За того парня…

Глава 1

Последняя лекция для студентов первого курса факультета журналистики получилась чрезвычайно интересной и насыщенной, а главное она была интерактивной. Студенты задавали лектору много вопросов, а он с удовольствием отвечал на вопросы своих студентов. Да и сам лектор, профессор философии Александр Николаевич Воробьев, с парнями и девчонками, сидящими в аудитории факультета, говорил не об очередном скучном учебном материале, а о том, как сам в свое время готовился и сдавал зачеты и экзамены.

Даже не смотря на то, что эти студенты уже чувствовали себя настоящими зубрами по этим вопросам, каких-то полгода назад они сдали свои первые экзамены и зачеты, Александр Николаевичу все равно пришлось отвечать на великое множество вопросов. Некоторые вопросы были даже с подковыркой, но профессор давал такие честные ответы и советы, как, например, как пользоваться шпорами на экзамене, что студенческая аудитория замирала и, затаив дыхание, выслушивала дельные профессорские ответы и рекомендации.

Да, и самому профессору Воробьеву очень понравилось это общение не по учебной теме с такими молодыми и такими интересными мальчишками и девчонками. Он с грустью вспоминал времена, когда сам учился в Политехническом институте, ему так хотелось стать инженером путейцем. Но судьба распорядилась, как всегда, по своему, Александр Николаевич увлекся философией развития современного общества и на свою голову стал профессором философии. А сейчас он стоял на кафедре и с умилением в глазах рассматривал такие красивые, одухотворенные и юные лица студентов и студенток.

Правда, порой профессора несколько смущала группа из четырех студентов, которая расположилась в правом верхнем углу студенческой аудитории, которую сами студенты, кажется, называли "Камчаткой". Там в компании трех студентов сидела его любимая и единственная дочурка Катенька, которая что-то серьезно пыталась внушить одному из парней, совершенно не обращая внимания на своего отца.

Александр Николаевич уже давно стал подмечать, что его дочь постоянно придерживается и ищет дружбы с этой святой троицей парней. Да еще она ищет внимание парней в таком нежном девичьем возрасте, как семнадцать лет. Это его сильно настораживало, но профессор Воробьев хорошо понимал, что любое его высказывание против дружбы с этими парнями, дочерью будет воспринято с точностью до наоборот. Она и сейчас была увлечена разговором с этими тремя балбесами неучами, которым профессор с большой натяжкой в прошлую сессию по своему предмету поставил слабенькую троечку.

Тогда на экзамене он углубился в философский спор с одним из этих балбесов студентов, который ему нагло заявил о том, что миры множественны. При этом он утверждал, что легко может это доказать. Это заявление настолько возмутило профессора, что он этой тройке друзей, не разлей вода, за экзамен по большевистской печати влепил по тройке. Эта тройка в зачетке всех троих лишила студенческой стипендии на целых полгода, чтобы парни знали о том, что с профессорами лекторами не спорят по таким вопросам!

Но, если посмотреть на их лица, то, похоже, это профессорское наказание совершенно не сказалось на упитанности этих друзей. Если судить по округлости их щек, то им не пришлось по ночам разгружать вагоны с углем, чтобы немного заработать на завтрак и ужин. Сегодня вечером профессор Воробьев собирался напомнить этому балбесу об его обещании, попутешествовать по другим мирам. Но сейчас, увидев то, как его единственная кровинушка Катенька любезничает с этими архаровцами, Александру Николаевичу мгновенно испортило настроение. Он тут же смял свою лекцию и с горя разрешил студентам задавать вопросы в связи со сдачей экзамена по его предмету в предстоящий понедельник. Через два дня, двадцать третьего июня одна тысяча девятьсот сорок первого года должна была начаться экзаменационная сессия и этим ребятам придется сильно попотеть, чтобы получить положительную оценку по его экзамену.

С первых же дней начала занятий на факультете журналистике столичного университета эта тройка балбесов тотчас же привлекла к себе внимание студентов всего потока первого курса и его преподавательского состава. Двоим парням было по восемнадцать лет и они приехали учиться в столицу на факультет журналистики из глубокой российской провинции, чуть ли не с Дальнего Востока. Оба были комсомольскими активистами и по разнарядке Центрального комсомола областным райкомом были направлены на учебу в столичный государственный университет. Один из них был Николаем Погодиным, а другой — Артуром Любимовым. Получилось так, что Николай и Артур были из одного большого российского города, расположенного на Амур реке. Их одновременно вызвали в областной райком комсомола и сообщили о том, что комсомольский компьютер выбрал их двоих для учебы в столичном университете на факультете журналистики.

Артур попробовал возразить секретарю райкому, заявив, что в связи с ухудшавшейся международной обстановкой и приближающейся войной, то он хотел бы поступить в любое военное училище. На что секретер райкома, такой же молодой восемнадцатилетний парень, сурово нахмурив брови, ему ответил, что райком комсомола уже подтвердил решение комсомольского компьютера, его бумаги уже ушли в столицу, и обратного пути для него уже не существует. Артур вытянулся по струнке и, приложив правую руку приложил к кепке аэродром, которая уютно устроилась на его голове, подтвердил свою готовность учиться по комсомольскому призыву. А секретарь райкома Артура познакомил с Николаем Погодиным, сказав, что из ста тысячного комсомольского контингента области компьютер выбрал только их двоих для учебы в столице, все же другие комсомольцы по предложенной области разнарядке будут учиться в других городах Советского Союза.

По отъезде на учебу в столицу в привокзальном буфете, когда покупали себе цыплят в дорогу, Николай и Артур совершенно случайно нос к носу столкнулись со своим третьим будущим товарищем. Георгий Жуков, как и его новые друзья, тоже получил разнарядку на учебу на факультет журналистики в столицу, только несколько по другой линии. Жора Жуков оказался весьма коммуникабельным товарищем, о многом знал и уже успел прослужить срочную службу в армии, поэтому был на два года старше своих новых знакомых.

Если бы Николай Погодин был бы более внимательным наблюдателем, то он, наверняка, заметил бы и обязательно обратил бы на это внимание, когда они знакомились со своим третьим будущим другом и тот назвал свое имя и фамилию, то Артур Любимов сильно вздрогнул и долго внимательно всматривался в Георгия. Он даже поинтересовался у своего нового товарища, не родился ли он в Калужской области, но Георгий, посмеиваясь, его заверил в том, то он урожденный дальневосточник и срочную службу проходил на Амуре. Партия ему порекомендовала повысить свой образовательный уровень на факультете журналистике столичного университета, вот он и согласился с партийным решением.

Георгий Жуков был всего на три года старше своих новых товарищей, три года срочной службы прослужил на одной из амурских пограничных застав, но Жора уклонился от рассказа о том, кем именно служил на этой пограничной заставе.

Сейчас трое дружков расположились в главной аудитории факультета журналистики на дальней Камчатке, вполуха прислушиваясь к тому, какую такую лапшу профессор Воробьев вешал на уши другим студентам их потока первого года обучения. За этот год учебы на факультете журналистики Жора Жуков случайно встретился, всерьез влюбился и ввел в их сообщество его четвертого члена, — студентку Катеньку. Да и сейчас Жорка сидел и ничего не слышал, ничего не видел, кроме своей девчонки. А эта симпатичная коза трещала, ни на секунду не умолкая и не уставая о предстоящем экзамене и что они должны приложить все силы для того, чтобы его успешно сдать. Жорка Жуков нравился Кате, но свой глаз девчонка все же положила на Николая Погодина, на этого серьезного и тоже все знающего парня. Вот своей бесконечной трескотней она и пыталась скрыть смущение.

Артуру же было интересно со стороны наблюдать за поведением участников этого любовного треугольника. Но он из-за своей полной неопытности в такой области человеческих отношений не понимал, почему же так происходит, когда девчонка может полюбить одного, но ее по-настоящему будет любить совершенно другой парень. Чтобы не сломать головы в этом сложном философско-влюбленном вопросе, Артур перешел на мысли о том, что через два дня фашистская Германия должна будет напасть на Советский Союз.

Артура очень беспокоила эта ситуация, в которой он сейчас находился. Из своих источников он точно знал, что война между Советским Союзом и Германией обязательно начнется и продлится более четырех лет. Но в одном из источников об ее начале говорилось, что война начнется двадцать второго июня одна тысяча девятьсот сорок первого года, а во втором, не менее уважаемом источнике, — упоминалась другая дата — четырнадцатого мая одна тысяча девятисот сорок второго года. В первом случае говорилось о Земле 8, а во втором — о Земле 12. До настоящего момента ему так и не удалось выяснить, на какой из этих Земель он оказался. Его заброс в эту реальность произошел настолько внезапно, что он не успел к нему заранее подготовиться, в эту реальность он попал гол, как сокол.

Под большим секретом этой информацией Артур поделился с обоими своими друзьями, поэтому тройка уже не раз собиралась вместе и в деталях обсуждала этот серьезный. Полный кворум всегда наличествовал, но он никогда не приходил к единому решению по этому вопросу. Жора, прямо и честно смотря ему в глаза, доверительным тоном говорил о том, что эту информацию он уже донес до своего непосредственного начальства, правда, это донесение ушло по каналам своей прежней пограничной службы. Но Артур не совсем понимал этого Жоркиного ответа. Что он имел в виду, когда говорил о "своем непосредственном начальстве"? И почему тогда это "его начальство" так и ничего не предпринимает по этому поводу? А Николай Погодин вообще молчит и как-то странно посматривает на Артура Любимова?! В газетах и по радио только и говорят о нерушимой дружбе и братских отношениях между СССР и Германией, об происходящем обменом опытом и государственными делегациями.

В этот момент прозвенел звонок, предупреждающий о том, что лекционное время профессора Воробьева закончилось, тогда Артур решительно поднялся на ноги и, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, прямо-таки скатился вниз к профессорской кафедре. Александр Николаевич все бумаги уже собрал в свой дерматиновый портфельчик и совсем уж собирался покинуть студенческую аудиторию, но, увидев поспешающего к нему Артура, задержался, чтобы дождаться этого студента.

— Извините, Александр Николаевич, что вас задерживаю! Но вы, наверное, помните наш разговор на прошлом экзамене о множестве миров. Так вот, я готов в любое удобное вам время продемонстрировать убедительные доказательства этого моего утверждения. Где бы вы хотели, чтобы я это продела?

— Да, разумеется, молодой человек, я готов послушать ваши доказательства по этому вопросу. Не могли бы вы сегодня вечерком, часиков, скажем, в восемь вечера посетить меня дома. Мы попьем чайку и поговорим по интересующей нас теме.

Профессор Александр Николаевич Воробьев проживал в служебной трехкомнатной квартире в здании, стоящем на центральной столичной улице и построенном по личному проекту самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Но лифта в здании не было, поэтому Артуру Любимову на восьмой этаж пришлось подниматься пешком. Но молодость… есть молодость, Артур ни разу не остановился передохнуть, в мгновение ока, оказавшись на восьмом этаже жилого здания. Он несколько подзадержался у дверей квартиры профессора Воробьева, так как не мог найти звонка. Пришлось кулаком постучать по филенке двери, которая моментально открылась и перед глазами парня внезапно возникло чудесное видение полуодетой студентки Катеньки, члена без права голоса их мужской товарищества.

Нет, разумеется, Катя было полностью и очень хорошо одета, мужскому глазу настоящая радость! Но только сейчас на ней не было форменного студенческого платьица, к которому за год учебы Артур и его друзья успели привыкнуть, и замечательной красной косынки на шее этой девчонки, которой она иногда повязывала свою голову. В таком одеянии Катенька выглядела самой настоящей комсомолкой, революционной Пассионарией.

Наверное, целую минуту девчонка и парень простояли, внимательно рассматривая друг друга, словно встретились в первый раз. Разумеется, этой встречи ни Артур, ни Катенька совершенно не ожидали. Артур никак не мог сообразить, почему он видит Катю в профессорской квартире, а Катя в свою очередь пыталась разобраться в том, зачем Артур ее разыскивал и что он хотел этим ей сказать?! Что касается таких житейских ситуаций, то женщины всегда вдвойне сообразительны, нежели мужчины, поэтому Катя первой взяла себя в руки и притворно наивным образом поинтересовалась:

— Артурчик, а зачем ты меня разыскиваешь? Соскучился, наверное?

За что девчонка была мгновенно и прямо на месте наказана делано мужским безразличием:

— Извини, Катя, но, похоже, я ошибся номером квартиры! Мне нужен профессор Александр Николаевич Воробьев. Он пригласил меня на чашку чая сегодня вечером.

Катя тут же посторонилась, давая парню пройти в квартиру, и уже другим несколько безразличным женским голосом бросила?

— Нет, Артур, ты не ошибся. Это квартира профессора Воробьева. Проходи, я сейчас позову папу.

Только, когда Катя профессора Воробьева назвала своим папой, до сознания парня дошла абсурдность создавшейся ситуации. Они целый год они проучились с Катей Воробьевой в одной группе, но так и не узнали того, что Катя Воробьева не просто однофамилица, а приходится дочерью профессора Воробьева. Этот же профессор Воробьев был им хорошо известен одним уж тем, что больше других преподавателей кафедры большевистской печати мучил эту троицу друзей, не ставя им отметок выше тройки в студенческую зачетку.

Артуру не пришлось долго ожидать профессора в прихожей квартиры, Александр Николаевич появился в легком домашнем костюме, но при галстуке. Жестом руки он пригласил парня следовать за собой. Квартира профессора была трехкомнатной и высокими потолками, но не особенно большой по площади. Несколько шагов и профессор со своим студентом вскоре был уже на кухне. А вот кухня была просторным и светлым помещением. Вдоль одной из ее стен стояла газовая плита, умывальник с холодной водой и специальный газовый кипятильник для подогрева воды, а также большой и несуразный морозильник.

У окна кухни стоял небольшой чайный столик, накрытый для питья чая на две персоны. Артур аж нутром почувствовал, что ему, по всей видимости, пришлось занимать стул Кати, поэтому он сразу же почувствовал себя не совсем комфортно в этом месте. С детства Артур чай особо не любил и ему всегда предпочитал кофе, но сейчас, чтобы не испортить профессору настрой, он не стал отказываться от чая и просить себе кофе. Делая мелкие глоточки горячей кипяченой воды с заваркой, парень, пока разговор еще не начался, размышлял о том, с чего же ему начинать разговор с профессором Воробьевым?!

А Александр Николаевич тоже не спешил с началом разговора, в чай он аккуратно положил два кусочка белого рафинада и сейчас тщательно сахар размешивал в стакане, время от времени поглядывая на насупившегося парня. Только после третьего или четвертого глотка сладкого чая Александр Николаевич развернулся лицом к Артуру и предложил:

— Ну, молодой человек, что вы сможете мне рассказать о так называемой множественности миров?!

В тот момент, когда профессор Воробьев задавал этот вопрос, то он был вполне миролюбиво настроен, но в его голосе все же проскальзывала некоторая усталость. Денек для него выдался несколько тяжеловатым, его вызывал декан факультета и долго беседовал с ним о том, что ему все-таки следует быть менее враждебно настроенным по отношению к некой троице студентов. Что это хорошие ребята, они умны и не заслуживают такого к себе отношения со стороны высшего преподавательского состава факультета.

В этот момент Александр Николаевич услышал голос Артура Любимова, который неожиданно предложил:

— Александр Николаевич, вы не будете возражать, если я вам лучше покажу, а не буду рассказывать о существовании других миров? Потому что рассказывать об этих мирах пришлось бы при помощи высшей математики, теории относительности Эйнштейна и…, да и я сам мало понимаю, как они существуют и взаимодействуют между собой. Поэтому наглядная демонстрация позволит вам на собственном опыте убедиться в том, что они все-таки существуют.

— Ну, что вы молодой человек, разумеется, я согласен?! Выполняйте свое обещание, как сочтете нужным, как вам будет наиболее удобно. Но мне хотелось бы, чтобы я понимал то, что увижу, вы должны будете мне как бы это все комментировать.

— Тогда, закройте глаза, профессор.

Профессор Воробьев хотел было резко возразить по поводу этой детской просьбы своего студента, но, вспомнив разговор с деканом, воздержался от каких-либо комментариев. Он плотно зажмурил глаза, но тут же почувствовал, как рука Артура взяла его за руку и куда повела за собой. Впрочем, в этот момент Александр Николаевич ощущал себя совершенно спокойным и уверенным в себе человеком, он почему-то ничего и никого не боялся, не боялся и предстоящего путешествия. Внезапно исчезли привычные кухонные запахи, профессор почувствовал странную невесомость тела, а затем появились непривычные и незнакомые запахи окружающей воздушной среды. В какой-то момент Александр Николаевичу вдруг стало ясным, что находится не на кухне своей столичной квартиры, а вообще вне четырех стен.

— Теперь, профессор, вы можете открыть свои глаза, смотрите на все, что происходит вокруг вас и задавайте вопросы, если вам что-нибудь будет непонятным.

Александр Николаевич Воробьев открыл глаза и чуть ли не свалился с ног от охватившего его ужаса.

Он, Александр Николаевич Воробьев, стоял на мавзолее В.И. Ленина на Красной площади, а внизу перед ним по площади проходил очередной и такой любимый Сталиным военный парад.

Через некоторое время профессор успокоился и начал более внимательно присматриваться к окружающим его людям и к участникам военного парада. Сразу же после этого Александр Николаевич сообразил, что он находится не в своем Советском Союзе, а вероятно, в другом СССР. Все ему было знакомо, — Красная площадь, военный парад, мавзолей В.И. Ленина, и одновременно незнакомо — Красная площадь без Исторического музея, по площади шли солдаты с погонами на плечах, на мавзолее стояли члены Политбюро, многих из которых Воробьев даже не узнавал в лицо. Но Иосиф Виссарионович Сталин оставался таким же рыженьким, с левой покореженной в детстве рукой человеком, его с обеих сторон подпирали соратники.

Тут Александр Николаевич обратил внимание на то, что сам одет в форму полковника НКВД, но на его плечах были царского образца полковничьи погоны с просветом и с синим рантом. В его Советском Союзе такого просто не могло быть, там командиры РККА имели воинские знаки различия на воротничке и на руках кителей. Профессор заметил, что имеется различие в вооружении и в обмундировании солдат, сейчас чеканивших шаг по Красной площади, с красноармейцами его времени. Эти солдаты были в сапогах и с автоматическим оружием в руках, а солдаты и офицеры Красной Армии его времени не имели автоматического оружия и пользовались ботинками берцами.

Внезапно прямо в голове профессора прозвучал голос Артура, который дал краткую информацию:

— Это военный парад Победы, который прошел по Красной площади двадцать четвертого июня одна тысяча девятьсот сорок пятого года. В этом мире война Советского Союза с нацисткой Германией началась двадцать второго июня одна тысяча девятьсот сорок первого года. На мавзолее вы стоите рядом с Семеном Буденным, а слева от вас шестым стоит Иосиф Виссарионович Сталин.

Профессор Воробьев посмотрел налево, там действительно стоял невысокий рыжеволосый человек с очень хорошо знакомыми усами и улыбкой. Почувствовав на себе внимательный профессорский взгляд, Иосиф Виссарионович начал медленно поворачивает голову в сторону профессора. От охватившего его ужаса и, совершенно инстинктивно, Александр Николаевич сделал всего один шаг назад и вдруг снова оказался на трибуне мавзолея В.И. Ленина и перед мавзолеем проходил еще один парад.

Только этот мавзолей стоял не у кремлевской стены, а по центру Красной площади, а по обеим его сторонам шел военный парад. С одной стороны проходили очень знакомые Воробьеву пехотные и десантные войска, а с другой совершенно незнакомые двуствольные танки и бронетранспортеры.

И снова в профессорской голове послышался голос Артура:

— Это тоже парад на Красной площади, который прошел семнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок седьмого года. Война в этом мироздании началась четырнадцатого мая одна тысяча девятьсот сорок второго года.

И на этот раз профессор Воробьев промолчал и не ответил на ясно прослушивавшийся вопрос в словах Артура о том, когда же война с нацисткой Германией начнется в его измерении. Но это было его измерение, хотя сейчас отношения с Германией были самыми дружественными, через неделю фюрер немецкого пролетариата собирался посетить Советский Союз и подписать со Сталиным договор о дружбе и взаимной помощи. Сразу же после подписания этого договора, многие территории и целые государства снова вернутся под эгиду советской власти, а вот сталинские соколы вместе с немецкими орлами будут бомбить Лондон и Париж.

На этот раз профессор Воробьев был одет в черный мундир с одним погоном на правом плече майора НКВД.

Но Артур, видимо, по каким-то косвенным данным получил ответ на свой так и не заданный вопрос, он уже больше не давал пояснений, а продолжил путешествие своего наставника по различным мирам.

Совершенно неожиданно профессор Воробьев оказался в средневековой Европе. Он посетил и гулял по улицам и садам древней Златы Праги, одного из самых красивых европейских городов его измерения, но этот средневековый городишко ничем не напоминал Злату Прагу. Маленький, зажатый в крепостных стенах городишко производил мрачное и не очень приятное впечатление. Александр Николаевич бродил по узким пражским улицам, по которым с трудом могли разойтись два человека, а свой платочек постоянно держан у носа, так как на улицах из-за постоянного смрада невозможно было дышать. Город совершенно не убирался и не чистился, улицы были по колено в грязи и человеческом дерьме.

Некоторые пражане, увидев человека в непонятной одежде, обращались к нему с непонятными вопросами, а один вдруг выхватил кинжал и бросился на профессора. Пытаясь убежать от кинжала платного наймита, профессор поскользнулся и, падая, своим носом чуть ли не воткнулся в кучу человеческого дерьма.

Но он так и не долетел до мостовой, как вдруг оказался в сверх удобном кресле, которое обнимало и обжимало его тело со всех сторон. Прямо перед профессорскими глазами множеством индикаторов и сенсоров горело и ему подмигивало большой пульт управления галактического корабля… Он совершал межзвездный бросок в другую галактику вселенной.

Когда путешествие по мирам закончилось, то профессор Воробьев снова оказался на своей кухне, но там Артура, разумеется, уже не было. Первым делом профессор приготовил себе чай и выпил его несколько стаканов, прежде чем прошел в свой кабинет, где из секретера достал чистый лист бумаги и на нем перьевой чернильной ручкой написал:

— "В народный комиссариат внутренних дел СССР

Товарищу Лаврентию Павловичу Берия…".

Сегодня трое друзей, Николай, Артур и Георгий, встретились в коридоре факультета журналистики столичного университета за полчаса до начала экзамена по большевистской печати.

Обычно в дни какого-либо экзамена или зачета они в студобщежитии все вместе к нему готовились, читая старые конспекты и штудируя учебники. В день же того или иного экзамена или зачета они же вместе покидали общежитие и шли пешком до ставшего родным здания факультета журналистики. Причем парням эта утренняя прогулка всегда чрезвычайно нравилась и они от нее никогда не увиливали и никогда не отказывались. Тройка парней обычно медленно проходила по еще пустым городским улицам, с интересом рассматривая только еще появляющихся на улицах заспанных и всегда куда-то торопящихся столичных горожан. А иногда парни останавливались и с любопытством долго наблюдали за работой городских поливальных машин, которые своим рядом перекрывали улицу и струями воды промывали эти и так чистые улицы столицы.

Если же у парней было особо хорошее настроение, то они делали небольшой крюк и все вместе заходили за своей сокурсницей Катенькой Воробьевой и уже вчетвером топали по хорошо асфальтированным улицам к зданию столичного университета. Можно было бы сказать, что это была счастливая четверка, которая всем сердцем любила свою родину и по-юношески откровенно и чисто радовались каждому дню учебы, и каждому дню, проведенному вместе.

Вчера вечером Артур Любимов неожиданно для своих товарищей куда-то исчез, об этом заранее их даже не предупредил. В студенческом общежитии, где проживала тройка друзей, его не оказалось и утром. Этим своим исчезновением Артур нарушил уже ставшую уже более или менее постоянной традицию, в дни экзамена или зачета всем вместе по городским улицам идти пешком на факультет журналистики.

Обиженный непонятным поведением Артура, Георгий Жуков прямо из общежития отправился к Катеньке, забирать ее из дома, а Николаю Погодину в тот день до факультета пришлось добираться совершенно одному. Жора почему-то так и не встретил Катю, он дважды поднимался на восьмой этаж и пару раз стучал в квартиру, в которой она проживала, но никто ему не ответил и дверей не открыл.

Все друзья снова встретились в большом вестибюле факультетского здания, каждому из них было стыдно друг другу смотреть в глаза, но особенно виноватым чувствовал себя Артур Любимов. Правда, он так ничего и не объяснил своим друзьям по поводу своего внезапного исчезновения.

Поздоровавшись друг с другом, друзья поднялись на второй этаж и отправились к аудитории, где профессор Воробьев собирался принимать свой экзамен по большевистской печати. Перед аудиторией уже собралась практически вся их группа, но Катеньки Воробьевой еще не было. Было хорошо заметно, как Жора Жуков огорчился и обеспокоился этим обстоятельством. Из-за своей сегодняшней несобранности и разобщенности, приятели опоздали и в числе студентов, ожидавших попасть на сдачу экзамена, оказались самыми последними.

В то утро Артур Любимов чувствовал себя сильно виноватым за то, что вчера не предупредил друзей о предполагающейся и о самой цели встречи с профессором Воробьевым. Он уже давно смирился с мыслью о том, что рано или поздно должен Георгию и Николаю рассказать о том, что он никакой ни Артур Любимов, что никогда не был комсомольским активистом, что судьба его совершенно случайно занесла в этот мир.

Но день ото дня он регулярно откладывал на более поздний срок это свое признание. Всего только год он провел в этом мире, в котором должен бы провести более двадцати лет. Но только вчера и во многом благодаря профессору он выяснил, что случайно оказался в мире Земля 12, где через год начнется Вторая мировая война, Советский Союз подвергнется нападению нацисткой Германии четырнадцатого мая 1942 года.

Ему давно уже следовало этой своей тайной поделиться с друзьями или прийти в райком комсомола и все начистоту выложить райкомовским секретарям. Но Артур не понимал, как это можно было бы сделать в таких условиях. Завтра Иосиф Виссарионович Сталин будет встречаться с фюрером великого немецкого пролетариата Адольфом Гитлером, который прибывает в Москву с официальным государственным и дружественным визитом.

Без пяти минут десять появился профессор Александр Николаевич Воробьев и строгим профессорским взглядом осмотрел толпившихся перед аудиторией студентов. Профессор пожевал губами, это была у него такая отвратительная привычка, и неожиданного для всех негромко произнес:

— Жуков, Погодин и Любимов проходите первыми!

Затем он, молча, развернулся и скрылся за дверьми аудитории. Глаза всех членов группы устремились на троицу друзей. В одних глазах выражалось любопытство, в других — настоящая вражда и ненависть, почему они вызваны первыми на сдачу экзамена, а меня не вызвали?! А Нюрка Крылова, распутная красавица всего курса, успела даже обозвать их обалдуями. Студентка красавица и комсомолка среди однокурсников выделялась своей любовью к тому, чтобы к месту, но чаще не к месту произносить громкие, многим непонятные, но почти хулиганские слова. Артур Любимов не успел удивиться всему тому, что происходило в коридоре, как ровно в десять утра прозвенел звонок.

Экзамен начался, профессор Александр Николаевич Воробьев потребовал первых жертв к себе на ковер. Уже продвигаясь к двери аудитории, Артур увидел, как его друг Жора оборачивается по сторонам. Его безответная любовь, студентка Катя Воробьева, до сих пор не появилась, а для Жоры это было непонятно и страшно. Только служба в пограничных войсках и существовавшая в них дисциплина удержала Жукова от необдуманного поступка, забыть об экзамене и бежать, разыскивать Катеньку. Но долг комсомольца и пограничника в этом молодом человеке взяли вверх и заставили его, пересилив личные чувства, принять правильное решение. Жора, последний раз обернувшись, вместе с Артуром и Николаем прошел в аудиторию.

Профессор Воробьев уже сидел за преподавательским столиком, а перед ним на столе лежал дерматиновый портфельчик и около десятка разбросанных картонных квадратиков. Троица друзей за три шага до стола остановилась и вытянулась во фрунт. Александр Николаевич грустно-ласково на них посмотрел и сказал:

— Ну, что ж начнем! Первым билет берет Любимов, затем — Жуков и Погодин.

Строевым шагом к столу подошел Артур Любимов и, протянув руку, взял первый квадратик и тут же его протянул профессору. Тот в свою очередь взял в руки этот квадратик и, перевернув его другой стороной, назвал номер экзаменационного билета для Артура Любимова.

— Номер тринадцать! Поздравляю вас молодой человек, можете идти и выбирать любой свободный стол. Жуков, пожалуйста, ваша очередь выбирать экзаменационный билет!

У Жукова и Погодина номера экзаменационных билетов оказались соответствующими — двенадцать и одиннадцать. По выражению лица профессора можно было бы прийти к выводу, что такой расклад номеров экзаменационных билетов его очень удивил, но Александр Николаевич не подал вида по этому поводу и скомандовал:

— Итак, друзья, на подготовку ответа вам дается двадцать минут. Первым будет отвечать, Любимов.

Уже сидя за столом, Артур прочитал пять вопросов своего экзаменационного билета. И тут же свободно вздохнул полной грудью, он прекрасно знал ответы на все вопросы. Любимов совсем уже было собрался подняться на ноги и идти к профессору, чтобы отвечать без подготовки, как обратил внимание на текст четвертого вопроса. В нем спрашивалось, кто был лучшим журналистом в большевистской печати в самом начале двадцатого столетия? Если следовать канонам большевистской печати, то лучшим журналистов, разумеется, был Владимир Ильич Ленин. Но это, если слепо не следовать этим канонам, то на деле меньшевик Юлий Осипович Мартов был более одаренным журналистом, был лучшим пером подпольной России. Но, если сейчас это сказать профессору Воробьеву, то означало бы получить в свою студенческую зачетку стопроцентную пару.

Двадцать минут, выделенные на подготовку для ответа на вопросы экзаменационного билета, Артур Любимов просидел, раздумывая над тем, как ему поступить в данной ситуации. Снова врать, приспосабливаться к обстановке ему совершенно не хотелось. Это вранье только дополнит то недосказанное о самом себе, чего он не рассказывал даже своим близким друзьям в течение целого года с ними тесной дружбы. Артур Любимов решил сегодняшний день сделать днем правды, о решительно поднялся на ноги, чтобы отправиться к столику профессора Воробьева и рассказать всю правду.

Но в этот момент распахнулись двери аудитории и на ее пороге показались два рослых парня.

Николай Погодин машинально подумал о том, что, если таких парней встретить на улице, то никогда не запомнишь черты их лиц и телосложения. Просто в глаза сразу же бросалось то, что они были удивительно похожи друг на друга и в тоже время оставались совершенно разными людьми.

Парни, не спрашивая разрешения у профессора, уверенно прошли в аудиторию и подошли к столу Александр Николаевича, чтобы ему показать какой-то белый листок бумаги. Профессор Воробьев внимательно и, похоже, два раза прочитал этот листок бумаги, поднял голову и глухо произнес:

— Артур Любимов, это, похоже, к вам.

Удивленный Артур поднялся на ноги и недоуменно посмотрел на профессора, ожидая дальнейших разъяснений. Но Александр Николаевич не произнес больше ни слова, как-то странно покраснел и спрятал глаза от своих студентов. Один из молодых людей подошел к Артуру Любимову и, глядя ему в глаза, переспросил:

— Вы — Артур Любимов, одна тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, уроженец города Амурска, студент первого курса факультета журналистики столичного государственного университета?

— Да, меня зовут Артур Любимов, но я…

Но Артуру не дали договорить, как только он подтвердил свои имя, то молодой человек в гражданском костюме тут же продолжил свою речь:

— Артур Любимов, по распоряжению народного комиссара внутренних дел Лаврентия Берия, вы арестованы и сейчас будете препровождены в тюремное заключение для проведения следственных действий по доказательству вашей вины. При попытке бежать стреляем без предупреждения. Прошу следовать за мной

Через короткую паузу, этот же молодой человек повернулся в сторону остолбеневших от удивления Георгию Жукову и Николаю Погодину и сказал:

— А вы должны молчать и никому ни полслова не говорить о том, что только что произошло в этой аудитории.

Глава 2

Артур Любимов третий месяц находился во внутренней тюрьме НКВД и третий месяц с ним никто не общался, не вызывал на допросы, не задал ни единого вопроса. Он так и не знал, на каком это основании попал в тюрьму и что с ним дальше будет происходить. Парню было совершенно некому задать этот вопрос, так как за эти три месяца он не видел ни одного человека. Разве что знал, что существуют некий разносчик, который приносит ему кормежку пять раз в день. Но это каждый раз происходило одним и тем же способом, в двери возникало окошко и на столике перед окошком появлялась пластиковая миска с пластиковой ложкой.

Все это время Артур находился в одиночной камере, куда не проникал луч света, так как в камере совершенно не было окон. Ровно в шесть утра загоралось внутреннее освещение, заключенный должен был подняться с тюремного топчана, умыться под рукомойником, который находился в одном из углов камеры и опорожниться. Ему разрешалось в течение тридцати минут сделать утреннюю зарядку, после чего начинал работать график утреннего распорядка.

По этому графику, каждый час заключенного строился по следующему образу. В течение пятидесяти пяти минут он должен был ходить по камере, запрещалось останавливаться или сидеть на топчане. Пять минут каждого часа заключенному разрешалось сидеть на топчане, а затем он снова должен был ходить, не останавливаясь. Такие называемые завтраки, ленчи, обеды, полдники и ужины подавались в строго определенное время (08.30; 11.00; 13.30; 17.00 и 19.00), ровно через десять минут заключенный был обязан вернуть разносчику свою посуду и ложку.

Заключенный внутренний тюрьмы НКВД не имел права общения с внешним миром никаким из существующих в этом мире способов связи.

Когда Артур Любимов оказался в этой камере, то он даже не знал, что это за тюрьма и где она находиться. Два офицера НКВД, арестовавших его на экзамене по большевистской печати, прямо во дворе факультета журналистики усадили его на заднее сидение автомобиля "Молотовец[1]" с сильно тонированными окнами. По городу они колесили очень недолго, вскоре Артур вместе с офицерами конвоирами, которые изредка, но с громадным интересом на него поглядывали, на лифте поднялся на верхние этаже какого-то здания. Там его передали нескольким штатским, которые провели с заключенным № 1212\34 все необходимые предтюремные формальности — был составлен протокол задержания без указания причин, был произведен обыск, фотографирование, дактилоскопирование. После чего его переодели в тюремную одежду и отправили в камеру одиночку, после го о существовании заключенного № 1212\34 напрочь все забыли.

Артур больше ни с кем не встречался и никого не видел из людей, он постоянно находился в своей камере и никогда ее не покидал. Тогда он кое-что видоизменил, не поменял, а именно видоизменил в распорядке своего дня. Ходьбу по камере превратил в легкий бег трусцой с одновременным выполнением различных физических упражнений. Особое внимание уделял именно бегу, отжиманию на руках и восточным единоборствам. Всем этим Артур стремился привнести какую-то цель в свою тюремную жизнь, убежать от подступавшего в первый месяц пребывания в камере сумасшествия. И этого ему удалось достичь, больше он не думал о причинах своего ареста и о том, как долго будет находиться в этой тюрьме. Все свое время он теперь посвящал только своему физическому самосовершенствованию, ни на что более не обращая своего внимания.

За ним, видимо, все-таки вели скрытое наблюдение, в конце третьего месяца пребывания в одиночной камере, внезапно прозвучал визг запора, выдвигаемого ржавого из пазов, и снова наступила тюремная тишина. Разумеется, Артур не пропустил мимо ушей этот неприятный скрип и ржавый скрип засова, он подошел к двери и слегка толкнул ее ладонью. Дверь камеры легко распахнулась и перед его глазами раскрылся тюремный коридор, уходящий в темноту. Но, переступив порог камеры, Артур сразу же увидел, что коридор освещается очень редкими и слабосветящимися электрическими лампами. Через десяток шагов коридор убирался в стену с тремя дверьми, над одной из которых светился ярко-красный огонек.

Интуитивно Артур подошел к двери с красным огоньком и тут же послышался шум раздвигаемых дверей лифта. Не задумываясь парень вошел в лифт, створки дверей салона лифта моментально сдвинулись. Казалось, что в этой отвратительной тюремной темноте и тишине, этот лифт не двигался ни вверх, ни в вниз, а простоял на одном этаже. Но через минуту, когда двери лифта разошлись, то Артур Любимов оказался в четырехстенном помещении, но без крыши над головой. Летнее Солнце стояло в зените, что косвенно подтвердили предположение Артура о том, что его распорядок дня все же составлении в соответствии с восходом и заходом Солнца.

Артуру все же потребовалось пара минут на то, что принять всю эту ситуацию, догадаться, что ему разрешили тюремную прогулку. Некоторое время он простоял, закрыв глаза и подняв лицо к солнцу для того, чтобы впитать его тепло и комфорт. Сейчас по его расчетам был уже сентябрь месяц, но солнышко по-прежнему пригревало. Затем Артур услышал знакомые звуки городских шумов, где-то поблизости двигался транспорт и слышалось лихое пересвистывание регулировщиков дорожного движения. Эти звуки не настораживали, а наоборот производили какое-то успокаивающее впечатление, словно хотели сказать, что войны еще не было, и столица живет беззаботной мирной жизнью.

Артур подошел к стене, прислонился к ней спиной, чтобы впитывать остаточное солнечное тепло, и начал вспоминать о друзьях товарищах. Но о первой он почему-то подумал о Катеньке, до последней детали вспомнил их последнюю встречу и ласково улыбнулся этой симпатичной и совсем неиспорченной девчонке. Затем в его памяти сразу же всплыли оба его друга приятеля — Николай Погодин и Георгий Жуков. Они почему-то стояли и, набычившись, строго смотрели ему в глаза, словно хотели сказать, чтобы он не сдавался пустым и надуманным обстоятельствам. Внезапно Артур понял, что они снова встретятся в этой мире, но уже зрелыми людьми и тогда перед ними будут стоять очень серьезные цели и задачи.

Последним в его памяти всплыл майор НКВД и профессор философии Александр Николаевич Воробьев, который выглядел виноватым человеком. Он сконфуженно произнес:

— Извини, Артур Любимов, но я должен был это сделать потому, что ты не один такой в нашем мире. Мы должны тебя кое-чему научить.

В этот момент над лифтом снова загорелся ярко-красный огонек, приглашая заключенного № 1212\34 обратно в камеру одиночку.

Лаврентий Павлович Берия, Генеральный комиссар национальной безопасности СССР, сидел в своем кремлевском кабинете и тоскливо поглядывал на часы. Уже почти час ночи, а Молотов все еще продолжает сидеть в кабинете у Иосифа Виссарионовича и совсем не собирается его покидать. Вот и приходится ему торчать в своем кабинете в Кремле, он не может его покинуть, а вдруг что-нибудь случится и он потребуется Сталину. В то время, когда в наркомате внутренних дел СССР, по сообщениям его заместителя Меркулова, скопилась огромная куча срочных дел, требующая его внимания.

Лаврентий Берия поднялся на ноги и, их разминая, проклятый диабет, несколько раз прошелся по громадному кабинету. Можно было бы, конечно, конечно перезвонить Александр Николаевичу и договориться с ним о том, что тот вовремя его предупредит, если Иосиф Виссарионович им заинтересуется и к себе потребует. Но это не дело Генеральному комиссару государственной безопасности СССР договариваться о таких вещах с каким-то там генерал-майором и секретаришкой, хотя бы и главы такого государства, как СССР.

Как только, Лаврентий Павлович снова приземлился в свое кресло, то тут же послышался зуммер одного из многих телефонных аппаратов, установленных слева от большого письменного стола. Это звонил сам Иосиф Виссарионович по первой кремлевке. Выждав пятнадцать секунд, чтобы Сталин не подумал о том, что его госбезопасность без делу просиживает в своем кремлевском кабине, Лаврентий Павлович протянул руку и взял в руку трубку звонившей первой кремлевки, чтобы усталым голосом произнести:

— Да, товарищ Сталин! Вы правы, госбезопасность никогда не дремлет!

Затем Берия в течение минуты выслушивал то, что ему говорил Сталин, время от времени, поддакивая:

— Товарищ Сталин, но в этом случае я хотел бы уточнить следующий момент. Вы считаете, что этому парню следует позволить самому развиваться, а нам не стоит в это вопрос вмешиваться?! Да-а… да, я понимаю. То есть, вы хотите сказать, что мы должны его охранять, как зеницу ока. Извините, но вы не могли бы уточнить, что вам Вольф по этому поводу рассказывал. Да, теперь я понимаю вашу позицию и буду придерживаться ваших указаний. Парень должен сам развиваться, а мы держать его в нашем постоянном поле зрения и, когда он вам понадобится, то мы должны немедленно его разыскать и к вам доставить. Ясно, товарищ Сталин. Приложу все усилия, чтобы точно следовать вашим указаниям.

Положив трубку на аппарат, Лаврентий Берия некоторое время посидел в своем кресле, пустыми и ничего не выражающими глазами всматриваясь в противоположную от себя стену кабинета. Затем повернулся налево и по внутреннему интеркому связался со своим телохранителем Серго Надарая, чтобы тот готовил машину и охрану для его переезда в Наркомат внутренних дел СССР.

— Да, Серго, когда будешь разговаривать с Меркуловым, то передай ему, что он мне срочно нужен.

Два "Паккард Rextoys" стремительно мчались по пустынным и плохо освещенным столичным улицам, в первом автомобиле сидел Лаврентий Павлович и с закрытыми глазами наслаждался плавностью и стремительностью хода заокеанского автомобильного чуда. Насколько Иосиф Виссарионович Сталин был жадноват, когда речь заходила о каких-либо закупках в Северной Америке, но он никогда не жалел денег на закупку хороших заокеанских автомобилей. Лаврентий Павлович великолепно изучил сталинский характер и знал о некоторых его слабостях. Вождь советского народа очень любил североамериканский "Паккард" и в своей коллекции имел автомобиль, который компании "Hewlett-Packard" подарила ему еще в 1933 году.

Но поездка оказалась короткой и вскоре Лаврентий Павлович входил в здание на Лубянке и отдельным лифтом поднимался к себе в кабинет. В этом большом и сером здании ему легче дышалось, встречались знакомые лица, которые радостно с ним здоровались, по-военному отдавая честь. Лаврентий Павлович никогда не считал себя военным человеком, очень редко надевал военный мундир и вообще среди военных чувствовал себя стеснительно и часто конфузился. Всеволод Николаевич Меркулов, его первый заместитель по наркомату, наоборот, без генеральского мундира чувствовал себя слабым и незащищенным человеком. Его было практически невозможно увидеть или встретить где-либо за пределами наркомата без генеральского мундира, хотя на деле он имел всего лишь звание комиссар госбезопасности первого ранга.

Переступая порог своей приемной, Лаврентий Павлович сразу же обратил внимание на то, что его личный секретарь Степан Соломонович Мамулян все еще продолжал работать за своим столом, а в приемной уже никого из посторонних не было. Негромко буркнув секретарю нечто вроде приветствия, Берия сразу же прошел в кабинет, а через минуту Мамулян ему сообщил, что к нему на прием просится Всеволод Николаевич Меркулов.

В течение часа оба руководителя карательных органов Советского Союза обсуждали судьбу заключенного № 1212\34 и решили с ним поступить самым наипростейшим образом. Не смотря на то, что этот парень не достиг еще призывного возраста, забрать его на службу в Красную армию.

Через два месяца после первой прогулки Артура Любимова стали выводить на прогулку каждую неделю, в течение целого часа позволяя ему находить под солнцем и дышать свежим воздухом. Но к этому времени пришла поздняя зима и первые заморозки. Его, по-прежнему, не вызывали на допросы и не вели с ним каких-либо нравоучительных бесед. Он, по-прежнему, никого не видел и ни с кем не встречался. Артуру начало казаться, что он стал забывать свой родной язык, ведь это не слабо, за шесть месяцев ни с кем не поговорить и не произнести ни одного слова.

Однажды, глубокой ночью, из-за отсутствия человеческого общения в Артуре сильно развилось угадывание времени суток, — ночь или день сейчас и который час, парень проснулся мокрым от пота до нижнего белья и страшно испуганным человеком. Но он точно знал, что в тот момент была глубокая ночь за стенами его тюрьмы, около трех часов утра. Ему показалось или приснилось, что он только что тет-а-тет общался с одним человеком. Но сколько бы Артур не всматривался в темноту своей камеры. Сколько не вслушивался бы в зависшую в ней тишину, пытаясь выделить шаги или услышать хотя бы дыхание человека. Он так ничего не увидел и ничего не услышал, но в его памяти закрепился образ человека, с которым он только что общался не словами, а мыслями.

Все произошло быстро и неожиданно, в тот вечер Артуру в который уже раз приснилась комната студенческого общежития, которую он делил с Николаем и Жорой. Но его друзей еще не было дома, хотя было уже поздно и Артур разбирал свою постель на ночь. В какой-то момент он посмотрел на стену и в изголовье своей кровати увидел фотографию какого-то мужчины, но следует упомянуть, что Артур патологически ненавидел вывешивать над кроватью фотопортреты знаменитостей или людей, с которых другие люди хотели бы брать пример. Поэтому он решительно протянул руку, чтобы фотографию этого мужчины сорвать со стены, и в этот момент он увидел, как фотография ожила, и мужчина под линзами очков, закатав глаза, отшатнулся от его рук.

На какое-то мгновение Артур прямо-таки остолбенел от удивления, а мужчина на фотографии громко произнес:

— Но-но, уберите подальше ваши руки! Вы сами пригласили меня для разговора. Но зачем тогда мое фото срывать со стены, ведь тогда никакого разговора не получится, а как я чувствую, то у вас накопилось множество вопросов. Задайте их, и вы сразу же заметите, как вам стало легче жить.

— Но я вас не приглашал! -

Решил вмешаться в трескотню незнакомца Артур.

— Вы сами появились в этой фотографии на стене, а я, вы только представьте себе, ненавижу развешивать фотографии над своей головой.

— Извини, дорогой, но я действительно этого не знал. Я только услышал глас о помощи и решил прийти и тебе помочь разобраться в том, чего ты не понимаешь. Но, если ты не нуждаешься в моей помощи, то я готов, хоть сейчас, покинуть тебя. Ведь, ты очень хочешь узнать, что с тобой происходит и почему тебя бросили во внутреннюю тюрьму НКВД СССР.

— Пожалуйста, не произносите этих слов так громко, а то их услышат и нам обоим не поздоровится?!

— Ну, ты полный чудак, парень. Как это нас могут услышать, если мы с тобой общаемся телепатически. Меня зовут Вольф Мессинг, я известный телепат. Я не знаю и, пока не хочу знать твоего имени, так мне легче будет жить, но ты начинающий телепат и ты сейчас со мной общаешься на ментальном уровне. Мы с тобой не разговариваем, а обмениваемся мыслеречью и мыслеобразами. Нас никто не слышит и не может услышать, если мы этого не захотим.

Артур на секундочку задумался и решил больше не прессовать ситуацию, а выяснить у Вольфа Мессинга все, что сможет. И он начал с самого начала рассказывать свою историю появления в этом мире, Земля 12. Мессинг оказался идеальным слушателем, они ни разу не прервал рассказ Артура, а внимательно выслушивал все детали и подробности, которых особо много не было у парня семнадцати лет от роду. Когда Артур закончил рассказ и в выжидании ответов поднял глаза на великого телепата, то Мессинг честно признался, что, помимо того, что он прирожденный телепат, ему пока особо нечего добавить к его повествованию.

Тогда, не понимая, почему он это делает, Артур сосредоточился и послал мысленный вызов Екатерине Воробьевой и этот вызов достиг своего адресата. Вдруг только что появившийся на свет телепат увидел красивую девушку на высоких каблуках, танцующую вальс с красивым молодым человеком. По всей очевидности они были в каком-то столичном ресторане, заполненным людьми, которые что-то праздновали. Увидев лицо и глаза Артура, девушка прекратила танцевать и целую минуту всматривалась в его глаза, пытаясь отыскать в них ответ на не заданный вопрос. Затем она подняла руку, стараясь коснуться его лица, и громко прокричала:

— Артур, ты жив?! Где ты?

И, прикрыв глаза, начала падать на пол. Артур только увидел, как ее бросился поддерживать танцевавший с ней кавалер, и картина празднества исчезла, провалилась в небытие. Вольф Мессинг тут же вскричал:

— Идиот, что ты делаешь? Этим вызовом, ты мог ее убить, ведь сегодня весь мир празднует новый, одна тысяча девятьсот сорок второй год.

И с нового года прошел уже целый месяц, Мессинг больше не появлялся, а Артур по настоящему боялся телепатически вызывать своих друзей. Он, по-прежнему, никому не был нужен и все свое время теперь посвящал спорту. В течение почти семи месяцев постоянных и ежедневных тренировок его тело закалилось, спорт превратил парня в железного робота. Он досконально выучил некоторые восточные единоборства и приемы рукопашного боя. Ладони его рук от постоянного постукивания ребрами о стену закаменели и теперь ими он мг перешибить ствол десятимиллиметрового зеленого деревца.

И тогда к нему в камеру пришел профессор философии и майор НКВД Александр Николаевич Воробьев, чтобы сказать следующее:

— Извини, Артур Любимов, но органы НКВД СССР ошиблись, арестовав тебя и заключив в тюрьму. Следователи, проанализировав годы твоей жизни, в твоем поведении не обнаружили ничего, что можно было бы отнести к предательству родины или к предательству интересов пролетарского государства. Сейчас НКВД СССР находится в затруднении и не знает, как с тобой делать, как с тобой дальше поступать. Но энкэвэдэшники не хотят, чтобы всем встречным и поперечным ты рассказывал бы о том, что в течение семи месяцев тебя держали в насильственном заключении. Есть три реальных выхода из этого положения. Первый, специалисты НКВД вкалывает тебе специальный раствор и ты обо всем, что с тобой произошло, забываешь, но по уровню развития превращаешься в грудного ребенка. Второе, ты приносишь клятву верности организации, обо всем самостоятельно забываешь и ведешь жизнь среднего гражданина. Скажем, становишься красноармейцем. И третий….

Глава 3

Артур Любимов хорошо понимал, что человек может ко всему привыкнуть, что армии и курсы военной подготовки создаются для того, чтобы любого нормального человека выдрессировать для несения военной службы в любых условиях. После нескольких месяцев тюремного заключения в одиночной камере он физически и морально был готов нести армейскую службу где угодно, хоть на Крайнем Севере или где-нибудь высоко в горах Таджикистана. Но ему повезло, его отправили служить в нормальный стрелковый полк, в 125-й стрелковый полк 6-й стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в Брестской крепости на западной границе Советского Союза.

Зима в одна тысяча сорок втором году в Белоруссии была не особо морозной, но прибывшая в полк группа из десяти молодых бойцов по приказу майора Александра Дулькейта, командира полка, тотчас же была распределена в третий батальон его полка. Когда эта же группа новобранцев грузовиком была доставлена к капитану Владимиру Камышину, командиру третьего батальона, то он в одной гимнастерке вышел к бойцам и лично поинтересовался кто и какую воинскую специальность хотел бы получить. Но перед этим сказал, что в ротах его батальона остались одни только вакансии стрелков, а ему лично в батальон нужен был снайпер. Девять новобранцев были селянами и капитан Камышин тут же распределил их по ротам своего батальона.

Когда в строю остался один Артур Любимов, который на фоне своих товарищей новобранцев выглядел совсем молодым, да и к тому же был горожанином, то командир батальона долго ходил вокруг него, поглядывая на парня то с одной, то с другой стороны. В конце концов, капитан Камышин поинтересовался, знакома ли Артуру самозарядная винтовка Токарева?

— Вы, какую имеете в виду самозарядную винтовку Токарева, СВТ-38 или СВТ-40, товарищ капитан? — Негромко поинтересовался рядовой Любимов.

От неожиданности вопроса столь необычно молодого рядового капитан Камышин чуть не отпрыгнул от него в сторону, но несколько лет службы в рабоче-крестьянской армии дали себя знать. Капитан только глубокомысленно посмотрел на бойца и поинтересовался:

— Рядовой Любимов, а ты вообще какое-либо оружие держал в руках или из него когда-либо стрелял?

— Так точно, товарищ капитан! Могут разобрать и собрать с закрытыми глазами пистолеты-пулеметы ППШ и Шпагина, винтовку Мосина, автоматическую винтовку Симонова, самозарядные винтовки Токарева СВТ38 и СВТ40, пулеметы Дегтярева, Владимирова, Горюнова и Максима, а также вражеское оружие — пистолеты-пулеметы МР38 и МР40, винтовку "Маузер", пулемет МГ-34 и МГ-42.

От такова ответа капитан пришел в уныние, но Камышин сразу же поверил в то, что этот рядовой боец не врет и действительно владеет и в случае необходимости может отремонтировать оружие, о котором только что упоминал. Чтобы скрыть свое смущение капитан Камышин нырнул в здание, где располагался штаб батальона, что вскоре вернуться с длинным свертком, замотанным в промасленную оружейным маслом белую тряпку. Протянул сверток рядовому Любимову и приказал:

— Снять заводскую смазку, проверить винтовку к стрельбе и завтра вместе сходим в полковой тир, чтобы пристрелять винтовку.

Уже снова возвращаясь в теплое помещение штаба, он вдруг вспомнил, повернулся лицом к рядовому и добавил:

— Приписан будешь связным к штабу батальона, но я буду лично готовить из тебя батальонного снайпера. Поэтому, найди командира взвода батальонной разведки, младшего лейтенанта Ямщикова и передай ему мой приказ о том, чтобы он тебя поставил на довольствие, но чтобы рот на тебя не раскрывал… Нет, этого ты ему не говори, а при встречи с ним я ему это сам скажу.

Всю ночь Артур провозился с СВТ40, чтобы еще убедиться в том, что самозарядная винтовка Токарева была весьма удачной системой, правда, она была несколько излишне сложновата и несколько нежна для использования в полевых условиях. Небольшая пыль, попавшая в пусковой механизм или в ствольную коробку этой винтовки, тут же приводит ее к отказу в стрельбе.

С раннего утра Артур с нетерпением ожидал появления капитана Камышина, чтобы вместе с ним сходить в полковой тир, но тот объявился только после обеда. Войдя в помещение, где размещались батальонные разведчики, и, увидев рядового Любимова, махом руки он пригласил его следовать за собой. Полковым тиром оказался небольшой сарайчик и с мишенями, вывешенными на противоположной от входа каменной стене на расстоянии около пятидесяти метров. Уже в тире капитан первым делом выслушал мысли рядового Любимова по оружию и качеству его изготовления. Артур сразу же обратил внимание на то, что Камышину не понравилась его критика СВТ40.

Но, когда Камышин сделал первые два выстрела, а на третьем винтовка Токарева дала осечку, то капитан лично ее разобрал, почистил и собрал. После этой чистки винтовка стреляла без осечек, но процент попаданий был не очень высоким и не таким кучным, как хотелось бы. Капитан стрелял и стрелял, но точность стрельбы не повышалась. Артур уже начал думать о том, что капитан Камышин взял его к себе в основном для того, чтобы таскать его винтовку, Но на десятой обойме Камышин все же вспомнил о нем и предложил ему расстрелять обойму из пяти выстрелов. Рядовой Любимов довольно-таки быстро прицелился и выстрелы произвел одной короткой очередью в пять патронов. Все это время капитан Камышин мишень рассматривал в бинокль, но то, что он увидел на мишени, ему явно не понравилось. Он вылез из траншеи и сам сходил к дальней стене за мишенью.

Когда капитан вернулся обратно, то на его лице опять-таки играла смущенная улыбка. Камышин посмотрел на бойца и пробормотал о том, что не знает и не понимает того, что происходит. Из пяти возможных выстрелов, пять попаданий в десятку. Тогда Артур немного осмелел и, получив разрешение на обращение к капитану, тихо сказал:

— Товарищ капитан, если вы разрешите мне три денька повозится с этой винтовкой, то я сделаю из нее настоящее боевое оружие. Настоящую и безотказную снайперскую винтовку. Но в этом случае, мне нужно разрешение на работу в полковых артиллерийских мастерских.

В ответ на эту просьбу капитан рассмеялся, но тут же отправился к телефону, чтобы переговорить с полковым инженером.

Разумеется, три дня и три ночи рядовой Любимов провел в артиллерийских мастерских и добился-таки своего. СВТ40 перестала давать сбои и осечки, повела кучную, снайперскую стрельбу. Капитан Камышин был дико рад и начал поговаривать о скором присвоении рядовому званий ефрейтор. По батальону, который на деле оказался самой настоящей деревней, мгновенно разнесся слух о том, что горожанин малец и без году неделя служит в армии обходит бывалых сельчан армейцев. А бывалые армейцы давно стоят в очереди на звание ефрейтор, а этот горожанин собирается его получить без положенного стояния в этой очереди. В российских же деревнях все такие вопросы всегда решались дракой на кулаках.

Однажды поздно вечером возвращаясь на постой и на ужин к разведчикам, рядовой Артур Любимов в прибрежных ивовых зарослях был встречен небольшой группой деревенских активистов за равномерность распределения солдатских званий в количестве семи человек, пятерых рядовых и двух ефрейторов. Парни недвусмысленно заявили городскому мальчишке рядовому, чтобы тот не лез, куда не надо. Артур не понял, чего хотят эти лоботрясы и вежливо попросил их разъяснить ситуацию и говорить более прямо о том, чего они хотят. Сельские ребята последнее заявление своего друга, рядового бойца горожанина, восприняли, как прямое оскорбление. И пошла потеха, деревенская драка, когда дилетанты машут кулаками. Но проблема заключалась в том, что рядовой Любимов не был дилетантом и более полугода тренировал волю и тело к дракам при подавляющем большинстве противника.

Когда капитан Камышин утром прочитал рапорт об имевшем месте прошлой ночью маханию кулаками между старослужащими и молодым бойцов, то при виде списка жертв он аж схватился за голову. Ведь не может быть такого, чтобы один мальчишка горожанин смог бы побить семерых тяжеловозов крестьян. Крикнув писарю штаба батальона, чтобы срочно подготовил приказ на присвоение рядовому Любимову очередное звание ефрейтор, капитан Камышин с этим приказом понесся в штаб полка к майору Александру Дулькейт, чтобы приостановить донесение комиссара батальона Ужицкого о подготовке контрреволюционного заговора в третьем батальоне 125-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии.

Прибыв на КПП полка, капитан Камышин присоединился к майору Дулькейту, командиру полка, и с громадным удовольствием стал наблюдать за тем, как какой там майор НКВД Воробьев по телефону имеет батальонного комиссара Ярослава Ужицкого. Ярослав был хорошим их другом, но имел слабость немного фантазировать, пописывая донесения наверх. Поэтому Дулькейт с громадным удовольствие рядовому Любимову присвоил звание сержант, а не ефрейтора. Камышин же был прямо-таки ошеломлен таким перегибам в командовании полком. Но Ужицкого вскоре перестали ругать и столица начала говорить с батальонным комиссаров уже в более спокойном тоне, а это уже было не так интересно. Поэтому командиры полка и батальона решили заглянуть в вокзальный буфет, кто-то сказал, что туда завезли свеже пиво.

Но до железнодорожного вокзала в Бресте было далековато добираться, а в гараже полка на ходу оставался один только мотоцикл с коляской. Но батальонные шофера, деревенские трактористы, которые уже давно все полковые грузовики поставили на прикол, это ж вам не трактора. А до мотоцикла они побоялись даже дотрагиваться.

Артур никогда в жизни не сидел за рулем мотоцикла и его не водил, но когда капитан Камышин ему приказал ему оседлать тяжелый армейский мотоцикл К-72, то рядовой боец не рассуждая и послушно, сел за руль этой тяжелой машины. В тот момент, когда трое здоровых мужиков пытались разместиться на тех местах, на которых должны были разместиться два и не очень дюжих бойца, Артур прикладывал невероятные усилия, чтобы завести это чудо современной мотоциклетной техники. Самое удивительное заключалось в том, что этим мужикам удалось-таки рассесться, двое из них улеглись в коляске мотоцикла в обнимку, а третий восседал на высоком заднем сиденье и, отставив зад далеко назад, обеими руками крепко держался за рядового мальчишку. А рядовому Любимову удалось-таки завести эту дрыну и тронуть ее с места.

В шесть вечера они прибыли на центральный вокзал в Бресте, командиры тут же поперлись в буфет, пробовать пиво, а рядовой-сержант Любимов, которому еще не зачитали приказа о присвоении очередного звания сержант, как и полагается, остался на привокзальной площади для охраны военного имущества. От нечего делать он залез в двигатель и, выбросив многие не нужные детали двигателя, добился стабильной и мощной работы двигателя К-72.

Но командиров, по-прежнему, не было видно, видимо, пиво завезли очень свежее и прохладное, будущий сержант удобно устроился в коляске мотоцикла и начал подремывать. А мысль его расплылась по всей привокзальной площади, она начала присматриваться и прислушиваться ко всему, что на площади происходило. Артур дремал, но он одновременно слышал и даже видел каждого человека, чем этот человек занимается и о чем он думает, находясь на привокзальной площади областного городка Бреста.

Никогда и ничего подобного раньше с Артуром Любимовым не случалось. Первые несколько минут такой усиленной работы головного мозга рядового солдата вылилась в определенное напряжение и небольшую головную боль. Но вскоре головная боль ушла, а работа головного мозга стала осуществляться как бы сама собой, без малейшего усилия с его стороны. В какой-то момент неподалеку от него мимо мотоцикла с дремлющим солдатиком промелькнула симпатичная, но совсем молоденькая белоруска и Артур сразу же услышал:

— Какой молоденький и симпатичный мальчик, а уже в военной форме. Так все ребята вскоре уйдут в армию, а за кого же мне тогда выходить замуж?

Вот в этот-то момент Артур догадался о том, что сейчас он слышит не только слова, но сокровенные мысли некоторых девчонок. Причем эти слова и мысли других людей он слышит не только поблизости от себя, но и на другом конце привокзальной площади. Тогда Артур решил проделать небольшой эксперимент, определить расстояние, на котором он может слышать мысли других людей. Он начал мысленное путешествие по площади от одного человека к другому, но и этого ему показалось мало. Незаметно для себя, он углубился в здание городского вокзала.

К этому времени оно заметно опустело.

Рабочие часы закончились и люди разошлись по домам.

Только в буфете, по-прежнему, толклось много народа, да и в зале ожидания сидели две — три молодых пары. Оказывается, железнодорожный вокзал был удобным местом для свиданий влюбленных. Но эти пары привычно молчали и только посматривали друг на друга, а в мыслях у них было одно только одно, а что она "скажет, если я ее поцелую".

Артур решил вернуться в буфет и подслушать, о чем говорят его командиры. Но и что было интересного в том, что командира полка очень беспокоила обстановка, сложившаяся на полковом складе?! Да, ничего интересного, и Артур снова принялся путешествовать по буфету.

Когда он коснулся сознания буфетчицы, то эта бесстыдница думала только о том, как бы ей переспать с этим молодым мужиком, который у нее интересовался расписанием поездов. Артур совсем уже собирался покинуть эту пару, как вдруг четко и ясно услышал в мозгах этого парня, что его интересует расписание прибытия эшелонов 43-й стрелковой дивизии. Честно говоря, Артур не знал, его совершенно не интересовало, прибывает ли в Брест или не прибывает эта стрелковая дивизия, но откуда тогда этот гражданский мог бы об этом знать?

Артур насторожился и начал тщательно обследовать вокзальный буфет. Оказывается, этот мужик, который интересовался ни тем, чем надо, находился в буфете в компании с тремя другими мужиками, которые в это время подслушивали то, о чем говорят его командиры. Причем, у них в головах вертелась подлая мыслишка о том, как бы сделать так незаметно, чтобы убить капитана и комиссара, но можно было бы пленить майора. Майор, по их мнению, должен был бы все знать об организации системы связи и оповещения в Брестской крепости и на брестском железнодорожном узле.

Вот тут-то Артур понял, что он нашел приключение на свою…, ни у него и ни у командиров не было никакого оружия. А эти четверо парней слишком серьезно и профессионально говорили о делах, чтобы не иметь оружия. На всякий случай он еще раз прошелся по сознанию мужика, который продолжал сюсюкаться с буфетчицей, но тот в этот момент думал о том, что с большим удовольствием пристрелил бы эту стерву из своего безотказного "Вальтера Пк38". Таким образом, парню стало ясно, что вражеские агенты вооружены и имеют профессиональную подготовку диверсантов. А это в свою очередь означало, что Артур не может рассчитывать на помощь своих командиров, которые минимум десять лет не ходили на утреннюю зарядку.

К этому времени Артур давно находился на своих ногах и нервно расхаживал вокруг своего мотоцикла. Прошло уже четыре часа, а его командиры все продолжали потреблять пиво в вокзальном буфете.

Краем глаза Артур успел заметить промелькнувшую тень крупного мужика, это один из подслушивающей тройки вышел на улицу, посмотреть все ли там спокойно. Артур немедленно побрел за ним. Переступая порог вокзала, он увидел, как подозрительный мужик нырнул в вокзальный сортир. Уже не рассуждая и действуя на уровне инстинктов, Артур скользнул в сортир и чуть не задохся от сильного и смрадного запаха. Его мужик стоял прямо перед ним и писал на пол. Одним прыжком Артур пересек разделяющее их расстояние и кончиком мыска солдатского ботинка достал по мужской писульке. Мужик от внезапной и сильной боли в паху, согнулся в три погибели, и тогда стальным ребром своей ладони Артур перерубил его шейные позвонки.

Мужик больше не кричал и не дышал. Артур распахнул его пиджак и сразу же увидел плечевую кобуру с "Вальтером Пк38" в кобуре. Одним движением он расстегнул кобуру и на божий свет вытащил красавец "Вальтер Пк38", снял его с предохранителя и, передернув затвор, дослав пулю в ствол пистолета. Затем быстро, но тщательно обследовал пиджак и брюки диверсанта. Кроме двух обойм к пистолету ничего не нашел и, спрятав "Вальтер" за пазуху гимнастерки, вышел из сортира. В зале ожидания вокзала парочки продолжали, молча, миловаться, а вот в буфете назревала настоящая драма, все три Артурова командира стояли на коленях под стволами чужих пистолетов, ожидая своей участи.

Буфетчица в этот момент в истерике билась на полу за стойкой буфета, а ее "ухажер", вместо того, чтобы обойти стойку и заткнуть ей глотку, перегнулся через стойку и пытался ее достать руками. И на старуху бывает проруха, разумеется, ему этого никак не удавалось сделать. В этот момент Артур тихо появился в буфете, двумя одновременно прозвучавшими выстрелами в затылок прикончил мужиков, которые держали его командиров под прицелом своих пистолетов. Затем он подошел к стойке и, дулом пистолета ткнув "ухажеру" прямо в задницу, сказал:

— Сдавайся, чудак на букву "м", а не то прикончу!

Первым опомнился капитан Камышин, у которого шевиотовые брюки почему-то были мокрыми между ног, видимо, кружку пива пролил на это место. Он поднялся на ноги, взял первый попавшийся ему стул в руки и, после широкого и богатырски мощного размаха, этот стул обрушил на задницу немецкого диверсанта.

Когда появился армейский караул, и началось разбирательство произошедшего случая, то майора Дулькейта, капитана Камышина и батальонного комиссара Ужицкого не арестовывали. Арестовали одного только рядового Любимова за превышение уровня самообороны, это надо же было одному какому-то там рядовому завалить трех диверсантов и обезоружить четвертого диверсанта. Лейтенант караула особо не интересовался деталями стычки, а только требовал от рядового представить ему пистолет, из которого он стрелял. Но Артур уже наслышался о таких расследованиях и сумел свой "Вальтер Пк38" с двумя обоймами запрятать так, чтобы его никто не нашел. Таким же непонятным образом исчезли и три других пистолета.

Но когда прибыл патруль НКВД, то арестовали всех, кто участвовал в пьяной драке, это по выражению одного из патрульных, и даже буфетчицу. Диверсанта, с переломанным тазом, по которому ударил стулом капитан Камышин, осторожно положили на колени капитана, и всех скопом тюремной повозкой отправили в расположение Особого отдела. Больше все страдал батальонный комиссар Ужицкий, которому почему-то не понравился пистолет "Вальтер Пк38", так он у майора Дулькейта потребовал, чтобы его срочно заменили стареньким "Маузером" с деревянной кобурой. До Особого отдела они ехали и постоянно переругивались по этому поводу, а раненый диверсант постоянно стонал, это когда его капитан Камышин за больную задницу крепкими рабоче-крестьянскими пальцами щипал.

Начальник Особого отдела капитан НКВД Лазарев почему-то начал заигрывать с рядовым Любимовым и освободил его из-под стражи, как героя и отличного солдата, а на армейских офицеров не обращал ни малейшего внимания. Правда, он обратил внимание на мокрые галифе капитана Камышина. Одним словом, следствие продолжалось пять минут, травмированного диверсанта отправили в Брест на лечение, а всю армейскую шваль, это выражение капитана НКВД Лазарева, снова вернули на вокзал к мотоциклу. Но мотоцикла на месте не оказалось и майор Дулькейт, смеясь, правда, объявил порицание рядовому Любимову за неправильную охрану армейского имущества.

Мужики тут же нашли попрятанные "Вальтеры", чтобы переложить их в пустые кобуры, болтавшиеся на поясных ремнях, а рядовому Любимову свой "Вальтер Пк38" пришлось снова засовывать за пазуху гимнастерки. Только они собрались покинуть железнодорожный вокзал и идти пешком до расположения своей воинской части, как вдали послушался мотоциклетный треск. Артур сделал стойку и тут скрылся за углом здания вокзала. Там двое чумазых мальчугана лет тринадцати пытались, развинтить боевой мотоцикл на запчасти, а затем эти запчасти продать на привокзальном рынке. Но, по всей очевидности, эти парнишки ФЗУ еще не оканчивали, поэтому в технике разбирались плохо, мотоцикл до сих пор оставался не разобранным.

Артур, не вдаваясь в детали, за кражу армейского имущества хорошенько накостылял подрастающим партизанам, и на довольно урчащем мотоцикле подъехал к своим командирам, чтобы доставить их домой, к семьям.

Но возникла новая проблема, комиссар Ужицкий по политическим вопросам не умещались в одной коляске с майором Дулькейтом, а с капитаном Камышином, боевым офицером, почему-то никто из них обоих эту коляску не хотел делить. Тогда Артур предложил командирам совершить две ездки, чтобы развести их по домам, но вдруг оказалось, что никто из троих не спешит домой к женам, а всем троим захотелось продолжить знакомство с буфетчицей и ее пивом. Капитан Камышин сделал строгий вид и приказал рядовому Любимову смотаться в полк и пригнать для них какую-нибудь тележку с трактором.

Отправив грузовик в город за командирами, Артур отправился к разведчикам спать. Когда он совсем уже пристроился спать, то ему в голову вдруг пришла мысль о том, что не зря вдруг немецкие диверсанты объявились в Бресте. Что сегодня десятое мая, воскресение 1942 года, что через какие-то три дня начнется Великая отечественная война.

Сон сразу же и навсегда пропал.

Артур взял свою СВТ 40, вышел на улицу и при лунном свете ее разобрал и начал медленно собирать, прилагая немалые волевые усилия, что каждая деталь этой винтовки отлично подгонялась бы по месту. Находясь в загруженном состоянии по отлаживанию взаимодействия частей и механизмов СВТ40, Артур слышал, как в районе штаба полка прогудел работающий двигатель грузовика.

— Наверное, командиры вернулись в полк. — Подумал Артур. — Хорошо бы, капитан Камышин проходил бы мимо, тогда с ним можно было бы переговорить о скором начале войны с немцами.

Через пару минут Артура послышались легкие шаги человека, обернувшись через плечо, он увидел поднимающегося по дороге капитана Камышина, явно его разыскивающего. Капитан Камышин подошел к нему и тяжело опустился рядом с Артуром на завалинку. Он взял СВТ40 с колен парня и тщательно ее осмотрел, затем снял чехол с прицела и через него посмотрел на Луну.

— Откуда? — Поинтересовался капитан новым прицелом.

— Сам сделал. — Так же односложно ответил Артур.

— Ну, ты чего хотел, когда позвал меня сюда?

— Я вас не звал, но поговорить очень хотел. — Ответил Артур и совершенно неожиданно для себя рассказал своему капитану немного о себе и о том, что война с немцами начнется 14 мая 1942 года, что в три часа пятнадцать минуть немцы произведут артобстрел Брестской крепости и перейдут границу.

Некоторое время, когда Артур закончил свой рассказ, они посидели, молча, а затем Камышин, словно только для себя произнес:

— Вот оно, как получается, как войны-то начинаются?! Ты уже трех гадов на тот свет отправил и свой вклад в эту войну сделал, а я, вон, совсем обоссался, когда еще не стреляли, а мне одним только пистолетом угрожали. Ну, что нам теперь делать? Наше государство, вон оно, какая махина. Попробуй, убеди кого-нибудь в том, что в четверг война с немцами начнется. Да, нас просто на смех поднимут. Мне один друг рассказывал, что у них в подразделение один немецкий лейтенант выступал по обмену опытом. Так он все говорил о том, что российский пролетариат очень похож на немецкий пролетариат, а последний никогда в своего товарища по трудовому классу стрелять не будет.

Снова установилась тишина, Луну потихоньку начало затягивать облаками. Видимо, собирался дождик. Артуру вдруг очень захотелось закурить, но он пока еще не курил в своей жизни и сейчас сдержался, а только сплюнул по столичному сквозь зубы.

— Ну, вот что, Артур! В верха я лезть не буду, слишком уж маленькое у меня для этого армейское звание. Единственное, что я могу тебе точно обещать, так это то, что всех своих друзей и приятелей обзвоню и их заранее предупрежу о том, что война четырнадцатого мая начнется. По крайней мере, у меня будет совесть чиста, так как ничего другого я сделать, не способен. Ту уж меня извини, но я не могу тревоги по всему государству объявить.

С этими словами капитан Камышин поднялся с завалинки и поплелся к своему дому, пока он был не женат и дома его никто еще не ждал.

В понедельник 11 мая 1942 года майор Дулькейт, командир 125-го стрелкового полка принял неожиданное решение о том, что часть полковых подразделений перевести в летний полковой лагерь, который находился за железной дорогой Брест — Ковель. Первой в летний лагерь отправилась колонна машин с бойцами стрелковых рот батальона капитана Камышина. По прибытию на место они должны были произвести срочный ремонт летних служебных строений, а также установить взводные палатки для подразделений двух других батальонов полка.

Сержант Любимов в этот летний лагерь попал одним из самых первых и два дня, не разгибаясь, работал топором. А затем капитан Камышин лично ему поручил отобрать себе тройку молодых бойцов, вооружить их автоматическими винтовками Токарева и заняться прочесыванием окрестностей лагеря, уж очень часто постовые и караульные стали видеть подозрительных селян, которые при окрике убегали в леса и дубравы. Первый день такой работы, 12 мая 1942 года, прошел практические впустую. Обходя окрестности лагеря, они видели несколько крестьян, проверили у них документы и отпусти восвояси.

Но утро 13 мая опять-таки началось с приключения, только Артур и трое его бойцов покинули этот летний лагерь, как на телефонном столбе, торчащем на другой стороне речки, увидел человека, который при помощи специальных кошек забрался на вершину столба и что-то делал с телефонными проводами. Сержант Любимов через мощный прицел своей СВТ40 хорошо видел, как он зачищал концы телефонных проводов, какое-то устройство хотел к ним подключить. Артура прямо-таки убило чувство безнаказанности действий этого диверсанта, своим грязным делом он занимался у всех на виду и никого при этом не боялся. Артур еще раз осмотрелся кругом, добежать до столба с диверсантом они явно не успевали. Река в этом месте была глубокой и илистой, а мост через реку находился в полутора километрах от этого места.

Тогда Артур Любимов снял свою СВТ 40 с плеча и тщательно прицелился. Прогремел выстрел, и диверсант кубарем слетел с телефонного столба и неподвижно растянулся рядом со столбом. Из ближайших кустов выскочил еще один селянин и ловко начал взбираться на телефонный столб. Снова прогремел выстрел СВТ40 и еще один диверсант отправился к праотцам. Тогда в ответ на два результативных выстрела Артура прогремела очередь пуль на десять из пистолета-пулемета МР38. Но стрелять из автомата, который рассчитан для стрельбы на 300–400 метров, на полтора километров было настоящим идиотизмом. На всякий случай, Артур произвел неприцельный выстрел по кустам, откуда выскочил третий селянин связист, в ответ послышался вопль-крик и проклятия на немецком языке.

Бойцам группы Артура больше не пришлось стрелять по врагу, хотя они часто издали могли наблюдать каких-то людей и целые группы людей. Наоборот, вечером, когда группа возвращалась в лагерь и проходила нижней частью глубокого оврага, то бойцы группы были обстреляны из автоматического оружия. С того времени Артур больше не повторял своей такой ошибки, позволяя группе без дополнительного охранения проходить дном оврага или лощины.

Заканчивался последний мирный день, его друзья однополчане еще не знали о том, что завтра многие из них уже не проснуться и станут первыми жертвами войны, которую немцы принесут на территорию Советского Союза. Горн пропел сигнал отбоя. В солдатских палатках погас свет и тогда Артур увидел счастливое лицо Георгия Жукова, студента второго курса факультета журналистики. Жорка чуть повернул свою голову вправо и, когда увидел лицо Артура, его лицо напряглось и окаменело. Жорка долго всматривался в глаза друга и вдруг произнес:

— Катенька Воробьева только что вышла за меня замуж. Она думает, что ты давно погиб. По крайней мере, так говорит ей папа, Александр Николаевич, и так говорю ей я. Сегодня меня призвали в войска НКВД, я буду служить на западной границе в пограничных войсках вблизи Брестской крепости.

Тогда Артур Любимов поднялся во весь рост так, чтобы друг видел сержантские нашивки, и просто сказал:

— Завтра, 14 мая 1942 года, войска нацистской Германии вторгнется на территорию Советского Союза, начнется Великая отечественная война. Легким усилием воли сержант Артур Любимов прервал телепатический контакт с Жорой Жуковым, не обмолвившись ни словом о его супруге Кате Воробьевой.

Глава 4

Курт Кранке стоял по стойке смирно и внимательно слушал приказ своего ротного командира обер-лейтенанта Фунцке, которым ставил ему и его парашютному взводу разведки боевую задачу. Обер-лейтенант, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед перед обер-фельдфебелем и рассказывал о событиях, произошедших в районе Брест-Литовска, примерно, три-четыре дня назад. Примерно в это время неожиданно пропала разведывательная группа Абвера из четырех агентов, которая имела специальное задание, выйти на агента, занимающего высокую должность в штабе 8-й армии русских. Агенты группы должны были получить от этого русского агента информацию и переправить ее за Буг в штаб группы армий "Центр" генерал-фельдмаршала фон Клюге. Этому своему агенту Абвер придавал чрезвычайно большое значение, так как он имел выход на самого Сталина и Берию.

Известно, говорил обер-лейтенант Фунцке, что агент Абвера встретился с этим русским генералом, получил от него письменную информацию, пообещав, что в этот же вечер эта информация будет доставлена немецкому адресату на том берегу Буга. Но информация так и не была доставлена адресату, а сам агент вместе со своей группой таинственным и непонятным образом бесследно исчез в этот же вечер. Создалась ситуация, в которой чрезвычайно значимый и перспективный русский агент мог бы погореть, если его информация-донесение попадет в чужие руки или ее перехватит русская контрразведка.

Обер-лейтенант Фунцке, наконец-то остановился перед обер-фельдфебелем Кранке, перестав мельтешить перед его глазами, чтобы поставить ему боевую задачу:

— В этой связи Абвер обратился с официальным запросом в 1-й парашютно-десантный полк "Генерал Геринг" Люфтваффе о выделении взвода обер-фельдфебеля Курта Кранке, командира взвода разведки моей роты, для проведения войсковой операции по розыску агентов Абвера в районе Брест-Литовска. Сейчас в штабе 45-й стрелковой дивизии, которая и будет вести боевые операции по подавлению сил противника в этом секторе советской границы, вас ожидает майор Рунге, который является полномочным представителем Абвера в этом фронтовом секторе. Встречайтесь с ним, определяйте районы и объекты поиска и немедленно приступайте к выполнению боевой задачи.

Вот уже более двух лет обер-фельдфебель Кранке командовал взводом разведки 4-й роты, 4-го парашютно-десантного батальона 1-го полка "Генерал Геринг" и принимал участие во всех операциях и кампаниях, проводимых этим парашютно-десантным полком. Обер-фельдфебель Кранке со своим взводом принимал участие участия в кампаниях в Польше, во Франции, где за храбрость в боях получил награды Рейха, но за все это время так и не был повышен до офицерского звания. В этих своих бедах Курт Кранке винил только одного человека, своего ротного командира, которому, видимо, когда-то перешел дорогу, а ему было так обидно ходить в одном и том же звании среди друзей и приятелей сверхэлитного парашютного подразделения.

Выйдя на крыльцо здания, где располагался штаб 4-го батальона и где с ним только что беседовал командир роты, обер-фельдфебель Кранке глазами среди солдат во дворе штаба поискал механика-водителя капрала Рауда. Когда он нашел-таки капрала, то ему крикнул, чтобы тот брал мотоцикл, и что они с ним сейчас должны отправиться в штаб 45-й стрелковой дивизии для встречи с одним человеком. По вспыхнувшей улыбке на лице капрала и по тому, как он быстро помчался за мотоциклом, легко можно было бы догадаться о том, что Рауду осточертело это бесконечное ожидание того, когда вермахт перейдет границу и военные действия начнутся на территории Советского Союза. Он был явно рад тому, что хоть на минутку вырвется за пределы казарменных ворот.

Миллионы солдат вермахта были сосредоточены на советско-польской границе, они отлично понимали, что война с этим государством обязательно рано или поздно начнется, но ни один из немецких солдат не знал, когда именно будет отдан соответствующий приказ и германские войска перейдут советскую границу. День проходил за днем, неделя — за неделей, месяц — за месяцем, части и подразделения прибывали в Польшу, но приказ о переходе границы так и не поступал.

Никому из рядовых солдат не разрешалось без серьезной на то причины покидать месторасположение своих частей и подразделений. Таким образом, служба для немецкого солдата на советской границе превратилась в одну сплошную скуку и ожидание, поэтому любой немецкий солдат с нетерпением ожидал, когда выйдет за пределы казармы и сможет продемонстрировать свою боевую удаль и мастерство.

Штаб 45-й стрелковой дивизии вермахта располагался в прекрасно сохранившемся двухэтажном особняке какого-то именитого шляхтича. Но сейчас этот особняк был окружен усиленными караулами и постами комендантского батальона и никаких поляков к нему и близко не подпускали. Удостоверение фельдфебеля Люфтваффе, в который уже раз прекрасно себя проявило. Курта Кранке пропустили аж до приемной командира дивизии генерал майора Фрица Кюльвайна, где его ожидал молодой майор фон Рунге, который дружелюбно заулыбался при виде входящего в генеральскую приемную обер-фельдфебеля. После рукопожатия фон Рунге, застенчиво улыбаясь по сторонам, предложил пройти на кухоньку, где они могли бы пошушукаться по своим делам, не мешая другим офицерам выполнять свою работу.

Кухонькой оказалось маленькое помещение на четыре столика, за которыми могли сидеть только по два человека и с небольшим баром стойкой, за которой сейчас возился солдат в белой и отлично отутюженной форме. Майор фон Рунге прошел к окну, чтобы устроиться за столиком, стоящим у этого окошка. Жестом руки он показал, чтобы обер-фельдфебель Кранке не стеснялся и присоединялся бы к нему, а сам достал из кармана френча сигарету и прикурил ее от зажигалки. Некоторое время они сидели, молча, за столом, майор курил и не спешил начинать разговора, он явно чего-то ожидал.

Подошел солдат и аккуратно перед каждым офицером поставил небольшой поднос, на котором стояла чашка с ароматнейшим кофе, стакан с холодной и кристально чистой водой, а также сахар и ложки. Затем он вытянулся и произнес:

— Что-нибудь еще, господин майор?!

— Нет-нет, Курт! Ты можешь быть свободен, а пока будешь отсутствовать, мы с приятелем успеем переговорить о наших проблемах.

Дождавшись, пока солдат не исчезнет за дверьми кухни, майор фон Рунге развернулся лицом к Курту Кранке и сказал:

— Очень много хорошего слышал о тебе и о бойцах твоего взвода, господин обер-фельдфебель. Рад, что этой проблемой мне придется заниматься вместе с тобой и твоими людьми. Я полагаю, что обер-лейтенант Фунцке уже ввел тебя в суть возникшей проблемы, но он, наверняка, не сообщил тебе об одной информации, которая сильно усложняет дело.

Майор фон Рунге внимательно посмотрел в лицо этого двадцатисемилетнего баварца, Курта Кранке, которой сидел перед ним и, не прикоснувшись к кофе, внимательно вслушивался в его слова. Этот обер-фельдфебель ему понравился с первого взгляда, какой-то своей солдатской выдержанностью и сдержанностью, а также тем, как смотрел по сторонам и при этом оценивал обстановку. Еще на входе в генеральскую приемную обер-фельдфебель мгновенно просчитал обстановку в этом помещении и среди десятка находившихся там офицеров, глазами выделил его, майора, и тут же по-своему его оценил. С того момента этот парень не произнес и полслова, но фон Рунге прямо-таки всем телом ощущал, что его словно прогнали через какой-то счетно-аналитический аппарат, насквозь просветили и составили о нем свое мнение. Честно говоря, майору понравился этот парень, и он решил с ним подружиться.

— Вы, пожалуйста, не забывайте о своем кофе, господин обер-фельдфебель. В свое время Курт Шульце владел венской кофейней и слыл прекрасным кулинаром, поэтому Фриц, командир 45-й стрелковой дивизии, и взял его в личные повара. Ну, да хватит о кофе, давайте все-таки доведем до конца разговор о нашей проблеме. Для вашей информации обер-фельдфебель, послезавтра утром в три часа пятнадцать минут подразделения 45-й стрелковой дивизии перейдут советскую границу под рокот бомбардировщиков, которые начнут бомбежку стратегических объектов СССР. Таким образом, мы несколько опоздали с нашими действиями по розыску наших пропавших агентов. Что вы, господин обер-фельдфебель Курт Кранке, можете предложить по организации поисков пропавшей группы в таких условиях?

— Меня в основном интересуют три места, где мы могли бы найти информацию по группе или о самих членах этой группы. Это деревня Волынка, вблизи которой десантировалась наша группа, в самой деревни имеется человек, который помогал агентам координировать свои действия. Спецотдел 6-й стрелковой дивизии, которым командует капитан Лазарев, но этот спецотдел может располагаться одновременно в двух местах и в летнем лагере дивизии под Брест-Литовском, и в самой Брестской крепости. И последнее место, где нам следует искать своих агентов, это бывшая городская тюрьма, а сейчас спецтюрьма НКВД. Прежде чем, предоставить вам слово, господин обер-фельдфебель Кранке, я хотел бы напомнить вам о том, что вся информация, затронутая нами в ходе этого разговора, является секретной и разглашению не подлежит. Итак, я слушаю вас, господин обер-фельдфебель!

— Так точно, господин майор! Наш средний боевой планер "Gotha 242" должен в первых волнах бомбардировщиков доставить нас под деревню Волынку, где он должен приземлиться в том месте, где в свое время десантировались ваши агенты, господин майор. В деревне мы производим быстрое следствие дознание и по получении результата выдвигаемся в месторасположение спецотдела НКВД. Если ситуаций потребует, то делимся на две группы и разыскиваем капитана Лазарева и снимаем с него показания. По необходимости организуем захват тюрьмы и просеивание заключенных. Да, господин майор, и я в свою очередь хочу сделать небольшое замечание. Если вы захотите принять непосредственное участие в нашей операции, то добро пожаловать, но должен вас заранее предупредить о том, что на период осуществления этой операции, взвод будет иметь только одного командующего офицера, то есть меня!

— Согласен, Курт! — И майор фон Курт Рунге протянул обер-фельдфебелю свою руку для дружеского рукопожатия.

Два грузовика доставили взвод обер-фельдфебеля Курта Кранке на аэродром подскока, принадлежавший Абверу группы армий "Юг", далеко до рассвета. Несмотря на темноту из-за полного отсутствия Луны, обер-фельдфебель Кранке из кузова грузовика увидел, что летное поле этого маленького аэродрома сплошь заставлено десантными планерами и самолетами буксировщиками "Юнкерс — 52". У каждого планера одинаково толпились небольшие группки людей, одетые в кожаное обмундирование, с кожаными шлемами на головах и с автоматическим оружием в руках. Поэтому следовало предположить, что Абвер, как разведывательно-диверсионная организация вермахта, не спит и подготовил немало групп парашютистов диверсантов для засылки в тыл врага накануне боевых действий с СССР. В свое время и он со свои взводом организовывал и проводил диверсии в Польше, но со временем ему и его взводу стали поручать все более и более ответственные боевые задачи.

Курт Кранке проследил за тем, чтобы все бойцы взвода покинули кузова грузовиков, не повредив себя и не травмировав своим оружием соседа. С этой минуты они все становились равными, не смотря на то, имел ли кто из них офицерское или солдатское воинское звание. Теперь он был просто Курт, а майор фон Курт Рунге стал "Куртом 2", да и на их десантной форме сейчас нет воинских знаков различия, как нет и удостоверений личностей или солдатских, офицерских книжек. Таковы правила войсковой разведки, в бой идут анонимные бойцы, истинные имена которых знают только друзья или приятели, а также армейские кадровики.

Вытянувшись цепочкой, взвод прошел к своему планеру, бойцы мало чем отличались друг, разве что своим оружием. Большинство бойцов имело пистолеты-пулеметы МР40, хорошее оружие для рукопашного боя и общей свалки, когда столкновение с противником происходит на короткой дистанции, но отвратительное оружие для боя на дальней дистанции. Сейчас для этого во взводе были четыре пулемета МГ-34 и две снайперские винтовки. Капрал Франц Шлиппер имел проверенную снайперскую винтовку "Маузер 98k", которая отлично показала себя в Польше и сегодня в войсках ей доверяли. А Курт Рунге или "Курт 2" имел другую снайперскую винтовку, которая на фоне солдатских "Маузеров" выглядела настоящей королевой боя. Курт не выдержал и, когда Курт Рунге к нему приблизился, поинтересовался у того, что это за винтовка у него на плече.

Помедлив, Курт Рунге ответил вполголоса:

— Это русская винтовка СВТ40, которая только что начала поступать на вооружение русских войск. Отличная снайперская оптика, высокая кучность стрельбы на полтора километра и не очень тяжелая. Правда, немного боится грязи.

В этот момент к Курту подошел Франц Бергман, первый пилот планера и он, вытянувшись, отрапортовал о том, что планер "Go 242" к приему десантников, груза и к полету готов. Обер-фельдфебель Франц Бергман был очень странным человеком, очень любил железных птиц и небо, но предпочитал летать на планерах. Вот уже два года во взводе Курта совмещал три несовместимых военных специальностей, пилота, рядового стрелка и по мере возникновения в том необходимости специалиста по допросам бойцов противника. Во всем остальном он был нормальным солдатом вермахта.

Буксиры "Юнкерсы — 52" начали проверять и прогревать свои двигатели. Курт подал команду, всем подниматься на борт планера и быть готовым к взлету. Через три минуты взлетел первый "Юнкерс — 52" с планером "Go 242", привязанным канатом к его хвостовому оперению. Только через пятнадцать минут настала очередь взвода Курта, планер сначала вздрогнул, скакнул вперед, а затем буксирный канат расправился, натянулся и равномерно потащил "Go 242" в неб.

Небо сплошь и рядом было забито летящими на восток бомбардировщиками, штурмовиками, истребителями. Сколько бы Курт Кранке не осматривался по сторонам, в небесах не было видно более или менее свободного воздушного пространства. Под крыльями планера проплыли крепостные строения и фортификационные укрепления Брестской крепости. В этот же момент планер опять-таки сильно дернулся, Курт Кранке успел только заметить, как к земле полетел буксировочный канат. Франц взял на себя пилотирование планером. Широкими кругами планер закружил над деревней Валынка, с высоты полета в один километр были хорошо видны крестьянские дворы с избами, сараями и хлевом для домашней скотины. Деревенские улицы были почти пусты, только постоянный гул авиационных двигателей в небе уже разбудил некоторых жителей этой деревушки. Полуодетыми они выскочили в свои дворы и наблюдали за пролетом над головой большого количества самолетом.

Обер-фельдфебель хотел планер посадить на широкую сельскую дорогу, но в последнюю минуту увидел, что она вся перепахана глубокими колесными колеями, поэтому ушел на соседнее овсяное поле. Посадка получилась очень жесткой, но никто из бойцов взвода не был сильно травмирован, бойцы отделались лишь синяками и шишками.

Проклиная мясника Франца, бойцы взвода начали выбираться из развалин планера и, веером расходясь по сторонам и держа оружие наготове, направились к центру деревни. Десантники, молча, расходились по деревенским улицам, никто из них не кричал и не разговаривал с местными крестьянами.

Местные же мужики и бабы буквально были огорошены столь неожиданным появлением немецких солдат на улицах своей деревни. Они боялись выйти на улицу, чтобы ближе рассмотреть этих солдат, одетых во все кожаное платье, но без привычных знаков различия. Уж слишком по-хозяйски эти вояки шли по улицам их деревеньки. Волынка оказалась небольшой деревней всего в сто сорок домов, вскоре десантники оказались на ее центральной площади.

Курт попросил рядового Иржи, чеха из Праги, единственного славянина в его взводе, срочно разыскать старосту деревни, чтобы было можно с ним переговорить. Эта короткая фраза, произнесенная на нормальном немецком языке с явным баварским акцентом, на центральной площади белорусской деревушки Волынки прозвучала подобно разрыву крупнокалиберного снаряда. Лица ее жителей вздрогнули, вытянулись и побледнели до синевы. Они поняли, что война, о которой так много говорили и рассуждали их руководители, писали центральные газеты, началась появлением вот этих чужих и вооруженных людей.

А славянин, немецкий рядовой Иржи подбежал к одному из крестьянских дворов и прикладом винтовки начал лупить в створки ворот, одновременно покрикивая на полурусском языке:

— Где староста? Сюда подавай старосту!

Сельские люди же за воротами не понимали, почему этот солдат кричит и требует старосту деревни, когда старосты были, как класс, ликвидированы советской властью два года назад, когда сюда пришла Красная Армия. Иржи же начинал свирепеть, на глазах своего взводного командира он не справлялся с выполнением его простейшего поручения, найти деревенского старосту. Он даже передернул затвор своей винтовки, чтобы его крик-требование прозвучал бы более убедительным. Но хозяева этого двора муж и жена лишь только испуганно перешептывались, не совсем понимая, что происходит за их воротами, но их не открывая.

Курт Рунге повернулся к Курту и вполголоса произнес:

— Кажется у нас проблема с переводчиком, ему следовало бы больше времени проводить на занятиях русским языком, а не бегать за польскими шлюхами. Придется, мне вмешаться.

И не ожидая на этого согласия Курта Кранке, Курт Рунге спокойно подошел ко двору крестьянского дома, ворота которого рядовой Иржи мочалил прикладом своей винтовки и сначала произнес на немецком языке:

— Рядовой Новак прекратите истерику и возвращайтесь на свое место в строю.

А затем на нормальном русском языке, без какого-то акцента, майор фон Курт Рунге обратился к сельчанам, спрятавшимися за воротами своего двора. Причем он старался говорить так, чтобы их ничем не испугать.

— Откройте, пожалуйста, ворота своего двора. Мы хотим с вами просто поговорить, зададим пару вопросов и уйдем дальше.

Ворота медленно с треском начали открываться. За воротами стояла дородная русская женщина лет сорока и рядом с ней красивый мужчина, но какого-то слабоватого типа. Практически тут же выяснилось, что в деревне никакого старосты и в помине нет, а вот женщина Аглая является председателем местного совхоза и как бы отвечает за этих сельчан. Женщина, к этому моменту сообразила, что война действительно началась и сейчас она перед собой видит первых немецких солдат. Аглаю до глубины поразило то различие и во внешности и обмундировании немецких солдат и красноармейцев, которые она сейчас увидела. При этом эти немцы вели себя уверенно, они совершенно не боялись того, что вот-вот появиться красноармейцы и взашей погонят их чистеньких и ухоженных с советской земли. Но на все вопросы немцев председатель совхоза отвечала честно и откровенно.

Курт Рунге развернулся лицом к Курту Кранке и в нескольких словах разъяснил ситуацию:

— Аглая, председатель колхоза мне сообщила, что четыре или пять дней назад под Волынкой команда НКВД во главе с симпатичным капитаном, фамилии его она не знает, он ей не представлялся, кого-то искала. Они брали сельских мужиков и заставляли их проходить дубравы, рощи и даже уходить далеко в лес, чего-то там разыскивая. Но так ничего не нашли тогда. Вчера они опять возвращались, но на этот раз обыскивали дом некого сельчанина Минкина. Аглая сама видела, как они его били и требовали, какой-то документ. Минкин слезно плакался, умолял их не бить, при этом обещая все рассказать, как на духу. Но Минкин не наш агент и никакого отношения к нам не имел и не имеет. Наш агент совершенно другое лицо, но совхоз, по словам же Аглаи, отправил его отдыхать на Черное море две недели назад. Но, как тогда получается, что до вчерашнего дня с этим агентом мы поддерживали связь, ведь только этой ночью он не ответил на наш вызов.

В этот момент на западной околице деревни взвыл двигатель грузовика, прогремели два гранатных взрыва, а затем последовала длинная очередь из пулемета МГ-34. Немецкие бойцы десантники моментально рассредоточились и укрылись от возможного вражеского обстрела. Курт Кранке отправил двух разведчиков, рядового Янцке и капрала Баума, на западную околицу для выяснения того, что там произошло. Пока разведка отсутствовала, Курт Рунге у Аглаи выяснил, имеется ли у нее грузовик, могут ли они им воспользоваться. Совхоз, по словам председателя совхоза, имел два грузовичка, но совхозный гараж находится именно на западной околице деревни.

Всю ночь накануне начала Великой отечественной войны Артур Любимов провел вне казармы на улице, ему совершенно не хотелось спать, за всю ночь он так ни разу не прислонил своей головы к подушке солдатской койки. Глухое томление души, скрытая тревога и это бесконечное ожидание события, которое на долгие пять лет будет потрясать судьбы великого государства, СССР, и других государств мира не позволяли сержанту Любимову хоть на одну секунду закрыть свои глаза. Он устроился на стуле под грибком дневального, который в светлое время суток наблюдал за порядком во дворе казармы, и не открывал глаз от миллиона звезд, поблескивающих у него над головой.

В отличие от красноармейских казарм, в которых рядовым бойцам категорически запрещалось и шага за ее порог делать после отбоя, то отделение казармы, выделенное для полковых разведчиков, пользовалось полной свободой входа и выхода по ночам. По несколько раз в эту душную майскую ночь разведчики, взяв папиросу "Казбек", выходили на улицу, чтобы перекурить и заодно подышать свежим воздухом. Каждый раз они видели этого странного и молчаливого сержанта, который, молча, сидел под грибком и смотрел на звездное небо. Да они особо не приставали к сержанту с вопросами или советами. Разведчиками были уже умудренные жизненным опытом и уже женатые красноармейцы. Поэтому они довольно кивали головой, полагая, что молодому сержанту на душу запала какая-то молодуха, а они-то уже великолепно знали о том, как может тянуть к себе женская любовь.

В эту ночь время стремительно летело, рвалось вперед, каждый раз, посматривая на циферблат своих наручных часов, Артуру хотелось его попридержать, остановить, дав людям еще немного отдохнуть и поспать с мирным небом над головой.

Когда за Бугом послушался с каждым мигом настающий гул авиационных двигателей, то сержант Артур Любимов выскочил из-под грибка на ноги и, не отрываясь, смотрел на запад. С каждой минутой там рвалась и уходила прочь ночная тьма, небо быстро светлело, но и одновременно наполнялось множеством скользящих по светлеющему небу длинных и узких теней. В этой какофонии авиационного гула, повисшего над головой, едва прослушивались звуки редких винтовочных выстрелов. Это открыли огонь советские пограничные патрули по появившимся на речной глади Буга переправочным средствам противника. Этими плавсредствами, катерами, моторными лодками, понтонами и артиллерийскими плотиками, передовые части вермахта, в частности, 45-я стрелковая дивизия, начали переправляться на советский берег. Выстрелы еще некоторое время были слышны. Но затем полностью прекратились, а авиационный гул только настал и нарастал.

В который раз сержант Артур Любимов посмотрел на циферблат часов, стрелки которого сейчас показывали три часа тридцать минуть. Война шла уже целых пятнадцать минут, вражеские самолеты пересекли государственную границу и сейчас свой груз из бомб и снарядов несли вглубь советских территорий, чтобы там поразить цели и нанести наибольший урон противнику. А здесь на границе красноармейцы еще продолжали спать, они даже не знали о том, что началась война. Он только направился к входу в казарму, чтобы по боевой тревоге поднять красноармейцев, как услышал резкий телефонный звонок и звонкий голос дежурного красноармейца, взявшего телефонную трубку и ответившего на звонок.

Через несколько мгновений по помещениям казармы послышался тот же тенорок, только что отвечавший на телефонный звонок, который громко, но членораздельно прорычал:

— В ружье! Боевая тревога, всем вставать, одеваться и с оружием в руках строиться во дворе казармы!

Артуру Любимову ничего не оставалось, как самому бегом ворваться в казарму, добежать до своей койки и покидать в сидор все необходимые для войны вещи, зубной порошок, зубную щетку, бритву для бритья и помазок, запасные портянки. Он не забыл о своем недавнем трофее, из-за задней стенки своей тумбочки вытащил "Вальтер Пк38" и, подумав мгновение, пистолет с двумя обоймами также зашвырнул в сидор. В коридоре из оружейного ящика вытащил свою модернизированную СВТ40, патроны к винтовке должен был выдать старшина взвода разведчиков, и с винтовкой в руках помчался на общее построение во дворе казармы. Там уже находилось много красноармейцев, которые быстро формировали общий строй, занимая свои места в этом строю.

Через пять минут во дворе казармы стояло почти две тысячи красноармейцев. Так называемая общая солянка была составлена из различных подразделений гарнизона Брестской крепости. Красноармейцы стояли и ждали появления своих командиров, но их пока не было, многим командирам требовалось из города добираться в крепость. Первым появился капитан Камышин, который тотчас же попытался с любым вышестоящим штабом для получения дальнейших указаний, но связи не было. Тогда капитан приказал раздать бойцам боевые патроны, а красноармейцам не стоять в строю, а окопаться и приготовиться к появлению врага. Но тут опять-таки выяснилось, что патронов в казарме нет и за ними на полковой склад нужно срочно отправлять грузовик с красноармейцами.

Недолго раздумывая, капитан Камышин вызвал из строя сержанта Любимова и приказал ему, себе подобрать двух-трех красноармейцев и вместе с ними отправляться на полковой склад за патронами и гранатами.

В гараже казармы было всего две полуторки, но водителей к ним почему-то не оказалось. В этот момент в казарме объявился младший лейтенант Ямщиков, командир взвода разведчиков и деловито принялся распределять боевые задания среди своих разведчиков. Артур к нему подскочил и доложил о своей внезапно возникшей проблеме, Ямщиков искоса посмотрел на незнакомого ему сержанта, повернул голову в сторону своих разведчиков и негромко позвал:

— Карпухин, ему нужно помочь!

От группы разведчиков тотчас же отделился невысокий, но юркий парнишка с конопушками на щеках и носу, который подошел к Любимову и, протянув руку для рукопожатия, просто сказал:

— Сержант Карпухин, будем знакомы!

Назвав свое имя, Артур кратко объяснил сержанту Карпухину свою проблему, не забыв при этом упомянуть о том, что у группы совсем нет патронов. Но тут снова вмешался младший лейтенант Ямщиков, он подозвал к себе сержанта Карпухина и что-то шепнул ему на ухо, тот моментально куда-то умчался за угол казармы. Очень скоро сержант вернулся с двумя автоматами, один из которых молчаливо предложил Любимову. Но тот только отрицательно покачал головой, он предпочел свою винтовку СВТ40 этому финскому автомату "Суоми". В свое время добровольцы из 125-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии принимали участие в советско-финской войне 1939 года и, по всей очевидности, эти сувениры привезли с той войны.

До полкового склада добрались быстро и без каких-либо тревог, дорога была абсолютно пустынной. На складе старшина попытался поерепениться, требуя каких-то накладных и приказов из штаба полка. Сержант Любимов, не понимая, смотрел на пожилого старшину, решая, как ему поступить в том случае. Разведчик сержант Карпухин эту проблему решил боле простым способом, он подошел к старшине и ствол автомата приложил к его груди, и оттянул затвор "Суоми". Загрузка патронов и гранат в обе полуторки заняла около часа, но когда она закончилась пожилой старшина, сержант Любимов и сержант Карпухин стали лучшими друзьями. Старшина обоим сержантам подарил еще по автомату "ППШ" с четырьмя дисками к каждому автомату.

Перед самым отъездом Карпухин предложил, чтобы он вел первый грузовик с патронами, мотивируя свою просьбу тем, что ему уже пришлось повоевать в Финляндии. Но Артур посмотрел в глаза своему новому другу и передал ему телепатическую способность слышать и понимать мысли других людей на расстоянии, а также способность видеть глазами другого человека. Теперь, даже будучи водителем второго грузовика, сержант Карпухин увидит все то, что будет видеть сержант Любимов из кабины первого грузовика. Они могли теперь без проблем общаться между собой всю дорогу до казармы. Два бойца, вооруженные своими винтовками и в придачу автоматами "Суоми", сели в кузов полуторки сержанта Карпухина, а один красноармеец — в кузов Артуровой полуторки.

До казармы дороги всего было около двадцати минут. Первые пять минут дороги ничего не происходило, правда, послышались первые винтовочно-пулеметные выстрелы в районе крепости. Затем дорога делала поворот влево и выходила к деревне Волынка, но не заходила в саму деревню. А уходила к небольшому леску, за которым и располагался военный городок, к которому они стремились. Когда полуторка сержанта Любимова взобралась на пригорок, то послышались два взрыва гранат, а также откуда-то справа стеганула пулеметная очередь.

Артур тут же выжал педаль сцепления, и полуторатонный грузовичок лихо скатился в низину. Он мысленно связался с Лешкой Карпухиным и объяснил ему ситуацию, тут же предложив дальнейший план действий. Оставив в кабинах грузовиков свои винтовки и автоматы. Строго-настрого приказав красноармейцам особо не высовываться, но ценой жизни охранять и не сдавать врагу патроны и гранаты, два сержанта разошлись вправо и влево от дороги.

Где ползком, а где короткими перебежками сержант Любимов добежал до перелеска, откуда стрелял пулемет и прислушался. Ветерок, шелестевший листвой крон деревьев, не помещал ему услышать чей-то шепот влево от себя. Прикрываясь стволами деревьев и стараясь не ступать по опасным местам, где могла бы оказаться предательская сухая веточка, Артур быстро приближался к месту шепота, вскоре он увидел двух молодых деревенских парней, которые с оттопыренными в его сторону задами лежали за немецким пулеметом МГ-34. Пулемет-то был немецкий, но парни явно были белорусами, да и перешептывались они на белорусской "мове".

Думать о том, почему белорусы стреляют по русским, сержанту Артуру Любимову было некогда, в любую минуту две тысячи беспатронных красноармейцев могли бы попасть в плен к немцам. Артур сделал шаг вперед и практически упал массой всей своего тела на пулеметчика, лежащего за пулеметом, а ножевым штыком от винтовки ударил правого пулеметчика прямо в шею под черепную коробку. Затем нанес несколько ударов ножом штыком по человеку, который настолько был ошеломлен упавшим на него человеком, что даже ни разу под ним не шевельнулся. Вражеские пулеметчики умерли тихо, не успев пошевелиться, не успев заметить, что уже мертвы.

Артур протянул руку за пулеметом и уже хотел вместе с ним подняться на ноги, чтобы возвращаться к полуторкам, как услышал мыслеречь Алексея Карпухина, в которой он предупреждал его о том, что из деревни в их сторону выдвигаются еще два вражеских бойца. С этого места Артур не видел деревни, так как эта пулеметная точка простреливала одну только дорогу и находилась несколько ниже откоса косогора, на котором была установлена.

Он взял пулемет и, держа его наизготовку, перелеском осторожно продвинулся метров на пятьдесят-шестьдесят выше и ближе к деревне. С нового места ему было хорошо видно, как деревню только что покинули два человека в военной форме и с винтовками наизготовку. Они явно направлялись к месторасположению только что уничтоженного им пулеметного гнезда. Сержант Любимов короткой пулеметной очередью мог уничтожить этот вражеский дозор и с этого места, но, если в деревне сейчас находиться враг, то им с грузовиками тогда уже будет не пробиться с патронами и гранатами к своим бойцам.

Глава 5

За спиной сержанта Любимова прошелестели тихие шаги, но он даже не повернул головы в их сторону. Артур продолжал наблюдать за двумя немцами парашютистами, а что касается шагов, так он хорошо знал, что это к нему приближается сержант Алексей Карпухин. У них еще было в запасе три-четыре минуты для того, чтобы принять окончательное решение, что им все-таки делать с этими двумя немцами.

Артуру удалось-таки побывать в сознании одного из немецких разведчиков, рядового Баума, поэтому он сейчас немного лучше ориентировался в обстановке. Рядовой Баум, разумеется, мало чего знал об основном задании, которое сейчас имел взвод немецких парашютистов под командованием обер-фельдфебеля Курта Кранке. Единственное, где-то в глубине сознания этого немецкого солдата Артуру удалось разыскать информацию о том, что сейчас во взводе находится представитель армейского Абвера, причем очень высокого пошиба. К сожалению, сержант Артур Любимов не был информирован по Абверу и пока не знал, что эта за организация, но нутром чувствовал, что этот Абвер имеет отношение к армейской разведке.

В какой-то момент сержанту Артуру Любимову вдруг стало понятно, что и обер-фельдфебель Кранке, выполняя какое-то секретное задание Абвера, совершенно не заинтересован вступать в крупную стычку с красноармейцами. Что, ради выполнения этого основного задания, немец даже пойдет на то, чтобы отдать им этих двух своих разведчиков-растяп.

Все эти мысли были отрыты и для сержанта Алексея Карпухина, поэтому, когда Карпухин приблизился к Артуру Любимову, то сержант первым делом осмотрел своего боевого товарища, готов ли тот к новой рукопашной схватке? Вначале его насторожило то обстоятельство, что вся грудь Лешки, вся его гимнастерка на груди была сплошь залита кровью, но Карпухин отрицательно покачал головой и мысленно заверил Артура в том, что не ранен, что это вражеская кровь. Мгновенно оба сержанта решили вражеских разведчиков уничтожить холодным оружием и втихую, а затем из пулемета обстрелять грузовик, на котором взвод парашютистов обер-фельдфебеля Кранке будет прорываться из деревни Волынка.

Затем Артур внимательно посмотрел в глаза Алексею и по-дружески его попросил на ментальном уровне, как только у него появится возможность встретиться с офицерами НКВД, то он должен подробно рассказать им о сегодняшних приключениях. Алексей неожиданно шагнул вперед и они крепко обнялись.

Немецкий разведчик рядовой Янцке умер мгновенно, острие трехгранного штыка от русской винтовки вошло ему снизу в подбородок и вышло наружу через затылок. Удар сержанта Алексея Карпухина был одновременно меток и силен. Пробив затылок человека, это острие с такой силой ударило по защитной кожаной каске на голове немца, что порвался ее подбородочный ремень, а каска слетела на землю. Последовал глухой звук удара, рядовой Баум услышал этот звук и повернул голову в его сторону, открыв левую сторону шеи. Артур не замедлил воспользоваться предоставленной возможность и резким движением кисти руки рассек яремную вену этому неудачнику, немецкому солдату. Пока Алексей Карпухин обыскивал трупы солдат, то Любимов выбрал небольшой придорожный буерак и на его бруствере начал расставлять сошки МГ-42.

А в центре Волынки уже подвывал двигатель еще одного грузовика полуторки, вскоре показался и сам грузовик, который довольно-таки быстро двигался по центральной деревенской улице, направляясь к месту только что произошедшей рукопашной схватки. Метрах в десяти от Артура залег сержант Карпухин с немецкой винтовкой в руках. В этот момент в своей душе Артур Любимов молил господа бога о том, чтобы тот сделал так, чтобы эти немцы не вступили бы с ним в бой, а повернули бы направо и отправились бы в город.

Только в этом случае он сможет выполнить задание комбата четыре, капитана Камышина, и доставить патроны и гранаты его бойцам. Тем временем, Артур увидел, что кузов полуторки битком забит людьми с оружием. Через прицел пулемета Артур внимательно следил за тем, как колеса грузовика приближались к той черте, когда его водителю нужно будет поворачивать руль налево, чтобы ехать по направлению в город.

И вот этот момент настал, преодолев очередной дорожный ухаб, водитель начал его разворачивать на дорогу, ведущую в город. Тут же судорожно зачастил МГ-34, а рядом забухал "Маузер 98k". Но Артур вел чрезвычайно осторожный и выборочный огонь из пулемета и такой, чтобы своим пулеметным огнем не убить бы более одного или двух немцев, не ранить бы также более трех солдат. На такие потери командир взвода посмотрит, как на нормальные и приемлемые, тогда обер-фельдфебель Кранке он не рассвирепеет до такой степени, чтобы развернуть грузовик и всем взводом атаковать позиции пулеметчика.

Сержант Артур Любимов лежал на земле, обеими руками судорожно вцепившись в пулемет, и смотрел, как за очередным поворотом исчезает грузовик, а по его грязной и пыльной щеке текла одинокая слеза. В этот момент к нему подошел сержант Алеха Карпухин и сказал, что они слишком задержались и пора сматываться в казарму.

Когда они оба, обвешенные оружием спустились в низину, то увидели только два одиноких грузовика и ни одного красноармейца с ними рядом не было. У ребят, по всей очевидности, сдали нервы, они так и не смогли перебороть себя, и долгого ожидания возвращения своих сержантов. Артур посмотрел на наручные часы, они отсутствовали всего тридцать шесть минут. Красноармейцам хватило этого времени на то, чтобы, бросив оружие и грузовики, дезертировать. Оба сержанта стояли, некоторое время смотрели на два финских автомата "Суоми", которые такими бесхозными и никому не нужными валялись в кювете обочины дороги.

Артур подошел к своему грузовику, открыл дверцу кабины и проверил, все ли его личные вещи были на месте, все осталось на месте. Из сидора он достал пистолет "Вальтер Пк38", проверил обойму и передергиванием затвора дослал пулю в ствол, поставил его на предохранитель и спрятал за пазухой гимнастерки. Маузеровский карабин "98k" поставил прикладом на пол кабины таким образом, чтобы он мог бы до него легко дотянуться, предварительно проверив, хорошо ли он снаряжен для ведения огня. СВТ40 была также заряжена и тоже находилась под рукой в кабине грузовичка. А пустой МГ-34 Артур еще до этого забросил в кузов, патронов к этому пулемету больше не было. Затем он мысленно связался с сержантом Карпухиным и поинтересовался у него тем, готов ли он отправляться в путь-дорожку. Лешка ответил с некоторым промедлением, но очень гордо заявил о том, что комсомол всегда готов.

В казарме их давно ждали, даже очень ждали.

Вначале капитан Камышин хотел их раскатать по столу, влепив несколько нарядов вне очереди за столь длительную, по его словам, задержку. Но увидев полные кузова патроны и на усталые лица сержантов, на их рваные и окровавленные гимнастерки, а также на кучу доставленного немецкого оружия, только поинтересовался:

— Ну, так это было тяжело, парни?

А затем он поинтересовался тем, куда же подевались рядовые красноармейцы, но капитан так и не дождался ответа на свой же риторический вопрос.

Потом Камышин отозвал сержанта Любимова в сторону и ему рассказал о следующем, что утром на них выходил штаб 6-й стрелковой дивизии, который приказал батальону под его командованием по получении патронов пешим порядком уходить на восток, на соединение с главными силами. Поэтому часика через два — три батальон покинет это место, чтобы двигаться на восток. Но остается еще одна большая проблема, штаб дивизии потребовал, чтобы все войска этого района отходили бы на воссоединение с главными силами, так как район оказался в промежутке между двумя наступающими фронтами вражеских сил.

А в Брестской крепости, если судить по аэрофотосъемке нарастало сопротивление. Похоже на то, что появился центральный штаб, который начал координировать взаимодействие всех подразделений, расквартированных в крепости, по отражению атак противника. Штаб дивизии много раз пытался связаться с этим штабом сопротивления или штабом любого другого подразделения с тем, чтобы донести до них свою информацию. Помимо попыток связаться по телефону, они направляли сообщения вестовыми и связными, а некоторые сообщения отправляли даже голубиной почтой. Но до настоящего времени не получено ни единого подтверждения о получении этого сообщения. Немцы, нарушив все каналы телефонной связи, сейчас плотным кольцом своих войск окружают подразделения дивизии, которые были расквартированы в самой Брестской крепости. В этой связи штаб дивизии потребовал, чтобы капитан Камышин сформировал специальную группу из надежных красноармейцев по доставке донесения окруженным в Брестской крепости войскам.

Сержант Артур Любимов стоял и, понурив голову к земле, выслушивал своего капитана. Он уже понял, каким приказом закончится эта длинная преамбула и сейчас думал только о том, успеет ли принять баньку и переодеться в чистую форму до ухода батальона.

Младший лейтенант Ямщиков первоначально категорически отказал капитану Камышину о выделении сержанта Алексея Карпухина в состав специальной группы, мотивируя свой отказ тем обстоятельством, что лучшего следопыта в его взводе разведки никогда не было. А такие следопыты, по мнению младшего лейтенанта, в прорыве батальона к главным силам, который в основном будет проходить по лесам Западной Белоруссии, потребуются в первую очередь. Пока оба сержанта жарились и парились в доморощенной солдатской баньке, расположенной на заднем дворе казармы в подвальном помещении, капитан и младший лейтенант продолжали свой нескончаемый спор-полемику о том, кто победит в этой войне. И как-то само собой получилось так, что группа была сформирована и в нее вошли только эти два сержанта.

Сержант Артур Любимов тут разыскал свой любимый мотоцикл-трактор под названием тяжелый боевой мотоцикл К72, который все это время простоял в гараже никому не нужный. В течение двух часов он занимался этой боевой машиной. Еще раз проверил работу его двигателя, подрегулировал сцепление, на турель коляски поставил МГ-34. Между коляской и самим мотоциклом устроил площадку, на которую крепились две снайперские винтовки СВТ40. А сержант Алексей Карпухин в этот момент доставал необходимое оружие, боеприпасы и бензин в канистрах для мотоцикла.

Между собой сержанты на ментальном уровне давно уже договорились о том, что в самое ближайшее время постараются достать немецкую форму, оружие и работать "под немцев". В этой связи Алексей Карпухин последние два часа при разговорах с другими людьми перестал пользоваться своим языковым аппаратом. Теперь со всеми бойцами и командирами он разговаривал посредством гипновнушения, читая мысли людей, обращенные к нему и отвечая им на ментальном уровне, заставляя людей поверить в то, что они просто слышат его ответ. В начале у сержанта это несколько коряво получалось, но последний разговор с Ямщиковым не вызвал у младшего лейтенанта каких-либо замечаний. Похоже, что он даже не заметил того, что сержант Карпухин с ним не разговаривал, а только мыслил.

Но наступил момент расставания с батальоном, в три часа пополудни три его роты одна за другой втянулись в лес и по лесным дорогам начали свой марш к линии фронта, которая пока еще никто не знал, где она пролегала.

Капитан Каширин и младший лейтенант Ямщиком стояли у развилки дороги и, молча, наблюдали за тем, как мимо них проходили красноармейцы. Шел только первый день войны, красноармейцы еще не успели побывать в переделках или принять участие в боях. Поэтому многие из них сейчас еще не выглядели опытными бойцами и бывалыми вояками, а они собой больше напоминали овец, согнанные в общий гурт, гонимые в неизвестном направлении. Когда мимо прошел последний красноармеец, то капитан и младший лейтенант подали руки обоим сержантам, а потом крепко по-мужски обнялись. Затем Камышин и Ямщиков вскочили в седла верховых лошадей, еще раз на прощанье махнули руками и быстро скрылись в лесных зарослях.

Вдали послышались артиллерийские выстрелы, это какая-то немецкая батарея обстреливала защитников Брестской крепости, а так вокруг было относительно спокойно. Правда, время от времени вдруг где-нибудь вспыхивала отчаянная винтовочно-автоматная перепалка, это неожиданно сталкивались небольшие группки бродячих красноармейцев и отрядов немецкой полевой жандармерии, которая начала зачистку и наведения порядка на захваченных вермахтом территориях.

Артур подошел к мотоциклу и нажатием ножки стартера запустил двигатель, первые его холостые обороты особенно громко прозвучали в тишине этой десной чаще. Через некоторое время двигатель заработал мощно, куда-то исчез стреляющих звук холостого выстрела. Алексей подошел и удобно расположился в коляске. Постояв еще немного и закинув лицо к верху, Артур попытался рассмотреть весеннее солнышка, но через такую буйную листву это было невозможно. Пока усаживался в седло К72, Артур мыслью прощупал ближайшие окрестности. Поблизости ни человека, ни лесного животного не было, всех распугала война. Тогда Артур выжал сцепление, и мотоцикл весело покатил по лесной дороге, выходящей на большой тракт Брест-Литовск — Ковель, где они решили устроить небольшую охоту.

Двигаясь на мотоцикле по лесной дороге, Артур время от времени мысленно прощупывал окрестности в отношении наличия людей. Оказалось несколько трудноватым править мотоциклом, наблюдая за своеобразным рельефом лесной дороги, одновременно сканируя окружающие окрестности. Поэтому дружеским толчком Артур разбудил начавшего дремать Алексея и показал ему, как следует мысленным щупом сканировать дорогу. Сержанту Карпухину такие сканирование ужасно понравилось, он с охотой возложил на свои плечи эту не трудную для себя, по его мнению, разумеется, обязанность. Некоторое время еще Артур контролировал, как Алексей выполняет сканирование, но вскоре успокоился и стал полностью в этом вопросе доверять своему другу.

Они уже почти приблизились к тракту Брест-Ковель, когда Алексей Карпухин вдруг сказал, что в трех километрах от них что-то происходит нехорошее. При мысленном сканировании местности очень трудно догадаться, что конкретно происходит в том или ином месте. Обычно такое сканирование помогает в общем ориентировании, если оно выявляет какое-либо действие или наличие людей в том или ином месте, то только дополнительная разведка позволяет точно установить, что же там происходить. Поэтому упомянутое Алексеем выражение "нехорошее" сразу же привлекло внимание сержанта Любимова, он мгновенно вошел в режим мысленного сканирования окружающей местности. Он тут же обнаружил скопление из нескольких человек в трех километрах от их настоящего местонахождения, но разобраться, что же конкретно там происходит, Артур не сумел.

Сержант Любимов очень осторожно развернул тяжелую машину и метров пятьсот проехал в обратном направлении, а там свернул на совершенно незаметную лесную тропинку, выходившую прямо к тому подозрительному месту.

Через двадцать минут они оставили мотоцикл, навели на него морок невидимости, а сами, взяв винтовки СВТ40, направились к месту скопления людей. Небольшой дом лесничего стоял на красивой лесной поляне, которая сейчас была заполонена мотоциклами и бронетранспортером Sd Kfz 251. Здесь, видимо, произошло очередное столкновение дозора полевой жандармерии с группой бродячих красноармейцев. Если судить по количеству транспорта, то немцев было около полутора десятка жандармов, но вот, кого они захватили в плен, с этим было не все понятно. На поляне помимо жандармского транспорта стоял советский тюремный воронок с настежь распахнутыми дверями и два армейских мотоцикла.

В этот момент из дома лесника донесся громкий и протяжный стон-вопль, причем, это был голос взрослого мужчины, в сознании Любимова сразу же вспыхнуло воспоминание о том, что так кричат мужчины, которых пытают огнем, прижигают пятки. Он еще более внимательно, уже внутренним зрением, осмотрел дворик этого домика и увидел труп красноармейца, оттащенный с дорожки и заброшенного в кусты. Жена лесника с двумя сыновьями и дочерью подростком стояли на коленях, опустив головы к земли и, по всей очевидности, плакали, так как ее муж и отец ее детей лежал передними с вдребезги разнесенной головой.

— Да, — подумал Артур Любимов, — прав был Алешка. В этот дом пришла страшная беда!

Сержант Алексей Карпухин уже выбирал себе позицию для снайперской стрельбы, Артур его мысленно предупредил о том, что стрелять он начнет только в том случае, когда услышит чужие выстрелы.

Сам же Артур взобрался на сосну, с которой хорошо просматривался фасад дома, его передний двор и через большие окна он мог бы видеть, что же происходит в доме. Прильнув к прицелу снайперской винтовки СВТ40, Артур Любимов увидел в окно человека в командирской форме РККА, который лежал перед очагом-камином, а его ноги медленно сгорали в пламени огня. Командир, видимо, был уже без сознания, а над ним стояли два немецких офицера и о чем-то спокойно и весело болтали. Артур подвел перекрестие прицела под фигуру одного из офицеров и мягко спустил курок, Первый офицер, оскалившийся в мертвой улыбке, еще падал на пол, когда Артур снова прицелился и выстрелил во второго офицера. Когда Артур дорабатывал свою снайперскую винтовку, то он добился того, что ее выстрел был практически не слышен и за три шага.

В комнате, видимо, находился еще один человек потому, что Артур видел, как неизвестная рука ухватила за плечо командира с горящими ногами и потащила его из огня. Через минуту красный командир был вытащен из пламени очага, но его ноги выглядели ужасно, они были сожжены до голени.

— Алексей, сколько немцев осталось? Из-за спешки я так и не смог их всех сосчитать. Сейчас я продолжу их отстрел, но нам нужен язык для допроса и желательно офицер. Он, наверняка, больше знает.

— Хорошо, я помогу тебе. В доме находится еще два жандарма, но сейчас они в дальних комнатах и не просматриваются. Наибольшее количество немцев, семь человек, собралось во дворе. Я думаю, что было бы разумнее всего сейчас ими заняться. Что касается пленного языка, то не убивай всех подряд, а рань одного из немцев, вот и будет нам язык.

Следуя я совета друга, Артур одного за другим начал отправлять на тот свет немецких жандармов, которые находились во дворе дома. Первой, кто заметила стрельбу снайпера, оказалась жена лесника, выражение ее глаз сразу же изменилось, они теперь пылали злорадством. Каждый раз женщина кивала головой, когда очередной немец становился трупом. Но, к большому сожалению, отстрел немцев так просто не завершился, В тот момент, когда на счету Артура их стало девять человек, из чердачного окна дома лесника вдруг высунулся ствол МГ-34 и длинной очередью прошелся по сосне, на которой расположился Артур Любимов. Но тут же прогремел ответный выстрел Алексея Карпухина и пулеметчик выпал во двор из чердачного окна.

Предположительно, живых немцев оставалось пять человек, они все прятались в доме. На грани интуиции Артур заметил тень человека в чердачном окне и, не задумываясь, выстрелил по этой тени. На этот раз никто не выпал из окна, но Артур был уверен в том, что не промахнулся. Снова два раза подряд рявкнула СВТ40 Алексея Карпухина, оказывается, сержант был очень неплохим стрелком.

В этот момент из дома послышался крик на немецком языке, но Артур и Алексей великолепно в нем разобрались:

— Не стреляйте, я остался один и совершенно не хочу умирать! Не стреляйте, я спас вашего командира, он нуждается в срочной медицинской помощи! Если вы оставите меня живым, то и я чем-нибудь вам помогу.

Командиром РККА, которому фельджандармы во время допроса сожгли ноги, оказался знакомый Артура капитан НКВД Лазарев, с которым его судьба свела буквально за несколько дней до начала войны. Капитан Лазарев так и не приходил в сознание, с каждой минутой ему становилось только хуже, его постоянно трепало то в горячке, то в ознобе и совершенно не падала высокая температура, грозя окончательно сжечь сердце этого молодого парня. Плачущая Ксения и ее дети от него не отходили ни на шаг то ставя холодные компрессы, то закутывая в одеяла.

Сержант Артур Любимов понял, что, если капитану в течение ближайших нескольких часов не будет оказана реальная медицинская помощь, то у него начнется гангрена и этой же ночью он отдаст господу душу. Тогда он мысленно связался с сержантом Алексеем Карпухиным, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Они решили, что на мотоцикле Артур смотается в Брест и там попытается разыскать свою знакомую врачиху, которая занимается ожогами. Если ее не удастся разыскать, то он из городской больницы хватает любого хирурга и привозит его сюда.

А Алексей Карпухин тем временем попытается выяснить все обстоятельства дела, переговорить с Ксенией и выяснить, где поблизости можно было бы спрятать семью лесника и раненого капитана НКВД. Переодевшись в форму полевого жандарма, Артур взял и ознакомился с документами убитого жандарма и, слегка подправил черты своего лица. Пробегавшая мимо Ксения, жена убитого лесника трижды перекрестилась и плюнула через левое плечо, увидев, как Артур вдруг превратился в немца.

Повесив на плечо МП40 "Шмайсер", Любимов вскочил в седло неповрежденного в перестрелке мотоцикл "Цундап KS750" и на скорости рванул в Брест, разыскивать старую подругу Лионеллу Новикову, ожогового хирурга. Через полчаса он уже был в Бресте, в котором творилось черт, знает что, немцы уже имели свою городскую комендатуру, но на улицах еще можно было встретить отходящие красноармейский части. Один раз какой-то чудак даже стрелял в спину Артуру, но не попал, то ли из-за высокой скорости движения мотоцикла, то ли красноармеец был не трезв.

В этот вечер Лионеллы дома, разумеется, не оказалось, и как подобострастно доложила соседка, госпожа Новикова сегодня дежурила в городской больнице. Не теряя времени на разговоры со словоохотливой соседкой своей знакомой, Артур тут же на мотоцикле рванул в городскую больницу. Его неожиданное появление в немецкой форме и со "шмайсером" на плече вызвало сильный ажиотаж и волнение, как у больных, так и у врачей брестской городской больницы. Все больные и врачи мгновенно прилипали к стенам коридора, которыми Артур пробегал в поисках Лионеллы. Знакомая врачиха оказалась в своем рабочем кабинете, и чтобы скрасить время, с подругами попивала чаек. Когда Артур ворвался в кабинет и потребовал, чтобы она срочно собиралась бы в дорогу, то Лионелла попыталась ему на немецком языке объяснить, что она врач….

Но, когда в этом симпатичном немце, с большим трудом, но Лионелла все-таки узнала своего бывшего ухажера, то она по-женски всплеснула руками и начала ему указывать, какие лекарства и какие медицинские инструменты ей понадобятся. Затем она галопом понеслась за Артуром. Через полчаса бешеной езды на мотоцикле, они снова оказались в доме погибшего лесника.

Увидев раненого командира, Лионелла Новикова тут же принялась его готовить к операции. Чтобы раненого не перетаскивать с места на место, его решили оперировать в той же самой комнате, где его пытали немцы. Лионелла показала себя с самой лучшей стороны, делала различные уколы в рамках подготовки к операции и всеми командовала. В комнату перетащили здоровый обеденный стол, заселили чистыми простынями, а затем Лазарева крепко-накрепко привязали ремнями к столу. Когда операция началась, то жена погибшего лесника Ксения начала ей ассистировать, а ее дети грели воду и мгновенно подтаскивали все, что требовалось врачихе Лионелле.

Освободившись, Артур с Алексеем первым делом собрали трупы немцев по одну сторону ограды дома, а трупы красноармейцев по другую сторону этой же ограды. Причем, красноармейцев оказалось всего три человека и они все были рядовыми, одетыми в синюю форму войск НКВД. Пробегая мимо с очередным ведром кипятка, Ксения на ходу успела рассказать пару слов о том, что в воронке был человек, перебинтованный с головы до ног, которого энкэвэдэшники везли на расстрел. Немцы увязались за воронком и около их дома его догнали и перехватили. В этом перевязанном человеке они узнали какого-то своего человека, причем, он оказался очень большой шишкой. За ним даже самолет прилетал и этого забинтованного человека забрал с собой в Берлин.

Операция продолжалась три часа, затем к ним пришла усталая Лионелла, попросила папиросу. Советских папирос ни у Алексея, ни у Артура не оказалось, но в грудном кармане у Артура нашлась пачка немецких сигарет, он дал ей немецкую сигаретку. Девчонка прикурила сигаретку, сказала, что капитан будет жить, и тут же мертвым сном заснула у парней на руках. Они ее осторожненько перенесли к спящим ребятишкам в соседнюю комнату и уложили спать на диване.

Кончался первый день войны, событие с участием обоих сержантов развивались как бы сами собой и, как Артуру и Алексею казалось, без особого участия с их стороны. Пока еще они не выполнили приказа капитана Камышина о доставке письменного приказа штаба 6-й дивизии окруженным красноармейским частям в Брестской крепости, но они также понимали, что не могут бросить на произвол судьбы капитана Лазарева и этих двух женщин. Артур Любимов не понимал, как можно быть такой стойкой и самоотверженной, когда у тебя только что погиб муж и трое детей на руках, а ты свой дом предоставила красноармейцам и им еще помогаешь. В этот момент появилась Ксения и хотела пройти в комнату к детям и к спящей Лионелле.

Но Артур ее остановил и шепотом поинтересовался о том, есть ли у нее поблизости место, где она могла пожить с детьми, и в котором можно было бы спрятать раненого Лазарева? Ксения помолчала, а затем коротко и утвердительно кивнула головой. Оказывается, ее муж имеет несколько лесных сторожек с запасами продуктов, в любую из которых можно было бы перебираться хоть сию минуту. Артур договорился с этой женщиной о том, что они переберутся на это место сразу же после того, как они переговорят с капитаном.

Через час Лазарев пришел в сознание, он еще плохо чувствовал себя, но уже мог вместе связывать события, анализировать ситуации и приходить к каким-либо выводам, одним словом, соображать.

Увидев Артура, капитан Лазарев сразу же его вспомнил и заулыбался. По каким-то неведомым причинам этот капитан сильно доверял сержанту Артуру Любимову и не скрывал перед ним энкэвэдэвских тайн.

Он, не скрывая, рассказал Артуру о том, что забинтованным человеком в энкэвэдэвском воронке оказался агент Абвера некий капитан Зигфрид Линц, который за несколько дней до начала войны объявился в Бресте и должен был выйти на связь с начальником штаба 8-й армии. До сих пор неизвестно, успел ли он связаться со своим агентом, был ли начальник штаба 8-й армии немецким агентом, и получал ли Линц от него какое-либо донесение?!

Но во время стычки в вокзальном буфете капитан Камышин здорово-таки его приделал дубовым стулом, таз его скелета он разнес чуть ли не вдребезги и теперь капитану Линцу придется лечиться до конца соей жизни, но он уже никогда сам не сможет ходить. Затем капитан в паре слов рассказал о напряженной обстановке, сложившейся в городской тюрьме, когда местное хулиганье приняло решение о восстании и начало ножами вырезать энкэвэдэвский караул. В последнюю секунду ему удалось перетащить Линца в воронок и вывезти в лес для расстрела, но вот так и не сумел это дело довести до логического завершения, самого поймала немецкая фельджандармерия.

Артур сразу же вспомнил о своем участии в той стычке с непонятными людьми, трех из которых ему пришлось пристрелить и которые на деле вдруг оказались агентами Абвера. Сержант только хотел поинтересоваться у капитана Лазарева, что это такое "Абвер", как тот начал ускользать в беспамятство. Машинально, Артур подлил Лазареву немного жизненной энергии и передал ему способность ясновидения. Теперь капитан будет знать, когда люди ему будут говорить правду или ложь. Разговор их тут же переместился на ментальный уровень, но теперь уже сержант Артур Любимов рассказывал капитану Лазареву о том, что с ним произошло за день.

Когда он упомянул, что до настоящего момента он с сержантом Карпухиным не выполнил боевого задания капитана Камышина по доставке боевого донесения об отходе из Брестской крепости, то Лазарев его прервал и заявил, что, как капитан НКВД, он отменяет это их боевое задание. Свое решение Лазарев мотивировал следующими обстоятельствами, что красноармейцы и командиры, сейчас обороняющие эту крепость, им не поверят и попытаются, как предателей, расстрелять перед строем. Эти красноармейцы и командиры сегодня свято верят в то, что через день — два Красная Армия придет им на помощь и в ее рядах они отправятся добивать немцев в Берлине.

В какой-то момент разговора ясновидец Лазарев вдруг почувствовал, что эти два сержанта его не послушаются и предпримут попытку прорыва в Брестскую крепость с этим донесением. Перед тем, как снова потерять сознание, капитан успел мысленно передать Артуру Любимову:

— Если вам не поверят в Брестской крепости и приговорят к расстрелу, то, ребята, попытайтесь связаться с лейтенантом Малютиным и передать ему привет от Филина, тогда он вам поможет.

Под самое утро бронетранспортером полевой жандармерии раненого и только что прооперированного капитана Лазарева вместе с двумя женщинами и тремя детьми перевезли в новое укрытие. А сержанты на своем К72 отправились на выполнение своего боевого задания по доставке донесения штаба 6-й стрелковой дивизии частям и подразделениям обороняющейся Брестской крепости.

Глава 6

Сержанты Артур Любимов и Алексей Карпухин по приказу полкового комиссара Фомина были арестованы, как только перешли мост через реку Мухавец и оказались в расположении медсанчасти 125-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии. Первые минуты встречи были дружескими, окружающиеся их бойцы интересовались, как дела идут на воле и где находятся главные силы РККА.

Первые же слова Артура о том, что Красная Армия отступает и что сегодня она оставила Брест, вызвали недоумение, а затем и неверие всему тому, что говорили сержанты. Младший лейтенант, фамилию его Артур не запомнил, словно гадюку, принял в руки пакет с донесением, подписанное капитаном Камышином. Тут же рядом объявился политработник в очках, который взял все еще запечатанное донесение, красноармейские книжки сержантов и их оружие, которого, как понял Артур, уже больше никогда не увидит, и под конвоем отвел их в Волынское укрепление. Там сержантов спустили на самый нижний этаж и развели по различным одиночным казематам, чтобы запереть под амбарные замки. Быстро обследовав свой каземат, Артур мгновенно убедился в том, что убежать из этого помещения невозможно.

Примерно через час к нему пришел майор, устало присел на топчан и, не представившись, попросил сержанта Любимова рассказать в подробностях о том, что же происходит за стенами Брестской крепости. Рассказ получился не особо длинным и не особо коротким, сержант Артур Любимов много не знал, но в заключение своего рассказа все-таки упомянул слова капитана Камышина о том, что Брестская крепость оказалась между двумя немецкими фронтами и ее оборона нецелесообразна.

На эти слова Любимова майор даже не вспылил, а спокойно ответил, что он хорошо знал командира четвертого батальона 125-го стрелкового, капитана Камышина. Что он верит в то, что капитан Камышин мог бы отправить их с приказом об отступлении из Брестской крепости. Но все сложилось таким образом, что военнослужащие Брестской крепости в едином порыве, как один человек, поднялись на защиту родины. У них мало оружия, но за стенами крепости они могут нанести большой урон противнику, а если покинут эти стены, то противник в одно мгновение их пленит. Что, защищая Брестскую крепость, они сейчас помогают Красной Армии сдерживать общего врага.

Затем майор надолго замолчал, видимо, принимал решение. Время от времени он пальцами протирал глаза, словно этим пытался отогнать сон. Майор поднял на ноги и, направляясь к выходу из каземата, глухо произнес:

— Завтра вас обоих расстреляют перед строем. Информация, которую вы успели распространить, уже сейчас бередит души и сердца красноармейцам, а они, безусловно, должны верить в положительный исход дела обороны Брестской крепости. Я лично не верю в то, что вы предатели, но так получилось…

Так, с невысказанной до конца мыслью, майор покинул каземат, но прежде чем за ним окончательно закрылась дверь каземата, Артур успел прокричать:

— Товарищ майор, хоть с братом разрешите попрощаться, его зовут лейтенант Малютин.

Примерно, еще через час снова заскрипела и простонала дверь Артурова каземата. В этот момент он лежал на топчане и пытался хотя бы на пару минут забыться во сне. Но все это время Алексей Карпухин забавлял его разговорами о вариантах побега. Бежать из каземата вообще-то можно было, но с убийством конвоиров, которыми обычно назначались молодые двадцати или двадцати одного года красноармейцы. Но убивать своих парней, на это рука у Артура не поднималась.

Когда послышался скрип открываемой двери, то сержант Любимов повернул голову вправо и увидел ладно скроенного лейтенанта в армейской форме. Причем, форма лейтенанта сразу же бросалась в глаза, она была чистой и даже отутюженной. Пока Артур Любимов протирал кулаками слезящиеся глаза, лейтенант ловко щелкнул каблуками сапог и представился:

— Лейтенант Малютин. Командир сказал, что у меня появился брат, которого утром расстреляют перед строем. Правда, он так и не сказал, за что?

К этому моменту сержант Артур Любимов вскочил с топчана и выпрямился по стойке смирно и отрапортовал:

— Товарищ лейтенант, сержант Артур Любимов явился для того, чтобы передать вам привет от филина.

— От филина говоришь? Интересное получается дело! Я только что с ним встречался, а он ни словом о тебе не обмолвился, сержант.

Артур хорошо понимал, что сейчас лейтенант Малютин его проверяет. Но в данную минуту у него в руках ничего не было такового, чтобы подтвердить свою личность, доказать, что он простой сержант Красной Армии и что он нуждается в его помощи. К тому же лейтенант, как Артуру показалось, ничего не знал о существовании его напарника, сержанта Алексея Карпухина. Поэтому Артур в спокойной и неторопливой манере рассказал лейтенанту о себе, сержанте Алексее Карпухине, о возникшей ситуации на фронте и о своем задании по информированию штаба обороняющихся войск Брестской крепости. В заключении он рассказал о капитане Лазареве, о его перехвате немцами, пытках и его совете. Закончив говорить Артур Любимов продолжал стоять в положении смирно, словно ожидал дальнейших распоряжений со стороны лейтенанта Малютина.

Некоторое время Малютин помолчал, а затем протянул:

— Да-а-а, вот оказывается, какие наши дела! А нам здесь политруки всю голову просверлили рассказами о том, что Красная Армия на подходе и вот-вот разобьет немцев. Ну, да все равно, это же наша родина и за нее надо постоять, недаром же мы этому учились и к этому готовились. Пока есть патроны будем драться, а вот, что касается вас двоих, сержант, то тут дело сложное. Помочь-то вам бежать, я помогу, но уходить-то вам придется на польскую сторону, за Буг. Когда был оперуполномоченным полка, то мог бы все делать, а сейчас я командую взводом, обороняющимся по берегу Буга и это есть моя зона ответственности. Так, что готовьтесь сержанты, сам за вами чуть позже приду.

Никогда так медленно не тянулось время для сержанта Артура Любимова. Непонятно по какой причине, но во время ареста с него не сняли наручных часов и, когда он поглядывал на их циферблат, то стрелка упрямо придерживалась одной и той же цифры часа. Примерно часов в одиннадцать вечера дверь каземата проскрипела, на пороге снова появился улыбающийся лейтенант Малютин, который радостно сообщил:

— Майор Гаврилов после разговора с вами обоими, сержант, уверен в том, что ни какие вы не предатели, но вашими рассказами смущения среди красноармейцев не намерен сеять. Поэтому свой приказ о вашем расстреле не намерен отменять, но разрешил мне вам помочь бежать в Польшу. Так, что собирайтесь, хлопцы, берите в руки котелки и айда на берег Буга собирать воду для медсанчасти.

Вторая ночь войны выдалась совершенно безлунной. Короткая цепочка бойцов с посудой под воду медленно, где ползком, а где короткими перебежками, пробиралась к берегу реки. Время от времени наблюдатели с немецких позиций пускали в небо осветительные ракеты, которые медленно падали в воды реки, освещая различные участки фронта. Изредка немецкие пулеметы наиболее подозрительные и тихие места простегивали очередями МГ-34 или МГ-42. Сержанты Любимов и Карпухин оказались в третьей или даже четвертой очереди подносчиков воды. Они вместе со своими товарищами начали выдвигаться на берег Буга, когда в окопы взвода лейтенанта Малютина вернулась вторая группа. И именно их группе не повезло, немцы заметили их продвижение к берегу и открыли по ним перекрестный пулеметный огонь.

Тут же послышался голос лейтенанта Малютина, который командовал:

— Третьей группе подносчиков воды отбой! Повтор попытки — завтра в то же самое время, а сейчас возвращайтесь на места своего дислоцирования.

Ни один боец этой третьей группы подносчиков воды так и не заметил, как два красноармейца из их группы легкими тенями скользнули к берегу реки и одним нырком, но без единого всплеска скрылись в темных речных водах. Мысленное общение позволяло обоим сержантам не потерять друг друга в этих бурых и непроглядных речных водах. Семь минут им потребовалось для того, чтобы переплыть реку и спрятаться в прибрежном ивняке польского берега, а над их головами курили и вполголоса переговаривались немецкие пулеметчики. Горящие сигареты позволяли Артуру и Алексею отлично ориентироваться в ночном темени, когда они скрытно подбирались к одному из пулеметных гнезд. Они замерли в трех шагах от пулеметного гнезда, некоторое время наблюдали за поведением его немецких обитателей. Прежде всего, пулеметчиков оказалось три человека, — стрелок, второй номер и подносчик патронов, это несколько усложняло их задачу.

Пару раз за это время пулеметчики открывали огонь по защитникам Брестской крепости. И тогда Артур с Алексеем убедились в том, что эти немецкие парни поддерживают постоянную телефонную связь с наблюдателем или со своим командиром. В любом случае раздавался писк полевого телефона, трубку брал стрелок-наводчик и, получив целеуказания, ложился за пулемет и открывал огонь по полученным координатам. Наличие активной связи пулеметчиков со своим командованием еще более усложнило ситуацию с нападением на обитателей этого пулеметного гнезда. Когда Любимов начал было подумывать о том, чтобы отказать от нападения на пулеметчиков, портившим кровь бойцам взвода лейтенанта Малютина, сержант Карпухин неожиданно предложил напасть на немцев, когда полностью рассветет.

Артур подумал и согласился с предложением Алексе. Причем, ждать рассвета им особенно долго не пришлось. Уже через час солнце стояло над Бугом, а немцы тут же принялись укладываться спать, их тяжелый рабочий день закончился. Поэтому никто из них не видел, как из ближайших кустов вылетели два полуголых человека, которые одним скачком перелетели выложенный мешками с песком бруствер и обрушились на троих только что заснувших немцев.

Парням было противно натягивать на себя форменные штаны, китель и сапоги с только что ими же убитыми немцев, но отступать было некуда. Голым человеком в зоне военных действий и шагу не сделаешь, любой патруль тебя остановит и потребует документы. На этот раз Артур не свое лицо и лицо Алексея Карпухина подгонял под фотографию в солдатских книжках, а наоборот, фотографии в книжках изменил под собственные физиономии. А после этого пришлось снова лезть в реку и там купаться, сбривать щетину со щек и ножницами подрезать кудри. Но, тем не менее, через пятнадцать минут два прилично одетых немчика один с погонами обер-ефрейтора, а второй с погонами обер-фельдфебеля покинули это пулеметное гнездо. Замок от МГ-42 сержант Карпухин зашвырнул, чуть ли не до середины Буга.

В данный момент парни были абсолютно слепыми и не ориентировались на данной местности. Они понятия не имели, где стоят гарнизонами немецкие части, а в какой стороне находятся населенные пункты поляков. Предполагали только, что сейчас находятся в закрытой зоне расположения немецких войск вторжения. Поэтому, когда они мысленно сканировали окружающую местность, то выбирали направление своего движения в ту сторону, где меньше всего было точек, обозначающие мыслящие субъекты.

Вначале тропинка, по которой они шли, вилась вблизи берега Буга, а затем резко повернула от реки, углубляясь в подлесок. Алексей Карпухин был сельским жителем, поэтому он тут же предположил, что эта тропинка сейчас направляется к какому-либо населенному пункту, к какой-либо польской деревушке. Мысленно посовещавшись, парни решили туда не идти. Так как появление в польской деревушке двух вражеских солдат могло бы привести к конфликту с местным населением, а защищать свою жизнь, убивая гражданских поляков, им опять-таки не хотелось.

Парни решили пока остановиться и перекусить в небольшом перелеске. Отойдя метров на триста в сторону от дороги, они пристроились в небольшом углублении под большим деревом, где съели по сухому пайку немецкого солдата, запив его водой. Артуру очень понравилась немецкая колбаса в сухом пайке, а Алексею — наличие пятидесяти граммов шнапса, он уже было раскрыл рот, чтобы их проглотить, когда невдалеке послышались веселые женские голоса.

В пятидесяти метрах от них прошли две польские паненки, ведя за руль свои велосипеды. Они, не переставая, о чем-то болтали, временами громким и непосредственным хохотом прерывая свою же болтовню. По поведению паненок и громкости их разговора можно было смело делать вывод о том, что в этот так называемом лесу они ничего и никого не боялись, а веселились и смеялись от всей души. Совершенно неожиданно паненки расположились на солнечной полянке, которая находилась метрах в ста пятидесяти от укрытия парней. Паненки расстелили широкую скатерть, и стали на ней раскладывать простую крестьянскую еду — картошку, сметану, блинчики, лук, яйца, редис и много другое. Эту работу паненки проделывали, грациозно нагибаясь, легко и просто сервируя скатерть, что Артур откровенно залюбовался их движением и телами.

В этот момент издалека и со стороны тропинки, по которой Артур и Алексей только что прошли, послышался гул работающего двигателя мотоцикла, по всей очевидности, кто-то на мотоцикле направлялся именно в эту сторону. Артур и Алексей плотнее прижались к земле, прячась за деревом и сжимая в руках, Артур карабин "Маузер 98k", а Алексей пистолет-пулемет "шмайсер". Польские же паненки на этот звук приближающегося мотоцикла совершенно не обратили внимания, продолжая заниматься сервировкой стола на деревенской скатерти.

Вскоре на тропинке показался мотоцикл "Цундап KS750" с двумя седоками, немецкими летчиками в голубой униформе Люфтваффе и в фельдфебельских чинах.

Пока один из фельдфебелей парковал мотоцикл, второй подошел к одной из польских девушек и крепко ее поцеловал в губы. Та радостно ответила поцелую и всем своим здоровым и красивым телом деревенской красавицы прижалась к немецкому летчику. Вскоре и второй фельдфебель занялся изучением рельефа женской фигур второй польской красавицы, но у них дело любви так быстро не продвигалось к логическому завершению, как, скажем, у первой пары. Но обе пары на время приостановили заниматься любовью, чтобы отдать должное вкусной и здоровой деревенской еде, а немецкие парни особенно налегали на синеватую жидкость, которую сержант Алексей Карпухин профессионально определил, как "первач".

Сержанты тут же мысленно договорились о том, что в обязательном порядке экспроприируют автотранспорт этих летчиков фельдфебелей и планшет с картой, которую один из фельдфебелей небрежно зашвырнул в мотоциклетную коляску.

В этот момент второй немецкий летчик, видимо, все-таки допустил какое-то неприличное действие по отношению к польской паненке, она ответила ему отличной пощечиной. Тут, по всей очевидности, взыграла-таки шляхетская гордость, которая не позволила гордой польской женщине лечь под немецкого мужчину по первой же его просьбе. Вот этой самой пощечиной женщина попросила своего партнера умерить пыл, подождать и со временем он станет распорядителем всего ее женского богатства. Но, как говорится, после пары стаканов первача взыграла кровь теперь уже у арийского завоевателя, молодой летчик фельдфебель выхватил из поясной кобуры парабеллум и, наставив его на несчастную польскую паненку, грозно потребовал, чтобы она тут же и моментально раздевалась бы догола.

При этом следует сказать, что этот пьяный молокосос с парабеллумом не шутил. Это начинала понимать и сама жертва, слезы от обиды ручьем катились по шелковистой коже щек. Дрожащими руками, паненка расстегнула первую пуговку у горла платья, вторую… и неверующими очами наблюдала за тем, как за спиной ее будущего любовника появилась мужская тень. Мелькнула сталь ножа. Немецкий летчик захрипел, схватился руками за горло, которое в этот момент рассекла глубокая, кровавая борозда и безжизненно свалился на лесную траву. Так и не состоявшаяся жертва продолжала наблюдать за конвульсиями арийского завоевателя, а рядом всего в одном шаге от паненки повторилась еще одна трагедия — от ножа Артура умер первый фельдфебель, так страстно целовавший польскую красавицу.

Да и эта польская красавица повела себя совершенно другим образом, с дикими визгом и воплями она набросилась на сержанта Любимова, пытаясь ногтями расцарапать его лицо. Чтобы не позволить дикой кошке пометить свое лицо, Артуру пришлось ударом рукоятки ножа отправить в нокаут эту польскую красотку. Затем сержанты быстро осмотрели место пикника, забрали у убитых немецких летчиков парабеллумы. Затем они взяли с собой нетронутые деревенские продукты, сели на мотоцикл и были таковы. Уже покидая поляну, в зеркальце заднего обзора, установленного на руле мотоцикла, Артур увидел красивую польскую паненку, ошеломленно и непонимающе смотревшую им вслед.

Километров через пятьдесят они остановились и, мысленным сканированием проверив наличие каких-либо опасностей в данной местности, принялись за изучение трофейной карты. Прежде всего, это была летная карта, и ее расшифровывать было не совсем привычно, как, скажем, простую топографическую карту. А главное, видимо, эти фельдфебели в немецкой авиации работали на подхвате, они возили небольшие грузы и военных персон по различным маршрутам. Три дня назад, к примеру, как раз накануне начала войны, они с каким-то майором фон Рунге летали в штаб 45-й стрелковой дивизии, который находился неподалеку от этих мест.

Артур и Алексей прямо-таки одновременно подумали о том, что, если они сумеют найти этот дивизионный штаб, то тогда смогут привязаться по местности. Что в свою очередь позволит им планировать свои переходы и маршруты. Тогда они смогут вернуться на территорию своей страны, а не мыкаться здесь по полякам. Но даже сейчас они пока же еще не могут определиться, где находятся. По непонятной им самим причине, Артур и Алексей избегали контактировать с поляками, чтобы выяснить место, где сейчас находились.

Вдали неожиданно показалась небольшая колонна немецких мотоциклистов. Парни увлеклись изучением карты и прозевали появление этих мотоциклистов, от которой теперь им удирать уже было поздно. Поэтому друзья решили притвориться связистами, занимающимися исправлениями полевых каналов связи. В этот момент Артур, якобы, занимался поиском неисправностей в каким-то ящичке, то заставляя его шипеть, а то говорить нечеловеческим и не немецким голосом. За его спиной сержант Алексей Карпухин рапортовал какому-то там лейтенанту Кроссу о выходе из строя канала связи "Дойчланд" и об их попытках оживить этот канал. Артур с деловым выражением лица повернулся к Алексею Карпухину и на чистейшем немецком языке ему сказал, что им следует добраться до штаба 45-й стрелковой дивизии, там найти нужные инструменты и только с этими инструментами обратно возвращаться на это же место для ремонта канала "Дойчланд".

Причем, его вступление в разговор произошел вовремя, прозвучало так весомо, что окружавшие их мотоциклисты и сам лейтенант с большим уважением посмотрели на этого молодого обер-ефрейтора связиста. Лейтенант тут же подсказал связистам, что если этой дорогой они проедут еще километров тридцать, то там будет дорожный перекресток. Поворот налево на этом перекрестке обязательно приведет их к особняку польского шляхтиче, в котором и расположился штаб 45-й стрелковой дивизии.

Поблагодарив парней мотоциклистов за сочувствие, поддержку и табачок, а лейтенанта за предоставленную информацию, Артур вскочил в коляску мотоцикла, а Алексей Карпухин выжал сцепление и они на небольшой скорости поехали по указанному маршруту. Теперь им спешить было совершенно некуда, они знали, где находятся и чем собираются заняться. Алексей мысленно суммировал их пожелания, вечерком обстреляем штаб, а до этого нужно пополниться топливом для мотоцикла, чтобы его хватило бы им добраться до самого Бреста.

Впереди показался упоминаемый лейтенантом перекресток, который был забит большими войсковыми колоннами. Но Алексей прорывался все дальше и дальше к этому перекрестку, ведя мотоцикл по самой обочине дороги, одним только этим нарушая идеальный немецкий порядок.

Заканчивался третий день войны.

Война на востоке все больше и больше требовала пушечного мяса, самолетов, бронетранспортеров и много других грузов. Дороги и интендантские части вермахта едва справлялись со снабжением фронтовых войск. Увидев ближайшего регулировщика, Алексей Карпухин остановил мотоцикл и, не выключая зажигания, между колес автомашин и тягачей пробрался к регулировщику и минуты три с ним о чем-то разговаривал. Затем он протянул регулировщику пачку папирос "Казбек", дружески хлопнул его по плечу и вернулся за руль мотоцикла.

Вскоре с дороги они свернули на какую-то аллейку и там солдата продавали арийский бензин гражданскому польскому населению за громаднейшие деньги из стоимости за литр. Из уважения к войскам связи эти торгаши им бензин продали вдвое дешевле. Никто из торгашей бензином даже не поинтересовались тем, а почему это военные связисты покупают бензин на свои же деньги?!

Оба сержанта, Артур Любимов и Алексей Карпухин, загнав свой мотоцикл в глубину небольшой лесополосы, прикрываясь густым кустарником, в бинокль рассматривали одинокое трехэтажное здание, как-то странно выросшее на большом косогоре среди пашен и полей польских крестьян. По всей вероятности этот особняк когда-то был домом-усадьбой какого-то там польского шляхтича, а сейчас в нем располагался штаб 45-й стрелковой дивизии вермахта. Этот польский шляхтич, видимо, любил простор полей и ненавидел леса, поэтому и возвел свой особняк на косогоре вдали от лесов и в трех километрах от Буга.

Последнее, что сержантов удерживало на этом берегу Буга, было желание несколько подсолить немцам, обстреляв их главный штаб этого сектора фронта, но то, что они сейчас видели, делало это желание практическим неисполнимым. Снайперские СВТ40 обоих сержантов были запрятаны в схроне, который сержанты специально для этих винтовок вырыли в лесу, на том берегу реки Буг. А с карабином и шмайсером не нанесешь противнику особо большого урона, если стрелять придется с этого места и с такого большого расстояния. К тому же вся местность вокруг этого особняка была забита патрульными немецкими солдатами. Патрули расхаживали пешком, ездили на мотоциклах, автомобилях и броневиках. Два-три выстрела из карабина и этот перелесок будет моментально окружен этими патрулями. Уже первые дни войны показали, что немцы умеют воевать, поэтому отловить двух сумасшедших стрелков для них будет делом техники.

— Одним словом, обстрел немецкого штаба с их оружием на корню отпадал, — сделал мысленный вывод сержант Алексей Карпухин, — надо придумывать что-то другое?!

Сержант Артур Любимов не ответил на мысль своего друга, пожевывая травинку во рту, он продолжал наблюдать обстановку во дворе особняка, одновременно обдумывая возможность какой-либо пакости или диверсии врагу. Карпухин был абсолютно прав, когда думал о том, что невозможно обстрелять этот штаба, для этого нет снайперских винтовок и условий, но вот подобраться к штабу такая возможность имелась. Они, по-прежнему, были в форме немецких солдат, неплохо общались на немецком языке и под видом связистов могли бы на своем мотоцикле оказаться во дворе этого особняка.

Чтобы другу в дальнейшем повторно не объяснять замышляемого плана, Артур открыл свои мысли для Карпухина.

Оказавшись во дворе особняка, они могут прямо во дворе открыть огонь на поражение не только из маузеровского карабина Артура, но и из шмайсера Карпухина. К тому же у них есть две немецкие гранаты-колотушки. Иными словами они могут устроить небольшое представление немцам, при этом, возможно, убив пару — тройку штабных офицеров и караульных солдат. Но тут встает вопрос, смогут ли они, устроив немцам небольшую головомойку, остаться живыми, вырваться со двора и скрыться от преследования.

Тут интересную мысль подкинул Алешка Карпухин, по его мнению, рулевой мотоциклист не должен был бы покидать своего сидения, именно он должен был бы швырять гранаты, но основной его задачей будет сохранение мотоцикла и не допустить его повреждения. Второй же человек должен вести беспорядочно-прицельный огонь по всему, что в штабном дворе движется и по верхним окнам особняка. Опорожнив два рожка, стрелок обязан будет вернуться в седло или в коляску мотоцикла, чтобы своим огнем пробивать дорогу на прорыв. Артур Любимов добавил, что, вероятнее, было бы более правильным, если они облегчат свою машину, избавившись от коляски, чтобы удрать от преследователей.

Теперь перед друзьями сержантами оставалась одна только проблема, куда после боя во дворе немецкого штаба им следует прорываться?

Сержант Артур Любимов повернулся на бок и, не переставая пережевывать травинку, достал из-за пазухи летную карту и начал внимательно ее изучать, а сержант Алексей Карпухин продолжал в бинокль изучать обстановку во дворе штабного здания.

Майор фон Курт Рунге в связи с открывшимися обстоятельствами, находившимися под его кураторством дел, попросил аудиенции у командира 45-й стрелковой дивизии генерал майора Фрица Кюльвайна. Вскоре ему перезвонил один из адъютантов командира дивизии и сообщил, что генерал майор готов будет его принять 16 мая в 20.00, практически это был третий день после начала войны Германии с Советским Союзом.

Разумеется, Курт Рунге в штаб дивизии прибыл заблаговременно, чтобы пообщаться со штабными офицера и послушать то, что они говорят по поводу общей обстановке на Восточном фронте и, в частности, в районе Брестской крепости. Офицеры штаба дивизии уже несколько раз этого майора Абвера видели непосредственно общающимся с генералом майором, поэтому были откровенны в высказываниях и в своем личном общении с этим абверовцем.

По их мнению, дела на Восточном фронте развиваются отлично, части Красной Армии пока еще не могут сдерживать ударов немецких войск и практически бегут по всему фронту. Правда, кое-где отдельные подразделения красноармейцев проявляют невиданную храбрость и неожиданными контратаками или даже ударами бронетанковых войск пытаются воспрепятствовать немецкому наступлению. На такое сопротивление носит единичный характер, а в основном пограничные соединения и подразделения укрепрайонов РККА беспорядочно отходят, неся тяжелейшие потери в живой силе, вооружении и бронетехнике. Что же касается продолжающегося сопротивления красноармейцев в районе Брест-Литовска и Брестской крепости, то 45-я дивизия там окружила около пятнадцати-двадцати тысяч красноармейцев и не позволяет им вырваться из окружения.

Ровно в 20.00 майор фон Курт Рунге вошел в гигантский и такой роскошный кабинет генерал майора Фрица Кюльвайна, который практически занимал весь второй этаж этого польского особняка.

В этот день командир 45-й пехотной дивизии вермахта, генерал майор Фриц Кюльвайн был в особо хорошем расположении духа, третий день шла война и его дивизия выполнила все поставленные перед ней Верховным командованием задачи, потеряв при этом всего пятьдесят человек убитыми. Фриц Кюльвайн только что подписал донесение в штаб Верховного командования, сейчас чувствовал себя раскованным человеком, поэтому ему хотелось поговорить с умным офицером и человеком. А майор фон Рунге был именно таким человеком. С его отцом Фриц Кюльвайн был знаком много лет, они вместе проделали немало дел на пользу родины и вермахта, поэтому, когда старый дружище порекомендовал ему своего сына, то Фриц Кюльвайн, не задумываясь, стал протежировать молодому фон Рунге.

Разговор сначала пошел о слухах из Берлина, затем перешел на обсуждение общей обстановки дел на Восточном фронте. Генерал майор приятно удивился столь здравому подходу такого молодого майора Абвера к таким серьезным, стратегическим вопросам. Они уже почти перешли к обсуждению проблем, которые Курт Рунге испытывал по своей службе, когда во дворе особняка, одно окно кабинета генерала было настежь распахнуто, натужный рык мотоцикла и грозные окрики караульных. Прозвучал винтовочный выстрел. Из-за любопытства генерал майор поднялся из-за своего стола и направился к окну за своей спиной, Курт Рунге тут же последовал за генералом.

В окно они увидели потрясающую картину, прямо посреди двора замер мотоцикл с двумя парнями седоками. Рулевой, опершись ногой в землю, вел огонь из карабина. В течение одного мгновения он выпустил пять пуль, каждая пуля нашла свою цель. Его напарник в этот момент, как дикая кошка, метался по двору, ведя непрерывный огонь из пистолета-пулемета РП40. В какой-то момент этот парень мгновенно поменял рожок своего пистолета-пулемета и снова открыл огонь, но на этот раз он возвращался к мотоциклу.

В это мгновение сработал мозг армейского разведчика, локтем майор фон Рунге выбил стекло и, высунув голову в образовавшуюся в оконном стекле дыру, хриплым голосом проревел на весь двор:

— Закрыть ворота, не дать им вырваться и бежать!

Где-то левее во дворе прозвучал гранатный взрыв, а затем бой внезапно сильно замедлился.

Голова Курта Рунге все еще продолжала торчать в стеклянной дыре, а он только-только начал закрывать свой рот после отданной команды, как майор увидел гранату с деревянной ручкой, которая кувыркаясь в воздухе, летела прямо в его лицо. Но она летела столь медленно, что Рунге мог сосчитать, сколько оборотов она сделает в воздухе, прежде чем долетит до него. Спасая свою жизнь, Курт с такой силой выдернул свою голову из стеклянной дыры, что сильно порезал затылочную часть, а по его спине он почувствовал, как потекли струйки крови. Уже от окна спиной падая на паркет пола генеральского кабинета, фон Рунге сумел ухватиться за мундир командира дивизии и с силой потянул Фрица Кюльвайна за собой.

Тут же за спиной майора последовал сильный и почему-то продолжительный звук разорвавшейся гранаты. В генеральском кабинете послышалась горечь сгоревшей взрывчатки, а затем чей-то длинный и продолжительно-пронзительный крик. С таким криком обычно умирают люди, получившие смертельное ранение, мелькнуло в сознании майора Курта Рунге. От упавшей на него громадной усталости майор закрыл итак ничего не видящие глаза, чтобы тут же потерять сознание.

Майор фон Курт Рунге снова открыл глаза, но этот раз он лежал в койке с накрахмаленным белым бельем, голова его была замотана бинтами в несколько слоев. Майору страшно хотелось пить. Увидев красную кнопку над изголовьем своей койки Курт с большим трудом поднял руку и нажал эту кнопку. Тут же в палату стремительно влетела симпатичная фройляйн в белом халатике и с большим шприцем в руке. Но увидев открытые глаза майора, санитарка счастливо рассмеялась, положила шприц на прикроватный столик. Затем она, таким образом, нагнулась к молодому майору, чтобы тот мог почувствовать запах ее притягательного немецкого девичьего тела. Мог бы собственными глазами убедиться и в том, что касается передней девичьей части, то у нее все было в полном порядке, она хоть сию минуту была готова детей майора кормить своим молоком.

Симпатичная санитарка также быстро на ухо майора нашептывала:

— Вас сам генерал майор Фриц Кюльвайн привез в госпиталь на своем собственном автомобиле. Что у майора глубокие порезы в затылочной части шеи. Что он потерял много крови и едва не порезал яремную вену, но тогда его не могли бы спасти. Что майор спас самого генерала, но от взрыва гранаты погиб один из его заместителей командира дивизии…

Глава 7

Утром четвертого дня войны сержанты Артур Любимов и Алексей Карпухин на своем мотоцикле катили по лесной дороге, все дальше и дальше отъезжая от Буга и артиллерийских залпов немецких орудий, которые вели огонь по развалинам Брестской крепости. Артур почему-то вспомнил лейтенанта Малютина, который помог им бежать на польский берег Буга. От всего сердца он пожелал лейтенанту выстоять и выжить в этой кровавой катавасии, которая война устроила с защитниками Брестской крепости.

Оба сержанта собирались, дождаться вечера, а затем и посетить свой схрон в лесу под Брестом, где они спрятали свою красноармейскую форму, документы и оружие, а также К72 перед отправлением в Брестскую крепость. Но для этого им теперь предстояло совершить более шестидесятикилометровый крюк, чтобы объехать областной город и с другой его стороны подъехать к схрону. Да и дорога начала даваться им с большим трудом, начало барахлить, проскальзывать сцепление мотоцикла и иногда они едва продвигались вперед. К этому времени парни снова были без оружия, если не считать парабеллумов летчиков. Винтовку и шмайсер им пришлось бросить по дороге, когда отрывались от погони, тогда они, видимо, и сорвали сцепление этого добротного немецкого мотоцикла.

В конце концов, сцепление окончательно вышло из строя. К этому времени они проехали две трети своего пути до схрона. Карпухин предложил бросить мотоцикл и до цели уже добираться пешим образом, но Артур, по-видимому, все же оставался глубоко городским жителем и ногам всегда предпочитал технику. Он оттащил мотоцикл в сторонку от дороги и принялся перебирать сцепление этого немецкого мотоцикла.

Работа у Артура пошла споро. Алешка же занялся организацией охраны своего работающего товарища, с парабеллумом в руках он обходил его рабочее место. Временами он выходил на лесную дорогу, которая неожиданно оказалась проезжим местом. Сначала по ней прошла группа женщин, на плащ-накидке перетаскивая раненого красноармейца. Лешка хотел было рвануть, чтобы помочь, как он сказал, бабам, но Артур его вовремя охладил, напомнив, что сейчас он одет в форму немецкого солдата. Затем по дороге прочапала группа красноармейцев с винтовками Мосина в руках и в обмотках, командиром у них был раненый в голову и очень суровый старшина.

Артур уже собирал сцепление, когда на дороге появилась большая группа молодых людей призывного возраста. Их было человек двадцать, все они имели фанерные чемоданчики, с которыми призывники приходили в армию, но шли они со стороны линии фронта к Бугу.

Минут через двадцать после прохода по этой дороге группы призывников Артур завел мотоцикл. И они с Алексеем Карпухиным отправились далее по своему маршруту. Только на первом же повороте Артур покинул эту странную дорогу, на которой проще простого можно было бы заполучить из придорожных кустов гранату и навсегда распрощаться с этим миром. Они сразу же оказались в рядах большой воинской колонны, которая следовала к фронту. На них никто не обращал ни малейшего внимания, а даже видя их несколько побитый вид, солдаты с грузовиков предлагали сигареты и глоток шнапса для поддержания сил. Вскоре сержанту Алексею Карпухину стало море по колено и ему захотелось спеть песню о Варяге. С большим трудом Артуру удалось заблокировать звуковую речь своему напарнику, иными словами, заткнуть ему рот, а то бы тот принялся распевать советскую песенку немецким солдатам захватчикам.

Впервые за четыре дня безголовых приключений и боев сержант Артур Любимов почувствовал страшную усталость и он подумал о том, что им нужно найти где-нибудь местечко, где они могли бы задержаться на пару деньков, расслабиться и хорошенько отдохнуть. А пока он остановил мотоцикл недалеко от дороги, вместе с пьяным Лешкой они отошли под сень большого дуба, росшего в метрах ста от дороги и, поставив мотоцикл на парковочный треножник, завернулись в плащ-палатки и заснули на виду идущей по дороге воинской колонны. Несколько раз к ним подходили младшие офицеры, но увидев усталые и покрытые трехдневной щетиной усталые лица молодых немецких парней, махали руками и возвращались к своей колонне.

Так они проспали до семи часов вечера и, когда проснулись, то большая полковая колонна уже прошла, а сейчас по дороге время от времени пробегали две-три вермахтовские машины в сопровождении охраны или без нее. На дороге рядом с регулировщиками вдруг появились какие-то здоровые мордовороты в гражданской или красноармейской одежде, все с советскими автоматами "ППШ" на плечах. С солдатами эти помощники регулировщиков вели себя подобострастно, чуть ли им задницы не лизали, а вот с гражданским населением эти мордовороты творили полный непорядок. Что они хотели с ними, то и делали. Останавливали всех подряд и, независимо от пола и возраста, первым делом обыскивали. Особое удовольствие этим мордоворотам доставляло обыскивать баб, в поисках оружия они залазали куда неположено и независимо от возраста женщины.

Артур и Алексей успели умыться, побриться и привести себя в порядок, когда вдруг услышали женский крик. Сработала моторная реакция, оба сержанта схватились за парабеллумы и мгновенно развернулись на женский крик, чтобы замереть на месте от удивления. От дороги, по направлению к ним стремительно бежала пятнадцатилетняя малолетка с разорванным до пояса сарафанчиком, а за ней с красными лицами два мордоворота в красноармейской форме, но с сорванными знаками различия. Один из них из них срывал с плеча автомат "ППШ" и во все горло орал:

— Ванька, да она мне, дура, всю морду расцарапала! Господин ефрейтор, только ночь с ней переспит, а завтра она снова будет свободна. Ты, не дай ей уйти, а то он нам жрать сегодня не даст.

Только подбежав к сержантам, девчонка вдруг увидела, что перед ней немецкие солдаты и защиты никакой не будет. От полной неожиданности она заплакала, вытирая слезы сжатыми в кулаки руками, а в разорванном сарафане временами проглядывали две маленькие, только что начавшие распускаться девчоночьи грудки. Тем временем, подскочивший сзади мордоворот уже заносил приклад автомата над головой этой деревенской девушки.

После, вспоминая этот момент, Артур так и не понял, что с ним случилась. Какая-то сила подняла его высоко в воздух, вытянутым мыском сапога он с силой ударил в подбородок мордовороту, выворачивая его голову и ломая его шейные позвонки. Глаза мордоворота закатились, через мгновение он мертвой тушей лежал у ног Артура.

Сержант Любимов еще не пришел в себя от так внезапно вспыхнувшей в нем злости, как слышал дружные хлопки и крики одобрения. Он оторвал глаза от трупа и поднял их, чтобы осмотреться кругом и замереть на месте от охватившего его изумления.

На дороге, пара минут на которой никого, кроме гражданских беженцев, не было, сейчас стояли никогда им не виденные три бронетранспортера. В десантных отсеках этих бронетранспортеров стояли немецкие солдаты в странном обмундировании. Они дружно аплодировали и также дружно кричали "браво" и "брависсимо" немецким обер-ефрейтору и обер-фельдфебелю, вставшим на защиту чести и достоинства красивой деревенской пастушки. К молодым немецким парням торжественно подошел лейтенант Люфтваффе Курт Кранке, который только второй день носил на плечах эти лейтенантские погоны и второй день исполнял обязанности командира 4-й парашютной роты. Он торжественно пожал парням руки, затем, вместе с ними повернувшись лицом к солдатам своей роты, заговорил о том, что именно таким образом должны себя вести солдаты великой Германии.

Речь лейтенанта Кранке получилась короткой, пафосной и была доброжелательно встречена рядовыми солдатами, унтер-офицерами и офицерами парашютной роты. К тому же следовало бы заметить, что роту лейтенанта Кранке сопровождала киносъемочная группа еженедельного выпуска новостей с Восточного фронта. Оба кинооператора этой группы быстро и профессионально провели съемки сюжета о том, как простые немецкие солдаты, обер-ефрейтор Зигфрид Грабе и обер-фельдфебель Отто Вальтер, защищают гражданское население освобожденных волостей Советского Союза от грабежей и насилия со стороны сталинских красноармейцев.

Когда кинооператора снимали убитого мордоворота, то крупным планом давались искаженные судорогой смерти их лица, красноармейская форма и автоматы "ППШ". Когда сюжет был смонтирован, показан фюреру, то тому особенно понравился молодой обер-ефрейтор Грабе, и он дал добро на включение сюжета в первый выпуск. Гитлер не знал русского языка, поэтому не понял надписи на русском языке на рукавной повязке одного из убитых мордоворотов. Этот сюжет так и был показан с мордоворотом, на рукаве которого была нарукавная повязка с надписью большими буквами "Полицай". Ведь в Германии после фюрера ни один человек не мог вносить изменений в им одобренный материал.

В Течение недели новостной обзор "На Восточном фронте" шел широким экранном и его показывали по всей Германии, в странах Европы, оккупированных германским войсками, а также на захваченных немцами территориях Советского Союза.

Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия с небольшой коробочкой приехал в Кремль поздно вечером и быстро прошел в кабинет Иосиф Виссарионовича Сталина. Он за руку поздоровался с товарищем Сталиным, который с явным нетерпением ожидал появления своего наркома внутренних дел. Они оба тут же отправились в небольшой просмотровый кинозал, где товарищ Сталин частенько в одиночестве или вместе с членами Политбюро посматривал последние новинки Голливуда. Появившемуся в зале киномеханику товарищ Берия передал привезенную с собой ролик кинопленки и через кресло от товарища Сталина занял свое кресло. Последовал короткий звоночек, которым киномеханик информировал о том, что готов начать показ полученной кинопленки. Товарищ Сталин кивнул головой, и генеральный комиссар государственной безопасности нажал кнопку звонка, приказывая киномеханику начать показ. В просмотром зале погас верхний свет, только по правую руку товарища Сталина светился ночничок, установленный на столике с телефоном для вызова охраны.

На небольшом экране появились надписи на немецком языке и бравурная военно-маршевая музыка "Лили Марлен". Затем прошел первый сюжет, множество немецкий танков движутся по дорогам Литвы и Белоруссии, самолеты над головой и с них валятся тысячи бомб, немецкие артиллеристы ведут огонь по советским танкам, танки горят… и тысячи — тысячи военнопленных красноармейцев. Во время просмотра первого сюжета товарищ Сталин ни единым словом не обменялся с товарищем Берией, наркомом внутренних дел. Подобная же картина наблюдалось и на втором… третьем сюжетах. На четвертом сюжете товарищ Сталин изменился и, поворачивая головы к собеседнику, сухо спросил:

— Кто он?

— Обер-ефрейтор! — Тут же последовал ответ Лаврентия Павловича Берии.

Товарищ Сталин чуть улыбнулся в усы и сказал:

— Если бы это происходило с нами, то я этому парню "Героя" бы дал. Языку и рукопашному бою, этому вы его научили?

В эту минуту Лаврентию Павловичу очень хотелось бы произнести слово "да", но, немного подумав, нарком внутренних дел произнес честное:

— Нет.

В эту же минуту губы товарища Сталина тронула несколько иная улыбка, если бы Лаврентий Павлович Берия смог бы ее сейчас увидеть, то, наверняка, он так бы и не смог бы закрыть свои глаза и спокойно проспать ночь.

Еще на подъезде к схрону, Артур Любимов убедился в том, что он никем не был обнаружен. Сняв верхний дерн и оказавшись в небольшой землянке, парни убедились в том, что их винтовки СВТ40 находятся в полном порядки, но вот красноармейская одежда оказалась сильно подмоченной. К тому же влага проникла и в книжку красноармейца сержанта Артура Любимова, прочитать слова-то было можно, но чернила сильно расплылись. Было бы очень хорошо странички этой книжки просушить на огне, но разжигать костер в этом месте было опасно, слишком много разных людей поблизости от землянки шаталось. Поэтому Артур нашел сухие лоскутки ткани из-под портянок и переложил ими странички книжки и сунул ее во внутренний карман немецкого кителя. Глядя на друга, сержант Алексей Карпухин не стал переодеваться, так и оставшись несуществующим немецким обер-фельдфебелем Отто Вальтером.

Они выкатили К72 из орешника и его двигатель прогнали на различных режимах в течение пары минут. Уже совсем собравшись покинуть место схрона. Артур вспомнил о трофейном "Вальтере Пк38" и с большим трудом его разыскал в самой глубине землянки. Все три дня пистолет провалялся в просочившейся в землянку схрон влаге, отчего даже слегка поржавел. Сержант дал себе слово, что на первой же ночевке он разберет и смажет этот пистолет. А пока он небрежно засунул этот "Вальтер Пк38" за голенище правого сапога.

Оба сержанта искренне полагали и верили в то, что с врагом, нарушившим границы родины, каждому мужчине следует сражаться только в рядах армии, поэтому они и стремились, как можно быстрее догнать свою армию и встать в ее ряды. Но, прежде чем отправляться к линии фронта, Артур и Алексей решили навестить капитана Лазарева и ухаживающую за ним Ксению, чтобы с ним кое о чем посоветоваться. К тому же дорога к домику Ксении пролегала совсем неподалеку, мысленное же сканирование показывало, что в том направлении особо большой активности мыслящих существ не проявлялось.

В лесу совсем уже стемнело, когда они приблизились к дому, окна которого не светились, а вокруг него не наблюдалось ни малейшего движения. Мотоцикл они замаскировали в небольшом буераке в полутора километрах от дома, а хорошо знакомой тропинкой тихо прокрались к нему, держа наперевес свои снайперские винтовки.

Минут двадцать Артур и Алексей наблюдали за домом, и в течение этого времени ни в доме, ни во дворе ничего не происходило, а этого просто не могло быть. Шесть человек находились в этом доме и они нуждались в постоянном движении. Дети Ксении и пяти минут не могли спокойно просидеть дома, не двигаясь и не показываясь во дворе дома, а они так ни разу и не показались. В сердце Артура вдруг родилось предупреждение о том, что в этом доме не все в порядке. Артур всегда и во всем верил этим своим внутренним ощущениям, он мысленно предупредил Лешку Карпухина о том, что с домом что-то не в порядке. Вначале сержант Карпухин хотел с винтовкой наперевес прочесать этот Ксенин домик, но затем благоразумие и в нем взяло вверх. Парни мысленно посовещались, что в этом случае они будут делать?

Алексей Карпухин тихо и осторожно переместился на двадцать метров влево, чтобы видеть угол дороги и ворота дома. А в это время Артур несколько раз сканировал дом, пытаясь разобраться, что же в нем происходит внутри. Сканирование показало, что внутри дома, в одной из его комнат находится группа людей, которые в течение всего времени наблюдения не сдвинулись с места и ни разу не покинули этой комнаты. По предположению Артура, эта была комната, в которой Ксения спала с детьми. В другой комнате тоже находилось несколько людей, которые тоже ни разу ее не покидали, а между двумя комнатами перемещался один единственный человек. Да и по количеству точек в мысленном сканировании обозначающие людей, то людей было несколько больше, чем шесть человек, которых они оставили в этом доме, причем, трое из которых должны были быть подвижными детьми.

Артур Любимов чувствовал, что им не стоит долго ожидать и дожидаться рассвета, а нужно было бы немедленно действовать и выяснять, что же происходит в доме? Он на ментальном уровне связался с Алексеем Карпухиным и ему сообщил, что собирается прочесать дом изнутри, а ему предложил усилить наблюдение за входами и выходами из этого дома ловушки. Затем Артур отложил свою СВТ40 в сторонку и короткой стелющейся перебежкой достиг дворового сарая. Взобрался на его крышу, а оттуда уже с крыши перебрался в чердачное окно дома, которое было распахнутым.

Там, на чердаке, он нутром вдруг ощутил присутствие на чердаке еще одной личности, которая спряталась в дальнем углу чердака. Пока он крался к этому углу, Артур сумел достичь и проникнуть в сознание этой личности. Теперь он знал, что эта девушка, курсантка какой-то школы и собирающаяся стать профессиональной убийцей. Девушка заметила его проникновение на чердак, когда его тело на долю секунды в чердачном окошке перекрыло свет луны, взошедшей на ночной небосклон. Девушка страшно боялась и тряслась от ужаса, сжимая в руке револьвер.

Артур, пользуясь своим ночным зрением, прицелился и метнул свой нож, свое единственное оружие в этой схватке. В тот момент, когда его нож вошел в правый глаз девушки убийцы, он уже был с ней рядом и поддержал ее мертвое тело, чтобы оно не стукнулось о пол чердака. Артур в чердачной темноте так и не увидел лица этой дуры девчонки, снова удивляясь тому, что в который раз ему приходится сталкиваться с этим непонятным словом "Абвер".

Оказывается, они сделали глупейший выбор, решив, капитана Лазарева спрятать в этом доме Ксении. В десяти километрах от этого дома лесника располагалась маленькая белорусская деревушка, в которой в первый же день войны Абвер переместил школу своих диверсантов. Курсанты школы занялись совершенствованием и шлифовкой своих будущих диверсионных профессий, наблюдая и убирая подозрительных людей. Они под свое наблюдение взяли все дома и семьи на окружающей эту деревеньку местности. Разумеется, мимо их глаз не прошло и то, что в пустом доме лесника вдруг появились какие-то люди. Понаблюдав за домом в течение одних только суток, абверовские диверсанты точно установили, что семья лесника прячет раненого красноармейца. Сегодня диверсанты отрабатывали задачу, организация засады в жилом доме и перехват противника в условиях засады. Завтра абверовские диверсанты собирались членов семьи лесника и раненого красноармейца вывезти на территорию школы для допроса и последующего расстрела.

Помимо убитой диверсантки в доме еще находилось пятеро курсантов практикантов. Изучив, найденную в сознании убитой схему расстановки постовых и караульных диверсантов в доме, Артур теперь хорошо знал, кто и где из врагов сейчас находится. Один из курсантов диверсантов находился всего в десяти метрах от сержанта Карпухина, со снайперской винтовкой он прятался в кроне яблони. Артур тут же связался с Алексеем и вместе с ним досконально обсудил его шаги по уничтожению этого вражеского снайпера. Минут через пять Алексей Карпухин доложил о том, что снайпер обнаружен и бесшумно уничтожен.

Тогда Артур приступил к своей работе по уничтожению диверсантов, занимавших посты внутри дома. Ксению с детьми загнали в комнату капитана Лазарева, заперли всех на замок, а у двери выставил караул, который сладко посыпал, когда Артур добрался до него. Он так и не позволил курсанту-недоучке, дремлющему на посту, проснуться.

Дальше предстояло наиболее опасное дело, уничтожить парный караул на кухне. В последнюю секунду Артур решил этим делом заняться чуть позже. А пока следовало бы уничтожить наблюдающего у окна за двором лома. И в этот раз он метал нож, думая о том, что когда-либо закажет себе настоящие метательные ножи. Возможно, мысль о настоящих метательных ножах и подвела Артура, немецкий нож-штык, пару раз кувыркнувшись в воздухе, своей рукояткой с силой ударил в затылок часового-наблюдателя. Тот от полной неожиданности удара по затылку присел на корточки и боялся повернуть голову назад, когда к нему подскочил Артур и ловким приемом сломал курсанту часовому шейные позвонки.

Затем Артур вспомнил о "Вальтере Пк38", нагнулся и, выхватив пистолет из-за голенища сапога, в несколько шагов оказался на кухне, где в два выстрела из пистолета прикончил еще двух недоучившихся курсантов диверсантов.

До рассвета раненого капитана Лазарева и его женщин они перевезли в свою землянку схрон, где проживать было немного влажновато, но там все же было более безопасно, чем в доме лесника. Пока Артур обустраивал новых обитателей партизанской землянки, Алексей на мотоцикле сгонял в дом Ксении, где собрал брошенное оружие и имеющиеся продукты и доставил их в схрон. Таким образом, будущий партизанский отряд капитана Лазарева получил на вооружение два карабина "Маузера 98k", два пистолета-пулемета МП38 и МП40, два парабеллума и одну снайперскую винтовку, а также продуктов на целую неделю питания.

Накоротке переговорив с капитаном Лазаревым, который пока еще не мог самостоятельно передвигаться, Артур Любимов решил еще на сутки задержаться под Брестом, чтобы помочь формированию и укреплению партизанского отряда капитана Лазарева, а затем отправляться на воссоединение с главными силами РККА.

С утра пятого дня войны сержанта Артура Любимова прохватила медвежья болезнь, они не мог ни на шаг отойти от спасительных кустиков. Четыре предыдущих дня войны молодой парень питался, как мог и чем мог. Он пил речную воду, ел, что попадется под руку или вообще ничего не ел, и ему было хотя бы что. Его молодой желудок справлялся со всем, что получал на завтрак, обед и ужин и даже не бунтовал. Но когда речь зашла о дневном отдыхе, то он решил серьезно взбунтоваться. Одним словом, как только сегодня утром Артур проснулся, то он не мог уже покинуть этих проклятых кустиков. Только выпрямится и поднимет штаны, полагая, что желудок полностью освободился, но уже после первого шага он снова летел под этот же куст, на полном ходу сдергивая штаны.

Лионелла предлагала ему какие-таблетки, но они совершенно ему не помогали. Желая не демаскировать временную партизанскую землянку. Артур все далее и далее от нее отходил, тщательно уничтожая следы своего пребывания под кустиками. Он настолько этим делом увлекся, что без какого-либо оружия так далеко отошел от лагеря, что перестал слышать голоса детворы и взрослых людей. Все чаще и чаще Артуру казалось, что он слишком приблизился к лесной дороге. Иногда с той стороны ему слышался гул двигателей грузовиков и мотоциклов, а иногда и голоса людей. Артур злился, но ничего не мог поделать с желудком и болями в животе, продолжая сидеть под кустами.

Когда Артур на двенадцатый и тринадцатый раз устроился под кустиком со спущенными штанами и на малую долю секунды от боли в животе прикрыл глаза, то внезапно почувствовал удар палкой по своей голой заднице. От полной неожиданности и со спущенными штанами он поднялся на ноги и в двух шагах от себя увидел дремучего старика мухомора с бородой лопатой и здоровенной клюкой в руках. Старик стоял перед ним, спокойно смотрел ему в глаза, и на хорошем немецком языке произнес:

— Ты чего парень по кустом кукуешь? Чай от своей части отстал? А оружие твое где?

Сержант Артур Любимов был в одежде немецкого обер-ефрейтора, но со спущенными штанами, он так и застыл в неподобающей военному человеку позе перед этим бравым стариканом. К тому же парень в сей момент прямо-таки ощущал, как забурлившая в его теле злость вытесняла недавнюю так мучившую его боль в желудке, да и медвежья болезнь прекращалась, словно ее никогда не было. Тогда Артур нагнулся и спокойно подтянул свои форменные немецкие штаны. Затем он принял позу, от которой старик попятился назад, приговаривая, опять-таки на немецком языке:

— Но-но, не балуй! И нечего тебя выглядеть нечистью злодеем. Знаю я, что ты сержант Красной Армии Артур Любимов, а не немец.

Только эти слова старика остановили парня от прыжка на старика и желания сломать ему шею. Несколько ошеломленно Артур посматривал на него, желая получить объяснения тому, откуда он знает его настоящее имя и красноармейское звание. Но старик молчал, словно упрямый старый пень, он не торопился с какими-либо объяснениями. Тут парень вспомнил о своей способности читать чужие мысли, но при попытке проникнуть в сознание этого старика столкнулся с монолитной скалой. От растерянности и непонимания возникшей ситуации сержант Артур Любимов не знал, что ему теперь делать.

— Вот, и правильно! Охладись поначалу, может быть, хорошая мысля, тебе в голову придет. А то сразу бросаться на человека и шею ему ломать собираешься. Не хорошо это, мил человек, не хорошо! С человеком сначала поговорить нужно, узнать, что он думает и почему тебя по голой заднице палкой бьет, а не по голове?! Я хорошо понимаю, что сегодня тяжелые и плохие времена для разговоров, но без разговора никуда не уйдешь. Да и очень плохое место ты для схрона выбрал. Очень плохое, его полицаи из ближайшей деревеньки хорошо знают и за ним приглядывают. Вот и решил я встретиться с тобой, сержант Любимов, и переговорить на эту тему. А зовут меня Кирилл Терентич, я вместе с Алексеем, погибшим Ксениным мужем, лесником здесь работаю.

Артур очень обрадовался последним словам лесника Кирилла Терентьевича, так как эти слова многое ему разъясняли. Ни один другой человек не смог бы к нему в лесу так близко подойти и палкой так неожиданно ударить. А главное, он понимал, что именно такой человек ему был и нужен для того, чтобы ему на руки передать раненого капитана НКВД Лазарева. Он всерьез подумывал о том, что когда Михаил поднимется на ноги, то он тут же займется организацией партизанского отряда. Тогда лесник Кирилл Терентьевич станет ему реальной подмогой в этом деле. Да и женщины и дети будут в надежных руках. Эти мысли мгновенно пролетели в голове у сержанта Любимова, он вытянулся по-военному и отрапортовал:

— Сержант Рабоче-крестьянской Красной армии Артур Любимов. А где эти полицаи, которые нами интересуются, то подавайте их мне сейчас. Я с ними на месте разберусь.

Кирилл Терентич с интересом посмотрел на вытянувшегося перед ним молодого парня и, как бы сомневающаяся, покачал головой:

— Все-таки что-то в тебе сержант Артур Любимов не то! Выглядишь ты русак русаком, но дух в тебе какой-то закордонный. Да и немецкая форма на тебе сидит, словно влитая и по тебе сшита. Да и почему-то по чужим головам и сознаниям любишь ползать. Давненько в наших местах я не встречал таких людей, как ты. Давненько! Но будет время, поговорим и на эту тему, тогда и во всем разберемся. Главное, ты нам не враг и происхождением имеешь самое что ни есть нашенское, рабоче-крестьянское. А сейчас Артур Любимов пойдем к твоим, будем перевозить их на новое место, пока беда не случилась.

Ксения сразу же бросилась на шею Кириллу Терентичу и, рыдая, начала ему рассказывать о смерти мужа и о своих бабских бедах и несчастиях. Старый лесник внимательно слушал женщину, одновременно ее успокаивал. Все это время он к чему-то прислушивался и присматривался по сторонам. Капитан Лазарев к появлению Кирилла Терентича отнесся спокойно, оказывается они уже на каких-то курсах встречались, одним словом, они знали и, похоже, доверяли друг другу. Одна только Лионелла Новикова чувствовала себя брошенной и никому не нужной, она очень хотела вернуться в Брест и продолжить работу в областной больнице. Только понимание ситуации и того, что капитан Лазарев постоянно в ней нуждался, сдерживало эту молодую женщину врача от нервных срывов.

Получилось как-то сразу, что Кирилл Терентич стал старшим и командиром всего этого табора. Незаметно для всех он взял бразды правления в этом таборе в руки и тут же начал готовить Лазарева к переезду на новое место, заставив Лионеллу поработать и забыть о своих временных горестях. Сборы были недолгими, вскоре табор был готов к переезду и сержант Алексей Карпухин собрался было заводить мотоцикл, но Кирилл Терентич его остановил, сказав, что местный транспорт скоро прибудет, а им, обоим сержантам, следует лучше подготовиться к бою с местными полицаями, которые тоже скоро сюда прибудут.

Очень скоро появился деревенский мальчишка на телеге, которую тащила такая маленькая лошадка, что Артур первоначально подумал, что это пони, и даже спросил об этом мальчишку?! Но тот важно заявил, что это никакая и не пони, а просто самая низкорослая лошадка в их колхозе и к тому же очень трудолюбивая. Женщины тем временем погрузили капитана на телегу, а также оружие и продукты.

Пока отсутствовал Кирилл Терентич, он тут заявил, что должен на пять минут отлучиться, Артура окрикнул капитан Лазарев. Он, вежливо попросив женщин, оставить их тет-а-тет, по-простому начал разговор:

— Я чувствуя, что на этот раз мы расстаемся и, вероятнее всего, надолго расстаемся. У каждого своя судьба и своя дорога, но, тем не менее, хотел бы тебя попросить об одном одолжении. Когда доберешься до наших, то обязательно попросись встретиться с кем-нибудь из НКВД и передай ему те же два слова, которые ты передавал лейтенанту Малютину, "привет от филина". А затем им сообщи о леснике Кирилле Терентиче, что через него они могут и меня найти. Как только мы уйдем, уходите и вы. Садитесь на мотоцикл и мотайте от сюда на Восток на соединение с нашими. Вам нечего хвостами за нами увиваться, вы боевая единица и должны вести себя соответствующим образом. И… за все тебе спасибо Артур.

Вскоре появился Кирилл Терентич и он очень спешил.

Лесник тут же отправил телегу с раненым и табором в дорогу, сказав, что возчик прекрасно осведомлен, куда должен доставить раненого, женщин и детей и оружие. А сам Кирилл Терентич на пару минут задержался с сержантами, чтобы им разъяснить боевую ситуацию.

По его словам, немцы решили развернуть целую войсковую операцию по захвату раненого красноармейца. Видимо, это решение они приняли из-за того, что вчера кто-то уничтожили целых шесть перспективных курсантов диверсантов Абвера, которые также охотились на этого раненого красноармейца. Для этой цели немцы выделили взвод мотоциклистов, которые будут контролировать местность, на которой будет проводиться операция. А также взвод полевой жандармерии, который окружит лес и прилегающие к нему дороги, и роту полицаев. Можно было бы не принимать с ними бой, а мотать отсюда, как можно быстрее, которые и будут прочесывать сам лес. Парни должны оставаться в этом лесу примерно до двух часов тридцати минут, после чего могут уходить.

Все дело заключалось в том, что телега с раненым должна была пересечь мост через небольшую речушку в селе, в котором и дислоцировалась эта полицейская рота. Нельзя было бы допустить того, чтобы рота вернулась бы в свое село и перехватила бы эту телегу.

Никакого боя с полицейскими сержантам Артуру Любимову и Алексею Карпухину вести не пришлось. Полицейская рота вовремя появилась перед лесом и тут встала на бивак завтракать. Незаметно завтрак перетек в обед, причем и завтрак и обед сопровождался большим бутылями молочно мутного напитка.

Когда два немецких связиста обер-фельдфебель Отто Вальтер и обер-ефрейтор Зигфрид Грабе покидали лес и на мотоцикле проезжали мимо расположения этой полицейской роты, то ее командир уже находился в совершенно в невменяемом состоянии.

Глава 8

На седьмой день войны, 20-го мая 1942 года немцы взяли Минск, столицу советской республики Белоруссия. Об этом Артур Любимов и Алексей Карпухин совершенно случайно узнали от пленных красноармейцев. Сержанты, по-прежнему, сохраняли образ немецких связистов радиотехнической службы и действительно занимались радиотехническими каналами связи немецких армий, продвигавшихся на Восток. Но, разумеется, не их починкой и профилактическим ремонтом, и не поддержанием в хорошем техническом состоянии дивизионных, корпусных и армейских ретрансляторов радиоканалов связи, а уничтожением этих ретрансляторов. Когда же возникала возможность, то уничтожением ретрансляторов вместе с обслуживающим персоналом, самими связистами радиотехнической службы вермахта.

На пятый день войны, Артур и Алексей случайно обнаружили, что по их маршруту следования на Восток, как бы существует двухуровневое движение. По утрам по автомобильным и проселочным дорогам Белоруссии начинали двигаться на Восток части немецкого вермахта. Эти воинские соединения в открытом порядке сплошь и рядом занимали все республиканские дороги и таким образом двигались на Восток до позднего вечера, до ужина, а после ужина располагались на ночевку в населенных пунктах республики Белоруссия.

Но как только на землю Белоруссии опускалась ночная мгла, то приходили в движение уже части и подразделения Рабоче-крестьянской Красной армии, которые отдыхали в дневное время суток, а марши предпочитали совершать по ночам, когда немцы спали. Они иногда целыми полковыми или дивизионными колоннами пробирались на Восток по лесным дорогам, но чаще, разумеется, они двигались ротными и батальонными колоннами. Красноармейцы своими ночными колоннами так же, как и немцы, дневными колоннами, спешили на Восток, чтобы поскорее занять свое место в боевых рядах своих товарищей и сражаться с агрессором.

Причем, эти красноармейские части — окруженцы, так со временем представители органов НКВД стали называть боевые части, оказавшиеся в тылу противника, попадали в беду не из-за провинности командиров или из-за того, что уступили врагу на поле боя. Часто это происходило по независящим от самих окруженцев причинам и обстоятельствам. Или они принимали бой с противником, но, израсходовав все боеприпасы, были вынуждены уже в дальнейшем прорываться к своим на Восток с одним только холодным оружие в руках, штыком к винтовке. Или же красноармейские части и соединения, оказавшись не на направлении главного удара армий немецкого вермахта, на флангах были обойдены немецкими танковыми армиями, в результате чего внезапно оказывались в глубоком немецком тылу. Эти части и соединение имели оружие и боеприпасы, поэтому по ночам иногда можно было видеть зарево пожарищ и приглушенную стрельбу из винтовок и автоматов. Это отдельные роты и батальоны РККА совершали нападения на отдыхающие части вермахта, нанося им серьезные потери в живой силе и технике.

В военном ремесле немцы никогда не были профанами или дилетантами. Уже на второй день войны немецкое Верховное командование знало о существовании крупных и боеспособных вражеских воинских соединений, бродивших по их тылам, и об их ночных маршах и бросках на Восток. В целях наведения должного порядка в своем тылу, ликвидации крупных бродячих соединений противника, немцы сформировали специальные разведывательные группы. Эти разведгруппы двигались на мотоциклах или бронетранспортерах, ежевечернее проводя операции по выявлению крупных соединений противника в своих тылах. Они определяли месторасположения таких вражеских соединений, а также дороги, которыми те двигались на Восток на воссоединение с Красной Армией.

Затем на выявленные группы красноармейцев разведгруппы наводили штурмовую авиацию и бомбардировщики Люфтваффе. Немецкие штурмовики и бомбардировщики подвергали бомбоштурмовому удару выявленные цели и совершали вылеты на красноармейские колонны до тех пор, пока, они не разбегались и не рассеивались на окружающей местности. Только после нанесения бомбоштурмовых ударов в дело вступали наземные части вермахта, которые уничтожали мелкие и разрозненные части противника или же просто собирали и брали в плен красноармейцев, потерявших своих командиров.

Но, когда Артур Любимов и Алексей Карпухин, три дня назад покидали Брест и Брестский район, то сразу же, не размышляя, направились в Минск. Они еще были тщеславными молодыми людьми и полагали, что именно в Минске, столице советской Белоруссии, находятся части регулярной Красной Армии, которые только и ждут, чтобы молодые сержанты Любимов и Карпухин пополнили бы их ряды. Свой мотоцикл К72 они на скорости гнали по дороге Брест — Минск, которая в то время была отлично вымощена булыжником и брусчаткой, или была покрыта хорошим гравием. Парни особо не смотрели по сторонам и были стопроцентно уверены в том, что сегодня правда лежит на их стороне.

Алексей Карпухин, который сидел в мотоциклетной коляске, постоянно бубнил под свой нос о том, что это не дело, ехать на таком хорошем и мощном боевом мотоцикле и не иметь даже плохонького МГ-34 к нему. И добубнился, подумал Артур, когда услышал, как им в спину зачастил ДП, на полном автомате он выполнил мотоциклом маневр ухода из-под пулеметного обстрела, прямо с дороги нырнув в лесную чащу. Там он схватил свою СВТ40 и вместе с Лехой снова полез на дорогу посмотреть, кто же это глаз на них положил и пулеметным огнем попытался отправить на небеса. К тому же Артура волновал и вопрос этики, ему очень хотелось увидеть лицо человека, который мог бы встретить их лобовой пулеметной очередью, но почему-то стрелял в спину.

С обочины дороги было невозможно рассмотреть пулеметчика, стрелявшего им в спину, он находился за выдававшимся вперед кустарником. К этому времени Артур и Алексей немного успокоились, они вспомнили о том, что на них сейчас была одета форма немецких солдат, и поняли, что по ним могли стрелять и красноармейцы. А входить в боевое соприкосновение с этими ребятами им было бы не с руки. Но в этот момент на дороге послышались приближающиеся к ним, чьи-то цокающие голоса. Вскоре из-за кустарника дороги показались два человека, но они не были красноармейцами, на их плечах были кургузые пиджачки и мятые брюки, столь любимые местными борцами за белорусскую свободу. Что обоим сержантам напомнило о том, что эти области Белоруссии были присоединены к советской Белоруссии всего два года над. Один из молодчиков на плече нес ДПМ, а второй в руках тащил немецкий карабин. Сержант Алексей Карпухин вскинул свою снайперскую винтовку к плечу, тут же прогремели слитно два выстрела и местные борцы за свободу легли на мостовую брусчатку, широко раскинув руки.

Никаких документов и никакого другого оружия на этих молодчиках не было, Артур за ноги оттащил их в кустарник, там и бросил. Затем он вернулся к мотоциклу, к турели коляски которого Алексей Карпухин пытался приспособить РПД. Но советское оружие категорически отказывалось крепиться к немецкой турели, поэтому Алеха снова принялся бубнить о немецком МГ-34, теперь уже сам, приспосабливаясь к тому, чтобы с немецкой коляски вести огонь из советского пулемета.

Когда они подъезжали к Кобрину, то по дороге Брест — Минск уже сплошным потоком двигались немецкие войска. Опять-таки никто из немецких офицеров не обращал ни малейшего внимания на пару военнослужащих радиотехнических войск связи, которые ехали в общем потоке войск на трофейном мотоцикле и с трофейным советским пулеметом. Пару раз к обер-фельдфебелю Отто Вальтеру подходили пехотные офицеры и пытались у него купить эту интересную трофейную игрушку — ручной пулемет Дегтярева. Первоначально обер-фельдфебель им отказывал, чем вызывал у офицеров явное неудовольствие.

Но, когда обер-фельдфебель Вальтер начал предлагать офицерам поменять советский пулемет, хотя бы на старенький, МГ-34, то те уже не соглашались. РПГ они хотели приобрести лично для самих себя, а поменяться пулеметами, это уже было совершенно другим делом. МГ-34 же принадлежали вермахту, а значит государству, немецкие офицеры пока еще не научились свое частное путать с государственной собственностью, но они уже не обижались на обер-фельдфебеля за искусно прикрытый отказ.

За городом Березой Артур и Алексей продемонстрировали свое техническое умение по настройке работы ретранслятора штаба 221-й охранной дивизии вермахта, чьи полки в этот момент двигались по дороге Брест — Минск, особенно хорошо поработал обер-ефрейтор Зигфрид Грабе. Внезапно в штабе этой дивизии вышел из строя ретранслятор радиоканалов связи, а командиру дивизии, генерал-лейтенанту Пфлюгбайлю, срочно потребовалось связаться с командующим 2-й танковой армии с генерал-полковником Рудольфом Шмидтом. Сколько времени дивизионные связисты не бились с ремонтом этого ретранслятора, ничего хорошего у них не получалось.

Тогда генерал-лейтенант Пфлюгбайль вспомнил о том, пару часов назад что неподалеку от штаба дивизии он видел двух связистов радиотехнической службы, ехавших на трофейном мотоцикле и с трофейным пулеметом. Он вызвал командира разведбатальона своей дивизии и ему приказал, срочно разыскать и доставить в штаб дивизии связистов на трофейном мотоцикле. Через десять минут обер-ефрейтор Грабе уже разбирал ретранслятор в поисках дефекта. Ему пришлось действительно повозиться с этим ретранслятором, так как дефектом оказался антенный вход, только его полная замена позволила ретранслятору снова заработать, а генерал-лейтенанту Пфлюгбайлю переговорить с генерал-полковником Рудольфом Шмидтом.

Генерал-лейтенант Пфлюгбайль просто так из своего штаба чужих связистов не отпустил. Во-первых, он написал благодарственное письмо их командиру роты, а во-вторых, обоих связистов наградил "почетной пристежкой пехотинца", которая хотя и была поощрительной, но первой немецкой наградой обер-фельдфебеля Отто Вальтера и обер-ефрейтора Зигфрида Грабе.

Когда обер-фельдфебель Отто Вальтер и обер-ефрейтор Зигфрид Грабе 20-го мая 1942 года приблизились к знаменитым Барановичам, где в годы 1-й Мировой войны располагалась Ставка Верховного командования Российской Империи, то еще в пригороде они от военнопленных красноармейцев услышали о том, что сегодня немецкие войска вошли в Минск. У парней моментально исчез всякий энтузиазм и желание ближе познакомиться с Барановичами.

Моментально их дальнейшая поездка по маршруту Брест — Минск потеряла всякий смысл и цель, им больше было незачем теперь стремиться и в Барановичи, который тоже в этот день склонил свою голову перед немецкими оккупантами. Они не поехали и в село, располагавшееся неподалеку от дороги, всего в каких-то пяти километрах от дороги. А ночевать парни расположились в скирдах скошенного сена, разбросанных на небольшом поле вблизи дороги.

Где-то в районе трех часов ночь эта ночная тьма внезапно озарилась вспышками артиллерийских залпов батареи из четырех 76-миллимиметровых орудий. Когда Артур и Алексей протерли глаза, то увидели эту артиллерийскую батарею, которая располагалась всего в пятистах шагах от их скирды, в которой они спали. А орудия батареи вели прицельный огонь по селу, в котором и расположились на ночь два полка 221-й охранной дивизии генерал-лейтенанта Пфлюгбайля. Затем в районе села послышались крики "ур-ра-а" и частая винтовочная стрельба.

Утром сержанты увидели четыре орудия без замков, а также около десяти снарядных ящика без единого снаряда в этих ящиках.

Таким образом, сержанты Артур Любимов и Алексей Карпухин на собственной шкуре вначале почувствовали и только потом узнали о существовании двухуровневого движения войск на Восток.

Принимая во внимание тот факт, что в случае раскрытия их истинных личностей любой из воюющих сторон, немцами ли или красноармейцами, они получат один и тот же приговор — расстрел на месте. Артур Любимов и Алексей Карпухин, как только узнали о том, что Минск захватили немцы, тут же съехали с основной магистрали Брест — Минск — Смоленск — Москва и начали передвигаться на Восток белорусскими проселочными дорогами и полным бездорожьем. И намеревались они это делать до тех пор, пока мотоциклом можно было бы еще пользоваться. До этих же пор они намеревались также оставаться в форме немецких связистов.

Мотоцикл давал им возможность относительно быстро продвигаться на Восток. Вот тогда-то Артур и Алексей оценили высокие качества и высокую проходимость тяжелого боевого советского мотоцикла К72. В течение недели между 20-м — 27 го мая 1942 года особо сильных дождей в Белоруссии не было, дороги были хорошо подсохшими и проходимыми. Но в белорусских лесах всегда можно было встретить дороги, которые оставались непроходимыми даже в самое засушливое время года. А иногда, чтобы обойти какую-либо деревеньку, уже занятую немцами, не воспользовавшись той или иной дорогой, означало, что нужно было бы делать стокилометровый крюк. Вот и приходилось им обоим корячиться, вытаскивая этот мотоцикл из очередной болотной трясины или совершенно размытой каким-либо потоком дороги. Но следует честно признать, что К72 большей частью самостоятельно справлялся с дорогой и позволял проезжать на Восток от 10 до 30 километров в день. Правда, к сожалению, эта дорога не всегда была прямолинейной, иногда приходилось уходить на двадцать — тридцать километров в сторону от дороги, чтобы затем, вернувшись на нее, продвинуться еще на два километра вперед.

Через три дня такого путешествия, Артур Любимов посмотрел на своего напарника и понял, что немецкое время их жизни снова подошло к концу, в бензобаке мотоцикла закончился бензин.

Чтобы дальше пробираться на Восток им следовало бы лучше снова превратиться в красноармейцев. Да и внешне выглядеть они стали так, как должен был выглядеть простой красноармеец, выбирающийся из окружения. Волосы на их головах неприлично отросли и превратились в деревенские лохмы, через могучую щетину на щеках и подбородке не было видно никакой кожи. Да, и к тому же немецкая форма на парнях сильно поизносилась, во многих местах она было порвана и истрепана до крайности. Теперь ни один человек, посмотрев на них, не признает в них представителей арийской нации. Артур мысленно и высказал все это своему другу и напарнику Алексею Карпухину. Тот в ответ посмотрел на Артура Любимова, чему-то улыбнулся, и полез на дно коляски за сидором, в котором была упрятана их красноармейская форма.

Через пятнадцать минут красноармейская форма снова была на их плечах и сидела на них так, словно стала их второй кожей. Правда, в плечах и в груди она уже немного им жала, но на бедрах имелась слабина, а вот башмаки с обмотками Артур и Алексей решили не одевать, немецкие сапоги в белорусских лесах оказались более комфортными и удобными, чем красноармейские башмаки в белорусских лесах. На поясных ремнях им пришлось просверлить две дополнительные дырочки, чтобы красноармейские галифе не сваливались по ходу движения. Только свои немецкие документы, почетную пристежку немецкого пехотинца и письмо командира 221-й охранной дивизии с благодарностью, они убрали в свой сидор на самое дно, подальше от чужих и любопытных глаз, в вдруг они когда-нибудь пригодятся.

Загнав ставший родным домом мотоцикл поглубже в кусты, сержант Артур Любимов взял на плечо обе винтовки СВТ40 и по обочине проселочной дороги направился на Восток. Вслед за ним поспешил сержант Алексей Карпухин с ДПМ на правом плече, готовый в любимую секунду поддержать огнем своего боевого товарища. В этот момент они оба и одновременно подумали о том, насколько это было удобно им мысленно переговариваться. Каждый из них знал и видел все то, что видели глаза товарища, не шевеля губами, они могли передать друг другу любую информацию, а мысленное сканирование позволяло им видеть, что происходит в круг них.

Следующую деревню, а в ней были немцы, они обошли далеко стороной, лесом. Сельчане сами придумали, как предупреждать своих красноармейцев окруженцев о том, что немцы находятся в деревне. На высоких шестах они вывешивали, якобы, для просушки только что постиранное постельное белье. Во многих случаях это предупреждение срабатывало, но бывало и такое, что доведенные до крайности и полностью истощенные красноармейцы заходили в деревни, с вывешенным для просушки бельем, за продуктами.

Во всяком случае, Артур и Алексей стояли на околице такой деревни и наблюдали за тем, как немецкая рота неторопливо разворачивалась, чтобы взять в окружение и прикончить группу красноармейцев на ее западной стороне. Эта группа вышла из леса и почему-то сразу же отправилась в деревушку без предварительной разведки, не обращая ни малейшего внимания на шесты с постельным бельем, отлично видимые с любых сторон деревни. Сейчас два немецких пулемета вели отсекающий огонь по группе, но позволяя красноармейцам от земли отрывать головы и вернуться в лес. Два отделения немцев с обеих сторон продвигались к лесу, чтобы там, у леса объединиться и окружить этих несчастных парней.

Ситуация с этими восемью красноармейцами была таковой, что, если они не вмешаются, то через двадцать минут с ними будет полностью покончено, два из них уже были ранены, а один убит. Оба сержанта тут же разошлись, Карпухин отправился к холму, откуда он мог бы вести прицельный и эффективный огонь из пулемета Дегтярева по ближайшему вражескому отделению, не позволяя ему соединиться со вторым отделением. Любимову же была нужна более высокая огневая точку, с которой он мог бы вести снайперский огонь по обоим немецким отделениям и по самой деревни. Под такую позицию можно было бы использовать крышу подсобного сарая, почему-то построенного в какой-то сотне от них метров.

Бегом Артур пробежал это расстояние и с большим трудом взобрался на крышу сарая, которой, как таковой уже не было, а осталась пара бревен, с который, лежа, можно было бы стрелять. Но, когда Артур выглянул за перекат крыши, то от удовольствия даже поцокал языком, перед ним открылась полная панорама боя. Алеха Карпухин сообщил, что готов открыть огонь. Артур тут же мысленно подтвердил и свою готовность к открытию огня.

Первая пулеметная очередь ДПМ пришлась по ближайшему вражескому отделению и свалила на землю четыре немецких солдата. Отделение моментально прекратило движение к лесу, его бойцы попадали на земли и начали осматриваться в поисках расположения огневой пулеметной точки, откуда по нему открыли огонь. В этой неразберихи пулеметных очередей никто не слышал практически бесшумных выстрелов снайперской винтовки СВТ40 Артура Любимова. Но с ближайшей вражеской пулеметной точкой было покончено, стрелок и второй номер которой были убиты, а МГ-42 задрал свое дуло к небу. А Артур, остававшимися в обойме винтовки двумя патронами, покончил с командиром дальнего вражеского отделения. Когда последние патроны обоймы его винтовки достигли цели. То Артур, чтобы не терять времени, взял СВТ40 Карпухина и в одно мгновение обстрелял второй немецкий пулемет.

На долю секунды над полем боя установилась тишина, в которую красноармейцы, подхватив своих убитых и раненых, вскочили на ноги и побежали к лесу. Артур перезарядил обе винтовки, а Карпухин десять патронов, остававшихся в круглом магазине пулемета, выпустил в сторону движения, начавшегося в деревне. Затем Алексей, не торопясь, перезарядил пулемет вторым диском, поднялся на ноги и пошел вслед за красноармейцами, в любую секунду готовый открыть огонь по начавшим преследовать их немцам. Но командир немецкой роты оказался настоящим воякой, он не бросил своих солдат на лобовой пулеметный огонь противника, а приказал своему минометному взводу открыть огонь. Красноармейцы и Карпухин только тяжело подходили к опушке леса, как чуть ли не за их спинами вспыхнули малыми разрывами четыре минометные мины.

Понимая, что следующий залп придется прямо по его новым товарищам, Артур задержался на крыше сарая и десятью патронами обстрелял позиции минометного взвода, чем вызвал временную задержку в его залповом огне, но раскрыл свою позицию. По нему тут же открыли огонь два вражеских пулемета, на него перенес огонь минометный взвод. Артур собственными глазами увидел, как вражеская пуля попала в магазинную коробку, искорежив и приведя в негодность его любимую снайперскую винтовку СВТ40. Он уже падал с бревен на пол сарая, как пулеметная пуля прошила его левое предплечье, вызвав мгновенное онемение всей его руки. На карачках он выбрался из сарая и где ползком, а где быстрыми перебежками и прыжками помчался к спасительному лесу.

Получилось так, что бежать Артуру Любимову пришлось, мимо ближайшей к ним вражеской пулеметной точки с МГ-42, дуло которого торчало к небу. Он даже слегка изменил маршрут своего бега, чтобы пробежать мимо этого пулемета. Не останавливаясь, Артур правой рукой ухватил снаряженный к открытию огня десятикилограммовый пулемет и вместе с ним продолжил бег к лесу. Бежать с пулеметом было неудобно, но Артуру Любимову повезло, вскоре он скрылся в прохладном лесном полумраке. Он сразу же остановился, сквозь листву кустарников и деревьев наблюдая за деревней. Там прекратилась стрельба, никто не собирался его преследовать. Артур, забросил пулемет на правое плечо, развернулся и побрел в лесную глубь, надеясь вскоре встретить спасенных красноармейцев и своего друга сержанта Алексея Карпухина.

Но вокруг не было живой души, а сержант Любимов чувствовал, как кровью все более и более намокает рукав его гимнастерки и с каждым шагом ему становилось все труднее и труднее переставлять ноги. Вскоре сержант Любимов почувствовал, что не в силах сделать и шага, он свалился под какой-то куст и закрыл глаза. Артур так и не понял, то ли он спал, то ли находился без сознания и сколько времени все это наваждение продолжалось. Когда он снова начал себя осознавать, то в лесу уже собрались густые сумерки, тогда Артур решил остаться на прежнем месте и заняться своей раной. С большим трудом ему удалось надорвать рукав гимнастерки, открыв поле раны, он тут же убедился в том, что получил сквозное ранение, кость плеча была не задета. Чуть выше раны имеющимся жгутом, перекрыл истечение крови. Затем по происшествие времени, когда кровь совсем перестала сочиться, он снял жгут и все поле раны залил зеленкой и, накрыв чистым лоскутом материи, кое-как ее перебинтовал.

Ночью Артуру Любимову приснилось, что он находится в госпитале, медперсонал которого занимается лечением его огнестрельной раны на левом предплечье. Причем все врачи в голос говорили о том, что какой сержант умница, что он вовремя проанестезировал рану и не допустил ее заражения. Что денька через два-три рана затянется и боли в предплечье пройдут, а его рука будет, как новенькая.

Утром Артур снова осмотрел рану, ее внешний вид не вызвал у него каких-либо опасений по поводу ее состояния. Жалко было лишь только то, что зеленки у сержанта больше не было, а то он еще раз продезинфицировал бы ее поверхность. Боль в ране еще ощущались, но она уже не была лихорадочной или дергающей.

Сержант Артур Любимов проснулся голодным человеком, но есть ему было нечего, после боя с немцами и во время бегства из деревни, он потерял свой сидор со всеми продуктами питания.

Поднявшись на ноги, Артур внимательно осмотрел свой трофей и остался доволен техническим состоянием МГ-42. На пулемете не было ни пятнышка ржавчины, грязи или какого-либо другого технического повреждения. Сейчас у него была одна только заправочная лента к пулемету в пятьдесят патронов. Этого, разумеется, было бы мало для настоящего боя, но большего количества патронов сейчас он был бы не в силах нести. Прежде чем отправляться в путь, Артуру Любимову предстояло решить, куда же ему все-таки направляться. Одним словом, прежде ему предстояло решить простейшую дилемму, продолжать ли самому, но уже в единственном числе, двигаться на Восток или же попытаться разыскать, куда это подевался Алексей Карпухин со спасенными ими красноармейцами. За это время Леха должен был бы, наверняка, попытаться с ним связаться на ментальном уровне, но до настоящего момента никаких таких вызовов не было. Что в свою очередь могло бы означать, что и сержант Карпухин, вероятно, сейчас находится в беде и ему нужна помощь. Поэтому Артур решил, по крайней мере, попытаться его разыскать.

Будучи уже полностью собранным для продолжения пути, сержант Артур Любимов решил еще раз мысленно просканировать окружающую местность. Он очень удивился тому, что проведенное сканирование сразу же выявило наличие какой-то группы людей, в шесть человек, в полутора километрах на Запад. Не желая ломать голову над тем, почему это группа оказалась на Западе, а не, как должна была быть, на Востоке, Артур Любимов тут же полез в лесные дебри в направлении месторасположения этой группы. Примерно, через сорок минут хождения по лесу Артур, прикрываясь стволами деревьев, уже стоял и наблюдал за тем, как вокруг малюсенького костерка завтракают шесть человек, четверо из которых были в форме рядовых красноармейцев, один сержант и один — лейтенант. Причем, эта группа не имела никакого боевого охранения.

Алексей Карпухин выглядел несколько странным и словно побитым человеком, он сидел на пеньке и механически пережевывал пищу, даже не посматривая по сторонам. Сидел, сгорбившись над котелком, и механическими движениями рук подносил еду ко рту, что было совершенно не похоже и не свойственно Алексею. Сержант Карпухин обычно был чрезвычайно живым и непоседливым человеком, из него так и сыпались шуточки и прибауточки. Он всему успевал уделять свое внимание и везде сунуть свой любопытный нос, но сейчас он совершенно не был похож на самого себя.

Сержант Артур Любимов не удержался и послал другу мыслеобраз, в котором он поинтересовался, что же произошло после боя, почему группа его не дождалась. С большим трудом он разобрал ответ своего друга, в котором все было непонятно, что он говорил, и как это он выражал свою мысль. Впервые Артур Любимов услышал сплошную мысленную кашу о том, что ему хотел рассказать сержант Алексей Карпухин. По его мыслям, как только группа углубилась в лес, то красноармейцы его оглоушили прикладом винтовки, отобрали пулемет и с тех пор держат на положении пленного. Только пять минут назад с головы Карпухина сняли мешок с прорезями для глаз и на время развязали руки, чтобы он мог поесть. Поэтому сейчас плохо соображает и не понимает, где находится и что с ним происходит.

Человек в форме лейтенанта РККА, видимо, что-то почувствовал или заметил, что в данный момент с Карпухиным что происходит. Он схватил толстую палку, валявшуюся у его кирзовых сапог, и ею сильно размахнулся, желая, видимо, ударить по голове сержанта Алексея Карпухина. С пулеметом наперевес Артур Любимов выступил из-за кустов и, наставив ствол пулемета МГ-42 на лейтенанта, спокойным голосом произнес:

— Малейшее движение и ты труп!

От величайшего испуга у лейтенанта раскрылся рот, он сразу же стал похож на ребенка, которому мама предлагает кашку геркулес на завтрак, а он отказывается слушаться маму,!

Артур мысленно попросил Алешку, чтобы тот забрал свой РПГ и помог бы ему разобраться в этом запутанном деле. Четверо же красноармейцев не обратили внимания на разгорающийся на их глазах конфликт, а продолжали сидеть на своих местах и жадно поглощать перловую кашу. Дождавшись, когда Алексей Карпухин заберет свой пулемет и вернется на место с пулеметом наизготовку, Артур Любимов обратился к лейтенанту с несколькими вопросами, которые задал нормальным голосом, ни разу не повысив его до крика.

— Товарищ лейтенант, не могли бы вы мне объяснить, что происходит, почему вы себя так ведете? Почему меня раненого бросили на поле боя, почему, оглоушив, отобрали оружие у моего товарища, с которым мы вас спасли, практически вытащили из лап немцев?! Почему раненого и двух убитых своих красноармейцев бросили на поле боя?

— А кто вы такой, чтобы задавать мне какие-либо вопросы?

Тут же лейтенант переспросил Артура Любимова, но, видимо, быстро сообразил, что на войне всегда прав тот человек, который имеет пулемет в руках, а не наган в кобуре. Через мгновение лейтенант снова заговорил, но по всему чувствовалось, что он находился на грани истерики и психологического срыва и в своем повествовании иногда рассказывал то, что другим не следовало бы знать, отвечая на поставленные Артуром вопросы.

— Николаев, Николай Николаевич, лейтенант НКВД, конвойные войска. Последние два до войны служил в центральной тюрьме Минска, отвечал за конвоирование арестованных предателей родины на участке Минск — Москва. На пятый день войны по личному приказу наркома НКВД Белоруссии должен был отконвоировать в Москву одного из руководителей белоэмигрантской организации. Но в пути поезд разбомбили немецкие бомбардировщики, арестованный погиб при бомбежке и с того времени конвой в составе десяти красноармейцев пробирался в Москва. Но два дня назад они нарвались на немецкие танки, в бою была потеряна половину бойцов конвоя. А вчера совершенно по-глупому поперся в деревню, уже занятую немцами.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Идти на Восток, пока не встречу свои войска.

Из слов лейтенанта НКВД Николаева сержанту Артуру Любимову многое сейчас становилось понятным и ясным в поведении этого нестроевого командира, который никогда не водил бойцов в атаку на противника. Правда, одно обстоятельство для Артура, по-прежнему, оставалось непонятным, это изуверская жестокость, проявленная по отношению к сержанту Карпухину. Но Алексей, слушая рассказ лейтенанта НКВД о своих приключениях в окружении, внутренне его уже простил за эту жестокость.

Когда Артур Любимов представился и предложил лейтенанту Николаеву вместе следовать к фронту, то тот практически мгновенно согласился на включение обоих сержантов Любимова и Карпухина в свою группу. Артуру только не совсем понравился тот злобный блеск, который вдруг сверкнул в глазах лейтенанта, когда тот соглашался на их включение в группу, поэтому и решил во всем держать ухо востро и особо ему не доверять в тактических вопросах действия группы.

И Артур оказался в какой-то мере прав, их группа пошла к фронту практически на глазах у немцев. Вероятно, лейтенант Николаев был горожанином и совершенно не любил леса или не умел в нем ориентироваться, поэтому его группа никогда не углублялась в лес более чем на полкилометра. Как затравленный зверь, он шарахался от других таких же групп окруженцев. Если в первый день совместного продвижения к фронту по ним ни разу не стреляли, то второй и третий день такого своего лесного путешествия немцы по ним только и стреляли. Слава богу, что немецким тыловым частям снайпер по штату не положен, а то бы тот их в минуту всех бы положил. Идя самым последним в короткой цепочке лейтенантской группы, Артур Любимов хорошо видел, что им везло, противнику было просто лень всерьез заниматься их малочисленной группой. Но, чтобы эта группа не натворила каких-либо дел, немцы особо не подпускали ее близко к себе, держа ее на расстоянии пулеметного выстрела.

Но однажды Артур не уследил, под вечер второго дня совместного перехода к фронту лейтенант НКВД Николаев завел группу в широкую лесополосу, по одной стороне которой проходила дорога, по которой двигалась немецкая бронеколонна. А по другую сторону дороги находилось большое сельское поселение в несколько сот дворов, причем в нем немцы уже расположились на ночлег. В этой ситуации следовало бы хорошенько замаскироваться в лесополосе и, дождавшись ночи, покинуть опасное место, а на деле получилось что-то непонятное.

По непонятной причине лейтенант Николаев, не предупредив сержантов о своем намерении, с четырьмя своими красноармейцами отправился искать укрытия в населенном пункте. В результате в первом же крестьянском дворе он нарвался на компанию немцев, которые немедленно открыли огонь и убили одного из красноармейцев. Лейтенант Николаев с тремя оставшимися в живых красноармейцами бросился обратно в лесополосу, под защиту своих пулеметов, как несколько позже заявил он сам. Постреляв немного, немцы из этого поселка вскоре перестали вести огонь и замолкли. Но по лесополосе открыла огонь вражеская бронеколонна. Огонь в целом не носил организованного характера и вскоре тоже прекратился, но был убит еще один красноармеец. В результате простой лейтенантской глупости погибли два человека за один вечер.

Артур решил, открыто не высказываться по этому поводу, а немного попридержать язык и посмотреть, как дела будут дальше разворачиваться. В последние три дня, которые он воевал под командованием лейтенанта Николаева, получились какими-то странно-непонятными. Казалось бы, с лейтенантом имеется взаимопонимание, но когда происходит какое-либо событие, то оно развивалось таким образом, что Артуру приходилось только удивляться тому, что вытворял Николаев. Ну, скажем, почему лейтенант с бойцам, ведь немцы его еще в тот момент даже не обнаружили, побежал в поселок. Да и к тому же, если бы по приказу лейтенанта Николаева они открыли ответный огонь, то немцы их бы запросто уничтожили. Но, залезая в лейтенантское сознание, Артур Любимов каждый раз хорошо видел, что Николаев страшно боится и ненавидит немцев.

В общем, с этим вопросом следовало бы хорошенько разобраться, а для этого надо было бы найти свободное время, вместе попить чайку и разговорить лейтенанта. Но получилось так, что эта ночь стала последней их ночью пребывания в окружении. Под самое утро они совершенно случайно наткнулись на группу дивизионной разведки 747-го полка 172-й стрелковой дивизии.

Глава 9

ЗИСы-5 отчаянно трясло, когда они с потушенными фарами отчаянно неслись по ухабистой проселочной дороге к Могилеву. Это только русские шоферы могут ехать на высокой скорости практически в абсолютной темноте белорусской ночи, когда даже луны не было видно. В кузовах грузовиков было трудно удержаться и приходилось сидеть на корточках, держась руками за борта и поглядывая кругом. То, что они едут к Могилеву, Артур понял из разговоров между собой разведчиков. Всю дорогу до места дислокации штаба 747-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии, куда их должны были доставить для проверки в Особом отделе, сержант Артур Любимов с громадным интересом всматривался в лица и поведение дивизионных разведчиков.

Прежде всего, это сразу бросалось в глаза, об этом легко можно было бы догадаться, что эти парни в чистеньком и аккуратном обмундировании с немцами пока еще нос к носу не сталкивались. Но ему также было понятно, что лейтенант Перышев и бойцы его разведывательного взвода служат уже не первый год, может быть, поэтому в глазах разведчиков Перышева не возникало панического страха или ужаса при одном только упоминании о немцах. Артур также хорошо видел, что эти разведчики не были случайными бойцами, набранными в разведвзвод из других частей полка или дивизии, а были специально отобраны и их специально готовили для войсковой разведки. И ходили разведчики крадучись, держа свое оружие наготове и следка пружиня колени своих ног, чтобы вовремя прыгнуть на внезапно появившегося врага или уйти из-под его ножа и выстрела. Одним словом, эти парни не походили, но и были настоящими разведчиками, готовыми к любым неожиданностям и испытаниям. Сержанту Артуру Любимову эти парни разведчики очень нравились, но он им, если судить по взглядам, искоса на него бросаемым, несколько не понравился. И на то уже была причина.

Когда, избежав неприятности с бронетанковой вражеской колонной, группа лейтенанта Николаева зашла в соседнюю белорусскую деревушку, то лейтенант с парой красноармейцев заскочил в крестьянскую избу, чтобы договориться о ночлеге. Но в этой избе уже находился лейтенант Перышев, командир разведвзвода 747-го полка, и три его разведчика. С Николаевым лейтенант Перышев мгновенно договорился о сдаче, но лейтенант Николаев опять-таки по неизвестной причине, ни словом не упомянул о том, что два его бойца вот-вот должны зайти в эту же избу. Поэтому, естественно, четыре дивизионных разведчика, не ожидавшие появление в избе сержантов Алексея Карпухина и Артура Любимова, навалились на них со всех сторон, чтобы скрутить и заломить им руки. Но этого им так и не удалось сделать, в течение нескольких секунд они были раскиданы по углам избы, а лейтенант Перышев получил такой сильный удар от сержанта Карпухина в правую скулу, что синяк даже и сейчас хорошо просматривался в этой ночной темени.

Лейтенант Николаев простоял в своем углу и слегка посмеивался, наблюдая за тем, как дивизионные разведчики, словно бабочки, по избе порхают. Не только Артуру, но и лейтенанту разведчику Перышеву эта подлянка с подставой стороны Николаева не понравилась. А у сержантов отобрали пулеметы, а лейтенант Перышев передал их своим бойцам. Но, по мнению рядовых разведчиков, даже такой царский подарок, как два пулемета, не мог исправить создавшегося положения. Ну, как молодым парням разведчикам не обидеться, когда двое дистрофиков окруженцев легко справились с четырьмя крутыми парнями из дивизионной разведки.

Дивизионная разведка не стала заниматься выяснением личностей окруженцев, а оставила это дело до возвращения в 747-й полк, где для этого существовал Особый отдел. Когда ЗИСы-5 остановились на минуту у штаба 747-го полка, то их уже встречал оперуполномоченный Особого отдела, который только кивнул головой в ответ на рапорт лейтенанта Перышева о передачи ему пяти окруженцев. Лейтенант тут же полез обратно в кузов грузовика, но сержант Артур Любимов не постеснялся ему напомнить о пулеметах:

— Товарищ лейтенант, а как с нашими пулеметами? Нас же сейчас попрекать будут, что мы выходим из окружения без оружия.

Перышев, словно не слышал слов сержанта, уже заносил ногу в кузов грузовика, когда подал голос оперуполномоченный Особого отдела.

— Товарищ лейтенант Перышев, прошу вернуть личное оружие бойцам.

Только после этих слов оперуполномоченного, лейтенант разведчик бросил короткое указание своим парням и те через борт грузовика протянули Алексею и Артуру ДПМ и МГ-42. При виде этих пулеметов оперуполномоченный только удивленно цокнул языков, затем развернулся и окруженцев повел ко второй избе, силуэт которой уже просматривался к уже начинающейся расходиться ночной темноты.

Допросы в Особом отделе 747-го стрелкового полка начались во второй половине дня, когда окруженцы смогли хорошенько выспаться и поесть. Их не будили на завтрак, но затем около часа дня в общую камеру заглянул какой-то боец и сказал, что заместитель начальника Особого отдела хочет видеть лейтенанта Николаеву, а остальные бойцы, если хотят, то могут принять баньку. Никто от бани, разумеется, не отказался, но она оказалась не ахти какая. Солдатская помывка, а не деревенская баня, одним словом, но все равно было очень приятно, не торопясь и не толкаясь хорошо помыться. Но после бани красноармейцев и сержантов развели по разным камерам. Конвоир все это время ходивший за ними следом, намекнул на то, что те красноармейцы имели собственное начальство, которое решило ими непосредственно заниматься. Артур Любимов этот намек конвоира понял, как факт того, что НКВД решило непосредственно заниматься своими бойцами.

Сначала на допрос вызвали сержанта Алексея Карпухина, а минут через двадцать и Артура Любимова. Его допрашивал тот же оперуполномоченный, который встречал их ночью и помог у разведчиков забрать обратно свое оружие. Это был молодой парень в чине капитана, который в основном интересовался всем, что Артур видел в немецком тылу, с кем встречался на своем пути к фронту. Уже в начале допроса капитан достал карту, они вместе от одного населенного пункта к другому прошлись по маршруту, которым Артуру вместе с сержантом Алексеем Карпухиным пробирался на Восток. Особый интерес у капитана вызвала информация о том, что Брестская крепость и на четвертый день войны еще не сдалась и вела бои с немецким агрессором. Он также интересовался подробностями того, каким же таким образом Артуру достался МГ-42. Капитан оказался большим любителем автоматического и страшно интересовался техническими характеристиками вооружения немецкой пехоты. Артуру было интересно отвечать на вопросы этого капитана, который примерно на пять лет был его старше. Но капитан ни разу не назвал своего имени или своей фамилии, а это настораживало и говорило о том, что пока собираются установочные данные, а настоящий допрос предстоит несколько позднее.

Перед ужином он с Алексеем Карпухиным обсуждал эту проблему и по рассказу друга, а тот имел аналогичный, установочный допрос, но с другим оперуполномоченным, который имел чин майора, понял, что некоторое время им придется провести в этой камере Особого отдела, ожидая результаты проведенных допросов.

Ужин был великолепен из перловой каши с маслом и большим ломтем белого хлеба. Ощущая приятную тяжесть в желудке, оба сержанта долго возились на своих топчанах, устраиваясь поудобнее на ночь, и не заметили, как пришел крепкий и здоровый сон.

Артур Любимов почувствовал, как кто-то треплет его за раненое плечо. Слава богу, что к этому времени рана полностью зажила, только время от времени беспокоя своего хозяина. С хриплым стоном он перевернулся на спину и увидел встревоженное лицо капитана оперуполномоченного, который его будил.

Увидев, что Артур приоткрыл глаза, капитан начал торопливо говорить, проглатывая окончания слов:

— Вставай сержант, помощь твоя нужна! Твоя и твоего друга нужна помощь! Нам уже сейчас нужно выдвигаться, чтобы поутру успеть на место!

Только в грузовике ЗИСа-5, когда ночной ветерок его хорошенько обдул со всех сторон, Артур окончательно отошел от сна, а в это время Алешка Карпухин продолжал кемарить, нежно прижимаясь к противоположному борту грузовика. Между ними лежали МГ-42 и Алексеев ДПМ с запасными дисками и лентами. Только тогда Артур вспомнил слова капитана оперуполномоченного о том, что немцы прорвались по Бобруйскому шоссе и утром выйдут к бельнычейской переправе через реку Друть. На переправе их уже ожидает батальон полка с полковой артиллерией, но в десяти километрах от Белыничи на реке имеется брод, по которому селяне гоняют скот. Так, вот они своими двумя пулеметами должны перекрыть этот брод, и не дать немцам по нему переправиться, чтобы зайти во фланг батальону и его разгромить.

Подтянувшись на руках, Артур поднялся на ноги и встал прямо за кабиной водителя грузовика. Они ехали со скоростью километров под пятьдесят по какому-то шоссе, булыжное покрытие которого выбивало из человека всю его душу. Словно отвечая на его мысли, из кабины грузовика донесся девичий голосок:

— Еще километров тридцать и будем под Белыничами. А там еще немного и к рассвету обязательно будем на месте.

Артур прямо из кузова заглянул в кабину водителя, но смог только рассмотреть острый нос девчонки, которая лихо управляла грузовиком ЗИС-5.

— Спасибо.

Артур поблагодарил девчоночий нос и снова начал рассматривать летящую под колеса их грузовика дорогу. Только сейчас Артур Любимов обратил внимание на то, что он совершенно не волнуется по поводу предстоящего боя с немцами, а относится к нему, как к событию, которое нужно организовать и по-своему провести. Только сейчас в его голове вдруг мелькнула мысль о том, что, кроме пулемета, в этом бою у него не будет другого оружия, а ведь в любом бою не всегда требуется на всем его протяжении вести огонь из одного только автоматического оружия, иногда нужно немного пострелять из винтовки.

Артур снова нагнулся к кабине водителя грузовика и, пересиливая гул мотора, прокричал в девчоночье ухо:

— Слушай, а у тебя есть винтовка?

— Да, самозарядная винтовка Симонова с тремя обоймами.

Артур тут же вспомнил о том, чтоб обойма АВС-36 вмещает 15 патронов.

Он довольно, словно кот, вкусивший жирную сметану, зажмурил глаза и распахнул ворот гимнастерки, подставляясь под прохладный встречный ветерок. Жизнь замечательна, когда можешь, хоть в малой степени, на нее влиять.

Реку Друть в том месте, куда сержантов Любимова и Карпухина привез ЗИС-5, едва ли можно было бы назвать рекой в истинном понимании этого слова. Это был ручей в восемь — десять метров шириной с не очень, но крутыми берегами. Метра в два — два с половиной глубиной и ужасно илистым дном. Одним словом, Друть был идеальным противотанковым рвом, чуть ли не вровень с берегами заполненный проточной водой, с отвратительно плохими, болотистыми или низменными подступами к его берегам.

Артур Любимов стоял на придорожном кургане и смотрел на то, как сама сельская дорога спускалась к реке, чтобы продолжиться на той стороне реки. Но сейчас на дороге не было ни одного свежего следа трактора или иного сельского транспортного средства, которое недавно пересекало бы реку в этом месте. Эта многозначительность говорила о том, что или местные крестьяне из-за войны больше не пользовались этим бродом, или, принимая во внимание весеннее время года, когда часты паводки и разливы рек, то уровень ординара не позволял транспортным средствам пересекать речку в этом месте. Последнее оставалось проверить единственно правильным существующим на этом свете методом, своим опытом.

Артур вежливо попросил Ольгу, водителя грузовика, отвернуться, затем разделся до исподнего и отправился в реку. Вода в реке бодрила, но спуск в нее оказался резковатым, обрывистым. Это Артура слегка обрадовало, колесная техника по таким обрывам не пройдет, она могла бы застрять при спуске в воду. Но присмотревшись к изгибам брода, Артур понял, что, если от своего берега ему резко взять влево и пройти вдоль своего берега метров десять, а затем наискосок резко повернуть к противоположному берегу, то и колесные машины пересекут этот брод. Осталось только измерить глубину речки, которая в ее центре представляла почти три метра.

Возвращаясь, вплавь, на свой берег, Артур размышлял о том, что высота немецких танков и бронемашин равна этим "почти трем метрам". Таким образом, получалось, что немцам нельзя было бы позволить произвести разведку этого брода, а заставить их, чтобы они пустили в разведку свой бронетранспортер и чтобы он застрял на середине брода. Тогда этот бронетранспортер перекроет переправу, а они автоматическим огнем не позволят немцам вытащить бронетранспортер из реки. Только таким образом, немцев можно было продержать на этой переправе до ночной темноты.

Когда сержант Артур Любимов выбрался на берег и оделся, то Алексей Карпухин уже оборудовал свою первую огневую точку для пулемета и сейчас прокапывал небольшую траншейку ко второй огневой точке. Все это время, пока Артур занимался разведкой брода, они общались в мысленном диапазоне, так что сержант Карпухин также хорошо, как и Любимов, знал обо всех плюсах и минусах этой боевой позиции.

Забирая саперную лопатку из кузова грузовика, Артур, проходя мимо Ольги, поинтересовался, что она дальше собирается делать? Ольга независимо повела плечиком и заявила, что ей приказали дожидаться окончания боя, а вечером забрать раненых и убитых и возвращаться в полк. Тогда Артур предложил девчонке, грузовик перегнать в ближайшую лесополосу, чтобы сейчас он не мозолил бы немцам глаза. Чуть позже они с Алексеем подойдут и ей помогут его замаскировать, одновременно он попросил, чтобы она оставила бы для него свою винтовку. Ольга решительно заявила, что она боец и что бойцу в бою полагается иметь оружие. Тогда сержант Любимов достал из-за пазухи гимнастерки "Вальтер Пк38" и его предложил взамен АВС-36, одновременно разъясняя, что в бою ее основной обязанностью будет сохранение грузовика в целости и сохранности, так как вечером им придется на нем убегать от немцев.

Примерно в семь часов утра со стороны Белыничи послышалась артиллерийская стрельба, сначала она велась раздельными залпами, а затем орудия вели частый огонь по мере готовности.

В этот момент Артур и Алексей находились у своих пулеметов, ожидая появление противника, но мысленное сканирование местности успокаивало, в радиусе полутора километров большого скопления мыслящих существ не наблюдалось. Алексей, видимо, решил отоспаться на года войны вперед, и сейчас похрапывал в своем окопчике. Водитель Ольга сидела в кабине ЗИС-5 и увлеченно рассматривала пистолет "Вальтер Пк38". Один только сержант Артур Любимов не спал, не дремал и вел наблюдение за противоположным берегом реки Друть, ожидая появления противника.

При очередном мысленном сканировании местности на юго-западе вдруг появились несколько святящихся точек, которые начали втягивать в зону сканирования узкой змейкой. Артур Любимов мысленным импульсом разбудил сержанта Карпухина, тот моментально сообразил, в чем дело, и тут же прилег за свой пулемет, готовый в любую секунду открыть огонь на поражение по противнику.

Вдали над дорогой уже простым глазом можно было разглядеть, как над ней поднимается и медленно плывет по направлению брода большое облако пыли. Артур сосредоточился и взял в руки винтовку АВС-36. К сожалению, на ней не было снайперского прицела, но он, приложив приклад к плечу, попытался прочувствовать ее балансировку.

Вскоре к берегу реки приблизился первый немецкий бронетранспортер SdKfz 251, который возглавлял колонну бронетехники. Он отошел чуть вправо в сторону от дороги, освобождая путь трем средним немецким танкам Т-3. Те, приблизившись к срезу воды, разошлись веером и остановились, не заходя в воду. Далее следовала колонна бронетранспортеров, примерно десять- двенадцать, затем снова виднелись танки. Артур Любимов мысленно умножил 10 на 12, столько пехотинцев или мотострелков мог нести один средний бронетранспортер SdKfz 251. Таким образом, получалось, что к броду через реку Друть вышел целый немецкий моторизованный батальон с танками усиления.

Шедший первым и остановившийся справа от дороги бронетранспортер нес на себе несколько радиоантенн и значительное радиооборудование, что могло бы означать, что это был бронетранспортер командира роты или скорее командира всего моторизованного батальона.

Передний в колонне бронетранспортер постоял пару минут, а затем медленно двинулся к реке и остановился всего в паре шагов от среза воды.

— Вот сейчас и повеселимся! — Мысленно передал сержант Алексей Карпухин.

— Толь ты, Лешка, постарайся, пожалуйста, раньше времени не раскрывать свои позиции. Повторяю, нам нужно немцев заставить переходить брод без предварительной разведки. Сначала я буду вести снайперский огонь из винтовки. Ты же вступаешь в дело, когда увидишь, что я не справляюсь. А до этого момента ни-ни, чтобы тебя не было видно и слышно.

— Понял, командир!

По всей очевидности, немцы сильно подозревали о наличии красноармейской засады на противоположном берегу Друти и сильно осторожничали по этому поводу. Вот уже более десяти минут они были у реки, но не единого живого немца пока еще не было видно.

Но вот сзади выдвинувшегося вперед бронетранспортера произошло движение, по обеим его сторонам сначала появились два снайпера, которые со снайперскими винтовками наготове осторожно шли вдоль бортов этой боевой машины. Здесь следует заметить, что этот бронетранспортер встал строго своим носом к огневой позиции сержанта Любимова и несколько под углом к огневой позиции сержанта Карпухина. Поэтому Артур тут же приготовился к открытию огня по снайперам и по пулеметчику, который должен был выдвинуться к МГ-34, установленному на крыше SdKfz 251. Как только начал открываться верхний люк бронетранспортера, по которому пулеметчик должен был пробраться к пулемету, Артур произвел три выстрела. Первые два — по снайперам, убив одного и ранив в голову второго снайпера, а также по пулеметчику, чей труп так и остался лежать на крыше бронетранспортера.

Несколько секунд на переправе сохранялась тишина, которая вскоре нарушалась металлическими вскриками танковых пулеметов. Пулеметчики танков Т-3, разумеется, не могли видеть позицию вражеского стрелка и открыли огонь в молоко. Тут же вмешалось командование батальона и прекратило эту безумную и неприцельную стрельбу по площади. Бронетранспортер, стоявший носом к Артуру, развернулся боком к предполагаемой позиции вражеского стрелка, прикрывая подготовку отделения к проведению разведки брода. Из других бронетранспортеров появились пулеметчики, которые тут начали готовить позиция для прикрытия пулеметным огнем действий разведчиков. Вот здесь-то Артуру Любимову пришлось поднастроиться и продемонстрировать врагу свои снайперские возможности. Он обстрелял эти пулеметные гнезда, убив троих пулеметчиков и ранив четверых.

Командир немецкого батальона постепенно начал приходить в бешенство, почти час его моторизованный батальон, почти шестьсот мотострелков, сорок бронетранспортеров и восемь танков, стоит перед этой мелкой переправой и шагу не может сделать через эту дерьмовую белорусскую речку. А его батальону противостоит всего один вражеский стрелок со снайперской винтовкой. Вперед выдвинулись три бронетранспортера с пулеметчиками у пулеметов и в трехстах метрах от реки, заняв выгодные позиции, открыли огонь по противоположному берегу реки. А тем временем из-за первого бронетранспортера выбежали восемь мотострелков, которые прямо в одежде полезли в реку, измерять глубину брода. Выстрелов вражеского снайпера в этой какофонии пулеметного огня мало кто слышал, но немецкие офицеры в бинокли хорошо видели, как до воды добежали всего пять мотострелков, а до центра брода так и никто, последний мотострелок всплыл на середине Друти и лицом вниз поплыл по течению реки.

На целое мгновение над переправой воцарились тишина. Такого еще не бывало, чтобы в одном только бою батальон бы потерял все отделение мотострелков. Почти целый месяц продолжалась война с советами, батальон нес потери, но это были один — два раненых солдата в сутки, а сейчас какой-то русский снайпер положил десять мотострелков. И тогда командир немецкого батальона решился на эксперимент, он приказал экипажу бронетранспортера, только что потерявшему свое отделение, прощупать дно брода.

Бронетранспортер вздрогнул и с трупом пулеметчика на своей крыше, начал медленно опускаться в воду. Когда его передние колеса, примерно, на два метра отошли от берега и резко ушли на глубину. Но водитель бронетранспортер, видимо, нутром почуял, что в этом месте ему нужно взять вправо, что и проделал. Резко накренившись в левую сторону, бронетранспортер пополз к центру брода, постепенно погружаясь в реку. Все на обоих берегах реки Друть замерли, ожидая результата этого немецкого эксперимента.

Когда немецкий бронетранспортер, глубоко погрузившись в речную воду, продолжал потихоньку ползти к их берегу, то оба сержанта в унисон подумали о том, что у них нет ни одной гранаты, чтобы остановить эту боевую махину. Но чудес на войне не бывает, через мгновение произошло то, что и должно было произойти. Этот бронетранспортер как-то странно провалился в воде и тут же замер в самом центре брода. Весенний паводок сделал свое дело, моторное отделение SdKfz 251 оказалось залитым водой.

В магазине АВС-36 оставалось еще двадцать выстрелов, Артур Любимов смотрел на переправу и не мог налюбоваться видом застрявшего на самой середине брода туши среднего немецкого бронетранспортер SdKfz 251. Теперь он был почти уверен в том, что ему вдвоем с сержантом Карпухиным удастся продержать немецкий моторизованный батальон у этого брода, не позволив ему переправиться.

Командир немецкого батальона оказался далеко не профаном в военном деле, он достойно воспринял свой проигрыш, решив отправить бронетранспортер на неразведанный брод. Но одновременно он решил примерно наказать вражеского снайпера и не позволить ему безнаказанно покинуть свою позицию. Симулируя подготовку тягачей для буксировки бронетранспортера, застрявшего в реке, он два отделения мотострелков отослал в сторону, приказав им где-нибудь незаметно переправиться на другую сторону реки, не такая уж Друть была широкой рекой, и со спины атаковать и уничтожить вражеского снайпера. Причем, немецкий офицер планировал осуществить атаку снайпера с двух сторон — с реки и со спины одновременно, чтобы не позволить снайперу нанести его батальону еще большие потери в живой силе.

Примерно через час все было готово к тому, чтобы по снайперу нанести удар с обоих направлений, командир батальона по рации подтвердил свой приказ.

В тот момент Артур Любимов с напряжением в глазах всматривался во вражеский берег, в течение последних получаса там ничего практически не происходило. Он мысленно предупредил Алексея Карпухина о непонятных действиях и возможном подвохе со стороны немцев, как из-за бронетранспортеров на берег выскочили до тридцати мотострелков, которые, открыв огонь из автоматических карабинов, начали неторопливо, но аккуратно прикрываясь танками и бронетранспортерами передвигаться к реке. В этот же момент сержант Карпухин по ментальному каналу ему сообщил о том, что за их спинами он наблюдает скопление до двух вражеских отделений, а затем крикнул, что немцы выходят на них в атаку. Спуская курок винтовки, Артур услышал начало пулеметной очереди ДПМ Алексея Карпухина, а дальше у него в сознании все смешалось в какой клубок взаимосвязанных и невзаимосвязанных событий.

Более часа они вели перестрелку с вражескими мотострелками и, когда к урезу речной воды приблизился еще один бронетранспортер, но с небронированным верхом, то Артур отложил в сторону винтовку и с огромным удовольствием прошелся по открытому десантному отсеку бронетранспортера пулеметной очередью из своего МГ-42. После чего одна атака немцев следовала за другой, Любимов и Карпухин потеряли чувство времени, они стреляли, меняли огневые позиции и снова стреляли по атакующим немцам. И это продолжалось до тех пор, пока Артур не почувствовал, что рядом с ним появился еще какой-то человек. Он перевел дыхание и посмотрел на этого человека. Это была Ольга, которая широко открытыми глазами смотрела на поле боя, сплошь покрытое телами немецких мотострелков, а затем она повернула голову в сторону Артура и прошептала:

— Я все время ждала, когда вы кончите стрелять, а то стреляете и стреляете. Уже темнеет, мы можем возвращать в свой полк.

Артур посмотрел на пулеметную ленту, заправленную в МГ42, и внутренне содрогнулся и ужаснулся тому обстоятельству, что в ленте его пулемета оставалось всего десять патронов, да и в винтовке — пять. Больше ни одного патрона у него не было, следующей вражеской атаки они попросту не выдержали бы, ее нечем было бы отражать.

— А у меня осталось половина диска. — Артур услышал мысленный голос Алексея.

— Думаю, что мы действительно вправе делать отсюда ноги, а то ночью немцы из нас отбивную котлеты сделают.

Когда Артур с Ольгой подошли к ЗИСу-5, то там уже находился сержант Алексей Карпухин, который стоял у борта грузовика, тяжело опираясь о ствол своего ДПМ. Алексею не удалось избежать поцелуя немецкой пули, которая прошила бедро правой ноги и, не смотря на наложенный ранее на рану бинт, из нее продолжала сочиться кровь. Вдали, со стороны переправы послышались злые крики на немецком языке, это немецкие мотострелки принялись прочесывать прилегающую к броду местность. Нужно было спешить и скорее покидать эту рощу. Артур открыл задний борт грузовика, и помог Алексею забраться в кузов. Затем осторожно положил туда оба пулемета и кивнул Ольге. Вскоре их грузовик пылил по проселочной дороги, направляясь в сторону Бобруйского шоссе.

Штаба 747-го стрелкового полка на старом месте не оказалось, местные жители подсказали, что он переехал в Гребнево, дальний пригород Могилева. Ольга была из местных и хорошо ориентировалась на белорусский дорогах. Пока она гнала свой ЗИС-5 в Гребнево, сержант Любимов в кузове занимался раной друга. Ему удалось прекратить кровотечение и зеленкой пролить ее область. В штабе полка первым кого Артур Любимов встретил, был тот капитан оперуполномоченный Особого отдела. Честного говоря, капитан был до крайности удивлен, увидев живым и здоровым сержанта, которого вчера ночью отправил на верную смерть.

— Так это вы устроили засаду на реке Друть и не дали переправиться на нашу сторону целому моторизованному батальону немцев! Все интересовались, кто же это там дерется?! Да и к тому же в той стороне такая стрельба стояла, что все подумали о том, что, по крайней мере, целый наш полк не дает немецкому моторизованному батальону переправиться на нашу сторону реки Друть. Я не могу поверить тому, что немцев остановили и целый не день не давали переправляться всего лишь два пулеметчика. А где твой товарищ, сержант, почему его я не вижу с тобой.

Капитан оперуполномоченный Особого отдела охотно помог Артуру уложить своего раненого друга в полковой лазарет на излечение, а затем отвел сержанта Любимова в сторонку и серьезно ему сказал:

— Ты извини, парень, но я должен тебя предупредить о том, что из Москвы только что поступила целая директива, в которой приказывают тебя срочно этапировать в Москву. Эта директива подписана самим Лаврентием Павловичем, так что тебе лучше не объявляться в нашем отделе. У меня есть знакомым один лейтенант, который командует ротой третьего батальона нашего полка. Если ты не против, то я мог бы с ним переговорить, ему такие опытные бойцы, как ты и твой товарищ, очень нужны, и его попросить забрать тебя к себе роту на должность штатного пулеметчика.

Артур не знал. Кто это такой Лаврентий Павлович, но он прислушался к совету оперуполномоченного и согласно кивнул головой.

Таким образом, в начале июня 1942 года сержант Артур Любимов начал службу пулеметчиком в третьей стрелковой роте лейтенанта Завьялова, которая обороняла село Гребнево, дальнего пригорода Могилева. Среди бойцов первого взвода этой роты он прослыл молчуном и тем, что не лез ни к кому в друзья и товарищи. Аккуратно выполнял приказания младшего лейтенанта Языкова, командира взвода, и лейтенанта Завьялова. А служба сержанта Любимова была именно такой, о которой он в свое время мечтал, имел сектор пулеметного обстрела и работал пулеметом в этом секторе. Лейтенант Завьялов был не против того, чтобы Артур во время боев пользовался своим личным пулеметом МГ-42. Но младший лейтенант Языков посчитал, что в советской обороне не место немецкому пулемету и выдал сержанту Любимову старенький пулемет ДП, который во время длинной очереди всегда заклинивало. Ночь и день Артур Любимов провозился, отлаживая и снова отлаживая работу этого пулемета, и добился своего, больше ДП никогда не клинило.

Младший лейтенант Языков, недавний советский школьник и выпускник военного пехотного училища, выделил сержанту Артуру Любимову место в землянке своего взвода и второго номера в лице сельского паренька, который оказался никудышным парнишкой. Характер у Володи Ягодкина был эгоистичным, если парнишка и думал о чем-нибудь, то, прежде всего, о самом себе. Он хотел стать генеральским ординарцем, чтобы оказаться подальше от фронта, и совершенно не хотел быть вторым номером у пулеметчика. Увидев такое дело, Артур не стал ходить и жаловаться на поведение своего второго номера младшему лейтенанту, а просто забыл о существовании Ягодкина, и всеми делами по своему обеспечению сам же и занимался.

Во время своего дежурства на поле боя Артур добивался такого порядка, что к Языкову приходили другие комвзвода и роты, чтобы своим глазами посмотреть на то, как работает этот пулеметчик, заставляя немцем забыть о том, что они пока еще короли этой войны. Короткими очередями из ДП Артур добивался того, что на немецкой стороне прекращалось какое-либо движение.

Однажды, немцы решили провести разведку боем и захватить пленного на стыке роты лейтенанта Завьялова с ротой другого батальона, а сержант Любимов в то предрассветное утро дежурил чуть левее основного удара немцев. Когда немцы без артподготовки поднялись из окопов и двинулись в стык двум ротам, то первые две минуты никто не стрелял. Затем пророкотала пулеметная очередь ДП, пять немецких пехотинцев свалились на землю и больше не поднялись. А затем пошло и покатило, немецкие пехотинцы попали в огневую засаду, где бы они ни укрывались, повсюду их доставал вражеский пулеметный огонь. Одним словом, половина немецкого взвода так и не вернулась в свои окопы и только поздно ночью, когда луна скрылась за тучами, немцы вытащили с ничьей полосы трупы погибших друзей и приятелей.

Глава 10

Сержант Алексей Карпухин прибыл в стрелковую роту лейтенанта Завьялова 13 июня 1942 года. Отрапортовав лейтенанту о своем прибытии из госпиталя для продолжения строевой службы, он тут же отправился служить вторым номером к пулеметчику сержанту Артуру Любимову. Доложившись лейтенанту Языкову, к тому времени Языкову дали лейтенанта, о прибытии, Алексей Карпухин тут же отправился разыскивать Артура, но того так нигде и не нашел. У бойцов в землянке сержант выяснил, что пулеметчик Любимов время от времени заберется в какой-нибудь дальний уголок обороны роты и там ведет свою войну с немцами. Видимо и сейчас где-нибудь лежит на нейтральной полосе и выслеживает немцем.

В этой же землянке сержант Карпухин занял лежанку поодаль от Любимова, выкинув с нее вещи Ягодкина и, сказав, рядовому бойцу, чтобы искал себе другое место, так как с этого момента он исполняет обязанности второго номера пулеметчика сержанта Артура Любимова. Вскоре, где-то далеко слева пророкотала очередь ДПМ, а затем немцы открыли шквальный огонь из минометов и полковых орудий. Примерно, минут через двадцать после этих выстрелов дверь землянки распахнулась, на ее пороге показался здоровый, высокий и очень загорелый лицом парень с ДПМ через правое плечо. Он выглядел таким собранным и ко всему готовым бойцом, что в душе Алексея Карпухина счастливо тренькнула струна. Прошло всего десять дней с того времени, когда Артур доставил его в госпиталь и там оставил, а ему показалось, что прошло более года.

— Привет, старина! Как ты тут без меня поживаешь?

Артур Любимов на секунду замер, затем он подошел к топчану, на котором пристроился отдохнуть Алексей Карпухин, и долго смотрел на вернувшегося из госпиталя друга. Только сейчас Артур почувствовал, насколько он был счастлив и свободен, когда они вдвоем с этим парнем на мотоцикле и переодетыми вражескими связистами пробирался по вражеским тылам. Тогда он принимал самостоятельные решения и тут же претворял их в жизнь, тогда у него и мысли не было о том, что он может погибнуть, так ничего не узнав и не прочувствовав в этой своей жизни. Мысли Артура Любимова изливались широкой и открытой волной, от друзей ведь ничего не скрывают. А Алексей Карпухин лежал на топчан и в себя впитывал все эти радости и горести жизни и последних десяти дней службы этого парня, своего ближайшего друга.

Несколько бойцов взвода лейтенанта Языкова, в тот момент находившихся во взводной землянке, неторопливо поднимались на ноги и исчезали за ее дверьми, предоставляя возможность обоим сержантам наговориться от души после долгого расставания. На ноги поднялся и Алексей Карпухин, на фоне здоровяка и загорелого до черноты Артура он выглядел усталым и совершенно разбитым человеком. Десять дней пребывания в госпитале так и не принесли ему полного выздоровления, но дело было не в ране, а госпитальной обстановке, которая только и полнилась слухами о том, что немцы прорвались здесь-то или там-то, что вскоре их колонны продут по центральным городским улицам. А эти слухи дополнялись разговорами раненых бойцов о боях, в которых они участвовали и были ранены. По названиям населенных пунктов, где велись эти бои, легко прослеживалось, что враг медленно, но уверенно продвигается к Могилеву.

К этому времени оба сержанта уже сидели за сооружением, внешне похожим на чайный столик, за которым они попивали кипяток, под названием чай. Для посторонних, в этот момент в землянке других бойцов не было, они продолжали молчать, не обмениваясь ни единым словом. А на деле вели оживленный мысленный разговор о том, что дальше делать и как себя вести в обстановке начинающегося окружения Могилева немецкими войсками. Сержант Алексей Карпухин в данную минуту чувствовал себя гораздо более уверенным человеком, чем несколько минут назад до встречи с Артуром. Он искренне верил в то, что его другу покровительствует кто-то из высших, и это покровительство высших распространяется и на друзей Артура.

Внезапно за дверьми землянки послышались разрывы артиллерийских снарядов, а затем послышались крики дежурных и дозорных бойцов о том, что немцы готовятся к атаке.

Артур, молча, протянул Алексею ДПМ и сказал, что на крайнем левом фланге взвода он вырыл пулеметный окопчик, которым он теперь может воспользоваться. Мысленно добавив, что сам с МГ-42 отправится на правый фланг взвода, если немцам удастся прорвать взводную позицию, то они сближаются и с обеих сторон перекрывают этот прорыв. Сержант Алексей Карпухин проверил количество снаряженных дисков к пулемету, удовлетворенно кивнул головой и направился к выходу из землянки. Артур вернулся к своему топчану, из-под него вытащил пулемет МГ-42, взял мешок со снаряженными лентами и тоже направился к выходу из землянки.

Через несколько минут, расставив сошки пулемета и приготовив тот к открытию огня, Артур в бинокль начал рассматривать немецкие позиции. В какой-то момент ему показалось, что на этих позициях сосредоточилось слишком много немцев. Но просканировав окружающую местность, сержант Любимов обнаружил, что против соседнего слева от них взвода немцев группируется гораздо больше, чем против его взвода. Он тут же протянул руку и взял в руку трубку телефона полевой связи, который нашел, сам отремонтировал и установил в своем окопчике. Когда связь с лейтенантом Языковым была установлена, то он быстро сообщил:

— Лейтенант, докладывает сержант Любимов! По моим данным немцы готовят отвлекающий удар по вашему взводу, но настоящий удар придется на взводу нашего соседа слева. Примерно, через двадцать минут они пойдут в атаку.

Действительно, вскоре немцы пошли в атаку на роту лейтенанта Завьялова, но свой основной удар они наносили не по центру ее обороны, где занимал оборонительные позиции первый взвод лейтенанта Языка, а по ее левому флангу, в стык обороны двух рот. Минут за десять до начала немецкой атаки сержантам Карпухину и Любимову приказали своими пулеметами срочно прикрыть этот стык. Они едва успели до него добежали, выбрали огневые позиции и окопались, как появились первые цепи атакующих немцев. На этот раз Артур Любимов не стал ничего выдумывать, а просто открыл фланкирующий огонь по немецким цепям с дальней дистанции. Чтобы остановить немецкую атаку им требовалось, как можно больше атакующих немцев положить на землю и чтобы они больше не встали на ноги. Немцы тут же повели минометный огонь по их пулеметным позициями.

Но вслед за первой атакой последовала вторая… третья атака, а Артур все нажимал и нажимал спусковой курок. Один раз ему пришлось даже поменять ствол у МГ42, первый ствол раскалился докрасна и только плевался пулями, они далеко не летели. А немецкие атаки все следовали и, когда в очередную атаку пошли немецкие танки и бронетранспортеры, то оборона роты лейтенанта Завьялова рухнула и откатилась на три километра, где ее бойцы снова принялись рыть индивидуальные окопы и строить линию обороны.

Следует заметить, что в тот день рухнула оборона не роты Завьялова, а практически вся оборона вокруг Могилева. Воинские части еще продолжали сражаться, в некоторых местах держать оборону и уничтожать врага, но общая система обороны города дала сбой и перестала быть гибкой и эластичной. Командование не успевало латать образовавшиеся в обороне дыры, маневрируя мобильными резервами и отбивая ими наиболее опасные вражеские атаки. Но пока того, что оборона Могилева начала коллапсировать еще не было заметно, еще много войск держали свои позиции и успешно отбивали вражеские атаки.

На второй день немцы после длительной артподготовки двинули на город бронетанковые части и полки мобильной пехоты на бронетранспортерах. 10 вражеских бронемашин снова прорвались на стыке двух рот. В борьбу с бронетранспортерами и танками вступили специальные группы истребителей танков, вооруженные бутылками с коктейлем Молотова. Силы защитников города убывали с каждым часом боев, а немецкое командование бросало в бой все новые свежие части и подразделения. Силы сторон становились все более и более неравными. Сдержать танковые части 747-й стрелковый полк уже больше не мог, его батальоны были оттеснены к Могилеву. В разгоревшихся боях станция Луполово и деревни Любуж, Тараново, Дары и Вейно по несколько раз переходили из рук в руки.

Немцы оврагами, лощинами, через поля на левом берегу Днепра просочились в тыл 747-го стрелкового полка и отрезали его от остальных сил 172-й стрелковой дивизии. Остатки роты лейтенанта Завьялова, который был ранен в плечо, но не бросил роты, 15 июня 1942 года начали снова копать окопы на окраине деревни Любуж, в четырех километрах от Могилева, но оборонять деревню у роты практически уже не было сил. Тридцать оставшихся в живых бойцов, у которых осталось примерно по десять патронов на винтовку, были просто не в силах противостоять атакам немцев, но и сдаваться в плен красноармейцы не желали. И тогда, лейтенант Завьялов нашел обоих своих бывалых сержантов и обратился к ним с небольшой просьбой, прикрыть отход роты. Лейтенант прекрасно понимал, что своей просьбой он этих двух замечательных советских парней обрекает на верную смерть, но иначе поступить не мог. Тридцать бойцов Рабоче-крестьянской армии обязательно погибнут, так как, если не сдержать наступающих немцев. Немецкие танки и бронетранспортеры обязательно нагонят отступающих пешим порядком красноармейцев и разнесут их по косточкам.

Сержанты Любимов и Карпухин выслушали просьбу приказание своего раненого лейтенанта и тут же, подхватив свои пулеметы, пошли к Витебскому шоссе, которое проходило перед деревней Любуж.

Нос и губы сильно кровоточили, лицо было сплошь в синяках, Артуру все время приходилось собирать и сплевывать на землю кровавые ошметки. Грудь болела, нельзя было бы сказать, что дышать было бы очень затруднительно, но повернуться с бока на бок было больно. Артур Любимов впервые в жизни был так избит, в дворовых драка ему практически всегда удавалось противостоять противнику. Поэтому его, разумеется, били, но не со связанными руками и не прикладами винтовок. Но сейчас сержанта Артура Любимова беспокоила не сама физическая боль, а понимание своего полного бессилия и того, что, пока у него связаны руки, то он ничего не может сделать, чтобы освободить себя и Леху. К тому же он ничего не знал о судьбе своих товарищей по роте, которые под командованием лейтенанта Завьялова должны были прорываться в северные леса могилевской области.

А бой на Витебском шоссе у них с Алексеем Карпухиным так и не получился. Только они успели слегка окопаться, как со стороны Чаусов появились три немецких бронетранспортера, два легких SdKfz 250 и пушечный Sd.Kfz.231, которые так неожиданно выкатились из-за поворота шоссе, что захватили обоих бойцов практически врасплох. Гранат ни у Любимова, ни у Карпухина не было, куда уйти или укрыться им тоже было негде, с этой стороны шоссе и до деревни Любуж пролегало открытое, без единого деревца или кустарника пространство. Все, что могли сержанты сделать, это подняться на ноги и последние патроны из пулеметов выпустить по приближающимся немецким бронетранспортерам.

Немцы даже не открыли ответного огня из пулеметов, бронетранспортеры подъехали к ним вплотную, открылись десантные люки SdKfz 250, и перед двумя сержантами красноармейцами появилось целое отделение, молодых и в меру упитанных немцев. Алексей Карпухин мысленно присвистнул от удивления и сказал:

— Да, они совсем еще салабоны первого года службы! Им винтовки только что дали поддержать! А тоже еще, нас с тобой в плен взяли, да, ночью мы их по одному передавим голыми руками. Дай, только темноты дождаться!

Артур Любимов был полностью согласен с мнением своего друга, поэтому не очень-то обеспокоился с фактом своего и Алексея Карпухина пленения этими игрушечными солдатиками. Их обер-ефрейтор похаживал вокруг пленных красноармейцев и, постукивая прутиком по своим начищенных до зеркального плеска сапогам, поучал солдат своего отделения. В этот момент в обоим сержантам вернулось понимание немецкого языка и они, опустив головы к земли, внимательно вслушивались в то, что вещал обер-ефрейтор:

— Итак, гренадеры, сейчас вы можете своими глазами наблюдать то, о чем я вам рассказывал во время наших учебных занятий. Советские красноармейцы не очень подготовленные солдаты. Это надо быть дураками, чтобы строить пулеметные гнезда на такой плоской и без каких-либо естественных укрытий местности. За это и поплатились, а нам вместо того, чтобы продолжать разведку, приходиться дожидаться колонну военнопленных, которую мы обогнали на шоссе два километра назад. Сдадим этих двоих задрипанных красножопых в колонну и тогда продолжим нашу разведку.

В этот момент из-за того же поворота дороги, откуда недавно вылетели немецкие бронетранспортеры, показалась голова темной и какой-то мрачной колонны. Впереди колонны шли три немецких пулеметчика, которые, положив руки на свои старенькие и висящие на груди МГ-34, устало передвигали ноги. Видимо, этим совсем еще молодым немецким парням, которые на фоне гренадеров из SdKfz 250, выглядели настоящими боевыми волкодавами, сегодня им пришлось немало повоевать. А затем им также пришлось пройтись немало километров, собирая эту колонну военнопленных, в которой уже сейчас были не менее шестисот пленных красноармейцев.

Колонна по сигналу рукой одного из трех пулеметчиков остановилась. Этот пулеметчик случайно заметил МГ-42, валявшийся с пустой лентой у ног одного из сдавшихся в плен красноармейцев, и решил его осмотреть. Молодой немец подошел к Любимову и требовательно протянул к нему руку, в этот момент любому дураку было ясно, что этот наглец не хочет сгибаться перед пленным и требует поднять и передать ему пулемет. Артур, по-прежнему, держал свою голову низко опущенной и притворился, что не заметил протянутую руку этого молодого немца. Тут же последовал хлесткий удар прикладом МГ-34 по подбородку упрямого красноармейца, бывалый немец вояка не мог вести себя иначе перед этими маменьками и вшивыми гренадерами. Но после удара, этот осел красноармеец и пальцем не шевельнул, чтобы нагнуться и подать пулемет молодому немцу.

В этот момент этот немец не знал о том, что он вступил на порог своей смерти. Если бы он посмел снова воспользоваться прикладом своего пулемета и снова бы им замахнулся, то сержант РККА Артур Любимов убил бы его одними голыми руками. Но этот юнец посчитал себя настоящим немецким солдатом, который выше того, чтобы унижать или просто бить безоружных военнопленных. Немец посмотрел через плечо и снова помахал рукой. Из головы колонны выскочил какой-то юркий солдатик красноармеец и рысью полетел на зов:

— Чего прикажете, господин обершютце? — На неплохом немецком языке произнес этот красноармеец.

В этот момент сержанту Артуру Любимову послышался очень знакомый голос, он удивленно поднял голову и посмотрел на подбежавшему к немцу пленного красноармейца и не поверил своим глазам. Вытянувшись, перед немецким пулеметчиком подобострастно стоял рядовой красноармеец Ягодкин, его бывший второй номер Петя Ягодкин.

— Возьми пулемет и передай его мне. — Ответил красноармейцу Ягодкину немецкий пулеметчик.

Пленный Петя Ягодкин радостно подбежал к красноармейцу, легко согнул свою юную спину и, подхватив на руки МГ-42, также легко начал ее разгибать. Но в какой-то момент этой процедуры глаза Ягодкина соприкоснулись с взглядом глаз сержанта Любимова. От страха и от неожиданности узнавания своего бывшего командира, красноармейца Ягодкина всего перекосило, парень явно лишился сил, чтобы распрямиться и передать пулемет немцу. Он так и замер в раболепной, полусогнутой позе перед сержантом Любимовым. Только окрик немецкого пулеметчика вернул парня к действительности, на согнутых и на не разгибающихся в коленях ногах Петя Ягодкин подполз к своему немцу и, преданно заглядывая тому в глаза, сказал, заикаясь:

— Это страшный человек! Он сержант и главный в Красной Армии снайпер. Его специально прислали в нашу роту. За одну только неделю сержант Любимов убил почти батальон немцев.

Этот немецкий пулеметчик оказался нормальный солдатом, стволом своего МГ-34 отодвинул в сторону начинающего и молодого предателя Петю Ягодкина, посмотрел в лицо Артуру Любимова и сказал:

— Последнее время у нас в пехоте бродили всякие там слухи о каком-то искусном русском пулеметчике, который отлично стреляет и ночью, и днем, может за полчаса боя положить на землю целый взвод. Возможно, я был неправ, что не верил этим слухам?! Возможно, ты и есть этот тот пулеметчик! Тогда я рад, что встретил и увидел знаменитого русского пулеметчика-снайпера. Но сейчас ты военнопленный, а я выполняю приказ своего командира о доставке этой колонны военнопленных в определенное место. Так, что становись в колонну, пойдем дальше, а то до конечной точки нам идти еще два часа пехом.

Видя, что ни сержант Любимов, ни сержант Карпухин, ни черта, не поняли из того, что им только что говорил старший стрелок Франц Берринг, в дело тут же вступил переводчик Петр Ягодкин, который и перевел на русский мысли Франца Берринга. Артур Любимов был вынужден признать, что перевод был сделан на профессиональном уровне, без каких-либо дополнений или какой-либо отсебятины со стороны переводчика. Бывший красноармеец, а сейчас предатель советской родины Петя Ягодкин лично сопроводил обоих плененных сержантов в центр колонны и там поставил их в строй военнопленных. Вскоре колонна тронулась и мерно зашагала по брусчатке Витебского шоссе, удаляясь от областного белорусского центра Могилев.

На ночь всех шестьсот человек военнопленных загнали в два здания молочной колхозной фермы, расположенной недалеко от деревни Гребнево и окруженные невысоким забором, чтобы военнопленные и не разбежались. Переводчик Ягодкин неплохо справился и со своей второй, после перевода с немецкого на русский языка и обратно, задачей. Около тридцати военнопленных красноармейцев дали согласие на сотрудничество с немцами и образовали активную группу, но которую немцы тут же возложили задачу — следить за своими товарищами, выявлять прячущихся командиров и политработников РККА, а также красноармейцев евреев по национальности. Активные красноармейцы и не активных стали отличаться тем, что получили право носить палки и ими по делу или без дела пользоваться, избивая до полусмерти своих бывших товарищей.

Десять простых немецких пехотинцев, которые конвоировали колонну русских военнопленных, сразу же исчезли с ее горизонта, как только колонна подошла к двум зданиям молочной фермы. Здесь эту колонну военнопленных под свою охрану принял охранный взвод лейтенанта Рудольфа Блицке 221 охранной дивизии, генерал-лейтенанта Пфлюгбайля. Первым же делом для устрашения остальных военнопленных лейтенант Рудольф Блицке решил провести нечто вроде торжественной порки красноармейцев. Он хотел расстрелять пару — тройку еврейских комиссаров и примерно выпороть на специально подготовленных козлах десяток красноармейцев. Если бы лейтенант знал, что из этого может поручиться, то он никогда бы не доверился переводчику Пете Ягодкину, который его заверил в том, что у него все схвачено и все будет исполнено, как надо.

Десяти красноармейским капо лейтенант Рудольф Блицке доверил десять трофейных винтовок с магазинами по пять патронов. Доверенным людям переводчика Ягодкина удалось-таки выделить из общей массы военнопленных трех политработников, которые своей внешностью, вроде бы походили на евреев, и с некоторыми трудностями расстрелять их перед строем своих же товарищей. Но уже тогда лейтенант услышал, как по толпе захваченных в плен красноармейцев пробежался какой-то странный и непонятный ропот.

Но, когда капо Ягодкина стали выводить из строя других пленных красноармейцев и расставлять их у козел для порки, этот молодой переводчик, видимо, полагал, что ему удастся удержать в руках всех остальных пленных, но этого не случилось. Шестьсот человек чуть ли не взбунтовались и начали бить активистов капо. Началась такая сильная драка, что лейтенанту Блицке пришлось отдать приказ об открытии огня из пулеметов, которые он заранее установил вокруг этого скотского выгона, на котором сейчас расположились пленные красноармейцы. Только после третьей очереди поверх голов пленные успокоились, а Ягодкина и его активистов лейтенанту пришлось перевести в другое помещение, чтобы пленные не перебили бы их ночью.

Сержант Любимов приоткрыл глаза, поднял голову и осмотрелся. Еще окончательно не стемнело, поэтому было хорошо видно, что коровник молочной фермы был битком забит пленными красноармейцами. Но в этом здании находилось только одна половина военнопленных, вторая же находилась — во втором коровнике, который был чуть поменьше объемом, но и пленных красноармейцев там было не так уж много, как, скажем, в этом коровнике. Немцы заперли оба коровника, но не посчитали нужным выставить часовых у их дверей, а занялись своими делами, стали готовиться к ужину и ночевке. Видимо, из-за произошедшей драки немцы решили совершенно не кормить пленных сегодня ночью. Да и кому из них захочется готовить пищу на такую уйму захваченных в плен красноармейцев.

Сами они расположились в третьем, совсем небольшом здании дирекции фермы, который располагался как раз напротив входов в коровники, а на его крыльце и крыше установили два пулемета, но без дежурных расчетов. Видимо для устрашения военнопленных, подумал Артур Любимов, продолжая мысленный совет-совещание с Алексеем Карпухиным, который по совершеннейшей случайности попал во второй коровник. Через щель дверей того коровника сержанту Карпухину было лучше видно, как немцы и капо Ягодкина устраивались в здании дирекции молочной фермы. Активистов-предателей Ягодкина они даже не пустили внутрь здания дирекции фермы, а заставили их с мосиновскими винтовками на плечах нести охрану этого своего здания.

Сержант Любимов поднялся на ноги, одновременно встал на ноги и сержант Карпухин во втором коровнике фермы, выпрямился и громким голосом приказал:

— Внимание всем пленным красноармейцам! С этой минуты я, сержант Любимов, запрещаю опорожняться, где попало и где придется. Если возникла нужда сходить по большому или по малому делу, то прошу проходить в дальний правый угол коровника и там опорожняться. А то развели тут, черт знает что, а мы вам не люди, что ли?!

Как Артур Любимов и ожидал, среди пленных красноармейцев тут же началось обсуждения его приказа, красноармейцы признавали его разумность, но и разумному всегда находятся противники. Сержанту пришлось пару раз пройтись по коровнику и злым сержантским кулаком увеличить число своих сторонников, грубой физической силой заткнув рты недоброжелателям.

Они с Карпухиным прекрасно понимали, что, когда немцы разбили войска РККА под Могилевом, то многие красноармейцы попали в плен по вине неумелого командования своих командиров, в результате чего красноармейцы потеряли всякую в них веру. Эти командирам, чтобы снова встать во главе этих красноармейцев и повести их за собой, в первую очередь было нужно вернуть в себя веру этих бойцов. Вот для начала оба сержанта занялись наведением внутреннего порядка в коровниках, чтобы этому порядку, а затем и себе, подчинить пленных красноармейцев.

Когда порядок был наведен, бойцы тут же прочувствовали его разумность, в коровнике стало легче дышать. Тогда сержант Любимов снова поднялся на ноги и уже с командирским металлом голосом объявил:

— Внимание всех рядовых, старшин и командиров, прошу в течение пяти минут решить для себя, собираетесь или нет сражаться с немецкими оккупантами нашей родины. В этой связи, желающих отдать патриотический долг своей родине прошу подойти в переднюю часть коровника, а всем остальным передвинуться назад.

Тут же послышались русские, украинские и белорусские, а также на многих других языках чертыханья и началось перемещение народов. Вскоре около двухсот бойцов собрались в передней части коровника, они стояли и смотрели на сержанта, ожидая его дальнейших приказаний. Среди желающих продолжать сражаться с немцами нашлись и командиры РККА, среди пленных были один командир взвода, два командира роты и один командир батальона. Пока десяток шустрых бойцов вели перепись бойцов, желающих продолжать борьбу с оружием в руках против немцев, Артур Любимов беседовал с командирами о предстоящем бое.

К полночи вновь сформированный батальон был разбит на три стрелковые роты, девять взводов и был готов к выполнению любого указания своих командиров.

Отведя командира батальона, молодого майора Рабоче-крестьянской Красной армии в сторону, сержант Артур Любимов ему еще раз пояснил, что в течение часа он и некоторые его товарищи, которые ранее служили в войсковой разведке, предпримут попытку разоружить немецкий охранный взвод. Чтобы передать бойцам батальона его оружие. Затем батальон организованно выдвигается в деревню Гребнево, которая находится не так далеко от этих коровников, и предпримет атаку немецкого инженерного батальона с целью его уничтожения и захвата оружия. А затем батальон должен уйти в леса могилевской области, чтобы пробираться к линии фронта для соединения с нашими воинскими частями. С того момента майор Назаров будет нести полную ответственность за своих бойцов. А он же, сержант Любимов, насколько сможет в деревне Гребнево попытается задержать возможных преследователей батальона, чтобы затем тоже скрыться в могилевских лесах.

После этой беседы, Артур Любимов землей намазал свое лицо, подошел к дверям коровника. Там он сделал короткое движение стандартным десантным ножом немецкого парашютиста, а затем с парой молодых парней, вооруженным одними только ножами, сержант исчез в ночной темени.

У здания дирекции молочной фермы Артур Любимов встретился с Алексеем Карпухиным, который тоже пришел с двумя молодыми парнями. Все шестеро они по пожарной лестнице бесшумно взобрались на крышу здания, где увидели два немецких пулеметных расчета, мило и мирно похрапывающих у своих МГ-34. Чтобы избежать проблем с молодыми парнями, которые впервые принимали участие в настоящем ножевом бою, Артур и Алексей сами непосредственно занялись этими немцами. Четверо молодых немецких пулеметчика не почувствовали приближения смерти и умерли спокойно, без криков, всхлипов или движений агонии. После этого пришлось немного задержаться на крыше. Так как четверым парням с ножами потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и отблеваться. Пришлось Артуру залезть в их сознание, чтобы несколько притупить восприятие действительности этими простыми сельскими парнями, которым еще не пришлось убивать ножами людей.

На третьем этаже здания был большой директорский кабинет, в котором никого не было, а шесть немецких солдат почему-то расположились и спали в двух небольших комнатах, расположенных рядом с директорским кабинетом. Все шестеро тоже отошли на тот свет без особых криков и агонии, а парни впервые попробовали крови. Ничего, они выдержали первое испытание, но уж очень-то много блевали после этого ножевого боя.

На втором этаже здании дирекции фермы расположились двадцать немецких стрелков. Вот там сержантам Любимову и Карпухину не удалось сохранить полную тишину, не выдержали нервы у парней, они упустили одного из немцем и он разорался на весь этаж. Но большого боя большой стрельбы не получилось, командир немецкого взвода совершил глупость, которая стояла жизни его бойцам. Он почему-то приказал бойцам своего взвода все оружие поставить в оружейные пирамиды немцы почему-то все свои винтовки и автоматы поставили в стрелковые пирамиды. А сами пирамиды вынести в коридор здания. Поэтому, когда послышались хрипы и убиваемых ножами немецких солдат, то другие солдаты были вынуждены бежать в коридор за своим оружием. Алексей Карпухин просто расстрелял из шмайсера все выбежавших в коридор немцев, а ребята добили ножами раненых.

Когда оба сержанта со своими парнями спустились на первый этаж здания, то там никого уже из активистов капо не было. На полу валялись четыре брошенные мосиновские винтовки. Не нашли также ни лейтенанта, командира охранного взвода и ни переводчика Петю Ягодкина.

Новый командир батальон майор оказался дельным парнем, как только в здании дирекции прозвучала автоматная очередь, то один свой взвод он отправил в здание вооружаться трофейным оружием, а остальные роты легкой трусцой двинулись в сторону деревни Гребнево. Через пять минут сержанты Любимов и Карпухин бежали впереди уже вооруженного трофейным оружием взвода красноармейцев. Они несколько изменили маршрут своего выдвижения к деревне Гребнево и у тех домов, в которых спали немецкие инженеры, появились на несколько минут раньше основного состава батальона. За эти несколько минут они успели уничтожить часовых и караульных, что позволило невооруженным красноармейцам без особых проблем врываться в дома, в которых спали солдаты и офицеры немецкого инженерного батальона. Голыми руками красноармейцы набрасывались на спящих немцев, захватывали их оружие и убивали их прямо в постелях.

Бой продолжался где-то еще сорок минут, за это время немецкий инженерный батальон перестал существовать, так как практически потерял весь свой личный состав. Майор, командир батальона, распорядился и строго проследил за тем, чтобы красноармейцы быстро собрали все оружие, запрягали лошадей в телеги и двуколки, на которые погрузили раненых, продукты питания. Через тридцать минут батальон в четыреста человек с большим обозом уже покидал деревню Гребнево.

А небольшой отряд в десять человек и при двух немецких пушках уходил в могилевские леса, но только по другой дороге, которая уходила в лес несколько в стороне от дороги, по которой в лес только что ушел весь батальон.

Глава 1

— Артур, куда мы так гоним, куда спешим? Два дня в пути, а ни разу не остановились, чтобы хорошо отдохнуть. Только сегодня на ночь и остановились! Все это время ты молчишь и ни слова не говоришь, даже стараешься об этом не думать. Но я то знаю, я это чувствую, как только коснусь твоего сознания, так там только одно слышу "скорее, скорее, только бы нам не опоздать".

Сержант Любимов оторвал свой взгляд от земли и внимательно посмотрел на Алексея Карпухина. У него не было каких-либо причин, чтобы не доверять своему другу-товарищу Алехе. Он вместе провоевали вот уже почти целый месяц, за это время побыли в сложнейших ситуациях. Были на краю смерти, но пока выживали и с честью их них выходили, отправив на тот свет немало немецких оккупантов. Они притерлись и научились понимать друг друга с одной только мысли, с одного полуслова, стали настоящими побратимами. Поэтому Алешка Карпухин, естественно, имел право на то, чтобы знать, что же такое так страшно его мучает в эти последние дни. И сейчас взгляд Артура Любимова оставался настолько тяжелым и пронзительным, что даже сержанта Карпухина продрала внутренняя дрожь, но Алексей с большим достоинством выдержал этот взгляд своего друга.

— Понимаешь, Алексей, — начал медленно и осторожно формировать свой мыслеобраз сержант Любимов, — позавчера на молочной ферме совершенно случайно я узнал о том, что немецкое командование планирует высадить большой парашютный десант у ставки Главнокомандующего Западным фронтом маршала Тимошенко 2-го июля 1942 года, чтобы захватить в плен маршала и весь штаб фронта. Я сразу же начал думать о том, как бы сорвать эту немецкую операцию. Ты только на секунду себе представь, что может произойти, если немцам удастся эта операция?! Может быть, я поступаю неправильно, и мне не стоило бы в этом сознаваться, но операцию по освобождению из плена я провел ради того, чтобы, как можно быстрее самим освободиться. Батальон же отправил в свободное плавание только радио того, чтобы от нас с тобой отвлечь внимание вражеской разведки. Тогда я полагал, что мы сумеем быстро добраться до месторасположения штаба Западного фронта. Но после двух дней блужданий между Могилевом и Смоленском, я убедился в том, что несколько неправильно подошел к решению этой боевой проблемы. Из-за той военной каши, что сейчас творится на территории между Могилевом и Смоленском, с теми темпами передвижения, которыми в настоящий момент мы обладаем, мы можем опоздать и не сумеем вовремя прибыть на место, чтобы не позволить немецкому десанту выполнить своей задачи.

Артур сделал паузу, подошел к небольшому костерку, над которым кипятился котелок с чаем, плесканул в металлическую кружку немного ароматного напитка и вернулся на свое место, чтобы продолжить разговор с сержантом Карпухиным. Тот не пошевельнулся при его приближении, но Артур знал и чувствовал, что сейчас его друг находится в полном смятении чувств, множество проблем и вопросов, возникших в связи с его рассказом, начали раздирать его сознание и разум. Вернувшись на место, Любимов продолжил свой разговор-рассказ.

— Немного на запад от Смоленска имеется небольшая, но очень красивая деревушка под названием Гнездово. Она расположена на красивейшей местности в пойме Днепра. В этой-то деревушке сегодня и располагается штаб Западного фронта советских войск, который охраняется всего лишь одним дивизионом охранных войск НКВД. От нас до этой деревушки всего двести пятьдесят километров прямого пути. Но из-за того, что немецкие войска перешли в наступление и одну за другой выпивают из обороны дивизии Красной Армии, которые, прибывая на фронт, попросту не успевают твердо сесть в оборону, вот и мы не успеваем на этом конском транспорте вовремя прибыть на место. Остается последняя надежда на то, чтобы мы, заменив свой конный транспорт на какой-либо более современный вид транспорта, все-таки успеем вовремя прибыть в расположение штаба Западного фронта.

Артур Любимов снова задумался, но в этот момент он думал о том, что даже такому близкому другу, как Алешка Карпухин, он не может рассказать о том, что в одном из материальных измерений в войне между СССР и Германией произошла настоящая военная катастрофа. Немецким парашютистам удалось-таки десантироваться в Гнездово, они захватили в плен и маршала Тимошенко, и весь штаб Западного фронта. В результате этой катастрофы в самом центре советско-немецкого фронта образовалась гигантская пустота, которую Сталин и его военачальники были вынуждены заполнять войсками из Сибири и Дальнего Востока, а там японцы взяли и перешли в наступление. Сталину того измерения пришлось сдать Москву, а его войска откатились к самому Уралу. Никто пока не знает, как закончилась и закончилась ли вообще война в том измерении между этими государствами. В параллельных мирах или измерениях события развиваются последовательно и поступательно, только посетив его, можно будет узнать, чем же там закончилась эта военная катастрофа?

— Так, что друг Алешка, нам остается только одно. До рассвета найти себе какой-нибудь немецкий бронетранспортер, желательно с пушкой, переодеться немцами и на всех порах рвануться к нашей цели, спасать советское государство. Ты пока немного подремли и присмотри за пареньками. Со временем мы из них таких разведчиков сделаем, что им цены не будет. Но пока они еще молокососы и их много чему еще учить надо. Я же поброжу по окрестностям, может чего и найду. Тут мысленное сканирование показало, что километрах в десяти, в одной деревушке, какая-то моторизованная рота на ночь остановилась.

Артур Любимов легко поднялся на ноги, проверил автомат МП40, десантный нож и пару гранат на поясе и собрался покинуть ночной бивак. Он даже не поинтересовался мнением своего друга по той проблеме, которой он только что с ним поделился. А Алексей с восхищением смотрел вслед Артуру Любимову, чья фигура растворялась в темноте ночи. В этот момент сержант Карпухин думал о том, что ему в жизни явно повезло. Был он простым деревенским гармонистом, а когда судьба свела его с Артуром, то он превратился в настоящего разведчика, который занимается самыми государственными делами.

Под утро, но пока еще рассвет не наступил, сержант Алексей Карпухин проснулся от внутреннего, мысленного зова. Это его вызывал Артур Любимов, который кратким мыслеобразом ему сообщил о том, чтобы он и бойцы забрали бы одно только оружие и шли бы к нему на встречу, на опушку леса. В сознании сержанта Карпухину четко отпечатались координаты места встречи. Напоследок, Алексей Карпухин прошелся по их ночному биваку, по-деревенски аккуратно подсыпал кормов лошадкам, своей струей залил все еще тлеющий костерок. И только после этого во главе четверых бойцов с оружием наизготовку отправился к месту встречи.

Пятеро человек осторожно и гуськом пробирались по лесной дороге, свои первые шаги по которой сержант Карпухин со своими парнями сделал в полной темноте, но с каждым последующим шагом тьма серела и светлела. И в тот момент, когда солнце полным диском выкатилось на небо, то они уперлись в разбитую немецкими танками советскую армейскую автоколонну. Бой произошел дня два тому назад, трупы и оружие еще не были убраны. Поэтому было особенно страшно смотреть на останки молодых красноармейцев, у которых, похоже, даже не было винтовок. Их тела безобразными кучами были разбросаны вдоль колонны по дороге. Немецкие танки, видимо, стояли чуть поодаль от дороги и вели один только пулеметный огонь, а затем в дело вступили немецкие пехотинцы, которые выстрелами из винтовок добивали раненых красноармейцев.

Колонная прямо-таки влетела в немецкую засаду и вся полегла без какого-либо сопротивления, немцы попросту ее расстреляли. Но в одном месте произошло нечто непонятное, из кабины головой вниз свисала водитель девчонка, а перед ней лежали два красноармейца без каких-либо нашивок на форме и с грязными тряпками на правых рукавах гимнастерок с надписью "Полицаи".

Тогда сержанту Карпухину стало ясным и понятным, что это не немцы достреливали раненых красноармейцев, а вот эти предатели родины, полицаи, поэтому в колонне не было ни раненых, ни пленных. Сержант Карпухин подошел к девчонке и жалостливо поправил челку на ее голове, чтобы затем судорожно отшатнуться, перед ним была Ольга. Та девчонка водитель, которая на своем ЗИС-5 его с Артуром так лихо возила на брод через реку Друть всего полмесяца назад. В правой руке девчонка все еще сжимала опустошенный пистолет "Вальтер Пк 38", подаренный ей когда-то сержантом Любимовым.

Артур Любимов сидел на пригорке и внимательно осматривал какую-то странную винтовку, когда из леса вышла группа сержанта Карпухина. Отложив винтовку в сторону, Артур поднялся на ноги и крепко обнялся с Алексеем Карпухиным. Они расстались всего пару часов назад, но на войне иногда и пара часов оказывается целой вечностью, поэтому Любимов с искренней радостью приветствовал, обнимаясь, своего напарника. Мысленно, он тут же принялся ему рассказывать о своих утренних похождениях. В той деревушке, о которой упоминал в утреннем разговоре, Артур наткнулся на ночующую разведывательную роту 5-го разведывательного батальона 5-й танковой дивизии СС "Викинг". Эсэсовцы вели себя беззаботно, на ночь они выставили часовых, но те все поголовно спали в своих окопчиках.

Практически свободно, если не считать одного эсэсовца, который ранним утром вышел из избы, чтобы освободиться от излишков воды, и который окликнул сержанта на каком-то странном языке, Артур Любимов прошел в деревню, по ходу дела избавившись от чересчур любопытного иностранца. Пока он мысленно беседовал с Алексеем Карпухиным, Артур Любимов повернулся лицом к четырем парнем. Из этих парней они с другом собирались сделать супер разведчиков и приказным тоном предложил им раздеваться до трусов, чтобы затем переодеться в немецкую форму. После этих слов сержант Любимов бросил парням по небольшому мешку, а один такой мешок передал сержанту Карпухину.

Эта разведрота имела на вооружении, двенадцать средних бронетранспортеров SdKfz 251, а каждый ее взвод имел на вооружении по одному или по два тяжелых разведывательных бронеавтомобиля SdKfz 231 "Пума". Первоначальным намерением к Артура было желание позаимствовать у немцев средний бронетранспортер и на нем путешествовать в Гнездово. Но эти все бронетранспортеры имели открытый десантный отсек, спрятать в котором четырех ярко выраженных славянина, совершенно не знающих немецкого языка, не представлялось возможным. Поэтому Артур Любимов в самую последнюю минуту решил у немцев позаимствовать тяжелый разведывательный бронеавтомобиль SdKfz 234 "Пума" с орудием для борьбы с легкими танками противника.

После этой мыслеречи сержант Артур Любимов развернулся и широким жестом руки указал на какие-то кусты. Алексей Карпухин взглядом глаз последовал за жестом Артуровой руки и, некоторое время непонимающе смотрел на зеленые кусты. Но более внимательно присмотревшись, сержант вдруг понял, что за кустами скрывается силуэт какой-то машины.

— Бойцы, даю вам десять минут на ознакомление с этой боевой машиной. Обер-фельдфебель Вилке, сержант Карпухин, будет ее механиком-водителем и командиром экипажа. Вы также из своей среды выберите наводчика этой тридцатимиллиметровой пушки, заряжающего, а также пулеметчика на задний пулемет МГ42. Сейчас на вас форма солдат и унтер-офицеров 5-й танковой дивизии СС "Викинг", но, принимая во внимание тот факт, что вы ни бельмеса не смыслите в немецком языке, то с этой минуты ваши рты на замке. Вы ни слова не должны говорить на русском языке. Общением с немецкими офицерами и солдатами буду заниматься непосредственно я, унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе, и гауптшарфюрер СС Ханс Вилке. Понятно вам, оболтусы, а сейчас еще раз внимательно осмотрите друг друга, оставьте здесь наше советское оружие и форму. Красноармейскую книжку спрячьте так, чтобы ее никто не смог бы найти, а теперь прошу занять свои места на борту машины, скоро мы отправимся в путь.

— Командир? — Тут же последовал мысленный вызов сержанта Карпухина. — А у нас топлива-то всего на полтора часа ходу. Десять литров всего! Надо срочно искать, где нам заправляться.

— Не суетись, Алеша, правда, на нашей стороне. Я думаю, что солярку мы найдем где-нибудь по дороге. Или на какую-нибудь МТС заглянем. А сейчас, давай, трогай в путь и осторожно поспешай, у нас всего сорок восемь часов осталось.

Послышался сухой треск стартера и через мгновение двигатель бронеавтомобиля завелся, погрев его полминуты, Алексей Карпухин аккуратно и осторожно выжал сцепление. Качнувшись, махина немецкого бронеавтомобиля тронулась с места и, легко преодолев придорожную канаву, выехал на проселочную дорогу. Проехав несколько километров по проселочной дороге, "Пума" по самую башню покрылась толстым налетом дорожной пыли, приняв вид боевой машины в разведывательной миссии. Но разведывать в этом месте было абсолютно нечего, дорога со всех сторон была окружена колхозными полями, на которых колосилась рожь и пшеница.

Артур Любимов в форме немецкого лейтенанта с противопылевыми очками на глазах пристроился в горловине башенного люка и внимательно наблюдал за всем тем, что происходило в самом бронеавтомобиле и за его броней. С его разрешения парни в обоих отсеках расстегнули ворота своих френчей и через распахнутые боковые люки дышали свежим воздухом и с любопытством посматривали по сторонам дороги.

Впереди мелькнули деревенские избы, было похоже на то, что это была центральная усадьба какого-то богатого колхоза. Эта мысль из головы Артура Любимова скользнула в голову сержанта Карпухину, тот моментально сообразил, что им надо делать. На следующем перекрестке дорог "Пума" развернула и где-то на сорока километрах в час понеслась к центральной усадьбе белорусского колхоза. Когда выехали на центральную улицу поселка, то Алексей Карпухин сбросил скорость до двадцати километров в час и начал поднимать "Пуму" к церковке, которая красиво пристроилась на самом верху косогора, на откосах которого расположились избы колхозников. Артур Любимов с высоты двух метров хорошо видел, как при виде немецкого бронеавтомобиля, мужики и бабы, до этого крутившиеся на центральной площади усадьбы и у церковного храма, начали потихонечку и словно незаметно рассасываться по своим избам.

Поднявшись на высшую точку косогора, "Пума" остановилась, а Артур Любимов в бинокль начал рассматривать прилегающую к косогору местность. Он искал механизированную тракторную станцию этого колхоза. Можно было бы, разумеется, расспросить колхозников о том, где находится их МТС?! Но, тогда будучи в форме вражеского офицера, он как бы заставлял этих белорусских колхозников служить немцам, что было противно его естеству. Поэтому Артур Любимов решил сам в бинокль разыскать эту колхозную МТС без какого-либо общения с местным народом. И оказался прав, колхозная МТС находилась у подошвы противоположной стороны косогора.

Подъезжая к МТС, ворота которой были закрыты на замок, сержант Карпухин осторожно броневым крылом бронеавтомобиля снес эти ветхие ворота и сразу же поехал к двум резервуарам, до краев, заполненных соляркой. Приближалась пора уборки урожая, и рачительный колхоз заранее к этому подготовился. Четверо молодых красноармейцев были сельчанами и хорошо знали, как работают колхозные МТС и где что должно лежать. Они моментально разыскали переносные насосы и двое красноармейцев принялись за перекачку солярки в уже почти сухие танки бронеавтомобиля Sd.Kfz. 234.2. Алексей Карпухин вылез с места механика-водителя и с грозным видом, а также со шмайсером МП38 в руках прошелся по двору МТС. Где-то внутри он нашел восьмидесятилитровую бочку и выкатил ее оттуда, руками показывая парням, что и ее надо заполнить соляркой.

Уже поднявшись на половину косогора, Артур Любимов попросил Алексея Карпухина на секунду задержаться и немного постоять на одном месте, что немедленно было исполнено. Затем он всем телом развернулся к молодежи и вполголоса у них поинтересовался, освоили ли они или нет тридцатимиллиметровую автоматическую пушку. На что самый старший по возрасту парень, который имел звание роттенфюрер и которого звали Павел, утвердительно кивнул головой.

— Тогда ребята у вас есть десять снарядов и кончайте с этими резервуарами солярки, нечего их немцам оставлять!

Сердито сказал сержант Любимов.

Парни моментально развернули башню бронеавтомобиля на цель, тут же басовито прогукала пушка, отправив четыре бронезажигательных снаряда по резервуарам. Сначала с ними ничего не происходило, но затем один из резервуаров затянуло черным жирным дымом, в котором замелькали языки пламени. Снова прогукала пушка, через полминуты горели оба резервуара. Колхозники столпились у храма и не понимали, почему это немцы расстреляли народное добро, а как урожай они собирать будут? Когда кто-то из колхозников попытался глазами снова разыскать этих нелюдей немцев, то их танка на прежнем месте уже не было, а где-то вдали на проселочной дороге, выходящей на центральную автомагистраль Минск — Смоленск — Москва, еще долго просматривалось белое облачко пыли.

Когда "Пума" выбралась на центральную автомагистраль, то там царил настоящий немецкий порядок. Все колонны двигались в строго определенном порядке и в полной соответствии с установленным временным графиком. Когда сержант Алексей Карпухин поднял скорость своего бронеавтомобиля до шестидесяти километров в час, то тут же был остановлен первым же регулировщиком, который к счастью оказался братом эсэсовцем, поэтому особо не придирался к собратьям по оружию. Но он подошел к механику-водителю и, вежливо козырнув унтерштурмфюреру СС Грабе, и прямо тому заявил:

— Товарищ гауптшарфюрер, здесь запрещено превышать скорость. На этой магистрали вы можете передвигаться со скоростью сорок километров в час и не выше. Поэтому, как брата и товарища по оружию, я не буду вас наказывать. Но предупреждение все-таки сделаю.

Когда до Смоленска осталось сорок километров, то Артур Любимов, мысленно переговорив с Алексеем Карпухиным, решил заранее искать место для сегодняшней ночевки своего маленького отряда. Завтра им предстояло целый день блуждать по прифронтовой полосе немецких войск, а под вечер нужно было бы прорваться и на другую сторону фронта. За ночь они должны были скрытно подобраться к месторасположению штаба Западного фронта советских войск. В этой зоне особого режима найти места высадки вражеского десанта, чтобы там устроить засаду. Поэтому на ночь Артуру Любимову хотелось найти такое место, где их бы никто не тронул. Парням нужно было бы хорошо отдохнуть и выспаться, чтобы завтра их рука была бы тверда, глаз остр, а разум расчетлив и мог бы принимать не стандартные решения. А для этого Артуру Любимову и самому нужно было бы подготовиться и поработать с картами. Детально продумать ход операции, чтобы окончательно определиться с предполагаемым местом высадки немецкого десанта, а также местом организации засады.

И такое место отдыха ему, в конце концов, удалось найти.

В двадцати километрах от Смоленска, в небольшой деревушке Васичи на ночь остановился штаб 39-го мотокорпуса. Подполковник Кляббе, командир полка охраны штаба этого мотокорпуса, заметив приблудный разведывательный бронеавтомобиль 5-танковой дивизии СС "Викинг", сам обратился к унтерштурмфюреру СС Зигфриду Грабе с просьбой помочь ему в организации ночной охраны штаба корпуса. Разумеется, простой унтерштурмфюрер СС не мог отказать армейскому подполковнику в такой просьбе.

Первым делом, как только они расположились на ночь в Васичах, Артур Любимов по одному вызвал к себе в комнату всех парней и фотографии в их немецких документах подогнал под славянский оригинал. Все четыре парня прямо-таки офигели, когда увидели, что после разговора с сержантом Любимовым, фотографии в немецких солдатских и унтер-офицерских книжках стали их полной копией, а рядовой красноармеец Павел Бажанов вдруг ни с того, ни с чего начал понимать то, что говорят между собой немцы. Немецкого языка он никогда не знал, хоть и вырос в Таганроге, где даже в советские времена проживало много немцев переселенцев, но с немцами он уже и тогда не общался. Парни насторожились, но от всего с ними происходящими вещами, им стало еще более интересно.

Затем, когда молодость взяла свое и парни сладко прикорнули рядом со своей боевой машиной, а сержанты Любимов и Карпухин собрались, чтобы вместе посидеть и подумать над картой района, в котором находилось Гнездово. По общим наблюдениям получалось, что оборона Западного фронта все-таки поддалась немцам и оказалась, раздергана на части, а затем погибла под ударами немецких танковых армий и мотокорпусов. Фронт вплотную приблизился к фронтовому штабу, вот-вот он должен был сняться с прежнего места и отправиться вглубь Советского Союза, чтобы там строить новую линию обороны.

Но уж слишком много различных советских дивизий, корпусов и армий было задействовано в Смоленской операции, чтобы штаб Смоленского фронта так легко мог бы сняться и покинуть свое насиженное место в Гнездово, не потеряв при этом управление войсками. Ни один из советских военачальников не хотел по какой-либо причине потерять управление своими войсками, не хотел этого и маршал Семен Константинович Тимошенко, который в то время был командующим Западным фронтом. Поэтому фронтовой штаб в Гнездово будет оставаться в этой деревеньке до самого последнего момента.

Но в таком случае высадка немецкого десанта в Гнездово могла бы сыграть роковую роль в судьбе всего центрального направления продвижения немецких войск на территории Советского Союза. А на этом направлении, может быть, впервые за время войны прозвучали имена советских полководцев и начали рождаться соединения, которые чуть позже уже смогут на равных сражаться и побеждать немецких солдат

Перед самым рассветом Артур Любимов и Алексей Карпухин завершили работу с картой, теперь они имели представление, в каком месте немцы могли бы высадить десант и как с ним можно было бы бороться.

С первыми лучами солнца бронеавтомобиль SdKfz 234.2 "Пума" покинул Васичи и отправился по направлению к Смоленску. На окраине города бронеавтомобиль несколько раз останавливали мобильные посты фельджандармерии, которые предупреждали унтерштурмфюрера СС Зигфрида Грабе о том, что город еще полностью не освобожден и кое в каких районах еще идут бои с красноармейскими частями. Но каждый раз унтерштурмфюрер СС Грабе благодарил за предупреждение, но требовал не преграждать его команде дальнейшего пути следования, так как он выполняет специальное задание командира 5-й дивизии СС "Викинг" обпенгруппенфюрера СС Феликса Штайнера. Как это было не удивительным, но это простейшая уловка срабатывала во всех случаях, Артуру Любимову даже не приходилось лезть во внутренний карман офицерского кителя за приказом. Фельджандармы козыряли и тут же расступались, освобождая дорогу бронеавтомобилю.

Бронеавтомобиль "Пума" следовал по городским улицам западных кварталов Смоленска. У Артура Любимова аж сердце сжималось при виде разрушенных бомбардировкой и артиллерийским огнем жилых кварталов, но также хорошо было видно, что бои велись не по всему городу, а только в отдельных городских кварталах. Навстречу им случайно попала колонна пленных красноармейцев, и Артур Любимов сразу же обратил внимание на то, что эти пленные чем-то отличались от пленных, которых немцы брали в Западной Белоруссии. Да и сами немцы этих военнопленных красноармейцев явно опасались, колонну всего в несколько сот пленных сопровождали целая охранная рота при пулеметах.

Прямо по выезду из Смоленска кипел бой, немецкий полк наступал на какого-то невидимого противника, прикрывавшегося леском, двенадцать полковых пушек вели частый огонь по этому леску, а три цепи немецких стрелков подходили к нему все ближе и ближе. Артур Любимов так и не увидел продолжения этого боя, так как Алексей Карпухин повернул бронеавтомобиль вправо на Витебское шоссе, в сторону Гнездово. Вскоре им предстояло преодолеть линию фронта.

Бронеавтомобиль остановился на пустынном шоссе и Артур Любимов послал по два парня влево и вправо по шоссе, строго-настрого наказав им быть осторожными, в бой ни с кем не вступать. Главное, он потребовал, чтобы парни выяснили, хотя бы приблизительно, где находится линия фронта. Пока разведчиков не было, Артур вместе с Алексеем попытался мысленно просканировать близлежащую местность, но на этот раз у них ничего не получилось. Так как в мешанине святящих точек носителей разума было невозможно разобраться, кто из них советские люди, а кто немцы. Вскоре вернулась группа Павла, который браво доложил, что они прошли почти километр по шоссе, но так никого и не встретили, но чуть левее была слышна громкая перестрелка из винтовок.

Вторая группа принесла чуть больше информации.

Разведчикам показалось, что они видели батарею из четырех орудий, передки которых были запряжены лошадьми. Эта батарея перемахнула шоссе и скрылась в лесном массиве, вскоре из этого массива послушалась артиллерийская стрельба по направлению к Смоленску. Таким образом, можно было бы прийти к выводу, что линии фронта, как таковой, в этом месте пока не существовало. Артур Любимов отдал приказ, механику-водителю и двум бойцам занять места в бронеавтомобиле и быть готовыми вступить в бой в любую секунду. А сам вместе с Павлом и его другом Игорем, одетым в мундир простого эсэсовского стрелка, стал осторожно пробираться вперед по Витебскому шоссе. Время от времени посылая мысленную команду Алексею Карпухину, сменить позицию и подъезжать к ним.

В течение часа, благодаря этой простейшей тактике передвижения стрелкового подразделения по территории, занятой противником, им удалось-таки достичь Гнездова. Артур Любимов собственными глазами наблюдал за тем, как небольшая колонна ЗИС-5, которая имела кузова, укрытые брезентовым тентом, стремительно вынырнула откуда-то справа и, выскочив на Витебское шоссе, лихо помчалась в сторону автомагистрали Смоленск — Москва.

С Витебского шоссе к Гнездову вели две дороги, одна, по которой примчались ЗИСы-5 и вторая, поворот на которую находился чуть дальше этого поворота. Причем вторая дорога вела именно к большому полю, которое было единственным местом в Гнездово, на которое могли приземляться немецкие планеры с парашютистами десантниками. Им требовалось именно это поле, а не те два здания пансионата, в которых расположился штаб и ставка Западного фронта. Не задерживаясь ни на секунду бронеавтомобиль "Пума" миновал поворот к ставке, ему оставалось всего пара метров до нужного поворота, когда Артур услышал шум, быстро приближающейся автоколонны по Витебскому шоссе со стороны магистрали Москва — Смоленск.

Повернуть они явно не успевали, но, слава богу, что именно в это мгновение Артур поддерживал мысленный разговор с Алексеем. Тот мгновенно усек возникшую ситуацию и, не раздумывая, завалил бронеавтомобиль с шоссе прямо в отводную канаву и тут же выключил зажигание. Едва Артур, Павел и Игорь успели укрыться в ельничке, как на дороге показалась колонна из пяти легковых машин "Паккард" и пары ЗИСов-5 охраны.

— Сам Сталин?!

Успел только выдохнуть роттенфюрер СС Пашка, страшно округлив свои глаза навыкате, но Артур Любимов только отрицательно покачал головой, Сталин в этом измерении не очень-то часто выезжал на фронты Великой отечественной войны. Вероятнее всего это был маршал Тимошенко с охраной или кто-то из его заместителей. Но в данный момент его сильно обеспокоил тот факт, что эта колонна спокойно пролетела мимо, якобы, поврежденного немецкого бронеавтомобиля, но ни один офицер НКВД не остановил своей машины или грузовик охраны и не проверил обстоятельства того, действительно ли этот немецкий бронеавтомобиль поврежден и каким образом он сюда попал.

Как только колонна скрылась за поворотом, с первой же попытки Алексей Карпухин свою "Пуму" вытащил из придорожной канавы, а затем совершил поворот на вторую дорогу.

Солнце заходило, когда сержанты Любимов и Карпухин разбили это поле на различные сектора обстрела из орудий и пулеметов бронеавтомобиля sd.kfz.234.2 "Пума". Они вместе с парнями прошли по всему полю, рассказывая и на примерах показывая им, как и куда будут приземляться немецкие планера "Gotha 242". Артур детально говорил о том, как при приземлении будут действовать немецкие парашютисты, и что должны в том или ином случаях должны делать его красноармейцы. Получился интереснейший урок, в течение которого молодые парни внимательно выслушивали умудренных опытом своих товарищей.

В заключение урока Игорь поинтересовался, может ли он перед боем переоденется в красноармейскую форму. Сержант Карпухин недолго подумал, а затем отрицательно покачал своей начинающей седеть головой. И тогда все четыре молодых парня поняли, что это их последний бой. Шесть солдат, как бы они не были обучены и как бы они не были хорошо вооружены, не могут противостоять двум ротам немецких парашютистов. Их задача состоит в том, чтобы своей внезапностью нанести, как можно большие потери немецким парашютистам, а также вовремя поднять по тревоге энкэвэдэвскую охрану штаба Западного фронта.

Глава 2

Утро 2-го июля 1942 года выдалось спокойным, солнечным и очень теплым днем. Маленький жаворонок поднялся в небо ни свет, ни заря и сейчас летал и кувыркался над головой советского сержанта Артура Любимова, который лежал на земле головой на кочке и лицом в небо, наблюдая за выкрутасами в небе этого небесного чуда. Маленькая птичка то носилась кругами, то падала к земле, то стремительно взмывала ввысь в небо, своей утренней песней приветствуя наступающий день в его жизни. А рядом с Артуром Любимовым на земле лежал еще один русский сержант Алексей Карпухин, который, прикрыв глаза, вслушивался в утреннюю песню этой замечательной русской птицы.

А может быть, они все-таки не прилетят? — Вдруг спросил Алексей Карпухин, прислушиваясь к неожиданно появившемуся в это утро какому-то странному писку комаров.

Но это, разумеется, был не комариный писк, вдруг осознал Артур Любимов!

Но Алексей Карпухин все прислушивался и прислушивался к этому звуку, а затем тяжело поднялся на ноги и побрел к своему, ставшему почти родным бронеавтомобилю sd.kfz.234.2 "Пума". Вслед за ним поднялись два молодых оболтуса, которые не прислушивались ни к комариному писку, ни наблюдали за полетом жаворонка в небесах, а просто кемарили под утро после тяжелой ночи. Они бодрым шагом шли вслед за бывалым сержантом и, если судить по их лицам, то им сейчас все было нипочем.

Эти оболтусы были чуть-чуть моложе своего командира, но они еще по-настоящему не воевали и, может быть, поэтому сейчас им было не так страшно умереть в этом бою в эти свои совсем молодые годы.

А комариный звук теперь напоминал звук летящего шмеля. Жаворонок же прекратил свое утреннее пение и куда-то пропал.

Артур приподнялся на локтях и, прищурив глаза от яркого солнца, наблюдал за тем, с какой неохотой и нежеланием его лучший друг Алешка залазил на место механика-водителя бронеавтомобиля. А Пашка уже сидел на командирском сиденье башенки и, пооткрывав ее боковые амбразуры, чтобы его и его друга обдувал хотя бы слабый ветерок в те моменты, когда он будет стрелять из пушки бронеавтомобиля.

Увидев, что Артур Любимов за ним пристально наблюдает, Пашка поднял вверх руку и через горловину верхнего люка успокаивающе помахал ему в ответ своей рукой. Алексей Карпухин запустил двигатель, но сейчас даже этот новый звук заработавшего двигателя "Пумы" уже не мог заглушить звука работы двигателей многих Юнкерсов-52, которые с какой-то туповатой грацией проплывали над полем. Они заходили в разворот для того, чтобы отцепить буксировочные канаты и позволить средним планерам "Gotha 242" совершить самостоятельную посадку на это поле.

Тогда Алексей Любимов в свою очередь поднялся на ноги и в несколько скачков добрался до своего окопчика, который ночью вырыл в том месте, где по его предположению должен был приземлиться планер с офицером, который должен был командовать этой операцией. На бруствере окопчика уже лежала готовая к бою автоматическая винтовка Штанге FG-42, которой он прозанимался практически всю ночь напролет, доводя ее до ума. И в этот момент произошло событие, которое в памяти Артура Любимова будет храниться до самого последнего дня его жизни. В небе над ними начало происходить расцепление самолетов и планеров, один за другим на землю валились буксирные канаты.

Тут дико взревел двигатель и из капонира на поле, на которое должны были приземляться планеры вражеского десанта, вдруг выполз бронеавтомобиль Sd.Kfz.232.2 "Пума". На краткое мгновение он замер в самом центре поля, а затем поднял в небо ствол своей тридцатимиллиметровой пушки, тотчас же прогукала первая очередь этой, казалось бы, не очень-то страшной пушки, если судить по ее калибру, разумеется… Очередь в несколько снарядов вспорола животы снижающегося Юнкерса-52 и буксируемого им планера "Gotha 242". Самолет и планер даже не упали, они оба встали на левое крыло и просто врезались в землю, мгновенно превратившись в две кучи мусора. Падение с высоты в тысячу метров мгновенно убило все живое, и экипаж Юнкерса-52 и взвод парашютистов, а эхо последующего взрыва разнесся по всем окрестностям.

С этой минуты тридцатимиллиметровая пушка "Пумы" гукала практически, не переставая, а в промежутках между пушечных очередей вел огонь пулемет МГ-42 с телескопическим прицелом. К сожалению, прямых попаданий в самолеты буксировщиков больше уже не происходило, а Юнкерсы-52, освободившиеся от десантных планеров, вдруг начали атаковать свой же sd.kfz.234.2 "Пума". Слава богу, что у этих транспортных самолетов не было современных крупнокалиберных пулеметов, но и своими старенькими МГ-15 они заставили Алексея Карпухина много двигаться по полю, уклоняться от их пулеметного обстрела. А тридцати миллиметровая пушка бронеавтомобиля все продолжала гукать и гукать, уже два приземлившихся планера горели ярким пламенем, но, к сожалению, парашютистов в них уже не было.

Приземлилось, примерно, около десяти планеров. В воздухе продолжало находиться примерно такое же количество планеров. Эти планера один за другим продолжали приземлять на поле. По полю тут же заструились, перебегающие от одного к другому укрытию цепочки немецких парашютистов. Они занимали боевые позиции, чтобы обеспечить посадку все еще остающимся в воздухе десантным планерам, а также дать своим боевым товарищам собраться в боевое соединение.

К этому времени "Пума" Алексея Карпухина из-за большого количества приземлившихся на поле планеров, была резко ограничена в пространстве для маневрирования на этом поле, бронеавтомобиль уже негде не мог легко уклоняться от внезапных обстрелов на этом поле боя. Тогда Алексей Карпухин перешел к второму варианту ведения боя, он вывел бронеавтомобиль на дорогу, которая как бы пролегала между полем с немецкими парашютистами и обоими зданиями штаба Западного фронта, которые находились в восьмистах метрах от этой дороги. "Пума" начала взад и вперед курсировать по этой дороге, пушечно-пулеметным огнем не позволяя немецким парашютистам преодолеть эту дорогу.

Артур Любимов с нескрываемым любопытством наблюдал за действиями немецких парашютистов. Он сразу же заметил и обратил свое внимание на то, что командир вражеского десанта грамотно действовал с самого момента приземления. Он осуществил посадку планеров таким образом, чтобы садящимися планерами вражеский бронеавтомобиль вытеснить с поля боя, позволить своему десанту высадиться с наименьшими потерями. И немецкий майор, командир этого авиадесанта, весьма преуспел в этих своих целях, Алексей Карпухин был вынужден отойти на новую позицию.

А Артур Любимов продолжал наблюдать за тем, как немецкие парашютисты быстро сливались в отделения, взвод, роту и батальон. Он не поверил своим глазам, когда увидел, что в немецком авиадесанте прибыл целый батальон парашютистов, которые уже через пять минут начали организованными подразделениями выдвигаться к дороге, пересекая которую можно было бы попасть к штабу Западного фронта.

В нескольких шагах от окопчика Любимова остановился очередной приземлившийся планер, который от других планеров отличался лишь наличием множества радиоантенн на внешней обшивке. Не раздумывая, Артур Любимов бросил две гранаты-толокушки в пилотскую кабину приземлившегося планера. Сразу же после взрывов Любимов, короткими очередями убирая одного за другим немецких парашютистов, рванул к боковой двери в планер. Навстречу ему из этой двери планера вдруг выпрыгнули два немецких молодых парня со шмайсерами в руках. Опять-таки, не раздумывая, сержант Любимов двумя очередями в шесть патронов прикончил этих парней, которые не смогли преодолеть своего шока, чтобы самим стрелять в унтерштурмфюрера СС, который так неожиданно вырос перед ними. Задержка с открытием огням стоила им жизни, а Артур Любимов уже бросал в открытую дверь планера единственную имеющуюся у него противотанковую гранату РПГ-40.

После взрыва противотанковой гранаты планер полностью сложился, сейчас он ничем не походил на летающий аппарат, а больше напоминал собой груду утильсырья. Но в этой груде все еще слышались стоны нескольких человек. Гранат у Артура Любимова больше не было. Тогда он поднялся на ноги и из своей автоматической винтовки ФГ42 начал короткими очередями стрелять по этой куче, пытаясь прекратить стоны. В тот момент, когда закончились патроны в магазине его винтовки, прямо перед Любимовым вырос обер-лейтенант Люфтваффе Курт Кранке, который в этой операции командовал одной из рот. Они мгновенно узнали друг друга и тут же вспомнили о своей первой встрече в начале войны. Это был обер-лейтенант Курт Кранке, рука которого первой двумя пальцами коснулась края штурмового шлема парашютиста. А правая рука унтерштурмфюрера СС почему-то взлетела к правому виску обнаженной головы, совершенно не в эсэсовском приветствии.

Через долю секунды на этом месте никого уже не было, ни обер-лейтенанта Люфтваффе, ни унтерштурмфюрера СС.

А на дороге заканчивалось, так и не успевшее развернуться сражение, слышалось рычание и перестук советских ППД и ППШ, а в ответ им зацокали МП38 и МП40. Батальон немецких парашютистов, отбивая одну за другой атаки полка охраны штаба Западного фронта, отходил на запад. После гибели командира батальона, майора Фердинанда Фунцке, командование над батальоном принял обер-лейтенанта Кранке.

Расстрелянный парашютистами в упор из первого немецкого гранатомета RPzB. 54.1, тяжелым и жирным пламенем солярки полыхал бронеавтомобиль sd.kfz. 232.2 "Пума". Павел так и не смог выбраться из башни бронеавтомобиля, он лежал головой вниз и его тело нехотя полизывал жирный солярочный огонь. Раненый механик-водитель машины, гауптшарфюрер СС, никто из бойцов НКВД даже и не пытался установить его имя, успел отползти на несколько метров от горящей машины. Сейчас с сосредоточенными лицами своими сапогами его избивали несколько красноармейцев в форме войск НКВД.

Подъехало несколько машин "Паккард", из первой машины вышел маршал Тимошенко и тут же отправился осматривать поле боя. Маршал всю свою жизнь был военным человеком, он сразу же догадался о том, что немцы выбросили батальон десанта для того, чтобы уничтожить штаб его фронт и его самого. С целями и задачами десантами Тимошенко разобрался мгновенно, но он никак не мог понять, кто же помешал немцам достичь своей цели. Как ни крути, но получалось, что маршальскую жизнь отстояли немцы в обмундировании войск СС.

Маршал с нескрываемой ненавистью посмотрел на командира полка охраны НКВД. Он подумал о том, что этот гад в полковничьих погонах в своей переписке с Лаврентием Берией, наверняка, будет детально описывать героизм своих солдат и сержантов и требовать себе повышения. Чтобы такого недоразумения не произошло бы, Тимошенко повернулся к контрразведчикам и приказал.

— Произвести детальное расследование всего произошедшего. На поле боя собрать всех раненых и убитых в форме войск СС, поместить в отдельное помещение госпиталя и срочно установить, кто они.

С большим нежеланием контрразведчики Западного фронта занялись, как они первоначально думали, не своим делом, не своей работой. Они начали расследовать то, что произошло этим утром на колхозном поле по соседству со штабом Западного фронта. Во фронтовом отделе контрразведки не было должностей для рядовых красноармейцев, поэтому обследованием поля боя было поручено заниматься молодым лейтенантам, которые произвели его на качественно высоком уровне.

Мальчишки в лейтенантской форме, которые, возможно, в будущем и станут настоящими контрразведчиками, внимательно осмотрели поле боя. Они также внимательно изучили места приземления планеров, набросали схемы передвижения немецких парашютистов во время боя. Они узнали, как погибали парашютисты, и даже могли объяснить, почему они погибали. Эти молодые лейтенанты и вынесли совершенно неожиданный приговор, заявив, что готовилось нападение и захват командования Западным фронтом. Эти молодые лейтенанты исследователи были смелыми парнями, которым было абсолютно нечего терять, служебная карьера у них только-только начиналась. Поэтому к своему первому выводу о готовящемся нападении на штаб Западного фронта, они добавили еще одно супер смелое предположение. Все пятеро исследователей в один голос заявили, что немецким парашютистам удалось бы захватить штаб и командование Западного фронта, если бы им не оказали организованного противодействия экипаж тяжелого немецкого бронеавтомобиля sd.kfz. 232.2 "Пума".

Шесть эсэсовцев экипажа этого немецкого разведывательного бронеавтомобиля положили на землю пятьдесят шесть немецких парашютистов, Причем, эсэсовцами командовал унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе. Но этот убитый эсэсовец привлек к себе внимание лейтенантов не тем, что имел высокий эсэсовский чин, и не тем, что рядом с ним валялась никому в мире не известная автоматическая винтовка. Унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе привлек к себе внимание молодых и любопытных лейтенантов тем обстоятельством, что во время обыска его трупа во внутреннем кармане его эсэсовского кителя была совершенно случайно обнаружена действительная красноармейская книжка на имя некого сержанта РККА.

По требованию лейтенантов труп этого эсэсовца был срочно доставлен в медсанчасть штаба фронта, где его осмотрели врачи, которые к своему ужасу установили, что эсэсовец пока еще жив, но находится на грани смерти. В это связи, командир фронтового отдела контрразведки, генерал майор Гаврилов почувствовал, что настало время это дело забирать в свои руки. Он лично по кремлевке-2 перезвонил в Москву, и через свое непосредственное начальство в народном комиссариате попытался выяснить и найти людей, которые могли бы заинтересоваться внезапным появлением на Западном фронте эсэсовца с красноармейскими документами. Генерал контрразведчик всем своим прожженным нутром контрразведчика начал ощущать, что не ординарный случай, что за этим эсэсовцем кто-то стоит в Москве.

Через пять минут генерал майора Гаврилова срочно вызвали в кабинет командующего фронта, которого самого на месте не оказалось, но его вежливо проводили в кабинет маршала и, протянув трубку кремлевки-1, оставили одного в кабинете. Только Гаврилов успел приложить к уху трубку кремлевки-1, как тут же послышался очень хорошо ему знакомый голос, от которого все внутренности генерала задрожали отвратительной мелкой дрожью, он понял, что слишком глубоко копнул.

— Генерал майор Гаврилов?

— Так точно, товарищ…

— Вы узнали меня?

— Так точно, товарищ…

— Не называйте моего имени. Никто не должен знать, что это я с вами беседовал. Отвечайте коротко и ясно на мои вопросы. Вы поняли меня?

— Так точно!

— Хорошо, продолжим нашу беседу. Сегодня немцы попытались высадить десант, чтобы захватить штаб Западного фронта?

Никак нет! Немцы высадили десант в составе одного парашютно-штурмового батальона и…

— Хватит, хватит, генерал майор, я вас хорошо понял! Полк охраны оказал немецким парашютистам достойный отпор и захватил в плен…

— Никак нет! Полк охраны в бою не принимал участия. С нашей стороны в этом бою красноармейцы не принимали участия

— Вы, в этом уверены, генерал майор? Так, о каком же красноармейце вы хотели со мной поговорить?

— Товарищ…

— Правильно, мы же договорились…. беседовать без имен!

— Мне очень хотелось узнать, кто это такой — унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе, он же сержант РККА Артур Любимов?

— Что вы только что сказали?… повторите еще раз имена.

— В наркомате я искал людей, которые могли бы мне ответить на вопрос, кто же это такой унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе, он же сержант РККА Артур Любимов?

— Это молодой парень, девятнадцати — двадцати лет. Синие глаза, рост метр восемьдесят — метр восемьдесят пять. Имеет развитую мускулатуру…

— Так точно!

На той стороне повисла мрачная и тяжелая тишина, которая по телефонным линиям начала просачиваться и в этот маршальский кабинет. Генерал майор Гаврилов прямо-таки всем сердцем ощущал, как с каждой секундой эта тишина становится все более весомой, приобретая опасные тенденции.

— Вы все еще на проводе, генерал?

— Так точно!

— Слушайте меня внимательно, генерал. Руководство НКВД СССР только приняло решение о переводе руководства и всего офицерского состава отдела контрразведки Западного фронта на работу в Москву, а ваши должности займут московские офицеры. Сегодня вечером прибудут специальные грузовики и конвой для транспортировки личного состава вашего отдела в Москву. С этого момента вы и ваши офицеры ни с кем не общаетесь и ни на минуту не покидаете рабочих мест. Никто и ничего не должен знать об этом бое и всех его составляющих. Лейтенантов, производивших расследование, представьте к наградам и к следующим званиям. Я подпишу наградные листы и соответствующие приказы. Вы, генерал, лично отвечаете за состояние здоровья унтерштурмфюрера Зигфрида Грабе, а также и его людей в эсэсовской форме, обнаруженных сегодня утром на поле боя с немецкими парашютистами. Вы, генерал-лейтенант Гаврилов, должны их лично сопроводить в наш комиссариат…

Последнее, что заполнилось Артуру Любимову в бою с немецкими парашютистами, это был бежавший на него рядовой стрелок парашютист. Он неожиданно возник перед ним, вынырнув из облака разрыва пехотной гранаты, и с некоторым удивлением посмотрел на унтерштурмфюрера СС. Эта же встреча-столкновение оказалась неожиданной и для самого Артура Любимова. Слишком уж много неожиданностей для одного того боя, он только что поздоровался и одновременно попрощался с обер-лейтенантом Кранке. А тут еще этот стрелок парашютист, который в данную минуту решает стрелять или не стрелять из своего шмайсера по этому эсэсовцу, которого в этом бою просто не должно было бы быть. Но эту мысль Артур так и не сумел додумать до конца. Что-то тяжелое ударило Артура Любимова в спину и начало быстро высасывать его жизнь. Сами собой подогнулись колени ног, а затем к глазам стремительно начала приближаться крутящаяся и вращающаяся земля, а затем была одна только темнота.

Когда Артур Любимов снова открыл глаза, то увидел абсолютную белизну госпитальной палаты и красивую девушку в белом халате, которая стояла рядом с его койкой и, полусогнувшись над ним, что-то поправляла у него над головой. На малую долю секунды их глаза соприкоснулись, в глазах медсестры мелькнула радость и ее ротик с алмазными губками начал раскрываться, чтобы задать вопрос или что-то произнести, но в этот момент сознание Любимова снова и решительно закрылось от действительности.

Артур Любимов, разумеется, пока еще не был в состоянии определить, сколько прошло времени с того момента, когда он в первый раз приходил в сознание в этой же белой госпитальной палате. Он также не мог определить, какие изменения или перестановки с того времени, произошли в этой палате госпиталя. Он тогда, как и сейчас, ничего кроме самого белого цвета и наличия медсестры в палате не успел или не был в состоянии рассмотреть. Сейчас же той симпатичной медсестры в палате не было, оставался один только белый свет госпитальной палаты, который был не в состоянии что-либо ему рассказать.

Но Артур Любимов хорошо помнил, как тяжело и медленно двигалось время во временном промежутке между двумя его приходами в сознание. Казалось бы, находясь без сознания, человек ничего не помнит, не ощущает бега времени. Но на этот раз ничего подобного с Артуром Любимовым почему-то не случилось. Прежде всего, следует отметить, что заработал его разум или сознание. Первым же делом Любимов попытался определить, где он сейчас находится. Разум так и не смог выполнить этого задания при первой попытке, слишком уж мало он получил информации для выполнения этой задачи. Белая госпитальная палата ни о чем ему не говорила, девчонка медсестра, разумеется, могла бы кое-что рассказать, но из краткости контакта беседы не получилось. Но своих дальнейших попыток работать по этому направлению разум Артура Любимова не оставил, а как бы отложил выполнение этой работы на несколько более поздний срок.

Разум так и не прекратил своего функционирования, а по требованию человека, своего носителя, занялся выяснением общего состояния его физического здоровья. Обладая некими возможностями превращения физического в духовное состояние и наоборот, Артур Любимов преобразовал свой разум в дух, поручив ему заняться проверкой и регулировкой физического состояния человеческой плоти. Уже на первых же своих шагах разум-дух обнаружил явные несоответствия состояния отдельных внутренних органов и центральных систем данного человеческого организма этому понятию и решительно принялся за их устранение.

Таким образом, когда совпадали действия лечащих врачей и внутренние намерения самого пациента, то в тех сферах, где они совпадали, курс лечения раненого осуществлялся быстро и эффективно. При этом следует заметить, что врачи московского военного госпиталя были твердо уверены в том, что занимаются лечением лица немецкого происхождения, все переговоры с которым велись при обязательном присутствии переводчика с русского на немецкий язык.

Но врачи особо не обращали на это внимания, так как боролись за жизнь тяжелораненого человека, состояние которого было настолько тяжелым, что они были вынуждены ввести его в состояние временной комы. Врачи пока еще боялись выводить пациента из состояния комы, так как до настоящего момента не были уверены в том, что он справится с последствиями своего ранения.

Поэтому лечащие врачи были чрезвычайно удивлены, можно было бы даже сказать, что до глубины души были поражены тем обстоятельством, что будто бы их раненый приходил в сознание и открывал свои глаза. Они категорически отказались верить словам медсестры Верочки, которая вдруг заявила, что этот раненый совсем не немец, открывал глаза и хотел с ней переговорить. В пылу докторской полемики о состоянии раненого никто из лечащих врачей как-то не заметил исчезновение этой Верочки, которую почему-то, да и кому это в голову прийти, чтобы это небесное создание командировать на Дальний Восток.

А разум-дух Артура Любимова продолжал шаг за шагом приводить в требуемое соответствие физическое состояние организма своего человека носителя, пока не уперся в проблему ранения, полученного в спину, и недавно проведенных медицинских операций по этому поводу. Первое, в результате этого ранения человек, его получивший, должен был уже давно умереть, но в медсанчасти штаба Западного фронта нашлась одна молоденькая врач девчонка, которая по своей дурости или гениальности. Что, по мнению многих людей одно и то же, эта девчонка взяла и сшила вместе края раны, позволив самому организму заняться ее заживлением. Московские профессора военной медицины сделали две других операции, которые повысили кровоснабжение головного мозга и сердца пациента, но они пока не решались вскрывать ту полость раны, которую так решительно зашила фронтовой хирург.

И правильно сделали, в спину унтерштурмфюрера СС Зигфрида Грабе совершенно случайно попала и разорвалась граната первого в мире ручного гранатомета RPzB.54.1. Рана получилась такой обширной и нанесла такие повреждения, что раненый человек должен был умереть прямо на месте ранения. Но он не умер, а молоденькая и неопытная врачиха хирург своей операцией еще плотнее хирургическим кетгутом его душу пришила к этому миру. Разуму-духу Артура Любимова потребовалась неделя времени, чтобы разобраться с раной и навести должный порядок в человеческом организме.

Поэтому, когда Артур Любимов во второй раз открыл свои глаза и снова увидел белоснежную палату, то не спешил свой организм выводить из искусственной комы. Он уже многое знал о своем ранение, а также о том, как осуществляется его лечение, сейчас ему требовалось время для того, чтобы собрать необходимую информацию о месте своего местонахождения. Хотя в глубине души уже догадывался о том, куда его занесла судьба. Что лечащие врачи сумели о нем выяснить и доложить своему руководству? Да и пропавших друзей следовало бы найти!

На его первые мысленные зовы никто не ответил. Тогда Артур Любимов решил зайти с другого конца, решая проблему нахождения своих друзей и бойцов своей команды. Во время совместного путешествия по вражеским тылам на четверых бойцов красноармейцев он поставил свои личностные метки, которых никто, разумеется, не мог видеть обычным зрением, но они ему позволяли находить этих ребят, в какое бы место их не забросила судьба. Но три из четырех меток и на этот раз промолчали, что могло означать только одно, что Павел и два его товарища покинули этот мир земной.

Но вот Игорь, третий товарищ Павла находился где-то очень далеко. Парень не был обучен вести разговоры на ментальном уровне, поэтому ничего не мог поведать о своей судьбе. Но по тому, что он видел вокруг себя собственными глазами, можно было бы догадаться о том, что он находится в лагере для военнопленных немцев. Одним словом, этот лагерь был для пленных эсэсовцев и с заключенными там обходились так, как не обходились ни в одном из самых строгих лагерей Гулага. Этого парня нужно было срочно спасать!

Затем, прикрыв глаза, Артур Любимов начал вызвать своего близкого армейского дружка, сержанта Алеху Карпухина, который практически моментально ответил на зов. Из мысленного рассказа сержанта Артур Любимов узнал о том, что только личное вмешательство маршала Тимошенко спасло ему жизнь. Бравые бойцы НКВД, которые взяли его в плен после того, как ему удалось покинуть взорванный бронеавтомобиль, так зверски пинали и били его своими сапогам, что он уже второй или третий месяц лечится в каком-то московском военном госпитале. Увидев творимое бойцами НКВД безобразие, маршал Тимошенко потребовал, что гауптшарфюрера СС Ганса Вилке отправили бы в госпиталь и там бы излечили.

— Но самая большая шумиха со мной произошла несколько позже, — мысленно рассказывал и слегка посмеивался над своими приключениями сержант Алексей Карпухин, — когда меня мыли и готовили к операции в госпитале. В кармане эсэсовского кителя нашли мою же красноармейскую книжку, так какая-то там сволочь решила, что я, как эсэсовец, расстрелял этого красноармейца и а его книжку ношу с собой в качестве сувенира. Что тут в госпитале поднялось, раненые красноармейцы побежали к комиссару госпиталя и потребовали моего расстрела на месте?! Врачи отказывались меня лечить, а хирурги делать операцию, они потребовали справедливого суда нал эсэсовцем убийцей. В общем, в тот день существовала и такая возможность, что вместо того, чтобы меня оперировать, меня могли бы расстрелять перед строем красноармейцев. Но спасли два каких-то молодых лейтенанта из фронтовой разведки, под угрозой оружия они забрали меня из того госпиталя и перевезли в другой госпиталь, который я даже не знаю, где находится. Кончается мой второй месяц в нем пребывания, а я ни одного врача не видел и ни с кем не разговаривал. Врачи лечат и меня осматривают, когда я сплю. Здесь со мной так хорошо обходятся, что ни словом сказать, лечусь и ем от пуза, одно только плохо, поговорить — языки почесать не с кем!

Глава 3

Профессор Александр Николаевич Воробьев перестал читать курс лекций по большевистской печати день на факультете журналистике московского университета, как только немецкие армии пересекли границу Советского Союза. Уже на следующий день в здании наркомата внутренних дел на Лубянке ему выделили отдельный кабинет и весьма скромный штат сотрудников, поручив заниматься сбором документов, информации по паранормальным явлениям во всех странах мира. Первые два дня свой работы в новом качестве Александр Николаевич сам попытался разобраться в том, чем будет заниматься его отдел, обращаясь с различными вопросами к начальникам управлений наркомата. Те, никогда не отказали ему в приеме, внимательно выслушивали профессорские сетования, но, когда наступало время отвечать на его вопросы, загадочно молчали и, разведя руками в стороны, уходили от ответа на любой вопрос.

На третий день войны профессора Воробьева вызвали в кабинет генерального комиссара государственной безопасности Лаврентия Павловича Берия, расположенный на четвертом этаже здания и окнами, выходящий на саму площадь. Александр Николаевич от многих своих друзей неоднократно слышал о том, как тем часами приходилось ожидать, когда же нарком внутренних дел сможет их принять. А к нему, как только он появился в приемной кабинета, тут же устремился молодой грузинский красавец в отлично сидящем на нем гражданском костюме и, аккуратно поддерживая под локоток, провел в соседнюю комнату, где операция с появлением грузинского молодца снова повторилась. Так, пройдя три комнаты с грузинскими молодцами, профессор Воробьев оказался в настоящей приемной наркома с двумя дамами бальзаковского возраста, сидевшими за столами, уставленными телефонными аппаратами.

При появлении Александра Николаевича одна из дам склонила голову к столу и что-то тихо прошептала. Буквально сразу же монументальная дверь кабинета распахнулась, на его пороге появился сам народный комиссар внутренних дел Лаврентий Павлович Берия. Интеллигентный человек среднего роста близоруко осмотрел приемную и, увидев Александра Николаевича Воробьева, гостеприимно раскрыл объятия и негромко воскликнул:

— Ба, да кого я вижу?! Александр Николаевич, какими судьбами вы у нас?! Рад, очень рад вас видеть. Да вы проходите ко мне в кабинет, там и переговорим. Там, мы с вами чайком побалуемся. Валюшенька, вы нас чайком-то угостите?

Одна из дам за столом монументально склонила в бок голову. Этот жест можно было бы понять двояко, и как согласие на выполнение работы, и как простой интерес к тому, что говорит начальник. В этот краткий момент профессору вдруг показалось, что он присутствует или является участником некого театра абсурда. По всей очевидности, Лаврентий Павлович уловил этот момент смущения, который проявился в профессоре, он снова посмотрел на него и уже больше ничего не говоря, развернулся и, оставив дверь открытой, скрылся в глубине своего кабинета. Обе дама синхронно перевели свои глаза на профессора и он, их стесняясь, поспешил в открытую дверь, которая бесшумно за ним закрылась, как только он переступил порог кабинета.

Наркомовский кабинет оказался не очень большим, как, скажем, кремлевские кабинеты, он был эргономичен, в нем действительно можно было бы и было удобно работать. К тому же в этом кабинете не было ничего лишнего, каждый предмет мебели имел свое собственное и единственное место, которое должен или мог занимать только этот предмет.

Лаврентий Павлович уже сидел за чайным столиком в глубине кабинета, терпеливо ожидая, когда Александр Николаевич присоединиться к нему. Но сейчас нарком уже не выглядел тем гостеприимным грузином, роль которого он так неудачно сыграл в приемной своего кабинета. Как только профессор Воробьев подошел к чайному столику нарком шевельнул рукой, указав на свободное кресло, стоящее напротив. Александр Николаевич благодарственно склонил голову и занял предложенное кресло, если уж признаваться честно, то сейчас он себя чувствовал совершенно не в своей тарелке, с каждой минутой это чувство только росло и углублялось.

Лаврентий Павлович удобнее откинулся на спинку своего кресла и задал Александр Николаевичу неожиданный вопрос:

— Вы что это себе, полковник Воробьев, позволяете?

Профессор Воробьев привык несколько к другому обращению, "профессор", "товарищ майор"…, а тут барственное "полковник Воробьев", от которого он оторопел и несколько потерял голову. Он, было, вскинул свою голову, чтобы дать достойную отповедь, но, увидев прищуренный и оценивающий взгляд близоруких наркомовских глаз, мгновенно осознал, где находится и с кем сейчас имеет дело. Александр Николаевич понял, что Лаврентий Берия его откровенно провоцирует, желая поставить его в такую ситуацию, когда он не сможет постоять за самого себя. Но и оставить незамеченным столь наглое к нему обращение, хотя бы и самим наркомом внутренних дел, тоже было нельзя, надо было срочно искать достойный выход из этого недостойного положения.

— Товарищ нарком, вы, вероятно, ошиблись, но сейчас я не имею звания "полковник"!

— Вероятно, вы очень хитрый и ловкий человек, товарищ полковник Воробьев, сумев достойно выйти из этого трудного положения. Но для вашего сведения, наркомы внутренних дел Советского Союза никогда не ошибаются, а если и ошибаются…. то тогда они уже не наркомы. Я давно уже собирался вызвать и с вами переговорить о целях и задачах работы вашего только что созданного отдела, но дела на западной границе совсем плохи и каждый раз из-за них я был вынужден откладывать с вами встречу. Но вы сумели-таки своими "наивными и одновременно провокационными" вопросами достать начальников управлений наркомата и моих заместителей, поэтому… мы с вами сейчас встречаемся.

В этот момент бесшумно распахнулась дверь наркомовского кабинета и в кабинет также бесшумно проникли две фигуры с подносами в руках, но это не были секретарши. Двое молодых, стройных и усатых грузин в гражданских костюмах ухе подходили к чайному столику и в секунду его заставили чайником с кипятком, чайничком с заваркой, двумя гранеными стаканами с ложечками для сахарного песка, вазочками с несколькими видами кекса и печенья, а также зефиром и мармеладом. Через минуту эти два усатых грузина исчезли вместе с пустыми подносами, словно их никогда и не было. А Лаврентий Павлович налил в свой стакан чайной заварки, добавил кипятку, а затем в нем размешал три чайных ложечки сахарного песка. Попробовал напиток и от полученного удовольствия поцокал зубами, по всей очевидности, Лаврентий Павлович Берия был великим любителем и ценителем русского чая.

— Я давно собирался создать подобное управление в наркомате, но каждый раз задумывался над вопросом, а существуют ли вообще люди с паранормальными способностями? И каждый раз был вынужден откладывать решение по этому вопросу, но вот появился Вольф Мессинг и Иосиф Виссарионович теперь чуть что в мире не произойди, тотчас же хочет знать его мнение по произошедшему и тому, что может далее произойти. Да, и ваше сообщение он, между прочим, прочитал с великим интересом, Александр Николаевич. Да, вы что сидите, сложа руки, чаек отличен, готовьте и себе, пожалуйста. Я очень люблю, когда мой собеседник внимательно слушает меня и пьет чай, а может быть, вы не любите… русского чая?

Профессор Воробьев уловил угрозу в последних словах наркома внутренних дел, но гораздо больше его смутили слова Берии о его заявлении по поводу способности Артура Любимова путешествовать между мирами. Ведь в этом же заявлении он даже высказал предположение о том, что студент факультета журналистики Артур Любимов не является представителем нашего мира. Здесь следует только заметить, что уже практически на следующий день Артур бросил занятия на факультете журналистики и исчез из поля зрения своих товарищей и друзей. Только сейчас профессор философии и полковник НКВД Александр Николаевич Воробьев догадался о причинах такого особого к себе внимания со стороны высшего уровня руководства Советского Союза. Он начал понимать, чем будет заниматься в наркомате.

— Да, да ваш отдел будет просевать даже самую малую информацию о пророках, провидцах и ясновидцах, с ними встречаться и общаться, чтобы убедиться в том, что же на деле они собой представляют. Но только вы сами или ваш первый заместитель, который пока не назначен, но поисками которого мы уже занимаемся, будете напрямую заниматься такими людьми, как Вольф Мессинг, Эдгар Кейси, Ванга… и Артур Любимов. Мы должны знать все тайны об этих людях, что они могу и что не могут делать, имеет с ними действенный контакт и в случае необходимости даже… просить их о помощи.

— Одним словом, товарищ полковник Воробьев, вы и ваш отдел подчиняетесь только и одному только мне, наркому внутренних дел Советского Союза, Лаврентию Павловичу Берия. По самому малому вопросу вы должны обращаться только ко мне. Если я буду очень занят и мои секретари и помощники в один голос будут вам отказывать соединять со мной, то у вас будет номер телефона, трубку которого я обязательно подниму, даже и в том случае, если буду при смерти.

— Теперь вы понимаете, что вам поручается очень большое и государственно важное дело, блюсти интересы нашего рабоче-крестьянского государства в области интересов и ведения дел, недоступных пониманию простого человека. Но вы должны понимать, что мы не сумасшедшие люди и не собираемся тратить народные деньги на какие-то пустые дела, аферы и авантюры, вы сами путешествовали по другим мирам и видели то, что не могли бы и никогда не увидят другие люди. Как это не тяжело говорить, но имеются документальные подтверждения о том, что другие миры или параллельные миры все же существуют. Такие подтверждения имеет не одно только наше государство, но и другие государства мира. Для вашей информации, Верховное командование вермахта месяц назад решило в рамках Абвера создать специальное управление по изучению древних цивилизаций майя и инков, а также по розыску древних артефактов. Если вы внимательно изучите документы, которые будут храниться в вашем отделе и в которых говорится о действительных целях и задачах этого абверовского управления, то сразу же убедитесь в том, что они немногим отличаются от целей и задач, поставленных перед вашим отделом. Руководителем этого абверовского управления назначен некий полковник фон Курт Рунге. Вот вам и первое практическое задание для сотрудников вашего отдела, срочно собрать информацию по этому полковнику.

На некоторое время в кабинете наркома внутренних дел воцарилась тишина, Лаврентий Павлович с удовольствием и со счастливой улыбкой на лице приканчивал третий стакан горячего чая. Александр Николаевич с тихим удивлением наблюдал за этой церемонией чаепития наркома, его первый и единственный, так и недопитый до конца стакан чая одиноко стоял на его стороне чайного стола, он давным-давно остыл.

С того первой встречи и разговора с наркомом внутренних дел Лаврентия Берия прошло почти два месяца. Отдел полковника Воробьева практически без какой-либо раскачки принялся за сбор и анализ информации о произошедших паранормальных событиях по стране и за ее пределами. Все это время некоторая часть офицеров его отдела занимались разработкой немецкого полковника фон Курта Рунге, они уже успели накопать немало по нему интересного материала. От Лаврентия Павловича также поступало много материала, который требовалось анализировать, систематизировать. Большей частью этот материал был для ознакомления, но и в нем встречались интересные факты и даже некоторые детали и подробности, позволявшие некоторые произошедшие события рассматривать в другом ракурсе. В воздухе замелькали имена людей, которые начали привлекать к себе внимание.

В то утро июльского дня полковника Воробьева что-то очень беспокоило, совершенно не давало спать, и он действительно очень плохо спал, просыпаясь каждые пять минут. Поэтому Александр Николаевич, проснувшись ни свет, ни заря, так и не позавтракав, тут же отправился в свой наркоматовский кабинет, на работу. Ни секретаря, ни помощника и никого из сотрудников отдела на местах еще, разумеется, не было. Тогда Александру Николаевичу пришлось самому, скинув китель и засучив рукава, греть чайник на маленьком походном примусе, он собирался порезать колбасу и хлеб на бутерброды. К сожалению, он так и не научился хозяйственной опрятности и готовности, которыми в полной мере обладала его так внезапно умершая жена, которая в минуту из ничего могла собрать закуску и накрыть стол.

В этот момент мысли полковника Воробьева были прерваны до ужаса знакомым голосом:

— Интересная получается вещь, мои помощники докладывают, что во всем наркомате ни единой живой души. Ан на вон тебе, живая душа, оказывается, имеется, да, и она к тому же на стол богатый завтрак собирает! Александр Николаевич, вы не будете против того, чтобы я присоединился бы к вам, мы вместе будем готовить этот чудный завтрак чай с колбасой, и одновременно будем говорить о наших делах.

— Ну, что вы, Лаврентий Павлович, это будет настоящей честью для меня, если вы присоединитесь к моему завтраку.

Полковник Воробьев, возможно, из-за того, что в это утро совершенно не выспался и сейчас был совершенно разбитым человеком, не заметил и не услышал того, как Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия вдруг так неожиданно объявился в его небольшом служебном наркомовском кабинете. Причем, нарком пришел не один, а в сопровождении четырех грузинских красавца в гражданских костюмах, один из которых бережно нес в руках небольшой дерматиновый портфельчик. Они стояли за спиной своего наркома в расслабленной позе и делали вид, что им нет никакого дела до полковника, с которым так по-приятельски беседует нарком.

Услышав ответ Воробьева, Лаврентий Павлович только слегка развел плечами в сторону, как к нему сзади подлетел один из телохранителей и с удивительной ловкостью лакея содрал с шефа отутюженный пиджак. Вскоре двое мужчин в белых рубашках и с завернутыми до локтей руками, резали ножом хлеб, чайную колбасу и собирали завтрак на маленьком столе в углу полковничьего кабинета. К этому времени на нем уже стояли два граненых стакана с ложечками для сахарного песка, несколько вазочек с различными видами кекса и печенья, а также с зефиром и мармеладом.

Александр Николаевич сумел-таки сдержать восклицание удивления при столь внезапном появлении на этом столе сладостей, при нем к столу никто не подходил. Из четверки телохранителей в кабинете остался один только усатый красавец со сложенным пиджаком шефа на руках, в данный момент он бы просто вешалкой. Да и дерматиновый портфельчик, который так одиноко и одновременно так важно возлежал на столешнице его письменного стола. Опять-таки полковник Воробьев так и не успел заметить, как телохранители наркома все это проделали и положили этот портфельчик на его стол. А Лаврентий Павлович в этот момент изумлял размерам отечественного примуса.

— Александр Николаевич, а где вы такое чудо техники разыскали? Примус такой маленький, не шумит, а чайник вот-вот закипит. Поверить трудно, что такие маленькие вещи так хорошо работают.

Чайник действительно очень скоро закипел.

Полковник Воробьев налил кипятку в заварочный чайник и пригласил наркома, который никак не мог оторваться от примуса, близоруко рассматривая его со всех сторон, устраиваться за стол. Поставив примус на место, Лаврентий Павлович прошел к столу и присел на стул с высокой и прямой спинкой, внимательно рассматривая, как сервирован стол. Действуя по наитию, Александр Николаевич подошел к столу и замер по стойке смирно. Это выглядело несколько нелепо, один человек в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами сидел на стуле за столом, а другой человек чуть ли не в такой же белой рубашке с закатанными по локоть рукавами стоял перед первым человеком по стойке смирно.

Но Лаврентию Берия такая постановка дела понравилась, он усмехнулся и произнес:

— Видимо, недаром нас вместе свела судьба, грамотно ты, товарищ полковник, подходишь к решению некоторых неординарных вопросов. Ну что ж… должен откровенно признаться в том, что мне льстит и пока нравится вот это твое такое поведение. Ты только сейчас, пожалуйста, садись за стол, пей чай и ешь бутерброды. К тому же я должен признаться и в том, что мои сомнения по поводу создания в организационной структуре народного комиссариата твоего отдела, были в корне неверны. Я теперь почти уверен в том, что мы не единственные разумные обитатели космоса, что существуют параллельные миры, по которым можно путешествовать. Я начинаю верить в существование пророков и в пророчества людей, которые, подобно Нострадамусу, могут предсказывать будущее всего человечества.

— Товарищ Сталин доволен результатами работы твоего отдела, считает очень интересной и познавательной аналитику, которую выдают твою люди. Вот только у него времени не хватает на то, чтобы каждый день читать разрозненные бумажки из твоего отдела, товарищ полковник. Поэтому Иосиф Виссарионович предлагает, чтобы твои люди готовили ему еженедельную обзорную записку по делам, которые находятся в твоем рассмотрении. Для чтения этой записки он выделил время по пятницам с девяти и до десяти утра. Первое время я буду докладывать твои записки, но у меня хватает своих дел, чтобы ломать над ними голову. Поэтому на первое время договорился о том, что каждый четверг в одиннадцать часов вечера будешь приходить ко мне, и мы вдвоем будем доводить до ума обзорные записки твоего отдела.

С видимым удовольствием Лаврентий Павлович пил чай и аккуратно ел бутерброды с чайной колбасой. Сейчас хорошо было заметно, что в разговоре с ним нарком внутренних дел несколько расслабился, о чем-то задумывался, но оставался сидеть за столом и попивать чайку. Время от времени нарком как бы отрицательно покачивал головой и, чтобы не обжечься, осторожно прихлебывал из стакана горячего чая. Чайная колбаса, по всей очевидности, ему не совсем понравилась, он с ней съел всего один бутерброд, но активно нажимал на мармелад и зефир.

В молчании прошли минуты две — три, внезапно Лаврентий Павлович повернул голову сторону и телохранитель в роли наркомовской вешалки тут же произнес с заметным грузинским акцентом:

— Шесть тридцать утра! Через час встреча в Кремле с Булганиным, а еще Меркулов вас просил его принять.

— Ну, вот видишь, нет времени даже на то, чтобы с тобой дольше посидеть и боле плотнее обговорить все дела твоего отдела. Но я тебя взял и поставил руководить именно этим отделом по той причине, что ты, Александр Николаевич, умеешь хорошо соображать и выдавать не стандартные решения. Так, что тебе со многим придется справляться самому, я всегда буду готов тебе помочь, но ты должен хорошо понимать, что вскоре у меня не будет достаточно времени нянчиться с тобой и твоими людьми. На твоем столе я оставлю этот портфельчик с кое-какими материалами, которые касаются и тебя лично. Ты его содержимое, пожалуйста, хорошенько изучи, но никому больше не показывай, а потом его мне верни. Я буду этот портфельчик в своем личном архиве хранить.

С этими словами Лаврентий Павлович поднялся из-за стола, снова как-то странно распрями плечи и пиджак мгновенно из рук телохранителя перекочевал на плечи наркома. Немного подергав его борта, чтобы пиджачок лучше бы на нем сидел, Лаврентий Павлович кивнул головой полковнику Воробьеву и в сопровождении телохранителя решительно направился к выходу из кабинета.

Александр Николаевич стоял у своего рабочего стола и не отрывал взгляда глаз от дерматинового портфельчика. Затем он сел на стул и протянул к портфельчику руки. Внутри его находились несколько печатных страниц и фотография человека. Присмотревшись внимательно к этому человеку, полковник Воробьев вдруг в нем узнал своего студента факультета журналистики Артура Любимова. Лицо этого парня выглядело посуровевшим и следка постаревшим, хотя ему, по-прежнему, можно было бы только дать максимум девятнадцать — двадцать лет. На фотографии Артур Любимов лежал на госпитальной койке, запрокинув голову и плотно закрыв глаза и, не смотря на суровое выражение лица, в нем ощущалось какая-то детская беззащитность и обида.

Полковник Воробьев все еще рассматривал фотографию Артура Любимова, когда в его кабинет стремительно ворвалась молодая и очень симпатичная девчонка. Это была лейтенант НКВД Наталья, его секретарша, которая имела красивые платиновые волосы, сегодня на бигудях модно закрученные в мелкий барашек, и на весь кабинет радостно прокричавшая:

— Вот вы сидите в своем кабинете и не знаете, что весь наш этаж был целый час перекрыт и на него никого не допускали. Говорят, что сам Лаврентий Павлович делал обход и с кем-то, по-видимому, очень важным человеком встречался и это в такую рань. Нас всех держали внизу и никого на этажи не пускали, даже некоторых начальников управлений.

В этот момент девчонка заметила неубранный столик с двумя недопитыми стаканами чая и практически нетронутыми бутербродами. Наталья запнулась, пришла к какому-то выводу и совершенно неожиданно для самой себя произнесла:

— Здравствуйте, Александр Николаевич, а как вы сегодня…

Врачи военного госпиталя, в котором в одиночной палате лежал раненый немец, к которому никого не допусками, первыми обратили на это внимание и первыми всполошились по поводу того, что он уже давно должен был бы выйти из искусственной комы, но почему-то из нее не выходит. Сначала они провели пару своих врачебных консилиумов, но тут же выяснилось и другое обстоятельство, что раненый пациент прошел несколько курсов лечения, которые ему никто из врачей госпиталя не прописывал. Лечащие врачи и курирующие их медицинские светила были вынуждены прийти к мнению о том, что кто-то еще, помимо врачей госпиталя, ведет лечение этого раненого немца.

Как врачам этого не хотелось, но идущая сегодня война и эти странные и необъясняемые обстоятельства заставили врачей обратиться в органы НКВД с предостерегающим заявлением. Сотрудники НКВД вполне серьезно отнеслись к этому заявлению врачей, провели практически мгновенное расследование по фактам, изложенным в заявлении. И, убедившись в том, что факты правдивы и неопровержимы, первым же делом усилили охрану немца и стали готовить его к транспортировке во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Но тут врачи стали горой и заявили, что врачебная этика не позволяет им больного человека независимо от того, немец ли он и ли русский, с госпитальной койки переводить на тюремные нары.

Одним словом, департамент НКВД, занимавшийся охраной и наблюдением за этим военным госпиталем и содержавшимся там немецким пациентом, начал срочно готовить материалы о зреющем заговоре врачей-предателей. Соответствующие документы о необходимости проведения профилактических арестов врачей заговорщиков в этом военной госпитале уже были подготовлены и направлены на подпись и утверждение наркому внутренних дел. Но вместо согласия на проведение операции сверху был спущен большой фитиль, которым здорово утерся и которым был отправлен на фронт в заградотряд НКВД начальник департамента, подготовивший бумаги по этому заговору врачей. А также строгий приказ о передаче всех документов по раненому эсэсовцу из этого департамента некому полковнику Воробьеву.

Следующим утром весь небольшой штат отдела полковника Воробьева с раннего утра находился в военном госпитале и вместе самим начальником отдела принимал на свой баланс все дела по раненому эсэсовцу. Полковник очень плотно побеседовал со всеми лечащими врачами и хирургами, проводившими операции на немце. Все врачи в голос заверяли Александра Николаевича, это так врачей полковник попросил себя называть, в том, что до какого-то времени их немец был не жильцом на этом свете. Но вот в последнюю неделю после того, как он приходил в сознание, когда хотел пообщаться с медсестрой Верочкой, дела с его здоровьем круто изменились. Исчезла необходимость в проведении третьей операции, его общее состояние здоровья изменилось в лучшую сторону, унтерштурмфюрер СС вот-вот должен был выйти из состояния искусственной комы и прийти в сознание.

Полковник Воробьев еще раз заглянул в свои бумаги, чтобы еще раз убедиться в том, что его Артур Любимов и есть унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе. В этих же бумагах он прочитал об аресте медсестры, старшины Веры Глаголевой и о помещении ее в изолятор временного содержания НКВД. Он негромким голосом подозвал лейтенанта Наталью Васильеву и приказал срочно разыскать и освободить из-под стражи старшину Глаголеву и срочно вернуть ее на рабочее место. Наталья весело козырнула и, словно метеор в небе, полетела исполнять приказ своего командира, вслед ей невольно даже заулыбались такие суровые старики, как военные врачи и как начальник хирургического отделения госпиталя и его главврач.

В этот момент главврач госпиталя ладонью хлопнул себя по лбу и проговорил, почти простонал:

— Какие мы все-таки дураки?! Все внимание уделяли одному только этому немчику и совершенно забыли о втором таком же эсэсовце, их же обоих доставили вместе. Но с этого немца ваши ребята почему-то глаз не спускали, с биноклями наблюдали за тем, как под него наши медсестры госпитальные утки подкладывали, а на того немчуру — ноль внимания. А они-то друг на друга так похожи, словно родные братья. Только один из них светлый какой-то, а другой темноват, под цыгана косит.

Полковник Воробьев снова пошуршал бумагами в своем портфельчике и достал оттуда две фотографии, которые показал врачам. Главврач взял фотографии в руки и долго их рассматривал, затем поднял глаза на Александр Николаевича и тихо, очень тихо сказал:

— Теперь я понимаю, почему вы этими немцами занимаетесь. Никакие они не немцы, а наши простые и честные ребята. Вы посмотрите на овалы их лиц, скулы, — это парни не являются представителями англо-саксонских рас, они наши сибиряки или дальневосточники. Ну, да ладно, я отошел от дела и снова возвращаюсь к нашим баранам. Вот вам второй немец, который сейчас излечивается в терапевтическом отделении. -

С этими словами главврач передал Воробьеву фотографию гауптшарфюрера СС Ханса Вилке.

— А вот этого парня не знаю, встречаться с ним мне не приходилось.

Полковник Воробьев попросил главврача дать ему медсестру, чтобы она провела его в палату, в которой сейчас находился Ханс Вилке. Вскоре он вместе со старшим лейтенантом Сергеем Голубевым входил в палату 2-28, расположенную в терапевтическом отделении военного госпиталя на втором этаже. По всей очевидности, гауптшарфюрер СС Ханс Вилке что-то перекусывал, когда у него в палате оказались такие неожиданные и важные гости в форме командиров НКВД.

При виде полковника в синей энкэвэдэвской форме, гауптшарфюрер СС Вилке резво вскочил на ноги и, вытянув руки вдоль бедер, бодро на немецком языке с баварским акцентом пролаял:

— Сержант Рабоче-крестьянской Красной армии Алексей Карпухин.

— Полковник НКВД Воробьев, можете обращаться ко мне, как к Александру Николаевичу. — Александр Николаевич говорил-то это на русском языке, но всем окружающим послышался гортанный немецкий язык.

— Старший лейтенант Сергей Голубев.

Вслед за полковником представился Сережа Голубев, который секунду назад этого совершенно не собирался делать, с какой это стати так красиво представляться какому-то там вшивому немцу. Но внезапно внутри его возникла некая потребность, заставившая его сделать шаг вперед и, приложив правую руку к пилотке, назвать свое звание и фамилию. Причем все слышали, что в этот момент старший лейтенант говорил на отличном немецком языке с силезским прононсом.

Полковнику и старшему лейтенанту потребовалось до минуты времени, чтобы разобраться в том, что же в этой госпитальной палате только что произошло?! Почему они представлялись этому немцу? Ведь они пришли его допросить… И только в это мгновение до сознания полковника и старшего лейтенанта одновременно дошло понимание того факта, что немец-то представился им советским сержантом. Александр Николаевич ошеломленно посмотрел на старшего лейтенанта Голубева, а затем уже более осмысленный свой взгляд снова перевел, то ли на гауптшарфюрера СС Ханса Вилке, то ли на сержанта РККА Алексея Карпухина.

В этот момент в голове Александра Николаевича Воробьева прозвучал странно спокойный и весьма знакомый голос:

— Профессор не торопитесь с выводами, какой вы сделали в прошлый раз. Одним только этим вы полностью изменили мою жизнь. Поэтому прошу, сначала выслушайте нашу историю, а потом принимайте свои строгие энкэвэдэвские меры. Разговор предстоит долгий, поэтому вам следует найти такое положение, при котором вы могли выслушать мой и моего друга, сержанта Алексея Карпухина, рассказ с самого начала и до конца. Я также полагаю, что вам, Александр Николаевич, обязательно потребуется официальный свидетель такого нашего с вами разговора, а иначе вам никто после этого не поверит. Так, что жду связи с вами и, если такая связь потребуется, то просто подумайте обо мне и я обязательно отвечу на ваш вызов.

Словно очнувшись от сна, полковник Воробьев стремительно рванулся из палаты 2-28 и чуть ли не бегом дошел до медицинского поста и прямо из рук какой-то медсестры вырвал трубку обыкновенного телефона. Дрожащими пальцами набрал шестизначный номер и долго слушал переключения на линии, затем трубку поднял Лаврентий Павлович, который спокойным голосом произнес:

— Сейчас я нахожусь на заседании Комитета Обороны, не дай вам бог позвонить…

— Он заговорил и хочет о себе рассказать. Говорит, что вы должны назвать официального свидетеля этого разговора, так как можете мне не поверить.

На линии возникло секундное молчание, а затем послышалось очень короткое:

— Я еду сам.

Александр Николаевич Воробьев, похоже, потерял счет времени.

Он так и продолжал стоять с телефонной трубкой в руках у медицинского поста, когда госпиталь начал сходить с ума. Сначала по коридорам и этажам госпиталя разбежались какие-то бойцы с громадными волкодавами на поводке, затем появились какие-то усатые бойцы с автоматами наперевес, которые выстроились спинами друг к другу двумя сплошными шеренгами от лестницы и до дверей палаты 2-28. Последними появились его телохранители, которые рассыпались по этажу и все внезапно куда-то пропали. Причем, никто не обращал никакого внимания на полковника Воробьева и ни один человек не заглядывал в палату 2-28. Когда Александр Николаевич начал с испугом посматривать по сторонам, так как совершенно не ожидал того, что из-за появления только одного человека поднимется такая великая кутерьма, то в коридоре госпиталя появился генеральный комиссар безопасности Лаврентий Берия, а за его спиной плечом к плечу шагали четыре знакомых Воробьеву грузинских красавца.

Глава 4

Несколько дней после состоявшегося разговора в отделе полковника Воробьева ничего существенного происходило, дела как бы приостановились и замерли. Незанятые работой офицеры бродили из угла в угол и время от времени писали рапорты об отправке на фронт в действующую армию. Полковник Воробьев с остервенением рвал эти рапорты на глазах офицеров, их написавших. Александр Николаевич хорошо понимал, что руководству страны нужно время для того, чтобы собраться с духом и принять решение о дальнейшей судьбе трех необычных человек, будет ли или не будет ли оно с ними сотрудничать?! Но ничегонеделание было страшней любой самой трудной работы, особенно, когда хорошо понимаешь, что с отрицательным решением тебя тут же физически уберут.

Лаврентий Павлович все время разговора Артура Любимова с Александром Николаевичем Воробьевым просидел, откинувшись на спинку стула, и взглядом глаз на старшем лейтенанте Сергее Голубеве, который так и застыл в позиции смирно и рукой, поднесенной к пилотке на голове. Только изредка он поворачивал голову и также с глубоким интересом посматривал на гауптшарфюрера СС Ханса Вилке или сержанта РККА Алексея Карпухина, также замершего в позиции "смирно", но только с руками вытянутыми вдоль бедер. Нарком слушал и одновременно оценивал ситуацию, в которой так внезапно оказался. В какой-то момент после входа в палату 2-28 он вдруг понял, что слышит и понимает мысли всех присутствующих в этой палате людей.

Лаврентий Павлович знал, что сейчас он, как и Артур Любимов, способен волевым решением заставить всех людей, в настоящий момент присутствующих в этой госпитальной палате, забыть обо всем том, что только что происходило в этой палате. Рассказ давно закончился, но нарком внутренних дел Берия, по-прежнему, продолжал сидеть на стуле и не торопился с него подниматься. Если бы люди, находившиеся в этой палате, обладали бы независимым мышлением, то они могли бы подумать о том, что мысленный разговор все еще продолжается, но гораздо в более узком кругу.

О том, что этот разговор действительно продолжается, можно было бы судить и по тому факту, что в какой-то момент лицо Лаврентия Павловича посерело, по нему побежали крупные капли пота. В тот момент Артур Любимов был совершенно откровенен, когда наркому говорил о том, что только восемь — десять процентов человечества обладают достаточно развитым головным мозгом, чтобы быть телепатами, чтобы уметь читать мысли других людей. А еще меньший процент людей попадает в зависимость от мыслей телепатов. Следует признать, что разговор этих двоих не был в истинном смысле беседой двух людей, а был настоящим словесным боем, за каждым задаваемым вопросом стояли смерть и жизнь других людей.

К этому моменту Артур Любимов с большим трудом убедил-таки своего визави в том, пользоваться таким даром следует с громадной предосторожностью. А когда Лаврентий Павлович тут же поинтересовался, имеются ли на Земли и другие такие, как он люди, с аналогичными способностями, то Артур Любимов честно ответил о том, что этого невозможно знать, пока с не столкнешься с таким человеком. Он еще раз повторил свою мысль о том, что вселенная многообразна. Что в ней существуют параллельные миры, в которых можно путешествовать, одной только силой воли переходя из одного мира в другой мир, а в другие населенные звездные миры приходится добираться специальным межзвездным транспортом.

После чего Лаврентий Павлович задал свой последний вопрос в этом разговоре:

— Что происходит с людьми, научившимися мысленному разговору?

— Прежде всего, они долго живут. И только судьба или рок могут заглянуть или определить их будущее. — Честно ответил Артур Любимов.

После этого ответа Любимова нарком Берия легко поднялся на ноги и отправился к выходу из госпитальной палаты, но его усатая четверка осталась стоять в неподвижности за спинкой уже пустого стула, устремив свои взгляды в никуда. Лаврентий Павлович не стал открывать двери, а всем телом развернулся и снова осмотрел палату, затем осторожно коснулся сознания полковника Воробьева и долю секунды его изучал.

Здесь все было в порядке, умный советский бесхребетный интеллигент, но он, как все обычные советские интеллигенты, погладишь его по шерстке, приблизишь к себе, и он будет тебе до скончания веков верно служить. Со старшим лейтенантом…. тоже все в порядке, надо будет только передать ему в командование свою службу телохранителей, а то совсем зажрались говнюки, только о себе и думают. Этот русский парень их так погоняет и так по ранжиру поставит, что небо в овчинку покажется. Затем Лаврентий Павлович попытался коснуться сознания этого, то ли немца, то ли русского, который, как ему вчера и разведчики, и кадры доложили и там, и там документально проходит, но его попытка провалилась.

Еще раз убедившись, что Артур Любимов выдерживает достигнутые договоренности, Лаврентий Павлович недовольно махнул рукой и приказал всем людям в этой палате перейти в активный режим. Четверка грузин затопала ботинками и в мгновение ока оказались за спиной своего шефа. Сержант Карпухин бессильно упал в кресло. Старший лейтенант Голубев опустил руку, вопросительно посмотрел на полковника, который в этот момент тер виски, словно пытался что-то вспомнить. За народным комиссаром внутренних дел тихо захлопнулась дверь палаты, он исчез вместе со своими телохранителями, так ни с кем не попрощавшись.

С того момента пошел третий день, отдел подготовил еженедельную обзорную записку и полковник Воробьев был готов ее передать наркому для согласования и коррекции. Но от наркома не последовало никакой реакции, он исчез, все эти три дня от него не было ни единой бумажки, ни единого распоряжения. Только по неизвестно от кого приказа старшего лейтенанта Сережу Голубева забрали из отдела и, закрыв его вакансию, перевели в распоряжение центральных кадров наркомата. А затем полковнику Воробьеву перезвонил сам генерал майор, начальник центральных кадров, и поинтересовался, куда он собирается сажать пятерых новых сотрудников, которых срочно перевели с Западного фронта. И снова тишина, причем, именно такая тишина, которая обычно наступает в природе перед сильной грозой.

Несколько раз Александр Николаевич пытался тишком связаться с Артуром Любимовым, но он ни разу не ответил на зов. А вход к нему в палату был на какое-то время полностью прекращен, четвертый этаж госпиталя был до упора забит бойцами в синей форме, а вместо боевых шлемов у них на голове были какие-то серебряные цепочки с серебряными же монетами на висках. Эти бойцы тщательно проверяли удостоверение полковника, но близко к палате Артура Любимова не подпускали, каждый раз после проверки документов эти бойцы говорили о том, что "пока не велено"!

Тогда полковник Воробьев попытался связаться с Артуром через сержанта Карпухина, но тот в ответ нес какую-то немецкую белиберду, после чего Александр Николаевич действительно начал сомневаться в том, действительно ли сержант Карпухин является русским человеком.

На третий день в отделе внезапно появились два дальневосточных особиста конвоира, которые доставили в Москву заключенного роттенфюрера СС Игоря Славина. Всего за пару недель пребывания в лагере роттенфюрер СС успел-таки превратиться в полного советского заключенного доходягу Гулага, которого подкармливали только из-за того, что он когда-то был эсэсовцем. Когда полковник Воробьев расписался о получении живым, слово здоровым Александр Николаевич лично вычеркнул, роттенфюрера СС Славина, тот почему-то заплакал, тут же упал в уголок полковничьего кабинета на пол и, прикрывшись бывшей на нем рваной одеждой, мгновенно уснул со слезами, все еще продолжающими катиться из глаз.

Когда вечером этого же дня конвоиры в синей форме и с автоматами на груди доставили из изолятора в отдел медсестру Веру Глаголеву, то она ничем не напоминала красивую девицу хохотушку и страшно хотела есть. Увидев, как в углу кабинета эсэсовец Славин уничтожает вторую большую банку американских консервов, пожилая женщина, молча, подошла к нему, забрала из рук дюралевую ложку и ломоть хлеба, чтобы мгновенно расправиться с мясными американскими консервами. Красавица, комсомолка и лейтенанта НКВД Наталья Васильева, увидев эту картину, почему-то расплакалась и, вытирая слезы кулачками, стремительно убежала из кабинета.

Но от Лаврентия Павловича пока ничего не поступало!

Но все изменилось утром четвертого дня. Первым полковнику Воробьеву перезвонил генерал майор, руководитель центральных кадров наркомата внутренних дел и сообщил о том, что вчера Лаврентий Павлович подписал приказ о разворачивании его отдела в специальное управление при Генеральном комиссаре государственной безопасности. Что он, по-прежнему, остается руководителем управления, а его первым заместителем становится генерал-лейтенант Гаврилов, который прославился тем, что, будучи руководителем фронтовой контрразведки, недавно спас от покушения самого маршала Тимошенко.

Как только Александр Николаевич положил трубку, как снова раздался телефонный звонок, перезвонил сам Лаврентий Павлович. В это утро у него, по всей очевидности, было замечательное настроение, несмотря на то, что дела на фронтах день ото дня становились все хуже и хуже. Немного пошутив о погоде и ветреном характере женщин, нарком внутренних дел вдруг довольно-таки резко перешел к разговору о делах.

— Я знаю о том, что к этому времени ты должен был бы уже услышать о том, что твой отдел расширяется до управления и будет подчиняться только одному мне, но это дело второе. Вчера я встречался с Иосифом Виссарионовичем по главному вопросу, и мы договорились о том, что ты будешь третьим человеком в нашем государстве, который будет все знать о том, чем будут заниматься наши "инопланетяне". Ты будешь с ними поддерживать постоянную связь, будешь знать, где каждый из них находится и чем занимается. Одним словом на тебя, Александр Николаевич, ложится основная работа по обеспечению работой и поддержанию контакта с Артуром Любимовым и его людьми. А твои заместители должны тебя полностью освободить от другой работы, прямо не связанной с "пришельцами". Я сам за этим буду внимательно следить. Иосифу Виссарионовичу очень понравились материалы по фон Рунге, он посоветовал Игоря Славина готовить к внедрению в это новое управление немецкого Абвера, но это уж тебе, Александр Николаевич, лично самому решать, кого и куда направлять. Но Артур и Алексей пока будут сами определять свои личные планы на будущее, но в скором времени их пути-дорожки разойдутся. Поэтому заранее к такому готовься, тем более этим парням нужно подготовить новых бойцов помощников, чтобы они сами не теряли много времени на такие поиски.

— В принципе, у меня все, я все тебе рассказал, успел тебе выболтать все государственные секреты, так, что цени и уважай меня за такую храбрость. Да, чуть не забыл, Артур Любимов сегодня утром покинул госпиталь и Москву, на следующей неделе он с тобой свяжется и проинформирует о том, где находится. В ближайшее время сержант Карпухин отправится для продолжения службы в немецком вермахте, но это уже ты будешь готовить. Это меня на радостях от удачно проделанной тобой и твоим отделом работы так понесло, что остановиться не могу. И последнее, возвращаю тебе обзорную записку с личной резолюцией Иосифа Виссарионовича Сталина, храни ее в своих управленческих архивах.

Артур Любимов стоял на перроне Ленинградского вокзала и ожидал, когда подадут очередной железнодорожный состав для отправки в Ленинград. Он был одет в стиранное-перестиранное обмундирование лейтенанта РККА. Из лейтенантской поясной кобуры торчал старенький наган с одним патроном в стволе, а в плечевой кобуре, о существовании которой никто не знал, не ведал, покоился полностью заряженный "Вальтер Пк38" с двумя запасными обоймами. В правом нагрудном кармане его гимнастерки находился комсомольский билет, а в левом — приказ об окончании пехотного училища и присвоении звания лейтенанта. А также выписка из приказа о командировании лейтенанта Любимова в распоряжения отдела кадров Северо-западного фронта для дальнейшего распределения и продолжения службы командиром взвода и с указанием явиться на место службы семнадцатого июля 1942 года.

Сегодня же было пятнадцатое июля одна тысяча девятьсот сорок второй год, в распоряжении молодого лейтенанта оставалось двое суток до срока прибытия на место службы.

Час назад, когда лейтенант Любимов прибыл на Ленинградский вокзал, то он прямо из метро пробежался на перрон вокзала, чтобы увидеть, как с пятого пути отправлялся гражданский состав на Ленинград. В середине июля 1942 года поезда между Москвой и Ленинградом ходили нерегулярно из-за вражеских воздушных бомбардировок, но пока еще ходили. Сейчас лейтенант Любимов стоял у края перрона и думал о том, что зря он тогда не побежал и не догнал тот отправляющийся поезд, что ему легко можно было бы сделать со своими длинными и тренированными ногами. А теперь ему приходилось маяться из угла в угол в зале ожидания Ленинградского вокзала, ожидая отправления следующего состава. Он часто ходил к военному коменданту вокзала или просто выходил на вокзальный перрон, чтобы поинтересоваться или узнать, когда же будет ли отправление нового поезда на Ленинград. Народа на вокзале было очень много, но ни один мужчина или женщина не знали о времени отправления очередного поезда в Ленинград.

Никакого расписания движения поездов между двумя главными городами Советского Союза, по-видимому, уже не существовало, а если и существовало, то составляло военную тайну, которой никто не знал. Капитан НКВД, военный комендант Ленинградского вокзала, уже откровенно посмеивался над этим молоденьким недотепой в лейтенантской форме, каждый раз называя ему вымышленное время отправления поездов в Ленинград. Лейтенанту Артуру Любимову снова и снова приходилось подниматься на ноги, выходил на перрон вокзала, чтобы посмотреть, не подан ли какой-либо состав к перрону и не готовится отправление поезда от перрона, а также для того, подышать свежим уличным воздухом столичного города.

Зал ожидания Ленинградского вокзала был битком забит, не было ни одного свободного местечка, красноармейцами и командирами РККА, отправляющимися по месту службы или на фронт. В нем также было много и гражданских лиц, в основном женщин с детьми, которые хотели, как можно быстрее, вернуться в свои дома, чтобы в родных пенатах переждать бедствия и горести военного времени.

Но среди людей, ожидающих отправления на Северо-запад, крутилось немало лиц без определенного занятия, которые к тому же никуда не собирались уезжать.

Особенно много среди таких лиц было жиганистого типа подростков семнадцати или восемнадцати лет, которые внимательно присматривались к отъезжающим пассажирам, выискивая среди них ротозеев, которых мгновенно лишали различных продуктовых талонов и денежных знаков. Эти уркаганы действовали поодиночке или мгновенно объединялись в небольшие группы в зависимости от решаемых задач и количества предполагаемых жертв. Они, разумеется, проходили мимо и не трогали красноармейцев и командиров Красной армии, а также организованные группы из гражданских лиц. Но не давали прохода одиноким женщинам с детьми, старикам и старухам, лишая их средств к существованию или средств для возвращения домой. Милицейские или армейские патрули, время от времени прочесывающие территорию Ленинградского вокзала, проходили мимо уркаганов, словно их никогда не видели.

Время приближалось к восьми вечера, когда на вокзальном перроне началась суета, свидетельствующая о готовящемся отправлении нового состава на Ленинград. Из вещей с собой лейтенант Любимов имел тощий солдатский сидор, который, не снимая, таскал на своем горбу. Он быстренько смотался к капитану, военному коменданту, чтобы поставить все необходимые печати на свои командировочные документы. Когда лейтенант снова вернулся на перрон вокзала, то железнодорожный состав уже стоял у перрона, но был плотно окружен красноармейцами, которые угрожая ножами-штыками своих винтовок СВТ38, никого к нему не подпускали.

Вскоре выяснилось, что это был воинский эшелон, к которому были прицеплены два специально вагона СВ для членов ленинградского областного комитета КПСС, которые оказались в Москве и сейчас возвращались в Ленинград, что сам эшелон подали к перрону вокзала только для загрузки этих двух вагонов. Никаких других пассажиров этот воинский эшелон брать не собирался. Возбужденные неудачей люди возвращались обратно в зал ожидания Ленинградского вокзала, чтобы занять свои места, а младший лейтенант Любимов рванулся в сторону головы эшелона, пытаясь разыскать коменданта эшелона. Ему повезло, уже через две теплушки он увидел небольшую группу командиров, глава которой, майор РККА, уверенно направо и налево раздавал приказания.

Бегом, догнав эту группу командиров, лейтенант Любимов ловко развернулся лицом, вытянулся и, приложив правую руку к пилотке, доложился майору о своем прибытии. Когда тот удивленно на него посмотрел, Артур Любимов протянул ему свои документы о командировании в распоряжение кадров Северо-западного фронта. Майор мгновенно уловил суть ситуации, на секунду задумался, а затем обратился к капитану в своей группе и попросил его помочь лейтенанту Любимову добраться до фронта. Таким неожиданным образом Артуру Любимову удалось попасть в воинский эшелон, следующий по маршруту Москва — Ленинград — Волхов.

Командир батальона связи 2-й ударной армии капитан Николай Теплицин весьма благосклонно отнесся к отправляющемуся на фронт лейтенанту Любимову и выделил ему целое купе в своем купейном вагоне, который возглавлял этот воинский эшелон, в котором разместилось командование батальона связи. Они договорились встретиться вечерком и хорошенько поговорить, когда эшелон будет в пути на Ленинград. Капитан Теплицин отправился по своим делам, а лейтенант Любимов вышел на перрон из тамбура вагона. Часовой у вагона видел его вместе с командиром батальона, поэтому ни в чем лейтенанту не препятствовал.

Эшелон стоял на крайнем пути, одно стороной прямо вдоль вокзального забора, а другой стороной к перрону, по которому люди, так и не попавшие в эшелон, с опущенными головами возвращались в зал ожидания вокзала. Лейтенанту Любимову показалось, что в этой толпе гражданских лиц пару раз мелькнуло лицо одного великовозрастного уркагана, с огромной кепкой на голове и величайшими штанами клешами, который последний час постоянно вертелся вокруг него. Капитан перед уходом по делам, намекнул о том, что эшелон отправится в девять часов вечера, времени было более чем достаточно для того, чтобы смотаться в зал ожидания вокзала и вовремя вернуться к вагону, но какое-то внутреннее чувство остановило Артура Любимова от такого поступка.

Только начинало темнеть, а часовой поинтересовался, нет ли, у лейтенанта, чего-либо покурить?! Артур вдруг вспомнил о том, что в его сидоре должен лежать кисет с какой-то махоркой. Старый каптер госпиталя, выдавая обмундирование лейтенанта, этот кисет бросил в его сидор, при этом сказав, что махорка, как водка, на фронте всегда пригодится. Он сказал часовому, что сейчас вернется и пошел в свое купе проверить сидор, который был на месте и кисет с махоркой в сидоре тоже был. Он уже взялся за ручку своего купе, когда Артура прошибла мысль о том, что в его купе свежо и прохладно, но, когда он из него уходил в тамбур, то в его купе попахивало несвежими портянками. Лейтенант Любимов медленно и осторожно развернулся всем телом и увидел, что окно его купе опущено, чего просто не могло быть.

Мгновенно проведенное сканирование ему тут же показало, что трое неизвестных лиц находятся в четвертом вправо от него купе. Осторожно повернув ручку своего купе, лейтенант Любимов неуловимой тенью выскользнул в коридор вагона и на цыпочках начал красться к подозрительному купе. За несколько шагов до купе он остановился и прислушался, из пятого купе не слышалось ни единого звука. Подумав, Артур из плечевой кобуры вытащил "Вальтер Пк38" и снял его с предохранителя. В этот момент дверь пятого купе стремительно и с противным скрипом распахнулась и на его пороге выросла большая фигура красноармейца, который с громадным удивлением уставился своими желтыми глазами на застывшего в полусумраке вагонного коридора командира с пистолетом в руках. Как только красноармеец начал открывать рот для вопроса, то Артур размахнулся и рукояткой пистолета сильно врезал ему в висок. Послышался хруст височного хряща, красноармеец начал спиной заваливаться обратно в купе, но ему в спину ударили два выстрела. Любимов сделал небольшой шаг влево и, плотно прижавшись грудью к стенке следующего купе, двумя цокающими выстрелами из "Вальтера Пк38" прикончил человека, мелькнувшего в щели между стороной двери и телом убитого красноармейца.

Не задерживаясь ни на секунду, лейтенант Любимов тут же стремительно качнулся в противоположную от стенки купе сторону и в движении, когда находился прямо посередине раскрытой двери купе, снова произвел, но на этот раз три выстрела по пространству левой половины этого купе. Послышался стон и падение на пол тела человека. На какую-то долю секунды глаза лейтенанта вошли в контакт с глазами еще одного человека, который находился за пределами купе по ту сторону оконного стекла. Пальцы руки сработали сами собой, загремели выстрелы "Вальтера Пк38", которые уже не прекращались, пока не кончились патроны в обойме пистолета.

Лейтенант Любимов еще стоял, плотно прижавшись спиной к стеклу окна вагона и держа в опущенной руке "Вальтер Пк38", когда в коридор купейного вагона набежали какие-то красноармейцы и командиры. Они, протискиваясь мимо лейтенанта, заглядывали в купе и сокрушительно кивали головами, видя окровавленные тела майора, капитана и рядового красноармейца Красной Армии. Затем с группой своих командиров прибежал капитан Теплицин и первым делом потребовал, чтобы один из его офицеров осмотрел бы купе.

Старлей в кирзовых сапогах прошелся по лужам крови и, не обращая внимания на кровь, начал рыться в каком-то кофре, стоящем на приоконном столике купе. Он удовлетворенно покивал головой, лямки кофра закинул себе кофр на плечи и, также шагая по лужам крови, вышел из этого купе. По коридору вагона он прошагал пару шагов, своим ключом открыл восьмое купе, вошел в него и тут же заперся на ключ, а у дверей купе на охранный пост встал боец с автоматом.

Капитан Теплицин отвел лейтенанта Любимова в сторону и тихо ему прошептал на ухо:

— Лейтенант, своим геройским поступком ты спас всех нас, все командование фронтового батальона связи. Кто бы мог подумать о том, что в родной столице у нас попытаются украсть фронтовую шифровальную машинку. Но ты об этом ни-ни, никому ни слова, а то сейчас синемундирники набегут и будут требовать объяснений, почему стрельба, почему убитые…, да потому что война, вот почему. Но они этого не поймут, так, что готовься брат к худшему, но мы тебя в обиду не дадим.

Ленинград встретил лейтенанта Любимова абсолютным спокойствием и показным миролюбием. На Московском вокзале даже и близко не наблюдалось того безобразия, что творился на Ленинградском в Москве. Никаких тебе там случайных лиц с гигантскими кепками на маленьких головах, повсюду девчонки в красных косынках и парни с противогазами на боку, которые внимательно следят за порядком в домах, на улицах и на площадях. Парни и девушки доброжелательны, хорошо воспитаны и на все вопросы знают ответы. Правда никто из этих парней и девушек так и не ответил на вопрос, где же находится штаб Северо-западного фронта, а подозрительными взглядами смотрели вслед лейтенанту РККА, задавшему такие провокационные вопросы.

Игра в викторину закончилась очень быстро, вскоре усиленный патруль милиционеров арестовал подозрительного лейтенанта и, не обыскивая и не проверяя документов, доставил его на центральный милицейский участок города. Там на участке его принялся допрашивать старший лейтенант милиции Василий Лицын, который всего вторую неделю служил в органах общественного правопорядка Ленинграда, куда его устроил друг отца парня. Из военкомата пришла повестка на призыв Василия в армию, а он в течение трех лет так и не сумел сдать ни одного вступительного экзамена в вуз, поэтому теперь ему грозила служба простым рядовым бойцом в армии, да еще в такое лихое, военное время. Вот папаша, начальник отдела Смольного, и договорился со своим старым другом о том, чтобы сыну воинскую службу заменили бы на службу в городской милиции. Тот своим приказом оформил парня на службу в милицию на центральном участке, где служили одни свои люди.

Увидев арестованного армейского лейтенанта, только что доставленного в участок, старший лейтенант милиции Василий Лицын почему-то решил, что это немецкий шпион. Допрашивая лейтенанта Любимова, он даже попытался провести допрос с пристрастием, но все это привело к весьма печальным результатам. Вовремя прибывшие офицеры НКВД извинились перед лейтенантом Любимовым и отправили его по правильному адресу, а с Василия Лицына сняли три командирских ромба, а его самого по повестке отправили на призыв в военкомат.

Сейчас Артур Любимов стоял перед усатым майором кадрового управления Северо-Западного фронта, слушал и не понимал, о чем ему говорит этот фронтовой кадровик. Заканчивался второй месяц войны, наши по всем направлениям и фронтам отступают, ему бы только воевать и бить немцем, а этот усач в военной форме ему о каких-то штрафниках рассказывает. Лейтенант Любимов собрался с силой воли и все же прислушался к тому, что так старательно майор Зубов пытался затолкать ему, как выпускнику тверского пехотного училища, в голову. А майор Зубов в это время думал о том, что парень, видимо, ему попался не промах, вон, как о нем местные энкэвэдэшники заботятся. Вчера к нему сам начальник оперативного отдела полка фронтовой охраны НКВД приходил и слезно попросил его за одного знакомого парнишку, лейтенанта, где-нибудь в Ленинграде командиром взвода пристроить.

Вот он и решить немного потрафить энкэвэдэшнику, устроил его парня командиром целой роты фронтовиков. Правда, в роту всех уголовников, дезертиров, мародеров и осужденных лиц со всего фронта собирали, чтобы они дослужили свой воинский срок. Эти штрафники не воевали и не будут воевать, а сидели себе в клетках камерах тюремных казарм в районе Московского вокзала и носа на городских улицах не показывали.

Майор Зубов еще раз, тщательно выговаривая каждое слово, прочитал приказ, подписанный командующим Северо-Западного фронта, о назначение лейтенанта Артура Любимова командиром роты штрафников. И тут же дал понять этому выпускнику тверского пехотного училища, что разговор окончен, что тот должен отправляться по соответствующему адресу и принимать ротное хозяйство. Перед прощанием майор Зубов поинтересовался тем обстоятельством, а какое оружие лейтенант имеет при себе? Узнав, что всего лишь наган с одним патроном, майор укоризненно покачал головой и по-отечески посоветовал неопытному лейтенанту зайти к интенданту третьего класса Мясникову и получить у него хотя бы дополнительную винтовку. Но Артур Любимов не прислушался к совету опытного и все знающего майора Зубова, а сразу же отправился на место своей новой службы.

Майор Зубов, видимо, сознательно приукрасил ситуацию, когда эти два здания красного кирпича, расположенных за двухметровым забором с колючей проволокой поверху, называл казармами.

Лейтенант Любимов находился в трех метрах от проходной и наблюдал за тем, как два дюжих парня в красноармейской форме, но с двумя здоровущими палками в руках, приставали к девчонке с ослепительно синими глазами. Он хорошо слышал, так как эти красноармейцы не обращали на него ни малейшего внимания, торговались с девчонкой.

— Ну, ты чего, девонька? На своего парня запала, что ли? Да, он хрень поднебесная, а не парень вовсе. Да и писька у него малюсенькая, не то, что а Андрюхи нашего. Он, если пройдется по твоей борозде, то так пройдется, что навек запомнишь, а потом и сама начнешь каждый день к нему бегать ради его богатства. Давай ты сейчас у него попробуй, а после меня ублаготвори. Тогда, может быть, своего Ивана и увидишь!

Девчонка плакала, отмахивалась от наглых красноармейских рук своими маленькими, почти что детскими кулачками, все время твердила о каком-то Иване, но из КПП так и не уходила.

Артур Любимов, почувствовав, что этому делу добром не закончится, подошел к КПП и строгим голосом потребовал у обоих красноармейцев, объяснить, почему гражданское лицо находится на военном объекте? Он сумел-таки сдержаться, ни мимикой лица, ни дрогнувшим телом не выдавая того, что слышал мысленный крик того красноармейца, который сейчас молчал и только глазами поедал девчонку, которую уговаривал его друг. Он первым и заметил лейтенанта и сейчас раздумывал по этому поводу:

— Откуда, ты, блин, лейтенант, появился на нашу голову? Мы только что со всей братвой договорились о том, что после вечернего отбоя делаем ноги. Всех командиров "кокой" накачали до пуза, чтобы они не помещали. Так, блин, здесь появляется новая командирская сопля и снова прется в нашу казарму. Надо от него по-тихому избавляться. — А вслух этот же парень вполне спокойно произнес, заглядывая Артуру в глаза:

— Кто вы, товарищ лейтенант? Должен заранее предупредить вас о том, что вы сейчас находитесь на территории военного подразделения, на которую гражданским лицам и посторонним проход строго запрещен. Так, что вы, товарищ лейтенант, или должны немедленно ее покинуть, или представить документы, разрешающие вам на ней находиться. — Затем он требовательно протянул свою руку за лейтенантскими документами.

В этот момент второй красноармеец, прекратив уговаривать девчонку, ловко перехватил палку в правую руку, одновременно делая шаг вперед, чтобы сократить с командиром дистанцию. И для того, чтобы хорошенько палкой размахнуться, а затем дух выбить из этого подозрительного лейтенанта. Выдвижение вперед второго красноармейца оказалось несогласованным с намерением первого красноармейца, что позволило лейтенанту Любимову в махе ногой нанести этому красноармейцу сильный удар мыском сапога в солнечное сплетение. От таранного удала и возникшей боли второй красноармеец сложился и Артур Любимов второй ногой в сапоге выбил из него дух.

В долю секунды проведя болевые приемы со вторым красноармейцем, лейтенант Любимов теперь оказался лицом к лицу с первым красноармейцем, который все еще тянул руку за его документами. Сейчас он был явно растерян, так как не ожидал оказаться в ситуации один на один с врагом, но этот парень сумел сдержать себя и почти спокойны голосом произнес:

— Ну, товарищ лейтенант, почему вы себя так ведете? Покажите свои документы и делайте, что хотите!

Причем, в словах этого красноармейца появилась какая-то притягательная сила. Артуру Любимову так и захотелось расстегнуть клапан нагрудного кармана гимнастерки, достать свои документы и протянуть их этому добродушному парню. Ну, что в этом такого, на время забыть о войне, о горестях лейтенантской жизни, а наслаждаться теми малыми радостями жизни, как например, эта крошка…

Артур Любимов вдруг увидел себя со стороны, как он на КПП своей штрафной роты ласкает маленькие груди девчонки с голубыми глазами. А она плачет и всеми силами от него отбивается. Рядом же стоит красноармеец и внимательно читает его сопроводительные документы. Тут сухо щелкает "Вальтер Пк38" и этот красноармеец удивленно поворачивает к нему голову и с красной точкой на переносице валится на землю. Отбросив девчонку с порванным на груди платье в сторону, Артур Любимов рванулся к только что свалившемуся на пол красноармейцу и, встав, перед ним на колени, попытался проникнуть в его сознание.

Но сознание только что погибшего человека очень сильно отличалось от сознания живого и здорового человека, в котором обычно все распределено по аккуратным полочкам и великолепно функционирует. Поэтому Любимову мало что удалось узнать и ли вытащить из умирающего сознания, разве что отдельные фрагменты жизни этого убитого красноармейца. Но в одном из фрагментов этот парень почему-то был в форме немецкого парашютиста, взводом которых командовал тогда обер-фельдфебель Кранке. Лицо Кранке показывалось крупным планом и было легко узнаваемо. Рядом с Кранке суетился какой-то армейский майор. Затем этот майор с каким-то немецким генералом смотрят в окно. На долю секунду Артур Любимов увидел себя на мотоцикле посреди какого-то большого двора и немецкого автоматчика, ведущему по нему огонь из МП38. На завершающем изображении давалась какая-то фототека, мелькнуло фото только что убитого красноармейца в форме немецкого капрала и подписью на немецком языке "der Hypnotizer".

В этот момент Артур почувствовал резкое движение за своей спиной, он повернул голову и увидел девчонку с ярко-голубыми глазами, которая подступала к нему с крепко сжатыми кулаками и яростно кричала:

— Ты зачем их убил, что они тебе плохого сделали?

Странные существа эти женщины, любят одного, а выходят замуж за другого, страдают от мужского насилия и тут же пытаются защитить этих насильников. Артур поднялся на ноги, забрал свои документы из рук убитого красноармейца и, пряча их снова в нагрудный карман гимнастерки, поинтересовался у девчонки, как ее зовут:

— Дарья! -

Вызывающе смело и громко ответила девчонка и, встряхнув копной русых волос, подставила свое заплаканное лицо под лучи солнца, только выглянувшего из-под дождевых туч. В тот момент девчонка, видимо, совершенно забыла о том, что на ней порванный сарафанчик, и маленькие груди коричневыми сосочками так же смело и вызывающе посмотрели на появившееся над головами солнышко. У Артура Любимова как-то страшно защемило в груди, ему захотелось подойти к этой девчонке, обнять и крепко-крепко ее поцеловать… он никогда еще в жизни не видел такой симпатичной девчонки с такой красивой и желанной грудью!

Глава 5

Рота штрафников лейтенанта Артура Любимова состояла из четырехсот пятидесяти рядовых или разжалованных из командиров бойцов штрафников. Помимо этого в ней было три взводных командира, четыре осужденных старшин, тридцать осужденных сержантов, пятьдесят ефрейторов. Только четыре средних командира из общей массы штрафников роты, лейтенант Любимов, командир роты, младший лейтенант Гаврилов, командир первого взвода, младший лейтенант Худяков, командир второго взвода, и старшина Добродеев, командир третьего взвода, не имели судимости или приговора трибунала. Каждый взвод штрафной роты по численности состоял из ста пятидесяти человек штрафников, которые имели на руках действующий приговор трибунала или суда. Но настоящими штрафниками считались бойцы, временно освобожденные от исполнения наказания по причине участия в боевых действиях.

Таким образом, в мгновения ока молодой и не имеющий особого жизненного опыта лейтенант Артур Любимов стал полным распорядителем жизней и душ пятисот тридцати четырех штрафников. Одним только росчерком пера он мог любого своего штрафника отправить на фронт или отбывать наказание по приговору трибунала или суда вглубь страны.

Но вместо того, чтобы наслаждаться своим положением маленького царька, пользоваться всеми выгодами своего служебного положения этот молодой парень в первый же час пребывания в расположении своей роты в своей комнатушке собрал командиров взводов. Когда младшие лейтенанты Гаврилов и Худяков, а также старшина Добродеев появились в его комнатушке и расселись по стульям, то лейтенант Любимов поднялся на ноги и для общего знакомства вкратце рассказал о самом себе. Затем он поинтересовался у командиров, как обстоят дела в их взводах, как командиры их отделений справляются со своими служебными обязанностями и поддерживают воинскую дисциплину и порядок в ротной казарме.

Вот тут-то и выяснилось, что ни один из младших лейтенантов еще ни разу не бывал в казарме своего взвода, а старшина Добродеев пару раз посещал казарму третьего взвода и встречался со штрафниками. Но две недели назад в казарме убили сержанта его заместителя, а ему посоветовали больше "не совать носа не в свои дела". Лейтенант Любимов тут же прервал совещание, поднялся на ноги и просто спросил:

— Кто же был этим советчиком?

Старшине Добродееву по возрасту было двадцать три года, воевал с первых дней войны. Его полк был очень сильно потрепан в Литве, но сумел, потеряв семьдесят процентов личного состава, выйти на территорию Белоруссии и отступить к Таллину. Под Таллином старшину ранили в голову, его эвакуировали на лечение в ленинградский госпиталь. А после излечения командировали командиром взвода в эту фронтовую тюрьму. Прежний командир роты, пусть земля будет ему пухом, очень много пил и сидел на кокаине, которым его снабжали бывшие уголовники, отказался поддержать старшину Добродеева, предложившего прекратить разгул уголовщины и силовым порядком навести армейскую дисциплину в штрафной роте.

Выслушав объяснения старшины Добродеева, лейтенант Любимов снова нейтральным и спокойным тоном повторил вопрос:

— Кто был тот человеком, который напрямую вам посоветовал, более не появляться в своем взводе?

Ситуация начала напрягаться, старшина Добродеев понял, что командир роты от него не отстанет, если он не назовет имя того человека.

— Ефрейтор Бове!

Лейтенант Артур Любимов тяжелым взглядом посмотрел на молодых парней, командиров взводов своей роты и, не произнося ни полслова, направился к выходу из своей казарменной комнатушки. Переступая ее порог, краем глаза он успел заметить, что только один Добродеев суетливо поднимается на ноги и поспешает за ним, а двое других продолжали сидеть на стульях. Криво усмехнувшись, Артур подумал о том, что время по наведению порядка в роте нельзя более тянуть, что обстановка в роте осложняется с каждым часом. Если он не покажет своего характера, то бойцы штрафники его затягивание и нерешительность воспримут за проявление слабости с его стороны, поэтому будут наглеть день ото дня.

В коридорах казармы было грязно, повсюду валяются окурки папирос, большие кучи грязи и пыли скопились по углам, чувствовалось, что уборщиков здесь давно не было. Навстречу встречались отдельные красноармейцы и целые их группы, которые, покуривая папиросы, разгуливали взад и вперед и не обращали внимания на идущего по коридору лейтенанта Любимова, только что назначенного командира роты.

Когда одна из таких покуривающих папиросы групп красноармейцев оказалась у него на пути, то последовали короткие и мгновенные удары. Пара красноармейцев свалилась на пол, они никак не могли вздохнуть полной грудью, а трое других красноармейцев громко кричали от боли в груди. При этом кто-то корчился на полу и держался за пах, а кто за грудь. Остальные красноармейцы в коридоре с большим удивлением рассматривали своих товарищей, громко кричавших от боли, лежа на грязном полу.

— При виде командира роты или командира взвода, рядовой боец должен встать по стойке смирно и приложением правой руки к краю фуражки или пилотки его приветствовать. Вам ясно, товарищи красноармейцы?

— Так точно, товарищ командир роты. — Послышались разрозненные и тихие голоса удивленных красноармейцев.

В этот момент послышал еще один голос, который повторил фразу командира роты, но с большими обертонами в голосе:

— Вам ясно, товарищи красноармейцы?

Все красноармейцы в коридоре встали по стойке смирно и, приложив правую руку к пилоткам, громко гаркнули:

— Так точно, товарищ командир взвода!

Скосив глаз вправо, Любимов увидел младшего лейтенанта Гаврилова, а за ним Добродеева и Худякова. Опять-таки не сказав ни слова, лейтенант Любимов, коротко козырнув, приветствующим его бойцам в коридоре и отправился дальше в помещение в казарме, где располагался третий взвод.

Когда примерно сто пятьдесят человек размещены в одном непроветриваемом помещении, то в этом помещение обязательно создается собственный микроклимат, которым могут дышать и жить только эти сто пятьдесят человек. Они давно уже не покидали этого помещения и люди в нем привыкли к запаху распаренных человеческих тел, которые только раз в неделю принимали баню, но каждый день обувают и разувают кирзовые сапоги с портянками. А некоторые, которым неохота далеко бегать, даже справляли малую нужду по углам.

Когда командиры перешагнули порог этого помещения то на секунду замерли у входа от удивления, ведь не каждый день можно увидеть настоящий человеческий муравейник. Все помещение снизу доверху было заставлено топчанами, на которых сидели, лежали или даже боролись парни призывного возраста, двадцати одного — двадцати двух лет. Вначале лейтенант Любимов подумал о том, что в этом помещении полная анархия, никто никому не подчиняется и каждый парень занимается только своим делом. Но присмотревшись внимательно, Артур обратил внимание на небольшую группу красноармейцев, которая толпилась вокруг человека, то ли казаха, то ли татарина, по крайней мере, у этого человека лицо было азиатским и плоским.

Когда Добродеев назвал имя своего врага, некого Бове, то тогда Любимов почему-то подумал, что этот враг Добродеева должен был быть в прошлом белогвардейцем с утонченными аристократичными манерами поведения, или же белым офицером, воевавшим в армии Деникина. Разумеется, этот азиат не мог быть ни тем, ни другим, а по всему прочему он был простым уголовником. Он продолжал еще наблюдать за Бове и его группой, когда вперед выскочил старшина Добродеев и почему писклявым голосом прокричал:

— Товарищи красноармейцы, всем стоять смирно…

На долю секунды в этом помещении воцарилась тишина, все красноармейцы, в нем присутствовавшие, как один, повернули головы в сторону стоящей у входа в казарму четверки командиров. Посмотрели и головы все красноармейцев так же все вместе от них отвернулись, а в помещении снова возродился привычный гул голосов. Муравейник снова занялись своими делами, и больше никто из бойцов штрафников даже и не посматривал в сторону командиров, по-прежнему, стоявших у входа в помещение. Лейтенант Любимов стоял и едва сдерживал нездоровый смех, он не понимал, что ему делать в положении, когда на тебя твои же бойцы не обращают ни малейшего внимания. Положение и имидж командиров РККА спас старшина Добродеев, который вдруг выскочил вперед и заорал на все помещение, обвиняя ефрейтора Бове во всех своих бедах и делах. Эти свои обвинения старшина Добродеев выдвигал как-то совсем не по-мужски, каким-то ненормально-визгливым женским голосом.

Лейтенант Любимов все же ошибся, ефрейтором Бове оказался вовсе не тот казах и не тот татарин, а совершенно другой человек. Если смотреть на Бове со стороны, то он действительно выглядел настоящим уголовником Все это время он сидел в центре муравейника, но вокруг него не толпились лишние люди и никто не лез к нему со своими советами. Ефрейтор был парнем дет двадцати пяти — двадцати семи, каким-то странным на вид. Он имел стройное тело, но руки почему-то были слегка длинноватыми, ими он мог, слегка согнувшись, достать пол. На груди и на предплечьях он имел красочные наколки и татуировки, которые в дальнейшем должны были сложиться в единую картину, но до ее завершения трудно было бы сказать, что на них изображено.

Сам же ефрейтор был настоящим бойцом-поединщиком, длинные руки и длинные ноги, в нем так и ощущалась сила и гибкость движений тела. Он вскочил на ноги и, как-то странно потрясая руками в воздухе, подобно орангутангу, отправился в направлении старшины, длинными ногами перескакивая с одного топчана на другой. Человеческий муравейник моментально застыл в неподвижности, тотчас же прекратились все разговоры и перешептывания. Казарма наполнилась тишиной и человеческим вниманием. Собравшись небольшими кучками, красноармейцы третьего взвода штрафной роты молчаливо наблюдали за тем, как будут дальше развиваться события.

Но поединка или боя со старшиной Добродеевым у ефрейтора Бове не получилось. Из-за своей ненависти к Добродееву ефрейтор не обратил внимания на юнца в командирской форме, которого должен был миновать, чтобы достичь старшины, и за это поплатился. Когда ефрейтор Бове оказался рядом, то молодой лейтенант взмахнул рукой, его кулак точно попал в нижнюю челюсть орангутанга. От нокаута тот мгновенно потерял сознание. Артур Любимов вежливо попросил бойцов, перенести тело бойцового орангутанга в отдельную камеру одиночного заключения, предварительно очистив и отмыв ее от всякого мусора, что было немедленно и профессионально быстро исполнено бойцами третьего взвода. Таким неформальным образом лейтенант Любимов начал восстанавливать порядок и воинскую дисциплину в штрафной роте Северо-Западного фронта.

Через какую-то неделю бойцов штрафной роты Северо-Западного фронта было уже невозможно признать, они сильно изменились и первым делом подтянули свою воинскую дисциплину. А затем навели порядок в казарме, отмыли полы, стены и окна от тысячелетней грязи и сами удивились тому, насколько опрятными и совершенно другими оказались помещения, раньше в которых им хотелось только вешаться. Тут начали раскрываться и скрытые таланты, оказывается, многие бойцы умели и в некоторой степени даже любили вязать, стирать, гладить, что немедленно сказалось на внешнем виде бойцов и их обмундировании. В ротной казарме стало невозможным встретить небритого, не стриженного или расхлестанного в обмундировании красноармейца.

Изменившись внешним видом, штрафники стали меняться и своим внутренних духом, своим внутренним содержанием. Уходила в прошлое тоска, хандра, неверие в справедливость жизненных устоев. Снова появилась надежда, неумирающий оптимизм в том, что жизнь можно изменить к лучшему, что полоса жизненных неудач обязательно сменится на нормальный образ жизни. Ведь не надо было забывать о том, что штрафниками были не деревенские или городские призывники, которые и жизни практически не знали, а ими были в основном состоявшиеся люди, достигшие высокого положения или командных высот в обществе. Но первые месяцы войны чуть ли их не сломали и они наделали большие, но в основном детские глупости, в результате которых им пришлось познакомиться с тайнами судопроизводства своего же государства.

Новый командир роты, лейтенант Любимов, только им подсказал, что, если станете нормальными бойцами и прольете кровь за родину, то в их жизни появится шанс, начать свою жизнь заново.

Теперь все время, учебное и свободное время бойцы проводили на ими самими же разработанном и построенном полигоне. Заново учились ходить в атаку на врага не огромными во все поле боя цепями бойцов во весь рост и с винтовками наперевес, а небольшими группками, короткими перебежками, постоянно укрываясь от огня противника, или шли в атаку под прикрытием пока еще воображаемых танками. Причем, следовало бы заметить, что в роте нашлись разжалованные командиры, которые лучше, чем лейтенант Любимов или его командиры взводов, разбирались в вопросах военной стратегии и тактики. Вот они по вечерам чуть ли не до драки спорили между собой и выясняли отношения, как лучшего всего одними гранатами или бутылками с коктейлем Молотова атаковать немецкий танк Т — 3, а на утро проверяли это на своем же полигоне. Дело дошло до того в учебных классах бойцы роты во внеурочные часы эти разжалованные командиры начали читать желающим лекции по стратегии и тактике, классы в те часы всегда до отказа были заполнены бойцами штрафниками.

А по ночам бойцов повзводно выводили дежурить на крышах ленинградских зданий, немцы участили ночные бомбардировки, сбрасывая на город громадное количество однокилограммовых зажигалок. Немецкое командование, видимо, страшно желало весь Ленинград однажды превратить в один большой костер налетами своих Люфтваффе.

Во время ночного дежурства и во время налетов вражеской авиации бойцы штрафники десятками находили огненные жабы, малокалиберные зажигательные бомбы, и простыми совковыми лопатами сбрасывали их в ведра с песком, предотвращая большие пожары. Из-за этих ночных дежурств бойцы сильно не высыпались, но за все время не произошло ни одного случая, чтобы кто-нибудь из бойцов отказался бы от такого ночного дежурства на крышах ленинградских домов. По этим ночам они встречались с простыми ленинградскими женщинами, все мужики Ленинграда к этому времени ушли в армию или в народное ополчение, и помогали им в борьбе с налетами немецкой авиации. Одним своим присутствием бойцы штрафники вселяли жизненную веру в ленинградских женщин, а также в то, что мы выстоим и победим в этой проклятой войне. Те же в ответ, чем только имели, подкармливали своих штрафников.

Словом, жизнь в штрафной роте налаживалась стремительными темпами во многом благодаря тому, что командир роты лейтенант Любимов часто поступал не так, как этого требовал армейский устав. Он полагал, что каждый человек имеет право на исправление и не обязательно в условиях исправительных заведений, государственных тюрем. Артур Любимов был молодым человеком, который только начинал взрослую жизнь, в нем еще не выработался жизненный скепсис взрослого мужчины, который говорил, если тебе плохо, то сделай плохо и другому человеку. Наоборот, в других людях, даже в своих штрафниках, он находил нечто такое, что делало его жизнь гораздо интереснее и полнее.

Но в тоже время Артур Любимов не был уж совсем профаном, который вокруг себя не видел ничего плохого, он не забыл встречу с двумя красноармейцами на КПП роты. В свое время об этом случае он отправил донесение полковнику Воробьеву, на что получил от него благодарственное письмо. А в последнее время почему-то сдружился с единственным арестантом в роте с ефрейтором Боле. Его настолько заинтересовал этот человек-орангутанг, что пару раз ночами, когда вся рота спала, он ходил к Бове на свидания. Приносил бойцу кое-что пожрать из своего командирского пайка, и пока орангутанг, громко чавкая, спешно поглощал бутерброд с колбасой, рассказывал ему о себе. Поэтому совершенно не удивился тому обстоятельству, когда на второй день их знакомства ефрейтор Бове, обстоятельно проглотив последнее яйцо, чуть ли не со скорлупой, вытер губы и начал подробный рассказ о своих уголовных похождениях.

Он был третьим сыном в семье московского еврейского портного, у которого было четыре сына и две прелестные дочери. Характер у Жоры Бове был таким, что он всем пытался доказать, что он независимый парень и ведет жизнь только по своим собственным, а не чьим-либо чужим, понятиям. Он во всем противоречил отцу, хотя тот был хорошим человеком и отличным семьянином. В школе учился только на отлично, хотя совершенно не признавал авторитета учителей и директора школы. На улице со всеми дрался, но все его били, потому, что он был физически слабым еврейским мальчиком. Тогда Бове решил круто изменить свою независимую жизнь, где-то нашел школу боевых единоборств самбо и начал в ней регулярно занимается. Он оказался талантливым учеником и со второго года обучения начал подавать большие надежды на то, что он станет выдающимся бойцом поединщиком. Но улица и занятия в этом спортивном кружке превратили его в непобедимого бойца уголовного мира.

В четырнадцать лет он голыми руками убил первого человека. Но Бове запомнилось не само убийство, а то, как за ним в школу пришли четыре вооруженными милиционера, а затем под конвоем вели в арестный автомобиль. Занятия в школе прекратились, все учащиеся и преподаватели вышли в коридоры и, молча, смотрели за тем, как его совсем еще мальчишку под конвоем взрослых милиционеров вели по этим коридорам. Некоторые девчонки даже плакали ему вслед, махали руками, провожая его в тюрьму.

Пять лет до начала войны в мае 1942 года Бове довольно-таки регулярно посещал тюремные заведения, а в промежутках, будучи на свободе, выполнял приказания воров-авторитетов и совершенствовал свой боевой стиль айкидо. Войну он встретил вором-авторитетом с четырьмя трупами на руках, но осужден был только за одно убийство. Но восьмой день войны двери его камеры в минской центральной тюрьме вдруг распахнулась. За дверьми камеры стояли восемь гогочущих немецких солдат, один из которых заявил на отвратительном русском языке, что война для него окончена и что он теперь может грабить большевиков, коммунистов, евреев и их жен и еврея уголовника выгнали из тюрьмы на свободу.

Бове честно признал, что, как уголовника-рецидивиста, его никто не призывал в армию, что он совершенно случайно в Белоруссии прибился к одному красноармейскому отряду полковника Александра Деменкова, с которым месяц прорывался к линии фронта. Сначала Бове помогал поварам на кухне, таскал воды, раздавал кашу бойцам, но затем выполнил два-три задания полковника по разведке местности, так полковник приказал ему забыть о своем прошлом, присвоил звание ефрейтора и после этого Бове не вылезал из разведопераций. Но при пересечении фронта ефрейтор Бове потерялся, а трибунал, не найдя по нему никаких документах в архивах РККА, счел его дезертиром, скрывающим свое настоящее имя. Ефрейтора Бове за дезертирство с углубляющими вину обстоятельствами приговорили к двадцати годам тюрьмы и отправили в штрафную роту Северо-Западного фронта.

Трудно было сказать, поразил ли рассказ ефрейтора Бове воображение лейтенанта Любимова, и он сам в начале войны побывал в не менее трагических ситуациях, но оба парня практически одного возраста как бы подружились. Каждый вечер Любимов подходил к клетке ефрейтора Бове, кормил орангутанга. Они обменивались ничего не значащими фразами, а Артур в это время зачищал сознание Бове, проверяя, где он говорил правду, а где немного привирал, человек такое существо, что не мог жизнь прожить без вранья. Но Бове, видимо, был в меньшей степени человеком, он ни разу не соврал. А к тому же он знал, как родной, немецкий язык, мог пилотировать самолет, и был идеальным бойцом-диверсантом. На четвертый день дружбы и знакомств лейтенант Любимов нарисовал перед Бове следующую дилемму: либо он в должности ефрейтора РККА набирает полувзвод, в шестьдесят человек, разведки и обучает разведчиков всему тому, что умеет сам, либо покидает пределы штрафной роты и уходит, куда его глаза глядят?!

Разумеется, лейтенант Любимов нисколько не волновался по поводу ответа этого орангутанга, он тут же повернулся к нему спиной и отправился искать ротного старшину, чтобы тот выпустил новоиспеченного старшину из металлической клетки. На следующий день старшина Бове носился по всем трем взводам и пугал бойцов штрафников своими страшными глазами орангутанга, одновременно интересуясь, не желают ли они стать войсковым разведчиком штрафником. А затем нашел лейтенанта Любимова и потребовал, чтобы все командиры роты освободили бы спальные помещения в четвертой казарме, так как там теперь расположится полувзвод разведки. Пришлось четырем командирам переезжать на новое место жительства.

А на следующее утро в штрафную роту приехал генерал Собенников, командующий Северо-западного фронта, с большой свитой командиров, который решил лично ознакомиться с условием существования бойцов штрафной роты фронта. Генерал поразился чистоте помещений, свежему воздуху казарм и аккуратно застеленным топчанам бойцов, он внимательно осмотрел учебные классы, где поинтересовался, что, правда ли это, что в этих учебных классах читает лекции полковник Ставцев, в прошлом преподаватель Академии Генерального штаба. На что лейтенант Любимов, недоуменно пожав плечами, ответил, что не знает правильного ответа на этот вопрос, так как лекции бойцам штрафной роты по вопросам общей стратегии читает осужденный военным трибуналом за предательство рядовой красноармеец Ставцев.

Генерал Собенников заметно покраснел ушами, но вступать в полемику с лейтенантом не стал, он только попросил его проводить на полигон, где сейчас находился рядовой состав штрафной роты. Командующий долго стоял на НП и смотрел, как один взвод роты штурмует сильно укрепленные позиции противника, второй взвод гранатами отбивает танковую атаку. Третий взвод окапывается на местности, выбирает сектора обстрела для пулеметов и стрелков отделений, готовясь к наступлению противника.

Генерал Собенников долго всматривался в то, что происходило на полигоне прямо перед его глазами. После чего развернулся лицом к командиру роты и быстро проговорил о том, что Военный совет Северо-Западного фронта принял решение, за высокие успехи в перевоспитании антисоциального элемента лейтенанту Артуру Любимову присвоить досрочное звание "капитана РККА", а также присвоить звания "лейтенанта РККА" товарищам Гаврилову, Худякову, товарищу Добродееву — звание "младшего лейтенанта". Затем каждому командиру генерал Собенников пожал руку и вручил лейтенантские ромбы и капитанскую шпалу.

Капитан Любимов попросил разрешения обратиться к генерал-лейтенанту Собенникову и задал ему вопрос в лоб:

— Прошу извинить меня, товарищ генерал-лейтенант, но, по всей очевидности, мое обращение в Военный совет Северо-Западного фронта оставлено без ответа. Таким образом, моя штрафная рота не будет развернута в боевое ротное подразделение со всеми полагающимися штатными и организационными структурами и службами. Оружия красноармейцы штрафной роты не получат, им, по-прежнему, будет запрещено участвовать в боевых действиях, их нельзя награждать боевыми наградами. По-прежнему, под штрафной ротой понимается фронтовая тюрьма, да и только, в которой осужденный боец или командир даже не отсиживает свой срок заключения, а просто проводит свободное время в тюремных условиях.

— Товарищ капитан, вы не должны таким тоном разговаривать с генералом-лейтенантом и командующим фронтом… Но вы абсолютно правы и эту вашу правоту я должен признать, Военный совет Северо-Западного фронта счел невозможным принять решение по вашему письму запросу, так как это выходит за рамки его возможностей.

Широко распахнулись двери в приемную Председателя комитета обороны, Верховного главнокомандующего вооруженными силами Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина и на пороге возникла несколько плотная фигура наркома внутренних дел Лаврентия Берия, одетого в темно-синий отлично отутюженный костюм, с белой рубашкой и с аккуратно завязанным узлом галстуком. С порога Лаврентий Павлович несколько подслеповатыми глазами осмотрел главную приемную Советского Союза и, по-приятельски кивнув головой с короткой стрижкой Поскребышеву, направился к двери, ведущей в кабинет к товарищу Сталину. Проходя мимо стола Поскребышева, заваленного бумагами и документами, он вполголоса спросил:

— Как он там?

— В основном проблемы на фронте. Вчера ночью посещал Генштаб, не получил ответы на некоторые свои вопросы. Разъярился, снял с должности начальника Генерального штаба и на этот пост снова назначил Бориса Андреевича. — Таким же деловито-приятельским тоном прошептал генерал майор Александр Николаевич.

Иосиф Виссарионович Сталин сидел за рабочим столом в дальнем углу своего кабинета, внимательно просматривал бумаги и документы из пузатой красной папки. Увидев входящего в кабинет Лаврентия Берию, усмехнулся в усы, коротко кивнул тому головой и сказал:

— Посиди за тем столиком. Вскоре я присоединюсь к тебе, тогда и расскажешь о своей проблеме. А то мне нужно со всеми этими бумагами из Генштаба, как можно быстрее покончить.

Лаврентий Павлович подошел к чайному столику, в центре которого стояла вазочка с печеньем. Уже усаживаясь на стул, хватанул одно печеньице из вазочки и быстро его проглотил. Спешил к Сталину на прием, он не успел позавтракать в наркомате, а сейчас почувствовал голод. Иосиф Виссарионович продолжал работать за своим столом и сделал вид, что не заметил кражи своего печенья. Через десять минут он нажал какую-то кнопку на столе и коротко буркнул;

— Зайди и забери красную папку. Да и чая нам тут сообрази. Тут один сильно проголодался, вот и ворует мое и твое печенье. Так, что сообрази там пару бутербродов с рыбой и сыром.

Иосиф Виссарионович легко, несмотря на свои шестьдесят два года, поднялся из-за рабочего стола и, неторопливо, но совершенно бесшумно ступая юфтевыми сапогами с мягкими подошвами по ворсу иранского ковра, подошел к чайному столику и сел на свой стул, стоящий строго напротив стула гостя, которым на этот раз был Лаврентий Павлович.

В этот момент открылась дверь, в кабинет вошел Александр Николаевич Поскребышев и тут же направился к большому рабочему столу, где забрал толстую красную папку. А внешне неприметная девушка в сером батистовом платье и простых белых башмачках подкатила колясочку с чаем и бутербродами к чайному столику, быстро и ловко все это переставила на чайный столик. Мгновенным взглядом, осмотрев простенькую сервировку столика, она одним движением руки изменила угол поворота пучки серебряного сталинского подстаканника и тут же исчезла из кабинета.

Иосиф Виссарионович сидел напротив наркома Лаврентия Берии, некоторое время задумчиво пил чай. Затем он тяжело вздохнул и начал жаловаться на военные невзгоды:

— Понимаешь Лаврентий, я столько времени, сил и денег армии уделял, что, казалось бы, весь мир должен был бы лежать под сапогом красноармейца. Но вот началась война и что мы видим, что наши хваленые красноармейцы миллионами сдаются врага. Представляешь, они сдаются в плен батальонами, полками и бригадами вместе со всем своим вооружением, ни разу не выстрелив по немцам. Что же это такое, разве такое поведение красноармейцев не похоже на настоящее предательство родины. Последние десять лет весь Советский Союз только на них работал, все лучшее, что производилось в стране, уходило на подготовку к этой войне. Токаревские и симоновские винтовки, дегтяревские пулеметы, новые системы артиллерийского огня и катюши, танки, самолеты — все ушло на фронт и неплохо себя показало. Танки Т-34 своими орудиями пробивают броню практически всех немецких танков, но в наступление почему-то идут немцы и, применяя наши научные достижения в военной стратегии, окружают и уничтожают наши же корпуса, вооруженные современнейшими Т-34.

В наступившую паузу Лаврентий Павлович даже и не подумал поддерживать или перечить словам товарища Сталина, так как понимал, что руководителю государства рабочих и крестьян просто потребовался слушатель, которому без опаски и последствий можно было излить свои потаенные мысли. Вот сейчас товарищ Сталин их и изливал на своего вернейшего соратника по партии и по руководству страной.

— В этом, между прочим, не только моя, но и твоя вина, Лаврентий. Сколько можно было тебе говорить прекрати проявлять жалость к врагам народа. Если тебе приказано партией, то ты должен был безжалостной рукой выкорчевывать все старое, чтобы прошлое осталось бы в прошлом и своими дурацкими проявлениями не тревожило наше время. Отправили мы Ворошилова и Буденного командовать войсками, так они, словно дети в детском саде, стали на танковые немецкие клинья, раздирающие нашу оборону, казацкие дивизии выпускать с шашками наголо. Да, это красиво в конном строю лавой лететь на танки, но ты знаешь, сколько казаков обратно из такой атаки возвращались на свои позиции. Одна — две таких атаки, и эти позиции до самой Москвы и Ленинграда уже некому защищать, все казаки уже выбиты в таких ужасных атаках. А если бы ты, Лаврентий, просто выполнил бы тот приказ, а не пришел бы тогда ко мне с мольбой о пощаде таких людей, то такого провала в обороне ни Западного, ни Северо-Западных фронтов сейчас бы не случилось.

— Ну, да ладно, что нам здесь впустую языки трепать о прошлом, когда надо решать проблемы настоящего. Что ты, Лаврентий, хотел бы обсудить со мной?

Лаврентий Павлович неторопливо расстегнул свой дерматиновый портфельчик, достал из него синюю папку и ее протянул товарищу Сталину.

Тот, молча, взял папку в руки и раскрыл ее, прочитал пару строк текста документа, на секунду задумался. Потом с хитрецой посмотрел на Лаврентия Павловича, поднялся на ноги и отправился к своему рабочему столу, вскоре вернувшись оттуда с двумя карандашами в руки. Один карандаш был красного цвета, а другой — синего. Затем Иосиф Виссарионович плотно занялся рассмотрением документа, сначала черкал его красным карандашом, затем синим, а затем снова одним только красным цветом. В завершении работы, в левом верхнем углу страницы крупным почерком красным карандашом написал "Согласен" и расписался.

Затем он снова посмотрел на Лаврентия Павловича, который за сегодняшний вечер так и не сказал еще пару слов, подумал немного и сказал

— Хороший ты человек, Лаврентий Павлович! Много ты думаешь о простых людях, много им помогаешь. Это хорошо и одновременно плохо, наши люди, особенно те, кто у власти стоит, злы и злопамятны, они никогда не простят тех, кто выше их у власти стоял и обязательно рано или поздно этого человека погубят. Правителю в этих условиях же не так уж плохо, он может о рокировке таких властных людей забыть и никогда об этом не заботится. Они сами об этом позаботятся.

— Что же касается предложения твоего молодого друга, то я его принял. Пусть он со своей ротой немного повоюет и, если у него это удачно получится, то тогда мы в вооруженных силах страны введем такие понятия, как штрафная рота и штрафной батальон, позволим ошибшимся командирам и красноармейцам исправиться и вернуться в строй боевых товарищей.

Глава 6

Вскоре ситуация вокруг штрафной роты капитана Любимова изменилась самым волшебным образом. Командующий фронтом на этот раз в роту не приезжал, ничего не осматривал и с командирами роты не разговаривал. Просто в роту позвонил неизвестный полковник из оперативного отдела штаба фронта и сообщил о том, что принято решение о доведение штата штрафной роты до штата механизированной роты РККА. По словам полковника, это означало, что рота получит бронеавтомобили для разведвзвода, автотранспорт для бойцов роты и медсанчасть.

С этого дня для капитана Любимова наступили дни, когда у него совершенно не осталось свободных минут. Ему везде нужно было поспеть, посмотреть и отобрать необходимые вещи, вооружение и транспорт для своей роты. Но он сразу же убедился в том, что сделал не правильный подход к решению всей проблемы, замкнув на одного себя вопросы, связанные со снабжением и вооружением своей роту, но, если уж быть точным, то целого батальона. Тогда он вызвал к себе старшину роты Михаила Макеева, они провели вместе несколько часов, обсуждая детали формы красноармейца роты от саперных лопаток до винтовок, автоматов и пулеметов. Артур Любимов строго-настрого своему старшине наказал, чтобы тот, получая что-либо на армейских складах, в обязательном порядке все бы проверял своими руками. С этого момента старшина роты превратился в личного врага все интендантов и каптеров штаба Северо-западного фронта.

После разговора со старшиной капитан Любимов провел совещание со своими взводными командирами, на котором силой своего авторитета, как командира роты, утвердил временное штатное расписание и организационную структуру штрафной роты. Принимая во внимание, что это все-таки была не рота, а батальон, то три стрелковых взвода имели несколько увеличенную численность, в каждом из них было по сто двадцать бойцов. Дополнительно сформировали полувзвод разведки ефрейтора Бове в количестве шестидесяти бойцов, а также взвод управления в пятнадцать бойцов во главе с сержантом, а в недавнем прошлом полковником, Алексеем Молоковым, который одновременно должен был исполнять обязанности начальника штаба роты-батальона.

Капитан Любимов тут же поручил сержанту Молокову подобрать топографические карты, а также изучать боевую обстановку в треугольнике Великие Луки — Сольцы — Холм, в котором рота должна будет вести боевые действия. Алексей Молоков успел повоевать и неплохо на практике и на своей собственной шкуре познать, как воюют немцы в наступлении и в обороне. Этот сорокалетний здоровый мужик, по всей очевидности, очень соскучился по активной и деятельной жизни, поэтому сразу же взвалил на свои плечи все большие и мелкие дела по роте. Его взвод управления превратился в нечто подобие выездной Академии Генерального штаба из восьми полковников, пяти майоров и двух разжалованных капитанов. Причем, все они в полной мере обладали теоретическими и практическими знаниями о том, как организовано и функционирует любое войсковое подразделение до полка, так, что эти бывшие на деле превратились в штаб батальона. Этот штаб быстро разобрался в организационной структуре штрафной роты, и мгновенно распределил бойцов по взводам и отделениям.

Когда из штрафной в штаб фронта поступила заявка на ротное вооружение, то фронтовые интенданты похватались за сердца и помчались жаловаться на командира штрафной роты, капитана Любимова, что "парнишка, командир роты, совсем зарвался и требует себе незнамо чего". Где это видано, чтобы на какой-то там стрелковый взвод выдавать сотню автоматических винтовок СВТ38 или СВТ40, а также десять автоматов ППШ, два батальонных миномета в восемьдесят два миллиметра. Интенданты полагали, что раз, это штрафная рота, то бойцы штрафники должны голыми руками оружие себе добывать в окопах противника.

Старшие интенданты внимательно слушали всхлипывания своих подчиненных, внутренне соглашаясь с их доводами, но, в конце концов, им приказывали штрафную роту обеспечивать всем, чего не запрашивал бы ее командир. Они-то были прожженными тыловиками и все обо всем знали, поэтому спорить с капитаном или входить с ним в столкновение по поводу вооружения своей роты не считали нужным. По их мнению, для них было бы опасным иметь дело с командиром, который каким-то образом заставил изменить мнение самого командующего фронтом.

Несколько дольше времени, почти сутки, тянулся спор со штабом фронта по поводу транспортного обеспечения штрафной роты. Первоначально штаб категорически отказался обеспечивать штрафную роту каким-либо транспортом, ноги у бойцов роты имеются, вот пускай ими и пользуются при смене позиции. Затем штаб пошел на отступное и предложил командиру роты, так называемое заявочное обеспечение роты автотранспортом. Утром рота подала заявку на транспорт, вечером фронтовой транспортный батальон обеспечивает своим транспортом роту. Эта проблема была решена вмешательством генерала Собенникова, который вызвал к себе фронтового тыловика и попросил его выделить для роты необходимый автотранспорт. Роте была придана на постоянной основе отдельная механизированная колонна в сто грузовиков ЯГ-6 для перевозки бойцов и двенадцатью бронеавтомобилями БА-11 для взвода разведки ефрейтора Бове.

Рядовой взвода управления Морозов, в прошлом комбриг и полковник, посоветовал начальнику штаба сержанту Молокову на несколько грузовиков установить зенитный пулемет или лучше всего зенитную малокалиберную пушку, тогда каждый взвод роты получит защиту от воздушного нападения. Немцы же, как известно, в те времена имели господство в воздухе. Сержант тут же переговорил с капитаном Любимовым, не забыв упомянуть о том, что рядовой Морозов в своем прошлом начинал карьеру в армии командиром зенитной батареи. Вскоре в кузовах шести грузовиках ЯГ-6 были установлены малокалиберные 37-миллиметровые зенитные пушки 61-К, с этого момента врагу было небезопасно атаковать на марше колонну штрафной роты, эти зенитные пушки открывали плотный зенитный огонь. Командиром взвода артиллеристов стал рядовой Морозов.

Оставшиеся два дня до выступления роты в город Холм бойцы роты осваивали новое вооружение, все это время они провели за городом на полигоне, пристреливая винтовки и пулеметы, обучаясь стрельбе из миномета и зенитной пушки. Капитан Любимов считал, что каждый боец штрафной роты обладает способностями и талантом, чтобы заменить погибшего товарища в бою, лечь за станковый пулемет и вести огонь из зенитки по воздушной цели.

Капитан Любимов в этот момент вел долгие, но безуспешные переговоры с полковником медицины Николаем Багровым из штаба фронта. Полковник никак не мог понять и взять себе в толк, зачем штрафной роте потребовался лазарет, Он был убежден в том, что в роту достаточно направить одного, ну двух санинструкторов и никаких проблем с больными или ранеными бойцами в роте не возникнет. Когда Любимов говорил, что у него в роте почти шестьсот бойцов, то полковник Багров отвечал, что это не рота, а батальон, тогда он готов направить в батальон фельдшера, который станет заведующим батальонным медпунктом, будет распоряжаться санинструкторами в ротах. Вскоре полковник и капитан устали от непонимания друг друга и просто договорились о том, что полковник Багров выделит в распоряжение капитана Любимова трех фельдшеров, которые и займутся налаживанием медицинского обслуживания в штрафной роте.

Каково же было удивление капитана Любимова, когда утром следующего дня к нему явились три красивые девчонки, которые представились лейтенантами медицинской службы и заявили о том, что прикреплены к его роте для несения службы в качестве фельдшеров. Артур не мог оторвать взгляда от одной из девчонок, которую звали Дарья. Внезапное появление красавицы Дарьи с ярко-голубыми глазами напомнило ему о том, что он так и не разобрался до конца с теми двумя красноармейцами, которые непонятно почему на него напали и даже пытались убить. А Дарья смотрела на него, в какой-то момент ее лицо внезапно покраснело, она его узнала и тут же вспомнила о своем разорванном сарафанчике. Пальцы ее правой руки легко пробежались по пуговкам гимнастерки и девчонка совсем уже зарделась. Но Артур не стал ее совсем смущать своим вниманием и разговорам, поэтому всех фельдшеров отправил к своему начальнику штаба для знакомства, беседы и дальнейшего размещения.

Сам же отправился на розыски ефрейтора Бове, который, разумеется, находился во взводе тылового обеспечения, где кашеваров запугивал зверствами немцев.

Ефрейтор Бове внимательно выслушал рассказ Артура Любимова, когда он меньше месяца назад переступил порог КПП штрафной роты. Артур довольно-таки подробно описал физиономии тех бойцов и в деталях продемонстрировал с ними драку. Сейчас его очень удивляло и еще одно обстоятельство, никто из командиров взводов не доложил ему о пропаже двух бойцов и сейчас он не помнит, кто именно убирал с КПП их трупы. Жора Бове задал еще два уточняющих вопроса и, получив на них развернутый ответ, тут же рассказал о том, что до появления Любимова в штрафной роте, дела в ней шли не шатко, не валко. Среди большинства бойцов все душой и сердцем переживающих за то, что происходило на фронтах войны, очень многие хотели бы снова взять в руки оружие и постоять за родину. Но среди этих же бойцов имелись и такие, которые думали лишь о том, как бы выжить и не погибнуть. Они были готовы пойти на многое, чтобы снова не попасть на поле боя.

Среди таких бойцов особо выделялся один мерзавец, который даже не скрывал этих своих взглядов, но этого мерзавца Жора не видит вот уже месяц. Куда он исчез, почему в то время еще старшина Добродеев не доложил об его исчезновении, он же был бойцом его взвода, Жоре Бове пока не понятно. Подумав, ефрейтор Бове сказал капитану Любимову, что рано или поздно этот фурункул на теле роты лопнет, прорвется и много станет ясным и понятным. Он же со своей стороны попросит своих бойцов разведчиков немного присмотреть за младшим лейтенантом Добродеевым и бойцами его первого отделения, в котором ранее служил пропавший мерзавец.

В пять часов утра рота была поднята по боевой тревоге, бойцов хорошенько покормили перед дорогой и ровно в пять часов сорок пять минут три колоны примерно по тридцать пять машин в каждой тронулись в дальний путь. Когда ехали по городским улицам, то грузовики шли ходко, около пятидесяти километров в час, их особо не трясло.

Это было время, когда рабочий народ шел на смену на свои заводы и промышленные производства. Правда, в основном это уже были женщины среднего и пожилого возраста, которые заменили своих мужиков, забритых в действующую армию, у верстаков и станков. Но и они, увидев ладных мужиков в военной форме, сидящих на лавках в кузовах проезжающих мимо грузовиков, зверски в два пальца свистели им вслед и поднимали руки, громко крича о том, чтобы те обязательно возвращались бы домой, а они их обязательно подождут. Кто-то из парней в одной из взводных колонн нашел простую деревенскую гармонь и вскоре все три колонны распевали "Если завтра война" Лебедева-Кумача.

Если завтра война, если враг нападет,

Если темная сила нагрянет, -

Как один человек, весь советский народ

За свободную Родину встанет.

Женщины останавливались, вытирали слезы и долго смотрели вслед этим лихим молодым парням в красноармейской форме, которые с такой хорошей песней уходили на фронт.

Вскоре показались пригород Ленинграда и через Московский район все три колонны выехали на шоссе Ленинград — Киев. Песни прекратились, бойцы зарядили винтовки, автоматы и пулеметы. Практически на всех кабинах грузовиков были закреплены пулеметы для ведения огня по воздушным целям. Расчеты зенитных пушек заняли свои места и были готовы открыть огонь в любую минуту. Вскоре им действительно пришлось вести огонь, но не по воздушным целям, а по придорожным кустам. Кто-то выпустил очередь из автомата по передовой колонне. Следует сказать, что расстояние было большое, пули были уже на излете и из бойцов никто не пострадал. Разведчики ефрейтора Бове мгновенно тремя бронеавтомобиля окружили и прочесали эти кусты, но никакого стрелка там не обнаружили.

Но скорость движения колонн снизилась до тридцати километров в час и, чтобы не предпринимал капитан Любимов, ехать с большей скоростью по такому разбитому шоссе было нельзя. Таким образом, за день они прошли где-то около двухсот километров и остановились на ночевку в районе города Луга. Что-то внутри Артура воспротивилось тому, чтобы роту заводить в город и там ночевать, хотя командиры взводов на этом настаивали. Они хорошо понимали, что на фронте много не погуляешь, ресторанчиков не посетишь, а молодость гуляла и требовала свою толику разгула перед возможной смертью в боях. Но капитан Любимов выдержал характер и никого в Лугу не пустил.

Наутро бойцов штрафной роты разбудил гул авиационных двигателей, прямо над рощей проплывали немецкие "Юнкерсы — 88". На высоте примерно в два-три километра они разворачивались и выходили на город, а центр Луги уже бомбили пикирующие бомбардировщики "Юнкерсы — 87". С душераздирающим воем сирены они срывались с высоты и стремительно падали к земле, чтобы тут же выйти из пике и тяжело отвалить в сторону, на том месте, где упала бомба, к нему взмывал большой султан взрыва. Пикирование — взрыв и снова пикирование. В этот момент подошли "Юнкерсы — 88" и небольшие городские здания скрылись в сплошных разрывах авиабомб. Вскоре немецкая авиаармада прекратила бомбить Лугу и начала ложиться на обратный курс.

"Юнкерсы — 87" с неубирающимися шасси гуськом, словно воры, проскочили чуть в стороне от рощи, в которой на ночлег расположилась штрафная рота, а "Юнкерсы — 88" обязательно должны были снова пройти прямо над рощей.

Капитан Любимов приказал сержанту Молокову три колонны роты готовить к немедленному выступлению, а для этого всех бойцов посадить в грузовики, а рядовому Морозову приказал грузовики с зенитными орудиями расставить в шахматном порядке таким образом, чтобы они имели возможность кругового ведения огня по воздушным целям. К тому моменту, когда "Юнкерсы — 88" приблизились к опасной для себя зоне, то все уже было готово для открытия огня. Рядовой Морозов занял место наводчика передового грузовика с зениткой и на мгновение с ней прямо-таки слился в единое целое.

В громком гуле авиационных двигателей пушечная очередь из малокалиберной зенитки была практически не слышна. Все бойцы только видели, как с кончика ствола зенитки сорвались несколько огненных черточек и устремились к головному бомбардировщику. Черточки достигли и перечеркнули правый двигатель бомбардировщика, через минуту этот двигатель горел ровным пламенем. Но "Юнкерс — 88" продолжал лететь, пока не перевернулся в сторону этого горящего двигателя, он так этим крылом с горящим двигателем врезался в землю и тут же развалился на мелкие части. Чуть позже ярким пламенем полыхнули разрушившиеся останки "Юнкерса — 88".

Бой получился очень коротким, не более четырех-пяти минут, за это время были сожжены четыре из двенадцати "Юнкерсов — 88", после боя все зенитчики выглядели ужасно. Они не могли стоять на ногах и лежали в кузовах грузовиков, не веря в то, что остались в живых. А грузовики с зенитками уже вливались и занимали места в трех ротных колоннах, которые стремились, как можно быстрее покинуть это место. Все прекрасно понимали, что немцы не простят такие высокие потери своих бомбардировщиков, обязательно пришлют своих разведчиков, что найти и строго наказать красноармейскую часть, которая своими зенитками уничтожила целых четыре вражеских бомбардировщика.

В сорока километрах за Лугой одну из ротных колонн, которой командовал младший лейтенант Добродеев, остановил красноармейский патруль. Десять красноармейцев с винтовками и автоматами были в кузове Зис-5, а еще четверо на двух советских армейских мотоциклах, но с пулеметами МГ-34 на колясках со специальными турелями. Возглавлял мобильный патруль могучего телосложения майор с усами, хитрыми и злыми глазами.

Совершенно случайно капитан Любимов вместе с ефрейтором Бове и тремя бронеавтомобилями БА-11 в ту минуту оказался в этой колонне.

Пока младший лейтенант Добродеев перебрасывался шутками с майором и терпеливо ожидал, когда майор выпишет ему подтверждение на четыре сбитых бомбардировщика "Юнкерс — 88", которые он, якобы, лично наблюдал, Любимов разговаривал с Жорой Бове о каких-то собственных проблемах. В эту минут Жора сделал страшные глаза и тихо прошептал о том, что майор физически не мог видеть налета немецких бомбардировщиков на Лугу. Артур Любимов не стал прерывать разговора Добродеева с майором, а вспомнил старое, и попросту залез к майору в мозги. Секунды пребывания в сознании человека оказалось достаточным, чтобы разобраться в том, что перед ними диверсионная группа полка "Бранденбург", которой командует гауптман Фрице. Но гауптман Фрице, похоже, почувствовал это проникновение, он обеспокоенно начал оглядываться по сторонам, продолжая шутить с Добродеевым, и одновременно пытаясь выяснить, кто же это заигрывал с его сознанием. Впервые Артур Любимов встретил такого чуткого противника. Разговаривать было нельзя, супер чуткие уши Фрице могли перехватить разговор, поэтому Артур пальцами рук показал Жоре Бове, как он захватывает и душит красноармейский патруль.

В этот момент младший лейтенант Добродеев крикнул о том, что майор хочет переговорить с командиром роты. Кивнув ефрейтору, чтобы принимался за дело и, показав ему на пальцах три минуты, капитан Любимов направился к майору, тот тут же представился:

— Майор Жильцов, заместитель командира 66-й стрелковой бригады.

— Очень приятно, майор! Капитан Любимов — командир штрафной роты Северо-Западного фронта.

— Капитан, я хочу от имени лужан выразить вам благодарность за сбитые немецкие бомбардировщики.

В этот момент заработали двигатели бронеавтомобилей БА-11, тогда Любимов рискнул и, посредством внушения, на ментальном уровне поинтересовался:

— Скажите, гауптман Фрице, а что диверсанты полка "Бранденбург" в глубоком тылу советских войск делают?

Похоже, что вопрос показался не совсем неожиданным для гауптмана Фрице, он спокойно посмотрел на молодого капитана и даже, как-то снисходительно сказал:

— Мы начали новое наступление и это уже не ваш глубокий тыл, а фронтовая полоса взаимодействия сил обеих сторон. Так, вот ты какой, новой посланец, но почему ты у советов…

Договорить гауптману Фрице не дал выстрел из простенького нагана, произведенный младшим лейтенантом Добродеевым. Он стрелял практически в упор, но Фрице прожил еще секунд тридцать, в течение которых прошептал:

— Не доверяй негодяям…

И гауптман Фрице умер.

Капитан Любимов нагнулся и из рук гауптмана вытащил записку с подтверждением сбитых немецких бомбардировщиков, аккуратно сложил ее и убрал в нагрудный карман гимнастерки.

Но бойцы полка "Бранденбург" не собирались умирать или сдаваться, бронеавтомобили разведвзвода только выходили на огневую позицию, как диверсантов уже не было в кузове грузовика. Отбежав метров на тридцать, двое из десяти человек упали на землю, и через секунду заговорил их РПД, а остальные побежали к дальним кустам. Через тридцать метров на землю свалилась вторая пара бойцов, которая прикрыла отступление первой пары. Немцы эдаким перекатам так бы и ушли, добежали бы до кустов и там бы, наверняка, скрылись, но бронеавтомобили разведвзвода уже вышли на огневые позиции и открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, а против них шутки были плохи.

Первой же очередью была срезана делавшая перебежку пара пулеметчиков, первый и второй номера, подобно сломанным куклам, разлетелись в разные стороны. Вторая и третья очереди прошлись по основной группе бегущих немцев, два-три человека из них упали на землю. В течение последующих трех минут эта группа была выбита чуть-ли не полностью, но два-три немца все же, был вынужден капитан Любимов признать, достигли кустов и в них скрылись. Осмотр и обыск погибших брандербуржцев ничего не дал, все немцы были одеты в красноармейскую форму, имели советское оружие, а также документы, которые ничем нельзя было отличить от настоящих красноармейских книжек.

У брандербуржцев также не было обнаружено рации или каких-других средств связи, что говорило только о том, что эта группа диверсантов находилась не очень далеко от своей основной группы. Из уважения к гауптману Фрице капитан Артур Любимов приказал собрать трупы погибших немцев и закопать их в общей могиле. Пока бойцы разведвзвода, колонна взвода младшего лейтенанта Добродеева, как только закончился бой, тут же отправилась в дальнейший путь по своему маршруту, хоронили брандербуржцев, капитан Любимов осмотрел захваченный грузовик и мотоциклы. Если грузовик ЗИС-5 был доходяга-доходягой и едва жил, то оба мотоцикла были в отличном техническом состоянии. Артур попробовал, как "Л-500" заводится и на некоторое время задумался. По должности ему приходилось изо дня в день метаться из одного взвода в другой, каждый раз прося командира взвода, выделить ему ЯГ-6, чтобы перебраться в другой взвод. Свой мотоцикл позволит ему решить эту проблему и стать независимым человеком в передвижении.

В этот момент подошедший ефрейтор Бове отрапортовал:

— Товарищ капитан, трупы немцев закопаны, как полагается. Только батюшки не было, да и нехристи они, не православные люди. Так, что можем дальше двигаться, товарищ капитан.

Заметив, что Артур Любимов присматривается к одному из мотоциклов, ефрейтор Бове мгновенно уловил ситуацию и серьезно добавил:

— Это правильно, товарищ капитан! Сразу же станете независимым человеком, куда захотите, туда и поехать может. Берите себе один, а второй я себе, во взвод заберу. Только вот сегодня одному мотаться по военным дорогам не совсем хорошо будет, вам, товарищ капитан, пулеметчик нужен, он и ординарцем сможет послужить.

Согласно кивнув головой, капитан Любимов оседлал "Л-500" и ногой выжал рычаг стартера, мотоцикл тут же завелся, низко и уверенно зарычав. Прислушиваясь к работе двигателя, Артур Любимов еще раз утвердительно кивнул головой в ответ словам ефрейтора Бове и сказал:

— Может быть, ты и прав, ефрейтор. Этот мотоцикл я забираю себе, а второй можешь взять себе во взвод. Только ординарец мне не нужен, с собой я и сам как-нибудь справлюсь, но вот от хорошего мотоциклиста и пулеметчика не отказался бы, такой всегда понадобится. К тому же, ефрейтор, меня очень беспокоит проблема связи, нам о связи между взводами нужно подумать, а то вот ездим тут и не знаем о том, что другие колонны нашей роты немцы запросто могут атаковать.

Капитан Любимов переключился на первую скорость, мотоцикл с низкого рычания перешел на более веселое порыкивание, тронулся с места и вскоре капитан мотоциклист скрылся в длинном хвосте пыли, резво удаляющего от места схватки. Из дальних кустов появились два красноармейца, с автоматами ППШ наперевес они внимательно осмотрели место, затем подошли к могиле своих товарищей. Перед могилой они вытянулись в стоку смирно и приложением правой согнутой в ладони руки к краю каски отдали честь погибшим.

Затем один из красноармейцев приложил ручные часы ко рту и в течение половины минуты с кем-то общался. Затем повернулся к своему товарищу и сказал, не разжимая и не шевеля губами:

— Знаешь, Поль, все это мне совершенно не нравится. Нас посылали сюда и говорили, что никакой стрельбы не будет. Нам было только нужно забрать одного прохиндея, который случайно здесь оказался. А что получилось, мы получили по полной программе — Франце убит и еще восемь наших убиты, а мы только две очереди выпустили из того доисторического пулемета, да и то только для того, чтобы попугать местных аборигенов. Сейчас нас эвакуируют, как только получу страховку, то сразу же бросаю это дело и эту компанию, займусь своими делами. Вот и наш бот, пошли, Поль.

Рядом с двумя красноармейцами возникла громадная бочка десантного бота, с шипением открылся шлюз и искин проговорил:

— Заходите, пожалуйста, после короткой дезинфекции пройдете медицинский осмотр.

Через секунду на этом месте ничего и никого не было. Только светило солнце, щебетали птицы в безоблачном небе, да и изредка проносились короткие порывы ветерка.

Городок Холм в Новгородской области представлял собой типичный русский городок районного значения, жители которого испокон веков занимались кустарными ремеслами, связанными с лесом. Значительная часть жилых домов этого городка — деревянные, а большинство предприятий связано с заготовкой и переработкой леса.

Районный центр находится в середине автомагистрали Новгород — Великие Луки, в двухстах километрах от каждого из этих городов. Ближайшая железнодорожная станция — Лобня, районный центр соседней Псковской области. До него от Холма — 84 километра, а до города Старая Русса — 103 километра. До войны Холм был связан автобусным сообщением с Великим Новгородом и Санкт-Петербургом с Локней, но с войной это сообщение прекратилось. Дорога областного значения Холм — Марево связывала город с Демянском и Валдаем.

Утром следующего дня все три взводных колонны штрафной роты вошли в этот районный городок, в котором на тот момент проживало всего две тысячи жителей. Один только полувзвод младшего лейтенанта Добродеева свернул с дороги и отправился на дозорную службы в Рдейский монастырь. Капитан Любимов по каким-то причинам хотел в районе города Холм найти населенный пункт, который можно было использовать в качестве основного места дислокации всей роты.

Вчера вечерком ефрейтор Бове на одном из своих бронеавтомобилей все же заглянул в этот городок и познакомился с первым секретарем райкома ВКП(б), чтобы проинформировать парторганы о прибытии штрафной роты в город следующим утром. Ближе к полуночи командир взвода разведки рассказывал ему о том, что первый секретарь был прямо-таки взбешен тем обстоятельством, что к нему на доклад прибыл какой-то разведчик в чине ефрейтора, а не сам командир роты. Одним словом, ефрейтора Бове он не принял, но Жоре удалось перекинуться парой слов с начальником районного НКВД, которого заранее предупредили о прибытии такой роты и потребовали, чтобы он в обязательном порядке выполнял бы поручения командира штрафной роты. Лейтенант НКВД Немчинов ждал появления роты и был готов доложить об обстановке в Холмском районе.

Капитан Любимов удивился тому, что, принимая во внимание размеры этого русского городка, так много людей вышли на городские улицы, чтобы поприветствовать бойцов штрафной роты. Люди стояли вдоль улиц по которым проезжали грузовики и, молча, смотрели на бойцов штрафной роты. Криков не было, поднятия рук — не было, люди просто стояли и смотрели. Штаб роты-батальона расположился в нескольких кабинетах двухэтажного здания райисполкома. Взводы роты вместе с разведвзводом должны были на время задержаться в самом Холме, на один — два дня они должны были расположиться в одной из школ в центре городка, вблизи от здания райисполкома.

Первый секретарь районного комитета ВКП(б) смилостивился и принял для доклада капитана Любимова, командира роты, для доклада. Беседа на удивление прошла в самой дружественной атмосфере, но тут выяснилось, что комитет ВКП(б) обладает чрезвычайно малой информацией по Холмскому району, ничего не знает о немцах или о том, вошли ли их подразделения в район?!

Беседа с лейтенантом НКВД Немчиновым оказалась более продуктивной, у него имелась информация и по ситуации в районе и по немцам, но эта информация носила первичный, не проверенный характер. Тогда капитан Любимов вызвал ефрейтора Бове и предложил ему совместно с лейтенантом проработать маршруты следования мобильных разведывательных дозоров по всем дорогам, исходящим из Холма, особо его интересовала обстановка в Великих Луках.

Когда Любимов хотел уже оставить этих командиров для более детального разговора, то лейтенант Немчинов попросил минуту его внимания и протянул ему запечатанное письмо. Неторопливо Артур надорвал неподписанный конверт, внутри которого находился лист бумаги с напечатанным на машинке текстом. Текст письма гласил о том, что лейтенант НКВД Немчинов с момента предъявления настоящего письма переходить со всем штатом районного отдела НКВД в подчинение капитана Любимова, командира штрафного батальона Северо-Западного фронта. В письме также говорилось о том, что в штрафном батальоне создается Особый отдел, командиром которого назначается лейтенант Немчинов.

— Вы, товарищ лейтенант, знакомы с тем, о чем говорится в этом письме?

— Так точно, товарищ капитан, знаю!

— Так, приступайте к выполнению своих новых обязанностей. Встретьтесь и познакомьтесь с сержантом Алексеем Молоковым, нашим начальником штаба, и решайте с ним все организационные вопросы, а также об обеспечении работников личным оружием, а отдела — автотранспортом. Пока располагайтесь на своем прежнем месте, а потом мы решим и эти все вопросы.

Капитан Любимов поспешил на встречу с двумя бойцами, которые шепотом ему рассказали об одной интересной вещи. Когда разведчики хоронили немецких диверсантов, то некоторые парни не удержались и с рук у них поснимали наручные часы. Так вот сейчас выяснилось, как рассказывают эти бойцы, что эти часы, помимо того, что показывают точное время, к тому же еще и разговаривают между собой, правда, непонятно на каком языке.

Глава 7

Когда капитан Любимов после разговора с разведчиками вернулся в здание райисполкома, то он снова поднялся на второй этаж и вошел в комнату, где располагался сержант Алексей Молоков, начальник штаба штрафной роты, который в тот момент пытался связаться со штабом Северо-Западного фронта по телефонным линиям. Он хотел переговорить с заместителем начальника оперативного отдела штаба фронта, полковником Захаровым, получить у него общую информацию по положению в треугольнике, образованном Ленинградской, Псковской и Новгородской областями, и конкретное боевое задание для роты.

Сидя у окна и посматривая на то, что происходило во дворе, Артур Любимов думал о том, что первые месяцы войны особенно ярко продемонстрировали необходимость существования в войсках надежной радиосвязи. Высшие командиры РККА слишком полагались на телефонные линии связи, которые легко нарушались, в результате полки и дивизии оставались без управления. По своему опыту блуждания по вражеским тылам он хорошо знал о том, насколько немецкие войска, вплоть до взводного командира, были обеспечены радиосвязью, а у Красной Армии мощных и надежных раций не было. Вот и приходится сейчас сержанту Алексею Молокову, переключаясь от одного сельского коммутатора к другому, по ненадежным телефонным линиям добираться до коммутатора штаба Северо-Западного фронта.

Но в этот момент Алексей Молоков, наконец-то, добрался до оперативного отдела штаба фронта и в течение десяти минут разговаривал с полковником Захаровым. Заместитель начальника оперативного штаба Северо-Западного фронта полковник Захаров не мог по открытой телефонной линии многого рассказать, но дал понять, что штрафной роте в самое ближайшее время предстоят ожесточенные оборонительные бои. Поэтому просил командование роты обратить особое внимание на направления Холм — Сольцы и Холм — Великие Луки, отдавая предпочтение последнему направлению. Принимая во внимание сомнительный воинский статус штрафной роты, на настоящий момент нет ни одного официального документа, который бы определял ее статус и вопрос подчинения, поэтому он не может давать командованию роты конкретных боевых заданий. Точно также штрафная рота пока не может входить в прямое подчинение какому-либо воинскому командиру в том районе, где в настоящий момент базируется или функционирует.

Глубоко разочарованный разговором сержант Молоков положил трубку на рычаги телефонного аппарата и сказал, повернувшись к Артуру:

— Очень вежливо и очень аккуратно оперативный отдел Северо-западного фронта сложил со своих плеч заботу о своей штрафной роте. Видимо, именно поэтому он отправил нас так далеко от себя, практически на стык двух фронтов. Надеясь, что в этом месте всякое может случиться. Одним словом, Артур, нас вооружили, обеспечили, чем только могли, а затем кинули. Они в штабе фронта решили, что, если у вас в голове наличествуют мозги, то вы, мол, выживите, а если нет, то это уже ваши трудности. В таких условиях, мой прошлый опыт подсказывает, что нам необходимо контактировать с местными командирами, полков и дивизий, обмениваться с ними боевой информацией и действовать совместно с их подразделениями. Чего нам сейчас действительно не хватает, так это налаженной связи, если бы мы такую связь имели, то у нас были бы глаза и уши.

— Да, не кручинься ты так, Алексей. Сейчас я занимаюсь одним делом, может получиться и так, что мы сумеем достать рации, которые позволят нам выходить на командиров полков, дивизий и армий. А что касается нашего сомнительного положения, то нам немного придется повоевать под зонтиком НКВД. Все боевые командиры этих парней боятся, они не будут лезть к нам в душу, интересуясь, кто мы и что делаем на фронте?? Честно говоря, сесть со всей ротой в окопы и вести позиционную войну, то я думаю, что это не для специальных войсковых подразделений. А мы с тобой являемся специальным подразделением, которое способно нанести удар по врагу и скрыться.

Да, согласен я, согласен с твоей идеей воевать с немцами наскоками, захватами и перехватами. Ты же видишь, что у нас нет иного пути. Ты же не стоял перед трибуналом и не имеешь срока, а мы, твои бойцы, все прошли через это военное судопроизводство. Поэтому хорошо знаем, что во второй раз нам пощады не будет, все поголовно пойдем под расстрел, так, что мы рядовые бойцы настроены весьма решительно в отношении того, как нам следует воевать. Мы поверили тебе, капитан Артур Любимов и пойдем за тобой до конца, но и ты не забудь поделиться с нами своей удачей.

— Спасибо, Алексей, за доверие! Для меня это многое значит.

В этот момент в комнату заглянул один из разведчиков, который, увидев капитана Любимова, открыл дверь, вошел и, печатая шаг, подошел к нему и начал рапортовать:

— Товарищ капитан, ваше задание выполнено, разбитые радиостанции найдены в количестве десяти штук и сейчас находятся в помещении разведвзвода.

— Хорошо, боец! Радиостанции перенесите в мою комнату, ночью я ими займусь и, если существует возможность, отремонтирую. Можешь идти, ты, свободен.

Проводив взглядом разведчика, Артур снова повернулся к сержанту Молокову, чтобы успеть заметить его до крайности удивленный взгляд. Подумал мгновение и сказал:

— Ничего, Алексей, в этом нет удивительного. До войны я на радиозаводе работал и был передовиком производства. Из десяти разбитых радиостанций всегда одну-две хорошие могу собрать.

В комнату зашли лейтенант НКВД Немчинов и ефрейтор Бове, которые доложили о том, что только что вернулся первый мобильный дозор с информацией по столкновению с немецкими войсками. Сержант Молоков разложил на столе топографическую карту, взял в руки карандаш, чтобы наносить на карту отметки, и выжидательно посмотрел на ефрейтора разведчика. Но первым заговорил лейтенант НКВД Немчинов, который дал информацию общего характера.

По его словам, в начале июля немецкие войска начали операцию прорыва к Ленинграду и его последующему взятию. В наступлении приняли участие 41-й и 56-й моторизованные корпуса, атаковавшие в направлении станции Сольцы и Великие Луки. Удары были такими мощными, что к середине июля и Сольцы, и Великие Луки были взяты немцами. Командование Северо-западный фронт хорошо понимало, насколько опасными были удары этих моторизованных немецких корпусов. По этой причине оно предприняло ряд контрударов, чтобы приостановить немецкое наступление, отбросить их назад и выиграть время для строительства ленинградской оборонительной линии. После двух дней оккупации Сольцы и Великие Луки были освобождены контратакующими советскими войсками. Но к сегодняшнему дню, по словам Немчинова, обе стороны выдохлись, сейчас наступило время, когда стороны прекратили ведение наступательных операций, но ведут активную подготовку к новой фазе ведения активных действий.

Затем отрапортовал ефрейтор Бове. По его словам, дозор из пяти бойцов на бронеавтомобиле БА-11 выдвигался по направлению Сольцы по дороге Холм — Старая Русса — Сольцы. Расстояние до Сольц от Холма составило 147 километров. На всем протяжении пути дозор с немецкими частями и подразделениями в боевой контакт входил. Местное население много говорило о предыдущих боях, но в последние два дня немцев не было видно, даже резко сократилось число немецких самолетов в воздухе. Бронеавтомобиль БА-11 только раз был атакован, вернее, его дважды облетел одинокий немецкий самолет, но огня летчик не открывал.

После всех рапортов и обсуждения полученной информации, капитан Любимов вместе с ефрейтором Бове вышли во двор и нос к носу столкнулись с лейтенантом медицинской службой Дарьей Соломиной, которая куда-то торопилась. Жора Бове по-дружески поинтересовался, куда это спешит молодой лейтенант. Та, стрельнув глаза в сторону капитана Любимова, повела плечиком, на котором висела большая сумка санинструктора, ответила, что ей необходимо добраться до расположения взвода лейтенанта Гаврилова в Рдейском монастыре. В этот момент внутри капитана Любимова сыграла какая-то струнка и он, повернувшись лицом к Дарье, просто сказал:

— Я освобожусь, примерно, минут через тридцать, после чего собираюсь посетить расположение полувзвода младшего лейтенанта Добродеева, съездить туда на мотоцикле. Они где-то в семи — десяти километрах от города. Если вы, Дарья, можете это время подождать, то я с удовольствием мог бы взять вас с собой.

— Ну, да, что вы, товарищ капитан. Вы такой занятый командир и хотите потратить свое время еще т на то, чтобы меня, какого-то там лейтенанта медицинской службы, свозить в Рдейский монастырь…

— Слушайте, товарищ лейтенант, ничего такого не выдумывайте. Мне действительно нужно посетить Рдейский монастырь, посмотреть, как там расположились бойцы полувзвода младшего лейтенанта Добродеева. Я выезжаю туда через тридцать минут и будут вас ждать прямо у этих дверей, чтобы забрать вас с собой. Так, что до встречи, лейтенант.

Все это время Жора Бове стоял рядом и с громадным удивлением вслушивался в разговор капитана и лейтенанта. Он никак не мог поверить своим ушам, но в ответах и поведении лейтенанта Соломиной чувствовалась какая-то непонятная власть над капитаном Любимовым…. словно они были мужем и женой.

Раздосадованный непонятным капризничаньем Дарьи, капитан Любимов быстро поднялся в свою комнату, бывшую когда-то номером дома колхозника и расположенную на третьем этаже здания райисполкома. Один угол комнаты был заставлен рациями "Север", но все они, если судить по их внешнему состоянию, явно находились в нерабочем состоянии. Он быстренько из десяти выбрал две более или менее приличные рации "Север", которые, хотя бы внешне были в презентабельном состоянии. Затем он отвинтил у этих раций задние крышки и достал из кармана двое часов, которые были чуть больше наручных часов, но гораздо меньше будильника. Артур внимательно осмотрел оба устройства, пощелкал на нем какими-то тумблерами, в комнате начали то появляться, то исчезать чужие голоса радиоэфира. С последним щелчком голоса исчезли, но слышался постоянный фон радиоэфира.

Затем Любимов одно из этих устройств начал приспособлять к кронштейнам внутри корпусов каждой рации. Когда работа по укреплению устройств на кронштейнах была завершена, задние крышки раций капитан привинтил обратно по месту. Одним верньером он включал рацию, другим верньером менял радиоволны приема. Одним словом, обе рации сохраняли непрезентабельный, но теперь находились в рабочем состоянии.

Через тридцать минут капитан Любимов подошел к своему мотоциклу, завел его и через минуту уже подъезжал к первому подъезду здания райисполкома. Лейтенант медицинской службы Соломина уже пару минут стояла у подъезда. Она нетерпеливо пританцовывала, капитан позволил себе опоздать на минуту. А за эту минуту его следовало бы наказать. Но посмотрев на окна здания райисполкома, она увидела в них десятки любопытных лиц. Штабисты и разведчики стояли у окон и внимательно наблюдали, неторопливо обмениваясь между собой мнениями, за первым свиданием командира своей штрафной роты.

Мотоцикл "Л-500" мощно один за другим брал крутые пригорки дороги республиканского значения Холм — старая Русса каждый раз, довольно урча при очередном взлете. Была вторая половина летнего дня, солнце не так уж припекало, как, скажем, в десять — двенадцать часов дня.

Любимов и Соломина минут двадцать назад покинули Холм и сейчас ехали по шоссе, наслаждаясь летом, дорогой и тем, что они были вдвоем. Все это время они были одни, сейчас никто не мог их побеспокоить, но за это время они так и не произнесли ни одного друг другу слова. Лейтенант медицинской службы Дарья Соломина сидела к коляске, на ее коленях лежали две сумки санинструктора, а она на каждом дорожном ухабе судорожно уворачивалась от приклада МГ34, который, будучи закреплен на коляске специальной турелью, постоянно торчал перед самым ее носиком. Да и этот ее чудак за рулем мотоцикла не мог догадаться и хоть чего-нибудь мягкого подстелить на сиденье коляски, дорога вся в канавах и ухабах, ей приходится все время ворочаться и искать более удобное положение для сидения на этом жестком сиденье.

А капитан Любимов был безгранично счастлив, сейчас в его жизни наступил момент, о котором он так мечтал. Когда рядом с ним один на один оказалась девчонка с ярко голубыми глазами и такими красивыми…, она была рядом с ним. В любую минуту он мог протянуть руку и коснуться этой прекрасной женщины.

Мощеное булыжником шоссе неторопливо убегало под колеса мотоцикла, который, то клевал носом, то опасно кренился влево или вправо, но упорно продвигался вперед. Вскоре нужно было сворачивать с дороги, в семи километрах от шоссе на берегу Рдейского озера находился Рдейский монастырь, окруженный непроходимыми трясинами. Лесная монастырская дорога, по сравнению с шоссе Холм — Старая Русса, временами была похожа на дорогу, но порой совершенно ее не напоминала. Мотоцикл "Л-500" продемонстрировал свой отличный бойцовский характер и через какие-то полчаса остановился перед полуразрушенным зданием Успенского собора монастыря.

Выключив зажигание, Артур взглянул на Дарью и ахнул, под ее правым глазом наливался настоящий синяк. Девчонка слегка всхлипнула и, посмотрев на капитана, вдруг сказала:

— Артур, на меня нужно было бы иногда посматривать, а ты только в свою дорогу уставился, глаз от нее не отрывал, словно меня рядом с тобой и не было. Вот из-за твоего недогляда этот проклятый немец, — в этот момент Дарья Соломина кивнула на МГ-34, - и наградил меня синяком. Первое время очень больно было…

Артур не выдержал, обнял Дарью и нежно ее поцеловал в подбитый глаз, втягивая в себя боль от него и его синюю окраску. В этот момент за спиной капитана послышался приглушенный кашель, это был рядовой, в недавнем прошлом подполковник и командир бригады специального назначения, Андрей Снегирев, который сейчас командовал третьим отделением третьего взвода младшего лейтенанта Добродеева. С громадным сожалением капитан Любимов оторвался от глаз Дарьи, с удовольствием заметив, что на ее лице не осталось и намека на синяк под глазом, повернулся лицом к Андрею Снегиреву и подал руку для рукопожатия.

— Как дела, командир отделения? Уж очень мне понравилась эта лесная тишина и пение птичек, внутри у меня такое ощущение, что нас наблюдают и вокруг нас происходят какое-то движение.

— Так точно, товарищ капитан! Вы абсолютно правы, с момента нашего появления в этом монастыре что-то вокруг нас происходит. Пока я не могу разобраться, что именно, но оба наших грузовики отправил на шоссе. По такой дороге мы пешком быстрее оторвемся от противника, если он только появится, разумеется, и доберемся до своих грузовиков. Зря вы, товарищ капитан, эту девчонку с собой взяли, не место ей сейчас здесь с нами.

— Это не моя девчонка, командир отделения! Это лейтенант медицинской службы и фельдшер Дарья Соломина. Прошу любить и жаловать! А сейчас она должна осмотреть на выявление вшивости бойцов твоего отделения и только после этого я могут отвезти ее обратно в город. Товарищ лейтенант, — сказал Артур, обращаясь к Дарье, — принимайтесь за работу, а я тут с Андреем немного о делах побалакаю.

Любимов подошел к мотоциклу и из коляски вытащил одну из раций " "Север" и передал ее Снегиреву.

— Это тебе! Думаю, еще не забыл, как она работает, включается и выключается. Вторую я оставил у себя. В случае чего позову тебя на помощь, если по дороге что-либо произойдет. Пока я к тебе ехал, то эти семь километров внимательно изучал местность. Только в одном месте немцы засаду могли бы учудить, а в других местах после же первых выстрелов, им о своей судьбе нужно будет думать. А теперь в нескольких словах расскажи о том, что ты успел узнать о младшем лейтенанте Добродееве и его первом отделении?-

— Артур, иногда мне кажется, что во многих ротных делах ты слишком предостерегаешься и не спешишь принимать решения, ожидая или подтверждения информации, или какой-либо другой возможности для прояснения спорной ситуации. Но в этом случае ты не прав, Добродеев совершенно не тот человек, за которого себя выдает. Пока мне не удалось выяснить, кто же он. Мои возможности ограничены, я, как осужденный военным трибуналом, не имею права покидать расположения роты, а Добродеев в расположении роты ничем подозрительным не занимается. Да, и свое первое отделение во главу всего взвода ставит и кормит их лучше, новые шинельки и галифе вовремя выдает. Но вот однажды я видел очень подозрительную картину. Он разговаривал со своим мордоворотом Семеном, у которого весь ум в мускулатуру ушел, и что-то ему передал…

— Подожди Андрей с рассказом, давай с тобой проведем один небольшой опыт, я в твоем сознании буду показывать кое-какие предметы, а ты мне подтвердишь, какой именно он передал Семену.

— Ты, телепат что ли? Ну, да ладно, давай демонстрируй.

Артур Любимов очень осторожно вошел в сознание Снегирева, чуть-чуть подкорректировал состояние его здоровья и начал быстро демонстрировать вещи военного предназначения. На третьей минуте демонстрации Андрей Снегирев вскричал:

— Вот этот предмет!

Минуту Любимов помолчал, предметом, только что узнанный командиром отделения, была ультракоротковолновая полицейская рация двадцать первого века. Зачем такая рация помогла понадобиться младшему лейтенанту Добродееву, а главное, где эту рацию он мог найти в 1942 году, обо всем этом можно было бы только догадываться. Опять-таки недостаток информации не позволил капитану Любимову прийти к какому-либо определенному выводу и по этой информации, он тяжело вздохнул и виновато посмотрел на рядового Снегирева.

Лейтенант Дарья Соломина еще продолжала осмотр бойцов отделения Снегирева, когда капитан Любимов начал собираться в обратную дорогу. Он тщательно проверил мотоцикл и осмотрел МГ-34, мотоцикл был в хорошем техническом состоянии, имел три четверти бензина в топливном баке. Пулемет также был в нормальном состоянии и имел ленту в двести пятьдесят патронов. Алексей Снегирев стоял рядом, курил папиросу "Беломорканал". В какой-то момент он хмыкнул и, вприпрыжку, помчался в одноэтажное деревянное здание монастыря, в котором разместилось его отделение. Вскоре Снегирев вернулся, в одной руке он держал винтовку АВС-36, в другой несколько обойм к винтовке, в которых вмещалось до пятнадцати патронов.

Молча, Снегирев снайперскую винтовку Симонова протянул капитану и сказал:

— Мой подарок. Очень надеюсь, что он тебе сегодня не потребуется. Дарья завершила осмотр и вскоре выйдет после разговора с красноармейцами.

Действительно, скоро снова открылась дверь временной казармы и на улице появилась девушка с группой бойцов. Она вся раскраснелась и все время о чем-то переговаривались с молодыми бойцами. Некоторые бойцы предлагали лейтенанту медицинской службы задержаться немного и поужинать вместе с ними. Но решительно выступил вперед командир отделения Алексей Снегирев и объяснил своим бойцам, что дорога тяжелая и дальняя, поэтому капитану и лейтенанту нужно уже сейчас отправляться в дорогу.

Перед отправлением в путь Артур коротко рассказал и показал Дарье, как управляться с пулеметом МГ-34. Он также сказал, что когда он закричит, то она должна нажать курок пулемета и стрелять по кустарнику, который будет спереди и от них слева.

Но четвертый километр монастырской дороги оказался свободным от каких-либо вражеских засад, хотя ощущение, что за ними наблюдают, не оставляло Артура ни на секунду. Но перед самым выездом на шоссе Старая — Русса — Холм внезапно как-то испуганно и по-женски протяжно закричала Дарья, а затем длинной очередью зацокал МГ-34. Артур поднял голову и увидел, как на землю валились три человеческие фигуры со шмайсерами в руках. Причем, все трое немцев свалились в дорожный кювет, а его мотоцикл прямо по их трупам выскочил на шоссе и по мощенке из булыжника рванул в сторону Холма.

Но опять-таки на шоссе никто не выскакивал и не стрелял им вслед.

Дарья продолжала еще немного подвывать от пережитого страха и прижимать к себе приклад пулемета, но она уже прекратила плакать и стрелять из пулемета. Любимов начал подумывать о том, что эти три немца с автоматами ему приснились, что ничего подобного с ними не случалось. Но взглянув на переднее колесо мотоцикла, он увидел, что оно в человеческой крови, а голенища его сапог в каплях крови, то он понял, что все случившееся с ними произошло на деле. И тогда Артур впервые очень сильно испугался за Дарью.

До въезда в Холм капитан Любимов притормозил мотоцикл, осторожно съехал с шоссе в придорожный ельничек, также осторожно взял на руки Дарью и начал ее целовать. Сначала одним только касанием губ он высушил все слезинки на лице своей девчонки, пару раз чмокнул в носик, а тем коснулся ее губ и мир исчез для них обоих. Дарья прекратила всхлипывать, всем своим телом прижалась к парню и, положив обе руки ему на плечи, отдалась поцелуям. А Артуру очень хотелось бесконечно целовать это синеглазую девчонку и одновременно видеть ее лицо. Но это было неисполнимое желание и тогда он, также как и Дарья, полностью отдался поцелуям. Своим первым и настоящим поцелуям с девчонкой, которая тебя, как и ты ее, любит.

Воротник гимнастерки лейтенанта медицинской службы каким-то волшебным образом оказался расстегнут, словно приглашал продолжить путешествие знакомства и познания с изумительным девичьим телом. Но только Артур принялся расцеловывать девичье ушко, чтобы затем перейти к Дарьиной шее, как в лесу послышался треск валежника. Дарья не обратила ни малейшего внимания на этот треск, она была горожанкой и леса не знала и не понимала, но сейчас она была созданием по имени любовь, и в такой момент для нее ничего кроме любви, не существовало. Она только сердито надула кубки и заворчала, как недовольная кошка, когда Артур оторвал свои губы от ее восхитительной шеи и, подняв голову, начал осматривать вокруг и прислушиваться ко всему, что происходило в лесу.

Затем капитан осторожно усадил девчонку в коляску мотоцикла и пальцем показал ей на пулемет, а сам нагнулся и из пространства между коляской и мотоциклом достал снайперскую винтовку Симонова. Когда он выпрямился с винтовкой в руках, то Дарья уже припала к прикладу пулемета, тревожно всматриваясь в лесные заросли и тени. Проверив винтовку и сняв ее с предохранителя, Артур углубился в изучение схемы мысленного сканирования. Чуть более десяти белых точек, которыми обозначались разумные существа в таких схемах, быстро двигались от города. Если судить по скорости передвижения белых точек, то разумные существа шли пешком и шли они примерно метров триста в глубине леса. От места, где капитан целовался с лейтенантом, до того места, где шла немецкая группа, было всего сто пятьдесят метров.

Нагнувшись к самому девичьему ушку, на одном только дыхании Артур прошептал Дарье:

— Мы здесь не одни! Какая-то непонятная группа движется в нашем направлении от города, но она идет глубже лесом. Дай бог, чтобы мы разошлись, но на всякий случай я чуть выдвинусь вперед и там залягу со снайперской винтовкой. Если возникнет стрельба, то прикрой меня из пулемета, ты из него хорошо стреляешь, но если я буду долго задерживаться, то садись на место водителя, заводи мотоцикл и уезжай отсюда.

После этих слов, полусогнувшись и припадая к земле, Артур Любимов пробежал метров пятьдесят вперед и пропал с глаз Дарьи в тени лесных зарослей. Вскоре в тишине леса начали прослушиваться осторожные шаги, едва слышные переговоры нескольких человек. По теневому краю дальней поляны начали проскальзывать люди, одетые в униформу РККА и с советским оружием в руках. Но в какой момент на свету заходящего солнца оказался громадный и звероподобного вида сержант красноармеец, на плече которого висел ППШ. Тут же командир группы сделал сержанту замечание:

— Ты, Дирк, никак не научишься тихо ходить по русскому лесу. Сколько бы мы раз не были бы в лесу, то каждый раз тебя тянет на приключения. Если сейчас нас русские обнаружат, то тебя одного я оставлю прикрывать наш отход.

Вскоре группа красноармейцев, почему-то разговаривающих между собой на немецком языке, канула в дремучих глубинах леса.

Капитан Любимов вернулся к мотоциклу минут через пять после прохождения этой странной группы, он достал рацию и по ней связался с Алексеем Снегиревым, чтобы предупредить об этой подозрительной группе немцев в красноармейской форме. Связь была отличной, рядовой Снегирев выслушал информации и уточнил:

— Товарищ капитан, вы хотите, чтобы мы перехватили бы эту группу, или хотите, чтобы мы были осторожнее и ничего не предпринимали по этому поводу?

Немного подумав, капитан Любимов ответил:

— Похоже, я сделал глупость, оставив одно отделение в этом монастыре. Сидя там, вы ничего не разведаете и ничего не узнаете. Эту группу пропустить и в бой с ней не вступать. Но постарайтесь каким-либо образом наладить вокруг монастыря наблюдение, чтобы разобраться в том хаосе, что творится вокруг Холма. По-моему, нас вскоре отсюда попросят. Пока, утром мы свяжемся с тобой.

Командир, разведвзвода, ефрейтор Бове, не находил себе места. Он метался по расположению роты, отчаянно посматривал на часы и все вглядывался в сторону шоссе на Старую Руссу. За весь день в Холм со стороны Старой Руссы прибыли только два армейских грузовика и больше никого не было. Возвращение капитана из Рдейского монастыря по каким-то причинам задерживалось. Рота только что поужинала, а капитана с лейтенантом все не было и не было. Но вот послышался довольный мотоциклетный рев мотора и на городскую площадь влетел мотоцикл с двумя седоками.

Лейтенант Соломина выскочила из коляски мотоцикла и тут же стремительно скрылась в дверях здания райисполкома, видимо, не хотела, чтобы еще кто-либо видел, как она прогуливалась с командиром роты. А капитан Любимов степенно подошел к Жоре Бове и поинтересовался, произошли какие-либо события в роте за время его трехчасового отсутствия. Ефрейтор Бове в привычной для него манере невозмутимо пожал плечами и сказал, что ничего серьезно не случилось, разве что командир 523-го полка 188 стрелковой дивизии 27-й армии Северо-Западного фронта хотел бы с ним встретиться. Его разведчики, которые давно вернулись в расположение роты, сумели установить, что в их районе проходит стык двух фронтов Северо-Западного и Западного и что здесь с немцами дерутся четыре наших армии — 22-я, 27-я, 34-я и 11-я, которые по численности и не армии в общем, а можно сказать, дивизии. Немцы, как и говорил лейтенант НКВД Немчинов, некоторое время молчали, но сейчас начали активничать разведывательными и диверсионными группами, что говорит о том, что они готовят новое наступление.

Так, разговаривая, они поднялись на второй этаж здания райисполкома и вошли в кабинет начальника штаба Молокова, в кабинете которого было много народа и так сильно накурено, хоть топор вешай. Но на это обстоятельство Любимов промолчал, хотя и скривил губами, сам-то он не курил, но из-за этого не должны были страдать другие командиры роты. Все встали и поприветствовали входящего в кабинет командира роты. Получилось это как-то само собой, на душе Любимова стало приятно, он в ответ козырнул мужикам и прошел к Алексею Молокову. Тот извинился и прервал разговор с лейтенантом Худяковым, командиром второго взвода и, поднявшись из-за стола, отрапортовал, что штаб определился с местом дальней дисклокации роты в селе Лосиная Голова и что завтра туда уйдут второй и третий взводы.

Когда командиры разошлись, оставив капитана Любимова наедине с Алексеем Молоковым. Начальник штаба роты доложил о том, что возникла серьезная проблема во взаимоотношениях с командованием красноармейских частей, сражающихся с противником в треугольнике Старая Русса — Холм — Великие Луки. Они уже практически с начала месяца ведут тяжелые бои с наступающими немцами. Отражают атаки вражеских танковых и моторизованных дивизий, сами постоянно атакуют противника. В результате всего этого в красноармейских полках и дивизиях осталось до 20 — 30 процентов активных штыков. Поэтому многие командиры появление штрафной роты воспринимают, как возможность пополнить ряды своих бойцов. К тому же они серьезно намерены отобрать весь ротный автотранспорт. Именно поэтому Молоков планирует два взвода, а может быть, и все три взвода отправить в село Лосиная Голова, а оттуда уже планировать боевые операции.

Любимов согласился с мнением своего начштаба, он даже посоветовал в Лосиную Голову отправить всю роту за исключением разведвзвода ефрейтора Бове. Напомнил Молокову, чтобы он не забыл об отделении рядового Снегиреве, которое сейчас находится в Рдейском монастыре. Снегиреву обязательно нужно приказать, чтобы завтра утром он отправлялся бы в Лосиную Голову. Затем Артур нагнулся и из-под стола достал побитый "Северок". Ни слова не говоря Алексею Молокову, по рации связался с Андреем Снегиревым и поинтересовался, как у него обстоят дела?

В ответ услышал знакомый голос, который начал рапортовать:

— Товарищ капитан, как только вы с санинструктором оставили месторасположение отделения, противник проявил активность и начал отделение обстреливать из винтовок. Потерь и раненых от этого обстрела пока нет, монастырские стены нас спасают от вражеских стрелков. Трое бойцов, которых я отправил на разведку той группы, которую вы с санинструктором заметили, — на этот раз Молоков не выдержал и с некоторой хитрецой посмотрел на капитана, — пока еще не вернулись с задания. Сейчас выставим ночных дежурных и отойдем ко сну. В случае тревоги, к кому мне обращаться, товарищ капитан, будить же вас несколько неудобно.

Артур, молча, протянул тяжелый микрофон сержанту Молокову и тот продолжил разговор. Правда, перед этим Алексей и так, и эдак повертел и поворачивал корпус рации:

— Андрей, привет это я. Завтра, как только проснешься, соберешься и позавтракаешь с людьми, после этого сразу же отправляйся в село Лосиная Голова, там вся рота будет дислоцироваться. С этого момента эта рация получает позывной "Дежурная", постоянно будет находиться в штабе роты, так что можешь вызывать ее и днем и ночью. Если у тебя нечего добавить, то пока и до нового сеанса.

Сержант отключил рацию и вопросительно посмотрел на Любимова, тот засуетился, почему-то покраснел, а потом сказал, что к завтрашнему утру починит три-пять рации, а уже к следующему утру будут работать восемь таких раций. Начштаба с большим удовольствием потер руками, еще одна проблема решается, теперь вся рота будет радиофицирована и проблем с передачей приказов по подразделениям не будет.

Когда Артур поднялся на ноги, чтобы отправится в свою комнату, то начштаба поинтересовался, а когда он поедет на встречу к полковнику Иванову?

— А кто это такой? — В свою очередь поинтересовался Артур.

— Да, этот полковник командует 523-м полком 188-й стрелковой дивизии. Сегодня утром его боец утром появлялся и просьбу полковника передал, что тот желает, как можно скорее с тобой увидеться.

— Ну, завтра с утра и поеду. На мотоцикле и в сопровождение возьму пару бронетранспортеров Б-11 разведвзвода, а то, кто знает, что в дороге может случиться? Да, между прочим, Алексей, ты мне какого-либо бойца подобрал бы, а то, когда я за рулем мотоцикла, ну ни как не могу стрелять из МГ-34, а последнее время часто приходится это делать.

— Значит, Дарью ты побоку в качестве пулеметчика. Ну и правильно делаешь! Девка на загляденье, она тебе со временем таких красивых малышей нарожает, что только радоваться и будешь. А насчет пулеметчика, есть у меня один паренек на примете. Я с ним переговорю и, если он согласится, то завтра и встретитесь, тогда и начнете друг к другу притираться.

Глава 8

Дорога Холм — Локня на перегоне до деревни Власково была спокойной, незагруженной войсками и гражданскими населением, но после этой деревни Власково снова начались то, что два сержанта Любимов и Карпухин видели в первые дни войны, когда от западной границы по вражеским тылам прорывались к линии фронта. Сразу же после Власково дорога оказалась забита войсками и гражданским населением, одни шли навстречу с врагом, а другие бежали от этого страшного врага. Машин на дороге практически не было, в первые месяцы войны Красная армия довольствовалась в основном лошадьми, которыми были запряжены телеги и двуколки, доверху загруженные амуницией и снарядами. Гражданское же население в основном всю свою поклажу тащило на собственно горбу, для них ни лошадей, ни машин не хватало.

Кого бы ты на дороге не спросил бы о том, что происходит на фронте или что это сейчас творится на дороге, ответ всегда получал один "немцы" наступают". Причем, люди верили в то, что немцы сейчас находятся повсюду, не только сзади, но и спереди. Толпа абсолютно ничего не знала ни о фронте, ни о том, где в данную минуту находятся немецкие войска, она была готова бежать в любую сторону, куда бы ей не махнули рукой. Одним словом, в любую минуту на дороге могла вспыхнуть паника, и тогда гражданская лица могли напрочь закупорить движение по дороге, а во время вражеских авианалетов превратить дорогу в братскую могилу.

Капитан Любимов и рядовой Борис Нефедов ехали на мотоцикле в сторону фронта, а за ними вплотную следовали два пушечных бронеавтомобили БА-11. Уже на третьем часу следования по дороге выяснилось, что немецкие танки только что взяли Локню. В одном из бронеавтомобилей была установлена восстановленная Любимовым рация "Север", по которой поддерживалась связь со штабом роты. Именно оттуда пришла информация о захвате немцами этого города. Каким-то чудом начштаба Молоков связался с полковником Петром Ивановым, тот ему и сообщил, что остатки его полка ведут бой с превосходящими силами противниками на развилке дорог под Ямами. В ответ на это сообщение капитан Любимов приказал по тревоге поднять второй и третий взводы роты, посадить бойцов на грузовики и, чтобы они находились бы од Осиновкой через три часа. Там они должны построить оборонительный рубеж, и ждать его появления или дополнительной информации по наступающему противнику.

Скоро шоссе совершенно опустело, а впереди слышалась пулеметно-винтовочная перестрелка. Оставив мотоцикл рядом с бронеавтомобилями, которые укрылись в низине рядом с шоссе, подальше от наблюдателей противника, капитан Любимов вместе с Борисом Нефедовым отправился разыскивать 523-й полк. Вскоре они наткнулись на группу красноармейцев, которые окапывались по обе стороны шоссе и вели перестрелку с невидимым противником. Эти красноармейцы и были 523-м стрелковым полком.

Полковник Иванов, как и бойцы его полка, выглядел страшно уставшим, не выспавшимся и совершенно разбитым человеком. Он не мог долго оставаться на одном месте, постоянно переходил с места на место, время от времени посмотрев в бинокль туда, где должен был располагаться противник. Разговор с капитаном Любимовым полковник Иванов сразу повел на повышенных тонах, срочно требуя передать в его полк всех не прошедших трибунал или гражданский суд бойцов штрафной роты.

Несмотря на активные действия противника и свой полуразбитый полк, полковник, видимо, специально подготовился к разговору с капитаном Любимовым, командиром штрафной роты. Он нашел время и даже познакомился с советским законодательством, согласно которому прошедшие суды и трибуналы люди, получившие по ним приговоры, не имеют права ни в каком качестве участвовать в боевых действиях. Поэтому даже не попытался требовать, чтобы вся штрафная рота перешла бы в его полк. Пришлось капитану Любимову пояснять Петр Ивановичу, что только четыре средних командира не имеют судимости, а все остальные бойцы штрафной роты прошли суды и трибуналы.

В этот момент их разговора на шоссе появилось шесть немецких средних танка, за которыми следовала моторизованная пехота на бронетранспортерах. Немцы поленились отойти в сторону от шоссе и свою атаку на позиции 523-го полка осуществляли прямо по полотну дороги. Уже прыгая в траншею, полковник Иванов повернулся к капитану Любимову и ему крикнул:

— Капитан, продолжим наш разговор после того, как мы отобьем атаку противника?!

В этом бою немцы потеряли два танка, один из которых сгорел, а у второго были сбиты катки гусениц, в результате внезапного пушечного огня двух бронеавтомобилей БА-11, которые вышли на пригорок и в течение пятнадцати минут из своих тридцати семи миллиметровых зенитных пушек обстреливали немецкую наступающую танковую колонну. Появление бронеавтомобилей и открытый ими огонь оказался неожиданным, как для немцев, так и для пехотинцев 523-го полка. Немецкие танки и бронетранспортеры развернулись и тут же покинули поле боя. А красноармейцы 523-го полка раскрыли глаза и, сидя в своих одиночных окопчиках, пытались разобраться в том, что же происходит на поле боя, откуда появились эти бронеавтомобили и почему немцы отходят?!

Появился полковник Иванов, командир полка и, сердито швырнув на землю свою каску, хриплым голосом прорычал:

— Это твои штрафники, что ли балуются на бронеавтомобилях?

— Да, — твердо ответил капитан Любимов, — это первый бой штрафной роты Северо-Западного фронта. Но еще до этого боя бойцы штрафной роты сбили 4 вражеских бомбардировщика и уничтожили до роты живой силы противника, а также одну диверсионную группу полка "Бранденбург".

— Ничего себе, а нам все это время приходится в окопах сидеть или в атаку на врага ходить. Что теперь делать собираешься, капитан? Я только что приказ получил, на Холм отходить.

— Петр Иванович, давайте мы будем с вами бок-о-бок сражаться. Немцев сначала до Холма будем сдерживать, потом, может быть, и дальше. Сейчас мы устойчивую радиосвязь наладили со штабом Северо-Западного фронта и со штабом 37-й армии. Но им некогда нами заниматься, слишком далеко мы от них находимся, а им сейчас только и приходится дыры на фронте латать. Ну а мы с вами постараемся воевать так, чтобы немцы не подумали, что Восточный фронт это место, где можно отдыхать. А теперь я полагаю, что вам пора своих бойцов до Осиновки отводить, там сейчас мои два взвода оборонительные позиции разворачивают, траншеи роют.

Три дня и три ночи два взвода штрафной роты вместе с 523-м полком сдерживали продвижение вражеских танков по шоссе Локня — Холм, они отходили только по приказу и только в том случае, когда удерживать свои позиции уже не было сил или смысла. В течение трех дней было безвозвратно потеряно двадцать два бойца и ранено двадцать восемь бойцов штрафной роты. Это были первые серьезные и большие потери штрафной роты, капитан Любимов сильно переживал по этому поводу. Он все время находился рядом с бойцами, снова и снова проходил с ними основные положения, как укрываться от огня вражеских пулеметов, артиллерии и воздушного нападения. Он никогда не бросал бойцов в лобовые атаки на пулеметы, если же требовалось контратаковать врага, то старался такие атаки проводить в темное время суток, когда вражеские артиллеристы и пулеметчики мало чего видели в ночной темноте.

Особое внимание Артур Любимов вместе с Петром Ивановичем уделял отражению воздушных налетов. Он научил расчеты зенитных орудий и водителей грузовиков, в кузовах которых были установлении зенитные пушки, действовать совместно и в унисон. Как только зенитки отстреливались с одной огневой позиции, то водитель грузовика тут же переезжал на другую позицию, а старую огневую позицию уже через несколько минут начинала обрабатывать вражеская артиллерия или бомбить "Юнкерсы-88" с большой высоты. Вражеские истребители и штурмовики мгновенно научились уважать эти малокалиберные, но очень злые автоматические зенитные пушки, они уже больше не носились прямо над головами людей или бойцов, а старались держаться на приличной высоте.

Не смотря на все предосторожности к концу второго дня одно зенитное орудие было повреждено, расчет погиб от прямого попадания пятидесятикилограммовой бомбы, а грузовик ЯГ-6 сгорел. Но Артур не спал все ночь, пытаясь исправить повреждение этой зенитки, к слову признать ему это удалось сделать. Только это орудие, когда установили его в кузов другого грузовика и сформировали новый расчет, начал странно стрелять: три снаряда — пауза, три снаряда — пауза. Но немецкие истребители и штурмовики это орудие начали бояться больше всего, как только оно давало свой первый залп, то считай бой на этом и заканчивался, немцы удирали во все лопатки с поля боя. Может быть, это случилось потому, что, когда это орудие стреляло нормальными длинными очередями, то из него было сбит один только немецкий истребитель. А после ремонта, что ни бой, то сбитый штурмовик "Юнкерс — 87" или истребитель "Мессершмидт".

Первый взвод лейтенанта Гаврилова, по просьбе оперативного отдела Северо-Западного штаба фронта, три дня назад был отправлен на разведку под Сольцы и Задорожье. Уже в конце первого дня разведки лейтенант Гаврилов по рации связался и с капитаном Любимовым и сообщил, что по шоссе Порхов — Дно — Сольцы — Задорожье на Юрьев и Новгород движутся большие бронетанковые вражеские колонны. Целый день после этого сообщения никакой связи с взводом не удавалось восстановить, бойцы штрафной роты начали серьезно волноваться за судьбу своих товарищей из первого взвода.

А продвижение танковых колонн немцев по шоссе Локня — Холм было практически прекращено, но немцы особенно сильно не волновались по этому поводу. Они усилили продвижение своих войск по направлению Порхов — Дно — Старая Русса, чтобы выйти за спину советским войском, 188 и 266 стрелковым дивизиям, оборонявшим Холм. Двадцать девятого июля 1942 года моторизованный полк дивизии СС "Мертвая голова" вышел к селу Чекуново, чтобы затем по мосту переправиться через реку Ловать и захватить город Холм. Они хотели этим маневром окружить советские войска, оборонявшиеся к западу от Холма, отрезать их от линии фронта.

Именно первый взвод лейтенанта Николая Гаврилова обнаружил эсэсовский полк, который батальонными колоннами совершенно привольно катил к городу Холм по шоссе Старая Русса — Холм. Осуществив разведку противника в Сольцах и Задорожье, первый взвод уже возвращался в Холм, следуя через Старую Руссу. У лейтенанта Немчинова, начальника Особого отдела штрафной роты, по старой службе оставались кое-какие дела в поселке Парфино, который располагался в паре десятков километров от Старой Руссы. Поэтому лейтенант в предварительном порядке договорился с начальником штаба роты сержантом Молоковым по возвращения взвода из разведки заглянуть в Парфино. Проверить, нет ли там противника и заодно решить вопросы по линии НКВД, а чтобы взвод не гонять по ночным дорогам, то там он и заночует. Так оно и произошло, взвод без проблем сошел с шоссе и выдвинулся на Парфино, где спокойно переночевал.

Утром 29 июля 1942 года первый взвод снова выдвинулся на шоссе Старая Русса — Холм, чтобы продолжить марш на Холм. При возврате на шоссе взвод столкнулся с группой возбужденных беженцев, которые что-то яростно и возбужденно обсуждали. Из их расспросов выяснилось, что примерно за час до появления взвода, по шоссе проследовали несколько автомобильных колонн немцев. Проведенной разведкой вскоре было установлено, что по шоссе Старая Русса — Холм прошел моторизованный полк СС "Мертвая голова", который явно следует по направлению города Холм. Даже человеку не сведущему в военных делах становилось ясным и понятным задумка немецкого командования, они хотели захватить Холм и перекрыть дорогу отступления 22-й армии Западного фронта.

Лейтенант Николай Гаврилов немедленно проинформировал капитана Любимова, командира роты, о создавшейся на шоссе ситуации. Из-за близости взвода к полку СС лейтенант Гаврилов после этого сообщения больше не выходил на связь, так как боялся, что немцы могут запеленговать его радиопередатчик, найдут и уничтожат взвод.

Немецкие войска и на втором месяце войны с Советским Союзом продолжали воевать так, как и воевали в пограничных боях в первые дни этой проклятой войны. Массировали силы по направлениям, а затем ударами своих танковых и моторизованных корпусов и армий рвали и кромсали тонкую оборону Рабоче-крестьянской Красной Армии. После прорыва обороны мобильными частями и танками преследовали, окружали, после чего уничтожали или брали в плен отступающие подразделения красноармейцев. Причем, во время преследования использовали все имевшиеся в их распоряжении возможности, вплоть до психологических, чтобы создать эффект своего одновременного присутствия на всем протяжении советско-германского фронта.

Тем самым, они заставляли командование РККА держать свои дивизии в постоянном напряжении, вытянутыми в тонкие оборонительные линии, пытаясь прикрыть фронт на всем его протяжении. А в это время немцы массировали танковые армии, чтобы их ударами можно было бы легко прорывать фронт на отдельно взятом небольшом участке. А затем стремительными маневрами танковых и моторизованных корпусов и армий старались захватить, как можно большую территорию Советского Союза.

Вот и в конце июля 1942 года 56-й танковый корпус Манштейна вместе с 41-танковым корпусом Вальтера Крюгера танковой группы генерала Гепнера, оправившись после встречных боев под Великими Луками, Сольцами и Лугой, перешли в новое наступление. Но на этот раз цели эти двух корпусов несколько разделились, 41 танковый корпус продолжил наступление по направлению на Ленинград, а танковый корпус Манштейна — на Москву. В этой связи третьей танковой дивизии СС "Мертвая голова" было приказано зачистить тыл 56-го танкового корпуса и захватить Холм. В рамках выполнения этого приказа был выделен один из моторизованных полков этой дивизии СС, третий моторизованный полк СС, который и должен был захватить Холм.

Рано утром 29 июля 1942 года третий моторизованный полк СС покинул Сольцы и, обходя стороной все еще оборонявшуюся Старую Руссу, выскочил на практически пустое шоссе Старая Русса — Холм, на котором кроме беженцев и маленьких красноармейских подразделений не было. Практически беспрепятственно этот полк проскочил до железнодорожной станции Чекуново, которая находилась всего в шести с половиной километров от окраин города Холм, и остановился там на ночевку. Видимо, командир этого полка буквально выполнял приказ своего командира дивизии. Приказано, взять город Холм тридцатого июля, значит так и будет исполнено, утром 30 июля третий полк 3-й танковой дивизии СС "Мертвая голова" войдет и займет Холм.

В результате этого прорыва немцев создалась необычайно сложная и напряженная ситуация, ведь, если позволить эсэсовцам переправиться и захватить город, то красноармейские дивизии, 188 и 266 стрелковые дивизии, а также многие другие дивизии и вспомогательные части 22-й и 27-й армий попадают во вражеское окружение. Тогда, для того, чтобы вырваться из окружения красноармейцам придется бросить тяжелое вооружение и автотранспорт, а возможно, и раненых, болотами и лесными тропками пробираться к линии фронта.

После недолгого совещания со своими командирами корпусов и дивизий командующий 22-й армией генерал Ершаков приказал, штрафная рота не находилась в его прямом подчинении, полковнику Иванову переговорить с капитаном Любимовым. И, объяснив серьезность положения, попросить его бойцами штрафной роты взорвать мост через Ловать и не позволить эсэсовскому полку переправиться через реку и захватить город, пока его армия не пройдет на Марево. Для этих целей командующий армией пообещал выделить штрафной роте саперный взвод с взрывчаткой и артбатарею полковых пушек с полным боезапасом.

К этому времени и капитан Любимов от лейтенанта Гаврилова получил информацию о внезапном выдвижении полка СС к Холму. При простом взгляде на карту сразу же становилось понятным, чем это грозило обороняющимся за Холмом советским войскам.

Поэтому, когда Петр Иванович нашел капитана, то разведвзвод ефрейтора Бове, который пока еще не потерял ни одного своего бронеавтомобиля БА- 11, уже в полном составе начал выдвигаться на шоссе Верхние Луки, чтобы отправиться в Холм. Когда полковник Иванов входил в ротный блиндаж, то Любимов только что завершил разговор с Николаем Гавриловым, которому приказал в районе Чекуново найти хорошую позицию для организации засады на шоссе Старая Русса — Холм, хорошо замаскироваться и постараться не обнаруживать свои позиции раньше времени. Как только Петр Иванович поднял вопрос о внезапном появлении эсэсовцев в тылу 22-й армии, то капитан Любимов рассказал ему о своих последних приказах и о том, что хотел переговорить с ним, чтобы проинформировать о принятом решении, не позволить полку СС переправиться через Ловать.

В этот момент триста двадцать бойцов двух взводов штрафной роты загружались по машинам ЯГ-6 и по готовности взводными колоннами под прикрытием зенитных малокалиберных орудий отправлялись в Холм. Капитану Любимову очень хотелось под покровом ночи всей штрафной ротой по мосту переправиться через Ловать и на противоположном берегу реки приступить к строительству огневых позиций для пулеметов, зенитных орудий, которые могли вести огонь и по вражеским танкам. Он очень обрадовался информации, переданной полковником Ивановым, командиром 523-го полка, о том, что командарм Ершаков для усиления штрафной роты выделил полковую батарею 76 миллиметровых пушек и взвод саперов. Он тут же по рации связался с лейтенантом Худяковым и приказал ему срочно найти и связаться с командиром артбатареи и на своих грузовиках доставить ее в Холм. А Бориса Нефедова отправил найти и доставить к нему командира саперного взвода.

До войны дорога из Холма, всего полтора километров длиной, к шоссе Старая Русса — Великие луки проходила по деревянному мосту через реку Ловать, который был построен еще в царские времена. Но в советские годы этот мост был усилен, сегодня по нему могли пройти бронеавтомобили и грузовики с пехотой, но танки этот мост, наверняка не мог бы выдержать. Может быть, именно поэтому в бой за Холм немецкое командование бросило моторизованный полк, а не танки.

Капитан Любимов вместе с лейтенантом Аркадием Худяковым стояли у съезда с шоссе, в самом начале улицы Карла Маркса и при слабом свете фонарика изучали карту. А бойцы взвода тем временем обходили дома людей, проживающих на этой улице, предупреждая их о том, что вскоре в городе Холм начнутся бои, которые затронут Татиловскую и Клинскую части города, а чуть позже перебросятся и на Никольскую часть города. Вскоре на улице появились первые горожане, которые с небольшими рюкзаками за спинами слабым ручейком потекли в центр города. Но по мере того, как информация о появлении немцев под Холмом, достигала все большего количества людей, рос и увеличивался этот ручеек. Все большее количество городских жителей покидали свои дома и через мост уходили на Никольскую сторону. Многие, оставляя свои дома, не запирали двери на ключ, но находились и такие, которые запирали входную дверь, выставляя напоказ громадные амбарные замки, надеясь этим предотвратить свои дома от якобы военных грабежей.

Лейтенант Худяков предложил, на протяжении всей улицы Карла Маркса до моста, постоянно жалить эсэсовцев, нанося им, то артиллерийский обстрел, то обстрел из малокалиберных зенитных пушек, то внезапную атаку пехотой. Все это совершается с одной определенной целью, задержать немцев, не дать им свободно поступить к мосту через Ловать. Взвод Худякова окопался. Вырыл несколько траншей, перекрывавшие съезд с шоссе на Холм. Выставил в передней линии два станковых пулемета Дегтярева и четыре армейских РПД. Четырехорудийная батарея 76-миллиметровых пушек построила свои огневые позиции чуть в глубине улицы, где она прикрылась от немцев домами городских обывателей.

Капитан Евлампиев, командир этой артбатареи, оказался ловким и сообразительным парнем. Пока батарея устраивала свои огневые позиции в различных местах улицы Маркса и на правом берегу Ловати, он переговорил с ефрейтором Бове и с помощью разведчиков реквизировал для армии четыре полуторки, которые тут же прикрепил к своим орудиям.

Взвод младшего лейтенанта Добродеева непосредственно прикрывал двухсотметровый мост через реку Ловать. Но последнее время Добродеев не уходил со связи с капитаном Любимовым, сообщая о том, что во взводе у него нет ни грамма взрывчатки, чтобы заминировать и взорвать этот мост. Убедившись, что со вторым взводом все нормально, еще немного, и он будет полностью готов к тому, чтобы во всеоружии встретить врага, Артуру Любимову оседлал мотоцикл и с Нефедовым помчался к мосту, чтобы навести там порядок.

По дороге капитан Любимов размышлял о том, почему Добродеев так интересуется взрывом моста, ведь у его взвода был только один приказ, до последней капли крови оборонять этот мост. В приказе ни слова не говорилось о подготовке моста к взрыву. Взорвать мост должен был саперный взвод лейтенанта Шашлина, который высадился из грузовиков вместе с взводом лейтенанта Худякова, продвигался по улице Карла Маркса к мосту, минирую эту улицу. Проскочив мост, капитан увидел бестолку мечущихся взад и обратно бойцов, второго взвода, ледяным голосом Любимов попросил Добродеева показать ему огневые позиции, которые его взвод должен был подготовить сразу для двух взводов, для себя и взвода лейтенанта Худякова. Когда второй взвод перейдет реку, то у него не будет времени на подготовку своих огневых позиций. Но вместо показа позиций Добродеев все время разговор с капитаном пытался перевести на отсутствие у него во взводе взрывчатки и на взрыв моста, постоянно твердя, о том, что у него для этого случая выделено целое отделение опытных в этом деле бойцов.

Нутром, ощущая какую-то каверзу, а также то, что происходят непонятные с третьим взводом вещи, а времени у него нет на то, чтобы в них разбираться, Артур Любимов решил, наконец-то, поступить так, о чем уже не раз подумывал. Подняв тяжелый взгляд своих глаз на младшего лейтенанта Добродеева, он твердо сказал, что освобождает его от командования третьим взводом и переводит на должность заместителя начальника штаба роты. Затем он повернулся к бойцам третьего взвода и, взглядом отыскав Андрея Снегирева, ровным голосом приказал:

— Рядовой Снегирев, примите в командование третий взвод, подготовьте оборонительные позиции для своего и второго взвода.

Затем он повернулся к Борису Нефедову, который, словно тень, повсюду его сопровождал, и приказал:

— Возьми мотоцикл, разыщи лейтенанта Шашлина, командира саперов, и срочно доставь его ко мне.

Из темноты вынырнул и направился к нему ефрейтор Бове:

— Что, все-таки решился отстранить от командования младшего лейтенанта Добродеева?! Ну, так вот, я хочу тебя проинформировать о том, что Добродеев счастлив, ты понимаешь, эта хрень счастлива от того, что не будет принимать прямого участия в бою, да еще на главном направлении немецкого удара. Но должен тебе также доложить о том, что Добродеев умеет хорошо воевать, когда захочет. У тебя, наверняка, для этого не было времени, но мы с Немчиновым немного по архивам НКВД прошлись. Так вот, в начале войны некий подполковник Добродеев служил в оперативном отделе штаба 8-й армии, по информации начальника Особого отдела 6-й стрелковой дивизии этой армии капитана НКВД Лазарева его арестовывают по подозрению в предательстве…

Как только Бове произнес имя Мишки Лазарева, голова Любимова заполнилась воспоминаниями о перестрелке на городском вокзале, разговоре о "большом предателе" в штабе армии, о боях, о Брестской крепости и о Мишке Лазареве с ногами, почти сгоревшими до колен. С большим трудом Артур прервал эти внезапные воспоминания времен начала войны и усилием воли сконцентрировался, чтобы дослушать рассказ ефрейтора Бове. А тот сейчас что-то говорил о первом отделении третьего взвода:

— Так вот, эти друзья друг за дружку крепко держатся, никуда по одному не ходят. Все делают только вдвоем или втроем. Представляешь, они даже в сортир вдвоем ходят, один делом занимается, а второй его охраняет…

Нетерпеливым жестом руки, времени до рассвета и до боя оставалось совсем нечего, Артур прервал Жорку и на ухо ему прошептал:

— Мне срочно в течение пяти минут нужны десять — пятнадцать твоих бойцов, лучше набери их из убийц уголовников, которые знают, что это такое нож и, возможно, ножами уже резали людей. Я буду ждать их здесь, они должны прийти только с ножами и не брать с собой никакого другого оружия.

Ефрейтор Бове даже в ночной темноте было заметно, как побелел лицом, он был слишком сообразительным парнем, чтобы не понять, зачем командиру роты потребовались профессиональные убийцы. Но через секунду его уже не было, только Боря Нефедов начал проверять свой МГ-34. Но Артур Любимов тихо прошептал:

— Ты не пойдешь, еще мал возрастом!

— Я буду вас только прикрывать, а вдруг кто попытается убежать, пуля догонит любого, а человек может и опоздать?!

— Хорошо! Ни один человек этого отделения не должен уйти живым в город или к немцам.

Вскоре капитан Любимов был окружен двенадцать разведчиками, которые были бойцы, как бойцы. Одинаковые гимнастерки, перепоясанные ремнями с бляхами, брюки, практически все в сапогах, на некоторых были пилотки и даже буденовки. Все пришли без огнестрельного оружия, многие из разведчиков были навеселе. Они еще не знали о сути приказа.

Тогда Артур Любимов, стоя перед бойцами и строго глядя им в лицо, расстегнул портупею и снял гимнастерку. Бойцы перестали смеяться и один за другим начали снимать свои гимнастерки… Вскоре в темноте ночи белым исподнем и босыми на ногу белели тринадцать человек. За редким исключением, большинство бойцов свои ножи держали в правых руках, острием вниз. Артур объяснил задачу. Даже в темноте ночи он хорошо видел, как у некоторых бойцов побелели лица и руки, а по губам пробежали кривые улыбки, когда они узнали, что убивать-то им придется своих красноармейцев.

— Всего рассказать вам я не имею права, но вы, парни, должны понять, если не мы их, то сегодня утром могут погибнуть много невинных парней, бойцов нашей штрафной роты. Чтобы вы не подумали о том, что я вас обманываю, я пойду вместе с вами.

Первое отделение третьего взвода отдыхало.

Когда третье отделение этого же взвода подготовило для себя позицию и ушло копать траншею для второго взвода, то первое отделение завалилось на эту позицию и расположилось на отдых. Разведчики, бесшумно ступая босыми ногами по траве, окружили позицию и были готовы с ножами в руках броситься в траншею, но ожидали только сигнала подтверждения готовности пулеметчика, Борис Нефедов устраивал свою огневую позицию. Когда позиция была оборудована, Боря закрыл глаза и мысленно передал Артуру о том, что он готов.

Артур поднял руку кверху, привлекая внимание разведчиков, а затем начал спокойно спускаться в траншею первого отделения. В этот момент он уже знал о том, что внезапного нападения не будет. Первое отделение третьего взвода пробудилось, оно в полном составе было готово к отражению ножевой атаки. Огромным напряжением воли, эту информацию Артур довел до сведения всех своих разведчиков, одновременно предупреждая их о том, что враг в ответ может применить огнестрельное оружие. Ни один разведчик не остановился и не вышел из боя. Как только нож капитана Любимова скрестился с ножом красноармейца Семена, командира первого отделения, в то в траншею один за другим посыпались и все остальные разведчики с ножами в руках.

Ножевой бой никогда долго не продолжается, два-три выпада и побеждает сильнейший или умнейший. Но Семен, несмотря на свою большую и, якобы, неповоротливую фигуру, дрался на хорошем профессиональном уровне, уходил из-под всех выпадов и даже сам успевал нападать. Если бы он не увлекался бы своими выпадами, то смог бы долго продержаться, но тщеславие погубило многих людей. Когда его нож пронзил левое предплечье капитана Любимова, то Семен на малую долю секунды задержал взгляд на своем ноже в ране врага, он погиб, так и не успев заметить, как капитанский нож на всю глубину раскроил его кадык. Второй бой Артур Любимов выиграл мгновенно, его нож просто вошел под левую лопатку какого-то красноармейца, склонившегося над трупом только что погибшего разведчика.

Только семь разведчиков остались живыми после этого ножевого боя, но двое из них имели очень плохие раны в животы.

Капитан Любимов тут же послал Борю Нефедова за взводным санинструктором. Он стоял перед ним весь расхристанный, в порванном и залитым кровью исподнем, но Боря на него не смотрел. Он не мог оторвать своего взгляда от того, что увидел в траншее, где в различных позах убитыми лежало пятнадцать человек в красноармейской позе и шесть человек в белом исподнем. Паренька пулеметчика всего сотрясало от рвоты, только удар по плечу капитанской руки привел Бориса в чувство и он побежал за санинструктором. А пятеро живых человек с неподвижными лицами наблюдали за тем, как жизнь покидала их раненых в живот товарищей.

Капитан Любимов подошел к одному из них и прикосновением руки прекратил кровотечение из раны, но второй раненый был совсем плох. Он уже вступил на грань смерти и с каждой секундой жизненные силы покидали его плоть. Артур упал на колени и руки возложил на кровоточащую рану, остановил кровь и начал его накачивать своей жизненной силой. Но в этот момент рядом с ним упал еще один разведчик и тихо прошептал:

— Возьми мою силу, все равно меня сейчас отправят в госпиталь, а твоя сила тебе еще пригодится, настоящий бой впереди.

Артур пришел в себя, когда прибежавшая фельдшер Дарья, вместо того, что заняться ранеными в живот бойцами, начала его обнимать и целовать, приводить в сознание, как позже она пыталась объяснить свой поступок.

Раненых разведчиков эвакуировали дорогой на Марево в Демянск. С перевязанным левым плечом и весь зацелованный капитан Любимов расположился на ротной КП и внимательно слушал ефрейтора Бове. Через полтора часа должен был наступить рассвет и эсэсовский полк после завтрака в восемь часов утра двинется на Холм, так что у роты оставалось еще время на то, чтобы проверить свои огневые позиции и подготовиться к бою. Но сейчас, когда большинство бойцов роты уже спали, только минеры лейтенанта Шашлина занимались работой, укладывали фугасы перед мостом и минировали сам мост. Сам лейтенант находился на КП и о чем-то беседовал с сержантом Алексеем Молоковым.

Жора Бове рассказал о том, что бойцы первого отделения третьего взвода были тщательно обысканы, прежде чем их всех опустили в общую могилу. Ничего не было обнаружено, кроме этого устройства. С этими словами Жора достал из кармана рацию уоки-токи и передал ее Любимову. Далее Жора упомянул еще об одной странности этого отделения. Оказывается, что эти бойцы до войны служили под Брестом, в каком-то радиотехническом батальоне, но в первый же день войны были арестованы НКВД и пошли под трибунал. До войны Семен, командир отделения, был чуть ли не заместителем командира этого батальона, но трибунал дал ему двадцать лет лагерей, разжаловал его в рядовые и направил для отбывания наказания в штрафную роту Северо-Западного фронта. Там они встретились с Добродеевым, за спиной которого все эти парни оказались, как за каменной стеной. Они жили и занимались только своими делами.

На КП заглянула Дарья и, никого не стесняясь, подошла к своему Артурчику, сначала поцеловала, а затем доложила, что машины с ранеными дошли до Марево, там разгрузились и уже вернулись в расположение роты. Ее, по всей очевидности, страшно хотелось поинтересоваться, что это был за бой такой, одни ножевые порезы и ни одного огнестрельного ранения, но она постеснялась и не стала своими вопросами мучить Артура, а снова отправилась к себе в медсанчасть. Эта девчонка капитану Артуру Любимову была очень дорога, но иногда ему хотелось поинтересоваться и детально расспросить Дарью, почему она тогда появилась на КПП штрафной роты, что ее туда привело?!

Из-за горизонта появилось солнце, начинался новый день войны, тридцатое июля 1942 года.

Глава 9

Впереди моторизованного третьего полка СС 3-й танковой дивизии СС "Мертвая голова" двигалась мотоциклетная разведывательная рота на мотоциклах "Цундап Кс750". От главных сил полка рота оторвалась вперед до полутора километров и, не сохраняя строгого строя, ее мотоциклисты рассыпались веером и следовали впереди батальонных колонн, проверяя каждый укромный уголок или каждую подозрительную низину. Но присмотревшись внимательно к действиям немецких мотоциклистов можно было заметить, что за время войны и они несколько распустились и не так тщательно выполняют свои обязанности разведчиков. По крайней мере, шесть с половиной километров от Чекуново до поворота на Холм эта мотоциклетная рота прошла, как и полагается за двадцать минут, но на всем протяжении пути ни разу не сошла с мощеного полотна дороги Старая Русса — Холм.

Поэтому и не заметила засады, устроенной вторым взводом лейтенанта Худякова в том месте, где находился съезд с шоссе на Холм. Оказавшись на городской улице Карла Маркса мотоциклисты разведчики мгновенно рассыпались по городским переулкам и закоулкам в поисках оборонительных позиций защитников города. Только в двух местах эти защитники Холма немецкую разведку обстреляли из винтовок и пулеметов, причем, этот огонь носил не прицельный и, можно было бы сказать, несколько хаотичный характер.

А в этот момент Бюссинги, кузова которых были набиты эсэсовской пехотой, начали разворачиваться и тяжело спускаться с полотна шоссе на улицу Карла Маркса районного городка Холм. Большинство эсэсовцев в открытых кузовах грузовик сидели на лавках и дремали, только некоторые стояли на ногах у кабин грузовиках и рассматривали первые городские дома. Никто из явно не ожидал слитного залпа четырех орудий, который лег перед первым грузовиком и в секунду его превратил в ярко пылающий костер. Эсэсовцы, спасая свои жизни, прыгали через борт горящего Бюссинга, пытались подняться на ноги, но почему-то тут же валились с ног на землю. Только, когда в дорожной пыли рядом с человеческими телами начали появляться расплывающиеся темные пятна крови, до других эсэсовцах начало доходить понимание того, что их товарищей, попрыгавших на землю из первого грузовика, кто-то расстреливает.

Но в этот момент в центре образовавшейся мешанины из грузовиков к небу взлетели еще четыре султана разрывов снарядов 76 миллиметровых орудий, с двух Бюссингов на землю посыпались еще два отделения эсэсовцев, и снова многие из них остались лежать на дороге. Тут уже послышалась команда самого командира немецкого батальона, который потребовал от командиров рот и взводов, чтобы их солдаты покинули бы кузова грузовиков, определили бы местонахождение противника и локализовали бы или нейтрализовали бы его огонь. Противник же ни на секунду не прекращал артиллерийского огня, горели все новые и новые грузовики, доставившие батальон эсэсовской пехоты на окраину города Холма.

В тот момент, когда одна из рот этого немецкого батальона попыталась укрыться в домах по одной из сторон городской улицы, то поднявшихся на ноги эсэсовцев встретил плотный пулеметно-винтовочный огонь второго взвода штрафной роты. В течение пятнадцати минут боя шесть пулеметов и более ста автоматических винтовок серьезно проредили ряды эсэсовцев. На земле осталось примерно половина приписного состава моторизованной роты.

Рота эсэсовцев вынуждена была залечь и начать окапываться, создавая укрытия, для дальнейшего ведения боя. А две другие роты спешенного батальона СС попытались найти укрытие в домах на противоположной стороже улицу. Но тут заработала батарея батальонных 82-х миллиметровых минометов. Мины из шести минометов падали и рвались прямо среди эсэсовцев, выводя из строя все новых и новых жертв. Они рвались на огородах и палисадах, находя жертвы в самых неожиданных местах и, казалось бы, в безопасных укрытиях.

Услышав позади себя артиллерийские залпы и организованный пулеметно-винтовочный огонь, мотоциклисты немецкой разведроты сбились в большую кучу вокруг своего командира, как тут попали под прицельный, кинжально-перекрестный огонь скрытых в засаде бронеавтомобилей БА-11. Причем огонь был настолько плотным, что моторизованная рота сразу же потеряла много мотоциклов, бензобаки которых взрывались от прямых попадания крупнокалиберных пуль, и гренадеров стрелков эсэсовцев. Естественно, попав под такой огонь крупнокалиберных пулеметов противника, эсэсовцы попытались вернуться к своему полку и в его составе приняться участие в бою. Но, когда лавина мотоциклов развернулась и, набирая скорость, ринулась в обратном направлении по улице Карла Маркса, то совершенно неожиданно навстречу немецким мотоциклистам выдвинулись еще три бронеавтомобиля БА-11 и снова тут же заговорили их крупнокалиберные пулеметы и 50-ти миллиметровые автоматические пушки. В минуту перед этими бронеавтомобилями образовалась детская куча-мала из мотоциклов и погибших гренадеров стрелков и водителей мотоциклов.

В течение нескольких минут боя с бронеавтомобилями мотоциклетная разведрота противника практически прекратила свое существование. На улице тут же появились разведчики, которые достреливали раненых эсэсовцев, а их мотоциклы растаскивали по сторонам улицы, освобождая улицу для проезда полуторок с 76-ти миллиметровыми орудиями на прицепе. После обстрела немецкой батальонной колонны артбатарея капитана Евлампиева меняла позицию. Но долю секунды из кабины полуторки с орудием на прицепе выскочил капитан Евлампиев, он окрикнул своих разведчиков, и вскоре колонна артбатареи в сопровождении четырех мотоциклистов скрылась за поворотом улицы. Почесав затылок. Ефрейтор Бове связался по рации с сержантом Алексеем Молоковым и рассказал ему о разгроме вражеской разведке и о том, что осталось немало неповрежденных мотоциклов с пулеметами.

Наступила тактическая пауза, немцы окапывались, потихоньку отходили от неожиданности боя и готовились к новым атакам на внезапно объявившегося противника. Командир третьего полка СС вызвал командира батальона и его действия подверг резкой критике. Затем он обратился к представителю Люфтваффе, прикрепленному к его полку, и категорическим тоном потребовал вызвать эскадрилью пикирующих бомбардировщиков "Юнкерсы-87". Эти бомбардировщики должны были бомбами и обстрелом из пушек пулеметов обработать вражеские позиции до моста и после моста через реку Ловать, немецкий полковник категорически запретил им атаковать сам мост.

В бою с вражеской разведкой штрафная рота потеряла один только сгоревший БА-11, который случайно попал под выстрел "печной трубы" и сгорел вместе с экипажем из четырех разведчиков. Но рота захватила двадцать трофейных мотоциклов с десятью МГ-34, около тридцати шмайсеров МП38 и восемьдесят карабинов "Маузер 98k", винтовки и шмайсеры были сразу же переданы народному ополчению Холма.

Пока продолжалась тактическая пауза, взвод лейтенанта Худякова, который потерял убитыми шесть и ранеными двенадцать бойцов, незаметно сменил позицию и отошел вниз метров на двести по улице. Наблюдая какую-то нерешительность и скованность в действиях эсэсовцах, капитан Любимов приказал взводу Снегирева на противоположную сторону моста. Там он приказал взводу занять позицию на противоположно стороне улицы от позиций взвода Худяков, чтобы иметь возможность вести перекрестный огонь по наступающему противнику. А ефрейтору Бове приказал перевести все свои бронеавтомобили на другую сторону моста и усилить его охрану со стороны города. При этом он предупредил ефрейтора, чтобы тот к мосту никого бы не допускал, даже подразделение красноармейцев. На своей стороне моста капитан оставил только две зенитные установки, остальные четыре расставил по городской улице, проходившей перпендикулярно к мосту. Только штаб роты роздал все приказания, как в небе послышался ухающие звуки работающих двигателей приближающихся немецких пикирующих бомбардировщиков.

Схватив бинокль в руки, капитан Любимов выскочил из блиндажа и принялся наблюдать за приближением вражеской авиации.

Двенадцать "Юнкерсов-87", приблизившись к мосту, опустились на высоту в два километра и стали выстраивать круг для бомбежки цели. Причем, все это выполнялось неторопливо и размеренно, из чего можно было бы прийти к выводу о том, что пилоты этих бомбардировщиков ничего не боялись и ничего не опасались. Как только ведущий группы нырнул к земле, чтобы с включенной для устрашения сиреной свалиться на километр и точно бросить бомбу в цель. Но как только начала тянуть паническую ноту сирена бомбардировщика, гавкнула в три выстрела, когда-то поврежденная зенитная установка и первым же снарядом вдребезги разнесла пилотскую кабину "Юнкерса-87". Его сирена мгновенно заткнулась, а бомбардировщик взорвался на самом берегу Ловати, неподалеку от моста.

Но неожиданная гибель ведущего не остановила других пилотов вражеских бомбардировщиков от выполнения боевого задания, один за другим он бросали свои машины в пике, атакуя различные объекты на земле. Видимо, у немцев был наблюдатель на земле, так как, обработав одну цель, пилоты организованно и все вместе переходили к другой цели. Следует признать, что основное внимание уделялось позициям, которые взвод Худякова уже покинул. Но работать по целям вражеским бомбардировщикам сильно мешали шесть зенитных автоматических пушек, которые под конец бомбежки сбили еще один бомбардировщик "Юнкерс-87", когда немцы попытались отбомбиться по какой-то цели в центре самого города.

Сразу же после ухода "Юнкерсов-87" эсэсовцы поднялись в атаку, но атаковали они позиции, на которых красноармейцев уже не было. В этой атаке Не было предварительно артобстрела вражеской позиции, просто из укрытий появились две цепи гренадеров и, охватив кольцом прежние позиции второго взвода, неторопливо начали уплотнять свое кольцо окружения. Когда они убедились, что на позиции нет ни одного красноармейца, то тут же перестроились и, пустив вперед пешую разведку, по улице Карла Маркса двинулись к мосту через реку Ловать.

На этот раз немецкая разведка неплохо выполнила свои обязанности и вовремя обнаружила позиции второго взвода, она издали обстреляла его позиции, и отошла к главным силам. В тот момент командир эсэсовского полка находился на КП батальона и практически командовал организацией прорыва батальона полка к мосту и его последующему захвату.

Капитан Любимов находился среди бойцов третьего взвода рядового Снегирева и через прицел снайперской винтовки наблюдал за действием противника. По обок от него лежал Боря Нефедов и возился со своим МГ-34, а дальше, через каждые десять метров лежали и другие снайперы штрафной роты. Все замерло в ожидании продолжения боя.

Подтянув свои полковые орудия, немцы открыли артиллерийских огонь по позициям второго взвода, а снайперы Любимова один за другим под общий шумок артиллерийской перестрелки открыли огонь по расчетам немецких орудий. Вскоре артиллерийский огонь как-то смешался и затих. Снова сформировались пехотные цепи и эсэсовцы, засучив рукава своих кителей, со шмайсерами и винтовками наперевес пошли в атаку на позиции второго взвода, бойцы которого пока еще не вели ответного огня. Во всех этих действиях эсэсовцев наблюдалась какая-то замедленность и натянутость, они шли в атаку, словно эсэсовцев гнали в бой из-под палки.

Но и эта атака у эсэсовцев не получилась, дойдя метров триста до позиций второго взвода, они вдруг остановились, немного постреляли в сторону неприятеля, но вместо рывка вперед на сближение с противником, вдруг отошли на прежние позиции.

По рации на капитана Любимова вышел лейтенант Худяков, который сообщил, что потери взвода пока минимальны, один боец убит и двое ранены, но его очень беспокоит поведение эсэсовцев, уж очень они были не решительны в последней атаке. Обычно в бою эсэсовцы ведут себя нагло, вызывающе и самоуверенно, бойцов противника они за людей не принимают и всегда прут вперед, не смотря ни на что, а сейчас идут в атаку и постоянно оглядываются назад. Такое ощущение, что перед ними не полк СС, а какой-то детский сад, Под конец разговора лейтенант Худяков доложил, что в глубине обороны противника слышен шум моторов танков или бронетранспортеров, и отключился от связи.

Но и сам капитан Любимов через прицел снайперской винтовки хорошо видел, как на улицу Маркса втягиваются до десяти средних немецких бронетранспортеров Sd Kfz.251. Их десантные отсеки были забиты эсэсовцами, а вслед за каждым бронетранспортером к тому же шло, прикрываясь броней, еще до трех десятков эсэсовцев. Он приказал приготовиться к бою зенитным установкам и минометам. Имея в виду, что десантные отсеки этих немецких бронетранспортеров не имеют верхних броневых перекрытий, и одна мина, попав в десантный отсек, может поразить целое вражеское отделение. А своим снайперами жестами рук показал, что необходимо выбивать пулеметчиков и водителей этих бронетранспортеров.

Первым же выстрелом из снайперской винтовки Артур Любимов снял пулеметчика третьего бронетранспортера, но его место тут же занял один из эсэсовцев, сидевших в десантном отсеке. Только на третьем трупе своих товарищей эсэсовцы в десантном отсеке этого бронетранспортера догадались о том, что огонь по ним ведет вражеский снайпер. На некоторое время замены не происходило, и тогда Любимов открыл огонь по механику-водителю. Попасть в прорезь его смотрового люка было довольно-таки трудно при движении бронетранспортера, но пару раз капитан лично сам наблюдал, что попадал в эту наблюдательную прорезь. Но в этот момент одна из 82-х миллиметровых мин разорвалась в десантном отсеке бронетранспортера, его резко развернуло, и своим бортом он перекрыл большую часть улицы.

Какое-то время капитан Любимов из-за этого не мог вести прицельного огня по противнику, поэтому внимательно наблюдал за развитием ситуации в бою и поведением противника.

Вторая огневая позиция второго взвода была хорошо подготовлена и представляла собой сеть глубоких, почти в рост человека, траншей для каждого отделения. Поэтому бойцы были хорошо укрыты, для смены огневых позиций им не нужно было выскакивать на поверхность земли под огонь противника. Для этого они пользовались глубокими переходами из одной траншеи в другую. Еще при первом столкновении с эсэсовцами лейтенант Худяков убедился в том, что пулемет — это надежный друг бойца, помогает в наитруднейших ситуациях. Поэтому во время тактической паузы к шести своим прежним пулеметам у капитана Любимова выпросил еще два станковых пулемета Березина, которыми укрепил центр обороны своего взвода.

Когда батальон эсэсовцев снова ринулся в атаку уже на бронетранспортерах на позицию второго взвода, то бойцы этого взвода приготовили связки противотанковых гранат и открыли винтовочный огонь на поражение эсэсовской пехоты, двигавшейся вслед за бронетранспортерами. Не зря капитан Любимов и лейтенант Худяков столько времени с бойцами взвода провели на стрельбищах, обучая их меткой стрельбе из самозарядной винтовки Токарева. Вот и сейчас этот винтовочный огонь, причем, следует признать далеко не снайперский, стал приносить сильное беспокойство эсэсовцам, следовавшим за бронетранспортерами и считавшим себя находящимися в относительной безопасности.

С какой-то регулярной последовательностью эти эсэсовцы начали падать на землю, причем, некоторые оставались недвижимы и безгласными, а другие же плакали и кричали во все горло, требуя санитаров и медицинской помощи. Частота появления убитых и раненых товарищей сильно нервировала всех эсэсовцев, они все плотнее прижимались к следующим впереди бронетранспортерам. К тому же следует признать тот факт, что на этот раз эта атака развивалась по городской улице, на которой бронетранспортерам негде было развернуться, чтобы пойти в атаку широким и стремительным веером, как бывало ранее на колхозных полях, которые внезапно превращались в поле боя. Сейчас в один ряд по улице шли всего два бронетранспортера, принимая на себя основной обстрел, а остальные бронетранспортеры ползли вслед за ними.

Нашелся смельчак красноармеец, который взобрался на кровлю одного из домов, вплотную выходивших на улицу Карла Маркса. Когда змея из немецких бронетранспортеров подползла к этому дому, то парнишка смело выпрямился и в десантный отсек бронетранспортера, проходивший под домом, метнул связку противотанковых гранат. Тотчас же громыхнул сильный взрыв в десантном отсеке одного бронетранспортера, а вслед за ним и еще один взрыв второй связки противотанковых гранат под передними колесами второго бронетранспортера. Вся немецкая колонна бронетранспортеров тут остановилась, прекратила свое продвижение вперед. Но из-за поврежденных боевых машин выскочила большая толпа эсэсовцев и решительно ринулась на позиции красноармейцев второго взвода, тут же зарокотали восемь пулеметов.

В этой образовавшейся свистопляске боя мало кто видел, как красноармеец мальчишка, это все и устроивший, поднял и приложил левую руку к своей груди, с громадным удивлением посмотрел на окровавленную ладонь. Каким-то мешком и головой вниз он начал падать с крыши дома, но его тело так и не докатилось до края крыши, ногами тело провалилось в какую-то дыру, а мертвой головой свесилось над городской улицей.

В этот момент сердце капитана Любимова зашлось частым пульсом, адреналин мощным потоком хлынул ему в душу, он вдруг понял, что наступает решительная минута боя. Эсэсовцы крепко завязли в бою на этой улице и просто так отсюда уже не смогут вырваться, а это надо обязательно использовать. Он по рации связался с командиром первого взвода лейтенантом Гавриловым и приказал ему свой взвод поднимать в атаку, когда побежит батальон эсэсовцев. Затем повернулся к рядовому Снегиреву и приказал, что бы бойцы его взвода примкнули штыки к винтовкам, приготовили гранаты, а сами были бы готовы в любую минуту броситься в рукопашный бой с эсэсовцами.

Как бы, не надрывались восемь пулеметов второго взвода, они все же не смогли сдержать атакующий порыв эсэсовцев, так решительно ринувшихся в атаку на позиции второго взвода. Часть их настолько близко приблизилась к траншеям, что лейтенант Худяков вперемежку с матерными словами, а он всегда слыл в штрафной роте воспитанным молодым человеком, приказал бросать гранаты, чтобы остановить противника и не позволить ему приблизиться к траншеям и начать рукопашную схватку в траншеях взвода.

Гранаты и очереди пары зенитных установок с противоположного берега Ловати несколько сдержали этот рывок эсэсовцев. Но эсэсовцы не отступили, а стали углубляться в переулки и закоулки улицы Карла Маркса, пытаясь окружить и блокировать этих диких сражающихся красноармейцев, которым уже давно было пора было сдаваться. Ведь бои в начале этой войны свидетельствовали о том, что целые кадровые дивизии РККА прекращали огонь и поднимали руки, когда к ним только приближались танки или бронетранспортеры вермахта. А они эсэсовцы, лучшие солдаты и войска германской нации, они всегда шли в бой, когда войска вермахта не справлялись со своей боевой задачей. Но иногда, разумеется, встречаются дикие и не цивилизованные красноармейцы, как, например, вот эти, которые продолжают драться тогда, когда давно уже было пора сдаваться. Но, если эти красноармейцы не сдадутся, то солдаты СС рано или поздно их уничтожат.

Лейтенант Худяков почувствовал, что наступила решающая минута, он отбросил в сторону винтовку СВТ38 без штыка, сменил обойму в своем командирском ТТ. Он расправил солдатский ремень со звездой на поясе и поднялся на бруствер траншеи. Затем выпрямился во весь рост и, с высоты роста посмотрел на своих грязных и чумазых красноармейцев, которые стояли по обе стороны от него и вели огонь из винтовок, автоматов и пулеметов по врагу.

Некоторые красноармейцы годились ему в отцы, а другие были его возраста и даже моложе. Многое в жизни этим парням и мужикам пришлось испытать до наступлении этой минуты. Многим из них пришлось постоять перед трибуналом, выслушивая справедливый, а часто и не справедливые приговоры. В свое время им приходилось бросать в атаки своих бойцов красноармейцев. А потом их разжаловали за допущенные ошибки в командовании своими подразделениями и частями Красной Армии. А главное за то, что в решающую минуту боя не смогли консолидировать своих красноармейцев, поднять их боевой дух на то, чтобы остановить и на равных противостоять врагу. А сейчас этот молодой лейтенант собирается им показать, как они должны были действовать в те минуты.

Но лейтенант Худяков не стал произносить хороших и благородный слов, призывая своих бойцов на подвиг во имя родины, он просто перешагнул через бруствер и один пошел навстречу наступающим эсэсовцам. Фигура этого лейтенанта была хорошо видна эсэсовцам, почему-то они его сразу же не пристрелили, видимо решили, что он идет сдаваться. Она также хорошо была видна бойцам его взвода, которым пока было страшно оторваться от земли и перед этими эсэсовцами выпрямиться во весь свой рост. Ее хорошо видел и капитан Артур Любимов, который тоже поднялся во весь рост и с винтовкой наперевес двинулся в сторону боя. Бойцы третьего взвода поднимались на ноги и без каких-либо криков с винтовками, к которым были примкнуты штыки, наперевес пошли спасать своих товарищей из второго взвода.

Капитан Любимов этого не видел, но по обок от него в атаку шли Андрей Снегирев и Алексей Молоков, а Боря Нефедов то забегал с одной стороны капитана, то с другой, выискивая наиболее выгодную позицию для своего пулемета. Эта беготня продолжалась до того момента, пока на парнишку не цыкнул начштаба, сказав, чтобы он особо не суетился и держался бы одного места в строю. Но эту волну красноармейцев, идущих в атаку по городской улице, эсэсовцы из-за поврежденных бронетранспортеров пока не видели. В этот момент все их внимание было сосредоточено на красноармейском командире с одним пистолетом в руке, бесстрашно шедшему им навстречу.

У какого-то эсэсовца не выдержали нервы, коротко стрекотнул его шмайсер, пули вздыбили гимнастерку на груди лейтенанта Худякова и он тут же начал заваливаться на землю.

В один миг бойцы его взвода выскочили из траншей и неорганизованной толпой, и с каким-то диким криком-воем, который нельзя было назвать "ур-ра", ринулись на эсэсовцев. Расстояние до эсэсовцев оказалось совсем небольшое, красноармейцам не потребовалось и полуминуты его проскочит, чтобы в лоб-лоб столкнуться с эсэсовцами.

Каким-то чудом лейтенант Худяков удержался на ногах, не упал на землю, но скорость его передвижения вперед замедлилась и прекратилась. Бойцы его взвода быстро догнали и перегнали своего командира. Примерно девяносто начавших звереть в предвкушении вражеской крови мужиков со звериным ревом промчались мимо лейтенанта, даже не взглянув в его сторону. Именно в эти минуты бойцы его взвода теряли человеческий облик, превращались в животных перед рукопашной схваткой с эсэсовцами. Лейтенант Худяков, сумевший преодолеть свой страх перед смертью, поднявшись во весь рост и с одним пистолетом в руках, пошедший в атаку на немцев, сделал свое дело. Он поднял бойцов на ноги, своим примером заставил их забыть о том, что они простые люди, что они живут одну только и очень короткую жизнь и не более. И вот сейчас его бойцы шли в дружную атаку на врага, на этих ср-х эсэсовцев, но с каждым шагом, удаляясь от своих траншей, они переставали быть простыми людьми. Ни один нормальный человек добровольно не подставит себя под вражеские винтовки, автоматы или пулеметы. Сейчас в этом своем коротком беге бойцы второго взвода постепенно превращались в диких животных, чтобы штыком винтовки, ножом и просто зубами постоять за свою жизнь, за свою родину.

Они даже и не заметили того, как обогнали своего командира взвода, раненого в грудь лейтенанта Худякова.

Только один человек из всей этой бегущей на врага массы сейчас полудиких красноармейцев задержался рядом с Худяковым, он ловко поднырнул ему под плечо и тотчас же выпрямился. Этот боец оказался именно такого роста, чтобы лейтенант мог спокойно стоять, плечом опершись на него, так как дальше Худяков не только бежать, но и стоять уже был не в силах. С каждой каплей крови, сочившейся из ран на груди, его большое мужское тело покидала жизненная сила. Но сейчас лейтенанту Худякову нужно было выстоять, чтобы увидеть, как его бойцы, эти славные парни штрафники, столкнуться с эсэсовцами. Поэтому он без какой-либо благодарности перенес всю тяжесть своего тела на этого бойца-мелюзгу, но тот как-то странно уперся ногами в землю и… выдержал тяжесть лейтенантского тела.

Разгон красноармейской толпы, ну какая может быть речь об организованном строе людей, идущих на смерть, оказался настолько высоким, что эсэсовцы едва успели из пулеметов и шмайсеров расстрелять первую десятку атакующих красноармейцев. Остальные, примерно, восемьдесят бойцов второго взвода штрафной роты ворвались в расположение двух рот эсэсовцев, в лоб-лоб столкнулись с более чем двумястами немецких гренадеров эсэсовцев. Красноармейцы первыми на землю положили эсэсовцев пулеметчиков и автоматчиков, благодаря чему получили тактическую выгоду в этой безумной драке, которую военные люди почему-то называют такими благородными словами, как "рукопашная схватка".

Гренадеры этого моторизованного батальона СС, как и все пехотные и моторизованные части немецкого вермахта, были вооружены винтовками "Маузер 98k". Они, разумеется, имели ножи-штыки, которые все бывалые немецкие стрелки и гренадеры, донельзя избалованные первыми месяцами войны, когда красноармейцы массово сдавались в плен и редко ходили в какие-либо атаки или контратаки, привыкли носить на поясах в ножнах. Поэтому этим эсэсовцам гренадерам потребовалось время для того, чтобы достать ножи-штыки из ножен и примкнуть их к своим винтовкам и карабинам.

В течение этих двадцати-тридцати секунд красноармейцы одними только штыками убили чуть более пятнадцати эсэсовцев. Достигнув врага, красноармеец делал простой выпад самозарядной винтовкой с примкнутым к ней штыком и очередной эсэсовец замертво валился на землю. Но полминуты это все-таки весьма малый период времени, который быстро проходит, вскоре бойцы второго взвода вынуждены были вести поединки штыкового боя.

Ко всему этому следует добавить следующее, что эсэсовцы были элитными бойцами немецкого вермахта, имели великолепную подготовку штыкового и рукопашного боев. А главное, гренадеры эсэсовцы совершенно не боялись и не очень-то уважали своего противника, бойца РККА, который в первые месяцы войны так и не сумел продемонстрировать свою боевую подготовку и способность вести бои с серьезным противником. Примкнув ножи-штыки к своим винтовкам, гренадеры эсэсовцы в первую линию выдвинули своих бойцов, превосходно владеющих приемами штыкового боя, чтобы приостановить продвижение этой безумной массы красноармейцев, затем их окружить и, если они не сдадутся, то расстрелять их из пулеметов. Пулеметчики с МГ-34 и МГ-42 даже начали выдвигаться в стороны от штыкового боя, чтобы выбрать наиболее удобные позиции для последующего расстрела этих обезумевших красноармейцев.

Хваленая немецкая расчетливость и хладнокровность не учла одного того, что в штыковой бой с ними вступили не сумасшедшие красноармейцы первогодки, а уже бывалые и в годах бойцы, которые неплохо учили своих красноармейцев приемам штыкового и рукопашного боя. Эти бойцы перешагнули черту жизни и смерти, поэтому им были не страшны хваленые немецкие знатоки штыкового боя, они жили заветами Суворова и Кутузова, что штык молодец, а пуля дура. Один за другим гренадеры эсэсовцы в штыковых схватках с криками боли и смертельными ранами в груди и в животах склоняли головы перед сапогами штрафников.

Один бывший уголовник красноармеец, который не проходил военной подготовки, вдруг отбросил свою винтовку в сторону, он расстрелял всю обойму, а перезаряжать ее уже не было времени. В левую руку уголовник схватил привычный для него нож, а в правую руку — саперную лопатку, которая до этого момента без толку болталась у него сзади на поясном ремне. В мгновение ока этот красноармеец штрафник превратился в многорукого робота убийцу, он сумел быстро покончить с двумя эсэсовцами. Одному он перерезал ножом горло, а второму раскроив голову саперной лопаткой. Эти эсэсовцы даже перед боем не надели на головы стальные шлемы, настолько они не уважали своего противника.

Но при виде такого неожиданного оборота дела, эсэсовцы слегка заколебались, одно дело вести штыковой бой, но совершенно другое, когда тебя убивают всевозможными подсобными средствами. Это, по мнение гренадеров эсэсовцев, уже была не цивилизованная война, а не мотивированное убийство человека.

Но этот пример красноармейца уголовника был воспринят и некоторыми другими бойцами второго взвода. К тому же они образовали свою коммуну, чтобы в случае чего помогать друг другу, и врезались в толпу немецких гренадеров эсэсовцев, чуть в стороне от все еще продолжающегося встречного штыкового боя. Этот маневр оказался совершенно неожиданным и для командира батальона, и для командира полка СС, они несколько задержались с приказом о контрманевре своими гренадерами эсэсовцами.

Но одновременно в этот момент окончательно прекратилось продвижение вперед второго взвода, эсэсовцев оказалось слишком много, чтобы было бы можно через них пробиться. Штыковой и рукопашный бой медленно, но верно превращал в кровавую и беспощадную драку взрослых мужчин. Красноармейцы давно уже озверели, когда пересилили себя, под огнем противника встали на ноги и бросились в атаку на противника. Но начали вызвериваться и эсэсовцы, уж слишком много, почти семьдесят гренадеров, их боевых собратьев легло под штыками, ножами и саперными лопатками этой грязной своры безумных красноармейцев. Они тоже начали хвататься за ножи и саперные лопатки, вступая с противником в схватку, которые стали искрометными и разлились по всей улице Карла Маркса. Дрались в основном, молча, только громкое хриплое дыхание стояло над полем боя, да и страшные проклятья и стоны вырывались из уст раненых и убитых красноармейцев и гренадеров эсэсовцев.

Начала сказываться и численность противостоящих сторон, красноармейцы все убывали и убывали. К этому моменту их осталось пятьдесят бойцов. Первая рота этого эсэсовского батальона была практически уничтожена, но на ее позиции начала перемещать вторая рота. Второй батальон этого полка, по приказу своего командира, покинул кузова своих Бюссингов и начал строиться для того, чтобы своими гренадерами эсэсовцами поддержать первый батальон.

Таким образом, несмотря на героизм всех поголовно бойцов второго взвода штрафной роты, немцев, тем более эсэсовцев, было невозможно сдержать. Еще мгновение и моторизованный полк СС 3-й танковой дивизии СС "Мертвая голова" сомнет эту горстку так яростно сопротивляющихся и, по всей очевидности, сумасшедших красноармейцев. Через два, максимум через три часа, этот русский городишко Холм падет к ногам простого немецкого гренадера в прославленной форме войск СС.

На четвертой минуте боя лейтенант Худяков почувствовал себя совсем плохо, к его физической боли от ранений в грудь, прибавилась душевная боль при виде того, как один за другим погибали бойцы его взвода. Всего два месяца лейтенант прокомандовал этим взводом, за это время успел разобраться в их характерах. Он внимательно по строчкам изучал их приговоры, пытаясь разобраться в том, были ли справедливы эти приговоры по отношению к его бойцам. Уже на третьем случае он прекратил заниматься этим делом, решив, сделать так, чтобы служба этих людей, по крайней мере, в его штрафном взводу не стала бы для них тяжким божьем наказанием.

Вот и сейчас бойцы его взвода своей кровью и смертью доказывали, что этот молоденький лейтенант был совершенно прав, помогая им выжить при таких страшных жизненных невзгодах. Лейтенант схватился за грудь, где концентрировалась основная боль и слабость своего тела. Краем глаза Худяков вдруг заметил еще одну массу красноармейцев, которая уже вплотную приблизилась к месту рукопашной драке, где эсэсовцы медленно, но верно добивали остатки его второго взвода. С большим трудом лейтенанту Худякову удалось рассмотреть, что впереди третьего взвода шел капитан Любимов.

Лейтенант Худяков, теряя сознание, начал медленно скользить к земле. В самый последний миг, перед потерей сознания, он вдруг увидел, что все это время его на своих плечиках удерживала молодая девчонка санинструктор, по щекам которой непрекращающимися струйками бежали крупные слезы.

Глава 10

Эти несколько минут рукопашной схватки с сумасшедшими красноармейцами, по всей очевидности, подорвали душевные силы гренадеров эсэсовцев. Хваленые парни гренадеры не выдержали появления второй волны атакующих, это они так посчитали, что это была лишь только вторая волна, за которой последует еще много других волн атакующих красноармейцев, и побежали.

Первыми побежали именно те эсэсовцы, которых атаковали штрафники уголовники с ножами и саперными лопатками в руках, они просто-напросто не выдержали нервной встряски и столь неординарного ведения красноармейцами рукопашного боя. За ними бросились бежать эсэсовцы, которые вели штыковой бой. Ну, кто, скажите вы, может выдержать такую картину, чтобы какой-то там серый, не интеллигентного вида красноармеец на равных фехтует на штыках с самой элитой немецкой нации, которая к этому времени покорила все страны Европы. И не просто фехтует, а постепенно выбивает из стоя истинных арийцев, гренадеров эсэсовцев.

Среди этих гренадеров эсэсовцев первого батальона тут же возникла паника, которая охватила весь батальон и тут же передалась на гренадеров второго батальона, который в этот момент выдвигался на поддержку первого батальона. Эти гренадеры эсэсовцы второго батальона собственными глазами наблюдали за тем, как из боя выходили их раненые или изувеченные саперными лопатками товарищи. А это, следует признать, страшные по своему уродству ранения, не каждый бывалый эсэсовец мог бы их спокойно принять и выдержать, среди эсэсовцев были и молодые солдаты, еще ни разу не ходившие в штыковую атаку. За какие-то минуты мимо них прошли и мимо них пронесли практически более сотни раненых собратьев эсэсовцев. Причем, они хорошо понимали, сколько же их собратьев эсэсовцев еще осталось лежать неубранными на поле боя. Простой арифметический подсчет эсэсовцам второго батальона подсказывал о том, что первый батальон практически уничтожен. Все это поселило в сердцах гренадеров эсэсовцев второго батальона страшную неуверенность в своих силах. По батальону поползли слухи, а слухи, словно паника, распространяются мгновенно, о том, что они попали под атаку специальных войск РККА.

Когда показались бегущие первой линии эсэсовцы, которые были все в своей и чужой крови, лица которых были искажены страхом, то гренадеры эсэсовцы второго батальона не выдержали этого нервного напряжения. В мгновение ока, превратившись в стадо баранов, гренадеры эсэсовцы второго батальона поддались зарождавшейся панике и понеслись обратно вниз по улице Карла Маркса, к шоссе Старая Русса — Холм.

Увидев подобный расклад боя, капитан Любимов по рации связался и приказал лейтенанту Гаврилову атаковать третий батальон. Капитан хорошо понимал, что взвод Николая Гаврилова не сломит сопротивления батальона эсэсовцев. Но его атака в этот момент на какой-то момент усугубит вражескую панику. Любимов также связался с ефрейтором Бове и приказал ему лично организовать преследование противника пятью бронеавтомобилями.

Стоя на углу улицы и, прикрываясь от огня противником углом здания, капитан Любимов наблюдал за тем, как, объединившись, два его взвода продолжали теснить противника, эсэсовцы уже более так не сопротивлялись, как минуту назад. В эти минуты они всеми силами старались оторваться от этих диких и необузданных красноармейцев. Мимо капитана скользнули четыре силуэта бронеавтомобилей БА-11, которые, войдя в соприкосновение с противником, открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Этот огонь только прибавил скорость отхода гренадеров эсэсовцев, но они действительно побежали, когда за их спиной послышался пулеметно-минометный огонь.

Сам факт боевого соприкосновения резервного третьего батальона с противником, сломал-таки силу воли и желание продолжать бой с сумасшедшими красноармейцами самого командира третьего моторизованного полка 3-й танковой дивизии СС. Он по рации отдал приказ всем подразделениям полка об отходе в лесной массив. На всем протяжении дороги от Чекуново до поворота шоссе Старая Русса — Холм застыли около четырехсот брошенных транспортных средств этого полка, который потерял до двухсот пятидесяти эсэсовцев убитыми и трехсот ранеными.

Но самое главное до третьего августа 1942 года через город Холм и по сохранившемуся мосту прошли дивизии и подразделения 22-й Красной армии генерал майора Еншакова с тяжелой артиллерией, бронетранспортерами и танками. Они отступили на Марево, а затем на Демянск, где вскоре завяжутся тяжелые бои и образуется Демьяновский котел, который два года будет генералитет обеих воющих сторон ломать головы над тем, как разрубить этот крепкий узел.

Но все это случится несколько позже, думал капитан Любимов, внимательно осматривая поле боя, только что оставленное перехваленными гренадерами эсэсовцами. Его бойцы штрафники показали себя настоящими героями, они сумели остановить и нанести поражение целому полку гренадеров эсэсовцев, отбросили его от города Холм и сохранили мост для отступающей 22-й армии. В этот момент его сердца пронзила сильнейшая боль, столько бойцов штрафников погибло, самые тяжелые потери, разумеется, понес взвод лейтенанта Худякова. Теперь он всегда будет помнить фигуру этого лейтенанта, который с одним пистолетом пошел в атаку на эсэсовцев. Именно этот лейтенант и решил судьбу всего боя, он сумел-таки своих штрафников превратить в настоящих людей.

Капитану Любимову захотелось найти лейтенанта Худякова и преклонить колено перед его телом. Он еще раз в бинокль осмотрел позиции второго взвода, откуда бойцы так решительно пошли за своим командиром в атаку. Но никого там, кроме почему-то стоящей на коленях и рыдающей девчонки санинструктора, он так и не увидел. Пули больше не свистели над полем боя, поэтому, не укрываясь, капитан поспешил к этому месту. Когда он еще только подходил к этому месту, то его ушей достигла фраза рыдающей девчонки:

— Боря, ты только не умирай! Мы ведь победили! Теперь все будет хорошо, мы отправим тебя в госпиталь. Там врачи тебя подлечат.

Но при взгляде на Борю Худякова, капитан Любимов понял, что врачи уже не смогут помочь этому мальчишке, современная медицина еще не научились возвращать умерших от ран солдат. Лейтенант Худяков так и умер с широко раскрытыми глазами, в которых отражалось голубое небо и желтый диск яркого солнца. Артур бухнулся на колени, грубо отбросил от лейтенанта девчонку санинструктора и пальцы рук приложил к вене на его мальчишеской шее, но и там уже не ощущалось биения пульса сердца. Артур Любимов одним движением рук разорвал гимнастерку на груди Бориса и увидел три пулевых отверстия. Но ни одна из пуль, если судить по расположению этих отверстий, напрямую не поразила юношеское сердце.

Тогда капитан Любимов положил обе ладони своих рук на обнаженную грудь лейтенанта Худякова и начал входить в транс. Последние слова, которые Артур услышал перед тем, когда его сознание вошло бы транс, был крик Бориса Нефедова, который кому-то кричал:

— Не подходь! Я кому говорю, не подходь к командиру, а то стрелять буду из пулемета…

Боря Худяков был весь черный, вся жизненная сила практически его покинула, только головной мозг этого человека еще отсвечивал светлым, но и его все больше и больше охватывала темнота смерти. Через ладони рук Артур слегка подкачал жизненной энергии этому парню. Он хотел посмотреть, каким путем этот квант жизненной энергии будет распространяться в этом почти мертвом теле человека. Видимо, Артур занялся благим делом, так как внезапно почувствовал мощную поддержку за своими плечами, по всей очевидности, это был сам творец. Квант жизненной энергии внезапно преобразовался в мощный световой луч, который высветил мозг и сердце Бориса. Сердце даже пару раз сократилось, словно пробуя свои силы, а затем быстро-быстро зачастило, пульс поднялся до ста двадцати ударов в минуту.

— Нужно, чтобы он быстрее прогнал свою кровь через сердце, слишком долго он был при смерти. — Послышался ровный голос, который Артуру показался хорошо знакомым. — А теперь сам займись его головным мозгом. Да и запомни, не забудь этого передать своим врачам, что ровно полгода этот лейтенант будет не в себе. Своим поведением и своими мыслями, он будет больше похож на психически неуравновешенного человека, но ровно через полгода он снова станет нормальным человеком. Вероятно, пока я не вполне уверен в этом, но Борис Худяков может стать крупным светилом в нейрохирургии.

Голос творца исчез, но его поддержка осталась, иначе Артур Любимов своими ограниченными человеческими силами не справился бы с воскрешением Бори Худякова. Но и при такой всемогущей поддержке он долго возился с организацией физиологических процессов в человеческом теле, возобновлением работы центральной нервной систему. К сожалению, как он не бился и не старался, Любимову так и не удалось добиться того, чтобы сердце лейтенанта работало бы подобно хронометру, оно изредка, но давало сбои, и тогда пульс учащался, чуть ли не вдвое.

Когда капитан Артур Любимов открыл глаза, то первым кого он увидел, была лейтенант Любаша, которая прижав сумку санинструктора к груди, громадными глазами на него смотрела. Артур так и не разобрал, чего больше было в девичьих глазах, смертельного страха или женского любопытства. Он устало перевел глаза с девчонки и посмотрел на лейтенанта Худякова, которого отпустила смертельная синева, но сейчас он был без сознания, но дышал. А это означало, что он будет жить и дальше. Капитан Любимов сердито посмотрел на девчонку санинструктора и сказал:

— Доставай носилки и вези его прямо в госпиталь!

В этот момент он увидел своего Нефедова, который имел ранение в ногу. Поэтому боец, полулежа на земле, проворно ворочал стволом своего МГ-34 в сторону любого бойца или командира, который хотел бы к Артуру подойти поближе.

— Нефедов, отставить! Спасибо, все в порядке! — А бойцам роты, которых Борис не допускал до него, крикнул. — Срочно найдите мне лейтенанта Немчинова.

Лейтенант Немчинов и бойцы с носилками для эвакуации лейтенанта Худякова подошли практически одновременно. К этому времени Артур, будучи еще не в силах стоять, сидел на мостовой улице, опершись спиной о переднее колесо подбитого немецкого бронетранспортера. А перед ним санинструктор Любаша заканчивала бинтовать своего лейтенанта, она не знала, что уже, как и Худяков, не вернется на фронт, а будет по всем госпиталям сопровождать Бориса. Станет ему хорошей и верной женой, родит двух сыновей, умрет в тот же час, когда и Борис навсегда закроет свои глаза. С силой от себя оттолкнув все эти провидческие мысли, Артур повернулся лицом лейтенанту Немчинову и очень тихо, чтобы никто не слышал, сказал:

— Вась, не в службу, а в дружбу сделай так, чтобы этих двоих, — капитан Любимов кивнул головой в сторону Любаши и Бориса Худякова, — отправили в госпиталь в Москву. Пожалуйста, проинформируй Александр Николаевича о том, что Боря Худяков со временем станет лучшим нейрохирургом Советского Союза, но полгода ему будет нужно лечиться, и это время он будет вести себя не адекватным образом.

Лейтенант Немчинов вытянулся и, молча, козырнул рукой, А Артур Любимов устало добавил.

— Пускай твои парни и Борьку Нефедова заберут с собой. Может быть, в течение лечения за ним присмотрят, а потом к делу какому-нибудь представят. Так глядишь, настоящий человек из парня получится. Нашей же роте совсем немного жить осталось, не правда ли лейтенант?

Немчинов слегка поколебался, затем вполголоса сообщил:

— Приказа о расформировании штрафной роты Северо-Западного фронта нет, такой не поступал. Но вам, товарищ капитан, лично только что поступил приказ о том, что завтра вы с остатками роты на захваченных немецких грузовиках должны убыть в Москву, адрес, по которому вы должны явиться, я вам сообщу завтра.

После разговора с лейтенантом Немчиновым, капитан Любимов с большим трудом поднялся на ноги и попытался сделать несколько шагов, но его так болтало и кружило, что он едва не упал на землю. Силы еще полностью не возвратились в его тело, а Артуру так не хотелось себя ощущать беспомощным человеком. Он оглянулся кругом, взглядом пытаясь отыскать опору, как рядом с ним вдруг оказался орангутанг с перевязанной белым бинтом головой. Ефрейтор Бове случайно оказался так близко от него, что Артур плечом касался его плеча. С другой стороны также случайно оказался сержант Алексей Молоков. Так они втроем некоторое время постояли, а затем враскачку, каким-то странным, подпрыгивающим шагом медленно пошли в сторону, где начштаба роты только что развернул временный КП. Бойцы штрафники смотрели на то, как эта странная тройка долго шла к тому месту, до которого нормальному человеку было всего три шага. Никто из бойцов не смеялся по этому поводу, так как все они знали, что их командир лейтенанта Худякова вытянул с того света. К каждому бойцу уже подходили бойцы НКВД и, вместо угроз расстрелом, слезно просили, чтобы все бойцы держали рот на замке по этому случаю.

Лаврентий Павлович закончил устный доклад, и устало откинулся на спинку стула, на котором просидел, не поднимаясь, уже два часа, ожидая реакции на письмо Иосифа Виссарионовича Сталина. Он впервые пришел на доклад к руководителю партии и государства с таким документом, что не решился на его основе сделать выжимку в печатном виде и эту выжимку представить на решение товарищу Сталину.

Лаврентий Павлович Берия не хотел даже себе в этом признаваться, но боялся того, что оказалось бы в такой выжимке. Потому что он был бы вынужден, готовя эту выжимку, в ее подтексте, выразить свое личное мнение по поводу того, о чем ему написал капитан Артур Любимов.

Это письмо капитана Любимова сегодня фелдъегерь доставил ему в три часа пополудни. Здоровенный детина с портфелем в руках прошел в кабинет самого наркома и из этого дерматинова портфеля достал солдатское треугольное письмо и, после росписи наркома в гроссбухе, треугольник вручил Генеральному комиссару государственной безопасности.

Через полчаса в наркомовском кабинете собрались особо доверенные люди, но Лаврентий Павлович, в этот момент, завершив чтение письма, посмотрел на лица своих доверенных людей и вдруг понял, что эти люди ничего не должны даже знать о существовании некого Артура Любимова и департамента полковника Воробьева. Поэтому нарком распустил своих доверенных людей, так ничего им не сообщив. Когда Лаврентий Павлович остался один в кабинете, он по прямому телефону связался с Иосифом Виссарионовичем и, услышав недовольный голос вождя, тот не любил разговоров по прямой линии, когда его отрывают от дела, и просто сообщил ему о получении письма от капитана Артура Любимова.

Совершенно неожиданно для наркома внутренних дел Иосиф Виссарионович не выругал его за пустой звонок, а вдруг поинтересовался:

— А вы, товарищ Берия, уже прочитали мое письмо? И теперь полагаете, что оно такое важное, что я должен его прочитать?

— Так точно, товарищ Сталин! Но письмо было адресовано на мое имя. — По-военному коротко ответил Берия.

На линии воцарилось молчание. Лаврентий Павлович представил себе, как Иосиф Виссарионович Сталин задумался и рукой машинально прикрыл микрофон телефонной трубки, или же как он с кем-то советуется по этому вопросу… Но тут трубка снова ожила:

— Ну, тогда приезжайте и привозите письмо к двенадцати часом, к полночи. Тогда у меня откроется окно перед встречей с маршалом Шапошниковым и смогу прочитать письмо капитана, который сам меня весьма интригует.

В этот момент в кабинет к Лаврентию Павловичу без предварительного предупреждения ввалился его заместитель по наркомату внутренних дел генерал Меркулов. В свое время товарищ Берия подобрал этого товарища на улице, вот и вырастил его до генерала и своего первого заместителя, надеясь, что он будет особо доверенным лицом, которому можно было бы доверить некоторые дела. Лет пять назад он совершенно случайно узнал, что генерал взял моду изредка на него постукивать, писать двухстраничные отчеты о том, чем он конкретно занимался в тот или иной конкретный день своей жизни. Когда эта информация дошла до ушей Лаврентия Павловича, то люди рассказывали, что он в тот момент аж позеленел от злости и начал принимать валидол стаканом.

Генерал Меркулов по-дружески поприветствовал начальника и бесцеремонно устроился на стуле у него за столом и начал рассказывать, о каком-то лейтенанте Немчинове и его рапорте. Гнев и злоба настолько в тот момент бурлили в голове наркома при появлении этого особо доверенного предателя, что, сохраняя на своем лице внешнее спокойствие, приоткрыл ящик письменного стола, где всегда лежал заряженным американский кольт. Но в этот момент Меркулов что-то упомянул о капитане Любимове, моментально гнев и злоба отошли в сторону, Лаврентий Павлович, молча, протянул свою руку. Меркулов как-то торопливо ему передал небольшую кипу бумаг.

Лаврентий Павлович, когда прочитал донесение лейтенанта Немчинова о разгроме моторизованного полка 3-й танковой дивизией СС под Холмами штрафной ротой капитана Любимова, то первым делом поднялся на ноги, подошел к большой карте Советского Союза, висевшей на одной из стен его кабинета. Пухлым указательным пальцем он с трудом разыскал этот Холм, некоторое время постоял у карты, о чем-то размышляя.

В этот же момент генерал Меркулов со злорадством подумывал о том, что Берия еще до конца не прочитал донесение этого лейтенанта Немчинова, а прочитав его полностью, наркому совсем плохо станет. Такую инфу скрывать от вождя партии и государства, да за это его по шерстке не погладят. Ведь с момента образования в рамках наркомата департамента полковника Воробьева, генерал Меркулов только тем и занимался, что пытался выяснить, какую же тему конкретно разрабатывает этот профессор философии и его люди. Поэтому, когда ему перезвонил его новый знакомый майор, имени которого Меркулов так и не запомнил, так случайно встретились, выпили и поговорили по пьянке по душам, заведующий внутренней канцелярией, и сказал, что поступило странное донесение с фронта. То генерал и первый заместитель наркома Меркулов не поленился и сам лично спустился во внутреннюю канцелярию, прочитать это письмо-донесение.

Прочитав до конца донесение лейтенанта НКВД Немчинова, Лаврентий Павлович закрыл глаза и задумался.

Комиссар госбезопасности же Меркулов в этот момент собирался вскочить на ноги и прямо в лицо объявить наркому внутренних дел о том, что он предатель интересов советского народа, сознательно вводит в заблуждение Иосифа Виссарионовича Сталина, вождя рабочих и крестьян.

Но комиссар госбезопасности так и не успел этого сделать, когда он положил руки на подлокотники стула, и перед толчком ими, чтобы подняться на ноги, мельком взглянул на наркома внутренних дел, то увидел, что Лаврентий Павлович уже стоит на ногах и в руках держит большой пистолет с толстым стволом. Дуло этого пистолета смотрело Меркулову прямо в лоб, руки комиссара госбезопасности внезапно ослабли и, вместо того, чтобы вскочить на ноги, он безвольно шлепнулся обратно на сиденье своего стула. Комиссар госбезопасности мгновенно сообразил, если он двинется с места или скажет хотя бы одно слово, то последует выстрел, и он умрет. Однажды ему пришлось стать свидетелем такого выстрела, о котором даже сейчас лучше было бы не вспоминать.

— Ну что. Алексей Михайлович, так и не можешь избавиться от сыскарской привычки и до конца жизни оставаться мелким оперативником, копаться в человеческом дерьме, совать нос не в свои дела и вовремя не останавливаться. Ты, что забыл о том, что это я тебя нашел и вознес до своего заместителя. Так, что облаивать и обсерать своего благодетеля, это дело совершенно не благородное, только для таких серых лапотников, как ты. Неужели ты подумал, что можешь меня обойти и занять мое место наркома внутренних дел. Может быть, такие люди и существуют на свете, но это, разумеется, не ты Алешка.

— Не бойся, сейчас я тебя расстреливать не буду, пока ты инее нужен. Но если еще раз, коснешься моих дел, то тебе предстоит встреча с моим Зурабом, а русского языка он не знает, и ты его не сможешь уговорить, чтобы он сохранил бы тебе жизнь. Зураб, получив указание, и, не задумываясь, нажимает на спусковой крючок. А теперь вали вон из кабинета, мразь поганая, чтобы я тебя не видел.

Когда комиссар госбезопасности Меркулов чуть ли не ползком покинул его кабинет, Лаврентия Павлович связался с секретарем и его попросил, чтобы тот пригласил Зураба к нему в кабинет и больше он ни для кого не доступен, кроме, разве что, полковника Воробьева. Когда Зураб, это был один из четырех грузинских усачей, которые повсюду его сопровождали, вошел в кабинет и вытянулся в трех шагах от стола, то Лаврентий Павлович достал какую-то фотографию и бросил ее на край своего стола и произнес короткую фразу:

— Возьми и займись!

Зураб подошел к столу и осторожно взял в руки фотографию и внимательно ее изучил. Затем он кивнул головой в знак того, что знает этого человека и ему не нужна дополнительная информация, положил фотографию на стол, развернулся через левое плечо и бесшумно покинул кабинет босса.

Иосиф Виссарионович внимательно прочитал письмо капитана Любимов, пару раз интригующе улыбнувшись в свои некогда очень густые рыжеватые усы. Это был верный показатель того, что товарищ Сталин очень интересуется капитаном Любимовым. Тогда Лаврентий Павлович решил идти до самого конца и Иосифу Виссарионович Сталину протянул донесение лейтенанта Немчинова. Сталин несколько раз перечитал это донесение, каждый раз останавливался и подолгу вдумывался в различные его места. Лаврентий Павлович обратил внимание, что на этот раз Иосиф Виссарионович работал с документами без привычного красного или синего карандаша.

Прочитав оба документа, Иосиф Виссарионович поднялся на ноги и стал ходить вокруг стола, затем он достал курительную трубку, набил ее табаком и ее прикурил толстой и длинной спичкой. По кабинету тут распространился ароматнейший запах табака "кэпстен". Берия знал только о том, что этим табачком вождя снабжают военные морячки, адмирала Кузнецова, но в это дело даже не совал своего носа. Иосиф Виссарионович подошел к рабочему столу и нажал какую-то кнопку.

Через мгновение распахнулась дверь, и на пороге кабинета возникла фигура Александра Николаевича По.

— Забери документы со стола и на сохранение в мою личную архивную папку. При обработке документы не читать.

Александр Николаевич подошел к столу, за которым только что сидел Иосиф Виссарионович, и аккуратно собрал все бумаги, положил их в папку и бесшумно исчез из кабинета.

Такого ранее не случалось, чтобы товарищ Сталин попросту, без объяснения причин, забирал бы какие-либо документы к себе, у Лаврентия Павловича Берия от плохого предчувствия сильный морозец пробежался по внутренностями. В этот момент Иосиф Виссарионович развернулся и справа подошел к Берии, остановился, лукаво посмотрел на наркома внутренних дел и спокойных голосом сказал:

— Да не бойся ты всего этого. Эти документы имеют чрезвычайную государственную важность и нельзя, чтобы всякие Меркуловы их касались, поэтому я забираю их себе. Понимаешь, Лаврентий, сегодня мы с тобой получили информацию о том, что один человек может воскресить другого человека. Разумеется, я лично этому поверю только тогда, когда лично буду присутствовать при такой акции. Но нам с тобой подарили лейтенанта Худякова, который со временем станет великим нейрохирургом. Так, что мы не можем, не имеем права останавливаться на полпути в работе с капитаном Любимовым. Его самого и его штрафную роту вызывай в Москву, особых героев из бойцов этой роты мы делать не будем, но скромно наградим и возвратим бойцам прежние звания. На базе роты создадим штурмовую трехбатальонную бригаду, и пускай они воюют на тех участках фронта, где требуется прорывать оборону противника. А что делать с капитаном Любимовым, мы с тобой подумаем и после встречи решим. Так, что жду твоей информации о том, когда наша встреча состоится.

В Марево штрафной роте не дали и минуты отдыха.

Неожиданно засуетился начальник Особого отдела штрафной роты лейтенант Немчинов. Он нашел капитана Любимова и, запыхавшись от бега, доложил ему о том, что по особому отделу только что поступила срочная информация. В этой информации подписанной самим наркомом внутренних дел товарищем Берия, говорилось о том, что штрафная рота временно переходит в подчинение Народного комиссариата внутренних дел, который и займется непосредственной ее реорганизацией. В этих целях командиру роты, капитану Любимову, приказывалось, предпринять все необходимые меры, чтобы личный состав роты с артиллерией и средствами усиления прибыл в Москву 7 августа 1942 года.

Лейтенант Немчинов также пояснил, что капитан Любимов наделен специальными правами полномочиями для вывода роты из зоны боевых действий. В заключение разговора Немчинов передан капитану для личного ознакомления выписку из приказа. В этой выписке говорилось, чтобы капитан Любимов подготовил и в письменном виде предоставил обоснование предложения по проекту постановления Совета обороны СССР об организации и об основных целях и задачах по формированию штрафных батальонов или штрафных рот в структурах РККА.

Поэтому практически сразу же после этого разговора прозвучала команда "по машинам" и двести восемьдесят два бойца штрафника заняли места в кузовах тридцати немецких "Бюссингов". А чуть позже колонна в сто немецких грузовиков тронулась в путь по направлению к Москве.

Когда полковник Иванов, командир 523-го полка 188 стрелковой дивизии, хотел было наложить лапу на все захваченные штрафной ротой немецкие трофеи, то капитан Любимов резко ему заявил о том, что хотя штрафная рота и потеряла половину своего присного состава, но она не погибла. Поэтому он лично с начштаба Молоковым и ефрейтором Бове осмотрел трофеи, отобрал сто бортовых грузовиков "Бюссинг" в хорошем состоянии, пятнадцать средних бронетранспортеров..251, двадцать пулеметов МГ-34 и МГ-42, десять первых немецких гранатометов "печная труба", много винтовок и карабинов "Маузер".

Разведвзвод ефрейтора Бове полностью пересел на немецкие мотоциклы "Цундап КС750", а бронеавтомобили БА-11, после боя их осталось всего десять, по приказу капитана Артура Любимова были оставлены в распоряжение полковника Иванова, чему он был чрезвычайно рад. Да и саперный взвод лейтенанта Шашлина почему-то решил вернуться в свой родной полк. Но с батареей капитана Евлампиева обе стороны решили поступить следующим образом, орудия с оставшимся боезапасом вернули в 22-ю армию, а капитан Евлампиев вместе с артиллерийскими расчетами залез в немецкие грузовики "Бюссинг", чтобы отбыть вместе с ротой в Москву.

В принципе, армейцы посчитали дележку захваченных трофеев вполне справедливой и особо много не возникали по этому поводу. Правда, они хотели бы получить и оставшихся в живых бойцов штрафной роты. С такими бойцами любой враг был бы не страшен! Но губа у них оказалась коротка, даже звонок командующего 22-й армии в Генштаб, в Москву не решил этого вопроса. Начальник Генштаба, маршал Шапошников в разговоре по этому вопросу сказал, что о командире и бойцах этой штрафной роты, он слышал. По Генштабу проходила информация о разгроме одной ротой целого полка 3-й танковой дивизии "Мертвая голова", но сейчас сам командир и его штрафная рота больше не подчиняются Северо-Западному фронту, а перешли в подчинение НКВД. Таким образом, вопрос о передаче бойцов штрафной роты для продолжения службы в подразделениях 22-й армии был спущен на тормозах.

На такую большую колонну из ста немецких грузовиков "Бюссинг", следующую направлению к Москве, да еще с бойцами штрафной роты, очень многие обращали внимание. Ее часто останавливали милиционеры в крупных и малых населенных пунктах, заградотряды НКВД. Если с энкэвэдэшниками вопрос решался довольно просто и быстро, показал им сопроводительные документы, и они без вопросов отваливали, то с милицией была одна сплошная морока и серьезные проблемы. Колонну постоянно задерживали и, под различными предлогами, обыскивали. Причем милиционеры проявляли такую сноровку, что каждый раз при обыске чего-нибудь, да пропадало — десяток немецких карабинов или пулемет. В конце концов, это надоело капитану Любимову, он оторвался от своей писанины и вызвал к себе ефрейтора Бове, приказав ему аккуратненько разобраться с мародерствующей милицией, но так, чтобы крупных последствий не было.

Ну, Жора Бове и разобрался с местной милицией, решил эту проблему несколько по-своему. Его разведчики на немецких мотоциклах, с немецкими пулеметами на колясках, влетали в малые городки, через которые должна была проследовать ротная колонна, и делали вид, что блокирует местные управления власти. Местные начальники через окна посматривали на этих странных мотоциклистов, половина лиц которых были закрыты противопылевыми очками консервами, поэтому было совершенно не ясно, то ли это русские мотоциклисты, то ли немцы. Но выходить на улицу они боялись, чтобы спросить об этом самих мотоциклистов, черт знает, что это за люди, а звонили в район или область для выяснения вопроса.

А когда колонна немецких "Бюссингов" на хорошей скорости пролетала этот населенный пункт, то разведчики снимали видимость блокады и на хорошей скорости следовали, по дороге обгоняя колонну, до следующего населенного пункта, где проделывали ту же хитрость. В течение дня колонне штрафной роты без каких-либо остановок удалось пройти три четверти расстояния до Москвы.

Все это время капитан Любимов просидел над бумагой, вымучивая из себя мысли о том, что же это такое штрафная рота и штрафной батальон, кто туда попадает и чем они должны заниматься в рамках этих военных формирований. Артуру работать над документом было очень удобно, из трофеев роте достался передвижной командный пункт командира эсэсовского полка, в котором имелось все необходимое для сочинения любых документов. К тому же рядом с ним находилась шалунья Дарья, которая пыталась подлезть ему под руку то с одной, то с другой стороны, чем больше мешала, отвлекая от работы, а не помогала, как обещала, ему писать этот срочный документ. Никогда еще в жизни Артуру не было так приятно от присутствия этой девчонки женщины, поэтому у него не хватало сил отправить ее в медсанчасть, чтобы в одиночестве доработать документ. Он в очередной раз оторвался от работы, когда девчонка вывернулся из-под его рук, а их губы, в который уже раз, случайно столкнулись. Снова произошел перерыв в работе, и в этот момент капитан Любимов почувствовал, что ротная колонна остановилась.

В грузовик заглянули взволнованные начштаба Молоков и ефрейтор Бове, но их тут же оттеснил какой-то майор в синей форме и, не торопясь, поднялся в штабной модуль. Внимательно осмотрелся внутри модуля, обратил внимание на раскрытую тетрадь перед капитаном, а также внимательно и с доброй улыбкой посмотрел на Дарью. Затем он повернулся лицом и, коротко козырнув, доложил:

— Майор Артюхов! Командир заградотряда НКВД. Ваша ротная колонна остановлена по распоряжению из Наркомата внутренних дел СССР наркома Лаврентия Берии. Он хочет с вами накоротке переговорить. У вас в роте имеется рация "Север".

— Так точно, имеется! Сейчас прикажу принести.

Капитан Артур Любимов выглянул в раскрытое окошко и, увидев лицо любопытствующего орангутанга Боре, кивнул ему головой и приказал срочно, одна нога здесь, а другая там, в штабной модуль доставить радиостанцию "Север". По всей очевидности, ефрейтор Бове, когда нужно, бегал очень быстро. Артур не успел с майором НКВД обменяться и словом, как в модуль ввалились почему-то сержант Молоков и ефрейтор Бове и они вдвоем начали приводить в рабочее состояние радиостанцию "Север". Выполнив работу, оба парня сделали шаг назад и замерли по стойке смирно, покидать модуль они явно не собирались, да и никто их и не гнал. Майор Артюхов взял микрофон в руки и, вращая верньер настройки диапазонов, начал вызывать:

— Говорит Артюхов, все готово к соединению с главным коммуникатором. Подтвердите готовность?

— Все в порядке, майор! Главный на проводе и готов говорить с капитаном. Передайте ему микрофон.

Капитан Любимов осторожно взял в руки микрофон, некоторое время помолчал. Он просто не знал, что ему следует дальше говорить. А в это время майор Артюхов жестами ему показывал, что он должен говорить в микрофон. Артур слегка прокашлялся. В эту минуту ему показалось, что он не сможет произнести и слова, но, пересилив самого себя, он осторожно и негромко произнес в микрофон:

— Капитан Любимов, слушает!

— Ну, слава богу, наконец-то, я услышал твой голос, капитан, а то уж начал думать, что человек, который сегодня на голову поставил всю столицу советского государства, не существует в нашей реальности. Что ты, что-то вроде поручика Киже?! Где-то существуешь, но найти тебя невозможно.

В динамике послышался мягкий баритон с глубоким грузинским акцентом, все командиры в штабном модуле при звуке этого голоса сразу же подобрались и замерли по стойке смирно. Один только Артур Любимов, по-прежнему, сидел в командирском креслице и внимательно вслушивался в голос всесильно Народного комиссара внутренних дел Лаврентии Павловича Берии.

— С утра столицу тревожит информация о глубоком прорыве немцев на Западном фронте и о том, что в нашу сторону движется громадная немецкая колонна с моторизованной пехотой, никто ее не может остановить. Она своими мотоциклистами блокирует населенные пункты и прорывается все глубже и глубже в наше расположение. Так, что капитан Любимов, ты там своего разведчика хорошенько приструни, выше майора ему воинского звания не давай. Извини, но твоей роте придется немного задержаться в населенном пункте, где тебя встретил майор Артюхов. Он для твоей роты организует специальное сопровождение, и тогда ты сможешь прибыть в Москву.

— Я и "хозяин" ждем твоего прибытия в Москву 7 августа, утром с ротой ты должен прибыть в столицу, временно роту расположишь прямо на Лубянской площади. Я посмотрю на немецкое оружие и транспорт, а затем мы вместе отправимся на встречу. Он много слышал о тебе, и ждет твоего прибытия.

Конец второй книги