Записки начинающего феодала

Рождество

— Вашсиятельство! Ну ваше же сиятельство! Алё!

— А… Bl’a-a-a-a-a!

Я вскочил, как ошпаренный. Тришка испуганно вытянулся и так и стоял, с ведром в руке, навытяжку, не дыша, прикрыв глаза.

— Вашсиятельство сами приказали, если не будете просыпаться, вылить на вас ведро воды… — проблеял он еле слышным голосом.

— Ну, приказал! Это ж не значит, что… — раскрыл я рот поорать благим матом, но…

«Так, Рома, охолонь! Остынь! Какого икса на слугу вызверяешься? — возопил я сам себе. — Говорил? Говорил. Значит за базар отвечай. Только последняя гнида вызверяется на слугах (тут это норма, но это не значит что ты должен стать скотиной, как большинство). Ты не самодур, а культурный попаданец, добрый и милый Лунтик. Вот и веди себя соответствующе!»

— Ладно, осталась вода? — кивнул на ведро, резко успокаиваясь. — Пошли, польёшь, умоюсь.

Вышел из шатра на улицу. Утро. Раннее. Выпавший недавно снег растаял, но на горизонте вроде как тучи, может сегодня ещё выпадет. Воздух морозный — до костей пробирает, бодрит. И кого другого сей инцидент — поливание в лёгкий мороз на торс ледяной воды — довёл бы до могилы. Даже Рикардо до моего подселения бы окочурился, заболев от воспаления после таких процедур. Но когда ты маг огня невероятной силы, холод не страшен тебе ни в каком обличье. Я прикрыл глаза, потянулся и буквально почувствовал, как валит пар от мокрого камзола, быстро превращающегося в сухой. Уметь нагревать своё тело — дорогого стоит. А какой я сейчас со стороны эффектный — аж жуть!

— Вот, вашсиятельство, — вынес новое ведро Тришка.

— Лей.

Я стащил камзол, помыл торс, умылся, прополоскал рот (за неимением зубной пасты и щётки), немного попил. Вода ледяная, зубы ломит, но ничего, уже привык.

— Рождество. — Я снова поднялся и потянулся.

— Что? — не понял слуга.

— Рождество, сегодня, говорю. День рождения Исуса Христа.

— А-а-а-а… — Тришка непонимающе, но подтверждающе кивнул и убежал в палатку, крича уже оттуда. — Вашсиятельство, облачаетесь? Что приготовить?

— Давай кольчугу и бригу, схожу на совет. Кстати, сеньоры бароны звали?

— Никак нет, вашсиятельство. Рано ещё.

— Рано… — Я оглядел видный в дневном свете горизонт. Куда, нафиг, рано!.. Туда-сюда и поздно будет! Ладно, сам заявил, что доверяю им, значит, шуметь не буду, просто схожу, узнаю новости. — Чёрт с ними, давай кольчугу без бриги, и походный камзол сверху — пройдусь, прогуляюсь.

— Готово, вашсиятельство…

Идти тут недалеко. Палатки командного состава в центре лагеря. А я являюсь номинальным самым главным командиром войска. Ключевое слово «номинальным», но тут я реалист — у мужиков реально больше опыта ведения войн, знают их специфику, и соображай заточен что надо. Я же со своей функцией генерального стратега, задавателя общей линии партии, в целом справляюсь, и нечего на бога грешить. «Исус, спасибо за то, что есть!» — мысленно воздел я молитву. А вдруг в свой день рождения Он лучше слушает, чем обычно?

Рождество… Господи, девять с половиной месяцев я тут! А месяцы здесь в полтора раза длиннее наших. Видимо планета вращается на более отдалённой от светила орбите. Но и само солнце тут больше размером, диск его заметно превышает наше родное солнышко на закате. Но в целом климат чуть холоднее, чем в нашей Испании-Франции, или, как говорю сам себе, «как в Воронеже». Ибо зимой морозы и снег есть, но нет холодов минус двадцать-тридцать. И так почти во всём королевстве. У нас на Юге в целом теплее, но и севернее народ как в Москве, и тем более как в родной Вологде, зимой не мёрзнет, и везде можно выращивать пусть худую, но пшеницу.

Исус здесь не является богом. Сыном бога — да. Его главным пророком. Типа как Мухаммед в исламе. Ибо сам Исус говорил, что он СЫН бога, а не бог. А сын бога это, например, Персей, Геракл… И множество других известных и в этом мире личностей. Исус сын своего отца, как Геркулес сын Юпитера. Поняли разницу к подходам? Потому Пасху тут празднуют с помпой, как-то вычисляя по местному долбанутому календарю, не имеющему ничего общего с нашим, а вот Рождество незаслуженно забыто. А Новый год вообще первого марта, как и положено(ДЕКАбрь — десятый месяц, ОКТябрь восьмой, ну вы поняли). А как не хватает родимой ёлочки…

— Вашсиятельство! — вытянулись в струнку бойцы на входе в командную палатку.

— Все здесь? — нахмурился я.

— Их милости бароны Алькатрас и Ковильяна, — бодро отчитался один из воинов. Кажется, это Алькатрасовские. Да, тут тоже есть слово «Алькатрас». Правда никаких ассоциаций с тюрьмой или скалой, тут это птица такая, что-то вроде альбатроса. Или пеликана. Не поймёшь, виды птиц похожи, но неуловимо отличаются.

Вошёл. Бароны стояли над разложенной на столе из трёх бочек со столешницей импровизированной картой. Бумаги тут нет, пергамент на карты переводить жалко, и я приучил сеньоров делать схемы местности из подручных средств — веточек, палочек, разных фишек из дерева и металла, а войска обозначать игрушечными деревянными солдатиками. Поначалу все улыбались, но привыкли, сеньорам понравилось. Оба их милости о чём-то спорили.

— Не помешаю?

— А, Рикардо, — махнул мне Алькатрас. — Присоединяйся. Мы как раз обсуждаем план сражения.

— А чего на начало обсуждения не разбудили? — попенял я, но не сурово.

— А ты особо не был нужен, — ответил Ковильяна. — Новостей никаких. Решили дать отдохнуть тебе перед боем. Всё пока по плану.

— Твои силы будут нужны сегодня, и уж кого, но тебя, мой мальчик, заменить некем, — добавил Алькатрас.

Эт точно. Нет больше таких уникумов.

— Что по обстановке? — подошёл я к «карте». Фигурки оставались примерно на местах, о которых мы говорили вчера вечером.

— Рейнджеры доложили, что всё же Сальвадор решил дать бой. — Указал на фигурку рыцаря, крашенного в зелёный цвет, Алькатрас. — С утра собирают лагерь. Через час выдвинутся.

— Виконт?

— Здесь, за холмами. Как и говорили, в пекло не лезет, тревожит.

— Будет резервом, — кивнул Ковильян, второй мой барон из трёх, что составляют это войско. — Меня беспокоит Мендоса. — Кивок на самую дальнюю фигурку зеленого цвета.

— Не тронут они Мендосу, — покачал я головой. — Иначе тогда Веласко и Мерида ринутся на Авиллу. И порезвятся знатно — там из защиты только стены замков, все войска сюда ушли. А стены мы с недавних пор тоже брать научились.

— Нам бы самим здесь не помешали Веласко и Мерида. Да и виконт со своими орлами… — тяжело вздохнул Ковильян.

— Никаких генеральных свалок! — отрезал я. — Войны не выигрываются в генеральных сражениях. А вот проигрываются — запросто. Налёты, отскоки, захваты ключевых точек и логистика. Только так. От любых крупных сил драпаем. И сейчас дерёмся только потому, что за нами парни ещё не успели провести эвакуацию населения. Тянем время.

— Да знаем мы, поняли уже. — Ковильяна снова тяжело вздохнул.

Я сам вгляделся в карту. Сальвадор, лучший полкан графа Авиллы. Сам граф спешно мобилизует оставшиеся силы на Юго-Востоке графства, лично гоняя тамошних баронов. Которые вообще-то защищают границу, свою её часть, которая хоть и не открыта всем ветрам, как Лимесия, но есть. И манать хотели распоряжения графа с его закидонами. Не по понятиям он поступил — вот пусть огребает; а они если уйдут, кто будет их деревни и замки от орков защищать?

Хотя, в общем, это, наверное, плохо, что он там. Тут бы он командовал, как самый главный по должности, сам, и обязательно сел бы в лужу. По собранным сведениям он так себе командир, зато любит почесать ЧСВ. А вот барон де Сальвадор военный от бога. Правда, как и большинство местных, делает ставку на решающий удар тяжёлых копейщиков, на свалку железа против железа. А я вместо этого послал ему по тылам сотню Ворона, он же барон Веласко, сотню (фактически полторы) барона Мериды, а Атараиск и без моих указаний сводит тут свои счёты с тремя сотнями своих витязей, в основном также легкоконных. Вот и гоняют они Сальвадора и в хвост и в гриву с его копейщиками. А тут мы расслабились и попались, не успели эвакуировать пару деревень. И нас меньше, чем их — именно потому, что я противник генеральных свалок. Жопа, в общем. И драться парни будут отчаянно — давно воины Авилла так не срамили свою честь, надо срочно реабилитироваться.

Правда Сальвадор не учёл, что созданный буквально вчера корпус рейнджеров из бывших егерей исправно нам о движении барона докладывает, и все три моих легкоконных войска к обеду должны подойти к месту баталии. Да и тут я буду засыпать его стрелами прежде, чем пойду на сшибку. В общем, план мероприятий по встрече важных гостей мы приготовили, и пока, судя по донесениям рейнджеров, он выполняется.

…Но, блин, их около тысячи человек. Тысяча! Это овердохрена на самом деле! А у меня примерно пятьсот пятьдесят, из которых половина конные лучники (без летучих отрядов, с ними я более тяжеловесный, но и там, как уже сказал, в основном лёгкая конница).

Так что нам осталось доигрывать партию до конца. Замереть и стоять на одном месте, приглашая противника в ловушку. Ждать подкреплений Сальвадор не может — летучие отряды громят обозы в его тылах, рейнджеры вообще не понимают, чего жрут его лошади. Он уже фактически в котле, только тут, в средневековье, нет царицы полей — артиллерии — потому он пока волен идти в любом направлении, куда вздумается.

Сальвадору как воздух нужно генеральное сражение. А вот мне оно на хрен не сдалось. И выбора нет — давать придётся. Да, на своём поле, подготовленном, с подтянутыми резервами… Но — я бы ушёл, если бы не жаба. Люди мне нужны настолько сильно, что готов рискнуть и поставить всё на кон. Ибо без людей и без значимой победы мне с этой войны лучше не возвращаться. Здесь ценят авторитет, и под авторитет тебе могут выдать деньги. А без победы не дадут ничего — дело по сути не в захваченных людишках, а именно в репутации. Без пятидесяти тысяч серебряных лунариев к Новому году я стану мёртвым графом Пуэбло.

— Ладно, мужчины, держите тут ситуацию, пойду поем. И буду облачаться. — Я кивнул вассалам и двинулся назад, к себе. Поесть мне кровно необходимо. Магия очень энергозатратная штука, мать её за ногу.

За пределами штабного шатра в лицо дунул ветерок, несущий лёгкие крупинки снега. Снег… Лёгкий снежок… Как я по нему соскучился! Но это минус к видимости для лучников. Чтоб его!..

Но настроение было романтическо-лирическое, а потому в голове сама собой заиграла забытая песня из прошлого мира:

Давай, господи. Помоги. Несмотря на то, что реально не религиозный. Хоть здесь, хоть там. Пожалуйста. Мне это чудо сегодня понадобится.

— Так что всё по плану, мой мальчик, — давал последние наставления зашедший ко мне в палатку Алькатрас, и он был показно весел. Нет, сомнения в исходе битвы были и у него, но он, в отличие от меня, не рефлексировал.

Тришка помогал облачаться. Кольчуга. Сверху чешуя. Поножи. Юбка. Сабатоны. Сегодня сшибка, никакая броня лишней не будет. Дедов барбют.

— Может, шлем с забралом оденешь? — спросил барон. — Так, без забрала, опасно.

— К чёрту! — отмахнулся я. — Я даже меч в руки брать не планирую, не то, что копьё. И так сойдёт. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — выдал ему идиоматическое выражение.

Он хмыкнул с этой идиомы в усы, но согласился.

— Как знаешь.

Подумал. Покачал головой.

— Ричи, мальчик мой. Может, всё же постоишь с нами, на холме? В первом ряду у нас есть кому скакать. Ты у нас голова, каких поискать, а голова не должна среди смертников копьём махать. Нам ещё понадобятся твои светлые мысли.

Я обернулся, остановил совавшего наруч Тришку.

— Дядька Доминик. Как на духу. Думаешь, мне там скакать улыбается, в первом ряду? Думаешь, лихость молодецкую хочу показать?

Да манал я эту лихость! Манал я доблесть! — закричал я. — Вообще манал всю эту войну! Любую войну! Но некому меня заменить, Доминик!

Я трус. Честно говорю, как есть. Становлюсь в строй со всеми, а очко сжимает, коленки трясутся. Вот только если развернусь и убегу — мне смерть. Не может командир и владетель от боя бежать. Вот и стою, и скачу, и бьюсь, как могу. А у самого коленки, словно те маракасы. Да было б кому врага жарить, чтоб не постоять на холме с хорошими людьми? Не могу, дядька Доминик.

Старый барон тяжело вздохнул, подошёл и ободряюще положил руку на плечо.

— Крепись, мой мальчик. А страх… Все боятся. И я боюсь. Но поверь старику, самый суровый страх не за себя. Больше всего мы боимся за кого-то. Особенно если считаем, что он не ты, он может не справиться там, где ты был и точно сдюжишь.

Я обнял старика.

— Спасибо, Доминик. Давай вдарим supostatam, чтобы искры из глаз, а кто выживет, чтоб летели, пердели и радовались?

— Давай. Начинается. — Ковильяна подтолкнул меня вперёд.

М-да, тысяча конных латников это… Блять, это охуеть как много! Грёбанный Авилла! Убью, 3,14дора! Где бы он ни был! Никаких переговоров! Никакого прощения! Если выживу.

Очко привычно сжалось. Впереди наяривали наши конные лучники, не давая противнику организоваться. Но Сальвадор был упрямым дедулей, и, несмотря на потери в мелких стычках, вёл и вёл основной отряд в нашу сторону. С холма было видно не всё, но и отсюда уже заметно, как выезжают и начинают строиться его копейщики. У, катафракты грёбанные, кони тоже в броне! Но есть одно «но», кони это всё равно животные. А животные просто от природы боятся огня. Даже домашние. Если бить по глазам, то пофигу, насколько толстая броня на нагрудниках коняшек. Вот только радиус факела сильно сужается, увеличивается требуемая точность… И Рома летит в Бездну со своими способностями, так как он всего лишь человек, пусть и сильный маг. Меня аж передёрнуло от увиденного. Конечно, катафрактарии у Авиллы исчисляются десятками, их мало. Попробуй профинансируй такую гору железа, особенно если ты — пограничный бедный граф! Но они все в первой линии, как и я.

— Бойцы! — я выехал перед нашим основным строем и поднял вверх кулак. — Сегодня у нас будет битва! Сегодня мы встретимся с трусливыми женщинами, посмевшими ударить нам в спину, нарушив все мыслимые правила и договорённости, потеряв последние остатки чести, потеряв право называться человеками! И сегодня мы покажем этим трусам, как дерутся настоящие пограничники!

Факел в небо. Войско взвыло. Первые ряды — моя гвардия, и по-другому не может быть, так как я сам в первой линии. Военачальник должен ВЕСТИ своё войско в бой, а не посылать. Можно передоверить командование более опытному барону, но если барон — твой. А в другой линии будет другой командир, со СВОИМ войском. Законы средневековья, феодальный арьербан он такой. Лютый и беспощадный.

Веласко дрался как лев. Основные наши потери на сегодняшний день от перестрелок конных лучников, и наш Ворон не досчитается многих воинов. Но тотально помешать Сальвадору он не мог.

— Выдвинулись. Строятся. Ворон уходит, — прокомментировал Ковильяна.

— Мерида на подходе, — вставил слово Алькатрас. — Последний гонец передал, что пойдут лесом, ломая ноги коням, но успеют.

— Ну да, и виконт обязательно ударит в спину… — Я сощурился, мысленно представляя карту. Сам лично объехал неделю назад всю округу. В целом получается не так и плохо. Удар с трёх сторон. Был бы с четырёх, но Веласко не успеет перегруппироваться, и максимум что сможет, это участвовать в избиении отступающих. При условии, что мы победим. А победим мы только если выдержим первый, самый страшный натиск копейщиков во главе с отрядом катафрактариев. Тут они по-другому называются, но я сильно привык к терминологии родных игрушек. Слишком сильным был фанатом «Тотал Вара», мать его, и ему подобных.

— Сегодня Рождество Христово, — произнёс я. — Давайте помолимся, может Он за нас перед Отцом заступится? За правое дело воюем.

— А знаешь, помолись, наверное, — прокряхтел Алькатрас. — Ты молод, он тебя услышит. Наверное. Он любит таких, лихих.

— И мы помолимся, — добавил Ковильяна.

— Я к своим. Жду сигнала, — бросил я им, тяжело вздыхая, и двинул коня в сторону своей гвардии.

— С богом! — раздалось вслед.

Скачка к рядам собственной части армии, первым линиям центральной части построения. Со мной отроки — Тит, Сигизмунд, Лавр и Бьёрн, как в старые добрые времена. И сзади Маркус, со штандартом. Враг должен направить на меня лучших бойцов, и штандарт для него — красная тряпка.

— Войско, на изготовку! — проорал я, проезжая перед первой шеренгой. Там мне улыбались, было видно по лицам тех, кто пока не закрыл забрало, у кого оно это позволяло — видеть лицо. У нас тоже всё ожидаемо, впереди лучшие: с лучшей бронёй и лучшей выучкой. Мы так стояли уже около часа, мужики подустали, кони переминались с ноги на ногу. Это хорошо — Сальвадор гонял своих в погоне за лёгкой конницей Ворона, кроме катафрактариев, наверное, у него у коней дыхание будет сбито. Но их всё равно больше в три раза.

Вражеское войско выстроилось и попёрло на нас. Ряды закованных в сталь воинов с длинными смертоносными копьями, на которых спокойно нанизывается с таранного удара орк, а это пипец какая груда мышц не считая лёгкой броньки (тяжёлую они не уважают, недостойно сынов Степи). Пока ещё они были далеко, но всё равно и издалека это смотрелось грозно. Ты знаешь, что эти парни приблизятся, и маленькие фигурки станут большими. И невероятно опасными. Спасения от них нет. В этом мире ПОКА нет пехоты потому, что против вот такого таранного удара защиты не существует, только если у тебя у самого нет такого же тарана. Да в общем и у пехоты, МОЕЙ пехоты, против танков-катафрактов шансов будет не густо, особенно первое время.

Дрожь. Она била меня. Дрожали коленки. Но я не мог уйти, не мог бежать. Начиная с того, что все эти парни за спиной мгновенно убегут следом — хрена им сражаться, если сеньор драпанул? За кого? И заканчивая тем, что тогда меня сможет прирезать любая падла, и никто не вступится, чтобы защитить. Я буду труп ещё вернее, чем если кто-то там впереди нинизает мою тушку на своё смертоносное копьё. Там хоть какой-то шанс выжить есть.

Рог. Один гудок, затем сигнал «атака», «ти-ту-ти-ту-ти-ту-ру». Это мне, и я двинул Дружка вперёд, снова выезжая перед строем.

Когда диванные стратеги расписывают средневековые бои, рисуя на схемках «полки левой руки», «правой руки», «передний», «сторожевой», «серо-буро-терракотовый» полк, туфта это всё. Может в будущем, когда будет порох, надрюченная шагать под барабанные палочки линейная пехота, драгуны, уланы и прочие гусары, так будет возможно, но здесь и сейчас бой выглядит следующим образом. Любой бой. Вы с парнями толпой скачете на врага. Враг толпой — на вас. Строем естественно, но всё равно толпой. Сзади у вас есть вторая линия, а если повезёт то и третья, и если вы выдохнетесь, или начнёте разбегаться, посчитав, что вас уделали, в бой идут они. Или давай уйти, или давая перегруппироваться. То же и у противника. Как-то что-то сделать во время боя, дать вступившему в схватку войска команду, просто физически нет возможности. Когда рассказывают анекдот про начало ВОВ на экзамене, что «дым, огонь, и танки, танки…» это оказывается не анекдот вовсе. Вокруг тебя грохот скачки, звон мечей, треск копий, кровь, кишки, кишки, кишки… И всепоглощающая людская ярость. Ты, нафиг, даже рог не слышишь. А потому первая линия всегда имеет меньше шансов вернуться, чем последующие. И я иду именно в первой.

…Потому, что без меня шансов выжить у парней сзади практически нет. Единицы, кого возьмут в плен (а в плен сейчас вряд ли будут брать) и кто не успеет сбежать.

— Парни! Покажем этим предателям, как воюет настоящее приграничье! — снова вскинул я пылающую руку, оглядывая свою воодушевлённую армию. Мне дружно слитно ответил хор из нескольких сотен лужёных глоток. — За космодесант!..

— А-а-а-а-а-а-а!!!..

Понеслись. Не лавиной, мелкой рысью, держа строй. Ибо мы — тоже копейщики. Парни привычно взяли меня в кольцо, закрыв щитами. Каждый из них держал один свой, один и для меня, оружие им, как и мне, не нужно (понадобится только после сшибки). Сейчас это были Бьёрн и Лавр. Сигизмунд и Тит ехали следующими, и у них уже откуда-то взялись в руках копья. Кто-то из наших просуетился.

Скачем. Перешли на лёгкую рысь. Взгляд влево и вправо — вроде строй держим. В бацинете вообще задница, но и в барбюте хрен что толком разглядишь. Поднял голову. До сшибки метров сто… Метров пятьдесят… Видны детали шлемов и облачения противников. И всё же строй конных копейщиков… Это жопа! Всё тело задрожало, готовое в момент обосраться. Тело оно такое, оно всегда против геройствования. Двадцать метров… Пора.

Да, боже, помоги сегодня, в свой праздник. Дай мне этот подарок. А душа моя светит ярко, невероятно ярко! Словно маленькое солнышко на отдельно взятом поле боя.

Бьёрн и Лавр дружно отстали. Тит и Сигизмунд с задержкой — тоже. Всё это отрепетированное действо заняло долю секунды. Я же, скинувший в сёдельные сумки наручи, расставил руки в стороны и пыхнул в стороны, на уровне головы коня, такие факелы, какие только мог.

Огонь. Море огня! Факелы, влево и вправо, и сильнее. Ещё сильнее! Насколько хватит сил! Сил хватит не надолго, всего на несколько секунд — работаю на износ, и адреналин в крови творит при этом с моей мощью чудеса, но другого способа нет. Пламя идёт на уровне глаз коней, и те, невзирая на то, что одеты в подобие лат и шлемов, всё же пугаются такого, как и предписано им природой.

Я пылал. Я жёг во все стороны, оря от лопающейся от жара кожи, от лопающихся от нагрузки кровеносных сосудов в глазах. Что там вокруг — не видел. Дикое лошадиное ржание. Упавшие бронированные монстры, естественно, вместе с восседающими на них рыцарями, давя их своим весом. Споткнувшаяся через них и летящая к чертям вторая линия. Пролом в строю таких мощных непобедимых катафрактариев. Наши, врубающиеся в прореху и выкашивающие кого можно… Но и враги, ринувшиеся прореху залатать своей второй волной.

Всё, больше от меня ничего не зависит. Возможно, я сделал для битвы больше всех, приведя войско к победе. А возможно я лишь добился незначительного успеха на маленьком фронте огромной баталии, и сейчас в целом нашим вломят по первое число.

Не знаю. Ибо, наконец, на меня опустилась спасительная темнота. Я маг, я супермаг! Но я всего лишь человек.

С Рождеством, Средневековье!

Глава 1 Возвращение блудного попугая

Первое апреля. День смеха. Но смешно мне не было. Впрочем, была эйфория: за почти две недели пути она ещё не прошла. Разумеется, что жив остался! А также эйфория от прикосновения к тайнам, которые в жизни бы не узнал, сидя в родном замке. Не зря съездил.

Этот мир — некая аномалия. Всё местное людское население — потомки попаданцев из мира нашего. Которые попали не как я или Мишель, после смерти ТАМ, а как-то иначе. Единовременно и массово перенеслись из нашего мира времён Римской Империи, последних лет её существования. Что за Основание, от которого начат отчёт местного летосчисления, что тогда происходило — пока до этой информации не добрался, но главное, узнал, что местные тоже не до конца это понимают. Однако длительное время тема попаданцев после Основания всерьёз не поднималась — людей на несколько столетий выбил из колеи трындец после переноса. Может они были, может нет, но если и были — терялись на общем фоне того, что тут все — потомки таких же.

Потом здесь начали формироваться новые сообщества людей, новые государства, королевства, графства и герцогства. Надо было жить дальше, жизнь налаживалась, прошлое оставалось в прошлом. А ещё чуть позже выжившие столкнулись с экзистенциальными угрозами со стороны местных обитателей — орками и эльфами. Судя по рассказам священника, их встретили не сразу, а и встретив, аборигены, видимо не увидели в «человеках» серьёзную угрозу, пока не стало поздно. Началась война на истребление, сплотившая людей, но разрозненные и малочисленные, пусть и обладающие собственными плюсами местные, ничего с человеками поделать не смогли, а людские земли расширились в разы, впрочем, ограничившись в экспнсии естественными природными рубежами.

Эльфы и тут эльфы, похоже, это самоназвание. А что орки это орки, люди не знали, ибо до Толкиена от момента их переноса было полторы тысячи лет. Потому назвали этих тварей коротко и ясно: «степняки». Кстати орки на своём варварском языке так себя и величают, они о маэстро Джоне Рональде Руэле тоже не слышали.

В общем, формирование новых территориально-административных образований в процессе войны за выживание закончилось. Закончилась и экспансия — людей и для текущих территорий мало, это бы переварить. Зато всплыли оси противостояния, перенесённые ещё из нашей Иберии, а именно «имперцы», имперская элита, против «варваров», германской военной элиты. Всплыли долго загоняемые под сукно тёрки внутри церкви — в эпоху переноса в нашем мире в рамках церкви боролись разные течения, оскорбляя друг друга словом «еретики», и тут схватка не могла не продолжиться. Наоборот, теперь тут решалась судьба всей местной религии, во что будут верить те, кто выжил и все-все их потомки. Ставки были слишком высоки, и как только административные границы людских королевств и образований наладились, церковь зашлась в кровопролитной внутренней борьбе. В которой победили отнюдь не те, кто всех уделал в нашем мире.

И пока всё это разрулили, приведя в тот вид, который можно видеть с седла Дружка сегодня, изначальное потрясение, перенос, основательно подзабылся. И только после этого люди стали обращать внимание на новых попаданцев.

Катрин не знает, сколько их было всего, и я склонен ей верить. Учитывая, что наш мир ушёл в галоп в развитии только после семнадцатого века, а фактически чётко ощущаться различие между «старым» и «новым» миром стало только к началу девятнадцатого, то почти тысячу лет попаданцы ничего не могли сказать местным такого, отчего бы те удивились и изумились: «Как отстало мы живём!» Порох? Да, он появился рано, веке в тринадцатом, наверное (точно не знаю, не интересовался). Но скажите честно, многие ли в наше время знают состав пороха? Поверьте, в шестнадцатом и четырнадцатом веках как его сделать знало ещё меньше народу! Это вы, любители альтистории и попаданческого фэнтези, умные, а токарю Васе с челябинского трубопрокатного класть на технологию и историю его создания. Бери «Сайгу», заряжай и стреляй — вот его потолок в знаниях. Я хоть что-то знаю потому, что в «Цивилизации» для пороха требовался ресурс «селитра», но я понятия не имею, как она выглядит в природе и где её взять. Так что прогресс в нашем мире уже шёл, но сюда знания не попадали. Тут, блин, даже бумаги нет, несмотря на обилие попаданцев! Задницу мхом и берестой вытираем!

А затем этот мир познал самую важную прививку от подобных мне. А именно церковный раскол. И учредил его, что неудивительно и закономерно, ещё один из моих предшественников. Он, падла такая, попытался вернуть этот мир к «никейской ереси», ввергнув ойкумену в кровавую бойню! Вот чего этой суке спокойно не жилось? Лучше бы бумагу придумал!

По ходу, здесь общепринятая церковь работает по канонам «отступника» Ария, и местных у нас назвали бы адептами «арианской ереси». А у нас победили сторонники Никейского собора, признавшие «троицу» божественной. Не знаю, не помню нюансов вопроса, и в душе не понимаю отличий кроме обожествления Иисуса (который здесь просто Исус) и голубя-вестника (Святого Духа), а потому пусть будет так. Мне так проще осознать эту хрень. В моей картине местного мира крещённые варвары-ариане (германцы)победили имперцев-никейцев и растворили в своей вере, а не наоборот, как случилось у нас… И всё. Ну, победили и победили, считают так, а не иначе. Но религия по сути и там и там одна, даже крестятся местные католики как наши. Но нет же, у кого-то вожжа под хвост попала, захотелось использовать принесённые извне знания не для прогрессорства, не для повышения урожайности или освобождения народа от феодального ига, а для «наставления еретиков на путь истинный», принятый банальным голосованием нескольких епископов под давлением языческого императора. Мать моя женщина, но это реально чёрный день местной истории, и мне стыдно, что он был одним из моих предшественников.

После гражданской войны, в которой раскольников-никейцев умыли кровью, раскатав, как у нас альбигойцев, церковь принялась на корню уничтожать всех попаданцев — во избежание. И я ребят понимаю. И несколько последующих столетий, примерно лет пятьсот, их уничтожала при одном намёке на «наличие тайных знаний».

Раскол произошёл почти семьсот лет назад, священник, с которым я разговорился в одной из деревень, подтвердил информацию от Катюши. Если вспомнить, что у нас в то время шли крестовые походы и война с альбигойцами, плюс пятьсот лет… И мы упираемся в прогрессивный восемнадцатый век! Век гуманизма, царство разума. Век, когда в Европе не осталось крепостных (почти), когда благосостояние даже тамошних сервов ни в какое сравнение с местными не шло, когда на поле боя царствовала царица полей пехота, а благородные служили королю, а не боролись с ним за ништяки и права, как здесь… В общем, те, кто попал сюда в это время, оказывались в совершенно ином мире, чем предшественники. Им адаптироваться было уже намного сложнее. И намного сложнее доказать миру, что они обладают чем-то ценным в смысле знания. Сложнее было донести, чтобы их поняли. А потому, как сказала Катюша, «жизнь их ломала, они попадали к нам сломанными. А сломанный человек ничего не станет толком рассказывать». А потому вундервафли в виде пороха, бумаги и парового двигателя вновь не получили распространения. До попаданцев штирлицы слишком поздно добирались, не успевали защитить их, детей Нового Времени, от жестокости раннего средневековья, пусть даже церковь более не вставляла палки в колёса. И чем развитее мир был ТАМ, у нас, чем бОльшими знаниями могли обладать попаданцы, тем сложнее шла их адаптация и тем жёстче звездец, через который бедолагам нужно было пройти.

Жителю семнадцатого века проще адаптироваться в эпоху мрачных веков, чем жителю восемнадцатого. Жителю пятнадцатого проще чем шестнадцатого. И так далее. А парню или девушке из конца девятнадцатого, особенно из какой-нибудь европейской или американской республики, где катаются на паровозах и пароходах, и где все знают, что даже у негров есть права и свободы… М-да, им было ОЧЕНЬ сложно!

Ну и самый шик, попаданцы из века двадцатого, где поголовно школьное образование, где высшее образование у огромного пласта населения, где что такое «трансцедентность» и «экзистенция» знают подзаборные алкаши… Эти люди могли ОЧЕНЬ много рассказать местным. Но попадали прямо в ад, где ты — вещь, где нельзя смотреть благородному в глаза, ибо он может зарубить тебя мечом на месте, и ему за это ничего не будет, а если ты женщина — вообще капут. Мир, где ты не пустое место, нет. Ты гораздо хуже! Ты — мразь и ничтожество, о которое в порядке вещей принято вытирать ноги. Ты даже семью себе выбрать не можешь — на кого барин показал, на том/на той и женишься. А женщин и того хуже — твоя мохнатка (Катрин, изыди! Чур-чур!) принадлежит кому угодно, но только не тебе. Ад он такой, людей на раз ломает. Крестьян тут более девяноста процентов; вот вам задача на метематическое ожидание — в кого вероятнее всего попадёт пападанец, простите за тавтологию?

Ремесленники и купцы — вольные, посвободнее будут, и их немало. Но и им тоже нужно будет пройти через свой ад. И им банально некогда, да и незачем тут прогрессорствовать. Мир вокруг всё ещё жестокий, а они — изнеженные дети гуманистического века.

Остаются попаданцы в благородных, но и там, как уже писал, не всё однозначно. Работать можно только если ты попал в реально крутого владетеля. Вроде меня. Низы благородных это мясо, пусть крестьяне и обязаны им спину ломить. А каков процент реально крутых владетелей в обществе? Сколько соттысячная доля? Или сколькомиллионная?

То-то. Так что с одной стороны я радовался, что попал в графа. Иначе бы я просто не выжил тут. Меня бы сломали, и в лучшем случае я попал бы к людям Катрин и её братца. И с другой я радовался, что выжил в Аквилее, где один буквально понимающий приказы хозяина мудак «сапог» раскрыл мне глаза на реальное положение вещей. А именно, что то, что я — граф, не значит, что бессмертный. От меня-графа жаждет избавиться не так уж и мало народу. И Катрин бы меня кокнула, если б не узнала о моём иномировом происхождении. Если б не раскрыл это на концерте эльфийской ведьмы. М-да, девять к одному, кокнула бы.

Но теперь, после столь эффектного побега, у меня есть фора во времени, пока игроки придут в себя и выработают план, как получить графа Пуэбло на блюдечке с каёмочкой. И учитывая, что я должен собственным солдатам как земля колхозу аж годовой доход своего графства поверх и так выплачиваемого годового дохода, рыпаться мне особо некуда.

В местный Тауэр не хочу, а именно туда меня «добровольно» пригласят, где в золотой клетке начнут выуживать информацию о нашем мире. А буду упрямиться — то и в настоящей клетке, клещами. И никакие заговорщики не помогут и не спасут. Наоборот, узнай они о том, что я могу помочь сделать вундервафли, сами меня того… В клетку. Какую — по обстоятельствам.

Так что да, я спасся. Выжил. Но, блин, мало представлял, что делать теперь. Ибо слово «счастье» вокруг меня по-прежнему собиралось из кубиков «П», «О», «Ж» и «А». И кубики стали сильно больше в размерах. А потому в замок мы особо не спешили, объезжая торные пути, где только можно. И вернулись аж в начале апреля, когда все поля в округе уже были распаханы и засеяны, а крестьяне суетились при делах. На лицах их читалось просветление, надежда, что вот он, пришёл новый год, сейчас они ка-ак засеют! Да оно ка-ак вырастет! И будет у них счастье. Пырея в хлеб добавляли больше, но улыбка на лицах стала шире. Ничего общего с обречённостью начала марта. М-да, как мало нужно людям.

— Ого! Вот он, родной! — воскликнул Лавр, вставая на стременах, когда на горизонте показался тын посёлка возле замка.

— Приехали! — заорал на всю степь Бьёрн. Мальчишки, ей богу.

«Мальчишки, Рома. И ты мальчишка. Вы все мальчишки, потому и сдружились».

Я улыбался, сдерживая эмоции. Радовался? Да. Но понимал, что вчера, ночуя с прелестной девочкой, очередной внучкой очередного старосты, на тёплом сеновале, мне не нужно было решать сложные вопросы. Я по сути отдыхал. А теперь, в замке, отдыхать будет некогда. Работа, работа и ещё раз работа! И наказание за лень — смерть. Либо золотая/железная клетка, как альтернатива, если буду медленно бегать.

Да, конечно, я составил план действий на ближайшее время. Что бы они там в Альмерии ни решили, всё будет упираться в мою полезность здесь. А значит, я должен развить бурную деятельность и запустить какие-то процессы, которые, и все должны это понимать, без меня никто не закончит. И эти процессы косвенно должны нести королю пользу. Тогда он не посмеет меня тронуть, будет работать дистанционно.

Виа? Да. Но мало. Надо что-то ещё. Что-то, что позволит мне не ехать к нему в «клетку», отговорившись делами. И если ЧТО делать примерно представлял, то как развить настолько кипучую имитацию бурной деятельности, чтобы меня невозможно было поймать…

— Посёлок. Граф, посёлок! — кричал Лавр. У него тут жена и маленький ребёнок. Это он уже на обратном пути признался. Жена гражданская, не венчаны, так как тела её прошлого мужа после рейда в степь не нашли, и официально её ещё год не могут признать вдовой. Но он точно видел, как тот упал с коня с орочьей стрелой в груди. После такого не выживают.

— Отставить! — попытался навести порядок Сигизмунд. — Приедем, сдадим караул, поедешь к своей. Пока служба.

— Есть служба! — нехотя козырнул отрок. Козыряют тут прикладыванием правой руки к груди, к сердцу. Такая вот отдача чести. Кстати, вроде тоже от римлян осталось. Интересно, а когда у нас начали к шапке руку прикладывать?

— И это… — окликнул Бьёрн, — парни, мы домой подъезжаем. Казарма, всё такое. Поход — закончился. Дома — «его сиятельство» и никак иначе!

— Точно! — воскликнул Лавр. Сигизмунд улыбнулся. Я тоже.

Посёлок проехали на лёгкой рыси. Нас увидели издали, и поглазеть на нашу кавалькаду высыпало много народу. А население посёлка в основном не крестьяне, а вольные, члены семей обитателей замка и воинов. Мы всем приветственно махали, нам искренне махали тоже, бросая подбадривающие крики. Поскольку ехали окольными путями, новости из Аквилеи должны были уже достичь наших украин, и распространиться среди населения как минимум замка. А учитывая, что телевизора и газет тут нет, сеть распространения информации ОБС тут на таком уровне, что, наверное, о произошедшем в Аквилее знает и восточная окраина графства, если не далее.

Выехали через северо-западные ворота посёлка, тут аж трое ворот — большое поселение. Поехали дальше. О нас наверняка уже сообщили — гонца послали. Или флажками отмахались. Да-да, отсталый средневековый мир, но сигнальную систему для оповещения о приближении степняков тут придумали лет пятьсот назад. Потому в принципе и смогли создать такую глубоко эшелонированную оборону в открытой всем ветрам степи, как наша Лимессия с её башнями. Потому и держимся, не цепляясь ни за один природный рубеж в виде гор и крупных рек.

— Оба на! Вашсиятельство, вас точно встречают!

Я присмотрелся, куда указывал Бьёрн… И немножко прифигел. Из посёлка в замок шла девушка. В неброском сером домотканом платье, с чепчиком на голове… И эта девушка, заслышав конский топот (нас всего пятеро, но коней половина табуна с собой), обернулась и выглядывала, кто там, и нет ли для неё опасности.

— Ансельмо, шельмец! — обернулся я назад, к привычно едущему в хвосте колонны квестору. — Держи лошадок!

— Есть, вашсиятельство, держу!..

Я не дослушал, бросил повод ведомых и дал галоп в сторону девчули. Та, увидев мою отделившуюся фигуру, приподняла платье и попыталась дать стрекоча в сторону от дороги, через луг… Ну что за детский сад! Ё-моё, честное слово!

Догнал быстро. На землю бросаться не стала, до такой дурости не дошло, но когда её схватил и привычным жестом (на Катрин потренировался две недели назад) подхватил и посадил перед собой, завизжала, как резанная.

— Заткнись, дура! — рявкнул ей на ухо.

— А я не упаду? — испуганно глянула она вниз.

— Будешь орать — упадёшь! — Я на секунду отпустил хват, она снова завизжала. — А ну цыц!

— Рикардо… Ричи… Милый! — И Анабель-Мишель, а это была она, обняла за шею и приникла к моим губам. Я ногами остановил Дружка, а в замок решил въехать на нём, подгадал с утра со сменой лошадок, и следующие пару минут занимался тем, что безудержно целовал эту прелесть. Прелесть в хорошем смысле — как только увидел её вдали, во мне тут же всё перевернулось.

Нет, всё же Ричи не погиб от её заклинания. Да, я больше ощущаю себя Ромой, это так, но Рикардо Пуэбло всё равно во мне, и его чувства для меня так же важны и обязательны для исполнения, как мои собственные. Теперь это НАШИ чувства, и я сходил с ума от одного запаха, от вида, от упоминания этой девушки-бабушки.

«Бабушки» — попытался завести мой внутренний язва.

«Ну, Галкину нравится с бабушками. Я чем хуже? У меня у бабушки тело двадцатилетней вообще-то».

Короче, мне было плевать на её ментальный возраст. Я просто… Её хотел. Во всех смыслах.

Парни нагнали, сбавили ход и проехали мимо, не съезжая с дороги, задорно ухмыляясь. Я понял, что негоже возвращаться в замок позже свиты и охраны, и снова ногами двинул Дружка за ними.

— Я соскучилась. Боже, как я соскучилась! — Анабель приникла к груди. Вцепилась в меня мёртвой хваткой, опасаясь упасть с коня. Вообще-то с непривычки тут кажется высоко.

— Когда мы расставались, ты была готова меня убить, — не мог не заметить я.

— Это была ломка. Я… Слишком не привыкла к жизни ЗДЕСЬ. А тут ты… И ты…

Что «и я» она не смогла внятно сформулировать.

— И вообще, я — молодая дурёха-травница. Ученица лекарки, — заметила она с улыбкой. — Мишель умерла полтора года назад. Её убили марокканцы. А значит я — Анабель, я должна быть ею. Так хочет господь. И не нужно противиться.

— Тебя ломало от местных реалий, пока не появился тот, кто способен тебя защитить, — впорол я правду-матку. — Тот, кто примет тебя такой, какая есть, со всем твоим туманным прошлым. Кому можно открыться, ничего не боясь. Да?

— Да. — Практичная бельгийка не стала ломать комедии. — Но есть ещё кое что. Ты… Не такой, как они. — Снова откровение, выдавленное из себя через силу. Ну, когда не хочешь, но вынужден признать очевидное. — Они жестокие. Ты мягче. Да, ты бил меня кнутом…

— Плёткой, — поправил я.

— Плёткой, — согласилась она. — Но ты всё равно мягче их всех. И ты ПОНИМАЕШЬ, что хорошо, что плохо. Рома, у меня просто нет вариантов. Или ты, или камень на шею и в Светлую, и я однажды уже это пыталась сделать.

Я ухмыльнулся и молчал. Не таких признаний мужчины ждут от понравившихся девушек, но за неимением рыбы раки тоже сгодятся.

— А ещё меня тут все считают твоей женщиной, — призналась она, стыдливо опуская голову. — Все, поголовно, и ничего никому доказать невозможно. Хотя у нас… Ничего же между нами не было, даже намёков. И Астрид так говорит, и даже учит меня местным манерам.

— Астрид? — Я присвистнул. А это серьёзная заявочка от практичной сестрёнки.

— Она сказала, чтобы я не раскатывала губы, ты не женишься на мне, тебе нельзя, — смутившись, нахмурилась девушка. — Но она не против, чтобы я была твоей постельной грелкой. Предупредила, что потом это будет решать твоя жена, но это уже мои проблемы.

— Астрид она такая Астрид, — хмыкнул я, отвернувшись вбок. — Знаешь, тут жёны не особо держат мужей в узде. Если не перейдёшь будущей жене дорогу и покажешь полезность, восемь к двум, она не будет против наших отношений.

— Отношений с крестьянкой, — констатировала Анабель, и я не услышал в её словах обиды на обстоятельства. Хорошо что твоя избранница в два раза старше тебя ментально, нет глупых ненужных бзиков и истерик на пустом месте.

— С новым тебя рождением! — Я снова повернул её личико и смачно поцеловал. На глазах у десятка воинов, глазеющих на нас с привратной башни и двух соседних.

— Я вам не помешаю? — в тихонько приоткрытую дверь заглянула прелестная рыжая головка. Я, лежавший без сил, откинув голову на подушку, смог только повернуться в её направлении.

— Заходи, — мурлыкнула Анабель. И Астрид вошла.

Боже, обожаю саму концепцию понятия «ночная рубашка». По меркам мира Ромы её платье было домашним, но верхом целомудрия. Здесь же мгновенно начало заводить меня не по-детски, несмотря на то, что Анабель только что дважды выпила из меня все соки. А самое прикольное, что оно держалось всего на двух шнурках, завязывавшихся в районе горла, и сейчас рыжая бестия активно завязками игралась.

— Ваше сиятельство, терма готова, — словно служанка отчиталась она. Затем картинно нахмурилась. — И это… Валять девок лучше чистым, ваше сиятельство. Так гигиеничнее.

Угу, гигиену тут знали. Наследие Древней Империи. Чистоту любили. Почему в наши Тёмные Века народ в Европе скатился до конкретного свинства — не ведаю. Читал в сети, там на чуму грешат, но по мне… Нет, не знаю. Правда, буду откровенен, гигиену и санитарию на одну чашку весов тут не ставят. Гигиена сама по себе, а санитарии просто не знали, лишь интуитивно потребляя вместо воды спиртные напитки для обезораживания.

— То есть завязки не развяжешь, — сделал вывод я.

— Пока ваше сиятельство как свин — нет, — пакостно улыбнулась эта кошка. — А тебе что, любимый, мало той блондинки, что лежит такая вся довольная слева от тебя?

Слово «любимый» тут не несёт романтического оттенка. Так называют всех, кого любишь. Включая любых родственников, если, конечно, они тебе дороги. Любимый брат, любимый отец, любимый дед — ну вы поняли. Меня-Рому это коробит, но благодаря памяти Ричи отношусь к этому всё же с пониманием. Хоть и морщусь.

— Блондинке точно мало! — последовал комментарий от названной птахи. Птаха лежала обнажённой, и, буду объективен, кайфовала от этого. Угу, иметь молодое красивое тело в её возрасте… — У блондинки это по-настоящему первый раз.

— …Сказала шестидесятилетняя бабушка, имеющая взрослую дочь и внуков, — прокомментировал я.

Удар подушкой вышел красивым, но слава богу не больным. Астрид понимающе улыбнулась.

— Рада, что вы поладили. Так будет лучше. Братик, бегом в терму и за стол — в главной зале уже накрывают. Твои отроки уже там, моются, ты последний.

— У меня обстоятельства были. — Я нехотя поднялся и принялся искать портки. Куда-то впопыхах их забросил, когда раздевался. А раздевался быстро — башню сорвало от ощущения близости одной белобрысой сучки. Проходя мимо, зацепил Астрид, прижал её спиной к себе, по-хозяйски положив одну руку на красивую грудь, другой удерживая за талию. Куснул мочку уха.

— Ночью придёте обе.

— А не лопнешь?

Столько ехидства. И кстати, тут рекламы «Фруктового сада» с незабвенным «А ты налей и отойди» нет. Откуда афоризм?

— Вот и проверим чего я стою на самом деле.

— Я — за! — подала голос блонди, хотя её не спрашивали. — Люблю смелые эксперименты. И девышек ещё не ласкала. Говорят это заводит.

— Как будто в Бельгии у тебя смелых экспериментов не было, — усмехнулся я.

— Были. Но только с парнями. Сокурсниками. Когда училась. С тремя одновременно. Орал, анал и классика — очуметь ощущения! Знаешь, тогда была в моде сексуальная революция, тогда не попробовав нельзя было. Но с парнем и девушкой одновременно ещё не пробовала.

Говорила в ней сейчас современная европейка-Мишель, не знающая что такое табу в сексе. У Астрид же от её слов заалели щёчки, и её милость решила побыстрее ретироваться:

— Пойду-ка я проверю, как там слуги на стол накрывают!

С силой отодрала обе моих руки и выбежала вон, словно за ней гналась стая койотов.

— И чего, спрашивается? — пожал я плечами, таки найдя портки. В баню решил идти в грязных, там их и оставлю. Надену чистое на свежевымытое тело. — Как будто тут не ebutsa как кролики, все со всеми.

— Ebutsa, — подтвердила Анабель, легшая на живот, подложив под грудь руки и загнув при этом ноги. Смотрелось наивненько, как молоденькая девочка. — Но говорить об этом вслух стыдно. Ладно, ничего, мы их ещё культуре секса научим!

— Эй, не развращай мне подданных! — картинно прикрикнул я. — Ваша сексуальная революция, вон, до добра не довела. Одни pidorы по ящику. Тут такого не надо.

— Как скажешь. — Она покорно пожала плечами. Мысли её при этом были далеки отсюда, и я даже не знаю насколько.

Парни уже помылись, они выходили, когда я заходил. Но персонально мне натаскали персональный же бочонок горячей воды, и две опять же персональные (парни мыли себя сами) молоденькие служаночки в облегающих простынях активно вашего покорного слугу принялись тереть, мазать золой и маслом. Мыло тут тоже есть, но как бы… Считается для плебеев что ли. Хотя и богатые его используют. Оно больше напоминает наше хозяйственное, с соответствующим запахом — наверное поэтому. Но и зола неожиданно для меня работала в бане, счищая грязь, прекрасно.

Сексуальные утехи, как я уже писал, в бане, в смысле в терме, тут не в чести, а потому несмотря на стояк, хихикающие девочки, тщательно выполнив свои обязанности, убежали. Приглашать их уединиться после помывки не стал — мысли были о двух других девочках, которые останутся сегодня у меня на ночь ВДВОЁМ. Рыжая и блонди, обе — секси ещё те, от обеих рвёт крышу. Мечта дрочера! Вот он настоящий экстрим, что мне какие-то фифы из замковой обслуги?

Астрид бросилась на шею первой, как только наша кавалькада въехала в ворота и рысью подгребла к крыльцу донжона. Я успел соскочить с лошади, и тут же закружил её на радостях и на потеху публике — а встречал нас без малого весь замок. В засос целовать не стал, ограничившись братским поцелуем в щёчки и обнимашками. Потом крепко, по-мужски обнялись с Вермундом и Вольдемаром, а затем и с остальными благородными из ближников — например с «любимым» зятем.

— Знал бы что так будет — не отпустил бы, — сказал начальник моей охраны, когда с первыми приветствиями закончили. Грустно сказал, мы друг друга поняли.

— А я бы, если б знал, сдёрнул бы сотню и стоял ввиду городских ворот, — добавил подошедший Вермунд. — Больше без охраны тебя не отпущу.

— Замётано, — согласился я. — Мужчины, есть для вас информация, но сначала давайте из первых рук обо всём расскажу.

— Иди в терму, герой, — усмехнулся дядька Вермунд. — Потом обед, тогда и расскажешь.

— Хорошо. Но вы не спешите сильно с обедом. — Я обернулся на свой переставший вдруг трепыхаться беловолосый трофей. Дружка расторопные конюхи уже вели в тёплое стойло, к вкусному овсу и сену, к милым подругам, и она стояла посреди двора, держа руки за спиной, и улыбалась, разглядывая, как и с кем я себя веду. «Оценивает перспективы будущего» — подсказал мне мой главный критик. — «Как с тобой себя вести, чтобы и добиться своего, манипулируя тобой, и чтобы это в глаза не бросалось. Тебе — в первую очередь».

Ну-ну, флаг в руки. В её пылкую искреннюю внезапную любовь ни грамма не верил. Только в расчет прожжённой тётки с опытом. Но в данный момент мне было побоку на её замыслы.

— Ладно, не будем, — понимающе дунул в усы Вермунд.

— За стол ко мне Прокопия. И нашего мастера-кузнеца. Хочу его повысить. Заодно новости обскажу, в замке перемены грядут.

Дальше слушать их не стал, схватил за талию девушку-бабушку и потащил в донжон. Мельком увидел, как довольно улыбается в стороне Астрид — а она оказывается та ещё интриганка.

— Вот так мы и вырвались. Я держал её высочество перед собой, на седле. Стража перекрыла весь город на нашем пути. Ворота оставили открытыми. И эту змеюку мы отпустили только под пограничным столбом графства и города.

— М-да, — почесал подбородок Вермунд. — А ты, Ричи, фантазёр. Я б выбрал корабль.

— Стараюсь, дядька Вермунд, — усмехнулся я.

— Не переживай, братик! — Сидящая рядом Астрид, как сестра она одна имела такое право, положила мне ладонь на руку. — Мы тебе нормальную, хорошую жену найдём! Нечего со всякими сучками якшаться.

Я чуть не закашлялся. Точнее нет, я закашлялся, чуть не подавился.

— Да мне рано ещё жениться!

— Не скажи! — покачала она головой, и я видел по лицам всех сидящих за столом ближников, они не на моей стороне. — Пуэбло нужен наследник. А значит, тебе давно пора жениться.

— Обязательно. Вот только возьму графство под контроль. Вытащу его из трясины. Так сразу.

Мою иронию не понимали.

А вообще, дорогие мои, у меня для вас есть новости, — перескочил я на следующую тему.

— Ты про дорогу что ли? — продолжил гладить подбородок Вермунд. — Знаем уже. Весь Юг сейчас только о ней и говорит.

— Не совсем, — покачал я головой. — Скоро у нас кроме дороги будет ещё и свой порт на Белой.

— А вот это хорошая новость, — подался вперёд, не в силах сдержать обалдение, мой управляющий Прокопий. Он из купеческого сословия, наших ему лет пятьдесят на вид, а в местных годах я пока оценивать людей не научился. Знаю про него только то, что его отец, дед и прадед служили моему роду, преданнее человека не найти, и в отличие от Ансельмо, эта преданность не вынужденная. Отец его, говорят, был тугодумным, дед держал его через силу, постоянно матерясь, Прокопием, его сыном, мой папочка Харольд был доволен. — Но как-то не верится. И что, её светлость вот так, от имени короля…

— Плевать на её светлость! — рявкнул я. — И на короля плевать. У нас просто! Будет! Свой! Порт! И плевать на абсолютно всех, кто имеет другое мнение!

— Смело. — А это Вольдемар. — Не узнаю своего воспитанника. Раньше ты не был склонен кидаться в омут.

— Ага, только в бутылку. Вольдемар, у меня есть и для тебя новости. Но давай всё же сначала я обрадую Прокопия.

— Я, ваше сиятельство! — Управляющий, впервые на моей памяти посаженный со мной за один стол, встал и вытянулся. Не в струнку, не по-военному, но попытка зачтена.

— Прокопий, главная новость касается в первую очередь тебя. Скоро, недели через три, в замок должна приехать моя кровная сестра… Помнишь Мари, возлюбленную папочки?

Управляющий нахмурился, но твёрдо кивнул.

— Как не помнить.

Боком ощущал, как напряглась Астрид.

— Так вот, папочка заделал нам с Рыжиком сестрёнку. Я их с мамой недавно освободил, и сестрёнка приедет сюда. Сдашь ей все дела, введёшь в курс, что в замке по чём, подготовишь её. Она займёт твоё место управляющего замком Пуэбло.

— А… Я? — на лицо старого потомственного слуги, да ещё далеко не худого рода, было одновременно и страшно, и смешно смотреть. — Вашсветлость… Чем я прогневил вашу светлость? — Он бы бухнулся в ноги, но эффекту мешал стол. Но попытка была.

— Почему прогневил? — Делая вид, что не понимаю, пожал я плечами.

— Ну так как же…

— Прокопий, замок, конечно, та ещё махина, — решил пояснить я и не выделываться. Я ж добрый Ээх. — Важная для жизни графства. Но у меня для тебя работа поинтереснее. И куда важнее жалкого замка.

— Жалкого? — Управляющий был взбешён последним эпитетом: замок — не его жизнь. Это жизнь всего их рода.

Пауза. И тут я выстрелил главным калибром.

— Уважаемые все. Сегодня отдохнём с дороги, а завтра примемся за дела, и я напишу новый указ. С этого дня в графстве будет введён орган управления — магистрат. Магистратов будет несколько, все они будут отвечать каждый за какой-то сектор жизни графства, и вся жизнь графства будет подотчётна им, как единому органу. И главное, они будут иметь право принимать решения на высшем уровне в отсутствие собственно графа. Чтобы жизнь не останавливалась, если я куда-то уеду.

Первым я уже назначил квестора. Это человек, занимающийся финансами. Сбором налогов, пошлин, сбора графской доли урожая, её продажей. Ценами, хранением, караванами, поставками, торговлей. Ну вы поняли. Это мой бывший помощник Ансельмо. К сожалению, он попал в крепость за преступление против Короны, и освободить его я не могу, не властен, но знайте, этот человек не из худого рода! Он урождён в купеческом сословии, и относиться я буду к нему по делам его, а не статусу, что и вам рекомендую. И исполнять его распоряжения всем подобает, как мои.

Самых близких за столом собралось не так много, и виновник, сам Ансельмо, допущен не был. Я не проконтролировал, да и, каюсь, забыл про него на волнах эйфории, а его, как крепостного, сюда не позвали. Остальные же собравшиеся принялись активно шушукаться.

— Вторым моим назначением станет Прокопий, — продолжил я. — Его я назначаю эдилом тяжёлой промышленности.

— Это как? — после большой паузы подала голос Астрид. Глаза её были распахнуты, а рот не раскрыт от изумления только благодаря аристократическому воспитанию.

— Будет ведать всем кузнечным ремеслом крафства. Оружейным ремеслом. Плотницким делом. Добычей полезных ископаемых…

— Полезных чего? — удивлённо подался вперёд мой зять, сидящий далее вслед за Астрид, как её муж.

— Железо. В Холмах должны быть залежи. — Я повернулся к Прокопию, проговаривая для него. — Их можно найти и начать разрабатывать. А ещё известь. У нас несколько месторождений в графстве. И для строительства виа нам её скоро потребуется очень много. Ещё нам будет нужна установка во всех крупных сёлах ветряных и водяных мельниц…

— Опять эти мельницы! — фыркнула Астрид. — Рикардо, я считала, ты не поддерживаешь эту пустую затею отца.

— Милая, кто сказал, что она пустая? — повернулся я к ней. — За этим столом сидит представитель народа, которого сделали великим именно мельницы. И именно ветряные. — Я указал на сидящую с краю стола, но ЗА ГРАФСКИМ СТОЛОМ, Анабель. Её сюда посадили пока что как «мою женщину», но с краю. Я пока что не возражал — пусть у бедняжки пройдёт адаптация. Сама она ещё не перешла к активной фазе завоевания мира через меня и больше слушала, и не лезла в дела «местной элиты». Всё-таки умная бабуля мне досталась. После моих слов недоумённо вскинула голову.

— Её народ начал путь к процветанию с того, что везде, где только можно, построил ветряные мельницы, — продолжил я просвещенческую деятельность. — Они живут у холодного северного моря, ветров там хватает. Как и у нас, хоть у нас ветра и тёплые, южные.

— Но мельница же… Так и не заработала! — воскликнул наш главный кузнец, кум мастера Соломона.

— Вот завтра первым делом и поедем смотреть, почему. Кто за это отвечает?

— Рамон-кузнец.

— Навестим Рамона. После поедем на Светлую, возьмите с Прокопием с собой всех кузнецов замка. Будет о чём потолковать.

— Но главное, Прокопий, подготовь себе достойную замену! — подался я вперёд, выкатив глаза, намекая, что я предельно серьёзен. — Её зовут Илона, и она — дочь самого Харольда Чёрной Молнии! Она должна потянуть!

— А если не потянет? — презрительно фыркнула Астрид — почувствовала конкурентку? Жаль. Я когда о сестре узнал, искренне обрадовался.

— Найдём ей что-то попроще. — Я беззаботно пожал плечами. — В любом случае, — теперь я положил ей ладонь на руку, — родители умерли. У нас с тобой кроме нас с тобой никого нет. И разбрасываться родной кровью я не намерен.

— Эх, знаешь, сколько Харальд оставил этой «родной крови» по окрестным сёлам? — А это фыркнул Вермунд, отцов друг и соратник с времён бурной молодости. Думаю, сам гвардеец оставил «крови» по сёлам не меньше. И не только окрестным.

— Не вся она от любимой женщины, — с улыбкой парировал я. — Или вы будете утверждать, что он не любил Мари всем сердцем до глубины души?

— Он был готов ради неё… Ай, что уж там былое ворошить! — махнул сотник рукой. — Пусть приезжает. Не обещаю, что буду любить её, как вас, но на мою поддержку может рассчитывать.

Я улыбнулся. Один-ноль, размочили счёт. После такого заявления остальные со временем Илону примут. Кажется, что это я, девку, виденную всего ничего, которую не знаю, кто она, где и на что способна, сразу в дамки ставлю? А нету у меня кадрового резерва. Илона знает, что только здесь и только со мной она может представлять из себя что-то. А значит будет преданной. Тот же Ансельмо предан из под палки. А потомственных добровольно служащих поколениями кадров вроде Прокопия в принципе много не бывает. В крайнем случае, если не потянет, найду ей другое дело. Попытка не пытка, с меня не убудет.

— Ну, Ричи, давай, рассказывай ВСЁ, — произнёс сотник, кутаясь в меховой плащ. На наблюдательной площадке донжона дул ветер — он всегда тут дул. Потому меховые плащи тут на входе висят, для караульных. Караульным должно быть тепло, они не должны задубеть на морозном воздухе, а воздух только-только прогрелся до нормальных безопасных температур.

— ВСЁ? — с иронией переспросил я.

— Да. Я знаю этот взгляд, этот прищур. Так смотрел твой отец, когда что-то задумал. Ты весь в него, как бы ни рассказывал про другой мир.

— Дядька Вермунд, вначале ты, — парировал я. — Мой отец — тоже из другого мира? — Я пристально сощурился, пронзая его глазами.

Сотник снова поёжился, отвернулся, глядя вдаль.

— Вермунд, я не знаю кто ты, — с укором продолжил я. — Я не знаю, можно ли тебе доверять. Отец доверял, но я не он. И если ты хочешь что-то скрывать — скрывай. Но только не в Пуэбло.

— Выгоняешь? — хмыкнул старый воин.

— А ты бы как поступил? — Я встал рядом, глядя вдаль, на виднеющуюся отсюда ленту Светлой. — Я боюсь. Я попал в игры донов, готовящих переворот против короля. Я попал под удар самого короля, которого до этого считал своим естественным союзником. Я взял в заложники… В плен его сестру, чтобы выжить и вырваться из города, ставшего тюрьмой. Я не получу этой осенью деньги на содержание пограничной стражи, а значит должен до Октября создать СВОЮ стражу. БЕЗ короля. У меня разбойники. У меня скоро набег степняков. А я не могу доверять самому близкому человеку… Которого ещё вчера считал самым близким. Как бы ты поступил на моём месте? Лучше я переболею сейчас, подберу на твоё место кого-то более-менее достойного, и не отхвачу по зубам от Фатума, когда он сюда придёт, чем допущу удара в спину.

— Я не ударю в спину, — грустно покачал воин головой.

— Я! Никому! Не верю! — отрезал я. — Хочешь — докажи. И оставайся. Нет — вон дорога на север, — указал я рукой с башни.

— Да, он был… Носителем тайных знаний, — кряхтя произнёс старый сотник. — Но он никогда не говорил об этом. Ещё в молодости я дал ему слово, что не буду ни о чём спрашивать. Я мог только смотреть и думать. Догадываться.

— А вот это больше похоже на правду, — улыбнулся я.

— Он хотел сделать из тебя… Достойного преемника, — сформулировал он. — Воспитать тебя как-то… Не так, как воспитывают все владетели. Ты должен был по его разумению что-то там совершить. Но он не смог. Не осилил.

— Почему? — Холодно мне не было, но ветер на такой высоте обжигал лицо, и было неприятно. Однако я его почти не чувствовал, испытывая… Грусть? Разочарование? В чём? Не знаю. Но грустно как-то всё. Отец… Харальд… Да, я — и Ричи тоже, и отца-Харольда вспоминал с тоской и любовью. Жаль, что он был плохим попаданцем. От отцов мы хотим, чтобы они были всемогущими супергероями.

— Ваша мать, — зло продолжил сотник, сжав кулаки. — Эта сучка и стерва делала всё, что угодно, лишь бы против него. Она избаловала вас. Растлила. Ты вырос слабым, и как только остался один, полез в бутылку. А он… — Вздох. — Может он тоже оттуда, но он точно не был героем, подобно Геркулесу. Он не смог воспитать сына, не смог сделать из графства процветающий край, а как хотел, какие видел перспективы! Не смог сделать его даже просто более безопасным, чем есть. А ведь тоже так хотел, столько проектов придумал! Да что там, даже его мельница так и не заработала! — Сотник повернулся ко мне и посмотрел с укором. — А теперь ты поёшь его песни. И если он пел про себя, его никто не слышал, ты трезвонишь это на каждом шагу. Не надо, Ричи. Оставь. Живи как есть.

Я опёрся о зубцы башни, выглянул наружу. Вниз. Высоко. Примерно уровень тринадцатого-шестнадцатого этажа. Для меня-Ромы не смертельная высота, здоровее видали. Но здесь Пуэбло — очень крутая цитадель. И мне, представляете, приходится подниматься почти сюда каждый день, ибо живу я тут, на пятом. Обернулся к сотнику, сложил руки перед грудью.

— Я не он. Запомни это. Хорошо, ты прошёл проверку. Тогда то, зачем позвал. «ВСЁ», как ты говоришь. Есть ещё один магистрат, который я хочу отдать тебе.

— Мне? — Старый воин усмехнулся. — Я не гожусь для управления графством. Не понимаю ни в ремёслах, ни в дорогах. И тем более в торговле. У меня даже имения своего нет, безземельный я.

— Наоборот, именно ты как раз и годишься. Ты станешь консулом. Главным в графстве, отвечающим за приготовления к войне. Перепись военнообязанных. Подготовка к мобилизации. Списки. Ротации. Кого когда и куда послать. И главное, в случае необходимости должен мочь сам возглавить войско. Любое, ибо именно ты становишься вторым после меня.

— Выше Атараисков?

Я поёжился, как от зубной боли.

— Этот момент уточним. Но все бароны ниже тебя однозначно и должны тебе подчиняться. Подумай, кого поставить на сотню. Вольдемар потянет?

— А кого тогда главой твоей охраны?

— Сигизмунда. Он — точно потянет! — Я расплылся в довольной улыбке.

Глава 2 Возвращение блудного попугая (продолжение)

Да, это была фантастика! Гигабайты бело-рыжего порно на ноуте залиты не зря. Мечта дрочера осуществилась, и реальность переплюнула любые ожидания.

Особо «розовых» сцен не вышло, обе девочки были закоренелые натуралки, и слова Мишель насчёт «попробовать» ограничились лишь лёгкими ласками, помогающими подготовиться к «основному блюду», а не заменяющими их. Уроженке этого мира Астрид они даже понравились, она и не подумала, что ТАК можно без мальчика. Наивное средневековье, как же мне здесь нравится! Основным блюдом был я, и вот тут обе постарались на славу. Цветные бело-красные всполохи волос меняющихся девочек ещё долго будут стоять перед глазами, вызывая приятное покалывание в районе позвоночника.

— О чём ты думаешь? Спросила лежащая справа Астрид. Я формально разглядывал потолок балдахина, а на самом деле пытался найти ответы на откуда-то взявшиеся вопросы: «Ну и что теперь?» и «А оно точно того стоило?» На второй ответить хотелось «нет». Ибо лучше бы я остался дома, пусть неудачником, но зато мог бы увидеть родных людей. Но всё было не так однозначно, и правильный ответ я сформулировать не мог, ибо сам не понимал. А по поводу первого вопроса всё обстояло ещё менее однозначно, хотя, казалось бы, вариантов ещё меньше. Но оставлять и задвигать Астрид не хотелось. Да, она специально приблизила мерзавку-лекарку, отгородив её своей симпатией от интриг замковых слуг, у которых в своей среде тот ещё паучатник. Благодаря ей Анабель не съели, у неё даже нервного срыва не случилось пока я был в Аквилее — цветёт и пахнет. Но расплата за это — возможность сестрёнке уехать в родное баронство и забыть меня и наши объятия как страшный сон.

Но, чёрт возьми, я не хотел её отпускать!

— Я не хочу тебя отпускать, — признался я.

Посапывающая слева Анабель подняла головку.

— Рома, мальчик мой, но тебе придётся.

— С чего бы? — в моём голосе прорезалась лёгкая злость.

— Потому, что она твоя кровная сестрёнка. Я понимаю, что нравы средневековых феодалов отличаются от принятыхв моём… Нашем мире. Но ты изучал генетику и должен понимать, что у вашей связи не должно быть будущего. Ни дай бог она заберенеет от тебя! А ещё ты калечишь девочку психически, и я не знаю, что хуже.

Это говорит та, которая на пару лет младше меня и минимум на год младше Астрид. Внешне. М-да.

— Я! Не! Хочу! Её! Бросать! — отрезал яи вскочил. Отсел на кровати подальше от этих бестий. Астрид тоже села, почему-то прикрывая грудь ладонями. Потом сообразила, закрыла их волосами. Получилось красиво.

— Почему? Ты же понимаешь, что это… Ошибка. Это безумие, которое пора прекратить, — также села напротив и Анабель. То есть травница в курсе ВСЕГО, это заговор. Против меня. Наверное ей открытым текстом сказали что требуется, и какая плата за это будет (после отъезда Рыжика она останется тут главной, если сможет удержаться).

— Потому, blyad', что я не воспринимаю тебя как сестру! Понимаешь? — выкрикнул я рыжей.

Они смотрели на меня, я нf них. Пояснил, хотя ощущал, что мне за это будет ататай:

— Моя сестра осталась дома, в России. Там, где я умер. А ещё мне всегда нравились рыжики. Я мечтал о такой, как Астрид! — повернул голову к лекарке. Неприятно говорить о человеке, когда тот сидит напротив тебя, но говорить в лицо ещё хуже. — И когда перенёсся, устоять просто не мог.

Да, Рыжик, я знаю всё, что знал Ричи. Я помню всё, что помнил он, — снова оборот к сестрёнке. — Я помню, как мы лазали по деревьям, как забрались однажды на колокольню старой церкви? где ты распорола ногу. Помню, как сидел у твоей постели, перекладывая мокрые тряпки на твоём лбу, когда ты болела. Я помню все чувства, что испытал тогда. Но я НЕ РИКАРДО!

Рикардо же, сука такая, трахал тебя, зная, что ты его сестра! — продолжил я зло, выкрикивая со всей скопившейся ненавистью на носителя тела. — Он не любил тебя больше, чем сестру, у него не было к тебе особой нежности, ему просто нравилось тебя трахать — ты красивая. Он был поддонком, и в его черешушке не отложилось ни одной негативной эмоции в отношении этой связи!

Я не вижу в тебе сестру, потому, что не местный; у него не было тормозов тоже. А потому я НЕ МОГУ отказаться от тебя! Отказаться… Когда только-только тебя встретил! Только нашёл ту, которую искал двадцать семь лет!

— Сволочь! Сволочь! Сволочь! — Астрид в истерике со всей дури принялась лупцевать меня подушкой, затем набросилась с кулаками. Повалила, забралась сверху и принялась дубасить, и делала это довольно больно. Ручка женская, но тяжёлая. Дочь потомственных военных, да и слабые тут в принципе не выживают, любого сословия.

Стоило огромных сил перехватить её запястья, но чтобы обездвижить, пришлось навалиться сверху, всем телом, подмять своим весом. И только после этого истерика превратилась в рыдание.

— Верни мне брата! Верни мне моего брата, сукин ты сын!

— Воскреси меня ТАМ! Воскреси! — давил в ответ я. — Думаешь? от меня что-то зависит?

— Я не хочу тебя! Я хочу своего Рикардо! Верни мне его!

Я целовал её глаза. Затем её щёки. Шею. Я обнимал её, гладил волосы.

— Я знала! Я почувствовала, что ты не он! — плакала она.

— Я помню ВСЁ, что помнил он.

— НО ТЫ НЕ ОН!!!

И не поспоришь.

— Я, наверное, пойду. — Анабель встала, и, в отличие от сестрёнки, ни капельки не стесняясь, накинула поверх ночную и вышла из комнаты. И, чёрт возьми, поступила мудро. Я тоже хотел уйти следом, но проблему это не решит — будет только хуже. А потому я снова смотрел в потолок балдахина и пытался найти решение.

— Рыжик, как думаешь, что происходит с нашими душами после смерти? — задал я наконец вопрос.

Она стала всхлипывать реже, прислушиваясь.

— Я думаю, они куда-то попадают, — продолжил я. — Кто-то в рай, кто-то в ад, а кто-то, кто не добрал балов ни на тот, ни на тот вариант — в другое тело. Другой мир, не другой — не знаю, но им дают заново возродиться и попытаться прожить жизнь другого человека. И уже потом решать, к дьяволу или святому Петру.

Вот только если их переносят, то всё, что они помнили, стирается. Для чистоты эксперимента, чтобы ничто из прошлого не мешало совершать новые поступки. Получается, душа у человека сложившаяся, состоявшаяся, но невинная, как… Младенец. Она и есть младенец. И этот младенец растёт, и может либо исправить своими поступками прошлое, либо усугубить, но САМ.

Если бы Ричи просто умер от заклинания этой паршивки, — кивнул я на дверь вслед ушедшей, — я бы вселился в него, но ничего бы не помнил о его жизни. Я начал бы с чистого листа, понимаешь? Заново. Иначе как меня судить потом? Я буду предвзят, я буду использовать прошлый опыт, и как меня тогда оценивать?

Мне забыли стереть память? Там что, дураки наверху что ли? Сомневаюсь. Но если и да, забыли, то я, перенёсшись сюда, просто помнил бы свою жизнь. Но только свою! Я не должен помнить жизнь того, кто умер в этом теле до меня!

— Ты хочешь сказать?.. — она перестала плакать, но ещё крепче вжалась в мою грудь.

— Я и есть Ричи, Рыжик. Которого убили. Переселили в тело новорожденного Ромы далеко-далеко отсюда. А потом кто-то убил и Рому, и вернул меня назад, но на сей раз не стерев память. Ибо я вернулся не новорожденным младенцем, а попал в тело взрослого, наверное тут есть ограничения.

Получается, мне не стёрли память только один раз, при возвращении, и я помню ту жизнь. Но также получается, вернувшись, я вспомнил всё, что было до того, как родился там. Они стёрли мне память при переносе туда, но вернувшись, я просто напросто забрал назад то, что и так принадлежит мне. Мои собственные воспоминания.

— То есть… — Она подняла мокрые от слёз глаза, полные надежды.

— Я и есть Ричи, Рыжик. — Я провёл ей по волосам. — Проживший вдали целую грёбанную жизнь. С нуля, не помня ничего о прежней. Я стал другим человеком, другой личностью, с другими ценностями и понятийной шкалой. А потом меня резко выдернули назад.

Меня ломало и корёжило оттого, что я ВСПОМИНАЛ, любимая. Это было слияние, но слияние меня и меня. В принципе, думаю, слияние разных людей невозможно, это уже область психиатрии, а я не похож на психа. С одной стороны это хорошо — я не какой-то там Рома, занявший тело твоего брата. Но с другой я не могу стать прежним Рикардо. Слишком много ТАМ пришлось пережить.

— Прости. — Она снова рухнула мне в объятия. — Тебе, наверное, очень тяжело, а я истерю.

— Угу. — Я завалился на спину, увлекая и её. Продолжал гладить эти бесподобные длинные яркие волосы. В нашей Европе почти всех рыжих истребили, как ведьм. Тысячами сжигали по лживым гадким наветам злоклинателей. Тут так получилось, что народ прошёл мимо этой стадии. Возможно потому, что существует реальная магия, и она в руках у аристократов, а аристократы сами кого хочешь сожгут. За яйца к столбу прибьют, если начать их жечь по наветам. А возможно потому, что королевствам в принципе не до этого — на Северо-Западе эльфы, на Юге и Юго-Востоке — орки. Да и сама человеческая ойкумена маленькая, сжатая в узких границах гор, рек и океана, совсем не наши просторы Евразии. Скажем так, всё известное местным людям пространство это примерная территория как от Лиссабона до Уральских гор у нас, плюс несколько королевств за океаном (который больше Средиземного моря, но меньше по абсолютным расстояниям, чем наша Атлантика, соседний континент сильно ближе территориально). И исследовать толком тут никто ничего не пытается — некогда.

В общем, этот мир миновал много как-бяк нашего, хотя и свои приколы тут чувствуются. И обилие рыжеволосых и блондинистых красавиц среди местных всех сословий душу греет несказанно. Ибо напомню, это ИБЕРИЯ. Испания и Португалия. Которые у нас поголовно заселены темнокожими знойными латинос (пусть и европейского типа).

— Я потерял здесь отца, — продолжил изливать я душу. — Это мой отец. Я помню, как сидел у него на коленях. Как он учил меня кататься верхом Как он… Господи, я помню ВСЁ! И мать помню. Всё-всё, связанное с нею, она — моя мать! Но кроме этого я потерял отца и мать ТАМ! И сестрёнку. Такую же шебутную и уверенную в себе, как ты. Вы бы поладили друг с другом, если вас познакомить; вы слишком похожи характерами.

Мне не хватает куда большего количества людей, Астрид. Ты потеряла родителей, а я потерял ВСЕХ. Всех, кроме тебя.

А ещё ТАМ осталась бабушка. И ТУ бабушку я любил, она ни капли не походила на нашу старую грымзу, хотя и по нашей с тобой бабуле скучаю, пусть и не так сильно. Астрид, не уходи. Не бросай меня СОВСЕМ одного. — Я уткнулся ей в плечо.

— Скоро приедет… Хмм… Ещё одна твоя сестричка, — иронично выдавила она.

— Не надо так, — покачал я головой. — Не гноби её, она не замена тебе. Просто… У нас осталось слишком мало тех, кого можно назвать роднёй. Дай ей шанс. Может не так она и плоха? Отец любил Мари. Она дитя любви.

— Она крепостная. Урождённая крепостная, — поправилась Рыжик.

— Да мне плевать! — зло воскликнул я, вскидывая голову. — Я привык, что ВСЕ люди — равны! Это ты понимаешь? И в ней течёт моя кровь. И твоя. А значит, я готов дать ей шанс, если она тоже почувствует, что мы — родня. Я дам ей со временем титул. Или выдам замуж за барона, или дам своё баронство, сделав её открытой наследницей. Не дело крови Харальда Чёрной Молнии прозябать.

— Ну-ну! — снова иронично хмыкнула она, но что сказать, не знала. — С ней ты тоже спал?

— Нет. И с ней не буду. — Снова уткнулся в её шею, вдыхая сладкий аромат духов. А местные духи не так и плохи, просто очень сладкие. — Она же не ты. Только ты — моё безумие!..

— Это была похвала или ругательство?

— Какая разница. Иди ко мне, моя шлюшка!.. — зарычал я, беря её на руки.

Дальше случилась небольшая потасовка, в итоге которой Астрид залезла сверху, и я на время забылся. Именно так, «забылся», потому, что я-то конечно ей многое наговорил, но сам во всё это верил с трудом.

Кто я такой? Что со мной случилось на самом деле? Одно знал точно, я думаю и чувствую, как Рома, пускай и все чувства Ричи из воспоминаний воспринимаю как свои собственные. Ключевое слово «воспоминаний», «память».

Астрид… Боже, что мне делать? Мне было хорошо с этой девушкой, и я благодарил бы бога за неё, случись всё немножечко иначе. Но высшие силы любят преподносить сюрпризы, давая нам то, что мы хотим, но так, что мы не можем это взять. Я играл с огнём, ибо СВЯЗЬ с родной кровью не простят. Перепих — да, связь — нет. И кем я стану в этом мире, потеряв репутацию? А о ней и говорить страшно.

Но я на самом деле не мог её бросить. Не мог, и всё тут. Всё моё существо вставало на дыбы, а в голове начинало мутить, раскрывая объятия очередному неконтролируемому приступу выбросу магии. Я не смогу без неё.

Утром одевались молча, думая каждый о своём. Я помог ей со всеми этими дурацкими шнуровками. Затем она стояла, смотря в распахнутое окно, пока одевался я. Закончив, подошёл к ней сзади, обнял за плечи.

— Ричи, можно я тоже буду называть тебя Рома? — вдруг спросила она, смотря на раскинувшиеся поля и линию Светлой на горизонте.

— Можно. — Не знаю зачем, но согласился. Может зря?

— Мне так легче, — пояснила она. — Да, ты и есть ты, но мне легче так воспринимать тебя… Другим. Прожившим новую жизнь.

— Конечно, котёнок. — Поцеловал её в макушку. — Рыжик, что нам делать? Нам этого не простят.

Она пожала плечами.

— Я не знаю. — Помолчала. — Ты меня приручил. Я теперь тоже не могу бросить и уехать. Но теперь ты в ответе за меня. Мы в ответе за тех, кого приручаем.

— Антуан де Сент-Экзюпери, — согласился я.

— Что?

— Автор этой фразы. Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц». Интересная история, потом расскажу.

— Дионисий Карфагенский, парировала она, обернулась и стрельнула глазами. — Надо больше интересоваться историей родного мира, любимый.

Я снова прижал её.

— У разных людей в одной и той же ситуации мысли схожи, наверное. Вот и философствуют.

— Наверное.

Так и стояли, молчали, не зная, что говорить. Да, в ответе за неё, всё так. И мужчина, который должен принимать решения, именно я.

— Одевайся после завтрака в охотничье, поедешь с нами, — наконец, издал вздох, отгоняя наваждение. — Оставляю тебя в замке — будете с Вермундом разгребать завалы и налаживать управляемость войском. Орки придут либо после первого урожая, либо после второго, а я скоро уеду.

— Надолго?

— Думаю, до набега. Оставить замок больше не на кого. Магистраты ещё не все назначены, да и пока они войдут в рабочий ритм…

— Пошли вниз, любимый. Я проголодалась. — Она потянула меня за руку к двери. Что ж, точки расставлены, и я снова отлынил от принятия решения, прячась за необходимость отъезда. Но боже мой, как хороши её волосы!..

За завтраком были только свои. Семья плюс Анабель, которой я разрешил сидеть слева, но не рядом, как Астрид, во главе стола, а первой за сгибом. Рядом — место жены, оно свято, пусть пока пустует. Также свои места имели Вермунд и Вольдемар. Вермунд огорошил с утра тем, что назначил Вольдемара сотником. Баронов-вассалов не было — меня в замке не было, только-только приехал, новость о чём только-только разошлась по регионам, а смысл сидеть в гостях без хозяина, ожидая его, да ещё когда посевная и дома дел невпроворот? Прокопий же в замке отсутствовал. Был с нами и падре, но он редко что-то говорил за трапезой. И кстати, сразу после оной надо поговорить именно с ним.

— Дядька Вольдемар, — улыбался я, уписывая кашу (аристократы тут едят то же, что и все, разносолы подаются только к пирам), — не в обиду, просто вопрос. Тебя обучали как человека, способного уничтожить ближнего своего любым способом за минимальное время. В любой ситуации, а не на поле боя. Действительно считаешь, что справишься с сотней?

Улыбался я потому, что такие вопросы нельзя задавать просто так. Чтобы было хоть чуть-чуть похоже на шутку, подколку.

— Эх, Ричи, мальчик мой. — Ура, не обиделся. Но понял, что вопрос я задаю серьёзно. — Знаешь, сколько лет я служу? Да, когда-то я считался одним из лучших наёмников Вандалузии. — Говоря «наёмников» он имел в виду «наёмников-убийц». — И в других королевствах меня знали. Те, кто надо, конечно, очень узкий круг информированных лиц. Но после этого я достаточно много ходил в боевые походы и с твоим отцом, и без него. И скажу так, я знаю не только что такое доблесть и честный бой. Я знаю, что сотня должна выполнить боевую задачу, и при этом сохранить как можно больше жизней воинов. Не думаю, что буду пытаться ломиться в лоб, как это любят честные-пречестные бароны, показывая свою лихость и удаль.

— Убедил, — уважительно кивнул я. Перевёл взгляд на Вермунда и кивнул ему. — Хорошо, утверждаю.

— Какие планы у тебя, Рикардо? — спросил старый вояка. — Я про сотню. Про кузнецов и замок — про то с Прокопием, не со мной.

— Естественно. — Я расслабился и откинулся в кресле. Кресло деревянное, тяжёлое, неудобное, зато с прочной спинкой. Чем-то трон напоминает. — У меня договор с сеньорами купцами и королём. Я ДОЛЖЕН, — выделил это слово, — избавиться от разбойников на северных дорогах. Только тогда получу оставшееся золото согласно договорённостям и Уставу.

— То есть ты отдохнёшь, — перевёл на испанский мой новый консул, — возьмёшь сотню и поедешь на север графства ловить лихих людей? — Судя по его кислой мине, он был категорически недоволен таким решением.

— На север? Смысл туда ехать? — нахмурился я и пожал я плечами, чем несказанно удивил его. — И что я там найду? Крестьян, распахивающих землю и сеющих? Которые будут раболепно кланятьсяи божиться, что «ничего не знают, никого не видели, вашсиятельство»?

— А как тогда? — не поняла Астрид.

Я поёжился, глубоко вздохнул и окунулся в опыт своего мира.

— Знаете, в дальних краях есть такая сказка о бравом вольном лучнике Роберто по прозвищу «Капюшон».

Судя по вытянутым лицам, резким переходом я всех заинтересовал.

— Его королевство вступило в альянс королевств и послало войска в дальние земли воевать с орками. Они сами с ними не граничили, потому ехать надо было далеко.

— Орками? — Это снова Астрид.

— Ну, степняками. Их там так называют.

— Диковинное название. Но интересное, — покачал головой Вермунд. Я же про себя улыбнулся — рассказывать, что такое крестовые походы, да ещё при падре — это ж застрелиться! Пусть будут орки.

— Вот-вот. И так получилось, что их войско выиграло в той войне все битвы, но при этом проиграло саму войну. Потому, что король был лихим рубакой, обожал драки, но был никаким стратегом, и в итоге, несмотря на победы, ему пришлось возвращаться не солоно.

— Это бывает! — со знанием дела закивал Вольдемар. — Да на каждом шагу так бывает. — Очко в свою копилку, «Ричи, я не такой». Учту.

— И так случилось, — продолжал я, — что по дороге его взял в плен другой король, по земле которого тот проезжал.

— Ну-ну, альянс то войну проиграл, его по сути больше нет, — просёк тему консул. — Уже как бы и не зазорно друг с другом воевать, да?

— Угу. — Я кивнул. — И войско его за войну сильно поредело. Почему нет? Вот другой король его и пленил. И потребовал выкуп. Но сказка не про него, а про вольного лучника Роберто. Пользуясь суматохой, он и несколько его друзей свалили из войска до этого, и в плен не попали. И смогли вернуться в родное королевство раньше его величества аж на три года.

Но дома работы для наёмников не было, и так только-только война закончилась. Деньги страна на выкуп короля собирала, армии они больше не были нужны. И они подались на север, где располагался большой Шервудский лес.

— Шер-вуд… — Диковинное название! — хмыкнул Вермунд.

— Эльфийское, наверное. Там раньше эльфы жили, но потом ушли, — включил я фантазию на полную катушку.

— А чего ушли? — А это Астрид.

— Так они не докладывали, — развёл я руками. — Ушли и ушли. А люди пришли. Через этот лес дороги проходили, на север, в северные провинции. А рядом стояли замки и деревни. В общем, кипела жизнь. И этот Роберто Капюшон с друзьями принялись в этом лесу промышлять.

— История, старая как мир, — заметил мой родственничек. — Наверное, везде так.

— А то! — не стал спорить я. — Только знаете что самое интересное, почему именно про Роберто складывают легенды, хотя таких солдат удачи было полно на каждом углу? Потому, что они никогда не грабили местных! — сделал я «страшные» глаза.

Особо слушателей не удивил, правило «не гадить там, где кормишься» тут прекрасно знали, требовалось пояснить.

— Во-первых, он ограбил местное аббатство. Оно собирало десятину с крестьян, у которых был неурожай. Крестьяне не доедали, но святошам было плевать — им нужно было собрать своё, ибо и аббат, и епископ хотели вкусно кушать и хорошо жить.

Падре картинно закашлялся, но я сделал вид, что не услышал.

— Что этим святошам смерть от голода каких-то нескольких сотен крестьян? Бабы ещё нарожают!.. — иронично продолжал я, издеваясь.

Покашливание стало громче, но я снова «не заметил». В отличие от падре, остальные меня прекрасно поняли и прониклись.

— Тогда Роберто и его команда ограбили обоз, идущий из аббатства в епископат. И увели всё собранное с округа зерно, связав или перебив охрану. Но затем они сделали то, чего не должны делать разбойники. Под покровом ночи они ВЕРНУЛИ зерно крестьянам. Раздавали его несколько дней, чтобы никто не видел, и в итоге в округе никто не умер от голода! Более того, зерна хватило на посадку на тех полях, для которых семян и в лучшие годы не было!

А когда из епархии приехало высокое лицо с шерифом и его войском — разбираться, взошедшую пшеницу объявили чудом господним. И всем святошам и шерифу говорили, что это ложь, что взошло украденное зерно, это чудо господне! Вы что, не верите в чудеса господни? А может вы и в господа не веруете? А может вы еретики несчастные?

Почти все за столом, кроме священника, засмеялись. И смеялись громко и долго. Боже мой, да тут этот анекдот — самый что ни есть актуал! А падре пунцовый, как рак, и также глаза выпучил. Падре, после поговорим.

— Ричи, а шериф — это кто? — спросила Астрид.

— Претор. Человек, отвечающий за магистрат внутренних дел. Ловит разбойников, бунтовщиков, недовольных. Ему подчиняются внутренние войска и стража. Я тоже себе такой магистрат введу, но позже, пока рано.

Все снова понимающе закивали. Ну да, претор, так понятнее, ага. Хотя смысл слова всё же поняли.

— Потом Роберто начал и обычный промысел, — продолжил я. — Но нападать старался только на очень богатых и жадных. Толку щипать бедного купчишку, еле сводящего концы с концами? И не поимеешь ничего, и репутацию испортишь. Отдельно старался выбирать тех, кого все не любили — за это и прославился. Все любят тех, кто бьёт того, кого ты ненавидишь. И найти его, поймать этого Роберто, никто не мог. Шериф с ног сбился, но весёлые ребята каждый раз как сквозь землю проваливались. А всё почему? — задал я риторический вопрос.

— А всё потому, — назидательно поднял палец вверх, что он не трогал СВОИХ, местных. Наоборот, подкидывал им от себя «ништяки», чтобы им легче жилось. То есть грабил богатых и часть отдавал бедным.

Так вот у меня вопрос к вам, сеньоры, — посерьёзнел я. — Почему на севере графства разбойники уже несколько лет промышляют, но их никак не могут локализовать даже, не то, что поймать?

— Они делятся награбленным с местными? — поняла Астрид.

— Да. Я не говорю, что местные поголовно в этом замешаны. Но некие ключевые люди — однозначно. И как только наше войско приблизится, разбойников или спрячут, или предупредят и те сами уйдут. Мы ничего там не сможем сделать, разве что пока будем крутиться в том районе, нападения временно прекратятся. Но как только уйдём, не слолно, как тот король, выигравший все битвы, они вернутся и всё пойдёт по-старому.

— И что же делать? — А это Вольдемар. — Вешать всех тамошних крестьян?

— Почему только крестьян? — усмехнулся я. — Я не думаю, что можно провезти обозы с награбленным мимо трактов, по просёлкам, без ведома местных владетелей, то есть баронов. Я не говорю, что тамошние бароны замешаны, нет. Но они определённо получают что-то, чтобы как минимум «не видеть» перемещающееся по их землям награбленное. Чтобы они не ловили едущих перелесками вооружённых татей, а я сомневаюсь, что промышляют крестьяне. Укрывают — несомненно они. Но промышляют — только профессиональные тати, то есть лица благородного происхождения.

За столом давно воцарилась тишина, меня слушали предельно внимательно. Наконец Вермунд сказал:

— Рикардо, это очень серьёзное обвинение. Нельзя просто так обвинить в чём-то собственного барона.

— Вот поэтому и говорю, что ТАМ, на севере, мне делать нечего, — повысил я тональность. — Крысы залягут. Волки спрячутся и на время покинут графство. Бароны и крестьяне включат: «Мы ничего не знаем, мы вообще только tramvaya ждём».

— Так что же ты хочешь делать, брат? — не выдержала Астрид. — Как же с ними бороться, если по твоим словам всё бесполезно?

— Я сказал, что всё бесполезно? — удивился я. — Нет, я сказал, что бесполезно гоняться за ними по лесам. А что хочу?

Снова сделал паузу, глубоко вздохнул.

— Давайте объясню, как действуют такие системы с самого начала.

Первое, основа основ, это информация. Лапотные крестьяне могут взять топоры и выйти грабить первый попавшийся воз. Но во-первых, они обязательно огребут, и кого-то из селян в деревне не досчитаются. А это — податное население, их считают. Периодическая пропажа и гибель крестьян вкупе с исчезновением на дорогах телег сразу наведёт на размышления. Да и кому что они могут из награбленного продать? Отвезут в сезон на местную же ярмарку? Где что-то из товаров кого-то заинтересует, и их «спалят»?

Нет, там работают профи. И нападают только на те телеги и обозы, где либо охрана татям по силам, либо куш везут такой, что стоит нападения и потерь. Они заранее знают, какую телегу пропустить, а на какую напасть. Знают количество транспорта в обозе, охрану и особые приметы, чтобы не перепутать.

То есть у системы есть информаторы. Думаю, это целая сеть людей, которые обитают в Овьедо, если не в самой Альмерии. Они пасутся в тавернах, в которых останавливаются купцы, либо честно служат в таможенной службе герцога и точно знают, кто и куда с чем едет по их дорогам на юг. Не исключаю, такие же люди есть и у меня в графстве, следят, кто едет на север. Поймать информаторов невероятно сложно. Я со временем введу магистрат внутренних дел, и претор будет заниматься этим, но сейчас такое не под силу.

Следующее звено — гонцы передают информацию от осведомителей людям, принимающим решения. Это не тати, это те, кто всегда остаётся в тени, но имеет больше всех от доли награбленного. Эти люди знают, что можно реализовать из товара и где, и принимают решение, нужно ли грабить конкретный караван, или ждать дальше. Этих людей не поймать тем более, даже претор вряд ли так просто на них выйдет.

Следующее звено — сами разбойники. Третьи, четвёртые и пятые сыновья, у которых только меч, которым некуда податься. У них в округе скрытые от глаз лагеря, лёжки, они знают возможные пути отхода. Их поймать можно, но только если неожиданно окружить целый регион и планомерно прочёсывать. У нас нет столько людей. Либо нужно иметь информацию от местных и точно знать, где их искать, вот это возможно, но сложно. Не факт, что получится. При нашем приближении их, скорее всего, предупредят, и тати свалят. До осени.

Следующее звено — местные. Поддержка. Крестьяне получают от татей что-то, потому относятся к ним тепло. Кормят их, продукты поставляют, по лесам водят. Тати местных привечают, как тот Роберто, и всем хорошо. А что ребятки купчишек щипают, так не их это, крестьянское дело.

Бароны не крестьяне, но с ними ещё проще. Заносишь такому сеньору нужную сумму, и он ничего не видит и не слышит. Ведь барону нужно справить дочкам приданное, жене новое платье для ежегодного бала пошить, любовнице побрякушку подарить, и главное, рыцарей своих одеть в нормальное железо, а то что это за рыцарь без железа? В срок на границу ехать по ротации, надо и оружие хорошее иметь, и броню, и людей достаточно чтобы было. Орки ленивых и жадных не прощают.

Ну и наконец последнее звено — сбыт награбленного. Как уже сказал, награбленное вряд ли едет по тем же дорогам, по которым ехать должно было. Можно ведь посадить умного человека со стилем, который будет записывать, кто что куда везёт, и «спалиться» на этом. Люди вокруг не дураки. А значит просёлками, просёлками… Туда, где можно товар сбыть, минуя контроля.

— Куда? — А это родственничек Кастильяна. — Товар могут опознать на ярмарке, куда его и везли. А везти назад в Овьедо — нет смысла, его не просто так везут на юг для продажи.

— В Овьедо его можно перепродать по частям, — пояснил я. — Тем, кто как раз и едет на юг, у кого есть место на телегах. И ручаюсь, что-то так и уходит. Но норма прибыли будет низкая, риск велик, и очень суетно. Много так не продашь, да и дофига дополнительных звеньев. Нет, товар нужно продать ВЕСЬ. Сразу. А потому его отдают, а может и продают в некой конечной точке маршрута возов «своим» людям. «Свои» барыжат чем-то, занимаются собственным бизнесом, но взять на борт контрабанду не считают зазорным. Покажите мне купца, который откажется от контрабанды по дешевой цене?

— Нет таких, — покачала головой Астрид. — Особенно если в порту свои люди и всё схвачено.

— Ты сказал «на борт», — впился в меня глазами Вермунд.

— Да. Телеги идут просёлками не на север и не на юг, — перешёл я к главному. — А на запад. В сторону единственного имеющегося в регионе большого торгового города-порта. Можно, конечно, и на восток, но там граница графств, и Авилла бы давно сообразил что к нему. Он просто не отмоется, если у него будут сбывать такой товар, он не дурак, а подсчитать, чего сколько через границу перевозится элементарно. Нет, это точно не Авилла.

А вот Санта-Магдалена — вольный город. А значит, там никто ни за что особо не отвечает. А поток товара в город, учитывая его статус, колоссальный. Пару-тройку лишних телег с грузом «потерять» там элементарно, ибо в порту везде свои люди. Не было груза, появился, никто не заметил — дело житейское. Это ж не какая-то ярмарка, где все на виду?

Больше скажу, южнее находится город-близнец побольше размером, и там груз встречают тоже свои люди. И перекупают его с борта контрабандистов, после чего как «белый» официальный товар везут на ярмарки. Реализация, самое последнее звено, но оно нам не интересно, так как в этот момент придраться ни к чему невозможно. Всё официально.

В итоге груз оказывается ровно там, куда и ехал. Вот только прибыль достаётся другим людям.

— Санта-Магдалена… — потянул Вермунд, колотя пальцами по столешнице. — Рикардо, нам не простят нападения на город — вассал короля. Да и… Не уверен, что сможем взять его, даже если сможем захватить ворота, без штурма стен. Это БОЛЬШОЙ город, хоть и меньше Аквилеи, — выпучил он глаза.

— Эх, дядька Вермунд! — покачал я головой, картинно вздыхая. — Вот поэтому ты — консул. «Сапог», военный. А не управляющий графством. Вот поэтому я и держу здесь Астрид, чтобы «рулила» пока меня нет.

Я не собираюсь штурмовать Санта-Магдалену! — сверкнул я глазами. — Я собираюсь сделать хуже, заставить тамошних купчишек помогать мне добровольно! И с песней. Но в одном ты не заблуждаешься — любое добровольное дело человек должен делать, видя дубину у тебя за спиной. А потому Вермунд, Вольдемар, через шесть дней сотня должна быть готова к походу на север. Длительному походу — месяца два, может три, а может и больше, ибо после Магдалены нужно будет посетить и самих разбойничков. Вермунд, после завтрака поднимемся в кабинет, напишу нужные указы и приказы, там всё и обсудим.

— Есть готовить сотню, — нехотя выдохнул Вольдемар. Он не понимал, что требуется в конечном итоге, это его напрягало, но в целом он был готов прыгать со мной в омут. Я доказал, что к моим мыслям стоит прислушаться.

— Дорогой шурин, можно на минутку?

Кивнув всем, кто меня ждал, это были воины и сестра, вернулся. Сел на место, сдвинув кресло так, чтобы зять был виден в пол-оборота.

— Слушаю.

Собеседник был собран. Сосредоточен. Лицо суровое. Он меня ни капельки не боялся как… Меня. Но как молодого вспыльчивого сукиного сына опасался. От таких всегда жди проблем. Скажем так, он боялся процесса разгребания проблем, меня же в целом мало во что ставил. Это озадачило и немного обрадовало — приятно ощущать себя пацаном, которого все недооценивают. Но мужик собрался драться, серьёзно драться — это не радовало. Я его считал эдаким тюфяком, и, кажется, моя оценка была неверной, основанной на опыте носителя тела, а он был слабым психологом.

— Рикардо! — зятёк прокашлялся. — Я понимаю, что в вашей семье существуют некие… Собственные заморочки. — Слово «заморочки», естественно, мне перевело подсознание согласно контексту. Вот прям точно такого слово тут нет. Но есть похожие по смыслу разговорные аналоги. — Собственные традиции. И готов с пониманием отнестись к тому, что ты спишь со своей сестрой.

— Почему? — перебил я. И не зря, чел речь заготовил, а я его с панталыку сбиваю. Что есть пятьдесят процентов победы. — Почему ты готов понять и простить?

— Да потому, что я всё равно ничего не могу сделать! — зло выкрикнул он. — Зачем ссориться и с тобой, и с женой, если повод — ваш юношеский бзик?

О как, сеньор аж покраснел. Но меня не проняло.

— Это нехорошо, неправильно, но я готов смириться с тем, что вам двоим это надо, — собравшись, продолжил он. — Периодически. Для поддержания какого-то внутреннего равновесия. Во всяком случае пока, ближайшее время, пока не перерастёте. Но мне совершенно не нравится, что эта связь превращается в нечто большее. Она тебе не жена, Ричи! И даже любовницей быть не может. Вы падаете в глазах всего общества! Ты — хозяин своей судьбы, тебя есть кому учить без меня, но она — моя супруга! И не хочу, чтобы ты… И её. На дно.

— Это не всё, так? — издевательски оскалился я.

— Не всё, — согласно кивнул он. Глаза его пылали, из этого я и сделал такой вывод. — Ещё мне не нравится, что меня не выпускает из замка твоя стража.

— Не выпускает? — Он меня удивил.

— Не совсем. Но когда я заставил Астрид начать сборы, что мы уезжаем, твои гвардейцы нагло ввалились ко мне и заявили, что баронесса Кастильяна до возвращения сеньора графа замок Пуэбло не покинет. Я волен делать что угодно, но не она. И мне это ОЧЕНЬ не нравится! — выкатил он глаза и запыхтел так, что думал, прямо сейчас набросится. А зятёк-то у меня не робкого десятка. Всё-таки пидоры тоже бывают разные.

— Давай по порядку, зятёк, — усмехнулся я. — Для начала о нашей связи. Астрид для меня… Как сказать… Она моя психологическая деформация.

— ???

Чего это я? Тут таких словей отродясь не знавали.

— Наши родители умерли. А потом меня убила одна интересная сеньорита. На самом деле убила, я две минуты был мёртв. Но потом вернулся. И у меня открылся дар. Дар был, но он развился так, что мама не горюй! — Я в качестве демонстрации пустил вверх пламя словно от заводского промышленного факела. Зятёк сидел не рядом, но и со своего места отшатнулся. — А главным спутником нашего дара всегда является безумие, — продолжил я, чувствуя, как непроизвольно подрагивают мои руки. Я был зол. Очень зол! Какой-то тридварас тут раскомандовался, понимаешь! Я был готов испепелить его, но пока ещё понимал, что это и есть приступ того самого безумия, и потом буду раскаиваться.

— Она снимает моё безумие, — как есть выложил я. — После неё мне легче. Я… Успокаиваюсь. Вот ты сейчас злишь меня, я на грани, а после неё наоборот.

— Но это не… — попытался он вставить слово, но я не дал.

— Я знаю, что это неправильно. И более того, я буду рад, если у неё будет всё в порядке с другими мужчинами. И даю слово, что сделаю всё возможное, чтобы она не понесла от меня. Но без неё я не могу.

Дрожь рук превратилась в трясун, пришлось снова снимать напряжение факелом. Не полегчало, нет, но самоконтроль повысился, а сейчас мне была нужна каждая его капля. Вот не нравился мне родственничек и всё тут. Не толерантен я, и в прошлой жизни не был.

— Так что спасибо за понимание, дорогой барон, — ядовито продолжил я нашу милую беседу. — Оно мне на самом деле важно. И я учту твоё мнение и твои пожелания. — «Мы вам перезвоним». «Я вас услышал». Какие там есть ещё вежливые замены посылания на хуй? — Но делать я буду всё равно то, что буду делать. Хотя повторюсь, Астрид я не неволю.

— А-а-а…

— Теперь что касается твоего выезда, — снова не дал я открыть рта. — Понимаешь, дорогой зять, ты зря год назад посчитал, что вытянул счастливый билет. Понимаю, весь в долгах, угловая башня завалена, крестьяне голодают, средств на воинов почти нет, а герцог периодически на границу посылает. За свои, то бишь твои. А тут соседний граф в жёны дочь предлагает, и приданное хорошее даёт. Это круто, конечно. Интересное было решение… Тогда.

Но есть одно «но». Сейчас не тогда. Отец не рассчитал, что смертен, и на графском столе сижу я. А у меня нет наследников. А это значит, что моей наследницей, пока меня нет, будет она. Моя сестра. Родная дочь Харальда Чёрной Молнии. Просто потому, что воины её слушаются.

— Она! Моя! Жена! — отчеканил родственничек по словам.

— В этом году ожидается большой набег, — покачал я головой. — А я как назло принимаю дела и почти не появляюсь в замке. А мой консул конечно опытен и умён, но не владетель, бароны не пойдут за ним. Мне нужен в замке кто-то выше него, кто-то, кого он будет представлять, как консул, тогда они не будут ставить палки в колёса и отмобилизуются вовремя. Мне жаль тебя расстраивать, дорогой зять, но когда я говорю «я» и «мне», имею в виду не себя. Речь идёт не о маленьком баронстве, каким управляешь ты, и не об огромном графстве, которое должен поставить под контроль я. А обо всём Юге, о нескольких завязанных друг на друга регионов королевства. Наш рей создал три пояса обороны, три кольца защиты, где и ты, и я — всего лишь маленькие фигурки. Но если твоя неявка на войну это неприятность, но без тебя можно обойтись, но раздрай в Пуэбло будет означать набег степняков на Овьедо, а то и на пригороды Альмерии. Речь о безопасности сотен тысяч людей и самой развитой части экономики королевства. Потому Астрид останется в замке, хочешь ты этого или нет.

— Сопляк! — в бешенстве вскочил Кастильяна, инстинктивно кладя руку на эфес меча. — Я — её супруг! Мне вообще всё по барабану, что у вас тут в графстве! Мне по барабану на королевство и Альмерию — не обеднеют, найдут сюда кого-то, если очень надо! И мне наплевать на то, что ты пытаешься выкрутиться и лечь подо всех — ты граф и это твои проблемы! Она — моя жена, и она — едет домой! Завтра же!

Я сидел и криво улыбался. Иронично. Не сдвинувшись и на миллиметр, не пытаясь защититься. Готовил каст чтобы опалить его, если сунется, но он сдержался. Как бы невзначай заметил:

— Барон, скажите, а вообще, что есть брак?

И сам же ответил:

— Брак — это сделка, дорогой зять. Просто сделка. Ты покупаешь у соседнего графа девочку, которую тот считает… Некондиционной. Я спорил с отцом, доказывал, что он не прав, но он как упёртый баран не хотел видеть очевидное, хотя за Астрид можно было получить куда больше, отдав любому из соседних герцогов. Или за какого-нибудь нищего, но очень родовитого владетеля с Севера. Но он трорпился и впарил сестру завшивленному нищему барону, который на средства от приданного ремонтировал собственный рушащийся замок, полностью восстановив одну из башен.

Тебе дали полноценную графиню по цене некондиционной, порченной, сукин ты сын. Это уже счастливый билет. Но тебе этого мало, ты хочешь ещё? Хочешь чтобы графиня стала зачуханной пограничной баронессой, твоей полноценной настоящей женой, а не той, кем родилась? Хочешь не выехать на её крови и положении наверх, а жаждешь потешить собственное эго, опустив её на свой баронский уровень?

Сочувствую. Но мне некем заменить её, а потому бери для баронских игрищ кого-то другого, у нас много хороших баронетесс на Юге. Я согласен на расторжение сделки.

— Что? — Он не сразу понял о чём я. — Да как ты сме…

— Легко. Отец заключил с тобой сделку. Я её расторгаю. И поскольку расторгаю я, с меня компенсация.

Тишина. Барон ошалел от такого развития событий. Тут разводы не то, что не приняты. Они практически невозможны. Даже в нашем средневековье церковь чаще разводила — была целая куча причин для этого. Тут народ попроще, причин куда меньше.

— Мои условия. Ты заявляешь церкви, что не можешь иметь детей и хочешь отпустить девочку. Астрид подтверждает своё согласие на аннулирование брака. После чего ты совершаешь паломничество… Куда — сам выбери. Где-то через год вернёшься и женишься, сказав, что произошло чудо и бог услышал твои молитвы. Дескать, от тебя понесла какая-нибудь девка, сам придумаешь, какая. Можешь даже ребёнка общественности предъявить и если не признать его, то приблизить и обеспечить будущее. Я же во-первых, так и быть, прощаю тебе приданное. Не забирать же у тебя замок и не рушить назад башню? А во-вторых, дам денег на паломничество, и пригляжу за замком, по-дружески, чтобы соседи не растащили, пока ты будешь там. И сотня солидов сверху, чтобы всё это произошло быстро, в течение пары-тройки месяцев. Чтобы к осени вас развели. Как тебе такой расклад?

— Да ты!.. Да ты!.. — У него не было слов от счастья. Правда это «счастье» собирается из четырёх как-то уже названных мною букв, и он понял наконец, что я хоть и мальчишка, но предельно серьёзен.

— Деловой человек! — воскликнул я и улыбнулся. Сам себя не похвалишь… — Зятёк, ты получаешь больше, куда больше, чем если Астрид останется с тобой.

— Да ты!.. — Что «да я» он сформулировать не мог.

— Подумай. Отложи решение на завтра-послезавтра, — поддел я. — Я ещё пять дней буду в замке, ответишь перед отъездом.

— Нет! Сразу нет! — отрезал он и вскочил. — Астрид — моя жена, и я те позволю…

— Заткнись! — Меня прорвало. Глаза застлала красная пелена, а сам я заполыхал, аки свечка — красивый камзол на мне опалился, хорошо хоть не вспыхнул и не загорелся сам. — Ты, pidor, подстилка эльфийская! Или ты её отпускаешь через священников, или, если не согласен, валишь отсюда нахрен! Но — один! Потому, что Астрид останется в замке, хочешь ты или не хочешь! Это — часть сделки! Это МОЯ часть сделки, пролюбленная отцом! И я не спрашиваю тебя, и даже не интересуюсь твоим мнением! Да-да! Нет — дорога на север вон там! — указал я куда-то в сторону. — Всё понял?

Отпустило. Какое-то время просто стояли и смотрели друг на друга. Он, опешивший от такого поворота и от того, что я чуть не спалил его, и буду драться за вышесказанное до конца, и я, чувствуя опустошение и дикое желание пить. Затем я развернулся и пошёл прочь.

— Она! Моя! Жена! — прозвучало вслед. Но уже без той железобетонной уверенности в себе, что была в его словах поначалу. Тело опять забила дрожь, но тоже уже не такая сильная. Но пришлось остановиться и обернуться.

— Ты хочешь сделать Астрид вдовой? Я сказал, Кастильяна, речь идёт не о твоём сраном баронстве, и не о твоём сраном самолюбии. У меня больше сотни тысяч человек. Которые на весах перевесят тебя вместе с замкам и всеми понтами. А за мной Бетис, где народу раза в два больше. А следом Альмерия. И степняки доходили до её стен не один десяток раз.

Или соглашайся по-хорошему, или будет по-плохому. Я даю тебе право выбора.

— Твой отец не был таким нахалом, предлагая порченную дочь, — язвил он, но я видел, это были слова «хоть чем-то ужалить, раз всё плохо».

— Так откажись, раз порченная! — заорал я. — Нахрен она тебе? Я у тебя её выкупаю обратно!

— Да, ты не отец, — осуждающе покачал он головой.

— Конечно, — довольно согласился я. — Он трясся над ерундой. А мне плевать, что подумает обо мне голытьба и разная сволочь.

— Тебе-то порченая зачем? Самому трахать? Ты понимаешь, что ломаешь ей жизнь? — пыталась иронизировать эта скотина.

— Наивный стереотип, — покачал я головой. — Наоборот, не даю тебе сломать ей жизнь. А трахать её мне или не трахать — не твоё дело. Сделка есть сделка. Да — да. Нет — нет. Думай.

Развернулся и теперь уже окончательно вышел.

Глава 3 Вундервафли от Лунтика

Как и планировал, первым делом пошёл к священнику. У падре Антонио была своя каморка в донжоне. Каморка потому, что тут вообще все комнаты были небольшие. Даже мои графские по площади примерно равны квартире в пятиэтажке. Потому, что это цитадель, самая защищённая часть замка, тут живут только самые-самые важные для Пуэбло люди, а места не очень много. А значит потеснятся. Или жить красиво и широко, или жить среди белой кости — одно из двух.

Но падре, сколько себя помню, никогда этим не тяготился. «Молитва и скромность подобают истинному служителю Его» — говорил он, когда я был маленьким. Точно помню.

— Сын мой, нам нужно серьёзно поговорить, — произнёс он, открывая дверь.

— Да, падре. За тем я и здесь. — Прошёл внутрь. Сел на единственный в помещении стул. Падре закрыл дверь, вернулся и сел напротив меня на край кровати. У него комната была небольшая, и кровать представляла собой не траходром, как в моих покоях, а скорее что-то вроде нашей двуспалки. Для знати так себе размерчик, а он всё же живёт в замке.

— Падре, — разговор решил начать я. — Так получилось, что не так давно ваш покорный слуга побывал в Аквилее. И узнал там от достаточно информированных лиц много интересных вещей.

— Да-да? И каких же, сын мой? — с интересом вытянулось его лицо.

— Например то, что о таких, как я, известно уже более тысячи лет. И не так давно их истребляли, поскольку один из моих не самых умных предшественников попытался сделать откровенную глупость и насадить здесь ту форму религии, какая была принята в его прежнем мире.

— «Прежнем мире»… Сын мой, для меня дико звучат эти слова, — зацокал он языком.

— И тем не менее, господь создал не только наш мир, и вы совершенно точно это знаете, — пронзил я его взглядом. — А ещё вы знаете, что люди даже в одном мире, под одной крышей, не могут договориться, как молиться правильно. И тем более в разных мирах люди никогда не станут делать это одинаково — различия между толкованиями не дадут, и каждая сторона будет считать себя исключительно правой.

— Продолжай, сын мой, — кивнул падре.

— Да я собственно закончил, отче. В прошлой жизни я исповедовал то, что здесь называют никейской ересью. Но никогда не был набожным. Потому, что мир вокруг не был набожным. К тому же перед глазами людей моего времени было множество независимых друг от друга религий. Христианство. Ислам. Буддизм. Внутри ислама ломают копья шииты и сунниты, при том, что есть десятки, если не сотни альтернативных течений. Про буддизм ничего не скажу — не интересовался, но и там много параллельных течений. В веровании же в Христа тоже свои течения. Никейская вера — православие, ортодоксальное течение. Истинно верная, то есть католическая, второе течение. И альтернатива католицизму — протестантство. Три параллельных равновесных течения одной никейской веры! При этом каждая также делится. В православии, кажется, восемнадцать церквей. В католичестве всё более-менее унифицировано, но и там есть несколько обрядов. У протестантов есть кальвинисты, лютеране и англикане. И отдельно стоят иудеи, не признавшие Христа.

— О-о-о! Иудеи! — потянул падре. Этот народ известен и в этом мире. Может не на бытовом (мастер Соломон не даст соврать), но церковь как минимум знает, кто это такие, кто были изначально.

— Да. И кроме иудеев, ВСЕ остальные откололись по сути от той веры, что вы называете никейской ересью. А ведь когда-то были альтернативы и ей.

— Да уж, нет единства у божьего народа… — потянул он.

— Я признаюсь честно, я не знаю точно, жил ли Исус на свете. Я не жил в то время. Ни одного свидетельства о нём в бумагах и документах нет, но это ничего не доказывает. И тем более я не знаю, был он богом, или у него, лишь папа крутой. В смысле только родственниками силён. Я готов принять обряд, по которому вы служите службы и молитесь, яготов делать всё, что предписано делать доброму католику королевства, и не собираюсь организовывать еретические учения и проповеди.

— Это мудрые слова, Рикардо, — закивал священник, и я понял, у него с души упал огромный камень. Именно этого он подсознательно боялся.

— Более того, я готов… Как это называется, «сотрудничать со следствием», — подобрал я аналогию.

— Ты готов встретиться и ответить на вопросы святой инквизиции, сын мой?

Я скривился, как от зубной боли. «Инквизиция» — это расследование. Следствие. Исследование. Это не символ аутодафе. Это символ следователя, изучающего обстоятельства дела. Да, дела о ереси, но именно следствие. А не палачество. Не надо шарахаться от этого слова; у нас оно отдаёт кошмаром, а тут означает ровно то, что перечислил. И никто не считает его мерзким или страшным, а инквизитор не равно идейный упоротый кровавый фанатик.

— Да, падре. Я готов встретиться с отцами-инквизиторами, — согласно кивнул я. — Обещаю, что не буду запираться и скрывать от них что-либо. Готов ответить на любые вопросы, рассказать всё, что знаю о мироустройстве того мира, из которого все мы родом, мира Древней Империи. Готов рассказать о том, какими ступенями развивалась церковь там, и готов рассказать, как можно избежать допущенных там и тогда ошибок. Я открыт к диалогу. Потому, что этот мир — теперь мой.

Но всё это актуально только если церковь не будет вставлять мне палки в колёса и «сливать» меня.

— Это как? — удивился он.

— Не будет объявлять меня исчадием ада. Не будет на основе моих слов делать противоположные выводы — поверьте, я знаю, как это делается, как подогнать слова клиента под техническое задание, даже если они про другое. Не будет пытаться задержать, арестовать меня. Не будет пытаться выбить из меня показания силой. И тем более не приемлю пытки. Ах да, мои родные и близкие будут плохими заложниками, обещаю! Добровольно, на основе сотрудничества — согласен. Попытаетесь давить — и я найду, чем ответить. Возможно погибну, но и вам зачем проблемы на ровном месте, если можно их избежать?

— Я передам твои слова в епархию, сын мой, — склонил голову падре. — Будь готов к приезду отцов из святой инквизиции. И если сердце твоё чисто, в нём нет гордыни и тщеславия, я тоже обещаю, тебе и твоим близким ничего не будет угрожать. Я ведь правильно понял, чего ты боишься?

Он пронзил меня тяжёлым взглядом.

— Я занимал когда-то высокий пост, Рикардо. Эх, где вы мои былые годы… — Из груди старика вырвался тяжёлый вздох. — Я ЗНАЮ, как впадали в истерику при слове «инквизиция» твои предшественники. Наши собратья у вас сотворили нечто ужасное. И также знаю о безбожии, что вы отвернулись от бога. На самом деле вы отвернулись от церкви, но так получилось, что отвернулись и от бога тоже. Наши братья ТАМ в своей гордыне и в своём тщеславии дискредитировали имя церкви и имя бога. Допустили, что своими поступками разрушили всё, для чего были созданы. Мы умеем слушать и делать выводы, Рикардо. Мы — не они.

— Я буду рад, если это так, падре, — усмехнулся я. С этой стороны проблемы точно будут, и надо держать нос по ветру. Пропущу удар и не замечу.

— Тогда я сей же час отпишусь его Преосвященству. Но с тобой, Рикардо, я бы ещё хотел поговорить о твоей собственной вере, — продолжил он. — А ещё о том, чтобы ты не пропускал воскресные службы. Тебе нужно причащаться, сын мой, как любому доброму католику.

— Хорошо, падре. Поговорим. Обещаю. — Я согласно закивал. — И вы мне всё-всё подробно расскажете. Но несколько условий. Исповедоваться я буду не кому попало, а лично вам.

— Это понятное условие. Я сам хотел предложить тебе это.

— Хорошо. Тогда давайте возьмём паузу до вечера, и вечером вы мне всё-всё расскажете, просветите и мы выработаем стратегию, что и как я буду делать? Ибо падре, поймите меня правильно, и ТА система обрядов, и ваша, это просто две разные системы установленных людьми правил. Я верю в бога, а не в придуманные человеком таинства. Для меня набор действий в церкви — это просто порядок движений рук и тела. Вера — она вот тут, — приложил руку к сердцу.

— Я понимаю тебя, сын мой. — Собеседник склонил голову. — И готов работать с тобой индивидуально. Пусть с тобой останется твоя вера, она — главное, что хочет от нас всевышний. А как именно ты будешь выполнять обряды — оставь это мне.

Прокопию повышение пошло на пользу, поступки сразу стали носить если не государственный размах, то региональный. На «экскурсию» пригласил десятерых кузнецов, всех, кто были в округе. Замок, посёлок, пристань на Светлой и несколько крестьянских селений в округе. Кто-то из мастеров приехал сам, кто-то с подмастерьем. Также было четыре плотника, эти приехали с одним-двумя подмастерьями. Все — вольные. И два мастера-оружейника с четырьмя подмастерьями, но все — замковые, свои. Гвардии нужны хорошие луки, чем сеньоры и занимались. Само собой взяли Ансельмо, и ещё с четверть часа ждали Астрид. Как истинная женщина, она долго переодевалась в охотничье. Также с нами увязался Вермунд.

— Посмотреть охота, — произнёс он, поглаживая редкую бородёнку. — В замке что делать? То я сотник был, забот хватало, а теперь молодые пусть корячатся.

Вольдемар был младше новоиспечённого консула, но не на много. Да пусть едет, мне не жалко.

— Вашсиятельство… Добро пожаловать… Ой, вашсиятельств…

На столе перед домом мельника, мастера Рамона, стоял стол, ломящийся от закусок. Нас ждали. И наверняка тут лучшее, в стол ввален бюджет неудачливого кузнеца за полгода. Он кузнец на самом деле, мастер, просто работает над экспериментальной мельницей, и когда она изредка находится в рабочем состоянии, таскает мешки и мелет муку как подобает порядочному мельнику. Я не против, пускай, процесс изнутри надо до конца знать. Не сам таскает, к нему подмастерья приписаны, ребятня из посёлка, но и лично приходится горб надрывать.

В связи с тем, что у него ничего не получается, мельница простаивает в разы больше времени, чем работает, стол мне был выкачен знатный, со стоимостью жрачки не считались. Однако количество подъехавших в нашей кавалькаде, даже исключая отроков гвардейской стражи (мои всё ещё отдыхали, Вольдемар пока приставил другой десяток) было сильно больше того, на что стол был рассчитан. Непорядок, подставлять человека я не хотел, пусть он как бы на нехорошем счету раз не справляется.

Слез с Дружка, подал руку Астрид. Ансельмо, Прокопий и некоторые мастера начали спешиваться чуть далее. Парнишки мастера Рамона лошадей приняли только у нас, у управленческого состава, мастера повели к коновязи у забор своих кто сам, кто подмастерью перепоручил.

— Стол потом, — отрезал я заискивающе глядящему мельнику. — Сначала дело. Надо понять почему мельница ломается. Веди.

Так, сеньоры, толпу не создаём! — А это я уже обернулся и крикнул мастерам, столпившимся у коновязи, не рассчитанной на такую нагрузку. — Кому интересно, кому по делу может пригодиться, прошу следовать, но вести себя тихо, чтобы всем всё было слышно!

Мельница представляла собой огромную башню, сложенную из камня. Усечённый конус высотой с пятиэтажный дом, или даже выше — батя определённо страдал гигантоманией. Мастер Рамон водил по этажам, обстоятельно рассказывая что тут и как, показывая места основных поломок. Я уже понял, в чём проблема, но пока молчал, предлагая мастерам оценить и высказать предположения. Лазили везде, начали снизу, со спускающегося сверху толстого деревянного вала, сделанного их ствола корабельной сосны, который вращает тяжеленный гигантский жернов. Устройство жернова, канавки для схода помола… Интересно то как! Батя по ходу разбирался в мельничном деле, или как минимум стал разбираться под конец жизни. Массивные деревянные шестерни с деревянными же зубцами. Механизм из шестерен и небольшого деревянного вала, передающий вращение на жернов. Навершие башни, которое излазили вдоль и поперёк по очереди — уж очень там было мало места. Навершие должно вращаться, ловя ветер, и уменьшение размеров — один из способов облегчить конструкцию. Не вращающиеся заклиненные крылья — деревянная усиленная рама с парусиной. Мастера лазили вслед за мной по очереди, мельник им что-то объяснял, потом они менялись. Часа полтора убили на эту экскурсию, но я в целом остался доволен.

Когда все закончили и с умным видом задумчиво поопускали головы, я, заприметив на заднем дворе большую доску, попросил двух мальчишек, приписанных к мельнице, поставить её перед столом и найти пишущий мел.

— У вас такое бывает?

— Как не бывать! — гордо вскинул тот, что постарше, лет пятнадцати. — А чем же мы размечать будем, где резать, где пилить?

— Ну, вот и тащите.

Доска была поставлена. Мастера и руководящие работники, посовещавшись кто с кем, воззрились на меня. А кто-то на стол, на котором наблюдался решительный некомплект.

Я подошёл к доске, игнорируя намёки на: «Сеньор граф, как насчёт пожрать?». Не жрать приехали.

— Итак, уважаемые сеньоры! Мастера, Прокопий, Астрид! — Воинов я вниманием обошёл — они здесь зрители, даже Вермунд. — Мастер Рамон рассказал, какие проблемы у его детища. Его и моего покойного отца, земля ему пухом, мечтавшего запустить эту штуковину. У кого какие предложения, почему эта хрень ломается и не работает? Кто хочет говорить поднимаем руку, я предоставляю слово и вы высказываетесь. Прошу! — Последнее чтобы не создавать «парламент», где все говорят и спорят одновременно. Для порядка. Что, кстати, присутствующие тут же оценили и одобрительно зашептались.

Один из мастеров, плотник из Светлой, из нашего маленького на ней порта, задрал руку вверх. Я посторонился, давая ему место у доски, типа тут что-то вроде трибуны.

— Вашсиятельство, уважаемые, — склонил он голову мне, потом обществу. — Думаю я, что толщина валов взята недостаточная. И если уважаемый мастер Рамон говорит, что при сильном ветре ломается, и при долгом ветре, то стоит взять валы поболее. И дерево. Тут использовали сосну. Но я настаиваю на дубе. А если сделать из ореха, то можно и не увеличивать диаметр.

Затем поднялся гвалт — другие мастера присоединились к обсуждению. Пока ещё цивилизованный, выкрикивания с поднятием рук, но дисциплина сбилась сразу, и я понял, что жесткач устраивать не стоит — пусть спорят. Тем более пока спорили только плотники.

Я не владел вопросом, но понял основную мысль в их прениях. Дубовые передаточные механизмы будут крепче сосновых. Но дороже. Орех — ещё крепче, но стоимость запредельная, особенно сложно будет найти мачтовый орех. Да что там, практически невозможно, потому центральную ось придётся делать из двух-трёх частей. Зато прочность повысится. Но одновременно и сила трения механизма.

— Всё, сеньоры! Меня волнует вес! — подлил я масла в огонь. Вся эта конструкция должна быть максимально лёгкой!

И начались новые споры.

— Как часто ломается механизм? — обратился я к мастеру-мельнику, видя, что единого решения мне никто так и не предложит. — Перефразирую. Как долго были периоды работы?

— Так один раз до трёх месяцев, вашсиятельство, — склонился мастер Рамон. — А так деньков восемь-десять. Где-то и месяц бывало. Но как осенние ветра начинаются — стопорим, а то всё сломает к чертям.

— Что вы делали, чтобы увеличить срок?

— С валами игрались. И дуб, и кёс ставили, и толще пытались… Тогда другие проблемы вылезают. Износ сильнее, трение, башня плохо поворачивается…

— Хоть раз удавалось за период работы мельницы перемолоть всю замковую муку?

— Нет. Но два годка назад больше половины успели.

— И что отец сказал?

— Похвалил. Но дальше дело замерло — деталей ждали.

— Деталей. А самим выточить?

— Так материала нету. Степи вокруг, вашсиятельство, — с усмешкой окинул он рукой вокруг.

— Хорошо. По башне что? Почему не поворачивается?

— Дык, как не порорачивается. Вертается, что с нею будет! Вот только скотина нужна. Вес его сиятельство больно большой у башни сделал, по стапелям то скользит, но силу нужно большую. Вот только ветер по три раза за день направление меняет, а мужики в поле скотину уведут. Пока граф разрешал свою держать и кормить — хорошо было. А так бывало и ветер есть, а жернов слабо крутится.

— А что нам скажут уважаемые кузнецы? — обратился я большей части мастеров, ибо пока в основном спорили плотники.

— Вашсиятельство, можно я скажу? — поднял руку Прокопий.

— Говори.

— Вашсиятельство, баловство всё это. Ветряная мельница — дело в целом хорошее. И батюшка ваш дело нужное задумал. Да только во всём меру знать надо. И башня тяжёлая, и механизмы ломаются. А вот если мы вместо одной такой дурынды две поменьше поставим, в одной стороне посёлка, да в другой… И чтобы мельник сам мог и башню двигать, и механизмы долго ждать не приходилось, сам чинил бы… А ещё лучше — на реку мельницу перенести. Раз уж мы туда поедем места для запруд смотреть, так там мельницу и разметим? Нормальную, с водяным колесом. Которая ветра ждать не будет, будет молоть медленно, но и день, и ночь. Тише едешь, вашсиятельство, оно дальше будешь.

Есть в этом языке похожая пословица. Звучит не совсем, как наша, касается того, что лошадь от быстрой езды может пасть, но моё подсознание в который раз нашло аналогию в попаданческой памяти.

— Прокопий, золотые слова! — улыбнулся и похвалил я. — Конечно, гораздо проще поставить две мельницы. На которых будет работать два мельника. У каждого из которых по двое подручных. Все — с семьями. И общине нужно будет их кормить. При том, что маленькие мельницы ловят ветер который ниже, а внизу его сильно меньше. И площадь крыльев меньше будет. А значит такие маленькие башенки будут давать в четыре-пять раз меньше муки, и выгода на обслуживании механизмов мгновенно съедается стоимостью обслуживания самих мельников.

— Да эта дурында в эксплуатации столько сжирает, что можно было пять мельниц содержать! — вспыхнул Прокопий, потеряв субординацию. Ему простительно, но, пожалуй, только ему, и он это знал. — Вашсиятельство, знаете, сколько эта дурында стоит не в постройке, а просто механизмы вертать и менять? Да если б не распоряжение сеньора Харальда, моя б воля… Она ж нас по миру пустить может!

— Одна мельница? Нас?

Он смутился, но совсем немного.

— Так мы ж не для себя пробуем. Мы ж хотим по всем селениям, по всем общинам такие построить. Здесь только эск… Эпск…

— Экспериментальная модель, — подсказал я, убеждаясь, что батя мой — точно попаданец.

— Да. И крестьянам дурынду такую содержать сильно накладно будет. Проще купить в Аквилее и собрать под ключ маленькие. Казне графства дешевле обойдётся.

— Прокопий, говорю тебе как министру промышленности, как своему высшему магистрату. Забудь слово «купить»! — сверкнул я глазами. — Нам ещё секвестирование бюджета предстоит! Избавляться от всех лишних трат будем! Сами построим! — Окинул взглядом мастеров. — Смотри, какие у нас орлы. Неужели сами не сделаем?

— Но…

— Значит так, мастера! Слушаем и запоминаем! — ещё больше вспылил я и картинно «забил» на голосящего Прокопия, переключив внимание на специалистов. — Говорю один раз, для всех, чтобы не было потом мучительно больно за плохо услышанное.

Итак, вам вопрос. Возьмём человека с одной стороны и двух человек с другой. Дадим им перетягивать верёвку. Чья сила победит?

— Так знамо чья, где двое, — произнёс один из кузнецов, теребя подбородок.

— Ежели, конечно, они не дохлики, а супротив них не силач, — добавил другой.

— Представим, что они примерно равны. Хорошо. А если мы возьмём мужика, а с другой стороны… Вола? Чья возьмёт?

— Вола, знамо же.

— То есть мускульная сила вола больше, чем человека?

— Так точно, вашсиятельство. — А это один из мастеров, в котором я почему-то определил военную выправку. Или на фронтире служил, или при фронтире мастеровал, пока сюда не перебрался.

— Хорошо. Но если мы возьмём… Двадцать человек. Или тридцать. И они разом потянут и вола перетянут. Ну, или тянуть ровно с ними будут. Значит одного вола можно людьми заменить, если больше взять?

— Можно — то можно, — закивал Прокопий. — Только волу овса дал, и он сытый. А двадцать ртов накормить — проблемнее будет. Дороже выйдет.

— А у них ещё семьи. Жёны, детишки малые… — поддержал кто-то из плотников.

— Вот! Вы сами ответили на мой вопрос — вы знали на него ответ. Мускульная сила животных ВЫГОДНЕЕ силы человека!

А теперь я вам ответственно заявляю, что сила ветра, — взмах рукой на «дурынду», — и сила падающей воды, — указать в сторону реки, — ВСЕГДА мощнее и выгоднее, дешевле в эксплуатации, чем сила животных!

— Ну, то ж конечно, вашсиятельство, — а это один из деревенских кузнецов. Из той деревеньки, что на Светлой, чуть ниже по течению, и там есть маленькая, но водяная мельница с приводом мехов от колеса. Не бог весть что, но всё ж механика. Мы с Астрид в детстве туда бегали, купались и механизмы рассматривали. — Вол то кушать хочет, овса надобно. И воды ему подай. Налей мускульной силой подмастерья. И устанет — отдыхать должен. И ночью спит. А вода круглые сутки шпарит, только меха подставляй.

— Летом и зимою вода падает, — не поддержал его плотник из порта. — И в это время меха не так сильно дуть будут. И жернова крутиться.

— Всё равно выгоднее! — отрезал кузнец. — Вот только строить плотину — дорого. А просто колесо в воду… Тут уважаемый мастер прав, зимой, бывает, колесо и до воды не достаёт, и в кузнице дело стопорится.

— Дорого, — согласился я. — Но за несколько лет плотина окупится. Окупится же? — Взгляд на Прокопия.

— Хорошо. А если возьмём не меха. Если сделать хорошую плотину не считаясь с затратами. Поставить мощное колесо. И прикрепить к вращающемуся механизму… Молот. Вот такой. — Я и принялся рисовать на доске шестерни и коленвал. — Шестерня крутится. Вал ходит туда-сюда. И молот опускается вверх-вниз, на наковальню.

— Порвёт вал, вашсиятельство! Как есть порвёт! — А это кузнец из посёлка со Светлой.

— Почему?

— Тяжёл больно молот. Меха — то ладно. А такую дуру вверх, да вниз… Ни одна деревяшка не выдержит.

— А вы сделайте валы и шестерни не из дерева! Скуйте их! Из железа! — предложил я, широко раскрыв глаза.

— Да ну, вашсиятельство, на такую игрушку металл переводить? — отмахнулся парень со Светлой.

— Это ж сколько туда металла вбухать! — поддержали его в толпе мастеров.

— Кузня золотая будет!

— А может из золота сразу сделать?

— А вы не нукайте, не запрягли. — Я старался сдержаться, чтобы не рассвирепеть. У парнишек были основания так говорить. Я произносил вещи кощунственные. Как если бы в нашем мире предлагал делать расходники из чистого золота. Гвозди, например. Железо тут стоит неимоверно дорого, невероятно, невъебенно дорого! У меня даже слов нет описать его стоимость. А потому всяческие механизмы передаточные — деревянные, и их воспринимают именно что расходниками, то бишь «гвоздями». «Забил» — и забыл. Сломался — поменял, новый «забил». Всё. Гвоздь из золота это нонсенс, даже Рокфеллеры себе такое не позволят.

…И никто даже не пытается понять, что механизм может быть не расходником, а долговечной конструкцией. Мышление не так заточено. А потому меня хоть и брало зло, я продолжал распинаться спокойно, разжёвывая и растолковывая про стоимость содержания.

— …Это ж сколько лет такая дура, целиком из железа, будет отбиваться? — схватился за голову Прокопий. — Да ещё если стоимость плотины присовокупить…

— Прокопий, ты у меня эдил или я? — сурово пронзил я его взглядом. — Я — граф, пятнадцатилетний юноша. Ничего в технике не знаю и не умею. У меня есть ты для того, чтобы считать такие вещи. Вот бери, blyat', стиль, дощечку и считай! Результаты принесёшь — будем обсуждать. И учитывай, что на этом молоте должен стоять молотобоец и два подмастерья. Здоровые сильные мужчины. Сколько молотобоец сможет отмахать вот так молотом?

— Полдня, — предложил кто-то из кузнецов.

— Нет, часов восемь, — покачал я головой. — При этом ТАК, монотонно, вверх-вниз, все восемь часов, он не сможет. Даже если меняться будут — не сможет бригада так.

А ещё учтите, что механический молот и ночью работать может. Если разделить смену у молота на три части, и три бригады будут по очереди работать круглые сутки… Прокопий, сколько нужно еды на содержание ТРЁХ бригад молотобойцев?

— Посчитаю, вашсиятельство! Всё-всё посчитаю! — глаза Прокопия загорелись, как у безумного. — Но это ж надо будет расходы на свечи и масло на лампы включить!

— Так включи, я тебе что, запрещаю? Ночная смена ни в чём не должна нуждаться! И получать за работу должна больше дневной.

— Это ещё почему? — воскликнул кто-то из мастеров.

— А иначе нет стимула в ночь работать выходить. Все отлынивать будут. Так что это справедливо, ночная — с бонусом. А ещё лучше на четыре смены бригаду разделить. Три смены день работают по очереди, четвёртая отдыхает. Следующий день со сдвигом меняются. И молот круглые сутки стучит. Да молот не такой, что человек подымит, а в два, в три раза больше! Чтобы всю дурь из металла выбить.

— Говорю же, ваша светлость! — снова поднял руку молодой кузнец со Светлой, — не выдержат механизмы такой нагрузки. И железо не выдержит. Железо оно покрепче дерева, но тоже прочность имеет. Вал вот тут треснет и разломится. А новый пока выкуешь…

— А если запас иметь? Запчастей? Которые могут поломаться? Вы ж будете знать, где ломается чаще, вот и имейте запасные детали! Кто ж вам мешает?

— Так это ж дорого.

— Я хоть слово сказал про деньги? Сеньоры, чего это вы МОИ деньги считаете? Мы сейчас поедем на Светлую место для плотины размечать, будем решать, где какие кузни строить. Мне нужно чтобы вы предложили ТЕХНОЛОГИЮ. Работающую. Окупающуюся в конечном, самом конечном итоге! Зачем мне ставить дорогую плотину и дешёвые механизмы, от которых кузни будут стоять по полгода вместо работы? У меня степняки, мне надо оружие ковать!

— Ежели денег считать не надо… Вашсветлость, подумаем! Как есть подумаем! — закивал молодой кузнец со Светлой.

— А что молот тяжёлый… А если мы вот так сделаем? — И я начал чертить передаточный механизм из двух колёс, одно из которых непропорционально большое. — Смотрите, вот тут и вот тут. Где будет больше скорость ударов?

— Ну дык сверху же! — ощерился мастер Рамон.

— Правильно. А в чём тогда преимущество нижней схемы?

— Да нет преимущества, — вклинился без руки другой мастер-кузнец, но я не стал обозначать это. — Смотрите, вашсветлость, здесь один оборот вал делает, и здесь один. — Кузнец подошёл, взял у меня мел и принялся на рисунке ставить свои точки. — На один оборот один раз молот поднялся, один опустился. А тут вал от колеса один оборот делает, а тут молот за это время только досюда дошёл. Здесь два оборота, а молот только досюдова дойдёт. Вниз пойдёт, но ещё металла не коснётся. И только вот тут, с третьего оборота ударит. А значит что? Значит реже будет по наковальне бить! Не нужно таких колёс больших ставить.

— Шестерёнок, — поправил я.

— Шестерёнок, — согласился кузнец.

— Да, всё так. Но при этом вы забываете, что поворачиваться колесо будет хоть медленнее, но в три раза легче. А значит, при той же прочности вала мы можем навесить в три раза больший молот. Пусть он падает реже, но зато он больше! Мощнее! А сила механизма сильнее силы человеческих рук. И даже силы животных.

Воцарилась тишина. Все обдумывали мою схему.

— Так это что же получается, если валы из железа сделать… — начал наш замковый кузнец, один из помощников кума мастера Соломона.

— Из стали! — поправил поселковый.

— Из стали… То мы и вес уменьшим. И прочность увеличим. Правда дорого будет, но ежели сеньор граф говорит его деньги не считать…

— Деньги считать будет Прокопий! — снова отрезал я. — Или его помощники. Ваша задача — придумать мне РАБОЧУЮ схему, где сила ветра и сила воды будет делать полезное дело лучше силы молотобойцев. И мукомолов.

— Придумаем, вашсиятельство. Я вот что мозгую, — продолжал замковый мастер, — если валы из стали сделать, да колёса эти… То мы и прочность увеличим, и вес уменьшим, и при этом механизм работать в разы дольше будет? Не надо будет каждый год менять, а то и по нескольку раз? Так получается?

Тишина.

— Сеньоры! Братья! Это ж что получается, его сиятельство нам совсем-совсем другие кузни поставит? В которых не работа, а одно удовольствие?

Мастер очень сильно оживился. Его собраться по ремеслу, как и плотники, и оружейники, оживились тоже.

— Получается так.

— Ты всё понял? — повернулся я к мельнику. — Отец хотел сделать хорошее дело. Поймать высокой башней хороший ветер, чтобы сэкономить на операционных расходах… На содержании. Только он не техник, не кузнец. У него для того, чтобы думать, ты есть. А ты что придумал за это время? Что предложил? Какие идеи по улучшению выдвинул?

Рамон-кузнец бухнулся мне в ноги:

— Вашсиятельсто, не гневись! Всё сделаем! Скуём! Выточим! Только дай нам время! И железо! И время на всё надобно! Пожалуйста, не губи!..

— Рамон, встать! — рявкнул я. Мельник поднялся. — Первый вопрос. У тебя подмастерья вольные?

— Никак нет! Из крестьянских детей все. Местные, — по-военному отчеканил он. Приграничье, чё.

— Подашь Прокопию списки. Прокопий, составишь на всех вольные. Кузнец не может быть рабом! Иначе толку с него — как с козла молока, — а это я для всех сеньоров. Сеньоры, шушукавшиеся сзади во время разговора, резко после моих слов о «вольных» замолчали.

— А ежели плохо начнут работать? — встречно спросил Прокопий.

— Кто будет плохо работать — выгоним, — отрезал я.

— Вольных?

— Ага. И пусть попробуют хоть где-то после этого устроиться, — коварно усмехнулся я. — Это крепостных мы держим и кормим любых, какие есть. А свободных ленивых держать никто не станет. Ни мы, ни другие. Или работай, или вон бог — вон порог. Мир жесток, но не мы его придумали.

— Сильно. — А это подала голос внимательно меня слушающая Астрид. — Ричи, ты прямо в ударе со своими идеями.

— Да нет у меня никаких эдаких идей! — возразил я. — Лентяи нам не нужны. Хорошо работаешь — воля тебе, заказы и почёт. Плохо — до свидания. Или в арендаторы иди, землю паши. Опять же, на себя; будешь лениться — хрен что получишь.

— А как же убыток? От потери хорошего крестьянина? — снова Прокопий.

— Хорошего? — Я усмехнулся. — Дармоеда ты хотел сказать? А зачем мне дармоеда кормить? Зачем над ним старосту ставить? Стражу? Ещё давай к каждому надсмотрщика с бичом поставим. Нет, лентяи — за ворота! С удовольствием вольную дам и кормить не буду! И подыхай на обочине! А кто хочет работать — тоже вольную дам, и работу. И заказы. И почёт. Ещё вопросы?

— Теперь что касается вращения башни, — продолжал я импровизированную лекцию для сеньоров мастеров. — Башня должна вращаться и ловить ветер. Иначе все средства, вложенные в строительство этой… Дурынды, — усмехнулся я, оглядывая высоченный конус папиной мельницы, — можно пустить псу под хвост. Мастер Рамон говорит, что большой вес, слишком велико трение. Уважаемые, вы чего вообще! Вы же кузнецы! Технари! Давайте опыт проведём. — Одним глазом я узрел «припаркованную» в углу двора, у ограды, тачку, а рядом огромный мельничий жернов. Мельница большая, и жернов тут пудов… Десять? Много короче. — Вот выйдете… Пять-шесть добровольцев, — указал на место перед собой. — Есть добровольцы, готовые пострадать за ради мастерства?

— Ну, дык я, вашсиятельство! — первым вышел замковый кузнец.

— И я! — тут же вторил молодой кузнец из посёлка на Светлой.

Следом вперёд шагнуло ещё несколько человек, и я вскинул руку:

— Peschanniy kar’er — dva cheloveka! Достаточно. Мужчины, ваша задача перетащить жернов отсюда дотуда, — кивнул к противоположной стенке забора двора.

Мастера, чуя подвох, но понимая, что назад нельзя, поплевали на руки и реально впряглись в жернов. Сдвинули его сантиметров на десять. После чего поставили на попа и покатили.

— Стоп! Эксперимент окончен! Бросаем!

Жернов упал на верхнюю плоскость, рабочей рифлёной поверхностью вверх. Нас тем временем обступило всё общество, и больше всех меня радовали изумлённые глаза Астрид. Поверила в своего братишку? Что с таким мной не пропадём? Или я ей как Рома начал нравиться?

— А теперь поясните, что вы сделали, уважаемые? Я же сказал тащить! По земле! А вы?

— Дык, вашсиятельсто, катить-то легче, катить-колотить! — Это молодой кузнец со Светлой.

— Как зовут тебя, мастер?

— Дык, Дорофеем.

— Вольный?

— Самовыкупившийся.

— Уважаю! — искренне похвалил я. Ибо человек смог, будучи крепостным, «подняться» своим трудом и мастерством и заработать средства на выкуп себя и семьи. — И всё же, сеньоры, техзадание было такое. ПЕРЕТАЩИТЬ жернов! Почему вы его покатили?

— Дык, тяжело это, Ричи, — позволил себе фамильярность и развёл руками наш замковый кузнец.

— Мастер Рамон! Мастер Рамон, твою мать! Ты где?

— Да здесь я! Здесь, вашсиятельство!.. — вышел из-за спин коллег наш горе-мельник. Зря я его третирую, не такой он уж и горе, просто безынициативный. Делал ровно то, что требовал отец. А отец отнюдь не кузнецом был в прошлой жизни, сразу видно по запустению в его детище.

— Ты понял?

— Так точно, понял, вашсиятельство! — по-военному вытянулся он в струнку.

— Что ты понял?

Замялся. Вокруг раздались смешки.

— Ты, дурья башка, башню ворочаешь так, как я им изначально сказал — тащишь всем весом, всей массой, по стапелям. И весь этот вес, скользя, давит на стапеля и сопротивляется. Всей поверхностью контактирования со стапелем сопротивляется! А если б ты был умный, ты бы КАТИЛ башню. По направляющим. По тем же стапелям, только сделанным как желобок. На колёсиках.

— Это как же жь…

— Ей, добры молодцы! Тележное колесо сюда! — снова скомандовал я, на сей раз обслуживающей мельницу детворе. — Быстро! Или жернов поменьше. Есть жернов поменьше?

— Как не быть? — так же довольно, словно заправский взрослый, ухмыльнулся тот же парнишка.

— Катите.

Через пару минут троица пацанят прикатила жернов всего в шаг диаметром, меньше полуметра. Ну, такой пуда два-три весит, не более. Я в одиночку поставил его на попа.

— Дайте доску.

Требуемое тотчас же подали. Строительных материалов, брусков, досок, сколоченных вместе заготовок и поломанных деревянных деталей механизмов, на этом техническом дворе было великое множество.

— Смотрите. Кладу доску. Сверху неё могу поставить груз. Хороший груз! Тяжёлый! И надавлю легонько вперёд.

Жернов сделал несколько оборотов, но затем упал, а на него свалилась и доска.

— Жернов тонкий. Но если подобрать толстое колесо, которое не упадёт, то можно катить огромную нагрузку. Расставить таких колёс по основанию башни, по стапелям, а стапеля желобами сделать, чтоб колёса не вываливались… Да вот же вам пример — Я подошёл к тачке и довольно поставил на неё правую ногу, жестом победителя.

— Не выйдет, вашсиятельство, — покачал головой Дорофей. — Башня тяжелая. А дерево слишком мягкое. Сверху колесо сдавит, снизу прижмёт, и будет колесо квадратное. Потом её, башню, вообще сдвинуть нельзя будет.

— А кто сказал, что колёса должны быть из дерева?

Такой простой мой вопрос вызвал ступор и удивление.

— А из чего? — озвучил кто-то общий вопрос.

— Из металла! Из стали!

— Ой, божечки, царица небесная!.. — Это, разумеется, запричитал Прокопий. — Боже, вразуми его сиятельство! Это ж сколько солидов надо, чтобы…

— Отставить! — рявкнул я на своего министра промышленности. — Прокопий, не заставляй меня разочаровываться в тебе. Прежде чем охаивать мои предложения и просить всевышнего о посредничестве, возьми стиль, дощечку и посчитай. Даю слово, если убедишь меня в правоте цифрами, разрешу хулить меня сколько вздумается, слова не скажу! Прилюдно, при всём замке!

— Да я и так уже прикинул, — ухмыльнулся он. — Из самородного золота дешевле будет мельницу поставить.

Мастера заулыбались, кто-то даже хихикнул. Но всё же вид у всех был придавленный.

— Ты срок службы дерева считал? — зло сузил я глаза. Я готов быть посмешищем, но только ПОСЛЕ того, как он докажет. А не до. — Срок службы деревянного колеса? Бруса? А срок службы стальной болванки, которой что ни ссы в глаза — божья роса, нагрузку может принять дикую и хоть бы хны? Сколько думаешь сталь будет служить?

Прокопий пожал плечами.

— Год? Потом сызнова менять?

— Десять лет! — зло заорал я. — Пятнадцать! Какие-то колёса менять придётся, потому, как башня не идеальная, и колёса тоже, где-то больше давить будет, где-то меньше. Где больше — там и ломаться чаще будет. Ну дак у нас мастера рукастые, что, не перекуют?

— Перекуём, вашсиятельство! — почти хором закивали мастера.

— ГОДЫ, Прокопий! За эти годы не нужно будет ebat'sa с ловлей ветра! Особенно в сезон. Жернов будет крутиться всегда, когда ветер есть. Всегда на максимуме, с максимальной скоростью. А значит увеличится выработка муки, что увеличит коэффициент использования установленной мощности… В смысле выход зерна за единицу времени. А это удешевляет содержание и «отбивает» затраты. И для этого не надо будет держать на привязи в дежурном режиме круглые сутки пару волов, если не более. Мельник сам, с подручными, потянет за тросы и башню развернёт. Или систему противовеса типа флюгера сделает, и ветер башню сам заворачивать будет, надо только ему помочь.

— Ну это ты, Рикардо, хватил! — подал голос Вермунд, с интересом, как и Астрид, следящий за концертом. — Чтоб такая махина как флюгер поворачивалась… Никаких колёс не хватит. Тереться слишком сильно будет.

— Мастеровые! Смотрите и учитесь. — Они меня конкретно достали, я даже психанул. Каюсь, и сам не сдержанный, и это долбанное магическое безумие всегда со мной. Всегда, даже в хорошем расположении духа, я вынужден усмирять внутреннего дракона, бороться с постоянной перманентной злостью на всех и вся. Ну а когда злят и сердят…

Повернулся к доске и обнаружил, что она вся исписана.

— Парни, ещё доска есть?

— Дык, нету, вашсиятельство, — прокричал ближайший из мальчишек.

— Ща к соседям сбегаем… — поддержал другой.

Вздёрнул руку, дескать, обождите. Стройматериалов тут было свалено много, но в качестве того, на чём можно мелом писать, не густо. Тут взгляд мой зацепился за накрытый стол.

— Так, братва, аккуратно, чтобы не разлить и не разбить выставляем блюда со стола на траву… И освобождаем стол. Мужчины, помогайте! Быстро! Быстро! — прикрикнул я на столпившихся мастеров. — Да аккуратно, нам потом это ещё есть — чай не свиньи с земли жевать!

Блажь аристократика, его самодурство — явление в этом мире понятное. Потому, кто с улыбкой, кто без, но мастеровые и подмастерья быстро освободили стол, который мне подтащили к уже исписанной доске и поставили на попа.

— А вы чего стоите, мелочь? Давайте по соседям, столы тащите! Есть то мы на чём-то должны? Да побольше, видите, нас тут много. Чтоб на всех хватило.

— Будет сделано, ваше сиятельство! — гаркнул памятный мальчонка, и вся стайка из четверых (уже четверо) пацанят разбежалась.

— Итак, смотрите, конструкция такая, — начал я пачкать столешницу. Мел рисовал хорошо. Ввиду отсутствия ручек и бумаги, народ наловчился писать и на воске, и на бересте (правда у нас в степях этот способ не распространён), и мелом на досках. И средства письма, в частности производство писчего мела, были на уровне. Не такие мягкие тут мелки, как наши детские с козеином, пожёстче даже, чем школьные, но писать было в удовольствие.

Через время вышел эскиз (вроде это называется эскиз, когда от руки и без размеров) шарикового подшипника.

— Смотрите, два кольца. На них — желобок. На большом — внутри, на маленьком — снаружи. — Бог не дал мне технического склада ума, но у нас уж очень хорошая была преподавательница черчения. Я даже слово «изометрия» знаю. Правда только слово. Но дизайнерские проекты как делать изучал, и пририсовать плоскому колечку объём умею. Три дэ наше всё, за ним будущее.

— Оба этих кольца нужно сделать из хорошего качественного металла. Желобок этот не простой, и диаметр колец такой, чтобы между ними, по этим желобкам… Могли кататься шарики.

— Шарики? — спросил кто-то за спиной.

— Ага. Кольца крутятся друг относительно друга и катают шарики.

— Металлические? — последовал новый вопрос.

— А как же. И если мы возьмём и всунем во внутреннее кольцо неподвижный вал, а к внешнему прикрепим колесо… То колесо начнёт вращаться. Вот только ничто при вращении не трётся, потому, как тереться нечему. Одно кольцо крутится вокруг второго, а между ними катаются шарики. Сопротивление, конечно, будет, ничто в мире не идеально, но это не дуру скольжением по стапелям таскать!

— Гениально!

— Отпад!

— Матерь божья!

Господи, вот это эффект! Сам не ожидал, что смогу ввести в ступор полтора десятка опытнейших мастеров. Пусть не гильдейских, но всё равно людей достойных.

— Вашсиятельство, возьми в ученики! — Дорофей упал передо мной на колени. — Душу продам, только обучи наукам! Раскрой все секреты!

— Пшёл вон! — заорал я, отскакивая от него, как от чумного, и ко мне тут же бросились отроки стражи, всё время, ввиду отсутствия прямой опасности со стороны мастеров, стоявшие сзади толпы, впрочем, просвечивая её глазами что те рентгены. Отпрыгнув, я продолжал орать:

— Я что тебе, сатана? Дьявол? — отроки взяли Дорофея под руки, подняли и оттащили от меня шагов на десять — во избежание. Ради самого кузнеца. — Какого донжона ты мне душу предлагаешь, катить-колотить?

— Прости! Прости, вашсветлость! — на щеках уже взрослого по местным меркам двадцати с хвостиком летнего мужика (по нашему ближе к тридцати) проступили слёзы.

— А вы что смотрите? — зыркнул я на улыбающихся мастеров остальной компании. — Что я такого сказал?

А знаете, ЧТО я сказал? Что вы — невежды, книжек не читаете! Это! — указал рукой на подшипник, — ещё в древней Элладе придумали! Греки! Древние, — зачем-то уточнил я, хотя тут всё, что касается римской империи и времён до неё считается «древним». — Пифагор. Евклид. Анаксагор. Демокрит. Архимед. Слышали таких учёных?

Ну, допустим не все из перечисленных были механиками, но моё знакомство с местными реалиями подсказало, что я знаю о наследии Империи сильно больше местных. Местные мастера давно забыли имена классических мастеров и учёных Греции. Хотя кое-какие знания, тем не менее, помнят. Так что ничем я не рисковал, а имён надо было наговорить побольше. Где-то эти знания есть, в книгах, в архивах, в частных коллекциях. В монастырях, например, или в департаменте местных Штирлицев — Катарина Фуэго очень образованная дама, например. Правда такие вот мастера по старинке знания от отца к сыну, от мастера ученику передают, и книжек реально никто не читает. Ещё и потому, что дороги они. Мой отец мог позволить себе книги. А вольновыкупившемуся Дорофею откуда знания черпать?

— Читайте умные книги, сеньоры! — подвёл я итог, успокаиваясь, кладя мелок на ближайший камень. — И не делайте глупостей. — Это персонально Дорофею, виновато буравящему землю. — Какие вопросы?

— Так это и на телегу такое хитрое устройство можно поставить? И лошади легче будет? — поднялась в толпе рука, причём кого-то из плотников.

— А по стапелям пустить внешнее кольцо, а на внутреннее, на валы, башню поставить, так что ли, вашсиятельство? — А это сжирал глазами чертёж мастер Рамон.

— Не выйдет, — задумчиво почесал подбородок и выдал вердикт замковый кузнец, когда ещё несколько мастеров построили предположения, как сие «древнегреческое» изобретение можно использовать в быту. — Шарик… Вашсиятельство плохо представляет, что такое шарик. Как его ни обрабатывай, всё равно ровно не сделаешь.

— А если больше сделать? Увеличить? — предложил я. — И тонким напильничком? Меньше погрешность при той же наточке? — А вот это мужик дело говорит. Технологии обработки металла здесь на просто «суперском» уровне. Не рассчитал я. Но с другой стороны, они люди не глупые — пусть думают. Не ломают голову над волшебным вопросом «что сделать?», а решают «как сделать?» Чувствуете разницу?

— Всё равно, — покачал наш мастер головой. — Конструкция сия больно мудрёна. Если шарики будут отличаться, а как им не отличаться-то, то внутреннее кольцо вот так вот прыгать начнёт по сему шарику. — Он рукой показал как. — Вверх-вниз. Вверх-вниз. И по волокнам металла его раздавит. Да и вопрос, как шарики туда вставить, ежли там желобок такой, чтоб они как раз не выпали?

— Как шарики вставить — легко. Если собрать их в одном месте, с одной стороны, они должны войти в желоб между кольцами. — И я принялся рисунками, как мог, объяснять то, что у нас знает любой мальчишка.

— …А потом их развести по желобу, и они сами не дадут себе выпасть. Друг друга, получается, удерживать.

— Это ж как точно рассчитать надо! — удивлённо воскликнул кто-то из толпы.

— А вы, сеньоры, думали, что только Прокопий считать должен? Прокопий министр. Эдил. Он должен деньги считать на ваши поделки. А вот чтоб поделки работали — это уже вы считайте. Или вы бездари?

— Посчитаем, вашсиятельсво, не сумневайси, — произнёс поселковый кузнец, он тоже из простых, но только изначально урождённый вольный. — Время надобно. На опыты.

— А время есть. К осени. Как второй урожай народ соберёт, будем мы всю осень и зиму город строить. Пуэбло был замком, а станет городом. Вот тогда плотину будем рыть, кузницы ставить, мастерские. Оружейную. Луковую. Производство пик. Да много чего делать будем. Вот тогда ваши vundervafli и пригодятся. К тому моменту будьте готовы предоставить рабочие образцы. И сеньоры, поскольку одно дело делаем, давайте организуйтесь сами, соберитесь и решите, кто за что будет отвечать, кто с чем экспериментировать. Кто-то займётся вот такими штуковинами. Кто-то разработкой мельниц. Кто-то будет над арбалетами думать — по арбалетам вечером поговорим, я всех приглашаю на творческий ужин в замок.

— А если их из бронзы отлить? — практически не слушал меня, думая о решении задачи, Дорофей.

— Помнёт, — покачал головой замковый кузнец. — Бронза мягкая. Но для телег попробовать можно, может и выгорит.

— Ну, мягкая. Ладно. Но можно ж не шарики использовать! — не унимался Дорофей, глаза его сверкали, как у Архимеда с его «Эврикой». Он всё это время напряжённо пялился на мой рисунок. — Если не шарики взять, а маленькие прутики? Только толстые? Вот такие, с палец. Но короче. И жёлоб под них проточить, продолговатый чтобы. И будут они бегать также. Вот только прутики легче одинаковыми сделать, чем шарики.

— Дорофей, назначаешься ответственным за рабочую группу по производству подшипников! — выдал я очередную умную мысль и хлопнул молодого кузнеца по плечу.

— А? Что? — вздрогнул тот.

— Говорю, назначаю тебя ответственным за группу, которая будет исследовать и разрабатывать подшипники. К осени дадите рабочий образец с предложениями, как такие делать, чтобы быстро, дёшево, и чтобы прочными были.

— Сделаем, ваше сиятельство! — раздул он грудь колесом. — Только не понял, Под…чего разрабатывать? — захлопал он глазами, зацепившись за незнакомое слово.

— Эта штука так по-гречески зовётся, её греки придумали. Pod-ship-nik! — пояснил я. Естественно такого слова в местном иберийском не было, я произносил его по-русски. Но, боюсь, теперь оно так и будет звучать… Паля меня перед другими потенциальными попаданцами за сотни миль вокруг. А попаданцы они такие, могут и на Штирлицев работать, и на Церковь — что такое перевербовка агентов в обеих названных конторах знают. Но уже поздно изобретать отдельный термин, пусть так и будет. Может потом местные сами придумают что-то, простое своё слово, и сложное моё забудется?

…Придумали. На самом деле придумали. «Вращалка». Позже выделили два подтипа: «вращалка шариковая» и «вращалка пальчиковая». Первая была слишком сложна в обработке, а потому для неё использовали литые бронзовые шарики… И вообще они были целиком бронзовыми, мягкими. И использовалась там, где не было больших нагрузок. С «пальчковой вращалкой» сложнее, на ходу, без кузнеца, такую зачастую не поменяешь, но и надёжность выше. Пальчиковые, то бишь роликовые подшипники, стали использовать там, где нужна точность и большие нагрузки. Например на всех видах мельничьих передаточных механизмов, механизмов кузниц и так далее. А ещё на телегах — телеги по моим виа забегали со страшной скоростью. В этот день бедолага Лунтик совершил в мире под Ивой у Пруда техническую революцию… Но результаты её сам заметил аж года через два, когда «вращалки» шагнули за пределы его графства и стали быстро менять мир.

Правда сам я сумел воспользоваться этим, сняв сливки, но об этом потом — всему своё время.

— Мастер Рамон, входите в группу мастера Дорофея! — приказал я, как отрезал.

— Но… — побледнел горе-кузнец, но не ему было права качать. Он и так тут такой бюджет освоил… Что только по моей милости в холопы не ушёл.

— Дорофей!

— Я, вашсиятельство! — гаркнул новоиспечённый научный руководитель.

— Вместе с мастером Рамоном подбираете себе в команду ещё людей, сколько надо, и работаете не просто над подшипником. Но и параллельно над его применением. А именно: как сделать так, чтобы мельница заработала? Валы, оси, стапеля, ЖЕЛЕЗНЫЕ зубчатые колёса… Всё-всё, под ключ. Ваша задача — за три следующих месяца разработать технологию работы мельницы, чтобы можно было наделать деталей по списку, привезти их в чистое поле, сложить с мужиками башню, сразу всё приладить и чтобы заработало. Причём так, чтобы к любой мельнице в любой округе, которую будем ставить по вашей разработке, подходили детали одна от другой.

— Это сложнее, — почесал мастер затылок.

— Ещё раз говорю, лодыри — за ворота. Идите гвозди куйте для ярмарки. А для серьёзных людей у нас серьёзные задачи, серьёзные деньги и серьёзный почёт. Потому и говорю, никаких крепостных, только вольные, у кого глаза горят. Где хотите находите таких, обучайте, потом освободим, и пусть работают вместе с вами. Работы много обещаю, на всех хватит.

Мельницы же должны быть сборными, механизмы типовыми, одинаковыми на каждой, чтобы можно было в одном месте делать все механизмы и возить по всему графству. И любой мельник чтобы мог не ждать, какая деталь сломается и по её образцу делать, а купить разные детали с запасом, и иметь у себя, любое количество. И в случае поломки не ждать, пока ему скуют или привезут, а поменять из имеющегося, и дальше работать.

— А вот это дело, вашсиятельство! — важно пробасил Прокопий. — На одном этом много солидов сэкономим.

— А то, Прокопий! Мужчины, включайте головы и думайте! Я за вас думать не смогу! Я ремесла вашего не знаю! Профессионалы вы или подмастерья зачуханные?

Стройный хор оправданий. Но я видел, как загорелись у мужиков глаза. Сделают. Разработают. И коня они теперь остановят, и в избу горящую. Ибо их только что какой-то пацан-графёныш-белоручка за пояс заткнул. Не рассказав им ничего сверхъестественного, сверхсекретного, то, что каждый из них в принципе, в теории, мог и сам придумать. Но не придумали. А значит теперь никак нельзя лицом в грязь ударить.

— Вот-вот, Прокопий, этим как раз и будешь заниматься. Это называется СТАН-ДАР-ТИ-ЗА-ЦИ-Я. Или универсализация. Что больше по вкусу?

— Мудрёные слова, — качал головой Прокопий.

Мы не стали обедать. Подкинув мастеру Рамону ещё деньжат, я сказал накрыть нормальный стол, на нужное количество персон с запасом. Съездим к Светлой и вернёмся, вот тогда и попируем. На мельнице сейчас трешъ и угаръ, пол-посёлка столы накрывают. Весь посёлок после сегодняшнего и доедать за нами будет — вряд ли и половину приготовленного осилим.

— В одном месте делаются детали. На одних и тех же станках, работающих от водяного колеса. Одними и теми же мастерами. Мастерами, день за днём делающими одно и то же, знающими работу в совершенстве, не допускающими брака. Себестоимость таких деталей будет сильно ниже, чем если скуёт безрукий деревенский кузнец, но главное, что любая деталь подойдёт к любому механизму во всём графстве.

— К любой мельнице? — Кажется мой новый министр не понял масштабов, не по-министерски пока мыслит.

— Нет, Прокопий. Стандарты будем делать не на МЕЛЬНИЦЫ. А на ДЕТАЛИ. Например, примем стандарты колёс. Для тяжёлых телег, для карет, для бричек-тачанок там. Каждой будет соответствовать своя «вертушка». Свои оси. Свои спицы. Только эту же «вертушку» можно будет поставить как на телегу, так и на… Ну, станок, который дрова пилит. Я условно говорю. С телеги — на станок. Или наоборот. Или на башню воротную — решетку поднимать тоже механизм вращательный. Чем на каждый механизм свой ковать, мастер приходит на рынок и выбирает из строгого размерного ряда тот, который ему нужен. И один из них однозначно должен подойти, так как и станки, и воротины, и механизмы — все-все будут рассчитываться на строго определённые «вертушки». И валы. И оси. И спицы. Понял?

— Мудр ты, Рикардо, не по годам! — тяжело, но ободрено вздохнул бывший управляющий, осознавая фронт работ. — Но это ж надо, чтобы во всех уголках графства все мастера про те стан-дар-ты, — сверился он с восковой дощечкой, — знали? Это ж надо список их составлять и всем рассылать?

— Ага. И список этот постоянно пополняться будет. Думаю, нужно на площадях торговых и на досках, где образцы королевских мер веса и длины висят, и наши стандарты вывешивать. И тех, кто не по стандартам торгует — выгонять с торжищ. Вон, видите, утверждено, каким гвоздь должен быть? Какая длина, вес, какая шляпка? Чего ж ты, морда, нестандартным торгуешь? Пшёл вон отсюда!

— Что, и гвозди делать… Стан-дар-тны-ми?

— С гвоздей надо и начинать. Поначалу сложно будет, Прокопий. Потонешь в проблеме. Потому создавай себе команду квалифицированных помощников. Сам не потянешь. Канцелярию создай, писчим делом чтоб занималась, учётчиков, разработчиков. Потом инспекторов натаскаешь, чтобы ездили по дальним далям и проверяли, как там кто работает и стандарты соблюдает.

Но как устаканится, сам увидишь, графство на коне будет. Мы все окрестные гильдии за пояс заткнём. А после и соседи у нас наши меры перенимать будут. Не меры веса и длины, а меры деталей. А кто будет лучшими их производителями?

— Вашсиятельсво, — заметил едущий с другой стороны от Прокопия, но внимательно нас слушающий Ансельмо, другой мой министр, — гильдейские вскоре тоже на наши… Детали перейдут. Тоже их ковать начнут. И за качеством следить.

— Но монополии у них не будет, — парировал я. — Сейчас монополия у них, а если кто что делает, так это творчество деревенских увальней низкого качества, им не конкуренты. А после наоборот будет, НЕ деревенские увальни будут делать больше и лучше, у них будет УЖЕ налажено производство, которое им только предстоит перевооружать, вкладывая деньги.

— Но и у нас уже не будет монополии! — возразил он. А, ясно, что это за квестор, если он не жадный? Пардн, экономный?

— Ансельмо, не будь жадиной, — усмехнулся я. — Знаешь в чём ошибка сеньоров капиталистов? В своей жадности они хотят всё загрести себе, устроить монополию. Заставить всех покупать свои товары и почивать на лаврах, не дуя в ус и не напрягаясь. Лучше в замке, на природе, девок трахать, а не пахать, как вол. Работа сама делается, а они сливки снимают. Вот только такие как правило не видят новинок, промаргивают их и оказываются в жопе у Истории. Пусть гильдейские перенимают стандарты. Пусть нам в спину дышат. Это будет нас же мотивировать на сидеть на лаврах, а новые новинки выдумывать Я только за. И если мы не оплошаем, то как только ониначнут делать стандартные детали, а мы к тому моменту уже графство всё на них переведём, закончим модернизацию и начнём строить что-то новое.

— Что? — засияли глаза этого крепостного прощелыги.

Я улыбнулся и пожал плечами.

— Пока не знаю. Придумаем. Кто ищет — тот всегда находит.

— Мудр ты, Рикардо, не по годам мудр! — вновь позволил себе отеческое отношение ко мне Прокопий.

— Стараюсь!

Глава 4 Сладкий Лунтик или о новых проектах покорения мира (часть 1)

…Бля!

..Как же хреново!

…Свет в глаза? Где я?

Так, кажется это моя собственная комната. В собственном замке. Охуенном собственном замке, мечте любого дрочера-попаданца в магическое средневековье. Который я получил вместе с переносом сюда, и теперь вою, как бы хотел, чтоб этого не случилось. Ма-а-а-а-ать!

— Вот, Ричи, попей водички. Попей-попей, родимый!

Голос надо мной. Знакомый. Родной. Такой добрый, пахнущий детством…

— Роза… Ещё! Ещё давай! — попросил я, попробовав того, что мне дали.

Старая служанка, служившая ещё отцу. Волшебница! Фея крёстная! Ибо принесла целебный нектар, только и могущий унять это дикое ощущение, когда хочется удавиться.

— Эль, вашсиятельство! Самый лучший, некрепкий! Как ты и любишь!

Да понял уже, понял. Я пил из огромной деревянной бадьи (люди знают толк в опохмеле), жадно поглощая целебную жидкость, от которой головная боль проходила, а набат в висках звенеть переставал. Боже, что мы вчера пили, что так повело? По подбородку и груди текло, но было плевать. На всё плевать. Наконец, бадья опустела.

— Спасибочки, Роза. Ты моя спасительница! — признал я.

— Что ты, Ричи!.. — Служанка засмущалась.

— Вольную хочешь? — Я веселел и радовался жизни на глазах.

— Да что ты, куда ж я пойду… — Ещё больше засмущалась и сделала шаг назад. И ещё шаг.

— Так зато перестанешь рабыней быть. Разве оно того не стоит?

— Да куда уж мне на старость лет-то? — Искренность в голосе, сбивающая с панталыку. — Не гони, Ричи.

— А что тебе любой охламон может ноги раздвинуть? Не зыркай, ты не такая и старая. Да и охламоны разновозрастные бывают. И ударить могут. И избить.

— Ой, да я тебя умоляю! — Она пятилась и пятилась к двери. — Вашсиятельство, спускайтесь, её милость баронесса Кастильяна зовёт всех завтракать… — И юркнула за дверь.

Да уж, не надо думать, что все хотят свободы. Это сильно неправда. Не зря же у меня целый Мартин Лютер из «Воронова крыла» над этим вопросом думает. Кстати, как бы узнать где он и в какой стадии решение?

Быстро надев штаны, но только штаны, оставив торс оголённым, спустился в замковый двор. Надо было освежиться, выгнать потом из себя алкоголь. Я привык пить мало, чтобы голова была трезвая. Совсем не пить не получается, тут в принципе безалкогольных напитков почти нет, но крепкого в рот не беру. А тут такая пьянка случилась, что вышел из состояния равновесия.

— Орлы, всем привет! — ворвался я в кордегардию, где заступившая недавно смена (судя по солнцу было часов одиннадцать, почти полдень, вот это дрыхну) отчаянно рубилась в «козла». Нет, не домино. И не кубики. Что-то похожее на карты, но играемое деревянными похожими на домино костяшками. — Кто не на постах — за мной!

— Так это, вашсиятельство… — растеряно залепетал один из бойцов, далеко не мальчик.

— Вино? — Я подошёл и взял кувшин, стоящий перед одним из воинов, тоже не мальчиком, но помладше.

— Никак нет! Пиво! — испуганно гаркнул тот.

Попробовал… Пиво. Не крепкое. То, что надо.

— Хорошо, что не вино, — похвалил я. — А то я б десятнику всё-всё про тебя рассказал!

К счастью батя, несмотря на общую бездарность управления графством, смог внедрить правила, что те, кто на службе, в карауле, пить не могут. Под страхом потери месячного жалования. Учитывая, что месяцы тут длинные, это приличная сумма для провинившегося. Пиво можно, его крепость нигде не задокументирована, вот воины и нашли лазейку. Но вновь к счастью десятники бдят. Ибо это «преторианская» сотня, расквартированная в замке, в моей столице, а не где-то в Лимесии. Какие порядки там — даже думать не хочу.

В общем, я выглушил весь кувшин, под кислые взгляды двух десятков отроков и мужей, после чего вновь скомандовал:

— Рубахи долой! К общей ежедневной пробежке товсь!

— Чудит граф… — донёсся до меня возглас убелённого сединами воина.

— Не чудит, а пытается заняться общей физической подготовкой! — парировал я. — Что это за воин, который не выполняет воинских упражнений?

— И чем упражняться будем? — спросил сосед «пострадавшего», оставшегося без пива. — Конно? Оружно? На деревянных мечах?

— Первое и главное упражнение — это бег! — стараясь быть серьёзным, произнёс я. — Ибо если вашу клячу грохнули, меч потерян, а копьё сломалось, только это упражнение может спасти вам жизнь. Шучу я! Орлы, за мной во двор — бегом! Кроме тех, кто на карауле.

Два десятка мужиков, стесняясь своего вида (голый торс тут не принят; не то, что какой-то эротический подтекст, просто не принят и всё, вот и стесняются) выбежали следом. Я прошёлся вдоль нестройной, кто в лес, кто по дрова, шеренги. Физрука нашего школьного на них нет. Да уж, орлы. Эти орлы на многое способны. Уже доказали это в Аквилее. И единственное, что я могу сделать для них, отблагодарить, это приучить к регулярному закаливанию. Как в армии, где всей ротой зимой снегом обтираются и никто не болеет. Эпидемии здесь страшны, до половины населения выкашивают, пусть хоть какая-то защита будет.

— Орлы, к ко-пью! — рявкнул я на весь замковый двор. Это значит «направо». «Налево» — «к щиту». Думаю, связано с вооружением пехотинца в строю. Когда-то варварская пехота отлично воевала, это потом с увеличением благосостояния и распространением лошадей и кольчуг её роль свелась к защите стен, а единственной военной силой в поле (а значит и в принципе военной силой) стала латная рыцарская конница. — Бегом-арш!

Команды «марш» тут нет. Воинское сословие здесь почти поголовно потомки германских варваров, но немецким языком в местном наречии и не пахнет. Это я по старинке. Но меня послушались, и мы побежали. Дружно, толпою, трусцой.

На самом деле тут знают всё о воинских упражнениях. Воины и бегают, и прыгают, и растяжки делают. Без растяжки ты ногу на коня не закинешь. Бег — базовое упражнение, куда без него, как ты собрался поножи таскать и сабатоны, если «копыта» не развиты? Но как в нашей армии, бег не является краеугольным камнем. Ибо воины тут пешком не воюют. Всё верхами. А значит и ударения на этом не делают. А вот тренировки конным строем, маневры, сшибки — этого в подготовке выше крыши. И ещё, конюшня замковая, конюхов в ней много, но считается, что за БОЕВЫМ конём каждый воин обязан ухаживать сам. Конюх, конечно, и напоит, и накормит животину, но не всегда это должен делать слуга, иногда и хозяин. А мыть-купать его лучше хозяину — связь с животиной, боевая слаженность. Дружок, вон, как дулся, что я долго его не навещал. Ездовым лошадкам на это пофигу, а боевые чутко реагируют.

Первый круг вокруг замка все бежали бодрячком. Но после группа растянулась на сотню метров. Я к счастью был в первых рядах. Ломало, хотелось блевать, дыхания не хватало, но знал, надо! Я должен быть трезвым! Ибо вчера, во время пьянки у мельника Рамона, слуги успели донести, что приехали купцы из Аквилеи, говорили что хотят встречи по вопросу зерна. А такие речи лучше на свежую голову вести. А ещё я их повёл бегать, я — пример, как покажу — так и будет. Надо терпеть, но показывать пример и дальше, как бы ни хотелось упасть и прямо тут умереть. Пьянь эдакая!

Второй круг пробежали показно бодро, но вот третий начали сдавать все. Хотя казалось бы, чего тут бежать? Что такое три километра для физически развитых и подтянутых бойцов? Ан нет, бег это не на лошади скакать, дело непривычное.

После третьего круга сжалился и повёл команду в ворота, что многие восприняли с облегчением, издав радостные возгласы не стесняясь быть непонятыми.

— Орлы, стройся! — Задыхающиеся воины выстроились в ряд. Я и сам дышал через раз, но прилив сил чувствовал неимоверный. — Орлы! Благодарю за компанию! С этого дня утренняя пробежка считается обязательной! От неё освобождаются только хромые, больные и караульные! И чтобы вы не сомневались, что это дело полезное, развивает воинские качества, гадом буду, но буду бегать вместе с вами! Прошу продолжать службу! Желающие могут ополоснуться в терме, только быстро!

— Вода ж холодная, кто её грел? — раздался с порога голос одной из замковых служанок, руководящей несколькими другими служанками. «Мамка».

— Я должен был предусмотреть и отдать об этом приказ, когда выбегали за ворота, — повернулся и улыбнулся я ей. — А так придётся мне греть, как провинившемуся. Быстро, набрали несколько бочек воды, уже иду!

Ох, тяжело. Аж голова закружилась. У воды колоссальная теплоёмкость, чтобы разогреть бочку надо огромное количество энергии. Я был опустошён — не то слово. Нужно срочно поесть чего-то сладенького. И желательно не разбавленного водой мёда — от него воротит. Пью, куда деваться, но воротит — капец! Сахарку бы, но с сахаром тут напряжёнка. Привозят, как и у нас в своё время в Европе, из-за моря, из колонизованных не так давно, каких-то пятьсот лет назад, королевств. Стоит примерно также, как тогда в Европе стоил, что на аптекарских весах взвешивают. Короче, дорого. Потому я, шатаясь, догрел воду «пердячим паром», а затем, обессилев, позволил двум молодым служанкам меня быстро растереть золой и ополоснуть. После чего в терму стали заходить мои сегодняшние спутники — работы у девочек хватит надолго.

Поднялся в обеденную залу. Всё уже было накрыто, и присутствующие ждали в нетерпении.

— Рикардо, как это называется? — поднялась со своего места сестрёнка, гневно сверкая глазами. Конечно, они не могли начать завтракать без меня, когда я объявил, что буду с ними. Не принято, я ж тут главный. Всё давно остыло, а меня всё нет — кого хочешь зло возьмёт.

— Нужно было срочно протрезветь, — честно признался я. — Выгнать потом всю гадость из организма.

— Поэтому нужно было бегать так долго вокруг замка? А гвардейцев зачем потащил?

— Спорт — залог здоровья! — изрёк пафосную фразу, отмечая, что моей старухи-милашки нет. — А Анабель где?

— Кому-то в деревне плохо. Что-то серьёзное. На ночь ещё уехала. — Астрид, поняв, что разноса не состоится, присела на место. — Рикардо, давай уже завтракать?

Завтрак я начал со сладкого, которым аж давился, как запихивался. Потом перешёл к каше. Каша была не сладкая, с мясом, графский вариант — крестьяне мясо не каждый год видят. Кстати, степи это пастбища, почему? Надо будет попытать своих министров. Но затем успокоился, организм набрал глюкозки и доедал, как нормальный человек. Правда съел двойную если не тройную порцию, но кто мне тут может что-то указать?

Прокопий выглядел сильно хуже меня. Ансельмо, а я приказал его сажать за наш стол, все покривились, но мне пофиг, тоже. Они ж тоже с нами бухали. И Вермунд, но тот молодцом держался — это со штатских крыс чего взять? Родственничек же молчал. Сидел и всё время смотрел в тарелку. Кривился. На него тоже было плевать. Падре же был… Падре. Как обычно. Так что можно сказать, что завтрак удался.

— Слушай, Прокопий, — с пакостной улыбкой произнёс я, понимая, что старому приказчику сейчас любые мои вопросы как набат, а отвечать надо. — Я вчера когда Дружка из конюшни выводил, видел, что лошадям белую свёклу дают. Кормовую.

— Дают, — убито кивнул тот. — Не всё ж этим обжорам овёс жрать? Эдак овса не напасёшься. И сена даём, и свёклу. А зерно то больше для походов.

— Вот только нигде я не видел, чтобы она у нас росла, — продолжал пытать я, ибо вопрос со сладеньким не давал покоя. Ну не может такого быть, чтоб при таком количестве попаданцев никто не догадался.

— Дык, не сажаем потому что, — развёл руками Прокопий.

— Покупаем? — Я недобро сощурился. К счастью министр причину недовольства понял.

— По три асса за мешок, Ричи. Даром. Если будем свои поля засевать, вместо пшеницы, больше потеряем. Пшеница дорого стоит, её, такую хорошую, только у нас, на Юге можно вырастить. На севере она похуже, мягкая, и урожай если сам-три — сам-четыре будет — уже хорошо. А в иные годы и сам-два, еле на посадку наскребают. Вот и растят свёклу, скоту на корм. Свёкле её всё равно, она и там урожай даёт.

— М-да, — вырвалось у меня. — Но красную мы выращиваем. — Это я точно знал, ибо видел, из чего приготовлены продукты. Да и грядки со свёклой, привычной, красной, у замка есть.

— Так красную — её люди едят, — пояснил Прокопий тоном, что «Рикардо, это ж все знают». — А белая — только скотине на корм.

— Но всё же, логистика, транспорт. За морем корова пол-асса, да два лунария перевоз. Как так?

Нахмурился, собирая мысли в кучу. Но ответить не успел.

— Так баржи, вашсиятельство, на Север гружёными идут, — взял слово Ансельмо, которому, судя по виду, было чуть получше, спасая коллегу по министерскому креслу. — Товары всякие доставляются. Зерно. Мёд. Воск. Пеньку. Ткани. А оттудова чего везти? Руды, металлы, лес. Только лес так сплавляют, за судами и баржами тянут. А баржи полупустыми идут. Да всё вниз по течению, да вниз. Чего бы свёклой то не нагрузить, раз больше нечем?

Я тяжело вздохнул и задумался. Средневековая экономика не так сложна, хотя структурой нам непривычна. Хайтек, продукты высокого передела — это одежда, канаты и верёвки, металлы и изделия из них. Лён тут есть или нет не знаю, в основном используют шерсть и хлопок — хлопок точно есть. А это Центр и Юг. Сырьё для лёгкой промышленности поступает с Юга в Центр, там на мануфактурах из него делают ткани, которые и везут на Север. Канаты — то же самое. А Север у нас бедный. Если на твоей земле есть шахта — ты богач. Если нет — нищий. Оттого северяне кучкуются вокруг богатых владетелей, там нет такого, как у нас, что каждый граф и герцог сам по себе сила. Там всего несколько «сил», хотя графов больше десятка и пять герцогов.

Вторая по доходности отрасль — зерно. Ибо это реально валюта, мерило всего. У нас всё в долларах меряют, а тут в «мерах», то есть в мешках зерна. Мешок примерно килограмм двадцать пять, но точнее не скажу, плюс/минус, сложно сравнить с тем, что было в прошлой жизни, так как нет общих унифицированных единиц измерения. Всё на глаз. Тут уже додумались до эталонов масс и длин, они проверяются особой королевской службой, и контрольные образцы развешены на щитах на каждой торговой площади. Но эти меры никак не связаны с метрической системой. Имея твёрдую валюту, зерно, ты можешь обменять её на что угодно. Здесь скорее курс лунария зависит от стоимости меры зерна, а не наоборот. Это как если бы у нас было: «Сегодня курс американского доллара стоит одна сотая бочки нефти, курс евро — одна семьдесят пятая, а курс рубля — одна сто семьдесят пятая». И всем всё понятно. Валюты курсы меняют, нефть остаётся.

Потому пусть мы, дворяне Юга, занимаемся не самым доходным бизнесом, но зато самым надёжным. И нам нет резона искать рынки сбыта — рынки сами приедут к нам. Или мы приедем. Но всегда своё продадим. Еды в средневековье всегда мало! Аксиома.

Ну и наименее рентабельно тут овощеводство. Одним зерном сыт не будешь, без овощей никуда, но вот выращивают их везде, и возить на дальние расстояния нет смысла.

…Кроме как, оказывается, если ты не живёшь на севере королевства и тебе больше нечего предложить остальным регионам. Дрова? Да. Но что такое дрова, это проценты от населения. Массово сотни тысяч на заготовки не отправишь. А и отправив, просто на следующие годы нечего будет рубить и сплавлять — лес растёт долго, нужно давать ему вырасти. А чем занять остальное население? А оно при текущей рождаемости, когда женщина беременеет в среднем раз в год, даже с эпидемиями и войнами прёт как сумасшедшее. Вот и остаётся выращивать пшеницу на сам-два, только для своего пропитания. И овощи. Вот только чтобы рыцарей снаряжать натурального хозяйства мало, надо что-то продавать ненужное, чтобы купить ненужное (по заветам лучшего экономиста всех времён и народов кота Матроскина). Оружие из воздуха не делается. И платить воинам надо, особенно во время войны. Нужен для Севера универсальный экспортный продукт кроме леса и железа (где оно есть, а есть не везде). Вот и гонят тысячи тонн кормовой свёклы, ибо любой другой товар в Центре и на Юге нафиг не сдался. Своего хватает. А вот свеколку за два-три асса за мешок… Даром то есть… Легко!

— Прокопий, ты всё ещё управляешь замком? — родил я, наконец, идею.

— Пока не прибыла новая управляющая, да, — собрал, наконец, мысли в кучу министр.

— После завтрака распорядись, чтобы нашли на кухне несколько чанов, металлических, самых больших, какие есть. А ещё я для нашей знахарки устройство хитрое привёз, называется пресс. Пусть подарки для неё принесут туда же.

— Туда же это куда? — нахмурился он.

— Да чего далеко ходить? Давай во дворе замка прям и расположимся. Пока.

Значит, нужны дрова, много дров. Несколько больших чанов, лучше из бронзы или меди.

— Найдём.

— И несколько мер свёклы. Пускай её хорошенько бабы помоют, но не режут. И ждут меня, пока приеду.

— А что делать-то будем? — не понимал он.

— Для начала — сладких петушков на палочке наделаем. Для детей. Дети — цветы жизни. А потом посмотрим, что получается, может чего и родим интересного?

— Сделаем, вашсиятельство, сделаем, — закивал он. «Ричи, как ты достал своими идеями».

— Ричи, ты меня пугаешь! — вскинула носик Астрид.

— Дорогая, тебе понравится! — расплылся в пакостной улыбке я, представляя, как её удивлю… Если получится. Ибо я, конечно, видел, как бабушка делает петушков. И сейчас помню их карамельный вкус. У них в деревне, в регионе, где свёклу выращивают, её было валом, и своим, колхозникам, давали за так. Помню как она варится, и потом, когда она густая-прегустая. Бабушка в тазу это делала, во дворе дома, на летней кухне. Я стою над тазом и постоянно мешаю, мешаю, мешаю специальной коричневой от карамели палкой… Вонь от таза идёт специфическая, сладко-горькая. Таз пригорелый потом, не отодраишь…

…И искомые петушки, застывающие в формочках. Которых раздаю друзьям по улице, с которыми играю и хожу на речку…

Дай бог вспомнить! Ибо даже я, граф, использую для раскачки после магии разбавленный мёд. Ибо везут его из-за моря, из заморских королевств, где делают из тростника. Ричи пробовал его, много раз, но ключевое слово «пробовал». На то, чтобы пить с сахаром чаёк по утрам (фу ты, чая тут тоже нет, ну да ладно, что-нибудь придумаю) даже графского дохода не хватит. А мне нужны деньги, ОЧЕНЬ много денег, чтобы быть независимым от короля.

…И ещё у меня такой вопрос: если вдруг опыты получатся, и проект с «сахарными петушками» взлетит, с кем будет дружить Север?

Правильно, с главным своим торговым партнёром, который будет скупать у него всю свёклу по хорошей цене, расплачиваясь дефицитным зерном, которое этой зимой взлетит в цене. Твёрдой валютой то есть.

Повеселев, я молча доел и пошёл на встречу с купцами из Аквилеи, сказав Прокопию и Ансельмо ожидать — после снова поедем будущий город размечать.

«Сладкий Лунтик» — вертелось на языке.

— Нет, ваше сиятельство, вы не поняли. Мы готовы участвовать в этом. Но нам нужны гарантии, — произнёс первый купец.

— Гарантии чего? — воскликнул я, разведя руками.

— Вы должны нас понять, — продолжил второй. Они назвали имена, но поскольку я этих людей не знал, про себя окрестил их «первый» и «второй». Они же «маленький» и «большой», ибо один был невысокого и щуплого сложения, второй же крепкого, высокий, с небольшим «купеческим» брюшком. Они мне полчаса сейчас рассказывали, что наше дело швах и «так не получится». А главное не получится потому, что Томбо не смог удержать информацию «среди своих», и уже каждая собака в наших краях в курсе готовящейся акции под названием «Зерновой Консорциум Юга».

Аквилейцы фишку просекли и собираются сами провернуть такое, используя меня как «стрелочника» — вот в чём суть претензии, с которой приехали эти сеньоры. Городские гильдейские в итоге наживутся, поскольку у них и стены крепкие, и порты удобные, и крыша королевская, а мне и тем, кто со мной свяжется, прилетит от всего королевства за поднятие цен, потому, что все уже знают, что это я планирую их повышение. Я буду крайним, меня выставят, как виновника инфляции, то бишь подорожания всего (ибо зерно это валюта, и его подорожание автоматически запускает инфляционные процессы) в глазах ширнармасс, и особенно в глазах дворян Центра, Севера и Востока королевства. Где нет таких тёплых зим и такого солнца, где урожайность сильно ниже и своего не хватает. А дворяне — это армия, это власть.

Но я — владетель, как-то отобьюсь, если всем скопом не навалятся, а вот им по шапке настучат по-любому. И логичный вывод — расходы за это должен нести я.

— Вы должны нас понять, мы — маленькие люди, — продолжал «второй», он же «большой». — Вы — знатный и высокий человек. Если осенью передумаете и начнёте распродавать зерно, не выдержав борьбу с королём и другими владетелями, мы просто прогорим и пойдём по миру, ибо сейчас будем закупать будущий урожай по завышенным ценам.

— Плюс всё же не ясно с хранением, — вернул слово «маленький». — Пуэбло — крепость в чистом поле. Здесь будет храниться ваше зерно. И будет храниться его в несколько раз больше обычного. Своё зерно вы будете держать, разумеется, в стенах укреплённого замка. А всё, что останется, размещать за стенами. А в этом году ожидается большой набег, что… Ослабит оборону графства, — дипломатично сформулировал он то, что я могу вообще без войска остаться. Мне стоило бы кашлянуть, типа «кхе-кхе, полегче», но не стал. Пусть лучше неприглядную говорят, но правду.

Видя, что я дозволяю выражаться так, за что от другого владетеля они бы схлопотали по первое число, «маленький» продолжил:

— И после его отражения у вашего сиятельства может не быть достаточно сил, чтобы отбиться от воинственных соседей, не желающих голодать из-за ваших так называемых афёр, о которых все будут знать. Вы отсидитесь в крепости и сохраните всё, что сможете, но то, что расположено в посаде — скорее всего будет разграблено. И как-либо повлиять на вас мы не сможем — это в человеческой природе защищать в первую очередь своё.

Дипломатичный сукин сын. Всё высказал в лицо, но подведя под: «Ну это же порядок вещей». Не придерёшься. Хотя слова его стопроцентная истина — даже очень богатый купец не сможет ничего предъявить крупному владетелю. Сгорит их зерно? Разграбят? Я умою руки: «Это не мои проблемы, ребят». И они утрутся. Хотя именно я их пригласил и предложил свои склады, причём бесплатно. Но своя рубашка всё равно ближе к телу.

— У нас семьи, дети, — продолжил «большой». — Мы не хотим прогореть на ровном месте. А потому согласны в этом участвовать, но нам нужны гарантии.

Я тяжело вздохнул, встал и зашагал по кабинету. Как же не хватает кофе! Хорошего натурального нашего земного кофе! И взять негде — в колониях… То бишь новых королевствах за морем нашли много всего интересного, сахар, вот, привезли. Хлопок. Да-да, пятьсот лет назад и привезли, а широкое распространение он получил только лет двести как. Даже перец привезли! Здесь не как в средневековой Европе, перец не на вес золотого песка продаётся, нормально пряности кушаем (хотя из всех пряностей только перец и лавровый лист и есть). Но вот кофе не нашли на новом континенте. К сожалению. И чая тоже.

Наконец, успокоил нервишки, подошёл к окну и посмотрел вдаль, на полоску Светлой. Скоро здесь будет город. Большой и красивый. Но пока буду наслаждаться видом пасторали.

— Сеньоры, — зло усмехнулся я, разворачиваясь, прислоняясь задницей к подоконнику. Жаль карманов нет, не придумали, а то жест был бы красноречивый. — Сеньоры, а теперь посмотрите на всё с моей стороны. Я предлагаю ДОБРОВОЛЬНОЕ дело на паритетных началах. Мы будем заниматься немного разным, я — торговать своим, вы — закупать и перепродавать чужое, но цели у нас будут одни. Запасти на складах как можно больше зерна этого года урожаев и дождаться высоких цен, после чего сбывать маленькими партиями в прибыль себе. Да, так многие пытались, мало у кого получалось, но это не безнадёжное дело, если делать с умом, если партнёры готовы положиться друг на друга.

Но вы не готовы на меня положиться и ставите условия. Хотите гарантий? Хорошо, я дам их вам. Но что получится в итоге? Если дело выгорит — прибыль мы делим на всех. Но если нет — то убытки несу один я, вы как минимум останетесь при своих.

Нет, сеньоры, синдикат не предполагает такого подхода к проблеме. Или мы играем на равных началах, или нет. Я готов хоть завтра огородить прямо вот эту площадку за своей стеной, до самой реки, на которой будем скоро строить дополнительный порт для барж с малой осадкой, обнести её рвом и частоколом, готов не брать с вас ничего за хранение — но при условии, что сторожить добро будут ваши люди, разумеется. Но никаких гарантий давать не буду. Я не собираюсь вас грабить и накладывать лапу на ваше зерно просто потому, что это не разовая акция, планирую и дальше работать с серьёзными людьми, в том числе вкладываясь в рисковые предприятия. Толку с того, что украду у вас несколько десятков тысяч мер зерна? Ну, за раз разбогатею. А дальше что? Что мне делать потом, когда никто в мире не будет мне больше доверять?

— Так что нет, сеньоры. Я свои намерения озвучил, — отрезал я, закрывая переговоры. — Хотите сотрудничать — вперёд. Добровольно, на паритетных началах. Нет — досвидос, амигос. «Кидать» вас не буду, но и гарантий не дам.

— Приятно было пообщаться, — отвесил поклон «маленький», после чего оба купца, вежливо раскланявшись, ретировались к выходу, матеря меня про себя. Конечно, в такую даль тащиться и зря. Но я, блин, дурачок что ли, не понимаю, что они хотели? Поиметь меня, сосунка, они хотели! На моём хребте в рай въехать! Фиг им!

— Ансельмо! — крикнул я, приоткрыв дверь.

Ожидающий в приёмной министр тут же вбежал внутрь, старательно ретушируя растерянность на лице. Чего боялся? Что позволю себя поиметь? А хорошо, что батя додумался перед кабинетом небольшую комнатёнку выделить, кстати, уменьшив тем самым площадь кабинета. Для ожидания гостей и посетителей самое то, хотя секретаря у меня пока ещё нет.

— Садись, — указал на гостевое кресло, сам вернулся в своё. После чего кратко изложил происходящее. — Что думаешь?

— У Аквилейцев много денег, вашсиятельство, — покачал головой Ансельмо. — И стены крепкие. Они уже начали скупать товарные векселя на будущие урожаи по всему Югу. В том числе облапош… Купили весь будущий урожай у двух ваших же баронов.

— И ты молчал? — заполыхал я изнутри, еле сдерживаясь от приступа пиромании, как бы не спалить к херам собственный кабинет?

— Хотел сказать, но вы все последние дни заняты… — покроно опустил он глазки в пол — уже знает, как со мной общаться.

— Ладно, плевать, — махнул я рукой и расслабился. Бароны — зло, и с этим злом надо заканчивать. Без баронов мне, может быть, хватило бы средств содержать армию на границе! Если бы получал ВСЮ прибыль со своей земли. Безо всяких заморочек с карантенами, сроками феодальной мобилизации и постоянным срывом оной. Но просто так лишить барона баронства нельзя — нужно веское основание. Разрулим и с баронами, один хрен они хоть и мои вассалы, «но в моё хозяйство не лезь, я — владетель». Будем думать. Время есть.

— Вот что, Ансельмо. Давай ноги в руки и езжай-ка ты в Аквилею, — выдал я вердикт по результатам размышлений, окончательно поборов гнев.

— Зачем? — не понял квестор.

— Поднимешь старые связи. Сделаешь аквилейцам предложение, от которого сложно отказаться. А именно, предложи организовать синдикат ИМ. Им, понимаешь, а не стае этих безмозглых купцов. Они, как коллективный игрок, я, как владетель, и несколько доверенных и очень богатых купцов. Ах да, с возможностью подключить к синдикату Санта-Магдалену. Тамошним перцам я через время сам сделаю предложение, буду в их краях.

— Но… Они же наши главные конкуренты! — хмурился министр, не одобряя такой подход.

— Не-а. Они наши ПАРТНЁРЫ, — с усмешкой парировал я. — Ибо не можешь бороться — возглавь. Пусть каждая собака знает про синдикат, и что его придумал я, и что у меня ничего не получится. И они тоже пускай вовсю рассказывают эти сказки. А рядовые гильдейцы пусть даже делают это искренне, подтверждая слухи. Но верхушка гильдии пусть скупает зерно и складывает в своих неприступных стенах, под хохот, какой я глупый и молодой владетель. А вот как настанет зима, и цены взвинтятся до небес, тогда и посчитаем прибыли. Отдельно нажми на координации действий между ними, мной и Магдаленой. Об этой координации никто не должен знать, мы должны выглядеть соперниками, врагами, жесточайшими конкурентами. Все должны ждать, что своей войной мы собьём цены и не паниковать… Пока не будет поздно. И отдельно передай, что я понимаю, что на меня напала Катарина Сертория, и их город не виню ни в чём.

— Порт. Они не простят такого, — снова покачал он головой.

— А это их не касается. Это моё феодальное право делать на своей земле и со своим зерном что хочу. Я всё равно не смогу конкурировать с их стенами и их портами. Но так мне дышится легче.

— Попытаюсь, — покачал головой Ансельмо. — Но порт всё портит.

— Нет, друг мой! — одёрнул я. — Не «попытаюсь», а «сделаю»! Невзирая на порт. Ты вообще представляешь, о каких деньгах идёт речь?

— Больше всех, ваше сиятельство, — снова склонил он голову, предвосхищая мой гнев. — Как представляю и то, что у нас не хватит денег продержаться даже до Декабря. Вы будете вынуждены продавать зерно, когда оно ещё не до конца поднялось в цене, нарушая собственные же предложения аквилейцам по координации.

— А вот это объясни им отдельно, — расплылся я в пакостной улыбке. — Тайно, нашепчи. И скажи, что деньги мне будут нужны сразу и много, и хорошим людям продам крупной партией. А ты так и быть посодействуешь, чтобы «хорошие люди» были те, кто нужно.

— Ну… Если честно, ничего не понял, — замотал он головой. — Сделать-то сделаю, но что в итоге-то, ваше сиятельство?

— Ансельмо! Мне нужен синдикат! — воскликнул я. — Монопольный сговор с главными игроками региона! И это должна быть не разрозненная мешанина из сотни независимых купцов. Я буду играть только с серьёзными людьми. Вот и донеси до них эту мысль.

— Хитёр, вашсиятельство. Хитёр. Двойное дно, отвлечение внимания… А там и тройное дно, всё это — тоже отвлечение внимания, только уже аквилейцев.

— После похода на Санта-Магдалену, когда появится информация по бандитам и по тому, дадут ли мне деньги на строительство дороги, вернёмся к стратегии. Пока ты понял, всем всё обещай, мути воду, в мутной воде легче ловить хорошую рыбу.

И кстати, не забывай, что ты — квестор. Высший магистрат графства по финансам. А я постоянно дёргаю тебя по мелочам — съезди, реши, договорись. Давай, пара дней тебе, устрой здесь себе секретариат. Пока в замке, у нас много пустых помещений, потом, как начнём строить город, переедешь. Чтобы у тебя прямо сейчас было несколько хороших расторопных парнишек, на которых можно повесить писанину и отчёты. И начинай создавать круг доверенных помощников для работы с регионами и с ключевыми торговыми партнёрами в дальних краях. А ещё лучше возьми себе заместителя, который будет отвечать только за связи с партнёрами. То есть, перевожу на человеческий: кто будет заведовать нашей разведывательной сетью по всему королевству. Где какие дела делаются, где что по чём продаётся, какие проекты выполняются, где какие важные ключевые персоны — чтобы оперативно к ним подкатывать и задобрять. Конкурентов надо знать и пасти на их территории. Сразу всё ты не потянешь, потому и говорю, найди кого-то на этот пост.

— Рохелео Кавальо, — произнёс мой министр и загадочно улыбнулся.

— Если ты думаешь, что это имя мне о чём-то говорит, то ты ошибаешься, фыркнул я. — Подробности в studiyu!

— Мы… Вместе занимались теми делами, за которые меня судили, — пояснил он. Понятно, предок был в курсе. Но я ж не предок, я его сын-алкоголик, не интересовавшийся делами графства. — Я не успел бежать, думал, выкручусь. Наивный. А Рохелео оказался умнее и сразу свалил, ночью забравшись на один из кораблей своего компаньона. И добрался до Картагены, где спрятался под крылышком герцогини. Его осудили, Аквилея не раз передавала в Картагену запрос о его выдаче, но герцогиня непреклонна, и он до сих пор там.

— Она его родственница? — нахмурился я. Герцогиня покровительствует купцу? Странно. Сословия разные.

— Нет, — закачал головой квестор. — Но его семья в седые времена очень сильно помогла её семье, нищему пограничному барону на грани разорения. Став герцогиней, она отплатила сыну человека, который вытащил из трясины её отца, благодаря чему и она, кстати, смогла выйти замуж за герцога, став завидной невестой. Рохелео служит герцогу Картагены, но там он не управляющий всеми делами, как я, а один из, и у него, как и у всех, много врагов. И уехать, бежать он не может — его ищет королевский город, и ступи он на землю любого королевского вассала…

— Понятно, — закивал я. — Значит, если выкупить его у аквилейцев… Сможешь?

— Когда на кону будут ТАКИЕ деньги, и ТАКОЕ сотрудничество… — Министр ехидно заулыбался. — Они умеют считать деньги, сеньор граф. И это решение им ничего не стоит.

Я-то здесь. Продали в своё время. А будет здесь и он. На таких же правах.

— Тебя забрили в холопы, — парировал я. — Вечные, без права самовыкупа. Его — нет.

— А давайте предложим Аквилее направить его к нам на исправительные работы? — с хитринкой улыбнулся квестор. — Пусть на пожизненные исправительные работы его направит суд, а мы его выкупим, как каторжанина? Каторжанин не раб, не крепостной. Он… Просто наказан. В отличие от меня, Рохелео хорошо отделается, его будут принимать в любых домах королевства и не только королевства, и при этом, несмотря на наказание, сможет свободно перемещаться, пока находится на вашей службе. И предать не сможет — ибо кроме вас, вашсиятельство, ему только одна дорога, в Картагену, где он настолько примелькался, что не факт, что сбежать оттуда — плохая идея.

— Действуй, даю добро, — разрешил я. — Финансирование любое, кадры решают всё, но сам понимаешь, мы не Крёзы, больших трат не потянем.

— Я решу этот вопрос, — склонил голову квестор.

— Тогда жду результатов. И это… Ансельмо, я серьёзно. Начинай формировать аппарат. Купцы — это хорошо. Связи. Но на тебе все налоговые сборы. Пошлины. Ярмарки. Не забывай.

— Через три недели вернусь и приступлю к обязанностям, — склонил он голову. — Могу идти?

— Да. Через час будь готов, поедем город размечать. А сейчас давай сюда Вермунда.

С Вермундом вопрос был прост и поставлен чётко, по-военному. Кого из баронов мобилизовывать для захвата… Пардон, для принуждения Санта-Маргариты к порядочности? Соседей города нельзя — могут быть повязаны. Баронов, в землях которых происходят бесчинства, тоже нельзя, как и тех, по чьим землям награбленное движется на запад. Нет, эти саботаж устраивать не будут, но первым делом попытаются замести следы. Вместе с носителями знаний об этих следах. И я ничего не смогу сделать. Дёргать людей издалека нет смысла — на юге графства ждут набег, а восток графства слишком далёк. Выбора по сути и нет, но дело в деталях. У каждого барона свой карантен, срок отбывания с войском на границе, либо там, где укажет моё сиятельство. Если мобилизую их сейчас, внепланово, да ещё во время посевной первого урожая… Потом в Лимессию их не загоню, нужно будет давать время и мобилизовать кого-то другого. Видите какая адская работа? Вовремя я её на старого сотника спихнул, пусть у него голова болит. В итоге остановились на трёх удовлетворяющих всех кандидатурах — барон Доминик Алькатрас (не смейтесь, и правда так зовут, и ни слова о тюрьме тут не слыхивали, и вообще «Алькатрас» переводится не как «Скала», как я думал, а как «Альбатрос»). Пожилой и очень опытный воин, по словам Вермунда — честный служака, на которого можно положиться. Двоих сыновей из четырёх потерял в Приграничье, ненавидит орков, а ещё больше ненавидит изменников, которые не приходят на помощь когда надо. Оба сына погибли в разное время, но по одной причине — не дождались подкреплений от не особо спешивших на бой коллег-баронов. Думаю, со старичком сработаемся. Второй — Рикардо (как и я) Ковильяна. Тоже дедушка, в летах, но несколько моложе Алькатраса. Тоже по словам Вермунда хороший воин, но именно воин, не стратег. Тактик. Третий — Эммануэль Веласко. Молодой барон, но зарекомендовавший себя, как энергичный молодой человек. Беден, как церковная мышь, имея три дочки, которым нужно собрать приданное, а потому, думаю, мы с ним отдельно сработаемся. Ибо в нашем походе возможен вариант с конфискацией неправедно нажитого, и тут ему данный поход в масть. Ещё дёрнули его потому, что в основном располагает лёгкой конницей (беден же), а мне как раз тяжёлая и не нужна. Конный лучник в кольчуге с мечом — самое то для принуждения к правопорядку и войны с неорганизованными бандитами. Бандиты это, разумеется, не лапотные крестьяне с дрынами, но и не регулярная латная рыцарская конница вроде польских крылатых гусаров позднего средневековья. Нечего из пушки по воробьям палить.

Когда вопрос с кандидатурами и карантеном решили, я достал пергамент из стопки на столе, и, дав новоиспечённому консулу чернильницу и перо, принялся диктовать документ, аналогов которых в этом мире пока ещё не знали.

— …А посему, в связи с тяжёлой криминогенной… Давай по слогам: кри! Ми! Но! Ген! Ной! Ну, это значит очень большая опасность со стороны бандитов, разбойников и других лихих людей. …Криминогенной обстановкой, волею и с поддержки его величества короля Карлоса Шестого, ввожу на территории королевства и прилегающих территориях режим контртерро… Давай снова по складам. Контр! Тер-ро-рис-ти-чес-кой! Операции. Обязываю всех должностных лиц графства оказывать повсеместную поддержку силовым структурам графства, борющимся с разбойниками и сочувствующими им лицами. Также всем должностным лицам сопредельных территорий, а именно графства Авилла, герцогства Мериды, герцогства Бетис и вольных городов Новая Аквилея и Санта-Магдалена, напоминаю, что данная операция выполняется с ведома и при одобрении его величества, в связи с чем прошу оказывать всемерную поддержку в борьбе с террористами.

— Загнул! — хмыкнул Вермунд, ставя в конце пергамента точку.

— Стараюсь. На чём остановился? Ах да…

— Ричи, а что значит… Контр-тер-ро-ри-сти-чес-ка-я? — прочитал по складам Вермунд.

— Против террористов. Тех, кто оказывает террор. Разбойники-бандиты всякие. И их сообщники.

— А-а-а-а… Хорошо. Переписать пергамент сей и разослать всем сопредельным владетелям?

— А также нашим баронам. И старостам, но только тех регионов, где будем действовать, пергамент денег стоит.

— Это понятно, — усмехнулся он.

— Давай лучше думать, как снабжать войско. Вот тут будем мы ехать, — наклонился я над разложенной на столе карте-схеме графства. — Вот отсюда — Алькатрас. Вот отсюда — Веласко и Ковильяна. Где нам встретиться? Второй вопрос — на пути следования надо заготовить овса и жрачки. А значит надо уведомить старост и обязать выставить припасы для четырёхсот человек в определённых пунктах. Каких? На каком расстоянии?

— Давай я обсчитаю всё и вечером распишу, куда откуда и сколько, — лоб старого вояки прорезала большая морщина. — Мне не нравится, что ты собираешься всех воинов кормить за свой счёт. Так не принято. Мы им жалование платим.

— А вот тут я прения не принимаю. Я ДОЛЖЕН кормить войско в походе и точка! А ещё должен его поить. Кипячёной водой. И это новшество буду внедрять в походе, нужны фляжки. После города поеду в посёлок, озадачу литейщиков. Забыл об этом вчера, всё о жерновах и о колёсах зубчатых говорили. Да об арбалетах. А что у меня треть войска к концу похода от поноса свалится — не подумал. Каюсь, опыта мало.

— Ну ты даёшь! Прям отец в молодости! — ностальгически покачал головой Вермунд и грустно улыбнулся. — Надеюсь, у тебя всё получится.

— И это, Ричи, как хочешь, но в этот поход ты должен взять слугу! — не терпящим возражение тоном произнёс он. — Не пристало графу самому разъезжать. И облачаться тебе кто-то помогать должен.

— А ещё мне секретарь нужен, который будет за мной записывать и указы писать, — подлил я масла в огонь, понимая, что дядька, чёрт возьми, прав. — Знаю. Хорошо, про слугу понял — подумаю. Но есть одно «но», рабов и некомбатантов таскать не буду. Нужен тот, кто сможет быстро обучиться стрелять из арбалета и хотя бы не поранит себя, если ему меч дать. Вольную ему обеспечу.

— Твоё дело. — Он осуждающе покачал головой. — Ох, разбрасываешься ты вольными, не к добру это…

Глава 5 Сладкий Лунтик или о новых проектах покорения мира (часть 2)

Место для города мною было выбрано руководствуясь не целесообразностью, а необходимостью. Целесообразностью как раз отличался подход моих предков к строительству замка. Площадку от замка до самой Светлой тупо заливает по весне. Этой весной разлив был так себе, зима малоснежная, но бывает, что две-три сотни шагов до замка вода всего не доходит. Именно поэтому вопрос с плотиной нужно ставить ребром, и строить с прицелом, чтобы плотина защищала город от разливов.

— Полностью-полностью перекрыть? — чесал бороду Прокопий. — Это ж выше баржи больше ходить не будут.

— А они часто ходят? — усмехнулся я.

— Не то чтобы, но бывает.

— Всё просто. Там, с той стороны, нужно сделать водохранилище. С постоянным достаточно приемлемым уровнем воды. И баржи как раз, или суда с низкой посадкой, пройти смогут. Как раз до плотины.

На самой же плотине сделать несколько сливов… Назовём их гидроагрегатами. Включаются параллельно, независимо друг от друга. И каждый вращает своё колесо. Один агрегат подключим к домне, к мехам. Другой — к кузне. К молоту. Третий ещё куда. Передача — через зубчатые колёса.

— Эк, сложно придумал ты, вашсиятельство, — покачал головой мастер Гней, уважаемый замковый оружейник. — А ежели сделать канал со ступенями, и на каждой ступени ставить по колесу? И мастерские так разведём подальше друг от друга, чтоб не мешались, и не надо будет длинные валы через зубчатые колёса тащить на большое расстояние.

— Думал я так, — согласно кивнул ему головой. — Все так делают. Вот только перепад высот каждой ступени маленьким будет. Если зима или лето, воды мало, никому толком не достанется. А если одна большая плотина, то хоть что-то работать да будет. И через колёса механизмов можно будет подключать по очереди то меха, то молоты. Да и смысл далеко разводить, если все мастерские тут будут по железу? Лучше уж всё вместе, чтоб недалеко друг от друга возить пришлось.

— Задал ты задачу, сеньор граф…

Своим, замковым, кто меня с детства знает, к кому в мастерские я пацанёнкам бегал, кто меня угощениями подкармливал, я позволяю на «ты». В смысле ещё Рикардо позволял, а я не вижу причин ломать традицию. Но деревенские меня так называть уже не могут.

— Вот что, Гней, ты мужик башковитый. Подумай. Я вижу это так. — Я слез с Дружка, взял одну из валяющихся неподалёку веточек и принялся рисовать контуры Светлой. Мы только что проехали вверх миль на пять, напоили коней и вернулись, примерную схему все понимали.

— Вот так примерно русло проходит. Вот тут делаем горловину — сужаем его. Как горлышко бутылки или кувшина. Саму реку, пока строим, пускаем в обход, благо, сейчас лето и можно канал прокопать. А строить зимой будем, когда крестьяне урожай соберут и от безделья маяться будут, и зимой уровень воды тоже низкий. Итак, реку ведём кругом, здесь перекрываем щитами и строим плотину из камня. В камне делаем оконца — те самые гидроагрегаты. С оконцев желоба — слив воды, падающей на большие тяжёлые колёса. Большие — чтоб инерция была, чтобы скорость вращения постоянной была. От колёс через железные валы и шестерни… Ну, это значит колёса с зубцами, механизмы передающие на берег, где и ставим мастерские.

— Это ж куда что размещать тщательно продумать надо, произнёс Дорофей. Большая часть мастеров вслед за мной спешилась, встала кругом и смотрела за художествами.

— Вот именно. Очень точная проработка, сколько шагов от одного механизма одной мастерской до другого другой. Потому, что увеличение расстояний — это потери на трение и износ валов и шестерёнок. Блин, да запишите себе где-нибудь, шестерёнка — это колесо с зубцами! — понял я по недоумённым лицам, что слово для них новое. — Просто самое малое такое колесо можно с делать с шестью зубцами, меньше не получится, потому — шес-те-рён-ка, — пояснил я, на ходу придумывая отмаз. Отмаз прокатил, а кое-кто действительно записал на приготовленной вощёной доске, где уже были записаны другие мои умные мысли.

— Также, отдельно, надо предусмотреть аварийный сброс воды, минуя колёса — продолжал вещать я, вспоминая устройство Саяно-Шушенской ГЭС. После той аварии все СМИ про устройство плотин мусолили, весь интернет ломился версиями со схемами и картами — трудно было верхов не нахвататься. — Когда половодье, когда вода с той стороны подопрёт, чтобы можно было открыть сброс мимо колёс, чтобы снять лишнее давление, не ломая их к чертям. Возможно? — посмотрел я в глаза Гнею, планируя заставить его этим заниматься. Почему-то показалось, что глаза его загорелись, ему такое интересно, пусть он всего лишь луки мастерит по месту основной работы. Хочер человек — значит пусть и делает.

— Отчего ж нет, вашсиятельство, — пожал он плечами, не выходя из состояния перманетных раздумий..

— Вот. Теперь водохранилище. Первый этап — просто насыпь по этому берегу, и совсем немного, для выравнивания, по тому. Перепад, как мы увидели, в целом по руслу неплохой, Светлая течёт быстро. Но не подняв уровень и не сделав запас на большой площади, не получим и приемлемый уровень тут. К тому же…

Разговор о плотине вышел на полчаса, не меньше. Солнце уже клонилось к закату, а мы всё спорили. Под конец меня в пух и прах разбили, выявив слабости в следующих вещах:

— Я ни хрена не понимаю в геодезии. Никто не делал замеры перепада высот, и как их сделать на таком большом объёме пространства — никто не знает. Техника не доросла.

— А значит никто понятия не имеет, по каким границам надо делать водохранилище, то есть где остановится вода, если запирать её насыпью в этом месте. Может где найдёт лазейку и потечёт мимо, пробив себе другое русло. Мы перелопатим тысячи тонн земли, но итогом станет только то, что Светлая потечёт в обход, руша вообще всю экономику и оборону этого района Пуэбло.

— Мы продолжим копать, и будем делать это год за годом, десять лет, и двадцать, пока не отсыпем столько земли, что… Короче, я технический дундук, и меня мягко ткнули этим фейсом об тейбл. Саяно-Шушенские ГЭС строятся только тогда, когда человечество до них дорастает. Мой же случай — наше родное Рыбинское водохранилище с торчащей посреди из воды колокольней, убитыми насмерть сельхозугодьями драгоценного плодородного Юга и практически нулевой выход (мощность ГЭС сопоставима с одним блоком Череповецкой ГРЭС, только на ГРЭС этих блоков бывает до двенадцати штук без засирания огромных площадей).

В итоге решили не мудрствовать, а просто сузить Светлую, пустив её в искусственный рукотворный тоннель-канал, в котором за счёт сужения русла вода будет бежать быстрее. А значит, колёса вращаться будут. Медленнее, ибо перепада нет, они будут погружные, а не как я предлагал, с падающей сверху водой. Те — для горных рек, у нас не выйдет. Зато с регулируемой высотой погружения, чтобы зимой как у мастера Дорофея не висели, не касаясь воды. И канал можно сделать длинным, поставив вдоль него сразу несколько мастерских. Решили с запасом делать, если время позволит. По половодью, что делать весной, когда воды будет много, мастера обещали подумать, возможно канал и по высоте будет с запасом, а сами мастерские на укреплённой возвышенности, не на ровном берегу. В общем, пусть думают.

Все работы планируются зимой, как я и думал первоначально, но к зиме надо запасти каменщиков и собственно камень для строительства, начать завозить глину и известь. И это снова натолкнуло меня на расширение добычи извести, ибо для виа её потребуется огромное количество. Где бы людей взять? Каменщики загодя начнут тесать камень для канала, а мужичьё зимой будет копать отвод и строить собственно искусственное русло из заготовленного летом и осенью камня.

Работы — валом! И всё это я повесил на Прокопия. Всю организацию в смысле — пусть и людей ищет, и мастеров, и камень с лесом завозит. Проектирование же канала с колёсами смог повесить на Гнея, хоть тот и начал отбрыкиваться, осознав масштабы проблемы.

— Сеньоры, — произнёс я, когда основные вопросы, кто за что отвечает, решили и утвердили. — Уже сумерки, а у мастера Рамона от ожидания вино скисло, наверное. Предлагаю вернуться к столу, а то мы не жрамши весь день, и продолжить завтра. А пока, пока вы все собраны вместе, у меня к вам следующая мысль. Это не просто пожелание, это объективный фактор. Здесь, на этом самом месте, — потопал я ногой, будет создан промышленный claster. Целая сеть из связанных друг с другом производств. И на эти производства потребуются люди. Не несколько подмастерьев, а десятки полноценных мастеров и сотни помощников и разнорабочих.

— Сотни? — произнёс кто-то.

— Если здесь будет стоять с десяток мастерских, да рядом ещё несколько десятков других, связанных с ними товарными цепочками — да, сотни. Начнём мы с железа и муки, но потом нас ждут и ткани, и канаты, и лес — все продукты, которые будем делать. У нас будет не гильдия, а супергильдия из мастеров разных профилей. А кроме того мы заберём лучших кузнецов, плотников и других мастеров со всего графства, и туда тоже нужны будут специалисты, которых хрен знает где взять.

— Короче, сеньоры, сейчас я дозволяю вам поездить по графству и привезти с собой толковых ребят, кто сколько сможет и кому сколько нужно. Каждому из них обещаю вольные. Это вам помощь — на первое время.

Но после будет нужно поставить здесь отдельную, самую главную мастерскую. Которая будет производить не железо, не муку и не сукно, а… Мастеров. Сеньоры, для того, чтобы всё это работало, нам потребуется собственный технический институт.

Слово «институт» было в местном языке, видимо, у него латинские корни. И означало оно ровно то же, что и в моём мире. «пацанов» я огорошил, хотя они как бы уже привыкли, что у меня куча улётных идей и от меня можно всего ждать. Стояли долгое время, разину вты.

— Это будет мастерская по производству мастеров, — повторился я, — людей, которые получат в его, института, стенах базовое техническое образование. Где вначале вы передадите им навыки и секреты мастерства, требуемые для работы, а после, когда кадровый голод немного утолим, это будут делать профессиональные мастера-механики, возможно что из первых ваших учеников.

— Зашибись! — воскликнула Астрид. Всё это время она присматривалась ко мне, слушала, что говорю и молчала. Оценивала мой потенциал так сказать. — Ричи, а ты не слишком много на себя берёшь?

В воздухе запахло грозой, и мастеровые, как и отроки охраны, подались назад, давая нам пространство для разборок.

— Нет, сестрёнка, — покачал я головой, чувствуя, как просыпается злость. — Поверь, никакая промышленность не сможет существовать без подготовки кадров. Маленький городской цех, где сбыт гарантированно расписан на годы вперёд — да. А настоящий промышленный claster — нет. А нам нужен именно claster, так как с весны следующего года я буду строить в графстве новую армию, основанную на иных принципах и ином вооружении.

— И что же за принципы и вооружения? — сузил глаза Вермунд, как бы не влезая в наши разборки, но и демонстрируя, что пока он не на моей стороне.

— Наша главная проблема — степняки. Которые приходят и творят, что хотят, — заговорил я, чувствуя, как меня мотает от гнева и бессилия. — Мы кормим дикое количество солдат, но их всё равно мало, они всё равно не успевают везде.

— Он хочет раздать всем крепостным арбалеты! — фыркнула Астрид, обращаясь как бы к Вермунду, на самом деле для всех. Выражая этим презрение моим умственным способностям. — И пики. Пики! Крепострым!

— Сестрёнка, ни в коем случае! Ни один крепостной не получит оружия! — возразил я. — Его я раздам, бесплатно, но только вольным людям!

— Ещё лучше.

Мастера старались смотреть кто куда, только не в нашу сторону, её или мою. И я чувствовал в них смятение. И коллективное — слишком много интересной информации услышали, и индивидуальное — больную тему затронул. Ибо многие из мастеров вышли из крепостных. Почти половина. Отец точно был попаданцем, и активно давал вольные… Мастеровым. Не во всём графстве, но в деревнях вокруг кузнецы были вольными, и ходили на заработки на ярмарки во время торжищ после урожаев. Как и плотники, и кожевенники, и мельники (у нас есть ветряки, только мало, всего штук шесть на огромное графство, и штук пятнадцать водяных колёсных мельниц — у Ансельмо в отчёте есть). Держал ребят по принципу из той рекламы: «Кормить надо лучше, они и не улетят». Но так, чтобы ВСЕХ освободить? Это реально революционная мысль.

— А ты считаешь, что караваны невольников, уходящие на юго-восток, уводящие по нескольку тысяч человек ежегодно, это нормально? — зарычал я, как дикий зверь, чувствуя, что глаза наливаются кровью. — Ты считаешь, что у тебя, у твоего графства, хватит ресурсов для развития и роста, если мы не заткнём эту лавочку и не прекратим эту хрень?

— А ты считаешь, что вооружённые колхозники могут что-то противопоставить огромному и сильному урук-хаю? — закричала она в ответ, также не сдерживая эмоции, а главное, накопившуюся ко мне ненависть. — Эти выродки даже броню носят только кожаную, железная «унижает их доблесть» излишней защищённостью. Что им твои пики и стрелялки селян?

— Когда в каждой деревне они будут за десяток убитых и пленённых оставлять хотя бы по одному своему, урук-хаю, — заревел я в ответ, чувствуя, что на грани срыва, расставляя руки в стороны и «срывая клапан», сбрасывая ярость открытым пламенем (от которого все мастера дружно отпрянули, как… от огня). — Когда они начнут платить своими жизнями не в соприкосновении с нашей конницей, а от стрел и болтов колхозников из-за тына, от их пик в воротах штурмуемого поселения, они зарекутся сюда ходить! Либо будут ходить такой армадой, что разминуться с нашими отрядами просто не смогут, и для этого в Овьедо и Альмерии стоят готовые выдвинуться войска. Войска, Астрид, а не лапотники за тыном! И это будет совсем другой разговор!

«Колхозники» — это снова игра моего подсознания. Есть непереводимое местное слово, пренебрежительное отношение к крестьянам не потому, что они угнетаемые рабы, а из-за презрения к крестьянскому труду. Подсознание попаданца просто нашло ближайшую аналогию. Моё «лапотники» — слово из той же серии, синоним, означающий ещё и необразованность оных крестьян.

— Я думаю, идея неплоха, — встал между нами Вермунд, пресекая готовые сорваться слова, после которых нам будет сложно помириться. — Астрид, время покажет, прав ли Рикардо. Но я считаю, мы должны попытаться. Как кровь уходит из раненого тела, убивая его, так и степняки лишают нас будущего, выпивая нашу кровь, наших людей. Король не просто так позволил себе в наш адрес скотскую акцию — он просто понимает, что мы, несмотря на то, что имеем самые лучшие и богатые земли, ничтожества, с которыми можно делать что угодно. С другими владетелями он вряд ли бы рискнул на подобное.

Он хочет прибрать графство себе. Сами защитить его мы не сможем. Как было при вашем отце больше не будет. А значит надо придумать что-то новое, чего ещё не было, что может нам вытащить нас из трясины. Всех нас, девочка.

Он фактически загородил меня от неё. И Астрид, попыхтев, убрала глазки в землю.

— Прости, дядька Вермунд. Возможно Ричи прав. Он прав тем, что что-то пытается делать. Но иногда лечение бывает хуже болезней.

— Дай ему шанс, девочка, — покачал Вернунд головой. — Я знал вашего отца. Он всегда был выдумщиком. Может хоть у Рикардо получится то, на что не решился он?

Опа! Я многого не знаю. Папик тоже хотел освободить крепостных? А чего мне никто про это не рассказывал? Хотя я о том же с самого начала, ещё до поездки в Аквилею говорю?

— Я подумаю. — Астрид развернулась, подбежала к лошади, вскочила на неё и рысью отправила в сторону виднеющегося вдали замка. — Но! Но! Пошла!..

Вермунд обернулся, пронзил меня глазами… Но ничего не сказал.

— Я это… Вашсиятельство. — прокашлялся и обратился Гней. — Идея с институтом хороша, точно говорю. И с плотиной. И с шестерёнками, — сверился с дощечкой. — И даже с вертелками на шариках. Но может… Как-то резко слишком, всем оружие раздать?

— Ты хочешь, чтобы из тебя сделали жаркое, а твою жену и детей увели с верёвкой на шее в Степь? — отрезал я. — Если хочешь — вали! Найду другого. Эй, сеньоры! — закричал я для всех. — Кого всё устраивает — валите! Я не держу вас на своей земле! — Сеньоры потупились ещё сильнее, и снова подались назад, особенно с глаз исчезли те, кто ниже статусом, выставив под удар замковых мастеров и тех, кто из ближайших селений. — Но я, blyad', не хочу, чтобы нас, человеков, МОИХ человеков, с моей земли, всякие зеленокожие уроды делали рабами и мясом! — ярился я. — Кто разделяет мои ценности — давайте работать! Пахать, как проклятым! И мы это сделаем! Ибо дорога в тысячу миль начинается с первого шага! А кто готов в котёл и на вертел — pizduyte naxuy с моей земли! Всё ясно?

— Так мы это, мы ж не против…

— Мы ж за, вашсиятельство…

— Вы только обскажите как, мы всё сде… — начались возгласы. Мастера включили заднюю. Ну и слава богу.

— К мастеру Рамону! Водка стынет! — выдал я итоговый приказ, когда нервная дрожь прошла, а ярость поутихла. — И быстро пошёл сквозь строй к скучающему Дружку.

Потом была пьянка. Во время которой я объяснял устройство доменной печи, козыряя словами «шихтоподача», «двуконусное устройство», «флюс», «присадки» и «футеровочная кладка». Я, конечно, гуманитарий ещё тот, но когда у тебя в родном городе стоит и дымит изо всех щелей, отравляя всё на свете, «Северсталь», некоторые вещи ни разу не слышать просто невозможно.

Помню чей-то уважительный возглас:

— Эх, вашсиятельство! Не был бы ты графом, золотой бы из тебя кузнец вышел!..

От таких людей это похвала восемьдесят пятого левела. Я аж прослезился. Аж самому жаль стало, что я граф.

Потом мы с нашим кузнецом и мастером Гнеем, обнявшись, опираясь друг на друга, чтоб не упасть, шли домой и орали песни. Я пел какие-то вещи из нашего мира, на русском, поясняя смысл на местном. Что-то вроде: «Выходила на берег Катюша…» и «Тёмная ночь, только пули свистят по степи…» Отроки ехали на конях вокруг, шагом, естественно, но не мешали и не помогали, идо замка мы так втроём и дошагали…

…А после помню только, как проснулся с больной головой.

Ничего, Астрид примет. Не поймёт, но примет. Удара с тыла, с её стороны, не ждал. Ибо она теперь уже, благодаря дурости отца, баронесса де Кастильяна. С моей смертью графский стол ей ни разу не светит. Скорее Катрин дорогу откроет, а та тут всё быстро к рукам приберёт. С другой стороны она понимает, что после взятия его сестры в заложники, король не даст мне пятьдесят тысяч серебра. То есть войско у меня только до осени. А далее или перевод всех на карантен с раздачей баронств на оставшихся своих землях, либо что-то совсем новое из моего мира. Пусть неприятное, не принятое здесь, не понятное, но, блин, позволящее графству не схлопнуться.

— Что там мастера, мастерят? — спросил я, когда выехали на просторы. Сегодня нас было всего трое, я, Прокопий и Ансельмо. И пятёрка отроков разъехалась по окрестностям. Зачем так много не понимал, возможно Вольдемар тренировал так подчинённых, чтобы к службе привыкали. Новая метла сотни по-своему метёт. А он всегда был как раз десятником моего личного десятка и лучше всех знает требования к личному составу десятка телохранителей.

— Мастерят, — морщась от звона в голове, произнёс Прокопий. Он ночевал в посёлке, где — не знаю, но с утра привезли его на телеге. — Мастер Дорофей как опохмелился, в кузницу уехал, говорит, его нет, пока он вертелку шариковую не соберёт. Думаю, гонять своих будет в шею, но завтра первый образец привезёт.

— Пусть везёт, — согласился я. — Посмотрим.

Действительно интересно, как могут воплотить идею подшипника кузнецы махрового средневековья?

— Мастер Рамон, тоже похмелившись, начал что-то строгать на мельнице, — продолжил Прокопий. — Что — не смотрел, в замок уехал. Зато видел мастера Гнея, уже в замке был, что-то своим подручным командовал. А перед выходом мне занёс бересту со списком, на кого вольные сделать. Пока в своём кабинете оставил, приедем — на пергаменты перепишу. Десять человек! Десять, Рикардо! — А это с укором, чтоб мне стало безумно стыдно за своё решение. Ага, ща-аз!

— Оформи, подпишу, — бегло кивнул я, разочаровывая старика. Сумрачного настроения Прокопия не разделял, свободные люди работают лучше рабов, как ни крути. — Сам что думаешь насчёт плотины? — перевёл стрелку на насущное.

— Если ты всех крестьян к зиме отпустишь, нам придётся им тут, на строительстве, деньги платить, — вновь вернул тему к больному Прокопий. — Без барщины их на работы не загонишь, как загнать вольных-то? Дело оно может и доброе, вот только погождать надобно, пока не достроим. А там и раздавай.

— Ансельмо! — прикрикнул я, ибо квестор отскакал чуть дальше и в беседе участия не принимал.

— Я, вашсветлость? — подъехал он к нам.

— Объясни коллеге, что такое платёжеспособный спрос?

— Ну… — Квестор задумался и даже почесал лоб. — Это когда ты привозишь товар в город, а в нём граф какой зимовать приехал. Или бароны прискакали к кому-то на свадьбу или бал. Или у купцов празднование, и они в том городе собрались. И твои товары быстро раскупаются. А ежели потом привезёшь, когда нет никого, или ранее, то и не продать товар вовсе. Потому, как у лапотников денег нет, мастеровые прижимистые, а купцы все разъехались. Это когда деньги у народа есть, чтоб товар купить, вашсиятельство.

— Вот! Правильно мыслишь! — похвалил я. — Вопрос. Если крестьянская семья всю жизнь голодала, по весне в муку говно-траву добавляла, а тут зимой на подработке заработала и у неё деньги появились, на что она их потратит?

— Дык, знамо на что! На зерно и потратит, — развёл руками Ансельмо. — Купит, чтоб на следующий сезон хватило. Или корову купит.

— Либо не будет продавать своё зерно на эту же сумму, — подсказал я. — Ведь обычно продаёт побольше, чтобы копыта не отбросить. Одним зерном не проживёшь, а чтобы что-то купить, деньги нужны. А теперь можно продать меньше, а больше съесть. Так?

— Ну, получается, так.

— То есть, если мы раздадим деньги рабочим, что будут копать нам плотину, мы уменьшим поступление зерна на рынок, а значит, повысим цену продажи для себя. Так?

— Дык, разумеется, вашасветлость! Вы ж у нас голова, верно мыслите! — Подхалим этот Ансельмо. Но боюсь, перевоспитать не смогу. По морде съездить — смогу, а перевоспитать — уже нет.

— Так объясни это Прокопию, — фыркнул я. — И поясни, что в окрестных сёлах каждая собака должна знать, что за работы мы будем ПЛАТИТЬ. Чтобы лишнее зерно не продавали. А то продадут — потом покупай задорого. Мне своих людей жалко.

— Чего их жалеть, — не задумываясь произнёс Ансельмо, но тут же спохватился. — Хотя да, это ж ВАШИ люди…

Шельмец!

— Ричи, что нам даст непроданное зерно из нескольких деревень? — спросил Прокопий, стоя на своём. — Там вопрос об очень малой части, они на оптовую цену и не повлияют почти. А на остальное будут серьги покупать жёнам, да сапожки дочкам, да мёду на праздник, да ещё чего…

— Не страшно. Мы повысим их уровень БЛАГОСОСТОЯНИЯ, — не сдавался я. — В целом. Купят сапожки и серьги сейчас — значит, потом не купят. А потом вместо сапожек купят что-то, что продадим мы. Мебель. Шкаф, например. Кожаную куртку и шляпу из НАШЕЙ кожи. Мы ж плотницкие мастерские тоже будем ставить? И кожевенные? К уже имеющимся. Или топор новый купят. Или плуг хороший. С лемехом.

— С чем? — спросил Ансельмо.

Я нахмурился. Да чтоб ещё подробности помнил!

— Потом расскажу. Главное то, что человек с данными ему тобой деньгами принесёт тебе больше пользы, чем если ты ему денег не дашь. При условии, что ты ему же будешь за эти же деньги продавать то, что ему надо в хозяйстве. Производить надо больше товаров самим, сеньоры, и тогда будет плевать, сколько мы платим за работы. Эти деньги нам сторицей вернутся на втором круге обращения. Крестьянин хочет кроме хлеба ещё одежду, мёда, немного воска, гвозди и топор, да подкову и телегу новую. И на третьем круге тоже — тележникам, скорнякам, кузнецам, пасечниками и плотникам, тоже и хлеба хочется, и мёда, и овса для лошадки. У них появятся деньги и куда они их понесут? Понял, Прокопий? И со всех них мы будем собирать налоги… С которых возвращать деньги, оплачивая тем же крестьянам труд, теперь уже на строительстве виа. И по новой: первый круг обращений, второй, третий… Это называется «стимулирование производства через потребление».

Оба купца, а Ансельмо я тоже отношу к купеческому сословию, ибо закабалён был за преступление, да ещё как «стрелочник», закивали. Про оборот средств тут знали. Да наверное об этом везде знают, где есть торговля.

— Но есть работы, которые мы должны начать задолго до зимы, — вернулся я от теории на грешную землю. — Наоборот, прямо сейчас надо начать. Прокопий. Это к тебе вопрос.

И я рассказал про то, что ему нужно будет вот на этом самом месте построить много-много амбаров, да ещё на сваях, либо насыпав под них земли с глиной — чтобы весной не затопило.

— Что, ВСЁ зерно графства? — качал он головой.

— Возможно, и не только, — недоумённо покачал я головой, ибо пока ещё не понял, с кем в союзе буду «ломать» его величество и его королевство, не желающее платить за собственную безопасность, перекладывая её на карман одинокого бедного нищего Лунтика. — Всё, что удастся скупить нашим партнёрам. Часть будем хранить в порту на Белой, там Никодим, мой компаньон, уже «рулит». Говорят, уже место нашёл, правда это только слухи. — Приехавшим купцам я не доверял, а информация от них. — Скоро строиться начнёт. И мы тут не должны лицом в грязь ударить. Если скажут, что привезут зерно сюда — должны встретить и сохранить.

— Значит, амбары всё же временные, — сделал вывод Прокопий.

— Сам смотри. Но чтобы весной не смыло.

— Так к весне народу нагоним и капитальные поставим, — принял решение он. — А пока временные. Вот только… — Он опасливо оглядел окрестности.

— Да-да, ты правильно понял. Защита. Поехали, будем размечать линию будущих стен. И пускай наши арестанты уже сейчас сделают ров и вал, от замка до реки. А мужики зимой основательный тын поставят. О стенах уже потом будем думать, как на ноги встанем. Сколько там наших смертничков-убивцев накопилось?

— Да уже сотни две, — удивил меня он. — Чем кормить — не знаю.

— Так много?

— Так ведь графство немаленькое, — развёл руками он. — И в основном из городов везут. По деревням ну какие убивцы? Два селянина подрались, один другого отмутузил, да тот преставился. А в городах сам господь не знает, что творится, прости господи за речи мои… — Прокопий опасливо перекрестился.

— Получается, нам стража нужна. Для них. Человек пятьдесят — ещё же прибудут? Набирай из всех желающих с нормальной репутацией, с половинной оплатой от воинов и кормёжкой, и как только наберёшь достаточно для охраны, выводи, пусть начинают копать. Мастера Гнея потороплю, чтобы проект нарисовал побыстрее.

— Скор он на великие дела! — произнёс Ансельмо Прокопию за моей спиной — я отъехал посмотреть вдаль на ландшафт, но услышал. — Весь в отца.

— Хуже, — буркнул Прокопий. Смурной у меня эдил тяжёлой промышленности, как есть смурной. И консерватор. Но надёжнее его у меня нет, надо с таким работать, ключики к душе искать.

Вторая часть Марлезонского балета. Споры относительно арбалетов. Я в душе не знаю динамики, как рассчитать силу натяжения тетивы и каким должно быть соотношение массы стрелы/болта к силе выстрела/силе натяжения. Есть формулы, где всё это выводится и обосновывается, но просматривая тематические форумы, вся эта формульная мутотень прошла мимо, в голове зацепились лишь выводы. Стрелять — не мешки тягать, там куча нюансов. Важны вес стрелы, сила натяжения, оперение, и даже длина — и всё это в завязке друг на друга. А ещё таинственный «аэродинамический профиль», штука, которая за счёт формы уменьшает сопротивление стрелы воздуху.

Также многое зависит от формы лука. Рекурсивный лук — хороший. Просто согнутая палка, даже большая — плохой лук. Английский лонгбоу — плохой, даром что огромный. И лонгбовмены в «Цивилизации» совершенно напрасно представлены крутыми мэнами с высоким параметром атаки. Сид Мейер просто патриот и не мог не впихнуть их туда под брендом «это кул». Большой лук — следствие того, что он хреновый, за счёт размера компенсируется сила натяжения, чтобы хоть как-то поразить всадника в доспехах, только и всего. Тогда как русские, персидские и монгольские конные лучники, обладая существенно меньшими по размерам агрегатами, ибашили с точно такого же, а то и большего расстояния с гораздо меньшим натягом. Короче, наши предки-славяне круче, чем предки англосаксов, но я не об этом.

Я о том, что в деле проектирования луков ни хрена не понимаю. И арбалетов тоже.

Поскольку вчера мы бухали, и бухать начали поздно, мне, по приезду всей нашей честнОй гоп-компании к мастеру Рамону-«мельнику», пришлось пригласить всех собравшихся на новую пьянку, но уже сегодняшнюю. Которую запланировал на время, когда солнце начнёт садиться (часов тут нет, ближайшие в Аквилее, а следующие в Овьедо. Кстати, надо бы мне в собственном городе будет сделать часовую башню, чем я хуже? Только вначале город построю. И сразу создам. Как раз дождичек в четверг пройдёт). И протрезвевшие и прохмелевшие мастера к назначенному сроку в замок начали съезжаться. И было их сегодня больше, человек тридцать пять мастеров, да с два-три десятка подмастерьев. Были не только оружейники, но и плотники, и кожники, и мясники (!), и даже один мастер по плетению верёвок и канатов. Я грешным делом считал, что тут, в средние века, расстояния такие, как в межзвёздном пространстве, и информация доходит до соседних «звёзд»-селений медленно, но, оказывается, не всё так плохо, за сутки половина округи на много парсек пути съехались. И не так уж мало вокруг замка селений с товарными мастерскими.

Оказывается, мясник занимается не только мясом. Он ещё и жилы вытягивает. Причём правильно, для хорошей тетивы, жилу должен тянуть не оружейник, а опытный мясник. Так что технологические цепочки нашего кластера разрастались в горизонтальных направлениях в моём понимании процесса всё дальше и дальше, образуя устойчивую и очень разветвлённую паутину.

Вина сразу много не выкатывал, так, «горло промочить». И правильно сделал. Иначе бы упились все, а к единому мнению бы не пришли.

— Сеньоры, мать вашу! — ярился я, ибо мне тут за столом выдвинули столько версий, как сделать лучший арбалет, сколько было собственно мастеров. — Мать вашу, ещё раз, для тугих на ухо! Мне! Не нужны все эти viebonы! Мне нужно две вещи, чтобы арбалет была: а) дешёвым, и б) эффективным. Чтобы он гарантированно пробивал болтом орка в его кожаной броне с пятидесяти метров, а с расстояния в сто метров портил ему настроение. Грустный орк сражается хуже, чем весёлый, вот наши болты и должны заставлять их грустить. Мне больше не важно ничего: ни какой будет материал дуги — насрать на материал, ни общий вес — не баре мужичьё, потаскают, если жить захотят. Ни материал тетивы мне не интересен — какую надо, в такую и вложимся. Надо коров разводить для тетивы — завтра же выделю три сотни голов на развод, и pisduyte в восточные районы, где мало селений, их пасти. Через несколько лет увеличим поголовье, и жил будет много, а пока на стороне массово закупим.

Единственное, что я не просто требую, а ставлю краеугольным камнем технического задания, это то, что все арбалеты должны быть ОДИНАКОВЫМИ. Из стандартных, универсальных заменяемых деталей. Чтобы можно было разобрать десяток машин, перемешать детали и собрать в произвольном порядке.

— Так никто не делает, — произнёс мастер Гней, чеша макушку. У него к сегодня уже наметились планы по проектированию плотины, он у меня отпросился «забить» на мастерскую (там были оплаченные, но пока не сделанные заказы, луки для наших орлов) чтобы поездить по руслу, поставить какие-то флажки для разметки. Я разрешил.

— Значит, мы будем первыми! — констатировал я.

— Сие очень сложно, чтобы разные мастера делали детали одинаково. У каждого рука своя, — произнёс мастер Тихон, тоже оружейник, из потомственных вольных. Кстати, заметил, что у купцов и у мастеровых (вольных) очень часто встречаются греческие имена. Тогда как у военных поголовно или скандинавско-германские, или «имперские». Видимо тоже наследие Империи, ставшее традицией. Среди разных социальных слоёв стало принято называть детей однотипными «сословными» именами. У нас на Руси тоже так было. Среди знати засилье …славов (Изяславы, Ярославы, Вячеславы, Мстиславы, Всеволоды), хотя в народе этих…славов днём с огнём было не сыскать.

— Внимание! Всем внимание! — Я захлопал в ладоши, вставая со своего места и обходя стол так, чтобы оказаться на пятачке между своим столом, за которым сидели только избранные мастера, самые авторитетные, либо приближённые, ну и министры мои, все три, по традиции (Астрид сегодня нас проигнорировала), и двумя столами с людом попроще и подмастерьями. — Уважаемые, прошу внимания! Мастер Тихон говорит, что сложно разным мастерам делать разные детали одинаковыми, чтобы подходили друг к другу. У меня вопрос, у кого из присутствующих есть серебрушка? Кому не жалко для опытов, я потом отдам?

— Держи, Рикардо. — Вермунд вынул из кошеля серебрушку, то бишь монету в сто ассов, и бросил мне. Я на лету поймал. Подошёл к мастеру Тихону.

— Мастер Тихон, у меня есть вот такая монета. Что я могу на неё у вас в мастерской купить?

— Ну… Стрелы. Тул. А ещё… — Он начал перечислять свои товары согласно расценков.

— Хорошо. Сеньоры! — снова поднял голову вверх, обращаясь ко всем. — Сеньоры, у кого ещё есть серебрушка?

— Вот, вашсиятельство! — Бросил мне монетку мастер Гней. Тоже сто ассов с профилем короля Карлоса Пятого. Первая была с Филиппом Вторым, более старая.

— Мастер Тихон, а что я могу купить на эту монету?

— Ну, так, вашсиятельство! — воскликнул оружейник, — я ж говорю, тул стрел! А ещё…

— Стоп! Это я могу купить за эту монету! — придвинул я к нему «Филиппа Второго». — А не за эту.

— Так они ж одинаковые, — нахмурился он, пытаясь понять, где засада.

— Нет, они разные! — уверенно парировал я. — Во-первых, мне их дали разные люди. Одну — консул Вермунд. Вторую — мастер Гней. Во-вторых, тут короли на профиле разные. И делали монеты разные люди в разные времена. Как они могут быть одинаковыми?

— Но… — По лбу мастера прошла испарина. — Ваше сиятельство, но это же серебро! И его делали одинаковым! И даже знак тут стоит — «сто ассов». И за подделку, чеканку неполновесной монеты, у нас казнь лютая.

— Так какая же разница между монетой и деталями арбалетов? — заорал я, и оружейник виновато опустил голову. — Почему разные мастера разных эпох делают монеты с одинаковым количеством серебра, одинаковым весом, а вы, мордовороты сытые и лощёные, мастера грёбанные, живущие в нескольких милях друг от друга, не сможете сделать одинаковые детали для грёбанных арбалетов?

— Вашсиятельство, — взял слово кузнец Дорофей, — у короля на то есть палата специальная. Мер и весов. За всей торговлей следит, чтоб обмана и обвеса не было. И меры эти во всех городах, во всех селениях и на всех ярмарках на доске установлены. И за обмер и обвес — порка и штраф в казну.

— А кто нам мешает создать специальных мастеров, которые будут следить за качеством и принимать у мастеров детали? — развёл я руками. — Если принимаем на вооружение арбалет, мы на пергаменте описываем общее устройство, и описываем подробно каждую деталь. Делаем её эталон, как у короля эталон меры и веса. И кто не будет эталону следовать — у того заказ не принимаем, и пусть за свой счёт переделывает.

А если мастер-контролёр плохую деталь пропустит и примет, то пусть он за свой счёт её выкупает и поставляет в войска правильную. Это чтобы не было интереса с хитропопыми мастерами сговариваться и брак принимать. Контролёр рискует собственным имуществом! Отвечает за то, что принял! Мастер — своим, за то, что сделал! Чем не решение?

— Умно придумано, — закивали головами мастера.

— А пожалуй, что и получится, — проговорил Дорофей, снова задумавшись.

Я вернул серебрушки и пошёл назад, на место.

— А знаете что, я хочу выпить за нашего графа! — поднялся на ноги Гней. — Я его помню дитём малым… Ну, не шибко малым, но дитём, — оговорился он, ибо был не таким уж старым. — Он всегда разумный был, и шебутной. Но эти два дня, когда мы технические новинки обсуждаем — это лучшие дни в моей жизни. За тебя, вашсиятельство! Доброго здравия!

Мастера дружно повскакивали и принялись наперебой меня хвалить. Рома во мне тут же дал психике по тормозам, и я чокался кубком со всеми, бездумно улыбаясь, чувствуя себя не в своей тарелке. К славе и вниманию не привык.

— Итак, мы выяснили, что кость — лучше, но железо — дешевле, — подвёл я предварительный итог трёхчасовым прениям. За окнами уже вовсю плескалась тьма южной ночи, но нам было плевать, на свечи у меня пока денег хватает. К тому же «свечи» сказано громко, в замке вовсю используется земляное масло, то есть нефть, которую добывают в болотах на юге графства, свой продукт. Свечи больше для праздников, а у нас не праздник, а рабочее совещание. Ламп этих понатыкано по всему залу прорва, и расстеленные на столе пергаменты с изображениями и эскизами было видно, да и просто мелом на столешнице мы чертили — плевать, потом слуги вымоют, лишь бы техническую музу не спугнуть. — И про дерево вы мне тут лекцию прочитали, — я взглянул на мастеров Гнея и Тихона, удовлетворённо кивнувших. — Тогда делаем так. Создаём не одну рабочую группу, а три. Первая в течение ближайших двух месяцев создаёт мне прототип, то есть опытный образец, арбалетов с использованием кости в дуге. Вторая — с опорой, что дуга будет стальная. Третья экспериментирует с деревом. Про техзадание вы помните — простота производства, дешевизна, но эффективность. Создаёте варианты, испытываете, находите лучшее решение. И пишите мне обоснование: какова дальность стрельбы, дальность бронепробития, скорость перезарядки, вес и главное, сколько будет стоит производство тысячи штук таких же.

— Тысячи? — заохали мастера.

— Да. Мне нужны десятки тысяч арбалетов, сделанных по одному принципу. Не сразу, но мощности нарастим. Но с чего-то надо начать.

Также в описании должен быть перечень всех деталей с описанием, как делать, как если мы будем делать их в разных мастерских или даже в разных городах.

Кроме того у всех групп будут общие детали — это ложа и лебёдки.

— Всё же хочешь связываться с лебёдками, Ричи? — осуждающе закивал головой Вермунд.

— Да, — уверенно закивал я. — Да, перезарядка дольше. Но сила натяга выше.

— Пока их будут натягивать, степняк трижды подбежит и голову отсечёт, — усмехнулся он.

— Пока это не для полевого боя, а для тына и стен, дядька Вермунд. Но по полевому бою тоже мысли есть. Вы все забываете, что оружие должно быть МАССОВЫМ, — снова обернулся я ко всем. — Если перед отрядом степняков сотня арбалетчиков — минимум половина из них поляжет. Но если две сотни — они и связываться не станут. Мы, люди, слабее каждого из орков. Но нас много, это наша сила, и надо ею пользоваться.

Консул продолжал качать головой, но дал понять, что «осуждаю, но даю добро — пробуй». Я продолжил:

— Потому отдельно рекомендую выделить среди рабочих групп несколько человек, которые будут разрабатывать именно эти механизмы и ладить их на прототипы… Ну, образцы, запишите это слово. Оно научное, его древние греки придумали… На все прототипы будут ладить одни и те же общие детали. И тоже смотреть за эффективностью, как сделать лучше.

— Таким образом, мужчины, мы должны найти оптимальное сочетание всех параметров, и именно оптимальный арбалет будет принят на вооружение, — подвёл итог мысли я. — Сразу говорю, я за то, чтобы вы соревновались, у кого лучше получится, но категорически против, если будете делать гадости, лишь бы победил ваш прототип. Мы сейчас думаем о защите сотне тысяч людей, обо всё графстве. Кто бы ни победил из вас, остальные принесут нам всем ЗНАНИЯ, какими путями идти можно и что из этого выйдет, а какими не надо, и что из этого выйдет. И ещё, возможно это не последний вариант арбалета. Думаю сделать вариант для полевой армии, но это будет следующим этапом. Потому ваша задача — методом проб и ошибок найти лучший вариант, и чётко описать остальные, их плюсы и минусы.

— Опыт. Это называется опыт, — произнёс мастер Рамон. Я улыбнулся — ему среди нас опыта было не занимать. Несколько лет негативного опыта, выше крыши прямо. — Ваше сиятельство, могу я участвовать в какой-нибудь рабочей группе? Да хоть по лебёдкам и ложам?

— Нет, — уверенно покачал я головой и немножко, совсем чуть-чуть ехидно улыбнулся. — У тебя задача посложнее будет. Точно также разработать механизм мельницы и описать каждую деталь, чтобы мог изготовить любой мастер нашего clastera по стандартам, и община любого села графства могла заказать себе мельницу и построить «под ключ», лишь соорудив для неё своими силами башню. Кстати, как строить башню — тоже техническое задание напишешь. Под строительство мельниц буду выдавать беспроцентные кредиты на пять и десять лет, чтобы у крестьян руки были свободнее, и они больше мне денег приносили, не тратя время на помол, который и ветер может сделать. Так что это важная задача, она экономит графству кучу денег. Не унывай, друг мой!

Мастер Рамон опустил голову, но по мне — зря. Достойная задача, и очень непростая. Зато интересная. Отец не запустил мельницу потому, что не мог поставить человеку чёткую задачу, объяснял «своими словами». Будем надеяться, у меня лучше получилось.

Сегодня наклюкиваться не стал, хотя мастерам бочонок вина выкатил. Сам же, не мешая веселиться, спустился вниз, проверив, как там наша свёкла поживает.

— Остывает, вашсиятельство, — отчитался здоровенный мужик, то ли конюх, то ли разнорабочий, которому доверили мешать в огромном медном тазу «сок» свёклы. — Может это, лампы включить и дров подкинуть? К утру высушим.

— Замок спалите. Нет, ночью никакой работы, — покачал я головой. — Накроете крышкой, от мух, завтра продолжим.

— Слушаюсь, ваша светлость, — затопал он с ноги на ногу. Вояка с него как с меня балерина.

Я же пошёл к себе. Пока с сахаром получается так себе.

Во-первых, пресс был рассчитан на куда меньшие нагрузки (плесень фильтровать), чем давить варёную свёклу. Но наш плотник, кстати, он тоже не стал квасить со всеми и убежал в мастерскую, возможно заказ выполнять, сказал, что сделает простой, но надёжный механизм, только надо немного времени. Во-вторых, выжали мы варёную свёклу не досуха. А потом, когда выпаривали, гарь и вонь стояли такие, что… Аж мне плохо стало. Жжёный сахар плотно налип на медный таз.

В другом тазу вываривали порезанную свёклу. Потом сравним результат. В общем, завтра продолжим. Даст бог, появится новый источник дохода, и деньги на армию таки найдём.

Астрид была в своей комнате и вязала у окна. Вязание это благородное занятие для дамы. И шитьё тоже. Я ввалился к ней в комнату, ибо был хоть и адекватен, но сильно подшофе. Она сразу вскочила и упёрла руки в бока, пронзив меня злым взглядом.

— Нажрался?

— Накушался. Немного, — согласился я.

— Не подходи ко мне! — А угроза серьёзная. Я свою шебутную сестрёнку хорошо знаю, какая интонация у неё что означает.

— Не пойдёшь к папочке? — усмехнулся я, но движение в её сторону прекратил.

— Нет. Анабель иди трахай.

— Что так? Красные дни календаря? Так рано ещё.

— Нет. Просто… Ты, сукин сын, не Рикардо! — выпалила сокровенное она. И лучше так, чем говно бы кипело и кипело внутри. — Ты выглядишь, как он, говоришь его голосом, но ты — не он! Я не знаю тебя! И хоть ты и стал, так уж получилось, графом вместо него, это не значит, что я готова с тобой делить ложе!

— Ebat' логика! — криво засмеялся я. — «Я буду трахаться только с братом! А ты мне не брат, ты — Лунтик, потому ты в пролёте». Знаешь, сеньорита…

— Сеньора.

— На хер иди! Что-то я тут твоего мужа не наблюдаю! — взбесила этим «сеньора», но я сдержался. — Наверное он добится с кем-то по эльфийски?

…Так что, сеньорита ты. И как сеньорите говорю, с братьями спать нехорошо. Неправильно. А вот с чужими — можно, и даже нужно.

— Ты не чужой! — фыркнула она.

— Так чужой или не чужой? — уточнил я.

— Ты в его теле! — заорала она. — Но ты — не он! Понятно? А значит не приближайся ко мне, сукин сын! Я тебя не знаю! Ишь ты, рыжих он любит! Всегда мечтал! Пошёл прочь, иди ищи других рыжих! Предатель!

Последним эпитетом она меня сбила с логики.

— Почему это предатель?

— Попытался мною воспользоваться. Присвоить. Как будто ты — Ричи.

Логики не добавилось, но это же женщина.

— В такую как ты нельзя не влюбиться, — тихо произнёс я, оценивая изгибы её тела, которые позволяло демонстрировать платье.

— Вот! — снова как гарпия рассвирепела она. — А моему Ричи я была всего лишь сестрой! Весёлой сестрёнкой, с которой всё можно! И говорить обо всём можно! И делиться всеми секретами! Какая к дьяволу любовь! Ты — чудовище, захватившее его тело! Пошёл вон из моей комнаты!

Я снова окинул её оценивающим взглядом, но понял, что ловить сегодня тут нечего.

— Извини. — Развернулся и пошёл прочь, чувствуя прилив дикой ярости, которая накроет за этим порогом.

— Получается, что эта шлюха убила моего брата? — услышал я за спиной ядовитый голос. От которого вздрогнул. Быстро, не отдавая отчёта последствиям, развернулся:

— Если с её головы упадет хоть один волос, тебе не жить! Понятно?

— Понятно. — В её глазах я увидел удовлетворение — добилась своего, и холодный приговор Анабель. Которой теперь точно не жить — сестрёнка не из тех, кто отказывается от обещаний и мести.

— Только попробуй! — снова попытался острастить я. Наивный.

— А чего мне терять? — усмехнулась она. — И сделаешь мне ты что? Убьёшь? Ну, убей. — Развернулась и пошла к столу, вязать дальше.

Выйдя на площадку винтовой лестницы, я обрушил всю свою мощь на холодный камень замка, за пару минут раскалив его локально в некоторых местах. Слуги выскакивали ко мне, но шарахались и убегали. Наконец, выдохся и почувствовал себя лучше. Понял, что на пьяную голову такие решения не принимаются. Анабель сейчас в посёлке, врачует — она всё-таки ещё и поселковый маг-лекарь. Кто-то у неё там серьёзный, из крестьян. А значит пока она в безопасности.

Подойдя к двери своей комнаты на самом верху донжона, увидел трёх феечек, призывно поглаживающих некоторые части тела и маняще улыбающихся.

— Пошли прочь! — вяло бросил им. Убежали. Вошёл внутрь. Но дверь за мной скрипнула. Обернулся — одна из феечек.

— Сеньору графу определённо нужно расслабиться, — томно и очень уверенно произнесла она.

— Я сказал, пошла прочь! — повторился я, но без напора — выдохся за сегодня.

— Я знаю, как сделать так, чтобы мужчина расслабился. — Она, игнорируя мой рык, с улыбкой подошла, глядя прямо в глаза и присела на колени. Глаза в глаза графу не каждая в этом мире сможет смотреть. — Сеньор граф, не переживайте, я всё сделаю! — томно проворковала она. — Вам нужно будет только наслаждаться!

Стянула мои штаны и заиграла мгновенно налившимся силой маленьким Лунтиком.

— О, какой интересный у вашей светлости сеньор граф! — воскликнула она прежде, чем обхватить его губами. Я же подумал, какого чёрта! И схватил её за затылок, помочь в веселье.

…Ах да, у паршивки тоже были рыжие волосы.

Глава 6 О бабах, фанатиках и немного о политике… В общем о бабах

И чего это я, в самом деле? Как какой-то завороженный, загипнотизированный. Далась мне эта Астрид? И кроме неё прикольных рыжуль хватает. Нет, сестрёнкины груди они и сейчас перед глазами мысленно закручивают чарующий танец… Но ничего принципиально другого, просто хорошие груди… Хорошего человека.

— Уже проснулся? — раздался голосок феечки.

— Угу, — пробормотал я. Силы феечка выпила из меня все, что были. На подвиги больше не тянуло. Ещё пробежку бежать, надо такую традицию в замке внедрять, и только я могу это сделать. Принципиальное отличие средневековых феодалов от более поздних начальствующих особей в том, что мы не посылаем, а ведём. Всегда. Сами, показывая пример. Войско, если ты не хочешь его возглавлять и куда-то посылаешь без собственного присутствия, может «забить» и никуда не пойти. Или разбежаться. А зачем им это надо, если их сеньор лапки кверху? То же касается и гражданских. Покажи как — и мы всё сделаем! Так что надо забыть о системе управления будущего (или Роминого мира, если точнее), и адаптироваться в настоящее.

— Я лучше неё? — Мне на плечо опустился подбородок прекрасной сеньориты.

— Ну не хуже, — обтекаемо заявил я. — А ещё ты наглая. Она благородная, а вот ты — просто наглая. Может мне тебе вольную дать? — Я попытался закрыть глаза и подремать ещё хоть чуть-чуть. Солнце, слава богу не светило прямо в глаза, моя комната в донжоне выходила на север, но всё равно что-то рано меня торкнуло проснуться. И не ложился по сути, и не хочется.

— Вообще-то я из благородных! — взорвался рядом со мной фонтан искр, словно ломом зарядили в трансформаторную будку. Сеньорита вскочила, села на кровати на колени, запыхтела и за малым на меня не набросилась. Но не решилась. Я ж страшный зловредный маг огня. А так-то да, очень хотела. Но я, кажется, всё равно попал.

А, плевать. Шлюха — она и есть шлюха, что из-за неё напрягаться? Лениво повернулся к ней на бок, разглядывая красивое, но подтянутое тело. М-да, верно, излишней работой сеньорита никогда не была нагружена, видно по конституции и мускулатуре. Тупанул я вчера, спутав с холопкой. Да и в глаза она мне смотрела. В ГЛАЗА!!! Вот почему, оказывается! Холопки, да и просто вольные в глаза благородным не смотрят. Даже для благородных это было вызывающе, но в сексуально-совратительском контексте допустимо. От благородной — допустимо.

— Да? Тогда что делала среди служанок, греющих постель? — Кажется я непроизвольно улыбнулся.

— Личной служанкой сеньора быть не зазорно, — обтекаемо ответила она, успокаиваясь, и, судя по реакции памяти Рикардо, это так. Дочь вассала взять в личную прислугу — можно. Но вот драить котлы на кухню отправить — уже западло. Где грань хрен знает, надо интуитивно чувствовать, если не хочу, чтоб прилетело. Сейчас вроде прокатило, на первый раз, как безумному неадеквату, да ещё и пьяни мне простили, но только на первый раз.

— Понял. Карьеру делаешь, — констатировал я очевидное и зевнул, снова прикрыв глаза. Пусть делает, мне не жалко. Лишь бы и дальше так же здорово сосала.

— Эй, Ричи! Хватит спать! Давай ещё раз! — пошла она на меня в атаку.

— Слушай, отстань, а? — отмахнулся я. Ладно, потерплю, ибо завтра хочу продолжения. Именно с нею. И вообще до самого отъезда хочу. Я на войну еду, потом долго не до баб будет, надо оттянуться. Анабель красивая, но к бельгийке при всех её изюминках дышу ровно. Я её трахаю просто потому, что так надо, и ей надо в первую очередь. А вот Астрид… То есть не Астрид… Чёрт! Вот попадос! Втрескаться в девчонку, которая твоему телу-носителю родная сестра! М-мать, да что за жизнь!

— Хочешь пива? Похмелиться? — Сеньорита понимала, что нужно мужчинам по утрам. Мужчинам своего времени, конечно, но так и я для неё вчера пришёл накушавшимся. Хозяйственная! Не только ноги раздвигать умеет. Я снова улыбнулся.

— Я вчера не особо наклюкался. — Приподнялся, сел на кровати, сгоняя остатки и так хлипкого сна. — А вот водицы холодненькой дай.

— Твоя служанка принесла с утра. Вот, держи. — Она встала с кровати, покачивая бёдрами, прошествовала к столу, на котором стояли две бадейки, с водой и элем, попробовала обе на вкус и поднесла нужную. Я про себя улыбнулся — Роза все варианты посчитала и ко всему приготовилась. Учиться им всем салагам ещё до её уровня и учиться.

Вода уже нагрелась, зубы не ломило, пошла на ура. Вкуснее воды, чем здесь, я вряд ли пил. Наша, из Шексны, и рядом не стояла. А у бабули в деревне, на тамошних (Роминых) югах она вообще противная. Вкусная, но с каким-то грёбанным осадком, на зубах скрепит. Известковая, наверное. Хотя рядом рукой подать Кавминводы, минералка, а с другой стороны горы и ледники, там Кубань течёт с одной из самых мягких вод в стране… Но чуть в стороне вода в кране уже так себе. А тут мягкая, нежная… Вку-усная! И хмель от неё проходит на ура.

— Как звать-то тебя, карьеристка, — улыбнувшись, спросил её, чувствуя, что восстанавливаю форму и готов к новому дню и новым приключениям.

— Эстер, — бесстыже улыбнулась сеньорита. Ибо стояла передо мной, сияющая в своей наготе, распустив обалденные рыжие волосы по плечам. Они у неё чуть длиннее и гуще, чем у Астрид (бля, ну хватит уже эту цацу вспоминать!). Хотя сама сеньорита чуть выше сестрёнки и чуть-чуть мощнее в теле. «В теле» значит не толстая, а конституция такая. Тут почти не встречаются толстые среди дворян, ибо даже женщины воинского сословия хоть и не должны воевать, но обязаны уметь держать в руках оружие, и особо ловко нужно уметь управляться с чем-то вроде кинжалов и стилетов. Мало ли. Так что белоручек-нежинок среди них нет. Поправка, у нас, на югах, ибо что творится в столице — не знаю. Про тамошних ни на что не способных придворных хлыщей и изнеженных барышень легенды ходят… Хотя та же Катрин девчонка боевая.

— Я лучше неё? — снова завела Эстер шарманку. Далось ей это сравнение! И так бесит, ещё она масла в огонь. — Ричи, милый, зачем она тебе? У тебя их столько… — Отнесла полупустую бадью назад, на стол, подошла и присела передо мной на колени, задрав голову, по-собачьи глядя прямо в глаза. Я продолжал сидеть на кровати, поставив ноги на пол, поза её смотрелась недвусмысленныо, но я хотел другого развлечения.

— Ты видела, какой я силы? — грустно усмехнулся ей, приоткрывая клапаны своей души.

— Да. Понимаю, чем выше сила дара — тем сильнее безумие, я и сама могу воздух толкать… Совсем чуть-чуть. И помню, как она тебя из того омута вывела. Но Рикардо, так нельзя! Вывела — и вывела. Спасла — и замечательно. Теперь надо возвращаться. Хочешь, я найду тебе десяток рыжих? Самых лучших? Лучше неё?

Всё-таки у меня замечательные подданные. Всё понимают и не осуждают. И даже пытаются мягко, хоть и навязчиво, привести в чувство. И как им объяснить, что для Ричи Астрид — всего лишь сестра, и он на неё давно не агрится? В сеньориту баронессу Кастильяну влюблён не он, а инопланетный романтик-Лунтик по имени Рома. Он влюблён в неё и сейчас, разглядывая волосы и груди Эстер. Понимает, стервец, что будет драть эту кошку, и кучу других кошек тоже, но всё равно перед его глазами будет представать обнажённая Астрид, и этот образ затмит любую шлюху. Он будет хотеть её всегда, что бы ни случилось, и дай бог чтобы это безумие хоть когда-то прекратилось.

— Не надо десяток, — покачал головой, отмечая её это хозяйское «я». Сеньорита уже мысленно в моём замке распоряжается, надо бы её на место поставить. Коленно-локтевое. — Я предпочитаю не количество, а качество. Иди сюда, моя прелесть!..

Сгробастал эту завизжавшую шлюшку, рывком мерекинул через себя на кровать, напрыгнул сверху. Она пыталась вскочить и убежать (визжала игриво и весело, не подумайте), но я тоже люблю игры. А потом, намотав её волосы на кулак, с остервенением драл эту прелесть, пристроившись сзади. Эстер натужно дышала, ей было слегка больно, но мне надо было поступить так, чтобы прийти в себя. Немного выпустить безумие из себя. Тем более насилие в процессе секса тут не считается чем-то эдаким, даже если речь о супружеских отношениях. До уровня последователей маркиза де Сада тут пока не дошли (либо я об этом не знаю), но драть таких вот кошек грубо и отвязно — норма.

Отпустило, и я по инстанции отпустил её. Ослабил хват, отпустил волосы. Она опустила голову, получая удовольствие, и вроде даже приблизилась к оргазму (а паршивке нравятся грубости! Ай-яй!) И в этот момент дверь открылась и в комнату кто-то бесцеремонно вошёл. Не проявляя никаких признаков стеснения, осторожности или банальной тактичности. Поскольку я трахал Эстер спиной к двери, сразу кто это не понял, но судя по лёгким шагам — походка женская, не напрягся.

Нет, это была не Роза, хотя только она, наверное, могла себе такую бесцеремонность позволить. И не Астрид — та благородная, подождёт, пока закончу, если конечно я не с той, с кем она меня может по ночам делить (а с замковыми шлюхами точно делить не будет). Есть кроме Розы ещё один человек, для которого такое в порядке вещей, кто в бурном студенчестве в эпоху сексуальной революции и не такое видывал. Мягко ступая, она обошла кровать и предстала пред наши очи.

Вид у лекарки был серьёзный, взгляд смурной. Кстати, поймал себя на мысли, что об Астрил всё время думаю, а о ней как-то и не пытался, хотя, по-чесноку, считаю её до мозга костей своей женщиной. Встав, «своя женщина» сложила руки перед грудью, заинтересованно нахмурилась и принялась внимательно следить за нами с Эстер. Нет, не пошло, не заинтересовано, а как профессионал — с точки зрения медика, всё ли мы как надо делаем. Я не выдержал:

— Белоснежка, чего тебе?

— У белоснежки чёрные волосы по сказке, — невозмутимо покачала она головой. — Мимо.

— Иди к чёрту! — Я меньше всего хотел сейчас спорить о сказках, да и вообще в принципе разговаривать не хотел. Мне для этого было слишком хорошо.

— Развлекаешься? — В голосе сеньориты ни намёка на ревность. Просто вопрос врача, «какой у вас сегодня был стул?»

— Ага. Я вообще-то обдолбанный естественным гормональным фоном юноша, если ты не заметила, — смог я сформулировать длинную ироничную фразу. — Ты тоже, кстати, не старуха.

— Мне хватает, — отмахнулась она. — Не думаешь же ты, что я буду скучать, ожидая тебя из походов?

— Сука! — констатировал я.

— Ричи, почему ты позволяешь какой-то… — начала фифа Эстер, но я оборвал:

— Заткнись.

Подействовало.

— Красивая. Это ты Астрид замену нашёл? — тем же ровным голосом продолжила медицинское исследование другая фифа.

— А тебя не колышит?

Пожатие плеч.

— Если у неё родится даунёнок, это будет на твоей совести. С генетикой не шутят. Лучше шлюх еби.

Как она мне дорога!

Эстер, несмотря на участие в процессе совокупления, слушала наш разговор крайне заинтересованно, фигея от наших взаимоотношений. Она что, думала придётся драться за меня с Анабель? Она — первый номер, а вшивую лекарку выжить и за порог замка?

Фигушки, не угадала. Нечего с попаданками связываться, да ещё умудренными жизнью бабушками. Анабель растоптала её, показав только что, что ей вообще плевать, есть у меня кто в постели или нет. Ей даже на жену мою плевать будет — уверен! Тогда как она, Анабель, есть всегда, вне зависимости от любых моих баб. Ай да лапочка бельгийка, уважаю! Опыт не пропьёшь.

— Ладно, Рикардо, я чего пришла, — закончила представление блондинистая стервочка и перешла к важному. — Мне нужна твоя помощь. Один крестьянин в деревне с неделю назад порезался, когда точил серп. Получил сепсис — тут никто не знает, что раны надо обрабатывать, оближут слюнями и всё.

— Зай, вешаю это на тебя — пафосно произнёс я. — У тебя достаточно опыта решить эту проблему. Донеси до ширнармасс необходимость обработки ран. Я один фиг через пару дней уезжаю, и скореевсего надолго. А там орки нагрянут — вообще не до санитарии и гигиены будет.

— И как я это сделаю? — развела она руками. — Тут годы просвещения нужны. Ладно, зубы не заговаривай. У меня есть опытная партия плесени… То есть ведьминого порошка, — поправилась она, видя, как выпучила глаза на слова о плесени Эстер. — Пока ты в Аквилею ездил, первый посев дошёл до кондиции. Надо его испытать. Но этот гад отказывается его принимать. Вообще отказывается принимать что-либо, кроме настоев местных травок.

Меня постепенно накрывало, и её голос как бы лучился со стороны в как бы мысленное окошко. И словно назойливый луч, сильно мешал, отвлекал.

— Ричи, — продолжила она проникновенным голосом, — я не знаю, то у меня вышло или нет. У меня нет никаких инструментов и реактивов. Я могу пробовать только на людях. Может быть ему станет легче, порошок поможет. А может сев взошёл неудачный и надо дальше работать. А может и нет. Но мне нужны добровольцы для опытов.

Я уже был почти на грани. Вот, ещё чуть-чуть. И ещё!..

— Добровольцы с сепсисом нужны, подойдёт и лёгкая стадия заражения крови. Есть вероятность, что смогу их спасти. Но когда селяне тебя готовы закидать камнями и спустить собак, но только не принимать колдовское зелье — тут я пас. У меня совершенно точно не получится, — констатировала она.

Йа-йа-йа-йэ! Йа-йа, йа-кокоджамбо, йа-йа-йэ! Выстрелил. В последний момент вытащил, ибо бастардов от шлюх, да ещё таких наглых, как Эстер, мне не хватало, и это сильно огорчило. Не люблю вытаскивать. И резинок тут нет — ещё не скоро изобретут.

— Понял, — выдохнул я, падая на кровать набок. Сеньорита тоже упала, повернулась боком, смотря то на меня, то на лекарку. — Он в посёлке? Пациент с сепсисом.

— Нет. В Высоком Лугу.

Ага, деревенька миль десять ниже по Светлой. Следующая за посёлком мастера Дорофея. Туда-обратно — вот и полдня.

— Тогда давай я закончу, сделаю пробежку, потом позавтракаем и поедем. Ты верхом ездить умеешь? — Я подскочил, вытер конец о край простыни и начал искать вещи, чего б одеть для пробежки, что не жалко.

— Астрид учила. — Анабель скривилась. — Плохо, но чем больше практики — тем будет лучше. Ты же меня подстрахуешь, если что?

— Угу. Я даже знаю, как мозоли на заднице залечить, — с издевкой бросил я.

— Ты душка. Тогда пойду передам пожелания на завтрак. Есть что сказать слугам, о мой господин?

— Не ёрничай, не идёт, — усмехнулся я. — Я всеядный, на усмотрение повара.

— Хорошо. Жду в обеденной зале.

Развернулась, вышла. С истинно королевским достоинством, присущим любому жителю нашего мира, но никак не местным простолюдинам, или ни дай бог крепостным. Даже просто женщины ниже мужчин, так что женщина-дворянка может вести себя так в одном случае — если это ЕЁ замок, она полноправная тут хозяйка. Угу, у лапочки Эстер разрыв шаблона, глазёнками блымает, а понять, что за ерунда творится и как себя с лекаркой вести — не может. Ну, то не мои проблемы, адьёс, амига!

— Ты идёшь? — прикрикнул я на неё, намекая, что не буду рад, когда кто-то копается в моей комнате в моих вещах в моё отсутствие. Сам уже нацепил штаны и собрался спускаться с голым торсом, как вчера, на пробежку.

— К-конечно, ваше сиятельство. Помогите бедной сеньорите одетья?

При мысли обо всех этих крючках и завязках скривился, это минут на десять, ну да ладно — подождут орлы в казарме.

Опять Дружок. Опять дорога. Живописные поля всходящей пшеницы во все стороны сколько глаз достаёт. Ляпота! Уходящая вдаль лента Светлой, петляющей туда-сюда, будто пьяная. Берёт начало в Холмах, и большую часть пути представляет собой ручей, чуть выше замка по течению не судоходна даже для барж-плоскодонок. И с рыбой не очень. Да ещё крестьяне на поля отводы делать умудряются. Не как в Китае, настолько техника не дошла у нас. Да и полноводность реки так себе. Но в целом неплохая речушка. Купаться в ней — одно удовольствие, тё-оплая!

Рядом, неумело сидя на смирной, но не очень хороших ходовых качеств кобылке, скакала Анабель, переодетая в охотничий женский костюм из гардероба Астрид. Пока я в замке, наверное, лекарке ничего не угрожает, но своё «фи» сетрёнка уже высказала, отказавшись завтракать в присутствии «убийцы брата». Это цитата. Приказала отнести ей в комнату. Надо срочно что-то делать, ибо постоянно таскать Анабель с собой банально не могу. Я на войну еду, целый богатый торговый город усмирять, к миру и сотрудничеству принуждать. Понятия не имею, что там будет. А после ещё и с татями воевать, там вообще не представляю, что за дела всплывут. Не обманывайтесь словом «разбойник», «тать», «бандит» или «робингуд», это не про селян-лапотников, взявшихся за вилы, как пишут в подавляющем большинстве книжек. Крестьяне могут, конечно, под шумок кого-то бомбануть, но только в одном случае — когда «кто-то» гарантированно не окажет сопротивление, их на него одного прорва, и никто ничего не узнает. В противном случае крестьяне банально «зассут». Ибо их так воспитали. Крепостным вообще оружие не положено, только охотничье, которым доспех не пробить от слова «совсем», да и просто убить человека сложно. Они и не умеют им орудовать, и храбрость выйти на дорогу — откуда ей взяться?

Нет, во все времена нашей Европы, да и в России тоже, татями были дворяне. Вторые-третьи-нанадцатые сыновья, ловить которым нечего. Не совсем так, в России ещё было понятие «боевой холоп». Но это не совсем холоп, а точнее совсем не холоп, это профессионально обученный воин, которого дворянин брал с собой с собственным маленьким взводом на войну. Если с дворянином что-то случалось, и он лишался земли, и боевой холоп оказывался не у дел, отношения с новым землевладельцем не складывались, бывало, он уходил. А кто его остановит? Вот только куда идти? На Дон, где такие и собирались, казачествовать (то есть тоже разбойничать), или в леса, или ещё где — мест много было куда податься. Проштрафившиеся дворяне и их боевые холопы — один хрен обученные воины, а не лапотники с дрынами.

В России царская власть была суровая, по родным лесам озорников изводила, а на Дон были послы отправлены, и цари банально возглавили процесс озорства, купив казаков (бандитов), дав денег, пороха и железа, чтобы они грабили того, кого надо, а не кого хочется. В целом казаки договор блюли, но ключевое слово тут «в целом». Если не вдаваться в детали, от которых выть захочется.

Это в любом случае были ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ воины. Не забитые пахари.

Европа же не была единой централизованной махиной, а потому там вообще творилась жесть. Разбойники порой от рыцарей (регулярного войска) не отличались вообще ничем. Идёт война — это доблестные рыцари своего барона/графа/герцога, воюющие с зловредным (как без этого) врагом. Нет войны — и эти же доблестные люди становятся главными «крышующими» на дорогах, и попробуй не заплати. А князь/граф/герцог далеко, да и что он им сделает? С кем он на следующую войну воевать пойдёт?

Эту проблему периодически решали, направляя сих доблестных парней на подвиги в крестовые походы. Грабёж — это святое, тут даже господь бог не указ, а если господь тебе ещё и грехи спишет? «Гадом буду, спишет! (с) папа римский». Численность татей на время снижалась, нагрузка на экономику уменьшалась… Но потом плодились новые вторые-третьи-пятые сыновья, снова выходили на родные просторы, и так до следующего крестового похода, коих было великая масса, в самые разные географические места.

Закончилось это всё только с созданием централизованных государств. Когда король обретал абсолютную власть, дворяне боялись пикнуть против него, не то, что пукнуть, и вместо того, чтобы драться с королём за привилегии, бились друг с другом за право занять должность «хранителя королевской трости» при его дворе. То есть когда Европа пришла к тому, что было в России, твёрдой центральной власти. В такой схеме управления тати не нужны нигде. В этот момент сильно увеличивается численность армий, вторые и третьи сыновья идут туда офицерами, все при деле… Но экономика была уже другой, способной содержать сотни тысяч солдат. Впрочем, это уже другая история.

Смысл всех моих рассуждений один — надо создавать жёсткую вертикаль власти хотя бы в своём графстве. Чтобы ни один барон не смел не то, что потакать дельцам ножа и топора и быть с ними в доле, но даже думать чтоб не смел измышлять зло. Ибо прилетит. С отсечением головы. Нравы в отношении подданных и вассалов тут слишком мягкие, рука руку моет, мне типа с этими же баронами в бой идти… Манал я таких однополчан!

Только абсолютная власть! Жёсткая вертикаль с опорой на собственные магистраты! С собственной дружиной — к весне я всё же создам её, и переведу туда большую часть наёмной гвардии. Но всё это будет возможно, только если смогу справиться с первой и на сей день главной задачей — смогу дать окорот одному выбившемуся из под власти моих предков городишке, слишком много о себе возомнившем.

С седла Анабель еле слезла. Шаталась. Приходила в себя, отсиживалась на поленнице. Но потом, хромая, пошла в дом к бедолаге-пациенту. Я махнул отрокам, сегодня меня охраняли мои — наконец-то — пошли внутрь.

Что могу сказать о жизни простых селян? Хреново живут. Бедно. В домишке, сделанном, как и все, из говна и палок, было прохладно (что плюс, лета здесь жаркие), тщательно прибрано, но убого просто до ужаса. Пол — земляной. Я постоял, поматерился, но альтернативу предложить не смог. Альтернатива только одна — повысить их уровень благосостояния рядовых, не блатных тружеников, чтобы у них хватило средств постелить в свои дома хоть что-то. А сделать это я могу только за свой счёт, собирая меньше налогов и сборов. А я не могу — мне армию кормить, не знаю, где денег взять дыры залатать. В перспективе это будет выгодно, но сейчас обстоятельства рулят.

Встречать нас сбежалась вся деревня, и сейчас дом окружало около сотни человек — все хотели увидеть «самогО графа». Лекарку здесь встретили враждебно, смотрели из под нахмуренных бровей. Но к счастью как-то иначе высказывать чувства не торопились. Но и это не радовало.

— Что ты им такого сделала, что так зыркают? — не вытерпел я, пустив Дружка по селению шагом, рассматривая выражения лиц подданных.

— Местный падре говорит, что все болезни — испытания господни, — пренебрежительно фыркнула она. — Нельзя никого лечить, разве только молитвами. Если Он даст — само пройдёт. Не даст — значит такова воля божья.

— Blyad'! — Я перехвалил средневековье. — И ты молчала всю дорогу? И за завтраком? Не могла сразу рассказать, что это фанатическая хрень?

— Я думала ты знаешь. — Невинное пожатие плеч. — Ты ж граф. Да и таких много, не большинство, но каждый третий — четвёртый.

Я на такое даже не нашёлся, что ответить.

Больной валялся на лавке (да, и тут лавки, широкие, но многофункциональные — и спать, и сидеть), в бреду, температура высоченная. Я попробовал, подойдя. Был в сознании, но смотрел слишком ошалело. Рука его распухла, шрам от пореза был… Короче, не хочу это описывать, противно, ибо рана, сочащаяся гноем с непривычки зрелище не для слабонервных. Я выматерился, стараясь делать это если не про себя, то хотя бы тихо. Домочадцы нас боялись, взрослые выгнали из дому всех детей, сами прижались по контуру дома, вдоль стен. Сыновья пациента с жёнами.

— Нет! Вы не будете делать это! Это против воли господа! — накрутив себя и расхрабрившись, вперёд вышла бабка с фанатичным блеском в заплаканных глазах.

— Даже мне нельзя? — уточнил я, указывая на руку с чёрной гнойной раной, которую как раз исследовал.

— Ты — граф. А бог — выше! — гордо ответила старуха. Видно самая старшая в роду, вторая после деда. Дед, валяющийся в жару, тоже попытался что-то вякнуть, но был слишком слаб, чтобы его услышали. Лавр и Сигизмунд на всякий случай подошли ближе, как бы намекая остальным членам семьи, что им лучше стоять и не дёргаться.

Бросил взгляд в бок, на Анабель. Та на местном чистом, но ущербном столе из неполированного дерева уже доставала из привезённой сумки коробочки, кувшинчик-фляжку и что-то там ещё, разводила порошок из одной из коробочек водой из кувшина, тщательно перемешивая в медном, также привезённом стакане.

— Старуха, это — мой человек, — указал я на пациента. — И я должен спасти ему жизнь. Хочешь ты или нет. Отойди.

Молчание.

— Может ты его не любишь, может ты хочешь его со свету сжить, но я тебе не позволю убить своего человека, сука старая!

— Да как ты смеешь такое говорить, мальчишка!..

И бабка зашлась в рыданиях.

— Лавр! — позвал я, и отрок подошёл и оттеснил её от нас в сторону. Протестовать и перечить она больше не пыталась.

Анабель подошла к пациенту, и, говоря что-то тёплое и мягкое, практически влила в рот лекарство.

Пациент скривился. Было видно, хотел выблевать, но сдержался. Тут ещё и я с отроками нависал и довлел сверху, помогая принять правильное решение. Да и на самом деле жить он хотел сильнее, чем боялся далёкого бога. Зря старуха выскочила и буркалы выкатила.

— Что теперь? — спросил я, когда мы переступили порог дома в обратном направлении. Настроение было ниже нуля, ибо я не понимал, как с бухты-барахты решить такую проблему, как фанатики-священники. У нас церковь занимает не ту позицию, что здесь, и народ в целом просвещённый. Но если ничего не сделаю — просто потеряю графство. Фанатики кричат громко, люди пойдут за ними, а вот сделать им ничего толком не получится. Не убивать же их — только хуже будет, мучениками станут.

— Теперь будем ждать, — ответила Анабель. — У них у всех организмы сильные. И иммунитет очень сильный, другие не выжили. Даст бог — выздоровеет. Нет — нет. Я буду наблюдать, но сделать больше ничего не могу.

— Ну, хоть так. Шанс дала. Без тебя ему не долго осталось.

— Да, не долго, согласилась она. — Спасибо, Рома. Твоя заслуга в этом тоже есть. Я думала о пенициллине, но без поддержки «сверху», без предоставления оборудования и материалов, ничего бы не смогла. Одну-две дозы может быть и сделала бы… Для себя и родных. Но мы, надеюсь, сможим лечить миллионы.

— Со временем, — усмехнулся я. — Надеюсь.

Крестьяне, собравшиеся во дворе и за оградой, при нашем появлении раздались в стороны. Смотрели с неодобрением и страхом, и не знаю даже, чего больше. Я мог одним словом любого из них уничтожить, но с другой стороны я их хозяин, и народ от меня подсознательно ждал помощи и защиты, это не избыть.

— Что, уважаемые, как посевная? Всё засеяли? — решил я растопить лёд и начал работать по специальности — графом. — Всё ли удалось засеять? Как думаете, каков урожай будет?

Селяне подобрались, расслабились. Выдохнули с облегчением. Граф, интересующийся, как у них дела? Да это ж здорово! Ща мы ему такого расскажем!

И говорили. Жаловались. Хвастались. Лёд растаял. Обещали, что будут верно служить и хорошо работать. Я — что буду их защищать, скоро с сотней поеду в Приграничье, будем ждать степняков — набег скоро. Информация о том, что я не просто владетель их, а защищаю их бренные тушки от исчадий ада, степняков, вообще на ура ушла. Диалог с избирателями получился.

Всё могло закончиться благополучно. Анабель, собравшая привезённое с собой оборудование и переговорившая с роднёй пациента, уже закончила, вышла из дома и пошла к коновязи, тяжко вздыхая от перспективы снова трястись в седле. Я уже взял Дружка под уздцы и пешим шагом направился к воротам (посёлок маленький, но тыном обнесённый). Но вдруг навстречу нарисовалось это чудо.

— Приветствую, падре! — настороженно, но вежливо склонил я голову. Священники — это отдельное сословие, они не то, что ниже дворян, они как бы параллельны нам. Мы люди меча, они — божьи люди, воюют с происками нечистого молитвами, а также борются за наши души. С точки зрения философии хрен поймёшь, кто главнее. Но мирская власть у дворян, номинально как бы мы главнее, но на них власть наша не распространяется.

— Богохульники! Приехали Педро лечить? — ткнул он пальцем в скуксившуюся за моей спиной Анабель. Скуксилась она просто потому, что устала. Я оглянулся. Её существо вопиило: «Ричи, защити. У меня уже сил нет бороться с мракобесием». А как ты хотела, лапа? Ты — бельгийка, у вас в Бельгии такой хрени в своё время было хоть отбавляй.

— Да, падре. А вы против? — воспрял я. Ибо взяло зло. Да, мы над ними не властны, но… Я пока ещё ХОЗЯИН этих людей. Для понимания, этот больной Педро такой же мой, как Дружок, как любимый барбют. Как карета, замок, дом. Фактически падре попытался убить мою собственность. Моего коня. Или поджечь мой дом. Понятна аналогия? Причём насколько понимаю, это ЕГО личная позиция, епархия не давала такие чёткие инструкции всем своим настоятелям отфутболивать лекарей от паствы. Значит он попыткой поджога моего дома, убийством моего коня, не согласованным с епархией, вышел из под защиты церкви и… Превратился в мелкого разбойника. Логично, да? И мне так показалось. А значит что?

Правильно, я могу предъявить за его поступок епархии. И потребовать компенсации. Денег мне, конечно, не дадут, и даже пожурят, что божьего человека арестовал как какого-то татя, но и санкций мне никаких не отсыпят. Зато подумают своими тупыми умишками и не станут больше на мои земли неадекватов посылать. По-моему так.

В общем, как тот Винни-Пух под жужжажим деревом, я сделал выводы и решил поднять ставки в игре с церковью Ибо если они отсыпят порцию санкций, будет даже лучше — я смогу послать их на хер и не платить десятину. А её ой как не хочется платить. Потом конечно выплачу все долги, когда разбогатею. Но сейчас мне для становления графства на ноги нужен каждый центаво, нужен стартовый капитал, и взять его больше негде.

— Против ли я? — воспылал яростью сей человечище, а он харизматичный сукин сын! Меня от его воплей до костей пробрало, а крестьяне поспешили убраться от нас как можно дальше. — Ты делаешь противное богу, граф Пуэбло! Вмешиваешься в дела божьи! Врачевать надо не тела, а души, ибо тот, кто твёрд духом, может противостоять любым болезням!

— А я думал болезни от инфекций. От грязи, — издевался я, провоцируя его. — Руки там не помыли и яблоки съели после туалета. Или рану не обработали крепким вином, и от попавшей туда грязи воспаление пошло.

— Все болезни наши от грехов наших! — Кажется этот фрик реально верит во всю эту чушь. И медицина тут бессильна. Только спровадить его нафиг за границу графства, да со скандалом! А затем и ему подобными заняться. — За грехи ниспосланы нам болезни! — вещал он.

— Нет падре, — уверенно качал я головой, — болезни — от грязи. От микробов. Это проверенная информация. Но я соглашусь с тобой в том, — я старался говорить как можно громче, чтобы спрятавшиеся за всеми окрестными заборами селяне слышали, — что на всё воля божья. И сейчас господь послал рабу своему Педро спасение в лице вот этой вот лекарки, — указал на Анабель. — Может она спасёт его, может нет — вот тут будет уже бог решать. Но он дал ему шанс. А ты, морда священская, его этого шанса лишал!

— Да как ты смее… — попытался вякнуть этот артист, но на меня, дитя двадцать первого века, перевидашего всяческих шарлатанов и знающего, как работает актёрское искусство, это не действовало.

— Молчать! — рявкнул я, что даже мои отроки вжали головы в плечи. — Ты, сукин сын, хоть понимаешь, что сделал? Ты, собака такая, попытался лишить меня своей собственности! Убить принадлежащего мне человека! Или скажешь, это епархия приказала гнать от людей лекарей и не давать им лечиться? Ну, епархия издавала такой указ?

— Но… — Угадал, своеволие. Падре собрался что-то возражать, раскрыл было рот, видимо опять про грехи, но я не играю по их правилам. Снова не дав раскрыть рта, бегло, с пренебрежением, бросил:

— Сигизмунд, Бьёрн, арестуйте этого человека! По обвинению в предумышленном уничтожении графской собственности.

— Но… — повернул ошарашенную мордашку Бьёрн.

— Взять! — рявкнул я зло. — Он — убийца! Скольких МОИХ людей он убил, не дав им лечиться? В замок его, в темницу, приедет комиссия из епархии — будем его судить.

Сигизмунд двинулся первым, Бьёрн за ним. Падре пытался что-то вопить, стращая меня гневом господним, но после моего лёгкого одобряющего кивка на вопросительный взгляд, от удара Сигизмунда в живот заткнулся и закашлялся.

— В замок его, — повторился я. — Сегодня же напишу в Овьедо, в епархию. Если он виновен — понесёт наказание.

Обернулся к зрителям сего действа, удивлённо высунувшим из-за заборов мордашки.

— Уважаемые, всем спасибо! Было приятно общаться! А этого человека будут судить священники из епархии, прав он или нет.

— Исчадие сатанинское! — снова попытался сыграть на зрителя священник, но Бьёрн, по моему жесту, лёгким движением кулака вновь прервал его на полуслове.

— Работайте хорошо! Денег нет, но вы держитесь! — закончил я фразой одного из своих бывших правителей. — Партия нам поможет, даст бог — выстоим и построим нормальное общество!

Боже, что за бред несу?

В замок вернулись по темноте — для нас даже специально пришлось ворота открывать. Приехали бы и ещё позже, но Вольдемар выслал навстречу дежурный десяток, проверить, «всё ли в порядке с сеньором графом». Ибо мы обратный путь тащились как черепахи. Фанатику-священнику связали руки на запястьях и тащили вслед за лошадью за руки на аркане. Тучными характеристиками падре не обладал, но всё же отсутствие постоянных упражнений и сытость потребляемой пищи сделали дело, и от пусть и не быстрого, но продолжительного бега он быстро выдохся и банально рухнул на землю. И его несколько метров протащило по инерции, свезя в говно лицо и кожу на руках. Сполоснув ему лицо и руки водой, поняли, что ничего страшного, заживёт.

— Но лечить я его не буду. Пусть возносит молитвы, господь исцелит его, — заявила Анабель. Женщины мстительные существа.

— Господь исцелит меня! А вы будете гореть в аду! — заверещал фанатик, и я приказал трогать лошадей. Мог бы настоять, что неплохо бы сбрызнуть кровоточащие царапины крепким вином, оно теперь у Анабель всегда с собой, недавно в постели хвасталась, но не стал. Если господь и правду любит сеньора, то кто я такой, чтобы разрушать их единение? Но двинулись мы после этого мелким шагом, практически пешком шли. Священник пыхтел, обливался потом, периодически переходя на бег вслед за лошадью ведущего его на верёвке Лавра, но надолго, как ни пытались, скорость увеличить не могли.

Только сдав арестованного двум отрокам из подъехавшего десятка, отдав приказ, куда и зачем его вести, с остальным воинством помчался домой, но к закату всё равно не успел. Впрочем, кому другому ворота открывать не положено, только с личного разрешения или меня, или замкового сотника, но тут сами понимаете. Предупредил, что сзади скоро ещё двое с арестованным подойдут, поехал к донжону.

— Я в лекарскую, там отлежусь, — пробормотала Анабель и захромала в комнатушку на первом этаже южной стены, приспособленную под лазарет. Если она не исцелит себя лекарским колдовством, завтра на задницу просто не сядет. Я — сын графа, человек с седлом знакомый, и то седалище в начале недавней инспекции натёр так, что мама не горюй. А ей с непривычки…

К воротам донжона, встречать нас, спустилась Астрид. Узнать, в чём там дело — нас очень долго не было.

— Ты поздно, — сухим тоном констатировала она. — Я переживала. Думали, летучий отряд степняков пробрался так далеко. Или убийцы Серториев.

— Как будто ты бы плакала, если б это были степняки или убийцы, — произнёс я и прошёл мимо.

— Да, плакала бы! — донеслось в спину, и я почувствовал, что она готова расплакаться. — Другого брата у меня нет, каким бы он ни стал, в кого бы ни превратился!

В душе что-то надломилось. Её стало жаль. А как бы Вика отнеслась к тому, что её брата больше нет, а вместо него расхаживает вселившийся в его тело Некто, похожий на него, говорящий его голосом, но ни разу не он?

А если бы этот хрен в моём обличье ещё бы её и трахал?

Вику! В моём теле! М-мать!..

От последней мысли аж перекосило. Что привело меня в чувство — я на самом деле не такой, как начал про себя думать, инцест для меня — нечто запредельно противное и неприемлемое. Я — нормальный! Просто… Просто МНЕ Астрид не сестра. И я — не Ричи. Я — Рома. Понял это окончательно и бесповоротно.

Но это не значит что я не её брат, и она не любит меня как брата. Я должен остаться для неё тем, кем был Рикардо, хотя бы в первом приближении, как бы ни был влюблён в качестве Лунтика.

…А ещё я должен убедить её, что мне можно доверять. И что не стоит мстить за гибель брата маленькой дурочке Анабель, которая в глобальном масштабе ничего не решает.

И решил ковать, пока горячо. Вернулся, взял её за руку. Потянул к лестнице:

— Пошли.

— Куда?

— Наверх. На смотровую площадку. Только к тебе зайдём, плащ накинем.

Потащил сеньору (она сеньора, замужем же) вначале в её комнату, взять меховой плащ-накидку (ночью на башне ветер прохладный), после чего дальше наверх, на пост прилежно бдящего часового.

— Рикардо, зачем? — не понимала она, когда я подсаживал её под попку — выход наверх заканчивался люком, ступеньки были крутые и отвесные, и никаких перил.

— Свободен. Жди на графском этаже, — бросил отроку стражи.

— Да, с-сеньор! — приложил кулак к груди воин и без прекословий принялся спускаться.

— И что ты хочешь мне такого сказать, что потащил сюда? — снова негативно фыркнула она. Успокоилась немного и вновь вошла в состояние «я стерва, вам всем капец».

— То, что не стоит слышать стенам замка, — усмехнулся я, подходя к одному из зубцов, вглядываясь в даль.

— Не доверяешь стенам родного дома?

— Я никому не доверяю. И только поэтому пока жив, — парировал я.

— Это ТВОЙ замок, — издевалась она. Ну, думала, что издевается. Я пожал плечами, не желая спорить.

— Это — люди. — Повернулся к ней, опираясь на стенку зубца. — Любого человека можно купить. Мои слуги не исключение. Главное понять, чем. А в хороших спецслужбах ребята с фантазией.

— Хорошо. — Она подошла к соседнему проёму между зубцами, тоже выглянула вниз. Тут, на высоте, был лёгкий ветер. С меховым плащом я не угадал, но вообще без ничего было бы зябко. Ей, разумеется. — Я тебя слушаю.

— Наш отец…

— Мой отец! — поправила она.

— Твой отец, — не стал я противиться, — участвовал в заговоре против короля Карлоса Пятого.

— Вот только гадости и глупости говорить не надо! — фыркнула она, готовая психануть и взорваться.

— Астрид, — ровным голосом продолжал я, — ты можешь мне не верить, но именно тебе у меня нет причин врать. К нам приезжал герцог Солана. Через две недели после смерти отца. Две грёбанные недели! Значит он ехал, надеясь застать его. Но не успел. Ты можешь уточнить у слуг, они должны помнить этого хлыща.

— Продолжай, — кивнула Астрид головой, успокаиваясь и одновременно напрягаясь.

— Этот Солана — один из лидеров заговора против короля. Самый главный или нет — не знаю, но один из — точно. Приехав, вместо нашего отца…

— Моего отца.

— …Тяжеловесного Харальда Чёрной Молнии, посылавшего в пешее эротическое прежнего короля, сеньор застал лишь его малолетнего сына, который по-чёрному бухал и ничего толком не мог сказать в ответ на запросы. А именно, не мог подтвердить готовность выступить против нового короля, Карлоса Шестого, в союзе с другими членами заговора. С ним говорил не я, Ричи, но я помню тот разговор, хоть он воспринимался сквозь многодневные винные пары.

Астрид молчала, не затыкала, что уже хорошо.

— Меня оставили в покое. Меня, Ричи — не важно, графа Пуэбло. Но думаю, этот вопрос просто отложили, решили подождать, когда граф Пуэбло оклемается, начнёт принимать графство и вникать в политику. И мне, как новому графу, таки придётся отвечать на неудобные вопросы — обстоятельства обязывают.

— Ну и? Дальше что? — продолжала стоять в напряжении Астрид.

— То, что после этого визита — я сопоставил сроки с учётом полёта голубя и времени скачки гонцов — сюда, в Пуэбло, срывается Катарина Сертория. Причём она срывается не просто так, и не сразу после приезда Соланы, а с небольшим лагом, то есть после небольшой паузы. Во время которой король и его ближние разработали план операции, который ей требовалось осуществить. Именно ей, она была на задании в Мериде, но этот план посчитали более важным.

— И что за план?

Я усмехнулся.

— Это мои домыслы. Просто мысли, Астрид. Но ты можешь открыть карту королевства и попытаться мысленно обыграть ситуацию. Вдруг у тебя получится иначе? Я же вижу это так.

Пуэбло — слабое место королевства. Но только на первый взгляд. На самом деле это слабое место ещё и сеньоров заговорщиков.

Карлос Шестой обещает графу Мурсия свою сестру в жёны, добивается лояльности от Севера в грядущем противостоянии. Сама же Катрин едет на юг, где встречается с юным Рикардо, после чего под благовидным предлогом отравляет его так, чтобы никто на неё не подумал. И по указу брата становится графиней Пуэбло, открытой наследницей. Первый плюс — северянам нужно дешёвое зерно. А ещё у них много хороших, но нищих воинов, а у нас наоборот, воинов мало. Убивается две белки одним выстрелом — король кормит Север, получая его копья, ибо повторюсь, Мурсия получает Пуэбло в качестве приданного жены.

Теперь смотри какие выходят интересные расклады. С запада от нас Мерида и Алькантара. Оба — участники заговора. Алькантара, возможно, зассыт выступать открыто сразу, заходя с козырей, но даже если будет помогать лишь снабжением, у герцога Мериды хватит сил ударить по нам оттуда. Но вот облом — Аквилея и Санта-Магдалена — королевские города, и торгаши заинтересованы в своих привилегиях. Они не будут активно участвовать в боях, но банально не дадут Мериде переправиться на этот берег Белой.

Наместник в Пуэбло же собирает с юга, из Приграничья, все войска, какие можно, а ты знаешь, что их там у нас немало, а будет ещё больше, и ведёт их на Овьедо.

— Овьедо тут при чём? — хмурилась Астрид. Не такого разговора она ожидала.

— Герцог Бетис — тоже участник заговора, — признал я. — Не зыркай, я ПОМНЮ разговор с Соланой. Бетис, Мерида, Алькантара, Авилла и Таррагона — участники, о которых мне было сказано, чтобы я проникся мощью их организации и подписался вместе с этими хорошими парнями. Ибо мой отец по его словам уже сделал это, шаг за малым.

Так вот, пока Аквилея и Санта-Магдалена сдерживают герцогов Алькантару и Мериду, Бетис неожиданно получает удар с двух сторон, с севера — королевскими войсками из Альмерии, с юга — нашими, под командованием королевского ставленника. Бетис из войны выбывает, возможно даже присоединяется к королю: «Я не я, лошадь не моя, я вообще-то лишь tramvaya ждал, а они меня уговорили, но за настоящего правильного короля готов повоевать, искупая вину и грех». Как-то так. После чего они спокойно уничтожают оставшегося в тылу, отрезанного от союзников-заговорщиков графа Авиллу, нашего восточного соседа.

Юг расколот, и раскол теперь в пользу Карлоса и альянса северян. Алькантара и Мерида теперь уже будут вынуждены сами держать удар, их совокупные силы меньше армии Пуэбло, не говоря о союзе с Бетисом и Авиллой, который тоже, дабы искупить вину перед королём, скорее всего выступит против вчерашних корефанов. И теперь, чтобы выстоять, они запросят у Соланы и Таррагоны помощь. И заговорщики будут вынуждены помощь отправить, хотя планировалось наоборот, это Юг должен был помогать бы Западу.

Основные силы заговорщиков ослабнут, у альянса короля и Севера появится шанс их победить. Здесь же, на Юге, начнётся война молниеносных нападений, и как минимум силы заговорщиков будут прикованы к этим местам без возможности как уйти, так и одержать победу. Наша лёгкая конница в степях может мотать латных рыцарей месяцами.

В итоге получаем, что за короля окажутся Альмерия и Центр, большая часть Юга во главе с Бетисом, лучшая часть Востока и Север. От Севера будет достаточно дружелюбного нейтралитета, но сомневаюсь, что северяне останутся в стороне, если здесь, на Юге, будет одержана победа. Против же короля — Запад и часть Юга, на которую надо отвлекать силы, да финансовая помощь Таррагоны Флавиев. Сами таррагонцы не захотят воевать открыто, а это значит, что у короля как минимум есть шанс победить в гражданской войне. Согласна?

— Звучит логично, — задумчиво покачала головой Астрид.

— У плана есть издержки — орки… Степняки могут совершить дерзкий набег на Пуэбло и Авиллу, когда оттуда уйдут войска. Но даже если они уведут половину населения графств, это стоит выигранной гражданской войны. Не находишь?

— Суровое решение, но до безобразия практичное, — уставилась вдаль сестрёнка. Я заставил её думать головой, она может, просто отвыкла делать это. — Но именно его скорее всего примут те, кто наверху. Но при чём тут ты?

— Погоди, дойду. Смотри, они, то есть Сертории, дают нам ежегодно по пятьдесят тысяч лунариев. Это годовой доход нашего графства. Вопрос, зачем?

— Чтобы мы держали огромное войско на границе. А без них мы его держать не сможем.

— Вот-вот. И предлог благовидный — набеги орков. Не придерёшься. Подозреваю, что наш папочка был двойным агентом и работал на Карлоса Пятого, не благодари за этот вывод — он был достойным человеком.

— МОЙ папочка! — зло фыркнула она.

— НАШ, — на сей раз не уступил я. — Я помню всё, что помнил твой брат. А он любил отца. И я люблю его его памятью. Нет, сестрёнка, есть вещи выше меня, и выше тебя тоже. Харольд для меня — как отец. И не спорь больше.

— Хорошо… — пришибленно прошептала Рыжик.

— Я думаю, отец был своим среди чужих, чужим среди своих, двойным агентом. И Солана что-то подозревал. Потому примчался сюда, когда понял, что ситуация может выйти из под контроля. Три тысячи конных латников не считая пехоты и ополчения городов прямо посреди мысленно принадлежащего им Юга — это то, что заставит грустить и трястись от страха. А такие люди не любят грусть и страх.

Но вот беда, отец умер. А незадолго до него умер его сюзерен, Карлос Пятый.

Его сын, Карлос Шестой, не в курсе ВСЕХ дел, хотя, наверняка, план раскола противника и победы в гражданской войне прочитал. И ему надо было действовать, причём срочно, пока юный Рикардо не вошёл в силу и его смерть может открыть многие двери, запустить многие планы и проекты. Ведь Ричи, не зная о том, что отец был двойным агентом, мог продаться Солане и наломать дров. А потому было принято решение — прощупать его самым лучшим и безотказным для девятнадцатилетнего юноши способом — лучшей агентессой Карлоса, его сестрой. И если та почувствовала бы, что Рикардо может помешать планам брата, она бы его уничтожила.

— М-да, — только и произнесла Астрид, после чего глубоко вздохнула.

— Ты снова можешь мне не поверить, но из общения с нею я понял, что она ехала его убивать. Слишком сильно это отрицала. Конечно, она могла пощадить его, поняв, что он договороспособен и адекватен, вот только напомни мне, при каких обстоятельствах я в него вселился? Что он делал предшествующие три месяца?

Астрид молчала.

— Он бухал! Квасил! Как какой-то слабак! Слабакам не место в политике, в игре с ТАКИМИ ставками. Твой брат был обречён, сестрёнка.

И последний аргумент, что это не просто мои домыслы. Я начал вести переговоры с Катрин, раскрыв, что являюсь popadantsem, то есть вселившимся. Вселившихся в ваших краях много, как оказалось, и спецура их активно ищет. Но вот её куратор, а он при ней как Вермунд при нас с тобой, когда мы были виконтами, подумал, что она в меня втрескалась. М-мать, такие стервы, как она, не втрескиваются! Но он, старый маразматик, начал сомневаться. И приказал убить меня за её спиной.

А теперь подумай. Может ли какой-то вшивый барон, капитан гвардии короля, всего лишь грёбанный капитан наёмников, убить владетеля, графа, властителя одной из самых сложных и важных провинций, по собственной воле? Собственным решением?

Я, конечно, тут не долго, но даже не опираясь на знания твоего брата понимаю — нет. Король — может отдать такой приказ. Его сестра — может, ибо получила от брата соответствующие инструкции. И подчёркиваю, ИНСТРУКЦИИ, то есть РАЗРЕШЕНИЕ от короля.

А тут какой-то грёбанный барон, никто в рамках королевства, и принимает решение САМОСТОЯТЕЛЬНО?

Луна светила хорошо, была ещё достаточно большой, и я увидел проступающие у неё на глазах слёзы. Вот так и надо, по живому. Ведь иначе не получится. Не дойдёт иначе.

— Старый не принимал решения об убийстве юного графа Пуэбло, — подвёл я все построения под черту. — Он лишь привёл в исполнение отданный ему ранее приказ. Приказ короля Карлоса Шестого, сестрёнка.

Так что повторюсь, твой брат был обречён. Ты в любом случае его бы больше не увидела. Вот только не будь меня, ты бы приехала сюда, в Пуэбло, на его похороны.

Она стояла и плакала, слёзы текли по её щекам, но при этом не издавала ни звука. Сильная женщина.

— Потому, — добивал я, — что если граф Пуэбло, кем бы он ни был, выступит на стороне заговорщиков, Север страны останется в стороне от конфликта, пусть он трижды отдаст за Мурсия свою сестру, а Восток не сможет собрать столько же сил, сколько совокупно даст Запад, Юг и наёмники Таррагоны. Если Ричи останется жив — королю Карлосу придёт трындец. Рикардо был обречён в любом случае, грохнула бы его Анабель или нет.

— А теперь второй тебе вопрос, мистический, — перешёл я ко следующей части разговора, договорной. — Представь, что ты — господь бог. И ангелы тебе доложили, что в королевстве Альмерия скоро начнётся гражданская война, в результате которой орки и эльфы уничтожат всех людей, которые ослабнут в войнах друг с другом. Как ты будешь спасать ситуацию так, чтобы твоего, божественного вмешательства был минимумский минимум?

Она отрешённо покачала головой.

— Я не знаю что высшие силы могли сделать, — уверенно, со злостью в голосе продолжил я, — но знаю что СДЕЛАЛИ, чтобы ситуацию выровнять. Поскольку всё упирается в Рикардо Пуэбло, подчеркну, обречённого Рикардо Пуэбло, который ничего не решает и не способен ни на что повлиять, высшие силы просто убрали его с шахматной доски, позволив ему трахнуть замковую лекарку, которая его пришибла. Если бы он не захотел её трахнуть сам, его бы к этому подвели. А может и подвели — мы не знаем, как работают эти ребята.

Но в момент, когда Рикардо «отошёл», в него всунули другого человека. Некого Наумова Рому. Почему именно его — хрен знает, но у высших сил своя логика, и с них за поступки не спросишь.

Я ещё раз подчеркну, божественное влияние должно быть минимальное. Оттого не строю надежд — если накосячу, меня никто за уши спасать не будет. Умру, как все, ибо как все смертен. Придумают вместо меня кому королевство спасать. Но они посчитали, что я смогу сделать то, что не мог он, вот и внедрили в его тело. Не спрашивая, хочу ли я, а я, знаешь ли, не хочу. У меня дома семья, родители. Сестра в Вологде. Я, мать его, люблю их! Скучаю! — Кажется, меня накрыло, вот-вот взорвусь, но было пофигу. — ДА В ГРОБУ Я ВИДАЛ ВАШ ГРЁБАННЫЙ МИР!!! — заревел я.

Отпустило. Последнее я проорал с донжона на всю округу, и только сейчас почувствовал жар вокруг. Я пылал, и это слабо сказано.

Потух. Мгновенно. И что самое странное, в этот раз пламя бушевало на небольшом расстоянии от тела, и вся одежда… Не сгорела. Некоторые места оказались подпаленными от температуры, но целенаправленно их огонь не коснулся.

Астрид, выпучив глаза, упала на пятую точку и задом отползла, уперевшись спиной в зубец другой стены. Она боялась. Узрела не просто мою мощь, но и мой настрой. И что я не буду подмазываться и оправдываться. Не хочет принимать какой есть — чёрту! Всё к чёрту.

— У вас нет канализации, — усмехнулся я, медленно на неё наступая. — Думаешь, это приятно, срать в дырку в подвесной башне в замковый ров? Особенно зимой, а эта башенка не отапливается? Подтираться грязными видавшими виды лоскутками, ибо нет бумаги, чтобы подтереться нормально?

У вас в принципе нет бумаги, писать не на чем! Вот в чём трагедия!

У вас нет лифтов — с высоты девятого этажа по нескольку раз в день мотаться вверх-вниз, иногда в доспехе. Нету машин, нету почты, нету интернета в конце концов! Ты ничего не знаешь, сидишь, как вакууме! А лекарства? Да тут можно сдохнуть от банальной царапины, сегодня, например, мы спасали чела, который порезался, когда серп точил! Пипец у вас условия! Нахер мне это всё, да ещё вдали от любимых людей? Брат твой умер? Да мне насрать на твоего брата! Меня никто не спрашивал, хочу ли я в его тело! В тело этого грёбанного урода, трахавшего сестру так, что её выдали замуж за первое попавшееся более-менее адекватное ЧМО! Урода, которому нравилось давить маленьких детей копытами лошади! Насиловавшего и убивавшего горожанок и селянок — почему тебе не жалко этих бедных девушек? Почему о них ты не хочешь плакать? А у них есть семьи, и у одной остались дети — точно знаю! А, Астрид?

Меня! Никто! Не! Спрашивал! — отчеканил я, нависнув над нею. — Меня просто выбрали, чтобы я участвовал в этой грёбанной политической игре, спасая из пропасти и ваше грёбанное графство, и ваше грёбанное королевство! Если смогу, конечно. А потому мне насрать на твои рефлексии, женщина!

— И ещё, — добавил тише, снова гася пламя — увлёкся. — И ещё. Анабель — рука господня. Я серьёзно насчёт неё. Я это с самого начала сказал, и позже лишь убедился, что это так. Хочешь ненавидеть — ненавидь господа, она — его рука. Но снова напомню, ты в любом случае сейчас оплакивала бы своего братца-извращенца, это решение было принято не нами. И обрати внимание на то, что она делает. Она может спасти этот грёбанный мир, дав ему мощнейшее лекарство, способное спасти тысячи. Говорю же, у бога отличное чувство юмора, если его правильно понимать. Всего хорошего.

Развернулся и пошёл вниз, придерживаясь за стены. Всё же какие-то части камзола обуглил, этот на выброс… Пардон, на туалетную бумагу в башенку. А ещё жутко хотелось пить, и совсем жутко хотелось сладкого. После такого-то выброса магии неудивительно.

Спустился вниз, шатаясь, побрёл к углу замка, где мы вчера и позавчера бодяжили сахар, оставив загустевший сироп догоняться в специальных глиняных чашечках. Глиняных потому, что помню, как тяжело выковыривать сахарного петушка из тары, пришла идея тупо разбить глиняные стаканы и плошки, чтобы не заморачиваться — глин в графстве много, даже возле замка что-то добывают, и в замковой деревне есть свой горшечник. Подойдя, расхуячил одну из форм в виде небольшого стакана, после чего вгрызся зубами в противное сладкое, но одновременно горькое, со вкусом пригара, твёрдое нечто.

Бляха, так и зубы можно сломать! А, вот, колун.

Топором, оставленным после монтажа деревянного пресса для жмыха, его обухом, грохнул сахарный кусок на осколки, собрал что смог по темноте, положил неправильные, местами острые куски в рот и принялся самозабвенно сосать.

М-да, для Ромы вкус так себе. Намудрили мы что-то, пока готовили. Гадость. А может это свекла такая, ХЗ. Но для Ричи после мёда эта субстанция была на втором месте. Сладкое тут едят редко, и не в такой концентрированной форме.

— Вашсиятельство… А, вашсиятельство?

Слуги всё это время разбегались от меня, держась подальше, но на виду — вдруг понадобятся. А вот тот мужик, который помогал мне с варкой сахара, мешавший в тазу сладкую массу длинной деревянной лопатой несколько часов без устали, смело подошёл, не боясь попасть под прицел графского пламени.

— Фево фебе? — рыкнул я, впрочем, успокаиваясь.

— Эта… Водицы нате. Сей продукт надо запивать, сладко очень. И мёд — тот мягкий, вязкий но жидкий, а это колоть надо, и сосать. Неудобно.

Я взял протянутую деревянную литровую кружку с колодезной водой. Приложился. В несколько заходов, позволяя сахару во рту раствориться, выпил. Непроизвольно магией подогревал воду в собственном рту! Пипец техники безопасности на меня нет, но я отчего-то знал, всё получится. Был уверен в том, что делаю. Надо доверять себе и своим чувствам. Физика, понимание механизмов — хорошо, но магия — часть человека, надо жить ею, слиться с ней.

Опустило. Ломать перестало. Сладкого хотелось неимоверно, но уже не трусило.

— Как звать тебя, уважаемый? — довольно спросил я.

— Та не, не уважаемый я. Я Трифон.

Лаконично, ёмко, точно, но не совсем понятно.

— Трифон… Крепостной?

— Ага. Проданный, — довольно кивнул мужик.

— Проданный? — не понял я.

— Ну да. По суду. За долги. Ваш батюшка меня купил, служил ему тут, на конюшне.

— А вольным кем был? Мастеровым? — Интересный расклад. Не знал про него.

— Подмастерьем. В цирюльне. Пока за драку того… С благородным. И штраф. А у меня ничего нету. — Мужик опустил глаза в землю. — Ну, вот меня и… Того. И если б не ваш батюшка, земля ему пухом…

— Как тебе сахар? — кивнул я на накрытые крышками от бочек разномастные сосуды с уже, оказывается, затвердевшим сиропом.

— Хорошо. Но что-то не так мы делаем. Надо бы попробовать в кожуре варить. И мыть баб заставить свеклу чище. А вот пресс хорошо работает, но надо б больше сделать. И камней навалить тяжелее — больше сока выйдет.

— Трифон, завтра подойду, попробуем наш урожай при свете солнца, а не луны, — указал в небо, — тогда и обсудим.

— Как скажешь, вашсиятельство, — кивнул Трифон и удалился. Видно, что не урождённый крепостной. Не трусится так, как холопы. Но и для вольного дерзок. Или нет? Завтра узнаю.

— Чего встали? Не видели графа, жрущего сахар среди ночи? — прикрикнул я на окружавших меня дугой невдалеке слуг. Уже пройдя сквозь их кольцо, понял, что зацепило в толпе. Обернулся. Точно, и она здесь.

— Эстер, мать твою! Ты что здесь делаешь? Пошли, бегом! — Развернулся и пошёл в направлении донжона. Понравившаяся вчера рыжуля засеменила следом.