Сквозь лёд и снег. Часть V. За гранью преодоления

ПРЕДИСЛОВИЕ

Не помню, сколько точно прошло времени с момента последней нашей встречи в мире моих антарктических фантазий, хотя и не важно, но пишу я это лишь потому, что говорил в последней книге о завершении приключений пилотов полярной навигации. И вот, оказалось, что всё это не так и я вновь готов порадовать читателя очередным шедевром своих творческих изысканий. Мне не хотелось бы придавать каких-либо особых предварительных настроений перед повествованием, как и погружать читателя в рутину философских рассуждений от автора, но на сегодняшний день в силу некоторых событий, привычно носящих для меня в России негативный характер, я почувствовал острую необходимость, а также внутренний потенциал, чтобы продолжить роман, как продолжают бой и расширить его внутренние горизонты для естественной полноты и разнообразия в спектре рыночно-коммерческого успеха.

Также мне не навязчиво хотелось бы исключительно для истории осветить вопрос о состоянии продвижения общих результатов моего творчества в массы мирового сознания. Но, так как результаты не вызывают у меня ничего, кроме подозрений, я скорее опишу эту ситуацию именно желанием продолжить написание романа как можно дальше, чтобы укрепить свои позиции владыки антарктического мира и дать понять скрытым противникам, что их расчётам не суждено будет сбыться не при каких обстоятельствах! Мой роман есть моя борьба с их завистью, алчностью и страхом. Страхом перед тем, что, не смотря на их место в этой жизни, они будут являться лишь прахом по сравнению с мощнейшим историческим прорывом научного характера в виде нового вида транспорта, новой сферы деятельности, новой промышленной отрасли, которая вполне может произойти в не таком уж далёком от наших потомков будущем, и явиться именно моим личным достижением, вопреки их попыткам помешать реализации моих грандиозных планов!

ГЛАВА I. МАША

– Я так за тебя рада, поздравляю вас с Акселем и малышкой!

Голос Фрэи был настолько милым и нежным в этот момент, что Джонс даже обернулся и посмотрел на неё с некоторым удивлением. Фрэя сидела боком на подоконнике, спустив одну ногу вниз, а другую подложив под себя, и что-то автоматически без особого интереса разглядывала за окном, периодически кренясь вперёд и вытягивая голову, а потом возвращаясь обратно. Она держала мобильный телефон рукой, согнутой в локте, которым прижимала кисть второй руки к животу. За окном было солнечно и шумно, лето 2037 года начинало набирать обороты.

– Женя, ты слышал, у Кати с Алексеем родилась Маша! – радостно и наивно, как ребёнок радовалась Фрэя. Её лицо в лучах яркого света сияло как у ангела в этот момент.

– Угу, – задумчиво буркнул Джонс, – поздравь их и от меня тоже.

– Ты что не рад? – с той же интонацией продолжила она.

– Ненавижу эти тренировочные заезды в июне! Дубак в Антарктиде такой, что термокомбинезон даже на станции снимать не охота!

– Ну вот, – с печалью протянула Фрэя, – ты всё испортил, ну тебя!

И она продолжила свой разговор с Кэтрин, которая в этот момент сидела в большом плетёном кресле на террасе своего дома в Крыму в тени в обнимку со спящим младенцем и наблюдала за тем, как Аксель усердно чистит бассейн.

Джонс с озадаченным видом возился с какими-то документами на офисном столе. Хэлбокс всё время суетливо ходил мимо него туда-сюда и о чём-то спорил с Вэндэром, который разлёгся на диване и листал спортивный журнал.

– Послушай, Хэл, ты не мог бы не маячить у меня перед глазами?! – внезапно произнёс Джонс, – у меня итак тут целая кипа документов, да ещё и путевая заявка Андрэ Марсо куда-то подевалась!

– А что он полетит с нами? – внезапно переспросил Вэндэр.

– Из Кейптауна, – коротко ответил Джонс, продолжая аккуратно перекладывать бумаги на столе из одной стопки в другую, – месяц назад синоптики спрогнозировали шторм в западной части Антарктиды, а сейчас с моря Амундсена вообще движется ураган. Всё это создаёт высокую опасность для пилотирования машин в районе «Конкордии» вместе со стандартно низкими температурами летнего периода. Поэтому французы отбуксировали свой «Supplanter» ещё в мае, когда погода была не такой экстремальной.

Фрэя продолжала разговаривать по телефону ещё какое-то время. Наконец, она закончила и, резво соскочив с подоконника, громко произнесла, вытянув руки вверх и в стороны:

– Всем привет от Кэтрин и Акселя! Они желают нам успеха в новой миссии!

– Ура! – с некоторым сарказмом, но в то же время абсолютно разделяюще, строго ответил Хэлбокс.

– А как твои успехи на личном фронте, Хэл? Расскажи, нам будет интересно послушать, – внезапно спросил его Джонс.

Отчего ж… – невозмутимо продолжил Хэлбокс, – мы только что вернулись из Канады, где пробыли без малого два месяца!

– Вернулись? – с интересом переспросил Джонс, – так она, в смысле Джесси, сейчас здесь в Москве?

– Она улетела два дня назад к себе домой в Калифорнию.

– Ей понравилось в России? – продолжил Джонс.

Все остальные внимательно слушали то, что говорил Хэлбокс, с чувством задумчивого интереса.

– Москва – это Москва, а Россия – это Россия, и ты Джонс лучше меня это знаешь, мы оба с тобой из Санкт-Петербурга! Она пробыла здесь всего несколько дней. Хочешь честно? Ей всё равно! Хочешь ещё честнее? Мне тоже! Я бы с большим удовольствием остался с ней там, в Канаде, – мы снимали небольшой домик в лесу. Просто я не хочу терять своё место в команде и деньги.

– Хм…– задумался Джонс, – а почему бы тебе тогда не попроситься в американскую команду? Если она всё равно не собирается переезжать в Россию.

– Было бы немного смешно, Джонс, предполагать, что она захотела бы бросить место в своей команде там, если я не хочу бросать своё место здесь, не правда ли?

– Ой, да ладно! Я же просто спрашиваю. Нам в некотором смысле интересно знать, как дела у нашего чувака. Так что там с переходом в американскую команду, ты не задумывался об этом?

– Свято место пусто не бывает!

– А-а-а, – всё та же проблема ограниченности кадров. А я думал, у них дела идут лучше, чем у нас.

– Ха-ха-ха, – передразнил его Хэлбокс.

– В любом случае это непростая ситуация, – вмешалась в их диалог Фрэя, – ведь планировать совместную жизнь можно только в каком-то одном месте.

– Я планирую продлить контракт в программе ещё минимум на пять лет, – ответил Хэлбокс, – за это время можно будет и присмотреться к новой обстановке за океаном и денег подкопить. А что это так принципиально теперь стало? – внезапно пошёл он в контратаку.

– Нет, просто надолго затягивая отношения без брака и семьи существует риск их потерять. Такое часто происходит, – бытовуха, потеря интереса к партнёру и тому подобное.

– Вы то тоже не торопитесь, как я посмотрю, – упрекнул Хэлбокс Фрэю и Джонса.

– У нас всё нормально, поверь! – сурово ответил Джонс, – мы просто сначала хотим купить такой же дом, как у Кэтрин с Акселем, и всё решится уже после следующей миссии.

– Ух ты! – воскликнул, лежащий на диване Вэндэр, – значит скоро на свадьбе погуляем?!

– Скоро в команде людей не останется, – недовольно проворчал Хэлбокс.

– Почему? – внезапно возразила Фрэя, – Аксель прервал свой контракт всего на семь месяцев. Я пока ещё не беременна, поэтому причин для беспокойств нет.

– А нельзя там на её сновигаторе покататься, пока она в декрете? – заинтересовался Вэндэр.

– Не знаю, а что есть желание? – ответил Джонс.

– Ну, в общем, я бы попробовал сменить машину на время её отсутствия, если она мне понравится.

– Я спрошу об этом у руководства.

– Спроси лучше об этом у Кэтрин! – рассмеялась Фрэя, – не думаю, что она очень обрадуется тому, что кто-то посторонний оседлает её «нопланетного монарха»! Тем более такой, как Вэн, – и Фрэя рассмеялась ещё сильнее.

Вэндэр, отложив журнал, посмотрел через плечо на Фрэю с подозрительно недовольной гримасой.

– А что во мне такого?!

– Вот у неё и спросишь сам! – и Фрэя снова расхохоталась, – хочешь, я её наберу?

– Не надо! – резко возразил Вэндэр.

Теперь уже смеялись все присутствующие.

– Так, ладно, – прервал всех Джонс серьёзным тоном, – где наш главный герой

на «квадрате»? Меня интересует, когда он собирается забирать свои билеты и командировочные? Время уже обед, мы, кажется, договаривались встретиться в офисе в двенадцать!

– Я здесь! – послышался суровый голос из дверного проёма в коридоре, – мы в Москве, дорогуша, здесь не так просто приехать вовремя! Даже на «квадрате»!

В комнату вошёл Зордакс в лёгких классических брюках и приталенной шёлковой рубашке с очень эффектной расцветкой. Рубашка производила особое впечатление так, что каждый из присутствующих ненадолго скосил на неё глаза.

– Отличная рубашка! – вальяжно протянул Вэндэр с дивана, как бы специально перевернувшись ради такого представления на бок и оперев голову рукой, согнутой в локте.

– Ага… Хочешь поносить дам? – саркастично подколол его Зордакс грозным тоном.

– А что мы злые такие? – возмутилась Фрэя.

Зордакс промолчал.

– Ну что там с деньгами? – продолжил он, подходя к столу, на котором всё ещё продолжал возиться Джонс.

– Теперь я твой «путевик» ищу, – удручённо произнёс он, – а, вот он! Расписывайся в ведомости! … Всё! Деньги через час на карту! Ты сам в аэропорт поедешь или с нами вместе?

– Сам, – буркнул Зордакс, забирая свои командировочные документы и билеты.

– Тогда всем удачного вечера, завтра в том же составе в офисе к часу дня. Я уже договорился, в аэропорт нас отвезёт корпоративный «Vito»! А мне ещё нужно заглянуть в бухгалтерию, – громко произнёс Джонс, торопливо снимая пиджак со спинки стула и собираясь на выход, – Вэндэр, ленивая тефтеля, поднимайся! Мне надо закрывать офис!

– Идууу, – протянул Вэндэр, нехотя вставая с дивана и небрежно спуская вниз футболку с выпирающего из под неё живота.

– Ключи от байка! – окликнула его Фрэя, и подняла вверх ключи с брелком «Honda» со стеклянного столика рядом с диваном, недовольно качая головой.

Уже спускаясь вниз по мраморной лестнице из бухгалтерии она вновь начала разговор про Кэтрин и Акселя:

– Скажи, тебе интересно посмотреть, на кого похожа Маша?

– Да, наверно, а что?

– А ты мальчика хочешь или девочку?

– Я не знаю, наверно обоих, а ты?

– Я хочу девочку сначала, а потом мальчика.

– Все женщины сначала хотят девочек.

– Нет, ты не прав! Вот моя мама хотела мальчика, а родилась я.

– А, ну то есть ты поэтому такая крутая, да? – и Джонс податливо улыбнулся.

– Именно! – согласилась Фрея.

– Ладно, – продолжил Джонс уже более серьёзно, – будем надеяться, миссия пройдёт без эксцессов, и тогда у нас будет реальный шанс поселиться по соседству с нашими счастливыми друзьями в Крыму и завести ребёнка!

Фрэя от радости обняла Джонса за шею и поцеловала. Они вышли на улицу, залитую солнцем и сели в припаркованный неподалёку кроссовер. BMW с низким рёвом сорвался с места и исчез среди зелёных ветвей деревьев и арочных проёмов одного из бесконечных московских дворов. Впереди всех ждал долгий перелёт на южный полюс со стандартной пересадкой в Кейптануне, а также непредсказуемость очередной полярной миссии, спустя уже теперь целых пять лет с момента начала их программы.

ГЛАВА II. МИК СИТЧЕР

Станция Амундсен-Скотт,

12 июня 2037 года, 10:20

Джек стоял прямо с явно устремлённым взглядом куда-то в конец аудитории, в которой по большей части царил полумрак. Лопасти пропеллера вентиляции ритмично и монотонно били по массе циркулирующего воздуха и, резонируя, доносились сквозь решётки в подвесном потолке. Четыре пилота американской команды одетые по форме сидели перед ним каждый за своим столом.

– Как у тебя дела? – внезапно спросил Джек, обращаясь к Джесси Кроус, резко сбросив общее литургическое настроение и улыбнувшись сквозь свои усы как Чеширский кот.

Его интонация при этом казалась явно риторической, заранее подразумевая, что на самом деле всё в порядке и несла естественный характер. Джесси мило улыбнулась, молча переглянувшись со своими напарниками.

– Мистер Удочкин ещё не надумал завести маленьких хелбоксиков? – продолжил он с той же интонацией, явно подшучивая и даже немного паясничая.

В аудитории засмеялись.

Сделав несколько шагов в сторону, Джек резко кашлянул и вернулся в исходное настроение, напоминающее качание утопленников в воде внутри затонувшего судна.

– Итак, – продолжил он после некоторой паузы, – вам предстоит очередная тренировочная гонка со всеми остальными группами. Как вы знаете, она не имеет особого значения для престижа страны, но в то же время, на неё также делаются ставки, продаются билеты и приезжают гости со всего мира, поэтому необходимо стараться показать лучший результат, но в то же время не спешить, делать всё аккуратно без лишней суеты.

Джек на мгновение замер, потом медленно прошёлся в другую сторону и продолжил:

– Когда я говорю про спешку, я всегда вспоминаю сержанта группы нашего спецподразделения, Мика Ситчера, во время Иракской войны в две тысячи третьем. Это был очень резвый, очень энергичный и очень профессиональный боец отряда особого назначения. Мы нередко попадали в тяжёлые переделки. И вот когда нам приходилось серьёзно напрягаться под обстрелами противника, он впадал в агрессию и всё время куда-то спешил. Мы часто говорили ему: «Не спеши, Мик! Куда ты спешишь?» Да, я помню, как он сильно раздражал всех нас этим. И вот однажды эта спешка стоила ему жизни. Он вернулся в свой родной Техас здоровый и невредимый, как Поль Баньян. Война ни разу не нанесла ему каких-либо значительных ранений. Но как-то раз он видимо снова поспешил, только теперь уже к себе домой и застал там свою жену с любовником. Его психика не выдержала такой измены, и он застрелил их обоих, а потом приставил дуло уже к своему виску и тоже нажал на курок. Поэтому я и говорю вам сейчас: «Поторопитесь, но не спешите, как Мик, чтобы не наделать глупостей и не совершить неоправданных ошибок, за которые потом вам трудно будет рассчитаться!»

На этих словах Джек Райт снова устремил свой невозмутимый взгляд в конец аудитории, как будто увидел там в этот момент своего боевого товарища, сержанта Ситчела и, выдержав паузу в такой окаменелой позиции, сухо спросил:

– Вопросы…

–Что с маршрутами, Джек?! – довольно уверенно и раскрепощёно спросил Стив Эдисон по кличке «Снеговик», в его интонации чувствовалась нотка усталого недовольства и некоторой разнузданности.

Джек никогда не обращал внимания на такие тонкости в поведении бойцов или подчинённых, да и вообще никто не обращал, лишь только тогда, когда это было необходимо для повышения боевого духа. В целом во всех остальных случаях отношение было довольно демократичным и даже безразличным.

– Каждый год одно и то же, а у тебя всё равно возникают вопросы, – сразу же осадил его Джек, не меняя темпа в общем диалоге.

На лицах некоторых из присутствующих появились сдавленные ухмылки.

– В целях повышения чистоты тотализатора все маршруты на ежегодных тренировочных сборах объявляются незадолго до старта, – невозмутимо продолжил Джек, – запиши себе где-нибудь. Хотя нет, не записывай, – я поставлю сотню баксов с Биллом Фишером на то, что ты спросишь об этом ещё через год.

Давиться от смеха в аудитории начали ещё сильнее.

– Это всё? – спросил Джек ещё раз.

– Куда подевались одноразовые полотенца из спортзала, Джек? – перенял инициативу Джеймс Дженкинс по кличке «Джокер», – я не раз говорил уже об этом Куперу.

– Да, и жвачка, Джек, – внезапно вмешался Брайн Хейс, по кличке «Малыш Хью», – в столовой всегда был «Бабл Гам», а теперь только «Мятная», а я не очень люблю этот вкус, мне постоянно приходится возить сюда с собой целый блок «Бабл Гама», а это совершенно неудобно. В прошлый раз кто-то из сопровождающего персонала прислонил мой рюкзак к отопителю салона и вся жвачка растаяла и слиплась. К тому же весь шампунь на станции тоже мятный и я целый тренировочный период ходил как долбанный «Саб Зиро», если ты меня понимаешь, Джек? Такое впечатление, что на этой станции кто-то просто помешался на мяте!

– Хорошо, я передам твои пожелания в отдел снабжения станции, – ответил Джек, – что касается полотенец, то тебе, Джеймс, в этом сезоне придётся походить в спортзал со своим из личного номера. Группа иностранных туристов, гостивших у нас, решила задержаться на неопределённое время, а это не было запланировано, поэтому одноразовые полотенца решено было поэкономить до прибытия следующего грузового самолёта.

– Если у вас всё, то я, пожалуй, закончил бы на этом нашу встречу, – спокойно сказал Джек, не меняя хладнокровной задумчивости в мимике своего лица.

И после некоторой паузы добавил:

– Что ж, тогда желаю всем успехов в предстоящей миссии! Да, и сегодня у Гарри Брэдфорда из OSC («О ЭС СИ», Офиса Системного Контроля) День Рождения. До отправления на «Восток» можно зайти к ним, поздравить его, съесть хороший кусок торта и выпить пол бокала вина! Все свободны!

Пилоты встали и удалились из аудитории, а Джек медленно подошёл к лекторскому столу, взял за спинку стоящий за ним стул и переставил его боком с другой стороны, обойдя стол вокруг. Он любил сидеть так, чтобы стол был по правую сторону, и на него можно было положить руку, он всегда так и сидел за столом у себя в кабинете. Затем он сел, положив ногу на ногу и откинувшись к спинке стула, достал из кармана своей корпоративной рубашки патрон от винтовки «M-16» и стал медленно переворачивать его пальцами, ударяя каждый раз о поверхность стола то наконечником пули, то капсулем. Так он и остался сидеть лицом к выходу из аудитории в полумраке и монотонном шуме вентиляции, постукивая патроном по столу и погрузившись своим взглядом куда-то в пустоту перед собой. Глаза его были серые и холодные, такие выцветшие с чем-то психологически отвратительным внутри, это были глаза настоящего убийцы, человека который видел много крови, боли и страданий, и вот теперь сидел здесь, как какая-то экзотическая особь опасного вида членистоногих земноводных в большом аквариуме, отловленная и специально перемещённая сюда для того, чтобы больше никогда ни на кого не охотиться, а просто сидеть здесь в углу за столом в тусклом холодном свете, пробивающемся сквозь жалюзи от панели искусственного окна и вспоминать причины, обстоятельства, события и всех тех, кто был тогда рядом с ним.

ГЛАВА III. «BIG FATHER HOUSE»

Станция Амундсен-Скотт,

12 июня 2037 года, 13:00

– Ну что ж, господа, уже в который раз мы собрались здесь с вами для того, чтобы определить структуру предстоящих тренировочных стартов, обозначить наиболее интересные маршруты и решить, каким образом будет распределяться очерёдность между пилотами, – начал свою речь Архип Великий, сидя как всегда на своём обычном месте у изголовья большого длинного стола в огромном кожаном кресле среди остальных членов Головного Совета Правления Программы Полярной Навигации («Head Board of the Polar Navigation Program Board» HBPNPB).

«Пятёрка Непосед»(«Five Fidget») пребывала в своём обычном составе. Сэр Томас Уиттл пил чай с фарфорового сервиза на серебряном подносе, Марта Баумгартен ограничилась на этот раз водой «Perrier», остальные не изменяли своей привычке проводить время со стаканом элитного алкоголя. Никакого особого коммерческого ажиотажа на этот раз в атмосфере не ощущалось, как собственно и других эмоциональных порывов. Члены правления вели себя довольно отстранённо и даже вяло. Финансовые позиции были уже определены, а допустимая прибыль просчитана с максимальной точностью. Эта игра была уже сыграна, оставалось только уладить незначительные формальности в отношении официальных представлений. Все тузы Головной Совет держал у себя на руках до последнего момента, чтобы не оставлять никаких вероятностей для малейших уступок в доминировании на арене мирового тотализатора. Единственное, что могло побеспокоить этого капиталистического зверя, дремавшего в своём логове, так это внештатные ситуации, наподобие внезапных событий двухлетней давности. Поэтому Программа заранее побеспокоилась и усилила контроль за безопасностью проведения всех проводимых мероприятий. Оставалось только ждать, наблюдать и с трудом выискивать среди уже привычного течения событий, до основания замыливших глаз и утомивших сознание, острые нотки перспективной новизны происходящего, какие-то моменты сверх эксцентричной ментальности основных действующих фигур, что-то наиболее яркое, что могло бы ощутимо поранить тяжёлую непробиваемую массу личного восприятия, как лезвие бритвы слой жировых отложений под толстой кожей.

Время лениво тянулось под чёрной, как космос пустотой высокого потолка со свисающими вниз на длинных позолоченных трубках направленными галогенными лампами. Все сидели молча без видимых инициатив к продолжению диалога и обсуждению вопросов организации.

– Мы что так и будем молчать? – вызывающе спросила Марта.

В её тоне сразу прослушивалось негодование с позиции человека, который явно не собирался брать на себя инициативную роль председателя сегодняшнего бомонда.

– Ну а что собственно?.. – абстрактно начал выводить свою цепочку последовательных фраз Архип Великий несколько естественно автоматически и налегке, как будто и не собирался молчать вовсе, а вот-вот сам только что говорил, но что-то ежесекундное отвлекло его, и он вновь продолжил так, что упрёк Баумгартен был вовсе и не актуален, – завтра в десять утра запускаем ребят к корейцам стандартно друг за другом. На следующее утро они также стартуют с «Чан Бо Го» до станции «Мирный», потом до «Бхарати». На четвёртый день они выдвигаются до «Принцессы Елизаветы», затем спускаются на «Купол Фудзи», хотя конечно правильнее будет сказать «поднимаются». И в шестой день мы проводим завершающий заезд на Амундсен-Скотт. Таким образом, у всех гостей на станциях будет достаточно времени познакомиться с машинами вживую, походить вокруг, сфотографироваться, ну, в общем, провести все стандартные процедуры развлекательного характера, как и всегда.

– Что с пилотами? – очень тактично и мягко спросил Сэр Томас Уиттл, сделав очередной глоток чая и поставив чашку с блюдцем на стол перед собой.

– Ну-у-у… – протянул не совсем уверенно Архип, – пока на месте только российская группа и француз, все остальные в пути.

– Мои мальчики выдвинулись с утра, так что можете не беспокоиться, я могу контролировать их перемещение в реальном времени прямо отсюда с моего планшета, – очень информативно и по-немецки независимо сказала Марта, взяв в руки свой полупрозрачный девайс со стола и выполнив на нём несколько действий тонким ноготком с изящно выполненным маникюром, – вот! Именно в этот момент они движутся по Западной равнине.

Борис Молотов, провалившись в кресло всем корпусом и держа руки в замке на груди, сделал удивлённо-недовольную гримасу с выпирающей вперёд нижней губой и медленно перевёл свой взгляд на Марту, определив тем самым своё эмоциональное внутреннее состояние, которое можно выразить фразой «Ни фига себе!», но в тоже время с равнодушием большой сытой собаки и надменностью не позволяющего себе хоть в чём-либо отставать от окружающих делового человека. После некоторой паузы он снова вернул свой взгляд на стакан с коньяком, стоящий перед ним на столе и продолжил абсолютно безучастно гипнотизировать его в таком же провалившемся вглубь кресла положении.

Архип на мгновение прекратил грызть какой-то хрустящий снек, которым закусывал виски, и с полуоткрытым ртом устремил свой взгляд через весь стол на довольно простой по своему существу факт оперативно-делового мониторинга, который так контрастно и ярко только что был продемонстрирован немкой.

– А нельзя там придумать что-нибудь, чтобы дым от сигары сразу бы куда-нибудь пропадал, не распространяясь по комнате? – достаточно примитивно, недовольно и нагловато спросил Уолтер Кик, обращаясь в одно и тоже время как бы ко всем, ни к кому вообще и по тонкой психологической сути произошедшего конкретно к Марте, – курить очень хочется, знаете ли.

– Обратитесь с этим вопросом к тому, кто мешает вам это делать, Уолтер! – корректно обозначила своё мнение по данной позиции Марта, явно намекая на отнесение данного вопроса к Сэру Томасу Уиттлу, который абсолютно не терпел вокруг хоть капли табачного дыма.

Уолтер Кик от досады сделал большой глоток виски и, поставив стакан на стол, поёжившись в кресле, выразил на своём лице недовольно обиженную мимику большого рыжего раздосадованного кота, которому не додали со стола что-то вкусное или не пустили на тёплое место погреться. Сам Сэр Уиттл при этом не проронил ни слова и не отреагировал какой-либо участвующей в происходящем мимикой, а просто продолжал совершать периодические глотки из фарфоровой чашечки, как механическая кукла с маниакально улыбающимся приветливым и постоянно всем довольным лицом, вызывающим внутреннее раздражение своей непревзойдённой невозмутимостью. Весь его образ с причудливой манерой был сконцентрирован таким образом, как будто он магически возник и появился здесь из окружающего пространства с этой фарфоровой чашечкой и тростью, которая в данный момент была приставлена с внешней стороны к подлокотнику кресла, и сразу стал основным контролирующим центром, неким таким божком, вокруг которого происходит всё остальное, а он просто пришёл попить сюда чаю и проверить, все ли правильно себя ведут или среди присутствующих есть те, кто с этим не согласен?! При этом любое сопротивление его личности каралось мгновенно. Посмевший возразить ему сразу ставился в тупик довольно изощрённым методом встречного вопроса, содержавшего в себе ответ. Такая отработанная тактика ведения переговоров просто карала оппонента на месте, так как не задумываться было не возможно, а, напрягшись и ответив, происходила мгновенная череда таких же разрывающих голову атак, как серия уколов шпагой, причём абсолютно бесконечных, как адский лабиринт и молниеносных, создающих осознание того, что все ответы просчитываются заранее, как шахматные ходы. Таким образом, Сэру Томасу Уиттлу старались отвечать честно, коротко и по существу, как строгому учителю, у которого всегда наготове рядом стояло ведро с распаренными розгами.

– Итак, – продолжил Архип свой ответ после возникшей паузы, – пилоты остальных стран участниц находятся сейчас в пути. По крайней мере с утра мне передали общую сводку, что они выдвинулись со своих станций. Американская группа стартовала сорок минут назад, как раз перед нашей с вами встречей.

– Что ж, меня всё устраивает! – авторитетно заявил Уолтер Кик, – нам есть, что ещё обсудить перед подписанием протокола заседания?

– На этаже есть курительная комната, попросите референта, он вас проводит, мы подождём, – с выражением брезгливого сочувствия произнёс Борис.

Уолтер Кик внутренне несколько опешил, но не до степени гнева, а с легкой стадией недоумения, внешне выражающего эмоциональный вопрос «Да что вы говорите?!»

– Я прекрасно знаю, Борис, где на моей станции находится курилка, спасибо за вашу заботу! – с саркастичным юмором ответил он, – и в принципе в состоянии потерпеть до конца нашего собрания. Вот, что касается моего вопроса буквально, так я бы на вашем месте задумался именно о том, что вы теряете людей в своей команде и можете потерять ещё больше. Именно поэтому я и задал этот вопрос, в надежде, что вы сами поднимете тему сокращения численности своего штата, что естественно вызовет, а точнее уже вызвало отток вашей прибыли с тотализатора! Через пол года следующий Чемпионат, а в ваших рядах боевой стимул постепенно превращается в семейный подряд со всеми вытекающими. Сегодня два человека, завтра их будет уже четыре и совершенно неизвестно, что задумал пятый.

– Вы мне угрожаете переманиванием одного из лучших моих пилотов под вашу юбку? – вызывающе начал Борис свою контратаку.

– А зачем он мне нужен?! – уверенно переспросил Уотер Кик, давая понять абсолютное безразличие к российскому пилоту, как к интересующему американскую сторону профессионалу, – он уже достаточно показал себя на Чемпионате, когда задумал залезть под эту юбку. К тому же я вовсе не считаю его бесценным героем, который всех победил. О чём вы вообще?

– Действительно, Борис, – подключился к их диалогу Архип, – это нездоровая тенденция! Люди хотят обзавестись детьми, уходят в семью и я всё понимаю, но мы теряем четырёх человек и можем потерять пятого, а это существенная доля, в которой есть и мои деньги. Не ты, ни я не можем с уверенностью гарантировать, что мужья будут оставлять своих жён одних с детьми в интересах Программы. Приостановка контракта по таким обстоятельствам не является гарантом возвращения их в строй, а девочки уходят минимум на два года. Надо что-то думать, пилотов с пятилетним стажем и знанием маршрутных карт на улице не найдёшь. Так что задумайся всерьёз, если ты не задумывался об этом ранее, команда российская, а я тут за подбор персонала не отвечаю, у меня немного другие задачи!

– Мы можем предоставить вам двух обученных пилотов под пятьдесят процентов от сделки, – внезапно вмешалась Баумгартен, – у нас есть ещё люди, которых мы обучаем, но у них нет квот на участие в состязаниях. Они заработают ценз и деньги в вашей команде, а вы сохраните свою прибыль, таким образом, обе стороны останутся довольны. При этом мы готовы предоставить к соревнованиям и наши машины, но это обойдётся вам ещё в десять процентов с каждого сновигатора. Наши возможности вам хорошо известны! Не торопитесь с ответом, до соревнований ещё полгода, но с большей вероятностью могу вам сказать, что вы потеряете за эти полгода ещё двух человек, и это может затянуться.

Борис серьёзно задумался над столь внезапным эшелоном аргументов, серьёзно подвергающих надёжность его позиций в команде глав Правления и, подув в щеки, ответил:

– Пожалуй, вы правы, я подумаю над вашим предложением, Марта, в ближайшее время, а также обговорю этот вопрос со своим руководством в Москве. В любом случае я благодарю вас за поддержку, и буду надеяться, что наше возможное сотрудничество в этом направлении окажется плодотворным и в итоге увенчается успехом.

– Так гораздо лучше, – завершил Архип своим незатейливым замечанием данный вопрос и сразу же продолжил, – тогда с учётом стандартной жеребьёвки в качестве метода определения очередности пилотов на старте можно считать все основные вопросы заседания закрытыми. Предлагаю всем членам правления подписать протокол.

И Архип, открыл кожаную папку с несколькими вложенными в неё гербовыми листами, достал из лежащего рядом позолоченного пенала такой же позолоченный «Parker» и поставил свои размашистые подписи на каждом листе. Затем он встал и по очереди предложил поставить свои подписи каждому из присутствующих, перенося папку от одного человека к другому.

– Ну что же, господа, – сказал он в конце, ловко фиксируя резинками папку по углам с довольным лицом, – теперь я предлагаю вам пообедать!

И присутствующие начали собираться, медленно вставая из-за стола.

ГЛАВА IV. ШТОРМ

Станция Конкордия

12 июня 2037 года,

В полусумрачном кафельном зале основного опытно-экспериментального блока то тут, то там в хаотичном порядке двигались ультрафиолетовые пятна. Четверо мужчин и две женщины в белых халатах и синих резиновых перчатках тщательно выискивали следы любых, даже малейших загрязнений в свете ручных ультрафиолетовых ламп, как ищут отпечатки на месте преступления, опрыскивали их специальным раствором и протирали впитывающей тканью. Обычно они выглядели иначе, чем сегодня, – во всей лаборатории не допускалось присутствие кого-либо без специального лаборантского скафандра на протяжении всего времени работы, но вчера весь основной персонал станции отбыл в порт Беллинсгаузен на смену вахты в другой конец западной Антарктиды, подальше от разыгравшейся в море Амундсена бури. Поэтому, так как по правилам безопасности проведение опытов в отсутствии штатных сотрудников на станции было категорически запрещено, решено было провести ревизионно-профилактические работы и законсервировать лабораторию до прибытия следующей вахты.

Заведующий лаборатории, профессор микробиологии и вирусологии Жерар Боссэ (Gérard Bossa) сидел в операторской за длинным столом, на котором располагалось множество больших мониторов, микрофон и пульт контроля за работой всего операционно-исследовательского корпуса. Это был очень солидный человек крупного телосложения с большим лбом и длинными густыми волосами, зачесанными назад. Он являлся нобелевским лауреатом в области химии и владел своей собственной компанией, в которую входила команда самых лучших специалистов во Франции. По заказу правительства, а также и по собственной инициативе они занимались исследованием новых сложных бактерий и вирусов, их производных мутантов и антивирусов к ним. Среди своих подчинённых он пользовался безоговорочным авторитетом и уважением. Он, несомненно, был душой коллектива, где его любили за очень добрый нрав, отзывчивость и рассудительность. Правда, с недавних пор кое-что в нём всё-таки заметно изменилось, а именно с момента гибели его жены в авиакатастрофе несколько лет назад. Его очень естественное и выразительное чувство юмора несколько притупилось. Он начал очень странно улыбаться какой-то грустной подавленной улыбкой, стараясь прятать её от всех. Из вечно жизнерадостного весельчака он постепенно превратился в безутешного грустного клоуна, и весь спектр мажоритарных оттенков его характера никак не мог завуалировать возникший в нём стереотип несчастного человека.

Вся лаборатория располагалась под землёй на отметке в минус пять метров. Для того, чтобы попасть в неё необходимо было спуститься со станции в подвал по бетонной лестнице и пройти по длинному прямому коридору, который заканчивался большой тяжёлой овальной дверью, герметично запираемой изнутри штурвалом, как на подводных лодках. Далее следовала камера контрольного биоанализа со сканирующими лучами на предмет посторонних биологических субстанций, за ней была стандартная раздевалка с душевыми и туалетами, которая вела в три следующих помещения: небольшую кухонную комнату, где в перерывах пили кофе; в операторскую, из которой контролировалась работа лаборатории и вход в дезинфекционную камеру, из которой через автоматические раздвижные двери с определённой степенью герметичности, персонал попадал в основной опытно-экспериментальный блок. Последний в свою очередь представлял из себя достаточно большой зал, полностью напичканный современнейшим лабораторным оборудованием, включая мощные цифровые микроскопы, инкубаторы, экспериментальные полностью герметичные камеры с роботизированными манипуляторами, холодильные шкафы, сейфы со штаммами опаснейших вирусов планеты и наборами экспериментальных масс радиоизотопов, множество баллонов с различными газами и многое другое, что так или иначе было необходимо для продуктивных исследований на благо человечества и развития науки.

В конце основного блока располагался так называемый «Аварийный изолятор». Это была ещё одна комната со своим автономным питанием от вспомогательного дизель генератора, находящегося на поверхности в специальной пристройке к основному зданию станции. Эта комната была обеспечена средствами жизнеобеспечения, такими как отопление и вентиляция, и оказания первой помощи, а также запасом воды. Дверь в неё имела такой же уровень герметичности, как и та, что отделала основной блок от дезинфекционной камеры. Также здесь присутствовал радиомаяк для передачи сигнала «SOS». Этот изолятор был предназначен для экстренных случаев, когда необходимо было срочно покинуть зону проводимых экспериментов в результате вероятности заражения, например из-за утечки опасного вируса в атмосферу опытно-экспериментального блока. Такую ситуацию ещё называют «Выход эксперимента из под контроля». В этом случае, так как полностью быть уверенными в том, что специалисты не заражены, не возможно, они временно изолируются в данном корпусе, а в основном блоке в этот момент программно активировался режим так называемой «Тотальной дезинфекции». В атмосферу опытно-экспериментального блока через специальные форсунки выбрасывался чрезвычайно мощный токсин «D-31». Он обладал невероятной летучестью, высокой степенью диффузии, абсолютной стойкостью и был настолько ядовит, что уничтожал любые живые существа, в том числе и вирусы, какими бы защитными свойствами они не обладали. В течение последующих сорока минут происходил процесс дезинфекции всего пространства, куда только мог просачиваться воздух и соответственно данный токсин, а затем через те же форсунки выбрасывался нейтрализатор, который полностью обезвреживал атмосферу, таким образом, что в лаборатории после этого необходимо было просто выполнить влажную уборку.

И вот сегодня было принято решение провести генеральную профилактику всего этого научного и высокотехнического инвентаря, чистку всех оптических компонентов, смазку механических узлов, в общем, полное обслуживание с контрольным тестированием и калибровкой.

Всего вместе с Жераром Боссэ в лаборатории работало восемь человек: Жан Сигаль (Jean Sigal) – техник лаборант Филипп Руссель (Philippe Rousselle) – младший научный сотрудник, лаборант Патрик Томази (Patrick Tomasi) – математик-программист Николя Фуко (Nicolas Foucault) – вирусолог-микробиолог Эрик Шаброль (Eric Chabrol) – старший научный сотрудник, лаборант Вивьен Дюпре (Vivien Dupre) – химик микробиолог Бенедикт Лурье (Benedict Lurie) – химик микробиолог

Эрик Шаброль был отправлен на станцию, так как кто-то обязательно должен был постоянно контролировать ситуацию наверху в отсутствии основного персонала. Остальные же под предводительством Жерара Боссэ в свете ультрафиолета удаляли мельчайшие посторонние пятна с особо важных элементов точных приборов, линз, датчиков, лазерных наконечников и прочего сложного оборудования. Некоторые для этой цели даже использовали специальные лупа-очки.

– Мы закончили, Жерар, – сказала Вивьен в микрофон, свисающий с потолка на гибком длинном кронштейне над одним из лабораторных столов.

– Спасибо, Виви, переходите к функциональному тестированию и калибровкам, – хрипловатым голосом ответил Жерар.

Он нажал несколько кнопок на пульте. За длинным обсервационным стеклом друг за другом каскадом зажглись встроенные в потолок квадратные светильники, стационарные ультрафиолетовые лампы, вертикально висящие на стенах, погасли. После этого Жерар уже с компьютерной клавиатуры запустил лабораторию, синтетический женский голос выдал соответствующее сообщение в динамиках по всем корпусам лаборатории и даже на станции: «Laboratorio on aktiivinen!» («Лаборатория активна!»).

Это означало, что все системы лаборатории, включая контроль за состоянием атмосферы, показания датчиков-анализаторов, режим программной записи проводимых операций и системная аналитика вероятности возникновения аварий, находились в активной фазе, при котором все остальные системы, включая аварийные, в том числе и режим «Тотальной дезинфекции» были активированы и могли сработать в автоматическом режиме. Именно поэтому опыты запрещалось проводить во время отсутствия основного персонала станции, так как все члены научной группы Жерара Боссэ во время экспериментов должны были находится на своих местах в лаборатории на случай возникновения негативного сценария во время опытов. Все двери по протоколу должны были быть полностью загерметизированы. Некоторыми из них управляла только автоматика, выкачивая воздух из междверного пространства и создавая непроницаемый вакуум, который полностью защищал основной экспериментальный блок от всего остального. При возникновении экстренной непредусмотренной ситуации люди наверху всегда должны были контролировать общее состояние лаборатории и иметь при необходимости возможность к полной её консервации вместе со всеми людьми и объявлению экстренного режима «Biohazard» («Биохазард). В этом случае о жизни научных сотрудников внизу речь стояла в последнюю очередь, поэтому каждый член команды Жерара Боссэ, как и он сам, в каком-то смысле были смертниками и подписывали при заключении контракта соответствующие бумаги. Но в этот раз никто не планировал даже открывать сейф с подопытными штаммами или выполнять какие-либо химические опыты с реактивами. Люди просто протирали линзы и перенастраивали приборы, поэтому обе двери и наружная со станции и вакуумная в основной блок были разблокированы и не находились в активном герметичном режиме. Никто и не подозревал, что такую продуманную схему защиты от угроз различных степеней может что-либо нарушить и создать тем самым сложные аварийные условия, несущие опасность для жизни находящихся там людей.

– Что там наверху Эрик? – спросил Жерар, взяв лежащую на столе рацию.

– Погода совсем ни к чёрту! Скорость ветра почти тридцать метров в секунду! У нас уже одиннадцать баллов по шкале Бофорта! К тому же температура минус шестьдесят! С моря поднимает сильную влагу, перемешивает со снегом и летит сюда! Больше всего я беспокоюсь за ветряную электростанцию! – донёсся из рации напряжённый голос Шаброля.

Так как станция находилась на побережье, в условиях постоянных ветров с океана, то на прилегающей к ней территории были установлены пять ветрогенераторов, которые полностью питали её электроэнергией, и сейчас они испытывали максимальные нагрузки, так как ветер был чрезвычайно интенсивным и при низких температурах, которые делали металл, да и любой другой материал более хрупким, могли запросто нанести критические повреждения лопастям винтов. Но беда пришла совсем из другого угла…

Сильный ветер поднимал много снега и, перемешиваясь с обильной влагой из океана, налипал на лопасти винтов, а чрезвычайно низкая температура способствовала обледенению этой налипшей корки, которая постепенно нарастала на их поверхности. И вот уже периодически от лопастей начали отлетать длинные мощные куски льда, вес которых с учётом того же ветра не позволял им удерживаться на поверхности лопастей. Рядом с одним из таких ветрогенераторов располагался корпус подстанции, которая состояла из трёх энергоблоков. В первом располагался стандартный масляный трансформатор для преобразования токов и напряжений, под ним на отметке в минус три метра располагался аккумуляторный отсек, который служил для естественного накопления электроэнергии и временного питания систем станции в момент прекращения ветра и отсутствия вследствие этого вырабатываемой турбинами электроэнергии. Рядом с первым энергоблоком находился смежный третий энергоблок с основным дизель генератором, который запускался автоматически при существенном разряде аккумуляторов второго энергоблока и падении напряжения в сети. Его включением программно управляла интеллектуальная компьютерная система контроля над всей станцией, включая лабораторию.

Спустя тридцать минут после того, как Жерар Боссэ активировал лабораторию для того, чтобы провести тесты и калибровку аппаратуры, с одной из лопастей винта ветрогенератора, стоящего ближе всего к модулю подстанции, сорвался огромный кусок наледи, и подхваченный ветром со всей силы упал на крышу корпуса подстанции, которая представляла из себя обычный неармированный лист железа. При ударе ледяная глыба пробила его посередине и замкнула внутренние силовые цепи трансформатора, в результате чего в первом энергоблоке начался интенсивный пожар, раздуваемый ветром через получившуюся от удара по крыше брешь.

Жерар Боссэ сидел в операторской в большом кожаном кресле, комфортно откинувшись назад и развернувшись в нём спинкой к стене так, что над ним оказывалась единственная в лаборатории настенная фотография Марии Кюри, стоящей в профиль над пробирками с вытянутой вперёд правой рукой держащей перед собой небольшую химическую колбу, в левой руке она держала другую большую химическую колбу. Под фотографией каллиграфическим почерком располагалась объёмная надпись на французском языке:

«Un peu de foi éloigne de Dieu, beaucoup de science y ramène.»

(«Ан пэ ду фуай эльван дэ дью, бокуп дэ сёнсэ хамэн.», «Немного веры отдаляет от Бога, много науки возвращает к нему.»)

В момент, когда в опытно-экспериментальном блоке Патрик Томази тестировал после смазки прецизионных шарниров крайние положения роботизированного манипулятора вакуумной экпериментальной камеры для проведения особо опасных опытов, в электросети произошёл мощный скачок энергии так, что из электрощита на стене в операторской посыпались искры. Манипулятор резко ускорил свой поворот и с силой ударил в стеклянную стенку камеры, разбив её и оборвав микронити контроля герметичности камеры. По всей лаборатории мгновенно выключился свет и тут же по периметру стен включились автономные противопожарные светильники. Компьютеры до момента отключения успели зафиксировать разрушение экспериментальной камеры в режиме активной лаборатории и включили режим «Тотальной дезинфекции». Вместе с автономными светильниками в некоторых местах на стенах начали мигать автономные маяки жёлтого цвета с характерным зелёным значком «Biohazard», издавая противный пульсирующий звуковой сигнал с периодическим предупреждением «Внимание Биологическая Угроза!». Компьютеры выключились.

– Это что ещё за хрень! – спохватился Жерар и схватился за рацию, – Эрик! Эрик! Ты слышишь меня?! Приём!

Он повторил это ещё несколько раз, но никто не отвечал.

– Чёрт! Базовую станцию вырубило! – с досадой выругался Жерар и начал нервно стучать по клавишам погасшего компьютера и кнопкам пульта.

Никакого эффекта достигнуто не было, тогда он кинулся к обсервационному стеклу и, ударяя в него, закричал:

– Выходите оттуда немедленно!!!

С той стороны в пульсирующем от аварийных маяков полусумрачном свете, стояло шесть человек его команды с совершенно ошеломлёнными и растерянными лицами. Жерар побежал в дезинфекционную камеру к раздвигающимся дверям входа в опытно-экспериментальный блок, но гидравлику, которая смыкала их створки для возможности герметизации, застопорило от скачка напряжения в положении, при котором между ними оставалась щель, шириной всего десять сантиметров. С другой стороны тут же подбежали находившиеся внутри блока Жан, Филипп, Патрик и Николя. Они схватились за резиновые уплотнения краёв дверей снизу и сверху двумя руками и начали с силой раздвигать их в стороны, но видимого эффекта это не дало, – необходимо было нарушить контур гидравлической системы, а она была зашита внутри алюминиевых панелей стен дезинфекционной камеры.

– Что с компьютерами!? Почему не включается аварийное питание?! – крикнул Патрик.

– Не знаю! Наверно от замыкания произошёл программный сбой в управлении вспомогательным генератором! – тут же ответил ему Жерар.

– Но ведь питание должно было придти из аккумуляторного блока!

– Наверно там пожар! – закричал Жан, – надо скорее предупредить Эрика, иначе мы рискуем остаться без электричества и замёрзнуть здесь! Жерар, ты должен идти и предупредить его! Скорее!

– Сколько осталось времени до выброса «D-31»?! – громко спросил Николя.

Вдруг Жерар с ошеломлённым лицом начал пятиться назад и смотреть на часы, в ужасе провожая своих подчинённых взглядом. Только он в этот момент внезапно осознал присутствие здесь собственной неизбежной смерти. Дело в том, что основную дверь в лабораторию из камеры контрольного биоанализа в коридор выхода на станцию в условиях отсутствия электроэнергии можно было герметично закрыть только изнутри лаборатории тем самым большим никелированным штурвалом. Перед тем, как её открывали снаружи с помощью автоматики, набирая код на пульте допуска, система каждый раз проводила анализ внутренней атмосферы для предотвращения выхода возможного заражения за пределы исследовательского корпуса. В случае же отсутствия такой возможности разблокировать дверь вручную снаружи было невозможно, так как степень опасности заражения в этом случае была не определена.

– Четыре минуты! – громко произнёс он, – уходите в изолятор! Немедленно!

– Ты тоже уходи! – прокричал Николя, уводя с собой Вивьен и Бенедикт в противоположную сторону опытно-экспериментального блока.

В этот момент взгляды Жана и Жерара пересеклись. Жан на секунду поймал то самое фатальное настроение Жерара и осознал степень безысходности, в которой сейчас находился его патрон.

– Что ты собрался делать?! – заорал он в явном психическом перенапряжении.

– Уходите! – громко крикнул Жерар с резкой строгостью в голосе.

Жан был самым высоким и сильным из всех мужчин в команде, он схватил блестящий красный баллон огнетушителя, стоящий рядом с выходом и начал со всей силы интенсивно бить им в середину края одной из заклинивших створок дверей, пытаясь экстренно выдавить необходимое пространство для того, чтобы человек мог пролезть сквозь него, но даже на первый взгляд это выглядело сомнительным решением в сложившейся ситуации.

Жерар бросился к выходу из лаборатории на станцию, а остальные поспешили к камере аварийного изолятора в другом конце зала. Жан, уже покраснев от нагрузки, продолжал упорно бить по створкам дверей, на его лбу начал выступать пот.

– А разве он должен сработать, если нет электричества? – спросила по пути Бенедикт, подразумевая режим «Тотальной дезинфекции».

– Конечно! – отвечал Патрик, запыхавшийся от тщетных попыток разблокировать двери, – это пружинные механические затворы на баллонах, наподобие спусковых механизмов гранат. В момент срабатывания системы, компьютер посылает сигнал на электромагнитные соленоиды, которые выдвигают стопорные стержни затворных механизмов. Эта система разработана из расчёта на такие случаи. Чтобы заблокировать механизм выброса, надо включить компьютер и снять режим тревоги, иначе он сработает неизбежно.

Пятеро из шестерых лаборантов поспешно зашли внутрь камеры изолятора. Внутри было неестественно холодно по сравнению с пространством лаборатории, пахло какой-то свежей резиной и общее психологическое ощущение она вызывала достаточно неприятное и тревожное, связанное скорее с какими-то экстренными военными или психиатрическими бункерами для запрещённых исследований или пыток. Николя включил прихваченную с собой по пути ультрафиолетовую лампу, с которыми они недавно работали, и едва осветил ей щит управления, на котором тут же поднял наверх главный рубильник и нажал кнопку пуска генератора. Через несколько секунд из вентиляции едва слышно донёсся низкочастотный гул. После этого он включил три массивных грубых тумблера. В камере включился свет, послышался шум пропеллера вентиляции, сквозь объёмную решётку на уровне ног задул прохладный ветерок, постепенно меняя свою температуру на более тёплую. На щите управления также были расположены приборы, часы, и резистор регулирования температуры нагревательного тэна, через который подавался воздух из внешней атмосферы по вентиляционной шахте вниз в камеру. Система была довольно примитивная, но абсолютно не зависела ни от компьютеров, ни от общей электросети. Находится здесь можно было в течение времени выработки всего запаса топлива вспомогательным дизель генератором, а это также зависело от количества потребляемого тока на обогрев наружного воздуха, поступающего внутрь. Таким образом, чем ниже была температура воздуха на поверхности, тем больше тока требовалось на его обогрев, и соответственно тем больше топлива потреблял дизельный двигатель, вращающий силовую турбину.

Команда учёных начала понемногу переводить дух, у всех был явный шок от происходящего, но проблема всё же оставалась ещё очень серьёзной. И Патрик с Николя напряжённо смотрели в иллюминатор камеры, параллельно следя за временем и за тем, что происходит там, в дальней стороне основного блока, где они только что пытались раздвинуть створки дверей, и где Жан продолжал сейчас свои попытки пробить в них лаз для Жерара увесистым огнетушителем.

Жерар в это время торопился изо всех сил, понимая, что до истечения четырёх оставшихся минут ему надо ещё вернуться обратно, чтобы успеть безопасно загерметизировать главную дверь до момента распыления ядовитого вещества, которое так или иначе просочится сквозь любые допустимые щели в пространство станции и тогда будет только хуже, чем если бы оно сразу убило воздействием своей плотной концентрации. Человека в этом случае ждала бы долгая, мучительная, но всё равно неизбежная смерть. На его счастье в проёме открытой овальной двери толщиной около пятнадцати сантиметров в тусклом свете тех же автономных противопожарных плафонов он увидел бегущего по коридору от бетонного ступенчатого спуска взволнованного Эрика.

– Крышу подстанции пробило ледяной глыбой, там пожар!!! – прокричал он.

– Эрик, ты должен его потушить любой ценой и перевести питание на запасные цепи вручную! Помнишь, там внутри есть такой мощный рычаг?! Не дай огню перекинуться в аккумуляторную! Сделай это скорее! Это приказ!!! – прокричал Жерар с надрывающейся утомлённой хрипотой в своём голосе и с силой потянул на себя тяжёлые двери.

Захлопнув их, он резко провернул штурвал по часовой стрелке до характерного щелчка мощных пружин, стягивающих внутренние засовы по всему контуру, глядя через небольшой круглый иллюминатор в лицо быстро приближающегося к двери Эрика. Эрик что-то кричал с той стороны, колотя ладонью о двери, но от пронзительного визга аварийных сирен и не прекращающихся ударов Жана огнетушителем о дверные секции ничего было не разобрать. Жерар с абсолютно уставшим равнодушием продолжал смотреть в лицо кричавшего Эрика, который через мгновение резко сорвался и побежал в другую сторону к лестнице вверх на станцию. Жерар не стал показываться в последний раз на глаза своих коллег, особенно Жана, чтобы не вызвать у них дополнительного стресса. Он посмотрел на часы, до выброса оставалось чуть меньше двух минут. Осознавая безысходность ситуации, он с совершенно обескураженным видом прислонился спиной к стене и медленно сполз вниз на пол, затем он сел вытянув ноги в разные стороны и расстегнул несколько верхних пуговиц на своей рубашке. Он предусмотрительно достал из кармана своего халата платок, в ожидании того, что придётся схаркивать кровь и вытер им пот со лба. Жан продолжал бить в двери и периодически выкрикивать его имя, но Жерар абсолютно никак не реагировал на это, стараясь не привлекать внимания к своему пусть и естественному, но не явному присутствию в этой адской ловушке, которую только что сам захлопнул за собой, чтобы дать шанс остальным на спасение. Теперь ему было всё равно. Он вынул из нагрудного кармана рубашки своё портмане, которое постоянно носил с собой даже здесь на станции ради только одного – фотографии свой любимой жены, которую потерял два года назад, вынул её из под прозрачной пластиковой оболочки, небрежно откинув портмане в сторону, и глядя на неё произнёс: «Je viens a toi, Sophie!» («Же вья э тва, Софи!», «Я иду к тебе, Софи!»)

– Жан, осталась одна минута, ты ничего уже не сделаешь, поторопись! – послышался крик Николя.

– Нет! Нет! Нет! Нет! – раздосадовано кричал Жан, отбросив в сторону баллон огнетушителя и ударяя в искорёженные створки дверей рукой, на его глазах были слёзы.

– Поторопись, Жан или ты погибнешь! – закричал уже Патрик.

Внезапно сигнализация участила периодичность звуковых и световых сигналов. Это означало кратчайший момент до срабатывания затворов системы «Тотальной дезинфекции». Жан спохватился и побежал в сторону изолятора. На ходу он глубоко вдохнул, задержав дыхание, а левой рукой схватил себя сзади за воротник халата и постарался максимально стянуть его на голову, чтобы защитить лицо. Оголённую кисть правой руки он спрятал под левую руку, но от усталости и изнеможения кисть левой руки над головой выскочила из манжета рукава на бегу. Послышался внезапный каскад щелчков с глухими хлопками и интенсивным шипением, с потолка из форсунок, похожих на противопожарные орошители, которые в паре располагались рядом с ними, начал интенсивно подаваться газ зеленоватого оттенка, напоминающий обильные тучи спор гриба дождевика, когда его резко растаптывают ногой в сухую жаркую погоду. Жан заорал от боли, подбегая к приоткрытой двери изолятора, которую уже приготовился захлопнуть Николя. Как только Жан переступил порог камеры, Николя с силой толкнул тугую тяжёлую дверь изолятора до упора, затем накинул на петли тяжёлый засов и начал притягивать резиновые уплотнения по краю двери небольшим механическим штурвалом.

– Скинь халат в другом углу! Отойдите от него в сторону! – командовал Патрик, – воды – воды! Скорее откройте баллон! Сюда нужно больше воды! Лейте на руку над халатом! Этот токсин очень летуч и едок!

Жан настолько невыносимо стонал, что сразу становилась понятной исключительная интенсивность данного поражающего вещества. Единственной особенностью была нестандартная реакция организма на этот химический ожог. Кожа была не покрасневшей, как в обычных случаях, а наоборот бледная и выцветшая, гораздо белее, чем здоровый участок, как будто кровь совершенно прекращала поступать в капилляры той области, с которой взаимодействовал токсин. Кожа мгновенно стягивалась в этой области, как полиэтиленовая плёнка над огнём.

– Лейте! Лейте! Главное, чтобы частицы не попали в кровь, иначе то же самое начнёт происходить с головным мозгом! – продолжал кричать Патрик, роясь в местной настенной аптечке, – очень плохо, здесь только слабые болеутоляющие и совсем нет противовоспалительных средств. Он достал и кинул на стол спайку из пяти шприц –тюбиков, предварительно оторвав один.