Зимняя бегония. Том 2

Глава 8

На банкете в доме «Грушевого сада» Чэн Фэнтай выпил полчайника вина и съел половину тарелки скверных засоленных куриных пупков. Рука Сыси-эра так и лежала у него на колене. Будучи бывшим певцом, Сыси-эр выучился принимать гостей, подливать им вино и подавать кушанья, всегда оставаясь внимательным и обходительным. Однако от его радушного обращения Чэн Фэнтая лишь тошнило.

Чэн Фэнтай, замыслив недоброе, перевел разговор на Фань Ляня, проговорив со смехом:

– Второй господин Фань хорошо разбирается в вашем деле, да еще и поет! Не лучше бы вам обсудить пьесы с ним?

Фань Лянь поспешил отвести взгляд, притворившись, что не услышал слов Чэн Фэнтая, сам же под столом как следует зарядил ему. Сыси-эр, впрочем, никакого интереса к Фань Ляню не проявил; покосившись на Чэн Фэнтая, он сказал:

– Второй господин Чэн слишком уж скромен. Все, кто смог прийти сюда сегодня, достойны зваться страстными театралами столицы. Неужто вы совсем ничего не смыслите?

Чэн Фэнтай делано рассмеялся:

– Смыслю… но лишь когда играет кто-то достойный, – с этими словами он невольно оглянулся в поисках Шан Сижуя.

И увидел, как на глазах у всех Шан Сижуй и Юй Цин, совершенно не заботясь о том, как бы избежать подозрений в излишней близости, разговаривают и пересмеиваются, склонивши головы друг к другу, объятые сердечной дружбой.

Юй Цин сегодня была главной звездой вечера, старые друзья и новые знакомые один за другим подходили выразить ей свое почтение. Она выпила уже немало, и вино расцветило ее щеки румянцем. Она взглянула на дальний край стола взором, подернутым пьяной рябью, во взгляде этом таились и невозмутимость девицы из хорошей семьи, и изящное очарование актрисы. Когда взгляд ее упал на Чэн Фэнтая, того немедленно обдало вдохновением, и, отделенный от нее целым столом шумящих и галдящих людей, он поднял издалека рюмку в ее честь. Хотя Юй Цин, должно быть, и не знала Чэн Фэнтая в лицо и несколько изумилась, но тут же широко улыбнулась и показала ему дно своего бокала.

История Юй Цин была редкостью для артистических кругов. Большинство актеров – нищие дети, чьи семьи отдали их в труппы, будучи не в состоянии прокормить самостоятельно, или же красивые мальчики, которых увели обманом и продали. Юй Цин же происходила из семьи чиновников – дед ее служил при прежней династии Цин, и дома ее всячески баловали: стоило ей кликнуть служанок, как те тут же являлись. Она училась в хорошем университете, однако внезапно бросила его и ушла в театр, избрав для себя доживающую последние дни оперу куньцюй. Она не искала славы и не стремилась к выгоде, никто не знал, что ее влекло. Ее поступок не только изумил общественность, став темой для многочисленных пересудов, но и разъярил пожилого отца. Дело дошло до того, что он поместил в газетах объявление, что рвет с ней всяческие отношения, и запретил ей пользоваться фамилией, Юйцин – это ее имя без фамилии. Она была необычайно одарена от природы, благодаря чему, сменив род деятельности в середине жизненного пути, смогла прорваться на вершину театрального искусства. Имя восходящего светила Юй Цин гремело в артистических кругах. Затем она приглянулась генералу Чжао, и тот пожелал сделать ее своей второй женой, однако Юй Цин отчаянно этому сопротивлялась, подняв большой шум и поклявшись ни за что не выходить за него замуж. Молва докатилась и до центрального правительства, которое осудило генерала Чжао за «злоупотребление властью и попытку принудить к браку девушку из хорошей семьи», что дурно сказалось на его репутации. Хоть генерал Чжао пострадал от этой истории, имя Юй Цин зазвучало еще громче. Сперва Шан Сижуй внутренне не одобрял прославившихся путем сплетен и слухов актрис, посчитав, что настоящего таланта у них нет, одни лишь хитрости да уловки. Однако после сегодняшнего их разговора он понял, что Юй Цин не только хороша на сцене, но и мыслит весьма правильно. Так, оба сошлись на том, что в постановки требуется привнести что-то новое, они сдружились с первой же встречи. Тут же договорились поработать вместе, не жалея сил. Несколько молодых актеров, слушавших разговор, почувствовали, как в жилах их забурлила кровь, невзирая на опасность быть облитыми кипятком, они пожелали следовать за Шан Сижуем. Глядя на них, Шан Сижуй закивал:

– Хорошо, очень хорошо, когда пьеса будет написана, каждый получит роль.

В сравнении с молодым поколением, задумавшим новое, обладающим собственным взглядом на мир и пышущим энтузиазмом, Сыси-эр и другие разлагающиеся старики казались чем-то отжившим, заслуживающим смерти. Однако заслуживать смерти – не значит желать ее. Если за этим столом солнце только взошло, то за столом по соседству старики сидели мрачные как тучи, словно молодежь им претила. Шан Сижуй, человек простой и несообразительный, ничего и не почувствовал, продолжая оживленно беседовать о новых постановках. Он и прежде ни во что не ставил дряхлых стариков. Однако Юй Цин ощутила повисшее в воздухе напряжение, мало-помалу прекратила откликаться на разговор и глядела на Шан Сижуя с жалостливой улыбкой, думая про себя, раз уж она здесь не местная, ей следовало бы вести себя сдержаннее. Сыси-эр, впрочем, не собирался ее щадить, взяв бокал, он обольстительной походкой подошел к Юй Цин, чтобы выпить в ее честь, а на деле – показать ей свою власть. Юй Цин знала, что в прошлом это был известный актер, а также, что с этим грубияном лучше не связываться, и потому поспешно поднялась, чтобы выпить ответную чарку:

– Вы, почтенный старец, слишком уж любезны, это мне, девчонке, следовало подойти и почтить вас первым.

Больше всего Сыси-эр ненавидел, когда другие называли его старым, во взгляде его тут же промелькнул злобный огонек. Он сказал со смехом:

– Юй-лаобань чересчур скромничает. Как Юй-лаобань прибыла в Бэйпин, так наш императорский город озарился вашим сиянием. Вот вы скажите, Шан-лаобань, разве не так? Никого он не замечает, без устали говорит только с вами. Раз уж сам Шан-лаобань так высоко вас оценил, неудивительно, что генерал Чжао не хотел жениться ни на ком, кроме вас!

Эти слова Сыси-эра загнали Юй Цин в тупик, она замерла в оцепенении. Сыси-эр, которому доставляло удовольствие говорить гадости, решил поднажать еще:

– Да уж, только вы, девица из знатной семьи, можете сохранить стойкость и в бедности, соблюсти моральную чистоту, – он взглянул искоса на Шан Сижуя, собравшись одной стрелой уложить двух ястребов: – А вот будь на вашем месте другой актер, при виде главнокомандующего или же командующего – достаточно любого, облеченного властью, он не мешкая преподнес бы ему наложниц!

Даже Шан Сижуй, при всем своем простодушии, понял, о ком тот говорит. В гневе лицо его приняло капризное, словно у ребенка, выражение, и он даже поджал губы. Взяв пустой бокал, он принялся вертеть его в руках, и окружающие тут же начали подозревать, что еще немного – и Шан Сижуй метнет бокал прямиком в лоб Сыси-эра, разбив его вдребезги. В этот миг Чэн Фэнтай легонечко постучал пальцами по столу. Услышав этот звук, Шан Сижуй взглянул на него, взгляды их встретились, и Чэн Фэнтай спокойно улыбнулся. Шан Сижуй понял, что тот имел в виду, и улыбка разгладила его нахмуренные брови.

После минутного замешательства Юй Цин твердо решила вступиться за Шан Сижуя, не желая раздувать ссору из пустяка, и холодно проговорила со смехом:

– Вы просто не знаете, у меня дурной нрав, язык острый, обхожусь я с людьми жестоко. Последуй я за кем-то, облеченным властью, не прошло бы и пары лет, как меня изгнали бы из его дома, лучше уж сразу довольствоваться своей участью и сохранить хоть немного чести. Вы ведь это хотели сказать?

Всего парой изящных фраз она раскрыла подноготную Сыси-эра. Тот не нашелся с ответом, по лицу его пробежали тучи, и, выпив вина, он уселся на свое место, надутый от обиды. Чуть погодя он подозвал к себе Сяо Чжоуцзы и тайком со всей силы ущипнул его за руку. Когда Сыси-эр встречал молодых и способных актеров, в нем тут же пробуждалась беспричинная ненависть и злоба, люди не зря опасались, что он учинит скандал, однако сегодня самому Сыси-эру пришлось несладко. Юй Цин говорила как человек ученый, чем отличалась от других актеров, в спорах она никогда не прибегала к непристойностям.

Фань Лянь потянул Чэн Фэнтая за рукав и с тихим смешком проговорил:

– Ха, оказывается, среди актеров есть те, сладить с которыми еще труднее, чем с Шан-лаобанем.

Чэн Фэнтай рассмеялся:

– Шан-лаобань – человек наивный и очаровательный, но и я никогда его не задираю.

Обычно на подобных банкетах, стоило за столом оказаться актеру, после третьего бокала гости дружно призывали его спеть что-нибудь для удовольствия. На банкетах в артистических кругах, где требовалось поддерживать дружбу, еще сложнее уклониться от выступления, таково проклятие артистических пирушек. И вот, когда выпито уже было достаточно, гости принялись упрашивать популярных нынче звезд театра спеть что-нибудь. В подобной обстановке Шан Сижуй всегда первым принимал на себя удар, и гости, увидев, как хорошо они с Юй Цин разговорились, захотели услышать их совместное выступление. Но Шан Сижуй наелся и напился от души, настроения играть у него не было совершенно, да еще он боялся, что не в форме, ему не хотелось осрамиться перед Юй Цин. Забравшись на стол, он принялся кричать, что напился и петь не в силах, а если запоет, то не попадет в ноты. Несколько человек тут же принялись хлопотать вокруг него, сказали даже, что если он пьян, то и петь не надо, пусть скорее пойдет приляжет, чтобы протрезветь. Чэн Фэнтай и в самом деле решил, что тот пьян, помог дойти ему до плетеного стула и усадил отдохнуть.

После того как Шан Сижуй отступил, следовало найти достойную ему замену. Юй Цин, бесспорно, была главной героиней сегодняшнего вечера, и в поисках подходящего ей партнера следовало оглядеться по сторонам: Сыси-эр даже не обсуждался, Сяо Чжоуцзы еще не дебютировал, оставался один лишь Юань Сяоди. И он не устоял перед уговорами. Поднявшись со своего места, он учтиво поприветствовал Юй Цин сложенными руками, а та кивнула ему в ответ. Оба были людьми учеными и, стоя рядом, смотрелись очень гармонично. Посовещались, решили, что исполнят они классический отрывок «Тайная встреча» из «Пионовой беседки», в котором между Ду Линян и Лю Мэнмэем завязываются отношения. В доме «Грушевого сада» был небольшой дворик с беседкой и прудом, и во время выступлений сад этот становился своеобразной декорацией, никакого грима не требовалось, одна лишь флейта-ди [41]. Несколько актеров-любителей принялись оживленно обсуждать готовящееся представление.

Шан Сижуй и в самом деле несколько опьянел: щеки его стали горячими, голова кружилась, но, стоило ему услышать, что Юань Сяоди собирается выступить, как он сразу же предстал перед Чэн Фэнтаем эдаким зверьком с ушками навостро; вдруг он воскликнул:

– Второй господин, я хочу пойти посмотреть представление.

Чэн Фэнтай попробовал его остановить:

– Так не пойдет. Ты пьян. Ветер подует, непременно простудишься. Ты ведь не первый раз слышишь, как поет Юань-лаобань.

Шан Сижуй лишь ответил:

– Хочу посмотреть, хочу посмотреть, хочу! Непременно надо взглянуть! На сей раз он выступает в особенном месте!

Чэн Фэнтай уступил:

– Ладно. Тогда пойдем посмотрим! – Он снял с себя пиджак и набросил его поверх длинного халата Шан Сижуя, нарядив его весьма странным образом. Шан Сижуй, впрочем, не обратил на это никакого внимания, и они направились в сад.

В осеннем саду ярко-алые кленовые листья соседствовали с хризантемами разных цветов и вечнозелеными остролистами, сплетаясь в буйстве красок. Единственным голубым пятном среди них была Юй Цин, а белым – Юань Сяоди. Одетые по современной моде, они исполняли старинную пьесу, что, впрочем, не выглядело нелепо. Садовые постройки превратились в декорации, подчеркивая игру актеров и ход старинной истории; они сливались воедино, и уже трудно было отделить одно от другого, отчего зрителям начинало казаться, что та самая беседка из оперы сейчас у них перед глазами. Но только зазвучала флейта сяо [42] и запела Юй Цин, как Шан Сижуй рассмеялся, хорошо еще, что стояли они чуть поодаль, и никто не услышал его смеха.

Чэн Фэнтай уже знал, что он собрался придираться к игре, и толкнул его:

– Шан-лаобань, я запрещаю тебе вредничать! Это же твоя новая подруга, позволь барышне сохранить лицо, хорошо?

Шан Сижуй ответил:

– Я просто посмеялся, ничего про нее и не говорил, – однако после этих слов он снова принялся хихикать. Обычно на его лице висела легкая улыбка, но сегодня от выпивки он несколько забылся и начал посмеиваться в голос, не в силах остановиться. Чэн Фэнтай вздохнул:

– Ну ладно, раз уж вам так не терпится покритиковать, Шан-лаобань, не сдерживайтесь.

Шан Сижуй покачал головой, отказываясь говорить. Когда Юань Сяоди допел свою арию, снова пришел черед Юй Цин, и Шан Сижуй наконец проговорил:

– Слушать выступление Юй-лаобань все равно что читать книгу. В ее манере петь можно расслышать голоса всех старых мастеров, но только не ее собственный. Она просто-таки панорама всей оперы куньцюй!

Чэн Фэнтай не сдержался и разразился хохотом:

– Ну и язык же у тебя, такой ехидный! Как по мне, речь ее быстрая и частая, совсем как капельки дождя, а она еще умудряется исполнять напев «водяной мельницы» [43], сменить выговор совсем ведь непросто!

Шан Сижуй закивал без остановки:

– Верно, она говорит, как стучит по крышам мелкий дождик. Впредь будем звать ее Сяо Юйдянь-эр [44].

Чэн Фэнтай, посмеиваясь, потрепал его волосы:

– Только не называй ее так в лицо! Барышни очень чувствительны, еще разгневается и побьет тебя.

В саду стояли двое, во взоре Юй Цин плескалась вечная любовь, и, опутанная ею, она тянулась к своему Лю Мэнмэю. Взгляд Юань Сяоди, впрочем, был пустым, пел он кое-как, что совершенно не походило на его прежнюю манеру выступать. В какой-то момент Лю Мэнмэю полагалось приобнять Ду Линян за плечи, однако Юань Сяоди вдруг замешкался. То ли из-за этой его оплошности, то ли по какой-то другой причине, но манера Юй Цин говорить, словно мелкий дождик стучит по крышам, перешла в пение. Сбившись с ритма, она начала фальшивить. Собравшиеся здесь были людьми сведущими, а потому сразу это заметили. Юань Сяоди с его абсолютным слухом, едва заслышав фальшь, не стал допевать строчку, махнул рукой, останавливая представление, дабы не ставить Юй Цин в неловкое положение:

– Сегодня все перебрали, и правда перебрали, пока хватит. Назавтра Юй-лаобань выступает в театре Тяньбао [45], все присутствующие смогут прийти и поддержать ее.

Юй Цин все еще не вышла из сценического образа, покрасневшими глазами она оцепенело глядела в спину удаляющегося Юань Сяоди, во всем ее облике читалась затаенная обида. Юань Сяоди не стал задерживаться ни на минуту и быстро распрощался, словно огнем ему подпалило хвост. Когда он проходил по каменной дорожке мимо Чэн Фэнтая, тот увидел во взгляде его мучительную боль. Поразмыслив совсем недолго, Чэн Фэнтай почти сразу понял, в чем дело, и переглянулся с Фань Лянем. На лице Фань Ляня так же застыло сумрачное выражение. Сыси-эр бросил на Юй Цин презрительный взгляд и, скривив шею и покачивая бедрами, холодно усмехнулся, тихонько выругавшись:

– Хоть приплатит, а все равно никому не нужна!

Только Шан Сижуй, глупый настолько, что оставался за пределами этого мира, недовольно принялся бурчать себе под нос:

– И как Юань Сяоди мог допустить подобную ошибку! Непохоже на него, совсем непохоже! Ох! Я так разочаровался! Даже Юань Сяоди может ошибаться!

Чэн Фэнтай, которому было и смешно, и горько, похлопал его чуть ниже спины.