Земли полуночи

Глава 20

— Что там, Кени? — послышался заспанный голос Ленки с верхней койки.

Завидую её способности спать когда и где угодно. Не то чтобы она часто так делает, но вот в таких ситуациях, когда делать совершенно нечего и надо просто ждать, она легко может задремать, тогда как я мучительно пережидаю медленно тянущееся время. Не будь она аристократкой, военная служба была бы для неё совершенно естественным занятием. Да и вообще Ленка гораздо охотнее проводит время в дружине, чем в модных салонах. При этом её никак нельзя назвать оторвой — она каким-то образом ухитряется быть при этом любящей и заботливой женой. Я знаю свою жену с младенчества, но её характер в некоторых моментах продолжает оставаться для меня полной загадкой. Впрочем, я и не собираюсь ничего отгадывать — меня всё устраивает как есть.

— Похоже, мы прилетели, — отозвался я, пытаясь хоть что-то разглядеть в иллюминатор. — По-моему, этот толчок как раз и был оттого, что мы на якорь встали. Давай просыпайся, милая, а то не успеешь умыться пока суета не началась.

Ленка красиво потянулась, а затем одним плавным движением слетела с койки, так что я едва успел подхватить её на руки.

— Хорошая реакция, — засмеялась она, чмокнула меня в нос, быстро обулась и убежала.

Послышались звонкие удары кувалды о металл, и я окончательно убедился, что мы швартуемся. Матросы привычно забили в неподатливую лесную почву штуки вроде длинных железных ломов — не знаю, как они на самом деле называются, я всё-таки ненастоящий воздушник, — закрепили на них швартовные растяжки, и на этом процесс причаливания завершился. Мы прибыли.

Дверь распахнулась, и в каюту влетела Ленка — уже умытая и свежая.

— Кени, собираемся поскорее, — быстро проговорила она, вытаскивая свой рюкзак и торопливо запихивая туда вещи. — Генрих злой, как бес, орёт сейчас на Сельковых, а потом отправится к нам.

— А чего он орёт-то? — удивился я, тоже поспешно пакуя свой рюкзак. — Вот предупредил бы заранее, что подлетаем, тогда бы и орал.

— Он Янсену приказал всех предупредить, — объяснила Ленка. — Янсен своей группе сказал, а нашей и второй ничего говорить не стал.

— Почему не стал? — не понял я.

— То ли плохо понял, то ли забыл, то ли просто не захотел с нами общаться, — пожала плечами Ленка. — На него Эмма орала, но я не дослушала, как он там оправдывался.

— Допрыгается Кристер, — с осуждением заметил я. — Ему же за такие вещи могут и тёмную устроить, или ещё чего-нибудь в таком роде. Думаю, на него все сейчас злые. Наверняка наша принцесса Лея тоже не упустила случая как следует поорать на вторую группу.

— Принцесса Лея? — засмеялась Ленка. — Это ведь из той сказки про звёздные войны, что ты мне в детстве рассказывал?

— Ты до сих пор помнишь? — поразился я. — Тебе же тогда лет шесть было.

— Конечно, помню, — уверенно подтвердила она. — Я все твои сказки помню. И про Незнайку, и про Карлсона, и про Изумрудный город, конечно. Про Изумрудный город вообще была моя любимая сказка, ты же её про меня сочинил. Я в детстве всегда засыпала, представляя, как иду по дороге из жёлтого кирпича. До сих пор поражаюсь, как ты в таком возрасте мог для меня такие замечательные сказки сочинять.

Я что-то промычал в растерянности. Действительно, это дети о подобных вещах не задумываются, а взрослый не может не удивиться таким историям от шестилетнего ребёнка. Я был уверен, что Ленка давно все эти вечерние сказки забыла. Оказывается, помнит.

— И ты тоже не вздумай их забывать, — строго сказала она. — Тебе их ещё нашим детям рассказывать.

— Не забуду, — вздохнув, пообещал я.

Дверь рывком распахнулась, и на пороге возник Генрих Менски. Злость его ощущалась буквально физически.

— Мы готовы, наставник, — немедленно отрапортовал я. — Прикажете выдвигаться?

Генрих растерялся — он явно ждал совсем не этого.

— Выдвигайтесь, — наконец хмуро сказал он и прикрыл дверь — причём плавно.

— Похоже, Лина вставила преподам серьёзную клизму за то, что у них студенты расслабляются, — вполголоса заметил я. — Вот им и не терпится поделиться ощущениями со студентами.

— Тоже так думаю, — кивнула Ленка. — Пойдём, что ли?

Мы навьючили на себя наши рюкзаки и поспешно направились к трюму. В дирижаблях обычно имелся ещё один, так называемый «капитанский выход», но у меня и мысли не возникло двигаться в сторону рубки. Студенты совершенно явно не попадали в категорию достаточно важных пассажиров, так что я вполне резонно предположил, что нам предстоит спускаться по верёвочной лестнице из трюмного люка. Так оно и оказалось — в трюме уже толпилась большая часть студентов. Все они выглядели порядком взъерошенными, особенно Кристер Янсен — преподы сумели в полном объёме донести до подопечных недовольство руководителя экспедиции, и ещё как следует добавили от себя.

К нам подошла Анета, и я с интересом заметил, что она как раз взъерошенной не выглядит.

— Как там ваша Лея — сильно бушевала? — спросила Ленка.

— Поорала, — кивнула Анета. — Но меня почему-то пропустила. Правда, я очень быстро собралась.

— Не хочет тебя задевать, потому что не знает, как Алина на это отреагирует, — предположила Ленка.

— Скорее всего, — согласилась Анета. — Только Алина никак бы не отреагировала, у неё любимчиков нет.

— Но преподы-то этого не знают, вот и не связываются, — заметил я. — Хорошо иметь родню в начальниках. А вообще, Алина круто взялась — когда мы в Нитику ездили, она как-то помягче себя вела.

— Здесь же преподаватели есть, — пожала плечами Анета. — Вот Алине и пришлось сразу себя поставить.

Правильно она всё поняла. Тогда у Алины были только студенты, иерархия никаких сомнений не вызывала, вот она и вела себя довольно демократично. А сейчас вместе со студентами ехали достаточно авторитетные преподаватели, которые Алину не знали, так что она решила сразу разъяснить всем кто есть кто и установить рамки. Я отметил для себя примечательный факт, что у Анеты не возникло никаких сомнений в необходимости поступить именно так. Алина определённо не пренебрегает её воспитанием, а значит, Анета не просто формальная наследница, а вполне себе реальная. То есть Алина действительно планирует передать ей главенство в роде, и Анета пользуется у рода достаточным уважением, раз род таким планам не противится. Надо будет как-нибудь мягко намекнуть Ленке, чтобы она продолжала дружить с Анетой и не вздумала с ней поссориться. Я ощутил лёгкий укол совести из-за такого несколько циничного отношения к нашей общей подруге — но что поделать? Я обязан всегда действовать в интересах семейства, как бы неприятно это ни выглядело для меня лично.

В трюме появилась Алина, но на неё мало кто обратил внимание. А вот это совсем напрасно — обращать внимание на начальство нужно всегда.

— Построиться по группам, — негромко приказала Алина.

Мы с Ленкой и Анета немедленно направились к своим группам. Однако многие студенты либо не услышали приказ за болтовнёй, либо просто не обратили внимания. Алина поднятием брови обозначила лёгкое недоумение и несильно хлопнула в ладоши. Хлопнула совсем несильно, однако от хлопка зазвенело в ушах, а некоторых ударная волна подхватила, заставив довольно унизительно прокувыркаться. По странному совпадению кувыркались исключительно те студенты, которые не поспешили исполнить приказ.

— Я надеюсь, этого было достаточно, чтобы привлечь ваше внимание, — в мёртвой тишине ледяным голосом сказала Алина. — Следующий, кто посмеет игнорировать мои распоряжения, об этом сильно пожалеет. А теперь все строятся по группам и прыгают в люк начиная с первой группы. Наставники групп прыгают последними. Внизу сразу отходите в сторону, чтобы не создавать помехи следующим. Тех, кто не отойдёт сам, буду убирать с дороги я. Пошли! — скомандовала она и первой прыгнула в открытый люк.

И с чего я вообразил себе какую-то верёвочную лестницу? Инерция мышления, не иначе. Следующим прыгнул я, а следом за мной Ленка. В воздухе я чуть замедлился и немного отодвинулся — приземлились мы вместе, держась за руки, и сразу же отошли в сторону. Алина мимолётно улыбнулась нам и почти незаметно кивнула. Меня разбирало любопытство, как она будет убирать с дороги тех, кто замешкается и не отойдёт в сторону сам, но, к сожалению, таких не оказалось. Алина явно уже сумела внушить к себе уважение, так что её предупреждение все восприняли серьёзно. Хотя что тут особо гадать? Просто отправляла бы пинком в полёт саженей на десять.

Наконец, спрыгнула и третья группа — и, говоря откровенно, не все из них проделали это изящно. Я с интересом отметил, что все немедленно построились по группам, не дожидаясь приказа. А потом всё-таки вывалилась верёвочная лестница, по которой довольно шустро спустилась Лапа. В чём бы её способности ни состояли, она определённо не Владеющая, раз не может даже спрыгнуть с относительно небольшой высоты. Я обвёл глазами студентов и вдруг с удивлением обнаружил, что Янсен уже приобрёл вполне достойный бланш — кто, а главное, когда успел его оприходовать, причём на глазах преподавателей? Хотя, скорее всего, преподаватели просто вовремя отвернулись.

Лапа спустилась, но Алина продолжала чего-то ждать, и через полминуты выяснилось чего. По лестнице немного неловко спустилась наша целительница Дея — а я даже и не подозревал, что она тоже летит с нами. Впрочем, если подумать — как в таком походе без целительницы? Студенты ведь, в сущности, мало чем отличаются от детей, и приключения себе находят точно так же. Может, Янсен и уговорит её убрать свой фингал, чтобы не пугать диким видом зверей лесных.

— Времени у нас немного, — объявила Алина, а время и в самом деле было далеко за полдень, — но пройти вёрст десять за остаток дня мы успеем. Точнее, успеем пробежать — ведь всем вам хочется немного размяться после утомительного путешествия, — (Генрих одобрительно хмыкнул). — Первой бежит почтенная Тамила, а за ней группы в том же порядке, в котором прыгали. Преподаватели бегут сзади и помогают отстающим. Пошли, пошли!

Не думаю, что отстающие обрадуются помощи преподавателей. Я шепнул Ленке: «Пообщаюсь с Линой» и немного отошёл в сторону, чтобы никому не мешать. Генрих посмотрел на меня с сомнением, но молча пробежал мимо. Я пропустил всех, чувствуя лёгкое раздражение от удивлённых взглядов, а потом пристроился к Алине, которая бежала последней.

— Что, Кеннер, трудно бежать? — ехидно спросила она. — Надо сделать выговор Менски за то, что не помог тебе.

— Ой, Лина, хоть ты не упражняйся в остроумии, — отмахнулся я. — Тем более, это тебе совсем не идёт. Не твой образ совершенно. А кстати, почему мы бежим? Неужели нельзя было ближе подлететь?

— Что, в самом деле не хочешь бежать? — удивилась Алина.

— Да нет, просто интересно.

— Лапа говорит, там частенько бывают вихри Силы. Непонятно, что может случиться с дирижаблем, если он попадёт в такой вихрь. Мне, знаешь ли, совсем не хочется объяснять ректору, каким образом я сумела угробить его дирижабль. Он ведь наверняка ещё и возмещать заставит, а я-то победнее тебя буду.

— Так уж и беднее, — усомнился я.

— Беднее, беднее, — заверила она. — Слышала я, какой ты дирижабль строишь.

— Так не себе же строю, а жене, — недовольно ответил я. — Мне бы и в голову не пришло такое для себя строить, меня и наш курьер вполне устраивает. Просто имел неосторожность пообещать, вот и приходится держать слово.

Алина только покрутила головой.

— Так ты ради этого вопроса нарушил порядок движения?

— Нет, конечно, это так, просто в голову пришло, когда ты про бег заговорила.

— Я про бег заговорила, — фыркнула она.

— На самом деле я про Лапу хотел спросить. Не могу понять, за что она на меня крысится — я ей вроде никак дорогу не переходил. Что её не устраивает?

— Ну, мы с ней это не обсуждали, — задумалась Алина. — Так что наверняка ничего сказать не могу. Кое-какие догадки у меня есть, но это просто предположения.

— Хотя бы предположения, — вздохнул я. — А то я уже не понимаю, как к ней подойти. Может, действительно ей в табло настучать? Лена с ней вроде нашла общий язык таким образом.

— Подружиться с ней хочешь?

— Не то чтобы подружиться, просто какие-то нормальные отношения завязать. У нас с ней кое-какие общие дела есть, и мне не нравится, что она на меня волком смотрит.

— Общие крокодилы, что ли? — захохотала Алина.

— Какая разница, что? — с досадой сказал я. — Сегодня крокодилы, завтра какие-нибудь бегемоты. Но вот как-то не выходит у нас быть нормальными партнёрами.

— Ну, как мне кажется, — с некоторой неуверенностью сказала Алина, — причина в том, что вы с ней слишком разные. С нашей точки зрения, она ведь просто окаменелость. Лапа, конечно, к нашему времени как-то приспособилась, но она выросла совсем в другом мире, и это сказывается. Во-первых, судя по некоторым оговоркам, она из очень бедной семьи, возможно, даже из семьи холопов. Неспроста ведь она в поволье пошла, на самом деле ей пришлось. А кто ты, Кеннер? Ты ведь, по сути, верховой боярин из золотых поясов[22]. Как она может к тебе относиться, и как может тебе доверять?

— Я, кажется, своё положение не выпячиваю, — хмуро возразил я.

— Не выпячиваешь, — согласилась Алина. — Но она тебя всё равно воспринимает именно так, для неё пропасть между вами никуда не девается. Она же с детства так воспитывалась, это мгновенно не уйдёт.

— Но с тобой-то она ладит, а ты ведь тоже в Совете Лучших заседаешь.

— Вот только ты забыл, что голос у меня там совещательный, — хмыкнула она. — Что-то обсуждать я могу, а вот голосовать права не имею. Я, конечно, не из низов общества, но в отличие от тебя, в новгородскую госпóду не вхожу. Это всё было во-первых. А во-вторых, ты очень продуманный делец, Кеннер, а наша Лапа — девчонка простая, и ей все эти отношения «ты мне — я тебе» довольно чужды.

— Что не помешало ей нормально так с меня содрать, — недовольно заметил я.

— За твоих крокодилов? — засмеялась Алина. — Ну, девушке ведь надо на что-то жить. Но я имела в виду немного другое. Я же давно за тобой наблюдаю, и за последние годы ты очень сильно изменился. Ты постепенно становишься умелым дипломатом и жёстким дельцом. В тебе начинает чувствоваться стальной стержень, ты порой очень сильно давишь волей. Даже я иногда это чувствую.

— Не уверен, что рад о себе такое слышать, — грустно сказал я.

— Это естественный процесс, Кеннер, — мягко сказала Алина. — Ты глава сильного семейства, от тебя зависят многие тысячи людей, ты просто не можешь быть лапочкой. Но при этом ты всегда ведёшь дела открыто и честно, и за это тебя уважают. Уважают даже больше, чем ты думаешь, и даже люди, которые тебя не любят. Но возвращаясь к Лапе — она всё это хорошо ощущает и не может разговаривать с тобой как равная. Она чувствует себя нижестоящей и от этого злится, понимаешь?

— Но и ты ведь тоже не лапочка, Лина, — указал я. — Достаточно посмотреть, как ты всех здесь построила.

— Я просто гораздо старше тебя и лучше умею лицемерить, — усмехнулась она. — И тебе тоже надо бы этому поучиться — людям недостаточно того, что ты с ними ведёшь дела честно и стараешься, чтобы эти дела были взаимовыгодными. Научись казаться мягче, когда жёсткость неуместна. А насчёт того, что я кого-то построила — ты не замечаешь, как ты сам здесь всех построил? А ведь ты, в отличие от меня, не руководитель экспедиции, а простой студент.

— Я? Всех построил? — поразился я.

— Ты, кто же ещё? — засмеялась Алина. — Я уверена, что Менски тебе ни слова не сказал, когда ты нарушил прямой приказ руководителя экспедиции и совершенно нагло отстал от своей группы — так?

— Так, — признал я. — Но опять возвращаясь к Лапе — можно как-то всё-таки найти с ней общий язык? Можешь что-нибудь посоветовать?

— Общайся. Покажи, что ты достоин доверия, и она постепенно оттает. Иначе, наверное, никак.

— Ясно, — вздохнул я. — А про ящеров ты можешь поподробнее рассказать?

— Нет, Кеннер. Лапа что-то говорила про соборную душу и прочую такую муть, но я в это вообще не вникала. У нас Гана такую заумь любит, а мне достаточно того, что мы с этими ящерами не встретимся.

Я вернулся на своё место. Когда я обгонял Генриха, он опять с сомнением посмотрел на меня и снова промолчал. Не думаю, что слова Алины насчёт «всех построил» правильно описывают ситуацию, но какая-то доля правды в её словах и в самом деле есть. Я не стал останавливаться на своём месте, а продвинулся чуть дальше, поравнявшись с Лапой.

— Привет, Лапа! — дружелюбно поздоровался я. — Выделишь мне несколько минут?

Она подозрительно посмотрела на меня и буркнула:

— Чего ты хочешь?

— Не заводи себя, — мирно сказал я. — Никаких злобных замыслов я не питаю, честно. Просто хочу поспрашивать тебя о ящерах — меня их история очень заинтересовала. Как так вышло, что они совсем недавно делали набеги за рабами, и вдруг превратились в полуживотных?

— Не вдруг они превратились. Они уже в моё время начали всё реже появляться.

— Да нет, всё-таки вдруг. Полторы-две тысячи лет — для расы это стремительная деградация. Сама посуди — между нами и тобой как раз полторы тысячи лет, но ты от современных людей ничем не отличаешься. Общество сильно изменилось, конечно, а люди остались теми же самыми.

— Да, общество изменилось, — с грустью сказала Лапа. — Мне многое здесь трудно принять. Для меня мой город только что назывался Господин Великий Новгород, и внезапно он уже не Господин, и даже не Великий.

— В официальных бумагах город по-прежнему Великий, — пожал плечами я. — Но заметь, что твой Господин Великий Новгород даже близко не может сравниться с нашим просто Новгородским княжеством ни по населению, ни по размеру, ни по влиянию… да ни по чему угодно.

— У нас было народное вече, — указала она, — а у вас правит князь.

— Вот прямо вижу перед собой картину, как тридцать шесть миллионов граждан собираются на вече и начинают выкрикивать свои пожелания, — с иронией сказал я. — Какое ещё народное вече, Лапа? У вас госпóда решала, что на вече кричать будут. А кто пробовал не то кричать, мог и нож в бок получить. Во внезапно образовавшейся давке.

— Бывало и такое, — признала она.

— У нас, конечно, вече не собирают, зато народ реальный голос имеет. Свой голос, а не тот, что госпóда укажет.

— Это каким образом? — изумлённо посмотрела на меня Лапа.

— Крестьяне и мещане — через Совет Общин. Который, кстати, и в Совете Лучших Людей представлен.

— Вот как? — озадаченно пробормотала она.

— То есть ты не интересовалась, как у нас власть устроена? — догадался я. — Увидела, что вече нет, и решила, что князь единолично правит? Я тебя уверяю, у нас народ гораздо больше голоса имеет, чем в ваше время, и у князя власть далеко не абсолютная. В общем, поинтересуйся этим как-нибудь, много открытий для себя сделаешь. Наверняка что-то непонятно будет — спрашивай, охотно объясню. У нас власть довольно сложно устроена, и не всё на виду лежит.

— И ты мне всё расскажешь? — недоверчиво спросила она.

— А почему нет? Государственные секреты я выдавать не собираюсь, конечно, так они тебе и не нужны. Можешь ещё и Лину поспрашивать, она тоже может многое рассказать.

Лапа молчала, глядя куда-то вдаль. Мы бежали так молча несколько минут, а затем она вдруг спросила:

— Как ты с Алиной сошёлся?

— Алина с нашей матерью старые подруги. А потом мы с Леной съездили с ней в пару экспедиций, и как-то незаметно тоже подружились.

Она опять надолго замолчала. Я терпеливо ждал, и через пару минут она сказала:

— Так что ты хотел спросить?

— То, что спросил. Почему ящеры так стремительно деградировали?

— В двух словах не объяснить, — ответила она, причём на удивление мирно. — Я ведь и в университет пошла, потому что меня эта тема интересовала. Вроде что-то поняла, но правильно или нет, не знаю. Понимаешь, я сама с ящерами дела не имела — ну, несколько штук убила, но про их общество знаю только из рассказов старших. Будешь слушать мои фантазии?

— Буду, конечно, я ведь за этим к тебе и подошёл, — заверил её я. — Даже фантазии от человека с профильным образованием, который знаком с предметом — это то, что стоит послушать.

Она немного помолчала, собираясь с мыслями.

— Очень важно понимать один момент, — наконец, сказала она, — цивилизация ящеров изначально была духовного типа. Материальная культура у них практически отсутствовала. Еды в то время было достаточно, климат тёплый с небольшими сезонными и суточными колебаниями — им были просто не нужны какие-то искусственные приспособления.

— Я видел их статуи у алтарного зала, — осторожно заметил я. — У тех тварей были броня и оружие.

— Это всё появилось уже потом, — покачала головой она. — Я говорю о тех временах, когда они ещё не эмигрировали.

— Мне кажется интересным ещё один момент: человек начал развиваться под давлением среды — появились инструменты, ремёсла, постепенно пошло развитие отдельных индивидуумов и общества в целом. Но что вызвало развитие ящеров, если среда была благоприятной? Неважно, духовное развитие или материальное — должен быть какой-то толчок.

— Вопрос сразу в точку, Кеннер, — кивнула Лапа. — Какой-то толчок наверняка был, вот только мы вряд ли узнаем какой. Старшие говорили мне, что ящеры сами этого не знают — слишком давно это было. Да и какие воспоминания могли сохранить полуразумные твари? Я имею в виду, которые в то время были ещё полуразумными. Может, их подтолкнули боги, а может быть, и сама Гея.

Удивительно, как она изменилась, заговорив о том, что ей самой интересно. Знакомая мне Тамила Лапа как будто куда-то исчезла, а вместо неё появился учёный-исследователь. Сейчас её университетское образование было совершенно явным и не вызывало никаких сомнений.

— Вообще, тема цивилизации духовного типа безумно интересна, — продолжала она, — но она не имеет прямого отношения к теме одичания ящеров. Я упомянула это только затем, чтобы подчеркнуть, что после попадания в Мир Полуночи они оказались в довольно неблагоприятной среде, но при этом у них полностью отсутствовала материальная культура. Очень много ящеров погибло при переходе, и не меньше погибло после. Возможно, они в конце концов погибли бы все, но их старшие всё-таки нашли выход — они научились ходить к нам. Если бы переходы были в более населённых местах, их, наверное, просто бы перебили, но в этих землях поселений было очень мало, и у ящеров получалось угонять людей к себе целыми деревнями. Их долгое время даже не замечали — в те времена гораздо больше людей гибли от междоусобиц. Да и свои рабов тоже захватывали для продажи.

— Так ящеры переняли у людей материальную культуру или просто заставили их на себя работать?

— Просто заставили работать.

— То есть они таким образом свои проблемы решили, — сделал вывод я. — Но это никак не объясняет их деградацию — рабовладельческие общества в целом довольно стабильны.

— Ты ошибаешься, Кеннер, — возразила она. — Любое паразитическое общество нестабильно, и рано или поздно ему приходится либо отказаться от паразитизма, либо умереть. Но ты прав в том, что разложение может длиться достаточно долго. Однако ящеры пошли дальше, чем стоило бы. Рабовладельческое общество более или менее стабильно, пока использование рабов ограничено неквалифицированным трудом. У ящеров же рабы через какое-то время начали заниматься буквально всеми сторонами жизни, вплоть до управления поселениями. То есть сами ящеры занимались духовными практиками и творчеством — ну, или просто развлекались, — а люди полностью обеспечивали функционирование общества.

— И люди такое терпели? — удивился я.

— До поры — до времени. А потом старшие ящеров, которые пришли ещё с Земли, возвысились и куда-то ушли. Новых старших, которые поднялись уже после эмиграции, у ящеров оказалось слишком мало, да и были они довольно слабыми. Соплеменников они всё-таки сумели защитить от истребления, но удержать людей уже не смогли. И оказалось, что у ящеров уже нет ни сильных лидеров, ни единого общества.

— И они одичали, — закончил я.

— Без старших, которые обеспечивали единство общества и преемственность знаний, другого результата быть и не могло. И подняться вновь они уже никогда не смогут — мир их вычеркнул из списка кандидатов на возвышение.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался я.

— Ну, есть такая любопытная теория, — почему-то смутилась Лапа. — В общем, паразитические цивилизации имеют очень малую ценность для мира, потому что цивилизации должны развиваться сами, а не пытаться ехать на других. Мир их ещё как-то терпит, пока они заставляют других работать за себя, но когда они заставляют за себя думать, их ценность для мира становится равной нулю, и Вселенная просто скидывает их в мусорное ведро. С ящерами это и произошло — они отдали рабам слишком многое из того, что обязаны были делать сами.

— Очень интересная точка зрения, — искренне сказал я. — Трудно сказать, насколько она верна, но над этим определённо стоит подумать. Слушай, Лапа, а мне вот такая мысль в голову пришла: с рабами всё понятно — если за тебя думает раб, то он естественным образом занимает твоё место, а ты автоматически становишься отходом эволюции. А вот представим, что за тебя думает машина.

— В каком смысле «думает машина»? — не поняла Лапа.

— Представь себе машину, которая умеет думать.

— Вот прямо думать? — удивлённо переспросила Лапа. — Решать за тебя задачи, советовать, куда вложить деньги, управлять твоим предприятием?

— Да, вот это вот всё, — подтвердил я. — И может быть, даже больше.

— Ну ты и фантазёр, — засмеялась она. — Надо же такое придумать! Но если не ограничивать полёт фантазии и всё-таки представить, что такое возможно, то я не вижу каких-то принципиальных отличий. Какая разница, на чём ты паразитируешь? Если машина думает за тебя и производит некий интеллектуальный продукт, то она и представляет интерес для мира, а ты становишься не нужен. И рано или поздно закончишь, как эти ящеры. А твоя машина будет, наверное, жить дальше и развиваться вместо тебя.