которая, покачав головой, проронила:

— Я очень слабо представляю, о чем это вы тут сейчас говорили. Но не стоит забывать, что у меня почти всегда возникает ощущение непонимания, когда Тризелла ведет с кем-то беседу.

Стивенс молчал. Тризелла показалась ему телепаткой более сильной, чем он ожидал. И если кто-то так ловко обводит ее вокруг пальца, то этот человек с годами наверняка научился мастерски скрывать свои мысли. Адвокат опять повернулся к Тризелле, но она, предвосхищая его вопрос, уже отвечала:

— Они все пытались сделать это. Они часами беседовали со мной, применяя по ходу то один, то другой прием. Иногда у меня появлялось ощущение, что это им удавалось, но уверенности в этом нет.

— Кто именно, — настаивал Стивенс, — в наибольшей степени посеял у вас эти сомнения?

Девушка вздохнула.

— Вижу, что вы не улавливаете смысл сказанного мною. Это удавалось в тот или иной момент всем. Я только сейчас сообразила, что в ту ночь, когда мы побывали в вашем доме, вам самому удалось утаить от меня важную информацию.

В другом конце комнаты Пили поднялся с кресла.

— Джентльмены, — начал он, — как мне представляется, возникла необходимость, чтобы я скрылся и принял на себя тяготы человека, которого разыскивают по обвинению в убийстве. Я согласен сыграть эту роль.

Стивенс быстро выступил в центр гостиной.

— Мистер Пили, будьте любезны, сядьте, — вежливо предложил он. — У меня есть еще кое-что заявить в отношении вас.

Не ожидая ответа, он повернулся к остальным и коротко изложил причины — так, как он их проанализировал ранее, — по которым сначала Фрэнк Холанд, а затем он сам были подобраны Пили на должность местных управляющих.

— Делаю предсказание, — завершил он свой краткий спич. — Как только мистер Пили выйдет, чтобы, по его словам, “исчезнуть”, он на самом деле тут же возвратиться, но в облике мистера Холанда.

Адвокат замолк, оглядывая аудиторию и отмечая, что снова приковал внимание присутствующих к себе. Но — и это было поразительно! — они еще не догадывались, в чем дело.

Таннехилл язвительно усмехнулся:

— Опять принялись за старые штучки, а?

Стивенс, не обращая внимания, продолжал развивать свою мысль:

— Мистер Холанд и я разработали следующий план: все, кто здесь находятся в данный момент, будут немедленно арестованы по обвинению в ношении особого секретного оружия, после чего с них будут сдернуты маски. Тем самым они окажутся не теми уважаемыми в городе лицами, в роли которых выступали, а угодят в тюрьму на годик, если не больше, в зависимости от вынесенных им приговоров.

Судья Портер осуждающе покачал головой:

— Какой-то нелепый план. А вы, Уолтер, просто удивляете меня этими шалостями.

Стивенса это поразило. Они, прожив так долго, стали слишком аморальными людьми. Перед лицом предательства они, видимо, считали вполне естественным, что некоторые члены группы хотят захватить контроль над Большим Домом.

— К несчастью, — разозлился он, — планы мистера Пили оказались под еще большей угрозой. Представьте себе, как все происходило: он убил Джона Форда и написал письмо Холанду. Затем — случайная встреча с Дженкинсом, и он вынужден быстренько прикончить и его. Но ввиду, как я полагаю, срочности возникшей проблемы он прибегает к непозволительному средству — использует термический луч. А потом, так все старательно подготовив, допускает фатальную ошибку.

Подобравшись к этому кульминационному пункту своей операции, Стивенс уловил, что Пили забеспокоился. Заметил он это боковым зрением, поскольку тот стоял несколько сзади. Пили действительно громко объявил:

— Пора мне уходить. Все это отдает дурной мелодрамой.

— Прежде чем выйти, — прогремел голос Стивенса, — снимите вашу маску!

Адвокат мгновенно выхватил из кармана пистолет. Это вроде бы никого особенно не встревожило, поскольку другого оружия не появилось. Но эффект от его слов был потрясающим. Многие вскочили. Таннехилл, который и до этого стоял, резко скомандовал:

— Маску!

Стивенс подождал, пока восстановилась тишина. Потом вежливо обратился к Пили:

— Снимите ее, друг мой. Вы действовали в рамках законной самообороны. Лично гарантирую, что с вами ничего плохого не случится, независимо от того, придется это мое решение по душе членам группы или нет. Пусть кто-нибудь поможет ему снять эту пакость… Должно быть, есть какой-то способ делать это быстро.

От группы отделилась Тризелла.

Она держала бутылочку с бесцветной жидкостью.

— Руки в стороны! — потребовала она.

Пили после нескольких секунд колебаний пожал плечами и смирился. Она налила немного раствора в ладони и руками провела по его щекам.

Появилось лицо Холанда!

Насупившись, он зло заговорил, обнажая в оскале зубы:

— Отлично. Надо быть поосторожнее в том, что я предприму против вас. Да, я убил Пили. Но действовал по праву самообороны. И не собираюсь никому позволить обвинить меня в убийстве.

Стивенс нахмурился. То, что бормотал Холанд, говорило о том, что тот воспринимал ситуацию неадекватно.

— Холанд, — обратился он к следователю, показывая на присутствующих, — что вам известно о деятельности этих лиц?

Холанд, казалось, удивился.

— Но вы же мне разъяснили… Это секта… раз уж я ввязался… Впрочем, оставим это…

Стивенс оглядел присутствовавших. Таннехилл что-то пристально рассматривал на потолке. Судья Портер вперил в Холанда задумчивый взгляд. Мистра о чем-то тихо перешептывалась с телепаткой. Адвокат понял, что они разделяли его точку зрения: этот человек опасности не представлял.

Но он, Стивенс, удовлетворения не испытывал.

— Холанд, — задал он следующий вопрос, — где вы раздобыли маску, изображающую Пили?

Зал ожил волной любопытства. Холанд стоял, раздумывая, в нерешительности. По его лбу стекали струйки пота.

— Я получил ее по почте. Была приложена записка. В ней указывалось, как ею пользоваться, и предписывалось все, что я должен был делать. Там же напоминалось, что когда-то я был актером, подчеркивалось, что я умело имитирую голоса, и предлагалось все это задействовать. Иначе отправитель грозился проинформировать полицию насчет того, где зарыт труп Пили.

— И что следовало говорить в случае ареста?

— Что я нуждался в деньгах. Признаюсь… Не мог решиться… Но если бы на меня надавили, сказал бы правду…

— А после этого вечернего сеанса вам было обещано, что все происшедшее с вами будет предано забвению, не так ли?

— Верно.

Стивенс в упор глядел на Холанда. Он был озадачен. Сомневаться в правдивости слов этого человека не приходилось. Но ему представлялось маловероятным, чтобы опытный Холанд действительно позволил себе попасть в такую ловушку. А не происходило ли все так, что каким-то способом ему сумели крепко внушить, что он якобы совершил это преступление? Если это так, то до развязки еще далеко.

Он направился к выходу вместе с Холандом. По пути сказал ему:

— Я зайду к вам завтра. Тогда обо всем и поговорим.

Тот показал жестом, что согласен. У него было усталое, напряженное лицо.

— Боже! — произнес он. — Как я рад, что ухожу отсюда. Но что все-таки за люди собрались здесь?

Стивенс и не пытался отвечать на этот вопрос. Его мозг уже лихорадочно заработал на волне упреждения более серьезной опасности. Он нервно спросил:

— Где вы расставили полицейских?

Тот ответил:

— Неужели вы думаете, что я совсем спятил, чтобы нагнать сюда еще и полицию?

— Что?!

Стивенс с трудом сдержался, чтобы не выказать своего недовольства. Он мгновенно представил себе, екг ilko времени потребуется, чтобы доставить сюда блюстителей порядка и прочесать всю местность. Много, слишком много.

Он проследил, как Холанд спустился вниз по лестнице, затем быстро пробежал через всю террасу и выскочил во внутренний дворик. Тихо свистнул и замер в ожидании. Кто-то зашевелился в темноте, и Стивенс шепотом позвал:

— Риггс!

Появилась рука с протянутым клочком бумаги и опять скрылась в тени.

22

Пока Стивенс отсутствовал, подошли еще несколько человек и присоединились к группе, которая по-прежнему оставалась в гостиной — большом зале с дубовыми панелями и несколькими застекленными дверями, выходившими во внутренний дворик. Все двери, кроме одной, были закрыты. Всего в гостиной Стивенс насчитал сейчас двенадцать мужчин и шесть женщин, не считая себя самого. Когда он вошел, все уставились на адвоката.

Он подошел к телепатке. Та покачала головой и ответила, не дожидаясь вопроса:

— Какое-то мгновение назад чувство тревоги заметно обострилось, но тут же опять стушевалось. Теперь я не могу более четко различить, чего вы опасаетесь. Но ничего похожего на это пока не улавливаю.

Стивенс обратился к Мистре:

— Сколько сейчас членов группы в Доме?

— Сорок.

— Кого нет? Разве вы говорили не о сорок одном человеке?

— Я считала и Пили, — исчерпывающе ответила она.

— Все они здесь в данный момент. — Этот ответ пришел от телепатки.

— Нет. Тесла вышел минут двадцать назад, чтобы взглянуть, что происходит вокруг Дома.

Все это — и вопросы и ответы — прозвучало достаточно громко, чтобы их услышали. Сразу же стало тихо. Стивенс с любопытством окинул взглядом этих восемнадцать бессмертных. Несмотря на прекрасно сшитые и дорогие костюмы, мужчины показались ему людьми довольно ординарными. Судьба не позаботилась о том, чтобы отобрать выдающихся личностей. Женщины, напротив, все, как на подбор, выглядели элегантно и утонченно. Видно, это и объясняло, почему их допустили в группу.

Возможно, все присутствующие здесь в эту минуту мучительно припоминали все, что им было известно о хмуром индейце. Стивенс заговорил:

— Мне довелось ознакомиться с некоторыми съемками. Там фигурировали Пили и человек, весьма похожий на Теслу, но с другим лицом. Будь они прокляты, эти ваши маски! Они позволяют кому угодно походить на кого угодно. Я виделся с Теслой дважды. Был ли он в своем естественном виде или же под маской?

— Он был в маске, — ответил Таннехилл.

Стивенс ругнулся.

— А он и впрямь индеец?

— Да.

Снова установилась мертвая тишина.

— Как давно был отснят фильм, который вы видели? — поинтересовался Таннехилл.

— Примерно две тысячи лет тому назад…

Таннехилл вдруг резко взмахнул рукой. Властным тоном он распорядился:

— Осмотреть окрестности. Охранять все двери. Если найдете, приведите его сюда. Мы все выясним тут же, на месте.

— Подождите!

То был голос Стивенса, заставивший замереть тех, кто уже. направлялся к выходам. Таннехилл бросил на адвоката удивленный взгляд. Разница между человеком, страдавшим потерей памяти, и нынешним владельцем Большого Дома была разительной. Она проявлялась в более пронзительном взгляде, в губах, складывавшихся в узкую щелочку. То были глаза и губы Танекилы Удалого.

— Стивенс, — процедил он, — что это вы тут распоряжаетесь?

Адвокат охотно пояснил:

— Если откроется хоть одна из этих дверей, это будет сигналом моему человеку, который ждет снаружи, немедленно начать распылять элемент 167 на мрамор патио, террасы и самого дома. У вас нет оснований для беспокойства, если предатель был вычислен правильно. А сейчас я укажу вам, как следует поступить с ним.

— Это наше внутреннее дело, — надменно заявил Таннехилл. — И мы его урегулируем согласно нашим собственным правилам.

— Вы будете делать то, что укажу я, — повысил голос Стивенс — А теперь, друг мой, и я могу с тем же успехом заявить, что эпоха вашего абсолютного диктата здесь кончилась. У меня в портфеле более пятидесяти экземпляров декларации — и вы ее все до единого сейчас подпишете! — согласно которой этот Дом преобразуется в “Фонд”, Совет директоров которого составит наша группа. Вас я назначил первым президентом, но включил в состав Совета и себя. Лучше поскорее подписывайте, так как я не отзову обратно своего человека до тех пор, пока не получу все заверенные вами экземпляры.

Таннехилл вспыхнул от негодования и был готов разразиться целой филиппикой.

— Поспешите, — еще раз предупредил Стивенс, — и спросите у Тризеллы, говорю ли я сейчас правду или блефую. У меня есть элемент 167. А снаружи мой человек готов сделать то, о чем я вам сказал.

— Так ли это, Тризелла? — отрывисто спросила Мистра.

— Все верно.

Таннехилл зло бросил в ее адрес:

— Но почему вы нас не предупредили? Какого черта…

— Потому что то, что он делает, отвечает общему благу, — спокойно возразила телепатка. — Я не хотела рисковать, мешая ему в тот момент, когда он отчаянно ищет того человека среди нас, который…

Стивенс прервал ее:

— Пора оставить Теслу в покое. Подумайте о всех тех годах, что он прожил с убежденностью, что как единственный уцелевший из первой группы, обосновавшейся в свое время в Доме, он был его естественным законным владельцем… Так что, Таннехилл, подписывайте. Не забывайте, что нам еще предстоит поймать его и убедить…

Хозяин Дома еще какое-то время раздумывал, но затем, решительно взяв перо, стал черкать свою фамилию на копиях. Стивенс передал их другим членам группы. Когда были готовы все декларации, а в кармане лежал заполненный личный экземпляр, адвокат подошел к двери и позвал Риггса. Едва малорослый детектив вошел, остальные стали покидать помещение.

— Так, мистер Стивенс, — проговорил Риггс, — вижу, что вы славно поработали. Чем займемся теперь?

— Дайте мне ту капсулу, что я вам вручил, — потребовал Стивенс.

Риггс тут же повиновался. Стивенс, подойдя к Мистре, отдал ее ей.

— Разумеется, — сказал он, — у Теслы, вероятно, есть немного этого элемента, полученного в ваших тайных лабораториях. Когда я анализировал его план, то понял, что единственная цель, которую он ставил перед собой, когда открыл мне доступ к звездолету…

— Какому звездолету? — встрепенулась Мистра.

Но Стивенс не обратил внимания на ее возглас. Теперь, когда бумаги были подписаны, он собирался рассказать им все о космическом корабле, прилетевшем на Землю с далеких звезд двадцать веков тому назад. Поэтому он продолжил:

— …так вот, его единственной целью, когда он подстроил так, что я проник в звездолет, было узнать, действует ли все еще электронный мозг звездолета.

— Что за электронный мозг? Эллисон, что за чертовщину вы тут городите?

— В том случае, — вдохновенно заливался Стивенс, — если робот-мозг еще функционировал, думал Тесла, ему можно было смело приступать к уничтожению Дома, после чего электронный мозг был бы вынужден считаться с ним или же отказаться от надежды на…

Тризелла незаметно приблизилась к нему и прошептала:

— Человек, который только что прошел в холл, кто это?

Стивенс обернулся.

— Не беспокойтесь, это Риггс… Если есть на свете стоящий человек, то это…

Он запнулся, внезапно охваченный странным предчувствием.

Адвокат смутно припомнил, что Таннехилл вроде бы установил контакт с детективом в Лос-Анджелесе, просмотрев телефонный справочник. Но Таннехилл в действительности ему этого не говорил. Задыхаясь от волнения, он отрывисто потребовал у телепатки:

— Что вы читаете в его мыслях?

Тризелла ответила:

— У него благодушное настроение. Немножко озабочен, правда. Если он скрывает намерение уничтожить Дом, то это — работа великого мастера по части утаивания мыслей.

Стивенс быстро подошел к Таннехиллу. Тот ответил на его вопрос:

— Я не очень хорошо помню, когда свел с ним знакомство. Но уверен, что мы как-то случайно оказались вместе в баре и он угостил меня.

— До этого вы звонили ему?

— Звонил? Конечно, нет.

Стивенс уставился на дверь, выходившую в вестибюль.

Риггса нигде не было видно. “Наверное, спустился в музей, — подумал с тревогой Стивенс, — чтобы распылить элемент 167, имеющийся у него, а затем по туннелю добраться до робота-мозга и…”

Он бросился в холл и огляделся. Риггса там уже не было. Тогда адвокат что было прыти устремился к лестнице в глубине вестибюля и начал осторожно спускаться, стараясь не производить шума. Стеклянная дверь внизу была распахнута. Он увидел, как Риггс открывает одну из витрин.

Стивенс молниеносно извлек из кармана захваченную в звездолете трубочку. Держа палец на вскрывавшей ее кнопке, он перемахнул через порог, выкрикнув:

— Эй, Риггс!

Тот повернулся, сохраняя потрясающее спокойствие!

— А я любовался этим предметом искусства толтеков, — отозвался он. — Чрезвычайно интересно…

Довольно пикантный момент для разговоров об искусстве. Стивенс, шумно дыша, прохрипел:

— Риггс… Тесла… Вы еще можете спасти вашу жизнь… Выиграть теперь вы уже не в состоянии… Откажитесь…

Пауза. Тот взглянул ему прямо в глаза.

— Стивенс, — каким-то каркающим голосом ответил он, — мы с вами можем властвовать над целым миром!

— Нет, это невозможно без Большого Дома… Сейчас же закройте выхлоп вашего распылителя элемента.

— Для этого нам Большой Дом совершенно не нужен. Неужели вы не понимаете? У нас с вами есть электронный мозг звездолета. Через него мы получим всю нужную нам информацию, будем располагать всеми возможностями, какими только пожелаем. Когда все остальные уйдут с нашей дороги, надо будет…

Из витрины потянулся, расплываясь, голубоватый дымок. Стивенс пронзительно закричал:

— Я сказал: закройте свой распылитель… Быстро…

— Для этого мне пришлось бы теперь лишиться руки. Послушайте, Стивенс…

— Выбирайте: рука или жизнь! И скорее! У меня с собой элемент 221 — наилучший способ нейтрализовать действие вашего элемента 167, с которым он химически…

Направив трубочку в сторону Риггса, он нажал на кнопку. Одновременно из оружия, которое Риггс держат в свободной руке, брызнул термический луч, к счастью, миновавший мгновенно пригнувшегося Сти-венса. Он со всех ног бросился бежать к лестнице. Зал за его спиной стало потряхивать, светящийся голубоватый дымок лизнул ступени. Затем все накрыла беспросветная темень.

— …Согласны ли вы, Мистра Лэнетт, взять в законные супруги этого человека?

— Да.

Голос звучал твердо и уверенно.

Потом, уже сидя в машине, она призналась Стивенсу:

— На меня это произвело какое-то удивительно странное впечатление. Пойми меня правильно, дорогой: ведь я впервые в своей жизни выхожу замуж!

Стивенс ничего не ответил. Он думал об электронном роботе-мозге в звездолете, замурованном в толще холма под Большим Домом. Вскоре тот снова выйдет на космические трассы, возобновив прерванный на столь длительный срок полет. У Стивенса уже зародилась идея; просто дух захватывало, едва он начинал думать об этом. Почему бы Мистре и ему не отправиться вместе с кораблем?

— Лично я, — щебетала тем временем Мистра, — предпочла бы девочку. Обожаю мальчишек, но…

Стивенс вздохнул. Ах эти женщины! С их вечными помыслами о семейном очаге и о детях! Они думают только о материнстве, в то время как перед ними открываются такие горизонты и возможность пережить невообразимые приключения.

Вернувшись в бунгало, он решился было заговорить с Мистрой о космическом путешествии, но в последний момент передумал. Все его планы и мечты сразу куда-то подевались, стоило ему погрузиться в нежные бездонные глаза жены. Он подошел к ней. В его мыслях все еще вихрем проносились все звезды Галактики. Но Мистра улыбнулась, и ее образ вытеснил все остальное.

Затем на какое-то мгновение на него наложилось другое изображение — первого бессмертного, которого он увидел на экране в кадре фильма, отснятого две тысячи лет тому назад, рядом с Пили. Тогда он плохо различил черты этого человека, но сейчас отчетливо узнал в нем самого себя. Тесла был единственным, кто это понял. Теперь Вечный Дом навечно принадлежал ему, а весь объем памяти вскоре восстановился.

Но он опять взглянул на Мистру, и где-то в самом потаенном уголке души мелькнула мысль, что вечность могла и подождать.

1

Лейтенант Мортон едва держался на ногах, когда вышел из коктейль-бара. Несколько секунд он стоял неподвижно, собираясь с силами, для того чтобы продолжить свой путь, и вдруг почувствовал у себя за спиной какое-то движение. Он осторожно повернулся и не успел шагнуть в сторону, как вышедшая вслед за ним из бара девушка натолкнулась на него и чуть не упала, судорожно вцепившись — в рукав его кителя. По-видимому, она была еще более пьяна, чем он сам. Ему с трудом удалось сохранить равновесие и не дать ей упасть, и он уже почти отпустил ее, как вдруг она еле разборчиво пробормотала: “Вы обещали отвезти меня домой”.

Каргилл оторопел. Он был уверен, что видит ее первый раз в жизни, и уже собирался сказать ей это, но промолчал, так как вдруг понял, что еще никогда в жизни не был так жутко пьян. А что с ним происходило в течение предыдущего часа, он вообще не мог вспомнить, так что, вполне возможно, эта девушка говорила правду.

Во всяком случае он определенно собирался найти кого-нибудь, с кем можно было бы провести остаток вечера. Да и вообще, какое все это имело значение? Оставалось всего три дня до конца отпуска, и ему было совершенно некогда уточнять, как далеко зашли их отношения.

— Где ваша машина? — спросил он со всей решительностью, какую только мог собрать в своем расслабленном теле.

Слегка пошатываясь на ходу, девушка повела его к своей машине. Это был “шевроле”. Она подождала, пока Мортон откроет ей дверь, и рухнула на сиденье. Все тело ее как-то сразу обмякло, и голова безжизненно повисла. Каргилл сел за руль и еле удержался от того, чтобы тут же не сползти на пол, положить голову на сиденье и заснуть.

Последним усилием воли он попытался собраться, сконцентрировать свое внимание, и внезапно ему стало страшно. “А я ведь совершенно не в состоянии вести машину. Лучше взять такси”, — вяло подумал он.

Но воплотить это в действие он был уже не в состоянии. То странное оцепенение, с которым он все это время боролся, одолело его, и сознание отключилось. В последнюю секунду он еще ощущал, что тело механически, уже помимо его воли, совершает какие-то движения — кажется, нога нажала на педаль, — и больше он ничего не помнил.

Когда Каргилл пришел в себя, то понял, что произошла авария. Автомобиль съехал с дороги и врезался в дерево. Попытка выбраться из машины не удалась — дверь, видимо, заклинило. Осмотревшись, Каргилл убедился, что лишь чудом избежал смерти или серьезного увечья, так как корпус автомобиля был просто искорежен.

Он решил попробовать открыть другую дверь, с той стороны, где сидела девушка, и тут его охватил ужас: вся передняя часть машины в этом месте была вдавлена внутрь. Именно сюда пришелся самый сильный удар…

Даже в темноте было понятно, что этот удар оказался для девушки смертельным. Отчаянным усилием Каргилл снова дернул свою дверь, и на этот раз она поддалась. С большим трудом он выбрался из машины, постоял минуту, стараясь унять дрожь в ногах, и медленно, неверными шагами пошел куда-то в ночь, прочь от этого места. Никто не остановил его. Улица была пустынна.

Утром, бледный и протрезвевший, он прочитал сообщение об этом несчастном случае в газете:

В первых сообщениях ни слова не говорилось о том, располагает ли полиция какими-то сведениями о возможных причинах аварии и о том, кто видел Мари Шане в тот вечер. В одном из следующих выпусков газет было упомянуто, что незадолго до того, как произошла авария, ее видели в коктейль-баре разговаривающей с каким-то военным. Все вечерние газеты подхватили сообщение и стали развивать эту тему. А на следующее утро в газетах уже излагались версии о возможном убийстве. На душе у Каргилла было неспокойно, и он решил немедленно, не дожидаясь окончания отпуска, вернуться в свою часть.

Когда через неделю ему стало известно, что его часть направляют в Корею, он испытал чувство огромного облегчения, несмотря на то что в Корее (это было в 1953 году) шла настоящая война. Жизнь в обстановке постоянных боев ожесточила Каргилла. Зрелище крови, человеческих страданий и чужой смерти уже не трогало его, и постепенно чувство вины, преследовавшее его раньше, исчезло. Так прошел год, и он почти совсем забыл об этом неприятном случае.

В начале 1954 года Каргилл, уже в чине капитана, вернулся в Лос-Анджелес. Он пробыл дома несколько месяцев, когда однажды с утренней почтой получил какую-то странную записку. В ней говорилось:

Каргилл сначала ничего не понял. Мари Шане? Кто это такая? И вдруг он все вспомнил, и тот давний, уже позабытый страх вновь охватил его. “Но ведь она умерла, — подумал он растерянно. — И она не знала, как меня зовут…”

Внутри у него все похолодело. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что идти на эту встречу нельзя, но по мере того, как приближался вечер, росла и его решимость узнать, что же все это значит, что хочет от него эта странная женщина, подписавшаяся именем той, которой уже давно нет в живых, почему она с нетерпением ждет их встречи.

В великолепном фойе отеля “Гиффорд” Каргилл был уже в начале девятого. Он нашел удобное место за одной из колонн, откуда можно было наблюдать за входом, и приготовился ждать.

Ждать ему пришлось долго. В половине десятого внутри у него все кипело от негодования, так как он уже пять раз предпринимал попытки заговорить с незнакомыми женщинами, принимая их за Мари Шане, и каждый раз ему приходилось выслушивать, что они думают по поводу его бестактной навязчивости. Он чувствовал, что терпение его иссякает с каждой минутой.

Его неуспех у женщин не остался, однако, незамеченным. Детектив отеля, высокий, крепкого сложения человек, бесшумно подошел к нему и тихим, но убедительным голосом сказал:

— Капитан, а что, если вам попытать счастья в другом месте? Вы же видите, здесь у вас дело не идет, — и добавил еще более убедительно: — Короче, друг, топай отсюда, и живо!

Каргилл, побелев от злости, посмотрел в бесстрастные глаза детектива и понял, что ему придется уйти. И в эту минуту где-то рядом за его спиной приятный женский голос произнес:

— Я долго вас заставила ждать, капитан?

С чувством облегчения Каргилл повернулся и замер. Он был уверен, что не помнит, как выглядела та несчастная девушка, но сейчас, как только увидел ее, сразу понял, что это Мари Шане.

Она изменилась, но сомнений не было. Это была она.

Краем глаза он увидел, что местный детектив отошел в сторону. И тогда остались только эта девушка и он, смотрящий на нее во все глаза.

— Это действительно вы, — сказал он, — Мари Шане.

Ему было трудно произнести это имя, как будто слова были тяжелыми, как камни, и для того, чтобы заставить их двигаться, нужно было приложить немало усилий. Присмотревшись к ней получше, Каргилл начал осознавать, что она очень изменилась.

Та девушка, которую он согласился отвезти домой год назад, была тоже хорошо одета, но не так, как эта. Сейчас на ней было ярко-розовое платье типа сари и манто из меха какого-то неизвестного ему животного. Мех был необыкновенно красив, ничего подобного Каргилл не видел со дня своего возвращения в Америку.

Но, собственно говоря, одежда ее сейчас не имела никакого значения. “Вас ведь нет на свете, — хотел он сказать. — Я сам читал сообщение о ваших похоронах”.

Но он не стал этого говорить. Что-то останавливало его. Девушка тихо произнесла:

— Пойдемте в бар. Там мы можем что-нибудь выпить и поговорить о старых временах…

Каргилл выпил первую рюмку залпом, не отрываясь. Вопросительно взглянув на девушку, он заметил, что она наблюдает за ним с легкой, снисходительной усмешкой.

— Я задавала себе вопрос, — произнесла она медленно, — какое чувство буду испытывать, когда вернусь и буду пить вместе с убийцей? Это совсем не весело, правда?

Каргилл почувствовал в ее словах скрытую враждебность и что-то еще, что-то более глубоко запрятанное и непонятное ему. С враждебностью ему приходилось сталкиваться не раз, и он знал, как надо защищаться, — изо всех сил, до последнего, со всей решимостью.

Эта женщина собиралась причинить ему вред, и ему нужно было быть настороже.

— Я не понимаю, о чем идет речь, — сказал он резко. В его голосе слышались угрожающие нотки. — Я даже не уверен, что знаю вас.

Женщина немного помедлила, открыла сумочку и вынула оттуда две большие фотографии. Молча бросила их на стол перед Каргиллом.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточить внимание на том, что было изображено на фотографиях. Когда до его сознания дошло то, что он увидел, Каргилл торопливо схватил снимки и поднес их ближе, не веря своим собственным глазам.

На обеих фотографиях был запечатлен человек в офицерской форме, выбирающийся из сильно поврежденного автомобиля. У Каргилла перехватило дыхание от ужасающих своим неприкрытым натурализмом подробностей. На одном из снимков было видно, что тело девушки буквально вдавлено в ту дверь, около которой она сидела. Голова ее была как-то неестественно повернута, а по лицу текла кровь. На другом снимке крупным планом было изображено лицо офицера, сфотографированное из абсолютно невероятного положения откуда-то сзади.

Это был он. Это он выбирался из разбитой машины, в которой лежал залитый кровью труп девушки.

Пальцы его сами собой разжались, и фотографии упали на стол. Он посмотрел ей прямо в глаза тяжелым, угрожающим взглядом.

— Что вам надо от меня? — спросил он с ненавистью. — Где вы взяли эти снимки?

Последний вопрос, как электрический ток, побудил его к действию, и он с невероятной быстротой — никто не смог бы опередить его в эту минуту — схватил эти фотографии, как утопающий хватается за соломинку, мертвой хваткой. Пальцы его совершенно не слушались, когда он начал рвать их на мелкие клочки.

— Не трудитесь, — спокойно произнесла девушка. — У меня есть негативы.

Каргилл остановился как по команде и, наверное, машинально посмотрел в сторону официанта, стоявшего неподалеку, потому что тот в одно мгновение возник около их стола, убрал разорванные фотографии и принес еще виски. Каргилл торопливо опрокинул рюмку в рот и почувствовал, что здравый смысл начинает возвращаться к нему. Если она не умерла, тогда никто не может ни в чем его обвинить, ведь никакого преступления не было?

Он увидел, что девушка опять что-то ищет в сумочке. Она вытащила блестящий предмет в форме сигареты, приложив его к губам, глубоко затянулась и выпустила тонкую струйку дыма. Пока он завороженно смотрел на эту “сигарету”, она снова достала что-то из сумочки. Это “что-то” выглядело как визитная карточка, размером несколько больше обычной. Она бросила ее на стол перед ним.

— Вам, конечно, непонятно, — сказала она, — что это значит. Вот, это до некоторой степени прояснит дело. Взгляните.

Каргилл почти не слышал, что она говорила.

— Эта ваша сигарета, — медленно произнес он. — Вы же ее не зажигали.

— Сигарета? — Она сначала не поняла, о чем идет речь, потом достала из сумочки еще одну блестящую трубочку, такую же, как и первая, и протянула ему. — Она автоматически включается, когда затягиваешься. Это на самом деле очень просто, но я забыла, что они появятся только через сто лет. Они очень хорошо успокаивают нервы.

Успокоить нервы — это как раз то, что ему сейчас было нужно. Каргилл глубоко затянулся три раза подряд и почти сразу ощутил расслабляющий эффект душистого дыма. Он взял карточку, которую девушка бросила на стол. На ней какой-то блестящей краской было написано:

Блестящие строчки поплыли у него перед глазами.

— Но этого не может быть! Это какая-то мистификация! — голос его звучал глухо, как будто со стороны. Разум отказывался верить в реальность происходящего, но инстинкт, такой же древний как мир, действовал независимо от сознания и готовил его к худшему. Руки его похолодели.

Она пожала плечами:

— Это не моя идея. Я только обратилась к ним за помощью, а все остальное от меня уже не зависит. А вы… — Она не договорила. Сначала ее голос, а потом и она сама медленно растаяли, и все погрузилось в темноту.

2

Темнота стала рассеиваться, но все вокруг было видно очень смутно, контуры предметов были расплывчатыми и неопределенными. Каргилл потряс головой, потер глаза и почувствовал, что к нему начало возвращаться нормальное зрение. Он увидел, что сидит на стуле в углу просторной, со вкусом обставленной гостиной. Слева находилась дверь, видимо в спальню — был виден край кровати. Стена напротив была, как ему показалось, зеркальной. Но это зеркало выглядело как-то необычно. В нем отражался не он, а какая-то девушка, которая, так же как и он, сидела на стуле в следующей комнате, представляющей собой зеркальное отражение той, в которой находился он. Это была та самая девушка, которая называла себя Мари Шане.

Каргилл поднялся со стула и принялся осматривать квартиру. Да, его догадка была правильной, и дверь налево действительно вела в спальню, рядом с которой находилась ванная. Дверь из ванной выходила, очевидно, наружу, но она была заперта. А зеркальная стена гостиной, как оказалось, была на самом деле стеклом, разделяющим две одинаковые квартиры с одним и тем же расположением комнат. На одной из стен висели часы, на которых горела надпись: “6 мая, 18 часов 22 минуты”. Они, видимо, остановились месяц назад.

Пока Каргилл осматривал квартиру, он ощущал какое-то нервное возбуждение, но вскоре напряжение пропало и он устало опустился на стул, неприязненно глядя на девушку и вспоминая ту карточку, на которой он прочел это безжалостное слово “смерть”.

Погруженный в свои тяжелые раздумья, он не сразу заметил, что девушка встала и подошла к разделяющему их стеклу. Она произнесла что-то, но он увидел только, как двигались ее губы. Ни единого звука до него не донеслось. Каргилл, выйдя из своего оцепенения, вскочил со стула, подбежал к стеклянной стене и крикнул:

— Где мы находимся?

Она отрицательно покачала головой. Он стал осматривать стеклянную стену, потом комнату, пытаясь найти какую-нибудь возможность для общения. “Может быть, есть телефон? — подумал он и чуть не рассмеялся — такой глупой ему показалась эта мысль. — Ну и какой же номер ты стал бы набирать, если бы нашел здесь телефон?”

Но один выход все-таки был. Каргилл принялся лихорадочно шарить по карманам в поисках ручки и хотя бы клочка бумаги и нашел и то и другое, вздохнув с облегчением. Пальцы его дрожали, когда он торопливо писал: “Где мы?”

Он приложил бумагу к стеклу. Девушка кивнула головой, показав, что поняла его, достала из сумочки блокнот и ручку, написала несколько слов и тоже подошла к стеклу. Каргилл прочел: “Я думаю, это Город Теней”.

Это ему ни о чем не говорило. “Где это?” — снова написал он.

Девушка пожала плечами и ответила: “Где-то в будущем”.

Странно, но этот ответ его почему-то успокоил. Он все больше убеждался, что имеет дело с какими-то ненормальными людьми и что ему необходимо очень взвешенно проанализировать случившееся и продумать свои действия, раз уж он попал в руки сумасшедших. “Они не посмеют мне ничего сделать”, — сказал он сам себе.

Очевидно, каким-то образом родственники Мари Шане узнали, что это он был с ней во время аварии, и, движимые чувством мести, решили сами наказать его за ее гибель.

Но он никакого чувства вины не испытывал и вовсе не собирался просто так дать себя убить ради успокоения этих психопатов. Теперь, когда ему все стало ясно, страх прошел и он почувствовал яростную решимость вырваться из их рук. В его разгоряченном воображении мгновенно возник десяток планов освобождения. Для начала он разнесет тут все: разобьет стекло, вышибет дверь и разломает всю мебель до последней дощечки. Эти люди еще долго будут сожалеть о том, что посмели тронуть его. Он поднял стул, чтобы Ударить им по стеклу, и в этот момент услышал голос, который раздался как будто прямо из воздуха:

— Мортон Каргилл, моя обязанность объяснить вам, почему вы должны умереть.

От неожиданности Каргилл замер на месте со стулом в руках. Он поискал взглядом динамик и убедился, что его в комнате нет, а если верить слуху, то голос доносится ниоткуда, просто из воздуха, но это было невозможно. Он решил осмотреть все стены, мебель, чтобы найти, где спрятан динамик, и вдруг тот же голос раздался снова, на этот раз, вне всякого сомнения, непосредственно из воздуха и почти что над его ухом.

— Необходимо, — сказал голос, — сначала объяснить вам кое-что, учитывая то воздействие, которое может быть оказано на вашу нервную систему.

Каргилл практически ничего не понимал, так как его охватила настоящая паника — нигде не было и следов загадочного устройства, которое должно было создавать иллюзию того, что кто-то говорит прямо ему в ухо.

Голос зазвучал снова, на этот раз где-то позади него.

— Видите ли, капитан Каргилл, для эффективности нашей терапии абсолютно необходима перестройка организма на глубинных уровнях. Такие изменения невозможно вызвать искусственным путем. Нельзя этого делать и с помощью гипноза, так как независимо от того, насколько глубоко воздействие, часть мозга все равно бодрствует и осознает, что это только иллюзия. Вы поймете, что я имею в виду, когда я скажу, что даже в случае сильнейшей амнезии вы можете быть уверены, что человек в состоянии вспомнить все, что произошло. Сам факт наличия памяти, которая обладает способностью воспроизводить нужную информацию под воздействием соответствующих стимулов, объясняет, почему стандартная терапия для нас не подходит.

На этот раз сомнений уже не было. Этот монолог был достаточно долгим, и у Каргилла было время осмотреться и убедиться, что голос доносится из какой-то точки в воздухе над его головой. Это открытие поколебало его уверенность в том, что он хоть немного понимает, что происходит, но он не хотел даже себе в этом признаваться и решил прибегнуть к самому эффективному средству разрешения сомнений, которое он знал, — к действию. Он снова взял в руки стул, с помощью которого собирался разнести вдребезги стеклянную стену, и опять услышал все тот же ровный, бесстрастный голос:

— Только совершившийся факт может оказать непосредственное воздействие и вызвать необратимые изменения. Недостаточно просто представить себе, что на вас на полной скорости мчится автомобиль, даже если вам будут внушать это с помощью гипноза. Только когда машина на самом деле несется прямо на вас и опасность абсолютно реальна — только тогда человек всеми клетками своего мозга и тела способен осознать реальность происходящего.

Каргилл вдруг осознал, что именно это и происходит с ним в действительности, что его сомнения в реальности происходящего начинают исчезать. Похоже, что здесь что-то иное, чем просто группа психопатов-родственников, помешавшихся на почве мести. Здесь была реальная, осязаемая, непосредственная опасность. А это было ему хорошо знакомо. Больше года он прожил в обстановке постоянной смертельной опасности, что невероятно закалило его дух и тело. Он был настроен на опасность, она приводила его в потрясающее своей парадоксальностью состояние высочайшего напряжения и концентрации всех сил и одновременно релаксации.

— Что все это, черт возьми, значит? Где я нахожусь? — обратился Каргилл в пространство. Это необходимо было узнать как можно скорее, прежде чем начинать действовать. Впрочем, первый шаг к действию он уже сделал, осознав угрожающую ему опасность как вполне реальную. Голос из воздуха, проигнорировав его вопрос, продолжал:

— Сказать потомкам Мари Шане, что вы убиты, было бы недостаточно. Девушка должна присутствовать при этом, она должна увидеть вас мертвым, дотронуться до вашего холодного трупа и осознать реальность вашей смерти и ее необратимость. Только при этом условии могут произойти необходимые изменения в ее организме на глубинном, клеточном уровне. Ну а теперь мне хотелось бы предложить вам немного отдохнуть. Нужно, чтобы у вас было время все осмыслить еще до того, как начнется коррекционная терапия.

— Я все-таки хочу получить ответ на свой вопрос: где я? Кто вы такие, черт возьми? — угрожающе произнес Каргилл. Ответа не было, и, когда он понял, что ждать дольше бесполезно, он схватил стул и со всего размаха ударил по стеклу. В течение десяти минут дрожащими от напряжения руками он колотил по стеклу что было сил, стул был разнесен в щепки, а на стекле не осталось ни малейшей царапины. Убедившись в бесполезности дальнейших усилий в этом направлении, он постоял минуту, быстро направился в ванную и стал осматривать дверь, которая, как он предполагал, вела наружу. Она была сделана из какого-то очень прочного металла. Целый час он провозился, пытаясь открыть ее, но все его усилия оказались тщетными.

В конце концов усталый, но несдавшийся, Каргилл решил немного отдохнуть и собраться с мыслями. Кровать в спальне показалась ему очень удобной, он прилег и моментально заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то отчаянно тряс его за плечо. Женский голос торопливо говорил ему в ухо:

— Живее! Нельзя терять ни минуты. Нужно уходить сейчас же.

Ничего еще толком не понимая, он сел на кровати. Да, он в той же спальне в квартире со стеклянной стеной. Но девушка, стоящая около кровати, ему совершенно не знакома. Пока он разглядывал ее, она шагнула в сторону и наклонилась над каким-то непонятным устройством. Что-то, видимо, было не в порядке, и она явно пыталась устранить неполадки, но это ей не удавалось. Потом, очевидно отчаявшись, она посмотрела на Каргилла и воскликнула:

— Боже мой, да не сидите вы тут как истукан! Подойдите сюда и потяните за этот рычаг. Нам надо побыстрее выбираться отсюда.

Каргилл никак не мог стряхнуть с себя оцепенение. Появление здесь этой девушки совершенно сбило его с толку. Он подошел и опустился на пол рядом с загадочным устройством. С одной стороны на его корпусе был небольшой выступ.

— Возьмитесь за выступ и тяните изо всех сил, — приказала она, но он продолжал сидеть неподвижно. Она, видимо, заметила выражение его лица и спросила раздраженно: — Ну, что еще? В чем дело?

— Пустяки, — ответил он. — Просто я ничего не понимаю, что здесь происходит, но вас ведь это не волнует, правда?

Девушка устало пожала плечами.

— Ну ладно. Похоже, что события слишком быстро развиваются. Вам надо время, чтобы все осмыслить. Хорошо, будем сидеть и ждать, пока не придет кто-нибудь из Теней.

— Что?!

Девушка почти простонала:

— Господи! Ну когда же я научусь держать язык за зубами? Ну сейчас начнутся расспросы!

Ее снисходительно-раздраженный тон взбесил Каргилла, и лицо его гневно вспыхнуло.

— Да черт вас всех возьми, что все это значит, в конце концов? И кто вы вообще такая?

Девушка подняла руку, как будто защищаясь.

— Ладно, тихо, успокойтесь. Начнем с последнего вопроса. Меня зовут Энн Рис. А что касается всего остального, я не собираюсь вам ничего объяснять. Скажу только, что вас забрали сюда из двадцатого века по приказу Теней, а я принадлежу к группе, которая борется против них. Меня послали сюда за вами… — Она остановилась и посмотрела на него, нахмурив брови: — Только не спрашивайте, как мы узнали, что вы здесь. Я и так вам слишком много рассказала. Я попала сюда, в Город Теней, с помощью этой вот машины, и, если вам удастся вытянуть рычаг — кажется, его заклинило, — тогда мы оба сможем отсюда выбраться. А если не хотите, можете оставаться тут, скоро за вами придут. Помогите мне с машиной, у меня нет времени сидеть тут с вами. В конце концов, может быть, вы хотите, чтобы вас убили Кстати, я не уверена, что это такая уж плохая идея. Ну, помогите же!

Похоже, у него не было выбора. Он наклонился над машиной, взялся за выступ и почувствовал, что пальцы с него соскальзывают, такой он был гладкий. Он ухватил покрепче.

— Дергайте! — скомандовала девушка.

Каргилл потянул выступ к себе и почувствовал, что он поддается.

— Есть! Быстро, теперь хватайтесь вот за эту ручку. — Она показала, где нужно было взяться, и сама положила свою руку рядом с его. В машине что-то засветилось, он перестал ощущать свое тело, а в следующую минуту уже лежал на жестком гладком полу в каком-то незнакомом месте.

3

Каргилл медленно и осторожно поднялся на ноги и, к своему удивлению, не почувствовал ни боли, ни головокружения, ни вообще каких бы то ни было неприятных ощущений.

Он стал осматриваться. Комната была большая, с высокими потолками, стены и пол облицованы каким-то материалом, напоминавшим мрамор. Здесь почти не было мебели, только у одной стены стояло что-то вроде стульев. В дальнем углу комнаты была дверь в форме арки, а вид из единственного в комнате большого окна загораживали какие-то кусты.

Внезапно он обернулся, почувствовав, что за ним наблюдают, и увидел ироническую усмешку на лице Энн Рис.

— Ну и как? — спросила она снисходительным тоном. — У вас довольно дурацкий вид, должна вам сказать.

Каргилл посмотрел на нее со злостью. Сейчас она показалась ему более миниатюрной, и, очевидно, она была старше, чем он думал раньше. Ей было, наверное, лет двадцать пять, и, скорее всего, она была не замужем. Молодые замужние женщины с детьми не бывают такими авантюристками и не вступают в группы заговорщиков.

Ему самому понравилось, какой он умный и рассудительный. Он почувствовал, как напряжение, в котором он все это время пребывал, начинает спадать. В первый раз Каргилл отчетливо осознал, что действительно находится в будущем и что он наконец свободен! Ему захотелось увидеть как можно больше нового, прежде чем его снова вернут в двадцатый век.

Внезапно он вспомнил слова Энн о том, как он выглядит, и посмотрел на себя. Одежды на нем, кроме каких-то шорт наподобие спортивных, не было. Нельзя сказать, что он выглядел неприлично, тело его было крепким и сильным, но было неприятно находиться в таком виде в присутствии незнакомой женщины. Он сказал с раздражением:

— Вы могли бы позаботиться и приготовить для меня какую-нибудь одежду. Между прочим, здесь совсем не жарко.

И действительно, становилось холоднее. Через окно было видно, что на улице темнеет. Если они по-прежнему находятся в Калифорнии, то вечером даже в разгар лета там бывает прохладно, когда с моря дует ветер.

Девушка обронила небрежно:

— Кто-нибудь принесет вам одежду. Как только стемнеет, мы отсюда уйдем.

Каргилл снова почувствовал себя очень- неуютно от того, что он пока так мало знает обо всем. Межвременное общество психологической адаптации решило использовать его для лечения кого-то из своих пациентов. С точки зрения морали это, на его взгляд, не выдерживало никакой критики, и даже мысль об этом приводила его в ярость. Значит, для того чтобы успокоить чьи-то нервы, нужно было убить его? Он попытался сдержать свой гнев, так как этой опасности, хотя бы временно, ему удалось избежать. Теперь ему предстояло выяснить, что за люди спасли его, какие цели они преследовали и куда собирались его везти.

Каргилл не успел открыть рот, чтобы задать Энн все эти вопросы, как она предложила:

— Осматривайтесь пока, а я вас оставлю. Мне надо кое с кем поговорить. Не ходите за мной, пожалуйста.

— Нет, подождите, мне нужно кое-что спросить, — попытался остановить ее Каргилл, но она только засмеялась:

— Меня это не удивляет. Но вы можете спросить его, потом.

Она быстро вышла, прежде чем он смог что-либо ответить.

Когда он остался один, то даже обрадовался этому. Ему необходимо было все спокойно обдумать, проанализировать, а делать это в присутствии других людей обычно трудно, так как мешает сосредоточиться. А подумать ему было над чем. У всех тут, казалось, имелись какие-то планы на его счет, как будто он просто пешка в чьей-то игре. Это его совершенно не устраивало. Но своих планов у него пока не было, вот разве что посмотреть внимательнее, что там за окном. Сначала он решил, что окно выходит в большой и ухоженный парк, но, вглядевшись получше, увидел, что это улица. Дома стояли в окружении зелени: фруктовых деревьев, пальм, кустарников с яркими и, наверное, душистыми цветами. Сами дома были необычной архитектуры, и разнообразие форм поражало воображение. Откуда-то лился мягкий теплый свет, делая все вокруг таинственным и прекрасным. Это действительно был город будущего. Каргилл просто не мог оторваться от этого великолепного зрелища. Он хотел видеть все, ему было мало этого кусочка незнакомого мира, который открывался перед его глазами.

Он подошел к двери и увидел, что она выходит в просторный, тускло освещенный вестибюль. Свет падал из другой двери в его противоположном конце. Каргилл помедлил на пороге, помня, что Энн запретила ему идти за ней. Но она не сказала, что может что-то произойти, если он не послушается. Может быть, ничего? И вдруг он увидел через раскрытую дверь напротив, что там кто-то есть, и услышал голоса. Это Энн Рис разговаривала с каким-то человеком. Слов Каргилл не мог разобрать, но по тону мужчины было ясно, что он отдает какие-то распоряжения девушке. А ее тон был совсем не похож на тот, к которому он привык в общении с ней, в нем теперь слышались почтительные нотки. Он решил, что сейчас не время совершать решительные поступки, нужно подождать — она, видимо, скоро вернется.

Он отошел от двери и внезапно ударился обо что-то металлически звякнувшее. В комнате было уже почти совсем темно, и он не сразу понял, что это та самая машина, с помощью которой они перенеслись сюда. Желая получше рассмотреть это загадочное устройство, Каргилл наклонился и вдруг подумал, что было бы здорово сейчас воспользоваться этой машиной и оказаться где-нибудь подальше отсюда, от всех этих обществ и групп, которые пытаются использовать его для каких-то своих, наверняка темных целей, совершенно не интересуясь, чего он сам хочет. Судя по голосу того человека, настроены они были вполне решительно.

Каргилл опустился на пол около машины. В темноте он попытался найти на ощупь тот выступ, за который надо было потянуть, чтобы привести это устройство в движение, но поверхность машины казалась совершенно гладкой.

Вдруг за дверью послышались шаги. Они приближались. Каргилл поднялся с пола и повернулся лицом к двери. Кто-то вошел в комнату, послышался какой-то шорох, и вспыхнул яркий свет. На пороге стояла… тень, тень человека.

Каргилл смотрел на газообразное полупрозрачное облако в форме человеческого тела, что-то совершенно невероятное, которое вдруг заговорило:

— Да, он один из них. Я ничего не ощущаю.

Откуда-то сзади послышался голос Энн:

— И сколько их?

— Не больше десятка во всем этом временном отрезке. Любопытный феномен.

Разговор этот велся и буквально, и фигурально через голову Каргилла. Слова “любопытный феномен” относились явно к нему, и Каргиллу, который так долго находился в состоянии сильнейшего эмоционального стресса, внезапно стало смешно — ведь эти слова изрекало такое фантастическое существо. Он расхохотался так, что на глазах у него выступили слезы. Каргилл абсолютно потерял контроль над собой и уже не мог остановиться, пока совершенно не обессилел и не сполз на пол, потому что ноги его просто не держали. Он лежал на полу, не в состоянии шевельнуться от изнеможения, когда вдруг ощутил какое-то легкое прикосновение и в следующую секунду понял, что тело его пришло в движение.

Он почувствовал, что идет. Каким образом это произошло, было совершенно непонятно, но он безусловно шел по дороге — во всяком случае, ноги двигались и несли его сами.

Энн шла впереди него. В руках у нее был фонарь. От его тусклого света темнота вокруг казалась совершенно непроницаемой, но было ясно, что они находятся вдали от города и идут по грунтовой дороге. Каргилл поднял голову, но небо было, очевидно, покрыто облаками, так как ни звезд, ни луны видно не было. Только был слышен монотонный звук их шагов. Теперь, когда все чувства вернулись к нему, он поразился, каким молниеносным оказалось их перемещение в пространстве: только что они были в городе, а сейчас находились явно в глухой местности, вдали от людей и цивилизации. И за всем этим стояло то загадочное существо: один взгляд, несколько слов, легкое прикосновение — и вот под его ногами темная дорога, а впереди — молчаливая попутчица.

— Энн! — тихо позвал Каргилл.

Она отозвалась, не поворачивая головы и не замедлив шаг:

— Приходите в себя.

Нельзя сказать, чтобы тон ее был доброжелательным. Каргилл задумался над тем, после чего это он приходит в себя. Наверное, у него был приступ амнезии, временная потеря памяти. Он усмехнулся: такое состояние для него было уже чем-то привычным, одним разом больше или меньше — не имело значения.

В данный момент он находится здесь, и это было пока единственное, в чем он был уверен.

— Куда мы идем? — спросил он.

Хотя он и не мог этого видеть, но каким-то образом почувствовал, как она пожала плечами.

— Нельзя же было оставить вас в городе, — сказала она.

— Почему?

— Тогда вы попали бы в руки к Теням.

Но по меньшей мере один из Теней видел Каргилла, и он напомнил ей об этом. Она ответила не сразу и явно нехотя:

— Он… на нашей стороне. У него есть план, как с ними можно бороться.

— А я? Для чего вам понадобился я?

Энн не ответила. Каргилл подождал и, ускорив шаг, догнал ее.

— Если я нужен вам для осуществления ваших планов, наверное, я имею право знать, какая роль предназначается мне.

— Это все очень сложно. — Она по-прежнему не поворачивала к нему головы. — Нам нужен кто-нибудь из далекого прошлого, чтобы Тени не могли читать его мысли. Он посмотрел на вас и сказал, что не может определить ваше будущее. Время от времени в истории человечества встречаются люди со сложной судьбой, такие, как вы. Мы выбрали вас.

— Выбрали! — воскликнул Каргилл. Вдруг ему пришла в голову невероятная мысль, что все, что с ним тогда произошло, было заранее продумано, что кто-то выбрал его еще в баре, чтобы устроить аварию и убить ту девушку. Нет, не может быть. Ведь он тогда нарочно так напился, этого они никак не могли запланировать.

Он почувствовал, что его начинает это раздражать.

— Я хочу знать, — сказал он, — как меня собираются использовать.

— Я не в курсе, — ответила Энн. — Я здесь только исполнитель.

Он схватил ее за руку.

— Будто бы! Куда вы меня ведете?

Она попыталась высвободиться, но безуспешно, он сжал ее пальцы еще сильнее.

— Вы делаете мне больно, — сказала она тихо.

Каргилл нехотя отпустил ее.

— Почему вы не отвечаете? — спросил он.

— Здесь недалеко есть одно место. Там вам скажут, что делать дальше.

Каргилл задумался, проигрывая возможные варианты, и решил, что все это ему совершенно не нравится. События развивались очень стремительно, но были некоторые вещи, которые не вызывали сомнения, например то, что он сейчас находился уж точно не в двадцатом веке — достаточно было вспомнить фантастическую тень в форме человеческой фигуры и то устройство для перемещения в пространстве, действие которого ему довелось на себе испытать.

Почему он оказался в будущем, было уже менее ясно. Межвременное общество психологической адаптации перенесло его в будущее, чтобы использовать для лечения кого-то из своих клиентов. Звучало это, конечно, нелепо, но так, во всяком случае, объяснил ему бесплотный голос в странной квартире, где он должен был ждать смерти. И никто, очевидно, не предполагал, что там вдруг окажется Энн Рис.

С ее появлением все происходящее обрело новый смысл. “Она сказала, — подумал он, — что они выбрали меня”. Это меняло дело. Значит, его роль в этом неизвестном ему деле не так уж второстепенна, следовательно, именно у него есть то, что им нужно.

Та группа, которая прислала за ним Энн, намеревалась использовать его в борьбе с опасным противником, и это было еще одним подтверждением того, что каким-то образом он может быть им полезным. Что она об этом говорила? Что его будущее нельзя предсказать. А чье будущее можно предвидеть? Если они имели в виду, что, вырвав его из его времени, они не могли уже проследить за его действиями дальше, это более-менее понятно. Но ведь она сказала вполне определенно, что время от времени в истории человечества появляются люди со сложной судьбой… Что же сделало его одним из таких людей?

Все это время, пока он пытался проанализировать происходящее, сосредоточенно нахмурив брови, они продолжали свой путь. Наконец он произнес:

— Боюсь, что мне все это совершенно не нравится. Пожалуй, я с вами дальше не пойду.

Она, казалось, не приняла его слова всерьез.

— Бросьте глупости, — сказала она. — Куда же вы денетесь?

Каргилл вспомнил, что однажды, когда он был в Корее, они отступали в спешке и беспорядке и ему пришлось два дня находиться на вражеской территории. Можно было представить, что оказаться в таком положении здесь было бы нерадостно. Он подумал, что в данный момент он не знает даже, какая на нем одежда, так как в темноте разглядеть ее было невозможно. Но чувствовал он себя в ней тепло и уютно. Вряд ли ему дали такую одежду, которая могла бы привлечь к нему ненужное внимание. И он решился.

— Кажется, нам больше не по пути. Прощайте.

Он повернул назад и быстро побежал по дороге, но вскоре свернул с нее и оказался в густых зарослях какого-то кустарника. Сзади мелькнул свет фонаря: очевидно, Энн искала его. Ему это помогло сориентироваться и еще глубже забраться в кусты. Послышался голос Энн:

— Вернитесь! Куда вы? Вот ненормальный! — Она кричала еще что-то вроде: “Осторожнее, там Планиаки!” — но он удалялся так быстро, что вскоре голос ее затих вдалеке и пропал совсем.

“Что еще за Планиаки? Наверное, послышалось”.

Каргилл продолжал идти вперед, хотя вокруг практически ничего не было видно. Ясно было только, что его окружает дикая природа. Нужно было как можно дальше уйти от дороги, где он оставил Энн, и пройти максимально возможное расстояние до рассвета, так как утром за ним могли послать погоню. Он почувствовал запах водорослей и понял, что приближается к какой-то реке или к озеру. Он повернул в другую сторону, и вдруг совершенно неожиданно перед ним вспыхнул луч фонаря, осветив его с головы до ног.

Тонкий девичий голос произнес:

— А ну, подними руки! А то сожгу тебя заживо!

В свете фонаря Каргилл увидел тусклый металлический предмет в форме удлиненной трубки. Он был нацелен прямо на него, и рука, державшая его, не дрожала.

Девушка закричала:

— Эй, отец, где ты? Я тут поймала Твинера! — В ее голосе чувствовалось радостное возбуждение. — Иди же сюда и помоги мне.

Уже после Каргилл понял, что именно в этот момент ему надо было попытаться убежать. Его остановил непривычный вид оружия в руках девушки. Если бы это было что-то знакомое, он бросился бы в сторону и скрылся — во всяком случае, так он себе говорил, когда было уже поздно.

Пока он терял драгоценные мгновения, из темноты выскочил какой-то человек.

— Молодец, Лела! — сказал он. — Ловкая ты у меня девица!

Каргилл мельком увидел торжествующее выражение на худощавом, заросшем щетиной лице, и в следующую минуту ему в спину уперлось что-то твердое.

— Давай пошевеливайся, а то костей не соберешь. Каргилл нехотя подчинился и медленно пошел вперед.

В темноте смутно вырисовывались очертания какого-то непонятного сооружения. Свет фонаря отражался от его гладкой поверхности. Прозвучал приказ:

— Заходи в эту дверь.

Теперь уже деваться было некуда. Позади него стоял вооруженный и решительно настроенный туземец. Каргилл вошел в дверь и оказался в большой, тускло освещенной комнате, необычно обставленной и довольно уютной. Подталкиваемый сзади твердой рукой отца Лелы, он пересек комнату, оказавшись в узком коридоре, и увидел открытую дверь в маленький закуток, который был освещен еще более тускло. Мужчина втолкнул его туда и остановился на пороге. Вошедшая вслед за отцом девушка надела ему на ноги кандалы, а толстую цепь закрыла на замок на два оборота. Выходя из комнаты, она бросила через плечо:

— Там в углу койка.

Отец и дочь пошли по коридору, видимо, очень довольные собой, причем девушка возбужденно восклицала, что наконец-то они поймали “одного из этих”, как она выразилась. Мужчина предложил:

— Может, нам надо подняться, а то вдруг он тут был не один?

Свет в комнате у Каргилла погас. Он почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, а в следующую минуту это сооружение оторвалось от земли и начало подниматься в воздух. “Так это, — догадался Каргилл, — летательный аппарат!”

Он вдруг вспомнил слова Энн Рис: “Осторожно, там Планиаки!” Наверное, это они и есть. Он нашел в углу койку, про которую говорила девушка, и устало опустился на нее. Потом он ощупал цепи вокруг своих лодыжек. Металл был твердым, а сама цепь длиной чуть больше фута — достаточно для того, чтобы ограничить движение. Внезапно на него навалилась страшная усталость, он лег и тут же заснул.

4

Еще до того как окончательно проснуться, Каргилл почувствовал, что он как будто парит в воздухе. Сначала он никак не мог сориентироваться ни во времени, ни в пространстве. Он потянулся, и в ногах его загремело что-то тяжелое, сковывающее движение. Охватившее его при этом чувство тревоги мгновенно стряхнуло остатки сна.

Каргилл все вспомнил, увидев над собой металлический потолок, а на ногах — цепи. Он начал подниматься с постели и вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть. Он не успел повернуть голову, чтобы посмотреть, кто же это, как вдруг что-то больно хлестнуло его по шее, обжигая кожу.

— Вставай, ты, бездельник! — Человек, стоящий в дверях, уже замахнулся хлыстом, чтобы ударить его снова.

У Каргилла от ярости потемнело в глазах. Он рванулся, чтобы броситься на обидчика, но цепь не пустила его. Его охватило отчаяние от сознания своей беспомощности и такого унизительного положения.

Человек вновь ударил его. Каргилл попытался увернуться, и удар частично пришелся по его рукаву, а острый конец хлыста звонко щелкнул по металлической стене. Человек снова занес над ним руку для удара.

Каргилл узнал этого человека. Это был отец девушки, которая захватила его в плен. При свете дня Каргилл увидел, что это был мужчина лет сорока, сухопарый и неопрятный. Лицо его было покрыто неряшливой щетиной — он, видимо, несколько дней не брился. Тонкие губы и злое выражение глаз дополняли этот неприятный портрет. Одежда его состояла из засаленных брюк и несвежей и небрежно заправленной рубашки. Человек угрожающе прорычал:

— Шевелись же, черт тебя подери!

Каргилл подумал: “Если он еще раз посмеет меня ударить, я брошусь на него и собью с ног”. Вслух же он произнес, пытаясь выиграть время, чтобы собраться для прыжка:

— Чего вы от меня хотите?

Это привело его противника в бешенство.

— Ну, сейчас я покажу тебе, чего хочу!

Хлыст обрушился бы на его голову, но Каргилл, не дожидаясь этого, бросился на этого человека, собрав все свои силы, и буквально пригвоздил его к стене, навалившись всем телом. Тот вскрикнул, пытаясь освободиться. Но было поздно. Каргилл схватил его за рубашку на груди и с размаху ударил в челюсть.

Это был нокаут. Обмякшее тело рухнуло на пол. Каргилл неловко опустился на колени рядом с ним и дрожащими пальцами стал обшаривать его карманы.

Из коридора послышался голос девушки:

— Руки прочь, или я сейчас спалю тебя заживо.

Каргилл вздрогнул, поднял голову и, увидев направленное на него оружие, тяжело поднялся на ноги и сел на койку.

Девушка подошла к лежащему на полу отцу и ткнула его в бок ногой.

— Вставай, дурак! — сказала она.

Мужчина пошевелился и сел, потирая рукой ушибленную челюсть.

— Я убью его, — пробормотал он. — Убью, и к черту этого поганого Твинера.

Девушка презрительно усмехнулась:

— Никого ты тут не убьешь. Ты напросился, чтобы тебе дали в зубы, и получил, что заслужил. Что тебе от него было надо?

Мужчина поднялся на ноги, покачиваясь.

— Проклятые Твинеры! Мне просто тошно смотреть на них. Дрыхнут себе, понимаешь ли, и даже не знают, что им надо делать.

Девушка сказала холодно:

— Не будь дураком, отец. Он же еще необученный. Ты что хочешь, чтобы он твои мысли читал? И вообще, не суйся к нему со своими грязными руками. Я его поймала, и если его надо будет бить, сделаю этс сама. Дай сюда хлыст.

— Слушай, Лела Боуви, — обратился к ней отец, — не забывай: хозяин здесь я. — Но хлыст все же отдал и проговорил, угрюмо уставясь на нее: — Все, что я хочу, это позавтракать, и побыстрее.

— Сейчас будет. Ну ладно, давай проваливай, — она махнула рукой. Ее отец повернулся и медленно вышел из комнаты.

Девушка отрывисто скомандовала:

— Эй, ты, давай на кухню.

Жестом она показала, куда нужно идти. Каргилл помедлил, раздумывая, стоит ли попытаться протестовать. Но слово “кухня” вызвало в его воображении приятные гастрономические ассоциации. Не говоря ни слова, он, тяжело переставляя скованные цепью ноги, поплелся туда, куда она показала. Ему вдруг пришло в голову, что эти люди могут держать его здесь на цепи, пока им это не надоест. Сознавать это было страшно. Отчаяние, навалившееся на него, давило тяжелее, чем цепи.

Кухня оказалась узким коридором между толстыми полупрозрачными стенами. Она была футов десять длиной, и в ее дальнем углу находилась закрытая прозрачная дверь, за которой просматривались какие-то механизмы. Кухня была полна света, проникавшего внутрь через полупрозрачные стены. Каргилл озадаченно озирался, но ни плиты, ни еще какого-нибудь привычного кухонного оборудования нигде не было. Более того, не было ни посуды, ни еды. Вглядевшись пристальнее в полупрозрачные стены, он увидел там множество непонятных линий — одни шли в горизонтальном направлении, другие — в вертикальном, какие-то — по диагонали, некоторые из них были прямые, другие — кривые. Картина вырисовывалась совершенно беспорядочная. Было абсолютно неясно, что все это значит.

Он вопросительно взглянул на девушку. Она сказала:

— Хорошо, что сегодня безоблачно. Мы получим столько тепла, сколько надо.

Он увидел, как она протянула руку и двумя пальцами слегка дотронулась до чего-то наверху, там, где стена соединялась с потолком. Быстрым движением она провела рукой сверху вниз до середины стены, а затем параллельно полу. Часть толстой стеклянной стены скользнула вниз. Каргилл увидел в проеме прозрачную панель, а за ней полки. С того места, где стоял, он не мог разглядеть, что находится на полках.

Девушка отодвинула прозрачную панель в сторону и сделала еще какое-то движение, но какое именно, Каргилл не понял. Через минуту в руке у нее была тарелка, на которой лежали очищенные сырые продукты: рыба и картофель. Это было весьма странно. Каргилл подумал, что ни Боуви, ни его дочь не были похожи на людей, которые заранее будут что-то делать. Значит, у них на кухне в этих стенах было автоматическое оборудование для того, чтобы подготовить продукты к обработке.

Девушка отошла чуть в сторону, повторила свои прежние манипуляции со стеной, и еще одна секция отделилась и опустилась вниз. Там также была прозрачная панель и за ней полки. Отодвинув панель, она поставила тарелку на одну из полок.

Когда она закрыла панель, рыба прямо на глазах зарумянилась, а картофель почти мгновенно сварился.

— Пожалуй, достаточно, — сказала Лела Боуви. — Ты тоже перекуси чего-нибудь.

Она вынула тарелку голыми руками, остановилась у панели холодильного шкафа взять что-то из фруктов и вышла из кухни.

Каргилл остался один. Когда она вернулась, он уже приготовил себе курицу с картофелем и с аппетитом завтракал.

Лела остановилась на пороге, и Каргилл подумал, что она вообще-то довольно хорошенькая, если не обращать внимания на несколько угрюмое выражение ее лица. Конечно, она могла бы получше причесаться, но, во всяком случае, было заметно, что она следит за своей внешностью в отличие от своего отца. Волосы у нее были чистыми и блестящими, а на загорелом лице выделялись голубые глаза и яркие, полные губы.

Она спросила подозрительно:

— Как же такой ловкий Твинер, как ты, так легко дал себя поймать?

Каргилл быстро проглотил еще не дожеванный кусок и ответил:

— Я не Твинер.

Глаза девушки вспыхнули злым огнем.

— Ты что, умничать тут будешь?

Каргилл доел то, что оставалось на тарелке, и спокойно сказал:

— Я говорю правду. Я не Твинер.

Она нахмурилась:

— А кто же ты тогда? — В ее глазах появилась настороженность, даже тревога: — Тень?

Прежде чем он успел подумать, стоит ли ему притворяться, она сама ответила на свой вопрос:

— Конечно, нет. Если бы ты был одним из них, ты знал бы, как работает кухонное оборудование. Они ведь ремонтируют наши летающие дома, когда для нас это слишком сложно.

Притворяться было поздно, и Каргиллу пришлось подтвердить, что она права.

Девушка еще сильнее нахмурилась.

— Но Твинер ведь тоже знал бы все это… Как тебя зовут?

— Мортон Каргилл.

— Откуда ты?

Каргилл рассказал ей, и она, казалось, поняла. Кивнув головой, она проговорила:

— Значит, один из этих… За поимку таких, как ты, нам дают награду. Что же ты сделал — там, в своем времени, — почему Тени стали за тобой охотиться?

Каргилл пожал плечами:

— Ничего. — Он не собирался рассказывать ей о трагическом случае с Мари Шане.

Она снова рассердилась.

— Не смей мне врать. Стоит мне только сказать отцу, что ты беглец, и ты пропал.

Каргилл произнес как можно более убедительно:

— Но я действительно не знаю. Что я еще могу ответить? — Секунду поколебавшись, он спросил: — Какой это год? — и почувствовал, что у него перехватило дух в ожидании ее ответа.

5

Он как-то не подумал об этом раньше. Не было времени. Часы в комнате со стеклянной стеной в Городе Теней показывали время, но не год. А потом события стали разворачиваться с такой быстротой, что он просто не успел до конца осознать, что действительно находится в будущем.

В каком именно будущем? В каком году? Какие события произошли в течение тех столетий, которые отделяют этот мир от его времени? Но сейчас самым главным для него вопросом был тот, который он задал Леле.

Она пожала плечами:

— Две тысячи триста девяносто первый.

Каргилл решил, что предпримет попытку наконец хотя бы что-то узнать об этом странном мире, и начал с вопроса:

— Что мне непонятно, так это почему жизнь так сильно изменилась за эти столетия?

Он рассказал ей немного о том, какими были Соединенные Штаты в 1954 году. Она восприняла все очень спокойно.

— Ничего удивительного. Сейчас большинство людей желают быть свободными, не хотят жить постоянно где-нибудь в одном месте или быть привязанными к какой-нибудь дурацкой работе. Люди пока еще не совсем свободны. Нам — воздушным кочевникам — в этом смысле повезло больше по сравнению с другими. У нас есть наши летающие дома-флотеры, и мы летаем, где хотим.

Каргилл подумал, что он не назвал бы свободными тех, кто был явно зависим от других — взять хотя бы проблемы с ремонтом флотеров, но решил, что не стоит спорить. Ему нужна была информация.

— И сколько вас?

— Около пятнадцати миллионов.

Каргилл не стал возражать, хотя цифра эта показалась ему явно преувеличенной.

— А сколько всего Твинеров?

— Миллиона три. — Это было сказано презрительным тоном. — Эти трусы живут в городах.

— А Тени?

— Их, наверное, сотня тысяч, может, чуть больше или меньше.

Каргилл понимал, что она не могла быть уверена в точности этих цифр. Она не производила впечатления человека, который обладает достоверной информацией о таких вещах. Но он знал еще меньше, чем она., и хоть какие-то знания все-таки лучше, чем ничего. Он представил себе их мир: кругом дикая природа, несколько городов и масса воздушных кочевников, бороздящих небо в своих летающих домах.

— А управляют тут всем Тени, я полагаю? — спросил Каргилл.

— Никто тут никем не управляет, — сказала девушка с раздражением. — И вообще, хватит вопросов. Не твоего это ума дело. — Она вышла из комнаты.

Большую часть этого дня Каргилл пробыл один. Лелу он видел лишь раз, когда она на минуту зашла на кухню, чтобы приготовить обед себе и отцу. У него было время, чтобы серьезно подумать над тем, что он узнал. Самым поразительным было катастрофическое сокращение населения. Значит, все честолюбивые стремления людей двадцатого века оказались бессмысленной суетой, значит, все достижения цивилизации оказались ненужными, так как человечество не выдержало ее чудовищного стресса и отвергло все, накопленное трудами предыдущих поколений, как только появилась такая возможность.

Он не мог в это поверить. Цивилизация, казалось, была незыблемой. Человек достиг чрезвычайно высокого уровня развития в науке, в культуре, и хотя в социальном плане оставалось еще много проблем, шло постоянное поступательное движение вперед — человек к чему-то стремился, что-то искал, находил, чему-то учился.

Но где-то, видимо, произошел сбой. Из того, что он узнал от Лелы, Каргилл и сделал вывод, что на каком-то этапе давление властей на человека оказалось непомерно, и люди бросили вызов обществу, которое старалось все больше и больше подчинить себе личность, заставить человека жить по раз и навсегда установленным законам, лишив его свободы выбора.

Поэтому люди взбунтовались. Весь опыт предыдущей истории показывал, что с самых древних времен человек постоянно сталкивался с силами, стремящимися его контролировать, на какое-то время это им удавалось, а потом человек сметал их со своего пути, и все начиналось снова.

Так, по-видимому, произошло и на этот раз, и общество потребления ни своей агрессивной рекламой, ни проникающим всюду телевидением, ни “кадиллаками”, “бьюиками” и “ягуарами” не смогло поработить человека и удержать его в зависимости. Значит, ему нужно еще что-то, наверное, свобода выбора.

В кухне стало темнее, и Каргилл почувствовал, что их флотер снижается — по его корпусу снизу застучали ветви деревьев. Через минуту вошла Лела. Она стремительно пересекла кухню и открыла дверь в машинное отделение. Догадавшись, что она собирается сделать, Каргилл вскочил на ноги, чтобы посмотреть, как она будет открывать наружную дверь, но не успел. Девушка уже вышла, и через открытую дверь внутрь ворвался влажный морской бриз. Он понял, что тот самый глухой звук, который он слышал, — шум прибоя.

Через минуту она вернулась и сказала:

— Можешь выйти, если хочешь. Но не пытайся убежать. Далеко все равно не уйдешь, а если отец выстрелит в тебя, то вспыхнешь, как факел.

Каргилл сказал с сожалением:

— Куда я убегу? Боюсь, что вам от меня никуда не деться.

Говоря это, он внимательно смотрел, как она отреагирует. Ему показалось, что он заметил на ее лице выражение облегчения. Это было не совсем то, что он ожидал, он надеялся на большее, но это наводило на мысль, что девушка не против, чтобы рядом был еще кто-то, кроме ее отца. Каргилл решил, что попробует завоевать ее симпатии. Человек в его положении имел право использовать все средства для того, чтобы вновь обрести свободу.

Он не стал задерживаться около машинного отделения — завтра он узнает, как тут все работает. Неловко спустившись по ступенькам — с цепью на ногах это было весьма трудно, — Каргилл ступил на песчаный пляж.

Весь вечер они ловили крабов и другую морскую живность, которая собиралась вокруг опущенного в воду фонаря. Это был скалистый, безлюдный морской берег, и только местами попадались не занятые скалами кусочки песчаного пляжа. Кое-где почти к самому берегу подходил густой лес. Лела вылавливала морских животных маленькой сетью и бросала их в кучу, а Каргилл под ее руководством сортировал их, выбрасывая несъедобных обратно в море, а съедобных кидая в небольшое ведро.

Лела явно наслаждалась жизнью. Глаза ее блестели в отраженном свете фонаря, лицо горело возбуждением. Она жадно вдыхала бодрящий морской воздух. Ее гибкое тело легко и ловко двигалось, работа кипела в руках. Несколько раз, когда отец отходил подальше и не мог ее слышать, она радостным голосом восклицала, обращаясь к Каргиллу:

— Ну до чего же здорово, правда? Вот это, я понимаю, жизнь!

— Просто чудесно! Я никогда не видел ничего подобного! — Он говорил это, чтобы доставить ей удовольствие, но до некоторой степени это было правдой. Безусловно, в жизни на природе была своя прелесть, но девушка, по-видимому, не понимала, что это еще не все, что жизнь в цивилизованном мире гораздо более богата и эмоционально насыщена.

Каргилл подумал, что ему, может быть, придется привыкнуть к такому образу жизни, и, возможно, это было бы весьма неплохо. Здесь, среди этих просторов, он мог бы затеряться и его никогда бы не нашли. Но он был уверен, что новизна впечатлений сменилась бы сначала привычкой, потом скукой, ощущением бесполезности своего существования и затем отчаянием. Это была безрадостная перспектива, и он ее отбросил без-всякого сожаления.

Когда они закончили работу, было уже далеко за полночь. Усталый, он лег на свою койку, и мысли его обратились к Леле. У него было достаточно опыта в общении с женщинами, и ее поведение — то, что она часто обращалась к нему, искала его глазами, пыталась убедить его в преимуществах жизни на природе — подсказывало, что она одинока и жаждет общения. Хотела ли она любви или, вернее, на каких условиях согласилась бы на это, зависело от ее воспитания. Он подозревал, что, судя по манере держаться, она была девушкой строгих правил, но пока не чувствовал, что готов начать действовать, чтобы преодолеть возможное сопротивление.

На следующий день она несколько раз появлялась на кухне, когда там был Каргилл, и он, после неоднократных безуспешных попыток открыть дверь машинного отделения, в конце концов решился спросить ее об этом. Она без малейшего колебания показала ему, как это делается. Оказывается, нужно было одновременно дотронуться до дверных косяков.

Как только она ушла, Каргилл направился прямо в машинное отделение, чтобы понять, как устроен двигатель, что оказалось бесполезным занятием, так как последний был герметично закрыт. Тогда он, проделав все необходимые манипуляции, опустил одну из секций стены до пола и посмотрел вниз.

Внизу, насколько охватывал взгляд, проплывали картины дикой природы: деревья, кусты, буйная зелень, не знающая руки человека. Но кое-где в гуще леса можно было заметить какие-то здания. Даже с той значительной высоты, на которой летел флотер, было видно, что они давно заброшены. Многие подворные постройки перекосились, и время от времени можно было увидеть совсем развалившийся дом или сарай. Похоже, когда-то это были фермы.

Впереди показался оставленный жителями город. Здесь следы запустения еще больше бросались в глаза — покосившиеся заборы, заброшенные дороги, заросшие травой и давно оставленные людьми дома. Когда они пролетали над еще одним покинутым жителями городом, Каргилл опустил панель, закрывающую окно, и вернулся в свою каморку.

Он, живущий в мире, где практически не было ни одного клочка земли, который не принадлежал бы кому-нибудь и не использовался бы каким-то образом, был просто потрясен, увидев, что природа на таких обширных пространствах возвращается к своему первобытному состоянию, что люди позволили ей вновь захватить их. Он пытался представить себе, как это могло произойти, вспоминая и сопоставляя информацию, полученную от Лелы, с тем, что он увидел своими собственными глазами. Может быть, развитие науки и техники достигло такого высокого уровня, что это сделало ненужной целую отрасль экономики — сельское хозяйство? Если это так, то, значит, увиденное — свидетельство смены эпох. Пройдет еще немного времени, и все эти заброшенные создания рук человеческих превратятся в памятники исчезнувшей цивилизации и покроются пеплом веков, как и города древних.

Еще два вечера они занимались ловлей морских животных. На четвертый день Каргилл услышал в одной из комнат незнакомый женский голос. Это был неприятный голос, и Каргилл даже вздрогнул от неожиданности.

Раньше ему почему-то не приходило в голову, что Лела и ее отец должны, по-видимому, общаться с другими людьми. Но что еще больше удивило его, это то, что эта женщина, судя по ее тону, давала какие-то инструкции отцу девушки. Почти сразу же, как только умолк ее голос, корабль изменил курс.

Когда стемнело, к Каргиллу вошла Лела.

— Сегодня вечером мы будем не одни. С нами будут другие люди, так что учти это, — сказала она. В голосе ее звучало раздражение, и она вышла, не дожидаясь ответа.

Вскоре они приземлились.

Каргилл задумался. После четырех дней на цепи и без надежды на то, что ему когда-нибудь удастся избавиться от своих оков, он был рад любым переменам. Ему казалось, что благодаря присутствию других людей ему представится случай убежать.

“Все, что мне надо сделать, — сказал он себе, — это застать врасплох моих тюремщиков. И при этом вовсе не обязательно с ними особенно церемониться”.

Эти размышления привели его в хорошее расположение духа, и он почувствовал новый прилив энергии.

6

Каргилл встал, осторожно переставляя скованные цепью ноги, спустился по ступенькам на землю. Картина, возникшая перед его глазами, была просто идиллической. Под деревьями стояли флотеры, он насчитал их по меньшей мере дюжину, а через густую листву светились окна еще нескольких воздушных кораблей. В темноте мелькали люди, слышались голоса, от реки, которая была, очевидно, неподалеку, тянуло прохладой и влагой. Он сел на землю, жадно вдыхая свежий воздух, и услышал, что кто-то приближается к нему. Это была Лела. Она села на траву рядом с ним, радостно возбужденная, и сказала:

— Здорово так жить, правда?

Каргилл задумался и, к своему удивлению, почувствовал, что где-то внутри уже соглашается с тем, что происходит. Да, в человеке есть стремление вернуться к природе. И он сейчас больше всего хотел бы расслабиться, растянуться на зеленой траве, смотреть в бездонное небо и слушать шелест листьев, ни о чем больше не думая. Сейчас он понимал, что заставило Планиаков бросить упорядоченную жизнь в оковах цивилизации. Но, как это ни печально, уход от цивилизации влечет за собой возвращение к невежеству и дикости. Вслух он сказал:

— Да, это действительно интересная жизнь.

Из темноты появилась и подошла к ним высокая, крупная женщина.

— Где Боуви? — спросила она властным голосом. В руке у нее был фонарь, и она направила его прямо на Каргилла и Лелу. — Черт побери! — воскликнула она. — Малышка, кажется, подцепила себе мужчину!

— Перестань, Кармин, замолчи, — резко ответила Лела. Женщина громко расхохоталась.

— Я слышала, что у тебя тут завелся мужчина, а теперь, когда я его наконец увидела, скажу тебе, что это то, что надо.

Лела сказала деланно равнодушным тоном:

— Он мне совершенно безразличен.

— Да ну? — произнесла Кармин насмешливо. Она отошла в сторону, как будто внезапно потеряла к ним интерес, и свет ее фонаря выхватил из темноты отца Лелы, сидящего на стуле около своего флотера.

— А, вот ты где! — воскликнула она.

— Ну? — лаконично отозвался он. Кармин подошла к нему.

— Встань и дай мне сесть, — скомандовала она. — Что, не знаешь, как надо себя вести с дамой?

— Придержи язычок, старая ведьма, — ответил Боуви миролюбиво. Однако встал и отправился выполнять ее просьбу.

Пока его не было, женщина взяла тот стул, на котором он сидел, и отнесла его немного в сторону, ближе к берегу реки. Она крикнула Боуви:

— Тащи свой стул сюда. Мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз. Тем более что эти влюбленные птички хотят, наверное, побыть наедине.

Лела сказала Каргиллу голосом, в котором чувствовались напряженность и смущение:

— Это Кармин, она из боссов. Она думает, что так надо шутить.

Каргилл удивился:

— Что ты имеешь в виду? Что это за боссы?

Этот вопрос озадачил девушку:

— Ну, они говорят нам, что надо делать… — Прозвучало это довольно наивно, и она поспешно добавила: — Но в нашу личную жизнь они, разумеется, не имеют права вмешиваться.

Каргилл на минуту задумался. До них доносился голос Кармин, говорившей что-то Боуви, но разобрать можно было только отдельные слова. Несколько раз она произнесла: “Тени”, “Твинеры”. Один раз он услышал: “Дело верное!”

Она явно пыталась в чем-то убедить отца Лелы, и Каргилла это очень заинтересовало, но понять, о чем идет речь, из отрывочных фраз было невозможно. Он повернулся к Леле:

— Я думал, что вы, воздушные кочевники, живете как свободные люди, а за вас, оказывается, решают другие, где вам быть и что делать.

Девушка пожала плечами:

— Должны же быть какие-то правила. Надо знать, что можно, а что нельзя. — И серьезно добавила: — Но мы действительно свободны. Не то что эти Твинеры в городах.

Последнюю фразу она произнесла презрительным тоном.

Каргилл спросил:

— А если вы не делаете того, что Кармин вам говорит, тогда что?

— Тогда мы лишаемся многого.

— Например?

— Священники не будут вести службу, никто не даст нам еды, Тени не будут ремонтировать флотер, ну и так далее.

Каргилл подумал, что не стал бы беспокоиться по поводу услуг священников. Он считал, что большинство знакомых ему религиозных людей — лицемеры, а священники — тем более. Но то, что он услышал от Лелы по поводу отсутствия еды в случае неповиновения властям, удивило его. У него сложилось впечатление, что Планиаки кормятся за счет природы. Скорее всего, не весь год одинаково сытно и разнообразно, но с помощью великолепного оборудования на борту флотеров можно было делать значительные запасы и жить вполне безбедно.

Значит, самым чувствительным ограничением Планиаков были, по-видимому, вопросы ремонта флотеров. Если бы Тени отказались их ремонтировать, это могло бы иметь катастрофические последствия. Естественно, напрашивался вывод, что самым лучшим выходом из положения для Планиаков было бы научиться ремонтировать свои летающие дома самим. Было непонятно, почему большое количество людей так легко позволяла себя контролировать. Видимо, в данном случае значение имела не материальная сторона дела. Эти люди, как и многие другие, были рабами своих собственных убеждений.

Каргилл спросил:

— Почему Тени признают власть Кармин и других боссов?

— Они просто хотят, чтобы мы вели себя как следует.

— Но вам разрешается ловить Твинеров?

Девушка помедлила с ответом и наконец сказала:

— Это, кажется, никого не волнует.

Каргилл кивнул. Он вспомнил свои разговоры с Лелой, попытки получить от нее хоть какую-нибудь информацию. Она явно никогда не думала о тех ограничениях, которые определяли жизнь воздушных кочевников. Но, сама того не осознавая, она нарисовала картину общества с очень жесткой социальной структурой. Наверняка, думал он, можно найти возможность воспользоваться ситуацией в своих интересах. Он пошевелился, и цепь на его ногах загремела, напомнив о том, что даже все вместе взятые в мире планы не могут оказать непосредственного воздействия на металл.

Кармин и Боуви вернулись к флотеру и поставили около него стулья. Затем Кармин подошла к Каргиллу, остановилась прямо перед ним и, глядя на него, сказала:

— Мне пригодился бы в хозяйстве такой крепкий мужчина, Боуви.

— Он не продается. — Это ответила Лела, резко и решительно.

— Я разговариваю не с тобой, а с твоим отцом, так что попридержи-ка язычок.

— Ты слышала, что сказала Лела, — с важностью произнес Боуви. — Он нам самим пригодится. — Судя по его тону, он давал понять, что хотя и был не прочь поторговаться, но согласился бы только на самые лучшие условия.

Кармин это тоже поняла.

— Цену набиваешь? — и добавила многозначительно: — Смотри, за этими Твинерами только глаз да глаз, когда рядом хорошенькая девушка.

Боуви недовольно фыркнул:

— Да брось ты. Лела не оставит своего отца и будет ему опорой всю жизнь, ведь правда, дочка?

— Да ну тебя, отец. Молчал бы ты лучше.

— Ух ты, да она борется! — сказала Кармин самодовольным тоном. — Сразу видно, что у нее на уме.

Боуви сел на один из стульев и откинулся на спинку.

— А скажи, Кармин, просто так, для разговора, сколько бы ты за него дала? — спросил он неторопливо.

Каргилл слушал этот диалог с возрастающим чувством нереальности происходящего. Кажется, его здесь собираются продать!

Отсюда можно было сделать вывод, что для Планиаков он был не что иное, как часть их собственности, бессловесное создание, раб, которого можно было заставлять делать черную работу, бить, а может быть, и убить, и это все было в порядке вещей. Его судьба никого, кроме него самого, не интересовала. “Кто-то об этом еще очень пожалеет”, — подумал Каргилл со злостью. Он не позавидовал бы рабовладельцу, чей раб был так полон решимости обрести свободу, как он. Во всяком случае, он готов был пойти на все, а его армейский опыт должен был сослужить ему хорошую службу.

Торговля между тем продолжалась. Кармин предложила отдать свой флотер за Каргилла и флотер Боуви.

— Это новая модель, — убеждала она. — Десять лет можно пользоваться — и без проблем!

Боуви заметно колебался.

— Это не так уж щедро. Тени дадут тебе сколько хочешь новых флотеров. Так что ты мне предлагаешь то, что для тебя не имеет никакой ценности.

Кармин возразила:

— Я предлагаю тебе то, что я могу достать, а ты не можешь.

— Слишком много возни, — сказал Боуви. — Мне придется все вещи перетаскивать.

— Вещи? — голос женщины выражал презрение. — Да этот хлам и доброго слова не стоит. А у меня во флотере очень много ценных вещей.

Боуви заторопился:

— По рукам, если ты отдаешь свой флотер со всеми вещами.

Кармин рассмеялась:

— Ты, кажется, меня за дуру принимаешь? Я оставлю тебе столько, сколько у тебя никогда не было, но многое я заберу себе.

Лела, которая все это время сидела молча, произнесла:

— Это все только разговоры. Что бы вы ни решили, это не имеет никакого значения. Поймала его я, и он принадлежит мне. Таков закон, и не пытайся использовать свое положение, Кармин, чтобы изменить его.

Даже в темноте было видно, что Кармин колеблется. Наконец она предложила:

— Поговорим об этом завтра утром. А ты, Боуви, пока научи свою дочь, как себя надо вести.

— Я как раз и собираюсь это сделать, — сказал он угрожающим тоном. — Не беспокойся, Кармин. Ты приобрела себе Твинера, и если завтра будут какие-то проблемы, кажется, придется устроить публичную порку неблагодарной дочери.

Кармин торжествующе засмеялась:

— Вот это разговор! Наконец-то ты решился за себя постоять! — Все еще продолжая смеяться, она скрылась в темноте.

Боуви поднялся со стула.

— Лела!

— Что тебе?

— Веди Твинера в дом и пристегни его хорошенько.

— Ладно, отец. — Она тоже поднялась. — Давай, двигайся!

Не говоря ни слова, медленно переставляя ноги, скованные цепью, Каргилл вошел к себе и лег на койку.

Прошло, наверное, несколько часов, когда он проснулся от того, что кто-то дергал цепь на его ногах.

— Осторожно, — прошептала Лела Боуви. — Я пытаюсь открыть замок. Лежи тихо.

Каргилл повиновался. Через минуту цепи были сняты и он был свободен! Снова послышался шепот девушки:

— Иди вперед, через кухню, а я за тобой. Осторожно!

7

Каргилл лежал в темноте на траве, и ему не хотелось даже пошевелиться. Он еще не вполне осознал, что свободен. Ночь стала заметно прохладнее, и темнота сгустилась. Большинство флотеров исчезли в черноте ночи, только в одном из приоткрытой двери был виден свет, но этот флотер стоял далеко от него.

Каргилл подумал, что ему сейчас достаточно потихоньку, ползком выбраться отсюда, и тогда можно идти куда глаза глядят. Но это было лишь первое его впечатление. На самом деле в темноте передвигаться по незнакомой местности было бы трудно, и утро могло застать его в опасной близости от лагеря Планиаков. Его хватились бы, послали бы за ним в погоню флотер, с борта которого его легко можно было бы обнаружить, прежде чем он смог бы уйти достаточно далеко. Значит, в план побега нужно было вносить коррективы. “Если бы я мог украсть один из флотеров”, — подумал он нерешительно.

Рядом с ним послышался легкий шорох, и Лела Боуви шепнула ему на ухо:

— Я хочу, чтобы ты взял ее флотер. Только в этом случае я тебя отпущу.

Каргилл повернулся в ее сторону. Ее приказной тон, видимо, означал, что у нее есть оружие, с помощью которого она могла заставить его повиноваться. Но в кромешной тьме, окружающей их, нельзя было разглядеть этого. Он, конечно, понял, что Лела имела в виду Кармин. Его молчание, наверное, слишком затянулось, и у девушки иссякло терпение.

— Шевелись, — резко сказала она.

Почему бы и нет? Какая, собственно, разница, чей корабль он возьмет? Он прошептал:

— Который из них ее?

— Тот, где горит свет.

Это осложняло дело, и решимости у него поубавилось Но несмотря на свои сомнения, он пошел вперед. По крайней мере он может осмотреться, оценить ситуацию, прежде чем примет какое-то решение. Дойдя до флотера Кармин, он остановился неподалеку, в тени дерева Свет, падающий из приоткрытой двери, выхватывал из темноты полоску травы, а на траве, на границе темноты и света, сидела Кармин.

Каргилл, который уже собирался подойти ближе, увидел ее буквально в последнюю секунду и застыл на месте, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Он оглянулся и увидел, что к нему приближается Лела. Он поспешно сделал ей знак рукой, чтобы она оставалась на месте, и тихо, стараясь двигаться совершенно бесшумно, сделал несколько шагов назад и подошел к девушке Он отвел ее в сторону, где они могли спрятаться за толстым стволом какого-то дерева, и объяснил, что происходит. Затем он спросил, есть ли там еще кто-нибудь, кроме нее?

— Нет. Ее последний муж вывалился из летящего флотера три месяца назад и погиб. По крайней мере, так она сама сказала. С тех пор она ищет, кто бы занял его место, но никто из мужчин не изъявляет желания. Вот поэтому ей понадобился ты.

Каргиллу это раньше не приходило в голову. Он представил себя на минуту в роли сидящего на цепи мужа, и ему стало жутко. Чем скорее он расстанется с этими людьми, тем лучше. А так как они с ним явно не церемонились, ему тоже не стоило особенно щадить их. Он тихо прошептал Леле:

— Я сейчас брошусь на нее и ударю чем-нибудь по голове. У тебя найдется для этого что-нибудь подходящее?

В этот момент он ощущал безжалостность дикаря. Он надеялся, что девушка даст ему свое оружие, и, когда его рука дотронулась до чего-то металлического, что протянула ему Лела, он подумал, что так оно и есть.

Она прошептала:

— Это я отломала от твоей койки, как будто ты освободился от цепей и взял эту штуку с собой в качестве оружия.

Ее версия звучала не очень убедительно для Каргилла, но ему было ясно, что она прежде всего пытается внушить себе, что это будет выглядеть правдоподобно. Для нее это было особенно важно, так как ее отец, без сомнения, будет в ярости и допросит ее с пристрастием.

Осторожно и бесшумно Каргилл начал продвигаться вперед. Когда он уже дошел до дерева недалеко от флотера Кармин, та тяжело поднялась на ноги.

— Значит, вы все-таки добрались сюда, Граннис, — произнесла она, обращаясь к кому-то, кого Каргилл не заметил.

— Да, — послышался мужской голос с другой стороны дерева, за которым прятался Каргилл, оцепеневший от неожиданности. — Я не мог прийти раньше.

— Хорошо, что вообще смогли прийти. Давайте зайдем ко мне.

Каргилл был совершенно сбит с толку. У него мелькнула безумная мысль внезапно наброситься на Кармин и незнакомца, когда в освещенное пространство перед кораблем шагнула… Тень.

Каргилл не двинулся с места. Чувство острого разочарования, которое он испытал, когда увидел, что события разворачиваются не так, как ему хотелось бы, сменилось осознанием того, что еще не все потеряно. Это была явно тайная встреча. Человек-Тень скоро уйдет, и тогда Каргиллу снова представится возможность захватить корабль.

Он стал тихонько отходить назад и внезапно остановился. Ему подумалось, что неплохо было бы подслушать, о чем они там говорят, и в этот момент к нему подошла Лела.

— В чем дело? — прошипела она сердито. — Что ты здесь стоишь?

— Ш-ш-ш! — ответил Каргилл автоматически. Он чувствовал, что все, что относится к Теням, касается и его тоже. “Я не должен забывать, — подумал он, — что сюда меня доставили те, кто хотел меня использовать!”

То, что его захватила Лела, было непредвиденной случайностью, явно не входившей в планы тех, кто все это задумал. Он выскользнул из-за дерева и стал подбираться к флотеру Кармин Это ему удалось, и тогда он прижался вплотную к металлической обшивке корабля возле приоткрытой двери.

Почти сразу же он понял, что ничего не получится — голоса доносились откуда-то из дальнего конца корабля, и он не мог расслышать, о чем они говорили. Как и во время разговора Кармин с отцом Лелы, он мог разобрать только отдельные слова.

Он услышал, как мужской голос возразил:

— Когда это было? Я что-то не помню, когда я на это соглашался.

Потом, чуть позже, Кармин вдруг произнесла громко и торжествующе:

— За нас не беспокойтесь. Мы будем наготове, если что-то пойдет не так.

Голоса зазвучали ближе.

— Ну ладно, — говорил человек-Тень. — Пошли заберем этого Каргилла. Я не буду себя чувствовать уверенно, пока он снова не окажется в наших руках.

Дальше Каргилл не стал ждать. Быстро, но осторожно он отошел от двери, двигаясь вдоль борта корабля. Удалившись на безопасное расстояние, он замер в напряженном ожидании. Дверь открылась шире, и вышла Тень.

Сквозь нее было видно дерево. Тело и голова Тени имели форму человеческой фигуры, и когда она остановилась, поджидая Кармин, ясно были видны глаза. Они не блестели на свету, но, хотя и тусклые, это несомненно были глаза.

Кармин тоже вышла.

— Я хочу все себе четко уяснить. Значит, я должна держать Каргилла у себя, пока вы не свяжетесь со мной? — Она произнесла все это довольным тоном.

— Совершенно верно, — послышалось в ответ. — А когда получите от меня весточку, приведете его немедленно. Придет время, и вы получите всех мужчин, каких захотите. — Тень остановилась. — Где их корабль?

Каргилл не расслышал, что ответила Кармин, очевидно, она показала, куда надо идти. Они вышли из круга света и растворились в темноте.

Лела бросилась из своего укрытия. Тяжело дыша от волнения, она приказала:

— Быстро! Нам надо скорее захватить корабль и улетать.

— Нам? — удивился Каргилл. Но размышлять было некогда. Он ясно услышал громкий стук по металлической обшивке корпуса флотера и голос Кармин:

— Боуви, открывай! Это я!

Через несколько секунд все раскроется! Каргилл в один прыжок оказался у двери флотера Кармин, втолкнул впереди себя в дверь Лелу и вскочил внутрь.

— Поднимай корабль в воздух, — отрывисто бросил он, — а я их здесь задержу.

Было неясно, что он сможет сделать, если они используют оружие, но каким-то чутьем он понимал, что важно держать дверь открытой до тех пор, пока флотер не поднимется в воздух.

Минуту корабль стоял неподвижно, затем Каргилл почувствовал, что он пришел в движение. Еще через несколько мгновений он оторвался от земли и набрал высоту. Каргилл облегченно перевел дух.

Наконец дрожащими пальцами он закрыл дверь и крикнул Леле:

— Ты можешь выключить огни?

Ответа не последовало, но свет фар погас. Каргилл снова открыл дверь и осторожно выглянул наружу. Внизу, совсем близко, показалась верхушка дерева. Она медленно исчезата из виду, и Каргилл убедился, что скорость у флотеров ночью ничтожно мала, так как они используют энергию солнечного тепла.

Он услышал голос Лелы:

— Я хочу перелететь через реку. Там будет больше света. За нами нет погони?

Этого Каргилл не мог сказать с уверенностью. Сверху было видно, что в лагере Планиаков какое-то движение, кое-где мелькали огни, долетали взволнованные голоса. Но поднялся ли в воздух еще какой-нибудь корабль, чтобы преследовать их, Каргилл не мог разглядеть.

Он почувствовал, что флотер увеличил скорость, и посмотрел вниз. Под ними была река. Теперь он понял замысел Лелы. Вода блестела отраженным светом, и скорость их, как он прикинул, была сейчас не менее десяти миль в час. Лагерь Планиаков медленно исчез из вида.

Каргилл закрыл дверь и пошел в общую комнату. Она была больше, чем на корабле Боуви. Затем он заглянул в кабину.

Лела сидела в кресле и смотрела на приборы. На него она не взглянула. Каргилл постоял на месте, потом вернулся к двери и снова открыл ее. Он просидел целый час, вглядываясь в темноту. Вскоре взошла луна, и корабль заметно прибавил скорость. Но летели они по-прежнему низко, на высоте всего нескольких футов над верхушками деревьев.

8

Священник слушал возражения Каргилла с недовольным видом. Это был крупный, мрачного вида человек, явно не любивший сложностей жизни. Когда он наконец понял, что говорил ему Каргилл, недовольное выражение его лица сменилось злобным оскалом.

— Ах ты черт меня возьми! — рявкнул он. — Какой-то Твинер смеет отказываться жениться на одной из наших девушек… — Не договорив, он внезапно замахнулся толстой, как окорок, рукой, чтобы ударить Каргилла по голове.

Каргилл едва успел увернуться, и огромный кулак, со свистом разрезав воздух, задел только краешек его щеки — чего, впрочем, было достаточно, чтобы чуть не сбить его с ног. Каргилл выпрямился и с побелевшими губами шагнул к священнику, сжимая кулаки и готовясь к нападению.

Лела отрывисто бросила:

— Не смей затевать драку. А то сейчас выстрелю по твоей ноге. И потом всю жизнь не сможешь ходить.

Каргилл остановился. Он решил не испытывать судьбу Кто знает, может быть, она действительно так сделает? Тогда уж ему никуда не деться.

— Сэди! — крикнул священник.

Тут же в комнату влетела маленькая женщина и, тяжело переводя дыхание, спросила:

— Да, Генри?

— Посмотри-ка за этим поганым Твинером, — сказал он, — пока мисс Лела и я все обсудим. Тут, видимо, будут некоторые дополнительные затраты, так как брак заключается без согласия одной из сторон. — И они с Лелой вышли из комнаты.

Каргилл подошел к окну. Он увидел флотер, на котором они прилетели. Он стоял совсем рядом. “Если бы я мог добраться до него, — подумал он, — через десять секунд меня бы здесь уже не было”. К сожалению, Лела приняла меры предосторожности и заперла дверь флотера. Женщина подошла к нему ближе. Громким шепотом она сказала:

— Я знаю кое-что.

Каргилл посмотрел на нее с отвращением — такой жадностью горели ее глаза — и ничего не ответил.

Она снова хриплым голосом прошептала:

— Я сегодня утром слышала новости по радио. Чем ты меня вознаградишь, если я скажу старику, что Кармин против этой женитьбы?

Теперь ему стало ясно, что нужно от него этой женщине, и он подумал, что священники со своими женами, видимо, так и остались на том же низком уровне в плане морали и нравственности. Однако сейчас это даже было ему на пользу. Он торопливо вывернул свои карманы и протянул ей все, что там было: карандаш, шариковую ручку, связку ключей, несколько серебряных монет и бумажник.

Женщина воскликнула, явно разочарованная:

— Это что, все, что у тебя есть? — Вдруг ее вытянувшаяся физиономия загорелась интересом. Она протянула руку и дотронулась до его часов. — А это что такое?

Каргилл расстегнул ремешок, снял часы и поднес к ее уху.

— Они показывают время, — сказал он и с удивлением подумал, что вряд ли возможно, что они здесь не знают, что такое часы. Он не мог вспомнить, видел ли где-нибудь на корабле Боуви или Кармин что-нибудь похожее на часы.

Маленькая женщина посмотрела на часы с презрительной миной.

— Я слышала о таких вещах. Это ерунда, зачем они вообще нужны? Утром солнце встает, а вечером заходит. Мне этого вполне достаточно.

Каргилл наклонился и быстро выхватил часы из ее рук.

— Они мне самому пригодятся, если вам без надобности. А теперь я хочу, чтобы вы мне кое-что рассказали.

— Я ничего говорить не буду, — отрезала она.

— Будете, — твердо произнес Каргилл, — или я расскажу вашему мужу, что я вам сейчас дал.

— Вы мне ничего не дали! — возмутилась женщина.

— А это вы ему будете объяснять.

Женщина минуту помолчала, соображая, затем недовольно проговорила:

— Что вы хотите знать?

— Что сообщалось в новостях?

Она оживилась, видимо, болтовня доставляла ей удовольствие:

— Кармин говорит, что вас надо схватить. Вы нужны Теням. Она говорит, что свадьбы быть не должно… — Вдруг она замолчала и отпрянула в сторону.

В комнату вошли Лела и священник. Девушка была бледна, а священник разгневан.

— Ничего не получится, — сказал он жене, — она не хочет платить, сколько полагается.

— Будем жить в грехе, — решительно ответила Лела, — если вы отказываетесь сочетать нас браком по закону.

— А если вы будете жить в грехе, — в голосе священника звучал праведный гнев, — проклятье падет на ваши головы!

Лела потянула Каргилла за рукав.

— Он хотел, чтобы я отдала ему наш корабль в обмен на ту старую развалину, которая у него есть. Пошли!

Каргилл пошел за ней, хотя ему совсем не было ясно, как он должен реагировать на то, что здесь произошло. Было удивительно, что и Лела, и сам священник, по-видимому, принимали власть последнего как должное. Оба признавали как аксиому, что речь шла о человеческой душе и о наказании на уровне души.

“А что, если душа действительно существует? — подумал Каргилл. — Вдруг после тысячелетней борьбы за бессмертную человеческую душу выяснилось, что это вполне реальная, объективно существующая материя?”

Например, если взять конкретный случай с ним, он пережил свою смерть примерно на четыреста лет. Поэтому для него реальность или нереальность души, или жизненной силы, или духа, как это ни назови, была не просто теоретическим вопросом, как для большинства людей. Он оказался вовлеченным в поразительную цепь событий, состоящих из неизвестного и неизведанного, включающих скрытое значение феномена души в десяти тысячах религиозных учений, для сотен тысяч богов.

В определенном смысле было неправильно называть этот феномен душой, так как это слово имеет религиозное значение. Стало быть, автоматически подразумевает что-то ненаучное, недоказуемое, то, что нельзя проверить. А если это реальное явление, тогда оно должно проявляться в действительности различным образом и подчиняться действию определенных законов. Тот факт, что эти законы, возможно, отличались бы от законов пространственно-временного континуума, называемого материальным миром, не означал бы, что они не имели бы научного обоснования.

“Если, — думал Каргилл, входя во флотер вслед за Лелой, — я представляю собой энергетическое поле в реальном мире, каждый раз, когда это поле проявляет свое действие, кто-то где-то говорит: “Ага!” — и вот уже готова новая философская теория”.

Он был твердо убежден, что ему предстоит разгадать эту загадку.

Прошло много дней. Каждое утро их флотер поднимался в небо настолько, насколько позволял его заряжающийся от света двигатель. В ясные солнечные дни они парили на высоте не меньше трех миль. Густой туман мог заставить их снизиться на высоту полмили от земли, а в дождливую погоду им приходилось особенно трудно, когда надо было пролетать над высокими холмами. В такое время они летали, казалось, на высоте не более двух или трех сотен ярдов от земли.

Это было какое-то странное, вневременное существование, полное бездействия, когда Каргилл занимался лишь тем, что смотрел с высоты на землю, ел, спал или сидел в общей комнате, разрабатывая план побега.

Препятствием к этому была Л ела. Каргилла поражало, в каком напряженном состоянии она постоянно находилась. Спала она в кабине управления, запершись на ключ. Но стоило ему пошевелиться, как у нее зажигался свет, и ему было видно через прозрачную дверь, что она за ним наблюдает. И так каждый раз. Она была постоянно начеку, и это означало, что все его планы застать ее врасплох были обречены на неудачу.

Однажды ночью произошло событие, которое изменило их отношения. Случилось это на десятый или одиннадцатый день после их побега, когда Каргилл уже потерял счет времени.

Когда они приземлились в траве около ручья, он открыл наружную дверь, вышел и быстро зашагал прочь от флотера. Сзади раздался сдавленный вскрик. Поток света из мощного фонаря выхватил его из темноты. В сотне футов впереди него упало и загорелось дерево.

Каргилл, который не ожидал, что она сможет выстрелить в него из кабины управления, остановился как вкопанный. Медленно переставляя ноги, он пошел обратно к кораблю, злой, но полный решимости. Он заранее сказал себе, что если побег на этот раз опять не удастся, он предпримет попытку объясниться с Лелой, и вот этот момент настал.

Она встретила его у двери.

— Ты пытался убежать, — сказала она охрипшим от ярости голосом.

Каргилл посмотрел прямо в ее горящие глаза:

— Еще бы! Ты что думаешь, я из камня сделан?

Она, наверное, поняла, что он имеет в виду, и напряженность ее несколько спала. Как ни странно, хотя он сказал это для того, чтобы ввести ее в заблуждение, в этом была и доля правды. В армии он научился быть не особенно разборчивым в отношении женского пола. И сейчас после одиннадцати дней в обществе Лелы он смотрел на нее уже не так критически, как прежде. Она была молода, недурна собой и, если разбудить в ней страсть, могла бы очаровать любого мужчину.

Но его целью в данном случае была не просто победа над женщиной, а полный контроль над кораблем. Он пристально смотрел на нее, стоящую на пороге в отражении света, падающего изнутри. В ее руке было оружие, и проблема заключалась в этом.

Он смело шагнул ей навстречу.

— Выбирай, — сказал он. — Или мы будем жить здесь вместе как нормальные люди, или тебе придется убить меня.

— Не смей подходить ближе, — сказала Лела, но в голосе ее не было твердости, и она добавила сбивчиво: — Мы должны пожениться.

Каргилл настаивал:

— Ты знаешь, что я никуда от тебя не денусь. Куда я пойду?

Он подошел еще ближе, так близко, что оружие, которое она держала в руке, коснулось его одежды.

— Я останусь, но не позволю собой командовать и отказывать мне в том, чего я хочу.

Она отступила внутрь. Он положил руки ей на плечи и притянул к себе, не обращая внимания на ружье. Она вся сжалась и пробормотала невнятно:

— Это грех! Грех!

Когда он поцеловал ее, губы ее дрожали. Она попыталась высвободиться из его объятий, и вдруг вся ее напряженность пропала. Она отвела руку с ружьем в сторону, но не бросила его, а держала так, как будто боялась, что оно может выстрелить. Видно было, что в ней борются противоречивые чувства.

— Дай мне ружье, — сказал Каргилл. — Женщина должна доверять своему мужчине.

Он снова поцеловал ее, и на этот раз она не сопротивлялась. Она беззвучно плакала, а он ловил губами слезы, стекающие по ее щекам. Потом протянул руку и взялся за ружье. На секунду тело ее напряглось, а потом… потом она позволила ему забрать его у нее.

9

Каргилл думал, что контроль над флотером даст ему возможность сделать то, что он хочет. Но чего он хотел? Шли недели, а он не мог этого решить. По какой-то причине он оказался вовлеченным в заговор. Если он предпримет какие-либо действия и обнаружит себя, он снова может попасть в руки заговорщиков и они попытаются заставить его выполнять их требования.

Наконец Каргиллу пришла в голову одна идея. Он пощел в кабину управления и сел перед видеоэкраном. Он уже много раз приходил сюда и изучал аппаратуру, и сейчас он собирался осуществить один план.

Так же, как двигатель флотера и другое оборудование на его борту, теле- и радиоаппаратура была герметично закрыта, так что у него не было возможности изучить принцип работы. Сначала он просто настраивал ее на прием радио- и телесигналов.

Станция в Городе Теней передавала программу популярной музыки. После каждого номера звучал голос, убеждавший слушателей приехать в Город Теней и пройти курс обучения, Каргилл послушал немного этот канал и принялся искать другие станции.

Время от времени он подключался, чтобы проверить, есть ли изображение на экране телевизора. Сначала он подключил программу, в которой выступал какой-то человек. Как понял Каргилл, это был один из боссов. Он с энтузиазмом рассуждал, какую может получить выручку за новый флотер, который ему дали Тени. Каргилл записал имя этого человека, детали сделки и переключился на другую программу. Перед ним возникла кабина управления флотера. Так как только боссы имели телепередающую аппаратуру, он понял, что это флотер одного из них В течение нескольких минут он наблюдал эту картину, но изображение не менялось, и он стал искать еще какую-нибудь программу. На следующем канале велся разговор с девушкой. Он уговаривал ее:

— Ну, Дженни, не ломайся. Попроси свою мать, чтобы сегодня вечером ваш флотер остановился рядом с нашим, ладно? Ты же сама хочешь, да?..

Еще несколько раз Каргилл вклинивался в личные разговоры, но продолжал поиск. Было еще рано для единственной телепередачи из Города Теней. Нельзя сказать, чтобы она его очень интересовала. Они всегда показывали одно и то же: приемный центр на окраине города и прибытие Твинеров и Планиаков. Большее внимание уделялось Планиакам. Они собирались принять участие в программе обучения, организованной Тенями, и один из Теней их интервьюировал. Когда Каргилл первый раз увидел эту программу, он думал, что Тени покажут часть своей учебной программы, но они этого ни разу не сделали.

Уже не в первый раз он пожалел, что аппаратура не принимает программы из городов Твинеров. Это означало, что Тени не хотели, чтобы кто-то еще мог оказывать влияние на воздушных кочевников.

Каргилл отключил аппаратуру и долго сидел задумавшись. Мысль, которая недавно пришла ему в голову, не давала покоя. Но стоило ему только проявить себя — и он конченый человек.

Лела, сидящая в кресле рядом, произнесла с тревогой:

— В чем дело, дорогой?

— Мы не сможем долго так жить, когда все против нас. А если возникнет какая-нибудь чрезвычайная ситуация, если что-нибудь сломается?

— Я тоже думала об этом, — нехотя ответила Лела.

Каргилл подумал, что она скорее пыталась не думать об этом, а вслух произнес:

— Думать об этом недостаточно, надо что-то делать.

— Что, например?

Каргилл нахмурился.

— Есть кое-что, в чем я должен сначала разобраться.

— Что это?

— Это по поводу однажды высказанного тобой, что теперь мне кажется еще более невероятным, чем тогда: ты сказала, что Планиаков пятнадцать миллионов.

— Да, правда, это так и есть.

— Лела, это невозможно. Если бы в воздухе было так много людей, мы постоянно натыкались бы на них, каждый день, каждый час.

Девушка помолчала.

— Страна у нас большая, — сказала она наконец, — и я слышала, как Кармин и другие местные боссы говорили об этом, и это они называли эти цифры. И потом, ты же не всегда смотришь за борт. Я вижу много флотеров, просто я стараюсь держаться от них подальше.

Каргилл вспомнил о том, как она целыми сутками не выходила из кабины управления, в каком напряжении все время находилась, и подумал, что, возможно, недооценивает ее. Но с этими цифрами он все-таки не мог согласиться. Видимо, она просто не располагала той информацией, которая была ему нужна. По его собственным оценкам, Планиаков было меньше пяти миллионов, а может быть, и половина того. Каргилл откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Лела, а что люди думают о Кармин? Как они к ней относятся?

Это, конечно, был вопрос, на который она не могла ответить, так как не знала, что думают миллионы людей. Но она заключила без малейшего колебания:

— Ее никто не любит. Она подлая.

— А как насчет других боссов? Что думают о них? — продолжал расспросы Каргилл.

— Ну, их просто терпят, — сказала девушка. — Они существуют как часть нашей жизни.

— Понятно. — Каргилл был доволен, что кое-что ему удалось прояснить для себя. Она, конечно, этого не осознавала, но ее ответ был очень показателен — в нем отражалось отношение общества к бездушно воспринимаемым нормам и правилам, где каждая мысль или действие укладывались в жесткие рамки. Он задал ей вопрос:

— Как Кармин стала боссом?

— Так же, как и другие, я думаю, — ответила Лела. — Тени стали давать ей вещи, чтобы она передавала их нам, и очень скоро мы стали делать все, что она нам говорила, чтобы получить свою долю.

Каргилл кивнул.

— А почему Тени выбрали именно ее?

— Вот этого я не знаю. — Лела казалась озадаченной. — Я об этом никогда не думала. — Вдруг лицо ее просветлело. — Они, наверное, посмотрели на нее и решили, что из нее получится хороший босс.

Ответ был настолько наивным, что Каргилл решил больше ее об этом не спрашивать. Он перевел разговор на другую тему.

— Ты когда-нибудь слышала о революциях?

Она подумала, нахмурив брови.

— Это что, когда начинается драка?

Каргилл улыбнулся.

— Что-то вроде того, но в больших масштабах. У нас в двадцатом веке, откуда я родом, были самые решительные и удачливые революционеры за всю историю человечества. Прежде чем остальные успевали спохватиться, те уже завоевывали полмира. Много времени прошло, пока все поняли, к чему это ведет, и стали к ним присматриваться.

В глазах девушки мелькнуло понимание.

— Ты имеешь в виду Русов? — начала что-то припоминать Лела. Каргилл кивнул. — Да, с ними, по-моему, здорово разобрались, — продолжала девушка.

Каргилл, который уже слышал, как именно с ними разобрались, не стал продолжать разговор на эту тему. Огромную территорию разделили на сорок отдельных государств. Падение советизма привело к возрождению религии, причем на очень примитивном уровне. В результате сложилось общество подобное феодальному под руководством группы полубезумных лидеров, в котором воцарилась атмосфера страха и подавления всего человеческого.

— Для нас самое лучшее — это начать пропаганду и посмотреть, что получится. Схватка будет потом. — Каргилл мрачно усмехнулся и повернулся к телевизору. — А сейчас мы сделаем свой первый шаг.

Через пять дней после начала своих передач у Каргилла возникло странное ощущение нереальности происходящего. Казалось, он вещает в пустоту. Впервые в жизни он понял, что, наверное, чувствовали люди в то время, когда появилось радио и перед диктором был только микрофон. Не было ни писем слушателей с откликами аудитории, ни опросов общественного мнения, ни рейтинга Хупера. Но несмотря на все трудности, Каргилл продолжал свои передачи.

Так прошло тридцать дней. Утром на тридцать первый день, когда Каргилл закончил свое выступление, на экране телевизора возникло лицо какого-то незнакомого человека. Лет ему было около сорока, это был типичный грубоватый Планиак.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал он.

Что это, ловушка? Пальцы Каргилла находились рядом с кнопкой, которая отключит его от эфира. Он замешкался, и незнакомец успел представиться:

— Меня зовут Путри. Я хочу поговорить с вами о подстрекательских речах, которые вы ведете.

Он выглядел и вел себя как один из боссов. Эта попытка вступить с ним в контакт впервые за много дней очень обрадовала Каргилла. Но пока было еще не время разговаривать.

— Мне это неинтересно, — отрезал он и прервал связь.

С этого момента в своих передачах он начал назначать места встреч, где должны будут собираться его сторонники. Это было опасно, но, уговаривал он себя, жить вообще опасно. Успокаивало то, что каждый флотер обязательно был оснащен оружием.

Шло время. Как-то днем Лела на минуту вышла из кабины управления.

— Пока мы доберемся до озера, уже стемнеет, — заметила она.

— Какое озеро ты имеешь в виду? Да, впрочем, все равно. Меня просто поражает, как здорово ты ориентируешься, — улыбнулся Каргилл.

— Ерунда, — ответила Лела. — Я здесь с самого детства. Я знаю эту местность как свои пять пальцев.

— Держу пари, что даже лучше, — сказал Каргилл.

Они спустились вниз и сели на берегу озера, отыскав там удобное место с помощью прожектора. Когда Каргилл стал открывать дверь, в темноте вдруг плеснула струя огня. Его спасло то, что он стоял за дверью. Сгусток пламени пролетел мимо и с громоподобным стуком ударился о металлическую стену коридора. Стена задымилась от чудовищного жара. К горлу Каргилла подступило удушье. Он вдруг почувствовал, что флотер начинает подниматься. В этот момент темноту осветила новая вспышка огня, флотер качнулся и рухнул на траву. Каргилл поспешил к кабине и увидел, что Лела сидит у пушки. Она была страшно бледна.

— Эти негодяи повредили наш корабль, — сказала она.

За окнами начало светать. Темнота чуть рассеялась, и из кабины управления Каргилл увидел, что справа плескалось озеро, дальний берег которого скрывался в серой дымке.

Лела по-прежнему сидела у пушки.

— Уже довольно светло. Попробуй взлететь, — предложила она.

Надежда поддерживала ее мужество всю эту долгую ночью — надежда, что утро вдохнет жизнь в их поврежденный корабль. Но ей не суждено было сбыться — это стало ясно буквально секунды спустя, когда Каргилл нажал на все педали и рычаги до отказа, но безрезультатно.

— Мы попробуем еще, — сказала девушка усталым голосом, — когда взойдет солнце.

Каргилл только отмахнулся.

— Твой отец имеет какое-нибудь влияние на боссов? — спросил он.

Лела пожала плечами:

— Кармин он как будто нравится.

Каргилл про себя удивился этому, а вслух сказал:

— Может быть, если мы поговорим с ними, мы узнаем, чего они хотят.

Из разговора между Кармин и Тенью, который он слышал больше месяца назад, Каргилл сделал вывод, что за ним ведется охота.

— Я думаю, тебе надо попробовать связаться с отцом и узнать, сможет ли он сюда прилететь. Мы постараемся продержаться до тех пор, пока он не прибудет, а тогда, если это будет возможно, ты сможешь уйти с ним, — предложил Каргилл.

— А как же ты? — побледнела она.

Каргилл ответил не сразу. То, что он сейчас ощущал, было трудно описать или объяснить. Это было хорошо знакомое ему чувство, которое он неоднократно испытывал в минуту смертельной опасности, которое давало ему возможность еще в Корее бежать вперед под огнем противника, чувство, с которым он всегда шел в бой. Он как бы раздваивался и смутно, как сквозь легкую дымку, видел себя со стороны лежащим, бегущим, кричащим, стреляющим, как того требовала ситуация. Сейчас он начинал испытывать то же состояние.

— Я попытаюсь скрыться, когда стемнеет. — Каргилл посмотрел в окно кабины и впереди, на расстоянии не больше ста футов, увидел Тень.

На лице Каргилла, видимо, что-то отразилось, потому что Лела резко повернулась к окну и замерла. Тень постояла неподвижно, как бы наблюдая за происходящим, и стала двигаться по направлению к их кораблю. Лела следила за ней завороженным взглядом, потом устроилась поудобнее возле пушки и нацелила ее на Тень. Лицо ее было мертвенно-бледным. Два раза рука ее поднималась, чтобы нажать на активатор и выпустить струю почти белого от высочайшей температуры огня. И оба раза она, дрожа, закрывала глаза.

— Не могу, — прошептала она наконец. — Я не в состоянии этого сделать.

Тень была уже меньше чем в пятидесяти футах от флотера. Отчаянным движением Каргилл выдернул девушку из кресла перед пушкой и сам занял ее место. Он нажал на рычаг, и из дула вырвалось пламя, от которого загорелась трава у ног Тени.

Она продолжала идти к кораблю, как будто ничего не случилось. Каргилл выстрелил еще раз. Огонь прошил Тень насквозь, трава и кусты позади нее вспыхнули. Каргилл стрелял в упор еще и еще, и каждый раз было такое ощущение, что огонь попадает в ничто, в пустоту. А Тень все приближалась.

Каргилл перестал стрелять. Он оцепенел от неожиданной и страшной мысли, которая пришла ему в голову. Если Тень была лишена материальной оболочки, если реальная, мощная энергия, разрушающая все на своем пути, ничего для нее не значила, то как насчет стальных стен?

В следующее мгновение он получил ответ на свой вопрос Около двери сгустилась темнота, она дрогнула, и в комнате возникла Тень.

Лела закричала.

10

Каргилл, двигаясь как во сне, поднялся из кресла и попятился к дальней стене. Движение отрезвило его, он остановился и замер в напряженном молчании. Тень тоже остановилась и изучающе смотрела на него. И он получил возможность получше рассмотреть это удивительное создание.

В утреннем свете было видно, что Тень полупрозрачна, но особенно поражало, что она имела очертания человеческого тела, а не была бесформенной тающей массой, газовым облаком, как этого можно было бы ожидать. Несомненно, это была человеческая фигура.

Он вспомнил о своих недавних размышлениях о душе и подумал, что, может быть, это воплощенная в полуматериальном состоянии душа? Может быть, воплощение души, ее проявление в реальной действительности? Нет, в это трудно было поверить, невозможно вообразить, что нечто подобное представшей перед ним Тени вдохновляло людей в течение столетий и вело их к вершинам человеческого гения.

Невероятное создание вдруг заговорило, прервав ход мыслей Каргилла:

— Мы снова встретились, Мортон Каргилл.

Эта фраза удостоверяла личность не столько Каргилла, сколько самой Тени. Вероятно, это было то самое существо, которое он видел с Энн Рис. Возможно, кто-то еще видел его, когда он был без сознания, но только один из них встречался с Каргиллом.

Больше он ничего не успел подумать. Тень шагнула к нему, и он почувствовал, что его обволакивает какой-то туман.

На этот раз перемещение было мгновенным. Секунду назад он был с Лелой и Тенью на борту флотера, а сейчас он сидел в кресле, пытаясь сфокусировать зрение. Через несколько секунд ему это удалось, и он стал осматриваться.

Он увидел, что находится в большой, со вкусом обставленной гостиной. На стене висели часы с надписью: “6 мая, 21 час 24 минуты”. Слева от него была открытая дверь, и в дверной проем был виден край кровати.

Стена прямо напротив него была сделана из прозрачного стекла, и за ней, в дальнем углу комнаты, в таком же, как у него кресле, сидела девушка. В следующую секунду он узнал ее. Это была та молодая женщина, которая выдавала себя за Мари Шане.

Он снова был в той же комнате, где впервые оказался, когда его перенесли в двадцать четвертое столетие. И, если часы шли правильно, он вернулся в вечер того же дня.

Он в этом практически уже не сомневался. Он вновь вернулся назад, в то время, когда его перебросили сюда из 1954 года.

Все же решив проверить, прав ли он, Каргилл торопливо принялся писать записку девушке. Он прижал бумагу к стеклу. “Как долго вы здесь находитесь?” — “Около трех часов”, — написала она в ответ.

Хотя Каргилл и не ожидал другого, он напомнил себе, что она, возможно, ведет какую-то хитрую игру и вполне способна солгать. За последние несколько месяцев он не раз думал об этой девушке и всякий раз поражался своей готовности согласиться с тем, что он должен умереть для ее успешного лечения.

Он стоял и смотрел на нее, нахмурившись. Ее тоже перемещали во времени, сначала в прошлое, в 1954 год, потом обратно. Значит, и она тоже какая-то особенная, как и он. Он спрашивал себя: “Что в ней такого? Как удалось преодолеть необратимость времени?”

Этот вопрос был для него уже не нов, а ответ, наверное, стоял прямо перед глазами, если бы он только мог читать на том языке, на котором этот ответ был написан, — на языке времени и пространства, энергетических полей, которые составляют это комплексное явление — жизнь, на языке вечности. Каргилл закрыл глаза и стал вспоминать, были ли в его жизни моменты, когда как-то проявлялось то, что делало его особым, не таким, как все, человеком. Например, случаи отключения сознания, когда он перемешался во времени. Но подобные ощущения казались сейчас неуловимыми, не поддающимися анализу. Например, случай, когда его ранили. Он вспомнил ощущение удара, когда пуля попала в него, мгновенную потерю чувствительности и впечатление того, что он находится где-то далеко от своего тела и наблюдает за собой со стороны.

Может быть, это была частичная смерть? На мгновение он тогда подумал, что это конец. В течение нескольких секунд энергетическое поле было повреждено и нарушился энергетический баланс между этим полем и физическим, материальным объектом, Мортоном Каргиллом. Но когда он осознал, что это не конец, а только незначительное ранение, пришла боль и странное ощущение раздвоения пропало.

Где-то здесь был скрыт ключ к загадке, в разрешении которой он был заинтересован больше всех. Но это потом. Сейчас не время для этого. Теоретически вполне возможно, чтобы один человек разгадал тайну веков за час Решающую роль здесь должна сыграть основная посылка, отправная точка. Верно то, что всегда можно получить правильные ответы, если знать, как грамотно задать вопросы. Но в данный момент ему нужно было сосредоточиться на неотложной задаче — как совершить второй побег.

Он вдруг с удивлением поймал себя на том, что думает о Леле. Что с ней произошло? Или, вернее, что с ней произойдет? Ему пришлось напомнить себе, что то, что произошло, было в будущем. Он стал растерянно думать о возможности связанных с этим парадоксов в пространственно-временном континууме.

Когда мысли его окончательно спутались, он вскочил с кресла и начал осматривать квартиру. Все выглядело так же, как и раньше, когда он в первый раз очутился здесь, а постель была смята, будто он в ней спал. Он вспомнил стул, который разнес в щепки, и пошел снова в гостиную. Стул валялся в углу, там, где он его тогда бросил. Значит, сейчас он вернулся в эту комнату в какой-то момент после того, как Энн Рис вызволила его отсюда, и ненамного позже.

Отсюда напрашивался однозначный вывод. Если этим людям не нравилось что-то, что происходило в какой-то отрезок времени, они могли все изменить. Одним направленным действием они могли уничтожить то, что вызвало их недовольство, и в следующий раз, зная заранее, какого развития событий необходимо избегать, могли направить происходящее в нужное им русло.

Теперь ему стало ясно, что после всех его попыток организовать восстание Планиаков Граннис решил, что надо дать Теням возможность осуществить их первоначальный план и убить его. Это было бы простейшим способом стереть нежелательные события в прошлом.

Те, кто первыми перенес его сюда, не зная ничего о том времени, которое он провел у Планиаков, могли теперь приступить к его уничтожению, даже и не подозревая, что Граннис участвовал в заговоре против них.

Каргилл сказал себе с мрачной решимостью: “Я этого так не оставлю. Как только они войдут в контакт со мной, я им все расскажу”.

Он стал думать, как именно преподнесет им эту неожиданную новость, когда позади него раздался голос:

— Мортон Каргилл, моя обязанность — подготовить вас к смерти.

Момент для действия настал. Каргилл вскочил на ноги. Стараясь говорить спокойно и ясно выражать мысли, он начал свой рассказ. Он успел сказать предложений десять, когда тот же голос прервал его. Вернее, он снова заговорил, как будто Каргилл не произносил своего монолога. Было ясно, что тот, кто говорил, его не слышал — обратной связи явно не было.

Голос сказал:

— Сейчас я объясню, какую сложную проблему вы для нас создали, когда в двадцатом веке погибла Мари Шане.

Каргилл решил, что нужно еще раз попытаться завязать диалог:

— Подождите. Вы мне уже все объясняли.

— Насилие, — продолжал голос, — оказывает негативное воздействие не только на одного человека, но и на будущие поколения.

Каргилл закричал:

— Послушайте же! Существует заговор…

— Это как камень, — голос звучал все так же ровно, — брошенный с силой в бескрайнее море. Круги от него будут расходиться бесконечно долго и выносить самые странные вещи на берега, такие далекие, что их невозможно охватить воображением.

Каргилла просто трясло от злости.

— Вы, тупые идиоты! — заорал он. — Вы что, затащили меня сюда и даже не хотите узнать, что произошло? — Но то, с какой яростью он это говорил, безошибочно доказывало, что он убежден, что именно так все и есть.

Голос послышался снова. И Каргилл вдруг понял, что то, о чем говорит голос, ему еще неизвестно.

— Послушайте, я расскажу вам о случае Мари Шане.

Каргилл заставил себя слушать, стиснув зубы. Постепенно он стал успокаиваться и понимать, что ситуация действительно была сложная.

Масса событий произошла в результате смерти Мари Шане. Она погибла в аварии, и ее боль с ее смертью кончилась. Но это было только начало для другой боли.

У Мари осталась дочь, которой в то время было три года и два месяца, и муж, с которым она не была официально разведена. Между Мари и ее мужем шла жестокая борьба за право оставить себе ребенка после развода, и после смерти матери малышка Джулия стала жить со своим отцом, страховым агентом.

Сначала он отдал ее в детский сад и нанял женщину, которая ухаживала за девочкой дома после того, как ее привозили из детского сада. Первое время он иногда проводил с ней вечера. Но у него было много работы, в частности, по вечерам ему было нужно встречаться с потенциальными клиентами. Он не привык общаться с дочерью, и в те редкие вечера, когда он не был занят, предпочитал встречаться с друзьями, а не проводить время в ее обществе. Он говорил себе, что она получает гораздо более хорошее воспитание, чем могла бы дать ей ее мать, если бы была жива, и что он не жалеет на нее денег. Когда Джулия спросила, почему у нее нет мамы, как у всех других детей, он решил, что в ее собственных интересах ему придется сказать ей неправду.

Он обнаружил, однако, что она уже знала, что произошло на самом деле. Другие дети слышали что-то от своих родителей и дразнили ее и смеялись над ней. Что думала об этом и чувствовала она, никому не было известно. Она выросла неуравновешенным, нервным, капризным ребенком. “Совсем как твоя мать, черт тебя возьми!” — кричал на нее Шане, когда был пьян.

Трагедия ее детства осталась с ней навсегда. Она стала хорошенькой девушкой, и в 1973 году, когда ей было двадцать пять лет, вышла замуж за молодого человека, которого звали Томпсон. Это был не лучший выбор, но она была слишком не уверена в себе, чтобы пытаться стремиться к большему. В 1982 году она родила ему сына, а в 1984 родилась их дочь. Сама она умерла молодой в 1988 году, якобы от последствий перенесенной операции, но на самом деле это было серьезное нервное заболевание.

Томпсон в течение некоторого времени плыл по течению, но без жены с ее настойчивостью он растерялся и начал стремиться уйти от ответственности. Как раз в то время, когда его должны были повысить по службе после пятнадцати лет работы в компании “Амотор”, он продал свое имущество, бросил работу, купил флотер и стал Планиаком.

Это были люди, которых называли воздушными кочевниками и домом которых был их флотер. Весь день они проводили в воздухе, а вечером приземлялись где-нибудь на берегу ручья и ловили рыбу. Иногда они летали над океаном и возвращались с уловом морских животных, которых продавали какой-либо консервной фабрике. Они собирали фрукты и урожай других культур и выполняли сезонные сельскохозяйственные работы. Они работали иногда день, иногда неделю, редко целый месяц. Единственное, что им было нужно, это чтобы у них хватило денег дожить до завтра.

В 2010 году в Соединенных Штатах приблизительно девятнадцать миллионов людей стали воздушными кочевниками, или Планиаками. Большинство из тех, кто продолжал вести обычный образ жизни, были потрясены, а экономисты предрекали катастрофу, если не будут предприняты какие-то меры, чтобы вернуть воздушных кочевников на землю. Когда конгресс в 2012 году попытался принять закон, разрешающий путешествия по воздуху только во время отпусков, было уже слишком поздно. Планиаки к тому времени стали заметной политической силой, с которой другим приходилось считаться.

Ожесточение, враждебность между воздушными кочевниками и остальными с годами становились все более непримиримыми. Кто-то покупал флотеры и присоединялся к кочевому племени, другие, смутно осознавая опасность и руководимые соображениями морали, возвращались на землю и начинали вести нормальную жизнь.

Среди последних был и Томпсон со своими взрослыми детьми: сыном, которого звали Пинки, и дочерью Кристиной. Пинки Томпсон прожил свою жизнь холостяком, не оставив потомства, но он существовал, и поэтому, естественно, оказывал влияние на людей, с которыми общался. То, что впитали в себя клетки его организма еще в теле матери, проявлялось косвенным образом. Прошло много лет, прежде чем психологи доказали, что на детей оказывает влияние состояние нервной системы не только матерей, но и отцов. Но у Пинки детей не было.

Когда Кристина Томпсон перестала бороздить небеса и вернулась на землю, Мари Шане, ее бабушки, уже шестьдесят лет не было в живых. Последствия ее смерти — те самые круги по воде — дошли уже до следующего столетия. Напряжение, в котором жила ее мать, привело к преждевременному рождению ребенка на восьмом месяце беременности. Если бы она родилась семимесячной, было бы лучше. В течение восьмого месяца в организме ребенка происходят определенные изменения, и этому процессу желательно не мешать.

А у Кристины эти процессы были нарушены: когда она была маленькой, у нее часто случались приступы дурного настроения со слезами и рыданиями, а когда она подросла, то стала настоящей проблемой для отца и брата. Она знала, хотя и без подробностей, при каких обстоятельствах умерла ее бабушка.

Ей была, однако, неизвестна новая теория в психологии, которая устанавливала, что люди могут подвергаться воздействию событий, имевших место в отдаленном прошлом, так как от поколения к поколению, от матери к дочери передается тот клеточный материал, который существовал еще с тех пор, когда первая клетка разделилась на две. Кристина с нежеланием, без всякой радости, нашла себе работу и, когда ей было двадцать восемь лет, вышла замуж за сына одного из бывших Планиаков. Их трое детей, которые родились один за другим, провели свое детство в деморализующей атмосфере бесконечных планов, которые строили их влачившие чуть ли не нищенское существование родители, скопить денег, чтобы купить флотер и навсегда оставить на земле все проблемы. Двое из детей мечтали вместе с родителями, но средний ребенок, девочка, очень страдала от бесконечных разговоров, которые заставляли ее чувствовать неуверенность в будущем и в себе, и осуждала родителей, которых она стала считать безответственными людьми.

Когда выяснилось, что она в действительности думает о благих намерениях своих родителей, они не стали скрывать своего недовольства этим обстоятельством. Скорее наоборот, они демонстрировали его своему ребенку при каждом удобном случае. Это еще больше усугубило ее проблемы, пока она не научилась притворяться и скрывать свои настоящие чувства под маской ложного энтузиазма. Но когда ей было восемнадцать лет, накануне их первого путешествия на флотере, который им с большим трудом все-таки удалось наконец приобрести, она убежала из дома.

Она несколько раз меняла работу и, когда ей исполнился двадцать один год, нашла место служащей в маленькой авиакомпании. Эта авиакомпания была так мала, что доходов от нее едва хватало на то, чтобы содержать ее владельцев, отца и сына, и платить зарплату ей, единственному наемному работнику. Когда в двадцать два года она вышла замуж за сына, Гарри Лейна, этот брак казался не очень удачным выбором. Но это был брак по любви, и, против всякого ожидания, их дело начало процветать.

Но, может быть, это не было так уж удивительно, так как сын обладал деловой хваткой и умением обращаться с людьми, и, когда он взял дело в свои руки, клиентура их расширилась и доходы стали расти. Вскоре их материальное положение улучшилось настолько, что они могли позволить себе вести образ жизни по-настоящему богатых людей. У них был прекрасный дом, двое детей, которым они могли ни в чем не отказывать. Но дети росли крайне неуравновешенными, с болезненной психикой, и даже постоянное присутствие специально обученных медсестер, нанятых для ухода и присмотра за ними, мало чем помогало.

В двадцать четыре года Бетти Лейн, которая с детства находилась под наблюдением личного врача-психолога, решила по его совету обратиться в Межвременное общество психологической адаптации, так как к тому моменту стало уже ясно, что ее проблемы никак не могут быть связаны с ее собственным детством. После проведенного этим обществом тщательного изучения жизни семьи Лейн и предыдущих поколений специалисты пришли к выводу, что всему виной смерть Мари Шане.

— И это, — сказал голос из воздуха Каргиллу, — объясняет, почему вы находитесь здесь, в комнате терапии. Завтра утром вам придется умереть, чтобы можно было ликвидировать негативные последствия насильственной смерти Мари Шане и вылечить Бетти Лейн. Это все.

Наступило молчание, и Каргиллу стало ясно, что говоривший окончил свой монолог.

Целый час Каргилл ходил взад-вперед по комнате и чувствовал, как внутри у него закипает ярость. Единственным радостным моментом было то, что Тени, гордые сознанием своего превосходства, ничего не подозревают о том, что один из них собирается предпринять попытку уничтожить их. “Так им и надо! Это они придумали такую нелепую вещь, что их жертвы не в состоянии сказать хоть одно слово в свою защиту, не в состоянии хотя бы попытаться что-то объяснить, войти с ними в контакт, — тупые, безмозглые идиоты!”

Эти мысли вновь настроили его на агрессивный лад. Он вовсе не собирался мириться с той судьбой, которую уготовили ему Тени. Он опять начал обследовать квартиру, сначала гостиную, потом вошел в спальню…

Там стояла Энн Рис. Она поднесла палец к губам.

— Ш-ш-ш, — сказала она.

У Каргилла даже ноги подкосились от чувства облегчения. Он готов был броситься к ней и заключить ее в объятия. Ему пришлось усилием воли удержать себя от того, чтобы не броситься к машине, которая принесла ее сюда, и, схватившись за нее, не закричать в полный голос: “Давайте скорей удирать отсюда!” Он остановил себя, потому что не знал, помнит ли она о предыдущей попытке его освобождения.

— На этот раз не будем терять ни минуты, — сказала она. — Достаточно неприятно уже то, что мне пришлось снова оказаться здесь.

Ему все стало ясно — это было то, что он хотел знать. Он быстро ухватился за ручку на машине, на секунду закрыл глаза, и в это мгновение все и произошло.

11

Он стоял на пыльной грунтовой дороге, и вокруг была темнота. В нескольких шагах от него Энн Рис, наклонившись, что-то поправляла в своем транспортном устройстве. Она, видимо, пришла в себя раньше, чем он.

Энн подняла голову и произнесла саркастическим тоном:

— Ну вот мы и начинаем все снова, мистер Мортон.

Сначала до него дошел только сарказм в ее голосе, и лишь потом он понял, что означает скрытый смысл ее слов. Ведь где-то здесь, примерно в это же время и, возможно, в этот же день, он убежал от нее и скрылся в кустах. В этот же момент, где-нибудь в миле отсюда, Лела и ее отец устраивали свой флотер на берегу озера, и через некоторое время она поймает Мортона Каргилла номер один. Ему вдруг захотелось снова убежать и посмотреть со стороны, как это будет происходить. Но это было только мимолетным желанием, которое он тут же отбросил, покачав головой. У человека, чья жизнь находится под угрозой, нет времени следовать таким порывам.

Энн подняла машину и сказала, обращаясь к кому-то, стоящему за спиной у Каргилла:

— Ладно, Лауер, отдашь это Граннису.

Из-за спины Каргилла вышел какой-то молодой человек. В-темноте его практически невозможно было разглядеть.

— Непонятно, почему мы должны отдать ему эту штуку, — недовольно сказал он. — У нас ведь нет ничего подобного.

Энн сунула машину ему в руки, взяла его за рукав и потянула за собой в сторону от Каргилла. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы ему не было слышно их слов, Энн начала, видимо, что-то объяснять. Лауер с ней не соглашался, судя по его возмущенному тону. В конце концов он, наверное, вынужден был подчиниться, так как забросил машину себе на плечо и потащился прочь. Энн вернулась к Каргиллу.

— Мы будем ждать здесь, — сказала она, — и на этот раз лучше не пытайтесь убежать. — Она добавила, обращаясь к кому-то, кого Каргиллу не было видно: — Если он сдвинется с места, стреляйте.

Каргилл понял, что где-то здесь в темноте находятся еще люди, но это его сейчас не интересовало. Ему показалась очень любопытной ссора между Энн и Лауером.

Получалось, что по крайней мере некоторые из Твинеров были недовольны Граннисом. Нельзя ли этим как-нибудь воспользоваться, чтобы подготовить почву для новой революции?

Шли минуты. Рядом в кустах прокричала ночная птица. Где-то вдалеке завыл койот. Вдруг Каргилл почувствовал движение воздуха над головой, как будто над ним бесшумно пролетела большая птица. Энн включила фонарь, подняла его кверху и быстро замахала им. Потом она повернулась к Каргиллу.

— Через несколько минут, — сказала она, — здесь приземлится корабль. Не говоря ни слова, садитесь в него и проходите назад, подальше от пилотов. — Она добавила тихо: — Наши авиаторы с нетерпением ждут момента, когда они смогут побеседовать с вами. Они хотят расспросить вас о воздушных боях в двадцатом веке. Но это невозможно, пока вы не пройдете обучение.

Каргилл, который служил в пехоте, не стал ее разочаровывать и промолчал.

— Тихо, — сказала Энн, — вот они.

Летательный аппарат, который приближался к ним, был не похож на флотер. У него были отведенные назад крылья и длинный металлический корпус. Он, очевидно, был сделан из сверхпрочных сплавов, так как, снижаясь среди деревьев, которые росли вдоль дороги, он с необыкновенной легкостью сломал толстый ствол дерева, которое рухнуло с громким треском. Затем на носу корабля вспыхнул мощный прожектор, осветив людей, стоящих на земле, и корабль приземлился. Открылась боковая дверь, и Каргилл побежал вперед, чувствуя, что Энн следует за ним по пятам. Вход оказался выше от земли, чем казалось издалека, и ему пришлось подтянуться на руках, чтобы забраться внутрь. Пройдя мимо человека в форме, который шел ему навстречу, Каргилл двинулся по тускло освещенному коридору и, оказавшись в хвостовой части корабля, опустился на одно из сидений в самом дальнем углу.

Он услышал голос Энн Рис:

— Помогите мне подняться!

Молодой человек ответил что-то, чего Каргилл не расслышал, но, судя по тону, это было что-то очень галантное.

И резкий голос Энн:

— Отпустите мою руку. Я сама могу держать ее.

Офицер засмеялся и спросил:

— Это и есть тот самый человек?

Дальнейшего разговора Каргилл не услышал. Летательный аппарат пришел в движение, и это была мощная машина, так что не было сомнений, что он решительным образом отличается от медлительных флотеров, которые, как хорошо было известно Каргиллу, ночью бывают практически беспомощны.

Корабль круто пошел вверх и меньше чем через минуту развил огромную скорость. Каргилл задумался. Люди, которые были в состоянии создавать такие самолеты, имели явно превосходящий известный ему уровень развития науки и техники, и, конечно, человеку из двадцатого века будет нелегко влиять на них. Его небольшой успех у Планиаков, очевидно, заставил его переоценить свои возможности. Здесь судьба свела его с людьми, которые готовили серьезное столкновение с могущественными и таинственными Тенями.

Внезапно поток его самоуничижительных размышлений прервала неожиданная по своей простоте и ясности мысль, что, несмотря на явную справедливость всех этих неутешительных для него выводов, он был нужен этим людям, именно он, и настолько, что они даже предприняли вторую попытку спасти его, хотя при этом шли, безусловно, на значительный риск.

Ему необходимо было знать, зачем он был им нужен, какую роль они отводили ему в своих планах. Ему нужно было как можно быстрее разобраться в ситуации, чтобы он мог начать строить свои планы. Перед ним открывалось обширное поле деятельности, и эта перспектива подбодрила его. Мысли его вернулись в настоящее, и он подумал, что неожиданно для него при такой скорости полет их продолжается очень долго.

Он увидел, что Энн села где-то впереди него, но он не предпринял попытки сесть с ней рядом. Так прошел целый час.

Вдруг под ними возник город. В небе проплывали непонятные приспособления, оснащенные мощными прожекторами, которые заливали здания внизу ярким светом. Энн подошла и села в кресло рядом с ним, но Каргилл не обратил на нее внимания.

Он не мог оторвать глаз от поразительного зрелища внизу. Это был город небоскребов, которые блестели разноцветными огнями. Казалось, они были сделаны из стекла. Этот прозрачный материал мягко светился изнутри и отражал игру разноцветных бликов на своей наружной поверхности. Каргилл смотрел на необыкновенный город с восхищением и каким-то неясным волнением.

Энн тихо сказала:

— Вы первый посторонний человек за двадцать лет, кто видит нашу столицу.

Каргилл посмотрел на нее вопросительно:

— Вы имеете в виду, что посторонние не допускаются на территорию, контролируемую Твинерами?

Энн кивнула.

— Это наша столица, — сказала она. — Здесь хранятся все наши секреты. Мы не можем позволить себе рисковать. В течение двадцати лет все Твинеры — все, кто не прошел тесты Теней, — направляются в другие города. Ни один из Теней, даже Граннис, ни разу не бывал здесь за эти годы.

— Как же вы можете остановить Теней? — спросил Каргилл. Он вспомнил, как Граннис прошел через огонь из пушки на борту флотера.

— Они вовсе не так неуязвимы, как кажется, вернее, как они хотели бы, чтобы мы думали, — сказала Энн. — Если на них направить достаточное количество огня, они бегут так же, как и обычные смертные. Мы в этом уже убедились. Во всяком случае, мы не разрешаем им появляться здесь, и это правило мы соблюдаем очень строго. Никто не имеет права проникать на территорию, находящуюся под нашим контролем, без особого разрешения, а тех, кто этому не подчиняется, мы подвергаем строжайшему допросу.

— Какую же часть континента вы контролируете? — спросил Каргилл.

— Около четверти.

Каргилл кивнул. Он помнил, как часто Лела поворачивала флотер в сторону, говоря: “Это территория Твинеров. Туда нам нельзя”. Планиаки, наверное, убедились на своем собственном опыте, что это опасно.

— А где Город Теней? — спросил он.

— В Скалистых горах. Этот город — неприступная крепость, со всех сторон окруженный скалами и, кроме того, защищенный энергетическим экраном. Единственный доступ к нему — с воздуха.

Сейчас они находились над столицей Твинеров. Каргилл видел сверкающие огнями магазины, затем внизу показались жилые районы. Самолет начал снижаться. Каргилл заметил, что он идет на посадку на обширную лужайку на территории какого-то поместья. Вдалеке виднелись каменная ограда и большой дом среди высоких деревьев.

— Это мой дом, — сказала Энн.

Каргилл взглянул на нее с удивлением. У него сложилось впечатление, что она была просто пешкой в этой игре, но теперь он не был в этом уверен.

Выйдя из самолета, он снова посмотрел на дом. Он был удивительно красив. Каменные стены, поднимаясь высоко вверх, переходили в башни и шпили, и весь дом был похож на сказочный замок. Окна были высокими, узкими, а двери массивными. К входу вела широкая лестница. Каргилл тихонько присвистнул. В 1954 году в Лос-Анджелесе такой дом стоил бы три или четыре сотни тысяч долларов.

Он медленно поднялся по ступенькам. Теперь ему стало ясно, что Энн Рис вращается в высших кругах общества Твинеров. Энн позвонила в дверь. Через минуту она открылась, и на пороге показался пожилой мужчина.

— Добро пожаловать домой, мисс Рис, — поздоровался он.

— Спасибо, Трейнджер, — ответила Энн. Она сделала знак рукой Каргиллу, чтобы он проходил вперед. Они проследовали через ярко освещенный коридор и оказались в большой уютной комнате. Прямо напротив входа высокие стеклянные двери вели на террасу. Каргилл направился к этой двери и, обнаружив, что она открыта, прошел туда. То, что он увидел, поразило его воображение. Когда они находились еще в воздухе, висевшие в небе огромные шары, освещавшие город, казались неподвижными. Теперь он обнаружил, что они медленно плывут в небе, как звезды, совершающие свой вечный путь, обратив свои лучи на прекрасный город. Каргилл повернулся и пошел обратно в комнату. Только теперь он понял, как сильно устал. За короткое время произошло столько событий, что голова у него шла кругом. Сначала это был обычный день с Лелой, потом долгая ночь, проведенная в осаде. Страх, безнадежность, ярость — все это изматывало. Но это было только начало. Потом он оказался в тюрьме у Теней и в течение долгого времени находился в стрессовом состоянии, под угрозой смерти. Появление Энн Рис освободило его от страха смерти, но еще целых два часа события сменяли друг друга.

Он заметил, что девушка наблюдает за ним.

— Я распоряжусь, чтобы вам приготовили что-нибудь поесть. А потом вы сможете лечь спать. Мне кажется, это будет совсем неплохо для вас, — предложила она.

Каргилл не чувствовал голода, но, так как уже сутки он ничего не ел, решил, что, пожалуй, не будет отказываться. Энн уже повернулась, чтобы выйти, когда он вдруг вспомнил, о чем хотел спросить ее.

— Скажите, — проговорил он, — а что было с вами, когда я в тот раз убежал?

— Я, естественно, сообщила о вашем побеге Граннису. Где-то через полчаса была проведена временная корректировка, и мне пришлось отправляться за вами опять.

— Как? — вырвалось у Каргилла. — Всего полчаса?!

Он был потрясен. Раньше он очень смутно представлял себе процесс корректировки времени. Теперь ему стало ясно, что ни распоряжаются временем так, как хотят. Очевидна, им ничего не стоило провести необходимые манипуляции в отношении одного человека. Для Энн всех этих месяцев просто не существовало, для нее корректировка произошла в тот же самый вечер. Это было непостижимо!

Энн, похоже, совершенно не интересовало, что произошло с ним за это время. Не говоря больше ни слова, она вышла из комнаты, оставив его одного.

Каргиллу подали большой, в меру зажаренный кусок мяса с гарниром и на десерт — печеное яблоко. Это напомнило ему то, как он первый раз ел на флотере Боуви. Он задумался, опять перебирая в памяти все события этих нескольких месяцев, и вдруг, подняв глаза, увидел, что Энн сидит рядом в кресле и наблюдает за ним со снисходительной усмешкой. Его охватило раздражение. Он уже хотел сказать ей что-нибудь резкое и неприятное, но, посмотрев на нее внимательнее, поразился перемене в ее внешности. Она за это время переоделась, и сейчас на ней было красивое длинное темно-голубое платье, очень удачно гармонирующее с цветом ее глаз и делающее их более яркими. В этом простом, но элегантном наряде она выглядела значительно моложе. У нее было привлекательное лицо, красиво очерченный рот, и во всем ее облике чувствовалась незаурядная личность, умная, уверенная в себе, знающая себе цену женщина.

— Ну и что теперь? — спросил Каргилл, невольно любуясь ею. — Чему вы собираетесь меня обучать?

Выражение ее лица изменилось, и взгляд стал сосредоточенным и изучающим. Но в голосе по-прежнему чувствовалась усмешка:

— Вы ключевая фигура. Без вас войны не будет.

— Я просто в восторге, — язвительно проговорил Каргилл. — Значит, я буду генералом?

— Не совсем. — Она продолжала уже более резким тоном: — Нам отвратительна та жизнь, которую создали для нас Тени. — В голосе ее теперь слышался гнев. — Представьте себе мир, в котором постоянно изменяют прошлое, чтобы люди избавлялись от своих комплексов и неврозов. Это все противоречит здравому смыслу, религии, наконец!

— Религии? — удивился Каргилл. — Вы верите в бессмертие души?

— Бог внутри каждого человека, — сказала Энн убежденно.

Каргиллу эти слова были знакомы.

— Люди повторяют эту фразу, — сказал он, — но тем не менее ведут себя так, как будто сами в это не верят. Давайте предположим на минуту, что это правда.

— Разумеется, это правда. — В голосе ее он услышал негодование. — Что значит “предположим”?

— Это значит, — спокойно продолжал Каргилл, — давайте предположим, что это научно установленный факт.

Энн молчала. На ее лице появилось выражение, которое было хорошо знакомо Каргиллу: он наблюдал его у полкового священника и многих других людей, когда разговор заходил о вопросах веры. В такие минуты верующие люди изображают христианское терпение и проявляют упрямое нежелание хоть как-то анализировать доводы других. Вот такое терпеливо-непримиримое выражение надела на себя Энн, готовясь к беседе на эту волнующую тему.

— Научно? — спросила она, и в голосе ее явно чувствовалась издевка.

Каргилл расхохотался. Он не смог удержаться. Ее дом был полон всяких интересных штучек, демонстрирующих торжество науки. Она вызволила его из плена при помощи достижений научно-технической мысли, ушедшей далеко вперед по сравнению с его временем. И теперь она произносит это слово с таким сарказмом и пренебрежением!

Усилием воли он сдержал смех и сказал:

— Я на самом деле начинаю думать, что я единственный человек, который действительно верит в то, что душа, возможно, реально существует. Но я, очевидно, воспринимаю это не так, как многие, которые любят рассуждать на эти темы. Сначала я думал, что это может быть сгусток энергии в пространственно-временном континууме, но тогда мы не принимаем во внимание огромный возраст Вселенной. Если посмотреть, как меня передвигают во времени и пространстве, становится понятно, что время — это вовсе не важный фактор. Легко можно было бы доказать, учитывая древность нашего материального мира, что все религии — это нелепость, но я не собираюсь этого делать. Я подозреваю, что за всем этим дымом где-то есть огонь, но наше знание об окружающем мире настолько поверхностно, что мы просто не имеем права судить на основе наших ограниченных представлений о том мире, с которым соприкасаемся. Что вы об этом думаете?

— Мне не хотелось бы обсуждать этот вопрос, мистер Мортон, — холодно произнесла Энн. — Ваши рассуждения я не могу считать оскорбительными, так как вы, очевидно, говорите то, что действительно думаете, но они вычеркивают тысячелетия развития религиозной мысли.

— Вы имеете в виду, — сказал он, — десять тысяч лет усилий, направленных на то, чтобы не знать верований, связанных именно с таким подходом. И не прилагать никогда никаких, даже малейших, попыток узнать, а что же на самом деле там может быть. Я, во всяком случае, собираюсь это узнать и буду держать вас в курсе.

Энн недоверчиво улыбнулась.

— Боюсь, что у вас просто не будет времени, чтобы предаваться таким высоким размышлениям. Вы будете слишком заняты, помогая нам изменить наш мир.

Каргилл посмотрел на нее, нахмурившись. Напоминание о том, что его намереваются использовать для осуществления неизвестных ему планов, рассердило его.

— Этот ваш мир, — сказал он, — есть ли в нем справедливость для людей?

Она сжала губы.

— Есть только один способ изменить этот мир, — медленно проговорила она. — Нам нужно избавиться от Теней и заставить Планиаков спуститься на землю и заниматься делом. Если этого удастся достичь, вскоре на нашей планете вновь возродятся экономическая жизнь, промышленность, цивилизация и все то, ради чего стоит жить. И с того времени справедливость для отдельной личности всегда будет включать упорный труд.

Каргилл демонстративно обвел глазами роскошно обставленную комнату.

— И для вас в том числе? — тихо спросил он.

Она, видимо, поняла, что он имеет в виду, и лицо ее залила краска.

— Если вы думаете, что управлять поместьем очень легко, то вы ошибаетесь, — отрезала она.

Это, конечно, было верно, но он не хотел признать ее правоты — слишком сильно было в данный момент его враждебное чувство к ней. Он спросил:

— Какова все-таки моя роль? Что это за курс обучения, который я должен буду пройти?

12

К Энн, похоже, снова вернулось ее прежнее настроение, и в глазах вспыхнуло все то же саркастическое выражение. Она сказала с иронией:

— Если единицу достаточно упорно умножать на ноль, то в конце концов может получиться миллион. Вот такая математика в нашем курсе обучения. Есть ли еще что-нибудь, что вы хотели бы узнать?

— Черт возьми! — воскликнул Каргилл, вскочив на ноги. — Если вы хотите, чтобы я вам помогал, пора, наверное, начинать вводить меня в курс дела. Чья это была идея — использовать меня в ваших планах нападения на город Теней?

— Гранниса.

Он на минуту задумался.

— Каким образом получилось так, что вы все участвуете в деле, которое организовывает предатель из лагеря Теней?

Энн ответила холодно:

— Это не мы участвуем в его деле, а он в нашем Он согласен с нашими идеями. Он считает, что тот подход к решению проблем нашего века, который предлагаем мы, правильный.

— Знаете, честно говоря, все это напоминает мне детские игры… — Каргилл замолчал. “Спокойно, — сказал он себе. — Сейчас не время разоблачать двуличие Гранниса”. Он откинулся на спинку стула и пристально, без улыбки посмотрел на девушку.

Энн произнесла своим обычным саркастическим тоном:

— Если вы закончили ужин, я проведу вас в спальню. Похоже, что вам нужно отдохнуть.

Когда она ушла, Каргилл начал осмотр комнаты. Спальня была оформлена в разных оттенках зеленого цвета, что очень эффектно контрастировало с белой мебелью.

Он удивился, когда, выглянув в окно, обнаружил, что спальня находится на втором этаже, так как по лестнице они не поднимались. Он догадался, что дом, вероятно, был построен на склоне холма. Он прикинул в уме расстояние от окна до земли и раздраженно нахмурил брови. Двадцать футов — это было многовато даже для сильного, находящегося в хорошей форме человека. Вообще-то, это, конечно, не имело никакого значения. Он не сомневался, что, если бы он и попытался убежать, выпрыгнув в окно, далеко все равно не ушел бы. К решению этой проблемы нужно искать другой подход, на более высоком уровне.

Он отошел от окна и начал раздеваться. Усталость сморила его, и он заснул почти мгновенно.

Сквозь сон ему послышался голос, обращающийся к нему, побуждающий его к действию. Это было как-то связано с Городом Теней, нужно было что-то сломать, разрушить.

— Нажми на включатель, — приказывал голос — Сигналом к действию для тебя будет…

Голос пропал, растворился во времени и пространстве. Каргилл понял, что в комнате находятся Энн Рис и какой-то мужчина.

— Ну, теперь все? — произнес мужской голос.

— Да, это все, закончили, — ответила девушка, и они вышли из спальни.

Каргилл лежал с закрытыми глазами и пытался понять, что произошло. У него было странное ощущение, что где-то в самой глубине его существа нарушилось какое-то сложное равновесие и что, если он хорошенько подумает, сосредоточится, все встанет на свои места, и он снова будет ощущать себя единым целым.

Перед его мысленным взором возникла сложная геометрическая конструкция. В ней были черные участки, которые, по-видимому, как-то ассоциировались с отрицательными эмоциями, так как его охватила депрессия. Удивительно было то, что он знал, что означало это странное сооружение. Это была “складка” во временном континууме. На его глазах в этой фигуре почти неуловимо что-то изменилось. Какие-то линии, как нити в ткани, словно истончились, как от носки, и он ощутил, что в данной структуре возникло сильнейшее напряжение, грозившее разрушением. Вся эта сложная и многомерная конструкция замерла в каком-то хрупком и опасном равновесии.

Вдруг эта картина перед его глазами сменилась другой, и он увидел, что стоит на холме и смотрит на озеро, фосфоресцирующее в радиоактивном излучении. Кроме этого ярко-голубого озера вокруг ничего не было. Каргилл почему-то знал, что это озеро заброшено миллиарды лет назад.

Поразительно было то, что он был абсолютно твердо убежден, что озеро было частью эксперимента, который он сам начал и потом бросил. Но озеро цеплялось за жизнь и каким-то образом сохранилось в течение почти всего периода существования материального мира. В данный момент оно находилось в контакте с похожим объектом на одной из планет какой-то далекой звезды. Их взаимодействие представляло собой по существу процесс регенерации, в ходе которого они заряжали друг друга энергией, необходимой для выживания. Этот сложный процесс общения включал в себя элементы взаимного влечения.

Каргилл некоторое время наблюдал за озером, настраиваясь на волну этой телепатической связи, и внезапно, без всякого усилия, перенесся в глубины космоса, туда, где находилось то, что общалось с его озером. Он увидел высокие скалистые горы и пустынные, лишенные растительности просторы вокруг. На вершине одной из гор стояла гигантская статуя. Она была абсолютно черного цвета и ничем не напоминала творения рук человеческих. Но Каргилл знал, что это была попытка создать какую-то форму существования на более высоком уровне, чем озеро.

Мысль о создании чего-то живого, что имело бы способность двигаться, еще не приходила ему в голову. Сам он не двигался в общепринятом смысле этого слова. Не было пространства, кроме того, которое он создавал в своем воображении, и только озеро и статуя существовали во времени. Это был блестящий образец того творческого процесса, который он осуществлял на практике. Представляя себе пространства разных уровней — высокого и низкого — он порождал потоки энергии и, замедляя эти потоки до того момента, когда энергия переходила в материю, он внушил озеру и статуе иллюзию, что они нечто собой представляют и обладают какими-то качествами. С тех пор они отчаянно пытались поддерживать эту иллюзию. На это уходило столько “энергии”, что у них не было “времени” анализировать реальность.

Он понимал, что эти возникавшие перед его глазами картины были результатом случайного контакта с памятью вечности, и знал, что возникнут еще миллионы таких эпизодов в другом времени, в другом пространстве…

Теперь он вновь находился в спальне в доме Энн Рис, и в ту минуту, когда уже был готов повернуться на другой бок и заснуть, вдруг снова ощутил то же состояние нарушенного равновесия, какую-то раздвоенность, мешавшую ему чувствовать себя единым целым. Он снова увидел перед собой уже знакомую ему геометрическую конструкцию, но сейчас она выглядела прочнее: линии-нити казались не такими истонченными, и вся структура производила впечатление более устойчивой. Но она двигалась, то есть слегка покачивалась и колебалась, как будто кто-то наугад, вслепую дотрагивался до нее.

Когда Каргилл окончательно вернулся к действительности, первое, что он почувствовал, был запах больничной палаты и прикосновение к телу прохладных простыней. Он проснулся, как после глубокого сна, с ощущением поразительной силы и здоровья во всем организме. Он продолжал лежать неподвижно, с закрытыми глазами, с удовольствием погружаясь в возбуждающее состояние радости жизни.

Он знал, хотя и неизвестно каким образом, что он сейчас не дома у Энн Рис. Все, что происходило с ним раньше, казалось удивительно далеким сейчас, хотя не настолько далеким, как его воспоминания об озере.

Он услышал женский голос, который произнес:

— Сколько еще?

Это была не Энн Рис, и он почему-то не стал открывать глаза.

Послышались чьи-то шаги, и незнакомой женщине ответил приятный баритон:

— Я позову вас, когда он проснется. Мы должны были воспользоваться представившейся возможностью. Все пришлось делать без подготовки.

— Неужели, — недовольно сказала женщина, — наш контроль над временем нельзя было использовать с большим эффектом?

Ее собеседник продолжал уважительно, но твердо:

— Наш контроль не распространяется дальше второй складки. Разрыв во времени между нашим семь тысяч триста первым годом и двадцать четвертым веком настолько велик, что…

Женщина перебила его:

— Эти аргументы мне знакомы. Сообщите мне, как только он придет в себя.

Она, видимо, направилась к двери, и Каргилл осторожно приоткрыл один глаз. Он сразу же снова закрыл его, но успел увидеть очень своеобразно одетую женщину, остановившуюся в дверях и оглянувшуюся назад. На одном ее плече как-то очень небрежно было наброшено что-то вроде накидки.

Очевидно, она остановилась, чтобы сказать что-то примирительное.

— Мне все это очень не нравится, — проговорила она, — такое ощущение, как будто все вышло из-под контроля.

— Боюсь, мадам, что в течение некоторого времени так и будет.

В этот момент Каргилл решился вновь открыть глаза и осторожно взглянул на женщину еще раз. Он увидел, что на ней надет бюстгальтер, напоминающий модели, какие носили в его время, и шорты, и создавалось общее впечатление, что это что-то вроде купального костюма. У Каргилла возникли ассоциации с горячим песчаным пляжем и субтропическим климатом. Накидка, наброшенная на одно плечо, была длинной, до лодыжек, и, казалось, сделанной из тонкой металлической сетки. Ее темные волосы отливали голубым. Лицо ее тоже было весьма примечательным: высокие скулы, глубоко посаженные глаза. Она не была красивой, но во всем ее облике чувствовался аристократизм, гордость, сознание собственного превосходства, подкрепленного многими веками генетического отбора.

Углом глаза он заметил мужчину с седыми волосами и молодым лицом, который осторожно наблюдал за ним. Каргиллу почему-то показалось, что ему надо продолжать притворяться, пока эта женщина не уйдет. Он закрыл глаза, и, когда снова их открыл, женщины в комнате уже не было.

Мужчина подошел к высокой больничного типа кровати, на которой лежал Каргилл, окинул его внимательным взглядом, от которого ничего не ускользнуло, и, видимо, остался доволен увиденным. Понимающе и одобряюще улыбнувшись, он сказал:

— Меня зовут Лэн Бруч, и мне хотелось бы успокоить вас: вы в безопасности. На все ваши вопросы вы вскоре получите ответы.

Он повернул какие-то ручки на небольшом приборе, стоявшем на столе около кровати. От этого ощущение возбужденного нетерпения, которое испытывал Каргилл, мгновенно сменилось приятным сонным состоянием. Он зевнул, потянулся и заснул.

Когда он снова проснулся, сознание радости жизни, силы и здоровой, бьющей через край энергии стало еще сильнее, чем прежде. Он почувствовал неудержимую потребность в действии и спрыгнул с кровати. Прыжок оказался упругим и мощным, как у хорошо тренированного акробата, и в один миг он оказался чуть ли не на середине комнаты. Но больше всего он был потрясен тем, что как только он успел подумать, как здорово было бы сейчас вскочить с постели, эта мысль мгновенно воплотилась в действие, прежде чем он успел что-либо осознать.

Он посмотрел на свое тело и не узнал его. Вернее, он понял, что это загорелое, крепкое, мускулистое тело явно не его. Из спальни он прошел в выложенную плиткой ванную, подошел к зеркалу и принялся рассматривать свое лицо. Так же, как и тело, лицо выглядело необычно. Сначала ему даже показалось, что и лицо не его. Потом, присмотревшись, он понял, что оно стало гораздо моложе, выражение — увереннее и спокойнее. Так он выглядел на некоторых слегка отретушированных фотографиях, которые были сделаны много лет назад.

Нельзя сказать, чтобы общий эффект помолодевшего и посвежевшего лица и крепкой, стройной фигуры был неприятен, скорее наоборот. Каргилл принял душ и стал искать бритвенные принадлежности. Не найдя их, он посмотрел на свое лицо еще раз и понял, что бриться ему не нужно. Более того, у него возникло убеждение, что он и не смог бы этого сделать, он не знал бы, как это делается. Это испугало его. Но тот человек, кохорый разговаривал с ним некоторое время назад, Лэн Бруч, заверил, что ему все объяснят.

Когда Каргилл вышел из ванной, Бруч уже ждал его. Он принес одежду для Каргилла, что-то вроде тоги. Каргилл с любопытством осмотрел необычное одеяние и пошел в ванную, чтобы одеться. Расшитый шнурок перехватывал просторную тогу в талии, неплотно завязав его, Каргилл решил, что чувствует себя в этой непривычной одежде вполне удобно.

Когда он снова вернулся в спальню, Лэн Бруч сидел за столом у окна, которого Каргилл раньше не заметил, так как оно было искусно замаскировано шторами. Быстро и упруго шагая, он подошел к окну и внезапно замер на месте от неожиданности. За окном ярко светило солнце, но вокруг, насколько он мог видеть, высились одни горные вершины. Внизу под массой облаков смутно вырисовывались очертания каких-то зданий.

За его спиной Бруч сказал:

— Садитесь завтракать. Заодно полюбуетесь видом из окна.

Каргилл повернулся. Как по мановению волшебной палочки стол посередине раскрылся и на его блестящей поверхности появились тарелки. От некоторых из них поднимался пар. Две чашки были наполнены каким-то горячим напитком, судя по цвету и запаху, это был кофе. Посуда и еда выглядели достаточно обычно, но общая картина красиво накрытого стола была очень привлекательной. Каргилл почувствовал, что у него разыгрался аппетит, и с удовольствием приступил к завтраку.

— То, что вы видите из окна, это не Город Теней. Это Мерлика. Сейчас семь тысяч триста первый год. Вас доставили сюда потому, что нам нужны ваша помощь и сотрудничество. Когда вы разберетесь в ситуации здесь, вас вернут в столицу Твинеров и события пойдут своим чередом, но мы надеемся, вы поймете, что для всей дальнейшей истории человечества, для будущего абсолютно необходимо, жизненно важно, чтобы Твинеры одержали победу над Тенями.

Он жестом остановил Каргилла, который хотел прервать его, и продолжал:

— Подождите. Разрешите мне сначала дать вам необходимую информацию. То, что начали Тени в двадцать втором или двадцать третьем веке, имело более серьезные последствия, чем они могли предположить. В результате их действий возникла цивилизация, которая не должна была бы появиться при обычном ходе развития событий. И она существует, если можно так выразиться, наполовину реально. Посмотрите на этот город внизу. — Он указал рукой на туман, в котором смутно различались силуэты зданий. — Если вы спуститесь туда, вы вскоре окажетесь в буквальном смысле на краю света. Вы — человек, существование которого более реально, чем мое, вряд ли сможете это все в полной мере понять и прочувствовать. Мы осознаем и принимаем свое существование как значительным образом условное, но полны решимости сделать все возможное для того, чтобы оно стало настоящим. Вы можете спросить, как это возможно? Я не буду вдаваться в подробности действия законов, управляющих временем. Они чрезвычайно сложны, и для того, чтобы понять их, потребуется много времени и специальная подготовка…

Каргилл был не согласен с этим. Какова бы ни была ценность его эксперимента с озером и статуей, с его помощью он понял что-то очень важное о времени, один, может быть самый основной, закон, и сформулировать его было несложно. Энергии жизни нужно было дать возможность где-то закрепиться, и, как только она начинала за что-то цепляться и удерживаться в этом, в свою очередь сохраняя и поддерживая это “что-то”, тогда и возникало время. Время — это материальность. Давая материальному миру жизненную энергию, за которую можно было бы держаться, время создавалось буквально в процессе этого. Ему не нужно было представлять, какой крепкой могла быть эта связь материального мира с жизненной энергией. Он это все прочувствовал на себе.

Лэн Бруч продолжал:

— Наше существование в нормальном состоянии прослеживается где-то до войны между Тенями и Твинерами. На этом этапе произошло какое-то нарушение, сбой, смещение в пространственно-временном континууме, и, если вообще существуют какие-то предпосылки будущего для нас, мы никак не можем обнаружить их. Капитан, нам необходимо сделать Мерлику реальной и восстановить связь времен с двадцать четвертого века до настоящего времени. Но сделать это можно только в том случае, если Твинеры выиграют эту войну.

Каргилл еще раз взглянул на облака, горные пики и на простирающийся в смутной дымке внизу город. Он покачал головой и сказал себе: “Им пока явно не за что зацепиться”. Вслух же спросил:

— Что же я должен сделать, чтобы обеспечить победу Твинеров?

Он видел, как двигаются губы Лэна, когда тот начал отвечать на его вопрос. Но ни звука не было слышно. Он подался вперед, пытаясь, напрягая слух, уловить хотя бы один звук. Но в этот момент понял, что не только звук, но и все вокруг начинает исчезать. И стол, и Лэн Бруч, и комната — все затянулось туманом, задрожало и растворилось. Потом наступила темнота.

Он снова был в кровати. Но на этот раз он знал, что находится в доме Энн Рис. Проснувшись, он услышал голос где-то у себя над головой:

— Сигналом к действию для вас будут слова: “Навестите меня как-нибудь”.

В первую минуту он не мог понять, переносился он действительно в восьмое тысячелетие или это был сон, навеянный гипнозом, в который его погрузили Твинеры. Одеваясь, он продолжал думать об этом. Он вспомнил, что когда смотрел на себя, оказавшись в Мерлике, то не мог себя узнать — незнакомыми казались и лицо, и тело. “Значит, — подумал он, — на самом деле я там не был. Кто-то специально пытался внушить мне это для достижения своих собственных целей”.

Все, что он видел за это время, — и Мерлика, и радиоактивное озеро, и огромная черная статуя — все его размышления и рассуждения — показались ему сейчас плодами его воображения. Он усмехнулся: когда начинаешь думать о том, что может представлять собой человеческая душа, можно еще и не до такого додуматься. И тем не менее…

Тем не менее ему не хотелось отказаться от мысли, что на короткое мгновение ему удалось проникнуть за пределы иллюзорного материального мира и видеть такие вещи, какие немыслимо было бы себе представить обычному человеку. Он вспомнил слова о том, что Бог находится в каждом человеке, и подумал: “Когда я смотрел на озеро и на статую, был ли я тоже частью божественного начала?” Тогда ему так не казалось. Создавая эти две формы жизни, он преследовал какую-то цель, но цель эта существовала с очень давних, древних времен, как будто ему была поручена какая-то миссия и дана полная свобода в выборе средств достижения этой цели. Миссия эта казалась исключительно важной и неотложной.

Стук в дверь прервал размышления Каргилла. Он открыл дверь и увидел на пороге дворецкого Энн, Трейнджера, который торжественно произнес:

— Мисс Рис просила, чтобы я сообщил вам, что завтрак будет подан через десять минут.

Каргилл отправился в комнату, где подавали завтрак, в сопровождении Трейнджера. Внутри у него все кипело от возмущения против Энн и других заговорщиков, которые беззастенчиво использовали его в своих целях, подвергая гипнозу без его ведома и согласия. Когда он вошел, Энн уже сидела за столом, одетая в красивое платье из тончайшего белого материала. Он сказал, не скрывая раздражения:

— Не думайте, что ваш гипноз подействует на меня.

Она ответила тоном, полным чувства превосходства:

— Это не совсем гипноз. Электронное устройство, которое мы используем, работает по принципу многократного повторения, в результате чего получается миллион или миллиард, в общем, то, на что этот прибор запрограммирован. Вчера с его помощью мы настроили ваш мозг на работу по определенной программе, которую может стереть только другая программа, наведенная другим такого рода устройством. Значит, будем считать, что вы прошли необходимый курс обучения. Вы теперь никому не сможете передать известную вам информацию о заговоре. И когда вы услышите сигнальную фразу, ноги сами понесут вас к нужному объекту, а руки нажмут на нужную клавишу. И сделаете вы это ровно в двенадцать часов дня или ночи по времени Города Теней — что будет ближе к моменту получения вами сигнала.

— Подождите, — остановил ее Каргилл. Он слушал слова Энн с ощущением нереальности происходящего. — Когда это должно случиться?

Она не торопилась с ответом. Немного помолчав, спокойно продолжала:

— Я не думаю, что дата этого события уже назначена. Скорее всего, когда ваш мозг подвергался обработке, конкретный момент для операции не программировался, здесь должна была остаться свобода для маневра. Во всяком случае, эта информация мне неизвестна, по-видимому, ее от меня скрыли из опасения, что вы можете попытаться силой заставить меня заговорить. Вы узнаете, когда это произойдет. А сейчас доедайте свой завтрак Через полчаса здесь будет флотер военно-воздушных сил, чтобы забрать вас.

Каргилл против своей воли почувствовал что-то вроде восхищения этими людьми, их решимостью добиться своего. Кажется, события начинали разворачиваться быстрее.

13

“Наверняка есть способ как-то повлиять на ход развития событий с учетом своих интересов”, — думал Каргилл, стоя среди группы пилотов спустя некоторое время после своего разговора с Энн. Ясно было, что нападение не может произойти по крайней мере в течение двух месяцев. Это он знал наверняка, так как прожил чуть больше двух месяцев с Лелой и слушал передачи телерадиостанции из Города Теней до самого последнего дня.

На какой-то момент в беседе с Энн Рис он забыл об этом, но теперь уже не забудет. Он существовал в условиях временного парадокса, который, возможно, был гораздо более сложным, чем он себе представлял. Но ему нужно будет принять все меры, чтобы отложить нападение, и вообще стараться играть более активную роль и, где возможно, направлять события в нужное ему русло.

Он посмотрел вокруг. День был чудесный. Высоко в небе парили облака, как кусочки белоснежного пуха, и небо на их фоне казалось еще более синим Воздух был терпким от запахов трав и деревьев. Вдалеке он увидел широкую, медленно катящую свои желтые воды реку. Земля вокруг, насколько охватывал взор, была покрыта порослью низких кустарников и жесткой, даже острой на вид травой.

Каргилл подумал, что это, может быть, река Миссисипи, которая все также медленно и безостановочно течет, продолжая свой путь через века и почти не изменяясь, несмотря на все, что происходит вокруг.

Кто-то из группы пилотов, стоящих позади него, сказал резко:

— Я все-таки не согласен с тем, чтобы этот человек был нашим советником По-моему, это какая-то уловка Теней.

Каргилл повернулся и увидел, что эту фразу произнес серьезный молодой человек с карими глазами и носом с горбинкой.

Один из более старших по возрасту офицеров ответил ему тоном, в котором слышался мягкий упрек:

— Витроу, вы должны понимать, что присутствие здесь капитана Мортона делает наши планы реально осуществимыми. Тем более что он уже здесь, значит, этот вопрос решен. По моему мнению, если мы узнаем от него даже совсем немного о стратегии и тактике воздушных сил во второй мировой войне, мы сможем спасти жизнь многих людей.

— А я, — сказал Каргилл, — попытаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы ваше наступление было успешным и чтобы я остался в живых. — Именно эту мысль он намеревался довести до их сознания, — мысль, что он лично и самым непосредственным образом заинтересован в их победе.

Витроу не удалось что-либо ответить, так как в этот момент всеобщее внимание привлекли темные точки, появившиеся среди пушистых облаков, и в следующую секунду все. воздушное пространство было заполнено самолетами, которые здесь назывались “волорами”. Они летели из-за реки на низкой высоте и в строго организованном порядке. Каргилл заметил на себе взгляды пилотов и понял, что они хотели увидеть, какое впечатление на него произвела эта демонстрация силы. Интересно, какую реакцию они ожидали наблюдать?

Он видел тысячи самолетов, и своих и вражеских, во время военных действий, видел, как они готовились к атаке, какие маневры использовали для этого, но тогда для него самым главным было уцелеть, укрыться, не оказаться беззащитным во время воздушной атаки.

Волоры со свистом пронеслись над их головами Каргилл понял, что летели они со сверхзвуковой скоростью. Он повернулся, чтобы посмотреть им вслед, но они уже растворились в ярком, ослепляющем свете солнца.

Он начал задавать летчикам вопросы:

— Каким образом вы планируете осуществить свой воздушный налет? Будут ли волоры лететь в боевом порядке или каждый будет атаковать самостоятельно?

Витроу холодно ответил:

— Когда будет разрушен защитный энергетический экран, мы пойдем на приступ.

— Мы будем атаковать невзирая на опасность, — добавил командир соединения.

Каргиллу это было знакомо, он много раз встречался с таким подходом, и в этом не было ничего плохого, но одно нужно было уточнить.

— Мне хотелось бы взглянуть на ситуацию с другой стороны, прежде чем я выскажу свое мнение. — Он показал на небо. — Оттуда, сверху. Мы можем подняться вверх? — спросил он.

Вскоре он уже сидел в кабине волора в кресле второго пилота. Самолет резко пошел вверх, и Каргилла буквально вдавило в спинку кресла. Кровь отлила от головы, но в этот момент он почувствовал, что подъем закончился и самолет лег на курс. Каргилл повернулся к офицерам, которые сидели на небольших сиденьях, расположенных вдоль стен кабины, и, обращаясь к командиру, спросил:

— Сколько оружия на борту?

Командир наклонился вперед и показал на пусковое устройство на приборной доске перед пилотом.

— Отсюда, — сказал он, — видно все, что внизу. Вам нужно только совместить эти тонкие линии на вашей цели и нажать кнопку. Она приводит в движение пусковой механизм, и в дело вступает трубка с миллиардным зарядом.

Каргилл удрученно кивнул головой. Это тот самый знаменитый их математический принцип: одиножды один умножить на ноль в данном случае равняется миллиарду, так как мощность трубки может меняться произвольно. Когда он учился в колледже, то узнал приемы парадоксальной математики: если один умножить на один, в результате получится один с половиной, а один плюс один равняется трем. Но здесь речь шла о миллионах и миллиардах! Это был источник энергии в двадцать четвертом веке — трубка варьируемой мощности. Из того, что ему привелось видеть и слышать, он сделал вывод, что это была не электрическая энергия.

Волор теперь летел в обратном направлении, в сторону города. Они пролетели над рекой с быстротой пули, так же быстро промелькнул внизу город, и теперь они неслись над огромным лесным массивом Под ними проплыл еще один город, над которым они развернулись на сто восемьдесят градусов и полетели в обратном направлении. Скорость самолета была поистине впечатляющей.

Буквально через секунду впереди показалась столица, и волор пошел вниз. Они приближались к военному полигону. Пилот нажал кнопку пускового устройства. Каргилл посмотрел вниз через прозрачный участок пола и увидел, иго в направлении к земле полился поток огня. Достигнув поверхности, он понесся по земле, сжигая и сметая все на своем пути. “Так, наверное, выглядит ад”, — подумал Каргилл — и все исчезло, осталось позади.

За его спиной раздался саркастический голос Витроу:

— Итак, капитан Мортон, какие же рекомендации вы можете нам дать?

Голос его звучал вызывающе. Судя по тону, он был уверен, что военно-воздушные силы Твинеров находятся в идеальном состоянии. Он совершенно очевидно не считал нужным прислушиваться к советам человека из далекого прошлого. Каргилл принял вызов:

— Боевые характеристики ваших ВВС слишком низки. Любое сколько-нибудь значительное сопротивление сорвет ваше нападение. А то, что такое сопротивление будет оказано, неизбежно. Из реплик, которые мне довелось услышать, напрашивается вывод, что среди вас существует мнение, что над Тенями удастся одержать победу чуть ли не в первые минуты налета. Боюсь, что вы выдаете желаемое за действительное. Такие рассуждения не выдерживают никакой критики.

Он продолжал спокойным, холодным тоном, не глядя ни на кого из пилотов. Он рассказал им о случаях, с которыми сам сталкивался в армии, когда целые подразделения приходилось выводить из боя, потому что солдат обучали офицеры, не умевшие воспитать в них боевой дух.

— Такие подразделения, — объяснял он, — могут быть буквально сметены в бою равными силами противника, которые были бы не в состоянии даже замедлить наступление по-настоящему обученных, полных решимости сражаться войск. — Он продолжал не допускающим возражений тоном: — Для того, чтобы понять, какой шок испытывает нервная система человека, впервые оказавшегося под огнем, необходимо прочувствовать это на себе. Для наземных войск прием, который использовался, заключался в следующем: солдата забрасывали на вражескую территорию, и он должен был выбираться оттуда самостоятельно, применяя на практике все, чему его учили. И те, кто выживал после целой серии подобных заданий, становились закаленными бойцами. Что касается обучения в военно-воздушных силах, самолеты-бомбардировщики вылетали с целью поражения вражеских объектов с последующим возвращением на базу. В таких случаях экипажи находились под огнем только в течение нескольких минут во время одной операции, а те, кто выживал, приобретали необходимый опыт, становились чрезвычайно искусными и мобильными в сражениях.

В этот момент он остановился, чтобы перевести дух, и в первый раз взглянул прямо в лица офицеров. Он понял, что его слова задели их за живое. Он продолжал:

— Что касается конкретных предложений для вас, вот как я себе это представляю. Нужно, чтобы у вас было оружие и в кормовой части корабля, чтобы вы могли атаковать цели и на подлете, и покидая место сражения. Кроме того, я думаю, что те волоры, которые непосредственно будут участвовать в налете, должны действовать под прикрытием самолетов-штурмовиков. Кстати, любое нападение с воздуха должно осуществляться неравными порядками со всех сторон одновременно и без какой-либо системы. Это нужно отработать. — Он устало пожал плечами. — А теперь мне нужно время, чтобы обдумать дальнейшие рекомендации. Давайте спускаться.

Они приземлились около огромного здания строгих архитектурных пропорций. Разговаривая с командиром летчиков, он краем глаза заметил, что Витроу подошел к какой-то группе офицеров, стоявших в отдалении. Когда Каргилл снова посмотрел в их сторону, они вели какой-то серьезный разговор. Один из них подошел к Каргиллу, и капитан сразу узнал его. Это был пилот, который утром доставил его от дома Энн Рис на летное поле. Звали его Наллен.

Наллен предложил:

— Когда капитан Мортон будет готов, я отвезу его домой…

Командир протянул Каргиллу руку:

— Мы еще встретимся с вами, капитан. Ваши рекомендации оказались для нас шоком, но я понимаю, что вы имеете в виду.

Каргилл пожал протянутую руку и простился с командиром. Мыслями он уже был с Налленом и Витроу. Они, по всей видимости, были членами какой-то отдельной группы. Он решил, что постарается узнать, что они замышляют.

Через несколько минут он был на борту флотера. Ему не пришлось долго ждать. Из кабины вышли Витроу и еще два офицера. Они сели напротив Каргилла. На лице Витроу он заметил легкую ироническую усмешку.

— Капитан, — обратился к нему Витроу, — я должен извиниться перед вами. Мне пришлось вести себя вызывающе по отношению к вам для того, чтобы скрыть свои истинные намерения. Я представляю группу людей, которые выступают против войны с Тенями. Как нам кажется, вы вряд ли очень стремитесь к тому, чтобы то нападение, о котором шла речь, состоялось. Поэтому мы хотели бы попросить вашего совета и в свою очередь предложить вам кое-что. Вам надо попытаться переубедить Энн Рис, склонить ее к нашей точке зрения. Граннис говорит, что лучшим способом было бы попытаться воздействовать на нее как на женщину.

— Граннис! — воскликнул Каргилл.

Он какое-то время сидел неподвижно, стараясь справиться с потрясением. В конце концов он все-таки решил, что этого не может быть. Ведь Граннис как раз и разрабатывал все эти кровавые планы против Теней. С какой стати ему советовать…

Самым ужасным было то, что, если Граннису не понравится какой-либо вариант развития событий, он может воспользоваться своей властью над временем и стереть это все, как будто его и не было. К черту, решил Каргилл. Он будет бороться до конца, используя все доступные ему средства, и, кто знает, может быть, эта группа и есть такое средство к достижению его цели. Он бросил отрывисто:

— Что у вас за организация?

Он внимательно выслушал Витроу, который объяснил, что это многочисленная, сплоченная группа, состоящая в основном из деловых людей и офицеров среднего поколения. Они встречаются дома друг у друга и более или менее открыто обсуждают свое несогласие с планами войны. Каргилл подумал, что тот факт, что они не скрывают своих убеждений, является, возможно, для них наилучшим прикрытием. Власти предержащие о них явно знали, но, по всей вероятности, не считали их серьезными противниками именно потому, что они открыто высказывали свои взгляды. Но могло быть и так, что правительство было настолько бездарным, что было неспособно разобраться, что происходит Под самым его носом.

Когда Витроу закончил, Каргилл спросил:

— Сколько у вас людей? Мне нужно сориентироваться.

— Около шестидесяти тысяч.

Цифра оказалась неожиданно большой, и Каргилл слегка присвистнул. Он предложил:

— Нам придется несколько изменить структуру организации. Слишком много людей знают друг друга, хотя это совершенно необязательно, и, кроме того, неизвестно, как многие могут повести себя в случае кризиса. — Он объяснил систему ячеек, которая использовалась тайными организациями в двадцатом веке, когда друг друга знали только члены одной ячейки, и только руководители ячеек входили в контакт между собой. Каргилл продолжал: — Каждая ячейка или группа ячеек должна получить конкретное задание. Планы необходимо довести до всех членов организации, чтобы каждый знал, что ему нужно делать, когда будет подан сигнал. Как я уже говорил, в двадцатом столетии насильственная смена власти происходила много раз в результате антиправительственных заговоров. Вам необходимо составить списки людей, которые могут представлять для вас опасность, и тех, вокруг которых могут объединяться ваши противники. В нужный момент все они должны быть арестованы, а вы должны взять под контроль центры связи и с помощью этих средств коммуникации начать давать свои распоряжения. Если это возможно, было бы желательно привлечь на нашу сторону влиятельных военных. Когда исход борьбы неясен, руководитель крупного вооруженного соединения со своими войсками может повлиять на исход борьбы.

Витроу еще кое-что уточнил, но это были уже малозначительные детали. Последние минуты полета прошли в молчании — все, по-видимому, сосредоточенно взвешивали в уме сказанное. Каргилл вспомнил Мерлику, город в горах в восьмом тысячелетии нашей эры. “То, что я сейчас делаю, явно противоречит их желанию, — думал он. — Если им нужна победа Твинеров в этой войне для того, чтобы их город стал по-настоящему реальным, значит, пытаясь не допустить этой войны, я тем самым лишаю их каких бы то ни было шансов”.

Эти мысли ему самому казались далекими от реальности и каким-то образом противоречащими его же собственным рассуждениям о силе жизни. И тем не менее он почему-то был убежден в том, что его оценка событий, связанных с Мерликой, была правильной. В его встрече с Лэном Бручем было что-то странное и беспокоящее его, видимо, это была попытка одурачить его, заставить действовать определенным образом. Но в чьих интересах?

Кто мог пытаться повлиять на него таким образом? А если это было только игрой его воображения? Тогда его план предотвратить войну — это самое разумное, что он может в этой ситуации сделать. А будущее пусть само о себе заботится, как оно и делает уже давно.

Несмотря на все его сомнения в реальности происшедших событий, Каргилл не хотел отказываться от выводов, к которым он пришел, о возможной природе души человека. Более того, о некоторых моментах своего “сна” он собирался поразмышлять поглубже, когда у него будет хотя бы немного свободного времени. Выводы из его рассуждений о природе времени и пространства были весьма любопытными. Сама возможность того, что материальный мир существует миллионы миллионов лет, сводит на нет теории о происхождении жизненной силы. Ведь все эти теории базируются на истории, насчитывающей всего несколько тысяч лет. Нельзя игнорировать тот факт, что пространственно-временное единство существует огромное количество веков. Было абсолютно очевидно, что жизненная сила все это время развивалась из того неведомого в далеком прошлом, что дало ей начало.

Если есть на свете то, что люди называют душой, значит, душа существует так же давно, как то, что люди называют Богом. И она отличается, как свет отличается от тьмы, от тех представлений о ней, которые сложились в умах людей в темные, мрачные и невежественные времена в развитии человечества.

В том состоянии сна и полета воображения, когда к нему пришли эти мысли, Каргилл уловил какие-то неясные признаки того, что, как сейчас он понял, для него существует возможность пережить это состояние вновь. Он решил, что в следующий раз постарается более внимательно наблюдать и более осознанно действовать, он использует такой шанс, если тот представится, в полную меру своих возможностей. Ему почему-то казалось, что это будет то самое важное, что он когда-либо сможет совершить.

Витроу, сидящий рядом с ним, произнес:

— Приехали.

Когда они пошли на посадку, Каргилл вспомнил об Энн Рис.

— Я попытаюсь завоевать расположение прекрасной дамы, — сказал он смеясь. — Не думаю, правда, что из этого что-нибудь выйдет, но, может быть, мои ухаживания хотя бы на время отвлекут ее внимание от других дел.

Но он увидал ее только через неделю. Она решила провести дома именно тот вечер, когда у него была назначена встреча с Витроу.

14

Было уже поздно. Ему пора было идти в сад, где они договорились встретиться с Витроу, но Эин, похоже, не собиралась уходить из гостиной. Сидя в кресле, Каргилл с раздражением наблюдал, как она ходит по комнате, и вдруг она остановилась и пристально посмотрела на него.

— Несмотря на все усилия, которые я предпринимала последние дни, — сказала она обвинительным тоном, — вы все-таки сделали то, что хотели. Вам удалось отложить нападение по крайней мере на месяцы, а может быть, и на дольше. Я пыталась убедить их, что это уловка с вашей стороны, но командир летчиков клянется, что ваши замечания очень ценны и что в наших планах действительно есть слабые места, на которые вы обратили их внимание. Наши руководители согласились с этим.

Она подошла к нему ближе. Теперь в ее манере обращения с ним не было и намека на то снисходительное равнодушие, которое он наблюдал по отношению к себе с самых первых дней.

— Капитан Мортон, — сказала она мрачно, — вы слишком хорошо играете свою роль советника. На этот раз мы согласились на отсрочку, но… — Она остановилась, и в глазах ее появилось угрожающее выражение.

Каргилл молча смотрел на нее. Против своей воли он почувствовал что-то вроде восхищения ее решительностью, глубиной чувств, которые руководили ею. Это, безусловно, была сильная личность и привлекательная женщина. Каргилл подумал, что ему будет интересно попытаться обратить ее эмоции на более мирные цели. Он медленно, акцентируя каждое слово, произнес:

— Что меня удивляет, так это то, что такая очаровательная девушка, как вы, играет роль заговорщика в мужских военных играх.

Он сказал это со всей серьезностью и подумал, что именно сейчас стоит попытаться воспользоваться советом Гранниса. Он добавил:

— Там, где я жил, девушки понимали, что если мужчина в форме свистит ей вслед, то не для того, чтобы поговорить о тех идеалах, за которые он сражается. — С этими, словами он поднялся и подошел к ней ближе.

Она явно не ожидала услышать ничего подобного и была в первую минуту заметно удивлена. В глазах ее появилось испуганное выражение, но она овладела собой, нахмурила брови и резко приказала:

— Не подходите ко мне.

Каргилл продолжал медленно приближаться. Он подумал, что Граннис определенно ошибался, считая, что в этой холодной, решительной молодой особе можно вызвать романтические эмоции. Но то, что она так явно была обескуражена, давало ему шанс.

— Вы, наверное, — сказал он, — воспитывались в какой-то необычной обстановке. Странно видеть, как женщина вашего мужества боится самой себя.

Энн перестала отступать назад. Когда она заговорила, Каргилл понял, что его слова сильно задели ее. Она произнесла слишком резким тоном:

— У нас только одна цель — уничтожить Теней. Когда она будет достигнута, тогда время подумать о замужестве и детях.

Каргилл остановился тоже.

— Могу сказать вам прямо сейчас, что вы плохо представляете себе, что происходит во время войны. Уровень рождаемости не падает, а, наоборот, растет. Больницы бывают полны женщин, которым приходится переживать последствия того, что мужчинами в такое время овладевает желание оставить свой след на земле, если даже им самим суждено погибнуть.

— Мы будем выходить замуж за тех, кто останется в живых, — проговорила Энн спокойно. — Это глупо, когда девушка, особенно если она живет в стесненных материальных обстоятельствах, берет на себя обузу воспитывать ребенка погибшего отца.

Каргилл сказал сухо:

— Когда я буду заниматься с летчиками, я порадую их тем, что девушки считают, что лучше всего выходить замуж за гражданских.

— Я этого не говорила. Я сказала…

Каргилл перебил ее. Он решил, что не сможет ничего добиться от нее, и поэтому чем быстрее он закончит этот разговор, тем лучше.

— А как, — спросил он, — насчет того человека, которому вы с легкостью поручили отключить защитный экран в Городе Теней? Вы хотите сказать, что он не получит даже одного поцелуя от прекрасной девушки?

Он шагнул вперед и хотел обнять ее. Она уклонилась от его объятий и бросилась к двери. Смеясь, Каргилл последовал за ней, не так быстро, чтобы действительно поймать ее, но так, чтобы она не сомневалась в его решимости добиться того, чего он хотел. У двери она повернулась на секунду, и он увидел, что лицо ее горело от гнева. Он замедлил шаг. Выйдя из комнаты, она быстро пошла по коридору, поднялась по лестнице, и он услышал, как наверху хлопнула ее дверь.

Он тут же забыл об этом происшествии и поспешил в сад, где уже через минуту разговаривал с Витроу, который сообщил ему то, что он и ожидал. На то, чтобы перестроить их организацию так, как предложил Каргилл, уйдет по меньшей мере месяц. Каргилл отметил, что в данном случае важно то, что, если произойдет что-нибудь непредвиденное, могут пострадать только отдельные люди, а вся организация будет сохранена в работоспособном состоянии.

На этом они расстались, и Каргилл вернулся в дом. Вечером, когда он шел к себе в спальню, он неожиданно для самого себя остановился перед дверью спальни Энн и постучал.

— Можно мне войти? — спросил он.

После нескольких минут молчания он услышал возмущенный голос девушки:

— Не смейте даже подходить к этой двери.

Каргилл демонстративно подергал за ручку. Дверь оказалась запертой. Он пошел к себе улыбаясь, не чувствуя ни стыда, ни вины. Он, так же как и девяносто процентов всех военных, кого он когда-либо встречал, твердо верил в то, что во время войны можно было завоевать любую женщину, — как еще можно было узнать, что она по этому поводу думает, если не преследовать ее?

Начав кампанию преследования Энн, он намеревался ее продолжить. Однако, когда он добрался до своей комнаты, мысли его потекли совсем в другом русле. Он лежал в кровати, вспоминая то время, когда был ранен в Корее и испытывал такое ощущение, будто бы находился где-то очень далеко. “Я должен сейчас это почувствовать”, — сказал он себе.

И вскоре это ощущение появилось. Он очень внимательно и медленно восстанавливал весь процесс, сначала то, как оно появлялось, потом — как пропадало. И каждый раз стремился сосредоточиться на том моменте, Когда происходил этот переход от жизни к состоянию, близкому к смерти. Он заметил, что внутри у него нарастает чувство волнения, возбужденного ожидания, появляется убеждение, что сейчас должно что-то произойти.

Внезапно его тело пронзило что-то вроде электрического тока. Он увидел золотой шар, вращающийся в пространстве. Это было настолько великолепное зрелище, что он не мог отвести от него глаз. Это было воплощение красоты.

Наблюдая за шаром, Каргилл заметил, что, вращаясь, он разбрасывает во все стороны искры. Искры улетали в пространство, принимая форму спирали. Теперь он заметил, что и сам шар состоит из бесчисленного множества подобных форм — это были его части.

“Удивительно, — подумал он, — в нем заключается вся материальная Вселенная. Это и есть Вселенная”.

Что-то черное появилось между ним и золотым шаром, закрывая его от Каргилла. Он знал, кто враг, — чернота, пустота.

В эту секунду он ощутил необъяснимый ужас, смертельную панику. Это касалось той битвы, которая шла, — которая идет здесь.

Фаза жизни в этой битве терпела поражение. Все, кто был вовлечен в этот глобальный конфликт, погибнут в катастрофе. Большие надежды возлагались на жизненную силу, но она оказывалась подавленной, бездумной, нетворческой. Сила духа опустилась так низко, что даже смерть не могла заставить ее возродиться. Сила духа застряла в ловушках, расставленных перед ней. Она даже не подозревала, как близко поражение. Дела обстояли так, что любая новая крупная катастрофа могла привести к окончательному всеобщему уничтожению…

Каргилл постепенно стал возвращаться к действительности. Осмотревшись, он понял, что по-прежнему находится в своей спальне в доме Энн Рис, и подивился, как беспределен полет человеческой фантазии. “Мне надо прекращать все это, — подумал он. — Еще несколько кошмаров вроде этого, и я начну думать, что будущее всего мира зависит от этой войны Твинеров с Тенями”.

Безусловно, он получил какой-то результат, это надо было признать. Что бы эти странные сны ни представляли собой, они, несомненно, существовали; и, что еще важнее, он мог вызывать эти картины в своем воображении усилием воли тогда, когда ему было необходимо. По двум успешным результатам из двух попыток делать общие выводы было нельзя, но во время этих экспериментов он чувствовал, что знает такие вещи, которые выходили далеко за пределы обычных представлений человека, и в своих размышлениях пытался проникнуть в самую глубинную суть явлений.

Это были мысли о том, как пространство возникает из материи, как материя рождает пространство; мысли о процессах созидания и разрушения; о потоках энергии, которые связаны с иллюзиями и красотой…

Красота? Каргилл вспомнил необыкновенный золотой шар и задумался. В то время он казался воплощением жизненного начала, но он таковым не являлся. Сейчас это было абсолютно ясно, потому что красота имеет тенденцию концентрироваться. Красота — это свет, вокруг которого с надеждой машут крылышками мошки жизни. Красота притягивает жизнь, как свет привлекает к себе мошкару, трепещущую в его живительном потоке. Она — окончательная цель и смысл всей и всяческой деятельности. Стремление приобщиться к идеальной красоте и обладать ею движет человечеством на протяжении всей жизни, и если то, что ему удается заполучить, не дает того блеска, который, как он знает, существует, человек становится грустным и болезненным и вскоре впадает в апатию смерти или погружается во вдохновенную апатию, вызываемую красотой жизни после смерти.

Красота — это только одна грань Главной мысли, а Главная мысль — это только часть… чего?

Спал Каргилл беспокойно. Он постоянно просыпался с мыслями о золотом шаре, который потрясал его своей красотой настолько, что один раз он даже не смог сдержать слез восторга. Тогда он сказал себе, что нужно взять себя в руки. Ведь ему нужно выспаться. Ему показалось, что только он успел закрыть глаза, как Трейнджер постучал в дверь и сообщил, что звонил командир летчиков и просил передать, чтобы Каргилл был готов через полчаса.

За завтраком Энн не было, и это напомнило ему о его решении преследовать ее своими ухаживаниями.

Проблема была в том, что она явно его избегала. В течение многих последующих дней он видел ее только мельком. Когда он входил в комнату, она выходила. Несколько раз она уходила из дома именно в тот момент, когда он возвращался после тяжелого дня. Каждую ночь без исключения он пробовал открыть дверь ее спальни. Дверь всегда была заперта, и только изредка он слышал, что Энн у себя.

Так прошел месяц. И все-таки их тайная организация не была еще достаточно многочисленной для того, чтобы начать действовать. Проблема была в том, по словам Витроу, что люди, которые были против войны, медленно свыкались с идеей захвата власти путем внутреннего переворота. Для данного общества далекого будущего это была, по-видимому, совершенно новая идея.

В течение шести недель Каргилл был занят работой с военными летчиками, посещая дальние базы, проводя беседы и давая инструкции. Это позволило ему определить приблизительные размеры территории, контролируемой Твинерами, которую они называли Америкой. Эти претензии, учитывая их малочисленность, показывали, насколько неадекватно их восприятие происходящего.

Земля Твинеров на западе упиралась в подножие Скалистых гор, на севере доходила примерно до южной границы штата Монтана, на востоке же ограничивалась линией, идущей к юго-западу от нижней точки озера Мичиган, а на юге доходила до территории штата Техас. Для трех миллионов людей это была огромная территория, но она находилась, безусловно, под полным контролем Твинеров.

Каргилл был уверен, что в конце концов они утвердят свое господство над всем континентом. Он знал, что наиболее дальновидные из Твинеров уже подают заявки на владение обширными территориями. Он вспомнил миллионы людей в двадцатом веке, которые не имели никакой надежды заполучить в собственность хотя бы клочок земли, и его поразило то, что ошибки прошлого повторяются на новом витке. “Если я выйду из этой переделки живым, — думал он, — я попытаюсь положить этому конец”.

Наблюдая происходящее вокруг, он уже мог лучше, более объективно оценить ход развития событий в прошлом, то есть в своем времени, так как, находясь в будущем, он наблюдал конечный результат того, что дало свои корни в двадцатом веке. Много раз он говорил себе: “По этому поводу мне придется кое-что предпринять. Потом”.

С каждым прожитым днем он все больше и больше убеждался, что его помощь может оказаться очень ценной для этих людей, и сознание этого наполняло его гордостью и поднимало боевой дух. Даже походка у него изменилась, стала более твердой и уверенной. Он чувствовал, что находится в прекрасной форме, готов к действиям, смелым, решительным, но подкрепленным чуткой инстинктивной осторожностью. Он использовал слова как инструменты и был постоянно начеку, сознавая, что в любой момент может столкнуться с опасностью.

Его осторожность сослужила ему хорошую службу однажды вечером, когда он вошел в дом Энн Рис. Он шел по ковру, — расстеленному на полу в коридоре, направляясь в гостиную, как вдруг услышал голос незнакомого человека, дрожащий от ярости:

— Я убью вас обоих, как только он придет!

Каргилл остановился, услышав голос Энн, явно испуганной, но пытающейся сохранить присутствие духа:

— Вы сумасшедший. Вас за это повесят!

— Заткнись! Я знаю тебя. Это ты все начала. Это ты связалась с Тенями, с Граннисом. Я слышал эту историю, как год назад он пришел к тебе, и с тех пор ты поешь с его голоса.

— Я ничего не начинала. — Ей, видимо, удалось взять себя в руки, судя по более твердому тону. — Волоры были уже построены и планы подготовлены, когда Граннис связался со мной. Я сообщила об этом правительству, и с тех пор я поддерживаю с ним контакт.

— Вот именно, — в голосе мужчины послышалось самодовольство, — вот я и говорю, что через тебя и осуществляется эта связь. А если тебя и этого Каргилла не будет, всей этой истории придет конец.

Каргилл больше не слушал. Он побежал к входной двери. Он решил, что этот человек вошел в дом со стороны сада и сейчас стоял, наверное, в гостиной, наблюдая за дверями. Каргилл бесшумно выскользнул из дома, обогнул его и стал медленно и осторожно пробираться к террасе. Одна из дверей, выходящих на террасу, была открыта. Он подполз к ней, скрытый деревянными панелями, и замер.

Человек продолжал говорить:

— Мои родители были Планиаками. Они хотели изменить свою жизнь, пройти курс обучения у Теней, но не смогли с этим справиться. Но им дали возможность жить хорошо, я получил хорошее воспитание, приличное образование. Я женился на прекрасной девушке, и сейчас у меня двое чудесных детей. И все это благодаря Теням. Ты и все эти негодяи, кто решил напасть на Город Теней, ненавидите их, потому что вы все неудачники. А теперь вы и другим пытаетесь навязать ваши преступные идеи и планы. Вы хотите уничтожить тех, кого вам не хватает ума победить.

Каргилл, слегка подавшись вперед, осторожно заглянул в комнату и увидел, что говорящий — высокий, мощного сложения мужчина. Он стоял, как и предполагал Каргилл, спиной к террасе, и в руке держал ружье. Оно было нацелено на Энн.

Она сказала уничижительным тоном, видимо собрав все свои силы, чтобы заставить голос звучать ровно:

— Как вам не стыдно! Взрослый сильный человек ведет себя как трусливый ребенок. А что произойдет с вашей женой и детьми, если вы совершите сейчас какой-нибудь опрометчивый поступок, вы об этом подумали? — Последние слова она произнесла медленно и твердо: — Даю вам последний шанс. Уходите немедленно, и я никому не скажу, что здесь было. Быстро!

— Я тебе сейчас покажу, что я сделаю быстро, — сказал он, угрожающе взмахнув ружьем. — Еще одна секунда…

Он, наверное, услышал какой-то звук или увидел, что выражение лица Энн изменилось, так как повернул голову к двери на террасу. В этот момент Каргилл бросился на него, и тот рухнул на пол как подкошенный. Каргилл яростно навалился на него сверху, и Энн подхватила выпавшее из рук ружье.

— Отойдите от него! — крикнула она Каргиллу. — Я выстрелю!

Незнакомец тоже закричал:

— Помогите! Сюда! Манот, Грегори!

Послышался какой-то звук, и чей-то холодный голос произнес:

— Ладно, Энн, положите ружье. Поднимайтесь, Каргилл.

Каргилл помедлил секунду и поднялся в напряженной готовности встретить новую опасность. Он увидел, что в комнате стоят двое в форме пилотов волоров. Каргилл в растерянности перевел взгляд с одного на другого. Здесь что-то было не так.

Один из пилотов сказал примирительным тоном:

— Это просто проверка, обычная проверка. У нас были сведения о том, что в наших рядах готовится какой-то заговор, и мы решили проверить вашу реакцию.

Каргилл мысленно перебрал события последних минут: реакция Энн была естественной, и он, кажется, вел себя так, как от него могли ожидать.

— Надеюсь, вы узнали, что хотели, — медленно проговорил он.

Пилот сказал серьезным тоном:

— Да, именно то, что хотели. — Он повернулся к Энн, которая была очень бледна, и слегка склонил голову. — Позвольте мне, мисс Рис, выразить восхищение вашим мужеством. Не сердитесь за нас. Эту проверку попросил нас провести Граннис.

Он повернулся к человеку, нападавшему на Энн, который поднялся с пола и стоял прислонившись к стене.

— Вы хорошо сработали, — похвалил он. — Теперь пошли.

Когда они скрылись из виду, Каргилл подошел к Энн и сказал:

— С их стороны это было не очень красиво. Вам бы лучше сейчас присесть. Они, наверное, не понимают, что такое потрясение может иметь самые негативные последствия.

Про себя он отметил: “Опять Граннис! Что же, в конце концов, он замышляет?”

Энн позволила ему довести ее до кресла и усадить. Она подняла глаза и посмотрела на него. Лицо ее было мертвенно-бледным.

— Спасибо вам, вы спасли мне жизнь, — произнесла она тихо.

— Ну, это преувеличение. Опасность ведь была только воображаемой.

— Но вы же об этом не подозревали, когда бросились на того человека. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за это.

— Забудьте об этом. Я спасал и свою жизнь тоже. Она, казалось, не слушала его.

— Они испытывали меня, — произнесла она, как будто не могла поверить своим собственным сдрвам. — Меня! — Голос ее прервался.

Каргилл хотел что-то сказать, но остановился. Только сейчас он понял, как глубоко было потрясение, испытанное Энн. Он внимательно посмотрел на нее, потом взял за руку.

— Я думаю, вам надо сейчас пойти к себе и лечь, — сказал он.

Энн позволила ему проводить ее до дверей спальни. Там она остановилась. Щеки ее порозовели. Не глядя на него, она сказала:

— Капитан, сегодня я поняла, что вы имели в виду, когда говорили, что война совсем не похожа на мои представления о ней. И я сожалею, что частично была виной тому, что вы оказались в такой опасной ситуации. Вы сможете когда-нибудь простить меня?

Каргилл подумал о неизбежном восстании и холодно ответил:

— Я в этом сам участвую. Я согласился с этой идеей. Я буду сражаться из последних сил, чтобы выжить. — Потом добавил уже другим, будничным тоном: — Вам лучше лечь.

Он открыл ей дверь. Она перешагнула через порог, быстро взглянула на него, покраснев еще больше, и сказала:

— Вы как-то говорили о награде воину… Сегодня, когда вы дотронетесь до ручки этой двери, вы обнаружите ее незапертой.

Она осторожно закрыла за собой дверь. Каргилл медленно пошел к себе. Он почувствовал, что взволнован больше, чем ожидал. Но когда через час он подошел к двери Энн, она оказалась закрытой.

Он стоял, держась за ручку двери, обескураженный, слегка раздраженный, но не готовый сдаться. Большинство женщин, чьего расположения он стремился добиться, ему приходилось завоевывать. Нужно было возбудить их интерес к себе, установить эмоциональный и психологический контакт, и в случае с Энн то, что он ее спас от смерти, видимо, оказалось недостаточным. Он все еще стоял в нерешительности, когда услышал изнутри какой-то звук. В следующее мгновение дверь приоткрылась и Каргилл увидел странно бледное лицо девушки. На ней был надет голубой пеньюар.

Она прошептала:

— Я просто не могу сделать то, что обещала. Простите меня.

Каргилл вздохнул, как обычно вздыхают мужчины в подобных ситуациях. Но теперь, когда начался разговор, он не собирался его прекращать:

— Можно мне войти и поговорить с вами? Вы не должны меня бояться.

Она колебалась, и он воспользовался ее минутным замешательством для того, чтобы тихонько толкнуть дверь. Энн не сопротивлялась и, вернувшись в спальню, включила лампу на тумбочке у кровати и легла в постель. Как бы защищаясь, она натянула до подбородка мягкое розовое одеяло. Каргилл взял одну из подушек, прислонил ее к спинке кровати и сел, откинувшись на нее.

— Сколько вам лет, Энн? — спросил он мягко.

— Двадцать четыре. — Она вопросительно взглянула на него.

— Если бы вы сегодня не взяли обратно свое обещание, — спросил он, — я был бы вашим первым мужчиной?

Она помедлила, пожала плечами и невесело усмехнулась:

— Нет, я один раз пробовала, когда мне было семнадцать. Наверное, что-то было не так, потому что единственное, что я помню, это боль. Меня это испугало, честно говоря. — Она снова усмехнулась. — С тех пор я не раз слышала, что другие от этого, кажется, получают удовольствие.

— У нас, — сказал Каргилл, — семьдесят процентов женщин фригидны потому, что их мужья так и не усвоили самые элементарные правила сексуальных отношений. Они на самом деле вовсе не холодны, как могут рассказать вам многие военные о якобы фригидных женах других мужчин. — Он остановился. — Так это воспоминания о том, что произошло в семнадцать лет, вас сейчас сдерживают?

Она помолчала.

— Да, я думала об этом, — призналась она и вдруг рассмеялась невеселым смехом. — Боже мой, — сказала она, когда справилась с собой, — это самый удивительный разговор, который я имела за последнее время. Идите сюда, пока я совсем не заморочила голову и вам, и себе. У меня это очень хорошо получается.

С этого момента Энн стала его женщиной.

15

Сначала она не понимала, насколько она принадлежала ему, и не отдавала себе отчета в том, какая сильная эмоциональная привязанность сопровождала ее физическое влечение. Если бы у нее был какой-то опыт интимных отношений, все могло быть по-другому. Она тогда могла бы разделиться, образно говоря, на две отдельные личности: с одной стороны, патриотка, а с другой — любовница пленника.

Патриотка, несмотря на потрясение, связанное с испытанием, которому их подвергли, держалась пять дней. И тогда произошел ее первый срыв. Потом в течение нескольких дней она, не скрываясь, плакала в присутствии Каргилла. На восьмой день она открыто предложила найти какую-нибудь возможность для побега. Ее идеи по этому поводу были весьма туманными и поразительно непрактичными для такого серьезного, как она, человека. Она с презрением отвергала возражения Каргилла и несколько раз по-настоящему выходила из себя, потеряв терпение.

Ее поведение усугубляло его собственное тревожное состояние, напряженность, которая росла с каждым днем. Наконец на двенадцатый день Каргилл поехал в аэропорт и сердито отвел Витроу в сторону:

— У меня такое ощущение, что ваша группа затягивает дело с подготовкой. Где-то есть какая-то слабинка, нерешительность. Вы не готовы сжигать за собой мосты.

Витроу был вынужден согласиться.

— Да, в этом есть доля правды. Я слышу только бесконечные оправдания.

Каргиллу это было понятно. Думая об этих людях, которые никогда раньше не принимали участия в сражениях, он вспоминал свои ощущения накануне боя. Однажды утром, когда разразилась буря, он думал и надеялся, что атака будет отменена, и, как это ни удивительно, одновременно радовался, что наконец наступает критический момент, когда решение проблемы откладывать больше нельзя.

Такой момент как раз наступил. И только один человек из всех обладал достаточной силой воли, решимостью и опытом, чтобы добиться цели. Каргилл обратился к нему:

— Витроу, нападение должно произойти не позднее завтрашнего утра. Если этого не случится, вашему командиру станут известны имена заговорщиков.

Витроу побледнел.

— Вы не посмеете этого сделать!

Каргилл сказал спокойным голосом:

— Наверное, будет лучше, если вы уверите остальных, что я посмею это сделать.

Он посмотрел долгим взглядом прямо в глаза Витроу. Выдержав некоторое время этот взгляд, тот вздохнул и протянул Каргиллу руку.

— День назначен, — произнес он. — Спасибо! Они пожали друг другу руки и разошлись.

Когда Каргилл вернулся домой, его в первый раз охватило предчувствие беды. Энн, с лицом, посеревшим от страха, встретила его у двери.

— Вокруг дома расставлена охрана, — прошептала она. — Тебя сегодня вечером отсылают в Город Теней.

Каргилл молча стоял, сосредоточенно думая, а Энн гладила его руку. Она тихо вздохнула:

— Как жаль!

Он с отсутствующим видом потрепал ее по руке, думая про себя: “Интересно, это случайно? Знают они что-нибудь или только подозревают?” — а вслух спросил:

— Почему именно сегодня вечером?

— Граннис… — начала она.

Это потрясло его. В гневе он схватил ее за плечи.

— Как! Я думал, что ты связана с ним.

— Да, так и было, — сказала она расстроенно, — но теперь я не знаю, что случилось. Отпусти, пожалуйста, ты делаешь мне больно.

Он опустил руки, пробормотав извинение. Ощущение неминуемой катастрофы усилилось. Таинственный, неуловимый, вездесущий Граннис сделал еще один ход в своей непостижимой игре. Но на этот раз речь шла о непосредственной и смертельной опасности. Граннис намеревался подвергнуть его, Мортона Каргилла, жизнь риску, отправив его в Город Теней.

Он погладил Энн по голове. Она никак не могла унять нервную дрожь. Каргилл спросил:

— Дата назначена?

— Я не знаю. Мне ничего теперь не говорят, — покачала она головой.

Он сказал мягко:

— Пойди посмотри, как там с обедом. Я разведаю обстановку.

Он направился на террасу, спустился в сад, пересек его, перелез через забор — и его остановил охранник.

— Назад! — резко бросил он. В руке его блеснуло оружие.

Каргилл подчинился и, не сопротивляясь, сразу же пошел к калитке, дорожка от которой вела к парадной двери дома. Она не была заперта. Но когда он вышел за калитку, из-за дерева выступил солдат и жестом приказал ему вернуться.

Так в течение нескольких минут он насчитал девять вооруженных охранников, и все они знали его в лицо. Когда он вернулся в дом, Энн сидела в гостиной и с ней был командир летчиков, Гриер.

— Простите, капитан, — сказал тот, — но мы не имели права рисковать. Граннис сообщил нам, что затевается заговор, поэтому все офицеры получили приказ прибыть в расположение своих частей. На тот случай, если начнутся беспорядки, после обеда вас сразу отправят в Город Теней.

Гриер остался с ними обедать. Когда все встали из-за стола и пошли к двери, Энн шепнула Каргиллу:

— Постарайся найти какой-либо предлог поцеловать меня на прощание. Я сделаю вид, что сопротивляюсь.

На лужайке перед домом их ждал похожий на флотер корабль. Каргилл повернулся к Энн и, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более саркастически, проговорил:

— Мисс Рис, вас когда-то очень забавляло ваше обещание, что вы поцелуете меня, когда мы будем расставаться. Я требую, чтобы вы выполнили его.

Он не стал ждать, когда она согласится, подошел к девушке близко, взял ее за подбородок, приподнял ее голову и наклонился, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был весьма смелый поцелуй, и единственной проблемой было то, что она недостаточно сильно сопротивлялась. К счастью, охранники расценили эти действия как нападение и оттащили его от девушки.

— До свидания, дорогая, — сказал Каргилл. — Я скоро вернусь.

Против своего ожидания он обнаружил, что говорит то, что думает. Его очень тянуло к Энн. “Я думал, что люблю их всех, — сказал он себе, — и Лелу, и остальных…” Он вспомнил женщин, которые оставили след в его жизни в период еще до 1954 года. Но с Энн все было иначе — она была не такая, как другие.

“Черт меня возьми! — подумал он. — Я, кажется, люблю ее”.

Он поднялся на борт корабля, металлическая дверь за ним закрылась, и флотер резко пошел на подъем. Откинувшись в кресле, он почувствовал, что сила духа его ослабевает по мере того, как до сознания начинает доходить безнадежность его положения.

В конце концов он взял себя в руки, подумав, что еще не решил, что будет делать.

Каргилл с надеждой взглянул на летчиков, которые сопровождали его к месту назначения. Он не знал их, но был уверен, что они из тех, кому он читал свои лекции. Сомневаясь, что сможет убедить их действовать так, как ему было нужно, Каргилл решил, что попытка не пытка.

Он выждал момент, когда второй пилот посмотрел в его сторону, и сделал ему знак подойти. Летчик сказал что-то своему командиру, видимо, попросил разрешения отлучиться, и подошел к Каргиллу.

— Капитан? — произнес он почтительно.

Это слово по какой-то причине показалось Каргиллу ужасно смешным. Он расхохотался. “Капитан!” — повторил он вслух и просто покатился со смеху.

По лицу его текли слезы. Он посмотрел на человека, стоящего перед ним.

— Лейтенант… — начал Каргилл и остановился. — Лейтенант! — Это было еще смешнее, чем “капитан”. Он сдержался, чтобы снова не рассмеяться, и ему удалось проговорить: — Лейтенант, вы написали завещание?

— Нет, сэр — Судя по чопорному тону, летчик осуждал Каргилла за его непонятный смех и не был расположен к беседе.

Это вызвало у Каргилла еще один приступ неудержимого хохота. Он уже понял, в чем дело: ему приходилось видеть людей в таком истерическом состоянии. Чтобы побыстрее справиться с истерикой, надо было дать ей полный выход, не пытаться ее сдерживать. Отсмеявшись, он сказал:

— Лучше составьте завещание. На войне люди погибают. Или вы будете отсиживаться где-нибудь в безопасном месте?

— Нет, сэр, я доброволец.

— Доброволец! — На этот раз Каргилл дал себе волю и разразился таким хохотом, что в течение нескольких минут тело его буквально сотрясалось от судорожных приступов. Наконец ему удалось буквально выдавить из себя, в перерывах между всхлипами: — Вот это я понимаю. Это как раз то, что нам нужно в армии, — добровольцы, готовые жизнь положить за альма матер! Ой, что это я говорю? Что-то я путаю — то ли место, то ли время.

Это напомнило ему о его фантастических снах, и на этот раз они показались ему невероятно смешными, просто нелепыми, и новый взрыв хохота согнул его обессилевшее тело пополам Когда он отсмеялся и перевел дух, летчик проговорил:

— Надо знать реальное положение вещей, сэр.

Он сказал это таким серьезным тоном, насупив брови, что Каргилл не выдержал и опять прыснул со смеху, хотя на это у него уже не было сил. Когда ему наконец удалось остановиться, он сказал:

— Молодой человек, продолжайте наблюдать за реальным положением вещей и докладывайте мне об увиденном каждый день. Это очень важно. Держите меня в курсе.

— Жаль, что вы так на это реагируете, — ответил летчик.

— Простите меня и помилуйте, — произнес Каргилл уже серьезным тоном. — Я заслуживаю прощения. — Он подумал, какой подтекст это слово может иметь в данной ситуации, и, подняв голову, увидел, что его собеседник уже не слушает его, а возвращается на свое место. Каргилл озабоченно посмотрел ему вслед и произнес вслух, ни к кому не обращаясь:

— Он доложит начальству, что я свихнулся.

Какой-то человек среднего возраста в форме капитана подошел к нему.

— Нам еще лететь всю ночь, капитан Мортон.

Тот задумчиво кивнул.

— Вы хотите предложить мне поспать? — спросил он серьезно.

— Я это настоятельно рекомендую, — твердым голосом проговорил его собеседник.

— Да, действительно, не соснуть ли мне чуток?

— Я думаю, вам надо принять снотворное.

Каргилл вздохнул. Смеяться уже не было сил, а дело, кажется, здесь серьезное. Эти люди настроены вполне решительно. В назначенный час они пойдут на штурм Города Теней, готовые пожертвовать собой ради цели, которую считают благородной. Каргилл снова вздохнул:

— Не надо снотворного, капитан. У вас не будет со мной проблем.

Когда Каргилл остался один, он долго сидел, уставившись в сгущающуюся темноту. “Я получил то, что заслужил, — думал он. — Я пытался дергать за веревочки, считая, что управляю марионетками, а на самом деле марионетка — это я сам”. Если посмотреть назад, все его прошлые усилия казались тщетными, а если заглянуть вперед…

На чьей же стороне он все-таки находится? Вернее, кого он должен поддержать? Если победят Твинеры и он останется в живых, он может вернуться к Энн, и ему больше не придется опасаться, что его вернут в комнату терапии в Городе Теней. Это было бы совсем неплохо. Лэн Бруч из Мерлики, города из его сна, тоже одобрил бы это, но что с того ему, Каргиллу? Его-то в том далеком будущем точно не будет. К 7031 году нашей эры кости капитана Мортона уже четыре тысячи лет будут распадаться на отдельные химические элементы.

Его одолевали мысли еще об одном. Эту войну начинают Твинеры. Значит, сто очков против них. Если бы все зависело от Теней, никакой войны не было бы. Значит, сто очков в их пользу. Трудно было найти какие-то аргументы против этого очевидного факта — двести очков в пользу Теней.

Каргилл заснул и проснулся, когда уже ярко светило солнце. Один из летчиков принес ему поднос с завтраком и передал просьбу капитана прийти в кабину пилотов.

Каргилл с аппетитом поел. Особенно хорош был кофе. Каргилл пришел в кабину с чашкой в руках. Он был готов отнестись к ним дружелюбно в обмен на дополнительную порцию кофе.

— Если вы посмотрите прямо вперед, — сказал командир корабля, — за туманом можно разглядеть Город Теней. — Он обратился ко второму пилоту: — Эд, уступи место капитану Мортону.

Тот немедленно подчинился. Каргилл устроился в кресле и посмотрел вперед. Горизонт был затянут дымкой. В неясном свете можно было смутно различить вершины гор. Все они были поразительно похожи друг на друга.

Вдруг он увидел пирамиду. Это был защитный энергетический экран. Она казалась симметричной и маленькой — так игрушечно маленьким кажется издалека пик высочайшей горы. Каргилл определил, что она находится от них на расстоянии по меньшей мере в сто миль.

Флотер продолжал лететь по направлению к пирамиде на обычной скорости. Каргилл понял, что они не хотят, чтобы Тени заподозрили, что у этого флотера особая миссия, и стараются не привлекать к себе ненужного внимания.

Прошло еще полчаса полета, и с каждой минутой таинственный город впереди становился все больше и больше. Все яснее и яснее становилось, как велика на самом деле пирамида. На расстоянии десяти миль она представляла собой высокое, заостренное кверху сооружение, опирающееся на крепкое, широкое основание, которое было вырублено в скальных породах группы стоящих рядом гор. Когда они подлетели еще ближе, Каргилл увидел, что стены пирамиды прозрачны как стекло, и через них были видны здания центральной части города. Вблизи пирамида ничем не напоминала источник мощнейшего энергетического поля. Было странно думать, что он прислан сюда, чтобы проникнуть в город и отключить энергетический экран, с тем чтобы Твинеры на своих великолепных волорах напали на беззащитный Город Теней и превратили его в… тень.

— Здесь, около приемного центра, мы садимся. — Пилот показал на здание, стоявшее на краю леса.

Через несколько минут они приземлились на зеленой площадке в ста пятидесяти футах от длинного низкого здания приемного центра. Каргилл вышел из флотера, и дверь за ним тут же закрылась. Он увидел, как флотер снова взмыл в небо и взял курс на восток.

Каргилл машинально повернулся и направился в сторону приемного центра, но тут же остановился. “Я свободен, — подумал он. — Они не стали ждать, когда я войду внутрь. Почему бы мне не повернуть обратно и не исчезнуть среди дикой природы?”

Местность вокруг казалась действительно дикой и заброшенной: горы, ущелья, овраги и со всех сторон неприступные и непроходимые леса. Наверное, нужно будет блуждать в течение нескольких дней, чтобы выйти куда-то, где можно найти более благоприятные условия для существования. Но это по крайней мере был выход. Каргилл хотел повернуть обратно, но у него ничего не получилось. Испуганный, он несколько минут стоял неподвижно, вспоминая курс обучения, который с ним провели с помощью их знаменитой всемогущей трубки. Он осторожно сделал несколько шагов вперед и, резко остановившись, попытался развернуться на пятках. Бесполезно. Мышцы не подчинялись ему. Бледный, но полный решимости, он подумал: “Ничего, тогда я просто останусь здесь и буду стоять на месте. Тогда Тени поймут, что здесь что-то не в порядке”.

Но в этот момент ноги его сами пошли вперед, легко и уверенно, без малейшего напряжения. Каргилл попробовал остановиться, но ноги, по-видимому, двигались совершенно автономно и спокойно и уверенно продолжали свой путь. Абсолютно этого не желая, он пересек зеленую лужайку и направился к зданию центра. Единственное, что ему удалось сделать самостоятельно, — это остановиться у двери, и то только на одно мгновение, чтобы заглянуть внутрь через толстое стекло. Молодая женщина, сидевшая в комнате, улыбнулась ему и нажала на какую-то кнопку. Дверь открылась, и он вошел.

16

Войдя, Каргилл остановился на пороге. Несмотря на испытываемое им напряжение, ему было любопытно изучить здесь все. С интересом и волнением он взглянул на молодую женщину, сидящую за столом в углу комнаты. Тень? В лице ее читался ум, что Каргилл и ожидал увидеть, и было еще “что-то” в выражении ее глаз, чего он не смог определить.

Девушка улыбнулась и сказала доброжелательно:

— Мы очень рады видеть вас здесь и от души приветствуем ваше решение прийти к нам по собственной воле. Желаем вам успеха. Мы хотели бы, чтобы вы стали одним из нас.

Каргилл недоуменно посмотрел на нее, решив, что надо быть настороже. Его поразило то, что она произнесла свой монолог явно с настоящим чувством. Он всегда с сомнением воспринимал бурные выражения эмоций, особенно по отношению к себе.

Молодая женщина заговорила опять.

— Проходите через эту дверь, — сказала она, нажимая на кнопку.

Каргилл не заставил просить себя дважды. Прозрачная дверь вела в широкий, выложенный мрамором коридор, который уходил вправо. Он улыбнулся девушке, поблагодарил ее и прошел в дверь, которую она перед ним открыла. Здесь он увидел двух женщин приятной внешности, но постарше возрастом, лет около сорока, сидящих за столами с чем-то похожим на картотеку. Одна из них обратилась к нему:

— Вы такой интересный молодой человек. Желаем вам удачи.

Вторая вышла из-за стола и предложила:

— Пойдемте со мной.

Она повела его по коридору, по обе стороны которого за стеклянными дверями располагались небольшие комнатки. В каждой из них стояли письменный стол и два стула. Женщина остановилась у входа в одну из таких комнат.

— Вот, это к тебе, Мойра, — сказала она и слегка дотронулась до рукава Каргилла. — Желаю удачи, молодой человек.

— Спасибо, — обронил он машинально и переступил порог. Сидевшая за столом девушка внимательно осмотрела его с головы до ног. Затем она заключила:

— Вы мне нравитесь.

— Спасибо, — несколько суховато произнес Каргилл. Все они почему-то старались показать ему дружеское расположение и дать почувствовать, что здесь ему рады. Это настораживало, ему хотелось понять, что за этим кроется.

Он заметил, что Мойра смотрит на него понимающе.

— Вы циник? — спросила она.

Это был неожиданный вопрос. Каргилл ответил немного невпопад:

— Я смотрю, у вас тут четко отработанная система.

— Мне вовсе не трудно было сказать, что вы мне нравитесь, поэтому я это и сказала. Не будете ли вы так любезны закрыть дверь?

Каргилл выполнил просьбу и заметил:

— Это очень эффективный способ дать вновь прибывшим почувствовать себя как дома.

Она покачала головой.

— Я очень рада, что должна разочаровать вас. Такой у нас стиль общения. В нашей жизни так много интеллектуальной работы, где все очень точно и научно обоснованно, что мы уже давно сделали правилом теплые эмоциональные отношения на личном уровне во всех областях нашей жизни. Вы почувствуете это, когда будете в городе. А сейчас присядьте, пожалуйста.

Она вытащила карточку из стопки на столе и взяла ручку.

— Вы Мортон Каргилл, не так ли?

Каргилл замер от неожиданности. Он уже придумал имя, которое собирался назвать ей, и теперь растерялся. Чувство тревоги, охватившее его, с каждой минутой росло. Все, что он до сих пор делал в двадцать четвертом веке, совершалось по принуждению, и тем не менее все это время у него было такое чувство, что он сможет повлиять на свою судьбу. Теперь это ощущение пропало. Несмотря на все его усилия, планы и действия, они взяли над ним верх — он подчинялся их воле.

Он заставил себя справиться с растущим отчаянием. Теперь у него оставался только один шанс и один самый могущественный и опасный противник. Если бы ему удалось найти возможность убить Гранниса, это могло бы еще склонить чашу весов в его пользу. Вслух он спросил:

— Меня уже ждали?

Она молча кивнула. Каргилл смотрел, как она записывает его имя, и вспоминал комнату терапии, где его, наверное, ждут, чтобы убить на глазах Бетти Лейн. Нет, он не собирался сдаваться, он будет бороться до последнего вздоха. Чувство самосохранения, стремление выжить во что бы то ни стало было сильнее нахлынувшего на него страха. Нужно как можно больше узнать, выудить информацию у этой девушки. Он спросил нарочито спокойно:

— Непонятно, откуда вам может быть известно мое имя. Вы что, заранее знаете имена всех людей, которые к вам приходят?

— Конечно, нет. Ваш случай особый. — Она посмотрела на него. — Ведь вы пришли обучаться?

Судя по ее интонации, это был только наполовину вопрос. Она, видимо, была в этом вполне уверена и без его ответа, поэтому он промолчал. Он решил временно оставить попытки выяснить, откуда они знают его имя. Девушка снова улыбнулась ему. Она была так молода, что он вдруг спросил:

— Вы Тень?

Она утвердительно кивнула:

— Да.

— Значит, вы не всегда находитесь в облике Тени?

— Зачем же? — Она была явно удивлена. — Это совершенно особое состояние, для особых ситуаций. — Она остановилась и, как будто решив, что он подозрительно любопытен, торопливо спросила: — Вы знаете, каковы будут ваши обязанности, когда вы станете Тенью?

Каргилл отметил, что она сказала “когда”, а не “если”. Это придало ему смелости, и он спросил:

— Откуда вы знаете мое имя?

— Временной парадокс.

— Вы хотите сказать, что произошло что-то, о чем вы знаете, а я нет?

Она кивнула.

— Что? — спросил Каргилл, чувствуя, что внутри у него все замерло в ожидании ее ответа.

Она пожала плечами.

— Это все, вообще-то, очень просто. В течение многих месяцев вы действовали определенным образом в силу каких-то причин личного порядка. Что это были за причины, нам неизвестно, но это привлекло к вам наше внимание.

Каргилл осторожно поинтересовался:

— И никто не выяснял, что это за причины?

Девушка улыбнулась.

— Конечно, нет. Но сейчас я хотела бы объяснить вам, в чем заключается наша работа.

Каргилл не стал задавать вопросы, которые уже были готовы сорваться с его языка. Он сел поудобнее и приготовился внимательно слушать.

— Мы, Тени, — начала она, — пытаемся устранить последствия психологической катастрофы, которая деморализовала человечество начиная с двадцатого века. Миллионы людей были не в состоянии вынести стрессов цивилизации. По всему миру люди искали способы уйти от стресса, и таковой был найден в конце восьмидесятых годов, когда были изобретены флотеры. Когда стало ясно, что в мире наблюдается массовый уход людей от цивилизации, психологи стали выяснять причины этого явления. Естественно, в соответствии с теми знаниями о человеческой природе, которыми они обладают, они обращались сначала к прошлому каждого человека, и только постепенно, в ходе долгих и сложных исследований, они узнали правду.

Оказалось, причиной была сложная комбинация психологической слабости, уязвимости, передаваемой по наследству, и вполне оправданное, естественное стремление уйти от непосильного давления. Но человек не должен уходить от цивилизации и возвращаться к первобытному состоянию — ведь он может построить такую цивилизацию, какая ему нужна, изменить в обществе то, что его не устраивает. А чтобы помочь каждому из людей освободиться от давящего на него груза прошлого, нужно стереть, уничтожить память о несчастьях и трагедиях в прошлом, накладывающих негативный отпечаток на первичную протоплазму, которая закодирована в клетках и передается от поколения к поколению. Один из первых исследователей в этой области, Карл Густав Юнг, в течение долгого времени подозревал о ее существовании. Он назвал ее “тенью предков”. На протяжении многих лет в ходе многочисленных экспериментов им была разработана методика проникновения в прошлое и устранения до определенной степени следов первоначального несчастья. Результаты становятся все более ощутимыми с каждым годом. Все больше Планиаков проходят курс обучения у нас. К сожалению, так как они находятся на очень низком культурном уровне, многие из них не соответствуют предъявляемым требованиям и не справляются с обучением. Результат нашей программы обучения не поддается контролю. Человек или воспринимает обучение и становится Тенью, или не воспринимает, и тогда остается только на определенном уровне образования, который дает ему возможность стать Твинером. Но становится он Тенью или нет — зависит от особой комбинации внутренних характеристик человеческой личности, наличие которых мы можем констатировать, но не вольны искусственно создавать или вызывать. Вам это понятно?

Каргилл спросил:

— Какого типа люди обычно добиваются успеха?

— Вашего, — сказала Мойра. Она встала и указала на закрытую дверь справа от него, которой он до сих пор не замечал. — Вам нужно пройти туда. Желаю вам удачи.

Каргилл открыл дверь. Она выходила наружу, и за ней было что-то вроде парка. Каргилл увидел заросшую зеленой травой лужайку и цветущие кусты. Он перешагнул порог, обошел кусты и с удивлением понял, что находится в Городе Теней.

У него захватило дух, хотя он и был знаком с их методами транспортации. Он стоял на какой-то площадке и смотрел на Город Теней, раскинувшийся внизу. Но как он попал сюда так быстро? От того здания, в которое он вошел, до города было не меньше мили.

Он осмотрелся вокруг и увидел позади себя невысокую гору, покрытую растительностью. Среди зеленой листвы виднелись цветы всевозможных оттенков, а сухой прохладный воздух был густой и пряный от их ароматов.

Минуту Каргилл простоял так, глубоко дыша, в приятном расслаблении, и вдруг заметил дверь на одном из склонов горы. Он подошел ближе.

Дверь оказалась самой обыкновенной. Он повернул ручку, толкнул дверь, вошел и снова оказался в приемном центре. Та же самая женщина по-прежнему сидела за столом

— Вас что-то интересует? — спросила она.

— Как работает эта система?

Она показала на верхнюю планку двери.

— Там установлена трубка. Ее луч фокусируется на вас, когда вы переступаете порог, и таким образом осуществляется транспортация.

— Мгновенно?

Она покачала головой.

— Не совсем.

Каргилл постоял в нерешительности. Его поразило еще одно: ему никто не препятствовал, когда он захотел вернуться сюда, но после обработки, которой он подвергся в доме Энн Рис, он не позволял себе даже повернуть голову.

“Если бы я мог рассказать этой женщине о Граннисе”, — подумал он.

Он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Это не было неожиданностью, но он все-таки попытался заговорить еще раз, и опять неудачно. Все было ясно: его возвращение на этот раз было естественным и не имело целью оказать сопротивление. Но в тот момент, когда он решил использовать ситуацию для своих целей, его опять взяли под контроль. Он попытался сконцентрировать всю свою волю, чтобы преодолеть давление, которое на него оказывалось. Это была безмолвная, но отчаянная схватка. Он произносил в уме нужные слова, даже представлял себе, как именно будут двигаться его губы, когда он начнет выговаривать эти самые слова. Все было бесполезно. Поняв это, он заключил:

— Пожалуй, мне пора.

Он вышел за дверь и снова оказался в парке. Перед ним была дорожка, и он зашагал по ней, глядя по сторонам и восхищаясь красотой деревьев, цветов, их ароматами, свежестью воздуха, пением птиц. Он попытался представить себе, что же произойдет, когда исчезнет защитный экран и тучи волоров налетят на город, поливая его огнем. Он представил себе эту картину, и у него похолодели руки.

“Твинеры — просто банда убийц, — подумал он мрачно, — раз хотят осуществить свой зловещий план. Я сделаю все, чтобы сорвать их замыслы, если даже это будет самое последнее дело в моей жизни”.

Казалось, кроме него, в парке людей не было. По дорожке он дошел до главного входа. На воротах висело объявление:

Каргилл подошел к одному из флотеров и забрался внутрь. Он завел мотор, поднялся в воздух и полетел в указанном направлении Квадратное здание, о котором шла речь, он нашел без труда. На его крыше горела вывеска: “Центр обучения”. Еще одна надпись, поменьше, гласила: “Приземляться на крыше”.

Выйдя из флотера, Каргилл с помощью стрелок, указывающих направление, нашел нужную дверь, затем спустился по мраморной лестнице в отделанный мрамором же коридор. В противоположных концах коридора находились прозрачные двери из материала, напоминающего плексиглас. За большим столом, отделенным от коридора стойкой, сидела женщина. Подойдя к ней, Каргилл назвал себя и подождал, пока она просмотрела документы.

— Первый этап обучения, — сказала она, доброжелательно улыбаясь, — пройдет в комнате номер одиннадцать. Это дальше по коридору справа от вас — И добавила ласковым тоном: — Желаю удачи.

Когда Каргилл шел по коридору и слушал стук своих каблуков по мраморному полу, он чувствовал, что страх, скованность и другие неприятные эмоции, которые он испытал, оказавшись в Городе Теней, исчезают в атмосфере всеобщего дружелюбия. Во всех людях, которых он встретил здесь, ощущались внутреннее спокойствие, уверенность в себе, искреннее внимание к нему. Как это все увязывалось с теми бесчеловечными методами терапии, для которых они собирались убить его, было совершенно непонятно. Здесь существовала какая-то загадка, тайна, и он был полон решимости ее разгадать.

Дойдя до комнаты номер одиннадцать, он постоял минуту, открыл дверь и вошел.

17

Комната была похожа на ту, что в приемном центре, но просторнее. Он увидел письменный стол, стул (один, а не два) и еще одну дверь — он подумал, не ведет ли она куда-нибудь подальше от города. На стене слева от него висело зеркало. Каргилл подошел к двери и попробовал, не открывается ли она. Дверь была заперта. Когда он повернулся, в воздухе рядом с ним раздался голос:

— Садитесь, пожалуйста.

Хотя тон и был дружелюбным, Каргилл насторожился. Не зная, что его ждет каждую минуту, он напряженно и неловко сел на стул.

Голос заговорил снова:

— Смотрите!

Комната погрузилась в темноту, и в воздухе перед глазами Каргилла, на расстоянии не более двух футов от него, возник светящийся поток энергии, как нить накала электрической лампочки, но вне своего вакуумного окружения.

Голос продолжал:

— Вы наблюдаете поток электронов в вакуумной трубке. Смотрите внимательно.

Направление потока стало меняться, он начал закругляться, вращаться вокруг какой-то оси. Через секунду Каргилл увидел, что теперь поток движется точно по спирали.

Он снова услышал обращение:

— Существует старое теоретическое правило, что две силы, воздействующие друг на друга под прямым углом, порождают движение по диагонали. Поэтому в отличие от классической математики одиножды один может в результате дать один с половиной или чуть больше одного. Посмотрите, что происходит, когда мы подводим спирали ближе друг к другу.

Сначала Каргиллу показалось, что ничего не изменилось. Но внимательно присмотревшись, он разглядел, что спирали медленно, почти незаметно притягиваются друг к другу.

— Одиножды один и еще раз на один, и снова на один и на ноль, — продолжал голос, — в результате дает миллион. — Спирали продолжали сближаться. — И миллиард, — продолжал голос — Теперь мы накладываем обычный инфракрасный свет, питаемый небольшим аккумулятором. И получаем свое оружие — наш огнемет.

В воздухе возникла схема огнемета, и Каргилл увидел, как к нему присоединяется трубка и как он питается энергией от аккумулятора.

— Мы накладываем магнитное поле, — услышал Каргилл, — и теперь можем гнуть даже сталь.

Тут же Каргиллу дали возможность наблюдать, как это делается.

Голос тем временем снова заговорил:

— Мы накладываем обычный солнечный свет и получаем солнечный двигатель, источник энергии для флотеров. Возникают различные варианты использования энергии.

Ему продемонстрировали три таких возможных варианта: принцип работы волора, способы вращения колеса и внушения мыслей.

— А теперь, — проговорил тот же голос, — не хотели бы вы испробовать это на себе? Мы концентрируем излучение миллионной трубки для оказания воздействия на мозг, на соответствующие центры в теменной доле левого полушария мозга — так как вы правша, — и создаем в мозгу направленный поток по образу и подобию трубки. Другими словами, в самом мозге возникает трубка из нервных волокон. Так как в своем обычном состоянии вы не можете накладывать другие ритмы на поток в этой трубке из органической материи, мы используем полученный нами новый инструмент контроля для того, чтобы несколько изменить атомное строение вашего тела. И, таким образом, с помощью энергии пирамиды мы создаем облик Тени. Молодой человек! Посмотрите на себя в зеркало.

В комнате стало светло. Каргилл в нерешительности, не зная, что его ожидает, подошел к зеркалу.

На него смотрела Тень!

“О господи!” — подумал он. Он посмотрел на себя еще раз. Да, он стал Тенью.

Он стал осознавать разницу между прежним своим состоянием и настоящим. Зрение его стало более острым. Он повернулся к зеркалу и понял, что оно стало как будто менее материальным. В следующую секунду его взгляд прошел сквозь зеркало, и вот он уже стоял на какой-то высоте и взирал на мир, будто с вершины Олимпа. Далекая точка в небе за невидимой теперь пирамидой привлекла его внимание. Его взгляд устремился к этой точке. Это был ястреб.

Потрясенный этим удивительным эффектом телескопического зрения, он вернулся в комнату и посмотрел на пол. Пол начал потихоньку растворяться и стал прозрачным как стекло. Каргилл-Тень продолжал смотреть, и взгляд его пошел вглубь, в землю. Сначала она была мягкой и темно-коричневой, потом шел слой серого камня, потом слой коричнево-красного цвета, потом темный глинистый сланец — далее он уже не мог разглядеть. Он вернул свой взгляд из недр земли, осознав, что его взгляд может проникать лишь на определенную глубину.

Снова послышался тот же голос:

— Теперь мы вас вернем в обычное состояние. Пожалуйста, заметьте, что важно было сначала направить ваше внимание, сконцентрировать его. Таким образом проходит визуализация объектов вашего интереса.

Зеркало снова стало материальным, и он увидел знакомое отражение Мортона Каргилла. Голос поинтересовался:

— Хотите ли вы что-либо сказать или задать какие-нибудь вопросы?

Каргилл, секунду поколебавшись, спросил:

— Существует ли теория, которая объясняет, каким образом создается облик Тени? Как можно твердую материю превратить в нематериальную субстанцию?

Последовало молчание, потом говорящий тихо рассмеялся и ответил:

— Я, конечно, мог бы сказать, что материя в действительности не существует. Это поняли уже давно.

Каргилл кивнул и саркастически усмехнулся. В двадцатом веке ученые на словах заявляли о своей приверженности этой идее, а в обычной жизни вели себя так, как будто бы материя реально существовала. Он подумал о том мире, который он исследовал в своих, как он их мысленно называл, снах, и решил, что мог бы попытаться изучить его поближе.

Голос заговорил опять:

— В данном случае, однако, правильнее было бы сказать, что мы делаем тело более материальным, но не менее. Дело в том, что мы используем энергию из внешнего источника и настолько органично синхронизируем все потоки энергии в теле, что создаем таким образом дополнительную жизненную энергию. Мы исследовали это явление во всех состояниях до стадии умирания и включая саму смерть, которую можно вызвать как излишком энергии, так и сокращением имеющейся. Результаты этих экспериментов были поразительными. По мере того как мы поднимали уровень энергетического обеспечения, человек становился более разумным, увеличивался его интеллектуальный потенциал, затем начинался обратный процесс, затем — снова движение вверх, потом — вниз, потом опять вверх, и на каждом этапе этот процесс сопровождался различными явлениями. Эти циклические изменения происходили до стадии дематериализации, причем последовательное чередование позитивных и негативных моментов сохранялось на всем протяжении процесса. На более высоких негативных этапах имели место опасные реакции.

Если вы можете себе представить человека с высочайшим уровнем развития интеллекта и абсолютно безнравственного, лишенного каких бы то ни было моральных устоев, тогда вам будет понятно, что я имею в виду. В первый раз, когда мы достигли такого эффекта, нам повезло. Далее мы уже могли предвосхищать такое развитие эксперимента и принимали все меры предосторожности, но, несмотря на это, в некоторых случаях буквально чудом удавалось избежать больших неприятностей. Этот ответ вас удовлетворяет?

Каргилл немного помолчал, раздумывая. Все, что здесь было сказано, соответствовало в основном тем странным и неожиданным выводам, которые он сформулировал во время своего первого сна. Еще тогда, в том сне, он знал, что внешняя энергия не нужна. Но если это действительно так, тогда Тени просто еще не знают, как можно достичь этого состояния. Наконец он отрицательно покачал головой.

— У меня вопросов пока больше нет, — сказал он.

— Очень хорошо. В таком случае после некоторых дополнительных занятий вы можете превращаться в Тень, когда захотите, и для этого вам достаточно будет только подумать об этом. Вторая дверь в этой комнате теперь открыта. За ней вы обнаружите квартиры. Те, над которыми горит зеленый свет, свободны, и вы можете выбрать себе на время одну из них. Я скоро с вами свяжусь.

Квартира, в которой он поселился, была удивительно большой: пять комнат и две ванные. Каргилл быстро осмотрел ее. Внимание его привлек только телефон. Он был установлен в небольшой нише, и к нему был подключен телевизор с вынесенным на стену экраном. На приборной панели телевизора находился ряд кнопок, которые заинтересовали Каргилла. Над ними была надпись: “Справочные материалы”.

На кнопках были обозначены буквы алфавита, и вдруг ему в голову пришла идея узнать, какая информация содержится в памяти этого устройства о Граннисе. Он набрал первые три буквы его имени, ГРА, и на экране возник длинный список имен, начинающихся с этих букв: Гранджер, Граннел, Грант…

Гранниса среди них не было.

“Но этого не может быть, — подумал Каргилл. — Мне необходимо добраться до него сейчас, до того как он передаст мне сигнал к действию”. Он мог бы воспользоваться возможностью застать Гранниса врасплох, прежде чем тот будет способен защититься, превратившись в Тень. В облике человека он должен быть уязвимым, как любой другой. “Я обязательно должен найти его, — сказал себе Каргилл. — Наверное, есть причина, почему его имени нет в списке. Если бы я только мог кого-нибудь спросить об этом!”

В гостиной были часы, которые показывали десять минут одиннадцатого. “А что, если они решили, что я должен отключить защитный экран сегодня в полдень?” Нельзя было терять ни минуты.

Он вышел из квартиры и оказался на длинной торговой улице. Магазины, расположенные по обеим ее сторонам, были заполнены покупателями, и ему вдруг страшно захотелось зайти в одно из этих красивых, просторных зданий, но, так как времени у него не было, он ограничился тем, что заглянул внутрь через стекло витрины, и поразился тому, как привычно все выглядело внутри.

Каргилл поспешил дальше. Готовый к борьбе, полный решимости не останавливаться ни перед чем для достижения своей цели, он не имел представления, куда ему нужно было идти. Единственное, что он знал точно, — это то, что ему дорога каждая минута. Он прошел торговую улицу и оказался в районе тихих, зеленых улиц жилого квартала, среди домов, отделенных от дороги цветочными клумбами и газонами. Около многих домов играли дети. Несколько раз он видел мужчин и женщин, работающих или гуляющих в саду или сидящих на верандах. И ни разу он не встретил ни одной Тени. Это состояние было нужно для перемещения во времени и в том случае, когда им угрожала опасность. Каргилл, чувствуя, что начинает нервничать, постарался себе представить, как быстро они могут надевать эту свою защитную личину.

Он все время смотрел на вывески с именами владельцев домов и искал имя Гранниса. Время приближалось к полудню, и тщетность его усилий становилась все очевиднее. В самом деле, наивно было бы надеяться, что в таком большом городе можно найти человека, чье имя не внесено даже в справочник, торопливо пробежавшись по улицам.

Каргиллу пришлось признаться самому себе, что он совершил ошибку. “Я вернусь в квартиру, — решил он, — и не буду оттуда выходить. Не стану открывать никому дверь и отвечать на телефонные звонки. Тогда они не смогут передать мне сигнал”.

Когда он подошел к квадратному зданию, его часы, которые он ставил по часам в своей квартире, показывали без двадцати двенадцать. Каргилл почувствовал, что от волнения и нервного напряжения у него похолодели руки. Он удивился, заметив, что около входа в одно из круглых зданий неподалеку собралось множество людей, и спросил одного из них:

— Что здесь происходит?

Человек взглянул на него с добродушным видом:

— Мы ждем важного сообщения. Получены сведения из будущего о результатах выборов, которые были проведены сегодня, и мы ждем подтверждения.

Каргилл поспешил к себе. “Значит, они проводят выборы?” — скептически подумал он. Почему-то это показалось ему странным. Лэн Бруч сказал, что будущего не существует. Здесь что-то не стыковалось. Но толпа людей, ждущая подтверждения информации из будущего, была реальностью, а в реальности существования Лэна Бруча в Мерлике в 7301 году у него были большие сомнения. Он склонялся к мысли, что это была игра его воображения.

Наконец Каргилл добрался до своей квартиры. Как только он открыл дверь, металлический голос, доносящийся из ниши с телефоном, сказал: “Вам надлежит немедленно явиться в главный офис, здание “С”. Гран-нис просит вас немедленно явиться в главный офис, здание “С”…”

Хотя это и не было совершенно неожиданно, Каргилл вздрогнул и замер на месте в оцепенении. Через мгновение самообладание вернулось к нему и он понял, что настал момент для решительных действий. Ему все-таки придется убить Гранниса, воспользовавшись тем, что он теперь тоже стал Тенью и возможности его расширились.

Все, что до сих пор происходило, было результатом его собственных действий, и никто не может снять с него ответственности за их последствия. Он должен сделать то, что ему предначертано. Только теперь он знает о неминуемой катастрофе, грозящей людям и миру.

Каргилл отключил устройство, монотонно повторяющее распоряжение Гранниса, и вышел из квартиры. У какого-то прохожего он узнал, где находится здание “С”, и удивился, что оно оказалось совсем рядом. Через несколько минут он был уже на месте и вошел в главный офис.

Каргилл увидел перед собой высокого крепкого сложения мужчину приятной внешности с сединой на висках. На вид ему было лет шестьдесят. Он поднялся из-за стола, подошел к Каргиллу и заговорил с ним без всяких предисловий.

— Я старею, — сказал он. — Несмотря на то что я все время в движении и веду активный образ жизни, возраст все-таки берет свое. Хотя, может быть, это не удивительно, если учесть, что прожил я где-то в общей сложности тысячу лет. — Он усмехнулся. — Я пробыл Граннисом уже восемьдесят семь лет, так что сейчас я рад, что мне наконец подобрали преемника. Необычно то, что избран человек, который только что попал к нам, но выбор этот сделан людьми из будущего, и это они предложили вашу кандидатуру и потребовали, чтобы это было осуществлено немедленно. Так что, — он обвел руками комнату, — вот! — Он заговорил деловым тоном: — Вы быстро войдете в курс дела и освоитесь со своими обязанностями. Короче говоря, ваша роль будет… защитник государства. Чтобы выполнять эту функцию так, как полагается, вам придется время от времени жить среди Твинеров. За ними надо приглядывать. Как это сделал я — я женился на девушке из Твинеров. Жена у меня была Тень, но четыре года назад она окончательно умерла. — Он не объяснил, что это значило, и продолжил: — Я думаю, вам надо вскоре проверить, что там затевают Твинеры. Ну и, конечно, вы подписываете документы, дающие разрешение на терапию. Правом вето в этих случаях вы не обладаете, но у вас еще все впереди. — Он протянул Каргиллу руку. — Ну а теперь, прежде чем я уйду, есть ли у вас вопросы?

— Граннис! — произнес Каргилл. Он был потрясен до такой степени, что, хотя у него возникла тысяча вопросов, он смог выговорить только это магическое слово.

Замешательство Каргилла вызвало улыбку у его собеседника.

— Так как вы у нас недавно, вы, конечно, не знаете ничего о нашей истории. Человека, первым открывшего секреты Теней, звали Граннис. Он стал нашим первым предводителем, и теперь его имя — это символ, синоним слова “лидер”.

— Граннис! — снова повторил Каргилл. Перед его глазами мелькнуло видение, образ человека, использовавшего энергию времени сначала для спасения своей собственной жизни, потом для того, чтобы предотвратить ненужную войну, и в конце концов занять место лидера среди Теней, стать Граннисом. Эти размышления придали ему сил и уверенности в себе, и, когда он заговорил, голос его прозвучал вполне твердо:

— Не расскажете ли вы мне поподробнее о своих обязанностях?

Пока он слушал, голова его кружилась от волнения и мысли путались. Теперь он Граннис и будет планировать нападение Планиаков на Твинеров, а Твинеров — на Теней. Но он будет делать это не потому, что вынашивает какие-то тайные планы, а потому, что так случилось в действительности.

Усилием воли он остановил полет своей фантазии и вспомнил недавнее прошлое, как его вернули в комнату терапии здесь, в Городе Теней, а оттуда — в столицу Твинеров. Для чего это было нужно? Почему нельзя было, чтобы он прибыл прямо в приемный центр и дальше в Город Теней и ждал бы там исхода своих выборов?

Конечно, Граннису необходимо было держать под контролем заговоры, которые уже замышлялись. Как Граннис он был бы вынужден действовать, исходя из понимания хода развития событий Мортоном Каргил-лом. Как Каргилл он действовал в соответствии с указаниями Гранниса. Тут Каргилл задумался, удивленный своим собственным выводом. “Минутку, — сказал он сам себе. — Здесь что-то не так. Мы оба не можем действовать в соответствии с тем, что делал каждый из нас. Тогда получается замкнутый круг…”

В этот самый момент Граннис перебил его мысль:

— У вас есть еще вопросы?

Каргилл должен был задать еще один вопрос.

— Каким образом люди будущего дали вам знать, что нужно выбрать меня?

Граннис улыбнулся.

— Их представитель, Лэн Бруч, передал нам результаты выборов и назвал ваше имя. Сегодня после голосования с помощью компьютера были сверены его материалы с результатами голосования, и, когда они полностью совпали, мы не сомневались, что получили достоверные сведения из будущего. Естественно, когда было названо ваше имя, создалась ситуация, уникальная для нашей истории. Нас всех очень интересует, какими будут результаты.

Каргилл в это время думал: “Лэн Бруч из призрачной, полуреальной Мерлики упорно борется за свое будущее, за то, чтобы его мир стал реальным и осязаемым. Но какую роль здесь играют Тени?” Не в первый раз ему пришло в голову, что эти суперлюди-Тени, несмотря на свои добрые намерения, очень смутно понимали, как огромен потенциал той энергии, которую они приручили. Может оказаться, что их усилия видеть во всем хорошее не дадут положительных результатов. Они пытались жить, не стесняя себя границами, но, возможно, это представляло собой равновесие между добром и злом, между правдой и ложью, причиной и следствием, ответственностью и безответственностью.

В одном сомнения не было: Теней в данном случае использовали в своих интересах. Здесь он остановился от неожиданности: как-то незаметно для него самого фантазия стала реальностью.

— Лэн Бруч? — спросил он вслух. — Лэн Бруч?

Граннис ответил ему что-то, но Каргилл не расслышал. Он подумал, что, если Лэн Бруч действительно из будущего, значит, эта часть его “сна” была реальностью. Это было первое подтверждение, и поэтому трудно было переоценить его важность. Значит, то, что произошло, стало событием в пространственно-временном континууме, но пока неизвестно где. Ему нужно было помнить, что пространственно-временной континуум Мерлики еще не существовал. Мерлика не станет реальностью, пока Твинеры не победят.

Каргиллу стало не по себе, так как все шло к этому, сам ход развития событий вел, подталкивал к достижению этой цели. И тем не менее по-прежнему ясно было то, что разрушение Города Теней было бы несправедливо. Но к разрушению все уже было готово: в критический момент войны между Твинерами и Тенями Мортон Каргилл, загипнотизированный Твинерами, занял позицию в. Городе Теней, откуда он мог отправиться, не встретив сопротивления, совершать свой акт предательства. Все, что было нужно для осуществления зловещего плана, — сигнал к действию, который должны были передать ему.

Граннис произнес:

— Сейчас половина первого. Я оставлю вас, чтобы вы освоились здесь, в офисе. В соседней комнате ваши помощники. Не стесняйтесь обращаться к ним.

Он снова протянул руку Каргиллу. Тот пожал ее и сказал:

— Мне могут понадобиться ваши советы. Навестите меня как-нибудь, хорошо?

Граннис в этот момент отвернулся, и Каргилл не видел его реакции. “Навестите меня как-нибудь!” — это был сигнал для него отключить защитный экран. И он дал себе его сам.

Когда Граннис ушел, Каргилл опустился в кресло. Его охватило невольное восхищение: это была блестящая идея — сделать так, чтобы он сам произнес сигнальную фразу. Таким образом они застраховали себя от непредвиденных случайностей. Какая хитрая это штука, человеческий мозг! Как естественно пароль вписался в обычный разговор. Наконец он решил, что пора действовать. “У меня в запасе чуть больше двенадцати часов, — подумал он. — Нападение будет предпринято в полночь”.

Он поднялся, вспомнив, что сказал ему голос, когда его перенесли в будущее из коктейль-бара в Лос-Анджелесе в 1954 году: его организм реагировал позитивными изменениями только когда действительно происходили какие-то события. Должный сигнал получен. Он знал, сколько ему отведено времени. Это было реальное событие.

Оставалось уточнить одну вещь: как специалисты в области терапии в Городе Теней восприняли исчезновение Мортона Каргилла два месяца назад? Это происшествие, наверное, нашло свое отражение где-то в бумагах. Он решил посмотреть подборку документов, относящихся к Граннису.

Эту запись он нашел на удивление быстро, и она потрясла его до глубины души.

И это было все. Очевидно, процесс был настолько привычным, что все подробности опускались и регистрировалась только основная информация.

Значит, Мортон Каргилл, несмотря на все свои ухищрения, все-таки каким-то образом снова попал в комнату терапии к Теням, которые даже и не подозревали о его похождениях, и в нужное время получил назначенную ему терапию. Кстати, в официальных документах не говорилось, что было сделано с его телом.

Каргилл медленно покачал головой. “Я не верю этому, — сказал он себе. — Как Граннис я мог подделать эту запись”.

Он еще раз перечитал ее и обратил внимание на то, что внизу рядом с его подписью были подписи еще двух человек, а на бумаге стояла печать. Хотя это придавало документу официальный и весьма убедительный вид, Каргилл все же отказывался этому верить. Кроме того, с той властью, которую Тени имели над временем, с тем пониманием жизненных процессов, которого им удалось достичь, они были способны создавать удивительные парадоксы, и эта смерть могла иметь место в далеком будущем, где-нибудь через тысячу лет.

Это подбодрило его. Он осмотрел свой просторный кабинет, подошел к окну, которое выходило на красивый и уютный город в горах.

Перед ним раскинулся город будущего, город необыкновенных людей, покоривших пространство и время. И он, Каргилл, был их предводителем, Граннисом Теней! Он мог перемещаться во времени так, как хотел. “Мне нужно только обеспечить, чтобы все произошло так, как это было на самом деле”.

Он стал торопливо готовиться к парадоксу. Сначала несколько раз принимал облик Тени и возвращался в обычное состояние. Затем решил попробовать перемещение: “Я хочу вернуться обратно в…” Мысленно он назвал то место, в котором хотел бы оказаться, но ничего не произошло. Это испугало Каргилла, но сдаваться он не собирался.

“Наверное, я что-то делаю не то”, — сказал он себе. Но что нужно было делать? Он вспомнил, что говорил ему инструктор о вибрации и визуализации. Он снова принял обычный человеческий облик и задумался, какую вибрацию можно использовать как основу. Единственное, что пришло в голову, это средняя нота “до” в музыкальной гамме. Он прикинул на бумаге, сколько ее вибраций приходится на один день.

Затем он снова превратился в Тень, представил себе то место, где хотел оказаться, — таким образом состоялась визуализация — произнес ноту “до” и подумал о количестве ее вибраций. Он почувствовал, что неудержимо падает куда-то, и… исчез.

А за два часа до того, как флотер с Мортоном Каргиллом на борту вылетел из столицы Твинеров в Город Теней, другой Мортон Каргилл связался с Витроу. В результате спустя полчаса, когда первый Каргилл находился на пути к Городу Теней и прежде чем правительство смогло принять какие-либо защитные меры, началась революция Твинеров. Так как правительство было захвачено врасплох, удалось быстро одержать победу ценой минимальных потерь. Таким образом, фраза, которая должна была стать сигналом для отключения защитного поля, теряла свой смысл, так как ни о какой войне с Тенями теперь не могло быть и речи.

Затем Граннис — Каргилл вернулся в прошлое, в тот момент, когда Лела Боуви и еще один Мортон Каргилл были осаждены в своем флотере. Оказавшись внутри флотера, он перенес Каргилла в комнату терапии в Городе Теней, откуда Энн Рис должна была его вызволить во второй раз. В облике Гранниса он немедленно вернулся на флотер. Не обращая внимания на протесты Лелы, он проследовал прямо в кабину управления. После обучения, которое он прошел, ему было достаточно взглянуть на трубку мотора, чтобы определить причину неисправности. Бестелесными руками Тени он проник сквозь защитный кожух мотора и поправил один рычажок, который заклинило. Когда восстановился нормальный поток энергии, флотер тут же начал подниматься вверх.

Когда Лела уже была в безопасности, он еще раз перенесся в прошлое, в ту ночь, когда Каргилл и Лела убежали из лагеря Планиаков.

Осторожно намекнув на их прошлые встречи, он выведал у Кармин, когда и где они происходили. Он начал вести дневник, в котором записывал свои перемещения, но потом с досадой на себя подумал: “Но ведь такой дневник существует там, в будущем. Я, безусловно, положил его так, чтобы его легче было найти”.

Вернувшись в Город Теней, он отыскал дневник в верхнем ящике стола Гранниса. Список был там, с перечислением всех имен, мест и предпринятых действий.

Теперь он мог вернуться в главный офис здания “С” через минуту после того, как он покинул комнату. Благодаря временному парадоксу в Городе Теней прошло всего несколько часов с тех пор, как он в первый раз оказался в приемном центре. Через пять минут после его возвращения зазвонил телефон. Это был инструктор, который обучал его премудростям, которые должны знать Тени.

— Если вы вернетесь в комнату номер одиннадцать, мы продолжим занятия. Осталось не так много, но нужно довести дело до конца.

Каргилл пошел по направлению к комнате, рассуждая про себя: “Если бы я только мог задать вопрос о записи в документах о моей смерти так, чтобы не выдать себя”. Он попытался представить, можно ли было сделать так, чтобы он мог присутствовать во время проведения терапии, но эту мысль пришлось отбросить. Необходимо было помнить, что действие парадокса имело тоже какой-то предел, дальше которого заходить не следовало.

Как только он вошел в комнату номер одиннадцать, погас свет и все тот же голос заговорил:

— Давным-давно, когда мы впервые раскрыли сущность процессов, управляющих жизнью и смертью, мы решили, что Теням необходимо испытать на себе ощущения, связанные со смертью и, конечно, возрождением к жизни. Это посчитали необходимым в связи с всеобщим страхом перед смертью. Когда человек на самом деле умирает и возвращается к жизни, ассоциирующийся со смертью страх исчезает навсегда, кроме очень редких случаев. Процесс смерти оказывает и другое влияние на весь организм человека. Особенно важно то, что смерть окончательно снимает разные типы нервных стрессов. По этой причине мы без колебания рекомендуем смерть как вид терапии для людей, которых мы забираем из прошлого в ходе нашей работы в Межвременном обществе психологической адаптации.

“Что-что? — хотел спросить в этот момент Каргилл. — Что вы сказали?” — но промолчал.

Инструктор продолжал:

— Мы всегда оживляем пациента после терапии, после того как он и пострадавшая сторона убеждаются на практике, что смерть действительно имела место, но вторая сторона никогда не узнает о том, что затем происходит оживление. Многие из них испытывают потом потрясение по поводу того, что произошло, но тогда мы убеждаем их, что справедливость восторжествовала. И в таком сочетании, и только в таком, достигается тот самый эффект, который необходим.

Каргилл медленно проговорил:

— Что касается смерти, то может ли один человек пройти через нее несколько раз без отрицательных последствий?

— Мало кто из Теней, — прозвучало в ответ, — смог бы прожить тысячу лет, если бы это было по-другому. Но несмотря на все меры предосторожности, происходит много несчастных случаев — Голос добавил: — Однако мы не рекомендуем переживать смерть более десяти раз. Иначе клетки начинают запоминать этот процесс.

Каргилл, поколебавшись, спросил:

— Есть еще одна вещь, которую мне хотелось бы выяснить. Могу ли я перенестись в свое будущее?

— Нет, Тень может повторить что-то, что уже случалось. Для того чтобы вы могли попасть в будущее, нужно, чтобы кто-нибудь оттуда забрал вас. Тогда будет как бы проложен путь, и вы сможете перемещаться из этого будущего в прошлое.

Каргилл внимательно слушал. Причина, по которой он интересовался будущим, — его общение с Лэном Бручем. Теперь он был уверен, что Лэн Бруч на самом деле переносил его в будущее, в Мерлику. Все остальное в его “снах” казалось скорее пробуждением давно забытых воспоминаний.

Он не хотел, чтобы что-либо подобное произошло сейчас, чтобы какое-нибудь случайное вторжение экстрасенсорных явлений помешало процессу его обучения. Возникал, естественно, вопрос: а что он может сделать, чтобы этого не случилось? Если в смерти наступало разделение тела и духа, тогда он, со своим прошлым опытом, будет способен осознать это и будет об этом помнить.

Каргилл сказал медленно:

— Когда я должен принять смерть?

— Это зависит от вас. Можно сейчас, а можно подождать какого-нибудь несчастного случая.

Каргилл задумался. Мысль о том, что умереть можно сейчас, пугала его. И, кроме того, нужно было сначала кое-что сделать. Возможно также, что он мог бы каким-то образом отделить свою “смерть” от случая с Бетти Лейн и рассматривать ее как неотъемлемую часть программы обучения, тогда ему будет легче пойти на это.

— Я подожду, — сказал он наконец.

— Очень хорошо, — произнес голос, — свяжитесь со мной, когда будете готовы.

Раздался щелчок в замке, и дверь открылась. Каргилл решил, что ему нельзя терять времени. Он вспомнил еще кое-что, что ему нужно сделать прежде, чем он убедится, что останется здесь, в двадцать четвертом веке.

Например, он вспомнил себя, когда Энн Рис впервые привела его, капитана Мортона Каргилла, только что перенесенного в двадцать четвертое столетие, в мраморную комнату, где он встретился с Граннисом. Зачем нужна была эта встреча, раньше ему было непонятно, а теперь стало ясно. “Конечно, — думал он, — было необходимо, чтобы Каргилл увидел, что представляет собой Тень. Кроме того, это был простейший способ забрать обратно то устройство для транспортации, которое он дал Энн, чтобы она могла освободить Каргилла из комнаты терапии”.

Был еще один момент, который он хотел для себя прояснить, а именно причину того ложного представления, которое сложилось у Планиаков и Твинеров о том, в чем могущественны и чего не могут делать Тени. Некоторые вещь конечно, можно было отнести за счет собственного невежества Твинеров и Планиаков, но Граннис, видимо, намеренно подтверждал их ошибочные выводы, чтобы ввести их в заблуждение. И еще одно: факт, что раньше уже были случаи удачных побегов. Теперь Каргиллу было ясно, что ни Планиаки, ни Твине-ры не могли бы убежать от Теней без их ведома. Безусловно, беглецам помогал Граннис. Но для чего? Для того, чтобы Планиаки убедились, что такие случаи имеют место, и чтобы, когда появится Каргилл, у них не было бы сомнения в том, что он такой же беглец, как и другие.

Каргилл вздохнул. Задача найти свое место в будущем была сложной, включающей много этапов. Но он постепенно делал все необходимое для этого…

Позже, направляясь в комнату терапии, он наконец почувствовал, что готов к той процедуре, которая казалась ему сначала просто невероятной. По-видимому, для него смерть будет не таким впечатляющим событием, как для Бетти Лейн. Она должна будет пережить потрясение, наблюдая его смерть, а он не ожидал испытать никакого шока. Но один вопрос все-таки не давал ему покоя все то время, пока он ждал в своей половине квартиры со стеклянной стеной, когда за ним придут. Вопрос этот касался Лэна Бруча из далекой Мерлики.

Тот собирался сказать ему, что он, Каргилл, должен сделать, чтобы Твинеры победили. Было странно, что именно в тот момент, когда Лэн об этом заговорил, все исчезло. Каргилл неоднократно задавал себе вопрос, слышал ли он эти слова на самом деле или нет? Возможно ли, что Лэн знает, каким образом Твинеры могли победить? Может ли быть так, что все, что он до сих пор сделал для того, чтобы Твинеры не победили, будет перечеркнуто каким-нибудь непредвиденным событием?

Каргилл уверял себя, что такое невозможно. Но в ту минуту, когда он услышал знакомый голос, прозвучавший в воздухе прямо около его уха, Каргилл подумал: “Если я смогу вспомнить, как выглядела та геометрическая фигура, мне, может быть, удастся приблизиться к Мерлике и вспомнить точно, что сказал Лэн Бруч”.

18

Каким-то непостижимым образом Каргилл, казалось, отделился от своего тела, поднялся вверх и стал наблюдать сцену, происходящую под ним. Но в то же время он сам участвовал в этом процессе. Ему хотелось разорвать потоки энергии мощностью в миллион единиц, которые связывали его с неодушевленным материальным предметом, находящимся внизу. Но он знал, что тело его в действительности еще не мертво, хотя всякое движение в нем прекратилось. Сердце, легкие, все внутренние органы перестали функционировать.

Тот факт, что тело его все еще удерживало, очень беспокоил Каргилла, потому что ему как раз куда-то надо было идти. Он понял, что на этот раз все происходит по-другому, не так, как раньше. Раньше он не ставил под сомнение необходимость идти куда-то, не задавал себе вопросов, куда он должен направиться, а просто шел. Сейчас он думал: “С какой стати мне вообще куда бы то ни было надо идти?”

И это на самом деле была новая мысль. В ней чувствовалась уверенность не как эмоциональное состояние, но как убеждение. С любопытством он созерцал тело, которое было Мортоном Каргиллом, бесстрастно взирая на то, что происходило. Он направил поток энергии сквозь стену, туда, где находилась энергетическая трубка, с помощью которой была вызвана смерть и которая сейчас осуществляла изменения состояния его тела. Некоторые из этих изменений интерферировали со сложным потоком из многих энергетических составляющих, который связывал его с комплексом пространства, времени и энергии внизу, который, как он внезапно понял, был частью его собственного мира. Эта интерференция была интересна тем, что была направлена на области турбулентных потоков, которые с того места, откуда он их наблюдал, казались черными.

По мере того как трубка работала, направляя потоки энергии на участки турбулентного возмущения, нарушенные потоки в этих местах меняли цвет, становясь белыми. Заинтересовавшись, Каргилл стал искать новые черные участки и, найдя еще несколько, тоже сделал их белыми. Он с интересом продолжал заниматься этим, как вдруг вспомнил, как выглядела та геометрическая фигура, которая привела его и к озеру, и к статуе, и в Мерлику. Он попал туда, как ему помнилось, вроде бы случайно. Тогда части, составляющие эту геометрическую структуру, пришли в движение, как будто под воздействием какой-то силы. Он представил себе эту структуру рядом с собой и увидел, что внутри нее происходит какое-то движение! Она дрожала, закручивалась и вибрировала.

Не отдавая себе отчета в том, почему он так делает, но совершенно точно зная, что именно так следует поступить, Каргилл сосредоточился на небольшом участке геометрической фигуры — причем остальные в этот момент как бы исчезли — и усилил все автоматически происходящие вибрации и закручивания, периодически пытаясь резко остановить их. С третьей попытки ему удалось полностью прекратить всякое движение на этом небольшом участке, не прилагая особых усилий.

Сейчас же он вообразил себе всю фигуру целиком и начал повторять эти же манипуляции, пытаясь взять ее под контроль. Это у него получилось с четвертой попытки.

“Чего я достиг?” — спросил он себя.

Он все еще ощущал себя парящим где-то над мертвым телом Мортона Каргилла и стоящей рядом с ним с побелевшим лицом Бетти Лейн. Посмотрев вокруг, он заметил, что откуда-то издалека к телу, лежащему внизу, направились потоки энергии и обволокли его со всех сторон. Он знал каким-то непонятным для себя образом, что источники этой энергии находились далеко в глубине времени и пространства.

Каргилл решительно направил вниз сложный поток своей энергии и отвел от тела энергетические лучи, идущие извне, один за другим. Когда он проделал это с первым пучком энергии, то вдруг услышал слова Лэна Бруча: “Он победил нас”.

Отсоединяя второй луч, он воспринял еще чью-то мысль: “Я сомневаюсь, что города будущего должны вмешиваться”.

Мысли, которые передавались ему вместе с другими потоками энергии, было труднее выразить словами, но смысл их был в том, что то, что сейчас проделал Каргилл, отсоединив направленную извне энергию, никогда не случалось раньше. Каргилл почувствовал, что это вызвало насмешки тех, кто посылал эту энергию. Он ощутил этот беззвучный смех, вернее, сардоническую усмешку, за которой было скрыто понимание. Каргиллу стало ясно, что за этим скрывается. Это было признание, что он овладел некоторыми правилами игры и мог теперь считаться по меньшей мере игроком вспомогательного состава.

Где-то чей-то властный голос предложил:

— Давайте изменим правила нашей Вселенной.

Тут же послышался ответ:

— Он уже устанавливает свои правила.

— Это, — вмешался кто-то третий, — кратчайший путь к тому, чтобы оказаться не у дел.

Каргилл подумал серьезно: “Значит, Лэн Бруч считает, что я взял над ним верх. Хорошо”. Значит, теперь ему не нужно знать, что тогда сказал ему Лэн. Эта связь была разорвана на энергетическом уровне. Он продолжал напряженно думать: “На самом деле в моем мире больше никого, кроме меня, нет. Все это мои собственные мысли. Я играю в эту игру, и все фигуры в этой игре — это я, и все игроки — это тоже я, и…”

Последнюю мысль ему почему-то не удалось оформить словами. Он сознательно постарался не знать, что он подумал, и пообещал сам себе не пытаться это вспомнить. Зачем-то ему было важно как можно дальше отогнать эту мысль от себя. Он подумал даже, какие вечные кары он мог бы наложить на себя за то, что даже на мгновение показал… что?

Он не мог вспомнить.

Он открыл глаза и посмотрел на стоящие над ним две Тени, которые проводили терапию. Один из участников тут же ушел, а второй посмотрел на лежащего Каргилла лишенными всякого выражения глазами и сделал ему знак рукой, смысл которого был однозначен: “Садитесь!”

Каргилл сел, огляделся вокруг и поразился произошедшей с ним перемене. Он чувствовал себя отдохнувшим, полным новой энергии и более чем когда-либо ощущающим радость жизни. Теперь он еще яснее понимал, для чего нужно было, чтобы он прошел через то испытание, которое ему было уготовано. Он вспомнил, какую релаксацию на всех уровнях испытал в результате своей смерти, которая означала катарсис для Бетти Лейн.

Это было старо как мир. Наказание существует и в животном мире, и, когда его нет, мозг зверя поражается неврозом так же глубоко, как и мозг человека в подобных обстоятельствах. На слона-самца, наслаждающегося жизнью среди своих самок, нападает более сильный самец и изгоняет его в джунгли. Несправедливость случившегося сводит пострадавшего с ума, и вскоре в джунглях появляется опасное, злобное, полупомешанное от отчаяния животное. Ад существовал еще до того, как придумали рай. Когда-то людей вешали за то, что они украли шиллинг, — до тех пор, пока эта сумма считалась значительной. Мораль, конечно, претерпевала изменения. То, что одно поколение считало преступлением, для следующего становилось обычным делом, и таким образом приходило избавление для страдавших потомков людей, которые не испытали очистительного воздействия катарсиса. Но всегда существовали вечные, непреходящие ценности, и одной из них во все времена являлась неприкосновенность человеческой жизни. За лишение человека жизни ему подобным нужно было платить. Грубые оскорбления оставляли неизгладимый след на протоплазме. Революции и войны, бесчеловечные и жестокие — какой страшной была расплата за них! Катастрофы потрясали землю и порождали новые и новые трагедии. Последствия трагедий проходили через века как ударная волна после взрыва.

Жертва переживает катарсис, когда преступник схвачен и наказан. Сам преступник, оказавшись в тюрьме, искупает свою вину наказанием и получает облегчение… Свободный и успокоенный, Каргилл в первый раз осознал, что осталось последнее из того, что ему необходимо сделать.

В данном случае “преступник” еще не совершил того преступления, которое сделало возможным появление Мортона Каргилла в двадцать четвертом столетии.

Это был 1953 год. По одной из улиц Лос-Анджелеса шел… человек-Тень. Ему понадобилось некоторое время, чтобы найти нужный коктейль-бар. Он не очень ясно помнил, где он бродил в тот вечер, но вдруг увидел вывеску, и что-то в его памяти подсказало ему, что это — здесь. Глядя сквозь стену, он увидел внутри Мортона Каргилла. Но Мари Шане там не было.

Это поразило Гранниса — Каргилла. Он отступил в темноту и в первый раз серьезно задумался над тем, что он сейчас собирался сделать. Он понял, что намеренно отодвигал этот эпизод подальше, в глубины своей памяти, с тем чтобы забыть его. Но тем не менее он знал, что рано или поздно ему придется вернуться в двадцатый век и проследить за тем, чтобы все шло так, как на самом деле случилось в ту ночь. Он должен быть уверен, что Мари Шане действительно умерла.

Каргилл подумал со страхом: “Неужели я действительно допущу, чтобы она погибла, зная, что могу остановить ход событий в любой момент вплоть до самого несчастного случая?”

Поставив вопрос таким образом, он ощутил, что в его душе идет отчаянная борьба. Он уговаривал себя, что это необходимо сделать. Если сейчас он допустит срыв, последствия будут совершенно непредсказуемыми. Его предостерегали против попыток изменить события. Для этого требовалась законченная серия действий. Отдельные изменения могли происходить на протяжении значительного отрезка времени, но испытания, проведенные Тенями, показали, что предметы можно было переносить, не вызывая тем самым серьезных нарушений. Что касается различных форм жизни, включая и людей, их можно было перемещать из одного времени в прошлое или будущее. Но ни в коем случае нельзя было вмешиваться в жизненный цикл процесса умирания человека — неважно, тысяча или всего несколько лет прошло, — такое вмешательство было недопустимо.

Было известно, что Мари Шане умерла. Этот факт уже нашел свое отражение в диагнозе, который привел к тому, что пришлось испытать Мортону Каргиллу. И что еще более важно, это было первым событием в цикле, который он пытался сделать законченным и в котором каждое событие занимало строго определенное место в цепи, выстроенной в определенной логической последовательности.

Граннис — Каргилл стоял и думал, что рассуждает совсем нелогично. Что, в конце концов, могло произойти? Такое количество изменений уже имело место. Казалось нелепым думать, что еще одно может иметь большое значение. Тени-экспериментаторы просто перестраховываются.

Он представлял себе, что до того, как все было поставлено на научную основу, видимо, могли происходить такие вещи, которые вызвали бы недовольство специалистов. Да нет, возразил он сам себе, вряд ли. Все, связанное с феноменом Теней, очевидно, всегда разрабатывалось и передавалось от поколения к поколению учеными. Больше никто не имел таких возможностей.

Он все еще стоял в нерешительности, когда лейтенант Мортон, которому еще предстояло получить звание капитана во время службы за границей, нетвердо держась на ногах, пошел к выходу из бара.

Но где же девушка? Перед мысленным взором Гранниса — Каргилла вдруг возникла картина какой-то аварии, и он мгновенно перенесся в то место. Уткнувшись в дерево, там стояла разбитая машина. Внутри была Мари Шане. Он осмотрел ее. Насколько он мог судить, она была мертва по меньшей мере уже целый час.

— Я не виноват, — громко сказал Граннис — Каргилл. — Я ее, оказывается, даже не видел. Она попала в аварию без меня.

Он был по-настоящему поражен. Этого он совершенно не ожидал, и задача его серьезно осложнялась: ему надо было обставить дело так, чтобы создать видимость того, что все произошло именно таким образом, как он сам до этого считал.

Этого нынешнего Каргилла надо убедить, что он, хотя бы частично, был виноват в смерти Мари Шане. Почему для данной цели выбрали именно эту девушку, было совершенно неясно.

Неохотно, но с чувством облегчения по поводу своей невиновности в аварии и гибели девушки, он быстро перенесся туда, где, покачиваясь, стоял лейтенант Мортон. Пьяный Каргилл не почувствовал приближения почти невидимого существа, которое навело на него трубку мощностью в миллион единиц энергии. Таким образом лейтенанту Мортону внушили, что он познакомился с Мари Шане. Когда это впечатление достаточно прочно закрепилось в его памяти и Граннис — Каргилл уже собрался перенести его к машине Мари, вдруг ему пришло в голову, что достаточно вернуться в прошлое на полтора часа назад, и он может спасти жизнь Мари Шане.

Вслух он сказал:

— Нет!

Это не было отказом, просто он отдавал себе отчет в том, что стоило только начать предотвращать несчастные случаи, и тогда ему придется делать это до конца своей жизни.

“Кроме того, — продолжал он рассуждать сам с собой, — она сама это сделала. Я не имею к этому никакого отношения”. Но убедить себя ему не удавалось. Прописные истины не помогали, он не мог применить их к данному конкретному случаю. Мари Шане была живым, реальным человеком, беззащитной молодой женщиной. Какой ужас она, наверное, испытала, последний раз вскрикнув в предсмертной агонии!

Граннис — Каргилл сделал свой выбор: Мари Шане должна жить. Через несколько мгновений он уже стоял в тени у дороги, наблюдая за ее машиной, приближающейся к месту аварии.

Он заметил направление, откуда приехала ее машина, вернулся назад во времени и пространстве и таким образом проследил за ее действиями до того момента, когда она вышла из ночного клуба в сопровождении какого-то солдата. Они пьяно и шумно ссорились по какому-то поводу. Каргилл решил больше не ждать. Прежде чем девушка успела сесть в машину, он перенес ее в ее спальню.

Потом он вернулся в то время и на то место, где должна была бы произойти авария. “Я подожду здесь, пока этот момент минует”. И вот настало это мгновение, когда должна была умереть Мари Шане.

В пространственно-временном континууме порвалась энергетическая “ниточка”. В определенном месте та иллюзия, которая называется пространством, рухнула. В то же мгновение в этой части пространства прекратился поток энергии, и оно сразу выключилось из действующей Вселенной. В этом переставшем функционировать участке Вселенной возникло мертвое пространство, которое слабеющие потоки энергии из других областей тщетно пытались возродить к жизни. Мертвое пространство крепло и распространялось.

Грандиозный пространственно-временной континуум переживал последние секунды своего существования.

Каргилл был уже мертв. В то самое мгновение, когда произошел первый “разрыв”, его тело потеряло всякую связь с пространством и стало просто копией чего-то, что продолжало думать, как Каргилл, и было Каргиллом в том смысле, в котором все тело есть клетка, а целое есть часть.

А тот, кто тридцать с лишним лет был Мортоном Каргиллом, смотрел на Вселенную и проникал в нее всеми тысячами своих перцепций.

То, что случилось сейчас, было не похоже на происходившее до сих пор. Каким-то образом прояснилось его сознание, и теперь Каргилл знал, кто он.

Как зеркало, он отражал в себе весь материальный мир, всю Вселенную, начало мира, сущность бытия Он посмотрел на многие триллионы лет назад и увидел, где он согласился принять участие в игре в создание материального мира и почему!

То вневременное существо, которое раньше было Мортоном Каргиллом, решило возобновить это соглашение, и тогда возник вопрос, нужно ли это делать, изменив правила игры или подчинившись этим правилам?

Он сделал невероятную вещь. Он создал копию всего материального мира и изменил одно за другим все правила и в самых сложных сочетаниях. Затем он сделал этот новый мир реальным и создал и его точную копию. Он ставил Мари Шане в разные ситуации и делал так, что она умирала в разное время, и каждый раз он наблюдал, как это будет сказываться на зеркальном изображении, отражавшем весь материальный мир.

Каргилл видел, что иллюзия жизни могла сохраняться только тогда, когда сама жизнь могла удержаться за что-то. Жизнь — это вещественность, материальность, а альтернативой является потеря материальности, а значит, и жизни. Все эксперименты с озером и статуей были бессмысленными, так как тогда ему этот жизненно важный факт был неизвестен.

Мари Шане должна умереть.

Но нужно предпринять попытку, чтобы она сначала вступила в контакт с реальной действительностью.

Творец Вселенной, отражающий в себе мысль, магию, иллюзию и красоту, создал небольшой участок пространства. Разорванная энергетическая связь восстановилась. Начался поток энергии. Мари Шане потрясла головой, пытаясь прояснить свое-сознание, и села в машину. Почему ей казалось, что только что она была у себя в спальне? Она завела мотор и поехала, забыв о солдате, который озадаченно смотрел вслед удаляющейся машине.

Мрачно сосредоточившись, Граннис — Каргилл ждал, когда произойдет авария. Перенеся лейтенанта Мортона к разбитой машине и посадив его на сиденье рядом с Мари Шане, он сделал снимки, которые потом, в 1954 году, потрясут капитана Каргилла Мортона.

Он ждал, пока к нему не пришла мысль: “Я разрушил барьеры, отделяющие жизнь от смерти. Теперь мне открылась вся Вселенная, теперь, когда я знаю истину”.

С этим он вернулся в Город Теней. Круг замкнулся.

Глава 1

Серо-голубой двигатель почти схоронился в зеленом склоне холма. Он пролежал там все лето 1972 года- бездушная металлическая штуковина, таящая в себе силы, не уступающие по мощи самой Жизни. Дождь омывал его весь июль, а затем и август, солнце жгло его лучами. По ночам в металле тускло отражались безразличные к его участи звезды. Движимый им корабль начал входить в верхние слои земной атмосферы, когда метеорит вспорол блок крепления. В мгновение ока с неописуемой силой двигатель изорвал в клочья остатки конструкций, нырнул в зияющее, проделанное метеоритом отверстие и устремился вниз, вниз.

В течение недель после этого он пролежал на склоне холма, с виду безжизненный, но по-своему вполне живой. В силовое поле попала грязь и спрессовалась настолько, что для того, чтобы прикинуть, с какой скоростью она вращается, потребовалась бы особая острота восприятия. Даже мальчишки, присевшие одним прекрасным днем на фланец двигателя, не обнаружили конвульсий грязи. Если бы один из них попал замурзанной рукой в этот энергетический ад, образующий силовое поле, то мускулы, кости и кровь разлетелись бы струями, как при взрыве бензина.

Но мальчишки ушли, а двигатель лежал на том же месте до вечера, когда у подножия холма появилась поисковая группа. Возможная находка была совсем недалеко. Их было двое, наверное, они уже подустали в этот поздний час; тем не менее они были тренированными наблюдателями, тщательно осматривающими склон. Но облако занавесило яркое солнце, и они прошли мимо, так ничего и не обнаружив.

Прошла неделя с небольшим, и опять на исходе дня взбирающаяся на холм лошадь вскарабкалась на выступающий двигатель. Ее седок начал спускаться на землю удивительным образом. Одной рукой он взялся за луку седла и приподнялся над лошадью. Небрежно, без напряжения он перенес левую ногу, на мгновение замер в воздухе и спрыгнул на землю. Ощущение исходящей от него силы подчеркивалось явным автоматизмом движений. Все это время его внимание было приковано к штуковине под ногами.

Его худое лицо исказилось, когда он принялся рассматривать машину. Он посмотрел по сторонам, его глаза сощурились. Потом до него дошел смысл собственных мыслей и он сардонически улыбнулся. Под конец осмотра он пожал плечами. Маловероятно, что его кто-нибудь видел. До Кресцентвилла было больше мили, а большой окруженный деревьями белый дом на расстоянии трети мили к северо-востоку казался пустым.

Он был наедине с лошадью и машиной. Спустя мгновение в сумрачном воздухе раздался его окрашенный холодной иронией голос:

— Вот и работенка для нас, Денди. Этот кусок лома позволит закупить для тебя кое-что покушать. Когда стемнеет, мы оттащим его к старьевщику. Таким образом она ничего не узнает, а мы сохраним какие-то остатки гордости.

Он замолчал. Невольно повернувшись, он бросил взгляд на похожее на сад поместье, тянувшееся почти на милю между ним и городом. Белая изгородь, очертания которой терялись в вечерних сумерках, огромной цепью охватила зеленый массив деревьев и пастбища. Местами она исчезала в кустарниках и оврагах, пропадая окончательно на севере, за величественным белым домом.

— Каким же я был идиотом, околачиваясь в Кресцентвилле и ожидая ее, — произнес мужчина вполголоса.

Он повернулся и уставился на двигатель.

— Надо бы прикинуть вес этой штуки, — пробормотал он. И добавил: — Любопытно, что же все-таки это такое.

Он забрался на вершину холма и опять спустился вниз, неся сухую ветку около четырех футов длиной и трех дюймов в диаметре. Он начал выковыривать двигатель из земли, но делал это очень неуклюже, поскольку пользовался только левой рукой. Поэтому когда он обнаружил забитое грязью отверстие в центре, то ткнул в него веткой, чтобы получить лучший рычаг.

Его вопль удивления и боли глухим эхом разнесся в вечернем воздухе.

Потому что деревяшка дернулась. Подобно закрученному нарезным стволом ружья заряду, она повернулась у него в руке, разламываясь на куски и обжигая как огонь. Его оторвало от земли, приподняло и отшвырнуло на двадцать футов вниз по склону. Стоная и покачиваясь, прижимая к телу разбитую руку, он встал на ноги.

Звук замер на его губах, как только его глаза остановились на вращающейся штуке, которая еще секунду назад была веткой мертвого дерева. Он внимательно смотрел на нее. Потом, все еще дрожа, забрался на черную лошадь. Оберегая окровавленную руку и жмурясь от боли, он послал животное вниз по склону, по направлению к ведущей к городу дороге.

Одолженные у фермера сани для перевозки камней и упряжь для Денди, веревка и полиспаст, немеющая от боли перебинтованная рука, путь сквозь темень с грохочущей на санях штуковиной — в течение трех часов Пендрейк ощущал себя персонажем кошмара.

И вот двигатель здесь, на полу его конюшни, и можно не бояться, что его кто-нибудь найдет, разве что услышит звук, исходящий от застрявшего в силовом поле куска дерева. Теперь казалось странным, как сработал его мозг. Решение тайно переправить двигатель в собственный дом было подобно выбору жизни вместо смерти, подобно быстрому подбору стодолларовой купюры, лежащей на пустынной улице. Оно пришло автоматически, без малейшего привлечения логики и выглядело таким же естественным, как жизнь.

Тусклый желтый свет фонаря падал на то, что когда-то было частным гаражом и мастерской. В одном углу, мерцая черной шкурой, переминался Денди. Он повернул голову и блестящими глазами уставился на предмет, разделивший с ним его обитель. Дверь была закрыта, в помещении стоял густой лошадиный дух. Двигатель лежал на боку около входа. Главная неприятность заключалась в том, что дерево, застрявшее в нем, не было прямым. Оно колотило по воздуху, как карикатурный пропеллер, извлекая звук исключительно за счет силы и скорости своего вращения.

Пендрейк прикинул скорость — около четырех тысяч оборотов в минуту. Он попытался постичь принцип работы машины, которая в состоянии зажать кусок дерева и вертеть им с такой мощью. Мыслей не было. Он вглядывался в смазанные движением очертания деревяшки, и его лицо хмурилось все больше и больше. Он был просто не в состоянии уяснить происходящее. И несомненно, если в мире существовало несколько механизмов, которые могли бы захватить вращающийся предмет и потянуть его, то они явно были недоступны в этой освещенной фонарем конюшне.

Он подумал: “Где-то должен быть управляющий орган, что-нибудь для отключения питания”.

Но серо-голубоватая пончикообразная внешняя оболочке была гладкой как стекло. Даже выступающие с четырех концов фланцы, в которых имелись отверстия для крепящих болтов, казались выросшими из оболочки, как если бы они были выплавленными из одного куска металла. Складывалось впечатление, что оригинальный дизайн устройства отвергал все, противоречащее плавности переходов и монолитности.

Расстроенный Пендрейк обошел вокруг машины. Было похоже, что решение проблемы гораздо выше возможностей человека, располагающего оборудованием конюшни и одной покалеченной и перевязанной рукой.

Он кое-что заметил. Машина лежала на полу тяжело и солидно. Она не дергалась и не дрожала. Она не делала ни малейшего усилия начать спокойное противодействующее движение для компенсации момента безумно вращающейся деревяшки, торчащей из ее середины. Двигатель игнорировал закон равенства и противоположности по направлению действия и противодействия.

Пендрейка осенила новая мысль — он наклонился и ухватился за металлический корпус. В то же мгновение боль ножом пронзила его руку. Слезы брызнули из глаз. Но когда он наконец разрешил себе расслабиться, двигатель стоял вертикально на одном из четырех фланцев. И изогнутая деревяшка вращалась уже не вертикально, а почти параллельно полу.

Пульс жгучей боли в руке Пендрейка замедлился. Он вытер от слез глаза и приступил к следующему шагу задуманного им плана. Гвозди! Он вбил их в отверстия для болтов и загнул шляпки над металлом. Это было сделано для уверенности, что узкий в основании двигатель не опрокинется, если случайно толкнуть его корпус.

Затем последовал ящик для яблок. Положенный на бок, он оказался на полдюйма ниже центра большого отверстия, с противоположной стороны которого торчал обломок ветки. Две книги зафиксировали кусок дюймовой трубы около фута длиной. Ему было больно держать рукоятку небольшого молота в увечной руке, но удар он нанес ловко. Кусок трубы, посланный молотом, ударил по дереву внутри отверстия в двигателе и выбил его наружу.

Раздался треск, потрясший гараж. Спустя мгновение Пендрейк разглядел длинную рваную пробоину в потолке, которую проделала отскочившая от пола четырехфутовая ветка. Постепенно реверберирующий мозг Пендрейка пришел в соответствие с установившейся тишиной. Он сделал глубокий вдох. Еще столько предстояло сделать открытий — перед ним лежал доступный для исследования мир новой машины. Одно он понял четко: он победил двигатель.

В полночь он все еще не спал. Все время вставал, откладывал журнал в сторону и отправлялся в темную кухню коттеджа, чтобы в очередной раз посмотреть на еще более темный гараж. Но ничто не нарушало спокойствия ночи. Мародеры не нападали на мирный город. Издалека иногда доносился звук проезжающего автомобиля.

Он начал осознавать возможность психологической опасности, когда в двадцатый раз обнаружил себя на кухне прижавшимся лицом к холодному оконному стеклу. Пендрейк выругался вслух и вернулся в гостиную. Что, собственно, он пытается сделать? Он не может даже надеяться на то, чтобы сохранить у себя такой двигатель. Он должен стать новым изобретением, радикальным послевоенным открытием, попавшим на тот склон по чистой случайности и оказавшимся у глупого идиота, который не читает газет, не слушает радио и не знает, что происходит вокруг.

Где-то в доме, вспомнил он, должна быть “Нью-Йорк тайме”, которую он купил не так давно. Он обнаружил газету на журнальном столике среди других старых и нечитанных газет и журналов, которые он время от времени покупал. Газета была датирована 7-м июня 1971 года, а сегодня было 16 августа. Не такой уж большой срок.

Только вот год был не 1971-й, а 1972-й.

С криком Пендрейк вскочил на ноги, но потом медленно опустился обратно в кресло. В его воображении возникла смешная картина, событийный калейдоскоп существования человека, настолько оторванного от бега времени, что четырнадцать месяцев прошли мимо него, как четырнадцать дней. “Обленившийся, жалкий пес!” — подумал Пендрейк, использующий потерянную руку и непрощающую его женщину как повод для наплевательского отношения к жизни… С этим покончено. Совсем. Он начнет все заново…

Он понял, что держит в руке газету. И злость его стала проходить по мере того, как со все возрастающим возбуждением он принялся просматривать заголовки статей:

Пендрейк в этот момент понял, что, хотя он и забился подальше от мира в свой маленький коттедж, жизнь продолжает динамично развиваться. И в один прекрасный момент, не так давно, на гребень накатывающего вала воли, амбиций и созидательного гения вынесло выдающееся изобретение. Завтра же он попытается заложить этот коттедж. Это предоставит в его распоряжение немного наличных денег и навсегда уничтожит его рабскую зависимость от этого места жительства. Денди он отошлет Элеоноре таким же образом, каким она прислала его три года назад, — без единого сопутствующего слова. Зеленое пастбище поместья покажется раем животному, которое слишком долго голодало на пенсию бывшего пилота.

С этой мыслью он, должно быть, и уснул. Потому что в три часа утра проснулся, вспотевший от ужаса. Он бросился в ночь и распахнул дверь гаража-конюшни, прежде чем до него дошло, что ему приснился кошмар. Двигатель никуда не исчез, из его силового поля по-прежнему торчал кусок трубы… Вращающийся металл отливал в луче фонаря коричневым сиянием, мало чем напоминая ржавую штампованную деталь, которую Пендрейк раскопал в своем подвале.

Внезапно он обнаружил, что труба вращается значительно медленнее куска дерева, раза в четыре медленнее — не быстрее чем четырнадцать или пятнадцать сотен оборотов в минуту. Очевидно, скорость вращения зависела от типа материала, его атомного веса, плотности или еще чего-нибудь.

Испытывая неясное беспокойство, понимая, что его не должны видеть в это время вне дома, Пендрейк захлопнул дверь и вернулся в коттедж. Он совершенно не злился на себя за момент безумия, погнавший его в ночь. Чем больше он узнавал о машине, тем сильнее становилось его волнение.

Непросто будет отдать двигатель его законному владельцу.

Глава 2

На следующий день Пендрейк первым делом отправился в редакцию местной газеты. В сорока выпусках еженедельника “Кресцентвилл клэрион” он не обнаружил ничего нового. Он прочитал две первые страницы каждого номера, не пропустив ни одного заголовка. Но там не сообщалось ни о авиакатастрофе, ни об изобретении нового типа двигателя. В конце концов, уже в приподнятом настроении, он вышел под горячие лучи августовского солнца. Невероятно. Тем не менее если так пойдет и дальше, то двигатель останется у него.

От газетчиков он направился прямо в местное отделение национального банка. Служащий, ведающий ссудами, робко улыбнулся, когда Пендрейк сообщил ему о своем намерении, и предложил переговорить с управляющим банка. Управляющий предложил ему:

— Мистер Пендрейк, вам вовсе необязательно закладывать ваш коттедж. На вашем счету имеется внушительная сумма. — Он представился Родериком Клеем и продолжил: — Как вам известно, когда вы в составе военно-воздушных сил отправились в Китай, вы отписали все свое имущество вашей жене, за исключением коттеджа, в котором сейчас проживаете. Насколько я понимаю, это упущение было чистой случайностью.

Не решаясь заговорить, Пендрейк кивнул. Он уже знал, что последует дальше, и слова управляющего просто подтвердили его догадку. Тот произнес:

— В конце войны, через несколько месяцев после того, как вы с женой стали жить раздельно, она тайно перераспределила в вашу пользу всю собственность, включая боны, акции, наличность, землевладения, в том числе и поместье “Пендрейк”. При этом было указано не ставить вас в известность о происшедшем до момента, когда вы тем или иным способом означите потребность в деньгах. Также было оговорено предоставление ей минимального месячного содержания на собственные нужды и на уход за домом. Смею утверждать, — управляющий излучал вежливость и самодовольство, полностью удовлетворенный ходом разговора, который он, должно быть, спланировал в праздные моменты службы, пробираемый дрожью предвкушения, — ваши дела процветали вместе с делами нации. На настоящий момент вы располагаете акциями, бонами и наличностью — всего на сумму около одного миллиона двухсот девяносто четырех тысяч долларов. Если желаете, один из клерков подготовит для подписи чек. На какую сумму?

Снаружи стало еще теплее. Пендрейк шел назад к коттеджу и размышлял: он должен был ожидать, что Элеонора выкинет нечто подобное. Ох уж эти напряженные, ушедшие во внутренний мир, непрощающие женщины — как она сидела в тот день, когда он пришел, холодная и отчужденная, спрятавшаяся в скорлупу сдержанности. Сидела и знала, что полностью теперь зависит от его прихоти во всех финансовых вопросах. Нужно будет еще разобраться, что все это означает, в точности спланировать подход, слова и действия. Тем временем его ждал двигатель.

Он был на том же месте, где Пендрейк его оставил. Он бросил на него беглый взгляд и закрыл дверь. По дороге к кухонной двери он похлопал Денди по спине, когда тот выбежал к нему с лужайки позади дома. В коттедже он поискал и нашел адрес патентной фирмы в Вашингтоне. Он был в Китае с сыном представителя фирмы. Вскоре он написал неуклюжее письмо. Направляясь на почту, чтобы его отправить, Пендрейк заглянул в единственный в городе магазин инструментов и заказал похожее на колесо зажимное приспособление, кольцевая часть которого должна была обладать возможностью вращаться вместе с тем, что в ней будет зажато.

Ответ на его письмо пришел через два дня, еще до того, как был изготовлен зажим. В письме было следующее:

У Пендрейка стоял ком в горле, когда он читал и перечитывал письмо. Ему стало больно при мысли, что он обрубил все нити, связующие его с друзьями. Слова “великий Джим Пендрейк” заставили его невольно бросить взгляд на пустой правый рукав свитера.

Он мрачно улыбнулся. Прошло несколько минут, прежде чем его мысли опять вернулись к двигателю. Он подумал: “Я закажу автомобильные шасси, самолет без мотора и стержень, сделанный из разных металлов, — сначала придется провести кое-какие тесты”.

Пендрейк замер, его глаза расширились при мысли об открывающихся возможностях. Жизнь вновь распахнулась перед ним. И все-таки ему было странно сознавать, что двигатель по-прежнему принадлежит ему.

Прошло два дня, и он отправился за зажимом. Расправляя брезент, чтобы завернуть в него устройство, Пендрейк услышал посторонний звук, а потом голос молодого мужчины произнес:

— Что это?

Стоял поздний вечер, нанятый им грузовик казался почти бесформенным в наступающей темноте. Неподалеку неясно прорисовывались очертания магазина инструментов — унылого неокрашенного строения. Сквозь грязные окна пробивался тусклый свет. Служащие магазина, загрузившие зажим в его грузовик, скрылись внутри, их хриплые “спокойной ночи” продолжали звучать у него в ушах. Пендрейк был наедине с тем, кто задавал лишние вопросы.

Точным и быстрым движением он прикрыл зажим куском брезента и повернулся, чтобы взглянуть на обратившегося к нему человека. В тени стоял высокий и с виду сильный мужчина. Свет от ближайшего уличного фонаря выхватывал из темноты только изгиб его высоких скул, рассмотреть же черты лица не было никакой возможности.

Именно преднамеренность в поведении незнакомца вызвала у Пендрейка холодную дрожь. Это было не любопытство бездельника, а настойчивая устремленность, подчиненная определенной цели Пендрейк сделал усилие и взял себя в руки

— Какое вам дело? — резко ответил он.

Он забрался в кабину. Двигатель заурчал. Пендрейк неуклюже проманипулировал предназначенным для правой руки рычагом переключения скоростей, и грузовик тронулся с места.

В зеркале заднего вида он все еще мог видеть высокую сильную фигуру, наполовину спрятанную в тени магазина. Незнакомец медленно пошел в том же направлении, в котором ехал Пендрейк. Секундой позже Пендрейк свернул за угол и покатил вниз по боковой улочке. Он подумал: “Доберусь кружным путем до коттеджа, потом быстро верну грузовик хозяину, потом…”

Что-то мокрое сползло по его щеке. Он отнял руку от рулевого колеса и дотронулся до лица. Оно было покрыто потом. Он заставил себя расслабиться и подумал: “Что я схожу с ума? Не думаю же я в самом деле, что кто-то тайно разыскивает двигатель?”

Его расшатанные нервы успокаивались медленно. В конце концов, о нелепости его подозрений говорило уже то, что такой вот разыскивающий тип оказался рядом с единственным в маленьком городке магазином по продаже инструментов в тот самый момент, когда там объявился Джим Пендрейк. Слишком уж это было похоже на старую мелодраму, в которой злодеи ходят по пятам за ничего не подозревающим главным героем. Чушь! Тем не менее этот эпизод подчеркнул важный аспект его обладания двигателем Где-то этот двигатель был сделан, и у него был владелец.

Он должен всегда помнить об этом.

Когда Пендрейк наконец вошел в гараж-конюшню и включил установленное утром освещение, темнота ночи стала непроглядной. Двухсотваттная лампа светила, как солнце, маленькое помещение при таком освещении почему-то казалось еще более странным, чем при свете фонаря.

Двигатель стоял на том самом месте, где он пригвоздил его в первую ночь. Он был похож на надутую шину для небольшого широкого колеса, на огромный сладкий серо-голубой пончик. Если забыть про фланцы и размеры, то сходство с пончиком было просто разительным. Его стенки выгибались наружу от центрального отверстия, само отверстие было чуть-чуть меньше, чем у пончика такого размера. Но на этом все сходство заканчивалось. Это отверстие было самой непостижимой вещью, встретившейся ему в жизни.

Оно имело около шести дюймов в диаметре. Его внутренние стенки были гладкими, просвечивающими и явно неметаллическими; в его геометрическом центре плавал ровный обрубок трубы. Фактически труба висела в воздухе, удерживаемая в этом положении силой, которая не имела видимого источника.

Пендрейк сделал глубокий вдох, взял молот и осторожно прижал его к выступающему концу трубы. Молот завибрировал в руке, но он угрюмо превозмог пульсирующие иглы боли и надавил. Неподдающаяся труба продолжала вращаться. Молот задрожал сильнее. Лицо Пендрейка исказила гримаса боли, и он оторвал инструмент.

Подождав, пока перестанет ныть рука, он нанес резкий удар по торчащему концу трубы. Та ушла в глубь отверстия, выступив на девять дюймов с противоположной стороны. Это напоминало перекатывание шара. Аккуратно прицелившись, Пендрейк стукнул по трубе с другого конца. Она скользнула обратно с такой легкостью, что целых одиннадцать дюймов выплыло наружу и только один дюйм остался в силовом поле. Она продолжала вращаться, словно ось паровой турбины, не издавая при этом ни малейшего звука, ни намека на шипение.

Пендрейк сжал губы и присел на пятки. Двигатель не был идеальным. Легкость, с которой труба, а до нее деревяшка перемещались внутрь и наружу, говорила о том, что ему потребуется привод или что-нибудь вроде этого. Нечто, что будет устойчиво к высоким скоростям и большим нагрузкам. Его намерения определились. Он встал, подтащил к двигателю устройство, изготовленное для него в магазине по торговле инструментами. Несколько минут ушло на то, чтобы зажимное колесо оказалось на необходимой высоте. Но Пендрейк был терпелив.

Наконец удалось привести в действие рычаг управления. Завороженный, он наблюдал, как сошлись вместе две половинки колеса, сомкнулись на дюймовой трубе и начали вращаться. Пендрейка заполнило ощущение радости. За последние три года он не испытывал удовольствия, даже отдаленно похожего на это. Пендрейк осторожно потянул зажимной механизм, пытаясь подтащить его по полу к себе. Тот не сдвинулся ни на дюйм. Пендрейк нахмурился. У него было ощущение, что машина слишком тяжела для того, чтобы реагировать на легкое подталкивание. Здесь требовалась вся мускульная сила, которой он располагал. Он взялся поудобнее и потянул.

Впоследствии он вспомнил, как бросился к двери от греха подальше. Перед его глазами стояли гвозди, выползшие из пола в тот момент, когда двигатель начал опрокидываться на него. В следующее мгновение двигатель замер в воздухе и совершенно непонятным образом слегка поднялся над полом. Секунду он медленно вращался, как пропеллер, а потом обрушился на зажимной механизм.

Деревянные доски пола разломились с оглушающим треском. Под ними был бетон — первоначальный пол гаража, который начал со скрежетом разлетаться в стороны по мере того, как в него со скоростью четырнадцать сотен оборотов в минуту стало вгрызаться зажимное устройство. На какое-то мгновение для ошеломленного Пендрейка окружающей средой стала воющая смесь пыли и мечущихся обломков металла и бетона.

Подобно ночи, сменяющей день битвы, на сцену вползла напряженная неестественная тишина. На дрожащем боку Денди проступила кровь — что-то его зацепило. Пендрейк стоял, успокаивая лошадь, и прикидывал масштабы разрушения. Он взглянул на движок — тот лежал на боку, явно незатронутый своим собственным бешенством, — блестящая, серо-голубая махина, залитая светом чудом уцелевшей лампы.

Полчаса ушло на поиски обломков того, что было зажимным устройством. Он собрал все детали и отнес их в дом. Первый эксперимент с машиной закончился. Успешно, решил он.

Джим Пендрейк сидел в темноте кухни и смотрел. Бежали минуты. Снаружи по-прежнему не было никакого движения. Пендрейк тяжело вздохнул. Похоже, никому не было дела до катаклизма в гараже. Если кто-нибудь что-нибудь и заметил, то не спешил проявлять любопытство. Двигатель все еще был в безопасности.

Отпускающее его напряжение усилило ощущение одиночества. Внезапно само спокойствие тишины показалось ему раздражающим. У него вдруг появилось четкое убеждение, что грядущая победа над двигателем не доставит особого удовольствия человеку, отрезанному от мира по причине меланхоличности собственного характера. В голову вползла мысль: “Я должен увидеться с ней”.

Нет, это не сработает. Элеонора получила эмоциональный момент в нужном направлении. Из затеи увидеться с ней не выйдет ничего хорошего. Впрочем, существует другой вариант.

Пендрейк надел шляпу и вышел в ночь. В угловой аптеке он направился прямо к кабинке телефона. Когда на том конце подняли трубку, он спросил:

— Миссис Пендрейк дома?

— Да, са. — Незнакомый женский голос означал, что среди прислуги большого дома появился по меньшей мере один новый человек. — Одну минутку, са.

Через несколько секунд в трубке прозвучало глубокое контральто Элеоноры:

— Миссис Пендрейк у телефона.

— Элеонора, это Джим.

— Да?

Пендрейк грустно улыбнулся, уловив в легком изменении тона внезапно появившийся налет обороны.

— Элеонора, я хочу вернуться, — произнес он тихо.

Тишина, и потом…

Клац!

Оказавшись опять в темноте, Пендрейк посмотрел на усеянные звездами небеса. Небо было темным и слегка голубоватым. Вселенная западного полушария окунулась в ночь. Кресцентвилл разделял со всем восточным побережьем тень огромной материнской планеты. Он подумал: “Может, это и было ошибкой, зато теперь она знает”. Ее мысли о нем должны были пребывать в состоянии покоя. Теперь они завертятся по новой.

Он зашагал по аллее к коттеджу. Дойдя до двора, он подавил в себе желание забраться на дерево, с которого хорошо просматривался большой белый дом. Пендрейк растянулся на холодной траве лужайки позади здания, посмотрел на гараж и с дрожью подумал: “Двигатель, вращающий все, что попадет в его силовое поле. Если же какая-нибудь вещь оказывает этому полю сопротивление, то она уничтожается с легкостью и беспредельной мощью. Двигатель, в который можно втолкнуть ось, но из которого ее невозможно вытянуть. Это означает, что винт самолета придется насадить на стержень, сплавленный из упорядоченных металлов, то есть располагающихся в соответствии с атомным весом и плотностью”.

Кто-то стучался в парадную дверь коттеджа. Пендрейк мгновенно насторожился и вскочил на ноги. Но это был всего лишь мальчишка с телеграммой следующего содержания:

На следующий день Пендрейк отправился получать доставленное. Он арендовал ангар в дальнем углу лётного поля, в котором сопровождавшие большой трайлер рабочие сгрузили самолет. Когда все ушли, он запер и закрыл на засовы все двери. На рассвете следующего дня Пендрейк привез двигатель и приступил к решению трудоемкой задачи по его установке, используя специально припасенное для этой цели оборудование. Это оказалось непростым делом для однорукого, но он был настойчив и добился успеха. Эту ночь он провел в ангаре и был на ногах с первыми проблесками солнца. Ранее он привез с собой все необходимое для завтрака и сейчас вскипятил кофе и на скорую руку поел. Затем он открыл дверь и вытолкал самолет наружу.

Он проделал простой контрольный полет, не поднимаясь выше пяти тысяч футов и не разгоняясь более ста семидесяти пяти миль в час. Пендрейка постоянно беспокоило полное отсутствие рева двигателя, он приземлился с ощущением дискомфорта и мыслью, что его кто-нибудь мог заметить. Он прекрасно понимал, что если даже этого еще не произошло, то рано или поздно бесшумные полеты его самолета привлекут внимание окружающих. И что с каждым прошедшим днем, с каждым часом его душевное состояние будет становиться все хуже и хуже. Кто-то же располагал правами на этот двигатель. И кроме того, хотел им обладать. Он должен решить, раз и навсегда, объявлять о своей находке или нет. Пришло время для принятия решения.

Пендрейк нахмурился — направляясь вдоль границы света и тени, к нему приближались четверо. Двое тащили большой ящик с инструментами, еще один тянул за собой небольшую тележку с какими-то материалами. Группа остановилась в пятидесяти футах от самолета Пендрейка. Затем один из них приблизился, роясь в кармане, и постучал в дверь кабины.

— Можно задать вам вопрос? — заорал он.

Пендрейк застыл в нерешительности и тихо выругался. Его заверяли, что в этой части лётного поля никто, кроме него, не арендовал ангары, что эллинги поблизости пустовали и предназначались для использования в будущем.

Охваченный беспокойством, он привел в действие рычаг, открывающий дверь. “В чем…” — начал было он и поперхнулся. Пендрейк уставился на револьвер, тускло поблескивающий в уверенной руке, потом перевел взгляд на лицо, которое, как он внезапно осознал, было скрыто под маской.

“Выбирайся оттуда”, — услышал он.

Когда Пендрейк спрыгнул на землю, незнакомец осторожно отступил на два шага назад, а его товарищи подбежали к самолету, прихватив с собой ящик и тележку. Они погрузили все в кабину и забрались туда сами. Человек с револьвером, прежде чем последовать за ними, достал из нагрудного кармана пальто пакет и бросил его под ноги Пендрейку.

— Это тебе за самолет. И запомни: ты только выставишь себя на посмешище, если не забудешь про всю эту историю. Этот двигатель находится в стадии экспериментальной разработки. Прежде чем его запатентовать, мы хотим исследовать все его возможности. И нам не нужны разные побочные патенты, усовершенствования и тому подобные штучки, укладывающиеся в схему нашего изобретения. Это всё.

Самолет начал разбег. Он быстро поднялся в воздух, превратился в точку и растворился в голубоватой дымке западного горизонта. В голове Пендрейка прорезалась наконец мысль: “Мне так и не пришлось принимать решение”. Чувство потери усилилось. Как и ощущение полной беспомощности. Какое-то время он наблюдал за взлетающими и садящимися на северную полосу самолетами; минуты текли, а у него так и не сформировалось ни плана, ни цели.

Он может отправиться домой. Он представил себя пробирающимся в коттедж подобно побитой собаке и ждущие его длинные-предлинные дни. Однако пришедшая в голову мысль заставила его приподнять бровь — он может пойти в полицию. Он вспомнил о пакете, брошенном к его ногам, нагнулся, поднял его с бетона, вскрыл и пересчитал зеленые купюры. Закончив это занятие, Пендрейк криво усмехнулся: на сотню долларов больше, чем он уплатил за “пуму”.

Но сделка была совершена под принуждением, а следовательно, была незаконной. Внезапно решившись, Пендрейк запустил двигатель одолженного грузовика и направился в отделение полиции штата в Дормантауне. По мере того как сержант записывал его показания, сомнения нахлынули на Пендрейка с новой силой.

— Так вы утверждаете, что нашли двигатель? — Полицейский в конце концов добрался и до этого эпизода.

— Да.

— Вы заявили об этом в отделение полиции штата в Кресцентвилле?

Пендрейк смутился. Было невозможно объяснить принятое им инстинктивно решение утаить факт обладания двигателем без самого двигателя, без главного доказательства всей необычности его находки. Наконец он произнес:

— Сначала мне показалось, что это просто кусок металлического лома. Когда я понял, что ошибся, то быстро выяснил, что никто не заявлял о подобной пропаже. Тогда я решил придерживаться политики: кто нашел, тот и обладатель.

— Но теперь он возвратился к своему законному владельцу?

— Пожалуй, да, — согласился Пендрейк. — Но это применение оружия, эта секретность, сам способ, которым они заставили продать самолет, убедили меня, что я должен сообщить о происшедшем.

Полицейский сделал пометку в журнале и спросил:

— Вы можете сообщить мне заводской номер этого двигателя?

Пендрейк застонал. Он вышел под яркое дневное солнце с ощущением, будто только что сделал холостой выстрел в темноту непроницаемой ночи.

Глава 3

Он прибыл в Вашингтон утренним рейсом из Дормантауна и сразу отправился в офис “Хоскинс, Кендлон, Бейкер и Хоскинс, юристы-патентоведы”. Через минуту после того, как он представился, в приемную вприпрыжку вбежал стройный, с шиком одетый молодой мужчина. Не обращая никакого внимания на ошарашенный вид младшего клерка, он прокричал пронзительным голосом:

— Стальной мужик из военно-воздушных сил! Джим, да я…

Он остановился. Его голубые глаза расширились. Он изменился в лице и ошалело уставился на пустой рукав Пендрейка. Потом, не говоря ни слова, потащил Пендрейка в личный офис.

— Человек, который в спешке отрывал дверные ручки, который сокрушал все, что держал в руках, стоило ему немного разволноваться… — Он встряхнулся и с усилием сбросил нашедшее на него настроение. — Как Элеонора, Джим?

Пендрейк знал, что начало будет трудным. Коротко, насколько это было возможно, он пояснил:

— Тебе известно, какой она была. Раньше она работала в исследовательском отделе компании “Энциклопедия Хилларда” и вела жизнь “не от мира сего”, из которой я ее вытянул, а потом… — Он сделал паузу, пожал плечами и продолжил: — Потом она каким-то образом узнала о других женщинах. Я не знаю, кто ей рассказал. Она показала мне письмо и спросила, правда ли то, что там написано.

Хоскинс с пониманием произнес:

— Мы находились в Китае три года. Пока я был там, у меня сменилось с десяток женщин; должен отметить, две из них были очень хорошенькими. Я взял бы в жены одну из них, если бы уже не был женат. Что было в письме и кто его отправил?

— Я не читал его, — сказал Пендрейк. — Я не могу понять, почему сходил с ума от Элеоноры. Наверно, она напоминала мне мою мать, или что-то вроде этого. Она обладала качествами, которые делали остальных женщин неприметными. Ну да хватит об этом.

Не тратя времени на предисловие, он пустился в подробное описание двигателя. Когда его история подошла к концу, Хоскинс мерил шагами пол офиса.

— Тайная группа с новым, изумительным изобретением двигателя. Джим, за этим кроется что-то большее. У меня прекрасные связи с военно-воздушными силами, я знаком с комиссаром Блейклом. Нельзя терять ни секунды. У тебя много денег?

Вопрос поставил Пендрейка в тупик.

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду под словом “много”.

— Я имею в виду, что мы не можем тратить время на волокиту. Ты в состоянии выложить пять тысяч долларов за аппарат для съемки электронных изображений? Ты знаешь, что я имею в виду, — его изобрели в самом конце войны с Китаем. Быть может, ты его окупишь, а может быть, и нет. Важно, чтобы ты как можно скорее отправился на склон, где лежал двигатель, и сфотографировал сохраненное электронами почвы изображение. Нам необходима фотография, чтобы убедить циника, который приобретает все большее влияние в этом городе и даст нам от ворот поворот, если не увидит своими глазами, о чем идет речь.

Энергия и интерес, проявленные этим человеком, были заразительными. Пендрейк встряхнулся.

— Я отправляюсь немедленно. Где я могу приобрести такую камеру?

— В городе есть фирма, снабжающая ими различные правительственные учреждения, а также научные институты, которые используют их в археологических и геологических исследованиях. Пойми, Джим, я с ненавистью думаю о том, что мне приходится так с тобой поступить. Мне бы хотелось, чтобы ты побывал у меня дома, познакомился с женой, но потеря времени играет чрезвычайно существенную роль для таких съемок. Почва открыта дневному свету, и с каждым днем изображение теряет первоначальную четкость.

— Ничего, мы еще свидимся, — сказал Пендрейк и направился к выходу.

Отпечатки получились превосходными, изображение двигателя не вызывало ни малейших сомнений. Пендрейк сидел в гостиной и любовался глянцевым результатом своих усилий, когда постучался посыльный из офиса телефонной компании.

— Вас вызывают на переговорный пункт, — сообщил он, — междугородный звонок из Нью-Йорка. Абонент ждет, вы будете разговаривать?

“Хоскинс”, — подумал Пендрейк, хотя не мог представить, что тому могло понадобиться в Нью-Йорке. Первые же звуки странного голоса в трубке заставили его вздрогнуть.

— Мистер Пендрейк, — сказал голос, — у нас есть все основания полагать, что вы по-прежнему привязаны к вашей жене. Будет очень неприятно, если в результате вашего вмешательства в дела, которые вас не касаются, с ней что-нибудь произойдет. Будьте осмотрительней.

В трубке раздался щелчок. Короткий резкий звук продолжал реверберировать у него в мозгу, когда несколькими минутами позже он, ничего не видя перед собой, шел по аллее. Единственное, что Пендрейк сознавал совершенно четко, — расследование закрыто.

Дни тянулись. В который раз Пендрейк думал о том, что именно двигатель вывел его из длительного оцепенения. И что он бросился на поиски с таким рвением. именно потому, что каким-то десятым чувством понял, что, кроме двигателя, у него в жизни не осталось ничего. Теперь было еще хуже. Он попытался вернуться к прежнему прозябанию. И не смог. Почти бездумные поездки верхом на Денди, которые когда-то продолжались с рассвета до заката, закончились на второй день в десять утра и больше не возобновлялись. Не то чтобы он больше не хотел ездить верхом. Просто жизнь оказалась чем-то большим, чем идеал бездельника. Трехлетняя спячка закончилась. На пятый день от Хоскинса пришла телеграмма:

С тяжелым чувством Пендрейк разорвал телеграмму в клочья. Он решил послать ответ, но все еще раздумывал над его формулировкой, когда двумя днями позже пришло письмо.

“…Не могу понять твое молчание. Я заинтересовал комиссара Блейкла, и мне уже начали названивать ребята из технической службы. Еще неделя, и я буду выглядеть круглым идиотом. Ты же приобрел камеру — я навел справки в магазине. Ты должен был сделать снимки, ради всего святого, дай мне знать…”

На что Пендрейк ответил:

“Я выхожу из игры. Мне очень жаль, что я втянул тебя в эту историю, но возникшие обстоятельства полностью меняют мои взгляды на существо дела. Извини, я не могу раскрыть, в чем они заключаются”.

“Не могу раскрыть, в чем они заключаются” могло быть и правдой, но высказываться таким образом было неблагоразумно. Эти офицеры из действующих ВВС (в свое время он был таким же) до сих пор не усвоили факт, что мирное время коренным образом отличается от войны. Угроза Элеоноре их обеспокоит; ее увечье или смерть будут зафиксированы в списке потерь такого мизерного масштаба, что его даже рассматривать никто не будет. Конечно же, будут приняты все меры предосторожности. Пошли они все к чертям собачьим.

На третий день после отправки письма Пендрейк увидел в окно, что к коттеджу подкатило такси, из которого выбрались Хоскинс и незнакомый бородатый гигант. Пендрейк впустил их внутрь, спокойно перенес представление великому Блейклу и холодно выслушал град вопросов своего друга. Уже через десять минут Хоскинс раскалился добела.

— Ничего не понимаю, — бушевал он. — Ты сделал снимки, не так ли?

Ответа не последовало.

— Они получились?

Молчание.

— Что ты узнал такого, что изменило твои планы? Ты получил дополнительную информацию о том, кто стоит за этой историей?

Пендрейк с болью подумал, что ему надо было откровенно соврать в своем письме, а не делать глупые компромиссные заявления. То, что он сообщил, только возбудило любопытство и послужило причиной напористости этого допроса.

— Давайте я с ним поговорю, Хоскинс.

Пендрейк испытал заметное облегчение после слов комиссара Блейкла. С незнакомым человеком будет легче справиться. Он заметил, как Хоскинс пожал плечами, нервно закурил сигарету и сел на диван.

Великан начал сухим и решительным тоном:

— Мне думается, мы имеем дело с чисто психологическим случаем. Пендрейк, вы помните историю парня, который году в пятьдесят шестом, или что-то около этого, заявил, что изобрел двигатель, который использует энергию окружающего воздуха? Репортеры, проверившие его автомобиль, обнаружили тщательно спрятанную батарею. А потом… — продолжал он холодным, резким голосом, — вспомните о женщине, которая два года назад сообщила, что видела в озере Онтарио русскую подводную лодку. По мере роста масштабов расследований, проводимых военно-морскими силами, ее история становилась все круче и круче. В конце концов она призналась, что выдумала все это для того, чтобы освежить интерес друзей к своей персоне, а когда началась шумиха, у нее не хватило мужества сказать правду. Так вот, все говорит о том, что вы значительно умнее их обоих.

Оскорбление вызвало кривую улыбку на лице Пендрейка. Он стоял, смотрел в пол и почти безучастно выслушивал обрушивающиеся на него словесные нападки. Он ощущал себя так далеко от рокочущего голоса, что был ошеломлен, когда две большие руки схватили его за лацканы пиджака, в лицо воинственно уткнулась красивая бородатая физиономия и оглушающий голос проревел:

— Это правда, не так ли?

Пендрейку казалось, что он вполне спокоен. Он не испытывал ни намека на ярость, когда нетерпеливым движением руки разорвал двойной захват комиссара, крутанул его, ухватился за воротник его пальто и вынес его, брыкающегося и орущего в изумлении, в коридор и затем на веранду. Еще мгновение — и Блейкл был вышвырнут вниз на лужайку. Он вскочил на ноги и разразился матом. Но Пендрейк уже отвернулся от него. В дверях он столкнулся с Хоскинсом, который произнес ровным голосом:

— Должен напомнить тебе кое о чем… — Он произнес речитативом слова присяги на верность Соединенным Штатам. И он так и не узнал о своей победе, потому что спустился по лестнице вниз и больше ни разу не оглянулся. Ожидавшее их такси скрылось из виду прежде, чем до Пендрейка дошло, что последние произнесенные слова полностью противоречат его собственным целям.

Этой же ночью он написал письмо Элеоноре. На следующий день он в указанный час отправился вслед за письмом. Дверь большого дома открыла полная негритянка, и у Пендрейка промелькнула мысль, что сейчас ему скажут, что Элеоноры нет дома. Вопреки предчувствию, его провели по знакомым залам в сорокафутовую гостиную. Венецианские шторы на окнах были закрыты, и Пендрейк не сразу рассмотрел в тусклом свете стройную фигуру поднявшейся навстречу молодой женщины.

В полумраке прозвучал ее голос, глубокий, знакомый и вопрошающий:

— Твое письмо многое оставило необъясненным. Впрочем, я все равно хотела с тобой увидеться. Не придавай этому особого значения. Так какая опасность мне угрожает?

Он мог видеть ее теперь более отчетливо. И какое-то мгновение он стоял и пожирал ее глазами — ее стройное тело, каждый изгиб ее лица и обрамляющих его темных волос. Пендрейк заметил, что она вспыхнула под его изучающим взглядом, и быстро перешел к разъяснениям.

— Я намеревался, — сказал он, — полностью оставить это дело. Но в тот самый момент, когда я вышвырнул Блейкла и думал, что поставил на этом точку, Хоскинс напомнил мне о присяге, которую я принес моей стране, начиная службу в ВВС.

— Ого!

— Для твоей же безопасности, — продолжил он более решительно, — ты должна на какое-то время уехать из Кресцентвилла и затеряться в безграничном Нью-Йорке, пока это дело не будет раскручено до конца.

— Так, так. — Взгляд ее темных глаз ни о чем не говорил. Она выглядела какой-то напряженной, присев в кресло, как если бы ей стало нехорошо. Наконец она сказала: — Голоса тех двух, с которыми ты разговаривал, — того, что был с пистолетом, и того, который говорил по телефону, — какими они были?

Пендрейк задумался.

— Один голос принадлежал молодому человеку, второй — мужчине средних лет.

— Нет, я не это имела в виду. Выговор, степень владения языком, уровень образованности.

— Хм! — Пендрейк уставился на нее, потом медленно произнес: — Я не задумывался над этим. Мне кажется, очень хорошо образованны.

— Англичане?

— Нет. Американцы.

— Это то, что я имела в виду. Примесь иностранного, вспомни?

— Ни малейшей.

Они оба, почувствовал Пендрейк, стали вести себя естественнее. Ему было приятно, что она с таким спокойствием встретила сообщение об угрожающей ей опасности. В конце концов, ее никто не учил противостоять физическим расправам. Прежде чем он успел еще о чем-нибудь подумать, она сказала:

— Этот двигатель — что он собой представляет? Ты думал над этим?

Думал ли он над этим? Он, который иссушил свой мозг бессонными ночами!

— Он должен, — начал осторожно Пендрейк, — быть плодом огромной по объему исследовательской работы. Ничто столь совершенное не может возникнуть, не опираясь на мощный задел, подготовленный другими. И даже при самом удачном стечении всех обстоятельств кто-то должен был испытать озарение истинного гения. — Он задумчиво добавил: — Этот двигатель должен быть атомным. Он не может быть никаким другим. Ничто другое не сопоставимо с его возможностями.

Элеонора внимательно смотрела на него. Ее следующие слова прозвучали не очень уверенно:

— Ты не имеешь ничего против того, что я задаю эти вопросы?

Пендрейк понял значение этих слов. Она внезапно почувствовала, что смягчается. Он подумал: “Будь проклята ее сверхчувствительность!”

Его ответ был быстрым и искренним:

— Ты уже помогла прояснить некоторые важные моменты. К чему они могут привести — это уже другой вопрос. У тебя есть еще какие-нибудь предположения?

С минуту она молчала, а потом медленно произнесла:

— Я понимаю, что не имею соответствующей подготовки. Я не владею научными знаниями, но у меня есть навыки исследователя. Не знаю, может быть, мой следующий вопрос покажется тебе глупым, но все же — какая дата была определяющей для атомного двигателя?

Пендрейк нахмурился.

— Мне кажется, я понял, что ты имеешь в виду. До какого времени создание атомного двигателя было невозможным?

— Вот именно, — согласилась она. Ее глаза заблестели.

Пендрейк задумался.

— В последнее время я перечитал все, что написано по этому вопросу. Пятьдесят четвертый год, впрочем, пятьдесят пятый более вероятен.

— С тех пор прошло много времени, достаточно много.

Пендрейк кивнул. Он знал, что она собирается сказать, это было здорово, и он ждал, когда она это скажет.

Прошло мгновение, и она сделала это.

— Есть ли способ проверить, над чем работал каждый ученый, проводящий исследования в области атомной энергетики в этой стране, начиная с этого времени?

Он кивнул.

— Для начала я навещу моего старого профессора физики. Он один из тех вечно молодых стариков, которые всегда идут в ногу с веком.

Ее голос, прохладный и ровный, прервал его размышления:

— Ты собираешься лично заняться поисками?

Сказав это, она невольно перевела взгляд на его правый рукав и тут же залилась краской. Он прекрасно знал, что она вспомнила. Пендрейк быстро, с незаметной улыбкой, согласился:

— Боюсь, что больше некому. Как только я раскопаю что-нибудь интересное, отправлюсь к Блейклу и принесу извинения за то, как я с ним обошелся. До того времени, с правой рукой или без нее, я не думаю, что есть более подходящая кандидатура. — Он нахмурился. — Конечно, однорукий более приметен, чем другие.

Она опять взяла себя в руки.

— Мне кажется, ты должен обзавестись лицевой маской и протезом. Те люди, скорее всего, были в лицевых масках обычного типа — ведь ты так быстро распознал маскировку. Тебе нужно раздобыть военную, они более высокого качества.

Она встала и закончила ровным голосом:

— Что касается отъезда из Кресцентвилла, я уже договорилась с моей старой фирмой, они берут меня на прежнее место. Я уезжаю сегодня вечером, и с завтрашнего утра ты волен приступить к своим расследованиям. Желаю удачи.

Они стояли друг против друга. Пендрейк до глубины души был шокирован внезапным окончанием встречи и словами Элеоноры. Они расставались как люди, испытывающие огромное нервное напряжение.

“И это, — подумал Пендрейк, выйдя под солнечные лучи, — чистая правда”.

Эту ночь он решил провести в Кресцентвилле. Нужно было нанять кого-нибудь, кто будет присматривать за коттеджем, и, среди прочих дел, предстояло возвратить Денди в конюшню большого дома. Когда перед отходом ко сну Пендрейк принимал ванну, почти наступила полночь.

Он расслабился в воде и снял повязку с обрубка правой руки. В течение нескольких последних дней он испытывал в этом месте дискомфортные, пожалуй, даже болезненные ощущения. Сняв повязку, он наклонился, чтобы окунуть четырехдюймовую культю в теплую воду.

И застыл.

Он не поверил своим глазам.

А потом закричал.

Дрожа, Пендрейк откинулся на спину. И посмотрел опять. Сомнений быть не могло: рука выросла на добрых два дюйма. Уже наметились едва заметные, но четкие очертания ладони и пальцев. Они выглядели как искривления гладкой плоти.

Было почти три часа утра, когда он смог немного успокоиться и забыться сном. К этому времени он смог предположить только одну возможную причину этого чуда. За все последние суматошные дни он имел дело только с одним предметом, который отличался от всех других предметов в мире, — с двигателем.

Теперь ему и в самом деле придется найти его. У него родилась странная мысль о причастности к этой машине. В связи со всем тем, что произошло, в связи с секретностью и угрозами, а теперь еще и этим, ему стало казаться, что его права на владение этим двигателем все время укрепляются. В конце концов он пришел к совершенно четкому умозаключению, что двигатель принадлежит тому, кто “наложил на него руку”.

Глава 4

Было восьмое октября, за полночь. Пендрейк, наклонив голову, продирался сквозь сильные порывы восточного ветра на хорошо освещенной улице района Ривердейл города Нью-Йорк. По мере продвижения вперед он всматривался в таблички с номерами домов: 418, 420, 432.

Дом под номером 432 стоял третьим от угла, и Пендрейк прошел мимо него к фонарному столбу. Повернувшись спиной к ветру, он еще раз при хорошем освещении изучил свой бесценный список — последний контроль. Сначала Пендрейк намеревался проверить каждого из семидесяти трех американцев, перечисленных в этом списке, начиная с буквы “А”. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что ученые из фирм типа “Вестингауз” или “Рокфеллер Центр”, сотрудники частных лабораторий, не обладающих достаточными средствами, а также физики и профессора, проводящие индивидуальные исследования, являются наименее вероятными кандидатами. Первые — ввиду невозможности сохранения секретности, последние — потому, что для создания такого двигателя потребовалась бы весьма крупная сумма денег. Это ограничивало размах его поисков двадцатью тремя частными предприятиями.

Даже эта задача была исключительно сложной для одного человека. Постоянный риск попасть в переделку оставил отпечаток усталости на его лице, отзывался напряжением в мускулах тела и растущей правой руке. А ведь это была всего лишь одиннадцатая попытка. Остальные оказались настолько же бесплодными, насколько были опасными.

Пендрейк спрятал список и вздохнул. Тянуть было нельзя. Алфавитная очередь подошла к институту Лембтона. Ведущий физик этого заведения, выдающийся ученый доктор Макклинток Грейсон жил в третьем доме от угла.

Пендрейк подошел к передней двери затемненного здания и испытал первое разочарование. Он почему-то думал, что дверь окажется незапертой. Его надежды не оправдались, и это означало, что все двери, которые он когда-либо в своей жизни открывал, даже не обратив внимания на то, что они заперты, оказались теперь прецедентами, доказательствами того, что уэльсский замок можно сломать почти бесшумно. Замок хрустнул с легким звоном металла, внезапно подвергшегося сильнейшему давлению.

В чернильной темноте холла Пендрейк остановился и прислушался. Единственным звуком был стук его собственного сердца. Он осторожно пошел вперед, подсвечивая фонариком и заглядывая в двери. Вскоре он понял, что кабинет должен находиться на втором этаже. Перешагивая через четыре ступеньки, Пендрейк пошел наверх по лестнице.

Коридор второго этажа был весьма просторным. Перед Пендрейком оказались пять закрытых и две открытые двери. Первая открытая дверь вела в спальню, вторая — в большую уютную комнату, обставленную шкафами с книгами. Пендрейк зашел в нее и с облегчением вздохнул. В одном из углов находились письменный стол и небольшой шкафчик для бумаг, там и тут стояло несколько напольных светильников. После краткого осмотра Пендрейк закрыл дверь и включил тройной торшер рядом с креслом у стола.

Затем он опять напряженно замер, вслушиваясь в тишину. Откуда-то доносился звук размеренного дыхания. Других звуков не было: после дневных трудов обитель доктора Грейсона мирно отдыхала. “Что естественно”, — подумал Пендрейк, усаживаясь поудобнее за столом и приступая к чтению.

В два часа ночи он понял, что нашел того, кого искал. Доказательством послужила написанная наспех записка, затерявшаяся среди разной дребедени в одном из ящиков. Она была следующего содержания:

“Сама по себе механика функционирования двигателя зависит от количества оборотов в минуту. При очень низких оборотах, то есть от пятидесяти до ста, вектор давления будет направлен практически вертикально плоскости оси. Если вес был подобран правильно, то машина на этой стадии начнет плавать в воздухе, но движение вперед будет равно почти нулю”.

В этом месте Пендрейк прервался и задумался. Несомненно, речь шла о его двигателе. Но что все это значило? Он вернулся к записке:

“По мере увеличения количества оборотов в минуту вектор давления начнет быстро смещаться к горизонтальной плоскости, и при достижении пятисот оборотов тяга будет направлена по оси самолета, а все боковые и противодействующие моменты погасятся. Именно на этой стадии двигатель можно толкать вдоль стержня, но не наоборот. Напряжение поля так велико, что…”

Упоминание о стержне было определяющим. Он слишком хорошо помнил собственное ошеломляющее открытие того, что стержень нельзя вытаскивать из двигателя.

Доктор Грейсон был волшебником атомного века.

Внезапно Пендрейк почувствовал, как он устал. Он откинулся в кресле, у него кружилась голова. Он подумал: “Нужно выбираться отсюда. Теперь, когда я все знаю, мне тем более нельзя попадаться”.

Как только за Пендрейком закрылась входная дверь, его охватило чувство торжества. Он шел по улице, его мысли разлетались, словно в пьяном восторге, его шатало из стороны в сторону, как накачавшегося наркомана. Он прошел около мили, завернул позавтракать в какую-то забегаловку, и тут его настигла догадка: “Итак, знаменитый ученый доктор Грейсон является именно тем человеком, который стоит за этим великолепным двигателем! Ну и что дальше?”

Выспавшись, он позвонил по междугородной Хоскинсу. “Невероятно, — думал он в ожидании заказанного разговора, — чтобы я смог справиться с таким сложным делом в одиночку”.

Если с ним что-нибудь случится, то все, что ему удалось узнать, канет в Лету и вряд ли когда-нибудь будет восстановлено. В конце концов, он здесь потому, что слова присяги на верность своей стране не являются для него пустым звуком.

Его раздумья были прерваны оператором: “Мистер Хоскинс отказался говорить с вами, сэр”.

Похоже, что с самого рождения у него одни и те же проблемы. Вечером Пендрейк сидел в библиотеке отеля, мысли его все время возвращались к одиночеству, к осознанию того, что все решения, связанные с двигателем, ему придется и принимать и выполнять самому. Каким же непроходимым тупицей он был! Он должен выбросить из головы всю эту затею и вернуться в Крес-центвилл. Хозяйство требует подготовки к зиме. Но он знал, что никуда не поедет. Что ему делать в этом пустынном городке длинными днями и еще более длинными ночами отпущенных ему лет?

Двигатель отодвинул все остальное на задний план. Интерес к жизни, пробуждение духа началось с того мгновения, когда он наткнулся на эту пончикообразную штуку. Без движка, вернее — он сознательно сделал уточнение, — без его поисков он превратится в потерянную душу, бесцельно скитающуюся в вечности, которой является его существование на Земле.

Прошло неопределенное количество времени, и внезапно книжка в его руках обрела вес и он вспомнил, для чего зашел в библиотеку. Книга была экземпляром “Энциклопедии Хилларда” 1968 года издания. Из нее он узнал, что доктор Макклинток Грейсон родился в 1911 году, что у него есть дочь и два сына и что он внес существенный вклад в теорию расщепления атомного ядра. О Сайрусе Лембтоне в энциклопедии сообщалось:

“…Промышленник и филантроп, основал в 1952 году институт Лембтона. В послевоенное время мистер Лембтон стал активным сторонником движения “Обратно к земле”, специально созданный для этого Центр располагается по…”

Пендрейк вышел в теплый осенний вечер и купил автомобиль. Его дни превратились в однообразную изматывающую слежку. Наблюдение за тем, как Грейсон выходит утром из дома, его сопровождение до момента исчезновения в здании Лембтона, отслеживание его ночного возвращения домой. Все это напоминало бесконечную тупую игру.

Обычный порядок был нарушен на семнадцатый день. В час дня Грейсон внезапно вышел из возведенного из аэрогельного пластика строения, в котором после войны обосновался Центр Лембтона.

Само время уже было необычным. Спустя мгновение отличие этого дня от остальных обозначилось еще четче. Ученый прошел мимо своего серого седана, припаркованного рядом со зданием, прошел полквартала к стоянке такси и поехал к состоящему из двух больших башен зданию на Пятидесятой улице. На фасаде пластоблестными буквами сверкало:

Пендрейк наблюдал, как Грейсон отпустил такси и исчез за вращающимися дверями одной из башен. Озадаченный и испытывающий смутное чувство возбуждения, Пендрейк медленно подошел к окну, в котором был выставлен большой освещенный плакат. На последнем было написано:

Плакат не имел никакой связи с двигателем, лежавшим на склоне холма. Но он навел на мысль, которая не хотела исчезать, которая на самом деле была результатом потребности, давившей на него в те ужасные, ставшие теперь достоянием прошлого, дни. Около часа он как мог сопротивлялся этому импульсу, но потом тот подавил его силу воли, передался мускулам и поволок его несопротивляющееся тело к ближайшей телефонной будке. Через минуту он уже набирал телефон компании “Энциклопедия Хилларда”.

Потом наступило мгновение, когда ее звали к телефону. Он перебрал тысячи мыслей и почти столько же раз пытался повесить на рычаг трубку.

— Джим, что случилось?

Звучащее в ее голосе беспокойство было для него наисладчайшим звуком из когда-либо им услышанных. Пендрейк взял себя в руки и объяснил, чего он хочет:

— Раздобудь старое пальто и надень дешевое платье из бумажной ткани, я тоже куплю что-нибудь потасканное. Я должен узнать, что скрывается за поселенческой схемой. Мы можем быть там до наступления темноты. Простое наведение справок не может быть опасным.

Перед его глазами все пошло кругом при мысли, что он увидит ее опять. Из-за этого смутная догадка о возможной опасности так и не всплыла на поверхность, пока он не увидел ее идущей по улице. Она прошла бы мимо, но он сделал шаг навстречу и произнес ее имя.

Она остановилась как вкопанная. Глядя на нее, ему впервые пришло в голову, что девчушка, которую он шесть лет назад взял в жены, вдруг выросла. Ее стройность отвечала требованиям к фигуре любой женщины, но теперь ее тело приобрело и роскошные контуры зрелости.

Она произнесла:

— Я забыла о маске и искусственной руке. С ними ты выглядишь совсем как…

Пендрейк натянуто улыбнулся. Она не знала и половины того, что случилось за это время. Его новая рука была почти с локоть длиной, с отчетливо определенной ладонью и разделившимися пальцами. Она плотно сидела в полости искусственной руки, сообщая ее движениям направленность и силу.

Пребывая в приподнятом настроении и желая сострить, он заметил:

— Почти человек, а?

Но тут же понял, что спорол глупость. Она побледнела, потом краска медленно вернулась к ее щекам. Она вымученно улыбнулась.

— Я ничего не имела против того, что у тебя одна рука. Наша проблема была не в этом, хотя ты предпочитал считать, что это именно так.

Он забыл. Теперь ему вспомнилось, что после их ссоры он, находясь в состоянии эмоционального срыва, желчно обвинил ее в том, что она бросает его из-за физического недостатка. Это был всего лишь словесный маневр, но Элеонору брошенное им замечание очень больно задело.

Пока он предавался своим мыслям, она с благодушной улыбкой на устах повернулась к зданию напротив.

— Аэрогельные башни, — размышляла она вслух, — высотой сто пятьдесят футов, одна — полностью матовая, без окон и дверей… Что бы это значило… И вторая… Мы назовемся мистер и миссис Лестер Кренстон из Виноры, штат Айдахо. Мы собирались сегодня уехать из Нью-Йорка, но случайно увидели их объявление. Нам все нравится в их затее.

Она стала переходить улицу. И потянувшийся вслед за ней Пендрейк, уже проходя в двери, понял, что только его собственное желание видеть ее заставило его заварить всю эту кашу.

— Элеонора, — произнес он с напряжением в голосе, — мы не будем заходить внутрь.

Он должен был знать, что его слова не возымеют никакого действия. Не обращая на него внимания, она прошла вперед. Он последовал за ней и приблизился к девушке, сидящей за установленным в центре комнаты огромным столом. Он сел прежде, чем яркая табличка на краю стола привлекла его внимание: “Мисс Грейсон”.

Мисс Грейсон! Пендрейк крутанулся в кресле и замер, охваченный нахлынувшим беспокойством. Дочь доктора Грейсона! Так, значит, в этом деле замешаны и члены семьи ученого. Вполне возможно, что двое из тех, кто отнял у него самолет, были его сыновьями. Он не помнил, что говорилось в энциклопедии о детях Лембтона.

Предаваясь этим мыслям, он почти не прислушивался к диалогу между Элеонорой и дочерью Грейсона. Но, когда Элеонора встала, он вспомнил, что разговор шел о проведении психологического теста в задней комнате. Пендрейк смотрел, как Элеонора прошла сквозь дверь в коридор, ведущий во вторую башню, и был рад услышать через три минуты от мисс Грейсон:

— Мистер Кренстон, прошу вас пройти.

Дверь открывалась в узкий коридор, в конце которого находилась еще одна дверь. Когда его пальцы прикоснулись к ручке второй двери, сверху упала сеть, которая сразу же стянулась. В тот же момент справа от него в стене открылась щель. Сквозь нее со шприцем в руке протянулась рука доктора Грейсона. Игла вошла в левую руку Пендрейка немного выше локтя, Грейсон повернул голову и сказал кому-то:

— Это последний, Петер. Мы можем отправляться, как только стемнеет.

— Одну минутку, доктор. Нужно получше проверить эту пару. У парня что-то не так с правой рукой. Взгляните на этот снимок.

Щель клацнула и закрылась.

Пендрейк отчаянно пытался высвободиться. Но его все больше клонило ко сну, а сеть успешно противостояла веем его усилиям.

Перед глазами что-то сверкнуло, и он погрузился в темноту.

Глава 5

— За два года, в течение которых вы здесь работаете, — произнес Найперс, — дела фирмы шли более чем успешно.

Пендрейк улыбнулся.

— Смеешься, Найперс? Что ты имеешь в виду, говоря о двух годах? Мне сдается, что я здесь уже столько, что успел состариться.

Найперс кивнул узколобой и мудрой головой.

— Я знаю, каково это, сэр. Все остальное становится неясным и нереальным. Такое ощущение, что жизнь прожита не тобой, а кем-то другим. — Он повернулся уходить. — Ладно, я оставляю вам для подписания контракт с “Уинтроп”.

Пендрейк в конце концов оторвал удивленный взгляд от гладкой поверхности дубовой двери, за которой скрылся старый клерк. Он покачал головой, сначала удивленно, а потом с раздражением. Но, усаживаясь за стол, он улыбнулся.

Что-то старый мистер Найперс разболтался сегодня. “За два года, в течение которых вы…” Ну-ка, поглядим, сколько же лет он является управляющим “Несбит компани”? Посыльным он стал в шестнадцать — это было в 1956 году, младшим клерком — в девятнадцать, потом старшим клерком и, наконец, менеджером. Когда в 1965 году началась война с Китаем, ему был предоставлен отпуск. Через три года он опять за своим столом, с тех пор и работает не покладая рук. Время пролетело, как устойчивый северный ветер.

Сейчас 1975 год. Хм, шестнадцать лет с фирмой, не считая войны, семь из них — генеральным менеджером. Откуда следует, что в этом году ему стукнет тридцать пять.

Он нахмурился, ощутив прилив раздражения. Что заставило Найперса произнести то, что он произнес? “За два года, в течение которых вы здесь работаете…” Слова отпечатались у него в мозгу. Предпринятые им действия были полуавтоматическими. Он нажал кнопку на столе.

В открывшуюся дверь вошла белолицая сухопарая женщина лет тридцати пяти.

— Вы звонили, мистер Пендрейк?

Пендрейка охватили сомнения. Он начинал себя ощущать в дурацком положении.

— Мисс Пеарсон, — произнес он, — сколько лет вы работаете в “Несбит компани”?

Женщина пронзила его взглядом, и Пендрейк слишком поздно вспомнил, что в эти дни агрессивной феминистической эмансипации работодатели не задают служащим-женщинам вопросов, которые могут рассматриваться как не относящиеся к делу.

Через секунду твердый и враждебный блеск исчез из взора мисс Пеарсон, и Пендрейк вздохнул с облегчением.

— Пять лет, — прозвучал отрывистый ответ.

— Кем, — выдавил из себя Пендрейк, — вы были наняты?

Мисс Пеарсон пожала плечами, этот жест явно был связан с ходом ее мыслей. Она ответила совершенно нормальным голосом:

— Ну как же, мистером Летстоном, он был тогда менеджером.

— О! — сказал Пендрейк.

Он почти успел напомнить, что он был генеральным менеджером в последние пять лет. Но не сделал это главным образом потому, что мысли, стоящие за этими словами, были совершенно неопределенными. В его замершем мозгу образовалась пустота, ничем не заполненная и относительно спокойная. Возникшая в конце концов идея была логичной и отчетливой. Он высказал ее ровным голосом:

— Я попрошу вас принести мне личные дела персонала за семьдесят третий год.

Она принесла книгу и положила ему на стол. Когда она скрылась за дверью, Пендрейк открыл том на разделе “Жалованье” за декабрь. Там было записано: “Джеймс Пендрейк, генеральный менеджер, 3250 долларов”. В ноябре — та же история. Он нетерпеливо пролистал на январь. Там значилось: “Ангус Летстон, генеральный менеджер, 2200 долларов”.

Объяснения более низкого размера жалованья не было. С февраля по август везде стояло: “Ангус Летстон, 2200 долларов”.

Два года! “За два года, в течение которых вы здесь работаете…”

Нечитанный контракт с “Уинтроп” лежал на огромном дубовом столе. Пендрейк встал и подошел к огромному окну из витринного стекла. Внизу простирался широкий бульвар, зажатый между каменными зданиями. Деньги текли по этой улице и в эту комнату. Он подумал о том, что привык считать себя одним из тех счастливчиков, которые годами упорного труда добились для себя руководящего места в компаниях и заняли соответствующее положение в низшей прослойке класса с высокими доходами.

Пендрейк мрачно покачал головой. Годов напряженной работы не было. Следовательно, возникал вопрос, каким образом он получил эту отличную работу с внушительным окладом, с великолепной клиентурой и гладко функционирующей организацией? Его жизнь была столь же приятной и сладкой, как глоток чистой холодной воды, ничем не омрачаемая идиллия, простая цепочка счастливых дней.

И на тебе, получи!

Как человек может узнать, чем он занимался в предшествующие тридцать с чем-то лет жизни? Прежде чем что-либо предпринять, у Пендрейка была возможность проверить несколько простых фактов. Окончательно решившись, он повернулся к столу, взял диктофон и начал:

— Министерство обороны, отдел архива, Вашингтон, округ Колумбия. Дорогой сэр. Пожалуйста, как можно скорее вышлите мне копию моего послужного списка во время войны с Китаем. Я проходил службу…

Набираясь понемногу уверенности, он перечислил необходимые подробности. Все главные факты прекрасно сохранились у него в памяти. Воспоминания же об армейской жизни и участии в боях были какими-то нечеткими и далекими. Но это было объяснимо. Взять хотя бы путешествие в Канаду, которое они с Анреллой предприняли прошлым летом. Сейчас оно вспоминалось как смутный сон, в котором изредка мелькали картинки, подтверждающие, что поездка действительно состоялась.

Сама жизнь была процессом забвения прошлого.

Второе письмо он адресовал в службу регистрации актов гражданского состояния в его родном штате.

— Я родился, — диктовал он, — в городе Кресцентвилл первого июня тысяча девятьсот сорокового года. Прошу вас как можно скорее выслать мне копию свидетельства о рождении. — Он вызвал звонком мисс Пеарсон и передал ей диктофонную запись. — Проверьте правильность этих адресов, — проинструктировал он ее. — Мне кажется, там должны быть незначительные изменения. Выясните всё, вложите формы запроса на оплату услуг и отправьте оба письма авиапочтой.

Он был доволен собой. И нечего волноваться. В конце концов, он твердо сидит на своем месте, а его мозги по-прежнему вертятся. Нет причины для беспокойства, и тем более нечего показывать другим, что ты попал в затруднительное положение.

Он взял контракт “Уинтропа” и начал читать.

Спустя двадцать минут он, поразившись, осознал, что все время пытается вспомнить, что же он делал в сентябре 1973 года. В том месяце американцы высадились на Луне — через три года после того, как это сделали Советы. Пендрейк вспомнил заголовки газетных страниц. Сомнений не было. Он видел их. Они сплетались у него перед глазами, большие и черные. Он может рассматривать сентябрь, свой первый месяц в “Несбит ком-пани”, как последующую часть своего предыдущего существования.

А как насчет августа? В августе начались международные дрязги, которые почти что разрушили единство мощного союза женских организаций. Заголовки тогда были… какими? Пендрейк пытался вспомнить — и не мог. Он подумал, а что было первого сентября? Если между августом и началом сентября проходила линия раздела, то первый день сентября, возможно, приобретет какое-то особое качество. Он еле вспомнил, что как раз в этот период он был болен.

У него в памяти совершенно не отложилось первое сентября. Предположим, он позавтракал. Предположим, он получил один из затяжных прощальных поцелуев Анреллы и отправился в офис. Его мысли замерли, словно птица, подстреленная на лету. “Анрелла”, — подумал он. Она должна была быть там тридцатого августа, и двадцать девятого, и в июле, июне, мае, апреле, и так далее и так далее.

В его воспоминаниях, да и в ее поведении во время критического месяца сентября не было даже намека на то, что они не были женаты много лет.

Следовательно, Анрелла знает!

Это была догадка, обладающая эмоциональными ограничениями. Его мечущийся мозг попался в сети более рассудительной логики и успокоился. Итак, Анрелла знает. Ну ладно, должна знать. Очевидно, что он был здесь много лет. И случившееся изменение произошло в мозгу у него, а не у нее.

Пендрейк взглянул на настенные часы: четверть двенадцатого. У него осталось ровно столько времени, сколько требуется для поездки домой на то, чтобы пообедать. Обычно он обедал в ресторане, но информация, которую он хотел получить, была неотложной.

Выйдя из офиса и направляясь к лифту, Пендрейк заметил в коридоре несколько привлекательных женщин. Ощущение, что они смотрят на него слишком внимательно, было настолько сильным, что Пендрейк отвлекся от своих сумбурных мыслей, повернул голову и еще раз взглянул на них.

Одна из женщин что-то говорила в маленькое блестящее устройство, закрепленное у нее на руке. Пендрейк, заинтересовавшись, подумал: “У нее в браслет вмонтировано радио”.

А потом он, оказавшись в лифте и спускаясь на первый этаж, позабыл об этом незначительном факте. Пендрейк вышел из лифта и обнаружил, что в холле и у входных дверей стоят еще несколько представительниц прекрасного пола. У тротуара расположился десяток впечатляющих черных автомобилей, за рулем в каждом из них тоже сидели женщины-водители. Еще несколько минут — и улица заполнится спешащей на обеденный перерыв толпой. Но сейчас, если не считать женщин, она была почти пустынна.

— Мистер Пендрейк?

Пендрейк повернулся. К нему обратилась одна из молодых женщин, стоящих возле выхода из здания, у нее была спортивная фигура и напряженное выражение лица.

Пендрейк смотрел на нее.

— М-м? — неуверенно откликнулся он.

— Вы мистер Джеймс Пендрейк?

Пендрейк почти вышел из полузабытья.

— А в чем… да, я… Что это собственно…

— О’кей, девочки!

Словно по волшебству появились пистолеты. Они металлически поблескивали на солнце. Пендрейк не успел мигнуть глазом, как его со скрученными руками подтолкнули к одному из лимузинов.

Он мог сопротивляться, но не стал. У него не было ощущения опасности. Его мозг был просто парализован всеобъемлющим удивлением. И, прежде чем Пендрейк был в состоянии опять соображать, он оказался внутри мчащегося автомобиля.

— Послушайте!.. — начал он.

— Пожалуйста, мистер Пендрейк, обойдемся без вопросов, — слова принадлежали молодой женщине, расположившейся справа от Пендрейка на заднем сиденье. — Ведите себя спокойно, и вам не будет причинено никакого вреда.

Словно желая проиллюстрировать угрозу, две ее сообщницы, сидящие лицом к Пендрейку на маленьких откидных сиденьях в центре лимузина, многозначительно помахали блестящими пушками.

Прошла минута — сон не кончался. Пендрейк произнес:

— Куда меня везут?

— Вам же сказали, не надо вопросов.

Ответ вызвал у него чувство беспокойства: с ним обращались, как с ребенком. Пендрейк в бешенстве откинулся на сиденье и излучающими враждебность глазами принялся изучать похитительниц. Это были типичные новые “миниюбочные” женщины. Те две, что были вооружены, выглядели старше сорока, но находились на пике физического расцвета. Их глаза горели специфическим блеском, свойственным женщинам, прошедшим курс ““Уравнитель” делает тебя равной мужчине”, в ходе которого они подверглись обработке специальным медицинским препаратом. Молодая предводительница и девушка, сидевшая слева от него, имели тот же “блескоглазый” вид.

Все они выглядели весьма уверенными в собственных силах.

Прежде чем Пендрейк успел сделать дальнейшие выводы, автомобиль свернул за угол на длинную наклонную эстакаду. Пендрейк успел узнать въезд в гараж отеля-небоскреба “Макклендлс”. Спустя мгновение они затормозили перед дверью. Пистолетами указали Пендрейку путь, и он молча повиновался. Его провели по длинному пустому проходу к грузовому лифту, в котором они поднялись на третий этаж. В окружении женщин-охранников Пендрейк прошел по блестящему наклонному коридору.

Его ввели в большую, роскошно обставленную комнату. В дальнем углу, развалясь в глубоком кресле, расположился представительный седовласый мужчина. Справа от него стоял стол, за которым сидела молодая женщина. Пендрейк даже не взглянул на нее.

Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как моложавая предводительница охранников приблизилась к седому и сказала:

— Ваше приказание выполнено, господин президент. Мистер Пендрейк перед вами.

Именно эти слова, произнесенные вежливым голосом, подтвердили догадку. Он не верил своим глазам, хотя сразу узнал это примелькавшееся лицо. Последние сомнения рассеялись. Перед ним был сам Джефферсон Дейлс, президент Соединенных Штатов.

Глава 6

Успокоившийся Пендрейк уставился на великого человека. Он заметил, что эскортировавшие его дамы покинули помещение. Их поведение подчеркивало странность этого навязанного ему приема.

Пендрейк заметил, что Дейлс не сводит с него взгляда. Серые глаза президента мерцали пепельными жемчужинами. Во всем остальном он выглядел на свои пятьдесят девять. На фотографиях в газетах его лицо выглядело моложавым, но при взгляде с близкого расстояния становилось очевидным, что вторая избирательная кампания стоила ему некоторого количества жизненных сил.

Как бы там ни было, президент производил впечатление красивого, сильного и умеющего повелевать человека, уверенного в себе. И, когда он заговорил, в его голосе прозвучала резонирующая мощь, которая в определенной степени способствовала его успеху. С легкой сардонической улыбкой он произнес:

— Как вам понравились мои амазонки?

Его гомерический смех прокатился по комнате. Он явно не рассчитывал дождаться ответа, потому что веселье внезапно кончилось, и он продолжил без малейшей запинки:

— Очень забавное явление эти женщины. И притом типично американское. Обработанная женщина не имеет возможности когда-либо вернуться к прежнему состоянию. Я считаю, что несколько тысяч американок, отважившихся на обработку, своим примером подтвердили, что страсть к приключениям у американских девушек течет в крови. Очень жаль, что они оказались в тупике, у них нет будущего. Необработанные женщины отвернулись от них, а мужчины склонны считать любую уравненную женщину ненормальной. Они сыграли свою роль при проведении президентской кампании, обеспечив активное участие в ней женских организаций. Но как отдельные личности амазонки обнаружили, что у них практически нет шансов устроиться на работу и выйти замуж.

В отчаянии их лидеры обратились ко мне, и, прежде чем ситуация успела стать критической, я организовал ненавязчивую кампанию в прессе, после которой нанял их для целей, у которых есть совершенно легальное прикрытие. Так вот, эти дамы знают, кто их благодетель, и считают себя своего рода моими персональными агентами.

Джефферсон Дейлс сделал паузу, а потом продолжил тем же тоном:

— Я надеюсь, мистер Пендрейк, это до некоторой степени пояснит странность способа, с помощью которого вы были сюда доставлены. Мисс Кей Уайтвуд, — он показал на молодую женщину за столом, — является их интеллектуальным лидером.

Пендрейк не позволил своему взгляду последовать за указующей рукой. Он стоял как безмозглый каменный истукан. Он прослушал экскурс в краткую историю группы амазонок с ощущением нереальности происходящего. Потому что эта история ничего не прояснила. Средства, с помощью которых он был сюда доставлен, его абсолютно не волновали. Вот для чего его сюда привезли — действительно было интересно.

Он удивленно всматривался в красивые улыбающиеся глаза.

Джефферсон Дейлс спокойно произнес:

— Существуют опасения, что вы захотите сообщить о случившемся властям или в газеты. Кей, покажите мистеру Пендрейку сообщение, заготовленное нами для такого случая.

Молодая женщина встала и, обойдя вокруг стола, оказалась рядом с Пендрейком. Вблизи она выглядела старше. У нее были голубые глаза и резко очерченное симпатичное лицо. Она протянула Пендрейку лист, на котором на пишущей машинке было отпечатано:

Через секунду Пендрейк позволил себе короткий смешок. Эта сфабрикованная заметка подводила черту под сказанным. Начинать газетную дуэль с президентом Джефферсоном Дейлсом было столь же разумно, как выехать верхом на главную магистраль, паля из револьвера. Он представил себе крикливые заголовки передовиц:

Попытка смешать президента с грязью.

Пендрейк рассмеялся опять, на этот раз более саркастически. Сомнения испарились. Какой бы причиной ни руководствовался Джефферсон Дейлс при его похищении… На этой мысли его мозг зациклился. Какой бы причиной! Да в чем же, собственно, состоит эта причина? Он ошалело покачал головой. У него не осталось сил себя сдерживать. Его взгляд остановился на серых, слегка удивленных глазах высшего должностного лица государства. “И все это, — терялся в догадках Пендрейк, — столько усилий, специально заготовленная газетная утка — во имя чего?”

После того как они с президентом уставились друг на друга, Пендрейку показалось, что разговор свернет в деловое русло.

Пожилой мужчина прочистил глотку и сказал:

— Мистер Пендрейк, не могли бы вы перечислить основные изобретения человечества после окончания второй мировой войны?

Он замолчал. Пендрейк ждал, когда президент продолжит. Но пауза затянулась, а Дейлс продолжал невозмутимо на него смотреть. Пендрейк не знал, что и думать. Судя по всему, вопрос не носил риторический характер. Он пожал плечами и сказал:

— Мне кажется, их было не так уж много. Я не интересовался специально этими вещами, но, по-моему, можно назвать запуск ракеты к Луне, изобретение вакуумных трубок и… — он запнулся. — Но, послушайте! Что все это означает? Что…

Твердый голос начал развивать его мысль:

— Как вы сказали, их было немного. Это утверждение, мистер Пендрейк, наиболее трагичным образом отражает картину современного мира. Их было мало. Вы вспомнили о ракетах. Но ведь далеко не всем известно, что ракета, за исключением мелких деталей, была доведена до совершенства во время второй мировой и что у нас ушло свыше тридцати лет на проработку этих самых мелких деталей.

Как бы придавая дополнительный вес своим аргументам, Дейлс подался вперед. Теперь он откинулся назад и со вздохом произнес:

— Мистер Пендрейк, некоторые склонны считать, что причина такого невероятного творческого застоя человечества лежит в том мире, который достался нам после второй мировой. Мне кажется, что частично они правы. Неблагоприятная моральная атмосфера удивительным, неописуемым образом иссушает ум. Мозг расходует свой потенциал на борьбу с интеллектуальной средой.

Он нахмурился и замолчал, казалось, он подыскивает более точное описание. Пендрейк успел подумать: “Какого черта мне излагают эти подробные, личные наблюдения?” Дейлс поднял глаза. Судя по всему, он даже не заметил, что сделал паузу. Он продолжил:

— Но причина не только в этом. Вы назвали вакуумные трубки. — Он повторил странно беспомощным голосом: — Вакуумные трубки! — Президент устало улыбнулся. — Мистер Пендрейк, кроме всего прочего, я обладаю степенью магистра естественных наук. Это помогло мне осознать, перед какой громадной проблемой стоит современная технология. Дело в том, что один человек не в состоянии усвоить все знания, накопленные даже одной отдельной наукой. Но вернемся к трубкам. Мало кому известно, что рядом крупных лабораторий уже в течение нескольких лет ведется изучение слабых радиосигналов, источник которых, судя по всему, располагается на Венере. Шесть месяцев назад я попытался выяснить, почему так и не удалось усилить эти сигналы. Я пригласил ведущих специалистов в трех узких областях электроники, чтобы они объяснили причину неудачи. Один из них работает с трубками, второй занимается схемами, а третий пытается создать результирующий прибор, опираясь на работы двух первых. Проблема состоит в том, что стать специалистом по трубкам можно только тогда, когда ты посвятишь их изучению всю жизнь. То же относится и к работе со схемами. Специалист, который разбирается в схемах, может пользоваться только теми трубками, которые уже существуют. Обладая только теоретическими знаниями по трубкам, он не в состоянии определить или представить себе, какими параметрами должна обладать трубка, чтобы он смог решать свои задачи с ее помощью. Суммарных знаний этих троих достаточно, чтобы создавать новые мощные радиоприборы. Но они терпят неудачу за неудачей. Они не могут соединить свои знания. Они… — Наверное, президент разглядел выражение лица Пендрейка. Он замолчал, а потом с легкой улыбкой спросил: — Вы следите за моей мыслью, мистер Пендрейк?

Пендрейк кивнул. Продолжительный монолог дал ему время взять себя в руки. Он произнес:

— Общая картина представляется следующей: второстепенного бизнесмена хватают на улице и доставляют к президенту Соединенных Штатов, который немедленно начинает читать ему лекцию о радио- и телевизионных трубках. Сэр, это какая-то чушь. Зачем я вам нужен?

Он получил неторопливый ответ:

— Во-первых, я хотел на вас взглянуть. Во-вторых… — Джефферсон Дейлс сделал небольшую паузу, — какая у вас группа крови, мистер Пендрейк?

— А почему… — до Пендрейка дошла вторая причина. — Группа чего?

— Я хочу, чтобы вам сделали анализ крови, — сказал президент. Он повернулся к девушке: — Кей, пожалуйста, возьмите у мистера Пендрейка немного крови для анализа, я не думаю, что он будет возражать.

Пендрейк не возражал. Его взяли за руку. Вызвав легкую боль, в подушечку безымянного пальца вонзилась игла. Он с любопытством наблюдал, как красная кровь потекла по узкой трубочке.

— Вот и все, — произнес президент. — До свидания, мистер Пендрейк. Было очень приятно с вами познакомиться. Кей, пожалуйста, вызовите Мейбл, пусть она доставит мистера Пендрейка в его офис.

Судя по всему, имя Мейбл принадлежало предводительнице его эскорта. Именно она вошла в комнату, сопровождаемая вооруженными женщинами. Спустя мгновение Пендрейк уже опускался на лифте.

Пендрейк ушел, а великий человек продолжал сидеть с застывшей на лице улыбкой. Один раз он взглянул на женщину, но та была занята бумагами на своем столе. Джефферсон Дейлс медленно повернулся и посмотрел на ширму, установленную за его спиной у окна. Он тихо произнес:

— О’кей, мистер Найперс, вы можете выйти.

Найперс должен был ждать сигнала. Он появился еще до того, как президент успел закончить фразу, и быстро проследовал к указанному креслу. Джефферсон Дейлс подождал, пока пальцы старика успокоятся на резных ручках кресла, после чего мягким голосом сказал:

— Мистер Найперс, можете ли вы нам поклясться, что все изложенное вами — правда?

— Я отвечаю за каждое слово, — возбужденно ответил пожилой человек. — Я рассказал вам историю нашей группы, опустив имена и координаты. Мы зашли в тупик, нам скоро понадобится помощь правительства, но, пока мы не обратились за ней сами, я должен вас предупредить — любая попытка расследования закончится нашим отказом поделиться с вами знаниями. Я должен быть уверен, что вы это понимаете.

В наступившей тишине резко прозвучал голос Кей:

— Не нужно угрожать президенту Соединенных Штатов, мистер Найперс.

Тот пожал плечами и продолжил:

— Немногим более двух лет назад мистер Пендрейк случайно подвергся воздействию радиации необычного типа. Мы были не в состоянии предотвратить облучение. Он нашел потерянную нами вещь и вместо того, чтобы спокойно пользоваться находкой, выследил нас. Таким образом нам стало известно, что Пендрейк обрел тотипотентность. В период обостренного состояния, которое наступает при прогрессировании перерождения, человек с тотипотентными клетками теряет память. Нам удалось с помощью гипнотической обработки во сне инсталлировать Пендрейку воспоминания, соответствующие нашим целям. Будучи тотипотентным, он омолодился, и если его кровь специальным образом перелить другому человеку, обладающему той же группой крови, то реципиент тоже помолодеет.

— Но переливание не вызовет у последнего потерю памяти? — быстро спросила Кей.

— Определенно нет! — уверенно ответил Найперс.

— Сколько времени, — задал вопрос президент Дейлс после паузы, — мистер Пендрейк будет пребывать в тотипотентном состоянии?

— Он находится в нем непрерывно, — прозвучало в ответ, — но это состояние имеет латентную форму, которая активизируется, если его тело подвергается серьезному стрессу. Мы обнаружили, что стрессовое состояние может быть вызвано и определенными инъекциями, но после их применения пройдет еще несколько месяцев, прежде чем клетки созреют до тотипотентности.

— И эти инъекции были сделаны мистеру Пендрейку? — спросил президент.

— Да, его врачом на прошлой неделе. Пендрейк думает, что ему ввели витаминную смесь. С помощью гипноза мы привили ему интерес к таким вещам, хотя в целом он исключительно здоровый и активный человек. Вашим дамам повезло, что он не стал сопротивляться.

— Они не уступают по силе мужчинам, — вставила Кей.

— Им не сравниться с Джимом Пендрейком, — сказал Найперс. Судя по всему, он хотел развить эту мысль, но передумал и произнес: — Поздним летом или ранней осенью у него наступит состояние экстремальной тотипотентности и вы сможете сделать переливание. — Он обратился к Джефферсону Дейлсу: — В нашем распоряжении имеется список общественных деятелей с различными группами крови, и, когда в нем появились вы — эти данные было не так просто получить, — мы с огромным удовлетворением выяснили, что располагаем человеком с аналогичным типом крови — четвертой группы, если следовать номенклатуре Янеки. Это дало нам возможность обратиться к вам с предложением, которое позволит нам воспользоваться вашей помощью и в то же время не оказаться полностью в вашей власти.

Кей колко спросила:

— И что же нам помешает взять мистера Пендрейка и продержать его у себя до осени?

— При переливании, — твердо ответил Найперс, — необходимо соблюдать специальную технологию, которой мы располагаем, а вы — нет. Надеюсь, это расставляет все точки над “i”.

Джефферсон Дейлс не ответил. Ему хотелось закрыть глаза от яркого света. Но источник света находился у него в мозгу, а не снаружи; им овладело шаткое убеждение, что если он не будет осторожен, то этот свет выжжет ему мозг. В конце концов он повернулся к Кей и с облегчением увидел, что она подняла голову от детектора лжи, расположенного на ее столе.

Детектор был соединен с датчиками, вмонтированными в украшенные резьбой ручки кресла, в котором сидел Найперс. Перехватив взгляд Дейлса, Кей слегка кивнула.

Свет в голове внезапно превратился в белый огонь, и президенту пришлось сделать усилие, чтобы усидеть на месте. Его сознание едва совладало с безымянной радостью, разлившейся по всему телу. Ему хотелось броситься к столу Кей, усесться за детектор и предложить Найперсу повторить сказанное. Но он справился и с этим желанием. До него дошло, что старик опять раскрыл рот.

— Прежде чем я уйду, будут ли еще какие-нибудь вопросы? — спросил Найперс.

— Да, — ответила Кей. — Мистер Найперс, вы сами не являетесь показательным образцом тотипотентной молодости. Как вы можете это объяснить?

Пожилой человек взглянул на нее искрящимися глазами, которые были самой живой частью его тела.

— Мадам, я омолаживался Дважды, и теперь, если говорить откровенно, я не уверен, стоит ли это делать еще раз. Наш мир угрюм, а люди глупы настолько, что я не могу решиться продлить свое существование в этой примитивной эре. — Его лицо озарилось легкой улыбкой. — Мой доктор утверждает, что у меня превосходное здоровье, так что я еще могу передумать.

Он повернулся и пошел к двери, там остановился и вопросительно посмотрел на присутствующих. Кей сказала:

— Эта тотипотентная фаза Пендрейка, что он будет собой представлять, когда войдет в нее?

— Это его проблема, а не ваша, — прозвучал холодный ответ. — Но, — Найперс сверкнул рядом белых зубов, — если бы это было опасно, я бы сюда не пришел.

С этими словами он удалился.

После его ухода Кей взволновано заговорила:

— Эти уверения ничего не значат. Он утаивает от нас жизненно важную информацию. Какую игру они ведут? — Ее глаза недоверчиво сузились. Она предприняла несколько попыток продолжить расспросы, но каждый раз странным образом сжимала губы, не давая словам вылететь.

Джефферсон Дейлс наблюдал игру эмоций на выразительном лице этой интересной женщины, переживающей все происходящее с поразительной остротой. Наконец он встряхнул головой и сильным ровным голосом произнес:

— Кей, это абсолютно неважно. Неужели ты не понимаешь? Их игра, как ты ее называешь, не имеет никакого значения. Никто, ни индивидуум, ни группа людей не смогут противостоять армии, военно-морскому флоту и военно-воздушным силам Соединенных Штатов. — Он сделал глубокий медленный вдох. — Неужели ты не понимаешь, Кей, что нам принадлежит весь мир?

Глава 7

Пендрейк сидел в ресторане и обедал. Его мысли были далеки от пищи, они вращались вокруг двух утренних происшествий, которые по очереди завладевали его вниманием. Постепенно он начал терять интерес к эпизоду с Джефферсоном Дейлсом. Потому что в нем не было смысла. Он был похож на случай, который может приключиться с переходящим улицу человеком. Случай, который не имеет связи с обычным течением его жизни и быстро забывается, как только проходят шок и боль.

Отношение ко второй проблеме, связанной с событиями двухлетней давности, было совсем другим. Она относилась к нему непосредственно, и ее нельзя было отбросить в сторону, словно выдумку сумасшедшего.

Пендрейк взглянул на часы. Было десять минут первого. Он отодвинул блюдо с десертом и встал. Нужно немедленно расспросить Анреллу.

По дороге домой он почти ни о чем не думал. И только когда его автомобиль миновал массивные железные ворота и он увидел особняк, его осенила внезапная мысль. Этот дом стоял здесь и два года назад.

Его поместье было весьма дорогостоящим. Рядом с домом находились плавательный бассейн и прекрасно ухоженный сад. Насколько Пендрейк помнил, ему удалось приобрести его за девяносто тысяч долларов. Раньше он не задумывался, каким образом смог скопить деньги на столь роскошное жилье. Нужная сумма каким-то образом оказалась в его распоряжении.

Здание, казалось, вырастало из земли. Судя по всему, архитектор был верным последователем Френка Ллойда Райта. Высокие дымоходы, выдающиеся крылья, плавно сливающиеся с центральной частью строения, и множество подвальных окошек.

Решением финансовых вопросов семьи ведала Анрелла. Для этого она пользовалась их совместным банковским счетом. Между ними существовала договоренность, что свое свободное время Пендрейк может распределять между страстью к чтению, игрой в гольф, периодическими вылазками на охоту или рыбалку, а также полетами на личном электрическом самолете. Он не имел ни малейшего понятия о своем финансовом положении.

С особой остротой он осознал теперь всю странность сложившейся ситуации. Пендрейк припарковал машину и вошел в дом, размышляя: “Я вполне нормальный, преуспевающий бизнесмен, который столкнулся с чем-то, что не укладывается в обычную схему вещей. Я в своем уме. Если я попытаюсь разобраться в происходящем, то ничего не потеряю. У меня впереди еще целая жизнь”.

И не важно, убеждал он себя, узнает он что-нибудь или нет. Прошлое не играет никакой роли. Он может прожить оставшуюся жизнь и с не вполне удовлетворенным любопытством. “Где же Никсон, черт побери?” Он стоял в просторной прихожей, сжимая в руке шляпу, и ждал, когда откроется дверь и появится дворецкий.

Никто не появился. В огромном доме царила тишина. Он нажал кнопку и не получил ответа. Пендрейк швырнул шляпу на кресло, заглянул в безлюдную гостиную и направился на кухню.

— Сибил, — начал он раздраженным тоном, — я хотел бы… — Он замолчал. Его голос эхом разнесся по пустой кухне. Ни повара, ни двух хорошеньких кухарок не оказалось ни в кладовой, ни в чулане. Несколькими минутами позже, когда Пендрейк поднимался по главной лестнице, до его ушей донеслись перешептывающиеся голоса.

Звуки исходили из верхней гостиной. Он взялся за дверную ручку и замер, когда тишину нарушили слова Анреллы:

— В самом деле, не нужно спорить. Я в таком возрасте, что уже забыла, что значит испытывать чувство собственника. Вам не нужно убеждать меня, что Джим единственный, кто подходит для этой работы. Что вы сотворили еще такого, о чем мне не известно?

— Мы возвращаем его жену.

Пораженный Пендрейк узнал голос Петера Йерда, одного из главных клиентов “Несбит компани”.

— О!

— Она прибудет в Кресцентвилл через несколько месяцев.

— И что вы собираетесь ей рассказать? — спросила Анрелла ровным голосом.

— Окончательно это еще не решено, но если после ее приезда мы сведем их вместе и она увидит, в каком состоянии он находится, то возьмется за ним присматривать, и с ней особых проблем не возникнет.

— Это верно, — голос Анреллы звучал задумчиво. — Что вы еще придумали?

Ей ответил голос Найперса, и это вызвало у Пендрейка большее удивление, чем все предшествующие события. Затем он подумал: “Ну конечно, старик тоже затесался в конспираторы. Чем еще можно объяснить слова, вырвавшиеся у него утром?”

Пендрейк едва оправился от шока, а Найперс уже пересказывал, хихикая, содержание их утреннего диалога.

— Я заметил, это сработало. Позже он попросил принести ему несколько папок. Так что он стал размышлять над этим еще там.

Пендрейк боялся дышать. Голос старика продолжал:

— Я обнаружил в себе неожиданную склонность к интригам. Мне удалось выполнить все, что вы поручили мне во время нашей последней встречи. Вывести Пендрейка из равновесия оказалось совсем несложно. Другое дело — беседа с президентом Дейлсом. Как мы и ожидали, мне пришлось чрезвычайно внимательно формулировать ответы, чтобы противостоять детектору лжи. Так как по всем основным моментам я говорил правду, то не боюсь никаких последствий. Впрочем, мне кажется, что эта женщина нас выследит. Боюсь, нам придется смириться с этим и продолжать рисковать. — Его последняя фраза была произнесена спокойным убеждающим тоном: — Мне кажется, что мы правильно поступили, когда проинформировали президента и свели их с Пендрейком лицом к лицу.

— У нас не оставалось другого выхода, — сказал новый голос. Для Пендрейка это было очередным потрясением — голос принадлежал самому Несбиту, владельцу “Несбит компани”. — Нам грозило уничтожение. Серия убийств заставляла считать, что кто-то проник в суть проекта Лембтона. Если мы правы и восточные немцы, направляемые Советами, несут ответственность за эти акции, то проблема более не может считаться частной. Мы нуждаемся в помощи. Нужно поставить в известность правительство. Отсюда и следует необходимость нашего предварительного подхода к президенту Дейлсу.

Голос дворецкого Никсона был тверд:

— И все-таки то, что мы делаем, должно завершить одно последнее частное усилие.

Пока Пендрейк пытался осмыслить тот факт, что даже слуги играют ведущую роль в этой группе, горничная Сибил произнесла спокойным авторитетным голосом:

— Анрелла, мы считаем, что Джима нужно отправить на Луну.

— Для чего? — в вопросе Анреллы прозвучало искреннее удивление.

Ей ответила Сибил:

— Дорогая, у нас очень мало времени, пора проверить версию мистера Лембтона о происхождении двигателя.

— Хорошо, — произнесла Анрелла после паузы, — Джим, безусловно, наиболее подходящий кандидат для этой поездки, ведь он единственный, кто не сможет выдать наши секреты, если что-нибудь сорвется. — По ее голосу было понятно, что она подчиняется неизбежному.

Впоследствии Пендрейк неоднократно проклинал себя за то, что оставил их в этот момент. Но он ничего не мог с собой поделать. Его охватил страх, страх того, что его обнаружат прежде, чем он успеет осмыслить подслушанное. Пендрейк спустился по лестнице, подхватил шляпу и направился к двери. Выйдя из дома, он впервые заметил, что неподалеку припарковано около десятка автомобилей. Подъезжая к зданию, он был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на них внимание.

Спустя несколько минут Пендрейк проехал на собственной машине через железные ворота поместья и направился по старой дороге к автостраде. У него было сильное предчувствие, что предстоящий вечер он проведет в мучительных раздумьях.

Глава 8

Дни бежали своим чередом, жизнь продолжалась. Каждое утро, кроме субботы и воскресенья, Пендрейк отправлялся в своей машине на работу. Вечером он возвращался обратно в большой, огороженный железной изгородью дом, поспевая к ужину, подаваемому вышколенными слугами. За ужином следовал приятный и расслабляющий период чтения в тишине кабинета, после которого Пендрейк укладывался в постель, где к нему присоединялась любящая красивая женщина.

События, до такой степени взволновавшие его, начали казаться ему почти нереальными. Но Пендрейк не забыл о них, он сознательно стал думать о себе как о человеке, который ждет своего часа.

На семнадцатый день пришло письмо с удостоверением о его рождении. Пендрейк прочел его и — он честно признался себе в этом — испытал огромное облегчение.

В нем черным по белому значилось: “Джеймс Сомерс Пендрейк. Родился 1 июля 1940 года, г. Кресцентвилл. Отец: Джон Пейдлав Пендрейк. Мать: Грейс Розмари Сомерс”.

Он был рожден. Его память не подкачала. Мир не был перевернутым с ног на голову. В его памяти существует пробел, но не пропасть. Раньше он сравнивал себя с человеком, балансирующим на одной ноге на краю бездны необъятной глубины. Теперь бездна превратилась в узкую, но все еще глубокую яму. Правда, эту яму предстояло заполнить, но, даже если это не будет сделано, он сможет перешагнуть ее и идти дальше, не испытывая кошмарного ощущения падения в кромешной тьме с края скалы.

Пендрейк сел в кресло: его охватила внезапная слабость, и голова закружилась. Вскоре он взял себя в руки и откинулся на спинку кресла. В голову вползла поразительная мысль: “Я же только что чуть было не потерял сознание”.

Темнота перед глазами рассеялась. Пендрейк осторожно встал и налил в стакан чистой воды. Вернувшись в кресло, он поднес стакан к губам и обнаружил, что рука дрожит. Это поразило его: он оказался подвластным влиянию сложившейся ситуации. Благодаря богу худшее из того, что касалось его лично, было позади; впрочем, если по правде, то не совсем позади. Но по крайней мере он положил этому начало. Как только он получит свой послужной список, то сможет определиться вплоть до двадцатичетырехлетнего возраста. Если поразмыслить, то это — вполне солидное основание. И так как его сознательная жизнь возобновилась в возрасте тридцати трех лет, то это оставит неопределенным девятилетний период.

Его уверенность иссякла. Девять лет! Не такой уж алый срок. Если разобраться, то чертовски большой.

Послужной список принесли вечером девятнадцатого дня. Это была стандартная форма с впечатанными ответами.

Были указаны имя, возраст… подразделение ВВС… имя ближайшего родственника: “Элеонора Пендрейк, жена”. Серьезные ранения или контузии: “Ампутация правой руки выше локтевого сустава. Необходимость операции вызвана увечьем, полученным при катастрофе истребителя”.

Пендрейк уставился на лист бумаги. Но ведь у него есть правая рука! По мере того как он продолжал смотреть на остающуюся неизменной отпечатанную форму, удивление проходило. В конце концов он подумал: “Ну надо же, такая ошибка. Какой-то козел в архиве напечатал неправильную информацию”. И даже после того, как одна часть его мозга выработала этот аргумент, другая часть восприняла все как есть, зная, что никакой ошибки в его послужном списке нет. Ошибка была допущена не в государственном учреждении. Она находилась здесь, в нем самом. Теперь его не надуешь. Судя по всему, он не был Джимом Пендрейком, существующим в этой форме.

А значит, пришло время разобраться с теми, кому было известно, кто он и что собой представляет. Какова бы ни была причина, по которой они внушили ему, что он является Джимом Пендрейком, он выведет их на чистую воду.

Было четыре часа пополудни, когда он миновал двадцатифутовые ворота и проехал по извивающейся среди Деревьев дорожке. Он поставил машину в огромном гараже. К нему вышел шофер Анреллы, который также присматривал за техникой, имеющейся в поместье.

— Вернулись пораньше, мистер Пендрейк? — произнес Грегори.

— Да! — сказал Пендрейк уверенным тоном решившегося человека. Когда он, пересекая сад, направлялся к Дому, мимо него по земле пронеслась тень. Он посмотрел вверх и понял, что тень принадлежала самолету, направляющемуся к его личной взлетно-посадочной полосе. Вслед за первым самолетом, почти без интервалов, проследовало еще четыре. Все они скрылись за деревьями.

Пендрейк, нахмурившись, обдумывал увиденное, когда в окне показалась Анрелла. Она спросила:

— Что случилось, дорогой?

Он сказал об этом, и она в замешательстве повторила:

— Самолеты! — И мгновенно добавила: — Джим, беги к машине. Уезжай отсюда немедленно!

Он смотрел на нее.

— Тебе тоже лучше поехать со мной.

Она выбежала из дома. Это было непривычное для него зрелище. Вскочив в машину, она, запыхавшись, поторапливала его:

— Джим… если тебе дорога свобода… быстрее!

Его машина неслась к воротам, за которыми начиналась дорога, ведущая к трассе на Альцину. Внезапно Пендрейк обнаружил, что проезд заблокирован двумя джипами. Он затормозил и остановился, чтобы развернуться. Один из джипов, взревев мотором, подлетел к ним вплотную.

Сидящие в нем женщины с бесстрастным видом навели на Пендрейка самые зловещие пистолеты в его жизни. Ему предложили жестом вернуться к дому. Ничего не говоря, он повиновался приказу. Пендрейк распознал в незнакомках специальных агентов президента Дейлса и почувствовал небольшое облегчение.

У дома собралась вся банда. В саду находились Несбит, Йерд, Шор, Кэткотт и все слуги, включая Грегори, — всего их было около сорока человек, выстроенных под прицелом пулеметов. Женщин президента было около сотни.

— Это был он, — сообщила предводительница команды в джипах, захватившей Пендрейка. — Мысль о том, что они попытаются переправить его отсюда, оказалась верной.

Женщина, которой она докладывала, была молода, привлекательна и очень серьезна. Она кивнула и приказала грудным голосом:

— Охраняйте Пендрейка днем и ночью. Ему разрешено видеться только с женой. Всех остальных переправить на самолете в тюрьму Каггат. Действуйте!

Через несколько минут Пендрейк остался наедине с Анреллой.

— Дорогая, — сказал он, — что все это означает? — Ему показалось, что теперь ей нет смысла утаивать от него информацию.

Она стояла у окна в большой гостиной. После его слов Анрелла повернулась, подошла к Пендрейку, обвила его руками и запечатлела на его губах нежный поцелуй. На ее лице играла легкая лукавая улыбка.

Ярость буквально взорвалась в мозгу Пендрейка. Он смутно осознал, высвободившись из ее объятий, что быстрота, с которой возник гнев, продемонстрировала, насколько расшатались его нервы за последние недели.

— Ты должна рассказать мне, — проревел он. — Как я могу думать о выходе из этого положения, если мне ничего не известно? Видишь ли, Анрелла…

Он замолчал. На ее лице застыло удивленное выражение. Его гнев частично улетучился, но напряжение осталось. Он заговорил опять, ощущая себя почти униженным:

— Мне кажется, что ты знаешь, что только Джефферсон Дейлс мог прислать этих забияк в юбках. И если тебе это известно и ты знаешь причину, по которой он это сделал, то почему не рассказать все мне, чтобы я начал продумывать выход?

— Не нужно ничего придумывать, — произнесла она. — Мы с таким же успехом можем оставаться в заключении здесь, как и в любом другом месте.

Пендрейк уставился на нее.

— Ты что, сошла с ума? — спросил он. Внезапно он вышел из себя и закричал: — Я подслушал, о чем вы говорили на встрече.

Она изменилась в лице. Улыбка съежилась.

— На какой встрече? — резко спросила она.

Он рассказал ей, ее лицо стало озабоченным.

— Что ты слышал?

— Вы что-то говорили об изменениях, которые должны наступить. Что это значит? Изменениях чего?

Выражение ее лица опять изменилось. Озабоченность исчезла.

— Мне кажется, что ты не так уж много услышал. Изменения в тебе. Это все, что я могу сказать.

Он махнул ей рукой, словно падая в темноту.

— Ты же сказала мне это. Почему не сказать больше?

Она опять задумалась.

— Я не сказала тебе ничего, — произнесла она.

Анрелла приблизилась и опять обняла его. Посмотрев ему в глаза внимательными, мудрыми, нежными и улыбающимися глазами, она сказала:

— Джим, изменения наступают быстрее, когда ты находишься в состоянии стресса, а ты в нем находишься, не так ли? — она оторвалась от него. — Ты весело жил, не так ли, Джим? Два года в свое удовольствие.

Пендрейк был слишком зол, чтобы признать правоту этих слов. Он отрезал:

— Судя по тому, что я слышал, ты даже не являешься моей женой.

— Да, мы позаботились, чтобы у тебя была спутница жизни, — сказала она. — Ты должен признать — тебе это ничего не стоило. Более того, тебе хорошо платили.

Для него эти слова прозвучали как самое тяжелое оскорбление.

— Я не отношу себя к типу мужчины-альфонса, — произнес он хриплым голосом, повернулся и вышел из комнаты. Он чувствовал, что между ними все кончено.

Этой ночью, после того, как они оказались в постели, Анрелла сказала:

— Вполне возможно, нам придется провести здесь несколько месяцев. Ты собираешься дуться все это время?

Пендрейк повернулся и посмотрел на нее — Анрелла лежала на соседней кровати. Он быстро переспросил:

— Месяцев?

Он почувствовал смущение. Оказывается, должен настать момент, когда заключение кончится. По известной ей причине. Он сделал над собой усилие и успокоился.

— Ты ничего мне не скажешь? — спросил он.

— Нет.

— Но ты хочешь продолжать играть роль хозяйки дома?

— Как и раньше.

Он покачал головой, но не смог заставить себя рассердиться до полного и определенного отказа от нее.

— Я подумаю над этим, — медленно сказал он, — но тебе должно быть известно, что мужчина устроен так, что не может сидеть сложа руки в такой ситуации. По крайней мере я не собираюсь.

— Делай все, что считаешь нужным, — прозвучало в ответ, — только не дуйся.

Он посмотрел на нее грустными глазами.

— Если я поддамся этой мысли, — произнес он, — то просто стану еще одним поедателем лотоса. Я с легкостью смогу проспать дни и недели, утонув в сексуальной идиллии.

— Это не самая худшая из вещей, которые могут с тобой приключиться. — Она тихо засмеялась. — Не так ли?

— Узнаю зов лотоса, — сказал он. — А как же моя настоящая жена?

Ее щеки слегка порозовели. Когда она заговорила, в ее голосе прозвучали легкие, как бы оборонительные интонации.

— Я не принимала решение вступить с тобой в эти отношения, пока мы не установили, что вы последние несколько лет жили врозь. — Она добавила: — По-моему, твоя жена решилась на возобновление брака, но этого так и не произошло.

Пендрейк, который задал свой вопрос без особого энтузиазма, — эта другая жизнь была слишком нереальной — опять взглянул на Анреллу. К ней вернулось хорошее настроение — она опять улыбалась.

Сонно протекло лето. Как он и ожидал, у него проснулось беспокойство. Но только с первыми признаками осени Пендрейк пришел к выводу, что наступило время сбросить с себя оцепенение.

Глава 9

Пендрейк ощупывал булыжник. Он так старался вести себя как можно естественнее, что его рука задрожала. Он встревожился, боясь себя выдать. Пендрейк растянулся на бархатной травке, вокруг него расположились семь женщин-охранников.

Булыжник имел дюйма два в диаметре. Два дюйма инертного камня. В то же время в этой маленькой массе заключалось столько его надежд, что на какое-то мгновение он поддался панике. Тем не менее он постепенно взял себя в руки и принялся ждать мальчиков. С тех пор, как после каникул в сентябре возобновились занятия в школе, он слышал в это время дня их звонкие голоса. Звуки доносились из-за деревьев, скрывающих от его взгляда железную ограду, охватывающую поместье, которое стало местом его заключения. Деревья и ограда отделяли его от мальчиков и от всего мира. Он и представить себе не мог, что для побега потребуется такая тщательная разработка, настолько сложным был план и долгими два месяца томительного ожидания. За это время он перестал удивляться тому, что никто из офиса не пытается навести о нем справки; не осталось никакого сомнения в том, что управление фирмой передано другому. Пендрейк прекратил всякие попытки серьезно поговорить с Анреллой. Она избегала таких разговоров.

Ситуация складывалась хуже некуда. Через несколько минут мимо должны пройти мальчики со своими удочками, направляясь к глубоким заводям выше по течению. У него не осталось другого выхода, кроме как положиться на свою… Но что это?

Это, напряженно осознал он, звук, легкие, пока еще слишком далекие вибрации детского смеха.

Его время пришло.

Пендрейк лежал неподвижно и прикидывал, каковы его шансы на успех. Две женщины развалились на траве в десяти футах справа от него. Еще три сидели в восьми футах слева и несколько сзади.

Он не собирался недооценивать их способности. Он не сомневался, что для его охраны были назначены дамы, способные справиться с обычным мужчиной, имеющим одинаковый с ними вес. Из двух оставшихся женщин одна находилась прямо за ним на расстоянии около восьми футов. Последняя маячила в шести футах спереди, вклинившись между ним и высокими деревьями, заслоняющими ограду, за которой должны пройти мальчики. Дымчато-серые глаза этого создания выглядели тупыми и сонными — похоже, она витала мыслями в облаках… Но у Пендрейка было на этот счет другое мнение. Она была машиной Джефферсона Дейлса и воплощала собой самую существенную опасность в его поле зрения.

Мешанина сопровождающих мальчишек звуков приближалась.

Пендрейк ощутил биение пульса в висках. С подчеркнутой уверенностью он запустил руку в карман и медленно вынул стеклянный кристалл. Он повертел маленькую штуковину в пальцах, давая лучам утреннего солнца поиграть в ее глубине. Кристалл сверкнул и взлетел в воздух. Когда Пендрейк, оборвав бриллиантовое свечение, поймал его, он почувствовал сверхъестественную уверенность оттого, что взгляды стражниц направлены на него. Они смотрели внимательно, но без подозрительности. Три раза Пендрейк подбрасывал кристалл на несколько ярдов в небо. А затем, словно внезапно пресытясь этой игрой, швырнул его оземь на расстоянии вытянутой руки от себя. Кристалл покоился на траве — самый яркий предмет из тех, что были поблизости.

Он много размышлял об этом кристалле. Было очевидно, что ни одна из женщин не может пристально следить за ним все время. Можно было предположить, что ежесекундно он находится под наблюдением трех из семи. Когда он начнет действовать, даже этим трем придется взглянуть дважды, потому что отбрасываемые кристаллом блики попадут им в глаза и нарушат их представление о том, что Пендрейк делает в действительности.

Такова была теория. Мальчики приближались. Их голоса звенели то громче, то тише — счастливый лепет, вот, например, один из них хвастается, а теперь все с чем-то согласились, еще один начал что-то вещать голосом лидера, и тут же все стали говорить одновременно. Не представлялось возможным определить, сколько их там было. Но они существовали, и их существование было тем самым условием, наличие которого необходимо для задуманного им плана побега.

Из левого кармана плаща Пендрейк извлек книгу. Он лениво раскрыл ее, но не на отмеченном месте, а просмотрел одну страницу, другую, затягивая время, выделяя женщинам несколько необходимых секунд, за которые их мозги должны были усвоить самый обычный факт: он собрался читать. Он выждал еще мгновение. А после этого положил книгу на траву так, что ее верхний край соприкоснулся с булыжником.

Теперь он раскрыл книгу на закладке, которой оказался лист бумаги. Для охранников письмо должно было выглядеть точно так, как десятки листов белой бумаги, использованные им для пометок, которые он делал последние два месяца. Более того, лист был чист.

Несмотря на решение положить конец этому невыносимому заключению, Пендрейк не мог себе представить, что он может сообщить местным властям. Пока он не выяснит, в чем, собственно, состоит весь этот маразм, ему придется полагаться только на собственные силы. Если ему удастся выбраться на свободу, он все повернет по-своему. Он был в этом уверен.

Справа от него послышался шорох. Пендрейк даже не повернул головы, но его сердце учащенно забилось. Две женщины, от которых он не ждал никаких проблем, начали подавать признаки жизни. И что творится с его чертовой удачей?

Больше медлить было нельзя. Его вспотевшие пальцы коснулись белого послания, он сдвинул его через край книги на камень. Еще мгновение — и с помощью заранее припасенных резинок лист был прикреплен к булыжнику.

Испустив вопль, чтобы привести женщин в замешательство, Пендрейк вскочил на ноги и что было мочи запустил камень с его белым шуршащим грузом в воздух.

У него не осталось времени на то, чтобы восстановить равновесие и защититься. Два тела, бросившись с расстояния в десять футов, врезались в него одновременно и под разными углами. Пендрейк тут же упал, где стоял, оглушенный ударом, но осознающий, что остался цел. Он слышал, как стоящая над ним крупная женщина-лидер отдает отрывистые приказания:

— Карла, Мэрион, Джейн — быстро в дом, возьмите джипы и отрежьте этих детей от города. Мигом! Рода, беги к воротам, распахни их для джипов. Нэнси, ты — со мной через ограду. Мы должны поймать этих мальчишек и завладеть письмом. Олив, останешься здесь с мистером Пендрейком.

Пендрейку было слышно, как охранницы унеслись прочь. Он ждал. Пусть Нэнси и лидер перелезут через ограду. Только после этого он приступит ко второму пункту своего плана.

Через две минуты он застонал и сел. Олив пристально наблюдала за ним. Она была красивой женщиной, хоть и несколько широкой в кости.

— Нужна помощь, мистер Пендрейк? — спросила она, подойдя ближе.

Мистер Пендрейк! Эти люди с их вежливой заботливостью сведут его с ума. Он был незаконно задержан. В то же время все были исключительно вежливы. Но если он все-таки собирается бежать отсюда, то это надо делать сейчас. Трюк, с помощью которого он избавился от охраны, повторить не удастся. Пендрейк с трудом встал на колено. Затем на оба, слегка покачиваясь, словно от головокружения. Наконец он пробормотал:

— Дайте мне руку.

Он не рассчитывал на то, что женщина поможет ему, хотя даже это было возможным, учитывая вежливое поведение охраны.

Но Олив помогла. Она приблизилась и начала наклоняться над ним. В этот момент Пендрейк словно взорвался. Он нанес удар, не испытывая ни малейшей жалости. Эти “уравненные” дамы с их бесцеремонностью и пистолетами напрашивались на неприятности. Бой был закончен в первом раунде нокаутом в челюсть.

Олив повалилась как бревно. Ни секунды не колеблясь, как если бы он атаковал мужчину, Пендрейк бросился к ней, перевернул на спину и быстро извлек из кармана заранее заготовленный кляп.

Спустя мгновение тот оказался во рту у женщины. Не теряя времени, но и без спешки, Пендрейк задрал рубашку и стал разматывать прочную ленту, обмотанную вокруг поясницы. Женщина только слегка шевельнулась, когда он начал связывать ей руки.

На все ушло не более трех минут. Пендрейк встал, слегка дрожащий, но спокойный. И, не взглянув на пленницу, быстро пошел прочь. Какое-то время он двигался параллельно ограде, потом пробрался между деревьями и внимательно осмотрел местность за оградой. Здесь ничего не изменилось — напротив него находился густой лес. Удовлетворенный увиденным, Пендрейк начал карабкаться вверх по решетке., Как он выяснил во время первой попытки, которая состоялась еще двумя месяцами раньше, влезть на нее сложности не представляло. Все равно что взобраться по канату.

Он достиг верха ограды и, теперь уже торопясь, стал на ее край над копьеобразными стержнями. Секундой позже мелькнула мысль, что он слишком торопился.

Он поскользнулся.

А потом, инстинктивно пытаясь спасти жизнь, Пендрейк сделал еще одну ошибку. Когда он падал, один из стержней вонзился ему в правую руку чуть пониже локтя и проткнул ее насквозь. Он так и повис на руке, насаженный на стержень, как кусок мяса на крюк мясника. Боль нахлынула и вспенилась в теле, что-то теплое, соленое и вязкое брызнуло ему в рот и в глаза.

Удушаюше-ослепляющий ужас. Несколько секунд он не чувствовал ничего, кроме боли.

Он поднимал себя. Это была первая мысль, пробившаяся сквозь раздирающую мозг боль. Он поднимал себя левой рукой, одновременно пытаясь стащить правую с темного неотполированного стержня.

Он поднимался! И стаскивал, стаскивал! Бормоча какую-то несуразицу, он пролетел двадцать футов и рухнул на землю.

Столкновение было жестоким. Мускулы Пендрейка собрались в тугие, натянутые до предела жгуты. Ему показалось, что Земля на мгновение превратилась в разъяренного нападающего быка весом в шестьдесят шесть миллиардов миллионов биллионов тонн. Он попытался подняться, свалился, потом встал. В его разбитом теле сохранился один-единственный живой импульс: убежать! Прочь отсюда! Они придут, они будут искать. Прочь! Пошел!

Он не думал ни о чем другом, пока не вышел к ручью. Вода была теплой, но это была осенняя теплота. Она освежила горящие губы, в лихорадочных глазах опять засветился разум. Пендрейк обмыл лицо, стащил плащ и промыл рану. Вода покраснела. Кровь била из рваной раны и пузырилась в ручье. Пендрейк покачнулся и едва успел откинуться на спину на поросший травой берег.

Сколько он так пролежал — он не имел ни малейшего понятия. Наконец пришла мысль: “Жгут или смерть!”

Собрав в комок волю и остатки сил, он оторвал мокрый окровавленный рукав рубашки и обмотал им несколько раз руку выше раны. Потом просунул под повязку обломок сухой ветки и закрутил жгут так сильно, что заболели мышцы. Кровотечение остановилось.

Пошатываясь, Пендрейк встал на ноги и пошел по течению ручья. Он собирался сделать это с самого начала, теперь он вспомнил об этом. Ему было легче следовать по запланированному пути, чем придумывать новый. Время шло. Когда ему в голову пришла мысль, что эта дорога может и не вести к храму, он не мог впоследствии вспомнить. Но когда по пути ему кто-то встретился, он спросил:

— Где живет ближайший врач? Повредил руку!

Должно быть, ему ответили. Потому что еще через один неопределенный провал во времени он обнаружил, что идет по улице, вдоль которой растут деревья с редкой осенней листвой. Периодически он вспоминал, что должен найти табличку с именем. Боль в руке давно прошла, он вообще больше не чувствовал руки. Она повисла вдоль тела и раскачивалась при ходьбе, но это были безжизненные взмахи неодушевленного предмета.

Он слабел, усталость тяжестью отзывалась во всем теле. Время от времени он ощупывал жгут, чтобы убедиться, что тот не ослаб и что кровь больше не течет. Ступеньки он преодолел на коленях.

— Все святые! — произнес мужской голос — Что это?

А потом образовалась брешь, из которой до него периодически доносился голос; а еще позже он ехал в автомашине и тот же голос то нарастал, то убывал у него в ушах.

— Кто бы ты ни был, ты законченный идиот. Ты закрутил этот жгут минимум час назад. Неужели ты не знаешь — его нужно ослаблять через каждые пятнадцать минут, чтобы кровь могла поступать, иначе рука погибнет. А теперь придется ее ампутировать.

Глава 10

Выход из сна был каким-то внезапным. Пендрейк повернул голову и тупо уставился на обрубок руки. Его плечо было приподнято с помощью своего рода сетчатой перевязи, рука была обнажена и доступна взгляду, инфракрасная лампа изливала на нее свое тепло. Культя не вызывала ни малейшего дискомфорта, боли он тоже не чувствовал.

Она не кровоточила, и на ней имелся росток, скрюченная, розовая, мясистая штука, казавшаяся частью изуродованной руки, которую по какой-то причине решили не отрезать. Потом до него дошло, что она имеет определенную форму.

Он невидящими глазами смотрел на то, что осталось от его правой руки, и в памяти всплывала запись из послужного списка: “Необходимость операции вызвана увечьем, полученным при…”

Пытаясь разрешить загадку, он уснул.

Где-то вдалеке мужской голос произнес:

— Сомнений больше нет. Новая рука растет на месте отсеченной. Мы осуществили незначительное хирургическое вмешательство, но, можете меня повесить, мне кажется, что эта поросль настолько жизнеспособна в своей основе, что справится и без медицинской помощи. Через несколько дней сознание вернется к нему. Шок, сами понимаете. — Голос пропал, потом возник опять: — Тотипотентные… тотипотентные клетки. Давно известно, что в каждой клетке человека содержится в латентном виде информация о всем теле; в далеком прошлом тело могло значительно проще восстанавливать поврежденные ткани.

Наступила пауза. У Пендрейка появилась уверенность, что кто-то рядом с огромным удовлетворением потирает руки. Голос другого человека что-то негромко мурлыкал, но вот первый громко сказал:

— Нет, никаких документов. Доктор Филиппсон, доставивший его сюда, никогда его прежде не видел. Конечно же, в окрестностях Альцины проживает множество людей, но… Нет, мы не заявляли о нем. Сначала нам хотелось бы понаблюдать за развитием этой руки. Да, я позвоню вам.

Мурлыкающий голос произнес еще что-то, потом послышался звук закрывающейся двери.

Пришедший сон обволок его успокаивающим покрывалом забытья.

Когда он проснулся в следующий раз, то не смог вспомнить, кто он такой. Он осознал это, когда сиделка, заметившая, что он больше не спит, позвала доктора. Тот появился в сопровождении сестры, в руках у которой был блокнот. Доктор со счастливым выражением лица присел и бодрым тоном задал вопрос:

— Итак, сэр, могу я узнать ваше имя?

Лежащий на койке человек уставился на него в замешательстве:

— Мое что?

Радостное возбуждение частично улетучилось у вопрошавшего. Уже слегка подавленным на этот раз голосом он спросил:

— Как вас зовут? Назовите ваше имя, понимаете?

Безымянное существо лежало на постели неподвижно и спокойно. Оно сразу уловило смысл. Не задумываясь о том, каким образом оно это поняло, оно знало, что перед ним доктор и что его имя Джеймс Тревор. Наконец оно покачало головой.

— Попытайтесь! — требовал врач. — Попытайтесь вспомнить!

На лице Пендрейка выступил пот. Он чувствовал, что в его стройном и сильном теле нарастает напряжение огромной интенсивности, внезапно ощутил сильнейшую боль в покалеченной руке. Сквозь помутившееся сознание он с трудом различал крахмально белую фигуру сиделки, другую медсестру, сидящую с карандашом и блокнотом наготове, и темноту ночи за окном.

Он выдавил боль из мозга и, напрягая все его ресурсы, попытался пробиться сквозь мешанину нечеткостей и туманностей, облаком покрывшую его память. Среди неясных визуальных картин проносились обрывки мыслей и смутные воспоминания невыразимо давних дней. Это была не память, это было воспоминание о памяти. Он оказался отрезанным на островке сиюминутных впечатлений, и кошмарное пустынное белое море подбиралось к нему ближе и ближе, наступая с каждой минутой, с каждой секундой.

С судорожным вдохом он позволил спасть напряжению от внутреннего усилия. И беспомощно посмотрел на доктора.

— Бесполезно, — сказал он просто. — Что-то вроде железной ограды и… Что это за город? Может быть, это поможет.

— Миддл Сити, — произнес врач. Его карие глаза внимательно наблюдали за Пендрейком. Но последний только покачал головой.

— А как насчет Биг Таун? — спросил доктор. — Это город в сорока милях отсюда. Доктор Филиппсон привез вас сюда из Альцины потому, что ему известны местные больницы. — Он медленно повторил: — Биг Таун!

На какое-то мгновение возникло что-то неуловимо знакомое. А потом Пендрейк покачал головой. Но тут же прекратил усталые движения — ему в голову пришла еще одна мысль.

— Доктор, почему я владею речью, в то время как все остальное настолько нечетко?

Доктор смотрел на него угрюмо, улыбка сошла с его лица.

— Пройдет несколько дней, и вы потеряете способность разговаривать. Чтобы этого не произошло, вам нужн; непрерывно говорить или читать, в таком случае эти рефлекторные навыки могут сохраниться.

Врач повернулся к сиделкам:

— Мне нужен детальный, отпечатанный на машинке отчет по этому пациенту, с полным изложением его случая. Все, что нам известно. Пусть здесь установят радио и… — он опять повернулся к койке и мрачно ухмыльнулся, — держите его включенным. Если вам будет не с кем пообщаться, слушайте мыльные оперы. И если вы не слушаете и не спите, то читайте, читайте вслух.

— А если не буду? — губы Пендрейка приобрели пепельный оттенок. — С какой стати я буду это делать?

Голос доктора прозвучал зловеще.

— Потому что если вы не будете этого делать, то ваши мозги приобретут девственность новорожденного дитяти. Могут быть, — он запнулся, — и другие реакции. Какие — нам не известно. Мы только знаем, что вы забываете ваше прошлое с впечатляющей скоростью. Мы считаем, что при обычном течении жизни клетки тела и мозга человека постоянно приходят в негодность и подвергаются обновлению. Ежечасно и ежедневно биллионы клеток нашей памяти проходят ремонт, и, судя по всему, во время этой переплавки электрически запомненная волна информации сохраняется в целости и сохранности. Со временем — в этом нет сомнения — постоянная замена тканей приводит к ослаблению памяти. В вашем случае все обстоит иначе. В данный момент клетки вашего тела тотипотентны. Вместо того чтобы восстанавливаться, клетки вашей руки заменяются новыми здоровыми клетками; эти последние ничего не знают о памяти, носителями которой были старые клетки, — ведь память, к сожалению, не передается по наследству.

Способ передачи информации от старых клеток к новым если и существует, то все равно недоступен нам. Таким образом, вы обладаете клетками, которые способны накапливать информацию не хуже старых, но все, что вы сможете в них сохранить, прежде чем они в свою очередь будут заменены, это впечатления, воспринятые вашим мозгом в течение одной недели, быть может, чуточку дольше. Судя по всему, процесс тотипотентности, начавшись. руке, распространился на все ваше тело. Как показали лабораторные опыты, проведенные над плоскими червями, установлена передаваемость условных рефлексов. Мы имеем основание предположить, что воспоминания не исчезают бесследно. Но слова и простые заученные действия передаются в настолько размытой форме, что практически оказываются непригодными к использованию.

— Но что же меня ждет в будущем? — спросил пораженный Пендрейк.

— Мы отослали в Вашингтон отпечатки ваших пальцев, — сказал доктор утешающим тоном. — После идентификации вашей личности мы сможем разработать планомерную преобразовательную программу, основанную на том, что с вами было раньше. Тем временем выполняйте то, что я вам посоветовал.

Пендрейк смотрел на врача, и по мере того как он его изучал, у него возникало смешанное чувство возбуждения, интереса и своего рода симпатии к этому человеку. “И все же его больше интересует феномен, чем человек”, — подумал Пендрейк.

И еще глубоко внутри у него было ощущение, что ситуация была совсем не такой плохой, как казалось доктору, и что после того, как рука восстановится, он опять вернется к нормальному состоянию.

Глава 11

Новый человек представился:

— Меня зовут доктор Коро, мистер Смит. Я психиатр, и мне хотелось бы, чтобы вы прошли небольшое тестирование. Возражения имеются?

Почти безымянный человек на койке смотрел на пришедшего блестящими глазами. Он понял, что с ним обращаются как с ребенком, но это его не беспокоило. И он мог предсказать, он просто знал, что большинство тестов окажутся для него непригодными, почему — было непонятно, но ему и в голову не пришло раздумывать, откуда взялась эта уверенность.

Но он ничего не сказал и просто смотрел, как психиатр, решивший, видимо, что молчание — знак согласия, разложил на столе у кровати свои бума! и, придвинул стул и сел. Это был коренастый молодой мужчина с решительной и дружелюбной манерой общения. Он спокойно объяснил, что у него состоялся разговор с лечащим врачом, и они пришли к мнению, что будет полезно для всех, если ему удастся выяснить, что происходит у их подопечного в голове. Разве не так?

И опять Пендрейк промолчал. Поток мыслей и чувств, исходящий от доктора Коро, не предусматривал другого ответа, помимо утвердительного. Пендрейк не сопротивлялся, он просто ждал.

Доктор Коро положил один из своих листков на планшет и протянул его и карандаш Пендрейку.

— Это лабиринт, — произнес он. — Мне хотелось бы, чтобы вы установили грифель карандаша в место, помеченное стрелкой, нашли в этом лабиринте проход и провели по нему линию.

Пендрейк взглянул на рисунок, обнаружил путь и прочертил линию. Когда он вернул планшет психиатру, тот с удивлением посмотрел на него и, ничего не говоря, отложил в сторону.

Теперь он протянул Пендрейку большой лист с начерченными на нем маленькими квадратиками, общим числом свыше тысячи. Они были сгруппированы попарно — в каждой паре один квадратик располагался над другим. Каждая такая группа была пронумерована, всего их было пятьсот девяносто четыре. Доктор Коро сказал:

— Для каждой из этих групп вам будет предложено некое утверждение. Если оно покажется вам верным, то вы ставите крестик в верхнем квадрате, если нет — в нижнем. Утверждение для первого номера: “Я хотел бы стать библиотекарем”. Оно истинно или ложно?

— Ложно, — произнес Пендрейк.

— Номер два, — сказал психиатр, — заключается в следующем: “Мне нравятся журналы по механике”. Истинно или ложно?

Пендрейк молча нарисовал крест в “ложном” квадрате. Он поднял глаза и обнаружил, что доктор Коро наблюдает за ним. Тот спокойно произнес:

— Давайте убедимся, что вы понимаете суть этого теста. Скажите, почему вы не желаете быть библиотекарем?

— Мне здесь давали какие-то книги, — сказал Пендрейк, — и слова в этих книгах искажают те истины, которые я наблюдаю в окружающих меня людях и мире. Так почему я должен хотеть иметь какие-либо дела с книгами? Кроме того, это чисто женское занятие.

Психиатр раскрыл рот, чтобы сделать замечание, но потом передумал. После недолгого размышления он сказал:

— Но ведь этого нельзя сказать о журналах по механике. В них описаны механические процессы, и тем не менее вы пометили утверждение о них как ложное. Почему?

— Вон там у меня имеется полочка с книгами по механике, — ответил Пендрейк, указав левой рукой на книги. — Они слишком примитивны. В них рассказывается, как делать очевидные вещи.

— Понятно, — сказал доктор Коро, но прозвучало это неубедительно. После минутного сомнения доктор продолжил: — Предположим, я попрошу вас кое-что собрать. Возьметесь?

— Собрать что? — спросил Пендрейк, заинтересовавшись.

Доктор вытащил из портфеля прямоугольную коробку, подошел к постели и высыпал ее содержимое на одеяло. Образовавшаяся кучка состояла из множества зеленых пластиковых деталей различных размеров и форм.

— Здесь двадцать семь кусочков. Существует только один способ собрать их в куб. Не хотите ли попробовать? — предложил доктор Коро.

Пендрейк разложил детали на постели, чтобы рассмотреть их получше. Одновременно он начал складывать их вместе, и через тридцать секунд у него в руках оказался идеальный куб. Закончив, он протянул его психиатру.

Тот произнес сдавленным голосом:

— Как вам это удалось?

Пендрейк задумался — он уже успел позабыть последовательность проделанных им движений, и в его голосе прозвучали извиняющиеся интонации:

— Разберите его и дайте мне попробовать еще раз. Теперь я запомню процесс сборки.

Коро молча высыпал детальки на одеяло. Через двадцать секунд Пендрейк протянул ему куб и сказал:

— Это значительно проще того, как удерживаются друг около друга атом и его электроны. Эти пластиковые кусочки обладают формами, которые позволяют стыковать их между собой. Поэтому вам только нужно последовательно складывать те из них, которые подходят друг к другу. При этом вы используете только ловкость ваших пальцев.

Врач судорожно сглотнул и спросил:

— Что вы имеете в виду, говоря о связи атомов и электронов?

— Мы имеем здесь решетчатую структуру, состоящую из биллионов светящихся шариков, — начал Пендрейк. Он замолчал и нахмурился. — Это не очень удачное объяснение — из него не видно, что, собственно, происходит. Давайте для примера рассмотрим стол, за которым вы сидите. Когда я проникаю в область, где ножки стола упираются в пол, то наблюдаю интереснейший феномен.

— Проникаю?! — выдохнул доктор Коро.

Тест продолжался дальше в том же духе. Через несколько часов в комнате появился доктор Тревор. Ему навстречу поднялся сильно побледневший молодой психиатр, который произнес:

— Боюсь, что заготовленные мной тесты не подходят для данного случая. Если судить по их результатам, то этот человек обладает коэффициентом умственного развития, равным пятистам: либо у него превосходный ум, либо он — законченный безумец, ему доступно понимание пространственно-временных закономерностей на ESP-уровне. Мне нужно осмыслить полученные данные и встретиться с ним еще раз через несколько дней. Тестирование нужно провести в течение периода регенеративного роста, так как при этом все клеточные структуры находятся в состоянии особого возбуждения. Меня предупредили, что, когда рост прекратится — а это может случиться уже через несколько дней, — пациент вернется в нормальное состояние. А после этого, — продолжал он, — скорее всего, мы обнаружим, что имеем дело с еще одним обычным человеком, которого придется обучать всему, что не передалось ему из тотипотентного состояния.

Доктор Тревор достал из кармана письмо. Он протянул его коллеге, который прочитал его и вернул обратно.

— Значит, его зовут Пендрейк, — произнес доктор Коро. Его собеседник кивнул.

— Как только рост остановится, я напишу его жене. В конце концов, самым лучшим вариантом для него будет оказаться в руках человека, которому известно его прошлое.

Пендрейк подал голос с постели:

— Как, вы сказали, меня зовут?

Оба врача повернулись и удивленно посмотрели на него. Они вели себя так, словно находились в окружении неодушевленных предметов или, по крайней мере, в компании существа, не способного мыслить.

Доктор Тревор замялся, а потом сказал:

— Джеймс Пендрейк. Вам знакомо это имя?

Имя было незнакомым.

— Повторяйте его все время, — посоветовал доктор, — пока не привыкнете.

— Это ваша жена, миссис Элеонора Пендрейк, — сказал доктор с удовлетворением.

Его заранее предупредили о ее приходе, и теперь Пендрейк с нескрываемым любопытством разглядывал стройную миловидную женщину, остановившуюся у двери.

Он не помнил, видел ли ее раньше, но она быстро подошла к нему, обняла и поцеловала в губы. И сделала шаг назад.

— Это он, — сказала она голосом человека, который только что вышел из тюремных ворот на свободу. И с благодарностью посмотрела на доктора. — Спасибо, что помогли нам найти друг друга, — добавила она. — Когда я смогу забрать его отсюда?

— Сегодня, — прозвучало в ответ. — Ему была оказана соответствующая медицинская помощь, и наилучшим местом, где он сможет набраться сил, — доктор запнулся, — и восстановить память, будет его собственный дом. И не волнуйтесь, все это останется между нами. Я переговорю с вашим врачом. Как вам должно быть известно, ассоциация медиков не одобряет предварительные публикации с данными о пациентах. Мы будем наблюдать за процессом восстановления памяти вашего мужа, но статья по этому поводу увидит свет не раньше чем через три — четыре, скорее всего, пять лет.

Вскоре Пендрейк вернулся в “нормальное” состояние. Он сохранил часть своих способностей, но у него пропало чувство самосохранения. Если раньше он ограничивался только взглядом на людей или вещи, не испытывая никакой потребности их обсуждать, то теперь он, наоборот, начал интересоваться подробностями. Книги и информация, содержащаяся в них, приобрели новое значение.

В доме поместья Пендрейка в Кресцентвилле его мозг прошел тщательную обработку в определенном направлении. Элеонора, чисто по-женски, не смогла удержаться и подтасовала факты, касающиеся их длительной размолвки. Впрочем, для этого ей потребовалось изменить и множество других данных, относящихся к Пендрейку. Вскоре в ее воображении возникла фантастическая история пылкой любви, пронизывающей их прошлое.

Она рассказала, как он нашел двигатель, как они нанесли визит в аэрогельные башни и как она провела некоторое время в фермерском хозяйстве на Венере.

— Они называют себя идеалистами, — произнесла она с негодованием. — Они утверждают, что не хотят, чтобы сумасшествие землян охватило другие планеты. Они удерживали меня там без мужа. Я была единственной одинокой женщиной.

— А где же был я? — спросил удивленно Пендрейк.

Они уже укладывались спать, когда возник этот разговор. Элеонора ничего не ответила, пока не облачилась в ночные одежды и не прижалась к нему. Тревожным голосом она произнесла:

— Возникла своего рода острейшая необходимость. Из-за того, что твое тело подверглось воздействию энергии их космического двигателя, из-за того, что у тебя редкая группа крови, ты понадобился им в связи с этой необходимостью. Я так и не смогла до конца разобраться в происшедшем, но, так как именно благодаря всему этому у тебя выросла новая рука, я не держу на них зла. Не знаю, как тебе удалось сбежать от них. В следующий раз я тебя увидела уже в госпитале.

Позже Пендрейк лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию, и осмысливал услышанную о себе информацию. Ее было совсем немного, и он ощущал себя совершенно незащищенным и уязвимым. Ведь люди, пытающиеся тайно колонизировать планеты, совершенно определенно знают, что его постоянное место жительства находится в Кресцентвилле. Доказательство: они переправили Элеонору на Землю и вернули ее домой.

Они знают, что он живет здесь, они могут его найти. Он не может ничего.

Прежде чем Пендрейк повернулся на бок и уснул, он принял решение. Ситуацию нельзя оставлять в таком подвешенном состоянии.

Глава 12

Пендрейк прошел под аркой у аптеки, вышел на Пятнадцатую улицу и остановился. На противоположной стороне, точно в том месте, где они и должны были находиться по рассказам Элеоноры, стояли две огромные башни-близняшки. Ему даже показалось, что он был здесь раньше и помнит это место, но он тут же отбросил эту мысль, посчитав ее фантастической. Пендрейк принял решение считать, что ему известно о себе то, что ему сообщили, и ничего больше.

Тем не менее прошло несколько секунд, и он понял, что в открывшейся ему картине чего-то не хватает. Ах да, Элеонора говорила, что там висела огромная вывеска “Поселенческий проект Сайруса Лембтона”.

Вывески не было.

Нахмурившийся Пендрейк перешел улицу и заглянул в окно. Но небольшая табличка, украшавшая ранее интерьер приемной, на которой были записаны немногочисленные, но емкие инструкции возможным эмигрантам, тоже исчезла.

За оконным стеклом в глубине комнаты виднелся стол, за которым сидела женщина. Она расположилась в кресле спиной к нему, и он не задумываясь решил, что перед ним Мона Грейсон, дочь изобретателя двигателя.

Пендрейк вошел. Он появился здесь сегодня, чтобы поговорить с доктором Грейсоном, и не был намерен оттягивать момент разговора.

— Фам что-нибуть нушно?

Отчетливый немецкий акцент ударил, как пощечина. Пендрейк встал как вкопанный, потом обошел вокруг стола и уставился на женщину.

Полное лицо, темные волосы и темные глаза; спустя мгновение сама огромность ее фигуры, сама неотточенность ее исковерканного английского оказали успокоительное воздействие на его натянутые нервы.

Он заставил себя подойти к этому беспристрастно. В конце концов, в Америке проживает сколько угодно эмигрировавших ученых со своими семьями. Вполне возможно, перед ним отпрыск такой семьи. Он спросил:

— Доктор Грейсон принимает?

— Насофите фаше имя.

Пендрейка передернуло.

— Пендрейк, — выдавил он из себя, — Джим Пендрейк.

— Откуда фы?

Пендрейк сделал нетерпеливый жест в сторону двери, ведущей в другую башню.

— Он там?

— Я сообщу фаше имя, если фы сначала сообщите мне, откуда фы прибыли. Мистер Бордман фам фсе опьяснит.

— Мистер кто?

— Ун момент, я пософу ефо.

Пендрейк напрягся. Происходило что-то не то, но что именно, он сказать не мог. И эта словно сошедшая со страниц комической оперы представительница службы информации никоим образом не способствовала решению проблемы. По какой-то причине доктор Грейсон и прочие перестали использовать эти башни как центр межпланетной деятельности; вместо них в зданиях орудовала группа немцев.

Он принял мгновенное решение.

— Не нужно никого звать. Я уже понял, что ошибся. Я… — Он умолк, закрыл глаза, потом открыл их опять.

Револьвер с перламутровой ручкой по-прежнему смотрел на него поверх стола.

— Если фы сделаете хоть отно тфишение, — произнесла женщина, — я пристрелю фас ис этофо песшумнофо пистолета.

Откуда-то появился коренастый мужчина. Его лицо было усыпано веснушками, на лоб спадали волосы песочного цвета. Его взгляд скользнул по Пендрейку, после чего он тихо произнес на великолепном беглом английском:

— Прекрасно сработано, Лена. Я было уже начал думать, что нам удалось собрать все нити, как появляется еще одна. Нужно одеть его в скафандр и доставить грузовиком на площадку “А”. Самолет должен прибыть через тридцать минут. Мы сможем допросить его позже. У него должна быть жена и, вероятно, кое-какие друзья.

Кошмарная дребезжащая поездка продлилась час. Со скафандра, внутри которого находился Пендрейк, сняли цепи. Он встал, пошатываясь, на ноги и увидел дом и какие-то постройки. Между ними стоял небольшой самолет, внешне напоминающий реактивный истребитель.

Один из сопровождавших указал дулом пистолета:

— Полезай.

В самолете находились трое. Они были одеты в такие же металлопластиковые скафандры, как тот, что был на Пендрейке; когда Пендрейка втолкнули в кабину, никто из них не вымолвил ни слова.

Ему указали на сиденье. Мужчина в кресле пилота потянул за рычаг, и машина тронулась с места — вперед и вверх. Полное беззвучие при невероятно мощном импульсе было именно тем, чего ожидал Пендрейк. Элеонора описала ему этот феномен. Двигатель Трейсона.

С поразительной внезапностью небо стало темно-голубым. Солнце потеряло округлость и превратилось в пылающий факел в ночи. Позади самолета Земля начала приобретать сферические очертания. Прямо по курсу мерцал растущий шар Луны.

Рядом с обычными лампочками на телефоне зажегся матовый глазок. Бордман снял трубку и ощутил тянущую пустоту внутри себя. Она возникала каждый раз, когда ему приходилось отвечать на вызов оттуда.

— Бордман слушает, ваше превосходительство. Ледяной голос на противоположном конце произнес:

— Вам будет приятно узнать, что уже через три дня мы получим все необходимые данные по Пендрейку. Вам известна важность обнаружения и допроса каждого, кто имеет хоть малейшее отношение к двигателю Грейсона. Действовать нужно крайне осторожно, не навлекая на себя подозрений. Отсюда вытекает ваша задача: вам надлежит организовать похищение миссис Пендрейк и ее доставку на Луну. Заставите ее написать записку слугам, что-нибудь о том, что она знает, где муж, собирается присоединиться к нему и будет какое-то время отсутствовать.

— Вы считаете, что ее можно оставить в живых?

— Если она будет на Луне, то ее смерть необязательна. Вы же знаете, мы испытываем недостаток в женщинах. Сообщите ей, что в течение месяца она должна выбрать мужа из числа постоянного персонала.

Матовый глазок погас. Плотный Бордман встряхнулся, как пес, попавший под проливной дождь.

Он быстро подошел к бару, установленному в углу офиса. Бар раскрылся от первого прикосновения. Блеснули бутылки с выпивкой. Он вытащил одну, почти не глядя, наполнил янтарной жидкостью бокал и осушил его залпом.

Его передернуло, спиртное огненным валом прокатилось по его внутренностям. После этого он медленно подошел к своему столу. “Забавно, — подумал он, — и почему я так сильно реагирую на звук этого голоса”.

И принялся отдавать необходимые распоряжения.

Глава 13

Он лежал в темноте. Ему вспомнилась драка с тремя немцами. Тупые кретины, они посчитали, что он уже беззащитен. В памяти всплыло столкновение с Луной.

Крушение не входило в его планы. Но события развивались с такой быстротой, что у него просто не осталось времени, чтобы разобраться в органах управления немецкого космического корабля.

Саму катастрофу и то, что ей предшествовало, он помнил вполне отчетливо. Недоумение вызывала окружающая его темнота. Она была совершенно непроницаемой, это не было похоже на космос. Это можно было сравнить с бархатным занавесом с рассыпанными по нему крохотными бриллиантами; да и Солнце вспыхивало факелом в иллюминаторах корабля.

Пендрейк сжал зубы и попытался двинуть рукой. У него было ощущение, что он протаскивает ее сквозь зыбучий песок. В голове пронеслась догадка: измельченная в пыль пемза. Он лежал в море осевшей каменной пыли где-то на той стороне Луны, которая навечно отвернута от Земли; все, что ему нужно сделать…

Он вырвался из пылевого савана и вскочил на ноги. Мертвенный свет Солнца бил в глаза. Внутри него все опустилось. Он стоял посреди огромной пустыни. В ста ярдах слева от него вертикально торчало из грунта крыло самолета. Справа, на расстоянии около трети мили, простирался длинный низкий кряж, отбрасывающий в косых солнечных лучах густые тени.

Все остальное было пустыней. Куда ни посмотри, везде ровным слоем лежал порошок измельченной пемзы. Взгляд Пендрейка опять остановился на крыле, и мысль о двигателе в очередной раз пронзила его мозг. Он побежал. Вместо бега получилась неуклюжая серия длинных и высоких прыжков, но Пендрейк быстро обрел чувство равновесия и приспособился к такому виду передвижения. У него появилась надежда, что повреждения, причиненные корпусу этого аппарата, не имели решающего значения. Если двигатель и ось привода окажутся закрепленными и неповрежденными, самолет сможет лететь даже с оторванными крыльями и искореженным фюзеляжем.

Его ввело в заблуждение почти вертикальное положение крыла. Вооружившись металлической пластиной, он около получаса усердно копал каменную пыль, пока не добрался до рваного края крыла.

Ниже ничего не было — ни самолета, ни двигателя, — ничего, кроме порошковой пемзы.

Крыло смотрело в небо — бесполезный обломок корабля, который, лишившись каким-то образом этой детали, уплыл в вечность. Если закон вероятностей что-нибудь значит, то самолет и его двигатель будут летать в пространстве, пока не наступит конец света.

Впрочем, была еще одна надежда. Пендрейк быстро направился к кряжу. Его покрытые тенью склоны оказались более пологими, чем ему показалось вначале. Пендрейк все время сползал назад, неспрессованная пыль бежала вокруг него тонкими ручейками. Он взбирался наверх уже несколько минут, но добрался только до середины двухсотфутового подъема. Стало холодно. Сначала прохлада едва коснулась его, но очень скоро она превратилась в пронизывающий, обжигающий холод. Прошло еще несколько минут, и его тело стало неметь, а зубы начали выбивать морзянку. Он с удивлением подумал: “Скафандр, этот чертов скафандр нужно было сконструировать так, чтобы тепло прямых нерассеянных лучей Солнца накапливалось и равномерно распределялось внутри”.

Наконец Пендрейк выбрался на гребень и, закрыв глаза, повернулся к сверкающему над горизонтом светилу; тепло медленно стало растекаться по его продрогшим членам. Он вспомнил, зачем он здесь, и огляделся по сторонам с нарастающим чувством отчаяния. Плоскость пемзового моря была нетронутой, ее нарушали только виднеющиеся вдалеке семь кратеров. Отсюда они казались ртами ведьм, присосавшимися к небу.

Он шел к ним больше часа, импровизированная лопатка из металлической пластины была по-прежнему зажата у него в руке. Внезапно до него дошло, что Солнце еще больше опустилось над горизонтом.

Близилась ночь.

Человек бегал от кратера к кратеру, а фантастически пылающий шар садился все ниже и ниже в небе, которое было куда более черным, чем полуночные небеса Земли.

Потухшие вулканы были маленькими, самый крупный имел в поперечнике около трехсот ярдов. Почти горизонтальные солнечные лучи не достигали дна кратеров. В отраженном от стен свете Пендрейк разглядел, что здесь, как и повсюду, покоится в полном штиле пемзовый океан.

Два, четыре, пять кратеров — нигде не было и признака того, что он искал. Уже имея опыт исследования предыдущих кратеров, он взобрался на край шестого со стороны Солнца и всмотрелся в густую тень, заливавшую дно неглубокого котлована. Пемза, рваные края выступов лавы, завалы из камней, более темных, чем падающие на них тени, — представшая картина была настолько знакомой, что он разочарованно отвел взгляд.

На противоположном краю кратера, в доброй сотне футов, размытой точкой чернел вход в пещеру. Он понял, что нашел то, что искал.

Пендрейк ощутил себя на краю вечности. Гребень кратера казался зажатым между усеянной блестками чернотой космоса и твердым выступом мертвого вулкана. Пендрейк побежал. В бархатном небе комком пламени висело Солнце. Ему показалось, что оно задрожало, готовясь нырнуть за горизонт. Его лучи отбрасывали тени, которые с каждой минутой становились все длиннее; у каждого камешка, малейшей неровности появилось свое основание из темноты.

Пендрейк избегал теней. Они превратились в источники холода, замораживающие его ноги. В его скафандре был фонарь — единственная вещь, которую ему оставили его похитители. Пендрейк включил его. Слева от него уменьшалась на глазах огненная четвертушка Солнца. Кратеры погружались в бездонную, сводящую с ума темень. Пендрейк содрогнулся и вошел в пещеру. Луч света, бьющий из закрепленного на шлеме фонаря, высветил покрытый пемзой пол.

Пендрейк начал копать и тут же ощутил, как ужасающий холод начинает сковывать его члены. Теперь его не спасала и отчаянная интенсивность движений. Холод отбирал силы. Пластина выскальзывала из онемевших пальцев.

Словно усталый старик, он наконец лег в мелкую траншею, образовавшуюся в пыли. Собрав волю в кулак, он начал с трудом наворачивать на себя пыль. Последние силы ушли на то, чтобы протиснуть наружу руку и выключить фонарь. Пендрейк замер в неподвижности, его тело превратилось как бы в мумию, ему стало казаться, что вместо щек у него две изогнутые ледышки.

Ему казалось, что он покоится в собственной могиле.

Но переполняющая его жизненная сила была цепкой и упрямой. Пендрейк начал согреваться. Лед ушел из его костей, тело пронизало покалывание, онемевшая рука загорелась острой болью, скрюченные пальцы оттаяли. Его животное тепло разлилось по скафандру. Чудесное, пьянящее ощущение жизни.

И все-таки он не смог отогреться до конца. Слишком низка была температура окружающей его пыли. Через какое-то время он понял, что, зарыв себя, не достиг желаемого. Он должен проникнуть глубже, значительно глубже во внутренности Луны.

Лежа в пемзовой могиле, Пендрейк начал испытывать странное ощущение. Ему стало казаться, что он знает что-то такое, что позволит ему спастись и выбраться из этой переделки. Его пытливый мозг сконцентрировался на этом смутном ощущении и выкристаллизовал из него уверенность, что он должен находиться совсем рядом с восточногерманской базой на Луне.

Немцы тоже должны были забраться внутрь Луны. Там, в глубине, должно быть теплее. Уже за счет трения полувязкого камня и металлов, возникающего благодаря собственному вращению Луны, должна создаваться повышенная температура, понижению которой препятствует изолирующий слой пемзы и лавы на поверхности. Остается проблема обеспечения базы пищей и водой, но она не составит особых трудностей, если для доставки использовать космический корабль, оснащенный идеальным двигателем.

Пендрейк начал выбираться из места собственного захоронения и выбросил все посторонние мысли из головы. Встав на ноги, он включил фонарь и пошел в глубь пещеры.

Путь оказался извилистым. Вполне возможно, пещера была когда-то трубчатой воронкой действующего вулкана, деформировавшейся из-за постоянных смещений лунной коры. Вниз, вниз, под уклон и опять вниз. Пендрейк потерял счет своим попыткам зарыться в пыль для восстановления тепла. Два раза он засыпал, но понятия не имел, как надолго. Возможно, он только на минутку вздремнул, а может быть, забылся на часы.

Время в пещере как будто остановилось. Его окружал мир ночи, прорезаемый время от времени узким лучом фонаря. Пендрейк не жалел себя, забирался глубже и глубже, часто в полной темноте, только на секунду включая фонарь, чтобы запомнить встречные препятствия. От основного прохода в пещере начали расходиться ответвления. Иногда сразу было видно, что они никуда не ведут. При малейшей возможности запутаться Пендрейк заставлял себя остановиться и, не обращая внимания на пронизывающий холод, процарапывал камнем на стене стрелу, указывающую, откуда он пришел на это место.

Он опять поспал, потом — еще раз. “Уже пять дней”, — подумал он, зная, что скорее всего это не так. Телу, подвергнутому смертельному холоду, времени для восстановления требуется больше, чем в обычных условиях. Даже его сильный организм не сможет обойти эту закономерность. Но пять периодов сна означали для него пять дней. Он мрачно пересчитал свои засыпания, принимая каждый сон за день, — шесть, семь, восемь, девять…

Постепенно начало теплеть. Он долго не замечал этого. Наконец он осознал, что интервалы между зарываниями в пыль увеличиваются. На десятый “день” у него перестали неметь пальцы рук и ног, тепло стало дольше задерживаться в его теле. Впервые Пендрейк понял, что может продолжать свой безумный поход в глубину этой вечной ночи, больше не зарываясь.

Его посетили и другие мысли. Он должен оставить надежду найти впереди безопасное убежище. Нужно попытаться выбраться обратно на поверхность, где он сможет начать отчаянный поиск одной из немецких баз. Ему показалось, что это логично.

Но эти мысли не привели ни к какому изменению в его действиях — он продолжал двигаться вперед.

В последующие часы были мгновения, когда Пендрейк забывал, на что он надеется. Были и еще более горькие временные отрезки, когда он проклинал мощь жизнеутверждающей силы, направляющей его в этом отчаянном поиске. Сама неопределенность планов подрывала его волю, ослабленную когтями голода и жаждой настолько жестокой, что каждая минута в этом аду казалась часом.

“Поворачивай обратно”, — нашептывал его мозг. Но ноги вели его неуклонно вниз и только вниз. Он споткнулся. Упал. Встал опять. И, пройдя по изогнутому проходу, вышел к освещенному коридору. Он пошел туда и только несколькими секундами позже осознал, что произошло.

Пендрейк нырнул за каменный выступ. Он лег там, дрожа и слабея от осознания произошедшего. Несколько минут в его голове вертелась только одна мысль: “Это конец”.

Силы восстанавливались с трудом. Нервная энергия, этот экстраординарный резервуар его мощи, была истощена. Но вскоре в нем опять загорелась бойцовская искра. Пендрейк осторожно выглянул из-за камня. Должно быть, он сошел с ума: ему показалось, что он различает, как вдали перемещаются какие-то фигуры, но…

Простирающийся перед ним коридор шел под уклон. Внимательнее присмотревшись, он понял, что какие-либо признаки живых существ там отсутствуют. Прошло немало времени, прежде чем стало ясно, что проход освещен не электролампочками и что его первичное увязывание света с присутствием немцев было ошибочным.

Он находился в старой пещере, расположенной глубоко внутри спутника Земли. Так червь проползает по высохшей артерии чьей-то разложившейся плоти.

Излучаемый стенами свет не был равномерным. Его источники не были расположены с какой-либо закономерностью. Пендрейк с осторожностью двинулся вперед навстречу сверкающим точкам и всплескам. По правой стене тянулась длинная неровная линия, на левой выделялся грубо очерченный полумесяц. Насколько было видно, вдоль коридора сияли и мигали другие бесформенные и бессмысленные фигуры. Пендрейк подумал: “Своего рода светящаяся руда, которая может вредно повлиять на…”

Вредно повлиять! Его горький смех эхом отозвался внутри шлема, проделал несколько новых трещин на иссушенных жаждой губах и резко оборвался, когда причиняемая им боль стала невыносимой. Человеку, стоящему на пороге смерти, нечего беспокоиться о новых опасностях. Он пошел дальше и на какое-то время позабыл обо всех предосторожностях. А потом он осознал наличие света еще раз. Догадка возникла внезапно, когда он свернул за угол и перед ним открылся еще один уходящий вдаль освещенный проход.

Коридор был искусственным.

И старым! Фантастически старым. Таким древним, что стены, которые были глаже стекла и тверже любого материала, созданного человеком, стены, излучающие каждой точкой своей поверхности свет, сморщились под воздействием разрушающего давления бесчисленных столетий. Съежились. И этот искривленный, покрытый световыми пятнами тоннель был тем, что получилось в итоге.

Спотыкаясь, Пендрейк побрел дальше; в его мозгу родилась хитрая мысль: свечение позволит сэкономить энергию фонаря. Мысль была вызвана скрытой причиной, казавшейся невероятно важной. Он захихикал. Ему показалось комичным, что он, находясь на грани жизни и смерти, натолкнулся в этот экстремальный момент своей жизни на подземный мир, в котором когда-то обитали иные существа.

Его хихиканье переросло в дикое неуправляемое веселье. Наконец он обессиленно умолк и прислонился к стене, рассматривая маленький ручей, бегущий вдоль пещеры. Он вытекал из большой трещины в камне и исчезал в воронке у противоположной стены. “Я сейчас перейду этот ручей, — сказал он себе с уверенностью, — а потом…”

Ручей! Это было подобно удару электрическим током. Охваченный навалившейся тошнотой, Пендрейк сполз по стене и рухнул как подкошенный. Удар металла и пластика о камень грохотом отозвался в ушах; этот лязг вернул ему ощущение реальности.

Пендрейк насторожился, его сознание прояснилось еще немного, и он вышел из оцепенения.

Вода! Уж этого он никак не ожидал. Осознание произошедшего заполнило его мозг, влило силу в мускулы. Вода! И проточная! Кроме того, он давно уже не ощущал холода. Есть здесь воздух или нет — ему придется снять шлем. Он как-нибудь выживет, если выпьет воды.

Пошатываясь, он встал на ноги и увидел приближающихся людей. Он мигнул и подумал с мрачным удивлением: “Ни скафандров, ни шлемов! Странновато одеты. Забавно!”

Прежде чем он успел подумать еще что-то, сзади послышался топот ног. Он повернулся и обнаружил, что и с этой стороны к нему бежит десяток людей. Еще мгновение — и сверкнули ножи.

Хриплый голос проорал:

— Убейте чертова шпиона. Грязный ублюдок!

— Эй! — глухо выдохнул Пендрейк.

Его голос утонул в кровожадных воплях. Его толкнули, и он упал. У него не осталось сил даже на то, чтобы поднять руку. В то мгновение, когда дубина нанесла скользящий удар по голове, его удивление достигло предела.

Нападавшие не были немцами!

Глава 14

Четыре года прошло с тех пор, как августовским вечером 1972 года Пендрейк обнаружил свой двигатель; почти год минул со дня его побега от амазонок Джефферсона Дейлса. Опять наступило лето. И в августе 1976 года все указывало на то, что нет никаких данных о судьбе пропавшего летчика и его похищенной жены. Да никто и не проявлял никакого интереса к местонахождению мистера и миссис Пендрейк.

Но данные были.

Закончился август. Земля вздохнула десятью тысячами ветров. Первое сентября перешагнуло международную линию разделения дат. Когда оно докатилось до восточно-американского побережья, задул северо-восточный ветер, метеорологи вывели свои изобары и сделали лаконичные пометки о том, что в этом году ожидается ранняя зима.

К середине вечера скрытые данные были обнаружены. Комиссар ВВС Блейкл оправился после тяжелого гриппа и вернулся в свой офис. Разбирая бумаги, он наткнулся на дело миссис Пендрейк. Имя не вызвало у него никаких ассоциаций.

— Почему это лежит на моем столе? — спросил он у секретарши.

— Эта женщина пыталась связаться с вами во время вашей болезни, — прозвучало в ответ. — Она вела себя как истеричка и что-то несла об атомном двигателе и организации, занимающейся транспортацией эмигрантов на Венеру. Это звучало как бред сумасшедшего, но, когда вчера я попыталась вступить с ней в контакт, меня проинформировали, что она ушла из дому, не сообщив никому, куда и на какой срок. Позже была обнаружена записка, но слуга, который рассказал мне все это, сомневается, была ли она написана рукой миссис Пендрейк. Принимая во внимание ваш предыдущий контакт с Пендрейками, то есть с мистером Пендрейком, я решила, что вас надо поставить в известность о происшедшем.

Блейкл кивнул и откинулся на спинку кресла. “Пендрейк!.. — задумался он. И вспыхнул, вспомнив об унижении. — Это тот однорукий, который вышвырнул меня из дому, а потом прислал список с именами и адресами физиков-ядерщиков”.

Его мысли прервало неприятное предчувствие. Волна крови ударила в виски. “Это может погубить меня”, — подумал он. Спустя мгновение, с побелевшим лицом, он перечитал дело Пендрейка и письмо со списком: доктора Макклинток Грейсон, Сайрус Лембтон… Здесь было над чем подумать, он читал в газетах о гибели этих ученых в автокатастрофе… Масштабы дела росли на глазах. Вспотев, он прочитал свой ответ на письмо Пендрейка: “Дальнейшая переписка представляется бесполезной…”

Целую минуту он не сводил взгляда с проклятого документа. Наконец сжал губы, потянулся к кнопке интеркома, уверенно нажал ее и сказал:

— Сначала вызовите мне Кри Липтона из ФБР, а потом Неда Хоскинса, патентоведа.

Плотный мужчина подошел к тайному входу в отель. Он знал, что за ним наблюдают. Наконец дверь распахнулась и его провели по коридору. Спустя несколько минут он оказался в святая святых.

— Ваше превосходительство, — поклонился он.

Высокий худой мужчина, сидевший за большим металлическим столом в офисе на Пятой авеню, вперился в него глазами, которые были настолько яркими и непреклонными, что казались сияющими отверстиями.

— Герр Бордман, — произнес он, — исчезновением миссис Пендрейк заинтересовалось ФБР. Им известно, что самолет взлетел сразу после приземления. Этого нельзя было делать.

Плотный мужчина в испуге сглотнул.

— Возможно, у них не было другого выхода. Иногда необходимо срочно исчезнуть с места операции.

— Причины меня не волнуют, — холодный голос был неумолим. — От сурового наказания этих людей спасает только одно — до этого времени никто не связывал то, что случилось, с нами. Возможно, пришло время прибегнуть к крайним предосторожностям и сжечь некоторые строения в соответствии с планом Д2. Мы должны быть уверены, что не останется ничего, что может навести на наш след. Вы лично проследите за этим.

— Все будет немедленно исполнено, ваше превосходительство.

— И еще одно. Что касается самого Пендрейка — мы не должны считать его мертвым. Его след от отломившегося крыла самолета привел в пещеру в кратере. В ходе поверхностного расследования удалось установить, что на глубине в одну милю он был все еще жив, но ему приходилось время от времени зарываться в пыль. Из этого можно сделать вывод о повреждении автомата обогрева его скафандра во время крушения.

Чтобы прояснить этот вопрос до конца, мне кажется, мы должны подготовить военную кампанию против пещерных жителей. Мы слишком долго оставляем без внимания их вызывающее поведение…

Глава 15

Пендрейка разбудило мелодичное насвистывание. Источник звука находился где-то слева, но на какое-то время восхитительная слабость всех мускулов, давно забытое физическое наслаждение от лежания на чем-то мягком и удобном воспрепятствовали его намерению повернуть голову и взглянуть на человека, издающего пробудившие его трели.

Спустя мгновение Пендрейк внезапно осознал, что он жив и что это как-то не вяжется с тем, что с ним произошло.

И все-таки он лежал здесь. Прошло еще немного времени, и он удивленно свел брови, взглянув на потолок освещенной пещеры, возвышающийся над ним на расстоянии не меньше мили. Он закрыл глаза и помотал головой, словно пытаясь вытрясти из нее все фантазии, затем открыл глаза опять. Громадный потолок остался на месте то, что было узкой змеей, каким-то образом разрослось и превратилось в подземную необъятность.

Открывшийся вид пробудил его к жизни. Он почувствовал легкий бриз, доносящий дуновениями сладкий запах плодов, аромат сада и деревьев в цвету. Испытывая нарастающее возбуждение, Пендрейк пошевельнулся. И понял, что его тело больше не сковано скафандром.

Его поведение имело и другие последствия. Насвистывание прервалось. Послышались шаги. Голос молодого мужчины произнес:

— Вот ты и проснулся.

Пендрейк увидел говорившего. Им был стройный юноша с тонкими чертами лица и яркими глазами. Он был одет в забавное старомодное потертое пальто и штаны. Он сказал:

— Ты находился без сознания четыре периода сна. Я постоянно вливал тебе в рот небольшие порции воды и фруктовых соков. Кстати, меня зовут Моррисон.

— Я заблудился, — сказал Пендрейк и мигнул при этом, потому что его горло выдавило какие-то хриплые, режущие слух звуки.

— Тебе пока лучше не разговаривать, — посоветовал молодой человек. — Ты еще слишком слаб. Как только ты наберешься сил, тебя поведут на допрос к Большому Олуху — для этого тебя и оставили в живых.

Его слова не пробились в сознание Пендрейка. Он лежал неподвижно и размышлял. Холод и жажда жизни заставляли его бороться. И он победил. Что касается этого мужика, Большого Олуха… Большого кого?

Он начал удивленно бормотать и перешел на хриплый шепот. Юноша улыбнулся.

— Его действительно так зовут. Кто-то обозвал его так когда-то, а ему понравилось, и теперь ни у кого не хватает смелости объяснить ему, что к чему. Видишь ли, он — неандерталец. Живет здесь не меньше миллиона лет, как и хищная тварь в яме.

Внезапно его лицо стало серым.

— Ой! — сказал он, встревожившись. — Я не должен был об этом говорить. — Его охватила паника. Тяжело дыша, он схватил Пендрейка за руку. — Во имя всего святого, — прошептал он хрипло, — никому не рассказывай, что я проболтался, как давно мы тут живем. Я ухаживал за тобой, кормил и поил. Я должен был держать тебя взаперти — я твой страж, ты ведь здесь в тюрьме. Но я вынес тебя сюда и… — он умолк. — Не надо никому говорить, пожалуйста.

Его лицо превратилось в маску страха, на смену которой тут же пришла маска хитрости, а потом — жестокости. Резким движением он выхватил нож из скрытых под пальто ножен.

— Если ты не пообещаешь мне, — в ход пошли угрозы, — то мне придется сказать, что ты предпринял попытку к бегству, во время которой мне пришлось тебя убить.

К Пендрейку вернулся дар речи.

— Ну конечно же, я обещаю, — прошептал он. И сразу же понял по взгляду расширенных глаз, что простого обещания недостаточно для успокоения наклонившегося над ним перепуганного существа. Опасность придала его шепоту громкость и убедительность. Он быстро произнес: — Подумай сам, если мне известно кое-что, чего я знать не должен, то в моих собственных интересах держать язык за зубами. Это понятно, не так ли?

Постепенно страх исчез из глаз юноши. Он неуверенно распрямился и начал негромко насвистывать. Наконец он произнес:

— Все равно тебя бросят дьявольской твари. У тебя нет шансов, разве только с женщинами. Только никому не рассказывай о нашем разговоре.

— Договорились!

Пендрейк прошептал это слово и изобразил подобие улыбки, про себя же он угрюмо размышлял: “Спать нужно чутко. И помнить о но…” Он провалился в сон, так и не успев закончить мысль.

Первое, что пришло ему в голову после пробуждения, была мысль: “Человек по фамилии Моррисон — внутри Луны. Все эти люди попали сюда с Земли и находятся здесь длительное время. Странный феномен. Нужно поскорее разузнать о нем подробнее”.

Рядом послышались шаги, и над ним склонилось знакомое тонкое лицо.

— Э! — сказал Моррисон. — Ты опять проснулся. Я ждал этого. Ты разговаривал во сне, и разговаривал много. Я должен сообщать обо всем, что ты говоришь.

Пендрейк закивал, его мозг сначала просто воспринял слова, потом до него дошел их общий смысл и перед глазами возник образ кого-то — где-то там — по имени Большой Олух, кто отдает приказы, хитро выслушивает сообщения шпионов, дает указание временно отложить казнь… Внезапно Пендрейк разозлился. И сел.

— Послушай, — начал он. — Какого дьявола…

Его голос прозвучал чисто и звонко, но запнулся он не из-за того, что понял, что к нему возвращаются силы. Когда он приподнялся на постели, его взгляду открылся пейзаж, который он не мог наблюдать лежа.

Перед ним был утопающий в садах и палисадниках город. Он видел чистые прямые улицы, мужчин и, что поставило его в тупик, одетых в униформу женщин.

Он тут же забыл о жителях. Взгляд Пендрейка обратился к горизонту. За городом зеленел луг, на котором пасся скот. За лугом потолок пещеры опускался и соединялся с землей где-то за скалой, в точке, которую было невозможно увидеть с того места, где он сидел.

На какое-то время его внимание было приковано к линии пересечения пещерного горизонта и светящегося неба.

Потом взгляд Пендрейка вернулся к почти игрушечному городку, который начинался в ста футах от его ложа. Неподалеку рос ряд высоких деревьев, ветви которых ломились под тяжестью больших серых фруктов. В их тени стоял дом. Здание было маленьким и казалось хрупким. Оно было выстроено из материала, похожего на раковины. Оно светилось, и создавалось впечатление, что внутри дома располагается источник света, лучи которого пробиваются сквозь прозрачные стены наружу. Формой здание напоминало осиное гнездо, хотя, с другой стороны, чем-то было похоже на морскую раковину. Другие разбросанные среди деревьев дома отличались разнообразными деталями при остающихся неизменными основном архитектурном стиле и строительном материале.

— Я оказался здесь в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году, и с тех пор город не изменился. Большой Олух утверждает, что он был таким же, когда тот…

Пендрейк повернулся к Моррисону. Упоминание даты было неожиданным, и он ухватился за предоставленную зацепку.

— А ты говорил мне, что он находится здесь уже миллион лет.

Тонкое лицо передернулось. Юноша бросил быстрый взгляд по сторонам. Его рука потянулась к ножу. Потом он перехватил взгляд Пендрейка и оставил рукоятку в покое. Его била дрожь.

— Не нужно это повторять, — прошептал он в отчаянии. — Я проболтался по глупости, так уж случилось.

Вне всяких сомнений, он был охвачен страхом. И страх был неподдельным. Все остальное сразу же обрело реальность — миллион лет, Большой Олух, лежащий перед ними вечный город. Несколько секунд Пендрейк всматривался в лицо собеседника, наблюдая смену эмоций, а потом произнес:

— Я ничего и никому не скажу, но я должен знать, что тут происходит. Каким образом ты оказался на Луне?

Моррисон заерзал. Капля пота скатилась по его щеке. Пендрейк с удивлением отметил, что ему еще не доводилось встречаться с таким трусом.

— Я не могу рассказать, — зашептал Моррисон с паникой в голосе. — Если я расскажу, меня тоже швырнут к твари. Большой Олух говорит, что с тех пор, как мы похитили этих немок, нас здесь стало слишком много.

— Немок! — воскликнул Пендрейк и тут же осекся. Так вот почему женщины на улицах одеты в униформу. Надо же, эти пещерные троглодиты решились растормошить осиное гнездо!

Моррисон продолжал резким голосом:

— Большой Олух и его дружки помешаны на бабах. У Большого Олуха пять жен, не считая двух, которые покончили с собой, а он опять послал очередную экспедицию похищения. Когда они вернутся, он не упустит возможности расправиться с приличным человеком.

Картина стала вырисовываться; недостающие детали не имели особого значения. Пендрейк сидел, угрюмый и замерзший, и рисовал в своем воображении катаклизм, превративший лунные сады Эдема в сущий ад. Эти идиоты, Моррисон и ему подобные, ждут бойни, как стадо испуганных овец, насвистывая веселенькие мелодии, чтобы скоротать время. Он хотел продолжить разговор, но был прерван громогласным ревом, раздавшимся у него за спиной:

— Что здесь происходит, Моррисон? Заключенный настолько оправился, что может сидеть, и ты не доложил об этом? Пошли, незнакомец. Я отведу тебя к Большому Олуху.

Пендрейка охватило отчаяние. Потом пронеслась острая как игла мысль: он еще слишком слаб, слишком болен. Кризис наступил чересчур рано.

Тем не менее, проходя по улицам города, Пендрейк был исключительно внимателен. То, что он был в состоянии ходить, уже хорошо. Он не решался пока ни на какие действия, способные продемонстрировать его силу. Ему нужно еще несколько дней, нужно выиграть время, чтобы понаблюдать, оценить ситуацию и организовать этих перепуганных “приличных”, которые, если верить Моррисону, обречены на уничтожение.

Он почти не смотрел на дома и на пестрый контингент поселенцев из неряшливо одетых мужчин и сердитых женщин в униформе немецкого женского корпуса. Его внимание сконцентрировалось в попытке определить важнейшие стратегические бастионы города.

Ему бросилась в глаза почти военная организация во всем, что касалось важнейших ресурсов города. Он обратил внимание на двух полуголых мужчин с голубой кожей и плоскими носами, охранявших ручей, который вытекал из-под стены и исчезал в отверстии в земле. Под охраной находились и другие объекты, в частности, четыре больших здания. Впрочем, по какой причине у них была выставлена охрана, определить с первого взгляда было невозможно. Пендрейк прошел еще несколько ярдов и остановился. Почти точно в центре города, наполовину укрывшись за деревьями, стоял частокол, сооруженный из связанных между собой древесных стволов. Сооружение было внушительным, передняя стена его простиралась на сто пятьдесят футов в длину и пятьдесят в высоту. Посередине ее находились массивные ворота, возле которых слонялось не меньше десяти мужчин, вооруженных копьями, длинными луками и ножами. Среди раскрашенных в нежные цвета, похожих на раковины домиков эта постройка выделялась своей чужеродностью. Не было ни малейшего сомнения, что в этом чудовищном форте находилась верховная власть лунного мира.

Поток мыслей был прерван, когда один из стражей, одетый в изношенное тряпье, высокие сапоги, украшенные шпорами, и напоминающий плохую карикатуру на ковбоя, спросил:

— Ведешь мужика к Большому Олуху, Трогер?

— Угу, — ответил громогласный бородач, сопровождающий Пендрейка. — Обыщите его на всякий случай.

— А что Моррисон, он тоже с вами? — спросил темноглазый мужчина, на котором висели остатки того, что когда-то было выходным черным костюмом. Пока пальцы последнего уверенно шарили по его карманам, Пендрейк понял, кого тот ему поразительно напоминает, — киновариант карточного шулера из вестерна.

Пендрейк ощутил внезапно пробудившийся интерес. Несмотря на свое же решение не уделять внимания вещам, которые могут увести его в сторону от решения текущей проблемы, он внимательно вглядывался в окружающих. Раньше они были на периферии его зрения, теперь же резко сместились в фокус. Все присутствующие в той или иной степени были явно причастны к разным периодам освоения Дикого Запада. Впрочем, некоторые нарушали общую картину.

Но у Пендрейка не появилось и тени сомнения: все они были выходцами с запада Америки. Словно со спутника была сброшена сеть, в которую попались люди из разных эпох развития западных штатов. Улов был собран здесь, в городе бессмертия, где он оказался неподвластным разрушительному воздействию времени. Стоя у ворот, Пендрейк мог видеть около ста человек. Семеро из них были стройными краснокожими индейцами в набедренных повязках. Они вписывались в его схему. Так же, как и неряшливые мужчины в рубашках с открытым воротом и в перепоясанных ремнями узких штанах. Не говоря уже о ковбоях.

Моррисон выпадал из картины, хотя похожих на него клерков вполне можно было повстречать на улицах западных городков. Пендрейк обнаружил также нескольких коротышек с грубыми чертами лица и человек пять высоких стройных мужчин с коричневой кожей, которые тоже казались не к месту. Невдалеке стоял еще один голубокожий плосконос. С полной определенностью можно было утверждать одно: собравший эту коллекцию получил в свое распоряжение чуть ли не самых крутых персонажей, когда-либо бродивших по Дикому Западу.

Большая рука сграбастала Пендрейка за воротник и выпихнула его умственно и физически из анализирующего режима.

— Пошел вперед! — услышал он голос Трогера.

Реакция Пендрейка была автоматической. Если бы он не углубился настолько в свои мысли, то успел бы совладать с собой вовремя, но оскорбительная грубость оказалась слишком неожиданной, и его ответные действия были настолько же стремительными, насколько непроизвольными.

Одна рука пошла вверх, пальцы ухватились за кисть обидчика; каждый натянутый нерв в его теле мгновенно качнул импульс силы в мышцы.

Раздался рев боли и глухой шлепок падения тяжелого тела — Трогер описал в воздухе дугу и рухнул в двадцати футах от Пендрейка.

В мгновение ока он вскочил на ноги:

— Я вышибу тебе мозги! Никто не может… — Он внезапно замолчал, его взгляд застыл на точке позади Пендрейка, а тело оцепенело.

Пендрейк, дрожащий от вызванной усилием тошноты и огорченный собственной глупостью, — он все-таки показал, на что способен, — неуверенно повернулся.

В воротах стояло существо, и одного взгляда на которое было достаточно, чтобы его идентифицировать: перед ним находился Большой Олух — чудовище-неандерталец.

Он был мужчиной. У него были человекообразные формы, голова с глазами, носом и ртом. Но на этом его физическое сходство с человеком заканчивалось. Его рост был около пяти футов четырех дюймов, не менее трех футов имела в обхвате грудная клетка. Руки свисали ниже колен. Его лицо было мордой животного: из огромных толстых губ выпирали по-звериному длинные зубы.

Он казался обитателем первобытных джунглей, заросший шерстью и обнаженный, если не считать черной шкуры, свисающей со шнура, обвязанного под животом. Глыбообразная фигура была воплощением неуклюжести. Пендрейк не сразу понял, что свинячьи глазки существа пристально его изучают. В это мгновение монстр разверз громадные губы и произнес на гортанном английском:

— Ведите парня внутрь. Я буду говорить с ним, восседая на троне. Запустите еще около пятидесяти человек.

За частоколом находился большой горящий огнями дом-раковина, узкая речка с быстрым течением, фруктовые деревья, огород и деревянный помост, на котором стоял огромный стул.

Последний явно играл роль трона. Мрачно настроенный Пендрейк сразу же понял, что у того, кто преподал Большому Олуху основы дворцового этикета, имелось весьма отдаленное представление о королевском великолепии.

Большой Олух уверенно сел на стул и сказал:

— Назови свое имя.

Молчать было бессмысленно, и Пендрейк спокойно назвал себя.

Большой Олух крутанулся и ткнул толстым волосатым пальцем в высокого сероглазого мужчину в выцветшем черном костюме:

— Что это за имя, Макинтош?

Тот пожал плечами:

— Английское имя.

— О! — свинячьи глазки вернулись к Пендрейку и оценивающе уставились на него. Монстр произнес: — Вот что, незнакомец. Колись побыстрее, у нас мало времени.

Свойственная Западу гнусавость речи почти помешала Пендрейку осознать, что он присутствует на собственном суде. Она оказалась своего рода психологическим препятствием, и ему пришлось заставить свой мозг преодолеть его. Затем наконец пришло понимание, что ему предстоит выступить с речью в защиту собственной жизни. Пендрейк начал свое объяснение, а когда подошел к его финальной части, то перешел в наступление. Повернувшись на каблуках, он посмотрел на узколицего молодого мужчину, который был его тюремщиком, и звонким голосом произнес:

— Здесь присутствует Моррисон, который может подтвердить каждое мое слово. Он сказал, что я разговаривал в бреду о том, что со мной произошло. Не так ли, Моррисон?

Пендрейк всмотрелся в лицо юноши и с мимолетным холодным злорадством отметил написанное на нем выражение смертельного ужаса. Глаза Моррисона расширились, он сделал глубокий вдох и заговорил:

— Э, все было так, Большой Олух. Помнишь, ты сказал, чтобы я слушал, так вот, он говорил именно это. Он…

— Усох-х-хни! — проревел Большой Олух, и Моррисон умолк, словно воздушный шарик с пищалкой, из которого вышел весь воздух.

Пендрейк ничуть не жалел, что ему пришлось слегка прижать маленького труса. Он заметил, что неандерталец внимательно его изучает; в выражении лица чудовища появилось нечто такое, что Пендрейк тут же позабыл о Моррисоне.

Большой Олух произнес неожиданно нежным голосом:

— Побейте его слегка, ребятки. Мне любопытно посмотреть, как этот парень переносит наказание. — Через минуту он сказал: — Хватит, этого достаточно.

Пендрейк с трудом поднялся на ноги, на этот раз в его недомогании не было и капли актерской игры. В пылу защитной речи он совсем позабыл о собственной слабости. Он стоял пошатываясь и слышал, как человек-животное произнес:

— Ладно, ребята, и что мы с ним будем делать?

— Убить его! — раздался злобный крик из нескольких глоток.

— Швырнуть его дьявольской твари. У нас давно не было зрелищ.

— Это не причина, чтобы кого-нибудь убивать, — произнес хорошо сложенный мужчина в толпе. — Дай этим ребятам волю — они бы устраивали зрелища каждую неделю, а мы бы давно отправились на тот свет.

— А, Крис Девлин, — оскалился один в ответ, — ты и так очень скоро там будешь.

— Повыступай, повыступай, — огрызнулся Девлин. — Мы о тебе не забудем.

— Хватит! — рявкнул Большой Олух. — Незнакомец останется жить. Ты можешь какое-то время пожить у Моррисона. И послушай, Пендрейк, я хочу поговорить с тобой еще раз после того, как ты выспишься. Все меня слышали? Впустите его, когда он придет. А теперь — пошли вон, все!

Пендрейк оказался за частоколом чуть ли не раньше, чем до него дошло, что ему дарована жизнь.

Глава 16

Пендрейк поел, поспал, потом опять поел и опять поспал.

После третьего периода сна он понял, что не может больше откладывать визит к Большому Олуху.

И все же он полежал еще несколько минут. Нельзя сказать, чтобы его спальня была слишком комфортабельной. Испускаемый стенами искрящийся свет был помехой человеческим глазам, нуждающимся во время отдыха в темноте. Постель была мягкой, но имела вогнутую форму. Как и находившиеся в комнате стулья. Ведущая в соседнюю комнату дверь была высотой два фута и напоминала вход в жилище эскимоса.

Раздался скрип. В дверь просунулась голова, за которой протиснулся высокий стройный мужчина. Когда тот встал на ноги, Пендрейк узнал в нем Криса Девлина, обитателя пещеры, подавшего голос против его убийства.

Девлин произнес:

— За мной следят. То, что я пришел сюда, бросает тень подозрения и на тебя.

— Ну и пусть, — ответил Пендрейк.

— Ого! — Девлин внимательно посмотрел на Пендрейка, который ответил ему холодным спокойным взглядом. Гость не спеша продолжил: — Я вижу, ты успел поразмыслить над происходящими здесь вещами.

— Успел, — сказал Пендрейк.

Девлин уселся на провалившийся стул.

— Скажу-у-у так, — протянул он, — ты мне пришелся по сердцу. То, как ты отделал Трогера, было случайностью?

— Я могу проделать то же самое и с Большим Олухом.

Он увидел, что на Девлина его ответ произвел впечатление, и криво улыбнулся собственной мысли об эффективности примененной им психологии умышленной позитивности.

— Как жаль, — сказал Девлин, — что человек, наделенный таким духом, слегка недалек. Никто не в состоянии справиться с Большим Олухом. Более того, он избегает открытой конфронтации.

Пендрейк быстро спросил:

— Лучше скажи, на скольких людей ты можешь рассчитывать?

— Около сотни. Еще две сотни станут на нашу сторону, если отважатся, но сначала они выяснят, куда склоняется чаша весов. Это значит, что нам противостоят две сотни. Кроме того, они могут заставить еще сотню драться на их стороне.

— Сотни достаточно, — произнес Пендрейк. — Миром управляют небольшие группы людей. Пятьсот устремленных и двести тысяч одураченных свергли царский режим в России, у которого под рукой было сто пятьдесят миллионов человек. Гитлер пришел к власти в Германии при поддержке относительно небольшой группы сторонников. Могу дать кое-какие советы, Девлин.

— Да?

— Захватите источник воды. Захватите охраняемые объекты и удерживайте их любой ценой! Соберите скот! — Пендрейк сделал паузу. — Сколько у тебя жен, Девлин?

Тот уставился на Пендрейка, изменившись в лице. Наконец он подчеркнуто произнес:

— Не будем вмешивать сюда женщин, Пендрейк. Наши люди так долго обходятся без них, что мы скоро потеряем всех сторонников.

— Сколько жен? — произнес Пендрейк ровным голосом.

Девлин внимательно посмотрел на него. Он побледнел, его голос зазвучал хрипло.

— Большой Олух поступил мудро, — признал он. — После захвата этих немок он каждому из сотни самых ярых своих врагов выделил по две жены.

— Скажи своим людям, — произнес Пендрейк, — пусть они выберут себе ту, которая им больше нравится, а вторую оставят в покое. Ты меня понял?

Девлин вскочил на ноги.

— Пендрейк, — сказал он громко, — хочу тебя предупредить: не суйся в это дело. Это динамит.

— Ты идиот, — набросился на него Пендрейк. — Как ты не понимаешь, что начинать надо правильно с самого начала. Человек склонен придерживаться определенных правил и привычек. И если обычаи неправильны — а с этими женщинами обращаются как с имуществом, что заведомо неверно, — так вот, я повторяю, если обычаи неправильны, то нельзя просто перестроить мозги. Вам придется разрушить, уничтожить прежний порядок вещей и начать жить по-новому. — Он замолчал. — Кроме того, у вас нет выбора. Вам всем предназначено быть убитыми, и жены вам выделены для того, чтобы вы не возникая дожили до подходящего момента. Неужели это не понятно?

Девлин нерешительно кивнул:

— Мне кажется, ты прав.

— Можешь в этом не сомневаться, — холодно сказал Пендрейк. — И еще хочу прояснить мою позицию: либо эту игру будем вести по моим правилам, либо вы будете играть в нее без меня! — Он встал и мрачно закончил: — Хотел бы я посмотреть на тех, кто будет щекотать Большого Олуха, не обладая моими мускулами, чтобы с ним справиться. Итак, что ты мне скажешь?

Нахмурившийся Девлин стоял у двери. Когда он поднял глаза, на его лице играло бледное подобие улыбки.

— Твоя взяла, Пендрейк. Я ничего не обещаю, но сделаю все, что в моих силах. В душе мои ребята — неплохие парни, и теперь они по крайней мере будут знать, что их поведет за собой правильный мужик. А сейчас тебе лучше пойти к Большому Олуху. Если он что-нибудь выкинет — закричи погромче.

— Для чего, — спросил Пендрейк, — я ему нужен?

— Не знаю, — прозвучало в ответ.

Пендрейк был уже на полпути к частоколу, когда вспомнил, что все еще не знает, как эти представители Дикого Запада добрались до Луны. Он также не спросил у Девлина, хватило ли у пещерных жителей ума разработать план обороны на тот случай, если немцы решат нанести ответный визит.

Он настолько оперативно переключился на проблему, связанную с непосредственной опасностью, что забыл про более серьезную, хотя и отдаленную угрозу.

Сквозь ворота частокола он был пропущен без проблем. Через несколько минут Большой Олух выкарабкался из дверей своего дома и встал на ноги.

— Не очень-то ты торопился, — прорычал он.

— Я болен, — объяснил Пендрейк, — если бы не меньшая по сравнению с Землей сила тяжести, я вообще бы не встал с постели. Да и драка с твоими людьми не способствовала восстановлению сил.

Ответом монстра было ворчание; Пендрейк смотрел на него настороженно. Они были одни внутри частокола, здесь возникало ощущение изоляции от Вселенной, странное и опустошительное чувство заключения в неестественном мирке.

Внезапно Пендрейк обнаружил, что маленькие глазки изучающе смотрят на него. Большой Олух нарушил молчание:

— Я здесь давно, Пендрейк, очень давно. Я был слишком глуп, когда попал сюда, глуп, как окружающие меня мужики, но мои мозги развились со временем, и теперь я обладаю здравым смыслом в достаточной степени для того, чтобы беспокоиться о тех вещах, о которых они даже не задумываются, об этих немцах например.

Он сделал паузу и взглянул на Пендрейка. Тот задумался и наконец произнес:

— О них стоит беспокоиться, и беспокоиться основательно.

Большой Олух протянул ему руку, больше похожую на лапу обезьяны, и пожал массивными плечами.

— Я упомянул их просто так, для примера. У меня имеются планы, которые не понравятся этим парням. Я хотел тебе дать понять другое: когда ты смотришь на меня, думай о личности, которая располагает мозгами сродни твоим собственным, не обращай внимания на тело. Хорошо, а?

Пендрейк мигнул. Это предложение было для него полной неожиданностью. Создавалась картина чуткого ума, заключенного в звериноподобном теле. Но потом он вспомнил про его пять жен и еще двух женщин, покончивших жизнь самоубийством, и медленно произнес:

— Есть ли другие проблемы, которые тебя беспокоят, Большой Олух?

Ему показалось, что, когда он произнес эти тривиальные слова, на волосатом лице промелькнула легкая гримаса разочарования. Затем Большой Олух произнес:

— Я шел по тропе на Земле и внезапно оказался здесь.

— Ничего себе! — выдохнул Пендрейк. Его мозг вернулся к словам человека-обезьяны, и он испытал шок еще раз. До него не сразу дошло, что ему выдали тайну появления этих людей на Луне.

Большой Олух продолжал:

— С другими было то же самое. И, судя по их рассказам, они шли по той же тропе. Меня это пугает, Пендрейк.

Пендрейк нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Там, на Земле, это что-то невидимое, но здесь ты выходишь из машины. Пендрейк, нам нужно каким-то образом отключить ее. Мы не можем спокойно жить здесь, не зная кто или что пройдет по этой тропе и попадет благодаря этой машине сюда в следующий раз.

— Я тебя понимаю, — произнес Пендрейк, задумавшись. На этот раз он был удивлен тем спокойствием, с которым произнес эти слова. Потому что внутри у него звенел каждый нерв; его тело бросило сначала в холод, потом в жар, потом опять в холод. Машина! Машина, которая пересылает предметы неповрежденными, сфокусированная на какой-то тропе в Соединенных Штатах, машина, сквозь которую может пройти армия, которая обрушится на коммунистические форпосты на Луне, захватит двигатель и все остальное…

Пендрейк перехватил пристальный взгляд неандертальца. Тот прислонился к краю деревянной платформы, на которой был установлен тронный стул; потом он наклонился — мускулы его груди обрисовались якорными канатами.

— Незнакомец, — произнес, нет, почти прошипел он, — пойми правильно: это место — огороженная территория. Здесь никогда не было много людей. Мир сошел бы с ума, если бы узнал, что внутри Луны есть город, в котором можно жить вечно. Теперь тебе понятно, почему нам нужно отключить эту машину и отрезать себя от Земли? У нас есть здесь кое-что такое, за что люди перережут друг другу глотки. Подожди! — Его голос напомнил Пендрейку свист бича. — Я хочу показать тебе, что происходит с теми, у кого появляются мысли другого рода. Иди за мной.

Пендрейк пошел. Большой Олух побежал вдоль по улице и за город, и Пендрейк, следуя за ним по пятам, вскоре понял, что они направляются к скале.

Большой Олух оказался там первым. Он указал вниз.

— Смотри, — хрипло прокричал он.

Пендрейк осторожно приблизился к краю пропасти и посмотрел вниз. Гладкая отвесная скала опускалась на расстояние в несколько сотен футов. Ее подножие утопало у кустах, дальше росла трава и…

У Пендрейка перехватило дыхание, голова пошла кругом, но он сделал усилие и взял себя в руки. И, весь дрожа, посмотрел еще раз.

В котловане сидел на задних лапах желто-зелено-голубо-красный зверь. Он казался размером с лошадь. Злобные глаза на склоненной набок голове уставились на людей. Выпирающие из челюстей отвратительные длинные клыки подтвердили мгновенное определение Пендрейка.

Дьявольской тварью был саблезубый тигр.

Постепенно дыхание Пендрейка успокоилось, колотящееся в груди сердце забилось ровно и ритмично. Потом пришло удивление: сколько же миллионов лет должна быть сфокусирована на земной тропе эта машина, чтобы в нее угодило это доисторическое чудище? И как же давно умерли те, кто построил эту машину и город!

Другая мысль пронеслась в голове — невероятно странная и тревожная, больше похожая на страх, внутреннее содрогание плоти, чем на идею-концепцию. Унаследованная от предков память издала крик ужаса и неверия, как если бы каждая клетка организма возопила при виде этого монстра: “Во имя всего святого, ведь мы давно уже пережили этот кошмар”. В подсознании сохранился образ древнего врага, и организм поддался инстинктивной панике.

Пендрейк облизал пересохшие губы и сделал на этот раз осознанный вывод: “Несомненно, опасность, исходящая от животного мира, еще не преодолена. Человек все время борется не только с разными тварями и природными бедствиями, но и с глубоко укоренившимися в собственном сознании животными импульсами”.

Раздумья кончились. Сузившимися глазами он посмотрел на Большого Олуха. Человек-животное сидел в десяти футах от него у края пропасти на корточках и внимательно наблюдал за ним. Пендрейк тихо произнес:

— Его кормят. Его специально оставили в живых.

Твердый взгляд серо-голубых глаз-буравчиков схлестнулся с его собственным.

— Поначалу, — сказал Большой Олух, — я сохранил ему жизнь, чтобы у меня была хоть какая-нибудь компания. Я часто садился на край обрыва и орал на него. Потом, когда пришли голубые люди и привели с собой стадо бизонов, у меня появилась мысль, что эта тварь может мне пригодиться. Она привыкла ко мне. — Он с жестокостью в голосе закончил: — Его желудок переварил очень много людей, а переварит еще больше. Постарайся не попасть в их число, Пендрейк.

Пендрейк ровным голосом и медленно произнес:

— Кажется, я начинаю понимать, что к чему. Все это внимание, которое ты мне уделяешь, — ты что-то говорил об отключении машины — вызвано тем, что я единственный из находящихся здесь людей, кто хоть что-нибудь смыслит в технике. Я прав, Большой Олух?

Большой Олух поднялся с земли, и Пендрейк сделал то же самое. Глядя друг на друга, они отступили от края котлована на несколько шагов. Разговор продолжил Большой Олух:

— Ты не первый, но других больше нет поблизости. — Он замолчал, потом продолжил: — Пендрейк, я собираюсь предложить тебе половину. Ты и я будем здесь боссами с правом первого выбора женщин и прочих хороших вещей. Ты же понимаешь, мы не можем допустить сюда весь мир. Это невозможно. Мы будем жить здесь вечно и, может быть, если тебе удастся запустить остальные машины, которые находятся здесь, то мы сможем отправиться туда, куда захотим, и получить то, что захотим.

Пендрейк спросил:

— Большой Олух, ты когда-нибудь слышал о выборах?

— Э! — подозрительные поросячьи глазки уставились на Пендрейка. — Это еще что такое?

Пендрейк начал ему объяснять, что это означает, и волосатое животное удивленно посмотрело на него.

— Ты имеешь в виду, — поразился он, — что если этим тупоголовым не понравится мой способ правления, то они могут меня послать на фиг?

— Вот именно, — сказал Пендрейк, — и только в этом случае я соглашусь играть в эту игру.

— К чертовой матери! — прозвучал рычащий ответ. По дороге к городу Большой Олух грубо сказал: — Мне сообщили, что ты болтал с Девлином. Ты… — Он замолчал. Гнев исчез, словно его вырезали хирургическим скальпелем. Пендрейк видел, как в узеньких глазках на смену ему пришло удивление, потом улыбка расплылась по обезьяньему лицу. — Ты только послушай, я же схожу с ума, — произнес Большой Олух, — я тот парень, который прожил миллион лет и проживет еще миллион, если правильно разыграет свои карты.

Пендрейк молчал. Большой Олух не сводил с него глаз. Пендрейк не ожидал такого поворота разговора и задумался. Большой Олух все больше убеждал его, насколько опасным “парнем” он является.

— У меня на руках одни тузы, Пендрейк, — мягко начал Большой Олух. — Меня нельзя убить, разве только камень упадет мне на голову с потолка… — Он посмотрел вверх, потом на Пендрейка, и его улыбка стала еще шире. — Это случилось однажды с одним мужиком.

Они остановились посреди аллеи в тени деревьев. Город находился за холмом. На какое-то мгновение воцарилась тишина, которую не прерывали ни звуки смеха, ни шепот голосов. Они были одни в искаженной Вселенной — человек и получеловек, друг против друга.

Пендрейк нарушил покой момента:

— Я не рассчитываю, что это с тобой случится.

Большой Олух расхохотался.

— Какой ты умный. Я так и думал, что до тебя быстро дойдет. Слушай, Пендрейк, если ты не хочешь поддержать меня, то лучше подумай над тем, что я тебе говорил. А именно: я хочу, чтобы ты дал слово, что не будешь ни с кем путаться. Это честно?

— Абсолютно, — ответил Пендрейк. Он не чувствовал никаких угрызений совести, давая столь поспешное обещание. Ему было совершенно ясно, что своим противостоянием он поставил себя на самый край пропасти и что он все еще к нему не готов. Если века войн на Земле и научили чему-нибудь здравомыслящих человеческих существ, так это тому, что нельзя сражаться честно с теми, кто не придерживается этого принципа.

Большой Олух продолжал:

— Возможно, мы все-таки сможем поработать вместе над некоторыми вещами, например над этими немцами. Может быть, я даже разрешу тебе осмотреть машину после следующего сна. Скажи…

— Да? — Пендрейк настороженно смотрел на Большого Олуха.

— Ты ведь говорил, что захватившие тебя парни держат твою жену в качестве пленницы? Не хотел бы ты провести несколько недель во главе экспедиции, разведать, как ее освободить?

Пендрейк почувствовал, как у него в душе шевельнулась надежда. Но потом поймал на себе изучающий взгляд маленьких пронизывающих глазок, и все возбуждение его тут же улетучилось. Элеонору нужно спасать, но он не мог допустить даже мысли, что приведет ее сюда, не укрепив предварительно свои позиции в союзе с Девлином и другими. Да и не мог он представить себя во главе экспедиции, главной целью которой будет похищение женщин.

Глава 17

— Время вставать!

С этим заявлением в его комнату на следующее утро вошел Моррисон.

— Время? — Пендрейк уставился на стройного молодого мужчину. — Неужели вы здесь как-то различаете время? Почему я не могу просто оставаться здесь, пока не проголодаюсь?

К его удивлению, Моррисон по-собачьи замотал головой.

— Ты был болен, но это уже прошло. Теперь тебе придется приспосабливаться к заведенному порядку. Так сказал Большой Олух.

Пендрейк внимательно посмотрел на его худое лицо. В голове пронеслась мысль, что в обязанности Моррисона входит следить за тем, что делает его подопечный. Ему и раньше казалось, что этот похожий на клерка парень был на побегушках у Большого Олуха, но до какой степени он был его рабом, было пока неясно. До Пендрейка дошло, что его план проведения нескольких следующих дней в изучении всего и всех в этом странном месте может начаться уже прямо здесь и сейчас. Нельзя сказать, чтобы Моррисон представлял собой какую-нибудь угрозу. Этот человек всегда будет покорен правящему режиму.

— Большой Олух, — ответил Моррисон на его вопрос, — все здесь организовал. Двенадцать часов на сон, четыре на еду и так далее — но ты, естественно, не должен все время спать или есть. Можешь заниматься чем угодно, если только в течение восьми часов в день работаешь.

— Работаешь?

Моррисон объяснил:

— Кому-то нужно охранять, кто-то должен два раза в день доить коров. Необходимо ухаживать за садами, а еще каждую неделю мы забиваем несколько бычков. Все это считается работой. — Он показал небрежным взмахом руки: — Сады расположены вон за теми деревьями, в противоположной стороне от ямы с тварью. — И закончил: — Большой Олух хочет знать, что ты можешь делать.

Пендрейк криво усмехнулся. Итак, этот обезьяночеловек дает ему понять, во что превратится его жизнь, если он не станет одним из боссов. Его смутила не работа, а яркая картина упорядоченной иерархии, которая стояла за ней. Пендрейк нахмурился и наконец произнес:

— Передай Большому Олуху, что я могу доить коров, работать в садах, нести охрану и делать еще кучу других вещей.

Но в этот день его никто не стал нагружать работой. И на следующий тоже. Он бродил по городу. Некоторые прохожие сторонились его, другие вели себя так неестественно, что все разговоры с ними были безрезультатными; но были среди них и такие, включая явных сторонников Большого Олуха, которые проявляли живой интерес к Земле. Некоторые из беседовавших с ним считали, что он вскоре станет одним из них.

Во время разговоров Пендрейк узнавал истории появления на этой планете шахтеров, карточных игроков и ковбоев. Общая картина прояснилась еще немного. Основная группа собеседников Пендрейка попала сюда в период между 1825 и 1875 годами. Судя по полученным данным, тропа, на которой была сфокусирована машина, находилась на расстоянии около двадцати миль от пограничного поселения под названием Каньон Таун.

На третье утро в спальню Пендрейка прокрался Девлин. Пендрейк как раз собирался вставать.

— Я увидел, что Моррисон направился к частоколу, — сказал Девлин, — и решился пробраться к тебе. Мы готовы, Пендрейк.

Пендрейк, слегка удивленный, сел на кровати. Ему было любопытно, что эти люди, с их полным отсутствием знаний о плановом ведении военных действий, понимают под адекватной готовностью. Он слушал, пытаясь представить услышанное в образах, а Девлин продолжал:

— Основная идея — захватить частокол и заставить их сдаться. Людям не нужно кровопролитие. Детали таковы…

С нарастающей усталостью Пендрейк выслушал наивный план. Все его советы были проигнорированы. Отчаянная, основанная на внезапности атака, которая лишь одна могла привести к победе, была забыта. Вместо нее предлагалось захватить всех врагов, находящихся внутри частокола.

— Послушай, Девлин, — произнес он наконец, — посмотри на меня. Я два дня ничего не делал. Ты вполне мог подумать, что мне все равно. Но моя жена находится в руках самой жестокой банды гангстеров, которые когда-либо обитали на Земле. Моя страна в опасности и даже не знает об этом. Более того, три дня назад Большой Олух предложил мне возглавить очередную атаку на немцев под тем предлогом, что моя жена, возможно, находится здесь на Луне. Почему же я не бросаюсь в драку очертя голову, если я с ума схожу от нетерпения? Потому что проиграть в десять раз проще, чем победить, и последствия при этом трагические. Потому что если стратегия хромает, то не хватит никакой воли в мире. Что касается кровопролития — по-моему, ты не понимаешь, что имеешь дело с человеком, который при малейшей угрозе своему положению прикажет начать резню.

— Судя по всему, ты не видишь, насколько хорошо здесь все организовано. Внешний вид обманчив. Если ты не будешь действовать молниеносно, то все сомневающиеся окажутся в лагере врага, а уж они будут драться с удвоенной ожесточенностью, чтобы доказать Большому Олуху, что они были с ним с самого начала.

— Итак, давай организовывать сражение, а не игру. Расскажи, что находится в этих охраняемых зданиях?

— В одном из них огнестрельное оружие, во втором — копья, луки и стрелы, в третьем — различный инструмент. На все, что сюда когда-либо попадало с Земли, накладывал свою руку Большой Олух.

— Где хранятся боеприпасы для оружия?

— Это знает только Большой Олух. Кажется, я начинаю понимать, к чему ты ведешь. Если он сможет их применить… Нам нужно захватить их.

— Если, — произнес Пендрейк, — первая стрела, пущенная каждым из наших, выведет из строя одного из лагеря противника, то наша небольшая война завершится через десять минут. Но…

Со стороны двери послышался царапающий звук. Внутрь пробрался Моррисон. Он тяжело дышал, как после пробежки.

— Большой Олух, — выдохнул он, — хочет показать тебе транспортировочную машину. Могу я сказать ему, что ты идешь?

Это был риторический вопрос. Пендрейк отправился сразу же.

Транспортировочная машина находилась за высоким бревенчатым частоколом, выстроенным у самого края скалы. Она была сделана из темного тусклого металла и покоилась на массивном металлическом основании. Стоя на деревянной платформе, расположенной у верхнего края частокола, Пендрейк всматривался в неуклюжую конструкцию. Несмотря на всю свою волю, он находился в состоянии возбуждения. Ведь если ему удастся понять принцип работы этой машины, то он сможет сфокусировать ее в любом месте, скажем в немецкой тюрьме, где томится Элеонора, или в американском генеральном штабе, или… Если бы он понял, как заставить ее работать в обратном направлении!

Он приказал себе оставить надежды в покое. Тридцать футов в длину, прикинул он, двенадцать в высоту и восемнадцать в ширину. Пожалуй, здесь пройдет все, кроме локомотива. Он прошел по платформе и остановился в том месте, где она вплотную подступала к краю пропасти. Открывшаяся перед ним глубина привела его в состояние шока. У него не так часто случались головокружения, но не было смысла рисковать только для того, чтобы взглянуть сверху на выходное отверстие машины.

Он отошел назад и посмотрел на Большого Олуха, наблюдавшего за ним ничего не выражающими глазками.

— Как попасть внутрь, за частокол? — спросил Пендрейк.

— С противоположной стороны находится дверь.

Она действительно там была. Запертая на висячий замок. Большой Олух покопался в шкуре, обернутой вокруг огромного живота, и достал ключ. Когда существо распахнуло тяжелую дверь, Пендрейк протянул руку.

— Как насчет того, чтобы дать замок мне? Не думаю, что я смогу взобраться по этим стенам, если меня забудут внутри.

Он сказал это специально. Он долго размышлял над тем, как должен будет вести себя с Большим Олухом наедине, и сейчас ему показалось, что открытое выражение недоверия было выбрано психологически верно.

Большой Олух сделал гримасу.

— Это место не для тебя. Я построил его высоким и крепким, чтобы никто и ничто, попадающее сюда с Земли, не смогло застать меня врасплох.

— Тем не менее, — настаивал Пендрейк, — я не смогу как следует сосредоточиться, если меня не оставит чувство, что…

Большой Олух хмыкнул.

— Послушай, — произнес он. — Быть может, ты сам хочешь запереть меня здесь?

Пендрейк показал рукой:

— Видишь этот холм в ста ярдах отсюда?

— Ну?

— Брось туда замок.

Большой Олух одарил его сердитым взглядом и выругался:

— Черта с два! А если там есть кто-то, кто закроет нас здесь обоих? А потом истыкает меня стрелами и выпустит тебя наружу?

Несмотря на напряженность момента, Пендрейк улыбнулся.

— Один — ноль в твою пользу, — признал он. И нахмурился еще больше. Он не испытывал в данный момент какой-либо страх перед Большим Олухом. Еще не пришло время, когда он обратится к хитрости. Пожалуй, сейчас, после того как он высказал свой протест, нужно дать неандертальцу одержать победу. Но не очень быструю. — Приходилось оставлять кого-нибудь внутри? — спросил он.

Здоровила-собеседник замялся.

— Было дело, — сказал он. — Двух забавных мужиков, одетых в металл. У них была чертова пушка, вся утыканная тонкими проводками, которая светилась голубым светом. У меня на плече есть шрам — они умудрились обжечь меня с ее помощью. Я страшно испугался, что они сожгут частокол, но, похоже, она не реагировала на дерево. — Он хрипло с сожалением вздохнул. — Хотел бы я иметь такую пушку. Но они прихватили ее с собой, когда сиганули со скалы. Все это было очень давно, может быть, полмиллиона лет назад.

Человеческие существа с тепловым оружием и в металлических костюмах пятьсот тысяч лет назад, оставленные наедине с машиной в течение нескольких недель?.. Он попытался представить их, пойманных в этой кошмарной клетке под надзором обезьяноподобного существа. Картина, возникшая у него в голове, была настолько живой, что он почти увидел, как пошатывающиеся от голода, жажды и безумия люди бросаются вниз навстречу милосердной смерти.

Пендрейк думал о том, какой непостижимой длины был этот прошедший промежуток времени.

Наконец он сказал устало:

— Большой Олух, ты, наверно, лопух. Если люди, которые умели делать такое оружие, не смогли заставить эту машину работать в обратном направлении, то чего же ты ждешь от меня? Будучи в отчаянном положении, они должны были испробовать все на свете.

— Гм! — сказал Большой Олух. После чего вслух проклял это признание своего поражения.

Пендрейк произнес:

— В любом случае, давай, я посмотрю.

Машина тяжело лежала на камнях, ее рабочая часть имела большое углубление. Пендрейк зашел туда, не питая особых надежд. Перед ним возникла активная стена, в которой словно тонкой иглой были проделаны миллионы крошечных отверстий. Она была даже слегка теплой на ощупь. Какие-либо кнопки, рычаги или циферблаты отсутствовали.

Он с любопытством осматривался по сторонам, когда до него вдруг дошло, что он уже знает принцип работы машины. Понимание пришло внезапно и настолько естественно, что ему начало казаться, будто он знал это всегда.

Итак, пространство, время и материя есть производные хаотического движения, которое, чисто случайно, создало Вселенную в ее настоящем виде. Наука лишь играет роль частной попытки привнести порядок в некоторые из этих случайных движений. Эта машина регулировала все случайные движения на том месте, где она была установлена, и в том месте, на которое была нацелена. Сама ее форма, включая пещероподобное углубление, была условием идеального порядка, противостояния хаосу. Благодаря тому, что она устраняла искажения случайных конгломерации, ее можно было использовать не только для транспортировки, но и для любых энергетических проектов. Ее функция определялась тем, к чему она была подключена.

Нельзя сказать, что в данный момент она в строгом смысле служила передатчиком материи между Землей и ее спутником. В упорядоченном пространстве эта особая область внутри Луны соседствовала с маленьким пространством на Земле; оказавшиеся там люди и животные внезапно переносились в страну вечной жизни.

Так как в идеальной среде потоки энергии следуют точному ритму и меняют свое направление на противоположное через строго определенные интервалы времени, эти две области оказывались в основном разъединенными. Ритм для этой машины, как Пендрейк осознал это совершенно определенно, состоял в следующем: приблизительно в течение десяти минут поток был направлен от Земли к Луне, за ним следовал период настройки протяженностью около восьми часов (сам являющийся поразительным феноменом), за которым шел десятиминутный поток от Луны к Земле, потом опять — период настройки в восемь с небольшим часов, после чего цикл повторялся.

Только во время потока люди могли попадать из одной области в другую, как если бы между ними не было никакого расстояния. В зависимости от направления потока они могли попадать с Земли на Луну или в обратном направлении.

Пендрейк прикинул, что немногим более половины периода настройки уже прошло. Еще несколько часов — и следующий поток с Луны на Землю позволит любому, кто зайдет в данное углубление в конструкции машины, перенестись со спутника на планету.

Все это было только одной из второстепенных функций машины. Для выполнения большинства других требовался специальный катализатор.

Пендрейк повернулся и вышел из металлической “пещеры”. У него не было сомнения в том, что он расскажет Большому Олуху, что знает, как управлять машиной. Он только в том случае что-нибудь значил для этого человека, если мог быть ему полезным. Он спокойно произнес:

— Я понял, как она функционирует. Я смогу отправиться на Землю или послать туда кого-нибудь другого, если у меня будет время для подготовки, — возможно, для этого потребуется целый день.

Большой Олух подозрительно посмотрел на него.

— Как тебе удалось докопаться до сути, если даже те мужики с тепловым пистолетом не смогли?

Пендрейк пожал плечами:

— Наверно, они были простыми представителями своей цивилизации, которые умели использовать вещи, но не знали, как они устроены.

Но монстра было не так-то просто убедить.

— Я и другие мужики, мы просто попали сюда без всякой подготовки. Почему тебе требуется время, чтобы привести ее в готовность?

Вопрос был хорошим, но если бы Большой Олух получил на него верный ответ, то перестал бы нуждаться в Пендрейке.

Пендрейк ответил:

— Именно поэтому вас здесь так немного. Если хочешь, я настрою машину так, что сюда будет попадать каждый, кто пройдет по этой тропе.

Это была ложь, но так как это было, несомненно, последнее желание, которое мог бы иметь Большой Олух, то делать такое предложение было безопасно.

Большой Олух встревожился.

— С этого момента тебе запрещено приближаться к этому месту.

Пендрейк заколебался, а потом сменил тему разговора:

— Кто-нибудь когда-нибудь убегал отсюда?

Последовала продолжительная пауза.

— Один парень, — признался наконец Большой Олух, сведя брови. — Что-то около сотни лет назад, звали Лембтон. Он был инженером, проводившим разметку для прокладки железной дороги, так он говорил. Хитрый был мужик. Говорил так гладко, что я дал ему посмотреть на машины. Он взлетел в одной из них к потолку пещеры. Я закрыл тот тоннель, можешь быть уверен, но я очень долго потом волновался. В конце концов я посчитал, что он все равно не смог добраться до Земли, так что я почувствовал себя лучше.

Пендрейк почти не слушал последние комментарии, потому что при упоминании фамилии Лембтон внезапно обрела стержень та мешанина событий, в круговороте которых он оказался. Небольшой летательный аппарат-двигатель древней лунной цивилизации нашел свой путь на Землю. Было очевидно, что сбежавший отсюда Лембтон ничего с ним не сделал. Но не так давно сын или внук человека, знакомого с Большим Олухом, сумел заинтересовать группу идеалистов — ученых, бизнесменов и других профессионалов — в двигателе как средстве мирного освоения планет. Нужно будет выяснить, где находился двигатель все прошедшие годы после бегства Лембтона с Луны. Но одно было гнетуще ясно. Очень многие из связанной с ним группы людей были либо убиты, либо попали в тюрьмы, а уцелевшие оказались настолько умны, что решили обратиться к более насущной проблеме установления мира на планете, раздираемой человеческой враждой. Так как многие идеалисты и сами были по своей природе не самыми добрыми людьми, то вся их затея имела поистине жалкий вид.

Мысленно оглядываясь назад, Пендрейк рассудил, что данной цивилизации суждено развиваться медленным темпом и что даже высокообразованные и доброжелательно настроенные люди не смогут ускорить этот темп, разве что на бесконечно малую величину.

Пендрейк дипломатично произнес:

— Ты говорил, что существуют другие машины…

Вопрос повис в воздухе.

В ответ он получил хмурый взгляд и резкую отповедь:

— Ты не увидишь больше ни одной машины, пока мы не договоримся. И чтобы ты не думал, что у тебя есть куча времени для подготовки сговора с Девлином, чтобы вышибить меня с моего насеста, имей в виду — завтра отправляется последняя экспедиция за женщинами. Я даже не буду ждать возвращения предыдущей.

Пендрейк промолчал. Теперь он обладал знанием, но не имел возможности действовать. Следующий поток энергии с Луны на Землю начнется не раньше чем через несколько часов.

И у него не было ни одного катализатора, чтобы использовать другие мощные функции машины.

Большой Олух продолжал:

— Я не собирался посылать ее до возвращения предыдущей, но что-то мне говорит, что пришло время заваливать пещеры между нами и этими немцами. Отправишься ты с ней или нет — решать тебе, выбирай то, что больше согласуется с твоей игрой, но торопись. А теперь пошли, возвращаемся в город.

Они шли не разговаривая. Мозг Пендрейка напряженно работал. Итак, Большой Олух форсирует события, ничем при этом не рискуя. Краем глаза он посмотрел на переваливающееся создание, пытаясь определить по выражению грубого звериного лица его тайные помыслы. Но бесстрастность была его естественным выражением. И только невероятная физическая сила ощущалась в теле этого дикаря при каждом движении.

Наконец Пендрейк сказал:

— Как ты собираешься добраться до поверхности? Ведь там нет ни воздуха, ни тепла, так ведь? — И добавил прежде, чем Большой Олух успел что-нибудь произнести: — Какого рода жилище соорудили для себя немцы?

Прошла целая минута. Пендрейку начало казаться, что человекообезьяна не собирается отвечать. Но внезапно Большой Олух проворчал:

— Они размещаются в освещенных проходах, в которых тепло и есть воздух. Многие из них выходят прямо на поверхность, некоторые имеют двери, которые хитро замаскированы под камни. С их помощью нам и удавалось дурачить немцев до сих пор. Мы просто прорывались к ним сквозь новую дверь и…

Его слова оборвал крик. На расположенный неподалеку холм выскочил человек и помчался к ним. Пендрейк узнал в нем прихлебателя Большого Олуха. Тот подбежал, едва переводя дыхание.

— Они возвратились с женщинами. Мужики помешались!

— Пусть лучше поостерегутся! — прорычал Большой Олух. — Они знают, что с ними будет, если они тронут хоть одну, прежде чем я на нее посмотрю.

Глава 18

На открытой площадке перед частоколом сбились в кучку около тридцати женщин. Окружившая их разношерстная толпа мужчин при виде Пендрейка и Большого Олуха испустила дикий вопль. Похотливые голоса визгливо выкрикивали свои требования.

— У меня только одна жена, я имею право получить вторую!

— Это моя очередь.

— Большой Олух, ты должен…

— Я заслужил…

— Заткнитесь!!!

Наступившая мгновенно тишина казалась оглушающей, и нарушил ее человек с бычьей шеей, который приблизился к Большому Олуху и сказал:

— Сдается мне, что это было последнее похищение женщин, босс. Эти чертовы немцы были готовы к нашему приходу. Похоже, они исследовали все туннельные подходы к их расположению. Они преследовали нас, словно ватага сумасшедших, нам удалось уйти, только обрушив этот узкий проход у…

— Я знаю, где это. Сколько парней погибло?

— Двадцать семь.

Большой Олух надолго замолчал, нахмурившись. Наконец он сказал:

— Ладно, приступим к выбору. Одну я возьму себе, и…

— Джим!

Пендрейк мрачно прислушивался к разговору. Он развернулся на пятках и уставился на бегущую к нему стройную молодую женщину, плачущую на бегу. Она упала в его объятия и прижалась к нему, почти лишившись чувств.

Поверх ее безвольно упавшей темноволосой головы Пендрейк посмотрел прямо в улыбающиеся глаза Большого Олуха.

— Встретил знакомую? — оскалился монстр.

— Это моя жена! — ответил Пендрейк и почувствовал, как внутри у него все опустилось. Он поискал глазами Девлина, но того не было видно в толпе. Тяжело сглотнув, он опять посмотрел вперед.

Улыбка Большого Олуха стала широкой до такой степени, что оголились все его клыки. Не переставая улыбаться, он хитро сказал:

— Мой ход, Пендрейк. Возьми ее. Почувствуй ее опять рядом, и после этого, где-нибудь через недельку, мы побеседуем опять.

Он получил отсрочку. В течение двух дней Пендрейк испытывал отчаянное и злое облегчение. Облегчение потому, что у него появилось немного времени. Злость потому, что он не смог сделать фактически ничего для того, чтобы предотвратить унижение других женщин. Он приказал одному из помощников Девлина пустить слух, что всех, кто возьмет одну из новых женщин, ожидают большие неприятности. Но это только привело к усугублению его отчаяния — ведь для того, чтобы угроза была эффективной, ему пришлось включить в качестве мстителя себя самого. Он прекрасно понимал, что, когда слух дойдет до ушей Большого Олуха, эта темная личность сразу же поймет, что Пендрейк угрожает его авторитету.

Пендрейк на ночь стал закрывать все двери. Элеонора и он “во время сна” не могли наговориться друг с другом. Сначала она очень нервничала.

— Можешь быть уверен, — говорила она решительно, — что я наложу на себя руки, как только это существо или кто-либо, кроме тебя, попробует ко мне прикоснуться. Я принадлежу только тебе, и никому другому.

Это был разговор женщины со своим мужчиной, и Пендрейк слушал ее с тяжелым сердцем потому, что он все еще не нашел выхода из создавшегося положения.

На третий день к нему пожаловал Девлин. На его лице играла злорадная улыбка, когда он произнес:

— Ну что, теперь ты на собственном опыте убедился, что значит выступать против Большого Олуха. Не пора ли забыть про войну и поднять тост во здравие Его Величества?

Пендрейк покачал головой.

— Я кое-что придумал, — сказал он медленно. — Существует возможность разделить наше место обитания на области. Одну будем контролировать мы, а вторую отдадим Большому Олуху и его прихвостням.

Он кивнул в сторону двери, и они выкарабкались наружу. Пендрейк отвел Девлина на ближайший холм. Он показал на открывшийся вид: часть города, луга и прекрасная долина за ними.

— Здесь несколько водных источников. Если мы сможем захватить те, что находятся на этой стороне, — указал он, — то мы всегда сможем при необходимости отступить к пещерам, уйти по направлению к поверхности или в качестве крайней меры войти в контакт с немцами…

Он не закончил предложения. Немцы, конечно же, никому и ничего не обещали, но эти пещерные жители все равно не смогут понять всю безжалостность их натуры.

— Клянусь небесами, — сказал Девлин, — это неплохая мысль… — он осекся. — Но ты теперь поешь другую песню. Теперь это уже не борьба до самого конца.

— Если мы получим половину, — подтвердил Пендрейк. Девлин задумчиво кивал. — Половину скота, половину оружия… То мы установим у себя демократию, — продолжал Пендрейк. — Мы будем драться, охраняя ее, но мы не будем переходить границу.

— И каким образом ты собираешься этого достичь?

— Сообщи об этом своим самым доверенным людям. Мы начнем до конца недели. Другого выхода нет.

Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Высокий мужчина спустился с одной стороны холма, а Пендрейк — с другой. Когда Пендрейк подошел к своему дому, то обнаружил, что, несмотря на кратковременность его отлучки, к нему успел пожаловать еще один гость.

Большой Олух сидел, на корточках прямо у низенькой двери.

Чудовище улыбнулось Пендрейку открытой улыбкой.

— Хотел засвидетельствовать мое почтение, — сказал Олух, — и, быть может, поговорить с тобой еще раз. Как ты на это смотришь?

Пендрейк всматривался в противника с настороженным уважением. Внезапно он понял, что никогда в своей жизни он не встречал настолько опасного и умного врага. Он не сомневался, что его пришли предупредить в последний раз.

Большой Олух сказал:

— Пендрейк, я узнал про женщин.

Пендрейк напрягся.

Существо внимательно и спокойно смотрело на него.

— У меня сложилось впечатление, что тебя беспокоят мои женщины.

Это было мягко сказано. Пендрейк внутренне съеживался при одной мысли об этом. Сейчас же он произнес:

— Я привык, что женщина сама выбирает себе человека, за которого выходит замуж.

Большой Олух поджал губы и поднял руку, словно отметая аргумент.

— Кончай трепаться. Сам знаешь, я никогда бы не получил даже одну, если бы выбирали они. Эти бабы предпочли бы мне даже ничтожество Моррисона. Разве я не прав?

Пендрейк согласился, что дело обстояло бы именно так. Но тут он понял, что не сможет оценивать это обстоятельство объективно. Слишком много впечатлений и эмоций было связано у него с отношениями между мужчиной и женщиной. Он удивился силе собственных чувств, но деваться было некуда.

— Пендрейк, хочешь кое-что узнать? Трое из этих дам уже подрались из-за меня между собой. Что ты на это скажешь? — Большой Олух покачал отвратительной головой недоуменно, но с удовольствием. — Женщины сделаны не так, как мужчины, Пендрейк. Если бы ты спросил меня, когда я сделал свой первый выбор, то я поклялся бы на куче Библий, что ни одна из них не ляжет со мной в постель. Но я хорошо сыграл свою роль. Без поцелуев. Ты понимаешь, мне хотелось полизаться с ними, можешь мне поверить, но я прикинул, что если полезу своей мордой к ее лицу… Да, знаешь, две женщины из тех первых покончили с собой. Я был в шоке. Я не хочу, чтобы это повторилось опять, поэтому поцелуев больше не будет.

— А что с оставшимися тремя? — спросил Пендрейк.

Большой Олух помрачнел. Он долго молчал, и за это время вся его веселость улетучилась. Огонь в глазах погас — он, видимо, расслабился.

— Такие вещи требуют времени, Пендрейк, — начал он осторожное объяснение. — Я расскажу тебе, что я выяснил о женщинах. Насколько я понял, женщине нужен какой-нибудь мужчина. И если она не может получить хорошего мужчину, то берет плохого. Если она не может найти красавца, то берет урода. Так ее создала природа, и она здесь не в состоянии что-либо изменить. По многим вопросам она может принимать решения не хуже мужчины, но не по этому… Так вот, об этих трех женщинах. Хочешь знать, как я с ними обращаюсь? Для начала я позаботился, чтобы они изучили английский язык. Есть один парень, который говорит по-немецки, его я и использовал как переводчика. Я сказал им через него, что люди здесь живут вечно. Это заставило их задуматься. Еще он сообщил им, что я верховный руководитель в этом поселении. Женщинам нравится быть с боссом. Потом, когда они выучили несколько слов, я дал им понять, что я очень нежен, если мне не перечат. Мне кажется, Пендрейк, это должно всегда срабатывать. Как ты думаешь?

Налицо была попытка завязать дружбу. Этому полуживотному действительно хотелось хорошего отношения со стороны потенциального оппонента.

Пендрейк покачал головой.

— Большой Олух, — произнес он. — Освободи всех этих шестерых женщин. Прикажи своим приспешникам отпустить своих жен. И если трое твоих жен действительно дрались из-за тебя, то одна из них останется в качестве твоей постоянной супруги. Если все женщины получат свободу, то мужчины начнут ухаживать за ними и с удивлением обнаружат, что после того, как женщины переживут первоначальный шок, оказавшись здесь, они начнут смотреть на окружающих их мужчин как на потенциальных мужей. Пройдет совсем немного времени, и начнутся свадьбы.

Неандерталец встал.

— Это все, что ты мне можешь сказать? — гневно выдавил он.

— В душе ты знаешь, что я говорю правду, — произнес Пендрейк ровным голосом.

— Своей болтовней ты нарываешься на неприятность, — прозвучало резкое предупреждение. — Я не собираюсь иметь только одну бабу, и пока еще я заправляю в этом городишке.

Пендрейк ничего не ответил, просто стоял и смотрел на монстра. Большой Олух бросил на него мрачный взгляд, потом повернулся и, переваливаясь, пошел прочь.

Пендрейк встал на колени и залез в дом. У противоположного конца лаза его ждала встревоженная Элеонора.

— Как ты думаешь, куда он пошел? — спросила она.

Пендрейк покачал головой.

— Не знаю, — признался он.

Но ощущение пустоты внизу живота подсказало ему, что он только что бросил свой жребий.

Глава 19

Девлин сообщил на следующий день, что он посовещался со своими ближайшими помощниками и что они тоже уверены в необходимости форсирования событий. Им понравились компромиссный план и идея о двух общинах. Узнав об этом, Пендрейк подумал, что, скорее всего, эти люди радуются потому, что занимают неправильную позицию слабости, а не силы. Но важным моментом было то, что они согласились с идеей. Он также понял, что и сам доволен предоставившейся возможностью избежать тотальной войны.

План, который они разработали вместе с Девлином, был прост. Они захватят половину водных источников, а пастухи, входящие в число их сторонников, отгонят половину стада к пещерам. Они установят контроль над двумя частоколами из четырех: над тем, за которым находятся луки и стрелы, и над тем, где сложено огнестрельное оружие. Это оставит в распоряжении Большого Олуха боеприпасы и, скорее всего, несколько ружей и револьверов. Пендрейк рассудил, что небольшому количеству стволов можно будет противопоставить дождь из стрел, тем более в тесноте города.

На ключевых точках будет расставлена стража. Небольшие группы вооруженных мужчин будут постоянно находиться в состоянии готовности, чтобы прийти на помощь в любом месте, где будет совершено нападение.

Девлину план понравился, он изрядно вспотел при его обсуждении.

— Это будет самая крутая из заварушек, в которых мне когда-либо довелось побывать, — признался он. — Но я сейчас же начну готовиться и оповещу людей. Я сообщу тебе, когда все будет готово.

С этими словами он ушел.

Следующий день прошел без каких-либо приключений.

Утром второго дня в дверь постучался Моррисон. Он объявил:

— Большой Олух приказал, чтобы половина людей от каждой группы собралась перед его частоколом. Он сказал, чтобы я передал тебе, что он хочет, чтобы ты пришел тоже, и что он знает о какой-то затее, и что он хочет решить все мирно, пока еще не пролилась кровь. Женщины тоже придут. Собрание назначено через час.

Пендрейк, с Элеонорой под руку, отправился на “собрание”. Он чувствовал себя не в своей тарелке и испытал облегчение, увидев, что многие из людей Девлина тоже пришли и привели своих женщин. Он отвел в сторонку одного из помощников Девлина и сказал ему:

— Нужно сообщить Девлину, чтобы он привел в готовность все силы и ждал сигнала.

Тот сказал в ответ:

— Девлин уже занимается этим, так что все в порядке.

Пендрейк почувствовал себя увереннее. Потому что это означало, что все возможные предосторожности были предприняты. Впервые у него возникла мысль, что все может действительно обойтись без кровопролития.

Толпа перед частоколом росла, пока не собралось около двухсот мужчин и почти трех сотен женщин. Большинство немецких девушек были довольно привлекательными. Без сомнения можно было утверждать, что эта банда с Дикого Запада собрала здесь редкую коллекцию хорошеньких женщин. Все будут из кожи лезть в игре, где присуждаются такие призы. План Большого Олуха должен быть действительно хорошим, чтобы снять напряжение и дать каждому из присутствующих почувствовать себя в безопасности.

У входа за частокол толпа всколыхнулась. Огромные ворота открылись, и через мгновение из них, переваливаясь, вышел неандерталец. Получеловек взобрался на невысокую платформу и посмотрел по сторонам. Его взгляд остановился на Пендрейке. Он показал пальцем и проревел:

— Эй, Пендрейк!

Это, должно быть, был сигнал. Сзади раздался крик Элеоноры:

— Джим, берегись!

В следующую секунду что-то тяжелое ударило его по голове и он почувствовал, что падает.

Темнота.

Первое, что увидел Пендрейк, придя в себя, было встревоженное лицо Девлина. Его союзник был мрачен.

— Мы вели себя как идиоты, — сказал он. — Он схватил твою жену, она сейчас у него за частоколом. Я думаю, он понял, что если начнется восстание, то его возглавишь ты, и если он сможет остановить тебя, то он сможет остановить и всех нас. — И добавил, стыдясь собственных слов: — Быть может, он прав.

Пендрейк со стоном сел. Потом он встал на ноги, и его охватила ярость. Он резко спросил:

— Сколько времени требуется, чтобы начать атаку? Девлин достал свисток.

— Я подую в него дважды, — сказал он, — и через пять минут заварится каша.

— Понятно. — Пендрейк быстро восстанавливал силы. Его глаза сузились в задумчивости, потом он произнес: — Как только я окажусь внутри частокола, дуй в свой свисток.

Девлин сглотнул, его щеки слегка побледнели.

— Похоже, началось, — пробормотал он. Из внутреннего кармана он достал нож. — Вот, возьми.

Пендрейк сунул оружие в карман.

Девлину пришла в голову еще одна мысль.

— Как ты собираешься проникнуть внутрь? — спросил он.

— Пусть тебя это не волнует, — бросил через плечо Пендрейк.

Подойдя к страже, Пендрейк произнес:

— Передайте Большому Олуху, что я готов поговорить с ним о деле.

Большой Олух выкарабкался, улыбаясь, из дверей дома за частоколом.

— Я вижу, тебе не чужд здравый смысл, — произнес он голосом, перешедшим в хрип.

Нож, брошенный Пендрейком, вошел на все семь дюймов в его огромную грудь.

Он вырвал окровавленный клинок из своей плоти и, скорчив гримасу, швырнул его на землю.

— За это тебя бросят в яму к твари! — проревел он. — Я только свяжу тебя и…

Он двинулся вперед, и холодок пробежал по спине Пендрейка. Голова чудовища была низко наклонена, огромные руки были разведены широко в стороны. Исполинская мощь сквозила в каждом его движении. Глядя на приближающегося к нему монстра, Пендрейк был внезапно ошеломлен мыслью, что ни один человек, рожденный за последние сто тысяч лет, не обладал силой, достаточной для того, чтобы одержать верх над этим волосатым титаническим хищником.

Пендрейк стал осторожно отходить назад. Его первоначальный ужас перед надвигающимся на него мускулистым колоссом прошел. Нервы звенели в ожидании благоприятного момента для атаки. Не стыдясь своего отступления и в то же время осознавая необходимость поторопиться, он ждал того мгновения, когда Девлин и его люди нанесут удар — быть может, это на секунду отвлечет внимание неандертальца.

И когда атака началась и раздался внезапный рев мужских глоток, Пендрейк бросился вперед, прямо на волосатого человека-обезьяну. Медвежьи лапы попытались схватить его. Он отбил их в стороны и за долю секунды оценил свои возможности. Удар, нанесенный им по массивной челюсти, чуть не сломал ему руку. И все было бы хорошо, если бы он привел к требуемому результату. Он не привел. Пендрейк рассчитывал, что монстр отшатнется, а он воспользуется его мгновенным замешательством и бросится бежать. Вместо этого Большой Олух прыгнул вперед. Его ручищи как стальные клещи сомкнулись на плечах Пендрейка.

Чудовище заревело, предвкушая свой триумф. Когда неандерталец начал его сжимать в железном захвате, Пендрейк высвободил руки, резко надавил двумя пальцами на глаза противника — и вырвался из смертельных объятий.

Настала очередь Пендрейка ликуя прокричать, поддавшись безумной страсти битвы:

— Ты проиграл, Большой Олух! Теперь с тобой покончено. Ты…

Издав хриплый рев, волосатое существо метнулось к нему. Пендрейк рассмеялся и отпрыгнул назад. Слишком поздно он заметил, что прямо за ним находится тронная платформа. Его отступление, облегченное лунной силой тяжести, было слишком резким для внезапного столкновения с препятствием. С грохотом он упал на спину.

Все произошло мгновенно. Будучи на ногах, он еще мог на что-то надеяться. Но теперь, когда Большой Олух уселся на него верхом и принялся молотить его тело сокрушающими ударами… Спустя минуту Пендрейк почти потерял сознание. До него смутно дошло, что его грубо и быстро связали.

Постепенно туман в его голове рассеялся и пришло полное понимание катастрофичности положения, в котором он оказался. Наконец он тяжело сказал:

— Ты идиот! Слышишь звуки сражения за стеной? Они означают, что ты проиграл, что бы ты со мной ни сделал. Пока у тебя еще есть шанс, Большой Олух, давай договоримся.

Он взглянул в глаза существа и понял, что бросил свой маленький камень надежды в бездонный темный мир. Все животное в этом человеке всплыло на поверхность. Огромные губы раскрылись, чудовищные зубы в хищном оскале выперли наружу. Большой Олух яростно зарычал гортанным грудным голосом:

— Я сейчас просто запру ворота с этой стороны! Мои люди будут драться еще отчаяннее, если у них не будет возможности отступать. К тому же это обеспечит нам уединенность во время нашей маленькой забавы.

Ковыляя, он пропал из поля зрения Пендрейка. Послышался звук устанавливаемого на место бруса. После этого волосатый монстр появился опять, гримаса на его лице была карикатурой на улыбку. Когда он заговорил, Пендрейку показалось, что перед ним исходит яростью плотоядный зверь:

— Я проживу здесь еще миллион лет, Пендрейк, и все это время твоя жена будет одной из моих женщин.

Пендрейк заскрежетал зубами:

— Ты сумасшедший болван. Даже если ты победишь сейчас, то все равно подохнешь, когда тобой займутся немцы. А уж они тебя найдут, можешь не сомневаться. Для них вы всего лишь бандитская сволочь, которую они не станут слишком долго терпеть.

Слова, казалось, не доходили до сознания Большого Олуха. Он повел себя странно — ухватился за край огромной платформы и изо всех сил потянул ее вверх.

Внезапно деревянная конструкция оторвалась от фунта и, повинуясь толчку мощных рук, встала на ребро и опрокинулась.

— Эти козлы, — с подчеркнутым пренебрежением сказал Большой Олух, — думают, что платформа и частокол нужны мне здесь для того, чтобы корчить из себя короля. Голубые люди знают настоящую тому причину, но они так и не смогли выучиться какому-нибудь языку, кроме своего собственного, так что они не сообщат об этом никому даже в том случае, если захотят это сделать, тем более что у них отсутствует такое желание.

С этими словами он наклонился над Пендрейком, взвалил его на плечо и спрыгнул в открывшееся отверстие, ведущее в пещеру.

Они пролетели футов двадцать. Оказавшись на дне, Большой Олух не глядя швырнул пленника на пол и выбрался обратно на поверхность.

— Волноваться не надо, я сейчас вернусь, — издевательски крикнул он Пендрейку. — Нужно поставить платформу на место.

Через минуту он спрыгнул обратно и опять поднял Пендрейка с земли.

— Эта пещера, — произнес он, улыбаясь, — ведет прямо к яме. Я собираюсь подбросить тебя моему приятелю, старине саблезубому, дьявольской твари, и насладиться зрелищем. Вот это будет развлечение, ты как думаешь, паря?

Глава 20

Пещера, идущая все время под уклон, начала расширяться. Внезапно она привела в огромную комнату, заполненную какими-то металлическими формами.

Машины! Они сияли в отраженном свете, испускаемом стенами и потолком.

Они стояли как молчаливые и таинственные свидетели славы существ, которые достигли — нет, не бессмертия, ведь они умерли, — но величия, равного которому не было после них в Солнечной системе.

Из комнаты выходили два коридора. Большой Олух остановился, опустил Пендрейка на пол и задумался. Ничего не говоря, он опустился на колени и развязал веревки, обмотанные вокруг колен Пендрейка.

— Вставай! — прозвучала отрывистая команда.

Выполнить ее, принимая во внимание силу тяжести на Луне, проблемы не составило.

— Пошел в правый туннель, — приказал Большой Олух.

Пендрейк, не сказав ни слова, повиновался. Неандерталец последовал за ним и вскоре произнес:

— Здесь находится нечто, что я хочу тебе показать. Оно всегда вызывает у меня странное чувство, и я сделаю глупость, если прикончу тебя, не выяснив предварительно, как эта штука воздействует на такого, как ты.

Они прошли по коридору со светящимися стенами и оказались в просторной комнате. В центре ее возвышался полупрозрачный цилиндр, имевший в диаметре около шести футов. Большой Олух указал на него, и Пендрейк приблизился к цилиндру вплотную. За его спиной пыхтел неандерталец.

— Загляни внутрь, — произнес тот почти нежным голосом.

Пендрейк уже заглянул.

В глубине полупрозрачного материала билось ослепительное голубоватое пламя. Пендрейку пришлось отвести взгляд, но он тут же посмотрел на него еще раз.

— Оно светится так, — произнес Большой Олух, — с тех пор, как я оказался здесь впервые. Что ты можешь сказать об этом, парень?

Пендрейк тихо, с отчаянием в голосе, сказал, обращаясь к пламени:

— Пожалуйста, спасите меня. Я нуждаюсь в помощи!

Где-то вдалеке, в глубине прозрачной субстанции, возник проникший в его сознание голос: “Друг, способность ощущать наше присутствие ничем тебе не поможет. Пройдет еще очень много времени, прежде чем люди смогут пользоваться тем, что мы умеем и знаем”.

— Сжальтесь, — молил Пендрейк, — иначе я буду брошен на съедение дикой твари.

“Ну хорошо. Выбор за тобой. Ты можешь присоединиться к нам и остаться здесь навечно”.

— Вы имеете в виду…

“Ты навсегда соединишься с нашим единством, избавишься от страха и боли”.

Пендрейк поежился. Его ответной реакцией было полное отрицание. Он совершенно не почувствовал, что ему предлагают свободу. В это мгновение страх перед саблезубым исчез потому, что альтернатива показалась ему сущим адом.

— А как же моя жена, Земля, люди, — попытался возразить Пендрейк. — Им грозит страшная опасность…

Голос в его сознании произнес: “Ты должен принять решение прежде, чем покинешь эту комнату. Мы можем помочь тебе здесь. За ее пределами это будет не в нашей власти”.

— Вы — лунный народ?

“Мы — лунный народ”.

Весь дрожа, Пендрейк отвернулся от цилиндра и посмотрел на своего палача.

— Большой Олух, — напряженно произнес он. — Если моя жена будет здесь, то я сделаю все, что ты захочешь. Подумай, зачем тебе убивать человека, который идет тебе навстречу?

— Ты слишком умен. Я тебе не доверяю, — оскалился неандерталец. — Что-то я не чувствую в тебе желания сотрудничать.

— Мне придется принять твои условия, — убеждал Пендрейк. — У меня нет другого выхода.

— Пендрейк, ты слишком классный мужик, чтобы я согласился терпеть тебя рядом, — возразил обезьяноподобный человек. — Никто раньше даже не осмеливался мне возразить.

Пендрейк сказал прямо:

— Как только моя жена будет здесь, ты сможешь мной распоряжаться.

— А вдруг ты нападешь на меня опять?

— После того удара по голове у меня все поплыло перед глазами от ярости, — сказал Пендрейк. — Я был не в состоянии контролировать свои поступки.

Большой Олух на минуту задумался, открыв рот и полузакрыв глаза. Внезапно его зубы с лязгом сомкнулись.

— Ко всем чертям! — прорычал он. — Зачем усложнять себе жизнь? С тех пор как здесь появился ты, у меня неприятности пошли косяком. Так вот, я избавлюсь от тех, кто их создает, а начну с тебя. У меня много времени, чтобы разобраться с остальными проблемами. А теперь пошли!

Пендрейк медленно повиновался. Он ничего больше не сказал тому сгустку жизни, присутствие которого обнаружил в пламени. Он не раздумывал больше над его предложением — оно было неприемлемо. Существование лунного народа лежало вне реальности его мира. Пленник со своим конвоиром пошли дальше по коридору, вдоль стен которого располагались другие машины.

— Я повел тебя по этому пути, — издевался Большой Олух, — чтобы продемонстрировать, чем бы ты мог обладать. И твоя жена была бы с тобой. Но теперь мне придется подождать, пока сюда не забредет другой понимающий толк в машинах мужик, который не будет таким суетливым, как ты. Быть может, я отдам твою жену ему, — добавил он под конец и разразился смехом.

Пендрейк ничего не ответил. У него появилось ощущение, что у него в мозгу образовалось что-то наподобие качелей, которые с каждым махом наращивают мощь и амплитуду колебаний. И с каждой минутой давление на этот расшалившийся мозг становится все больше и больше. Мысли его перемешались: двигатель, не ведающая о замыслах немцев Земля, Элеонора, его Элеонора…

Кровь отлила от его щек. Мускулы солнечного сплетения напряглись до такой степени, что он ощутил такую боль, как если бы у него обострился аппендицит.

Большой Олух и Пендрейк подошли к частоколу, за которым находилась транспортировочная машина. Пендрейк хмуро смотрел на то, как монстр снимает висячий замок и распахивает ворота.

— Пошел внутрь! — прорычало чудовище.

Пендрейк, который тщетно пытался ослабить во время перехода свои путы, быстро шагнул вперед. “Еще одна попытка”, — подумал он, понимая, что спасти его могут только быстрота действий и полное пренебрежение к боли.

Ступив в проем ворот, он на мгновение остановился, наклонился вперед, поднял сзади руки и зацепил их за выступ частокола. И, изо всех сил толкнувшись мощными ногами, рванулся вперед.

Полуистлевшая от древности веревка треснула и разорвалась, как пожухлая трава.

И он оказался на свободе.

Распрямившись, Пендрейк резко повернулся и бросился к воротам.

Они захлопнулись у него перед носом, и он услышал металлическое клацание навешиваемого замка.

С противоположной стороны донесся голос Большого Олуха:

— Я же говорил, Пендрейк, ты очень умный парень. Мне не нужны варианты. Я не собираюсь ждать, когда ты запустишь эту машину. Минут через двадцать я вернусь с винтовкой, слегка покалечу тебя и мы продолжим.

Шаги Большого Олуха стихли вдалеке.

“Нельзя сказать, — подумал Пендрейк, — чтобы сегодня был удачный день для Большого Олуха, да и для меня тоже”.

К этому моменту он почувствовал, что поток к Земле. начнется приблизительно через пятнадцать минут. Он не хотел покидать Луну, но выбора у него не было. Пендрейк с нетерпением ждал истечения оставшегося времени.

Пришла кошмарная мысль: “Мой бог, Элеонора останется в его власти!” Безвыходность положения приводила в отчаяние. Он с безнадежностью подумал: “Они решат, что меня скормили хищной твари, и прекратят сопротивление”.

Пендрейк представил себе горе и унижение Элеоноры и решил, что обязательно должен выбраться отсюда, раздобыть снаряжение и оружие и через восемь часов вернуться обратно.

Это хотя бы временно прекратит унижение, которое может причинить чудовище-неандерталец.

Возможно, опасаясь возвращения Пендрейка, Большой Олух не станет ничего предпринимать в отношении Элеоноры. Пожалуй, в этом состояла его единственная, хоть и слабая, надежда на сохранение безопасности жены.

Альтернативы не было.

С началом потока Пендрейк осторожно приблизился к невидимой разделительной линии, проходящей внутри пещерообразного углубления. Остановившись и расставив для большей устойчивости ноги, он наклонился вперед. Ему хотелось взглянуть, что делается там, за чертой. Его голова и плечи вошли в темноту. Нет, не в темноту, в какую-то туманную пустоту.

Пендрейк в замешательстве выпрямился. Может быть, на Земле сейчас ночь? Может быть. Но ночи редко бывают такими темными. Неудовлетворенный, он наклонился еще раз.

С таким же успехом он мог засунуть голову в непроницаемый мешок. Он не увидел ничего.

Но когда он распрямился во второй раз, его голова слегка закружилась.

Встревоженный, он вспомнил, что ему отпущено на все совсем немного времени. Десяти минут все равно не хватит, чтобы принять все меры предосторожности.

Он быстро подошел к стенке углубления, оперся об нее и медленно двинул вперед правую ногу. Ему не удалось нащупать там ничего, кроме пустоты. Пендрейк спустился на несколько дюймов и попробовал еще раз. Было странно наблюдать, как куда-то исчезает часть ноги. Еще больше настораживало то, что ему в очередной раз не удалось обнаружить ничего, кроме пустоты. У него ушло пять минут на подобные эксперименты вдоль разделительной линии. И ни разу его нога не уперлась ни во что твердое.

Альтернативы по-прежнему не было.

Пендрейк подумал: “Неужели мне придется поставить все на карту и просто прыгнуть в ничто?”

Прошло не менее минуты, пока он размышлял над этим. Но в конце концов сомнения прошли.

Большой Олух мог появиться в любую секунду.

Пендрейк с надеждой думал: “Там должна быть тропа. Все говорили об этом. Она проходит в горах, но по относительно ровному месту. Если я прыгну и сгруппируюсь в прыжке, чтобы не сильно удариться…”

Во время прыжка в мозгу Пендрейка пронесся калейдоскоп впечатлений. Сначала перед ним выросла отвесная стена грязи. Он ударился в нее лицом и тут же начал сползать по крутому склону. Одновременно он услышал рев мощного мотора. Оглянувшись, он с ужасом увидел, что его увлекает прямо к огромному дорожному катку. Пендрейк заорал водителю, но тот внимательно смотрел в сторону, направляя свой чудовищный механизм по точно вымеренному пути.

У Пендрейка хватило времени только на один вопль. В следующую секунду он оказался прямо перед машиной. Напрягая все силы, он попытался выкарабкаться из-под катка. И ему почти удалось это. Почти…

Глава 21

В разное время дня Джефферсон Дейлс просматривал доклад ученых. Эти отрывистые чтения оставили его в недоумении. Уже позже, когда огромная ежедневная работа президентского дня была выполнена, он взял доклад с собой в постель и перечитал его еще раз уже за полночь. В документе было следующее:

Джефферсон Дейлс лежал в темноте с закрытыми глазами. Для него все это выглядело как старая-старая история, слишком сложная для умов простых смертных.

Когда он наконец повернулся на бок, чтобы уснуть, то подумал: “Три года, не больше. Три года, чтобы разыскать Пендрейка. Потом будет слишком поздно”.

Он должен выиграть самые фантастические выборы в истории Америки.

Женщины неистовствовали. У них появился кандидат в президенты, и было похоже, что с его возникновением мозги обычно рассудительных женщин словно сорвались с цепи.

Их сильный, обладающий мужским умом и в то же время женственный лидер балансировал на краю пропасти, изо всех сил пытаясь не упасть туда. Ей, похоже, удавалось обходить все подводные камни выборов, и несмотря на то, что агенты Дейлса неусыпно следили за каждым ее публичным выступлением, шли месяцы, а она по-прежнему умудрялась не допускать ни одного промаха.

Дейлс наблюдал за ней на расстоянии, сначала с недоверием, потом — с восхищением и в конце концов с тревогой. “Ничего, скоро она устанет, — говорил он. — Настанет день, когда она вымотается настолько, что едва будет стоять на ногах. Тогда и настанет время подставить ей ножку”.

Все, что можно было сказать о рациональности кандидата, совершенно не относилось к ее переполненным идеями сторонницам. Вот-вот должна была состояться смена тысячелегий. Женщины смогут прекратить войны и принести человечеству мир. Они внесут коррективы в несправедливый уклад общества, обуздают прожорливость бизнеса и раз и навсегда покончат с неверностью американских мужчин.

Большинство этих мыслей так и не вышло на уровень публичных дискуссий.

До момента, когда избиратели должны будут отправиться к урнам, остался месяц, а у президента по-прежнему было стойкое ощущение, что если дела будут идти таким образом и дальше, то он проиграет. Отовсюду, от своих помощников, из политических организаций, от местных партийных боссов он слышал одно и то же: кандидат-женщина идет впереди.

— Нам нужна зацепка, один промах, — сказал он одним душным днем Кей в перерыве между речами. — Я чувствую, что мои слова не пробиваются сквозь заслон из эмоций, вызванных Вейк.

Он всегда называл своего оппонента Вейк. Не миссис Вейк или Джанетт Вейк, — просто Вейк. Упоминание только ее фамилии подчеркивало их равенство в борьбе, где мужчина находился в привилегированных условиях только потому, что принадлежал к сильному полу.

Кей холодно произнесла:

— Если промаха и не будет, мы все равно готовы. Были предприняты необходимые меры, чтобы по всей стране возникли тысячи нарушений общественного порядка. Ты сможешь объявить чрезвычайное положение и отменить выборы.

— Прекрасно, — произнес президент Дейлс, и по его щеке покатилась капля пота. Он достал носовой платок. — Я решил идти до конца, Кей. И не стоит беспокоиться из-за ослабления моих позиций. Этот женский вопрос не представляет собой ничего особенного — еще одно безумие в этом мире.

Кампания шла своим чередом. Парады. Многочисленные митинги. Женщины выкрикивали лозунги: “Мир! Счастье в каждом доме! Здоровая нация!”

Как это все лучше устроить? Прошли слухи, что будут разыскиваться мужчины, ушедшие из своих семей. Брошенные жены и матери, охваченные чувством мести, постоянно ставили великую женщину, согласившуюся быть их кандидатом, в неловкое положение. Они требовали возвращения в семьи всех дезертиров. Никто не думал над тем, как эти мужчины, с преисполненными ненавистью сердцами и исполосованными бичами спинами, будут относиться к своим женам. Кроме того, некоторые женщины открыто заявляли, что возвращенным мужьям придется воздерживаться от удовлетворения их похоти.

За две недели до выборов, на митинге, где послушать миссис Вейк собрались тысячи людей, к микрофону протиснулась какая-то женщина и прокричала вопрос: считает ли кандидат, что ушедшие из семей мужчины должны быть подвергнуты телесному наказанию?

— Девочки, девочки, — устало ответила миссис Вейк, — не пытайтесь бежать впереди паровоза!

У Джефферсона Дейлса появился наконец козырь.

Пресса президента ухватилась за это высказывание.

На следующий день и в течение последующих Вейк пыталась объяснить, что она просто хотела придержать экстремистов.

Но медовый месяц закончился. Миллионы безотчетно поверивших в нее мужчин дали задний ход. Внезапно все ее слова перестали быть воплощением здравого смысла. В их глазах она превратилась в этакую даму себе на уме, которая шаг за шагом приближается к своей цели.

Президенту сообщили, что и сами женщины начали ставить слова своего лидера под сомнение. Легкая на подъем, древняя ненависть одних женщин к другим, приглушенная интенсивной эмоциональной атмосферой кампании, внезапно снова заявила о себе.

Выборная кампания вошла в другое русло.

Испытывая огромное внутреннее облегчение, президент Дейлс забыл о плане отмены выборов.

За неделю до выборов он заявил в выступлении:

— Я убедительно обращаюсь ко всем избирателям проголосовать по вопросам и отдать свои голоса в поддержку моей администрации.

В этот момент он был настолько уверен в победе, что вполне мог позволить себе подобное изречение.

Он рано отправился спать и был разбужен в полночь Кей, которая сообщила ему сводку новостей из Лос-Анджелеса: там состоялась большая демонстрация женщин, которые несли плакаты с призывами следующего содержания:

Дальше в сводке сообщалось, что затем раздался призыв мужчин: “Да сколько же можно! Довольно! Они хотят, чтобы мы их уважали, а сами собираются превратить нас в рабов! За мной!” Мужчины набросились на женщин, и началась свалка. Когда с помощью бронированных машин удалось очистить улицу, двадцать четыре женщины остались лежать замертво, девяносто семь получили серьезные ранения, а более четырехсот обратились в медицинские учреждения с травмами различного характера.

Это был кризис, способный обеспечить победу или поражение на выборах. Через тридцать минут президент выступил по телевидению с обещанием провести тщательное расследование и сурово наказать виновных.

Было арестовано тридцать два человека. На следующий день им предъявили обвинение. У всех были адвокаты; все отрицали свою виновность. Судья коротко допросил каждого из них, после чего вынес беспрецедентный приговор: пятнадцать человек из числа обвиняемых были признаны невиновными.

Виновным был вынесен смертный приговор.

В зале суда возникло сильное волнение, и только с помощью ста сотрудников специальной службы удалось очистить зал от посетителей и отделить впавших в истерику смертников от их пораженных родных и адвокатов.

После заседания судья спокойно объяснил свои действия:

— Вполне нормально для судьи принять решение о виновности или невиновности человека. Не следует думать, что демократия слишком слаба для того, чтобы прекратить беспорядки.

После чего судья тут же ушел в отпуск, во время которого собирался отправиться вместе с семьей в длительный заграничный туристический вояж.

Когда Вейк попросили прокомментировать приговор, она с волнением в голосе произнесла:

— У меня нет сомнения, что восторжествовала справедливость. Я попросила комиссию подготовить мне доклад о прохождении данной судебной процедуры.

Дейлс дал следующий комментарий по поводу последних событий:

— Вопрос находится в ведении судебной системы, которая, как вам известно, в Соединенных Штатах является государственной организацией, отделенной от администрации.

Было объявлено, что осужденные собираются обжаловать приговор. В этой обстановке неопределенности и состоялись выборы.

Джефферсон Дейлс был переизбран с перевесом в два миллиона голосов.

Он испытал огромное облегчение, но впоследствии сказал Кей:

— В конце этого срока мои легальные права оставаться президентом закончатся. Продолжение зависит от…

— …Пендрейка, — закончила она за него.

— Пендрейка, — повторил он мрачно. И покачал головой в немом недоумении. — Что же могло случиться с этим человеком? Его ищут ФБР, армейская разведка и полиция. И — ничего. Ни малейшего следа.

Кей сказала, констатируя факт:

— У тебя есть еще несколько лет.

— Три, — кивнул он. — У меня есть три года. После этого будет слишком поздно.

Глава 22

Церемония инаугурации…

“Слишком поздно, слишком поздно…” В течение всего великого дня эти слова бродили в его мозгу, смазывая раздаваемые им улыбки, омрачая приподнятое настроение и мысли. Найти Пендрейка! Найти человека, кровь которого в состоянии в течение одной недели выгнать старость из его тела, а следовательно, утвердить его власть и сделать реальным построение задуманной им грандиозной цивилизации.

Эта мысль была подобна болезни, наваждению, которое продолжало преследовать его с той самой поры, когда к нему привели фермера. Человек был крупным и неопрятным. Пока Дейлс слушал его рассказ, в его сознании продолжала вертеться одна мысль. Он слышал сиплый голос фермера и никак не мог ее сформулировать.

— Я уже говорил, что он был у меня десять дней и старина док Гиллеспи дважды заходил, чтобы на него посмотреть, но, похоже, ему не нужна была никакая медицина, только пища. Скажу вам, чудно он себя вел. Не мог сказать мне свое имя и вообще ничего. А когда его нога зажила, я отвез его в Карнесс и показал комиссии по трудоустройству. Я сказал им, что его зовут Билл Смит. Он не возражал, поэтому так его и записали — Билл Смит. Они послали его на какие-то работы, не могу вспомнить на какие. Что-нибудь еще вас интересует?

Джефферсон Дейлс бесстрастно посмотрел на собеседника. Но за его внешним спокойствием скрывалось внутреннее возбуждение. Пендрейк был жив, его обнаружили, об этом доложила Кей после того, как из полицейского отделения в Карнессе поздней ночью поступили отпечатки пальцев Билла Смита.

— Это пока все, чем мы располагаем, — сказала Кей, — по крайней мере, теперь мы знаем, откуда плясать.

— Да, — произнес Джефферсон Дейлс и глубоко вздохнул. — Да.

Тотипотентный человек был жив.

Оставался еще один вопрос: подтверждение информации. Рука Пендрейка! Та, что должна была вырасти. Голос фермера послышался опять:

— И еще одно, господин президент…

Джефферсон Дейлс ждал, он был занят подготовкой своего вопроса. Его было непросто сформулировать, потому что как вы, например, спросите о том, отросла рука у человека или нет?

— Дело, — продолжил фермер, — состоит в следующем: когда я его подобрал, то, могу поклясться, одна нога у него была короче другой. Но когда мы расставались, у него были ноги одинаковой длины. То ли я сошел с ума, то ли…

— Что-то невероятное, не так ли? — сказал Джефферсон Дейлс. И быстро добавил: — Во всем остальном он был нормальным человеком, так ведь?

Фермер кивнул.

— Никогда не встречал более сильного мужика. Поверьте, когда он двумя руками ухватился за повозку и вытащил ее…

Президент не стал дослушивать до конца. В ушах продолжало звучать: “Двумя руками… двумя руками”.

Он встал и пожал руку сияющему от удовольствия старику.

— И послушайте, мой друг, — произнес президент Дейлс, — с этого момента ваше имя будет занесено в особый список, и в любое время, когда вам понадобится помощь Белого дома, напишите моему секретарю. И, если будет возможность вам помочь, вам помогут. Тем временем, я надеюсь, вы не будете никому рассказывать о нашей встрече. Рассматривайте это как вашу обязанность перед нашей страной.

— Вы можете на меня положиться, — сказал фермер с лояльностью прирожденного патриота. — И можно не волноваться — никаких специальных просьб не будет.

— Мое предложение останется в силе, — сказал сердечно президент, — и — мои наилучшие пожелания.

Позже Кей произнесла:

— Он сказал то, что думал, — это не часто встретишь в наши дни. Демократия рушится.

— Ты выглядишь так, будто у тебя есть доказательства, — сказал Дейлс — Стряслось что-нибудь?

Она молча протянула сообщение. Он прочел его вслух:

— “Верховный суд оставил смертный приговор для виновных в беспорядках во время женской демонстрации без изменений”. — Потом тихо присвистнул и произнес: — Что ж, они здорово сражались, но прошел год, и их борьба закончена. — Он посмотрел на Кей задумчивым взглядом. — И чем суд обосновал свое решение?

— Они не сообщили причины.

Он замолчал. Ему тоже показалось приметой времени то, что решение суда низшей инстанции не было изменено.

Кей ворвалась в его мысли.

— И не вздумай вмешиваться в это, — сказала она жестким тоном.

Великий человек промолчал.

Казнь должна была состояться в декабре 1977 года. За три дня до назначенной даты семнадцать человек совершили массовый побег из камеры смертников.

В нескольких городах прошли бунты, во время массовых демонстраций женщины потребовали наказать провинившихся тюремщиков, а также немедленно поймать и казнить бежавших.

— Мне казалось, что эти женщины хотят мира, — произнес Джефферсон Дейлс.

Но сказал он это Кей во время личной беседы. Публично же он пообещал, что будут предприняты все необходимые меры.

Прошло два дня после этой речи, и в аппарат президента поступило письмо, в котором значилось:

Кей подождала, сверкая глазами, когда он дочитает письмо, а потом протянула ему донесение из ФБР со следующей информацией:

Кей прервала его в этом месте:

— Пендрейк должен быть тем, кого поместили в автобус. Он не мог принимать участия в беспорядках. Нам придется принять без доказательства это совпадение.

— Но как им удалось найти его, если даже нам это оказалось не под силу? — заметил президент Дейлс.

Кей молчала. Затем она произнесла:

— Нам лучше поскорее встретиться и поговорить с этой женщиной.

Камера не выглядела слишком комфортабельной, и Дейлс понял, что не все его первоначальные указания были выполнены в точности. Президент сделал мысленную пометку принять строгие меры к виновным, а потом обратил свое внимание на бледное создание, которое было Анреллой Пендрейк.

Это была их первая встреча лицом к лицу. И, невзирая на ее поблекший вид, он был поражен. В ее глазах было нечто — достоинство и мощь, мудрость, — что обеспокоило его. После первого впечатления его поразило, как глухо звучал ее голос. Он совсем не соответствовал ее внешности.

Анрелла Пендрейк произнесла:

— Вот что я вам скажу. Джим находится в укрытии, расположенном в Великой Калифорнийской пустыне. Ранчо расположено приблизительно в сорока милях к северу от поселка Маунтенсайд… — Она умолкла. — Пожалуйста, не спрашивайте меня, почему он сделал то, что сделал. Важно, чтобы он не был убит, когда вы доберетесь до его укрытия. — Она сделала тщетную попытку улыбнуться. — Наша группа верила сначала, что с его помощью мы сможем оказывать влияние на события в мире. Боюсь, мы переоценили наши возможности.

Заговорила Кей:

— Миссис Пендрейк, вы должны изложить ваши пояснения, каким образом вам удалось обнаружить мужа, в то время как с этой же задачей не смогла справиться разведка Соединенных Штатов?

Впервые за всю встречу на лице женщины появилось подобие улыбки.

— Когда Джим попал к нам впервые, — сказала она, — мы вживили ему в мускул на плече маленькое транзисторное устройство. Оно подает сигнал, который мы можем принимать. Я ответила на ваш вопрос?

Президент Дейлс произнес:

— Вполне. Вы можете определить его местоположение в любой момент?

— Да, — ответила Анрелла.

После этого они оставили ее в покое.

Самолет летел на север. Кей сказала:

— Не вижу причины, по которой миссис Пендрейк или кто-нибудь еще должен быть освобожден. То, что она так глупо раскрыла свои карты и сообщила нам местонахождение Пендрейка, не означает, что мы ей чем-нибудь обязаны.

Ее диалог с президентом прервали:

— Господин президент, поступила радиограмма из тюрьмы Каггат.

Джефферсон Дейлс, сжав губы, прочитал длинное сообщение, а потом молча протянул его Кей.

— Сбежали! — вскрикнула Кей. — Вся банда! — Она застыла. — Но зачем эта бледнолицая маленькая актриска, изображавшая крайнюю степень депрессии, зачем она рассказала все нам? Почему она это сделала? — Она замолчала, перечитала сообщение и прошептала: — Ты видишь, во время побега было применено девяносто самолетов, оборудованных тем самым двигателем! Что же у них за организация? Это означает, что побег мог быть произведен в любое время. Но они ждали до сегодняшнего дня. Сэр, это очень серьезно.

Джефферсон Дейлс почему-то не ощущал себя охваченным паникой, как его секретарь. Он пребывал в приподнятом настроении, в нем ширилась и крепла воля к победе. Ситуация и в самом деле была серьезной: налицо был кризис. Тем не менее его голос прозвучал спокойно:

— Кей, мы задействуем пять дивизий, из них две моторизованных, и столько самолетов, сколько нам понадобится, — не девяносто, а все девятьсот. Мы оцепим пустыню. Мы установим контроль за каждым транспортным средством, покидающим интересующую нас зону по земле или по воздуху. Мы применим радары, прожекторы, ночные истребители. Мы используем безграничную мощь вооруженных сил Соединенных Штатов. Мы найдем Пендрейка!

Дейлс вдруг понял, что на карту поставлена его жизнь.

Глава 23

Весь январь дули завывающие зимние ветры. Пятнадцатого числа снежная буря похоронила под белым саваном почти весь штат Нью-Йорк и Пенсильванию. Утром шестнадцатого люди проснулись в мире, который опять стал белым, чистым и радостным.

В этот же день, далеко на юге, Хоскинс и Кри Липтон, проанализировав причины, которые привели их в Южную Америку, вылетели из Бразилии в Германию.

Целью их поездки был американский штаб на Унтер-ден-Линден в Берлине. В огромной, покрытой толстым ковром Красной комнате на втором этаже их встретил американский генерал и быстро провел в охраняемый кабинет.

— Перед вами, — показал он рукой, — то, что мы называем картой смерти. На ней нанесена информация, которую мы собирали для вас в течение нескольких последних недель. Что ж, карта превратилась в весьма любопытный документ.

Карта тридцати футов в длину была утыкана разноцветными значками. “Назвать ее документом можно было только с большой натяжкой”, — подумал Хоскинс с кривой усмешкой. Но он промолчал, просто смотрел и слушал, ему не терпелось услышать обобщенный вывод.

— Месяц назад, — сказал генерал, — мы разослали наших людей на грузовиках по всем европейским территориям, которые ранее находились в оккупации. На каждой машине был установлен плакат с запросом о двигателе. Текст был написан в соответствии с полученными от вас инструкциями.

Он достал пачку сигарет и предложил ее собеседникам; Хоскинс, отказываясь, слегка покачал головой и с нетерпением ждал, пока остальные прикуривали. Офицер продолжил:

— Прежде чем я сообщу вам степень и масштаб нашего успеха, мне хочется ввести вас в курс происходящих событий в современной Германии. Как вам известно, метод Гитлера состоял в том, что он на все руководящие посты назначил членов нацистской партии. Мы давно уже избавились в Западной Германии от этих фюрерчиков, заменив их на оставшихся в живых довоенных демократов. В Восточной же Германии Советы попытались использовать многих бывших фашистов, справедливо рассудив, что в глубине души коммунисты и нацистские террористы — близнецы-братья. При этом они упустили, что более образованные немцы никогда не примут среднего славянина как равного, сколько бы им ни вдалбливали ленинскую доктрину по национальному вопросу.

И только после того, как мы сообщили Советам вашу информацию, они засуетились и обнаружили, что под самым носом у них в Восточной Германии сформировалась тайная организация террористов. После этого они дали нам карт-бланш — и вот что нам удалось выяснить: прямо сейчас немцы совершают около тысячи убийств в неделю в самой Восточной Германии и еще около восьмисот — по всей Европе.

— Каким образом это связано с получением информации о двигателе и о семи исчезнувших с семьями ученых, тела которых мы не смогли обнаружить в США? — спросил Липтон.

— Мы взяли статистику убийств для каждого района Европы, — прозвучало в ответ. — После распространения запроса информации по двигателю мы денно и нощно следили за повышением числа случаев. Мы исходили из предположения, что нацисты предпримут предосторожности в тех местах, где существует возможность утечки информации. — Он посмотрел на гостей с угрюмой усмешкой. — Могу доложить, что число убийств на двух весьма отстоящих друг от друга территориях выросло сверх всякой нормы. Это Гогенштайн в Саксонии и еще один городок в Болгарии — Латски.

— Болгария! — раздался озадаченный возглас Липтона.

Хоскинс быстро произнес:

— В конце концов, мы всегда уделяли особое внимание Германии. Видимо, они решили, что будет проще разместить межпланетные базы на территории симпатизирующих государств; среди последних Болгария, несомненно, является наиболее угнетенной жертвой коммунизма.

Генерал окинул его пронизывающим взглядом карих глаз:

— Совершенно верно. Мы провели исключительно осторожное наблюдение за этими районами. После трехдневных поисков в Гогенштайне мы обнаружили покинутую в явной спешке прекрасно оборудованную и оснащенную шахту.

— В ходе проведенного опроса населения, — продолжал офицер, — удалось выяснить, что поблизости от покинутого сооружения видели похожий на дирижабль аппарат.

— Святые небеса!

Хоскинс и сам не заметил, как издал это восклицание. Спустя мгновение он понял, что слушал сообщение генерала с нарастающим нетерпением, ему хотелось поскорее перейти от слов к поискам. А теперь…

Все было сделано без них. Поиск был закончен, или почти закончен. Все предварительные работы были успешно доведены до конца.

— Сэр, — сказал он с теплотой в голосе, — вы выдающийся человек.

— Позвольте мне закончить, — генерал широко улыбнулся. — У меня есть для вас еще кое-что. — Он педантично продолжал: — Мы отобрали среди нескольких тысяч писем всего три. Они, безусловно, подлинные и имеют отношение к нашему делу. Третье, и самое важное из них, послано нам фрау Крейгмер, женой человека, который был боссом болгарской националистической партии в Латски в течение трех лет. Мы получили его прошлой ночью, когда я уже был осведомлен о вашем прибытии.

Господа, — продолжил он спокойным, уверенным голосом, — к концу недели в ваше распоряжение поступит вся информация, доступная на этом континенте.

Его четко сформулированное обещание привело Хоскинса в состояние шока.

— Естественно, — закончил он, — нацисты сделали все возможное, чтобы опустить концы в воду. И тем не менее…

Четвертого февраля в полдень им были представлены тела людей, принимавших участие в поселенческом проекте Лембтона. Семеро пожилых, девять женщин, две девочки и двенадцать подростков лежали друг подле друга на холодной земле. Под всеобщее молчание они были помещены в катафалки, которые направились в порт. Оттуда их доставят морем в Америку для погребения.

После того как скорбная вереница машин исчезла за поворотом, Хоскинс и другие, следуя указаниям тучного мужа фрау Крейгмер, подошли к зарослям кустов. Дул холодный северный ветер, и сопровождающие их в бронетранспортерах пехотинцы хлопали в ладоши, чтобы согреться.

Хоскинс обратил внимание, что, несмотря на ветер, герр Крейгмер обильно вспотел. “Если когда-нибудь кто-нибудь и заслуживал петли…” — подумал он.

Но они дали слово. В плакатах значилось: деньги, безопасный переезд и максимально возможная полицейская защита.

Подошел генерал.

— Землекопы закончат без нас, — произнес он. — Поехали отсюда. Я соскучился по теплой комнате в отеле. Там вы сможете пораскинуть мозгами над успехами, — он бросил быстрый взгляд на Хоскинса, — и неудачами.

Материала для исследований было не слишком много. Хоскинс молча уселся в кресло перед камином и перечитывал перевод единственного документа, который им удалось восстановить:

— Я бы не стал, — произнес устало Хоскинс, — подавать это в патентное бюро на предмет получения патента. Боюсь, что мы зашли в тупик, и у меня нет надежды на скорейшее спасение Пендрейка и его жены. Остаток этой туфты, — он помахал стопкой отпечатанных листов, — состоит из инженерных указаний по проблемам инсталляции. Важнейшая часть документа отсутствует. Похоже, опустошив рюкзачок, мы обнаружили в его дне приличную дыру. — Он поднял глаза. — Есть ли что-нибудь новое из Гогенштайна, второго центра убийств?

— Ничего, — ответил Кри Липтон. — Он, несомненно, был одним из портов для их космических кораблей. Его срочно эвакуировали перед самым нашим появлением. Теперь все их секреты и основное оборудование перенесены куда-нибудь на Марс или на Венеру…

Хоскинс возразил:

— На Луну! И не сомневайся. Марс и Венера слишком далеки от Земли даже при самом благоприятном расположении планет. Кроме того, они не решились бы показать своей молодежи, какой планетой может стать Венера. Вспомни, что обещал Лембтон поселенцам в рекламе своего проекта. Немецкие лидеры замешаны на крови и стали; их цель — добиться освобождения Восточной Германии и воссоединить страну. Пока это не выполнено, эти предводители будут держать своих подчиненных на диете из тяжелой работы, жестких условий жизни и надежды. У них было слишком мало времени, чтобы они успели понаставить везде действительно хорошие базы. Поэтому, сдается мне, нам пора отправляться обратно в Америку. Нам еще многое предстоит сделать.

Прошло три дня.

Президент Дейлс, находясь на пути в Маунтенсайд, штат Калифорния, сидел в гелиокаре в компании Кри Липтона и слушал его доклад о возрождении немецкого духа в Восточной Германии. После доклада прозвучало настоятельное требование предоставить людей и денег для организации экспедиции на Луну. Президент, соглашаясь с собеседником, кивал головой.

— Да, да, — сказал он, — сделайте и это. Приготовьте спутники. Мы можем ступить на Луну, даже если это обойдется нам в астрономическую сумму. Я смогу дать разрешение на направление необходимых средств из военного бюджета, если всем будет ясно, что мы собираемся нанести последний удар по гитлеровским выкормышам. Расконсервируйте столько ракет, сколько сочтете необходимым. Мне кажется, что, до того как мы заключили наш договор с Советами о практике осуществления крупномасштабных космических проектов, чтобы не довести наши страны до банкротства, мы уже успели произвести с десяток тысяч ракет-носителей. Они не так уж дешевы. — Он мрачно продолжил: — Те, что сделали открытие, не верили, что такие грубияны, как мы, смогут правильно его применить. Вот они и подались к сумасшедшим наци. Мы живем во взбесившемся мире, мистер Липтон.

Молчавшая до этого Кей подала голос:

— Мистер Липтон, правильно ли я вас поняла — вы только что сказали, что одна из целей вашего товарища мистера Хоскинса заключается в том, чтобы вырвать мистера Пендрейка и его жену из рук нацистов на Луне?

— Это так.

Большой мужчина выглядел удивленным.

В разговоре наступила пауза. Президент и его секретарь обменялись быстрыми взглядами.

— Расскажите нам об этом подробнее, — произнес наконец президент.

Липтон рассказал и добавил в заключение:

— В ходе расследования исчезновения миссис Пендрейк мы выяснили, что в их поместье приземлился самолет и что она была на нем увезена в неизвестном направлении. Оставленная ею записка, ее поведение при отъезде и описание взлета самолета позволяют утверждать, что это было похищение и что тот, кто его осуществил, обладал летательным аппаратом весьма необычного типа.

Первое лицо государства повернулось к Кей:

— Могу я услышать хоть одну причину, по которой исчезновение миссис Пендрейк было скрыто от моего внимания?

Женщина пожала плечами:

— В Пентагон поступает невероятное количество информации. И только небольшая ее часть передается оттуда в Белый дом.

Президент Дейлс сжал губы.

— Ладно, следовательно, мы можем предположить, что миссис Пендрейк в данный момент находится на Луне. Но почему вы решили, что мистер Пендрейк также предпринял такое путешествие?

Липтон рассказал о сообщении миссис Пендрейк, из которого следовало, что ее муж исчез после того, как отправился в башни Лембтона. Он закончил:

— Так как позже выяснилось, что они были захвачены германской законспирированной группой, то мы сделали вывод, что Пендрейк был либо пленен, либо убит. Если пленен, то его вполне могли увезти с планеты. Мистер Хоскинс лично заинтересован в судьбе семьи Пендрейков. С мужем они служили в одной эскадрилье во время боевых действий в Китае.

Президент Дейлс, который тоже был лично заинтересован в судьбе Пендрейка, кивнул.

Документы, в которых содержался приказ вооруженным силам тайно подготовиться к вторжению на Луну, были подписаны переодетым президентом в маленьком офисе отеля городка Маунтенсайд.

После того как Липтон ушел, Кей сказала:

— Мы так и не получили ответа на множество вопросов. Если Пендрейк был отправлен на Луну, то как ему удалось вырваться из рук немцев? И как он возвратился обратно?

Глава 24

Пендрейк проснулся. Думать было не о чем. Там, где только что была непроницаемая темнота, прорезался свет. Он лежал совершенно неподвижно. Ему и в голову не пришло задуматься о том. есть ли у него имя, или о том, есть ли что-нибудь странное в сложившейся ситуации. Он находился здесь — он существовал. Даже его состояние представлялось вполне нормальным — живое существо в процессе бытия. Он лежал, отдавая себе полный отчет о происходящем.

Длилось это очень долго. У него не было другой цели, кроме одной — оставаться там, где он находился; он не помнил ничего другого, у него не было даже намека на желание двигаться. Он лежал и смотрел в потолок, выкрашенный в голубой цвет. Потолок не был самым ярким объектом в его вселенной, поэтому спустя какое-то время его взгляд упал на окно, сквозь которое лился поразивший его свет.

Словно ребенок, привлеченный блестящей игрушкой, он поднял руку и протянул ее к окну. Рука встретила пустоту. Внезапно это потеряло значение, его внимание переключилось на собственную руку. Он понял, что она — часть его самого. В то мгновение, когда он оставил свою инстинктивную попытку дотянуться до окна, мышцы, которые удерживали руку на весу, начали расслабляться. Рука упала на одеяло. И благодаря тому, что его глаза проследили ее неуклюжее падение, он впервые обратил внимание на свою постель. Он все еще продолжал осматриваться, приняв полусидячее положение, когда его внимание переключилось на звук приближающихся шагов. Звук усиливался, но Пендрейк не удивился этому. Он отдавался в его ушах, такой же нормальный, как и все остальное. Разница была в том, что он внезапно мысленно как бы разделился на две части. Одна часть осталась в постели. Другая будто взглянула на мир глазами человека, который в соседней комнате шел по направлению к двери спальни.

Пендрейк знал, что другое существо было человеком и что дверь комнаты и акт ходьбы для второй части его мозга представляли собой обычные жизненные реалии. Мозг другого человека знал не только эти вещи; и настолько быстрым и впитывающим оказался его собственный мозг, что после того, как открылась дверь, он свесил ноги с кровати и сказал:

— Не принесешь ли ты мою одежду, Петере?

Мозг Петерса воспринял его требование с полной покорностью. Он вышел из спальни, а у Пендрейка в голове появилось радующее мозг изображение Петерса, роющегося в платяном шкафу. Тот вернулся и замешкался в дверях, потому что его голову посетила новая мысль. Он посмотрел поверх груды одежды, которую держал в руках, и произнес, слегка шепелявя:

— Мой бог, Билл, ты не должен вставать. Еще полчаса назад, когда мы поймали здесь эту даму, ты был без сознания. — И заботливо добавил: — Я позову дока и принесу тебе горячего супчика. После того как ты вытащил нас из петли, мы не допустим, чтобы с тобой стряслось что-нибудь плохое. Давай ложись обратно в постель.

Пендрейк, наблюдая, как его собеседник раскладывает на стуле одежду, задумался в нерешительности. Аргументы были вроде бы правильными, но ему почему-то казалось, что они не вполне применимы к нему. Прошло еще какое-то время, но он так и не смог определить, что его смутило. Нерешительность прошла. Он сунул ноги обратно под одеяло и произнес:

— Знаешь, то, что эта женщина была схвачена прямо здесь, в этой комнате, заставляет меня задуматься, так ли уж надежно наше убежище.

Он замолчал и нахмурился. Его осенило, что он не беспокоился об этом, пока не пришел Петере. Его умственное состояние в самом начале было… каким оно было? Попытка вспомнить оживила его мысли. Его мозг возвратился к моменту обретения сознания. Было невероятно сложно представить себя таким, каким он был в первое мгновение, — с немыслящим мозгом и чистой, как лист бумаги, памятью. А потом — мгновенная абсорбция мозга Петерса, со всеми его страхами и эмоциональной ограниченностью. Что было поразительнее всего — он впитал в себя продукт работы мозга Петерса и его знания. И ничего другого. Ничего, что касалось бы его самого.

Он посмотрел на этого человека. Во время глубокого и быстрого анализа он усвоил всю память Петерса, мысленно прошелся по жизненному пути пухлого мальчика, который мечтал стать механиком. Не было никаких определенных причин, которые могли толкнуть этого человека присоединиться к толпе, которая атаковала демонстрацию женщин. Сама сцена нападения была неясной. Последовавший за ней суд представлялся Пендрейку как кошмар искореженных форм, наполненных таким ужасом, что ни одно изображение не поддавалось четкому анализу. Ужас перерос в возбужденность, окрыленную надеждой во время побега. Благодаря этому информация о том, каким образом за три дня до назначенной даты казни был осуществлен дерзкий побег приговоренных, сохранилась достаточно подробно.

“Неужели все это сделал я?” — недоверчиво подумал Пендрейк.

Прошло какое-то время, но запавшие в память Петерса факты остались неизменными. Он разобрал приемник, установленный в их камере, и, приспособив детали от других приемников, переданные из соседних камер, собрал устройство, испускающее совершенно бледный белый луч. Этот луч мог пожирать бетон и металл, оставляя на их месте пустоту. Примчавшийся на шум охранник испустил дикий вопль, когда автомат растворился прямо у него в руках, а одежда рассыпалась вокруг ног, словно осенняя листва вокруг дерева. Истерика охранника не имела под собой реальной основы: ему бледный луч не нанес никакого вреда.

Сам принцип действия прибора и реализованный с его помощью способ побега помешали прибывшему на по” мощь подкреплению предотвратить побег. Полиции не могло прийти в голову, что толстенные тюремные стены могут быть преодолены с такой легкостью. В условленном месте беглецов ждали автомобили, которые доставили их к самолетам. Пилоты были наготове, и крылатые машины пробежались по широкому травяному полю и поднялись в воздух.

Вся эта история была запечатлена в памяти Петерса, как и тот факт, что человек, известный под именем Билл Смит, получил пулевое ранение в момент посадки в автомобиль. Он оказался единственным пострадавшим в ходе всей операции, и ему сразу же была оказана необходимая медицинская помощь. Раненый пролежал без сознания несколько дней.

Пендрейк размышлял над всем этим, пока Петере ходил за супом. Наконец он пришел к выводу, что он отличается от остальных: ему не потребовалось перенапрягать мозг, чтобы понять, что чтение мыслей, вернее, поглощение информации из памяти других людей было неизвестным феноменом в общественной среде, в которой жил Петере. Он неторопливо ел свой суп, когда в спальню вошел доктор Макларг — полноватый мужчина лет тридцати пяти, владелец умных карих глаз. История, скрывающаяся за его физической оболочкой, была несколько сложнее, чем у Петерса, но относящиеся к делу факты выглядели просто. Медик Макларг пополнил армию безработных из-за недобросовестного отношения к своим служебным обязанностям. На его место была принята врач-женщина. Опустившийся Макларг, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, не раздумывая присоединился к сброду, набросившемуся на демонстранток.

Дальнейшая проверка показала Пендрейку, что Макларг находится в состоянии замешательства.

— Ничего не понимаю, — признался он наконец, — прошло всего три дня, как я удалил из твоей груди автоматную пулю, и уже на второй день исчезли все признаки ранения. Я знаю, что этого не может быть, но ты выглядишь совершенно здоровым человеком.

Пендрейк промолчал. Мыслительный центр Макларга как бы раскрылся и скользнул в мозг Пендрейка, а его знания с такой легкостью и естественностью слились с заимствованными от Петерса, что уже было трудно представить, что он не был их обладателем все время.

Потом Пендрейк вспомнил о женщине и нахмурился Ее обнаружили в его комнате, склонившейся над ним. Она сказала, что просто зашла. Забрела незамеченной в настороженное логово преследуемых преступников.

Все это выглядело забавно. Не представляя, что с ней делать, они в конце концов заперли ее в одной из пустовавших спален гасиенды. Странным было то, что среди пронизывающего этот дом потока мыслей беглецов он так и не смог перехватить хотя бы одну, принадлежавшую ей. Все его попытки обнаружить в мыслительных процессах окружающих хоть намек на женственность оказались безрезультатными. Он не сомневался, что сразу же распознал бы женское мышление.

Пендрейк продолжал думать о ней, пока его не сморил сон.

Глава 25

Он проснулся внезапно, в кромешной темноте, и сразу же почувствовал, что кроме него в комнате находится еще кто-то.

— Спокойно, — прошептал ему в ухо женский голос, — это пистолет.

Парализовало его то, что он по-прежнему не мог уловить ни малейших признаков присутствия ее мыслей. Его мозг переключился на осмысление этого факта, после чего Пендрейк пришел к простому выводу: он не в состоянии читать мысли женщин!

Он сказал напряженно:

— Что вам от меня нужно?

Потом ощутил, как в темноте в его висок уперлось что-то металлическое, и какое-то время он не мог думать ни о чем другом.

— Возьми свою одежду — одеваться не нужно — и медленно подойди к стальному шкафу. Там, за отодвинутой задней стенкой, находится лестница. Начнешь спускаться по ней вниз!

Испытывая легкое раздражение, он на ощупь нашел свои вещи. В его голове вертелась мысль: каким образом ей удалось выбраться из своей комнаты?

— Очень жаль, — прошептал он хрипло, — что мои товарищи ограничились спором — убивать тебя или нет и не довели дело до логичного конца. Ты…

Он замолчал, потому что сквозь пижамную куртку в спину уткнулся, поторапливая его, ствол.

— Тихо, — произнесла она повелительным шепотом. — Дело в том, Джим, что, прежде чем здесь появятся представители власти — а они не заставят себя ждать, — тебе не помешает узнать некоторые факты о себе. А теперь поторопись, пожалуйста!

— Как ты меня назвала?

— Иди же, не останавливайся!

Он медленно двинулся вперед, пораженный полученной информацией — она его знает! Этой захваченной ими женщине, назвавшей себя Анреллой Пендрейк, было известно, кто он на самом деле.

У Пендрейка появилось желание попробовать в темноте выхватить у нее пистолет. Но это намерение растаяло из-за того, что ему пришлось буквально протискиваться в отверстие в шкафу — настолько оно было узким. Он оказался на винтовой лестнице и начал спускаться по ней вниз. Вскоре впереди появился слабый свет, который исходил от маленьких, закрепленных на стене лампочек. Внезапно Пендрейк вспомнил еще один факт: дом на заброшенном ранчо, в котором укрылись от преследования семнадцать осужденных преступников, был испещрен потайными ходами. И это не могло быть случайностью.

Он принял решение молниеносно присесть и рвануть к себе своего конвоира за ноги.

— Джим, — ее голос прозвучал как вздох у него за спиной, — я клянусь, что все это не добавит даже йоты к той опасности, которая тебе угрожает. Подумай сам, наша организация предоставила автомобили и самолеты для побега из тюрьмы. Ты…

— Как? — запротестовал он, остановившись. — Послушай, те машины и самолеты обеспечил нам друг…

— Частное лицо выделило на это четыре авто и два самолета. Ты же умный человек, Джим.

— Но… — Он замолчал — ее слова привели его в замешательство, — после чего спросил: — Ты все время зовешь меня Джим. Джим — кто?

— Джим Пендрейк.

— Но тебя зовут Анрелла Пендрейк?

— Это так. Ты мой муж. А теперь спускайся дальше.

— Если ты моя жена, — вспыхнул Пендрейк, — ты сможешь доказать это, если отдашь мне пистолет. Покажи, что ты мне веришь. Давай его сюда.

Оружие тут же появилось над его плечом, так что от неожиданности он вздрогнул. Он нерешительно потянулся за ним, ежесекундно ожидая, что рука Анреллы отдернется назад. Но этого не произошло. Его пальцы сомкнулись на стволе, а ее разомкнулись на рукояти. Он стоял с пистолетом в руке, все еще не веря в такую легкую победу, ощущая полную неуместность какого-либо насилия.

— Пожалуйста, иди вниз, — раздался вновь ее голос.

— Но кто такой Джим Пендрейк?

— Ты все узнаешь через несколько минут. А теперь поторопись, пожалуйста.

Он пошел. Вниз, вниз и вниз. Дважды они прошли сквозь стальные плиты, в которых были проделаны отверстия для лестницы, похожие на защитные металлические палубы крейсера. Их массивность впечатляла. Каждая была толщиной не меньше аж восьми дюймов!

Он оказался в крепости.

Наконец они дошли до цели. Узкий коридорчик, дверь и сверкающий свет, заливающий заполненное машинами огромное помещение. Сквозь несколько стеклянных дверей Пендрейк мог видеть другие комнаты, куда-то вниз вело еще несколько блестящих лестниц. Судя по всему, сооружение, в котором он сейчас находился, имело несколько этажей.

Тяжесть спала с его плеч. Тяжесть уверенности в том, что у него, у Петерса и у остальных нет никаких шансов на спасение. Здесь, в этом подземном мире, совсем рядом оказалось укрытие!

Он почувствовал прилив жизненных сил и зарождение надежды. Его глаза с интересом прошлись по находящимся в комнате машинам, пытаясь обнаружить признаки человеческой деятельности. Он успел осознать, что в эти закрытые металлическими пластами глубины не проникают мысли Петерса и других беглецов.

Справа от него в стене открылась дверь, и вошли три человека. Сам факт их появления значил очень мало. В то мгновение, когда распахнулась дверь, к нему устремились их мысли.

Они пролились на него потоком изображений и сведений о нем самом, о его прошлом, о его жизни.

Сквозь суматоху образов он разобрал, как один из вошедших шепнул женщине:

— Проблемы были?

— Нет, — ответила она. — Все наши тщательные меры предосторожности оказались ненужными. Обыск был беглым. Они поговаривали, что надо было меня убить, но я смогла бы помешать им в любую минуту. Никому и в голову не пришло проверить пуговицы моей одежды на предмет содержания смертельных газов. В конце концов, они ведь не преступники по своей природе… Но, тсс… Пусть он без помех вберет в себя содержимое ваших мозгов.

Сложившаяся у него картина была фрагментарна и ограничена временными рамками. Она начиналась с момента, когда он понял из разговора с Найперсом, что происходит что-то не то. А заканчивалась здесь, в этой крепости. Их познания о его жизни были отрывочными.

Пендрейк нарушил наступившую тишину. Его голос прозвучал напряженно и с удивлением:

— Я правильно понял, что Петере, Макларг и я, а также Келгар, Рейни и остальные должны находиться там, на поверхности, в то время как вооруженные силы Соединенных Штатов предпринимают попытки разыскать нас и захватить? А вы собираетесь наблюдать со стороны, как мы будем выпутываться из этой заварушки, и ничем нам не поможете?

Он увидел, что его жена улыбнулась и кивнула ему. Недоумение прошло. Ее глаза заблестели и взгляд потеплел.

— Ты пойман в перекрестие прожекторов, Джим. Тебе придется постараться еще больше, чем во время побега из тюрьмы. Тебе предстоит временно стать суперменом — видишь ли, ты находишься в финальной стадии своего последнего перевоплощения и останешься на том уровне развития, до которого сможешь сейчас подняться. Больше изменений не будет.

Внезапно ее глаза увлажнились. Она импульсивно потянулась и схватила его за руку.

— Джим, неужели ты не понимаешь? Если мы сейчас дадим себе поблажку, то подведем как тебя, так и всех людей в этом бедном измотанном мире… Джим, мы приняли решение — если у тебя ничего не получится, то ни один из нас этого не переживет. Наша судьба тесно переплетена с твоей. Послушай, здесь, под землей, находится великолепная коллекция машин. Через несколько минут величайшие ученые-мужчины будут один за другим подходить к тебе. И ты сможешь при помощи своей гениальной способности проникновения в чужой мозг заимствовать их огромные знания и полностью усвоить их. Жаль, что ты не в состоянии воспринимать ум женщины — среди них тоже немало выдающихся людей.

Она подвела его к креслу, а сама села напротив и произнесла:

— Джим, мы — тотипотентны, то есть ты, я и несколько других. Мы — результат случайности, которая возникла благодаря вхождению в контакт с удивительным двигателем. Каждые несколько месяцев любой из нас может давать кровь для переливания людям с таким же типом крови. После этого к ним возвращается молодость. Но еще никто из тех, кому было сделано такое переливание, не стал тотипотентным. И они связаны с нами особыми узами, так как, не получив нашу кровь повторно, они опять начнут стареть. Если ты примешь во внимание факт, что умственные возможности тотипотентных людей превышают способности обычных более чем в два раза, то поймешь, что мы представляем собой переходную ступень человеческой расы на следующий уровень развития. Например, мы разгадали секрет двигателя Лембтона. Всем остальным это оказалось не под силу. Немцам удалось захватить свыше восьмидесяти процентов наших двигателей, но на этом все их успехи закончились. Однако даже наши умственные способности представляют собой только часть потенциальных возможностей человека. Мы знаем об этом потому, что некоторые из нас во время тех серых, выпавших из памяти периодов тотипотентности стали обладателями способностей, двадцатикратно превышающих показатели обычного человека.

Послушай, я расскажу тебе свою историю. Я родилась в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Во время первой мировой войны я стала медсестрой. Осколком разорвавшегося снаряда мне оторвало правую руку. Если бы не забившаяся в рану грязь, я истекла бы кровью. Несколько дней я была предоставлена самой себе, мне не было оказано никакой медицинской помощи. Обрати на это внимание: нет ни одного человека, который стал бы тотипотентным, не побывав в угрожающем жизни состоянии. Мы пришли к выводу, что тело, которому оказана своевременная медицинская помощь, не может стать тотипотентным. В то время, естественно, со мной ничего не произошло, но значительно позже, когда я приняла участие в исследовательской программе Лембтона и подверглась облучению двигателем, моя рука выросла заново и ко мне возвратилась молодость.

— Откуда взялся двигатель Лембтона? — спросил Пендрейк.

— Это, — призналась женщина, — остается тайной. Мистер Лембтон сообщил, что в тысяча восемьсот семидесятом году его дед был найден мертвым. Он разбился при попытке посадить машину на семейную ферму. Видимо, в последнее мгновение он понял, что должно произойти, открыл дверь и попытался выпрыгнуть за борт, но не успел. Его так и обнаружили застрявшим в дверце, наполовину внутри, наполовину снаружи. Когда они вытащили его покалеченное тело, дверь летательного аппарата автоматически закрылась и все попытки проникнуть внутрь машины ни к чему не привели. Она не была тяжелой, и ее отволокли в один из больших амбаров, где ее никто не трогал, если верить мистеру Лембтону, три четверти века. Обнаружили эту машину уже во время сноса старых построек. Вспомнив слышанную им историю, Лембтон перетащил аппарат в подвал дома. Там его и нашел доктор Грейсон, которому удалось разобраться, что он собой представляет.

Она сделала паузу, а потом продолжила:

— Во время второй стадии моего тотипотентного периода я изобрела маленькие металлические водоотталкивающие пластинки. Когда их прикрепили к подошвам моих туфель, я получила возможность ходить по воде. Мы до сих пор не можем понять, как они работают. Мы пришли к выводу, что ранее мне угрожала опасность утонуть, но точно мы этого не знаем. Мы не можем сделать копии пластинок, хотя на первый взгляд они выполнены из самых обычных материалов, которые можно найти на борту корабля. Вот что поистине чудесно: на нашей необъятной планете изобретения лежат под ногами, нужен только более мощный ум, который переосмыслит факты, находящиеся у всех на виду. Обучение и образование тоже что-то дают, но они не являются адекватным заменителем способностей тотипотентных людей.

На минуту прервавшись, она продолжила:

— Джим, ты знаешь свою задачу. На поверхности ты найдешь самые различные механизмы. Двигатели, инструменты, электронное и электрическое оборудование, то есть там целый развал. Десяток складов забит тем, что с виду может показаться хламом, но не является им. Осмотри все, попробуй заставить свой мозг изобрести новые комбинации старых форм. Как только что-нибудь придумаешь — свяжешься с нашими людьми под землей. За несколько часов они соберут все, что тебе понадобится. Джим, наш собственный опыт следования по пути идеализма был печален. Этому миру нужно нечто большее. Мы хотим сделать еще одну попытку, прежде чем окажемся перед альтернативой: предоставить человечество самому себе или продолжить курс на ускорение развития цивилизации.

Когда Пендрейка отвели обратно в спальню, он подумал, что вряд ли их цель могла быть выражена более ясно.

Ночью он несколько раз просыпался в холодном поту. Дважды, находясь в полудреме, он пытался убедить себя, что визит в подземную крепость ему приснился. И каждый раз бодрствующее в нем ощущение более серьезной опасности расставляло все на свои места. Еще день назад, когда угроза казалась далекой, он тешился надеждой, что они действительно находятся в безопасности на этом заброшенном ранчо. Теперь эта надежда рассыпалась в прах. Их собираются атаковать армия, танки и самолеты…

Всю нескончаемую ночь мысли бродили извилистыми дорожками в его голове. Один раз он даже с удивлением подумал, что эти двадцатикратные способности человеческого мозга нельзя измерять коэффициентом умственного развития IQ. Только мыслящая электронная машина смогла бы иметь IQ равный 20 тысячам. Должны быть какие-то другие параметры умственной деятельности. Сколько известно случаев, когда человек с IQ, равным 100, обладал личностными и предводительскими качествами, на голову превосходящими те же показатели у какого-нибудь урода с IQ, превышающим 160. Нет, двадцатикратный мозг нельзя оценить, пользуясь IQ. Его возможности можно измерить… Он так и не успел придумать чем.

Должно быть, с этой мыслью он и уснул, а когда проснулся, на улице все еще было темно. Он принял решение. Он попытается. Пендрейк не ощущал в себе никакой особой предрасположенности к открытиям, но он попытается.

Джефферсон Дейлс встал с первыми солнечными лучами, подошел к окну и сквозь отверстия в великолепно подогнанной лицевой маске осмотрел окрестности отеля “Маунтенсайд Инн”. “Ох уж это ожидание”, — подумал он. Все, что он мог сделать, было сделано. Приказы, сложнейшее планирование, детали, обеспечивающие перекрытие абсолютно всех путей к бегству, — за всем этим он проследил лично. Теперь все зависело от того, как другие выполнят порученную им часть работы. Ему же оставалось только мерить шагами эту маленькую комнатушку и ждать.

За его спиной открылась дверь, но он не оглянулся.

Густые тени лежали над пустыней, справа на фоне светлеющего неба вырисовывался силуэт гор. Слева, в редкой рощице за поселком, он различил палатки просыпающейся армии.

Кей произнесла за его спиной:

— Я принесла завтрак.

Он успел забыть, что в комнату кто-то вошел, и вздрогнул при звуке голоса. Затем мрачно улыбнулся, повернулся и произнес:

— Завтрак?

Он выпил свой апельсиновый сок и съел тушеные почки, не проронив ни слова. Когда он закончил, Кей заговорила опять:

— Я совершенно уверена, что никто не догадался о твоем пребывании здесь. — Помолчав, она добавила — Мы начинаем через час. На преодоление сорока миль по песку уйдет не менее трех часов. Под прикрытием ночи несколько наблюдателей подобрались незамеченными к ранчо В соответствии с приказом они не приближаются к нему ближе чем на несколько сотен ярдов. Я начинаю думать, что предпринятые нами меры предосторожности недостаточны. Но я по-прежнему считаю, что лучше пребывать в уверенности, чем расстраиваться. У меня не осталось ни малейших сомнений: этот человек должен оказаться в наших руках — иначе даже нечего и думать о третьем сроке.

Ответа не последовало. Всего четыре часа, думал Джефферсон Дейлс, через четыре часа он узнает, что уготовано ему судьбой.

Глава 26

На ранчо холодная ночь сменилась прохладным рассветом, который начал медленно прогревать серую землю. Все встали рано. Позавтракали почти в полной тишине, не возразив на заявление Пендрейка о том, что он назначает себе помощницу, после чего разошлись. Некоторые отправились подменить ночных дозорных, расположившихся на возвышенных точках холмов, окружающих гасиенду. Только двое или трое нашли себе какое-то дело.

Атмосфера была напряженной, нервной и отягощенной ожиданием. После того как они закрыли за собой дверь третьего склада, Анрелла произнесла, нахмурив брови:

— Я с определенностью ожидала, что они будут против, когда ты скажешь им, что я буду повсюду тебя сопровождать. Это должно было показаться им странным.

Пендрейк промолчал. Ему тоже было непонятно, почему ему без всякого сопротивления была отдана мантия лидера. Несколько раз он улавливал в мыслях своих товарищей по побегу зачатки возражений, которые очень быстро исчезали, не будучи даже высказанными. До него дошло, что Анрелла продолжает говорить:

— Я уже жалею, что посоветовала тебе идти спать. Мы хотели, чтобы ты приступил к решению своей задачи со свежими силами. По нашим расчетам, в твоем распоряжении должно было остаться около двенадцати часов.

Непонятно почему, но ее слова вызвали у него раздражение. Он резким тоном произнес:

— Мои возможности добиться успеха слишком ограничены. Кроме того, я убежден, что подхожу к решению этой проблемы не с той стороны. Неверным является сам уклон в сторону механики. Я вижу несколько вариантов, которые можно осуществить, если воспользоваться электроприборами из дальнего склада. Если подключить к пылесосу определенные электрические цепи, то… — Он невесело посмотрел на нее: — У них всех имеется один фатальный изъян. Они убивают. Они сжигают и разрушают. Откровенно говоря, я не собираюсь убивать этих бедолаг солдат, которые выполняют свой долг. И вообще все это дело начинает становиться мне поперек горла, — он нетерпеливо махнул рукой. — Все это трудно выразить словами. Я начинаю думать, не сошел ли я с ума. — Он нахмурился и со злостью спросил: — Позволь задать тебе вопрос. Располагаете ли вы космическим кораблем, который можно было бы посадить здесь через короткий промежуток времени, чтобы эвакуировать на нем всех присутствующих?

Взгляд и поведение Анреллы остались спокойными.

— Все гораздо проще. Мы могли бы отвести вас под землю. Но в нашем распоряжении есть и космический корабль. В данный момент он завис над нами на высоте около двадцати миль. Это более крупная модель того, что ты привык называть электрическим самолетом. Я могу отдать приказ ему сесть прямо сейчас. Но я не стану этого делать. Наступил критический момент в плане, который мы вынашивали с тех самых пор, когда впервые узнали о твоем существовании.

Пендрейк огрызнулся:

— Не верю я в реальность вашей угрозы покончить с собой. Это еще один трюк с целью оказать на меня давление.

Анрелла мягко сказала:

— Джим, ты устал, на тебя неожиданно так много свалилось. Даю тебе слово чести — все, что я тебе сказала, — правда.

— Что означает обычная честь для суперженщины?

Она осталась невозмутимой.

— Если ты задумаешься об осложнениях, вызванных твоим отказом убивать людей, которые собираются нас атаковать, то поймешь, что наши действия оправданы честностью наших намерений. Джим, мне далеко за восемьдесят. Физически я этого не чувствую, зато сознаю умственно. Как и другие. Семнадцать из них старше меня, двенадцать — мои ровесники. Даже странно, что последняя война оставила после себя так мало потенциальных тотипотентов; возможно, лучше сработали медицинские сг бы… Но мы отвлеклись. Все мы много видели и еще больше передумали. И мы искренне считаем, что если не сумеем помочь человечеству продвинуться по пути прогресса, то станем ему помехой. Нам нужен лидер, более способный и сильный, чем любой из нас. Мы…

Радиобраслет на ее запястье издал мелодичный звук. Она подняла его к уху и повернулась таким образом, чтобы Пендрейку тоже было слышно. Негромкий отчетливый голос произнес:

— Колонна из боевых машин и нескольких танков направляются по дороге к Арройо Пасс, что в десяти милях южнее Маунтенсайда. После рассвета пролетело несколько самолетов. Если вы их не видели, значит, им приказано держаться вдали от ранчо. Конец связи.

Мелодичный звук повторился, и наступила тишина.

Нарушила ее Анрелла, которая напряженным голосом произнесла:

— Джим, мне кажется, что пора трезво оценить ситуацию. Я считаю, что сейчас важно получить упреждающее оружие, которое сможет остановить сухопутную армию и позволит тебе выиграть время, чтобы разработать основное изобретение. Нам можно не беспокоиться о бомбардировке с воздуха: меньше всего на свете Джефферсон Дейлс желает твоей гибели. — Она в нерешительности замолчала. — Что ты скажешь о нашем дезинтегрирующем луче, который разрушает только неорганическую материю?

Ее голубые глаза смотрели на него вопрошающе.

— Нам нужно только подключить устройство к ближайшей розетке электросети, как мы и сделали в тюрьме. Или к передвижному источнику питания. — Она замолчала, ожидая ответа, но вскоре продолжила: — Это уничтожит их танки и бронетехнику. Они останутся в чем мать родила, — Анрелла нервно засмеялась. — Это способно дезорганизовать любую из существующих в мире армий.

Пендрейк покачал головой.

— Я обдумал такую возможность еще до завтрака. Это не сработает. Я могу уменьшить габариты вашего прибора до размера ручного оружия, сохранив при этом его мощность. Но никоим образом не смогу увеличить его энергетический выход. Все упирается в вакуумную лампу, которая… — Он пожал плечами. — Им потребуется только удостовериться, что человек, который управляет этим прибором, не я. После этого, не приближаясь более чем на четверть мили, они нанесут артиллерийский удар. Возможно, кто-нибудь из моих товарищей и предпочтет такую смерть удушению в газовой камере. Но ты же понимаешь, что это не решит наши проблемы. Что ты делаешь, Хайнс?

Они подошли к стройному небритому молодому человеку, копающемуся в двигателе автомобиля. Капот был поднят, Хайнс стоял рядом с машиной и протирал контакты свечи зажигания. На самом деле вопрос Пендрейка был лишним. В мозгу молодого мужчины совершенно четко созрело решение исправить двигатель и сбежать с ранчо.

Ден Хайнс был актером, играющим второстепенные роли. Во время суда он угрюмо признал, что единственной причиной его присоединения к нападавшей на женщин толпе было то, что ему опротивел “мир, в котором заправляют бабы”, да еще то, что он “возбудился”. Во время побега он не сделал абсолютно ничего полезного и только раздражал окружающих своей издерганностью. Сейчас же его нервы сдали окончательно. У него был вид побитой собаки.

— О! — произнес он, увидев Анреллу. А потом, как бы между прочим, добавил: — Решил вот отремонтировать автобус. Может нам пригодиться, если потребуется срочно смываться отсюда.

Пендрейк сделал шаг к открытому капоту и с интересом посмотрел на двигатель. Мысленно он представил себе весь агрегат, сначала в сборке, а потом по частям. Это было мгновенное и чисто мысленное изучение: двигатель, аккумулятор, система зажигания, сцепление, генератор… Он остановился и вернулся назад: аккумулятор.

Он произнес:

— Хайнс, что произойдет, если весь заряд аккумулятора разрядить за одну стобиллионную долю секунды?

— Ха! — сказал озадаченно Хайнс — Это невозможно.

— Возможно, — произнес Пендрейк, — если предварительно электрически закалить свинцовые пластины, а также использовать пентодную экранирующую трубку. Такие трубки применяются для контроля избыточной мощности. Это…

Он замолчал. Внезапно все детали осенившей его. догадки прояснились и встали на свое место. Он проделал мысленный расчет и, подняв глаза, перехватил сияющий взгляд Анреллы.

Через мгновение ее взор померк. Она с изумлением в голосе сказала:

— Я поняла, что ты задумал. Но не будет ли температура слишком высокой? Результаты моих подсчетов выглядят невероятными.

— Мы можем воспользоваться миниатюрным аккумулятором, — быстро произнес Пендрейк. — В конце концов, это будет всего лишь ударный капсюль. Мы имеем столь высокую температуру на Солнце потому, что там не было управляющей трубки. Время от времени во Вселенной случайным образом складываются такие же условия — и мы получаем сверхновую. Если взять обычный аккумулятор, то температура будет слишком высока. Но я думаю, что мы сможем отбросить четыре самых опасных нуля, если воспользуемся маленькой сухой батарейкой. В этом случае все будет в пределах допустимого. Цепная реакция все равно начнется, но она выльется в тепло, не выйдя на мощность взрыва. Все продлится несколько часов. — Он сделал паузу, после чего добавил: — Хайнс, никуда не уезжай. Оставайся на ранчо.

— Хорошо.

Пендрейк в задумчивости пошел прочь и тут же остановился. “Не слишком ли быстро он согласился, — подумал он. — Почему?”

Широко раскрыв глаза, он повернулся и уставился на Хайнса. Мужчина стоял к нему спиной, но мысли его были как на ладони. Пендрейк стоял, сравнивая и вспоминая, потом, удовлетворенный, повернулся к Анрелле и спокойно произнес:

— Пусть ваши люди работают со всей возможной быстротой. И не забудьте предусмотреть систему охлаждения для дома. Мне кажется, что батарейку нужно зарыть в песок на глубину около десяти футов в трех-четырех милях отсюда. Не думаю, что на все это уйдет больше трех четвертей часа. Что касается нас с тобой, — он сардонически посмотрел на Анреллу, — прикажи космическому кораблю совершить посадку. Мы отправляемся в Маунтенсайд.

— Мы что? — внезапно побелев, она посмотрела на Пендрейка. — Джим, ты же знаешь, что это никоим образом не подчиняется логике.

Он ничего не ответил, просто стоял и смотрел на нее; еще через мгновение она произнесла:

— Это неправильно, я не должна этого делать. Я… — Она в изумлении покачала головой. После чего, прекратив возражения, поднесла к губам свой радиобраслет.

В восемь утра во дворе “Маунтенсайд Инн” собрались старожилы. Пендрейк ловил косые взгляды, бросаемые на него, Анреллу и на десяток представительниц секретной службы, расположившиеся у дверей отеля. Население Маунтенсайда не привыкло к такому активному вмешательству посторонних в жизнь тихого поселка, тем более что в роли незнакомцев выступали женщины с непроницаемыми лицами. Здесь слишком много произошло за последнее время. Их умы излучали смесь раздражения и возбуждения. Они обменивались между собой мнениями приглушенными голосами.

В десять минут девятого один из стариков утер со лба пот и прошаркал к висящему у дверей термометру.

— Девяносто восемь,[2] — объявил он старухам, вернувшись на свое место. — Чертовски тепло для Маунтенсайда для этого времени года.

Последовала короткая и оживленная дискуссия, касающаяся температур в текущем месяце. Горячий бриз из пустыни потянул сильнее, и резкие голоса медленно сменились тишиной. К термометру подошел еще один старожил. Отошел он от него, качая головой.

— Сто пять, — сказал он. — И это всего лишь двадцать пять минут девятого. Похоже, денек будет жарким.

Пендрейк подошел к мужчинам.

— Я врач, — произнес он. — Внезапное изменение температуры может вредно сказаться на здоровье, особенно пожилых людей. Отправляйтесь к озеру Маунтен Лейк. И проведите там целый день, устройте себе праздник. Но отправляйтесь немедленно!

Когда он вернулся к Анрелле, цепочка стариков уже потянулась с веранды. Через две минуты они проследовали мимо в двух седанах. Анрелла нахмурилась и взглянула на Пендрейка.

— Психология всего, что происходит, совершенно неправильна, — сказала она. — Старые пустынные крысы обычно не прислушиваются к советам тех, кто их существенно моложе.

— Они не пустынные крысы, — заметил Пендрейк. — Они легочные больные. И Бог им врач. — Он улыбнулся и добавил: — Давай немного пройдемся по улице. Я видел вон в том доме старую женщину, которой нужно посоветовать ехать на озеро.

Старушка с легкостью поддалась убеждениям врача отправиться на пикник. Она быстро бросила в подержанную машину несколько консервных банок и испарилась в вихре пыли.

В пятидесяти футах от них в небольшом белом здании расположилась метеостанция. Пендрейк открыл дверь и окликнул вспотевшего мужчину:

— Какая сейчас температура?

Из-за стола выполз полный очкарик.

— Сто двадцать, — простонал он. — Это кошмар. В Денвере и Лос-Анджелесе думают, что я хватил лишнего. Но, — он скорчил гримасу, — им пора заняться нанесением новых изобар и оповещением населения. К ночи у них будет такой ураган, что из-под их задниц повырывает стулья.

Оказавшись снаружи, Анрелла устало произнесла:

— Джим, пожалуйста, объясни мне, что все это значит. Если станет еще теплее, мы будем унесены рекой из собственного пота.

Пендрейк мрачно рассмеялся. Будет еще теплее. Он неожиданно почувствовал благоговейный страх. Источник тепла — он представил себе его — выдает сейчас восемнадцать миллионов миллиардов градусов по Фаренгейту — это больше, чем получилось бы в результате взрыва тысячи водородных бомб. Температура здесь, в Маунтенсайде, должна подняться градусов до ста тридцати пяти, а там, где сейчас находятся танки и бронемашины, должно быть градусов сто пятьдесят. Это не смертельно. Но офицеры наверняка прикажут армии повернуть вспять и направят ее к прохладным горам.

Пока они шли обратно к отелю, стало еще жарче. Длинная вереница машин тянулась по дороге, ведущей в горы. Горячие потоки воздуха играли над песками и серыми склонами холмов. Стало невыносимо сухо и душно, на вдохе резало горло. Анрелла произнесла несчастливо:

— Джим, ты уверен, что знаешь, что делаешь?

— Все очень просто, — кивнул с улыбкой Пендрейк. — Я считаю, что мы здесь имеем аналог бушующего и ревущего лесного пожара. Если ты видела когда-нибудь лесные пожары — в нескольких из моих воспоминаний содержится информация по данному предмету, — то должна знать, что они выгоняют из укрытий любую дичь. Все сломя голову бросаются на поиски более прохладных мест. При угрозе сожжения кидается наутек даже сам царь зверей. Мне кажется, что он должен примчаться сюда. — И самодовольно добавил: — Вот он, выгнанный на открытое место, где опасность остаться в дураках для меня минимальна.

Пендрейк кивнул в сторону дверей отеля, из которых вышел на веранду превосходно сложенный мужчина. Его лицо было лицом самого обычного американца средних лет, но голос оказался привыкшим отдавать команды звонким голосом Джефферсона Дейлса.

— Вы до сих пор не смоги запустить эти моторы? — спросил он с раздражением. — Не кажется ли вам странным, что две машины сломались в один и тот же момент?

Послышались приглушенные извинения и еще что-то о другой машине, которая вот-вот должна подойти. Пендрейк улыбнулся и шепнул Анрелле:

— Я вижу, пилот вашего корабля продолжает посылать помеховое излучение. О’кей. Пойди и пригласи его.

— Но он не пойдет. Я уверена в этом.

— Если он не придет, это будет означать, что я просчитался, и мы сразу же возвратимся на ранчо.

— Просчитался в чем? Джим, для нас это вопрос жизни и смерти.

Пендрейк посмотрел на нее.

— В чем дело? — издевательски спросил он. — Тебе не нравится, когда тебя принуждают? Возможно, я удвою твой IQ.

Анрелла внимательно взглянула на него и медленно произнесла:

— В этой тотипотентной фазе, в которой ты сейчас находишься, очевидно, существуют особенности, о которых неизвестно никому из нас — Она смущенно замолкла. — Джим, ввиду твоего загадочного поведения я не могу больше скрывать от тебя то, что по личным причинам я предпочла бы утаить.

Пришла очередь задуматься Пендрейку, но он все же отказался от того, чтобы объяснить ей все свои действия. Еще не время. Возможно, в сложившейся критической ситуации ему потребуется оказать на нее давление еще раз. Мгновенное повиновение Хайнса его приказанию оставаться на ранчо, а не бежать в соответствии с задуманным им планом, дало ему необходимый ключ к происходящему. Остальные случаи покорного следования любой его команде или предложению только укрепили его уверенность в своих силах. Сначала Петере, который принес одежду и только после этого начал задавать вопросы, потом — Анрелла, отдавшая пистолет и приказавшая приземлиться космическому кораблю, старики и старухи, отправившиеся к озеру. Все это доказывало, что его слову повинуются как мужчины, так и женщины.

Их послушание не было связано с их сознанием. Никто ничего не заметил — основа лежала глубже. Его распоряжения оказывали влияние на базисные нервные структуры мозга. Повинующимся должно было казаться, что они совершают действия по собственной воле. Это было исключительно важно. Позже он расскажет Анрелле обо всем. А сейчас…

Анрелла опять заговорила:

— Я чувствую, что ты обладаешь какой-то исключительной способностью, которая не принесет добра ни тебе, ни окружающим. И пока она не превратилась в постоянную, — ее голос зазвучал настойчиво и требовательно, — Джим, что ты помнишь?

Пендрейк раскрыл рот, чтобы кратко обрисовать необъятность своей памяти. И понял, что это была не его собственная память. Он помнил информацию, содержавшуюся в головах сотен людей, в том числе и президента Соединенных Штатов Америки.

Он сказал ей об этом.

— Исследуй окружающее тебя пространство! — приказала Анрелла.

Пендрейк удивился:

— Не понимаю, что я должен искать?

— Свою память.

Он собрался напомнить ей, что тотипотентная трансформация клеток эффективнейшим образом вычистила из них все воспоминания и впечатления.

И промолчал.

Потому что обнаружил энергетическое поле. Он не видел его, он почувствовал. И, что самое удивительное, от этого поля исходило слабое свечение. Возле его тела оно было сильнее, ослабевая с увеличением расстояния. Границы его простирания Пендрейк определить не смог. Спустя мгновение он решил не принимать расстояние в качестве что-либо означающего фактора. В этот момент он осознал, что частью его знаний стала память ученого из Уэльсского университета, научившегося измерять электрические поля вокруг живых существ, — от мельчайших семян до людей.

Эта мысль тут же ушла на задний план потому, что в его голове начали всплывать воспоминания обо всей его жизни: детство, колледж, служба в ВВС США, находка двигателя, Луна, Большой Олух, Элеонора…

“О боже, — подумал он. — Элеонора! Все эти месяцы, свыше года она находится в руках неандертальца…” Он застонал, потом усилием воли совладал с потоком обрушившихся на него эмоций.

— Пригласи его, — хрипло произнес он.

Женщина бросила на него полный сочувствия взгляд.

— Мне неизвестно, что ты вспомнил, — произнесла она, — но постарайся держать себя в руках.

— Со мной все в порядке, — сказал Пендрейк. И подумал: “В первую очередь- самое важное”. И стал опять самим собой.

Глава 27

Анрелла повернулась к нему спиной и поднялась по ступенькам на веранду. Ему было слышно, как, приглушив слегка голос, она произнесла необходимые слова. Когда она закончила, Пендрейк громко сказал:

— Садитесь в машину. Вторая может следовать за нами.

Президент, Кей и две женщины из охраны спустились вместе с Анреллой по ступенькам. Анрелла спросила:

— Как ты думаешь, мы сможем взять с собой четверых?

— Определенно, — ответил Пендрейк, — впереди могут сесть трое.

Кей устроилась рядом с Анреллой на переднем сиденье. Минутой позже урчащий автомобиль стал взбираться на второй передаче на первый пологий подъем.

Пендрейк произнес:

— Ты знаешь, дорогая, я придумал, что можно сделать для уравненных женщин, составляющих охрану президента. Действие принятого ими препарата можно нейтрализовать. Второй дозой, химический состав которой будет незначительно отличаться от первой. Особенность этого соединения состоит в следующем: молекулы кристаллической магнезии стыкуются с основой с помощью четырех связей. Это нестабильное соединение. Его можно стабилизировать, удалив две связи из четырех. Благодаря этому…

Он замолчал, уловив краем глаза напряженный взгляд Анреллы. Джефферсон Дейлс, сидящий на заднем сиденье, сухо произнес:

— Вы что, химик, мистер… не знаю вашего имени.

— Пендрейк, — подсказал любезно Пендрейк. — Джим Пендрейк. — Он продолжал дальше: — Нет, я не химик. Можете считать меня своего рода универсальным разрешителем проблем. Видите ли, я обнаружил, что мой мозг обладает любопытными свойствами. — Он сделал паузу, заметив в зеркало, что в руках сидящих на заднем сиденье рядом с президентом женщин появились пистолеты. Голос Джефферсона Дейлса прозвучал ровно:

— Продолжайте, мистер Пендрейк.

— Господин президент, — сказал Пендрейк. — В чем заключается суть слабеющей демократии?

Наступила продолжительная пауза. Машина продолжала мчаться по горной дороге.

— Никто не сможет дать точный ответ на этот вопрос, — наконец произнес президент. — Люди нуждаются в подтверждении того, что их жизнь имеет смысл. Когда все, что они видят вокруг, состоит из сумбура, лжи и глупости, люди падают духом, с чем они не в состоянии бороться.

Пендрейк выжидал. Он почувствовал, что его вопрос успокоил жестких спутниц президента. Они по-прежнему держали пистолеты, но шеф жестом удержал их от применения оружия.

Молчание нарушил Джефферсон Дейлс:

— Если взглянуть со стороны, то может показаться, что наши неприятности идут от общей потери морали, коррумпированных политиков и того факта, что почти любой из граждан этой страны не может похвастаться здоровой психикой.

Пендрейк произнес:

— Я считаю, что в основе наших бед лежит отсутствие должного руководства. — На заднем сиденье воцарилась тишина, пассажиры были шокированы, и Пендрейк сделал вывод, что его слова попали в цель. Он продолжал: — Видите ли, господин президент, при демократии мы избираем правителя на ограниченный срок. Это не значит, что он будет руководить страной хуже, чем какой-нибудь наследный монарх. Но если он не в состоянии проводить твердую линию в духовной и общественной сферах, то существующая система управления государством начинает разлагаться, а мы начинаем ломать голову, пытаясь понять, что с нами происходит. А ничего не происходит, просто мы избрали в руководители слабака, который по каким-то своим внутренним причинам не способен нами управлять.

Наступила мертвая тишина, нарушаемая только урчанием автомобиля.

— Мне кажется, — сказал Пендрейк, — что именно вам, господин президент, нужно обрести уверенность в том, что жизнь имеет смысл. Поэтому я хочу сделать вам выгодное предложение.

— Предложение? — Прозвучавшее слово не было связано с настоящей реакцией президента, скорее оно было как бы эхом, исходящим от человека, пребывающего в состоянии глубокого шока.

— Предложение, — спокойно повторил Пендрейк. — Если в течение трех лет вы возродите демократию и будете осуществлять прогрессивное управление страной, я добровольно пойду на переливание вам моей крови.

Первой на это прореагировала Кей. Она резко сказала:

— Боюсь, мистер Пендрейк, что вы находитесь в положении, когда вопросы, связанные с использованием вашей крови, будут решаться без вашего участия.

— Заткнись, Кей! — грубо оборвал ее Джефферсон Дейлс.

Женщина бросила на президента изумленный взгляд и откинулась на спинку сиденья. Теперь в состоянии шока оказалась она. Никогда за время их отношений, как понял Пендрейк, этот мужчина не позволял себе разговаривать таким тоном со своей возбужденной, прекрасной и заблуждающейся любовницей.

Президент Дейлс прочистил горло.

— Не могу понять, — произнес он. — Похоже, мы встретились с вами случайно, мистер Пендрейк. Но для того чтобы оказаться в Маунтенсайде, вы должны были пройти сквозь несколько подразделений американских вооруженных сил. Меня все больше интересует, что здесь происходит в действительности. Например, каким образом вы совершили побег из тюрьмы?

— Расскажи ему, дорогая, — произнес Пендрейк. Анрелла описала изготовленный Пендрейком энергетический пистолет.

Дейлс спросил изумленным голосом:

— Но как он мог собрать такое оружие из обычных радиодеталей? — Вопрос был явно риторическим, потому что Дейлс тут же продолжил: — Что он еще изобрел?

Когда Анрелла рассказала ему о закопанном в песок тепловом источнике, равном по мощности сверхновой, у президента от удивления отвисла челюсть и он тут же произнес:

— Так это он вызвал такую жару? Мой бог!

Президент Дейлс сидел совершенно неподвижно. У него был вид человека, который внезапно нашел решение неразрешимой с виду проблемы. Он взорвался:

— Вот в чем дело! Всем нам — всем этим людям должно быть стыдно.

— Каким всем людям? — спросила удивленная Анрелла.

— Обычным людям, завсегдатаям баров, искателям секса, мужчинам, выступающим против женщин, женщинам, выступающим против мужчин, крутым мужикам, тупым, глупым, бедным, богатым — всем деградировавшим, злым, испуганным, несчастливым, одураченным, жалким беднягам там, — он широко махнул рукой, обозначая своим жестом полмира, — и здесь, — он показал на себя. — Все эти люди гордятся теми идиотскими достижениями, которые не являются достижениями вообще, если принять во взимание то, на что они способны. Три миллиарда людей позволили величайшему мозговому механизму во всей вселенной превратиться в развалину. Наша первейшая задача состоит в том, чтобы открыть им глаза на то, что они сотворили, а потом помочь им освободиться от связывающих их пут.

— Что вы считаете нужным сделать? — спросила Анрелла.

Великий человек, казалось, не расслышал ее вопроса. Он продолжал говорить:

— Я давно уже задумывался, почему практически полностью отсутствуют новые творческие разработки, и пришел к выводу, что единственная причина этого лежит в том, что человечество находится в состоянии смятения. — Он покачал головой.

— Боюсь, что все будет не так уж просто, — произнесла Анрелла.

Пендрейк решил, что настало время перейти к делу. Он сказал:

— Я считаю, что армейские подразделения должны быть отозваны, срок заключения для осужденных сокращен до пяти лет, уравненные женщины раскрепощены. Поселенческий проект Лембтона нужно взять под защиту государства, его участникам не должно угрожать тюремное заключение. Женщины должны быть равноправно допущены на руководящие посты…

В этот момент его в бок толкнул локоть Анреллы.

— Достаточно, — сказала она сердито. — Прекрати, Джим!

Пендрейк ошарашенно замолчал. Он посмотрел на нее и увидел сверкающие недовольством глаза. И понял, что она знает что делает.

— Хорошо, — произнес он. — Я остановлюсь. Ее реакция привела его в изумление.

Глава 28

Прошел час.

Их нагнали две машины президента, и Пендрейк заверил главного чиновника государства, что тот может направляться по своим делам в одной из своих машин и что он с женой собирается вернуться на ранчо.

Никто не пытался им помешать.

Как только те скрылись из виду за поворотом, Анрелла произнесла:

— Пожалуйста, останови машину!

Пендрейк удивился, но исполнил ее просьбу.

Она мрачно сказала:

— Ты используешь телепатический гипнотизм.

— Ну и что? — беззаботно спросил он.

— Вот что! — Она рылась в своей сумочке. В ее руке оказался маленький фонарик. Он обжег его интенсивным лучом. Ему показалось, что этот свет что-то подстраивает в его мозгу, потому что где-то глубоко внутри головы он ощутил боль. Пендрейк невольно вскрикнул.

Он осознавал, что она что-то говорит, но не мог разобрать слов. Наконец она закончила. Наступила пауза.

Потом он услышал, как она произнесла:

— Ты больше не обладаешь этой способностью.

Пендрейк заморгал. Он находился в сознании, и физически с ним тоже было все в порядке. Он пристально посмотрел на нее.

— Ты загипнотизировала меня механически? — спросил он осуждающе.

— Нет. Я просто изменила рисунок мозга, — Ее голос звучал ровно. — Джим, все очень просто. Мы не можем позволить, чтобы в нашей группе или даже во всем мире существовал человек, способный оказывать влияние на других людей, причем так, что они этого не замечают.

— Я использовал это только для того, чтобы возродить демократию. Ты же видела.

— Демократии предстоит самой обрести свое спасение, — резко произнесла она. — Она не может быть оторванной от людей.

Пендрейк с удивлением сказал:

— Странно слышать такое заявление из уст настоящего руководителя проекта Лембтона.

— Мы получили урок, — ответила она с горечью. — Отдельные индивидуумы не могут смещать правительство. Небольшие группы внутри государства не в состоянии поднять себя на более высокий моральный уровень. Мы потеряли убитыми почти восемьсот человек, Джим, и если нам не будет оказана помощь со стороны правительства, то поселение Лембтона на Венере будет захвачено восточными немцами. Они знают, где оно расположено.

— Этого не случится. — Пендрейк покачал головой и рассказал ей об экспедиции, которую по распоряжению президента Дейлса готовят к высадке на Луну. Потом он произнес: — Анрелла, мне нужно оружие. И я должен как можно скорее оказаться на одной горной тропе на Среднем Западе. Я должен таким образом попасть на Луну.

Он описал ей сложившуюся ситуацию и рассказал о телепортирующей машине.

Когда он закончил, Анрелла смотрела на него расширенными от удивления глазами.

— Я вызову космический корабль, — сказала она и добавила: — Но почему бы тебе не подождать день или два, мы успеем подготовить несколько молодых мужчин, которые смогут отправиться с тобой? Тебе может понадобиться помощь.

Пендрейк подумал об Элеоноре и покачал головой.

— Я наполнен яростью и ужасом с самого момента возвращения памяти. Отправьте их вслед за мной, я не могу ждать.

Она смотрела прямо перед собой, на ее лице застыло напряженное выражение. Наконец она теплым голосом произнесла:

— Я понимаю, Джим.

Пока они добирались до места, он рассказал ей о лунных людях и сделал вывод:

— Это соответствует тому, что ты сказала. Предлагаемое ими убежище настолько не вписывалось в мой реальный мир, что я предпочел испытать удачу в варианте с саблезубым тигром. Судя по всему, человек в своем развитии встал сейчас на последнюю ступеньку животной стадии. И он начинает испытывать воздействие следующей ступеньки — первой в становлении собственно человека. Во время моих тотипотентных фаз я продемонстрировал, каким может быть освобожденный человеческий мозг. Но я ощущаю, что мой мозг продолжает эволюционировать. То, что мы сможем осознавать, когда он пройдет следующее изменение, возможно, совершенно не будет связано с тем, что мы представляем собой сейчас.

Разговор закончился, когда стреловидный корабль завис в воздухе над землей. Повинуясь указаниям Пендрейка, он совершил непродолжительный маневр. Наступило время прощания.

— Не переживай! — сказала Анрелла; целуя его. — Мне вообще повезло, что ты был со мной. Я добровольно передаю тебя твоей Элеоноре. Увидимся.

Пендрейк решительно подошел к двери и спустился по ступенькам. Последняя из них вплотную подходила к невидимой перегородке, за которой шел поток. Стоя на ней, он осторожно протянул вперед руку, посмотрел, как она исчезла, и без колебаний шагнул в пустоту.

У него возникло знакомое, как в прошлый раз, ощущение пребывания в черном тумане. В следующее мгновение…

Что-то, не уступающее по твердости камню, ударило его по голове, и он с грохотом рухнул на металлический пол.

Он успел ощутить все это и потерял сознание.

Глава 29

Пендрейк очнулся через неопределенный промежуток времени.

Его руки были чем-то стянуты за спиной. Над ним стоял Большой Олух.

Сцена была до ужаса знакомой. В нескольких шагах от них находился край скалы.

Неандерталец хрипло захихикал. Он явно находился в состоянии ликования.

— Теперь я могу расслабиться. Я ждал тебя все эти месяцы. Я даже позволил Девлину и его людям построить этот второй город — я ведь не знал, что у тебя на уме. Зато успел подготовиться, соорудил здесь маленькое приспособление, которое треснуло тебя, когда ты появился. Теперь ты попался. Теперь я могу заняться ими, чпокать их по одному, пока оставшиеся не завопят о пощаде. — Он замолчал, чтобы перевести дыхание, потом заговорил вновь: — Мы продолжим с того же места, где остановились в прошлый раз, Пендрейк. Дьявольская тварь получит тебя, и, поверь мне, я не собираюсь оттягивать это событие.

Пендрейк пристально смотрел на Большого Олуха. Силы возвращались к нему, но это не имело сейчас никакого значения. Он совершил последнюю из своих многочисленных ошибок, и через несколько минут надпись “finish” появится на карьере Джеймса Пендрейка.

В его голове пронеслась мысль об уязвимости человеческого существа. Действительно, если бы не его тотипотентность, он был бы уже либо мертв, либо искалечен, перенеся столько ампутаций… Он представил себе эту картину и вздрогнул. Истина заключалась в том, что люди, постоянно подвергающие себя физическому риску, не живут слишком долго.

Пендрейк вдруг увидел, что получеловек улыбается ему — этот монстр дрожит, охваченный сильнейшим садистским возбуждением.

Пендрейк обрел голос.

— Большой Олух, — произнес он, и его слова прозвучали не слишком убедительно, — в течение недели на Луне высадятся вооруженные силы Соединенных Штатов. Еще через неделю подразделение численностью в тысячу человек пройдет сюда благодаря этой машине. Я отправился пораньше, чтобы поговорить с тобой и заручиться твоим содействием. Если ты убьешь меня — будешь казнен через несколько дней. Они отдадут тебя под трибунал и повесят.

— Заткнись! — над Пендрейком сверкали маленькие глазки. — Твоя болтовня ничего не даст, Пендрейк. Я ждал тебя, теперь уже больше никто другой не выйдет из этой машины. Как только я разберусь с тобой, я взорву ее. Что касается какой-то армии, которая будет прокапываться сюда, то у нее уйдут на это годы, при условии, что они будут знать, где нужно копать. Ставлю сто против одного — у них не будет никакого подходящего оборудования для рытья грунта. — Он на секунду прервал свою речь. — То, что здесь произойдет, — это наши с тобой дела. Никто другой ничего о тебе не знает. Девлин считает тебя мертвым. Что он еще может думать, если не видел тебя уже несколько месяцев?

Пендрейк был вынужден согласиться. В этом небольшом смертельном эпизоде действительно принимали участие только он, Большой Олух и гигантский хищник из глубокой ямы.

Неандерталец продолжал со злорадством:

— Ты видишь, машина установлена всего в нескольких футах от края скалы Было время, когда все, что проходило сквозь нее, двигаясь по инерции, сваливалось вниз Я просто шел по тропе — у меня была возможность отскочить назад, а вот дьявольская тварь и те животные, которыми она кормилась до моего появления, скорее всего, попали в машину на бегу. После того как я выстроил этот частокол, олени, бизоны и прочий скот перестали падать в яму. С тех пор я начал кормить этого хищника сам, и он отзывается на мой голос. Слушай!

Он подошел к краю скалы и издал низкий пронзительный звук. Какое-то мгновение он стоял, вглядываясь вниз, повернувшись спиной к Пендрейку. Он слегка горбился, его ноги были согнуты. Вдруг он показался Пендрейку живым воплощением животной части человеческого существа: приземистая, волосатая, полузвериная форма, порожденная на рассвете доисторической эпохи, создание, вышедшее из отвратительного, почти невероятного сна; и в то же время он — действительно предок человека, и в любом из живущих на Земле сохранилась частичка этого существа.

Всего на несколько мгновений тот отвернулся.

Дрожа каждым нервом, проливая тончайшие ручейки пота, Пендрейк пополз на спине вперед.

Большой Олух повернулся к нему.

— Он приближается, — произнес он. Казалось, он не обращал внимания на напряженность тела и лица своего пленника. Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, самым обычным тоном, который был страшнее, чем его ярость: — Я опущу тебя на веревке, развязав в последний момент руки. Таким Образом., ты сможешь даже немного побегать, когда доберешься до дна. Твари нравится это, она соскучилась по подобным упражнениям.

Аккуратно свернутая веревка лежала в углу пещеры. Большой Олух поднял ее и бросил один конец в пропасть.

— Держу ее под рукой. Ты не первый, кто испытает ее на прочность. Видишь — второй конец привязан к вбитой в землю металлической трубе. Забавно, — он говорил сам с собой, — все вещи, которые имели при себе осужденные: веревка, повозка с инструментами, динамит, ружья, револьверы, — все заполучил я. Кое-что — в основном амуниция — спрятано в этой пещере, а остальное — в других пещерах, о которых они не знают, потому что я их завалил. Я применю ружья против Девлина. Чтобы убить из засады сотню людей, не надо особого труда, если у тебя есть пули. Вот видишь, — закончил он с улыбкой, — я все рассчитал.

Пендрейк вскочил на ноги и рванулся к монстру. Большой Олух заревел и расставил огромные руки. Пендрейк прыгнул — это был прыжок парашютиста, ногами вперед. Твердые подошвы его ботинок пришлись в живот Большому Олуху. За подошвами — инерция его двухсотфунтового тела, и Большой Олух сел на месте.

Пендрейк упал, будучи беспомощным из-за связанных рук; увернувшись от потянувшихся к нему ладоней, он перекатился через себя и даже умудрился встать на ноги.

Большой Олух стоял, покачиваясь и рыча:

— Крутой ты мужик, Пендрейк, но классная работа ногами тебе не поможет.

Молча и отчаянно Пендрейк метнулся к своему мощному противнику. Все или ничего. И именно сейчас, пока Большой Олух не успел полностью оправиться после того, что он назвал “классной работой ногами”.

Неандерталец приготовился к еще одному удару ногами, и поэтому то, что за этим последовало, оказалось для него несколько неожиданным. На полном ходу, головой вперед, Пендрейк влетел в его огромное тело.

Большой Олух сделал шаг назад, одновременно пытаясь схватить Пендрейка обезьяньими руками. Издав торжествующий вопль, он сжал его в объятиях.

— Попался! — проорал он.

Напрягая всю силу своих ног, Пендрейк продолжал устремляться вперед.

Его сил оказалось для этого достаточно.

Сила инерции, полученная при разбеге, и отчаянный натиск оказались таковы, что монстр не удержал равновесия и начал отступать к краю пропасти.

Пендрейк прохрипел:

— Мы свалимся вместе.

Реальный смысл происходящего, должно быть, дошел до сознания Большого Олуха, потому что он пронзительно закричал. А потом сделал то, что падающий человек сделал бы автоматически, — выпустил Пендрейка и ухватился за металлическую трубу.

Последний, не испытывая ни малейшей жалости, пнул его ногой, и Большой Олух, визжа как прирезанная свинья, полетел вниз.

Глава 30

Пендрейк, тяжело дыша, ухватился за трубу. Наконец, когда его силы немного восстановились, он заглянул в яму. Внизу на траве Большой Олух встал на ноги, а вокруг него настороженно описывал круги саблезубый тигр. Пендрейк наблюдал, как неандерталец начал понемногу пятиться от животного. Все шло нормально.

Ненормальным было поведение саблезубого. Огромная кошка жалобно завыла в недоумении и… начала пятиться от волосатого человека!

Она отступала — страх не мог быть тому причиной. Ничто живое на Земле за последние десять миллионов лет не смогло бы испугать это свирепое создание.

Большой Олух затряс головой, и внимание Пендрейка переключилось на неандертальца. Саблезубый тигр скрылся из виду.

Пендрейк увидел, что Большой Олух направляется к свисающей веревке.

Быстрым движением ноги Пендрейк вытянул часть веревки наверх.

— Пендрейк!

Приземистое тело находилось прямо под ним. Голова Большого Олуха повернулась в ту сторону, где исчез хищник. И опять послышался его голос:

— Пендрейк, он узнал во мне того, кто приносит ему пищу, но он вернется. Пендрейк, спусти мне веревку.

Пендрейк совершенно не чувствовал жалости. Его тело застыло от ледяных мыслей, проносящихся в голове. Пендрейк сказал:

— Попробуй тот ад, в который ты отослал так много людей. Побудь в животе твари, которую ты откормил телами твоих жертв. Пусть Бог сжалится над тобой, но я не сжалюсь.

— Пендрейк, я обещаю сделать все по-твоему.

Но ярость не проходила. Она росла. У него перед глазами возникла картина: это были женщины, содрогающиеся при одном только виде, не говоря уже о прикосновении, этого чудовища, которое теперь умоляло человеческим голосом о пощаде, не даровав ее ни одной из своих жертв. Он вспомнил об Элеоноре…

— Твои обещания!.. — произнес он издевательски, и его смех эхом разнесся над древней долиной внутри мертвой Луны.

И стих…

В ста ярдах справа в кустарнике мелькнуло что-то желто-красно-зелено-голубое. Если минутой раньше Пендрейк с нетерпением ожидал возвращения убийцы, то теперь его охватило отвращение к только что совершенному им самим. “Я сошел с ума, — подумал он. — Один человек не должен вершить суд. Нельзя обрекать человеческое существо на такую смерть”.

Он поддал ногой веревку. Она упала вниз и вытянулась на всю длину.

— Быстро! — крикнул он. — Мы можем поговорить позже, когда тебя не сможет достать этот…

Веревка натянулась от тяжести; Пендрейк наблюдал, как отчаявшийся человек борется за свою жизнь. Тигр показался из кустов, он не находил себе места, с лихорадочным возбуждением наблюдая за раскачивающимся над ним телом. Хищник зарычал, его огненно-желтые глаза отслеживали мельчайшее движение Большого Олуха. Потом, видимо, осознал, что загнанная дичь вот-вот сбежит, и внезапно то, что его сдерживало, — подобие древнего товарищества, установившееся между ними, — треснуло по всем швам.

Он метнулся назад, потом развернулся опять к стене и превратился в сверкающую молнию, летящую на фоне зеленой травы. Сто, сто пятьдесят, сто восемьдесят футов — хищник мчался к отвесной скале. Прыжок — и промах. Пендрейку показалось, что тот не дотянулся до жертвы всего на пару футов.

Зверь полетел вниз к земле. Очутившись на грунте, он вновь развернулся и, словно сознательно все рассчитав, отбежал к противоположному краю ямы и с невероятной скоростью понесся обратно. Еще один прыжок на отвесную скалу. На этот раз он промахнулся на считанные дюймы.

Но это был промах.

Когда он коснулся земли во второй раз, то уже не стал предпринимать новых попыток. Он просто уселся на задние лапы, наблюдая за ускользнувшей добычей. Пендрейк сверху следил за вспотевшей, раскачивающейся на веревке фигурой. Он испытывал беспокойство, но был полон решимости. Когда Большому Олуху осталось преодолеть около десяти футов, он произнес:

— О’кей, пока достаточно.

Тот остановился и умоляюще посмотрел вверх.

— Пендрейк, не сталкивай меня обратно. У нас будет демократия. Мы освободим женщин. Они смогут выбирать.

— Брось мне свой нож.

Через мгновение нож прочертил воздух и упал в пятнадцати футах за спиной Пендрейка.

— А теперь, — произнес Пендрейк, — опустись на тридцать футов. Мне нужно время, чтобы поднять нож.

Большой Олух быстро, но осторожно соскользнул на целых сорок.

— Пендрейк, я обещаю, что буду сотрудничать.

Пендрейк подобрал нож и подошел к краю пропасти. У него ушло достаточно много времени на то, чтобы, зажав нож связанными руками, разрезать свои путы. Когда он закончил, то сразу же почувствовал себя лучше и у него появилась уверенность, что все будет хорошо.

Он подождал еще несколько драгоценных минут, пока в его руках и пальцах не восстановилась циркуляция крови, а потом…

— Лезь наверх! — приказал он неандертальцу.

Большому Олуху осталось преодолеть последний фут, когда Пендрейк приказал:

— Стой!

Неандерталец застыл.

— Что ты еще придумал? — выдохнул он.

— Обвяжи себя веревочной петлей так, чтобы ты смог удерживаться на весу без помощи рук.

Большой Олух рьяно взялся выполнять поставленную задачу и вскоре соорудил себе веревочное сиденье.

— А теперь протяни мне руки, я собираюсь их связать, — сказал Пендрейк. Когда было сделано и это, Пендрейк медленно произнес: — Ну ладно, Большой Олух, а теперь я хочу услышать ответ на главный вопрос. Что случилось с моей женой?

Существо тяжело задышало.

— С ней полный порядок, парень, — пробормотал он. — Она у Девлина. Он захватил ее в день атаки. Говорят, за ней пытается приударить какой-то мужик, но она ждет. Она говорит, что такого парня, как ты, убить невозможно.

По всему телу Пендрейка разлилась волна тепла. “Элеонора, верная, любимая Элеонора”, — подумал он, затем обратился к неандертальцу:

— Большой Олух, я собираюсь вытянуть тебя наверх и. отвести в деревню.

— Но ты же не выдашь меня этим парням в таком виде, связанным? — его охватила паника.

— Я не собираюсь тебя никому выдавать, — спокойно ответил Пендрейк. — Мы разберем частокол и дадим тебе жилище, как обычному человеку. Из больших и крутых мужиков и раньше получались отличные граждане.

Когда он вытащил Большого Олуха из пропасти, его осенила мысль, что человечество по-прежнему ведет непрерывную борьбу с тем звериным началом, которое досталось ему от предков. Видимо, из-за огромного мирового сообщества и внутренней борьбы на национальных аренах оказалось невозможным загнать в клетку эту свирепую тварь. Но здесь, в ограниченном мирке с небольшим населением, скорее всего, это вполне достижимо — если только сохранить тайный контакт с Землей, поддерживаемый, например, через группу Анреллы.

Конечно, при этом нужно будет учесть множество “если”. И потому, что он все еще сомневался, потому, что нигде еще человек не решал эти проблемы и потому, что здесь, на Луне, он не хотел терпеть никаких неудач, Пендрейк прошел со своим пленником в пещеру с ярким голубым светом и прозрачным цилиндрол, в котором лунные люди поддерживали то, что осталось от их странной жизни.

Он мысленно вступил в диалог, обращаясь к центру света: “Я правильно поступаю?”

Он разочарованно вздохнул, когда в его мозг проник ответ: “Друг, во вселенной иллюзий, к которой ты стремишься, нет правильного или неправильного”.

Пендрейк попытался еще раз: “Но ведь должны быть степени правильности. Хотя бы в тех ограниченных рамках, в которых я действую, поступаю ли я мудро?”

“Материальная вселенная, — пришел ответ, — если подходить с позиции вечности, есть мгновенная попытка дифференциации. Но высшая истина состоит в том, что все равно всему другому”.

Это повергло Пендрейка в состояние шока. Он произнес пораженно: “Все различия — иллюзии?” — “Все” — “Существует только единство?” — спросил он требовательно. “Навсегда”.

Пендрейк сглотнул и заупрямился: “Но как же тогда можно объяснить ощущаемую нами множественность?”

“Иллюзорные сильные и слабые энергетические сигналы”. — “Но кому же они тогда сигналят?” — “Друг другу”.

Какое-то мгновение Пендрейк не находил, что сказать, но он все еще не был удовлетворен итогом разговора. Тем не менее, когда он уже вслух задал вопрос, в его голосе сквозило ехидство:

— Если это правда, то почему вы выбрали себе такую форму и продолжаете существовать?

“Ответ на твой вопрос — тайна. Человеку предстоит медленно и болезненно развиваться, чтобы ее разгадать. Но и этот результат нашего ухода от вечной истины является преходящим. И еще задолго до того, как мы сможем вернуться в единство, мы пригласим тебя туда”.

— Вряд ли я буду здесь к тому времени, — мрачно произнес Пендрейк. — Жизнь человека коротка, вне зависимости от того, каким образом он рвется к бессмертию.

“Ни один сигнал не пропадает, — поступил спокойный ответ, — потому что все сигналы есть один сигнал”.

Пендрейк не смог придумать продолжение разговора. Ему стало ясно, что среди этого метасократовского анализа он не услышит ответ на свой вопрос.

— До свидания, — это было все, что он сказал.

Ответом была тишина.

Через час нежный поцелуй Элеоноры заставил Пендрейка позабыть про все, что сказали лунные люди. Потому что она была в его руках, а не в чьих-то чужих, это ему она посылала сильнейшие эмоции любви…

Остальные события в лунном сообществе тоже носили исключительно частный характер.

Не вызвало особого удивления, принимая во внимание сказанное когда-то Большим Олухом, то, что одна из его многочисленных жен предпочла остаться за ним замужем. Сам неандерталец, похоже, смирился с ролью рядового гражданина. Это поняли все после того, как был снесен частокол, и когда Олух показал всем, где спрятана амуниция и другие материальные ценности.

Все это говорило в пользу развития их мирного будущего.

Пендрейк объяснил Элеоноре свою точку зрения на происходящее:

— Возможно, мы так и не поймем, в чем состоит суть жизни. Быть может, мы никогда не узнаем, что открыли лунные люди или думают, что открыли. Но если мы сможем организовать здесь такую службу, как полиция, отстаивающую закон, то у нас будет время, чтобы запустить эти супермашины, не опасаясь, что кто-нибудь использует их против нас. И в этом нашими союзниками станут люди, работающие над проектом Лембтона. Ну а потом мы будем делать только то, что разумно.

Элеонора вздрогнула и спросила:

— А как же этот ужасный хищник в яме?

Пендрейк улыбнулся.

— Мне кажется, я в точности знаю, что мы сделаем с саблезубым. Вот увидишь

Глава 31

Зима не хотела сдавать своих позиций. Снег, видимо, сходить не собирался. Когда он наконец растаял, под торжественные звуки фанфар прошло открытие нового, сверкающего, построенного исключительно из пластика Межпланетного Дома. Хоскинс получил повышение по службе: комиссар, Председатель…

— Это совершенно несправедливо, — сказал он Кри Липтону. — Я не заслуживаю этого. Есть десяток человек, которые заложили фундамент, выполнили всю черновую работу и остались в тени. Я согласился только после того, как до меня дошли сведения, что пресловутый губернатор Картрайт, потерпевший неудачу на последних выборах, метит на эту должность, как на своего рода пенсию за заслуги перед партией.

— Я бы не стал волноваться из-за этого, — возразил Кри Липтон. — Ты сможешь оказать этим людям помощь, которую они никогда бы не смогли получить сами. Кстати, видел объявление о Венере? С признанием колонии Лембтона в качестве члена ООН граждане этой планеты получили высокий статус. Смерть профессора Грейсона, ученых и их семей оказалась не напрасной.

Хоскинс кивнул:

— Это большая победа.

Он был прерван собеседником:

— Послушай, Нед, я, собственно, хотел тебя увидеть вот по какому поводу… Бери шляпу и идем со мной.

Улыбающийся Хоскинс покачал головой:

— Не могу, старик. Доклады нашей первой экспедиции на Луну идут потоком. И, знаешь, есть один любопытный факт… — Он достал из ящика папку и вынул из нее несколько листов бумаги большого формата. — “Пленные наци сообщают, — прочитал он, — что они были захвачены с такой легкостью потому, что их вооруженные силы уже несколько месяцев проводили раскопки в заваленных туннелях, пытаясь раскопать ход, ведущий к каким-то существам, обитающим внутри Луны. Они заявляют, что эти существа — люди. В ходе наших расследований мы не обнаружили ничего, кроме нескольких тупиковых туннелей”.

Он увидел, что Липтон смотрит на свои часы. Агент ФБР перехватил его взгляд и извинился.

— Мне неприятно тебя прерывать, но приближается час “ноль”, и у нас есть лишь минимум времени, чтобы полететь в Нью-Йорк и поприсутствовать на охоте. Зверь загнан.

Хоскинс был поражен.

— Неужели… — Он вскочил на ноги и схватил шляпу и плащ. — Давай же! Поехали!

Когда послышался шум, плотный мужчина бросил быстрый взгляд на своего лидера.

— Ваше превосходительство… — начал он.

Он замолчал, заметив, что сухопарый вождь не кладет трубку на рычаг телефона, а продолжает смотреть прямо перед собой. Испытывая неловкость, Бордман увидел, как трубка выскользнула из ослабевших пальцев, а лицо его собеседника превратилось в темную безжизненную маску.

Бордман решил рискнуть:

— Ваше превосходительство, перед самым звонком вы говорили, что теперь, когда наши позиции на Луне и почти все наши двигатели захвачены, мы сможем использовать корабли, которым удалось вырваться из кольца, как ядро для осуществления пиратских миссий на межпланетных трассах, которые вот-вот начнут функционировать. Вы сказали, что мы станем пиратами двадцать первого века. Мы…

Он замер от страха. Длинные костлявые пальцы его превосходительства шарили в ящике стола. Когда его рука поднялась над столом, в ней был зажат “маузер”.

Когда Липтон, Хоскинс и еще с десяток других людей ворвались в комнату, плотный человек стоял перед столом, за которым сидел худой мужчина, поднимающий пистолет к своему виску.

— Ваше превосходительство, — закричал в исступлении Бордман, — вы лгали. Вы тоже боитесь.

Пистолет рявкнул, сухопарый скорчился в агонии и соскользнул на пол. Бордман стоял над телом, охваченный немым ужасом; он даже перестал ощущать присутствие вторгшихся сюда людей.

Когда его уводили прочь, в его душе волна за волной разрушались иллюзии.

Эпилог

Прошло пять лет. Ранним весенним утром Лен Кристофер, помощник смотрителя Зоологического сада Нью-Йорка, медленно шел вдоль ряда клеток с большими кошками. Вдруг он остановился и уставился на огромное металлическое сооружение наподобие клетки, которое сверкало в лучах восходящего солнца.

— Забавно, — пробормотал он. — Могу поклясться, что еще прошлой ночью этой штуки здесь не было. Интересно, когда ее успели…

Он замолчал. Его голова дернулась. Какое-то мгновение он стоял, уставившись на колоссальный желто-зелено-голубо-красный кошмар, нарисовавшийся за четырехдюймовыми металлическими прутьями. А потом…

Потом он с воплем побежал к офису управляющего.

В одном из маленьких мирков… хищника… загнали в клетку.