Запретный город

Роберт Джоррдан

Запретный город Готхэн

Robert Jorrdan

Zakazane miasto Gothan

Перевод с польского: Иван Лысаковский

Город грёз

После смерти Хидрока и таинственного исчезновения Тебинадора, Конан

вернулся на запад. Он бродил по землям Заморы и Бритунии до начала войны

между Тураном и Гирканией, где воевал в качестве наемника. После поражения

Турана, Конан возвратился на север, в свою родную Киммерию. Но вскоре варвар

оказался втянутым в новую войну, во время которой попал в засаду его отряд. И

только благодаря своей силе северянин не был убит и не оказался закован в

кандалы, но он попал в руки пиратов из Ванахейма, которые надеялись на

получение вознаграждения от преследовавших Конана много лет гиперборейцев.

Тем не менее, не все пошло таким образом, как того желали ваниры…

1

— Туман редеет.

Волосатые, мозолистые руки замерли на длинных ясеневых веслах, а

холодные глаза принялись всматриваться в расходящуюся пелену мглы. Судно

было странным по меркам здешних вод. Длинное и тонкое, с низкой центральной

частью, высокой кормой и носом, увенчанным вырезанной головой дракона. То,

что корабль являлся пиратским драккаром, выдавала его открытая конструкция,

ряд щитов, таран и команда: могучие воины со светлыми бородами и холодными

глазами. На корме стояла группа людей, один из которых, с низко посаженными

бровями и задумчивыми глазами, бормотал проклятия себе под нос.

— Орда Асгримма узнает, где мы находимся и где собираемся сойти на берег,

но у нас больше не осталось, ни пищи, ни воды. Хротгар, ты говоришь, что чуешь

землю на востоке, но, клянусь Тором...

Внезапный крик пролетел среди экипажа. Гребцы отпустили весла и

посмотрели прямо вперед с открытыми ртами. Туман перед ними быстро поредел,

и неожиданное зрелище города из золота и мрамора ударило им в глаза. Со

страхом, но вместе с тем, с восторгом и неверием люди глядели на башни, шпили

и бойницы могучего города, вырисовывающиеся в небе.

— Клянусь копытами Нергала! — выругался предводитель пиратов. — Это

Тормонд.

Кто-то на корме рассмеялся. Вождь сердито повернулся к нему. Человек этот

не был похож на своих товарищей. Только у него единственного не было оружия и

доспехов, но все остальные относились к нему с каким-то мрачным уважением.

Его поведение было естественным, львиное достоинство, в то же время

варварское поведение и осознание собственной власти. Он был высоким, сильным

и плечистым, как и все на корабле, но чувствовалась в нем и та кошачья ловкость,

которой обычно недоставало массивно сложенным воинам. Волосы у него были

темными, как смоль, а глаза его были такими же синие, как и у каждого из других

воинов, но никто не принял бы его за одного из них. Его сильное, загорелое лицо

было подвижным, с характерной для варвара издевательской ухмылкой.

— Что тут такого смешного, Конан? — переспросил главный пират сердито.

Конан покачал головой.

— Я смеюсь над мыслью, что в этом блеске красоты кто-то мог бы углядеть

здесь город своих холодных, диких богов, которые для его строительства

использовали кости и черепа вместо мрамора и золота.

Ветер унес туман, и город засветился ещё ярче. С поразительной скоростью,

в растаявшем полностью тумане, по всей длине побережья выросли порт и стены.

2

— Это словно город грёз, — пробормотал Хротгар, чьи холодные глаза были

поражены этим чудом. — Туман, должно быть, оказался намного гуще, чем мы

думали, если мы невольно смогли подойти так близко к такому порту. Посмотрите

на эти корабли у причалов. Что будем теперь делать, Ательдред?

Гигант посмотрел исподлобья.

— Они уже заметили нас. Я думаю, что если повернем назад сейчас, то

вскоре за нами погонится множество галер. А свежая вода нам нужна. Как ты

думаешь, Конан?

Киммериец пожал своими массивными плечами.

— Кто я такой, чтобы судить об этом? Я не ваш капитан, но если мы не

можем повернуть назад, а бегство теперь наверняка вызовет подозрения, мы

должны смело двигаться вперед. Я вижу, там есть много торговых судов, которые

выглядят, словно пришедшие издалека. Вполне возможно, что эти люди торгуют

со многими странами, и не бросятся на нас только из-за того, как мы выглядим. Не

все ведь такие люди, как вы.

Ательдред грубо хмыкнул и что-то крикнул таращившемуся на город гребцу,

опершемуся на весло. Длинные ясеневые весла снова стали погружаться воду и

драккар смело помчался к спящему порту. Другие корабли уже выходили к ним

навстречу. Это были странно построенные, богато украшенные резьбой галеры, их

темнокожие команды уже мелькали на палубах, останавливаясь, Ательдред

приветствовал их капитанов.

Пираты восхищенно смотрели на богато украшенные корабли, на воинов с

резкими чертами лица в позолоченных шлемах, их шелковые одежды,

сверкающие серебром, их оружие, сверкающее золотом и драгоценными камнями.

Они смотрели на тяжелые стальные луки, круглые, отделанные в центре шипами

из серебра и окованные золотом щиты, длинные, тонкие копья и изогнутые сабли.

В то же время, эти люди смотрели с таким же удивлением на этих белых,

светлобородых гигантов в рогатых шлемах, кольчужных рубахах, державших

топоры с блистающими лезвиями.

Высокий, чернобородый предводитель, стоящий на декоративно украшенной

палубе близлежащего судна, прокричал что-то Ательдреду, а тот ответил ему на

своем родном языке. Ни один из них не смог понять другого, и пират начал

подплывать ближе с характерным для варваров нетерпением. Напряжение повисло

в воздухе. Бойцы украдкой отложили весла и потянулись за топорами, а на бортах

других судов оперенные стрелы уперлись в тетивы. Тогда Конан, пытаясь

использовать последний шанс, выкрикнул приветствие по-вендийски. Вождь

противников отреагировал немедленно.

Он взмахнул рукой и ответил одним словом на том же языке, что Конан

принял за дружественный ответ. Киммериец продолжил говорить, но главный

повторил лишь одно слово по-вендийски и взмахом руки дал знать, что

пришельцы сейчас должны последовать за ним в порт. Могучие воины на

рявканье своего капитана снова взялись за весла, и драккар поплыл к порту в

сопровождении сильно покачивавшейся галеры.

Там величественно одетый вождь, подошел к борту и жестом показал, чтобы

они прибыли на борт его судна через некоторое время. Ательдред ощетинил

бороду, но ничего не мог поделать. Вождь отошел, дребезжа оружием, а группа

высоких, темнокожих воинов заняла позицию на набережной. Казалось, что

местные не обращали внимания на незнакомых людей, но Конан заметил, что они

гораздо более многочисленны, чем экипаж драккара и обладают весьма

неприятными с виду луками.

Огромная толпа выбежала на набережную, жестикулируя и крича,

разглядывая мрачных, белокожих гигантов, которые очарованно смотрели по

3

сторонам. Лучники жестоко растолкали это сборище, создавая большое пустое

пространство. Конан улыбнулся; он лучше, чем его товарищи смог по достоинству

оценить эту вычурную и красочную картину.

— Конан, — рявкнул позади него Ательдред, — на чьей ты стороне?

— Что ты имеешь в виду?

Гигант махнул огромной рукой в сторону воинов на набережной.

— Если дойдет до сражения, ты будешь сражаться с нами, или же нанесешь

мне удар в спину?

Большой киммериец цинично рассмеялся.

— Странные слова, сказанные для пленника. Что может значить один меч

против всех вас? Внезапно в нем произошли какие-то изменения. — Дай мне меч,

что твои люди отобрали у меня. Если я должен поддержать вас, то не хочу, твоя

команда глядела на меня, как на заключенного.

Ательдред пробормотал что-то, удивленный этой неожиданной просьбой, но

он отвел свой взгляд от киммерийца, а потом отдал приказ. Большой воин

поднялся на корму, принеся с собой длинный, тяжелый меч в кожаных ножнах,

привязанных к широкому поясу, отделанному серебром. Глаза Конана сверкнули,

когда он взял оружие и пристегнул ремень.

Варвар положил руку на эфес, с рукояткой из слоновой кости украшенный

камнями и тяжелой серебряной гардой, а затем наполовину извлек меч из ножен.

Обоюдоострое лезвие зловеще засветилось, синим светом и слегка загудело.

— Клянусь Одином, — пробормотал Хротгар. — Твой меч поет, Конан!

— Он поет, потому что вернулся домой, Хротгар, — сказал киммериец. —

Теперь я точно знаю, что это побережье Вендии, потому что именно здесь было,

много веков назад мой меч был рожден из печи, при помощи наковальни и

магического молота. Это была когда-то большая сабля, принадлежащая могучему

императору Восточного Кхитая, который был разбит кусанцами. Правитель

кусанцев забрал его с собой в Косалу, где тот и оставался до прихода туранцев,

когда один посол присвоил его. Ему не понравилась её изогнутая форма, потому

что туранцы использовали простые мечи со щитами, поэтому он и приказал

оружейнику из Аграпура перековать лезвие. Меч попал в Бритунию, где он вместе

с его владельцем оказался в руках бритунийцев во время великой битвы на севере.

Я взял его у царя Заморы, которого убил во время войны Заморы с Тураном.

Потом я воевал в армии Турана в качестве наемника.

— Меч достойный князя, — восхищенно сказал Хротгар. — Смотри, вон

кто-то походит к нам.

Среди криков и звона оружия, большая толпа вышла на побережье. Тысячи

воинов в сверкающих доспехах на лошадях, верблюдах и урчащих слонах

сопровождали человека, который сидел на троне, закрепленном на спине

большого слона. Конан увидел тонкое, надменное лицо, черную бороду и нос с

горбинкой. Темные глаза, мутные, но бдительные, наблюдали за людьми с Запада.

Киммериец понял, что этот царь, князь, или кем бы он ни был, не принадлежал к

той же расе, что и его подданные.

Кавалькада остановилась перед драккаром, трубы разорвали небо шумными

фанфарами, барабаны оглушительно загремели, а затем крикливо одетый

командир тронул свою лошадь вперед, наклонился с седла и взорвался потоком

громких слов, которые не значили ровно ничего для уставившихся на него людей

Запада. Персона на престоле, небрежным движением богато украшенной

кольцами белой руки, прервала своего вассала, и правитель заговорил на чистом,

тягучем вендийском языке:

4

— Итак, друзья мои, он говорит, что это Сын Богов, Великий Раджа

Константинус оказывает вам удивительную, беспрецедентную и абсолютно

неслыханную честь, прибыв лично поприветствовать вас.

Все взоры обратились к Конану, единственному человеку на борту, который

понимал эти слова. Могучие пираты смотрели на него, как большие, удивленные

дети. На него обернулись и взгляды всех людей, стоящих в гавани. Высокий

киммериец стоял, скрестив руки на груди, запрокинув голову и смотря прямо в

глаза раджи. Помимо всего великолепия и украшений последнего, его королевская

внешность была прекрасно заметна и во всех его манерах. Два настоящих вождя

стояли напротив друг друга, признавая один во втором царственное

происхождение.

— Я – Конан, — представился киммериец. — Наш вождь Ательдред из

Ванахейма, из народа ваниров. Мы плыли в течение многих и трудных месяцев и

желаем только мира и возможности приобретения воды и пищи. Что это за город?

— Зандрагор, одно из основных и независимых княжеств Вендии, — ответил

правитель-раджа Константинус. — Сойдите на берег, вы мои гости. Много дней

прошло с того времени, когда я отправился на восток, и я хотел бы поговорить с

кем-то на родном старом языке о новостях с запада.

— Что он говорит? Мир или война? Где мы? — на киммерийца градом

посыпались вопросы.

— Итак, мы на самом деле в Вендии, — сказал Конан. — Но этот король не

вендиец. Если это не аквилонец, то я пикт. Он предлагает нам сойти на берег,

чтобы мы были его гостями, что вполне может означать и заключение под стражу,

но у нас нет другого выбора. Может быть, он захочет отнестись к нам

справедливо.

2

Конан поднял кубок, вырезанный из цельного куска горного хрусталя, и пил

долго. Затем отстранил его и посмотрел через богато заставленный стол на раджу,

который чувственно развалился на шелковом пуфике. Они находились одни в

комнате, если не считать большого, немого чернокожего, который был одет только

в набедренную повязку и стоял прямо за Константинусом, сжимая в руках

широкий меч, почти такой же длины, как и он сам.

— Итак, Конан, — сказал раджа, бездумно играя большим сапфиром на

своем пальце, — разве я не принял учтиво тебя и твоих людей? Даже сейчас они

объедаются такой пищей и напитками, о которых раньше даже не имели ни

малейшего представления. Отдыхают на шелковых подушках, им играют

музыканты, для них изгибаются танцовщицы, словно нимфы — все для их

удовольствия. Я даже не отобрал их оружие, а ты ешь со мной отдельно. И все же,

я вижу подозрение в твоих глазах.

Конан указал на свой меч, который лежал на полированной скамейке.

— Я не отложил бы меча, если бы я не верил. Что же до них, то лучше не

шутить. Ведь они, как медведи во дворце. Если бы вы попытались разоружить их,

то их пьяная одержимость превратилась бы в ярость, а топоры покрылись бы

кровью. То, что вы видите в моих глазах, было не подозрением, а лишь

удивлением. Когда-то мальчиком из западной части Киммерии я восхищался

Венариумом, затем не мог оторвать глаз от Бельверуса. Потом, когда, будучи

молодым человеком, вторгся на Аквилонские территории, то считал Танасул,

Амилиус, Кастри и Тарантию величайшими городами на земле. Когда я стал

взрослым мужчиной, память о них побледнела при виде Аграпура. А теперь

5

Аграпур кажется мне едва ли не селом, когда я смотрю на позолоченные шпили и

башни Зандрагора.

Константин кивнул с легким оттенком горечи в его глазах.

— Да, это империя, за которую стоило бороться, и я когда-то мечтал о

власти, простиравшейся от моря до моря, но расскажи и ты мне об Аквилонии и

Туране. Много времени прошло с тех пор, как я отправился на восток. В те дни

иранистанские варвары перешли границы Турана, а до Аграпура дошли вести о

странных и страшных людях.

— Гирканцы! — вскричал Конан, чье лицо дико вспыхнуло. — Туран много

лет ведет с ними войну. С лучшим или худшим результатом. Но уже в течение

некоторого времени, однако, ни одна из сторон не смогла заполучить явное

преимущество. Затем, около четырех лет, длился относительный мир. Затем

Аграпура вновь достигли вести о концентрации гирканской армии. И они пришли,

как ветер смерти, словно стая саранчи. Впереди шла мощная армия, а туранцы

постоянно отступали. Когда они дошли до моря, им некуда было бежать. Перед

ними было море, на юге болота реки Акрим, а позади горы и гирканская армия.

Оказавшись в ловушке, они повернули назад, и две армии встретились в долине

Дагона. Клянусь богами, мечи сыграли там прекрасную музыку. Вороны наелись

до-отвала, а топоры покрылись красной кровью. Они напали на нас, как черная

волна, и как волна, разбивающаяся о скалы, так и они разбились о стены

туранских щитов.

— Ты был там?! — воскликнул Константинус.

— Да! Знай, что я принимал участие во многих сражениях против гирканцев.

И теперь, когда донеслись слухи о надвигающейся войне, я снова записался в

армию Турана. Конан стукнул кулаком по столу, и его свирепые глаза вспыхнули.

— Я отплыл с легионом наемников, которые пришли, чтобы помочь Аграпуру и

уже никогда не возвратились в свои земли. В далеких восточных пустынях Турана

рассеяны теперь их кости, и кости тех, кто никогда не покорился перед Тураном,

но пошел войной на своих цивилизованных родственников. Мы сражались весь

день, пока туранцы не сломались. Клянусь Кромом! Мой меч был покрыт кровью,

и я сам с трудом мог поднять руку! Из пяти сотен моих бойцов выжило едва ли

пятьдесят! После этой войны туранцы были вынуждены уйти из своих восточных

владений. Но, несмотря на это поражение, в их руках оставался форт Гори,

который является неприступной крепостью. В ней и нашли приют оставшиеся в

живых солдаты, которым удалось перейти через горы. Форт мог защитить себя в

течение многих месяцев. Гирканцы никогда его не захватывали, так что и теперь

ограничились только разгромом и уничтожением поселений и земель вне его стен.

Ну что же, затем Вортигерн призвал киммерийцев, чтобы они помогли ему против

пиктов и киммерийцы последовали за ним, как вихрь. Я вернулся в Киммерию в

водовороте войны, которая докатилась до северного побережья, где я был обманом

захвачен этим самым Ательдредом, который, зная мое имя и положение, решил

получить за меня награду. Но произошли странные вещи...

Конан сделал паузу и коротко рассмеялся.

— Мы киммерийцы, ненавидим наших врагов долго и глубоко, и наши

соседи в Асгарде подняли нашу месть в ранг культа. Но, Кром, я не знал, что такое

жажда мести, пока не наткнулся на Асгримма. Морской волк был старый вражде с

Ательдредом и отправил в преследование за нами десять кораблей. Клянусь

Кромом, он преследовал нас через половину мира! Он держался позади нашей

кормы, как собака, и мы не могли никак отвязаться от него. Мы отплыли от

побережья Зингары и далее вокруг Барахских островов, а когда мы захотели

достичь Асгалуна, они окружили нас и отогнали от порта. И таким образом, мы

бежали все дальше и дальше на юг вдоль мрачных, покрытых испарениями,

6

берегов, полных болот и темных джунглей, где черные, дикие и голые люди

кричали и стреляли в нас из луков. В конце концов, мы обогнули мыс и поплыли

на север. Где-то там мы и оставили наших преследователей. С тех пор мы плыли и

двигались в неизвестном направлении. Итак, как вы можете видеть, о мой король,

моим новостям уже исполнился год.

Взгляд раджи утонул в глубокой задумчивости. Он вздохнул и сделал глоток

из чаши, которую заполнил и предварительно попробовал черный раб.

— Почти двадцать лет назад, я отправился из Аргоса в Иранистан с

немедийскими торговцами. Я был простым молодым человеком, полным

невежества и любопытства, но с королевской кровью в жилах. Из Иранистана я

забрел по извилистым дорогам в Туран, где присоединился к каравану,

возвращающемуся в Пешхаури. Позже я искал жемчуг в заливе Зандраг, и там был

захвачен пиратами, которые продали меня на невольничьем рынке в Зандрагор. Я

не буду описывать извилистую дорогу, которая привела меня к трону. Старая

династия распалась, склонившись к упадку. Зандрагор был опустошен

постоянными войнами с соседними царствами. Я прошел кровавым следом,

отмеченным заговорами и предательствами, но сегодня я раджа Зандрагора, хотя

трон и шатается подо мной.

Константинус оперся локтями на стол и положил подбородок на руки.

Задумчивыми глазами он смотрел на темноволосого гиганта.

— Ты также принц, хотя без царства и подданных, сам для себя, — сказал он.

— Мы из одного и того же мира, хотя я родился на одном его конце, а ты на

другом. Мне нужны люди, которым я мог бы доверять. Мое царство обратилось

нынче против себя, и я побеждаю одного вождя за другим, что вредит Зандрагору,

но приносит прибыль мне. Моими главными противниками являются Анрад

Агронда и Ямир Сингх. Первый богат, труслив, слишком осторожен и слишком

подозрителен, чтобы открыто выступить против меня. А второй — молодой,

порывистый, романтичный и смелый, но он жертва ростовщиков, которые держат

его на поводке. Люди ненавидят меня, потому что они любят Ямира Сингха, в

венах которого находится толика королевской крови. Дворяне и князья не любят

меня, потому что я чужеземец. Но я управляю ростовщиками, а посредством них и

Зандрагором. В этой полусекретной войне против меня с одной стороны Анрад

Агронда, а с другой Ямир Сингх, но власть все еще находится в моих руках. Они

слишком ненавидят друг друга, чтобы объединиться против меня. Но я боюсь

кинжала тайного убийцы. Я доверяю своей гвардии только наполовину, но

половина уверенности лучше, чем открытая подозрительность, и в то, же время

она гораздо более опасна. Ты войдешь сюда во дворец с этими варварами и

затеешь схватку за меня, если до этого дойдет. Я не смогу сделать вас официально

моими стражами. Дворяне оскорбятся и все сразу же восстанут против меня. Но я

могу открыто присоединить вас к армии. Вы останетесь здесь, во дворце, а ты

Конан будешь сидеть со мной за столом.

Конан медленно улыбнулся и потянулся за кувшином вина.

— Я поговорю с Ательдредом, — сказал он. — Думаю, что он согласится, но

у меня есть одно условие.

— Какое?

— Свобода, корабль и золото.

— Согласен.

Когда киммериец нашел Ательдреда, который сидел, скрестив ноги на

шелковой тахте, резал на куски жареную баранину и пил вендийское вино. Воин

промямлил приветствие и вновь приложился к кубку, запивая мясо вином, в то

время как Конан уселся и посмотрел на него с недоумением. Команда пиратов

вольготно разлеглась на подушках на мраморном полу или бродила вокруг

7

большой комнаты, глядя с любопытством на украшенный драгоценными камнями

купол высоко над их головами. Корсары выглядывали через окна с золотыми

решетками, на дворик, полный цветущих деревьев и экзотических цветов, запах

которых наполнял воздух, или же на двор, полный колонн, где фонтаны играли

серебристыми струями, брызгая ими высоко в небо. Они были любопытными и

вне себя от радости, словно дети, но, и подозрительными, как волки. Каждый

держал руку на кривой рукоятке топора с дьявольски острым лезвием.

— И что же дальше, Конан? — промямлил Ательдред, не переставая жевать.

— А что бы ты сделал? — прямо спросил киммериец.

— Ну, — пират помахал вокруг обрызганной костью, — здесь так много

богатств, что у Тормальда повыпадали бы глаза, а Седрик захлебнулся бы

собственной слюной при виде их. Давай сделаем так — ночью мы тихо встанем и

подожжем дворец, а затем каждый возьмет столько добычи, сколько сможет

унести. Мы пробьем себе путь к кораблю, который никто не сторожит, а затем

рванем на запад в море! Когда мои люди увидят, что мы с собой привезли, за нами

поплывет сюда уже сотня драккаров! Мы разграбим Зандрагор, как Сенсерик

грабил Туран, и топором выстроим здесь свое собственное королевство!

— Я согласен, что это привлекло бы ваших морских волков из Ванахейма, —

мрачно сказал Конан. — Но это план настолько сумасшедший, что даже глупец не

станет пробовать его. Даже если я закрою глаза на предательство нашего хозяина,

то мы не пройдем и полпути к кораблю. Пятьдесят человек должны будут

пробиться через пятьдесят тысяч? Забудь об этом.

— Ну и что? — прорычал Ательдред. — Клянусь Имиром, кажется, что наша

ситуация изменилась! На корабле ты был нашим пленником, и теперь мы зависим

от тебя! Мы враги от рождения, откуда я знаю, что ты поступишь с нами честно?

Как я могу знать, о чем ты там сговорился с царем Зандрагора? Может быть, о

том, как перерезать нам глотки?

— Нет, и, не зная об этом наверняка, ты должен поверить мне на слово, —

тихо произнес Конан. — Я не испытываю никакой ненависти к вам, хотя наши

народы являются врагами, кроме того я знаю, что ты смелый человек. Но в этой

ситуации было бы лучше, если мы будем действовать вместе. Без меня у вас не

будет переводчика, и я без тебя я не буду иметь силы оружия, с помощью которого

я могу требовать уважения. Константинус предложил нам службу в его дворцовой

охране. Я доверяю ему не больше, чем ты мне. Он предаст нас сразу, как только

это будет ему на руку. Но на этот раз, принятие его предложения пойдет нам на

пользу. Насколько я понимаю людей — жадность не является одним из его

недостатков. Мы хорошо заживем с его дарами. На данный момент ему нужны

наши мечи. После того, как все это закончится, и мы сможем заполучить корабль.

Но я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Ательдред. Данная услуга, которую сейчас я

вам всем оказываю, это мой выкуп. Я больше не заключенный, и если я вернусь на

палубу вашего корабля, то, как свободный человек, которого ты доставишь к

указанному берегу бесплатно.

— Я клянусь в этом на моем мече, — пообещал Ательдред и Конан,

обрадованный, кивнул. Он знал, что этот мрачный ванир никогда не нарушит

данного слова.

— Эта страна полна безграничных возможностей, — сказал киммериец. —

Здесь смелое сердце и острый меч могут достичь столько же, сколько и на Западе,

но награда тут больше, хотя и не столь долговечна. Так что теперь мне нужно

убедиться, доверяет ли мне Константинус полностью. Мы имеем какое-то

значение для него, но мы должны будем его покинуть, и чем скорее, тем лучше.

Возможность представилась раньше, чем ожидалось. В последующие дни,

Конан и его спутники, обитавшие в лабиринте великолепного города, были

8

поражены большим контрастом: кичливое богатство знати и ужасающее

убожество бедных. Человек же, который сидел на престоле был не последней

загадкой. Конан снова сидел в золотой палате и пил вино с раджей

Константинусом, а огромный немой негр прислуживал им. Киммериец, при этом,

смотрел с удивлением на раджу. Константинус пил много и безрассудно. Он был

пьян, а его странные глаза, были даже темнее и мутнее, чем обычно.

— Ты мой собеседник, а также защитник, Конан, — сказал он с легкой

икотой. — С тобой я могу быть самим собой, или, по крайней мере, тем, кого я

считаю собою истинным. Я доверяю тебе, потому что вы несешь с собой чистую,

прямую силу западных морей. Мне не нужно быть постоянно бдительными.

Конан, я говорю тебе — управление государством, это не то, что ты делаешь для

собственного удовольствия или счастья. Если бы мне пришлось прожить свою

жизнь снова, я предпочел бы вновь стать тем, кем я имел обыкновение быть:

тонким, загорелым юношей, ныряющим в заливе Зандрага за жемчугом, который я

позже бросал бы темнооким косальским девочкам. Но этот пурпур — мое

проклятие и неотъемлемое право, также, впрочем, как и твое. Я стал раджей не

потому, что я умный или глупец, а потому, что в моих жилах кровь императоров, и

я лишь последовал за неизбежностью своей судьбы. Ты также воссядешь однажды

на царском престоле и почувствуешь на своем челе проклятую тяжесть короны.

Давай выпьем!

Конан отодвинул протянутую чашу.

— Я выпил уже достаточно, да и ты слишком много, — сказал открыто. —

Клянусь Кромом, я обнаружил, что ты ужасный курильщик гашиша и ещё худший

пьяница. Ты невероятно умный и невероятно глупый. Как человек, такой как ты,

может быть королем?

Константинус рассмеялся.

— Вопрос, который кому-то стоил бы головы. Я скажу тебе, почему я король;

потому что я могу прельстить людей и распознать их лесть, потому что я знаю все

слабости сильных людей, потому что я знаю, как использовать деньги, потому что

у меня нет угрызений совести, и я не погнушаюсь любыми средствами,

справедливыми или подлыми, для достижения своей цели. Потому что я родился

на Западе, а вырос на Востоке, и смог объединить в себе хитрость обоих миров.

Потому что, хотя я и порою глуп, у меня есть проблески гениальности,

недоступные для нормальных, логически мыслящих людей. И еще потому, что я

могу использовать женщин, как воск, а без этого все остальные мои таланты были

бы бесполезны. Стоит мне посмотреть какой-нибудь из них в глаза и обнять, как

она становится моей рабыней навсегда.

Конан пожал массивными плечами и отставил чашу.

— Восток странно очаровывает меня и привлекает. Хотя я бы предпочел

править племенем темноволосых киммерийцев. Твоя жизнь извилистая и

странная.

Константинус рассмеялся и встал, пошатываясь. Только большой немой раб

помогал радже отходить ко сну.

Конан спал в комнате, примыкающей к золотой зале.

3

Варвар отпустил своего раба и подошел к зарешеченному окну с видом на

внутренний двор. Он вдохнул в легкие пряный аромат сада. Мечтательная

древность Вендии прикоснулась сонными пальцами к его векам и тайно возродила

смутные воспоминания. В конце концов, у него было здесь, в Вендии много

друзей. И был бы соблазн тайно покинуть город в ночное время, осталась бы

9

лишь необходимость путешествия в несколько сотен миль — прежде чем он

достигнет севера, города Пешкаури — через области, ему неизвестные, и долгие

недели одиночного скитания, но все это заставило его отложить эту идею на

потом. А теперь киммериец собирался пожить за счет правителя и ждать

дальнейшего развития событий. Может быть, все получится так, что в Пешкаури

он поплывет с пиратами. Тихий звук вернул его к реальности. Северянин быстро

прошел через комнату и выглянул из-за занавеса в золотую залу. Одна из

танцовщиц вошла в комнату, и Конан задался вопросом, как она прошла мимо

солдат, что охраняли дверь. Девушка была стройной и молодой, упругой и

красивой. Короткая шелковая набедренная повязка и золотой лиф лишь

подчеркивали её греховную красоту. Незнакомка подошла к большому

чернокожему, который грозно смотрел на нее с мрачным удивлением. Она

подошла к нему с призывно приоткрытыми губами и приглашающим взором.

Красавица подняла руки и протянула их в умоляющем жесте. И хотя Конан

хорошо знал вендийский, он не смог распознать слов ее низкого голоса, но

увидел, как черный человек покачал круглой головой и с тихой угрозой поднял

меч. Она же теперь была совсем близко к немому и двигалась теперь как кобра.

Где-то из своих скудных одежд девушка достала кинжал и одним движением

вонзила его немому в сердце. Страж закачался, как черная статуя, выпустил из

ослабевшей руки меч и упал на него. Лицо его дернулось в агонизирующем

усилии, когда его мертвеющий язык попытался произнести слова, что

предупредят его хозяина. Затем, из раскрытого рта брызнула кровь, и огромный

раб замер. Девушка быстро и тихо бросилась к двери, но Конан преградил ей путь

одним прыжком. Она остановилась на долю секунды, а затем яростно прыгнула

ему в горло. Танцы делали каждый дюйм тела адептов гибкими и жесткими, как

сталь. Множество мужчин обнаружило бы то, что одна миниатюрная девушка

может не только сравниться с ними, но даже и победить. Но эти мужчины никогда

не гребли на галере, не размахивали тридцатифунтовой секирой, не управляли

колесницей, запряженной четырьмя дикими лошадьми. Конан поймал эту фурию,

что попыталась с таким бешеным рвением убить его, будто кошку, и, легко

обезоружив её, засунул под мышку, как ребенка. Он не был уверен в том, что

делать дальше, но тут из царской спальни вышел раджа, с глазами, все еще

затуманенными вином. Один брошенный взгляд поведал ему, что случилось.

— Еще одна женщина-убийца? — небрежно спросил он. — Конан, я

поставил бы свой трон против твоего меча, что это Анрад Агронда послал ее. Этот

бедный глупец, Ямир Сингх, слишком праведный, чтобы вытворять такие вещи.

Пихнув тело верного раба, раджа ничего не сказал.

— Что мне делать с этой дьяволицей? — спросил Конан. — Она слишком

молода, чтобы быть приговорена к смертной казни, но если ты отпустишь её...

Константинус покачал головой.

— Ни то, ни другое. Дай её мне.

Конан передал девушку радже, как ребенка, довольный тем, что избавляется

от царапин и укусов этой дьяволицы. Но как только Константинус коснулся её,

пленница успокоилась и только дрожала, будто стреноженный скакун. Раджа сел

на диван и заставил девушку встать на колени. Он сделал это без всякой пощады,

но и не грубо. Красавица коротко зарыдала, более напуганная его спокойствием,

нежели гневом Конана. Одна белая рука правителя обхватила её за запястье, а

другая покоилась на голове пленницы, заставляя девушку смотреть прямо в глаза

раджи, хотя её глаза и пытались избежать его взгляда.

— Ты очень молода и очень глупа, — сказал Константинус глубоким и

проникновенным голосом. — Ты пришла сюда, потому что какой-то дьявол

приказал тебе убить меня, — его рука гладила её так, как человек ласкает собаку.

10

— Посмотри в мои глаза, я твой хозяин. Я не причиню тебе вреда, ты будешь

оставаться со мной и любить меня.

— Да, господин, — ответила девушка тихим голосом, как будто в трансе, а её

глаза уже не пытались избегать глаз Константинуса. Они были широко открыты, и

теперь их наполняло странное сияние. Танцовщица поддалась ласкам раджи. Он

ответил ей улыбкой, что сделала его странно красивым.

— Скажи мне, кто ты и кто послал тебя, — приказал правитель, и девушка

послушно склонила голову, к удивлению Конана.

— Меня зовут Ятала. Мой хозяин Анрад Агронда послал меня, чтобы убить

вас, господин. Я уже более месяца танцую в вашем дворце. Мой хозяин выставил

меня на торги, и все было устроено так, чтобы ваш визирь купил меня вместе с

другими танцовщицами. Всё было хорошо продумано, господин. Я пришла

сегодня вечером, и построила глазки охранникам снаружи. Видя, что я маленькая

и без оружия, они позволили мне приблизиться, и я дунула в их глаза тайным

порошком, который заставил их заснуть. Тогда я взяла у одного из них кинжал и

вошла сюда, а остальное вы уже знаете, господин.

Она прижалась лицом к коленям Константинуса, а раджа посмотрел на

Конана с ленивой улыбкой.

— Что ты думаешь сейчас о моей власти над женщинами, Конан?

— Ты – демон, — сказал открыто киммериец. — Я готов поклясться, что

никакие пытки не заставили бы её рассказать то, в чем она в настоящее время

созналась.

— Это правда. Ты познал мою магическую силу раньше, чем я хотел...

Снаружи зазвучали тихие шаги. Глаза девушки расширились от страха.

— Осторожно, господин мой! — крикнула он. — Это Тамур, душитель

Анрада Агронда. Он пришел за мной, чтобы убедиться...

Конан бросился к двери. Когда открылись двери, в них появилась ужасная

фигура. Тамур был выше и тяжелее, чем киммериец. Он был одет только в

набедренную повязку, а его темно-коричневая кожа была обвита узлами

сухожилий и пучками мышц. Его руки и ноги были словно из дуба и стали, но при

этом человек был гибким, как тигр, а его плечи казались невероятно широкими.

На короткой, толстой шее покоилась нечеловеческая голова. Низкий, покатый лоб,

широкие, подвижные ноздри, жесткий оскал рта, маленькие заостренные уши,

обезьяний, выбритый череп — все выдавало в нем человеко-зверя, настоящего

кровопийцу. За его пояс было заткнуто орудие его профессии, зловещий,

шелковый шнур. В правой руке он держал изогнутый меч. Конан быстро окинул

взглядом необычную фигуру и бросился в атаку с характерной варварам

свирепостью. Его меч сверкнул в воздухе, как яркая, синяя молния в то время,

когда киммериец ударил. Ни одна из сторон не колебалась. Они оба прыгнули и

ударили в одно и то же время, вложив все в этом одном ударе. Кривое и прямое

лезвия столкнулись в воздухе с громким лязгом. Сабля распалась на тысячи

осколков, но до того, как киммериец смог ударить снова, душитель отбросил её

рукоять и, как змея, схватил своего белого врага в бешеные объятия.

Конан отбросил меч, бесполезный в такой тесной схватке, во взаимных

объятиях. В то же время, северянин понял, что борется с опытным и жестоким

врагом. Гладкое, обнаженное тело врага было похоже на большую змею, и столь

же трудное для удержания. Но недаром Конан боролся со своей юности с

борцами. Он блокировал и отразил внезапный удар коленом, а локтем отбил

движение стальных пальцев, пытавшихся провести жестокий, смертоносный

захват. В то же время киммериец напал сам. Тонкий покров цивилизации, что

северянин приобрел, блуждая по миру, исчезла в пылу битвы. Теперь он был

11

просто варваром и дикарем, как хищный зверь, который сражался и ревел в

золотой комнате раджы Зандрагора.

Через плечо Тамура, Конан увидел, что Константинус подходит к мечу,

который уронил варвар. Голубые глаза раджи горели желанием сражения. Варвар

зарычал на раджу, чтобы тот не вмешивался и дал ему закончить бой.

Противники боролись друг с другом, грудь в грудь, двигаясь в железной

хватке взад и вперед. Все это время они были на ногах, один срывая все усилия

другого. Тамур попытался вдавить большой палец в глаз Конана, но киммериец

уткнулся головой в его массивную грудь и сжал врага ещё сильнее, тогда

душителю пришлось отказаться от выдавливания глаза киммерийца и самому

вырываться из его тисков, чтобы спасти свой хребет.

Тамур снова поймал руку Конана в захват, в прорыве сломать её кости.

Локоть треснул бы, как прут, если бы киммериец внезапно не ударил головой в

лицо вендийца. Кровь хлынула потоком, когда голова Тамура откинулась назад, и

Конан, воспользовавшись преимуществом, подставил врагу ногу и толкнул его.

Оба тяжело упали на пол, но душитель извернулся из под киммерийца, который

вдруг почувствовал на своей шее захват, выкручивавший его голову под

тошнотворным углом. Он задохнулся, когда Тамур вбил ему колено в пах. Когда

захват Конана непроизвольно ослабел, темнокожий убийца отпрыгнул,

выхватывая из-за пояса набедренной повязки свой боевой шнур. Конан медленно

поднялся, ослабленный столь подлым ударом. С триумфальным нечеловеческим

криком Тамур вскочил и набросил на него веревку. Киммериец услышал крик

девушки и почувствовал, как сжимается вокруг его горла тонкий змеиный шнур,

который сразу же передавил его дыхание. Но в, то, же время варвар с ужасной

силой ударил вслепую. Его стальной кулак врезался Тамуру в челюсть, словно

таран в борт корабля. Душитель упал, как бревно, а Конан, задыхаясь от удушья,

сорвал веревку и отбросил её. Тамур снова вскочил на ноги с безумием в глазах.

Киммериец прыгнул на него, яростно избивая кулаками. Отражение такой

атаки было не по силам Тамуру. У варваров не было традиций боя на кулаках. Но

Конан приобрел эти навыки в аквилонской армии. Удар пришелся вендийцу прямо

в рот, выбил зубы и залил кровью лицо. Душитель ответил только одним ударом,

который знал: шлепком широко открытой ладони по голове. Конан зашатался, и на

мгновение увидел вокруг себя звезды. Но он тут же ответил страшным ударом по

ребрам, который заставил Тамура, задохнуться и упасть на колени.

Душитель схватил Конана за ноги и потянул вниз. И снова они боролись на

близком расстоянии. Но безжалостный киммериец почувствовал, что его

противник ослабевает, и удвоил ярость атаки, как чувствующий кровь тигр. Он

наклонил своего врага вниз и назад, пока не нашел смертельный захват, которым и

задушил противника. Северянин вдавливал пальцы все глубже и глубже, пока не

почувствовал, что жизнь ускользнула из под них, а извивающееся тело вендийца

застыло. Тогда Конан встал и вытер с глаз кровь и пот. А затем варвар мрачно

улыбнулся загипнотизированному сражением радже, который по-прежнему стоял,

замерев, с мечом в руке.

— Как видишь, Константинус, я был достоин твоей службы. А теперь,

вспомни свое обещание и верни нам корабль и свободу.

— Ты никогда не был моим заключенными и можешь уплывать, а награду я

тебе обязательно выдам, — сказал раджа. — Тем не менее, я предлагаю тебе

службу и хорошую оплату. .

— Нет! — перебил раджу Конан. — Я предпочел бы спешить, как стрела,

сквозь равнины. Почувствовать в волосах морской ветер. Женщины и вино есть

везде. А это все, чего я хочу.

12

— Нет, это не все. Ты не такой, как твои товарищи — вздохнул правитель. —

Ты стремишься к власти, и она у тебя будет. Ты будешь мощным властителем.

Королевство — вот твоя цель.

— Может быть, но и ты не тот, за кого себя выдаешь. Если бы ты захотел, все

твои враги служили бы тебе...

— Хватит! Собери своих людей, и уплывайте.

— До свидания, мой друг, хотя я не знаю, какое у тебя на самом деле имя.

— Прощай, Конан и не поминай меня лихом. Сильный ветер будет дуть в

ваши паруса.

Древняя раса Мантталуса

За то, что варвар помог пиратам выбраться из Зандрагора, они отказались

от своих намерений выдать Конана гиперборейцам. Корсары помогли ему

добраться до Пешхаури, где киммериец и оставался в течение некоторого

времени у своих друзей. Когда северянин покинул Пешхаури, он направился на

запад. По пути, в одном из трактиров в Гори, Конан подслушал разговор двух

таинственных, замаскированных фигур, из которого он узнал, что гирканцы

решили рискнуть и с усиленным войском снова ударить по Турану. Но во дворце в

Аграпуре его словам не было веры, потому что там посчитали, что гирканцы в

равной степени истощены войной, и они не решаться ударить снова в такой

короткий промежуток времени. Конан пообещал представить им

доказательства того факта, что кочевники готовятся к новой войне, которая

будет кровавой и продолжительной, и что армия Гиркании не остановиться в

этот раз на разграблении Гори.

1

Конана разбудил тихий звон металла о камень. В слабом свете звезд он

увидел склонившуюся над ним размытую фигуру с чем-то блестящим в поднятой

руке. Словно отпущенная пружина варвар рванулся в бой. Левой рукой он

остановил падающую, вооруженную руку с кривым ножом, одновременно прыгая

и быстро сжимая и свою правую руку на волосатой шее врага. Нападающий

захрипел. Конан, отразив страшный удар, зацепил ногой за колено соперника,

дернул и опрокинул его. Ни единый звук не нарушал тишины, за исключением

глухого стука столкнувшихся тел. Конан, как обычно, сражался в свирепом

молчании. Ни одного звука не вырвалось также из плотно стиснутых губ

лежавшего под ним человека. Правая рука врага корчилась в тисках Конана, в то

время как левая рука безуспешно боролась с ладонью киммерийца, стальные

пальцы которого все глубже вжимались в раздавливаемое горло. Для ослабевших

и дергающихся пальцев, рука варвара казалась стальными клещами. Конан

неумолимо брал верх, вкладывая всю силу своих мощных мускулистых рук в

удушающее давление пальцев. Он знал, что на кону либо его жизнь, или жизнь

этого человека, который подполз в темноте, чтобы ударить его, киммерийца,

ножом. В этом закоулке гирканских гор, не отмеченных ни на одной карте, каждый

бой был сражением до смерти. Дергающиеся пальцы расслабились. По большому

распростертому под киммерийцем телу, пробежали конвульсивные судорожные

движения, а затем поверженный противник неподвижно замер и обмяк.

Конан затащил труп в глубокую тень, между большими камнями, посреди

которых он спал. Он пощупал за пазухой, чтобы убедиться, что драгоценный

сверток, ради которого воин рисковал жизнью, по-прежнему безопасно покоится

13

там. Да, там он и был — тонкая пачка бумаги, завернутая в промасленный шелк —

которая для тысяч людей означала жизнь или смерть. Северянин прислушался, но,

ни один звук не нарушал тишины. В свете звезд возносились вокруг него

мрачные, черные склоны, изрезанные уступами и усыпанные валунами. Вокруг

была глубокая темнота, обычно предшествующая приходу рассвета. Но варвар

знал, что где-то вокруг есть люди, скрытые среди скал. Его уши, чувствительные и

натренированные за много лет, проведенных в пустыне, ухватывали мягкие звуки,

нежный шелест ткани, трущейся о камень и слабое шуршание обутых в сандалии

ног. Он не мог видеть их, но знал, что для них и сам также был не видим посреди

скопления валунов, которые киммериец выбрал для своего ночлега.

Своей левой рукой воин поискал вслепую лук и схватил кинжал в правую

ладонь. Этот короткий, смертельный бой вызвал не больше шума, чем тот,

который мог бы быть совершен при убийстве спящего человека ножом. Не было

сомнений в том, что скрывающиеся где-то охотники, ожидали знака от воина,

посланного убить свою жертву.

Конан знал, кто эти люди. Он знал, что их предводителем был человек,

отслеживавший варвара уже многие сотни миль, врага, который был полон

решимости не допустить, чтобы северянин достиг Турана с этим пакетом,

завернутым в шелк. О Конане знали многие от Зингары до Кхитая. Все, кто знал

его, по-настоящему уважали и боялись его. Но в человеке, по имени Турлог,

ренегате и авантюристе, Конан обнаружил противника, равного себе. И

киммериец знал, что это Турлог сейчас скрывался где-то в тени, вместе со своими

головорезами — воинами-уркманами. Они догнали его, в конце концов.

Конан тихо, как большой кот скользнул между скалами. Ни один из жителей

гор, родившийся и выросший среди этих пиков, не смог бы лучше него избежать

осыпающихся камей, настолько тщательно воин выбирал место, куда наступить.

Киммериец направился на запад, потому что там лежала его конечная цель. Он не

сомневался, что враги окружали его со всех сторон.

Мягкие кожаные сандалии не издавали ни малейшего шума, а в темной

одежде горец был практически невидимым. Внезапно, в кромешной тени

возвышающегося пика, варвар почувствовал чье-то присутствие. Он услышал

свистящий голос, звучавший тихо, но говорящий понятные слова:

— Алрон, это ты? Ты убил эту собаку? Почему ты меня не позвал?

Конан быстро метнулся в сторону, откуда донесся голос. Лезвие его кинжала

с хрустом скользнуло чьему-то черепу, а человек застонал и упал. Вокруг

поднялся внезапный шум голосов, обувь зашаркала о скалы. Кто-то начал кричать

громким голосом, с оттенком паники.

Киммериец вскочил, отбросив с дороги скрученное тело, и стал сбегать с

уклона. Следом за собой он услышал крики, когда спрятавшиеся за камнями люди

увидели в звездным свете его бегущую фигуру. Мрак разогнало оранжевое пламя

зажженного факела, но выпущенные в его направлении стрелы вспыхивали

слишком далеко и высоко. Конан был виден только мгновение, а затем тьма вновь

поглотила его. Враги взвыли от гнева, словно разочарованные волки. Еще раз

хищник выскользнул из их рук, будто угорь, и скрылся.

Так думал и Конан, мчась по плато к скоплению скалистых пород. Даже если

его преследовали с помощью горцев, которые могут выследить волка на этих

голых скалах, то им явно было легче найти след волка на них, нежели

киммерийца...

В тот момент, когда варвар подумал об этом, земля расступилась под его

ногами. Даже удивительные рефлексы северянина не смогли помочь ему. Он

попытался схватиться за что-то, но под руками не было ничего, кроме воздуха и

горец упал, ударившись головой с оглушительной силой о землю.

14

Когда варвар пришел в сознание, небо уже выбелил морозный рассвет. Конан

неуверенно сел и пощупал голову, почувствовав большой сгусток запекшейся

крови. Ему повезло, что он не сломал себе шею. Варвар упал в овраг и пролежал

без сознания среди камней на дне всё то время, которое должен был использовать

для бегства.

Киммериец снова нащупал сверток под рубахой, хотя и знал, что тот надежно

закреплен. Обладание этими ценными бумагами было равносильно смертному

приговору, от исполнения которого его могло спасти только собственное

мастерство и интеллект. Когда Конан предупреждал, что в Гиркании один

авантюрист из преисподней мечтает о создании империи, все только смеялись.

Чтобы доказать это утверждение, Конан, в облике гирканского бродяги

отправился в Гирканию. Годы скитаний по всему миру научили его тому, что

северянин мог бы в любой стране очень быстро смешаться с толпой. Он собрал

такие доказательства, которых никто не смог бы отрицать или игнорировать, но, в

конце концов, его разоблачили. Киммериец бежал, чтобы спасти свою жизнь, и

даже больше, чем жизнь. Но Турлог, ренегат, который умудрился уничтожать

целые племена, теперь шел по его следу. Он мчался за Конаном по степям, холмам

и, наконец, горам, где варвар намеревался избавиться, в конце концов, от своего

преследователя. Но он не смог. Гирканец был, словно охотничья собака в

человеческой коже. Кроме того, он был осторожен, так как посылал самых умелых

из своих уркманов-головорезов, чтобы те наносили удары под покровом темноты.

Конан нашел лук и начал подниматься по стене оврага. Под его левой рукой

находились доказательства, что весьма потрясут некоторых сановников и заставят

их принять меры по недопущению реализации чудовищных планов Турлога.

Свидетельством этого были письма к нескольким эмирам и визирям, заверенные

подписью и печатью собственной рукой Турлога. Они обнажали все нити

заговора, человека, что собирался бросить воющие орды фанатиков в сторону

границ западных королевств и снова погрузить мир в пучину войны.

Это был план грабежа ошеломляющих масштабов. Пакет должен достигнуть

Аграпура! Всю свою стальную волю Конан вложил в это «должен». С равной

решительностью и Турлог определенно не собирался этого допустить.

Столкновение этих двух несгибаемых людей сотрясало края, через которые они

следовали, собирая смертельную и кровавую жатву.

Скальная пыль и камни скользили вниз, когда Конан взбирался по крутому

склону оврага. Наконец он поднялся на вершину и быстро огляделся. Варвар

понял, что он оказался на узком плато, в окружении могучих склонов, угрюмо

восходящих ввысь. На юге виднелось отверстие узкого ущелья с крутыми,

скалистыми стенами. Северянин поспешил в этом направлении.

Но он не пошел даже и десяти шагов, когда позади него раздался крик. Конан

упал за валун в то же время, как почувствовал стрелы, летящие над ним. Сердце

его наполнилось чувством беспомощности. Никто был не в состоянии сбежать от

Турлога. Погоня закончится только тогда, когда один из них умрет. В зареве

наступающего рассвета варвар увидел фигуры, перемещающихся между валунами

на склонах в северо-восточной части плато. Он потерял свой шанс сбежать под

покровом темноты, и казалось, что настало время для последнего боя. Киммериец

натянул тетиву. Небольшая надежда на то, что этот выстрел вслепую убьет

Тургола. Этот человек, как кошка, имел, по крайней мере, семь жизней. Стрела в

ответ ударила в камень прямо рядом с локтем Конана. Он увидел тень движения,

указывающую, где скрывается лучник. Северянин начал оглядывать это место и

один раз из-за скалы появилась голова, часть плеча и рука, сжимающая лук, и

тогда Конан выстрелил. Это был далекий выстрел, но нападающий подскочил и

упал, растянувшись на камне, за которым он ранее скрывался.

15

Выпущенные издалека стрелы начали падать на укрытие Конана. Высоко на

склонах, где большие валуны находились в хрупком равновесии, которое просто

захватывало дух, он увидел врагов, роившихся как муравьи, переползающих с

камня на камень. Рассеянные широким полукругом, враги попытались окружить

его снова. У киммерийца не было достаточно стрел, чтобы остановить их.

Варвар решался на выстрел только тогда, когда был уверен, что попадет.

Северянин не смел, и пытаться вырваться, чтобы спрятаться в овраге позади.

Нашпигованный стрелами он выглядел бы, как дикобраз, прежде чем добрался бы

до него. Казалось, что это был конец, и хотя Конан встречался со смертью

слишком часто, чтобы страшиться её, при мысли о том, что эти бумаги никогда не

достигнут своего адресата, его охватило отчаянием.

Стрела, ударившая в камень под новым углом, означала, что противники

спустились еще ниже, и горец вновь начал высматривать стрелка. Он заметил

блестящий шлем высоко на склоне холма, прямо над другими. Оттуда, противник

мог посылать стрелы прямо в укрытие Конана. Киммериец не мог изменить

положения, сразу оказавшись бы под огнем десятка других солдат. Одна из их

стрел настигла бы его рано или поздно. Но один гирканец увидел лучшее, по его

мнению, место для выстрела и рискнул сменить позицию, в надежде, что стрела

Конана не достанет до него с такого расстояния и выпущенная в гору. Он не знал

Конана так хорошо, как Турлог.

Турлог, что был значительно ниже, на склоне, вдруг прокричал приказ, но

гирканец уже понесся с развевающимся халатом к следующему выступу. Стрела

Конана достала его в середине шага.

С диким воплем гирканец споткнулся и упал лицом вниз, уткнувшись в

камень, лежащий там. Удара тяжелого тела было достаточно, чтобы лишить

нестабильного баланса валун. Он покатиться вниз по склону, увлекая за собой

следующие. Позади него широким потоком с грохотом посыпался настоящий

поток из камней и обломков скал.

Люди начали паниковать, выпрыгивая из своих убежищ. Конан увидел

Тургола, бегущего наискось по склону, и спасавшегося от катящихся вниз валунов

и скал. Высокий, гибкий силуэт, даже в гирканской одежде, был безошибочным

узнаваем.

Конан выстрелил, но промахнулся, как и всегда, когда целился в этого

человека, но у него не было времени, чтобы выпустить следующую стрелу. Весь

склон холма был теперь в движении, ибо вниз, ревя и сметая все на своем пути,

мчался поток камней, валунов и глины. Гирканцы и уркманы следовали за

Турлогом с криками и проклятиями.

Конан выскочил из своего укрытия и бросился к выходу из ущелья, не

оглядываясь назад. За собой он слышал рев валунов и страшные крики тех, кого

захватили и разорвали в кровавые клочья тонны ила и камней. Киммериец бросил

лук, теперь учитывая каждый грамм излишнего веса. Оглушающий слух грохот

все еще звучал в его ушах, когда варвар наконец-то добежал до выхода из оврага и

бросился за выступающий скальный выступ. Горец присел, прижавшись к стене, а

сквозь устье ущелья высыпались, взбивая пыль, обломки и подпрыгивающие

глыбы, отскакивающие с оглушающим грохотом от стен, и летящие вниз по

наклонному проходу. Тем не менее, лишь небольшой поток лавины засыпал

ущелье. Большая часть её прошла вниз по склону горы.

Конан оттолкнулся от каменной стены, которая скрывала его. Он стоял

ногами по колено в рыхлой смеси из пыли и щебня. Лицо его было порезано

отлетающими осколками камней. Рев лавины утих, и вокруг опустилась

невероятная тишина. Варвар посмотрел на плато, покрытое огромными

обломками измельченного сланца, камней и почвы. Здесь и там торчали

16

искореженные и окровавленные руки или ноги, указывая те места, где скальный

поток пожрал своих жертв. Вокруг не было и следа Турлога или остальных

выживших преследователей.

Конан, однако, был довольно пессимистичен во всем, что было связано с

этим дьяволом Турлогом. Северянин был уверен, что Турлог выжил, и что он

снова начнет преследовать по его пятам, как только соберет вместе своих

перепуганных воинов. Вполне возможно, что он завербует и туземцев, живущих в

этих горах. Сила, которую этот человек имел над дикими гирканскими племенами,

была почти сверхъестественной.

2

Варвар побежал вниз по ущелью. Лук, мешок с припасами, все ушло

навсегда. Единственное, что на нем осталось — это одежда, в которую горец был

одет, меч и кинжал на его поясе. В этих бесплодных горах, голод был угрозой не

менее серьезной, чем возможность смерти от рук диких племен, населяющих их.

У него был один из десяти тысяч шанс, что воин не встретится с враждебными

племенами, и что сможет выбраться отсюда живыми. Но северянин с самого

начала знал, что это будет отчаянным походом, при этом Конан никогда не зависел

от слепой удачи, как и ранее в Киммерии, так и теперь, в течение уже многих лет,

наемником, где-то на самом краю света.

Ущелье тянулось и извивалось между искривленными стенами. Поток

лавины быстро утратил здесь свой напор, но по-прежнему наклонное дно было

завалено валунами, упавшими сюда с высокого склона. Конан вдруг резко

остановился, подняв меч в руке. Перед ним на земле лежал человек, подобного

которому варвару никогда еще не случалось видеть в гирканских горах или где-

либо еще. Это был очень высокий, сильный молодой человек, одетый в короткие

шелковые брюки, сандалии и тунику, подпоясанной широким поясом, на котором

висел палаш. Конан обратил внимание на волосы лежавшего. Голубые глаза, что

были у молодого человека, не являлись необычными, у киммерийца самого они

были синими. Но волосы у него были совершенно белыми, обвязанными на

висках полоской из красной ткани, а вся его равномерно обрезанная грива спадала

почти до плеч.

Конечно же, он не был гирканцем. Конан вспомнил, что когда-то слышал

историю о живущем где-то в горах племени, но не гирканским и не

иранистанским. Неужели киммериец наткнулся на представителя этого

легендарного народа гигантов?

Молодой человек безуспешно пытался вытащить оружие. Валун, который,

по-видимому, достал его в то время, когда он пытался спрятаться за камнем, и

пригвоздил его к земле.

— Убей меня, и покончим с этим, ты гирканская собака, — сквозь стиснутые

зубы пробормотал тот на гирканском диалекте.

— Тебе не сделают ничего плохого, — сказал Конан. — Я не гирканец и у

меня нет проблем с тобой. Лежи. Я постараюсь помочь тебе, если смогу.

Тяжелый валун придавил ногу молодого человека, таким образом, что тот не

мог самостоятельно вытащить её из-под него.

— У тебя сломана нога? — спросил Конан.

— Я думаю, что нет. Но если переместишь камень, то раздавишь её в кашу.

Конан понял, что молодой человек прав. Полость на нижней стороне камня

спасла ногу, обездвижив человека в то же самое время. Если северянин перекатит

камень, на любую из сторон, он раздавит ногу парня.

— Я должен буду поднять его прямо вверх.

17

— Это никогда у тебя не получится, — сказал молодой человек безнадежно.

— Сам Малаглин с легкостью бы его поднял, а ты даже вполовину не такой

большой, как он.

Конан не тратил время на то, чтобы узнать, кто такой был этот Малаглин, и

на объяснения, что сила не обязательно идут рука об руку с мощным телом. Его

собственные мускулы были подобны моткам веревок, сплетенных из стальных

прутьев.

Тем не менее, киммериец не был уверен, что он сможет поднять валун,

который, хотя и не столь большой, как большинство лежащих в овраге, все же был

достаточно громоздким, так что Конан имел право сомневаться в успехе своей

попытки. Стоя над телом молодого человека, он широко расставил ноги, развел

руки и схватил большой камень. Собрав все свои знания о поднятии тяжестей, и

напрягая усилия во всех мышцах, северянин постепенно усиливал давление все

больше и больше.

Ноги погрузились в песок, вены вздулись на висках, а на перенапряженных

от усилия плечах внезапно выскочили мышечные узлы. Большой камень медленно

приподнялся и лежащий на земле человек, освободив ногу, откатился в сторону.

Конан бросил камень и отстранился, вытирая пот с лица. Молодой человек

поспешно осмотрел свою ободранную и ушибленную ногу, а потом поднял голову

и протянул руку в знак приветствия.

— Я Сидрик из Мантталуса, — сказал он, — я обязан тебе жизнью!

— Меня называют Конан, — киммериец пожал его руку. Они были очень

разными: очень высокий, стройный молодой человек в странном одеянии, со

светлой кожей и волосами, а также киммериец, оказавшийся на голову ниже,

более коренастый с обожженной солнцем кожей, порванной гирканской одеждой с

прямыми черными волосами.

— Я охотился в горах, — начал рассказыватьл Сидрик. — А затем услышал

крик, и пошел посмотреть, что случилось, когда обрушилась с ревом лавина, и

овраг заполнился летящими скалами. Ты не гирканец и называешь себя Конаном.

Пойдем в мою деревню. Ты выглядишь усталым и израненным.

— Где твоя деревня?

— Там, внизу оврага позади этих пиков, — Сидрик указал на юг.

Вдруг он закричал, глядя через плечо Конан. Конан яростно обернулся.

Высоко на краю наклонной стены ущелья появилась голова в шлеме. Вниз

смотрело смуглое, дикое лицо. Конан с проклятием выдернул меч, но в этот

момент лицо исчезло, и варвар услышал только сердитый голос, что-то громко

кричавший по-гиркански. Другие голоса отвечали ему разными голосами, среди

которых киммериец признал также и резкий акцент Турлога. Погоня вновь

наступала ему на пятки. Нет сомнения в том, что враги заметили, как он прячется

в ущелье, и вскоре, после того, как перестали катиться валуны, они подошли к

краю скалы, где имели бы преимущество перед человеком, находящимся в ущелье

ниже.

Но Конан не терял времени на размышления. Как только голова исчезла,

варвар повернулся, бросая товарищу короткую команду, и бросился в сторону

следующего поворота. Сидрик последовал за ним немедленно и без лишних

вопросов, скача и приволакивая пораненную ногу. Конан слышал крики погони,

добегающие с обрыва, с горы, а сзади, звуки врагов, продирающихся через

низкорослые кустарники. Сверху начали падать мелкие камушки, сброшенные я

ногами бегущих людей, одержимых одним желанием — ни на что, не обращая

внимания, выследить, наконец, свою добычу.

Преимущество количества людей гнавшихся за ними беглецы уравнивали по-

своему. Они были в состоянии двигаться по слегка наклонному дно ущелья

18

гораздо быстрее, чем те сверху, по неровному, скальному гребню, с рваными

краями и торчащими выступами. Тем пришлось подниматься и даже ползти на

четвереньках, и Конан услышал, как их проклятия становились все отдаленнее.

Когда они вместе с Сидриком вырвались из ущелья на противоположной стороне,

изуверы Турлога остались далеко позади.

Конан знал, однако, что это спокойствие было недолговечно. Он огляделся.

Узкий овраг открывался на тропу, ведущую по хребту скалы и резко

обрывающейся на глубине множества футов, к глубокой долине, расположенной в

полных пещер глубинах, и окруженной стремительно растущими в небеса

горными великанами.

Далеко внизу Конан увидел ручей, извивавшийся между густо растущими

деревьями, а дальше что-то, что выглядело, как стоящие посреди улицы, каменное

здание. Сидрик указал на строение.

— Это моя деревня, — сказал он с оживлением. — Если мы доберемся до

долины, то будем в безопасности. Этот путь ведет к перевалу на южном краю

долины, но это в семи милях отсюда!

Конан покачал головой. Путь шел именно по хребту и не давал никакого

укрытия.

— Если идти по этому пути, они нас выследят и перестреляют, как крыс!

— Есть еще один путь! — воскликнул Сидрик. — Вниз по скале, вон в том

месте. Там есть секретный путь, которым никогда не ходит никто, кроме моего

народа, и даже мы, также, используем его только во время беды. В скале вырезаны

ступеньки. Будешь ли ты в состоянии там пройти?

— Я буду стараться, — Конан поправил свой меч.

Идея спуститься с этих возвышающихся скал, казалась самоубийством, но

попытка избежать стрел Турлога, продолжая путь вдоль открытого гребня, была

фатальной. В любой момент варвар ожидал, что гирканец и его люди выйдут из

укрытия.

— Я пойду первым и поведу тебя, — быстро сказал Сидрик, сбрасывая

сандалии и исчезая за краем обрыва. Конан сделал то же самое и пошел по его

стопам. Цепляясь по крутому склону, он увидел ряды маленьких отверстий,

продырявивших скалу. Северянин начал свой медленный спуск, прижимаясь к

стене, как муха. Это было замораживающее кровь в жилах решение, ведь, только

благодаря небольшим выпуклостям в скале в целом была возможность хоть как-то

здесь держаться. Много раз в своей жизни Конану приходилось отчаянно

взбираться на скалы, но, ни один раз ранее не требовал такого напряжения нервов

и мышц. Много раз только захват самых кончиков пальцев отделял его от смерти.

Под ним опускался Сидрик, показывая путь и подбодряя Конана. Наконец,

молодой человек спрыгнул на землю, встал и посмотрел напряжённо вверх.

Потом он закричал в испуге. Конан, который до сих пор находился очень

высоко над землей, выгнул шею и поднял голову. Высоко над ним смотревшее на

него бородатое лицо исказилось от торжества. Гирканец прицелился вниз луком,

но подумав, отложил его в сторону и поднял лежащий на краю скалы тяжелый

валун, вознамерившись столкнуть его вниз. Цепляясь ногтями за скалы, Конан

одним движением выхватил кинжал и бросил вверх. Затем он прильнул к скале,

почти распластавшись на ней.

Человек с воплем полетел вперед головой через край обрыва. Выпущенный

камень упал вниз, задевая плечо Конана, а позади него мелькнуло скривленное,

кувыркающееся тело, с тошнотворным стуком упав на землю. На вершине

раздался яростный крик, свидетельствующий о присутствии Турлога. Конан начал

быстро спускаться и бесстрашно спрыгнул вниз, преодолевая оставшееся

расстояние, а затем вместе с Сидриком бросился под укрытие деревьев.

19

Взгляд вверх показал ему стоящего на коленях Турлога над краем пропасти,

который целился в них из лука. В следующий момент, однако, Конан и Сидрик

исчезли из его поля зрения и Турлог с четырьмя гирканцами, оставшимися в

живых из его отряда поспешно удалились, опасаясь выстрелов из-за деревьев.

— Ты спас мне жизнь, указав этот путь, — сказал Конан.

Сидрик улыбнулся.

— Каждый человек из Мантталуса указал бы его. Этот путь называется

Дорогой Орлов. Но только герой осмелился бы следовать по ним. Из какой же

земли происходит мой брат?

— С Запада, из страны под названием Киммерия, лежащей за пределами

моря Вилайет и Турана.

Сидрик покачал головой.

— Я никогда не слышал о ней. Но пойдем со мной. Мой народ теперь станет

и твоим.

Пока они шли через деревья, Конан напрасно разглядывал вершины, ища

след врага. Он был уверен, что Турлог, хотя одинаково, как и Конан мощно

сложенный, что ни он, ни его товарищи не будут пытаться следовать по их стопам,

рискуя упасть со стены. Они не были горцами, их привычным местом было седло,

а не горные склоны. Они будут искать другой путь, чтобы попасть в долину. Этой

мыслью варвар поделиться с Сидриком.

— Они встретят там свою смерть, — угрожающе сказал молодой человек. —

Перевал Королей на юге является единственным входом в долину. Его охраняют

день и ночь люди с оружием. Единственные чужеземцы, которые могли бы войти

в долину, это торговцы, ведущие мулов нагруженных товарами.

Конан изучающе посмотрел на своего спутника, охваченный невнятным

впечатлением чего-то знакомого, он не смог осознать, чего именно.

— Кто ваши люди? — спросил он. — Ты не гирканец. И, кроме того, ты не

похож на человека гор.

— Мы сыновья Гормлайта. — Когда этот великий завоеватель пришел сюда

давно через горы, он построил город, который мы называем Мантталус, и оставил

в нем сотню своих солдат и их женщин. Гормлайт двинулся на запад, а после

долгого времени пришло известие о его смерти и падении империи. Но люди

Гормлайта выжили здесь, не будучи никем побеждены. Много раз мы вызывали

нападавшим на нас гирканским собакам кровопускание.

В голове Конана вспыхнул свет, осветивший ранее неуловимое впечатление,

что все это было ему уже известно. Гормлайт, который завоевал эту часть Востока,

оставил здесь свою твердыню. У этого парня был классический профиль, что

киммериец ранее видел на мраморных барельефах, а имена, которые он

произносил, были западными. Несомненно, он был потомком солдат, с которыми

Великий завоеватель отправился в экспедицию на Восток.

Чтобы проверить это, он заговорил с Сидриком на одном древнем языке,

одном из многих языков, как нынешних, так мертвых, которые киммериец выучил

за время своей бурной жизни. Молодой человек вскричал от восторга.

— Ты говоришь на нашем языке! — он закричал на том же наречье. — За

тысячу лет ни один чужестранец, который пришел к нам не пользовался нашей

речью. С гирканцами мы говорим на их языке, но они не знают нашего. Ты,

конечно, также Сын Гормлайта?

Конан покачал головой, задаваясь вопросом, как объяснить молодому

человеку, который ничего не знал о мире, лежащем за горами, знание его языка.

— Мои предки были соседями людей Гормлайта, — наконец произнес он. —

Так что многие из моих людей говорят на их языке.

20

Они подошли к строениям с каменными крышами, что виднелись сквозь

деревья и Конан понял, что место, которое Сидрик называет «деревней», было

скорее городом, окруженным крепостной стеной. Здесь повсюду была настолько

очевидна работа давно умерших архитекторов, что Конан почувствовал себя,

словно человек, попавший в прошлые и забытые эпохи.

Вне стен, люди обрабатывали эту скудную землю, используя примитивные

инструменты, пасли овец и крупный рогатый скот. Несколько лошадей щипало

траву вдоль берега ручья, который вился через долину. Все мужчины, так же, как и

Сидрик, были очень высокими и светловолосыми. Они оставили свои занятия и с

удивлением побежали посмотреть на черноволосого незнакомца, настороженно,

пока Сидрик не кивнул им ободряюще.

— Это впервые в течение многих столетий, когда кто-то, кроме пленников

или купцов попал в долину, — пояснил Сидрик Конану. — Не говори, пока я не

дам тебе знак. Я хочу удивить людей, твоими знаниями нашей речи. Клянусь

прародителем Гормлайтом, они будут смотреть с открытым ртом, когда

чужестранец заговорит с ними на их языке!

Ворота в оборонительной стены была открыты, но Конан замел, что и сама

стена находится в очень плохом состоянии. Сидрик отметил, что стражник,

охраняющий этот узкий проход был достаточной защитой, ведь ни один враг

никогда не пробирался в город. Они прошли через ворота и вошли на широкую,

вымощенную улицу, где большие светловолосые люди в туниках — мужчины,

женщины и дети суетились, занимаясь своей работой, как это делали тысячи лет

назад, посреди строений, которые являлись точными копиями зданий древней

Атлантиды.

Вокруг них быстро собрались толпа, но Сидрик, разрываемый от радости и

чувства собственной важности, не дал им удовлетворить их любопытство. Он

направился прямо к большому зданию, расположенному недалеко от центра

города, поднялся по широкой лестнице и вошел в большую комнату, где за

маленьким столиком сидело, играя в кости, несколько человек, одетых более

богато, чем обычные жители города. Толпа вошла за ними и с вожделением

столпилась у двери. Вожди остановили игру и один из них, гигант властного вида

спросил:

— Что ты хочешь, Сидрик? Кто этот чужеземец?

— Друг Мантталуса, о, Малаглин, король Долины Гормлайта, — сказал

Сидрик. — Он знает речь Гормлайта!

— Что это за ложь? — спросил язвительно гигант.

— Пусть они послушают, брат, — сказал торжественно Сидрик.

— Я пришел с миром, — заговорил северянин на древнем языке. — Меня

называют Конан, и я не гирканец.

Ропот удивления пробежал по толпе, а Малаглин коснулся пальцем

подбородка и посмотрел с подозрением. Это был высокий крепко сложенный

человек, гладко выбритый, как и его соплеменники, с красивым, но мрачным

лицом.

Он жадно выслушал рассказ Сидрика об обстоятельствах, при которых тот

встретил Конана, и когда дошло до того, как киммериец поднял придавивший

Сидрика камень, Малаглин нахмурился и невольно напряг мощные мышцы.

Казалось, он недоволен вниманию, с каким его люди так открыто принимали эту

историю. По-видимому, эти потомки атлетов с таким же вниманием относились к

физическому совершенству, как и их древние предки, и Малаглин весьма был

тщеславен в том, что касалось его силы.

— Как же он смог поднять такой камень? — прервал Сидрика король.

21

— Булыжник не был слишком большим. Он достигал моей талии. Этот

человек силен, несмотря на его рост, король, — сказал Сидрик. — Вот синяк на

моей ноге, что доказывает мою правоту. Он поднял камень, который я не смог

сдвинуть, и прошел Путем Орлов, воспользоваться которым осмелились бы лишь

немногие из жителей Мантталуса. Он пришел издалека, сражаясь с врагами, а

теперь должен поесть и отдохнуть.

— Убедитесь в том, чтобы ему все было предоставлено, — надменно сказал

Малаглин, снова возвращаясь к игре в кости. — Но если он гирканский шпион, ты

ответишь за это головой.

— Я с радостью поручусь головой за его честность, король! — гордо ответил

Сидрик. Затем, положив руку на плечо Конана, он тихо добавил: — Идем, мой

друг. У Малаглина отсутствует терпение и манеры не самые изысканные. Не

обращай на него внимания. Я отведу тебя в дом моего отца.

3

Когда они проталкивались сквозь толпу, взгляд Конана посреди открытых

лиц местных светловолосых обитателей выявил и чужую здесь, узкую и смуглую

физиономию с черными глазами, с жадностью глядевшими на киммерийца.

Человеком этим был мужчина с дорожным мешком на спине. Когда тот понял, что

был замечен, то усмехнулся и покачал головой. В этом жесте было что-то

знакомое.

— Кто этот человек? — спросил Конан.

— Это Ахеб, гирканская собака, которую мы впустили в долину со всякими

безделушками и зеркальцами, а также со всеми этими украшениями, которые так

любят наши женщины. Мы обмениваем их на руду, вина и кожи.

Теперь Конан вспомнил этого человека, его хитрое лицо, который крутился

около Хорбулы и подозревался в контрабанде оружия через горы в Меру. Когда

варвар повернулся и посмотрел назад, темное лицо уже исчезло в толпе. Но, не

было никаких оснований опасаться этого Ахеба, даже если тот и узнал Конана.

Гирканец не мог знать о бумагах, которые нес с собой киммериец. Конан

чувствовал, что люди Мантталуса относятся дружелюбно к другу Сидрика, хотя

молодой человек, конечно, и ударил по ревнивому тщеславию Малаглина,

превознося силу Конана.

Сидрик повел Конана вниз по улице к большому каменному зданию,

окруженному колоннами портика, где он гордо представил своего друга отцу,

старику по имени Амлафф и матери, высокой и гордой женщине пожилого

возраста. Жители, по-видимому, здесь не прятали своих женщин, так как

гирканцы. Конан познакомился и с сестрой Сидрика, крепкой светловолосой

красоткой, и с его младшим братом. Киммериец едва сдержал улыбку при мысли о

том, в какой невероятной ситуации он оказался, встретившись с семьей, жившей,

как будто тысячу лет назад. Эти люди, безусловно, не были варварами. Хотя их

культурное развитие было ниже, чем у их предков, но они все еще были гораздо

более цивилизованными, чем их дикие соседи.

Их интерес к гостю был подлинным, но никто, кроме Сидрика не проявлял

большой заинтересованности о мире, простирающемся за пределами их долины.

Вскоре молодой человек привел Конана во внутреннюю комнату, где поставил

перед ним еду и вино. Киммериец ел и пил за троих, вдруг осознав все эти дни

своего вынужденного поста, предшествовавшие его нынешнему пиру. Пока

киммериец ел, Сидрик разговаривал с ним, однако, не упоминая о людях, которые

преследовали Конана. Видимо, он посчитал их гирканцами из близлежащих

холмов, враждебность которых вошла в поговорку. Конан понял, что никто из

22

жителей не Мантталуса рисковал уходить дальше, чем на день пути из долины.

Дикость горных племен вокруг полностью изолировала их от мира.

Когда Конан стал зевать и клониться ко сну, Сидрик оставил его в покое,

убедившись, что никто не помешает гостю. Киммерийца немного обеспокоил

обнаруженный факт того, что в комнате не было двери, а у входа висела только

занавеска. Но Сидрик сказал, что в Мантталусе нет воров, хотя бдительность была

так присуща природе Конана, что варвар всё равно чувствовал воздействие

гложущей его тревоги. Комната выходила в коридор, а тот, как полагал Конан, вел

к внешней двери. Люди Мантталуса, по-видимому, не чувствовали необходимости

в защите своей собственности. Но, несмотря на то, что местные жители могли

спать здесь спокойно, это не обязательно должно было относиться ко вновь

прибывшему чужеземцу.

В конце концов, Конан отодвинул кровать, которая являлась наиболее

важным убранством в комнате и, убедившись, что никто смотрит, ослабил один из

образующих стену каменных блоков. Затем он взял шелковый сверток, засунул его

в отверстие, и, вставив на место камень, так глубоко, насколько смог, северянин

задвинул кровать на место.

Затем он вытянулся на своем ложе и начал строить планы о том, как остаться

в живых и сохранить бумаги, значившие так много для сохранения мира во всем

мире. В долине Мантталуса воин был в полной безопасности, но северянин знал,

что за её пределами с терпением кобры скрывается Турлог. Он не может

оставаться здесь навсегда, и ближайшей темной ночью ему придется взобраться

на скалы и бежать как можно дальше. Турлог без сомнения, будет вести за ним в

погоню все горные племена, поэтому киммериец должен довериться своей удаче,

точности глаза и крепости рук, что и делал уже, столько раз.

Вино, которое он пил, оказалось крепким, а усталость путешествия

расслабила его конечности. Мысли Конан смешались, и горец впал в долгий,

глубокий сон.

* * *

Конан проснулся в полной темноте. Он понял, что он спал в течение многих

часов, и что день уже прошел. В доме царила тишина, но Конана разбудило тихое

шуршание занавесок, висевших на входе.

Он сел на кровать и спросил:

— Это ты, Сидрик?

Голос ответил: «Да».

В то же время, когда Конан осознал, что это был голос, который не

принадлежал Сидрику, что-то врезалось в его голову, и его охватила темнота.

Киммериец пришел в сознание, когда его в глаза ударил блеск факела, в свете

которого он увидел троих здоровенных, светловолосых жителей Мантталуса, с

лицами гораздо тупее и более жестокими, чем он видел ранее. Конан лежал в

каменной полупустой комнате, стены которой, потрескавшиеся и покрытые

паутиной, едва освещал факел. У него были связаны руки, а ноги оставались на

свободе. При звуке открывающейся двери варвар вытянул шею и увидел

сгорбившуюся, похожую на грифа фигуру, входящую в комнату. Это был гирканец

Ахеб.

Он посмотрел вниз на киммерийца, и его крысиное обличье скривилось

ядовитой улыбкой.

— Низко же пал ужасный Конан, — принялся глумиться он. — Ты глупец! Я

узнал тебя с первого взгляда там, во дворце Малаглина.

— У тебя нет никаких претензий ко мне.

23

— Но таковые есть у моего друга, — заявил гирканец. — Мне до этого нет

дела, но я собираюсь воспользоваться этим. Это правда, что ты никогда не вредил

мне, но я всегда боялся тебя. Увидев тебя в городе и не зная, что привело тебя

сюда, я упаковал свои вещи, и уехал в большой спешке. Но за перевалом я

наткнулся на этого дьявола Турлога, который начал расспрашивать меня, не видел

ли я тебя в долине Гормлайта, куда ты бежал от него. Я сказал, что видел, а он

настоял на том, чтобы я помог ему проникнуть в долину и забрать у тебя

некоторые бумаги, которые ты у него украл. Я отказался, потому что знал, что

люди из Мантталуса убьют меня, если я попытаюсь провести чужаков в долину.

Турлог с его четырьмя приспешниками уркманами и ордой оборванных гирканцев

вернулся в горы. Когда он ушел, я вернулся в долину, заявив охраннику у прохода,

что испугался горных львов, которые якобы бродят неподалеку. И убедил этих

троих помочь захватить тебя. Никто не узнает, что случилось с тобой, а Малаглин

не станет слишком много беспокоиться об этом, потому что он завидует твоей

силе. Традицией Мантталуса являлось то, что король должен быть самым

сильным мужем в городе, поэтому Малаглин и сам убил бы тебя рано или поздно.

Но буду вынужден помешать ему в этом, потому что у меня нет намерения,

позволять тебе преследовать меня, когда я заберу эти бумаги, которые так хочет

Турлог. Он получит их, в конце концов, если будет согласен заплатить мне

достаточно хорошо.

Гирканец разразился высоким, хохочущим смехом и повернулся лицом к

стоящим неподвижно мантталусцам:

— Вы обыскали его?

— Мы ничего не нашли, — громким голосом сказал один из гигантов.

Ахеб стиснул зубы в разочаровании.

— Вы не знаете, как правильно обыскивать. Снова я должен делать все сам.

Ловкие руки ощупали схваченного, и негодяй разразился проклятиями, когда

его поиски не увенчались успехом. Он попытался залезть за пазуху киммерийца,

но это было невозможно, потому что руки Конана были привязаны слишком

плотно к телу. Ахеб нахмурился с неудовольствием и вытащил кривой кинжал.

— Разрежьте ему узлы на плечах, — приказал он, — и вы, все трое

подержите его. Это будет так же, как если бы позволить леопарду выйти из

клетки.

Не сопротивляющегося Конана быстро растянули на плите, и двумя

мантталусцами принялись удерживать его за руки и один уселся на его ногах. Они

держали его крепко, но, казалось, весьма скептически относились к повторяемым

Ахебом предостережениям о силе пленника.

Гирканец снова подошел к пленнику, и, опустив нож, полез за своей

предполагаемой добычей. Тогда мощным рывком своих стальных и напряженных

мышц, Конан вырвал ноги из небрежного захвата и ударил пятками в грудь Ахеба.

Если бы варвар имел обувь, то проломил бы грудь гирканца. Тем не менее, купец

полетел обратно, рыча в агонии, и повалился спиной на пол.

Конан не заставил себя ждать. Тем же самым мощным рывком варвар

освободил свою левую руку и, приподнявшись на плите, ударил кулаком в

челюсть человека, держащего его за правую руку. Нанесенный удар, словно молот

кузнеца, повалил того, как забитого вола. Два других гиганта бросились к Конану,

пытаясь поймать его. Конан скатился с каменной плиты на другую сторону, и

когда один из бойцов обежал её вокруг, варвар схватил его за руку, выкрутил и

перебросил человека через плечо, вниз головой. Нападающий ударился головой об

пол с силой, которая вышибла из него дух, заставив потерять сознание.

Последний из похитителей был более осторожен. Видя огромную силу и

ужасающую скорость противника, он вытащил длинный нож и настороженно

24

подошел, ища возможности нанести смертельный удар. Конан медленно

попятился, тщательно стараясь, чтобы каменный пьедестал, вокруг которого

кружили противники, отделял его от мерцающего лезвия. Киммериец вдруг

подался вперед и вытянул длинный нож из-за пояса человека, которого свалил

первым. В тот момент, как северянин это сделал, мантталусец закричал и львиным

прыжком броситься через каменную плиту, еще в полете целясь в склоненного

киммерийца.

Конан согнулся еще больше, и мерцающее лезвие разрезало воздух над его

головой. Соперник ударился ногами об пол, потерял равновесие и упал вперед,

прямо на нож, который оказался в руках Конана. Из уст воина, который

почувствовал вонзившийся в свое тело клинок, раздался приглушенный визг, и

забившийся в смертельных конвульсиях гигант потянул Конана за собой на землю.

Избавляясь от ослабляющейся хватки, Конан встал, весь обрызганный

кровью жертвы, с кровавым ножом в руке. Ахеб вскочил с хриплым криком,

пошатываясь, а его лицо позеленело от боли. Конан зарычал как волк и бросился к

нему с убийственной яростью. Но вид ножа капающего кровью и дикой маски, в

которую превратилось лицо Конана, отрезвил и перепугал гирканца. С воплем тот

бросился к двери и, пробегая, выбил факел из держателя. Факел упал на пол,

заискрил и погас, скрывая помещение в темноте. Ослепленный, Конан врезался в

стену.

Когда варвар сориентировался, и нашел дверь, в комнате уже никого не было,

кроме него самого, одного мертвого мантталусца и двух других, лежащих без

сознания.

Выбравшись наружу, северянин оказался на узкой улице. В небе уже гасли

звезды, и приближался рассвет. Здание, из которого воин вышел, находилось в

плачевном состоянии и, конечно же, было заброшенным. В глубине улицы

киммериец увидел дом Амлаффа, его не забрали далеко. По-видимому,

похитители не предвидели никаких препятствий. Конан задался вопросом, каково

было участие Сидрика в этом заговоре. Ему не нравилась мысль о том, что

молодой человек предал его. В любом случае, киммериец должен был вернуться в

дом Амлаффа, чтобы забрать сверток, спрятанный в стене. Он пошел вглубь

улицы; теперь, когда огонь сражения погас в его жилах, горец чувствовал

головокружение от удара, лишившего его сознания. На улице никого не было. На

самом деле, она выглядела более похожей на закоулок позади строений.

Подойдя к дому, северянин увидел кого-то, бегущего к нему. Это был

Сидрик, который бросился в сторону Конана с подлинным облегчением.

— О, брат мой! — воскликнул он. — Что случилось? Я нашел твою комнату

пустой минуту назад, и кровь на твоей постели. Ты в порядке? Нет, у тебя же

порез на голове!

Конан объяснил в нескольких словах, что случилось, не говоря, однако,

ничего о бумагах. Пусть Сидрик считает, что Ахеб был его личным врагом,

искавшим возможности для мести. Он доверял молодому человеку сейчас, но не

было никаких причин, чтобы раскрывать правду о пакете.

Лицо Сидрика побелело от ярости.

— Какой позор для моего дома! — воскликнул он. — Прошлой ночью Ахеб,

этот пес, принес моему отцу в дар большой кувшин вина, которое мы все пили,

кроме тебя, потому что ты уже спал. Теперь я знаю, что оно был отравленным. Мы

все проспали, как собаки. Ты наш гость, так что прошлой ночью я разместил

своих людей у всех внутренних дверей, но все они заснули, потому что выпили

отравленное вино. Несколько минут назад, когда я искал тебя, то обнаружил слугу,

который должен был охранять двери, ведущие к концу коридора, прямо к твоей

25

комнате. Они перерезали ему горло. И было не трудно для них подкрасться по

коридору и войти к тебе, в то время как все мы спали.

После возвращения домой Сидрик отправился за свежими одеждами, а

Конан достал пакет из стены и спрятал его в пояс. В течение следующих

нескольких часов он предпочитал хранить его с собой.

Сидрик вернулся со штанами, сандалиями и туникой, которые носили

жители Мантталуса, и когда Конан надевал их, парень оценивающе смотрел на

бронзовый, мускулистый торс киммерийца, без капли ненужного жира.

Едва Конан закончил одеваться, как снаружи донеслись голоса, а в зале

раздались тяжелые шаги, затем, при входе в комнату появилась группа высоких

светловолосых воинов с мечами по бокам. Их предводитель указал на Конана и

сказал:

— Малаглин приказал, чтобы этот человек явился перед его обличьем в зале

суда.

— Что такое? — недоумевал Сидрик. — Конан мой гость!

— Это не мое дело, — сказал командир. — Я только передал приказ нашего

короля.

Конан схватил Сидрика за руку.

— Я пойду, чтобы узнать, в чем там дело.

— Я иду с тобой, — Сидрик заскрежетал зубами. — Я не знаю, что это все

предвещает и знаю только то, что Конан мой друг.

4

Солнце еще не взошло, когда они двинулись по белому проспекту в сторону

дворца. На улицах было, однако, много людей, многие из которых пошли за

процессией.

Поднявшись по широкой лестнице, они вошли в огромный зал с двумя

рядами высоких колонн по бокам. В конце зала находились еще ступени, широкие

и дугообразные, что вели к подиуму, где на мраморном троне сидел король

Мантталуса, бывший как всегда мрачным. На каменных скамьях по обе стороны

от подиума сидело множество вождей, а простолюдины собрались вдоль стен,

оставив свободное пространство перед троном.

На этом открытом пространстве на коленях стояла фигура, подобная грифу.

Это был Ахеб, чьи глаза сверкали страхом и ненавистью, а перед ним лежало

огромное тело человека, убитого Конаном в заброшенном здании. Два других

похитителя стояли, а их лица были угрюмыми и смущенными.

Конан предстал перед подиумом, и охранники отступили. Малаглин

обратился к Ахебу и произнес:

— Поведай свое обвинение.

Ахеб вскочил с пола и указал тощим пальцем в лицо Конана.

— Я обвиняю этого человека в убийстве! — заговорил он высоким голосом.

— Сегодня утром, незадолго до рассвета, он напал на меня и моих друзей во сне,

убив человека, который лежит здесь сейчас! Мы с большим трудом спасли свои

жизни!

Из толпы раздался озадаченный и гневный ропот. Малаглин уперся мрачным

взглядом в Конана.

— Что ты на это скажешь?

— Он лжет, — отрезал киммериец. — Я убил этого человека, да ...

Северянин был прерван внезапными криками толпы, которая начала

угрожающе напирать вперед, расталкивая охранников.

26

— Я лишь защищал свою жизнь, — сердито сказал Конан, которого не

прельщала роль обвиняемого. — Эта гирканская собака и трое других, этот

мертвец и эти двое, стоящие здесь, прошлой ночью прокрались в мою комнату, и

пока я спал в доме Амлаффа, оглушили и унесли меня, чтобы ограбить и убить!

— Да! — сердито выкрикнул Сидрик. — Они убили также одного из слуг

моего отца!

При этих словах ропот толпы изменил свой тон, и люди неуверенно

остановились.

— Ложь! — Ахеб закричал, побуждаемый ненавистью. — Сидрика

заколдовали! Конан — колдун! Каким образом ещё он мог узнать вашу речь?!

Толпа резко отступила, и некоторые из людей начали скрытно сделать знаки

отгоняющие зло. Мантталусанцы были столь же суеверны, как и их предки.

Сидрик выхватил меч, а его друзья встали вокруг него; крепкие, высокие и

статные молодые люди, дрожащие от энтузиазма, словно охотничьи собаки.

— Колдун или простой человек! — заревел Сидрик. — Он мой брат, и

всякий, кто прикоснется к нему, сделает это на свой страх и риск!

— Это колдун! — заорал Ахеб, у которого пена закапала с подбородка. — Я

знаю его в течение длительного времени! Будьте с ним осторожны! Он навлечет

на Мантталус безумие и гибель! Он носит на своем теле свитки с магическими

надписями, в которых черпает силу своего колдовства. Отдайте мне эти свитки, а я

унесу их из Мантталуса и уничтожу в месте, где они уже не причинят никому

ничего плохого! Позвольте мне доказать, что я не лгу! Держите его в то время,

пока я не обыщу его, и я покажу свитки всем вам!

— Никто не посмеет прикоснуться к Конану! — угрожающе крикнул

Сидрик.

Потом с трона встал Малаглин, и его огромная, словно выкованная из бронзы

фигура, вызывала ужас. Правитель спустился вниз по ступеням, и люди

попятились под взглядом его холодных глаз. Сидрик же, напротив, стоял так, как

будто был готов бросить вызов своему ужасному королю, но Конан оттащил

молодого человека в сторону. Киммериец Конан не тот человек, который так

просто позволил бы другому воину защищать его.

— Это, правда, — сказал северянин бесстрастно, — в моих одеждах есть

пакет с документами. Но верно также и то, что они не имеют ничего общего с

искусством магии, как и то, что я убью любого, кто попытается отнять их.

В ответ на эти слова каменное спокойствие Малаглина исчезло во вспышке

ярости.

— И ты посмеешь противостоять даже мне?! — взревел гигант с горящими

глазами, конвульсивно стиснув кулаки. — Может, ты считаешь себя уже королем

Мантталуса?! Ты черноволосый пес, да я убью тебя голыми руками! Назад,

освободите нам место!

Вытянув руки, король раздвинул своих людей в стороны, а потом, заревев,

как буйвол, бросился на Конана. Нападение было таким быстрым и неожиданным,

что Конан не смог его избежать. Они столкнулись грудь в грудь, и удар швырнул

более «щуплого» Конана на колени. Малаглин, неспособный остановить свой

импульс, обрушился на него, и оба, стиснув друг друга в смертельном объятии,

начали совершать рывки и броски, пока люди с криками толпились вокруг.

Не часто случалось Конану мериться силами с человеком, сильнее, чем он.

Но король Мантталуса казался одним стальным пучком из костей и мышц, а также

был невероятно быстрым. Ни у одного из противников не было оружия.

Противники сражались в ближнем бою, так же, как боролись и примитивные

предки людей. В тактике Малаглина отсутствовало какое-либо искусство. Он

сражался, как лев или тигр, в бешеном исступлении примитивного человека.

27

Снова и снова Конан получал удары, которые могли сломать его шею, как гнилую

ветвь. Но и удары Конана в ответ производили хаос. Высокий властитель

Мантталуса качался и трясся от них, словно дерево в бурю, но снова двигался

вперед, как тайфун, нанося мощные удары, которые сотрясали Конана — дергая и

разрывая его мощными пальцами.

Только необыкновенная скорость и боевой опыт позволили Конану защищать

себя так долго. Его голое по пояс, уже исцарапанное и все в синяках, тело дрожало

под ударами. Но и грудь Малаглина начала вздыматься от усталости. Его лицо

выглядело как сырой кусок мяса, а тело несло на себе следы ударов, которые уже

убили бы более слабого человека.

С криком, который был наполовину проклятием, а наполовину стоном,

король бросился всем телом на киммерийца, свалив его своим весом на землю.

Когда они упали, он ударил Конана коленом между ребрами, пытаясь раздавить

своим огромным весом его грудь. Но варвар извернулся, и колено правителя лишь

скользнуло по бедру, а сам Конан выбрался из под падающего тела.

Падение разделило сражающихся бойцов, и они вскочили в одно и то же

время. Сквозь пот и кровь, заливающие глаза, Конан увидел возвышающегося над

ним короля, шатавшегося от усталости, с вытянутыми руками и кровью текущей

по его огромной груди. Малаглин втягивал живот, жадно хватая воздух, и Конан,

используя этот момент, со всей своей силы нанес удар левой рукой в солнечное

сплетение. Правитель с хрипом выпустил воздух, и, опустив руки, согнулся, как

поломанное дерево. Правая рука Конана описала дугу, а затем ударила противника

в челюсть, после чего Малаглин упал и замер на земле.

В изумленной тишине, которая наступила после падения короля,

пораженные взоры всех обратились на падшего гиганта, и стоявшую над ней,

шатавшуюся от усталости фигуру. А вскоре, после этого со двора донеслись

задыхающиеся крики. Они становились все громче, смешиваясь с грохотом копыт,

который внезапно оборвался у внешней лестницы. Все повернулись к двери, в

которой появилась измученная, окровавленная фигура.

— Страж перевала! — воскликнул Сидрик.

— Гирканцы! — захрипел мужчина. Между пальцев его зажатой на боку

ладони сочилась кровь. — Триста воинов! Они взяли перевал! А ведет их

гирканский пес, которого называют Турлог и четыре уркмана, вооруженных

арбалетами! Эти люди — расстреляли нас, как уток, когда мы попытались

защитить перевал! Гирканцы уже в долине... — воин пошатнулся и упал, а из его

уст брызнула кровь. В спине упавшего гиганта, прямо у основания шеи торчала

сломанная стрела.

Ошеломляющие новости не вызвали ни смятения, ни паники. В наступившей

вдруг тишине, глаза всех мантталусцев уставились на Конана, который

ошеломленно опирался о стену, жадно хватая воздух.

— Ты победил Малаглина, — сказал Сидрик. — Он мертв или без сознания.

А потому как он не сможет выполнять своих функций, теперь ты король. Таков

закон. Скажи нам, что теперь делать.

Конан собрал рассеянные мысли и принял ситуацию без лишних возражений

или вопросов. Если гирканцы были уже в долине, то нельзя было терять времени.

Варвар подумал, что и раньше ему казалось, что он слышит отдаленные крики.

— Сколько у вас мужчин, способных носить оружие? — спросил северянин.

— Триста пятьдесят, — ответил один из вождей.

— Тогда пусть возьмут оружие и идут за мной, — приказал киммериец. —

Стены вашего города слишком ветхие. Защищаясь в них против Турлога, что

предводительствует этой бандой, мы будем, как крысы в ловушке. Если мы хотим

победить его, то должны сделать это в первой же атаке.

28

Кто-то протянул ему пояс с мечом, который Конан обвязал вокруг бедер. В

голове у него кружилось, а тело было избитым и одеревеневшим, но где-то в

организме еще нашелся запас свежих сил, а перспектива последней разборки с

Турлогом разогрела кровь варвара-киммерийца. По его приказу Малаглина

подняли и положили на ложе. Король не шевельнулся с момента падения, и Конан

подумал, что, вероятно, у того было сотрясение мозга. Удар, который сбил с ног

короля, раздробил бы любую, более слабую голову.

Затем Конан вспомнил и про Ахеба, оглядываясь в поисках него, но

гирканец бесследно исчез.

5

Во главе воинов Мантталуса Конан пересек улицу и прошел через огромные

ворота. Все воины были вооружены широкими мечами, некоторые из них держали

громоздкие луки, все одетые в старомодную броню, захваченную у горских

племен. Варвар знал, что гирканцы вооружены не лучше их, но лучше будет

считаться с арбалетами Турлога и его уркманов.

Северянин увидел, как орда входит в долину, пока еще в отдалении. Враги

шли пешком. К счастью для жителей Мантталуса, у одного из охранников на

перевале была с собой лошадь, иначе гирканцы оказались бы под стенами города

ещё до прихода вестей о вторжении.

Захватчики были упоены триумфом. Они останавливались, чтобы поджечь

хижины и пшеницу, или пострелять в крупный рогатый скот, просто ради жажды

разрушения. Позади себя Конан услышал сердитое рычание и, посмотрев в

голубые глаза мантталусцев, видя их высокие, гибкие фигуры, киммериец

уверился, что он ведет в бой не слабаков.

Северянин привел своих людей к удлиненному, каменному валу, остаткам

старых укреплений, давно заброшенных и рассыпавшихся, но по-прежнему

обеспечивающих хоть какое-то укрытие. Защитники прибыли туда, когда

захватчики все еще были вне досягаемости от выстрелов. Последние бросили

грабить и стали двигаться вперед в ускоренном темпе, воя, как волки.

Конан приказал своим людям залечь между камнями и подозвал воинов с

луками — около трех десятков лучников.

— Не обращайте внимания на гирканцев, — пояснил он. — Цельтесь в

людей с арбалетами. Не бейте без разбора, но ждите моего сигнала, а затем

стреляйте все сразу.

Одетая в лохмотья орда подошла, несколько растянувшись в свободную

линию, разряжая арбалеты, прежде чем подошла на расстояние выстрела к

спрятавшейся группе защитников, которые спокойно ждали между остатков

разрушенных стен. Воины Конана дрожали от нетерпения, но варвар не подавал

знака. Он увидел высокую, гибкую фигуру Турлога и громоздкие фигуры —

одетых в броню из стали воинов-уркманов, расположенных в центре этого

зубчатого полумесяца. Они приближались без какого-либо укрытия, по-видимому,

уверенные, что защитники не имеют нормального оружия для защиты, и то, что

свой дальнобойный лук Конан потерял в скалистой долине. Киммериец проклял

Ахеба, чье предательство лишило его эффекта неожиданности.

Добравшись на расстояние выстрела, Турлог натянул тетиву, и воин рядом с

Конаном упал с простреленной головой. По линии защитников он пролетело

гневное рычание, но варвар успокоил воинов и приказал им лучше скрываться

между камнями. Турлог попробовал еще раз, выстрелил и один уркманов, но

арбалетные болты попали в камни. Воины-уркманы подошли ближе, а за ними

29

жаждущие крови гирканцы закричали нетерпеливо, яростно вырываясь из под

контроля.

Конан надеялся, что сможет подпустить Турлога в пределы досягаемости

выстрелов из их луков. Но вдруг с криком, который поколебал землю, гирканцы

проскочили мимо Турлога, словно буря, с обнаженными лезвиями, где, как в воде,

отражалось солнце. Турлог яростно закричал, не в состоянии увидеть цель из-за

спин своих безрассудных союзников. Несмотря на его проклятия, они бежали с

воплями дальше.

Конан, стоя на коленях между камнями, поглядывал на опасных гигантов-

уркманов, также побежавших к нему, а когда они приблизились достаточно

близко, чтобы киммериец смог увидеть блеск в их фанатичных глазах,

воскликнул:

— Сейчас!

Мощный залп вылетел из-за стены, будучи неровным, но все, же

смертоносным с такого расстояния. Дождь стрел попал в приближающуюся

линию противников, и многие из которых пали, как скошенные колосья пшеницы

в поле. Не обращая более внимания ни на что, гиганты-мантталусцы

перепрыгнули через стену и напали на изумленных гирканцев, сеча и рубя их.

Посылая проклятия так же, как и Турлог, Конан выхватил меч, который

принадлежал к королю и бросился вслед за ними.

Уже не было времени, чтобы отдавать команды и вырабатывать какую-либо

стратегию. Мантталусанцы и гирканцы сражались, как они боролись и тысячи лет

назад, без приказов и планов, стиснутые в один большой клубок, где обнаженные

лезвия блестели, как молнии. Длинные гирканские сабли ударялись о короткие,

широкие мечи жителей Мантталуса. Звуки разрубаемой плоти и костей, были

похожи на те, что издают мясницкие топоры. Умирающие уносили с собой живых,

и воины спотыкались о лежащие искалеченные тела. Это была настоящая бойня, в

которой никто не просил пощады, и которую никто не возглавлял, и где

тысячелетняя ненависть сочилась убийствами.

Никто не стрелял из луков в этой толпе, но по краю кружил Турлог с

уркманами, стреляя из арбалетов со смертельной точностью. Рослые

мантталусанцы были достойными противниками длинноволосым жителям гор и

немного превышали их численностью. Но они потеряли преимущество, которое

давало им их положение, а арбалеты Турлога и его людей сеяли хаос в их

беззащитных рядах. Двое уркманов были убиты, один пронзенный стрелой из

лука во время первого и единственного залпа, и второй разрубленный надвое

ударом умирающего мантталусанца.

Конан, прорубающий себе дорогу среди толпы сражающихся, столкнулся

лицом к лицу с одним из оставшихся уркманов. Тот нацелился ему из арбалета

прямо в лицо, но в ту, же секунду меч Конана пронзил его и вышел из спины. В

момент, когда киммериец выпустил лезвие, второй из уркманов выстрелил в него

из арбалета и, промазав, отшвырнул с гневом пустое оружие. Он бросился на

Конана с саблей, целясь в голову. Конан отскочил от свистящего лезвия, а его

собственный меч рассек воздух, словно голубое пламя, разрубив череп уркмана

вместе со шлемом.

Тогда варвар и увидел Турлога. Гирканец искал что-то на своем поясе, и

Конан понял, что у того кончились стрелы для арбалета.

— Мы испробовали этой горячей жизни, — вызывающе сказал Конан, — и

все еще оба живы. Подойди и попробуй-ка холодной стали!

Взорвавшись диким смехом, гирканец вытащил свой клинок, который

заблестел холодным блеском в лучах утреннего солнца. Турлог был высоким

мужчиной из гирканского княжеского дома, стройным и ловким, как рысь, с

30

пляшущими и наглыми глазами и ртом, искривленным в усмешке, столь же

жестокой, как удар меча.

— Я поставил свою жизнь за этот небольшой сверток с бумагами, Конан, —

засмеялся он, когда лезвия ударили друг о друга.

Борьба вокруг замерла, и воины отступили, задыхаясь от усилий и с

окрашенными кровью мечами, чтобы понаблюдать, как их вожди сражаются в

поединке.

Стальные лезвия сверкали на солнце, ударялись друг о друга и отскакивали,

как будто бы наделенные собственной жизнью. К счастью для Конана, его

запястья были твердыми, словно сталь, глаза, быстрыми и верными, как у сокола,

а мозг и мышцы, работающими идеально. Турлог бросил против него все свои

врожденные способности, присущие нации отличных фехтовальщиков, всё

искусство обучения мастеров Запада и Востока, всю первобытную хитрость,

приобретенную в бесчисленных и жестоких стычках в отдаленных уголках мира.

Он был выше и имел более широкий размах рук. Раз за разом его лезвие

проносилось рядом с горлом Конана. Один раз лезвие даже коснулось плеча

варвара, из которого брызнула кровавая струя. Не было слышно никаких звуков,

кроме шуршания ног по траве, непрерывного свиста клинков и глубокого, жадного

дыхания сражающихся. Конан все сильнее чувствовал натиск врага. Истощение

борьбой с Малаглином уже начинало собирать свой урожай. Ноги у киммерийца

тряслись, взгляд начал мутнеть. Как сквозь туман варвар видел торжествующую

улыбку, которая появилась на тонких губах гирканца.

И в душе Конана поднялась дикая волна отчаяния, пробудившая его