Глава 5

Хорошо бы по улице проехаться — загорелся я. Но тут привели корову, чёрт — не вовремя, доить надо. Управился быстро, так сильно Толян хотел покататься. Еду, гордый наличием техники, ни каски, ни аптечки, разумеется, нет, фара отсутствует давно, провода, идущие к ней, замотаны изолентой, уже высохшей. Вдруг вижу знакомые бёдра моей секс партнёрши. Ну как партнёрши, было у нас несколько раз, последний раз на новый год правда, в открытую меня она не посылает, но и не даёт. Держит про запас, понимаю «я — взрослый». Выглядят бедра соблазнительно, короткая юбка обтягивает их до анатомических подробностей, сверху накинута болоньевая куртка, ну и платок. Ах да — на ногах полусапожки резиновые, типа галош. Но ноги, сцука, ровные! Как я люблю.

— Галина, радость моих чресл! Садись, подвезу! — решаю подкатить к девушке со взрослым пониманием я.

— Толя, ты чего? Выпил? То двух слов не свяжешь, то вдруг чресла вспомнил. Тебе приснилось это, маленький! — ехидничает она.

— Может и приснилось, но понравилось, я бы ещё поспал, — отвечаю, плотоядно разглядывая её грудь.

Галка внимательно смотрит на меня, о чем-то раздумывая.

— Приходи вечером, лучше с пузырём, — решается она. — Часа через полтора, я ребенка спать уложу. И со стороны улицы не заходи.

Я, сделав несколько кругов, еду домой, размышляя, где взять бутылку, время уже позднее и магазин закрыт. На самом деле никаких проблем, даёшь алкашу на две бутылки, он тебе одну отдаёт. Толик так делал раньше. А сейчас тоже есть вариант, но он кислый. У отца взять взаймы. А завтра купить и доложить. Но тут проблема, вдруг заметит пропажу или что бутылка другая. Там сорта-то разные, цена сейчас пять рублей тридцать копеек, самая дешёвая, недавно подняли, года три как. Это я половину состояния своего в дырку спущу. К моему счастью, отец уже спал, а в его заначке в шкафу на кухне, у нас, оказывается, у каждого имеется свой шкаф, было две бутылки — «пшеничная» и «московская особая». Последняя дешевле, и я беру её, но попадаюсь бдительной бабке.

— Убьёт, — коротко резюмирует старушка, намекая на буйного отца.

— Завтра верну, — шепчу ей, уходя из кухни.

— Погоди, есть у меня, — отбирает пузырь у меня бабка и через пару минут приносит свою бутылку. Коньяк! Арарат! Пять звездочек. Смотрю ценник — четырнадцать рублей двенадцать копеек за ноль пять.

— Откуда? И зачем купила? Отец такое не пьёт, за работу тоже таким не платят, — поднимаю глаза на бабулю.

— Не покупала я, очень надо! Подарок дали на девятое от однополчан, — улыбается, очевидно, вспомнив что-то приятное, она.

— Не, я не возьму, сама выпьешь — отвергаю я и тут же получаю подзатыльник.

— Бери, говорю, не последняя, не дай бог отец пропажу увидит. Да и не пью я, знаешь же, только на девятое сто грамм и выпью, — грустнеет старушка.

Я вспоминаю, и точно, не пьёт она совсем. А китель её фронтовой парадный в шкафу висит, вот только медалек там не много, как я помню.

— А чего у тебя медалей мало? — задаю вдруг вопрос, вспоминая виденных ранее ветеранов.

— Мало? Орден Отечественной войны второй степени, два ордена Славы, медали «За боевые заслуги», «За отвагу» и мосинка моя старушка наградная. Юбилейные я не ношу.

— Круто, — только и произнёс я. А память Толика выдала, что бабуля у меня была снайпером.

— Да, за коньяк или две четвёрки, или пятерку чтоб получил, и сам не пей! Много. Ты к Галке идёшь? К ней можно, дитей не наделаете, негодная она уже, — поразила информированностью она.

— Ты прям разведчица, а не снайпер, — ворчу я. — Будет тебе пятёрка, а четверку уже получил по географии сегодня.

— Врешь? — застывает баба Лёля. — А ну дневник покажи.

Я аккуратно прячу бутылку в матерчатую авоську и приношу дневник, гордо раскрывая на нужной странице.

«Прям как дитя хвастаюсь» — усмехаюсь мысленно своей реакции.

— Не соврал, — удивляется ещё бодрая сухонькая старушка с руками по локоть в фашисткой крови.

— Чего вы тут? — в кухне появляется отец и жадно пьёт гриб из трехлитровой банки.

Есть такой чудо-напиток у нас, заливаем мы этот гриб — плоскую лепешку вроде медузы чаем, он и растёт постепенно в банке. Вкусный, на мой взгляд.

— Четверку получил? — поздно за ум взялся, дышит перегаром батя и тянется к своей полке с бутылками!

Мы с бабкой переглядываемся, и я понимаю, не найдись там двух бутылок водки, быть бы мне битому. Но отец достал плитку шоколада и дал мне.

— На вот, к чаю тебе, — и, почесав пузо, отправился дрыхнуть.

Я молча киваю бабуле, мол, спасибо что спасла и взяв сетку иду к Галке, хотя прошло не больше часа. А ничего бабуля у меня, я вспоминаю памятью Толяна, что и дом её, а батя вдовец, был женат на её дочери, а вот возраст и день её рождения не помню, не интересно мне было, оказывается. Вроде лет семьдесят, семьдесят пять. Ещё ветеранов много живых. Подхожу со стороны огорода, и через дыру залажу во двор любвеобильной соседки. Та встречает в халате явно на голое привлекательное тело и проводит в дом.

— Дочка спит уже, — вполголоса говорит она, доставая из сумки сначала бутылку, а потом шоколадку, и тут же кривится. — Коньяк? Он же клопами пахнет! Шоколадку молодец, что взял, дочка рада будет. Взрослеешь что ли? Раньше дочке ничего не приносил, а тут прям молодец! Ладно, пусть будет коньяк, отдам потом кому, у меня есть в заначке «коленвал».

Я малость обалдеваю, знаю я этот «коленвал», до повышения цен самая дешевая водка была, сейчас я давно её не видел. Название такое из-за надписи ВОДКА не в ряд, а буквы О и К чуть ниже строчки, вот и похоже на коленвал надпись. И про шоколадку она не угадала, я нам на закусь нёс, с лимоном-то туго сейчас. Но пусть будет дочке, ишь как рада.

— Ты погоди «коленвал», это по спецзаказу для ветеранов и партийных работников, пять звездочек, не пахнет он клопами, зуб даю, — начинаю я вешать лапшу на уши, не желая пить отраву. — Ты на цену глянь.

— Да? И точно, прилично стоит, может в самом деле неплохой — удивляется наивная дурочка лет двадцати пяти и сервирует стол нехитрой закусью.

А закусь точно к водке: варёная картошка, сало, капуста квашеная, сыр домашний, огурец соленый, видно с прошлогодних запасов, но крепкий на вид. Чёрт, может нахрен этот коньяк, да и не делали откровенной отравы в СССР. Но Галка уже настроилась вкушать напиток партократов. С трудом открываю бутылку и разливаю понемногу для начала.

— Эх, жаль, лимона нет, — неподдельно огорчаюсь я.

— Зачем? — нюхает напиток Галя и морщится.

— Что бы морда после «епли» довольной не казалась, — шучу я, и шутка заходит на ура.

Галка — девка простая, и ей мой казарменный юмор нравится.

— Ой, насмешил, — дрыгала она полноватой ногой, уже оголенной до бедра. — Ты тяпнул уже, что ли? Тихий, скромный, а тут выдал.

— Щас тяпну, да мне чуть-чуть, только для запаха! Дури у меня и так хватает.

Галька смеётся и непринуждённо выпивает коньяк, закусывая кусочком сыра. Я не отстаю. Кладу руку на коленку и тискаю податливое тело. Завершается бутылка коньяка, почти полностью приговорённая стойкой бабой, и мы перемещаемся из кухни в зал, в спальне спит дочка, и мы стараемся ей не мешать. Секс завершился минуты за две! Мне, опытному, как я считал себя в прошлой жизни, ловеласу неудобно. Дама ведь не удовлетворена. Толику пофиг, но я его заставляю идти на второй круг, а потом и на третий. В конце концов после пятого захода за три часа меня выгоняют домой. Я доволен как слон, да и Галя, отжаренная на пять с плюсом, довольно улыбается на прощание. Поспал всего часа три, и разбудил не петух, а бабуля. Тот пестрый будильник тоже, я думаю, орал, но мне, уставшему на любовной ниве, это было нипочём. В результате в класс пришёл последним, но не опоздал. Денег, что интересно, батя ещё не дал, это что получается, два рубля на неделю? Сегодня тоже пять уроков: геометрия, две литературы и два труда последними. Толик обычно с них сбегал, а я решил пойти. На геометрии математичка рассказывала новую тему, а перед этим спрашивала домашку, поставив пяток оценок. На меня она странно поглядывала, но ничего не спросила. На перемене, в закутке с фикусами около кабинета литературы, куда я загасился от разных взглядов, ко мне подошла Фаранова, тоненькая, изящная девочка с русыми волосами и длинными ногами. Лицо красивое, но детской красотой.

— Толя, что ты там за глупости про меня говорил? — требовательно спросила она.

— Ничего и никому не говорил, Петрухе сказал, что ты мне нравишься и всё, — открестился от наезда я, разглядывая ребёнка.

«М-да, поторопился я, гадкий утёнок она пока», — решаю про себя.

— Ты чего? Дурак какой! Не говорил, что мы дружим?

— Петруха, стоп! — поймал я своего несостоявшегося подельника за рукав. — Кому сказал, что Алёнка мне нравится? Я только тебе говорил.

— Да отвали ты, никому не говорил, — попытался, крутанувшись, вырваться из моего захвата.

Пришлось стукнуть его слегка в печень, от чего он присел и стал хватать ртом воздух как рыба, вытащенная из воды.

— Чего ты? — спросил возмущённо после того как отдышался и сказал мстительно, — Каркатову сказал.

— И мне он сказал, — подтвердила Аленка. — Только разных гадких подробностей добавил.

Тут я увидел плечистую фигуру Каркатова, идущего на урок литературы.

— Серёга, иди-ка сюда, — кричу ему, держа за рукав своего кореша.

— Ты прибурел, Толян? — спросил, подходя ко мне здоровяк и наклоняясь сверху вниз.

Его я тоже тычу в печень. А вот нечего прижиматься вплотную. Тот пытается, что-то сказать, но я сбиваю его с ног простой подсечкой и бью двоечку в челюсть.

— Сука, урою! — размазывая кровь с разбитой губы, пытается встать Каркатов.

— Ой, боюсь! Ты сплетни про меня с Аленкой распускаешь? — насмешливо смотрю на его попытки очухаться.

— Да ты не поня…, — попытался достать меня прямым ударом Серега.

— Да всё я понял, а ты нет, — легко ухожу уворотом головы от удара и на развороте бью апперкот. — Вопрос тот же!

— Этот сказал у вас шуры-муры, — сдаётся Каркатов, кивая на испуганного Петра. — Тебе всё равно после школы не жить!

— Толя, я ничего такого не говорил! — лепечет Складнев.

— Анатолий, прекращай! Из школы вылетишь! — возмущается ошарашенная Фаранова. — Пусть, что хотят говорят!

— Считайте, я вас обоих предупредил! — хватаю портфель и иду в класс.

— Я вас тоже предупредила! — тычет пальчиком Алёнка, и я вспоминаю, что у неё четыре старших брата и один на год младше, явно могут урыть за неё, все здоровенные кабаны.

— Ты чего такой нервный? — спросил у меня Кондрат, когда уже началась литература.

— С Каркатовым сцепился, распускал слухи про меня, — шепнул я в ответ.

— Если чё, мы с Похабом впряжемся, — пообещал сосед по парте, и я с удивлением вспомнил, что у меня есть и друзья, Кондрат да Похаб.

Похаб был из «б» класса, но мы дружили, такой же двоечник, как я и Кондрат. Похаб это фамилия его и кличка одновременно, вернее фамилия Похабов. Всё это выдала память Толика в один момент. Начался урок, и учительница начала рассказывать про Белинского и Герцена. Ни тот, ни другой, ни в моей памяти, ни в Толяновской, не отложился. В результате — заслуженная двойка. Не смог ответить, почему он опасный вольнодумец и чем опасен для общества. Хорошо хоть понял из контекста, что это про Герцена, но не спасло.

Загрузка...