Знак Юка (СИ)

Омуран улыбался. Солнечные лучи косо падали сквозь приоткрытые ставни на столешницу с прикреплённой к ней четырьмя шуртами натянутую кожу зверя-елдрика. Елдрика давно уже не было, а шкура – вот она – делала своё дело. Точнее – Омуран делал на ней своё дело, выполнял урок дядьки Воя. Урок невелик, но исполнить его полагалось со всем тщанием, ибо иначе наставник мог и осерчать. А серчает он примерно раза по два на дню. Иногда и чаще. Впрочем, вспышки гнева дядюшки Воя так же коротки, как и летние грозы. Долбанёт по загривку своей похожей на клешню зверя-орбана ручищей, заставит раз восемь выводить закорюки знаков – посидишь тут ещё не только до большого стола, но и до вечёрок. А там уж куда? Там – только дома и куковать. А оттого приходится сильно-сильно стараться. Знак Юка, начертанный Омураном на чуть ворсистой коже, выходил ну прямо, как на образце: со всеми завитушками и хвостиками. И то это была ещё не полная форма. Полная включала ещё и вид зверя-юка, со всей пастью его многозевной. Почему пасть многозевная, дядька Вой объяснил просто: дескать, много зевает зверь, что аж за ушами трещит. Да то ещё Юк малый. А вот большой! У того, по словам дядьки, не одна пасть, а аж две. Как оно так, Омуран не ведал. Юков живых он сам не видывал, да и шкур подобного зверя в селении не было. Поговаривали даже, что те они давно перевывелись или их перевывели местные охотники. А картинки... А что картинки? На картинках можно ведь всякого нарисовать. Кожа зверя-елдрика всё стерпит. Хотя тоже, в зависимости он писальной пасты что-то можно нацарапать лишь единожды. Вот он в писальную трубку сок из злака-оша заправляет, так тут стереть можно любой тряпкой с пастой го. А если заправить настоем из крови зверя-чукши, так хоть скребком скреби – не поможет.

А сейчас знак удался на славу! Впрочем, в урок входило не только знак знать, но ещё и рассказ, что перед глазами, на образце. Не наизусть, но чтоб суть отражалась. Тогда дядька кивнёт – свободен, мол, можно и порезвиться.

– Ну, готов, что ли? – в дверях появился дядька. Высокий, черноволосый, Нос – что клюв птицы-ары. Глаза хищные, цепкие. Рубаха линяная, в какой не на праздник, а в поход ходят, а на поясе... Эх, чего только на поясе у дядьки не было! Но ведь не даст посмотреть. Никогда не давал. Говорил, что рано ещё, не всё он, Омуран, осилил из Книги Жизни. Вот и приходится заниматься от утра и... пока урок крепко не освоит.

Омуран почтительно встал и показал на рисунок на коже.

– Вота.

– И что это за мазня?

– Знак зверя-юка малого.

– Вижу, что не Большого. Юк малый, говоришь? А что сиё за тварь? – дядька присел на сундук возле двери, что с двумя замочками навесными и одним встроенным, и уставился на Омурана своими чёрными въедливыми глазищами.

– Тварь сия не столь велика, сколь опасна.

– Да неужель?

– Говорит она так, – «Юк, юк» – воодушевился мальчик, видя, что дядька вроде совсем и не сердится, а лишь напустил на себя суровости. – Росточком оно по коленку, оттого и «малый». Живёт под землёю. Но вот когда на охоту выходит – верещит, словно режет его кто.

Дядька хмыкнул.

– А, коли, человек услышит визг тот без подушей – так и слуха лишиться может. Кто на час, а кто и дён на пять. Тогда оглушённого зверь и схарчить может.

– Не схарчить. Он мяса не ест.

– Ну, вытянуть из него соки. Дяденька Вой, а как вытянуть соки, если не схарчить?

Дядька поморщился. Видно воспоминание о чём-то своём не давало ему спокойно обсуждать эту тему.

– Помнишь, как тётка Макала страдала? Правда, её зверь-чукша высосал. Все соки ему передала. Так и угасла. Звери – на то и звери, что соки из нас сосут. Юки – свистом своим. Елдрики – взглядом. Сам же читал мне. Ладно, а как с Юком справиться?

– Ну, подуши в уши.

– Это защита.

– А потом... – Омуран задумался. О привычках зверя он читал, но про охоту там ничего не было! Дядька – он всегда такой, нет, чтоб рассказать – заставляет голову ломать. Говорит, что у охотника она должна работать быстро-быстро.

– Панцирь у него прочный, живёт в земле. Значит, бить и ставить ловушки бесполезно. Ножки маленькие. Вылезает не из одной норы, а откуда вылезет, – принялся припоминать все подробности Омуран. – А глаза... Ослепить его можно! Огня боится! – улыбка осенила круглое лицо мальчишки, – Я б его факелом и в морду!

На суровом лице дядьки блеснула улыбка. Омуран понял, что попал. Может не в самую сердцевину, но всё же дядька был доволен.

– Добро. Против зверя-юка охотники носят с собой порошок. И мы с тобой его завтра возьмём.

– Мы? – Омуран остолбенел он неожиданного поворота. – Я ж ещё не все знаки...

– Основные знаешь. Остальное ещё освоим. Далеко не пойдём. Но кое-что закрепим за частоколом.

«За частоколом» – значило – «За вторым частоколом». Селение было окружено двумя рядами глубоко вкопанных стволов дерева-тоты. Дерево это не гнило, было в достаточной степени колючим и ядовитым и не позволяло тварям из леса приближаться к жителям селенья на опасное расстояние. Между двумя рядами частоколов простирались поля. Туда выходили только днём, когда ночные жители леса дремали по своим убежищам. Впрочем, на всякий случай всегда двое-трое караульщиков бодрствовали в пределах слышимости. Случиться могло всё, что угодно. Вон, как с тёткой Макалой, которая была слишком близко ко внешнему частоколу, когда рано на рассвете стал звать самку почему-то не уснувший зверь-чукша.

– Я отцу сказал, чтоб всё подготовил. Выходим на рассвете, – поднялся с сундука дядька Вой, показывая, что на сегодня с учением покончено.

Как только он скрылся за дверью, Омуран перекувыркнулся от радости в воздухе, а потом изобразил несколько боевых движений конечностями. Это он так завтра будет с тварями расправляться. С помощью дядьки конечно, как без него. На всякий случай мальчишка зыркнул в сторону окна – а вдруг кто подглядывает. Потом на смех поднимут, радуется, мол, как малолетка-беспартошник. Охотнику всё же надлежит быть скромным и терпеливым. А теперь он почти охотник. Ну, или – ученик охотника, что тоже не так уж и плохо.

А назавтра от солнышка осталось лишь воспоминание. Дождь зарядил ещё ночью, когда Омуран крепко спал на своей лежанке. Он мелко, усыпляюще сеял по крыше, барабанил в запертые ставни, но, как только домашняя птица-хорох гаркнула под стрехой, Омуран был уже на ногах.

– Может, не пойдёшь? Непогода, – проговорила мать, ещё простоволосая, достававшая как раз большую корзинку для хорочьих яиц, что полагалось собрать как раз на рассвете. Тут ведь только проспи нужный час – и останешься с голым носом. Под стреху, где глупые птицы кладут яйца, охочи соваться и хищные птицы-ары и мелкий зверь-малокоч, детёныша которого дядька Вой подарил Омурану прошлым летом, принеся из леса. Зверёк вырос пушистым и сильным, но под стреху лазал, сладу с ним не было. Вот Омуран или мать и собирали хорочьи яйца, пока Кочч, как назвал Омуран любимца, о них ещё не проведал.

«Не пойдёшь». Это она специально так. Стоит пролениться или испужаться и – прости-прощай гордое звание охотника. Так и задразнят маменькиным сынком. В поселении ничего ведь не скроешь. А в другой раз может, позовут и не в этот сезон.

– Не, я готов.

– Тогда надень пояс, – улыбнулась мать, – Отец с вечера всё собрал. И – беги к дядьке. А то ведь ждать не станет. Только ничего без спроса не трогай, смотри!

А то он не знает! Тронешь тут. А потом либо слуха, либо зрения либо, ещё чего лишишься. В поясе-то главная сила охотника. На каждого зверя – своё средство. Это как со знаками – пока все завитушки не изобразишь – не дастся он. Даже самые простейшие. Тот же знак птицы-ары, на шалашик похожий, да и на птицу ту же, когда она стоит ноги врастопырку. А спереди что? Клюв. А забудешь загогуку клюва – им же и получишь, ибо тварь сия зело клевача. Шума только не любит. Зато на всё блестящее падка. Если совсем невтерпёж – её на блестюшку и мальчишка поймать может. Навар не очень, мясо жестковато, но ведь на то он и первый в обучении, знак Ары, самый лёгкий потому что.

Пояс пришёлся как раз впору. Впрочем, все ремешки для него отец заранее примерял на Омуране, готовил. И чтоб легко расстёгивались, и чтоб не мешались. И коробочки-вобы. А на каждой коробочке знак. На одной – знак Ары, на другой – Елдрика, на третьей – Юка малого. На некоторых знаков не было. То ли на тех, знаки которых Онуран ещё не изучил как должно, то ли они для чего другого. Но все вопросы – это к дядьке Вою, который, скорее всего, уже заждался юного охотника. Омуран выскочил из дома, прихватив лишь накидку из зверя-елдрика. Кожа с него не только для письма годна. Из неё и плащи хороши. Лёгкие, упругие, влагу не впитывают, на свете не бликуют. Из-за шкур и ловят зверя того. Впрочем, поймать легко. Труднее выследить.

Дядька встретил Омурана ворчанием. Едва заслышав тихий свист мальчика под окном, вышел, глянул в ту сторону, откуда вскорости должно было показаться солнце, прищурился испытующе.

– Ладно, считаем, что успел. Знаки помнишь?

Омуран кивнул. Дядька двинулся в сторону выхода из селения, к тому месту в частоколе, где был закрываемый проход.

– Гимнастику делал?

Мальчик округлил глаза. Какую гимнастику? Да, утром он обычно со сверстниками и детишками помладше должен выполнять ряд упражнений под монотонный речитатив старика Хыша, но сегодня-то он уже почти охотник. Он идёт рядом с дядькой Воем.

– Нет, а... зачем?

– За надом. Хыш что, не пояснял, зачем оно?

Онуран замотал головой. Нет, старик каждый раз им, конечно, толдычил, что без гимнастики они пропадут понапрасну, что только с ней... но кто ж его особо слушает, когда едва глаза на рассвете разомкнули? Сделали – и то ладно.

– Тогда делаем вместе. – Дядька остановился шагах в пяти от прохода, поставил Омурана перед собой, и начал медленно, даже медленнее, чем старик Хыш причитать, пристально смотря на Омурана:

– По. Ел. Кара. Юк. Боль. Ара!

Охотник сам проделывал знакомые движения, а мальчик повторял за ним. Движения выглядели так, а вроде и не совсем.

– Где твоя правая рука? – Не меняя позы, спросил наставник после первого цикла движений.

– У пояса.

– Посмотри глазом, на какой вобе.

Онуран глянул. Коробочка, на которой покоилась кисть, словно пыталась клюнуть его носом хищной птицы.

– Знак «Ара». Ой, дяденька, так...

– Внутри свистелка. Видишь птицу-ару. Делаешь движение. Жмёшь свистелку. Птицы улетают. Перевернёшь воб – там тоже крышка. Но с красным знаком Ары. Внутри тонкая сеть. Как ловить – учить не буду. А теперь – десять первых движений гимнастики. Я должен знать, что ты готов.

Пыхтя и немного путаясь, Онуран продемонстрировал наставнику приёмы, которые из утра в утро старик Хыш пытался вложить в юные тела. Обычно Онуран не сильно налегал на эти занятия, считая их чем-то вроде малышовской разминки. Ему больше нравилось выводить буквы и читать истории зверей и птиц. Но теперь гимнастика совсем с другого бока открылась ему. Хороший охотник должен ведь, не думая, достать то, что надо. Оттого и учат детей всем этим движениям. Едва они начинают ходить и понимать хоть что-то. Дядька Вой поправлял его раза три. Иногда морщился, а когда потребовалось сделать «Елдриков приём», который Омуран уж очень не любил, ибо там были низкие наклоны, даже помотал головой.

– На зверя-елдрика тебя не возьму. Так старику Хышу и передай. Пусть погоняет тебя. А раз в два дня будешь показывать лично мне. Понял?

Омурон кивнул. Как не понять. Придётся, значит, теперь потеть и, как и другие подростки, заниматься не только развлечением. Уж он-то знает, как соседский Нюболт пыхтит вечерами. Видно, тоже не везде берут. А на Омурановы вопросы хитрец отвечает только «Значит – надо». Почти как дядька. Кто ж сам признается, что старого Хыша плохо слушал?

– Пойдём.

За частоколом Омуран ещё никогда не был. Только охотники могут туда выходить. Ну и иногда женщины. И то не все. А только сборщицы ягод, и то лишь в сопровождении мужчин-защитников.

Шли молча. Дождь, начавшийся ещё ночью, мочил непокрытые головы. Под ногами шуршала трава. Идти настолько же неслышно, как идёт дядька, Омуран не мог, но на ходу старался замечать, что делает тот, чтобы не шуметь. Получалось не всегда, но тогда дядька оглядывался и почти одними знаками показывал, на что надо было ему обратить внимание. Тут тебе и сухие сучки, неотличимые от выступавших упругих корней и норки мелких тварей, в которые нога так и хотела сама провалиться.

И вдруг наставник присел. Присел и сделал знак Омурану. Пригнись, мол, и – сюда. Омуран подскочил к дядьке и опустился на корточки.

– Понюхай воздух, – шёпотом сказал дядька.

– Немножко тухляшкой...

– Орбан. Так его и найти можно. Ловить будем. Но сперва...

– Упражнение?

– Точно. В вобе повязка. В ней листья травы-шабреца.

Про зверя-орбана Омуран знал хорошо. Тот высасывал соки из человека как раз через дыхание. А как грохнется тот в обморок – выползет из своего укрытия и клешнями огромными запихивает добычу в яму. Чтоб уж до конца. Клешни тоже ай-яй какие. Но главное – не они. Хотя именно две клешни и были главным атрибутом знака Орбана. Дядька проделал упражнение, неуловимым движением надел повязку и Омуран постарался тут же повторить все движения наставника. Получилось, в общем-то, неплохо. Рука сама нашла воб, маска с травой распахнулась и не спуталась, а потом заняла своё место на голове мальчика, исключив попадания отравленного зловонием воздуха напрямую через носоглотку.

Наставник демонстративно перевернул уже открытый воб, призывая омурана последовать его примеру. Омуран перевернул. Теперь красный знак Орбана был под рукой. Но – что внутри? Дядька Вой почему-то не сказал, как охотиться на зверя, что с ним делать. Или опять придётся доходить самому, полагаясь лишь на своё внутреннее чутьё?

Дядька так же на корточках вышел из-за куста. Впереди виднелась небольшая, абсолютно гладкая полянка, поросшая молодой травкой. Правда, кроме травки тут ничего не было, что слегка насторожила мальчика. Полянка, зверь-орбан. Строчки из учебника словно выросли у него перед глазами. Да, именно так! Зверь-орбан находит сырые логи и в них копает свои норы-ловушки. А потом сам внутрь забирается, маскирует их своими зелёными выделениями и ждёт, кто ж туда свалится. Свалившийся теряет от запаха сознание и... Ну, если и убежит, то недалеко. Вот она какая сверху – ловушка зверя-орбана!

Омуран посмотрел на дядьку – дальше-то что? А дядька стукнул по вобу и в его руке оказался не слишком большой трёхлапый крюк на прочной бечеве. Дядька крюк ловким движением забросил прямо в центр полянки и начал тянуть. Медленно, но ни на миг не ослабляя натяжение прочной, сплетённой и стеблей травы-сухары веревки. Движение, второе, натяг. И вот с края полянки показался зверь-орбан, за клешню которого методично тянул дядька. Почти квадратный, со склизким зеленоватым мехом и еле видными глазками. Подтянув зверя-орбана к себе, дядька ловко воткнул нож прямо в брюшину животного. Что ж, назад они пойдут не с пустыми руками!

Но дядька на этом не успокоился. Он кивнул Омурану, предложив проделать самому всё то, что только что с клещастой зверюгой проделал сам. Мальчик с готовностью щёлкнул по вобу. Из под крышки прямо ему в руки выскочил такой же трёхлапый крюк, что и у дядьки, разве что несколько поменьше. Вот только метание... С метанием крюка у Омурана получилось не сразу. Лишь с четвёртой попытки крюк проломил тонкий слой внешнего купола ловушки и исчез в глубине ямины. Омуран подёргал. На крючке что-то было. И это что-то совсем не желало покидать своего логовища. Что? Разве звери-орбаны не каждый сам по себе строят ловушки? Что им вдвоём делать тут? Они же друг друга...

Но думать было некогда. Следовало тянуть за бечёвку, локоть за локтем вытаскивая зверя из его склизкого жилища. И Омуран сделал это! Почти полностью сам. Только когда тварюга уже переваливала через край ямы, она сумела зацепиться клешнёй за какую-ту коряжину. И тут уж дядька пришёл на помощь. Он стал трепыхать пойманного орбана. То потянет, то слегка приотпустит. И зверь, словно не зная, что ему делать, как лучше спастись, сам расслабил клешню и покунул спасительное для него корневище. И через несколько мгновений новый удар дядькиного ножа прервал существование клещастой твари.

– А почему второй был? – спросил Омуран дядьку, когда они покинули опасную близость орбановской ловушки и пристроились в корнях дерева-муи, чтобы вновь уложить свои вобы.

– А почему у тебя есть отец и мать? – ответствовал на вопрос вопросом дядька и Омуран понял, что орбаны как раз спаривались, когда они, бравые охотники, решили их потревожить. Только как дядька узнал, что их там двое?

– А как узнать, один там или два?

– Правильный вопрос. Вот только, если б ты не на мои пятки смотрел, а на траву у гнездовища – сам бы понял.

Омуран не понял. Вроде и знал он про зверя-орбана всё, но всё же что-то не складывалось. Заметив его немой вопрос, дядька, усмехнувшись, пояснил сам:

– Ножки у них коротенькие. Почти на брюхе ползают. Траву мнут. Если он один сидит – трава не помята. А тут след как раз за теми кустами, за которыми мы сидели. И след – в сторону логовища. Так-то. Теперь прячем добычу. У нас ещё с тобой несколько дел есть. Заберём на обратном пути.

Оставлять добычу Омурану не хотелось. Всё же это была его первая добыча. Утешение, что её потом возьмут, грело, но не слишком. Ведь могут и мимо пройти, в конце концов. Или кто другой прихватит. А чем потом докажешь? И перед ребятами не похвалишься. И мальчик, пока дядька в развилке дерева-муи пристраивал своего зверя-орбана, выковырял из пасти второго зверя клыки, запрятал за отворот кожаного сапожка. А что? Кому помешает, если так? Да никому. Но это ж его трофей. Имеет он на него право или нет? Дядька вроде бы не заметил, и Омуран стал помогать Вою пристраивать и своего зверя. Не быть же в важном походе ненужным балластом. Так могут потом и не взять. А до охотника настоящего ему ещё расти и расти.

Но дядька, словно и не обращая внимания на мальчика, приладил тушки орбанов в развилке дерева, а после ловким движением острого ножа (Эх, жаль, что Омурану ещё такой рановато носить, но ведь скоро, всё очень скоро) отрубил каждому зверю его клешни. Свои трофеи дядька запрятал в заплечную торбу, а потом кивнул мальчику:

– Пошли. Не отставай. У нас ещё важное дело.

Знать бы ещё, зачем дядьке клешни. Тушки – да. Чего их тащить, если всё равно возвращаться будут. А клешни? Чтобы из них что-то делали, мальчик не слышал. Впрочем, не все секреты взрослых подросток впитывает с молоком матери. Некоторые никто не расскажет, пока сам не догадаешься.

Дядька шёл быстро. Так, что Омурану приходилось чуть ли не бежать. И это по влажной траве, по корягам и кочам. Дядька, он-то лес хорошо знал, а попробуй сравниться с ним по части передвижения по пересечённой местности, когда тебя и за частокол-то по малолетству не выпускают! Через какое-то время Омуран стал задыхаться. Всё же надо было лучше упражнения у старика Хыша выполнять, да и самому иногда бегать. Мальчик стал дышать раз в три шага и, вроде стало легче. Теперь он бежал, смотря на помятую дядькой траву впереди от себя, лишь иногда вскидывая голову/, словно проверяя, не свернул ли тот куда. Но дядька никуда не сворачивал. Наконец, когда силы мальчика были почти на исходе, он ощутил, что голова его врезалась во что-то мягкое.

– Тише ты. Стой тут. Я скоро, – только и произнёс дядька, ведь это в его мускулистое тело упёрся Омуран своим лбом, и тут же скрылся в кустах.

Мальчик слегка передохнул, огляделся. Куда же это дядька Вой без него направился? Да, он подождёт. Он умеет ждать, как настоящий охотник. Мальчик присел и принялся ждать. Время шло. Начинала одолевать скука. И, чтоб хоть как-то занять себя, он представил, что он не просто тут поджидает своего наставника, а охотится, предположим, ну, на того же Юка малого, про повадки которого только вчера Омуран читал в Книге Жизни. А, вспомнив про Юка, он вспомнил и про гимнастику и с удовольствием, неведомым ранее, проделал весь «Юка малого приём». И крышка от воба сама собой отскочила, и подуши оказались у него в руке, и... Он ведь славный охотник – знатный охотник Омуран. Кстати, где дядька? Его не было слишком долго. Может, он успел попасть в беду, и лишь он, умелый охотник Омуран способен теперь его спасти? Мальчик присмотрелся к составленным дядькой следам на мокрой траве. Да, он теперь, после битвы с орбанами, знает, куда смотреть! Трава еще не успела окончательно распрямиться и мальчик, полупригнувшись, пошёл в ту сторону, в которой ранее скрылся его наставник. Омуран выручит его. И он Юков освободит. Юки – они ведь твари хитрые. Но не Юки попались ему на пути. Вскорости перед ним вырос частокол. Уж чего-чего, а частокола Омуран ну никак не ожидал встретить. Да, он знал, что частоколами огораживают селенья, что селенья друг с другом ведут торговлю, а, порой, даже чужие девушки приходят к ним, чтобы становиться жёнами того или иного охотника. Но тут и... частокол? Но самое странное было в том, что в частоколе была дыра. Огромная дыра. Стволы дерева-тоты словно кто выдрал прямо из земли и разбросал в беспорядке. Сквозь такую мог не только дядька пройти или тот же зверь Юк малый, но и... Кстати, а как там его Юк? Мальчик автоматически перевернул нужный воб и... чья-то рука легла ему на плечо.

Подзатыльник был заслуженным. Точнее – подзатыльника было мало. Это Омуран понимал и сам. Мало того, что он своевольно покинул то место, где оставил его дядька, так ещё и почти ослепил того, встряхнув воб с красным знаком Юка Малого. И поделом. Дядька впрочем, тут же схватил Омурана за то, что ближе лежало, ткнул носом в вонючий дёрн и так продержал до тех пор, пока зрение к нему полностью не вернулось. Впрочем, когда гнев прошёл, дядька Вой выдавил из себя то, чего Омуран сейчас совсем от него не ожидал:

– Что подуши надел – правильно. Что-то мне тоже подсказало, что Юки тут. Но Юк малый тебе ростом по колено. За плечо не хватанёт. Ладно. Реакция есть, не растёкся киселём – уже хорошо. А остальное практикой закрепим. Да, из торбы пополни воб. С пустыми не ходи. Мало ли. Вот так. А теперь время внутрь идти. И – послушай меня. Я повторять не стану. Шли мы именно сюда. Проведать Подкаменных. Вчера от них никто не появлялся. Тут, понимаешь, почти центр мира. Место удобное, чтоб связь держать. Но у них за частоколом мало места. Оттого всего восемь семейств и живут. Все молодые, без детей. Лучшие. Опасно тут, неспокойно, понимаешь?

Омуран кивнул. Про Подкаменных он слышал, Даже мать как-то обмолвилась, что хотела стать невестой одного из них, да тот погиб.

– Я иду первым. Ты – шагах в десяти. Примечай всё. Чуть что – дорогу назад найдёшь.

Омуран кивнул снова. Ну да. Дядька снова прав. И насчёт Юка малого и вообще. А теперь – в тысячу раз больше. И он будет его слушать, потому, что... Потому что все игры закончились у частокола Подгорных. Дальше было что-то иное. Страшное, как сама жизнь.

Дядька хлопнул мальчика по плечу, сделал шаг, потом обернулся и потянул Омурану одну из отрезанных клешней зверя-орбана:

– Возьми. Если что – ткнёшь в палец. Кровь со слизью Орбана не оттирается и за год.

И дядька, словно вёрткий зверь-шта, перемахнул через разбросанные деревья разрушенного частокола. Омуран последовал за ним, стараясь даже ногами наступать на те же самые места, ведь, где прошёл наставник – там ловушки точно нет. Или он о них ещё не слыхивал. А за частоколом... Там были огороды, поля здешнего селения. Совсем крохотные. Даже не поля – огородики какие-то. Потому, что и в самом деле места между изгородью и скалой было не слишком много. Всего ничего. Наверное, и крик зверя-юка долетит. А ещё... Ещё Омуран не увидел внутренней изгороди и тут же понял, почему. В скале, выглядевшей издали перевёрнутым серым котлом, виднелся зёв пещеры. Вход, на первый взгляд, был не очень широким, но взрослый мужчина на четвереньках мог проникнуть туда без особого труда. Внутри, наверное, было место вполне достаточно для всех молодых семей с их скарбом, так как кроме пещеры внутри частокола не было ни сараюшек, ни погребцов, словом, никаких строений. Ну, если только не считать строением огромную кучу булыганов, размером почти с дом. На вершине этой кучки виднелось плоское пространство с навесом. К навесу вела верёвка из травы-сухары с узлами, перехватывая которые даже мальчишка мог легко взобраться на вершину.

Омуран хотел было спросить дядьку, что это такое и зачем, но тот уже объяснял сам:

– Маяк это. С разных сторон его свет видно. И найти центр ночью, если что – проще. Здесь всегда свет был.

Но сейчас на маяке света не было. Дядька двинулся к пещере. Мальчик за ним. Он оглядывал всё, что попадалось на глаза, пытаясь найти следы того, кто проделал дыру в изгороди, или хотя бы того, кто жил тут. Что сейчас поселение словно вымерло, это Омуран уже понял: не было ни звуков, ни шорохов. Только всё шуршание мелкого дождичка, да крики вечно голодных птиц-ар. Но где же, где же те, что охраняли его, что возделывали эти огородики? Ведь что-то тут было. Не мог частокол вот так сломаться сам собой, порваться, как старый пояс? И дядька... Как-то он очень уж осторожно подкрадывается к пещере. Но... на полях же нет ни следа ни от какой твари. Хотя... при дожде посевы могли подняться и в течение суток. Омуран одну за другой вынашивал в голове разные идеи и одну за другой сам же ломал их. Нет, всё было не так, а как тогда? Возле пещеры виднелся какой-то знак, чем-то красным намалёванный на старом корыте, лежащем шагах в трёх от неё.

– Знак, дядька Вой, знак! – закричал мальчик, показывая на корыто, но тот, оглянувшись, лишь прижал палец к губам. Да, он снова прав... Стоило ли кричать, ведь крик может услышать тот, кто...

Дядька в два прыжка оказался рядом с мальчиком:

– Зажги огонь. Я вовнутрь. Вдруг, кто жив.

Огонь? Где? Конечно же – на маяке. Как он сразу не понял? Они же должны показать всем, что в поселении снова есть жизнь. Пусть со всех сторон это знают. Омуран полез по верёвке, ловко перебирая узлы руками. Немного запыхался, но вид, открывшийся с возвышения, того стоил. Вот и поломанный частокол, и никем не тронутые посевы и... Мальчик ещё раз осмотрел поселение, и взгляд его остановился на скале. Что-то она ему напомнила. Что-то из учебника, знакомое, но ... надо было разжигать огонь. Остальное потом. А он – охотник. Дядька же велел, наставник. Хворост, лежащий возле сырых камней был, конечно же, сырым. Дождь и ветер совместно сделали своё мерзкое дело. Зажечь теперь будет не так уж и легко. Огонь! Вот! Он вспомнил! Только вчера дядька ему втолковывал насчёт огня, насчёт того, что у него всё с собой есть в вобах. Как же он сразу не догадался? Ведь именно огнём он только что чуть не ослепил своего наставника. А теперь надо было только сделать то же самое, но – на старые угли. Упражнение Юка малого! А это он как раз запросто!

Омуран, немного пыхтя от собственной значимости, начал проделывать движения. Рука остановилась на вобе. Глаза посмотрели не на угли, а прямо перед собой и... Взгляд непроизвольно задержался на том самом корыте, на котором был красный знак. Да, знак был, но нарисован он был чьей-то кровью. Чем же ещё? И он..он не смылся дождём этот знак! Значит – его оставили тут не просто так. А сам знак...Омуран знал! Знак, нарисованный на корыте, был знаком Юка. Только отсюда мальчик разглядел это. И не просто Юка, а Знаком Юка Большого. Омуран не изучал его, но – какой же мальчишка не захочет прочитать то, что ещё впереди?

Рука дёрнулась. Крышечка воба отошла. И в этот миг раздался свист. Такой свист, какого отродясь мальчик не слышал. В ушах были подуши, но Омурану казалось, что там их совсем нет, что свист раздаётся прямо у него в голове, что ещё немного – и он слетит с этого самого маяка, потому что просто не в силах сопротивляться чудовищной силе звука. Но, пока голова мальчика пыталась хоть как-то сопротивляться внезапному напряжению, правая рука уже выхватила порошок, выхватила и бросила на старые угли.

Малый, сперва очень малый огонь заплясал в центре маяка. Мальчик ногой двинул в него хворост и скатился вниз, сдирая кожу на локтях и коленях. Бежать. Надо бежать!

Он метнулся к пещере, куда заполз дядька, потом упал. Звук в голове усиливался. Нет, бежать надо в селение. К своим. Дядька – он видел знак – он знает, что делать. А если не видел, так Омуран ему всё равно не поможет. Вот сгинуть там вместе с ним – это да. Это получится. А вытащить оттуда наставника...

Он не был трусом. Совсем нет. Но ведь дядька велел именно это... Теперь главное – достичь своего селения. Ведь Омуран наконец понял, что напомнил ему холм. Теперь-то он понял. Может, может зажжённый им только что на маяке огонь немного ослепит Юка. А ещё он понял мужество Подгорных, тех, кто жил в пасти этого чудовища. Юк большой, на то и большой... Он медленно двигается и много спит. А они, беспечные люди, склонны забывать самое большое зло, показывать его детям лишь на картинках. А зло, даже один раз побеждённое, не может исчезнуть совсем. И стоит хоть на миг затушить перед ним свет, оно своё возьмёт, оно станет сильнее и потребует новых жертв...