Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник)

Цельтесь в голову От составителя и главного идеолога

В Красной Армии долгое время каждому командиру придавался специальный контролер от партии – политрук, он же комиссар. Вроде бы по логике он отвечал за идеологию и политическую грамотность солдат, но на самом деле – следил за командиром. Партия четко давала понять своей армии, что не доверяет ей. Даже у командующих фронтами был свой политрук на должности с неброским названием член Военного совета. На войне подрыв командирского единоначалия ни к чему хорошему не вел, поэтому в 1942 г. политруков и комиссаров заменили замполиты, заместители командира по политической части.

В нашей книжке с самого начала идеолог на командирские полномочия не претендовал. Но линию свою вел четко, благодаря чему сборник таки состоялся. Поэтому первое слово – ему. Пусть объяснит, как простой литераторский спор «а нам не слабо?» обернулся красивым томиком, который вы сейчас держите в руках.

После того, как всю литературу вокруг заполонили вампиры – сначала с легкой руки «Дозоров», потом с нелегкой руки «Сумерек», при виде сборника о зомби как-то даже становится легче дышать. В самом деле, почему-то именно эта категория нежити давно, прочно и незаслуженно является обойденной российскими авторами. В принципе с хоррором у нас вообще дела обстоят плохо – ну не считать же им многочисленные клоны тех же «Сумерек»… Но это тема для отдельного разговора, а пока нужно радоваться тому, что есть, есть порох в пороховницах.

Данный сборник – тому наглядный пример. Совершенно разноплановые авторы, писавшие рассказы на фактически «некоммерческую» тему, выдали на-гора, можно сказать, неожиданный результат. Я бы смело сравнил его с американской антологией Джона Джозефа Адамса «The Living Dead», вышедшей в 2008 году и переведенной в России в 2009-м. Кто-то скажет, что там, мол, есть Симмонс, Суэнвик, Эллисон и Гейман? Что ж, а у нас есть Бачило, Каганов, Волков и Кликин. К тому же зарубежные авторы имели под собой хорошую основу – некоторые кормятся ходячими трупами не один десяток лет, да и зомби-культура со времен Ромеро ширится-растет, как психоделическая армия в известной песне Егора Летова. У нас же никто ничего подобного не писал. Можно, конечно, вспомнить бесконечный сериал Круза, но там речь не столько о зомби, сколько об оружии и технике. А больше-то ничего и нет.

Поэтому хочется надеяться, что сборник «Яузы» будет своего рода первой ласточкой. Нет, конечно же, издатели не бросятся с радостными криками просить у авторов зомби-хоррор, но какое-то поступательное движение, возможно, наконец начнется. Ведь главное в том, что авторы не просто написали очередной рассказ о том, как восставшие мертвецы осаждают горстку выживших, запершихся в супермаркете. Вторичность в произведениях сборника отсутствует как класс – изначальная задача: «Зомби в стране развитого социализма» выполнена и перевыполнена (если выражаться советскими же терминами). Все наше, все родное, пусть даже кем-то немного подзабытое.

Следует обратить внимание и на стройную концепцию сборника, которая тоже не с потолка взята, а выстроена почти хронологически.

Начинается все с мрачной предыстории – рассказа Каганова «Заклятие духов тела». Далее тема получает развитие на чисто русской (точнее, советской) почве, будучи увязанной с местными реалиями, в том числе историческими. Это произведения Михаила Кликина, Татьяны Томах и Сергея Волкова.

Потом идет своего рода «зомби-НФ» (ох и обозлятся сейчас поклонники научной фантастики за этот термин!) – рассказы Александра Бачило, Алины и Дениса Голиковых. Что интересно, сборник переваливает уже за середину, а всемирного апокалипсиса и толп пожирателей мозгов еще нет… Но страшно-то уже с самого начала! Однако без апокалипсиса тоже не обойтись, и здесь постарались Максим Маскаль, Юрий Погуляй, Тимур Алиев с Мурадом Магомадовым, Алесь Куламеса и Александр Подольский. И тут мы видим не только адаптированный к советской действительности «Рассвет мертвецов», но вполне самобытные, сильные тексты, подходящие порой к избитой теме с совершенно неожиданной стороны.

Завершает же сборник рассказ главного идеолога, который, как известно, не любит хеппи-эндов. Что ж, не ждите его и здесь.

И не забывайте – если что, стрелять надо только в голову.

Сергей Чекмаев,

Юрий Бурносов

ЗАКЛЯТИЕ ДУХОВ ТЕЛА Леонид Каганов Экспериментальный текст

Передо мной стоит нелегкая задача – написать этот заголовок так, чтобы его не воспринимали как рекламный прием «не читайте этого!!!». Да, я люблю шутки и розыгрыши, но это не тот случай, и как убедительно сказать об этом, я не знаю. Хорошо понимая реальную физическую опасность представленного ниже текста и реальный вред, который может быть им нанесен, я прошу отнестись к этому предупреждению с максимальной серьезностью, воспринимая его буквально и не считая частью литературного замысла или дешевым средством привлечь внимание.

Если вы обладаете повышенной впечатлительностью или не стопроцентно уверены в устойчивости своей нервной системы, вам не следует читать это. Хотя текст относится к жанру научной фантастики, но специально сконструирован на основе учебников психосоматики и содержит встроенные элементы реального воздействия на психику, проверенные в действии. Текст оказывает свое действие на очень небольшой процент читателей, но этот процент реально существует.

Если вы решитесь прочесть текст, вы делаете это на свой страх и риск, ни автор, ни издательство не несут ответственности за любые последствия, вызванные прочтением этого текста.

– Снимите с него наручники. Хотите курить? Берите «Парламент». Да хоть всю пачку, не стесняйтесь, для хорошего человека не жалко. Итак, Степцов, полтора года назад вы зверски изнасиловали, а затем задушили двух женщин, одна из которых была беременна, вам это известно?

– Я не знал, что она беременна… – раздалось еле слышно.

– Я не об этом. Вы помните, что вы совершили? С какой целью?

– Я был пьян, – голос стал совсем бесцветным.

– Вы согласны с тем, что такой поступок заслуживает смертной казни?

– Да, – тихий вздох.

– Сколько времени после суда вы находитесь в одиночной камере для смертников?

– Не знаю… Несколько лет… – еле слышный выдох.

– Какое сейчас время года?

– Не знаю…

– Сейчас август, вы находитесь в камере смертников пять месяцев. Экспертиза признала вас полностью вменяемым, ваше дело пересмотру не подлежит. Как вы думаете, когда приговор будет приведен в исполнение?

– Сейчас…

– Не торопите события. Скажем так – в любой момент. Но у вас есть маленький шанс выйти на свободу.

На пленке послышался шум, какое-то движение и снова судорожный вздох. Затем тот же самый властный голос продолжил:

– Мы вам предлагаем участие в эксперименте, который имеет большое значение для науки. Как вы знаете, времена тайных экспериментов бывшего СССР прошли… – в голосе человека послышалась еле заметная усмешка, – теперь мы спрашиваем вашего личного согласия, и вы подпишете соответствующие бумаги. Эксперимент опасен, но если вы останетесь живы – вы выйдете на свободу через месяц после эксперимента. У вас будет другой паспорт, другое имя и другое прошлое. Вы будете жить в другом городе и никогда не увидите никого из тех, кого вы знали раньше. Естественно, если вы обмолвитесь хоть кому-нибудь…

– Д-да, я все… все понимаю.

– С вами тут же произойдет несчастный случай, у нас шутить не принято, – в голосе человека опять послышалась еле заметная усмешка. – Мы вам предлагаем честную сделку, выгодную и для нас, и для вас. Вопросы есть?

– Ка… Какой у меня шанс остаться в живых?

– Крайне небольшой, как вы, наверно, и сами догадываетесь. Впрочем, именно это мы и проверяем. Должен сказать, что все сорок три предыдущих испытуемых погибли.

– Это… новый яд или оружие?

– Э… То, что я сейчас скажу, вас удивит.

Я протянул руку и щелчком остановил кассету. Наступила тишина, только где-то вдалеке на грани сознания еле слышно, но глубоко и протяжно дышали ленты воды в кухонной батарее. Нет, это не то, совсем не то, что я ожидал.

Я вновь заглянул в красный желудок Егорова дипломата. На бархатных ворсинках лежала, перевариваясь, сброшюрованная папка машинописных страниц, пьяно-мутный полиэтиленовый пакет с дольками неочищенного чеснока, точный брат-близнец того пакета, который я видел в больнице, и запечатанный конверт из посеребренной бумаги, наподобие той, в которую упаковывают чай. Я решительно протянул руку в резиновой перчатке и взял конверт. Он поскреб пузом по ворсинкам, словно боясь вылезать из уютного нутра дипломата на яркий свет, но все же в конце концов оказался в моей ладони, слегка трепыхаясь. Я осторожно оторвал кромку, и из конверта выпала маленькая картонка. На ней крупным шрифтом был напечатан текст. Я пробежал его глазами:

3-ДТ

Слой 1. Кувшин

На столе стоял кувшин с таинственным содержимым: его привезли в ящике от апельсинов, формой он напоминал горшок для меда, когда по нему стучали, он звенел, как старый ключ от дверцы, он был цвета лука, ярко-изумрудный, его изготовил, наверно, самый лучший кувшинщик в мире.

Слой 2. Голова

Начиная описывать голову, хочется сказать о бороде – хорошая борода должна стелиться, как ковер, а драть с нее волосы нипочем не надо. На голове бывают также уши, они торчат, как два чебурека. Внутри головы бывает черт-те что, например опилки. Нос бывает длинный и деревянный. На голове часто что-то растет, иногда даже зелень. Разные бывают головы, страшные – соломенные, железные. Еще железяки бывают на спине, но к теме головы это не относится.

Я недоуменно перечитал текст еще раз и подумал, что у него есть, по крайней мере, одно неоспоримое свойство – он не вызывал абсолютно никаких ассоциаций, зато производил полное впечатление механической вычурности и грубой нарочитой искусственности. Мне даже на миг показалось, что во рту появился металлический привкус. Как только я подумал об этом, под языком нацедилась лужица слюны. Я сглотнул. И еще мне показалось, что в удушливом воздухе повеяло каким-то ароматом далекого забытого детства, даже скорее не самим детством, а его неизбежными атрибутами – садами, яслями, детскими больницами – окриками воспитательниц, скамейками, хлоркой, подгорелой кашей и игрушками из грубого жирного пластика. Несомненно, очень странные вещи лежали в дипломате Егора. Я тряхнул головой, запихнул картонку обратно в конверт и отложил подальше вперед на липкий пластик кухонного столика.

Егор перевелся к нам из другой школы, когда наш 8«Б» получил название «гуманитарного». Мы сразу с ним нашли общий язык. Родом из старой профессорской семьи, Егор был очень начитан, и была в нем какая-то взрослая степенность, не свойственная пятнадцатилеткам. Несмотря на это, он, как и я, слушал тяжелый рок и ходил в цветастой майке с острыми черепами. После школы мы вместе подали документы на факультет журналистики. Как ни странно, Егор не прошел по баллам. Вероятно, тут действовали какие-то суммы мелких случайностей, потому что предметы Егор знал лучше меня. Для Егора это стало ударом – мощным, но незаметным для окружающих. Он даже хотел уйти в монастырь или поступать в духовную семинарию. По счастью, эту идею он быстро оставил, зато увлекся какими-то сектами, стал общаться с сатанистами и, по-моему, начал пить. Точно сказать не могу, потому что нагрузка у нас на первом курсе была сильная, и я не видел Егора несколько месяцев. Объявился Егор в конце следующего лета – безукоризненно постриженный и веселый, он рассказал, что поступил в исторический. С тех пор мы с ним стали общаться чаще.

Егор погрузился в изучение африканских культур, учил суахили, не переводя дыхания бегал по библиотекам и рассказывал о каких-то магических ритуалах старинных племен и прочей ерунде. Одно время он вообще не мог говорить ни о чем другом, кроме наговоров, заклятий, молитв и мантр. Не очень понимаю, как это согласовалось с его учебой в институте, но, по-моему, ему удалось в конце концов найти руководителя и специализироваться то ли на истории Африки, то ли на филологии африканских наречий. Попутно Егор увлекся компьютером, и тут мы, конечно, нашли общий язык.

Шло время, я окончил журфак, поработал корреспондентом в разных не очень крупных газетах, пробовал писать серьезную прозу, но без успеха, в конце концов устроился в обычную школу учителем литературы, а подрабатывал переводами, благо французский я знал хорошо.

Егор сразу после окончания института был распределен в какое-то закрытое военное учреждение, его рекомендовал туда руководитель. Сначала я даже решил, что он пошел в разведку, ведь специалистов суахили очень немного, а должна же быть в стране и африканская разведка? Но через некоторое время Егор рассказал кое-что о своей работе. По его словам, спецотдел занимался шаманством – разнообразными заклятиями, проклятиями и прочей чепухой. Несколько раз Егор летал в длительные командировки – то ли в Уганду, то ли в Никарагуа, то ли в ЮАР. Не очень себе представляю, как происходил обмен опытом между майором российского военного института (а Егор по своей линии дослужился до майора) и местным шаманом ободранного племени. Однако квартира Егора неустанно наполнялась какими-то погремушками, стручками гигантских акаций, бубнами, масками, перьями, и в конце концов превратилась в подобие краеведческого музея, к досаде Инги, жены Егора, которая со смехом жаловалась, что муж не разрешает ей вытирать пыль со своих штуковин.

Я часто бывал у них дома, и Егор выкладывал мне свои мистические теории. Очень странное это было зрелище – высокий, стройный майор в штатском, восседая в шлепанцах на кожаном кресле и поглаживая рукой лежащий на столе закопченный череп (этот ископаемый сувенир Егор раздобыл еще во времена юности, когда увлекался сатанизмом), рассказывает о том, как далекие шаманы лепят из воска фигурку врага и протыкают ей иглой руку, после чего у врага отсыхает рука… По-моему, он в это сам верил. Я совсем уже было решил, что у себя в институте они только и занимаются обсуждением этих баек, но потом узнал от Егора, что от изучения шаманских обрядов и снадобий они получают практическую пользу – например, разрабатывая «наркотики правды». Сам Егор к тому времени прошел какие-то спецкурсы и превосходно разбирался в химии, особенно в лекарствах. По-моему, его новой специальностью были как раз наркотики, он мог часами рассказывать про яд кураре, скополамин, тетрадотоксин, про жаб, змей, рыб, жуков и прочую нечисть.

Я вздохнул и вынырнул из вороха пыльных воспоминаний, и взгляд, сфокусировавшись, заскользил по кухне – по давно не мытым обоям, зеленоватым подтекам на потолке, по плите, покрытой багровой коркой копоти, табуретке с распахнутым на ней алым горлом дипломата, столу, чашке безнадежно остывшего чая, маленькому кассетнику и серебристому конверту. Почему-то из головы не шел этот страшно глупый листок с текстом, он как бы незримо присутствовал во всех моих мыслях на каком-то дальнем плане – серой тихой тенью. Я уже почти не помнил, какая именно сумбурная чушь там была, но в голове как тонкая бесцветная заноза засел сам его тяжелый бесформенный образ. Неожиданно мне пришла в голову сумасшедшая мысль, и я вздрогнул – ведь кто знает Егора, вдруг листок пропитан одним из их ядов, который впитывается в кожу рук или распыляется в воздухе? Я рефлекторно сделал судорожный выдох и дернулся, но тут же с облегчением отбросил эту мысль – вряд ли Егор стал бы хранить свои яды в обычном бумажном, хоть и посеребренном конверте. Хотя кто его знает, ведь он сам умирает. Или уже умер? Половина второго ночи. Я нервно зевнул, подобрался и снова погрузился в воспоминания.

Хорошо, что я догадался взять с собой белый халат. Но все равно в корпус меня пустили не сразу, долго разбирались, смотрели паспорт, звонили куда-то. Наконец за мной пришла медсестричка, она молча провела меня по гулким коридорам и тихо ввела в палату. Наверно, она же мне и звонила утром по его просьбе.

В палате было прохладно и душно. Я не сразу узнал Егора – укрытый простынями, он лежал, закрыв глаза, и тяжело дышал. Похоже, он спал. На лице его была кислородная маска, рядом блестел штатив капельницы и громоздились еще какие-то аппараты, своими проводами и трубочками опутывавшие кровать. Потом, уже на обратном пути, медсестричка мне сказала, что это был аппарат искусственного кровообращения и искусственная почка – их подключают к Егору три раза в сутки и во время приступов. Но она так и не назвала диагноз.

Я стоял и смотрел на него, и Егор открыл глаза, вынул из-под простыни призрачную руку и убрал с лица маску. Лицо его, когда-то холеное и упитанное, сейчас было худым до неузнаваемости.

– Хорошо, что ты пришел, – прошептал он и еле заметно взмахнул рукой.

Тут же я почувствовал за спиной тихое движение воздуха – медсестричка вышла из палаты.

– Егор, что с тобой случилось? – тупо спросил я почему-то тоже шепотом.

– Все. Со мной кончено.

Я вдохнул и собрался было уже возразить что-то, но он опередил меня – поморщившись, отмахнулся еле заметным движением руки и заговорил снова.

– Потом, потом, у меня очень мало времени. Слушай, у меня к тебе последняя просьба, мне больше не к кому обратиться. Обещай, что выполнишь ее!

– Обещаю, – ответил я.

– Запиши! – прошептал Егор.

Я послушно полез во внутренний карман пиджака и достал авторучку и блокнотик.

– Пиши мой адрес…

– Егор, я помню твой адрес! – удивился я.

– Неважно, все равно пиши. – Егор судорожно вздохнул, – Возьми ключи.

Проследив за взглядом Егора, я действительно увидел на тумбочке колечко с ключами, рядом с бутылкой минеральной воды и апельсином. Спохватившись, я вдруг понял, что пакет с яблоками, которые я принес, все еще висит у меня на руке. Аккуратно приблизившись, я положил его на тумбочку.

– Потом. Сейчас пиши! – скривившись, шепотом приказал Егор.

Я послушно положил в карман ключи и записал адрес. Просьба Егора заключалась в следующем: я должен был сегодня же приехать к нему домой, открыть в гостиной шкаф с зеркалом, разгрести наволочки и простыни и вынуть фанерку, делающую дно шкафа двойным. Из открывшейся ниши я должен достать дипломат, вывезти его за город, развести костер и сжечь не открывая.

– Там что, деньги? – почему-то спросил я.

Егор снова поморщился, еще раз судорожно вздохнул и вдруг вынул из-под простыни полиэтиленовый пакет. Он наклонил голову, рывком поднес его ко рту и начал дышать в него. Пакет с тихим шелестом раздувался и сдувался, обтягивая лицо Егора. Я мог бы поклясться, что в пакете лежат неочищенные сизые дольки чеснока. Так продолжалось с минуту, наконец дыхание Егора немного выровнялось, и он снял пакет с лица, откинулся на подушку и закрыл глаза.

– Все деньги, Витя, я завещал тебе, – медленно произнес он, не открывая глаз. – И квартиру, и машину. Но ты должен сжечь дипломат не открывая. Ты мне обещаешь, что ты его не откроешь?

– Обещаю – сказал я. – А почему?

– Это долго рассказывать. Там смерть. Медленная и мучительная. Или быстрая. Как повезет. Ты мне веришь?

– Верю, – быстро сказал я.

Егор зашептал снова:

– Дипломат с кодовым замком, он заперт, код я не скажу, он тебе не понадобится. Он должен гореть! Он из пластмассы… Облей его бензином… У меня в гараже канистра. Ключ от гаража на рогах в прихожей… Но если он не загорится – разбей его и сожги все, что там внутри. Не смотри внутрь и не подходи близко. Возьми с собой топор в лес, чтобы разбить, если не сгорит… У меня в коридорном шкафу с инструментами топор… Пепел закопай. Возьми лопату. У меня нет лопаты. Возьми что-нибудь! Закопай топором, – Егор перевел дыхание. – Запиши – канистра в гараже, топор в шкафу. Пепел закопать. Запиши!

Я послушно заскрипел авторучкой.

– Сделай это сегодня же! Обещаешь?

Я посмотрел на часы.

– Егор, уже четыре. Я не успею съездить в лес, можно я это сделаю завтра?

Егор молчал с закрытыми глазами, и я уже испугался, что он потерял сознание, но он заг…