Заговор носферату

— Тише, девочка!

Обычно такие слова произносят ласковым, нежным, на худой конец, просто успокаивающим тоном. Я же свирепо рычал, одновременно наматывая тяжелую проржавевшую цепь на руку, пока та не превратилась в убойную колотушку. По правде сказать, мне доводилось вышибать дух из кое-кого и без всякой цепи — голым кулаком. Но в Уре, городе столь же Блистательном, сколь и Проклятом, хватает тварей, которые в плане здоровья и живучести дадут фору иному быку. Так что четверть пуда железа на руке лишними не будут.

Опять же не стоит забывать про зубы…

— Тише, девочка! — зловеще повторил я, медленно наступая на пятящуюся жертву.

В ответ послышалось глухое ворчание.

В подвале висел тяжелый звериный дух. Когда животное напугано, его шерсть становится влажной, запах меняется. Он забивал ноздри и чуть не ел глаза; такой плотный, что, казалось, можно зачерпывать его ладонями и лепить «снежки». Вдобавок ко всему, нестерпимо воняло мускусом и мочой. После первого удара по голове «девочка» того… обмочилась.

Цепь негромко позвякивала, тяжелые ботинки мерно печатали шаг, существо пятилось, царапая когтями каменный пол. Морда его была разбита, и кровь непрерывно текла из обеих ноздрей, несмотря на язык, раз за разом облизывающий рану.

Ничего страшного.

Заживет.

Оборотни, они же ликантропы или вервольфы, вообще создания на редкость жизнелюбивые. Их можно отдубасить в свое удовольствие: изломать, измочалить, искромсать, нашпиговать пулями, разве только не покрошить на жаркое, но дай час отлежаться в укромном месте — и будут как новенькие.

Серебряная пуля или огонь вот самые действенные лекарства от чумы вервольфов!

На крайний случай, если ни огня, ни серебра под рукой нет, можно отрезать голову. Или задушить. Или сломать шею. Но последний фокус далеко не всякому под силу. По крайней мере, до сих пор кроме меня его еще никто не проделывал.

Косматая спина оборотня коснулась стены. Создание сжалось, напружинило чудовищные мышцы, ощерилось, демонстрируя клыки длиной с мой палец. В полутьме подвала они сверкали, точно мокрый алебастр. Я видел немало ликантропов и покрупнее, и помощнее, однако и это зрелище выглядело вполне впечатляюще и зловеще. Любое создание, будучи загнанным в угол, становится опасным, а тут…

На всякий случай я отвел руку за спину и коснулся рукояти одного из своих «единорогов» — длинноствольного пистолета, заряженного серебряной пулей, чьи круглые бока украшала тончайшая вязь рунического заклинания. Цепь-цепью, удаль-удалью, а, общаясь с оборотнем, желательно иметь под рукой что-нибудь эдакое.

Для успокоения нервов.

Но если мои нервы прикосновение к пистолету успокоило, то на оборотня оно произвело прямо противоположный эффект. Потеряв голову от страха, бестия атаковала.

Бросок волчицы мог бы застать врасплох кого угодно. Движение вышло таким стремительным, что существо на мгновение просто исчезло, превратившись в сплошное смазанное пятно. Я кое-как успел вскинуть «колотушку». Великолепные белоснежные клыки лязгнули, едва не выбив искры из цепи, намотанной на руку. Пара из них неудачно попала между звеньев и сломалась, когда я задрал руку выше, с огромным усилием поднимая повисшую на ней зверюгу в воздух.

Не буду спорить — оборотни гораздо умнее и хитрее своих соплеменников-волков, но инстинкты-то и у тех, и у других общие. И в данной ситуации инстинкт требовал со всей силы сомкнуть челюсти на передней конечности двуногого противника, чтобы затем отпрыгнуть, увлекая его за собой и яростно мотая при этом головой. Так достигались сразу две цели: у добычи максимально увечилась рука (что для двуногих — серьезная потеря) и нарушалось равновесие. Если атака удавалась — жертва падала, и дальше все заканчивалось предельно быстро и жестоко. Бросок в пах или горло, удар клыками, рывок, смерть.

Вот только на сей раз охотник и жертва поменялись местами, и волчий прием лишь подвел самку.

Прежде, чем она успела разомкнуть челюсти, я свободной рукой перехватил зверя под горло и сдавил со всей мочи, чувствуя, как лопается и начинает сочиться сукровицей под пальцами толстая шкура. Оборотень яростно замолотил задними лапами, точно кошка, пытаясь разорвать мне живот. Куртка из толстой вываренной кожи, надетая вместо привычного колета, полетела клочьями, но под ней оказались тесно подогнанные звенья старинной кольчуги, которую я предусмотрительно натянул, выходя на охоту.

Раньше мастера-оружейники работали на совесть: кольчуга выдержала натиск волчьих когтей. Правда, удары по животу все одно ощущались неслабо, но, так ведь и недолго.

Когда задыхающийся оборотень разжала челюсти, освободив руку, я перехватил ее за брюхо, поднял над головой (конец частично размотавшейся цепи саданул меня по лбу, в кровь рассек бровь) и со всего маха швырнул сучку об стену.

Кровь и пепел!

Удар был страшен. Оборотнем все одно, что из пушки выпалили. Мне даже показалось, что сверху содрогнулось все поместье князя Демитрия. Глухой звук, с которым тварь припечаталась к стене, напрочь заглушил треск ломающихся ребер, а уж целых там, право слово, могло остаться не больше половины!

Тело оборотня свалилось на пол, точно куль с отрубями. Самка несколько раз бессильно загребла лапами и замерла, оглушенная. От мокрой шкуры валил пар. Не теряя времени (как я уже говорил, оборотням только дай передышку!) я подскочил к бестии, на ходу сбрасывая с руки цепь, и принялся вязать ей лапы загодя припасенными ремнями из просоленной кожи. Сначала скрутил передние и задние попарно, а затем стянул их вместе, чтобы зверь не могу сучить конечностями. Шомпол от пистолета лег оборотню в пасть, после чего я сноровисто обмотал ему морду последним оставшимся ремнем. Поднявшись и отступив на шаг, я полюбовался своей работой.

Неплохо. Спеленута на совесть.

С полчаса путы продержаться, а больше и не потребуется.

Закатав рукав, я внимательно обследовал правую руку на предмет укусов. Никаких следов, цепь свое дело сделала. Вот и славно. Не то, чтобы меня беспокоила перспектива присоединиться к волосатому племени и проводить ночи, голося на луну (с такими как я подобное не проходит), просто из пасти оборотнихи воняло на редкость отвратительно. Не хватало еще, чтобы раны воспалились.

— И ведь не скажешь, что княжеская дочь, — пробормотал я вслух.

При звуках человеческого голоса «девочка» начала приходить в сознание. Косматое веко дрогнуло и приоткрылось, обнажив мутный, налившийся кровью глаз. Несколько мгновений невидящий взгляд шарил по подвалу, затем зверь вновь закрыл его и затих.

Взяв оборотня за загривок, я приподнял тушу над полом, подлез снизу, подставил плечо и выпрямился, держа пленницу на себе. Весила «девочка» едва ли не больше меня, а это уже о многом говорило.

— Пойдем к папочке…

Папочка встречал у самого входа в подвал, окруженный челядью, суетящейся за спиной с факелами и лампами, а также группой смущенных егерей в бобровых шапках. Потеряв в стычке с оборотнем двоих товарищей, егеря наотрез отказались от попыток брать Катерину, княжну Долатову живьем и предложили отцу просто пристрелить дочку. Пристрелить, сказали, из милосердия, конечно же! Пущай не мучается.

Ха! Кишка тонка оказалась на самом деле.

Уверен, втайне егеря желали мне остаться в подвале. Теперь же видя, как я в одиночку управился с тем, на что не хватило их четверых, обладатели бобровых шапок готовы были со стыда сквозь землю провалиться. Утешать себя им оставалось только тем, что уступили они все-таки не человеку, а Выродку.

С нас, Древней Крови, и не такие подвиги станутся.

— Она… она… — серебряная борода князя Демитрия задрожала.

Клубы пара вырывались из его рта и ватными облачками поднимались к потолку коридора, выводившего к подвалу. В суматохе охоты я и забыл, как сегодня холодно. Один из слуг князя торопливо протянул мне шубу, пошитую на арборийский манер — богатую, длиннющую, тяжелую, словно доспех, и с рукавами до земли. Не чинясь, я набросил ее на плечи.

— Ваша дочь жива, — успокоил я князя. — Может быть не совсем цела, но для ликантропа не страшно. Отлежится пару часиков, и все раны и переломы заживут, как на… хм… оборотне.

— Переломы?! Косточки сломал моей девочке! Дитятко, да что ж он, изверг, с тобой сделал! — немедленно взвыла необъятных размеров баба, стоявшая за спиной арборийца.

Для жены князя она была слишком просто одета, должно быть, гувернантка или кормилица, ухаживавшая за Катериной с детства. Князь Долатов повернулся и властным движением руки приказал увести женщину прочь. Учитывая габариты последней, двум слугам удалось это сделать не без усилий.

Пока они возились, звероподобная княжна пришла в себя и тяжело заворочалась у меня на плече. Челядинцы ахнули и подались назад. Не двинулись с места только сам князь и егеря. Я тяжело свалил косматую тушу дочери к ногам Долатова.

— Слава святым угодникам! Жива…

С престарелым князем, представлявшим в Блистательном и Проклятом двор господаря Арбории, мгновенно произошла разительная перемена. Борода перестала трястись, из глаз исчез страх, а согбенная спина властно распрямилась. Из перепуганного, терзаемого сомнениями отца, он вновь превратился во властительную особу, аристократа или, как это они там говорят у себя в Арбории, — в «боярина».

Нечто похожее я видел, когда мальчишки, забавляясь, надували через соломинку лягушек. Хоп! и вместо маленького зеленого создания объемистый круглый шар с беспомощно растопыренными лапками.

— Несите ее в клетку! — коротко приказал князь Демитрий Долатов егерям. — Да аккуратнее, олухи, если хоть волосок…

Тут он взглянул на косматую шкуру доченьки и осекся.

— Несите ее. И смотрите, на сей раз клетку заприте надежнее! И оставьте ей платье, чтобы прикрыться, когда солнце взойдет!

Молодцы, кряхтя, подняли оборотня с пола и поволокли прочь. С ними убежала и большая часть челяди, подле князя остались только двое дюжих слуг, выполнявших, по всему видать, роль телохранителей. Взмахом руки, Демитрий отослал и их.

— Она… моя девочка… не укусила вас?

— Не предоставил ей такой возможности.

— Но у вас, милорд, кровь на лице.

Я вспомнил про рассеченную бровь и машинально поднял к ней руку. На пальцах и впрямь задымилась кровь. Густая, ядреная. Древняя — та, что пахнет адской серой и дымится на свету, независимо от того, тепло на улице или холодно. Ей не страшна слюна оборотней, так что беспокойство князя было излишним. Выродки не всякую заразу могут подхватить.

— Ничего страшного, князь. Это ерунда.

Князь Демитрий протянул мне платок, украшенный собственной монограммой. Выглядело это несколько вычурно, но я молча принял тряпицу и несколько раз промокнул рану. И то сказать — рану ли. Так, сущая царапина.

— Милорд, Слотер, я не знаю, как благодарить вас… — заговорил, было, арбориец голосом настолько официальным и торжественным, что у меня скулы свело.

Поэтому я и перебил его, небрежно махнув рукой.

— Да знаете, князь, чего там! Цену своим услугам я называю вперед.

— О, да! да! Безусловно, вам будет уплачено! Сполна. И я кладу сверху еще пятьсот уранийских золотых. Жизнь дочери князя Демитрия Долатова стоит больше! Но я хотел сказать, что деньгами моя благодарность не исчерпывается. Если когда-нибудь вам понадобиться помощь или влияние…

Старик говорил искренне, и я невольно проникся к нему симпатией. Очень редко люди ведут себя рядом со мной подобным образом. Куда чаще они трясутся и источают запах страха, быть может, не такой сильный, как несколько минут назад, в подвале, но ничуть не менее ощутимый.

А потому я вновь перебил его. Доверительно положив руку на плечо пожилого арборийского князя, я сказал:

— Князь, вы человек в Уре новый, всех тонкостей еще не знаете. Поэтому примите мой совет: никогда — слышите? — никогда не признавайте себя должником Древней Крови. А тем более, если эта кровь течет в жилах одного из Слотеров. Поверьте, нас не зря называют в городе, Выродками.

Демитрий замер, приоткрыв рот.

Я ухмыльнулся.

— А за девочкой своей сморите внимательно. Вам повезло, она у вас природный ликантроп (видать, крепко согрешил кто-то из предков), поэтому можно отслеживать ее изменения по циклам луны. Самый верный способ того… по женской части. Ее личные служанки легко обнаружат, что начинается.

Князь хотел что-то сказать, но я сунул его платок в карман и, повернувшись спиной, пошел прочь. Устал я что-то. И от схватки с оборотнем, в которой надо исхитриться и не убить, и от благодарностей смертных, которые искренними бывают столь редко, что и не знаешь, как себя вести в подобных ситуациях.

Ну их…

Шагая по коридору особняка арборийского князя, я миновал несколько промежуточных комнат, вышел в холл и очутился рядом с огромной — в два человеческих роста — картиной. На ней была изображена тоненькая красивая девушка в платье цвета осенних листьев. Широкая юбка только подчеркивала узкую талию, а невесомо-воздушные руки, казалось, прямо сейчас уронят веер и удивленно всплеснут. Художник постарался на славу. Ему удалось передать не только наружную красоту натурщицы, но и то, что красками передать, казалось бы невозможно. Что можно только почувствовать: молодость, наивность, любознательность, свежесть. В уголках больших зеленых глаз девушки таилась неуловимая жизнерадостная улыбка, а в ямочки на щеках так и хотелось ткнуться неловким мальчишеским поцелуем.

Не знать бы еще, что именно она, такая утонченная и прекрасная, сейчас рычала и силилась разорвать кожаные ремни, запертая в кованой клетке посреди большой комнаты, со всех сторон оббитой войлоком…

Спокойней! Говорю же вам, спокойней!..

Не торопитесь бежать, едва заслышав фамилию Слотер.

Да, она жуткая, но ведь вы еще не слышали моего имени, не так ли? Меня зовут Сет. Если полностью — Сет Ублюдок Слотер.

Ну, что? Вам стало легче? Появилась уверенность в том, что я не примусь немедленно нарезать из вашей спины ремни для собственного увеселения и не попытаюсь сцедить кровь из вашего перерезанного горла в загодя припасенную колбу? Вижу, что появилась…

Не могу сказать, что я осуждаю вас за первоначальную реакцию.

В страхе перед Слотерами, равно как и перед тремя другими семействами Древней Крови — Морганами, Малиганами и Треверсами — нет ничего предосудительного. Этот страх мои родичи культивировали добрых три с лишним тысячи лет, так что он давно превратился во что-то вроде придатка к инстинкту самосохранения. Держись подальше от Древней Крови, и твои шансы дожить до старости резко увеличатся. Будь я простым смертным, пожалуй, свято следовал бы такому правилу. Особенно, если бы знал о Слотерах то, что знаю, сам будучи одним из них.

Жуткие слухи и страшные, леденящие кровь, истории о четырех семьях нелюдей, чернокнижников и некромантов, ставших истинным проклятьем Ура, содержат изрядную толику правды. Тут я спорить не буду. Однако же до истинного положения дел россказням далеко, так что Выродками нас — за глаза, понятно — называют вполне заслуженно.

Не то, чтобы мы хватали прохожих на улицах и немедленно волокли их в свои подземные лаборатории для жутких оккультных опытов… но ведь и без этого не обходилось. Раньше, по крайней мере. Ныне мы стали более сдержанными.

Годы идут, число смертных в подлунном мире множится с каждым часом и порой кажется, будто старый, траченный адским пламенем, воняющий серой ихор в наших жилах мало помалу растворяется в необозримом океане человеческой крови. Нас становится все меньше, людей все больше. Когда-нибудь Кланы Древней Крови рискуют просто исчезнуть в истории. Кануть в нее, чтобы окончательно превратиться в легенду о седых временах, когда среди смертных еще бродили отпрыски Шести Герцогов Ада. Такой титул носили шесть Архидьяволов, ступивших на землю, чтобы сразиться с Четырьмя Архангелами за власть над человеческими душами. В их числе была и Лилит, наша прародительница, известная так же, как Первосука и Черная Мать.

Сегодня нас, ее отродий, осталось не более пятисот во всех четырех семействах. Большая часть могущества Древней Крови оказалась истреблена ею же самой в жестоких и беспощадных стычках и междоусобицах. Последний такой конфликт был назван просто и незатейливо — Война Кланов. Он унес жизни тысяч Выродков, уничтожил большую часть Кланов, стер с лица земли полдесятка человеческих государств и обернулся тем, что есть ныне: четыре уцелевших семейства Древней Крови навечно обосновавшиеся в Уре, городе столь же Блистательном, сколь (благодаря нам) и Проклятом, заключив между собой временное перемирие.

Гигантский мегаполис оказался достаточно велик, чтобы тропинки заклятых врагов пересекались достаточно редко и в то же время достаточно тесен, чтобы Кланы могли приглядывать друг за другом, ревниво оберегая хрупкий расклад сил. Слотерам в сравнении с прочими еще повезло: мы вышли из Войны Кланов победителями, сохранив значительную часть своей силы и даже родовой замок — Кэр-Кадазанг. Прочим семьям пришлось признать нашу гегемонию, что не помешало им заключить меж собой «тайное» соглашение — объединиться вместе в случае, если Слотеры начнут нарушать сложившийся статус-кво. Я не случайно говорю «тайное» с иронией: родичи-Выродки заботливо постарались, чтобы их «секрет» стал прекрасно известен Слотерам.

На то и расчет.

Не имея возможности вести вражду открыто, ныне мы, Древняя Кровь, либо демонстративно не замечаем друг друга, либо плетем мелочные интриги, чтобы не позволять старым обидам зарубцеваться. Смертные же на фоне этой тлеющей век за веком ненависти играют роль сторонних наблюдателей. А случается — и расходного материала.

Я часто говорю «мы», когда речь заходит о Слотерах, но здесь есть нюанс, о котором стоит упомянуть отдельно.

Начну с того, что любой носитель Древней Крови живет много дольше простого смертного. Предел, отведенный нам преисподней, еще до конца не отмерен. Трудно сказать, когда у Выродка начинается старость. До этих славных времен никто еще просто не дожил. К примеру, древнейший из Слотеров Эторн, Патриарх Клана, застал аж времена войны с Ураном Батори, самым могущественным из Выродков, что сотрясал основы мироздания две с половиной тысячи лет назад. Однако же столь почтенный возраст не мешает ему выглядеть достаточно представительно. Пусть Эторн и белый, как лунь, но с какой стороны на него не посмотри — станет ясно: ближайшие пять-шесть сотен лет старик на покой не собирается. Да и по их истечении едва ли одряхлеет.

Безусловно, мы не бессмертны.

Мы вполне даже умеем умирать.

Стрела (а нынче — пуля) из засады, кинжал в спину, яд в кубок, подлое проклятье втихаря или гиблые чары исподтишка… антураж нашей смерти всегда обставлен с должной изобретательностью. Истории Кланов известны случаи, когда дети Лилит умирали в постели, но все одно — по всем правилам Древней Крови: задушенные наволочкой, с перерезанным горлом или, если уж совсем не повезет, с головой, размозженной ночным горшком. Именно так, от горшка, погиб, например, Бернард Морган… но не будем вдаваться в детали.

По закону компенсации всякое преимущество должно оборачиваться слабостью, каковая обнаруживается, если сильную сторону как следует перевернуть и хорошенько приглядеться. Долгий срок жизни Древней Крови лишь компенсирует очень низкую рождаемость в Кланах. В то время как смертные плодятся, лишь немногим уступая в скорости кроликам, потомки Лилит появляются на свет не чаще, чем новые звезды на ночном небосклоне. А вдобавок к этому, есть и другие сложности, связанные с продолжением рода.

Древняя Кровь передается только по мужской линии и главным образом — через себе подобных. Посему в Кланах и процветает инцест. Конечно, известны случаи, когда женщины смертных ухитрялись зачать от мужчин-Выродков, и в жилах рожденных ими детей тек ядреный сернистый ихор. Но такие оказии достаточно редки. А вот обратного не бывало никогда. Женщина Древней Крови не может зачать от смертного мужчины, сколь бы велики его достоинства — во всех смыслах и отношениях — не были.

Это — незыблемая истина, подтвержденная веками существования Кланов.

С одним маленьким исключением.

Анна Слотер и безвестный наемник-северянин, чье имя ныне предано забвению.

Мои мать и отец.

Эторн Слотер, Патриарх Клана, а также отец и муж (что я там говорил про кровосмешение?) Анны смотрел сквозь пальцы на ее забавы со смертными любовниками. Ревность знакома Выродкам, но за три тысячи лет — а Эторну никак не меньше — от нее вполне можно избавиться. Морщины омрачили его чело, когда стало известно, что Анна тяжела.

Поначалу старик полагал, что растущий в ней плод — результат его усилий на ложе, и даже поторопился обрадоваться. Может быть, даже прочил мне бремя наследника, кто знает… Но потом, припомнив отлучку из Ура по делам семейства, Эторн, сообразил, что он здесь не причем. А когда выяснилось, кто именно отец ребенка, Патриарх едва не тронулся умом.

Шутка ли стать отчимом первому и единственному бастарду за всю историю существования Древней Крови?!

Отчаянный наемник и головорез, так удачно повалявший Анну по шелковым простыням, исчез, как будто его никогда и не было. Мне не осталось от него даже второго имени, почему родичи и зовут меня не иначе, как Ублюдок. Разве только в самых укромных местах лабораторий, расположенных в подземных частях Кэр-Кадазанга, родового замка Слотеров, еще можно найти колбочки и пробирки с частицами папашиной плоти: ученые Клана пытались установить, что за мутация позволила смертному осуществить невозможное.

Они не преуспели…

Быть Выродком — не такое уж легкое дело, как может показаться; даже у чудовищ есть свои сиюминутные трудности и бытовые проблемы. Быть Выродком из Выродков — еще хуже. И я единственный, кто может говорить об этом с полной уверенностью.

По крови я — полноправный Слотер. Мои раны дымятся и пахнут серой не хуже, чем у прочих. Меня признал Кэр — душа и хранитель родового замка. Как любой другой потомок Лилит я обладаю своим Талантом — редким и уникальным даром… и все же Клан относится ко мне более чем прохладно.

По правде сказать, Слотеры не жалуют друг друга в принципе. Теплые семейные отношения не для нас. Но для того, чтобы хотя бы просто переносить мое присутствие отдельным членам семейства приходится до скрежета стискивать зубы. И такое «радушие» — еще прогресс в отношениях. Поначалу никто не делал и этой малости, позволяя себе раззявить пасти, чтобы пройтись на мой счет при каждом удобном случае.

Пресловутый прогресс возник лишь после того, как на брошенное оскорбление я начал отвечать броском предмета потяжелее, а отпущенную реплику парировать, пуская в ход кулаки. Как нетрудно догадаться, для того, чтобы вести дискуссии с Выродками на таком уровне, необходимо обладать либо вескими аргументами, либо тяжелыми кулаками. Смею заверить, достаточно… хм… весомыми мои «доводы» сделались уже годам к пятнадцати.

Талант.

А со временем им нашлось и профессиональное применение.

Убравшись подальше от Кэр-Кадазанга и населявших его родственничков, я сделался наемным охотником на нечисть и специалистом по всевозможной магической и оккультной дряни, на которую так богат город Ур, Блистательный и Проклятый. Это во времена молодости Эторна Слотера волшба считалась уделом избранных, а порождения Тьмы предпочитали в ней же и прятаться, промышляя случайно подвернувшимися под когти человечишкой. Сегодня многое изменилось. Даже слишком.

Широкое распространение так называемых скрученных заклинаний, упакованных в простые предметы, позволило использовать колдовство даже самому сиволапому крестьянину, если только ему достанет денег купить зачарованный предмет. Создания, порожденные магией — такие, как големы или горгульи — из страшил, призванных подчеркнуть могущество мага, превратились в рабочие инструменты, которые люди использовали по своему разумению. Например, чтобы удержать зараз несколько балок при строительстве дома или даже перетащить пару тележек с грузом. Орды зомби, вместо того, чтобы шляться по дорогам, пожирая все живое, не успевшее унести подальше ноги или лапы, теперь дробят камни в серебряных и каменных рудниках Ура.

В том, что касается облегчения труда при помощи магии, изобретательность смертных не имеет пределов. Они ухитряются даже вызывать мелких бесов из преисподней и приспосабливать их под свои нужды — курьерами, разносчиками почты, помощниками в кровельных работах. Между селениями кочуют Блеклые Пастыри — лицензированные некроманты — с толпами хучей. За малую плату они подряжаяются расчистить делянку от леса, либо вымостить дорогу на ярмарку. Торговцы возят полные фуры мяса и овощей, не утруждаясь даже прибегнуть к засолке — на кой, если есть заклинания стазиса? Вампиры служат во Втором Департаменте Ура Констеблями и разыскивают преступников по запаху крови. А для облегчения их трудов дознаватели Департамента хранят у себя бесчисленные ряды пронумерованных и поименованных колбочек с образцами крови преступников, хоть раз побывавших в лапах закона.

Магия и даже нечисть давно стали источником могущества и процветания Ура, сделав его воистину Блистательным. Но, как я уже говорил, любое преимущество может обернуться и слабостью, а то и чем похуже.

Зомби, машущий киркой, вполне способен дать ей по голове надсмотрщику, чтобы затем поковыряться в его мозгах. Бес, скачущий с почтовой сумкой по крышам, может изящно уронить увесистый кусок черепицы на проходящего снизу человека. Исключительно в силу злобности своей натуры. А вампиру, как бы хорошо он себя не вел, всегда хочется глотнуть свежей человеческой крови. Даже больше чем пьянице хочется приложиться к бутылке.

Достаточно ослабить контроль, и ситуация из благостной превращается в адскую.

Именно поэтому Ур — город равно Блистательный и Проклятый.

В анналы города занесены ужасающие истории о крупных трагедиях, таких, как Бунты Нежити, во время которых целые улицы утопали в крови. И он хранит молчаливую тайну о множестве трагедий мелких, каковые смертные стараются сделать достоянием как можно меньшего числа людей. Ибо всегда найдется тот, кому даже малая кровь выгодна или хотя бы предпочтительна.

В таких случаях к делу подключаюсь я.

Мне случалось распутывать истории, где главными действующими лицами становились те, кто умер и вернулся с того света, чтобы закончить свои дела. Доводилось гасить конфликты, в которых в качестве одной из сторон выступали рогатые и клыкастые демоны из преисподней. Родственнички, между прочим, по крови. Приходилось вытаскивать заказчиков из заварух, запутанных настолько, что воздух густел от магии и плохих предчувствий — хоть режь его ножом.

Я — Сет Ублюдок Слотер, первый специалист Ура по трагедиям, их предотвращению и организации.

И если вы, услышав мое имя, все-таки не убежали, а стоите и мнетесь, бледные, как смерть, не зная, с чего начать, значит, ваше дело плохо. Совсем-совсем плохо. Ибо пусть я всегда решаю проблемы своих клиентов, никто не приходит просить помощи у Слотера по своей воле.

Всех толкают, колотя костлявыми кулаками в спину, мертвецы.

Снаружи буйствовало солнце: яркое и совсем-совсем одинокое — на небе как-то не случилось и облачка. И пусть тепла от него почти не было, все одно погода выдалась замечательная. Холодный пронизывающий ветер, истязавший Ур с самой осени, стих, словно бы утомившись от трудов. Мороз озорно пощипывал кожу, но не лез в складки одежды и не выстуживал дома. День начинался на удивление ясный и какой-то чистый. Хотелось двигаться и дышать полной грудью, а вовсе не сидеть и трястись по мостовой в стылом экипаже. И уж тем более — не выслушивать подробности о том, что кому-то в Блистательном и Проклятом опять свернули шею при самых неприятных и подозрительных обстоятельствах.

Однако же именно этим я и занимался.

Трясся, покачиваясь из стороны в сторону, и внимательно слушал, о чем ведет речь аскетичного вида человек с бесцветными, ничего не выражающими рыбьими глазами. Мой собеседник был тощ, кожа до кости, и от того все время мерз, несмотря на теплую меховую шубу, из-под которой выбивался синий, вылинявший от стирок, воротник магической робы.

С того времени, как я в последний раз видел мага-чиновника из Колдовского Ковена Ура, Квентин Саламатус ничуть не изменился. Как и раньше, представитель Ковена выглядел ничуть не представительно, чему причиной непомерная скаредность и рачительность, служившие неиссякаемым источником для шуток и анекдотов. В Уре даже поговаривали, будто Саламатус твердо вознамерился превзойти скупостью легендарного барона Румеля, чья бескрайняя жадность вошла в историю.

Будь я проклят, если пресловутая роба не была той же самой, что и год назад, когда мы впервые пересеклись с Квентином Саламатусом вживую! До этого мне доводилось слышать истории о полубезумном старике, входящем в Круг Девяти — орган, управляющий делами Ковена — но лицезреть воочию сию ходячую достопримечательность Ура как-то не случалось. Встретившись же с магом-чиновником, я убедился в двух вещах: слухи о его безумие — полная ерунда, а вот болезненное сребролюбие действительно голодным червем грызет душу этого человека.

Квентин Саламатус даже говорить о деньгах равнодушно не мог!

Около года назад по просьбе Ковена мне пришлось вынуть душу из одного колдуна, величавшего себя Мастером Плоти. Вот уж кто проявил себя настоящим безумцем! Однако для того, чтобы тягаться с Сетом Слотером не достало ни магического таланта, ни безумия, его усиливавшего. В конечном итоге голова Мастера слетела с плеч. На тот момент мне думалось, что это — самое действенное лекарство от приключившегося с ним недуга. Дальнейшее развитие событий показало, что это не совсем так, ну да история с Камнем и Плотью еще тот случай. Под конец ее туго пришлось всем, включая даже Клан Слотеров!

Переговоры от имени Ковена со мной тогда вел как раз Саламатус. Прежде чем отправить меня на задание, старый скряга Саламатус долго и нудно распинался обо всем подряд. О загубленных человеческих жизнях, о жуткой опасности, угрожающей всему Блистательному и Проклятому и о том, как тяжело ему обеспечивать работу Ковена, на который чуть что все шишки валятся отовсюду: из Магистрата, Второго Департамента, Палаты пэров, Монарших Чертогов… В какой-то момент мне даже показалось, что маг-чиновник попытается воззвать к моим лучшим качествам и вот-вот предложит сделать работу бесплатно, но Саламатус при всей своей рабской любви к деньгам, повторюсь, сумасшедшим не был и так хорошо о Выродках не думал. Бедняга просто не мог пересилить себя и назвать-таки цифру, с которой начинался мой обычный гонорар.

И пусть деньги Саламатус платил отнюдь не из собственного кармана, когда дело дошло до расчета, сердце его, вне всяких сомнений, обливалось кровью. Можно только посочувствовать прочим магам Ковена, если всеми фондами и ассигнациями там ведает этот Румель наших дней!

Саламатус, по глазам видать, тоже припомнил нашу последнюю встречу и стоимость, в которую она обошлась Ковену, отчего немедленно загрустил. Его постное лицо скуксилось, брови встали горестным домиком. Однако глаза мага-чиновника — круглые, слегка на выкате, бесцветные и вроде бы ничего не выражающие — смотрели цепко и внимательно. Мне пришлось напомнить себе, что этот забавный старик, который даже одежду себе сам стирает и подшивает, чтобы не тратиться на служанку — второй человек в Колдовском Ковене Блистательного и Проклятого…

— Третий труп вы тоже нашли у себя дома? Как два предыдущих? — спросил я. — И, разумеется, опять никаких свидетелей?

Саламатус кивнул, покачиваясь в такт движениям повозки.

В крытом экипаже, лишенном опознавательных знаков и эмблем, мы неспешно пробирались по улочкам, лежащим в стороне от центра города. Двойка запряженных в повозку мулов выглядела так, точно их специально покрасили в тускло-серый цвет, а стати и выражению морд волшбой придали покорно-унылое выражение, присущее старым клячам. Лишь бы никак и ничем не привлекали к себе внимания! Даже ливрея на вознице была серой и невзрачной — подстать физиономии, стирающейся из памяти, стоит отвести от нее взгляд.

Квентин Саламатус зачем-то настаивал на соблюдении инкогнито, хотя дело, которое намеревался мне предложить Круг Девяти, уже успело наделать шума по всему городу.

В означенном деле фигурировало три трупа членов Колдовского Ковена, один за другим были обнаруженные в собственных квартирах: бледные, как монашка, попавшая в бордель и пустые, точно бутыль, до которой добрался пропойца.

Впрочем, теперь я не совсем правильно подбираю слова.

Не пустые.

Сухие.

Кто-то, сказал Квентин Саламатус, выпустил из магов Ковена всю кровь. Или — высосал ее. До последней капли.

По правде сказать, ничего удивительного. Это Ур, Блистательный и Проклятый. Здесь с тобой с равной вероятностью могут проделать и то, и другое — на улицах хватает и головорезов, и вампиров, и кто из них кровожаднее еще вопрос!

Не могу сказать, что Саламатус меня не озадачил. Убийство мага — само по себе дело сложное. Убийство мага, принадлежащего Ковену, граничит с самоубийством. Братство магов-чиновников обладает огромным могуществом. К их услугам лучшие лаборатории, самые сложные заклинания, а заодно вся правоохранительная мощь Ура, на службе которому состоит Ковен.

Братство контролирует всю магию и все сверхъестественное в городе. Все прочие практикующие колдуны и чародеи обязаны приобретать у Ковена лицензию для применения своих способностей «иначе, нежели в личных целях». Большинство нежити и нечисти, используемой в хозяйственных нуждах Ура, содержится на магических «поводках», созданных специалистами Ковена. Покуситься на мага-чиновника, значит, обеспечить себе крупные неприятности.

Кхм… я, кажется, сказал «крупные»?

Оговорился. Громадные неприятности.

Ковен ведь обратился ко мне, а моя репутация сама по себе — неприятность размером с хороший утес.

— Все три погибших мага обладали схожими силами?

— Ммм… скажем так, в последнее время у них была общая специализация, — пожевал губами Саламатус.

— И какая же? Я немного отошел от дел и не в курсе всех последних слухов.

— Исходя из вашего интереса, я могу предположить, что вы беретесь за дело? — вместо ответа осторожно спросил маг-чиновник.

— Интереса? Вы еще даже не попытались меня заинтересовать, господин волшебник! — я сделал вид, будто улыбаюсь.

Рыбьи глаза Саламатуса блеснули — тускло и горестно.

— Разве сама история не вызывает у вас интерес?

— Интересными историями Ур полнится, — небрежно отмахнулся я. — Здесь каждый второй житель может рассказать о таких страстях, по сравнению с которыми три мертвых мага — так, страшилка на ночь. Взять хотя бы историю Бристманского Живореза, о которой до сих пор судачат…!

— Не просто три мага! — возмущенно вскинулся Саламатус. — Три мага Ковена! У того, кто решил пойти против самого могущественного объединения волшебников в Уре, а, следовательно, и во всем мире должны быть самые невероятные мотивы. Не говоря уже о возможностях. Это не сбросивший с себя рабский ошейник демон, как ваш Живорез! Готов поклясться чем угодно, мы имеем дело с расчетливым и хладнокровным убийцей, преследующим определенную, нам пока неизвестную цель. Разве вам не интересно узнать, кто это и что это за цель? Разве это не вызов вашему профессиональному самолюбию? Сможет ли самый знаменитый охотник Ура, Блистательного преуспеть там, где затруднился даже Ковен…

— Самый знаменитый охотник Ура сейчас выйдет из вашего экипажа, господин Саламатус. Или свернет вам нос на бок… — с тихой угрозой в голосе произнес я. — Я не выношу, когда мной пытаются манипулировать. Самоуверенность смертных, полагающих, будто они могут поиметь выгоду со Слотера, меня давно перестала забавлять. Вам это ясно?

Морщинистые веки Саламатуса испуганно захлопали. В рыбьих глазах, наконец, появилось какое-то подобие жизни. Даже такому могущественному человеку в Уре, как Второй в Круге Девяти делалось не по себе от присутствия разозлившегося Выродка. Репутация в среде смертных — великая вещь. Не зря над ней неустанно трудились поколения предков, приучая людей испытывать животный страх при одной только мысли о Древней Крови. Этот страх жители Блистательного и Проклятого впитывали с молоком матери.

— П-простите меня, милорд, — после короткой паузы пробормотал Квентин Саламатус. — Поймите, когда вы проявили интерес к деталям, я предположил, что вопрос вашего участия в нашем деле решен, и только чистая формальность заставила меня настоять на подтверждении…

— Ах, вот оно что, формальность… — ухмыльнулся я. — Не понимаю только, как я мог на что-то подписаться, когда не услышал конкретного предложения от Ковена? Мои услуги стоят недешево, а вы, как мне почудилось, намеревались предложить Сету Слотеру поохотится на убийцу магов из чистого интереса. Унять профессиональный зуд, так сказать.

— Что вы, лорд Слотер! Что вы! — замахал руками Саламатус, принимая правила игры. — По глупому недоразумению мы с вами поняли друг друга совершенно превратно. Ковен, безусловно, согласен на ваши стандартные расценки. И мы даже готовы понести сопутствующие расследованию расходы, если они возникнут. Нам нужна голова этого безумца… или безумцев! Нельзя, чтобы на репутации братства осталось пятно.

Перекрывая голос мага-чиновника, с улицы донеслись чьи-то истошные вопли. Похоже, уличного лоточника только что лишили дневной выручки. В воздухе немедленно традиционное в таких случаях многоголосое: «Держи вора! Держи-и-и!». Негромкое постукивание колес по мостовой заглушил яростный топот десятка ног: воришке не удалось улизнуть незамеченным.

Саламатус сморщился, дожидаясь, пока звуки, иллюстрирующие картину — самую обычную и будничную для Блистательного и Проклятого — несколько поутихнут. А затем доверительно добавил:

— И было бы замечательно, если эта голова еще сможет издавать звуки. Ковен заинтересован в том, чтобы допросить убийцу. С пристрастием.

— Должен сказать, я в некотором недоумении, — придав своему голосу озабоченность, заявил я. — Сначала вы расписываете мне великие трудности предстоящего задания, а потом говорите об обычных гонорарах…

— Помилуйте, лорд Слотер! Когда это я вам расписывал? — запальчиво вскинулся Саламатус, мучимый очередным приступом жадности.

— Ну, как же! Не далее, чем пару минут назад. Как там звучало, дайте вспомнить?… «Сможет ли самый знаменитый охотник Ура, Блистательного преуспеть там, где затруднился даже Ковен».

У меня не особо получилось сымитировать голос члена Круга Девяти, но саму фразу я воспроизвел дословно, и маг-чиновник как-то сразу сник, нервно хрустя пальцами, наполовину синими от въевшихся чернил.

— Так вот, господин Саламатус. Самый знаменитый охотник Ура преуспеет там, где затруднился целый Ковен, состоящий из сильнейших магов Блистательного и Проклятого. Могу вас в этом уверить. Я всегда выполняю работу, для которой меня подрядили. Дело принципа. Но коль дело столь серьезное, гонорар должен быть соответствующим.

Судя по выражению лица мага-чиновника, большего печали ему бы не доставило даже известие о смерти родной матушки. Будь я чуть менее толстокож, наверняка бы сделал скидку. К счастью, сентиментальность мне чужда. И потом, ведь неизвестно, с кем (или — с чем) еще придется столкнуться, отыскивая убийцу магов: подобный жест вполне может оказаться преждевременным.

Так уж частенько выходит, что размеры неприятностей, с которыми приходится иметь дело, нередко перевешивают самые лакомые предложения.

Издержки профессии.

А если к этому добавить скелеты, регулярно выпадающие из шкафов, чтобы лязгнуть зубами тебе над ухом, то можно с уверенностью утверждать — я и без того с завидной частотой оказываюсь продешевившим.

— … так что за общая специализация была у вашей покойной троицы? — спрашивал я у понурого, убитого горем Квентина Саламатуса несколькими минутами позже.

— Они пытались доработать Скрижали Запрета, — с тоской в голосе ответил маг-чиновник.

Скрижали Запрета и трупы без единой капли крови в жилах сочетаются хорошо.

Даже слишком хорошо сочетаются.

И того, и от другого ощутимо несет вампирятиной.

Вот прямо сейчас иди в Квартал Склепов, бери за шиворот первого попавшегося носферату и тряси его, спрашивая грозным голосом: «А ну, признавайся, кто из вашего мертвого племени заточил клык на Ковен!».

След не то, чтобы явный — протоптанный! Слепой и тот не проглядит. И, как обычно бывает в таких случаях, гарантированно промахнется.

Если ты вампир и живешь… хм… в смысле, существуешь, в Уре, Блистательном и Проклятом, ты должен пройти легализацию. В противном случае вероятность того, что рано или поздно утро застанет тебя в гробу с колом в груди, будет примерно девять из десяти. В городе и помимо меня хватает охотников, профессионально занимающихся отловом и уничтожением дикой нежити и нечисти, ухитрившейся избежать магической обработки. И спрос на наши услуги никак не падает.

Власти Ура, что Магистрат, что король, готовы закрывать глаза на расхаживающих по улицам бесов и демонов — пока они носят рабские ошейники, не позволяющие дать волю темной сущности. Они также готовы терпеть присутствие среди живых тех, кто умер и вернулся, равно как и тех, кто никогда не жил, но обрел подобие жизни — до тех пор, пока и первыми и вторыми можно управлять. И даже присутствие вампиров и их кровных родичей (носферату, одним словом) в городе терпимо, но — только после легализации.

Легализация требует, чтобы носферату лично явился в Департамент магической обработки Ура и улегся на хирургический стол, предоставив себя в распоряжение специалистам Ковена. Последние, используя тонкую магию и самую обычную хирургию, вживят в тело немертвого четыре маленькие серебряные скобки размером с фалангу пальца. Четыре Скрижали Запрета, ограничивающие темную сущность вампира.

Первая Скрижаль налагает запрет на питие человеческой крови. Соглашаясь на легализацию, вампиры отказываются рассматривать смертных, как свою естественную добычу.

Вторя Скрижаль налагает запрет на трансформацию. Это касается в первую очередь высших вампиров, которым доступно перевоплощение в животные формы (волк, летучая мышь) и даже нематериальные тела (туман или лунный свет). А то многие жители Блистательного и Проклятого не могут спокойно спать, зная, насколько уязвимы их жилища для проникновения детей ночи.

Третья Скрижаль налагает запрет на сотворение себеподобных (киндредов) и культивацию вурдалаков. С себеподобными все понятно: Уру не хватало только бесконтрольного размножения немертвых! Вурдалаками же называют смертных, причастившихся крови вампира. Многие дикие вампиры охотно используют таких слуг для охраны своего дневного сна и мелких поручений. Отведавший крови вампира человек обретает значительную часть его силы и даже сущности, но при этом остается смертным и может выносить солнечный цвет. Эффект не длится вечно, хозяин должен регулярно подкармливать культивированного, и чем дольше длиться эта связь, тем дальше заходят изменения. Стать вампиром вурдалак не сможет, но человеческое в нем в конечном итоге уступит место зверю, вскормленному ядовитой кровью. А потребность в новых дозах крови превратит его в конечном итоге в создание, опасное даже для своего хозяина. И тогда останется только отрезать голову обезумевшей твари, разрывающей все на своем пути…

Но пока вурдалак может контролировать свою сущность, он — превосходный слуга для существа, живущего одной только ночью.

Наконец, Четвертая Скрижаль — запрет на применение гипноза и внушения. Порабощение чужой воли запрещено законами Блистательного и Проклятого.

На сленге носферату принять в грудь четыре Скрижали означает «приютить серебряного Джона». Приют дается навечно: после вживления Скрижалей избавиться от них уже невозможно. Извлечение хотя бы одной скобки мгновенно активирует чары, заключенные в прочих, и от вампира-нарушителя останется только горстка пепла.

Выбор между серебром и колом в груди — для вампира почти одинаково неприятный, но единственно возможный. Большинство предпочитают кол. Те, кому все-таки по душе (оценили тонкую шутку? у вампиров — нет души!) спокойный сон, заполучив своих «Джонов» приобретают также персональный пронумерованный гроб, а с ним и место в Квартале Склепов.

Последний расположен в северо-восточной части Блистательного и Проклятого и является официальным автономным поселением для носферату. В народе Квартал именуют гораздо проще — гетто. Да и сами вампиры, проживая на клочке земли, обнесенном высоченным забором и проточной водой, придерживаются того же мнения.

Но как бы то ни было, обитатели Квартала Склепов избавлены от главной проблемы диких вампиров — необходимости выживать. Они имеют право на спокойный сон в дневное время: границы Квартала патрулируются городской стражей на случай появления фанатика со склянкой святой воды или колом наперевес. А также регулярное довольствие: каждый вечер в гетто отправляются клети, набитые живыми кроликами. Ну и главное, помимо крова над головой и крови насущной, на носферату распространяются все прочие права, полагающиеся гражданам Блистательного и Проклятого: избирательное, гражданское, право на титулы и т. д. Ни один дикий вампир ничем подобным похвастать не может.

Таков результат Соглашения, некогда подписанного вампирами и королем Максимилианом.

Иные из немертвых после Соглашения сделали неплохую карьеру в городе, и нажили немалые состояния. У тех, кто живет вечно — куча времени, чтобы научиться на своих ошибках, наработать связи, перенять опыт, научиться тонкостям и хитрым ходам.

Впрочем, тут-то и кроется проблема, связанная с убийствами магов Колдовского Ковена. «Жить вечно» со Скрижалями в груди — затруднительно. Серебро, особенно магически обработанное, оно и есть серебро. Действие Скрижалей со временем разрушает тело своего носителя. Вампиры высшего уровня могут сдерживать этот процесс, но те, что кровью пожиже, в какой-то момент начинают просто разлагаться заживо. И разум иной раз распадается быстрее плоти. Конечно, все происходит не за один день, и вампир может пощеголять со Скрижалями лет сто пятьдесят-двести, прежде чем процесс зайдет достаточно далеко, чтобы оставить от него одну развалину.

Некромейстер Алан, глава Квартала Склепов и старейший из вампирских баронов, прошедших легализацию, неоднократно обращался в Ковен, требуя доработки и усовершенствования Скрижалей. Маги-чиновники всякий раз обещали решить вопрос, но с исполнением обещания не торопились. Колдовское хозяйство Блистательного и Проклятого слишком беспокойно. Необходимо поддерживать систему городских порталов; обновлять магическую обработку созданий, призванных из других измерений; проводить обряды экзорцизма на местах преступлений; контролировать торговлю магическими атрибутами и артефактами… одним словом, всегда находятся неотложные сиюминутные дела. Вампиры же, будучи (теоретически) существами бессмертными, могут и подождать.

В конце концов, Некромейстер от просьб перешел к прямым угрозам. Он намекнул на то, что владеет Перчаткой Хаоса — неким мистическим артефактом, позволяющим нейтрализовать любое приспособление, изготовленное с применением волшбы. В том числе и Скрижали. В качестве доказательства существования Перчатки Некромейстер продемонстрировал Кругу Девяти свою грудь, из которой были выдраны все Скрижали, кроме одной — запрещающей пить человеческую кровь. Если Ковен не предпримет никаких действий, заявил древний вампир, он сам, Алан, Некромейстер Квартала Склепов, будет лечить своих киндредов от недуга, который вызывают Скрижали. При помощи пресловутой Перчатки.

И только тогда в Ковене зашевелились, подгоняемые увесистыми пинками из Монарших Чертогов.

Но (надо же какое совпадение!) стоило рукам Ковена, наконец, дойти до Скрижалей, как кто-то начал обрубать их по самый локоть. Трое магов-чиновников, работавших над новыми «Джонами», были убиты в течение одной ночи. И гибель их — от укусов в шею и общей потери крови — весьма недвусмысленно показывала, где следует искать виновника.

Есть, над чем задуматься, не так ли?

Квентин Саламатус оставил меня на пересечении улиц Заячья Лапа и Такон-тизис.

Здесь проживали главным образом работники и подмастерья цехов и мастерских, расположенных двумя кварталами ниже. Среди них водилось немало коренных уранийцев, но большую часть цехового братства все же составляли потомки иноземных мастеров, когда-то съезжавшихся в Ур со всех уголков мира. И, удивительное дело, этому ничуть не мешали все жуткие истории о городе страха, которым правят свихнувшиеся маги и чудища. По правде сказать, значительная часть таких историй очень даже тесно соприкасалась с реальностью, и многим переселенцам предстояло в этом убедиться на собственном опыте. Зато те, кто избежал неприятностей, усвоил правила и нашел в себе силы выцарапать место под солнцем, вполне органично влились в темную сердцевину огромного, древнего и могущественного города-государства.

Ур похож на тесный, бурлящий котел, в котором все быстро переплавляются разные народы и даже разные расы. Уже второе-третье поколение потомков перебравшихся сюда смертных забывает об исторической родине и начинает почитать себя не иначе, как гражданами Блистательного и Проклятого и только его.

Блистательный и Проклятый — центр мира. Иногда кажется, что вся история и даже Вселенная вертится вокруг него. Такого скопления чудес и ужасов в одном месте и в одно время свет еще не видел. На улицах Ура при должном везении (или невезении) можно встретить даже бога… ну, ладно, не бога, так какого-нибудь захудалого божка.

И в девяти случаях из десяти он будет работать на Магистрат Ура, к вящей славе Блистательного и Проклятого.

Я редко признаюсь себе в этом, но я люблю Ур.

Исполинское древнее чудовище имеет свое очарование, несмотря на полное равнодушие, с которым оно пожирает своих отпрысков. Равнодушие и завидную регулярность.

Вот взять хоть текущий миг.

В трех десятков шагов от меня собралась плотная горластая толпа, в центре которой, судя по оживлению и радостным воплям, кого-то старательно лупили. Привычная картина для Ура. Опять же в погожий зимний денек, трудно представить лучший способ согреться, нежели славная добрая уличная драка. Не поучаствовать, так хоть посмотреть, погорланить: зевак и подстрекателей в таких делах всегда хватает. Среди коричневых курток и темных кафтанов мастеровых мелькали яркие пятна женских платков, обладательницы которых время от времени возбужденно повизгивали. Тут же метались дрожащие от мороза и азарта мальчишки, пронзительным криками подогревая кровожадное настроение толпы.

Но тот, кого метелили в центре людского скопища, в долгу явно не оставался. Периодически радостные крики перемежались болезненными воплями, на которые толпа отзывалась гневным гулом. Обычный человек, скажем, пойманный за руку воришка, давно бы уже пал под натиском превосходящих сил. Получил бы несколько раз ногами по ребрам и физиономии, и лежал бы себе тихонько, весь в крови, до прихода городской стражи. Но, раз толпа никак не утрачивала интереса к происходящему, били кого-то покрепче здоровьем.

Неужто орка?

Зеленокожих в Уре ну очень не любили за мрачный и задиристый нрав.

Приблизившись к столпотворению, я без церемоний начал проталкиваться вперед, пропалывая толпу, точно грядку от сорняков. Отброшенные или оттолкнутые в сторону простолюдины, разгоряченные потасовкой, вскипали, было, праведным гневом и оборачивались со сжатыми кулаками наперевес и обидными словами на языке… обнаружив, что дело придется иметь с увешанным оружием дворянином (а кто еще может щеголять со шпагой на боку?), да еще и огромным, точно огр-людоед, они тут же благоразумно остывали.

Ну, хочется человеку посмотреть, кого там лупят; любопытство его мает — пусть смотрит! Чего уж там?

Выродка во мне еще не признали, так бы улица, небось, враз опустела.

Тот, кого лупили, и в самом деле оказался нечеловеком.

Посреди толпы угрем вертелся, успевая не только прикрывать от ударов голову, но и давать сдачи, черт.

Нечистый попался мелкий, размерами не крупнее тщедушного подростка лет четырнадцати-пятнадцати. Сплошь поросший жестким черным волосом, он походил на костлявую большеголовую обезьяну. По плоской злобной мордочке, текла кровь — кто-то удачным ударом расколол на голове бестии рог. Другой удар хорошо, почти до кости рассадил бровь. В аду, откуда пакость родом, несомненно, приходится похуже, но там собственные страдания компенсируются возможностью мучить других! В Уре же у черта могло быть одно-единственное занятие — служить на благо смертных.

С этой целью на обитателей преисподней (или иных миров, в которые иной раз удавалось проникнуть магам и кудесникам) надеваются специальные ошейники или браслеты. Они сдерживают демоническую сущность нечисти и позволяют ей вести себя в человеческом облике лишь немногим хуже, чем ведут себя люди.

Заметьте, я не сказал «вести себя хорошо», поскольку не понаслышке знаю, на какие гадости для ближнего своего способен простой смертный. Не всякий черт сумеет отравить жизнь человеку сильнее, нежели, например, собственная жена, или сосед, эту жену тайком вожделеющий.

Копыта лупцуемого черта, к моему удивлению, оказались забиты в колодки. Да не простые, а сработанные вполне со знанием дела. Выцарапанные на медных накладках чары не позволяли бесовскому отродью сбросить их с лап просто так. Снять колодки мог только посторонний, однако, судя по настроению толпы, с большей вероятностью с черта сняли бы шкуру. Собственно, к этому все и шло.

Пробившись в самый центр кучи-малы, я без лишних слов ухватил за загривок бородатого молодца, с особенным усердием орудовавшего палкой и отшвырнул в сторону. Двое других драчунов попятились сами. Разгоряченные и распалившиеся, они с ненавистью смотрели в мою сторону, но в драку не лезли. Пистолеты и шпага вообще обладают неплохим успокаивающим действием. Еще двое «истребителей нечисти» уже отдыхали на руках у зевак — участливые горожане заматывали их многочисленные порезы и царапины лоскутьями, на которые пошли собственные рубахи.

— Вы… вашмилость, чего это делаете?! — тяжело дыша, процедил один из мужиков, только что охаживавший черта черенком от метлы. — Вы за что же это с честным людями так-то?

Нестройный гул толпы поддержал возмущение.

— Разве честные люди должны портить чужую собственность? — я обвел ближайшие лица хмурым взглядом, и люди вдруг попятились.

Кажется, до них начало доходить, с кем имеют дело.

Только бородач, потрепанный за загривок, остался стоять на месте. Правда, дубину свою за спину спрятал, чтобы не раздражать благородного господина.

— Была бы чья собственность, ошейник был бы! — набычившись, прогудел он и быстро огляделся, в поисках поддержки, но увидел лишь испуганные, напряженные лица.

Толпа съеживалась на глазах. Кто посообразительнее уже дал деру сразу, другие прятался за чужие спины. «Выродок». Непроизнесенное слово гуляло по толпе, точно чума, заражая людей страхом.

Бородатый соображал туго.

— Я говорю, ошейник был бы! — глухо повторил он, тыкая пальцем в черта. — А раз нету ошейника, надо эту пакость прибить, пока не освободилась и делов не понаделала.

— Ну, так подойди сюда и прибей, сучий потрох! — тонким пронзительным фальцетом завизжал черт, подпрыгивая вместе с колодками. — Иди-иди сюда, человечишка! Я пощекочу тебя вот этим! Да промеж ног!

Нечисть зловеще растопырила длинные костлявые пальцы, увенчанные черными крючьями когтей. Гибкий и жесткий, точно хлыст, хвост черта яростно хлестал по мостовой. Секундная передышка позволила твари восстановить силы, зачерпнув их в собственной злобе.

А ошейника на нечистом и в самом деле не оказалось. Я нахмурился.

Толпа продолжала рассасываться сама собой. Кто-то осторожно тронул за плечо бородатого задиру, шепнул ему в ухо заветно-страшное слово. Мастеровой тотчас спал с лица и начал пятиться назад, страстно желая оказаться как можно дальше от злополучного черта и всего что с ним связано. Выродки — хуже чертей. От тех, по крайней мере, знаешь, чего ждать…

Но я уже забыл о бородаче, сосредоточив внимание на нечисти. Не прошедший магическую обработку бес среди бела дня и поперек улицы, да еще и с хитрыми колодками на копытах, это что-то необычное. Даже для Ура.

— Где твой ошейник?

— У меня его нет! — дерзко ответил черт. — Я свободен.

— По колодкам и видно, — я выдал кривую улыбку и вытянул из-за спины пистолет, заряженный вместо пули освещенной сандаловой четкой.

Немногочисленные зеваки, еще остававшиеся рядом — пусть и на почтительном расстоянии — продемонстрировали уникальное умение бесследно растворяться в пространстве.

— Можешь учуять, чем заряжена эта штука? Я вижу, что можешь. В таком случае не советую юлить, нечистый. Ты знаешь, кто я, и почему мне способно не понравиться твое присутствие. Что здесь происходит? Почему на тебе нет ошейника и откуда эти колодки?

— Древняя Кровь! — ухмыльнулся черт, втягивая носом воздух. — Родич! Ты понабрался плохого от смертных!

Я хрустнул курком.

Морду нежити обезобразило выражение обеспокоенности.

— Подожди, подожди, Слотер! Ты ведь из них? Ты Сет, да? Охотник на нечисть! В аду много обиженных тобой братьев.

— Сейчас станет на одного больше.

— Да подожди же ты! Клянусь нашей с тобой праматерью, я ни в чем не виноват! То есть, я виноват, конечно, во многом, как без этого — против натуры не попрешь — но только не сейчас, — затараторил черт, кривляясь и гримасничая под дулом пистолета. — Ну, убери же эту штуку от моей головы! У меня был этот хренов ошейник. Да, был! Я служил у вызвавшего меня Мориса Сандона. Это аптекарь с Боуни-тизис… Все честь по чести: пять лет безупречной службы помощником в его аптеке в обмен на сущую мелочь — невинность его старшей дочери.

Аптекаря с Боуни-тизис я не знал, но ничего удивительного в том, что он ухитрился вызвать и связать договором обитателя преисподней не углядел. В Уре многие люди обладают скрытыми талантами. Богатый и влиятельный герцог, устав от балов и светских увеселений, берется за бритву, чтобы искромсать в кровавые лоскутья отловленную его людьми уличную шлюшку. А скромный неприметный аптекарь, закрыв лавочку, идет домой, чтобы втихаря изучать искусство пентаграмм и заклинаний Малого Вызова. Таков уж Ур, город столь же Блистательный, сколь и Проклятый!

Многие алхимики прибегают к помощи рядовых чертей или бесов, заключая с ними тайные сделки. Это не совсем законно, поскольку официально магической обработкой нежити и нечисти могут заниматься только маги-чиновники Ковена или чародеи, получившие специальную лицензию в Магистрате. Но если нет больших денег на официальный найм, а хочется заполучить в помощники ловкого малого, чьи пальцы просто идеально приспособлены для смешивания веществ, растирания порошков, приготовления декоктов и прочих дел, связанных со ступками и пестиками, колбами и ретортами, приходится переступать через законопослушность.

Главное заключить правильный договор. Не каждый черт согласится работать за мелочь в виде невинности девчонки-дурнушки. Некоторым подавай сразу душу. Да еще и обжулить норовят и часто преуспевают.

Однако, судя по плачевному состоянию моего волосатого собеседника, в кои-то веки, заключая сделку с нечистой силой, в дураках остался не смертный.

— Кто же знал, что эта дурочка не убережет оговоренного?! Я ей предусмотрительно, как в возраст вошла глаз, скосил и щеку надул, чтобы окривела. И титьки присушил — лишь бы никто не позарился, а, поди ж ты! — жаловался черт. — Нашелся какой-то похабник. Эти смертные дерут все, что движется. А что не движется — пинают и все равно дерут… Срок почти вышел, а я остался без награды! Девка-то сама мне не на кой не сдалась, я не инкуб, но уговор есть уговор. Ты пойми Сет, что обо мне внизу подумают?! Пять лет служил за просто так!

Морда черта приняла такое расстроенное выражение, что я едва удержался от саркастического смешка. Все-таки и в аду не без урода.

— Я к хозяину — так и так, пересматриваем условия, давай с младшенькой расчет возьму. А он уперся. Младшая-то ему родная, а старшая — падчерица, — продолжал изливать душу, или что там у него имелось, нечистый. — Ну, я и пригрозил ему, что рано или поздно за все спрошу, да с процентами. Мы черти, короткой памятью не отличается. Так что хитрый мерзавец (чтоб ему пусто было!) задумал? Забил меня в эти колодки, ошейник снял и в портал швырнул! «Ты свободен», напоследок сказал и заржал, что твоя лошадь. Зубы Бегемота! Где там свободен, когда я в белый день посреди улицы оказался?!

Черт тоскливо вздохнул и принялся оттирать кровь, с морды. За время рассказа он совсем поник, от бойцового духа не осталось и следа. Даже хвост, обычно у всех чертей задранный вверх, точное боевой штандарт, уныло вытянулся по мостовой. Дальше нечистый рассказывал уже без вдохновения и выражения. Если даже он и врал (а принимать на веру все, что несет черт, да еще и прихваченный за живое, может только законченный глупец), то делал это весьма убедительно. Среди нечисти вообще полно лицедеев. И само это искусство-то в преисподней зарождалось.

— Какая-то баба глазастая присмотрелась, что я без ошейника, тут же в крик, мужики с дубинами набежали… у Сандона, скотины, на то и расчет был! Знал мерзавец, что забьют меня насмерть из страха и имени хозяина не спросят. Ему-то самому на меня руку поднимать по условиям уговора нельзя. А правила преисподней ты сам знаешь: кому здесь в физической оболочке бока наломали, да так, чтобы до смерти, потом пару веков наверх хода нету… За это время он и дочек замуж выдаст, и сам копыта отбросит, и род его чего доброго переведется. Как не крути, а я в убытке! Да еще ты теперь вот с пистолетом… ну так что, родич? Пристрелишь?

Подумав, я аккуратно вернул курок в исходное положение. Черт, заметив это, оживился. Хвост свечой взвился в воздух, мохнатая кисточка закачалась вровень с головой.

— Зря надеешься, просто так не отпущу.

Нечистый пожал плечами.

— Я и не надеялся. Но все лучше, чем под палками концы отдавать. Служба?

— Служба. Но тебе повезло, я буду добр.

— Ага, — недоверчиво буркнул черт. — Про доброту Слотеров даже у нас сказки рассказывают.

— И все-таки. Уговоримся так: сослужишь мне одну службу, и катись на все четыре стороны. Но условие одно — явишься на имя, в тот момент, когда больше всего нужен будешь. Ни мгновением раньше, ни мгновением позже.

— Стой-стой-стой! — нечисть забеспокоился. — Это как так «на имя»? Уж не хочешь ли ты сказать…

— Это и говорю, — жестко прервал его я. — Ты скажешь мне свое истинное имя, нечистый. То, под каким тебя сотворили в геенне огненной.

— Да хрена с два! Может тебе еще рог с башки Герцога Астарота приволочь?! — взорвался черт.

Когтистые лапы сложились в одинаковые кукиши, и даже кисточка на хвосте завернулась похожим манером, уставившись мне в лицо. Реакция, должен признать, совершенно соответствовала выдвинутому требованию.

— Во! Видал?! Имя ему! Знаем мы такие фокусы! Такую «служебку»! Скажешь тебе имя потом до скончания веков по каждому «подай-принеси!» бегать. Давай уж, стреляй, Слотер, и будь здоров! На том свете, я для тебя лично сковородку погорячее подберу и угольков подброшу.

Я безжалостно рассмеялся.

— Стрелять? Много чести для тебя возвращаться домой с салютом. Я лучше отойду и полюбуюсь, как мужики работу закончат. Внизу, небось, рады будут тебя встретить — болвана с рогами обломанными, что пять лет трудился за девкину целку, да и ту не выстрадал. А не чернь с тобой расправится, так стража подоспеет. Еще веселее! Отволокут в Магистрат, там познакомишься с настоящим ошейником и настоящей работой. Не на пять лет, а на все пятьсот захомутают… В Уре с незваными гостями поступают сурово! Чтоб неповадно было нос в нашу реальность высовывать. Бывай, неудачник!

Я даже развернулся, делая вид, что и в самом деле намереваюсь уйти, оставив незадачливого представителя нечистой силы наедине с незавидной судьбой.

И черт сломался.

— S`assh`aak! — прошелестело по воздуху нечестивое имя.

— Повтори, — не оборачиваясь, приказал я. — И соблюдай протокол.

— Я, нечистый, рожденный в пламени шестого круга ада, называюсь тебе, дитя Герцогини Лилит. — глухо, без всякого фальцета, заговорил черт. — Не по доброй воле, в недобрый час и с надеждой на неминуемую беду, вверяю тебе свое истинное имя, а с ним и власть над собой. S`assh`aak! Шипастый Червь! Произноси это имя почаще, и оно поможет мне забрать твою душу.

Вид у бесовского отродья был самый, что ни на есть несчастный. Только что он обрек себя на неволю, которая вполне могла затянуться на долгие столетия. Древняя Кровь, она ведь иной раз способствует долголетию…

— Не обольщайся, обезьяна, — добродушно бросил я. — Душа Слотера не про тебя товар. Хватает и других соискателей. Но тебе сегодня повезло. Может, впервые за пять глупых лет. Я действительно отпущу тебя после первой службы, Шипастый Червь. Не люблю долгих отношений с вашим братом. Хватает и собственной родни.

— Ой-ли? — недоверчиво сморщил мордочку черт. — Не очень-то верится.

— А я и не заставляю верить.

Я подошел к нечисти, опустился на колено, и рукояткой пистолета сбил медные застежки на колодках. Почуяв свободу, черт резво отпрыгнул в сторону и затанцевал на месте, дуя на копыта и жалобно причитая. От его козлиных ног явственно несло запахом паленого рога. Заклинания, выгравированные на колодках, выглядели примитивными, однако, вполне действенными. Аптекарь, похоже, туго знал, как иметь дело с нечистой силой. Надо бы как-нибудь нанести визит на Боуни-тизис и полюбопытствовать, кто и чем промышляет под вывеской обычной аптеки. Нелегальные спецы иногда бывают крайне полезны в моем деле.

— Могу уходить, хозяин? — осторожно спросил черт.

Я покачал головой, убирая пистолет и вытаскивая из кармашка на поясе кусочек проклятого мела. Белый ноздреватый комок прессованной извести пересекали прожилки ржаво-бурого цвета. После одного только прикосновения к нему хотелось вымыть руки.

— Разбежался, — буркнул я, вычерчивая прямо на мостовой пентаграмму. — До моего призыва в подлунном мире тебе делать нечего. Проваливай домой.

Я не большой поборник законности и порядка, но право слово, иной раз мне становится жаль тех усилий, что приложены, дабы удержать этот город от окончательного сползания в хаос. Жаль ровно настолько, чтобы не оставить гулять по улицам Блистательного и Проклятого свободного черта. Прежде, чем мерзавец удерет к себе в преисподнюю, он успеет наломать немало дров и проломить не один череп.

— Но этот сукин сын Сандон!!! — взвыл нечистый. — Я должен…

— Свои дела будешь улаживать после того, как отслужишь мне, — заканчивая с пентаграммой, заявил я. — А сейчас проваливай! Не заставляй отправлять тебя с магическим пинком под хвост.

— Ты совсем очеловечился, Сет Слотер. — огорченно прошипела нечисть. — Заботишься о смертных, как курица-наседка.

Я промолчал.

Встав подле пентаграммы, я убрал мел и вынул один за другим оба пистолета, заряженных магическими снарядами. В ствол левого «единорога» была забита серебряная пуля, отлитая в храме Черной Церкви и там же оскверненная при помощи сложного рунического заклинания. Пистолет под правую руку, уже знакомый черту, я заряжал кусочком сандала из четок, некогда принадлежавших мессианскому святому.

Когда открываешь дверь в преисподнюю, лучше быть наготове. А то некрасиво получится, если спроваживая вниз черта, я впущу в наш мир кое-кого похуже.

— Пошел!

Черт уныло поплелся, куда велели, цокая обожженными копытами по мостовой, и занял место в центре пентаграммы. Глаза цвета запекшейся крови смотрели на меня с выражением ненависти и страха.

— Ты печешься о смертных, Слотер, — повторил он. — А они были бы рады тебе кол в сердце вогнать, как вампиру какому-нибудь.

— Да уж без тебя знаю, — огрызнулся я.

Неровные линии, вычерченные проклятым мелом, вспыхнули нестерпимым малиновым жаром…

День хорошо начинался: отличная погода, выгодный заказ, еще вот черт в услужение задарма попался. Верный признак того, что закончится все непременно плохо. Руку на отсечение, в конце будет много крови и мордобоя. Что ж, может оно и к лучшему? А то, глядишь, и форму потерять можно.

Успокоив себя, таким образом, я на мгновение задумался о том, с чего начать. Решение пришло немедленно — слишком уж очевидным оно было. Раз уж я имею дело с тремя трупами, начинать следует как раз с них. Иногда мертвые могут рассказать много больше, чем живые. В Уре такое случается сплошь, рядом, и в буквальном смысле.

… в буквальном не получилось.

Как меня заверили, анимировать мертвых магов Ковена для допроса уже не представляется возможным: время упущено.

Пришлось обходиться небуквальным «рассказом».

Вытащив пальцы изо рта мертвеца, я аккуратно обтер их платком.

Покойник, при жизни ведавший делами неживых, а после смерти оказавшийся много мертвее своих подопечных, так и остался лежать. С отведенной вниз челюстью, бездумно глядя стеклянными глазами сквозь потолок. Невысокого роста, щупленький, с короткими кривыми ногами, посмотришь, и не скажешь, что до недавнего времени числился колдуном не из последних (абы кого в Ковен не берут!).

— … есть вещи, которые меньше всего ожидаешь найти у жертвы вампира, не так ли? — задумчиво пробормотал я себе под нос.

— Вы что-то сказали, милорд? — немедленно трепыхнулся молодой чародей в мантии Ковена, приставленный к телам братьев по приказу Саламатуса.

— Нет, ничего.

Я отошел от второго осмотренного трупа и сбросил покрывало с третьего.

От ауры стазис-заклинаний, окружавших тела, ощутимо покалывало в висках, кончики пальцев отчаянно зудели. Но зато покойник предстал передо мной почти в том же состоянии, в каком он попал в руки дознавателей Магистрата.

Если не считать возраста (первые два кадавра выглядели заметно старше), третий покойник ничуть не отличался от предыдущих жертв убийцы. Та же бледная восковая кожа, туго обтянувшая остов, те же широко раскрытые, остекленевшие глаза, так же ощеренный в задушенном крике рот и скрюченные в агонии пальцы.

Создание (или создания), убивавшее всех троих, не позаботилось о том, чтобы сделать все безболезненно, как это умеют вампиры — подавляя волю жертвы или частично парализуя ее при помощи известных им ухваток. Маги до последнего мгновения чувствовали, как кровь, а вместе с ней и жизнь покидают его тело.

Эббот Мороу, Томас Гиффорд и Дорфельд Олл.

Совсем недавно это были уважаемые и влиятельные люди, за которыми стояла самая могущественная организация волшебников и магов, какую только создавали смертные. На редкость забюрократизированная, конечно, но все же… А за Ковеном стояли Магистрат и Монаршие Чертоги, городская и королевская власти Ура, в свою очередь могущественнейшего города-государства в мире.

Но даже такое, тройное покровительство не уберегло несчастных.

Всех троих убрали за одну ночь.

На шее каждого красовались багровое пятно засоса, посреди которого зияли два аккуратных прокола, сделанных прямо на сонной артерии. Очень даже характерные отметины для подобного способа уйти из жизни.

Ранки, оставленные предположительно вампирскими клыками, я осмотрел особенно тщательно, без всякой брезгливости растягивая их края в стороны, чтобы получить представление, как именно был нанесен укус. Затем оттянул нижнюю челюсть и заглянул мертвецу в рот. В третий за сегодня раз.

За спиной зашевелились служащие Реанимационного Амбара. На трупы, что я уже осмотрел, споро накинули покрывала, а тележку с ними укатили прочь, в хранилище, предназначенное для тел подготовки тел к погребению.

В Блистательном и Проклятом трудно не только жить. Смерть здесь тоже дело нелегкое, особенно, если собираешься не просто отбросить концы, а именно — упокоиться с миром. Человеческий труп — прекрасный материал, необходимый для магических ритуалов. Всегда найдется наполовину сумасшедший маг, алхимик или некромант, которому потребуются свечи из трупного жира, фитили из волос мертвой девы или берцовая кость удавленного преступника. Но это только полбеды. Вторая половина заключается в том, что далеко не всем покойникам лежится себе смирненько. Кто-то норовит вернуться, дабы закончить дела, оставшиеся незавершенными. Кого-то поднимают против его воли, чтобы использовать в качестве слуги или раба, а то и — орудия возмездия… В любом случае, наличие в городе мертвеца с сомнительными целями ничего хорошего не сулит. Именно поэтому процедуру похорон нельзя оставлять в частных руках.

Этим занимается Магистрат, специально для утилизации покойников создавший соответствующие службы: Мусорный Патруль, убирающий тела с улиц и из домов города, а также Реанимационный Амбар, где с трупами начинали работать опытные некроманты-коронеры. Последние делали все возможное, чтобы снизить вероятность случайной анимации трупа. Или наоборот — поднимали тела для государственных нужд. Последнее чаще всего случалось с преступниками, которые должны были приносить пользу общества и после того, как понесут наказание.

Этим, кстати, вполне объясняется страстное стремление преступной братии к обретению пусть самых захудалых, но — дворянских титулов. Даже чрезмерно «набедокурившим» дворянам, на виселице плясать не по чину. Им рубят головы мечом. А с отрубленной головой после смерти не очень-то походишь…

Реанимационный Амбар представлял собой огромный похоронный комплекс с десятком комнат, предназначенных для бальзамирования, обмывания, очищения, препарирования покойников, а также обрядов экзорцизма, анимации живых мертвецов и прочее в том же духе. Его главной достопримечательностью считалось полное отсутствие окон, так как у внезапно оживших покойников часто появляется навязчивое желание побродить по городу.

Служащие как один напоминали призраки мясников — облаченные в серые от постоянных стирок рубища с непросыхающими пятнами крови и бальзамирующих составов. Кожаные перчатки до локтей и кожаные же передники вечно блестящие от влаги, о происхождении которых даже не стоит задумываться. Инструменты в их руках непрерывно менялись — хирургическая пила для отделения конечностей уступала место облаткам из Строгой церкви или нечестивым мощам из церкви Черной, а те в свою очередь сменяли серебряные пластины с изречениями на енохианском языке для клеймления тел или пистолеты с освещенными пулями для срочного успокоения некстати зашевелившегося покойника.

Та еще работенка!

— Что говорят медиумы? На месте убийства с духами покойных связь установить не удалось?

Я спрашивал без особой надежды. Для порядка.

— Нет, милорд, — маг Ковена чувствовал себя не в своей тарелке, но старался держаться бодрячком. — И потом, особо никто и не пытался. Бестолку: все трое были застрахованы от посмертных контактов.

Да уж.

Деньги в Уре приноровились делать на всем и особенно — на смерти. Магические конторы, получившие лицензии в Ковене, предлагают страхование от незаконной реанимации и даже ухитряются ограждать духи умерших от принудительного общения с живыми. Делается это, чтобы после смерти проблемы сего мира не тревожили почившего в мире лучшем.

Страховки представляли собой сложные многоступенчатые заклинания, срабатывавшие в момент гибели хозяина и мгновенно разрывавшие мистическую связь тела с духом. Труп превращался в совершенно инертную кучу плоти, годную в лучшем случае для вытапливания жира или превращения в безмозглого хуча. Стоило подобное удовольствие недешево, но если не хочешь после смерти вместо Вырия Небесного угодить, чего доброго, в какой-нибудь хрустальный шар, принадлежащий дешевой гадалке — стоит раскошелиться.

— К какому выводу пришли дознаватели, осматривавшие тела до меня?

— Предположительно мы имеем дело с диким носферату. Судя по следам борьбы, а также выражению ужаса и боли на лицах покойных, нападавший не является высшим вампиром: такие преодолевают сопротивление жертв в считанные мгновения. На телах не удалось найти частиц праха или могильной земли, из чего можно заключить, что у нападавшего создания нет собственной лежки в городе. Таким образом, мы почти наверняка имеем дело с пришлым вампиром, появившемся из-за пределов Ура.

Ничего нового я не услышал.

Версию о диком вампире, целенаправленно убивающем магов Ковена, которые занимались разработкой новых Скрижалей, преподнес мне еще Квентин Саламатус — как основную. Мотив прослеживался достаточно очевидный: кто-то не заинтересован в появлении новой формы Скрижалей. А за этим отсутствием интереса легко угадывается истинная цель: сохранение напряженных отношений между Магистратом и Кварталом Склепов. Отношений, от которых в последнее время уже начинает попахивать кровью. Вампиры грозят Уру своей Перчаткой, а смертные отвечают образованием целой политической партии, приверженцы которой именуют себя очень даже красноречиво — «колосажатели».

Кто может искать выгоду в том, чтобы носферату точили на смертных зуб, а те в ответ — кол?

Предположений хватает: речь может идти, например, о личном безумии какого-нибудь сбрендившего вампира, объявившего крестовый поход Уру и пытающегося развязать очередной Бунт Нежити. Или — о тщательно спланированной диверсии со стороны тайных служб других государств, преследующих те же самые цели. Благо, что на пакости Блистательному и Проклятому соседи не скупятся. Не так давно Лютеция, к примеру, организовала настоящий штурм Монарших Чертогов — королевского дворца Ура, используя для этого рукотворных человекообразных чудищ, которых я назвал для себя Перешитыми.

Ловким и невероятно сильным бестиям удалось разметать добрую половину королевской гвардии, ворваться внутрь дворца и даже дойти до цели — бесценного артефакта, сотворенного еще на заре времен и переданного на хранение королевской семье Ура. Увы, себе на беду лютецианцы решили использовать в своих хитрых раскладах Выродка, коим оказался Сет Ублюдок Слотер.

И тщательно спланированная операция обернулась полным провалом и большой кровью… Не стоит втягивать Древнюю Кровь в политику. У нас на все свои разумения.

— Судя по расстоянию между отметинами от клыков, это могла быть стригга или альп… — продолжал молодой маг из Ковена.

— Ну-ну. А почему не брукса?

— Я… моя компетенция так далеко не распространяется. Заключение делал член Ковена, ответственный за ведение бестиария.

— В Ковене, смотрю, вообще с компетенцией худо. Впрочем, не удивлен. Беда в том, что большинство ваших специалистов получают свои знания по книжкам или, изучая препарированные трупы здесь, в Амбаре. А этого — слишком мало, чтобы делать выводы.

— Но милорд…

— Почему вы сразу решили, что нападающий был один? Вместо того чтобы замерять линейкой расстояние между ранками, обратили бы внимание за запястья и лодыжки жертв. У первого трупа — следы хватки на обоих запястьях. У второго — синяки на правой лодыжке с внутренней стороны. У третьего — пятна синяков около локтевых суставов, как будто кто-то с силой удерживал его руки, вывернутые за спину.

— Все следы борьбы обнаружены и зафиксированы.

От возмущения, вызванного обидной, нанесенной Ковену, молодой маг (имени его я не удосужился запомнить) даже забыл о своем страхе перед Выродком.

— Что толку? Где правильные выводы? Даже вампиру невозможно удерживать человека, выкрутив ему руки и прижав ноги одной рукой! Как никак четыре дрыгающихся конечности. К тому же конечности, принадлежащие опытным магам, то бишь, способные вызвать громы и метать молнии.

— Но почему вы решили, что у нападающего была занята вторая рука? — запальчиво воскликнул юный колдун.

— Да потому что ей надлежало держать голову сопротивлявшейся жертвы. Края ранок на шее — аккуратные, без разрывов, вокруг нет дополнительных отпечатков зубов. Человек, когда его высасывали, не мог дергать головой.

— Вы полагаете, что вампиру не по силам скрутить человека, прижать его к полу, оплести руками и ногами и выпить кровь?

Маг продолжал упорствовать, но скорее из чистого упрямства. В его голосе звучали уже нотки сомнения.

— Полагаю, что вампиру по силам скрутить и удержать и двух человек. Но тогда следов на телах было бы числом поболее, а размеры оставленных синяков — повнушительнее. Мы же имеем дело только с отдельными отпечатками пальцев. Ваших людей выпили, аккуратно придавив к постелям, удерживая за руки и за ноги и стараясь оставить как можно меньше следов. Должно быть, пользовались подушками и одеялами. Нападающих было несколько, действовали они слаженно и умело, у жертв не оставалось и единого шанса. При этом все трое до последнего мгновения оставались в сознании и, не имея возможности вырваться, пытались кричать. Носферату по-разному умеют погасить крик. Некоторые ломают жертве трахеи, другие кусают так, что одновременно парализуются голосовые связки, высшие вампиры просто подавляют волю смертного. Но наш кровосос, единый в нескольких персонах, пользовался совсем уж допотопным способом…

Я разжал кулак и поднес к лицу мага раскрытую ладонь, на которой ютилась тонкая ниточка. Я вытащил ее из-под языка первого покойника.

— … Он использовал кляп. Обычный и самый примитивный кляп.

Маг-чиновник воззрился на улику так, будто я предоставил ему доказательство королевского происхождения всех трех усопших.

— Кляп, — медленно повторил он.

— Кто бы ни был убийцей, он очень старался сойти за вампира. Но не совсем преуспел!

Голос, раздавшийся из дальнего конца комнаты, где находилась дверь, заставил молодого мага вздрогнуть.

Я неторопливо обернулся и смерил взглядом фигуру, затянутую в черный с синими вставками мундир. На плече вошедшего красовалась сигма Второго Департамента Ура, службы обеспечивавшей безопасность Блистательного и Проклятого, как в пределах стен, так и далеко за ними. Интересно, сколько времени он простоял, прислушиваясь к нашему разговору — бесшумный и невидимый?

В правой руке визитер держал тонкую трость. Никакого оружия на нем я не углядел: по той простой причине, что незнакомец являлся оружием сам по себе. Люди, работающие на Второй Департамент Ура, носили темно-синие мундиры, в черных же с синими вставками щеголяли, скажем так, люди бывшие.

— К тому, что вы озвучили, лорд Слотер, — произнес пришелец из Второго Департамента. — Я могу добавить только одно. Следы укусов на шеях убитых вообще не характерны для обычных вампиров. Простите за интимные подробности, но в процессе выпивания крови, края ранок сильно обсасываются. Поэтому проколы, оставленные клыками всегда очерчены кружочками белой, омертвевшей плоти. Исключение составляют подвиды носферату обладающие трубковидными, полыми внутри клыками. Такие могут пить кровь, не вынимая клыков из ранок. Но при таком способе питания…

— … не остается засосов на шее, — без всяких извинений за интимные подробности закончил я. — Не спится, Констебль? А за окном еще день.

Нежить, облаченная в мундир Второго Департамента, сдержанно поклонилась. На лице Констебля мелькнула отработанная улыбка, специально предназначенная для демонстрации пары белоснежных заостренных клыков.

— Не могу спать, когда речь заходит о неприятностях для моих братьев по ночи. Профессиональное мешается с личным.

— Мне сообщили, что руководство Второго Департамента и Ковен официально отказались от использования в расследовании вампиров. Как раз по причине того, что они могут внести в него слишком много… личного.

— Именно поэтому мой визит сюда носит частный характер. Я всего лишь хотел увериться, что будут рассмотрены все версии убийства. В том числе включающие имитацию под вампира. Но теперь могу быть спокоен. Вы оправдываете свою репутацию, милорд Слотер… Ммм… нет ли у вас желания составить мне компанию? Хочу поделиться кое-какими соображениями, которые, возможно, покажутся вам интересными. Мой экипаж на улице. Правда, он несколько… затемнен, но полагаю, это неудобство вас не смутит.

Экипажи, в которых Констебли, случалось, разъезжали днем, мне всегда напоминали гробы на колесах. И этот не был исключением: черный лакированный короб без единого намека на окна. На запятках пара плечистых молодцев в форме городской страже, на козлах — хмурый, бандитского вида парень в кожухе.

«Гроб» стоял почти у самых дверей Реанимационного Амбара, но Констебль все равно задержался на выходе, чтобы закутать голову темной материей и натянуть на руки перчатки. Есть немало способов отправить носферату на повторное свидание со смертью — от кола и освещенной пули до обычного четвертования. Но надежнее и быстрее солнечного света еще ничего не придумали.

Шагнув вслед за Констеблем внутрь экипажа, я оказался словно бы внутри шкатулки, обитой бархатом и кожей. Пахло прелыми листьями и погостом. Темноту разгонял бледный призрачный свет гномьей лампы. Для изготовления таких используют особые светящиеся камни, добытые бородатыми тружениками в бездонных шахтах. Неяркий свет оставлял глубокие тени на тонком, породистом лице собеседника, делая его похожим на гротескную маску.

Забавно — мне второй раз приходится обсуждать моменты, связанные с новым делом, путешествуя в наглухо задраенной карете.

Что совсем НЕ забавно — пребывание в замкнутом пространстве один на один с вампиром, который ограничен только двумя Скрижалями (запреты на питие крови и сотворение себеподобных) вместо четырех. Это немного напрягало. Тем не менее, я держался совершенно непринужденно и даже не хватался сиюминутно за рукоятки пистолетов. С того дня, когда я не смогу управиться с вампиром один на один и без тяжелой артиллерии, можно будет искать себе новый способ заработка!

— Меня зовут Эдвард, — представился Констебль. — Эдвард фон Кольтберг.

— Перебрались в Ур из Фронтира? — без особого интереса поинтересовался я.

— Совершенно верно, — кивнул головой вампир. — Вот уже лет семьдесят как.

Выдержав паузу, он осторожно заговорил:

— Лорд Слотер, я много наслышан о вас и о ваших методах поиска истины. Многие из тех, кто случайно оказывался у вас на пути, характеризовали их как… ну скажем, излишне брутальные.

— Да вы что? — делано удивился я.

— Возможно, я подобрал неправильный термин, — немедленно согласился вампир фон Кольтберг. — Правильнее будет назвать ваши методы разрушительными. Простите меня, но право слово, оживший таран оставит меньше руин за собой, нежели вы, преследуя свою цель.

Я криво ухмыльнулся.

Подобные заявления, правда, в несколько иной формулировке мне уже доводилось слышать не раз и от разных персон. Особенно любит проходиться по моим методам родной племянник Джад Слотер — пожалуй, единственный представитель Клана, который никогда не мечтал перерезать мне горло. Ловкий вор, отчаянный дуэлянт, неисправимый бабник и посредственный поэт, он даже посвятил мне кое-какие свои вирши, которые, как сейчас помню, начинались со слов:

Возражать на этот счет мне нет резона. Скверная репутация — тоже репутация. И зачастую от нее куда больше пользы. Кровь и пепел! При плохой репутации кулак, поднесенный к носу, дает куда больше ответов на правильно поставленные вопросы, нежели позвякивающий золотом кошелек поднесенный к уху.

Я сразу понял, к чему клонит Констебль со своими вокруг да около, но промолчал. Пусть уж выкладывает.

— Я не хочу, чтобы вы заявлялись со своими методами в Квартал Склепов, — наконец, выдавил из себя (не без усилия) немертвый. — Я полагаю, вы уже убедились — вампиры не имеют отношения к убийству магов Ковена. Это дело рук имитаторов!

— Констебль, вы полагаете, для меня что-то значит ваше «не хочу»? — я нахмурил бровь и тяжело уставился на фон Кольтберга. — Или, может быть, вы (упаси вас святые угодники!) пытались этим «не хочу» обозначить для меня какое-то предупреждение?

Фон Кольтберг отвел глаза в сторону. Может быть, впервые в своей жизни. Вернее, — в жизни после смерти.

— Я ничего подобного не имел в виду, лорд Слотер. Простите, должно быть, я до сих пор плохо упражнял, свой уранийский…

Я позволил себе кривоватую улыбку.

— За семьдесят лет можно было бы и выучить. Патриотичности ради. Опять же служба обязывает.

— Милорд Слотер, я хотел сказать, что вам незачем наведываться в Квартал Склепов и вести там расспросы, действуя привычным для вас способом. Ложный след может только отвлечь от поисков истины, а настроения среди моих собратьев сегодня и без того взвинченные. С тех пор, как на последних выборах у «колосажателей» появились свои люди в Палате пэров все итак на взводе. И если еще и вы заявитесь, размахивая пистолетами и колотя по головам направо и налево, обитателям Квартала это не понравится. Древняя Кровь… Древняя Кровь почитаема и уважаема среди наших старейшин, но и среди вампирских баронов можно найти тех, кто помнил ее молодой… Мы не хотим конфликтов ни с властями города, ни с Кланами, однако ситуация накаляется на глазах. Некромейстеру и без того приходится применять немало усилий для того, чтобы урезонить самые горячие головы.

— «Мы не хотим конфликтов с властями»? — задумчиво спросил я. — Вы разочаровываете меня, Констебль. Прежде, чем говорить такие слова, следовало бы снять мундир, который делает вас как раз таки представителем власти. А то, глядишь, и на службе долго не задержитесь. Насколько я знаю, конкуренция между носферату, желающими поступить на службу во Второй Департамент, куда как высока: две Скрижали — лучше четырех.

На этот раз Констебль не отвел глаз. Напротив он подался вперед, приблизив свое костистое лицо к моему, и тихо проговорил:

— Отставим в сторону все эти игры в слова, лорд Слотер. Ситуация не так очевидна, как кажется. Я говорю сейчас не как Констебль Второго Департамента, но как обитатель Квартала Склепов. В то время как люди ищут в убийстве магов следы заговора носферату, многие молодые вампиры полагают, что в действительности мы имеем дело с заговором человеков. Причем, человеков, обладающих властью в этом городе. Тех, кто правит им по своему разумению. И кому не нравится, что вампиры в отличие от смертных могут жить вечно…

Он выдержал паузу и закончил.

— С нынешними Скрижалями в груди, они могут по сему поводу не беспокоиться. Рано или поздно серебро убьет каждого из нас. И с этим не все готовы смириться.

— Хотите сказать, что власти Ура организовали убийство магов, чтобы сорвать разработку новых Скрижалей и переложить вину на какие-то третьи силы?

— Я хочу сказать, что это вполне укладывается в мотивы смертных, которые боятся усиления вампирских родов. Наша долгая жизнь дает огромные преимущества. Пустив в рост одну-единственную золотую монету, вампир через сто лет может стать богачом, не ударив больше пальцем об палец. Смертные таких преимуществ не имеют. Скрижали несколько уравнивают нас с вами… то есть, с ними. Стоит ли лишать их такого «полезного» качества?

В словах Констебля наличествовал определенный резон.

Сосуществование живых и немертвых создает массу проблем самого разного характера. И дело даже не в том, что вторые с огромным удовольствием питаются первыми. Хватает и мелких недоразумений чисто казуистического толка. Взять хоть вопросы наследования: в иных семействах сменятся несколько поколений, прежде чем им перепадет хоть что-то от наследства, завещанного некогда младшему отпрыску, на беду попавшему вампиру на зубок. Умирают уже его дедушки и бабушки, а воскресший из мертвых внук все также бодр и юн, как в момент своего первого укуса. И продолжает спускать унаследованное состояние на ветер.

Чем не повод для обид на вампиров?

Плюс к этому в городе хватает и просто радикально настроенных политиков, с успехом овладевающих умами черни и простолюдинов, а также фанатичных священников-мессианцев, которые призывают к полному изгнанию нежити и нечисти из Блистательного и Проклятого. А лучше — к ее тотальному истреблению! Можно припомнить не один случай, когда подстрекателям удавалось подбить толпу на дневные погромы в Квартале Склепов. На первых порах после Соглашения Максимилиана даже вмешательства городской стражи оказывалось недостаточно, чтобы предотвратить гибель легальных носферату. Нежитей выволакивали под солнечный свет прямо в пронумерованных гробах, для верности залив сверху святой водой, чуть не по самую крышку!

Вампироненавистникам, безусловно, не могла прийтись по душе идея заменить Скрижали, убивающие немертвых, на более гуманные. А кое-кто из них имеет и средства и влияние для того, чтобы воплотить свое недовольство в конкретные действия. Разногласия с вампирами, накопившиеся за триста лет сосуществования, сегодня зашли в Уре так далеко, что ярые противники неумерших уже пробрались даже в Палату пэров, откуда вовсю клеймят гневными речами «предателей человечества» и «некрофилов, с трупами якшающихся». Взять хоть тех же «колосажателей», пробившихся на последних выборах за счет популярности своего лидера, мессира Роберта Дрейдлока!..

— С тех пор как обнаружился побочный эффект Скрижалей мы десятилетиями добивались от Ковена разработки новых. В ответ выдвигались либо никчемные отговорки, либо совершенно нелепые требования, — с горечью выговаривал Констебль. — Лишь несколько недель назад удалось сдвинуть дело с мертвой точки. А знаете ли вы, что для этого потребовалось? Чтобы работа над новыми Скрижалями началась, Некромейстер Алан согласился передать Ковену Перчатку Хаоса! Вот на что мы идем ради спокойствия смертных! Артефакт способный освободить любого носферату будет отдан за право порабощать нас «более гуманным» путем. Какова ирония, а?

— Если так, то чего яриться? — с деланным удивлением в голосе спросил я. — Маги убиты, разработка Скрижалей сорвана, значит, Перчатка, этот бесценный артефакт, существование которого, правда, никем не доказано (но и не опровергнуто) остается у вас…

— И как видите, нам же от этого хуже. Отдав Перчатку в обмен на обновленные Скрижали, Некромейстер Алан мог успокоить и смертных, и носферату. Для людей это был бы жест доброй воли, для вампиров — равноценный обмен. Теперь он не может этого сделать! Все стало много хуже. В обществе закручивается новый виток взаимного недоверия и напряжения. А цепочка убийств, якобы указывающих на носферату, но совершенно нам невыгодных, только подстегивает наиболее оголтелых живых и неживых по обе стороны конфликта! — Эдвард фон Кольтберг продолжал говорить с горячностью, неестественной для того, кто, по меньшей мере, лет семьдесят как мертв. — Первые последствия уже не замедлили себя проявить! По решению вице-канцлера Витара Доркмунда все Констебли были отстранены от расследования данного дела. Почему? Разве мы не заинтересованы более других в том, чтобы его распутать?

— Предположу: вице-канцлер опасается, что вы можете оказаться предвзяты.

— Как же! Предвзятость! — горько произнес вампир и скривился, точно хлебнул святой воды. — Любому, у кого есть глаза, очевидно, что убийства лишь имитируют вампирское нападение. Но что делают Ковен и Магистрат? Разве они пытаются донести это до широкой общественности? Успокоить людей? Унять слухи? Нет! Они берут и нанимают для расследования Сета Слотера, самого жестокого и беспощадного убийцу нежити во всем Блистательном и Проклятом! Того, кто разбирает правых и виноватых после того, как уложит и тех, и других!

Я скромно улыбнулся.

— Уже сам факт вашего найма, милорд, для толпы — красноречивое доказательство того, что подозреваются в убийстве не люди, но все-таки вампиры… Клянусь всеми Шестью Герцогами Ада, кто-то затеял дьявольскую игру, и нити от нее тянутся на самый верх!..

Ну, надо же, как приятно иметь славное дурное имя!

Я еще и пальцем шевельнуть толком не успел, а в Квартале Склепов уже всполошились.

Хм… а ведь, если подумать, тем, что слухи так быстро распространяются, вполне можно воспользоваться в своих целях. И даже не можно, а нужно. Впрочем, этим займусь потом. А сейчас надо разобраться с не в меру ретивым служакой; такой мертвый и такой озабоченный.

— Теперь послушай меня, кровосос, — сдвинув брови, произнес я нарочито тихим голосом. — За время своей тирады ты отпустил слишком много слов, которые не понравились бы мне, будь я простой смертный. Впрочем, не понравились они мне и как Выродку. Плюс ко всему ты стал неприятен мне лично. По многим причинам. Например, потому что, нося мундир, служишь не Блистательному и Проклятому, а Кварталу Склепов… и даже не ему, а, скорее всего, одному из вампирских баронов. Я не знаю, как тебя еще не раскусили во Втором Департаменте, но постараюсь, чтобы в Констеблях ты долго не задержался. Это первое. А второе: рано или поздно я возьму след тех, кто убил магов Ковена. И если он будет вести в Квартал Склепов, я заявлюсь и туда — с факелами и осиновыми кольями. И никакие высшие интересы, заговоры смертных или носферату меня не остановят. Ибо я, Сет Слотер, всегда выполняю работу, на которую подписался! Это понятно?

Я ничуть не бравировал и не преувеличивал.

Репутация — прежде всего, и в Уре знают: если Ублюдок Слотер взял задаток, работу до конца он доведет… даже если это не осчастливит нанимателя.

Если бы вампиры могли бледнеть, то Эдвард фон Кольтберг, носферату, Констебль Второго Департамента Ура, Блистательного и Проклятого, пожалуй, сделался бы белее мела. Беда в том, что крови в его жилах и слишком мало. Отливать от лица нечему. Тем не менее, я уловил выражение страха на породистом неживом лице нежитя. Оно разом заострилось, точно клинок, по которому провели оселком, а в темных глазах заплясали алые огоньки: страх высвобождает агрессию.

— Не стоит напрягаться, Констебль, — скривился я. — Мне достаточно садануть ногой в дверцу вашего экипажа, и вы испытаете массу неприятных минут. Эй, возничий! Останови!

Раздалось громкое «тпррууу!», и экипаж встал.

Вампир фон Кольтберг машинально отодвинулся в дальний угол своего передвижного гроба, торопливо подтягивая к себе плотную ткань, которой закутывал голову, выходя из Реанимационного Амбара.

— Не попадайся мне больше на глаза, нежить, — на прощание посоветовал я ему. — Ты сделал большую глупость: начал давать советы Древней Крови. Мы этого не любим!

Дверца открылась, тусклый дневной свет проник внутрь экипажа, выхватив из темноты угол сиденья, и заставив вампира съежиться. Смерив его презрительным взглядом, я шагнул наружу, на улицы Ура, бурлящие жизнью и ее подобием.

Выбравшись из передвижного гроба Констебля, я неторопливо зашагал по мостовой, кутаясь в теплый плащ и не обращая внимания на почтительно расступающихся в стороны горожан. Погода еще не успела испортиться: солнце по-прежнему почти не грело, но светило все так же ярко, а мороз не столько кусал, сколько бодрил. Для Ура, обычно всю зиму проводящего под плотным одеялом, сотканным из серых облаков, приходящих с моря, такие дни редкость.

Снега в этом году еще почти не было, а тот, что все-таки выпал, успел растаять и снова замерзнуть, но уже в виде тонких ледяных пленок. Они едва слышно похрустывали под ногами.

Люблю пешие прогулки. На ходу мне хорошо думается. Течение мыслей выравнивается, приноравливается к ритму шагов, и в какой-то момент возникает иллюзия, будто с каждым шагом, сделанным по улице, ты приближаешься к разгадке очередной истории, на которые так богат Ур, Блистательный и Проклятый.

Сказать по чести, особых причин для того, чтобы так уж вызвериться на несчастного Констебля у меня не было. Я нарочно позволил себе подергать его за усы и проявить себя чуть хуже, чем есть на самом деле. Пусть Эдвард фон Кольтберг понервничает. А еще лучше — передаст эту нервозность тем, кто стоит за его спиной. А что таковые есть, я не сомневался.

Судя по всему, вампиры Квартала Склепов намерены вести свое параллельное расследование — разумеется, неофициальное, чтобы не привлекать внимание властей Ура. Не хотелось бы, чтобы кто-то из них путался у меня под ногами и обрывал те ниточки, за которые я намерен потянуть. А главное — чтобы не пытался сплести из этих ниточек свой узор. В Блистательном и Проклятом каждый старается извлечь свою выгоду из чужого несчастья, а вампиры в последнее время слишком уж часто давят на городские власти, стеная про то, как их притесняют живые. Для созданий, на протяжении веков рассматривавших человечество исключительно, как стадо годных в пищу животных, удивительная чувствительность к бытовым неприятностям!

Не понравилась мне также и попытка фон Кольтберга бросить тень на своего непосредственного начальника — вице-канцлера Витара Доркмунда, бессменно возглавляющего Второй Департамент Ура уже который десяток лет. Если уж герцог Доркмунд начнет плести интриги и устраивать заговоры, намереваясь раскачать большую лодку под названием Блистательный и Проклятый, то я даже не знаю, как охарактеризовать ситуацию. В мире существует некоторое количество вещей незыблемых и простых, не требующих подтверждений и проверок. Одна из таких вещей — честность и порядочность вице-канцлера.

В ней привыкли не сомневаться даже те, кому была известна страшная тайна вице-канцлера. Его истинное родовое имя. Должен сказать, на месте высокопоставленного служащего Ура я бы тоже его старательно прятал! Ибо Слотер, стоящий на страже интересов смертных, это немного… того. Перебор!

У многих из нас есть свои причуды и навязчивые идеи, но мой дядюшка Витар Слотер перещеголял всех. Его завиральная идея заключалась в том, чтобы искупить грехи и порочное происхождение Древней Крови, служа человечеству. Мы не знаем, кто именно втемяшил ее в голову дядюшки (Клан сильно грешил на миссионеров Строгой церкви), но постарался этот кто-то на совесть: вот уже второй век Слотер служит Уру верой и правдой под именем Витара Доркмунда, вице-канцлера и главы Второго Департамента.

А все, кто хоть немного посвящен в его тайну — не важно, от Евы рождены они или от Лилит — старательно делают вид, что им ничего не известно. И это правильно.

Большинство смертных просто двинулось бы рассудком, узнай, что покой и порядок на улицах Блистательного и Проклятого хранит и оберегает самый настоящий Выродок. Представьте волка, пасущего отару овец!

А для Клана слышать напоминания о том, как низко пал один из старейших и сильнейших его членов — позорно и унизительно. Родичи даже дали дядюшке обидное донельзя прозвище — Человеколюб.

Я не питаю особой любви к дядюшке (по правде сказать, питать родственные чувства к Слотерам вообще затруднительно), но меньше всего склонен подозревать его в грязных играх. Все что идет во вред Уру вызывает у Витара-Человеколюба массу неприятных эмоций. И, зная его, я бы не хотел оказаться на месте того несчастного, кого дядя посчитает их источником.

Если уж Витар отстранил от расследования всех Констеблей, у него был на это резон. Не доверять вампирам — вообще разумно, пусть даже кандидаты в Констебли проходят самый тщательный отбор…

Вампиры в массе своей связаны узами крови. Их существование основано почти на семейных принципах. Всегда есть старший — создатель, творец, а под ним — те, кому он дает жизнь в смерти, его киндреды. Между ними всегда имеется глубочайшая мистическая связь. Носферату сотворивший себеподобного, обладает над ним огромной властью. Иногда эта власть настолько сильна, что смерть главы вампирского рода может привести к единовременной гибели всех порожденных им киндредов.

Большинство нынешних обитателей Квартала Склепа — киндреды четырех вампирских баронов, двое из которых в свою очередь были сотворены Некромейстером Аланом, древнейшим вампиром из всех ныне существующих.

Может ли долг тягаться с голосом крови? Дядюшка не хотел рисковать и выяснять это на собственном опыте. Поэтому Констеблей и отстранили от следствия. На всякий случай.

Даже если Квартал Склепов не связан с тройным убийством магов, вдруг он задумает вести свою игру, чтобы выжать из сложившейся ситуации максимум пользы?

На ходу я задумчиво забарабанил пальцами по эфесу шпаги.

Интересно, чьим киндредом является беспокойный служака фон Кольтберг?

Пожалуй, стоит поискать ответ на этот вопрос. И я даже знал где.

Остановив жестом трусивший мимо экипаж с бронзовой бляхой Гильдии Перевозчиков на дверце, я забрался внутрь и скомандовал разом погрустневшему при виде такого пассажира извозчику:

— Давай в «Шелковую девочку», борода!

«Шелковая девочка» это не только название заведения Ли-Ши.

Шелковая девочка — это в первую очередь сама его хозяйка.

Ли-Ши, пять футов чистейшего шелка: шелковые волосы, шелковая кожа, шелковый голос, шелковый блеск темных раскосых глаз. Миниатюрная красотка с кожей цвета начищенной бронзы из далекой и загадочной Анчинской империи, где мужчины носят платья, точно женщины, и посвящают жизнь искусству выписывать иероглифы и слагать стихи.

Высокие скулы и миндалевидный разрез глаз придают ей сходство с мистическим сфинксом. Ее шаги невесомы, а гибкая талия настолько тонка, что каждый раз я начинал нервничать от мысли, что могу нечаянно сломать ее своими грубыми ручищами. При этом сама Ли-Ши в любви безжалостна и беспощадна. Казалось, что она полностью теряет над собой всякий контроль, в момент страсти, выпуская из глубины души некую темную женскую сущность, обычно подавленную знаменитой на весь мир анчинской беспристрастностью.

Ее ногти — длинные, острые и отточенные, точно когти хищного зверя, способны располосовать даже толстую шкуру Сета Слотера на зависть любому вампиру. После ночи с Ли-Ши мне случалось приходить домой в рубашке присохшей к спине от крови. И даже Таннис, с которой мы делим апартаменты на Аракан-Тизис, глухонемая содержанка-полуэльфийка, по природе своей не способная испытывать чувство ревности, сокрушенно покачивала головой, трогая оставленные анчинкой раны.

Признаться, я давненько не заглядывал к старой знакомой и не знал, как она меня примет нынче. Последний раз Ли-Ши стреляла в меня из пистолета, спрятанного в широченных рукавах длинного анчинского платья. Или все-таки не в меня, а в танцовщицу, с которой застала? Угодила-то пуля все-таки в нее…

Миновав несколько кварталов, извозчик вывез меня на Улицу Битых Черепков, прозванную так с незапамятных времен. Когда-то здесь располагалось несколько гончарных мастерских, но Блистательный и Проклятый рос очень быстро и мануфактуры, цеха и рабочие предместья всегда сползали к его окраинам, освобождая место для домов знати, административных зданий и увеселительных заведений.

Сегодня на Улице Битых Черепков трудно сыскать хоть одного гончара, зато заведений, на дверях которых горят красные фонари, можно насчитать с полдюжины. «Шелковая Девочка» формально к их числу не относилась, но и там, при желании всегда можно найти сговорчивую подружку и свободную комнату. И то, и другое — на пару часов и за вполне приемлемую цену.

Я пришел немного рановато, еще даже не начало смеркаться, разве что небо чуть-чуть потемнело, начиная набрякать вечерней синевой, да края туч, к вечеру нагнанных ветром с запада, сделались более резкими и четкими.

Почтеннейшая публика, обычная для таких уголков Блистательного и Проклятого, пока не торопилась выползать из своих нор, где отлеживалась, отдыхая от дел неправедных. А состояла она, как можно догадаться, главным образом из тех, кто предпочитает ночные шалости дневным заботам. И отнюдь не по причине вампирского происхождения!

Здесь, на Улице Разбитых Черепков с равным успехом можно встретить и наемного сбира, прячущего глаза под надвинутой на лоб шляпой, и родовитого нобиля, скрывающего лицо под полой плаща. Кого-то ищет сдельную работу — позвенеть клинком в подворотне в обмен на звон монет в кошельке, а кто-то — как раз такого работничка. Один приходит в поисках плотских утех, простых и незатейливых, но зато жарких и страстных; другого влечет игра и азарт.

Здесь все законно и незаконно ровно наполовину. Этого не достаточно, чтобы городская стража забредала сюда чаще, чем раз в неделю и вполне хватает, чтобы привлекать ночной сброд со всех уголков Ура. Улица Битых Черепков хранит немало историй и тайн. Здесь были сплетены сотни интриг, спланированы и оплачены десятки убийств, разбиты, склеены и вновь разбиты тысячи сердец. Порок и угроза витали здесь в воздухе, заставляя сердце биться чаще, а кровь шустрее бежать по жилам.

Люблю это место.

Уклонившись от призывного взгляда уличной шлюшки, зябко дышащей на посиневшие руки, я шагнул в двери «Шелковой девочки» и замер на пороге, прищурившись, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. В лицо ударила волна жаркого воздуха, тяжело пахнущего благовониями и пряностями. Смешавшись с холодом, влетевшим вслед за мной в дверь, он немедленно окутал меня клубами тумана.

Людей в заведении Ли-Ши почти не было, но на маленькой сцене в дальнем углу комнаты все равно гнулась в сладострастном восточном танце смуглая девушка. Ее намасленная кожа блестела медью, выдавая тортар-эребское происхождение. Мое появление особого беспокойства не вызвало. Так уж заведено на Улице Битых Черепков. Здесь ничему и никому не удивляются — даже Выродку.