Зомби апокалипсис

АПОКАЛИПСИС

•

Под редакцией Стивена Джонса •

При участии Питера Краутера, Пат Кэдиган, Тима Леббона, Танит Ли, Пола Макоули, Лайзы Мортон, Кима Ньюмана, Сары Пинборо, Ллевеллина Проберта, Джея Рассела, Мэнди Слэйтер, Майкла Маршалла Смита, Марка Сэмюэльса, Кристофера Фаулера, Пола Финча, Джо Флетчера, Роберта Худа, Скотта Эдельмана, Питера Эткинса •

АЗБЖА

Санкт-Петербург

2012

УДК 821.111 ББК 84(4Вел)-445

3 82

Zombie Apocalypse!

Edited by Stephen Jones Copyright © Stephen Jones 2010

Первая публикация в Великобритании —

Robinson, an imprint ofConstable & Robinson Ltd. Публикуется по соглашению с издательством CONST^LE & ROBINSON LTD. (Великобритания) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия)

Перевод с английского В. Двининой Оформление И. Кучмы

© В. Двинина, перевод, 2012 © 000 «Издательская Группа .,Азбука-Аттикус%. 2012

ISBN 978-5-389-02238-6 Издательство АЗБУКА®

внутренние сущности каждого геловека можно подытожить и сохранить в сухом тайном месте без всякой преступной некромантии таким образом, гто впоследствии, под воздействием гистыХ стихий, тело его сумеет отуинра геувей мсгильныХ и подняться оттуда, куда ew положили, дабы вновь гулять суеди подобных себе.

Томас мот

Ц

Привет, мама.

Да-да, странно, что я обращаюсь к тебе посредством электронной почты, и не только потому, что лишь сейчас осознал, что мне следовало бы писать письма гораздо чаще. Телефон — это, конечно, хорошо, но в конце разговора всегда возникает чувство, что меня занесло куда-то совсем не в ту сторону и я упустил возможность сказать что-то особенное; к тому же фразы, произнесенные вслух, впоследствии разваливаются на куски, рассеиваются, теряются и улетучиваются, а с мыслями, изложенными на бумаге, такого не бывает.

Да, возможно, во мне сейчас говорит юрист. Все изучи, все увяжи, сделай реальным (а потом, естественно, выстави почасовой счет). Впрочем, я в это не верю.

Думаю, не зря человек когда-то начал рисовать и писать, не зря мы храним старые письма, не зря идея личной подписи еще что-то значит даже теперь, когда все или почти все стало виртуальным и цифровым.

Мы верим в то, до чего можем дотянуться, что можем потрогать. Мы пытаемся сделать наши мысли и эмоции такими же конкретными, как вещи в реальной жизни, чтобы не дать прошлому разлететься, как разлетается птичья стая. Может, именно по этому прошлому я и скучаю, если честно. Когда вы с папой сообщили нам, что решили перебраться во Флориду, Карен разревелась, а я сказал только: «Какого черта, езжайте туда, где тепло, играйте в гольф, пейте коктейли, вы это заслужили ... » — потому что чувствовал, как вам нужно услышать именно это, — а может, и потому, что не задумывался всерьез, что теряю. Да, конечно, мы созванивались каждую неделю и я не раз гостил у вас в Сарасоте, но это ведь не одно и то же, верно? Сейчас я достаточно зрел и понимаю, что наш домик у Далвича был для вас с папой всего лишь одной из ступенек ведущей наверх лестницы, а не кузницей жизни и не горнилом детства, как для нас с Карен. Однако я даже

сейчас осознаю, что, хотя «Скайп» и всемогущ, разве заменит он возвращение в старый дом, когда небрежно бросаешь пальто на стул и шагаешь прямо на кухню, где ты уже вскипятила чайник — и можно вести привычные разговоры, сидя на своих привычных местах и прихлебывая чай из все тех же привычных кружек? Вероятно, к своим сорока годам мне следовало бы избавиться от потребности в такого рода признаках физического комфорта, но этого не случилось. Возможно, это не получается ни у кого, просто все мы взрослеем, переезжаем, умираем, и в какой-то момент времени оказывается, что такие простые радости тебе больше недоступны, — и тогда ты притворяешься, что все это не имеет значения, потому что никому не хочется начинать день со слез.

Но ... все равно. Сейчас я пишу тебе.

Этот шутовской Новый Фестиваль — предполагалось, что он поможет почтить прошлое, а также сберечь настоящее и заглянуть в будущее. Реклама, суета и все такое. Но я помню, как когда-то давным-давно (видимо, когда я в мучениях готовился к экзамену по истории в средней школе) папа объяснял мне значение выражения «хлеба и зрелищ», так вот именно это и представляет собой Новый Фестиваль Британии: пыль в глаза, циничная попытка правительства сделать вид, что страна не увязла в болоте; что экономический кризис вкупе с коалицией педерастов не отбросили нас в пятидесятые. Даже не знаю, кого они пытаются одурачить. Американцев? Европу? Марсиан? Если живешь в Великобритании, не можешь не замечать, что творится вокруг — начиная с Закона о чрезвычайных полномочиях полиции и заканчивая смертями на Трафальгарской площади, последовавшими непосредственно вслед за его принятием. Ну разве что ты по-настоящему очень, очень глуп — а это, как ни прискорбно, свойственно многим. С тех пор как объявили о готовящемся Фестивале, газеты только

о нем и твердят. Как будто бы в городе ничего больше не происходит (если уж на то пошло, именно этого они и хотели добиться). Печатались серьезнейшие анализы, как именно будут праздновать «наши мальчики» в армии и какая это радость для них. Язык статей потворствовал обывателям, чьи умы так мелки, а горизонты так узки, что их не увидать невооруженным глазом. Тщательно разбирались «достоинства» проекта, обсасывалось, кто получает взятки и кто снимает сливки (политики и строительные подрядчики, естественно, что неудивительно), обсуждалось, достаточно ли внимания уделено компенсации кровавой угольной задолженности ... Рисавались перед населением, другими словами, а толку-то ... И конечно, повсюду все эти бесконечные напряженные дискуссии, где именно соизволят состояться «торжества», — я уж молчу о специальном реалити-шоу, об этой «Минуте славы», где выбирался тот, кто споет национальный гимн на церемонии открытия (о господи!).

Хлеб и зрелища, пыль в глаза. Бесконечный «мертвый сезон». Попытка сгенерировать белый шум, который заглушил бы треск разваливающейся страны. Я как-то сказал Зои, что это все равно что устраивать оргию во время пожара Англии. Тогда шутка казалась смешной. Сейчас, когда я печатаю это письмо, я вижу за окном остовы зданий. И мне уже не смешно.

Я, как мог, пытался отгородиться от всего этого дерьма, но недели три назад, во время завтрака, Зои вошла на кухню и поделилась новостью: «Радио-4» бодро сообщало, что подготовительные работы к Новому Фестивалю начинаются на одной из площадок Южного Лондона, а именно на уничтожающемся кладбище у церкви Всех Святых. Наверное, мне уже не хватало вас с папой гораздо сильнее, чем я осознавал, потому что — хотя я и совершенно забыл о существовании этой церкви, если честно, — все внезапно вернулась.

Я вспомнил, как ты водила нас на долгие прогулки в Гринвичский парк, как мы бродили вокруг Королевской обсерватории, потом перебирались на тот берег реки и перекусывали у Гарфункеля на Лестер-сквер, а потом ты покупала нам игрушку в «Хамлизе»¹, если мы вели себя хорошо (а в такие дни мы обычно вели себя хорошо).

Сейчас кажется, что все это было очень давно, — но, когда я услышал о разорении кладбища, воспоминания просто обрушились на меня — об этих наших прогулках, и еще одно (по правде, довольно часто посещавшее меня): как однажды утром, на одной из таких прогулок, папа, глядя сквозь ограду на церковь Всех Святых, на кладбище со старыми покосившимися надгробиями, объяснил мне, что такое смерть. Думаю, это было вскоре после того, как умерла бабушка.

Я был к ней очень привязан, и вот папа объяснил (насколько можно объяснить восьмилетнему ребенку), почему я больше никогда ее не увижу, кроме как в своих воспоминаниях, и что иногда этого достаточно. Он присел возле меня на корточки, говоря это, и был спокоен, сдержан и, как я теперь понимаю, очень, очень силен духом, если учесть, что речь шла о его матери, умершей всего две недели назад. Даже Карен, кажется, восприняла эту идею вполне адекватно, хотя (как тебе известно) моя дорогая сестренка даже тогда была склонна все драматизировать. Помню, как я поднял глаза, а ты стояла за папой, положив руку на его плечо, пока он говорил.

И еще, там, на кухне с Зои, я вспомнил, что чувствовал много лет спустя, уехав в колледж. Оторваться от дома, поднять голову от лугов детства и увидеть взрослую жизнь с длинными дорогами и темными аллеями, горами и сломанными мостами, радугами и высокими небесами. Один, впервые за всю мою жизнь, — и никто не стоит за моей спиной, положив руку на плечо, давая знать, что присматривает за мной. И все же...

Я знаю, что вы все еще там, вы оба, и что мне никогда не придется взирать сквозь любые ограды жизни в одиночку.

Ладно, дальше. Я вдруг страшно разозлился. Просто поверить не мог, что правительство и иже с ним позволили взять и раскопать церковный погост — наше кладбище, как я теперь о нем думал, — и я решил, что мы с Зои должны что-то сделать, и сделать прямо сейчас. Наверное, и это я унаследовал от вас с папой, не знаю уж, к добру или к худу все эти митинги движения за ядерное разоружение, на которые вы таскали нас, демонстрации против апартеида и все такое. Эта вера в то, что каждый может сделать что-то с чем угодно. Пускай немногое, но — что-то. Конечно, можно позанудствовать: мол, мир стал слишком велик и сложен, чтобы повлиять на него, и он превратился в неудержимый поезд, мчащийся сквозь ночь слишком быстро, чтобы отдельный человек имел шанс изменить хоть что-нибудь ... на самом деле человек может все.

Так что мы надели наши пальто и отправились туда.

На месте не обнаружилось ничего мало-мальски похожего на организованный протест: только несколько эксцентричных старикашек слонялись вокруг с возмущенным видом — такого сорта людей и ожидаешь увидеть выступающими против раскопок на землях старой забытой церкви Южного Лондона. (Прости, не хотел тебя обидеть, понимаю, ты, вероятно, и сама чисто формально вот уже пару лет как достигла статуса «старикашки», но ты знаешь, каких типов я имею в виду. Из которых песок сыпется.)

Я разговорился с какой-то пожилой профессоршей.

Она была просто одержима идеей, как-то связанной с историей участка, на котором стоит церковь Всех

Святых, и очень возбудилась, когда я вскользь упомянул

о том, что я адвокат. Впрочем, негодования у нее было больше, чем реальных доказательств, и, едва она начала разглагольствовать о чумных ямах и каком-то ученике Николаса Хоксмора (ну помнишь, тот архитектор восемнадцатого века, питомец Кристофера Рена, и все такое), в голове моей затренькал тревожный звоночек. В народе Хоксмор считался и считается без пяти минут черным магом (виной тому отчасти роман Акройда1 и общепризнанно странный архитектурный стиль церквей Хоксмора, но и не только) — и если слышишь, что кто-то упоминает всуе имя этого парня, то велика вероятность того, что ты беседуешь с психом или, по крайней мере, с тем, у кого дважды два равняется пяти. Так я подумал и, быстренько принеся извинения, попятился, а старушонка, мгновенно сообразив, что помощи от меня не дождешься, покачала головой и засеменила прочь. Только прежде, чем повернуть за угол, она оглянулась, и я решил, что вид у нее как у человека, который вот-вот слетит с катушек.

Я ошибся. Теперь я понимаю, что это был страх. Возвращаясь мыслями к тому моменту, я ужасно жалею

0 том, что не смог разобраться в выражении ее лица, но так уж бывает — иногда просто понимаешь что-то не так. Прошлое не какая-то там идиллия, где все проще, и лучше, и озарено мягким полуденным солнышком детства, — там живут и чудовища с большими острыми зубами. Пару лет назад, например, у меня случился короткий роман. (Знаю-знаю, подобная информация излишня в письме сына к матери, но я все равно напишу это. Сейчас уже нет смысла что-то скрывать.) Связь была недолгой, и я сам разорвал отношения, прежде чем мне пришлось бы признаваться

Зои. Почему? Потому что хотя «сегодня» и было хорошо, я знал, что оно никогда не сравнится со всеми «вчера» и «завтра» тех отношений, которые у меня уже есть и которые я хочу сохранить. На одну ночь и несколько дней я забылся, вот и все. Забылся, потерялся во времени.

Я что-то не так понял, не понял, к чему все сводится, но по крайней мере в том случае — я снова о своем адюльтере — у меня был шанс привести все в порядок.

В то время у нас с Зои были проблемы (интрижка завязалась вскоре после нашей пятой провалившейся попытки экстракарпорального оплодотворения, когда, так сказать, опустился занавес и ни я, ни она не знали, что, черт возьми, делать с нашими жизнями), но «сейчас» не единственный оптимальный вариант, точно так же как «правда» не всегда то, что нужно говорить. То, что ушло, все еще здесь. Прошлое висит вокруг нас, внутри нас: точно наша одежда, точно наша ложь, точно наши кости. Прошлое — то, что поддерживает нас перед лицом будущего, но когда обнаруживаешь, что не можешь иметь детей, — что делать тогда? Где твоя дорога к грядущему? Как тебе продолжать быть частью чего-то? Ты пытаешься удержаться на плаву, стараясь не стать одним из эдаких замшелых престарелых фигляров, которым не нравится вообще ничего новое, которые сошли с движущейся дорожки настоящего и удалились в минувшее, чтобы хулить и хаять все, чего они сейчас не понимают.

Так вот. Мы с Зои послонялись немного около церкви с неодобрительным видом, но там, похоже, ничего особенного не происходило и не было никого, кому мы могли бы высказать свое «фе», так что в конце концов... Да, мы ушли, и заняли столик в пабе на Темзе, и заказали сытный «крестьянский» завтрак. Признаю, такой протест не воспоешь в легендах и балладах, не то что парижские бунты шестьдесят восьмого или

Женский лагерь мира на Гринэм-Коммон...² но что еще мы могли сделать — по крайней мере в тот день, а?

А потом мы отправились домой и пообедали вдвоем, и это было здорово. Помнишь, как ты в первый раз встретилась с Зои? Уверен, что помнишь. Тогда мы тоже сидели в пабе, только на Хайгейт. Папа принял ее немедленно, но по твоей жестикуляции, по твоей мимике я догадался, что ты не вполне одобряешь мой выбор и не убеждена... пока что. Но ты точно так же вела себя со всеми моими подругами (признай это), и я так и не понял, было ли то искреннее недовольство девушками сына, или просто в тебе проявлялось чрезмерное стремление опекать своего птенца. Но в конце концов ты поладила с Зои, и довольно скоро. Да и как вам было не поладить?

Прошло десять дней. Продажные газеты все больше и больше пестрели подробностями о Новом Фестивале, и в мутном потоке ерунды я выловил крупинку информации о Хемпстедской пустоши (эта земля много веков находилась под охраной, имей это в виду, — как самый большой в мире участок дикой природы в черте города), каким-то образом примкнувшей к грядущему событию: там собирались воздвигнуть гигантский бронзовый памятник Уинстону Черчиллю. Я понял, что церковь Всех Святых не единичный случай, что правительство действительно собирается попрать пятнадцатидневными забавами Нового Фестиваля всю лондонскую историю. Меня буквально бесила мысль, что люди больше не понимают прошлого. Забота

0 былом, внимание к минувшему сошли на нет, но не напрямик, не в открытую — мы с отцом уже обсуждали это, когда я повзрослел настолько, чтобы осознавать, что «младшее поколение» не просто фраза, но факт.

Я уже не говорю обо всей этой чуши вроде MTV,

и видеоиграх, и информации, покрошенной на малюсенькие кусочки для малюсеньких мозгов.

Я наблюдал, как дети наших друзей играют в видеоигры, играют часами, и знаю, что они способны сосредоточиться на чем-то, когда захотят. Не только история, само время стало усеченным, прерывающимся рекламой, раздробленным. Люди просто больше не могут постигнуть непрерывности существования и жизненного опыта. Все, что было до пятидесятых годов, — для них черно-белое, как кино, и «я не знаю и знать не хочу», если дело не касается Гитлера или там фараонов. Так зачем им переживать из-за какой-то старой церкви и погребенных там тел? Или возмущаться из-за клочка земли, по которому просто гуляют?

Мертвые, рассыпающиеся прахом слова, уносимые ветром. Обыватели не чтут прошлое, потому что не понимают, насколько оно реально, какую играет роль и что оно не менее подлинно, богато и опасно, чем день сегодняшний. Что люди из тех сумеречных грез, которые мы называем былым, ели и пили, как едим и пьем мы, что они спали друг с другом, и любили, и убивали, и лгали, и делали еще много чего, и эхо их поступков звучит до сих пор, звучит через сотни лет после их смерти.

Так вот, я разозлился, нет, мы разозлились. Смешно — если бы мы могли иметь детей, мы ведь не пошли бы туда еще раз. Может, маленького Этана или крошку Мадлен (имена, которые мы выбрали, но которые так и не пригодились) надо было бы забрать из школы или отвезти на какие-нибудь занятия, и нас не было бы у церкви в тот момент, когда там начали выкапывать тела. Мы не увидели бы, как обломки древних гробов и скелеты в лохмотьях бесцеремонно выдергивают из земли.

Вторично мы с Зои пришли ко Всем Святым рано утром, хотя на этот раз там оказалось гораздо больше народа. Очевидно было, что половина из них просто

развлекаются — увидели репортаж в новостях и решили в удовольствие потолкаться, покричать и пошвырять что-нибудь: вроде тех, что явились на саммит G-18 и орали о порочном капитализме, а потом разашлись по домам, чтобы насладиться плодами западной индустриализации и глобализации экономики.

Были там и другие, те, кого мало что волнует в их собственной реальной жизни, — вот они и зацикливаются на свежих сплетнях, или на Леди Ди, или на Большом Брате. Эдакие подвергшиеся операции культурной лоботомии.

Но была и третья группа — народ вроде нас, люди с растяжками и плакатами, серьезно недовольные тем, что происходит и что оно собой представляет. Недовольные ... и, возможно, даже встревоженные. Было также немало полицейских и солдат, образующих защитный кордон вокруг раскопок. Большинство с оружием, хотя на вид — желторотые подростки.

Я заметил, что они нервничают, словно что-то уже произошло, непонятное и пугающее.

Подрядчики, конечно же, успели обнести участок деревянным забором, но какой-то умник ухитрился засунуть крохотную веб-камеру в дырку от сучка и снабжал видео в реальном времени любого, имеющего айфон. Мы увидели нечто вроде облака красной пыли, поднявшееся над сухой землей и воспарившее над оградой. Мы увидели, как из подземных церковных склепов вытаскивают трупы. Мы воочию увидели доказательство того, что история течет лишь в одном направлении и что живым позволено творить все, что им угодно, с останками мертвых.

Как ни дико это звучит, но народ веселился, когда все это происходило, когда чью-то прапрапрапрапрапрабабку выкапывали из земли,точно старый мусор, или останки какого-нибудь забытого домашнего животного. Оба раза мы видели среди

неопределенно-протестующих таких вот «заводил» Нового Фестиваля. Подобная публика ходит на Уимблдон выкрикивать имя горемыки, представляющего в настоящий момент лучшее из того худшего, чем может похвастаться Британия. Подобная публика вывешивает флаги Святого Георгия³, когда Англия вот-вот потерпит крах на каких-нибудь международных футбольных соревнованиях. Подобная публика превратила идею национального самосознания в какой-то ура-патриотический фарс.

Так вот, они были там тем утром, и они веселились и одобрительно вопили, не подозревая, что улюлюкают и хохочут перед лицом конца света. Можно, наверное, было найти и другую метафору, но ни сил, ни энергии на поиски у меня нет.

И времени, кстати, тоже. Электричество вырубилось два дня назад, а заряда аккумулятора лэптопа осталось всего восемь процентов. По правде говоря, мне, наверное, не так уж много еще нужно рассказать. Ошибки, ошибки и еще раз ошибки. Разве не ошибка считать, что правительство способно сделать нечто большее, чем вырабатывать стратегии, уклоняться от прямых ответов и вести дебаты, пока не станет слишком поздно? Разве не ошибка убеждать себя в том, что человек, напавший на меня и Зои, когда возле Всех Святых начались неприятности, был просто пьян? Разве не ошибка думать, что всей любви на свете достаточно для того, чтобы остановить то, что случится дальше, или что цивилизованные решения способны склеить стремительно рассыпающийся на части мир?

Ну вот и все, а если и не все, все равно у меня в голове мешанина, и мне все трудней и трудней разбирать отдельные слова. Я тоже потерял счет времени. Наверное, как и все, когда конец близок. Я трачу все свое время на воспоминания, а что могу сказать?

Возможно, телефонный звонок на этот раз действительно был бы лучше, если бы не был абсолютно невозможен. Я говорил по телефону с Карен, когда она умерла. Уверен на все сто, что она была пьяна. Сейчас многие пьют, и пьют немерено. Я сам не был трезв больше недели. Алкоголь не помогает, но мы все равно напиваемся. Мы с Карен разговаривали почти час, собирая воспоминания, точно опавшие листья, прежде чем ветер унесет их, а потом я услышал, как они вломились к ней в дом. Услышал, как она кричит и визжит, — думай о Карен что хочешь (кстати, можешь порадоваться, последние два года мы с ней ладили куда лучше), она не сдалась без боя.

Но потом я услышал, как ее крик оборвался. Она замолчала. И я положил трубку, чтобы не слышать, что произойдет дальше. Я и так уже слышал предостаточно.

Приходит время, когда ты вынужден положить трубку навсегда, а любить означает принимать трудные решения. Любить — значит помнить все, что происходило между людьми, уважать это и чтить, как можешь и любым способом. Как тогда, когда ты кивнула, соглашаясь с тем, чтобы отцу ввели огромную дозу морфия. Помню, как шатаясь вышел из госпиталя в промозгло-сырую флоридскую ночь, после того как он наконец умер, и стоял в одиночестве на парковке, слушая стрекот цикад, абсолютно не сомневаясь в правильности того, что ты сделала (при моей молчаливой поддержке), и мысленно соглашаясь с невысказанным решением, что Карен обо всем этом знать не следует. Я стоял, такой спокойный на вид, вспоминая, как человек, лежащий сейчас в кровати мертвый четырьмя этажами выше, присел когда-то рядом со мной на корточки и, глядя через ограду на кладбище, говорил мне, что, хотя бабушка и умерла, я всегда могу увидеть ее в своей памяти.

Когда я закрываю глаза сейчас, я вижу папу. Странно, однако, — похоже, большинство ваших друзей, глядя на вашу пару, любуясь гордой осанкой и твердокаменной выдержкой отца, полагали, что в ваших отношениях вся сила исходит от него, а ты всего лишь (очаровательная и привлекательная) домохозяйка, мать и повариха. Но люди ведь ничего не знают, верно? Люди ошибаются.

Люди, возможно, думали то же самое о нас с Зои долгие годы. И тоже были не правы — хотя позже, в последние несколько недель, я действительно принял удар на себя. Именно я сказал, что надо построить баррикаду в конце нашей улицы, и убедил соседей помочь мне. Ладно, пускай наш завал и не устоял, но все же мы получили пару лишних дней. Именно я заколотил досками наш дом. Делай, что можешь сделать, и пусть в конце у тебя найдутся силы признать, что попытки твои ни к чему не привели и время твое на исходе.

Зои передает тебе привет и говорит, что любит тебя.

То есть, конечно, не говорит, но я знаю, что сказала бы, если бы представилась такая возможность. Так что я принял решение за нее и пишу от ее имени. Это, конечно, тоже странно (гораздо страннее, чем сидеть тут и писать тебе письмо, хотя ты вот уже два года как умерла и, искренне надеюсь, лежишь и спокойно разлагаешься в неоскверненной земле Флориды).

Ты же знаешь Зои. В сущности, она очень похожа на тебя — она разумная женщина, у которой всегда есть свое мнение. Впрочем, разума в ней больше нет, или, по крайней мере, он не такой, каким был прежде.

Как мы с Карен говорили в детстве: свет горит, а дома никого.

Но судя по тому, что мелькнуло передо мной, прежде чем я вчера ухитрился запереть Зои в нашем подвале, в ее голубых глазах больше не горит свет.

Кажется, ты даже не видела нашего цокольного этажа. Папа вроде заглядывал туда, когда мы только-только въехали в этот дом, но смотреть там особо не на что. Просто две пустые комнаты; задняя отделена от передней дверью, которую можно запереть и которая, к счастью, весьма крепкая. Я не колеблюсь. Знаю, снаружи мне делать нечего, а то, что осталось от единственного существа, которое меня заботит, шаркает, натыкаясь на стены, взаперти, во тьме под домом. Она не дышит — я слушал, прижав ухо к двери, — но двигается. Медленно, безостановочно, как те твари там, на улице. Твари, дергающие приколоченные мною доски, твари, бьющиеся о них лицами, пока головы не расколются, и тогда другие твари наступают сзади, занимая места выбывших.

Когда экран компьютера наконец погаснет, я встану и подожгу что-нибудь на этом этаже (вероятно, это будут книги, что, конечно, расстроило бы папу, но проклятое Европейское экономическое сообщество сделало практически все остальное огнеупорным).

Потом я спущусь в подвал, сяду у двери и буду слушать Зои, буду находиться так близко к ней, как только могу, пока оба мы не сгорим.

Это лучшее из всего, что я могу сделать, и знаю, ты сделала бы то же самое или нечто вроде этого. Ты всегда верила в лучшее в людях, в человеческой расе. Ты привечала хорошие времена и делала их особенными и решительно восставала против плохих, когда безрассудство, глупость и насилие одерживали временные (на что ты очень надеялась) победы.

Ты делала мир лучше для тех, кого любила, и я счастлив, что тебя нет здесь и ты не видишь, что творится вокруг теперь, когда бездумье и смерть стали вечными, когда все не так и тьма стремительно всплывает на поверхность. Еще полчаса, и меня тоже уже не будет, и я перестану видеть этот кошмар.

А еще я рад, что вы оба похоронены по ту сторону океана и вероятность того, что мы когда-либо встретимся, шаркая по одной и той же улице с пустыми глазами, в которых не горит свет, равна нулю.

Мы никогда уже не увидим друг друга, но это ничего. Ты всегда в моей памяти.

Я люб

{

КОНЕЦ ДОКУМЕНТА:

ФАЙЛ ИЗВЛЕЧЕН ИЗ ЖЕСТКОГО ДИСКА ПОВРЕЖДЕННОГО ОГНЕМ ЛЭПТОПА [вещественное доказательство № 46887]; МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ СКРЫТО В СООТВЕТСТВИИ С ПУНКТОМ 19 ЗАКОНА О НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ КОНЩ ЗАПИСИ:

}

Кому: Уильям Барнсли, Картографический институт,Мадрид

Копия: Доктор Дэниел Томпсон, начальник отделения

Госпиталя университетского колледжа, Лондон От: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Тема: Церковь Всех Святых

Дорогой Уильям,

департамент настаивает, чтобы я отныне пользовалась электронной почтой, аргументируя это тем, что так быстрее и отправка происходит немедленно, и в данном случае я с ними согласна, так как у меня имеется к тебе один безотлагательный вопрос, нуждающийся в обсуждении.

Жаль, что ты не присутствовал на конференции в церкви Святого Альфеджа. А может, и хорошо, поскольку там, как всегда, собрались всякие недоумки, препятствуя любому прогрессу в чем бы то ни было. Члены Католического совета снова опростоволосились, загрузив себя вопросами контроля рождаемости и проблемой женщин-священнослужителей, когда им следовало бы заняться делами насущными, и Священный синод ничуть не лучше, болтают себе о пастырях-гомосексуалистах, а результата — ноль. Посади несколько священников в одну комнату, и они примутся решать, что должен играть оркестр, пока «Титаник» идет ко дну. Их как будто и не касается то, что в наши трудные времена церкви практически опустели. Ладно-ладно, не буду заводиться. Вчера вечером я послушала речь премьер-министра о том, что все мы должны встряхнуться и дружно работать, чтобы преодолеть экономические трудности, и что Британия еще научит остальной мир, как пережить недавний кризис. Речь транслировалась по радио, а сам премьер пребывал в ознакомительной поездке по Техасу. Фунт стерлингов сейчас стоит меньше, чем ранд⁴, вот он и заигрывает с нефтяными баронами.

Я явилась на это однодневное мероприятие, чтобы поднять вопрос

0 церкви Всех Святых, но времени не хватило даже на то, чтобы просто затронуть тему. Знаешь это здание? Весьма непривлекательное нагромождение в ранневикторианском стиле грязного, замшелого известняка, с кривыми контрфорсами и падающим шпилем, на Блэкхит-хилл, на краю Гринвичского парка.

Я ходила туда в прошлом месяце из-за странной истории с епархией, которая постоянно о себе напоминает (в моей области, по крайней мере; тебе известно, сколько времени я потратила на исследования для Лондонского археологического сообщества, копаясь в Британской библиотеке). У архитектора Николаса Хоксмора была уйма учеников, перенявших его весьма спорную манеру, принимая ее как должное. Известно, что один из его помощников, Томас Морби, участвовал в возведении церкви Всех Святых, определенно отвечая за создание склепов и сводчатого подвала, однако неясно, имел ли он отношение к строительству самого здания, а если имел, то в какой степени. Впрочем, гадать об этом нет смысла, так как наземная часть храма была полностью реконструирована в тысяча восемьсот пятидесятом.

В любом случае, едва оказавшись там, я заметила на парковке ряд ярко-желтых экскаваторов. Было там и около дюжины протестантов (в основном пожилых), ежащихся в своих дождевиках, замерзших и усталых. Один держал плакат, гласящий «СОХРАНИМ ДЕРЕВНЮ ЗЕЛЕНО^Й», будто бы мы где-то в Нью-Форесте⁵.

0 небо, Блэкхит все-таки пригород. Знаю, они хотели как лучше, но, думаю, им при всем при том еще и нравится быть жертвами.

Так вот, я подъехала, заглянула за ограду и убедилась, что они собираются копать непосредственно за церковью. Идея, очевидно, в том, чтобы площадка Нового Фестиваля Британии соединялась трамвайной линией с обновленной церковью Девы Марии, что, полагаю, являлось одной из причин выбора именно этого места.

В тот момент я осознала крайнюю необходимость данного письма; ты ведь картограф и разбираешься во всех этих штуках лучше меня, но разве старый правительственный указ не вести раскопок на восточной стороне парка еще не в силе? Или устроители Фестиваля просто попрали его, не посоветовавшись ни с кем?

Буду очень благодарна, если ты ответишь мне как можно скорее. Вчера я снова заглядывала туда, и, похоже, они уже начали рыть.

Всего наилучшего, профессор Маргарет Винн

Кому: Уильям Барнсли, Картографический институт, Мадрид

Копия: Доктор Дэниел Томпсон, начальник отделения ГУК.

Лондон

От: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Тема: Церковь Всех Святых

Дорогой Уильям,

спасибо за быстрый ответ. Именно так я и думала. Но проверила и убедилась, что никто ни с кем не консультировался. В субботу я посетила Лондонский музей и встретилась с твоей старой коллегой Даяной Ферми, которая, кстати, шлет тебе привет.

Там, в скудно освещенном подвале, мы откопали оригинал карты с координатной сеткой территории Блэкхита. Удивительно, но границы земель парка и церкви семнадцатого века совершенно не отличаются от тех, что существуют на сегодняшний день. Очевидно, никто даже не удосужился это проверить, что само по себе поразительно.

На самом деле пространство между парком и пустошью подвергалось малоприятным внешним воздействиям по меньшей мере трижды. Последний раз — огромные канавы вдоль Ледисмит-кресент засыпало обломками домов и фабрик, разбомбленных во время налета в 1940-м. До того Георг Третий приказал снести ряд богатых домов, а то, что от них осталось, закопать в этом самом месте в 1803-м (король тогда страдал от одного из своих приступав безумия, — полагаю, он считал, что поместья принадлежали мятежным папистам). А еще раньше тут, по приблизительным подсчетам, похоронили около 11 тысяч человек — это произошло непосредственно перед Великим лондонским пожаром.

Хоть в приходские записи того времени и не удосуживались вносить смерти представителей беднейших слоев населения, я уверена, что погребенные под церковью Всех Святых были жертвами бубонной чумы, выкосившей город в год, предшествующий пожару. Похоже, здесь закопали более десяти процентов от общего числа погибших — а это около ста тысяч, — поскольку мягкую глинистую почву было легко рыть. Если верить Даяне, некоторых богатеев

похоронили в свинцовых гробах, но остальных в лучшем случае завертывали в простыни или засовывали в мешки, и вот что я думаю — влажная глина вполне могла законсервировать трупы, верно?

Я связалась со своими брюссельскими коллегами, поскольку, как тебе известно, бельгийское правительство активно участвовало в эксгумации останков животных, которые покоились в торфяных болотах у границ с Северной Францией, и мне сообщили, что уцелели не только кожа и шерсть: во многих случаях анализ образцов ДНК показал, что возбудители болезней, которые мы считали давным-давно исчезнувшими, сохранились в трупах животных, просто пребывают в латентном состоянии.

В таком случае что произойдет, когда землекопы доберутся до лондонских мертвецов? Участки в центре старого города никогда не подвергались столь грубому воздействию. Может, ты знаешь кого-нибудь из эпидемиологов, кто мог бы что-нибудь посоветовать по этому поводу? Ясно, что правительство не станет слишком уж углубляться в тему, но, полагаю, кто-то должен убедиться, что риска распространения инфекции не существует.

Всего наилучшего, профессор Маргарет Винн

Кому: Уильям Барнсли. Картографический институт, Мадрид

Копия: Доктор Дэниел Томпсон, начальник отделения ГУК,

Лондон

От: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Тема: Церковь Всех Святых

Дорогой Уильям,

удивлена твоим вчерашним письмом. Ты действительно настолько уверен? Я принимаю во внимание то, что века воздействия низкой температуры должны убить самых опасных микробов, но никто никогда не имел дела с захоронением таких размеров. Сейчас выяснилось, что строители собираются углубиться под землю более чем на сорок метров, — планируется создание нескольких лифтовых шахт и большой подземной парковки. А это означает потревожить огромное количество тел.

Я говорила со здешним прорабом, и он сообщил мне, что ему велели помещать весь найденный «мусор» в отдельные контейнеры, пускай, мол, в нем роются эксперты-археологи, но никто не предупреждал его о потенциальном риске для здоровья, заложенном в этих находках, и не просил подвергать карантину любые человеческие останки. Естественно, он ничего не знает об истории этого места.

Если ты действительно считаешь, что моя реакция слишком остра, работай спокойно, я поищу совета в другом месте.

Профессор Маргарет Винн

Уважаемая профессор Винн,

спасибо за Ваш вопрос о текущих земельных работах на участке Блэкхита, предназначенном для Нового Фестиваля Британии.

Я читал об этом в прессе, но с удивлением услышал о том, что земля там в прошлом использовалась как общая могила ^для умерших от чумы. Должен сказать, что отношусь к этому весьма скептически, поскольку места захоронения жертв эпидемии перечисляются в ряде исторических до^щентов начиная с 1667 года, но нигде не упоминается данный конкретный участок. Поскольку нам известен патогенный маршрут болезни — а он весьма удален от района Блэкхита, — Ваше предположение кажется очень и очень маловероятным.

Вы уверены в изложенных Вами фактах?

Геномный исследовательский центр в Кембриджшире.

Кому: Доктор Маркус Хемминг, Институт Сенгера От: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Уважаемый доктор Маркус,

позвольте мне изложить ситуацию подробнее. Надеюсь, дочитав письмо, вы сможете понять мою тревогу.

В 2004 году Лондонский городской архив в Клеркенвелле получил набор больших рисованных карт из поместья некоего Оливера Уитби (или Уичби, в разных текстах написание разное), бывшего начальника судебного архива на Парк-лейн. Документы обнаружили после продажи дома, когда распаковали коробки с вещами покойного, и похоже, что его прапрадед никогда не изучал данных карт. Проблема в том, что по правилам ЛГА переснимаются на микрапленку в первую очередь разрушающиеся материалы, а так как эти карты, предположительно, не несут в себе важной информации для общественности, они не заслужили привилегированного обращения и были отправлены в подвал архива — дожидаться сканирования, где и находятся до сих пор.

Проводя собственное расследование, я встретилась с молодой женщиной, ответственной за съемку этих документов, и она показала мне карты Юга-Восточного Лондона, включающие интересующую нас территорию Блэкхита и Гринвичского парка, а я сделала копии, потому что уже видела где-то подобные очертания, только не могла вспомнить, где именно.

Уверена, вам известно, что архитектор Николас Хоксмор воздвиг по своему личному проекту комплекс из шести церквей, одна из которых, церковь Святого Альфеджа в Гринвиче, расположена ближе всех к месту раскопок. Недавно я была в этом здании на семинаре и видела карту, относящуюся к периоду, непосредственно следующему за Великой чумой, — границы там были те же самые.

Вот тут-то дело становится совсем интересным. Семейство Уитби построило и обслуживало несколько частных могильников вокруг Лондона. Первое захоронение, в Блэкхите, датируется 1642 годом — на карте ЛГА этот участок заштрихован, обозначая пустошь, которая,

в соответствии с записями Оливера Уитби, была использована для погребения жертв чумы.

Насколько мне известно, это единственное обнаруженное свидетельство, касающееся похорон умерших от эпидемии в этом месте, хотя уже давно теоретики предполагали, что участок приобрел свое название Черная Пустошь из-за находящейся на нем общей могилы жертв все той же чумы, относящейся к четырнадцатому веку. Если мы сумеем доказать, что данные документы подлинные, а не фальшивка (а с чего бы им быть подделкой?), думаю, я получу повод остановить раскопки прежде, чем будет причинен серьезный вред. От вас мне нужно своего рода рекомендательное письмо, где признавалась бы возможность того, что чумные бациллы способны продержаться долгое время даже при низких температурах и сохранить болезнетворность.

Вы исполните мою просьбу?

Вынуждена подчеркнуть, что, поскольку работы уже ведУТся, вопрос времени сейчас стоит очень остро.

Искренне Ваша,

профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Уважаемая профессор Винн!

Это очень тревожные новости. Я не смогу обеспечить Вас несомненными доказательствами, но по крайней мере расскажу, что мне известно. Начнем с того, что никто на самом деле не определил наверняка, что Великая чума действительно возникла из-за бубонных бацилл. Да, так всегда считали, поскольку предполагалось, что болезнь пришла из Нидерландов, ее привезли голландские торговые суда, перевозившие зараженные тюки хлопка. Чума называлась бубонной, оттого что у заразившегося человека распухали лимфатические узлы, преврашаясь в этакие «бубоны».

Так вот, болезнь изначально распространилась в припортовых районах Лондона. Предполагалось, что чума разносится с миазмами — отравленным воздухом, — и большинство сановных горожан поспешно перебрались в деревни, предоставив остальным гражданам самим заботиться о себе. Лорд-мэр сэр Джон Лоуренс остался, но исполнял свои обязанности, сидя в специально сконструированном стеклянном яшике. Это сейчас мы знаем, что инфекция передается только через кровь.

Мертвых хоронили за городскими стенами, одна из самых больших обших могил располагалась на так называемой Мертвой земле монастырского госпиталя Благословенной Девы Марии у Бишопсгейт, известного также как «Лазарет Святой Марии». Захоронения прекратились, когда обнаружилось, что тела жертв чумы кладут на более ранние могилы, и испугались, что такое скопление трупов может вызвать новую вспышку инфекции. Люди издавна верили в то, что одного лишь числа достаточно, чтобы болезнь распространялась даже среди мертвых. Если участок у Блэкхита раньше использовался для погребения больных, его вполне могли вскрыть и использовать снова для жертв чумы — но зачем же перевозить трупы через реку?

Число смертей в Южном Лондоне было сравнительно невелико, а значит, большое количество — а Вы подчеркиваете, что их очень много, — мертвецов, оказавшихся в общей могиле на Блэкхит, было привезено с северного берега Темзы. Тела перемешали только после заката. Говорится ведь: <<день для горя, ночь для смерти», — и для этого требовалось немало телег. Но если земли Святой Марии, Чартерхауза и Святого Ботольфа были переполнены, городские власти вполне могли нанять частных подрядчиков, которые под прикрытием тьмы избавили бы их от заразы. Должен сказать, мне всегда казалось странным, как это такое количество тел могли разместить всего в трех местах, я и раньше размышлял, не договорились ли власти тайком

о каком-то альтернативном варианте захоронения.

Не думаю, чтобы на каких-либо картах того времени бьши обозначены общие могилы в районе Блэкхита. Во времена работорговли тамошние земли стали весьма дороги, и никто не решился бы там строиться, зная истинное положение вещей.

Если все действительно обстоит так и этот мистер Уитби наснял людей перевозить мертвых в вырытые им ямы, я начинаю разделять Ваше беспокойство, потому что уровень грунтовых вод в Блэкхите удивительно высок, с учетом того, что местность там возвышенная, а для консервации тел необходимо два основных фактора: влажность и давление (чтобы вытеснить кислород). А поскольку оба условия здесь наличествуют, мне уже кажется безрассудством вскрывать глубинный грунт без совета эксперта.

Есть еще кое-что, о чем мне совершенно не хочется упоминать, потому что ситуация совершенно исключительная. Два века назад, после Великого пожара, искоренившего чуму (на самом деле чума сама сошла на нет, погубив всех лондонцев, обладавших слабым иммунитетом, — огонь просто выступил в роли чистильщика), викторианцы наняли группу румын, чтобы те вырыли тела из общей могилы на Чартерхауз. Выбор пал именно на румын, поскольку их нация, по общему мнению, обладала природным иммунитетом против чумы; ни разу в истории не вспыхивали эпидемии в Румынии. Когда же яму вскрыли и исследовали, вызвали личного врача королевы Виктории, и тот приказал немедленно все снова зарыть, не удосужившись официально объяснить причины.

Я всегда считал, что он увидел нечто встревожившее его, что-то, чего не должны были узнать широкие массы.

Как Вам известно, я не в состоянии проводить дальнейшее исследование этой темы. Но, думаю, Вам следует продолжать заниматься данным вопросом ради всех нас. Дайте мне знать, как идут у Вас дела.

Всего наилучшего,

Маркус

Кому: Майкл Брукс, начальник строительства проекта Новый Фестиваль Британии От: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Уважаемый мистер Брукс,

я постоянно пытаюсь связаться с вами по телефону насчет земляных работ на этом участке (к востоку от церкви Всех Святых), но безуспешно. Насколько я понимаю, вам предлагали услуги эпидемиолога, который мог бы рекомендовать вам, как безопаснее всего извлечь какие бы то ни было человеческие останки, которые вы можете обнаружить в земле. Очевидно, вы отказались и продолжили рыть, не озаботившись получением разрешения Комитета по охране здоровья и безопасности ЕЭС. Если это действительно так, могу ли я осведомиться, на каком основании или по чьему распоряжению вы приняли подобное решение?

Кому: Проф. М. Винн

От: М. Брукс, начальник строительства,

000 «НФБ-констракшн»

Уважаемая мисс Винн,

если у вас имеются какие-либо возражения к строитель^ным нормам и правилам компании, могу предложить вам связаться с Министерством внутренних дел, поскольку именно они дали нам разрешение продолжать земляные работы во избежание нарушения срока окончания строительства, установленного министром.

^С уважением и проч.,

М. Брукс

РАСШИФРОВКА ЗАПИСИ БЕСЕДЫ

Проведена 22 апреля, 11:30.

Участники: Марек Шваринский; профессор Маргарет Винн, советник по охране здоровья, ГУК

ВИНН:

Пожалуйста, назовите ваше имя и должность.

ШВАРИНСКИЙ:

Марек Шваринский, экскаваторщик, НФБ.

ВИНН:

Это участок, намеченный для Нового Фестиваля Британии?

ШВАРИНСКИЙ:

Верно.

ВИНН:

Можете ли вы сказать, что видели на этом месте в прошлый . .. ШВАРИНСКИЙ:

Вторник. Мы копали нашу часть площадки, известную как Третий сектор, — мы разделены на группы и работаем в разных секторах...

ВИНН:

Ваш сектор — тот, где будут лифтовые шахты?

ШВАРИНСКИЙ:

Именно так. Мы углубились примерно на двадцать три фута, и вдруг дело пошло куда легче. Земля вроде как стала мягче. Там, внизу, много воды, мы ее все время откачивали, я даже подумал, что мы наткнулись на какую-то подземную реку, хотя она не отмечена ни на одной карте участка.

Я поговорил с парнями, но они ничего не видели.

ВИНН:

И что вы сделали?

ШВАРИНСКИЙ:

Вылез из экскаватора, чтобы взглянуть. Земля под ногами и впрямь была мягкая и сырая, такая темно-коричневая глина, и — сейчас будет ну прям как в фильме ужасов — я увидел что-то вроде кучи лохмотьев, вдавленных в грязь, ну и ковырнул ее носком сапога. А там — лицо. Такое сплющенное, и глаз нет, но точно лицо, даже с остатками тонких длинных волос на черепе. Похоже, это была девушка.

ВИНН:

Какое, должно быть, потрясение.

ШВАРИНСКИЙ:

На такой работе видишь всякое дерьмо, но да, я струхнул. Мы расчистили квадрат в добрых шестьдесят футов на этой глубине, и эти коричневые глыбы были повсюду. Штабели спрессованных тел, ноги к головам, головы к ногам.

ВИНИ:

И что вы сделали потом?

ШВАРИНСКИЙ:

Пошел к Майку, прорабу, и рассказал ему, что видел.

ВИНИ:

И что он сказал?

ШВАРИНСКИЙ:

Велел мне продолжать копать.

ВИНН:

Он не предложил остановить работы, пока не прибудет эксперт?

ШВАРИНСКИЙ:

Нет, ничего подобного. Сказал, чтобы я ничего не говорил другим рабочим.

ВИНН:

Вы не подумали, что следовало бы убрать тела, сложить их в одном месте?

ШВАРИНСКИЙ:

Это не моя работа. Я делаю только то, что мне приказывает начальник.

ВИНН:

Сколько времени у вас ушло на то, чтобы расчистить площадку?

ШВАРИНСКИЙ:

Около трех дней, работали-то только я да еще два пария. Остальных перебросили в другой сектор. Когда мы добрались до следующего уровня...

ВИНН:

На какой глубине?

ШВАРИНСКИЙ:

Ну, еще футов десять — когда мы докопались дотуда, тела перестали попадаться, снова пошла обычная глина.

ВИНН:

Что вы сделали с найденными трупами?

ШВАРИНСКИЙ:

Сгрузили их в отвал вместе с землей.

ВИНН:

Их не поместили в специальные контейнеры?

ШВАРИНСКИЙ:

Нет, ничего такого.

ВИНН:

А что произошло с отвалом?

ШВАРИНСКИЙ:

Отвезли в устье Темзы и сбросили в воду. Там осваиваются земли, много зданий строят.

ВИНН:

Сбросили все?

ШВАРИНСКИЙ:

Нет, кое-какое дерьмо . ..

ВИНН:

Дерьмо?

ШВАРИНСКИЙ:

Тела. Которые поцелее. Их выковыряли и перенесли на задворки церкви, в ящик.

ВИНН:

Чье это было решение?

ШВАРИНСКИЙ:

Я не знаю.

ВИНН:

Как вы сказали, сколько тел там было?

ШВАРИНСКИЙ:

Ну, может, пара дюжин. Они все были в грязи, так что трудно сказать. А остальное дерьмо, тела то есть, так вдавилось друг в дружку, что и не определишь, сколько их там, где чьи куски.

Я хочу сказать, там не было ничего, что стоило бы сохранить. Никаких ценностей, ничего.

ВИНН:

Значит, в отвал пошли неполные тела. Целые извлекли.

Вам известно, что случилось с ними?

ШВАРИНСКИЙ:

Нет. Когда мы на следующий день явились на работу, ящик исчез. ВИНН:

Мистер Брукс просил вас никому не рассказывать об этом? ШВАРИНСКИЙ:

Ну, не то чтобы просил... Он просто сказал, что раньше здесь было кладбище — давным-давно, а потом земли застроились, и все такое. Он сказал, что беспокоиться не о чем, но я все равно что-то беспокоюсь. А тут еще вы явились...

ВИНН:

Спасибо, мистер Шваринский.

От: Доктор Дэниел Томпсон, начальник отделения ГУК, Лондон

Кому: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Уважаемая профессор Винн.

Я получил письмо от мистера Майкла Брукса, начальника строительства компании, занимающейся подготовкой к Новому Фестивалю Британии, с жалобой на вас. В письме говорится, что вы явились на площадку без разрешения и попытались провести интервью с экскаваторщиками. Очевидно, вы ссылались на наш госпиталь и его заботы об охране здоровья и строили нелепые домыслы по поводу того, что произойдет, если рабочие во время раскопок найдут человеческие останки. Вы настолько встревожили их, что некоторые работники угрожают обратиться в профсоюз с заявлением о нарушении законов об охране здоровья и безопасности.

Позвольте вам напомнить, что вы, по сути дела, служите у нас по найму и что ваши действия должны согласовываться с советом управляющих. Подобные обвинения следует направлять по определенным каналам. Если вы нуждаетесь в совете, как урегулировать ситуацию, пожалуйста, приходите в мой кабинет, и мы обсудим данный вопрос в личной беседе. Не сомневаюсь, что вы действовали из лучших побуждений, но в следующий раз, будьте добры, сперва переговорите со мной, дабы ваши опрометчивые поступки не подвергали опасности крупный государственный проект, который — уверен, напоминать об этом не требуется, — имеет важнейшее значение для поддержания нашего правительства, а равно и духа нации.

Дэниел Томпсон

Д₀кто_р Дж_еймс Макм_иллан

^{Королевски}й археологически_Й институт

Дорогой Джеймс,

не могу поверить, что ты все еще не пользуешься электронной почтой, хотя, с учетом того, что случилось за последнее время, может, и хорошо, что наши беседы нигде не фиксируются.

После нашего телефонного разговора кто-то обыскал мой офис и разбил компьютер. К счастью, самые важные файлы, касающиеся возникшей ситуации, бьши на тот момент не в рабочей машине. Они находились при мне. Ты знаешь, почему я взялась за это дело, но должна признать, что пока у меня есть лишь доказательства нарушения норм охраны здоровья и безопасности.

Однако ты можешь мне помочь несколько иным способом. Ты в курсе, что архитектор по имени Томас Морби отвечал за строительство склепа и подвалов церкви Всех Святых?

Мне нужно об этом знать, поскольку Морби был человеком странных взглядов. Он считал, что тело продолжает жить и после смерти, что в него каким-то образом вселяются души тех, кто погиб от чумы, и что эти «немертвые существа» способны восстать «под воздействием чистых стихий». Иными словами, если их выкопают из земли и поместят на свежий воздух. В нашем случае жертв чумы извлекли из могилы. Не могу сказать, что с ними произошло, так как этого, кажется, никто не знает, просто интересно, не натыкался ли ты на какие-нибудь архитектурные записи Морби?

Бросаю эту записку в почтовый ящик у твоего дома и надеюсь, ты сможешь мне позвонить, когда получишь ее.

Твоя Маргарет

сЛои, wp&S ыиля, мьр&ы/шллушл; vu>

уюрем^лелимо нлш,ш>+иииз+и>ъо ииал-сл>%+о&млис.

а, Церковь кг- mvum^uvu к/мип&б ко. и^шлыле,_

МорЗи,, ю&у*и>ръьм, до самс vuyp ущиьвллелч, но_

довьрешинууущ, г&рц&ъ Лелпщшсмм.. В Ъымлршмл, &cs,._

ВсЛУЬО НАШЛЦЧЛМЛЛЯ,_

_Р ■HCPJJLJlA^r.

Кому: Дженет Рэмси, глава отдела текущих событий, Актуальные новости

От: Профессор Маргарет Винн, ГУК, Лондон

Дорогая Дженет.

Поздравляю с повышением по службе. Я слышала, ваша газета становится все лучше и популярнее. Знаю, ты не поклонник премьер-министра и хочу рассказать одну историю, которая может тебя заинтересовать. Речь идет об угрозе здоровью населения, о скандале, заварившемся из-за решения Министерства внутренних дел отклониться от правил общественной безопасности при строительстве сооружений для Нового Фестиваля. Не хочу вдаваться в подробности в этом электронном письме, лучше отправлю их тебе отдельным пакетом.

Там ты найдешь и расшифровки записанных мною бесед с заинтересованными сторонами. Я изменила имена, защищая тайну их личностей, так как они рискуют потерять работу, если станет известна их точка зрения. А в нынешней обстановке кто знает, как долго их мнение будет храниться в картотеке служб безопасности?

Я также переговорила со своим другом из Королевского археологического института, и, похоже, начальники строительства НФБ, выкопав тела, перезахоронили их согласно давнишним папским инструкциям. Особенно интригует то, что вся эта информация в публичном доступе и легкодоступна. Словно никому и в голову не приходит сложить части воедино. Помнишь время, когда в этой стране еще существовала настоящая исследовательская журналистика? Великих героев пера прошлого, похоже, сменили мальчики-мажоры, пишущие о туфлях, ресторанах и сумочках. Господи, как это угнетает.

Я пообщалась с моим начальником здесь в госпитале, но он желанный гость на Даунинг-стрит⁶ и постоянно предупреждает меня не лезть не в свое дело. Я восемнадцать лет боролась с невежеством и ложью на поприще общественного здравоохранения, и мое отношение к политическому вмешательству в эту сферу ни для кого не секрет, видит бог; и будь я проклята, если останусь в стороне, когда речь идет

об огромном риске, — и только ради того, чтобы приподнять настроение нации.

Всего наилучшего,

Мэгги

НАРУШЕНИЕ НОРМ БИОЗАЩИТЫ НА ФЕРМЕ ДЕВОНА: ОФИЦИАЛЬНЫЙ ИСТОЧНИК

Индюшачью ферму Девона, оказавшуюся в эпицентре недавней вспышки птичьего гриппа, постоянно предупреждали о нарушениях правил биобезопасности, и вот результат. Последнее постановление Всемирной организации здравоохранения требует введения новой интернациональной системы надзора, чтобы отследить мутировавший штамм бацилл птичьего гриппа, так как оказалось, что вирус опасен и для людей, хотя летальных исходов пока не зафиксировано.

В отчете указывается: «Поскольку пандемий не было с 1968 года, очередная вспышка неизбежна. По предварительной оценке, следующая пандемия убьет от двух до пятидесяти миллионов людей по всему миру и от 50 до 75 тысяч в Великобритании. Ожидается крупномасштабный социально-экономический спад».

Семьдесят пять процентов современных болезней передаются человеку от животных, но специалисты предупреждают, что инфекцию можно выявить только после заражения.

Председатель комитета лорд Вентворт сказал: «Последний век стал свидетелем огромных успехов в сфере общественного здравоохранения и санитарно-эпидемического надзора, но глобализация меняет стиль жизни, что способствует возникновению и быстрому распространению новых вирусов.

Мы чрезвычайно озабочены связью заболеваний животных и людей. Вот почему требуется ужесточить универсальные нормы биобезопасности и обеспечить их неукоснительное соблюдение по всему миру». ■

С ВАМИ ГОВОРИТ АВТООТВЕТЧИК ПРОФЕССОРА МАРГАРЕТ ВИНН.

ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЬТЕ СООБЩЕНИЕ ПОСЛЕ ЗВУКОВОГО СИГНАЛА.

Мэгги, если ты дома, возьми трубку! Я все утро звоню тебе на мобильный, но там тоже включается автомат. Ты где? Я просматриваю содержимое пакета, который ты мне прислала, этот материал должен пойти на первую полосу. Но я никак не пойму, что это за чушь насчет архитектора церкви? Ну, этот твой Томас Морби, ученик Хоксмора, который построил храм Всех Святых. Не вижу связи между ним и тем, что ты говоришь мне о проблеме здоровья населения, а мне надо разобраться. Черт, мне просто нужно знать, что все это серьезно, потому что звучит, скажу честно, как полный бред. Слушай, позвони мне, как только сможешь, ладно?

С ВАМИ ГОВОРИТ АВТООТВЕТЧИК ПРОФЕССОРА МАРГАРЕТ ВИНН.

ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЬТЕ СООБЩЕНИЕ ПОСЛЕ ЗВУКОВОГО СИГНАЛА.

Мэгги, от тебя все так же ни звука, а мне нужно проверить факты, если я собираюсь взяться за эту тему. Я изучила все документы, это просто динамит! Кроме шуток, мы можем свалить правительство. Но я должна быть абсолютна уверена в сведениях. Интересно, как полиция относится к незаконным вторжениям? Мы не можем позволить себе ошибиться, дело крайне серьезное. Если это преднамеренное укрывательство, если министр внутренних дел отдал особые инструкции игнорировать нормы и пренебрегать контролем безопасности, только чтобы подстегнуть патриотизм наших бедных глупых сограждан, то, думаю, нам придется на каждом шагу прикрывать свои задницы. А еще мне нужны фотографические свидетельства, потому что большие блоки текста сами по себе не привлекают внимания. Эх, я ведь до сих пор в глубине души все тот же журналюга, так что говорить! Позвони мне, как только прослушаешь запись!