За разломом орла

Аластер Рейнольдс За Разломом Орла

Грета стоит рядом, когда я вытаскиваю Сюзи из компенсаторной капсулы.

— Почему ее? — спрашивает Грета.

— Потому что ее я хочу разбудить первой, — отвечаю я, гадая, уж не ревнует ли Грета. Я ее не виню — Сюзи не только очень красива, но еще и умна. Лучший синтакс-штурман в «Ашанти индастриал».

— Что случилось? — спрашивает Сюзи, когда у нее проходят неизбежные после пробуждения слабость и головокружение. — Нам удалось вернуться?

Я прошу ее поделиться своими последними воспоминаниями.

— Таможня, — отвечает Сюзи. — Эти кретины на Архангеле.

— А потом? Что-нибудь еще? Руны? Ты помнишь, как вычисляла их?

— Нет, — говорит она и что-то улавливает в моем голосе. Может, я лгу или не говорю всего, что ей нужно знать. — Том, еще раз спрашиваю: нам удалось вернуться?

— Да. Мы сумели вернуться.

Сюзи смотрит на звездное небо, нарисованное на ее капсуле светящимися красками — фиолетовой и желтой. Она заказала это украшение на Кариллоне. Правилами такие художества запрещаются — причиной указывается вроде бы то, что частички краски забивают воздушные фильтры. Сюзи на правила было наплевать. Она мне сказала, что рисунок обошелся ей в недельное жалованье, но потраченные деньги стоили того, чтобы придать хоть немного индивидуальности серому «дизайну» корабля компании.

— Странно, мне почему-то кажется, что я провалялась в этом гробу несколько месяцев.

Я пожимаю плечами:

— Иногда и мне так кажется.

— Значит, все в порядке?

— В полном.

Сюзи смотрит на Грету:

— Тогда кто ты такая?

Грета не отвечает. Она лишь выжидательно смотрит на меня. А меня начинает трясти, и я понимаю, что не могу такого вынести. Пока не могу.

— Заканчивай, — бросаю я Грете.

Грета делает шаг к Сюзи. Та замечает это, но не успевает отреагировать. Грета выхватывает что-то из кармана и прикасается к руке Сюзи. Та мгновенно вырубается. Мы укладываем ее обратно в капсулу, заново подключаем и закрываем крышку.

— Она ничего не запомнит, — обещает Грета. — Разговор так и останется в ее кратковременной памяти.

— Мне кажется, я этого не переживу.

Грета касается моего плеча:

— Никто и не говорил, что будет легко.

— Я лишь пытаюсь осторожно ввести ее в ситуацию. И не хочу сразу открывать правду.

— Знаю. Ты добрый, Том.

Потом она меня целует.

Я тоже помнил Архангел. Именно там все и пошло наперекосяк. Просто мы тогда еще этого не знали.

Мы пропустили первое стартовое окно, когда на таможне нашли противоречие в нашей грузовой накладной. Не очень серьезное нарушение, но у них ушло немало времени, прежде чем они смогли понять, что ошиблись сами. А когда поняли, мы уже знали: предстоит ждать на планете еще восемь часов, пока диспетчерская отправит целый флот сухогрузов.

Я сообщил новость Сюзи и Рэю. Сюзи восприняла ее весьма положительно, или настолько положительно, насколько она всегда воспринимала подобные новости. Я предложил ей использовать это время с толком, отправиться в порт и поискать, есть ли там новые синтаксические «довески». Нечто такое, что могло бы сэкономить нам день-другой обратного пути.

— Лицензионные? — уточнила она.

— Мне все равно.

— А как насчет Рэя? — вопросила Сюзи. — Он так и будет здесь сидеть, попивая чаек, пока я стану отрабатывать свое жалованье?

Я улыбнулся. Эта парочка вечно цапалась между собой, балансируя на грани любви и ненависти.

— Нет, Рэй тоже может сделать кое-что полезное. Например, проверить ку-плоскости.

— Они в полном порядке, — возразил Рэй.

Я стянул потрепанную кепочку с эмблемой «Ашанти индастриал», почесал лысинку на макушке и повернулся к механику:

— Правильно. Тогда тебе не потребуется много времени на их проверку, верно?

— Как скажете, кэп.

В Рэе мне нравится то, что он легко смиряется, когда проигрывает спор. Он взял комплект инструментов и пошел осматривать плоскости. Я проследил, как он поднимается по лесенке на кран-балку с инструментами на поясе. Сюзи надела маску, длинный черный плащ и ушла, растаяв в окутывающем порт влажном тумане. Стук ее каблуков доносился еще долго после того, как она скрылась из виду.

Я вышел из «Синего гуся» и зашагал в направлении, противоположном Сюзи. Надо мной из тумана один за другим выныривали сухогрузы. Слышно их было задолго до появления — сквозь висящие над портом желтые облака пробивались скорбные низкие стоны, похожие на перекличку китов. Когда корабли снижались, показывались темные корпуса, покрытые струпьями и шрамами угловатых выступов синтаксических узоров, со втянутыми перед посадкой кран-балками и ку-плоскостями и выпущенными шасси, напоминающими когти. Сухогрузы замирали над указанными диспетчером посадочными колодцами и опускались в них под вой реактивных струй. Их корпуса скелетными пальцами сразу же крепко стискивали захваты доковых фиксаторов. Из загонов, медленно переставляя ноги, выбредали динозавры-носильщики — кто-то из них уже работал самостоятельно, а другими, сидя на загривке, все еще управлял тренер. Когда выключались двигатели, наступала шокирующая тишина — пока сквозь облака не шел на посадку очередной сухогруз.

Мне всегда нравилось смотреть, как прибывают и уходят корабли, даже если они задерживают в порту мой корабль. Я не умел читать синтаксис, но знал: эти корабли прилетели сюда от самого Разлома. Дальше Разлома в созвездии Орла не летал никто. При средних туннельных скоростях от центра Локального Пузыря добираться до него нужно примерно год.

Этот путь я проделал только раз за всю жизнь. И, подобно добропорядочному туристу, полюбовался видом, открывающимся с внутренней стороны Разлома. На мой взгляд, я забрался достаточно далеко.

Когда в посадочном конвейере образовалась пауза, я заскочил в бар и отыскал кабинку Администрации Скважин, принимающую кредиты «Ашанти». Усевшись в кабинке, записал тридцатисекундное послание для Катерины. Я сообщил ей, что мы уже возвращаемся, но застряли на Архангеле на несколько лишних часов. Предупредил, что задержка может вызвать цепочку других нестыковок на всем нашем пути сквозь туннели, в зависимости от того, как сработает АС. Судя по предыдущему опыту, восьмичасовая задержка на планете может обернуться двухдневным ожиданием перед точкой подъема. И попросил не волноваться, если опоздаю на пару дней.

Из кабинки я увидел бредущего мимо диплодока с пристегнутым между ногами грузовым контейнером.

Я сказал Катерине, что люблю ее и с нетерпением жду встречи.

Возвращаясь на борт «Синего гуся», я думал о мчащемся домой послании. Его передали со скоростью света по местной системе связи, затем скопировали в буфер памяти очередного уходящего корабля. Вполне вероятно, что этот конкретный корабль не направляется к Барранквилле или куда-нибудь поблизости от нее. АС будет перебрасывать сообщение с корабля на корабль, пока оно наконец не достигнет пункта назначения. Я могу даже оказаться на Барранквилле раньше него, но на моей памяти такое случилось лишь однажды. Система работала вполне надежно.

Посмотрев вверх, я увидел, что в просвет между сухогрузами вклинился белый пассажирский лайнер. Я приподнял маску, чтобы разглядеть его получше, и в ноздри мне ударила смесь озона, топлива и динозаврового навоза. Да, я точно на Архангеле. Такой букет запахов не встретишь больше нигде внутри Пузыря. Там четыре сотни планет, на каждой до десятка портов, и ни в одном из них не воняет так, как здесь.

— Том!

Я обернулся и увидел стоящего возле дока Рэя.

— Ты уже закончил осмотр плоскостей? — спросил я. Рэй покачал головой:

— Как раз об этом я и хотел поговорить. Они оказались слегка не выровнены… а раз нам предстояло задержаться на восемь часов… я решил запустить полную перекалибровку.

Я кивнул:

— Поэтому я и попросил их проверить. Так в чем проблема?

— Проблема такова — нам только что открыли стартовое окно. Из диспетчерской передали: мы можем взлетать через тридцать минут.

Я пожал плечами:

— Значит, будем взлетать.

— Но я не закончил перекалибровку. И сейчас настройка еще хуже, чем раньше. Поэтому взлетать прямо сейчас — не очень удачная идея.

— Сам ведь знаешь, как работают диспетчеры. Пропусти два предложенных окна, и можешь проторчать здесь несколько дней.

— Никто не хочет вернуться домой так, как хочу этого я, — сказал Рэй.

— Тогда порадуйся.

— Корабль растрясет в туннеле. Так что приятного возвращения не получится.

— А нам-то какая разница? Мы же будем спать.

— Да что мы спорим! Мы ведь не можем взлететь без Сюзи.

Я услышал приближающийся стук каблуков. Из тумана вышла Сюзи, на ходу стягивая маску:

— Только зря время потратила на этих портовых обезьян. Все, что они мне пытались всучить, я уже видела миллион раз.

— Ерунда, — сказал я. — Будем взлетать.

Рэй выругался. Я сделал вид, что не услышал.

В компенсаторную капсулу я всегда залезаю последним. Я никогда не забирался под крышку, не убедившись сперва, что загорелся зеленый свет. А это дает мне возможность еще раз все проверить. Каким бы хорошим ни был экипаж, всегда может что-нибудь случиться.

«Синий гусь» остановился возле маяка Администрации, отмечающего точку подъема. Перед нами в очереди стояло еще несколько кораблей вперемежку с обычной стайкой служебных корабликов Администрации. Сквозь прозрачный обтекатель я мог наблюдать, как один за другим стартуют большие суда. Разгоняясь на полной тяге, они устремлялись к ничем не примечательной точке небосвода. Кран-балки у них были широко раздвинуты, а гладкие обводы корпусов бугрились загадочными инопланетными рунами маршрутного синтаксиса. При ускорении в двадцать «g» создавалось впечатление, что их зашвыривает в небо гигантская невидимая рука. А через девяносто секунд уже в тысяче километров от нас в небесах расцветала бледно-зеленая вспышка.

Я обвел взглядом кабину. Ее опоясывали уменьшенные символы нашего маршрутного синтаксиса. Каждую руну этого алфавита образовывала матрица из миллионов шестиугольных пластинок. Все пластинки, снабженные моторчиками, могли выдвигаться из корпуса или втягиваться обратно.

Спросите Администрацию, и они ответят, что в синтаксисе теперь полностью разобрались. Это правда, но до определенного предела. После двух столетий исследований созданные людьми машины теперь могут конструировать и интерпретировать синтаксис с низким уровнем ошибок. Если задать им желаемый пункт назначения, они смогут набрать строку рун, которая, скорее всего, будет принята и обработана аппаратурой туннеля-скважины. Более того, они почти всегда могут гарантировать, что желаемый маршрут — именно тот самый, который аппаратура скважины вам обеспечит.

Короче говоря, обычно вы попадаете туда, куда хотите.

Возьмем простой перелет из одной точки в другую, например, рейс отсюда до Хаураки. В этом случае использование автоматических генераторов синтаксиса не будет реальным недостатком. Но на длинных маршрутах, которые могут состоять из шести-семи переходов между узлами в сети скважин, машины теряют преимущество. Решение они находят, но далеко не самое оптимальное. Вот тогда в дело и вступают синтакс-штурманы. Люди вроде Сюзи способны отыскивать синтаксические решения интуитивно. Они эти руны буквально во сне видят. И при взгляде на неудачно скомпонованную строку рун они воспринимают ее корявость, как зубную боль. Она их оскорбляет.

Хороший синтакс-штурман способен сократить путь на несколько дней. А для компании вроде «Ашанти индастриал» такая разница может оказаться весьма значительной.

Но я не был синтакс-штурманом. Я еще мог заметить, когда что-то неладное случалось с пластинками, но во всем прочем у меня не оставалось выбора: я должен верить, что Сюзи сделала свое дело правильно.

И Сюзи меня не подводила.

Обернувшись, я взглянул назад. Теперь, когда мы находились в космосе, ку-плоскости развернулись. Удерживаемые в распахнутом положении трехсотметровыми кран-балками, они напоминали половинки огромных клещей. Я убедился, что они полностью выдвинуты и зафиксированы, а все контрольные индикаторы светятся зеленым. Кран-балки относились к епархии Рэя. Он проверял выравнивание похожих на лыжи ку-плоскостей, когда я приказал ему тщательно осмотреть корабль и подготовиться к старту. Никаких видимых признаков разбалансировки я не заметил, но опять-таки, чтобы сделать наше возвращение похожим на езду по ухабам, большой разбалансировки и не требуется. Впрочем, как я уже сказал Рэю, кого это волнует? С легкой турбулентностью в туннеле «Синий гусь» вполне справится. Его и построили так, чтобы он мог ее выдержать.

Я снова взглянул на точку подъема. Перед нами только три корабля.

Вернувшись к капсулам, я снова проверил, что у Рэя и Сюзи все в порядке. Рэй украсил свою капсулу примерно в то же время, что и Сюзи. Ее сплошь покрывали изображения, которые Сюзи прозвала БДМ — «Блаженная Дева Мария». На всех картинках БДМ изображалась в скафандре и с маленьким Иисусом (тоже в скафандре) на руках. Вокруг их шлемов художник напылил из баллончика золотые нимбы. Все это художество смотрелось дешевкой. Рэй явно поскупился, в отличие от Сюзи.

Я быстро разделся до белья, забрался в свою (никак не украшенную) капсулу и закрыл крышку. Внутрь начал поступать вязкий буферный гель, и секунд через двадцать я уже ощутил сонливость. К тому времени, когда диспетчерская даст нам зеленый свет, я уже буду спать.

Я проделывал такое тысячи раз. Поэтому не испытывал ни страха, ни мрачных предчувствий. Лишь чуточку сожаления.

Я никогда не видел скважину. Впрочем, ее вообще очень немногие видели.

Все они описывали темный углеродистый астероид в форме бублика диаметром около двух километров. Середина у него пробурена насквозь, а внутреннюю сторону кольца покрывает аппаратура ку-материи — это и есть скважина. По словам очевидцев, эта аппаратура все время подергивается и шевелится, напоминая тикающие внутренности очень сложных часов. Однако контрольные системы Администрации Скважин не засекают вообще никакого движения.

Это технология чужаков, неведомых инопланетян. Мы понятия не имеем, как она работает и кто все это сделал. А если поразмыслить, то, наверное, действительно лучше, что у тебя нет возможности это увидеть.

Вполне достаточно заснуть, а затем проснуться и знать, что ты уже где-то в другом месте.

— Попробуй иной подход, — говорит Грета. — На этот раз скажи ей правду. Может, она воспримет ее легче, чем ты думаешь.

— Да ведь невозможно сказать ей правду.

Грета прислоняется бедром к стене, одна ее рука все еще в кармане.

— Тогда скажи ей хотя бы половину правды.

Мы отключаем капсулу и вытаскиваем из нее Сюзи.

— Где мы? — спрашивает она меня. Потом Грету: — А ты кто?

Я начинаю гадать, уж не пробились ли из ее кратковременной памяти обрывки последнего разговора.

— Грета здесь работает.

— Здесь? А где?

Я вспоминаю то, что говорила мне Грета:

— Мы на станции в секторе Шедар.

— Но мы летели не туда, Том.

Я киваю:

— Знаю. Произошла ошибка. Сбой в маршруте.

Сюзи уже трясет головой:

— Руны были в полном…

— Знаю. Ты ни в чем не виновата, — я помогаю ей надеть комбинезон. Она все еще дрожит — мускулы реагируют на движения после столь долгого пребывания в капсуле. — Синтаксис был хороший.

— Тогда что?

— Ошибку совершила система, а не ты.

— Сектор Шедар… Это выбило бы нас из графика дней на десять, правильно?

Я пытаюсь вспомнить, что сказала мне Грета в первый раз. Мне полагается знать все это наизусть, но специалист по маршрутам у нас на корабле не я, а Сюзи.

— Вроде бы правильно, — соглашаюсь я. Но Сюзи качает головой:

— Тогда мы не в секторе Шедар.

Я пытаюсь изобразить приятное удивление:

— Почему?

— Я провела в капсуле намного дольше, чем несколько дней, Том. Я это знаю. Потому что чувствую это каждой своей косточкой. Так где мы на самом деле?

Я поворачиваюсь к Грете. Поверить не могу, что все повторяется.

— Заканчивай, — говорю я.

Грета делает шаг к Сюзи.

Знакомо вам это клише: «Едва проснувшись, я понял — что-то не так»? Наверняка вы слышали эту фразу тысячу раз в тысяче баров по всему Пузырю, где парни из экипажей обмениваются байками, потягивая слабенькое пиво за счет компании. Проблема лишь в том, что иногда все оборачивается именно так. Проведя какое-то время в капсуле, я никогда не ощущал себя хорошо. Но до такой степени паршиво мне было всего один раз — после полета к границе Пузыря.

Размышляя над этим, но зная, что ничего не смогу сделать, пока не выберусь из капсулы, я добрых полчаса мучительно освобождался от всех соединений. Ощущение было такое, словно каждый мускул моего тела пропустили через мясорубку, а потом затолкали фарш обратно. К сожалению, ощущение неправильности происходящего не исчезло и потом, когда я откинул крышку капсулы. В «Синем гусе» было слишком тихо. После броска через скважину нам полагалось отойти в сторону от последнего на маршруте выходного отверстия. Но я не слышал далекого и успокаивающего рокота термоядерных двигателей. А это означало, что мы в невесомости.

Хреново.

Я выплыл из капсулы, ухватился за рукоятку и развернулся, чтобы осмотреть две другие капсулы. С колпака той, где находился Рэй, на меня уставился сияющий лик самой большой из БДМ. Все индикаторы жизнедеятельности на панели светились зеленым. Рэй все еще пребывал без сознания, но в полном здравии. Такая же картина с Сюзи. Получается, что некая автоматическая система решила разбудить только меня.

Через несколько минут я вернулся в тот же наблюдательный купол, откуда проверял корабль перед броском через скважину. Сунув голову в прозрачный купол, я огляделся.

Мы куда-то прибыли. «Синий гусь» находился в огромном парковочном ангаре в форме вытянутого цилиндра шестиугольного сечения. Гравитации здесь не было. На стенах размещались обслуживающие машины и механизмы — приземистые модули, змеящиеся заправочные шланги, сложенные рамы свободных посадочных причалов. Куда бы я ни взглянул, повсюду на причалах располагались другие корабли. Всех мыслимых конструкций и классов, с любой возможной формой корпуса, допускающей переход через скважину. Всю эту сцену заливал теплый золотистый свет прожекторов. Время от времени ангар освещали трепетные фиолетовые вспышки электросварки.

Это был ремонтный цех.

Едва я принялся размышлять над ситуацией, как заметил нечто, вытягивающееся из стены ангара. Это был телескопический причальный туннель, приближающийся к нашему кораблю. Сквозь окошки в его стенах я различил парящие в невесомости фигурки, которые пробирались по туннелю, отталкиваясь от его стен.

Вздохнув, я направился к шлюзу.

Когда я туда добрался, они уже запустили первую стадию цикла перехода. Ничего плохого я в этом не усмотрел — у меня не было веских причин не пускать кого-либо на борт, — но все же их поведение показалось мне чуточку невежливым. Впрочем, они могли думать, что все на корабле еще спят.

Дверь шлюза скользнула в сторону.

— О, вы уже не спите, — послышался мужской голос. — Капитан «Синего гуся» Томас Гандлапет, если не ошибаюсь?

— Он самый.

— Не возражаете, если мы войдем?

Их было шестеро, и они уже вошли. На всех слегка поношенные оранжевые комбинезоны, украшенные эмблемами разных компаний. Я начал злиться: их бесцеремонность мне очень не нравилась.

— В чем дело? — осведомился я. — Где мы находимся?

— А вы как думаете? — ответил вопросом на вопрос их предводитель, небритый и с кривыми желтыми зубами, что меня весьма впечатлило. В наше время надо немало потрудиться, чтобы заиметь скверные зубы. И мне уже несколько лет не доводилось сталкиваться с чудиками, готовыми на такие жертвы ради искусства.

— Очень надеюсь не услышать от вас, что мы все еще торчим на Архангеле, — сообщил я.

— Нет, вы прошли через врата.

— И?..

— Фокус не удался. Маршрутная ошибка. Вас выбросило из неправильной скважины.

— Господи… — я стянул кепочку. — Что-то пошло не так на входе?

— Может быть. А может, и нет. Кто знает, как эти штуковины работают… Нам известно лишь, что вы направлялись не сюда.

— Правильно. И где же мы теперь?

— На станции Саумлаки. Сектор Шедар.

Он произнес это таким тоном, словно уже потерял ко мне интерес и выполнял некую рутинную процедуру.

Возможно, он и потерял интерес. А я — нет.

Никогда не слышал о станции Саумлаки, зато прекрасно знал, где находится сектор Шедар. Звезда Шедар — это супергигант класса «К» у самой границы Локального Пузыря. А всего навигационных секторов в Пузыре семьдесят два.

Я уже упоминал Пузырь?

Вы знаете, как выглядит наша галактика Млечный Путь — вы ее тысячи раз видели на рисунках и в компьютерных симуляциях. Яркая чечевица галактического ядра в центре, из него выходят лениво изогнутые спиральные рукава: каждый состоит из сотен миллиардов звезд, от самых тусклых и едва тлеющих карликов до раскаленных супергигантов, балансирующих на грани самоуничтожения во вспышке сверхновой.

Теперь рассмотрим вблизи один рукав. Там, на расстоянии около двух третей радиуса от центра Галактики, находится оранжево-желтая звезда, наше Солнце. Полосы и складки космической пыли окутывают ее на расстоянии в десятки тысяч световых лет. Тем не менее Солнце расположено в центре огромной, диаметром в четыреста световых лет, дыры в этой пыли — Пузыря, внутри которого плотность пыли примерно в двадцать раз меньше среднего значения.

Это и есть Локальный Пузырь. Словно Господь взял и специально для нас сотворил дыру в этой пыли.

Но, разумеется, сделал это не Господь. Тут поработала сверхновая звезда примерно миллион лет назад.

Осмотревшись, мы увидим и другие пузыри, границы которых пересекаются и сливаются, образуя огромную пенообразную структуру размером в тысячи световых лет. Есть среди них структуры Петля-1, и Петля-2, и Кольцо Линдблада. Есть даже сверхплотные узлы, где пыль настолько густа, что почти не пропускает свет. Этакие черные мембраны наподобие облаков в созвездии Тельца или в районе Ро Змееносца либо сам Разлом Орла.

Расположенный за пределами Локального Пузыря, этот Разлом — самая дальняя точка Галактики, до которой люди добрались. И дело тут не в выносливости или хладнокровии. Просто-напросто способа забраться дальше не имеется, во всяком случае, не в пределах сети сверхсветовых скважин. Запутанная наподобие кроличьих нор структура возможных маршрутов дальше попросту обрывается. Основная часть конечных пунктов — включая большинство маршрутов «Синего гуся» — даже не выведет вас за пределы Локального Пузыря.

Для нас это значения не имеет. Даже в пределах сотни световых лет от Земли коммерческих рейсов вполне хватает. Но Шедар находится как раз на периферии Пузыря, где плотность пыли начинает повышаться до нормальных галактических значений. Отсюда до Земли двести двадцать восемь световых лет.

Повторю: хреново.

— Я знала, что это станет для тебя потрясением, — послышался другой голос. — Но все не так плохо, как ты думаешь.

Я посмотрел на женщину, которая это сказала. Среднего роста, лицо из тех, что называют «миниатюрными», с раскосыми пепельно-серыми глазами. Гладкие платиновые волосы касаются плеч.

До боли знакомое лицо…

— Не так плохо?..

— Нет, Том, — она улыбнулась. — В конце концов, у нас появился шанс вспомнить старые добрые времена. Согласен?

— Грета? — выдавил я, не веря собственным глазам. Она кивнула:

— За мои грехи.

— Господи… это в самом деле ты?

— Если честно, я не была уверена, что ты меня узнаешь. Особенно через столько лет.

— Зато ты, похоже, меня узнала без труда.

— А мне и не нужно было узнавать. Как только вы здесь оказались, поступил сигнал вашего передатчика. Он нам и поведал, как называется ваш корабль, имя его владельца, кто находится на борту, что вы везете и куда направлялись. И когда я услышала твое имя, застолбила себе местечко среди встречающих. Но не волнуйся. Ты не очень уж с тех пор изменился.

— Прими ответный комплимент.

Я немного покривил душой. Но кому нужна абсолютная правда? Я вспомнил, как она выглядела обнаженной — эти воспоминания я хранил в памяти все десять лет. Мне даже стало стыдно, что они до сих пор настолько яркие, словно некая тайная часть моего подсознания украдкой оберегала их все годы моего брака и супружеской верности.

Грета слегка улыбнулась. Будто знала, о чем я думаю.

— Ты никогда не был искусным лжецом, Том.

— Ага. Похоже, мне нужно тренироваться.

Неловкое молчание затянулось. Никто из нас явно не знал, что сказать дальше. Пока мы молчали, остальные зависли вокруг, тоже молча.

— Что ж, — выговорил я наконец, — кто бы мог подумать, что нам предстоит такая встреча?

Грета кивнула и протянула ко мне руки ладонями вверх, словно извиняясь.

— Я лишь жалею, что мы не встретились при лучших обстоятельствах, — сказала она. — Но пусть тебя утешит то, что в случившемся нет вашей вины. Мы проверили ваш синтаксис, и ошибки в нем не оказалось. Просто время от времени система дает сбой.

— Странно лишь, что никто не любит об этом говорить, — заметил я.

— Все могло обернуться хуже, Том. Я ведь помню, что ты рассказывал о космических полетах.

— Да? И какой же из перлов моей мудрости особенно запал тебе в душу?

— «Если ты оказался в ситуации, которая дает тебе право проклинать судьбу, то у тебя нет права ее проклинать».

— Господи, неужели я действительно такое сказал?

— Ага. И готова поспорить, что сейчас ты об этом сожалеешь. Но послушай, все действительно не так уж плохо. Вы отстали от графика всего на двадцать дней. — Грета кивнула на мужчину со скверными зубами. — Колдинг сказал, что вам нужен всего лишь день на ремонт, и вы сможете вылететь обратно. А потом еще дней двадцать или двадцать пять до места назначения, в зависимости от маршрутного синтаксиса. На все уйдет меньше шести недель. Ну, потеряешь ты премиальные за этот рейс. Ничего страшного. Вы все живы и здоровы, а кораблю нужен лишь небольшой ремонт. Так почему бы тебе не расслабиться и не подписать заявку на ремонт?

— Я не рассчитывал еще на двадцать дней в капсуле. К тому же есть и кое-что помимо полета.

— Что именно?

Я едва не сказал, что меня ждет Катерина. Но вместо этого ответил:

— Я беспокоюсь о других. О Сюзи и Рэе. Их ждут семьи. Они будут волноваться.

— Понимаю. Сюзи и Рэй. Они все еще спят? Все еще в капсулах?

— Да, — ответил я настороженно.

— Тогда пусть в них и остаются, пока ты не полетишь обратно, — Грета улыбнулась. — Нет смысла будить их и заставлять сходить с ума все это время. Так будет лучше.

— Ну, если ты так думаешь…

— Уж поверь мне, Том. Я ведь не в первый раз сталкиваюсь с подобной ситуацией. И вряд ли твоя станет последней.

Ночевать я отправился в отель, в другую часть станции Саумлаки. Отель представлял собой гулкое из-за пустоты многоэтажное сооружение, собранное из готовых секций и глубоко погруженное в скальную породу. Наверное, здесь могли бы разместиться сотни постояльцев, но у меня создалось впечатление, что сейчас занято лишь несколько номеров. В эту ночь я спал урывками и рано встал. В крытом портике я увидел работника в кепочке и резиновых рукавицах, который вылавливал из украшенного орнаментом прудика больного карпа. Когда я смотрел, как он достает металлически-оранжевую рыбину, на мгновение мне показалось, что эту картину я уже когда-то видел. Но когда в моей жизни могли возникнуть этот мрачный отель и умирающий карп?

До завтрака — уныло-настороженный, несмотря на легкую сонливость — я навестил Колдинга и услышал новую дату окончания ремонта.

— Два-три дня, — сказал он.

— Вчера вечером был только один.

Колдинг пожал плечами:

— Если у вас проблемы с обслуживанием, попробуйте найти других ремонтников.

Затем он сунул мизинец в уголок рта и принялся ковыряться между зубами.

— Приятно видеть специалиста, который наслаждается своей работой, — заметил я на прощание и ушел, пока настроение не испортилось окончательно.

Грета предложила встретиться за завтраком и вспомнить старые времена. Когда я пришел, она уже ждала меня за столиком на «уличной» террасе под навесом в красную и белую полоску, потягивая апельсиновый сок. Над нами простирался купол шириной в несколько сотен метров — голографическая проекция безоблачного неба. Голубизна его имела жесткий эмалевый оттенок, какой бывает в середине лета.

— Как тебе отель? — поинтересовалась она, когда я заказал кофе.

— Неплохо. Только вот желающих поболтать маловато. Тут дело во мне или вся эта станция отличается радостной атмосферой тонущего океанского лайнера?

— Просто место здесь такое, — пояснила Грета. — Все, кто сюда попадает, страшно злятся. Их или переводят сюда работать, и они вскипают из-за этого, или оказываются здесь в результате ошибки в синтаксисе, и тогда они негодуют по этой причине. Так что выбирай любую.

— И ни одного счастливого лица?

— Только у тех, кто знает, что скоро отсюда отчалит.

— А к тебе это относится?

— Нет. Я, кажется, здесь застряла. Но меня это вполне устраивает. Наверное, я то самое исключение, которое подтверждает правило.

Официантами здесь были стеклянные манекены — примерно такие, что были в моде на планетах вблизи центра Пузыря лет двадцать назад. Один из них поставил передо мной тарелку с рогаликом, затем налил в чашку обжигающе горячий черный кофе.

— Что ж, рад тебя видеть, — сказал я.

— И я тебя, Том, — Грета допила сок и, не спрашивая, отщипнула кусочек моего рогалика. — Я слышала, что ты женился.

— Верно.

— Ну, и?.. Не хочешь рассказать о ней?

Я глотнул кофе.

— Ее зовут Катерина.

— Хорошее имя.

— Она работает в департаменте биокоррекции на Кагаве.

— Дети?

— Пока нет. Сейчас мы очень много времени проводим вдали от дома.

— Угу, — она прожевала рогалик. — Но когда-нибудь вы непременно решитесь…

— Окончательных решений не бывает, — хотя мне и льстило, что Грета проявляет к моей жизни такой интерес, но от хирургической точности ее вопросов мне стало чуть-чуть неуютно. Тут не было ни попыток подловить, ни выуживания информации. Такая прямота заставляет нервничать. Зато она же дала мне право задать столь же откровенные вопросы. — А как насчет тебя?

— Так, ничего особенного. Вышла замуж примерно через год после нашей с тобой последней встречи. Его зовут Марсель.

— Марсель, — задумчиво протянул я, словно имя имело космическое значение. — Что ж, рад за тебя. Как я понял, он тоже здесь?

— Нет. Работа раскидала нас по разным углам космоса. Мы все еще женаты, но… — Грета недоговорила.

— Нелегко вам приходится.

— Если бы имелся способ это изменить, мы бы его нашли. В любом случае, не стоит нас слишком уж жалеть. У каждого из нас есть своя работа. И не могу сказать, что я менее счастлива, чем когда мы с ним виделись в последний раз.

— Вот и хорошо.

Грета подалась вперед и коснулась моей руки. Ногти у нее были черные с голубоватым отливом.

— Послушай… Наверное, я очень самонадеянна… Одно дело — попросить тебя позавтракать со мной: не пригласить тебя стало бы грубостью. Но не хотел бы ты встретиться со мной еще раз? Ужины здесь поистине очаровательны. Свет выключают, а вид сквозь купол действительно потрясающий.

Я взглянул на бесконечное голографическое небо.

— А я подумал, что это лишь картинка.

— Конечно, картинка, — подтвердила она. — Но пусть это не портит тебе впечатление.

Я уселся перед камерой и заговорил.

— Катерина, — начал я. — Здравствуй. Надеюсь, у тебя все хорошо. И еще надеюсь, что теперь кто-нибудь из компании уже связался с тобой. А если нет, то я совершенно уверен: ты посылала им запросы. Не знаю, какой ты получила ответ, но могу заверить, что мы живы, здоровы и уже направляемся домой. Я тебе звоню со станции Саумлаки, это ремонтная база на краю сектора Шедар. Смотреть тут особо не на что — просто мешанина туннелей и центрифуг, закопанных в угольно-черный астероид типа «Д», примерно в половине светового года от ближайшей звезды. Станцию устроили здесь только потому, что рядом — вход в скважину. И по этой же причине здесь оказались мы. Неизвестно почему, но «Синий гусь» прошел через неправильный узел сети — это называется маршрутная ошибка. Мы прилетели вчера вечером по местному времени, и с тех пор я сижу в отеле. Извини, я не связался с тобой вчера: слишком устал и к тому же еще не знал, как долго мы здесь пробудем. Я решил подождать до утра, когда станет ясно, насколько сильно поврежден корабль. Ничего серьезного — так, кое-что отвалилось после перехода, однако придется проторчать здесь несколько дней. Колдинг, начальник ремонтников, обещал, что не больше трех. Однако к тому времени, когда мы ляжем на обратный курс, отставание от графика составит сорок дней.

Я замолчал, глядя на мельтешение цифр индикатора стоимости послания. Перед тем как садиться в кабинку, я всегда мысленно готовил информативное, экономное, но в то же время емкое сообщение — этакий изящный монолог. Но стоило мне открыть рот, как в голове становилось пусто, и я выглядел уже не диктором информационной программы, а мелким воришкой времени, сочиняющим жалкое алиби для проницательных следователей. Кривовато улыбнувшись, я продолжил:

— Меня гнетет мысль о том, что это послание будет добираться до тебя очень долго. Но есть и хорошая новость — оно опередит меня совсем ненамного. К тому времени, когда ты его получишь, меня будут отделять от дома всего несколько дней пути. Так что не трать зря деньги на ответ: он не застанет меня на станции Саумлаки. Просто оставайся там, где находишься, и я обещаю скорое возвращение.

Вот и все. Говорить больше нечего, осталось лишь добавить: «Я скучаю по тебе». Как мне хотелось, чтобы фраза прозвучала эмоционально! Но при прослушивании записи впечатление создалось такое, словно я спохватился в последний момент.

Конечно, я мог бы перезаписать концовку, но вряд ли у меня получилось бы лучше, чем в первый раз. И я просто нажал кнопку отправки записанного сообщения, гадая, скоро ли оно тронется в путь. Маловероятно, что через Саумлаки течет оживленный поток стартующих и прибывающих кораблей, и «Синий гусь» вполне может стать первым из тех, кто улетит в подходящем направлении.

Я вышел из кабинки, испытывая непонятное чувство вины, словно пренебрег какой-то обязанностью. И лишь позже понял, что именно не давало мне покоя. Я сказал Катерине о станции Саумлаки. Я даже рассказал ей о Колдинге и поломке «Синего гуся». Но я умолчал о Грете.

С Сюзи у нас ничего не получается.

Она очень умна и прошла прекрасную психологическую подготовку. Я могу вешать ей на уши сколько угодно лапши, но она знает, что причиной ее столь длительного пребывания в капсуле мог стать только облом поистине эпического масштаба. Понимает, что речь идет о задержке не на недели и даже не на месяцы. Каждый нерв ее тела вопит об этом ее мозгу.

— Мне снились сны, — говорит она, когда у нее проходит слабость после пробуждения.

— Какие?

— О том, что меня постоянно будили. И ты вытаскивал меня из капсулы. Ты и еще кто-то.

Я пытаюсь улыбнуться. Я с ней наедине, но Грета поблизости. Сейчас инъектор в моем кармане.

— Когда я выбираюсь из капсулы, я тоже вспоминаю дурацкие сны.

— Но эти вспоминаются так реально… Твои слова всякий раз менялись, но ты снова и снова говорил, что мы где-то… что мы немного сбились с курса, но волноваться из-за этого не стоит.

Вот тебе и заверения Греты о том, что Сюзи ничего не запомнит. Похоже, ее память не такая уж и краткая…

— Удивительно, что ты это сказала. Ведь мы действительно немного сбились с курса.

С каждой секундой она соображает все лучше. Из нашего экипажа именно она всегда первой выбиралась из капсулы.

— Насколько, Том?

— Больше, чем мне хотелось бы.

Она стискивает кулаки. Я не могу сказать, агрессия это или нервно-мышечный спазм, реакция на пребывание в капсуле.

— И насколько дальше? За пределами Пузыря?

— Да, за пределами Пузыря.

Ее голос становится негромким и детским:

— Скажи, Том… мы за пределами Разлома?

Я слышу ее страх. Это тот кошмар, с которым приходится жить всем экипажам в каждом рейсе: что-то на маршруте даст сбой, такой серьезный сбой, что корабль окажется на самом краю сети скважин. Настолько далеко, что на возвращение уйдут не месяцы, а годы. И что несколько лет уже прошло на пути сюда, еще до того, как началось путешествие обратно.

А когда они вернутся, все близкие люди окажутся старше на несколько лет.

Если все еще будут живы. Если все еще будут помнить о тебе или захотят вспомнить. Если ты сам еще сможешь их узнать.

За пределы Разлома Орла. Это и есть сокращенное название путешествия, в которое любой из нас надеется не отправиться по воле случая. Путешествия, которое искорежит твою жизнь. Которое рождает призраков, сидящих по темным углам в барах по всему Пузырю. Мужчин и женщин, вырванных из времени, отрезанных от семьи и любимых из-за сбоя в чужой технике, которой мы пользуемся, но едва ее понимаем.

— Да, — говорю я. — Мы за пределами Разлома.

Сюзи вскрикивает, и этот вопль превращает ее лицо в маску гнева и отрицания. Мои пальцы смыкаются на холодном инъекторе. И я лихорадочно соображаю, нужно ли пускать его в ход.

Новый срок окончания ремонта от Колдинга. Пять или шесть дней.

На этот раз я даже спорить не стал. Лишь пожал плечами и зашагал прочь, гадая, какую цифру услышу в следующий раз.

Вечером я сел за тот же столик, за которым мы с Гретой завтракали. Утром здесь все было ярко освещено, но сейчас источниками света служили только лампы на столах и неяркие осветительные панели на потолке. В дальнем конце зала стеклянный манекен перемещался от одного пустого столика к другому, играя «Asturias» на стеклянной гитаре. Кроме меня, в ресторане никого не было.

Долго ждать Грету мне не пришлось.

— Извини за опоздание, Том.

Я повернулся в ее сторону. На этой станции с низкой гравитацией ее походка отличалась особой легкостью, а приглушенный свет выгодно оттенял изгибы талии и бедер. Она села и наклонилась ко мне с видом заговорщицы. Лампа на столе превратила ее лицо в рельеф из ярких золотых пятен и красных теней, омолодив лет на десять.

— Ты не опоздала. И в любом случае мне было чем полюбоваться.

— Сейчас лучше, чем днем, правда?

— Это еще мягко сказано, — ответил я, улыбнувшись. — Ты права, сейчас здесь гораздо лучше.

— Я могу здесь всю ночь сидеть и просто смотреть. Иногда я так и делаю. Только я и бутылка вина.

— Я тебя не осуждаю.

Голографическую синеву купола теперь сменили звезды — полное небо звезд. Ничего подобного я никогда не видел на любой другой станции или из другого корабля. Здесь были яростные бело-голубые звезды, пылающие бриллиантами на полотне из черного бархата. И ярко-желтые самоцветы, и мягкие красные штрихи, словно растушеванный пальцем след воскового мелка. Были ручейки и потоки не столь ярких звезд, похожие на стаи из миллиардов неоновых рыбок, застывших на моментальной фотографии. И огромные расплывающиеся кляксы зеленых и красных облаков, пронизанные жилками и окаймленные нитями прохладной черноты. И еще скалы и горы охряной пыли, настолько богатые трехмерными структурами, что напоминали щедрые мазки масляных красок. Сквозь пыль фонариками светили красные и розовые звезды. Там и тут я видел крошечные подмигивающие точки рождающихся солнечных систем. Это были пульсары, которые вспыхивали и гасли наподобие бакенов, и диссонансные ритмы их вспышек задавали всей этой картине размеренный темп, наподобие смертельного медленного вальса. Казалось, все это зрелище содержит слишком много деталей, ошеломляющее изобилие оттенков, и все же, куда бы я ни взглянул, везде находил что-то новое, будто купол ощущал мое внимание и концентрировал все свои усилия в той точке, куда устремлялся мой взгляд. На мгновение меня охватила слабость: почувствовав головокружение, я ухватился за край стола, точно хотел удержаться от падения в бездонную глубину того, что находилось у меня над головой.

— Да, именно так это действует на людей, — улыбнулась Грета.

— Это прекрасно.

— Ты хотел сказать «прекрасно» или «ужасно»?

Я вдруг понял, что не знаю, какой из ответов выбрать.

— Это настолько огромно… — пробормотал я через какое-то время.

— Само собой, все это ненастоящее, — пояснила Грета. Она приблизилась, и теперь ее голос звучал тише. — Купол сделан из «умного» стекла. Оно повышает яркость звезд, чтобы человеческий глаз смог увидеть разницу между ними. Сами же цвета реальны. Все остальное, что ты видишь, тоже показано весьма точно, если не считать того, что определенные участки спектра смещены в видимый диапазон, а масштаб некоторых структур изменен, — она стала показывать знакомые объекты. — Это край большого темного облака в созвездии Тельца, из-за него выглядывают Плеяды. Это волокнистая структура Локального Пузыря. Видишь открытое скопление?

Она подождала, пока я отвечу.

— Да.

— Это Гиады. Вон там Бетельгейзе и Беллатрикс.

— Я впечатлен.

— На то и рассчитано. Такое зрелище стоит кучу денег, — она немного отодвинулась, и на ее лицо вновь упали тени. — Ты себя хорошо чувствуешь, Том? Похоже, что-то не дает тебе покоя.

Я вздохнул:

— Просто услышал очередной прогноз от твоего приятеля Колдинга. Этого вполне достаточно.

— Жаль!

— Есть и еще кое-что. Это гложет меня с той минуты, когда я выбрался из капсулы.

Подошел манекен. Я предоставил Грете заказать что-нибудь для меня.

— Можешь со мной поделиться, — сказала она, когда манекен удалился.

— Это нелегко.

— Значит, что-то личное? Катерина? — она помолчала. — Извини. Мне не следовало вмешиваться.

— Нет, не Катерина. Во всяком случае, не совсем, — но уже договаривая эти слова я знал, что в каком-то смысле речь пойдет о Катерине и о том, сколько пройдет времени, пока мы увидимся вновь.

— Продолжай, Том.

— Прозвучит это глупо, но… Но я до сих пор гадаю, все ли здесь со мной откровенны. И не только Колдинг. Ты тоже. Когда я выбрался из капсулы, то чувствовал себя точно так же, как и в тот раз, когда слетал к Разлому. Пожалуй, даже хуже. И не мог отделаться от ощущения, что пролежал в капсуле долго. Очень долго.

— Иногда такое случается.

— Я знаю разницу, Грета. Можешь мне поверить.

— Так что ты этим хочешь сказать?

Проблема состояла в том, что я не был уверен в своих выводах. Одно дело — испытывать смутное подозрение по поводу того, сколько я пробыл в капсуле. И совсем другое — обвинить мою хозяйку во лжи. Особенно когда она настолько гостеприимна.

— У тебя есть хоть какая-то причина лгать мне?

— Прекрати, Том. Ты сам-то понимаешь, о чем спросил?

Едва я поделился своим подозрением, как и мне оно показалось абсурдным и оскорбительным. Очень захотелось повернуть время вспять и начать разговор сначала, избежав этой оплошности.

— Прости. Глупость ляпнул. Просто свали это на сбитые биоритмы или найди еще какую причину.

Она подалась вперед и взяла меня за руку, как уже делала утром. Только сейчас она ее не выпускала.

— Ты правда чувствуешь себя не в своей тарелке?

— Увертки Колдинга мне не помогают, уж это точно, — официант принес вино и поставил его на столик. Бутылка звякнула от прикосновения его изящных стеклянных пальцев. Он наполнил два бокала, я глотнул из своего. — Может, если бы рядом был кто-нибудь из моей команды, и мы смогли бы вместе все обсудить, мне стало бы легче. Да, ты сказала, что не стоит будить Сюзи и Рэя, но это было до того, как однодневная задержка превратилась в неделю.

Грета пожала плечами:

— Если хочешь их разбудить, никто тебе мешать не станет. Но не думай сейчас о делах. Давай не будем портить замечательный вечер.

Я взглянул на небо. Оно стало ярче, обретя безумную мерцающую насыщенность, достойную кисти Ван Гога.

Даже взгляд на звездный купол опьянял и наполнял восторгом.

— Да что может его испортить? — спросил я.

Кончилось все тем, что я перебрал лишнего и переспал с Гретой. По поводу Греты судить не берусь. Что тут сыграло главную роль — вино или охлаждение ее отношений с Марселем? Во всяком случае, обольстительницей стала она, ведь именно ее замужество не удалось. Я всего лишь беспомощная жертва. Да, я поддался соблазну, но в этом нет моей вины. Я был один, вдали от дома, эмоционально уязвим, а она этим воспользовалась. Размягчила меня романтическим ужином, а сама уже взвела капкан.

Хотя, если честно, все это лишь жалкое самооправдание. Если мой брак действительно настолько крепкий, то почему я не упомянул Грету в сообщении домой? Пощадил чувства жены? Да нет, теперь-то я отчетливо понимал, что умолчал о Грете по совершенно иной причине. Уже тогда я знал, что мы наверняка окажемся в одной постели.

Проблема заключалась лишь в том, что у Греты на уме было совсем иное.

— Том, — сказала Грета, пробуждая меня легким толчком. Она лежала рядом обнаженная, опираясь на локоть. Бедра были прикрыты мятыми простынями. Свет в комнате превратил ее тело в абстрактную фигуру из молочно-голубых изгибов и темно-фиолетовых теней. Проведя черным ногтем по моей груди, она сказала: — Тебе надо кое-что знать.

— Что?

— Я солгала. Колдинг солгал. Мы все солгали.

Я был еще слишком сонный, и ее слова меня лишь слегка встревожили. Я смог лишь повторить:

— Что?

— Ты не на станции Саумлаки. И не в секторе Шедар.

Тут я начал просыпаться окончательно.

— Повтори.

— Маршрутная ошибка оказалась гораздо более серьезной, чем мы тебе сказали. Она перенесла вас далеко за пределы Локального Пузыря.

Я стал искать в душе гнев, хотя бы негодование, но испытал лишь головокружительное ощущение падения в бездну.

— Насколько далеко?

— Гораздо дальше, чем ты считаешь возможным.

Следующий вопрос был очевиден:

— За пределы Разлома?

— Да, — подтвердила она. — За пределы Разлома Орла. И очень далеко.

— Мне нужно знать все, Грета. Она встала, потянулась к халату:

— Тогда одевайся. Я покажу.

Все еще ошеломленный, я побрел следом за Гретой.

Она снова привела меня в купол. Тут было темно, как и накануне вечером, лишь маячками светились лампы на столах. Я предположил, что освещение на станции Саумлаки (или как ее там?) подчиняется лишь прихоти своих обитателей и вовсе не обязано соответствовать какому угодно циклу «день-ночь». Но все же не очень-то приятно обнаружить, что им управляют настолько произвольно. И если Грете позволено выключать освещение, когда ей вздумается, неужели никто не станет возражать?

Но возражать здесь было попросту некому. Компанию нам составлял лишь стеклянный манекен, стоявший наготове с салфеткой, переброшенной через согнутую руку.

Мы сели за столик.

— Хочешь выпить, Том?

— Спасибо, нет. Я сейчас не в настроении. И на то есть кое-какие причины.

Она коснулась моего запястья:

— Моя ложь — во спасение. Я не могла открыть тебе правду, всю и сразу.

Я отдернул руку:

— Разве не мне об этом судить?.. Так в чем заключается твоя правда?

— Она тебе не понравится, Том.

— Ты говори, а я уж сам как-нибудь разберусь.

Я не заметил ее движения, но внезапно купол снова наполнился звездами, совсем как накануне вечером.

Картина дрогнула и устремилась наружу. Белым снегопадом хлынул поток звезд. Разноцветными клочьями проносились мимо призрачные туманности. Ощущение движения оказалось настолько реальным, что я ухватился за стол, борясь с головокружением.

— Спокойно, Том, — прошептала Грета.

Звездный поток отклонился, сжался. Надвинулась и скрылась позади сплошная стена межзвездного газа. Теперь у меня возникло ощущение, что мы оказались за пределами чего-то, пронзив границу замкнутой сферы, обозначенную лишь расплывчатыми арками и сгустками газа в тех местах, где его плотность резко возрастала.

Конечно. Это же очевидно. Мы пересекли границу Локального Пузыря.

И продолжали удаляться. Я смотрел, как уменьшается сам Пузырь, становясь лишь одной из ячеек «вспененного» галактического рукава. Вместо отдельных звезд я теперь видел лишь светящиеся пятна и точки — скопления сотен тысяч звезд. Это напоминало взлет над лесом: поляны еще видны, но отдельные деревья сливаются в аморфную массу.

А мы все удалялись. Затем расширение замедлилось и вскоре прекратилось. Я еще различал Локальный Пузырь, но только потому, что все это время не отрывал от него взгляда. Если бы не это, то я никак не смог бы выделить его среди десятков соседних пустот.

— Неужели мы настолько далеко? — спросил я. Грета покачала головой:

— Позволь мне кое-что показать.

Я опять не заметил, что она сделала, но Пузырь внезапно наполнился путаницей красных линий, словно нарисованных рукой ребенка.

— Это структура скважин, — догадался я.

Пусть меня коробило от ее лжи, пусть я боялся узнать всю правду, но я все же не мог отключить профессиональную часть своего сознания — ту ее часть, которая гордилась способностью распознавать такие вещи.

Грета кивнула:

— Это главные коммерческие маршруты, хорошо картированные трассы между большими колониями и основными торговыми узлами. Теперь я добавлю все известные соединения, включая те трассы, которые были пройдены случайно.

Резкого изменения красного клубка не произошло. Добавилось несколько петель и изгибов, один из которых пронзал стену Пузыря и касался Разлома Орла. Два других пересекали границу в иных направлениях, но ни один из них Разлома не достигал.

— Где мы?

— На конце одного из этих соединений. Видеть его ты не можешь, потому что оно направлено точно на нас, — она слегка улыбнулась. — Мне нужно было установить шкалу, чтобы ты лучше понял. Какова ширина Локального Пузыря, Том? Примерно четыреста световых лет?

Мое терпение начало истощаться. Но мне все еще было любопытно.

— Около того.

— И хотя я знаю, что время полета через скважину меняется от точки к точке и зависит от оптимизации синтаксиса и топологии сети, правильно ли, что средняя скорость примерно в тысячу раз превышает скорость света?

— Чуть больше, чуть меньше.

— Значит, на путешествие до края Пузыря может уйти… около полугода? Скажем, пять или шесть месяцев? И год — до Разлома Орла?

— Ты хорошо это знаешь, Грета. И я это знаю.

— Ладно. Тогда взгляни сюда.

И картинка снова начала отдаляться. Пузырь съеживался, потом его скрыли несколько перекрывающихся газовых структур, края поля зрения начали заполняться темнотой, и вскоре мы увидели знакомый спиральный вихрь нашей галактики — Млечного Пути.

Сотни миллиардов звезд, взбитые в пышные белые полосы морской пены.

— Это и есть настоящий вид, — пояснила Грета. — Разумеется, подработанный. Сделанный поярче и пропущенный через фильтры, чтобы лучше воспринимался человеческим глазом. Но если бы у тебя были глаза с квантовой эффективностью, близкой к идеальной, да еще примерно метрового размера, то приблизительно такую картинку ты бы и увидел, если бы вышел из станции.

— Я тебе не верю.

Но подразумевал я совсем другое — я не хотел ей верить.

— Привыкай, Том. Ты сейчас очень далеко. Станция находится на орбите вокруг коричневого карлика в Большом Магеллановом облаке. Ты в 150 тысячах световых лет от дома.

— Нет, — едва не простонал я, по-детски отвергая то, чего не хотел признавать.

— Ты ощутил себя так, словно провел в капсуле много времени. И ты чертовски прав. Сколько прошло субъективного времени? Не знаю. Годы — вероятно. Возможно, десятилетие. Но объективное время — то, которое прошло дома — рассчитать гораздо легче. Чтобы добраться сюда, «Синему гусю» понадобилось сто пятьдесят лет. Даже если ты помчишься обратно прямо сейчас, Том, твое отсутствие там продлится триста лет.

— Катерина, — проговорил я, как заклинание.

— Катерина умерла. И мертва уже столетие.

Как можно свыкнуться с таким фактом? Ответ: нельзя рассчитывать на то, что с этим вообще можно свыкнуться. Не у каждого получается. Грета рассказала, что наблюдала практически весь спектр возможных реакций и хорошо поняла лишь одно: почти невозможно предсказать, как эту новость воспримет конкретный человек. Она видела тех, кто в ответ на такое откровение лишь устало пожимал плечами, словно оно становилось последним в цепочке горьких сюрпризов, которые подбрасывала им жизнь — в каком-то смысле не страшнее болезни, тяжелой утраты или любого количества личных неудач. А видела и таких, кто просто уходил и через полчаса сводил счеты с жизнью.

Но большинство, по ее словам, со временем примирялось с реальностью, несмотря на мучительный и болезненный процесс самого примирения.

— Ты уж поверь мне, Том, — сказала она. — Я знаю, в тебе есть сила, чтобы пройти через это. Знаю, что ты можешь научиться жить и с такой правдой.

— Почему же ты не сказала ее сразу, как только я вылез из капсулы?

— Потому что тогда еще не была уверена, что ты сможешь ее принять.

— И когда ж ты обрела эту уверенность?

— После этой ночи. Я поняла, что Катерина не может значить для тебя слишком много.

— Сука!

— А ты с этой сукой переспал. О чем и речь.

Мне захотелось ее ударить. Но разозлил меня не ее цинизм, а жестокая правда ее слов. Она была права, и я это знал. Мне просто не хотелось это признавать — не больше, чем хотелось признавать то, что происходило здесь и сейчас.

Я подождал, пока не уляжется злость.

— Так ты сказала, что мы не первые? — спросил я.

— Нет. Думаю, первым стал корабль, на котором прилетела я. К счастью, он оказался хорошо оснащен. После такой же маршрутной ошибки у нас нашлось достаточно запасов, чтобы заложить самоподдерживающуюся станцию на ближайшем астероиде. Мы знали, что вернуться нам не суждено, но зато мы хотя бы смогли обеспечить себе более или менее нормальную жизнь.

— А потом?

— Первые годы у нас хватало дел, чтобы просто остаться в живых. А потом из скважины вылетел другой корабль. Поврежденный, дрейфующий — совсем как «Синий гусь». Мы отбуксировали его к себе, разбудили команду, сообщили им новость.

— И как они ее восприняли?

— Примерно так, как мы и ожидали, — Грета усмехнулась. — Двое сошли с ума. Одна покончила с собой. Но не меньше десятка из них все еще здесь. Если честно, то для нас стало благом, что сюда попал еще один корабль. И не только потому, что у них оказались припасы. Помогая им, мы помогли себе. Перестали жалеть себя, несчастненьких… И этот корабль не стал последним. С тех пор все повторялось еще раз восемь или девять, — Грета смотрела на меня, подперев голову рукой. — Улавливаешь намек, Том?

— Какой именно?

— Я знаю, как тебе сейчас тяжело. И это не пройдет так скоро. Но если тебе будет, о ком беспокоиться, то забота исцелит тебя. Сгладит переход.

— И о ком же мне заботиться?

— О ком-нибудь из твоего экипажа. Теперь ты уже можешь разбудить одного из них.

Грета стоит рядом, когда я вытаскиваю Сюзи из компенсаторной капсулы.

— Почему ее? — спрашивает Грета.

— Потому что ее я хочу разбудить первой, — отвечаю я, гадая, уж не ревнует ли Грета. Я ее не виню — Сюзи очень красива, но она еще и умна. Лучший синтакс-штурман в «Ашанти индастриал».

— Что случилось? — спрашивает Сюзи, когда у нее проходят неизбежные после пробуждения слабость и головокружение. — Нам удалось вернуться?

Я прошу ее поделиться своими последними воспоминаниями.

— Таможня, — отвечает Сюзи. — Эти кретины на Архангеле.

— А потом? Что-нибудь еще? Руны? Ты помнишь, как вычисляла их?

— Нет, — говорит она и что-то улавливает в моем голосе. Может, я лгу или не говорю всего, что ей нужно знать. — Том, еще раз спрашиваю. Нам удалось вернуться?

Минуту спустя мы укладываем Сюзи обратно в капсулу. В первый раз не сработало. Возможно, получится в следующий раз.

Но у нас снова и снова ничего не получалось. Сюзи всегда была умнее меня, она быстрее соображала. Едва выбравшись из капсулы, она сразу догадывалась, что мы улетели гораздо дальше сектора Шедар. И всегда опережала мое вранье и оправдания.

— У меня было иначе, — поведал я Грете, когда мы снова лежали рядом несколько дней спустя. Сюзи все еще находилась в капсуле. — Думаю, сомнения терзали меня так же, как и ее. Но едва я увидел рядом тебя, как сразу обо всем позабыл.

Грета кивнула. Ее лицо скрывали растрепавшиеся после сна пряди волос. Одна прядка оказалась между губами.

— Тебе ведь стало легче, когда ты увидел знакомое лицо?

— Отвлекло меня от проблемы, уж это точно.

— Все равно тебе от нее никуда не деться. Кстати, с точки зрения Сюзи, ты ведь для нее тоже знакомое лицо, правильно?

— Возможно. Но меня она ожидала увидеть. А вот я, если и ожидал кого-то увидеть возле капсулы, то уж точно не тебя.

Грета провела согнутым пальцем по моей щеке. Ее гладкая кожа скользнула по щетине.

— Но тебе постепенно становится легче, так ведь? — спросила она.

— Не уверен.

— Ты сильный человек, Том. И я знаю, что ты сможешь пройти через это.

— Но пока еще не прошел, — буркнул я. Меня не покидало чувство, будто я иду по канату, натянутому над Ниагарским водопадом. Просто чудо, что я смог пройти по нему столько, сколько успел. Но это не означает, что я в безопасности.

Все же Грета права. Надежда есть. Меня не завязывала узлом тоска по поводу смерти Катерины или моего вынужденного невозвращения — называйте, как хотите. Я испытывал лишь горько-сладкое сожаление, какое может появиться, если нечаянно сломаешь фамильную драгоценность или вспомнишь давно умершего домашнего любимца. Меня не мучила мысль, что я никогда больше не увижу жену. Но мне было очень жаль, что я не увижу многого другого. Возможно, потом мне станет хуже. Может быть, настоящий нервный срыв еще впереди. Хотя вряд ли.

А тем временем я продолжал искать способ, как сообщить обо всем Сюзи. Она стала загадкой, которая не давала мне покоя. Конечно, я мог просто разбудить ее, все рассказать, а дальше пусть она справляется, как может, но такое решение представлялось мне жестоким. Ведь Грета открыла мне истину мягко и постепенно, дав время привыкнуть к новой обстановке. И сделала необходимый шаг, отдаляющий меня от Катерины. Когда же она сообщила кошмарную истину, та уже не потрясла меня. Я был к ней подготовлен, а острота утраты притупилась. Я не мог предложить Сюзи такое же утешение, но не сомневался: способ терпеливо и деликатно открыть ей действительность отыщется непременно.

Мы будили ее снова и снова, пробовали самые разные подходы. Грета сказала, что имеется «окно» в несколько минут, прежде чем пережитые Сюзи события начнут перемещаться в ее долговременную память. Если мы «выключим» ее вовремя, то буферные воспоминания в кратковременной памяти окажутся стерты еще до того, как пересекут гиппокамп, направляясь в долговременную память. В пределах этого «окна» мы можем будить ее сколько угодно раз, пробуя бесконечные варианты сценария пробуждения.

Во всяком случае, так мне сказала Грета.

— Мы не можем проделывать это бесконечно, — сказал я.

— Почему?

— Разве она не запомнит хоть что-нибудь?

Грета пожала плечами:

— Возможно. Но сомневаюсь, что она придаст этим воспоминаниям серьезное значение. Разве у тебя, когда ты вылезал из капсулы, никогда не возникало смутного впечатления, что подобное с тобой уже происходило?

— Иногда, — признал я.

— Тогда пусть это тебя не беспокоит. У нее все будет хорошо. Обещаю.

— Может, ее надо просто разбудить, и все?

— Вот это будет жестоко.

— Жестоко снова и снова будить ее, а потом выключать, словно механическую куклу.

В ответе Греты чувствовался подтекст:

— А ты старайся, Том. Я уверена: ты уже близок к правильному решению. А думая о Сюзи, ты помогаешь себе. Я всегда знала: это поможет.

Я начал было отвечать, но Грета прижала палец к моим губам.

Грета оказалась права. Ответственность за Сюзи помогала мне заглушить собственную тоску. Я вспомнил слова Греты о других экипажах, оказавшихся в той же ситуации еще до нас. Ясно, что моя подруга освоила много психологических трюков — гамбитов и кратких путей, облегчающих адаптацию. Я испытывал легкую обиду из-за того, что мною столь эффективно манипулировали. Однако с удовлетворением отмечал: мое собственное самочувствие заметно улучшается. Оторванность от дома уже не доставляла мне невыносимых страданий. Более того, я даже стал считать, что нахожусь в привилегированном положении: я оказался в космосе так далеко, как это не удавалось почти никому в истории. Я все еще был жив, и меня окружали люди — то есть любовь, партнерство и участие. И не только со стороны Греты, но и всех собратьев по несчастью.

Кстати, их оказалось гораздо больше, чем я увидел в первый день. В коридорах — сперва почти пустых — становилось все более многолюдно, а когда мы обедали в куполе под Млечным Путем, то многие столики оказывались заняты. Я вглядывался в лица сотрапезников, мне было приятно узнавать знакомые черты, и я гадал, какие истории могут рассказать эти люди, где был их дом, кто у них там остался, как они приспособились к жизни здесь. У меня будет еще много времени, чтобы познакомиться со всеми. А на этой станции никогда не станет скучно, потому что в любой момент, как сказала Грета, из скважины может появиться очередной заблудившийся корабль. Трагедия для его команды, но для нас — новые лица, свежие новости из дома.

В целом, все складывалось не так уж и плохо. А потом у меня в голове щелкнуло.

Причиной стал мужчина, достававший рыбину из прудика в вестибюле отеля.

Я его уже видел. Возле другого пруда с больными карпами. В другом отеле.

Затем я вспомнил гнилые зубы Колдинга, и как они напомнили мне о другом человеке, которого я повстречал очень давно. Но фокус заключался в том, что это вовсе не был другой человек. Другое имя, другие обстоятельства, но во всем остальном Колдинг от него ничем не отличался. А когда я пригляделся к другим обедающим — как следует пригляделся, — то смог бы поклясться, что уже видел любого из них прежде. Здесь не оказалось ни единого лица, поразившего бы меня полной незнакомостью.

Оставалась Грета.

И я спросил ее, глотнув вина:

— Здесь все ненастоящее, так ведь?

Она ответила бесконечно печальным взглядом и кивнула.

— А как же Сюзи? — спросил я.

— Сюзи мертва. И Рэй тоже. Они скончались в капсулах.

— Но как? И почему они, а не я?

— Частички краски забили входные фильтры. На коротких маршрутах это почти не имело значения, но оказалось достаточно, чтобы убить их во время полета сюда.

Полагаю, какая-то часть моего сознания всегда это подозревала. И шок оказался слабее, чем жестокое разочарование.

— Но Сюзи выглядела такой реальной. Даже в том, как она сомневалась, сколько пролежала в капсуле… и в том, как она вспоминала предыдущие попытки ее разбудить.

К столику подошел стеклянный манекен. Взмахом руки Грета отослала его.

— А это я сделала ее убедительной.

— Ты ее сделала?

— Ты еще не проснулся окончательно, Том. В твой мозг закачивается информация. И вся эта станция — симуляция.

Я глотнул вина, ожидая, что вкус его вдруг станет водянистым и синтетическим, но оно и теперь имело вкус очень хорошего вина.

— Значит, я тоже мертв?

— Нет. Ты жив. И до сих пор лежишь в своей капсуле. Но я пока не привела тебя в сознание полностью.

— Ладно. Теперь поведай мне всю правду. Я смогу ее принять. Что здесь реально? Существует ли станция? Действительно ли мы настолько далеко, как ты говорила?

— Да. Как я и говорила, станция реальна. Просто она выглядит… иначе. И она действительно находится в Большом Магеллановом облаке и обращается вокруг коричневого карлика.

— А можешь показать станцию такой, какая она есть?

— Могу. Но не считаю, что ты к этому готов.

Я едва удержался от невеселого смеха:

— Даже после всего, что я уже узнал?

— Ты проделал лишь половину пути, Том.

— А ты прошла его до конца.

— Прошла, Том. Но для меня он был иным, — Грета улыбнулась. — Для меня все было иным.

Затем она снова изменила картину над нашими головами. Остальные, сидящие за столиками, словно не заметили, как изображение Млечного Пути стало приближаться и мы помчались к галактической спирали, пробиваясь сквозь скопления наружных звезд и газовые облака. Знакомый ландшафт Локального Пузыря стремительно заполнял купол.

Изображение застыло, Пузырь стал лишь одним из многих подобных структур.

Его снова заполнил спутанный красный клубок сети скважин. Но теперь эта сеть была не единственной, а лишь одним из многих клубков красной пряжи, разбросанных на десятки тысяч световых лет. Ни один из них не касался другого, но по их форме и по тому, насколько тесно они располагались, было легко представить, что когда-то они составляли единую систему. Они выглядели как очертания континентов на планете с дрейфующими тектоническими плитами.

— Когда-то эта сеть охватывала всю Галактику, — пояснила Грета. — Потом что-то произошло. Нечто катастрофическое, чего я до сих пор не понимаю. То, что раскололо ее на совсем небольшие домены. В среднем по двести световых лет в поперечнике.

— А кто ее создал?

— Не знаю. Никто не знает. Создателей, вероятно, уже нет. Может быть, поэтому сеть и разрушилась — за ней никто не присматривал.

— Но мы ее нашли, — заметил я. — И участок вблизи от нас все еще работает.

— Да, все отдельные элементы большой сети до сих пор функционируют. Нельзя попасть из одного домена в другой, но сами скважины работают так, как было задумано. За исключением, разумеется, редких маршрутных ошибок.

— Ладно. Но если нельзя перебраться из домена в домен, то каким образом «Синий гусь» оказался настолько далеко? Мы пролетели гораздо больше двухсот световых лет.

— Ты прав. Но такие соединения между очень далекими точками могли быть созданы иначе, чем остальные. Похоже, связи с Магеллановым Облаком оказались более прочными. И когда связи между доменами разрушились, внегалактические линии уцелели.

— В таком случае можно перебраться из домена в домен. Но для этого сперва нужно попасть сюда.

— Проблема в том, что, попав сюда, немногие хотят продолжить путешествие. Ведь никто не оказался здесь по своей воле, Том.

— Все равно не понимаю. Какая мне разница, существуют ли другие домены? Эти области Галактики находятся в тысячах световых лет от Земли, а без скважин нам до них никогда не добраться. Они не имеют значения. Там нет никого, кто ими воспользовался бы.

Грета улыбнулась:

— Почему ты в этом настолько уверен?

— Потому что в противном случае разве не стали бы выскакивать из нашей скважины инопланетные корабли? Ты сказала, что «Синий гусь» не был здесь первым. Но наш домен — Локальный Пузырь — лишь один из сотен. И если есть чужие цивилизации, каждая из которых заперта в пределах собственного домена, то почему ни один из их кораблей не прошел через эту скважину, как наш?

Вновь такая же улыбка. Но теперь от нее у меня застыла кровь.

— А с чего ты взял, что этого не было, Том?

Я подался вперед и взял ее за руку — так, как прежде брала она. Я сделал это без грубости, без угрозы, но с уверенностью, что на сей раз я действительно и искренне хочу того, о чем намеревался попросить.

Ее пальцы сжали мои.

— Покажи, — попросил я. — Я хочу увидеть все таким, каким оно выглядит в действительности. И не только станцию. Тебя тоже.

Потому что к тому времени я все понял. Грета солгала мне не только по поводу Рэя и Сюзи. Она солгала еще и о «Синем гусе». Потому что мы не были последним из попавших сюда человеческих кораблей.

Мы стали первыми.

— Ты хочешь это увидеть? — переспросила она.

— Да. Всё.

— Тебе не понравится.

— Об этом судить мне.

— Хорошо, Том. Но пойми вот что. Я уже бывала здесь прежде. Я проделывала такое миллион раз. Я забочусь обо всех потерянных душах. И знаю, как это работает. Ты будешь не в состоянии принять суровую реальность того, что с тобой случилось. Ты съежишься, убегая от нее. И сойдешь с ума, если я не заменю правду успокоительной фикцией. Счастливым концом.

— Зачем говорить мне об этом сейчас?

— Потому что тебе не обязательно это видеть. Ты можешь остановиться там, где ты находишься, имея представление об истине. Пусть неполное и нечеткое, но представление. И ты вовсе не обязан открывать глаза.

— Сделай, о чем я прошу.

Грета пожала плечами. Налила себе вина, затем наполнила мой бокал.

— Ты сам этого захотел, — сказала она.

Мы все еще держались за руки — двое любовников в момент близости. Затем все изменилось.

Это было похоже на вспышку, нечто мимолетное и еле уловимое. Примерно как вид незнакомой комнаты, если в ней на мгновение включить свет. Предметы, силуэты, взаимосвязи между ними. Я увидел пещеры и полости, пересекающиеся коридоры, похожие на червоточины, и существ, которые перемещались по ним с суетливой целеустремленностью кротов или термитов. Создания эти редко походили друг на друга, даже в самом поверхностном смысле. Некоторые двигались за счет волнообразных перемещений многочисленных когтистых конечностей, наподобие сороконожек. Другие извивались, шурша гладкими пластинками панцирей по стеклянистому камню туннелей.

А перемещались эти существа между пещерами, в которых покоились туши чужих кораблей — слишком странные для описания.

И где-то далеко, где-то вблизи центра астероида, в собственном матриархальном помещении, нечто барабанило послания своим помощникам и собратьям, ударяя жесткими, коленчатыми и ветвящимися, словно оленьи рога, передними конечностями по кожаному барабану в мельчайших прожилках. Нечто, что ждало здесь тысячелетиями. Нечто, желающее только одного — заботиться о потерянных душах.

Катерина помогла Сюзи вытащить меня из капсулы.

Мне было хреново — одно из самых мерзких пробуждений, через которые мне довелось пройти. Впечатление создавалось такое, словно каждая вена в моем теле наполнена мелко истолченным стеклом. На мгновение, показавшееся мне бесконечно долгим, сама мысль о дыхании стала для меня невыносимо трудной, слишком тяжелой и болезненной даже для обдумывания.

Но прошло и оно, как проходит все.

Через некоторое время я уже мог не только дышать, но даже шевелиться и говорить.

— Где…

— Спокойно, кэп, — сказала Сюзи, наклоняясь и начиная отключать меня от всех систем капсулы. Я невольно улыбнулся. Сюзи умна — она лучший синтакс-штурман в «Ашанти индастриал», — но она еще и очень красива. И сейчас за мной словно ангел ухаживает.

Хотел бы я знать, ревнует ли Катерина.

— Где мы? — делаю я вторую попытку. — У меня такое ощущение, словно я провалялся в чертовой капсуле целую вечность. Что-то случилось?

— Мелкая маршрутная ошибка, — сообщила Сюзи. — У нас небольшие повреждения, и меня решили разбудить первой. Но не переживай. Главное, что мы живы.

Маршрутные ошибки. Ты слышишь разговоры о них, но надеешься, что с тобой такое никогда не случится.

— Большая задержка?

— Сорок дней. Мне очень жаль, Том. Накрылись наши премиальные.

Я гневно бью кулаком по стенке капсулы. Но тут подходит Катерина и успокаивает меня, положив руку на мое плечо.

— Все хорошо, — говорит она. — Ты в безопасности. А это самое главное.

Я смотрю на нее и на мгновение передо мной возникает лицо какой-то другой женщины, о которой я не думал уже много лет. Я даже почти вспоминаю ее имя, но это мгновение проходит.

— В безопасности, — соглашаюсь я и киваю.