Записать Ангела

Господин Нараян, Архивист Сенша, все еще по возможности точно придерживался своих привычек, несмотря на все, что произошло с тех пор, как в городе появилась Ангел. Он цеплялся за эти личные ритуалы уже очень долго и не легко от них избавлялся. И поэтому в день, когда должен был прибыть корабль Ангела и потребовать ее обратно, в тот день, что должен завершится революцией, ведь так пообещала Ангел своим последователям, как всегда в сумерках, когда Крайние горы Притока высунули свои вершины над диском звезды, и Глаз Хранителей вознесся над дальней стороной мира, господин Нараян шагал через длинную площадь на краю города в сторону Великой реки.

Рябь разбегалась под его ногами серебром и золотом по живому мрамору площади. Над его головой тучи маленьких машин кружили в сумерках: плотная ткань информации. На краю площади в коричневую гущу реки спускались широкие ступени. Нагие ребятишки носились по мелководью, оборачиваясь посмотреть, как господин Нараян, старый, толстый и опирающийся на трость при каждом шаге, хромает мимо и спускается по полупогруженной лестнице, пока над водой не остается только его безволосая голова. Он задержал дыхание и полностью ушел под воду. Ноздри он зажал рукой. На глаза скользнули мембраны. Как всегда, басовый рев речного водопада на краю мира шевельнул его сердце. Он вынырнул, выплюнул воду, и дети закричали и засвистели. Он снова погрузился целиком и быстро вынырнул, а дети пустились врассыпную от его брызг, задыхаясь от восторга. Господин Нараян засмеялся вместе с ними и побрел назад по ступеням, его свободная подпоясанная рубаха сочилась водой и быстро сохла в палящем воздухе сумерек.

Чуть далее погребальная процессия пускала маленькие глиняные лампы в быстрые воды реки. Люди по пояс в коричневой воде повернулись, дотрагиваясь до широких и узких лбов, когда господин Нараян ковылял мимо. Их влажная кожа светилась в пожаре заката, который теперь собирался за многими лигами воды. Господин Нараян кивнул в ответ, чувствуя ледяной стыд. Эта женщина умерла прежде, чем он выслушал ее историю — ее и семи других за последние несколько дней. Это горькая неудача.

Ангел, и все, что она сказала ему — господин Нараян хотел бы знать, сможет ли он дослушать ее историю до конца. Она обещала поджечь город, и господин Нараян верил, что в отличие от Дрина, она это сможет сделать.

Нищий сидел, скрестив ноги, на краешке ступеней к реке. Старик, почти нагой, с прямой спиной. Казалось, он смотрел на закат, находясь в бодрствующем трансе, ближайшем состоянии к тому, что Сотворенные граждане Сенша считают сном. Слезы закипали в его широких глазах и скатывались по кожистым щекам; маленькая серебристая мушка устроилась в уголке левого глаза, чтобы испить соли.

Господин Нараян бросил в чашу нищего пригоршню жареных земляных орешков, которые специально нес для этой цели, и пошел дальше. Он прошел довольно много, прежде чем понял, что в дальнем конце площади, где кончаются шаги и внезапным толчком начинаются доки, собралась толпа. Сотни машин кишели в темнеющем воздухе, а за их мельтешением виднелась линия магистратов, стоящих плечом к плечу, туда-сюда размахивая своими хлыстами, словно отгоняя мух. Металлические наконечники, вплетенные в плети хлыстов, мигали и поблескивали; пылающие красные колпаки магистратов, казалось, загорелись от последнего света солнца.

Люди нестройно шумели, выражая несогласие. Они смотрели вверх по реке. господин Нараян с замиранием сердца понял, на что же они смотрят.

Это было пятнышко на горизонте, где широкая лента реки и широкая лента земли сужаются в одну точку. Это свет буксира корабля Ангела, конец его долгого путешествия в пустынный город, где она получила убежище и где поймала господина Нараяна в сети своей истории.

Господин Нараян впервые услышал об Ангеле от Дрина, Уполномоченного Сенша; на самом-то деле Дрин нанес визит в дом господина Нараяна, чтобы доставить это сообщение лично. Его проход по узким улочкам квартала стал центром нахлынувшей конгрегации, которая держалась от него на расстоянии пары шагов, пока он важно шествовал в сторону дома, где у господина Нараяна была квартира.

Дрин был живым, но раздражающим малым, который уплатил дань совести, заняв более или менее церемониальную позицию Уполномоченного в этом далеком городе, который его предки давным-давно забросили. Стройный и подвижный, с гладко выбритой головой, если не считать бахромы многоцветных волос, окаймлявшей пергаментное лицо, он выглядел, как цветок лилии, крутящейся в потоке Великой реки, когда прокладывал свой путь сквозь восхищенную толпу. Парочка магистратов предшествовала ему, а за ним следовал удаленник, зеркальное семя которого, казалось, движется по воздуху короткими быстрыми скачками, словно сжатое пальцами арбузное семечко. Рой машин поменьше кружил над тесно прижатыми друг к другу головами толпы. Машины не полностью доверяли своим гражданам, и по веской причине. Войны Перемен вспыхивали как вверх, так и вниз по всей протяженности Притока, когда, одна за одной, все десять тысяч рас Сотворенных теряли свою невинность.

Господин Нараян, предупрежденный шумом, уже стоял на своем балконе, когда Дрин подошел к дому. Педантично вежливо, голосом, усиленным маленькой машиной, порхавшей возле губ, Дрин спросил, может ли он подняться. Когда он заговорил, толпа затихла, так что его слова разнеслись жутковатым эхом вверх и вниз по узкой улочке. Когда господин Нараян мягко ответил, что Уполномоченный, конечно, будет желанным гостем, Дрин отвесил церемонный поклон и вскарабкался по резным украшениям фасада. Он перевалил кованые железные перила и устроился на кресле железного дерева, которое господин Нараян специально держал для своих учеников.

Когда господин Нараян опустил свое пухлое тело на табурет, который был единственным другим предметом мебели на маленьком балкончике, Дрин радостно сказал, что не ходил пешком так далеко по крайней мере с год. Он согласился выпить чаю со сладостями, который предложила жена господина Нараяна, устрашенная его присутствием, и добавил: «Вообще-то было бы удобнее, если б вы заняли жилище, более соответствующее вашему статусу.»

Как Уполномоченный, Дрин пользовался обширным дворцом из замысловато вырезанного розового песчаника, который доминировал над южной частью города, хотя для проживания он выбрал специально сделанное для него жилище в висячих садах, что парили над остроконечными шпилями дворца.

Господин Нараян сказал:

— Мое призвание требует, чтобы я жил среди людей. Как иначе я пойму их истории? Как иначе им найти меня?

— Любым из обычных методов, конечно — или вы могли бы размножить себя, чтобы каждая из этих змей имела бы собственного архивиста. Или вы могли бы использовать машины. Но я забыл, ваше призвание требует, чтобы вы применяли только признанные технологии. Вот почему я здесь, потому что вы не слышали новости.

Дрин говорил в резком, отрывистом стиле, но он не был ни таким брутальным, ни таким безжалостным, как намекала его лаконичность. Как и господин Нараян, который полностью понимал манеру Дрина, он был здесь, чтобы служить, а не править.

Господин Нараян признался, что не слышал ничего необычного, и Дрин сказал нетерпеливо:

— Здесь появилась женщина. Звездоплаватель. Ее корабль приземлился в Исе в прошлом году, как я помню, вам уже говорил.

— Я, припоминаю, что видел приземление корабля в Исе, но я тогда был всего лишь молодым человеком, Дрин. Я тогда еще не принял обеты ордена.

— Да, да, — нетерпеливо повторил Дрин, — шлюпки пикетов и случайные торговые суда все еще пользуются этими доками. Но здесь другое. Она заявляет, что прибыла из глубокого прошлого. Из очень глубокого прошлого, еще до Хранителей.

— Я вижу, что ее история была бы интересна, если она правдива.

Дрин отбил короткий ритм ладонями на своих жилистых бедрах.

— Да, да! Женщина-человек вернулась после миллионов лет путешествия за пределами Галактики. Но здесь больше! Она лишь одна из целой команды, и она с корабля сбежала. Чем вызвала некое раздражение. Похоже, другие хотят ее возвращения.

— Она, значит, рабыня?

— Похоже, она может быть к ним привязана, как вы к своему ордену.

— Тогда вы можете ее вернуть. Вы, конечно, знаете, где она?

Дрин бросил в рот конфетку и со вкусом пожевал. Его очень ровные зубы были все в точности одного размера. Он вытер широкий безгубый рот тыльной стороной ладони и сказал:

— Я, конечно, знаю, где она — не в этом дело. Дело в том, что никто не знает, лжет ли она, или лгут ее коллеги по кораблю — я же говорю, это нервное дело. Не удивительно — культуршок и все такое. Они пропутешествовали долгое время. Пять миллионов лет, если верить их рассказу. Конечно, они не были живыми большую часть этого времени. Но…

Господин Нараян спросил:

— А вы в это верите?

— Какая разница? Это касается города. Представьте, какие хлопоты она может принести!

— Если ее история правдива.

— Да, да. В этом-то и дело. Поговорите с ней, а? Найдите правду. Разве не в этом цель вашего ордена? Что ж, мне надо идти дальше.

Господин Нараян не стал поправлять неправильное представление Дрина. Он заметил:

— Толпа стала гуще.

Дрин широко улыбнулся и, положив ладони на плечи, взмыл прямо в воздух. Удаленник взмыл вместо с ним. Господину Нараяну пришлось кричать, чтобы его можно было расслышать среди криков и свиста толпы.

— Что я должен сделать?

Дрин замедлил свой подъем и прокричал в ответ:

— Скажите ей, что я нахожусь здесь, чтобы ей помочь!

— Конечно!

Но Дрин уже снова поднимался и не расслышал господина Нараяна. Подымаясь, он набирал скорость и быстро уменьшался, пролетая поперек путаницы крыш города к своему орлиному гнезду. Удаленник чертил позади него серебристую линию, туча меньших машин рассыпалась по небу, напрягаясь, чтобы держаться рядом.

На следующий день, когда, как обычно, господин Нараян остановился, чтобы купить арахиса, который он, гуляя по городу, раздавал детям и нищим, продавец жареных орешков сказал, что видел странную женщину всего часом раньше — у нее не было монеты, но продавец все равно дал ей пакет очищенных подсоленных орешков.

— Это было правильно, хозяин? — спросил продавец орешков. Его глаза тревожно поблескивали под навесом густых бровей.

Господин Нараян, зная, что этот человек мотивируется гроздью искусственных генов, имплантированных в его предков, чтобы гарантировать, что они и все их дети окажут помощь любому человеку, который попросит о ней, заверил продавца орешков, что его поведение вполне достойно. Он предложил свою монетку в ритуальной плате за пакет теплых маслянистых орешков, и продавец, как обычно, цветисто отказался.

— Когда увидите ее, хозяин, скажите ей, что она не найдет более пышных и вкусных орешков в целом городе. Я дам ей все, что она пожелает!

Весь день, пока господин Нараян совершал свой обход чайных лавок, и даже когда он выслушивал короткую историю какой-то женщины, собравшейся умирать, он ждал, что повстречается с экзотической дикоглазой незнакомкой. Все то же ожидание сильно расстроило его вечером, когда сын магистрата, запинаясь, читал из Пуран, пока повсюду вокруг струйки дыма из соседских кухонных печурок подымались в черное небо. Каким странным вдруг показался город господину Нараяну: напряженное лицо сына магистрата со слабым намеком на чешую и широкими нависающими бровями показалось ужасным, похожим на маску. Господин Нараян почувствовал глубокую тоску по своей молодости и, когда мальчик ушел, он стоял под душем более часа, позволяя воде проникнуть в каждую складку и расщелину своего безволосого, пышного тела, пока жена обеспокоенно не спросила, все ли с ним в порядке.

Женщина не пришла к нему ни в тот день, ни в следующий. Она совсем его не искала. Лишь по случайности господин Нараян в конце концов встретил ее.

Она сидела за стойкой в чайной в глубокой тени под украшенным кисточками навесом. Чайная стояла на углу верблюжьего рынка, где кучки продавцов и покупателей спорили о достоинствах того или иного животного, а седельщики сидели, скрестив ноги, среди своего товара перед низкими пещероподобными входами в свои мастерские. Господин Нараян прошел бы мимо, если б поспешивший наружу владелец не позвал его, объяснив, что там женщина, у которой нет монеты, но он дал ей питье, которое она пожелала, и правильно ли это?

Господин Нараян сел рядом с женщиной, но не заговорил даже после того, как заказал себе своего чаю. Его разбирало любопытство, предвкушение и боязнь: она взглянула на него, когда он уселся, положив трость на колени, но взгляд ее только скользнул по нему, не узнавая.

Она была высокой и стройной и сидела, расставив локти на столе. Она была одета, как любой гражданин Сенша, в свободную хлопчатобумажную блузу. Волосы ее тоже черные и густые, как у любого гражданина, были распущены и прихвачены чем-то вроде сеточки, пристегнутой к плечу. Лицо острое с мелкими чертами, иногда напряженно откликающееся на все, что происходит вокруг — на бронзовую машину, тянущуюся в пыльном солнечном свете мимо тенистого навеса; на продавца гранатового сока, расхваливающего товар; на смех проходящих женщин; на двое салазок, груженых ананасами, что скользнули мимо — но ничего не задерживало ее внимания более чем на секунду. Она держала свою чашку с чаем осторожно двумя руками и неуклюже прихлебывала напиток, подолгу удерживая во рту каждый глоток, перед тем как проглотить чай, а фрагменты веточек выплюнуть в медную плошку на столе.

Господин Нараян чувствовал, что не должен говорить с ней, пока она не заговорит первой. Она тревожила его: он врос в свою рутину, и эта неожиданная ответственность пугала его. Нет сомнения, что Дрин наблюдает через ту или другую из маленьких машин, что порхают по солнечному, соляно-белому скверу — но это не достаточное принуждение, если не считать, что теперь, когда он ее нашел, он уже не может ее покинуть.

В конце концов хозяин чайной заново наполнил чашку женщины и тихо сказал:

— Рядом с вами сидит наш Архивист.

Женщина резко повернулась, пролив чай.

— Я не вернусь! — сказала она. — Я сказала им, что не хочу больше служить.

— Здесь никому не приходится этого делать, — сказал господин Нараян, чувствую, что должен успокоить ее. — В этом все дело. Меня зовут Нараян, и я имею честь, как уже сказал наш добрый хозяин, быть Архивистом Сенша.

Женщина на это улыбнулась и сказала, что он может называть ее Ангелом; еще ее имя переводится как Мартышка, но она предпочитает первый вариант.

— Вы не похожи на остальных местных, — добавила она, как если бы только что поняла. — Я видела людей, похожих на вас, в портовом городе, один рыбак разрешил мне плыть на его лодке, пока мы не достигли границ гражданской войны. Но после этого каждый из городов, где я была, казалось, населяет лишь одна раса, и каждая отличалась от следующей.

— Верно, это далекий город, — сказал господин Нараян.

Он услышал слабые барабаны процессии. Стояла середина дня, когда солнце останавливается в зените перед тем, как пойти по небу обратно.

Женщина-Ангел тоже услышала барабаны. Она оглянулась, одновременно прихорашиваясь, на процессию, проходившую сквозь строй пламенных деревьев на дальней стороне сквера. Процессия подходит к этой части города в одно и то же время каждый день. Ее возглавляет мужчина с обнаженной грудью, который бьет в большой барабан, украшенный золотой материей; барабан он держит перед собой на кожаном ремне, перекинутым через шею. Мерный звук эхом отдается в сквере. Позади него сутулятся или прыгают десять, двадцать, тридцать нагих мужчин и женщин. Их длинные волосы завились веревками от грязи, их ногти загибаются длинными желтыми когтями.

Ангел резко выдохнула, когда процессия оборванцев пропрыгала и протряслась мимо, следуя за ритмом барабана в извилистую улочку, выходящую из сквера. Она сказала:

— Это очень странное место. Они безумны?

Господин Нараян объяснил:

— Они не потеряли свой разум, его забрали у них. Некоторым его вернут через год — его забрали в качестве наказания. Другие отреклись от самих себя до конца жизни. Это у них религиозное призвание. Но, святые или преступники, все они были когда-то полностью сознательными, как вы или я.

— Я не похожа на вас, — сказала она. — Я не похожа ни на кого из чокнутых людей, с которыми столкнулась.

Господин Нараян подозвал хозяина чайной и заказал еще две чашки.

— Я понял, что вы прибыли издалека.

Хотя он и страшился ее, но был уверен, что сможет ее разговорить.

Ангел только засмеялась.

Господин Нараян сказал:

— Я не хотел оскорбить вас.

— Вы одеты как… местный. Это тоже религиозное призвание?

— Это моя профессия. Я местный Архивист.

— Люди здесь разные — другая раса в каждом городе. Когда я улетела, не был известен ни один чужой разумный вид, что и послужило причиной путешествия. Теперь их здесь, кажется, тысячи, растянувшихся вдоль этой длинной, длинной реки. Они смотрят на меня, как на правителя — это так? Или как на бога?

— Хранители ушли очень давно. Наступил конец времен.

Ангел сказала, словно в заключение:

— Всегда есть такие, кто считают, что живут в конце истории. Мы тоже думали, что живем в конце времен, когда нанесли на карту каждую звездную систему в Галактике, когда привели в порядок каждый обитаемый мир.

На мгновение господин Нараян подумал, что она захочет рассказать, откуда она родом, но она добавила:

— Мне сказали, что Хранители, которые, как я предполагаю, были моими потомками, создали разные расы, но все они называют себя людьми, даже те, кто выглядит так, словно произошел даже от отдаленно не напоминавшего человека.

— Сотворенные называют себя людьми, потому что у них нет другого имени для того, чем они стали, невинными и наивными одновременно. В конце концов, до того, как из вырастили, у них вообще не было никакого имени. Граждане Сенша остаются невинными. Мы несем за них ответственность.

Он не хотел, чтобы это звучало оправданием.

— Вы не слишком хорошо это делаете, — заметила Ангел и начала рассказывать ему о войне Изменений, которую наблюдала выше по реке, на пути в этот последний город в центре мира.

Это была долгая, запутанная история, и она перестала задавать господину Нараяну вопросы, на большинство которых он, несмотря на свое постоянное чтение Пуран, он не был в состоянии ответить. Пока она рассказывала, господин Нараян записывал ее речь на свою табличку. Она заметила, что записывающее устройство, могло бы сделать это и получше, но продемонстрировав ей длинную фразу, которую она только что произнесла, он показал, что его плотные диакритические знаки точно передают каждый оттенок ее слов.

— Но не это настоящая цель моих записей, цель — зафиксировать все в моей голове.

— Вы выслушиваете истории людей.

— Эти истории важны. В конце концов, это все, что остается, все, что оставляет нам большая История. Слова остаются навсегда.

И господин Нараян подумал, видит ли она все то, что так ясно ему, то, как окончится ее история, если она останется в этом городе.

Ангел задумалась над его словами.

— Я долгое время была вне истории, — сказала она наконец. — И не уверена, что снова хочу стать ее частью.

Она вскочила так быстро, что опрокинула табурет, и ушла.

Господин Нараян остерегся последовать за нею. Тем вечером, когда он сидел на своем балконе, наслаждаясь сигаретой под гибельным блеском Глаза Хранителей, к нему прибыл удаленник. Лицо Дрина материализовалось над серебристой пластинкой удаленника и сообщило, что коллеги женщины узнали, что она здесь. И они идут за ней.

Когда корабль подлетел ближе и повис сверху на ослепительном блеске, что толкал его, господин Нараян попробовал оценить его форму. Это был гигантский черный клин, составленный из множества ярусов плоских пластин, подымавшихся выше самых высоких здания города. Маленькие огни, в основном красные, сверкали здесь и там внутри его остроугольного панциря. господин Нараян смел нескольких москитов со своих голых рук, и смотрел, как черный корабль движется на черном небе, пустом, если не считать Глаза Хранителей и нескольких тусклых звезд гало. Здесь, в срединной точке мира, родная Галактика не восходит на небе до зимы.

Толпа росла. И становилась беспокойной. Волны эмоций прокатывались взад и вперед. Господин Нараян чувствовал, как эти волны прокатываются по горожанам, столпившимся вокруг него, хотя впервые за все то время, что он прожил с ними, он едва понимал, что они означают.

Ему позволили пройти сквозь толпу с обычным для граждан почтением, и теперь он стоял близко к краю вихрящейся тучи машин, которые защищали док, и примерно в двадцати шагах от магистратов, которые нервно размахивали своими стеками. Густой дрожжевой запах толпы наполнил его ноздри. Ее гудящее беспокойство то повышалось, то понижалось, и пронзает его до мозга костей. Время от времени какая-нибудь машина испускала вспышку огня, проходящую над передними рядами толпы, и глаза мужчин и женщин пусто отсвечивали оранжевым блеском, словно множество маленьких искорок.

Наконец корабль миновал храмовый комплекс на том краю города, что примыкал к верхней части реки. Черный клин корабля возвышался над частоколом стройных шпилей и башенок храма. Световые двигатели включили реверс, волны разбились белыми бурунами на ступенях за водоворотом машин и цепью мрачных магистратов.

Рокот толпы резко возрос. Когда толпа хлынула к барьеру, оборонявшемуся машинами, господин Нараян обнаружил, что его несет вперед. Люди вокруг цветисто извинялись за причиняемое неудобство, пытаясь минимизировать свой контакт с ним в давке, как улитки избегают соли.

Вихрь машин разбился на кольца, а магистраты подняли свои стеки и прокричали единственное слово, потерявшееся в реве толпы. Люди в передних рядах упали на колени, закрывая руками глаза и воя: машины поразили их зрительные нервы.

Господин Нараян, к которому машины отнеслись с тем же почтительным уважением, что и граждане, внезапно обнаружил себя изолированным среди стонущих и плачущих граждан, лицом к лицу с рядом магистратов. Один обратился к нему, но он игнорировал этого человека.

Теперь он ясно видел корабль. Тот встал примерно в миле у дальнего конца доков, однако господину Нараяну пришлось закинуть голову назад и еще назад, чтобы увидеть границу ярусов корабля. Как если бы к окраине города причалила гора.

Новый звук прошел по толпе, как ветер проходит по полю пшеницы. Господин Нараян повернулся и по далекому проблеску патрульных машин с изумлением увидел, какой громадной стала толпа. Она заполнила всю длинную площадь, а не поместившийся народ стоял на крышах домов вдоль ее периметра. Их глаза были похожи на звездное небо. Все смотрели в сторону корабля, где Дрин, стоя на грузовых салазках, поднимался, чтобы встретить команду корабля.

Господин Нараян закрепил за ушами проволочные заушины своих очков, и корабельная команда, стоявшая на вершине черного судна, вошла в четкий фокус.

Их было пятнадцать мужчин и женщин, все такие же высокие, как Ангел. Они возвышались над Дрином, когда он приглашал их экспансивными жестами. Господин Нараян чуть ли не носом чуял тревогу Дрина. Ему хотелось, чтобы команда забрала Ангела и восстановила порядок. И он расскажет им, где ее найти.

Господин Нараян почувствовал укол гнева. Он повернулся и проложил себе дорогу через толпу. Когда он достиг ее неровной границы, все вокруг вдруг посмотрели вверх. Салазки Дрина спускались, унося его гостей в безопасность его плавучего жилища над дворцом из розового песчаника. Толпа хлынула вперед — и все маленькие машины вдруг упали!

Одна приземлилась близко к господину Нараяну, ее корпус разлетелся по швам. Из нее повалил дым. Старуха подобрала ее — господин Нараян учуял, как машинка опалила ей ладонь, — и швырнула в него.

Бросок пришелся мимо. Господин Нараян был в таком изумлении, что даже не пригнулся. Он мельком заметил замешательство на краю толпы, где она столкнулась с цепью магистратов: некоторые из магистратов бежали, красные их колпаки сложились и упали на спины, другие отшвырнули свои стеки и подняли вверх пустые ладони. Толпа поглотила их. Господин Нараян захромал прочь так быстро, как только мог, сердце его галопировало от страха. Впереди было широкое авеню, ведущее в город, а посредине авеню стояла компактная кучка людей, теснившаяся вокруг высокой фигуры.

Это была Ангел.

Господин Нараян пересказал Ангелу то, что сказал ему Дрин — корабль прибудет в город на следующий же день. Это произошло в той же чайной. Она не казалась удивленной.

— Я им нужна, — сказала она. — Как долго у них это займет?

— Что ж, они не могут прийти сюда напрямую. Система поддержки Притока позволяет кораблям приземляться лишь в определенных доках, однако после долгого неиспользования машины космопорта неустойчивы и опасны. Ближайшее место, где они могут безопасно причалить, находится в пятистах лигах отсюда, а после этого корабль можно отбуксировать вниз по реке. Это займет некоторое время. Что вы будете делать?

Ангел провела рукой по своим гладким черным волосам.

— Мне нравится здесь. Мне здесь удобно.

Она уже получила место, где жить, в семье богатого торговца. Она привела господина Нараяна посмотреть. Жилье находилось возле реки, небольшой двухэтажный дом, окружающий двор, затененный жакарандой. Люди входили и выходили, занося мебель и ковры. Три человека красили деревянные перила балкона, что шел кругом двора по верхнему этажу. Они красили его в розовый и голубой цвет и весело пели во время работы. Ангел удивилась этой суматохе и засмеялась, когда господин Нараян сказал, что у нее не должно быть преимуществ перед гражданами.

— Они кажутся такими счастливыми, когда помогают мне. Что тут плохого?

Господин Нараян решил, что лучше не объяснять о группе генов, имплантированных во все расы Сотворенных, и о рефлексе альтруизма непавших. Женщина принесла чаю и стопку хрустящих, тонких, как вафли, оладий, подслащенных кристаллическим медом. Двое мужчин принесли кресла с балдахинами. Ангел разлеглась в одном, пригласив господина Нараяна сесть в другое. Она чувствовала себя совершенно свободно, широко улыбаясь всякий раз, когда кто-то показывал принесенный ей подарок.

Господин Нараян понял, чего Дрин пугается. Ангел была варваром, перемещенным на пять миллионов лет. У нее нет ни малейшего понятия о тщательном балансе, с которым должно жить с невинными, непавшими людьми, если их культуры должны выжить. Однако она была вполне человеком, свободным выбирать, а эта свобода неприкосновенна. Неудивительно, что Дрин так хочет, чтобы корабль забрал ее.

И все-таки бурная радость Ангела была так заразительна, что господин Нараян вскоре обнаружил, что улыбается вместе с нею на роскошное изобилие игрушек, рассыпанных вокруг нее. Никто не дарит, если не рад даровать, и никто из дарующих не беден. Единственный бедняк в Сенше — это одетый в небо нищий, который добровольно отверг материальный мир.

Поэтому господин Нараян сел, и выпил с ней чаю, и съел с десяток восхитительных медовых оладий, одну за другой, и выслушал еще несколько ее диких историй о путешествии по реке, сознавая, как мало она понимает в администрировании Притока. Например, она была убеждена, что Сотворенные обладают какой-то запретной технологией, и не понимала, почему здесь нет никакого правительства. Является ли Дрин абсолютным монархом? Тогда по какому праву?

— Дрин всего лишь Уполномоченный. Любая власть, которой он обладает, передана ему гражданами, да и демонстрируется только в святые дни. Он наслаждается парадами, ну, вы понимаете. Предполагаю, что магистраты обладают авторитетом, с помощью коего могут служить арбитрами в спорах соседей и принимать решения о наказаниях — сеншиане страшные спорщики, и иногда ссоры приводят к несчастным случаям.

— К убийствам, вы имеете в виду? Тогда, наверное, они не столь невинны, как вы утверждаете. — Ангел протянула руку. — А они? Чьим авторитетом действуют эти маленькие шпионы?

Между ее большим и указательным пальцем была зажата бронзовая машинка. Ее сенсорный пучок дергался вперед-назад, пока она пыталась высвободиться.

— Что ж, это часть системы поддержки Притока.

— Дрин может их использовать? Расскажите мне все, что вы знаете. Это может оказаться важным.

Она тщательно расспрашивала господина Нараяна, и он обнаружил, что рассказал ей больше, чем хотел. Но несмотря на все, что он ей рассказал, она ничего не говорила в ответ ни о своем путешествии, ни о том, почему она сбежала с корабля, и как. В последующие дни господин Нараян несколько раз спрашивал ее об этом, вежливо или хитростью. Он даже посетил храм и запросил информацию о ее путешествии, но все следы его потерялись в обширном просеивании истории, а когда он надавил, библиотекарь, откликнувшийся на просьбу иеродула, прервал контакт с почти раздражительной резкостью.

Господин Нараян не был удивлен, что тот ничего не смог сказать. Кроме всего прочего, это путешествие должно было начаться по меньшей мере пять миллионов лет назад, ибо корабль прошел весь путь до ближайшей галактики и обратно.

Он узнал, что корабль пробовал продать свои находки после приземления, словно купец, желающий продать свои товары. Наверное, Ангел хочет нажиться на том, что знает; наверное, поэтому корабль хочет ее вернуть, хотя на Притоке нет никакого агентства, которое могло бы заключить подобную сделку. Знание обходиться лишь в цену запроса, которые библиотекари получают от секулярного мира.

Тем временем, группа граждан собралась вокруг Ангела, словно ученики вокруг одного из тех благословенных, которые, прикоснувшись к тому или иному фрагменту Хранителей, бродят по длинным берегам Притока. Ученики шли за нею туда, куда шла она. Все они были молодыми, что господину Нараяну казалось слегка зловещим, ибо сыновья ее благодетелей попали под ее чары. Он знал нескольких, но никто с ним не заговаривал, хотя всегда по меньшей мере двое-трое из них сопровождали Ангела. Они носили на голове белые повязки, на которых Ангел написала лозунг архаическими письменами, более древними, чем у любой расы Сотворенных, и она отказалась объяснить, что они значат.

Жена господина Нараяна думала, что он тоже попадает под воздействие каких-то чар. Ей не нравилась сама идея Ангела; она объявила, что Ангел, должно быть, какой-то дух и поэтому опасна. Наверное, она была права. Она была мудрой и волевой женщиной, и господин Нараян привык доверять ее советам.

Господин Нараян определенно верил, что сможет уловить изменения в ровной песне города, когда ходил по своим делам. Он выслушивал старика, умирающего от систематических нарушений внутренних органов, которые возникали у большинства граждан в середине их четвертого столетия жизни. Человек был из немногих, что покидали город — он путешествовал вверх по реке вплоть до города, расположенного в скалах, выходящих на реку, в туннеле, где жила раса амфибий. Рассказ о его истории занял весь день в жаркой до духоты комнате, заглушенной пыльными коврами и освещаемой лишь лампой с кроваво-красным абажуром. Под конец старик начал всхлипывать, говоря, что теперь понял, что путешествовал совсем недалеко, и господин Нараян никак не мог успокоить его. На следующий день родилось двое детей — событие столь редкое, что его праздновал весь город, завесив улицы гирляндами ароматных цветов апельсина. Но в самом празднике чувствовалось напряжение, которого господин Нараян никогда прежде не ощущал, и казалось, что всюду среди пирующих находятся последователи Ангела.

Дрин тоже почуял перемену.

— Были инциденты, — сказал он — прямое признание, которого он никогда не делал господину Нараяну. — Ничего серьезного. Стену храма испещрили лозунгами, который женщина заставляет носить своих последователей. Рынок разгромлен молодыми людьми, пробежавшими по нему, опрокидывая прилавки. Я попросил магистратов не ставить в пример их участников — это может создать мучеников. Пусть люди сами их судят, если хотят. И она выступает с речами. Вы хотите послушать?

— Это необходимо?

Дрин беззаботным жестом уронил свой бокал — машина поймала его и унесла, прежде чем он разбился о плиты. Они стояли на балконе плавучего жилища Дрина, выходящего на Великую реку, текущую к дальней стороне мира. На горизонте виднелась длинная белая двойная черта, отмечавшая речной водопад: внизу стремнины, вечные тучи сверху. Был полдень, и белый, залитый солнцем город был сонным и спокойным.

Дрин сказал:

— Вы так много слушали ее разговоры, что, мне кажется, устали от них. В общем, в них нет ничего, кроме туманной чепухи о судьбе, о возможности встать над обстоятельствами и улучшить самого себя, как если бы поднять себя в воздух, уцепившись за собственные пятки.

Дрин отмел все это, прищелкнув пальцами. Его собственные пятки, как всегда, были голыми, а длинные выступающие большие пальцы охватывали перила, на которых он примостился на корточках. Он сказал:

— Вероятно, она хочет править городом — если это ей нравится, то почему бы и нет? По крайней мере, пока здесь не появится корабль. Я не стану ее останавливать, если это то, что она хочет, и если она это сможет сделать. Вы знаете, где она сейчас?

— Я был занят. — Тем не менее, господин Нараян ощущал нетерпеливое любопытство: да, его жена оказалась права.

— Я прослушал историю, которую вы записали. В то время, знаете, я думал, что этот человек, когда вернется, может принести в город войну. — Дрин засмеялся высоким лошадиным смехом-ржанием. — Женщина там, на краю мира. Вчера она взяла лодку.

— Я уверен, она вернется, — сказал господин Нараян. — Все это уже было.

— Я полагаюсь на ваше знание. У нее будет интересная история, господин Нараян? Хотите еще питья? Оставайтесь и наслаждайтесь.

Дрин вытянул руки и ввинтился в ветви пламенного дерева, что склонялось к балкону, исчезнув в вихре красных листьев и предоставив господин Нараян самому искать машину, способную доставить его домой.

Господин Нараян подумал, что Дрин не прав, отмахиваясь от того, что делает Ангел, хотя понятно, почему Дрин выражает такое громадное безразличие. Это все находится за пределами опыта Дрина, вот и все: Ангел находится за пределами опыта любого на Притоке. Войны Перемен, что вспыхивают здесь и там вдоль обширной долины Притока, не идеологические, но эсхатологические. Они — результат социологических стрессов, которые возникают, когда радикальные сдвиги в экспрессии пучков природных или привитых генов вызывают у некоторых видов Сотворенных необходимость катастрофического переопределения восприятия мира. Но то, что делает Ангел, датируется временем задолго до того, как Хранители воспитали Сотворенных и завершили человеческую историю. Сам господин Нараян начал понимать это тогда, когда Ангел рассказала, что именно она делала на краю мира.

А позднее, в ту ужасную ночь, когда появился корабль и все машины в городе умерли, когда непогашенные пожары заревели пламенем в дальних кварталах города и тысячи горожан бежали в окрестные сады, господин Нараян понял, что он на так уж много понимает, как ему казалось. Ангел проповедовала совсем не пустую революцию.

Ее приверженцы, все молодые люди, вооружились грубыми деревянными кольями с обожженными на огне остриями, длинными двусторонними ножами, какими продавцы кокосовых орехов вскрывают свой товар, цепями, снятыми с чего попало. Они форсированным маршем повлекли господина Нараяна в сторону дворца и парящего жилища Дрина. Они отобрали тросточку у господина Нараяна, и его больная нога отвратительно саднила при каждом шаге.

Ангел ушла. Она работала где-то в другом месте. Господин Нараян чувствовал страх, когда видел ее, но теперь его страх усилился еще больше. Рефлекс альтруизма ее приверженцев был преодолен новыми мыслями, выкованными в пожаре революции Ангела, — они с грубоватым юмором толкали господина Нараяна, уверенные в своей власти над ним. Особенно один из них, грубая кожа на его лице бриллиантно сверкала, тыкал господина Нараяна в ребра тупым концом копья на каждом перекрестке, словно напоминая, что ему не убежать, хотя такого намерения у господина Нараяна абсолютно не была.

Энергия отключилась по всему городу — вместе с падением машин, — но в широко распахнутых глазах молодых людей плавал прыгучий отблеск раскинувшихся пожаров. Они прошли через рыночный сквер, где люди пили пиво и пьяно играли в кости среди опрокинутых прилавков. Повсюду в яростной тьме в открытую трахались, мужчины с мужчинами, как и с женщинами. В канаве валялся мертвый ребенок. Ужас, ужас. Какое-то здание рухнуло внутрь себя от пожара, выбросив вихревое пламя высоко в черное небо. Лица всех людей, окружавших господина Нараяна, этим прыгучим светом трансформировались в маски с огненными глазами.

Похитители господина Нараяна повлекли его дальше. Его единственное успокоение было в том, что он будет нужен там, куда они идут. Ангел еще не порвала с ним.

Когда Ангел вернулась с края мира, она прямо пришла к господину Нараяну. Стоял теплый вечер, тот час после заката, когда улицы начинают заполняться гуляющими, бормотанием соседей, приветствующих друг друга, криками уличных торговцев, продающих фруктовый сок, попкорн или сладкие пирожки.

Господин Нараян слушал, как его ученик, сын магистрата, читал пассаж из Пуран, где описывалось время, когда Хранители крепко стянули Галактику своими творениями. Мальчик был высоким, неуклюжим и слегка обиженным, ибо он не был тем заядлым школяром, которым его хотел видеть отец, а с большим удовольствием проводил бы вечера с приятелями в пивных залах, чем читал древние легенды на давно мертвом языке. Он склонялся над книгой, словно ночной аист, его палец тыкал в каждую строчку, пока он неловко переводил ее, калеча слова своим грубым голосом. Господин Нараян слушал вполуха, вмешиваясь только для поправок особенно неэлегантных фраз. В кухне на дальнем конце маленькой квартирки его жена напевала под бормотание радио, ее голос — слабый, довольный и монотонный.

Ангел с быстрым цокотом поднялась по винтовой лестнице, живо вознесясь над внезапной тишиной на улице. Господин Нараян понял, кто пришел, еще до того, как она ворвалась на балкон. Ее появление так ошеломило сына магистрата, что тот выронил книгу. Господин Нараян отпустил его, и он поспешил прочь, несомненно нетерпеливо ждущий встречи со своими друзьями в мерцающем неоном пивном зале, чтобы рассказать им об этом чуде.

— Я побывала на краю мира, — сказала Ангел господину Нараяну, холодно согласившись принять чашку чаю от жены господина Нараяна, и совершенно не обратив внимания на взгляды, которыми она обменялась с мужем перед тем, как удалиться. Сердце господина Нараяна перевернулось при этом взгляде, ибо в нем он увидел, как легко растворяются жесткие слова жены в сумбурном море рефлексивной благосклонности. Какими жестокими не были Хранители, ему показалось, что жесточе этого нет ничего, когда они создали расы Сотворенных и принудили их к бездумному повиновению.

Ангел сказала:

— Похоже, вы не удивлены.

— Дрин сказал мне об этом. Я рад, что вы благополучно вернулись. Без вас время шло сухо.

Он уже сказал слишком много: было похоже, что все его мысли нетерпеливо выплескиваются перед ней.

— Дрин знает все, что происходит в этом городе.

— О, нет, совсем нет. Он знает только то, что ему необходимо знать.

— Я взяла лодку, — сказала Ангел. — Я просто спросила о ней, и человек повез меня без всяких вопросов. Теперь мне хочется, чтобы я ее украла. Так было бы проще. Я устала от всей этой доброй воли.

Похоже, она читала его мысли. Впервые господин Нараян начал побаиваться, дрожать, как после первого удара в тамбурин, что ритуально предшествовал бурным танцам его молодости.

Ангел уселась на стул, с которого только что ушел ученик, повернув его боком, чтобы она могла прислониться к перилам балкона. Она коротко подстригла свои черные волосы и повязала на лбу белую ленту с лозунгом, выведенным древним неразборчивым шрифтом, отличительным признаком своих приверженцев. Она была в обычной свободной белой рубашке, но с многочисленными украшениями: по кольцу на каждом пальце, иногда и по несколько, браслеты и звенелки на предплечьях, золотые и серебряные цепочки на шее, многими нитями спускающиеся на грудь. Она была одновременно грациозной и пугающей, грубой бестией, свалившейся из глубокого прошлого, чтобы потребовать весь мир.

Она сказала с вызовом:

— Вы не желаете слушать мою историю? Разве это не ваше призвание?

— Я выслушаю все, что вы захотите мне рассказать, — ответил господин Нараян.

— Этот мир вытянут в прямую линию. Вы знаете о либрации?

Господин Нараян покачал головой.

Ангел вытянула ладонь и покачала ею вправо-влево.

— Это и есть наш мир. Все расположено на боку длинной плоской пластины, окружающей солнце. Плоскость колеблется на своей длинной оси, так что солнце встает над краем, а потом движется обратно. Я подошла к краю мира, где река, что протекает по половине его длины, низвергается в пустоту. Предполагаю, она должна собираться и перераспределяться, но в реальности выглядит так, будто она исчезает навсегда.

— Река вечно обновляется, — сказал господин Нараян. — Там, где водопады, есть место, куда прибывают и откуда отправляются корабли, но этот город не служил портом многие годы.

— К счастью для меня, иначе мои компаньоны уже были бы здесь. На дальней стороне река есть узкая полоска земли. Никто не живет там, даже насекомые. Там нет ни почвы, ни камней. Воздух сотрясается от звука речного водопада, кружащийся туман сверкает радугами. И там есть храмы, в грохоте и тумане края мира. Один заговорил со мной.

Господин Нараян знал эти храмы, хотя не был там много лет. Он помнил, что разные расы Сотворенных воздвигли храмы по всему краю мира, доставляя по реке камень за камнем. На храмах развевались флаги и длинные стяги. Очень давно первоначальные основатели города Сенша, предки Дрина, путешествовали через реку, чтобы обратиться к аватарам Хранителей, веря, что это путешествие через широкую реку есть необходимый ритуал очищения. Но они ушли, а новые граждане, которые выстроили свой каменный город над сожженными рощами старого города, перед тем как обратиться с прошениями, просто купались в горячей, сильно минерализованной воде прудов святилищ храма на краю города. Наверное, гордые флаги и стяги храмов стали теперь изорванными тряпками, что выгорели под нефильтрованным солнечным светом, сгнили в сыром тумане. Экраны храмов — работают ли они еще?

Ангел улыбнулась. Господину Нараяну пришлось вспомнить, что эта улыбка не как у местных граждан — оскал зубов перед ударом.

Она сказала:

— Вы не хотите узнать, что мне сказали? Это часть моей истории.

— Вы желаете мне рассказать?

Она провела ладонью по макушке своего узкого черепа: жесткие волосы захрустели под ладонью.

— Нет, — сказала она. — Нет, я так не думаю. Еще нет.

Потом, после продолжительного молчания, перед тем как уйти, она сказала:

— После того, как нас разбудил корабль, после того, как он доставил нас сюда, он показал нам, как была сделана черная дыра, которую вы называете Глазом Хранителей. Он записал процесс в обратном порядке, ускорив его, потому что корабль путешествовал так быстро, что время обратилось вспять. Поначалу возникла яркая световая точка в сердце Большого Магелланового Облака. Это могла быть и сверхновая, если не считать, что она была в тысячи раз больше, чем любая когда-либо зарегистрированная сверхновая. Долгое время ее блеск затмевал все остальное, а когда он ослаб, все оставшиеся звезды стали вращаться вокруг этого места. Те, что оказались близко к центру, растягивались и рассыпались, и все больше их толпилось у входа, пока не осталось ничего, кроме облаков газа аккреционного диска, светящего излучением Черенкова.

— Так и написано в Пуранах.

— А написано ли там, почему Приток построен вокруг звезды гало между родной Галактикой и Глазом Хранителей?

— Конечно. Поэтому мы все поклоняемся и прославляем Хранителей. Глаз смотрит на всех нас.

— Это я им и говорю, — сказала Ангел.

Когда она ушла, господин Нараян надел очки и пошел пешком через город к докам. Неспящие граждане прогуливались по теплым темным улицам, или сидели на корточках в дверях, или тихо переговаривались из окон верхних этажей со своими соседями напротив. Среди этой легкой дремоты молодые последователи Ангела двигались с быстрой целеустремленностью, то попарно, то группами по двадцать и более. Их лозунги были написаны почти на каждой стене. Трое остановили господина Нараяна возле доков, затанцевав вокруг его пухлого корпуса, насмехаясь, а потом убежали, повизгивая от смеха, когда он замахнулся на них своей тростью.

— Хулиганы! Дураки!

— Лови день! — запели они в ответ. — Лови день!

Господин Нараян не нашел человека, чью шлюпку брали Ангел и ее последователи, чтобы пересечь реку, но эта история уже повсюду разошлась среди рыбаков. Хранители говорили с ней, сказала она, и она не поддалась их искушениям. Многие оживленно торговались с гражданами, которые хотели пересечь реку и посмотреть место этого чуда своими глазами.

Старик с глазами, молочными от катаракты, — рыбаки тралили далеко по Великой реке, подставляя себя под радиацию выше нормальной, — спросили господина Нараяна, наступает ли конец времен, не вернутся ли Хранители, чтобы снова ходить среди них? Когда господин Нараян ответил, что нет, любой, кто имел дело с аватарами, знает, что лишь эти фрагменты остались во Вселенной, старик пожал плечами и сказал:

— Говорят, что она — Хранитель, — и господин Нараян, глядя через черный сумбур реки туда, где горизонт терялся в пустых небесах, увидел рассыпанные созвездия бегущих огней рыбацких яликов, плывущих к дальнему берегу, и понял, что конец истории Ангела совсем недалек. Граждане нашли ей применение. Непреклонно, шаг за шагом, она становилась частью их истории…

Господин Нараян больше не видел Ангела до той ночи, когда прибыл корабль. Дрин отправился договариваться с ней, но не смог подойти ближе двух улиц от ее дома: он стал центром толпы, занявшей почти четверть города. Она с крыши что-то проповедовала тысячам граждан.

Дрин сообщил господину Нараяну, что это философия надежды, рожденной из отчаянья.

— Она говорит, что любая жизнь питается разрушением и смертью. Вы уверены, что не хотите послушать ее?

— В этом нет необходимости.

Дрин примостился на балюстраде, глядя на реку. Они были в его парящем жилище, в беседке лимонных деревьев, выступавших с его фасадного края. Он сказал:

— Больше тысячи в день пересекают реку.

— Экран снова заговорил?

— Я слежу постоянно. Ничего.

— Но он говорил с нею.

— Возможно, возможно.

Дрин вдруг впал в возбуждение. Он забегал туда-сюда по узкой балюстраде, отмахиваясь от нависающих веток и распугивая белых голубей, что гнездились среди маленьких блестящих листьев. Птицы взлетели вверх, с шумом хлопая крыльями, с громким криком поднимаясь в пустое небо. Дрин сказал:

— Машины, следившие за ней, не работают. Ни одна. Она нашла, как сломать их. Я получаю снимки с большого расстояния, но рассказывают мне не слишком много. Я даже не знаю, посещала ли она вообще храм.

— Я ей верю, — сказал господин Нараян.

— Я обращался к аватарам, — сказал Дрин, — но, конечно, они не скажут мне, если говорили с ней.

Господин Нараян был встревожен этим признанием: Дрин не был религиозным человеком.

— Что вы хотите делать?

— Ничего. Я мог бы послать за нею магистратов, но даже если она пойдет с ними, ее последователи заявят, что она арестована. А я даже не могу припомнить, когда я в последний раз кого-то арестовывал. Это сделает ее еще более сильной, и мне придется ее отпустить. Но я догадываюсь, что вы хотите мне сказать, что я должен позволить этому произойти.

— Такое случалось и прежде. Даже здесь, с вашим собственным народом. Вообще-то говоря, именно они выстроили храмы…

— Да, но потом она лишились благодати и разрушили собственный город. Змеи не готовы к этому, — сказал Дрин почти умоляющим тоном, и на мгновение господину Нараяну открылась вся глубина любви Дрина к этому городу и его народу.

Дрин отвернулся, словно устыдившись, и снова посмотрел на реку, на стаи парусов маленьких лодочек, выходящих или возвращающихся после долгого путешествия на другой берег реки. Большое паломничество становилось центром жизни города. Рынки по большей части закрылись, торговцы переместились в доки, чтобы снабжать тысячи пилигримов.

Дрин сказал:

— Говорят, аватара искушал ее обожествлением, но она отклонила его.

— Но это глупость! Времена Хранителей давно померкли. Мы знаем только их изображения, которые вечно горят на горизонте событий, но их сущность с тех пор давно исчезла.

Дрин пожал плечами:

— Тем хуже. Говорят, она силой принудила аватару признать, что Хранители мертвы. Говорят, она является аватарой чего-то большего, чем Хранители, хотя этого не услышишь на ее проповедях. Она заявляет, что эта вселенная есть все, что имеется, и что судьба такова, какой ее сделаешь. И я прихожу в отчаянье от того, с какой готовностью змеи поверили этой шлюхе.

Господин Нараян, чувствуя мороз на коже, здесь, в пестрой от солнца тени, сказал:

— Она намекала мне, что узнала это очень далеко, в галактике за пределами нашей.

— Летит корабль, — сказал Дрин. — Может, они справятся с ней.

В огненной ночи Разрушения господина Нараяна в конце концов привели во дворец из розового песчаника. Жилище Дрина парило над ними черным облаком, наполовину затмевающим пылающий красный вихрь Глаза Хранителей. Ленты белого дыма, прозрачные на фоне огней, питающих их, изливались из высоких арочных окон дворца, сплетаясь в полотнища, набегающие словно волны прибоя на край парящего жилища. Господин Нараян увидел, как среди множества резных шпилей дворца — казалось, их здесь больше, чем ему запомнилось, — что-то взлетело вверх и снесло кусок жилища, которое медленно заколыхалось в черном небе.

Люди вокруг заорали и засвистели на это, схватили господина Нараяна за руки и повели вверх по широким ступеням и сквозь высокие двойные двери во дворик. Он был завален мебелью и гобеленами, выброшенными из тысяч высоких окон, выходящих во двор, но дорожка была расчищена к ближайшей лестнице, что все вилась и вилась вверх, пока, наконец, господина Нараяна не вытолкнули на крышу дворца.

Наверное, с полтысячи последователей Ангела столпились среди шпилей, поваленных деревьев и камней, многие нагие, все в головных повязках с лозунгом на лбах. Всюду горели дымные факелы. В центре толпы стоял большой дворцовый трон, на котором по священным дням и праздникам в начале маскарадов и парадов Дрин принимал городских священников, торговцев и артистов. Его освещала корона из машин, сверкающих ярко, как солнце, а сидела на нем — свободно, элегантно и устрашающе — Ангел.

Господин Нараян провели сквозь толпу и поставили в одиночестве перед троном. Ангел подозвала его подойти поближе, ее улыбка была одновременно триумфальной и испуганной: господин Нараян почувствовал, как ее страх мешается с его собственным страхом.

Она сказала:

— Что теперь я должна сделать с вашим городом, когда я отобрала его у вас?

— Вы еще не закончили свою историю. — Все, что планировал сказать господин Нараян, отпало напрочь от простого факта ее присутствия. Поставленный перед ее яростной, едва сдерживаемой энергией, он чувствовал себя старым и изношенным, с тяжелым от прожитых лет телом, сожалеющим о своей полноте. Он добавил осторожно: — Я бы хотел дослушать ее до конца.

Он подумал, а знает ли она, как по-настоящему должна заканчиваться ее история. Наверное, знает. Наверное, ее дикая радость вызвана не ее триумфом, а близостью смерти. Наверное, она действительно верит, что пустота — это все, и торопится обнять ее.

Ангел сказала:

— Мои люди расскажут вам. Они прячутся с Дрином там, наверху, но уже осталось недолго.

Она показала на крышу. С десяток людей возились с салазками, которые содрогались, словно живые, пытаясь переориентировать ее в гравитационном поле в некую разновидность стартовой площадки, нацеленной на жилище. Края жилища уже были неровными, словно надкушенными, и среди шпилей крыши деревья-башни явно дотягивались до него, их спутанные основания пульсировали и набухали, когда группы мужчин и женщин поливали их питательными растворами.

— Я обнаружила, как улучшить антигравитационные устройства в салазках, — сказала Ангел. — Они реагируют на поле, которое вырабатывает гравитацию для этого искусственного мира. Запасенная инерция поля дает им высокую кинетическую энергию, так что они превращаются в хорошие ракеты. Мы раскрошим эту летающую крепость кусок за куском, если получится, или же закончим растить башни и штурмом возьмем остаток, но я жду, что они капитулируют задолго до того.

— Дрин не является правителем города. — Как и ты, подумал господин Нараян, но благоразумно не стал на это указывать.

— Больше никогда, — ответил Ангел.

Господин Нараян отважился шагнуть ближе. Он сказал:

— Что вы нашли там такое, против чего яритесь?

Ангел засмеялась:

— Я расскажу вам об этой ярости. Это то, что вы все забыли или никогда не знали. Это двигатель эволюции и конца эволюции тоже. — Она выхватила у подавальщика кубок вина, осушила его и отбросила в сторону. Ее снедала энергия, которая больше не была ее собственной. Она сказала:

— Мы путешествовали так долго, не мертвые и не спящие. Мы были не более чем сохраняемыми потенциалами, трижды высеченными в золоте. Хотя корабль летел так быстро, что сгибал время вокруг себя, путешествие все-таки заняло тысячи лет замедленного бортового времени корабля. А в конце этого долгого вояжа мы не пробудились — мы были рождены. Или, скорее, были рождены другие, похожие на нас, хотя у меня имеются их воспоминания, как и у них присутствуют мои собственные. Они тогда обнаружили, что Вселенная не создана для того, чтобы людям было удобно. Они нашли галактику разрушенной и мертвой.

Она крепко сжимала ладонь господина Нараяна, говоря тихо и напряженно, ее глаза глубоко заглядывали в его глаза.

— Миллиард лет назад наша соседняя галактика столкнулась с другой, гораздо меньшей галактикой. Звезды обоих галактик оторвались при столкновении и рассыпались в обширное гало. Остальные слились в единое тело, но кроме древних шаровых скоплений, которые пережили катастрофу благодаря своим плотным гравитационным полям, это все были обломки. Мы не смогли нанести на карты ни единого мира, где развилась бы жизнь. Я помню себя, стоящей в мире, разорванном пополам невероятным приливным напряжением, его орбита была столь эксцентрична, что в своей дальней точке он был холоднее Плутона и горячее Меркурия в ближайшей. Я помню себя, стоящей в бродящем среди звезд мире метанового льда, такого холодного и темного, как и сама Вселенная. Миллионы таких миров выброшены в пространство. Я помню себя, стоящей на фрагменте мира, разбитого на миллионы осколков и рассыпавшегося так широко на своей орбите, что у него никогда больше не появится шанса собраться вновь. Существуют миллионы таких миров. Я помню газовые гиганты, вывернутые наизнанку и состоящие из одного гигантского шторма, и я помню миры, выжженные до гладкого состояния извержениями собственных звезд. И нигде никакой жизни.

Вы знаете, как много галактик претерпели подобные столкновения? Почти все. Жизнь — это статистическое отклонение. Похоже, что только звезды нашей Галактики обладают планетами, или уж наверняка другие цивилизации возникли бы где-нибудь еще в безграничной Вселенной. И поэтому, мы явно одиноки. И мы должны сотворить из себя все, что сможем. Мы не должны спрятаться, как решили сделать ваши Хранители. Вместо этого мы должны ловить день и овладеть Вселенной с помощью технологии, которой воспользовались Хранители, чтобы создать нору, где спрятаться.

Она уже сжимала довольно больно, но господин Нараян терпел.

— Вы не можете стать Хранителем, — печально сказал он. — Теперь уже никто не может. Вы не должны лгать этим невинным людям.

— Мне нет необходимости лгать. Они возьмут мою историю и сделают ее своею. Они видят сегодня, что именно они могут унаследовать — если осмелятся. И они не ограничатся одним городом. Это станет крестовым походом! — И она добавила несколько мягче: — Вы запомните все это, не так ли?

Вот тогда-то господин Нараян и понял, что она понимает, как все должно закончиться, и его сердце разбилось. Ему хотелось попросить ее снять с него это бремя, но он не смог. Он привязан к ней. Он ее свидетель.

Толпа вокруг них радостно заорала, когда салазки ракетой вылетели из своего гнезда. Они врезались в жилище и отшибли еще кусок, оттуда на шпили дворца повалились деревья, земля и камни, и, крутясь, улетели в ночь.

На краю жилища появились фигуры. Сверкая в свете факелов, вниз полетела и упала небольшая трубка. Кто-то схватил ее и пробежал через заваленную обломками крышу и бросил к ногам Ангела. Он был на самом дальнем конце человеческого спектра Сотворенных этого города. Его кожа была покрыта явной чешуей с черными блестящими ободками, словно у сосновых шишек. Грубые черные волосы падали на глаза, пылавшие как угли отраженным светом факелов.

Ангел подняла трубка и встряхнула ее. Она развернулась в гибкий лист, на котором засветилось лицо Дрина. Губы Дрина задвигались, голос оказался тонким и металлическим. Ангел напряженно слушала и, когда он закончил говорить, тихо ответила:

— Да.

Потом она встала и воздела обе руки над головой. Все стоявшие на крыше мужчины и женщины повернули в ее сторону пылающие глаза.

— Они желают капитулировать! Позволим им сойти!

Через мгновение из жилища спустились салазки, их серебристый низ сверкал отраженным светом столь многих костров, рассыпанных по крыше. Последователи Ангела закричали и засвистели, а из темноты в салазки полетели разнообразные предметы — горящий факел, камень, сломанная ветка. Все каким-то образом отклонились до того, как попасть в команду салазок, с визгом уносясь во тьму с такой силой, что и факел и ветки вспыхнули ярким огнем. Команда изменила поле салазок, чтобы защитить себя.

Все они выглядели, как Ангел, с такой же небольшой зализанной головой, с таким же стройным сложением и резкими движениями. На их фоне хрупкая фигура Дрина казалась карликовой. У господина Нараяна заняло целую минуту, чтобы отличить мужчин от женщин, и еще одну, чтобы отличить каждого мужчину от его братьев, а каждую женщину от сестер. Они все были одеты в длинные белые рубашки, оставлявшие их с голыми руками и ногами, и на каждом был пояс, с которого свисала дюжина или больше маленьких машин. Они обращались к Ангелу, один продолжал слова другого, повторяя снова и снова:

— Возвращайся с нами…

— …это не наше место…

— …это не наш народ…

— …мы вернемся…

— …мы найдем наш дом…

— … возвращайся с нами.

Дрин увидел господина Нараяна и прокричал:

— Они хотят забрать ее назад!

Он спрыгнул с салазок в акте храбрости, который изумил господина Нараяна, и протолкался сквозь толпу.

— Они все — одна личность или варианты одной личности, — сказал он бездыханно. — Корабль создает свою команду, варьируя единый шаблон. Ангел — исключение, ошибка.

Ангел начала смеяться.

— А ты забавный человечишко! Я настоящая — это они копии!

— Возвращайся с нами…

— …возвращайся и помоги нам…

— …помоги нам найти наш дом.

— Нам негде искать дом! — закричала Ангел. — О, какие дураки! Это — все, что есть!

— Я пытался объяснить им, — сказал Дрин господину Нараяну, — но они не желают слушать.

— Они, конечно, не могут не доверять Пуранам, — сказал господин Нараян.

Ангел закричала:

— Верните мне корабль!

— Он никогда не был твоим…

— …ты им не владеешь…

— …ты ему только служишь.

— Нет! Я не желаю служить!

Ангел запрыгнула на трон и сделала резкий рубящий жест рукой.

Сотни тонких серебряных нитей понеслись из темноты, выстрелив в сторону салазок и ее коллег по команде. Концы нитей, достигнув края модифицированного поля салазок, подпрыгнули вверх, но потом спутанной сетью упали на команду: их поле исчезло.

Толпа снова начала швыряться, но Ангел приказала им прекратить.

— У меня только одни действующие салазки, — сказала она. — Те, которые я изменила, я тоже заберу. Пойдемте со мной, — сказала она господину Нараяну, — увидите конец моей истории.

Толпа вокруг Ангела зашевелилась. господин Нараян повернулся и увидел, что один из команды шагает в сторону Ангела.

Он был так же высок и гибок, как Ангел, его небольшое высокоскулое лицо так походило на ее, как если бы приближалось отражение в зеркале. Камень по дуге вылетел из толпы и ударил его в плечо: он пошатнулся, но продолжал шагать, не обращая никакого внимания на то, что толпа смыкается за его спиной, так что он вдруг оказался в кольце, где Ангел и господин Нараян были центром.

Ангел сказала:

— Я не боюсь тебя.

— Конечно, нет, сестра, — сказал мужчина. И обеими руками схватил ее за запястья.

Потом господин Нараян оказался на четвереньках. Сильный ветер завыл над ними, он услышал, как люди закричали. Послесвечение от большой вспышки плавало в его глазах. Он не разглядел, кто помог ему подняться и полуповолок сквозь ошеломленную толпу к салазкам.

Когда салазки начали подниматься, господин Нараян от толчка снова упал на колени. Дрин сказал ему в ухо:

— Все кончено.

— Нет, — ответил господин Нараян. Он все мигал и мигал, слезы катились по его щекам.

Этот человек схватил Ангела за запястья…

Дрин сказал еще что-то, но господин Нараян покачал головой. Еще не кончено.

…и они выстрелили прямо в небо так быстро, что их одежды вспыхнули пламенем, так быстро, что вместе с ними унесся и воздух. Если Ангел умела аннулировать гравитационное поле, значит, то же могли делать и ее коллеги по команде. Она достигла апофеоза.

Салазки скользнули вверх по ярусному боку корабля и были проглочены широким люком.

Когда он снова обрел способность видеть, господин Нараян обнаружил себя на коленях у края открытого люка. Внизу расстилался город. Улицы отмечались пожарами, которые расходились от Великой реки, теплый ночной воздух горчил запахами горелого.

Дрин с явным восхищением смотрел на освещенные окна, которые заполняли стены обширного помещения позади люка, перепархивая от одного к другому. Наконец, он заметил, что господин Нараян плачет, и неуклюже попытался успокоить его, считая, что господин Нараян оплакивает свою жену, брошенную в умирающем городе.

— Для своего вида она была доброй женщиной, — выговорил, наконец, господин Нараян, хотя не ее он оплакивал, или, точнее, не только ее. Он оплакивал всех граждан Сенша. Они теперь необратимо захвачены своим изменением и никогда больше не станут прежними. Его жена, торговец орешками, мужчины и женщины, владевшие маленькими чайными на углу каждого квартала, дети, нищие и торговцы — все либо изменятся, либо умрут в этом процессе. Что-то новое рождается там внизу. Возникая из гибели города.

— Они заберут нас от всего этого, — счастливо сказал Дрин. — Они хотят поискать место, откуда они пришли. Одни прочесывают город в поисках тех, кто помогал им, другие готовят корабль. Они поведут его за край мира в великие дали!

— Разве они не понимают, что никогда не найдут того, что ищут?

— Старые истории, старые страхи. Они возьмут нас домой!

Господин Нараян с трудов вскарабкался на ноги. Он понимал, что Дрин подпал под чары команды. Он теперь принадлежит им, как господин Нараян отныне и вовеки принадлежит Ангелу. Он сказал:

— Эти времена все в прошлом. А там внизу, в городе, начинается нечто новое, нечто чудесное… — Он обнаружил, что не может объяснить. У него осталась только его вера, что здесь теперь ничего не остановить. Это не конец, это начало, это искра, от которой весь Приток — все непавшие и сотворенные — вспыхнут огнем. Господин Нараян повторил слабым голосом:

— Здесь теперь ничего не остановить.

Большие глаза Дрина сверкали отблесками городских пожаров. Он сказал:

— Я усматриваю лишь очередную войну Изменения. В этом нет ничего нового. Змеи перестроят город в своем новом обличье, если не здесь, то где-то еще вдоль Великой реки. Это случалось прежде, на этом же самом месте, с моим собственном народом. Мы это пережили, как переживут и змеи. Но то, что обещают эти люди, это гораздо величественнее! Мы покинем это бедное место и совершим путешествие, чтобы вернуться туда, где все началось, к настоящему дому Хранителей! Взгляни туда, вот куда мы идем!

Господин Нараян позволил повести себя через весь громадный зал. Он был так велик, что легко мог бы вместить парящее жилище Дрина. Окно на дальней стороне показывал вид под углом где-то высоко над плоскостью орбиты Притока. Сам Приток был сверкающей полоской, стрелой летящей к точке собственного исчезновения. За этой точкой крутились ровные, замершие спирали родной Галактики, драгоценности скоплений и сплетений звезд, построенных в последние великие дни Хранителей, перед тем, как они навсегда исчезли в черной дыре, которую сотворили коллапсом Магелланового Облака.

Господин Нараян глубоко задышал, поднимая содержание кислорода в крови.

— Ты видишь! — снова сказал Дрин с лицом, сияющим благоговением в серебристом свете Притока.

— Я вижу конец истории, — сказал господин Нараян. — Ты должен был изучать Пураны, Дрин. Никакого будущего не найти среди артефактов Хранителей, только мертвое прошлое. Я не хочу больше служить, Дрин. Все кончено.

А потом он повернулся и похромал сквозь искусственные огни и тени от окон к открытому люку. Дрин схватил его за руку, но господин Нараян оттолкнул его.

Дрин в изумлении повалился на спину, потом подпрыгнул и забежал перед господином Нараяном.

— Ты дурак! — закричал он. — Они отвезут нас назад!

— В этом нет необходимости, — сказал господин Нараян, отпихнул Дрина с дороги и нырнул прямо в люк.

Он падал сквозь черный воздух, словно тяжелая комета. Вода всплеснулась вокруг него, сорвав одежду. Его ноздри плотно сомкнулись, на глаза скользнули мембраны, пока он все погружался и погружался среди потоков пузырьков, пока шум в его ушах не стал не шумом крови, а ревом нескончаемого водопада реки, переливающейся через край мира.

Глубокие илистые потоки стали тянуть его к краю. Он повернулся в воде и поплыл в противоположном направлении, прочь от корабля и горящего города. Его долг завершен: раз они изменили свою судьбу, то измененные граждане больше не нуждаются в Архивариусе.

Господин Нараян плыл все более и более легко. Быстрая холодная вода смыла прочь все его привычки обитателя суши, пробудила мощные мускулы на плечах и спине. Послание Ангела ярко горело, выжигая старые истории, пока он все плыл в черной воде против течения Великой реки. С каждым взмахом рук росла радость. Он — посланец, свидетель Ангела. Он пойдет впереди крестового похода, который начнется, когда каждый житель Сенша изменится. Это будет долгое и трудное путешествие, но у него нет сомнения, что его судьба начало того будущего, которое Ангел завещала ему и всему Притоку — лежит в конце пути.

Этот рассказ начался приглашением Грега Бира, который спросил, не думаю ли я написать что-нибудь для антологии оригинальных рассказов, посвященных центральным темам НФ. Я, естественно, был польщен, но важнее, что это приглашение вынудило меня немедленно задуматься, что же является центральными темами НФ. Похоже, что у каждого писателя НФ свой набор, точно так же, как каждый писатель, наверное, имеет отдельное рабочее определение самой НФ (что, похоже, причина того, что мы никогда не соглашаемся с такими определениями). Этот рассказ говорит, что мои собственные темы — или, если вам так больше нравится, мании — это пришельцы, далекое будущее (скажем, будущее, в котором наше собственное время находится в безмерной дали), космология, мессии и то, что Роз Кэвни обозначил как Большие Немые Объекты. Конечно, читатели «Вечного лета» или «Красного праха» должны обнаружить эхо этих тем в данных двух романах в схватке между индусской и христианской мифологиями на Большом Немом Объекте, кружащем на орбите вокруг искусственной черной дыры за пределами Галактики, столь богатой на события десяти или более миллионов лет человеческой истории, что изменилась орбита каждой звезды.

В этом рассказе всерьез принимается гипотеза Фрэнка Типлера, объясняемая подробно в его «Физике бессмертия», что в невообразимом будущем все Вселенная будет переделана столь радикально, что станет субстратом для коллективного разума, который будет всезнающим, как Бог. В самом деле, Вселенная станет Богом, Богом Конца Времен, а не Сотворения, а мы и все, что когда-либо жило, будем воссозданы, в качестве тривиального, но необходимого упражнения. Хранители этого рассказа еще не являются таким Богом, но, возможно, что они происходят от Бога.