Зов крови

– Есть одна легенда, – произнёс Лес, когда я попросила рассказать что-нибудь ещё. – Очень старая легенда. Тогда я был шире, гуще. И чуточку страшнее. Людям запрещено было приходить ко мне.

– Почему? – я поёжилась. Показалось, что под зелёными сводами потемнело.

– У меня жили дикие животные – намного больше, намного опаснее тех, кто живёт у меня сейчас. К тому же, – Лес выдержал паузу, – здесь была деревня оборотней.

***

По чаще рыжим ураганом неслась бурая волчица. Под лапами мягко шелестела трава и прошлогодние листья. Тонкие ветки с колкими сучьями хлестали её по бокам, били по глазам. Глаза слезились, дорога то и дело тонула в полупрозрачной мутной дымке. Но волчицу вёл нос. И вёл к реке.

По воздуху разливался сладковатый запах лесных плодов и переспелых ягод. А ещё железа, алого и ядовитого.

Листья стремительно теряли зелёный цвет и, пытаясь укрыть волчицу в своей пёстрой тени, мешались в жёлтые, рыжие и бурые пятна. Она чувствовала на себе чужие взгляды, старалась бежать быстрее и с удовольствием отмечала, как мышцы снова наполняются силой, шерсть сливается с природой и зверя теряют из виду. Преимущество, которое было необходимо.

В прозрачной прохладе вечера, наполненной ароматами осени, явственно чувствовался запах крови. Он тянулся лентой между деревьями, петлял, обводил валуны, но ни на секунду не исчезал. Учуять его было просто. Алая, ядовитая, свежая кровь.

В железистом запахе замерцала влажная пыль – река была совсем близко. Спелые плоды и едва уловимая осенняя гниль остались за спиной. Воздух заполнили собой кровь и вода. Раненый человек лежал на берегу. Ещё живой, но очень слабый.

Бурые, ещё не потерявшие листву кусты расступились и пропустили волчицу к реке. Она сразу увидела человека. Он безвольной сломанной куклой лежал на берегу у самой воды.

Это был мальчик лет тринадцати, бледный и грязный. В коротких каштановых волосах запутались листья и тонкие веточки: он бежал долго, не разбирая дороги. Коричневые штаны и длинная, когда-то белая рубаха, подпоясанная синим куском ткани, выдавали в нём жителя деревни за лесом. Теперь от одежды остались одни лоскуты, подкрашенные алым.

Рана на плече мальчика кровоточила. Глубокие отметины – явно следы острых клыков – чернели сгустками, и волчица, дёрнув носом, обнюхала его лицо. Мальчик улыбнулся, попытался увернуться от длинной шёлковой шерсти, щекотавшей щёки, но болезненно поморщился. Погладил волчицу по загривку, но рука его была слабой и тут же упала на землю.

– Здравствуй, – мальчик прикрыл глаза. – Ты убьёшь меня?

Волица покачала головой.

– Ты хороший волк.

Он зажмурился. Ему было больно и страшно.

– Я очень скоро умру.

Раздумья заняли пару секунд. Паузы между вдохами мальчика становились длиннее, и медлить было нельзя. Волчица посмотрела на него рыже-жёлтыми глазами, мысленно попросила прощения. Потом наклонилась к шее, приоткрыла пасть. Обнажила острые белые клыки.

Стая чёрных птиц взмыла над лесом. Их спугнул человеческий крик.

***

– Буря! – раздался радостный крик. – Буря! Эхо тоже пройдёт посвящение!

– Это прекрасно!

Мыслями Буря ещё была в лесу. Аромат полевых цветов, прогретой солнцем листвы и сухой древесной коры ещё дурманил голову и звал назад. Но радость пробивалась сквозь зов чащи, и, когда Буря присела на корточки, голова почти прояснилась.

– Вожак только что объявил. Ты совсем чуть-чуть опоздала!

Короткие светлые волосы Солнца красиво рассыпались по плечам, когда девочка резко остановилась рядом с Бурей. Она бежала от дальних шатров, чтобы первой сообщить новость.

– Я старалась вернуться так быстро, как могла. И где Эхо?

– На скале. Он, когда узнал, сразу побежал туда. Я так и не поняла, почему. Даже не поблагодарил.

– И разговаривать он ни с кем не хочет, – рядом появилась Луна, сестра-близнец Солнца с абсолютно белыми волосами. – Мы пытались, но он нас прогнал. Может, у тебя получится разговорить его.

– Он тебя всегда слушает, – кивнула Солнце.

– Постараюсь, – Буря улыбнулась. Беспокойство и тревога окончательно вытесняли из мыслей лесной дурман и пробивавшуюся сквозь него радость.

Поселение располагалось в природной «чаше». Низкие обрывистые горы служили ему хорошей защитой. Среди них было много скал, на которых местные нередко устраивали пикники, а стражи разворачивали сторожевые посты. Но любимой у всех была Зелёная скала – кусочек леса, волей судьбы проросший на каменистой поверхности. Мягкий ковёр шёлковой травы, в которой изредка встречались полевые цветы, кудрявые кусты с тёмно-синими несъедобными ягодами и невысокие тонкоствольные деревья с пышными кронами – такое убранство подарила природа Зелёной скале, сделав её местом детских игр и вечерних свиданий.

Эхо относился к Зелёной скале с особенной нежностью. Нигде больше он не мог сидеть часами и слушать песни ветра, кроме как в месте, где когда-то открыл свой дар. Обычно он делил – пусть и с неудовольствием – бархатные травы и прохладную тень с другими детьми. Но когда хотел побыть один, прогонял всех. Прогонял тихим голосом, почти шёпотом, повторяя последние слова, словно гулкое эхо, – за это и получил своё имя.

– Поздравляю, – сказала негромко Буря. – Луна и Солнца сказали, что тебе разрешили пройти посвящение. Не обманули?

– Не обманули.

Эхо сидел на краю скалы, свесив худые ноги в тёмно-коричневых штанах. Рубаха с маленькой дыркой в боку висела на узких плечах. Он был костлявым и бледным и выглядел слабым, поэтому Буря сомневалась, что ему позволят пройти посвящение так рано. Она уселась рядом с ним и начала беспечно размахивать босыми ногами.

– Тогда почему ты не рад?

– Рад.

– По тебе не скажешь, – Буря положила ладонь на его плечо. – В чём дело? Расскажи. Ты же знаешь, я не стану болтать.

– Не станешь болтать, – с тяжёлым вздохом согласился Эхо.

Потом посмотрел на Бурю. Его глаза были серыми, грустными, и в них читалась неясная взрослая тревога. Тревога без слёз и истерик.

Эхо снова отвернулся, уставился вниз – со скалы было видно всё поселение – и снова вздохнул.

– Я просто-напросто боюсь. Остальные старше меня. Что если не получится? Если я не смогу? Если сорвусь? Второго шанса не будет. Не будет.

– Эхо, – Буря прижала мальчика к себе, обнимая. – Если тебе дали разрешение, значит ты готов. И вожак, и стая решили, что ты справишься.

Эхо просопел что-то невнятное, но стало ясно, что слова Бури его не убедили.

– Послушай, я знаю, что ты переживаешь. Все боятся перед посвящением. Это нормально.

– Нормально?

– Ну конечно! Я тоже боялась. Я вырыла за домом яму и пыталась там спрятаться.

Раздался смешок, но лицо Эхо осталось спокойным. Только уголок губ дрожал: чуть-чуть – и поползёт вверх.

– Да! У меня, конечно, была идея притвориться больной но я подумала, что меня сразу раскроют.

– А если я…

– Всё! Никаких «если»!

Буря принялась тормошить мальчика за плечи и щекотать. Эхо не выдержал. Рассмеявшись, он откинулся на спину и начал отбиваться. Вырваться удалось, лишь обернувшись волком. Буря протянула руку, но Эхо предупреждающе зарычал. Каштановая, отливающая на солнце медью шерсть вздыбилась.

– Ну вот, – сказала Буря примирительным тоном, поднимаясь и отряхивая колени. – Если ты смог выбраться из объятий главной охотницы и Стража, то с ведьмой проблем не возникнет. Хочешь, потренируемся? Будешь забирать у меня хворостинки.

– Хворостинки? Хочу, – кивнул мальчик, вернув себе человеческий облик.

– Хорошо. Твоя задача: забраться на скалу и забрать как можно больше хворостинок. Сдерживаться я не буду, так что постарайся. И да, сейчас ты – волк.

***

Буря откинулась на алые подушки и вдохнула. Через ткань и звериные шкуры, которыми был укрыт шатёр, просачивался запах дыма, мяса и специй. Слышен был равномерный гул жителей, собравшихся вместе у костра. Ужин ещё не закончился. Буря на него не пошла.

Тренировка с Эхо закончилась поздно. Для мальчика – вполне успешно. Он обошёл все ловушки, которые Буря успела смастерить, пока он поднимался по скале, увернулся от всех её ударов. Ему действительно не хватало физической силы, но это с лихвой компенсировали ловкость и скорость. Даже без дара ему удалось выкрасть восемь хворостинок из двенадцати. «Восемь из одиннадцати» – спокойно, но настойчиво доказывал Эхо, отстаивая одну веточку, которая сгорела в пылу битвы.

Тренировка вернула Эхо уверенность, а у Бури забрала несколько часов сна перед ночным дежурством. Поэтому когда мальчик побежал домой, чтобы успеть к ужину – «мама сама не своя после того, как про посвящение сказали» – она вернулась в свой шатёр, надеясь провести оставшееся до ночи время в сладком забытьи. Но сон не шёл. Вместо него в голове вновь и вновь повторялся разговор с Эхо.

– Да, справлюсь. Теперь я уверен. Уверен, – твёрдо сказал мальчик, только-только обернувшись человеком.

– Замечательно, – Буря пригладила его взлохмаченные каштановые волосы и весело улыбнулась. – Значит, я не буду просить вождя назначить меня твоим спутником.

– Спутником? Ты могла стать моим спутником? – Эхо взорвался. – И мне не сказала, заставила тренироваться? Тренироваться?

– Уймись! – Буря скрестила руки на груди. Её веселье тут же исчезло. – Спутник только наблюдает за волком. Наблюдает! А не делает за него всю работу. Ты полагаешься на себя и только на себя.

– На себя… а как же стая? – мальчик смотрел на Бурю исподлобья. Серые глаза ещё сверкали чёрными огоньками.

– Стая не всегда сможет тебе помочь.

– Стая всегда помогает.

– Нет. Наступит момент, когда стая будет надеяться на тебя одного. Ты должен быть к этому готов.

– Я готов. А ты?

– А что я? – Буря нахмурилась.

– Ты всегда готова к тому, что стая не поможет? Ты всегда одна. И на охоту одна ходишь. Я слышал, вождь недоволен этим: «Одиночкам в стае не место».

У Бури перехватило дыхание: Эхо попал в самую цель. В самую больную, несколько лет кровоточащую точку. Он слишком точно указал ей на проблему, от которой она пряталась в дурмане леса и железистом запахе крови, когда челюсти смыкались на шее добычи.

Буря не нашлась, что ответить.

– Я только хотел сказать, – в голосе Эхо вдруг появилась растерянность, – что ты права: нельзя всегда полагаться на стаю. Но бывают моменты, когда без помощи просто не обойтись. Правда?

– Правда.

Слова прозвучали неуверенно. Буря и теперь, лёжа в своём шатре, сомневалась в этом быстром и резком «правда». Слишком хорошо она помнила огромного волка, так похожего на Эхо. Только шерсть у того была короче и темнее – шоколадная, жёсткая. И глаза карие, а не серые. Буря видела его и сейчас. Так чётко, что могла различить шрам под шерстью с правой стороны волчьей морды. Когда он превращался в человека, шрам всегда было видно лучше.

Буря слишком хорошо помнила имя, данное ему закатом: небо пылало алым и золотым в момент его рождения – так рассказывали. Он был старше Бури и любил указывать на это. В шутку, конечно. Они часто тренировались на Зелёной скале. Буря воровала хворостинки и злилась, когда в очередной раз узнавала, что он не дал разрешение на её посвящение. А после испытания он позвал её с собой в первую же охоту.

Буре нравилось проводить с ним время.

Буре нравился он, и она знала, что чувство было взаимным.

А ещё Буря знала, хорошо помнила, как стая обошлась с ним. Как стая бросила его, решив, что он слишком сильный и справится сам. Как Огонь погиб, потому что его считали Избранным.

Это было давно. Волки, которые были там, уже поседели. Буря выросла и перестала винить их. Она тоже была виновата. Она тоже оставила его, хотя должна была защитить.

Это было давно.

Слеза, скатившись по щеке, скользнула в ухо. Буря зажмурилась и резко поднялась. Лёгкая дымка сна спала, освободив разум от навязчивых воспоминаний.

Перед глазами таял образ Огня.

Буря прислушалась. Гул у костра стих. Волки легли спать.

***

Шелест листьев и мелодичный вой ветра нарушали тишину, зависшую над чашей. Изредка раздавался детский плач и мужской храп, который тут же прерывался заботливой и жёсткой женской рукой. На краю поселения горел огромный костёр, и, когда слишком сильно хотелось спать, Буря старалась уловить его едва различимый треск. Она лежала на скале в облике волка. Тяжёлая голова то и дело опускалась на лапы.

«Тебе стоило отоспаться».

Буря стрельнула недовольным взглядом в скалу напротив. Там, как неподвижное изваяние, сидел крупный волк. Шелковистая шерсть, давно не знавшая грязи леса, серебрилась в свете луны. Днём она была белая, абсолютно белая. Его могли бы звать Снегом или Полнолунием. Но прежний вожак дал ему другое имя.

«Я слышал, ты помогала Эхо. Благородно. Иди, поспи, нас с Песком хватит на оставшуюся ночь», – Океан прикрыл горящие голубые глаза, давая понять, что разговор окончен.

Песок поднялся на лапы. Буря хотела злорадно усмехнуться, но уловила в воздухе чужой запах. Запах человека.

«Я посмотрю», – провыл низко и тихо Песок.

«Нет! Я пойду, – возразила Буря, вскочила на лапы, но остановилась, заметив предупреждающий взгляд Океана. – Не маленькая, справлюсь. Я в состоянии позаботиться и о себе, и о…».

Запах исчез. Нос ещё мог уловить слабые нотки молока и кислого кваса – привычный запах деревенского дома – но их источник уже покинул лес. Снова тихо. Снова спокойно. Снова безнадёжно пустынно.

«Упустили. Из-за тебя», – пробурчал Песок, переступая с лапы на лапу. Он жаждал движения.

«Из-за тебя, – передразнила Буря, а потом легла, прикрыла глаза и добавила уже спокойнее. – Он вернётся. Мне кажется, я знаю, кто это».

«Будем ждать, – подал голос Океан. – А пока, Буря, отправляйся спать».

***

Эхо впервые вышел из поселения. Впервые, миновав огромный костёр, покинул «чашу». Впервые остался один. Один, если не считать Бурю, которая, прячась, перебегала от дерева к дереву, от камня к камню. «Справлюсь без неё, справлюсь сам», – стучало в голове Эхо, когда он пробирался через колючие заросли. Где-то здесь, по рассказам старших, начиналась дорога к горе.

И правда, дорогу – точнее, протоптанную узкую тропинку – он нашёл быстро. Оставалось самое сложное: украсть из дровницы тростинки. Удачное начало и пригревающее через изумрудную лиственную крышу солнце воодушевляли. Эхо бежал вперёд, одновременно прислушиваясь к посторонним шорохам и представляя, как принесёт назад пять хворостинок. Нет, семь. А может, все десять. Чем больше удастся украсть, тем больше будут уважать в стае.

Под ногами хрустели ветки. Лес сгущался, перекрывал путь солнечным лучам и погружал Эхо в тень. Звуки стихали, но их становилось больше. Стекаясь в большой пузырь жужжаще-шипящего гула, они наполняли голову отвлекающим шумом.

Эхо обратился – волком было проще разбирать шёпот леса. Каштановая шерсть замелькала среди кустов и камней. Он нёсся вперёд, петляя, пытаясь избежать муравейников и прикрытых прошлогодними листьями ям. Острое зрение позволяло улавливать движение даже самых крошечных насекомых.

Глаза слезились от напряжения и веток, бьющих по морде. Поэтому Эхо скорее почувствовал, чем увидел, что дорога пошла вверх. Это означало, что совсем скоро начнётся подъём на гору.

Под лапами всё чаще стучали камни. Земляная тропинка менялась, холодела. Эхо показалось, что он заметил краем глаза белую кость, обглоданную до блеска. Но страх не появился. Эхо старался бежать быстрее: волфы не смели приближаться к хозяйке и главная преграда ждала впереди. А пока преград не было. Совсем.

Когда дорожка внезапно закончилась, Эхо оказался на плоской, точно срезанной вершине, в центре которой горел костёр – такой же огромный, как в поселении. У огненного столба, спиной к горной дороге, чернела человеческая фигура. Смерть.

Эхо тут же нырнул вниз, на выступ уровнем ниже. Старался дышать тише, пытался успокоить гулко бьющееся сердце. Всё пошло не по плану. Эхо ещё ночью всё продумал: он выпрыгивает на вершину, молнией проносится к дровнице и возвращается обратно. И бежит. Так быстро, как только возможно бежать молодому волку.

Но Смерть уже разожгла костёр.

Эхо осторожно выглянул из укрытия. На плоской вершине, кроме человеческой фигуры и бушующего пламени, не было ничего. Здесь не росли растения. Только два кустика справа – сухие, чёрной паутиной наброшенные на склон. Между ними стояла дровница. Та самая дровница, о которой рассказывали сказки в детстве, которую описывали, задыхаясь от восторга, только что вернувшиеся с посвящения волки. Та самая дровница, которую сплела сама природа из гибких гладких веток. Та самая, до которой должен был добраться Эхо.

Костёр успокаивающе потрескивал. Точно так же, как пламя, защищающее поселение.

Эхо выбрался из укрытия. Осторожно, припадая к земле, он беззвучно крался к дровнице. Каждый острый камень и выступ оставлял на брюхе порезы. Вместе с особенно сильным приступом боли в нос ударил железистый запах. Разорванная кожа пульсировала и жгла. Сердце билось в горле. Казалось, что по одному этому звуку и запаху крови Смерть заметит его.

Эхо полз на животе, сжав челюсти, чтобы не заскулить. И наконец просунул морду в дровницу, пахнущую еловой древесиной и сладкой смолой. Аромат растекался теплом по венам, придавая сил. Эхо уже зажал между клыков шесть веток…

И Смерть повернулась.

Эхо испуганно зажмурился. Если посмотришь на ведьму, то умрёшь. Она околдует тебя, и ты сам, собственными лапами, отправишься на верную смерть – в костёр или с обрыва. Её глаза тысячами кинжалов пронзят тело, зачаруют, заманят. Выбраться из этого капкана не удастся. Он крепче железа. Он не даёт второго шанса.

– Очередной волчонок проходит посвящение, – раздался хриплый голос, и Эхо вздрогнул. Этот звук походил на гром и никак не вязался с костлявым, будто бы слабым телом. – А я всё ждала, когда вы начнёте шастать сюда. Ты первый сегодня?

Эхо не ответил. Он исподтишка оглядывал вершину. Вернуться той же дорогой, что пришёл, было нельзя: теперь за ней наблюдала ведьма. Эхо попятился – осторожно, не поднимая головы. Закралась мысль, что ещё несколько шажков – и задние лапы повиснут с обрыва. Дым, не поднимавшийся в совсем близкое белое небо, туманил голову, и ориентироваться в пространстве становилось сложнее.

– Что-то ты мелковат, – гремела ведьма, мелкими шажочками перемещаясь от костра в сторону и обратно. – Мало мяса. Обедать мне чем прикажешь, волчок?

Внизу ждала Буря. И если Эхо не спустится в ближайшее время, она поднимется. Отвлечёт ведьму и поможет сбежать, прикроет и обезопасит. Тогда посвящение будет провалено, пусть в стае его и примут. Провалено оно будет лично для Эхо.

Поэтому Эхо решился.

«Ведьма».

Слово, которое Эхо произнёс в голове, повторили тысячи голосов наяву. Они твердили одно слово снова и снова, накладываясь друг на друга, смешиваясь. Они окутывали Смерть плотным воздушным коконом. Она пятилась, испуганно озираясь.

Эхо воспользовался её растерянностью.

Он уже бежал вниз, соскальзывая с каменистой дорожки, сжимая в зубах добытый хворост. Картинка перед глазами плыла. «Ведьма», – повторяли в голове чужие голоса. Эхо не знал их. Они всегда были разные, но пугающе живые. Иногда казалось, что он слышал их во сне или в далёком детстве, – но сколько ни старался, вспомнить никого не мог. Не получалось даже вспомнить сами голоса, стоило им растаять в клубке посторонних мыслей.

Камень под лапами снова стал землёй и песком. Внутри клокотали страх и радость. Такой холодный, колкий страх, который заставлял лапы двигаться быстрее, но всё же уже недостаточно сильный – страх, похожий на увядающий цветок. И такая сильная радость, которую можно было сравнить лишь с счастьем в момент, когда вождь допустил к посвящению. Эхо понимал, что ему дали разрешение из-за дара. Способности раскрылись очень рано, но другие волчата считали их бесполезными. Теперь Эхо бежал по светлеющему лесу, нёс в зубах шесть веток – и всё благодаря дару. Он всем доказал. Он возвращался домой взрослым волком.

– Ты зря волновалась, – пожал плечами Ураган. Он стоял, прислонившись к столбу спиной, и смотрел сверху вниз на притаившуюся Бурю. – Молодец, сам справился. Увильнул от самой Смерти! Я ему даже не понадобился.

– Да-да, Эхо как обычно выкрутился, – закивала Буря, нервно заламывая пальцы.

– Ты могла бы не приходить, мы справились бы сами, – усмехнулся Ураган и театрально всплеснул руками. – Кстати, а вождь знает, что ты здесь?

– Смешно. Не знает, конечно. И ты ему не расскажешь.

– Что мне за это будет?

– Ты не получишь пинок под хвост! Вообще, если бы вождь назначил меня спутником Эхо, то ничего бы не было.

– Судя по тому, как ты нервничаешь сейчас, вождь сделал правильный выбор.

Буря пронзила его огненным взглядом и уже хотела высказать всё, что думает об Урагане как о спутнике, как вдруг поняла, что стало тихо. Больше не слышалось шумного дыхания бегущего волка и ударов мягких лап о протоптанную землю.

– Где он? – быстро спросил Ураган.

И тут же рванул вперёд. Буря – за ним. Он бежал быстро и почти беззвучно. Огибал вековые деревья, перепрыгивал стволы, истлевшие внутри, оступался, хрустел пустой корой. И всё же передвигался тихо. Ураган будто сам стал ветром. Буря едва за ним поспевала.

Эхо сидел у края обрыва, размахивая хвостом из стороны в сторону. В шерсть набивалась пыль, но он будто не замечал этого. Он вертел головой – искал возможность перебраться. Длинный канат со свисающими с него отростками – всё, что осталось от веревочного моста. Пройти по канату в облике человека нельзя, волком – тем более. Рядом не было достаточно большого дерева, чтобы повалить и перейти по стволу. Да и Эхо не хватило бы сил.

– Зачем он вообще пошёл здесь? – пробурчала Буря. Они с Ураганом прятались в высокой траве.

– Хотел избежать возможной погони, наверное. Достаточно разумный ход, если хорошо знаешь лес. Но Эхо его знает плохо.

– Поможем?

– Не торопись.

Буря недовольно посмотрела на Урагана и ничего не сказала. А когда перевела взгляд, волчонка Эхо уже не было. Он обратился человеком и сидел на коленках, отплёвывался. Хворостинки, выпавшие изо рта, лежали перед ним.

Буря сдержала смешок.

Эхо сунул хворост за пояс, сел, свесив с обрыва ноги, пощупал канат. Потом глубоко вздохнул, зацепился за верёвку обеими руками – и худая мальчишечья фигура скрылась за краем обрыва.

Буря ахнула и зажала рот руками.

– Я успею его поймать, если он сорвётся, – сказал Ураган тихо. Он хотел успокоить, но сам переживал не меньше. Голос его выдавал.

Наконец, выйдя из тени обрыва, появился Эхо. Он цепко хватался за канат и ловко продвигался вперёд. Босые ноги болтались над пропастью, и при каждом движении канат опасно пружинил. Эхо будто не обращал на это внимания: он высоко задирал голову, стараясь не смотреть вниз. Чем дальше он продвигался, тем сильнее дрожали слабые руки.

Буря затаила дыхание.

Эхо схватился за выступ. Подтянулся. И с лёгкостью вскарабкался на землю.

– Перебрался, – выдохнула Буря.

Эхо, стоя на коленях, вдруг пошатнулся – и упал. Перевернулся на спину и раскинул в стороны руки и ноги. Переправа через обрыв далась ему сложнее, чем показалось сначала.

– Тебя перенести или ты пойдёшь той же дорогой, по канату? – поинтересовался Ураган.

– Справлюсь, спасибо.

– Мне не тяжело.

– Мне тоже.

Когда Эхо вскочил и волком бросился в чащу, Буря в два прыжка добралась до обрыва. Секунда – она висит на канате. Ловко перебирая руками, она быстро пересекла пропасть, с которой, в отличие от Эхо, сталкивалась не первый раз.

– Неплохо! – крикнул Ураган, но Буря даже не обернулась. Рыжие волосы мелькали среди кустов, за которыми скрылся Эхо.

Усмехнувшись, Ураган обернулся волком и в один прыжок перенёсся через овраг.

«Он справился, – думала Буря ликуя. – Справился!»

***

Посвящение Эхо праздновали до поздней ночи. Он и ещё несколько волчат, которые прошли посвящение после него, сидели рядом с вождём, пили из одного кубка разбавленное вино, смеялись и наслаждались всеобщим вниманием. Вокруг костра танцевали, прыгали и пели песни, восхваляя новых охотников.

За полночь поселение уснуло. Ураган едва добрался до постели: спутников новых охотников чествовали не меньше. Ещё несколько минут из его шатра доносился нетрезвый голос: Ураган, напившись, любил петь, хотя ни слуха, ни голоса у него не было. Скоро он уснул, и поселение погрузилось в стрекочущую тишину.

Сегодня стаю охраняло три стража. Буря прокручивала в голове события дня. Эхо принёс пять хворостинок – одна сломалась в дороге – и это было больше, чем у других волков сегодня. Когда вожак бросил их в костёр, защищающий поселение от волфов, пламя поглотило их и вспыхнуло. Огненные язычки поднялись выше. Теперь костёр будет гореть долго. Теперь племя будет в безопасности.

Вдруг Океан поднял голову, и Буря очнулась. Стряхнув остатки воспоминаний, она заметила, как пристально волк вгляделся в темноту. Песок тоже оживился: вскочил на лапы, втянул носом воздух. Наконец и Буря почувствовала запах, уже знакомый, молочно-квасный.

«Ждите меня с гостем», – бросила Буря, обратилась в волчицу и прыгнула в темноту.

***

Зачарованный лес встретил человека враждебно: воем диких зверей, настораживающим шелестом листьев и гулким уханьем совы. Всё время казалось, что вот-вот появятся в темноте её пугающе выпученные, светящиеся глаза. Зорэн не понимал, почему пришёл сюда и почему его так сильно тянет в холодный, неприветливый лес.

Последний раз Зорэн был здесь семь лет назад. Он долго не мог вспомнить, зачем пришёл и как оказался у реки. Он помнил только боль, которая разрывала плечо; помнил огромных, мускулистых волков, которые ходили на задних лапах, – явно не обычных хищников – и бурую волчицу с добрыми рыже-золотыми глазами. Её острые клыки вонзились в кожу, точно ножи. Она укусила его, и он был уверен, что умрёт. Но не умер. Только в груди расцвели пламенная ярость и ощущение силы, всепоглощающей и переполняющей изнутри.

Тогда Зорэн сам вернулся в деревню. Рана затянулась удивительно быстро, оставив после себя уродливый шрам, нечеловеческую зоркость и острое обоняние. Его пытались вылечить: знахари – снадобьями, мачеха – розгами.

Последние два года Зорэна тянуло в лес. Он противился этой тяге, но часто обнаруживал себя на краю чащи. Возвращался домой, чтобы через несколько дней ноги снова привели его к полосе, за которой начинается запретная поросль. И снова домой – думать, когда он всё-таки перейдёт эту черту.

Это случилось. Зорэн вошёл в тень ночного леса и почувствовал, что дорога домой исчезла. Он не боялся. Он шёл наощупь, пока глаза не привыкли к темноте, но растения оберегали его от веток и изогнутых из-под земли корней. Ощущение правильности вело его в неизвестность, не пугающую и манящую.

Зорэн ловил на себе пристальные взгляды. На него смотрели совы, мыши, деревья… и рыжий волк. Его глаза Зорэн ощущал спиной. Слышал его мягкое, спокойное дыхание и осторожные шаги. Понимал, что зверь следует за ним.

Зорэн вышел на открытую поляну, на которой не было ничего, кроме мелких цветов и большого ребристого камня. На нём-то и лежала бурая волчица. Так расслабленно, свесив передние лапы, будто ждала здесь очень долго. Карие глаза – совсем медовые, с золотистым отливом, – неотрывно смотрели на Зорэна.