Змеи Неба и Пламени

Ребекка Кенни

Змеи Неба и Пламени

Переведено специально для группы

˜"*°†Мир фэнтез膕°*"˜ http://Wfbooks.ru

Оригинальное название: Serpents of Sky and Flame

Автор: Ребекка Ф. Кенни / Rebecca F. Kenney

Серия: Безжалостные Драконы #1 / Merciless Dragons #1

Переводчик: nasya29

Редактор: maryiv1205

1.

Киреаган

Дождь хлещет по крыльям, когда я поворачиваю влево и выпускаю ровную струю жидкого пламени из пасти, освещая участок городской стены. Солдаты роняют оружие и корчатся, крошечные четырехногие создания мечутся в огненном сиянии, мгновенно оседая на камни.

Мой огонь — это милость. Горячее любого человеческого пламени, он приносит смерть за считанные секунды. Если я точен, могу превращать камни в пепел.

Для тех, кто выживет и будет вынужден сдаться королю Ворейна, смерть придет куда медленнее.

Тяжелый взмах крыльев справа привлекает мое внимание. Мордесса скользит рядом со мной, ее золотые крылья раскинуты шире, чем мои.

— Еще одна битва, может быть две. И домой, — говорит она на языке драконов.

— Домой, с островами Мерринволд в качестве награды, — отвечаю я.

— У нас будет достаточно еды для брачного сезона и выводка детенышей. — Она медленно моргает своими золотыми ресницами глядя в мою сторону.

Я пытаюсь найти в себе то теплое чувство, которое должен испытывать, — прилив радости, гармонии. Но все, что могу выжать из себя по отношению к моей Нареченной, это чувство дружбы, приятной верности. Этого достаточно.

Этого должно быть достаточно.

Порыв ветра проносится над нами — черная фигура с белыми пятнами на крыльях. Моя сестра Вилар выпускает линии раскаленного света по оставшимся стражникам на городской стене.

— Прекратите глазеть друг на друга и вернитесь к делу, вы двое, — советует она.

Я ныряю ниже, уклоняясь от кислотной бомбы, выпущенной с ближайшего дирижабля.

Мы должны завершить эту битву здесь, у Гилхорна, и пережить еще одну, чтобы захватить столицу и заставить королеву Элекстана сдаться. Мы ожидали, что она сдастся несколько недель назад, но ее гордость оказалась сильнее, чем мы думали. Она послала целые полчища своих людей на смерть. К этому моменту у нее почти не осталось войск, да и припасов с оружием едва хватает. Какой правитель способен разрушить свое собственное королевство таким образом?

Наши союзники из Ворейна понесли потери, и мой клан потерял двух драконов. Но мы уничтожили сотни солдат Элекстана.

Еще немного, и мы победим. Еще чуть-чуть, и моя костная клятва отцу будет выполнена. Больше не будет войн, не будет убийств. Не придется больше смотреть, как люди пляшут, обуглившиеся насекомые, в молниях Мордессы, или превращаются в дым под яркими лучами Вилар.

Самки драконов были самыми решительными в этой войне. Они знают, что поставлено на карту — выживание нашего рода. Первобытный страх движет ими в каждой битве, заставляя переходить границы вины, где необходимость и страх смешиваются с жестокостью. Я видел, как это происходит, и мечтал о том дне, когда мы все вернемся домой, а угроза вымирания больше не будет гнать нас вперед.

Вилар поднимается выше в небо, отдавая приказы на языке драконов. Она — главный связной с армией Ворейна и точно знает, какие шаги мы должны предпринять. Я тоже был на военных советах, но, хотя я и первенец Костяного Короля, у сестры лучше работает голова в битвах, поэтому она взяла на себя руководство этой кампанией.

Из клубов дыма впереди вырывается большой красно-черный дракон. Гриммав, мать Костяного Короля — моя бабушка. Одна из старейших в нашем клане, все еще грозный воин, несмотря на периодические боли в хвосте и крыльях. Отец взял с нее костную клятву перед своей смертью… но я никогда не спрашивал ее, какое обещание заключено в кусочке его позвоночника, который она носит на шее.

— Гилхорн пал, — говорит она, зависая рядом с Мордессой и мной. — На самой высокой башне крепости развевается черный флаг.

— Символ бесчестья и мрачного дня. — Я склоняю голову, чувствуя, как облегчение наполняет меня. — Значит, все кончено. Возможно, королева наконец сдастся, и мы сможем избежать полной битвы за столицу.

— Возможно… — начинает Гриммав, но прежде чем она успевает продолжить, ее тело пробегает судорога. Пасть распахивается на мгновение, словно она пытается что-то сказать.

Она падает. Крылья обмякли, шея безжизненна, хвост неподвижен… она падает.

Я бросаюсь за ней, но золотая тень привлекает мое внимание. Сперва мне кажется, что Мордесса ныряет, чтобы помочь мне поймать Гриммав, но затем я понимаю — она тоже стремительно летит вниз, потеряв сознание.

Гриммав врезается в здание и катится по улице, осыпая все вокруг градом кирпичей. Люди с криками разбегаются, но некоторые мгновенно оказываются раздавлены, когда золотое тело Мордессы с грохотом обрушивается на землю. Одно из ее крыльев сносит три хрупких здания, валя их одно за другим.

Я приземляюсь между своей бабушкой и моей Нареченной. Рычанием я предупреждаю людей держаться подальше, и они в панике разбегаются.

Когда я поворачиваюсь к Гриммав, то вижу то, чего боялся больше всего — дымчатая змея скользит из ее раскрытой пасти. Она извивается в небо и исчезает прежде, чем я успеваю закричать.

Я оборачиваюсь к Мордессе как раз в тот момент, чтобы увидеть, как ее дух тоже покидает тело — золотистый, словно туман, серпантин. Он поднимается высоко в небо, растворяясь в хаосе горящих зданий и дымящихся башен, что некогда были процветающим городом Гилхорн.

С ночного небосвода я вижу, как один за другим падают драконы, сверкая чешуей, с безжизненными шеями и хвостами, с крыльями, изогнутыми под странными углами. Звук каждого удара сотрясает город. Оглушительный гул при каждом падении тяжелого тела. Грохот рушащихся зданий и содрогающаяся земля от силы столкновений.

— Киреаган! — кричит мой брат Варекс, его голос полон горя и ужаса. Мы с Варексом и Вилар родились в один сезон вылупления — редкость среди драконов. — Киреаган, что происходит?

Катастрофа. Конец света. Голос не подчиняется мне, мысли не могут сложиться…

— Киреаган! — Это Эшвелон, один из наших командиров, темно-серый дракон с даром ледяного пламени. — Мой принц, мы не можем оставаться на земле. Полетели. Нам нужно подняться.

Под его призывом и подталкиванием острого кончика крыла брата я нахожу силы подняться на крышу ближайшего здания и взлетаю с нее, прежде чем она рушится под моим весом. Человеческие строения, как и их тела, хрупки и слабы.

Эшвелон, Варекс и я взмываем в воздух треугольным строем. Набирая высоту, я замечаю самую высокую башню в городе — ту, о которой говорила Гриммав, ту, что несет флаг капитуляции.

Сестра насажена на этот флагшток, металлический штырь которого пропитан ее кровью. Тело Вилар свисает с крутой конусообразной крыши башни, черные крылья раскинуты на фоне красной черепицы. Белые пятна на крыльях сияют, как отраженный лунный свет.

Мы с Варексом одновременно издаем рев, красное пламя вырывается из моей пасти, а черная магия пустоты — из его. Сфера пустоты, выпущенная Варексом, летит прямо к близлежащему дирижаблю, втягивает все судно внутрь и тут же разрушается сама по себе.

— Это самки, — говорит Эшвелон. — Чувствуете?

Но ни я, ни Варекс еще не прошли свой первый брачный сезон. Мы не имеем той связи с самками нашего рода, что есть у более старших самцов.

— Мы не чувствуем этого, — рычу я на него. — Говори! Что происходит? Какое-то заклинание нацелено на самок в этой битве? Нам стоит сказать остальному клану отступить?

Глаза Эшвелона распахнуты, в них страх.

— Слишком поздно. Они уже мертвы.

Я ощущаю, как огонь нарастает в моем животе. Огонь и паника.

— Все самки-воины, мертвы?

— Не только воины, — Ашвелон медленно бьет крыльями, в его голосе звучит опустошение. — Все. Все самки-драконы, любого возраста, везде.

— Какого хрена?! — выдавливает Варекс.

Все самки-драконы, любого возраста, повсюду.

Я расправляю крылья, делая мощные взмахи, поднимаясь все выше и выше. Остальные драконы следуют за мной, поднимаясь прочь от горящего, поверженного города.

Нас осталось вдвое меньше. Я быстро осматриваю всех, взглядом обшаривая мрак, замечая челюстные шипы и локтевые шпоры у каждого дракона. Все они — самцы.

Эшвелон прав.

Я оборачиваюсь к старшему дракону, у которого на челюстях больше шипов, чем у любого из нас.

— Ты почувствовал это? Это правда? Все они…

— Да, мой принц. — Он плачет, огромные слезы катятся по его чешуе и капают с морды. Я никогда не видел, чтобы самцы плакали. Среди драконов слезы — это признак величайшей скорби.

Все самки нашего рода, мертвы, а до брачного сезона остается всего одна неделя…

Это никогда не входило в план. Ворейн никогда не давал понять, что их враги способны на такую разрушительную магию. Если бы мы знали, отец никогда бы не согласился на этот союз. Это неправильно, этого не может быть, это кошмар, конец света…

— Киреаган, — Варекс касается кончиком крыла моего. — Что нам делать?

Мой гнев разгорается медленно, но когда вспыхивает, то пылает жарко и яростно. Я чувствую его сейчас — он бурлит в груди, обжигая каждый нерв.

— Мы выясним, кто за это в ответе, — объявляю я остальным драконам, и мой рык разносится по небу. — И мы заберем у них то, что они отняли у нас.

2. Серилла

— Я сама испекла эти пирожные. Хотите попробовать? — Я поднимаю воздушное лакомство, посыпанное сахаром, и протягиваю его воину, сидящему на кровати.

Он смотрел на свои забинтованные пальцы, но теперь поднимает глаза на меня, его взгляд, как раскаленные угли на лице, испещренном пеплом. — Спасибо, принцесса. Со всем уважением, я не в настроении жевать пирожные.

— Может быть, позже? Сладкое всегда поднимает мне настроение, когда я подавлена. — Я вынимаю нежную льняную салфетку из корзинки, которую несет моя служанка, и кладу ее на кровать рядом с ним. Я ставлю пирожное в центр салфетки, слегка поворачивая его, чтобы сахарная корочка выглядела наилучшим образом.

Воин фыркает, пытаясь рассмеяться, но вдруг задыхается и начинает кашлять, расплескивая темную кровь на мою руку. Капли крови покрывают пирожное.

На мгновение все застывают — моя служанка, воин и я с окровавленной рукой.

Мои телохранители делают шаг вперед.

Как палец, пронзающий корочку пирожного, моя блестящая оболочка разрушается. Я чувствую, как это происходит — яркая, ободряющая улыбка медленно сползает с моих губ, отчаянно радостная маска тает в глазах.

— Простите, Ваше Высочество, — хрипит воин.

— Это моя вина, — напряженно отвечаю я. — Это была глупая идея. Вот, вам нужно отдохнуть. — Я смахиваю пирожное с кровати, откидываю одеяло и поправляю подушки, чтобы он мог на них откинуться. — Это приказ вашей принцессы.

Воин откидывается на подушки и подтягивает ноги на кровать. Я не могу не заметить, насколько грязные у него ноги.

— Норрил, принеси мне таз с водой.

Мой телохранитель немедленно подчиняется и ставит таз рядом с кроватью воина. Мой взгляд останавливается на плотной ткани, которой накрыта корзина с пирожными. То, что нужно. Я вытаскиваю ткань, и пирожные рассыпаются. Смочив ткань в тазу, я начинаю вытирать грязь с ног воина.

— Эти сладости были идеей моей матери, — тихо говорю я, продолжая работу. — Я неплохо готовлю, и она подумала, что для поднятия боевого духа будет хорошо, если я буду прогуливаться по лазарету в своем лучшем платье. Красивое лицо и немного выпечки. Я должна была догадаться, что это не сработает.

— Неплохая идея, — тяжело дыша, отвечает он. — Многие раненые будут рады и сладостям… и красивому лицу.

— Но вы ранены сильнее, чем думал врач, не так ли? — Я снова оборачиваюсь к телохранителям. — Норрил, немедленно приведи врача, или лучше целителя.

— Я попробую, принцесса, — отвечает Норрил. — Но кузен говорит, что целителей сейчас не хватает. Большинство из них нужны в ожоговых отделениях.

Его тон пробирает меня холодом. Я не проходила по ожоговым отделениям, но видела мужчин и женщин, которые выходят оттуда, навсегда изуродованные, несмотря на усилия врачей или магию целителей. И ожоги эти не только от огня. Есть обморожения от ледяных драконов, ожоги кислотой от драконов, что плюются ядом, и ожоги от тьмы, оставленные драконами, изрыгающими черную энергию. А те, кто получил ожоги тьмы, — это еще счастливцы. Говорят, что если кого-то поразит сфера тьмы полностью, его затягивает в центр, и он исчезает навсегда.

Драконы вступили в войну всего шесть недель назад, и именно из-за них мы проигрываем войну с Ворейном. В тот момент, когда король Ворейна заключил союз с этими чудовищами, мы были обречены. Мать была слишком упряма, чтобы признать это. Она и Верховный колдун утверждают, что они работают над секретным оружием, которое изменит ход войны в пользу Элекстана. Но вместо этого мы продолжаем умирать.

Говорю «мы», но это они. Наши сильнейшие граждане, скормленные военной машине, раздавленные ее шестернями, как этот воин на кровати, дыхание которого скрипит в его груди, словно Смерть стучит холодными пальцами по его ребрам.

— Оба отправляйтесь искать врача, целителя — кого угодно, — приказываю я охранникам. — Не возвращайтесь без кого-либо из них. Поспешите!

— Но, Ваше Высочество, наша обязанность — защищать вас, — возражает Норрил. — Одна из медсестер может…

— Взгляни вокруг, Норрил. Здесь всего две медсестры, обе заняты другими пациентами. Со мной все будет в порядке. Я не сдвинусь с места, обещаю. А теперь идите!

Телохранители спешно уходят, подгоняемые очередным приступом кашля раненого воина. Я снова ополаскиваю грязную ткань, выжимаю ее и протягиваю воину, чтобы он мог вытереть окровавленную ладонь.

За эти семнадцать месяцев проклятой войны я много раз чувствовала себя беспомощной, но никогда так сильно, как сейчас.

Я бросаю взгляд через плечо на свою служанку, Парму. Ее лицо белое как соль, и она выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок.

— Парма, раздай пирожные всем, кто захочет, — говорю я. — Я останусь с ним.

Она кивает и спешно уходит между кроватями раненых.

Я поворачиваюсь к воину, как раз в тот момент, когда он снова начинает кашлять. Инстинктивно я хватаю его за руку, и он с благодарной отчаянностью сжимает ее.

— Хотела бы я знать, что делать, — шепчу я. — Как помочь тебе.

Он не отвечает. Ему тяжело дышать.

Поспеши, Норрил. Пожалуйста, поспеши.

Если бы у меня была магия. Если бы я могла коснуться груди этого человека и направить целительную энергию по его телу, успокоить сосуды, расслабить мышцы, остановить внутренние раны, облегчить спазмы легких.

— Держись, — говорю я ему. — Держись. Помощь уже в пути.

Но его тело напрягается, глаза широко распахнуты, тело выгибается, судорожно пытаясь вдохнуть воздух. Его пальцы сжимают мою руку с безумной силой.

— Помогите! — кричу я. — Нам нужна медсестра!

Но две медсестры, которых я видела в этом отделении всего мгновение назад, должно быть, ушли за чем-то. Здесь больше никого, кроме меня, Пармы и раненых солдат. Женщина на ближайшей кровати, кажется, без сознания, и никто из остальных не откликается на мой зов. Возможно, смерть стала для них привычной, или они слишком измотаны и подавлены, чтобы помочь кому-то еще.

Рука воина слабеет в моей. Когда я смотрю на него, он уже расслабился на подушках. Его рот приоткрыт, а глаза остекленели, больше не видя. Кровь стекает из уголка его губ.

Мертв.

Я оборачиваюсь на звук быстрых шагов, надеясь на чудо, которое могло бы спасти его, но это всего лишь девушка, одетая как королевский посланник. Я узнаю ее; она одна из любимиц моей матери, на несколько лет младше меня, возможно, около шестнадцати.

— Принцесса! — выдыхает она. — Меня послали сообщить вам это тихо, прежде чем все узнают — война закончена.

У меня замирает сердце, хотя я знала, что это произойдет.

— Мы проиграли.

— Да. Драконы и ворейнцы захватили Гилхорн прошлой ночью и направляются сюда. Королевская стража собирается дать последний бой в столице, но…

— Нет никакой надежды на победу. — Я медленно вдыхаю, пытаясь справиться с горем от смерти воина, падением королевства и неясностью своего будущего за один вдох. Я чувствую, как все нервы в теле натягиваются.

— Ваша мать хочет, чтобы вы покинули город и направились к южной границе, — говорит посланница.

— Уже поздно. Она должна это понимать. — Я нахмурилась, сбитая с толку. — Убегать нужно было еще месяц назад или хотя бы на прошлой неделе. Если мы побежим сейчас, драконы настигнут нас задолго до того, как мы доберемся до границы. Кроме того, король Ворейна обещал, что если мать сдастся, он нас не убьет. Нас отправят в изгнание на какой-нибудь дальний форпост под стражей, но нам не нужно бежать.

Посланница нервно прикусывает губу и понижает голос.

— Думаю, этого соглашения больше не существует, принцесса. Понимаете, Верховный колдун мертв. Он погиб, совершив последнее великое заклинание.

— Черт, — выдыхаю я. — Что он сделал?

— Я не знаю точно. Королева не сказала, но я подслушала сообщение, в котором говорилось, что драконы падали с неба десятками. Примерно половина драконьей армии была убита в считанные минуты.

— Черт возьми, — шепчу я. — Они будут в бешенстве.

Посланница кивает.

— С вашего позволения, моя леди, — я пойду домой к родителям. Что бы ни случилось, я бы хотела быть с ними.

— Конечно. — Я ободряюще касаюсь ее руки, но вдруг вспоминаю, что мои пальцы испачканы кровью и грязью. Я резко убираю руку, и мы обе смотрим на следы, оставленные на ее белом рукаве.

— Я бы хотела, чтобы вы бежали, Ваше Высочество, — в глазах девушки блестят слезы. — Драконы — мстительная раса. Они убьют вас за то, что сделал Верховный колдун.

— Сколько времени до того, как они доберутся до столицы?

Но едва я произношу вопрос, как слышу далекий, нарастающий звук тревоги, гласящий о приближении драконов. Он усиливается, пока его ужасный рев не наполняет комнату, город и все небо. Один из дирижаблей, парящих над столицей, заметил драконов вдалеке. Драконов, летящих, чтобы убить нас огнем и тьмой, молниями и льдом.

Парма кричит, роняет корзинку и бежит ко мне.

— Мы должны уходить, принцесса!

— Куда? — я беспомощно смеюсь. — Они все равно убьют меня, и черт возьми, если я умру, прячась в каком-то углу или бегая в панике. Беги, Парма. Вы обе, бегите!

— Но, Ваше Высочество… — возражает девушка-посланница.

Я не спорю с ней. Меня охватывает идея — вдохновленная смертью Верховного колдуна, полагаю. Он погиб, да, но успел забрать с собой десятки этих крылатых тварей. Если я смогу убить хотя бы одного, прежде чем меня сожгут, думаю, я умру счастливой.

Я наклоняюсь и быстро целую лоб мертвого воина. Игнорируя рыдания и мольбы посланницы и служанки, я бегу через палату выздоравливающих и выскакиваю через задние двери в сумрачный полдень. Утром шел дождь, но с тех пор тучи отступили, и сквозь них прорываются лучи золотисто-персикового света.

Временные госпитали расположены вдоль северо-восточной границы города, чтобы наших солдат можно было быстро доставить за стены для лечения. Я подхватываю свои пышные розовые юбки обеими руками и бегу по булыжной мостовой к внешней стене. Рев драконьей сирены стихает — ее задача выполнена. Солдаты бегают туда-сюда, выкрикивая приказы или повторяя их. Один из них зовет меня, но я не отвечаю.

Каменные ступени, ведущие на боевой парапет, невероятно узкие и еще мокрые после утреннего дождя. Я с трудом поднимаюсь, покачиваясь и почти оступаясь с края. Когда я добираюсь до вершины, дыхание сбивается, затылок вспотел, несмотря на прохладный полуденный ветерок.

Мой разум наполняется музыкой, пока я взбираюсь вверх, словно торжественная симфония труб и струнных, гимн последней битве этого города. Хотела бы я, чтобы у меня был оркестр, чтобы сыграть ее для всех. Но у меня никогда не хватало смелости поделиться своей музыкой с кем-либо.

Верхняя часть стены покрыта причудливым узором, более старые камни встроены в более новые, чтобы заделать глубокие бреши. Десятилетия назад части города были поражены молниями Мордворрена — разумного магического супершторма, который движется по океану непредсказуемыми траекториями. Иногда он нависает над островом или городом на несколько дней, обрушивая на все внизу едкие молнии и оглушающий гром. Магия ведет себя странно под тенью Мордворрена. Когда шторм заканчивает затоплять улицы и разрушать дома, он уходит к своей следующей цели.

Нам повезло, что Мордворрен не заходил так далеко вглубь суши очень давно. Возможно, это милость Создателя. А может, шторм просто признает, что мы сами прекрасно справляемся с уничтожением себя.

Я сгибаюсь, упираясь ладонями в бедра, чтобы перевести дыхание. Никто меня не замечает. Каждый воин, стоящий вдоль стены, смотрит наружу и вверх, вглядываясь в горизонт и облака в поисках драконов. В такие серые дни, как этот, я слышала, что драконы любят летать над облаками и внезапно нападать сверху.

До сих пор столице удавалось избегать таких вторжений. Пять городов, окружающих королевскую резиденцию, вооружены катапультами, огромными арбалетами, дирижаблями с пушками и другими мерами, специально разработанными для защиты от драконов. Но два бастиона пали в прошлом месяце, и с падением Гилхорна прошлой ночью мы остались уязвимы. Если слухи слуг верны, мать отправила оставшиеся у нас оружие и технологии для укрепления других городов. Не уверена, что у нас осталось достаточно, чтобы защитить себя.

Но я знаю, что на вершине ближайшей башни стоит большой арбалет. Капитан Ритчелд разрешил мне выстрелить из него однажды, когда я посещала стражников на стене, чтобы поднять их боевой дух — конечно, по указу матери.

— Нет ничего более вдохновляющего для мужчины, чем вид той самой прекрасной принцессы, которую он поклялся защищать, — сказала она.

Честно говоря, мое присутствие действительно, казалось, ободрило стражников, независимо от их пола. Для меня же лучшим моментом того дня было, когда я крутила рычаг, чтобы зарядить гигантский арбалет, направляла его на цель и выпускала огромную железную стрелу в небо.

Конечно, тогда я не стреляла по реальной цели. Сегодня, если я доберусь до одной из этих великих машин, точность будет иметь значение. Я не умею владеть мечом или метать ножи, но неплохо стреляю из обычного ручного арбалета. Жаль, что этот навык не так полезен, когда арбалет размером с мою кровать с балдахином, а стрела — с меня.

Я подбираю юбки как могу и взбираюсь по лестнице на башню. Два стражника стоят там, фланкируя огромный арбалет на его поворотной установке.

При скрипе моих туфель по камню один из мужчин оборачивается.

— Ваше Высочество! — Он и его спутник поспешно кланяются.

— В этом нет необходимости. — Я стягиваю ленту с запястья и собираю свои желтые волосы в узел, чтобы они не мешали. — Насколько близок враг?

— Наземные войска Ворейна еще не видны. Обычно драконы остаются с армией Ворейна, но сегодня они улетели далеко вперед. Они летят прямо к нам. Вам следует укрыться, миледи. — Первый стражник указывает на горизонт, где я могу различить черные крылатые фигуры на фоне темно-серого и золотого неба.

На таком расстоянии драконы все еще выглядят такими маленькими. Такими безобидными. Трудно поверить, что они виноваты в неделях ужаса и боли моего народа.

— Я позову капитана, принцесса, — говорит второй стражник. — Мы можем выделить нескольких охранников, чтобы сопроводить вас в безопасное место.

— Но больше нет никакого безопасного места, — возражаю я. — Пожалуйста, не говорите капитану. Я хочу остаться здесь.

Солдаты переглядываются, не зная, что делать.

— Но ваша досточтимая мать, королева…

— Мне все равно, что скажет моя мать. Я не хочу прятаться в каком-то углу, чтобы потом меня вытащили и публично казнили. Если мне суждено умереть, я предпочитаю быть здесь, с вами, сражаясь за мой город и мое королевство. Позвольте мне эту честь.

Они снова переглядываются, затем уступают.

— Как пожелает принцесса.

— Отлично. — Я становлюсь за арбалет и берусь за рукояти, направляя его в небо. Сгибаю колени, как показывал капитан, выравнивая прицел на наконечник железной стрелы. — Будьте готовы перезарядить после первого выстрела. Я намерена сбить по крайней мере полдюжины этих переросших летучих мышей.

Первый стражник нервно прочищает горло.

— У нас только три стрелы, Ваше Высочество.

— Всего три? — Я откидываюсь от прицела и смотрю вниз на каменную нишу, где обычно хранится боеприпас. — Нам придется достать еще.

— Их больше нет. Два дня назад приказали отправить все в Гилхорн. Три стрелы на башню — это все, что у нас осталось.

— Тогда, возможно, вам стоит сделать выстрел. — Я с трудом глотаю и отступаю назад. — Я стреляла из этого оружия всего один раз.

— А это на один раз больше, чем мы, — отвечает стражник.

— Подождите, вы никогда не стреляли из него?

Оба стражника качают головами.

Я хмурюсь, пристальнее вглядываясь в них. Шлемы и доспехи делают их старше, но теперь, когда я присмотрелась, думаю, они моложе меня. Семнадцать или восемнадцать, полагаю.

Мать обороняет стены мальчишками, отправляет девочек с важными, срочными посланиями. Она лила жизни в эту войну, как воду в решето, пока в нашем королевстве не остались одни дети.

Ненависть к ней, к драконам и к Ворейну закипает горячей волной в груди. Я вдруг чувствую острое, яростное желание защитить этих мальчишек, хотя мне всего двадцать три, и я ненамного старше их.

— Как вас зовут? — спрашиваю я.

— Листор, — отвечает один.

— Веррос, — говорит второй.

— А я Серилла. Так вы меня и будете называть, если мы собираемся сражаться вместе, не «Ваше Высочество» и не «принцесса». Теперь, какое еще у нас есть оружие?

— Ручная пушка, длинный лук, дюжина стрел, копье и наши мечи, — с виноватым видом говорит Листор. — Мы просто вспомогательная башня. Башни у ворот и по углам стены имеют больше припасов, больше людей.

— Почти всех отозвали к замку, чтобы защищать королеву, — добавляет Веррос.

— Значит, остальной город должен защищаться сам?

— Я бы никогда не осмелился говорить плохо о капитане или королеве, или генералах…

— Может быть, кто-то должен был сказать что-то плохое до того, как все зашло так далеко. — Возможно, это должна была сделать я. Мне хочется кричать, рыдать, бить кулаками в грудь матери, а может, даже врезать капитану Ритчелду, но я не могу сделать ничего из этого. Я расправляю свои пышные юбки, подтягиваю низкий вырез платья и снова хватаюсь за рукояти большого арбалета. — Мне понадобится ваша помощь, чтобы перезарядить его после выстрела. Черт, они приближаются. Они всегда летают так быстро?

— Не уверен, Ваше Высочество… то есть, Серилла, — ответил Веррос.

— Они злятся, — бормочу я, почти чувствуя ярость драконов в острых контурах их крыльев, в углах их шеек и хвостов, в напряженной, устремленной силе их тел, несущихся к моему городу, как стрелы судьбы.

Когда клубы дымчато-синих облаков рассеиваются, сквозь них пробиваются потоки золотого света, озаряющие крыши окраин города, дома и лавки тех, кто не достаточно богат, чтобы жить за городскими стенами. Свет также отражается от далеких полей пшеницы и кукурузы, отдаленных пастбищ и поясов густых лесов. Он проникает сквозь крылья драконов, превращая их в огненные, полупрозрачные очертания. Быстрый подсчет подсказывает мне, что к нам летят как минимум тридцать драконов, возможно, и больше.

Во главе приближающейся стаи — гладкий черный дракон с мускулистыми, чешуйчатыми ногами, зловещей мордой, двумя длинными рогами и хребтом, украшенным жуткими шипами, каждый из которых, вероятно, длиннее моего тела, хотя с такого расстояния трудно сказать точно. Я никогда не видела дракона так близко — за исключением одного дракончика, когда мне было семь. Это была часть циркового представления, которое приехало развлекать нас при дворе. У дракончика были скованные железом крылья и морда, и я так сильно заплакала при виде этого, что мать была вынуждена отослать артистов.

Теперь я старше и понимаю, что самые безобидные, милые существа могут вырасти в крылатых разрушителей, лишенных всякой жалости — как тот, что сейчас направляется прямо к башне, на которой я стою.

Не уверена, почему именно этот черный дракон нацелен на мою башню, если только мое розовое платье, развевающееся на резком весеннем ветру, не действует как маяк, вызов, крик о внимании.

Дракон резко поднимает свою длинную шею и ревет в небо — это крик ярости и приказа. Немедленно остальные драконы отрываются от группы, широко обходя город, чтобы напасть с разных направлений.

Но он не меняет курса. Он летит прямо ко мне.

— Черт, — дрожащим голосом говорит Веррос. — Он прямо на нас летит.

— Только если я не попаду в него первой. — Я сгибаю колени, прицеливаюсь из арбалета и тянусь к спусковому крючку. Он такой огромный, что мне придется использовать всю руку, чтобы выстрелить.

Глубокий, медленный вдох. И еще один выдох.

Целюсь чуть выше, чем нужно, чтобы учесть траекторию дракона.

Что-то гремит справа от меня — это пушка, выстрелившая с другой башни. В воздухе висит горький запах порохового дыма.

Ладони потеют. Черт.

Выравниваю прицел. Еще одно небольшое исправление.

Или сейчас, или никогда, Серилла. Стреляй, черт возьми.

Я дергаю за спусковой крючок.

Железная стрела с громким свистом вылетает из пружины, оглушив меня. Я оказываюсь на земле, отброшенная отдачей, грудная клетка болит. Я забыла отскочить в сторону после выстрела, как показывал капитан Ритчелд. Кажется, уши заложило ватой. Голоса стражников звучат глухо, невнятно, но в голове звенит так громко, что заглушает все остальное.

— Я попала? — голос звучит приглушенно. Покачав головой, чтобы стряхнуть дезориентацию, я встаю и бреду к парапету.

Огромное темное тело взмывает вверх, заполняя мое поле зрения блестящей черной чешуей на брюхе, кинжалообразными когтями и паром, вырывающимся из ноздрей. Над этим длинным, узким рылом сверкают два злобных желтых глаза, впивающихся взглядом в меня.

Когти дракона сжимаются вокруг края башни, ломая камни и раствор. Веррос и Листор кричат. Веррос обстреливает чудовище из ручной пушки, а Листор тычет в его брюхо мечом.

Длинная шея дракона изгибается. Его пасть смыкается на голове и верхней части тела Листора, и он сбрасывает стражника с башни, словно человек стряхивает паука с рукава.

Предсмертный крик Листора пронзает туман в голове и становится первым звуком, который я четко слышу с тех пор, как выстрелила из арбалета.

Дракон снова открывает пасть и бросается на Верроса…

— Нет! — кричу я. — Нет, нет!

Я хватаю копье, прислоненное к боевому зубцу, и бросаюсь вперед, прямо между Верросом и зияющей пастью. Я втыкаю копье в небо дракона с максимально возможной силой. Не думаю, что оно вошло глубоко.

— Ваше Высочество, осторожнее! — кричит Веррос.

— Беги! — воплю я ему.

Солдат спешно спускается по лестнице с башни, и я готовлюсь последовать за ним.

Дракон мотает головой и перекусывает копье, ломая его пополам. Он рычит что-то, что звучит как ругательство, но я не говорю на языке драконов, так что не могу быть уверена.

Я стою на вершине лестницы, ноги — на ступеньках, а руки держатся за каменный парапет с обеих сторон. Дракон смотрит прямо на меня, раздувая ноздри. Из них вырывается дым, доказательство того, что он мог бы сжечь меня одним вздохом.

Но он этого не делает. Вместо этого он поднимает голову, глядя за мою спину.

Я оборачиваюсь, следуя его взгляду, и понимаю с ужасом, что другие драконы на самом деле не сражаются. Они уклоняются от атак стражников, не утруждая себя изрыганием огня или кислоты на солдат. Пушки одного из дирижаблей, парящего над головой, осыпают их пулями и кислотными бомбами, но драконы игнорируют их, устремляясь глубже в город, иногда опускаясь на улицы, прежде чем снова подняться. Каждый дракон, взлетающий в небо, сжимает в когтях кого-то — человека.

Они забирают людей. Зачем? Как пленников? На еду? Для пыток?

Сильный порыв ветра ударяет в меня, когда я цепляюсь за лестницу. Юбки взмывают к бедрам, волосы выбиваются из ленты… а потные руки соскальзывают с камня.

В следующую секунду я лечу назад, при самом неудачном положении я проскочу мимо верхнего яруса стены и разобьюсь на камнях двора внизу. Меня размажет по булыжникам.

На мгновение, сердце замирает, я нахожусь в воздухе, живот сжимается от ужаса, конечности разлетаются в стороны, в голове проносится мое неизбежное падение и смерть…

И вот меня хватают, огромные когти сжимают меня и поднимают высоко в небо, в неясном вихре огромных, бьющих крыльев.

Я даже не могу кричать.

Но черный дракон кричит — пронзительный крик триумфа, зов. Его крылья яростно рассекают воздух, поднимая все выше и выше над моим городом. Я вижу замок, где мать ведет последний бой. Он кажется крошечным, а я болтаюсь высоко над ним, зажатая в клетке когтей дракона, обхвативших мое тело и ноги.

И вот тогда я кричу. Но крик тонок и слаб здесь, в этом необъятном воздухе и солнечном свете. Это как крик кролика в когтях могучего орла.

— Отпусти меня! — кричу я.

И глубокий голос отвечает:

— Как пожелаешь.

Когти раскрываются, и я падаю.

Я лечу к земле, платье и волосы развеваются на ветру. Слезы струятся по лицу. Я не могу дышать.

Тень дракона проносится надо мной, и его когти вновь аккуратно выхватывают меня из объятий гравитации, снова удерживая.

— В следующий раз, когда будешь просить о свободе, выражайся точнее. — Его голос эхом разносится сквозь темные кости этих когтей, проникая в мое тело. Это пугает — глубина его голоса. Ичто он говорит на Эвента. И что это существо играло со мной, как с добычей.

— Ты, должно быть, не знаешь, кто я, — выдыхаю я. Не уверена, что стоит ему говорить, но, возможно, это даст мне либо быструю смерть, либо ценность в качестве заложницы.

— Я прекрасно знаю, кто ты, — отвечает он. — Смешной наряд, более легкомысленный, чем у других людей, — золотые украшения, свисающие с твоих ушей и шеи, раздутое чувство собственной важности и умений, — а этот солдат назвал тебя «Ваше Высочество». Ты — наследная принцесса Элекстана, единственная дочь королевы. Но с сегодняшнего дня этот титул ничего не значит. Теперь твой единственный титул — «пленница», и твое место — в моем гнезде. Твоя воля, твое будущее и твое тело принадлежат мне.

3. Киреаган

Мордесса.

Гриммав.

Вилар.

Элегрин.

Эштерел.

Ниреза.

И еще десятки других.

Я повторяю имена павших, пока лечу вместе с другими самцами к Уроскелле, самому большому архипелагу скалистых островов, которые наш род называет домом уже тысячелетия.

Я уже знаю, что мы там найдем. Немногочисленных самцов, которых мы оставили, оплакивающих скелеты остальных самок. Все они — мертвы.

По крайней мере, для тех, кто умер на Уроскелле, можно провести церемонию погребения. Но мое сердце болит за тела любимых драконов, лежащих в городе Гилхорн.

Моя бабушка, моя сестра, моя Нареченная… все они мертвы.

Когда умер отец, я заключил пакт с братом и сестрой, что, хотя я первым пробил скорлупу яйца, я не стану новым Королем Костей. Вместо этого мы будем править втроем: два принца и принцесса. Мы будем следить друг за другом, уравновешивать и поддерживать друг друга, под руководством Гриммав, чья вековая мудрость намного превосходила нашу.

Теперь одна часть нашей семейной троицы исчезла, и остались только Варекс и я.

Низкий стон вырывается из моей груди при мысли о Вилар, пронзенной этой башней. Когда солнце взошло этим утром, ее тело должно было рассыпаться в прах, который развеялся ветром, оставив после себя только кости. Мы — существа неба и огня, и когда наш огонь угасает, мы возвращаемся в воздух.

Мне следовало остаться и собрать кости Вилар, Мордессы и Гриммав. Но я был слишком поглощен своим планом, слишком отчаянно стремился воплотить его, прежде чем успел бы передумать. Я убеждал себя и других воинов, что это идеальное решение, высшая месть.

Я поступил правильно. Похитив дочерей наших врагов, мы отправили послание Элекстану, что магический геноцид их Верховного Колдуна не остался без ответа. Мой клан отомщен.

Но никакие хрупкие человеческие самки не смогут заменить славных воительниц, сильных матерей и прекрасных спутниц, которых мы потеряли.

Я снова стону, громче. Ответные стоны скорби раздаются от ближайших драконов.

— Я понимаю, что ты расстроен, — чирикает маленькая человеческая девочка в моих когтях. — Правда ли, что колдун моей матери наложил заклинание, убившее многих драконов?

— Он убил всех самок-драконов, повсюду, — я сжимаю когти сильнее, пока она не вскрикивает.

— Значит, ты зол, — ее голос теперь напряжен, в нем появилась нотка ужаса. — Ты страдаешь. Я понимаю это. Но съев меня тебе не станет лучше.

— Почему я должен есть такого тощего маленького червяка, как ты? На твоих костях едва ли есть мясо. Ты, наверное, отвратительна на вкус. Изнеженная маленькая пьяница с перенасыщенной духами кожей и слишком большим количеством волос.

— Я не пьяница, я нанесла только немного духов, и у меня как раз столько волос, сколько нужно.

— Человеческие волосы странные. Если бы это была шерсть, или мех, или кожа, это было бы более логичным, но они просто растут на верхушке ваших голов безо всякой причины.

— Они растут и в других местах тоже, — упрямо отвечает она.

— В каких местах?

— Ну, у мужчин бывают бороды — ты же наверняка это замечал. А еще есть… другие места… которые тебя не касаются, и почему я вообще это обсуждаю с тобой? Мы что, летим над океаном? О, нет… Поставь меня на землю, ты, большая уродливая ящерица, или я клянусь…

— Или что? — отвечаю я. — Что ты сделаешь? Что мягкий маленький слизняк вроде тебя может сделать дракону?

— Я могу сделать твою жизнь невыносимой.

Грубый смех вырывается из моего горла.

— Моя жизнь уже невыносима.

Она замолкает на несколько благословенных мгновений, а затем говорит:

— Мне жаль, что это произошло. Я не была причиной этого и не знала, что моя мать и Верховный Колдун замышляли нечто столь ужасное. Если бы у меня была хоть какая-то власть, или право голоса, я бы остановила их. Я бы остановила всю эту войну, еще несколько месяцев назад.

— Но ты не сделала этого.

— Потому что не могла.

— У Принцессы не было права голоса в делах королевства?

— Нет.

— Это попахивает ленью с твоей стороны.

— Черта с два! — она дергается в моих когтях. — Ты ничего не знаешь о моих отношениях с матерью или о моей стране. И я не вижу, чего ты добьешься, похитив меня или кого-либо еще. Мать скоро будет мертва или в тюрьме, и некому будет заплатить за меня выкуп, так что, если ты не собираешься меня съесть или убить, лучше бы ты меня отпустил.

Я продолжаю лететь, крылья медленно и ровно разрезают воздух. Другие драконы держатся неподалеку, каждый парит на определенном расстоянии. Интересно, столь же болтливы ли их пленницы, как моя. Кажется, моему брату Варексу трудно удерживать свою пленницу.

Этот мой план был импульсивным, но я уверен, он сработает. Должен.

Мы уже скользим над морем. Темная вода с белыми пятнами пены колышется внизу, а небо над нами пылает красками. Разорванные облака светятся янтарным, розовым и золотым. Мне нравится думать, что сами небеса воздают честь павшим…

— Я голодна.

Чертовы люди. Я проигнорировал ее замечание и расширил ноздри, вдыхая соленый вечерний воздух. Величие неба не может не…

— Я голодна.

— Тебе придется подождать.

— Но я умираю от голода. Я не ела с завтрака, и это был всего лишь кусок фрукта и маленький ломтик сыра. Я пекла весь день и часть утра, готовила пироги для раненых солдат, поэтому пропустила обед, и я так голодна, что мне плохо. Мы не можем развернуться и вернуться? Может, я найду ягоды или стащу пирог с чьего-нибудь подоконника… люди ведь так делают? Оставляют свои пироги на подоконниках, чтобы они остыли? Я видела такую картинку в сказке однажды… Ты знаешь, что такое сказка? Ты когда-нибудь читал книгу? Конечно, нет, потому что драконы не умеют читать…

Я издаю низкий рык и снова сжимаю когти. Девушка задыхается от боли, но продолжает говорить.

— Послушай, я не знаю, что ты планируешь со мной сделать, но если я умру от голода, прежде чем ты этого добьешься, это разочарует нас обоих. Мне нужна еда, и она нужна мне сейчас.

— Я накормлю тебя, когда мы доберемся до места назначения. Люди не умирают от голода за несколько часов без пищи. — Я сказал это уверенно, но на самом деле плохо разбирался в привычках и уходе за людьми. Придется кое-что изучить, когда мы прибудем в Уроскелле. Возможно, один из старейшин…

— Куда мы летим? Какая у вас там еда?

— Клянусь костями моих предков, неужели мне так и не дадут закончить мысль? — Я ответил, сдерживая раздражение. — У нас есть мясо, ягоды, овощи. Иногда рыба.

— У вас есть чай?

— Что, черт возьми, такое чай?

— Это напиток. Я его очень люблю. Выпиваю по несколько чашек в день. Легкий фруктовый чай за завтраком, более темный и крепкий утром, холодный сладкий чай на обед, пряный чай с медом после полудня и травяной сбор, чтобы успокоиться перед сном. Последнюю чашку пью с каплей молока.

— Но… что это вообще такое?

— Это горячая вода, настоянная на разных листьях, в зависимости от вкуса и свойств, которые ты хочешь получить.

Горячая вода… с листьями.

Я начинаю сожалеть о своем выборе человека. Глубоко сожалею. Если бы я мог вернуться назад и схватить другую, я бы это сделал. Почему я выбрал эту пушистую розовую девочку с башни, а не нормальную крестьянку в простой одежде и с толикой здравого смысла?

Я бросил взгляд на Варекса и с изумлением увидел, как его женщина карабкается по его передней лапе. Она каким-то образом умудрилась забраться ему на плечо и сесть верхом на его шею. Варекс предложил ей это, или она сама додумалась? Ее рыжие волосы развевались, пока они летели, и даже когда Варекс делал пару резких виражей и спусков, она оставалась прочно сидящей на его спине.

— Я хочу пить, — пожаловалась принцесса.

Я с трудом сдержал стон.

Полет до Уроскелле никогда не казался таким долгим.

4. Серилла

Темно, когда мы приземляемся. Из-за клочьев облаков, разбросанных по ночному небу, почти нет ни света звезд, ни света луны. Похоже, драконы видят в темноте; они не нуждаются в источниках света. Все, что я могу разглядеть в нашем месте назначения, — это огромную, громоздкую гору.

Черный дракон влетает в каменный тоннель. Холодный ветер пронзает его крылья и обдувает мое лицо. Мы вырываемся в открытое пространство, но лишь на секунду, а затем начинаем петлять между каменными столпами, темные колонны мелькают по обе стороны с захватывающей дух скоростью, и я так уверена, что мы врежемся в одну из них, что едва не кричу. Он взмывает вверх, почти касаясь отвесной скалы, пока не достигает вершины. Затем устремляется в пещеру и, пролетев немного внутрь, роняет меня.

Я резко вдыхаю, ожидая болезненного падения на каменный пол, но вместо этого приземляюсь на толстый слой мягкой, пушистой травы. Или на что-то похожее на нее. Все вокруг погружено в глубокую, чернильную темноту, за исключением округлого входа в пещеру, светящегося более светлым, меловым оттенком черного, словно окно в ночь.

Я слышу, как дракон приземляется, его когти скребут по камню, крылья хлопают в темноте. Он выдыхает, и на мгновение пещера освещается его раскаленным воздухом. Вокруг меня — каменные стены, покрытые символами, и я лежу в гигантском гнезде.

Когда огонь в его дыхании угасает, единственный свет исходит от слабого мерцания двух желтых глаз дракона — недостаточно ярких, чтобы что-то осветить, но достаточно, чтобы я поняла, что он смотрит на меня.

— Я уйду на большую часть ночи, — говорит он. — Как принц Уроскелле, я должен навестить скорбящих и принять дань из костей от мертвых. После этого я принесу тебе еду, и мы поговорим о твоем предназначении здесь. А пока спи. Не покидай гнездо.

С порывом крыльев и раскаленным дыханием он уносится из пещеры.

Кости ломит, и каждая точка, где его когти касались меня, болит. Утром я буду покрыта синяками. Но не боль не дает мне уснуть. Меня терзают его слова, которые он произнес сразу после того, как схватил меня.

— Отныне твой единственный титул — «пленница», и твое единственное место — в моем гнезде. Твоя воля, твое будущее и твое тело принадлежат мне.

Однажды, когда я была слишком мала, чтобы слышать подобное, я услышала историю о драконе, обезумевшем и изгнанном из своего клана, который похищал человеческих женщин и насиловал их, пока они не умирали от травм. Даже тогда я понимала, что он был исключением, а не монстром, по которому можно судить обо всех драконах. На самом деле, до тех пор, пока драконы не объединились с Ворейном и не начали убивать мой народ, они меня скорее восхищали.

Но во время войны я увидела их истинную природу. Их жестокость. И теперь я могу представить, как они мстят самыми ужасными способами.

Именно поэтому, пока дракон нес меня, я продумала стратегию. Я стану самой надоедливой пленницей, которая когда-либо была у дракона. Я буду раздражать своего похитителя день и ночь. Я буду критиковать, требовать, ныть и жаловаться, пока мысль о том, чтобы желать меня, станет для него последней мыслью в голове. Я сведу его с ума, пока он не освободит меня или не убьет.

Таким образом, я избегу страданий, быть изнасилованной до смерти его огромным, шипастым драконьим членом.

Если быть честной, я никогда не видела драконьих гениталий. Самцы держат свое хозяйство спрятанным и показывают его только чтобы помочиться или для размножения. Но я слышала, что драконьи члены — это колючие, шипастые, зубастые чудовища всех возможных форм и размеров. Самки драконов, вероятно, крепки внутри и могут выдержать такую грубую вязку, но человеческие гениталии разорвутся мгновенно.

Я полна решимости не допустить этого. Но что насчет остальных женщин, которых забрали? Я видела их издалека, пока мы летели; мне даже показалось, что я узнала пару из них. Спасая свою жизнь я должна думать и о них. В конце концов, их плен — вина моей матери. Моей проклятой матери и ее Верховного Колдуна.

Я точно не смогу уснуть. Ни с этими синяками, ни в этом платье, ни с урчащим желудком и безумными мыслями, ни с этой травой, которая шуршит каждый раз, когда я хоть немного двигаюсь. Но я могу попытаться устроиться поудобнее.

Сначала я снимаю свои туфельки и чулки. Затем расстегиваю жесткий кринолин и верхнюю юбку. Это было нелепое платье для похода в госпиталь, но мать велела служанкам его мне подготовить, и я не привыкла отказывать ей в мелочах. Я научилась, что если хочу сказать ей «нет», сначала нужно заработать на это право — заслужить одно «нет» тысячей маленьких «да».

Без кринолина мне намного комфортнее. Я расстилаю шелковую юбку на своем месте отдыха, надеясь, что она сделает траву менее шумной.

Глаза едва привыкли к темноте, и я не рискую выбираться из гнезда в поисках пути к бегству. В любом случае, я подозреваю, что выхода нет — только отвесная скала, уходящая вниз прямо от входа в пещеру.

Когда я снова устраиваюсь поудобнее, то понимаю, мне нужно в туалет. Здесь, конечно, нет уборной, но это меня не останавливает. Мой план — стать неприятной для дракона, и неприятной я буду. Так как мне не хочется лежать в собственной моче часами, я ползу к дальнему краю гнезда и справляю нужду на траву. Уверена, что у него острый нюх, и он обязательно почувствует запах.

Я возвращаюсь на место и устраиваюсь, размышляя о всех способах, как могу его разозлить. Я буду повышать голос, бесконечно ныть, петь самые однообразные песни, какие знаю. И никогда не прекращу попытки сбежать. Никогда.

Сколько бы я ни старалась сосредоточить мысли на плане, они все равно возвращаются к судьбе моего королевства, моего народа. Моим телохранителям, таким родным, словно братья. Моим служанкам, которые рассказывали мне самые пикантные сплетни и шептали вещи, которые моя мать не хотела, чтобы я знала. Дворцовым поварам, прачкам, мастерам по ремонту и садовникам, которые делились со мной своими умениями и знаниями всякий раз, когда я спрашивала, и были так рады, что я замечаю и ценю их труд. Веселым герцогам и красивым лордам, которые всегда умели заставить меня смеяться на праздниках.

Так давно не было праздника. Последний был на мой двадцать третий день рождения. Позже я узнала, что мать конфисковала весь запас сахара одной деревни, чтобы создать тот огромный торт, которым мы наслаждались той ночью. Я не знала. Не понимала, насколько все было плохо. Когда узнала, мне стало дурно и стыдно за то, что я съела два куска того торта. Я пыталась поговорить с матерью об этом, но она не захотела меня видеть. Слишком занята, сказал ее управляющий.

Двадцать три года, а королева все еще обращалась со мной, как с подкидышем, а не с собственной дочерью. Но я ее, в этом нет сомнений. Мне бесчисленное количество раз рассказывали эту историю — как у нее начались роды во время заседания суда. Она отправила всех из тронного зала, родила меня прямо там, в окружении слуг и стражи, и отдала меня кормилице, пока сама поправляла юбки и возобновляла разбор дел. «Все правда,» — сказал придворный врач, когда я спросила его об этом. — «Женщина из льда и стали.» Затем он нервно оглянулся, словно боясь, что его слова могли подслушать.

Женщина из льда и стали. Эта фраза прочно засела у меня в голове, и именно так я всегда ее и представляю. Высокая и величественная, с тонкими губами и выразительными скулами. Ее глаза сверкающие, как кинжалы. Черные волосы, пронизанные серебристыми прядями. Я больше похожа на отца, а не на нее. Она никогда не говорила мне, кто он. Наверное, какой-нибудь крестьянин или стражник, с которым она переспала по прихоти, не позаботившись о последствиях. Пожалуй, мне повезло, что она решила не прерывать беременность с помощью магии или трав.

Раньше я гадала, пытался ли отец когда-нибудь найти меня — возможно, она убила его или заточила в тюрьму, чтобы держать его подальше. Я бы не удивилась, если бы это было так.

Где бы моя мать ни находилась сейчас, сомневаюсь, что она думает обо мне. Так что я решительно выкидываю ее из головы. Слезы, что текут из глаз, не для нее, а для людей во дворце, тех, кто воспитывал меня и любил, когда она не могла уделить мне времени.

5. Киреаган

Горе — это отсутствие покоя.

Горе не даёт передышки, не оставляет ни мгновения для облегчения. Оно гложет сердце, бесконечная ноющая боль с редкими уколами острых зубов.

Самая длинная ночь. Я уже посетил множество семей, охваченных утратой, и шнурок на моей шее отяжелел от костных подношений. Когда я доберусь до своей пещеры, сниму этот шнурок и положу его в сухое место, пока не вырежу крюк, на который смогу его повесить.

Каждая кость — от одного из драконов, которых мы потеряли. Некоторые семьи отдали мне зуб, другие — коготь, кусок позвоночника или палец. На каждом подношении вырезаны символы на драконьем языке с именем погибшего. Семьи оставляют себе несколько костей. Кто-то носит реликвии, кто-то выставляет их в своих пещерах.

Варекс летит рядом со мной по пути к следующей пещере. Как принц равного ранга, он тоже мог бы попросить костное подношение, но предоставил эту честь мне.

В течение следующих нескольких недель мой клан разместит оставшиеся кости павших на равнинах острова, создавая дорожки и спирали, узоры, которые мы сможем видеть с неба. Со временем кости осядут в землю, трава покроет их, и мы обретём покой.

— Семья Мордессы — последняя, — шепчет Варекс.

У моей Наречённой было два отца — Ардун и Ианет. Они объединились десятилетия назад и удочерили Мордессу после того, как её родители погибли при обвале. С тех пор Мордесса стала их любимой дочерью, их гордостью и радостью.

— У меня нет её кости, чтобы отдать отцам. — Мой голос охрип от стенаний, которые я разделял с другими семьями. — Я совершил ужасную ошибку, Варекс. Нам следовало остаться в Гилхорне до рассвета и собрать кости павших. Я был слишком поспешен в своём стремлении к мести.

— Мы должны были захватить столицу внезапно, — отвечает он.

— Нет, мы могли бы подождать и напасть с армией. Мы могли бы захватить женщин позже, после того, как город пал бы.

— Король Ворейна мог и не отдать нам женщин, — замечает Варекс. — Такое подношение не входило в наш договор с ним. Мы договорились, что обеспечим его победу над Элекстаном, а он взамен отдаст нам острова Мерринволд.

— По крайней мере, нам следовало остаться и убедиться, что столица Элекстана пала, прежде чем мы отправились домой. Мы оставили последнее сражение.

— Победа Ворейна была неизбежной, — уверяет меня Варекс. — Наш клан выиграл войну для короля Рахзиена. Договор был выполнен.

Технически мы действительно выполнили договор. Но мне следовало остаться для последнего разговора с королём, лицом к лицу, чтобы подтвердить победу и закрепить наше право на острова, которые он обещал. Вместо этого я отправил ему свой план через одного из его командиров и не стал дожидаться ответа.

Нам нужны эти острова. Они богаты пастбищами, полны диких свиней, оленей и коз. Несколько месяцев назад странная болезнь пронеслась по Уроскелле и соседним островам. Она убила нескольких драконов, включая моего отца, и опустошила запасы животных.

С тех пор дичи стало меньше, её едва хватает для прокорма существующих старейшин и первенцев, особенно учитывая растущее число болотных волков, которые прячутся в узких трещинах гор, куда драконы не могут добраться. И логова воратрисов тоже забирают добычу — больше, чем мы можем себе позволить. Как только появятся новые дракончики, мы столкнёмся с угрозой голода. Нам необходимы острова Мерринволд как новые охотничьи угодья.

Мы могли захватить острова силой или охотиться там без разрешения. Но это не наш путь. Когда отец пал от чумы, он уже заключил сделку с Ворейном и заставил меня поклясться, что я буду соблюдать договор. Я дал ему свою костяную клятву — самое священное обещание среди нас. Если костяная клятва нарушена, дракон, нарушивший её, теряет своё пламя навсегда.

И так, во имя Костяного Короля, я возглавил бойню бесчисленного количества людей.

Но люди восстановятся быстро. Они размножаются почти ежедневно и порождают множество потомства. Нашему роду не так повезло.

— Ты оставил свою женщину в пещере? — спрашивает Варекс.

Я был так погружён в свои мысли, что его вопрос застал меня врасплох.

— Я… да.

— Некоторые из других самцов собрали своих женщин в той старой пещере, где мы раньше держали стада. Ты знаешь её — у подножия Свистящего Пика. Роткури подумал, что им будет комфортнее на земле.

— Там они будут более уязвимы для волков.

— Забор всё ещё цел. К тому же, Госрик там на страже.

— И на Госрика можно положиться? — фыркаю я. — Возможно, тебе стоит пойти и проверить их.

— Я так и сделаю, после того как мы навестим Ардуна и Ианета. А затем мне нужно будет присмотреть за своей собственностью. Она… упряма.

— Я видел, как она каталась на тебе?

Варекс рычит.

— Да.

— Похоже, ты и я выбрали самых беспокойных женщин из всех, — сухо усмехаюсь я. Это ощущается неправильно, как предательство. В горле становится тяжело от чувства вины, словно там образовался камень.

Впереди я вижу остроконечный вход в пещеру Ардуна и Ианета. Через мгновение мне придётся встретиться с ними. И мне придётся встретиться с утратой моей Наречённой.

Я не готов.

Она здесь, в моей памяти, с этими великолепными жёлтыми крыльями, каждая чешуйка словно сияющая монета. Ярче меня, больше меня, и всё же она выбрала меня, любила меня, а я…

Недостоин. Это слово отдается в голове, проходит сквозь кости. Я был недостоин её любви. Я недостоин отомстить за неё, недостоин нести эту ужасную весть её отцам.

Сердце грохочет в теле, словно могучие волны ударяются о гору. Огненная жидкость в животе, источник моего пламени, бурлит и кипит, пока давление не становится невыносимым… мне кажется, я взорвусь. Лёгкие сжимаются, и, хотя я вытягиваю шею, стараясь сделать глубокий вдох, у меня не выходит. Думаю, что умираю. Пламя прорвётся из горла, ужасное и неконтролируемое, а затем сердце разорвётся. Оно никогда не билось так быстро, даже в битве. Оно не выдержит такой скорости долго.

Я резко поворачиваю в сторону и приземляюсь на каменистый склон крутой горы. Я цепляюсь за поверхность, выдыхая прерывисто, дыхание окрашено оранжевым огнём.

Варекс приземляется рядом со мной, его янтарные глаза полны беспокойства.

— Брат.

— Минута, — выдыхаю я. — Мне нужен минута.

Это глупость. Это слабость. Мне нужно успокоиться, успокоиться, чёрт возьми, успокоиться!

— Я здесь, — тихо говорит Варекс. — Я всё ещё здесь. Ты и я — мы всё ещё сильны.

Я выплёвываю комок жидкого пламени. Оно не вспыхивает и не взмывает в яростном огне, как обычно — вместо этого оно стекает с моих челюстей на камни, плавя их.

— Дыши, Киреаган, — настойчиво говорит Варекс. — Медленно. Один долгий вдох, полностью.

— Я стараюсь.

— Ты сможешь это сделать.

Его уверенный голос проникает сквозь мои чешуйки, и мне удаётся ослабить напряжение. Сердце замедляется, и я могу сделать один полный, глубокий вдох.

Крылья разрывают ночной воздух над нами, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть, как Эшвелон и Фортуникс снижаются. Фортуникс не сопровождал нас на войну на материке. Он старше Гриммав, ему сто двадцать пять лет. Если он переживёт ещё двадцать пять, его жизнь закончится сразу после следующего сезона спаривания. Ни один дракон не живёт дольше ста пятидесяти лет.

— Мои Принцы, — говорит Эшвелон, изящно приземляясь на выступ чуть выше по склону. Фортуникс усаживается рядом с ним и складывает свои огромные покрытые шрамами крылья. Он пережил трудное время сорок лет назад, когда люди Элекстана сочли забавным охотиться на драконов ради развлечения. Полагаю, эта тёмная история между нашими расами оправдала контракт с Ворейном в глазах моего отца. Враг нашего врага может считаться союзником.

Присутствие этих двух воинов — одновременно утешение и вызов. Я — их повелитель, и не должен выглядеть слабым, поэтому изо всех сил стараюсь взять дыхание под контроль.

— Я продолжаю собирать костные подношения, — сообщаю я им. — Эшвелон, как идёт дело с твоей женщиной?

Он обменялся встревоженным взглядом с Фортуниксом.

— Я только что говорил Фортуниксу, что… я… уронил её.

— Ты что? — восклицает Варекс.

— Она выскользнула из моих лап. Я не успел её поймать, и она исчезла, унесённая морем. Было темно… я не видел её нигде. Я подвёл вас, мой лорд. И я… я убил её. — Он склоняет рогатую голову.

— Ты не подвёл меня, — успокаиваю я его. — И её потеря не имеет большого значения в такое время. Запиши её в счёт тех потерь, что мы уже пережили, и не терзай себя. У меня есть для тебя другое задание, и я надеюсь, что его ты выполнишь с большей осторожностью. Мне нужно, чтобы ты нашёл чародейку Телизу, дочь Верховного Колдуна Элекстана, и доставил её в Уроскелле.

— И, возможно, немного припасов, — сухо добавляет Фортуникс. — Ты привёз сюда много человеческих женщин, но не имеешь ничего, чтобы заботиться о них.

— Потому что я намерен заставить чародейку превратить всех их в самок драконов.

— Да. Эшвелон рассказал мне о твоём плане. — Фортуникс издал звук, почти похожий на фырканье. Если бы он был моложе, я бы ответил на такое неуважение вызовом, но он — старейшина, поэтому я позволяю это и игнорирую.

— Мой план основан на фактах, — говорю я ему. — Роткури сказал мне, что Хинаракс сказал ему, что он слышал от солдата Ворейна, что Телиза способна превращать стада овец в кроликов или кур в крыс. Кузен солдата был этому свидетелем. Целый вид, превращённый в другой. Она сможет сделать это для нас. Эшвелон, проследи, чтобы у неё было всё необходимое для заклинания.

— Эшвелону нужен спутник для этой миссии, — говорит Фортуникс. — Я отправлюсь с ним.

— Ты? — удивлённо переспрашивает Варекс. — Но ты же так… — Он осекается и кашляет. — Я имею в виду… ты не участвовал с нами в войне.

— Потому что я внёс свою лепту в сражения, — резко отвечает Фортуникс, бросая на него острый взгляд. — А не потому, что я слаб и немощен. Я вполне способен долететь до материка и помочь Эшвелону нести припасы. Или, возможно, я сам понесу чародейку, раз наш друг Эш, кажется, не слишком надёжно держит добычу в когтях. — Он слегка подталкивает Эшвелона краем крыла.

— Я был бы рад твоей компании, — тихо отвечает Эшвелон.

— Мы отправимся на рассвете, но перед отъездом, принцы, не хотите ли, чтобы я объяснил вам, как правильно ухаживать за человеческими женщинами и чем их кормить?

— Ты когда-нибудь заботился о такой? — спрашиваю я.

— Не совсем, но у меня больше опыта с людьми, чем у вас обоих.

В его манере есть что-то раздражающее. Возможно, я переутомлён, терпение истончено горем, но последнее, чего я хочу, — это цепляться за этот склон и слушать, как Фортуникс разглагольствует о привычках людей.

— Мы союзники с людьми уже несколько недель, — говорю я. — Думаю, мы сумеем понять, как поддерживать их в живых. И все мы более или менее бегло говорим на общем языке, так что они смогут сказать нам, что им нужно.

— О, они точно скажут тебе, — усмехается Фортуникс. — Люди — требовательные и наглые создания. Ладно, мои принцы. Пойдёмте готовиться к путешествию. — Он поднимается и взмывает в воздух, немного паря, прежде чем, приложив усилия, взлететь с помощью мощных взмахов крыльев.

Эшвелон уже собирается взлететь следом за ним, но я быстро говорю:

— Эш… принеси что-нибудь для чая.

Он наклоняет голову, сбитый с толку.

— Что-нибудь для чая? Что это значит?

— Откуда мне знать? Спроси чародейку, что потребуется.

— Как пожелаете, мой принц. — Он наклоняет голову в знак уважения и взлетает.

Мы с братом застываем в темноте, не двигаясь. Моё ночное зрение не так хорошо, как у него, но я могу определить по напряжению его челюстей и углу шейных шипов, что он тоже страдает. У него не было Наречённой, но он, как и я, потерял Гриммав. И мы оба потеряли Вилар. Эта утрата бьёт сильнее. Двадцать пять лет мы трое были неразлучны.

— Помню, как вылупилась Вилар, — тихо говорю я. — Я уже был вне яйца целый день и считал себя экспертом в окружающем мире. Но когда она вышла, она пролезла дальше, расправила крылья шире и кричала громче, чем я. Она всегда была самой умной и быстрой среди нас. Наши родители были в восторге от того, что стали свидетелями нашего вылупления. Их первое спаривание не принесло яиц, и они не могли поверить в свою удачу, когда после второго сезона в гнезде оказалось три яйца. После того как появились я и Вилар, все ждали твоего появления.

— А я опоздал. Как обычно, — голос Варекса дрожит от волнения.

— Да, ты опоздал. На несколько недель. Родители думали, что ты умер в яйце, и были готовы отнести тебя в море, но Вилар обвила твое яйцо крошечными крыльями и не позволила им забрать тебя. К тому моменту она уже выучила несколько слов и всё время говорила: «Моё. Моё». Так что тебя оставили в гнезде, и в конце концов ты вылупился.

Варекс издаёт хриплый звук, его плечи дрожат. Он запрокидывает голову и выпускает свою магию — огромную сферу пустоты, окантованную фиолетовыми молниями. Это небезопасно — выпускать такое большое заклинание здесь, но я не укоряю его. Я вцепляюсь в скалу изо всех сил, пока сфера пустоты не схлопывается сама в себя, и её всасывающее притяжение исчезает. Как драконы, мы защищены от собственного огня и в основном устойчивы к магии друг друга, но магия пустоты Варекса — опасное исключение.

— Нам пора. Я готов, насколько это возможно. — Я отрываюсь от склона и раскрываю крылья, ловлю порыв ветра и ухожу в планирование. Варекс следует за мной в сторону пещеры семьи Мордессы.

К этому моменту Ардун и Ианет уже знают, что их дочь мертва. Они слышали траурные возгласы членов клана и понимают, что случилось что-то ужасное. Мне предстоит объяснить детали и предложить то утешение, которое я могу.

Другие родственники павших в Гилхорне понимали, почему я не принес кость каждого погибшего дракона. Они были разочарованы, но смирились. Мне остаётся лишь надеяться, что отцы моей Наречённой поймут это так же.

Мы приземляемся на выступ их пещеры. Шесть кубических дайр-камней светятся вдоль пола, озаряя пространство. Дайр-камни находят в самых глубоких пещерах острова. Когда их разогревают драконьим пламенем, они ярко светятся в течение нескольких часов, после чего их нужно разогревать снова. Каждая семья обладает такими камнями для освещения, так как качество ночного зрения у драконов варьируется. В ночи траура или праздника скалы усеяны красновато-золотистым светом десятков дайр-камней.

Внутри пещеры Ианет и Ардун сидят рядом, их плечи плотно прижаты друг к другу. Обоим самцам по семьдесят пять лет, это первенцы, полные мудрости и силы, но Ардун потерял зрение в ужасной схватке с воритром. Ему повезло выжить, и с тех пор Ианет стал его глазами. Ни один из них не смог сопровождать нас на войну, но они послали вместо себя свою могучую дочь. И теперь они ждут, что я скажу те слова, которые я никогда не думал, что придётся произнести.

— С глубочайшей скорбью я должен сообщить вам… Мордесса пала, и её дух вознёсся, — я борюсь, чтобы удержать голос ровным и спокойным. — Она ушла в окружении великих драконов, среди которых были моя бабушка и моя сестра.

— Как? — хрипит Ардун. — Ты клялся, что наша армия могущественна, что у людей нет сил противостоять нам. Ты говорил, что риск минимален, что их кислотные бомбы слабы, дирижабли хрупки, а арбалеты неточны. Что произошло?

Я раскрываю челюсти, но не могу вымолвить ни слова.

Варекс выходит вперёд.

— Когда Верховный Колдун Элекстана увидел, что его народ одолеют, он наложил проклятие, более ужасное, чем любое заклинание, когда-либо сотворённое в этом мире. Он умер, сотворив его, и унес с собой всех самок драконов. Никто не мог знать, что такое возможно.

— Вы верите, что Ворейнцы, ваши союзники, не знали о такой магии? — произносит Ардун

— Если бы они знали, думаю, они бы предупредили нас, — отвечает Варекс. — И сами были бы осторожнее, чтобы не оказаться под действием его заклятия.

— Убить тысячи людей было бы намного труднее, чем проклясть несколько десятков драконов, — медленно и вдумчиво говорит Ианет. — Но не стоит думать о том, что могло бы быть, лишь о том, что есть. Мы разделяем вашу скорбь по поводу утраты Гриммав и Вилар, мои принцы.

— И я разделяю вашу скорбь по утрате Мордессы, — отвечаю я. Её имя звучит чуждо у меня на зубах — уже не имя живого существа, а лишь тень воспоминания.

— Она была рада быть твоей Наречённой, — говорит Ианет. — Она говорила о тебе всё время. Она говорила, что счастлива найти такую любовь — любовь, как у меня и Ардуна. — Его скорбный взгляд встречается с моим. — И ты любил её искренне, я уверен. Ты принёс кость-подношение?

Вот тот момент, которого я страшился.

— Мы не могли ждать рассвета в ночь битвы. Мы должны были быстро лететь к столице, прежде чем силы Элекстана успеют перегруппироваться и приготовиться к нашему прибытию. Ворейнская армия немедленно двинулась из Гилхорна, а мы полетели вперёд.

— Ты не взял для нас кость, — голос Ардуна дрожит. Его бледные, изуродованные шрамами глаза лишены зрения, но в них, кажется, ещё больше скорби и гнева, чем в глазах Ианета. — Ты взял её для себя?

— Нет.

— Ты был её Наречённым, — он трясётся, и его голос поднимается. — Ты не дождался её гибели?

— Я видел, как её дух уходит, Ардун, но мы должны были уйти. Нам нужно было найти способ отомстить, способ спасти наш род.

— Я слышал, — огрызается он. — Я слышал, что вы все вернулись с человеческими женщинами. Будто эти ничтожные создания могут заменить тех, кого мы потеряли.

— Не заменить, нет, — сжимаю зубы я. — Но мы должны были что-то сделать. Мы не можем пережить сезон спаривания без самок.

— Ианет и я пережили сезоны спаривания без самок, — парирует Ардун.

— Да, потому что вы рождены, чтобы процветать вместе. Но большинству из нас нужна энергия брачного безумия, надежда, которую приносит новое поколение, радость сезона вылупления. Это питает нашу силу, укрепляет наши тела, связывает нас вместе как клан. Наше число уже меньше обычного из-за чумы и войны. Что если придёт новая чума или новая война? Если мы подождём двадцать пять лет до следующего сезона спаривания, нас может остаться слишком мало, чтобы вновь заселить Уроскелле.

Невольно я позволил голосу окрепнуть и набрать силу, и он раскатисто пронёсся по пещере и за её пределы.

— Брат. — Варекс касается носом моей шеи. Это знак подчинения, сочувствия и предупреждения.

Он прав. Я должен владеть собой. Я пришёл сюда, чтобы оплакать утрату вместе с отцами моей Наречённой, а вместо этого обрушился на них, будто они — враги. Оба дракона сидят, стиснув челюсти, гордые и молчаливые.

— Простите меня, — говорю я. — Я долго был вдали от дома, и это не то возвращение, на которое я надеялся. Я позволил собственной скорби и гневу затмить вашу утрату, это не было моим намерением. Простите за отсутствие кости-подношения, прошу вас.

— Я мог бы это пережить, — говорит Ардун, — зная, что её кости не украсят зелёные поля под безоблачным небом, но чтобы ничего… — его голос прерывается.

— Мне жаль, — выдавливаю я. — Если это хоть немного поможет, помните, что у меня тоже ничего нет. Ничего от моей сестры, или Гриммав. Ни от кого из них.

Я выхожу из пещеры и вырываюсь в ночь, поднимаясь как можно выше и быстрее, несмотря на встречный ветер. Я взмываю всё выше, пока дыхание не перехватывает, крылья не занывают, и звёзды не окружают меня, словно блестящий лес. Меня злит, как они сверкают там, приятно далёкие, не тронутые разрушениями, которые мы переживаем внизу, среди скал и городов.

Круто поворачивая голову из стороны в сторону, я выпускаю длинные языки пламени в это чёрное небо, в пустоту. Но я не могу сжечь звёзды.

Варекс присоединяется ко мне, когда мой огонь иссякает до капли. Он скользит ниже, безмолвный. Наконец он говорит:

— Все прошло не так, как надо.

— Нет. Не так.

— Но это сделано. А теперь ты должен отдохнуть.

— Как? Как можно отдыхать после такого дня и такой ночи?

— Судя по тому, что я видел, ты истощил свой огонь. Твоё тело будет жаждать отдыха, чтобы восстановить его. Ты сможешь уснуть, по крайней мере, на время.

— А ты? — Я смотрю вниз на него.

— Мне нужно поговорить с женщиной, которую я забрал, — говорит он. — А потом я тоже постараюсь отдохнуть.

Мы спускаемся, направляясь к утёсу на восточной стороне, где находится моя пещера. Его пещера расположена на другой горе, в той же долине.

Пока мы летим, внутри меня нарастает признание, тяжесть, которая тяготила моё сердце с момента, как я оказался в Гилхорне. Внезапно я больше не могу её нести.

— Я не любил Мордессу. — Признание повисает в ночном воздухе, холодное, как свет звёзд. — Не так, как она любила меня. Не так, как её отцы любят друг друга.

— Ты заботился о ней, — говорит Варекс.

— Недостаточно. Не так, как она заслуживала.

Он не отвечает, и я уважаю его за то, что он не пытается утешить меня ложью. Я не произношу вслух остальную часть мыслей, но вонзаю их истину в своё сердце, как окровавленный осколок кости.

Если я не мог дать ей ту любовь, которую она заслуживала, значит, я недостоин любви.

6. Серилла

Слабый свет пробивается сквозь розовый фильтр моих век.

Ресницы вздрагивают.

Вместо бархатного балдахина с золотыми кистями, передо мной камень. Камень, покрытый множеством тонких узоров — переплетённые круги, пересекающиеся треугольники, завитки, ромбы и волны.

Вместо прохладных атласных простыней и роскошного матраса, я лежу на своей брошенной одежде и на толстом слое утрамбованной, мягкой травы.

Вместо нежных голосов служанок, пробуждающих меня, и шипения горячей воды, наполняющей мраморную ванну, меня встречает низкий, повторяющийся гул и далёкий шёпот океана.

Воспоминания накрывают меня, словно тошнота, словно кинжал в мозгу.

Все исчезло. Война окончена. Проиграна. Мать повержена, возможно, уже заключена в темницу или мертва. Королевство разорено. Все, кого я когда-либо знала, все, кого считала неизменными, исчезли. Мои служанки, телохранители, повара и садовники, курьеры и слуги, клерки и врачи, конюх и его подмастерья, фермеры, привозившие свои тележки ко дворцу и наполнявшие наши кладовые лучшими продуктами. Я любила встречать их и расспрашивать о семьях. Они всегда радовались, когда я вспоминала подробности об их близких. Иногда, если они приводили с собой детей, я дарила малышам маленькие подарки, чтобы увидеть, как светятся их глаза.

Одним из тех, по кому я особенно сильно скучаю, был милый маленький сын второй поварихи, Тарен, чьё рождение я видела два года назад. Его мать, Хули, спросила меня, стану ли я его опекуном, если с ней что-то случится, и я согласилась. Я обожаю детей, но этого маленького мальчика я люблю всем сердцем… я заботилась о нём и играла с ним столько раз, что и не сосчитать. А теперь я даже не знаю, в безопасности ли он и его семья.

Всё исчезло.

Из-за этих чертовых драконов. Из-за моей матери, из-за Ворейна, из-за целого ряда причин — и безрассудных, и разумных, что привели к этой войне. Но сейчас весь мой гнев и горечь сосредоточены на огромном черном драконе, который спит на каменном полу. Остроконечные шипы вдоль его спины поднимаются и опускаются с каждым медленным вдохом.

Говорят, утром все кажется лучше, но он так же огромен и страшен, как и вчера. Его черные чешуйки сверкают в свете, струящемся у входа в пещеру.

В любой другой день мне, возможно, понравился бы этот нежный утренний свет и кусочки розовых облаков, которые я могу увидеть снаружи. Я могла бы наслаждаться полетом морских птиц в небе, их пронзительными криками, свежим ветерком, что подхватывает их и врывается в пещеру, мягко касаясь моих щек. Но мои боль, страх и неопределенность слишком сильны, чтобы утреннее великолепие могло их унять.

Может, немного это все же поднимает мне настроение. Дает мне достаточно сил, чтобы вспомнить свою стратегию — раздражать черного дракона, пока он не сойдет с ума. Сделать его жизнь настолько невыносимой, насколько смогу. Узнать о нем все, чтобы ранить его словами, даже если я не могу поразить его оружием.

Он умен и горд — это ясно. И это играет мне на руку. Умные люди легче раздражаются — мелкие досадные вещи задевают их сильнее. А люди с истинной гордостью особенно чувствительны к несправедливым обвинениям.

Эти более изощренные пытки придут позже. Пока начну с чего-то абсурдно простого. С того, что проверит терпение моего тюремщика. Возможно, это закончится тем, что меня сбросят с обрыва, но я рискну.

Сначала я тихо справляю нужду в другой части гнезда. Ноздри дракона вздрагивают, но его дыхание не меняется, и глаза остаются закрытыми.

Гнездо было гигантским, достаточно большим, чтобы вместить двух драконов его размера и оставить еще место. Неподалеку от него тонкая струя воды вырывалась из каменной стены и текла вниз, пробегая по канавке в полу, прежде чем вновь исчезнуть в скалах. Я выбралась из гнезда и принюхалась к воде. Она пахла чистотой. Осторожно попробовав, я почувствовала, что она была сладкой и свежей, и принялась пить большими глотками, пока мой язык и горло не перестали ощущать сухость.

Удовлетворив первостепенные потребности, я направилась вдоль ближайшей стены пещеры, едва касаясь кончиками пальцев рядов декоративных узоров. «Красиво», тихо сказала я себе, но подавила это восхищение и мелодичные строки, что всплыли в моей голове — гимн восхитительному искусству, проявившемуся в столь жестоком месте.

Песни приходят ко мне вот так, в моменты, когда я теряю бдительность. Обычно появляется одна или две строчки, полностью сформировавшиеся, с идеальным сочетанием музыки и слов, и тогда я мысленно играю с этой идеей, пока не превращу её во что-то полное и насыщенное.

Но я отказываюсь сочинять песню об этом месте. Мой тюремщик и его клан убийц не заслуживают её. Поэтому, вместо той, я выбираю самую раздражающую песню, которую знаю, и начинаю петь её. Громко. Радостно.

— Когда-то у меня была жена,

Что забрала мою жизнь,

И похоронила меня

Под водой морской.

Моряк поймал меня в свою сеть

С лодки, что выиграл в пьяном споре.

Я поглотил его душу,

Чтобы стать целым,

И отправился в таверну, чтобы выменять эль,

И трактирщица молила: «Расскажешь мне историю?»

И я ответил…

Когда-то у меня была жена,

Что забрала мою жизнь,

И похоронила меня

Под водой морской.

На третьей строчке глаза дракона распахиваются. Длинная шея выпрямляется, поднимая огромную треугольную голову с элегантными, заостренными челюстями. Он моргает густыми черными ресницами, прикрывающими желтые глаза с вертикальными зрачками, и слегка встряхивается. Надбровные гребни сдвигаются в выражении, так похожем на озадаченный хмурый взгляд, что мне едва удается удержаться от смеха. Но я продолжаю петь, а он продолжает смотреть на меня, словно полагает, что я сошла с ума.

Я вижу тот самый момент, когда он понимает, что это песня по кругу, та, которая никогда не кончается, и что я собираюсь петь ее бесконечно.

— Я очень мало спал, — его глубокий голос разносится по пещере, вызывая легкую дрожь на моей коже, но я продолжаю петь в том же ритме, не обращая внимания на его слова. — Ночь была трудной. Но ты человек, так что, полагаю, нет смысла просить немного уважения.

Уважения? Будто не он похитил меня вчера. Какое наглое высокомерие. Ему повезло, что у меня приятный голос. Это могло бы быть намного хуже для него.

Дракон поднимается и садится, приняв позу, которая кажется собачьей, что я вспоминаю еще одну потерю — гончие в охотничьих псарнях дворца. Я часто тайком навещала их, хотя мать строго-настрого запрещала мне это. Она говорила, что это дикие звери, выведенные для охоты и убийства. Но ни один из них никогда не поцарапал меня даже зубом.

Я пою громче, добавляя в слова вызывающий акцент.

Дракон фыркает с отвращением, затем обнюхивает воздух, его взгляд становится подозрительным.

— Ты… ты пописала в моем гнезде?

— Я поглотил его душу, чтобы стать целым, а затем отправился в таверну обменять её на эль, — сладко продолжаю я, нарочито игнорируя его возмущение.

— Ты хоть представляешь, сколько времени я потратил на это гнездо? Собирал материалы, выбирал только лучшие куски, утрамбовывал травы, формировал и сплетал края… — вместо того чтобы повышать голос, дракон говорит все глубже и мрачнее, словно надвигающийся гром, и его тело с каждой секундой кажется выше, шире, страшнее. Его плечи и грудь тяжело вздымаются от яростных вдохов, а в ноздрях вспыхивает оранжевый жар.

Я хочу оставаться дерзкой, но дрожь все же проникает в мой голос, несмотря на все усилия.

— Это гнездо было для нее. Для наших детенышей. — Пламя мелькает у него в пасти, пока он говорит. — А ты загадила его.

Мой голос срывается, превращаясь в испуганный писк, когда он бросается ко мне. Его широкая, чешуйчатая щека ударяет меня в плечо, сбивая с ног и швыряя обратно в гнездо.

— Когда детеныши мочатся или гадят в гнезде, мы тычем их морды в грязь, чтобы они поняли, что нельзя портить место, где они спят. — Дракон поднимает мускулистую переднюю лапу и переворачивает меня когтями, укладывая лицом вниз. Один из его когтей цепляется за спину моего платья, и он тащит меня к тому месту, где я облегчилась этим утром.

— Я не детеныш, — выдыхаю я, отчаянно. — Я взрослая, я принцесса.

— Все принцессы мочатся в своих постелях?

— А куда мне еще было идти?

— Куда угодно.

— Ты сказал мне оставаться в гнезде, — цепляюсь я за эти слова, чувствуя, что в них может быть мое спасение. — Ты сам это сказал, помнишь? Я лишь подчинялась.

Он останавливается, и я съеживаюсь, мое лицо всего в нескольких дюймах от влажного пятна.

— Да, я это сказал. Ты права… Мне следовало быть более точным. Я должен был учитывать твои физические нужды. — Его коготь скользит с моего платья, и я тут же отодвигаюсь, подальше от запачканной травы.

Челюсть дракона напрягается под чешуей.

— Прошу прощения за недосмотр. Я не привык заботиться о столь слабом, беспомощном существе.

Мне хочется возразить, что я вовсе не слабая и не беспомощная, но это правда, по сравнению с ним я действительно такова, как бы мне ни хотелось это отрицать.

— Да, ну… ты — ужасный похититель, — говорю я. — Любой уважающий себя похититель знает, что должен обеспечить пленника едой, водой и местом для уединения. Две из этих нужд мне пришлось решить самой. Так что ты полностью провалился в этом деле.

Желтые глаза дракона расширяются.

— Точно. Ты все еще голодна. Черт.

— Да, — я обхватываю руками живот. — Это твой план? Заморить меня голодом до смерти?

— Я… нет. — Он резко поворачивается, его огромные крылья расправляются. Я почти не заметила их утром, они были так плотно прижаты к телу. — Я скоро вернусь с едой для нас обоих.

Он взмывает в воздух и уносится прочь из пещеры.

Я обессиленно падаю на солому, глубоко вздыхая. Мне удалось его разозлить, это уж точно. И я узнала кое-что важное — он собирался делить это гнездо с самкой. Она погибла вчера.

Это можно использовать.

Я направляюсь к выходу из пещеры, сжимаясь в комок, когда подхожу к самому краю обрыва. Вчера подъем по ступеням городской стены был пугающим, но желание выстрелить в драконов было настолько сильным, что я почти не замечала опасности. Теперь, когда это безумное возбуждение исчезло, вернулась моя обычная осторожность по отношению к высоте. А эта высота ошеломляюща. Если бы я могла видеть, насколько высока эта гора прошлой ночью, я бы, вероятно, кричала всю дорогу до её вершины.

Зрелище, тем не менее, потрясающее. На другом конце долины передо мной виднеются еще горы, ниже, чем эта. Между ними я могу разглядеть плоские участки лугов, а дальше — вновь резкие вершины и утесы, кое-где покрытые лесом. Слева, за входом в долину, я замечаю океан, мелькающий между высокими скалами.

По ветреным лугам острова тянутся белые линии. Сначала мне кажется, что линии выложены из ракушек, но потом я понимаю, что нахожусь слишком высоко, чтобы обычные ракушки так выделялись. Я гадаю… могут ли это быть… кости? Да, это должно быть так — огромные кости, выбеленные солнцем и морем. Кости драконов.

Я щурюсь, вглядываясь в дно долины, и что-то маленькое и далекое пересекает мой взгляд. Затем появляется еще одна фигура, и третья. Слишком большие, чтобы быть птицами. Это драконы.

Я наклоняюсь чуть вперед, вглядываясь вниз, пытаясь рассмотреть, несет ли кто-нибудь из драконов людей.

Бездонная пропасть головокружительной высоты захватывает мой разум, искажает все ощущения, и я впадаю в панику. Я судорожно хватаюсь за стену пещеры, но мои босые ноги соскальзывают с гладкой поверхности камня, и я теряю равновесие. Я балансирую на краю, цепляясь за камень, изо всех сил стараясь удержаться.

С громовым ударом крыльев черный дракон спускается с небес и приземляется на выступе, швыряя что-то бесформенное на пол пещеры. Поток ветра от его появления окончательно сбивает меня, и я с криком падаю в пустоту.

— Черт, — рычит дракон и бросается за мной. Он устремляется подо мной — действительно безумная идея, ведь его спина похожа на лес смертоносных лезвий. Каким-то чудом я избегаю того, чтобы наколоться на них. Я ударяюсь о его плечо и сразу соскальзываю — держаться не за что. Пальцы цепляются за чешую, один из ногтей наполовину отрывается, причиняя острую боль.

Я снова падаю, кувыркаясь в чистом, ярком утреннем воздухе.

Дракон ревет от досады и пытается схватить меня, но не так ловко, как вчера — он устал, неуклюж. Его когти разрывают мое платье, оставляя огромный разрез, прежде чем ему удается зацепить меня. Его крылья бешено хлопают по воздуху, поднимая нас обоих обратно к выступу.

Он швыряет меня в пещеру. Синяки, которые он оставил на мне вчера, взрываются болью от удара, и я захлебываюсь в болезненном всхлипе.

— Глупый человек, — рычит он. — Ты хочешь умереть?

«Да», шепчет голос внутри меня. Но другой голос кричит, еще громче: «Нет».

Я не уверена, какой из них прав.

7. Киреаган

Человеческая девочка лежит на животе, опираясь на предплечья, ее спутанные желтые волосы спадают на плечо. Маленькие кулачки сжаты. Золотые украшения в ее ушах и на шее поблескивают в солнечном свете.

Я разорвал её платье, когда пытался спасти. Одна из её стройных ног открыта почти до бедра. Мягкие, округлые выпуклости на её груди тоже видны. Она замечает это и подтягивает разорванное платье, чтобы хоть немного прикрыть их.

Эти выпуклости — кажется, люди называют их грудью. Я знаю, что они служат для кормления потомства, как у коровы, свиньи или овцы. У самок драконов нет таких желез, как у других животных. Мы кормим своих детенышей едой, размягченной в наших ртах.

Форма этих выпуклостей у девочки странно приятна для меня. Но меня отвлекают отметины на ее руках и ногах.

— Что это за пятна? — спрашиваю я. — Ты больна?

— Нет, — шипит она на меня, ее глаза пылают. — Это синяки. Они появляются, когда кровь скапливается под кожей. Это значит, что ты сделал мне больно.

В животе у меня зарождается чувство тревоги.

— Но у тебя их так много.

— Ты много раз сделал мне больно вчера, когда нес меня, слишком крепко держа.

Черт.

Мне хочется извиниться. Но эти слова показались бы странными, исходя из уст дракона, который испепелил так много ее людей, по отношению к принцессе, чей королевский чародей вырезал половину нашего вида.

— Я буду осторожнее, — говорю я ей. — Мне нужно, чтобы ты была здорова для Преображения.

— Преображения?

Вместо ответа я подталкиваю мордой тушу горного козла, приближая ее к ней.

— Сегодня мне удалось быстро найти добычу. Это необычно и удачно. Ты можешь попробовать первой.

Девушка смотрит на меня в изумлении.

— Ты хоть что-нибудь знаешь о людях?

— Немного, — признаюсь я.

— Но ты сражался вместе с армиями Ворейна. Уж наверняка ты замечал некоторые из их привычек.

— Мы не разбивали лагеря с ними. У нас были свои гнезда, и мы встречались с их командирами за пределами лагеря, только когда это было необходимо.

Она качает головой.

— Я не могу это есть.

— Это молодой козленок, свежий и нежный, — я когтем разрезаю его бедро, раздвигая шкуру и открывая насыщенно-красное мясо. У меня текут слюнки при одном только виде. — Хорошее мясо. Попробуй. Мы должны учиться делить пищу, если ты намерена жить здесь.

— Жить здесь? Делить пищу? Что, черт возьми, ты несешь? — Ее голос напряжен, голубые глаза распахнуты.

— Наши самки мертвы, — объясняю я. — Нам нужны новые для размножения.

— Черт, — тихо говорит она. — Значит, ты… ты собираешься… Нет, это не сработает. Я умру.

Каким-то образом она, должно быть, догадалась о моем плане. Она боится превращения в дракона.

— Ты не умрешь. Все пройдет быстро, обещаю. Любая боль будет минимальной.

— Значит, ты просто… — Она прижимает дрожащую руку ко лбу. — Оно не поместится.

О чем это она? Возможно, она говорит о времени, которое потребуется для того, чтобы новые самки драконов привыкли к жизни здесь, в Уроскелле.

— Вначале, возможно, будет неудобно, но мы дадим тебе время приспособиться.

— Как это великодушно с твоей стороны, — хрипло говорит принцесса. Она поднимается и спокойно проходит мимо меня, прямо к краю обрыва. — Не лови меня на этот раз.

Я понимаю ее намерение в тот миг, когда она прыгает с выступа. Мое крыло вырывается вперед, обвивая ее тело и загоняя обратно в пещеру.

— Тебе так отвратительна эта перспектива, что ты готова покончить с собой? — восклицаю я.

— Дай подумать… эм… да, — огрызается она.

— Ты станешь одной из нас, с привилегиями дракона, — говорю я ей. — Конечно, ты боишься этого нового будущего, потому что не понимаешь наших обычаев, но ты научишься. Ты приспособишься. Подумай вот о чем — твоя раса должна моему народу возмещение за уничтожение стольких наших любимых воинов, партнеров, дочерей и сестер. Мы никогда не сможем заменить тех, кого потеряли, но если мы не предпримем ничего, не родится новых детенышей, и драконы исчезнут.

Принцесса бледна как мел. Она прижимает обе ладони к низу живота.

— Я не собираюсь вынашивать твоих детенышей.

Костями клянусь, какая же она тупая.

— Не детенышей, — терпеливо объясняю я. — Ты будешь вынашивать наши яйца, из которых появятся детеныши.

Недостаток знаний о драконах можно простить, полагаю. В конце концов, я сам знаю крайне мало о людях. Но ей следовало бы начать обучаться анатомии, жизненному циклу и мифам драконов до своей трансформации. А поскольку она, похоже, готова прыгнуть с утеса при малейшем поводе, я, вероятно, должен буду держать ее при себе и учить всему сам.

— Пусть это станет твоим первым уроком в наших обычаях. — Я отрываю кусок густо-красного мяса от туши козла и протягиваю ей на кончике когтя. — Прими то, что тебе предлагают, с доброй волей.

Принцесса смотрит на мясо, затем на меня.

А затем ее начинает тошнить, на себя и на пол моей пещеры.

Драконов иногда рвет, когда они больны. Это отвратительное зрелище, и обычно это гораздо больше, чем маленькая лужица, которую оставила принцесса. Ее рвота состоит в основном из желчи, ведь в ее желудке ничего нет.

Почему же с ней так сложно? Я беспокоился о том, как ухаживать за первым детенышем, но, судя по моим воспоминаниям о собственном воспитании, за детенышами ухаживать легче, чем за этой человеческой особью. Возможно, стоит принять предложение Фортуникса о помощи, когда он вернется.

Пока что, думаю, лучше нам обоим покинуть пещеру, пока запах не выветрится. Пожалуй, я попрошу Роткури убрать испачканные части гнезда и с помощью своей водной магии промыть пол. Половина козленка утолит мой голод на время, а оставшуюся половину я дам ему в качестве платы.

И, возможно, пока мы будем снаружи, я смогу найти что-то, что принцесса соизволит съесть.

8. Серилла

Я хотела показаться дракону отвратительной, и, кажется, мое желание сбылось. Я помочилась в его гнезде, и меня стошнило прямо на себя. Не уверена, что смогу быть еще более отвратительнее.

После того как меня стошнило, он поспешно сожрал часть козла, от чего меня чуть не стошнило снова. Не понимаю, почему его так заботят моча и рвота в жилище, когда он с таким удовольствием уплетает кровавое сырое мясо. Хотя, надо признать, он ест довольно аккуратно для дракона и потом тщательно слизывает кровь с когтей и морды.

Закончив трапезу, он поднимает меня и вылетает из пещеры, крепко, но осторожно удерживая меня в своих когтях. Снова его действия идут вразрез с моими ожиданиями. Странно, что он так заботится о том, чтобы не оставить мне синяков, когда планирует насильно спариваться со мной.

Во время нашего разговора он, похоже, не понимал, почему я так расстроена. Все его разговоры о том, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к его члену, что всё пройдёт быстро, и боль будет минимальной — словно он не видит ничего странного в том, что огромный дракон собирается заняться любовью с крохотной женщиной. Он, вероятно, не осознаёт, что наша анатомия совершенно несовместима.

Одной только мысли о том, как он попытается засунуть свой гигантский член в меня, достаточно, чтобы мне захотелось закричать, драться и, возможно, упасть в обморок. Но мне нужно держать мысли под контролем, успокоиться и продолжать работать над планом. Если бы у меня была хоть какая-то еда, может, я бы почувствовала себя сильнее и сосредоточеннее. Остаётся надеяться, что его следующее предложение пищи не будет столь отвратительным.

Мы останавливаемся у небольшой пещеры, скорее похожей на нишу в скале, и мой похититель начинает говорить на драконьем языке с худым синим драконом. Я понятия не имею, о чем они говорят. В глубине этой ниши сидит полная девушка в алом плаще, ее щеки раскраснелись, а глаза горят. Она не выглядит особенно несчастной, что меня удивляет. Я хочу крикнуть ей, но прежде чем решаюсь, мы снова улетаем.

Черный дракон уносит меня прочь от скалистых утесов и широких равнин побережья к центру острова, где лежит огромная полая долина, возможно, устье какого-то древнего, давно потухшего вулкана. Меньшие ущелья и овраги расходятся от нее, как лучи солнца на детском рисунке. Дракон опускается к голубому озеру посреди долины.

— Здесь мы охотимся на оленей, — говорит он. — Это деликатес, так как мы стараемся не заходить в лес слишком часто. С нашим размером и крыльями двигаться среди деревьев трудно. Большая часть нашего рациона — растения, козы, овцы или дикие кабаны. А также рыба или угри для тех, кто умеет их ловить. На лугах к югу мы держим стадо коров, под надзором и защитой сменного караула. Они — для праздников.

Я оживляюсь при этом.

— У вас есть коровы? Я хочу молока.

Дракон спускается ниже, над травянистым берегом озера, и сбрасывает меня в заросли папоротника, а сам приземляется неподалёку. Он бросает на меня строгий взгляд.

— Ты хочешь пососать из вымени коровы?

— Нет! Я бы подоила её, наверное, — отвечаю я. Никогда в жизни не доила корову, хотя мне хотелось бы попробовать. Однако не стоит показывать излишнего рвения к подобным задачам. Я должна играть роль капризной, избалованной принцессы.

Поддерживая своё испорченное платье, я высокомерно поднимаю подбородок.

— А как насчёт других женщин, которых забрали ваши драконы? Пусть одна из них подоит корову для меня. Я ведь принцесса, в конце концов.

— Ты продолжаешь твердить одно и то же, — его верхняя губа приподнимается, открывая сверкающие огромные клыки. — Искупайся, женщина. От тебя несёт рвотой.

— Может, мне нравится так пахнуть.

— Нет, не нравится. Вчера ты пахла восхитительно, так что предполагаю, что когда у тебя есть выбор, ты предпочитаешь быть чистой и свежей. Сними эти лохмотья и умойся.

Перед тем как ответить, я оглядываю окрестности. Густая, мягкая трава ласкает мои босые ноги. Она куда более зелёная и сочная, чем аккуратно подстриженные газоны в садах дворца. Когда была возможность, я любила бегать босиком по той траве, хотя почти всегда получала выговор от кого-то из подлизывающихся к матери придворных дам — вернее, «дам из свиты».

Здесь я могу бегать по траве босиком, сколько мне вздумается. И воздух здесь намного слаще и чище, чем воздух столицы. Гладкая поверхность озера отражает лазурное небо над головой, а лес рядом шелестит на ветру; каждый листок дрожит, будто радуется самому факту своего существования на солнце и в чистом горном воздухе.

Прозрачная вода озера плещется у берегов, покрытых галькой, делая камешки блестящими и тёмными. Чуть дальше галечный край уступает место песчаным мелководьям, идеальным для того, чтобы снять усталость с ног и облегчить боль в ушибленных конечностях.

Я чувствую себя ужасно, грязная и отвратительная. А прохладная вода так манит, хоть меня и немного пугает мысль о том, какие существа могут скрываться под её поверхностью.

— В воде есть пиявки? Угри? Змеи? — спрашиваю я. — Или другие существа? Там скользко?

— Безопасно. Теперь замолчи и помойся.

— Я искупаюсь, но не на твоих глазах.

— Почему нет?

— Я не хочу, чтобы ты видел меня обнажённой.

Он поджимает крылья, прижимая их к бокам.

— Снова спрашиваю: почему нет?

— Потому что… — Чёрт, мне ещё никогда не приходилось объяснять это раньше. — Я не хочу, чтобы ты увидел моё тело и захотел меня.

Он фыркает.

— Я и так тебя вижу. В тебе нет ничего привлекательного.

— Ты не видел меня полностью.

— И что, если увижу тебя без одежды, это что-то изменит? — сухо говорит он. — Ты думаешь, несколько кусочков бледной человеческой плоти способны вызвать у меня брачный восторг?

— Ну, когда ты так это говоришь, наверное, нет. Но для человеческих мужчин одного только вида или даже намёка на подобное обычно достаточно, чтобы разжечь желание.

— Драконы не испытывают подобных чувств, за исключением одного раза каждые двадцать пять лет, в брачный сезон, — отвечает он. — В это время каждый дракон старше двадцати четырёх лет входит в период течки на одну неделю, и мы соединяемся для откладки яиц.

Удивление вытесняет моё смущение.

— Вы не занимаетесь сексом в другое время?

— Нет.

— А как насчёт супругов или партнёров?

— Большинство из нас выбирает спутника, с которым воспитывает потомство и делит жизнь. Этот партнёр может как быть, так и не быть одним из тех, с кем мы совокупляемся в брачный сезон. Выбор спутника — это вопрос ментального единства и совместимости характеров, а не страсти спаривания.

— Звучит как очень рациональный процесс. А как насчёт любви? Драконы влюбляются?

Он отводит взгляд.

— Некоторые влюбляются.

— Значит, если я разденусь, ты не испытаешь никакого сексуального влечения. По крайней мере, до наступления этого брачного сезона, — осторожно говорю я. В этой мысли есть надежда. Передышка. Шанс на побег.

— Совершенно верно, — говорит дракон. — Брачный сезон начнётся примерно через неделю, когда взойдёт Ребристая луна.

Одна неделя. Лучше, чем ничего. По крайней мере, мне не придётся опасаться жестокого совокупления до тех пор.

— Хорошо, — я тяну за остатки своего испачканного платья. Много усилий не требуется, чтобы оно упало на землю. Я стою обнажённая под солнечным светом, оставшись лишь в кружевном нижнем белье.

Дракон внимательно смотрит на меня, моргая. До сих пор его интонации и выражения были достаточно человеческими, чтобы я могла их понять, но сейчас я совершенно не представляю, о чем он думает.

Медленно я спускаю бельё по ногам и остаюсь перед ним совершенно нагой.

Он шумно выдыхает горячий, сияющий воздух, не отводя взгляда. Его взгляд опускается к области между моими ногами.

— Ты когда-нибудь видел женское тело? — тихо спрашиваю я.

— Нет, — его голос звучит тише, чем обычно. — Оно кажется мягким и хрупким, что прискорбно. Но твои груди подходят тебе.

Горячая краска заливает моё лицо.

— Это самый отвратительный комплимент, который я когда-либо получала.

Он недовольно ворчит.

— Это не был комплимент. Просто утверждение факта. Ты… пропорциональна. По крайней мере, мне так кажется. Для человека, разумеется.

— Уходи, — резко бросаю я. — Перестань на меня смотреть.

— Я должен следить за тобой, раз уж ты, кажется, готова причинить себе вред, — отвечает он. — Пока ты купаешься, я поищу ягоды или коренья, чтобы накормить тебя.

Поворачиваясь к нему спиной, я вхожу в прохладную воду озера. Я чувствую его взгляд на себе, когда погружаюсь глубже, пока вода не поднимается до колен, до бёдер, до ягодиц, до талии. Лишь когда я по плечи погружаюсь в озеро, слышу его тяжёлые шаги и шелест кустов — он ушёл искать еду.

У меня нет мыла, и вода намного холоднее, чем я ожидала, но я всё же умудряюсь отмыться, распутываю пальцами колтуны в волосах, пока они не начинают выглядеть прилично. Когда выхожу из воды, меня всю трясёт от холода. Кожа покрыта мурашками, а ноги дрожат.

Я ступаю на берег, ожидая…

Чёрт. Действительно ли я ожидала, что меня встретит горничная с тёплым полотенцем и мягким халатом? Такая роскошь осталась в прошлом. Единственный более-менее целый лоскут одежды — это рваное, испачканное рвотой платье, которое я сняла перед тем, как войти в озеро, и я уж точно не надену его снова. Я могла бы попробовать его постирать, но тогда придётся ждать, пока оно высохнет.

Моё нижнее бельё всё ещё лежит на берегу, но, подняв его, я замечаю, что его задняя часть покрыта влажным песком. Так что это тоже не вариант.

Я остаюсь одна, совершенно голая и промокшая, на берегу озера в центре владений драконов. И куда делся чёрный дракон? Вряд ли он чем-то поможет — сомневаюсь, что у него в пещере найдётся сундук с женской одеждой.

Может, удастся найти какие-нибудь листья, чтобы прикрыться.

Осторожно ступая по гальке, я перебираюсь на траву, а оттуда направляюсь в лес. Огромные, древние деревья раскинули плотный полог над головой, поэтому подлесок почти отсутствует. Неподалёку от меня виноградная лоза с широкими листьями в форме стрелы обвивает один из стволов. Я подхожу и тянусь к ней.

— Я бы на твоём месте этого не делал, — голос дракона вибрирует, проникая в самое нутро.

— Почему нет?

— Эти лозы ядовиты. Их нельзя есть — они смертельно опасны, а если дракон хоть лизнёт их, его язык покроется огромными волдырями. Думаю, для твоей нежной человеческой кожи они будут не менее разрушительны.

— Мне нужно чем-то прикрыться. И я замерзла, — я резко разворачиваюсь и сверлю его взглядом. — Ты худший похититель на свете. Ты ведь говорил, что ты — принц? Если ты не можешь позаботиться об одном маленьком человеке, как же ты правишь всей расой драконов?

— Очень плохо, видимо, если половина моего клана погибла. Если ты закончила меня оскорблять…

— Я не закончила. — Несмотря на холод и дрожь, ярость придаёт мне сил. — Если уж ты собираешься похищать кого-то, нужно знать, как сохранить ему жизнь, ты это понимаешь? Ты привёл меня сюда, чтобы я могла помыться, но не позаботился о том, чтобы мне было во что одеться или как согреться после купания. Здесь нет ни мыла, ни полотенец, ни горячей воды. Твоя пещера неудобная и примитивная, не подходит даже самому бедному крестьянину, не говоря уже о короле драконов. Нет ни уборной, ни даже таза для мытья рук, нет подушек, простыней, одеял. Я не ела, мне холодно, я мокрая, и я хочу чашку чёртова чая!

Дракон слегка отшатывается от моей ярости и издаёт горячий, возмущённый вздох, выдыхая оранжевый пар.

— Иди и принеси мне что-нибудь надеть! — кричу я на него.

Он осторожно пятится из леса, прижимая крылья, чтобы не задеть деревья.

— Я оставил немного еды на камне у озера для тебя.

— Снова сырое, кровавое мясо? Потому что я отказываюсь это есть. Мы, люди, готовим еду. Может, ты слышал об этом.

— Я не идиот, — холодно отвечает он.

— Ты чудесно играешь эту роль.

Он обнажает зубы и прищуривает глаза.

— Я собрал ягоды, орехи и стебли крессилии.

— Прекрасно, — выплёвываю я. — Теперь у меня выбор: либо есть ягоды и стебли, которые могут быть для меня ядовиты, либо ломать зубы об орехи. Это просто идеально. — Скрестив руки, я направляюсь к озеру.

Только прохожу мимо него, как что-то тёплое и влажное скользит по моим ягодицам. Кожа мгновенно вспыхивает, и шок переплетается с жаждой тепла. Я резко оборачиваюсь.

— Ты меня лизнул?

Фиолетовый язык дракона скользит по его клыкам.

— Нет.

— Лжец.

— Я только подумал… если ты замерзла, я могу согреть тебя.

— Мне нужна одежда. Я не могу всё время ходить вот так, голой.

— Почему не можешь? — Он медленно моргает, глядя на меня. — Твоя форма не вызывает отвращения. Зачем скрывать её?

— Ради уединения и защиты. У людей нет шерсти или чешуи. Одежда помогает защититься от холода, а также прикрывает интимные места. У вас, драконов, ведь тоже есть свои… интимные места, верно?

— Да, но мне несложно их показать, если хочешь взглянуть…

— Нет! — восклицаю я. — Нет, не хочу.

Я отворачиваюсь от него и иду к берегу озера. Слева замечаю плоский камень, на который он положил собранную еду, среди которой есть крупные тёмно-синие плоды размером с мой кулак — наверное, они кажутся ему ягодами. Ни один из фруктов не помят, хотя некоторые проколоты когтями, видимо, когда он их собирал. Я осторожно подношу один к губам и откусываю. Как только сладкий сок касается моего языка, я погружаю зубы в мякоть с тихим стоном облегчения.

Дракон располагается на траве, огромным телом растянувшись рядом, и приближает свою голову ко мне, раскрывая пасть, откуда медленно вырывается тёплое дыхание.

Постепенно тепло проникает в тело, и вскоре я перестаю дрожать. На самом деле мне становится комфортно, стоя здесь нагой, с сочными фруктами, утолившими голод, и сладким соком на языке. Орехи тоже вкусны, их хрупкие скорлупки легко уступают, раскрывая съедобную мякоть. Стебли, которые собрал дракон, жилистые, но со сносным вкусом.

— На первый раз сойдёт, — говорю я ему. — Но тебе придётся научиться кормить меня как следует. А что насчёт остальных женщин? Их тоже кормят?

— Я позабочусь об этом, — его ноздри слегка раздуваются. — Вопреки твоему жалкому мнению обо мне, у меня есть здравый смысл. Эшвелон и Фортуникс принесут припасы, когда вернутся с чародейкой.

— С чародейкой?

Он, кажется, не слышит моего вопроса.

— Твой запах теперь куда более приятный, — его толстый раздвоенный язык снова мелькает снаружи. — Ты спокойна и довольна, так?

— Спокойна, сыта и согрета. Но не довольна. Довольна буду только тогда, когда ты меня отпустишь.

Он вздыхает, и мощный поток горячего воздуха заставляет меня отпрыгнуть с коротким вскриком.

— Извиняюсь, — пробурчал он. — Но я уже объяснил, почему не могу тебя отпустить. Ты здесь для участия в брачном сезоне.

Отчаяние снова сжимает моё сердце. Как может столь разумное существо быть таким упрямым и глупым? Может, ему стоит наглядно показать? В конце концов, на кону не только моя жизнь, но и жизни других женщин, похищенных драконами.

— Как я уже говорила, ничего не получиться. — Я прислоняюсь ягодицами к камню и поднимаю одну ногу, упирая ступню в камень. Я раздвигаю бедра, позволяя дракону полностью увидеть свою вагину. Пальцами я раздвигаю половые губы. — У женщин три отверстия. Маленькое спереди для мочи, другое сзади для кала. Видишь это? Отверстие посередине?

Он издаёт какой-то приглушённый звук, который я принимаю за утвердительный ответ.

— Это отверстие для секса и для рождения детей. Ты должен понять, что мои отверстия слишком малы, чтобы принять драконий член. Ты убьёшь меня. Ты убьёшь всех нас. Кроме того, недопустимо — проникать или совокупляться с кем-то без его согласия.

— Я никогда не планировал совокупляться с тобой в этом облике! — восклицает он. — Именно поэтому сюда приведут чародейку, чтобы превратить тебя и остальных человеческих женщин в драконов. И даже тогда никто не будет принуждать тебя к спариванию. Самцы будут ухаживать за вами и исполнять брачные танцы. Затем ты сможешь выбрать того, кто тебе по душе.

Ох.

Я испытываю облегчение, узнав, что не будет насильственного совокупления между драконами и человеческими женщинами, но… мысль о том, что меня навсегда превратят в дракона, не кажется мне более привлекательной.

— Ты не можешь так поступить, — говорю я ему. — Ты не можешь превратить нас в других существ против нашей воли.

— Это прискорбная необходимость.

— Не существует чародейки, способной на такую магию.

— Напротив, существует. Телиз, дочь Верховного Чародея твоей матери.

— Но её изгнали из двора несколько лет назад за нарушение магической практики, — возражаю я. — Да, она талантлива, но небрежна. Иногда её заклинания имеют очень плохие последствия.

— У нас нет другого выбора, — спокойно отвечает дракон. — Она — самая могущественная чародейка на континенте, и у меня нет времени искать кого-то другого. Брачный сезон почти настал.

— Каждая женщина, которую ты превратишь, будет ненавидеть тебя, — с жаром говорю я. — Ни одна из нас не захочет спариваться.

— Э, но вы захотите. Став драконами, вы ощутите брачный призыв, как и мы. Вы не сможете устоять. И если всё-таки устоите, у нас будет двадцать пять лет, чтобы ухаживать за вами и покорить вас до следующего брачного сезона, — он снова бросает взгляд между моих ног, и я осознаю, что всё это время сидела, расставив ноги. Поспешно сдвигаю бёдра, мысли лихорадочно носятся в голове.

Значит, он не хочет ни съесть меня, ни насиловать. Он хочет превратить нас всех в драконов и либо соединиться с нами в брачный сезон, либо ухаживать двадцать пять лет. Неприемлемо. Значит, мне придётся вернуться к своему первоначальному плану — сделать себя настолько неприятной, чтобы мысль о том, чтобы терпеть меня рядом ещё двадцать пять лет, заставила его содрогнуться.

Я беру ещё один плод и щёлкаю пальцами, глядя на него повелительным взглядом.

— Давай, продолжай дышать на меня. Мне нужно больше тепла, дракон.

9. Киреаган

Меня свели к роли камина для этого маленького существа с гладкой кожей и роскошными желтыми волосами. Чем дольше я сижу здесь, согревая её своим дыханием, наблюдая, как её кожа становится розовой от тепла, тем сильнее во мне желание лизнуть её снова. Не уверен, это примитивное желание охотника или нечто иное, незнакомое мне побуждение. В любом случае, я не должен поддаваться этому порыву. Слишком велик риск, что я просто проглочу её целиком.

Я на мгновение представляю это. Не разрывать её плоть, а проглотить её целиком, чувствуя, как её конечности бьются у меня в желудке. Она, живая, внутри меня. Ставшая частью меня. Эта тёмная, чудовищная мысль, рожденная из глубин моей природы, из каких-то древних, менее цивилизованных аспектов моего существа.

Поколениями драконы стремились подняться над своими звериными инстинктами. С яиц нас обучают как Драконьему языку, так и Общему Языку. Мы учимся рассказывать устные истории, стихи и эссе. Мы пишем длинные фразы на стенах пещер на Драконьем языке и переводим их вслух на Общий Язык.

Думаю, именно поэтому мне казалось, что я знаю о людях достаточно, чтобы осуществить свой план. Я изучал их язык и политику на протяжении всей своей четверти века. Но мои исследования не охватывали мелких деталей их повседневной жизни, таких как чай и мыло, их привычки в еде и предпочтения в гигиене. Очевидно, это было серьёзным упущением.